Бейсбольная бита похожа на огромный мужской член. Зигмунд Фрейд с удовольствием порассуждал бы о том, зачем некоторые люди, не являясь бейсболистами, таскают с собой бейсбольные биты; он подробно воспел бы бесконечные комплексы битовладельцев, рассказал бы про сублимацию, компенсацию, либидо и супер-эго, а многочисленные психоаналитики с удовольствием использовали бы этот материал, если бы к ним на консультацию заявился бы бритоголовый толстолобик, счастливый обладатель бейсбольного фаллоимитатора.
Лишь в одном случае Зигмунд Фрейд не написал бы о бейсбольной бите эпохального труда: если бы он впервые познакомился с ней тогда, когда стоял на коленях, а упомянутый предмет опускался бы ему на голову, заслоняя собой ясное вечернее небо, и единственное, что еще оставалось сделать, было сделано - и он бессильно бы прикрывался рукой, чтобы перед тем, как со второй попытки бита размозжит ему череп, он успел услышать сухой треск ломающейся кости.
* * *
Был расцвеченный яркими городскими огнями зимний вечер, плавно уже переходящий в ночь, тихие полупустынные улицы, прогулка из ниоткуда в никуда - просто потому, что быть вдвоем гораздо лучше, чем поодиночке. Робкие касания рук, первые попытки целоваться, холодный воздух пьянит сильнее, чем пиво, "я тебя люблю" - "я тебя тоже"...
Они встретились лишь второй раз, но им уже все было понятно. Именно о такой любви люди потом сочиняют стихи, пишут пьесы, которые затем остаются популярными не одну сотню лет.
Секрет их популярности прост: у такой любви редко бывает счастливый конец. Такая любовь вспыхивает ярким костром, освещает и согревает все вокруг - и уходит в небытие, оставляя поле себя лишь смутные воспоминания, надежды на то, чтобы "и у меня было бы так - только кончилось бы все хорошо".
Танюшка познакомилась с Игорем на дне рождения одной общей знакомой. Все было почти как всегда: родители уехали на дачу, подростки отрывались на всю катушку. Громко орала музыка, сначала пили вино, потом деньги кончились, потом откуда-то они снова нашлись - и пошли за водкой... По углам курили что-то с подозрительно сладковатым запахом, целовались взасос, вновь возвращались от чужих губ к сигарете. Кто-то уводил кого-то в другую комнату, а те, кому не хватало комнат, пытались запереться в ванной. Одна парочка пыталась было закрыться в туалете, но он уже был всерьез и надолго занят каким-то хлипким пареньком, впервые познакомившимся в тот день с водкой; он долго и надрывно блевал в унитаз, скорчившись над ним и вцепившись в него как в лучшего друга.
Танюшка и Игорь рано ушли оттуда, бродили по улицам, говорили ни о чем, а порой и вообще молчали - как бы банально это не звучало. Но им было хорошо вдвоем, они не замечали того, что происходит вокруг, один раз чудом не попали под машину.
Игорь проводил ее до подъезда, они еще постояли, наслаждаясь последними минутами в обществе друг друга - и расстались. Они даже не поцеловались на прощание, боясь спугнуть то незнакомое раньше ощущение близости, что неуловимо окутало их, обняло теплыми крыльями. Даже не спросили друг у друга номер телефона.
- Привет, это ты?
- Да, я. А это ты?
- Да, это тоже я. Я твой телефон у Ленки спросила.
- Знаешь, я тоже, только ты успела позвонить раньше. Ты не сердишься на меня за это?
- Нет, что ты. На тебя нельзя сердиться.
- Почему?
- Ну, потому. Короче, пошли сегодня гулять.
- Вечером. Раньше не получится.
- Хорошо, вечером. Где встречаемся?
Они неторопливо брели в сторону Танюшкиного дома, когда из-за поворота неожиданно с визгом вырвалась машина. Цвет ее трудно было разобрать - и так было уже темно, а машина, вдобавок, ослепила их фарами. Как кролики в луче света, они сначала замерли. А затем бросились в сторону.
