Гребёнкин Александр Тарасович : другие произведения.

Ключ от этой тайны

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Далёкий 1979 год. Выпускной вечер...Собираются красивые и нарядные выпускники. Впереди неведомая жизнь, полная романтики и неожиданностей... В книге ярко показано начало жизненного пути нескольких молодых людей поколения 70-80-х годов.
  КЛЮЧ ОТ ЭТОЙ ТАЙНЫ
  Роман
  
  Может кто-то узнает себя в этой книге, а другие могут сказать, что всё было не так. Но тут не стоит спорить. ...Это как сказка, которую каждый раз можно рассказывать по - новому.
  (В. Крапивин)
  
  
  "И люди, созданные друг для друга,
  Соединяются, увы, так редко".
  (Н. Гумилёв).
  
  
  
  Глава 1. Феликс. Выпускной бал
  
  - А ну-ка, тормозни, корешок!
  Феликса словно кто-то бичом стеганул - он сразу узнал этот голос. В один миг он оказался в пыльных джунглях, где на "троне" из рыжих оплавленных кирпичей, на зелёной дощечке восседал его величество Домкрат, окружённый своей привычной кодлой, а точнее - "телохранителями". Тёмно-жёлтая рубаха, на которой кувыркались зелёные обезьяны, небрежно завязанная на пупке. Насмешливый прищур узких аквамариновых, как у Чарльза Бронсона, глаз. Причёска под "битлов". В уголке рта дымилась сигарета, а на примятой траве валялась пачка "Родопи".
  Из-за тёмно-зелёных зарослей виднелись бело-кирпичные гаражи. Звук транзистора заглушал призывное пение птиц. Лишь бесстрашные мотыльки садились на цветы, как ни в чём не бывало.
  Феликс выдавил из себя улыбку, стараясь мгновенно подстроиться под ситуацию. Хорошо, что жвачка была во рту, она помогала быть невозмутимым.
  - Кого я вижу? Сам пан Домкрат!
  - Салют!
  Толик по прозвищу Домкрат встал со своего "трона" и по давней привычке не только пожал Феликсу руку, но и хлопнул кулаком-кувалдой по плечу. Пришлось улыбнуться и терпеть - неженок и жалобщиков Домкрат презирал. А ведь мог и по уху кулаком-гирей также "приветливо" съездить!
  - Ты чё, никак на выпускной собрался?
  - Ну да, сегодня же аттестаты выдают.
  - Ничего себе! Это где же? В школе?
  - Во Дворце железнодорожников!
  - О, какой высокий класс! Директор видать постарался! Слышь, чуваки? Сегодня гуляем? На танцы пойдём.
  - Да, сегодня будет весело, - подтвердил Феликс. И добавил слегка небрежно:
  - А тебя, думаешь, пропустят? Там же дружинники на входе!
  - Ты за кого меня принимаешь? - обиделся Домкрат, и его кодла загоготала. - Я всех обойду, но на дискарь попаду!
  - Ну, Домкрат, ты растёшь! Уже стихами заговорил, - похвалил Феликс.
  - А то! - присвистнул довольный Домкрат.
  И тут он как будто вспомнил, щёлкнул пальцами.
  - Слушай, Фель, так по этому же поводу нужно бы...
  Феликс стал возражать:
  - Ты что, Домкрат, мне же на сцену за аттестатом выходить.
  - Слушай, Фель, ты что думаешь, я тебя напоить хочу... Не, дружбан, мы выпьем немного, совсем чуть - чуть, как говорится, символически. Тем более повод есть. Шерман, где там наша? Наливай.
  Низкорослый чёрный Шерман уже подсуетился, залез в кусты, явил миру бутылку с янтарным содержимым.
  Пришлось выпить. Феликс прекрасно знал: затягивать, отказываться - ещё хуже!
  Вино тёплыми струями пробежало по венам, вскружило голову и качнуло мир.
  Строго говоря, Толика Веселовского, по прозвищу Домкрат, нельзя было считать другом Феликса. Так себе, приятель. Он был на год старше и в школе давно не учился. Но было время, когда Феликс и Домкрат сидели за одной партой "на камчатке". Оставшись на второй год из-за безалаберной учёбы и вечного хулиганства, Толик Веселов попал в класс к Манефе и портил там всю картину. Обладая немалыми способностями к наукам, он, тем не менее, лодырничал, втихаря курил, с трудом тянул на тройки, списывая домашние задания у Феликса, даже стоял на учёте в детской комнате милиции за драки. После восьмого класса от него избавились, "сплавив" в "бурсу". С тех пор Феликс и Домкрат встречались нечасто. Официально Домкрат учился в ПТУ на каменщика, но на занятиях появлялся редко, больше гулял, фарцевал и водил дружбу с сомнительными компаниями, даже со знаменитым местным хулиганом Финном.
  И вот неожиданная встреча, от которой Феликс рад был бы уклониться, если бы не старые добрые отношения с Веселовским.
  Феликс принял поздравления от компании Домкрата, откашлялся и твёрдо заявил, что ему уже пора. Затем ноги, ставшие ватными, сами вынесли Феликса из пыльных кустов, руки небрежно отряхнули костюм.
  Пришёл он в себя уже на подходе к Дворцу железнодорожников.
  Уставшее солнце сияло на небе, будто переспевший плод. У входа во дворец колыхалась нарядная толпа. Ватага лихих юношей напоминала застывший снимок чёрно-белого кино в стиле "ретро". Стайка девушек сверкала разнообразными цветами.
   Щёлкали аппараты, сверкали молнии фотовспышек. Кто хотел - фотографировался вместе с подходившими ко Дворцу учителями, а кто просто друг с другом на память.
  В высоком небе разносились звуки музыки, и, казалось, в такт им кувыркались и парили птицы. Отличница - золотая медалистка Ленка Шерстнёва, обратившая на себя внимание дорогим платьем, даже закружилась в нежном вальсе со своей подругой, "комсомольским богом" Настей Фоменко. Классный бард Севка Дудкевич сидел на скамейке и трепал струны своей гитары, настраивая её.
  Серёжка Гордиевский, конечно же, был уже в центре внимания, привычно обезьянничал, шутил и ломался. Длинноволосый Владик Осташенко показывал сделанные на майском пикничке фотки. Валя Федчук расписывалась в классных альбомах.
  Феликс осторожно влился в мальчишескую компанию, быстро пожал всем руки и стал прислушиваться к разговорам. Болтали о новом лихом французском боевике с Аленом Делоном.
  И всё же приход Феликса не остался незамеченным для Манефы Антоновны, тщательно упаковавшей своё дебелое тело в нарядное платье.
  - Ребята, Степанский пришёл, - пропела Манефа. - Почему опаздываешь Степанский? Сказано же было... Ребята, быстренько стали, фотографируемся, теперь уже с опоздавшим Степанским.
  Тут все заныли, всем уже надоело фоткаться, но тут кто-то выпустил ниточки из рук, и два шарика медленно поплыли в синее небо - зелёный и красный.
  Бородатый фотограф тут же всех расставляет, Феликс замирает во втором ряду, рядом с Витькой Банкой, своим лихим дружком. Тот шепчет на ухо новый анекдот, на Феликс его не слушает. Сердце ударило неровно - по аллейке медленно плывёт Лиля Радченко из соседнего класса. Тайная любовь и мечта Феликса. Она в лиловом платье, будто под стать имени, с рукавами - фонариками. в лакированных туфлях - шпильках.
  Она прошла мимо вместе с подругой, и Феликс даже забыл улыбнуться, так и застыл на фото с влюблённым отрешённым лицом, смотрящим в прекрасное далёко.
  Лавиной пронеслись воспоминания о той поездке в колхоз, когда сама по себе, Лиля вдруг оказалась в объятиях Феликса.
  Они ехали в жарком автобусе на картошку. Набилось в салон два класса, трудно было повернуться. Вдруг Феликс ощутил тело прижавшейся к нему девушки, а руки сами сомкнулись, дерзкая девичья грудь обожгла тело. Девушка извинилась. Перед ним стояла Лиля, а Феликсу стало невыносимо жарко и тесно в автобусе. Потом в колхозе он наблюдал исподтишка за ней, как она ходила в обтянутых спортивных брючках.
  От воспоминаний Феликса отвлекли его родители. Непривычно нарядная мама Анна Петровна и солидный папа Феликс Вадимович с фотоаппаратом на плече.
  - Феликс, привет, - послышался чей-то голос.
  Передним ним стояла Ирка Крижанич, его одноклассница.
  - Привет, Ирка, - говорит он, глядя в раскрасневшееся лицо девушки. В руках у неё цветы.
  - Моих не видел?
  - Нет, Ир, я сам только пришёл.
  - Я поняла. Куда они запропастились?
  - Да найдутся... Вот в зал на вручение пойдём - найдутся.
  Родителей Иры Феликс знал с детского сада: не раз бывал на днях рождения одноклассницы, даже когда-то подарил ей свою любимую игрушку. Часто они вместе делали уроки.
  Ира кивнула, перевела взгляд в сторону, не нашлась, что сказать.
  Чтобы заполнить паузу Феликс похвалил:
  - Ты так красиво выглядишь сегодня. Платье классное.
  Ира сегодня была чудо хороша. Ей очень шло это шифоновое платье бирюзового цвета с плиссированной юбкой и эффектным цветком на поясе. Короткие рукава со сборкой обнажали красивой лепки руки, на которых позванивали серебряные браслеты.
  Ира улыбнулась, взвизгнула и повернулась на каблучках - рюмочках.
  Потом стала объяснять:
  - Платье мы вместе с мамой шили. По выкройке из журнала "Burda Moden"! А как моя причёска?
  Она слегка дотронувшись к роскошным прядям густых волос, собранных на затылке.
  - Отлично. Ты похожа на какую-то западную кинозвезду.
  Ира раскраснелась, и тут же, чтобы снять смущение, произнесла:
  - Ладно, пойду дальше своих искать.
  При ходьбе её платье красиво развивалось.
  Феликс прищёлкнул языком. Только жаль, что именно Ирка, а не Лиля, подошла к нему с вопросом.
  Тут подошёл Витька Банка и стал трепаться о том и о сём. Потом Феликс и Витька походили среди нарядной толпы. Вдруг музыка оборвалась и мощный голос директора Ивана Артуровича Габриелянца пригласил всех пройти в холл дворца. Здесь были сделаны трогательные стенды. На ватмане красовались фото выпускников - детские и нынешние. Висели колокольчики на ленточках.
  Вскоре всех попросили пройти в актовый зал.
  По давней школьной традиции выпускников рассадили вместе с родителями. И вот нарядный Феликс сидит рядом с гордым папой, от которого слегка несёт одеколоном и табаком (курил трубку у входа) и нарядной мамой с высокой причёской - химией, которую та всё время поправляла (полдня просидела в парикмахерской). Рядом сидело семейство Банковых. Витька конечно же примостился рядышком, чтобы всё комментировать, но тут началось выступление директора и все затихли. Иван Артурович говорил о том пути, который они прошли за десять лет, и той жизненной дороге, по которой ещё предстоит шагать.
   Все с волнением, затаив дыхание, слушали. Директора сменил хор третьеклассников, а затем песня местной певицы Натальи Ведерниковой. Над сценой крутился шар, облепленный кусочками зеркал, создавая нарядную волшебную атмосферу.
  Дали слово родительскому комитету, а затем, наконец-то, объявили о вручении аттестатов. Вызвали Феликса, и он, пробравшись между сидящими, волнуясь. вышел на сцену. Под дробь барабанов взял аттестат и остановился.
  Стоп! Какой путь пройден! А что дальше? Он стоял, не уходил. Иван Артурович улыбнулся:
  - Хочешь что-то сказать? Бери микрофон.
  А Феликс просто смотрел в зал, как будто увидел всех впервые. А потом отрицательно покачал головой и спустился вниз к своим.
  Когда зазвучала прощальная музыка с ярким, звонким соло трубы, у родителей и учителей заблестели слёзы. Это немного удивило Феликса, которому, наоборот, очень хотелось расстаться с поднадоевшей школой.
  
  ***
  Потом был блистательный стол, накрытый в ресторанном зале. Феликс что-то вяло жевал - глаза искали Лилю. Он нашёл её за соседним столом. Лиля смотрела куда-то вдаль, слушала подругу, сверкая улыбкой, что-то отвечала.
   Есть абсолютно не хотелось. Феликс рассказывал анекдот Витьке, смеялся каким-то шуткам, давал дельные советы, потом умолкал. Просто смотрел на одноклассников, сидящих за столом, на их беззаботные лица и думал о том, увидятся ли они когда - нибудь.
  Призывные звуки яркой ритмичной музыки заставили многих подняться и поспешить в фойе, где организовывались танцы. Витька Банка, который уже сходил "в разведку", вернулся румяный, с растрёпанными волосами, галстук был приспущен и скосился набок.
  - Слышь, Фель, там классный музон начался! Такую аппаратуру привезли! Цветомузыка! Два мага клёвых - "Маяк" и "Электроника"! И шикарная вертушка для дисков - "Корвет"! А колонки...
  Витька очень увлекался различной аппаратурой и мог говорить о ней до бесконечности. В это время Лиля и её подруга, видимо наговорившись, тоже поплыли в сторону дискотеки.
  - Пожалуй, пойдём, - сказал Феликс, набравшись решительности.
  Они вошли в фойе и стали у высоких белых колонн, украшенных флажками и искусственными цветами. С восторгом оглядывали танцующих. Цветомузыка ритмично моргала синими, зелёными, красными и жёлтыми огнями.
  - Ну что... Я пошёл, - прокричал Феликс на ухо Витьке, потому что музыка заглушала всё. Как раз звучал Boney M.
  Витька, вдруг ставший серьёзным и смирным в зале, махнул рукой и остался стоять смущённый, для уверенности сложивший руки на груди.
  Повесив пиджак на какой-то первый попавшийся стул в углу и сунув галстук в карман, Феликс, в одной белой рубашке, легко приплясывая, вступил в круг танцующих.
  Звучала искромётная новинка "Bahama Mama".
  Ритм был такой заразительный, мелодия так чётко выделялась и ощущалась всем телом, что ноги сами просились в пляс. Неожиданно для себя Феликс стал выделывать сложные па, размахивать руками, как будто танцевал до этого не один год, хотя на школьной дискотеке был всего лишь раз, а на классных праздниках никогда не танцевал. Ему приходилось до этого танцевать только с Ирой Крижанич у неё дома. Она ставила на старую радиолу "Латвия" пластинку и учила Феликса танцевать вальс.
  А сейчас Феликс находился напротив Лили, танцевал, украдкой поглядывая на неё. Она танцевала чудесно. Особенно огненно она стала танцевать, когда мелодия сменилась. Обворожительный ритм песни Eruption "One Way Ticket" захватил всех в плен.
   Лиля сегодня танцевала даже лучше внезапно появившейся Иры Крижанич, хотя последняя ходила в школу танцев. Феликс даже сравнил танцы обеих девушек. Лиля выделывала лихие кренделя ногами, покачивала бёдрами, временами неистово прыгая. Ира танцевала более профессионально, держа корпус прямо, хорошо работая ногами и плавно руками, словно лебедь крыльями. Остальные парни и девушки их класса просто топтались на месте, переминаясь с ноги на ногу.
  Именно Ира Крижанич подошла и взяла Феликса за руку, когда послышались первые аккорды "Танцующей королевы" ("Dancing Queen") - композиции группы ABBA. Эту вещь практически никто не умел танцевать, а Ира умело повела его в центр зала, кружась рядом, будто веер. Феликс, став гордым и важным, старался выполнять всё, что подсказывала своими движениями его партнёрша. Блики освещали лицо девушки, в карих глазах танцевали огоньки. Перед танцем Ира распустила волосы, их роскошные пряди покрывали плечи. Под воздействием музыки она покачивала головой в такт, на радостном лице её застыла безотчётная милая улыбка.
  Угасли последние аккорды песни. Проводив Иру Крижанич на место, Феликс стал оглядываться в поисках Лили, но никак не мог её отыскать. После лихого рок-н-ролла объявили песню по заказу "Летний вечер". Феликс осмотрел все стулья, весь зал в поисках Лили. Но девушка, как назло, не находилась. Видимо она куда-то ушла с подругой. Улыбнувшись встреченному им случайно взгляду Иры Крижанич, Феликс присел на стул на котором висел его пиджак. Отдышавшись, он удивлённо смотрел как зажатый Витька начал изгибаться в танце с Ирой, снова уловил её взгляд, как будто виноватый, и в этот момент увидел маму. Она вошла в зал, огоньки мигали на её лице, ставшим сказочно красивым. Заметив Феликса, она сделала ему знаки выйти. Схватив пиджак, Феликс вышел из душного зала.
  Мать и отец стояли у стены.
  - Ну что, Феликс, мы уходим. Как-то поздно уже, устали, - сказала мама.
  Феликс кивнул. Отсутствие родителей обещало какую-то невиданную свободу.
  - А как же вы доберётесь?
  - Тут Дудкевичи собираются ехать, - сказал отец. - И нас прихватят.
  - Здорово! - улыбнулся Феликс. - Конечно езжайте, тем более такой случай.
  - Но ты тут, не балуй, слышишь? Чтобы был порядок. Держи марку, - строго покачал пальцем отец, а потом лукаво улыбнулся.
  - Да он танцевался уже. Вон какой мокрый. Платочек есть? Вытрись, - сказала мама. - Ты до какого часа будешь?
  - Примерно до пяти - шести. Мы ещё рассвет собираемся встречать.
  - Да, Манефа Антоновна об этом что-то говорила. А после - нигде не задерживайся. А то переживать будем. Ждём тебя дома!
  Феликс проводил маму и папу до выхода. За ним стояла тёплая звёздная ночь. На асфальте серебряными полосами лежал лунный свет.
  Когда белые "Жигули" тронулась, Феликс ещё постоял, засунув руки в карманы, вдыхая свежий ночной ветер. Позади сиял огнями и грохотал музыкой дворец.
  Несколько ребят и взрослых стояли на пороге. В полутьме Феликс распознал двоих одноклассников и подошёл к ним. Это были Владик Осташенко и Серёжка Гордиевский.
  - Фель, что, твои старики отбыли? Пойдём покурим?
  Они пошли к кустам и зачиркали спичками. Обсуждали хоккейный матч сборной СССР с любительским канадским клубом и новый диск Пугачёвой.
  Феликс вернулся в зал, на всякий случай, жуя пластинку любимой французской жвачки с мятным вкусом. Сел за праздничный стол, налил стакан "Байкала".
  - Фу, от тебя табачищем несёт, - сказал подошедший Витька Банка и налил себе лимонаду. - Накурился, как паук...
  - А ты что, натанцевался с Иркой? - ехидно спросил Феликс.
  - Она классно танцует.
  - Да? Тебе понравилось? - улыбнулся Феликс ещё шире.
  - Там Домкрат со своим корешем Шерманом пришёл, - как бы между прочим сообщил Витька переводя разговор на другое. - Они в зале, танцуют.
  - Ух ты! А как их пропустили? - удивлённо спросил Феликс, глядя прямо в круглое Витькино лицо.
  - А они через окно в коридоре! Кстати, как тебе этот хор имени Пятницкого?
  Витька указал на группу ребят.
  "Хором имени Пятницкого" оказалось коллективное пение девчонок и пацанов из разных классов.
  Окружив на стульях черноволосого кудрявого Севку Дудкевича с его гитарой, девчонки в данный момент распевали:
  
  Время пройдёт - ты забудешь всё, что было
  С тобой у нас. С тобой у нас.
  Нет, я не жду тебя, но знай, что я любила
  В последний раз.
  В последний раз.
  
  Когда песня затихла раздался гром аплодисментов.
  - А давайте "Гренаду" споём, - предложил Севка. - Кто знает эту песню?
  Несколько голосов отозвалось, но робко и несмело.
  - Мой дед её в Испании пел, - спокойно пояснил Севка.
  - И мой отец. На Кубе, - сказал Феликс. - Я знаю эту песню. Давайте споём.
  Смуглое, красиво очерченное лицо Севки с тонким пушком тёмных усов и его выразительные миндалевидные глаза встретились со взглядом Феликса. Феликсу показалось, что тот легко кивнул ему, а во взгляде была благодарность.
  Севка и Феликс начали вдвоём, а потом подтянула Ира Крижанич, а потом подошедшая Таня Ласточкина, и ещё кто-то, и песня зазвучала, как стальной клинок:
  
  Я хату покинул,
  Пошёл воевать,
  Чтоб землю в Гренаде
  Крестьянам отдать.
  Прощайте, родные!
  Прощайте, семья!
  "Гренада, Гренада,
  Гренада моя!
  
  - О, какие вы тут песни поёте! - послышался хрипловатый голос.
  Оказывается это подошёл Домкрат со своим дружком Шерманом.
  - Ну, чуваки вы даёте. Чё это такое? Праздник, или митинг? - спросил Шерман.
  Все сразу стали шумно приветствовать Домкрата, которого уважали за вечную оппозиционность, безрассудную лихость и храбрость.
  - Да, молодцы. Чё, халдей, воспитываешь молодёжь? Может про БАМ сбацаешь? - озорно спросил Домкрат.
  - Могу и польку сыграть. И краковяк...
  - Ты не польку. Ты этого, как его, Высоцкого знаешь? - спросил Шерман.
  - Знаю, - улыбнулся Севка.
  - А ну давай, Высоцкого!
  И Севка легко начал озорную весёлую песенку:
  
  Кто верит в Магомета, кто - в Аллаха, кто - в Иисуса
  Кто ни во что не верит - даже в чёрта, назло всем
  Хорошую религию придумали индусы:
  Что мы, отдав концы, не умираем насовсем
  Стремилась ввысь душа твоя
  Родишься вновь с мечтою
  Но если жил ты как свинья
  Останешься свиньёю.
  
  - Молодец, халдей, здорово! А чего-нибудь из блатного фольклора?
  - Да запросто.
  И Севка легко начал:
  
  Мама, я лётчика люблю.
  Я за лётчика замуж пойду!
  Лётчик высоко летает,
  Много денег получает.
  Мама, я лётчика люблю!
  
  - Это что ещё такое? Что вы за песни тут поёте?
  Песня оборвалась. Все обернулись.
  Перед ними стояла раскрасневшаяся, гневная Манефа. А за ней - двое здоровенных мужчин в красных повязках на рукавах.
  - Вы что? Тюремной "романтики" захотели?
  Севка быстро объяснил:
  - Манефа Антоновна, это же фольклор! Народное творчество...
  - Ничего не знаю! Прекращайте немедленно!
  Видимо Манефа уже давно "засекла" Домкрата.
  - И ты здесь, Веселовский? Какими судьбами? А ну на выход!
  Шерман быстро смешался, а Домкрат притворно широко расставил руки:
  - Манефа Васильевна! Как же я вас люблю! Дайте я вас обниму!
  - Ты смотри какой! На выход, я сказала!
  - Давай - давай, - торопили дружинники.
  Домкрата и Шермана увели, и хоровой кружок распался. Севка стал чехлить гитару.
  Кто-то крикнул:
  - Ребята, пошли в зал, там все в круг собираются.
  Выпускники собрались танцевать кубинский танец, стали в круг, положив руки на плечи друг другу; все улыбались, смеялись, двигались по кругу, было весело. Смеялась и Лиля, прекрасная, как солнце, казалось, что лучше её нет никого на свете!
  Поэтому, когда зазвучал Джо Дассен, Феликс подошёл к ней, опасаясь, как бы она не убежала и предложил:
  - Хорошая мелодия. Я тебя приглашаю.
  Он слегка поклонился. Феликс видел в кино, что так делают.
  Слегка оторопевшая Лиля улыбнулась, подала ладошку, нежную и хрупкую, будто лист цветка. Она шла с Феликсом в центр зала (ибо танцующих было немного). Им казалось, что весь мир, горя глазами, смотрит на них.
  Он осторожно вёл её, припоминая Иркины уроки, чувствуя её руку, а главное, как плавно изгибается её спина в жарком танце, для него это было первое ощущение девичей спины. От счастья спёрло дыхание!
  Феликс осмелился приблизить её к себе. Туманный и загадочный взор её голубых глаз, губы, будто вырезанные из коралла, водопад светлых волос, пахнущих апельсиновым цветом, были совсем рядом...
  Он тихонько сказал ей что-то. Наверное: "ты очень красива". Её глаза засияли будто небо, а щёки порозовели.
  Мелодия уже закончилась. Феликс увлёк её к выходу.
  Они стояли пустом и тёмном коридоре. Где-то за стенами шумел вечер, а за стеклом колебались сумрачные ветви.
  Они стояли без слов, а потом их губы встретились. Земля закружилась, вселенная вздрогнула, загорелись, застучали сердца... Феликсу показалось, что стук заполнил весь мир.
  Лиля сообразила быстрее. Она легко освободилась от объятий и прильнула к тёмному стеклу.
  - Это Домкрат! - крикнула она, посмотрев на Феликса. - Это он стучит! Надо ему открыть.
  Феликс бросился ей помогать. С трудом нашли щеколду. Окно со скрипом и звоном отворилось. Сразу же свет провалился в ночь, как в пропасть.
  Фигура Домкрата вырисовалась на фоне заглохшего сада, в окно влетел запах черёмухи.
  - Салют, тореро! - сказал Домкрат. - Только тихо. Слушайте, ребятки, пожрать вынесите. Спасите голодающего!
  - Ты чё, совсем умираешь, Домкрат? - с тихим смехом спросила Лиля.
  Но Домкрат твёрдо всматривался в глаза Феликсу.
  - Фель, это ты? Помоги старому другу.
  
  ***
  Спустя двадцать минут они сидели на скамейке в скверике, скрытые от дворца кустами жимолости.
  Ночь перевалила за половину. Цветы и травы усилили свой аромат. Тихо шелестели деревья, и трещали сверчки.
   Они жевали бутерброды, запивая лимонадом и вином. Было очень весело. Феликс рассказал анекдот, от которого Шерман и Домкрат попадали от хохота, а Лиля отмахнулась, чувствуя себя неловко.
  Но Феликс был на седьмом небе. Было прохладно, он накинул на плечи девушки свой пиджак. Они сидели в обнимку, а Домкрат отметил, что счастливее Феликса сейчас нет парня на свете. Лиля поведала Домкрату историю о том, как она смогла списать на экзамене, обманув бдительного учителя.
  - Ах, этого...Этого стоило надуть! - хвалил Домкрат.
   Шерман рассовывал принесённые Лилей конфеты по карманам. Некоторые из них он внимательно осмотрел при лунном свете.
  - Ухты! Глянь, Домкрат. "Маска", "Кара-Кум", "Мишка на севере"... Здорово кормят наш комсомол!
  Потом Домкрат и Шерман, сытые и довольные, курили крепкие сигареты и непристойно шутили.
  Далеко послышались голоса. По аллейке, мимо стендов с передовиками, кто-то медленно шёл.
  Шерман встал, всмотрелся.
  - Шухер! Сматываемся!
  Они быстро поднялись, собрали в промасленную бумагу все остатки пиршества.
  - Я провожу тебя, - сказала Лиля Домкрату.
  И серьёзно посмотрела на Феликса.
  - Ты со мной?
  Домкрат, схватив внезапно её за руку, притянул к себе.
  - А зачем нам Фель? А я не подойду?
   Он приблизил к её устам лицо, в уголке губ была зажата сигарета.
  - Это сложный вопрос, - сказала Лиля.
  - Я наступлю на тебя. Ты слышала? Я хочу наступить на тебя..., - тихо говорил Домкрат.
  - Ага! Только вытирать придётся, - дерзко заметила Лиля.
  Феликс весь сжался, внутри всё замерло.
  Тонкая маленькая рука Лили казалась серебряной от света звёзд и луны, и эта рука сейчас пребывала в лапищах Домкрата.
  Кто-то открыл окно в душном зале и послышались слова песни:
  
  Взгляд при встрече отведу
  И пускай щемит в груди
  Я к тебе не подойду
  Я к тебе не подойду
  И ты ко мне не подходи.
  
  Песня как будто отрезвила Домкрата.
   Поцеловав маленькую руку Лили, он отпустил её.
  - Ладно! Ребятки, есть идея. Сегодня праздник у вас. Как без народных гуляний и народных катаний. Покатаемся?
  - А у тебя что, детская лошадка есть? - ядовито спросил Феликс.
  Шерман заржал, выставив редкие зубы.
  - Дерзишь, Фель. Раньше такого за тобой не просекал. Хватил лишнего. Это ничего, бывает, - сказал Домкрат.
  - Нет, ты за слова свои-то отвечай, - поддержала Лиля. - На чём катать собрался?
  - Есть тачка, - подмигнул Домкрат. - Классная. Одного фраера.
  - Финна? - спросила Лиля.
  - Ха, ты что, тронутая, - сказал Шерман. - Тоже мне нашла фраера! У Финна мотоцикл. Говорим тебе - колёса, настоящие!
  - Класс! А можно я подругу возьму?
  - Не... Не надо, - нахмурился Домкрат и махнул рукой. - Потом её папа-мама искать будут. А так мы одни и прокатимся... Твои старики здесь?
  - Нет, домой отчалили!
  - А твои, Фель?
  - Тоже.
  - А шмотки?
  - Всё моё ношу с собой, - отчеканил Феликс.
  - А я сбегаю..., - сказала Лиля. - Мне ещё надо пакет забрать, там косметичка и кофточка. А то холодно...
  - Давай! Одна нога здесь, другая там.
  
  
  
  
  ***
  Ночь разливалась мерцанием наклонившихся очень близко звёзд, отголосками далёкой музыки и пения, тихим шёпотом листвы, мелькающими огнями редких машин.
  А они шли и весело болтали. Феликсу казалось, что ночи не будет конца, и что это какой-то поворотный этап в его жизни, первый шаг в какое-то новое качество, в новую сложную жизнь. Рядом с ним плыла, не касаясь земли девушка, которая ему очень нравилась, и шелестело её платье, и горели её голубые глаза. Уверенно шли опасные и лихие друзья, которые на поверку оказывались не совсем и друзьями, но всё же были интересны, от них исходила некая странная опасность, гибельный риск на краю пропасти.
  И вот они миновали небольшой пустырь, где под луной особенно пахли горькие травы и подошли к приземистым строениям - коробкам.
  Гаражи застыли в лунном свете, словно пустынный и заброшенный город. Феликсу сразу вспомнился Эль Пасо, виденный им в картине "На несколько долларов больше" в рамках фестиваля итальянских фильмов. Прозрачный ясный свет лился по кирпичным гаражным боксам. Под ноги попадались отдельные кусочки гравия. Появлялись тени, которые задевали своими крыльями силуэты пришельцев, но страшно не было ни капельки.
  Синие ворота гаража были влажными, тяжёлый замок туго открывался, но за дело взялся Домкрат. Что-то хрустнуло, щёлкнуло, взметнулась летучая мышь, ворота тонко загудели, и они вдохнули запах бензина и машинного масла.
  Шерман включил свет. Феликс зажмурился и открыл глаза - перед ним застыла белая красавица "Волга".
  - Вот она! С оленем на капоте. Как я мечтал на ней прокатиться! - не удержался Феликс.
  - Сейчас твоя мечта осуществится! - Домкрат положил руку на дверцу автомобиля.
  - Белая невеста...
  Лиля обошла вокруг машины.
  - Здорово! Так и хочется полежать на ней!
  - Ещё чего! Сейчас поедем, - заверил Шерман.
  - А чья это машина? - спросил Феликс.
  - Да так. Одного приятеля. Должок имеет, - нехотя сказал Домкрат.
  - А ключи? - спросила Лиля.
  - А это? - блеснул связкой Домкрат. И бросил ключи Шерману.
  Тот ловко поймал их.
  - Давай за руль и выезжай. Мы у входа. Только аккуратно, - велел Домкрат.
  - Обижаешь, шеф. Не впервой...
  "Волга" нещадно резала ночную тьму, мчась за маленьким упорным оленем на капоте. Он напоминал Феликсу такого же серебряного оленя, подаренного юноше Тиррею, герою романа Грина "Дорога в никуда".
  В груди Феликса всё сжималось, а у Лили перехватывало дыхание, потому, что Шерман летел по улицам, как чёрт, выжимая из машины все сто двадцать километров. Шины шуршали, ревел мотор, летели кусты, огни, деревья, звёзды.
  Феликс и Лиля сидели сзади. Лиля намертво вцепилась одной рукой в руку Феликса, а другой за поручень в салоне.
  - Где ты так научился водить, Шерман? - спросила Лиля, сдувая прилипшие ко лбу волосы.
  - Это у меня с детства. Врождённое. Я и машина - одно и тоже.
  - У него батя - водила, - объяснил Домкрат. - Вот и научил.
  Он сидел впереди рядом с Шерманом и был совершенно спокоен.
  Они увидели знакомые улицы. Шерман сбавил скорость.
  - Ну мы близко ко дворцу подъезжать не будем, - сказал Домкрат. - Давайте, тут рядом. А нам ещё по одному делу надо съездить. Малышка, лапку мне.
  И он поцеловал руку Лили.
  - Привет от меня, Манефе. Давайте, празднуйте.
  Шерман и Домкрат пожали руку Феликсу.
  Феликс и Лиля выскользнули из салона автомобиля в прохладный ночной мир.
  Фыркнув, машина неспеша повернула за угол и исчезла.
  - Как здорово! - воскликнула Лиля. - Эту ночь я не забуду никогда. И ты - просто молодец!
  Она чмокнула Феликса и тот ответил ей лёгким скользящим поцелуем. Они пошли по аллеям, а потом сели на скамейку отдышаться.
  Феликс обнял девушку и нащупал своими губами её губы. Он целовал девушку несколько раз, она молчала, а глаза её смеялись.
  Но вот её губы по-детски вздрогнули, а изогнутые брови нахмурились.
  Чьи-то возбуждённые голоса заставили и Феликса принять чинный вид. Сквозь ветки было видно, как на порог дворца высыпали подуставшие выпускники.
  Звёзды, разлетевшиеся по небу, будто цветочные лепестки, постепенно угасали.
  - О смотри, наши уже все выходят. Сейчас пойдём к реке встречать рассвет, - произнесла Лиля. Она протянула прекрасные нагие руки, окончательно освобождаясь от объятий Феликса.
  На входе появилась Манефа. Она осматривала и созывала своих.
  - Ну, кто из нас дожил до рассвета и не уехал? ... А где Степанский?
  - Здесь я! - воскликнул Феликс, внезапно появляясь из тени дерева.
  - Наконец-то. Явился. А мы уже стали переживать, Феликс...
  - Ты где пропадал, бродяга? - спросил Витька Банка.
  - Да во дворце душно было, - объяснял Феликс.
  - О, похоже он бродяжничал не один, - сказал Серёжка Гордиевский, приметив Лилю.
  Но девушка, лишь на мгновение мелькнув, быстро затерялась в толпе.
  Ребята моргали покрасневшими веками на осунувшихся, уставших лицах.
  Феликс почти столкнулся с Ирой Крижанич. Всегда спокойная и весёлая, с сияющими глазами, сейчас она казалась виноватой и потухшей.
  Далее был поход на набережную, весёлый утренний ветер, пробегавший по воде, красота встающего солнца, блистающего на морщинках воды. Коралловые солнечные лучи медленно скользили к берегу.
  Начиналась новая, таинственная жизнь.
  
  Глава 2. Ира. Первые шаги
  
  Сегодня объявили, что без комсомольских значков впускать институт не будут. На дверях поставили двух крепких аспирантов. Они, словно глашатаи, громко вещали новость и аллели в институтском полумраке нарукавными повязками. И, конечно же, никаких джинсов! Белый верх - тёмный низ!
   Из-за всего этого Ире пришлось пропустить консультацию. Потому, как пока она добралась до своего места обитания, пока нацепила значок, пока доехала обратно - всё уже закончилось. Теперь пришлось общаться со Стёпой Шурановым, которого она старалась избегать, и который, будто джинн из сказки, постоянно возникал в поле её зрения. Стёпа на консультации был и мог поведать, о чём там говорили. У него было всё тщательно записано.
  Спасаясь от жгучего янтарного солнца, они уселись на скамейке под ветвями липы.
  - Представь себе, нужно особенно хорошо повторить советских поэтов. Вообще, кто не знает на память стихов, тот может пару схлопотать.
  Ира улыбнулась:
  - А я многих советских поэтов хорошо знаю. И Блока, и Маяковского, и Багрицкого...Так, что очень надеюсь, что мне это не грозит... Надо только повторить.
  - А Твардовского "Ленин и печник" помнишь? - поддел Стёпа - Её сегодня упоминали...
  Ира легко рассмеялась и сказала:
  - Помню!
  - А вот мне беда... - погрустнел Стёпа. - Я их слабо знаю...
  - Ну, давай вместе ещё раз пройдёмся по билетам, - предложила Ира. Ей стало немного жаль Стёпу. Его редкого цвета глаза - зеленоватые были печальными.
  Молодой человек не сразу ответил, но за мгновение преобразился. Мир для него стал вдруг краше и осмысленнее.
  - Давай! - охотно воскликнул он. - Я у тут тёти живу. Отдельная комната... Вместе всё и повторим. А что? Два дня осталось...
  - Хорошо.
  - Ир, а пойдём в вареничную... Перекусим, отдохнём, - предложил Стёпа.
  - А ты знаешь где вареничная? Все эти дни я сама себе дома обеды готовлю. Но сейчас не прочь заглянуть куда-нибудь и что-нибудь проглотить. А то бабка, хозяйка моя, такая язвительная, такая приставучая, считает, что я на её кухне делаю что-то не так.
  - Конечно, пойдём, - радостно сказал Стёпа. - Вот там, через две улицы, будет вареничная. Недалеко от кинотеатра Шевченко.
  - Веди меня. Вербовск я плохо знаю... Значит, пирожков на разносах не берём, как планировали?
  - Не берём. Да ну их, ты знаешь, Ир, неизвестно их качество. А вареничная хороша.
  И Стёпа повёл Иру через сквер к ближайшей остановке.
  Трамвай мчался по улице. Его дёргало, своими железными колёсами он давил пырей и овсюг, росшие у рельсов. Городок зарос не только дикими травами. Деревья, особенно вербы, тоже украшали его. Наверное, отсюда и пошло название города - "Вербовск".
  И только его главные улицы - старинные, строгие и чопорные были облагорожены людским трудом.
  Кафе, в которое они пришли было уютным: стены апельсинового цвета, декоративные глиняные кувшины и тарелки с росписью в нишах, большая, приятная взору картина на дальней стене, вышитые скатерти на столах.
  Кроме семейной пары и одинокого, уже немолодого мужчины больше никого не было.
  Взяв подносы, они заказали пахучих вареников с мясом и сметаной. Сели за удобные столики. Стёпе выпало сидеть под большой картиной.
  Когда первоначальный голод был преодолён, Ира, с улыбкой слушая рассказ Стёпы о сдаче английского, машинально подняла взор на картину. В глаза бросилось море зерна, блещущего под южным солнцем, словно золото, молодые смуглолицые работницы в белых платках и тёмных юбках. Одна из колхозниц, наклонившись, завязывает мешок, её подруга, делая передышку, закатывает рукав. Её коричневая нога выделяется на фоне, желтого, будто песок, зерна. Картина наполнена какой-то радостью, восторгом свободного труда, языческой благодарностью природе за щедрый урожай.
  - А ты как сдавала английский? - жуя спросил Стёпа.
  - Просто, - улыбнулась Ира, отвлекаясь от картины. - У меня никаких сложностей не было. Мне попались лёгкая тема "Winter sports", да и перевод как-то одолела. Четвёрка!
  - Клёво! - восхитился Стёпа. - А я столько мучился с этим английским. У нас в посёлке долго учительницы не было. Мы язык-то толком не знали...
  - Ну, главное, что ты своим самоотверженным трудом всё преодолел! - похвалила Ира. - Молодец! Главное - результат!
  Стёпа заулыбался довольно.
   - А вот, оглянись, посмотри, какая картина, - предложила Ира.
  Стёпа обернулся и какое-то время бегал глазами по полотну.
  - Какие-то тётки на току. Зерно собирают. Урожай. В нашем совхозе такое наблюдал не раз. Только тут видимо совхоз уж очень богатый. Наш-то победнее будет. Правда техника у нас получше.
  - Наверное, картина создавалась давно. И сделана она очень здорово, - сказала Ира. - А давай спросим про неё, ну, вот... у работницы столовой.
  Прежде чем Стёпа успел что-то сказать, Ира уже спрашивала:
  - А вы не подскажите, что это у вас за картина на стене висит? Кто её написал?
  Женщина в белом халате, менявшая на соседнем столе скатерть, строго посмотрела на Иру и недоумённо пожала плечами:
  - Да откуда же мне знать? Какая-то ... живопись. Вроде ничего... Висит, ну и висит... Сколько таких картин по нашим кафе, столовым общепита развешано.
  - Понятно, - рассеянно произнесла Ира и улыбнулась. - Спасибо вам.
  - Да не за что, милая.
  - Вот видишь. Самая настоящая поделка, - объяснил Стёпа.
  Они встали, унесли подносы с посудой на мойку. А когда проходили мимо стоянки автомобилей, их окликнул мужчина средних лет. В его тёмных очках отражались деревья. На голове был берет, несмотря на жаркую погоду.
  - Ребята, простите, я был в кафе, сидел недалеко от вас и, получается невольно слышал часть разговора. Кажется вы картиной интересовались.
  - Да, - оживлённо ответила Ира. - Было такое...
  - А вы что специалист по живописи? И знаете, кто её написал? - с ехидцей спросил Стёпа.
  - Знаю, молодой человек, - с готовностью ответил незнакомец в чёрных очках. - Картина создана украинской художницей Татьяной Яблонской. Название - "Хлеб". Конечно, то, что вы видели - обычная копия. Но, в целом, работа вполне профессиональная.
  - Правдоподобно нарисовано, - кивнул серьёзный Стёпа. - И я кажется помню эту художницу. Как вы её назвали? Яблоновская?
  - Яблонская, - поправил мужчина.
  Стёпа посмотрел на Иру.
  - Вспомни, Ир, в учебнике литературы за шестой класс была картина этой ... Татьяны Яблонской. Там ещё девочка нарисована, которая зарядку делает...
  Ира наморщила лоб, её карие глаза стали ещё темнее.
  - Да, да кое-что припоминаю.... И двери на балкон открыты...
  - Наверное, молодой человек, вы имеете в виду полотно "Утро", - предположил мужчина. - Да, эта её работа уже стала хрестоматийной. А вот "Хлеб"... Знаете, что интересно. Эта работа Яблонской появилась в кафе совершенно недавно. А раньше там висела совсем другая картина.
  - Вот как...Какая же? - спросила Ира.
  - Это было полотно Зинаиды Серебряковой - "За завтраком". Видели когда-нибудь? Там изображены дети художницы, очень тонко переданы их чувства. Хотя вряд ли вы могли видеть эту работу...
  - Очень интересно. А почему её убрали? - поинтересовалась Ира.
  - Ну, не знаю. Может быть потому, что Серебрякова эмигрантка.
  Мужчина двинул плечами и поджал тонкие губы.
  - Она что, уехала за границу? - спросила Ира.
  - Да, поехала в середине 20-х годов в Париж работать над заказом и там и осталась.
  - В общем, буржуйка, - заключил Стёпа.
  - Нет, - легко ответил мужчина в очках. - Просто так случилось... Это длинная история... Но у нас в стране Серебрякову всё же разрешили, были её выставки...
  Мужчина в берете собрался рассказывать дальше, но запнулся и замолчал. Смотрел виноватым взглядом на ребят.
  - Как интересно... - сказала Ира, чтобы заполнить паузу. - Запомню, Серебрякова. Спасибо вам.
  Мужчина сделал жест рукой, означающий, видимо "к вашим услугам", а потом добавил:
  - Кстати. О выставке. Во вторник в доме учёных будет выставка лучших работ Серебряковой. Я - один из организаторов. Приходите. Возможно вам будет очень интересно.
  Вырвав из блокнотика листок, он записал адрес, отдал его ребятам, попрощался и ушёл.
  
  ***
  Стёпина тётя встретила Иру с каким-то подозрением. Жила она в двухкомнатной квартире, с обилием цветов, стоявших на окнах.
  Ира зашла в предложенную комнату с виноватой улыбкой. В душе уже было сожаление о том, что она вообще пришла сюда.
  Гостья была усажена на мягкий диван с валиками. В комнате было много книг и вьющихся растений, похожих на морские водоросли. Сквозь тюлевые гардины сочился молочный свет.
   Стёпа стал показывать пластинки.
  - Смотри, вот классный диск. "Группа Стаса Намина". А вот "Парад ансамблей". А вот новый купил - "Синяя птица". Хорошая группа!
  - Здорово.
  Ира рассматривала пластинки в пёстрых конвертах.
  - Хочешь поставлю?
  Ира рассмеялась:
  - Стёпа, а ведь мы пришли литературу учить. Давай после!
  - А станцевать? Ты что, уже не хочешь? Ты же обещала мне! - взволнованно воскликнул Стёпа. - Помнишь, после первого экзамена...
  Ира уверила его, что все обещания выполнит.
  - Давай лучше вечером. И не здесь... Я знаю одно место.
  И она подмигнула.
  - У тебя есть кассетник?
  - Не-е-е-т.... Чего его из дома-то тащить, - виновато промолвил Стёпа. - Но у тёти есть магнитола, кажется, можно попробовать записать на кассету. Я возьму...
  Ира задумалась:
  - А свои кассеты я из дома-то не взяла. Ну, окей, что-нибудь придумаем.
  Они развернули билеты, разложили на столе и диване учебники по литературе, у Иры было с собой "Пособие для поступающих". И дело закипело. Ира погрузилась в мир литературы. Ей казалось, что мимо, призывно шелестя страницами, пролетают книги, из в полутёмных уголков комнаты проявляются благородные, вдохновенные лики писателей, а губы сами произносят стихи и фрагменты биографий.
  Стёпа, сидящий рядом, наклонился к Ире, будто бы глядя в книгу у неё на руках, а сам осторожно приобнял девушку, ощутил её хрупкое плечо и нежность руки.
  Но Ира с улыбкой пресекла все его поползновения.
  - Э - э, не отвлекайся! - весело воскликнула она. - Стёпка, как бы нам по паре не отхватить на экзамене!
  - Всё будет хорошо, - не своим голосом произнёс Стёпа.
   Его губы погрузились в тёмные волосы Иры, будто в океан.
  - Ну, так дело не пойдёт, - сказала Ира и ловко вырвалась из стёпиных объятий. - Ты, оказывается, коварный соблазнитель, завлёк девушку, якобы для занятий литературой, а сам...
  Она стояла посреди комнаты и насмешливо смотрела на ошарашенного приятеля.
  Стёпа был смущён.
  - Ну, Ир, прости. Больше не буду приставать.
  - А руки? Они будут лезть куда не надо? - притворно строго, но с усмешкой спросила Ира.
   - А руки - вот они руки, - виновато улыбнулся Стёпа, всё ещё не владея собой.
  Он вытянул руки и пошевелил пальцами, не вставая с дивана.
  Он никак не мог сконцентрироваться - девушка его отвлекала. Немалых трудов стоило Ире направить его в нужное русло.
  
  ***
  Когда она шла домой - вспомнился Феликс, и на глаза навернулись слёзы.
  Ира была влюблена в Феликса ещё с седьмого класса. Он ей казался красивым, нежным и мужественным. Ире он понравился в тот день, когда пришёл на её двенадцатилетние с чудесным подарком. Они даже немного целовались, и он говорил:
  - Когда я вырасту я на тебе поженюсь.
   В следующем году она учила его танцевать и вальсы, и танго, и современные танцы, ощущала на себе крепость его рук, и дыхание замирало от одного только прикосновения.
  Но Феликсу нравилась другая - эта совершенно пустая Лиля, и Ира испытывала боль в груди... Она тосковала, мучилась.
   Со Стёпой она познакомилась перед первым экзаменом, чувствовала, что нравится ему. После экзамена она сбежала от него в кино, но Стёпа будто специально следил за ней - купил билет на тот же сеанс, а потом поменялся билетом с соседом, и они всё равно сидели вместе. А потом вместе пошли в "кафе-мороженое". Стёпа имел свойство появляться как бы ниоткуда в тех местах, где была Ира. И она постепенно привыкла к нему...
  Ира открыла зелёную калитку и вошла во двор. Она миновала незлобно лающую собаку Найду. И тут же услышала ворчливый голос тётки Ефросиньи:
  - Ты смотри! Зашла... А калитку опять не закрыла.
  - Извините, тётя Фрося, я сейчас.
  Ира угрюмо вернулась к калитке.
  Когда уже стояла на пороге, вновь услышала голос Ефросиньи, доносившийся из сеней:
  - Ира, у меня спина болит. Водички в бочку не натаскаешь?
  - Бабушка, я бы помогла, да к экзамену надо готовиться.
  - А помнишь, что я тебе говорила? - медленно сказала Ефросинья. - Будешь мне помогать - меньше с тебя за проживание возьму.
  Ира подумала, что сейчас, при таком настроении, оставаться одной в комнате будет ещё хуже.
  - Хорошо. Переоденусь только.
  Потом она брала ведро, скрипела колодезным колесом. Из чёрной глубины колодца пахло сырым деревом, глинистой почвой и болотной водой. Ведро ухало в чёрное зеркало воды, с бульканьем тонуло. Потом тонкими руками Ира крутила ручку, цепь натягивалась, полное ведро колыхалось, плескалось водой. Наконец оно поднималось над срубом и сейчас было самое сложное - удержать его на весу, поставить на сруб и перелить воду в другое ведро. В ведре с чёрной цепью плавали травинки, к бортику прилипла глина.
  Затем Ира брала ведро и шла к бочке, с шумом выливала его.
  Потом она лежала и долго думала.
  Поселилась она у бабки Ефросиньи случайно. Знакомые ей дали другой адрес, квартиры в "хрущёвке", но там уже было занято. С чемоданом Ира побрела по Полевой улице, где в зарослях сирени и акаций скрывались частные дома.
  Бабка Ефросинья предложила комнату в своём доме и вроде бы не очень дорого.
  Но уже ночью Ира поняла, куда она попала. Комната, окно которой выходило в сад, казалась ей чужой, со старушечьими вещами и запахом.
  Огромная деревянная кровать скрипела. Накрахмаленные простыни хрустели, а подушка была огромной, словно бомба.
  Все удобства были во дворе, предложение хозяйки о ночном горшке Ира отвергла напрочь, но ночью, когда понадобилось выйти, она долго блуждала в темноте, выходя из комнаты в коридор, потом на веранду, нащупывая щеколду. Она достаточно нагремела: полы трещали, щеколда грохала, дверной крючок звенел.
   Хозяйка, конечно же, проснулась:
  - Ты чего там шастаешь? Говорила я тебе - горшок надо ставить. Ходишь тут, спать не даёшь.
  Двор был тёмным и жутким, наполненным страшными тенями. Гудели сверчки, метались крылатые твари. Собака Найда рычала, туалет - тесная тёмно-зелёная будка, рождал страх провалиться в зловонную дыру.
  Когда она вышла из этой будки стало ещё страшнее, казалось, что за яблоней, или смородиновыми кустами кто-то прячется.
  Когда Ира вернулась, старуха спросила:
  - Двери-то заперла?
  Ира закрылась у себя. Всё было унизительно и постыдно! Она лежала без сна, слёзы наворачивались на глаза от всего - от новой непривычной, уже взрослой жизни, от унижения, от несчастий.
  "Почему я самая несчастная на свете? За что мне такое наказание? - думала Ира, хлюпая носом, вытирая слёзы. Она ещё долго лежала, вслушиваясь в тиканье ходиков в соседней комнате, в лай собак за окном. Лишь когда поднялся ветер - она уснула. Ей приснился танец с Феликсом - плавный, тёплый и нежный.
  Так было с ней в первую ночь. Она старалась как можно меньше бывать в доме, поэтому обрадовалась, когда ей Стёпа предложил позаниматься у него на квартире. Всё же подальше от тётки Ефросиньи! А ходить, гадать, выискивать где живётся лучше, Ира не хотела.
  Когда солнце коснулось горизонта, Ира, отложив учебники, надела лёгкое тёмно-синее платье с рюшами в белый цветочек и направилась к калитке.
  - Смотри недолго гуляй, в одиннадцать закрою! - кричала вслед тётка Ефросинья.
  - Хорошо, - сказала Ира не оборачиваясь.
  Улицы были полны мягким предвечерним сумраком, в котором чётко вырисовывались дома.
  Встретившись у памятника печатника Кирилла, Ира и Стёпа отправились за город. В руках у Стёпы была магнитола.
  Здесь было широко и далеко видно. Пахло травами, особенно полынью, ветер колебал ковыль на курганах. Шелестела акация, неподалёку от которой застыли бетонные плиты какой-о незавершённой постройки. Они наткнулись на это место ещё раньше и сидели здесь ещё в первый вечер.
  И сейчас они устроились на тёплой плите и стали искать на приёмнике подходящую музыку.
  - Пока не стемнело, пойди пособирай стёклышки на той плите, что подальше. И острые камешки. На всякий случай, - попросила Ира. - А я пока поищу...
  - Хорошо, - с готовностью согласился Стёпа.
  Наконец он вернулся, а она сидела в ворохе мелодий. И вдруг она распознала нежную мелодию Ж. Бизе - Р. Щедрина "Второе интермеццо".
  - Кассета вставлена? - спросила Ира.
  - Да. Подойдёт мелодия? Окей, тогда записываем.
  Ира сидела в вечернем сумраке, но лицо её светилось, губы сложились в улыбку, а глаза сияли - так на неё воздействовала музыка. Стало легко и радостно.
  Когда мелодия была записана, Ира встала, дотронулась до волос, и они тёмными тяжёлыми струями упали, омыв светящееся лицо.
  Она легко стала босыми ногами на нагретую плиту.
  Щёлкнуло воспроизведение, и мелодия заструилась, будто ручей, ноги пошли по кругу мелкими шажками, руки плавно потянулись к небу и начался нежный и упругий танец. Прыжки девушки были похожи на взлёт трепетной птицы, а потом преобразовались в танец порхающей бабочки.
  Небо покрылось золотистым ворохом бесчисленных звёзд. На западе вспыхивали зарницы, наползала туча. Стёпе казалось, что он присутствует в какой-то сказке. Когда танец закончился, он легко подхватил и обнял девушку. Его поцелуй застрял в её волосах, но она не противилась, понимая его искренний и добрый порыв.
  Потом мягко отстранила его, надела туфли, и они зашагали в город.
  Молния распорола небо, когда они уже подходили к дому - осталось подняться немного по Полевой улице и завернуть в переулок.
  Попрощавшись, Стёпа пошёл вверх по улице.
  Опустившаяся на мир ночь погасила краски.
  Найда встречала Иру, звякая цепью и тихо поскуливая - собака боялась грозы. Появившаяся тётка Ефросинья захлопотала, заперла Найду в летней кухне и перекрестилась.
   Небо раскололось и почернело, дохнуло свежестью и пылью.
  Ира, быстро схватив полотенце, помчалась в душ - высокое деревянное сооружение с большим ржавым баком, куда наливалась вода.
  Оставив халат на гвоздике, нагая, она робко ступила на деревянный сколький помост на цементном полу и открыла пискнувший кран. Вода полилась неохотно и сначала была холодной. Подставив ладонь, похлопав по лейке, Ира ждала пока пойдёт тёплая, согретая солнцем и пропахшая травами. Наконец-то она стала на сколький помост. Она вздохнула, её окатила струя, кончики грудей сразу стали острыми, а тело покрылось пупырышками. Жмурясь от воды, бьющей в глаза, Ира быстро помыла шампунем роскошную гриву волос, а потом тело намыливала мыльцем, которое норовило ускользнуть из рук.
  Вглядываясь в предбаннике в мутное зеркало, Ира различила свои покрасневшие глаза, слипшиеся мокрые волосы, свесившиеся на острые плечи, дерзко упругие груди. И тут зашелестело по крыше. Быстро насухо вытершись, она набросила халат, влезла в босоножки и, под косыми струями, полетела в дом.
  
  ***
  Слушая как за гремит за окном, как бушуют потоки дождя, и ветки бьют в окно, Ира тем не менее ощущала какое-то блаженство. Ей что-то дал этот вечерний танец, он окрылил её, заставил поверить в себя, хотя, после травмы профессионально заниматься танцем Ира уже не могла. Она это понимала, поэтому долго думала куда бы поступить. Школу закончила с хорошими оценками, но математику не любила. Оставались два пути - медицина и филология. Не будучи уверенной, что сможет выдерживать мертвецов в морге, Ира выбрала филологию. В общем-то, литературу она любила с детства. Кем она потом будет работать, представляла смутно.
  Мама, танцевавшая в юные годы не меньше Иры, теперь же работавшая в доме Мод, уверяла, что главное - получение высшего образования, а там можно найти работу где угодно. Она сама увлекалась танцами, но диплом получила биолога. После замужества, оставив себе фамилию, шила модные платья и считала, что она нашла своё призвание. Надежда Крижанич была отличная швея, заказам не было конца, материальное благополучие семьи только увеличивалось.
  Отец, Платон Пупыш - военный инженер в отставке, тоже казался надёжным, но с Ирой общего языка не нашёл. Воспитание дочери он предпочитал жёсткое, на грани с жестокостью. Он в основном ругал Иру, иногда доходил до рукоприкладства и даже порки. Его раздражало всё - платье в шкафу повесила не так, игрушки не убрала, или убрала не туда, не было порядка на письменном столе, не помогала матери, долго жгла свет вечером и тому подобное...
  Ругался он и с матерью, что однако не мешало им всем вместе ездить на отдых. Отец постоянно доставал путёвки. И пенистые воды Чёрного моря, и золотые пески Болгарии, вкуснейший виноград Кавказа, и терпкий солёный запах Рижского взморья Ира знала с детства.
  На отдыхе отец был обычно сдержан, при людях Иру не ругал, но мог "отыграться" на ней в номере. Мама часто становилась на защиту дочери и ей иногда тоже перепадало.
  Была ещё одна проблема - алкоголизм. Да, майор Платон Васильевич Пупыш любил выпить. Это случалось и на отдыхе. Днём отец был вполне нормальным пляжником и пловцом, а вечером с дружками он закатывался в очередной ресторан или погребок... Мама пыталась какими угодно способами увещевать отца, но всё было напрасно. Даже угрозы об уходе из семьи не подействовали.
  - Ну и убирайся! - как-то закричал пьяный отец. - И Ирку забирай...
  Мама плакала, обещала привести просьбу его в исполнение. И вдруг у неё мелькнула надежда. В Тополинове практиковала врач-психотерапевт и нарколог Манежина. Говорили все, что она успешно лечит от алкоголизма, табакокурения, избыточного веса, заикания, ночного энуреза, нервного истощения и прочего. Проводит как групповые занятия, так и индивидуальные. Её хозрасчётный медицинский центр "Геката" был довольно успешен, и, по слухам, патронировался кем-то из партийных деятелей.
  И вот мать уговорила-таки отца поехать к этой Манежиной. Поначалу всё шло неплохо, но потом все поняли, что попали из огня да в полымя. Да отец перестал пить, но попал в сильную зависимость от этой Манежиной. Он уговаривал и жену, и дочь вступить вместе с ним в некую "коммуну", практиковавшую здоровый образа жизни и правильное воспитание. Первоначально Ира согласилась, ездила с родителями. Манежина - толстая, неприятно пахнущая тётка, которая с трудом помещалась на двух стульях, сквозь стёкла толстых очков пронзала взглядами неофитов. Лечебная гимнастика, бег, странные упражнения вроде бы и помогали родителям, но Ира от всего этого только уставала. Манежина, сидя на стуле, всегда либо в белом халате (летом) либо в толстом свитере (зимой) была диктатором, подавлявшим личность.
  Она запретила Ире танцевать, объявив о том, что это занятие развратно, а когда узнала об обратном, подошла, больно схватила девочку за плечи и прошептала: "Ты у меня не будешь больше танцевать".
  Финальным аккордом стала летняя поездка в лагерь Манежиной. По сути это была чья-то дача и сад. Сама Манежина и её приближённые с удобствами расположились в домике. Остальные же участники "коммуны" жили в палатках в саду, спали на матрацах, набитых травой. Ели исключительно то, что вырастили на грядках. Всякие отклонения, как и плохая работа, карались телесными наказаниями, например, прилюдной поркой. Как-то Ира несла посуду из дома к общему столу, поскользнулась и разбила её. Это вызвало гнев Манежиной и суровое порицание всех остальных. На "суде", где разбирались плохие и хорошие поступки за день, девочке присудили десять ударов ремнём. И при этом, на её робкую защиту решилась только мама.
  Спустя день её отвезли в город в шоковом состоянии и с высокой температурой. Лечить приходил не врач, а знахарь Евсей, направленный Манежиной.
  Наконец, Ира, температуру и ломоту в теле, и ощущая, что на попку уже сесть не может, заявила:
  - Я больше туда не ногой! Лучше с балкона прыгну!
  Мама с ней согласилась. Она устала от всего. Отец накричал, советовал вернуться в "коммуну", но так ничего добиться и не смог. После ухода из секты мамы отец бывать там всё реже, постепенно отдаляясь от Манежиной. Но ему-то вся эта история помогла - к рюмке от прикладывался теперь только по праздникам.
  
  ***
  Ира вспоминала о произошедшем спокойно, ведь это были дела давно минувших дней. Она пыталась уснуть, но тявканье и повизгивание Найды в летней кухне и стук дождя мешали. Иногда ей казалось, что в стекло барабанят чьи-то пальцы, и слышен далёкий голос, вроде знакомый, но слов было не разобрать.
  Бабка Ефросинья вероятно давно уже спала. В последнее время ей нездоровилось - болели спина и ноги.
   И вдруг Ира вспомнила её просьбу:
  "Баню запрёшь. Покормишь Найду, там в кастрюле её еда, закроешь дом на защепку. А я лягу, что-то меня ко сну клонит".
  Ира подхватилась! Она забыла покормить собаку, та сидит голодная... Придётся выходить под дождь.
  "Ладно, накину халат и возьму зонт, даром его тащила, что ли"...
  На цыпочках прошла мимо бабкиной комнаты. Оттуда доносился храп. Взяла в сенях кастрюлю с собачьей едой.
  Оказалось, дождь уже почти кончился, гроза уходила. В тёмном саду было свежо и сыро. Собака, сидевшая в летней кухне, разорвала в клочки капусту.
  Найда жадно ела из миски, но время от времени рычала. Не решаясь её выпустить, Ира закрыла дверь летней кухни. Она шагнула через грязь и вдруг замерла - под деревом стоял человек. Он зацепил ветку, и Иру обдало водопадом дождевых капель и как-то образумило. Она узнала голос.
  - Стёпа?! Ты что здесь делаешь?! Ты почему не дома?
  Стёпа стоял весь мокрый и дрожал всем телом.
  - Ир, ты прости меня, не гони. Я с-с-совсем з-з-замёрз. На т-трамвай не успел, т-такой д-дождь.... Я вернулся, перелез через з-забор...
  - Подглядывал за мной? Мерзкий!
  - Нет, т-ты что! Но я знаю, где твоя комната...
  - Это ты барабанил по стеклу?
  - Я. И звал, Ира, п-прости меня.
  - Ты же простудишься. Вот что. Видишь, там душ. Иди туда. Вода в баке, конечно, уже холодная. Но в сенях есть керосинка, я сейчас нагрею хотя бы полведра.
  - Ты что, я не буду... З-зачем?
  - Стёпа, ты хочешь воспаления лёгких? Ты его получишь...
  - Нет! Н-не хочу...
  - Тогда делай то, что я говорю. Бегом в ту дверь!
  Он пошёл по дорожке к душевой, не обращая внимания на приглушенный лай запертой Найды.
  Ира подогрела полведра воды.
  Пошла в душевую, неся воду, махровое полотенце и халат.
  - Это ж надо быть таким... нелепым..., в такую непогоду. А как же тётка твоя?
  - Не з-з-знаю, - отвечал Стёпа, стуча зубами. - Думает наверняка, что я к абитуре в общагу п-п-подался.
  Ира стояла, уперев руки в боки.
  - Давай, снимай всё мокрое с себя. Да поживее. Выкручивать будем.
  - Да ты что... Я не могу.
  - Снимай, не стесняйся, глазеть на твои красоты не буду. Отвернусь...Ну же...
  Стёпа разделся и стоял, прикрывшись спереди одёжей.
  - Всё. Держи...
  - Давай.
  Она приняла его рубашку и штаны, с которых стекала вода.
  Потом, в полуоборота повернувшись, сказала:
  - Полотенце принесу и халат... Набросишь на себя. Тапки бабкины сейчас притащу. Мыло там, в душе... Ещё надо подумать, где повесить твою одежду, чтобы бабка не заметила.
  
  ***
  
  Им приходилось красться в комнату, ступая осторожно, шаг в шаг. К счастью старуха храпела, да и дождь, хоть и значительно уменьшился, но шуршал в листве, бил по крыше и по стёклам окон, создавая необходимый фон.
  "Что я делаю?", - думала Ира. - "Зачем он здесь? Это как-то нескромно и ненужно... Но, с другой стороны - куда ему деваться среди ночи? Отправить домой через весь город в мокрой одежде? Простудится! Нет, всё правильно... Я бы потом себе не простила...".
  Они легли рядом, потому что Стёпа всё ещё дрожал от холода. Но вскоре в объятиях Иры он согрелся. Ему казалось, что сейчас лучшая ночь в его жизни. Он шептал ей красивые слова, уверял в своей любви, затем целовал её губы, глаза и грудь. Он прижался к ней всем телом, испытав головокружительную эйфорию. Счастливый выдох лёгкости, освобождения от бремени, которое он тащил в себе, был наградой за страдания и муки, которые он претерпел. Ира всё прочла по его лицу. Она искренне обняла и поцеловала его, назвала настоящим мужчиной, не дала неизбежной растерянности и стыду возобладать в нём, прошептала, где находится полотенце. Он встал, уже не стесняясь, белея в темноте нагим телом. Она отвернулась, ей почему-то стало смешно, но она до боли закусила губу, а когда он вернулся - крепко обняла его. Так, чувствуя лёгкость и счастье, он и уснул.
  Рано утром Ефросинья Матвеевна, хозяйка дома, почувствовала какое-то беспокойство. В эту грозовую ночь она спала мертвецким сном, чего уже давно не бывало, но ощущение чужого ночного вторжения у неё не пропадало.
  Она оделась и не спеша осмотрела дом, сразу определила в сенях, что юная квартирантка жгла керогаз. Выпустив Найду, она вернулась в дом и заметила в прихожей неубранный утюг. Он был едва тёплым. Вероятно Ирина что-то гладила, но почему так рано?
  Постучав в двери комнаты для квартирантов она решительно отперла её. Комната была пуста, кровать аккуратно застелена.
  Странно, куда это Ирина так рано умчалась? Или экзамены стали принимать на рассвете?
  Со смятенной душой хозяйка заперла комнату.
  
  ***
  Ира ненавязчиво дала понять Стёпе, что всё то, что произошло между ними - случай из ряда вон выходящий и впредь такое не повторится. Стёпа оказался понятливым, но страдал ужасно, по-прежнему стараясь быть на виду у Иры и помогая ей во всём.
  Экзамен по языку и литературе был самым сложным. Психологически перенести его было очень трудно. Каждый, вернувшийся с "поля боя", после сурового "допроса" экзаменаторов выглядел чуть ли не героем. Как правило, сдавший экзамен рассказывал о том, что происходило в аудитории, кто какой билет вытащил, о чём спрашивала комиссия.
   Ира, послушав первых "счастливчиков", в дальнейшем занималась со Стёпой повторением. Наконец устав, они просто сидели на подоконнике, болтали ногами и наблюдали за суетой. Абитура рассредоточилась. Одни зубрили, обложившись потрёпанными учебниками и тетрадями, другие молча и сосредоточенно стояли по углам, третьи болтали о серьёзном и смешном...
  Когда Ира вытащила билет стало легче. Усевшись, она стала быстро исписывать проштампованный лист с двух сторон...
  И Ира, и Стёпа получили по четвёрке. Это было совсем неплохо!
  На следующий день Стёпа предложил сходить в кино. Он купил билеты на новую ленту "Женщина, которая поёт", шедшую в кинотеатре имени Шевченко. До выставки Серебряковой оставалось часа два, и Ира согласилась посмотреть фильм. Душевные и творческие муки певицы Аллы Пугачёвой не очень - то тронули Стёпу и Иру, но песни были прекрасными, и, по окончании картины, они приобрели в ларьке музыкальные открытки с записями песен "Кто не знаю, распускает слухи зря" и "Этот мир придуман не нами". Раззадорившись музыкой, они посетили отдел грампластинок в универмаге, где Стёпа немедленно приобрёл пластинку американского певца Энди Уильямса. Пришлось специально купить для переноса диска большой чёрный пакет с изображением ковбоя. Такие продавали возле рынка.
  Трамвай мчался к площади. Минуя памятник неизвестного каменного всадника, он затормозил у Парка Сиреней. Здесь ребята решили сойти, потому что проголодались. Перекусили вкуснейшими хрустящими сочными чебуреками, запив их водой с сиропом.
   Потом они узнали, что от Парка Сиреней было недалеко до улицы Серого Флага.
  - А почему такое название? - поинтересовался Стёпа у вальяжного молодого мужчины, катившего коляску с ребёнком.
  - А вот там, рядом с Домом Учёных, будет барельеф. Рассмотрите его, - наставительно советовал парень. - А почему флаг был серым? Потому, что рыцари, с которыми боролись горожане, носили белый плащ с крестом.
  Улица Серого Флага оказалась достаточно длинной с аккуратными молодыми деревцами на месте выкорчеванных старых. Дома были старинные, в три - четыре этажа, очень изысканные.
  Сам Дом Учёных отличался крепостью и массивностью.
  Недалеко от входа в стене дома виднелся барельеф с надписью:
  
   "Здесь, в 1415 году, горожанкой Еленой Ветер был поднят серый флаг борьбы с тевтонскими рыцарями. На сторону Елены встал народ и победил".
  
  В толстую массивную дверь уже входили посетители. Купив билеты в кассе, Ира и Стёпа, по совету билетёрши, поднялись на второй этаж.
  Здесь было развешано множество картин с табличками. Между ними бродили люди, вглядываясь в полотна и даже присаживаясь на скамьи. Отдельные люди, объединившись в группки по два - три человека, что-то оживлённо обсуждали.
  Ире сразу бросилось в глаза многообразие полотен. Здесь были и ало - зелёно - синие пейзажи, и бледные тона жемчужной акварели, и сосредоточенные, чинные портреты, и наполненные живыми красками натюрморты, и жанровые картины, будто окна в мир, и лёгкие зарисовки, и строгие графические работы, и разнообразные этюды.
  Стёпа пробежался по картинам быстрым взглядом и не нигде увидел работ Зинаиды Серебряковой. Краем глаза он заметил давнишнего мужчину. Тот с кем-то говорил и холодно зыркнул на Стёпу.
  Наклонившись к Ире, Стёпа прошептал:
  - Странно, нас приглашали на выставку Серебряковой, но что-то я не вижу её работ. Тут какие-то... Кузнецов, Терехов, Васильченко, Карзаева... Странно.
  Ира молча пожала плечами. Но работы ей, в основном, нравились. Для себя она выделила работу Венеры Карзаевой "Майские деньки" изображавшую бегущих по парку спортсменок, очень обаятельный и нежный пейзаж Константина Котляревского "Заснеженный дворик" и красивейшую картину Антона Терехова "Лебеди", на которой летящие птицы были изображены среди белоснежных облаков, а девушка, оставшаяся на земле, грустно глядела им вслед.
  - Это вы попали в зал художников нашего региона, - послышался за спинами знакомый голос.
  Ира и Стёпа разом обернулись. Перед ними стоял тот самый мужчина, который их сюда и пригласил.
  - Дальше будет зал с работами Серебряковой.
  Ира и Стёпа улыбнулись и поприветствовали знакомого.
  Тот тоже изобразил улыбку:
  - Рад, что вы нашли время и посетили нас. Ну, как вам здесь? Если вы не против, я немного побуду вашим экскурсоводом и повожу вас. Позвольте представиться. Меня зовут Ян.
  Ира и Стёпа смущённо назвали себя.
  Ян стал показывать и рассказывать о работах в этом зале. Потом спросил о впечатлении.
  - Понравились, - улыбнулась Ира. - Например, "Лебеди" у Терехова.
  - О, да, сказочно красивая работа, - согласился Ян.
  - И ещё этот... "Заснеженный дворик"... Так мило....
  - Да, хорошее полотно. Жаль, только, что это последняя работа художника. Смертельно больной Константин Котляревский завершил работу, потом вышел из дома, спустился в этот дворик и там скончался.
  - Жаль, что спустился, - брякнул Стёпа. - Если бы остался дома, мог бы дольше прожить...
  - Стёпа, - укоризненно сказала Ира.
  - Вероятно так, молодой человек, - заметил Ян. - Ну а вам-то лично, что по душе?
  - Если из работ Терехова, - принял Стёпа, прочитав табличку, - то мне нравится вот этот "Портрет старика".
  И Стёпа жестом указал на портрет.
  - Очень, так сказать, реалистично, - добавил он. - А особенно - вот та большая историческая картина "Битва воинов полковника Клепцовского против солдат Яна Казимира". Впечатляет!
  - О, это полотно Зайченко и Цфасмана. Да, масштабно и со вкусом, - спокойно согласился Ян.
  Какое-то время они ещё обсуждали работы современных художников.
  Над дверями следующего зала Ира заметила табличку:
  
   "Выставка работ Зинаиды Серебряковой (1884 -1967)".
  
  - А вот мы входим в зал с работами Серебряковой, - сказал Ян. - Хочу отметить, что большая часть картин, это, конечно, копии. Дело в том, что работы Серебряковой находятся в разных музеях. Но есть и подлинники. На табличках это указано.
  Ира остановилась у полотна, изображающего девушку отражённую зеркале и расчёсывающую волосы.
  - А я, оказывается, знаю Серебрякову, - сказала Ира. - Вот эта работа "За туалетом" мне хорошо знакома и очень нравится.
  - А это своеобразный автопортрет художницы, - пояснил Ян. - Она создана в её имении на Харьковщине в 1909 году. Картину хвалили такие мэтры как Бенуа и Серов.
  - Какую-то свежесть, радость, уют испытываешь от этой картины. Бело-синий свет просто льётся!
  - Картины Серебряковой сравнивали с работами Боттичелли, Дега и Ренуара.
  - А мне вот эта ещё нравится, - вклинился в разговор Стёпа, останавливаясь у портрета Ольги Лансере. - Нежно, красиво...
  Так они ходили и рассматривали картины, а Ян рассказывал о судьбе художницы, о трудностях её жизни, о том, как она оказалась за границей, и как потом уже, в шестидесятые годы, связь с родиной была восстановлена и полотна Серебряковой вернулись.
  Ира восхищалась работами художницы. Ей нравился её стиль - ясность, оптимизм, жизнерадостность, внутренняя и внешняя красота. Возле одной картины она остановилась надолго и продолжала её рассматривать, даже когда Ян и Стёпа пошли дальше.
  Картина называлась просто - "Мужской портрет". Она изображала человека лет сорока лет в синей рубахе. У него было бритое, немного вытянутое лицо. Тёмные и добрые глаза мечтательно смотрели в даль, на губах застыла едва заметная улыбка.
  Ира присела на стул и какое-то время сидела, смотря на портрет. Он ей очень напомнил одного человека. Воспоминания поплыли сами собой.
  
  ***
  Это произошло минувшей зимой. Город поглотили снега. Лилово-голубые снежные покровы светились за окном, от этого в доме разливался таинственный белый свет.
   Пёстрое убранство ёлки тихо позванивало. Днём рычание снегоуборочных машин и глухой стук лопат смешивались с весёлыми криками играющих в снежки и катающихся на санках детей. А вечером ромбовидные фонари таинственно и красиво освещали город, делая снег сказочным, полным оранжевых, малахитовых и голубых оттенков.
  Под самый конец зимних школьных каникул родители засобирались на отдых в Чехословакию на горнолыжный курорт Пец под Снежкой. Путёвка досталась им совершенно случайно. Кто-то из друзей должен был ехать, но по каким-то причинам отказался, не смог. "Горящие" путёвки были предложены и одобрены.
  - Наконец-то, мы поедем вдвоём и хорошенько отдохнём, - произнёс отец. - Ира у нас уже взрослая и сама справится с хозяйством. Да и школу никто не отменял. Как никак - выпускной класс.
  Это он так говорил, чтобы Ира не обижалась, что она не едет. Но Ира уже давно была настроена отъезд родителей.
  - Думаю, с бабушкой договорюсь, - сказала мама. - Она время от времени сможет приезжать и помогать Ире в готовке.
  Ира даже обрадовалась, что останется дома одна. К тому же подруга Ленка Шерстнёва и её друг Владик собирались в театр на премьеру спектакля по Шварцу. Приглашали и её. С ними собирался Феликс. Это особенно окрыляло Иру.
  Она поставила громкую музыку, пела и танцевала возле ёлки в совершенно свободной квартире. Пришёл Феликс и принёс на кассетах новые песни "Машины Времени", а также записанные с телевизора песенки мушкетёров из нового телевизионного фильма. Они сходили в театр на "Дракона" Шварца (редкий случай, когда пьесу разрешили ставить), в бар "Пингвин", а также на хит недели французского кино - фильм "Мужчина и женщина" (тот самый, который до шестнадцати лет). Шли, конечно же, на последний сеанс. Домой Ира вернулась к одиннадцати вечера, и ещё с удовольствием посмотрела "Мелодии и ритмы зарубежной эстрады".
  Следующем днём была суббота. Стояла пасмурная и тихая погода, будто какой-то небесный художник нарочито приглушил все цвета. Деревья дремали в снежных одеяниях, галки собирались в стаи и устраивали концерты.
  Уйдя с катка, Ира заглянула по пути в гастроном и вернулась домой. Обычно в их семье за почту отвечала мама, но сейчас она была в отъезде, поэтому Ире был доверен ключик. Она открыла почтовый ящик. Там были "Известия и "Литературка". На пол упал конверт. Письмо было адресовано Надежде Крижанич, то есть маме, а марка представляла собой картину Шишкина с заснеженной сосной. Обратного адреса не было.
  Дома Ира рассматривала конверт, пытаясь узнать от кого письмо. Она заметила, что конверт подмок и немного расклеился. Ира не удержалась от соблазна. Она аккуратно вынула письмо и прочла:
  
  Наденька, добрый день!
  Извини, что я против правил пишу тебе прямо домой. Но надеюсь, что если даже Платон или наша дорогая Иришка найдут это послание, то оно всё же попадёт твои нежные и драгоценные руки. Дело в том, что я был принуждён срочно сменить квартиру. К прежней хозяйке внезапно нагрянули какие-то родственники, прибывшие в наш город работать, и она решила поселить их в комнате, которую я снимал. Ты знаешь, эти три дня для меня были удачными: я отыскал и снял целую однокомнатную квартиру, немного оборудовал её. Это на улице Голубых Елей, недалеко от старого монастыря на Октябрьской, думаю, ты знаешь эти места. Я подумал, а вдруг ты захочешь прийти, ведь твои внезапные налёты на мои владения всегда радовали и даже опьяняли меня. До сих пор не могу позабыть наш новогодний вечер. Пусть ты пришла всего на два с половиной часа и даже ещё на двадцать минут сверху - я был счастлив. Помнишь, зажжённые свечи по всей комнате, и хрустальные бокалы со светящимися огоньками, ёлку, вино. Ты читала мне по памяти Пастернака, сбивалась, вспоминала, но читала чудесно, а я тебе - Шекспира, это были замечательные минуты! Вспомнили, что было в прошлом году, высказали свои пожелания на новый - в поэтической форме. Чудесно было! Как ты хохотала над моим нелепыми виршами, даже пролила часть бокала! Спасибо тебе, Надя, за тот драгоценный, незабываемый волшебный вечер. Тихонько поцелуй за меня Иринку и передай привет Платону - какой он счастливый человек!
  Итак, запомни мой новый адрес: 334615, улица Голубых Елей, дом No 8, квартира 97.
  Телефон дам тогда, когда хорошо узнаю соседей, и если они не будут против.
  Обнимаю и целую.
  Всегда твой, Николай.
  
  Ира была поражена открывшейся тайной жизнью мамы. Оказывается у неё есть мужчина, который её любит, или, по крайней мере, дружит с ней. Но кто этот Николай? Она о нём никогда не слышала и, наверное, никогда не видела...Хотя, может быть и видела... В последние годы к ним на праздники (дни рождения мамы, отца) приходили разные гости, разве всех упомнишь? Может и он приходил? А быть может это один из тех, кто раньше ходил в секту Манежиной? А может это тайный любовник?
  Эта мысль заставила Иру нахмуриться.
  Но... Как-то не похоже... Этот Николай совсем не кроется от отца! Называет его по имени, то есть, вероятно, хорошо знает. Но, главное в другом... Оказывается этот Николай хорошо её знает, называет ласково "Ириша", "Иринка", а она-то его не знает!
  "Хм... Интересно. Что это за тайны Мадридского двора?"
  Ира аккуратно заклеила конверт с письмом.
  Потом села у окна, за которым беззвучно падали крупные хлопья снега. Оказывается мама, до того как встречать Новый год в семье, дома, ездила ещё и к этому загадочному Николаю. Хотя - почему нет? А может это товарищ по работе, друг детства! Всякое может быть...
  Загадка Николая тревожила Иру до самого вечера и не давала ей покоя.
  Воскресенье началось необычно - Ира сама села за уроки и достаточно быстро справилась с ними. Сложив тетради и учебники, она наблюдала синичку на ветке - от её движений снег сыпался мелко, будто порошок.
  Ира пошла к ёлке и долго любовалась ею. Серебристый дождик струился вниз... Вот заяц с барабаном, вот сова, а это - Дед Мороз... Казалось царство ёлки - это особый сказочный мир. А если включить электрогирлянду - в зимнем в королевстве зажгутся огни, будто окошки в домах...
  Собравшись на прогулку, Ира надела пальто с меховым воротником.
  Мороз ушёл, немного потеплело. Со снежной горки скатывались ребятня. Другие лепили снеговиков - один, побольше, был уже готов, другой только появлялся на свет. Снеговик блестел угольными глазками.
  Ира пошла в направлении башни Клепцовского, которая виднелась издалека.
   Поднявшийся ветерок холодил щёки, вертел флюгера на башенках, сдувал снег с покатых черепичных крыш.
  Пройдя мимо старых гетманских палат, Ира вышла на площадь Круглого Щита, где, возле городской ёлки, гулял народ.
  Ира задумчиво смотрела на радостные лица. Сама по себе всплыла в голове строка: "Итак, запомни мой новый адрес: улица Голубых Елей, дом No 8, квартира 97".
  Улица Голубых Елей? Ага, это нужно ехать к монастырю, на Октябрьскую.
  Ира решительно повернула к остановке автобуса. Ей пришлось основательно подождать, всё-таки был выходной день. Тяжело переваливаясь, автобус появился и был почти пуст.
   Ира ехала, оглядывая заснеженные улицы. Вышла на Октябрьской улице, походив у монастыря, спросила у прохожей об улице Голубых Елей.
  - Девушка, это недалеко. Вы пройдите дальше по Октябрьской и сразу направо заверните. Запомните, первый поворот направо. Это начинается улица Голубых Елей.
  Ира вдруг почувствовала себя совсем взрослой. Ей сказали "девушка", к ней обратились на "вы". Это придало ей храбрости и солидности.
  На улице Голубых Елей действительно росли голубые ели, хотя Ире они казались больше то серебристыми, то сизыми. Ира где-то читала, что это редкий сорт елей. Вспомнилась песня про синие кроны, которую Севка Дудкевич пел на новогоднем огоньке под гитару:
  
  "Синяя крона, малиновый ствол,
  звяканье шишек зеленых".
  
  Кажется он говорил, что это песня Окуджавы.
  Ира шла, скрипя снегом и внимательно глядя на номера домов.
  У неё встрепенулось сердце. Она просто упёрлась в оранжевый, немного поблекший дом с табличкой улица Голубых Елей, дом 8. Дом старый, с крыши свисают сосульки. В окнах первого этажа к стёклам прилеплены бумажные снежинки.
  Немного волнуясь Ира нашла нужный подъезд и вошла внутрь. Здесь пахло кошками, штукатуркой и запахами кухни. Зачем она сюда пришла? Что она скажет чужому человеку?
  На лестнице было пусто. Поднявшись на четвёртый этаж, Ира нажала на кнопку звонка 97 квартиры. И тут же, резко повернувшись, почти бегом спустилась этажом ниже.
  "Тьфу ты, хулиганка..." - подумала она про себя. - "Сейчас выйдет человек, которого напрасно потревожила. Зачем?"
  Удивительно, но, никто не отреагировал на звонок. Не слышал? Или хозяина попросту нет дома?
  Второй раз Ира звонить не решилась. Она спустилась вниз, постояла под козырьком подъезда. Рядом ступеньки вели вниз, в подвал.
   Было послеобеденное время. Во дворе мальчик бросал снежками в фанерный щит.
  Из подвала вышел крепкий старик в шапке-ушанке с обслюнявленными верёвочками. Он нёс с собой сетку с консервацией.
  - Здравствуйте, - улыбнулась Ира. - Простите, а вы случайно не знаете жильца из 97 квартиры?
  Старик поставил сетку с банками на мёрзлую землю и приязненно посмотрел на Иру.
  - Это который недавно поселился? - спросил он с хрипотцой, тяжело вздыхая.
  - Да, он, - кивнула Ира.
  Старик нахмурился:
  - Как же его зовут... Забыл...
  - Николай... - начала Ира.
  - Викторович... - подхватил старик. - Знаю его. Я ведь ему замок новый на дверь помогал ставить.
  - А где он сейчас, не подскажите?
  - Хм... Вот где он сейчас - не скажу... А что, дома нет? Может пошёл куда.... Сегодня же выходной. Так - то он обычно на завод ходит. Встаёт рано, идёт к семи. Сразу видно рабочего человека.
  И старик слегка улыбнулся.
  - А возвращается когда? - спросила Ира.
  - Так ведь смена-то обычно заканчивается к половине четвёртого. Ну дорога ещё...К половине пятого приезжает, а бывает и раньше появляется. Я часто его из окна вижу.
  - А как же мне его узнать?
  - В смысле, как он выглядит?
  - Ну да...
  - Обыкновенно выглядит. Пальто, значит ... серое, шапка ... меховая, чёрная. Такой, ну, худой, бритый...
  - Спасибо вам. Всего вам доброго, - сказала Ира и пошла по дорожке.
  - Погоди... А зачем приходила-то? - спросил вдогонку старик.
  Ира обернулась.
  - Да так... Кое-что передать, - сказала она неуверенно. - Вы ему не говорите, пожалуйста, что я была. Я его сама найду.
  Рано утром в понедельник Ира, конечно, не поехала искать Николая. Ей нужно было на занятия. Сидя на уроках она решила о своих поисках никому не говорить, ни Феликсу, ни даже Ленке Шерстнёвой, самой близкой подруге. Под конец дня она решила вообще бросить это бессмысленное занятие. Ну зачем ей нужны друзья мамы, какое до них дело?
  В час прозвучал звонок с последнего урока. Все высыпали на школьный двор. Солнце золотило снег, было радостно и весело. Ребята устроили снежный бой.
  Вернувшись домой и перекусив чем было, Ира всё же решила быть последовательной и вновь поехать на улицу Голубых Елей. Её манило ощущение тайны.
  К половине пятого она уже была недалеко от дома No 8. Чуть выше, на пригорке, находился дом No 6. Расположившись на лавочке, Ира поглядывала на нужный ей подъезд. Заснеженные кусты её надёжно скрывали. В подъезд входили, из него выходили, но никого похожего по приметам не было.
  Ира уже успела подмёрзнуть. Она походила взад-вперёд, сняла варежки, подышала на руки.
  И только в самом начале пятого к подъезду не спеша подошёл худощавый, высокий мужчина, в сером пальто и в тёмной пушистой шапке. Он быстро скрылся в подъезде.
  Ира решила уходить. Подниматься наверх на четвёртый этаж к этому мужчине она бы никогда не решилась. Какое-то время ещё посмотрев на окна, она медленно спустилась к восьмому дому. Окно нужной квартиры едва засветилось и погасло, а рядом другое окно всё моргало, переливалось огнями гирлянды.
  Но судьба решила вознаградить Иру за терпение. Мужчина в сером пальто вновь появился у подъезда. Скользнув взглядом по подходившей Ире и не придав этому никакого значения, надевая на ходу перчатки, мужчина, чуть поскользнувшись на мёрзлой дороге, направился вдаль по улице Голубых Елей.
  Ира пошла за ним. Теперь она ощущала себя сыщиком на оперативной работе.
  Николай (если это был он) шёл не спеша мимо жёлто-серых домов, в которых зажигались вечерние огни. Наконец, он остановился возле кафе "Блины".
  "Наверное зашёл перекусить", - подумала Ира. Она зашла в заведение вслед за ним. Сдвинув вязаную шапочку на лоб, она взяла поднос, встала в очередь. В кафе сидели весёлые студенты. Здесь блинчики подавали с самыми разными начинками.
  Ира села в уголок рядом с фикусом в кадке, недалеко от окна. Ей был виден столик, за которым сидел Николай. Теперь Ира могла рассмотреть его вблизи. Она смотрела с нарастающим волнением, пытаясь разгадать этого человека. Он был брюнет с продолговатым ясным лицом, тёмными, слегка вьющимися волосами и такими же тёмными глазами.
  С трудом проглотив остатки блинчиков, Ира встала. Лишь на мгновение взгляд Николая встретился со взглядом Иры. Его пристальные, внимательные глаза смотрели с каким-то удивлением и теплотой.
  Ира спокойно встала и не спеша покинула кафе. Она вдохнула морозный воздух и зашагала по улице с какой-то небывалой радостью, сквозь белые хлопья метели.
  Когда, спустя неделю, мама вернулась, Ира ей молча отдала письмо, ничего не спрашивая и никак не реагируя. Мама сразу разорвала конверт, и, читая на ходу, удалилась в спальню.
  В памяти Иры навсегда осталось лицо Николая, и сейчас, глядя на "Мужской портрет" написанный Серебряковой, все эти воспоминания пронеслись перед ней.
  
