Гра Максим : другие произведения.

Зажигалочка( окончание)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не может быть счастливого конца там, где пролилась кровь. Тот кто выжил - залечивает раны. Но игра продолжается.


   ЗАЖИГАЛОЧКА.
   Глава8.
   ГЛАЗ БИТВЫ.
   После десяти минут ожесточенного боя на даче Грызлова потери со всех сторон составляли: один собачий труп и несколько раненных людей. В общем-то перестрелка выглядела как возня крыс на помойке. Противники стреляли друг в друга и куда попало, быстро перебегали от одного укрытия к другому, грохотали выстрелы, но пули не причинялиникому вреда. В середине огромного зала стоял черный дипломат. Взрывное устройсто не сработало. Первым это понял Кит и тут же выстрелил в собаку. Из всех противников это животное было самым непредсказуемым и поэтому наиболее опасным. "Вольные стрелки" открыли ответный огонь, но Кит и Грызлов успели скрыться в комнате, то есть в спальне. Зазвенели разбитые окна. "Стрелки" надеялись выбраться на улицу, но снаружи их ждали.
   Шплинт на всякий случай лег на пол. Потом он осторожно подполз к своему пистолету, который Грызлов швырнул на пол, поняв, что он не заряжен. Шплинт,
   то и дело прижимая голову к полу, очень медленно подбирался к оружию.
   Бой понемногу стихал. Стреляли теперь редко и не целясь. Все попрятались и никто не решался выйти и подставиться под шальную пулю. "Вольные стрелки" державшие оборону в углу зала, имели возможность контролировать все имеющиеся в комнате двери, а также совсем небольшое пространство перед домом, ровно столько, насколько позволяла это делать рама выбитого окна. И все равно они считали свое положение наиболее выгодным.
   Шплинту наконец удалось доползти до пистолета. Он тут же зарядил его, и, пользуясь моментом, пока о его существовании все забыли, быстро переместился в ту часть зала, где располагалась кухня и где была дверь, ведущая в подвал. Что находилось за этой дверью он не знал, но все же решил там укрыться. Едва открыв ее, Шплинт ощутил дуновение могильной сырости. Внутри было темно и тихо. Шплинт не боялся ни могил, ни темноты, нырнул во мрак, чуть не поскользнувшись на ступеньках, круто уходящих вниз. В спину ему светил электрический свет, и где-то внизу на цементном полу мелькнула его большая темная тень, которая по мере того, как он спускался все ниже, становилась все меньше.
   - Эй, любители животных, забирайте деньги и своего четвероногого друга и валите отсюда, - прокричал из-за двери Грызлов.
   Кит с тупым упрямством нажимал кнопку на самодельном дистанционном устройстве, но бомба, спрятанная в ручку дипломата, взрываться явно не хотела.
   - Батарейки, что ли сели? - бормотал он.
   Грызлов поморщился, наблюдая за потугами Кита. С кем только приходится работать! Десять профессиональных сорвиголов не в состоянии "замочить" трех обкуренных неформалов. В их руках даже бомбы превращаются в невинные безделушки.
   - Эй вы там, живы? - снова прокричал Грызлов, обращаясь к "Вольным стрелкам".
   Вместо ответа со стороны угла раздался стройный, почти парадный залп из шести стволов. Затрещала многострадальная дубовая дверь, приняв в свое твердое тело очередную порцию свинца.
   - Надо что-то придумать, - шепнул Грызлов, невольно втянув голову в плечи.
   - Да я и так делаю все возможное, - злился Кит.
   Небольшой пластиковый пульт, который он терзал в течение последних десяти минут, наконец не выдержал столь грубого обращения, хрустнул и тут же развалился на мелкие кусочки.
   - Надо попробовать попасть в ручку из пистолета, - предложил кто-то.
   - Правильная идея. Дуй на улицу. Предупрпеди всех, как только бомба взорвется, мгновенно врываемся внутрь. Предупреди, чтобы все ворвались. Если я не досчитаюсь хоть одного, пусть после пеняет на себя, - сурово проговорил Грызлов.
   - Я возьму винтовку.
   - Давай, только скорее. Мне уже надоел весь этот цирк, - Грызлов в сердцах плюнул на пол.
   Ни он, ни его люди не были новичками по части перестрелок и разборок, и поэтому они знали главный принцип любого уличного боя: исход боя решается в первые пять-десять минут, если не удалось сразу ошеломить противника, тогда результат может быть самым неожиданным. Они все были опытными стрелками и понимали, что, увязнув в бесполезной стрельбе наугад, тем самым увеличивают шансы своих противников уцелеть или даже спастись.
   "Вольные стрелки" были не дураки и тоже имели кое-какой боевой опыт. Сидеть в этом уютном и почти безопасном месте было хорошей идеей только вначале, теперь необходимо было немедленно предпринять попытку выбраться на улицу и желательно остаться при этом невредимыми. Не произнеся ни слова, двое из них, положив пистолеты на сиденье дивана, служившего им прекрасным укрытием все это время и спасавшего их от пуль, уперлись обеими руками в его мягкие бархатные подушки и, поставив ноги в наиболее удобную позицию для предстоящего рывка, замерли и оглянулись на герра-главаря, который все это время тщательно, до отказа набивал патронами обоймы для своих пистолетов. В его задачу входило обеспечить прикрытие, он должен был практически безостановочно палить в окно - именно с этой стороны им угрожала максимальная опасность.
   Зарядив пистолеты, герр-главарь переглянулся с товарищами и, резко встав, открыл огонь по двору. Его приятели, напрягая все свои силы, одним рывком сдвинув массивную махину дивана с места, практически не останавливаясь и не отдыхая, толкали его перед собой. Из-за гремевших выстреловне не было слышно, с каким истошным скрипом ползут по полу ножки дивана. Дипломат, стоящий посреди комнаты, подпрыгнул, пробитый пулей, и, отлетев в немного сторону, упал как раз перед движущимся диваном, успевшим своей широкой поверхностью подхватить тушку мертвой собаки и толкающей ее перед собой.
   Попасть в ручку дипломата не удалось, бомба снова не взорвалась. Снайпер самоучка отложил винтовку и достал свой верный пистолет. Этот промах может ему дорого стоить, Грызлов не любит неудачников и мазил, но сейчас думать о возможных последствиях не хотелось.
   Даже на первый взгляд было видно, что "вольные стрелки" обороняются
   более слажено, и скорее всего уже скоро, собравшись с силами, смогут атаковать.
   До двери, которую нужно было загородить диваном, оставалось всего метра два, когда из платяных шкафов, врезанных в стену, начали один за одним выскакивать люди Грызлова, прятавшиеся там все это время. Один из "стрелков" был убит на месте, даже не успев схватить лежащий перед ним на сиденьи дивана пистолет. Герр-главарь молниеносно среагировал на атаковавших. Все они были тут же сражены меткими выстрелами. Диван, двигавшийся до этого достаточно равномерно, потеряв одну толкательную силу, чуть было не начал описывать круги. Оставшийся в живых "вольный стрелок", толкавший его, не заметил гибели своего друга и не переставал продвигаться вперед, не обращая внимания, что двигается теперь вокруг неподвижно стоящего края дивана.
   - Что они там делают? - изумился Грызлов, насторожившись при звуках вновь активизировавшейся стрельбы.
   Взрыва по-прежнему слышно не было.
   Герр-главарь заметил наконец, что диван движется совсем не в нужном направлении, и поспешил на помощь своему нерасторопному товарищу. Прекратив стрельбу, он опрометью бросился к неподвижному краю дивана, припал к нему всем телом, закричал от нечеловеческих усилий, и всего через миг диван с грохотом уперся в стену, забаррикадировав дверь в спальню, за которой прятались Кит и Грызлов. Таким образом обезопасив тыл, "вольные стрелки" смогли хоть немного успокоиться и перевести дух, притаившись у окнон, которые выходили во двор.
   Грызлов попытался приоткрыть дверь. Не получилось.
   - Дверь приперли чем-то, - предположил Кит.
   - На улицу, - скомандовал Грызлов.
   Словно опомнившись, сработало взрывное устройство. Взрыв прогремел глухо. Зажатый с одной стороны дверью, с другой диваном, дипломат вряд ли мог представлять опасность для кого-либо.
   - Черт, - выругался Грызлов.
   - Сам не понимаю, как получилось, - начал оправдываться Кит.
   - После обсудим. Подробно все обсудим. А сейчас надо быстрее кончать с ними, - пробормотал Грызлов и первым выскочил на улицу.
   - Осторожнее, там могилы, - предупредил его Кит.
   - Какого хрена! - откуда-то из темноты донесся раздраженный вопль Грызлова.
   Когда его догнал Кит, Грызлов уже умудрился выбраться из неглубокой свежевырытой ямы. Схватив Кита за грудки, он прошипел прямо ему в лицо:
   - Какого хрена надо было копать могилы у дома?
   - Три там, в саду, а эту, четвертую, ребята так, на скорячок вырыли, - тоже шепотом оправдывался Кит.
   - Я вас всех так же, на скорячок закопаю тут, ублюдки! - Грызлов оттолкнул растерявшегося Кита в сторону так, что тот, не удержав равновесия, грохнулся на землю.
   С ними он потом поговорит. Они все получат по заслугам, ровно столько, сколько каждый из них заслужил.
   ***
   Огурцова проснулась от странного звука, словно что-то тяжелое упало на пол, то ли стул, то ли мешок, набитый книгами. Она рывком села на кровати и быстро осмотрелась. Пети рядом не было.
   Алену положили в отдельную комнату, на Светину кровать. Все-таки она была ранена, а к подобным людям нужно более трепетное отношение. Нужно и чтобы удобно было, и чтобы тихо, и чтобы спать никто не мешал, чтобы рану ничто не беспокоило, все эти условия и были созданы. Света и Крис легли в зале на полу. Света долго не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, и иногда тишину спящей квартиры нарушал ее долгий вздох. Огурцова даже начала беспокоиться, не плачет ли дочь, может стоит предложить ей немного корвалола, но незаметно для себя с этими мыслями и уснула, провалившись в гулкую, как пропасть, яму крепкого сна. И вот теперь этот звук. Грохот - не грохот, может щелкнул выключатель, а спросонок он показался настоящим взрывом. Но все-таки Пети рядом не было. Не было и Криса. На полу, завернувшись в махровую простыню, лежала одна Света. Снова грохот. Огурцова вынырнула из-под одеяла и, накинув халат, поспешила на кухню. Света тоже проснулась. Открыв глаза, она лишь увидела, как мелькнули полы маминого халата и тут же скрылись в коридоре. Свете показалось, что она лишь на миг сомкнула веки, даже сон не успел сплести свой безумный узор на сером холсте подсознания, душившие ее слезы только-только высохли, тоска и страх, дрожавшие в ее душе, подобно струнам расстроенной скрипки, только-только смолкли, и вот на тебе, нужно все начинать сначала. Света поднялась, завернулась в простынку и вслед за мамой вышла в коридор.
   На кухне горел свет, слышалось частое надрывное дыхание и почти истеричный шепот Огурцовой. Света прошла на кухню, немного ослепленная, щуря глаза, она остановилась на пороге и со спокойным безразличием еще не до конца проснувшегося человека смотрела на сплетенных в тугой клубок двух парней и на Огурцову, говорившую что-то громким, чуть ли не звенящим шепотом, как судья в борцовском поединке, порхающую над катающимися по полу Крисом и Петей.
   - Что вы тут делаете? - зевнув, поинтересовалась Света.
   Быстро взглянув на дочь, Огурцова пожала плечами.
   - Совсем с ума сошли, - прошептала она.
   Ни Крис, ни Петя, казалось, не замечали появившихся на кухне женщин. С остервенением они боролись на полу, лица у них были красные, дышали они громко, руки со вздувшимися буграми мышц искали слабину в защите противника, хотели что-нибудь сломать, вывихнуть, придушить, сдавить замком. Но силы дерущихся были равны, и ребята возились по полу, не зная, что же предпринять, как одолеть противника или хотя бы выйти из этого положения достойно. Сдаваться никто не собирался. Казалось, они не слышат доводов о бессмысленности этой затеи, которыми Огурцова их пыталась убедить и остановить дурацкий спаринг.
   Света зевнула, пошла в ванную и, набрав полное ведро холодной воды, вернулась на кухню, перегнувшись на один бок под тяжестью ноши. Огурцова тут же подхватила эстафету и, взяв ведро из рук дочери, вылила содержимое на дерущихся.
   Крис и Петя вскочили на ноги. Мокрые с головы до ног, в одних трусах, уставшие, взъерошенные, они выглядели комично. Сначала засмеялась Света, потом к ней присоединилась мать. Скоро на кухню приковыляла разбуженная шумом Алена.
   Стоявший спиной к женщинам Крис оглянулся. Петя воспользовался этим и залепил ему в скулу. Крис, выдержав удар, мгновенно отреагировал молниеносной контратакой, двинув в челюсть Пете. Два бойца замерли, оглушенные небольшим сотрясением. На помощь им пришли женщины. Огурцова подошла к Пете, Света к Крису.
   - Ты чего, Света, встала? - еле ворочая ушибленной челюстью, промямлил Крис.
   - Иди ложись, я сейчас прийду, - в свою очередь пытался успокоить возлюбленную Петя.
   - Сигареты есть тут у кого-нибудь? - вдруг громко спросила Алена и, не дождавшись ответа, попрыгала к единственному табурету, который умудрился во время драки устоять на своих четырех ногах.
   Алена уселась, вытянув вперед раненную ногу. Взяв из лежащей на столе пачки сигарету, она закурила, выдохнув тонкую серую струйку табачного дыма.
   - Сядем, - предложила Огурцова.
   Подобрав валяющиеся на полу табуретки и поставив их в нормальное положение, все уселись за стол и закурили. Крис старался не смотреть на Петю. Потасовка теперь казалась глупой выходкой. Обоим бойцам стало стыдно и отчасти обидно, потому что никто из них так и не успел доказать свое превосходство. Однако Петя был приятно поражен, встретив в лице Криса опытного бойца, за плечами которого угадывались годы тренировок. Крис тоже по достоинству оценил хватку и ловкость Пети. Как бы глупо или смешно эта драка ни выглядела со стороны, сами ребята ощущали теперь удовлетворенность мучившегося жаждой человека, которому удалось наконец вволю напиться холодной родниковой воды. По телам их разлилось теплыми волнами безмятежное спокойствие. Дыхание восстанавливалось, мышцы, пережившие настоящий стресс, расслабились, обмякли, и в общем-то было чертовски приятно чувствовать себя человеком, способным в случае необходимости оказать достойное сопротивление.
