Какая же твердая здесь земля! Долбишь ее, долбишь, и все никак. Одни камни да галечник. А надо бы вырыть небольшой окопчик, чтобы было где укрыться. Иначе как прятаться, когда фрицы в атаку пойдут?
В том, что они пойдут, можно не сомневаться. Это как пить дать! Знаем, проверено на своей шкуре, причем неоднократно. Вот переждут самое солнце, а к вечеру, как чуток жара спадет, и полезут. Они сейчас вон там, за той балкой прячутся, в совхозном саду. Заняли, освоились, а теперь дальше наступать собираются, уже на Керчь. Вот по этой дороге, прямо через нас. До города - всего шестьдесят километров, оседлают фрицы шоссе - и все, Керчь, считай, в их руках. И порт тоже. А значит - и переправа на Тамань...
А как их сдержать? И чем? Пустят танки и сметут нас, как листочки с парковой лавочки. Не устоять! Но, тем не менее, приказ есть приказ - держаться до последнего, стоять насмерть. Значит, надо держаться...
Эх, немцам сейчас хорошо, сидят себе в тенечке под деревьями, жару пережидают. Отдыхают под совхозными яблонями, грушами и сливами - это хоть и небольшое, но все же укрытие. Можно на травку прилечь, растянуться поудобнее, а заодно и покурить. А еще в саду есть старый колодец, а вода в нем - вкусная, свежая, прохладная. Сами вчера пили, пока нас не выбили...
...И вот сидим мы посреди степи, готовимся отражать атаку. Долбим проклятую землю, которую даже саперная лопатка не берет - настолько сухая, твердая. И еще жара стоит страшная, нательная рубаха вся уже мокрая от пота, а снять нельзя - сразу же на солнце сгоришь...
Рядовой Алексей Сомов вытер ладонью пот со лба и с трудом распрямился. Слева и справа от него долбили горячую землю товарищи-красноармейцы, рыли точно такие же ячейки. Редкая цепочка ямок протянулась вдоль невысокого холма, на вершине которого расположилась артиллерийская батарея. Она и должна сдержать немецкие танки. Когда те пойдут на Керчь...
Три низенькие, приземистые 'сорокапятки' - вот и все, что осталось от целого артдивизиона, последняя надежда полка. Больше ничего нет, другие орудия разнесли вчера 'лаптежники'. Целый день бомбили, утюжили позиции, превратили гаубицы в кучу скрюченного, искореженного железа. Три 'сорокапятки' случайно уцелели - их спрятали в совхозном саду, укрыли под деревьями. Вот 'юнкерсы' и не заметили, проскочили мимо. И обрушили свой удар на холм, на гаубичные батареи. Знали, сволочи, где бомбить, разведали заранее, задолго до атаки.
Слава богу, хоть 'сорокапятки' есть, а то чем бы сейчас от танков отбивались? Их же одними гранатами и бутылками с зажигательной смесью не остановить! Тем более - если попрут напролом, всей стальной мощью...
Так что эти пушечки - наша последняя надежда, ведь до Керчи - больше ни одного рубежа. Отступать некуда - голая степь, для немецких танков сплошное раздолье. Им до города - пара часов хода, и то - если особо не спешить...
Алексей отряхнул галифе - одежда была вся белая от известковой пыли. А также лицо, руки и волосы. Что понятно: рядом же каменоломни, откуда испокон веков брали камень для строительства. Вот и летит по ветру белая, невесомая 'мука', противно скрипит на зубах... Очень хотелось промочить горло, да нечем - воды в алюминиевой фляге осталось совсем чуть-чуть, на самом донышке. Один-два глотка, не больше. А подвезут ли еще - неизвестно, кухню два дня уже никто не видел. С самого начала немецкого наступления. Вот ведь жизнь!
Сомов тяжело вздохнул и снова принялся долбить сухую землю. Работа шла тяжело, руки были все в кровавых мозолях. Но он терпел - для себя же старается, для укрытия. В голой степи каждая ямка - считай, окоп...
