Яркой бусиной по тончайшей леске... остро заточенным лезвием конька по идеально ровному льду... Легкокрылым парусником по водной глади... солнечным лучом по стеклу - двигается скользящий по незримой грани, отделяющей один мир от другого. Только он. Только один. Только скользящий...

- Барон звонил, - сообщил Иван, появляясь в дверном проеме.

- Мхм, - отозвался Вен - его отражение, увидевшее свет на десять минут позже.

- Просил передать - очень хочет тебя видеть, - продолжил Иван.

- Мхм, - ответы братца не отличались разнообразием.

- Готов встретиться в любое удобное тебе время.

- Мхм, - неопределенно откликнулся Вен.

Его "мхм", как правило, означали не "я согласен", а всего лишь "да-да, конечно, я тебя слышу".

Венька сидел в кухне, на диванчике, с сигаретой в руке, и тосковал. Тени под глазами стали глубже, скулы жестче, а взгляд все чаще бессмысленно замирал в одной точке.

- Веник, на тебя смотреть больно.

- Не смотри, - тускло отозвался брат.

Отступившая было головная боль, похоже, набросилась на Вена с новыми силами. Он в эти моменты всегда повязывал пиратский платок - как можно туже - старательно делая вид, что ему просто нравится вот такой стиль. На самом же деле перетягивал больную башку, чтобы не лопнула, как спелый арбуз.

Венька маялся после ухода своей занозы Катрин (в действительности самой обычной Катьки). Рядом с ней он мог быть каким угодно: злым, счастливым, язвительным или блаженно-расслабленным - все зависело от настроения его ненаглядной. Как только ненаглядная отбывала в неизвестном направлении, брат неизменно сваливался в депрессию. Потерянный, неприкаянный, он мотался по дому с тоскливой пустотой в глазах, будто не мог решить, куда же ему приткнуться.

Иван называл это "синдром отмены".

- Может, стоит с ним встретиться? Хотя бы поговорить?

- О чем? Тварь я дрожащая или право имею? Так я тебе и сам скажу. Тварь, конечно. Поэтому прибегу как миленький. Но повыпендриваться-то я могу? Хоть для вида?

Сигарета, все еще дрожащая в его пальцах, чуть было не упала.

- Или уже и повыпендриваться мне не позволят?

- Твое право, - примиряюще сказал Иван.

- Вот и мне кажется - имею право поломаться. Все равно ж потом приду и все сделаю. Пусть Барон потерпит мои капризы.

- Да, я забыл. Ты же у нас нев...бенно крутой специалист, - съязвил Иван. - За тобой очередь из работодателей стоит.

- Мхм.

Иван не знал, что именно сломало его брата. Но что довершило процесс - представлял прекрасно. Венька подсел на какое-то новейшее обезболивающее - антиб, кажется. Спору нет, оно прекрасно справлялось с его вечными пытками. Вот только имело маленький побочный эффект - зависимость покруче героиновой. Когда братец понял, что за бонус принесло ему чудодейственное средство, было уже поздно. Он пытался бороться. Оттягивал как мог момент приема препарата, выбрасывал все таблетки и прятался на съемных квартирах без телефона, сцепив зубы терпел, надеясь, что вот в этот раз он перестрадает - и все...

Ему казалось, что если взять себя в руки, можно увеличивать интервал от приема до приема бесконечно. А там, глядишь, и совсем отвыкнешь. Но бесконечно терпеть не получалось - и, скуля, как побитая собака, он все равно приползал к Барону за новой дозой. Послушный, покладистый, на все готовый Веник.

Брат Ивана был заперт в клетке, выкованной из его собственной боли. И никак не мог протиснуться между прутьями решетки. Тщетные попытки выбраться на волю каждый раз проваливались с треском. Свобода манила его, она была так близко.... Но в этой борьбе можно было только проиграть.

