Прошло десять лет. За это время многое изменилось в стране, в городе и в жизни семьи Ланцетовых.
"Заварушка", которой грезил Иваныч, так и не случилась. Ходили слухи в городе, что Зюганов то ли испугался поднять на борьбу пролетариат, как обещал своим соратникам по партии, то ли руководство страны пообещало ему какую-то выгоду в политическом разделе власти. Иваныч писал агитационные статьи в местную и областную газеты, но нигде его призывы на борьбу с предателями Родины не принимали. На вопрос "почему?" Иваныч ответа не получал. Старик постепенно сник, ходил смурной. А через полгода будто возродился. Произошло это после того, как Государственная дума объявила политическую амнистию участникам событий сентября-октября 1993 года, и лидеры оппозиции - Александр Руцкой, Руслан Хасбулатов, Виктор Анпилов - были освобождены из следственного изолятора "Лефортово". Иваныч стал организатором митинга коммунистов у памятника Ленина, где говорил об этом государственном деятеле как о человеке, который искренне заботился о трудящихся и умел разговаривать с народом. В дальнейшем пенсионер Сергей Иванович Коренков нашёл себе занятие: вместе с другими пенсионерами участвовал в подготовке заседаний-чаепитий в местном отделении КПРФ.
Страшные для российского общества события октября 1993 года молодёжь увидела в другом ракурсе: с 5 октября на несколько месяцев среди молодожёнов закрепилась традиция фотографироваться на фоне сгоревшего Дома Советов.
За несколько лет пропаганды западного образа жизни и культа наживы страна вскормила многомиллионную орду бесчувственных жерновов, которая с безразличием перетирала, пережёвывала, поглощала всё, что попадало в её ненасытную пасть. Вал отпетых бандитов и циничных рэкетиров подмял под себя даже касту неприкасаемых - "воров в законе". Криминал всё более проникал в предпринимательство, а предпринимательство сливалось с властью. Бизнес и политику захлестнули мошенничество и коррупция, олигархи раздирали страну на части.
Давно известно: всё, что происходит "вверху", постепенно спускается "вниз". В народе стало модным слово "коммерсант". Росло число магазинов, палаток, ларьков. На рыночных рядах и просто на улице мелкие торговцы продавали всё, что душа пожелает: от глиняных свистулек до лекарств. Почти не скрывали свой товар продавцы наркотиков: милиция была их "крышей".
В середине девяностых годов Александр Ланцетов стал коммерсантом: открыл своё ателье по индивидуальному пошиву одежды, но продолжал работать на фабрике. Доходы семьи резко возросли. Цены в ателье были ниже, чем у "челноков" и цыган на рынке, поэтому горожане победнее, а их было большинство в городе, не обходили стороной выгодное для них учреждение: женщины шили себе летние блузки и зимние брюки, ушивали юбки и платья, перешивали старые пальто и дублёнки, даже заказывали дочкам платья на выпускной вечер. Мужчины были редкими гостями в ателье, считая, что сильному полу не к лицу примерять "тряпки", и многие женщины пытались "на глазок" одеть своих мужей, покупая вещи на рынке без примерки.
Ещё в конце 1993 года швейная фабрика была приватизирована и стала собственностью директора. Экономику страны лихорадило, бросало в разные стороны после решений каждого из премьеров изменить курс. Постепенно российские предприятия разорялись, не выдержав экономической нестабильности. Не устояла и швейная фабрика, на которой работал Александр Ланцетов. Когда на фабрике начались вынужденные простои, зарплата у всех уменьшилась. На руководителя частного предприятия жаловаться было некому. Многие работники грустно посмеивались:
- Зато теперь каждый человек - свободная личность. Хочешь - живи, а хочешь - в петлю лезь.
Александр рассудил так: лучше заниматься прибыльным делом, чем работать на невыгодном предприятии. Он уволился с фабрики. Держал ателье, постепенно открыл несколько магазинов в центре города.
Валентине пришлось тяжело. Она вышла замуж сразу после окончания школы, не успев получить никакой профессии. Вскоре родила дочь Елизавету. Когда ребёнку исполнилось два с половиной года, поступила в педагогический колледж, который открылся на базе самой большой средней школы в городе. Утром вела ребёнка в детский сад, а сама шла учиться за парту. Окончила колледж по специальности "учитель начальных классов" без "троек".
