Аннотация: Чернобыльская авария оставила трагический след в истории нашей планеты, стала переломной для судеб многих людей. Мы не должны забывать. Тень Чернобыля не растает, эхо Чернобыля всё ещё слышно.
Дар
Я стоял на высоком берегу и глядел на длинную сонную реку. Она тёмной лентой лежала у мрачного хвойного леса, который угрюмо шевелил ветвями, не шибко радуясь моему визиту.
Мутная вода текла своим чередом, в ней не играли солнечные лучи, не плескалась рыба. Не было ничего живого. Ни шума, ни спешки.
Лишь длинные стебли водных растений торчали из воды, да напоминала о былом присутствии человека гнилая лодка, лежащая кверху брюхом, словно дохлая рыбина.
И всё в округе такое же тихое, застывшее во времени. Здесь лежит невидимая глазу граница, и я её только что пересёк.
Дурак? Мечтатель? Нарушитель?
Всё и сразу. Но отступать некуда - катер ушёл, меня встретят уже на месте. Идти далеко, но ещё будут остановки и связные...
Далека моя дорога, тяжелы её плоды.
И всё же мне сюда нельзя. И ладно бы документы, чёрт с ними. Но то, что меня вело все эти годы - разве отпустит? Разве утихнет? Я ведь знаю, что ничего хорошего меня не ждёт, я увижу своими глазами то, что боюсь увидеть.
Как бы то ни было, нужно двигаться дальше.
Под пушистые лапы ельника, сверяясь с картой и компасом, поеживаясь от холода.
В лесу стоял тот особенный, приятный запах хвои и мокрой от недавнего дождя земли. Большие ели утыкались своими макушками в небо, но выглядели как-то зловеще... В них было что-то неуловимо неправильное. Маленькие елочки причудливо изогнулись, а то и вовсе торчали чахлыми скелетами. Под моими грязными сапогами хлюпала слякоть и топорщилась жёсткая, тёмная трава. Что с лесом? Осенний анабиоз?
Нет, дело было не в осени. Дело было в единственной весне. Она осталась там, за пеленой времени, за десятками безжалостных лет. Но отголоски её протянулись к нам.
Об этом мне напомнил сухой треск в кармане моей куртки. Я вынул маленькую коробочку счётчика Гейгера.
В этом месте, он нужен всем входящим, вне зависимости от их целей и подготовки. Злые, они, добрые - высокий фон не щадит никого.
На карте мира здесь едва заметная точка. Жалкие тридцать километров ничто по меркам целой планеты. Но стоит приглядеться, и вдруг маленькое становится большим.
В этом неровном кольце два города. Один ещё слабо дышит, второй безнадёжно мёртв.
Рядом - десятки деревень, из тех, что не сравняли с землёй.
Множество слов уже сказано об этих местах, сотни баек, легенд, воспоминаний явились на свет. Одни люди вещали увлечённо, давили слезу, как давят сок из лимона. Другие были немногословны, в их речах звучала горечь, без ярких эпитетов и киношной драмы. Правда скрылась где-то посередине, между щемящей печалью, могильным холодом и радостью, что не вышло хуже.
А над всем этим, над судьбами тысяч и тысяч человек - одно слово. Мрачное, чёрное, горькое как полынь. И слово это - Чернобыль.
Солнца не видать. Лишь серое небо да уходящие вдаль тучи. И тихо, лишь слышно как ветер подвывает где-то вдали, да шуршит под ногами опавшая листва.
Я конечно не один, там впереди скрываются мои проводники, знающие все здешние тропки. Они не боятся, или спрятали свой страх в самые глубины душ. У них работа, ремесло. Водить таких как я, неплохо на этом зарабатывая.
А кто ещё? Братья наши меньшие. Где-то на просторах бродят дикие звери, проносятся птицы, не боясь штрафов, задержаний и радиоактивных очагов.
Как бы не был печален этот край в осеннюю пору, природа его нежно обнимает и возвращает в своё лоно.
А людям она не шибко рада. Приютила лишь тех, кто не мог расстаться, дожил здесь до седин...
Старикам ведь некуда идти с родной земли, нигде им не будет так же тепло. И даже могильный холод им не так страшен, ведь они будут лежать здесь, а не на чужбине.
Чем дальше я шёл, тем больше росло моё беспокойство. Ближе и ближе цель, но ноги мне не верны.
Страшно. Тяжко. Ворочаются дурные предчувствия.
