...'Еще долго?' - замерев перед очередной решеткой, взглядом спрашивает меня мать.
Я отрицательно качаю головой. И с трудом удерживаюсь от торжествующей улыбки, увидев в глазах королевы Галиэнны Нейзер, самой сильной Видящей Делирии, тень страха. Нет, даже не страха - ужаса. Ибо обычный страх не сможет заставить Видящую даже на одно мгновение забыть о контроле над своими взглядами, мимикой и моторикой.
'Интересно, что именно ее так испугало?' - мысленно спрашиваю себя я. И пытаюсь посмотреть на Кошмар ее глазами.
В душе почти сразу же вспыхивает понимание: королевская тюрьма - диаметральная противоположность дворцу. И ее величество, ни разу не спускавшуюся в эти подземелья, сейчас должно корежить от контрастов. Жуткая тьма, которую не рассеивают даже факелы в руках сопровождающих нас тюремщиков, так непохожа на мягкий свет масляных светильников, круглосуточно освещающий даже самые дальние коридоры дворца. Пронизывающий до костей холод, которым тянет от стен, покрытых какой-то серо-зеленой гадостью - это не сухой жар от многочисленных каминов. Удушающий смрад нечистот, крови и гниения - не изысканные ароматы благовоний, воскуряемых в Северном крыле.
А еще в королевском дворце тихо. Не слышно истошные криков и хрипов пытаемых, доносящихся из камер проклятий, чахоточного кашля тех, кто провел в Кошмаре хотя бы год, рыданий и смеха повредившихся рассудком. И, самое главное, там невозможно ощутить, как останавливается Время...
'Еще долго?' - здесь, в королевской тюрьме, этот вопрос теряет всякий смысл. Ибо все те, кто перешагнул зыбкую грань, отделяющую Кошмар от обычной жизни, рано или поздно растворяются в Безвременье. Почему? Да потому, что здесь, глубоко под землей, не меняются времена года. Тут не видно восходов и закатов. И нет ни мерных свечей, ни клепсидр.
Конечно же, при желании количество прожитых дней можно отмерять по приемам пищи и по голосам солдат тюремной охраны, раз в сутки сменяющихся на постах. Только вот этого самого желания у большинства заключенных нет. Ибо думать о времени - удел тех, у кого есть будущее. А у тех, кто живет в Кошмаре, его нет...
- Благодарю... - в голосе моей матери уже нет и следа того страха, который только что плескался в ее глазах. Однако она боится. Причем намного сильнее, чем несколько минут назад. Я это чувствую. Кожей. И у меня начинает улучшаться настроение...
...Мать делает шаг в дверной проем и... ошеломленно замирает, задохнувшись от чудовищного смрада, царящего в пыточной. Потом она охватывает взглядом это царство Боли, представляет себя на месте тех несчастных, кто попадает в руки королевского палача и на мгновение теряет лицо...
- Прошу садиться! Вот в это кресло, ваше величество... - насладившись ее ужасом, предлагает мэтр Джиэро. И мама, услышав в его голосе нотки удовлетворения, тут же приходит в себя.
- А у тебя тут жарковато... - вернув на место маску всесильной королевы, криво усмехается она. И, подойдя к одному из столов с пыточным инструментом, прикасается к рукояти длинника , до блеска отполированной руками палачей. - Скажи, тебе все это действительно необходимо?
- Да, ваше величество... - кивает палач. - Если вам интересно, я могу показать на ком-нибу-...
- Потом... - перебивает его мать. - Сегодня у меня не так много времени... Пусть приведут первого... э-э-э... заключенного...
- Как прикажете, ваше величество! - пожимает плечами мэтр Джиэро, и, повернувшись к своему помощнику, рявкает: - Слышал? Бегом!!!
Молодой, но уже заслуживший звание лучшего ученика мэтра палач по прозвищу Гной срывается с места и вылетает в коридор. А мать, неторопливо рассматривая инструмент, продолжает прогулку по пыточной. И, добравшись до кресла, стоящего прямо перед камином, поворачивается ко мне:
- Илзе?
- Да, ваше величество?
- Насколько я понимаю, это кресло - для основы ?
- Да, ваше величество...
- Правильное решение... Я тобой довольна...
- Благодарю вас, ваше величество... - я склоняю голову так, чтобы она не заметила смешинок в моих глазах. И ненадолго замираю в таком положении...
...Элиреец молод, высок и статен. Короткие черные волосы. Узкий лоб, глубоко посаженные глаза. Мрачный взгляд исподлобья. Неоднократно сломанный нос. Шрам, тянущийся от правого виска к скуле. Тяжелый подбородок. Мощная короткая шея. Широченные плечи и перевитый сухими жилистыми мышцами торс. Предплечья толщиной с мое бедро. Толстые короткие пальцы, способные выдернуть из стены вбитый в нее гвоздь. Покрытые густым волосом чуть кривоватые ноги. И жуткое тряпье, надеть которое постеснялся бы даже юродивый. Однако этот воин, знающий, что такое смерть, не обращает внимания на то, во что его нарядили. Он готов к бою. Даже сейчас. Со связанными за спиной руками, и в окружении четверых дюжих стражников.
- Доброго дня... - дав ему оглядеться и оценить свои перспективы, здоровается мать.
- Доброго? - приподняв одну бровь, хмуро переспрашивает воин. Старательно делая вид, что его не пугают будущие пытки.