Он научился в этой клетке жить. И даже сделал ее вполне уютной. Барон пристроил его в курьеры, и неожиданно оказалось, что Венька - курьер невероятно везучий. Его ни разу не заподозрили, ни разу не задержали. Ему можно было доверить любую партию товара. Он ухитрялся пронести ценный груз под самым носом блюстителей порядка. Никто не знал, как это у него получается. Да он и сам, наверное, не знал тоже. Но свои деньги и свой антиб братец отрабатывал виртуозно. Словом, однажды оказалось, что Вен стал хоть и рабом Барона, но рабом самым лучшим. Незаменимым. Впрочем, Веньку это не утешало. И он начал показывать характер. Он с изощренным удовольствием трепал нервы своему "работодателю", не подходя к телефону, исчезая из дому, забывая включить мобильник и заставляя Барона разыскивать его по всему городу. Маленькая месть раба господину. Своего рода плевок в хозяйский кофе - мелочь, а приятно.

Телефон запиликал. Мелодия была та самая. Венька недобро прищурился. Барон всегда звонил сам, и это его вполне устраивало.

- О, какая великая честь, - братец начал свой обычный спектакль. Иван поморщился. Ему было неприятно слушать, как Венька паясничает, прекрасно осознавая, кто здесь настоящий хозяин положения. Он отвернулся и достал кофемолку. Кофе - это была его слабость. Кроме того, жужжание кофемолки частично заглушало голос брата, который при разговорах с "хозяином" становился особенно противным.

Между тем беседа заканчивалась.

- Мы люди подневольные, куда пошлют, туда и поедем, - подобострастно попрощался Вен.

- Грохнет он тебя когда-нибудь, Веник, - вздохнул Иван, когда брат, белый от злости, швырнул замолчавшую трубку на диван. - Я бы на его месте давно грохнул.

- Боишься, что тебя со мной перепутают? - усмехнулся он. - Не бойся, я ему нужен. Тебе ничего не грозит.

- Идиот. Я за тебя боюсь.

Вен прикрыл глаза и потер лоб.

- Таблетку прими, - буркнул Иван.

Брат бросил на него мрачный взгляд и ничего не ответил.

- Мазохист, блин... - проворчал Иван.

Даму сердца он наверняка выбрал из тех же мазохистских соображений.

Катрин представлялась Ивану мохнатой паучихой, которая спеленала Веньку плотной липкой паутиной и высасывала из него жизнь - до дна. Это была умная паучиха: вытягивая из жертвы жилы, она впрыскивала в ее кровь что-то такое... эйфорическое. Так что жертва процессу не сопротивлялась и даже получала от него некоторое удовольствие. Вот только насытившись, подлая тварь уползала, и действие наркотика заканчивалось. В один прекрасный момент Венька может обнаружить, что от него осталась одна высосанная шкурка. Высохшая оболочка, повторяющая его внешние очертания, но совершенно пустая внутри.

- Горгона твоя драгоценная приходила. За вещами.

- Она не горгона.

- А кто? Так зыркнула - меня чуть не парализовало.

Венька натянул куртку и застегнул кроссовки.

- Пойду прогуляюсь.

- Тебя к ужину-то ждать? - вопрос Ванькиной подруги Ксанки ударился о его спину.

- Оставь его, старушка, он в печали, - ответил за брата Иван.

- Мхм, - подтвердил Вен.

***

Он вышел за дверь.

Сумерки. Рваные клочья облаков. И ветер.

Ветер, которому хочется подставить лицо. Раскинуть руки - и ждать. Пусть уносит все это... пусть уносит к чертовой матери. Волчью тоску - хоть на луну вой. Невыносимую, изматывающую любовь к садюге Катьке. И боль, его вечную спутницу. Ее, конечно, можно заглушить... и ее так хочется заглушить... но он не будет. Может, еще удастся освободиться. А главное... главное - так лучше видны трещины.

Впервые он увидел трещину как раз в таком состоянии. Все навалилось разом - и Катька, и Барон, и боль. Несмотря на лошадиную дозу антиба, его скрутило так, что стало темно в глазах. Он обессиленно повалился на диван и, уже почти теряя сознание, среди мелькающих черных точек увидел это.