Хотя вроде не заблудился. Приметы верные - корявое бревно, камни поросшие мхом, овраг. Жёлто-красный знак радиационной опасности, подернутый ржавчиной.
Где-то здесь должен быть небольшой лагерь и хмурые ребята в куртках цвета хаки...
Но там остался лишь потушенный костёр да мятая сигаретная пачка. Провожатые ушли, не дождавшись.
И нет никакой гарантии, что я встречу их впереди.
"Неужели меня бросили? " - мелькнула мысль, и рука потянулась к рации. Я помнил частоту для выхода в эфир. Помнил позывные и пароли.
Но в ответ раздавался лишь резкий, шипящий шум.
Нужно взять себя в руки. Успокоится, сделать глубокий вдох.
Выйти к городу, а там сдаться патрулю. Значит не судьба. Значит, не стоило.
Но все мои планы беспомощно рухнули за один миг. Невидимыми руками ко мне прикоснулось незримое, неясное, заставляя цепенеть, искажая все органы чувств. Так уже бывало. Я наивно полагал что этого не случится. Или пройдёт быстро, одним мигом.
Мир расплывается сплошным пятном, по коже ходит дрожь, в ушах противный писк, сменяющийся на монотонный гул.
И беспорядочно перемешанные запахи подгоняют к горлу тошноту.
Кажется, что время бьётся в клетке, а сердце сбавляет ход. Снова приступ. От которого не помогают таблетки, он сам проходит чуть позже.
Но сегодня тяжесть пришла не одна. Откуда-то из обрывков странных снов и ледяных кошмаров вырвана чёрная фигура, медленно возникающая из-за деревьев.
У неё нет косы. Но идёт ко мне, неслышными шагами, обретая реальность с тёмным балахоном и грязной маской, повязанной под самым горлом.
Лица не разобрать. А вот руки видны. Такие худые, костлявые, обтянутые морщинистой кожей...
Встав напротив меня, фигура медленно сняла капюшон, под которым не было ничего ужасного.
Ни гримасы черепа, ни тянущей пустоты.
Обычное старческое лицо с глубокими морщинами, седые волосы, собранные в аккуратный пучок. Растресканные губы и маленький нос. А глаза какие...
Нет у людей таких глаз. Вокруг зрачков горит оранжевый цвет, будто в каждом по огоньку.
Что ей нужно? Кто она? Ответит ли?
И не успел я открыть рот, как со всех сторон, вкрадчиво, но не давяще, зазвучал голос.
- Всему своё время. Но раз ты пришёл, значит, время уже настало. Для меня и для тебя. Это должно было случиться.
Я не знал что ответить, но кивнул из уважения.
- Хочешь знать кто я? Всё просто, но едва ли ты поверишь первому слову. Лучше тебе увидеть... Открой глаза шире, страх не должен замутить взор.
Старуха взяла меня за руку и в тот же миг картинка вокруг сменилась. Мы над рекой, мы над землёй. Парим, словно две странные птицы.
Внизу вырыт огромный котлован, вокруг него снуют машины и крошечные люди. Очертания теряются, пространство медленно перетекает в новую форму.
Теперь здесь поднимаются стены, возникают крыши...
Растёт полосатая труба. Всё быстро, как в перемотке.
Несколько секунд меняются дни и ночи, зажигаются огни и шевелятся леса неподалёку.
Но вот вспышка, яркая, слепящая. Авария уже случилась.
И мелькают ожившие кадры кинохроники - люди с лопатами на смертельно опасной крыше, освинцованные самосвалы, длиннорукие краны и бетононасосы. Большой короб Саркофага растёт на глазах.
А сколько ещё опасного и важного труда скрывается там, за кадром...
Ещё одна вспышка. Трубы теперь нет, а над зданием высится новый, блестящий купол. Укрытие для застывшей смерти.
Сомнений нет, это то самое место, откуда всё началось. Но что дальше?
- Я прожила свою жизнь, и она была коротка. Слишком коротка. И если кто-то скажет, что я осталась прежней...
И да и нет. Вновь почти безобидна, но сколько проклятий бродит со мной, столько чуждого мне зла.
Я - Станция. Чернобыльская атомная. И я тебя ждала...
- Зачем?
- Мы вместе пройдём путь заново. Как бы не было тяжело. Это нужно всем нам. Нам больно и тяжко, но память будить нужно. Иначе она иссякнет, запылится. Нельзя допустить.
- Этого быть не может. Брежу...