- Доброго, Ваше Величество!!! - рычит мэтр Джиэро, и сдергивает со стены кнут.
Увидев, что мать никак не реагирует на его движение, я отрицательно мотаю головой:
'Нельзя...'
Наткнувшись на мой взгляд, палач останавливает руку на взмахе и недовольно морщится.
Мать вопросительно смотрит на меня, и, увидев мой знак 'потом', еле заметно пожимает плечами: 'Тебе виднее...'
Конечно, виднее - в отличие от нее я точно знаю, что прессованная полоска свиной кожи, которой заканчивается ударная часть кнута , в руках мэтра Джиэро способна не только прорезать кожу и изорвать в клочья человеческое мясо, но и перебить хребет. А этого заключенного уродовать запрещено...
...Удивительно, но элиреец не замечает наших переглядываний. Слегка согнув колени, он не отрывает взгляда от рук мэтра Джиэро и ждет начала движения, надеясь погасить силу удара смещением корпуса...
- Имя! - мягко спрашивает его мать.
Поняв, что удара кнутом не будет, элиреец слегка расслабляется и поворачивается к моей матери. Стараясь при этом не терять из виду и палача:
- Глант, ваше величество...
- Красивое имя... Посадите Гланта в кресло... - приказывает мама. И замолкает, дожидаясь, пока тюремщики зафиксируют щиколотки, запястья и шею пленного специальными ремнями.
- Тебе уже сообщили, где ты сейчас находишься? - спрашивает она, дождавшись завершения процедуры. И жестом приказывает тюремщикам и палачам убираться вон.
Мэтр Джиэро тут же выполняет приказ. А вместе с ним из пыточной уходят и стражники.
- Да, ваше величество... - услышав, как за его спиной закрывается дверь, отвечает воин. И пожимает плечами: - В Кошмаре. В тюрьме Свейрена...
- Точно... - мать слегка замедляет дыхание, меняет тембр голоса и отзеркаливает это движение элирейца.
'Ого, как она быстро...' - увидев ответную реакцию воина, мысленно восхищаюсь я. И еще раз прогоняю в памяти все его слова, интонации и мимику, пытаясь понять, как она умудрилась так быстро оценить его тип мировосприятия.
- Не знаю, в курсе ты или нет, но те, кто тут оказался, обычно заканчивают жизнь в Навьем урочище ...
- Обычно, ваше величество? - воин криво усмехается. Не замечая того, что между ним и Видящей уже установилась связь.
- Да... - кивает мать. И продолжает говорить, вворачивая в свою речь 'сигнальные' слова: - Прикоснись пальцем к подлокотникам своего кресла. Чувствуешь, насколько они гладкие? Их полировали руки убийц, грабителей, воров - всех тех, чьи преступления настолько серьезны, что такой кары, как смерть, для них слишком мало. Кошмар - это место, где им воздается по заслугам. Тем, кто испытывал удовольствие, перехватывая глотки своим беззащитным жертвам, дают ощутить то же самое, но с другой стороны. И та же боль, но во много раз острее, превращает их жизнь в длинную прелюдию к смерти...
Мама едва заметно приподнимает бровь, и в разговор вступаю я:
- Но ты не убийца и не грабитель. Ты человек, который посвятил жизнь служению своему королю. Поэтому у тебя есть шанс снова прикоснуться к рукояти своего меча, ощутить кожей легкий ветерок и вкусить сладость молодого вина...
Воин угрюмо смотрит в огонь и молчит. Все правильно: как говорит народная мудрость, бесплатный сыр бывает только в мышеловках. То есть в нашем еще не озвученном предложении должен быть какой-то подвох...
- Зачем искать в наших словах второе дно? - почувствовав, что элиреец вот-вот упрется и решит отказываться от любых наших предложений, усмехается мама. - Мы прекрасно знаем, что ты - самый обычный сотрудник тайной службы Элиреи из небольшого городка Байсо . А таким, как ты, страшные секреты не доверяют. Согласен?
- Да, ваше величество... - облегченно выдыхает воин. И в его голосе появляется легкий отголосок надежды.
- Отлично. А еще тебе стоит задуматься о том, что раз в пыточной нет ни палачей, ни стражников, то пытки тебе не грозят. Ремни, удерживающие тебя в кресле - лишь средство предосторожности во время нашей беседы. Так что забудь про них, расслабься, грейся у камина и отвечай на те наши вопросы, которые захочешь сам. Кстати, если ты вдумаешься в их смысл, то ощутишь, что в них нет ничего такого, что бы могло как-то повредить Элирее или его величеству Вильфорду Берверу. А теперь я пойду и усядусь в свое кресло - беседа будет долгой, и стоять во время нее мне хочется...
...Смотреть на меня или на мою мать элирейцу неудобно: кресло королевы Галиэнны находится прямо за ним, а я стою рядом с ней. Поэтому про огонь она могла бы и не говорить: смотреть ему больше некуда. Впрочем, она - самая сильная Видящая Делирии, и не мне ее учить.
- Для начала мне было бы интересно понять, насколько хорошо воины Элиреи знакомы с оружием... - продолжает она. - Я буду называть тебе его виды, и если тебе покажется, что что-то из того, что я перечисляю, тебе незнакомо, то ты сразу мне об этом скажи...
- Хорошо, ваше величество...
