Аннотация: Роман о проповеднике "подлинного", "первоначального" христианства, погибшего от рук последователей "казённого" православия.
Борис Гречин
ХРИСТИАНЕ
роман
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие 44
Глава первая 55
Первое интервью. Серёга 1722
Глава вторая 2734
Второе интервью. Лариса 4049
Глава третья 4960
Третье интервью. Отец Герман 5770
Глава четвёртая 7390
Четвёртое интервью. Евгения 83102
Глава пятая 92114
Пятое интервью. Николай Никифорович и Елена Васильевна 104128
Глава шестая 116143
Шестое интервью. Анна Борисовна 134165
Глава седьмая 148183
Седьмое интервью. Алексей 154191
Глава восьмая 159196
Восьмое интервью. Юлий Рёмер 164203
Глава девятая 175216
Девятое интервью. Ася 179222
Глава десятая 188232
Десятое интервью. Ника 199246
Глава одиннадцатая 213262
Эпилог 230283
Приложение первое. Письмо Николая Гурьева 233288
Приложение второе. Семь проповедей Агния Лазарева
1. О банальном добре 235290
2. О христианских язычниках и божьем бессилии 237293
3. О рождении Христа 239295
4. О мужчине и женщине 241297
5. О знании Бога 243303
6. О радости 245303
7. О Христе 246305
Приложение третье. Набросок портрета Ники 308
ПРЕДИСЛОВИЕ
Исследование закончено, всё, что мне нужно теперь - это представить его в ясном и исчерпывающем виде.
Написав подзаголовок "роман", я совершил маленькую ложь - надеюсь, это будет последняя ложь в этом тексте. Уважаемые будущие читатели, перед вами - не роман, а исследование, которое жгуче необходимо оформить и для которого художественный текст в настоящее время, увы, лучшая форма.
Почему я не могу придать исследованию форму научной работы?
Во-первых, его объём - например, объём собранного "эмпирического материала" - значительно перешагнёт рамки традиционной диссертации, не только кандидатской, но и докторской. Интервью, ценность которых трудно переоценить, были бы неуместны в основном тексте, пришлось бы размещать их в приложениях - но куда же годится научная работа, приложения которой в десять раз больше самого текста?
Во-вторых, научная традиция требует фиксации одних фактов, она равнодушна к интонациям голоса вашего собеседника, к тому, принимает ли он вас на кухне или в гостиной, предлагает чаю или нет, к тому, как он сидит в кресле, как он глядит вам в глаза или отводит взгляд. Конечно, профессиональный литератор справился бы с описаниями такого рода куда лучше меня, но оставить всё это за бортом означало бы значительно обеднить работу.
В-третьих - и это самое важное - для меня драгоценен не только результат, но и ход исследования, без изложения которого само оно рискует показаться лживым измышлением клеветника. Меньше всего целью этого исследования является клевета или очернение кого-либо или чего-либо. Напротив, я хотел бы избежать даже намёка на такое очернение. Именно поэтому большинство фамилий и названий в тексте я предполагаю изменить, а сам город - "базу" моего исследования - называть не буду: читателям достаточно знать, что это областной центр. Хотя исследование и посвящено региональному, единичному феномену, его выводы могут иметь внерегиональное значение.
Как наука, так и литературное творчество диктуют определённые правила и требуют оставаться в границах жанра. К сожалению, я не писатель и не обманываюсь насчёт величины моих литературных талантов. Самое большее, я мог бы претендовать на звание репортёра. Страдать от уровня моего "мастерства" придётся читателям, мне же остаётся только просить у них прощения и надеяться, что моя попытка быть максимально точным, мои искренние побуждения и представляемый материал хотя бы отчасти искупят художественную неумелость этого текста.
Я только учёный-исследователь. "Недоучившийся учёный", насмешливо заметила бы моя мать. Это правда, но правда с оговоркой: недоучившийся - неверно. Верно: не подтвердивший свою легитимность перед лицом научного сообщества и государства. Ещё недавно предзащита моей кандидатской диссертации была делом решённым и ожидала меня в ближайшем будущем. Сейчас о моём "рукоположении" в кандидаты наук стоит забыть на долгие годы, если не навсегда.
И, тем не менее, ваш покорный слуга вооружён всеми необходимыми навыками исследователя. Может быть, это - единственное, что я умею делать как следует (учитывая, что преподавательский опыт слишком невелик), чему научился в жизни.