Машина вильнула за ними.
Словно бы охотилась.
Они заметались, не зная куда бежать, но на тротуар за ними машина не поехала, резко затормозила.
Один за другим, из нее выбрались трое подвыпивших парней.
Танюшка машинально отметила, что они были неплохо одеты, лучше, чем Игорь.
- Слышь, лох, ты нам тачку поцарапал, - громко сказал первый.
- Ну, как расплачиваться будем? - усмехнулся второй.
А третий промолчал, уставившись мутными глазами на Танюшку.
Танюшка вцепилась в игорев локоть.
- Ребята, вам никто ничего не царапал, - спокойно ответил Игорь и попытался отойти в сторону. Но промолчавший парень, на вид выглядевший самым крепким и самым трезвым, преградил ему дорогу. - Да ты не бойся, чувак, - почти миролюбиво сказал он, - давай потрещим немножко да разойдемся. Ты что, не пацан, что ли? Если не виноват, так не виноват, но надо же разобраться.
- Че не виноват-то, - хохотнул тот, что заговорил первым. - Не, Колун, ну ты как отмочишь че, так я с тебя прусь. Этот лох нам бабок должен, так что пусть расплачивается. Нет бабок - можем здоровьем взять, или вон, телкой, - он мотнул головой в сторону Танюшки.
Игорь ощутимо напрягся, осторожно вывернул локоть из Танюшкиных пальцев.
- Ребята, мы вас не трогали, так что езжайте туда, куда ехали.
- Не, он нас чуть ли не на х... посылает, а мы с ним целоваться должны, - истерично заорал первый. - Дима, телку в сторонку убери, у нас тут мужской разговор будет.
Дима, низенький, какой-то рыхлый и нетвердо держащийся на ногах, отшвырнул Танюшку в сторону; остальные двое вцепились в Игоря, когда он попытался рвануться к ней.
Дальше все было как-то непонятно... Были крики, судорожные рывки из стороны в сторону, надежда на то, что кто-то услышит, быстро сменившаяся пониманием того, что не поможет уже никто.
В таких случаях люди предпочитают отворачиваться или задергивать шторы.
В какой-то момент словно бы ниоткуда, а на самом деле из багажника машины, возникли бейсбольные биты.
Удар кулака сбил Игоря с ног, он попытался встать, уже поднялся на колени, когда увидел, как ему в голову, заслоняя собой окружающий мир, летит бита. Он вскинул руки, наивно пытаясь заслониться от нее - потому что ничего больше сделать уже не мог, и от осознания собственной беспомощности было страшнее, чем от понимания неминуемой боли, если даже не смерти.
Он уже почти что услышал треск своей ломающейся руки.
Затем мир стал каким-то медленным и вязким, и бита замерла в воздухе.
* * *
Я взмахнул рукой, и время потекло иначе. Теперь здесь все шло так, как этого хотелось мне.
Подошел к самому агрессивному из замершей троицы, аккуратно пропуская мимо себя потоки времени; время текло справа и слева, обходило меня, играя полами моего плаща.
Этот плащ давно мне надоел, но он - дань традиции; у героя должны быть плащ и маска, а еще герою необходимо прозвище, например... Например, Черный Плащ. Или Человек-Летучая Мышь.
Но прозвища у меня нет, оно в моей работе не мешает, но и не помогает. Вот что помогает, так это пистолет. Пистолет гораздо лучше и надежнее косы.
Стоило подумать о пистолете, и тот сам собою возник у меня в руке, тускло отсвечивая смертью.
Ну что ж, начинать лучше с начала. Я вновь взмахнул рукой, и время потекло как-то по-другому.
* * *
Имя - Витек Ларютин, погоняло - Ларек.
Он вошел в подъезд новенького элитного дома - чисто вымытый, сияющий зеркалами, с какими-то фикусами, что ли, на каждой лестничной площадке. Так хотелось сплюнуть и с завистью процедить сквозь прокуренные желтые зубы - во живут буржуи. Однако Ларек сдержался.