   - Из-за меня мальчишки всегда дрались, - нарушила тишину Алена, - я у них была чем-то вроде приза. Идиоты! Всегда побеждал самый мерзкий. Такова жизнь. Женщины не имеют права решать что-нибудь самостоятельно. Так думают все мужчины. И чем мужик противнее, чем он уродливее, тем сильнее он хочет повелевать женщиной. А вообще-то мне нравилось, когда из-за меня дрались. Но я всегда уходила с третьим.
   - История всегда недооценивала секундантов, - усмехнулся Крис.
   - Свидетель чего-либо - это почти ругательство. Будь это дуэль или преступление, - сказал Петя.
   Ребята посмотрели друг на друга и усмехнулись.
   - Жаль, что вы дрались не из-за меня, - кокетливо передернув плечами, добавила Алена и закурила новую сигарету.
   Крис засмеялся.
   - Ничего смешного, - Алена поджала нижнюю губу.
   - Да нет, не обижайся. Просто я вспомнил, что когда-то участвовал в дуэли из-за женщины, - успокаиваясь, сказал Крис.
   - Из-за женщины? - переспросила Света.
   - Из-за девочки, конечно. Я ее совсем не любил, то есть она мне нисколько не нравилась, но я хотел дать по морде ее воздыхателю.
   - Дал?
   - Угу, он потом своих приятелей позвал.
   - Очень смешно, - скривилась Алена.
   - Да,смешно. Мы стрелялись из рогаток.
   - Что? - невольно вскрикнула Огурцова.
   - Десять пулек. Резинку на две пальца натягивали, а стреляли согнутой проволокой. В общем, очень больно. Мы стрелялись в спортзале. Я обманул его. Вместо десяти пулек у меня было двадцать. Секунданты, оказывается, подсчитывали выстрелы. У него патроны кончились. Он бегал от меня, а я его добивал. Все знали, что я израсходовал положенный мне боезапас, но смолчали, дали возможность мне поиздеваться и победить. Я его загнал в угол, он просил пощады. Было смешно, когда он убегал. Все смеялись, не вру. А потом ему рассказали об обмане. Он собрал целую толпу. Встретили меня после школы, побили немного, я и отказался от этой девочки. Смешно ведь?
   - Ты, Крис, авантюрист, - глядя на свою дочь, сказала Огурцова.
   - Не-е, так просто жить интереснее.
   - А девочка что же?
   - Да ей плевать было на все это - и на него, и на меня. Она со старшеклассником встречалась. По-моему, поженились потом. Я не авантюрист, приятно чувствовать себя настоящим мужчиной.
   - Какая это глупость - настоящий мужчина, - поморщилась Алена, - самая живучая глупость. Глупее нее может быть разве что настоящая женщина.
   - Давайте пойдем спать, - предложила Огурцова.
   Алена похромала к себе в комнату. Она очень долго устраивала поудобнее свою ногу, ворочалась, тихо ругалась и шуршала одеялом. Вскоре затихла.
   Вслед за ней ушли спать Петя, Огурцова и Света. Крис остался один. На стене висели ходики. Маятник в виде тяжелой бабочки ритмично раскачивался из стороны в сторону. Крис курил и следил за беспомощным полетом железного насекомого, которое никак не могло улететь, а лишь металось, прикрученное стальной спицей к механизму часов. Было двадцать минут первого.
   В кухню тихо вошел Петя. Он набрал в чашку воды из крана и выпил залпом.
   - Зря ты мне не веришь,- грустно сказал он, - щеку вот разбил изнутри. Во рту постоянно вкус крови, словно железную карамельку сосу, а она ржавеет.
   - Мы уезжаем завтра, - неотрывая взгляда от маятника часов, сказал Крис.
   - Ну и уезжайте, кто вам мешает. А я работу найду, и вообще, все изменилось. Все теперь будет по-другому.
   - У меня наоборот. Ничего не изменилось. Но все равно мы уедем. Документы, билеты, визы - все есть, самолет в девять. Может и не увидимся больше.
   - Увидимся, - уверенно заявил Петя, поставив чашку на стол, и собрался идти спать.
   - У Игоря нет ни машины, ни татуировки, - неожиданно сказал Крис.
   Петя остановился в дверях, потом оглянулся:
   - Мне все равно, - потом, помолчав, добавил, - теперь все изменилось.
   Он ушел и тут же лег, попав в плен обжигаюжщих мягких объятий Огурцовой.
   Крис еще покурил, думая обо всем, что случилось с ним за эти несколько дней. Он пытался смотреть на эти события как бы со стороны, словно из зрительного зала, но это ему не удавалось. Все переживания, страсти, неудачи и успехи были живы, и Крис снова и снова прокручивал каждый миг из хроники жуткого ограбления, начиная со дня знакомства с ребятами и заканчивая недавней дракой с Петей. Но ничего еще не закончилось, рано еще ставить жирную точку и подводить черту над надписью "Итого:".
   - Ничего не изменилось, ничего, - сказал он железной бабочке, а потом, встав на табурет ногами, потянулся к висевшим на стене ходикам, поймал ладонью тяжелый маятник и остановил его.
   Без десяти час. Ночь как ночь. И ничего не изменилось. Часы умерли, скорее уснули. Крис погасил свет на кухне и прошел в комнату. Петя похрапывал в объятьях Галины в соседней комнате. Света сидела на импровизированном ложе, которое соорудили для них на полу, укутанная по-прежнему в махровую простыню, она ждала возвращения Криса.
   - Я тебя ждала. Боялась, что ты обидишься и уйдешь, - прошептала она.
   - Надо поспать, - сказал он.
   Они легли, прижались спина к спине и затихли.
   - Я люблю тебя, - вдруг шепотом сказал Крис.
   Света затаила дыхание, прислушалась, не приснились ли ей эти слова. В комнате по-прежнему было тихо, только сопел Петя, и Свете показалось, что это он сказал, обращаясь к ее матери. Сердце ее дрогнуло, она плотнее вжалась в широкую спину Криса и снова услышала те же слова. Тело ее охватила дрожь, и она вдруг заплакала, сама не понимая отчего, то ли от волнения, то ли от радости. Крис давно уже уснул, так и не решив, как будет впредь называть Свету: как и прежде или Тамарой, согласно новым документам. Она же, удивляясь отсутствию такого привычного щелкания ходиков, ждала утра, не в силах заснуть, ей хотелось, очень хотелось убедиться, взглянуть в глаза Крису и прочесть в них: "Люблю тебя", пусть даже фразу эту он говорил во сне, обращаясь к другой, к той однокласснице, из-за которой стрелялся. Ну и пусть так, все равно из его уст это звучит так пьяняще и сладко, так могут, нет, должны говорить только ей, Свете, и никому другому. Когда тихий свет приближающегося рассвета лизнул шторы и подоконник, чуть погодя заглянул через открытую форточку в комнату, Света крепко спала, на губах ее играла улыбка. Небрежно отброшенная в сторону левая рука с подрагивающмим пальцами заинтересовала голодного предрассветного комара, тут же лихо спикировавшего и приземлившегося на бархатную кожу локтевого сгиба. Кровь влюбленных - настоящая медовуха. Набив пузо божественным нектаром, комар тяжело стартовал и неспешно вылетел через форточку. Он был романтиком, встречать рассвет с набитым животом - самое главное удовольствие в его жизни, и он боялся пропустить момент, когда первый солнечный луч ворвется в спокойную лазурь, и мир притихнет всего на мгновение в иступленном благоговении перед красотой и величием природы. А люди пусть себе спят, часть этого величия живет и в них, но рассветы, подобные этому, в их жизни бывают крайне редко.
   ***
   Скрипкин заглушил двигатель и погасил фары. Машина легко, по инерции, катилась к дому Грызлова. Вот уже показался забор, и чуть вдали в темноте угадывались большие ворота. Дачный поселок на удивление был полностью погружен во тьму, ни горящих фонарей, ни светящихся окон, даже луна спряталась где-то в тени Земли. Звезды хоть и вспыхивали на небе, но свет их был робок и далек, осветить он мог разве что души влюбленных и поэтов. Настоящая светомаскировка, того и гляди из-за горизонта послышится нарастающий гул тяжелых бомбардировщиков.
   Возле дома Грызлова также было темно и тихо. Скрипкин почувствовал легкое разочарование. Если хозяина сейчас нет дома, прийдется его ждать. Сидеть в машине возможно всю ночь - не самая приятная перспектива. Лучше было бы все решить сейчас, закончить расследование, отзвониться "папе", получить гонорар и вернуться к своим любимым книгам и картинам.
   Машина проехала мимо плотно закрытых ворот, потом дальше накатом съехала с пригорка, оставив забор перед домом Грызлова далеко позади, проползла еще метров пять-шесть и остановилась.
   Скрипкин успел привести свой пистолет в боевое положение, но теперь вертел его в руке, играясь, в такой ситуации он вряд ли будет полезен: стрелять-то не в кого.
   Игорь заворочался на своем кресле. Его пугала неизвестность. Он не знал, зачем его привезли в это темное глухое место, и почему нужно было последних сто метров пути ехать с неработающим двигателем и погашенными фарами. Скрипкин ничего не говорил, не давал никаких пояснений и, казалось, совсем не замечал присутствия рядом пассажира.
   - Закурить можно? - спросил Игорь.
   - Кури, - разрешил Скрипкин. В руках у него был пистолет, и он от нечего делать щелкал его предохранителем.
   - У меня и сигарет-то нет. Дома забыл, - спохватился Игорь, несколько раз тщательно обшарив все свои немногочисленные карманы.
   Покурить было хорошей мыслью. Это помогло бы немного расслабиться. Игорь отчетливо вспомнил, как тогда, всего за полчаса до ограбления он выбросил пустую пачку из-под сигарет. Он еще подумал, что это плохая примета. Сколько же времени прошло с того момента? День? Два? Три? А кажется, что это случилось всего секунду назад, и если выйти из машины, то где-то среди черной травы он сможет отыскать ту смятую пустую пачку. Самое время бросить курить, перестать надеяться на защитные свойства глупой и вредной привычки и поверить наконец в себя и свои силы. Но мысли мыслями, а курить хотелось зверски. Игорь кусал губы, чтобы хоть немного обмануть никотиновый голод, но успокоить его могла лишь очередная порция ароматного табачного дыма.
   Наконец Скрипкин решил пойти разведать обстановку. До возвращения хозяина дачи нужно было внимательно, насколько конечно это можно сделать в условиях полной темноты, осмотреть дом и окрестности. И все-таки тишина была странной, неужели Грызлов все-таки дома дрыхнет?
   - Посиди здесь, - приказал Скрипкин Игорю и выбрался из машины. Очень аккуратно он прикрыл за собой дверь, осмотрелся, прислушался. Все было спокойно.
   Он медленно приблизился к невысокому забору. Опершись руками о темные кирпичи, он заглянул во двор. Растущие во дворе деревья не давали возможности увидеть за ними даже намека на то, что где-то за ними есть жилое строение. Невысокая покатая крыша так ловко вписывалась в контуры крон, что на фоне более светлого неба ее практически невозможно было различить. Но дом там, Тасс не мог ошибиться, не такой он был человек.
   Скрипкин рассмотрел во дворе очертания стоящих у ворот машин. Значит, в доме все-таки кто-то есть. Он быстрым ловким движением перемахнул через забор и мягко приземлился в траву. Ступая по-кошачьи, с носка на пятку, Скрипкин подкрался к стоящим машинам. Потрогав бампер, который оказался холодным, он понял, что хозяин уже давно дома и скорее всего спит сейчас, пьяный. Это хорошо, значит шума будет не много, сопротивления еще меньше, и такое легкое расследование завершится быстро и благополучно.
   Игорь, оставшись один, не смог усидеть в машине и, стараясь производить как можно меньше шума, вышел на улицу. Вдали он увидел фигуру Скрипкина, замершую у забора. Дурацкая мысль вонзилась в голову, словно жало пчелы, Игорь вынул из-за пояса пистолет, взвел его, стараясь дышать как можно спокойнее, прицелился в сереющую рубашку, под которой было живое пока тело Скрипкина. Игорь теперь считал себя человеком конченным, даже возникло в голове модное нынче слово беспредельщик. Он сам, этими вот руками убил человека. Он ступил на скользкую дорожку преступлений, которая, согласно классику, непременно должна привести его к наказанию. Страшно - это только в первый раз, да и не особенно страшно-то было. Оружие все сделало само. Пуля - дура, не зря ведь говорят, Игорь, стрелявший всего несколько раз в своей жизни, не имел достаточного опыта, он ведь мог и промахнуться. Но не промахнулся. И тогда, в клубе, и потом, когда целил в Алену, и у себя в квартире. Значит, ему просто везло. Хоршенькое везение! Ну что же ты, стреляй!
   Скрипкин скрылся из виду, и Игорь опустил пистолет. Это невыносимо! Он снова сел в машину, прикрыл глаза и замер. Через мгновение он поднес дуло к своему виску и нажал на курок. В полной тишине выстрел прозвучал настолько неожиданно, что Скрипкин на мгновение растерялся, замешкался, пригнул голову. Внутри у него все напряглось и сжалось. Кажется, даже сердце в страхе остановилось. За первым выстрелом, разрывая тишину глубокой летней ночи, прогремела целая серия. Скрипкин уже пришел в себя. Ладонь его крепко сжимала рукоять пистолета, и в любой момент он готов был защищаться. Но стреляли не в него, стреляли в доме и возле дома. Значит, Грызлов все-таки не спит. Хорошо, что он дома.
   Пригибаясь, Скрипкин подбежал к той из машин, что стояла ближе к дому. Открыл дверь. Ключи торчали в замке зажигания. Через миг фасад здания осветился слепящими яркими лучами зажженных фар. Все, что хотел увидеть Скрипкин, он увидел.
   Люди были у дома. Они прятались за деревьями и кустами. В доме, видимо, тоже кто-то был. Скрипкин не понимал, что происходит, но на всякий случай выстрелил в фигуру, маячившую в окне, и в нескольких человек, находящихся снаружи.
   - Что за черт! - раздался гневный крик.
   Еще несколько секунд Скрипкину понадобилось, чтобы переместиться от машины к деревьям. Он не хотел упустить момент. Придуманный им трюк с фарами нужно было использовать по максимуму, поэтому он, словно зайцев, одного за другим отстреливал засевших в саду бойцов. Он настолько увлекся этим занятием, что даже забыл о цели своего появления здесь. В какой-то момент до него дошло, что среди убитых и раненных им людей мог оказаться и Грызлов. Он прекратил огонь, но к ужасу своему понял, что в живых, похоже, никого не осталось.
   - Грызлов, - негромко позвал Скрипкин.