Скоро зима, но уже сейчас всё в снегу. В деревне со смешным русским названием Коза, где я нахожусь, есть только магазин, почта, фельдшерский пункт, церковь и поселковая администрация. Едва ли здесь наберётся двадцать дворов... Сугробы за окном растут, а мои сбережения постепенно тают, моя хозяйка смотрит на меня с подозрением и с каждым днём становится всё более ворчливой и раздражительной. Вернуться в город я не могу. Передо мной - никаких жизненных перспектив и никакой работы, кроме моего диктофона с записями и видавшего виды ноутбука, кабель питания которого с трудом дотягивается до розетки. Мне остаётся только писать своё исследование и надеяться на чудо, на бесценный подарок, который я едва ли заслужил. Увы, и возможность обретения этого подарка с каждым днём уменьшается.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Я должен представиться. Александр Данилович Рязанский, возраст - 25 лет, национальность - русский, вероисповедание - православный, семейное положение - холост, род занятий до недавнего времени - аспирант 3-го курса очной формы обучения по специальности "история России", ассистент кафедры отечественной истории *** государственного университета.
Думаю, что читателя мало интересует моя невыразительная биография, и всё же скажу, что вырос я в бедной, почти рабочей семье и всего в жизни привык добиваться своим трудом. Учёба - тоже труд, и труд тяжёлый. Учась на факультете, который из десятка поступивших оканчивают, дай Бог, пять человек, я никогда не имел "сильной руки" за спиной, но закончил университет (специальность "История" с дополнительной специальностью "Психология") с красным дипломом и на "отлично" сдал экзамены в аспирантуру, придя в неё с готовой темой "Религиозные секты в отечественной истории и современности". Отличная, богатая, почти нетронутая тема на стыке исторической науки и психологии. У меня хватило упрямства добиться, чтобы тему, несмотря на скепсис научного руководителя, утвердили, и я рьяно, с места в карьер, взялся за её изучение.
Первый год послевузовской учёбы я подрабатывал в школе обычным учителем истории. К концу этого года Игорь Иванович Мамонтов, мой научный руководитель и по совместительству заведующий кафедрой, заметил моё рвение (за первый год я опубликовал пять статей и сдал два кандидатских экзамена из трёх) и предложил мне работу на кафедре. Точнее сказать, не работу, то есть не полноценную ставку, а "часы". "Смешные" часы, как говорят в педагогическом мире, но, конечно, я и тому был рад и не заставил себя уговаривать.
Работа моя продвигалась ходко, к концу второго года обучения я сдал последний экзамен и написал необходимые 150 страниц диссертационного исследования. Я определил внятные и исчерпывающие критерии отделения секты от традиционной и миноритарной религии, подробно изложил историю отечественных сект, выявил изменение их основных особенностей со времени крещения Руси до наших дней, определил на многочисленном историческом материале единые закономерности их рождения, развития и угасания, предложил собственную, авторскую типологию сект, поделив их на "авторитарные", "харизматические" и "догматические", и т.п.
Мне бы почивать на лаврах - но тут в университете сменилось начальство, и новый проректор по науке, человек абсолютно безумный, заставил диссертационные советы ужесточить требования, в частности, не выпускать ни одной кандидатской диссертации, лишённой так называемой "практической части". Дружно взвыли филологи и историки: испокон веку наши работы были теоретическими! Представьте себе, что человек пишет диссертацию, скажем, по Ивану Грозному - что же ему прикажете делать, изобретать машину времени да отправляться в XVI век на "полевые изыскания"?!
Мой "научный отец" ходил мрачнее тучи (я был не единственным его аспирантом, правда, самым многообещающим, и все попали в прокрустово ложе новых идиотских требований); предзащита, на которую я надеялся уже в октябре, растворялась в "прекрасном далёком", а я начал задумываться о том, что последний год аспирантуры пролетит быстро и, если не осенит меня спасительная идея, российская армия откроет мне навстречу свои жаркие объятия.
Спасительная идея пришла в начале учебного года. Достаточно найти современную секту, изучить её во всех подробностях и подтвердить этими подробностями теорию - и, пожалуйста, вот вам на блюдечке "практическая составляющая"! Этой идеей я поделился с Игорем Ивановичем. Тот почти посмеялся надо мной (вообще, Мамонтов очень редко улыбался):
- Ты надеешься, что сектанты откроют тебе двери и скажут: "Здравствуй, дорогой! Салям алейкум, проходи у нас полевую практику!"? Хорошо: ищи, дерзай...
Я дерзнул и в ближайшее воскресенье поехал в соседний областной центр, на службу в молитвенный дом баптистов, большое двухэтажное здание современной постройки из красного кирпича, добротное и какое-то безвкусное - именно своей добротностью, больше уместной для делового центра, безвкусное. Там меня немало повеселил пастор в белом пиджаке, бесцеремонно тычущий пальцем в прихожан, и церковные гимны в стиле "Иисус - наш щит и меч", исполняемые хором на весёленький мотивчик под аккомпанемент синтезатора.