При устройстве на работу выяснилось, что диплом колледжа не ценится администрацией городских школ, потому что подготовка выпускников недостаточна для успешного обучения детей. С большим трудом удалось пробиться в небольшую городскую школу.
Педагогический труд оказался не под силу Валентине. Много времени уходило на подготовку к урокам и ежедневную проверку тетрадей, большую внеклассную работу. На семью не оставалось ни времени, ни сил. Участились приступы головной боли. Кроме того, молодая учительница по три месяца подряд не получала зарплату, как все работники бюджетных организаций города. Школьные педагоги утверждали, что местная власть 3 месяца "прокручивает" бюджетные деньги на депозитных счетах в сбербанке под 10%, проценты, разумеется, кладёт себе в карман. Многие в городе знали об этом, но ничего изменить не могли. Муж содержал семью из трёх человек. Мать Валентины почти не помогала - болела. Она продала свой пай в коллективно-долевом хозяйстве и положила деньги на чёрный день.
Через два года Валентина рассталась со школой, решив освоить профессию страхового агента.
Жизнь семьи Ланцетовых в основном подчинялась интересам единственной любимой дочери. После рождения первого ребёнка молодые муж и жена мечтали о большой семье, но несколько последующих попыток родить детей успехом не увенчались. Родители, поняв, что Елизавета - это их последний свет в окошке, растворились в ней, оберегая от худого слова и дурного глаза.
Болезненно перенеся потери так и не родившихся детей, Александр испытал такой шквал грязных сплетен, что хотел бросить насиженное место и уехать в родной город. Жена, опасаясь, что родители мужа не примут в свою семью безродную простушку, отказалась переезжать. Помучившись некоторое время, молодой муж решил смириться и больше не поднимать эту тему.
Через несколько лет он уже не воспринимал всё происходящее вокруг него настолько драматично, как раньше, но отдалился от местного "сброда". Ланцетов сблизился с другими людьми, понимающими толк в образовании и культуре. Таковых было немного, но общение с ними стало отдушиной в смрадной атмосфере замшелого городишки. Общаясь с людьми, глава семейства был внешне доброжелателен со всеми, но его интересовали теперь только люди, имеющие власть, которую он мог получить, заручившись их поддержкой.
После увольнения Ланцетова швейное производство в городе около трёх лет тянулось к жизни, а затем, не выдержав конкуренции с импортными товарами по качеству и ассортименту, обанкротилось. От большой фабрики остался один швейный цех, и тот работал с перебоями. Когда-то Ланцетов и мечтать не мог о такой собственности, но, занимаясь коммерцией, приобрёл достаточно денежных средств, чтобы купить фабрику.
У него были большие планы. Вначале заменить пошив школьной формы для мальчиков, которую неохотно покупали в местном магазине "Детский мир", на производство женских жакетов, пальто и мужских пиджаков из польского сырья. Молодой предприниматель всё продумал: специалистов потребуется минимум. Он сам составит технологические карты для пошива новых изделий, рассчитает нормы на раскладку, настил, себестоимость изделия, выполнит хронометраж. Начальник цеха проведёт раздачу кроя швеям, его комплектацию по моделям, составит схемы разделения труда, проверит качество работы и подготовит документацию к начислению зарплаты. Если будут затруднения, Александр сам поможет. Опытная закройщица или швея выполнит схемы узлов.
Стремясь всеми силами занять достойную нишу в элитном обществе своего городка, семья Ланцетовых периодически "кормила в долг" власть имущих различных структур. Такой способ продвижения по карьерной лестнице был беспроигрышным. О знакомых "маленьких людях" тоже помнили: звонили, когда от них что-либо было нужно в решении бытовых проблем. Как говорила Валентина Ланцетова, проматывали ворохами, а экономили крохами.
Александр Ланцетов добился своей цели: приобрёл швейную фабрику и поднял её почти из руин. Сразу вырос в глазах деловых людей. Он ещё более старался поддержать весомое положение в районном городке: купил жене должность начальника страховой конторы. Валентина несколько лет работала страховым агентом и лишь полгода временно исполняла обязанности ведущего специалиста, пока её коллега восстанавливалась после тяжёлой болезни.