   Никто не ответил. На двор снова навалилась тяжелая тишина. Скрипкин досадовал сам на себя, на свою несдержанность. Он встал во весь рост и направился в сторону сраженных его выстрелами людей, нисколько не скрываясь, в надежде разыскать Грызлова.
   - Грызлов, Грызлов, - шепотом звал он, переходя от одного к другому, пятался нащупать биение пульса, вздыхал и шел дальше.
   Среди убитых Грызлова не было.
   - Этого еще не хватало, - вслух произнес Скрипкин и только теперь обратил внимание на разбитое окно.
   Кажется, там тоже кто-то был. В тот момент, когда зажглись фары, в темном квадрате окна очень отчетливо была видна фигура человека. Именно в эту хорошо освещенную мишень он и выстрелил. Скрипкин приближался к дому. Он пытался восстановить в памяти лицо человека, которое видел мельком, когда целился в него. Нет, не вспомнить. Пистолеты в обеих руках - помнит, но вот лицо представлялось ему блестящим белым пятном, и не лицо вовсе, а словно большая белая мишень.
   Скрипкин подошел к окну, и тут перед ним в черном оконном проеме, освещенная лучами фар, возникла фигура человека. Скрипкин выстрелил два раза, фигура скрылась в доме. Тогда он залез через окно в комнату. На полу были распростерты два тела. Скрипкин осмотрел их. Один был еще жив. Взяв из слабеющих рук герра-главаря пистолеты, он отложил их в сторону, затем наклонился к самому лицу умирающего.
   - Где Грызлов? - спросил он.
   Герр-главарь не открывал глаз. Душа его потихоньку стекала в ад, а угасающее сознание не хотело последние минуты своего существования тратить на глупые разговоры.
   - Где Грызлов? - повторил вопрос Скрипкин.
   - Сука, твой Грызлов, - спокойно ответил герр-главарь, глубоко вздохнул и умер.
   - Это я знаю, а вот где он, не знаю, - разочарованно пробормотал Скрипкин и выпрямился.
   Взревел мотор одного из стоящих у ворот автомобилей.
   - Вот где он! - радостно воскликнул Скрипкин.
   Он снова выскочил на улицу.
   Судя по доносившемуся со стороны ворот металлическому скрежету, их кто-то отворял. Скрипкин открыл стрельбу в этом направлении, не целясь. Бегал он быстро, и всего за считанные секунды оказался у машины. Сквозь стекла он увидел горящую магическим голубоватым светом панель со спидометром и тахометром. Еще через миг он уже сидел в салоне машины, приставив пистолет к голове ошарашенного водителя.
   - Приехали, Грызлов, - сказал он и удовлетворенно вздохнул.
   Грызлов молчал. Он был вооружен, но пистолет его был за поясом, а руки покоились на рулевом колесе, и расстояние между руками и оружием равнялось без малого четырем выстрелам в голову. Шансов оказать сопротивление не было никаких, нужно было сдаваться.
   - Ну я Грызлов, - глухо отозвался он, - что дальше?
   - Конечно ты Грызлов. Извини, я тут пошумел у тебя немного.
   К машине подошел Кит.
   - Он нам не нужен, - капризно заявил Скрипкин и быстро ударил Грызлова по горлу, затем выстрелил в ничего не подозревающего Кита прямо из машины, через боковое стекло.
   Грызлов закашлялся, пытаясь отдышаться. Когда он немного пришел в себя, первым делом он постарался незаметно для Скрипкина левой рукой дотянуться до своего пистолета. Но его там не оказалось.
   - Пистолет не ищи, он у меня, - небрежно бросил Скрипкин, он набирал номер на мобильном телефоне и, казалось, не смотрел на Грызлова. - Никуда он не денется, твой пистолет. У меня, как в сейфе. Но только не плачь, я потом тебе его верну. С "папой" давно не говорил?
   - О чем? - поглаживая ушибленную шею, сдавленно спросил Грызлов.
   - Да все о том же. О том, как кинуть "папу" хотели. Ты и Болдин придумали ограбление. О том, как Борис нанял для вас грабителей. Сопляков несмышленых. И как они вас кинули - все денежки себе забрали. Ну, я думаю, ты и сам все знаешь лучше меня. Доложишь, так сказать, из первых уст.
   - Где Болдин?
   - У меня в машине.
   - Я так и знал! Старый козел! - вырвалось у Грызлова.
   - Подожди, сейчас, сейчас, - Скрипкин приложил трубку к уху.
   - Ничего я не буду рассказывать. Хочешь убить меня? Давай, валяй. Ни про какое ограбление я ничего не знаю. Точнее, знаю, но я ни при чем. Пусть эта предынфарктная гнида сам отдувается. Вот гад, и меня сюда приплел.
   - Так и говори, - Скрипкин протянул Грызлову трубку.
   Тот нехотя взял аппарат в руку, подержал его на весу в нерешительности, словно совсем забыл, для чего предназначена эта штука, а потом резко и сильно ударил Скрипкина кулаком с зажатым в пальцах мобильным. Затем он ударил еще. Голова Скрипкина безвольно мотнулась в сторону. Грызлов, не соображая, что делает, попытался выбраться из машины. Сделать это быстро ему не удалось. Человек он был габаритный, а салон машины слишком узок, да и руль мешал, не давал возможности развернуть тело. Те спасительные мгновения, когда Скрипкин был в отрубе и можно было беспрепятственно сбежать, Грызлов потратил на борьбу с узким пространством салона. Он не видел, как пришел в себя Скрипкин, и не мог знать, что у всех "уборщиков" и подобных им людей первым в себя приходит инстинкт, а уж потом - сознание. Охая и чертыхаясь, Грызлов наконец пролез на улицу, но тут же вздрогнул, не успев сделать шаг в сторону. Пуля раздробила позвоночник и разворотила внутренности. Маленькая такая, горячая пуля нанесла непоправимый вред такому большому и сильному человеку. Грызлов упал лицом вперед и мысленно приготовился к долгой мучительной смерти. Скрипкин выстрелил второй раз, попав точно в затылок лежащего ничком Грызлова.
   - Идиот! - вдруг закричал Скрипкин и ударил рукояткой пистолета по торпеде. С громким хлопком сработала подушка безопасности, но Скрипкин уже вышел из машины. - Болван! - вновь крикнул он.
   Следствие зашло в тупик. Ему было интересно, отчего в доме нет света, и с кем воевал Грызлов, но теперь он этого никогда не узнает. Никогда! Скрипкин подошел к машине, которая своими фарами освещала дом, выключил свет и сел в кресло.
   - Старею, старею. Нервы ни к черту. Хм, дознался. Идиот! Всех на чистую воду вывел? Всех! Все теперь чистенькие, отдуваются за свои грехи на небесах. И-ди-от! Тасса угробил? Угробил. Болдина угробил? А как же. Грызлов? Не только Грызлова, но и десяток бойцов. Медаль тебе, Скрипкин, от "партии зеленых" за помощь в очищении земли от всяких отходов. Идиот. Впрочем, деньги у меня. Есть еще Игорь - свидетель как-никак.
   Скрипкин умолк. Автоматически он перезарядил пистолеты, поменял обойму. Движения его были четкие и слаженные, он сам не заметил, как сделал это.
   - Хорошо, давай так, - Скрипкин размышлял вслух, - Болдин и Грызлов не хотели отдавать долг "папе" и организовали ограбление своего клуба. Они должны были остаться при своих деньгах и получить беспроцентную отсрочку на погашение долга. Борис подготовил команду. Ограбление прошло гладко, но вот только денег им никто не вернул. Грабители забрали добычу себе, передали курьеру сумку с фальшивыми деньгами и поспешили убраться из города. Болдин Бориса кокнул, как и полагается. А я убрал всех остальных. Можно докладывать, все получается достаточно складно. Деньги при мне, виновные наказаны. Но... С кем воевал здесь Грызлов? Неведомая третья сила? Свет потушили они сами, это точно. Где-то возле дома есть рубильник. В принципе, потушить свет было стратегически верным решением, если находиться в доме, конечно. А где был Грызлов? Он за тех, кто снаружи, или за тех, кто внутри? Наверное, за тех, кто внутри, он же хозяин дома.
   Скрипкин отправился на поиски рубильника вокруг дома. Разговор с собой успокоил его подорванное самолюбие. Высказавшись, он словно почувствовал, что рано ему еще думать о покое и пенсии. Он ведь точно все рассчитал, а ошибки - они ведь в любом деле случаются.
   Обойдя вокруг дома, рубильника он не обнаружил. Зато увидел четыре аккуратно вырытые неглубокие могилы. "Значит, Грызлов хотел избавиться от четверых," - сделал вывод он. Стало ясно, что противники Грызлова находились в доме. Двоих он убил сам лично, а где же еще двое? В доме?
   Скрипкин стал осторожнее. Прежде чем войти в дом, он некоторое время рассматривал темную комнату через окно из укрытия. Кто же эти четверо, кого хотел похоронить в своем саду Грызлов?
   Никакого движения в комнате он не заметил, но все равно через парадную дверь войти не решился, а запрыгнул в окно, как и в первый раз. Выключатель он нашел быстро. Загорелся свет, и перед изумленными глазами Скрипкина предстала картина изуродованной недавним боем комнаты. На полу лежало трое. Все трое были мертвы. Скрипкин осмотрел зал. Внимание его привлекла полуоткрытая дверь, ведущая в подвал. "Ага, вот где червертый!" - усмехнулся он про себя.
   ***
   Егор и Келдыш чудом успели на последнюю электричку. В пустом дребезжащем вагоне они сидели друг напротив друга, глядя перед собой. В окно смотреть смысла не было, все равно ничего не видно, кроме собственного отражения на грязном стекле. На лавке рядом с Егором лежал полиэтиленовый пакет с двумя пистолетами и с обоймами.
   Егор совсем забыл, что у него с собой мобильный, наручных часов у ребят не было и спросить было не у кого, но знать точное время Егор хотел каждый миг. Он боялся не успеть к назначенному часу. Решимости действовать у него поубавилось, наличие оружия тяготило, и что-то подсказывало, что он стоит всего в двух шагах от очередного облома. Он обдумывал, как заговорить с бандитами, что сказать. Уже здесь, в электричке, он, внутренне противясь необходимости вооруженного конфликта, мысленно отстранялся даже от самой возможности использования оружия, хотел договориться с ними, рассказать всю правду, попросить об отсрочке. Зачем он вообще купил пистолеты?
   Келдыш дремал, мотая головой в такт раскачивающемуся вагону. О предстоящем деле он совсем не думал. Он верил в мужскую дружбу, осознавал необходимость помочь другу и, в принципе, был готов пожертвовать собой. Но лучше бы эта электричка ехала бы себе без остановок, и так до самого рассвета. Келдыш не мог себе представить, чтобы с родителями Егора могло произойти что-нибудь плохое. Это успокаивало, он верил, что утро вечера мудренее, и если ночью они не встретятся с бандитами, то это произойдет утром или днем, а тогда банк может все-таки выдаст Егору денег для выкупа.
   Выйдя на нужной им станции, они спросили у мужчины в оранжевой безрукавке дорогу, заодно и о времени, и побрели по темной, ничем не освещенной дороге к дачному поселку.
   - Хорошо, что мы вооружены, - вполголоса сказал Келдыш.
   - Почему?
   - Место безлюдное, темно вокруг, мало ли что может случиться. Знаешь, дай мне пистолет, я его в карман положу.
   Егор вынул пистолет и обоймы, дал один Келдышу, другой взял себе.
   Вставив обоймы, они спрятали оружие в карманах. Егор хотел выбросить ставший ненужным пакет, но Келдыш не позволил ему.
   - Это же улика, - назидательно сказал он и сунул скомканный кулек в другой карман.
   - Почему они в городе не назначили встречу? В городе же удобнее? - Келдыша пугала безлунная ночь, и он решил поговорить.
   - Не знаю, - Егор пожал плечами.
   - Они точно что-то задумали. Хорошо, что мы вооружены. Темень, хоть глаз выколи. Как тут люди живут? Я без электрического освещения не могу. Даже сплю со включенной лампой. Хоть бы луна была. Вон, смотри, табличка.
   Друзья подошли к дорожному указателю. Подсвечивая монитором мобильника, им удалось прочесть название поселка.
   - Вот почти и пришли, - прошептал Келдыш. - Ты как? Боишься?
   - Нормально. Боюсь, - отозвался Егор.
   Меньше всего сейчас ему хотелось разговаривать.
   - Адрес помнишь? - не унимался Келдыш.
   - Помню.
   - Как только мы найдем этот дурацкий дом, если тут темнота собачья?
   Показались первые постройки. Ребята, подсвечивая себе мобильным, искали нужную улицу и номер дома.
   - Что им, свет за неуплату отключили? - кипятился Келдыш. - Так еще батарейка сядет.
   Наконец им удалось найти нужную улицу.
   - Ты не знаешь, сколько времени сейчас? - спросил Егор.
   - У тебя же мобильный, посмотри, - удивляясь вопросу, ответил Келдыш.
   - И то правда, - согласился Егор, но так и не посмотрел, который час.
   - Какой там дом?
   - Сто пять.
   - Это только тридцать первый, топать еще и топать.
   Зазвонил мобильный. Электрический звук прозвучал как вызов ночной
   тишине. Стало еще тише, словно в уши натолкали ваты. Мобильный зазвонил снова,
   наполняя темное безмерное окружающее пространство незатейливой мелодией.
   - Да пришли мы уже. Скажи им, что мы идем, - нетерпеливо воскликнул Келдыш.
   Егор вынул из чехла телефон.
   - Это не они, - сказал он.
   - А кто? - удивился Келдыш.
   ***
   Игорь выбрался из машины. Скрипкин оказался сволочью, дал ему незаряженный пистолет. И этот факт обидел Игоря до глубины души. Он был уверен, что сделано это было нарочно, чтобы в очередной раз доказать музыканту-неудачнику, что все в этом мире решается за него. Игорь не подумал о том, что отсутствие патронов - это признак недоверия к нему и страх получить пулю в спину. Ну откуда, откуда Скрипкин мог знать о появившейся у Игоря с недавних пор склонности к самоубийству. Акт лишения жизни, который был осознан и с треском провалился из-за предусмотрительности человека, вручившего ему этот пистолет, казался жалким и унизительным. Когда боек клацнул вхолостую, Игорь даже покраснел. Он не обращал внимания на оглушающе грохочущие в ночной тишине звуки выстрелов. В голове у него крутилась украденная у кого-то фраза: "Обречен на жизнь," и он с руками и ногами ушел в томительное, мучительное обсасывание этой проблемы.
   Он вышел из машины, сжимая в руке пистолет, потому что не мог находиться в закрытом пространстве наедине со своей идеей о немедленной смерти, бесполезное оружие в данном случае только подчеркивало комичность ситуации, в которой он оказался.