Расщелина в привычной картинке - стол-кресла-телевизор - такая реальная... такая осязаемая... тем более что на сомнения сил все равно не осталось... Она звала его, притягивала, манила. Хотелось забиться туда, сжаться в комок и не высовываться. Если у него получится, он сможет перехитрить боль, сможет спрятаться от нее, она не найдет его - и отстанет.

Размышлять было некогда, да и нечем, и он рванулся туда.

У него получилось.

Расщелина была узкой, он еле втиснулся в нее и прислонился лбом к прохладной шероховатой каменной стене. И стена помогла ему. Серая пористая поверхность, похожая на пемзу, выпила его боль. Осталась лишь ее тень, но уж с тенью-то он мог справиться.

Тогда он просто отсиделся в нежданном убежище и вернулся домой - свеженький и бодренький. Решил, что ему почудилось - мало ли какие сюрпризы подсунет антиб? Но трещины продолжали появляться. Его обычная жизнь кончилась. В ней появилось странное.

Вен обнаружил, что может выходить из трещин совсем не в том месте, в котором вошел. Однажды, вывалившись на пляж с зеленым песком, он подумал, что окончательно свихнулся: по пляжу разгуливали желтые крокодилы в бикини и купальных плавках. Пока он приходил в себя, его заметили. Парочка красавцев удивленно воззрилась на чужака. Кавалер что-то проквакал своей даме, и они двинулись к нему. Вен ринулся обратно и, не рассчитав скорости, впечатался в серую пемзу. Пемза вдруг послушно подалась, расступилась - и он очутился там. Там, где мог находиться только он. Он проверял не раз. Никто не выдержал.

Это была его дорога. Его суверенное, им самим творимое пространство. Его личная территория.

И черта с два он стал бы таким замечательным курьером, если бы добираться до пункта назначения ему не помогала его особая тропа.

Ветер.

Давай, брат, давай сильнее. Хватит с нас дурацких мыслей. Ушла так ушла, что ж поделаешь. Пусть все катится в тартарары, плевать. Мы идем прогуляться. Эстафета. От трещины к трещине. И ты, Вен, как эстафетная палочка. Куда нас так занесет?

Он прикрыл глаза и выкроил маршрут.

Крокодилов смотреть не пойдем. У них сейчас опасно.

К старым друзьям крылатым тоже пока не хочется.

Ни к кому не хочется. Пусть там никого не будет.

Отлично.

В парк.

***

Парк пустовал. Аттракционы уже не работали, да на этом старье и летом никто не катался. Скамейки напрасно ждали, когда на них присядут отдохнуть - в такую паршивую погоду все старушки сидят дома, а влюбленные греются по кафе. Было безлюдно, и тихо, и холодно. И... что-то не так.

Вен замер.

Как всегда, шелестели под ногами опавшие листья, и фонари горели один к четырем, и ветер пробирал до дрожи, до костей, а дождь все не начинался, хотя казалось - вот-вот. И совершенно нечего было делать в такое время в парке красивой девушке, да еще и совсем одной.

Но она там была.

И ее там ждали.

Здесь было полно трещин. Слишком удобное обстоятельство, чтобы никому не захотелось им воспользоваться. И воспользовались. Пустынный старый парк - идеальное место для охоты на тех, кто иногда туда все-таки забредает.

Охотник поджидал жертву.

Он и его добыча стояли друг против друга на дорожке, усыпанной листьями. Охотника скрывала тьма. Он и сам выглядел сгустком непроницаемой тьмы, в которой угадывались очертания крупного зверя. Охотник был неподвижен; лишь длинный хвост ходил из стороны в сторону, выдавая его нетерпение. Девушка стояла на освещенном участке аллеи и тоже не двигалась с места. Редкая цепочка горящих фонарей в этом месте обрывалась окончательно. Полумрак стекал в густую плотную мглу. Там, во мгле, что-то происходило. Что-то непонятное и жуткое. Она не видела, кто там стоит, а подойти поближе и посмотреть не решалась. На это ее ума хватало. Но и покинуть странное место уже не могла. Как? Повернуться спиной к тому, что там замерло, затаив дыхание, готовое в любой момент совершить прыжок? Пятиться, не отрывая взгляда от чужой и опасной тьмы? А если сзади ее ждет еще один сюрприз?