Судя по тону, которым воин произносит эту фразу, ему кажется, что досужая болтовня - очень хороший способ потянуть время и отогреть тело, промерзшее до костей за те дни, которые он провел в камере.
- А мне интересно, насколько хорошо сотрудники тайной службы знакомы с дворянскими родами Делирии... - в унисон матери говорю я. - Если тебе покажется, что кто-то из тех, кого я перечислю, не делиреец - скажи...
Мой статус ему непонятен, поэтому он молча кивает...
- Спата...
- Дю Орри...
- Арбалет...
- Де Вайзи...
- Клевец...
- Де Фарбо...
- Алебарда...
- Де Затиар...
- Лук...
...Наши голоса звучат монотонно. Дыхание - в одном темпе с Глантом. Пауз - нет. А оба смысловых ряда просты до невозможности: мать называет только самые известные виды оружия, я - только те дворянские рода, которые на слуху даже у кочевников из Лентисских степей или у горцев Шевиста. Поэтому элирейцу несложно отслеживать нашу логику и вдумываться в то, что мы говорим...
... - Де Ондиро...
- Палаш...
- Де Фанзер...
- Плуг...
- Э-э-э... - реагирует он. - Плуг - это не оружие...
- Да, ошиблась... - без тени эмоций отзывается мать. И мы продолжаем:
- Де Сарбаз...
- Эспадон...
- Дю Меленакс...
- Копье...
- Де Фарки...
...Де Фарки - один из дворянских родов Элиреи. Глант не может этого не знать. Однако сейчас, услышав эту фамилию, на мгновение зажмуривается и что-то нечленораздельно мычит... А потом продолжает вслушиваться в оба смысловых ряда...
- Де Ярмелон...
- Вилы...
Вилы - не оружие. Тем более, для воина. А он только слегка вздрагивает...
- Кинжал...
- Де Варси...
Де Варси - дворянский род Элиреи... Глант - не реагирует. Вообще...
- Лук...
- Де Райзер... - еще один дворянский род Элиреи...
- Лапоть...
В этот момент мозг воина отключается, и он впадает в транс...
- Огонь... - ничем не показав, что заметила изменение в его состоянии, тем же тоном продолжает мать. - Огонь - это тепло... Тепло и удовольствие... Ты чувствуешь, как это тепло согревает твои стопы... Они расслабляются и тяжелеют... Тебе приятно и не хочется ни о чем беспокоиться... Твое дыхание становится медленнее... Ты чувствуешь, как приятное тепло поднимается по щиколоткам, добирается до голеней, согревает и расслабляет мышцы...
...Смотреть на то, как она работает, ужасно интересно: воин проваливается в транс все глубже и глубже, причем так быстро, что мне в какой-то момент вдруг становится не по себе.
Отключение всего кроме слуха, отделение сознания от тела, представление себя со стороны... - мама последовательно проводит его через все ступени небытия. И, удостоверившись, что он готов к наложению личины, сначала прогоняет его по самым далеким и острым воспоминаниям, набирая материал для будущей работы, а уже потом заставляет его представить перед собой зеркало:
- Ты видишь свое отражение... В нем - высокий, широкоплечий воин, с мощными руками и прямым, ясным взглядом, в котором видно мужество, бесстрашие и верность... Он - тверд, как скала... А его принципы незыблемы, как алмаз... Давай назовем его Глыбой... Ты ведь согласен, правда?
- Согласен... - еле слышно отзывается Глант.
- Вот и отлично... А ты знаешь, что Глыба равнодушен к боли? В нем отсутствует страх перед чем-либо. Любые пытки вызывают в нем улыбку, а угрозы палачей - смех...
...Элиреец не сопротивляется. И его личина, складывающаяся из заранее продуманных мамой граней, становится все плотнее и четче. Ее корни - прошлое самого Гланта. Ствол - его же принципы, практически без изменений: преданность королю Вильфорду Берверу, чувство долга, ненависть к врагам Элиреи и даже болезненная любовь к женщинам с маленькой грудью и узкими бедрами. А крона - его будущее. То задание, которое ему предстоит выполнить в Онгароне. Вернее, не ему - Глыбе. Личине , которая выберется на поверхность, стоит его поводырю произнести Слово. То самое, которое мама назовет Гланту в самом конце работы. И которое в итоге отправит его в небытие...
...- А когда я досчитаю до одного, ты забудешь все то, что я тебе сейчас говорила. И вспомнишь о своем задании только тогда, когда услышишь слово ладира-край... Договорились?
- Да... - еле слышно шепчет элиреец.
- Вот и отлично... Десять... Девять... Восемь... Семь...
Глава 2. Граф Томас Ромерс.
Петли дверей кордегардии были смазаны на совесть. Однако в предрассветной тишине их еле слышный скрип прозвучал, как гул сигнального колокола. Томас потер пальцами слипающиеся глаза и вгляделся в темноту, пытаясь увидеть силуэты начальника караула и идущих на посты часовых.
Яркий сноп искр, разорвавший ночную тьму, заставил его вздрогнуть. А когда перед дверями кордегардии полыхнуло пламя разгорающегося факела, граф с трудом удержался от возмущенного восклицания: полуголое тело, пытающееся построить в одну шеренгу сонных стражников, оказалось ни кем иным, как десятником Гмырей! Судя по всему, собирающимся идти менять часовых в одних штанах! И даже без оружия!