   На улице было еще хуже. Манящее далеким светом звезд небо укоризненно качнулось и, кажется, стало чуть выше, отодвинув свой купол от дерзкого безумца на безопасное расстояние. Разочарованно молчали кусты и деревья, листва их замерла, словно перед бурей аплодисментов, приготовив ладони, но вместо яркого трагического финала случился обыкновенный казус, и восторг вместе с ветром улетел неизвестно куда. Сверчки и всякая живность презрительно скрипели и посвитывали. Мир по-прежнему неценил своего героя, и Игорь очень отчетливо почувствовал, насколько он чужой, лишний для всего живого и мертвого в этой жизни. То-то бы все обрадовались, если бы пистолет все-таки оказался заряженным. Если все против него, отчего же он до сих пор жив?
   Игорь прошел вдоль забора, остановился у открытых ворот. Прямо перед ним стоял автомобиль с включенным двигателем. Мотор работал тихо, устало и очень ровно, напоминая огромное спящее животное, страдающее астмой.
   Скрипкина нигде видно не было. В доме горел свет. Игорь заметил разбитое окно, полуприкрытую входную дверь, и еще возле дома он увидел лежащих на земле людей. Возле машины также лежали два человека. В том, что все лежащие мертвы, Игорь не сомневался. Неужели судьба дала ему еще один шанс продлить свое жалкое существование только ради того, чтобы показать всех этих покойников и дом, мертвый дом, наполненный искусственным светом? Какой урок он должен вынести для себя после путешествия по этому царству мертвых?
   У одного из лежащих в руке был телефон. Из безжизненной ладони заструилась, музыка и, озаряя мертвые пальцы, сиял зеленоватым светом включившийся монитор. Игорь подошел к убитому, забрал телефон и ответил на звонок.
   - Алло, где ты? - послышалось в трубке.
   - Здесь, - невозмутимо ответил Игорь.
   - Узнал что-нибудь?
   - Узнал, - во вздохом ответил Игорь.
   - Ну, говори, чего молчишь? - раздраженно потребовал голос.
   - Я чуть не умер только что, - доложил Игорь и замолчал, не зная, как выразить словами ужас своего безнадежного положения.
   - И все?
   - Здесь люди. Они мертвые, а я живой.
   - Что это значит?
   - Наверное, мне повезло, - вздохнул Игорь, он нисколько не сомневался, что его телефонный собеседник - Люцифер.
   Он разжал ладонь, трубка, глухо стукнув, упала на землю. Игорь обошел дом вокруг. В саду он обнаружил четыре ямы. Лег в одну из них, вытянулся и, не мигая, уставился в небо. Сырой запах казался ему эталоном свежести. Он мог бы так лежать бесконечно долго, вдыхать аромат земли, смотреть на небо и больше ничего не делать, не пробовать, не совершать, не ошибаться, не мечтать.
   По небу покатилась звезда. Она падала очень медленно. Игорь проследил весь ее путь. Вот онав спыхнула, как искра. Она горела очень ярко, значительно ярче других звезд, свет которых на ее фоне казался блеклым, утонувшим в легкой дымке тумана. Потом она начала падать. Нехотя катилась она среди своих тусклых собратьев, видимо никуда не торопилась или хотела дать им всем возможность полюбоваться своим ярким вызывающим светом. А потом она исчезла, утонула в небе, как брошенный в темную воду камешек.
   Игорь выполз из могилы, отряхнул одежду и вернулся к парадному входу. Лежащие тут и там тела и царившая над всем этим бесконечным сном атмосфера спокойного оцепенения напомнили ему о его недавней фантазии. Тогда, на даче у Парфенова, он чувствовал себя единственным оставшимся в живых человеком, бродящим по земле, переходящим из дома в дом и втречающим на своем пути лишь море покойников. Отчего они умерли? Вселенская катастрофа? Страшная эпидемия? Массовое самоубийство?
   Почему он выжил? В чем смысл?
   Игорь услышал приглушенный хлопок, донесшийся из дома. Там стреляли.
   Кто в кого?
   Дверь со скрипом открылась, и он шагнул в ярко освещенное помещение. Здесь было еще три трупа. Игорь задрожал. Такого не может быть! Его фантазия вдруг становилась реальностью. Везде одни только мертвые, а он жив. На полу у стены он увидел початую бутылку пива. Проснулась жажда, на уровне рефлекса - ведь пиво пьют, когда хотят пить, почему же не может быть обратного хода: увидел пиво - возникла жажда. Неужели все вещи, созданные человеком, так взаимосвязаны с ним самим, с его существованием? Подняв бутылку, Игорь сделал несколько больших глотков. Пить ему все-таки хотелось.
   ***
   Шплинт надеялся, что глаза его со временем привыкнут к темноте, и он сможет наконец осмотреться. Наверху, в доме, грохотали выстрелы, кто-то кричал, кто-то ругался, слышалась возня и шум, природу которого Шплинт определить не мог. Он сел на пол, прислонившись спиной к стенке. На всякий случай перезарядил пистолет и попытался расслабиться. Пусть повоюют без него. Разберутся, что к чему, постреляют друг в дружку, а там посмотрим. Может быть в пылу боя о нем забудут, и можно будет, когда все закончится, благополучно выбраться из этого подвала и незаметно смыться хоть пешком, хоть на машине - это неважно.
   Глаза, как назло, не хотели привыкать к темноте. Очень ясно и отчетливо Шплинт по-прежнему видел лишь яркий прямоугольник света, падавший из комнаты через неприкрытую дверь на ступени и на пол. Скоро темнота съела и этот освещенный лоскут, погрузив подвал в кромешную тьму. Кто-то наверху выключил свет или прикрыл дверь в подвал. Какая разница! Пусть воют псы войны и крысы разборок, которые не успокаиваются, пока вдоволь не нахлебаются крови своих врагов. Интересно, собака с разукрашенной мордой еще жива? А Грызлов?
   Шплинт заворочался на месте, устраиваясь поудобнее. Неровная стена, изобилующая острыми выступами, давила в спину, приходилось постоянно менять положение тела. Неожиданно для себя он уснул. Пистолет выпал из ослабевших пальцев. Шплинт так крепко спал, что не заметил, как свалился на пол, скользнув по стене, как поджал под себя ноги и положил руку под щеку. Снов не было, только черное забытье, прохладное, как стена в этом подвале.
   Спал он недолго. От бетонного пола тянуло морозом, сначала замерзла нога, потом рука. Шплинт проснулся от ощущения холода, облепившего все его конечности, как студень. Он проснулся, но подниматься не спешил. Кроме него в подвале кто-то был. Он слышал шаги и голоса. Пистолета рядом не было. Поза, в которой лежал Шплинт, была очень удобна для сна, но не годилась для немедленного нападения или защиты. Если бы он лежал на спине, тогда другое дело, а так, на боку, с поджатой под себя ногой и с рукой под головой, да еще спиной к лестнице - более неблагоприятное положение трудно было себе представить. Его можно было брать практически голыми руками. Зачем он вообще проснулся? Издевательство какое-то! Шплинт был сторонником мгновенной смерти и непременно во сне, все другие варианты были ему глубоко несимпатичны, и он старался никогда не думать о чем-нибудь подобном. Но ничего не поделаешь. Он проснулся. За его спиной стоит некто. В этом доме у него нет друзей, как и вообще в этом мире. Все друзья вывелись, как перхоть, остались одни враги. У лестницы стоял враг. "Вольный стрелок", Грызлов, другой ублюдок, не имеет значения, хоть пес со светящейся мордой, главное - ничего нельзя сделать, сопротивление бессмысленно, пленных здесь не берут, значит, никаких альтернатив, только долгий путь по белому светящемуся коридору.
   Шплинт не шевелился. Он все еще ничего не мог различить в темноте, ни предметов, ни очертаниЙ помещения, ничего другого не оставалось, как полностью обратиться в слух. Шаги, шаги, легкие шаги, дыхание, учащенное дыхание уставшего от бега человека. Шорох одежды, смачное сглатывание.
   - Здесь есть кто-нибудь живой?
   Нет, голос незнакомый. Чужак? Милиция? Почему в этом подвале должен быть кто-нибудь живой? Невзирая на то, что руки и ноги давно затекли и практически превратились в ледышки, Шплинт терпеливо сносил все неудобства, связанные с вынужденной позой эмбриона, выпавшего на цементный пол.
   - Мы здесь.
   А это еще кто?
   - Где здесь? Тут темно. Справа или слева от лестницы?
   - Слева. Кладовка. Там дверь, замок.
   - Слева, слева. Ничего не видно. Я сейчас.
   - Мы ждем. А вы кто?
   Человек остановился на полпути к комнате.
   - Еще не знаю, то ли ангел-спаситель, то ли смерть с косой.
   Бред какой-то!
   Еще два шага наверх, и снова остановка.
   - Послушайте. Фамилия Обломов вам ничего не говорит?
   Пауза. Какой Обломов? Что за хрень? Ресторан такой есть.
   - Говорит. Он наш сын.
   - Ваш? Вас что там, двое?
   - Двое.
   Человек, стоящий на лестнице, громко и весело рассмеялся.
   Что тут смешного?
   - Я сейчас прийду, фонарь возьму, и прийду. Ничего не бойтесь. Надо же, Обломов. Егор-Егор!
   Шаги на леснице стихли. Незнакомец ушел в комнату. Шплинт воспользовался его отсутствием. Не торопясь, он выпрямился, затем, стараясь не делать резких движений, встал. Нога, на которой он лежал, совсем перестала слушаться, онемела и казалась протезом. Шплинт огляделся, но, как ни напрягал зрение, не смог разглядеть лежаший на полу пистолет. Неуклюже присев, он пошарил вокруг себя отекшими замерзшими, поэтому непослушными, словно чужими, руками. Одеревеневшие пальцы скользнули по холодной стали. Наконец-то!
   Когда пистолет оказался в ладони, Шплинт почувствовал себя более уверенно.
   Незнакомец возвращался. Легкие упругие шаги зазвенели по ступеням лестницы. В руках незнакомца был фонарик. Шплинт прижался к стене, чтобы раньше времени не выдать своего присутствия, даже дыхание затаил. Незнакомец одолел лестницу, включил фонарь и посветил им влево. Шплинт увидел, как в круг света попала дверь, припертая ломом. Видимо, за этой самой дверью и сидели родители этого, как его, Обломова, что ли.
   - Ага, я сейчас, - посмеиваясь, сказал незнакомец.
   Он ловко выбил лом, мешавший двери открыться. Его руки потянулись к ручке. Шплинт чихнул. Просто взял, и чихнул. Он очень продрог. В таком леднике недолго и воспаление легких подхватить, а то и заразу похлеще. Шплинт всего лишь чихнул. Не смог сдержаться, выдал себя с потрохами. Незнакомец резко обернулся. Луч фонаря совершил круговое движение, остановился на недовольном лице Шплинта. Кого винить в подобной ситуации? Шплинт выстрелил три раза. Он стрелял в фонарик, но почему-то попал в незнакомца.
   - Вот тебе и на, - удивленно пробормотал человек, выронил фонарь, а после упал сам.
   Шплинт снова чихнул. Он, неуклюже ковыляя, приблизился к фонарику, который чудесным образом даже после падения на бетонный пол продолжал светить ярко. Шплинт направил луч в лицо лежащего человека. Обычное такое лицо. Кто он? Как попал сюда? Шплинт чихнул.
   - Тьфу, черт, - негромко выругался он.
   Оттащив в сторону тело, он закончил то, что не успел сделать незнакомец, он открыл дверь, за которой томились родители Обломова.
   ***
   Егор и Келдыш неподвижно стояли над лежащим на земле человеком. Рядом урчал мотор "фольксагена". Двери были распахнуты. Егор узнал и не узнал свою машину. Если бы не лежащий рядом с ней покойник, он с уверенностью мог сказать, что это его машина. Но это распростертое на земле тело, словно своей смертью заявило права на этот автомобиль. Он, видимо, сидел в машине, потом вышел из нее и умер. Егор теперь ни за что бы не сел за руль своего "фольксвагена", отчего-то считая, что отныне это принадлежащее ему средство передвижения осквернено.
   - Надо идти. Это по-моему здесь, - неуверенно сказал Келдыш, махнув рукой в сторону дома.
   - Я ничего не понимаю, - вздохнул Егор, - Еще немножко, и я сам отправлюсь в сумасшедший дом, добровольно отдамся в руки врачей. Такое даже
   во сне присниться не может, игра какая-то. Единственное, не понимаю, кто
   выигрывает?
   - Как обычно, белые начинают и выигрывают. Мат в два хода, - отозвался
   Келдыш.
   - Знаешь, что странно, мне совсем не страшно. По дороге сюда я очень боялся. У меня внутри все дрожало: и печень, и почки, и легкие, а теперь я успокоился. Это же неправильно. Так не должно быть.
   - Егор, хватит плакать. Идем за твоими родителями. Что бы ни произошло, главное, они живы, они спасены. Скоро мы будем дома. Выпьем немного.
   - У меня в голове винегрет. Бери ложку и ешь. Посмотри, кругом одни покойники, как в фильме ужасов.
   - Ты не стой так, идем.
   - Оружие купили, - причитал Егор.
   - Пригодится, - успокаивал его Келдыш.
   В доме прогремели выстрелы. Ребята взрогнули и переглянулись.
   - Я же говорил, пригодится, - прошептал Келдыш.
   Из дома выскочил парень, весь какой-то перебинтованный. Он заметил ребят, направил в их сторону пистолет и закричал:
   - Всем стоять на месте!
   Все так же, держа ребят на прицеле, он приблизился к ним.
   - Вы кто? - грубо спросил он.
   - Я Егор, - тихо отозвался парень.
   - Обломов? - удивился Шплинт.
   Что-то в чертах Егора показалось ему знакомым. Но было слишком темно, и
   Шплинт его не узнал. Зато Егор узнал своего обидчика.
   - Это кто? Грызлов? - Шплинт пнул лежащего на земле человека.
   Ему никто не ответил.
   - Ладно, пока, - Шплинт запрыгнул в машину Егора.
   Хлопнула сначала одна дверца, затем другая. Взревев, "фольксваген" тронулся с места и, выехав на дорогу, свернул налево и скрылся из виду.
   - Что это было? - недоумевал Келдыш.
   - Я его знаю, - уверенно заявил Егор, - это он забрал сумку с деньгами, и машину он забрал.
   - Может быть надо было его пристрелить?
   - Пусть живет, - махнул рукой Егор.
   Двери дома снова распахнулись. Теперь в дверном проеме возникли две до боли знакомые фигуры. Егор охнул. Он узнал родителей.