Девушка явно чувствовала угрозу. Она замерла напротив своего будущего убийцы, не в силах сделать шаг назад - странное оцепенение не давало сдвинуться с места. А может быть, хищник уже остановил ее, и теперь просто оттягивал момент прыжка, любуясь своей жертвой?

Вен видел охотника так же хорошо, как охотник мог бы увидеть его - если бы был на это способен. И еще... Вен прекрасно видел жертву. Видел, как дрожат ее ресницы и развеваются на ветру светлые волосы. Слышал стук ее сердца. Чувствовал запах - ей, с ее красотой Снежной Королевы, совсем не шли эти горячие пряные духи... "Лулу" - так они, кажется, назывались.

Возможно, он и позволил бы хищнику порезвиться. Прошел бы мимо, проскользнул, никем не замеченный - в конце концов, это не его забота. Но он видел жертву. Он видел ее, слышал, чувствовал, и его пальцы ощущали тепло ее кожи. Хотя между ними лежала добрая половина парка. Он знал ее. Он так хорошо ее знал... Она ушла от него четыре дня назад.

"Катька, зачем? Останься, Катька... Ну я прошу тебя, останься... Катька, не надо!!!" - и она, сквозь зубы: "Госсссссссподи, Веник, как же ты мне надоел... И сколько раз повторять - не Катька, а Кат-рин! Уйди с дороги".

Она ушла. Совсем. Но еще могла бы вернуться. Если бы не ты, сволочь. Твоя охота совсем некстати. Ты ее не сожрешь. Она и без того слишком дорого мне досталась.

Кончики пальцев наливаются холодом. Знакомое ощущение. Теперь уже - привычное.

Да, здесь было очень много трещин. За это он и любил старый парк. Одна из них была совсем рядом, и она была расположена удивительно удобно. Ее он и выбрал. Вход - на мгновение прислониться лбом к шершавому камню, хватит мазохизма на сегодня - и конечный пункт. Появиться прямо из темного воздуха и бесшумно ступить на мягкий шуршащий ковер. Вот так.

Тот, что скрывался в густой тени, почувствовал чужое присутствие, лишь когда ледяная ладонь легла на его мощный загривок.

- Ты нарушил границу, - сухо сказал хозяин ладони.

- Да, - огрызнулся зверь. - И что?

Хищник уже собирался прыгнуть. Жертва была так близко и так терпеливо ждала. А этот, ниоткуда взявшийся, появился совсем не вовремя. Небольшая помеха. Отвлекающая назойливая муха. Уверенный в своей способности ему помешать ничтожный комар. Вот только... только?

Другой на месте наглеца уже лежал бы на мягких листьях, растерзанный в клочья, пропитывая осенний ковер своей кровью. Смертный не стоит внимания, даже когда становится поперек дороги. Тем более когда становится поперек дороги. Одним движением смахнуть препятствие - и вернуться к охоте. Но этот появился так неожиданно и двигался так бесшумно... Почти как он сам. Так же раздувались его тонкие ноздри, втягивая осеннюю тьму вместе со всеми ее запахами. А на дне его глаз, в бездонных зрачках, горела такая же жажда, как у охотника. Иная - но все равно такая же. Гость почувствовал: с этим не выйдет убийства. Получится схватка. Жестокая схватка. Вполне возможно - схватка равных. А с равными приходится договариваться.

- Уходи, - сказал равный, явившийся бесшумно. - Ты нарушил границу. Уходи.

- А ты что, пограничник? - угрожающе оскалился зверь.

- Вроде того, - согласился тот.

- Не мешай. Я охочусь.

- Уходи. Она моя.

- Твоя? Зачем она тебе? Ты не оборотень...

- Не оборотень, - кивнул равный.

- И не демон.

- Нет.

- Ты знаешь, что я одним ударом могу тебя уложить?

- Догадываюсь, - усмехнулся он. - А ты знаешь, что я могу увести тебя туда, откуда ты не выберешься?

- Кто ты такой, чтобы угрожать мне?

- Я - скользящий.

Рык, похожий на смех.