Вся его жизнь разворачивалась тягуче и скучно, как старая хроника - такие ленты зовут черно-белыми, но на самом деле в них нет ни черного, ни белого, зато полно других цветов и оттенков: серого, коричневого, грязно-желтого. Еще так тянется старый, полузасохший, серый от грязи комок жвачки.
Его родители поженились в первую очередь потому, что его мать была беременна Витьком. Любили ли они друг друга - на этот вопрос Витек ответа не знал, тем более, что для него любовь больше ассоциировалась с потной возней вдвоем под одеялом. Зато он точно знал, что, сколько он себя помнил, отец пил горькую, и то матерно орал на жену и бил ее, то выклянчивал прощение. Жена прощала, а потом, ложась спать, тихо и тонко скулила в подушку.
Когда отец бил ее, она не плакала.
В школе он то учился, то не учился, закончил девять классов, поступил в техникум, чтобы не ходить в армию. В школе его сначала били, потом бил он. Когда понял, что в одиночку справится не со всяким, начал нападать вдвоем на одного, а лучше - втроем. Однажды, когда ему стукнуло четырнадцать, Витек с несколькими приятелями подкараулил возвращавшегося с работы отца. Тот не узнал сына - да он был в таком состоянии, что не узнал бы и себя в зеркале. Парни сбили Ларютина-старшего на землю, а затем долго, с каким-то визгливым поросячьим смехом, пинали его.
В шестнадцать лет они с приятелем Серегой пригласили к Сереге в гости девушку, напоили и изнасиловали. Впрочем, они с Серегой то, что произошло, изнасилованием не считали: раз девчонка пошла с ними, значит, она сама этого хотела.
Учась в техникуме, Витек однажды во время гололеда очень удачно толкнул пожилую учительницу, которая поставила ему несколько двоек - та и не поняла, что не сама поскользнулась; просто тяжело осела на льду, едва посыпанном редким коричневатым песком; затем ее со сломанной ногой увезла "Скорая".
Мать Ларька теперь работала уборщицей на двух работах, кое-как тянула на себе хозяйство, отрешенно перенося матерную ругань мужа, которому вечно все было не так. Она давно привыкла к тому, что сын, когда ему не хватает на пиво или шмотки, запускает руку в карман ее старенького пальто. Впрочем, в последнее время сынок этим не увлекался: он пристроился к бригаде, которая добывала деньги более подходящими для благородных разбойников способами: например, отбирали сотовые у парней, сдуру решивших в одиночку зайти в один популярный клуб.
...кошка с ошалевшими от смертельного ужаса глазами, в которую летит тяжелая винная бутылка...
... избитый бомж, которому не посчастливилось выбрать подъезд, где жил Витек; впрочем, бомжа хотя бы подобрала "Скорая", приехавшая к кому-то по вызову; врачи брезгливо матерились и зажимали нос от вони, но что-то не позволило им бросить полумертвого мужика в на стылой зимней лестничной площадке...
... соседская машина, у которой Витек порезал колеса просто потому, что "несправедливо, что у него есть, а у меня - нет"...
Со своими нынешними приятелями Ларек познакомился недавно, но очень быстро стал практически непререкаемым авторитетом. Коля Смольцов (Колун) и Дима Шаховский (просто Дима) происходили из более успешных и обеспеченных семей, им не случилось начинать курение с "Примы", а употребление алкоголя - с портвейна в подъезде. Деньги в клуб или в кино они брали у родителей, а не сшибали с кого-нибудь на улице. Но диковатая энергия, исходившая от Ларька, обволакивала их мутным ядовитым облаком и влекла к нему. Его хотелось слушаться, потому что Витек не думал - он просто знал, что, как и когда следует делать.
Ларек позвонил в дверь, она открылась почти мгновенно - его ждали.
- Нет, на работе. Причем мать вернется поздно, у них какая-то очередная презентация, а батя вообще только послезавтра приедет - командировка срочная.