- Идиот! - обругал меня Мамонтов. - Какая же это секта?! Баптисты - традиционное течение протестантизма, их в Америке больше миллиона. Ты сам в первом параграфе работы разве не прописываешь признаки секты - элитарность там, жёсткая дисциплина, отрицание этих... этических норм? И где ты у них нашёл всё это? Ты как будешь выглядеть на защите со своими баптистами, болван? Ты знаешь, кто у нас входит в совет? Пётр Михайлович Зощин приезжает, член-корреспондент Российской академии наук...
Я заикнулся было насчёт кришнаитов и получил такую же суровую отповедь. В глубине души я и сам понимал, насколько малосостоятельной в научном смысле будет попытка изобразить сектой течение, появившееся до рождества Христова и охватившее, пожалуй, треть Индии, а самое главное, как жалко будут смотреться в моём исследовании кришнаиты, предмет многочисленных анекдотов и обывательского ужаса. Рассматривать в практической части моей блестящей работы тривиальных кришнаитов было бы так же постыдно, как если бы я, написав теоретическое исследование по новейшим видам сверхпрочных металлов и сплавов, решил бы верифицировать его серией экспериментов с чугуном, из которого ещё в петровское время делали сковороды. Да и ещё одна загвоздка имелась: рамки исследования были ограничены христианскими сектами (это не указывалось в названии, но прописывалось в научном аппарате), а назвать кришнаизм видоизменённым христианством даже у самого дерзкого эзотерика не повернётся язык.
Через неделю я предпринял новую многообещающую попытку и, предварительно позвонив по телефону с объявления на столбе, очутился в храме "Нового поколения". Храмом это можно было назвать лишь с натяжкой: "новопоколенцы" собирались в обычной квартире в многоэтажном доме. Мне пришлось выслушать мучительно долгую, пафосную и бессмысленную проповедь, а затем принять участие в общем радении: кричать дурным голосом какой-то молитвенный речитатив и хлопать в ладоши. И всё равно меня ждало сокрушительное фиаско. После окончания службы "глава церкви" (его звали Вадим, его росту позавидовал бы баскетболист) усадил меня напротив себя на табурет и стал со мной беседовать. Почему я пришёл в храм? Каковы мои жизненные цели? Я терялся, лепетал бессмыслицу о поиске своего места в жизни - Вадим смотрел на меня пристально, недоверчивый, как следователь - и, наконец, заикнулся, что "мне очень интересно изучить"... Вадим ужасающе помрачнел лицом и заявил мне, глядя исподлобья, поигрывая желваками: и ему, и мне будет "очень неприятно", если я приду в Храм Божий следующий раз.
Этим позорным изгнанием и закончилось моё знакомство с "Новым поколением", а я так и не успел ничего выяснить: ни взять интервью у собратьев во Христе, ни узнать историю появления секты в городе, ни подвергнуть лидера наблюдению с научно выверенной системой фиксации и интерпретации результатов...
Игорь Иванович усмехнулся, посочувствовал мне и огорчил тем, что совсем недавно в каком-то московском вузе была защищена диссертация по "Новому поколению" - выбери я это движение в качестве практической иллюстрации, моя работа оказалась бы полностью лишённой научной новизны. Как говорится, нет худа без добра.
В отчаянии я пошёл на курсы йоги. Объявления йогов наша епархия в своём рвении также заклеймила резиновыми штампами с надписью "Осторожно, секта!". Видимо, некие ретивые молодчики, а то и матушки, ходили по улицам и штамповали все подозрительные объявления. Но тут и не пахло сектой - здесь вообще не было религии, то есть самой важной для меня, идеологической части религии. Были дыхательные упражнения, "центры силы в вашем позвоночнике", призывы к вегетарианству и гимнастика, которую проводила обычная русская женщина, а со стены на неё смотрел портрет добродушного бородатого индийца.
Следов деятельности (в виде объявлений) иных сектантов я не нашёл ни на улицах, ни в газетах. Приглашал, правда, буддийский центр с языколомным названием "Сангъе Чхо Линг" на курсы по изучению буддизма, но... буддизм же - традиционная для России религия. А ну как эти господа преподают вполне обычный, скучный, академический буддизм, что-нибудь вроде троичности Будды и мнения святых отцов по этому поводу? А вдруг за их спиной стоит какой-нибудь патриархат Улан-удэйский и всея Руси, или как называется там их головное учреждение? Конфузу не оберёшься, ещё и скандал выйдет.
Мой исследовательский запал погас, тем более что куда более интересные дела ждали меня на личном фронте.
Начав читать лекции у пятого курса, я обратил внимание на привлекательную девушку, Машу Азину. Все подруги её звали Машулей ("Машуля, дай листочек!"). Невысокая, черноволосая (она носила недлинную толстую косу, это ей шло), плотненькая, ладная, как точёный лакированный шахматный конь, с низковатым голосом, она, может быть, не соответствовала идеалам красоты семнадцатилетних романтиков, но "канцелярские крысы", вроде меня, редко бывают романтиками, а мне давно минуло семнадцать лет. Кроме того, Маша действительно была очень симпатичной, очень по-женски притягательной и ловила на себе, уж конечно, не только мои взгляды. На семинарах она улыбалась мне, я улыбался ей, и дальше этого дело не шло, пока однажды я не столкнулся с ней на кафедре.