'Видело бы тебя твое начальство...' - ошалело подумал граф. - 'Думаю, плетей двадцать ты бы точно заработал...'
Тем временем десятник душераздирающе зевнул, почесал внушительное пузо и выдал весьма забористую тираду. Из которой следовало, что основная масса стражников Кижера состоит из 'грязных свиней', 'сонных недоумков' и 'тупорылых баранов', в принципе не способных понять, что такое строй, чем отличается караул от похода к девкам и как надо смотреть на 'высокое' начальство.
Не согласиться с ним оказалось невозможно - назвать строем то, что изобразили 'доблестные' воины Кижера, у Томаса бы не повернулся язык. Назвать этих сонных раздолбаев воинами - тоже.
'Ставлю свой топор против медной монеты, что добравшись до поста, минимум половина стражников сразу же заснет...' - хмуро подумал граф. И принялся вглядываться в лица тех, кому доверили покой горожан...
...Разглядеть черты лиц стражников с чердака дома горшечника Мардуга было довольно сложно. Но к тому времени, как строй стражников неторопливо двинулся к городским воротам, Ромерс твердо уверился в том, что человека, подходящего под описание, данное Угрем, среди них нет. И хромающих на правую ногу - тоже. Поэтому он расстроенно вздохнул и приготовился ждать еще два часа. Однако стоило ему потереть слипающиеся глаза, как в дверном проеме кордегардии возник еще один стражник. И, зачем-то врезав щитом по стене, неторопливо пошкандыбал к городским воротам.
'Он!!!' - увидев, как солдат припадает на правую ногу, подумал Том. И метнулся к спящему на копне сена сюзерену...
...Аурон Утерс оказался на ногах, еще не успев проснуться. И сразу же перетек к щели в крыше, через которую было видно площадь перед кордегардией.
- Идет к воротам, ваша милость... - еле слышно прошептал Ромерс.
- Вижу... - отозвался Утерс. Потом одернул свой бесформенный балахон, накинул на голову капюшон и слегка задрал правый рукав. Так, чтобы из-под него было видно край наручных ножен. Еще пара мгновений на приведение одежды в надлежащий вид - и перед изумленным Томом возник самый настоящий убийца Серого клана . Такой, какими их описывала народная молва.
Легкая сутулость, чуть согнутые в локтях руки, бесшумный шаг - от этого человека веяло опасностью. Настолько сильно, что Ромерсу даже захотелось положить ладонь на рукоять своего топора...
Том оглядел себя с головы до ног, тоже накинул на голову капюшон, слегка сгорбил спину и выдохнул:
- Угу...
- Тогда я пошел...
...Толпа часовых, только что сменившихся со своих постов, ввалилась в кордегардию с таким шумом, что перебудила всю Глиняную слободу. В окрестных дворах забрехали собаки, из дома чуть выше по улице раздался чей-то раздраженный рев, в конюшне таверны 'Гнутый вертел' заржали лошади, а где-то далеко, в районе Базарной площади, заревел осел.
- Доброе утро, Кижер! - криво усмехнулся Ромерс. И уставился в ночную тьму рядом с городскими воротами.
Минут десять ожидания, и от ворот в направлении кордегардии двинулось пятно мрака. Постепенно превращаясь в силуэт Оглобли.
Воин очень торопился. Поэтому припадал на ногу заметно сильнее, чем тогда, когда шел на пост.
'Согласился?' - ошалело спросил себя Том. И тут же ответил: - 'Наверняка. Иначе бы не оставил свой пост... Мда... Значит, скоро мой выход...'
Тем временем Оглобля добрался до кордегардии, рванул на себя дверь и скрылся внутри.
Через пару минут из здания вышли сразу четыре(!) человека. Воины лениво оглянулись по сторонам, и, не особенно скрываясь, быстрым шагом двинулись к воротам.
'Ого! Про половину стражи Угорь не соврал...' - хмуро подумал граф. И затаил дыхание...
...Следующие пять минут показались графу вечностью: там, в кромешной тьме под надвратной башней, происходило неизвестно что. То ли торг, то ли попытка ареста. Нет, сомнений в том, что Аурон Утерс сможет за себя постоять, у Тома не было. Но неизвестность и желание оказаться рядом с сюзереном жгли его душу похлеще каленого железа.
Поэтому, увидев два снопа искр от кресала, он почувствовал нешуточное облегчение. И, сорвавшись с места, ринулся вниз по лестнице. Впрочем, вбитые в него за год рефлексы сделали свое дело - он слетел на первый этаж совершенно бесшумно. Наступая точно на шляпки гвоздей, вбитых в ступени. И, оказавшись рядом с замотанным в ковер человеком, лежащим рядом с входной дверью, присел на корточки.
Отогнув в сторону угол плотной ткани, Ромерс нащупал головку иглы, о которой говорил Аурон Утерс, и аккуратно потянул ее на себя.
Мгновение - и пленница тут же забилась в конвульсиях. А из-под кляпа раздалось истошное мычание.
Стараясь не думать о тех ощущениях, которые сейчас должна испытывать бедная девушка, Томас одним движением забросил сверток на плечо, и, открыв дверь, выскользнул на улицу...
...- Деньги! - в хриплом шепоте одного из стражников, стоящих у герсы городских ворот, звучала неприкрытая алчность.