- Скользящий? Ты сказочник. Скользящих нет.

- Ты прав, меня нет, - легко согласился он. - А когда я уведу тебя, то и тебя тоже не будет.

- Не шути со мной, мальчик, - зверь начал терять терпение. Жертва стояла почти рядом, на расстоянии прыжка, и терпеливо ждала. Один прыжок. Только избавиться от этого, возникшего неизвестно откуда.

- И не думал, киса, - ледяные пальцы сжали шкуру - будто взяли за шкирку непослушного котенка. Он присел, оказавшись с охотником лицом к лицу. - Ты сейчас уйдешь, откуда пришел. Сам. Или я вышвырну тебя туда, куда захочу я. Ясно?

Хищник взревел, поднимаясь на дыбы. Тяжелая лапа ударила сверху...

...когти-лезвия, не успел уйти, рукав куртки нарезан лапшой, и кровь на рукаве, и плечо мгновенно онемело...

...но равный не отпустил его. Держал. Зверь попытался стряхнуть его руку. Ледяные пальцы словно вросли в шкуру, и морозные иглы медленно проникали в тело.

...Тварь мечется, вздрагивает, силится ослабить захват. Я - скользящий... Только не отпускать. Ярость, дрожащая в глубине желтых зрачков. Вызов: или ты - или я. Извини, но право на эту прекрасную злую женщину имею только я. Ярость плещется бешеным пожаром. А против пожара - ледяная стена. Или ты - или я. Убирайся к себе, не то пожалеешь...

Зверь ударил наглеца в грудь. И тот упал, увлекая его за собой. Открывая горло - самое беззащитное место у жителей этого мира. Теплое, нежное горло.

Только вот вместо земли, покрытой сухой травой и опавшими листьями, под ним почему-то оказалась серая пористая масса. Хищник взвизгнул, дернулся, пытаясь вырваться - вверх, вверх - но серая гадость расступалась, затягивая того, кто явился прямо из воздуха. И охотника вместе с ним. Зачем он пришел в этот парк? Зачем - именно он?

Человек по-прежнему держит его. Держит - и смотрит в глаза.

Они стоят на небольшом каменистом пятачке. Вокруг - лед. Тонкий, идеально ровный лед, сквозь который просвечивает темная вода. Вверху - черная пропасть неба, внизу - черная плоскость льда. И темные неподвижные силуэты возвышаются над ней.

- Здесь всегда так?

- Здесь - никак. Или так, как я захочу.

- Холодно.

- Да.

Они чужие здесь. Их дыхание, их слова - все превращается в облачка пара. Пар вырывается из ноздрей. Пар идет изо рта.

Холодно.

- Ты скоро замерзнешь, - в голосе зверя появляется подобие сарказма. - Нам придется вернуться. Я убью вас обоих... раз уж тебе так нужна эта девчонка.

- Я - замерзну?

Смех человека звучит неприятно. По крайней мере - смех этого человека.

- Я - замерзну? - повторяет он. - Да я здесь жить могу, киса. Это, можно сказать, мой дом. Моя родная стихия.

Он снова смеется.

И тогда... тогда...

Тогда Вен видит, как выглядит страх. Те, кто приходит в наш мир охотиться, никогда не боятся. Обычно - не боятся.

- Сссссссскользящщщщий... - шипит хищник, и ярость в его глазах сменяется нескрываемым ужасом.

- Я предупреждал, киса.

Пора заканчивать светскую беседу. Пора возвращаться. Катька там, наверное, с ума сходит от страха.

Он наклонился совсем близко, к самой морде незадачливого охотника. С улыбкой провел пальцем по оскаленным кошачьим клыкам. И заглянул в черную глубину звериных зрачков.

- Пригожусссь... - прохрипел зверь.

- Извини, - усмехнулся он. - Я не Иван-царевич.

Одно резкое движение - гигантская кошка на блистающей глади - красиво катится - и тишину вспорол пронзительный вой. Протяжный вой животного, лапы которого намертво вмерзают в черный лед.