Маша пришла взять книжку под залог читательского билета, а я оказался на кафедре один. Мамонтов попросил меня вылечить кафедральный компьютер от вирусов (больше некого было), и засиделся я до пяти часов - уж, конечно, и секретаря, и лаборанта к тому времени и след простыл.
- Здравствуйте, Александр Данилович! Ой, вы один тут...
- Здравствуй, Маша. Чего-то хотела?
- Да, я хотела взять книжечку...
- Что за книжечку?
- Ну как же, Александр Данилович, вы не знаете, что за книжечку? Монографию профессора Мамонтова по истории культуры...
Я усмехнулся.
- Профессор Мамонтов заставляет вас читать монографию профессора Мамонтова? Молодец мужик...
Машуля обежала глазками кафедру.
- Вы не боитесь так вот говорить? - спросила она потише, но улыбаясь, впрочем.
- Нет, да и что я такого сказал? Мы Игоря Ивановича очень любим, ценим...
Я выдал Маше книжку, немного превышая свои полномочия. Строго говоря, только завкабинетом могла это делать, а я даже не знал толком, где она хранит библиотечные карточки и учётную тетрадку, минуты три у меня ушло на поиски, а Машуля меня тем временем ободряла: "Что вы, что вы, Александр Данилович! Не спешите, я подожду!"
- Вот ваша книжечка. - Я набрался наглости. - Чаю не хотите?
- Ой, а вы предлагаете? - кокетливо улыбнулась Маша и снова огляделась по сторонам.
- Все ушли уже, рабочий день кончился, - ободрил я её.
- Тогда хочу.
Я включил электрический чайник, достал из шкафа чашки, конфеты и печенье с последнего банкета. Во всём этом была доля социального хвастовства: дескать, глядите, какой я, я на кафедре свой человек, могу выпить чаю на работе, и с конфетами даже, а вы, бедняги, студенческое племя, стойте очередь в буфете; могу и вам предложить чаю от щедрот, и никто мне этого не запретит...
- Спасибо, мне хватит полчашечки. Александр Данилович, а вы у нас давно работаете?
- Второй год, Маша, правда, часы у меня смешные: полставки, а в прошлом году была ноль запятая две...
- И деньги, наверное, такие же?
Я подивился - нет, не её бесцеремонности, а её спокойной женской прагматичности. Мне даже показалось на секунду, что я конь, которого тамбовский крестьянин на рынке деловито охлопывает по ногами: сильный ли? Пахать-то можно на тебе?
- И деньги смешные, Маша, правда. У меня же нет пока учёной степени.
- Да, конечно, мужчине нужны деньги... А вы собираетесь ведь защищаться?
- Кто ж не собирается, Маша...
- Я помню, Игорь Иванович нам рассказывал, что вы очень талантливый исследователь, с нестандартным мышлением.
- Спасибо, приятно слышать, - я скривил губы в улыбке.
- А вам нравится преподавать?
- Да. Тем более, что в институте это легче. Я полгода работал в школе, Машуля... - это ничего, что я так "Машуля"? Само вырвалось...
- Что вы, Александр Данилович! Меня все так называют. Полгода, значит, в школе...
- Да, и это был ад. Я, например, мог отвернуться к доске, а в меня с задней парты летела гайка, которую они с этой парты скрутили...
Машуля задорно рассмеялась.
- Ой, простите, пожалуйста, - тут же извинилась она, сообразив, что не очень хорошо смеяться над своим побиваемым преподавателем.
- Ничего, мне самому смешно...
Я рассказал ещё пару анекдотических, но совершенно правдивых случаев из своей короткой карьеры школьного учителя. Маша всё смеялась. Вообще, она поглядывала на меня с какой-то озорной теплотой и как будто никуда не торопилась.
- Ну что вы, студенты тоже разные бывают... Александр Данилович, а мы вам нравимся?
- Вы студенты? Или ваша группа? Или вы лично, Маша?
Машуля немного покраснела.
- Нравитесь. И ваша группа, и вы сами тоже.
- Ну, что вы меня в краску вгоняете, Александр Данилыч...
- Я это просто так сказал, - тут же захотелось оправдаться мне. - Без далеко идущих последствий и всяких намёков.
- Что вы, я ничего и не подумала плохого...
В дверь заглянула уборщица.
- Не заканчиваете ишо?
- Заканчиваем: сейчас чай допьём и домой пойдём.
- Ага. На сигнализацию поставьте, не забудьте!
Машуля быстро и деловито помогла мне помыть чашки, её сильные, уверенные пальцы касались моих.