  ***
  Спустя четыре дня в ясный жаркий день Ира сидела на скамейке в саду и плакала. Пышные кусты спиреи склоняли свои белые нежные головки, будто утешали её. Птицы пели, но Ире до этого не было дела.
  Возле скамейки остановилась высокая худая девушка, явно несколько старше, в летнем строгом платье в полоску.
  - Ну, чего ревёшь? Не поступила? Экзамен провалила? - спросила она.
  - По конкурсу не прошла. Представьте, не хватило одного балла!
  Девушка присела рядом, разгладила платье на коленях. Какое-то время молчала, а потом заговорила:
  - Ладно, да будет тебе...А я считаю, что тебе повезло. Знаешь почему? Учиться здесь - каторга несусветная. Вон в других универах, институтах и в джинсах ходить разрешают, и в футболках. А тут занудно строго - только платья да комсомольские значки. Субботники да воскресники! Одна дискотека за четыре года. Эти выезды в колхозы - вот уже где! Да и преподы, я тебе скажу, не лучшие.
  - А что же вы учитесь? - спросила Ира, вытирая платочком глаза.
  - Да брось выкать. Давай, познакомимся - Валентина, лучше просто Валя.
  И девушка протянула узкую ладошку.
  - А меня Ирой зовут.
  Ира пожала руку.
  - Очень, приятно, Ириш, - дружески улыбнулась Валя.
  - А курс какой? - спросила Ира, постепенно успокаиваясь.
  - Четвёртый.
  - О, так уже не за горами выпуск, - попыталась улыбнуться Ира.
  - Ну да... Ещё диплом писать, защищать... Почему я здесь оказалась? Просто я сама отсюда, очень люблю Вербовск, знаю его хорошо. Когда я поступала на химический - конкурс был ещё не такой большой... В общем, решила - сюда, потом жалела, конечно, но осталась. Опять же парень у меня здесь... А тебе я вот что посоветую. Главное - не унывать! Слышала пословицу - всё, что не происходит, всё к лучшему.
  Ира смущённо кивнула.
  - Сама-то откуда?
  - Из Дахова.
  Валя оживилась:
  - А, знаю ваш город. Мы туда на экскурсию ездили. Там у вам крепость красивая на въезде.
  Ира кивнула:
  - Да.
  - Я вот, что посоветую, тебе, Ириш. Езжай домой, а через год поступай в Тополиновский университет. Не пожалеешь! У тебя уже опыт есть, думаю, должна поступить.
  - Ой, когда это будет! Теперь даже не знаю..., - махнула рукой Ира.
  - А год быстро пролетит. Не успеешь оглянуться. А сейчас я тебя немного утешу. Слушай новость. В универмаг "Верба" кроссовки завезли. Импортные. Adidas! Ты представляешь? Я там уже заняла очередь. Перед олимпиадой расстарались. Хочешь пойдём вместе купим?
  Ира пожала плечами.
  - У меня и денег - то, наверное, не хватит. Ещё за квартиру платить, билет обратный покупать.
  - Что за проблемы. Не хватит- одолжу.
  Далее начался сплошной круговорот. С помощью Вали Ира себе и кроссовки в универмаге приобрела, и пластинку оркестра Поля Мориа, и даже в кино сходила - они посмотрели новую киноленту "Школьный вальс", после которой Ире стало даже легче - настолько фильм её укрепил и дал какую-то надежду на будущее. Купив билет на завтра до Дахова, Ира с покупками вернулась на свою квартиру.
  Тётка Ефросинья встретила известие о том, что она не поступила с ледяным спокойствием. Наверное, она похожие ситуации ей были хорошо знакомы. Удивительно то, что она пригласила Иру отобедать с ней (впервые), и девушка отведала вкуснейшего борща. А потом попросила, в счёт будущей оплаты проживания, залезть на старую грушу и спилить сухие ветки.
  Ира легко согласилась. Надев спортивную майку и брюки, закусив губу, она по приставной лестнице забралась на дерево. Дальнейшее уже зависело от её личной ловкости. Перебираясь с ветки на ветку она орудовала ножовкой по приказу бабки, руководившей снизу.
  Спиленные сухие ветки падали с треском вниз.
  За этим занятием и застал её Стёпа.
  Он пришёл пригласить её на дискотеку. Он поступил в институт и был доволен, весь сиял. Ира похвастала кроссовками, но насчёт дискотеки сказала:
  - Нет, Стёпа, не пойду. Как-то не до этого сейчас. Да и завтра мне уезжать, нужно собраться.
  В конце концов Ира согласилась просто прогуляться. Ей хотелось нарядиться в вельветовые джинсы и спортивную розовую майку, надеть новенькие кроссовки и в таком виде появиться в городе.
  Они гуляли долго, пока на пути им не встретилась церковь.
  Красивый храм блистал золотом купола в лучах заходящего солнца.
  - Давай зайдём, посмотрим, - предложила Ира.
  - Ты что, мы же комсомольцы. Какой бог? Я не верю в бога, - стал говорить испуганный Стёпа. - А если кто увидит, узнают, меня же выгонят...
  - Да кто увидит? Хотя...ладно, - вздохнула Ира. - Тогда постой здесь, ну хотя бы под той акацией. А я только загляну ненадолго, у меня ведь даже платочка нет.
  В церкви стояла тишина, лишь гулко раздавались шаги. Пахло воском, ладаном и, почему-то, сухим ароматом сосны. Было пусто, лишь впереди стояла небольшая группа молящихся. Всюду царил таинственный полумрак, горящие свечи отбрасывали тени. Сквозь дрожащие струйки дыма жидко блестели иконы. С расписного потолка на девушку проникновенно смотрели лики святых.
  Немного оробев, Ира поспешила покинуть церковь. Обратно шла она с ощущением какой-то лёгкости и надежды.
  
  Глава 3. Феликс. Книжный кинжал
  
  В июле бывают прекрасные тихие утра. Впрочем, полностью тихими их назвать сложно, ведь на рассвете тебя разбудят птицы, ты услышишь, как шелестит листвой ласковый ветер, а затем уловишь нарастающий гул города, почувствуешь аромат цветущих акаций, запах ветки тополя, сломанной ветром, душистый, приторно-сладкий запах абрикос...
  Ёжась от утренней прохлады ты встанешь у перил балкона. С высоты пятого этажа будешь наблюдать колышущееся море деревьев и свежее утреннее небо с летящими птицами. Перед тобой твой любимый город: купаются в зелени дома с красными черепичными крышами, утопают в тени улицы, пахнет политый асфальт.
  Тебя охватит чувство лёгкой свободы оттого, что, школа уже закончена, все экзамены давно сданы, и ты свободен, как ветер. Перед тобой простирается очаровательный и интересный мир, а тебе всего лишь семнадцать лет; ты радостно веришь, что такая чудесная жизнь будет всегда, и ты никогда не умрёшь.
  Эх, прощай детство, ты было прекрасно! Прощайте диафильмы и солдатики, брызгалки и пистолеты, пионерские лагеря и слёты, утренники и пионер-бол... И многое другое...
  Два дня назад убыл в Таллин Витька Банка. Ещё раньше уехала в Тополинов Лиля, что огорчало его. Но ничего не попишешь, ведь к поступлению в университет она готовилась целый год, даже занималась дополнительно с преподавателями, поэтому уговаривать её остаться было просто бесполезно.
  Феликсу тогда казалось, что они расстаются надолго. Поэтому он согласился отправиться в поход по реке, потому что ехала Лиля. Эту поездку организовывал, (не без помощи отца), Владик Осташенко, ихний классный "хиппи". Он прихватил с собой ещё и Валю Федчук, безотказную помощницу во всех делах. Хотели взять собой ещё и Севку Дудкевича с его гитарой, который должен был развлекать всех на долгих стоянках, но тот, по какой-то причине, вежливо отказался. Уехала в Вербовск и Ира Крижанич, поэтому и поехали те, кто был свободен.
  Феликс и Лиля, явившись в назначенный день к реке, не заметили никаких байдарок, поэтому удивлению не было границ.
  - А это что? - сказал Владик, показывая на огромные рюкзаки, из которых торчали алюминиевые трубки.
  Проверив всё снаряжение, они стали собирать каркас первой байдарки.
  Вначале шла байдарка "Грета", с невозмутимой Валей во главе. Сзади восседал Владик в модняцкой спортивной куртке. Длинные его волосы были собраны в косичку, и вообще он выглядел клёво!
  За ними следовали Феликс с Лилей на байдарке, названой её именем - "Лиля". Феликс был новичком, плыть оказалось непросто: уставали руки, рукава были мокрыми, он но он держался. Кроме того, Владик оказался толковым руководителем, всё объяснял и показывал на ходу.
  Сплав на байдарках продолжался весь день и это было романтическое путешествие! Весёлый ветер и освежающие брызги в лицо, мелодичный плеск тёмно - зелёной воды за бортом, сказочные берега, поросшие луговыми цветами, травами и тёмным лесом... Они плыли и орали песни, играли в слова, увёртывались от брёвен и коряг, на стоянках веселились и купались. Готовили еду: варили каши, картошку, вскрывали банки с тушёнкой, кипятили чай, бросая в кипяток местные травы, которые хорошо знала Валя. Потом Лиля чистила казанок, а Валя мыла посуду песком в реке, пока Владик с Феликсом рубили ветки на дрова или удили рыбу.
  Поздним вечером долго сидели у костра. На огонь слетались ночные мотыльки.
  Они о многом говорили. Вспоминали школьную жизнь. Травили анекдоты, а потом доходило дело и до страшных историй.
  Жёлто-красное пламя дрожало на лицах, выхватывая из тьмы сверкающие глаза, остролистые кусты, окружающий таинственный чёрный лес, который они словно хотели заколдовать своими гортанными голосами и жуткими историями. Феликс крепко обнимал Лилю, ощущая её упругое тело и был счастлив.
  Расходились по палатками, а утром выползали из них с распухшими от поцелуев губами, помятые, не выспавшиеся, с расчёсами на руках от комаров. Мылись в реке, над которой стоял молочный туман, а ивы роняли капельки слёз на нежную гладь воды.
  
  ***
  Феликс проводил Лилю в Тополинов. Скоро должны были начаться экзамены. За вагонным стеклом виднелись радостные глаза девушки - начиналась новая жизнь. Феликс вспоминал её разметавшиеся волосы, затаённый, одновременно дерзкий и лукавый взгляд, пружинистую грудь, бешеный стук сердца и силу в молодом налившемся теле.
  Поступление на исторический факультет местного института было желанием Феликса показать, что он тоже, как говорится, не в темя бит. На самом деле он не готов был учиться, да и конкурс был очень большой. С его тройками в аттестате трудно было рассчитывать на успех.
  К первому экзамену по истории почти не готовился - полистал учебники, выписал основные даты на двойной листочек. Это ему и помогло. По истории СССР он, внезапно для себя, получил четвёрку.
  С ощущением риска он пошёл писать сочинение. Писал о Петре Первом, ведь неплохо знал роман Алексея Толстого. И вновь две четвёрки - вероятно он на пороге удачи!
  Срезался на английском. Принимали две молодые англичанки, одна - доцент в больших круглых очках, а другая, ассистентка - худая белобрысая девица с комсомольским значком на кремовом платье. Пока доцент, нахмурившись, слушала заикавшегося абитуриента, пытавшегося рассказать о Лондоне, ассистентка, заинтересованно глянув на нарядного Феликса, предложила ему взять билет и дала задание. Посмотрев задание, Феликс слегка дотронулся до руки ассистентки.
  Та обернулась:
  - Простите, - прошептал Феликс, - но я этой темы не знаю.
  Девушка удивлённо вкинула брови:
  - "British periodicals", - вы поняли о чём речь? Это же легко - "Британские периодические издания".
  Феликс поднял в недоумении плечи.
  - Не помню.
  - Ну, хотя бы про "Moscow news", вы сможете сказать?
  Феликс тихо ответил "нет" и смутился.
  А потом шепнул на ушко:
  - А можно мне другой билет?
  Девушка посмотрела на него, на экзаменатора (та что-то записывала под блеянье отвечавшего) и сказала тихо:
  - Хорошо. Но это в последний раз. Тяните.
  Она внесла в ведомость новый билет.
  Феликс сел и стал думать над вопросом "UK Youth Organizations". Он трепал словарик, но ничего не мог найти или вспомнить о молодёжных организациях Британии.
  Похоже он попал из огня да в полымя!
  Он подошёл к ассистентке.
  - Что, совсем ничего? - прошептала та, пристально глядя ему в глаза.
  - Ничего, - горько улыбнулся Феликс.
  Наконец и экзаменаторша обратила внимания на Феликса.
  - Что случилось, молодой человек? Почему вам не работается?
  Феликс склонился над нею:
  - Простите, пожалуйста, а можно аннулировать мой экзамен?
   - То есть как?
  - Напишите, что я не явился. Я вас очень прошу.
  Он смотрел столь жалостливо, что экзаменатор, сделав недоуменную мину на лице, тяжело вздохнула и вопросительно посмотрела на ассистентку.
  Та кивнула.
  - Степанский? - экзаменатор посмотрела в список. - Ладно уж, идите.
  И Феликс покинул аудиторию, испытав большое облегчение. Он спустился на первый этаж, где в кадке росла большая пальма и какое-то время сидел под нею в полном недоумении. Потом забрал документы.
  Вышел с пакетом под мышкой, щурясь на солнце. Подошёл к автомату газированной воды, выпил подряд два стакана и легко вздохнул.
  
  
  
  ***
  Надев чёрные очки он как будто спрятался от мира. Дома его не ждали так рано, и он мог вволю погулять.
  Феликс зашёл в книжный магазин на Совиной улице, быстро осмотрел полки и замер.
  Наверное судьба вознаграждает за понесённую потерю. В специальном шкафу, где традиционно стояли книги на обмен, появилось издание Михаила Булгакова "Романы". Феликс сразу же попросил полную очкастую продавщицу с химической завивкой посмотреть книгу. Она отперла шкаф и вручила Феликсу зелёненький томик.
  Так и есть! Это то самое отличное издание, в котором есть и "Мастер и Маргарита", и даже "Белая гвардия" с "Театральным романом". Предисловие Константина Симонова! Тираж - всего 50000 экземпляров. Для огромной страны это капля в море!
  Феликс знал, что эту книгу нигде не достать! Из его близких знакомых "Мастера и Маргариту" читали только двое - Лиля Радченко и Сева Дудкевич. Они с трудами доставали у знакомых переплетённый журнальный экземпляр, далеко не полный. Севка дал читать "Мастера" всего на одну ночь. Феликс прочёл залпом и был потрясён!
  Он потом долго размышлял над прочитанным... Но, конечно, осмыслить роман полностью он пока не мог. После выпускного Феликс пробовал завести разговор о романе с Лилей. Но девушка не слишком любила философствовать и что-то обсуждать. Она восприняла роман на эмоциональном уровне и особенно восторгалась полётами Маргариты. А вот "великий бал" ей не понравился.
  - Там много всяких гадостей, - говорила Лиля.
  Конечно, у каждого из них в душе выстраивалось свое видение бессмертного романа Булгакова. И эта книга сейчас стояла на обмене!
  Феликс попросил придержать для него книгу до завтрашнего вечера, а сам умчался домой, думая о том, что он предложит взамен.
  
  ***
  Книжный магазин на Совиной улице открывался ровно в девять. Для обмена Феликс так и не сумел ничего толкового у себя найти. Но он всё же прихватил "Брестскую крепость" Сергея Смирнова и сборник "Любовь к жизни" Джека Лондона.
  Полная продавщица с химией, выслушав Феликса. положила перед собой на прилавок обе принесённые книги.
  - Эта не подойдёт, - сказала она, возвращая Феликсу Джека Лондона. Тот сразу упрятал её в пакет.
  Над "Брестской крепостью" она задумалась, долго листала.
  - Редкое издание, с фотографиями, - рекламировал Феликс.
  Женщина закусила губу.
  - Знаю. Книга хорошая, достойная. Но потянет ли она на Булгакова? - задумчиво сказала она.
  Она ещё размышляла. В магазин зашли посетители, и чья-то длинная тень легла на прилавок.
  - Я сейчас посоветуюсь и приду, - мягко сказала продавщица и уплыла в тёмную дверь.
  Спустя минут пять, пока Феликс оглядывал с волнением другие книги, продавщица появилась вместе с моложавой блондинкой - заведующей магазином.
  - Вы пришли по поводу обмена? - спросила заведующая у Феликса.
  - Я.
  - Ну, вот что я скажу, молодой человек. Мы тут подумали...Книга "Брестская крепость" конечно, хорошая, но... С Булгаковым не сравнится. Кроме того, на страницах имеются ещё и чернильные пятна...
  Феликс нахмурился и вздохнул. О пятнах он знал, но ничего поделать не мог.
  - Нужна равноценная книга, - пояснила заведующая.
  Феликс с грустью в душе положил "Брестскую крепость" в пакет.
  Он повернулся, чтобы уйти и вдруг тень, маячившая сзади, материализовалась в худого старичка с длинным носом. К плешивой голове с мелкими курчавыми седыми волосками были приделаны большие, как блины, уши. Змеиные глаза, превращающиеся в блёклые голубые, с любопытством осматривали на Феликса.
  - Вы кажется хотели обменять свои книги, - сказал старик неожиданно молодым голосом.
  - Да, - небрежно сказал Феликс, - одну из них я хотел ... на Булгакова поменять... Но, не получилось...
  - О, ваши книги я бы взял с удовольствием. В особенности Сергея Смирнова. Не хотите ли вы поменяться со мной, младой юнош?
  - А у вас есть Булгаков? - с надеждой спросил Феликс.
  Старик рассмеялся.
  - Нет, Булгакова на обмен у меня нет. Но я мог бы вам, младой юнош, предложить нечто интересное и ценное. Возможно, найдётся что-то равноценное книге Булгакова.
  Феликсу не очень-то хотелось идти куда-то с незнакомым человеком, но желание компенсировать неудачу заставило согласиться.
  - Ну... я готов... Где мы может это сделать?
  Старик рассмеялся звонким раскатистым смехом.
  - Нет, это у меня не со мной. Все книги у меня дома. Если хотите, пойдёмте.
  Несмотря на то, что улица Трёх монахов была расположена не так близко от Совиной, они отправились пешком. Старик, представившийся Яковом Ароновичем, по пути практически не умолкал.
  - Книги, они как замершие в вечности люди. Кто знает ключик, умеет читать, тот и побеседует с этими людьми. Получится диалог через толщу времён. Разговор с мертвецами!
  И старик вновь разразился звонким смехом. Он говорил длинные серьёзные тирады, в конце добавлял нечто, по его мнению, смешное, но часто - неуместное. Когда он говорил, его рот конвульсивно подёргивался.
  Феликсу приходилось соглашаться, преодолевая сожаление, что он вообще пошёл с этим человеком.
  Чтобы не молчать, он спросил у старика:
  - Яков Аронович, а как вам Булгаков?
  - Что я могу сказать... В целом, талант есть, но скандальный талант... Талант нельзя пропить, но можно прожрать!
  И старик опять раскатисто рассмеялся.
  - А "Мастера и Маргариту" вы читали?
  - Читал. Я вам скажу - весьма средняя книга. Булгакову нужно фельетоны и сатиры писать, а не философские романы. Это не талант, а симуляция таланта!
  Яков Аронович в очередной раз зазвенел, будто трамвай, смехом.
  Феликс даже побагровел от возмущения.
  - Я не считаю книгу слабой! - отчаянно возразил он.- Возможно она не доработана, ведь писатель умер, не завершив отделку рукописи. Но книга очень талантлива.
  - Младой юнош, вот вы роман читали... Не так ли? И что вы вынесли из этого романа? Все ли идеи, заложенные в текст, вошли в вашу голову?
  - Ну, не знаю..., - растерялся Феликс. - Старался понять.
  - Хорошо, тогда позвольте пару вопросиков?
  - Пожалуйста! - воскликнул Феликс.
  - Как вы думаете, младой юнош, для чего это странное существо, этот Воланд прибыл в Москву?
  Феликс задумался. Щёки покраснели, но, похоже старик и вовсе не обращал на это внимания
  - Ну, одна из причин, по моему мнению - вопросы веры и неверия, - произнёс, наконец, Феликс.
  - У нас, как известно, атеистическая страна. Вы что же, не разделяете атеизма? - спросил старик.
  - Мне пока сложно сказать, - ответил Феликс и кашлянул. - Но, согласитесь в атеистической стране исчезает вера людей как в бога, так и в дьявола. Это и встревожило Воланда... Он говорит там, на Патриарших: "Вы, наверное, кроме всего прочего ещё и в бога не верите? Ну, поверьте хоть в то, что дьявол существует!"... Помните эти фразы? У меня дома они выписаны, сейчас цитирую по памяти!
  Феликс говорил горячо, ярко, стараясь блеснуть знаниями.
  На сей раз Яков Аронович ответил не сразу, задумчиво, глядя куда-то наверх, в небо:
  - Да, юнош! Память у вас хорошая... Ну, что тут сказать... Видимо, без веры людей и дьявол существовать не может! Или он потеряет власть над земным миром! Но, я думаю вот ещё о чём. А не прибыл ли он сюда из-за Мастера?
  - Так это и есть вторая причина: новая интерпретация жизни и деятельности Христа, - радостно подхватил Феликс.
  - Точнее, как в книге, не Христа, а Иешуа.
  - Ну да. Воланд как бы пишет новую историю, своеобразное... "Евангелие от Воланда" - роман о Понтии Пилате. Воланд это осуществляет через Мастера.
  - А вот посмотрите, ещё одна причина, - сказал Яков Аронович - Посмотреть, изменились ли сами люди, жители столицы. Это он осуществляет во время сеанса чёрной магии в Варьете. Деньги и заграничные вещи - испытание номер 1, отрывание головы Бенгальскому - номер 2 (тут ему видно, что "милосердие стучит в их сердца" - люди просят вернуть голову). Далее следует наказание мелких людишек, а не правоверных коммунистов - руководителей. Тех наказывать не нужно, у них есть хоть какая-то вера (построение коммунизма) и своеобразная аскеза, а у всяких Соковых, Лиходеевых, Поплавских, Римских, Латунских, кроме поисков личной выгоды и сосредоточия на малом, на жалком накопительстве, ничего нет за душой. Они более опасны и подвергаются наказаниям...
  - Наверное, так. Очень интересно вы говорите, Яков Аронович, - одобрительно заметил Феликс.- А вот Маргарита... Что вы о ней думаете? Воланд ведь поражён Маргаритой!
  - Согласен! На фоне серости, разгула мелкого эгоизма он видит самоотверженность этой простой женщины, готовой продать душу дьяволу, страдать всю ночь, истекая кровью, ради любимого.
  - Жертвенная любовь? Не так ли? Единственная достойная любовь, - воскликнул Феликс. - Она всё побеждает!
  - Да, конечно! И награда...Мастер и Маргарита попадают в "вечный покой", где Мастер, увы, перестанет творить, так и оставшись автором одного романа, нужного Воланду, а будет пребывать в вечном блаженстве со своей любимой, со старым слугой, друзьями, наслаждаясь красивым садом и Шубертом.
  - Ну, здесь ещё можно поспорить, - возразил Феликс.
  - Поспорим уже в другой раз, младой юнош, - сказал Яков Аронович. - Мы уже пришли. Разговоры - разговорами, а дело не терпит. Иначе ваш Булгаков улетит... в чужие руки... Как птичка, ха-ха-ха..., которую поймает кошка!
  Яков Аронович обитал в старинном доме с изысканным фасадом, украшенным пышным лепным декором. Высокие потолки и толстые стены, широкие площадки перед квартирами, в которых летало и терялось гулкое эхо.
  То, что в доме живёт большой книголюб выдавали заполненные доверху книгами огромные шкафы, упиравшиеся в потолок. Эти шкафы были во всех трёх комнатах.
  Бледный подросток с рыжими кудрявыми волосами молча встретил их в третьей комнате.
  - А вот и Иосиф. Не обращайте на него внимания, он этого не заслуживает. Пойдёмте, младой юнош, я покажу вам то, что может вас заинтересовать.
  Старик повёл Феликса во вторую комнату, видимо служившую кабинетом. Иосиф лениво плёлся следом, что-то жуя на ходу. Здесь стоял большой кожаный диван, а рядом - исцарапанный коричневый столик. В клетке у окна молча сидела на жёрдочке и смотрела бусинками глаз какая-то чёрная птица.
  Яков Аронович плюхнулся на колени и стал вынимать горстями книги из нижних полок шкафа.
  - Вот здесь всё, что предназначено для продажи, обмена.
  Феликс опустился на колени рядом и стал перебирать книги.
  - Ого! Дюма "Виконт де Бражелон". Майн Рид "Всадник без головы". Уилки Коллинз "Женщина в белом"...Да у вас тут весь книжный дефицит! Вы же просто хранитель сокровищ.
  - Вот видишь, как этот молодой человек ценит мои старания, - обратился старик к Иосифу. - Скажите, юнош, у вас в детстве были такие книги?
  Феликс отрицательно покачал головой.
  - А вот он совсем не ценит моих стараний. Лентяй, вообще не хочет читать, - говорил Яков Аронович, тыкая пальцем в живот лениво жующего Иосифа.
  Тот что-то промычал и ушёл в другую комнату.
  - Ну что, Яков Аронович, я готов взять любые две из этих книг, взамен на свои.
  - Э нет, - вдруг рассмеялся Яков Аронович, сев прямо на пол. - Ах, какой прыткий младой юнош! Одна моя книга - на две ваших...
  - Но почему? - удивился Феликс.
  - Потому, что книги не равноценны! - воскликнул старик, глядя блёклыми голубыми глазами.
  - Нет, не согласен, Яков Аронович. Свои две книги я готов обменять на две ваших. Только так. Иначе совсем меняться не буду, - твёрдо стоял на своём Феликс.
  Он даже поднялся на ноги для пущей важности и решительности. В дверях снова возник жующий Иосиф, который с удивлением глядел на него.
  Яков Аронович, поражённый отпором юноши, не знал что сказать.
  - Позвольте, но вы совсем не разбираетесь...
  - Это моё последнее слово, - твёрдо заявил Феликс. - Я вижу мы не сойдёмся. Мне дороги и Джек Лондон, и Смирнов. Поэтому я пойду.
  Феликс сунув книги в пакет шагнул в сторону прихожей.
  - Позвольте, младой юнош...
   Растерянный старик схватил Феликса за рубашку.
   - Так со мной ещё не поступали...
  - И со мной тоже, - бросил Феликс.
  - Подождите, - жалобным голосом простонал старик. - Хорошо, каковы ваши условия?
  - Но, вы же не согласитесь на них!
  - Почему? Какие книги вы хотите взять? Пожалуйста, вернитесь в кабинет.
  Феликс вернулся, уселся на старый кожаный диван с независимым видом.
  Яков Аронович подтащил груду книг.
   - Вот, например, Дюма возьму, - произнёс Феликс, оглядывая книги. - "Виконт де Бражелон".
  - Нет, не пойдёт, -- сказал Яков Аронович.
  - Почему?
  - Не возьмут! Эх, младой юнош! Вы же хотите поменять её на Булгакова. А этот том Дюма - это только третья часть трилогии о мушкетёрах. Спросят, а ещё две где?
  - А у вас нет?
  - Свободных? Нет.
  - Ну хорошо. Вот, например, Майн Рид.
  - Вот "Всадник без головы" вполне может обменяться на вашего Булгакова.
  - Жаль только сам его не прочту, - задумчиво сказал Феликс, листая страницы.
  - Ой, вы ничего не потеряете, младой юнош. Вы советско-кубинский фильм "Всадник без головы" видели?
  - Да, смотрел.
  - Ну вот, этого достаточно. Открою вам тайну, роман куда слабее.
  - Ну ладно. Может быть.
  Феликс перебирал книги.
  - Так, Гюго. Скотт. Цветаева. Эренбург... Хм... А что это? Ладно. Тогда я остановлюсь, пожалуй, на "Женщине в белом" Коллинза. Эту книгу я ещё не читал.
  - Ладно. Хороший выбор, - похвалил старик. - Роман неплох, лучше, чем у Дюма про этого виконта... Обормота...
  Феликс нахмурился, передал старику свои книги. Он взял отобранные им, положил в пакет.
  Ещё раз с жалостью посмотрел на груду книг.
  - Да, столько тут у вас всего!
  - А вы заходите ко мне хоть иногда... Может быть ещё что-то захотите поменять.
  Яков Аронович начал складывать книги в стопку. Он уже понёс их к шкафчику, когда взгляд Феликса зацепился за тёмно-коричневую большую книгу.
  - А это что у вас? Можно взглянуть?
  - Берите..., - небрежно сказал старик. - Это не художественная. По истории.
  - Ого, какая тяжёлая.
  - Если вас интересует, то можете взять, - пробурчал Яков Аронович, расставляя книги.
  Феликс посмотрел на обложку.
  - Ух ты! Фрол Епифанов. "Восточное Средиземноморье. Конец бронзового века".
  Он стал листать тяжёлую книгу и сразу окунулся в древность. Карты древних государств... Хетты, фракийцы, минойцы, ахейцы... Со страниц книги смотрели пирамиды, фараоны, боги Гор и Тот, изящные фрески Кносского дворца на Крите, Минотавр, развалины Трои, Львиные ворота в Микенах, маска Агамемнона...
  - Здорово! Я бы взял почитать, Яков Аронович. Можно?
  - Да забирайте её себе. Старое издание... Эта книга ещё Сталинскую премию получила. Я думал Иосиф будет читать, заинтересуется... Но он... нет... - говорил старик не оборачиваясь.
  Феликс от всей души благодарил Якова Ароновича. Договорились держать связь.
  - Я рад буду, если вы появитесь ещё, молодой юнош. Что-то у меня почки... Вас проводит Иосиф.
  - Я сам найду дорогу, - сказал Феликс.
  - Нет, таков обычай.
  Феликс и Иосиф вышли в гулкий коридор и спустились вниз.
  - Та историческая книга хорошая, я её читал. Берегите её, никому не передавайте, - внезапно сказал Иосиф.
  Феликс с некоторым удивлением охотно кивнул, пожал вялую руку Иосифа и вышел на каменную брусчатку улицы Трёх монахов. Здесь, казалось, всегда было прохладно, уютная и пыльная тень предохраняла от жары.
  Пройдя улицу, Феликс словил автобус, собиравшийся отчалить от универмага. Нужно было поторопиться в книжный магазин.
  В результате - удача всё же была на его стороне! Феликс оказался счастливым обладателем томика Булгакова, а также у него были ещё и Коллинз, и тяжеленная книга по истории.
  
  ***
  На экране Пал Палыч Знаменский вежливо допрашивал подозреваемого - шла очередная серия "Знатоков". Но Феликс Вадимович и Анна Петровна невидящими глазами смотрели на экран. Они давно условились серьёзно поговорить с сыном, дальше оттягивать было нельзя.
  В это время их сын Феликс, по-королевски развалившись на тахте, читал избранные места из "Мастера и Маргариты". Когда он погрузился в сложный разговор Пилата с Афранием, щёлкнул телевизор, открылась дверь, появились мать и отец.
  Сели и стали глядеть на Феликса, тому пришлось поднятья и сесть.
  - Вы чего? - спросил Феликс, но ответом было молчание. Одно стало ясно - предстоит серьёзный разговор и, быть может, и сражение за право быть собой.
  - Итак, сын, ты не поступил, - наконец-то начала мама. - Что ты думаешь делать дальше?
  - Да и слава богу, что не поступил, - небрежно сказал Феликс, поднимаясь с тахты. - Учиться надоело. Всё равно скоро в армию.
  - Ну что-то же делать надо? - раздражённо и немного строго спросил Феликс Вадимович. - Не будешь же ты валяться целыми днями на диване или шляться по улицам.
  Феликс нахмурился, предчувствуя начало очередных нотаций. Это у них считалось воспитательным процессом.
  Честно говоря, он и сам не знал, чем он будет заниматься до армии.
  - Ну что? Пойду вот ... к папе... на завод работать...
  У Феликса Вадимовича отвисла челюсть.
  - На завод? Но кем ты туда пойдёшь?
  - Не ниже мастера участка, - сказал Феликс.
  - Брось ты эти шуточки, - нервно сказала Анна Петровна.
  - А если серьёзно? - строго спросил отец. - Хватит ёрничать. Уже взрослый парень. Делать ты ничего не умеешь...
  - Ну... На уроках труда нас кое-чему научили. Могу пойти учеником..., например, сварщика.
  - Вас этому на трудах учили? - язвительно спросил Феликс Вадимович.
  - Почему именно сварщика? - удивлённо спросила мама.
  - Знаешь, мам, в этом есть какое-то искусство. Ты накладываешь швы, и я буду накладывать. Только на металле. Точнее - соединять два куска металла.
  В наступившей тишине отец покряхтывал, доставал из кармана трубку, сжимал её и клал обратно в карман.
  - Ну что же... - он кашлянул и посмотрел на супругу и вздохнул с облегчением.
   - Для начала может быть и неплохо...Пойти в рабочий класс, в самые низы. Это полезно, мужественно. Это Джек Лондон. Только вот в чём дело. В нашем цехе есть два сварщика. Один нелепый, кривые швы накладывает, с трещинами, его вечно прорабатывают. А другой, наоборот, блестящий, его все просят приварить то да это. А почему? Он заведение закончил специальное, значит - дипломированный электросварщик.
  - Отсюда выход - надо поступать в училище, - подхватил Феликс.
  - Правильно мыслишь.
  Феликс давно уже готовился сделать блестящий ход, дабы уклониться от тяжёлого разговора. Пока что он выжидал момент.
  Когда, после очередной долгой тирады, отец сделал паузу, Феликс сказал:
  - Да, ладно, пап. Всё ведь понятно. Ты посмотри, чего я достал.
  И он подал книгу о Средиземноморье.
  - Ты мне зубы не заговаривай, - сказал отец, принимая из рук сына книгу и листая её. - Ты мне обещал "Белую гвардию" Булгакова.
  - Да вот она, "Белая гвардия". Есть в этом сборнике.
  Феликс Вадимович отложил толстую историческую книгу и принял с рук Феликса томик Булгакова.
  На мгновение застыл:
  - Ну, всё понятно. Выяснили. Я пошёл читать.
  Феликс скрежетнул зубами, но промолчал - поздно, отец перехватил у него книгу. Сейчас лучше уступить.
  - Чем ты там папу загрузил? - спросила Анна Петровна.
  - Мам, и для тебя новинка есть. Смотри.
  - Господи, какое чудо! "Женщина в белом"! Будет с чем скоротать несколько вечеров. И как ты умудряешься такие книжки доставать?
  - Поменял у одного коллекционера.
  - Ты у меня молодец, сынок.
  Она поцеловала Феликса в щёку.
  - А к отцу - прислушайся, - кивнула она на балкон, где отец курил трубку.
  
  ***
  Оранжевое кирпичное здание в три этажа ещё довоенной постройки располагалось за белым забором в окружении пирамидальных тополей и клёнов. Они о чём-то шептались с ветром. Территория училища буквально упиралась в завод, а через дорогу было здание заводского управления.
  Мастер, набиравший группу, Владимир Артемьевич Щекутин больше походил на спортсмена - коренастый, жилистый, с крепким рукопожатием. Лицо открытое, доброжелательное.
  - Ну, что будем дружить? - сказал он Феликсу бросая взгляд на справку о приёме документов. - Вот тебе анкета, садись за стол, заполняй.
  Феликс заполнял анкету, поглядывая в окно на колеблющиеся листья тополя. Он сейчас остро ощущал грядущее изменение жизни. Что-то поворачивалось, трещало, наплывало новое. Это рождало тревогу.
  Отец пошёл покурить на скамейку.
  Пробежав глазами анкету, Владимир Артемьевич сказал:
  - Ну вот, теперь всё, поздравляю. Ты наш.
  - Когда приходить - то? - спросил Феликс.
  - Значит так, 29 августа придёшь и получишь учебники. 31 августа, это будет пятница, придёшь к девяти на перекличку.
  - А занятия?
  - А вот занятия начнутся только третьего сентября. В понедельник. Всё понятно? А пока отдыхай, набирайся сил.
  
  ***
  Книга о восточном Средиземноморье была взята на пляж, где Феликс купался и загорал с лучшим спортсменом их класса Владиком Осташенко, который пока оставался в городе. Когда было съедено мороженое, и мокрый Владик застыл на песке в жарком полусне, Феликс потянул из пакета увесистую книгу. Сразу же стал читать о раскопках Артура Эванса. Под воздействием ослепительного солнца ему стало не по себе, он закрыл глаза. Бело - жёлтые пятна перед его взором постепенно материализовались в ослепительно синие просторы моря. Ему увиделся огромный Кносский дворец с красными колоннами, суживающимися кверху, трон царя Миноса. Могучий белоснежный бык с длинными рогами. Гибкая девушка с иссиня чёрными волосам и стройный золотоволосый мускулистый юноша, игравшие с быком, делавшие сложные кульбиты над его спиной и между рогами. Блестящий тяжёлый лабрис (двойная секира) - символ Крита. Важные дамы в голубых одеяниях, шествующие на какую-то церемонию...
  Дома, аккуратно сдувая тонкую бумагу, прикрывавшую стеснительную красоту иллюстраций, Феликс обратил внимание на одутловатый корешок с ярлыком. Он был твёрдым и тяжёлым. Заинтригованный Феликс стал исследовать книгу. Ему показалось, что в корешке есть что-то вроде тайничка.
  Аккуратно расшатывая корешок, Феликс приметил чёрный стержень.
  Найдя в сокровищах мамы пинцет он аккуратно вытащил чёрный кожаный чехол. В нём было что-то твёрдое.
  Это оказался маленький старинный кинжал. Он был лёгким и походил на зуб древнего животного. Его лезвие, короткое и тонкое, очевидно обладало способностью наносить не только колотые, но и резаные раны. На синей рукоятке жёлтый змей (или дракон) охватил гибким телом какой-то жезл. Тонкие и длинные ножны сиреневого цвета тоже украшал подобный дракон.
  "Странно, - подумал Феликс. - Это что, чьё-это оружие? Миниатюрный кинжал... Почему он спрятан в книге? Быть может нож принадлежит этому книжному коллекционеру - Якову Ароновичу, и он забыл о нём? Как-то странно и удивительно... О подобных вещах обычно не забывают".
  Не питая особого пристрастия к холодному оружию, Феликс спрятал кинжал в кожаный чехольчик и поклал его в пакет. Книга без кинжала стала легче.
  На следующий день он поехал на квартиру к Якову Ароновичу и долго звонил. Сначала никто не открывал. Женщина с сумкой, выходившая из соседней квартиры, сказала, что сосед дома.
  - Вы звоните. Он иногда не слышит. Я его не так давно видела на балконе.
  Наконец-то дверь полуотворилась и выглянуло растерянное лицо Якова Ароновича.
  Но сегодня он был не так любезен.
  - Что вы хотели юноша? Я не принимаю, у меня важный гость, коллекционер из Львова...
  - Но...вы сами предлагали мне заходить..., - растерянно промолвил Феликс.
  Старик промолчал.
  - Впрочем, я ненадолго, - сказал Феликс. - Вы мне книгу подарили, а там...
  - Я? Вам? - удивился Яков Аронович. - Извините, не имею такой привычки - дарить. Что вы мой родственник, что ли?
  - Но как же... А книга "Восточное Средиземноморье"?
  Яков Аронович в недоумении пожал плечами.
  - Внутри обложки книги было вот это, - промолвил Феликс и вынул из пакета кожаный чехол.
  - Что это? - вытаращил глаза Яков Аронович.
  - В этом кожаном мешочке кинжал в ножнах, - заметил Феликс. Он достал кинжал.
  - Ой! Что вы! - испугался коллекционер. - Вы что-то путаете, молодой человек. Это не моё! Ничего не знаю!
  Феликс изумился.
  - А может Иосиф знает? Спросить у него?
  - Иосиф? Нет... Нет его дома! Он далеко... он в пионерском лагере... Вы меня извините, юноша, но меня ждут. Помните, я вам сказал - у меня гость. Сегодня и в ближайшие дни занят. Всё. Желаю здравствовать!
  Ошеломлённый Феликс спустился вниз по лестнице через тёмный пыльный коридор в ярко пылающий хрустальный день.
  В читальном зале библиотеки ему выдали книгу "Боевое холодное оружие. Справочник". Он долго листал, глядя на картинки, не находя ничего подходящего. Лишь только в разделе "Стилеты" он нашёл похожий рисунок. Под ним сообщение о "когае" - японском аналоге стилета - прочном колющем оружие для пробивания доспехов. "Когай" - короткий клинок чем-то отдалённо напоминал Феликсу стержень. Он относился к японским боевым кинжалам "йорой-доши" с особо прочным колющим острием. "Когай" имел несколько разновидностей. Мог использоваться и для добивания солдат на поле боя, и в хозяйственных нуждах.
   По чёрно-белому фото было трудно судить тот ли это клинок, но дракон на рукоятке и ножнах был.
  Феликс сдал книгу, и вышел в жаркий полдень.
  Долго сидел на скамейке в сквере.
  Его почему-то сейчас остро охватила тоска по Лиле, которая всё время куда-то уезжала, ускользала от него, как рыба, а он всё грустил и думал о ней. Он вспоминал её сверкающие, словно голубые бриллианты глаза, её нежные гибкие руки. Он хотел слышать её нежный голос... Но от неё пришло всего лишь одно письмо.
  И Феликс написал ответ.
  
  "Привет, Лиля! Как ты там сдаёшься? Успешно? Успела уже повалить наземь педагогов своими знаниями? А я здесь один в пыльном городе. Из нашего класса почти все разъехались, кроме Вадика Осташенко. Он собирается на физкультурный, но не в этом году, хочет ещё подкачаться. С ним на пляж завалились, потом на дискаче были. Грустно, как-то без тебя, Лиль. Без тебя и дискотека - не дискотека, а так - одно скучное топтание. Ты знаешь, Лиль, я "Мастера и Маргариту" поменял. На "Всадника без головы". Где "Всадника" достал? Ну, это целая история, как-нибудь при встрече расскажу. В то, что мы встретимся я верю. Буду год учиться в бурсе, хотя очень не хочется. Подал туда документы".
  
  Он отправил письмо и затосковал ещё сильнее.
  Сон его был беспокойный, полный причудливых кошмаров. Снился ему кинжал, а кто-то невидимый шептал в темноте: "На нём тысячи жизней. Тысячи жизней".
  
  Глава 4. Лиля. Соблазн
  
  Спустя четыре дня Лиля читала письмо Феликса в огромной, похожей на амфитеатр аудитории, Таких больших учебных комнат Лиля ещё не видела. Она сидела вверху, на последнем ряду, вблизи открытого окна, за которым трещали воробьи.
  Лиля с грустью смотрела на почти осыпающийся потолок и большое пятно в углу. Как ей пояснили, здание было построено ещё в девятнадцатом веке.
  Внизу, в белой рубахе с коротким рукавом, сидел крепкий усатый, преподаватель и консультировал по практическому праву.
  Впереди предстоял сложный экзамен. Но мысли Лили рассеивались, ей никак не удавалось сосредоточиться.
  Она думала, заходить к Маринке, или нет. У подруги завтра тоже сложный экзамен, скорее всего будет зубрить весь день. Сначала по приезду в Тополинов, они держались вместе, но потом жизнь разъединила. Маринку, поступавшую на физтех, пристроили какие-то дальние родственники, а Лиле пришлось поселиться в комнате для абитуры. Она поступала на юридический, где был очень большой конкурс.
  Поначалу Тополинов её оглушил. Город гудел, как пчелиный улей. Груды зданий были похожи на кристаллы.
  Жизнь в большой комнате, где поселили семь девушек, казалась Лиле невыносимой. Отдохнуть и сосредоточиться не удавалось.
  
  ***
  Следующем днём она сидела в жаркой аудитории, сдувая прилипавшую чёлку со лба, старалась как можно лучше написать сочинение.
   Поправив розовое платье, Лиля встала и понесла экзаменатору двойной листочек, заполненный строками, склонившимися налево. В коридоре она поделилась с какой-то девушкой впечатлениями от экзамена,
  Рядом с деканатом возле доски с объявлениями стоял преподаватель и что-то прикреплял. Лиля его знала - это был Пирог Ростислав Михайлович. Тесная рубашка охватывала начинавшее полнеть тело и круглый животик, на который опускался синий в крапинку галстук. Его лицо - широкое, круглое, полноватое, озарилось усмешкой. Он ей подмигнул, как хорошо знакомой и спросил:
  - Ну, как наши успехи? Не очень? Я смотрел - и тройки есть?
  Лиля опустила голову.
  - Есть. Но и одна четвёрка.
  - Да знаю я. Не слишком хорошо. Не отчаивайся...
  И он начал приводить примеры из собственной жизни.
  - Да, вы молодец! - старалась улыбнуться Лиля. - У вас всё, как надо.
  Они познакомились, когда Лиля впервые попала в здание университета. Из ближайших дверей вышло двое мужчин - один полноватый, солидный, другой какой-то мятый, остроносый и худой.
  - Девушка, вы что-то ищете? Смотри, Кузьма, какие симпатичные выпускницы к нам поступают! Стараются школы, - зычно сказал этот солидный мужчина, чем смутил Лилю. - Что документы до сих пор не сдали?
  Она решилась поведать ему о своих проблемах.
  - Мне сказали, что возле деканата есть стол с адресами квартир для студентов и абитуриентов.
  - Да, есть. Пойдёмте проведу. Иди, Кузьма, я сейчас.
  Последнее относилось к худому помятому мужчине.
  Полноватый аккуратно взял её за плечо и легко подтолкнул вперёд.
  - Вот идите дальше, а за поворотом столик - там найдёте.
  И долго потом Лиля чувствовала на себе его взгляд.
  Потом, выходя из здания, она вновь столкнулась с ним. Полноватый мужчина собирался сесть в машину.
  Увидев её, он спросил:
  - Ну что, девушка, нашли?
  Лиля улыбнулась в ответ.
  - Вот, нашла что-то... улица Петушков. Не подскажите, как проехать?
  Он улыбнулся.
  - Да бросьте вы это - "петушков - гребешков". Лучше я вас в общежитие устрою. Там копейки платить.
  Лиля удивилась:
  - В общежитие? Там же нет мест!
  - Найдутся, - решительно пообещал её покровитель. Он что-то сказал водителю, и широко шагая, отчего белые штанины развевались как паруса, вернулся в корпус. И вскоре вынес ей ордер.
  - Спасибо, - совсем смутилась Лиля и заулыбалась.
  С тех пор они иногда встречались в коридорах. Он ей подмигивал, как старой знакомой и интересовался успехами. Его подпись стояла на расписании экзаменов - Пирог Р.М. Рядом была подпись декана. Значит Ростислав Михайлович - председатель экзаменационной комиссии!
  
  ***
  И вот теперь Лиля, выслушав рассказ Ростислава Михайловича, пошла к выходу. Ей хотелось посидеть в сквере.
  Там, рядом с дорогой, дерево просыпало наземь абрикосы, похожие на маленькие солнца. Вынув кулёк, Лиля забралась в колеблющуюся тень дерева и стала собирать зеленовато-жёлтые и оранжевые плоды. Обтёрши одну абрикосу она бросила её в рот. Разрывая зубами бархатистую кожицу, она наслаждалась ароматной мякотью, выплюнув косточку в кулачок.
  Почувствовала на себе взгляд Лиля обернулась. Перед ней стоял Ростислав Михайлович.
  На сей раз Лиля была посмелее и заговорила первой.
  - Вот, решила разнообразить свой рацион, Ростислав Михайлович.
  - Ну, дорогая моя, на таком питании вы далеко не уедете, - с улыбкой констатировал преподаватель. - Вот почему у вас тройки.
  И он подал ей руку.
  - Вот что, абитуриентка Радченко. Я приглашаю вас отобедать со мной в кафе. Пойдёмте, я на машине.
  Лиля руку не приняла, поднялась сама. Приглашение её насторожило, но желание побывать в кафе, да ещё и приехать туда на машине, пересилило.
  - Ну, не знаю. Если вас это не затруднит.
  Внутри себя она опасалась, что её отказ может привести к нежелательным последствиям - вдруг председатель комиссии обидится!
  Они пошли к дороге. Ростислав Михайлович открыл дверцу блестящих на солнце "Жигулей" молочного цвета.
  Лиля ехала в машине с удовольствием, кивала, почти не слушая длинные речи Ростислава Михайловича.
  Кафе "Серебряный месяц" было уютным и обслуживалось официантками. Ростислав Михайлович круглой рукой протянул Лиле меню.
  - Я многих блюд не знаю, - сказала Лиля, пробегая глазами напечатанные странички.- Может что-то посоветуете попроще, Ростислав Михайлович.
  - Хорошо, - согласился тот.
  Пирог щёлкнул пальцами и сказал что-то официантке на ухо.
  Принесли картофель с мясом, салат, конфеты и вино.
  - Что вы, я пить не буду, - нахмурила брови Лиля.
  - Ну, совсем чуть - чуть. За будущую студентку юридического факультета!
  - Да мне ещё до студенток, как до Луны.
  - Ну, последний-то экзамен сдан...
  - Ещё ответа нужно дождаться.
  - А мы будем верить, что вы станете студенткой, дорогая Лиля, - бархатным голосом произнёс Ростислав Михайлович, разливая вино по бокалам.
  "Массандра" затеплилась в Лилином животе и вскружила голову.
  Лиля кивала, слушая рассказ Ростислава Михайловича.
  - Оно ведь как было, после войны, - рассказывал председатель комиссии. - Знаете, Лиля, в нашем селе школы не было. Приходилось ходить пешком за много километров. Хорошо, если агроном на своей бричке ехал в центр, или председатель колхоза на полуторке - могли подвезти. А так сам! Книжки под мышку - и вперёд!
  - И зимой? - спросила Лиля.
  - И зимой, - подтвердил Ростислав Михайлович, закусывая. И потом подробно рассказал, как оно было зимой.
  - И что же, никакого междугороднего автобуса не было? - удивилась Лиля.
  - Что вы, голубушка, какой автобус - после войны. И света в доме не было. Мать моя каганец, или керосиновую лампу жгла. Вот при ней и занимались. А свет провели уже в шестидесятых... А в школе... топили печку, но в классе всё равно было холодно, сидели одетые...
  Ростислав Михайлович ещё долго рассказывал.
  Дождавшись паузы в его рассказе, Лиля сказала:
  - Простите, Ростислав Михайлович, но я пойду. Спасибо за угощение, но... после экзамена я как-то устала, ночью почти не спала.
  - Устала... Лилечка, вы такая молодая, красивая, и говорите о какой-то усталости. Да я в ваши годы...
  Лиля немного сдвинула брови.
  - Ну, вы не хмурьтесь, - сказал Ростислав Михайлович, заметив её реакцию. - Кстати, о красоте. Как вам удаётся так сногсшибательно выглядеть?
  Лиля очень смутилась, щёки побагровели.
  - И ведь никакой косметики!
  Лиля отрицательно покачала головой. Ей стало приятно, что ею любуются, говорят комплименты.
  - Да вы настоящая актриса! Прямо хоть сейчас на обложку "Советского экрана"! У вас такое красивое лицо, голубые глазки... Вы знаете, я очень ценю прекрасные лица. Я ведь ещё и хороший фотограф. Хотите сделаю ваш фотопортрет?
  Лиля смущённо улыбнулась:
  - Ну, что вы, это лишнее! Ещё и время на меня тратить!
  - Ничего не тратить! - воскликнул Ростислав Михайлович. - Я вам предлагаю заехать на десять минут ко мне. Всего на десять минут. Дома у меня маленькая фотостудия...Там я вас и сфотографирую.
  - Да вы что! - вспыхнула Лиля. - Это как-то не совсем прилично...Вы преподаватель, а я простая абитуриентка. Нет.
  - Но я вас умоляю. Это воздастся вам, поверьте.
  Он вдруг взял её руку, пристально посмотрел в глаза.
  Лиля вздохнула.
  - Ну, хорошо, но только на пять минут. Щёлкните меня и всё.
  - Согласен. На пять минут, - порозовел Ростислав Михайлович.
  
  ***
  Он жил в новой многоэтажке, облицованной оранжевой керамической плиткой. Лиле здесь всё казалось удобным - лифт, просторные площадки перед квартирами, лоджии. Дверь была оббита дерматином.
  В полутёмной прихожей, рядом с вешалкой, были прикреплены ветвистые оленьи рога, служившие пристанищем круглой фетровой шляпы и зонтика с изогнутой рукояткой.
  Плотные шторы скрывали солнечный свет.
  Ростислав Михайлович сказал:
  - Итак, на вас прекрасное розовое платье. Очень хорошо. Сейчас я приготовлю аппарат, а вы располагайтесь.
  Он кивнул на диван. Лиля села, оглядывая большой аквариум для рыбок. На столике в вазе стоял прекрасный букет. Лиля чуть дотронулась - цветы оказались искусственными. Под столиком на полочке она заметила глянцевый импортный журнал мод, взяла, полистала.
  Наконец-то вернулся Ростислав Михайлович.
  - Лиля, прошу вас, - пригласил он её в соседнюю комнату.
  Здесь притаилась загадочная полутень. В глубине комнаты располагалась ширма, кресло, фотоаппарат на треножнике и какой-то осветительный прибор.
  - Итак, Лиля приготовьтесь. Вот зеркало.
  Он включил настенное бра, давшее рассеянный розовый свет.
  Она быстро достала расчёску, привела волосы в порядок.
  Вопросительно посмотрела на него.
  - Прекрасно, - заключил Ростислав Михайлович. - Садитесь в кресло. Смотрите вот сюда. Сейчас вылетит птичка!
  Хлопнула вспышка, щёлкнул аппарат.
  - Подождите, Лиля, не вставайте. Ещё раз. Улыбочку. Ну же!
  Сделав несколько снимков, Ростислав Михайлович сказал:
  - Ну всё, Лиля. Теперь можете расслабиться.
  Лиля встала.
  - Спасибо! А вы можете и мне сделать фото?
  - Конечно, - мурлыкнул Ростислав Михайлович. - Завтра будут. Погодите, Лиля. Я вам ещё предложу одно фото. Поверьте, очень выгодное.
  Лиля с удивлением посмотрела на него.
  - Сейчас вы идёте за ширму, снимаете платье... Только не пугайтесь. Я хочу сделать красивое "ню" с вами.
  - Что? - опешила Лиля. - Что это значит?
  - Вот посмотрите, сюда.
  Он опять включил настенный свет и раскрыл перед нею альбом. Замелькали разные фото.
  На первом обнажённая красавица, подогнув ногу, лежала на боку. На другом - модель была сфотографирована сидящей со спины, волосы струились по нагим плечам...
  Лиля захлопнула альбом, чуть не прищемив палец Ростиславу Михайловичу.
  - Нет, что вы. Я такое не могу...
  Игривость тут же слетела с неё.
  - Погодите. Всего один снимок. И вы хорошо заработаете. Я предлагаю сорок процентов от продажи фото, - залепетал Ростислав Михайлович.
  - Нет, - ледяным голосом сказала Лиля, - я таким не занимаюсь.
  Взяв сумочку, она решительно направилась к двери.
  - Да куда же вы! Лилечка, всего одна фотография! У вас прелестная фигура. Лица не будет видно, никто не узнает.
  Он говорил, идя за ней. А она уже обувалась в прихожей.
  - Нет, это невозможно. На это я не подписывалась.
  - Лиля, да кто же отказывается от денег, если они сами плывут в руки! Поверьте, это не проституция, не насилие, я вас не трону. Обещаю! Клянусь! Только фото!
  Он вдруг схватил её своей крепкой, как железо, рукой. Лиля испытала боль, она не могла вырвать руку. Свободной рукой она схватила первое что попалось на вешалке - зонтик и врезала Ростиславу Михайловичу по голове.
  Сама же, вскрикнув от ужаса, рванула цепочку, задвижку на двери и оказалась на лестничной площадке.
  Лиля тыкала мигающую кнопку, не сразу сообразив, что лифт занят. И тут же побежала по лестнице вниз.
  Отдышалась только, вбежав в тень серебристого тополя. Оглянулась - за ней никто не шёл.
  Лиля побрела к трамвайной остановке. На душе было гадко... Хотелось поехать к Маринке и всё ей рассказать. Но тут же она остановила себя - всю правду она рассказать ей не сможет, не решится.
  Красное пластиковое сиденье в трамвае освободилось, Лиля села. Бездумно глядя на дорогу, на летящие пушинки, медленно проплывавшие бульвары, здания, автомобили, она поняла, что всё потеряла. Да, она утратила всё, теперь о поступлении не может быть и речи! Она же комсомолка, где её моральный облик? Как она может быть юристом? Ей стало так тяжко, что она была готова зарыдать.
  "Ёлки! Что же делать?"
  И вдруг она вспомнила что у неё есть Феликс! Феликс, её лучший друг, он сразу всё поймёт! Она порылась в сумочке, но письма не нашла - вероятно, оно осталось в общаге.
  
  ***
  Лиля вышла на конечной остановке и, перейдя, через дорогу, пошла мимо Ботанического сада к общежитию.
  К счастью ключ от огромной 117 комнаты был на месте. Какое это счастье - никого нет! Куда это они все делись?
  Она отперла дверь, нашла в чемодане письмо и ещё раз перечитала.
  Поток солнца лился в комнату, на лучиках танцевали пылинки.
  Лиля села за стол и стала писать письмо Феликсу. Порвала лист, начала писать заново, но поняла, что не может связать строчки.
  Отложив письмо, она переоделась и легла. Мыслей никаких не было.
  И вдруг она подхватилась.
  "Ёлки! А чего же я лежу? Нужно немедленно ехать в универ и забирать документы!"
  Но сколько времени? Скоро четыре? Она уже не успеет добраться до университета, приёмная только до четырёх!
  Она вновь упала на койку. Постепенно успокоилась. А что это она так разволновалась? Что, собственно, произошло? Ну поехала она с этим преподавателем, ну сфотографировал он её. Но не насиловал же, даже не пытался. За руку схватил - да. Ну, пытался удержать, конечно, объясниться. Боялся, что она разболтает подружкам, или ещё куда заявит... Она никак не уронила себя...Вообще-то он, этот Пирог, занимается грязным делом. А, наверное, ещё и в партии! Кто он? Тайный эротоман? Скорее, торговец эротическими открытками. Что такое эротика Лиля знала из киножурналов. Фу, мерзость! Но... Ёлки! Она же ударила его по голове зонтиком! Но не убила же... Конечно же он обозлился и ей отомстит, сделает всё, чтобы она не поступила!
  В тот вечер Лиля так и не написала ничего Феликсу. Решила написать тогда, когда документы заберёт. Мол, не поступила, экзамены завалила. А вечером Лиля пошла с девочками отмечать день рождения одной из подруг. Сначала они посидели в кафе, попробовали пирожные с чаем, потом мороженое, лимонад. Спиртное брать не решились.
  А после этого ещё сходили на французскую комедию "Не упускай из виду". Когда Пьер Ришар, из туалета ревниво наблюдавший за своей возлюбленной, ногой провалился в унитаз, весь зал заржал, но Лиля только деланно улыбалась. Ей как-то было не до смеха, к тому же к вечеру у неё разболелась голова.
  Ночью шумел в ветвях дождь. Она беспокойно ворочалась, по ныряя в сон, то глядя в оконную дождливую мглу. Забылась только под утро.
  Утром, под весёлым солнцем, как ни в чем не бывало, запылали листья каштанов. Жара спала, но в воздухе осталась неприятная сырая духота.
  В двенадцать часов она, с колотившимся сердцем, поднималась по ступенькам университета. Список поступивших только вывесили и его облепили абитуриенты. Кто-то орал от радости, кто-то возмущался и собирался подавать на апелляцию.
  Лиля шла сразу в направлении канцелярии. Но и там стоял народ - дети, родители.
  Лиля решила подождать, пока все разойдутся. Она встала у окна в коридоре. К ней подошла Валерия, вчерашняя именинница, вся сияющая, радостная!
  - Ура! Я поступила. Давай поздравим друг друга - теперь мы студентки! Слушай а ты чего такая невесёлая? Поступила, а не радуешься!
  - Я? Поступила? - с удивлением спросила Лиля.
  - А ты чего, не знала, что ли? - удивлённо воскликнула подруга.
  У Лили перехватило дыхание.
  - Нет. Ещё не подходила...
  - Иди, смотри!
  Лиля решительно стала пробиваться сквозь толпу к стенду со списком.
  Глаза туманились. От волнения сразу не разберёшь!
  Так и есть! Среди поступивших была фамилия Радченко Лили.
  
  
  Глава 5. Толик по прозвищу Домкрат. Любовь и дуэль
  
  Вечер расправил над миром сизое крыло. Шёпот листвы скрывал крадущиеся шаги.
  Из-за кустов смородины видно было, как семья мирно ужинает за столом в саду, слышны были отдельные голоса. Хозяйка только что вынесла пышущие паром вареники и их стали есть жадно, причмокивая.
  - Такие вкусные получились! Я ещё девчонкой с ягодами любила! - говорила женщина.
  - М-м-м, - промычал мужчина от удовольствия.
  Он откусывал вареник и из него брызгал розовый сок. Рукой он вытирал пышные усы.
  - Я хочу с мёдом, - закапризничал мальчик, отгоняя назойливую муху.
  - Не капризничай. Сейчас принесу мёд, - сказала хозяйка.
  - А мне и со сметаной нравятся, - сказал старший мальчик, накладывая в тарелку густой белой массы.
  Женщина вынесла мёд в банке - жёлтый, как янтарь.
  Домкрат сорвал пару ягод смородины, бросил в рот и поморщился от кислоты.
  Потом, пригнувшись побежал между деревьями к открытому, по случаю жары, окну.
  Оглянувшись, убедившись, что никто его не видит, он без труда забрался в окно дачи.
  Тихо, пахнет старыми вещами и немного сигаретами. На стуле аккуратно сложены брюки, на спинке висит лёгкая кожаная куртка. Внезапно Домкрат вздрогнул - в углу комнаты трепетал крыльями мотылёк.
  Пощупав брюки, Домкрат сунул руку в куртку.
  "Вот, где они. Живём!"
  На свет, звякнув, явилась связка ключей. Домкрат быстро выскользнул в сад, и, пригнувшись побежал к забору. Зашелестел колючими зарослями малины, осторожно пролез через пролом в заборе. Отряхнувшись и оглядевшись, быстро пошёл к старой липе, за которой стоял Шерман.
  - Ну что? Дохлый номер?
  - А это что? - сказал Домкрат и тряхнул ключами. - Говорил добуду, значит добуду.
  - Ты точно сам за руль?
  - Обижаешь! Я с детства мечтал об этой машине. Ты сядешь справа.
  - Ну, давай... Гонщик...
  Они, как ни в чём не бывало, пошли к воротам дачи, где застыла автомашина "Победа М -20Г".
  Проходя мимо автомобиля, Домкрат вдруг резко повернулся и быстро открыл дверцу.
  Умостившись на сиденье, с наслаждением вдыхая запахи салона, он аккуратно подобрал ключ.
  Рядом плюхнулся хмурый Шерман.
  - Давай!
  Взревел мотор. Машина, повернув от ворот дачи направо, распугав ковылявших от реки уток, поехала по каменке.
  Обернувшись, Шерман заметил выбежавшего хозяина, но тот вскоре превратился в точку и исчез.
  "Победа" выбралась на асфальтированную трассу и помчалась, разгоняясь до ста километров...
  ...Толя Веселовский был сыном военного. С матерью и отцом он долго жил в маленьком военном городке в Белоруссии. У пузатого подполковника, с которым его отец, майор Веселовский, ездил на охоту, была красавица "Победа". Иногда подполковник разрешал маленькому Толе посидеть за рулём, и тот изображал звуки мотора, крутил баранку руля... Позже у него появилось новое автомобильное увлечение. У начальника воинской части, в которой служил отец, была "Волга" с оленем на капоте. Но, в отличие от добродушного подполковника, начальник части, носивший звание полковника, другом папы не был и посидеть в "Волге" за рулём мальчику не удавалось. Шли годы. Толе, обретшему прозвище Домкрат и ставшему известным уличным хулиганом, удалось кое-как добрести до восьмого класса. Отец, в то время расставшись с матерью, решил отдать сына в ПТУ. В это время на дорогах страны появились новые, более совершенные автомашины, но Домкрат сохранил страсть именно к "Волгам" и старушкам "Победам". Ездить его учил Шерман, отец которого был автогонщиком. Он погиб на соревнованиях лет пять назад...
  Его мысли перебил Шерман:
  - Мне кажется за нами хвост. "Жигули" - "копейка" к нам приклеилась и не отстаёт.
  - Ты уверен? Я ж на дорогу смотрю, не узрел...Ни фига себе! И чего им надо?
  Сзади действительно их преследовали серебристые "Жигули".
  - Слышь, Домкрат, сейчас будет поворот. Там дорога в лес упирается. Тормознёшь...Я за руль сяду.
  Дальше им ехать было нельзя - на дороге был пост ГАИ. Можно было передвигаться только окольными путями.
  Шерман сел за руль. Он, неплохо знающий окрестности, смог уйти. Серебристые "Жигули" исчезли. "Победа", тяжело переваливаясь по ухабам, разбрызгивая грязную воду луж, минуя сельские домики, выехала на какую-то неизвестную трассу. и, спустя пять минут, мягко остановилась у придорожного кафе. Рядом был сельский магазин.
  Столики кафе под зонтиками протирала грудастая женщина в грязноватом фартуке. За столиком сидел единственный посетитель кафе - носатый мужчина в белом. Возле крайнего столика клевали крошки куры и ворковал петух.
  Домкрат сел за столик рядом, достал сигарету из мятой, ароматно пахнущей пачки. А Шерман нырнул в тёмное нутро магазина.
  Петух кружил вокруг курицы, опустив одно крыло.
  Мужчина в белом подошёл к Домкрату и попросил сигарету.
  - Тут одни папиросы в продаже, а мои закончились - объяснил мужчина. - А у вас я вижу "Ява".
  - Да возьмите две, - расщедрился Домкрат.
  Незнакомец отрицательно мотнул головой, небрежно задвинул сигарету в уголок рта, достал маленькую красивую зажигалку, щёлкнул голубоватым пламенем, затянулся, потом поднёс зажигалку к сигарете Домкрата.
  Домкрат с удовольствием выпустил клубы дыма.
  - Ишь, как он ритуальный танец исполняет, - сказал мужчина в белом, кивнув на петуха и усаживаясь за соседний столик.
  - Да, "петя" - настоящий мужик! Интересно, сколько он курочек может вот так отодрать? - отозвался Домкрат.
  - Потоптать, - мягко поправил мужчина, чуть поморщившись. - Да вроде около двух десятков.
  - Ого! - хихикнул Домкрат. - Половой гигант.
  - А территорию свою он как охраняет! - заметил мужчина в белом.
  - Да, дерётся славно. Своих баб чужим не отдаст. И откуда они взялись?
  - Кто? Петухи?
  - Да вообще, куры. Курица - не птица - баба не человек, - развязно сказал Домкрат.
  - Ну, зачем вы так резко.
  - Да они же не летают!
  - Кур, несколько я помню, в древности одомашнили в Индии. Петуха - там же, за его пение. Никто не может лучше пробуждать на восходе солнца. А летать-то они умеют, но недалеко.
  - Да что это за птица... - скептично произнёс Домкрат.
  Тут появился Шерман, победно вышел неся пару бутербродов с котлетами и бутылку пива.
  - Там особо ни хрена нет, - сказал Шерман. - Вот, раздавим на двоих? Типа бутеры и пивко....
  - А это ничего, что мы как бы за рулём? - язвительно спросил Домкрат. - Ты что, охренел, Шерман?
  - Да пиво же! Разве ж это спиртное? Типа детский напиток.
  Он почесал чёрную кудрявую голову.
  Они откупорили пиво, и тут вдруг Домкрат ощутил, что сейчас, именно в этот момент, всё должно измениться. То ли ветерок какой-то холодный подул, то ли синее небо стало затягивать поволокой. То ли нутром, третьим глазом ощутил неумолимое прибытие серебристых "Жигулей" из которых, как в замедленном кино, появились двое и также медленно и неумолимо шагали к ним.
  Домкрат видел, как у Шермана отвисает челюсть, и пивные капли падают на столик.
  Всё тело Домкрата собралось готовое к рывку, но тут же пришлось расслабиться, потому, что незнакомец в белом уже успел присоединиться к тем парням из "Жигулей", и они стояли рядом с ихним столиком все вместе - неумолимой стеной.
  Носатый в белом пиджаке, придвинув стул, сел рядом.
  - Какого хрена... - только и сказал Домкрат, чувствуя себя словно тигр в западне.
  - Чего нужно, дядя? - нагло, пытаясь овладеть ситуацией, сказал Шерман. - Давай, канай отсюдова.
  Его чёрные глаза злобно и затравленно блестели.
  - О, как грубо, - сказал носатый в белом. - Чего не люблю и не терплю, так это сленга. Есть нормальная литературная речь. И те кто со мной только её используют.
  - Я не с тобой, - произнёс Шерман, бросая удивлённый взгляд на Домкрата, почему тот молчит.
  - А тебе деваться некуда, - спокойно сказал человек в белом.
  - Что вы хотите? - глухо спросил Домкрат, глядя на капли пива на столе.
  - Машину придётся вернуть, ребятки, - спокойно объявил человек в белом. - Вы её увели у человека хорошего. Достойного человека.
  - Да это наша ма..., - хотел воскликнуть Шерман.
  - Не надо, - перебил его носатый. - Это не ваша "Победа". И мы все это прекрасно знаем.
  Он посмотрел на Домкрата.
  - Мне вы кажетесь более разумным, чем ваш приятель, - мягко сказал носатый в белом.
  - Мы покататься хотели, - мрачно произнёс Домкрат.
  - Я понял. Покатались?
  Домкрат опустил голову.
  - Ну, вот и хорошо. "Волгу" тогда вы вернули. Когда во время выпускного катались... А за "Победу" не беспокойтесь. Мы её сами вернём хозяевам.
  Человек в белом кивнул одному мужчине, крупному, широколицему, в адидасовской майке.
  Тот протянул ладонь, и Домкрат положил в неё ключи.
  Когда "Победа", тяжело урча, исчезла за поворотом, человек в белом сказал.
  - Моя фамилия Коршун.
  - А моя Клоун, - сказал дерзко Шерман.
  - Заткнись, - вдруг заорал на него Домкрат, подняв тяжёлый кулачище.
  Коршун смотрит на обоих иронично.
  - Что вы хотите?
  - Вот это уже деловой разговор. Ваши способности я оценил. Искорки таланта есть. Очень неплохо, азартно... Правда водите машину ещё не уверенно. Надо будет подучиться.
  - А вы типа из автошколы? - спросил было Шерман, но тут же притих под взглядом Домкрата.
  - Хорошо, что вы предлагаете? - быстро спросил Домкрат, пристально посмотрев Коршуну в его серые глаза.
  - Если кратко - работаете со мной. Будете зарабатывать очень хорошие деньги. Скоро в них купаться будете. Только - никакой самодеятельности. Это ясно? По рукам?
  
  ***
  Коршун велел Домкрату по-тихому распустить его кодлу.
  - Ни тебе, ни мне эта компания не нужна. Толку от них нет никакого, лишние глаза и уши нам тоже ни к чему, - объяснял он.
  Домкрату пришлось постепенно избавляться от окружения разными способами, то толкуя о том, что переходит на последний курс учёбы в бурсе и нет времени, то, делая вид, что ходить с такими компашками ему давно уже надоело, то просто провоцируя с кем-то конфликт и прогоняя его.
  Может кто о чём и догадывался, но наверняка никто ничего не знал.
  С ним остался только Шерман. Без опытного хорошего помощника, к тому же неплохого водителя, нельзя было обойтись. Но Шерман часто был горяч и не воздержан. Пришлось ему сделать внушение.
  Первый свой автомобиль - оранжевый "Москвич 412" Домкрат и Коршун взяли у аптеки. Легко потому, что выскочивший на минутку рассеянный и беспечный инженер даже не запер машину, оставив в салоне ключи.
  Ещё одна белая "Лада" внезапно заглохла за городом прямо среди дороги. Поломку делал Шерман, он знал своё дело.
  Вышедшая из автомобиля девушка шикарной красоты в бордовом костюме и брюках клёш была беспомощной. Она открыла крышку капота... Бедняжка отчаянно глядела на далёкие белые городские высотки за полем. Мимо проносились равнодушные машины. И лишь двое длинноволосых парней в тёмных солнцезащитных очках, шедшие по обочине до ближайшей остановки автобуса, откликнулись на зов девушки и помогли ей. "Поломку" исправили. Затем надо было попробовать завести машину.
  Домкрат как ни в чём не бывало уселся за руль, начал поворачивать ключ зажигания. Шерман, что-то доказывая ему, сел рядом, и вдруг мотор взревел, "Лада" вздрогнула и исчезла вдали дороги, оставив девушку в недоумении - неужели они поехали испытывать её тачку? Заехав в лесок, Домкрат и Шерман со смехом снимали с себя камуфляж - очки, парики, усы. Потом через лес въезжали в город - они теперь по карте неплохо знали тайные дороги.
  Коршун был человеком дотошным и обязательным. Он давал наводки спокойно, продумав всё до мелочей. Как потом выяснилось, Коршун занимался не только угоном, перекраской и продажей угнанного автомобиля. Гораздо выгоднее стало не угонять чужую машину, а купить её по дешевке у владельца, который затем обращался в страховую компанию и получал страховку за "угнанный" автомобиль. Но на такое шли далеко не все.
  Уже в начале осени Домкрат и Шерман получили фантастические деньги. Но Коршун предупредил: не шиковать, ни в коем случае не сорить деньгами, никогда не давать на чай, да и вообще - избегать ресторанов.
  Но поездку к морю Домкрат и Шерман всё же выпросили.
  После нескольких удач нужно было сделать перерыв, затаиться, дождаться, пока успокоятся менты.
  Море их встретило ясной лазурью, а у берега ослепительно пенилось, будто белое молоко. Домкрат и Шерман устроились "дикарями" на частной квартире. В сентябре купаться было прохладно, но Домкрат и Шерман всё же мужественно покачались на зелёных волнах.
  Пока Шерман играл в карты с отдыхающими, Домкрат просто лежал на зернистом песке. Перед ним стояла глубина бесконечного, голубого неба. Домкрат любил заплывать далеко в море, переворачиваться на спину и глядеть в бесконечное небо. Казалось, что кроме него, моря и неба нет никого на всём белом свете. Исчезала цивилизация - он полностью сливался со вселенной.
  Но разум хранил его, возвращал к реальности и, отдохнув на спине, Домкрат переворачивался и, тяжело взмахивая руками, плыл к берегу.
  Сейчас он лежал на песке и его радовало, что все учатся, страдают от жары в том ПТУ, а он здесь на ослепительном юге, наслаждается свободой, загорает, ест абрикосы. У отца Домкрат выпросил только десять дней. Шерману легче - у него только мать - фабричная работница, да и та мало интересуется сыном, в свободное время любит выпить. А отцом Домкрата был майор Веселовский, с которым долго спорить было нельзя. Он и так намучился с непутёвым сыном. По окончании десятидневного строка, сын обещал отцу появиться на занятиях. Всё-таки последний год учёбы. Нужно было получить корочки строителя, несмотря на то, что Домкрат работать по этой специальности никогда не собирался. Матери и отцу врал, говорил, что будет работать. Впрочем, для прикрытия своей основой деятельности, он может устроиться в какое-либо строительно-монтажное управление. Так считает Коршун, а он сейчас для Домкрата был большим авторитетом.
  Коршун был загадочной личностью. Никто только не знал его прошлого, не знал где живёт, какова его настоящая профессия, есть ли у него близкие, семья. Лишь один раз на лестнице, ведущей из бильярдной в кафе с ним поздоровалась какая-то модно одетая дама, которая назвала его Веней. Но Веня это кто: Вячеслав, Вениамин?
  Коршун всегда одевался просто но со вкусом, всегда покупал свежие газеты и журналы, которые читал от корки до корки. Особенно любил "Вокруг света". Не обходил вниманием и издание "За рулём", что было вполне понятно. Коршун никогда грубо не ругался, был сдержан, любил погонять шары и по любому поводу рассказывать короткие истории. К этому уже привыкли.
  Сейчас Домкрату хотелось походить на Коршуна. Но лёжа на песке, слушая шум прибоя, крики чаек, стук мяча Толя Веселовский понимал, что всё это не может быть навсегда. Должна наступить другая, более счастливая, осмысленная и важная жизнь, но какая она будет, Толя пока не знал.
  Он сел на песке и увидел девушку вышедшую из моря. Она превосходной фигурой. Вода облепила её купальник, подчёркивая стройные бёдра, гибкую спину, выпуклый зад, похожий на сомкнутые рядом мячики. Она закручивала на голове тёмно - светлые волосы. Потом обернулась и её лицо чем-то отдалённо напомнило Лилю Радченко, хотя, конечно, это была не она.
  Девушка пошла в кабинку для переодевания. Домкрат бросил невольный взгляд на её переступающие в кабинке смуглые ноги.
  Она вышла в лёгком белом платье, пошла к морю и ещё, какое-то время, постояла у камня, глядя на светло-синие завитки волн с гребнями белой пены. Быть может она смотрела не на волны, а на теплоход, шедший на горизонте. На миг, будто почувствовав взгляд, она обернулась, посмотрела на Домкрата. Её ясные светлые глаза казались затуманенными грустью. Домкрат немного смутился и надел чёрные очки.
  Домкрат и Шерман ушли с пляжа на рынок. Ходили и выбирали янтарный виноград, грузные полосатые арбузы и вытянутые жёлтые дыни.
  Дома пировали, пробовали местное виноградное вино, а Шерман хвастался своим выигрышем.
  Вечером они гуляли по набережной. Свернули на аллею к небольшому строению, утопающему в тени пальм, кедров и кипарисов. Их поманила ритмичная музыка. Маленький ресторанчик имел пристройку из дерева, потому казался дворцом с резными перилами, деревянной лестницей украшенной горшками с цветами, которая вела на ажурное крыльцо.
  Шерман предложил здесь отдохнуть.
  - Наш шеф не любит, чтобы мы ходили в рестораны. Типа, деньгами будете сорить. А я тебе скажу, Домкрат: сколько той жизни? Так и пройдёт - не заметишь! Гуляй, пока гуляется.
  Домкрат и сам почувствовал желание сюда зайти. Тем более, что, девушка облокотившаяся на перила и следившая за рыжей кошкой, нюхавшей цветы, показалась ему знакомой. Девушка стояла босиком на гладкой ступени, сандалии были рядом. Одна её нежная загорелая рука опирались на перила, а другая держала лёгкую соломенную шляпку украшенную розовым бутоном. Гладь её прямых волос свободно лилась по плечам. На ней было лёгкое, свободное тёмно-синее платье, украшенное белыми головками цветов.
  Домкрат узнал девушку, привлекшую его внимание на пляже.
  - Хорошо, зайдём, но закажем немного... Особенно выделяться не будем.
  - Как скажешь...
  Домкрат прошёл мимо, бросив взгляд на девушку. Она слегка улыбнулась ему в ответ, видимо узнав его.
  Они сидели в уютном кабачке пока не стемнело. Народу всё прибывало. Очаровательная незнакомка вернулась и долго сидела с подругой.
  - Вот видишь, та, с пляжа, - шептал Домкрат.
  - Где? Эта мамочка в платье в цветочек? Типа красавица...
  - Да какая мамочка.
  - Зуб даю, она старше тебя.
  Домкрат задумался.
  - Ну и что? - сказал он. - Разве это главное, корешок? Глупый ты! Вот щас возьму и врежу... Ты всмотрись, оцени её красоту. Пойду, её приглашу.
  - Как хочешь, - ответил Шерман. - Твой выбор. Мне вот больше вот та чернявая в брючках понравилась.
  И он кивнул куда-то в сторону столиков у самой сцены.
  Закончился этот разговор тем, что Домкрат пригласил девушку потанцевать вместе. Ансамбль длинноволосых парней заиграл что-то ритмичное. Высокий и стройный певец затянул:
  
  И ни сна и ни покоя, ни покоя
  Нету сердцу, нету сердцу моему!
  Что-то есть, что-то есть в тебе такое,
  А какое - не пойму!
  
  Она бросила взгляд на Домкрата, в глазах блеснули искорки. Отвела взгляд, надела тёмные очки. Танцевала она дерзко, казалось, не глядя на партнёра, (который старательно переступал с ноги на ногу) и немного пожёвывала губами, как будто у неё во рту была жвачка.
  Возле них уже собралась толпа заводных танцоров.
  Вот песня закончилась, и Домкрат повёл девушку к столику. Он был пуст, видимо подруга тоже присоединилась к танцующим и осталась на следующий танец.
  Девушка замахала рукой, показывая, что здесь душно. Музыка заглушала слова. Домкрат кивнул и предложил жестом выйти. Он сказал пару слов Шерману, который о чём-то шушукался с чернавкой на ушко.
  Они вышли в сад. Девушка надела шляпку и шла в свете синих фонарей, гибко покачивая телом в свободном платье и говорила о чём-то необязательном. Об отдыхе, ценах, о звёздах и цветах, о кошках и шляпках. Домкрат как мог поддерживал этот разговор, всё больше любуясь ею, грациозной и красивой, как пантера.
  Они остановились под кипарисом. Стояла иссиня - чёрная ночь. Отсюда была видна за забором горящая огнями набережная. Огоньки на мачтах отмечали присутствие парусного корабля, чей грациозный, величественный корпус угадывался в сиренево - синей мгле. За ним молочная дорожка луны пролегла на волнах.
  Густой лиственный кустарник скрыл от них ресторанчик и курящих на балконе.
  Она любовалась лунной дорожкой и мерно качающимся морем.
  Домкрат вдруг неожиданно для себя обнял её и поцеловал шею, а потом плечо.
  Она обернулась и припала к нему. Их губы слились воедино, как два лесных ручья весной, во время половодья. Домкрат окончательно отпустил себя на свободу, жадно бегая руками, упиваясь её маленькими грудями, округлыми бёдрами, всеми мягкими, пружинистыми частями её тела.
  Она прислонилась к стволу дерева, сумочка скользнула вниз, и с закрытыми глазами она смаковала сладкий мёд любви юноши.
  Очнувшись, блеснув взглядом, полным томления, она убрала руки Домкрата:
  - Все, всё... They seem to be coming here (Кажется сюда идут). My husband can be here (Мой муж может быть здесь).
  - Чего? - хрипло переспросил Домкрат. - Ну куда же ты?
  А она, оправив платье, уже шла по аллейке, а навстречу двигались голоса и огоньки сигарет. Гремела иностранная музыка. Невидимый певец сладко пел:
  
  Oh Belladonna never knew the pain
  Maybe I'm crazy, maybe it'll drive you insane.
  
  Наличие мужа не особенно смутило Домкрата, он шёл за ней, сжимая кулаки, готовый сразиться хоть с самим Командором, покойным мужем донны Анны, которую соблазнял Дон Жуан. На фильм о Дон Жуане он ходил в детстве с родителями. Но вместо грозного и величественного военного появился среднего роста рыжий с бакенбардами мужчина, очень худой, в джинсовом костюме. Его медовые глаза под рыжими бровями подозрительно посмотрели на идущего вслед за его женой крепкого коренастого парня с битловской причёской.
  - Наконец-то, Ариша... Ну где ты ходишь, милая? - промолвил он капризно звонким голосом, раскрывая объятия.
  - Погоди, я сейчас, - сказала Ариша, не останавливаясь, убирая его руки.
  Она ушла на второй этаж, где находились умывальники, а рыжий муж, подозрительно покосившись на Домкрата, направился к барной стойке.
  Шерман, что-то бегло рассказывающий рослому бармену, обрадовался появлению Домкрата.
  - Ну что? Типа пора возвращаться?
  - А где же твоя зазноба, эта брюнеточка? - спросил Домкрат без всякого интереса.
  - Укатила с тётей... типа... на такси. А твоя?
  - Скоро укатит. А где подруга её? Она же была не одна.
  - Тоже типа сплыла...
  - У неё тут оказывается муж!
  - Ну, этого и стоило ожидать. У такой красотки не может не быть никого.
  - Значит признаёшь, что она красотка...
  - Ну, типа того...
  В это время появилась Ариша, помахивая сумочкой, как ни в чём не бывало. Не глядя на Домкрата, она направилась к стойке, забрала у мужа из рук бокал с соломинкой. Слегка подталкивая его в спину, Ариша брела к выходу. Проходя мимо столика, где сидел Домкрат, она одним незаметным движением, что-то вложила ему в руку.
  Когда они вышли, Домкрат прочёл смятый клочок:
  
  Завтра, в три часа. Причал. У парусника.
  
  Записка вызвала у Домкрата волнение и он долго не мог уснуть, вертелся и мешал уснуть Шерману. Когда тот стал возмущаться, Домкрат кинул в него подушку.
  На следующий день Домкрат с волнением ожидал встречи с прекрасной Аришей.
  Они с Шерманом ели дыню. Орудуя ножичком, разрезая дыню на части, Шерман говорил:
  - Домкрат, я бы на твоём месте не пошёл. А что... Она типа сама сунула записку, ты ей никакого обещания не давал.
  - Нет, мне хочется пойти, пойми меня, корешок, - объяснял Домкрат - Нравится она мне, понимаешь...
  - А я бы не стал встречаться с замужней бабой, - сказал Шерман, выбросив шкурку в ведро и вытирая губы.
  Домкрат промолчал.
  
  ***
  Ярко пылал хрустальный полдень. Море фиолетового цвета тихо плескалось, охраняя корабли в гавани. Парусник стоял будто величественный храм, мачты были словно порталы.
  Её не было. Домкрат хотел плюнуть и уйти. Спустя полчаса от назначенного времени тормознул маленький "Запорожец". И него стала выбираться Ариша, причём у неё соскочила шляпка. Нагнувшись к окошку, она расплатилась с водителем, а затем медленно и плавно подошла к Домкрату.
  У того бухало сердце.
  - Извини, что задержалась. Пришлось хитрить, чтобы уйти от мужа, а потом ловить попутку. Вот.
  Она вздохнула и опустила руки, не сводя с него глаз. Домкрат молча оглядывал её трогательное и нежное лицо, белое платье, будто усыпанное листьями эвкалипта, шляпку с васильками в опущенной тонкой руке. Он отметил выразительность губ, стройность и нежность женской шеи, покатость плеч.
  Не говоря ни слова он поцеловал её, и она припала к его груди.
  Они пошли по набережной куда глаза глядят и долго говорили.
   Арина Сабинская была из Харькова, она преподавала английский язык. Её муж Эдуард Сабинский был технарь, физик, немного сухарь, по её словам.
  - Эдик очень крупный учёный, оригинальный человек. Я таких оригиналов ценю и уважаю. Они мир двигают. Получилось так, что я ждала ребёнка от него. Родилась Оленька. Сейчас она у бабушки. Но вот прошло время, и я вдруг поняла, что к мужу я совсем равнодушна.
  Домкрат остановился и взял её за руку:
  - Да на хрен... простите, зачем он вам нужен? Бросайте его...
  Он говорил сбивчиво и страстно.
  Она глядела печальными глазами:
  - Ах, милый Толя, не всё так просто в мире...
  Домкрат что-то с жаром доказывал, но ощущал, что сам не убедителен.
  Спустилась ночь и погасли краски дня. Они зашли в глубины старого, немного запущенного парка, бывшего когда-то имением самого графа Шереметьева. Далеко в зелёной мгле пел фонтан. На шелковистой траве Домкрат целовал женщину, которая отдавалась ему со всей самозабвенностью
  На миг она остановила его и произнесла фразу по-английски. Позже Домкрат выучит её:
  - Darling please put on a condom.
  Она протянула руки к сумочке и достала маленький пакетик...
  Затем они долго лежали в траве в изнеможении и смотрели вверх. Семена звёзд были разбросаны во вспаханной чёрной почве неба. Домкрат чувствовал себя счастливым, готовым покорить или обнять весь мир.
  Она шептала "милый мальчик мой" и целовала его губы до боли.
  Прощаясь, они условились увидеться завтра на том же месте в гавани.
  
  ***
  Он стоял с цветами, когда резко затормозила "Нива" и оттуда вышел рыжеватый человек с бакенбардами. На нём был коричневый кожаный пиджак, глаза скрыты за чёрными очками. Сзади показался полноватый курносый водитель.
  Домкрат не сразу узнал в мужчине в кожаном Эдуарда Сабинского. Быстрым шагом тот подошёл к Домкрату и со всего маху закатил ему такую пощечину, что тот пошатнулся. Цветы выпали из рук и рассыпались.
  - Это тебе негодяй за жену! - крикнул Сабинский и стал неистово топтать цветы.
  Домкрат опомнился. Щека пылала.
  - Ты чё, офигел?! - вскричал он.
  Кулак Домкрата врезался Сабинскому в лицо. Тот отлетел к ногами водителя "Нивы", наблюдавшего за произошедшей сценой.
  Обломки солнцезащитных очков блестели на асфальте. Водитель помог Сабинскому подняться. Тот прислонился к машине и стал отряхивать пыльные брюки и испачканный пиджак. Водитель дал Сабинскому платочек, и тот вытер окровавленный нос.
  - Спасибо, Арво, - сказал Сабинский и вернул платочек.
  Домкрат механически стал собирать растоптанные цветы, осознал бессмысленность этого занятия и бросил.
  - Мерзавец! - крикнул Сабинский. - Было бы дело в Харькове тебя бы ещё не так обработали!
  - А как, интересно? - спросил Домкрат, криво улыбаясь, трогая щеку.
  - Увидел бы как!
  - Где Арина? - спросил Домкрат.
  - А зачем тебе она? Какое тебе до неё дело, подлец?
  - Но всё-таки...
  - Её здесь нет! Она уехала... А вот ты - кровью ответишь за оскорбление!
  - Ухты! Интересно, как тебя это получится?
  - Получится!
  Сабинский вынул из кармана перчатку и, подойдя к Домкрату, швырнул её в лицо.
  - Я вызываю тебя на дуэль. Официально. При свидетеле. Вот, Арво, свидетель.
  - Да что ты говоришь! - ухмыльнулся Домкрат. - Ну, прям, Онегин! Ну и где будет эта дуэль?
  - Завтра в шесть утра на двадцати шагах, - объяснил спокойно толстяк Арво.
  Он говорил с лёгким прибалтийским акцентом.
  - Смотрите, дальше по берегу есть старый мол... Минут десять надо идти...Там пустынное место, нет рыбаков - отмели... Вам надо прибыть со своим секундантом. Врач, оружие за нами.
  - Что за фигня! - сказал Домкрат. - Какая дуэль? Сейчас двадцатый век.
  - Если не хотите покрыть себя вечным позором, приходите, - спокойно сказал Арво. - Ведь речь идёт о чести женщины.
  Домкрат стоял нахмурившись, глядя в спокойную гладь моря.
  - Впрочем, я готов, - согласился он.- Итак, куда нужно прийти?
  