- Отдам ЗА ВОРОТАМИ. Как и договаривались... - отозвался Ронни. - Половину вы уже получили...
- Четыре золотых - маловато... А вдруг это какая-нибудь дворянка? - поддержал товарища второй солдат. - Думаю, надо накинуть еще столько же. За риск...
- Уговор дороже денег... - усмехнулся Утерс, видимо, ничуть не удивленный тем, что его собеседники пытаются поднять цену за свои услуги. - Впрочем, я могу заплатить вам восемь золотых. Но в следующий раз пойду через Восточные...
- Копыто, Лапоть! Бегом к вороту! Поднимите решетку... Живо... - зашипел Грива, мгновенно сообразив, о чем именно говорит Серый. - Мои люди пошутили... Уговор есть уговор... Не обижайся, брат...
'Брат...' - прижимая к себе бьющуюся пленницу, мысленно поморщился Томас. - 'Знал бы ты, кто перед тобой стоит... Впрочем, скоро узнаешь...'
...В это время где-то над их головами заскрипел ворот, и решетка медленно поползла вверх. Чтобы замереть на высоте в половину человеческого роста.
- Оглобля, засов! - приказал десятник, и хромой стражник, ужом проскользнув под герсой, вцепился в совершенно неподъемный брус...
- Твои деньги, Гмыря... - буркнул Ронни, дождавшись, пока массивная створка сдвинется с места.
Десятник вытянул перед собой ладонь... и потерял равновесие. Оказавшись в болевом захвате. А в щель между воротами уже влетал кто-то из воинов Правой Руки...
...Первое, что увидел Томас, поднявшись на эшафот, был топор палача. Широченное отточенное лезвие, отполированное до зеркального блеска топорище, выжженное рядом с обухом клеймо Кижера. Невольно поежившись, граф прикрыл глаза и вздрогнул: перед его мысленным взором возник Кровопийца - топор Жака Оттса, коменданта Последнего Приюта. Потом он вспомнил ту выщербленную деревянную колоду, покрытую бурыми пятнами от засохшей крови, тот столик с пыточным инвентарем и то людское море, напирающее на тоненькую стену из латников городской стражи, стоящую по периметру эшафота.
Воспоминания оказались такими острыми, что он почувствовал, как заколотилось его сердце, а по спине покатились капельки холодного пота.
С трудом заставив себя оторвать взгляд от топора, он посмотрел на графа Утерса и криво усмехнулся: его сюзерен был абсолютно спокоен! На его лице играла едва заметная улыбка, а в глазах...
Что именно было в глазах Ронни, граф так и не понял: Утерс-младший поднял руку, и на Лобной площади Кижера наступила мертвая тишина:
- Барон Одвид... господа... дамы... воины городской стражи... жители Кижера и гости баронства! Я, граф Аурон Утерс, Указующий Перст его величества Вильфорда, четвертого, Бервера, обвиняю капитана городской стражи сотника Ширвана Крейдо в преступном пренебрежении своими обязанностями, мздоимстве и использовании служебного положения в корыстных целях. Сегодня ночью его подчиненные - десятник Гмыря Паук, рядовые Верис Оглобля, Эрод Лапоть и Марк Копыто, - получив четыре золотых от убийц Серого клана, открыли городские ворота. И позволили вынести из города похищенную дворянку...
Капитан Крейдо, стоящий рядом с креслом своего сюзерена, смертельно побледнел. А Утерс-младший бесстрастно продолжил перечисление преступлений, совершаемых в городе при попустительстве начальника городской стражи:
- Кроме того, за последние двое суток мои воины, переодетые купцами, охотниками и нищими, пытались ввезти в Кижер оружие, пушнину и негодное к употреблению мясо. Оказалось, что большинство купцов и крестьян, ввозящих свои товары в город, вынуждено платить не только мытарям, но и нечистым на руку стражникам. И что за взятку в город пройдет даже армия Иаруса Молниеносного...
В толпе раздались смешки, а какой-то разбитной парень в домотканой рубахе, явно находящийся в легком подпитии, возмущенно воскликнул:
- Насчет армии - не знаю, а позволять выносить наших баб - это чересчур...
Ронни мрачно посмотрел на крикуна, и парень тут же заткнулся.
- Согласно Уложению, преступления, совершенные при исполнении служебных обязанностей, являются прямым оскорблением короны и расцениваются, как дискредитация королевской власти. То есть своими действиями вышеупомянутые должностные лица оскорбили самого короля. Властью, данной мне его величеством Вильфордом Бервером, я, граф Аурон Утерс, приговариваю капитана городской стражи Ширвана Крейдо, десятника Гмырю Паука, рядовых Вериса Оглоблю, Эрода Лаптя и Марка Копыто к смерти через повешение. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит...
Из толпы дворян и состоятельных горожан, стоящих по левую руку от эшафота, в так называемой Белой части площади, раздался истошный женский крик. Мгновением позже дернулся и капитан. Но, почувствовав, что в его плечи вцепились воины Правой Руки, с ненавистью прошипел:
- Законник...
Граф Утерс и бровью не повел:
- Касательно остальных солдат городской стражи, уличенных в мздоимстве, я скажу следующее: барон Одвид Кижер взял на себя их вину и пообещал лично ответить за них перед его величеством. Поэтому сегодня их на эшафоте нет...