Я запер кафедру, поставил её на сигнализацию и сдал ключ на вахту.
- Спасибо, Александр Данилович, за чай. Вы сейчас куда идёте? - Я сказал направление. - Ой, правда? Давайте, я вас провожу? Мне туда же...
Минуту мы шли, молча, Машуля это молчание нарушила.
- Послушайте... будет не очень нескромно, если я захочу узнать ваш телефон?
- Телефон? - растерялся я.
- Да, номер телефонный.
Я пробормотал свой номер. Маша набрала его на своём телефоне и сохранила.
- Спасибо. И если я вам... позвоню как-нибудь, вы ведь не очень рассердитесь?
- Нет, не рассержусь. Вы... - Я улыбнулся. Студентки порой любезничают с преподавателями, рассчитывая на преференции в дальнейшем. - Вы, надеюсь, не ради зачёта это делаете?
- Нет, не ради зачёта, - ответила Маша серьёзно, даже сухо.
- Ну-ну, что вы, не обижайтесь. А если... я ваш телефон запишу? - так, на всякий случай, для связи с группой, вдруг занятие отменить придётся...
- Для связи с группой? - переспросила Машуля насмешливо. - Для этого есть староста.
- Нет, к чёрту группу, чушь говорю. Просто так.
- Конечно. Вот слушайте... - она продиктовала номер.
- Спасибо.
- Я... вас ничем не обидела, Александр Данилович? - Она заглянула мне в глаза исподлобья, серьёзно, пытливо.
- Что вы, Маша!
- Ну, не поминайте лихом. Звоните, когда заскучаете, а то я вот тоже скучаю дома...
("Неужели скучает, с такой-то фигуркой?" - недоверчиво подумалось мне.)
Маша помахала мне рукой и широко улыбнулась на прощанье, а я задумался. Если это было кокетство, то уж очень обстоятельное, серьёзное кокетство выходило.
Зачем я так подробно описываю мои личные события, кому они могут быть интересны? Затем, что Маша тоже сыграет определённую роль в моём исследовании: без неё я не сделал бы некоторых шагов. Вот, например: едва за ней закрылась дверь маршрутного такси и я успел подумать про обстоятельность Машулиного подхода к делу, как из этой мысли вытекла другая.
Если у этой девушки какие-то виды на меня, то, похоже, она совсем не собирается очаровываться моим "романтическим статусом" преподавателя, уж если здесь есть какой романтизм. Ей нужны с моей стороны какие-то достижения. Защита диссертации, например. А я, кажется, совсем не протестую против её видов - и, значит, должен задуматься над поиском секты посерьёзней.
Впрочем, и задумываться ни над чем не пришлось: объект изучения появился как из волшебного ларца.
Тридцатого сентября, в понедельник. состоялось рядовое заседание кафедры. Как всегда, я скучал и рисовал в блокноте чёртиков (мне не было поручено готовить никаких отчётов, никто ничего от меня, молодого ассистента с объёмом учебной работы 0,5 ставки, на этом заседании не ожидал), и после окончания с облегчением поспешил на выход. Ан нет! Мамонтов попросил меня - единственного - остаться.
За окном моросил косой дождь, а научный руководитель сидел напротив меня, в своём пиджаке не первой свежести, со своим вечно озабоченным, мятым лицом. Темнело, а он так и не торопился зажигать свет.
- Саша, я, кажется, придумал, что нам делать с твоей работой.
- Да ну, Игорь Иванович?
- Да, придумал. Ты слышал про секту Лазарева?
Я поднял брови.
- Это того Лазарева, который написал "Диагностику кармы"? Он ещё и секту создал, надо же... - улыбнулся я.
- Нет, это наша, городская секта. Тот Лазарев - Сергей, а этот - не Сергей, он - как бишь его там - Авель какой-то там, или Агафон, или чёрт его знает...
- Подходящее имечко. Бог шельму метит.
- Метит, да. Точнее, это была секта. Она недавно распалась.
- В связи с чем?
- Со смертью лидера.
Я вытянул лицо.
- Игорь Иванович, чего же вы от меня хотите! Я к живым-то не могу подступиться, а тут - "в связи со смертью лидера"! Поди туда - не знаю куда...
- Саша, я всё понимаю. Но, во-первых, есть компетентные люди, которые тебе помогут сделать первые шаги. Во-вторых, это, - он хмыкнул, - перспективная тема. И, кстати, общественность заинтересована в её изучении. Я тебе больше скажу. Мне позвонили из одного ведомства и сообщили, что они очень ждут появления такой работы. И что исследователя будут всемерно поощрять, всемерно, значит... Виктор Сергеевич тоже знает.
Виктором Сергеевичем звали ректора университета.
- Игорь Иванович, не пугайте, какого ведомства?