  ***
  Туман застыл, как седой хрусталь, скрывая в дымчатой вуали городские дома. Он спаял хмурое небо с серым спокойным морем. Порт тихо спал прикрытый серым одеялом дымки. Мачты парусника в тумане казались великанами.
  Старый мол был обычным бетонным сооружением, главной частью выдвинутой в море и изогнутым в виде буквы "г". Часть мола у берега была разрушена, пришлось аккуратно переходить по камням, выходя на щербатую бетонную дорожку, засиженную крикливыми чайками.
  Конец мола еле виднелся в ползущих космах тумана. Остро пахло йодом и солью.
  Домкрат озяб от холода. Он не спал ночь и сейчас ему было всё равно. Рядом стоял полусонный Шерман, безуспешно отговаривавший его от такого рискованного шага. Домкрату надоели его речи. Выругавшись, он предложил Шерману уехать домой и быть как бы "не при делах". На это Шерман пойти не мог и посему затих.
  Почти всю ночь Домкрат пролежал, бездумно глядя на свисающую электрическую лампочку, лившую мягкий свет.
  Потом они шли в ранней утренней мгле переулков, освещаемых решётчатыми фонарями.
  А сейчас они сели на камни, закурили, пытаясь согреться. Вздрогнули, когда услышали шорох песка и хруст ракушек под ногами.
  Появились три чёрные фигуры. Домкрат узнал Сабинского, толстяка Арво. С ними был ещё один безликий человек.
  Начались какие-то разговоры, в которых Домкрат не участвовал, лишь бросал взгляды на длинную худую фигуру Сабинского. Плащ висел на нём, как на вешалке. Он нервничал, ходил туда-сюда.
  По знаку Арво они молча пошли на мол.
  Арво достал из сумки пистолет Макарова, тщательно протёр и зарядил.
  По уговору Шерман пошёл на самый конец мола и оттуда отмерил двадцать шагов.
  Сабинский подошёл к Домкрату и промолвил:
  - Поскольку пистолет один будем стрелять по очереди. Тянем жребий, кому стрелять первому. Давай!
  Арво протянул ладонь со спичками.
  Домкрат не раздумывая потянул. Короткая спичка.
  Сабинский проглотил слюну.
  Арво посмотрел на Сабинского, а потом на Домкрата и промолвил:
  - Вам повезло. Стреляете первым. Вот вам заряженный пистолет. Идите на самый конец мола. Стрелять по сигналу.
  Домкрат впервые держал пистолет. Он должен был стрелять третий раз в жизни. В первый раз стрелял из мелкокалиберной винтовки в тире. Второй - в училище, на военной подготовке. Их возили на стрельбище. Там Домкрат стрелял из автомата Калашникова более - менее успешно.
  Он стал на краю площадки, за ним музыкально бултыхалось и шумело свинцовое море.
  Домкрат стоял и смотрел, как рассеивался туман и пробуждался город. Далее его взгляд сосредоточился на Сабинском. Тот переступал с ноги на ногу, а потом замер.
  Шерман махнул платком. Далее оба секунданта и доктор уселись на бетонную площадку, опасаясь шальной пули.
  Домкрат навёл пистолет на Сабинского и почти не целясь выстрелил. Глухой хлопок утонул в плеске волн, только чайки закричали сильнее.
  Сабинский оставался стоять, но съёжился, рука прижалась к левому предплечью. К нему подошёл доктор. Наклонился к Арво и стал говорить.
  Вскоре Арво поспешил к Домкрату.
  - Ваш противник ранен, но желает продолжить поединок. Теперь его очередь.
  Домкрат отдал пистолет.
  Он остался стоять. Начал задувать лёгкий ветер. Он разгонял туман, шевелил волосы.
  Сабинский целился вечность. Выстрел - и что-то ужалило Домкрата, всё заполонила чёрная стена.
  Шерман видел, как Домкрат взмахнул руками и упал в воду.
  - А!!! - заорал вдруг Шерман. - Сволочи! Вы моего друга убили! Гады!
  Она налетел на Сабинского, двумя ударами повалил его и стал бить ногами. Упал пистолет. Шерман подхватил его, но вспомнив, что там уже нет патронов, ударил им, будто кастетом, подскочившего Арво в лицо. То взвыл от боли. Доктор закричал:
  - Вы что с ума сошли? Это против правил!
  - Да мне плевать на ваши правила! Вы моего друга убили!
  - Вы идиот, - сказал Арво, ощупывая лицо. - Сейчас мы вытащим вашего друга, быть может он ранен. Нужно поспешить!
  
  ***
  - У него проникающее ранение грудной клетки. К тому же он нахлебался морской воды. Мы сделаем всё возможное... Я не спрашиваю у вас, что произошло. Но я обязан сообщить в милицию - огнестрельное ранение.
  Главврач внимательно посмотрел на собеседников. Электрический свет блестел в его очках, трудно было по глазам понять его настроение.
  - Доктор, очень прошу вас не делать этого, - сказал Арво. - Поверьте, мы умеем быть благодарными.
  - О чём вы говорите? - изумился главврач.
  Он стоял, высокий, будто скала, поглядывая на ссадину у Арво на лице.
  - Никаких денег я от вас не приму, - заявил главврач.
  - А мы вам лично денег и не предлагаем, - вклинился Шерман - Это, типа, наш вклад в дело развития вашего кабинета, всего отделения.
  Он взял ручку со стола, щёлкнул ею и не спеша вывел на листке сумму. Показал главврачу и тут же скомкал листок, положив себе в карман.
  Главврач сел на стул. Он размышлял, то включая, то выключая настольную лампу.
  - Тогда попрошу всё оформить документально, - наконец-то решился главврач. - Как шефскую помощь.
  Взяв обещание с врача, что он переведёт Домкрата в элитную палату, где будет только он и ещё один больной, Шерман попрощался с Арво. В последнее время общее дело сблизило их и немного сгладило конфликт. Доктор, бывший на дуэли - исчез, как исчез и Сабинский, после оказания ему помощи - он был ранен в левую руку.
  Шерман поспешил в больничный сад - здесь пахло подгнившими маленькими яблоками.
  На скамейке ожидал недавно прибывший из аэропорта Коршун.
  - В общем я понял, что без контроля за вами нельзя, - сказал он, выпуская струйку сигаретного дыма. - Вот и вляпались. Хорошо, что всё удалось уладить. Вот один мой друг...
  И Коршун пустился рассказывать очередную историю...
  
  Глава 6. Феликс. Яблоки.
  
  Мир стряхнул покров туманов, воздух стал свеж и чист. Солнце отдышалось и вернулось в мир, бросая золотые стрелы в синеватое окно вагона.
  Рядом сидели полузнакомые Феликсу ребята из их группы. Кто-то болтал, кто-то небрежно бренчал на гитаре, позаимствованной у Севки, кто-то, в связи с утренним часом, дремал, сдвинув кепку на глаза.
  Напротив углубился в чтение Севка Дудкевич, единственный из их бывшего класса. Он провалился на экзаменах в институт и по совету Феликса тоже пошёл на сварщика. В школе они не особенно дружили, но Феликс уважал Севу за талант, давший ему возможность петь и сочинять, за всегдашнюю уверенную позицию в спорах. Впрочем, спорил Севка редко, по мере острой необходимости.
  Электричка повернула к лесному массиву и покатилась мимо порыжелых лугов с коровами, по мостику через заросшую и обмелевшую речку.
  Феликс закрыл глаза и вернулся к воспоминаниям.
  После поступления в институт Лиля приехала на целых две недели. Они отметили это в баре "Пингвин"; не приглашали более никого, сидели только вдвоём - юные и счастливые.
  Потом долго бродили по городу, и Лиля всё вспоминала о своей жизни в Тополинове (опуская лишь случай с преподавателям Пирогом), а Феликса вдруг начала посещать горечь, которая постепенно разливалась в душе.
  Вот пробегут эти августовские дни, и она уедет, а он останется совсем один и будет тосковать по ней. А вот по Лиле не скажешь, будет ли она скучать по Феликсу - она выглядит такой счастливой, синие глаза блестят! Феликсу так не хотелось отпускать куда-то Лилю, но он сдерживался, ему стыдно было признаться в этом. Внешне он сохранял невозмутимость, а жар и страсть приберегал для поцелуев. На тахте, в доме, с опущенными шторами, где раскинулось нагое тело Лили, Феликс превратился в птицу, собирающую золотые зёрнышки на её упругом теле. Лиля разрешала целовать себя, доводила парня до известных границ, а потом просто прижимала его к себе и гладила ласково, тонко долго и бережно.
  "Для кого она себя бережёт?" - думал Феликс, лёжа рядом, и слыша, как пульсирует в её груди разгорячённое сердце.
  Он похвастал своими книжными новинками, и начинал читать ей Коллинза, но минут через двадцать она останавливала его и говорила, что они продолжат потом.
  Как - то они собрались с друзьями поехать на Вербовские озёра. Здесь были полевые травы, переходящие в мелкозернистый песок, заросли густого ивняка, вербы укрывавшие от зноя. Вода была как зеркало, она отражала почти отвесные лучи солнца, казалось, что сверху и снизу было расплавленное серебро. На противоположном берегу шумел лес. Заранее купили арбузы, запаслись провизией.
  Валя Федчук и Владик Осташенко предложили интересный вариант отдыха - стойбище первобытных людей. Недавно в кинотеатрах прошла итальянская комедия "Сеньор Робинзон", а также был повторный показ "Миллиона лет до нашей эры" и "Земли Санникова". Жизнь дикарей была у всех на языке.
  Оборудовали удобную стоянку под вербами. Феликс притащил из леса корень, формой головы похожий на облик демона. Его установили на камне среди поляны, будто идола, которому молились.
   Владик и Феликс отвечали за сооружение хижин из веток, изготовление копий и луков. А Валя и Лиля изготавливали юбки из листьев и веток, набедренные повязки из полосок тканей и всех уговаривали раздеться совсем, прикрываться лишь этим. В конце концов решились на компромиссный вариант: девушки освобождались от верхней части купальных комплектов, прикрыв нежные груди бусами из растений, а под юбками из листьев оставили узкие бикини; юноши же расхаживали и вовсе голые по пояс, оставив под набедренными повязками лишь плавки. Лиля умело разрисовала глиной тела и лица. Став настоящими дикарями, они разожгли костёр, включили магнитофон и под музыку устроили священную пляску вокруг костра.
  Девушки дикого племени долго искали специально припрятанные арбузы, а потом победно вернулись с ними в стойбище, а юноши наловили окуньков и плотвы.
  В котле закипела уха, распространяя запахи по лесу. Они купались, загорали, вслух читали "Мастера и Маргариту" и хохотали над смешными проделками кота Бегемота и Коровьева. Постепенно день шёл на убыль. Казалось, что это последние дни свободы, ведь через день какая-то неведомая взрослая жизнь, полная неожиданностей и трудностей. Чуть позже Валя и Владик уединились в хижине, а Феликс и Лиля решили попутешествовать на лодке, взятой напрокат.
  Лодка отдалилась далеко от берега - почти на середину озера. Рядом тихо струилось шуршащее стекло воды. Нежная музыка объятий и поцелуев завершилась тем, что Феликс нежно сказал:
  - Милая Лиля, я сейчас... говорю как могу, как велит мне моё сердце. Ты уезжаешь. А я не смогу без тебя. Моё сердце разорвётся. Я буду тосковать.
  Лиля посмотрела него исподлобья, и в её синих глазах даже появились искорки.
  Феликс ждал, что она прильнёт к груди, но она сказала строго:
  - А что поделать? Мне уже семнадцать, и я уже взрослая. Ну, ёлки... нельзя же меня лишать права на выбор. Я хочу посмотреть мир, пожить в другом городе, я хочу учиться, я хочу быть самостоятельной, я хочу кем-то стать. Что в этом плохого?
  - Ничего.
  - А ты хочешь, чтобы я возле тебя сидела? Да я умираю от скуки в этом городе, среди моих предков мне тесно. Разве это преступление, чего-то хотеть, двигаться вперёд?
  - Нет, не преступление, - отвечал Феликс, стараясь быть невозмутимым. - Но, Лиль, а как же я?
  - А ты... Мне кажется - всё у тебя будет в порядке. Поработаешь немного сварщиком, послужишь в армии и поступишь. Приедешь в Тополинов, в наш универ.
  - Ты уже будешь на пару курсов старше, может, даже больше...
  - Ну и ничего. Ты не переживай, я буду приезжать, и ты приезжай ко мне. Я в армию тебе писать буду. Я дождусь.
  И она покрыла мелкими поцелуями лицо Феликса.
  Они плыли к лодочной станции, а Феликс видел, как медленно подкрадывается осень, раскрашивая жёлтым прибрежные кусты и деревья. Внутри его сидела тоска, но он не подавал виду.
  
  ***
  За окном, между деревьями, замелькали черепичные крыши и полинявшие рыжие дома в три этажа. Это приближался посёлок городского типа Костричное - главная цель их поездки.
  С начала сентября они отзанимались в училище всего полторы недели, как их собрали на линейку и объявили о направлении на помощь колхозам и совхозам. Группу электросварщиков, состоявшую из шестнадцати человек, направили в Костричное.
  За это время Феликс ещё не успел познакомиться с ребятами их группы, хотя двоих он знал неплохо. Они были из его школы: длинный и немного сутулый Федя Добролюбов, который говорил всегда таким тихим голосом, что его переспрашивали, и его одноклассница и подруга Зося Пряжко, полноватая и неунывающая девушки.
  За недолгое время учёбы Феликс успел немного подружиться с Саней Прохорчуком, интеллигентным юношей с пробивающимися усиками и Ваней Крапивой - веснушчатым парнем из посёлка Олешково. Буквально за день до отправления к группе присоединился ещё один ученик - Сева Дудкевич.
  Владимир Артемьевич Щекутин - мастер производственного обучения, объявил о готовности к выходу.
  Окраина посёлка встретила их блестевшими под солнцем лужами. Пронзительный запах травы смешивался с запахами ели и сосен - лес развернулся справа.
  Они шагали по выложенной камнем дороге, таща на себе рюкзаки и сумки.
  Возле яблоневого сада их встретил небритый человек, одетый в фуфайку, картуз и сапоги. Его глаза возбуждённо блестели, весь он казался нервным, будто внутри него сжималась и распрямлялась пружина. Звали его Петром Тихоновичем Вернидубом.
  Он о чём-то долго говорил со Щекутиным - казалось Голиаф говорит с Давидом, настолько высок был Вернидуб.
  Ребята сгрудились, составив вещи в кучу под берёзами. Сев на чемоданчик, Севка Дудкевич сразу же открыл какую-то книжицу.
  Маленького роста нагловатый парень по фамилии Мешков рассказывал новый неприличный анекдот про чукчу. Все ржали, начатое дело подхватил Федя Добролюбов, который таким тихим голосом рассказывал анекдот про генсека, что слышно было, как перекликаются птицы в вышине. Зато хохот потом показался взрывом бомбы. Чтобы не отставать, Феликс тоже вспомнил анекдот про армию. Он был принят на ура.
  Ребята задымили сигаретами. Саня Прохорчук достал пачку "Космоса", предложил закурить и Феликсу. Феликс вообще-то не курил, разве только за компанию. Затянувшись дымком, он поболтал с Саней. Потом Саня заметил одиноко сидящего Севку и подошёл к нему.
  - Слышь, а ты чего в сторонке? Бери, угощаю. С фильтром.
  И он протянул ему сигарету.
  Севка отрицательно покачал головой.
  - Не, спасибо, не буду. Кури на здоровье, если хочешь...
  Саня удивился.
  - Ну чего ты отказываешься? На дурняк же угощают! Бери.
  - Нет, нет...
  Саня Прохорчук бросил взгляд на Феликса, тот сделал знак рукой, мол, напрасный труд!
  Саня заглянул в книгу в руках у Севки.
  - А это что? Стихи? Сева, ты читаешь стихи?
  - А что плохого в стихах? Они окрыляют, помогают как-то держаться в этой жизни, - спокойно сказал Севка.
  - И тебе это по кайфу?
  - Ещё как!
  Саня задумчиво кивнул.
  Подошёл и Феликс, сплюнул в канавку, а сигарету, затушив, швырнул далеко в кусты.
  Севка пролистнул книгу и указал ладонью на страницу:
  - Вот, посмотри, какой любопытный отрывок.
  
  И мы, как боги, мы, как дети,
  Должны пройти по всей земле,
  Должны запутаться во мгле,
  Должны ослепнуть в ярком свете,
  Терять друг друга на пути,
  Страдать, искать и вновь найти...
  
  - Кто это пишет? - спросил Саня.
  - Максимилиан Волошин.
  - Не слыхал... Ну ты молоток, такие вещи читаешь!
  - Севка ещё и не такое читает! - добавил Феликс.
  - А вот хорошие строки, - продолжил Севка, водя в книге пальцем.
  
  Бессильна скорбь. Беззвучны крики.
  Рука горит еще в руке.
  И влажный камень вдалеке
  Лепечет имя Эвридики.
  
  Но Саня и Феликс ничего не успели ответить. Мастер созывал всех к себе.
  Выстроились они в шеренгу возле яблонь.
  - Ребята, перед вами Вернидуб Пётр Тихонович, председатель совхоза. Ему слово, - сказал мастер.
  Пётр Тихонович кашлянул в огромный кулачище.
  - Спасибо, что приехали, ребята. Думаю, что прибыли помощники, настоящие комсомольцы. Вы видите, как мы тут живём... Яблок много...значит, будете, в основном, на яблоках работать. Надо будет оборвать их до наступления холодов. Вот там участок, видите, мы оборвали уже своими силами, теперь, значит, надеемся на вашу помощь. Ну, сегодня, конечно, работать ещё не будете. Обустроитесь, значит, отдохнёте с дороги. Как обстоит дело с обустройством? У нас есть корпуса в лагере труда и отдыха, тут рядом. Но они заняты студентами. Студенты у нас работают, значит, кто на помидорах, кто на перце, кто на картошке... А вас мы в кинотеатре разместим. А кино пока временно крутить в этом, во Дворце культуры, значит... Городок у нас маленький, но, думаю, вам понравится...Питание вам организуем, будете довольны. Уже сегодня ужин будет.
  - О-о-о! - довольно загудела довольно толпа.
  - Сейчас пока погуляйте с полчасика, покушайте пока то, что с собой взяли. Вот там, где лесопилка была - брёвнышки, пенёчки сохранились... Посидите. А потом вас, значит, подвезут к месту вашей... это ... дислокации.
  - А дискотека будет? - спросил Мешков.
  - Дискотеки по вечерам проводятся в лагере труда и отдыха. Но там есть свой организатор, она распоряжается. Так, что сегодня обустраивайтесь, отдыхайте, набирайтесь сил.
  
  ***
  Лес растекался по склону, как раз напротив яблоневых садов.
  Усевшись на поваленном бурей дереве и просто на траве, они стали доставать термосы, пакеты со снедью, захрустели бутербродами.
  - Ах, как на природе вкусно, - воскликнул Саня Прохорчук.
  - Ещё бы. Я бы хотел пожить в лесу денёк, другой, - согласился Феликс. - Свежий воздух.
  - Да, а мне бы молочка парного, - сказал Ваня Крапива. - У нас в селе я привык. А потом бы с какой-то девкой на стогу сена отдохнуть. Эх, красота!
  - Хм, размечтался, - скептически сказал Мешков. - Ты сюда пахать приехал, а не с девками гулять.
  - А одно другому не мешает, - заулыбался Ваня, и солнце заблистало в его рыжей шевелюре.
  Сева стал звенеть гитарой, настраивая её.
  Перекусив, Саня и Феликс решили пройтись. Дошли до ближайшего участка. Фрукты были уже собраны, и осенний ветер шумел в голых ветках. В бурой траве у дороги Феликс подобрал яблоко, блестевшее от дождя.
  Щекутин свистнул всем собираться. Пора было идти.
  Тяжело урча, переваливаясь по ямам и ухабам, прибыл старый "пазик".
  Из окна высунулся весёлый шофёр:
  - Ну, что, братва, залезай. Поедем с ветерком.
  Все ринулись в автобус с рюкзаками и сумками. В салоне пахло бензином, жжёной резиной и травой.
  - Дудкевич, хватит бренчать, - сказал Щекутин. - А ну давай что-то боевое, так сказать патриотическое, чтобы дух поднимало.
  - Да я мало такого знаю, - промолвил Севка. - Разве что...
  И он запел:
  
  Я песней, как ветром, наполню страну
  О том, как товарищ пошел на войну.
  Но северный ветер ударил в прибой,
  В сухой подорожник, в траву зверобой, -
  Прошел он и плакал другой стороной,
  Когда мой товарищ прощался со мной.
  А песня взлетела, и голос окреп.
  Мы старую дружбу ломаем, как хлеб!
  
  И все подхватили:
  
  И ветер - лавиной, и песня - лавиной...
  Тебе - половина, и мне - половина!
  
  ***
  Разбрызгивая лужи, автобус, наконец-то, въехал на более-менее приличную асфальтированную дорогу, и довольно урча, покатился между домов и деревьев. По тротуарам, вымощенным плитами, ходили прохожие. Какая-то женщина вела за руку детей, которые помахали автобусу.
  Вышли они в самом центре, возле приземистого здания кинотеатра "Жовтень". Стены были облуплены. Колонны кое - где треснули и, видимо не так давно, щели были замазаны раствором.
   Рядом с кинотеатром раскинулся заросший, шумевший под ветром городской парк.
  С репродуктора, прикреплённого у входа, доносилась томная песня:
  
  А ты люби меня такой,
  Во мне красивое открой,
  А ты люби, люби меня такой.
  
  Кинозал освещался таинственно, манил тёмными углами и бархатными портьерами, закрывавшими экран и высокие окна. Значительная часть стульев была уже сдвинута, а часть вынесена в холл. На освободившемся пространстве стояли железные кровати с панцирными сетками, рядом горками лежали матрацы, подушки и постельное бельё.
  Уборщица домыла пол, разрешила войти и выдала всё необходимое, тщательно записав о выдаче в школьной тетрадке.
  Феликсу досталась койка у стены, под плакатом фильма "Фронт за линией фронта", непонятно почему прилепленном в кинозале. Рядом в головах примостился Саня Прохорчук, а в ногах - Севка Дудкевич. Зосю разлучили с Добролюбовым, пристроив её на диванчике в кабинете директора.
  - Вот! - довольно улыбалась Зося. - У меня будут личные апартаменты!
  - Я приду в гости! - сказал Добролюбов уходящей Зосе и послал ей воздушный поцелуй.
  Все сразу стали укладываться отдыхать, шумели и шутили, пока покой не прервал коренастый губастый парень по фамилии Рыболовля. О нём Феликс знал только то, что он переучивался и уже хорошо был известен среди преподавателей училища.
  - Слышь, чуваки, мы тут на беленькую сбрасываемся... Ну, водяру... Подкинете деньжат? Надо же спрыснуть наше прибытие, да и начало совместной учёбы, так сказать...
  - Да не продадут, - заметил Феликс.
  - Тебе восемнадцать уже есть? - спросил Саня Прохорчук.
  - Кому не продадут? Мне не продадут? - почти обиделся Рыболовля. - Мало ты меня знаешь, чувак... Кстати, восемнадцать мне уже есть.
  В общем, все сдали деньги, кроме Севки Дудкевича, который категорически отказался и пить, и сдавать деньги.
  Рыболовля подошёл к инициативной группе, состоявший из Мешкова, его закадычного дружка Зимогорова, ещё парочки инициаторов и стал о чём-то шептаться.
  - Так, гитарист отпадает... - только и расслышал Феликс.
  Саня Прохорчук подсел к Севке.
  - Слушай, мастер гитары, так нельзя, - твёрдо сказал он. - Ты отделяешься от всех. Нехорошо.
  Он ещё какое-то время что-то шептал ему на ухо.
  Севка вопросительно посмотрел на молчавшего Феликса.
  И тут же полез в задний карман штанов.
  - Эй, ребята, погодите, - крикнул он уходящей группе инициаторов. Он догнал их уже на крыльце здания и дал деньги.
  Щекутин, появившись на пороге, осмотрел своё "воинство":
  - Так, бродяги, прошу особенно далеко не расходиться. У нас ужин раньше, чем у студентов - в пять. Поэтому в столовой нам надо быть хотя бы минут за пять до ужина. Я пойду прослежу, чтобы столы нам накрыли. Кто знает, где тут столовая и может повести всех?
  - Ну, я знаю, - сказал Саня Прохорчук. - Мы здесь в прошлом году с классом были.
  - Прекрасно. Вот ты и поведёшь ребят. А сейчас покажи мне туда дорогу...
  Пока все отдыхали, Феликс вытащил книгу Булгакова и стал читать. Он успел одолеть только одну главу, как появились Рыболовля и Мешков с глухо звенящей капроновой сеткой.
  - Ну что, братва, пошли в парк, тут рядом, выпьем по стаканчику за знакомство.
  - Так, а чего? Давай тут! - предложил Ваня Крапива, потирая руки.
  - Нет, ну на хрена нам скандал? - удивился Мешков. - Тут рядом дежурная. Мастак может зайти, или кто ещё. Пойдёмте!
  В запущенном городском саду с гипсовыми фигурами пахло мокрыми листьями и дикими цветами. Они зашагали по заросшей травою аллее в самую глубину.
  Рыболовля разлил в кружки и стаканы водку. Каждый выпивший крякал или ахал и заедал кусочком чёрного хлеба с тмином. Мешков выпил и его сразу едва не стошнило. Он стал кашлять, приседать, ойкать, на глазах были слёзы.
  - Слабак! - веско сказал Рыболовля.
  Феликсу достался гранёный стакан с колышущейся жидкостью. Он никогда не пил столько водки. Он чувствовал на себе него выжидательный взгляд десятка глаз, но пить совсем не хотелось. Но и не хотелось отказываться и ронять себя. И Феликс залпом опрокинул стакан, весь задохнулся, закашлялся. Водка обожгла горло и внутренности.
  - Во, какой молодец! - похвалил Рыболовля. - Вот, молодое поколение, учись! - обернулся он к Мешкову.
  Феликсу показалось во всём происходящем окружающем что-то нереальное, фантастическое. Ещё недавно он был мальчиком, жил с мамой и папой, ходил в школу, и вдруг в книге жизни открылся новый лист. Сейчас он один, самостоятелен и пьёт водку. Открылось какое-то пространство и стало видно на несколько листов вперёд. Он ощутил себя взрослым, самостоятельным в этом запущенном парке, в забытом богом посёлке городского типа.
  Водка постепенно раскрепостила и согрела, развязала языки.
  Дальнейшее проходило для Феликса как в сюрреалистическом кино, где режиссёр обрёл полную свободу, дал такую же свободу оператору, снимавшему с руки, а также актёрам.
  Юноши веселились, шутили, а потом пошли по городу куда-то, как оказалось, на ужин, шли, хохотали и задирали прохожих.
  - Смотри, какая фигурная чувиха пошла, - оборачивался Саня Прохорчук вослед девице, и хохот взрывал вечернее сумрачное небо.
  С ними шёл Севка Дудкевич, гитарным ритмом поддерживавший их шествие. Внезапно Севка сделал перебор струн и запел тонким голосом:
  
   Помню в детстве мальчик я босой,
  В лодке колыхался над волнами.
  Девочка с распущенной косой
  Губы мои трогала губами.
  
  Песня вызвала фурор и посыпались просьбы:
  - Слышь, гитарист, а эту...
  В конце концов, когда они вышли на широкую дорогу и зашагали по треснувшему асфальту, обходя лужи, Севка нашёл песню, которую он хорошо знал:
  
  Рано, рано,
  Рано прощаться,
  Рано прощаться,
  Поздно прощать.
  Годы, годы,
  Годы промчатся,
  Что от тебя мне ждать?
  
  Эту песню подхватили все. Четверо первых встали в ряд, положив руки на плечи своих товарищей, а за ними шагала следующая четвёрка, а потом ещё... Они шли по улице и горланили песню.
  Всё остальное Феликсу помнилось как в тумане - серо-жёлтый корпус, накрытые столы, куда они, пошатываясь, вошли, яркий свет жужжащих люминесцентных ламп, какие-то засиженные мухами картины на стенах с фруктами и овощами, открытые большие окна, за ними недвижная листва, удивлённый взгляд мастера Щекутина. Во время ужина он им вполголоса что-то выговаривал, но его мало слушали.
  Федя Добролюбов и Зося пришли с небольшим опозданием. Федя тихо, в своей манере, сказал:
  - Чуваки, между прочим сегодня здесь дискотека.
  - Ура!!! - раздалось общее одобрение.
  В волооких глазах Зоси горели весёлые искорки. Она добавила:
  - Ребятки, я от подруги узнала, это точно! Она говорит, что дискотека здесь на спортплощадке, платить ничего не надо.
  Когда началась дискотека стало темнеть. Замелькали разноцветные огни. На сцене за магнитофоном стояли длинноволосые парни и объявляли номера. Сначала Феликс станцевал под "Чингиз-хан", затем под группу "Свит". А потом его здорово развезло. Он подошёл к скамейке, где толпой сидели студенты, присел на корточки. Его качало, он опёрся спиною о холодную железною ограду.
  Рядом сидела симпатичная девушка в сиреневой кофточке и плиссированной юбочке. Она всё улыбалась Феликсу, а Феликс ей что-то говорил. Язык заплетался, но одну фразу он выговорил чётко:
  - Мне бы закурить.
  - Закурить? - переспросила девушка, ибо громкая музыка заглушала слова. Лицо её стало озабоченным, свет фонарей высветил веснушки.
  - Я сейчас.
  Она ушла а Феликс бесцеремонно водрузился на её место, чуть толкнув сидевшую полную очкастую девицу.
  - Пардон, - извинился Феликс. - Б-больше не повторится.
  И он зачем-то погрозил пальцем.
  Одни из его друзей неистово плясали, иные разбрелись кто куда.
  Пришла девушка, принесла сигарету и спички.
  - О, спасительница! - воскликнул Феликс. - Пойдём!
  Он взял её за руку. Они вышли за территорию ЛТО и зашагали по улице, по обочинам густо заросшей деревьями. Как мистические свечи в небе теплились звезды и это особенно запомнилось Феликсу.
  Девушку звали Соней. Она что-то ему рассказывала, а он в ответ едва ворочал языком.
  - Слушай, тебе бы лечь и выспаться, - предложила Соня.
  Феликс рассмеялся и махнул рукой:
  - Успеется!
  Они долго гуляли в тот вечер, Феликс обнимал Соню, и она была совсем не против этого. Он даже думал о том, не поцеловать ли её, но внутри себя понимал, что целовать Соню ему совсем не хочется.
  Какое-то время они сидели на скамейке под деревьями. Было холодно, струи сжатого воздуха распрямлялись будто пружины, гнули ветки, с которых с шорохом летела листва. Горели, помигивая, светильники на столбах, пылали яркие звёзды с длинными серебряными лучами.
  Феликс положил голову на плечо девушки.
  - Уже поздно, мне пора, - произнесла Соня, искоса поглядывая на Феликса.
  - Я тебя проведу...- прошептал он.
  - Да куда ж тебе..., - рассмеялась Соня. - Дойду сама.
  - Слушай, т-ты знаешь город? К-как до кинотеатра добраться? "Жовтень", называется... М-может автобус какой?
  - Какой автобус? Наверное, не ходят уже... Можно так дойти. Пойдём, я покажу дорогу.
  
  ***
  Сон был тяжёлым, что-то наваливалось, душило, связывало в паутину, чем больше он пытался выбраться, тем сильнее кокон закручивался и сжимал. Удалось разорвать его и выбраться из ловушки, благодаря громкому крику:
  - Братва! Вставайте! Местные пришли, наших бьют!
  Феликс резко сел на кровати, оборвав сон. Ярко пылал свет. В центре помещения стоял Рыболовля. Под глазом у него красовался фингал немалых размеров.
  - Давайте, пацаны! На подмогу!
  Все зашевелились, стали одеваться.
  Трещала голова, руки были как ватные, не слушались. На всякий случай Феликс незаметно вынул из-под подушки кинжал и заткнул его за пояс.
  Они нырнули в холодную глубину ночи. Небо было покрыто золотистой сыпью мигающих звёзд. Дорожка их вывела за кинотеатр, где парк устрашал своими пышными джунглями.
  В свете фонаря лёгкий ветерок шевелил тёмно-золотистую листву парка. Сходили со своих постаментов гипсовые пионеры.
  На площадке у фонтана, в блюдце которого застыла дождевая вода с тяжёлыми плавающими листьями, сцепились несколько парней. Слышались громкие удары, крики и отборные ругательства.
  Бежавший за Саней Прохорчуком, Феликс взял влево и натолкнулся на лежащего в кустах. Он узнал длинную фигуру Феди Добролюбова. Тот стонал, держась за живот, видно ему здорово врезали.
  - Федя, как ты? Помочь? - спросил Феликс.
  - Иди, я сам сейчас встану, - еле вымолвил Добролюбов. - В живот стукнули, гады...
  Маленький Мешков, защищаясь, махал кулаками перед неизвестными парнями в куртках, с другим сцепился Зимогоров и ещё кто-то.
  Рыболовля сразу поспешил на помощь Мешкову, сочно работая своими большими кулаками.
  - А ты чого сюда припёрся, сынок? - презрительно сказал Сане Прохорчуку высокий спортивный парень в оранжевом свитере. - Наших девок лапать?
  Он схватил Саню за ворот болоньевой куртки. Тот рванулся так, что куртка затрещала.
  Саня сцепился с парнем, а Феликс какое-то время стоял, растерянно наблюдая, не зная, как к ним подступиться, чтобы вызволить Саню. Схватив друг друга за петельки они кряхтели, кружа на месте.
  В голове сразу промелькнули приёмы самбо, выученные в спортивном кружке. Феликс подлетел к борющимся, схватил парня в оранжевом свитере за плечи, а колено своё вдавил в нижнюю часть его спины. Когда парень оказался на тротуаре - от души врезал ему.
  Саня стоял, тяжело дыша, держась за горло.
  - Уфф...Молодец, спасибо!
  Но тут к ним вылетел из кустов коренастый небритый человек с палкой.
  Он сходу ударил Саню по руке, и тот завопил от боли.
  Следующий удар предназначался Феликсу. Тот сумел увернуться. Чуть присев, Феликс перехватил руку небритого парня и легко бросил его через плечо. Небритый свалился прямо на парня в оранжевом свитере.
  - А ты, я вижу дюжий! - послышался сзади чей-то хохот. - Против лома нема приёма!
  Перед ним стоял волосатый курносый тип с маленькими кровавыми глазками, будто у кролика. В руках у него была металлическая рейка.
  Курносый кинулся вперёд и махнул рейкой - та просвистела в воздухе, потому - Феликсу с трудом удалось увернуться. Феликс махнул рукой с зажатым в ней кинжалом. Курносый заорал нечеловеческим голосом. Рейка со звоном упала. На Феликса навалились недавние его противники. Парень в оранжевом свитере со всего размаху ударил его в лицо. Феликс упал. Над ним наклонился небритый коренастый тип.
  - Придушу! - крикнул он. Его руки потянулись к горлу. Феликс махнул ножом по его руке, и ещё один нечеловеческий крик разрезал ночной воздух.
  Феликс приподнялся, отряхиваясь. И тут же мгновенно спрятал кинжал - на свет фонаря у аллеи озарил фуражку с красным околышем и синей тульёй. Раздался заливистый свист.
  К ним спешил милиционер, а за ним ещё кто-то.
  - А ну-ка прекратить драку! Всем стоять на месте!
  Рука милиционера лежала на кобуре.
  За милиционером виднелся Щекутин с поперечиной от забора.
  Местных парней за минуту будто ветром сдуло, только кусты зашелестели. Долго был слышен топот ног.
  Напрасно милиционер приказывал остановиться, открывал кобуру и доставал пистолет - все скрылись!
  В дальнейшем начались расспросы, уточнения, потом Щекутин скомандовал "немедленно по койкам", и все разошлись.
  ***
  Утром Феликс с трудом поднялся по команде мастера "подъём". Тело ломило, будто испытало на себе тысячи ударов, голова трещала и слегка подташнивало.
  Утро было хмурым. Солнце, выглянув поначалу, скрылось за тучами, сеялся лёгкий дождик.
  В столовой за завтраком все выглядели изрядно помятыми, нездоровыми, с синяками, ушибами и ссадинами. Губа Феликса распухла, он тяжело пережёвывал пищу, да и аппетита не было вовсе.
  В ЛиАЗ, кроме группы Щекутина, набились ещё и студенты с ЛТО, которых развозили по полям. Феликс стоял на задней площадке, крепко держась за поручни, его мутило. Он делал вид, что слушает об амурных похождениях Сани Прохорчука на дискотеке, но мысли его были далеко. Он поймал взгляд стоящей неподалёку девушки и узнал её. Он пытался вспомнить её имя и ему это удалось - Соня... Да, конечно, Соня.
  Она улыбалась ему, потом покачала головой в знак сочувствия. Феликс хмурил лоб, болезненно сжимал губы. Когда скомандовали на выход, он помахал на прощание.
  Здесь был свежий воздух, пахло недавним дождиком и листвой.
  Вернидуб Пётр Тихонович, председатель совхоза, сегодня был мрачен.
  - Слушайте меня, хлопцы! Вот, значит, яблоньки, вот стремянки, вон корзины, вёдра. То что рвём сверху - аккуратно в корзины. Собираем внизу - бросаем в вёдра. Понятно?
  Были объявлены какие-то нормы, но Феликс уже этого не слушал. Он подтянул стремянку к ближайшей яблоньке. С ним пристроился мрачный, молчаливый Саня Прохорчук.
  Оказалось рвать яблоки совсем непросто. К тому же, когда чувствуешь себя не очень хорошо. Уже спустя час Феликс не мог поднять рук - болели.
  Он подошёл к мастеру, сидевшему на ящике и что-то писавшему в блокноте.
  - Владимир Артемьевич, я не могу работать. Заболел, плохо себя чувствую.
  Щекутин поморщился, как будто проглотил горькую таблетку.
  - Ничего не знаю, - твёрдо сказал он. - Есть план, есть нормы. Приказ - норму выполнить.
  Он присмотрелся к Феликсу.
  - Тебе понятно?
  - Да.
  - Отвертеться не удастся.
  Мастер поднялся с ящика, спрятал блокнот в сумку, быстро схватил Феликса за рукав и потянул за собой.
  - А пойдём-ка со мной.
  - Куда? - спросил Феликс.
  - Пошли. Скоро вернёмся. А ты работай.
  Последнее касалось подошедшего Прохорчука.
  Перекинув сумку через плечо, Щекутин пошёл вперёд, за ним поплёлся Феликс, думая, что возможно мастер хочет сменить ему работу, облегчить труд.
  Они шагали по саду, в котором возились сборщики яблок.
  Из-за рваной тучи выглянуло робкое светило. Поредевшие осенние сады пронзили солнечные иглы. Они ярко летели между бронзовых листов. Вверху неистово летали птицы, казалось, что воздух дрожит, искрит и даже звенит от их полёта.
  Владимир Артемьевич и Феликс пересекли каменку и вошли в сумрачный, остро пахнущей хвоей лес. Мелкие холодные капельки бусинками застыли на иглах.
  Владимир Артемьевич обернулся:
  - Слушай, пацан, вот что я тебе скажу. Не умеешь - пить не берись. Пить водку нужно уметь. Для этого нужно знать свою меру, чувствовать её мозгом, всем организмом. Вслушайся в него - он тебя всегда предупредит. Понял меня?
  Феликс смотрел на него широко открытыми глазами.
  - А коль напился, дурак, толком не закусив, опохмеляться надо. На!
  Он вынул из сумки маленькую фляжку.
  - Что это?
  - Водка. Пей!
  - Нет, не могу. Меня тошнит, я даже думать не могу о ней.
  - Пей, дурак, легче будет, - сказал Щекутин и поднёс флягу к разбитому рту Феликса. - Пей, я тебе сказал!
  Феликс подчинился, хлебнул, скривившись.
  - Ещё пей! Мало. Пей через не хочу.
  Феликс, морщась, хлебнул ещё.
  Щекутин зашуршал в сумке целлофаном и протянул бутерброд.
  - На, закуси. Хороший бутерброд, с колбасой и жареным яйцом.
  Они сидели на стволе поваленного дерева и чувствовали, как солнечное тепло побеждает сырость. Щекутин тоже съел бутерброд, наблюдая за Феликсом.
  - Я почему тебя привёл сюда. Смотрю, ты совсем никакой, еле ходишь. Вот и решил немного помочь. Ты только не трепись никому... Бог ты мой, губа разбита, нечёсаный, небритый, бледный. Посмотри - на кого ты похож? Заправься, приведи себя в порядок, ты же мужчина! И привыкай без мамки жить!
  Феликс доел, встал, послушно заправил рубашку в брюки, стряхнул с куртки листья и иглы.
  Когда они вернулись, Феликс выглядел веселее, и работалось ему немного легче.
  - Ты куда с ним ходил? - полюбопытствовал Саня Прохорчук.
  - Да так, работа одна была, надо было помочь.
  Прохорчук хмыкнул и продолжил собирать упавшие яблоки в ведро.
  
  ***
  Комсомольское собрание, которого все ждали с трепетом, оказалось очень непродолжительным. Видимо сказывалось, то, что к вечеру все порядком устали, да и надо было не опоздать к ужину.
  Сначала с короткой, но яркой речью выступил Щекутин, который не только отругал всех за недостойное поведение, но и веско предупредил, что последующие подобные выходки могут привести с исключению и из комсомола, и из училища.
  Сидевший рядом с ним старший лейтенант милиции взял слово.
  - Вы комсомольцы, граждане нашей необъятной страны, приехали к нам, помогать совхозу и отдохнуть... Последние ещё тёплые деньки перед осенью остались, так сказать... И что же мы видим? В первый же вечер - напились, подрались. Нехорошо. Не по-товарищески, так сказать, это. Мы вам все условия... Из-за чего же весь сыр - бор, гражданин Рыболовля?
  Рыболовля встал. Щёки его были красны. Он говорил ровным голосом, опустив взор:
  - После дискотеки мы решили погулять ... с местными девушками. Ну, немного пошутили, пообнимались. А тут они налетели и давай нас...Один даже с цепью был. Другие с палками, железками... Ну, как тут не дать сдачи? Я и поднял ребят...
  - Кстати, во время драки были нанесены резаные раны, - прищурился старший лейтенант. - Признавайтесь у кого финка?
  Все молчали. Феликс сидел ни жив, ни мёртв.
  - Молчите? Ваше счастье что никто из пострадавших заявления не написал. А то... Тут товарищ Щекутин, мастер ваш, просит простить вас для первого раза и никак не наказывать. Ладно, ограничимся пока воспитательной работой. Итак, будем считать, что мы договорились. Вы должны вести себя чинно, не хулиганить... Но, есть ещё одно обстоятельство. Из Дахова к нам пришли сведения о приводах граждан Рыболовли, Мешкова и Зимогорова в милицию. Поэтому вас мы берём под свой особый контроль.
  - Так мы же ничего такого не сделали! - воскликнул Мешков. - Они же первые...
  - А если того... Они нападут на нас снова? - спросил Рыболовля. - Что же нам молчать, терпеть? И, в результате, мы опять будем виноваты?
  Старший лейтенант крякнул.
  - Хм... Для начала старайтесь не болтаться ночью по задворкам, так сказать, по неизвестным вам улочкам, переулочкам, тупикам. У вас в 22.00 отбой! Это понятно? А если будете шляться где угодно... К сожалению, хулиганья у нас хватает. Конечно, город у нас маленький, всех своих мы знаем. Если что случится - пожалуйста, в кинотеатре, в той самой комнате, где отдыхает уважаемый товарищ Зося (тут старший лейтенант улыбнулся, а Зося покраснела) есть телефон. Есть телефон и у дежурной. Звоните, приходите. Говорите вашему мастеру, товарищу Щекутину, он нас поставит в известность.
  Зося подняла руку.
  - Товарищ старший лейтенант, проблема есть ещё и с досугом. Ребятам негде отдыхать.
  - Ну, скоро вы будете так уставать, что особо - то никуда ходить не будете, - иронично заметил Щекутин. - А, вообще-то, здесь проходят танцы, различные тематические вечера. Имеются шахматный кружок, библиотека, футбольное поле, спортзал. Всё это есть в ЛТО. Ходите туда. Вот тут парк, пожалуйста, после работы можно погулять...
  - Если проехать отсюда три остановки будет клуб. Там кино. Пожалуйста, приходите на сеансы, отдыхайте, развивайтесь культурно, - добавил старший лейтенант.
  Щекутин посмотрел на часы и что-то шепнул милиционеру.
  - Ну ребята, нам всем пора, - сказал старший лейтенант, вставая. - И помните, у нас с вами уговор.
  
  ***
  День спустя Вернидуб Пётр Тихонович уже не просто говорил, он рычал, он пламенел от гнева:
  - Я прихожу домой, значит! Я кричу на детей, на жену кричу, потому, что уже не могу... Вы доводите меня до белого каления! Сколько можно объяснять. Вот яблочко. Вот оно.
  Он достал яблоко из ящика.
  - Как его нужно сорвать с веточки? Бережно сорвать! Не сжимать его по бокам - потом будут пятна. Ваши папы и мамы придут в магазин они не захотят покупать такое яблочко. Значит, оно будет уже подгнившим. Сорвали - бережно положите его в корзину. Для этого у вас есть напарник внизу. Не бросайте его! Не трусите вы яблоню! Яблочки попадают, они уже битые, испорченные, значит, это подбор уже, это уже другой сорт. Понятно вам?
  - Это долго и скучно так рвать, - заметил Зимогоров.
  - Ну зачем же вы сюда приехали? - с притворным умилением спросил Пётр Тихонович. - Скажите на милость? Портить? Нет, вы приехали помогать. Работать нужно очень бережно, значит. Но и быстро, время не ждёт, погода торопит. Хорошо пока деньки ещё тёплые, а потом холод пойдёт...
  Феликс забрался на стремянку и бросил взгляд на сад. Яблоньки, хрупкие и бережные, тянулись очень далеко. Особенно привлекло его небо. Он будто впервые его увидел. Небо сентября будто меняло краски, как сама пора года - от голубого к синему, а затем к фиолетовому цвету... Он осторожно сорвал с ветки краснобокое яблоко, впился в него зубами, так, что брызнул густой сладкий сок...
  Спустя неделю, на выходные, было разрешено поехать домой. После работы все, конечно же, набрали в рюкзаки и сумки яблок. Но Щекутин вычислил практически всех нарушителей. Он попросил высыпать яблоки в совхозные ящики, а с собой взять не более десяти штук.
  Сидя в автобусе, ожидавшему к отправке на железнодорожную платформу, Феликс с ужасом заметил опоздавшего Севку Дудкевича. Ведь рядом с автобусом стояли и о чём-то беседовали Вернидуб и Щекутин, а рюкзак Севы просто ломился от яблок. То ли он не слышал предупреждений, то ли решил пойти на риск.
  - А ну-ка стой, голубчик, - не спеша произнёс Вернидуб, и поманил Севу к себе. - Показывай рюкзак. Это что? Я спрашиваю - это что?
  Рядом стоял покрасневший Щекутин.
  - Яблоки, - ответил Сева.
  - Воруем, значит? Народное добро растаскиваем? А я ведь предупреждал!
  И Пётр Тихонович Вернидуб разразился очередной нравоучительной тирадой.
  - Всё, засыпался гитарист, - констатировал Мешков, глядя через стекло.
  - Может ещё сумеет выкрутиться? - с некоторой надеждой произнёс Федя Добролюбов.
  Все напряжённо наблюдали за ситуацией из окон автобуса.
  Более всего Феликса поразило лицо Всеволода. Невысокий, стройный и подтянутый, в красной куртке с капюшоном, под которой виднелся клетчатый пиджак, он был совершенно спокоен. И в этом спокойствии он был красив. Такого спокойного лица и чувства собственного достоинства Феликс ни у кого никогда не видел. Коричневые глаза Всеволода вневременно и беспристрастно смотрели на происходящее. Только сейчас Феликс разглядел Севкино смуглое, после лета, без единого пятнышка лицо, аккуратно выбритое.
  - Значит, так. Штраф, - объявил Вернидуб. - Плати штраф - три рубля.
  - Хорошо, - спокойно ответил Дудкевич.
  Высыпав яблоки в ближайший ящик, Севка вернулся и пошарил в карманах.
  - У меня только рубль есть, - сказал он. - И ещё пятьдесят семь копеек. Как раз на проезд. Немного не хватает, извините. Сейчас у ребят поспрашиваю.
  - Ладно, брось, - сказал хмурый Щекутин. - Возьмите.
  Он вынул из бумажника деньги и протянул Вернидубу.
  Тот и сам немного смутился, но деньги взял, сложил, и аккуратно положил за обложку блокнота.
  - Ладно, давай садись автобус,- сказал Щекутин. - А гитара - то где?
  - Здесь оставил у дежурной. Чтобы не возить туда-сюда, - ровно ответил Дудкевич и полез в автобус.
  "Почему я не имею в друзьях такого интересного человека, как Сева Дудкевич?" - подумал было тогда Феликс. - "Умный, талантливый, книжки вон какие читает, песни поёт".
  Но внутри себя Феликс сознавал, что он немного стесняется Севки.
  
  ***
  Следующая рабочая неделя в совхозе оказалась тоже достаточно тёплой и сухой. Постепенно все привыкли к работе на яблоках, выполняли и перевыполняли нормы. После работы ходили по городку, изучив его вдоль и поперёк, играли в футбол и волейбол с ребятами из ЛТО, бывали на танцах и в кино. Эксцессов с выпивкой и драками больше не было, хотя Феликс замечал эту неразлучную тройку - Мешкова, Зимогорова и Рыболовлю немного навеселе, даже видел, как они выбрасывали бутылку из-под портвейна - но всё было в пределах относительного приличия.
  В один из вечеров, вернувшись с работы, Феликс отказался идти с Федей Добролюбовым, Зосей Пряжко и Ваней Крапивой на волейбольную площадку. Ощущалась какая-то непонятная слабость в теле, крутили ноги.
  "Наверное переутомился" - подумал Феликс. Он читал книгу, когда вошла дежурная.
  - Ребята, кто из вас Феликс?
  - Я, - Феликс приподнялся с койки.
   - Там к тебе пришли.
  У входа стояли Соня и её подруга Люда. Они предложили Феликсу взять кого-то из товарищей и пойти в кино.
  Феликс позвал Саню Прохорчука, и они вместе поехали в клуб. Но сам Феликс был грустен, даже во время сеанса ему было холодно и неуютно.
  Поздним вечером, когда он вернулся с прогулки, ребята передали ему письмо, принесённое почтальоном. Писала Ира Крижанич.
  
  Привет, Феликс!
   Помнишь ещё меня? От твоих родителей я узнала, что ты уехал в совхоз на сельхозработы. Рассказывали, что ты поселился в каком-то кинотеатре. Я узнала адрес единственного кинотеатра в этом городке и вот пишу на этот адрес, но, чувствую, что пишу "на деревню дедушке" - не уверена, получишь ли ты в руки это письмо. Если оно найдёт тебя - я буду очень рада.
  Ну, что я могу сказать о себе? Я не поступила в Вербовске - не прошла по конкурсу. Теперь вот вернулась, передохнула и обложилась учебниками. Но жить на шее родителей не хочется. Устроилась работать помощницей библиотекаря. По знакомству, конечно... А что, книги я люблю, литературу знаю неплохо и даже на машинке печатать умею. Помнишь машинку у меня дома на которой я клацала? Вероятно, пригодится! Работа в библиотеке для филолога - очень хорошая практика. Рядом со мной всегда словари, энциклопедии. Немного скучно одной - все разъехались. Знаю, что Севка Дудкевич с тобой, передавай ему привет.
  Знаешь, Феликс, много писать не буду, я не уверена, что дойдёт письмо.
  Но ты, когда будешь в городе, заходи, если будет на то желание.
  Пока!
  Ира.
  
  Феликс передал привет от Иры Севке Дудкевичу, который, по своему обыкновению, терзал гитару. Потом лёг в постель. Ему не здоровилось.
  "Как хорошо, что Ирка написала. Какой она добрый и светлый человек", - подумал Феликс. - "Обязательно к ней загляну".
  Ночью его здорово морозило, а утром, встав, он чувствовал сильное недомогание, ломоту в теле. Кое как приведя себя в порядок Феликс пожаловался на самочувствие Щекутину.
  Тот пощупал голову:
  - Ого, горячая. Болит? Что это с тобой?
  - Да может на ветру простыл, не знаю.
  - Ладно. Вот тебе пока что аспирин. А это цитрамон от головы. Водой запей. Сейчас идёшь со всеми на завтрак. Потом я отправлю народ на работу, а с тобой - в медпункт.
  В столовую Феликс шагал вяло, но завтрак немного подкрепил его.
  В медпункте медсестра нашла у него температуру и сыпь в горле.
  - Да, на работу ни сегодня, ни в ближайшие дни нельзя. Я дам направление к врачу в местную поликлинику.
  - Пожалуйста, отпустите меня домой, - попросил Феликс. - В девять тридцать электричка, сорок минут - и я дома. Там всё-таки родители, уход. А здесь? Лежать в этом холодном кинотеатре? Я ещё больше простужусь... А кто мне пилюли будет покупать?
  Медсестра переглянулась с Владимиром Артемьевичем.
  Тот сказал:
  - Вообще-то, мне кажется, парень прав. Лучше разрешить ему уехать домой, тут ведь недалеко.
  - А выдержишь дорогу? - спросила медсестра.
  Феликс кивнул.
  Выпив, по совету медсестры, чаю с лимоном и проглотив лекарства, он вышел под оранжевые лучи осеннего солнца.
  Щекутин попросил водителя ЛиАЗа:
  - Михалыч, парня на платформу подбрось.
  - А что такое? Домой?
  - Да приболел немного.
  - По пути заправиться заедем.
  - На пол десятого - то успеете?
  - Успеем, - протянул Михалыч.
  Феликсу даже стало как-то легче. Он ехал в пустом автобусе среди садов, полей, сидя у залитого солнцем окна, ему было тепло и хорошо. И очень хотелось домой.
  Они заправились, но, не доехав до железной дороги, мотор автобуса вдруг зачихал и заглох.
  Михалыч вращал ключ зажигания, но бесполезно.
  - Ты, парень, сиди, - сказал он Феликсу, - а я попробую завести мотор.
  Но все его усилия не увенчались успехом. Раздражённый Михалыч, ругаясь, стал копаться в моторе.
  Феликс посмотрел на часы.
  Он вышел из пыльного салона и сказал:
  - Михалыч! Не успеваем! Мало времени осталось.
  Хмурый водитель молча копался в моторе, потом вытер руки промасленной тряпкой, залез в кабину и опять попробовал завестись. Напрасно!
  - Будь проклята эта машина, - ругался Михалыч, - давно уже списать пора.
  Он посмотрел на Феликса.
  - Что же с тобой делать, парень? Ни туда, ни назад... Ну хоть бы ехал кто! - с досадой говорил водитель.
  Он посматривал на дорогу.
  - Михалыч, тут часто трасса пуста. Ждать бесполезно, - сказал Феликс. - А давайте я добегу. Ведь девятнадцать минут осталось!
  Михалыч внимательно посмотрел Феликсу в глаза.
  - А что... Беги, парень, беги. Авось успеешь ещё. Давай, ноги молодые, быстрые... Эх, я в твои годы.
  Попрощавшись с Михалычем, Феликс побежал. Но уже за поворотом стал бежать медленнее, сказывалась болезнь. Пробовал остановить мотоциклиста с коляской, но тот промчался мимо.
  Вскоре Феликс стал просто идти быстрым шагом.
  На пути ему встретилась бабушка с кошёлкой и внучка с котёнком на руках.
  Платформа была совсем рядом.
  - Это электричка на Дахов? - спросил Феликс.
  - Электричка? Так, она! Мы - с неё!
  Электричка тронулась, когда Феликс вбежал на перрон. Следующая была только в 17. 30.
  Так долго ждать не было никакого желания, ещё меньше хотелось возвращаться.
  И он побрёл по путям, надеясь добраться пешком до своего родного города.
  Сначала шагалось радостно. Казалось, что даже болезнь отступила. Вдоль железнодорожных путей была протоптана узкая тропинка. Он шёл, напевал песни, размышлял о будущем, отдыхал, наблюдая проносящиеся поезда, любовался красивыми видами, стараясь не сбиться с пути, ведь рельсы иногда перекрещивались, временами расходились в разные стороны.
  Но спустя сорок минут он ощутил усталость и слабость. Добрёл до ближайшей платформы, сел на скамейке отдохнуть.
  Далеко за полем гиганты тополей сходили к реке, которая едва белела на солнце.
  Отдохнув, он поднялся и зашагал дальше. Теперь, когда путь шёл между городами, ему пришлось идти по шпалам. Аромат опадающей осенней листвы с придорожных деревьев смешивался с запахами рельсов, ржавчины и креозота.
  Постепенно слабость стала одолевать. Иногда Феликсу становилось совсем плохо, и он садился в траву недалеко от полотна, потом вставал и упрямо шёл дальше.
  Потерял он сознание в том месте, где дорога проходила через лес.
  Как в бреду он увидел чьё-то склонившееся бородатое лицо, слышал шёпот: "Эй, парень, очнись, что с тобой?". Феликс помнил, что какой человек вёл его...
  Очнулся он в каком-то доме. Он лежал на кровати, а бородатый человек держал в руке и разглядывал его кинжал. Ему показалось, что на синеватом лезвии просвечивались, мелькали серебром, золотом и алым цветом какие-то знаки.
  - Нет, не трогайте, это моё, - прошептал Феликс и протянул руку.
  - Нет, не беспокойтесь, молодой человек, я не могу владеть этим предметом, это же нойвшек, - заверил бородач, вложил кинжал в ножны, висевшие на шнурке на груди. - Сейчас я сделаю отвар из трав, и болячки ваши быстро отступят, силы возобновятся.
  - "Нойвшек" - отпечаталось странное слово в сознании Феликса.
  Человек поил его отварами и постепенно силы вернулись.
  - Полежи до вечера, а там электричка будет, - сказал незнакомец.
  
  Глава 7. Ира. Таинственная открытка
  
  Они сошли с электрички утром и пошли по росистой равнине к деревьям. На тропинках белел туман. Осень стояла ещё молодая, свежая.
  Вдалеке сосновый бор, подобно дворцу, поднимался к небесам.
  Мама присела пенёк под озябший осиной поправить обувь. Дерево тихо роняло лимонную листву.
  Отец по обыкновению, не дожидаясь, пошёл вперёд. Ира подождала маму, жмурясь от яркого света.
  Соломенное солнце тихо поднималось над землёй, согревая её.
  Лес встретил их глухой тишиной, сине - зелёной торжественностью. За деревьями блеснула голубая чаша озера со спокойной водой. В ней отражались тёмные стволы деревьев.
  Ира любила приезжать сюда отдыхать. Этот дом долгие годы строил дед - Крижанич Иван Сергеевич. Он был влюблен в лес и озеро, и любовь эту передал Ире.
   Бабушка и родители больше любили город, но грибы и желание порыбачить манили их в этот лес, к этому дому.
  Ире тоже хотелось отдохнуть от городских дел, но более всего её привлекали сюда воспоминания детства и возможность побыть на природе накануне холодов.
  Когда они управились в доме, бабушка осталась на хозяйстве, а они с мамой пошли к озеру. У берега вода казалась чёрной. Нежные палые листья, совсем свежие, застыли на воде, будто на ладони. Стаи мальков сновали между подводными корнями. Над озером стремительно летали птицы, тени их скользили в воде.
  Отец вычерпывал воду из старой лодки и звенел цепью. На траве лежали удочки и жестянка с червями.
  Было свежо и тихо, и хорошо было бродить по лесу в эту пору. Пахло травами, хвоей, грибами, древесной корой и старыми пнями.
  Грибов было огромное количество. Ире казалось что они, будто гномы, шевелились под бурыми листьями, под еловыми лапами.
  Насобирав пару лукошек, они присели отдохнуть. Между рядами деревьев падали ровные потоки света.
  Ира давно заметила, что осенью видишь всё резче - каждую шишку на ветке, каждый сучок, падающий лист, настолько воздух был ясен и прозрачен. Солнечные пятна прыгают между деревьев.
  Вечером бабушка с мамой готовили на печи под навесом. Отец, как обычно, ворчал, что Ира не помогает, а примостилась с книгой. Пришлось взяться за нож, хотя мама обещала справиться сама.
   Почистив грибы, Ира разожгла костёр и села, наблюдая улетающий косяк журавлей. К ней постепенно присоединились другие члены семьи. Долго сидели на раскладных стульчиках, беседовали, пока ночной туман не лёг на двор. Далеко, в болотах кричала какая-то неведомая птица, а совы проносились над их головами.
  Отец мало говорил, дремал, газета лежала рядом. Очнувшись, он ругался на комаров. Мама предложила ему одеколон "Гвоздика". Не утерпев, он ушёл, за ним пошли мама и бабушка, а Ира всё ещё сидела у костра.
  И вот бабушка кличет её в дом. Сейчас будут запираться.
  Дружный хор лягушек за окном был для Иры колыбельной.
  Во второй половине ночи она проснулась и какое-то время глядела на узкий молочный серп месяца, на синюю звезду, касающуюся верхушки ели.
  Было прохладно. Встав, она накинула халат и подошла к окну, забранному тонкой анти-комариной сеткой, привезённой отцом из Польши.
  Тёмно-зелёная гладь озера оловянно блестела во мгле. Неподвижно стоял лес, омытый лунным светом. В кваканье лягушек вплетались крики ночных птиц и редкий плеск воды. Дышалось легко и приятно, будто и лес, и озеро отдавали свою накопленную веками энергию.
  
  ***
  Следующим днём было воскресение. Лодка отца с ранней зари застыла на озере. А Ира с мамой и бабушкой сходили на кладбище, где, согласно завещанию, был похоронен Крижанич Иван Сергеевич.
  Они не узнали могилы. Под знакомой, тщательно ими обхаживаемой берёзкой, вместо железного сварного постамента застыл печальной чернотой другой памятник - из гранита. Он был в точности такой как прежде, но всё-таки новее, лучше. И фотография - другая. Дедушка был изображён здесь в совсем молодом возрасте.
  Надежда Ивановна и Ира разыскали смотрителя. Он был худ и лыс, напоминал египетского жреца.
  Тот был краток:
  - Не беспокойтесь гражданка, у нас всё по закону. Те, кто менял памятник на могиле уверили, что действуют по вашему согласию.
  - По моему согласию? Я жена покойного. И у меня никто ничего не спрашивал! - сказала бабушка.
  - Здесь какая-то ошибка, - добавила мама.
  - Вы уверены? Вы напрягите память, обзвоните всех родственников дальних и близких. Всё прояснится.
  Он шарил в папке.
  - Вот кстати документик с подписью.
  Внизу напечатанного на машинке листа была подпись, не то Каталинский, не то Камалинский.
  - Какой ещё Камалинский? - спросила бабушка, снимая очки.
  - Каштаринский, - одними губами произнесла Надежда Ивановна. Тогда всё понятно.
  - Витя Каштаринский? - удивлённо произнесла бабушка. - Странно, чего это он распоряжается, не предупредил.
  - Да ты же в городе всё время - вот, наверное и не смог ничего сказать. Может он с памятником приехал, разгрузил, потом установили - было не до нас.
  - Но написать-то он мог!
  - Мог, мам, но стало же лучше!
  - Да, лучше, - сказала бабушка.
  - Мама, а кто этот Каштаринский? - спросила Ира.
  - Дедушкин очень близкий друг. Видимо решил улучшить могилку по своей инициативе.
  Собрав мусор, ветки, вырвав бурьян, они вернулись через лес в дом.
  Отец в этот день вернулся с рыбалки с хорошим уловом, поэтому Ира наслаждалась покоем. Вечером все вместе смотрели многосерийный телевизионный фильм, затем, немного утомлённые, разошлись спать.
   Ира тоже пыталась уснуть под песню сверчка, но не удавалось... Закрыв журнал "Юность", она занялась любимым делом - разглядыванием бабушкиных сокровищ в шкафу. Здесь поблёскивал на свету столовый сервис "Мадонна" из ГДР, который предназначался для праздничных застолий.
  В старой деревянной шкатулке, украшенной изображением жар-птицы, она рассматривала редкие пуговицы, серьги, миниатюрные ножнички, нитки, шпульки, напёрсток и прочую дребедень. Дальше ей попался толстый пакет с открытками. И зачем бабушка их хранит? Поздравительные открытки бог знает какого времени, есть ещё и довоенные.
  Ира разглядывала их и сама увлеклась. Открытки с куклами и свечами, новогодними ёлками и праздничными шарами, с красавицами и кавалерами, которым птички несут конвертики "с любовью", с симпатичными детишками и милыми животными, первомайские, октябрьские, с Днём Победы... Некоторые она отложила: раскладная открытка "Фестиваль молодёжи и студентов в Москве" 1957 года, открытки "Персонажи сказок" 1955 года, "На базаре в Ташкенте" 1939 года, "Метро имени Кагановича" 1938 года, "Покорение севера" (вероятно, 30-х годов), "Пингвины" 1940 года, "С Новым 1953 годом!", "Враг маскируется" 1933 года... А вот совсем древняя - "Крым. Ялта. Вид на Ласточкино гнездо" 1926 года!
   Она читала тексты на открытках и очень увлеклась. Какие-то незнакомые или полузнакомые ей люди писали бабушке и дедушке. Они были молодыми и счастливыми, жили какой-то своей таинственной и особенной жизнью. Её привлёк текст одной из открыток, адресованной дедушке. Текст написан синими чернилами.
  
  Дорогой Ваня!
  С Днем рождения тебя - искренне и от всей души! Пусть наша дружба крепнет навеки и посмертно, как завещал УТМ! Извини, что в этом году не приехали - путёвка! Созерцаем южные красоты, были на Лермонтовской скале и Медовых водопадах.
  Желаем тебе счастья и стойкости в трудностях!
  
  Витёк. Тоня. Коля. Жена кланяется уважаемой Светлане Петровне.
  
  Открытка издана под названием "Кисловодск. Вид на храм воздуха с серых камней". Год было не разобрать, но, судя по всему, тридцатые...
  Интересная открытка. На картинке - скалы, белое сооружение на горе, среди деревьев, наверное тот самый "храм воздуха". Дедушку кто-то поздравлял. Но текст немного удивил Иру. Что значит "навеки и посмертно, как завещал УТМ"? Кто, или что это - УТМ? Заинтересовали Лермонтовская скала и Медовые водопады.
  Адреса на открытке не было, вероятно его присылали в конверте, который не сохранился.
  Отложив последнюю открытку, Ира сложила все остальные в отдельный целлофановой пакет. Всё запихнула в ящичек шкафа. Нужно было ложиться спать, ведь завтра утром на работу...
  В розово-бледном и синем сумраке утра они шагали сонные на электричку через прохладный лес.
  Пока электричка мирно стучала по рельсам вся семья дружно дремала, слегка подёргиваясь при движении вагона.
  Ира читала у окна, временами поглядывая на найденную открытку.
  Напротив зашевелилась бабушка и спросила:
  - Что, скоро подъезжаем?
  - Ага. Ба! Смотри, что я нашла, - полушёпотом сказала Ира и протянула открытку бабушке.
  - А! И где ты её откопала?
  Бабушка смотрела открытку со всех сторон, надев очки.
  Прочитав текст, она сказала:
  - Как давно это было, но вроде как вчера. Это дядя Витя и тётя Тоня присылали, наши друзья. Вот, значит ... дедушку твоего с днём рождения поздравляли. А времена-то, какие были времена...
  - Какие? - поинтересовалась Ира.
  - И хорошие, великие, и ... нехорошие, страшные... И красивые были времена. Мы молодые тогда были. Верили, что мир весь сумеем изменить... Ох, какие наивные были наши мечтания...
  - А почему времена были нехорошие и страшные?
  Бабушка наклонилась и зашептала:
  - А людей тогда арестовывали. Чуть что не так сделал, не то сказал - в Допр.
  - А это что?
  Бабушка ответила ещё тише:
  - Дом принудительных работ. А могло и хуже быть. Например, в лагеря.
  - Пионерские...
  - Да ты что, наивная. Концентрационные!
  Мама оказывается всё слышит. Она открывает глаза и говорит бабушке сонным голосом:
  - Мам, не пугай мне Ирку. Всё это давно было и быльём поросло.
  Бабушка только махнула рукой.
  - Ба, а что это за фраза "пусть дружба крепнет навеки и посмертно"? - спросила Ира.
  - А, это Витька так выражался. Чудаковатый он...
  - А кто такой УТМ? Что он мог завещать?
  - УТМ? Хм... Это кажется философ такой. С ним они дружили...
  - Кто они?
  - Твой дед Иван и дядя Витя, значит, - пояснила бабушка. - Не помню точно как его звали... Вроде Устименко. Так потом его за эту философию и посадили.
  - В тюрьму посадили? - поразилась Ира.
  - Конечно. И поделом! Нечего языком болтать.
  - Точно. Работать надо, - подхватил очнувшийся отец и открыл глаза. - Что подъезжаем? Заболтались вы тут. Уже скоро вокзал. Готовимся на выход.
  
  ***
  За большим и широким окном повисли нити серого дождя...
  Ира повернулась к зеркалу и ещё раз посмотрела на себя. Улыбчивые щёки, весёлый взгляд, детский рот. В слегка расставленных карих глазах задорные огоньки. Она настроена, она будет танцевать, она, словно птица, готовая взлететь.
  В зале шумело множество зрителей. Это были рабочие и работницы фабрики.
  - Дорогие товарищи, работницы! Сегодня в нашем концерте принимает участие юная танцовщица Ирина Крижанич. Поприветствуйте её! Танец "Осенняя соната".
  Лёгким ветерком на середину сцены вылетела Ира. Всем почудилось, что ветерок всколыхнул кудрявые деревья и головки осенних цветов. Мелодия зазвучала и, стремительно бросив руки вверх, а взор на зрителей, Ира пошла по кругу подобно лебедю. Птица трепетала крыльями среди летящей по ветру листвы. Ноги танцовщицы скользили по полу, будто по воде синего озера. Временами она бросала своё гибкое тело то в один, то в другой конец сцены, замирала с грациозным жестом поднятых рук, затем вновь начинала движение. Её бёдра, схожи с перевёрнутой чашей цветка, изгибались, вращались в пружинистом ритме. Глаза горели цветом топаза - цветом осенней листвы.
  Гром аплодисментов был наградой танцовщице. Ей вручили букет роз.
  Особенно старались хлопать подруги - Ленка Шерстнёва и Нина Кашина.
  Решились пройтись под зонтиками по городу. В дождь город расцвёл, точно серая роза. Запах осени и дождя разносился по скверу.
  Они сели в парковом павильоне под тентом, заказали себе кофе и вкусные коржики. Дождь барабанил по крыше стеклянными струями и сквозь его пелену виднелись уже тронутые желтизной деревья. Болтали и смеялись, а дождь то усиливался, то затихал.
  Дома Ира тоже какое-то время сидела с книгой, но чтение не шло. На подоконнике стояли розы, и их свет падал на заплаканное окно. Радость наполняла её оттого, что её танец оценён, принят, понравился.
  
  ***
  Сегодня после обеда росился тонкий дождик. Ира, выйдя на порог библиотеки, раскрыла зонт. Она всегда уходила с работы раньше, так как работала в абонементе неполный день.
  Рядом с библиотекой рос старый клён, который Ира часто наблюдала из окна, когда пила чай или кофе. Клён озяб и устало ронял листья, которые приклеивались к мокрому асфальту, падали в лужи и плыли, будто челны.
  Здание библиотеки располагалась напротив церкви и дома с башенкой, частично скрытых за багряной и зеленовато-жёлтой листвой. Улица от дождя блестела, будто стеклянная, блёкло отражая подъехавший красный трамвай с горящими золотыми глазами фар. Люди, чуть согнувшись, шагали под синими, оранжевыми и серыми зонтами.
  Ира села в трамвай и поехала в школу, чтобы расспросить Елизавету Михайловну, свою учительницу литературы о философе Устименко. Сегодня она не могла найти в библиотеке о нём никакой информации. Она не была уверена, что застанет учительницу, но ей повезло. Та сидела над тетрадями в классе, в котором дежурные ученики домывали пол.
  Учительница обрадовалась Ире. Девушке пришлось рассказать о своей поездке в Вербовск и провале на экзаменах.
  - Ничего, Ира, - успокаивала Елизавета Михайловна, - в жизни всякое бывает. Правильно, что устроилась работать, это не помешает, можно сказать - начала свой трудовой стаж.
  После обмена мнениями о новых учениках, Ира спросила об Устименко.
  Елизавета Михайловна замыслилась.
  - О таком философе я не слышала, - наконец сказала она. - А как его имя-отчество?
  - Не знаю. И бабушка не помнит. Какой-то Т.М. Бабушка говорит, что его в тюрьму посадили. Я и Большой Советской Энциклопедии смотрела - нет.
  - А в Философском словаре?
  - Тоже нет.
  - Впрочем, если он был в заключении о нем может и не быть сведений, - сказала Елизавета Михайловна, задумчиво глядя куда-то в сторону. - Ты знаешь, что. Обратись к Яну Дмитриевичу. Он сейчас историю ведёт после ухода нашей учительницы. Очень эрудированный человек, имеет хорошую в городе библиотеку и много читает. Он заходил недавно, вот буквально минут двадцать назад.
  - Но он же только рисование вёл у нас в пятом классе, - смущённо произнесла Ира.
  - Ну и что? Ты стесняешься? Пойдём вместе!
  Они пошли в учительскую, но там выяснилось, что Спасов только - что вышел.
  Елизавета Михайловна открыла окно в коридоре, и туда сразу влетел запах дождя.
  - Ян Дмитриевич! Подождите минутку. К вам бывшая ученица.
  И сказала Ире:
  - Давай, беги к нему, не стесняйся.
  Ира выбежала на порог и увидела строгую фигуру в тёмном плаще, застывшую под зонтом. Рядом уже стояло такси, в которое собирался садиться Спасов.
  - Ян Дмитриевич, здравствуйте! Вы меня не помните? Вы у нас рисование вели.
  Ян Дмитриевич Спасов был худощавым, подтянутым человеком со складками на щеках. Трудно было определить его возраст, ему можно было дать и сорок, и пятьдесят, а иногда казалось, что он уже целую вечность живёт на этом свете. Он сдвинул кустистые брови.
  - Помню. Тебя, кажется, Ирой зовут. Ирина Крижанич.
  - Да. Ну и память у вас! У меня к вам один вопрос...
  - Тебе в центр? Поехали! А по дороге расскажешь...
  "Волга" развернулась и выехала на центральную улицу, где уже светились витрины магазинов и киоски.
  - О чём собиралась поговорить? - спросил Спасов.
  - Хотела узнать об одном философе.
  - Какой исторический период?
  - Ну, наш, советский. Годы примерно двадцатые - тридцатые. Фамилия Устименко... Инициалы Т.М.
  - А зачем ты хочешь о нём знать? Простое любопытство?
  - Не только. Мой родной дедушка был знаком с ним. Но его самого спросить нельзя, он уже умер.
  Спасов улыбнулся:
  - Иногда бывает, что у умерших тоже можно что-то спросить. При определённых обстоятельствах, конечно.
  Было непонятно, то ли он шутит так, то ли говорит иносказательно.
  Ира почувствовала себя неловко. Зачем ей вообще это нужно? Вбила себе в голову какие-то глупости. Морочит голову серьёзным людям. Ей вдруг захотелось попросить остановить машину.
  Но разрядил накалившуюся обстановку сам Ян Дмитриевич. Он вдруг посмотрел на Иру, очень тепло улыбнулся и сказал:
  - Я знаю этого философа.
  Ире стало как-то легче. И тут Спасов спросил совершенно о другом.
  - Ты пробовала когда-либо белый чай "Дарджилинг"?
  - Что? - не поняла Ира.
  - По-другому он ещё называется "Белый совет".
  - Нет.
  - Я приглашаю попробовать. Поедем ко мне. Там и поговорим.
  Спасов умел убеждать. Ира не могла возражать ему. Она просто верила этому человеку и знала, что с ним удобно и хорошо.
  "Волга" остановилась на старой улице Медоваров у посеревшего от дождя исторического дома, бывшим когда-то во владении какого-то гетмана. Вниз по камням улицы струились, журчали ручейки дождевой воды.
  Пока Ян Дмитриевич готовил чай, Ира с интересом рассматривала графику и живопись на стенах комнаты. Хозяин любил и умел прекрасно рисовать.
  Вот странное видение - витиевато плавают в воде различные рыбы, одна похожа на дельфина, другая - на воздушного змея, третья - на дракона. А вот более традиционное изображение: ночь, мост, фонари отображаются на воде, плывущая лодка.
  - А это Венеция? - спросила Ира Яна Дмитриевича, который покрывал стол скатертью.
  - Да, это канал, мост Вздохов и плывущая гондола.
  - Хорошо сделано.
  - Граттаж. Это такая техника рисования. Рисунок процарапывается острым инструментом. Имитация гравюры, - объяснил Ян Дмитриевич.
  - А это? Наш город?
  - Это просто "Ночной город". Сделан уже гуашью.
  - Какое необыкновенное соединение синего, красного, коричневого и оранжевого цветов! Вы любите ночные пейзажи?
  - Люблю, - улыбнулся одними губами Спасов и исчез на кухне.
  Вскоре он появился с подносом. Чай был разлит в стаканы с серебряными подстаканниками. Это был напиток бледно-золотистого цвета.
  - Прошу к столу, - сказал Ян Дмитриевич. - Вот этот чай, Ира, очень нежный и деликатный. Именно этот чай - из Индии, но первоначальное его происхождение - Китай.
  - А почему он так ценится? - спросила Ира, присаживаясь на деревянный стул с полукруглой спинкой.
  - Его собирают вручную высоко в горах. В качестве сырья используется только самая молодая пара листьев, окружающих юную почку в самой верхней части ветви. После сбора листки аккуратно выкладываются в один слой на противень и сушатся без прямого доступа солнечных лучей при температуре не выше 25 градусов.
  - Настоящая чайная церемония!
  - Да! И вот перед тобой напиток с невероятно свежим ароматом и легкими нотками мускатного послевкусия. Ощущаешь?
  Ира дёрнула плечом и заулыбалась.
  - Ну, я тебе дам с собой немного этого чая, дома распробуешь, - сказал Ян Дмитриевич. - Ну, а сейчас, за чаем, можно перейти к делу. Итак, Тихон Матвеевич Устименко.
  - О, вы уже узнали о нём?
  - Кое-что. Ты смотрела именно новейшее издание Энциклопедии?
  - Да, кажется семьдесят восьмого года.
  - А статья об этом философе есть в издании пятьдесят восьмого года. Сейчас допьём чай и я посмотрю в указателе какой том нам нужен.
  Когда они насладились чаем, Спасов принёс из соседней комнаты толстый том и долго листал его, пока на нашёл нужную статью и стал читать:
  - Так, вот, Устименко Тихон Матвеевич. "Родился в Полтаве в 1890 году. Скончался в 1963 году в Томске. Украинский и русский философ-мистик. Из купеческого сословия. В юности увлекался произведениями Г. Сковороды, что и подтолкнуло его к философии. Закончил Киевский университет".
  Ира удивилась.
   - Вот оказывается как! Раз он увлекался всякой такой мистикой, значит вполне мог пострадать за свои взгляды. Да ещё и из купцов!
  Ян Дмитриевич внимательно с некоторым удовольствием посмотрел на девушку.
  - А ты сообразительная! В те-то годы? Конечно, мог пострадать. Но, знаешь, почему он не оказался после революции за границей? Ведь многие тогда уезжали, многих высылали...
  Ира пожала плечами.
  - Он примкнул к социал-демократам, вошёл в РСДРП, поддерживал большевиков.
  - Да, и как в нем всё это сосуществовало? Мистика и большевизм?
  - А вот сейчас прочитаем... "Занимался проблемой личности в условиях социалистического переустройства общества, выстроил теорию о мессианстве пролетариата, ведущего к христианскому "царству божьему"... В конце тридцатых годов склонился к реакционной теории богоискательства, к проповеди культа "гениальности" и христианской морали искупления, к теории посмертного существования человека, за что подвергался жёсткой критике. Основные работы: "Личность и коммунизм" (1925), "Концепция новой истории человечества" (1930), "Рабство и свобода" (1933)". Вот, в общем-то, всё.
  - Да, немного, - сказала Ира. - Но кое-что понятно. Он далеко от коммунизма не отходил. Но и к религии начал склоняться. Кхм...Например, моя бабушка говорит, что его посадили и правильно сделали. Теперь-то я понимаю, за что его отправили в тюрьму. Проповедь религиозных идей...
  - Понимаешь, Ира, он шёл по пути некоторых религиозных философов начала века. Тогда подобные идеи были. Прогрессивно мыслящие люди заметили кризис старой, полуфеодальной монархии. А чем её заменить? Они проповедовали социализм, а корни социалистических идей находили в христианстве, в Новом Завете. Маркс - это только экономический социализм... Хорошо, построим социализм, а что дальше? Устименко отвечал - надо создавать христианский коммунизм, совсем по заповедям Христа.
  - Чего же он тогда от марксизма отошёл? - спросила Ира, ещё не всё понимая в этих теориях.
  - Да тут всё понятно, как раз. Его испугала жестокость революции, гражданской войны, неизбежного террора. Он пытался совместить социализм с христианством, он видел в построении нового общества в нашей стране воплощение христианских идей. Наверное, к тридцатым годам уже начал в чём-то сомневаться... Если написано "подвергался жёсткой критике" значит был арестован. Обрати внимание, умер он в сибирском городе Томске... Наверное, кроме заключения, получил и ссылку. Видно там и остался.
  - Интересно, а сейчас можно где-то найти книги Устименко? - спросила Ира.
  - Уверен, что нет. Разве что в спецхране, но туда нужен особый допуск, его не достать. Если он был арестован и осуждён, то все его книги были конфискованы. Разве у кого-то на руках остались, но стоят они сейчас бешеных денег.
  - Непонятно только, что же мой дедушка и его друг Каштаринский нашли в идеях Устименко? - задумчиво спросила Ира.
  - Ну, некоторые аспекты этих идей были достаточно привлекательны... А что, твой дедушка и его друг стали последователями Устименко? - спросил Спасов.
  Ира немного растерялась.
  - Ну, не совсем так, наверное. Просто я так подумала...Нашла открытку со странной фразой. Можно вам показать?
  Спасов кивнул, и Ира достала из сумочки старую открытку, которую носила с собой.
  Ян Дмитриевич долго рассматривал открытку.
  - Эта открытка была послана Виктором Каштаринским и его женой Ивану Крижаничу, моему деду, - пояснила Ира.
  - Это примерно вторая половина тридцатых годов. "Пусть наша дружба крепнет навеки и посмертно, как завещал УТМ!" Да, довольно интересная фраза.
  - Ян Дмитриевич, как вы думаете, что она может обозначать?
  - Дружба не только до смерти, но и в посмертной жизни. Как говорится, в царстве божьем. Я когда-то давно знакомился с идеями Устименко через книги других философов, очерки. У него была такая идея - для того, чтобы не терять братскую дружбу в посмертном существовании - в земной жизни друзья должны стать родственниками.
  - Какая-то чрезмерно надуманная и слишком религиозная идея.
  - Наверное. Меня только интересует, как в неё могли поверить люди тех лет, тридцатых годов, наверняка правоверные коммунисты.
  - Но всё равно из этого ничего не вышло. Крижаничи и Каштаринские дружили, но родственниками не стали. Наверное просто после ареста Устименко доверие к этому философу пропало, - сказала Ира.
  - Всё может быть. Ладно, я по своим каналам попытаюсь узнать судьбу Устименко, - заключил Ян Дмитриевич. - Ты оставишь адрес или телефон?
  - Да, конечно. Я вот думаю, а не поговорить ли мне с самим Виктором Каштаринским. Ведь он ещё жив.
  - Не знаю, получится ли у тебя, - произнёс Спасов, глядя в заплаканное дождём окно. - Впрочем, попробовать можно.
  Вечер расправил над миром сизое крыло, когда Ира уходила от Спасова с подарком - мешочком чая.
  Жёлтый жемчуг горящих во тьме фонарей на улице Медоваров осветил такси, вызванное Спасовым. Ире даже показалось, что водитель и машина были те же.
  