Все в конторе были в недоумении, шушукаясь в кабинетах: не семи пядей во лбу, страховой агент Ланцетова, над робостью которой раньше посмеивались, а некоторые стервы и издевались, не получая отпора, теперь начальник - жди увольнений. Самые задиристые не верили в это, заранее грозясь писать в различные инстанции, если это произойдёт. Те, кто был рассудительнее, притихли - не надо будить спящую собаку, и на все вопросы любопытных городских знакомых отвечали:
- Это не нашего ума дело.
И действительно, через некоторое время Ланцетова всем "занозам" прижгла языки: задушила придирками, лишением премий, даже понижением в должности. Многие из "горластых" уволились по собственному желанию, а оставшимся из их числа поневоле пришлось изображать послушание, потому что они увидели на местах уволившихся сотрудниц много "блатных", которых было приказано опекать.
- Плетью обуха не перешибёшь, - разочарованно говорили униженные сотрудницы.
За Ланцетовой закрепилась слава посредственного начальника и гадливой бабёнки. Эту молву она слышала краем уха, но всерьёз не воспринимала, как не замечает человек жужжащих вдалеке мух. Выражение "гадливая бабёнка" даже импонировало, придавало ей веса в собственных глазах. Так очень часто бывает с застенчивыми людьми, сбросившими старую кожу. В элитном кругу Ланцетова была не хуже других руководителей, умела добиваться поставленных целей, была послушна вышестоящему начальству.
В городке по-разному относились к её мужу, даже спорили между собой, пользуясь различными слухами, плохой или хороший он человек. Одни возмущались тем, что директор швейной фабрики открыто, без всякого стеснения берёт взятки: без "конверта" на работу никому не удалось устроиться. Другие замечали, что Ланцетов очень суровый и требовательный начальник, но отходчивый, обиды долго не помнит - может снова принять на работу уволенную им работницу, правда, уже с испытательным сроком, а значит, дополнительный "социальный пакет" такая работница уже не получит. Люди и этому рады, потому что швейная фабрика - единственное предприятие в городе, где стабильно платят хорошую зарплату и начальство по-настоящему заботится о подчинённых. Жители городка не могли прийти к единому мнению о Ланцетове, сколько ни спорили. И на протяжении нескольких лет он для них был не хорош, но и не плох.
Недовольные фабричные работницы косились в его сторону, называя вором.
- Вот это мастак, - посмеиваясь, говорили другие работницы. - Уметь надо: ворует, а второй цех уже открыл. Умный мужик, не то, что мы, пни, только горб гнуть на хозяина сильны.
- Конечно, пни, - возмущались управленцы безропотностью работниц. Они научились лебезить и изворачиваться перед директором за все свои проделки по материальной части, и с ненасытностью голодающих искали простачков среди работниц фабрики, чьими бы руками можно было свои задумки осуществить.
Ланцетов закрывал глаза на мелкое воровство своих управленцев, чтобы не возмущались, но им всё было мало.
- Попробуй кто-нибудь из нас хоть тысячную часть возьми из украденного им, так на Соловках сгноит, - злились они. Им хотелось хоть небольшого бунта на фабрике, чтобы потешить своё уязвлённое самолюбие. Но дальше кабинетов их разговоры не уходили - иначе можно было лишиться должности. Ланцетов был крут на расправу: сколько их, недовольных и нахрапистых, уже уволено с фабрики. - Так что сиди и молчи, если ты мелкая сошка, не смеши людей. По размеру и потребности.
Незаметно для человека проходит время: мелькает, как пейзаж за окном поезда. Не успеешь всмотреться в лица за окном, а поезд пронёсся мимо. Для четы Ланцетовых пробежавшие десять лет были знаменательной вехой. К 2003 году муж и жена стали уважаемыми людьми: к их мнению многие прислушивались, приглашали на семейные праздники.
Дочь Елизавета в середине октября праздновала своё десятилетие. На радость девочке эта дата выпала на субботу: в начальной школе была пятидневная учебная неделя. Родители предложили дочери пригласить подружек в кафе: так делали все дети из состоятельных семей их города. Елизавета с девочками отдыхала до вечера, домой пришла довольная, но с притворной деловитостью, что вызвало добродушный смех родителей.