В устах Ронни слово 'сегодня' прозвучало с такой угрозой, что задергались даже латники, стоящие лицом к толпе. А среди простонародья раздались смешки...
- Ну, и последнее. Проверки гарнизона, подобные этой, будут проводиться регулярно. Поэтому всем тем, кто собирается продолжать свой преступный промысел, можно начинать прощаться со своими десницами и головами... Палач?
- Да, ваша светлость! - дюжий мужчина, прячущий лицо под красным колпаком, вытянулся в струнку.
- Можешь приступать...
Глава 3. Король Иарус Молниеносный.
Кристально кристально-чистый голос маэстро Велидетто Инзаги, раздающийся в Большом зале для приемов, обычно заставлял короля забывать про все и вся. Чарующий голос кастрата творил с душой Иаруса Молниеносного что-то необыкновенное, и открывал в словах обычных, в общем-то, песен другой, скрытый смысл. Стоило певцу запеть, и перед мысленным взором восседающего на троне Иаруса возникали неприступные замки и бескрайние степи, штормовые моря и заснеженные пики, прекрасные принцессы и мужественные воины. Даже гимн 'Славься, Делирия, в веках' Велидетто исполнял с таким чувством, что известные с детства слова начинали искриться новыми гранями. А стремление к расширению королевства, прописанное в нем давно забытым поэтом, горячило кровь короля и вызывало в нем неудержимое желание расширить Делирию 'от царства тьмы и до Эмейских гор'.
Правда, в этот раз, слушая чарующий голос маэстро Велидетто, Иарус Молниеносный чувствовал не привычное томление души, а легкое раздражение: для того, чтобы раздвинуть границы королевства до этих самых Эмейских гор, требовалось захватить Элирею. Ту самую Элирею, в которой, кроме набивших оскомину воинов Правой Руки, вдруг появился еще и свой Видящий!
'Ничего... Войти в силу я тебе не дам... А когда тебя не станет, я сравняю стены Арнорда с землей. И построю на месте дворца Скромняги огромный хлев...' - слушая заключительное 'Славься-а-а-а', пообещал себе король. А к моменту, когда в зале прозвучал густой бас церемониймейстера, объявляющего о появлении в Большом зале для приемов военного вождя народа равсаров Беглара Дзагая, монарх успел настроиться на рабочий лад.
Однако удержаться в этом состоянии ему удавалось недолго. Как только в дверном проеме возник силуэт горца, Иарус Молниеносный почувствовал, что на него накатывает мутная волна бешенства: военный вождь равсаров оказался на две головы выше и в полтора раза шире латников, стоящих по обе стороны от дверей!
- Его называют Равсарским Туром... - восхищенно прошептал стоящий рядом с троном Таран. И тут же замолк. Видимо, почувствовав раздражение короля.
'Тур - это горный козел...' - ревниво сравнивая руки горца со своими, злобно подумал Молниеносный. И... чудовищным напряжением воли убрал правую ладонь с рукояти меча, а с лица - выражение угрозы...
Тем временем Беглар Дзагай и его немногочисленная свита добрались до центра зала, и, проигнорировав инструкции, полученные от церемониймейстера, замерли не на выложенном мореным дубом черном квадрате, а всего в паре шагов от трона! Потом Равсарский Тур скрестил руки на груди и рыкнул:
- Ты позвал, и я пришел... Говори...
'Дик и совершенно неуправляем. Ни во что не ставит своих врагов и всех не-равсаров. Способен на любую подлость... но только по отношению к чужим. Зато со своими соплеменниками - пример для подражания: он кристально честен и болезненно справедлив...' - мысленно повторив про себя характеристику, данную Беглару Дзагаю графом Игреном , король Иарус шевельнул пальцем, и начавшийся в зале ропот мгновенно стих...
- Добро пожаловать в Свейрен, вождь! Крови врагов твоему мечу, мужества - твоим сыновьям, и дерева - твоему очагу...
- Твердости твоей деснице, остроты - взору и силы - чреслам... - услышав знакомое приветствие, привычно отозвался вождь. А потом криво усмехнулся: - А что, кроме этих слов, ты знаешь о равсарах, долинник?
- Немногое... - не отрывая взгляда от черных глаз горца, усмехнулся Иарус. - Вы - воины. Держите данное слово. И что чтите заветы своих отцов... Для меня этого достаточно...
- Достаточно для чего?
- Для того чтобы предложить тебе свою руку ... - Иарус повторял вызубренные предложения слово в слово. Не позволяя себе добавлять в них ничего лишнего.
- Для того чтобы предлагать руку равсару, надо... - начал, было, Тур. Но закончить предложение не успел: повинуясь жесту Иаруса, Таран сделал шаг вперед и протянул вождю горцев окровавленный мешок.
- ...надо быть равсаром... - кивнул король Иарус. - Или тем, кого равсар назовет своим братом...
Беглар Дзагай щелкнул пальцами, и один из его воинов, скользнув вперед, принял из рук телохранителя Молниеносного кровоточащий подарок. А потом, заглянув внутрь мешка, расплылся в ослепительной улыбке.
- Что там? - нахмурился Тур.
- Голова Шайдара, дватт !
- Что? - с лица вождя мгновенно слетела маска невозмутимости, и он, вырвав из рук своего соплеменника мешок, вытряхнул на пол его содержимое...
- Голова... и печень похитителя твоей сестры... - негромко сказал Молниеносный. И, увидев выражение лица горца, мысленно пообещал себе наградить графа Игрена.