  ***
  Адрес, где живёт семейство Каштаринских, Ира узнала от бабушки. Та разыскала его в каком-то старом блокноте и с подозрением дала Ире.
  - Зачем тебе? Ты же не вздумаешь туда ехать? Ни в коем случае.
  - Да, нет, - успокоила Ира бабушку. - Я только напишу им, поблагодарю за памятник дедушкин. Телефона-то у них там нет?
  - Нет, - сказала бабушка. - Только маме не говори, что писать будешь. Она всегда как-то нервно относилась к этим Каштаринским.
  Ира соврала бабушке. Она собиралась именно поехать к Каштаринскому Виктору Фёдоровичу. Это было не так далеко: посёлок Олешково - полчаса езды автобусом от города. Но она не хотела нервировать ни бабушку, ни маму.
  Эти дни она летала словно на крыльях - позвонил Феликс. Он несколько дней назад вернулся домой из совхоза немного приболевший, а вчера почувствовал себя лучше и обещал прийти.
  Ира волновалась, перепробовала новые наряды, а Феликс пришёл с магнитофоном - весёлый, красивый. Он хотел сделать запись на кассету тех новинок, которые в последнее время Ира сама записала с телевизора или переписывала у подруг.
  - У тебя есть новая песня Boney M. "El Lute"?
  - Есть, - с улыбкой отвечала Ира. - Такая мелодичная вещь! Просто без ума от неё!
  - Я в совхозе её услышал, и она крутится у меня в голове, - сказал Феликс.
  - Ты ахнешь! У меня есть новинки Донны Саммер, и Челентано, и "Машины Времени", и Пугачёвой, и "Чингиз-хана"...
  - Здорово! Ир, поставь что-нибудь. А я пока прицеплю шнур и выставлю уровень записи.
  Они долго с упоением слушали музыку, без устали обменивались новостями, и папа поздоровался с Феликсом за руку, как со взрослым, и мама, заглядывала к ним в комнату и загадочно улыбалась, а потом принесла целую тарелку золотистых оладий с коричневыми поджаренными пупырышками и блюдо янтарного мёда.
  Вечером они прогулялись под руку. Шли, будто невеста с женихом, и радость тёплой струёй разливалась по телу Иры. Осеннее солнце уже подсушило асфальт, и разгулявшийся ветер колебал оранжевые фонари и верхушки деревьев, и листья летели, будто кусочки пергамента.
  Ира решилась рассказать Феликсу о своих поисках и о предстоящей поездке в Олешково к Каштаринским.
  - Слушай, Феликс, мне как-то страшновато туда ехать одной. Какой-то посёлок, собаки...
  - Посёлок Олешково! Слушай, ведь Ваня Крапива оттуда, он учится в нашей группе. Я знаю, что в пятницу они вечером все возвращаются из совхоза... Это я.... сачкую. Можно в субботу поехать вместе. Я заодно к Ваньке зайду.
  - Это отлично, Феликс! Я так рада! О, смотри, какой сегодня фильм - "Мой ласковый и нежный зверь". Я так мечтала этот фильм посмотреть! Это по Чехову, с Янковским.
  - Так в чём проблема? Пошли!
  Они сходили в кино, а потом Феликс провёл Иру домой.
  Вечером она листала принесённую Феликсом книгу "Мастер и Маргарита", но строчки путались перед глазами. Ира думала о нём и всё тело её было полно сладостного томления, а душа и сердце наполнены радостью.
  В субботу очень рано они встретились на автовокзале. Феликс был в куртке с башлыком и казался серьёзным, как министр перед парламентом.
  - Вот, захватил с собой рыбную консерву и хлеб, - сказал Феликс, показывая на сумку через плечо.
  - А я бутеры и чай в термосе.
  - О, с голоду не помрём!
  Рассвет разорвал бело-синие облака, раскатился до горизонта. Водитель обещал остановить вблизи Олешково.
  Когда автобус поехал по тусклым камням улиц уже застыл алый день.
  И вот автобус застыл среди поля.
  - Кто платил до Олешково - выходите, - серьёзно сказал водитель.
  Ира и Феликс изумлённо смотрели в окно.
  - А где же посёлок?
  - А вот дорога вдаль идёт, видите! Справа поле - слева лесополоса. По ней и идите. Там идти недолго, минут через двадцать будет село...
  В лицо ударил очень свежий и холодный ветер. Пошли по дороге с растрескавшимся асфальтовым покрытием. Ветер закрывал им глаза, открывал рот, раздувал ноздри и холодил уши. Ветер гнул деревья, земля рыдала и трещала, листья сыпались откуда-то с неба на плотный кустарник.
  От холодного ветра горели багрянцем щёки и трудно было говорить. Мимо проносились редкие автомобили.
  Ребятам удалось тормознуть грузовую машину, доставлявшую из городской пекарни Дахова хлеб. Водитель оказался разговорчивым и весёлым. Высадив их на углу нужного дома, он открыл свою будку и дал ещё тёплую буханку хлеба.
  - Глянь, красавица, вот дом, который ты ищешь. А твой, где Крапивы живут - сразу за углом. Подбросить? Тут две минуты.
  - Ну хорошо, вы езжайте, - разрешила Ира. - Феликс, ты придёшь сюда, когда повидаешься с другом? Запомнил двор?
  - Хорошо! - крикнул из кабины Феликс. - Давай, удачи!
  Ире сейчас важно было остаться одной. Она толкнула зелёную калитку. Во дворе тихо, шевелит листьями орех. Собачья будка пуста. Ира осмотрела двор, палисадник - нигде никого.
  Она взошла на крыльцо. На двери висел большой замок. Итак, хозяев нет. Такое впечатление, что их давненько здесь нет.
  Ира зачем-то постучала в ставню, сходила к сарайчику, постучала там.
  Тишина.
  - Это кто тут ходит и стукает? - послышал низкий с хрипотцой голос. - Хозяев нема дома.
  Ира обернулась. У забора, который огораживал двухэтажную дачу, стоял седоусый старик в шведке и шерстяном жилете.
  - Простите, - сказала Ира, - мне бы Виктора Фёдоровича повидать.
  - Не выйдет, - сухо сказал старик.
  - Почему?
  - А вот так - нет его...
  Вздохнув, старик пояснил:
  - В лекарне он. Инсульт.
  - Здесь? В поселковой больнице?
  - Да нет. Далеко, в Тополинове лежит. И жена там рядом с ним. Комнату в городе снимает. Не говорит он, речь отняло...
  - Ой, какая беда... Но что же делать? - замыслилась Ира, прикусив губу.
  - Ну, это уж вам решать.
   - Вы передайте ему большую благодарность за установленный памятник. Скажете - от семьи Крижаничей. Думаю, он поймёт о чём речь.
  - А вы сами кто будете? - спросил старик, глядя в упор на девушку.
  - А я как раз внучка Ивана Крижанича.
  - Как? Внучка Вани? Так ты Надина дочь! - обрадовался старик. - Вот это встреча! Рад увидеть. А что привело сюда?
  - Виктор Фёдорович поставил новый памятник на могиле моего деда. Вот решила приехать, поблагодарить.
  - Я знаю про это... - сказал старик и на лбу у него собрались морщины. - Памятник ставил его сын, но по просьбе Виктора... Но это не важно. Знаешь что... Ты выйди со двора, пройди улицей и зайди на мою дачу. Только калитку на крючок закрой. Дело в том, что я очень хорошо знал и Ваню Крижанича, и Витю Каштаринского. Мы вместе много лет служили. Я был их начальником...
  Спустя пятнадцать минут Ира сидела за круглым столом на веранде дачи полковника в отставке Гостева и пила вкуснейший чай с сушкой и вареньем. В калитку соседнего дома она вставила записку для Феликса где её искать.
   Сад полыхал красным и зелёным под весёлым солнцем. Виноград тесно оплетал часть веранды, свешивая щедрые гроздья. Такой же мытый виноград блистал нежно синими и зелёными отблесками, светился на проникающих солнечных лучах. Рядом раскрывал свою красную пасть о чёрными зубами - семечками бархатный арбуз.
  Борис Максимович Гостев гордился своим хозяйством и обо всём охотно поведал Ире. Видно, что старик любил похвастаться. Это был крепкий худой человек с жилистыми руками, пышными седыми усами. Мелкие морщины покрывали лицо. От него пахло табаком.
  Борис Максимович вынес Ире фотографии.
  - Глянь, это тридцать шестой год. Молодые ещё... Я конечно начал служить в милиции раньше, а они, значит, пришли уже непосредственно под моё начало.
  Ира с удивлением всматривалась в вихрастого парня.
  - На этой фотографии что, мой дедушка?
  - Да, это как раз Ваня Крижанич... А вот - Витя Каштаринский.
  Борис Максимович ткнул смуглым потрескавшимся пальцем.
  - А какие-то истории происходили интересные? - спросила с любопытством Ира, осматривая фото молодых людей в форме.
  - О, конечно! Историй, милая, хоть отбавляй! Но...не сразу, конечно... Сначала комиссар давал нам задания по карманникам, щипачам разным, фармазонам, проституткам, в общем - шушеру ловить. А настоящее дело - это когда мы расследовали убийство инженера Савина. Странное такое убийство... Этот инженер строил важное архитектурное здание правительственного уровня. В общем - солидная по тем временам фигура!
  - А за что его убили? - спросила Ира, кладя фото на скатерть.
  - Сейчас, всё по порядку. Вышли мы на некоего "жирного". Ну, "жирный", это на блатном жаргоне значит человек с деньгами. Вышли на него с помощью нашего осведомителя. Так вот, этот "жирный" - страшный убийца по кличке Парикмахер. Почему такое погоняло у него было - не помню... Кажется оттого, что нэпманов в своё время хорошо грабил - "стриг"... А дело было так. Инженер Савин собрался жениться, а денег особо нет. Ну какие годы тогда были! И он попросил большую сумму в долг у этого бандюги Парикмахера, он знал его раньше... Но вовремя долг не отдать не сумел. Тогда Парикмахер поставил его на счётчик! Савин был в растерянности и решил как-то загладить... Предложил свои услуги, а Парикмахер ему говорит:
  - У тебя в управлении есть такой архитектор и художник Мильченко, чего угодно нарисует. Недавно по просьбе одного фраера он копию картины Грабаря сделал, а это сложная работа! Пусть он сделает копии картин, какие скажу... Репродукции я предоставлю. И этот инженер Савин стал умолять Мильченко сделать копии картин. Дескать, выручай, а то на перо посадят.
  - В смысле убьют?
  - Ну да. Жаргон такой...
  - А какие картины?
   - Ну, Парикмахер губу раскатал! Требовалось полотно Поленова, Левитана, а также Врубель или Репин, точно не помню... Ну куда было деваться. Художник Мильченко согласился помочь своему начальнику. На даче у инженера была оборудована студия, картины были написаны. У Парикмахера были свои люди в музее искусств в Тополинове. Настоящие картины тайно подменили на искусные фальшивки.
  - А этих людей потом раскрыли? - поинтересовалась Ира.
  - Да, конечно, по цепочке..., - заверил Борис Максимович.
  - Интересно. А как вся эта афера раскрылась?
  - Хм...Ты погоди, не торопись, дочка, слушай... Наверное долго бы никто ничего и не приметил, если бы участники преступления не совершили проколы. Помощник Парикмахера, некто Фараон, прихватил из музея редкие штучки - кулон с бриллиантами, серебряное кольцо с камнем и какую-то хитрую книжку, в обложке которой был упрятан маленький кинжал. Достаточно ценные вещи! Даже Парикмахер об этом не знал. Пропажу этих предметов заметили работники музея и сообщили в милицию. Это дело поручили нам, мы отрабатывали версию ограбления и ещё очень не скоро вычислили фальшивые картины.
  Ира ухмыльнулась:
  - В общем - прокололись!
  - Да. А вот и второй их прокол: инженер Савин стал требовать долю для себя и Мильченко. Дескать, в чём мой интерес? Жадность сгубила! Хотя Мильченко ничего и не просил, был рад, что от него отвязались. Но в результате возник конфликт - в глухом лесу, у озера произошли разборки, закончившиеся трагедией. Инженера Савина убили, труп сбросили в воду, позже его обнаружил лесник. Опасаясь, что Мильченко пойдёт к нам, то есть в милицию и заявит, бандиты ночью пришли к нему домой. Мильченко жил с отцом на окраине. Между прочим Мильченко ни о чём таком не думал и никуда не собирался. Но и там возник конфликт, в результате которого Парикмахер собственноручно застрелил самого художника и его больного отца. Этот дьявол Парикмахер был точно с шизой - он метил пули латинской буквой Р. Такую пулю извлекли из тела Савина, а также Мильченко, его отца. Такой же гостинец был приготовлен и для Фараона - предал шефа, не захотел делиться. Они и его убили.
  Обследуя озеро, где был найден мёртвый Савин, мы стали прочёсывать лес. И тут наша собака разрыла яму с трупом Фараона.
  Сам Парикмахер уже собирался уходить за кордон, - у него были готовы документы, упакованы свёрнутые картины. Но нам удалось перед самым его уходом незаметно подойти к дому. Его нам показал лесник. Вот, говорит, вроде пустой дом стоял в лесу, а сейчас дымок из трубы курится.
  А нас всего четверо было. Против пятерых вооруженных бандитов!
  - Ничего себе! Удалось справиться? - в волнении спросила Ира.
   - Одного бандита удалось пристукнуть и связать, когда он пошёл за водой к колодцу. Другой вышел на крыльцо покурить, заметил нас, но тут же был сражён пулей. В доме услышали, начали пальбу из окон - ранили лесника, собаку. Нам было тяжелее - они были под прикрытием стен дома, мы же вели огонь, прячась за кустами, деревьями, за сараем, колодцем... Ивану Крижаничу удалось ликвидировать одного бандита, который неосторожно показался в окне, а я ранил через стекло другого. Мы предлагали им сдаваться, но Парикмахер в ответ палил из револьвера! Тогда решили - я пойду на окна отвлекать, а Ваня Крижанич и Витя Каштаринский попробуют взять штурмом запертую дверь.
  Подкрались они к крыльцу. Не знаю, как их Парикмахер приметил. В общем - полетела в их сторону граната и упала перед крыльцом. Иван Крижанич крикнул "ложись" и сам бросился сзади на Виктора, прикрыв его своим телом. Взрыв грохнул, оба были ранены, но живы. Большую часть осколков получил Иван, у него вся спина была иссечена. Виктор получил ран меньше, но и ему досталось! Меня бешенство охватило! Ворвался через окно в дом, ударил того бандита, что бы ранен, он как раз обрез перезаряжал... Скрутил я его. Парикмахер стрельнул из нагана, продырявил мне ухо и потом прыгнул в противоположное окно. Исчез - и больше мы его не видели и не слышали. Потом я долго шёл по кровавому следу - ранен он был... Но, возле речки, вытекающей из озера, след оборвался.
  - А картины он взял с собой?
  - Нет, не взял! В подвале дома были найдены замотанные в мешковину картины. Преступник то ли не успел их взять, то ли решил бросить. Скорее всего просто бросил - жизнь была дороже. Знал, гадюка, что я пристрелю его, злой я тогда был! Нас наградили за мужество, раскрытие преступления, возвращения ценностей. Правда ни кулона, ни кольца, ни книжки старинной мы не нашли. Может это и успел прихватить Парикмахер.
  - А как же раненые?
  - И Иван, и Витя Каштаринский отлежали своё в госпитале, выдюжили. А что, молодые были! Но твой дед Иван Крижанич решил уйти из милиции. На оперативную работу его уже не брали по здоровью, а с бумажками возиться не хотел.
  - Да, я помню. Дед рассказывал об этом, - сказала Ира. - Получается они с Виктором Каштаринским стали друзьями?
  - Да, Ваня Крижанич и Витя Каштаринский сдружились крепко! Они побратались! Ты знаешь, у них даже такой уговор был! Они поклялись, если у одного родится девочка, а у другого мальчик - обязательно их поженить между собой!
  - Вот это да! - воскликнула Ира. - Дивная идея!
  - Такую философию они тогда позаимствовали у одного учёного - Устименко, - пояснил Борис Максимович. - Он у нас проходил свидетелем по одному делу...
  - Устименко? Я знаю такого!
  - Знаешь? Ты меня удивила! Молодчинка!
  - Мне о нём рассказывал наш школьный учитель.
  - Так вот, когда у Вани Крижанича родилась Надя, а у Вити Каштаринского - сын Коля, то им в раннем детстве уже рассказали о ... помолвке, старались их как-то сдружить. И они дружили, были - неразлейвода! Но когда уже повзрослели, то каждый пошёл своим самостоятельным путём.
  - Вот как! - немного смутилась Ира.
  - А так часто бывает, - развёл руками Борис Максимович. - В детстве дружат, а потом расходятся. Сердцу же не прикажешь. Насколько я помню по рассказам, Надя, то есть твоя мама, полюбила красавца военного, лейтенанта, вышла за него замуж. А встретились они на балу в воинской части.
  - Да, - покраснела Ира, - это мой папа - Платон Дмитриевич.
  - Ну вот, я же знаю, - взмахнул руками Гостев. - А Колька Каштаринский - тот любил твою маму, очень любил и страдал. Сначала жил один, а потом одумался, оглянулся по сторонам, женился. Не век же одному куковать! Но... неудачно женился. Так и живёт сейчас в Дахове один! Вот такая история!
  Потом Борис Максимович Гостев принялся угощать Иру фруктами. Но тут звякнула железная калитка, появился Феликс - сытый и довольный, ведь его хорошо накормили у Вани Крапивы, да ещё груш и пирожков с собой надавали.
  Ира засобиралась:
  - Спасибо вам, Борис Максимович! Такая история интересная! Я много узнала про своего деда и про его друга.
  - Да не за что, Ира. Почаще бы приезжала, я бы многое ещё рассказал.
  - Ну, мы пойдём, а то нам ещё пешком идти до трассы долго.
  - Подождите, а мой "козёл" на что? Стоит без дела...
  - Какой козёл? - удивлённо спросила Ира.
  - ГАЗ-69А - автомобиль повышенной проходимости! - гордо заявил Гостев...
  Спустя пятнадцать минут они уже ехали между домов и деревьев, нежно омываемых грустным золотисто-красным солнцем. На трассе застали на остановке рейсовый автобус, куда Ира с Феликсом и пересели.
  
  ***
  Дома Ира узнала, что к ней заезжал Ян Дмитриевич Спасов. Он оставил записку:
  
  "Некоторая информация по Устименко Т. М. "Был арестован НКВД в апреле 1938 года. Был обвинён в подрывной деятельности против советской власти, распространении религиозных идей. 5 июля 1953 года Президиумом Южно-Казахстанского областного суда был реабилитирован по приговору 1938 года". Информация скупая, но это всё, что есть на сегодняшний день. Мне удалось разыскать его дочь Юлию Устименко, в замужестве Ковтюх. Мы даже встретились с ней и беседовали. Она живёт в небольшом городке Глобино Полтавской области. К сожалению о Тихоне Максимовиче она помнит мало, но согласилась передать мне на хранение одну книгу( чудом у неё сохранившуюся) и пачку писем.
  Если тебя это заинтересовало, приезжай в шесть часов вечера в ближайшую субботу".
  С.
  
  Ира запланировала визит к Стасову, решила ознакомиться с найденной книгой.
  Временами, когда мысли и душа были свободны от всякой суеты, Ира размышляла по поводу узнанного ею от Гостева. Пылкая и преданная дружба Ивана Крижанича и Виктора Каштаринского конечно же восхищает. А вот породниться, соединить семьи не удалось.
  "Моя мама Надежда Крижанич пренебрегла сыном Каштаринских - Николаем и вышла замуж за лейтенанта Платона Пупыша. Конечно, молодой красивый офицер в форме - всё это могло сильно привлечь. Но были ли они сходны душами? А сколько потом она мучилась с ним! Но где сейчас этот Николай, которого моя мама отвергла? Быть может мама, разобравшись, смогла бы со временем полюбить его сильнее, чем папу? По словам полковника Гостева именно этот Николай ставил памятник на могиле".
  Ах, почему она не спросила адреса Николая Каштаринского!
  Осенённая внезапной мыслью Ира медленно встала. В размышлениях она подошла к окну, где опускался сине-багровый вечер, и мокрый жёлтый листочек прилип к подоконнику. При свете окон было видно, как гуляет старичок с собачкой, и та носится, шурша листвой, будто бумагой.
  Её осенила мысль - а не является тот загадочный Николай, с которым мама встречается, и за которым следила она сама, тем самым сыном Виктора Каштаринского? Как его имя-отчество? Николай Викторович, это ей у дома сказали. Фамилии она не знает, но может допустить, что это один и тот же человек. Боже мой, неужели это означает... Неужели это означает, что мама всё же полюбила его, но, не в силах расстаться с папой, встречается с Николаем Каштаринским. Какая сложная и великая штука любовь! Ну нет, это ведь происходит не тайно. Этот Николай Викторович абсолютно не прячется от отца. Он знает его, присылает письма совершенно открыто. Здесь есть какая-то загадка. Быть может спросить у мамы напрямую? Это значит признать тот, что она прочла письмо, адресованное маме! Нет, на это она не решится! Но ведь она хотела поблагодарить этого Николая Викторовича за памятник на могиле деда. Почему бы этого не сделать сейчас? Она ведь помнит адрес: улица Голубых Елей, дом No 8, квартира 97. Но ... бабушка запретила ей видится с Каштаринскими...
  Ира смогла заехать к Спасову в один из рубиновых вечеров, когда сорванным железом крыши грохотал ветер, скрипели. раскачиваясь ветки, и точно туча серых и жёлтых бабочек, летела по воздуху листва. Ян Дмитриевич протянул Ире небольшую брошюру "Концепция новой истории человечества".
  - Вот. Вероятно читать будет сложновато, но для себя, в общих чертах, просмотреть можно.
  - А вы читали?
  - Да. Как по мне - много нереального, утопического. Письма будешь брать?
  Ира задумалась.
  - Да не знаю. А что они дадут?
  - Письма только последнего года жизни. Остальные неизвестно где. Я тут отобрал несколько писем, адресованных твоему дедушке, есть и его ответы.
  - О, хорошо, возьму. Я потом всё обязательно верну.
  
  ***
  
  Тусклый вечер. Ровный круг от лампы. Ира перебирает старые письма. Открывает мятые конверты, достаёт слегка пожелтевшие страницы с выцветшими чернильными строками, читает.
  За эти три дня она уже успела просмотреть брошюру Устименко и мало, что в ней поняла. Написано было каким-то сложным архаичным стилем. Одно она поняла, что, по мнению Устименко, путь ко всеобщему счастью человечества лежал через полное крушение системы капитализма, стирание границ, постепенный переход от государства к коммунистическим ячейкам - общинам, в которых имущество будет общее. О таком общинном коммунизме Ира уже где-то читала. Ей не хватало опыта и знаний, но она понимала, что всё сказанное философом, достаточно далёкая от реальности утопия. В главе "Коммунистическая семья" рассказывалось, как семьи должны переплетаться между собой путём браков детей, но не любые семьи, а семьи близких по духу людей, друзей. Всё было пропитано завуалированной религиозной философией.
  В письмах философ писал подробно о своих злоключениях, проблемах с местом проживания и работой, о старческих хворобах. Виктор Каштаринский и Иван Крижанич давали ему советы, посылали одежду и обувь, присылали книги, делали денежные переводы, в общем, помогали, по мере возможности и сил. В свою очередь в своих посланиях рассказывали о своей жизни, проблемах, поэтому Ира узнала для себя много интересных деталей о жизненных трудностях и невзгодах после войны и в пятидесятые годы, о радостях и горестях. В одном из писем Виктор Каштаринский сожалеет, что у Коли с Надей ничего не вышло, он прямо рыдает, что она выходит замуж...
  Почувствовав усталость, Ира прилегла, взяв из пачки очередное письмо.
  Оно её немного удивило. Письмо Т. М. Устименко от Виктора Каштаринского за 1962 год. Среди прочего он писал:
  
  "Тихон Матвеевич, мне жаль Колю моего, страдает парень ужасно, места себе не находит. Ведь завтра свадьба: Надя выходит за этого лейтенанта - Платона Пупыша. Это среда, а свадьба среди недели потому, что беременна она и именно от Коли. Но Надя взяла с него клятву молчания. Платон вроде любит её так, что готов взять с нашим ребёнком..."
  
  У Иры задрожали руки. От волнения она выпила из кружки воды, сев на кровати. Ведь мама была беременна ею! Не было же у мамы иной беременности в этом году? Значит, получается, её физический отец не нынешний её папа, а этот Николай Каштаринский.
  От волнения у неё запершило в горле. Она лихорадочно стала искать свои документы. Во её свидетельство о рождении. Там точно указано, что её отец Пупыш Платон Фёдорович. Значит это всё это неправда?
  Она попыталась найти ответ на это письмо. Что ответил Устименко? Нашла, но строк. посвящённых этому событию, было немного. Тихон Матвеевич утешал Виктора, уверяя, что Коля найдёт себе другую девушку и будет счастлив. И это всё? Решалась судьба ребёнка!
  Ира просмотрела ещё пару писем и легла. Голова устала, а завтра ещё на работу. Было уже за полночь, и родители спали мирным сном за стеной, а за окном царапала когтями подоконник невидимая птица.
  Спустя день Ира переписала нужные строки писем в свою тетрадь. Она поехала после работы к Спасову в школу. Ян Дмитриевич был на педсовете. Ире не хотелось встречаться с ним. Она вдруг представила, что Ян Дмитриевич заговорит о брошюре или вспомнит о письмах, а что она ему скажет? Написала записку с благодарностью и передала пакет с письмами и брошюрой секретарше. Та обещала отдать Спасову, как только он освободится.
  
  Глава 8. Феликс и Мария. Ад одиночества
  
  Путевой обходчик Пилипчук из станции Колесниково, подобравший Феликса и напоивший его целительным чаем, попросил юношу передать сухие лекарственные травы своему приятелю Андрею Анатольевичу Кроншу, нацарапав на конверте с запиской телефон.
  Феликсу было несложно выполнить эту просьбу, тем более он был благодарен железнодорожнику за помощь.
  Спустя пару дней, придя в себя, Феликс набрал нужный номер. Ему ответил мягкий, немного глуховатый голос. Встретились они под клёном в сквере, недалеко от набережной. Большие пятиконечные листья грустно лежали на скамейке, а рядом сидел высокий крепкий человек, который с интересом смотрел на Феликса.
  Очки его поблескивали синевой, кепка скрывала совсем ещё тёмные волосы, без единой сединки, такими же тёмными были и усы. И только несколько морщинок на его лице выдавали возраст. Он поднял длинную, худую изящную руку и поприветствовал Феликса. В записке, прочитанной Кроншем было обозначено:
  
  "Очень интересный молодой человек. Владеет "нойвшеком". Не будет ли он полезен нашему делу?". Стюард.
  
  "А ничего ли Стюард не перепутал?" - подумал Кронш.
  Но чем больше он общался с Феликсом, тем больше убеждался, что какая-то тайна у молодого человека есть.
  - Эх, травушки, - ласково промолвил Андрей Анатольевич, погружая нос в пакет. - Какие запахи, какие лекарства... Я ведь только травами лечусь.
  - А вы болеете? - спросил Феликс.
  - О, да! Всеми мыслимыми и немыслимыми болезнями. Поэтому рано ушёл из органов на пенсию.
  - А как же вы...
  - Да вот так и держусь. Заботами моего приятеля. Да внучка радует - Катаржинка. У меня уже внучка есть!
  - Катаржинка... Имя необычное...
  - Ну, это может вы так думаете...Просто у неё отец - чех... Катаржина то же самое, что Катерина.
  Феликс хотел всего лишь передать необходимое и уйти, но Кронш увлёк его одним вопросом.
  - У вас случайно не сохранились старые игрушки? Старые - престарые. Чем старее - тем лучше. Лучше всего деревянные.
  - Не знаю, надо посмотреть. А вам зачем?
  - Видите ли, я игрушечник, - объяснил Кронш. - Реставрирую старые игрушки. Иногда что-то покупают. А что-то и раздаётся... Вот такая у меня страсть.
  Феликс пообещал порыться дома в ящиках.
  Андрей Анатольевич Кронш предложил пройтись к будке, где продавали пиво, но Феликс отказался.
  - Знаете, молодой человек, я тут хотел дождаться свою дочь. Хотел сказать, чтобы не ждала рано вечером, я к приятелю зайду, буду поздно. Если вдруг увидите - передайте ей.
  Феликс рассмеялся.
  - Но как же я её узнаю? Я же её никогда не видел, не знаком...
  - О, не беспокойтесь, вы её узнаете, - воскликнул Андрей Анатольевич. - Она будет верхом на лошади. Согласитесь, в этом парке не каждый день увидишь девушку на лошади.
  И он рассмеялся сухим смешком.
  Феликс пошёл по парку. В тот день, одолев морозец, опять вернулось тепло, солнце брызнуло из-за туч. Было много молодёжи, детей. Работали, скрипя, старые ржавые карусели.
  На центральной аллее была праздничная суета, люди куда-то спешили и что-то несли. Диктор привычным наигранным высокопарно-торжественным тоном выкрикивал лозунги, от этого Феликсу почему-то стало смешно.
  Он пошёл наугад, шурша листьями. Значительно дальше, на небольшой площадке, оркестр в униформе исполнял старинные вальсы. Было тепло и уютно.
  По дороге, стуча копытами, проскакала серая в яблоках лошадь. На ней верхом сидела девушка в короткой кофточке, облегающих белых бриджах и чёрных сапогах. Её волосы развивались по ветру. От движения лошади она смешно подпрыгивала, приподнимая выпяченный круглый зад, крепко держась ногами в стременах.
  За ней двигалась коляска, запряжённая каурым жеребцом. Усатый кучер в жокейской шапочке легко взмахивал кнутом. В коляске сидели радостные детишки.
  Лошадь с девушкой остановилась, она спрыгнула на землю - ловкая, спортивная, крутобёдрая. Повела лошадь на поводу.
  На мгновение встретившись с Феликсом глазами, она, поглаживая лошадь по взмыленной морде, ласково спросила:
  - Вы хотите покататься?
  Она имела чуть удлиненное лицо с прямым носиком и ямочкой на подбородке. Говорила с каким-то едва заметным акцентом. Чуть смущённый Феликс поблагодарил её и отказался, добавив, что нелепо будет выглядеть верхом на этом мустанге.
  - Но это совсем не страшно, - уверяла девушка. - И вы тоже сможете. Осторожненько попробуем, не быстро...
  - По сравнению с такой прекрасной амазонкой как вы, я буду выглядеть убого.
  Феликс сам не ожидал от себя такой речи.
  И он тут же добавил:
  - Тут ваш отец просил передать, чтобы его вечером не ждали рано, он к приятелю зайдёт...
  - А.... - как-то рассеянно и задумчиво протянула девушка.
  Она хотела сказать ещё что-то, заулыбавшись, но тут попросил лошадь какой-то мужчина, захотевший покатать своего малолетнего сынишку.
  Девушка отошла и посадив мальчика, взвизгивающего от радости, повела лошадь на поводу.
  Через несколько метров она оглянулась и посмотрела на Феликса. Выдержав взгляд какое-то мгновение, она опустила глаза и пошла дальше.
  Феликс отправился к реке. Здесь было холодно и ветер гулял над крепостью на противоположном берегу, поднимая листву.
  Возвращаясь назад, Феликс вновь приметил девушку, сидящую на лавочке и поправлявшую сапог.
  - Ну, что накатали вы людей? - спросил Феликс, подойдя к ней.
  - Да вот решила уже уходить. Устала немного. Ведь сегодня праздник, - отвечала она, и в её серых глазах играла улыбка.
  - А как же ... катание на лошади?
  - А есть Вася, берейтор. Он возить будет.
  Девушка протянула красивую ногу в белом спортивном одеянии.
  - Слушайте, сапог жмёт, просто ужас.
  - Наверное новый? Он постепенно расходится, ноге будет свободнее. Можно новые сапоги несколько минут подержать сапоги над паром - они растянутся.
  Феликс знал, что говорил, его мама с зимними сапогами проделала именно такую процедуру.
  - Надо попробовать, спасибо большое, - усмехнулась девушка. - Я вас отвлекаю, наверное. Вы гуляете.
  - Нет, что вы. У меня много свободного времени, особенно для таких симпатичных девушек, - смело промолвил Феликс.
  - Да, ну. Какая я симпатичная, - улыбнулась и слегка покраснела девушка, отводя взгляд. - Так себе...
  Она пошла переодеваться в подсобку летнего кинотеатра, а Феликс не уходил сам не зная почему. Он сидел на скамейке, а в душе его что-то рождалось. Какое-то радостное чувство готово было выплеснуться наружу.
  Девушка вышла в лёгкой курточке и джинсах.
  - Вы меня ждёте? - спросила она.
  - Я провожу вас. Если можно...
  - Я живу здесь неподалёку. Улицу Иконописцев знаете?
  - Теперь буду знать, - сказал Феликс.
  Они молча шли по аллее.
  - Вот мой дом, - сказала она, показывая большое оранжевое здание на улице, где шумели багряно-жёлтые деревья,
  - А, немецкий дом.
  Её серые глаза смотрели с интересом и как-то привораживали.
  - А что вы делаете вечером? - спросил быстро Феликс.
  Она улыбнулась, покраснев опять и почесав кончик носа.
  - Ой вечер у меня занят. У меня маленькая дочурка. Она ждёт внимания от своей мамы.
  Девушка внимательно посмотрела в глаза Феликсу, видимо желаю уловить смену настроения, или то впечатление, которые вызвали её слова у этого юноши.
  Но Феликс крепился и быстро овладел собой. Весь переворот уже произошёл в нём. Он изобразил добродушие и улыбнулся:
  - Ну что же, хорошо...
  - Может ещё встретимся. Пока...
  Она виновато и с какой-то грустью в глазах улыбнулась. И пошла к подъезду.
  
  ***
  На следующей неделе Феликс, отбыв занятия в училище, позвонил Андрею Анатольевичу Кроншу. Старые игрушки он откопал у бабушки, кое-что отыскалось в кладовке, на антресолях, а что-то он позаимствовал у Витьки Банки, который приезжал на несколько дней и в эти дни они были неразлучны.
  Сама эпопея с игрушками не интересовала Феликса. Это был лишь повод увидеться с девушкой, чьё имя он постеснялся спросить. Феликс подозревал, что она несвободна, но не мог забыть её. В глазах девушки он заметил немое отчаяние и едва слышимый зов. Незнакомка даже затмила Лилю, тем более, что о последней до сих пор никаких известий не было.
  "Я ей не нужен совсем", - обиженно думал Феликс о Лиле. Перед его взором стояла девушка из парка - наездница и красавица.
  Феликс начал складывать игрушки в объёмный рюкзак. Чего здесь только не было - матрёшки разных размеров, щелкунчик и деревянные солдатики в красных, синих и чёрных мундирах, зайцы и медведи, птички-свистульки, пара раскрашенных грузовиков, деревянный красавец кот, куклы, стукалка с шариками, Буратино, сжимавший в руке ключик, качающаяся деревянная лошадка, коричневый с синими крыльями самолётик и многое другое.
   - Молодой человек, если вам не трудно притащить в тот же парк на скамейку. Староват далеко ездить, - говорил в трубку Кронш глуховатым голосом.
  - А вам и не нужно далеко ездить, - сказал Феликс. - Вы ведь живёте на Иконописцев, дом 6? Крайний подъезд. Я ведь дочь провожал тогда из парка, запомнил дом.
  - А это были вы, - не удивился Андрей Анатольевич. - Вы так любезны. Если ещё и игрушки подвезёте, обязательно угощу вас своим настоем на травах. Помните, я рассказывал?
  Феликс конечно скрыл от Андрея Анатольевича, что он тайно уже ездил на улицу Иконописцев.
  Дело было после занятий в училище, день склонялся серому холодному вечеру.
  Он приехал к оранжевому дому. Про себя он окрестил его "апельсиновым домом". Металлический козырёк подъезда поддерживала узорчатая решётка. На углу дома на высоте второго этажа висели большие круглые часы. На водосточной трубе и на чёрном асфальте таяли белые снежинки. Снег падал на лицо и мягко таял.
  Постояв у фонарного столба, Феликс зашёл за металлическую ограду и стал под деревом. Окна дома озарились тёплым жёлтым светом, Шторы давали дополнительные цвета. Феликс раньше этого не замечал, ему это казалось забавным. Попадая в потоки света снежинки становились то оранжевыми, то зелёными, то синими...
  Феликс надеялся, что встретит её, или хотя бы разглядит её профиль в каком-то окне.
  Недалеко затормозила "Победа". Вышел мужчина в пыжиковой шапке и скрылся подъезде, потом из него вышла женщина выгуливать забавного мопса.
  Где-то за этими окнами жила и дышала она... По прошествии какого-то времени Феликс ушёл со своего добровольного поста. Ему стало неудобно торчать возле подъезда - мало ли что могли подумать.
  
  ***
  Когда он подъехал к дому на Иконописной с рюкзаком игрушек, белое мягкое полотно укрыло улицу.
  Андрей Анатольевич встретил его тепло:
  - Ну вот, какой вы молодец, такую добычу принесли!
  - Хотел доставить вам радость.
  Мужчина легко открыл рюкзак:
  - О, какие раритеты... Радость? Ну это может вы так думаете. Кому-то радость...А мне работа...
  - Теперь будете реставрировать?
  - Можно сказать - давать новую жизнь... А вы куртку снимайте и проходите. Давайте - давайте, не стесняйтесь...
  В квартире оказалось много деревянных изделий - маски, смешные клоуны, короли, принцессы, пираты, резьба по дереву - иконы, гравюры, вазы. Удивило большое деревянное распятие, а также панно - карта мира.
  На небольшом столике стояли самодельные шахматы - удивительной красоты фигурки.
  - Вы всё это сами? - спросил Феликс.
  - Да, представь - своими руками. Я и игрушки делаю. Но и реставрацией готовых занимаюсь. Вы наверное думаете - сдурел старик. На самом деле - это и радость мне, и отдохновение.
  - Но вы же говорили, что тяжкий труд.
  - Ну и тяжкий труд, конечно, куда ж без него... Легко ничего не достаётся. Вот смотрите сюда...
  Он всё рассказывал - увлечённо и вдохновенно, а Феликс всё осматривал квартиру и ждал, что вот-вот из соседней комнаты выглянет девушка, её дочь или муж. О последнем он не мог думать без некоторой доли досады и неприязни.
  Хотя, кто сказал, что девушка живет именно здесь? Может она вообще живёт отдельно, в своей квартире, а тогда просто приходила к отцу.
  Пока Андрей Анатольевич готовил на кухне отвар из трав, Феликс осмотрелся и сразу увидел её. Это был выжженный на дереве портрет девушки с распущенными волосами, в берете, с легко поднятыми стрелочками бровей. Казалось, девушка улыбается...
  Тут с подносом в руках появился Андрей Анатольевич, и Феликс отвёл взгляд.
  - Вот, специально для вас настоял, знал что вы придёте. Думаете это просто та туфта, что в магазине продают? Ну, это вы так можете считать... А перед вами в чайничке ароматнейший напиток. Он настаивался в термосе полтора часа. В набор входят: столовая ложка ягод облепихи, четыре столовых ложки очищенных от семян плодов шиповника, немного сухих яблок, три столовые ложки свежих ягод калины, пять перегородок грецких орехов, веточка мелиссы. Все компоненты заливают двумя литрами крутого кипятка. Испробуйте.
  Он начал наливать в чашки из заварочного чайника.
  - Вот берите, цукат, варенье или мёд - на ваш выбор...
  Феликс похваливал чай, а Андрей Анатольевич завёл разговор об игрушках и собственной технологии их восстановления.
  Тут в прихожей что-то щёлкнуло, и словно лёгкий шелестящий ветерок влетел в комнату. Это была резвая темноволосая девчушка с худеньким личиком в синей болоньевой курточке.
  - Деда!
  - О! Катаржинка пришла из садика! А чего не разулась? Ну-ка в прихожую - разуваться.
  - Деда, а мы... а мы... лепили..., говорила девочка немного нараспев. Видно было, что ей ещё тяжело произносить слова.
  - Ну, молодцы какие! Из чего лепили?
  - Из ...пла - стилина,- девочка с трудом выговорила слово, - лепили бабку- ёшку и ... снеговика...
  - Катаржина, в коридор, снимать обувь, быстро, - прозвучал звонкий голос.
  У Феликса сжался комок в животе от волнения - вошла та самая девушка! Она была в белом свитере. Тёмно-синие вельветовые джинсы красиво обрамляли её фигуру.
  - О, у нас гости. Здравствуйте! Я же говорила, что мы ещё увидимся.
  Феликс встал и поздоровался.
  Она говорила и очаровательно улыбалась. Её лицо было слегка влажным.
  - А на улице снег такой! - пояснила она, вытирая лицо.
  За окном ровными полосами падал снег, в свете фонаря он казался голубым.
  - Ну, вы я думаю уже знакомы.
  - Нет, мы так и не успели познакомиться.
  Андрей Анатольевич представил девушку:
  - Это Мария, моя дочь. А это тот самый юноша, о котором я говорил, что он игрушки нам принесёт. У него счастливое имя. Его зовут Феликс.
  - Очень приятно, - кивнула Мария, отводя взгляд, занимаясь дочерью, которая вернулась с коридора.
  - Катаржина, иди мой руки.
  - Игрушки? Покажи, деда, - попросила Катаржинка.
  Дальше для Феликса вся суета сплелась в пёстрый хоровод.
  
  ***
  Катаржинка ловкими движениями перебирает игрушки, давая название каждой, будто юная богиня на переустройстве мира.
  Андрей Анатольевич строго блестит очками и сиплый его голос похож на свист ветра в сентябрьской чаще.
  А она Мария, скрываясь в лабиринтах дома, волшебно возникала из суеты. Её глаза, блестя серыми юркими кошками, то скачут на грудь Феликса и томят его взгляд, то быстроногим оленем убегают в чащу. В груди Феликса стучит молот. Дальше почему-то возникает кухня, где Мария колдует над посудой, и он помогает ей вытирать посуду, а сам понимает, что она уже выталкивает его отсюда.
  - У меня ещё много дел - Феликс. И сегодня. И всегда. У меня стариканы. У меня дети.
  - Какие стариканы?
  Продолжает она уже на улице, где они шагают сквозь лёгкий снегопад, на небе медленно плывут стада туч, а фонари горят приятно и дружественно, превращая город в единый великий дом.
  - Я помогаю одиноким старикам.
  - Почему именно им?
  - Мне кажется, в отличие от старушек, одинокие мужчины больше страдают и в быту более беспомощны. Ну вот так решила.
  - А игрушки?
  - Реставрированные, они возвращаются в руки детей. Хотите, можете мне иногда помочь.
  - Хочу. Я очень хочу, Мария.
  Цветок улыбки украшает её лицо.
  Она записывает телефон, и снежинки садятся на страничку блокнота.
  Она исчезает в зеркально - электрическом магазинном мире.
  А он бредёт один с радостным томлением, слизывая снег с губ.
  
  ***
  Мария была студенткой в педагогическом вузе, а о больных стариках ей рассказывала подруга Рита, парень которой работал в милиции. Оттуда же они узнавали об одиноких мамах, живущих только на одну зарплату, и практически не получающих помощи от отцов. Туда передавали игрушки.
  Для передвижения Мария брала отцовский "Москвич". Феликс, как и обещал, поехал с ней, а потом он поехал ещё раз и ещё. Мария ему нравилась, с ней ему было легко, куда легче, чем с Лилей и интереснее, чем с дружками из училища шататься по кафе и пивнушкам.
  За два месяца они посетили множество домов. Ездили в основном по вечерам. Как правило это был частный сектор, иногда в балках: скользкие улицы, высокие серые и хмурые заборы, за которыми рычали злобные псы. Феликс вспоминал о спуске в балку, как в "дантов ад".
  Иногда снег валил хлопьями. Приходилось машину оставлять наверху, а по улицам спускаться сквозь снежную пелену и заносы. На некоторых улицах ещё можно встретить цивилизацию: горел фонарь и просматривалось подобие дороги с остатками асфальта или каменки, а на иных царила тьма и полное бездорожье. Но от выпавшего снега было светло, а свет из окон помогал ориентироваться.
  Дома были разные, в некоторых было по две - четыре квартиры. Одинокие дома, мёртвые дома, интеллигентные дома, простые дома, мещанские дома - он разных навидался!
  Конечно, благодаря Марии, взгляд Феликса на мир расширился, хотя и приключений хватало. Бывало он падал на скользкой дороге, и мужик пьяный топором на него замахивался и травил собакой, и пьяный цыган угощал вином, и с глухонемым приходилось общаться, и с корейцами, даже познакомился ассирийцем и персиянкой. Трудности Феликса не пугали, его вело удивительное чувство причастности к какому-то доброму, благородному делу, а также разгоравшийся огонёк чувства к девушке.
  Мария и Феликс видели разных людей - и обеспеченных, живущих хорошо, лучше чем в благоустроенных квартирах, и живущих так убого, что хуже уже некуда. В общем, жилищная проблема стояла остро. Видел Феликс и несчастных людей, видел и счастливых... Приходилось встречаться и с алкоголиками, наркоманами. О последних Феликс знал только из зарубежных фильмов и был поражён. Но такова была картина жизни.
  В декабре в училище началась сессия, которую нужно было сдавать, и Феликс стал реже встречаться с Марией и бывать у неё. Он почему-то стал понимать, как всё-таки они далеки друг от друга. Теперь, после более тесного знакомства, она представлялась ему совсем взрослой двадцатидвухлетней женщиной, которой вчерашнему школьнику было не понять.
  Лиля кратком письме рассказывала о подготовке к первой сессии, но, как ни странно, для Феликса это уже не представляло особого интереса. Он вновь стал посещать кафе, бары и дискотеки вместе с друзьями. Ритмы диско, мелькание лиц, сияние огней, рубиновое вино, жёлто - голубые коктейли, лепестки накрашенных губ, развевающиеся волнами волосы, волнующиеся пружинистые груди, запах духов и разгорячённых неистовых тел - всё это стало для него привычным миром. Но, покидая поздно вечером этот мир, он ощущал, что в нём чего-то не хватает.
  Уже приближались новогодние праздники, он ехал в автобусе за какими-то покупками, когда увидел Марию.
  В красном пальто и в чёрной шляпке она шагала по расчищенной дорожке мимо островерхой металлической ограды, над которой заснеженные ветви упирались в небо. Из-под гривы волос на шее её виднелся синий краешек платочка. Свернув у фонаря, Мария зашагала по Вороньей улице.
  Феликс выскочил на ближайшей остановке. Он почти бегом возвращался к той самой дорожке, и, казалось, видел на снегу её следы, вмятины каблуков. Он вспоминал: Воронья улица ведёт к скверику с фонтаном, который рядом с дворцом культуры авиастроителей. Там ещё памятник Железному Рыцарю. К нему можно добраться быстрее, он знает другой путь. Феликс быстро шагал в зимнем голубовато-белом воздухе,
  Вот вход в сквер, только с другой, южной стороны. Здесь было расчищено, видна выложенная плитами площадка перед круглым бассейном, занесённым снегом. К фонарному столбу шла яркая маленькая фигурка - это была девочка в тёмно-красной болоньевой куртке с собакой на поводке. В жёлтом свете фонаря кружились снежинки.
  За статуей Рыцаря виднелся дворец с колоннами, а за ним многоэтажка, где уже зажигались огни. Где же Мария? Воронья улица проходит рядом. Быть может Мария ускорила шаг, опередила его и вошла во дворец?
  Феликс прошёл мимо высоких колонн и открыл тяжёлую дверь. В холле сидела дежурная, которая уставилась на него круглыми очками. Мужчина нёс контрабас, две маленькие девочки в балетных костюмах промчались мимо. Играла музыка. Смущённый Феликс хотел уйти.
  - Кого-то ищете молодой человек? - спросила очкастая дама.
  - Простите, а не заходила ли сюда... девушка в красном пальто? Вот, недавно совсем.
  Ему казалось, что провалится сквозь пол, так он смущался.
  - Девушка в красном? - замыслилась старушка. - Ну вообще-то бывают и в красном, но...если недавно - не припомню.
  Вдруг Феликс заметил большой глаз и стриженую чёлку на круглой голове. Выглянул мальчик из-под стола дежурной и уставился на Феликса.
  На какой-то миг воцарилось молчание, которое тянулось целую вечность. В светлых глазах мальчика, в его взгляде было что-то задумчиво - зимнее.
  - А у нас в парке белки живут. Вот там, - сказал и показал пальцем в сторону большого окна, за которым сумерки сгущались в тёмный вечер.
  - Это мой внучок, - сказала женщина и улыбнулась.
  - Понял. Отлично, я тоже посмотрю на белок, - пролепетал Феликс, кивнул на прощание и толкнул массивную дверь.
  Он шёл по парку, мимо спящих под снежной шубой скамеек, мимо пары с коляской, туда, где заметил фигуру в красном пальто.
  Она стояла у беседки и смотрела на сосну.
  - Привет! Белку выглядываешь?
  - Феликс?! - обрадовалась Мария и шагнула к нему. - Я так рада, что встретила тебя! Ты откуда?
  Она взяла его руки в свои. Её рукавицы были влажными от снега.
  Мария тут же смутилась и убрала руки. А для Феликса колыхнулся мир и затеплилось сердце.
  - Да, так, шёл мимо за покупками...
  - Ты так давно не приходил к нам. И папа тебя спрашивал, и Катаржинка.
  - И я рад, что увидел тебя. Очень рад. Я искал тебя, - сказал Феликс и вдруг, наклонившись, неумело и быстро поцеловал её в щёку, красную, влажную, пахнущую духами и снегом.
  Она немного отстранилась, хотела что-то сказать, но, пересилив себя, выпалила совсем другое:
  - А зима такая красивая. Смотри, небо какое. А снег, этот чудесный сугроб с рябиной. Её клевали птицы. Пойдём. Я у Риты была. Она живёт здесь, недалеко, на Николаевской.
  - А ты белку видела?
  - И белку видела. Кормила её семечками. Знаешь, белки много запасают на зиму, ну орешки там всякие, зёрнышки, а потом забывают где они спрятали.
  - Память плохая! - засмеялся Феликс приноравливаясь к её детскости и непосредственности.
  - Да! Поэтому их надо подкармливать!
  Они шли по парку и болтали о разном. Феликсу было легко и свободно с Марией. Снег успел занести расчищенные аллеи, был мягок и поскрипывал под ногами. Деревья укутывались снежными уборами, скамейки уснули, фонари бросали золото света на белый, будто бумага, наст.
  Феликс слушал девушку с полуоткрытым ртом, слегка приподняв брови, на которые падали снежинки.
  В этот день он проводил её до самого дома с часами, заходить отказался, ссылаясь на позднее время. У подъезда хотел осторожно поцеловать её, но она позволила лишь обнять себя. И всё равно этот вечер Феликс считал для себя счастливым.
  Феликс предложил встретить вместе Новый год.
  - Лучше ты приходи к нам. Я собиралась тебя пригласить, - сказала Мария.
  - А может лучше... вдвоём... Пойдём в кафешку.
  - Нет, ты что. К отцу придут его друзья. Мне готовить надо. Не могу же я бросить его и Катаржинку. Так ты придёшь?
  - Нет, наверное не смогу, - сказал Феликс. - У вас гости - незнакомые мне люди. Свои воспоминания, свои разговоры.
  - Кстати, насчёт кафешки у меня идея. А давай встретимся вечером тридцатого. В "Вечерних огнях". Знаешь, где это?
  - О, классная идея! Конечно знаю. Давай!
  
  ***
  Набережная Сеуты действительно сияла вечерними огнями, так, что название очень подходило кафе. По льду скованной реки холодный ветер мёл сухой снег, и Феликс, ожидая Марию, укрылся за дощатой стенкой остановочного павильона. Он не мог сидеть на скамье, ходил взад-вперёд, оглядывал развернувшееся синее небо, проносящиеся, мелькающие, будто ночные насекомые, автомобили, освещённые окна кафе. Он изучил расписание автобусов и стал было высматривать телефонную будку - Марии уже не было полчаса.
  Он только собирался переходить дорогу, как из светящегося нутра автомобиля выскользнула алым пятнышком фигурка.
  Мария махнула и подбежала к нему.
  - Привет! Феликс, извини за опоздание. Машина в ремонте, а автобуса сюда нет и нет. И такси свободных не было. Вот и пришлось ловить попутку.
  - Ничего. Главное, что приехала, - радостно улыбаясь ответил Феликс.
  Она протянул ей руки. Она подала ладошки навстречу клинышками, а потом развернула лодочками.
  - Ты наверное совсем здесь замёрз.
  Так и держась за руки, они осторожно перешли дорогу к стеклянно - бетонному сооружению "Вечерних огней".
  Потом они долго сидели за столиком в ароматах свечей, которые делали из сои. Вино, кофе и десерт, свет старинных подвесных фонарей, пластинка Поля Мориа с лёгкой музыкой и печальные записи Морриконе создавали уютную располагающую к разговору атмосферу.
  Они и стали долго говорить друг с другом и были вполне счастливы.
  За стеклом огромного окна белоснежной картиной застыла ночь, разрезаемая всполохами огней, озаряемая медленно плывущей луной.
  Они договорились рассказать друг другу о себе.
   Рассказ Марии стал превращаться в исповедь. Внезапно она поведала о своём одиночестве.
  - Оно окружало меня с детства. Ещё в детском садике девочки на площадке играли и никогда меня не звали, а если я и присоединялась к ним, например, шла в поход за одуванчиками, они меня будто не замечали.
  Потом то же самое было в школе. Подружек у меня не было, и не то, что я была какая-то конфликтная, нет, просто так - проходили мимо, как будто я была призраком. С мальчиками у меня получалось немного лучше, но это была больше одиночная дружба, в большие компании по игре в войнушку меня не брали - девчонка, что она понимает в боях и пистолетах?
  Сначала это невнимание доводило меня до слёз, а потом я старалась с этим бороться. Я часто молила бога ( а я уже тогда была немного верующей), чтобы он подарил мне друга. Я и сама не сидела сложа руки. Я занялась музыкой, уговорила маму отправить меня на конноспортивный клуб, занялась, таким образом, конным спортом, записалась в библиотеку, много читала. Вокруг меня появилось больше людей, но всё это были, скажем так, знакомые, не друзья. Я часто смотрела на себя в зеркало. Я росла, постепенно формируясь в девушку. На примерке платья часто хвалили мою фигуру, да и знакомые, и папа с мамой, говорили, какая я красивая... Я и сама любовалась собой в зеркало, но это был, вероятно, нарциссизм чистой воды! А была ли я объективно привлекательна?
  Я заметила, как рядом со мной, в троллейбусе или в автобусе часто место оставалось пустым.
  Как-то в библиотеке я взяла наугад книгу. Листала страницы и мне попались слова о том, что по буддийским верованиям существуют три круга ада: дальний ад, ближний ад и ад одиночества. Там писалось, что с древности люди верили, что ад - преисподняя. Но есть, оказывается, и ад одиночества!
  Я взяла эту книгу. Это был сборник новелл Акутагавы, японского писателя. Одна строка особенно врезалась в память:
  
   И только один из кругов этого ада - ад одиночества - неожиданно возникает в воздушных сферах над горами, полями и лесами. Другими словами, то, что окружает человека, может в мгновение ока превратиться для него в ад мук и страданий.
  
  Позже ситуация чуть изменилась. Ещё в десятом классе я поставила перед собой задачу - побыстрее выйти замуж и родить ребёнка. И будто небеса приняли задание. У меня появились даже ухажёры и воздыхатели, но все какие-то не те, абсолютно мне не интересные.
  Значительный поворот в моей жизни случился во время поездки на чемпионат по конному спорту в Чехословакию. Именно в Праге я познакомилась с Чеславом. Как это случилось? Как-то наши шефы организовали культурный досуг. В ресторане, где мы сидели, играл струнный оркестр. Чеслав играл на контрабасе. Во время концерта он только один раз, как мне показалось, посмотрел на меня своими большими светлыми глазами, и я поняла - вот он. Я выбрала себе мужчину. И нельзя сказать, чтобы он был большим красавцем - щекастый, немного одутловатый, с брюшком. Но он мне показался забавным. После выступления, когда музыканты уходили, я внезапно для самой себя встала, догнала его и похвалила за игру, пригласила за свой столик. Он отнёсся к этому сдержанно, но вскоре появился в зале. Мы выпили, танцевали и познакомились ближе.
  - Хотите посмотреть Прагу? - предложил он.
  - Я ещё немногое видела, поэтому поедемте, - ответила я, улыбаясь.
  Мы побывали в Пражском Граде, на Староместской площади, постояли на Карловом мосту, посетили в Собор Святого Вита и ещё что-то, в общем, ездили до зари - у него была своя "Tatra".
  Общение было тёплым, но слегка через силу - всё это можно было объяснить тем, что мы ещё смущаемся и мало знакомы. Чеслав оказался сиротой, в детстве его воспитывала бабушка, которая умерла не так давно. Спустя пару дней, когда проходили соревнования, он появился на ипподроме, потом приходил ко мне в отель, назначил свидание. А когда я уехала - написал письмо, звонил несколько раз. Потом он приехал ко мне в гости сюда...
  Близость наша случилась во время забавного случая. Я пришла к Чеславу в номер, мы пили с ним шампанское, он привёз мне меховое манто и хорошие тёмно-синие джинсы. Я была в восторге. Шампанское кружило голову - мы смеялись. Но когда надо было выходить из номера - заело замок. Он повернул ключ. Щёлк - тот сломался прямо в руках!
  - Ну, что же мы заперты. Как говорили греки - это судьба.
  И он стал целовать меня, дал волю рукам... Вот так всё и произошло. Часа полтора спустя мы позвонили администратору, слесарь вскрыл дверь и освободил нас. С шутками и смехом мы поехали гулять по городу.
  Когда я забеременела, то позвонила Чеславу. Нельзя сказать что он был рад, скорее оглушён этой вестью. Сначала он уверял меня, что принимал все меры предосторожности и ребёнок не его. Потом, когда я заверила его, что он у меня первый, он вдруг переменился, стал приглашать в Прагу, уверял, что здесь лучшие роддома. В общем, я пошла против воли отца и полетела рожать в Прагу. Так на свет появилась моя любимая Катаржина.
  Мария вздохнула.
  - С Чеславом мы прожили ровно год гражданским браком. Этого хватило, чтобы понять, что мы, увы, разные люди, общего у нас мало. Отец звал меня назад, и мы с Катаржиной вернулись. Так я снова осталась одна.
  - Но на самом деле - нет! - возразил Феликс. - У тебя есть отец, есть любимая дочь...
  Мария воздохнула, наблюдая золотисто-красные отблески света на бокале.
  Феликс был напряжён. Он сжимал ручку кресла, всё в нём переворачивалось.
  - Мария, а как же я? Меня ты не берёшь во внимание? - вырвалось у него.
  Мария отставила в сторону пустой бокал и с нежностью посмотрела на Феликса.
  Её изящная рука с тонкими пальцами протянулась через стол. Он ощутил нежность её прикосновения, его словно ударило током.
  - Дорогой мой друг, - сказала Мария. - Ты появился в моей жизни, и я считаю это милостью судьбы, божьим даром.
  - И ты теперь не одинока, - сказал он, замечая, как в уголках её серых глаз появляются слезинки, как они катятся по зардевшимся щекам.
  Потом они гуляли почти до утра. Её рука была в его руке. Ходили по набережной уснувшей реки. Посетили крепость, обдуваемую позёмкой и крытою лёгким девственным снегом, смахнули снежное одеяло с пушки и посидели на ней. Говорили почему-то совсем о другом, не о личном, а о различных чудесах, о феномене НЛО, о фантастике. Мария пообещала дать Феликсу статьи Ажажи по вопросу НЛО. У дома с часами Мария разрешила Феликсу поцеловать её и сама оставила на его щеке лёгкий поцелуй, который юноша ощущал ещё долго, а помнил всю жизнь. Потом легко поднялась в гулком подъезде по ступенькам вверх. Остановилась и выглянула в полуоткрытое окно.
  Феликс шёл по улице, а потом остановился и поднял голову. Она легко вздохнула и, найдя в сумочке ключи, пошла к дверям.
  
  Глава 9. Феликс. Любовь и кинжал
  
  Новогодние праздники пролетели как-то незаметно. Феликсу пришлось чинно сидеть за столом, потому, что пришли гости, и он с нетерпением ждал момента, когда, уже после наступления Нового года, можно будет позвонить и поздравить Марию. В этот вечер много звонков от родных и знакомых. Позвонила и поздравила Ира. Когда Феликс после двенадцати набирал номер Марии - было всё время занято, и он уже отчаялся. И вдруг она взяла трубку. Голос её был усталым, и Феликс, окунувшись в её настроение, поздравил её несколько сдержанно. Всё как-то было не так и не то. От Лили вообще никаких известий не было.
  С этим настроением Феликс отправился работать на завод. Щекутин объявил практику, ребят распределили по цехам. Феликс попал в сварочный цех, где процветала потогонная система - чем больше сваришь деталей, тем больше заработаешь. Приходилось вставать до зари, идти на семь часов утра на завод, надевать неудобную тяжёлую, плохо подогнанную робу и стоять всю смену в кабинке, варя полуавтоматом всякие "мостики" и "хомуты", за которые и заработать-то толком нельзя.
  За первый месяц работы Феликсу пришлось испытать всякое: и проволока застревала, и спираль приходилось то и дело менять, и ругали за брак из-за неудачно подобранного напряжения, и отправляли на унизительную мойку деталей, уборку цеха или на укладку заготовок в бадью.
  В душ Феликс не ходил, стеснялся раздетых мужчин. Быстро переодевался и грязным ехал домой и там уже нежился в ванной. Постепенно он окреп и освоился, стал отказываться от работ не по специальности и требовал, чтобы ему давали настоящие задания. Тогда суровый пожилой мастер участка махнул рукой, прикрепил к нему опытного сварщика Ярослава. Вместе они уже начали работать над более сложными проектами.
  Как-то Феликс вышел уставший из проходной. Стояла хмурая зимняя погода. На дереве галки устроили свой концерт, весело переговариваясь между собой. И вдруг он заметил под деревом одинокую фигурку.
  Феликс очень смутился. Он был грязен, на работу надевал старую куртку. Но Мария похоже была рада ему.
  - Почему ты не звонишь?
  - Извини, Мария! Работа поглотила целиком, - лепетал Феликс, не зная, куда отвести глаза.
  - Я узнала, что ты на заводе и в первой смене. Вот, решила повидаться.
  - Мне домой нужно - помыться, переодеться.
  - Да, я не надолго. Слушай, я хотела пригласить тебя в это воскресенье в гости. Ты будешь свободен?
  - Да. Я работаю в субботу, но это короткий день.
  - Хорошо. Ты приходи ко мне. Будет торт. Да, кстати, отец надумал уехать в гости, его уговорили привезти и внучку. Так, что ни его, ни Катаржинки не будет. Приходи к пяти.
  - Хорошо, приду обязательно!
  Домой он уже летел, радость охватывала его. Лёд сухости и непонимания был растоплен.
  
  ***
  В назначенный для встречи день была лёгкая оттепель. Ветки деревьев склонились под тяжестью снега, сугробы посерели и осели. Машины грузно проезжали мимо, из-под колёс чавкала вода. В воздухе уже как будто запахло весной. Особенно стойким это ощущение было, когда Феликс выбирал в цветочном магазине белые и розовые хризантемы.
  Он пошёл по Лебединой улице, вдыхая запах подтаявшего снега, то и дело погружая лицо в нежный и свежий, слегка горьковатый запах цветов.
  В густых синих сумерках ходил фонарщик в чёрном пальто и шляпе. Острые концы его шарфа развевались по ветру. Он шёл от столба к столбу, держа в руках длинную палку с горящим фитилем и зажигал фонари, жёлтый свет которых обрамлялся розовым сияющим кругом.
  В этом было что-то старинное, вневременное и умиротворённое, будто царство города возвышалось над велением веков.
  С чувством радостного ожидания какого-то необыкновенного будущего и какого-то вечного чувства в душе Феликс свернул на улицу Иконописцев, приближаясь к такому важному для него дому с часами.
  Марию такой Феликс ещё не видел - она казалось романтичной, очень женственной в платье в мелкий цветочек с глубоким декольте.
  Как-то сразу потянуло на мягкий, поэтичный разговор.
  Спустя время Мария вынула из духовки пирог с картофелем и мясом и нарезала его ароматными дольками. Пили армянское вино, от которого кружилась голова.
  Мария усадила Феликса смотреть фотографии, открыв тяжёлый бархатный альбом. Но Феликса отвлекала от фоток нежная шея Марии, и он не удержался от незаметного крохотного поцелуя. Потом осторожно обнял её, медленно взял её руку в свою, поцеловал её.
  В ответ Мария, освободив руку, нежно дотронулась кончиками пальцев до лба, носа, поцеловала его щёку, а потом их губы встретились, подобно двум птицам, парившим в вышине.
  ...Он целовал её тело, освобождённое от покров и забыл обо всём на свете. Он весь был упоён женщиной, чьё тело, раскинувшееся перед ним от полюса до полюса, казалось вечным и огромным царством с вершинами гор, ложбинами и хребтами, низинами и впадинами. Роща сочилась нежным ароматом и влагой, вершины острых пиков сотрясались от землетрясений, пронзавших всё бесконечное царство. Он бродил по этому царству, любуясь и наслаждаясь его красотами, блуждая среди гор, и долин, отдыхая в роще от полдневного зноя, насыщаясь ароматным напитком, терпким, как вино. Он пробегал по ложбинкам, взбираясь на крутые овалы гор и прыгая вниз, различая в стонах вечный зов любви и страсти.
  Ему хотелось обнять этот мир и растворить в себе, и лишь тихим туманным утром он понял, что это произошло. На его плече покоилась красивейшая в мире головка девушки, словно выброшенный на желанную землю корабль и волны волос ласково плескались о берега этой земли.
  Феликс осторожно поднялся. Кое-как одевшись подошёл к окну. Несмотря на лёгкую усталость, его переполняло чувство радости, распирало дух.
  Туман постепенно рассеивался, серо-голубое небо нависло над ещё сонным городом. Улица была мокрой от подтаявшего снега, редкие автомобили давили сохранившиеся сугробы, оставляя следы колёс и снежную кашицу.
  Вдали показалась фигурка - это шёл фонарщик, тушивший фонари.
  Феликсу показалось, что такая сказочная умиротворённая картина никогда больше не повторится.
  Домой он шагал гордый, будто победитель. За ночь ушло детское и юношеское, прохожие видели молодого красивого и сильного мужчину.
  
  ***
  Он ходил на работу независимый и неприступный. Он перестал стесняться душа и с удовольствием плескался в кабинке, а неподалёку, весело переговаривались, фыркали голые мужики. И шёл домой, глядя как на заснеженные черепичные крыши постепенно опускается розовый холодный вечер, как блестят огни, и думал, о том, какие встречи ему предстоят с Марией.
  Поэтому телефонный звонок с тревожным известием выбил его из колеи совершенно.
  Говорил Андрей Анатольевич Кронш.
  - Послушайте, Феликс, вы не в курсе, где сейчас Мария? Я знаю, что вы достаточно тесно общались в последнее время...поэтому решил позвонить.
  - Ну... я не знаю, - немного растерялся Феликс. - Она не со мной, это точно. Все последние дни я был на работе... А что случилось?
  - Да вот пропала куда-то. Три дня уже нет. Очень волнуюсь.
  - А может она уехала к родственникам?
  - Исключено. Проверял...
  - А Катаржинка где?
  - Со мной.
  - А не могла Мария уехать в Прагу?
  - Увы, это тоже практически невозможно. Да и она бы мне сообщила, пойми...
  - Тогда нужно обратиться в милицию, - сказал Феликс, сглотнув слюну.
  - Пока ещё рано. Три дня отсутствия - это ещё не повод объявлять человека в розыск. Ладно, я понял.
  Сухо попрощавшись, Кронш повесил трубку.
  Феликс только успел попросить "держите меня в курсе поисков", как трубку бросили.
  Весь вечер Феликс был сам не свой. А бессонной суматошной ночью стал себя успокаивать:
  "Ничего, найдётся. Человек не иголка. Но где она может быть? Близких подруг у неё вроде нет. Ага, есть Вася, берейтор. А ещё она к своим стариканам ездит. Надо было спросить про машину, на месте ли она? Хотя она говорила, что машина сломалась. Вряд ли в такую погоду она пойдёт по домам к нищим и старикам. Сейчас всё замёрзло. А она ещё любит гулять. Тот сквер. Надо будет пройтись по её путям, поспрашивать.
  
  ***
  
  Васю Дедушкина, берейтора, Феликс нашёл в конюшне, где тот чистил лошадь специальной щёткой. Но Вася не мог объяснить точно, где Мария, он не видел её уже больше месяца.
  От него Феликс шагал какой-то пришибленный, волна переживаний захлестнула его...
  В это время снег повалил крупными хлопьями и настолько густо, что видно было плохо. Пласты тяжёлого снега налипали на скатах крыши красной башенки, на елях и старом разлапистом дереве.
  Наверное приходить в тот сквер, где Мария кормила белку, не было острой необходимости, но Феликс добрался и туда. Он стоял на том самом месте, где девушка в красном пальто кормила белку. Снег оседал на шапке, делал тяжёлой куртку, он весь заполонил собою мир. На бровях и щеках таял и стекал снег, смешиваясь с горькими слезами Феликса. С трудом справившись с рыданиями, Феликс побрёл назад, то и дело залипая в сугробах.
  И вдруг он ясно вспомнил лето и путевого обходчика, который его, больного, отпаивал чаем. Почему он вспомнился? Быть может встретился похожий человек? Да, точно, в шапке - ушанке, на которой горка снега. Взгляд, именно очень похожий взгляд! Этот человек прошёл мимо.
  Но путевой обходчик Пилипчук в это время как раз находился далеко от Феликса, хотя и думал о нём.
  В это самое время Андрей Анатольевич Кронш задумчиво вертел в руках загадочную записку. Сегодня утром он, наладив машину, объездил все места, где жили те, кому помогала Мария. Но поездка была безрезультатной. Возвращаясь, он заметил в круглых дырочках почтового ящика конверт.
  Письмо было напечатано на машинке и не подписано.
  
  Если хочешь получить дочь живой - отдай то, что тебе не принадлежит - нойвшек. Хоть ты и не достоин никакого сострадания за свои мерзкие грехи - дочь твою отпустим в целости и сохранности - она ни в чём не виновата. И твою внучку мы не тронем. Отвечать будешь только ты.
  Мы даём тебе время до завтрашнего вечера.
  Завтра мы ждём тебя за городом на повороте у посёлка Трояны. Время - 22.00. То, что нам нужно, должно быть с тобой. Ты должен стоять на обочине дороги у леса совершенно один. Не вздумай обращаться в органы, это может закончиться очень плохо. Если всё будет как договорено, в 22.30. Мария будет дома в твоей квартире.
  
  Пальцы Кронша дрожали.
  "Мерзавцы! Подлецы! Уничтожил бы всех! Но кто они? Соперники из другой организации? Оберег видите ли им нужен! Если Мария через полчаса после встречи будет дома, значит у них есть переговорное устройство. И Марию держат где-то в городе. Но где?"
  Спустя десять минут гнев стал уходить, и Кронш стал трезво соображать.
  Он решил посоветоваться со "стюардом" Пилипчуком.
  - "Великому мастеру" звонить не стоит, - говорил Пилипчук. - Может погибнуть твоя дочь. Нойвшек у этого юноши, Феликса, которого я послал к тебе. Ты его прикормил, пригрел. Но вот теперь настало время. Не знаю, как ты добудешь нож, каким путём. В крайнем случае у тебя есть яд.
  - Этот парень... Феликс... Он влюблён в Марию, - тихо сказал Кронш.
  - Даже так? Можешь этим воспользоваться. Вплети его в наше кружево, и он отдаст нойвшек.
  Помолчав, Кронш сказал:
  - И ещё "Стюард"...Ты мне будешь нужен с машиной. Завтра вечером.
  
  ***
  
  Феликс уже собрался ложиться. Он стоял у окна, и глядел на замерший под луною холодный белый мир. Он думал, как завтра будет добираться до неведомого железнодорожника, как вдруг в комнату вошла мама.
  - Сын, там к тебе... какой-то мужчина.
  В прихожей, сжимая шапку с перчатками в руке стоял Андрей Анатольевич Кронш.
  - Я прошу извинения за поздний визит. Но дело неотложное.
  - Что произошло? Какие-то новые сведения о Марии? - спросил нервно Феликс.
  - Кое-что. Нужно срочно поговорить.
  - Мы можем присутствовать при разговоре? - спросил подошедший отец, бросая газету на столик.
  - Мне бы хотелось переговорить с вашим сыном с глазу на глаз.
  Феликс Вадимович и Анна Петровна молча впились глазами в мужчину.
  - Вы не переживайте. Всё нормально.
  - Да не волнуйтесь вы так, - сказал Феликс родителям. - Мы поговорим с Андреем Анатольевичем. Я вам о нём рассказывал - это мастер игрушек.
  - Да, я занимаюсь игрушками. А сейчас у меня пропала дочь. И только Феликс может её спасти, - откровенно сказал Кронш.
  Он сел в комнате Феликса на самый краешек кресла. Посмотрел на дверь, и Анна Петровна, заметив его встревоженный взгляд, закрыла её.
  - Феликс, я вот по какому вопросу, - шёпотом, еле слышно, задыхаясь, сказал Кронш.
  - Что с Марией?
  - Её похитили.
  Феликс оторопел.
  - Да, да...Я получил письмо. Какие-то люди, странные и опасные...
  - Подождите, Мария похищена...А девочка где? Катаржинка?
  - Катаржинка сейчас в Тополинове у бабушки гостит, всё в порядке. А вот Мария...Это страшные люди. Они требуют за неё необычный выкуп.
  - Какой? - нахмурился Феликс.
  - Артефакт. Редкий артефакт. По намёку я понял, что он у тебя, да, именно у тебя!- горячо зашептал Кронш.
  - Какой артефакт, говорите яснее.
  Вдруг, подхватившись, Кронш схватил Феликса за рукав.
  - Пойми, они убьёт её, если ты не согласишься.
  - Да что же? - спросил Феликс, невольно отшатнувшись.
  - Нож у тебя есть. Редкий. Кинжал. Нойвшек называется.
  - Как?
  - Нойвшек. Кинжал такой. Маленький совсем.
  Феликс, сглотнув, кивнул.
  - Нет, - вдруг неожиданно для себя сказал он.
  Он представил, как расстаётся с кинжалом из книги и ему стало больно. Но, сжав кулаки, он пересилил себя.
  - Да, я знаю. Есть у меня такой.
  - Значит ты владелец? Пожертвуй.
  - Хорошо, - сказал Феликс. - Он мне достался...как-то неожиданно. Я обязательно. Ради Марии... Хорошо. Но... зачем он им?
  - А кто знает, - шептал Кронш, глядя безумным взглядом. - Может дорогой он какой. Продать ходят. Или для ритуалов каких.
  Феликс кивнул, задумавшись.
  - Как он вообще оказался у тебя?
  Феликс хотел рассказать о коллекционере Якове Ароновиче, об обмене книг, об Иосифе, но, почему-то, решил ответить кратко:
  - Да так...От одного человека.
  
  ***
  Поздним вечером Феликс стоял у дома с часами и поглядывал на тёмные провалы окон. Он специально отпросился сегодня пораньше с вечерней смены. В бледно - розовом сумраке Феликс различал стрелки часов - скоро одиннадцать. По уверению Кронша, уже в десять вечера где-то за городом он должен был передать кинжал этим мерзавцам - похитителям. Быть может что-то пошло не так? Удалось ли Кроншу добраться до места?
  Волнение Феликса достигло предела, когда стрелка показала одиннадцать. Он пытался взять себя в руки - очень хотелось закурить. В кармане нашлись спички, надо было стрельнуть сигарету.
  Заметив в синеватой мгле силуэт на остановке, он зашагал туда в надежде на доброту случайного прохожего.
  - Бросал ты курить, сынок, к добру это не приводит, - сказал человек в пальто и шляпе, тем не менее доставая портсигар. На его одежде не было заметно ни одной снежинки, настолько он был чист и элегантен, а выбритые щёки в свете фонаря отливали синевой.
  - Да я и не курю вовсе, - сказал Феликс, беря дрожащей рукой сигарету. - Это - так...
  - Волнуешься? Ждёшь?
  - Жду, - сказал Феликс, чиркая спичкой, освещая лицо.
  - А вовремя ничего не бывает, - заметил человек в пальто. - Таков закон. Всё всегда происходит внезапно, вдруг...
  Кивнув, Феликс пошёл обратно, но на пути вдруг заметил, как в окнах второго
  этажа мелькнул огонёк.
  Бросив сигарету, он ринулся в подъезд. Бегом поднялся по ступеням.
  Заметил рыжего парня, выходившего из квартиры. Тот блеснул в свету лампы злым глазом и как-то криво ухмыльнулся. Знать, что этот тип мучал, держал в неволе Марию было невыносимо! Рыжий скользнул мимо к ступенькам, когда вдруг Феликс охватил его плечи и стал валить на кафельный пол.
  Сильным ударом локтя рыжий оттолкнул Феликса, но тот уцепился за болоньевую куртку - та затрещала. Развернувшись, рыжий стал работать руками. Поднырнув, Феликс охватил тело соперника и стал сдавливать его, что было сил. Он чувствовал удары в голову, в ухо, в лицо, потекла кровь, но продолжал давить. Они барахтались на площадке. Оказавшись сверху, рыжий стал наносить удары, а потом острыми пальцами пытался повредить Феликсу глаза, тот еле удерживал его руки.
  И вдруг незнакомец обмяк, зазвенело стекло. Рыжий мешком повалился на Феликса.
  Кое-как выбравшись, юноша огляделся.
  Мария держала в руке разбитую бутылку.
  Феликс сорвал с себя шарф.
  - Вяжем ему руки! - крикнул он.
  Они туго стянули руки рыжего - действовали молча и сосредоточенно.
  Наконец Феликс поднялся. Мария смотрела на него, и тут же они упали друг другу в объятия.
  Феликс прижал к себе девушку, а она положила голову на его плечо и волосы ласкали его щёку.
  Она, почувствовав что-то липкое, осмотрела его лицо:
  - Да ты весь в крови. Ах ты мой боец! Пойдём в дом, у меня есть специальная мазь для заживления ран. Импортная.
  В квартире она посадила его на диван и смазала его раны. А потом прижала его голову к себе, и они молча застыли молча, казалось был даже слышно поскрёбывание снега о стекло.
  Откуда-то донёсся шорох и топот ног.
  Феликс вздрогнул.
  - Мы забыли дверь входную закрыть, - сказала Мария.
  Они вышли. На кафельном полу площадки , среди блестевших под светом осколков, тёмно-синей змеёй лежал шарф.
  - А пленник-то наш сбежал, - констатировала Мария.
  
  ***
  Следователь очень аккуратно и тщательно заполнял какой-то бланк. Феликс посматривал в серое, занавешенное окно, в которое были видны крыши с сосульками и сползавшим снегом. На ветке прыгали два воробья и снегирь, сбрасывая порошок снега. Они прицеливались к кормушке, которую кто-то заботливо вывесил за окном. Там был какой-то корм.
  "Кто же его посыпал? Неужели сам хозяин этого кабинета? - думал Феликс, оглядывая уже немолодого, но на вид ещё крепкого, чуть полноватого мужчину.
  Как хорошо, что сегодня допрос ведёт он, а не тот молодой в форме, с быстрыми и наглыми глазами, который так решительно наседал на Марию и на Феликса. Но, как понял Феликс, то был лишь период предварительного следствия, а теперь следователь назначен новый, вот этот никуда не спешащий медлительный мужчина в штатском. Он не повышал голос, не требовал, не угрожал, а просто будто беседу вёл.
  Пока он писал, за это время Феликс успокоился и собрался с мыслями.
  Закончив писать, Василий Борисович Ярмиш поскрёб подбородок, не спеша перечитал написанное, а потом велел прочесть Феликсу, написать внизу "с моих слов записано верно" и расписаться.
  - Теперь можешь...идти, - сказал Ярмиш, вручая пропуск. - Из города пока не уезжай, можешь понадобиться, вызовем.
  - Да куда же я уеду, - сказал Феликс. - У нас же практика на заводе от училища продолжается.
  - Ну, мало ли, - сказал Василий Борисович, и поднялся, складывая папки.
  - Хмуро как-то сегодня, - сказал он как бы сам себе. И спросил Феликса, стоявшего уже в дверях.
  - А ты куда сейчас едешь?
  - Домой на Фестивальный проспект.
  - Могу подвезти, я на колёсах.
  - Да нет, что вы, не надо. Доберусь сам. Транспорт работает исправно.
  - Да давай я довезу. По дороге поговорим.
  Василий Борисович сказал так уверенно, что Феликс решил повиноваться.
  Ярмиш сложил папки в сейф, закрыл его, и они вышли вместе.
  Хмурая и стылая погода вернула Феликсу печаль, опять вспомнились недавние жуткие события - страшная и нелепая гибель Андрея Анатольевича Кронша, который так и не вернулся из своей поездки за город. Его нашли повешенным на дереве, причём откуда он взял верёвку было непонятно.
  Особенно потрясена была Мария, утверждавшая на следствии, что её отец был совершенно нормален психически, здоров физически, в ихних отношениях всё было в порядке и кончать жизнь самоубийством да ещё за городом он явно не собирался.
  Отгремел похоронный оркестр, и земля укрыла гроб. Остались лишь слёзы и неотвратное горе Марии...
  Феликс утешал её в этом горе и помогал расследованию. Но что знала сама Мария?
  Её попросили сесть в какую-то "Волгу" вишнёвого цвета. Тип с бородой, усами и в очках уверял, что у отца сердечный приступ и нужно срочно ехать. В машине она была схвачена и скована наручниками. Во рту оказался кляп, лицо закрыли чулком. Её держали в какой-то квартире прикованной к батарее центрального отопления, под которой лежал матрац и стояла бутылка с водой. Ходила за ней какая-то девушка в полумаске, подручным у неё был тот самый рыжий парень, которого Феликс позже пытался задержать.
  В разговоры с ней похитители не вступали, только уверили, что с ней ничего не случится, если отец выполнит необходимые требования.
  На вопрос если отец не выполнит требований, что будет тогда, женщина бросила резко:
  - Он умрёт как предатель родины!
  На все дальнейшие возражения Марии и требования объясниться ответов не было.
  Весь следующий день она была практически одна, лишь дважды показывалась девушка в полумаске. Вечером появился рыжий парень. Отчего-то злобно выругавшись, освободил её, велел одеваться, сковал обе руки "браслетами" и, грубо толкнув в спину, велел идти.
  Так она очутилась дома, где была освобождена от оков. Телефонный провод рыжий перерезал. На вопрос, где её отец и дочь, парень что-то сердито промямлил. Можно было только понять слово "ждите".
  - Пожалуйста, вы объясните, где мои родные! - воскликнула Мария и тут же, получив сильный удар в живот, упала на диван.
  Хлопнув дверь, парень вышел. Потом она услышала возню и стоны на лестничной площадке. Феликс, появившийся как в сказке, пытался задержать рыжего похитителя, но, в результате, тот всё равно бежал...
  
  ***
  ...Василий Борисович не спеша готовил машину, ударил носком ботинка по колесу, протёр лобовое стекло.
  Наконец они отъехали, сделали круг у площади, выбрались на главную дорогу и поплыли в потоке машин.
  - Ну, что... Я вижу ты парень наблюдательный, умный, давай попытается составить общую картину. Итак, кончает с собой Кронш. Перед этим похищают его дочь, требуют, чтобы он отдал этот самый кинжал - нойвшек. Но почему просто не прийти домой и не потребовать, колись, мол, где нож... Зачем обставлять всё так сложно - ехать за город, практически ночью.
  - Мне кажется нож и прошлое Андрея Анатольевича как-то связаны.
  - Верно. А теперь смотри сюда - столько совпадений. Ты попадаешь в квартиру некоего книголюба. Обмениваешь свои книги на его. Тебе попадается загадочная книга с тайничком, в которой скрыт кинжал. Через какое-то время ты знакомишься с человеком от которого будут требовать этот же кинжал какие-то неведомые преступники. И дочь этого человека они похитят для шантажа. К тому же, как я понимаю, у тебя завязывается роман с его дочерью.
  - Да, - Феликс покраснел, но посчитал, что в мелькании предвечерних огней это незаметно.
  - Не думаешь ли ты, Феликс, что всё это нарочно подстроено?
  - Что? Знакомство, игрушки?
  - Ну да, это тоже...И любовный роман с девушкой старше тебя.
  - Нет... Ни в коему случае, - запротестовал Феликс. - Это исключено. Это дикая фантазия какая-то. Это я точно знаю.
  - Ну, хорошо, допустим всё вышло само собой. Но должна же быть в этой истории хоть какая-то отправная точка, с чего всё началось. Вот, например, как ты вышел на этого Кронша, как познакомился с ним?
  Феликс замер. Он начал припоминать.
  - Есть. Есть отправная точка. Железнодорожник.
  - Какой железнодорожник?
  - Ну, не знаю, кто он, может обходчик, ремонтник какой-нибудь. Такой крепкий. коренастый дядька. Волосы ещё зачёсаны назад, как по старой моде. Именно он подобрал меня больного, когда я шёл с совхоза.
  - Ты больной шёл с совхоза?
  - Мы на яблоки ездили. Собирали их. Жили в холодном помещении, вот я и заболел... Меня отпустили домой. На электричку опоздал, попёрся пешком домой. Да тут идти-то...
  - Ничего себе! - перебил следователь. - Это откуда?
  - С Костричного!
  - Ого! Да это далеко! Молодцом, однако. Хорошо ходишь...
  - Да что вы!
  - А что у тебя было?
  - Простуда. Так вот, я упал... Ну, вроде ... потерял сознание... Температура была, жар, горячка...А когда пришёл в себя, то увидел комнату, где был этот железнодорожник. Он меня травами отпоил. На электричку посадил и попросил, отдать пакет с травами своему знакомому. Телефон дал. Ну вот, я его просьбу и выполнил. Так познакомился с Андреем Анатольевичем и с Марией.
  - От дома железнодорожника до платформы долго шли?
  - Нет, минут пять - шесть не больше.
  - А с какой платформы ты ехал?
  - Кажется - "Грибки". Да, "Грибки"!
  - Он только пакет с травами передал?
  Феликс задумался.
  - Нет, не только. Там ещё конверт был. Да, точно помню, был конверт с нарисованной чайкой. Он был запечатан, подписан обычной шариковой ручкой, а сверху этот железнодорожник дописал ещё карандашиком телефон.
  - То есть письмо было приготовлено загодя, - заключил Василий Борисович. - Конверт был без обратного адреса?
  - Да. Только имя. Но, если нужно, я могу показать, где этот железнодорожник живёт.
  - Ладно, потом нарисуешь, - задумчиво сказал Василий Борисович.
  Он затормозил у светофора и молчал, крепко сжимая руками руль.
  - А вы спросили у этого Якова Ароновича откуда у него книга с кинжалом?
  - Да спрашивали, - тяжело вздохнул Василий Борисович. - Он говорит, что и понятия не имеет, откуда этот нож в книге. А книгу у кого-то купил... В общем - тёмная история.
  - А что говорят эксперты о том, как погиб Андрей Анатольевич? - полюбопытствовал Феликс, пользуясь обстановкой дружеской и откровенной беседы.
  Следователь Ярмиш поджал губы и слегка приподнял плечи в недоумении.
  - Да ничего особенного. Просто поехал человек за город на чьей-то машине. Кто его подвозил неизвестно. Сейчас опрашиваем таксистов. Попросил остановиться. Верёвка, наверное, была собой, может за пазухой, в кармане - не знаю. В лесу, недалеко от дороги выбрал удобное место - толстая ветка, пень, на который можно стать. Ну, далее... оттолкнулся ногами от пня...
  - Может его насильно повесили?
  - Следов насилия никаких. Деньги, ценные вещи - не взяли. Часы при нём.
  - А есть какие-то следы на почве, так сказать?
  - Там обнаружены следы (по крайней мере) двух человек. Эти следы обрываются. Но там недалеко тропа. Люди идут из дачного посёлка по лесной тропинке к трассе, ловят машину... Так, что пока ясности мало.
  
  ***
  Пустота и громада квартиры ломалась, опускалась сверху, окутывала, растворяла в себе. Лишённые сна глаза смотрели в серую пелену, в синюю мглу, на белёсые уборы деревьев, на небесные острова облаков, повисших над домом, над вселенной, над миром.
  Мария крепко спала, растворившись в ночи, отдыхая от пережитого. Такую же свободу испытывал и Феликс, радуясь ощущению тела Марии, кончиков её грудей, припавших к его груди. Одновременно где-то в глубине души он чувствовал какую-то хрупкость всего окружающего.
  Немного отойдя от пережитого, Мария много вспоминала, и жажда мести за унижение, попытка разгадать загадку гибели отца охватывала её.
  Она много говорила с Феликсом об этом, пытаясь осмыслить пережитое ею, понять, что произошло. Горе от трагедии постепенно уступило место рациональному.
  - Вот тебя насильно увезли, - говорил Феликс, как-то сидя за чаем, вспоминая читанные им книги о великих детективах прошлого. - Напряги память. Каждая деталь может иметь значение.
  - Ну помню везли меня. Их вроде было двое - мужчина и женщина. Чувствовался запах сигарет, а потом он исчез. Связанная я лежала на заднем сидении в мешке. Они не разрешали мне вставать. Потом запаха табака уже не было. Он растворился исчез, легко пахло духами и бензином, ещё чем-то неприятным. Ну да, запах мешковины.
  - Значит один из похитителей остался, а везли тебя только двое, - резюмировал Феликс. - Сколько ехали?
  Мария задумалась.
  - Может, минут пятнадцать, от силы - двадцать.
  - Значит в пределах города, - сказал Феликс. - А в той квартире, где ты находилась, что было особенного?
  Мария задумалась, и её лоб собрался в симпатичные складочки.
  - Знаешь, такое ощущение, что там ... не живут. Какая-то ... съёмная квартира.
  Шкаф пустой, кресло... Я лежала на матрасе у самой батареи, прикованная к ней наручниками. Не было ни дивана, ни кровати...
  - Может диван в другой комнате... А какой это мог быть этаж?
  - Мм... Ну, от силы - второй.
  - Почему так считаешь?
  - Ну, помню что по лестнице мы поднимались недолго. Потом повернули налево - щелчок замка, вошли в квартиру... Запах прихожей ... какой-то пыльный что ли... Что ещё? Потолки высокие, прихожая широкая - дом очень старый. И обои старые, уже кое-где облупленные. Ага, в окно била какая-то реклама. Рекламные неоновые огни. Я видела это вечером, ночью. Мигал красный и, кажется, синий свет.
  - Да, немного, - задумчиво сказал Феликс, прикусывая губу. - Может какие-то звуки характерные вспомнишь?
  Мария замыслилась.
  - Помню, что играла музыка в тот момент, когда мы вышли из машины. Песня Пугачёвой... Она так не вязалась с моим состоянием. У меня был шок!
  - Музыка была в доме? - спросил Феликс.
  - Нет. Музыка была за спиной, а в доме её стало совсем не слышно. А вот, когда я уже была в квартире, прикованная, то музыку вновь было слышно, но уже очень слабо.
  - Радио? Или какой-то любитель прокручивает пласты в соседнем доме?
  - Не знаю. Но не радио это точно.
  - Репродуктор где-то на площади?
  - Нет, звук другой. Колонки!
  - Хорошо! Что ты ещё помнишь?
  - Ну что? Обычные звуки в квартирах, вода, стуки - не в счёт. Да, вспомнила! Время от времени ночью проходили тяжелогружёные поезда. Товарняки. Этот звук я хорошо знаю. Я уже когда-то жила в доме рядом с железной дорогой.
  - Железнодорожная ветка в пределах города? Странно!
  - Так у нас же станция "Дахов - грузовая" в городе.
  - Интересно посмотреть на карте, - сказал Феликс.
  - Да, ещё вспомнила. Время от времени очень далеко слышался такой звон колокола - "бам - бам".
  - Значит недалеко церковь. Какой-то храм. Да, о многом могут сказать звуки.
  - Сейчас, - сказала Мария, выдвинула ящичек письменного стола, достала бумаги, щёлкнула кнопкой шариковой ручки.
  - Хочешь подвести итог? - спросил Феликс, садясь на стул.
  - Да, хотя бы предварительно. Итак, что мы имеем?
  Мария стала рисовать кружочки, ставить цифры и делать надписи.
  1. Ехать недалеко.
  2. Старый дом.
  3. Магазин с неоновой рекламой.
  4. Часто играет музыка.
  5. Железнодорожная ветка проходит недалеко.
  6. В окрестностях - храм.
  Вроде бы всё?
  - Да, - теперь неплохо бы взглянуть на план города. Так сразу и не вспомнишь.
  
  ***
  За планом пришлось поехать в магазин "Союзпечати".
  Чтобы спастись от густого и мокрого снега они захватили зонтики, которые быстро стали тяжёлыми от налипших лиловых хлопьев. Они дождались трамвая, который подошёл, светясь алым цветом сквозь снежную пелену.
  Купив план, вышли из магазина под снежный занавес. Аллея неподалёку, ограждённая металлическим заборчиком, вела к старинному двухэтажному дому с чердачным окном и давно потухшим дымарём. Дом утыкался в башню из красного кирпича, острый шпиль которой был увенчан флюгером в виде совы.
  По дорожке, ссутулившись, шёл старый человек с палочкой.
  - А давай пойдём в Совиную башню, - предложила Мария, - а то размокнем.
  В кафе было уютно, пахло жжёным кофе. Заказав себе по чашке, они стряхнули с зонтиков снег, потекший ручейками.
  План развернули на столе. Сначала долго искали свой район и дом.
  - Так, теперь ищем храм, - сказала Мария, шаря глазами по карте.
  - Вот, например, церковь есть, - показал Феликс, ткнув в карту пальцем.
  - Нет, это что-то чересчур далеко, - произнесла Мария, - Туда явно не двадцать минут ехать. Это же Бунчужный район.
  - Да, далековато, согласен, - промолвил Феликс, прикидывая путь растопыренными пальцами. - Давай поищем что-то поближе.
  Они какое-то время водили пальцем по карте, не обращая внимания официантку, которая поставила с подноса на блестящий столик дымящиеся чашечки.
  - Давай ориентироваться по железке. Смотри, вот на плане станция "Дахов - грузовая". Вот идёт ветка, - сказала Мария. - Где-то не так далеко от путей должен быть храм.
  - Вот есть. Церковь святого Франциска!
  - О, точно! Не так далеко от железной дороги! Здесь действительно старинный район. Дома, магазины.
  - Тьфу, как я сразу не догадался... Вон магазин. Не очень далеко. Он "Грампластинки" называется! - воскликнул Феликс. - Я туда иногда за пластинками езжу, если в нашем универмаге их не найти. Я ещё два диска там покупал - Энди Уильямса и Александра Зацепина. Правда давно это было!
  - Тише...Может быть. Этаж совпадает. Там буквы горят неоном на высоте второго этажа! - сказала Мария.
  - И музыку они включают для привлечения покупателей! Она и на улице слышна!
  - А теперь будем смотреть дома напротив этого магазина.
  - Можно даже поехать и прикинуть, куда может бить реклама, в какие окна. Лучше всего поехать вечером.
  ***
  С металлической площадки, ведущей на чердак старинного дома, был виден почти весь район: уже обветшавшие красно-коричневые дома в четыре - пять этажей с дымоходами и чердаками, с железными и черепичными крышами, с которых сползал бело-лиловый снег, крепкие высокие деревья, вознесшие свои голые чёрные припорошенные ветки выше крыш. Мария и Феликс забрались сюда по металлической обмёрзшей лестнице и теперь осматривали мир с высокой точки.
   Здесь пересекались переулочек Проездной, где темнело несколько гаражей с улицей Ветвей. Именно на этой в жёлтом здании располагался магазин грампластинок. Улица Ветвей упиралась проспект Второго оркестра. Далеко, за коробками домов и каскадом убелённых крыш, виднелся католический собор святого Франциска. Феликс и Мария уже побывали в соборе и полюбовались фреской самого святого, в окружении птиц.
  Ещё дальше проходила железная дорога.
  Они прошлись по улице Ветвей мимо припаркованных машин и долго осматривали окна магазина "Грампластинки" и окна четырёхэтажного дома номер пять, пока их не окликнула дворничиха.
  - Вы кого-то ищете молодые люди?
  Феликс не растерялся.
  - Мы слышали, что здесь квартиру можно снять, - он указал рукой на ближайший подъезд (всего их было два).
  - И желательно этаж первый - второй, - добавила Мария.
  - У нас квартиры сдаются нечасто, - блеклым голосом ответила дворничиха, начавшая ломиком раскалывать затвердевший наст снега. - Вроде сдавали на втором шестнадцатую не знаю, сейчас выбрались они иль нет.
  - А нельзя как-то более точно узнать? - спросил Феликс.
  Обратитесь в двадцать четвёртую, там женщина может знать.
  - А что хозяева квартиры не здесь живут? - спросила Мария.
  - Да нет! Они уж лет десять, как новую квартиру получили. А эту держат для внука.
  - Понятно.
  Они уже стояли на пороге подъезда, тяжёлую крышу которого поддерживали две кариатиды, как вдруг из магазина напротив донеслась песня:
  
  У природы нет плохой погоды,
  Каждая погода благодать.
  Дождь ли снег любое время года
  Надо благодарно принимать...
  