На следующий день, в воскресенье, отмечали день рождения в кругу семьи. Лиза ждала бабушку с дедушкой из Тулы, но они не смогли приехать - приболели. На домашний праздник водитель папы привёз бабушку из деревни. Эту бабушку девочка не очень любила: она каждый раз советовала не быть белоручкой и приезжать летом в деревню. Одевалась бабушка совсем просто, не делала хорошей причёски, а всегда ходила в платке. И на главном дне рождения Лизы она снова не посмотрела на различные салаты, котлеты и экзотические фрукты, а попросила круглой варёной картошки и солёных огурцов. Но больше всего Лизе не понравилось, когда бабушка начала молиться перед застольем: все молча ждали, когда она прочитает "Отче наш". И получалось, что именно бабушка была главным лицом на празднике, а не она, Лиза. Внучка обрадовалась, когда бабушка вскоре заспешила домой: ей нужно было до темноты "управиться со скотиной".
Александр Викторович Ланцетов подумал, что пришло время узнать Елизавете тайну семьи, и рассказал о своём благородном происхождении. Отец поведал удивлённой дочке, что взорвавшийся гневом пролетариат в начале двадцатого века истреблял привилегированный класс: для рабочих и крестьян дворяне были хуже застрявшей в горле кости. Потомки высшего сословия женились и выходили замуж за пролетариев, "портили" кровь, лишь бы выжить в России. Многие дворяне и аристократы, уехавшие за кордон сразу после революции, сохранили не только жизнь, но и титул. Потомки этих особ за границей до сих живут обособленно, не допуская в свой круг случайных людей. Перед войной с фашистской Германией органы НКВД уничтожили много достойных людей страны. Но, к счастью, не всех.
- Десятки лет после войны потомки достойных людей скрывали своё происхождение, жили просто, по-пролетарски, - рассказывал Ланцетов. И с восторгом добавлял: - С ненавистной властью Советов, наконец-то, покончено. Справедливость восторжествовала, "взошла звезда пленительного счастья".
Дочь многого не понимала, а отец продолжал наставлять: родители - не последние люди в городе; в жилах Елизаветы течёт голубая кровь, поэтому она должна выгодно отличаться от других.
V.ДЕВОЧКА ИЗ ВОСПИТАННОЙ СЕМЬИ
Повзрослев, Елизавета стала замечать на себе ехидные пристальные взгляды бабушек-соседок по подъезду. Часто слышала их ядовитый шепоток за своей спиной. Ей вначале было обидно, что бабушки называют её "королевой Марго" и "барыней". Она изливала свою обиду родителям, высказывая им, как она может отомстить обидчицам, но отец убеждал дочь не поддаваться эмоциям и оставаться по-прежнему воспитанной девочкой.
Однажды Елизавету прорвало, и она спросила бабушек, почему они дают ей обидные прозвища.
- Вы же у нас богачи! - выглядывая исподлобья, со злобой отвечала одна старая женщина, от которой всегда противно пахло. - Вы нас, таких простых людей, ненавидите, мимо пробегаете. Вам противно с нами разговаривать, с рабочими-то людьми.
- Я, мама и папа всегда с вами здороваемся, - просто сказала Елизавета.
- Вот только и здоровкаетесь, больше ничего, - покачала головой эта женщина и слегка рукой толкнула Лизу вперёд: - Иди, куда шла. На что тебе знать?
Лиза долго вспоминала потом этот ненавидящий взгляд и чувствовала на своей руке прикосновение шершавых корявых пальцев с уродливыми костяными ногтями дурно пахнущей старой женщины. Родителям она ничего не сказала, но в душе что-то стало меняться. Тогда в ней начала нарастать брезгливость ко всем, кто сидел у подъезда на лавочках. Лиза сама ещё толком не понимала, что происходит. Всё в ней напряглось, как будто лопнула внутри какая-то жила и осталась висеть на одной ниточке, которая в любой момент могла оборваться.
С того дня Лиза спонтанно стала называть всех женщин, сидящих на лавочках у подъезда, "лавочницами" и старалась не проходить в подъезд, когда они, как коршуны на охоте, выжидали свою добычу, уцепившись старыми пальцами в деревянные лавки и оглядывая видимое пространство около дома. Девочке все лавочницы казались переодетыми ведьмами, которые целыми днями поджидали своих жертв, только сменяя друг друга на посту, и Лизу они тоже поймали и каждый раз, пропуская её мимо себя, тайно высасывали из неё жизненные силы: после встречи с ними Лиза чувствовала головную боль и слабость в руках и ногах.