Рядом неожиданно возник старшина Степан Фильченко, критически осмотрел сделанное и едко заметил:
- Мелко копаешь, Сомов, задница наружу торчать будет. Фрицы по ней как раз и попадут...
- Не земля, сплошной камень, товарищ старшина, - ответил Алексей, - долбишь ее, долбишь, а все без толку. Гранатой бы рвануть, а?
- Я тебе дам - гранатой! - нахмурил брови Фильченко. - Сам знаешь - совсем мало их осталось, только для танков. Надо беречь! В общем, давай копай глубже, Сомов. Рой, как крот!
- Могилы себе копаем, - зло заметил слева от Сомова красноармеец Айдер Аблаев. - В которых нас и похоронят...
Старшина Фильченко услышал его, строго прикрикнул:
- Типун тебе на язык, Аблаев! Думай, что говоришь! Возьмут тебя, куда надо, чтобы панику не сеял! Будешь тогда знать, как языком трепать...
Фильченко грозно посмотрел на Айдера, тот сделал вид, что занят делом - роет ячейку. Но, как только старшина отошел, недобро прищурился вслед:
- Это мы еще посмотрим, кого куда возьмут...
Аблаев был из местных, из крымчан, его призвали совсем недавно. Айдер был страшно недоволен, что оказался на войне. Драться с немцами он совсем не хотел...
Алексей Сомов поковырялся еще немного, а затем сел передохнуть. Надо перевести дух... Снял пилотку, вытер мокрое лицо, вынул из кармана галифе кисет с табаком. Старшина отошел, можно и покурить... К нему тут же подскочил Аблаев:
- Угости табачком!
- Свой иметь надо! - привычно ответил Сомов, но щепотку махорки всё же дал.
Очень ему не нравился этот Аблаев (скользкий, злой, неприятный), но все же - боец Красной армии. Вместе воюем, значит, надо поделиться табачком - по-боевому, по-товарищески. Аблаев закурил, кивнул на противоположную сторону поля:
- Как думаешь, скоро они полезут?
Алексей задумчиво посмотрел на солнце (еще высоко, почти в зените) и покачал головой.
- Нет, часа через три, не раньше. Когда жара спадет. Успеем ячейки свои выкопать и еще отдохнуть. Может, и поедим, если кашу привезут... - Как же, привезут! - недовольно скривился Аблаев. - Небось, сидят эти крысы в тылу и трясутся от страха, за свои шкуры боятся! А мы здесь голодные воевать должны. И подыхать!
Алексей пожал плечами - может, полевую кухню разбомбили? Вчера как налетели 'лаптежники', как устроили хоровод с 'шарманкой'... Думал - все, конец, сейчас убьют. И похоронят его здесь, прямо в траншее: слегка присыпав тело землей. Скажут пару слов на прощанье, если время будет, и все...
Но ничего, пронесло, остался цел, лишь слегка оглушило. Так что полевую кухню вполне могли разбомбить. Да и жрать на такой жаре совсем не хочется, лучше бы воду подвезли, она гораздо нужнее. Впрочем, чего зря мечтать? Ясно же, что вряд ли кухня появится до вечера. А там еще неизвестно, кто жив останется...
Сомов бросил окурок в сухую, чахлую траву и снова принялся долбить землю. Прав был старшина, надо рыть глубже. А то и в самом деле задница наружу торчать будет...
Аблаев вернулся к своей ячейке, но работать не стал - лег рядом и сделал вид, что дремлет. Но время от времени приподнимал голову и быстро оглядывался - не идет ли старшина? Связываться с Фильченко он боялся: у того - кулаки пудовые, может спокойно приложить. Исключительно в воспитательных целях. И не пожалуешься ведь никому - взводного лейтенанта вчера убили, и Фильченко теперь у них за главного...
- 'Юнкерсы!' - крикнул кто-то, и все сразу побежали прятаться.