   - Мама, папа, - прошептал он и со всех ног бросился им навстречу.
   Келдыш улыбнулся, со стороны наблюдая встречу разлученный судьбой родственников. Момент был трагичный и вместе с тем очень радостный. Самое время пустить слезу и засмеяться. Келдыш (и как у него это вышло?) между тем умудрился разглядеть валяющийся в траве мобильный, подобрал его и сунул себе в карман.
   Пора домой!
   ***
   Игорь осушил бутылку. Он поставил ее на пол. Почувствовал невыносимую усталость. Ему уже все насточертело. Можно было бы уйти, сбежать из-под надзора Скрипкина, спрятаться, может быть попытаться найти Криса и девчонок, они бы простили ему его жадность, он бы все объяснил.
   Внезапно перед ним возник человек. Игорь вскинул руку с пистолетом, но Шплинт оказался проворнее. Выстрел, и все было кончено. Игорь даже не подумал о том, что у него нет патронов, и его дурацкое движение было по меньшей мере бессмысленным. Это был верный способ схлопотать пулю. Собственно, так и произошло. Умирать оказалось легче, чем жить. Игорь прикрыл глаза и упал. Вот и хорошо, вот и славно! Из пробитой груди сочилась кровь. В ране что-то шипело и свистело, но совсем не было больно. Игорь принял смерть, как искупление, как справедливое возмездие за все, что он умудрился совершить. Нет, ему не было страшно. Кровь все текла и текла. Она залила живот, стекала на пол, и вокруг образовалась небольшая алая лужица.
   Что бы сказал Крис, увидев, как он умирает? А Света? А Алена? Нет, не надо жалости! Простите, и все, простите за все, за намерения и за действия. Всю жизнь он шел к этому выстрелу. Глупо шел, бездарно.
   Ребята никогда не узнают, что случилось, и может быть это к лучшему. Игорь был уверен, что если бы это случилось на их глазах, они бы считали себя отчасти виновными в случившемся. Он не хотел этого. Он сам сделал это, никто не виноват. Даже человек, выстреливший в него, он всего лишь сделал то, о чем давно мечтал Игорь.
   "Где вы теперь, ребята? Не думайте обо мне плохо. Скоро все закончится. Думайте обо мне только как о музыканте-неудачнике, как о несостоявшемся друге, несостоявшемся гении."
   Игорю показалось, что он начал падать. Его тело словно бы провалилось
   сквозь пол и полетело, набирая скорость, в глубокую холодную пропасть. Он услышал
   музыку. Свою ли, чужую, он не понял. Кто-то играл на гитаре, звук вырывался
   из-под струн, метался, как случайно залетевшая в комнату птица. Игорь открыл
   глаза и увидел стоящего в углу Снейка. В руках у него была гитара, черные
   страшные волосы падали на плечи и на лицо. Смерть - это не всегда страшная
   старуха с косой. Игорь узнал ее. Она явилась к нему в обличье музыканта,
   исполняющего безумные, практически смертельные по своей пронзительности и силе
   пассажи на гитаре. Это и хорошо, что Снейк рядом. Игорь завидовал ему при
   жизни, сейчас эта зависть переродилась в восторг и восхищение. Игорь больше не
   завидовал, он лишь слушал музыку. Снейк все играл и играл. Игорь закрыл глаза и
   почувствовал, что тело его вновь начало стремительно падать к центру земли.
   Он всю жизнь ненавидел похоронные марши, которые выдавливали из меди полупьяные кладбищенские музыканты. Его должны были хоронить непременно под звуки рок-музыки, пусть это будет хотя бы "Stаirway to Heaven".
   Внезапно Снейк перестал играть. Звук последнего исполненного им аккорда завис над лицом Игоря, завибрировал и постепенно начал затихать. Кода.
   ***
   Любое случайное событие можно представить себе, как закономерный факт.
   Можно проследить всю цепочку, состоящую из незначительных на первый взгляд эпизодов, которые последовательно, не нарушая причинно-следственных принципов, вытекающих один из другого, привели именно к этому финалу. Позже, анализируя, словно шахматную партию, легко найти знаковые события, которые были роковыми и изменив которые можно было бы изменить все, и особенно конец. Весь ужас состоит в том, что подобным анализом может заниматься человек, который увидел печальный финал собственными глазами, подсчитал потери, сравнил их с приложенными усилиями и, возможно, сделал выводы, надавал себе зароков не делать в будущем того-то и того-то, успокоился и продолжил жить дальше, то есть финал не был фатальным, и осталась возможность для отката.
   Шплинт не любил думать очень много, особенно о себе самом. Он никогда не анализировал свои поступки, а тем более не пытался выстраивать их в некие логические цепочки. Так было легче существовать. Пережитые им несчастья, совершенные ошибки, роковые случайности никогда не тяготили его мозг, не преследовали его во сне и не становились животрепещущей дилемой. Все что ни приключалось с ним он воспринимал как данность, не искал связи ни с какими ранее пережитыми случаями из его жизни и верил лишь в то, что то, что должно с ним случиться, случится непременно, анализируй, не анализируй, а произойдет это в свой положенный срок, с положенными последствиями и степенью тяжести. Шплинт отчасти был фаталист, но он не знал ни этого слова, ни его значения, поэтому если бы кто-нибудь назвал его так, то точно поплатился бы за свои слова, схлопотав по морде.
   Ночная дорога полна сюрпризов. Человек, несущийся на большой скорости, живет и видит вокруг себя очень маленький узкий мирок. Тело его замкнуто в тесном пространстве автомобиля, он слышит только рокот мотора, иногда музыку, несущуюся из динамиков и заглушающую этот рокот. Видит он лишь ярко освещенное белое пятно дороги с постоянно меняющейся топографией, с ямами и ухабами, стремительно врывающимися в освещенное фарами пятно и так же быстро скрывающимися под капотом. Еще он видит, как из темноты, словно из-за горизонта, вспыхивают две ослепительно белых точки, как они растут, приближаются, их свет ест глаза, забираясь под веки, кажется, от него никуда не спрятаться, и, блеснув очень ярко всего в двух-трех метрах, эти огни проносятся мимо, уносимые встречной машиной, и снова, когда мучения враз закончились, можно спокойно погрузиться в свой узкий мирок.
   Встречных машин на дороге было немного. Шплинт очень нервничал в свете их фар, но скорость никогда не сбрасывал. Летел им навстречу, словно хотел столнуться лоб в лоб. Иногда он так явственно представлял себе момент лобовой аварии, что начинал испытывать страх, который с легкостью подавлял, возбуждая в себе агрессивную злость, вдавливал в свое суматошно бьющееся сердце желание столкнуться со встречной машиной непременно, сейчас, вот в этот момент. Это было весело. Страха как не бывало, только злость, кровожадный смех и огромная порция адреналина, пьянящая кровь. Но машины всегда проносились мимо. Шплинт быстро остывал, через минуту он уже забывал о пережитых им эмоциях, и до того момента, как вдали снова зажгутся два ярких глаза, словно зеницы судьбы, он не думал ни о чем плохом, но снова и снова при приближении очередной машины он загорался с новой силой, хмелел от дерзости, от ощущения возможной скорой смерти, начинал дрожать и смеяться, и думал: "Вот сейчас, сейчас!"
   На этой ночной дороге он встретился с "вольными стрелками". Он узнал их еще издали, хотя видел только хаотичное скопление огней, несущихся ему навстречу. Он понял, что это свет фар мотоциклов. А с мотоциклами он связывал только компанию одетых в кожу немытых, непременно тупых, даже идиотов, то есть "вольных стрелков". Как и почему они оказались у него на дороге, он не пытался понять. Ему было все равно. Появилась уникальная возможность поквитаться за весь пережитый им ужас. Он даже не признавал тот факт, что это могут быть кто угодно. Это непременно должны быть "вольные стрелки". Что тут скажешь, фаталист он и есть фаталист.
   С еще большим остервенением он вцепился в руль, вдавил педаль газа и разогнал тучи сомнений из своей смятенной души. Так же, как много раз до того, он с упоением несся навстречу очередной встречной машине, только представлял, как он разобьется, как погибнет, раздавленный собственным двигателем, который непременно въедет всей своей горячей тяжелой тушей в салон и сомнет такое беззащитное человеческое тело, теперь, решив, что перед ним банда "вольных стрелков", которые не подозревают о том, что навстречу им несется их собственная смерть, он, предчувствуя момент расплаты, очень ясно ощутил, что жить ему осталось совсем немного. Игра в смерть, которую он затеял (видимо давно, еще когда родился), потребовала серьезных ставок, и Шплинт решил играть ва-банк. Он не хотел выиграть. Он не боялся проиграть. Настоящий игрок ловит кайф от самой игры, от переживаемых ощущений, и Шплинт вдруг почувствовал себя именно таковым. Главное, не нарушить единственное существующее првило: не умереть раньше времени.
   Любое случайное событие можно представить себе как закономерный факт...
   Не отрывая глаз от стремительно приближающегося созвездия ярких огней, Шплинт наощупь включил радио, сделал звук погромче. В салон автомобиля ворвалась музыка, она оглушала, била в мозг четким ритмическим рисунком мелодии. Шплинт заорал что было сил. Лицо его осветилось. Глаза горели и были широко распахнуты. Свет фар его больше не слепил. Он ворвался в нестройные ряды мотоциклистов, кого-то сбил. По капоту и по крыше что-то прогромыхало. Лобовое стекло сначала треснуло, затем рассыпалось. Соленый ветер резанул по лицу и шее. Машина содрогнулась, подпрыгнула, видимо, наехав на лежащее на дороге препятствие. Руль вдруг вырвался из рук. Истошно выл работающий на пределе двигатель. Машина перекувыркнулась, затем еще и еще. Снова оказавшись на колесах, она стремительно съехала в кювет и врезалась в дерево, сломав звонко хрустнувший при этом ствол, остановилась и вдруг взорвалась. Шплинт умер еще при первом кувырке. Он ударился головой о крышу, потом виском о руль. Поздно сработавшая подушка безопасности приютила на себе уже мертвую окровавленную голову. Шплинт умер в тот самый сладкий миг отмщения. Он не жалел ни о чем, он мстил. И в общем-то был уверен, что это ему удалось на славу.
   Машина горела стремительно. Огонь гудел. Под капотом что-то лопалось и трещало. Самым странным было то, что музыка из оплавленных динамиков почему-то не желала смолкать. Невзирая на огонь и на повреждение, она ревела, проклиная ночь. Ничего не понимавшие "вольные стрелки" смотрели на пылающий музыкальный факел, и уехали они лишь тогда, когда оборвавшись на полуслове, на полузвуке, музыка смолкла.

***

   - А чья это, собственно, машина? - папин вопрос повис в воздухе, как воздушный шарик.
   И откуда в голове у человека, пережившее собственное похищение, ошеломленного неожиданным освобождением, могут появиться подобные здравые мысли? Не все ли равно, чья это машина? Главное, быстрее уехать из этого ужасного места. Так нет, совесть, как здоровье - или она есть, или отсутствует напрочь.
   Егор ничего не отвечает. Он мысленно благодарит Скрипкина за все: за спасенного друга, за своих родителей, благополучно избежавших неприятностей, за ключи от машины, предусмотрительно оставленные в замке зажигания. Что-то подсказывает ему - пришел конец его мучениям. Все хорошо, что хорошо кончается. Ему преподали хороший урок, и все, что от него требовалось - это лишь быть прилежным учеником. Пора ставить оценку. Нет, сначала нужно сдать экзамен, закрепить пройденный материал, а после перейти на новый уровень.
   Егор завел машину, включил скорость и тронулся с места.
   Келдыш, сидевший сзади, рядом с Обломовым-старшим, подозрительно молчал. Он, как нашкодивший кот, озирался по сторонам, и его преданно-заискивающий взгляд был заметен даже в темноте. Нетерпеливые движения его рук, корпуса и головы были полны готовности услужить.
   Ни мама, ни папа ничем не выдавали своего беспокойства. Они были такие, как всегда, окутанные дымкой родительской надменности с вкраплениями горячей любви к сыну. Все происшедшее с ними словно бы не касалось их персон и было всего лишь неудачной загородной прогулкой. Куда подевался страх, муки беспокойства за свою судьбу, боль от осознания собственного бессилия? Похоже, они так до конца и не смогли поверить в искренность намерений удерживающих их в заложниках бандитов. Они не сомневались, что все дело в деньгах, и что Егор предоставит требуемую ими сумму чего бы это ему ни стоило. Даже трупы в доме казались нереальными, словно артисты из массовки. Телевидение и газеты съели в нас страх перед покойниками. И все похищение от начала до конца теперь воспринималось ими как большое reality-show, снимаемое на скрытую камеру. Недостает только болтливого ведущего и поощрительных призов.
   Незаметно для себя Егор отстранился от всего пережитого им. Он практически забыл обо всем плохом. Отчетливо вырисовавылись лишь комичные моменты и миг встречи с другом, и с родителями, и больше ничего. Черные мысли и леденящие душу фантазии о судьбе своих близких словно выкипели и унеслись легким паром к звездному небу, остались только яркие зарисовки, которые можно рассказывать в компании, веселя подвыпившую общественность, основываясь на которых давать интервью и писать книгу. Такова несносная природа человека - при благополучном исходе мгновенно отрекаться от всего страшного, выставлять даже самые ужасные события как комичные эпизоды, захлебываясь самоиронией, все же радоваться этой полной сюпризов жизни и смотреть в будушее легко и с надеждой.
   Возвращение домой было удивительно приятно. Все сильно устали и с нетерпением ждали возможности отдохнуть, посидеть за кухонным столом, попить чайку, посмотреть телек, а после лечь в уютную постель и заснуть.
   Егора не смутила и не насторожила прогромыхавшая мимо него компания мотоциклистов. Догорающая в кювете машина, встревоженные лица милиционеров, что-то тщательно замеряющих на дороге также не тронули его души. Он не узнал в покореженном обгорелом нагромождении металлолома свой новенький "фольксваген".
   - Я так сильно замерзла, - говорила мама, - хочется много солнца, хочется жары.
   - Баня бы тоже сгодилась, - добавил папа.
   - Я никогда не была мерзлячкой, но там, в подвале, было так холодно. Я постоянно думала о русской печи. Помнишь, Егорушка, у бабы Поли такая была. Большая, во всю стенку, с широкой лежанкой и лавкой. На этой лавке вечно Мурзик спал. Свернется калачиком, пятнистый такой, как лоскутная наволочка на маленькой подушке, так и хочется положить его под голову.
   - Вспомнила тоже, когда это было, - махнул рукой папа. - Егор тогда еще совсем маленький был. Таскал этого Мурзика за хвост.
   - Ты разве не помнишь? - забеспокоилась мама.