Подняв с пола голову своего бывшего соплеменника, Равсарский Тур с омерзением плюнул в мертвые глаза, а потом вопросительно посмотрел на короля:
- А что с Адилью?
Следуя советам начальника Ночного двора, король приложил к груди кулак и воскликнул:
- Славных дочерей рождают матери равсаров! Радуйся, вождь: перед смертью этот... пересохший кусок кизяка сказал, что твоя сестра сберегла свою честь и совершила альджам . Еще четыре года назад, в день своего похищения...
Горец гордо расправил плечи и улыбнулся:
- Она была настоящая гюльджи !
- Вне всякого сомнения... - кивнул монарх.
- Что ж... Значит, мой ардат завершен... - Равсарский Тур швырнул голову врага на пол и поставил на нее правую ногу. А потом вопросительно уставился на Молниеносного: - Завершен... благодаря тебе, дватт. Но для того, чтобы стать мне братом, этого мало. Скажи, зачем тебе надо было посылать людей за этой тварью?
- Я - волк... - ответил давно ожидавший этого вопроса Иарус. - Такой же, как и ты. Я рву овец, населяющих этот мир... И живу в мире с себе подобными...
- Волк... Я о тебе слышал... - согласился Тур, посмотрев на простые ножны и лишенную каких-либо украшений рукоять меча Молниеносного. - Однако ты не ответил на мой вопрос...
- Отвечаю... - усмехнулся Иарус. - Я никого не посылал. Королевство Ратмар, приютившее того, кто предал законы твоего народа - будущая часть моей Империи. Так что моих людей там хватает: прежде, чем начинать войну, я должен знать, сколько солдат в гарнизонах крупных городов; какие колодцы лучше отравить, а какие - оставить для своей армии; в каком месте мне давать бой и где этого делать нельзя. В общем, когда мне доложили, что в одной из деревень недалеко от Нивейла живет простоволосый равсар, я не поверил: о том, что воины вашего народа никогда не поселяются в долинах и не расплетают кос, знает даже ребенок...
- Он перестал быть равсаром в тот день, когда покусился на честь моей сестры... - мрачно буркнул Тур.
- Волк, предавший свою стаю, превращается в бешеного пса... - пожал плечами Иарус. - А таких надо уничтожать. Вот я и приказал с ним разобраться. Ну, а когда мои Барсы сломили его волю, и он рассказал, что оскорбил такого же волка, как и я, я решил, что твоя кровь - моя кровь...
Вождь испытующе посмотрел в глаза Иарусу, потом наклонился, поднял с пола печень своего врага и осклабился:
- Ты разделишь со мной ужин, брат?
- Сочту за честь, брат... - мысленно поздравив себя с победой, ответил король. И, жестом приказав телохранителям держать дистанцию, встал с трона: - Пойдем в трапезную... Поднимем кубки за посмертие нашей сестры...
...Невероятные истории, рассказываемые о нравах равсаров, оказались правдой: они действительно ели печень своих врагов, действительно не пили вина и действительно не отличались многословием. Кроме того, они не бахвалились своими подвигами в бою и постели, не тискали молоденьких служанок и не крали золотую утварь.
'Ну, и кто назвал их дикарями?' - то и дело спрашивал себя Иарус, глядя, как свита новоявленного 'родственника' ведет себя за столом. - 'Эти - утоляют голод. Мои придворные - жрут. Эти - пьют кобылье молоко. А мои вассалы - упиваются вином. Эти следят за каждым сказанным словом, а делирийцы, упившись, вообще перестают соображать... И ведь дело не в поминках...'
Дело действительно было не в поминках - подняв за посмертие сестры три или четыре кубка, Равсарский Тур посчитал свой долг перед усопшей выполненным и вспомнил о новом. Взятом на себя только что:
- Скажи, брат, а у тебя есть враги? Не те овцы, которым ты рвешь глотки походя, не останавливаясь, а такие, с которыми не зазорно скрестить меч?
Молниеносный отставил в сторону свой кубок, обмакнул губы куском выбеленного полотна и кивнул: - Да, есть...
- Как их имена? - прищурился равсар.
- У них нет имен... - точно следуя инструкциям графа Игрена, король гордо расправил плечи и слегка задрал подбородок: - Только прозвища. Утерс Молчаливый, Утерс Неустрашимый, Утерс Законник...
- Достойные враги... - восхитился Тур. - Тебе есть чем гордиться, брат! Как говорят у нас в горах, имя врага говорит о воине больше, чем имя друга...
- Я слышал эту поговорку... - кивнул Иарус. - Тот, кто это сказал, был мудрым человеком...
- Скажи, брат, а ты не будешь против, если я возьму на себя этот твой ардат?
- Хейя!!! - от слитного рева равсаров из окон чуть не повылетали витражи, а одна из подавальщиц от страха выронила из рук поднос с жареными перепелами.
- Скажи, а где находится их родовое гнездо? - удивленно покосившись на до смерти перепуганную девушку, спросил Тур.
- В самой середине Ледяного хребта... В долине Красной Скалы...
- Они горцы? - искренне удивился равсар.
Иарус кивнул.
- Что ж... Тем интереснее будет наша охота...
Глава 4. Аурон Утерс, граф Вэлш.