  На площадке второго этажа квартира номер шестнадцать располагалась с левой стороны.
  - С расположением квартиры ты угадала, - сказал Феликс, осматриваясь.
  - Да, слышишь... Здесь, хоть и отдалённо, но всё же слышна песня. Между прочим, когда я была здесь эта и другая песня из "Служебного романа" игрались. Помнишь - "В моей душе покоя нет, весь день я жду кого-то". Кажется не так давно вышла пластинка с этими песнями. Вот её и крутят. Ну что, ломиться в закрытую квартиру не будем.
  - Поищем двадцать четвёртую.
  Дверь открыла уже немолодая женщина в бигуди.
  - Что вы хотели? - спросила она недовольным голосом.
  - Мы насчёт шестнадцатой квартиры, - сказал Феликс.
  - Снять хотели?
  - Ну да.
  - Да там вроде бы жили..., - неопределённо промолвила женщина.
  - То есть она занята?
  Женщина махнула рукой:
  - Сложно сказать! Узнавать надо! И да, и нет. Бывали там какие-то странные люди. Вот такие же как вы парень и девушка. То придут, то уйдут - толком и не жили.
  - Какой парень? Не рыжий ли такой? - спросила Мария. - Может с нашего факультета?
  - Да рыжий такой, острый зуб торчит, когда улыбается.
  - Он, - шепнул Феликс. - А девушка?
  Но женщина прервала его на полуслове:
  - Вы также Елизавете Прокофьеве позвоните. Настоящей хозяйке. Пойдёмте я вам телефон дам.
  Они вошли в прихожую. Пахло только сваренным вкусным борщом и старой одеждой.
  В телефоне долго пищало, гудело, наконец-то отдалённый голос что-то стал говорить о квартире, о её достоинствах.
  Мария только разобрала несколько фраз:
  - ...должны ещё на неделю... не расплатились пока... не ваши ли приятели?
  - А кто они? - спросила Мария.
  - Да вроде... Люда и ... Эдик... Что? Телефон?.. Да откудова мне знать их телефон? Какая ещё машина? А, их машина! У них эта... Длинная такая... Такая тёмно-красная...
  - Может вишнёвая?
  - Да, точно, вишнёвая! Я ещё подумала - молодые, а откель у них "Волга"?
  - "Волга"?
  - Да!
  - Номер не помните?
  - Да нет, откуда, голуба. Так значит это не ваши кореша?
  - Нет, но мы можем спросить о них на факультете. Вроде примерно представляем кто. Спасибо!
  - Ой, голуба, такой камень с души снимешь, коль найдёшь их. А то ведь деньги, сама знаешь, на дороге не валяются. А их - ищи свищи..., - говорила Елизавета Прокофьевна.
  Мария с трудом разбирала булькающую речь.
  - Вас, - наконец сказала она, передав трубку женщине в бигуди.
  Та, взяв вялой рукой трубку, ещё слушала, кричала и дула в трубку, а потом сказала, положив её на рычаг.
  - Лизавета разрешила вам взять ключ, посмотреть! Только потом, чтобы вернули...
  - Обязательно!
  
  ***
  - Да, мне кажется это она, та самая квартира, - сказала Мария, ходя по комнатам и оглядываясь.
  Обе комнаты были практически пустыми. На кухне за окном висела сетка, в которой обнаружилась бутылка кефира.
  Мария постояла у батареи, к которой была прикована. Скрученный матрац лежал здесь же. Она смотрела в окно на дома и лиловый снег.
  - Вон магазин "Грампластинки"...Ты что там нашёл? Записка?
  Феликс захлопнул ящичек стола.
  - Да нет... Если бы... Просто листик из какой-то книги.
  - А, может выпал?
  - Странно текст расположен, - сказал Феликс, вертя листик в руках.
  - А ну дай посмотреть..., - попросила Мария. - А так это листик из "Библии". Странно что он здесь лежит...
  - Может кто-то из этих бандитов был верующим...
  - Не думаю... Верующие так не поступают, - сказала Мария.
  - Думаю, что верующий не вырвал бы лист. А лист явно вырван, смотри. Отнюдь не выпал...
  Мария вчиталась в текст:
  
  "Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? Смотри сам. И, бросив сребреники в храме, он вышел, пошёл и удавился".
  
  - Ладно, брось читать, - сказал Феликс. - Кому-то был нужен листик бумаги - вот и вырвал из первой попавшей под руку книги...Получилось два листика. Из одной, допустим, самокрутку свернул, а другой листочек просто бросил в ящик.
  - Но всё же странно. Самокрутки курят обычно люди старшего возраста, чаще всего селяне. А у нас...И рыжий, и девица - совсем молодые. Что им стоило сигареты купить? Скорее всего их шефы хорошо им платили.
  - Ладно, давай попробуем поискать эту Библию, - предложил Феликс.
  - Давай, - согласилась Мария, кладя в карман вырванный листочек.
  Они осмотрели всё в комнатах, но ничего похожего не нашли. Вообще книг не было. Из чтения лишь журналы "BURDA" (с выкройками) и почерканные жирным фломастером, "Вокруг света" и "Советский экран", а также пара газет. Всё это не обязательно могло принадлежать нанимателям, а, например, хозяйке.
  Феликс и Мария подустали и закашлялись от пыли - в комнатах давно не убиралось. Захотелось пить.
  Мария пошла на кухню поискать посуду для воды. Феликс, бухнувшись в кресло, подхватил одну из газет. Газета "Заря" оказалась свежей. Взгляд его упал на фотографию какого-то мужчины на фоне дома. Статья про какого-то адвоката, удачно выигравшего процесс по возвращению земельного участка.
  Надпись: "Торжество справедливости". Ниже, в предуведомлении к статье, говорилось о том, как "мещане и хапуги" были вынуждены вернуть незаконно присвоенную землю семье трудящегося завода прессов. И всё это благодаря усилиям блестящего адвоката Войтенко.
  Феликс ещё раз посмотрел на адвоката. Уверенный в себе, с аккуратной бородкой, в тёплой импортной куртке, из-под которой виднелся строгий костюм с галстуком, он стоял напротив дома окружённого забором. Неподалёку виднелся автомобиль, немолодые уже женщина и мужчина - видимо, та самая счастливая семья, которым вернули участок с домом.
  Вошла Мария, держа в одной руке кружку, а в другой гранёный стакан.
  - Там был сифон с газировкой, - сказала она.
  - Посмотри на это фото, - сказал Феликс, беря у неё стакан. - Не похожа ли эта машина на ту, в которой тебя увезли?
  Тёмный силуэт машины чётко выделялся на фоне снега.
  - А на-ка, - промолвила Мария, прихлёбывая из кружки.
  Она всмотрелась в газету.
  - Знаешь, похожа. Модель вроде та же. "Волга"...А цвет...на этом снимке не поймёшь...
  - Да, "Волга" - Газ - 24.
  - Смотри, номер виден, хотя и плохо, - заметила Мария, указывая пальчиком.
  - Я уже рассмотрел. Ту 61-78. Те, или не те, неизвестно. Газету я прихвачу, думаю вряд ли она здесь кому-то нужна.
  
  ***
  На следующий день Марию пригласил к себе следователь Василий Борисович Ярмиш.
  - Я хотел чтобы вы ещё раз внимательно осмотрели вещи вашего отца, - промолвил он.
  - Да мы ведь уже осматривали, была опись, - заметила Мария.
  - А вы вглядитесь ещё раз повнимательнее.
  Мария глянула на разложенные вещи: носовой платок, портмоне, брошь, ремень... Она обратила внимание на горстку серебряных монет.
  - А вот эти деньги мне не знакомы. Откуда они?
  - Они найдены были у него, - пояснил Ярмиш. - Мы обратили внимание на то, что пояс немного тяжелее, чем необходимо. Распороли его - там лежали вот эти монеты. Это серебряные монеты царской чеканки. Здесь ровно тридцать рублей. Скажите, ваш отец коллекционировал старинные монеты?
  - Нет, никогда.
  - Быть может у него была какие-то монеты, допустим по наследству достались, и он решил их сбыть.
  - Нет, Василий Борисович, я бы знала.
  - Но тем не менее они найдены у него в поясе!
  Мария пожала плечами.
  Василий Борисович сел на стул, задумчиво пощипывая подбородок...
  Мария вышла ошеломлённая и задумчивая. Чавкая по мокрому снегу, она подошла к "Москвичу". Ехать в вуз уже было поздно, скоро закончится последняя лекция. Ей очень хотелось пообщаться с дочерью. Надо было поехать на переговорный пункт и заказать на вечер разговор с мамой. Тогда она услышит милый для неё голос Катаржинки.
  Мария включила "дворники", и они живо принялись очищать стекло от таявшего снега. Хорошо, что среди тех, кому она помогала, нашёлся специалист помогший починить машину. Это был бывший военный, раненый во время событий в Праге шестьдесят восьмого года. Скромный человек. К нему приезжают во двор многие у кого проблемы, и он им помогает.
  У него на столике дома - Евангелие.
  И тут вдруг Мария вспомнила, как они с Феликсом нашли отрывок из Библии. Кажется эти листочки именно из Евангелия!
  Мария пошарила по карманам и вынула листочки с библейским текстом. Рассказ об Иуде.
  Она резко тронулась с места. Доехав до Библиотеки, она зашла в читальный зал и попросила Энциклопедию.
  
  "Иуда Искариот, Скариот (человек из г. Кариот), согласно библейской мифологии, один из 12 учеников (апостолов) Иисуса Христа, предавший учителя в руки иерусалимских властей за 30 сребреников. Рассказ о предательстве Иуды Искариота и его смерти в евангелиях и деяниях апостольских даётся в разных версиях...Образ Иуды Искариота, ставший символом предательства, нашёл отражение в искусстве средневековья, Возрождения..."
  
  "Поразительно, но ведь отца убили, как Иуду! Его повесили, подбросив тридцать сребреников. И тот кто совершал это убийство или готовил его - какой-то фанатик. Почему он решил, что мой отец предатель? Когда и кого он предал?", - думала Мария.
  Если бы Феликс взглянул бы сейчас на Марию - он бы её не узнал. В её глазах пылал гнев. Она положила том Энциклопедии на стол библиотекарю, сухо поблагодарила и, стуча каблучками сапожек, зашагала в гардеробную.
  
  ***
  В марте практика на заводе завершилась, и группа сварщиков вернулась к занятиям. Лишь по субботам учащиеся шли в цех - тренироваться, набивать руку.
  В эту субботу Феликс договорился со Щекутиным, что на завод не пойдёт - у него "хвосты" по черчению и по политэкономии, нужно было их сдать.
  В автобусе была необыкновенная давка, и Феликсу едва удавалось сохранить свернутый в трубку и сцепленный резинкой чертёж. Выбрался он из автобуса не без потерь, чуть помятый. Перепрыгивая через лужи, он вбежал в училище. Боялся, что преподавательница черчения уйдёт, ведь она по субботам никогда не задерживалась.
  Фигуристая преподавательница черчения была притчей во языцех. Эта высокая брюнетка с короткой причёской и круглыми серьгами ходила в пиджаке, который, казалось, лопнет на очень крутых бёдрах. Когда она ходила по классу, то за её покачивающейся юбкой, тесно охватывающей мягкие окружности, следила вся группа. О её связях с мужчинами ходили легенды и анекдоты, ведь каждый месяц её с работы забирал новый кавалер. Характер и неё был неприступный, дерзкий и циничный. На занятиях она любила отвлекаться, рассказывая о своих мужьях и личных проблемах.
  Валентина Дмитриевна Черневич была на месте и, ввиду того, что сегодня в училище было пусто, она была настроена благожелательно.
  - Ну что же, Степанский, я рада, что ты, наконец-то, сдал чертёж "мостика". Вот только - что это за линия, что это за линия... Ай я яй!
  Он прищёлкивала языком, но всё же вывела ему четвёрку в личном журнале.
  - Кстати, погоди... Тут тебя один твой хороший знакомый просил кое-что передать.
  Черневич повернулась, соблазнительно наклонилась к сумочке и достала какой-то листик.
  - Мой племянник передал тебе вот этот чертёжик. Может детальку сделаешь?
  Феликс бегло взглянул на чертёж какой-то детали, грубо нарисованный шариковой ручкой.
  - Валентина Дмитриевна, так это ж работа для токаря. А я сварщик.
  - Ты записку читал?
  Записка начиналась с восклицания "привет, Филь!" и была от Домкрата.
  - Толик Веселовский писал? Вы его знаете?
  - Так он мой племянник, - улыбнулась накрашенными губами преподавательница. - Я знаю, хулиган редкостный, но парень весёлый. Он говорил, что ты его друг.
  - Да так, дружили когда-то...А где он сейчас?
  Валентина Дмитриевна поморщила носик:
  - Он - автосервисе. Занимается ремонтом машин. Кстати, там и телефон написан. Будет готово - позвонишь.
  - Так, что у них там в автосервисе токарей нет?
  - Таких - нет! Здесь тонкая работа!
  И Черневич стала объяснять.
  - Вам бы Щекутина попросить. Он часто на заводе бывает!
  - Фу! - воскликнула Черневич, - Не могу я с ним... Лучше уж ты.
  Феликс вышел из кабинета и спустился на первый этаж, где располагался кабинет политэкономии.
  А через час, кое как сдав политэкономию ( которую он терпеть не мог) он уже был на заводе, пытаясь застать дядю Гришу, которого он знал, как блестящего токаря.
  
  ***
  В понедельник, после занятий в училище, Феликс через проходную вошёл на завод и нашёл дядю Гришу.
  - Вот, куманёк, твой заказ готов. Только что ты делать с ним будешь?
  Дядя Гриша, усмехаясь в седые усы, подал ему тяжёлый предмет, завёрнутый в бумагу с масляными пятнами.
  - Да так, автомобильные дела приятеля.
  - А! Ну смотри, куманёк, всё по чертежу, по тем размерам, что указаны. Ну ты ещё придёшь?
  - Не знаю. Должна вроде быть ещё одна практика в мае.
  - Ты когда свою богадельню закончишь приходи к нам работать. В наш цех. Прилично можно заработать, куманёк!
  Феликс пообещал, спрятал деталь и пошёл через громыхающий цех, то и дело кивая знакомым рабочим.
  В табельной он попросил позвонить.
  Полненькая табельщица, хорошо знакомая его и вздыхающая по юному красавцу, развернула перед ним телефон и разрешила набрать только один раз и говорить недолго.
  Феликс позвонил по указанному телефону.
  Трубку взяла Валентина Дмитриевна Черневич, чему Феликс очень удивился, так как думал, что отзовётся Домкрат.
  - Молодец, Степанский. Знаешь, где Якорный проезд? Там раньше якоря делали! Приезжай туда. Там на углу улицы Ореста Сомова стоит табачный киоск. Жди там! Да не бойся, зачёт по черчению ты уже заработал.
  Последние слова Черневич почти прошептала.
  Феликс положил трубку.
  Полненькая табельщица иронично заметила:
  - Что, назначаешь свидания девушкам?
  - Да какая девушка! Училка наша, с бурсы.
  - Ну давай, заливай, училка!
  - Честное слово!
  И Феликс помахав на прощание ручкой, выскочил из табельной.
  
  ***
  Когда Феликс подъехал к нужному месту Валентина Дмитриевна Черневич уже ждала его. Выглядела она весьма элегантно.
  - А вот и Степанский! Слушай, одеваешься ты как-то очень уж простенько.
  - Одеваюсь в то, что есть, - заметил Феликс, доставая завёрнутую деталь. - Откуда у меня модные шмотки могут быть?
  - Погоди, оставь пока у себя.
  Феликс удивился.
  - А как же Домкрат?
  Черневич усмехнулась.
  - Ты имеешь в виду Толика? Вот ему и отдашь лично. Пойдём!
  И он послушно зашагал за ней, исподтишка наблюдая за её упругой походкой в блестящих коричневых сапожках.
  В квартире, куда они пришли, Черневич сняла пальто, разулась и повела Феликса в комнату.
  В кресле, разбросав ноги, сидел сам Толик Веселовский, про прозвищу Домкрат.
  Приветствуя Феликса, он поднялся со стула, и не только пожал ему руку, но и горячо обнял, как будто они не виделись сто лет.
  - Слушай, слушок такой прошёл, что ты в бурсе! Не может быть!
  - Да, пришлось туда пойти... Надо же где-то числиться, пока в армию не возьмут.
  - А чё, гулял бы в своё удовольствие, пока не забрили, - иронично промолвил Домкрат.
  - Не, мои предки этого не поймут!
  - Ох уж эти старики! - воскликнул Домкрат.
  Они ещё долго сидели, перетирая различные новости о близких и знакомых.
  - А я пока в автосервисе, - рассказывал Домкрат. - Понимаешь, дело выгодное, приличные бабки можно заработать...
  - А Шерман?
  - И Шерман там! Куда ж я без него!
  Домкрат высоко оценил мастерство дяди Гриши, долго осматривая принесённую Феликсом деталь.
  - Ну... попробуем поставить...
  - Да у дяди Гриши золотые руки! Всё будет путём, вот увидишь!
  Домкрат кивнул и спрятал детальку в карман.
  - Слушай, я тут тебе презент приготовил. А ну - ка!
  И он крикнул в открытую дверь:
  - Тёть Валя!
  Черневич вошла в комнату. Она была в домашнем - лёгкой светлой кофточке и синих спортивных брюках.
  - Неси сюда! - сказал Домкрат.
  - Ага, уже пора. Хорошо.
  И Валентина Дмитриевна пошла в другую комнату, покачивая бёдрами. Феликсу показалось, что сквозь ткань брюк проглядывает кружевное бельё.
  - Вот, - сказала она, вернувшись и бросив пакет на диван. - Давай примеряй.
  Феликс в недоумении остановился.
  - Я выйду, - улыбнулась Черневич.
  В пакете были джинсы очень модные, синие, с ценником и наклёпками.
  - Домкрат, да ты что! На фиг это надо? - изумился Феликс.
  - Давай, давай, примеряй!
  Джинсы пришлись как раз впору.
  - Ну вот... Я же говорил, будут как как влитые.
  - Даже подрезать не надо, - промолвила Валентина Дмитриевна, остановившись в дверях и уперев руки в бока... - Прямо кавалер!
  Когда джинсы были сложены в пакет, Домкрат предложил сесть и сказал:
  - Слушай, Фель, от тебя будет услуга. Поспрашивай там у своих, может кому нужны джинсы, майки фирменные, кроссы. А то товар есть, нам нужен покупатель. Если что - звони на этот номер тёте Вале...
  Феликс пообещал. И тут же, пользуясь случаем, вынул из бокового кармана вырезку из газеты.
  - Домкрат, у меня тоже будет к тебе просьба. Узнай, кому принадлежит эта машина. Сможешь?
  Домкрат бегло взглянул на снимок.
  - А чё, номер чётко виден... Попробую. А зачем тебе?
  Феликс коротко, в двух словах, рассказал о том, что произошло с Марией и с её отцом.
  Домкрат долго сидел размышляя, глядя на фото в газете, скрипя зубами.
  
  
  Глава 10. Толик по прозвищу Домкрат.
  
  Вверху клубилось и кипело сине - серое небо, а впереди расстилалась дорога с блестящими болотцами - лужицами, в которых плавали ломтики потемневшего льда.
  На фоне синего краешка неба показалось такое дорогое и милое лицо Ариши, со струящимися светлыми волосами, которые ласково омывали нырявшие в них пальцы. Домкрату почудилось, что Ариша рядом, он говорит с ней, целует нежные губы, бережно держа руками подбородок.
  Грёзы охватили Домкрата так, что он откинулся на спинку сидения. Если кто его сейчас увидел, то заметил бы, что Толик Веселовский по прозвищу Домкрат, в последнее время излишне суровый, сейчас мечтательно улыбается, и лицо у него нежное, влюблённое...
  Мотнув головой, Домкрат очнулся. Вспоминая о своей недавней поездке в Харьков, он чуть не пропустил необходимого человека. Человека, которого ему нужно выявить, человека, который вероятно обидел его друга Феликса, а обидевший его друга - враг. Кроме того, Феликс хорошо сработал в последнее время, совершив удачные продажи вещей друзьям (Зосе Пряжко сплавил майку, а её верному другу Феде Добролюбову джинсы - вельвет).
  В общем-то о хозяине "Волги" Домкрат уже кое-что знал. Это был достаточно известный адвокат Войтенко. На вид - далеко за пятьдесят, но ещё крепок. Нужно было узнать связан ли вообще этот Войтенко с похитителями Марии, подруги Феликса, или вообще затесался в этот ряд случайно.
  Шерман быстро выяснил, кому принадлежит машина и три дня последил за ней. Ничего необычного не заметил. Путь адвоката: дом - контора - зал судебных заседаний - встречи с клиентами - дача - дом. Ну на концерт сходил приезжей знаменитости. Ничего особенного и подозрительного.
  Сейчас Коршун послал Шермана за товаром в другой город, и Домкрат взялся следить сам. Какое-то внутреннее чутьё, что дело нечисто не подвело Веселовского.
  Человек в серой шляпе и дорогом модном пальто сегодня выглядел иначе - он был в очках с крупными линзами, а на лице вдруг за одну ночь выросли усы.
  "Приклеил, замаскировался", - подумал Домкрат. - "Вот тебе и адвокат!"
   Человек с усами открыл дверцу "Волги" Ту 61-78.
  Машина тронулась с места, и Домкрат направил свои "Жигули" за ней. "Волга", пропетляв по городу, на Парковой улице приняла в свою кабину некоего рыжего субъекта. Домкрат вспомнил, как Феликс рассказывал, что один из похитителей девушки был рыжий тип. Значит этот рыжий "работает" на адвоката.
  Рыжий вылез из "Волги" в Миртовом переулке. За пазуху куртки он сунул какой-то пакет.
  Думая, за кем же наблюдать дальше, Домкрат выбрал всё же рыжего типа - тот для него был лицом новым, а этого Войтенко Домкрат уже знал где искать. Ведь именно рыжий был из числа похитителей.
  Закрыв автомобиль, Домкрат отправился вдогонку за рыжим.
  Тот шагал по узким улочкам, петляя и кружа, куда-то к старым оранжево-серым облезлым домам, спустился вниз по наклонной улице и через мостик, перешёл к каким-то развалинам.
  "Что ему здесь надо?", - подумал Домкрат. - "Может забита стрелка... или тайник...".
  Рыжий исчез в одном их проломов - это была разбитая дверь. Недолго думая, Домкрат нырнул туда же. Он замер. Вся внутренность дома без крыши была забита мусором и снегом. Стояла тишина, только каркали вороны.
  Домкрат оглянулся. Вдруг ворона, сидевшая на кирпичной перегородке, взлетела. Он не успел сообразить, как сильный удар сбил его с ног. Он упал спиной на битый заснеженный кирпич и увидел рыжего с тяжёлой палкой в руке. Тот размахнулся, но Домкрат успел отклониться. Рыжий бил настолько сильно, что верхушка палки, угодив по камню, вздыбив порошинки снега, треснула. Он замахнулся ещё раз, но Домкрат, успев выдернуть из кармана куртки пистолет, выстрелил наугад.
  Эхо выстрела взметнулось птицами, ударилось о стены и застыло, лишь шорох камней под ногами убегающего был слышен.
  Домкрат поднялся. Спина и плечо ныли. Преодолевая боль, он ринулся в оконный проём. Едва не угодив в кучу стекла, он летел за рыжим в зарослях кустов и деревьев. Рыжему не повезло - угодил в какую-то яму и, пока выбирался, потерял время.
  А когда вылез - рядом уже стоял тяжело дышащий Домкрат.
  Тогда рыжий хищно осклабился. Блеснула сталь финки.
  Но начать действовать он не смог - два железных удара Домкрата свалили его наземь.
  Домкрат подобрал выпавшую финку. Потом пошарил за пазухой Рыжего и забрал пакет.
  
  
  ***
  В этот же день следователь Василий Борисович Ярмиш рассматривал фотокопию одного любопытного документа. Когда он днём встретился с Матвеевым, своим давним другом, работавшем в КГБ, тот положил ему на стол пакет и небрежно, попивая мелкими глотками кофе, сказал:
  - Всё ясно и понятно. Твой Кронш был стукачом гестапо ещё в сорок втором году.
  Ярмиш сидел лицом к окну. Махали крыльями голуби - сизари, цеплявшиеся лапками за подоконник и стряхивая комья снега. Какое-то время Василий Борисович задумчиво наблюдал за птицами, пощипывая подбородок, что-то в голове сопоставляя.
  - Но он же партизанил, а в сорок третьем его призвали в армию. Он прошёл всю войну до конца, - промолвил Ярмиш и посмотрел на чисто выбритого моложавого Матвеева, блестевшего на свету лысиной.
  - Ну и что же, - парировал Матвеев. - Это было потом. А до этого он состряпал донос на Арсения Войтицкого, что тот мол коммунист и оставлен нашими для подполья. А ты говоришь, за что его убили... Вот за это его отыскали и повесили. А вот кто сделал - это уже твоё дело выяснить. Я по начальству не стал докладывать об этом Кронше, а то шум подымится...
  - А что сталось в Войтицким?
  - Немцы его здорово допрашивали, а потом повели в лес - Войтицкий должен был показать оборудованный тайник с рацией и всем остальным необходимым для подполья. Но никакого тайника обнаружено не было. Его ещё подержали в гестапо, а затем отправили в концлагерь, где он, вероятно, погиб. Во всяком случае никаких следов его обнаружить не удалось.
  - Удивительно, что его вообще не расстреляли сразу, а какое-то время ещё держали, - заметил Василий Борисович.
  - Возможно хотели что-то выведать, или склонить к сотрудничеству.
  - Ладно, я возьму на какое-то время, - сказал Ярмиш, пряча пакет в карман пиджака.
  - Да, - согласился Матвеев, ставя чашку на блюдце.
  И приятно улыбнулся. Ярмиша всегда удивляло это умение Матвеева менять обличья...
  - А ты чего зимнюю рыбалку пропустил?
  - Да знаешь, как-то... собирался, собирался и не собрался, - чуть усмехнулся Ярмиш. - Но весной - то поедем?
  - А как же! На наше старое место...
  ...Скрипя креслом Ярмиш под лупой рассматривал документ, а потом, откинувшись на спинку, стал чертить на бумаге разные квадратики и закорючки.
  В четыре часа дня ему доложили о приходе Марии.
  Девушка вошла вся напряжённая. Она откровенно рассказала о своём открытии, умолчав только об участии в поисках Феликса, показала листок из "Библии".
  - Я возмущена. Отца убили, как предателя. А он прошёл войну, у него награды! И после войны честно трудился.
  - Погоди. Будем разбираться, - сказал Ярмиш. - А вот ты в детектива решила поиграть - это я осуждаю. Чтобы больше такого не было. Рано или поздно мы бы и сами вышли на эту квартиру...
  - Вы там это... отпечатки пальцев посмотрите.
  - Да посмотрим... Там наверное всё уже затоптали и залапали. А этот листочек из Библии давай сюда. Кстати, вот тебе ещё один листочек. Это фотокопия доноса твоего отца в гестапо. Читай.
  Глаза Марии забегали по строчкам документа.
  - Подождите, но... это же не его почерк.
  - Как не его?
  - Это не почерк моего отца!
  - Смотри внимательнее.
  - Не его! Я уверена. Не он это писал. У него такой характерный наклон налево и буквы крупные. А эти строчки кто-то мелко писал, ровно.
  - Но подпись его?
  - Да, подписано - Андрей Кронш, но самой росписи нет.
  Ярмиш задумался.
  - Ну ладно. Сейчас составим протокол. А ты пойди домой и найди образцы почерка отца. Лучше какие-то давние - письма, открытки. Почерк же мог измениться за эти годы.
  - Да у него почерк как будто и не менялся, - сказала Мария. - Хорошо, я найду.
  Выезд на квартиру, где злодеи держали Марию, мало что дал. Отпустив своих сотрудников, Василий Борисович прошёлся пешком.
  Город радостно сиял огнями, освобождаясь от снега...
  Ярмиш зашёл по пути в булочную, потом в гастроном. Купленные булки, хлеб кирпичиком, сгущёнку, банку тушёнки, чайную колбасу, баночки с горчицей и майонезом он сложил в малиновую сетку, вынутую из кармана.
  По пути зашёл в отдел "соки - воды", где в больших стеклянных конусообразных колбах стояли разноцветные разливные соки. Под каждым конусом было блюдечко, куда падали капли из краника.
  Перед ним стояли дети, и пока им наливали сок, Василий Борисович раздумывал, какой ему выбрать - чистый, прозрачный, слегка сладкий, с легкой кислинкой берёзовый сок за восемь копеек, или же красный томатный сок за десять копеек. Решив, что берёзовый лучше для лета, он попросил налить томатного сока. Ополоснув граненый стакан в рожковом омывателе, румяная продавщица в белом халате и шапочке, открыла краник и наполнила стакан томатным соком.
  Василий Борисович добавил соли, размешал её гнутой алюминиевой ложечкой. Ложечка на конце была с уже закристаллизованной солью. Аккуратно опустив в очистной стаканчик, он с удовольствием выпил сок, пахнущий зрелыми томатами.
  Вдруг вспомнились студенческие годы, лето, работа на поле с помидорами, как носил ящики в кузов машины, как отмечал на листке их количество.
  "Странно, а сейчас ребят на яблоки посылают", - подумал Василий Борисович, вспомнив рассказ Феликса. Тут же в голове всплыл неведомый железнодорожник, станция Колесниково, листик, где Феликс набросал план.
  "Неплохо бы посетить этого железнодорожника", - подумал Ярмиш. - "Чувствую, это должна быть какая-то ниточка".
  
  ***
  С электрички на мокрую полосу платформы, недавно очищенную, сошёл единственный мужчина в тёмном пальто и шляпе с портфельчиком в руке и огляделся. За металлическим ограждением ветер колыхал зябкие ветки берёз, и уносился в дремавшее под снегом поле.
  Электричка с гулом и перестуком колёс исчезла вдали. На противоположной стороне от железнодорожного полотна ходил и курил какой-то мужик в поддёвке и шапке. Видимо он ждал электричку.
  - А где же здесь Колесниково? - спросил вышедший мужчина.
  - Шо? Вам само село нужно? Так ось оно - по эту сторону. Туда по дороге - это и улица села будет. А вы по какой-то надобности?
  - Да я к Харитоненко... Не знаете такого?
  - Ни, не знаю, я сам из Грибков. Вот, поезда жду. А вы из города?
  - Да, оттуда.
  - Ну так пройдите, тут рядом вон видите - оранжевый дом. Спросите железнодорожника, вин вам пидскаже нужну хату.
  - Да, ладно, я сам соображу, - сказал приехавший.
  Он быстро перешёл на противопенную сторону и, кивнув на прощание мужику, пошёл по грязноватому истоптанному снегу.
  Но в дом к железнодорожнику мужчина не пошёл. Он прошёлся по посёлку Колесниково, посмотрел на дома, из труб которых валил дым, снисходительно поглядел на рычащих и лающих за заборами собак, подождал, пока проедет мотоцикл с коляской с хмурым человеком в каске на нём. Остановившись у дома номер 32, приезжий подёргал калитку, подняв щеколду, вошёл во двор, занесённый ветками и осевшими сугробами. Издалека был виден на двери большой чёрный замок. Приехавший осмотрелся, задумчиво почесал подбородок, вспугнул ворон на старой груше и вернулся к калитке.
  Теперь он уже отправился в обратный путь и вскоре вошёл во двор оранжевого дома железнодорожника. Этим приехавшим человеком был Василий Борисович Ярмиш.
  Во дворе было расчищено от снега - тихо и пусто, лишь бродили куры. Ярмиш осмотрелся: закрытый гараж, сарай с поленницей дров под навесом, домик погреба с железной крышей, очищенной от снега, колодец, умывальник, бочка с водой неподалёку, в которой плавал лёд.
  Василий Борисович взошёл на крыльцо и постучал в дверь, а когда не услышал ответа - открыл её.
  В сенях было темно. Пахнуло борщом, жареной рыбой и сухими травами.
  - Эй, здесь есть кто? - спросил Василий Борисович. - Хозяин!
   Он зажёг спичку и огляделся. Было пусто, но было понятно, что в доме недавно кто-то был.
  Василий Борисович вышел во двор и заглянул в сарай. Здесь пахло дровами и углём. Уголь бросал лопатой на кучу невысокий крепыш уже предпенсионного возраста.
  - Здравствуйте, - сказал ему в спину Ярмиш.
  Спина вздрогнула, повернулась, показалось лицо со следами угольной пыли.
  - День добрый. Вы ко мне?
  - Да. Хотелось бы с вами переговорить.
  - Сейчас я отнесу уголь в дом. А то у меня там ... погаснет в печи.
  Спустя какое-то время вышел хозяин и поставил у порога казанок. Потом вымыв руки ледяной водой из рукомойника, тщательно вытер их тряпкой.
  Василий Борисович стоял во дворе и наблюдал, как три курицы - две белых и одна пеструшка клевали мятую варёную картошку из казанка.
  - Вы Аркадий Иванович Пилипчук?
  Пилипчук нахмурился.
  - А вы, простите, кто?
  - Я из областной газеты. Зовут меня Василий Борисович Ярмиш.
  - Хм, вот как.
  Хозяин замялся.
  - А ко мне по какому делу?
  - Да я по поводу ходатайства ваших односельчан. По поводу прокладки водопровода.
  - А, да! - немного оживился Пилипчук. - А что, заинтересовало наше дело?
  - Да, вот первый секретарь попросил поговорить с жителями, собрать заявления.
  - Да что тут говорить, уже третий год требуем. Воду из реки берём. У меня, правда, колодец, но вода там для питья, мягко говоря, непригодна. Возят нам воду из Грибков. Они из Шумского водовода воду потребляют. Почему бы нам не провести, тут не так далеко...
  - Понятно. Вот об этом бы и хотелось потолковать.
  - А что тут толковать? Вам не ко мне нужно, а к голове сельрады.
  - Да был уже... Все жители заявления сдали, кроме вас и Харитоненко. Я у него во дворе был - но его нет.
  - Так он на зиму всегда к дочке уезжает в Вербовск. Он зимой никогда здесь не живёт...
  - А, тогда понятно! Ну, в Вербовск я за ним не поеду, где я его там найду? Ну хоть вы тогда напишите...
  - А без моего заявления, что, нельзя?
  - Ну, как говорится, все так все...
  Когда они вошли в дом, хозяин пригласил присесть. Здесь было натоплено. Стучали часы и тихонько играло радио. Между стеклами в окнах была выложена вата.
  Пилипчук стал рыться в шкафу. Он почему-то явно тянул время.
  - Где-то у меня тут тетрадка была.
  - Да не ищите, Аркадий Иванович. Вот же у меня стандартная бумага есть. И ручка имеется.
  Пилипчук строго посмотрел на Василия Борисовича.
  - Ну, добро...
  Он сел к клеёнчатому столу взял авторучку и бумагу и стал старательно, ровным почерком переписывать "шапку" из предложенного Ярмишом образца.
  
  ***
  А спустя два дня он уже сидел в городском кабинете Ярмиша и давал показания.
  - Напрасно вы меня подозреваете, гражданин следователь. Я просто подвёз Андрея Кронша к Троянам, как и он просил. Высадил его и всё...
  - И всё? И вы даже не спросили вашего друга куда он так поздно направляется?
  - Он говорил, что мол дочка пропала, надо отыскать. Ну я и подумал, что может она в Трояны уехала с хахалем каким-нибудь...
  - А почему он вас попросил?
  - У него старенькая машина, сломалась...
  - В котором часу вы его подвезли до Троянов?
  - Было примерно половина десятого вечера.
  - Где вы его оставили?
  - Ну...У указателя "Трояны", где же ещё.
  - Ну, мало ли... Может в само село заехали... Высадили и сразу уехали?
  - Да. Мне же отсыпаться надо, на дежурство. Вот и уехал домой. Меня даже тормознуло ГАИ на въезде в город.
  - Хорошо, проверим. А вы что, домой возвращались через город?
  - Да, так удобнее... чем в круговую добираться.
  - Ну ладно. Хотя подозрительно как-то. Кронш друг ваш - а не поделился с вами своими проблемами, - заметил Ярмиш.
  - Да какой он друг... Так приятели. Когда-то давно дружили, а сейчас... Царство ему небесное...
  - Вы не знаете, были ли у Кронша недоброжелатели?
  - Мне даже трудно представить.
  - Вы тут говорили, что помогли парню, Феликсу.
  - Ну да, было. Вижу, плохо парню. Помогать ближнему - это же святое.
  Ярмиш внимательно посмотрел в глаза Пилипчуку и достал папку.
  - А мне кажется, что вы лучше знали Кронша, чем говорите. И этого парня Феликса, послали не просто так...
  Василий Борисович вынул из папки документ и прочитал:
  
   "Очень интересный молодой человек. Владеет "нойвшеком". Не будет ли он полезен нашему делу?". Стюард.
  
  - Ваша записка?
  - Чушь какая-то! Нет!
  - Экспертиза показала - почерк ваш, Стюард.
  Василий Борисович подвинул документ к Пилипчуку и наблюдал за его побелевшим лицом, как тот дрожащими пальцами берёт записку в руки.
  
  ***
  Домкрат привёз Рыжего в загородный дом Коршуна, от которого ему были доверены ключи и приковал цепью к железной решётке у окна.
  - Ты девок на цепь садишь, сука, теперь сам посидишь, - процедил сквозь зубы Домкрат.
  Коршуна не было - уехал в ГДР за товаром. В последнее время они решили временно завязать с угоном машин, чтобы не "дразнить гусей" (то есть милицию) и приторговывали заграничными шмотками.
  Домкрат осмотрел отобранный пакет. В футляре находилось несколько драгоценных камней. Тщательно обработанные, они светились, играли огнями - малахитовые изумруды, алые рубины, голубовато-синие сапфиры, а также чудесные александриты - они меняли окраску в зависимости от типа освещения. Про все эти камни Домкрат вычитал в специальной книге, найденной им в доме.
  Поначалу в доме было сыро и холодно. Ломая ветки и разрывая бумагу, Домкрат долго растапливал изразцовую печь - накурил и надымил.
  - Ты, идиот, не так всё делаешь, - послышался голос Рыжего. - Так замёрзнем как суслики. Давай я растоплю.
  - Давай, если такой умный выискался.
  Рыжий оскалился, а когда Домкрат отцепил его, он ловко разжёг печь дровами.
  - Где это ты так настропалялся? - спросил Домкрат, протягивая руки к теплу.
  - Тётка научила. Меня тётка воспитывала, - ответил Рыжий, постепенно отходя от огня.
  - Плохо воспитывала, - констатировал Домкрат.
  И вдруг Рыжий бросился бежать вниз по лестнице. Но, не тут-то было - Домкрат швырнул ему в спину полено, а когда бежавший упал - умело скрутил его.
  - Ты куда лыжи навострил?
  Тот заорал и завизжал, как пойманный зверёк.
  - Зачем я тебе?! Тебе за эти камни голову оторвут!
  - Не оторвут. Вот денежки получу, тогда и отпущу, и камни отдам. Ты кому их вёз?
  - Не твоё дело!
  - Нет, моё! Это очень важно, дорогой, - говорил Домкрат снова сажая Рыжего на цепь. - Ты мне номерок телефона дай, я позвоню, а когда я получу свои деньги - ты гуляешь, как вольный ветер!
  Рыжий ругался, плевался, получил по морде, а потом сказал:
  - Ладно, записывай телефон.
  Когда Домкрат позвонил на том конце долго кто-то недоумевал. Затем послышалась возмущение, перешедшее в негодование и требование немедленно освободить курьера и вернуть камни.
  - Верну, конечно, но - за денежки, бесплатно только птички поют. У вашей шайке - лейке адвокат имеется, значит бабки водятся. Привозите деньги завтра.
  Домкрат назвал сумму и место в городе, где можно встретиться. Он считал, что вход в парк Славы самое подходящее место.
  На том конце послышались угрозы, но Домкрат уже бросил трубку.
  Шерман, к вечеру вернувшийся из поездки с бутылками пива. был удивлён и потрясён.
  - На хрена это? - спросил он, кивая на Рыжего прикованного за ногу и спящего на коврике. - Мы что, типа, эти, гангстеры, что ли, мафия?
  Но когда Домкрат показал ему бриллианты, он присвистнул:
  - Слушай, те башли, которые должны заплатить эти уроды, фуфло в сравнении с тем, сколько это стоит реально.
  - А как ты думаешь можно реализовать эти камни?
  - Ну, типа Коршун приедет и всё сделает. Коршун знает каналы, соображает!
  - Ага! И все денежки себе загребёт! - воскликнул Домкрат. - Знаю я его. Нет, это нам шанс в руки, мы и воспользуемся.
  - Ну гляди! Как бы от Коршуна не влетело!
  - Да он и не узнает, приедет не скоро, - сказал Домкрат. - Ладно, я домой хочу смотаться, а то батя уже волнуется, бушует, а ты смотри за этим типом, глаз не спускай. А завтра с утра я буду.
  Ночь накрыла чёрным покрывалом город с красными черепичными крышами.
  Уснули площади, парки и сады, дворцы и дороги. Лишь памятники, казалось, оживают во тьме, двигают головами и руками и всматриваются зорко, пронзая очами пространство, перебирая жёлтый жемчуг горящих во мгле фонарей.
  Вот по небу неторопливо едет луна, будто старая повозка. Как могильные плиты потянулись по небу каменные облака, то и дело скрывая её лик.
  Вот луна, наконец-то выехав из-за стены облаков заглядывает в окно, освещая на стене постеры рок-групп и увеличенную фотографию актёра Чарльза Бронсона.
  Под ним на кровати спит Толик Веселовский, по прозвищу Домкрат. Заснул он сегодня с трудом - пришлось ему выслушать долгие тирады отца, военного человека, привыкшего к дисциплине и порядку. Отцу есть из-за чего тревожиться, сын совсем отбился от рук, его почти никогда не бывает дома. Своё обещание сын вроде бы выполнил, закончил училище, но монтажником не поработал ни дня, шатается по городу где ни попадя, уверяя, что занимается автосервисом. Не раз он приходил домой и от него разило спиртным, не раз отец швырял на пол пакеты и кричал, откуда у нас эти буржуазные шмотки? Толик как-то отбивался, но сейчас ему снится совсем иное, не то, что отцу. Снится ему светловолосая босоногая девушка в тёмно-синем платье украшенном белыми цветами. Она наблюдает за рыжей кошкой, нюхающей цветы, в её загорелой руке соломенная шляпка, украшенная розовым бутоном.
  К ней, к этой богине, ему удалось съездить всего лишь раз, но он так мечтает о новой встрече... Во сне она сладко обнимает и целует его.
  А в загородном доме на диванчике уснул Шерман. Он спит беспокойно, шевелясь, двигая во сне руками, как будто мчится на автомобиле по жёлтой раскалённой пустыни на сафари всё дальше и дальше.
  Неподалёку прикорнул Рыжий, прикованный, словно раб. Душа его омрачена страшным грехом, совершённым не так давно, когда он, старшеклассник, пошёл гулять с девушкой в лес и стал домогаться её, взял её силой, а когда очнулся - мертва была эта девушка, лежала под дубом, словно сорванный и растоптанный цветок. Испугался тогда Рыжий, сбросил её в глубокую лесную яму, забросал листьями и ветками, а когда несчастные родные и милиция искали её, он, с невинным лицом, даже помогал в поисках. И посадили за это преступление совсем невинного человека, бывшего уголовника. Оттого мучается душа его, стонет, взлететь он хочет во сне, но грехи тянут его к земле. Знает об этом один человек на Земле - адвокат, оттого и трудится теперь на адвоката Рыжий, вместе со своей подругой Полиной они на посылках.
  В предутренний час, когда луна уходит, уступая место ранней заре, встаёт только один человек - Василий Борисович, который выходит на балкон подышать воздухом. Он любуется розовой зарёй, наблюдая как мир меняет цвета, как просыпаются дома и люди.
  
  ***
  
  Утро умыло город свежестью крепкого ветра, пахнущего льдом, талым снегом и ветками. С крыши вокзала с грохотом обрушивались ледяные дворцы сосулек и разбивались о чёрный асфальт.
   Феликс провожал Марию в Тополинов. Девушка прижалась к его груди и горько плакала.
  - Я бы на месте следователя Ярмиша тебя бы не отпускал, - говорил Феликс, целуя девушку и держа её руки в своих.
  Мария с нежностью смотрела на него.
  - Так жалко расставаться, но мне нужно побыть с мамой. Там Катаржинка, уже в садик пошла. Здесь я уже не так нужна... Адрес я и телефон я оставила... Пойми, Феликс, я скучаю по дочери, каждый день её во сне вижу. Она протягивает ко мне ручонки: "Где ты, мама?" Я просыпаюсь и плачу. Мне страшно одиноко в квартире отца.
  - Ну хочешь я переселюсь к тебе?
  - А что скажут твои папа и мама? Переселился к какой-то великовозрастной девице, да ещё и с ребёнком.
  - Да пусть бы говорили, мне то что?
  - Нет, это не то... К тому же... До сих пор всё перед глазами стоит...Да и мама просит приехать.
  - Возвращалась бы побыстрей, привозила бы сюда Катаржинку.
   - Ну, пока не знаю. Надо от всего отойти. Да и дочь не брошу - одна она там. Она так привыкла к дедушке. Как я буду объяснять, что его уже нет...
  И плечи её тряслись от рыданий.
  Проводница пригласила садиться. Люди заходили в вагон и занимали места.
  - Девушка, вы едите?
  - Да, да, конечно, - заторопилась Мария.
  Она обняла и крепко поцеловала.
  - Феликс, родной мой, спасибо тебе за всё. Если будут вести какие - сообщи.
  Феликс пообещал.
  Он видел как в окне мелькнула светлая прядь волос и помахала тонкая рука.
  Так он остался один.
  
  
  ***
  - Давай готовь машину, - сказал Домкрат, выбрасывая пустые консервные банки из-под тушёнки в мусорный бак. - Скоро за нашими деньгами ехать будем. Ты этому рыжему что-то поесть давал? Чтобы он совсем не окочурился... А то скажут - не товарный вид.
  И его смех зазвенел по дому.
  - Да жрал уже он, - бросил Шерман, которому не нравилась вся эта затея обмена камни на деньги. - Мы что его будем с собой тащить?
  - Так обещал же. Камни и Рыжего на деньги. Придётся...
  - Забрали бы деньги, а потом бы... Ну, типа, отпустили бы его на свободу. А пока пусть бы тут перекантовался. Ладно...
  Шерман вышел во двор.
  Мартовское небо было затянуто серой свинцовой пеленой. С крыш падала звонкая капель. Тающий снег на дороге за забором превратился в грязное месиво. Постояв немного у ворот, Шерман открыл засов, а потом пошёл к гаражу.
  Взяв лопату, Шерман отбросил от дверей гаража подтаявший снег и вывел машину.
  Собираясь почистить капот, он прихватил из гаража щётку и тряпку и вдруг замер - во двор решительным шагом вошли трое мужчин. Они были похожи друг на друга - в серых шляпах и такого цвета плащах.
  Шерман присел. Гости, не приметив его, направлялись по дорожке к крыльцу.
  "А это ещё кто?" - подумал Шерман. - "На ментов - не похоже. Но...типа решительные дяди... Серьёзные..."
  Он задумчиво стал протирать капот, как вдруг его пронзила мысль:
  - "А что если это те... Ну, типа, за бриллиантами, которые... Но как они нас нашли?"
  Едва успел он это подумать, как в доме послышалась возня и хлопнул выстрел.
  Шерман присел. Швырнув тряпку, нырнул в гараж и схватил тяжёлую монтировку.
  Но едва он выбежал, как услышал свист и крик:
  - Заводи! Быстро!
  Шерман увидел вылезающего из окна второго этажа Домкрата. Его руки ухватились за водосточную трубу. Он поставил ноги на узкий карниз и захлопнул за собой окно. Затем начал спускаться. Достигнув карниза, прыгнул.
  Его ноги глубоко вгрузли в снег, а тело упало на руки. Поднявшись с болью и ужасом в глазах, он в несколько прыжков достиг гаража.
  - Ну что же ты! Давай!
  Шерман прыгнул за руль и повернул ключ в замке зажигания. Мотор запустился не сразу, но всё же машина тронулась с места.
  - Давай быстрее со двора! Поехали! - командовал Домкрат, отряхивая брюки от снега.
  Домкрат выскочил, чтобы отворить ворота, как тут раскатисто щёлкнул ещё один выстрел.
  На пороге нарисовались суровые типы в шляпах.
  "Жигули" вырвались на дорогу, и, миновав чью-то "Волгу" (скорее всего принадлежавшую суровым типам), разбрызгивая снежную грязь, помчались по дороге.
  - Кто это? - спросил Шерман.
  - Судя по всему это та банда. За камнями явились. А вот эти камни... Фигушки!
  И Домкрат похлопал себя по груди.
  - Ты их успел прихватить! Ну, ты мужик! - похвалил Шерман.
  - Они у меня лежали под подушкой наверху. Ну, когда они стали требовать "давай камни сюда", я одного из них оттолкнул и бегом наверх в комнату. Быстро заперся, куртку накинул, схватил камни и дёру! Через окно... Ну, они давай стрелять, двери ломать...
  - Как же ты их прозевал, когда они в дом вошли?
  - Музыка громко играла!
  - А Рыжий?
  - А что, Рыжий? Там остался...Ты хотел бы, чтобы я и его с собой прихватил?
  - Да хрен с ним! Главное камни ты увёз! Коршун, конечно, с нас голову снимет.
  - Ничего, мы ему камни покажем - простит! - уверенно сказал Домкрат.
  - Но как они нас вычислили?
  - А хрен его знает! По телефону, наверное. Я же им звонил. А они узнали - откуда звонили. Эх я, болван, не допёр! Жаль, что только ствол в доме остался - не успел взять...
  - А кто стрелял?
  - Кто-то из них, когда я бежал...
  Тут Шерман заметил, что "Волга" их догоняет.
  - Давай быстрее, а то они нас достанут, - обернувшись назад промолвил Домкрат!
  - Ага, так уж и достанут!
  Шерман нарочно выбрал для того, чтобы оторваться от погони, маленькие боковые улочки, стараясь не выезжать на большие дороги с плотным движением транспорта, светофорами и гаишниками.
  "Жигули", прыгая по неровной дороге, иногда проваливаясь в ямки разбитого асфальта, разбрызгивая колёсами талую воду, время от времени увиливала от ям и редкого встречного транспорта, разбивая бело-серые жирные сугробы.
  Ловко вертя руль, Шерман заворачивал в переулки, мчался, шурша гравием по бездорожью, внезапно вылетал на хорошо мощёные, но узкие улицы, а потом заворачивал куда-то в тупики. Один раз им даже пришлось давать задний ход и искать другой путь, а потом пришлось проехать по чьему-то огороду. Чуть не загрузнув, но, сломав деревянный заборчик, они трудно и тяжело съехали с холма на какую-то заброшенную улицу.
  "Волга" отстала. Беглецы остановили свой автомобиль на отшибе, радуясь и вздыхая, когда на грунтовке вновь замаячила знакомая им "Волга".
  - Чёрт возьми! Откуда они здесь? - воскликнул поражённый Шерман.
  - А главное как они пробрались сюда? - удивился Домкрат.
  - Ну, не через грядки же... Ну, типа, по какой-то другой боковой улочке!
  - Жми, догоняют! - крикнул Домкрат.
  "Волга" пользуясь ровной и прямой дорогой, дала полный газ и повисла на боку, стремясь обогнать "Жигули". Щёлкнул выстрел, второй, что-то лопнуло, машина дёрнулась и зашуршала одним колесом.
  - Баллон пробили, - только и успел сказать Домкрат, как "Жигули" запетляли и поехали куда-то вбок.
  Испуганный Домкрат ухватился за руль, заметив, что Шерман как-то поник.
  Крик "Шерман, что с тобой" смешался с вылетом машины на обочину.
  Из спины Шермана сочилась кровь и голова его бессильно ударилась о руль.
  - А-а- а- а! - во всю глотку закричал Домкрат, пытаясь со своего места рулить, но мотор в машине заглох. Она катилась по жухлой прошлогодней траве с островками снега, куда-то вниз, к какой-то низине с деревьями, за которыми просматривался овраг, постепенно теряя скорость.
  Домкрат пытался найти педаль тормоза и это ему наконец-то удалось.
  Выскочив из машины, он подбежал к дверце водителя, и стал вытаскивать окровавленного Шермана, уже не обращая внимания на подходивших одетых с иголочки типов в одинаковых плащах и шляпах.
  Он только положил Шермана на влажную траву, как один из мужчин в шляпе, надев перчатку, со всей силы ударил Домкрата в челюсть.
  Тот хотел что-то сказать, но кровь заполнила рот. Выплюнув выбитый зуб, Домкрат сжал кулаки, но получил ещё один сильный удар - теперь уже в живот.
  Его согнуло, он вновь пытался что-то крикнуть, закашлялся, а третий удар окончательно свалил его.
  Он упал на полосу снега и лежал там, корчась от боли, когда безжалостные руки, уже лишённые перчаток, нащупали у него под курткой замшевый мешочек. Мужчина открыл, осмотрел содержимое, завязал и сунул себе в карман.
  - Щенок, - сказал человек. - Пацан... Нашёл с кем тягаться. Вон отсюдова, червь, чтобы я тебя больше не видел и не слышал! Заройся в землю поглубже, иначе убью, понял?
  Домкрат лежал на снегу не шевелясь. И только губы его бессильно прошептали:
  - За Шермана - убью...
  - Этого, в машину, - распорядился тип в чёрных очках, показав на Шермана.
  Вскоре "Волга", заурчав, развернулась и медленно поехала в город.
  Домкрат долго лежал на снегу, ощущая боль и подступающий холод.
  Над ним на высоких голых тополях кричали галки и развернулись сине-лиловые облака.
  Собравшись с силами, он поднял голову, пару раз пытался встать, каждый раз со стоном падая. Наконец-то ему это удалось.
  Домкрат осмотрелся. Стояла тишина. Мощные стволы деревьев, подпиравшие небо, казались колоннами в каком-то торжественном храме. Играла музыка, непонятно было - на самом деле она звучала, или это лишь шумело в его голове. Мирная торжественная картина как будто открыла что-то в Домкрате.
  Он пошарил за пазухой и достал маленькую коробочку. Открыл, увидел перстень с зелёным камнем. Усмехнулся окровавленным ртом, механически надел перстень на палец, полюбовался, а коробочку зашвырнул далеко. Глянул на стоявшую машину со спущенным колесом, закрыл дверцы и побрёл по обочине, то и дело проваливаясь в снег.
  
  ***
  Вечером городская автоинспекция обнаружила брошенный автомобиль.
  А ещё день спустя, в квартире подполковника Веселовского раздался долгий заливистый звонок. Хозяин открыл дверь. Носатый, хорошо одетый человек вежливо попросил разрешения увидеться с его сыном Анатолием.
  Это был Коршун. Войдя в комнату он, проследив, чтобы отец закрыл дверь, сердито зашептал:
  - Ты что, рехнулся! Кто тебе дал право брать мою машину? Что вообще происходило в моём доме? Там кавардак и пуля в стене.
  Домкрат сумрачно молчал. Он сидел на диване, опустив голову.
  - Я понял. Захотелось своё дело начать за моей спиной. И столкнулся с серьёзными людьми. Ну что, умыли тебя? По полной умыли. Когда-то за такие дела наказывали жёстче. Была одна такая история...
  Домкрат безучастно смотрел в сторону и по-прежнему мрачно молчал.
   - Хотя ладно, - нахмурился Коршун. - Времени нет у меня на разговоры. Надеюсь меня хоть не подставил, сам рассчитался с теми людьми.
  Он постоял, всё ещё ожидая ответа, но Домкрат молчал.
  - Ты со мной больше не работаешь, - объявил, наконец, Коршун. - И ты, и твой дружок Шерман, который сейчас в реанимации при смерти. Такие люди мне в моих делах не нужны. Всё, дорогу к моему дому забудьте.
  Махнув рукой, Коршун покинул комнату.
  Подполковник Веселовский, смотревший телевизор в другой комнате, поднялся с кресла, чтобы проводить гостя.
  -Что он там ещё натворил? - внушительно спросил Веселовский - старший. - Можете объяснить искренне и по-человечески. Я же ничего не понимаю!
  - Да угнал мою машину, - хмуро ответил Коршун.
  - Да вы что! - насупился отец.
  - Ударил её, поцарапал, шину пробил...Гаишников пришлось умасливать.
  Отец мрачно достал из висевшего пиджака портмоне и вынул купюру.
  - Этого хватит, чтобы покрыть расходы?
  Коршун ловко принял деньги двумя пальцами, холодно кивнул и покинул дом.
  На следующий день подполковник Веселовский встретился со своим старым другом, ныне военным комиссаром полковником Твердохлебом. Веселовский откровенно рассказал ему про сына.
  - Говоришь, совсем от рук отбился? Паша, поверь, лучшего средства чем армия - нет, - говорил Твердохлеб. - Давай я его заберу - весенний призыв уже начался. Пройдёт комиссию, в ракетчики его определим. Увидишь, армия сделает с него другого человека, сразу дурь с головы выбьет!
  - А давай! Давно думал об этом! Только может не в ракетчики..., - сказал Веселовский.
  - Ну, куда угодно, хоть в стройбат. Вернется другим!
  - Договорились!
  
  Глава 11. Ира Крижанич. Давняя история
  
  С помощью мамы и бабушки для Иры было изготовлено очень лёгкое, ниспадающее книзу свободное белое платье, которое было сжато на талии пояском. Именно в нём Ира выступила накануне старого Нового года городском Дворце культуры. Сам танец Ира увидела на дне рождения у Лены Шерстнёвой. Родители Лены, часто посещавшие ГДР и Югославию, привезли редкую новинку - видеомагнитофон и несколько кассет.
  Лена поставила кассету, и Ира просто влюбилась в "Танец колокольчиков". Позже она зарисовала его детали и записала музыку композитора Франка на аудиокассету. Помогла поставить танец Клавдия Семёновна Шорина, опытный балетмейстер, у которой Ира одно время училась.
  Танец имел успех. Спустя месяц он был повторен в фабричном клубе, а затем и - в музыкально- драматическом театре, на концерте, посвящённом восьмому марта....
  ...Переодевшись, Ира сидела у окна. Чувства её были смешаны.
  Потом вышла из грим-уборной, прихватив с собой цветы, которые кто-то положил на сцену.
  На пороге театра, вдохнув морозную свежесть, она почувствовала себя легче, и пошла в сиянии ночных огней. На душе у неё было тепло.
  
  ***
  Когда город начал плыть по весенней воде, Ира гуляла немного. Боялась промочить ноги и простудиться, что с ней случалось часто. Но в этот день после работы она увидела выходившего из универмага Феликса Степанского и обрадовалась - ведь не видела его, казалось, сто лет, и день дальше закрутился по своим законам.
  Девушка показала купленный в киоске "Союзпечати" номер "Новин кiноекрану". Там в красной водолазке, тесно охватывающей горло, с гитарой в руках застыл красавец Дин Рид. Ира обожала этого певца и киноактёра.
  - О, Дин Рид! - воскликнул Феликс. - У меня есть его пластинка.
  - А ты видел фильмы с его участием?
  - Да, "Певец", недавно по телевидению показывали. Там про Чили, в общем - судьба Виктора Хара...
  - А я пропустила! Жаль, - скорбно произнесла Ира.
  - Сложный и трагический фильм. Его пиночетовцы убивают во время переворота в Чили.
   - А я "Братья по крови" люблю, классный фильм! Вестерн! Его часто повторяют. А как он поёт в фильме "Улыбнись, ровесник!". Просто чудо!
  Феликс улыбался, кивая. Он тоже дважды смотрел фильм "Братья по крови" и вообще был рад встрече. От Иры всегда шла волна какой-то необъяснимой теплоты.
   - А у меня скоро будет новый его диск, - решила похвастаться Ира. - Он уже вышел на "Мелодии". Я заказала его Ленке Шерстнёвой, у неё есть знакомые в сфере пластинок. Должны привезти.
  - Класс! Я обязательно перепишу на кассету! - воскликнул Феликс.
  - Конечно, переписывай. Помнишь, как он пел: "O bella ciao, bella ciao, bella ciao, ciao, ciao!"
  Ира так весело напела, что Феликс не удержался и стал припевать, а потом сказал:
  - А из "Братьев по крови"! Классная вещь! "Люби брата своего!" Как там он кричит: " Love your brother, but hate your enemy!".
  И Феликс стал петь и изображать руками игру на гитаре.
  Ира рассмеялась. Дальше они стали делиться своими впечатлениями от приезда Дина Рида в Союз, как он пел на телевидении, как бывал на БАМе.
  Они вошли в парк, болтая, радуясь, что хмурое небо превратилось в голубое, что оседая, тает снег, текут журчащие ручьи-реки впадая в лужи, как в моря, а на лица и за шиворот, обжигая, падают капельки с веток деревьев, что ожили птицы, что воздух наполнен непередаваемым разнообразием запахов.
  Ира вспомнила об аресте Анжелы Девис и Дина Рида.
  - А наш класс писал письмо с призывом "Свободу Анджеле Дэвис!"
  - А вот я чего-то не помню, подписывал ли я подобное письмо, - сказал Феликс, наморщив лоб.
  - Ты просто забыл! Наверняка, подписывал! Подписывали все!
  - А вот Дина мне так хотелось освободить от ареста, - сказал Феликс. - Придумывал всякие способы... Даже смешно...
  - И я думала об этом! - воскликнула Ира. Её глаза загорелись, делая девушку ещё более очаровательной.
   - Думала - спрячусь в багажнике автомашины. Главное через границу переехать! А уж из Европы я до Америки доберусь. Так я считала тогда. Наивная! Думала попрошу начальника тюрьмы, чтобы он передал Дину книгу, а внутри будет маленький кинжальчик, и он, во время следственного эксперимента, сбежит...
  - Кинжал в книге? - вздрогнул Феликс. - Откуда у тебя такая идея?
  Он внимательно посмотрел на Иру.
  - Да был же фильм детский, видела по телевизору, - стала объяснять Ира. - Там, про пионеров - героев. Ну как они арестованному советскому разведчику или партизану, не помню, книжку передали какую-то старинную, молитвенник, что ли, а он из себя верующего изображал. Комендант разрешил, а книжка была с секретом. В ней - маленький кинжал. Не смотрел? Его везут в лес, чтобы он показал какой-то тайник, или может парашют там был зарыт, а он - раз - кинжалом одного охранника, раз - другого, забрал автомат и бежать! Так ему удалось спастись.
  - Хм, интересный сюжет, но немного невероятный, - заключил Феликс.
  - Ну да! Вероятный! - иронично заметила Ира. - Писательница Ольга Ракитина говорила перед фильмом, что в основу повести положен реальный случай.
  - Да? А что и книга есть? Надо будет почитать!
  - Ну, книга детская, не знаю, будет ли интересно сейчас...
  - Почему? - возразил Феликс. - Я люблю всякие приключенческие книги. Про войну тоже. А как она называется?
  - Как и фильм. "Красные молнии" в тылу врага".
  - Хорошо, запомню. Автор кто?
  - Ольга Ракитина. Она в Крыму живёт, в Феодосии. Там её и снимали на плёнку. Был документальный фильм перед сеансом...Хочешь, я найду тебе эту книгу.
  - Согласен!
  Книгу Ира передала Феликсу в ближайшую субботу. Это была обычная малоформатная книжка из серии "Юные герои". На тёмно-синей обложке были изображены мальчик и девочка в лесу, а рядом с ними бородатый партизан, глядящий в бинокль. За плечами у него была винтовка.
  И подпись: Ольга Ракитина, "Красные молнии" в тылу врага".
  Книгу Феликс одолел в два вечера. Ничего особенного в ней не было - вполне добротная приключенческая книга для детей. История брата и сестры у которых при бомбёжке погибли мама и бабушка, а сами дети, с помощью родного дяди, попадают в партизанский отряд под названием "Красные молнии". Постепенно они осваиваются в лесу, бойцы отряда их мягко опекают, допускают к выполнению небольших боевых операций.
  Одним из центральных эпизодов книги является тот момент, когда арестованному подпольщику Андрею брат и сестра передают библию, внутри которой спрятан маленький кинжал. Андрею удается бежать в лес, избавившись от охранников.
  Написало было лёгким и простым языком увлекательно и интересно.
  В предисловии было коротко сказано, что автор, писатель и журналист Ольга Валентиновна Ракитина, живёт в Феодосии. Одно время была сотрудником музея боевой славы, позже преподавала в школе и руководила кружком юных следопытов.
  
  ***
   Море плескалось - тёмно - синее, с белыми венчиками... Прибой то неистово грохотал, то шептал таинственно и плавно, легко дыша. Ира радовалась свежей весенней погоде, ласковому солнцу, ветру, несущему запахи моря. Девушка кормила чаек, как впрочем, и других птиц. Кого только не было здесь: лебеди, утки, лысухи, и, конечно же, вездесущие голуби с воробьями. Но самые ловкие были чайки. Большой стаей они подлетали к тому месту, где Ира кидала хлеб и, в потоках встречного ветра, на некоторое время зависали в воздухе, чтобы схватить на лету свой кусочек корма. После чего чайки совершали круговой полёт, для новой попытки получить лёгкую добычу...
  Ира любила смотреть в бесконечность холодной воды. Глаз упирался в горизонт и можно было поверить в вечность.
  Ира часто приезжала к бабушке весной. Несмотря на её трудный характер, который напоминал ей отца (Платона Пупыша), весенние школьные каникулы любила проводить здесь. Весной здесь было полупусто и можно было радоваться жизни. А вот на летних каникулах Ира бывала меньше - бабушка вечно сдавала комнаты приезжим отдыхающим. Этими же отдыхающими забиты были улицы и пляжи...
  У Иры с далёкого детства была в Феодосии и подруга, но после окончания школы та вдруг внезапно вышла замуж и уехала с мужем учиться в Симферополь.
  Мужчина, стоявший у самого берега, чуть не потерял шляпу. Она взлетела будто птица, а он, повернувшись, ловко поймал её на ветру. Это был уже немолодой худощавый человек со строгими тёмными глазами и усами. Лицо его было морщинистое и напоминало чей-то облик, то ли писателя, то ли композитора.
  И когда Ира уже трудилась в продуваемом ветрами бабушкином саду, грабля прошлогодние ветки в мусорные кучки, она вдруг поняла, что этот незнакомец очень похож на писателя Грина в книжке "Блистающий мир", которая у неё была.
  "Я ведь собиралась навестить в дом - музей Грина, - подумала Ира. - "Надо будет обязательно сходить".
  В этот день чувствовался лёгкий бриз с моря. Он принёс свежий влажный воздух. Деревья скрипели под ветром. Слышен был гудок парохода.
  Ира постояла перед музеем, поражённая носом корабля, выступавшим на углу дома. Полюбовавшись большим якорем, она вошла в музей и сразу погрузилась в мир Александра Грина, прекрасно оформленный художником Бродским. Это был мир пламенных мужественных героев и нежных героинь, таинственных городов, прекрасных парусников, фотографий и книг.
  Побродив по музею, она приобрела брошюру - путеводитель, значок с изображением алого парусника и книгу редких рассказов Грина. А потом спросила у продавщицы не знакома ли ей Ольга Ракитина?
  - Вы про Ольгу Валентиновну? Конечно, знаю, - сказала продавщица. - Это же наша писательница, её часто у нас публикуют. Она и в нашем музее побывала, большой и прекрасный отзыв оставила.
  - А как мне найти её? - спросила Ира и пояснила: - Мне необходимо с ней поговорить. Читала, что она вроде бы работает в музее боевой славы.
  - В музее боевой славы? Да нет, не помню у нас такого, - сказала продавщица, поглядывая на подошедшего экскурсовода.
  Мужчина с бородкой поинтересовался:
  - А кого нужно найти? Ракитину? Она при школе создала музей боевой славы. Руководит работой юных следопытов. Вы можете легко добраться туда. Это школа номер три. Знаете?
  - Я могу расспросить свою бабушку.
  - Да здесь же недалеко! - сказал экскурсовод. - Вот пойдёте по Галерейной, свернёте на Свердлова и прямо, - охотно сказал мужчина с бородкой. - Там можно спросить, где третья школа, она в глубине двора.
  Ира поблагодарила и вышла из музея, жмурясь от солнца.
  Она быстро вышла на улицу Свердлова и зашагала мимо невысоких домов, магазинов и кафе.
  Школа номер три оказалась двухэтажным зданием, располагавшимся в глубине двора, среди могучих тополей и акаций.
  Помещение было полупустым. На вахте никого не оказалось. Лишь откуда-то сверху доносились звуки фортепьяно и нестройное пение детей.
  Ира поднялась на второй этаж и спросила человека в поношенном военном мундире, видимо ныне служившим рабочей одеждой, об Ольге Валентиновне Ракитиной.
  Оказалось, что это завхоз школы. Он поставил ведро с краской и глядел внимательно на гостью.
  - Сейчас каникулы, не знаю, есть ли она сегодня... Если она и приходит, то обычно сидит в своём музее. Это специально выделенная для неё комната. Пройдите в конец коридора. С левой стороны...
  Ира прошла по деревянному скрипучему полу, скользкому, будто натёртому воском. Она постучала в крайнюю дверь с надписью "Музей боевой славы".
  - Войдите, - послышался тихий голос.
  Ира робко отворила дверь.
  В полутёмной комнате стояла невысокая сухая женщина в муслиновом платье. На плечи её была наброшена шаль.
  - Вы ко мне? Проходите, пожалуйста. Как вас зовут?
  - Ира. Ирина Крижанич.
  - Ира. Ирочка. Очень приятно, детка. Проходите вот сюда... А откуда вы сами?
  - Я....Из Дахова...
  - Меня зовут Ольгой Валентиновной. Вы находитесь в музее Боевой Славы имени Горшеничева, Героя Советского Союза, уроженца нашего города. Этот музей создавался на протяжении многих лет несколькими поколениями энтузиастов. Экспонаты были собраны школьным поисковым отрядом "Арес" под моим руководством. Главное, ради чего создавали школьный музей в нашей школе это - дети: их обучение, воспитание и развитие. "Сохранить историю - воспитать будущее" - таков девиз был всей работы школьного музея. За уходящий год значительно пополнился музейный фонд, укрепились дружеские связи с другими поисковыми отрядами, произошло много встреч с интересными людьми, расширились границы музейной деятельности...Тут много фотографий, которая я снимала "лейкой". Я очень хорошо снимала "лейкой"...
  Ольга Валентиновна долго и совершенно спокойно рассказывала о том, как проходили поиски, какие вещи они нашли, с кем встречались. Поведала интересные истории о героях, боях, действиях подпольщиков и партизан.
  Ира рассматривала экспонаты, кивала, рассматривала фотографии под стеклом, а потом, сев на предложенный стул, полистала книгу о музее. Ольга Валентиновна внимательно смотрела на неё.
  Ира пришла сюда немного ради другого, но решила не подавать виду.
  - Ольга Валентиновна, спасибо за ваш интересный рассказ.
  - Я рада, деточка, что ты получила исчерпывающую информацию.
  Она внезапно перешла на "ты", но Иру это не смутило.
  - А можно вопрос?
  - Говори, детка, - охотно кивнула Ольга Валентиновна.
  - Я читала вашу книгу "Красные молнии" в тылу врага".
  - Какая ты молодчинка! А фильм смотрела?
  - Смотрела. Очень понравились - и книга, и фильм!
  Ольга Валентиновна кивнула, как будто иного ответа она и не ждала.
  - А скажите, насколько документальны изложенные в книге события?
  Ольга Валентиновна вздохнула и замыслилась.
  - Деточка, ты задала хороший вопрос. А хочешь чайку?
  Ира поняла, что словоохотливая женщина может затянуть рассказ надолго и решила сразу предупредить.
  - У меня не так много времени.
  - Ты садись, детка. Вот стул. Не беспокойся, это много времени не займёт. Где мой электрический чайничек?
  Спустя десять минут они сидели, пили чай с вареньем, и Ольга Валентиновна охотно рассказывала.
  - Когда началась война, наша семья стала готовиться к отъезду. Тогда по стране эвакуация была. Мой отец руководил перемещением на восток картинной галереи, поэтому уехал в Ташкент раньше. Потом его забрали на фронт. Мне тогда..., да, мне тогда двадцать два года было. Я помню, как мы с мамой и бабушкой долго ехали поездом на восток. Много дней... Потом работали на авиастроительном заводе в Уфе. Его эвакуировали из Москвы... Снабжать электроэнергией завод приходилось за счет отключения электроэнергии от жилого сектора. Да, ничего не поделаешь...Поэтому дома для освещения жители использовали так называемые коптилки или керосиновые лампы... Какая задача стояла перед нами? Нужно было немедленно наладить производство - самолёты не могли подняться в воздух без свечей зажигания. И получалось так, что эшелоны с оснащением находились ещё в пути, а дата выпуска первой продукции уже была назначена правительством! Да, трудно было, но... Работали с энтузиазмом, с огоньком... Если возникали проблемы, за них брались все, кто только мог оказать помощь. Такая дружба тогда была, такое желание общей победы! С личным временем, с должностью - не считались! Я тогда ещё училась дополнительно. И вот там, в Уфе я как-то познакомилась с Наташей Саблиной. Она тоже родом из Дахова, как и ты... Именно она в сорок первом - сорок втором годах принимала участие в подпольном движении против захватчиков. Когда подпольщиков немцы схватили - ей удалось уйти в партизанский отряд, а затем её переправили на большую землю.
  В одно из воскресений (приходилось часто работать и по выходным) мы закончили работу раньше и шли по городу. Это был конец апреля... В город пришло весеннее тепло, и мы радовались. И вот тогда Наташа мне рассказала свою историю. О том, как она попала в партизанский отряд, какое перенесла горе.
  До войны она была влюблена в поэта Арсения Войтицкого и собиралась за него замуж. Чувство было настолько сильным, что Наташа отклоняла предложения и ухаживания других парней. Девушка она - красивая, яркая, поклонников хватало. Арсений не только покорил её своими стихами, но и внешностью - высокий черноволосый красавец, занимался рукопашным боем, а в рамках ОСОАВИАХИМА - прыжками с парашютом и спортивным ориентированием.
  Но война изменила все планы... Качественная подготовка Войтицкого рекомендация комсомольских организации способствовали тому, что Арсению было предложено остаться в городе для подпольной работы. Да, отец его был из дворян, но товарищ Сталин на совещании передовых механизаторов - передовиков сказал: "Сын за отца не отвечает". Этим и руководствовались. Было оставлено всё необходимое - взрывчатка, рация, оружие, бумага для листовок, печатная машинка и прочее. Наташа осталась с ним. После того, как враги захватили город, подпольщики принялись за дело. Они занимались распространением листовок, различными подрывными действиями... Но, увы, всё это длилось очень недолго - гестаповцы накрыли явочную квартиру подпольщиков и арестовали Арсения. Остальным удалось сжечь часть бумаг и уйти на нелегальное положение.
  Сразу же появилась идея освобождения Арсения Войтицкого. Он был мозгом организации, генератором идей. Не знаю, что он там напридумывал, как он смог внушить нацистам, что он готов перейти на их сторону и стать двойным агентом, но ему поверили. Быть может помогло его социальное происхождение. Так рассказывала Наташа. Нацисты смягчили ему режим, даже разрешали читать книги, передавать письма на свободу. Его навещали родные. И тогда у одного из подпольщиков, фамилию я не помню, как-то на букву К, то ли Крон, как греческого бога. Кранш, родилась идея. У боевика по фамилии Камал была некая старинная книга, внутри которой был спрятан маленький кинжал. План был такой - Войтицкий рассказывает, где рация. Его ведут в лес, по дороге он, убив охранника, бежит. Подпольщики из засады ему помогают. И вот один из подпольщиков при личном свидании передаёт ему передачу с кое-какими харчами и книгой для досуга, якобы для чтения, намекая на то, что он там найдёт. Но Арсений кинжала не находит! Почему-то его в книге не оказалось! Так сорвалась операция по освобождению Войтицкого. Что было с ним дальше? Видимо, разочаровавшись в нём, гестаповцы отправили его в концлагерь. Об этом сообщила мать Войтицкого.
  Наташа ушла к партизанам, а потом была переправлена на большую землю. Также, она мне рассказала о ребятах, бывших в партизанском лагере. О, это были такие отважные брат и сестра!
  И Ольга Валентиновна с воодушевлением принялась описывать их приключения, частично известные Ире из книги.
  - Вот по этим рассказам я и писала свою повесть, - сказала Ольга Валентиновна, закончив свой рассказ. - Конечно, многое пришлось домысливать. В книге Арсений Войтицкий назван Андреем, и я ему домыслила более счастливую судьбу. О его судьбе точно ничего не известно. Скорее всего он погиб в лагере. Вот, кстати, его карточка...
  - Ох, как жалко, такой человек, - искренне произнесла Ира, рассматривая фотографию.
  - И мне жаль...Как говорят, жестокая судьба. Она разит наиболее красивых и стойких...
  - А я скажу - стрела Аримана, - сказала Ира.
  - А что это значит? - удивлённо спросила Ольга Валентиновна.
  - Это такое явление в жизни человечества. Его впервые описал писатель - фантаст Иван Ефремов. Не читали?
  - Это фантастика? - насупила брови Ольга Валентиновна. - Но я её ... не очень люблю.
  - Ну, а как же Грин? Вы же о музее оставили такой хороший отзыв!
  - Грин - это другое, - потеплела Ольга Валентиновна. - А Ефремова я мало читала... Какие-то геологические рассказы... Хм... Стрела Аримана. Так, что это за явление?
  Игра наклонила голову, поправляя волосы, собираясь с мыслями. Потом сказала:
  - Это когда в обществе, не очень хорошо устроенном, любое хорошее деяние может обернуться бедой для самого человека и окружающих его людей. При этом гибнут лучшие.
  - Хм... И можно этого избежать? - спросила Ольга Валентиновна.
  - Увы, нет. Можно лишь уменьшить количество бед, ослабить удар от них тщательно обдумывая, взвешивая каждый шаг, охраняя человека от несчастья.
  - Ох, всё это теория... А на практике... Вот возьми войну... Без постоянного ежедневного противостояния фашизму мы не смогли бы победить!
  - Да, согласна, - сказала Ира, задумавшись. - А вот меня заинтересовала книга в которой был кинжал. А что это была за книга?
  Ольга Валентиновна улыбнулась:
  - И меня в своё время это заинтересовало. Я успела записать рассказ дяди Камала. Он смотрел на меня своими чёрными татарскими глазами и рассказывал, что он купил эту книгу ещё в тридцатые годы у одного мужчины на блошином рынке. Тому срочно нужны были деньги. Он говорил, что продаёт уже три дня и никак не продаст. Поэтому резко сбросил цену. Дядя Камал иногда интересовался этаким старинным, антикварным... И вот, по его словам, внутри этой книги, в кожаном мешочке, был спрятан кинжал.
  - А куда потом делась эта книга?
  - Не знаю, куда-то пропала. Наверное, осталась у немцев...
  В это время дверь распахнулась и на пороге предстала девушка в косынке.
  - Ольга Валентиновна, там заказанные стулья привезли.
  Женщина подхватилась.
  - Ой, прости меня девонька, там привезли мебель для нашего музея...
  - Хотите благоустроить? - спросила Ира.
  - Да, можно будет здесь удобно сидеть. Будет киноаппарат, экран, можно будет вот там на стене смотреть кинохронику, - пояснила заведующая музеем.
  - Да, это будет прекрасно!
  - Приезжайте ещё.
  - Да вот буду ещё как - нибудь у бабушки, зайду, - сказала Ира, поднимаясь.
  - Обязательно съездите в Комсомольский парк, - посоветовала Ольга Валентиновна. - Я лично знаю архитектора Гурина, он проектировал этот памятник в честь воинов-освободителей Феодосии Хорошо получилось, щемяще больно и светло одновременно. В первые послевоенные годы на этом месте был пустырь, казавшийся непригодным ни для какого конструктивного использования. Но нашлись молодые энтузиасты - городские комсомольцы и военные моряки, которые решили разбить там парк. Там хорошие места - недалеко стадион и база отдыха "Золотые пески".
  - Спасибо, Ольга Валентиновна, поеду.
  
  ***
  Ира шла по улице обдумывая услышанное. Разбрызгивая лужи, проехали на велосипедах мальчишки, оставляя на асфальте рубчатые полоски шин.
  Последний, третий вихрастый мальчишка вёз на багажнике девчонку, которая облизывала петушка на палочке.
  Ира порадовалось их беспечности и веселью.
  Спустя двадцать минут она была у входа... Парк оказался безлюдным. Как давно она здесь не была - бабушка водила её сюда ещё совсем маленькой! Тогда она весело бегала среди "античных руин" по игровой площадке, стилизованной под остатки древнего греческого поселения. Потом они были в Колизее, смотрели концерт самодеятельности под открытым небом. Особенно её впечатлили мальчик в пионерском галстуке, вместе с детским хором исполнявших задорную песенку.
  - И я буду пионеркой? - спросила маленькая Ира.
  - Конечно!
  - Когда?
  - Ну, сначала ты вырастишь.
  И Ира мечтала, как она будет идти в красном галстуке по улице и все будут смотреть на неё и завидовать.
  Ира долго стояла и смотрела на мемориальный комплекс, посвященный воинским частям - участникам боёв за Феодосию.
  Потом сидела на скамейке и смотрела на волнующиеся под ветром деревья, ветки которых чертили тени на асфальте. Волосы Иры развевались, то и дело закрывая лицо, и девушка поправляла их едва заметными движениями.
  
  ***
  Вернувшись домой, Ира рассказала Феликсу о том, что она узнала, съездив в Феодосию. Тот уже кое - о чём знал от следователя Ярмиша Василия Борисовича.
  Чуть раньше Феликс отправил письмо Марии:
  
  "Во время следствия Пилипчук сознался, что он оклеветал твоего отца. Как это всё получилось? В юности он был влюблён в девушку Наташу, кажется, её фамилия Саблина. Но та предпочла ему поэта Арсения Войтицкого. С началом войны Пилипчук из-за близорукости не был призван на фронт. В это время Войтицкий был оставлен партией для подпольной работы, в которую входил и твой отец, Андрей Кронш. Пилипчук тоже был в подпольной организации и считался другом Войтицкого. Но он завидовал Войтицкому во всём, в том числе и его успеху у женщин. Короче, Пилипчук написал на Войтицкого донос в гестапо. И подписался фамилией Кронш. В это время твой отец, ничего не подозревая, предложил подпольщиками организовать побег, для чего передать ему старинную книгу с кинжалом. Войтицкий должен был забрать из книги кинжал и спрятать в одежде. Был разработан план побега...Но Пилипчук обменивает эту книгу на идентичную, но без кинжала у Якова Ароновича. Перед перемещением в гетто Яков Аронович прячет книгу в тайнике. Ложную книгу Пилипчук передает Войтицкому, но кинжала, конечно, там не было! Рации немцы в лесу не нашли. Войтицкий был им не нужен и его отправили в концлагерь. Но все думали, что он погиб...
  И ещё, что мне сказал следователь. Пилипчук ещё до войны увлекался масонами, оккультизмом и всякими там псевдонауками. А в шестидесятые годы он вошёл в тайное общество оккультистов "Чёрный алмаз". О нём ничего не разглашается, поэтому написать не могу. Знаю только, что когда меня, больного, Пилипчук подобрал то случайно нашёл в кармане этот кинжал, "нойвшек". Да, тот самый, из книги Якова Ароновича. Пилипчук с твоим отцом решили, что раз я владелец этого артефакта, то нужно приблизить меня к себе, возможно я буду им полезен. Знаешь, я этому обстоятельству очень рад, потому, что благодаря ему смог познакомиться с тобой! В общем, это вся история. Кто-то третий, ещё пока неясный и могущественный, выманивает твоего отца за город и казнит его, считая предателем, Иудой, не подозревая, что этим предателем был Пилипчук. Кто это? Кто-то из подпольщиков? Чудом спасшийся Войтицкий, как предполагает Ярмиш Василий Борисович? Не ясно... Возможно это ещё удастся установить".
  
  ***
  В последние дни лета Ира ходила на особом взлёте радости! Она поступила в Тополиновский университет. Она рассказала об этом успехе Феликсу, пригласила его к себе домой. Квартира была пустой - родители Иры ушли в кино.
  - Устроим хороший вечер перед отъездом, - сказала она.
  Но Феликс был грустен.
  - Лиля меня покинула, и вот ты теперь покидаешь.
  Ира поставила пластинку и сказала, что это прощальный вальс и им надо обязательно станцевать его. Феликс закружил девушку в танце... Когда музыка стихла, они всё также стояли, вглядываясь в лица. Феликс провёл рукой по её волосам, и тут лицо Иры потянулось к нему, а губы прикоснулись к его щеке. Феликс легко обнял её, а она прижалась к нему в ответ.
  Для себя она сделала вывод, что Феликс всё ещё любит Лилю и не может её забыть.
  ***
  Дискотека звенела, стучала, пульсировала ритмами, блистала и мигала огнями. Прихрамывая, Ира вышла из круга танцующих и присела на высокий табурет в углу. Её подруга Света подняла брови и поманила её ладошкой. Начиналась песня группы "Аракс" и хотелось станцевать её вместе. Но Ира указала на ноги. Туфли натёрли сзади так, что двигаться было уже трудно. А песня уже полетела над залом, призывная, лёгкая:
  
  Я вспоминаю, тебя вспоминаю,
  Та радость шальная взошла как заря,
  Летящей походкой ты вышла из мая.
  И скрылась из глаз в пелене января.
  
  Рядом кто-то сидел. Ира скосила взгляд - это был мужчина в белом пиджаке и в вельветовых джинсах.
  - Я могу помочь. Есть пластырь, - сказал он громко, стараясь перекричать музыку.
  - Ой, не нужно, - сказала Ира и смутилась. - Как-то само пройдёт.
  Он посмотрела в лицо парню и заметила, что он смутился ещё больше, щёки пылали.
  Он развёл руками. А потом всё же сказал на ухо Ире, но так тихо, что она едва расслышала.
  - Может всё же попробуем? Рана может кровить...
  Ира критически осмотрела ногу.
  - Ладно, давайте.
  Он смутился ещё больше и сказал:
  - Давайте выйдем. У меня в машине...
  В открытых дверцах "Запорожца" Ира сидела ногами наружу. Листья тополя заслоняли свет фонаря, но всё же видимость сохранялась.
  Ира сама налепила пластырь и надела туфельку и осторожно встала на ноги.
  - Хорошее изобретение пластырь.
  - Не совсем новое. Его упоминает ещё Гиппократ. Ну как?
  - Лучше, - уверила Ира. - Но танцевать я уже не стану.
  - Жаль. Но всё правильно. Вам нужно отдохнуть, подлечить ногу. Провести вас в зал?
  - Нет, я уже домой... Скажу только подруге...
  - Я вас проведу...
  Ира сходила попрощалась со Светой и пробралась через толпу к выходу.
  Она доковыляла до скамейки и присела. Парень в белом пиджаке тоже вышел. В руках он держал фотоаппарат.
  Он улыбнулся, подойдя к Ире.
  - О, я гляжу вам трудно. Давайте я подброшу вас домой.
  Он указал на "Запорожец".
  Ира рассмеялась.
  - Зачем вы из-за меня будете прерывать отдых?
  - А я вас отвезу, а потом ещё вернусь. Пойдёмте.
  - Ну, если вам не трудно.
  Вскоре они ехали по улице. Молчали, только улыбались друг другу.
  Наконец Ира спросила:
  - Что это на дискотеку вы один ходите?
  - Да я ведь только пофотографировать! Нет, конечно, я и танцую, но сейчас главное снимки.
  - Хотите запечатлеть нашу дискотеку в вечности?
  - Дело в то, что я фотокорреспондент, работаю в одном журнале. Будет статья о молодёжной дискотеке. Вот, нужны снимки, - сказал молодой человек.
  - Интересно. И там буду, и подруга?
  - Да, вы точно попадали в кадр. Есть там и Света, так, кажется, зовут подругу? Вы - точно. Я вас специально снимал.
  Парень смутился, стало не по себе и Ире.
  Ира решила не уточнять почему.
  - Скажите, а эти фотографии потом как-то можно увидеть?
  - Ну, я не знаю, что отберёт редактор для публикации. Но все фото будут у меня в лаборатории. Можете приехать и посмотреть. Буду очень рад.
  - Можно и Свету взять с собой?
  - Подругу? Конечно!
  Он улыбнулся и на его щеках появились ямочки.
  Так они познакомились. Молодого мужчину звали Романом.
  
  ***
  Следующий день выдался сухим и жарким, казалось не август на дворе, а июль. Ира и Света встретились с Романом на бульваре Старицкого. Недалеко от памятника писателю застыл знакомый "Запорожец". Роман познакомился со Светой, и они поехали к нему домой.
  Квартира, расположенная в старой хрущёвке, была полутёмной, но свет ламп быстро растёкся по многочисленным фотографиям.
  - Как здесь темно и загадочно, - отметила Ира.
  - Настоящая фотолаборатория! - добавила Света.
  - Я не живу здесь постоянно. Обитаю у родителей, а здесь работаю, - объяснил Роман. - Присаживайтесь, девушки. Сейчас угощу вас чаем. Кстати, вот вам пачка отпечатанных фото на дискотеке, выбирайте.
  Пока девушки рассматривали пачку дискотечных фотографий, Рома заваривал липовый чай.
  - Вы будете с лимоном или с мёдом? - осведомился он у девушек и выслушал их предпочтения.
  Спустя десять минут девочки показали отобранные фотографии.
  - Сколько они будут стоить?
  - Ну что вы - это подарки вам, - улыбнулся Роман.
  За чаем Света спросила:
  - Так вы и для журналов снимаете?
  - Конечно.
  Роман поставил чашку и взял со столика в углу несколько журналов.
  - Ну, вот, например, "Ранок". Здесь новые модели нашей швейной фабрики. Смотрите, какие девушки здесь красивые. А вот фото с археологических раскопок...
  Ира и Света долго ходили по комнате, рассматривая фотографии на верёвочках, скреплённые прищепками. Здесь были блистательные чёрно - белые снимки с натуры, достаточно жёстко - реалистичные. Особенно поразили Иру фото стариков, старух, очень точно подмеченные изображения детей в играх, на учёбе.
  Возле одного чёрно-белого фото она остановилась. Мужчина сидел в кресле на фоне деревьев. Он был ей до боли знакомым, не помнила, где видела его и поэтому спросила:
  - Рома, а не подскажете, что это за человек?
  Роман подошёл, глянул на фото и сказал:
  - Понятия не имею. Фото одного из пациентов санатория в Тополинове. Я недавно делал фоторепортаж о медиках. Сделал несколько снимков и врачей, и больных. А что, вы его знаете?
  - Да, так показалось.
  И Ира спросила о другой фотографии. Рома пустился в долгий рассказ, но Ира почти не слышала, поглядывая на то фото с мужчиной. Ведь это был её отец. И это был уже второй случай когда она вспоминала об отце глядя на изображение.
  