- Учёные говорили так же. И до и после. У них свой предел. Я верила в них, но вряд ли они верили в мою особую жизнь.
Думаешь, только в старых легендах живут духи?
Нет, мы рождаемся и в новое время. Потому что есть место и сила. Место силы.
Где-то на севере, на юге, живут мои сёстры. Они живы, здоровы, у них нет дурной славы. Что ж, им повезло куда больше, чем мне.
Скажи, ты любишь людей?
- Ну, смотря каких людей...
- А я вот любила всех. Какими бы они ни были. Они подарили мне жизнь, а я отдавала им свет и тепло. Разве можно было навредить? Обречь на гибель? Никогда!
Но всё же это случилось.
Им нужно было больше энергии. Но её стало слишком много... не сдержать.
Станция махнула рукой. Небо вдруг почернело. Посреди тьмы разгорался пожар и мчался с ветром едкий пепел.
Мы там, в апрельской ночи восемьдесят шестого года, поделившей жизнь этих мест на 'до' и 'после'.
Страшная рана пылает на теле станции. Где-то в её недрах суетятся люди. В них и ужас, и растерянность, но вместе с этим находятся силы на подвиги. Здесь не будет множества смертей.
Всего один несчастный, которого никогда не найдут, а могилой для него навечно будет сама станция...
Его раненый коллега умрёт чуть позже, в больнице города Припять...
"Танечка, иди сюда быстрей, у нас атомная горит".
- Что там, четвёртый блок?
-Припять? Алло?
-Алло..."
Летят по эфиру сообщения, отдаются команды. Случилась беда...
С воем сирен и мерцанием проблесковых маяков мчатся красно-белые машины, тяжёлые "Уралы" и " ЗИЛы".
Я вижу, как они рассредоточиваются по территории, как пожарные разматывают рукава.
Должно быть, там очень жарко и душно и вряд ли кто-то сейчас думает о радиации больше, чем об огне. Тяжёлая смена закончится. Все выйдут из огня и уедут.
Только вот Кибенку и Правику, Титенку и Вашуре, Игнатенко и Ващуку жить останется считанные недели...
Яркое, светлое утро прогнало все страхи ночи, осветило огромный чистый город, его прямые улицы, его зелёные аллеи.
В нём нет ни разрухи, ни надоедливой рекламы и даже ни одной машины в ранний час.
И вот мы идём. Я и Станция.
Какие чудные виды! Сладкой истомой напоминает о себе ностальгия.
Именно такими я представлял многие советские города, сошедшие с открыток. Хоть не жил я в то время, однако его осколки навечно остались со мной.
Но Припять особенная. Будто самая новая, будто самая-самая, устремлённая в то самое светлое будущее, которое для нас так и не наступило.
Кажется, что город спит, глубоким утренним сном, как спал в последнюю субботу апреля и много-много лет до этого.
Но Припять больше не проснётся. На дворе первое лето после аварии...
Воздух обманчиво свеж, а птиц не слыхать - их здесь долго не будет.
На секунду время сделало небольшой рывок назад, и я увидел, как прощальным конвоем по улицам катятся автобусы полные людей.
Жители смотрят в окна, ещё не зная, что прощаются с привычной жизнью раз и навсегда. Их рассеет по свету, а всех горестей никто не сочтёт.
Чем дальше мы идём, тем больше холодеет у меня внутри.
Есть что-то привычное для нашего времени в заброшенном, заросшем городе. Он, конечно, тоже пугает, но не так. Войны и кризисы рождают руины, как впрочем, и нерадивые хозяева.
А этот город ещё вчера жил и не думал, что погибнет неотвратимо, что никоим образом его не спасти...
Тут конечно будут не раз проезжать служебные грузовики и автобусы со знаком "Зона", пешком пройдут ликвидаторы в белых шапочках и масках. Им ещё будет казаться, что мытьё улиц и уборка грязной почвы победят тяжёлые изотопы.
Но в школы никто не вернётся, в магазинах останутся никому не нужные товары, а ночью некому будет зажигать окна множества квартир...
Вскоре у нас появляется компания. Лохматые бездомные коты и псы идут за нами вслед.
Кто-то пришёл сюда позже, а кому-то довелось уцелеть во время расправ.
Разве можно было подумать, что их шёрстка соберёт радиацию, горячие частицы? И никому не будет дела до того, что и звери хотят жить.