В основном - под чахлые кустики или в своих же ячейках. Но какое это укрытие - летчикам сверху видно все, как на ладони! Алексей поднял голову, посмотрел: в выжженном крымском небе висели черные самолеты с хорошо знакомыми обтекателями на шасси. Снова проклятые 'лаптежники', Ю-87! Один за другим немецкие бомбардировщики срывались в пике и наносили удары по советским позициям. Главной их целью, конечно, были 'сорокапятки' на холме, но и пехоте тоже досталось. Взрывы накрыли редкую цепочку ячеек, разметали по склону не успевших окопаться красноармейцев...
При первых же воющих звуках Алексей упал на дно ямки, закрыл голову руками и начал повторять: 'Только бы мимо, только бы мимо!' Конечно, пользы от этого было мало, как и от ямки, в которой он спрятался, но все же... В Бога Алексей не верил (комсомолец все-таки), а отбиваться от 'юнкерсов' нечем, зениток у них нет.
Те, что были, давно отправили в Керчь - прикрывать переправу, а из пулемета или винтовки 'лаптежник' не собьешь. Проверено, можно даже не пытаться, только патроны зря потратишь. Значит, будем надеяться, что бомба упадет мимо, не накроет, не похоронит взрывом.
Артиллеристам на холме досталось больше всего - батарея стояла на самой вершине, на виду. Несколько прямых попаданий - и во все стороны полетели искореженные части орудий и разорванные тела бойцов... Затем сдетонировали снаряды, что прибавило хаоса и огня. Воздух стал вязким, густым от кислого запаха взрывчатки. Серые клубы дыма закрыли все небо - занялись жидкие кустики и трава. Казалось, горит все вокруг - и земля, и даже сами камни... Наконец 'юнкерсы', довольные результатом, повернули назад, на аэродром. Дело сделано, можно обедать...
Алексей опять остался цел. Правда, его чуть-чуть оглушило, присыпало землей, но это ничего, не страшно. Вылез из ямки, выплюнул изо рта сухие комки земли, отер рукавом лицо - кажется, не зацепило. Приподнялся, осмотрелся: вместо батареи - дымящиеся воронки, батареи уже нет. Да, основательно поработали фрицы, точно накрыли цель. Им, пехоте, впрочем, тоже пришлось несладко - слышались стоны раненых, мольбы о помощи. А кто-то уже навсегда замолчал, уткнувшись лицом в крымскую землю...
В это время началась немецкая атака. Гитлеровцы не стали ждать, пока спадет жара, решили наступать сразу после бомбежки. Логично - надо бить противника, пока он не опомнился. Из совхозного сада, проломив низенький заборчик, на дорогу выползло пять угловатых машин с черными крестами на броне. Их тупые орудия смотрели прямо на красноармейцев. Танки шли открыто, в лоб, ничего не боясь - знали, что 'сорокапяток' уже нет.
Перед самым холмом машины слегка притормозили и дали залп. В надежде, что красноармейцы испугаются и побегут. Алексей упал на дно ямки и снова прикрыл голову руками. Очень вовремя - рядом встал огненно-черный фонтан. Земля тяжело вздрогнула, на пилотку посыпались камушки и сухие комки земли...
Немцы промахнулись - взяли чуть выше, поэтому новых потерь среди бойцов не было. В ответ, разумеется, никто не стрелял - чего зря расходовать патроны? Вот подойдут ближе, тогда и разберемся. Гранатами и бутылками с бензином...
Следующий немецкий залп оказался более успешным. Ячейки накрыло точно... Стало трудно дышать, уши заложило от близких разрывов. У Алексея загудело в голове, перед глазами поплыли красные круги.