- Презентация... - протянул Ларек, словно пробуя, может ли он с первой попытки выговорить малознакомое слово.
- Презентация - эт хорошо. Фуршет там всякий.
С этими словами Ларек прошел в комнату.
Там за компьютером сидел и увлеченно гонял машинки по экрану немаленького монитора невысокий, полный, рыхлый парень.
- Здорово, Дима, - бросил с порога Ларек.
- А, здорово, - Дима нажал на "паузу" и вскочил, чуть не уронив стул, навстречу Ларьку. Протянул ему поспешно ладонь, пожал руку.
Подошел Колун, неся пиво.
- Ну как, ребята, чем сегодня развлекаемся?
* * *
Коля Смольцов, погоняло - Колун.
Мальчик из хорошей семьи - говорят про таких в школе. Мама - главный бухгалтер в преуспевающей фирме, отец - журналист престижной газеты.
Дома их Коля видел нечасто.
Он воспитывался в недешевом детском садике, потом с ним сидела няня, или, как модно стало говорить - гувернантка. Мальчика записывали в разные кружки и секции, он читал, писал, считал, рисовал, танцевал, катался на коньках, бегал, прыгал, плавал, играл в шахматы, лепил из пластилина...
Потом Коля пошел в школу и уже с первых классов начал потихоньку понимать, что отличается от своих сверстников. Он больше читал, быстрее решал задачки, чаще тянул руку на уроках - его обожали учителя, но недолюбливали одноклассники.
Когда маленький Коля спрашивал у родителей, почему так получается - те говорили, что такова судьба всех умных людей, выделяющихся из общества.
Коля не хотел выделяться из общества, ему хотелось общения, но слишком уж многие его сверстники считали, что он - ботаник. Позже, когда пришло осознание, что кроме сверстников бывают еще и сверстницы, стало еще хуже: девушки совершенно отказывались обсуждать с ним русских классиков или музыку Моцарта.
Но Коля был очень неглупым мальчиком и, осознав проблему, понял, как ее решить. Он продолжал хорошо учиться, просто перестал напрягаться - он честно отвечал, когда его спрашивали, однако уже не рвался быть первым; иногда даже он получал двойки, аккуратно высчитывая количество плохих оценок, которые он может себе позволить. Дома он все еще читал русских классиков, разглядывал альбомы с репродукциями импрессионистов, но на улице, когда этого требовала ситуация, лихо ругался матом, ходил на дискотеки, сек в современной музыке, модно одевался (благо, деньги в семье были).
Физически он был неплохо развит, пару раз участвовал в немаленьких драках. Там он как-то и познакомился с Ларьком - им случилось оказаться на разных сторонах, компания Колуна однозначно проигрывала, но когда Колун остался на ногах один против троих, что-то прочел Ларек у него на лице, что-то, что заставило его сказать: "Хорош, пацаны".
Через пару дней они встретились и быстро сколотили вокруг себя собственную стаю.
* * *
- Как развлекаемся? - лениво переспросил Ларек. - А пошли овечек стричь?
- Овечек? - не понял Дима.
- Ну, филки у лохов отбирать.
- Тебе что, Ларек, опять на шмотки не хватает? - хохотнул Колун. - Так займи у меня.
- Умный больно. Хорошо тебе с такими предками, а мне правда не хватает. Да и просто прикольно. Мы ж бить никого не будем. Ну, - поправился он тут же, - почти не будем. Если какое чмо в табло получит, кому-то от этого хуже будет, что ли? Лохи - у них место такое в жизни, они терпеть должны. Ща, вспомню, я тут на уроке в технаре был, там по-умному это говорилось. Во, это "социальная ниша" называется.
- А мы, стало быть, волки... - протянул задумчиво Колун. - Ну, пошли.
- Не, идти - это стремно, - возразил Ларек. - Тачку бы... - он вопросительно посмотрел на Диму.
- Да, да, - тотчас засуетился тот, - сейчас у отца тачку подрежем. Его сегодня на работу на служебной увезли, а я знаю, где он ключи оставляет.