   - Помню, помню, - успокоил ее Егор.
   - И сад был, помнишь? Сплошь одни яблони. Яблок всегда так много.
   Варенье варили прямо в саду, на костре. Аромат такой! И варенье такое вкусное. Ты всегда пенки любил. Баба Поля тебе в чашку их насобирает. Они такие горячие, сладкие. По-моему, даже слаще меда, - не унималась мама.
   - А еще в саду шампиньоны росли, - мечтательно добавил папа.
   - Да, да, - обрадовалась мама, - и шляпки у них были немножко покусанные, то ли мыши, то ли зайцы.
   - Варенье помню, шампиньонов не помню, - как приговор, изрек Егор.
   - Как не помнишь? - обиделся папа.
   И пошло-поехало. Говорили о чем угодно, только не о случившемся с ними в этот день.
   Келдыш упрямо молчал, и если у него что-то и спрашивали, отвечал односложно, без огонька, словно его подменили, словно вся его жизнерадостность и болтливость давно уже уснули. Егору не нравилось такое поведение друга, но при родителях спросить прямо о причинах его замкнутости он не решался. Так не хотелось нарушать спокойную семейную идилию. Еще немного, и он сам поверит в то, что ничего, собственно, и не было, и на самом деле они возвращаются с дачи и ведут самые обычные для такого момента разговоры.
   Подъехали к дому. Была глубокая ночь или раннее утро, дом стоял, погруженный в сладкую дрему, и исподтишка заглядывал в сны своих обитателей. Родители отправились в квартиру. Егор предупредил их о царящем там беспорядке, испытывая при этом самое банальное чувство стыда. На предложение остаться ночевать у них Келдыш с удивительной для него твердостью отказался наотрез. Егору не хотелось больше никуда ехать, он вдруг сильно захотел спать, даже веки начали слипаться, но переубедить своего друга он не смог.
   Когда родители скрылись в подъезде, Келдыш ожил, зашевелился, стал радостным и возбужденным. Он прямо не выходя из машины, перебрался на переднее сиденье рядом с Егором. Глаза его искрились, а на губах играла таинственная улыбка. Келдыш уже порядком надоел, но просто послать его куда подальше язык не поворачивался.
   - Егор, слушай, тут такое, тут такое, - возбужденно залопотал Келдыш. Он не замечал унылого взгляда Егора или не хотел замечать. Он был взволнован не на шутку и смахивал немного на сумасшедшего. - Я в машину сел. Там пакет, там такое, - Келдыш давился словами, ему хотелось смеяться и говорить одновременно.
   - В какую машину? - равнодушно спросил Егор потер свои заспанные глаза, пытаясь хоть немного прогнать сон.
   - Как в какую? Вот в эту самую. Мы сели. Твоя мама впереди, папа - вот тут, а я - там. На сиденьи был полиэтиленовый пакет. Я посмотрел, что внутри, и обмер. Ты не поверишь!
   - Нет, не поверю, - позевывая, сказал Егор.
   - Я знал, что ты мне не поверишь. Тогда смотри, вот, смотри! - говоря эти слова, Келдыш достал откуда-то сзади внушительных размеров полиэтиленовый пакет, набитый каким-то хламом.
   Он положил его себе на колени, раскрыл и показал содержимое Егору. Егор взглянул.
   - Это что? Деньги? - равнодушно уточнил он.
   Келдыш просто онемел от возмущения. Как можно с таким пренебрежением говорить о деньгах? Егор присмотрелся повнимательнее, зажег лампочку, слегка осветившую салон.
   - Деньги, - отвечая на свой вопрос, сказал он.
   - Это наши деньги, - уверенно заявил Келдыш.
   - Может снова куклы? - недоверчиво Егор взял одну из пачек, повертел ее в руках.
   - Сначала я тоже так подумал. Но пока мы ехали, я их щупал. И, понимаешь, на каждой купюре, ну вот на каждой, есть рельефное изображение. Морда президента и здание натурально рельефные. Я тебе точно говорю, каждую пачку, каждую купюру тщательно перещупал. А мои руки, ты ведь знаешь, получше любого детектора. Мне даже учитель музыки в первом классе говорил, что у меня удивительно тонкие чувствительные пальцы. Я ведь почти пианист. Тут конечно нестыковочка вышла, руки как у музыканта, а таланта - ноль. Мой слух пригоден лишь для артиллерии. А пальцы, вот посмотри, - Келдыш протянул к самому носу Егора свою ладонь с растопыренными пальцами. - Из меня бы карманник получился экстра-класса.
   - Болтун из тебя получился, - Егор отодвинул от лица руку Келдыша. - Что теперь? Деньги как деньги. Чьи они?
   - Наши, - страшным свистящим шепотом заявил Келдыш и улыбнулся так лучезарно, что в салоне от его улыбки стало светло, как днем.
   - А вот этого не надо, - решительно заявил Егор.
   Он окончательно проснулся, и ему снова стало страшно. Забытое было чувство беспокойства вместе с ростками предчувствия нового ужаса просочились в грудь.
   - Их надо выбросить, - решительно заявил он.
   - Еще чего, - Келдыш накрыл кулек с деньгами своим телом, словно севшая на гнездо птичка, - у тебя их навалом, вот свои и выкидывай. Эти я не дам.
   - Вот с таких вот милых пачек все и началось. Ты что, забыл? Снова хочешь выбирать ухо или палец? Опомнись! Деньги - это зло, особенно если они чужие. Я больше не хочу этого. Выбрось их, слышишь?
   - Знаешь что, Егор, ты мне конечно друг, но иди-ка ты лучше спать, - обидевшись на слова Егора, заявил Келдыш.
   - И уйду, - рассердился Егор.
   - И вали, - с вызовом ответил Келдыш.
   - И повалю!
   - И вали!
   Они замолчали, чтобы перевести дух. Честно говоря, ссориться им не хотелось. Все же, поджав губы, каждый смотрел в свою сторону и теперь не решался заговорить первым.
   Зазвонил телефон. Ребята встрепенулись и посмотрели друг на друга. О недавнем споре, казалось, уже никто не помнит. Егор был уверен, что это звонит его телефон, тем более, что он знал, что Келдыш пока телефоном не обзавелся.
   - Это откуда? - выдавил из себя Егор.
   - Это у меня, - с испугом в голосе ответил Келдыш и полез за мобильным.
   - Твой? - недоверчиво поинтересовался Егор.
   - Нашел, - торжественно объявил Келдыш.
   Уверенным, практически привычным движением от поднес телефон к уху.
   - Алло? - развязно ответил он, затем смутился, странно посмотрел на
   Егора и пробормотал почти испуганно. - Я никуда не девался. Деньги со мной.
   Все убиты. Буду.
   Он побледнел, закусил нижнюю губу и, не мигая, уставился Егору прямо в глаза.
   - Что? Что тебе сказали? - испугавшись за рассудок друга, Егор потряс Келдыша за плечо.
   - Сказали, вези деньги и машину.
   - Я говорил, говорил, что это не к добру, - кипятился Егор. - Чужие деньги они и есть чужие.
   - Я не отдам. Как они нас найдут?
   - Отдашь.
   - Не отдам! Мои!
   - Ух! - Егор вышел из себя. - Ну какие нужно сказать тебе слова, чтобы ты понял? Я не знаю.
   - Как они нас найдут? - не унимался Келдыш.
   - Адрес они назвали?
   - Да, ну и что?
   - Едем туда немедленно, - Егор завел машину.
   - Ну и езжай, а я домой пойду, - Келдыш пытался выглядеть безразличным.
   - Никуда ты не пойдешь, - уверенно заявил Егор.
   - Что за жизнь, черт побери! Даже украсть что-нибудь не дадут спокойно!
   - взвился Келдыш. - Тоже мне друг называется! Разве так дружат? Я столько сделал для тебя. Я тебя никогда ни в чем не упрекал, я всегда был на твоей стороне. Слушался тебя, поддакивал, даже любил в определенных пределах, и все это ради того, чтобы ты отвернулся от меня в такой важный момент. Ты настоящий эгоист и думаешь только о самом себе.
   - Что это тебя прорвало? - опешил Егор.
   - Что, не нравится? А я ведь правду говорю. На правду нельзя обижаться.
   - Делай, что хочешь, - вырвалось у Егора.
   Он резко вышел из машины. Но домой не пошел, сел на лавочку у подъезда.
   Келдыш смотрел на своего приятеля, гнев его поутих, ему вдруг стало стыдно
   за свою несдержанность. Кроме того, он вспомнил, что Егор также много хорошего
   сделал лично для него, и все слова, вырвавшиеся у него, можно было адресовать
   и ему самому.
   - Вот всегда так. Эгоист он и есть эгоист, - пробормотал Келдыш и посигналил, а когда Егор посмотрел в его сторону, замахал руками, приглашая вернуться в салон.
   Не торопясь, Егор, с чувством собственного достоинства, преисполненный благородства, а значит, способный прощать своим друзьям дерзости и обиды, вернулся в машину.
   - Извини, - не глядя в его сторону, обронил Келдыш.
   - Так на самом деле лучше, - все еще пытаясь убедить его в своей правоте, заключил Егор.
   - Уж конечно, - Келдыш покачал головой.
   - Говори адрес, - пропуская мимо ушей последнюю реплику друга, потребовал
   Егор.
   ***
   В квартире Огурцовой все проснулись как-то сразу, одновременно, словно по сигналу. Спали все плохо. В голову лезли нудные мысли и пугающие образы, освободиться от этого ночного кошмара можно было лишь проснувшись окончательно. Есть никто не хотел, но кофе пили с удовольствием. В туалет и ванную образовалась настоящая живая очередь, но ребята стойко сносили эти издержки общежития. Огурцова, не привыкшая видеть в своем доме такое большое скопление народа, суетилась и нервничала, подсознательно пытаясь ускорить момент, когда все они уйдут.
   Крис и Петя, не забыв ночной потасовки, держались друг с другом демонстративно сдержано и почти уже перешли на "вы". Света с помощью матери сделала перевязку Алене, положив на рану лекарство и сменила бинты. Огурцову немного подташнивало, но она, глядя на свою дочь, которая действовала, как настоящая медицинская сестра на поле боя, просто убивающая своим спокойствием и хладнокровием, внушала такое уважение к себе, что это сувство материнской гордости не давало Галине раскиснуть окончательно. Алена равнодушно смотрела на эту весьма неприятную процедуру, зевала. По идее, ее рану следовало бы показать врачу, но налицо были следы заживления, за что большое спасибо "золотым" рукам Скрипкина, и кроме того, любой врач обязан сообщить в соответствующие инстанции об огнестрельной ране, а это сейчас ребятам было совсем не нужно.
   Крис, обещавший вытащить друзей из этой передряги, и на сей раз, подключив свою фантазию, продумал план отхода тщательно и по-деловому. Для девушек решено было вызвать такси прямо сюда, Огурцова же должна была отвезти Криса куда-нибудь в город и оставить там в одном из кафе, куда Крис вызовет такси для себя. Петя, узнав об этом плане, только скривился. Как человек, привыкший действовать просто и прямо, он не выносил всяких окольных путей и извращенных ухищрений. Он был уверен, что ничего бы страшного не произошло, если бы вся троица отправилась ваэторорт на машине Огурцовой. По крайней мере, так бы поступил лично он, но его мнением никто из присутствующих не интересовался.
   Настал момент расставания. Крис сначала простился с Петей, молча пожав руку, потом он прощался с Аленой и Светой, выглядело это очень драматично, примерно так провожают солдат на передовую. Петя даже удалился на кухню, чтобы в неподходящий момент не рассмеяться. Крис и Света целовались, Алена и Огурцова плакали и отворачивались. Наконец Крис с Огурцовой уехали.
   - Вы что, вещей с собой не берете? - удивился Петя, увидев в руках у девчонок лишь небольшие сумочки.
   - Какие вещи? Помада, прокладки и горсть родной земли, - пошутила Алена.
   - Поели бы что-нибудь, - предложил Петя.
   - Не хватало, чтобы меня в самолете стошнило, - скривилась Алена.
   Петя, оставив девушек одних в комнате, ушел на кухню. Все-таки он был лишним в этой комнате и скорее всего никогда не станет для них своим.
   Вызвали такси.
   - Не обижай мою маму, пожалуйста, - прощаясь, попросила Света.
   Она робко чмокнула Петю в щеку и вышла. Следом за ней, прихрамывая, вышла Алена.
   - Чао! - сказала она и закрыла дверь.
   Петя долго стоял в коридоре. Он слышал, как на восьмой этаж приполз лифт, как, громыхая, он спустился вниз. Он очень ясно ощтил в душе тоску. Оказывается, ему жаль расставаться с ними. Теперь он остался один, скоро вернется Галина, и он не мог понять, хочет ли, чтобы она вообще приезжала. Их встреча, роковая встреча, любовь, вспыхнувшая между ними так неожиданно и так ярко, стали казаться ему надуманными. Он был уверен, что вот сейчас он точно и легко сможет это объяснить. Любовь это или нет, он не знает, но то, что в последнее время он стал тяготиться обществом Шплинта, то, что ему уже все надоело и хотелось изменить свою жизнь непременно к лучшему, и так кстати подвернувшаяся красивая женщина, увлекшая его за собой, вырвавшая его из омута паскудной жизни указывали на то, что вряд ли за всем этим стоит то самое возвышенное чувство. Огурцова оказалась проводником из одного мира в другой, а про любовь он все выдумал. Да и она, несчастная женщина, стосковавшаяся по мужчине, привыкшая видеть рядом с собой нудных похотливых самцов, попавшая в нетривиальную ситуацию, испытав шок и немного двинувшись, набросилась на непривычный для нее объект, может быть отчасти реализовав свои безумные женские фантазии. Как она поступит теперь? Ну конечно, вцепится в него руками и ногами. Нет, не вцепится. Она умная, хорошая, красивая, сексуальная, она такая, черт, дух захватывает. Но любовь ли это? Каждый из них потешит свое либидо, насытится и после как ни в чем ни бывало пойдет своей дорогой. Он ведь мальчик еще, а она женщина, у нее дочь взрослая, и поэтому ни о какой совместной жизни говорить не приходится. Ну и пусть! С ней так хорошо, так спокойно. Пусть встреча их - это мимолетный роман, который продлится ровно столько, сколько будет гореть свеча их взаимной дикой страсти, все хорошее рано или поздно должно закончится.
   - Жизнь она такая, она все рассудит, - сказал своему отражению в зеркале Петя.
   Он улыбнулся и подмигнул, парень по ту сторону стекла сделал то же самое. Зачем отягощать себя скучными мыслями? Жизнь продолжается. Вернется Огурцова, и сказка продолжится, а дальше нечего загадывать. Главное, что он все для себя решил. Он сделал свой выбор, и теперь был уверен на сто процентов, что выбор его самый правильный.