Однажды Лизе приснился сон, после которого она уже твёрдо верила, что дурнопахнущая лавочница точно ведьма. Во сне она превратилась в злобную фурию и преследовала девочку, оскаливала на неё свои оставшиеся тёмно-жёлтые передние резцы, похожие на старые прелые опята, прижавшиеся друг к другу на таком же ветхом пеньке. Она широко раздвигала шамкающий рот и пыталась укусить своими гнилыми зубами, но почему-то не могла схватить Лизу, а только лишь редкими прыжками наскакивала на неё и пугала.
Лиза стала по-настоящему бояться эту лавочницу, страх с каждым днём зарывался всё глубже в детское сознание, и, возможно, впоследствии его нельзя было бы оттуда достать, если бы родители вовремя не заметили, что с дочерью что-то происходит - она боится выходить утром из подъезда, чтобы пойти в школу, которая находилась в ста метрах от дома, а днём страшится заходить в квартиру, бегая вокруг своей пятиэтажки и выглядывая из-за угла.
Родители, прежде чем начать разговор с дочерью, поговорили между собой. Муж признался жене, что на днях к нему в кабинет нагрянули местные шалопаи, выдающие себя за рэкетиров, и заявили, что будут его крышевать, за что он как директор швейной фабрики будет им отстёгивать кругленькую сумму каждый месяц. Им, понятное дело, было отказано, и охрана выгнала горе-рэкетиров взашей. Охранники, вернувшись, рассказали, что эти недоумки выкрикивали угрозы в адрес директора, пообещав "разобраться" с ним. Муж предположил, что, вероятно, эти несостоявшиеся рэкетиры решили использовать тактику устрашения, запугивая дочь, или, того хуже, хотят похитить её, чтобы затем шантажировать семью, вымогая деньги.
Жена, обречённо потупив глаза в пол, как выбранный для жертвы агнец, предчувствующий скорую смерть, сидела в широком дорогом кожаном кресле ни жива ни мертва, слушая запоздалые, как ей казалось, откровения мужа, и судорожно пыталась найти выход из сложившейся ситуации: предлагала разные варианты откупа от местной "шалупони". Некоторые из этих вариантов были явно детскими фантазиями, и муж понимал всю их несостоятельность, даже глупость, и раскаивался в замалчивании фактов, которым вначале не придал значения. У него самого на душе скребли кошки, а тут ещё пустая женская болтовня, раздражавшая до бешенства. Муж тут же оборвал "сопли" жены, что задело её за живое: как он может быть таким хладнокровным, когда речь идёт о родном ребёнке - насупилась и замолчала. Муж понял, что погорячился - рубанул с плеча, а с женщиной нужно помягче, но он также понимал, что поддерживать женскую панику в таком щепетильном деле он не имеет права: из-за него всё случилось - значит, ему всё самому и расхлёбывать. Тут же извинился перед своей второй половиной, уже мягко предложил "не пороть горячку" - вначале всё-таки надо поговорить с дочерью, но не давить на неё, чтобы не испугать ещё больше, а задать вопросы как бы между прочим, ненавязчиво.
Немного позже, заметив, как дочь беззаботно смеётся над проказами героев "Тома и Джерри", сидя у видика, родители решили поговорить с ней после просмотра. Подсели к Лизе на диван, отчего она пришла в восторг, вместе досмотрели до конца мультфильм и вкрадчиво начали беседу. Первой заговорила мать:
- Лизунчик, как у тебя дела в школе? - стараясь не выдавать волнения, спросила она.
- Хорошо. Сегодня по русскому языку мы писали диктант, ну, ты знаешь, мам, мы с тобой готовились вчера, все правила повторяли, - мать кивнула головой в знак согласия, - и Валентина Викторовна похвалила меня за аккуратную работу, за хороший почерк, - непринуждённо щебетала Лиза, - но оценки нам только завтра скажут. А ещё я получила "пятёрку" по математике за примеры, я их самая первая в классе решила, и "пятёрку" по природоведению. - И побежала в свою комнату, вернувшись оттуда с раскрытым дневником на нужной странице. Она с гордым видом красовалась перед родителями, расхваливающими её незаурядные способности.