  ***
  И вот уже учёба и летят суетливые дни, наполненные новыми заботами. Перемен в жизни было так много, что Ира никак не могла сосредоточить свои мысли. Шумный и огромный город, полный затаённых соблазнов, старинный университет, где предстояло освоить науки, строгие умные и абсолютно свободные преподаватели, смешливые, простые, задиристые студенты и студентки, шумное общежитие на Волкова...
   Мысли разлетались у Иры, подобно стайке воробьёв, но одну птичку она держала в горсти - мысль об отце.
  Узнав от Романа где находится санаторий "Серебристая речка", она в первую же субботу отправилась туда. Оказалось, что в санаторий шёл только один автобус в день и на него она уже опоздала.
  Словоохотливая местная жительница рассказывала:
  - Доедешь на любом транспорте до Полевой улицы. Выходи на остановке "Октябрьская" и пешком вглубь Сосновки. Там дорога есть. Идти минут двадцать, от силы полчаса. Молодая, доберёшься.
  Вскоре Ира уже ехала на попутном автобусе до Полевой улицы.
  На остановке "Октябрьская" было пустынно. Прекрасным гордым дворцом стоял сосновый лес.
  Она шла и думала о том, что о своём отце она ничего не знает и не думает о нём. Но трудно думать о человеке, которого она практически не видела с и которым не общалась. Живёшь на свете, знаешь, что есть у тебя настоящий, физический отец, но он где-то далеко, на периферии памяти. Как оправдание для себя Ира начала думать о том, что здесь нет ничего странного и удивительного, ведь он, хоть и любит мать, но вероятно уже создал семью с другой женщиной. То, что она узнала, что он по-прежнему одинок и сейчас болен изменило её сознание. У неё появилось желание увидеть отца и, возможно, помочь ему, чем сможет.
  С такими мыслями она шла и шла, пока не показались зелёные металлические ворота санатория "Серебристая речка".
  Зайдя в ворота, Ира вдруг захотела бросить всё и вернутся. Она чувствовала себя неудобно и очень стеснялась.
  Вот зайдёт она в палату, где лежат и другие больные. И что она ему скажет? А как он на неё посмотрит? Не скажет ли он, где ты была раньше, зачем пришла?
  Но... его письмо... В том самом письме к маме он назвал её "наша дорогая Иришка", даже просил поцеловать... Значит он знает о ней, помнит и любит! Мама наверняка что-то рассказывает ему... Но... его глаза в том самом зимнем кафе. Это были добрые, тёплые глаза. Узнал ли он её? Нет, надо сейчас не стесняться, не бежать трусливо, а обязательно увидеть его и поговорить с ним, если это будет возможно. Хотя бы раз! Хотя бы один раз!
  Всё случилось не так, как предполагала Ира. Не нужно было идти ни в какую палату с больными, ждать и волноваться. По сообщению дежурной, Николай Каштаринский находится на прогулке в парке.
  - Вы поищите его, что бы не сидеть здесь, не ждать. Он может быть у бассейна с фонтаном, в беседке, на скамейках...
  Какой-то человек совершенно без зубов прошепелявил:
  - Дивчина, вы Колю шукаете? Он любит на речку ходить. Там сидит и читает... Или в шахматы любит столкнуться на площадке. Это чаще всего...Давайте я вам покажу.
  Ира какое-то время ходила по обширному парку, но среди больных у фонтана, у шахматистов никого похожего не было.
  Ей показали путь к речке, она зашагала по аллейке и попала в царство цветов. Виднелись яркие помпоны хризантем, лиловые и фиолетовые астры, хрупкие анемоны. И среди этого роскошного многоцветия стоял человек.
  - Папа!
  Она сама не ожидала, как у неё это вырвалось.
  Он резко обернулся.
  На Таню смотрел черноволосый человек с продолговатым ясным лицом, тёмно-карими глазами. На его висках уже серебрилась седина. Отец!
  Взгляд его теплел, глаза блестели, лицо украсила радостная улыбка.
  Он медленно пошёл навстречу ей и крепко обнял.
  - Папа, я пришла проведать тебя, - прошептала Ира.
  Он крепко поцеловал её и сказал:
  - Я ждал этого. Очень ждал... Восемнадцать лет.
  
  Глава 12. Лиля. Игра со смертью.
  
  В 111 комнату зашёл староста группы Кузнецов, чтобы напомнить о диспуте, который должен был состояться в актовом зале общаги. Это был уверенный в себе блондин сельского происхождения уже после армии, его обычно девчонки слушались, да и все остальные студенты тоже.
  - А он ничего, - хмыкнула Каринэ, надевая очки и открывая книгу.
  - Да у него уже невеста есть. Сельская какая-то! Так что не заглядывайся.
  - Как неохота идти на обсуждение этого фильма. Ты его видела? - спросила Лиля Радченко, расчёсываясь у зеркала.
  - "Хлеб и люди"? - спросила Лера. - Так, видела одним глазом. Ничего особенного, какая-то ерунда об освоении целины. Чуть не заснула!
  - А я не видела и не собираюсь, - скептически произнесла Лиля. - Предпочитаю импортное кино. Ален Делон...
  - Ну да... Роберт Ретфорд... И подобное... Это, конечно, класс! Но нам влетит, если мы не пойдём. Тебе, конечно, хорошо, к тебе сам Пирог благоволит.
  - Да ну его! - нахмурила брови Лиля. - Даже не хочу слышать! Так благоволит, а меня чуть не завалили на зимней сессии!
  Каринэ прыснула:
  - Ну не завалили же!
  - Тебя чуть не завалил Скуловский, - заметила Лера. - Кстати, Пирог замолвил словечко за тебя, и ты получаешь степуху. Что же тебе ещё надо?
  - Ну прям ты всё знаешь! - воскликнула Лиля.
  - Ну я же была на заседании по стипендиям, как староста. Пирог дрался за тебя, как лев...
  Зимняя сессия тяжело далась Лиле, она с нетерпением ожидала летнюю. Особенно все новички - студенты боялись профессора Скуловского. Его историю КПСС ненавидели! А сам профессор, увиденный в коридоре не показался Лиле поначалу неприятным человеком. Он шёл быстро, немного сутулясь, выставив острое лицо вперёд, как будто вынюхивал что-то. На его лице застыла лёгкая улыбка, соломенные волосы свешивались на лоб и уши. Медовые глаза шарили вокруг, осматривая студентов. Он механически всем кивал, а на ком его взгляд останавливался - улыбка сбегала, взгляд становился холодным. Этого студента пронзал страх.
  Издалека Михаил Федосеевич Скуловский казался человеком совсем не старым, и лишь вблизи, на его тонком лице можно было разглядеть морщинки и круги под глазами. Он напоминал очковую змею.
  Поначалу Лиля его не боялась. Он казался каким-то несерьёзным, нелепым, словно быстро постаревший мальчишка. И не было в его облике ничего профессорского - ни бородки, ни усов, ни солидных очков. Только дорогой кремовый костюм.
  Но страх охватил девушку на экзамене. Скуловский был придирчивым до крайности и циничным. Казалось, он над всеми властно смеётся и ненавидит всех. Он безжалостно "топил" несчастных студентов. Он выбирал человек пять счастливчиков, которым ставил "хорошо". Остальным просто не давал спуску, задавая коварные и подробные вопросы, часто ещё и унижал их.
  Лиля на экзамене до того стала боялась Скуловского, что не решалась сдавать, сидела до последнего.
  Это был снежно-белый день, за окном лежал лилово-белый снег, струйками свисающий с веток, охватывающий рукавами деревья.
  Студенты сидели и нервно дышали в огромном, похожем на амфитеатр помещении. Внутри висела сине-серая тень. Ассистент Скуловского - чем-то похожий на него молодой человек с дерзкой ухмылкой, в сером костюме раздавал всем задания из конверта - билетики, на которых было всего два вопроса. В аудитории становилось жарко. Не оттого, что она хорошо отапливалась. А от волнения!
  Далее студенты готовились, а потом по одному подходили к кафедре, Здесь Скуловский и его ассистент выслушивали и оценивали ответы. Списывать на таком экзамене было легко. Взгляд Скуловского скользил по аудитории, а потом погружался в дебри научного журнала. Но списывание абсолютно не помогало, Скуловский легко распознавал, кто знает глубоко материал, а кто плавает на поверхности. Более того, того кто показательно гладко и бойко отвечал, он засыпал ещё большим ворохом вопросов. В результате выявлял того, кто всё списал и ничего не знает, измывался над ним и выгонял с "неудом".
  Лиля пошла отвечать тогда, когда большая аудитория превратилась в гулкую пустую коробку. Кроме неё и Леры никого не оставалась. Они переглянулись - Лера глазами и плечами показала, что отвечать пока не готова. Она надеялась ещё списать, пока Лиля будет отвлекать профессора и ассистента.
  Лиля поднялась, забрала листок с ответом и билет, поправив пиджак (серый костюм шила специально для таких важных официальных случаев) медленно пошла к столу. Она внешне казалось спокойной, но в душе всё клокотало.
  Скуловский небрежно пронзил её взглядом, а ассистент посмотрел с любопытством. Лиля отвечала механически чётко, спокойно, будто в бессознательном сне.
  Скуловский улыбался одними губами, его глаза навыкате смотрели жёстко и дерзко. И тут дверь открылась и вошёл Ростислав Михайлович Пирог.
  Лиля заволновалась, опустила глаза в листочек. Скуловский, всё так же улыбаясь, подал вялую руку клешнёй, которую Пирог пожал. Он что-то шепнул профессору. В ответ Скуловский растянул жабью улыбку.
  Затем, дослушав до конца, быстро расписался в зачётке.
  - Идите, милая... Снежный вечер вас ждёт. Ступайте и не грешите.
  Лиля не поверила! Он не задавал ей дополнительных вопросов! В пустом коридоре она раскрыла зачётку и с облегчением увидела "хорошо". Но, не "отлично". Но она была рада и этому! А вот Лере в тот день повезло куда меньше!
  
  ***
  В актовом зале обсуждение проходило спокойно. Море студенческих голов колыхалось перед заместителем декана - взамен была обещана дискотека, поэтому студенты пришли. Доцент Пирог, аспирант Калюжный и комсорг Кузнецов находились в президиуме. Лера шептала на ухо, на кого-то показывала, но Лиля почти не слушала - она оглядывала присутствующих.
  Доцент Пирог заметил её, слегка кивнул. Лиля с отрешённым видом откинулась на спинку стула. Она захватила с собой роман, так как не собиралась принимать участия в обсуждении. Это была французская книга в мягкой обложке под названием "Цитадель". И это была единственная книга, которую Лиля уже читала больше года, так как читать не слишком любила. Поначалу она морщилась - какая муть! Но потом втянулась в чтение. Книга, написанная Антуаном де Сент-Экзюпери была больше философской, состоявшей из нескольких притч - новелл и не имела магистрального сюжета. Её можно было читать с любого места, перечитывать отдельные абзацы, находя в строчках новый смысл. Благодаря книге Экзюпери Лиля углубляла знание французского языка и задумывалась над многими жизненными вещами. Ей нравилось переводить фразы из книги по-своему. Некоторые понравившиеся предложения она записывала в тетрадку.
  Сейчас, сидя в актовом зале, она прочла:
  
  "Пленница этой безграничной ночи, она молила о лампе в своём доме, о плотно закрытой двери. Одна во всей вселенной..."
  
  Лиля закрыла книгу - происходящее отвлекло её.
   Выступали трое студентов, в микрофон рассказывая свои впечатления о фильме, конечно же положительные. Внимание Лили привлёк паренёк со второго курса. Немного заикаясь, он звонким голосом говорил:
  - Мне очень понравился директор совхоза Сёмкин, которого играет актёр Максимов. Это отнюдь не выглядит, как персонаж с красивых плакатов. Показан вполне реальный человек на целине, со своими достоинствами и недостатками. Но, всё же главное для него - вера в задуманное дело, в целину, пылкое желание во что бы то ни стало выиграть "бой за урожай", накормить людей...
  После выступлений пробовали перейти к обсуждению, но желающих выступать было мало, да и говорили они вяло. Видимо фильм всё же не задел за живое. Ребятам хотелось смотреть детективы и фантастику, а не красочные полотна о целине.
  Когда доцент Пирог сказал заключительные слова, красиво и логично подведя итог обсуждения, кто-то из первых рядов поднял руку и напомнил о обещанной дискотеке.
  - Конечно, вечером дискотека будет, - обещал Ростислав Михайлович. - Но и от вас - статья о фильме. Я думаю, товарищ Кузнецов позаботится об этом.
  Последнее он сказал, обернувшись к Кузнецову.
  Тот кивнул громко сказал:
  - Ребята, сейчас готовимся к зачету. А в восемь - дискотека!
  Все радостно зашумели и захлопали.
  ***
  
  ...Волны музыки плескали в окна. Огни мигали, похожие на весёлые, возбуждённые звёзды.
  Натанцевавшись, Лиля решила на медленном танце сделать перерыв и под звуки "Scorpions", направилась к выходу из актового зала, пройдя мимо аспиранта Калюжного с красной повязкой на рукаве.
  Тот будто приплясывал, но тут же ловко словил Лилю за руку.
  - Студентка Радченко, если не ошибаюсь? - громко спросил Калюжный, улыбаясь, отчего его курносый нос расплылся. На круглых щеках танцевали огоньки цветомузыки.
  - Да, - строго ответила Лиля и одним движением вырвала руку.
  Но Калюжный никак не отреагировал. Он наклонился и прошептал на ушко:
  - Ростислав Михайлович просил вас зайти.
  - Вот как? Хорошо, завтра буду на факультете, зайду.
  - Нет, он просил сейчас.
  - Сейчас? А он что, здесь?
  - Да, в дежурной комнате.
  Насупившаяся Лиля, быстро поднялась по лестнице в свою комнату, взяла маленький пакет и на миг застыла перед зеркалом. Потом спустилась мимо вахтёрши и постучалась в дежурную комнату.
  - Кто? - послышался голос.
  Девушка осторожно приоткрыла дверь.
  - Лиля, проходи, - тихим голосом сказал Пирог.
  Он выглянул в коридор и закрыл дверь на ключ.
  - Ну что? - спросил Ростислав Михайлович, обернувшись.
  - Вот.
   Лиля передала ему пакет.
  - Что, все журналы ушли? - удивлённо спросил Ростислав Михайлович.
  - Все, - спокойно сказала Лиля. - Как вы и просили. Вообще-то девочки моду любят. И кино тоже.
  - Это хорошо. Молодец, Лилечка. Как объясняла?
  - Родственники бывают за границей - привозят.
  - Здорово!
  - Но больше не возьмусь, Ростислав Михайлович...
  - Почему?
  - Да стыдно всё это, как-то подпольно и неудобно.
  - А чего неудобного? - развёл руками Пирог. - От эротических открыток ты отказалась, так хоть с журналами помогай.
  - Но... почему я обязана?
  - Потому, что спас я тебя. Скуловский бы тебя проглотил с потрохами! А ведь ещё на носу летняя сессия! Снова спасать придётся! Да и учишься ты здесь благодаря мне... Ты мне - я тебе.
  - Ну, когда же я отработаю? - спросила Лиля.
  - А.... я скажу.
  Она резко повернулась к окну. Она видела в отражении, как он пытался её обнять, но руки опустились.
  - Так ведь взаимная выгода, Лилечка, - сказал Ростислав Михайлович. - Что у тебя стипендия огромная? Вот награда...
  Он достал из пакета и протянул ей несколько ассигнаций. Видя, что она не реагирует, он ловко всунул ей в карман платья.
  Потом взял за плечо и осторожно повернул к себе.
  - Ну, не молчи.
  - Что на этот раз?
  - Перепечатка Солженицына, - шёпотом сказал Ростислав Михайлович. - Нужно просто передать одному человеку.
  - Что? Солженицын? Нет. Это уголовное дело. Уж лучше тогда я из института уйду! - решительно заявила Лиля, поворачиваясь, чтобы уйти.
  - Ладно, - махнул рукой Ростислав Михайлович. - Я так и думал, что не согласишься. Тогда вот что... Булгакова возьмёшь? Не беспокойся, он официально разрешён. Только "Собачье сердце" и "Роковые яйца" сейчас не печатают. Можно продать. Я знаю, кто интересуется.
  Лиля обернулась и посмотрела с некоторым интересом.
  - Булгаков? А самой-то можно почитать? Солженицына я не люблю, а вот Булгаков...
  - А ты читала Солженицына?
  - Да. Машинописный текст рассказика. Чего-то он не произвёл впечатления. Не мой автор...
  - А кто тебе дал?
  - Не скажу.
  Ростислав Михайлович вздохнул.
  - Ладно я тебя понимаю.
  - Да это зимой перед Новым Годом было. На лекции по научному атеизму сидели, делать было нечего.
  Звякнули часы, а она глянула на свои наручные.
  - Ладно, Ростислав Михайлович, пойду, надо на дискотеке появиться, чтобы не было лишних подозрений...Куда это она делась? Давайте вашу книжку.
  Он хмыкнул.
  - С собой у меня нет...Слушай сюда. Знаешь Сиреневый сквер недалеко от пляж?
  Лиля на мгновение задумалась.
  - Да.
  - На скамейке у фонтана, в воскресенье, в 11 дня будет ждать человек в шляпе с чёрной бородой. В руке - пакет с изображением Боярского с надписью "СОЧИ". Тебе всё понятно?
  - Более чем...
  
  ***
  Человек на скамейке оказался высоким и крепким, настоящим богатырём. Чёрная борода, волосы до плеч, шляпа. Глаза - блестящие чёрные жемчужины.
  Он представился:
  - Бобов. Анастас Бобов.
  Голос у него был басовитый, грозный.
  Бобов протянул Лиле полиэтиленовый пакет с бравым Боярским, опирающимся на гитару. Внизу были большие буквы "СОЧИ".
  - Держите.
  Потом сказал:
  - Вы такая молоденькая! Что, затянули?
  - Вам какое дело?
  Он осмотрел её - она была в юбке мини и сказал:
  - Хотите - достану настоящее итальянское платье - вельвет, велюр.
  В напряжённом облике Лили промелькнула лёгкая заинтересованность.
  - Ну... Было бы неплохо! А вы можете?
  - Ха! Давайте я вам покажу. Можно сегодня, можно завтра.
  - Подругу можно с собой взять? - спросила Лиля.
  - Давайте пока без подруг. Потом видно будет.
  Они договорились на завтра, и он ушёл.
  Лиля какое-то время сидела на скамейке, потом аккуратно посмотрела книгу.
  Это было редкое издание... Конечно, Париж, издательство YMCA-PRESS. Краешком глаза заметив идущих медленно старушек, Лиля спрятала книгу в пакет. Далее она наблюдала, как шевелятся в парке деревья, как гуляет по аллее молодая мама с коляской. Она то и дело останавливалась и что-то поправляла у малыша.
  Лиле стало почему-то горько. Она вспомнила о Феликсе, ей так хотелось ему позвонить. Его, конечно, могло не оказаться дома, но сегодня была суббота.
  А вдруг! А потом ведь надо поехать в общагу, готовиться к сессии.
  На переговорном пункте она узнала код Дахова и позвонила. К счастью Феликс оказался дома!
  - Лилька, ты?
  - Я! - улыбнулась Лиля, хотя он не мог её видеть. - Как ты!
  - Да ничего! Вот готовлю чертёж, у нас в бурсе защита...
  - Защита? Я думала, у вас этого нет!
  - Да есть!
  - Я почему-то думала ты - на заводе.
  - Да нет. Это ведь практика была! А сейчас дипломируется, месяц отдыха и на работу, - сказал Феликс.
  - Понятно. Я вот тоже к сессии готовлюсь - летней. Уйма чего надо учить.
  - Хорошо бы увидеться, Лиль.
  - Да эти экзамены чёртовы.
  - Соскучился по тебе!
  - И я соскучилась. Ну давай, как-то договоримся. Я позвоню, хорошо?
  - Окей!
  Они бы ещё поболтали но время кончилось.
  Лиля шла радостная, бодрая. Остановилась на мосту и любовалась городом. Очертанья домов и крыш скрылись в жемчужной вуали. Девушка оперлась на тёплые перила. Как всё-таки хорошо, когда у тебя кто-то есть, кто о тебе думает, скучает, готов приехать.
  
  ***
  Уже у общежития, под серебристым тополем её осенило.
  Книга Булгакова! Где она? Вероятно, она забыла пакет с книгой в кабинке переговорного пункта! Она стояла неподвижно, будто памятник, сердце билось запертой клетке птицей, а тополиные пушинки летели в глаза.
  Она вернулась к трамвайной остановке, ждала, сердито притопывая ногой в туфельке, но трамвай всё не шёл.
  Тогда она решительно направилась к стоянке такси, дождалась очереди и быстро сев в кабину, строго сказала водителю:
  - Переговорный пункт на улице Богуна. Пожалуйста, быстро!
  Худощавый длинноносый водитель такси с удивлением бросил взгляд на решительную девушку и молча тронулся с места.
  Она подёргивала ногой и также нервно расплачивалась купюрой з сумочки.
  Конечно в кабинке никакого пакета не было! Не помогли строгие Лилины расспросы телефонистки, осмотр всех кабинок и помещения.
  - Внимательной нужно быть, девушка, - резонно заметила телефонистка.
  Понимая, что всё это напрасно, Лиля вышла из переговорного пункта. На глазах стояли слёзы. Она, студентка первого курса, потеряла ценную вещь, принадлежащую заместителю декана факультета! Что же теперь будет? Ну, конечно, она может никому не сообщать. Но кто-то же книгу нашёл и забрал. Кто? Этот кто-то может прикарманить книгу себе. Или попытаться её продать, или подарить кому-то. А вдруг он попадётся? А на книге есть её, Лилины отпечатки пальцев! Хм...Вот, что значит читать детективы! Ну и что, что отпечатки пальцев? А как они обнаружат, что они принадлежат именно ей, Лиле Радченко? Да, до того, как книга попадёт в органы, она побывает в десятках рук! А если книгу подобрал комитетчик? По спине Лили пополз холодок, но она взяла себя в руки. Спокойно! Без паники! Не лучше ли сказать, что книгу купили и деньги отдать Пирогу. Но где взять триста рублей за книгу? Это же редкое издание!
  И тут она вспомнила письмо Феликса. В нём он писал о книге Булгакова, которую ему удалось обменять. Где оно, то давнее письмо? Конечно, где-то на дне её сумки, там в целлофановом пакете хранятся все её письма.
  Лиля поплелась на трамвайную остановку.
  К счастью, в комнате никого не было - кто-то ушёл в город, кое-кто уехал домой на выходные. Она нашла письмо.
  Вот они, эти строки:
  
  "Ты знаешь, Лиль, я "Мастера и Маргариту" поменял. На "Всадника без головы". Где "Всадника" достал? Ну, это целая история, как-нибудь при встрече расскажу. В то, что мы встретимся - я верю".
  
  Надо попробовать обратиться к Феликсу. Быть может ему удастся найти книгу с помощью каких-то своих связей? Хотя вряд ли, её книга - раритет! Но попробовать поговорить с Феликсом стоит.
  Она вышла из общежития. День казался застывшим в алом мареве.
  Пошла мимо Ботанического сада по тусклым камням улицы. Внезапно прозвучавший за спиной голос заставил её вздрогнуть:
  - Девушка, это не вы потеряли?
  Лиля оглянулась. На скамейке сидел какой-то парень в дымчатых очках. Его рука держала знакомый полиэтиленовый пакет с Боярским и надписью "СОЧИ".
  
  ***
  На какой-то момент радость охватила девушку.
  - Вы нашли? Спасибо! - воскликнула Лиля.
  Она протянула руку, но тут же опустила. Похоже незнакомец отдавать пакет с книгой не собирался.
  - А как вы догадались, что пакет мой? Как узнали мой адрес? Вы что, следили за мной? - мгновенно сообразила Лиля.
  Мужчина поднялся. Поток лучей, пронзив листву липы, охватил высокую долговязую фигуру. Синие глаза его, освобождённые от очков и весь облик были отдалённо знакомыми.
  Правильные черты его тонкого лица казались аристократическими, движения изящными.
  - Вы оставили этот пакет с книгой на скамейке в парке...
  На какое-то время стало тихо, слышен лишь шорох автомобильных шин и пение птиц.
  - Нам нужно поговорить. Лилия Радченко, верно?
  Девушка механически кивнула, предчувствуя что-то неожиданное и, вероятно, страшное.
  - Здесь неподалёку на улице Весёлых Котов есть кафе "Мурзилочка". Столики на улицах. Пойдёмте? Там удобно говорить.
  Лиля заупрямилась.
  - А почему я должна идти с вами? - нахмурила брови она. - С какого перепугу? Верните мне мою вещь!
  - Зачем вы так со мной? - грустно промолвил незнакомый парень.
  - А чего вы раскомандовались?
  - Но я же обнаружил вашу пропажу. По крайней мере, вы должны быть благодарны мне.
  - Ну и что, что обнаружили. Вы ведёте себя слишком вольно, командуете. А насчёт вещи... Я что, должна цвести от счастья будто пион? Может это вы её и ... украли...
  - Ну, что же, давайте я вам представлюсь. Моя фамилия Рощин. Олег Рощин.
  Он сунул под нос Лили красную книжечку. Девушка почувствовала, как будто сердце сжала чья-то рука, а в пятки неведомые инквизиторы вонзили раскалённые иглы. Не хватало только попасть под колпак работников госбезопасности!
  - Н-ну что же... Хорошо. Ваша взяла, - рассеянно пробормотала она.
  До улицы Весёлых Котов они шли почти молча. Улица получила своё название из-за кошачьих мордочек, которыми были украшены фасады здешних старинных домов. Усатые физиономии, казалось, ухмылялись, будто стайка чеширских котов.
  Достаточно узкая улочка, разделив старинные дома, выходила на круглую площадку, ограждённую от Сонной улицы солдатским строем тополей.
  Кафе "Мурз" располагалось под боком "кошачьего дома" и считалось детским, но вкуснейшее мороженое, подаваемое в чашечках, было любимо и взрослыми.
  Парень, представившийся Олегом Рощиным, заказал коктейли, поскольку от мороженого Лиля отказалась.
  Пока коктейли готовились, Рощин, подперев щеку, грустно смотрел на ошарашенную Лилю.
  Его чёрные очки лежали на столике. Свою джинсовую куртку он снял и повесил на спинку стула, оставшись в зелёной в темную полоску рубашке с изображением крокодила на нагрудном карманчике. Пакет с изображением Боярского лежал на свободном стуле.
  Лиля смущенно оглядывалась, а потом промолвила:
  - А что со мной ... всё? Отчислят? Посадят?
  В это время уже подошла официантка поднесла коктейли с трубочками, поэтому Олег не ответил.
  Он заметил, как Лиля, волнуясь, размешивает коктейль и понимал, настолько ей сейчас не до напитка.
  - Ну почему? - сказал он успокоительным тоном. - Будете учиться и дальше. Конечно, ваше поведение нельзя назвать безупречным...
  - Но, я в этом не виновата. Меня...
  - Знаю, - остановил её Олег. - О Ростиславе Михайловиче я всё знаю. Он вас подцепил. На крючок. Как рыбу.
  - А что мне было делать?
  - Отказываться.
  - Но, меня бы завалили бы на первой же сессии и давно отчислили бы.
  - Ну, могли бы прийти к нам, всё рассказать.
  Лиля опустила голову:
  - Это не в моих правилах.
  И добавила сквозь зубы:
  - Не люблю стукачества...
  - Это не стукачество, - без тени улыбки промолвил Олег. - Вы же не своих товарищей под монастырь подводите. Вы что, считаете, что товарищ Пирог, торгующий, по сути, порнографией, хороший человек? А не кажется ли вам, что подобных личностей не стоит подпускать к образованию?
  - По сути он человек неплохой, - тихо сказала Лиля, вспоминая рассказ Ростислава Михайловича о детстве. - Его, наверное, заставили обстоятельства...
  - Если бы мы так рассуждали и занимались всепрощением, то никогда бы не справились со своей миссией.
  - Какой?
  - Очистки и улучшения общества.
  - Вы считаете, что нужно только строго карать.
  - Не только. Но, чаще всего и карать...
  Олег замолчал, стал посасывать через соломинку коктейль, и Лиля механически последовала его примеру.
  - Жарко сегодня, - сказал Олег, отставляя бокал и откидываясь на спинку стула. Он смотрел на уходящие с неба облака.
  Лиля, отбросившая соломинку и пившая с бокала, взяла салфетку и аккуратно вытерла ею губы.
  Потом внимательно посмотрела на Олега:
  - И что же мне делать?
  - Ничего особенного. Передадите книгу по назначению. Старайтесь всмотреться в общество, в которые вы попадёте. Станьте там своей. Выполняйте поручения. Отвечайте на вопросы. Всё.
  - В общем, вы меня вербуете? - спросила Лиля.
  - Нет, просто прошу проявить ваш гражданский долг.
  - Но, как они поверят мне?
  - Благодаря Пирогу - поверят.
  - Но мне же нужно готовиться к сессии, я студентка.
  - Готовьтесь, кто вам мешает? Знать по программе вам необходимо. Но насчёт оценок и перехода на следующий курс не переживайте.
  Он смотрел на неё синими глазами и вдруг улыбнулся.
  - Всё будет хорошо, Лиля. Когда за книгой придут? Через четыре дня? Есть время почитать Булгакова. Хорошая и полезная вещь.
  - Вы что, следили за мной? - хмуро спросила Лиля.
  Он отрицательно покачал головой
  - А, вы следили за этим... бородатым?
  Он грустно улыбнулся, склонил голову на бок, так и не ответив.
  Потом вынул карточку из кармана с крокодилом.
  - Мой телефон. Лучше запомнить.
  Она кивнула, пряча в сумочку карточку.
  - Товарищ Олег...
  - Просто Олег.
  - Олег, я вас видела где-то. А, точно, вы шли как-то по коридору. Рядом с профессором Скуловским.
  - Всё просто. Я сын профессора.
  
  ***
  Вечеринка на даче явно подходила к концу. Седоусый, сидевший у пузатого самовара, поднялся, забрал всех старших мужчин куда-то наверх. Оставшиеся молодые, среди которых были и юноши и девушки, танцевали под музыку "Зодиака" и "Space", а бородатый Анастас Бобов, (тот самый, который передал в парке книгу) пригласил Лилю на плавный танец - это было что-то из итальянской эстрады. При этом партнёр Лили уж слишком много вольностей позволял себе: страстно гладил её по спине, дотрагивался до бёдер. Едва вытерпев этот танец, Лиля поблагодарила с деланной улыбкой, отошла в сторону, а потом и вовсе спастись от назойливых ухаживаний бегством в сад. Спустившись с веранды, миновав отдыхавшего в кресле-качалке скульптора Саню, она прошла по аллее и села на лавочку.
  С неба спускалась влажная, умытая ночь. Было хорошо, тихо и свежо после недавней грозы. Звёзды теплились в небе, будто церковные свечи.
  Лиле вспомнился тот день, когда бабушка брала её с собой в церковь - блеск золочёных икон, дрожащие лепестки свечей, запах ладана...
  В целом вечер Лиле понравился. Она насмеялась вволю, насытилась деликатесами, потанцевала под классную музыку, да и сама атмосфера ей казалась таинственной. Она разведчица, выполняющая задание...
  Но всё же Лиля ожидала чего-то другого. надеялась, что попадёт в общество людей, которых можно было бы назвать "духовным стержнем страны". Но, к концу вечера она убедилась, что это не так. Здесь были не только люди, которые именовали себя творческими личностями, но и сынки, и дочки различных партийных бонз и начальников. Дачей владел седоусый писатель, суть произведений которого, как выяснила Лиля, поднять со дна как можно больше мерзости и явить её читателям. Официальных произведений он издал мало, все они были гимном социализму, а то, что было так называемой критикой распространялось в самиздате.
  Большинство здесь было пустых и развратных людей. И хотя о торговле, заработках в этом кругу почти не говорили, по разговорам было ясно, что материальные блага и чувственные удовольствия здесь выше духовных. Лиле даже показалось, что они ничего из того, чем торговали, не читали, видеокассет с записанными фильмами практически не смотрели. Исключение составляли некая экзальтированная девушка Гортензия, явно начитанная и склонная к искусству, но нервно реагирующая на любое мнение, отличное от её, да скульптор Саня, отличавшийся хоть какой-то рассудительностью и толерантностью.
  За весь вечер Лиля оставалась не только с мужчинами, но и девушками. Эти так называемые поэтессы и художницы мало чем отличались от знакомых Лиле студенток. Высокопарные разговоры об искусстве были краткими: в основном ядовитая и пренебрежительная критика других и восхваление самих себя, а также разговоры о шмотках и обычные сплетни.
  Всего этого Лиля наслушалась и школе, и в студенческом сообществе. Там это считалось вполне нормальным. Но, идя сюда впервые, Лиля очень хотела увидеть умных и талантливых людей. Она пробовала с кем-то заговорить о "Цитадели", но никто не мог поддержать разговор.
  После начала сотрудничества с Олегом Лиля боялась, что она не выполнит задания, что её просто не допустят в это общество. В стране гремела и шумела подготовка к олимпиаде. "В этот период могут поднять голову различные враждебные элементы", - говорил Олег. - "Тебе нужно быть особенно внимательной. Могут пригодиться артистические способности".
   Но это оказалось несложным. По рекомендации Ростислава Михайловича Пирога она ближе познакомилась с бородатым Бобовым, который называл себя подпольным критиком. Она даже купила у него себе новое платье. С деньгами помог Олег - просто вынул портмоне и отсчитал бумажки.
   Лиля уже трижды бывала на подобных собраниях, которые именовались "интеллигентные вечера". Её приглашал Анастас Бобов, они приходили под руку, она сидела рядом с ним. Спустя время Анастас даже стал считать Лилю своей девушкой и позволял себе различные вольности, но в таких случаях девушка держала себя строго и все попытки пресекала.
  Познакомившись с остальными, Лиля стала догадываться, что есть и другой круг, состоявший уже из по-настоящему творческих и инакомыслящих людей. Их Олег называл диссидентами. Но в этот круг она допуска не имела. До сих пор она была передаточным звеном. Её "товаром" были различная импортная одежда, журналы и книги, музыкальные пластинки. Она получала их исключительно от Анастаса Бобова...
  ...Но долго Лиле наслаждаться одиночеством не довелось. С веранды сошёл скульптор Саня, на ходу щёлкнув зажигалкой, озарив лицо. В темноте казалось летит кончик сигареты, будто светлячок.
  Он единственный из всех казался Лиле более вменяемым и нормальным.
  - Что, устали? Порешили отдохнуть от звуков труб, скрипок и валторн? - иронично спросил Саня.
  - Да душно как-то, натанцевалась... Захотелось свежего воздуха глотнуть, - снисходительно ответила Лиля.
  - М-да...Что, не понравилось у нас? - спросил Саня. И сам же ответил: - Хотя что тут может нравиться? Собралось общество болтунов, творческих импотентов, ничего не могущих.
  Хорошо, что Саня не заметил, как побагровели щёки Лили.
  - Вы и себя к этим относите? - небрежно хохотнула она.
  - Пусть судят об этом другие. Очень надеюсь, что я ещё могу сотворить нечто высокохудожественное... Так как вам у нас сегодня?
  - Очень приятный вечер, замечательный отдых, всё хорошо, - осторожно ответила Лиля и встала.
  - М-да... Ну что же, рад, очень рад..., - сказал Саня. - Вы прекрасно выглядите. Вам очень идёт это голубое платье.
  - Спасибо, - ответила Лиля. - А давайте прогуляемся. А то я не знаток здешних мест.
  - Да, конечно... Тут имеются неровные дороги, присутствуют заборы, да и лают злые собаки... Всё может быть...
  - Вот и идёмте...
  Они вышли через калитку за пределы сада, и пошли по просёлочной дороге.
  Рядом с домами жителей Ольхово располагались полуразрушенные брошенные дома, и большие сухие балки деревьев пронзали крыши. Тела летучих мышей бились в сухих ветвях, как в паутине.
  Далеко мигали огни города.
  - Даже отсюда рекламу видно, - заметила Лиля.
  - А вы заметили, что её стало больше?
  - Ещё бы! Впереди олимпиада! Будет много гостей из-за границы. Столько всего появилось. Например, я впервые купила жвачку нашего производства. Представляете, нашу! Клубничная, вкусная!
  - М-да! Разве это фирма? Я этим не интересуюсь, - заявил Саня. - Но то, что "Pepsi Cola" появилась - это отлично.
  - А как по мне, так и "Байкал" не хуже...
  Они переходили через пыльную улицу с канавой, и Саня поддержал её за руку.
  Это оживило его и он начал рассуждать о знакомых мастерах скульптуры, о творчестве. Лиля поддакивала ему, поддерживала разговор, как могла.
  Сзади послышалось тяжёлое дыхание и топот ног.
  Лиля и Саня обернулись - в свете фонаря показалось бородатое лицо Анастаса Бобова.
  - Вот вы где! - сказал он своим громовым голосом. - Ты у меня девушку увёл.
  - Анастас, вы много выпили, - сказала Лиля.
  - М-да, - заключил Саня, - дело скверное.
  - Я сейчас раскритикую, разнесу вас в пух и прах! - заявил пьяный Бобов.
  - Пойди проспись, критик ты наш, доморощенный, - сказал Саня, но взгляд Бобова был устремлён куда-то в сторону.
  - О, вишни. Смотри здесь вишни. Классная закусь!
  Бобов стал рвать вишни. Он потянул ветку и она треснула.
  Саня и Лиля расхохотались, потому что Бобов едва не полетел на землю.
  В это время за забором заливалась невидимая собака, буквально захлёбываясь, судя по всему - крупная.
  - Пойдёмте отсюда, - сказала Лиля.
  - М-да. Как бы хозяева не высунулись, - поддержал её Саня и показал рукой в темноту, приглашая следовать дальше.
  Будто по заказу калитка открылась и вышел пожилой мужчина - вся голова седая, лишь брови чёрные.
  - Товарищи, вы к кому-то пришли? - спросил он глуховатым голосом.
  - Гуляем, старик, - снисходительно сказал Саня.
  - Не беспокойтесь, сейчас уйдём, - добавила Лиля.
  - А что такое, дед? Мы что, мешаем? - небрежно спросил Бобов, срывая ягоды с ветки и бросая их в рот.
  - Собака лает, внучка заснуть не может, да и мне завтра рано на смену.
  - На заводе работаете? - спросил Саня.
  - Да... В прокатном цехе.
  Но нетрезвого бородача - критика старик почему-то вывел из себя.
  - Слушай, дед, заткнись! Мы гуляем где хотим, понял?! Чего ты нам указываешь?! - закричал Бобов.
  - Да я просто прошу... По-человечески прошу. Всё-таки я здесь хозяин, и дерево посажено мною. Днём бы пришли, попросили бы вишен, я бы дал.
  - Да ты быдло! - не унимался Бобов. - Мироед! И все вы низший класс, рабочие муравьи, обслуживаете нас, лучших! Так были бы благодарны нам!
  - Анастас, полегче, полегче. Что-то тебя понесло не туда, - произнёс Саня.
  - Прекратите оскорблять человека, Бобов! - воскликнула Лиля.
  - Где ты видишь человека? Ты видишь гниду, - продолжал Анастас Бобов.
  - Слушая, парень, я войну прошёл, меня не испугаешь, - произнёс пожилой мужчина. - Но не хочется такой сволочью как ты руки марать.
  - А я не побоюсь, - сказал вдруг Бобов и взмахнул кулаком.
  Тело мужчины осталось лежать в открытой калитке ногами наружу.
  - Что вы творите! - крикнула Лиля, а Саня схватил Бобова за рукав, но тот отмахнулся.
  - Пошли, пошли, - стал торопить Саня. Ему удалось увлечь увлёк за собой Бобова и Лилю.
  Они шли по дачному посёлку, а сзади заливалась собака.
  Когда они пришли, то всё "интеллигентное общество", сидело на стульях и высокопарно слушало пение Гортензии. За фортепиано восседал сам хозяин дома - седоусый писатель и вдохновенно нажимал на клавиши.
  Столы были убраны.
  Лиля всё думала о инциденте со стариком:
  "Что там случилось? Почему он замер? А может быть ему плохо?"
  Она рассказала об этом хозяину дома - седоусому писателю, но тот отнёсся ко всему спокойно.
  - Ничего. Это ерунда. Забудьте. Давайте я вам налью коньяку - успокаивает нервы.
  Лиля отказалась.
  Бобов стал орать что-то нечленораздельное и хватать Лилю за руку, зазывая её в какую-то комнатку наверху. "Общество" заливалось смехом. Когда он опрокинул стул и выругался, все порешили его отправить наверх спать.
  Воспользовавшись общей сумятицей, Лиля выскользнула во двор. Накинув на плечо сумочку, она зашагала по белой дорожке. Из головы никак не шли ноги старика, видневшиеся из калитки.
  Девушка шла по едва освещённой улице, мимо немых домов, притаившихся кустов. Деревья в темноте казались монстрами великанского роста. Горели лишь два фонаря да отдельные окошки полуночников.
   Ей всё чудились ноги в калитке. Она должна была убедиться, что с хозяином дома всё в порядке. Она знала, что в этом убедится просто увидев закрытую калитку.
  Чем ближе она подходила к воротам дома - тем сильнее стучало её бедное сердце. Тело пожилого мужчины было там, где его оставили, и лишь ноги торчали наружу.
  Собака скулила с завыванием. Когда Лиля склонилась над стариком, та с лязгом бросилась вперёд, но цепь крепко держала её.
  Перед девушкой лежал холодный мертвец. Бледный свет сочился из окна на кусты смородины, посыпанную гравием дорожку, на верхушку забора.
  Страх с головы до пят охватил Лилю. Она отступила назад, а потом и вовсе бросилась прочь.
  Она бежала, спотыкаясь, по просёлочной дороге, спустилась с пригорка, перелетела через луг, освещённый луной и вскоре очутилась в некоем тёмном царстве. Это был вековой непроходимый лес, чёрный, как ночь.
  Она села на ствол поваленного дерева, чтобы отдышаться и обдумать всё. Было тихо. Птицы спали, скрыв под крыло день.
  Она с ужасом подумала о том, что убежала от дома, в котором осталась внучка, которая ждёт своего дедушку. А быть может в доме был телефон и стоило вызвать милицию и скорую помощь? Но...Куда, сюда за город, в этот посёлок Ольхово? Сомнительно. Да и как бы она вошла, чтобы позвонить? Собака бы её не пустила. Да и дома, быть може,т есть женщина, жена это рабочего, бабушка внучки. Стоило покричать, бросить камешком в окно, а она убежала! Позор!
  Трусиха!
  Но где она?
  Лиля оглядывалась. Её окружал густой лес, и она не знала куда идти. Комары зудели у неё над головой и кусали за голые ноги. Тени блуждали между деревьев и навевали жуть.
   Что делать? Надо, конечно, идти в город. Она даже не знала как вернуться назад, в Ольхово. Она помнила, что с холма, на котором находится посёлок, они с Саней видели огни города. А где была тогда луна? Кажется справа?
  Она прошла наугад несколько шагов и только теперь ощутила, как она устала! Кроме того в туфлях на каблуках идти по лесу было очень неудобно.
  Чтобы спастись от назойливых насекомых, Лиля побрызгала себя духами "Дзинтарс".
  Что-то темнело впереди. Лиля пошла наугад и набрела на полуразрушенный сарай, возле которого села на лавочку. Странно, здесь кто-то жил раньше? Кто? Лесник?
  Она услышала шорох и посмотрела вверх.
  Капли лунного света падали сквозь листья. Луна осветила крылья летучей мыши, принизанные жилками.
  Лиля вздрогнула и решила побыстрее покинуть это место.
  Она обошла сарай и вдруг увидела дом. Это был очень старый дом.
  Два его окна, глядящие на Лилю, горели светом. Значит здесь живут люди, они помогут ей выбраться!
  Она стучала в окно, но никто не откликался. Она подошла к двери и ей стало жутко - двери были заколочены так, как будто жилище было покинуто. Тем не менее окна были освещены.
  Она заглянула в окно. Ровный круг от лампы озарял стол, горшки с цветами, какие-то статуэтки, книги...
  И никого не было! Может хозяин крепко спит? Может забыл погасить свет? Просто привык и любит спать при свете?
  Она подняла ладошку, чтобы постучать в стекло, но тут же опустила.
  Лиле совсем не хотелось будить неизвестного человека, живущего в заколоченном снаружи доме. Неизвестно кто он, как отнесётся к непрошенной гостье.
  Она обошла вокруг жилья. Дом обволакивал сумрак - то синий, то розовый. Под сосной она разглядела ведро днищем вверх.
  Она села на это ведро. Ей стало холодно в одном платье, и она сидела, обняв себя руками, пытаясь согреться, или, хотя бы, унять дрожь.
  Как будто молясь, она посмотрела в небо. Разглядела голубую звезду и обратилась к ней.
  Лиля шептала слова молитвы, обрывки которой помнила ещё от бабушки:
  "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную..."
   Она помнила, бабушка говорила, что ангелам нельзя вмешиваться, пока человек сам не попросит, поэтому попросила ангела-хранителя помочь ей в трудную минуту.
  Она вновь смотрела на небеса. Будто могильные плиты тянулись по небу каменные облака, закрывая звёзды.
  Небо ей показалось немым и холодным, и она не сдержалась - слёзы страха и беспомощности стали заливать лицо.
  Размазывая слёзы Лиля постепенно утихла. Она прислушалась. Кроме обычного лесного треска, и шелеста листьев, она внезапно различила далёкий гул. Как будто где-то не так далеко что-то шелестело. И этот шелест и шум показались ей такими родными, что ей вдруг сразу стало тепло, она обрела уверенность.
  Совсем рядом мчались по трассе машины. Она различала скрежет тормозов, шуршание шин, работу моторов, отдельные сигналы... Значит лес прорезает шоссе, и она может до него добраться!
  Лиля подхватилась и пошла, ковыляя в сторону звуков, путаясь в кустарнике, спотыкаясь в ямках и с трудом переступая через сломанные ветки. Так, долго плутая, она шла на звуки дороги.
  Колокол луны постепенно скатился с неба. Пронзительно запахло травой, пронизанной холодом, когда Лиля, наконец-то, выбралась на трассу.
  Зачиналось серое утро. За лесом пылал багрянец, то и дело скрываемый тучами.
  В этот час дорога была почти пуста, изредка пролетали легковушки и грузовики, заполняя утреннюю тишину равномерным гулом.
  Сняв туфли, Лиля пошла по асфальту, ощущая пятками острые камешки...
  Её подруги по комнате ещё спали, когда она, держа в одной руке туфли, а в другой сумочку, подошла к своей кровати.
  - Ну ты загуляла подруга, - ломким голосом произнесла Лера, усаживаясь на койке и потирая глаза. - Где это ты бродила всю ночь?
  - А, так... Была на одной вечеринке, - тихо сказала Лиля, боясь разбудить других.
  - Ты посмотри на себя, Лиль... У тебя же платье в этом... в каких-то веточках и иголках. Ноги пыльные. Пойди вытряхни всё.
  - В лесу гуляли. Заблудились, - усталым голосом пояснила Лиля.
  Прихватив полотенце, мыло и щётку она поспешила выйти в душевую.
  
  ***
  Лиле очень не хотелось идти на встречу с Олегом. Она ожидала выволочки и упрёков трусости. Она, студентка, комсомолка, бросила человека в беде, позорно бежала, блуждала неизвестно где. Также непонятно, что о ней подумали в "интеллигентом обществе". Странная она какая-то, скрылась, не попрощавшись.
  Но, на удивление, Олег был мягок и толерантен. Они вновь сидели в "Мурзе". Сегодня было прохладно, поэтому Олег заказал кофе.
  И выслушал рассказ Лили совершенно спокойно.
  - Понимаю, я ужасно поступила. Что мне делать?
  - То, что ушли с вечера - плохо, - сказал Олег. - Ну ладно. Как-то можно выкрутиться. Подумают - женские капризы, эксцентричность... Вам было противно поведение Бобова- вот вы и ушли.
  - А как же старик?
  - Он не старик - рабочий Арсеньев. Жив. Уже лечится в больнице. Но выздоровеет или останется инвалидом - это ещё вопрос.
  - Значит, жив, - вдохнула Лиля. - Но то, что инвалид - плохо. Но я же его трогала - он был мёртв.
  - Жив, - кивнул Олег и поставил чашку. - Вызвали скорую, спасли.
  - Но ... как? Внучка? Жена?
  - Нет у него жены. Не имеет значения...
  Олег махнул рукой, как-то быстро погрустнел и осунулся. Его длинная фигура, казалось, не умещалась за столом, худые ноги один раз даже столкнулись с Лилиными. Смутились оба.
  - Что же мне делать? Опять встречаться с этим Бобовым? Мне противно!
  - Вы живите спокойно. Что там у вас по плану? Практика? Пионерлагерь в Керчи? Езжайте. Но если он позвонит - не отталкивайте...
  Лиля посмотрела в синие глаза Рощина и спросила:
  - Вы не можете помочь мне достать хороших продуктов и ... фруктов? Хочу отнести передачу в больницу этому... Арсеньеву.
  Олег Рощин на какое-то мгновение внимательно посмотрел в её глаза, а потом, отодвинув чашку, вздохнул и откинулся на спинку стула. В его глазах были теплота и радость.
  
  ***
  Весёлый и шумный поезд, полный ребячьих голосов, звона гитары, баянных переливов и дружных пионерских песен очень долго шёл на юг, преодолевая сухие широкие степи и горные пространства. Лиля и Лера почти всё время были на ногах. Они должны были смотреть за ребятами. Чтобы поведение не выходило за рамки дозволенного - устраивали игры, чтение книг, рассказывали детям сказки. И поглядывали в окна, когда появится оно, долгожданное море.
  Сначала почувствовались необычные запахи, так пахнет весёлый морской прибой, так пахнет тёплый песок, покрытый водорослями, так пахнет раскалённый камень... Потом увидели краски моря, сочетание синей волны с увенчавшей её белой накидкой...
  В пионерский лагерь "Волна", который носил имя Володи Дубинина, поезд прибыл во второй половине дня. День стоял яркий и пышный, в его цветах будто смешались золото и малахит. Радость охватила и окрылила всех, забылась усталость пути. От восторга Лиля и Лера обнялись и поцеловались - они у моря!
  Пока, дети, под руководством няни, устраивались, Лиля посетила душевую и сбросила усталость, наслаждаясь тем, как вода ласкает утомлённое тело. Затем она переоделась в обычную лагерную форму - белую блузку с красным галстуком и в синюю юбку. Подобрав волосы и водрузив на голову пилотку Лиля отправилась на планёрку.
   После неё они с Лерой успели осмотреть лагерь, пройдясь по белым плитам дорожек. Из репродуктора на столбе ласковый и бархатный голос Аллы Пугачёвой пел песенку о звонком лете.
  Основой лагеря стали здания госпиталя, бывшего здесь ещё при царской власти, теперь превращённые в удобные корпуса. Уютные беседки, спортивные и игровые площадки, клумбы, стенды с портретами известных в стране людей, два замечательных пляжа... Сразу за забором - вьющийся виноградник, жёлто-зелёная алыча и краснощёкие яблони.
  К отряду они должны были заступить на дежурство в шесть вечера, поэтому ещё оставалось время чтобы окунуться в прохладные воды моря. Могучее, оно разбивало волны о прибрежные камни, разбрасывая жемчуг. Пока Лера стояла в воде и делала вид, что ныряет (плавать она не умела), ойкая от очередного захлестывающих волн, Лиля прочла из "Цитадели":
  
  "Я чувствую, как вся она дрожит, брошенная, словно форель на песок, и ждёт, будто могучей морской волны, синего плаща всадника... Хоть кто-то её услышит и отзовётся. А она напрасно будет идти от плаща к плащу, ибо уже нет мужчины, который насытит её. Вот так и берег, чтобы освежиться, зовёт переливы морских волн, и волны вечно катятся одна за одной".
  
  Лиле достался младший отряд и, поначалу, дети ей показались чужими, но постепенно она свыклась и подружилась с ними. Воспитателем была учительница химии из керченской школы по фамилии Изотова.
  Ещё с детских лет Лиля относилась к лагерной жизни по-всякому. Было такое, что принимала её душа, и то, что совсем не нравилось. Подъёмы и отбои, происходящие в определённое время по звуку голосистого горна, утренние и вечерние торжественные линейки с подъёмом или опусканием флага, увлекательные походы и ликующие купания в бирюзовом море, весёлый праздник Нептуна и забавные игры, связанные с ним, красивые вечерние песни и огненные танцы, а также интересное кино - всё это ею приветствовалось.
  Лилю несколько угнетала сама лагерная атмосфера обязательности и несвободы. Эти бесконечные надоедливые соревнования и конкурсы - на лучший отряд, на лучшее хождение строем с песней, на лучший порядок и чистоту в корпусах... Как это можно было полюбить? А ещё - самодеятельность и различные спортивные соревнования... Последними, к счастью, в "Волне" занимался мужчина - физорг по имени Михаил, которого все почему-то называли Мишле. А вот номера художественной самодеятельности для концерта Лиле пришлось готовить практически самой - воспитательница помогала мало, только лишь в последний момент и основным методом в её деятельности было жёсткое давление. Лиля пыталась заинтересовать, уговорить, что-то получалось, а что-то нет. Но внутренне она чувствовала, что ей это не нравится, поэтому концерты и выступления готовились всегда наспех. К счастью, в её отряде оказались две девочки, занимавшиеся в школьном спортивном кружке - они показывали акробатический этюд, был мальчик, неплохо игравший на баяне. Когда нужна была песня, несчастная Лиля просила подсобить музыкального руководителя лагеря - полную женщину в панаме, которая везде ходила с аккордеоном и казалась единым целым с ним. Та охотно помогала. Вскоре в отряде обнаружилась юная певица, а также несколько поющих ребят и был организован хоровой кружок. А во время походов все дружно, без всякого давления, с огоньком пели "Взвейтесь кострами", "Мы идём за дружиной дружина", "Гайдар шагает впереди".
  Вечера после отбоя становились личным временем для вожатых. Происходили романтические встречи и прогулки под луной, песни под гитару, употребление липкого южного вина, купание в море в лунной дорожке. Лиля тоже ждала отбоя, чтобы с головой окунуться в эту тайную свободную жизнь, но это в первые дни. Само пребывание в пионерлагере, обязанности вожатой заставили её ограничить ночные гуляния. Необходимо было найти время, чтобы выспаться перед новым рабочим днём. Да и проблемы с поведением детишек появились. Воспитатель Изотова к вечеру возвращалась домой в Керчь. Пионеров без присмотра надолго нельзя было оставлять - после отбоя девочки в палате любили поболтать и пошуметь. Мальчики от них не отставали, то и дело норовили пустить им в палату ящерицу или ужа, а также обмазать их спящие физиономии зубной пастой. Всё это необходимо было контролировать.
  За всю смену Лиля получила два письма - от родителей и от Феликса, которого начал уже тревожить военкомат. Ей было приятно получать от него письма, это значило, что у неё кто-то есть, свой парень, и это повышало её статус в обществе лагерных подруг. Но, всё же, какой-то пламенной любви к Феликсу она не испытывала. Не вызывал у Лили бурных чувств и красавец - физкультурник Мишле, который нравился здесь всем, но от этого он ей и не нравился.
  Но какая-то далёкая, затаённая жажда поцелуев и крепких объятий была. Чтобы освободиться от неё Лиля часто заплывала поздно ночью в море. Оно становилось чёрно-синим, на волнах качались серебряные и бледные звёзды.
  Как-то Лилю нагнала надувная лодка. На вёслах сидел тот самый физкультурник Мишле.
  "Я испугался, подумал, вам помощь понадобится. Вы так далеко заплыли", - сказал он.
  Лиля и сама немного испугалась. Всё-таки плавала она не так уж хорошо, а устала здорово. Она влезла в лодку. Мишле накрыл её плечи полотенцем и тут же крепко обнял её. Вид красивой девушки в мокром купальнике, облепившем тело, опустившей свой взор, волновал его, он ощутил острое желание обладать ею. Мишле стал жарко целовать её. Лиля не сопротивлялась. Она лежала, спина её ощущала днище лодки, а тело поддалось огненному вихрю, одолевая боль, испытывая сладкую истому, разливающуюся от волос на голове до пяток.
  Следующим днём факт возвращения Лили на лодке вместе с Мишле обсуждало практически всё лагерное сообщество, а Лиля ходила гордо и независимо. Но дала понять активному физкультурнику - поцелуи закончились, продолжения не будет, хотя Мишле очень ждал и надеялся, специально прибыл в отряд и пошёл с ними на пляж для организации спортивных игр. Но всё это было тщетным. Лиля внешне была любезной, но держала любвеобильного героя на расстоянии.
  
  
  
  ***
  В один из дней был намечен поход на гору Митридат . Чуть не помешал походу болтливый и нахальный дождик, застучавший за окном во второй половине ночи. Поэтому утро получилось облачным и свежим, с моря дул порывистый ветер. Прибывшая из Керчи воспитатель Изотова уверяла, что день будет хорошим и отменять поход не стоит. Она даже прочла Лиле прогноз из местной газеты. Она оказалась права - когда автобус с ребятами, алевшими в полутьме своими красными галстуками, въезжал в Керчь, из-под туч вырвалось пленённое солнце и расправило свои лучи.
  В открытое окно автобуса влетали запахи прибитой дождём пыли, моря и душистых цветов. Пенистые седые волны бились у набережной.
  Радуясь яркому дню и нахлынувшему теплу отряд высыпал из автобуса. Лиля поневоле залюбовалась. Мальчики в белых рубашках, галстуках и шортах - тонконогие, худенькие. Девочки белых блузках с галстуками и в юбках с чёрными поясами казались чуть старше своих сверстников мальчиков. И вот отряд мужественно одолел большую Митридатскую лестницу, ведущую на вершину горы (в ней действительно было четыреста тридцать две ступени, как подсчитали любопытные ребята), побывал у обелиска героям, павшим в страшной последней войне, а также в древних руинах Пантикапея. Ветер трепал галстуки ребят, казалось, что это алые птицы садятся пионерам на плечи.
  Изотова, гордая и важная, в соломенной шляпе, скрыв глаза за тёмными очками, с огоньком рассказывала ребятам различные исторические подробности. Воображение заработало и понтийский царь Митридат, окружённый римлянами в своём дворце, предстал перед ребятами во всём своём трагическом облике.
  Лилю руины Пантикапея не слишком впечатлили, но всё же заинтересовали. Защёлкал фотоаппарат. Девушка отпустила ребят погулять по горе и наблюдала, как рассыпались по склонам маленькие фигурки в пилотках.
   Лиля, вместе с Лерой, (которая тоже здесь была со своим отрядом), спустились по тропинке к развалинами древнего города. На крутых склонах сохранились остатки храма Аполлона, общественных зданий, жилых построек, акрополя...
   Девушки фотографировались у древних мраморных колонн, а ветер колыхал нежную траву и, казалось, нёс запахи древних костров, кожаной сбруи и погребений.
  Потом они прошлись по городу, прекрасному своими почти безлюдными улицами, вдыхая запахи акаций, свежей и копчёной рыбы, разрезанных арбузов...
  Девятнадцатого июля все сели на стульчиках и не спускали глаз с маленького телевизора. С волнением и гордостью смотрели церемонию открытия XXII Олимпийских игр. Всё, что касалось самой олимпиады, вся борьба вокруг её открытия, воспринималось с болью и надеждой. И вот это событие к общей радости свершилось! Среди пионеров устраивались конкурсы на лучший рисунок олимпийского мишки в различных добрых, смешных и немного грустных эпизодах, изображались спортсмены различных видов спорта...
  Следующим вечером устроили танцы, где песни исполнял вокально-инструментальный ансамбль из старшеклассников. Мальчишки задорно исполнили песенку о толстом Карлсоне, а одна из девочек - сказочном лесном олене, а затем трио девочек - "Как прекрасен этот мир", "Если любишь ты", "Червона рута", "Ты мне не снишься"...
  Недавно приехавшая девушка, не раз посещавшая пионерлагерь, а ныне комсомолка (как выяснилось - дочь начальника лагеря) оказалась очень неплохой певицей, энергично и задорно исполнившей песню из репертуара Аллы Пугачёвой:
  
  Просто
  Вы говорите, - в жизни всё просто
  Просто
  Считать уже открытые звёзды
  Но одну, свою звезду
  Так открыть непросто
  Просто, просто, просто
  Просто, просто, просто
  Ага!
  
  Лихой физкультурник Мишле осмелился пригласить Лилю на танец. Ведь сегодня в белом платье с пояском она была особенно неотразима.
  Их танец прервала Лера:
  - Лилька, слышь, там тебя к телефону... Срочно, междугородка! Беги в комнату начальника лагеря, там есть телефон.
  И Лиля помчалась по аллейкам, гадая, кто же может звонить ей - родители, знакомые, кто-то с университета? Что-то случилось?
  - Вы Радченко? - спросила секретарша директора. - Вот...
  Она указала на лежащую у чёрного телефонного аппарата массивную трубку. - Быстро отвечайте, не занимайте линию.
  Лиля приложила трубку к уху, произнесла, "да, я слушаю" и покосилась сердитым глазом на секретаршу. Та, потупившись, вышла с поджатыми губами.
  В трубке трещало и гудело, далёкий мужской голос что-то кричал. Наконец-то девушка разобрала:
  - Лиля, Лиля, слышишь меня? Это я!
  - Кто я? - переспросила изумлённая, ничего не понимающая Лиля. - Это откуда звонят?
  В трубке ей объясняли, что звонят из Тополинова. Наконец-то она узнала голос Анастаса Бобова.
  - Да, привет! Как вы узнали, что я здесь? - спросила Лиля.
  - Это неважно, - ответил Бобов.
  Связь нормализовалась и его было слышно отчётливо.
  - Слушай внимательно, говорю коротко. У вас конец смены и отъезд...
  Он назвал число.
  - Ну да!
  - На платформе Новохатки в вагон подсядет человек. Помоги, прими, дай место внизу.
  - Но... Как? Я же не проводник... У нас же не обычный пассажирский вагон для всех, едут же дети.
  - Ты вот что... Просто прими к сведению и делай своё дело. Обо всём остальном не беспокойся... Через три часа человек выйдет... Пакет оставит - передашь мне в городе. Всё, отбой.
  И Бобов отключился.
  Сердитая Лиля положила трубку.
  Только этого ей ещё не хватало!
  Вся эта компания Бобова, седоусого литератора и прочих "интеллигентов" вызывала у неё отвращение. Вот влипла! И откуда они узнали, что она здесь, в пионерлагере? Ах, доцент Пирог в курсе! Как она могла забыть! Этому деятелю стоит пальцем шевельнуть, и Лиля вылетит из университета. Её просто "завалят" на ближайшей сессии. Хорошо бы, если бы менты посадили этого Пирога в тюрягу. Есть за что! Но, с другой стороны, какое-то значение Ростислав Михайлович Пирог в её жизни имеет! Он её защищает! Да ладно! Защищает? Думает о своей выгоде! Может просто откупиться от него? Заплатить некоторую сумму! Ну и где же она её возьмёт? Попросить помощи у Олега Рощина? Пусть выведет её из этой операции...
  И вдруг внутри Лили защемило - не видеть Олега, не участвовать в этой тайной и захватывающей жизни ей почему-то совсем не хотелось!
  Так в борениях, сомнениях и раздумьях она прокрутилась на своей пружинной койке всю ночь.
  Рядом сопели и похрапывали во сне девочки.
  Следующий день был хмурым и ветреным, серые сухие краски его сочетались с тёмно - синими. Таким же грозным, тёмно-зелёным казалось громадное и могучее море.
  Несмотря на плохую погоду воспитатель Изотова решила всё же вывести детей на берег. Не белом песке лежала полоска водорослей, гирлянда ракушек и выброшенные рыбины, шевелившие ртами.
  Ребята бросали серебристые тельца рыбок в воду. Репетировать праздник костра не получилось - слишком шумели волны, ветер вырывал из рук листки сценария. Играли в пляжный волейбол. Лиля присела на камень и долго наблюдала за детьми и бурным морем. Потом открыла "Цитадель" Экзюпери на первой попавшейся странице. Под ветром книга шевелила листами, будто крыльями.
  Но Лиля сумела прочесть:
  
  "Ненавижу податливость. Нет человека, если он не сопротивляется. Иначе это муравейник, в котором нет Бога".
  
  Она отложила книгу и сидела, размышляя.
  И в этот момент Лиля решила позвонить Рощину, рассказать ему о звонке Бобова и о человеке, который подсядет к ней в вагон. Больше времени не будет - завтра праздник костра.
  Вечером она была в апартаментах директора лагеря и долго объясняла секретарше, зачем ей нужна междугородка.
  - Ладно, Радченко, один раз, - милостиво разрешила женщина.
  Но, увы, телефон Рощина был нем - на том конце не брали трубку.
  "И где он ходит?", - думала Лиля. - "Хотя, может быть какое-то задание".
  Тут вдруг её, чёрствую и равнодушную ко всему, как она считала, стал волновать сам факт того, что с Рощиным что-то случилось, она представляла долговязую фигуру Олега, его немного грустный взгляд... Может лучше отправить какую-то секретную телеграмму? Но что она там напишет и как?
  Хотя, почему она так всполошилась? Подумаешь, Бобов ей дал особое поручение... По приезду она может сообщить Рощину, может встретиться с ним...
  
  ***
  Наконец-то лагерная жизнь завершилась. Прощальный вечер был незабываем. Пылал большой костёр, алое пламя раздвигало сумерки, прогоняя мглу, а большие багровые искры от трескуче пылающих дров согревали холодные синие звёзды. Ребята в белых рубашках, красных пилотках и галстуках встают в "орлятский" круг. Ведущие, в пламенеющих галстуках, торжественно говорят:
  
  Друзья, пора нам расставаться
  Без расставания нету встреч.
  И чтобы снова нам собраться,
  Мы собралися в этот вечер.
  
  Пусть то, что дорого тебе, ему и мне
  Сейчас мы вспомним на костре.
  
  А для начала - становись!
  Скажи речёвку и девиз!
  
  Отряды провели перекличку, прокричавши своё название и девиз. Потом хор спел песню о барабанщике.
  Сделав шаг вперёд, ведущий - симпатичный мальчишка, с волосами как лён, видневшимися из-под пилотки, произнёс:
  
  Нам лагерь подарил друзей,
  Кому дал он и подруг.
  Как хорошо, что рядом встал
  Надёжный, верный друг!
  
  Отряды спели песню "Когда мои друзья со мной", а потом поблагодарили всех вожатых, воспитателей, директора, поваров и других работников лагеря.
  
  Прощай наш лагерь, мы вернёмся,
  Мы стали чище и добрей,
  Дружить и верить мы клянёмся
  Друг другу стать ещё родней!
  
  Лиля тоже сказала несколько добрых слов своему отряду. Мешал говорить застрявший ком в горле от волнения, от радости, от гордости. А Лера стояла рядом со своими и утирала слёзы под взлетевшей под звёзды песней "Взвейтесь кострами, синие ночи".
  
  ***
  Река линялыми волнами качала пароход. Олег Рощин стоял у борта и смотрел на воду. После тяжёлого разговора с Камой он, будучи весь на нервах, механически купил билет на прогулочное судно.
  Поездка по реке проходила больше часа, но Рощин не замечал времени.
  В голове шумело, худые руки слегка подрагивали. Он держал в себе свою душу, будто тяжёлый камень.
  Кама требовала денег и не разрешала видеться с сыном. Они тщательно скрывали от всех своё расставание - развод мог повредить Олегу, его репутации на работе и дальнейшей карьере. Но, пользуясь этим, Кама шантажировала его. Он оставил ей квартиру со всеми удобствами, автомобиль, сам жил в съёмной квартире.
  Плюхнулась в воду пустая бутылка. Закрыв стеклянные глаза чёрными очками Олег закурил, облокотившись длинной фигурой о перила.
  Вечерний ветерок нёс прохладу, запахи водорослей и прибрежных кустов. Будто одинокие светляки постепенно вспыхивали огни.
  Пароход стал медленно приближаться к пристани.
  Шатаясь, Олег пошёл к трапу и чуть не свалился в воду. Его подхватили чьи-то руки. Оглянувшись, он увидел багровое лицо незнакомого человека.
  - Тут пьяный. Нужно вызвать такси.
  - Человеку плохо. Хлебнул малость больше, чем нужно.
  В ответ Олег что-то бормотал.
  - Товарищи, смотрите, что у вас творится. И это - в общественном месте, - сказала женщина с сумкой подошедшим дружинникам.
  Это были два крепких парня в шведках с красными повязками.
  - Не у нас, а у вас, - поправил женщину высокий дружинник с пышными чёрными усами. - Он же только что с парохода сошёл.
  И не дожидаясь ответа женщины, сказал своему товарищу:
  - Ну что, берём?
  Тут же шатающийся Олег был схвачен с двух сторон.
  - Гражданин, пройдёмте с нами.
  Рощин пробовал вырваться, но дружинники держали его крепко.
  - Ребята, всё в порядке. Я свой..., - запинаясь промолвил Олег. Но достать из куртки удостоверение ему не дали.
  Его вели в пункт охраны общественного порядка через прибрежный парк.
  Внезапно дружинников окликнули.
  - Постойте! Товарищи, разрешите я доставлю гражданина домой!
  Их догонял багроволицый полноватый мужчина в белом лёгком костюме.
  - А вы знаете этого человека?
  - Конечно. Обязуюсь доставить домой в целости и сохранности, - сказал мужчина в белом.
  Олег с удивлением смотрел на толстяка.
  - Забирайте. Думаете, нам приятно с ним возиться..., - сказал усатый.
  И мужчина с багровым лицом, взяв под руку шатающегося Рощина, повёл его по дорожке вдоль реки.
  Призрачное покрывало сумерек укутывало город. На бархатное одеяло неба внезапно лёг узкий серп месяца.
  - Мы куда идём? - еле ворочая языком спросил Рощин, глядя прямо на месяц, будто собираясь до него дойти. - Вызовите мне такси.
  Он решительно остановился и освободил руку.
  - А тут не так далеко. Улица Горшечников, - объяснил его провожатый.
  - Что мы там будем делать? - развязано спросил Олег. - Я между прочим...
  Он хотел залезть в карман, чтобы достать удостоверение, пошатнулся и махнул.
  - Ладно, мне всё равно.
  - Да куда вам одному? - сказал провожатый. - Не волнуйтесь. Тут близко...
  ...В одном из домов в квартире на пятом этаже вспыхнул свет.
  Усадив пьяного Олега на стул, толстяк переоделся и пообещал гостю ужин. Пока он жарил картошку и открывал банку тушёнки из комнаты послышался лёгкий храп. Не снимая фартука, мужчина вошёл в комнату.
  Его гость, заняв диванчик, на котором обычно отдыхал сам хозяин квартиры, крепко спал.
  Аккуратно стащив со спящего кроссовки, толстяк устало побрел на кухню и снял фартук.
  Потом сел за стол и стал есть.
  
  ***
  Утром он наблюдал, как Рощин жадно уплетал яичницу с колбасой и сыром. На столе стояла початая бутылка водки и огуречный рассол в банке.
  - ...Вот я и говорю - ты ни на капельку не уважаешь меня... У тебя нет сердца. Если есть - покажи где оно находится. Если и был такой орган - то он атрофировался, - вяло говорил Олег.
  Он ещё долго говорил, жалуясь на бывшую жену, а когда замолчал, хозяин квартиры вставил свои слова:
  - Олег Михайлович, отчаиваться не стоит. Таких случаев миллионы... Вы ещё молоды, найдёте свою судьбу. У вас хорошая работа, отец профессор, с голоду не помрёте. Найдёте хорошего адвоката. Закон на вашей стороне, ваша бывшая будет вынуждена разрешить свидания с сыном. Вот у меня тоже...
  Олег вдруг перестал есть и строго посмотрел на толстяка:
  - А кто ты такой? Почему ты мне помогаешь? С какой стати? Как твоя фамилия?
  Хозяин улыбнулся:
  - Не узнаёте?
  Он махнул рукой.
  - Я располнел... Байдак моя фамилия. Семён Байдак. Кличка Кубик.
  Олег на миг зажмурил глаза, вспоминая:
  - Дело о махинациях на заводе? Вроде так? Помню!
  - А я смотрю вчера - знакомое лицо, - затараторил Байдак. - Дай, думаю, помогу. Бог он ведь доброту помнит. Благодаря вам меня не посадили. Условный срок... Спасибо вам!
  - Ясно, - хмуро отрезал Олег. - А сейчас ты где?
  - Работаю таксистом... Приняли можно сказать, по блату.
  Рощин, что-то обдумывая, взялся за кофе, попутно слушая рассказ Семёна Байдака.
  
  ***
  В недавно снятую квартирку, располагавшуюся в дальнем районе Тополинова, Олег вернулся лишь в одиннадцатом часу. Следовало побриться, стать под душ и зайти на работу.
  Настойчивый стук в дверь помешал Рощину. Выключив электробритву, Олег открыл дверь.
  На пороге стояла взволнованная соседка.
  - Простите, хотела сказать... Вчера вечером телефон буквально разрывался, - уверяла пожилая женщина.
  - Точно мой?
  - Точно. Я сидела и шила в комнате. Работа тихая. А это сразу за стеной...
  - Примерно, в котором часу? - спросил Олег.
  Соседка задумалась.
  - Ну, что-то около семи.
  "Кто же мог звонить?" - думал Рощин, после ухода соседки. - "Кама этой квартиры не знает. По работе?"
  Очень немногие друзья Олега знали эту квартиру.
  Рощин быстро набрал номер Валентина Козопаса.
  - Валь, привет. Ну - ка, проверь, по - быстрому, кто мне звонил... Нет, на этот номер с которого я сейчас... Да. Вчера, около семи вечера. Благодарю.
  Полученный ответ удивил его. Это была междугородняя. Звонили из пионерлагеря "Волна", что под Керчью.
  В этом лагере была пионервожатой студентка французского отделения Лиля Радченко.
  "Странно, зачем Лиле понадобилось звонить сюда? Они не договаривались. Что-то срочное?"
  Рощин уехал на службу, и дела настолько завертелись, что он позабыл об этом звонке. Вспомнил только днём позже. Тем же вечером, узнав телефон пионерлагеря, позвонил. Но опоздал - поезд с детьми уже ушёл из Керчи - лагерная смена закончилась.
  Необходимо было дождаться, пока Лиля по приезду сама позвонит ему.
  День следующий проходил тяжело - совещание у начальника отдела принесло только новые неприятности. Впрочем, они были преодолимы, и уже в четыре часа дня Рощин доложил шефу о выполнении.
  Он шёл по городу своей обыкновенной независимо-лёгкой походкой в тесной голубой рубашке с погончиками, нацепив тёмные очки, чтобы скрыть круги под глазами. Купил газету и читал её на скамейке в парке, ожидая своего осведомителя. Это был заводской паренёк, с неба звёзд не хватавший, но "рывший землю". Но критика ему не помешала - ряд непростительных проколов было сделано. Паренёк уходил к остановке троллейбуса, а Рощин ещё долго сидел. Жару не мог даже разнести ветер, рвавший в клочья клён и разбросавший тучи по ветру.
  Играла музыка, какой-то ансамбль пел о грустной любви.
  
  Пусть сегодня вновь нас память унесёт
  В тот туман голубой.
  Как же это всё, ну как же это всё,
  Мы не сберегли с тобой?
  
  Олегу казалось, что это песня о нём и Каме. Он сердито свернул газету и отправился по жаркому, душному городу домой. Ехал в автобусе и задыхался от жары. Дома с трудом снял прилипшую к теле рубашку и пошёл под душ. Горячей воды не было, пришлось мыться холодной, но это только освежило его.
  Надев спортивные штаны и майку со знаком олимпиады, он включил маленький переносной телевизор с антенной, вперился в чёрно-белый мерцающий экранчик, надеясь узнать новости, но практически засыпал в кресле.
  "Что-то меня развезло сегодня", - подумал Рощин, очнувшись. - "Но, что-то тревожило меня, что-то я забыл... Ах да, Радченко... Наверняка она приехала в город. Что там у неё?"
  Звонок на вокзал дал следующий результат - поезд из Керчи прибыл в семь утра, в списке пассажиров значилась Радченко Лилия.
  Он ждал звонка Лили и незаметно для себя уснул в кресле. Ему приснился сынишка Лёва. Рощин купил самокат, и Лёва быстро мчится по аллейке.
  Проснулся он, когда уже была ночь. Тело ломило, телевизор показывал схему настройки. Выключив его, Рощин вскоре улёгся на диванчик. Сон не выходил из головы, и он стал думать о том, как было бы хорошо встретиться с сыном и обязательно купить ему самокат. Он уже прикидывал различные обстоятельства. Какое-то время сон не возвращался и удалось забыться только под утро.
  
  ***
  Олег Рощин набрал телефон общежития и попросил Радченко Лилю из 111 комнаты.
  Пришлось ждать, когда вахтёрша пошлёт кого-то наверх.
  - Ан нет её! Комната заперта. Каникулы сейчас, все разъехались... Наверняка и она уехала домой, - наконец сказала дежурная.
  - Хм... Спасибо, - немного иронично и задумчиво сказал Олег. - Я очень прошу вас позвонить мне если она вдруг объявится. Запишите номер. Моя фамилия Рощин. Олег Рощин.
  Олег говорил таким повелительным тоном, что старушка - дежурная даже не посмела возразить.
  "Ну что же, всё вполне естественно", - подумал Олег, отодвигая телефон. - "Отбыв практику, студентка уехала на лето к родным".
  На этом можно было бы забыть всю ситуацию с Лилей. Но Рощин, даже на работе, перебирая бумаги, укладывая их в папки, проводя допрос, умудрялся помнить о загадочном звонке из лагеря. Зачем она звонила к нему? Судя по информации, звонок был настойчивым, не случайным. То есть, она не могла ошибиться номером, намереваясь позвонить кому-то другому.
  Рощин попросил своего сотрудника Женю Козопаса узнать адрес и телефон родителей Радченко Лилии в Дахове.
  Оказалось, что телефона в квартире не было.
  - Поищите телефоны у ближайших соседей по подъезду, - попросил Рощин своего помощника.
  "Впрочем, Лиля могла ещё не добраться до Дахова, если выехала, например, только сегодня", - подумалось ему.
  Рощин вернулся к работе. Вечером он намеревался сходить к давней знакомой Наталье, она танцевала в кафе "Огни". Хотелось как-то отвлечься от всех насущных дел.
  Небо укрылось чёрным одеялом. Острые серые капли заставили Олега вздрогнуть на пути к кафе. Дождь залопотал по листьям. Пришлось укрыться под деревом. Пронзительный запах листвы, цветов и трав, дождевой свежести охватил его. Он перебежал в чайную, находящуюся рядом, заказал себе хорошего липового чаю. Сидел под тентом на веранде, наблюдая полосующий дождик и проглядывая свежую газету.
  Сами собою нахлынули воспоминания. Первое их свидание с Камой... Они встретились в Сиреневом сквере. Ласковые запахи, блуждающий огонь горящих цветов... Был прекрасный вечер, и они не заметили сгустившихся туч. В темноте узкое личико Камы, из без того слишком смуглое, стало почти призрачным и оттого более загадочным. Изредка вспышки молний озаряли её чёрные глаза и тонкие черты лица. Капли не щадили волосы, делая их более тяжёлыми. Олег укрыл девушку своим пиджаком, и они побежали к колоннам дворца Молодёжи, но вымокли здорово! Тогда он впервые обнял её, чтобы согреть.
  Их познакомили родители. Отец, тогда ещё доцент университета, повёл их с мамой в одно из воскресений в гости. Отец Камы - жгучий брюнет по фамилии Маркус, ответственный инженер, долгое время работал в Египте, при нём была и жена - врач. Там, в стране пирамид и родилась худенькая черноглазая девушка, очень своенравная и ранимая настолько, что жить им вдвоём оказалось почти невозможно...
  ...Крупные капли били по матовым зеркалам луж, рождая полушария хрустальных пузырей. В мире что-то остановилось, требовало движения, и он сам застыл. Плетущийся куда-то дождик пробуждал его к жизни.
  Нужно было разрешать несколько загадок. Одна из них была звонком Лили Радченко. Перед ним стояло милое личико девушки с чуть раскосыми серыми глазами.
  Он побежал под дождём к трамваю. Рубашка намокла и из голубой превратилась в тёмно - синюю. Дома сменил рубашку, соорудил яичницу с помидорами, с улыбкой вспоминая "Женитьбу" Гоголя, в которой один из персонажей носил фамилию Яичница...
  Поужинав, вынул лист с отпечатанной информацией координат Радченко. Итак, город Дахов, улица Рыбников, дом 17, квартира 88.
  Здесь живут Радченко, но у них нет телефона. Зато есть у соседей, квартира 86 и ещё ниже - 83. Попробуем сначала позвонить в 86. К счастью на том конце провода ответили почти сразу. Позвать Радченко из 88? Хорошо, только потерпите... Слышны были голоса, шлепки тапочек, скрипнувшая дверь - побежали звать. Ждать, однако, пришлось очень долго. Наконец-то женский голос громко спросил:
  - Алло! А хто цэ? Слухаю...
  Это была мама - Нина Ивановна Радченко. Женщина мешала при разговоре украинские и русские слова.
  - Это её знакомый, - пояснил Олег. - А Лиля дома?
  - Нема. А дэ вона?
  - Да вот сам её ищу.
  - Пробачте, а хто вы?
  - Ну...знакомый её. Называйте меня просто Олегом.
  - Олег? Она нам ничего про вас не рассказывала.
  - Познакомились недавно. Как вы думаете, где она может быть? - спросил Олег.
   -Да мы й сами беспокоимся. Она должна была уже домой приехать, - встревоженно говорила женщина. - Она из пионерлагеря письмо прислала...
  - А что конкретно писала в письме?
  - Ну... Описывала, как работала она в лагере, значит...Писала, що скоро... цей...праздник костра, а после этого она отвезёт детей в Тополинов, соберёт в вещи и - до дома...
  - Телеграммы не давала? О том, что выехала?
  - Не было.
  Пообещав, что он обязательно поищет Лилю, Олег продиктовал на всякий случай свой телефон и в задумчивости положил трубку.
  
  ***
  ...О находке ему сообщили рано утром звонком из общежития. Говорила дежурная:
  - Тут сумочка...Какие-то девушки принесли...Сказали, что нашли в траве... Возле кустов у дороги... Что? Это на Полевой улице. Вроде шли на остановку и нашли. Что? Фамилии принесших? Нет, мы не спрашивали. Они просто принесли и ушли. А у нас тут под стеклом ваш телефон, говорят, вы интересовались.
  - Как эти девушки выглядели? - спросил Олег напряжённым голосом.
  - Ну как... Обычно... Одна рыженькая, невысокая такая, волосы курчавые, другая - блондинка или крашеная... Она повыше будет... Одеты? Да очень просто, обыкновенно...Они вроде как работницы фабрики...
  - А откуда эти девушки узнали, что сумочка именно Лилии Радченко?
  - А тут блокнот с ... данными...
  Попросив, чтобы сумочку больше не трогали и спрятали, Олег срочно стал собираться...
  В огромном, крепко построенном странном здании общежития царила прохлада.
  Комендантша восседала на своём кресле, с трудом в нём умещаясь. Это была особа с маленькими, немного сонными глазками. Когда Рощин показал своё удостоверение, глаза её ожили, а краска постепенно стала заливать лицо.
  Комендантша засуетилась.
  Она вынула из шкафчика и положила стол обычную сумочку бордового цвета.
  - Вот, товарищ Рощин, - сказала комендантша хриплым густым голосом. - Именно эта сумочка была найдена.
  - Всё, больше не трогайте, я сам, - попросил хмурый Олег...
  Он аккуратно открыл сумочку и стал рассматривать находящиеся в ней вещи. Среди обычного дамского набора оказался блокнот и ещё книжечка в мягкой обложке на французском.
  - Сумочку я изымаю, - объявил Олег.
  Пока поднимались на четвёртый этаж, Рощин узнал от грузной комендантши обо всех проблемах студенческого обиталища.
  Звякнула огромная связка ключей, и они вошли в комнату на пять коек. Один из студентов, у которого была хозяйственная практика и который бывал раньше в этой комнате, показал кровать Лили Радченко.
  Чемодан, приготовленный к отъезду, лежал под кроватью. Олег открыл его - вещи были брошены небрежно, видимо Лиля собиралась в спешке. В тумбочке - конспекты, журналы "Burdа", "Спутник кинозрителя", "Юность", свежая "Комсомольская правда", ручка, набор фломастеров и прочий хлам.
  Поблагодарив комендантшу и приказав всё запереть и сообщить, в случае появления Лили, Рощин уехал и в своём рабочем кабинете долго осматривал сначала сумочку, а потом маленький блокнот.
  Уже на первой странице блокнота, где сообщались данные о владельце, Лиля тщательно, старательным почерком вывела свои фамилию, имя, сокращённое название учебного заведения, факультет. Следующая страница - адреса. Тут были записаны индекс и адрес общежития, где она проживала. Понятно, чтобы не забыть, для почтовых сообщений с родными. Не было домашнего адреса, но, наверное, он Лиле казался чем-то привычным, обыденным, знакомым, она его не записала, да и трудно представить, что тот, кто найдёт утерянный блокнот, отправит его в другой город.
  Дальше шли по буквам телефоны и адреса друзей и, вероятно, родственников. Но таковых было немного, видимо Лиля не успела ещё раззнакомиться.
  Олег вдруг почувствовал уколы совести. Вот приехала девушка из маленького провинциального городка в большой город учиться, и кого же она встретила на своём пути? Доцента Пирога, который "помог" ей поступить, но подсадил на крючок. Всяких мерзавцев типа Бобова и его компании. И он, Олег Рощин, тоже хорош! Восемнадцатилетнюю девушку обхаживал, задействовал в своих целях, сделал её информатором... Хотя, смело можно сказать, авантюристическая жилка в Лиле всё же есть! Он это явно чувствовал. Ей нравилась игра "в разведчиков". Но разве это всё не развращает душу человека? Кроме того, возможно, из-за него девушка пострадала. Хотя, почему он так решил? Быть может и тревожиться не стоит. Может она уехала к своему парню в другой город, или к подруге в гости, тоже, в другой город. А почему не сообщила родным? Хотя, такая девушка может и не сообщить. А сумочка? Она могла её забыть на остановке. Кто-то подобрал, посмотрел, забрал нужное, остальное выбросил...
  Рощин сложил вещи в сумочку и закрыл её. Чего не хватает? Например, кошелька с деньгами. И студенческого билета... А ключи? Есть ли у неё ключи от дома? Может они в чемодане?
  
  Посмотрел он и книгу:
  
  Antoine de Saint-Exupеry. "Citadelle".
  
  Не нужно было обладать знаниями французского, чтобы понять, что автор книги - известный писатель Антуан де Сент-Экзюпери. Этот его роман, под названием "Цитадель", Рощину был неизвестен, но он читал другие произведения этого храброго лётчика, например сказку о маленьком принце. Помнится, в студенческие годы творчество автора ему нравилось... Интересно, выходила ли эта книга Экзюпери на русском?
  Олег набрал номер библиотеки и задал этот вопрос сотруднице. Ему обещали перезвонить.
  Ответ библиотекаря был таков: "Цитадель" Антуана да Сент-Экзюпери на русском полностью никогда не публиковалась. Отдельные фрагменты произведения были переведены на русский и опубликованы в сборнике произведений французских писателей в 1978 году.
  - Отложите для меня этот сборник, пожалуйста, - попросил Олег и продиктовал свои данные.
  Как-то неудобно, думал Олег. Девушка такие вещи читает, а он даже не знает этого романа...
  Рощин полистал страницы книги. Перед глазами мелькал текст, проникнуть в суть которого он не мог.
  Стоп! На обратной страницы обложки имеется надпись, еле видимая. Писали карандашом. Олег достал из ящика лупу.
  
  "Полевая, у входа в Сосновку, двенадцать".
  