Разбег, толчок, несколько мгновений полета - и я с разгону влетаю в ледяную воду озера с забавным названием Русалочье Царство. И, выдохнув из легких весь воздух, опускаюсь на илистое дно. А потом принимаюсь считать удары сердца.
Десять... Двадцать... Тридцать... Сорок... - время тянется медленно, как еловая смола. Стук сердца становится все чаще и громче, в груди начинает жечь от недостатка воздуха, а русалки все не появляются: видимо, я для них либо слишком молод, либо слишком трезв, либо слишком жилист. Досчитываю до двухсот, потом в последний раз вглядываюсь в темную, почти черную толщу воды, и, с силой оттолкнувшись от дна, устремляюсь вверх, к поверхности, разделяющей царство русалок с миром, в котором живем мы, люди...
- Жалеете вы себя, ваше сиятельство... - в голосе Рыжего Лиса, донесшемся до меня с берега, звучит неприкрытая издевка. - Будь здесь Кузнечик, вы бы сейчас ныряли до посинения...
- Жалею? - восстановив дыхание, ухмыляюсь я. - Так я задерживал дыхание на полном выдохе, а не на вдохе... Разницу чувствуешь? Впрочем, о чем это я? Марш в воду - попробуешь сам...
- Мне нельзя, ваша светлость! - страдальчески вздыхает десятник. - Буквально через минуту-полторы мне надо будет менять Молота...
- Ничего страшного! - я подплываю к берегу, и, нащупав ногой дно, встаю: - Его сменит Бродяга. Или Игла...
- Они не смогут вымотать Тома так, как это сделаю я... - Лис делает еще одну попытку выкрутиться. И, увидев, что я поднимаю бровь, сокрушенно вздыхает и принимается стягивать с себя кольчугу: - Эх... Вот так всегда... А я, может быть, с детства не люблю воду...
- Расскажи это девкам из придорожных трактиров... - усмехаюсь я. И, дождавшись, пока воин зайдет в воду по грудь, добавляю: - На счет два - выдыхаешь. Потом ныряешь и терпишь до последнего. Кстати, это упражнение тоже придумал Кузнечик. Так что при случае можешь его поблагодарить... Готов?
- Да, ваша светлость...
- Раз... Два... - моя правая нога с разгону втыкается ему в солнечное сплетение, и пытавшийся схитрить десятник складывается пополам: - Я сказал, полный выдох, Лис!!!
Воин изображает гримасу раскаяния, послушно выдыхает весь воздух и погружается в воду. А я прислушиваюсь к звукам, доносящимся с поляны, которую мы выбрали местом для ночевки.
Судя по темпу, с которым там звенит сталь, Том все еще держится. И держится неплохо. Впрочем, ничего удивительного в этом нет - последние месяцев восемь дали ему гораздо больше, чем три с половиной года, которые он прозанимался у Низала Финта и Фалько Рубаки.
Нет, ничего плохого об этих мастерах я сказать не могу - они действительно дают неплохие навыки владения мечом или топором. Только вот те, кто к ним обращается, развиваются крайне медленно. На мой взгляд, в основном потому, что эти двое, пытаясь заработать денег, одновременно тренируют группы по восемь-десять человек.
В случае с Томасом Ромерсом все иначе: на одного моего оруженосца приходится несколько десятков учителей. Каждый из которых кровно заинтересован в том, чтобы 'ученик' максимально быстро научился выживать. Поэтому каждая ночевка или дневка начинается и заканчивается одинаково. Тренировкой.
Том не сопротивляется. Вернее, не так: Том занимается. И занимается с таким фанатизмом, что уже заслужил свое первое прозвище. А это для воинов Правой Руки равносильно признанию его своим.
Да, для самого настоящего графа, пусть и хранящего инкогнито, прозвище 'Коряга' звучит не особенно благозвучно, но Том носит его с гордостью. Зная, что вместе с ним заработал не только уважение лучших воинов Элиреи, но и постоянное место в строю...
...Лис выныривает через сто семьдесят восемь ударов сердца. И, судорожно втянув в себя воздух, криво усмехается:
- Кузнечик... - вдох, - редкая... - выдох, - сволочь... - вдох. Будь... - выдох, - я на вашем... - вдох, - месте, - выдох, - я бы его... - вдох, - прирезал... - выдох, - еще, - вдох, - в детстве...
- А что, тебе не понравилось? - интересуюсь я. И, выслушав возмущенную тираду, в которой Лис подробно описывает детские травмы, которые могли сказаться на психике моего учителя, неторопливо бреду к берегу. Решив, что ничего нового он мне не скажет...
- Он хочет еще, ваша светлость! - доносится с опушки леса.
Это Горен Злой. Вернувшийся из Больших Околиц...
- Просто стесняется попросить...
- А в челюсть? - за моей спиной возмущенно шипит десятник.
- Можно и в челюсть... - ухмыляется воин. - Рука у графа Утерса тяжелая, так что тебе точно понравится...
- Ладно, шутник, рассказывай, что у вас там? - перебив не на шутку разошедшегося разведчика, приказываю я.
- Начали запрягать лошадей, ваша светлость... - мгновенно отзывается Злой. - Ряшка опять всю ночь не спал. Зубами скрипел так, что во дворе слышно было... Что-то у него с поясницей не то...
- Вполне возможно... - кивнул я. - Ему надо к костоправу. Но сначала хорошо бы похудеть...