- Да ты и не пугайся. Отдела по взаимодействию с религиозными организациями при Мэрии. И тут, видишь ли... - он пошевелил пальцами в воздухе, - нет ничего криминального. Наоборот, очень достойная работа. Сложная, тяжелая и достойная. Не исключены карьерные перспективы, получение грантов, и вообще, это престиж нашей кафедры и факультета в целом. Так что я, так сказать, поставлен в положение. Да у тебя, Саша, и выхода-то особого...
- Игорь Иванович, я не против. Тем более, что выхода у меня, правда, особого нет. А эти люди в Мэрии или откуда там ещё - они почему заинтересованы в такой работе?
- Потому что этот... Амвросий успел серьёзно насолить нашей епархии, и чуть ли не увлёк за собой целую толпу народу, и вообще, он был умным мужиком, этот Агафангел, не то, что твои баскетболисты, мать их, из "Нового поколения", и какую-то он изобрёл хитроумную ересь или что-то в этом роде...
У меня внутри всё радостно зашевелилось. Очень редко в современности встречаются секты третьего, "догматического" типа, то есть основанные не на жёсткой дисциплине и не на эмоциональной зависимости участников от лидера, а на той или иной "умной ереси", целостном вероучении. Они, такие организации, имеют мощный потенциал, они, при определённых условиях, могут вырасти в целое течение, едва ли не в религию - а, оказывается, в нашем городе совсем недавно отцвела подобная секта!
- Игорь Иванович, а лидер-то отчего умер? От старости?
- Ничего подобного. Его убили. Причём, вроде бы, свои же братья-сектанты и порезали, но это вообще тёмная история...
Я передёрнулся.
- Игорь Иванович, а ну как они и меня - того - порежут? Я ведь историк, а не частный детектив.
Завкафедрой усмехнулся.
- Не думаю. Я так понял, что их секта полностью держалась на лидере, она моментально распалась, не подаёт никаких признаков жизни, всё умерло.
- Так всё-таки харизматическая секта была-то, похоже?
- А я откуда знаю? Вот тебе и карты в руки: исследуй, трудись. Кстати, можно изучить полный цикл секты, как ты там писал: рождение, развитие, кризис, вырождение...
- Да уж, задали вы мне задачку, Игорь Иванович...
- Известным человеком станешь, Саша, если справишься. Я тебе обещаю: известным человеком. В гору пойдёшь. Да: к тебе прикрепляются научные консультанты.
- Какие ещё научные консультанты, к чёрту? Извините, вырвалось.
- Ну, ты подумай сам: ты что, хочешь голыми руками этих бывших сектантов ловить по городу? Открывай блокнот, записывай имена и телефоны. Первый: Евгений Васильевич Овчарин, руководитель отдела по взаимодействию с религиозными организациями. Телефон... - он продиктовал мне телефон. - Второй: Отец Никодим, в миру Фомичёв.
- Поп! Вот те на...
- Священник, Саша. Это в советское время мы могли их называть попами, и ничего нам за это не было. Священник, вот так-то. Телефон записывай...
Под конец Игорь Иванович поразил меня вопросом: а не хочу ли я повышенную стипендию? Повышенной стипендией награждались у нас "передовики производства", но недостаточно было быть передовиком, нужна была ещё воля заведующего кафедрой. Конечно, я не возражал против повышенной стипендии. Завкафедрой обещал подумать; протянул мне для прощания руку.
- Может быть, свет зажечь, Игорь Иванович? - спросил я, уходя.
- Да, - рассеянно согласился он, а, только я включил свет, поморщился. - Знаешь, что? Лучше уж выключи. - Я пожал плечами и выключил свет. Мамонтов так и продолжал сидеть, сплетя пальцы рук на столе, в сумерках, и на улице всё темнело.
Любопытно, что вечером того же дня мне... написала Машуля.
Не позвонила - видимо, это сразу непросто: взять и перепрыгнуть социальный барьер не из самых низких, - а написала SMS-сообщение.
"Правда, грустно на улице, Александр Данилович? И на душе как-то грустно. А вы любите такую погоду?"
Написала, как видите, не латиницей, а кириллицей (думаю, всякий историк - подсознательный враг латиницы), без сокращений, на хорошем русском языке.
Я чуть не рассердился вначале, не узнав номер, а как сообразил, что это она, мне, пожалуй, жарковато стало. Захотелось мне поддержать эту тонкую ниточку SMS-переписки, но и не хотелось самого себя ставить в неловкое положение. Вдруг Машуля решила позабавиться над молодым педагогом, и сейчас, в обнимку с кем-нибудь, провоцирует меня на пылкие глупости?
"Здравствуйте, Маша. Кто ж её любит, такую погоду?" - отделался я ни к чему не обязывающим текстом.
"И вам здравствуйте. (Простите, забыла!) Я люблю, иногда. Я вот гуляю тут по городу, а одной под дождём гулять совсем скучно. Может быть, вы случайно захотите мне составить компанию? Простите, если отвлекаю. Я не навязываюсь".