  Видно было, что писала Лиля, почерк её, писала быстро, остро отточенным карандашом.
  Полевая - судя по всему, улица. И эти работницы нашли сумочку на Полевой улице! Сосновка - это лес. Полевая улица огибает Сосновку. Назначена встреча? В двенадцать дня? Может она встречалась со своим парнем? Потом они поехали к нему и сейчас она где-то в гостях. Тогда не стоит и тревожиться... Но с этим возможным свиданием никак не увязывается её вечерний звонок к нему.
  Нет, здесь что-то не так... Надо бы осмотреть это место на Полевой. И лучше сделать это самостоятельно, не поднимая бурю в стакане у себя в отделе. А вот где это место, Полевая улица? Это хорошо знают таксисты. А не позвонить ли Кубику, то есть Семёну Байдаку, этому толстяку, который ему помог тогда вечером? Он таксист, должен знать!
  Рощин позвонил в автопарк. Диспетчер сказала, что Байдак на выезде.
  - Когда появится пусть позвонит на работу Рощину, - попросил Олег. - Ро-щи-ну...Он знает...
  А сам начал раздумывать, собирая все факты воедино. Достал лист бумаги и стал делать пометки.
  Итак, когда Лиля находилась в пионерлагере она узнала нечто важное, раз решилась позвонить ему. Звонок был вечером 22 июля, это вторник.
  24 июля, в четверг, состоялся выезд из Керчи. По данным железнодорожной администрации, девушка находилась в поезде с детьми.
  25 июля, в пятницу, в 7 утра поезд благополучно прибыл на вокзал Тополинова. Лиля была в поезде.
  В дальнейшем, Лиля появляется в общежитии, готовит чемодан, перекладывает какие-то там вещи и, вероятно, отдыхает. Конечно, она могла прилечь - устала, только с поезда... Затем на 12 дня она зачем-то едет на Полевую улицу возле соснового массива, где и исчезает. Находят лишь её сумочку. Нет денег, нет паспорта, студенческого билета. Вопросы:
  1. Почему Лиля не перезвонила ему по приезду, раз уж хотела что-то сообщить?
  2. Как она добралась до Полевой улицы?
  3. С кем она там встречалась и зачем?
  4. Где находится она сейчас?
  С ней явно что-то произошло, не могла же она собственноручно выбросить свою сумочку!
  Нужно где-то найти ниточку. Где?
  Рощин ещё раз осмотрел сумочку и книгу. Больше подсказок не было. "Общежитие, вещи", - вдруг всплыло в памяти. - "Они были набросаны в чемодан как попало. Ну да, приехала, торопилась... Может быть собиралась, сразу после встречи, ехать домой? Но был ли смыл укладывать вещи? Ведь они и так были уложены, она ведь с поезда? Ну да, нужно было что-то оставить, что-то взять. Но почему всё было уложено небрежно, наспех... Лиля производит впечатление аккуратного человека, да и времени было достаточно".
  Рощин придвинул телефон, нашёл в блокноте телефон общежития.
  Долго объяснял вахтёрше что к чему.
  - Вы дежурите через день?
  - Да.
  - Значит 25 июля было ваше дежурство?
  - Да.
  - А ключи от 111 комнаты кто-то брал?
  - Ну, конечно, брала студентка Радченко, она приехала утром. Загорелая такая была, но уставшая... С пионерского лагеря, с моря, говорит, приехала...Спустя какое-то время она вышла, сдала ключи и ушла...
  - Когда это было? Когда вышла? - спросил Рощин.
  - Ну уже ближе к обеду. Часов может в одиннадцать. Не помню...
  - С ней был кто? Может ждал? В её руках были какие-то вещи?
  - Да нет, никто не ждал и не приходил. И не звонил...Выходила она вроде без вещей. Только с сумочкой, - отвечала дежурная.
  - Больше никто не мог брать ключи от 111 комнаты?
  - Нет. Никто из студентов туда не входил. Есть ещё у коменданта свои ключи, у кастелянши. Они могли входить. Да, ещё помню, что ключ от 111 брал слесарь, но ему нужны были ключи от всех комнат по стояку...
  И женщина назвала комнаты.
  - Какой ещё слесарь?
  - Из ЖЭКа. К которому мы прикреплены.
  - А что он делал?
  - Пришёл проверять отопительную систему.
  - Сейчас, летом?
  - А он так и сказал, "мол, готовь сани летом"...
  - А как он выглядел, этот слесарь?
  - Ну... как обычно. В спецовке, уже немолодой мужчина, но... такой шутливый, юморной, что ли... Роста невысокого.
  - Да, понятно. Ладно ждите, к вам должен подъехать сотрудник.
  Олег решил провести расследование самостоятельно, чем меньше людей из отдела всё это будут знать - тем лучше! Сейчас поможет Байдак, а там видно будет.
  Олег стал готовить необходимые вещи, а Женю Козопаса попросил поработать по общежитию.
  
  ***
  Его не покидало едва уловимое ощущение тревоги. Он отгонял его, говоря себе, что всё в порядке, но оно всё же появлялось и жгло изнутри. Застывшие под безоблачным небом, будто свечи, тополя и цепенеющий зной казались сейчас неуместными и даже враждебными.
  "Волга" Семёна Байдака стояла у тротуара, а сам шофёр читал газету. В руке у него был стакан - он попивал газированную воду с сиропом, купленную за три копейки в автомате.
  Окрик Олега заставил Семёна обернуться. Поставив стакан в автомат и промыв его, он колыхая брюшком, заспешил к машине.
  - Ну и жара! - весело кричал он, вытирая платочком взмокшее лицо.
  - Да-а-а... И от неё никуда не деться, - заметил Олег.
  - Поскорее бы сентябрь. Знаете, я люблю этот месяц. И дышать, и работать легче...
  Они пожали руки и, после общих слов, Олег спросил:
  - Семён, ты знаешь такую ... Полевую улицу?
  - Полевую? Да. Довелось туда ехать как-то. И не раз, - припоминал Байдак.
  - Далеко до неё?
  - По городу - минут сорок...
  - Вот если бы тебе надо было доехать не на такси, а допустим, на городском транспорте, как бы ты добирался?
  - Хм... Это смотря откуда...
  - Ну, допустим, от шестого общежития на улице Волкова?
  - Оттуда? Хм...Ну, лучше всего, седьмой трамвай и - до конечной. Потом...пересадка на автобус до Петушков...
  - А так называемый "вход в Сосновку" знаешь?
  - "Вход в Сосновку"... Это не возле остановки "Октябрьская"? Знаю, как-то с компанией туда по грибы ходили. А что, ищите кого?
  - Потом расскажу. Отвези меня на эту Полевую улицу.
  
  ***
  Чем дальше они выезжали за пределы центральных улиц, тем больше жар спадал и остывал раскалённый асфальт. Пока ждали на светофоре, вдохнули свежести, потому что у городской гостиницы поливали двор из шланга, таская его по тротуарам и клумбам. Пахло горячим асфальтом, сырой землёй и цветами с газонов...
  Полевая улица вилась длинной змеёй по окраинам и терялась вдали.
  Облака вверху стояли неподвижно, будто брошенные старые корабли. На остановке "Октябрьская" было пусто и пыльно, валялись окурки, надорванная газета и стояла недопитая кем-то бутылка пива. Сразу за остановкой, за пыльными кустами виднелось брошенное здание. На противоположной стороне густой стеной стоял сосновый лес.
  Они подъехали к въезду в лес - дорога была выложена камнем. Рядом была тропинка, ведущая в глубину леса. Серый песок был смешан с сосновыми иголками. Рощин и Байдак прошлись по обеим сторонам дороги от въезда в Сосновку - до остановки "Октябрьская".
  По левой стороне в некоторых местах трава была примята, но следов практически не было. В одном месте под пихтой Олег поднял заколку для волос. Но принадлежала ли она Лиле? У неё были короткие волосы... Что-то похожее на застывшие капли крови заметил у кустов Байдак. Возможно это обычная краска...
  Продравшись сквозь пыльные заросли лопухов и бурьяна, они посетили заброшенное здание (которое рядом с остановкой), походили среди пустых бетонных коробок, ничего не находя интересного.
  - Это бывший храм, только без купола с крестом... Купол свалили ещё в период борьбы с религиозной пропагандой, а помещение использовали как склад, - рассказывал Байдак.
  - Но сейчас никак не видно, что это склад, - иронически заметил Рощин. - Свалка для мусора - это я вижу.
  На серой стене зияла поблекшей краской надпись: "Внизу смерть". Для устрашения был выведен оскалившийся череп с перекрещенными костями.
  Решили спуститься в подвал, перешагивая через битый кирпич и мешок с алебастром. Но ничего кроме окурков, конфетных обёрток, мятой пачки "Примы", пустой бутылочки от лекарства здесь не было. Олег то и дело стряхивал пыль, а Байдак цокал языком, качал головой и кашлял от пыли. Из-под ног бросились какие-то твари и исчезли.
  - Крысы? Здесь? - поразился Олег.
  - Фу, я их терпеть не могу, - поморщился Семён. - Прям отвращение вызывают!
   Освещая фонариком брошенное, забитое мусором помещение, они постепенно продвигались вперёд. Внезапно вышедший вперёд Байдак громко вскрикнул и с треском исчез.
  Олег бросился вперёд и сам чуть не свалился в яму, через которую были перекинуты узкие доски. Именно их и сломал грузный Байдак.
  - Олег, помогите, я здесь!
  Рощин осветил дыру и в её глубине заметил Семёна, стоявшего на грудах листвы и гравия.
  - И как тебя угораздило? Потерпи, сейчас.
  - Вот, зараза, шею свихнуть можно, - выдавил из себя Семён и вдруг разразился лавиной ругательств. - Тут вонь, и вода где-то журчит...
  - Ты ещё счастливо упал... Сейчас помогу.
  Положив фонарик на пыльный пол, Олег стал стягивать ремень с брюк.
  В это время окровавленная рука появилась из ямы.
   Олег подал Семёну конец ремня.
   - Давай, держись!
  Кряхтя и чертыхаясь, таксист с трудом выбрался наружу. Руки напоминали кровавые ниточки.
  - Ого, ты поранился, - сказал Рощин.
  - Сейчас отдышусь и пойдём. В машине есть аптечка...
  Они сидели на грудах кирпича и тяжело дышали.
  - Слушай, Олег! - сказал Семён, внезапно переходя на "ты". - Я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь всей правды. Кого или чего мы ищем?
  Олег тяжело вздохнул, похлопал руками, сбивая пыль.
  - Ищем одну пропавшую девушку. Она студентка вуза. Приехала в город из пионерлагеря, пошла на встречу с кем-то неизвестным в эти места и пропала...
  - Ах, вот оно в чём дело, - произнёс Байдак, принимая от Рощина платочек и вытирая исцарапанные руки. - Отъезд домой, пикник с подругами, поездка с парнем исключаются?
  - Практически всё это проверено. Девушка она вроде серьёзная, но не лишённая некоего авантюризма. Так что всякое может быть.
  - Тогда стоит обзвонить больницы и морги... Стоит и в дом отдыха заглянуть. Может там чего видели и слышали...
  - А где он?
  - Да тут неподалёку, в Сосновке... Бывшее имение дворян Ружинских. Сейчас "Сосновый бор" называется... А в глубине леса и санаторий есть, но он правда далековато от дороги.
   Решили дальше не продолжать исследование внутренностей разваленной церкви, просто осветили помещения фонариком. Было ясно, сюда давно никто не заходил.
  Обработав раны, они сели в автомобиль и неспешно поехали по каменной дороге вглубь лесного массива.
  После пыльных развалин приятно было вдыхать смолистый запах хвои, лесной сырости и шишек. Кое-где деревья настолько обступили дорогу, что машина цеплялась своим верхом о ветви.
  Бывшее имение Ружинских ныне переживало период ветхости и запущенности. Дорожки из белых мраморных плит во многих местах пришли в негодность, фонтан и бассейн были полны прошлогодней листвы, а старинные статуи греческих богов, нимф потрескались и запылились. И само имение как будто накренилось... Но, в целом, здесь не было неприятного чувства одинокости и заброшенности - дышалось хорошо и находиться здесь было даже как-то уютно.
  Директора дома отдыха не было на месте, и они пообщались с кастеляншей.
  - Сегодня же у него выходной, - сказала она о директоре. - Завтра будет.
  - У вас тут где-то рядом, может быть на дороге, никаких происшествий не было замечено? - спросил Рощин.
  Этот вопрос немного удивил кастеляншу.
  - Да вроде ничего такого не было, - заверила она. - Хотя, погодите... Кажется позавчера, днём, наши отдыхающие слышали визг тормозов на дороге... Вроде там кого-то сбили или зацепили. На дорогу вышли - никого. Наверное, ничего страшного. Ну, вот, пожалуй и всё... Это всё одна пожилая пара рассказывала, Даниловы их фамилия. Они как раз гуляли...
  - А можно поговорить с этими Даниловыми? - прервал её Рощин.
  Прошлось какое-то время посидеть на стульях в гостевой и подождать, пока найдут Даниловых. Чтобы компенсировать ожидание, добросердечная дежурная принесла по бутылке нарзану. Но, оказалось, Даниловы уехали на воскресенье в город, о чём уведомляли директора, обещали вернуться завтра к утру.
  - В общем-то они вам ничего нового не скажут... Они же не видели, а только слышали.
  - Понятно, - произнёс задумчиво Олег, и они попрощались.
  Когда возвращались по сосновому коридору, Олег сказал Семёну:
  - Извини, что я немного погонял тебя сегодня, - и он протянул солидную купюру.
  - Для вас - всё, что хотите, - хлопнул поцарапанной рукой по рулю таксист.
  Какие-то пару минут они ехали молча.
  И вдруг, посмотрев в сторону, Байдак легко затормозил.
  - Что случилось?
  - Да тут, пацаны... Наверное местные...Можно попробовать спросить.
  - Пацаны? Ну давай, пробуй...
  Байдак громко свистнул.
  За коричневыми стволами мелькали разрисованные лица и цветные перья.
  - Эй, индейцы, выходите! Да я вас вижу... Буквально на минуту, кое-что спросить надо.
  Отделившись от смолистых стволов сосен, к "Волге" подошли двое мальчишек. Один из них - долговязый, белобрысый был явно старше. Другой был маленький, большеголовый, длинные его тёмные волосы закрывали уши. Они и в самом деле одеты были индейцами, имели луки и колчаны со стрелами.
  - Как зовут-то? - спросил Семён.
  Ребята смущённо назвали себя. Старший был Серёжкой, а младший Игнатиком.
  - Ребята, вы каждый день тут играете? - спросил Байдак.
  - Ну, сейчас же каникулы... - ответил старший белобрысый Серёжка, приблизив к окну лицо с крапинками веснушек, разрисованном боевой окраской.
  - Мы обычно здесь, или в развалинах напротив, - охотно добавил черноголовый Игнатик.
  - В этот четверг не слышали ничего о происшествии на дороге?
  - Каком происшествии? А, это когда ЕрАЗ эту...тётю сбил? - ловко и быстро спросил Игнатик.
  - Да, - сразу с готовностью кивнул Байдак.
  - Такое мы видели, - серьёзно сказал Сергей.
  Рощин напряжённо всматривался в него.
  - Но эта женщина вроде жива осталась..., - добавил мальчишка.
  - Жива осталась? Ну-ка, расскажите поподробнее, храбрые краснокожие воины бледнолицему брату своему, - с грустной иронией промолвил Рощин и, скрипнув дверью, вышел из машины. - Так это точно женщина была?
  - Да, точно женщина, только моложе, ну как бы...
  - Девушка... - подсказал Олег.
  - Да, девушка, - согласился Серёжка.
  - Мы её как следует не разглядели, - добавил Игнатик.
  - Ну хорошо, значит не разглядели., - констатировал Рощин. - Но описать сможете, как это всё случилось? Вы здесь играли?
  - Не, напротив. В старой церкви..., - говорил старший мальчик. - С нами ещё Тында был, ну это, Тимка, наш товарищ... Ну он в лопухах засел, он ничего не видел.
  - Так, понятно. Ну, а вы-то что видели? - спросил Семён Байдак.
  - Ну, давай я расскажу, - сказал Серёжка Игнатику, - а ты пока помолчи. Потом добавишь.
  Младший опустил взор, но потом глаза его ожили, засверкали.
  - В общем мы играли, - говорил старший мальчик. - Как раз было "отступление"...Тында - он "шериф", за нами гнался, а мы, "апачи", прятались. И мы зашли в кусты у дороги... и тут - слышим - тормоза визжат...Мы выглянули из-за кустов в тот момент, когда машина эту...девушку уже сбивала...
  - Как сбивала? - спросил Олег.
  - Ну, он вроде крылом зацепил!
  - А девушка что, в этот момент посреди дороги была?
  - Ну она как бы перебегала дорогу и не заметила машину, - тихо встрял Игнатик.
  - Какого цвета машина?
  - Ну голубая такая, а верх - белый.
  - ЕрАЗ -762, - сказал Байдак. - Продукты, наверное, возит...
  - И что же она, эта девушка... Упала? - продолжал спрашивать напряжённый Олег.
  - Да, она крикнула и упала, - продолжал говорить Игнатик. - А водитель высунулся и ... матом. Нехорошо! И тут же её подхватили и понесли.
  - Девушку подхватили? А кто?
  - Не знаем. Какие-то люди... Там у обочины "Лада" стояла. Возле сосен... Люди подбежали... Это были какие-то двое дядек, подхватили её, ну, как бы, под руки и подняли... Один из дядек что-то сказал и махнул рукой, и водитель, который сбил, уехал.
  - Понятно. А потом?
  - А дальше мы не знаем, - сказал Серёжка. - Наверное, я так думаю, её увезли на "Ладе" в больницу. Просто сзади подошёл Тында со своим кольтом, и мы, бежать...
  Игнатик замер и посмотрел на старшего. Тот многозначительно молчал.
  - Понятно. А вы не вспомните, ребята, как выглядела эта девушка? Ну полная она, или худая, высокая, или низкая? - спросил Рощин.
  - Ну, - в нерешительности задумался Серёжка, - не помню. Вроде как не толстая...
  - Скорее невысокая, обыкновенная, волосы такие чуть светлее серых, - добавил младший мальчишка.
  - На лице, на голове кровь была?
  Оба мальчика покачали головой.
  - Не видели.
  - А этих мужчин не запомнили? - спросил Байдак.
  - Водитель, который сбил - худой дядька в рубашке клетчатой и такой ... шапочке с козырьком...
  - А номера запомнили?
  - Нет... - виновато сказали ребята.
  - Покажете это место?
  Оба мальчика кивнули.
  
  ***
  Рощин крепко вытерся полотенцем. Холодный душ будто снял с тела непосильный груз. Жёлтая жара сегодня тесной золотой цепью душила город.
  Тело ломило от усталости и голода.
  Потом Олег сидел и долго размышлял.
  Сейчас нужно было абстрагироваться от текущей работы, чтобы всё хорошенько расставить по местам по вопросу Лили Радченко.
  Ни в общежитии, ни дома на сегодняшний день девушка не появилась, у друзей и подруг её тоже не было. Её подруга Валерия в телефонном разговоре заметила, что когда они возвращались поездом из Керчи, на одной из станций в вагон села какая-то женщина с вещами, но вскоре, (спустя примерно час), она вышла. Лиля после этого стала грустной и замкнутой. Почему женщину посадили в детский вагон, спрашивал себя Олег. Не хватало мест? Села по блату?
  Ещё Валерия отметила, что постоянного парня у девушки не было, она называла какого-то Феликса, но где живёт он - неизвестно.
  Итак, Лиля пропала! Женя Козопас проверил морги и больницы - нет её! Он же отработал по общежитию и здесь появились странности. Визит слесаря предварял звонок из деканата. И причём звонил никто иной, как Пирог Ростислав Михайлович, который просил дать возможность слесарю поработать в комнатах общаги. Какое отношение Пирог имел к слесарным работам в общежитии? Ростислав Михайлович всё объяснял необходимостью курировать все сферы жизни студентов и порекомендовал проверить по линии ЖЭКа. Там объяснили - слесарь Сергиенко действительно был направлен в общежитие, но туда не попал. Встретил приятеля, выпили, дальше он был пьян и плохо помнил. В общем, в общежитие он не приходил. Так кто тот таинственный слесарь, посетивший комнаты в 17.00.?По описаниям, такой в ЖЭКе не работает. Что на самом деле делал слесарь? Не он ли разворошил всё в чемодане Лили Радченко? Что он там искал?
  Попробуем восстановить всю цепочку фактов.
  Во время нахождения в лагере Лиле Радченко позвонил неизвестный. Вероятно что-то просил, например, принять по дороге какой-то контрабандный товар, довести до Тополинова. Взволнованная девушка звонит домой ему, Олегу Рощину, но не застаёт его. Вероятно информация не была столь уж важна, раз она не позвонила ещё раз. Или может ей просто не дали позвонить...
  По дороге из Керчи в Тополинов на одной из станций заходит неизвестная женщина. Не она ли передала нечто важное Лиле? Она могла сообщить о встрече, и Лиля записала на обложке книги "Цитадель" (она просто попалась под руку).
  Итак Лиля прибыла в город, поехала на встречу на Полевую улицу и пропала. На встречу приехала, скорее всего, "Лада" с неизвестными лицами (двое или трое, двое выходили из машины, один был за рулём). Во время встречи возникло недоразумение, какой-то конфликт. Разгорячённая девушка выскакивает из машины и бежит через дорогу. И тут её сбивает машина. этот самый ЕрАЗ -762! Скорее всего, водитель лишь зацепил её! Потом её подхватили люди из автомобиля "Лада" и, наверное, увезли. Вероятно они заплатили водителю ЕрАЗа за молчание. Шум им ни к чему.
  А сумочка? Если Лиля была с ней, то во время удара фургона сумочка могла выпасть, а кто-то из похитителей её подобрал. Если бы они отправили бы Лилю, к примеру, в больницу, или на частную квартиру, преступники прихватили бы сумочку с собой. А тот факт, что они её выбросили, доказывает, что с девушкой всё плохо...
  Если Лиля погибла, они могли бросить тело в лесу, он ведь рядом. Надо осмотреть ближайший район.
  Олег посмотрел нарисованный план, отметив кружками квадраты, достойные внимания.
  
  ***
  ...Олег отправился на кухню. Поставил сковородку на огонь, налил пахучего янтарного масла и стал нарезать розовые помидоры. Потом наблюдал, как лопаются их красные шкурки, как брызжет алый сок... Вбил три яйца, и задумался, глядя на приходящую в нужный вид стряпню.
  Он ужинал автоматически, безо всякого аппетита, вяло пережёвывая пищу.
  Гроза постепенно собиралась, и вот небо раскололось, грохнуло, дождинки, будто драгоценные камни, стали одаривать собою разгорячённую землю.
  Звонок раздался поздним вечером.
  - Здравствуйте! - послышался в трубке юный голос. - Вы товарищ Рощин? Я звоню вам по поводу Лили Радченко.
  - Здравствуйте! А кто вы?
  - Я Феликс, ну, можно сказать, её школьный друг.
  - А сама Лиля не объявилась? - осведомился Олег.
  - Нет. Я узнал от её мамы, что Лиля пропала. Знал, что вы искали меня... Я решил приехать...
  - Вы приехали из Дахова? - спросил удивлённый Олег. - А где вы сейчас?
  - Рядом с вокзалом. Здесь телефонная будка. Монеты кончаются, и дождь льёт...
  - Феликс, возвращайтесь на вокзал и ждите меня у центрального входа. Знаете, там, где большие часы?
  - Да я помню...
  - Я скоро подъеду туда. А как я вас узнаю?
  - Я в жёлтой футболке и тёмных вельветовых джинсах. Спортивная олимпийская сумка через плечо...
  - Хорошо. Ждите меня, никуда не уходите.
  Рощин заказал такси.
  Дождь уже значительно ослабел, когда Олег на вокзале встретился с рослым худощавым парнем со спортивной сумкой через плечо. Карие глаза глядели немного стеснённо, а тёмные волосы, волнисто скрывшие часть лба и уши, были влажны.
  Они познакомились, и Рощин, вручив ему зонт, повёл его за собой к машине.
  В такси пахло сигаретами и одеколоном.
  Тихо, едва слышно из приёмника звучала песня:
  
  Снова птицы в стаи собираются,
  Ждёт их за моря дорога дальняя.
  Яркое . весёлое, зелёное,
  До свиданья, лето, до свидания!
  
  За окном сентябрь
  Провода качает,
  За окном с утра
  Серый дождь стеной.
  Этим летом я
  Встретилась с печалью,
  А любовь прошла стороной.
  
  - Наверное вы напрасно приехали, - откровенно сказал парню Рощин, когда они мчались по проспекту, мимо серых памятников, скверов и зданий. - Поисками мы займёмся сами.
  Феликс смутился.
  - Дело в том, что Лиля была моей близкой школьной подругой. И когда я узнал, что она пропала то решил... Может помогу как-то...
  - Ну как вы поможете? - жёстко спросил Олег. - Ну тогда подумайте, у кого она может быть? Вы ничего подозрительного не замечали? Она в последнее не писала вам что-то странное?
  Феликс какое-то время смотрел на мелькающие, в бриллиантовых каплях, огни города, а потом сказал:
  - Последние месяцы мы были не так уж близки... Как-то так сложилось... У неё была своя жизнь, а у меня своя. А вот недавно она вдруг позвонила, говорили про то и про сё, но так классно, так тепло стало...
  Олег задумался, а когда молчание затянулось, спросил:
  - Вы сейчас работаете?
  Феликс кивнул и объяснил:
  - Я после училища... Остался работать на заводе. Практику там проходили. Сейчас пока в отпуске... А куда мы едем?
  - Ну не в гостинице же вам ночевать! Поедем ко мне домой.
  - Спасибо, но... не хочется стеснять вас.
  - Бросьте вы... Заодно поговорим как следует и отдохнёте.
  Дома Рощин покормил гостя. Они разговорились и даже как-то стали ближе друг другу. Произошедшее с Лилей объединило их, сделало союзниками.
  За окном тихо шелестел дождь, лампа лила таинственный жёлтый свет на скатерть. Стаканы в серебряных подстаканниках помигивали золотыми и синими искорками.
  - Олег, а откуда вы знаете Лилю?
  - Так получилось, - тяжело вздохнул Олег.
  Он взял стакан, отпил чаю и продолжил:
  - Познакомились мы, можно сказать, случайно. Отчасти это связано с моей службой...
  - Понятно - спекуляции, незаконная продажа. Вы из ОБХСС? И Лиля на чём-то попалась?
  Олег поморщился, глаза засверкали иронией.
  - Нет, я из другого ведомства, молодой человек... Комитет государственной безопасности. Пятое управление.
  Феликс сделал круглые глаза.
  - Вот это да! Лиля что-то натворила?
  - Нет, нет, не беспокойтесь, ничего серьёзного... Но, её могли использовать в своих целях другие..., скажем так, нехорошие личности. Вы же знаете какая сейчас борьба идёт.
  - Афганистан?
  - Не только. Олимпиада в Москве, наша политика на международной арене..., - сказал Олег. - Противостояние систем, причём глобальное... Готовятся различные идеологические диверсии... Слышали, раньше были события в Венгрии, Чехословакии. А теперь Польша на очереди... В общем, время тревожное, неспокойное...
  Феликс присвистнул, покачнулся на стуле в волнении.
  Щёлкнув серебристой зажигалкой, Олег закурил, откинувшись на спинку стула.
  - И что, будет война? - тревожно спросил Феликс.
  Олег закрыл глаза в знак согласия, затянулся глубоко и выпустил дым.
  - Ничего себе! И это обязательно нас ждёт?
  Олег молча пожал плечами.
  - А как Лиля-то в это встряла? При чём здесь она?
  - Ну, не думайте..., - вяло произнёс Олег. - Мне кажется, тут может соединиться криминал с идеологией.
  - Где же нам её искать?
  Олег какое-то время смотрел в глубину карих глаз Феликса - парень ему нравился.
  - Найдём!
  Говоря это он больше убеждал и успокаивал Феликса, сам же не был до конца во всём уверен.
  - Ну, Олег, вот вы такую должность занимаете...Так почему же вы...
  - Ты, Феликс, хочешь сказать, почему я, имея за плечами такую мощную организацию, не бросаю все силы на поиски... Во-первых, ещё мало времени прошло... Во-вторых, по определённым причинам я не хотел бы сейчас афишировать это дело. Поэтому пытаюсь пока обойтись своими силами. Да и должность моя весьма скромная, не преувеличивай... Больше ничего не скажу, не обессудь.
  Феликс сжал губы.
  - Но, как говорят, промедление смерти подобно... У вас какие-то обстоятельства, а Лиля может ... погибнуть, - нахмурившись, твёрдо сказал он.
  - Слушай парень, возьми себя в руки... Ещё день - максимум полтора, и мы выведем дело из тени... И потом... Я ведь теперь не один... А сейчас, допивай чай и спать. Завтра много дел.
  Феликс сидел на диване, осматривая комнату, когда Олег принёс ему свежее постельное бельё и принялся надевать наволочку на подушку.
  Феликс подхватился, а Олег, не глядя на него, сказал:
  - А ведь тебе Лиля чем-то дорога... Я же вижу...
  Несмотря на усталость, связанную з переездом и эмоциональным напряжением, Феликс долго не мог уснуть. Он лежал на диванчике и смотрел, как редкие капли стучат в окно. После разговора с Олегом сильное волнение за судьбу Лили стало утихать, но не исчезло до конца. Кроме того Феликсу было лестно, что он помогает сотруднику органов госбезопасности. О них он много читал и видел фильмы. Правда Олег не совсем был похож на традиционный портрет чекиста - худой, длинный, вид какой-то несерьёзный. Он скорее напоминал фокусника в цирке или доброго волшебника из сказки.
  Постепенно глаза стали слипаться, дождь убаюкивал, и Феликс погрузился в сон.
  
  ***
  Следующий день выдался свежим, прохладным и легко дышалось. Феликсу даже казалось, что сквозь синь неба, лазурность облаков, тяжесть и усталость деревьев начинает проглядывать будущая осень.
  Олег договорился на работе и мог весь день посвятить поискам. Это был самый важный день, затягивать дальше было нельзя. С утра был вызван Семён Байдак с его "Волгой". И ещё к ним присоединился Женя Козопас.
  Олег развернул план местности и отметил уже осмотренные районы - заброшенная церковь, пустырь... Осталось два больших квадрата леса, дом отдыха, парк.
  Пока Женя Козопас вместе с Семёном, осматривал сосновый лес, все тропки, овраги и глухие места, сам Олег отправился в дом отдыха, прихватив с собой Феликса.
  На осмотр "Соснового бора" ушло много времени, но результатов не было. Завхоз Дмухановский не отставал от них, открывая каждую нужную комнату и подвал...Супруги Даниловы появились, но рассказать особо ничего не могли. Они были на дороге, когда происшествие уже произошло, видели автомобиль "Жигули - Лада" или ВАЗ-2103. Убедившись, что сбитой девушке ничего не угрожает, что её повели двое мужчин, они ушли от дороги в Сосновку. Мужчин не запомнили, а вот девушка выглядела неважно, её практически несли...
  Феликс слушал всё это бледный и напряжённый.
  Поговорив с Даниловыми на скамейке, Олег развернул план, но внутри себя чувствовал - всё это напрасно... Лилю скорее всего увезли, здесь её нет, её просто не могли спрятать где-то в "Сосновом бору" - здесь слишком много свидетелей.
  Оставалась ещё заброшенная часть парка, отгороженная заросшей вьюнком сеткой - рабицей. Здесь всё позарастало, сюда никто никогда не ходит - так говорил Дмухановский. И действительно, это были настоящие джунгли.
  - Но отдельные тропки есть, - заметил Феликс.
  - А у нас здесь есть "индейцы" из числа школьников, - с улыбкой сказал Олег. - С двумя представителями племени "апачей" мы вчера познакомились. Вот они тут лазят часто, ведь для них тут...
  - Настоящая сельва! - подсказал Феликс.
  - Что?
  - Ну, сельва, говорю, это такие густые леса в Южной Америке.
  - Ах да, читал в журнале "Вокруг света". Хм! Здесь кино снимать можно... Папоротник, хвощи, плауны...
  - Смотрите, какое-то строение, - показал Феликс.
  Они подошли ближе. Строение возвышалось в виде наземной надстройки из кирпича, сверху можно было различить побелку. Железная крыша, плавно спускавшаяся к земле заросла мхом. На двери - старый ржавый замок.
  Олег повесил сучок ближайшего дерева сумку - планшет и вновь развернул свой план.
  - Завхоз говорил, что это вход в какой-то заброшенный погреб. Ключ от замка давно утерян. Раньше тут был хозблок, но уже много лет никто дверь не открывал... Это единственное место, которое мы не проверим...
  - Потому, что не попадём, - закончил за него Феликс, трогая и дёргая навесной замок.
  - Ладно, брось! Пойдём посмотрим, что там у наших коллег.
  Они стали пробираться сквозь заросли...
  Женя Козопас что-то писал, а Семён мрачно сидел за рулём "Волги".
  - Что-то долго вы, - встретил он вышедших на дорогу Олега с Феликсом. - Товарищ Рощин, мне бы на работе показаться.
  - У вас есть что-то?
  - Кое-что есть, - живо ответил неунывающий Козопас. - Во!
  Он показал целлофановый пакет.
  - Что это?
  - Платок со следами крови. Её много... Отдадим на экспертизу. Группу крови девушки можно взять с медицинской карты...
  Олег поднял пакет к солнцу и осмотрел со всех сторон.
  - Так, понятно...Где именно?
  Женя не спеша стал объяснять.
  - Больше там ничего не было? - нетерпеливо перебил его Рощин.
  - Обрезок ремня.
  - Это я нашёл! - воскликнул Семён Байдак, высунувшись из двери "Волги". - Ремень отрезан острым ножом, посмотрите. В этом я знаю толк.
  Олег ещё раз внимательно осмотрел находки, размышляя.
  - Хм... Значит так... Семён - свободен... Езжай, а мы сами как-то доберёмся. И большое спасибо!
  Олег подошёл к автомобилю, протянул водителю купюру и крепко пожал руку.
  - Товарищ Рощин! Всегда можете на меня рассчитывать, - сказал Байдак.
  - Давай, давай, дуй работать.
   Когда "Волга", развернувшись, помчалась к городу, Олег спросил у Жени Козопаса:
  - Какой говоришь квадрат?
  Он хлопнул себя по плечу.
  - Ой, ёлки-палки! Сумку забыл!
  - Да ты что! Где? - спросил Женя Козопас.
  - Там, в этом ... заброшенном парке...На ветке дерева. Вход в старый погреб... Феликс, сгоняй, а? Не в службу а в дружбу...
  - Хорошо, товарищ Рощин!
  
  ***
  Феликс вышел из лесной чащи с найденной сумкой и какое-то время искал Рощина и Козопаса. Потом заметил их - они сидели на противоположной стороне улицы на бетонной плите, неподалёку от остановки "Октябрьская", пили кефир из бутылок и откусывали большие куски от свежих булок. Рядом на плите стояла ещё одна бутылка, лежали булка в целлофане и две синие крышечки из фольги.
  - Эй, Феликс, мы здесь! - крикнул Олег, вытирая губы. - Молодец, благодарю...
  Феликс перебежал дорогу и протянул ему сумку.
  - А откуда это добро? - спросил он, кивая на кефир и булки.
  За Олега, в очередной раз хлебнувшего кефира, ответил Женя Козопас:
  - Да таксист Семён позаботился. Привёз! На твою долю тоже есть...
  - Стойте... Я тут такое узнал! - воскликнул Феликс. - Оказывается, тот погребок недавно открывался!
  - Что? - удивился Олег.
  - Да!
  - С чего ты взял?
  - Мне сказал об этом дворник. Он косил траву неподалёку. Спросил куда я иду, ну я ему объяснил, сказал, что к погребу заброшенному и тому подобное... А он говорит, что видел, как недавно какие-то трое заносили туда длинный тюк... Вроде, как нечто завёрнутое в мешковину! Он посчитал, что в погреб занесли что-то для долгого хранения, поэтому не придал этому значения.
  - Так, вперёд! - сказал Олег и залпом допил кефир.
  - Что вы хотите? - спросил Козопас.
  - Надо хорошенько тряхануть Дмухановского, этого завхоза, пусть лапшу нам на уши не вешает, а даёт ключ!
  Женя Козопас поднялся и поставил бутылку на плиту:
  - Слушай! А может завхоз не знает ничего, и ключ действительно потерян, или специально передан в другие руки... Вдруг заносили вовсе не продукты. Давай по-тихому пойдём и откроем сами...
  - А ты можешь открыть старый ржавый замок? - удивился Олег.
  - А почему нет? Попробую.
  - Слушай, а ты случайно бандитским шайкам свои услуги не предлагаешь? Всё он умеет!
  - Да бросьте язвить!
  - Ладно, давайте попробуем, - серьёзно сказал Рощин.
  Пока шли через лесную чащу, Феликс с аппетитом оприходовал кефир и булку.
  Дворника в парке уже не было, когда они подошли к двери погреба. Внимательно осмотрели дверь.
  - Сейчас попробуем, - сказал Козопас, шаря в карманах, вынимая скрепки и начиная их гнуть. - Только тихо, не говорите под руку...
  Получившиеся проволочки Женя согнул под прямым углом. Одной проволочкой он начал шарить в замочной скважине, пытаясь сдвинуть личинку в сторону открывания, а второй стал искать внутреннюю защёлку. Наконец-то дужка выскочила и замок открылся.
  - Ну вот, пожалуйста, - сказал он, ликуя.
  - Слушай, тебе банки в Чикаго грабить надо, - пошутил Олег. - Откуда ты всё это умеешь?
  - Трудное детство, - многозначительно промолвил Женя.
  Тяжёлая дубовая дверь, обитая внутри железом, со скрипом отворилась.
  Пыльные каменные ступеньки ныряли в непроглядную темень. Олег и Женя первыми стали спускаться, фонариками освещая путь.
  - Что делать с дверью? - почему-то шёпотом спросил Феликс.
  - А что с ней?
  - Обычно в приключенческих романах преступник её закрывает...
  - Не закроет, - усмехнулся Женя. - Я замок сломал.
  Они тихо шли по ступенькам.
  - Нельзя сказать, что здесь давно никого не было. Вон столько следов, - заметил Олег.
  Ступеньки упирались в такой же пыльный цементный пол. Здесь стояли пустые деревянные ящики, бочки, валялись мешки, банки из-под краски, усохшие кисточки и халаты, виднелась батарея пыльных бутылок.
  Пахло земляной сыростью, прелой мешковиной, чем-то прогнившим.
  Рощин и Козопас подняли крышку одной из бочек и чуть не задохнулись. Вероятно там были сгнившие и усохшие грибы. Ещё одна была пустой.
  - Интересно, куда ведёт этот ход? - спросил Феликс, указывая на узкий глянцево-чёрный коридор.
  - Сейчас узнаем, - сказал Олег. - Обычно в таких старинных особняках или замках делали подземные ходы для спасения от врагов. Как правило они имели выход в лесу или в поле...
  Луч фонарика Олега скользил по груде хлама, а потом мазнул покрытые паутиной стены.
  Осмотрев сундук с какой-то полуистлевшей одеждой, они двинулись дальше по тёмному коридору.
  - Следы есть, - воскликнул Козопас. - Как будто несли что-то, а потом положили- смотрите, какое огромное пятно.
  Олег наклонился с фонариком, а потом присел:
  - Кажется следы крови.
  Женя Козопас и Феликс склонились, осматривая странные бурые пятна.
  - А дальше волокли...Слушайте, а может нам тряхануть как следует этого враля - завхоза, - предложил Женя Козопас. - Пусть выдаёт всю информацию, как есть.
  - Погодите. Давайте по крайней мере пройдём этот подземный ход, - веско сказал Олег Рощин.
  Феликс его поддержал:
  - Вероятно нам дальше удастся обнаружить ещё какой-то след, или, может даже, разыскать Лилю...
  Коридор становился всё уже. Следов было мало, лишь в одном месте Феликс что-то заметил и воскликнул:
  - Осторожно, змея!
  Но это оказался длинный и узкий ремень.
  - Он в точности совпадает с тем, что нашёл в лесу Байдак, смотри! - воскликнул Женя.
  - Возможно, - сказал Олег, хорошо осматривая находку. - Молодец Феликс, глаз - алмаз, могли пройти мимо.
  Они пошли дальше. Спустя несколько шагов Олег, шедший первым, внезапно остановился. Он осветил фонариком что-то серое, присел и потрогал.
  - Гляньте, брошенный мешок. Вернее мешковина... Похоже свежая, ещё не запылённая...
  - Гляньте, что на стене, - сказал Феликс.
  Лучи фонариков упирались в некий полукруг, начертанный на серой стене.
  - О! Что же это означает? - спросил Олег.
  - Знак какой-то. Или буква.
  - Действительно, похоже на знак. Относительно свежий вроде. И как будто написан кровью..., - сказал Женя. - Тут и внизу - следы крови.
  На какое-то время они замерли, осматривая помещение.
  Феликс всмотрелся в стену.
  - Похоже на букву "С". - промолвил он.
  - У меня такое впечатление, что пытались написать слово, но не смогли, - промолвил Женя.
  - Ну, а если это просто знак, что он означает? Может просьбу о спасении? "Спасите!", - предположил Феликс.
  - Мне почему-то вспоминается книга "Цитадель". Её нашли в сумочке Лилии, - сказал Рощин. - Во французском слове "Citadelle" первая буква - "С"...
  - Но что Лиля хотела этим сказать, если, конечно, писала она?
  - Скорее, дать знак нам, тем, кто будут её искать, что мы на верном пути...
  Какое-то время они стояли, высказывая предположения.
  - Во всяком случае, у нас есть повод дойти до конца этого туннеля, - сказал Олег. - Если Лилю затолкали в этот подвал, сунув в мешковину и связав ремнём, то ей, видимо, удалось освободиться. Значит она жива...
  - Может она где-то лежит в плохом состоянии. Надо идти вперёд, - сказал Феликс.
  - Странно, что она не пошла назад, к выходу, к двери, - заметил Женя Козопас.
  - В темноте? Что она видела? Что делать будет очнувшийся человек? У него шок! Держась за стену он будет ковылять дальше в поисках выхода, - ответил Олег.
  - А может она возвращалась, да дверь была заперта, на крики и стук никто не открывал, - высказал предположение Феликс.
  Олег задумчиво посмотрел на него и сказал тихо:
  - Очень может быть...
  Так и не найдя чёткого объяснения знаку, они пошли дальше. Постепенно коридор становился земляным, что-то хлюпало под ногами.
  Вдруг они услышали частые шлепки по водной грязи.
  Олег и Женя приготовили оружие, а волнение Феликса достигло предела!
   - Волк! - воскликнул он.
  В темноте светились глаза какого-то животного. Фонари определили, что это крупный пёс
  - Это собака! - воскликнул Женя. - Чёрная какая! Ты что здесь делаешь, псина?
  - И он нас увидел!
  - Необычный пёс, глаза светятся, - сказал Феликс.
  - Я читал, что в глазах собаки есть пигменты, обеспечивающие отражение света направленного в глаза... Поэтому в темноте... глаза светятся, - стал объяснять Олег. - Но как собака попала сюда?
  - Я знаю, есть такие псы, которые охотятся на крыс. Для кораблей их специально обучают. Может и он сюда ходит охотиться? - предположил Феликс.
  - Недалеко выход! - воскликнул Женя. - Идём. Ну, пёсик, веди нас. Домой, домой, где твой дом? Давай - давай...
  
  
  
  
  ***
  Яркий свет хлестнул плетью по глазам, когда они, разворошив мусор из листьев и веток, вслед за четвероногим проводником, выбрались из-под мшистого камня на хвойную землю.
  Сосны здесь были огромны и торжественны, сквозь их верхушки косыми струями лились жёлто-зелёные и голубоватые потоки света .
  Какое-то время трое искателей сидели на земле, жадно вдыхая терпкий запах леса. Пёс поскуливал, то стоял неподвижно, то делал несколько шагов, призывая к дальнейшему пути...
  Он бежал так быстро, что за ним еле поспевали бегом.
  Дом открылся спустя десять минут - крепкое обиталище под металлической крышей с антенной.
  За забором лаяла собака. На её лай, к тяжело дышащим путешественникам, вышел очень худой старик в тёмно-синей рубашке и кепочке с козырьком.
  - Ну, кого ты привёл, Анчар? Что за духи лесные тут бродят? - высокопарно спросил он басом, таким неподходящим к его облику.
  - Здравствуйте, - сказал Олег. - Мы шли за вашей собакой и вот куда она нас привела.
  Он приветливо улыбнулся. Старик ответил улыбкой и промолвил:
  - Кого угодно Анчар сюда не приведёт. Значит вы нуждаетесь в помощи и совете. Милости прошу во двор.
  И он распахнул калитку.
  - Собаки нужно бояться, когда она на свободе, молодой человек, - сказал старик Жене Козопасу. - А когда на цепи - чего тут тревожиться?
  Двор был широким и тщательно убранным. На цепи полаивал крупный и красивый кавказец.
  Они направлялись в дом. В комнате красовались ветвистые оленьи рога, а на стене висело охотничье ружьё.
  - ИЖ - 27, - перехватив взгляд Феликса, прокомментировал старик. - отличное оружие...
  Из транзистора разлетался мощный голос Аллы Пугачёвой:
  
  До сих пор стою я у той черты,
  Где ворвавшись, вдруг, в жизнь мою,
  Всё в ней спутал ты...
  
  Старик оказался лесником Захаром Фёдоровичем Крутовым. Он собирался поставить чайник, но гости отказались.
  - Захар Фёдорович, мы вот по какому делу, - стал говорить Олег. - Мы ищем девушку. Она пропала три дня назад примерно вот в этих местах. На вид лет восемнадцати. Могла быть избитая, могла быть в полубессознательном состоянии. Зовут Лиля. Лиля Радченко. Вы лесник, может приходилось вам её встречать, или хотя бы слышать о ней...
  Захар Фёдорович какое-то время молчал, задумавшись.
  - Простите, а вы кто будете? - спросил он наконец, обводя глазами гостей.
  - Я Олег Рощин.
  Олег показал удостоверение.
  - Со мной Евгений Козопас, мой сотрудник. А это друг девушки - Феликс. Он помогает в розыске.
  Старик вернул удостоверение Олегу, кивнул, пожевал губами, положил руки на колени:
  - Я подобрал её в лесу без сознания, измождённой и окровавленной. От неё пахло спиртным, вроде коньяком, но слабо... Откуда она взялась - не знаю. К ней меня привёл Анчар, она лежала здесь неподалёку, на поляне. Я сразу определил, что дело плохо, вызвал из города "неотложку", её отвезли в больницу. Вот, пожалуй и всё...Я принял её за заблудившуюся туристку, избитую и ограбленную, так как при ней не было никаких вещей...
  - Рядом не наблюдалось никаких людей?
  - Нет.
  - Захар Фёдорович, вы нам покажите место, где её нашли? И... нам бы больницу посетить.
  - Конечно, идёмте.... Девушка помещена в больницу на Вишнёвой.
  
  ***
  На тумбочке стоит нежная розовая азалия. Цветы вчера принёс Феликс, и теперь они ласкают глаза и радуют душу, как милые котята.
  Стоит ей закрыть глаза, её охватывают грёзы, и она, погружаясь в море полубессознательного бреда, видит какой-то тёмный тоннель, слышит шорох крыс в серых стенах, видит хищных пауков на мохнатых нитях и чёрную собаку, которая для неё так дорога и которая кормит её, да, да, кормит, она приносит ей хлеб. Отведав вкусного хлеба, она падает без сил, а пёс примащивается рядом и согревает её...
  В голове у неё проносятся странные строки, она будто видит их в книге:
  
  "Итак, я стал путником, который подобрал по дороге раненную кинжалом девушку. Несу её в сплетённых руках будто охапку роз, а она, усыплённая молнией стали, улыбается на крылатом плече смерти, несу на равнину к знахарям, могущим её исцелить...Задремавшее чудо, я наполню тебя своей жизнью... Я стану светом глаз, прядью волос, упавшей на чистый лоб, я научу тебя молиться, чтобы ты выпрямилась, как цветок с крепкими корнями..."
  
  Откуда эти строки, из каких глубин сознания они прилетели к ней? Кто ей это сказал, где она это прочла, почему это отпечаталось в её душе? Ах, да, это же "Цитадель"... Книга Экзюпери! Но как она помнит её?!
  Ей кажется, она покидает комнату, пронзая стены, летит сквозь коридоры и кабинеты.
  Она видела родное лицо Феликса, а теперь она видит внимательного Олега в белом халате, он говорит с врачом, слушает, нахмурив лоб, обнаруживая складку:
  "Был сильный удар... Как она осталась жить? Удар прошёл как бы вскользь. Череп не проломлен, но рана большая...Сотрясение мозга есть, конечно. Я удивляюсь, как девушка выжила после всего этого. Ну, организм молодой..."
  При этих словах она вновь погружается в чернильный мрак, из которого нужно продираться с боем, долго и мучительно...
  Бывают радостные периоды, когда страшные грёзы улетают беззвучными птицами и над нею склоняются строгий лик врача, блестящий золотисто - сиреневыми очками, худое лицо Олега Рощина с горькой улыбкой, очень доброжелательное - Феликса. Он шепчет ей, что уезжает, ему уже на завод пора, а мама её уже в пути, и теперь она, Лиля, не останется одна. Феликс желает выздоровления и очень ждёт её возвращения в Дахов!
  И вот уже она может подходить к окну и глядеть на беззвучно шевелящиеся кроны больничного сада. Когда она лежала, ей казалось деревья пронзают окна и нет туда пути - на свободу, на воздух... Но вот она сама в халатике медленно ходит по саду, сидит на скамейке, любуется цветами и птицами, отдыхает, наслаждаясь музыкой фонтана.
  К ней идёт по аллее высокий и худой Олег Рощин, а рядом улыбающаяся мама. Она издалека машет рукой и уходит, а он садится рядом и долго говорит с ней о житье-бытье.
  Затем он просит, чтобы она рассказала всю историю, всё, что с ней было так, как она помнит, по - порядку, ведь до сих пор она произносила вслух лишь отдельные отрывочные эпизоды. Нахмурившись, Лиля начинает медленно говорить, постепенно голос её крепнет, перед ней, как в кино, проплывают картины.
  "Всё началось со звонка Бобова. Это было в пионерлагере... Мне казалось, что я недоступна для них, а они и тут меня нашли... Я должна была кого-то встретить, принять какой-то пакет, привезти... Я тут же решила позвонить вам. Долго набирала, но ваш телефон молчал... А когда поездом возвращались назад и на одной из станций в вагон вошла женщина, да, да, именно женщина. Я ожидала, что будет мужчина. Женщина такая рыжая, в кудряшках, вероятно накручивает волосы на бигуди... Она передала мне товар, вроде как упакованный импортный приёмник. А потом она вышла в умывальник, а я обратила внимание на её сумку... Точнее это был такой ... крепкий пакет на молнии и с пластмассовыми ручками, с портретом Боярского. Сама не знаю, зачем я открыла этот пакет. Там внутри ещё целлофан, бумага... А дальше - пачки, пачки денег... Я никогда таких денег в жизни не видела! Зачем я сдуру взяла одну пачку? Хотела стать богатой? Нет, хотелось откупиться от Пирога, чтобы он больше ко мне не приставал со своими ... поручениями. И вам хотела привезти, как доказательство того, чем там они занимаются, какими ... деньжищами ворочают. Взяла и сразу же пожалела! Хотела назад сунуть, наклонилась к пакету, а тут женщина эта - уже возвращается, говорит в коридоре с проводницей. Я сунула пачку в свой чемодан... На одной из станций женщина сошла... Нет, на мой взгляд, она ничего не заподозрила... Утром прямо с вокзала я позвонила Бобову. Он сразу мне показался каким-то встревоженным. Назвал адрес, я его записала. Да, записала на обложке книги Экзюпери. Собиралась вам звонить, но ... по времени рано было. Думала, успею ещё. И это была моя вторая ошибка, а первая - это когда деньги взяла. В общаге я спрятала пачку на дно чемодана. Немного отдохнула, привела себя в порядок, переоделась и на двенадцать поехала на Полевую. Там, у въезда в лес меня уже ждала машина... Помнится, "Жигули - Лада". Папа научил разбираться в марках машин, дома "За рулём" выписывали... В общем, встретилась я с ними, передала "товар". И тут началось! Они насильно усадили меня в машину и стали орать, где деньги? Оскорбляли, ударили по лицу, до сих пор вспоминаю, болит. Кто они? Их было четверо. Один из них, естественно, Бобов, остальных я не знаю. Помню, что за рулём у них сидел такой маленький ростом типчик, средних лет, двое молодых казались спортсменами. Они какие-то одинаковые - футболки, джинсы, кеды... Я их про себя "гориллами" называю... И был ещё дедок, он всем руководил, ну, вроде шефа. К нему так один раз и обратились - "шеф". Как он выглядел? Ну старик - худощавый, горбоносый, в чёрных очках, в круглом чёрном берете (такие сейчас уже и не носят), в светлой куртке, несмотря на жару. Вальяжный такой и вежливый...Не помню уже как мне удалось вырваться. Улучив момент, я, опередив "горилл", торчащих снаружи, выскакиваю на дорогу, а тут визг тормозов и удар! И больше я ничего не помню... Когда очнулась, мне показалось, что я в аду. Темно, дышать нечем, я быстро поняла, что связана, во рту неприятный привкус, вроде я как спиртного выпила. Тошнило. Вокруг воняло какой-то земляной сыростью и мешковиной. Я орала изо всех сил, ревела, крутилась и как-то развязалась, вылезла их этого кокона... Ничего не видно, я вся липкая, руки в крови, меня ломает и трясёт... Ну что дальше? Я конечно сообразила, что меня впихнули в какой-то погреб или подземелье. Очень испугалась. Думала сейчас придут пытать или убивать. Сначала ползла до стены, потом поднялась, опираясь на неё. Звала на помощь - тишина, только шорох, крысы, что ли... Опираясь о стену пошла в направлении какого-то отдалённого света. Он еле брезжил... Какой знак? А, я не помню совсем, что пыталась написать кровью. Наверное думала - будут искать, надо оставить о себе какой-то сигнал...Потом был шок, - я страшно испугалась! Я вошла в такое место, где была вода. Вдруг кто-то бежит, глаза в темноте горят! Я заорала от ужаса, но поняла - собака! Пахло псиной. Вот эта собака и спасла меня! Я шла, ползла за ней, еле вылезла наружу и упала без сил. Кругом был лес, собака исчезла. Я лежу, практически отключилась... А тут прибегает собака, приносит мне мягкого вкусного свежеиспечённого хлеба. А потом и лесник пришёл, можно сказать, второй мой спаситель... Так я очутилась здесь".
  Олег задаёт ещё пару вопросов, но видит, что Лиле тяжело, что и эта исповедь далась есть гигантским напряжением сил, и он оставляет её, тем более ей нужно идти под капельницу.
  
  ***
  А спустя день, они ходили по саду с Феликсом. Белая акация создала им тень, и они долго говорили. Сами собой пошли детские воспоминания...
  - Помнишь, ты ко мне приходил играть, - говорит Лиля. - Мы тогда совсем маленькими были, вроде ещё до школы. Я тебе показывала мою куклу Лизу.
  - Да, помню, - улыбнулся Феликс. - Она ещё ходила и говорила "мама"! Я тебе даже помогал платьице шить из какого-то лоскутка...
  - Ну да, резали, кроили, шили, ничего не вышло, а потом порвали, и всё пупсам пошло...
  - Да, ты была тогда такая гордая и неприступная, у одной тебя была такая кукла.
  - Мне её мой крёстный подарил. Зато тебе первому купили пенал перед школой! Деревянный, лакированный, пахучий... Как я завидовала, какой он был классный! Отделение для резиночки, отделение для карандашей, для ручек, для очистушки перьев.
  - Подумать только, мы ведь начинали в первом классе писать ещё перьевыми ручками! - воскликнул Феликс. - Чернильницы с собой таскали...
  - А уже со второго класса были наливные ручки, - вспоминала Лиля. - А в третьем мне купили уже шариковую ручку с синей ампулкой.
  - А у меня вообще была пятицветная ручка! Все в классе сбегались смотрели. Там и красная паста была. Можно было себе где-то тайно отметку поставить...
  Лиля захихикала, кивая.
  Феликс говорил, а Лиля чувствовала, что нечто постороннее уже поселилось между ними. Милые воспоминания быстро закончились, и они сразу как-то стали старше, будто жалея о сказанном, как о незначительном. Он пытался её обнимать, но она неизменно убирала руку. Ей казались это совсем лишним и ненужным. Но Лиля оценила порыв Феликса, ту большую помощь, которую он оказал. И на прощание позволила себя поцеловать.
  
  ***
  Привокзальное кафе оказалось на удивление чистым и аккуратным. На стенах мозаичные панно. На них плечистые красавцы мужчины покоряют космос, варят металл, защищают родину, а красавицы женщины собирают на полях урожай.
  Тут можно было купить в дорогу бутерброд с колбасой, икрой или сыром и чекушку крепкого напитка. В углу полная женщина в белом халате продавала жареные пирожки с картошкой, капустой и мясом, для тех, кто не хотел стоять в очереди и ждать. Кроме лимонада, пива и водки, здесь ещё продавалось вкуснейшее мороженое. Через колонки здесь лилась музыка, и пока Олег отошёл к прилавку, Феликс успел послушать и "Вологду" и "Не надо печалиться". Особенно его впечатлил новый хит композитора Юрия Антонова, спетый группой "Аракс":
  
  Если любовь не сбудется,
  Ты поступай как хочется
  И никому на свете
  Грусти не выдавай.
  
  Новая встреча лучшее
  Средство от одиночества,
  Но и о том что было,
  Помни, не забывай.
  
  Музыка была бодрой, поднимала настроение, хотя и нотка грусти была.
  Когда вернулся Олег с бутербродами и "жигулёвским" пивом, Феликс сказал ему о песне.
  - Да, слышал, - сказал Олег, садясь за стол. - Это песня композитора Антонова. Считаю его перспективным. Он ещё покажет себя.
  - А мне кажется наиболее перспективным ансамблем "Машина Времени". Песни необычные, нестандартные, будоражащие.
  - Поживём - увидим. Пока что слышал их новый боевичок "Поворот". Ну ещё песня про ипподром... "Скачки", кажется...Не особенно отличается от западной эстрады.
  - У них много новых хороших песен. Я запишу и вам вышлю кассету, - обещал Феликс.
  - Спасибо. Послушаем. Телефон и адрес мой есть? Не потерял?
  Так они сидели и болтали, вроде бы особо и ни о чём. Феликс хотел расспросить по Лилиному делу, но всё не решался. Наконец, он спросил об этом. Отхлебнув "жигулёвского", Олег тщательно вытер рот платочком и сказал:
  - Ну, что... Все необходимые задержания уже проведены. Но вот что интересно - деньги оказались фальшивыми! Так, что результаты наши ошеломляюще значительны - накрыли банду фальшивомонетчиков! Хорошо ещё, что они не успели пустить их в ход... Та женщина в поезде как раз везла опытную партию.
  - Тогда, получается, Лиля способствовала раскрытию этой ... банды?
  - Она молодец! Лиля нам очень помогла! - сказал Рощин. - Она, конечно, совершила нелепый поступок - хотела с помощью этих денег откупиться от преподавателя, который шантажом принуждал её к преступным действиям. Но она нам помогла! Когда женщина из поезда подняла тревогу, что не хватает пачки, эти преступники сразу подумали на Лилю. На встречу с ней поехал сам Козырь - организатор этой банды. Но у Лили денег с собой не было. Согласно показаний арестованного - убивать девушку они не хотели - так, припугнуть, проследить, отобрать... А тут несчастный случай - Лилю сбивает машина! Они решили этим воспользоваться, чтобы избавиться от неё, как от нежелательного свидетеля. Подумали - девушка при смерти... Бросить в лесу - найдут быстро. Но у них возле дома отдыха была точка... Тот самый погребок, там они иногда хранили товар. Давно, пару лет назад, они этим местом пользовались, потом оно было законсервировано... В подвале и бросили её, посчитав, что та вскоре умрёт. Кстати, завхоз был в курсе используется погребок, но о Лиле ничего не знал. В общем, не учли, что это по сути не погреб, а подземный ход. А значит есть выход... Вот Лиля и выбралась...
  - А как деньги обнаружили?
  - В тот же день один из преступников, переодетый слесарем, обыскал комнату в общежитии и нашёл пачку на дне Лилиного чемодана...
  - Значит все понесут наказание?
  - Нет, - вздохнул Олег, - похоже этому Пирогу удастся выкрутиться, уйти от ответственности. У него хорошие связи, есть покровитель. Там...
  Олег поднял глаза кверху.
  - Жаль... Вот гад!
  - Но в университете он больше работать не будет, это точно.
  - Лилю не привлекут?
  - Ну, что ты, не переживай. Она выполняла задание.
  Олег подбадривающе улыбнулся.
  Тут громко объявили о подаче поезда...
  ...По приезду домой Феликс обнаружил письмо от Иры Крижанич:
  
  "У меня радостные известия. Прямо хочется прыгать до потолка! Я стала студенткой! Да, я поступила в Тополинове на филологический и теперь для меня начинается новая жизнь! Сейчас оформляюсь. Решила пока жить в общаге - дешевле и веселее. На частной квартире пока жить не хочу. Так, что можешь меня поздравить... Я думаю в сентябре увижу Лилю. Она уже на курс старше... Знаю, тебе сейчас непросто. Пиши, не забывай..."
  
  Феликс подумал о том, как оно бывает - он только что был в Тополинове, но Иру ему не суждено было увидеть. Дороги у них были разные.
  
  
  Глава 13. Феликс. Армия
  
  Всё быстрее бежали дни в этом городке, где были дома под красными черепичными крышами, над которыми вертелись флюгера, где томилась старая пыльная церковь, а между древними улочками были разложены квадраты площадей со старинными памятниками, где к облакам взлетали птицы, а ночью зажигались сиреневые, жёлтые и фиолетовые фонари. Скоро наступит лето, и в маленькой тёплой речушке будут купаться дети, и зашумят каштаны, клёны и тополя, и далее будут шуршать шинами автомобили, звенеть трамваи, а люди, свободные и счастливые - бежать на работу, свидание или в кино...
  Но всё это было уже не для Феликса, ибо его ждала армия. Повестка пришла на шестнадцатое мая.
  Поэтому он жадно ловил прелесть этих дней, зная, что впереди будет эта самая несвобода.
  На проводы в армию по традиции парень приводил свою девушку. Лиля не могла приехать, в далёком Тополинове у неё началась зачётная неделя.
  Феликс молча проглотил досаду. Не судьба! Он позвонил Марии в Прагу. Он ушам своим не верил! Мария обещала, что прилетит, хотя бы на денёк.
  Сначала вся родня сидела за столом, а потом Феликс с Марией пошли прогуляться. Мария рассказывала, что Катаржина сейчас живёт у Чеслава, ей у него хорошо, и, вообще, отношения у них понемногу налаживаются, хотя пока они живут раздельно.
   Феликс понимал, что это его последний вечер и больше он её не увидит. Они зашли в её пустую квартиру, Мария сообщила о планах забрать самое ценное, а квартиру продать. После этих слов Феликс обнял её. Они долго стояли, не разжимая объятий. Феликс нежно погладил её волосы. Губы Марии прикоснулись к его щеке. Феликс, запылавший будто факел, ответил ей жаркими поцелуями...
   Мария на миг отстранилась и медленно освободилась от платья. Потом расстегнула пуговицы на его рубашке и нежно провела ладонью по плечам и груди, лаская колечки волос . Он тихо целовал её нагие плечи и роскошные волосы. Их губы слились надолго и, казалось, они падали со скалы в глубокую тёмно-синюю бездну... И он слышал, как неистово бьётся её сердце, а из горла вырывается стон...
  В его душе теснились воспоминания той осени, когда он встретил её, прекрасную всадницу; как они вместе ездили по домам, помогая "стариканам"; какая у них была первая ночь, лёгкая, волшебная, кружащая, а за окнами падал снег; как он переживал, когда Марию похитили, как он обрёл её! Столько всего было вместе и всё это рвать по живому...Но Феликс понимал, что по-другому нельзя. Их пути расходились и ему предстояла армия.
  Потом он часто вспоминал, как уезжал на автобусе, запруженном призывниками, мать и отец удалялись, а Мария махала вслед.
  
  ***
  На призывном пункте в Вербовске пришлось прождать три дня. Май был жарким. Приезжали офицеры, забирали ребят, а Феликса всё не вызывали. Призывники ели спали, читали, усиленно драили призывной пункт и работали на территории. До полуночи Феликс был принуждён слушать казарменно-нелепую болтовню.
  Феликс успел сдружиться с Лёшей Горелкиным. Тот был на год старше и даже успел жениться. Во всех делах на призывном пункте они держались вместе и даже мечтали, что попадут в одну воинскую часть.
  Наконец, на третий день прозвучало:
  - Степанский!
  - Я, - негромко сказал Феликс, утомлённый жарким солнцем, плясавшем на плацу.
  - Степанский, чёрт тебя дери! Оглох, что ли?! - закричал начальник.
  - Да, я... Я!
  Феликс сделал шаг вперёд к маленькой шеренге вышедших вперёд других призывников.
  - К капитану Злобину! - последовал приказ.
  Пятеро парней подошли к синей лавочке у плаца. В тени платана сидел рыжий человек в рубашке защитного цвета, с полевой сумкой через плечо. По его капитанскому погону ползла божья коровка. Его красноватые навыкате глаза слезились, он махал газетой. Рядом стояла открытая бутылка минеральной воды.
  Несмотря на свою фамилию капитан оказался добрым и покладистым человеком. Он совсем не ругался и не казался злым. Он говорил спокойно, деловито, по-мужски.
  Капитан Злобин открыл полевую сумку, достал список. С каждым он говорил в отдельности.
  Дошла очередь и до Феликса.
  - Ну, что, призывник Степанский, поедешь со мной? Служить будет трудно, но интересно.
  - Поеду.
  - При первых трудностях не побежишь в медпункт, не будешь в письмах жаловаться маме?
  - Нет.
  - Ну, тогда сварим кашу.
  Встретившись глазами с Лёшей Горелкиным, Феликс поманил его пальцем и решился ещё раз подойти к капитану, который что-то писал.
  - Товарищ капитан, а вы не могли бы взять в вашу часть Алексея Горелкина.
  Капитан исподлобья посмотрел на Горелкина, почесал авторучкой за ухом.
  Феликс ждал каких-то упрёков в панибратстве и внутреннее сжался, но Злобин спросил:
  - Закурить есть?
  Лёша тут же с радостью поделился с ним сигаретой "Opal".
  Капитан щёлкнул серебристой зажигалкой, затягиваясь, распространяя запахи табака и бензина, записал Лёшину фамилию и пообещал ответить позже.
  Спустя полтора часа капитан Злобин собрал своих призывников и сделал перекличку. Фамилия Горелкина прозвучала последней.
  Лёша и Феликс радостно пожали друг другу руки.
  Капитан велел собираться, приготовить рюкзаки. О том куда ехать ничего не говорил.
  Дело поворачивало к вечеру, когда Феликс и остальные призывники выехали в кузове грузовика.
  Феликс глядел на зелёные кудри деревьев, шевелящихся под ветерком, на счастливых гражданских людей, свободно расхаживающих по городу с мороженым в руках, спешащих на свидания, стоящих у кинотеатра на новый фильм "Через тернии к звёздам" и втайне завидовал им.
  
  ***
  Вокзал был залит яично - жёлтым светом. Птицы летали в сине-сиреневых и жёлтых струях света. Ветер гнал по перрону газетные обрывки. Продавалась шипучая газировка, от которой защипало в носу. Пахло дынями, мазутом и цветами с клумбы.
  Киоск был украшен фотографиями киноартистов и свежими номерами "Советского экрана", "Перца", "Техники молодёжи" и "Вокруг света"... Феликс купил "Советский экран", вдыхая такой приятный журнальный запах.
  Вырвав из тетради лист, он набросал короткое письмо родителям.
  
  "Выезжаю. Везут неизвестно куда... Как только станет известно - сообщу. У меня всё в порядке, не беспокойтесь".
  
  Подписав конверт, он успел бросить письмо в почтовый ящик до появления Злобина. Тот скомандовал:
  - В колонну по одному становись.
  Капитан наблюдал как они собираются, потягивая из бутылки минералку. Его рыжие глаза почему-то улыбались. Поставив бутылку рядом с мусорным ящиком, капитан, напустив на себя строгость, скомандовал:
  - Правое плечо вперёд - шагом марш!
  Все команды он отдавал мягко и вполголоса.
  Поезд тронулся спустя час - отправился в никуда.
   Постелей не выдавали, лишь матрацы и подушки без наволочек. За окном вечернее солнце мягко освещало городские постройки, потом пригороды. Феликс завидовал мужчине, несшему тяжёлое ведро, девочке, гнавшей прутиком кур, угрюмому водителю с сигаретой, ожидавшему прохода поезда на переезде. Они были счастливы, потому, что свободны.
  Весь мир, наполненный красотой и любовью, музыкой, книгами, звёздами и планетами, шумящими лесами и морским прибоем, древними загадками и грозными тайнами, уютом родного дома и материнской теплотой - всё это оказалось где-то далеко, за стеклом этого поезда, мчащегося в неведомую даль.
  
  ***
  Ранним ласковым весенним утром они прибыли в воинскую часть - школу сержантов инженерных войск, расположенную в одном из районов большого города.
  Первое что Феликс и Лёша услышали, подходя к части - это топот сапог. Ворота открылись, и призывники увидели обнажённых по пояс курсантов, совершающих пробежку.
  При распределении по батальонам Феликс оказался в первом, а Алексей Горелкин во втором. Разлука была горькой, но они пообещали друг другу видеться, ведь служили в одной части. Горелкин всё же по-своему был счастлив, ведь командиром его роты оказался никто иной, как капитан Злобин.
  Феликс стоял в первой шеренге и слушал резкую и отрывистую речь своего ротного командира - маленького остроносого старшего лейтенанта Рыкова.
   Призывников отправили в баню, потом выдали гимнастёрки из плотной х/б ткани, бриджи с врезными карманами, пилотки. Позже примерили парадную одежду. Это были красивые мундиры, схожие с офицерскими, рубашки и брюки защитного цвета, фуражки с кокардой.
   И они ощутили себя курсантами, даже радость появилась. Потом, уже в помещении роты, Феликс мучился, пришивая погоны на х/б китель, исколол иголкой руки. Но на проверочном построении сержант Гориков, замкомвзвода и командир первого отделения, посчитал, что пришито криво и с каким-то злорадным удовольствием сорвал погоны.
  - Пришивайте заново! - скомандовал он.
  Синие его глаза глядели с издевкой.
  Феликс уселся на табурет. Рядом орудовали иголками такие же несчастливцы. На душе у Феликса было горько. Он сильно тосковал по дому, по свободной гражданской жизни...
   Закончив с погонами на гимнастёрке, он уселся за парадный мундир. Быстро пришил эмблему и взялся за погоны. Но, подумав, что нужно написать родным, бросил шитьё и принялся сочинять письмо, стараясь писать в благодушных тонах.
  Не заметил, как сзади выросла крепкая и коренастая фигура замкомвзвода Горикова.
  - Это что ещё такое?! Сейчас что, личное время?
  Сержант схватил листок. Он пробежал глазами написанное.
  - Что, мамочке пишешь? А парадка ещё не готова?! Почему не выполняем приказ?! Встать!
  Феликс встал.
  - Я могу дописать письмо? - спросил он.
  - Что?! Нет, конечно. Для этого есть личное время. Вы хотите, чтобы я вами отдельно занялся?
  - Нет, - прошептал Феликс, смотря в сторону.
  - Быстро за работу!
  - Письмо верните.
  Сержант швырнул листок и тот спикировал на пол подбитой птицей. Он ушёл не оглядываясь, цокая подковками на сапогах.
  Феликс подобрал листок и сунул в карман.
  Другие курсанты поглядывали на него, кто сочувственно, кто посмеиваясь.
  Но их быстро приструнил сержант второго отделения Ткаченко. Это был высокий худощавый парень, напускавший на себя строгость, но его выдавали глаза - они были добрыми.
  - Чего рты разинули? - прикрикнул Ткаченко. - Быстро за работу...
  Феликс с трудом пропихивал иголку через толстую ткань пиджака и погон.
  Железная поступь сержанта Горикова заставила его дрогнуть.
  - Степанский!
  - Я! - неохотно отозвался Феликс.
  - Ко мне!
  - Есть!
  Оставив шитьё, Феликс подошёл к сержанту.
  - А доклад где?
  - Какой доклад?
  - Товарищ сержант, курсант Степанский по вашему приказанию прибыл. Приучайтесь докладывать. Повторите.
  Феликс повторил.
  - Вот что, Степанский, - жёстко сказал Гориков. - Будет вам задание. Нужно несколько списков написать, заполнить таблицы. Почерк, судя по письму, у вас подходящий. Отправляйтесь в каптёрку. И чтобы к ужину всё было готово!
  - Но...товарищ сержант, - опешил Феликс. - Мне же погоны к парадке надо пришить.
  - Успеете пришить! - проворчал сержант. - Хотя... эту проблему мы сейчас решим.
  Гориков подозвал веснушчатого парня надраивавшего бляху ремня.
  - Курсант... Ко мне...
  - Есть...
  - Фамилия?
  - Башлов.
  - Курсант Башлов, вот вам мундир, погоны. Пришить. Приказ ясен?
  - Так точно.
  - А вы Степанский - кру-гом! В каптёрку шагом марш!
  
  ***
  
  Вскоре жизнь военного городка полностью захватила Феликса
  Приходилось рано подниматься и одеваться за сорок пять секунд. Торопиться на физзарядку - форма одежды "голый торс". Проходить утренние поверки, страдать от того, что подворотничок не успел выстирать, на ходу стирать и пришивать его.
  Ещё на гражданке Феликс много слышал о "дедовщине" в армии. В учебке её не было, но сержанты могли вволю поизмываться над курсантами. Случались и тычки в спину и под рёбра, и отжимания в туалете, и удары под зад ногой для "ускорения". Одним из первых стал издевался над солдатами повар части. Во время наряда по кухне он бил кулаками "в душу" и по физиономии, причём за медлительность и неумелость досталось и Феликсу.
  Но большего садиста, чем младший сержант Блащук Феликс в своей жизни не видел. Этот рослый и жилистый бугай командовал отделением в соседнем взводе, но доставалось и Феликсу, если он попадал под горячую руку. Коронным "номером" Блащука был удар в грудь. Вообще, он считал, что у настоящего солдата пуговицы "х/б" на уровне груди должны быть вогнуты. Скомандовав "смирно!" он проходил вдоль строя и наносил чувствительные удары кулачищем по груди. Пуговицы на мундирах гнулись, острое ушко впивалось в грудь. Один из строптивых солдат пробовал оказать сопротивление. Ночью он был поднят с постели, схвачен, привязан в каптёрке и началась пытка утюгом. Случайные свидетели этих пыток рассказывали всё это с ужасом. Один раз досталось и новому другу Феликса - Сергею Журову. Худенький, щуплый, невысокого роста, неведомо каким путём попавший в учебку, Журов страдал и иногда лил слёзы. Ему тоже досталось от Блащука - во время купания в душе Феликс сам видел синяки на теле Журова. Он как мог успокаивал его. Но идти докладывать начальству все считали последним делом.
  Другие сержанты, в том числе и во взводе, в котором служил Феликс, тоже могли подобное себе позволить, но всё же до пыток не опускались. Три сержанта, три командира отделения - Гориков, Ткаченко и Смирнов были жёсткими, но, по-своему, справедливыми.
  Как-то произошёл случай во время которого Феликсу довелось столкнуться с младшим сержантом Блащуком. В умывальнике Феликс достирывал подворотничок, когда послышалась команда дневального о построении роты. Тут же в умывальник заскочил Блащук. Увидев двух курсантов своего взвода он заорал:
  - Чего тяните, вы, козлы! Строиться была команда! Оглохли?!
  И сильными ударами стал гнать их в помещение роты.
  На пороге обернулся к Феликсу.
  - А ты, гнида, чего застыл?
  - Иду, товарищ младший сержант, - сказал Феликс. - Не надо так кричать.
  - Что?
  Ответ Феликса взбесил Блащука.
  Он ударил Феликса под дых.
  - Бегом на построение! Я сказал! - заорал Блащук во всю глотку.
  - Есть... - еле выдавил из себя Феликс, скривившись от боли.
  Пришлось поторопиться. Но так просто это не закончилось...
  Ночью кто-то резко стянул с Феликса простыню.
  - Подъём, гнида, - прорычал злобный голос.
  Феликс с трудом продрал глаза.
  Тут его подбросило - перед ним стоял Блащук!
  - Оделся - пять секунд... Форма одежды "голый торс". В туалет бегом марш...
  Когда ошарашенный Феликс оказался в туалете, Блащук дважды ударил его, а потом стал заставлять зубной щёткой драить до блеска краники.
  - Я не в наряде, - ответил Феликс, с трудом переводя дыхание и морщась от боли. - Я сейчас отдыхать должен...
  - Что!!! Да ты борзый...Ты у меня ещё очко драить будешь! Всю ночь, до утра!
  Слёзы оросили лицо Феликса. Он взялся за работу, но в душе его смятение смешалось с возмущением.
  Спустя десять минут Блащук явился и врезал сапогом под зад.
  - Медленно работаешь, гнида! Быстрее надо!
  Вспыхнувший от гнева Феликс резко обернулся. Совершенно неожиданно он ударил Блащука в лицо.
  Но крепкий сержант только пошатнулся. Удар Феликса его ещё больше разозлил. Приложил палец к разбитой губе.
  - Ах ты, щенок!
  Он с силой толкнул Феликса на пол, навалился сверху и стал давить коленом на грудь.
  Феликсу казалось, что сейчас треснут его кости. Он ворочался, пытаясь сбросить с себя напавшего, но тот был сильнее и наглее.
  - Да я вижу вы вцепились всерьёз! - внезапно послышался чей-то голос.
  Сильные руки сбросили сержанта, будто куль с мукой.
  Чугунный удар кулака пригвоздил Блащука к полу.
  - Встать!
  Феликс, кашляя, с трудом поднялся.
  Перед ним стоял лейтенант Делецкий - командир взвода. На рукаве его рубашки алела красная повязка. Лейтенанта Делецкого Феликс уже неплохо знал. Это был высокий темноволосый красавец с гладким, хорошо выбритым лицом, пахнущий одеколоном.
  - Кто таков?
  Феликс не без труда доложил, покашливая:
  - Курсант Степанский, третий взвод, первое отделение.
  - Из моего взвода? Степанский, доложите, что произошло! Вы в наряде? - спросил лейтенант.
  - Никак нет... Я...
  - Понятно... - догадался лейтенант. - Картина ясна. Курсант Степанский, в спальное помещение бегом марш! Отбой! А ты, младший сержант, поднимайся, докладывай.
  Последние слова относились к Блащуку. Он стоял, пошатываясь, размазывая кровь.
  Лейтенант покосился на Феликса. Тот вышел и закрыл дверь, так и не узнав, что там произошло дальше. Но более никогда Блащук не трогал Феликса и вообще, кого-то из третьего взвода. Только орал и зыркал злобно.
  Потом начались занятия по расписанию. Все изматывались так, что было уже не до личных издевательств.
  Приходилось маршировать в грубых сапогах по раскалённом солнцем плацу, зубрить скучные уставы, упражняться на перекладинах и на брусьях, одолевать полосу препятствий, надевать противогаз, в дождь и ветер ехать на тактическую подготовку и с полной амуницией рыть окопы, бегать по лесу или по пересечённой местности, стрелять из карабина СКС, ходить в патруль, дневальным по роте или стоять навытяжку у знамени части.
  Узнал поближе Феликс и лейтенанта Делецкого. Внешне он напоминал Феликсу актёра Александра Белявского игравшего роли Фокса в сериале "Место встречи изменить нельзя".
  Поначалу он казался холёным хвастуном, постоянно рассказывающим о каких-то своих достижениях. Но позже Феликс убедился, что Делецкий не только горазд болтать языком, но и сам отлично подготовлен: быстрее всех бегает полосу препятствий, легко крутит "солнце" на турнике, лихо упражняется на брусьях. Да и в стрельбе был первым. С такого комвзвода можно было бы брать пример, если бы не пристрастие лейтенанта к "зелёному змию". В таком виде Делецкий иногда появлялся вечером и, почему-то, не в военной, а в спортивной форме. Он болтал что-то смешное, требовал построения взвода иногда даже ночью. Всё это он именовал "учебной тревогой".
  Наряды сшибли Феликса с ног, особенно наряд по кухне, когда нужно было вручную чистить картошку почти до утра на весь полк, ведь картофелечистка давно была сломана.
  Более всего Феликсу нравилось ходить в патруле. Его брал с собой сержант Ткаченко. Они вышагивали по части со штык - ножами на ремнях. Впереди лёгкой пританцовывающей походкой в ладной, хорошо сидящей форме вышагивал сержант Ткаченко. За ним топали двое патрульных.
  Особенно запоминались обходы, когда воинская часть спала, когда полуночно - синее тёплое небо нависало над головой. Они присаживались отдохнуть на скамейку среди кустов жасмина. Сержант Ткаченко рассказывал о родной Полтавщине, о мотогонках, в которых с азартом участвовал.
  
  ***
  На плацу, под жёлтым палящим солнцем, стояли в парадной форме курсанты. Каждый, выйдя из строя с карабином Симонова, произносил текст присяги. Слова улетали в небеса, а тело воспаряло ввысь под тёплыми и радостными взглядами пап и мам, приехавших на присягу.
  Эту церемонию репетировали очень долго. Нужно было не только красивое чтение слов присяги, но и чёткое прохождение строем под песню:
  
  "Далеко - далёко слышится как трубач трубит отбой".
  
  Смущённая мама целовала и роняла слёзы. Отец сдержанно поздравил и крепко пожал руку, но после, растаяв, обнимал и хлопал по спине.
  Почти всё время они просидели на скамейках неподалёку от КПП. На глазах поражённых родителей Феликс сумел выкушать целую банку клубники. С удовольствием отведал маминых пирожков. Мама передала письмо от Иры.
  Время свидания пролетело быстро. Наслушавшись советов родителей, Феликс вернулся в роту в отличном настроении, сжимая большой пакет со снедью. Он поделился разными вкусностями с друзьями. Из соседнего батальона пришёл Лёша Горелкин. Он был в парадном - за отличное несение службы в карауле его отпускали в увольнение. Феликс его познакомил со скромнейшим Серёжей Журовым.
  В этот день к ужину выдали праздничный десерт - по кусочку вафельного торта.
  Только незадолго до отбоя, когда все смотрели телевизор, Феликс вскрыл письмо от Иры:
  
  "Феликс, дорогой, как там твоя служба? Очень трудно? Я всё вспоминаю нашу последнюю встречу - это было что-то необыкновенное в моей жизни, как будто открылась дверца в иную страну. Я живу ожиданием твоего возвращения с армии и учусь, учусь, учусь..."
  
  ***
  Политическую подготовку вёл замполит роты капитан Дмитренко. Длинный и сухощавый он имел благородное тонкое лицо в которое будто кто-то ввинтил чужеродный длинный нос. Этот нос, а также очень чёрные, будто галочьи перья волосы, пышные чёрные брови придавали сходство Дмитренко с героем какого-то французского комедийного фильма.
   Занятия обычно проходили в "ленинской комнате". Капитан Дмитренко интересно рассказывал о международном положении, о внешней политике страны и "горячих точках" планеты, о вероятном противнике и, казалось, он сам легко заглядывает в любую часть мира, имея тайно у себя в кабинете волшебный глобус Воланда.
  Уставы, различные нюансы и правила несения службы преподавал командир взвода лейтенант Делецкий, и Феликс временами любовался им - статным, ладным в военной форме. Делецкий же проводил и физическую подготовку, прекрасно демонстрируя владение брусьями, канатом и прочими премудростями.
  В рамках физической подготовки проводились занятия по боевому самбо. Вместе с прапорщиком Михеевым курсанты отрабатывали различные захваты и броски. Но на такие занятия часов отводилось совсем мало.
  Лекции и практические занятия по тактике вёл ротный - старший лейтенант Рыков. Худой и невысокий он оказался очень проворным - хорошо бегал и даже показывал примеры прекрасной акробатики - как-то в лесу лихо сделав кульбит через поваленное дерево. В тот же день во время привала Рыков разделся до пояса, и Феликс ахнул: щуплый старший лейтенант, оказалось, состоял из сплошных мышц, которые, будто шары, перекатывались под кожей.
  Когда Рыков дежурил по части никто никогда не расслаблялся, не мог сбегать в чайную или отлынивать от своих обязанностей. Он появлялся будто ниоткуда и очень строго наказывал.
  Служба для Феликса была действительно тяжёлой. Не каждый мог выдержать напряжённый ритм учебки. Если уставы и политическая подготовка не представляли для Феликса никаких особых трудностей, то строевая, тактическая с полной выкладкой, рытьём окопов, беганьем в любую погоду по лесам с компасом, огневая и физическая подготовки изматывали его. В отчаяние приводила и полоса препятствий - Феликс никак не мог пробежать её за отведённое время.
  Над ним посмеивался сержант Смирнов, а Гориков, отведя в Феликса сторону, сказал:
  - Ты вот что, Степанский. Прекрати унывать! Чего не может человек? Человек всё может! Вот и у тебя получится! Тренируйся в поте лица, придёт время, когда всё получится. Увидишь!
  Зато кросс Феликс бегал отменно. Даже успешно участвовал в соревнованиях в одно из июньских воскресений.
  После отбоя Феликс засыпал, как только голова касалась подушки. Спал и по воскресеньям во время киносеансов. Он мечтал хотя бы о дне без физической нагрузки.
  И временами, будто чья-то спасительная рука протягивалась к нему в лице сержанта Голикова или замполита капитана Дмитренко. Они забирали его на целый день что-нибудь оформить и написать. Феликс всё делал старательно и правильно, попутно исправляя грамматические ошибки военных. И успевал писать письма домой.
  Впервые это произошло при следующих обстоятельствах.
  Как-то ночью Феликс, сидя в бытовке, оформлял очередной боевой листок.
  В роте стояла тишина и все спали, когда Феликс сочинял какую-то очередную заметку. Мысли разбегались, сон наползал, и Феликс стал клевать носом. Пилотка спала и стриженая голова склонилась на стол.
  Вдруг раздался строгий голос:
  - А это что такое? Встать!
  Феликс подхватился. Сон как рукой сняло.
  Перед ним стоял капитан Дмитренко.
  Феликс сообразил, что нужно доложить:
  - Курсант Степанский. Работаю над боевым листком. По приказу сержанта Горикова.
  - Над каким ещё боевым листком?
  - К завтрашнему дню нужно отчитаться о результатах стрельб.
  Дмитренко покачивался с пятки на носок.
  Его рука взяла боевой листок. Прочитав несколько строк он спрятал листок за спину.
  - Почему вы днём не оформляете подобную стенную агитацию?
  Феликс замялся:
  - Не успеваем, товарищ капитан. Только вечером со стрельб приехали...
  - Нужно успевать. Ночью солдат должен спать. Мы вот как поступим. Отправляйтесь в спальное помещение и ложитесь спать... Это приказ, курсант, извольте выполнять! А вашу писанину я забираю...
  Широкими шагами Дмитренко покинул бытовую комнату.
  Спустя неделю после этого случая замкомвзвода сержант Гориков и командир второго отделения сержант Ткаченко на плацу принимали зачёт. Необходимо было показать подход к командиру, доклад и возвращение в строй. Внезапно подошедший лейтенант Делецкий что-то сказал Горикову.
  И тут же скомандовал:
  - Курсант Степанский!
  - Я!
  - Ко мне!
  - Есть!
  Взволнованный Феликс строевым шагом подошёл к лейтенанту.
  Он открыл рот, чтобы доложить, но Делецкий перебил его:
  - Слушайте, курсант. Сегодня вы поступаете в распоряжение замполита роты капитана Дмитренко. Это понятно?
  - Так точно.
  - В расположение роты бегом марш!
  
  ***
  - Разрешите, товарищ капитан!
  - Входите!
  Феликс шагнул в комнату и доложил:
  - Курсант Степанский по вашему приказанию прибыл!
  За спиной у Дмитренко, сидящим за столом, наполнялась светом и воздухом оранжевая штора. Китель капитана висел на спинке стула. Резким движением он отодвинул книгу, которую читал и вопросительно приподнял бровь.
  Какое-то время Дмитренко рассматривал Феликса чёрными глазами, как бы оценивая его.
  - Значит хотите быть сержантом? - зашлёпал он губами.
  - Не знаю... Направили... - ответил Феликс.
  Дмитренко встал и подошёл поближе.
  - А почему так неуверенно? Что значит... направили? Значит, можно было и рядовым остаться?
  - Никак нет, - быстро нашёлся Феликс. - Сержантом оно как-то интереснее.
  Последнюю фразу Феликс произнёс с иронией и даже усмехнулся.
  Видимо капитану это понравилось. Он улыбнулся уголками губ. И тут же задал вопрос:
  - Ваш отец служил в армии?
  - Так точно.
  - Где и кем?
  - Служил... на территории Германии. Радиолокационные войска.
  - Хм... В Германии? - поднял брови капитан. - Просто фамилия ваша знакома... А какая столица Германии?
  - Какой Германии? ГДР?
  Дмитренко хитро прищурился:
  - Ну, допустим... ФРГ.
  Феликс на секунду замешкался:
  - Ну... Бонн...
  - Верно.
  - А что это за картина?
  Капитан показал на стену.
  Только сейчас Феликс заметил небольшой этюд с изображением вишнёво - красных и жёлтых цветов в белой вазе.
  - Не могу знать, товарищ капитан. Впервые вижу... Похоже на Ван Гога, что-то в стиле импрессионизма?
  Казалось капитан был удовлетворён ответом. Какое-то время он смотрел на Феликса, но думал о чём-то своём.
  - Скорее, постимпрессионизм... Это "Анемоны и мимозы". А художника вы не можете знать. Рисовала моя дочь.
  Феликс кивнул.
  Капитан воспринял это, как одобрение, повернулся и взял со стола книгу.
  Он держал её так, чтобы не было видно автора на обложке.
  - Кто написал?
  Феликс вгляделся. На обложке гордо поднял голову смешной человечек в военной форме.
  - А, это ... Швейк, - тихо произнёс Феликс. - О нём Гашек написал.
  - Верно, Гашек! - отметил капитан. - Книгу читали?
  - Да, в школе ещё. Но, правда, неполностью, - признался Феликс.
  Капитан аккуратно заложил книгу закладкой.
  - Вот что, курсант. Ваша эрудиция мне импонирует... Имеете хорошие отметки. Чувствую - ошибок не допустите. И почерк у вас... Каллиграфический, старательный почерк. Предлагаю поработать со мной. Сразу предупреждаю - работы много... Так получилось, накопилось...Вы чужие почерка разбираете?
  - В общем, да... Как-то постараюсь, - замялся Феликс.
  - Так точно нужно отвечать...
  - Так точно!
  - Сейчас я вам дам папку.
  Дмитренко отворил шкаф, нашёл необходимое, полистал и протянул Феликсу.
  - С этим будете работать.
  Он долго объяснял суть дела, приказал идти в ленинскую комнату. Здесь пахло лаком - недавно был ремонт.
  Феликс пытался разобрать почерка. Это были отчёты, протоколы каких-то партийных и комсомольских заседаний. Всё было написано наспех, зачастую криво и коряво. Были и другие документы.
  За синим окном продолжалась строевая подготовка. Но Феликса это уже не волновало.
  В открытую форточку врывался шум тополей. Из репродуктора в комнате доносились песни ансамбля "Весёлые ребята". Звуки вылетали в окно и терялись в шуме листвы.
  
  Не было печали, просто уходило лето.
  Не было разлуки месяц по календарю.
  Мы с тобой не знали сами,
  Что же было между нами.
  Просто я сказала:
  "Я тебя люблю".
  