- А что-то я сейчас у нас не вижу Лену Коробейникову. Вы дружите или уже нет? - стала приближаться к основному вопросу мать.
- Дружим, - утвердительно ответила дочь.
- А почему тогда она перестала к нам приходить? - поддержал тактику матери отец.
Лиза по-детски искренне, не подозревая никакого подвоха, сразу бухнула:
- Потому что мы с ней в прошлом году договорились, что будем по очереди ходить друг к другу в гости: я к ней, она ко мне.
- Ну, а теперь что? Ты уже не ходишь к ней, и она перестала ходить к тебе? - подтолкнула Лизу к ответу мать и взяла одной рукой мягкую руку дочери, а другой рукой ласково погладила её шелковистые волосы.
Лиза замолчала, поняв, что проговорилась, и посматривала то в сторону доброй матери, то в сторону улыбающегося отца. Ей показалось, что родители сегодня в очень хорошем настроении, и она решилась рассказать то, что у неё наболело, и чуть-чуть сгустить краски для правдоподобности (так часто считают дети, когда хотят избежать наказания со стороны взрослых).
- Мам, пап, я не хожу больше к Ленке, потому что боюсь поздно возвращаться, - нагнула голову Лиза, и родители напряглись, ожидая услышать то, что их тревожило.
- Почему боишься? Говори, Лизонька, - отец обнял дочь и заглянул ей в глаза.
- Потому что там... потому что там..., - начала запинаться девочка, - внизу сидит страшная бабка... она всегда там сидит после обеда... ну, когда магазины открываются после перерыва на обед, - вспомнила она табличку с указанием часов работы универмага. - Ты меня будешь ругать, я знаю, - дрожащим голосом обратилась дочь к отцу. - Ты мне говорил, чтобы я не разговаривала с ней, а я говорила с ней, - тут же затараторила Лиза, боясь строгих замечаний отца. - Я спросила, почему она меня обзывает "барыней", а она сказала, что вы богачи, не хотите с нами здороваться. А я ей сказала, что я и мои папа с мамой всегда с ними здороваемся, а она меня толкнула. Вот так, - Лиза сделала резкое движение рукой вперёд и по-детски сильно ударила отца в грудь. - Мне больно было потом, и немножко синее было.
- Это правда? - спросил отец, пристально глядя Лизе в глаза, потому что знал, что дочь временами любила приврать. Лиза не отвела глаз в сторону, хотя ей хотелось опустить глаза под проницательным взглядом отца, но она выдержала этот взгляд, и осталась довольна собой за одержанную победу - раньше она каялась во всём под прицелом строгих отцовских глаз.
- Да, - не совсем твёрдо ответила Лиза, и сердце забилось чаще.
- Это правда? - строже спросил отец и, не дожидаясь ответа, стал объяснять: - Если ты всё преувеличила или что-то не так поняла, и мы напрасно обвиним эту женщину, то мы будем непорядочными людьми, невоспитанными. Понимаешь?
- Да. - Но Лизе было не совсем понятно, почему она будет непорядочной, ведь та лавочница действительно её толкнула, конечно, не так сильно, как она показала отцу, но ведь толкнула же, а не должна была этого делать. Значит, это лавочница непорядочная. Но вслух Лиза ничего не сказала отцу, чтобы не перечить ему.
- А больше никто к тебе не подходил? - тихо спросила мать.
- Нет, - уверенно сказала дочь, отрицательно качая головой, и никакого страха не было в её глазах.
- Ты точно помнишь?
- Точно.
- Ну, ладно, - облегчённо заулыбалась мать.
Отец, видя радость жены, тоже повеселел:
- Иди, занимайся уроками, мама потом проверит.
Когда Лиза, довольная, убежала в свою комнату и зашуршала тетрадными и книжными листами, родители, благодарные судьбе за сохранённое спокойствие семьи, пришли к выводу, что всё же необходимо подстраховаться: отвозить дочь в школу и привозить обратно на машине, как бы это не было трудно по времени. С заводской уборщицей, той самой лавочницей, Ланцетов переговорит сам, как он умеет, тонко, тактично, чтобы сгладить острые углы при последующем общении. Зачем разжигать огонь ненависти к своей семье?