***

...Он осваивал пространство грани постепенно, еще не зная, что это - грань. Нейтральная полоса между мирами. Место, которого нет. Граница, которой не существует. Для него она была вполне реальной, как для каждого существа реальным является его собственный мир. С нейтральной полосы легко можно было попасть куда угодно. Он гулял по янтарным пескам Руанда, ловил жемчуг в ласковых морях Томбри, искал гнезда крылатых в скалах Коддры и покупал безделушки в ювелирных лавочках Сатарса. Катрин саркастически хмыкала, принимая подарки. Ей и в голову не приходило, что "оригинальненькие штучки" делают на заказ мастера-эмпаты, предпочитающие не слушать слова заказчика, а напрямую читать его эмоции. И эти "побрякушки" - не что иное, как застывшая в голубом сатарском золоте глупая Венькина любовь.

Крокодилы оказались свойскими ребятами. Иногда пообщаться с ними было даже приятно. Не то что с мукойями, в каждом чужаке подозревающими шпиона. А слово "скользящий" он впервые услышал в Мейне, в местном трактире, от постояльца с пронзительным взглядом. Он подсел к Вену, когда тот наслаждался здешним глинтвейном, и, вглядываясь льдистыми очами в его глаза, поведал: мол, по трещинам из мира в мир скакать может каждый... ну, не каждый, конечно, для этого тоже способности нужны. "...Но лишь один из тысячи, а то и из десятка тысяч тех, кто видит трещины, может пройти по самой грани. Только один. Скользящий. Словно бусина по нитке, словно лезвие конька по идеально ровному льду, словно легкий парусник по водной глади, скользит он по грани между мирами, и находится в каждом, и нет его ни в одном из них. Ни одному миру не принадлежит он. И законы миров не властны над ним. Так гласит легенда". Никто никогда не видел скользящих. О них лишь говорят. Говорят, это сказка. Говорят, их нет. Но тех, кто переходил им дорогу, больше никто никогда не видел тоже.

- Ты существо странной породы, - сказал постоялец, прежде чем направиться к двери.

Вен хотел задержать его и даже поймал сухое запястье незнакомца... но тот будто и не заметил преграды. Рука гостя прошла сквозь его пальцы, и он вышел вон.

Существо странной породы...

***

Вен здоровой рукой достал из кармана пачку. Открыл, зубами вытянул сигарету. Поднес зажигалку.

- Это ты?! - ее разгневанный голос звучал божественной музыкой. - Ты что там делаешь? Меня поджидаешь?

- Я гуляю, - пожал он плечами.

- Ты что, Борейко, следил за мной? - она всегда называла его по фамилии, когда злилась.

- Следил, - согласился он. "За тобой не следи - так обязательно попадешь в историю".

- Соскучился, что ли? - насмешливо спросила она. Катрин удивительно быстро приходила в себя. Впрочем, она не видела происходящего во тьме. Просто испугалась, почувствовав чужое присутствие. А оказалось, это был всего лишь Венька. Нашла кого пугаться.

Он не ответил.

Раненая рука начала наливаться болью.

- Скучал, бедненький, - с нежностью анаконды протянула она. - Да ладно, не бойся, я тебя не брошу. Просто настроение было паршивое. Я пошутила. Кому ты еще нужен, кроме меня.

Они снова гуляли по этому парку. Как раньше. Он обнял Катрин почти неподвижной рукой.

Вот оно, счастье.

- Давай рванем на юга, - предложила она. - Вот прямо сейчас... нет, лучше завтра, мне еще собраться надо.

- Завтра у меня работа.

- Вот я так и знала, Веник. Вечно у тебя - то работа, то еще ерунда какая-нибудь. Уведу твоего Ваньку у невесты и поеду с ним. Давно хотела проверить - в постели вы так же похожи или все-таки есть разница.

Вен вздохнул. Вот оно, счастье... А ведь какая могла быть удачная охота у гостя из соседнего мира...

- У меня шнурок развязался. Завяжи, - привычно приказала Катрин.

...он привычно опустился перед ней на колено и, склонив голову, сцепив зубы от боли, непослушными пальцами стал завязывать этот ее чертов шнурок.

Какая могла быть удачная охота...