  Капитан Дмитренко заходил и давал различные указания и советы. Один из документов необходимо было срочно переписать набело, поэтому капитан попросил повременить с обедом, обещая что пайку оставят.
  С заданием замполита Феликсу удалось справиться часам к четырём. Он даже успел написать письмо Лиле и бросить его в ящик. А также посетил чайную. Здесь продавали болгарский томатный сок, бутерброды с колбасой. Но Феликсу неистово хотелось сладкого. Он купил сладкие мокрые сырки за семь копеек. И лимонад, и конфеты...
  Пена лимонада колола нос. Шоколадные конфеты приятно таяли во рту.
  Следующим днём капитан Дмитренко снова забрал Феликса трудиться к себе. И так продолжалось несколько дней. Переписывались не только различные документы. Оформляли стенды, так называемую, наглядную агитацию. Здесь ему помогал художник части. Сюда входили и боевые листки. Как-то Феликс заметил капитану, что статьи о военных буднях ихней части написаны из рук вон плохо.
  - Вот как! - воскликнул Дмитренко. - Ну что же, если вы такой критик, товарищ курсант, напишите лучше!
  Феликс написал статью "Стрельбы, как умение разить врага". А потом стихотворение, посвящённое дню присяги.
  - Молодец! - похвалил капитан, прочитав. - Так держать.
  В один из жарких дней Феликс бежал кросс. В пыли и в поту он прибежал одним из первых, пока стоял, тяжело дыша, из солнечного марева выплыла фуражка, а потом знакомое лицо капитана Дмитренко.
  Он иронично смотрел на курсанта:
  - Степанский, ко мне.
  Феликс, обнажённый по пояс, глухо загремел пыльными сапожищами к капитану.
  - Почему сегодня не прибыли на службу?
  Едва отдышавшись, Феликс промолвил:
  - Но... товарищ капитан, приказа не было. А у нас сегодня кросс...
  - А отмена предыдущего приказа, о том, что вы поступаете в моё полное распоряжение была?
  - Никак нет..., - сообразил Феликс.
  - Так в чём же дело?! В расположение роты бегом... марш!
  В этот день, помимо приказа работать над очередными документами, Дмитренко обратился к Феликсу с неожиданной просьбой:
  - Вы могли бы написать... одно письмо... Личное письмо.
  - Конечно, товарищ капитан, - с готовностью ответил Феликс.
  Но тут же слегка растерялся.
  - Но... какое письмо? Кому? О чём?
  Капитан смутился.
  - Ну, как вам объяснить... У меня есть женщина, к которой у меня очень тёплые чувства. Надо ей написать хорошее письмо. Доброе, вежливое такое, чтобы она ощутила мои чувства. Сможете? Как мне показалось, вы юноша начитанный, не лишённый таланта.
  Феликс кивнул:
  - Я попробую. Хотя одно дело написать боевой листок или стихи. А другое - письмо человеку, которого я не знаю.
  - А вы попробуйте. Подумайте, сделайте наброски... Я вас очень прошу. Считайте, что это личная просьба.
  Феликс решился:
  - Товарищ капитан, долго думать не могу. Сегодня вечером заступаю в наряд по роте.
  Он был уверен, что узнав о наряде, капитан передумает.
  Но Дмитренко это не смутило:
  - Ничего страшного. Ваш наряд пока отменим. Пойдёте в другой день. Я распоряжусь.
  Вернувшись в спальное помещение роты, где взвод приходил в себя от физической подготовки, Феликс какое-то время раздумывал над просьбой капитана.
  Действительно, этим вечером он ничем не был загружен. Быстро постирав подворотничок, Феликс отправился в полковую библиотеку.
  Он решил попросить письма Чехова. Это единственные письма, которые он помнил.
  Худая библиотекарша, пристально глядя сквозь очки, сказала:
  - Но у нас нет издания писем Чехова.
  - Вообще, письма каких-то поэтов и писателей есть?
  - А зачем вам? - удивилась библиотекарь. - Лучше почитайте мемуары фронтовиков. Или вот серия "Военные приключения".
  - Нет, мне очень нужны именно письма.
  Женщина долго ходила между полок.
  - Ну, вот есть письма Паустовского. Подойдут?
  Феликс очень мало читал Паустовского, но стиль писателя ему нравился.
  - Хорошо, давайте.
  Он пошёл в ленинскую комнату. Листал томик и сразу наткнулся на письма Хатидже (Е. С. Загорской), которой писал молодой Паустовский.
  
  "Сейчас туманная лунная ночь. Город словно преобразился. Весь голубеет. Я так глубоко и взволнованно рад - я ведь знаю, что скоро, очень скоро увижу тебя..."
  
  "Каждый день меня мучительно тянет писать тебе, каждый день я пишу, у меня уже накопилось несколько писем к тебе... Каждый день у меня мёртвый, потому, что я не вижу тебя..."
  
  "Я ищу одиночества, не нахожу места от тоски и временами плачу над строчками, как маленький ребёнок... Нервы мои дрожат, как струны".
  
  Это было уже что-то, от чего можно оттолкнуться. И построить свой вариант письма. Написать в подобной манере.
  Феликс промучился вечер и полночи. Подражать стилю Паустовского оказалось непросто. В конце концов, на следующий день, Феликс зачеркнул написанное и стал писать в более сжатой и простой манере, менее пышно. Получилось письмо мужчины, полное заботы и затаённой любви к женщине. Переписав набело, Феликс, сразу после занятия по уставам, отнёс письмо капитану Дмитренко.
  Тот читал его с каким-то осевшим лицом. Но в конце концов оно просветлело.
  - Ну что же, Степанский, неплохо, неплохо. Я забираю это, немного переделаю...
  Он подошёл и пожал Феликсу руку.
  - Моя личная благодарность.
  
  
  ***
  Во второй половине июля их отправили в леса на тушение горящих торфяников под городом Электросила.
  Палаточный лагерь расположился вдалеке от пожаров - у кромки зелёного леса. Издалека тянуло мягкой гарью.
  Поставили подстанцию - вечером привозили фильмы. Курсанты смотрели их просто сидя на степной траве. Приезжала самодеятельная группа от какого-то Дворца культуры Электросилы. В просторных балахонах с серебристыми звёздами длинноволосые музыканты скрашивали быт военных современными хитами.
  Впрочем, тушением пожара курсанты не занимались. Ежедневно они пробирались в уже погашенные очаги пожара. Между обгоревшими деревьями вился серо-сизый дым, щипавший глаза. С треском падали стволы. Под руководством лейтенанта Делецкого и сержантов необходимо было выкорчёвывать, распиливать обгорелые деревья. Потом пни, стволы и ветки отправлялись в кузова грузовиков. После такой адской работы курсанты возвращались покрытые пеплом и сажей, словно черти. Затем долго стирали свои гимнастёрки в местной речушке.
  После отбоя падали без задних ног и тут же засыпали. Но иногда в палатках шелестели разговоры о страшном призраке этих мест - "пепельном человеке".
  Дело в том, что пропал курсант Таиров. Вероятно, он просто бежал от непосильной службы и заплутал в местных лесах, но кое-кто из ребят верил, что его утащил этот страшный "пепельный человек".
  Вскоре прибывший замполит Дмитренко пытался развеять эти "мистические бредни", как он говорил. Никакой мистики не существует, нужно нанести удар по суевериям.
  Двое, бывшие в ночном карауле, рассказывали, как разыскная партия военных с собакой, вывела из леса несчастного Таирова. Беглец был гол, весь в волдырях, синяках и ссадинах - на нём не было живого места. Он мычал и кричал, Он был худ, как глиста. Возможно "пепельный человек", завлекший Таирова, был по совместительству ещё и упырём! Таирова упрятали в "газик" и увезли неизвестно куда. Ходили слухи - на лечение, а потом в дисбат.
  По поводу военного долга солдата и борьбы с религиозными предрассудками Феликсу довелось, (по заданию лейтенанта Делецкого), выпустить стенгазету и очередной боевой листок. Быстро справившись с заданиями, Феликс, не пошедший в этот день на работу в лес, слонялся по лагерю, нарубил дров для кухни, выпросил у капитана Дмитренко почитать свежие "Науку и жизнь" и "Новый мир".
  В "Новом мире" обнаружилась сказочная повесть Вениамина Каверина "Верлиока", также полная мистических тайн.
  
  "Случалось ли тебе, читатель, видеть когда-нибудь трагическую маску античного театра: скорбно изогнутый рот полуоткрыт, голый лоб упрямо упирается в брови, каменные складки щек тяжело свисают по сторонам острого носа? Лицо старика напомнило Иве эту маску", - читал Феликс в "Верлиоке".
  Но вскоре Феликс на некоторых жизненных реалиях убедился, что нечто потустороннее всё-таки в этом подлунном мире.
  
  ***
  В пятом часу состоялся развод суточного наряда. В роте назначали три смены дневальных. Феликсу предстояло дежурить ночью.
  Сон был беспокойным. Снился лес, переход через вязкое болото. И когда Феликса стала затягивать чёрно-зелёная жижа, Серёжа Журов протянул крепкую ветку с тёмными листьями. Феликс ухватился за неё, но, оказалось, что он держит не ветку, а пальцы чёрного пепельного человека.
  - Ну чего ухватился? - послышался сдержанный голос. - Вставай, Феликс. Тебе заступать.
  - А! Что?! - подхватился Феликс.
  - Тише ты, - прошептал Журов. - Разбудишь всех. Давай, к грибку.
  - Да... Сейчас буду, - хрипло сказал Феликс, узнав Серёжу и вспомнив всю обстановку.
  Он оделся, а потом, сидя на матрасе, зашарил под собой, в поисках пилотки.
  Машинально прицепил к ремню штык нож, флягу и вышел наружу.
  Ночь раскинулась широко, озвученная криками неведомых птиц в темнеющем лесу, вкрадчивыми шорохами, шёпотом листвы.
  В плотной темноте двигался лучик и слышались шаги. Из чёрно-зелёной мглы вынырнул дежурный сержант Ткаченко с фонариком в руке.
  - Товарищ сержант..., - начал докладывать Феликс, но сержант его остановил.
  - Отставить. Степанский, отправляйтесь на пост. Грибок на первой линии.
  - Есть.
  Феликс пошёл по дорожке, вдоль сереющих палаток, затем повернул налево, в степь. Она спала, тяжело вздыхая, свободно раскинувшись травами. Ночное небо кое-где сияло жемчужными звёздами. Серп месяца был бледен, то и дело прячась в синевато-серые облака.
  Феликс шагал вдаль от платочного городка в длинное пространство степи, вдыхая её запах. Он дошёл до постового грибка и вслушался в дыхание ночи. Он сливался с этой ночью, со степным пространством и лесом, становясь с ними одним целым. Внезапно его ноги утратили земную опору, тело легко вспорхнуло ввысь, к алмазным звёздам, брызжущему золотом месяцу. И он летел и видел всю землю, а также, в каком-то неясном ворохе картин, всю свою жизнь, от начала и до конца.
  "Что будет со мной... Что будет со мной... Какова моя судьба"? - вопрошала его душа, шептали его губы, а перед глазами приходили, будто в калейдоскопе, встречи, расставания, радости и горести. Ему трудно было справиться с таким наплывом впечатлений, но тут к нему склонились добрые лица родных, и он попросил помощи и совета.
  "Это твоя жизнь. Крепись", - сказал кто-то свыше, а мать и отец лишь на мгновение подняли глаза, а потом склонили лики перед судьбой.
  "Я держусь", - заверил Феликс и тоже глянул вверх.
  Тучи закрывали небо, поглотили месяц, и звёзды виновато помаргивали сквозь прорехи туч.
  Феликс оглянулся. Пошатнувшись, он ухватился за столб грибка. Он был один, казалось на целом свете, слёзы застыли на глазах. Он освоился с ночной мглой и спящим миром. Неясная чёрная точка отделилась от чёрной стены леса и стала быстро приближаться.
  Неистово запахло гарью. Феликс задрожал, его рука вытерла слёзы.
  Неужели пепельный человек?
  Страшная фигура застыла, повиснув над землёй.
  Его рука нащупал нечто холодное, длинное и внутри всё сжалось. Это был не штык нож!
  "Нойвшек? Но как он здесь оказался? Этого не может быть!"
  Всё вокруг покачнулось, побелело в глазах и резкое осознание жизни как судьбы, неотвратимого рока, пронзило сознание.
  "Кто ты и что тебе нужно?" - спросил Феликс, не раскрывая рта. - "Тебе нужно погубить меня?"
  - "Нет. Освободить. Всего лишь освободить от страхов и горестей жизни".
  Феликс замотал головой и вдруг резко метнул кинжал в пепельного человека.
  Фигура пропала. Лишь возле леса мелькнула и исчезла тень.
   Но вот зашуршал дождик...
  Феликс вздохнул. Он присел на доску под грибком. Дождь стал накрапывать сильнее, постукивая по шляпке грибка.
  Он долго сидел, растворяюсь в плотной атмосфере ночи, степи и дождя.
  Шорох сапог вновь заставил его обернуться. Вспыхнул фонарь.
  Из-под капюшона смотрело лицо лейтенанта Делецкого.
  - Товарищ лейтенант! За время моего дежурства происшествий не случилось!
  - Молодец! Отчеканил, как "отче наш"! - похвалил Делецкий. - Ты смотри тут не усни под дождь, - засмеялся он, - а то пепельного человека проворонишь!
  И лейтенант рассмеялся.
  - Да штык нож - то убери, - сказал он, кивнув на левую руку Феликса, сжимавшую нож.
  И удалился, шелестя сапогами по траве.
  Феликс с удивлением смотрел на свою руку... Она держала пустые ножны.
  Так он сидел долго, пока дождик, устав, не ушёл. И вот отступил сумрак ночи, будто голодный и страшный волк ушёл в лес, а алая заря поднялась над миром... Феликс зашуршал травой, внимательно всматриваясь, в надежде отыскать кинжал...
  ...А потом за завтраком, Саша Журов сказал Феликсу:
  - Слушай, а штык нож-то я забыл тебе передать. Так и заснул с ним в палатке.
  Феликс махнул рукой.
  - Ничего, отстоял как-то.
  
  ***
  Вернувшись с торфяников курсанты стали догонять упущенное. На занятиях увеличилась нагрузка, во время самоподготовки приходилось многое конспектировать и учить.
  Прошли экзамены по строевой и физической подготовке. Если по строевой Феликс получил твёрдое "отлично", то по физической приходилось довольствоваться оценкой "хорошо", ибо на полосе препятствий уложиться в отведённое время не получалось. Но и достигнутый результат был неплох! Феликсу пришлось утешать Серёжу Журова, которому влепили "удовлетворительно".
  Во время сдачи экзамена по тактической подготовке стали ходить слухи о том, что их взвод могут послать на "картошку" в соседний колхоз.
  И действительно, об этом пятого сентября объявил лейтенант Делецкий.
  - Товарищи курсанты! Наш взвод снимается с экзаменов и отправляется на работу в колхоз. Наша задача - помочь колхозникам убрать урожай, чтобы и грамма его не пропало!
  Железные кровати были разобраны и погружены, вместе с другими вещами, в кузов "КрАЗа". Личный состав выдвигался на электричке до посёлка Канюково, расположенного у небольшого города Майска.
  Канюково весьма поразило Феликса. Имеется колхоз, но целых дорог практически нет. Грязь и лужи кругом. Люди, будто призраки, расхаживают в сером и чёрном нетвёрдой походкой. Ежедневно, часа в четыре, у сельского магазина выстраиваются большие очереди в ожидании привоза хлеба. Да и сам магазин поражал скудостью товара. В городе, где родился и жил Феликс никаких проблем с продуктами никогда не наблюдалось, тот же хлеб (за 20 копеек) можно было приобрести в любой момент.
  Курсантов поселили в актовом и спортивном залах старой школы, командиров - в классе биологии. Почему в начале сентября занятий не проводилось было загадкой.
  В этом году осень рано стала хозяйничать - дули холодные мокрые ветры. Они трепали ветки и срывали листву. С осинника опадала медь.
  Феликс представлял себе уборку картошки так, как это было у бабушки - с помощью лопаты.
  Но в колхозе оказалось всё по-другому. Для рытья земли в поле использовался картофелеуборочный комбайн. Собранный машиной урожай попадал в кузов грузовика. Но такой метод был не совершенен - много картофеля оставалось в земле. Его и нужно было собирать курсантам. Приходилось тщательно работать пальцами, чтобы достать кругляши из грунта.
  После трёх дней такой работы стало ломить спину, поэтому Феликс обрадовался наряду по кухне. Он с удовольствием поработал топором - хорошо, быстро и качественно рубить дрова его научил отец. Теперь это пригодилось.
  Потом он присел, любуясь ветреным жёлтым днём. От кухни приятно пахло. Транзисторный приёмник "Океан" выдавал итальянскую эстраду.
  Наряд отобедал до прихода взвода с поля. Потом все курсанты сидели за большим столом здесь же, под открытым осенним небом, и дружно стучали алюминиевыми ложками, смакуя перловую кашу с мясом. Феликс посидел за компанию с Серёжей Журовым. Ему ещё предстояло мытьё посуды.
  Когда он ополаскивал в большой деревянной бочке очередную миску, его окликнул повар:
  - Степанский!
  Феликс оглянулся:
  - Я!
  - Давай бегом к замполиту! Приказ! Он в "Москвиче" - там, на обочине.
  
  ***
  Капитан Дмитренко сидел склонившись на руль. Вся его фигура выражала усталость, но глаза блестели. Он будто искрился какой-то идеей.
  На доклад Феликса сказал "отставить" и предложил сесть рядом.
  - Слушай, парень, у меня к тебе большая просьба. Только заранее прошу - не отказывайся.
  Феликс развёл руками.
  - Всё что в моих силах, товарищ капитан.
  - Ситуация такая. Завтра утром в Майск приезжает моя дочь. Нужно встретить её, прогуляться с ней, поводить по городу. Сможешь?
  Феликс пожал плечами.
  - Как-то неожиданно.
  - Насчёт работ здесь - не беспокойся. Официально завтра у тебя увольнение. Обо всём уже договорено. Главное - твоё согласие.
  - Но, товарищ капитан, почему я? - удивился Феликс. - Я не знаю вашей дочери, да и ей будет, наверное, неудобно.
  - Всё будет нормально, - заверил Дмитренко. - Она в курсе. Знаешь, никого другого не попросил бы. А тебя я знаю... Ты парень хороший, правильный. Лишнего себе не позволишь. Умом и находчивостью не обделён. Справишься.
  Феликс покраснел.
  - Погодите, товарищ капитан, но ... я же не знаю города!
  - Ничего страшного. Я расскажу и покажу.
  - Что, вот так в бушлате и поеду?
  - Нет, конечно, - уверил капитан. - Завтра я привезу твою парадку из части. И шинель, а то сейчас похолодало... Согласен? Феликс, очень прошу.
  - Хм... Попробую, - согласился Феликс.
  - Тогда так. Завтра приеду рано. Чтобы в шесть утра был готов. Сразу после подъёма.
  - Так точно.
  
  
  
  ***
  
  - Здравствуйте. Вы Виктория?
  - Она самая, - ответила девушка. - Тебя прислал папа? Называй меня просто Викой.
  Пока Вика ставила чемоданчик в камеру хранения, Феликс сидел на скамейке, нервно притопывая.
  Несмотря на промелькнувший тихий ночной дождь, день выдался ласковым, нежно солнечным, пахнущий мокрыми сентябрьскими садами. В душе у Феликса были солнце и мрак. Солнце от внезапно случившегося выходного, а мрак напоминал о скучной тягостной обязанности сопровождать и развлекать эту девицу.
  Но она была дочерью начальника, к тому же, как считал, Феликс человека хорошего. Поэтому необходимо было держаться.
  А вот Виктория была дылдой, ростом практически с Феликса. Высокая и крупнотелая, она, по всему, была унылой и мрачной, говорила мало, иногда фразами - шпильками. О чём с ней можно беседовать? Как себя с ней вести?
  Феликс решил не обращать ни на что внимания, принять вид абсолютно равнодушного человека.
  Они долго шли по городу. Временами Феликс задавал вопросы:
  - Ты учишься?
  - Ага.
  - Где?
  - В художественном вузе.
  - А кем будешь?
  - Художником, естественно (последнее слово она ядовито выделила).
  - Понятно! И много картин нарисовала?
  Виктория вздохнула, будто спросили что-то трудное:
  - Кое-что есть.
  - Кстати, я видел одну твою картину. У твоего отца в кабинете. Там цветы... Красиво.
  - Ну, это так... Пустяк...
  И вновь воцарилось молчание.
  - А живёшь... с мамой?
  - Слушай, тебе что так уж необходим этот душевный стриптиз? - нервно сказала Виктория. - Лучше скажи куда идём?
  Феликс промолчал.
  - Нет, если это тайна..., - сказал он погодя. - А идём мы просто по центральной улице. Мы же гуляем.
  Заблудиться в Майске было трудно. Дело в том, в городе была одна главная улица. На ней можно было найти всё, что необходимо. Вообще, Майск сильно отличался от Дахова, в котором родился Феликс. На его родине, казалось, никакого плана строительства не было, дома появлялись вокруг крепости, а дальше город возникал век за веком стихийно, хаотично.
  В Майске особых красот не было. Здесь была железнодорожная станция, предприятия по изготовлению спортивной формы, сумок и чулок, однозальный кинотеатр, кафе и ресторан. Был городской парк, различные сады и скверы. Листья уже начали желтеть и опадать под ветром, но, до того дня, как деревья начнут уже плакать листвой, было далеко.
  - Может зайдём в кафе? Я как-то проголодалась. Представь себе, - сказала девушка.
  - Конечно, обязательно. Мы к нему и идём, - заверил Феликс.
  Хорошо, что капитан Дмитренко снабдил его деньгами. Да и вообще, необходимость посетить кафе и кинотеатр даже радовали Феликса - можно было говорить поменьше.
  В кафе принято было снимать верхнюю одежду. Феликс сдал шинель и фуражку, остался в парадной форме. Постоял у зеркала, пока к нему не подошла Виктория уже без своей болоньевой куртки. Одета она была модно: в тёмно - синем джемпере и тёмных джинсах, тесно охвативших пышные бёдра.
  - А у тебя ничего прикид, - сказал Феликс, ожидая в ответ очередной колкости.
  Но Виктория решила мрачно и кратко порекламировать собственное одеяние:
  - Кроссовки румынские. "Ромек". Джинсы "Монтана". 250 рублей отдала.
  Феликс кивнул, мол, здорово.
  Они заказали кофе, булочки с джемом, шоколад.
  Теперь Виктория сидела напротив Феликса, и он был вынужден, поглядывать на её остроносое лицо с круглыми очками. Нельзя же смотреть всегда куда-то в сторону. Зато можно было молчать и спокойно пережёвывать пищу.
  Но тут задала вопрос Виктория:
  - Ты кто в армии? Просто рядовой?
  - Курсант, - пояснил Феликс И добавил: - Без пяти минут сержант. Надеюсь, присвоят.
  - Тааа! - презрительно протянула собеседница. - И что?
  - Ну... Поеду в войска. Буду командиром отделения, - ответил Феликс, и щёки его порозовели.
  - Угу. Маленьким, но командиром, - заключила Виктория. - Все командовать хотят!
  Она отломила хрупкими пальчиками кусочек шоколада.
  Феликс промолчал. Пусть хотя бы даст ему поесть. "Пока я ем - я глух и нем".
  Виктория тоже молчала, глядя по сторонам. За окном желтел клён.
  Волосы Виктории были очень чёрными, цвета галочьего крыла. И такие же глаза.
  "Есть схожесть с отцом", - подумал Феликс. - "Только характер другой, слишком трудный".
  Они сидели и спокойно ели.
  Феликс обратил внимание на кулон на шее девушки.
  - Нефертити? - спросил он, узнав тонкие черты и лебединую шею древней египетской царевны.
  - О, узнал, - сказала Виктория, - уже хорошо. Значит чего-то ещё помнишь со школы.
  "Конечно, она уже студентка, а я так, неуч, работяга. Поэтому она так презрительна", - подумал Феликс.
  - А я всегда интересовался историей, - заявил он.
  - Это древняя история, - заметила Вика.
  - Древней историей тем более. И про эту египтянку точно читал.
  - Ха! Это неизвестно, была ли она египтянкой. Некоторые пишут, что она является дочерью митаннийского царя.
  - Какого?
  - Митаннийского. Государство такое в Месопотамии было - Митанни. А кто-то ещё пишет - она из Ахайи.
  - Ахайю, я знаю, - припомнил Феликс. - Другое название Ахея, это в Греции. Только вряд ли она оттуда...
  - Ну что ты знаешь об Ахайе? - скептично произнесла Вика.
  - Спорим, знаю! Хотя бы из Гомера! Ахейцы овладели Троей...
  - Ну, овладели...
  Феликс задумался чем - бы ещё поразить девушку.
  - Знаю ещё хороший стих про Ахайю, там она упоминается.
  Виктория подняла брови:
  - Вот как?
  Она допивала кофе не спуская с него глаз.
  Феликс наморщил лоб.
  - Сейчас вспомню!
  Он щёлкнул пальцами, повращал глазами.
  - Вроде вспомнил. Читать?
  - Ну давай!
  
  "Почему захотелось мне снова,
  Как в далёкие детские годы,
  Ради шутки не тратить ни слова,
  Сочинять величавые оды,
  
  Штурмовать олимпийские кручи,
  Нимф искать по лазурным пещерам
  И гекзаметр без всяких созвучий
  Предпочесть новомодным размерам?
  
  Географию древнего мира
  На четвёрку я помню, как в детстве,
  И могла бы Алкеева лира
  У меня оказаться в наследстве.
  
  Надо мной не смеялись матросы.
  Я читал им: "О, матерь Ахайя!"
  Мне дарили они папиросы,
  По какой-то Ахайе вздыхая...
  
  Значит, шёл я по верной дороге,
  По кремнистой дороге поэта,
  И неправда, что Пан козлоногий
  До меня еще сгинул со света...
  
  Ямб затасканный, рифма плохая -
  Только бредни, постылые бредни,
  И достойней: "О, матерь Ахайя,
  Пробудись, я твой лучник последний..."
  
  Феликс выдохнул.
  - Вот! Пусть не всё вспомнил, но основное...
  Он заметил, что девушка не сводит с него заинтересованных глаз.
  - Неплохо! - произнесла она. - Кто автор?
  - Арсений Тарковский.
  - Это вероятно родственник режиссёра Андрея Тарковского?
  - Это его отец.
  Виктория надула губы.
  - Не люблю его фильмы. Мура. Обычно, не досмотрев, ухожу.
  - А я по телику "Солярис" смотрел. Очень понравилось!
  - Ну, это твоё мнение... Не считаешь, что засиделись здесь?
  - Ну, мы поели. Можно и пойти.
  - Пойдём. На свежий воздух!
  И вновь, после некоторого размягчения ситуации, началась пытка.
  Они шагали по городу и молчали, хотя нужно было о чём-то говорить.
  - Смотри, городской парк. Хочешь, заглянем, - предложил Феликс.
  - А что у нас ещё в программе? - спросила хмурая Виктория.
  - Кинотеатр "Плазма".
  - Ха! Там, наверное, очередной Тарковский... Или кино "про трубы". Потом... Давай лучше парк.
  Осень ласково украсила деревья и кусты парка. Они будто звенели разноцветными, робкими осенними колокольчиками. Ветер разносил острые запахи. Было необыкновенно хорошо, и, казалось, даже Виктория смягчилась и растаяла.
  Она предложила прокатиться на колесе обозрения.
  - Я кое-что хочу зарисовать.
  Они поднялись на необыкновенную высоту. Красивым разноцветным ковром раскинулся внизу город, с прямоугольниками и пирамидами крыш, остриями антенн, луковкой церкви, деревянными коробочками частных домов, бушующим красно-жёлто-зелёным океаном деревьев, серыми стрелками дорог...
  Виктория переполнилась восторгом. Она вынула из сумочки блокнот и карандаш, что зарисовывала, а когда они были на самой горе - протянула руки Феликсу.
  - Ой, держи меня, солдат!
  И с робкой улыбкой смотрела вокруг.
  Её руки были холодными, но быстро нагрелись и вспотели.
  Она выдернула руки, когда спустились на безопасную высоту, зашелестела блокнотом. Карандаш, поскрипывая, бегал по бумаге. Показать рисунки она отказалась.
  Они прошлись по парку.
  Феликс пробовал разговорить девушку на разные темы, но та отвечала неохотно и односложно, иногда с колкостями. Тогда, в желании прервать очередную молчанку, он вдруг поведал ей историю с кинжалом в книге.
  Они сидели в зелёной беседке возле цветника.
  Виктория слушала внимательно. Её чёрные глаза за стёклами очков были напряжённо - красивыми. Время от времени она опускала взор к блокноту и делала зарисовки.
  Феликс закончил рассказ и мельком глянул на часы.
  В это время Виктория что-то чиркала в блокноте.
  - Это ты мне интересную историю рассказал, - промолвила она. - Спасибо, тебе, Феликс.
  Она первый раз назвала его по имени. А потом протянула блокнот.
  - Смотри. Похоже?
  На листе была изображена старинная тяжёлая книга, в которой торчит верхушка кинжала, такого, каким его представляла девушка.
  Рисунок был очень хорош.
  - А что - замечательно! - похвалил Феликс. - Конечно, кинжалы ты рисовать не умеешь.
  Это он так решил её подколоть!
  - Вот покажешь мне настоящий - нарисую как следует.
  Девушка что-то ещё подправляла в рисунке, а потом вырвала рисунок из блокнота ы протянула Феликсу.
  - На память!
  - Спасибо!
  Она наблюдала, как Феликс аккуратно складывает и прячет рисунок.
  - Хочешь я тебе погадаю.
  Она взяла его ладонь.
  - Итак, линия жизни. Вот она, длинная... Хм... Будет у тебя служба далеко отсюда. Но всё будет хорошо. Вернёшься домой, поступишь в институт. Ведь ты об этом мечтал?
  Феликс забрал ладошку.
  - Да... Странное гадание.
  - На самом деле, я говорила наугад, - сказала она и вдруг рассмеялась. Она смеялась впервые, задорно, весело. И это ей было к лицу, она казалась более симпатичной. Сняла очки и внимательно посмотрела Феликсу в глаза. Такой и запомнил её Феликс, стоявшей напротив берёзы, постепенно теряющей листву.
  - Ладно, пойдём в кино...
  
  ***
  Как и было договорено, в четыре дня они уже были на квартире по данному капитаном адресу. Перед этим заехали на вокзал за чемоданом.
  Капитан Дмитренко встретил их тепло.
  - Ну как, нагулялись? Устали, наверное? Витушка, доченька моя.
  Он обнимал и целовал дочь, пока Феликс освобождался от шинели.
  - Ну, передохните, помойте руки, - сказал Дмитренко.
  В комнате был накрыт стол, и Феликс был приглашён. Пока все суетились, он осматривал скромно обставленную комнату со свежими обоями. Такое впечатление, что уборка после ремонта закончилась сегодня. На стенах висели живописные работы Виктории. Вышла Вика в оранжевом платье и в лёгкой кофточке на плечах. Молча села на стул.
   Капитан открыл бутылку шампанского.
  - Ну, как тебе прогулка? - спросил он дочь.
  - Всё хорошо, - ровным и холодным голосом ответила Вика.
  Дмитренко разлил шампанское по фужерам.
  - Как вёл себя провожатый? - спросил он с усмешкой.
  - Отлично вёл, - также ровно сказала Вика.
  - Ну и прекрасно. Берите бокалы...
  ...Через полчаса Феликс решил прощаться.
  Он воспользовался моментом, когда Виктория вышла и обратился к хозяину дома:
  - Товарищ капитан. Разрешите отбыть к месту назначения. Скоро электричка.
  - Знаю, - немного нахмурился Дмитренко. - Ну что же, собирайся...Пойдём.
  Включив свет в прихожей, капитан сказал:
  - Феликс, я тебя благодарю за всё, за эту прогулку, за то что дочь мою приветил, не обидел. А с Викой... Я хочу чтобы вы подружились.
  Феликс пожал плечами и улыбнулся.
  - Понимаешь, отвезти тебя сам не могу, дочь приехала, - сказал капитан. - Это редко бывает. Пойми меня, как отца...Ну ведь солдат, доберёшься. Преодолевай все тяготы и лишения службы! Кстати, вот ещё деньги. Давай, шагом марш. Удачи тебе.
  Феликс легко спустился вниз по ступенькам.
  Постоял у подъезда - он был свободен!
  - Эй, подожди! - послышался крик. Феликс обернулся.
  По ступенькам скатилась Вика. Она набросила на платье свою синюю курточку.
  - Ты что же ушёл не попрощавшись?
  Феликс не нашёлся, что сказать.
  - Вот это да! - С упрёком сказала Вика. - А ещё друг! Пойдём, я тебя до троллейбусной остановки провожу.
  Она обернулась на окно третьего этажа и шутя погрозила кулачком отцу. Он махал рукой.
  Они зашли за старый дом с колонами, где у тротуара была остановка троллейбуса.
  Пока ожидали троллейбус, Вика сказала:
  - Мне было хорошо с тобой, Феликс. Вот правда. Спасибо тебе. Полевую почту узнаю, напишу.
  - И для меня этот день был необычным, - сказал Феликс.
  Они стояли и смотрели друг на друга. Девушка улыбалась.
  Когда подъехал троллейбус, она вдруг всем телом приникла к нему.
  Удивительно, Феликсу никогда не нравилась эта девица, но руки сами обняли её.
  - Всё, давай!
  Он стоял на задней площадке и видел, как она машет вслед. И уходит.
  
  ***
  Но в тот день до вокзала Феликс так и не добрался. В троллейбусе познакомился с местными парнями, ехавшими на концерт рок-группы "Карнавал". Они с жаром рассказывали ему, какая это отличная группа, поэтому у Феликса возникло желание пойти на концерт, тем более имелся лишний билет.
  Концерт группы "Карнавал" ошеломил Феликса! Яркое сценическое шоу, отличная работа всех музыкантов, ритмичные и мелодичные песни в стиле модной "новой волны" и "регги", активная поддержка публики, которая раскачивалась и подпевала вслед за музыкантами. В конце концерта музыкантов забросали цветами.
  Когда Феликс вышел из зала, стоял поздний вечер. Быстро стемнело.
  - Не печалься, служивый! - говорил один из парней. - Тебе до Канюково? Так это считай рядом! На троллейбусе - до конечной, а потом выйдешь на трассу и по ней! Попутку словить - не фиг делать! За пятёрку довезут!
  - А то можно и пехом дойти, - говорил другой. - К середине ночи доберёшься!
  Они тепло прощались, каждый выходил на своей остановке.
  Феликс ехал до конца.
   Выйдя на трассу, Феликс остался совсем один среди полей и перелесков, в царящей вокруг темноте. В небе подрагивали крупные тёплые звёзды.
  Феликс рассчитывал поймать попутку - идти пешком по незнакомой местности несколько километров желания не было. Да и устал за целый день.
  На дороге пахло остывающим асфальтом и духом полей. Машины проскакивали мимо. Никто не хотел подбирать одинокого путника в военной форме.
  Бросив голосовать, Феликс побрёл по трассе. Дорога освещалась полосами мелькающих огней и звёздным светом.
  Оглянувшись, Феликс в очередной раз махнул рукой автомобилю, и тот резко тормознул. То была черная "Волга". Водитель - крепкий мужчина в очках был одет в белую рубашку и тёмный полувер. Он то и дело прикладывался к большой пластиковой бутылке с пивом, курил сигарету, из-за чего в салоне несмотря на открытые окна, стоял такой дух, как в курилке.
  Водитель оказался человеком любопытным и разговорчивым. Он охотно расспрашивал Феликса о службе в армии и на всё находил примеры из собственной жизни.
  Звёздное небо заволоклось тучами и, первые капли дождя начали стучать в стекло, залетать в открытые окна салона автомобиля.
  Вскоре хлынул дождь. Потоки заливали машину, а "дворники" не справлялись с таким объемом воды. Автомобиль мчался вперед, фары освещали только кусок асфальта, полосующий дождем. Различить что - либо вдали или по сторонам было невозможно. Даже встречных машин стало попадаться мало.
  Водитель сообщил о повороте к Канюково.
  Машина съехала с автострады на боковую дорогу. Сначала дорога была относительно хорошей, но затем стали попадаться рытвины, ямы, ставшие лужами, и автомобиль с усилиями пробирался по дороге. Водитель ругался, крутя баранку, успевая потягивать пиво маленькими глотками. Машину трясло. В конце концов, они въехали в такую грязь, что остановились.
  Вокруг была почти непроглядная темень. Дождь не прекращался. Водитель вылез оглядеться, а когда залез обратно - его рубашка была мокрой и облепила тело.
  Они буксовали. Феликс вышел помочь подтолкнуть машину. Они были недалеко от села. К счастью дождь стал утихать, стали видны редкие огоньки. Водитель утверждал, что они сейчас находятся недалеко от колхозных мастерских.
  Феликс с водителем, исследуя местность, наткнулись в темноте на брошенный трактор, рядом с которым обнаружились бревна. Их бросили в грязь, и наконец - то, автомобиль выбрался из болота.
  Дождь кончился и они спокойно поехали по старой дороге, постепенно разгоняясь.
  Таким образом к старой школе, где отдыхал взвод, Феликс добрался глухой ночью.
  О подробностях своей поездки он рассказал только Серёже Журову.
  
  ***
  В один из дней октября сержант Феликс Степанский ожидал поезда на пересыльном пункте в Бресте.
  Осень была сухая, небо акварельное, листва опадала, как будто плакала из-за расставания. Феликс вспоминал, как он сдал последние экзамены и получил, наконец-то, звание сержанта. Но особенно тяжело было прощаться с теми, кто за этот короткий срок стал ему другом. Щемило сердце, когда прощался Серёжей Журовым. Ему дали младшего сержанта и отправляли куда-то на восток. Ещё раньше забежал попрощаться из соседнего батальона Лёша Горелкин. Сержанту Горелкину выпало служить где-то на севере, он уже должен был срочно отбывать по месту назначения. Сам Феликс не знал, куда занесёт его судьба. Лёша обратил внимание на то, что Феликсу выдали новенькие яловые сапоги, вместо кирзовых и такой же новый кожаный ремень.
  - О, в загранку поедешь. Это точно.
  "Неужели в Афганистан?" - подумалось тогда Феликсу.
  Пожал ему руку сержант Ткаченко, так поддерживающий его все эти полгода.
  Заглянул в казарму и капитан Дмитренко.
  Его чёрные глаза светились печалью.
  - Уезжаешь? Привязался я к тебе, Феликс Степанский. Жаль расставаться...
  - И мне, товарищ капитан, - промолвил Феликс. - Вот только не знаю что предстоит... В Афган?
  - Нет, - покачал головой Дмитренко. - Я всех знаю, кто в Афган. Тебя в списках не было. Узнаешь позже. Но, служи так, чтобы родину не опозорить. Честь и достоинство не роняй.
  И добавил тихонько:
  - Вика тебе передаёт привет.
  Он вынул из кармана кителя сложенный листок бумаги. Феликс развернул и увидел своё собственное изображение, сделанное карандашом.
  - Вот, это, значит, Вика, тебе...
  - Спасибо! - удивился Феликс. - Когда она успела?
  - По памяти... Она у меня знаешь какая талантливая! Память у неё что надо...
  ...По небу на юг летели птицы... На пересыльном пункте прозвучала команда на построение.
  - Внимание, бойцы, - сказал толстый майор. - Едем через Польшу. Там обстановка сложная. С наступлением темноты свет в вагонах не включаем - могут быть всякие провокации. Могут выстрелить, бросить что-то в окно и тому подобное. Прошу вас быть осторожными.
  Несмотря на предупреждение, какого-либо проявления враждебности на территории Польши Феликс не заметил. Зато ночной вокзал Варшавы поразил его своей красотой!
  Ранним холодным утром их встретила германская земля.
  "Вот я и приехал туда, где служил мой отец", - подумал Феликс.
  Воинская часть маленького немецкого городка приютила их.
  Почти полгода пробыл Феликс на строительстве важного для ГСВГ инженерного объекта. Потом его, как сержанта, вызвали для работы с молодыми бойцами в карантине. И тут комбат предложил ему службу на контрольно-пропускном пункте. Феликса перевели во взвод обслуги. Сутки на КПП дежурил Феликс с напарником, а сутки - другие военнослужащие.
  Несколько раз часть поднимали по тревоге и отправляли вооружённых в никуда, в ночную темень. И всякий раз привозили обратно и объявляли, что тревога была учебной. Поговаривали, что готовили для заброски в Польшу. Но судьба оберегла Феликса от такой миссии.
  
  ***
  До дембеля оставалось полгода, когда в один из летних дней, во время дежурства на КПП, помощник окликнул Феликса.
  - Там какая-то девушка пришла.
  Он лукаво усмехнулся и подмигнул.
  Феликс подумал о Марте или о ком другом - эти немецкие девушки на велосипедах, держа путь на фермы, иногда останавливались на несколько минут поболтать с военными, построить глазки.
  Феликс вышел за пределы пропускного пункта на трассу. Неподалёку стоял автомобиль "Шкода".
  - А вот и наш возмужавший Ахиллес! - послышался знакомый голос.
  Феликс резко обернулся.
  Перед ним стояла высокая девушка. Феликс не зразу узнал Викторию.
  - Вот это сюрприз! - воскликнул Феликс! - Откуда ты здесь взялась?
  - Оттуда, - улыбнулась Вика, указывая на автомобиль. - Мы с папой приехали!
  - О, отлично! Слушай, ты так изменилась!
  - Подурнела или похорошела?
  - Похорошела, конечно. И.... где же твои очки?
  Она показала на свои чёрные глаза:
  - Контактные линзы. Папа достал. Гораздо удобнее. И ты, конечно, очень изменился, Феликс. Какая форма! Сержант, повязка на рукаве! Ты дежуришь?
  - Да, в наряде здесь, на КПП.
  От машины к ним уже шагал Дмитренко.
  - Товарищ капитан, здравия желаю! Разрешите доложить?
  - Что, несёте боевое дежурство? На передовых рубежах? - улыбаясь спросил капитан Дмитренко.
  - Так точно! - Феликс встал по стойке смирно.
  Дмитренко пожал Феликсу руку.
  - Ну, здравствуй, Феликс. А мы вот путешествуем с Викой. Дела тут у меня, в ГСВГ. Вот, зная что ты в этой части, решили навестить.
  - И правильно сделали, товарищ капитан. Я вам очень рад.
  - Называй меня Константином Сергеевичем.
  - Хорошо, Константин Сергеевич.
  Они сели на зелёной скамейке у входа в часть.
  - Ну, как служба? Как жизнь? Рассказывай, - попросила улыбающаяся Вика.
  Феликс коротко рассказал о себе. Но говорили они не больше десяти минут - Феликс не мог надолго оставить КПП.
  - Извините, я ведь в наряде...
  - Понимаю, - кивнул капитан. - Погоди, тут мы тебе подарки приготовили.
  Пока он ходил к машине и обратно, Феликс и Вика смущённо молчали.
  - Вот, папа что-то несёт, - тихо промолвила Вика.
  - Смотри, Феликс, вот тут печенье, конфеты, колбаса сухая, кофе и прочее. Угощайся.
  - Вот здорово! Я и помощника сейчас угощу, замечательный парень из Самбора. Спасибо вам!
  - Это ещё не всё! - строго сказала Вика.
  Она взяла со скамейки продолговатый пакет, развязала шпагат и развернула упаковочную бумагу.
  - Вот, смотри. Это тебе.
  Феликс от изумления открыл рот.
  - Вот это красота! Настоящая! Это твоя работа?
  В его руках была небольшая картина: натюрморт с яблоками, апельсинами и цветами в вазе. Сделано было восхитительно.
  - Ну чья же ещё? - иронично усмехнулась Вика. - Нет, купила по случаю... Да я над ней столько сидела! И сделаю вот как...Эту картину я отправлю к тебе домой, в Дахов. Не хочу чтобы она пропала, пока ты будешь служить. Хочу, чтобы у тебя была память обо мне. Дашь мне адрес?
  Они попрощались. Капитан Дмитренко, сказав добрые пожелания, первым зашагал к автомашине.
  Когда он доставал ключи и повернулся спиной, Вика, глянув, не смотрит ли отец, быстро дотронулась к щеке Феликса скользящим поцелуем.
  
  
  Глава 14. Все герои. Люди и их судьбы
  
  1.
  Осенью 1981 года из военного госпиталя в Днепропетровске выписался молодой человек. Он был худ, строен, в гражданской одежде, но выправка военная.
  У входа его встретил крепкий мужчина, который забрал у молодого человека вещмешок и вручил ему в качестве подарка трость, велев бросить ту инвалидную палку, которую ему дали в госпитале. Молодому человеку трость понравилась: она была ручной работы и навершие её было в виде головы беркута. Он сдержанно улыбнулся, но впоследствии оставался серьёзным и холодным.
  Двое спутников добрались до железнодорожного вокзала и пересели на поезд. По дороге разговор не клеился, хотя ехавшие были явно родственниками. Сидевший рядом инженер из Киева отметил это по разговорам. Это был диалог отца с сыном. Ясно было, что молодой человек воевал в Афганистане, комиссован по ранению. Говорил он с отцом неохотно, чаще резко, будто выжимая, цедя из себя слова. Из-за ранения он спал внизу, отец разместился на верхней полке. Казалось, что до утра они будут отдыхать друг от друга. Но проснувшийся ночью от стука палки инженер заметил, как молодой человек заботливо накрыл спящего отца шерстяным одеялом - было достаточно холодно. А потом затворил купейное окно. Сам молодой человек вероятно не сомкнул глаз ночью. Он крутился, вертелся, временами включал маленький свет, читал "Красную звезду" или "Советский экран" - что попадало под руку.
  Когда подъезжали к Дахову отношения сына и отца несколько потеплели. Об этом свидетельствовала проснувшаяся затаённая, вырвавшаяся наружу опека сына над отцом, слово "батя", которое он произносил ласково и нежно.
  
  ***
  Дома полдня сын отсыпался. За это время отец сходил в магазин и потом что-то готовил на кухне. Вечером сын брился и мылся, а отец накрывал на стол. Появились гости, и свет в их квартире горел почти до полуночи.
  Поздно вечером, оставив гостей, сын появился на балконе, долго стоял, курил и кашлял, глядя на звёзды. А потом ушёл спать. И снилась ему этой ночью светловолосая босоногая девушка в тёмно-синем платье. Она наблюдала за игривой рыжей кошкой, нюхающей цветы, в её загорелой руке была соломенная шляпка...
  Хмурый день с редким дождиком не изменил планы молодого человека. Он побывал на кладбище и недолго простоял у какой-то могилы, затем, совершенно грустный, совершил ещё четыре визита. Перед каждым он звонил из автомата, улыбался, что-то радостно говорил, потом шёл, опираясь на трость, к остановке общественного транспорта. Возвращался домой он уже с каким-то чёрным пакетом.
  Следующий день у молодого человека прошёл в отдыхе, помощи отцу по закупке продуктов и в нескольких телефонных звонках. А вечером ему предстоял путь. Поезд медленно продвигался среди южных степей.
  К обеду поезд прибыл в город у моря. Молодой человек долго стоял на самом высоком месте городского парка, любуясь морем и расстилавшимся внизу городом. Месть кровавыми щенками светилась в его глазах. И тут он услышал тихий и тонкий свист. Из-за кустов тамариска к молодому человеку подошёл черноволосый, цыганского вида парень. После долгой беседы, во время которой черноволосый живо размахивал руками, оба скрылись в неизвестном направлении.
  
  ***
  В ресторане лабухи старались вовсю. Десятки глаз были прикованы к красавице, жгучей брюнетке, которая танцевала так лихо, что казалось в зал залетел вихрь.
  
  Ну что сказать, ну что сказать,
  Устроены так люди,
  Желают знать, желают знать,
  Желают знать, что будет.
  
  Шелест аплодисментов вплетался в шорох прибоя далеко за окном. Брюнетка вернулась за столик к своему кавалеру - крепкому мужчине лет пятидесяти в белой рубашке с погончиками. Только седой метрдотель ресторана и усатый официант вина знали этого человека. Это был известный адвокат Войтенко. У него был неподалёку на берегу домик, увитый плющом. Войтенка всегда кто-то сопровождал. Сегодня он был с красавицей, смуглой брюнеткой. Рядом с ним сидел молодой блондин, ворковавший с рыжей девицей явно лёгкого поведения.
  Седой метрдотель и усатый официант хорошо знали его. Это был помощник адвоката Григорий. Рыжая девица тоже была известной особой, а вот жгучую брюнетку они видели впервые. Войтенко её хвалил и в очередной раз предложил тост за талант Рамоны.
  Сам пригубил вино и закусил твёрдым сыром.
  Спустя час, приобняв Рамону, он сказал:
  - Слушай, девочка моя...У меня рядом небольшое бунгало. Десять минут езды. Давай проведём время в романтической обстановке. Тихо, море рядом...
  - А ты будешь себя хорошо вести? - спросила Рамона, кладя в рот кусочек шоколада "Чайка".
  - Конечно. Я же ангел. Посмотри мне в глаза...Заметь, я почти не пью, - ухмылялся Войтенко.
  - О, да. В отличие от друга!
  Рамона показала глазом на изрядно охмелевшего Григория.
  - Ну, что поделаешь. Нализался наш Грегори..., - промолвил Войтенко. - Всегда умел пить, а сегодня, наверное, попал под власть Амура... Эй, ты, машину вести как будешь?
  Григорий глядел на шефа осоловелыми глазами.
  Рамона наклонилась и сказала адвокату на ухо:
  - Да, брось ты его. Поехали вдвоём. Будет романтическая прогулка!
  Она встала и взяла сумочку.
  - Сейчас... Схожу, приведу себя в порядок...
  - А он?
  - Доберётся к утру как - нибудь. Ты же говоришь - ехать десять минут!
  Когда Рамона вернулась, Войтенко расплачивался с официантом.
  Увидев, что адвокат собирается уходить, Григорий сделал неуклюжую попытку встать, чем вызвал смех рыжей девицы.
  - Да ладно уж, сиди, гуляй, - бросил Войтенко. - Присмотри за ним.
  Последние слова адвоката адресовались рыжей девице. Одновременно взгляд Войтенко пробежал по залу и встретился с глазами седого метрдотеля. Тот едва заметно кивнул.
  Внезапно упавшая тягучая чёрная ночь скрыла горизонт, море, пальмы и окрестные скалы. Лучи фонарей разрезали тьму возле стоянки автомобилей. "Волга" ГАЗ-3102 неспешно тронулась с места.
  Вращая руль, Войтенко подмигнул спутнице и спросил:
  - А ты и в правду цыганка?
  - Нет, - ответила Рамона. - По национальности я румынка, но род мой из Молдавии.
  - Ага! А выглядишь и танцуешь, как настоящая цыганка.
  Рамона рассмеялась, обнажив белые зубы на смуглом лице. Она внимательно всматривалась в бегущий впереди свет от фар.
  Если бы подвыпивший Войтенко пригляделся, то заметил бы, что девушку выдают руки, нервно сжимающие сиденье.
  - Не свалимся ли мы в пропасть?
  - Да ты что. Я эту дорогу... как свои пять пальцев... Да и ехать тут...Ты мне дома станцуешь ещё?
  - Ну, если будет подходящее настроение! - задорно сказала девушка.
  - Оно будет! - заверил Войтенко.
  Автомобиль выскочил на узкую дорогу под горой, фары освещали темноту ночи.
  Внезапный хлопок... Автомобиль стал неуправляем, его стало заносить.
  Войтенко затормозил.
  - Что? Что-то случилось? - удивлённо спросила Рамона.
  - А, чёрт! Да шину, наверное, прокололи! Этого ещё не хватало! - с досадой ответил адвокат.
  - Точно? Может бортом ударились о что-то?
  - Да нет! Но посмотреть надо. Ты не волнуйся, девочка. Отсюда уже не так далеко. Посиди немного...Я сейчас...
  Ворча, адвокат достал из бардачка фонарик, пощёлкал кнопкой, проверяя свет и тяжело выбрался из машины.
  Осветил переднее колесо, ударил по нему, шагнул к заднему.
   Рамона сидела потупившись. Вокруг неё непроницаемой стеной стояла тьма. Свет от фар освещал высокую траву на обочине и терялся в жуткой чернильной мгле.
  Подождав минут десять, девушка открыла дверцу.
  В ночи гремели цикады и далеко плескалось море.
  Рамона обошла машину, держась за её тёплые бока. Войтенко словно бы растворился в ночи.
  Вскоре на дороге показался свет, стал различим треск мотоцикла.
  Рамона закрылась рукой от света фары. Мотоцикл "Ява" заглох рядом.
  - Ну что, помощь нужна? - спросил улыбчивый молодой человек в мотоциклетной каске. В темноте блеснули золотой зуб и серьга. Он походил на цыгана.
  - Ещё как нужна, Карим. Может всё же оставить машину?
  - Не... Давай не будем менять планы. Ты уже ощипала этого гуся?
  - Всё готово!
  - Тогда переодевайся и тронулись. Не будем тянуть кота за хвост. Нас ждёт катер и звёзды в морской воде.
  Он протянул ей пакет. Пока она переодевалась, Керим приступил к снятию колеса.
  Рамона переоделась. Она помогала Кериму, любуясь, как он ловко работает домкратом, достаёт и ставит запасное колесо.
  Затянув болты, Керим убрал инструменты, вытер руки и сказал:
  - Готово!
  Без лишних слов она взяла протянутый шлем.
  - Ну, тогда гони...
  Керим обнял и поцеловал девушку.
  Мотоцикл взревел и вскоре исчез на дороге.
  Керим сжал в руке амулет, висевший у него на шее и приложил к груди. Потом сел за руль "Волги".
  
  ***
   В это время прибывший в этот город молодой человек с тростью стоял над морем на невысокой скале. Ночь была тихой, не было ничего слышно, кроме прибоя. На высоком небе постепенно расходились тучи и рисовались звёзды. В чёрной, будто смола, воде возникали белые и фиолетовые вспышки. Море светилось... На песке были аккуратно сложены джинсы и белая рубашка с погончиками. Складывалось впечатление, что-то кто-то решил искупаться этой ночью. Заплыл в море и не вернулся.
  В глазах у молодого человека стояла картина поединка.
  "Что же, месть наконец-то, свершилась", - подумал он. - "Но, почему-то, над трупом своего врага радости не испытаешь".
  Более здесь нельзя было находиться. Молодой человек включил фонарик и, хромая, стал спускаться по тропинке и вскоре исчез за старым олеандром, будто слился с ним.
  Дня два спустя он уже был в родном городе и вновь посетил кладбище. На ветру шелестела ива, а высоко в небе покрикивали пролетающие птицы.
   Пришедший зарыл перстень з зелёным камнем в могилу.
  - Прощай, друг Шерман, - сказал Толик Веселовский по прозвищу Домкрат. - Спи себе спокойно, корешок. Быть может тебе там лучше, чем мне.
  Юность отзвенела, как майская ночь в степи. Пора было начинать новую жизнь.
  
  ***
  Спустя неделю Толик, по прозвищу Домкрат, приехал в Харьков. Стоял тёплый осенний вечер. После лёгких дождей город был свеж и чист. Парки шумели под ветром, пахло первой опавшей листвой.
  Веселовский долго искал нужный дом и нашёл. Это была пятиэтажка, а рядом росли каштаны. Здесь, после развода с Сабинским, тихо и одиноко жила Арина.
  Вскоре он переступил порог маленькой однокомнатной квартирки.
  - Ой, Домкрат! Живой! - бросилась Арина на шею Веселовскому.
  - Домкрата уже нет. Есть просто Толя...
  Арина рассмеялась.
  - Правильно! Надо расставаться с прошлым... Легко и быстро...
  Толик передал ей букет роз, засиявший в полутёмной прихожей.
  - Тебе!
  - Ой, спасибо!
  Её лицо утонуло в цветах.
  - Какая ты красивая!
  - Тише, Оленька спит. Разбудишь. Уже ведь десятый час. Пойдём на кухню.
  Толь, почему так мало писал?
  - Письма из пекла? Как ты себе это представляешь? - мягко ответил Толик, проходя на ярко освещённую кухню.
  - Ну вот написал бы, что вернулся, приедешь, я бы приготовила что-нибудь, оделась бы, как подобает, - скала Арина.
  - Хотел сюрприз сделать. Ты и в этом халатике здорово хороша.
  - А ты так возмужал, красивый. А знаешь, эта хромота тебе даже идёт. Ты как Овод! Видел сериал с Харитоновым в главной роли?
  - Я книжку читал.
  Они сидели долго, даже тогда, когда полночь раскинулась над спящим городом. Всё не могли наговориться.
  Тут он, выбрав момент, достал из кармана золотое кольцо с гранатом.
  - Ариш, выходи за меня замуж. Ты извини что я так по-простому. Я знаю, тебя тревожит моё прошлое. Но к нему возврата уже нет. Я все свои счета закрыл. Стал другим человеком.
  Она улыбалась.
  - Толь, но я же не одна. Нас двое.
  - А я принимаю вас обеих. Оля дочерью будет.
  Арина улыбалась и краснела. Она достала перстень и надела на палец. Камень заблистал винно-вишнёвым светом.
  
  2.
  Теперь Лиля могла гордиться! Она летала в облаках, поднялась к самому солнцу! Ещё зимой, под руководством и при поддержке профессора Скуловского, её отрывок из "Цитадели" Экзюпери, напечатанный в университетском сборнике и появившийся на выставке в Париже, получил высокую оценку французских коллег и одобрение младшей сестры знаменитого лётчика - Габриэлы.
  Лиля выбрала для литературного перевода непростую историю о пленной танцовщице. Новелла была очень сложной и для понимания, и для перевода.
  Лиля сидит в самолёте, а губы шепчут давно заученные слова:
  
  "Конечно, танцовщица, схваченная стражниками моей империи, была, прежде всего очень красива. Красива и загадочно одета. Мне казалось, познав её, я могу познать богатство земли, спокойствие равнин, ночи в горах и переходы через пустыню во время горячего ветра самум".
  
  Лиле нравилось сидеть возле иллюминатора. Облака, будто снеговые горы, а внизу аккуратно возделанная человеком земля - узкие стрелы дорог, поля, похожие на шахматную доску, тёмные массивы лесов, разноцветные кубики городов.
  Она вспоминает с каким удивлением (а быть может и тайной завистью) было встречено на курсе объявление, что она летит в Париж! Пусть только на день, но всё же...
  Первым, кому она сообщила новость, был Феликс, который разделил с ней эту радость. И, конечно же, Олег Рощин. В последнее время он стал для неё близким человеком, старшим другом. Нет, она больше не выполняла сложных заданий, ведь и Бобов, и Пирог, и их сподручные уже были осуждены. Но, получилось так, что по жизни они с Олегом так привязались друг к другу, что не могли друг без друга обходиться. Их связало прошлое и настоящее, они мечтали о будущем. Экзюпери писал:
  
  "Прошлое - это медленное рождение тебя. Поэтому не нужно о нем сожалеть...
  Будущее необходимо строить устраивая сегодняшнее. Оно и есть путь к будущему..."
  
  Париж ошеломил своим простором, красотой, нежностью и притягательной силой. Попав под власть этого города, заворожённый его красотой, уносишь его с собою в сердце навсегда. Необыкновенно небо над дневным Парижем, сказочно сияние света Парижа вечернего... Острый шпиль Эйфелевой башни, подпирающий небо, многообразный Лувр, запахи цветов, духов и вина, колебание водорослей в медлительной Сене, пиршество красок импрессионистов, снующие такси, широкие площади, маленькие кафе, музыка шансон, уют кинотеатров, тенистые скверы - всё это Париж!
  Лиля имела беседы с издателем - круглолицым человеком с блестящей лысиной и филологом - длинноусым, носатым, крупным специалистом по творчеству Экзюпери. Их интересовали детали - её подход к переводу, трудности, которые она испытала, передача языковых и стилистических особенностей. Обо всём Лиля охотно рассказывала, немного тяготясь присутствием партийного чиновника за своей спиной.
  Но всё это было преодолимо! Главное ведь было не это!
  К сожалению, не было никого из родственников писателя, не было прихворнувшей Габриэлы, хотя Лиля хотела бы их увидеть.
  День промелькнул быстро, даже осмотреть всё не успели. В магазины конечно зашли и кое-что приобрели. Но разве вещи главное? Основное - это ощущение полёта, которое увозит с собою Лиля. Да ещё несколько подаренных французских изданий знаменитого лётчика - писателя.
  Как там он писал?
  
  "Небо, чистое, как вода, вымыло и высветило звезды. Потом настала ночь. Сахара, дюна за дюной, разворачивалась под луной... Солнце завершало свой круговорот, и снова наступал день".
  
  3.
  Он шагал по городу и ощущал, как яблоневым цветом брызжет его душа.
  В городе ничего не изменилось, только девочки стали взрослыми девушками.
  Улицы и переулки вдруг уменьшились, а сам себе Феликс казался мужчиной высоким и сильным.
  Такими же маленькими, постаревшими показались ему папа и мама. Феликс Вадимович слушал рассказы сына о службе, покуривая трубочку, вставляя время от времени "угу" и добавляя назидания, а Анна Петровна одним ухом слушала сына, другим - присушивалась к кухне, одним глазом смотрела армейские фото в дембельском альбоме, другим - следила за плитой, где что-то готовилось.
  Вечером собрались гости. Были близкие родственники, прибыли и кумовья Дудкевичи на своих бежевых "Жигулях". Севка остался прежним - очень юным, но при этом спокойным и независимым. Он казался существом из другой планеты.
  Они с Феликсом крепко обнялись. В армию Севу не взяли из-за язвы желудка. Работал он сварщиком на заводе в ремонтной бригаде. Работа была лёгкой, что-то сваривать приходилось мало. Поэтому Севка много читал (даже на работе) разные сложные книжки, за что рабочие его прозвали "Профессором". Поступать пока что никуда не намеревался, утверждая, что для него факультет ещё не придумали. В свободное время Севка писал философский труд о существовании человеческой цивилизации на фоне развития Вселенной.
  В разгара вечера Феликс спросил Севку:
  - Ты ещё поёшь?
  - Терзаю гитару каждый вечер.
  - А не можешь слабать чего-нибудь новенькое?
  Севка долго настраивал гитару. Потом пел и "Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант", и "Давайте делать паузы в словах", и "Там, где клён шумит"...
  Очень душевно пелось и славно сиделось за столом.
  - А нашу, солдатскую. Про дембель... Сможешь? - попросил Феликс.
  - Попробую. Только давай вместе, а то насчёт слов...я не уверен...
   И вот Феликс и Севка затянули дембельскую:
  
  Уезжают в родные края
  Дембеля, дембеля, дембеля.
  И куда не взгляни,
  В эти майские дни
  Всюду пьяные бродят они.
  
  Тут старшое поколение что-то попросило спеть для них.
  Севка стеснялся и пожимал плечами.
  - Я ничего не знаю. А просто наигрывать не хочется.
  - Ну да, не знаю! - сказал старший Дудкевич. - Не выдумывай! Играет он! Давай Бернеса!
  - Не помню! - смущённо пожал плечами Севка. - Разве что "Бригантину" постараюсь вспомнить.
  Зазвенели струны.
  
  Надоело говорить, и спорить,
  И любить усталые глаза...
  В флибустьерском дальнем синем море
  Бригантина поднимает паруса...
  
  ***
  Феликс входит в свою комнату. Всё тут по-старому. Тикает будильник с Микки-Маусом.
   Вот стол со стеклом и переводными картинками из ГДР, поцарапанный глобус. Уснувшие полки с книгами, а на самой верхней лежит таинственная синяя лампа - именно её сухим теплом в семье грели уши, горла и носы, когда болели. Молчаливый магнитофон "Весна", стопка кассет, куда вставлены вырезанные из "Собеседника" фотки рок-групп.
  Феликс выдвигает ящик стола. Чего здесь только нет! Готовальня, циркуль с карандашом, резинки. Пенал с ручками. Чистая тетрадь с промокашкой. Несколько фотографий киноартистов. Значки и календарики - переливашки. Набор открыток советских хоккеистов. Ах, как он в шестом классе увлекался хоккеем, скользил по льду с клюшкой, гонясь за шайбой! А под столом, в ящичке - фильмоскоп и диафильмы в кругленьких коробочках...
  А на стене натюрморт с яблоками, апельсинами и цветами в вазе. Это тот, который прислала Виктория.
  Феликс проверяет тайник. Вот он, на месте, его книжный кинжал, его "нойвшек". Будто и не исчезал никуда! Не пропал он в вещдоках у следователя. Не исчез тогда на торфяных пожарах, когда он метнул его в пепельного человека. Но был ли он с ним тогда? Или это всё это ему пригрезилось? Какая-то мистика окружает этот нож!
  На столе лежит запечатанный конверт. Это письмо от Марии. Она знала о его возвращении. Феликс с волнением вскрывает конверт, читает тёплое и нежное письмо, смотрит присланные фотографии...
  Пока мама стелет свежую постель, Феликс выходит на балкон. Холодный воздух освежает голову, городские огни мигают, как светляки.
  Ему необходимо менять свою жизнь. Ему нужно было разобраться в личных отношениях. Ему было важно понять, кто он есть, куда идти дальше? Когда-то в раннем детстве он мечтал стать моряком, грезил океанским ветром, островами и парусами. Потом были другие мечтания, но о них стоит забыть. Из всех наук его больше привлекали история, философия и филология. Но никак не сварочное производство. Попробовать пойти в одном из направлений? Надо подумать.
  
  ***
  В последующие дни раздавались звонки от друзей и одноклассников, да и сам Феликс звонил, когда узнавал, кто где. Раскидало всех по свету и собраться пока было нереально, хотя такие пожелания были.
   Звонил Витька Банка, лучший школьный друг. Он жил сейчас в далёком Таллине, неплохо освоил эстонский, учился на техническом и одновременно работал. Он, а также Настя Фоменко, ныне комсорг мехмата Днепропетровского университета, многое рассказали Феликсу. Отличница, медалистка класса Ленка Шерстнёва училась в Киеве на юридическом и уже успела выйти замуж. Теперь она Елена Мовчан. У Вали Федчук тоже свадьба на носу, к тому же тайно поведали, что она беременна. Она закончила техникум в Кременчуге. Владик Осташенко на физкультурном. Вечный шут Серёжка Гордиевский работал в театре, самолично написал и поставил юмористическую пьесу. Он заканчивал театральное училище в Вербовске.
  Но особо волнительным для Феликса разговор с Лилей.
  Сначала он позвонил в общежитие в Тополинове, номер у него был записан. Лили не было на месте, но ей обещали передать и вечером в квартире Феликса раздался долгожданный звонок.
  - Феликс, ёлы - палы, ты уже дома? - послышался голос Лили, уже взрослый и серьёзный, но с привычными нотками. - Вот это новость! Молодчинка! Как дембельнулся, рассказывай.
  - Да нормально.
  Феликс кратко рассказал о своём возвращении.
  - Ого! Отличник боевой и политической подготовки! Круто! А что дальше будешь делать?
  - Готовится буду к поступлению, - сказал Феликс. - А пока на заводе поработаю. Севка Дудкевич зовёт в сборочный цех, обещал словечко замолвить.
  - А, Севка? Ёлы - палы, он ещё на заводе вкалывает? - удивилась Лиля. - Ну он человек надёжный, обещал - сделает. Куда будешь поступать?
  - Наверное, поближе к тебе, в Тополинов...
  Слышно было что Лиля далеко вздохнула, а потом спросила с подколкой:
  - А почему в Прагу не поедешь? Там ведь твоя возлюбленная живёт.
  - Да так, - немного растерялся Феликс. - У меня своя жизнь, у неё теперь своя.
  - Ах вот как! Как там поётся: "Разошлись наши пути..."
  - Ну, наподобие, - усмехнулся Феликс, желая подстроиться под её ироничный тон. - Ну, а ты-то как? Что у тебя, чем занята?
  Лиля рассказала о своём переводе книги Экзюпери, Феликс слушал, восхищался, но смутная печаль уже легла на душу. Глаза, будто лодки у причала, ворочались в солёной влаге...
  Он никак не мог разобраться в своих чувствах. Ему нужно было разрубить узлы и начать личную жизнь сначала.
  Он открыл письмо Марии.
  В конверте была фотография. Мария и Катаржинка, уже школьница. Мария писала, что Катаржина учится в третьем классе. Это Пражская средняя художественная школа Вацлава Голлара. Больше всего девочка любит делать что-то своими руками - рисовать, лепить, изготавливать разные поделки, куклы.
  Заканчивалось письмо такими строками:
  
   "Катаржина очень любит своего папу. И я поняла, что, по сути, не знала его. Это ведь какой человек замечательный... А тебе я благодарна за всё, Феликс. Я тебя никогда не забуду!".
  
  Феликс посетит Прагу, но уже в девяностом году, когда будет заканчивать исторический. Через окно отеля "Sonata" он будет наблюдать, как пишет свои акварели весна, и как какая-то полузнакомая женщина переходит улицу. Да, это была Мария! Она теперь выглядит старше, но возраст только красит эту женщину, делает её более величавой и мудрой. Они пройдутся под дождём по Карловому мосту, полюбуются радужными отблесками в воде Влтавы, блеском голубиных крыл в Королевском саду, побывают в Пражском граде и в Соборе Святого Вита. О многом будет переговорено, а потом они разъедутся по своим городам, ведь у каждого своя жизнь. Но невидимые нити дружбы, симпатии и лёгкой, неуловимой любви останутся.
  Но пока всего этого Феликс не знает. Чтобы как-то переключиться и утешить себя он встречается с Саней Прохорчуком и за 150 рублей покупает джинсы "Монтана".
  Позже Феликс покупает книги для подготовки к экзаменам и на горячем песке пляжа углубляется в исторические процессы,
  Как-то вечером пришло письмо. Феликс был очень удивлён - оно было от капитана Дмитренко. Прошлая жизнь его не оставляла!
  После общих вопросов капитан Дмитренко написал:
  
  "Очень хочет тебя повидать моя Вика. Если согласен - дай знать телеграммой или письмом".
  
  Феликс дал ответ не раздумывая, ведь и сам капитан Дмитренко, в какой-то мере, помогал Феликсу, да и Виктория полностью чужой ему не была. Но глубине души ему не очень-то хотелось, чтобы она приезжала. Было в этой девушке то, что останавливало его, то, что он превозмогал, общаясь с ней. Но и натюрморт, написанный девушкой, висевший в его комнате, согревал душу.
  Виктория появилась совсем неожиданно. Феликс и Саня Прохорчук были на пляже. Отведав вина "Каберне" и закусив "Гулливером" они увлечённо резались в карты. И вдруг Феликс краем увидел, как от кабинки для переодевания пружинистой походкой приближается высокая девушка.
  - Меня играть пустите?
  - Вика? Неужели? - оторопел Феликс.
  Она чуть окрепла, стала ещё фигуристей и хорошо выглядела в синем купальнике. С ней была сумка с вещами.
  - Твоя мама сказала, что ты здесь, - пояснила Вика.
  Феликс заморгал глазами и махнул рукой, будто прогоняя наваждение.
  - Да, это действительно я! - сказала Вика, довольная произведённым эффектом. - А это твой друг? Так представь его!
  - Вика, знакомься, это Саня. Мы ещё с училища дружим.
  - Да, теперь я вижу. Саня с усами.
  Прохорчук улыбнулся:
  - Эт я для солидности. Ну а вас-то как, прелестная незнакомка?
  - О, сразу ход конём! Браво! Виктория... Вика... Ну, я освежусь, мальчики. Я в воду. Хорошо? Потом поговорим.
  Они смотрели, как эта высокая девушка, плавно ступая, струясь всем телом, идёт к реке.
  Феликс покосился на Саню, застывшего с открытым ртом.
  - Слушай, Фель, а кто она?
  - Ты же слышал. Вика.
  - Да т-ты что... Да она просто... Слушай какая у неё... О!
  Саня Прохорчук просто не находил слов. А Феликс рассмеялся.
  - Да ты просто много выпил. Пошли в воду, протрезвеешь...
  И вот сине-зелёная гладь реки приняла их в свои объятия. Они пустились догонять гостью...
   День очень задался. Они накупались, сходили на взятой напрокат лодке на тот берег. Их отнесло течением, они возвращались потом долго.
  Долго гуляли по городу, ели мороженое. Саня не сводил с Вики глаз.
  Уже у самого дома прошептал на ухо:
  - Клёвая тёлка! О! Какая у неё... Тебе повезло...
  Феликс улыбнулся.
  - Да ладно! Я отношусь к ней спокойно. А ты кончай о ней так говорить! Всё же она моя гостья!
  Вика приехала на три дня. Ей выделили комнату Феликса, а сам он пока ночевал у отца. Вика привезла большой блокнот, акварель, цветные карандаши, пастельный карандаш, маркер... Привезла кучу всякой музыки на кассетах. И в подарок - свой карандашный портрет, написанный со спины. Девушка лукаво поворачивается.
  Вика не изменилась, характер её оставался дерзким и категоричным, но всё же, рядом с Саней Прохорчуком, с которым они поехали на следующий день удить рыбу, она становилась как-то мягче. Она много рисовала, выделяя из горяче-зелёного мира зеркальные синие просторы воды, отражение сиреневых облаков, гибкие спины серебристо-голубых рыб, да и парней - Феликса и Саню - в шляпах и в белом - нарядных и красивых.
  Виктория очень смутила зашедшую в гости Иру Крижанич. Та даже хотела уходить, но сам Феликс и его мама уговорили её остаться на какое-то время и попробовать курник - пирог с курицей, картошкой и грибами.
  Болтали о разном, в том числе о бывших одноклассниках, об учёбе, об армии. Ира сказала, что была рада видеть Феликса.
  Вика старалась по возможности поддерживать разговор, но, в общем, больше помалкивала, ведь вокруг были малознакомые ей люди.
  Собравшись уходить, Ира попросила Феликса перемолвиться словечком наедине.
  Маленькими, частыми шагами она вышла лестничную площадку.
  - Мне бы хотелось увидеться с тобой, - сказала Ира, глядя на Феликса во все глаза.
  - Ну, вот увиделись. Говори, Ир..., - сказал Феликс улыбаясь.
  - Нет, не так, - заявила Ира. - Надо поговорить... более детально ...
  Феликс наморщил лоб.
  - Завтра уезжает Виктория. Ближе к обеду... Так давай тогда завтра и встретимся... Например, у башни Клепцовского.
  - Хорошо. Где скажешь. Может, часиков в четыре?
  - Окей, Ир! Давай в четыре. Пока!
  Ира стала спускаться по лестнице вниз не оглядываясь.
  
  ***
  Вечером Вика, уложив свои вещи, вышла на балкон. Феликс сидел в раскладном кресле и читал.
  Увидев девушку, он отложил книгу.
  - Ну что, собралась?
  - Терпеть не могу эти сборы, - сморщила нос Вика. - Но ничего не поделаешь. Да и чего укладывать? Трусики и косметичка на месте - значит всё.
  Феликс рассмеялся.
  - А ты всё мозг свой насилуешь? - с улыбкой спросила Вика.
  - Насилую... Чтобы не усох... Хотя бы с помощью книги...
  Вика хотела что-то сказать, но хмыкнула и прикусила губу. Опершись на перила она наблюдала тихие и осторожные вечерние краски, скользившие по листве высоких тополей.
  Феликс стал рядом и спросил:
  - Ну тебе как, понравилось у нас?
  - В общем, да. Город маленький и симпатичный. Крепость особенно понравилась. Я там зарисовки сделала...
  - Покажешь?
  - Да, немного закончить надо.
  Она глянула на часики.
  - Хотя скоро вторая серия "Мюнхгаузена" с Янковским. Посмотрим?
  - Конечно. Пошли, я включу телевизор...
  Ночью из-за духоты не спалось. Феликс долго ворочался, слушая, как похрапывает в темноте отец. Затем поднялся и на цыпочках пошёл на балкон. Здесь было уже прохладно и пахло по-осеннему.
  Появилась Вика в свитерке, наброшенном сверху ночнушки.
  - О, ещё одна полуночница... А ты чего? - прошептал он.
  - А ты чего? - повторила она за ним. - В одиночку на звёзды любуешься?
  - Не спится мне, не дремлется.
  - Хм, не спится ему. Смотри, как глаза котофея во тьме горят, - сказала Вика горячим шёпотом у самой Феликсовой щеки.
  - Где?
  - Да вон там, во дворе...А, слепой... Кстати, кто-то кинжал свой обещал показать. Про который рассказывал.
  - Хорошо, без проблем! - пообещал Феликс, отступая от перил. - Сейчас покажу...
  - А я рисунки свои покажу, раз не спится.
  Повернувшись, она скользнула бедром по руке Феликса. Они прошли в комнату.
  Кинжал вызвал у неё оторопь.
  - Вот это оружие! Аккуратное, изящное, острое...
  Вика была в восторге. Она подержала кинжал в ладони.
  - Ну, а ты что тут нарисовала? - спросил Феликс, убирая кинжал в чехол.
  Вика показала рисунки. Крепость, башня Клепцовского, улица Каштанов с ромбовидными фонарями. И сам Феликс. И смешная рожица Сани Прохорчука.
  - Слушай, этот Саня на меня запал, точно, - внезапно сказала Вика.
  Феликс усмехнулся.
  - Он славный парень. Его девушка бросила, он сейчас один. Подружись с ним.
  - Зато ты не один, - иронично произнесла Вика. - Вон у тебя какая невеста! Красивая...
  "Это она про Ирку", - подумал Феликс, но ничего объяснять не стал.
  
  ***
  Вика уезжала и будто лето с собой увозила. Но оставила свои рисунки. Она вымотала друзей, и в то же время без неё в доме стало как-то скучно. Это даже мама Феликса признала. А Саня Прохорчук быстро заскучал по Вике. Попросил её адрес.
  - Фель, ты извини. Не можешь подарить портрет Вики?
  - Так ты же её фотографировал... На рыбалке, в лодке.
  - Да, но это не то...Ничего лучше не передаёт, как эта...картина... Я понимаю, это подарок тебе, но...
  Феликс вздохнул и хлопнул друга по плечу.
  - Ну, хорошо! Раз ты так просишь...Давай будем считать, что это подарок тебе.
  - А если Вика как-то спросит. Ну вот возьмёт, позвонит и спросит, где мол мой портрет, смотришь ли ты на него? - спросил Саня.
  - Скажу что ты у меня его выклянчил.
  
  ***
  В этот день, по запаху усталой листвы и по-особому призрачно - печальному свету, стала ощущаться осень.
  Ира выглядела привлекательно - легкая синяя блузка, белые льняные брюки в обтяжку. Но лицо её не было радостным.
  Они сидели в "Пингвине" и говорили о разном. Ира рассказывала, как она учится, обещала, по мере возможностей, помочь Феликсу подготовиться к поступлению в вуз. В свою очередь, Феликс побаловал её историями из армейской жизни.
  - А как, вообще, жизнь, Феликс? Что ты думаешь о жизни? - вдруг спросила Ира. Спросила с какой-то внутренней грустью и болью.
  Феликс долго молчал. Он уже в свои двадцать один многое увидел, мог сопоставлять, анализировать.
  - Ну что, Ир, жизнь, как жизнь... Может быть и хуже, и лучше... А вообще - неспокойно как-то... До армии жил в каком-то радужном, иллюзорном мире... Верил в любовь, справедливость, дружбу... А сейчас... Многое стал видеть по-другому, будто шоры спали с глаз... Мне кажется грядут перемены. Я так думаю. То, что происходит в армии, это полный отстой и бардак, а это отражение того, что происходит в стране. Лень, апатия... Водка заменила всё... Люди воруют везде - в армии, на заводе, ну прямо везде! Смотри, хороших продуктов не достать. Нормальная одежда только у барыг - спекулянтов...
  Феликс замолчал, задумавшись, уставившись в одну точку.
  - Да, наши ребята дружинниками ходили, говорили, что в этом году столько алкашей, наверное раза в два больше, чем в прошлом. Цинизм, мат на каждом шагу. Бывают случаи просто возмутительной жестокости... Культура падает это очевидно. К чему мы идём? - добавила нахмурившаяся Ира.
  - А эта среднеазиатская мафия! Ты читала о ней? - спросил Феликс.
  - Да. Были публикации. Она... как ржавчина разъест...всё!
  Феликс никогда так по-взрослому не говорил с Ирой. Теперь он понял, как она изменилась. С нею неожиданно стало просто и легко.
  Он как будто вновь открывал её для себя. И её лёгкую пружинистую походку и изящность фигуры. И пылающую добротой и пониманием душу. И твёрдые ласточки круглых бровей. И доброту, и красоту пронзительных карих глаз. И нежный лепесток улыбки
  - Феликс, а эта Вика... Кто она тебе? - внезапно спросила Ира.
  - Просто знакомая, - ответил Феликс, потянув коктейль через соломинку. - Знакомая девушка. Нет, мы с ней никак не близки. Если ты об этом.
  - Нет, - растерянно успела брякнуть Ира.
  - Ею очень Саня заинтересовался, - добавил Феликс и подмигнул.
  - Да ты что? - улыбнулась Ира. - Прохорчук? Вот это новость! А у него же была эта... толстушка.
  - Тоня? Нет, Тоня уже всё...Ну, вот теперь новая будет...
  Возникла пауза. Потом Феликс добавил серьёзным тоном:
  - Я Вику с армии знаю. Её отец когда-то помог мне. Я как бы должник его... С её матерью он не живёт. А дочь... Хочет, наверное, повлиять на её судьбу, сделать счастливой. В первую очередь, он хотел, чтобы у неё были друзья. Поэтому делал всё, чтобы мы подружились.
  - Она входит в твои планы? - прямо и несколько жёстко спросила Ира, пристально глядя в глаза. Лицо её на минутку застыло и стало похоже на маску.
  - Нет, - сказал Феликс. - Но... должен заметить, она, по-своему, хороший и таланливый человек... Рисует хорошо. Достойна уважения.
  Ира опустила взор и молча кивнула.
  Феликс отодвинул бокал.
  - Знаешь, я не хочу назад, в прошлую жизнь. Эта жизнь меня совсем не привлекает. Хочу чего-то нового. Мне нужен прыжок ... в будущее.
  Феликс говорил сейчас уверенно и открыто то, что сформировалось в нём уже давно, и он никак не мог высказать это.
  - В таком случает, что планируешь в жизни?
  - Пока на завод. Автомобильные запчасти сваривать. Севка обещал помочь. Буду работать и готовиться. А следующим летом...
  - Я думаю - ты поступишь...Слушай, у меня к тебе будет просьба. Я своего отца нашла. Он болен. Сначала он с язвой лежал, а сейчас что-то с лёгкими... Отец его, то есть дед мой, Виктор Фёдорович, помер не так давно в больнице. После инсульта он не так долго прожил. Получается, больше никого у моего отца нет. Ну... я рассказала ему о тебе. Он хочет увидеть тебя. Ты мог бы прийти, просто прийти...
  - Хорошо. Почему нет? Если это хоть как-то поможет твоему отцу.
  
  ***
  Мир заполонило свежее после дождя утро. Деревья чёрными стволами отражались в нежных зеркалах луж.
  То, что они в ранний пасмурный час встретились на вокзале, ехали вместе в электричке рука об руку, имело для Иры большое значение и очень её волновало. Оловянные капли и мелкие листочки подрагивали на вагонных стёклах.
  Когда они шли, держась за руки, по мокрой дороге появилось пылающее ядро солнца. Бережные лучи заблистали в придорожной траве. Вскоре их встретило стройное многоцветье леса с тёмно-синими и оранжевыми тенями.
  Николай Викторович Каштаринский в последнее время проживал в загородном доме врача Лазаревского. Это был знакомый Надежды Ивановны, мамы Иры, ещё по занятиям у Манежиной...
  Николай Викторович лежал на кровати под грушей - весь худой, измождённый, но лицо было красивым. За ним торжественным сверкающим иконостасом стоял лес. Тонкие бледные руки, казавшиеся прозрачными, лежали поверх одеяла. Строгая пожилая женщина, мать хозяина, давала больному лекарства по часам и делала уколы.
  Они познакомились. Отец Иры какое-то время расспрашивал Феликса. Ему трудно было говорить, он много кашлял и тяжело дышал.
  - Я долгое время работал на опасном производстве, - говорил Николай Викторович. - Тогда к этому относился беспечно. Главной была безопасность страны. Сейчас это дало свои плоды...
  Какое-то время они перекидывались отдельными фразами, а потом отец сказал:
  - Ира, Феликс. Самое главное, что вы молодые, строите свою жизнь. Пусть всё у вас получится. И ещё. Один философ говорил: "Дружба навеки и посмертно". Пусть и у вас так будет. Я вам книжечку одну дам... Она хоть и старая, но полезная. Почитайте на досуге.
  Николай Викторович поцеловал Иру и пожал Феликсу руку.
  Лазаревский вынес плотный газетный пакет и передал Ире. Снабдил грушами, виноградом и даже двумя круглыми, будто полосатые мячи, арбузами. Потом предложил подкинуть до ближайшей станции.
  - У него хроническая обструктивная болезнь лёгких, - сказал Лазаревский, когда они ехали в машине. - Органы испытывают кислородное голодание, появляется кашель, одышка.
  - А что нужно для лечения? - спросил Феликс.
  - Сейчас важна дорогостоящая терапия кислородом, искусственная вентиляция лёгких.
  
  ***
  
  За вагонным окном зелёный цвет смешивался с лимонным и вишнёвым. Ира грустно глядела на раннюю осень.
  Когда наскучило смотреть на проносящиеся за окном поля, Феликс предложил:
  - Ир, а давай посмотрим книгу, которую твой отец передал. Интересно, что там?
  Ира хлопнула себя ладошкой по лбу:
  - Тьфу, совсем забыла!
  В пакете была старая книга.
  
  Тихон Устименко. "Рабство и свобода". Издательство "Федерация", 1933.
  
  - Ух ты, какой раритет! Тридцать третий год! - воскликнул Феликс.
  - Это же тот самый Устименко, любимый философ моего деда. Найти сейчас его труды почти невозможно. Я читала одну его книгу. У Устименко есть учение о проблеме личности, о посмертном существовании человека...
  - В общем - мистик, эзотерик. Интересно. Я слышал ещё об одном таком - Данииле Андрееве.
  Ира листала книгу, а потом передала Феликсу.
  - Феликс, знаешь, что я подумала. Эта книга была бы очень интересной нашему учителю. Помнишь, Спасова Яна Дмитриевича.
  - Ну как же не помнить. Один из лучших учителей. Конечно помню. А что с ним сейчас? Жив, здоров?
  Ира печально посмотрела на Феликса.
  - Не знаю. Виновата, давно не приходила к нему. Всё эти дела университетские, а о Спасове совсем забыла. А он ведь тоже одинок, как и папа...
  - Так это повод навестить его, - сказал Феликс. - Знаешь где он живёт?
  - Хорошая идея! - воскликнула Ира. - Где живёт? Сейчас вспомню улицу. Я ведь как-то была у него. Он мне помогал с информацией про этого философа... Там такая улица... недалеко от дома этого гетмана, которого сослали.
  - Демьяна Многогрешного?
  - Да.
  - Так это там, где улица Трутовского и Медоваров.
  - Медоваров! Точно, Медоваров! Он живёт на улице Медоваров!
  На улицу Медоваров они попали уже тогда, когда янтарное солнце стало касаться алых черепичных крыш, превращая их в червонное золото.
  Расположение квартиры Ира помнила, но более всего они боялись, что там давно живёт другой человек.
  И они обрадовались, когда им открыл сам Ян Дмитриевич Спасов. Годы, казалось, не властвовали над ним. Он всё такой же был - интеллигентный, стройный держался стойко, щёки с глубокими складками были тщательно выбриты.
  Оказалось, что у Яна Дмитриевича прекрасная память, он легко вспомнил не только Иру, но и Феликса.
  - Как же хорошо, ребята, что вы нашли время ко мне зайти, - радостно говорил Ян Дмитриевич. - И что я оказался дома! Ну, чему быть, того не миновать! Кстати, сегодня у меня лепёшки на кефире. По - украинские, особые. И чай необычный - зелёный чай "Улун горы Уи" - самый экологически чистый чай. Знаете, я собираю редкие сорта чая.
  Вскоре они сидели в знакомой Ире комнате с графическими работами и смаковали лепёшки.
  Вечер настолько был лёгок, что Иру словно прорвало. Она рассказала о поездке к отцу, о его болезни.
  - Да, я краем уха слышал, что ваш отец болеет, - нахмурившись сказал Спасов.
  - Откуда? Отец так одинок.
  - Но вы же сами мне о нём как-то рассказывали, - пояснил Спасов. - Не помните? А как узнал? Да, слухами земля полнится. Есть один общий знакомый... Да, с Каштаринским печальный случай! Но вы, ребятки, не печальтесь! Пейте чай.
  Феликс и Ира потягивали из своих кружек.
  Спасов встал, какое-то время ходил, вынул из шкафчика блокнот и долго листал его.
  Потом вернулся к столу.
  - Знаете Ира, а попробую - ка я твоему батьке помочь. Есть у меня один специалист в Ужгороде. Очень хороший специалист. Только надо отца уговорить поехать.
  - А когда?
  - Сейчас сказать не могу, но завтра, вероятно, уже скажу. Короче, когда смогу - дам знать.
  В тоне Яна Дмитриевича была такая уверенность, могущество и сила, что, казалось, ему можно во всём верить, он всё решит, обо всём узнает.
  - Ян Дмитриевич, а расходы? - спросила Ира.
  - Я же сказал - рано говорить. Про расходы не думайте, это пустяк.
  Тут заговорил Феликс:
  - Ян Дмитриевич, тут нам одна любопытная книга попалась...
  И он достал из пакета книгу Устименко.
  Спасов долго листал книгу, и, казалось совсем забыл о гостях, будто отключился, улетел в астральные выси. Ира и Феликс успели и чай допить, и новые гравюры в стиле "граттаж" посмотреть.
  Наконец Ян Дмитриевич захлопнул книгу.
  - Да, как говорится, трудно светильнику - сердцу освещать тёмную корявую чащу жизни...Хотя, для своего времени это была стоящая работа! Да и сейчас своего значения никак не утратила. Как вы думаете, любовь - это рабство или особый вид свободы? Или любовь это всегда несвобода? Как вы думаете? Почему бывает любовь кратковременная, а бывает на всю жизнь? Как понять любовь? Это тайна, но как найти ключ от этой тайны? Всё это есть в этой книге... Какие-то есть догадки верные, что-то очень спорно... Но интересно. А самое главное - ключ? Где найти ключ от этой тайны?
  
  ***
  
  Домой они возвращались, когда густой свет ромбовидных фонарей озарял дороги и площади, делая видимой одну часть мира и скрывая в тайне другую.
  Брошенная россыпь звёзд на небе вела их по дороге, и они говорили, и не могли наговориться.
  - А знаешь, почему-то сейчас мне показалось, что мы стали взрослыми, перешагнули какой-то барьер и покончили с юностью, - сказал Феликс.
  - В то же время мне кажется, что детство и юность останутся в нас, в наших сердцах, душах, памяти надолго, - задумчиво заметила Ира. - Почему?
  - Вероятно, это тоже какая-то загадочная тайна.
  - И мне кажется, я знаю ключ от этой тайны, - засмеялась Ира и протянула ему ладошку.
  Так они и пошли, взявшись за руки. Они стали жить в новом, сложном мире, готовые делить вместе и радости, и печали.
  
  КОНЕЦ
  
  Апрель 2020 - август 2022.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"