   В отличие от ребят он не собирался путешествовать на самолете, поэтому настало время позаботиться о завтраке. Но подавив в себе эгоистично урчащее чувство голода, он решил непременно дождаться Галину и позавтракать с ней.
   Высадив Криса, Огурцова поехала в аэропорт. Это было грубое нарушение плана, но ничего не поделаешь. В аэропорту она издали смотрела на свою дочь. Вздыхая и утирая набегавшие слезы, она ловила себя на мысли, что не хочет, не желает отпускать Свету в чужую страну, далеко от себя, где ей не на кого будет надеяться кроме как на себя, да еще на авантюриста Криса. Между тем объявили регистрацию. Света и Алена скрылись из виду. Огурцова все не уходила. Она увидела запыхавшегося Криса, он отчего-то задержался и выглядел очень взволнованным.
   Наконец их самолет взлетел, Огурцова провожала его долгим тоскливым взглядом. И чем меньше становилась в небе блестящая крылатая фигурка, тем сильнее в ее душе росло беспокойство.
   Они все-таки уехали. Уехали, как преступники, используя поддельные документы. Но что ждет их там? Сколько ошибок и опасностей подстерегает их на чужой земле? Все настойчивее мозг ее сверлила мысль о том, что это она убегает, прячется, собирается жить под чужим именем, а не Света. И что это ее, Огурцову, уносит огромный дирижабль земли в чужие незнакомые края, а Света остается совсем одна в своем чудесном удивительном мире, который легко помещается внутри самолета.
   ***
   Грызлов. Да, это я, вы не ошиблись. Ну да, я умер, убит, что называется, сдох, скончался, перешел в мир иной, меня не стало. Захотелось поговорить, вот и говорю. Теперь мне все можно, все простительно. Обо мне теперь думайте либо хорошо, либо не думайте вовсе. Вам, наверное, не терпится узнать, как тут себя чувствуют души умерших? Но не ждите, не скажу, сами все увидите. Туннель? Был, конечно был. Большой такой туннель, и я по нему летел, летел как птица, руки растопырил и летел. Никакой боли, никакого страха - счастье одним словом и полная свобода. В туннеле встретил летящего бультерьера с раскрашенной мордой. Тоже, летит такой, уши развеваются, пузо розовое, хвост прямой как палка. Куда он летел? Этого я не знаю. В туннеле он был добрый такой и смотрел мне вслед как-то с сочувствием, я летел и оглядывался постоянно.
   Представляете, Болдина встретил. Рука на сердце, лицо, искаженное страданием, идет себе по облаку. Вид, скажу я вам, у него обреченный, в ад, наверное, шел. Сколько раз я желал ему смерти. Я не хотел его убивать, я просто хотел, чтобы он умер. А теперь увидел его, и жалко стало, и даже стыдно. Думаю, пусть бы себе жил, хрен с ним. В общем-то всех тут встретил, корешей своих. Обрадовался очень. Если в ад попадем все вместе, да еще если в один котел, тогда житуха начнется, построим их пекло по стойке смирно, черти нам чай для чифира таскать будут и сигареты у дьявола для нас тырить. Настроение у меня - во! Народу тут только многовато, да вот жаль, выпить нечего. Попробовал было облако жрать, а оно как мыльная пена.
   Скоро суд будет. Я сейчас вроде как в КПЗ. Загадывать не буду, но в отказ пойду непременно. Пусть сначала докажут, что я тут, точнее там, на земле, их долбанные заповеди нарушал. Это ведь доказать нужно! Не позволю без суда и следствия, я не Болдин.
   Все пока. Боюсь, что и эта малява к вам не попадет, но надеюсь. Удачи вам всем. Ваш Витя Грызлов.
   P.S. Все-таки интересно, куда бультерьер летел?
   ***
   "Вольные стрелки" все делали молча. Их движения были величественны и
   наполнены пафосом. Они делали то, что и должны были делать.
   Приехав на дачу Грызлова, бегло осмотрев дом и окрестности, они скоро попрятали свое оружие, поняв его никчемность. Здесь больше некого было убивать, некому мстить, не от кого ждать обещанной награды.
   Не произнося ни звука, они принялись стаскивать в дом разбросанные мертвые тела. Всех убитых ждала великая привилегия сгореть на погребальном костре. Даже мертвый пес был удостоен подобной чести.
   Тела аккуратно разместили на полу, определив для каждого положенные для такого торжественного момента два квадратных метра. Своих бывших коллег они разместили в центре зала, причем герр-главарь как бы являлся основной фигурой, он был полюсом, его смерть была самой символичной. Вокруг его тела разместили и всех остальных.
   Направляясь по этому адресу, никто из "стрелков" не собирался делать ничего подобного. Идея эта словно витала над этим местом, словно души убитых таким образом выражали свое последнее желание. Поэтому вольные стрелки, впитав в себя эту последнюю священную волю, не сговариваясь, начали готовиться к погребальному костру.
   Через полчаса подготовка была завершена. Захлюпал льющийся из канистр бензин, его острый въедливый запах лез в глаза и в ноздри. Но, невзирая на трудности, дело было доведено до конца.
   Сейчас самое время в наступившей тишине прочесть молитву или произнести торжественную речь, напомнить присутствующим о полезных и добрых делах, на которые были щедры усопшие, сказать об их чистых искренних сердцах, о бессмертных душах, пожелать им что-нибудь, прошептать: "Скорбим," - и смахнуть слезу. В полной тишине вспыхнул факел, приготовленный тут же, на месте, из палки и старой тряпки. Всего пять шагов, взмах руки, факел влетел через разбитое окно, и его тут же съело мгновенно вспыхнувшее пламя, которое всего за доли секунды овладело всем помещением, пожирая один за другим все находящиеся внутри предметы.
   "Вольные стрелки" тупо смотрели на пожар. Сюда они приехали воевать, но вместо этого превратились в похоронную команду. Удивительно, в их душах не было ни сожаления, ни досады. Теперь придется выбирать нового вожака, а это событие поважнее будет всяких там банальных похорон.
   В горящем доме раздался душераздирающий крик. Среди жадных языков пламени замелькала фигура человека. Одежда и волосы его горели. Он истошно кричал. Но длилось это совсем недолго. Один из "вольный стрелков" вынул пистолет и выстрелил в охваченную пламенем фигуру. Человек смолк и упал.
   Среди "стрелков", похоже, появилась верная кандидатура на роль предводителя. Выстреливший первым оторвал свой немигающий взгляд от пожарища и направился к своему мотоциклу. Его примеру последовали другие.
  
   Глава9.
   БЕЗ ОСТАНОВКИ.
   Вода прохладной тугой простыней обволакивала тело. Любое, даже самое незначительное, движение заставляло ее струиться, нежно и настойчиво поглаживать, скользить, выталкивать. Егор плыл не спеша, не придерживаясь какого-нибудь одного стиля. Он то ложился на спину, то подныривал, задерживая дыхание, открывал глаза и смотрел в зеленеющую синь подводного мира, то набрасывался на волны и резал их широкими сильными размашистыми движениями рук, то снова, нырнув, парил в гулкой глубине, изнемогая то непреодолимого желания вынырнуть.
   На изменчивый песочный ковер пляжа он выбрался практически обессиленый, тяжело дышал и чувствовал, как противно ноют от усталости плечи и спина. Келдыш лежал прямо на песке, игнорируя и шезлонг, и полотенце, он раскинул руки и ноги в стороны, превратился в высохшую на солнце морскую звезду, безжалостно отторгнутую во время шторма стихией. Его наголо бритая голова торжественно поблескивала, как нефритовый шар. Черные очки надежно укрывали глаза от яркого света. Егор некоторое время сидел на кромке прибоя, подставив ступни под ласковую пену набегающих волн, отдыхал, глубоко вдыхая освежающий морской воздух.
   Был полдень, и на небольшом пляже практически не было посетителей. В такое время здесь греют пузо одни лишь восточно-европейские туристы, знающие толк в щах и в выпивке. Очень жарко. Несмотря на не унимающийся ветер, солце трудится вовсю. Егор и Келдыш, загоревшие буквально до черноты, успевшие несколько раз облезть и получить по солнечному удару, купаться и загорать ходили именно в этот час. Ну и что, что жарко. Зато теплое море и на пляже спокойно. И нет необходимости смущаться и краснеть, бормотать всякую чушь, если к ним вдруг случайно обратятся по-английски, или по-испански, или по-немецки. Но всех этих иностранцев в данный момент можно встретить в кафе, на террасе или где-нибудь в бильярдной, оборудованной непременным кондиционером. А так хорошо без всей этой назойливой Европы!
   - Слышь, Келдыш, - лениво зовет друга Егор.
   - Ну, - вяло отзывается тот.
   - Смотри, еще одна яхта, - равнодушно сообщает Егор.
   - Угу, - отвечает Келдыш, даже не взглянув.
   Лень, одна большая лень властвует в их душах.
   Егор обувается и бредет к развалившемуся Келдышу.
   - Родители вчера письмо прислали и фотки, - говорит он, подходя ближе, затем садится рядом, достает из рюкзачка сигарету и, закурив, сладко затягивается.
   - На лыжах?
   - Почему на лыжах? Швейцария же не в Антаркиде. Это совсем рядом.
   - Здесь все рядом. Это только у нас все далеко, - ворчит Келдыш.
   - Пишут, что соскучились. Ждут нас в гости.
   - Что там у них, горы?
   - Горы, леса, живописные деревни и склоны, склоны, склоны. Воздух чистый. Мама пишет, что он сладкий, такой сладкий, что не можешь надышаться, хочется еще и еще. Папа курить бросил и начал отращивать бороду. Смешной такой.
   Егор улыбнулся, впомнив робителей. Сейчас они в Швейцарии. Там "климат среднего возраста", сказала мама, а в Испании "утомительная жара" - снова ее слова, "сами жарьтесь на этой большой сковородке Европы".
   Ребята поселились в небольшом частном отеле. Сбежали от шума и суеты многолюдных популярных испанских курортов. Комнаты им достались с окнами, выходящими на невысокие горы, лениво сползающие к побережью. До пляжа было рукой подать, всего каких-нибудь сто метров по тропинке среди пахучих масляниствых деревьев. Позагорав и накупавшись, они отправлялись спать. Удивительно, но Егор спал здесь очень много. Часов в шесть вечера встречались и шли обедать, а затем практически до самого утра сидели в кафе, пили вино, причем в основном предпочитали портвейн, чем сильно смущали окружающих. Портвей пили и так, и разбаленным, и со льдом, и с соком, и даже с известными американскими безалкогольными напитками. Водки вообще не хотелось, а самопальные коктейли шли на ура.
   Скоро хозяева всех окрестных ресторанов и кафешек начали узнавать немного странную парочку. Здоровались издали и непременно зазывали в свое заведение. Но ни Егор, ни Келдыш испанского не знали и, как видно, не хотели знать. Тогда на удивление предприимчивые испанцы придумали безотказный ход. Заметив, что именно пьют эти клиенты и как они это называют между собой, а иногда и обращаясь к официанту, теперь со всех сторон толлько и услышишь: "Дрянь, дрянь, дрянь." Келдыш вздыхает, услышав подобное надругательство над русским достоинством, но все же спрашивает у Егора: "Может, врежем по дряни?" И на радость хозяину кафе, устраиваются за столиком, едят, пьют портвейн и философствуют до утра.
   Невзирая на все уговоры друга, Егор все же исполнил давно задуманный им план. Где-то в России, в N-ской области, возле никому неизвестной деревушки началось строительство храма. Новая встреча с протеиреем Никодимом оказалась более плодотворной. Егор теперь ловил себя на мысли, что думая о себе, нет-нет, да и упомянет забытое нынче слово "меценат". N-скую область он именовыал теперь губернией и, забивая голову подобными глупостями и фантазиями, загорался гордостью за себя и за свою родину, бредил патриотизмом и везде таскал с собой первые два тома "Войны и мира" Л.Н. Толстого. Одним словом, у парня крыша поехала. Однако новоиспеченный русофил, как это и было всегда, для отдыха предпочел именно заграницу, гнилую, ожиревшую бабу-Европу. Здесь так славно и сладко думать о России!
   Келдыш ни в чем не смог удедить мвоего друга. Хотя старался. Он махнул рукой на все его закидоны, на его новый взгляд на жизнь, на его тихое помешательство и просто, как и полагается верному другу, взял на себя роль опекуна и главного спорщика, все же надеясь, что и эта блажь Егора скоро пройдет, а пока незачем накалять обстановку, лучше уж наслаждаться безумством молодости и новой, неведомой прежде, жизнью. Все равно и это все пройдет.
   Они сидели в кафе, разглядывали посетителей, попивая очередную извращенную смесь, курили, перекидывались многозначительными но короткими фразами и балдели. На плече у лысого Келдыша красовалась татуировка: знак вопроса со стрелкой, дикий полет фантазии и намек на дружбу и даже клановость, обособленность от всех остальных людей, предпочитающих если уж не художественность, то откровенно блатные рисунки и надписи.
   - Я тут подумал, - лениво начал Келдыш, разглядывая толстяка в шортах, который настойчиво приглашал на танец свою миловидную смуглую соседку по столику, - скучно здесь. А ведь мы не такие. Надо отпраздновать, одним словом. По-нашему.
   - Праздник по-русски, - усмехнулся Егор, - Где ты его собираешься праздновать?
   - Ну не здесь, конечно, - Келдыш передернул плечами. - Поедем куда-нибудь. Права у тебя есть, везьмем машину и поедем. Здесь нельзя, нам тут еще две недели жить.
   - Куда? - поинтересовался Егор.
   - Да вот хоть в М.......
   - Поехали. Правда, засиделись мы.
   - Погуляем, - мечтательно вздохнул Келдыш.
   Взгляд его упал на столик, за которым одиноко сидели две девушки. Им, конечно, вряд ли было одиноко, но это не имело значения. Этим девушкам явно не хватало веселой и шумной компании.
   - Егор, ты по-испански волокешь? - в который раз за время их пребывания в Испании, спросил Келдыш.
   - Не сильно, - отозвался Егор и проследил за взглядом своего друга.
   - Скажи что-нибудь.
   - Сиеста, чико, но пасаран, хенде хох, - отозвался Егор.
   - Годится, - Келдыш хищно улыбнулся.
   - Ты глупый, Келдыш, язык любви самый международный.
   - Ну, я пошел, - Келдыш поднялся.
   - Погоди, - Егор, отчего-то волнуясь, придержал его за локоть. - Запомни: "What is your name?" - это по-английски "Как тебя зовут?", и "My name is Келдыш" - так надо знакомиться, понял? И не забывай постоянно говорить "sorry", они это любят.