На детской площадке мы внезапно встретили девушку. Она была очень красива и молода. Как всё вокруг, ещё не истлевшее, не источенное десятилетиями.
Яркое жёлтое платьице, босоножки и сумочка. А в волосах её, слегка зеленоватых, сияет красный цветок. И глаза знакомые, с оранжевым отливом. Девушка заметила нас и приветливо помахала рукой. Но взгляд её был печален.
- Узнал? Вот она, Припять, моя доченька... Ну не грусти родная! Хоть разок улыбнись. Смотри, какой у нас гость. Он здесь неспроста.
- Какое же теперь веселье... Осиротела я. И без тебя матушка и без жителей своих. Все такие славные, родные.
А какие детишки были! - Припять лёгким движением крутанулась на карусели - Кому теперь смеяться? Кому в игрушки играть?
А потом придут недобрые... Грубые, холодные, бездушные!
Девушка закрыла лицо руками.
Голубое небо стало белым-белым, вокруг выросли сугробы, на домах повисли хищные сосульки. Стало больше пустых провалов окон. Теперь и ликвидатор здесь появляется нечасто, лишь иногда проходят патрульные автомобили и хмурые угловатые броневики радиационной разведки.
Под свист ветра девушка стояла на прежнем месте, вздрагивая от холода, ведь теперь её одежда оказалась совсем не по погоде.
А злые люди бродят где-то близко...
Хоть город опутан проволокой с сигнализацией, его наследие уходит в чужие загребущие руки...
Станция вновь сменила время на мрачную осень, и мы стояли посреди хорошо знакомых пейзажей. Это снова наша эпоха.
Высилось огромное колесо обозрения, которое так и не успело покатать горожан.
А Припять плакала. Мать утешала её, утирала слёзы платком. Хотя и сама плакала тоже.
Какие они всё-таки разные.
Дочке всегда шестнадцать. И хоть город ветшает, дух его молод. Потому что хотелось ей верить, что смерти нет.
А Станция... наверно её всё-таки состарили боль и горе, не противилась она этому.
Похоже, и мне теперь захотелось уронить скупую слезу на асфальт, через который давно пробилась трава.
Но я подошёл, и просто взял их за руки
- Я с вами. Всегда с вами. Вы для меня не мертвы! Как бы ни было мне жутко, а забыть я вас не могу.
Не зря же вы меня ждали, не зря же звали. Если я пойму как, то поверну время вспять и всё исправлю...
- Романтик... - вздохнула Припять
- Как и все мы, как всё наше поколение. И вот что интересно - при нём осталась вера в прогресс, но и вера в духов не ослабла, - сказала Станция
- Мама, может, отдадим ему знак? Ты сама говорила, что так надо. Что этот день настанет.
- Давай. Он у тебя.
Девушка стала рыться в своей изящной сумочке. Наконец она извлекла на свет поразительный предмет. Это был маленький аккуратный атом, сиявший голубоватым светом. Припять протянула его мне.
Я несколько опешил.
- Да не бойся - ласково сказала девушка - Он не опасен. Это символ и это вещь силы, а значит, он поделится силой и с тобой.
- Спасибо... А за что мне такая награда?
- За то, что помнишь нас и тех, кто хотел нашего спасения. Ведь большинство из того что ты сегодня увидел в вихре времени, не явилось бы без твоей памяти. Нам теперь легче... Почему? Хотела бы я понять. Должно быть у тебя дар.
- Его звала Зона. Он пришёл и выдержал испытание - сказала Станция
- Но ведь я такой не один. Не у меня одного душа болит.
- Но именно тебе сегодня нужно быть здесь. Ты чувствовал это, шёл сам, зов лишь подкреплял твою решимость.
- А что теперь?
- Теперь время. Нам нужно посетить ещё несколько мест. А потом ты вернёшься.
- Я сегодня запущу колесо! Поедешь с нами на пару витков? - спросила Припять
- А оно заработает?
- Обязательно!
В маленькой кабинке на самом верху может и не очень уютно, но вид открывался потрясающий.
Город лежал на ладони, а вдали виднелась станция, такая непохожая на себя. А Припять пела. Тихим, звенящим голосом, песнь её вмещала скорбь, отзвуки прошлого и робкую, совсем призрачную надежду.
Я тер глаза, щипал локти, но это всё ещё был не сон. И даже когда я снова очутился на берегу реки, совсем один, меня не отпускало странное ощущение. И вскоре стала ясна причина. В правом кармане куртки всё ещё теплился чернобыльский дар.