Он вылил на голову остатки воды из фляги, стало немного легче дышать. Осторожно выглянул из ячейки: вслед за танками в атаку пошла пехота. Серо-зеленые фигурки солдат растянулись по шоссе. Шли не торопясь - пусть сначала ударят танки, а мы уж добьем оставшихся. Кто уцелеет... Алексей заметил, как его сосед справа, Иван Левушкин, высунувшись из ямки, начал стрелять по гитлеровцам. Сомову стало стыдно - Левушкин гораздо моложе его, а смотри-ка, не боится, стреляет по врагу. А он что же? Ведь не трус, воюет уже полгода, значит, опытный человек. К тому же - комсомолец, должен сам показывать пример...
Алексей лег удобнее, поднял 'трехлинейку', прицелился и несколько раз выстрелил по серым фигурам. Попал или нет - не разобрал, далеко, зато привлек к себе внимание.
Один из танков развернувшись, пошел прямо на него, минута - и надвинется, раздавит гусеницами. Алексей нервно оглянулся - не пора ли бежать? Но куда? Если отступать по дороге, то попадешь под танковый пулемет, а если по степи - достанут из пушек. Танки простреливали все пространство, поливали снарядами наши позиции. 'Все, отвоевался, - грустно подумал Алексей. - Сейчас сотрет в пыль...'
Рядом внезапно появился старшина Фильченко, вид его был страшен: на голове - глубокая рана, кожа содрана, волосы обожжены, лицо залито кровью... На немой вопрос Алексея коротко бросил: 'Снарядом накрыло, но ничего, живой. А вот ребятам не повезло - в клочки! Ну, сейчас они мне за все ответят!'
В руках Фильченко сжимал противотанковую гранату - тяжелую, цилиндрическую. Прищурился, посмотрел на немецкий танк, затем лег на землю и ловко, по-пластунски заскользил ему навстречу. Очень умело - прячась за редкими кустиками и невысокими холмиками...
Фильченко постепенно приближался к ревущей, лязгающей машине. Немцы его пока не видели - из-за серого, клочковатого дыма, закрывшего все поле. Когда до машины оставалось не более десяти метров, Фильченко привстал и швырну под гусеницу тяжелую гранату.
Попал! Раздался глухой взрыв, танк проехал еще немного, разматывая порванные траки, затем встал. Сверху открылся люк, показался немец в черном комбинезоне, вскинул руку с пистолетом и выстрелил в Фильченко. Старшина резко дернулся, схватился за шею и рухнул на сухую траву. Из пробитого горла, пульсируя, пошла алая кровь. Ее тут же впитывала черная, обугленная земля...
Слева от Алексея находилась ячейка Аблаева, однако из нее никто не стрелял. Алексей сначала подумал, что Айдер убит или тяжело ранен, но потом увидел, как тот, подняв руки, бежит к немцам. Сдаваться в плен. 'Сволочь, - подумал Сомов, - надо бы пристрелить гада...' И взял Аблаева на мушку. Но выстрелить не успел - раздался тонкий, противный свист, и рядом встала дыбом черная земля.
Алексея накрыло горячей волной, оглушило, он на время потерял сознание. А когда очнулся, то с удивлением увидел, что над ним стоят два гитлеровца. И один, молодой рыжий парень, уже приподнял винтовку - добить. Сомов замер, а в голове мелькнуло: 'Ну, точно конец, пристрелит...' Однако второй солдат, немолодой, усатый унтер, отрицательно покачал головой. И повелительно махнул Алексею рукой - вылезай, мол!
Сомов с трудом приподнялся и встал. Если уж умирать, то стоя, с гордо поднятой головой. Как и подобает советскому солдату... Но немец слегка подтолкнул его винтовкой по направлению к шоссе - давай, шагай! И Сомову ничего не оставалось делать, как повиноваться. По черной, горящей земле его повели в плен...
Алексей чуть притормозил, оглянулся: возле немецкого танка лежал на земле окровавленный старшина Фильченко, гитлеровцы, суетясь, меняли траки на разорванной гусенице, а рядом, в ячейке, смотрел в выжженное крымское небо красноармеец Иван Левушкин. Немецкая пуля попала ему точно в голову...