   - Ты полиглот, - восхищенно заявил Келдыш, стряхнул со своего локтя руку друга, залпом допил свой дурацкий коктейль, громко поставил бокал на стол и решительным шагом направился к сидящим невдалеке девушкам.
   Егор отвернулся. До его слуха все же донесся веселый развязный голос Келдыша, который пренебрег данными ему советами, знакомился на чистом русском.
   - Привет. Отдыхаем? Мы тоже.
   Что уж ему там ответили девушки, неясно, но когда Егор повернул голову в их сторону, Келдыш, улыбающийся и довольный, севший за их столик, настойчиво звал его присоединиться.
   - Идиот, какой идиот, - прошептал Егор.
   Волнуясь и смущаясь, прихватив недопитую бутылку портвейна, он побрел навстречу новому знакомству.
   ***
   - Алло,мама. Да, я прекрасно тебя слышу. Мы на пляже. Все хорошо. Как у вас? Где побывали? Интересно было? Мы? А что иы, загораем, купаемся. Мам, может не стоит звонить мне каждый час? Мне неловко. Они знают, что ты моя мать. Все они понимают. Это мне неловко. Я же не в детском саду. Я уже взрослая. Я взрослая. Ну прошу тебя, не надо. Съездите лучше еще куда-нибудь. Мы тоже съездим. Пока, пока, говорю.
   Света раздраженно выключила телефон.
   - Выбросить его, что ли. Это невозможно. Я должна отчитываться за все, что я сделала, куда пошла, откуда пришла, что съела, что выпила и сколько. Я его точно выброшу, - Света раскраснелась от возмущения.
   Крис и Алена звонко смеялись. Они так смеялись всякий раз, когда после очередного контрольного звонка Огурцовой Света, искренне негодуя, громко возмущалась, обещала избавиться от телефона и даже топала ножкой.
   - Я же не спрашиваю, чем они там с Петей занимаются, - раздраженного продолжала она.
   - Тебе и не надо спрашивать. Твоя мама все рассказывает, - смеясь, сказал Крис.
   - Что он ее занять чем-нибудь не может? Он же мужчина, а она красивая женщина, неужели им нечем заняться вдвоем? - этот аргумент нравился Свете больше всего, с некоторых пор она начала недолюбливать Петю.
   - Света, будь же человеком. Даже этим нельзя заниматься целый день без перерыва, - встала на защиту Огурцовой Алена.
   - Но это невозможно, - Света была готова расплакаться.
   Они подошли к небольшому зданию банка. Это был самый большой филиал Центрального Испанского. Двери открылись автоматически, впустив всю троицу в уютный прохладный зал. У самого входа стоял скучающий охранник. Он окинул вошедших равнодушным взглядом. Наперекор инструкции, основной интерес был проявлен к прелестям девиц, решительно настроенный Крис и большая черная сумка на его плече остались незамеченными.
   - Когда она меня не замечала, мне было легче, - продолжала скулить Света, - теперь от ее любви некуда не деться.
   Крис быстро осмотрел помещение. Роли были давно расписаны. Охранник так и не заметил, когда же в руках у вызывающе открыто одетых девушек появилось оружие. Алена, хромая, подошла к нему и направила свой пистолет в его спокойное лицо. Света, согласно сценарию, блокировала вход в следующее помещение.
   - Внимание, это ограбление! - громко произнес Крис.
   Немногочисленные посетители банка а также работающий в нем персонал с удивлением посмотрели на него. Ни страха, ни паники, и только нескрываемый интерес к происходящему отразился на их спокойных лицах.
   - Ты чего по-русски говоришь? Мы же в Испании. Они же не поняли, - подсказывала Алена.
   - Все они поняли, - уверенно заявил Крис, но все-таки для острастки выстрелил в потолок.
   Паники по-прежнему не было. В чем-то Крис оказался прав, люди, с охотой бросив все свои дела, собрались кучкой в центре зала. Ограбление проходило уныло, без огонька. Даже звуки приближающихся полицейских сирен звучали лениво и неубедительно.
   - Забери у него оружие, - напомнил Крис Алене, сам он в это время шастал за стойкой.
   Алена забрала у охранника пистолет и кивнула головой в сторону спокойно ожидавший своей участи людей. Охранник ее понял и поспешил присоединиться к остальным. Крис торопливо набивал сумку деньгами, весело поглядывая то на Свету, то на Алену.
   - Полиция приехала, - констатировала Алена.
   Две полицейские машины остановились напротив центрального входа. Их них выскочили люди в форме и, наспех заняв оборону, начали что-то выкрикавать.
   - Чего хотят? - с усмешкой спросил Крис.
   - Сдавайтесь, говорят, - предположила Алена. - Смотри, Свет, какие у них полицейские симпатичные.
   Крис закончил "чистку" кассы, подошел к стояшей в центре зала группе людей. Но объяснять ничего не потребовалось. Люди расставались с деньгами охотно, даже протягивали золотые украшения, от которых Крис гордо отказывался.
   Из соседней комнаты вышел заспанный управляющий. Снова то же самое, ни паники, ни страха.
   - Теперь все на пол, - скомандовал Крис.
   Удивительно, но все присутствующие его поняли правильно.
   - Подожди, подожди, - Крис остановил собравшегося было прилечь управляющего.
   - А они стрельбу не начнут? - с опаской спросила Алена, не прерывая наблюдения за действиями полиции.
   - Не начнут, сначала дождутся префекта, - уверенно сказал Крис.
   Он подождал пока все удобно разместятся на полу, затем из кармана штанов он достал гранату.
   - Ты что, Крис! - воскликнула Света.
   - Что там? - встрепенулась Алена.
   - Ты с ума сошел, - Света заволновалась, - ты ничего не говорил про гранату.
   - Какую гранату? - Алена вдруг испугалась.
   Когда-то нечто подобное с ними уже случалось, только тогда их было четверо.
   Крис не обращал внимания на крики девушек. Он доверительно улыбаясь, вложил гранату в дрожащие руки управляющего, не проронивышего за все время ограбления ни звука.
   - Крис, она учебная? Учебная? Что ты молчишь? - паниковала Света.
   - Рехнулся, - бледнея, прошептала Алена.
   Она больше не наблюдала за полицейскими, забаррикадировавшихся перед входом в банк, взгляд ее был прикован к грязно-землистого цвета гранате, дрожавшей в руках у испанца.
   - Тише, тише, - шептал Крис. - Это тебе. Прижми вот здесь покрепче. Колечко я возьму с собой. О-оп, - кольцо от гранаты оказалось в его пальцах.
   - Ну, мы пошли? - спросил он у перепуганного испанца.
   Бледный вспотевший управляющий беззвучно шевелил губами, но не протестовал.
   - Вперед, - Крис снова стал прежним - быстрый, решительный, дерзкий. - Сюда, - скомандовал он и первым вбежал в комнату, где до того находился управляющий.
   Девушки последовали за ним.
   Сама комната их мало интересовала. Во всей системе защиты этого банка был маленький изъян, а назывался он вентиляцией. Можно сказать, что денежки, как ни крути, вылетят в трубу, и очень скоро.
   У управляющего была собственная ванная комната. В ней-то и находилось довольно широкое вентиляционное жерло, закрытое наивной алюминиевой решеткой, которую Крис свернул одним движением. Труба имела изгиб, всего через три метра она круто поворачивала вверх и имела там, на самом верху, небольшой такой пропеллер. Но грабители не собирались упражняться в лазании по неудобному скользкому туннелю. Тот самый изгиб являлся самостоятельной конструкцией, и после предварительной подготовки лишился практически всех крепежных элементов, Крис на это потратил целых две ночи.
   Конечно, на хлипкой алюминиевой решеточке имелись всякие там контакты и проводки, связанные с сигнализацией, но днем эта система была отключена. Первой в трубу полезла Света. Она сделала все как ее учил Крис. Сгиб трубы держался на одном честном слове и не выдержал даже несильного удара ногой, крякнул и отвалился. За Светой полезла Алена, следом Крис, волоча сумку.
   Оказавшись на улице, в пустынном дворике, не тратя даром времени на оценку ситуации и на осмотр, все трое побежали к единственным воротам с очень удобной милой калиткой, которая никогда не запиралась. Ну кому в этом уютном городке, в этом туристском раю прийдет в голову не то что грабить банк, а просто, воспользовавшись калиткой, зайти в этот глухой дворик? Как говорится, мы ж все нормальные люди.
   Прямо за воротами стояла машина, приготовленная заранее Крисом. В нее-то они и запрыгнули, и уже скоро были далеко от места преступления.
   - Нет, ты все-таки скажи, граната была учебная? - словно опомнившись, нарушила затянувшееся молчание Света.
   - Ну конечно учебная, учебная, - смеялся Крис.
   Алена курила, глядя в окно, и не вмешивалась в разговор.
   - Ты опять все сделал по-своему. Мы так не договаривались, - продолжала возмущаться Света. - Нельзя же без конца пугать меня.
   - Ничего не случилось. Я просто перестраховался, - пытался оправдываться
   Крис.
   Они остановились за городом. Переоделись, сосчитали деньги.
   - Все-таки я покрашусь в бордовый цвет, - заявила Алена.
   Крис дал каждой девченке по тряпочке, пропитанной бензином, одну взял себе.
   - В Валенсии мы встретимся с Парфеновым. Билеты уже куплены. Обменяем деньги, как договаривались, и махнем во Францию. Там они нас фиг сцапают, - говорил он, стирая тряпочкой со своего плеча рисунок, бездарное тупое изображение: знак вопроса со стрелкой на конце.
   ***
   Из ориентировки испанской полиции на троих преступников, разыскиваемых за ограбление филиала Центрального Испанского Банка в городе М., направленной для исполнения всем розыскным службам, особенно в аэропортах, вокзалах и на улицах: "...предположительно выходцы из стран Восточной Европы, принимая во внимание исключительную дерзость, с какой было совершено ограбление, приложить все силы и средства для задержания и нейтрализации вышеуказанной преступной группы, проявлять осторожность - преступники вооружены... Особые приметы: у всех троих на левом плече имеется татуировка - изогнутая в виде знака вопроса стрелка..."
   ВМЕСТО ЭПИЛОГА.
   Скрипкин тряпочкой протирал кисти. Его руки по локоть были покрыты мелкими капельками засохшей краски. Он блаженно улыбался, стараясь не смотреть на только что законченное полотно.
   Из соседней комнаты доносилось монотонное бормотание, но этот занудный звук совсем не трогал Скрипкина. Перед ним, там, за просторной плоскостью балкона, тонуло в лагуне приветливое испанское солнце. Скрипкин рисовал или, точнее сказать, писал совсем не это. Пейзажи теперь уже в прошлом. Природой нужно любоваться в натуре. Что может быть гениального в умении изобразить какой-нибудь закат, лесистую балку или морское побережье с нависающими горами. Все это можно увидеть воочию. Скрипкин считал, что настоящий художник призван взрывать стеклянный купол равнодушия, такой родной для любого человеческого существа. Но пейзажи, они ведь не помогают делать это, они способны вызвать разве что любовь к природе. "К человеку, к человеку надо обращаться, к его душе, вытаскивать эту душонку, стирать, полоскать, выжимать ее - вот главная задача художника," - любил теперь повторять он.
   Странно, но его безумная мазня нашла благодарных почитателей. Он выставлялся уже в нескольких салонах. Две катрины его купили. Его завалили заказами на всякие там оформительские работы. Скрипкин не скучал, отдался без остатка любимому делу и был уверен, что в жизни своей он больше никогда ничем другим не занимался.
   Раны постепенно заживали, и он все меньше обращал на них внимания. Даже стал забывать, о том ,что его тело когда-то было прострелено в нескольких местах. Но порой, случайно, сделав резкое движение корпусом или рукой, в момент ожесточенного импульсивного мазка, резкой болью остужая
   его пыл, вклинивалось в процесс творчества его беспокойное прошлое.
   - Спокойнее, спокойнее, - говорил он сам себе, тыжело дыша.
   Боль стихала, он пил джин-тоник, стакан с которым всегда стоял рядом и куда иногда по рассеянности мокалась кисть.
   Он закончил свое очередное полотно, чувствовал в душе удовлетворение и приятную усталость. Но последнее время он взял себе за правило после окончания работы дать своим глазам и мозгу отдохнуть от собственного творения. Скрипкин смотрел куда угодно, только не на картину. Он мыл кисти, убирал краски, допивал свой напиток или наливал новую порцию, мог просто подойти к перилам балкончика и, улыбаясь бессмысленной, немного туповатой улыбкой, смотреть на море и на горы.
   Всего через полчаса подобного отдыха он ощущал в себе потребность оценить сделанное им как бы новым отрешенным взглядом. Он звал Игоря, следил за его реакцией, внимательно слушал все замечания и слова восхищения, и только тогда сам подходил к полотну и бросал небрежный взгляд на свой очередной шедевр.
   - Эй, Игорь, иди сюда, - позвал он и в этот раз.
   Кисти и краски были убраны, джин-тоник допит, и пришло наконец время для критики.
   Игорь с книжкой в руке нехотя вышел на балкон. Он придирчиво осмотрел шероховатое творение Скрипкина, не дружившего с реализмом и изображавшего самые банальные предметы, вещи и даже людей в ущербной волнистой манере.
   - Ничего себе, - обронил Игорь, - очень хорошо, что много зеленого цвета. Зеленый цвет успокаивает.
   - Тебе тоже так показалось? - обрадовался Скрипкин.
   - Но лучше бы ты нарисовал женщину вместо собаки.
   - Почему? - обиделся Скрипкин.
   - Эта собака очень похожа на меня, - вздохнув, сказал Игорь, - кроме того, когда к тебе приходят модели для позирования, во всем этом появляется какой-то смысл.
   - Интересно какой? - злорадно пробурчал скрипкин.
   - Ну, не знаю, - Игорь пожал плечами.
   - Ладно, иди учи дальше, - сказал Скрипкин и уже самостоятельно принялся рассматривать свое творение.
   - Сколько можно, я ведь музыкант, - отозвался Игорь.
   - Иди, иди. Ты уже заявлен, как мой агент и переводчик. Но прежде всего ты музыкант, я помню это, не сомневайся.
   Игорь ушел. Из комнаты снова донеслось унылое бормотание.
   - Je suis, tu es, il est, vous etes, nous somme...
   Скрипкин покачал головой, потом замер, словно прислушиваясь, на миг ему показалось, что в далеком шелесте прибоя он уловил практически забытую им мелодию. Ту самую, которая когда-то так безотрывно преследовала его.
   Харьков, 2002 - 2003 г.г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   4
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"