* * *
Дима Шаховский. Незаметный серый человечек, не заработавший даже запоминающегося прозвища.
Сколько он себя помнил, он был толстым и неуклюжим, и в детском саду, и в школе - а дети не любят таких. Правда, сила у него была - когда однажды кто-то из тех, кто изводил его, вконец уже достал Диму, тот прямо посреди урока набросился на обидчика и избил его в кровь. Учительница попыталась было разнять их, но Дима, истерически отмахиваясь, подбил ей глаз и разбил губу.
Его отвергали, но Дима просто не умел быть один, поэтому, повзрослев, старался стать своим в любой компании, а больше всего он любил такие компании, за спинами которых было спокойно и надежно. А еще неплохо, когда что-нибудь перепадало.
Конечно, папа с мамой у него и так могли позволить и себе, и сыну многое - но вряд ли бы они разрешили ему в четырнадцать лет пить коньяк, в пятнадцать - курить марихуану, а в шестнадцать - привести на ночь девушку.
Он немного был знаком с Колуном, потому что учился с ним в одной школе, только в параллельных классах. После школы Колун поступил в один институт. Дима - в другой, встретились они случайно, в каком-то кафе, сели за один столик, и через несколько минут Диму озарило, что вот она - его новая компания.
* * *
Теперь все собрались, наконец, в одно время в одном месте.
* * *
Я переполнился их жизнями, я знал о них все. Может быть, они успели почувствовать, что как на ладони предо мной - со своими помыслами, мыслями и мыслишками о красивой жизни с тачками, ресторанами и девчонками, с бесконечными деньгами, которые берутся из ниоткуда и уходят в никуда, с разделением мира на крутых и некрутых, на тех, кто сверху, и тех, кто снизу.
Кто-то сказал бы, что они - лишь жертвы обстоятельств. Кто-то спросил бы: а уверен ли ты, вынося приговор здесь и сейчас, в том, что кто-нибудь из них в будущем не совершит чего-либо выдающегося - ну, например, спасет родину?
Но я никогда не считал, что быть жертвой обстоятельств - это серьезное оправдание. И точно так же я не уверен, что нуждаюсь в родине, которую спасают такие вот ублюдки.
И поэтому было три негромких выстрела.
Я никогда не промахиваюсь, и они умерли.
* * *
Уходя, я бросил взгляд на спасенных мною.
Сегодня все будет у вас в порядке. Бегите отсюда, не связывайтесь с милицией,- все равно никто ничего не видел, да и вы сами так и не поняли, что же случилось - лишь смутный и непонятный силуэт, лишь три выстрела...
Будьте спокойны.
Будь спокоен, Игорь Рощин, я приду за тобой только через четыре с лишним года; тогда ты со своими друзьями, которые (не странно ли) так похожи будут на Диму, Колуна и Ларька таким же поздним вечером, возвращаясь с чьего-то дня рождения, будете стоять на остановке, ждать автобуса, громко и нецензурно обсуждая все и всех; старичок-интеллигент (конечно же, в шляпе и очках) сделает вам замечание, и вы решите по-свойски разобраться с ним.
Будь спокойна, Таня Вешнякова, тебе ждать меня дольше - больше двадцати лет, но мы все равно встретимся. Я не хочу даже думать о том, что совершишь ты - это слишком страшно, чтобы знать о том, что случится.
Так кто я?
Я - Ангел-Хранитель. Я - клинок возмездия, я - добро с кулаками, я - судья и суд присяжных.
Я НАСТОЯЩИЙ ужас, летящий на крыльях ночи, и пусть это звучит напыщенно и, может быть, откровенно смешно, но когда один за другим умирают те, за кем я пришел, они-то уж точно не находят в этом ни смеха, ни романтики, ни излишней пафосной напыщенности. Пусть я похож на героя комиксов, но я сужу, как умею, и сила в слове моем.
Говорят, за такими, как мы, однажды тоже приходят судьи.