Я даже растерялся. Если у Машули были серьёзные намерения, то она совсем не стеснялась, а уверенно, спокойно, при том без ребячества, без наглости, с чётким ощущением и избеганием острых углов, брала инициативу в свои руки. Отмолчаться мне показалось совсем трусливым, совсем не мужским (может быть, на то Машуля и рассчитывала?). Конечно, мог бы я ещё безо всяких увёртываний ответить: "Нет, не хочу", - но ведь хотел, вот в чём дело! В каждом мужчине до старости жив искатель приключений, правда, не у многих этот искательский зуд становится профессией.
"Пожалуй, хочу. Я в 20 минутах ходьбы от центра. Только специально ждать меня не нужно, наверное. Я тоже не навязываюсь".
В ответ Маша просто и без обиняков назвала мне ориентир, у которого будет меня ждать через полчаса.
- Здравствуйте! - крикнула она мне ещё издалека и, улыбнувшись, помахала рукой. - Я очень рада вас видеть!
- Ну, и слава Богу, - отшутился я. - А то уж мне как-то не по себе стало...
- Правда? - переспросила она серьёзно. - Это вы зря. Вы, вообще, пожалуйста, не беспокойтесь, Александр Данилович. На нашем социальном статусе это никак не скажется. Я своим подружкам, например, не собираюсь рассказывать, что с вами тут... решила погулять. А вы там, своим... коллегам?
- Завтра же Мамонтову напишу отчёт. И стенограмму приложу, - сообщил я с самым серьёзным видом. Она почти изменилась в лице - и только через секунду сообразила, что уж едва ли я очень серьёзен. Мы рассмеялись.
- Слушайте... - я оглядел её мокрые чёрные волосы с сомнением. - Вы, правда, такая большая поклонница мокнуть под дождём? Пойдёмте лучше в кафе...
Машуля, улыбнувшись, ничего не сказала, а просто кивнула: она будто того и ждала. Тем более, что и стояли мы в десяти шагах у кафе "Луна": дорогого кафе, с живой музыкой, но выбирать не приходилось.
Внутри я немного растерялся - Маша нисколько: она подозвала официантку и заказала два кофе и два мороженых, будто сто раз на дню это проделывала. Поставила локти на стол, положила подбородок на сложенные руки и уставилась на меня.
- Ну - расскажите мне что-нибудь о себе.
- О себе? - (Я было открыл рот и хотел для начала предложить ей не называть меня хоть в кафе Александром Даниловичем - но тут же и почувствовал: Машуля и сама девушка неглупая, ей об этом и говорить не надо.) - Вот чёрт... - я улыбнулся. - Даже и не знаю, о чём.
- О вашей диссертации, например.
- Неужели вам хочется слушать про мою диссертацию?
- А почему бы нет? Что, - Машуля лукаво улыбнулась, - я произвожу впечатление девушки, которой о серьёзных вещах лучше не рассказывать?
- Да Господь с вами, Маша! Ну, сами напросились... Моя диссертация о сектах - это интересно?
- Ещё бы! А вы сами не сектант, случаем?
- Увы, нет.
- Почему "увы"?
- Мне было бы гораздо проще собирать материал.
- Ну, мне кажется, сектанты диссертаций не пишут...
- А вы почему спрашиваете, не сектант ли я? - мне захотелось её поддразнить. - Вам, Маша, нравятся, видимо, нестандартные люди?
Машуля приоткрыла рот, закусила зубами самый кончик косы.
- Нет, - ответила она, всерьёз подумав. - Раньше - может быть, а сейчас - нет. И потом, это как-то... фу! - не нашла она лучшего слова. И тут же поправилась. - Я понимаю, конечно, это интересно изучать...
- И полезно, Маша! - я дидактически поднял палец вверх, и мне самому стало от себя смешно, но виду я не подал. - Это же не мыслеблудие какое-нибудь, не досужие игры учёных! Если мы изучаем секты, мы сумеем предупреждать их развитие. Биологи ведь изучают болезни не просто из спортивного интереса. - (Эти мысли пришли мне в голову только что, но странно, едва сказав, я уже им поверил, и, пожалуй, вырос в собственных глазах на пару сантиметров.) - Вообще, у обывателей очень недалёкие представления о сектах...
Я вкратце рассказал, что уже сделано в работе.
- Ваш заказ, - девушка принесла мороженое и скосилась на меня, горе-умника: хоть сейчас из-за столика да за кафедру. Машуля, впрочем, слушала с интересом.
- Это всё любопытно... А живых сектантов вы изучали?
- Я как раз их ищу. Точнее, уже почти нашёл. Мамонтов откопал мне одну очень перспективную секточку, то, что надо: закрытую, харизматичную, с сильным лидером...
- И не страшно? - озорно сверкнула глазами Маша.
- Там посмотрим, - уклонился я. - Слушайте, давайте о чём-нибудь другом, не о работе, а то я произвожу, наверное, впечатление, старого пня, крысы кабинетной...
- Нет, не производите... Давайте! - легко согласилась она.
Я развёл руками. У меня не было никаких тем для разговора наготове, и вообще, мне не хотелось с Машулей ни о чём разговаривать, меня просто к ней тянуло, очень уж она была открытой, близкой, милой, аппетитной какой-то. А я сам не был четырнадцатилетним мальчиком, и нельзя сказать, чтобы девушек опасался как прекрасных богинь. Ничего умнее я не придумал, как просто сказать (пожалуй, это и было самым умным):
- Мне рядом с вами особенно разговаривать не хочется. Мне хочется на вас смотреть. Меня к вам притягивает.
Машуля покраснела, тряхнула головой, опустила лицо. Но всё же улыбнулась еле заметно.
- Надеюсь, не... просто так притягивает? - спросила она негромко. - А то мужчин ведь ко многим притягивает. У вас биология такая.
- Нет, не биология.
- Не биология? - она подняла голову. - А что, Александр Данилович, с биологией-то у меня совсем плохо? Страшная?
- Тьфу ты, чёрт! Ну, и биология тоже, так не одна же одна, - я почти рассердился, что мне перед ней ещё и оправдываться пришлось. (А вообще, говорят, умная женщина всегда овиноватит мужчину.) - Я в четырёх группах занятия веду, биологию-то нашёл бы себе, при желании. И вообще, хоть в кафе-то не зовите меня по имени-отчеству! А то и вас начну по батюшке.
- Да вы не сердитесь! - протянула она. - Не буду. - И вдруг рассмеялась.
- Что такое?
- По батюшке, значит, - пробормотала Машуля, давясь смехом. - Хорошо, что не по матушке... - Тут уж мы оба рассмеялись.
Машуля глубоко вздохнула.
- Потанцевать не хотите?
Музыканты и правда перешли на что-то неспешное. Я с сомнением оглядел столики.
- Здесь, кажется, никто не танцует.
- Смешной вы. Не танцуют потому, что старые. А я ещё не старая. Или как? - Маша требовательно посмотрела на меня, и тут уж нельзя было отказываться или обнаруживать робость восьмиклассника. Я поднялся, Машулины руки легли мне на плечи, мои - на её гибкую, сильную талию.
"Биология, - думалось мне. - Ну, и что же в этом плохого? Да и вообще она безумно мне симпатична, вся симпатична, не одной же биологией".
Прощаясь, мы наговорили друг другу уйму благодарностей за прекрасный вечер. Во мне по отношению к ней проснулось какое-то тёплое чувство симпатии: за её простоту, за естественность, за честность, за её обаяние, которым она меня открыто, свободно дарила. Мне кажется, и Машины благодарности были вполне искренними, и попрощалась она по-особому, задушевно. Конечно, мы договорились созвониться.
Утром вторника,. в перемене между двумя семинарами, я набрал номер моего "научного консультанта", которого в простоте душевной раньше обозвал попом. Перед ним я робел, как человек светский и лишённый особого религиозного рвения, поэтому и хотел решить вопрос в первую очередь со священнослужителем (а не с чиновником, вторым консультантом).
Против ожидания, всё оказалось проще, чем я думал. Отец Никодим вежливо и даже, можно сказать, приветливо поздоровался по телефону и предложил зайти к нему в храм, можно прямо сегодня, около четырёх.
По пути в храм (точнее, кафедральный собор Благовещения, которого отец Никодим был настоятелем) я ощутил, что в этот самый момент начинаю менять свою - как бы это сказать? - социальную позицию, что ли. Как будто раньше я был простым аспирантом-шалопаем (ну, не шалопаем, положим, даже трудягой), а сейчас будто некие силы заинтересовались мной и приглашают к себе на службу. И это - мощные силы, растущие своими корнями из основ российской культуры и национального мироощущения. Что-то подобное, наверное, чувствует выпускник военного училища, когда ему падает на погоны первая, скромная звёздочка.
Служба то ли только закончилась, то ли ещё не думала начинаться. В самом храме был один священник, который что-то делал в алтаре - увидев меня, он пошёл ко мне навстречу. Батюшка шёл, а я робел: уж больно высоким и статным оказывался мой "научный консультант". Мы встретились на середине. "Как-то приветствуют священников, - забилась тревожная мысль, - только как?! Ах да..." Я сложил руки лодочкой и при этом отчаянно испугался, что делаю что-то не то, что сейчас оконфужусь. Батюшка невозмутимейше положил свою тяжёлую руку на мою "лодочку". Я быстро поцеловал его руку и успокоился.
- Значит, вы и есть тот самый молодой человек, который пишет работу по сектоведению?