Я, Непроизносимый, связан с Могучим нерушимым договором. Пока будет тянуться это тысячелетие либо пока он сам не отпустит меня, я бессилен жить по своему сценарию.
Впрочем, жаловаться я не умею... или не могу. Трудно вспомнить, какой ты на самом деле, если напрочь лишен эмоциональных проявлений.
Такие, как я, Непроизносимые, мне порой попадаются, хотя в Междумирье мы - довольная редкость. Редко кто из Ловцов настолько силен, что способен привязать высвобожденную Безматериальную сущность после извлечения Кристалла. Кристалл сам по себе дает невероятные возможности Ловцу, а "сосуд" - будь это человек, сфинг или кто-то еще - погибает. Но не всегда. Порой он только лишается материальной оболочки - тело тленно, но вот душа или сконцентрированная Безматериальная сущность - это бездонный колодец энергии. Я не рассеялся, как дым, не отправился в лучший мир, я стал Непроизносимым.
Я - не добро и не зло, я на службе. Все мои поступки - это подвиги или грехи моего хозяина, а не человека по имени Ариэль. Можете считать, что я лишен собственной воли.
Только один раз на миллиард удается слепить в краткий миг извлечения Кристалла Непроизносимого. Для этого Ловец должен быть настоящим мастером и обладать силой не меньше уровня бога, да и объект должен быть подходящим. Я прекрасно сохранил воспоминания о том, как семь лет назад Сафик потерпел неудачу. Он очень старался и потратил уйму моей энергии на то, чтобы после того, как он вырвал Кристалл из сущности сфинга, сконцентрировать ее, привязать к себе. Но странное дело: даже после извлечения Кристалла сущность не покинула тело Веллинхана. Она продолжала держаться за оболочку на тонких нитях, как на стальных тросах, и Сафик так и не смог их оборвать, даже используя мою энергию. Сфинг все же очень хотел жить.
Не стоит забывать о том, что это был ский. Это самая разномастная раса сфингов - обитателей Междумирья. К последним скиев можно причислить довольно условно. Это полукровки, метисы, рожденные от смешанных браков. И никогда нельзя сказать, какими из черт своих родителей это создание будет обладать.
Некоторые считают их чудовищами, отбросами, мутантами. В этом отношении Сафик, как всегда, разумен и не так щепетилен. В случае Веллинхана он вполне представлял, с ЧЕМ имеет дело, и был крайне заинтересован в его исходе. То есть он знал о происхождении Алексиса и о его потенциале, который хотел использовать для себя.
Я тоже кое о чем догадался. Ведь не только я открыт перед своим хозяином, но и его мысли отчасти доступны мне.
Я видел Веллинхана, я видел скию - Целительницу. То, что они принадлежат к одной семье, не является для меня секретом. Они и сами, наверняка, поняли это. Как и Гелион Сирин.
И еще известно, что, тайну о появлении близнецов в Междумирье Сафик бережет строже нашего договора.
- 7 -
С утра распогодилось. Щедрое сентябрьское солнце опять возвратило на несколько часов июльскую жару.
По каменным плитам плаца, по деревянным настилам, набухшим от ночного дождя, ходили полуобнаженные люди, ездили повозки, мунинские поставщики, прибывшие из сердца провинции, с удивлением прибираясь с поклажей сквозь этот рой, отлавливались сотенными Уллигримсона, безошибочно отличавшими их среди загорелых спин по яркому одеянию.
Небо было чисто, как свежая простынь. Его улыбчивая лазурь, все же перезрелая по осени, как щетиною, только на далеком востоке обросло облаками, лиловыми, подозрительно - раздобревшими. Но ветер дул с запада.
В степи, на открытом просторе, в лагере дозорных, среди палаток и пасущихся лошадей дышалось легко. Люди, еще до конца не понимающие, что их ждет, чинили одежду и начищали доспехи. Среди общих разговоров то здесь, то там из уст в уста передавалась одна фраза, брошенная тысячником Диллерэном, когда он, взобравшись на перевернутую телегу, оглядывая свое полчище из-под козырька ладони, прокричал Великому Ас, дегустирующему похлебку в полусотне шагов от него:
- Да мы с такими молодцами не то что на Мидгард, на вест-скиллское отродье можем пойти! Верно я говорю, ребята?!
"На Мидгард"! На столицу! Туда, где сосредоточено сердце Этилейма, туда, где у многих остались семьи, туда, где их ждут обнаженные клинки Тронной тысячи и, быть может, Леймской дружины.
Бел бродил среди солдат, улавливал их резонирующие настроения, рассеянные лица. Пока еще недовольных он не встречал, но могло начаться то, что Му называл "брожением умов". Все-таки этот щуплый мальчишка, будь он хоть тысячу раз Наследником престола Ас, был им чужим, и за прошедшие сутки существенно ничего не поменялось.
В Тронной служили братья, отцы, друзья. И люди устали от кочевой жизни, их вполне объяснимо тянуло под кров. И какая, в принципе, разница, кто там будет восседать в Альтинге: мунин или некоронованный пацан? И почему они вольны им навязывать гражданскую войну?
Бел задумался. Он не умел производить впечатления на толпу, заражать ее своими идеями. Навыками приходилось овладевать походя. Кое-как подавить сопротивление Диллерэна он смог, устроив спектакль. Пусть и потрепанный, неотутюжанный зверь, он мог подчиняться и уважать только превосходящую его силу. На сколько ему хватит этого аванса, Бел не знал. Но не идти же на поединок с каждым солдатом!
Был еще один способ раздобыть симпатии - попусту их купить. Но что он мог им предложить, кроме своего драного плаща?
Чтобы получить власть, Ингерд потратил годы. У него же не было и недели.
Му! Проницательный, ловкий делец, настоящий политик, тоже своего рода хищник.
Бел развел руками. Оставалось только ждать музы.
...Сэттел нашел его в гуще, когда он в одиночестве сидел перед догорающим костром на чьем-то седле и задумчиво ковырял землю перочинным ножом.
- Великий вир! - он гаркнул что было силы, старательно набрав в легкие побольше воздуха.
Ас поднял на него глаза.
- Чего орешь?
Сэт подобрался и очень осторожно, приглушив рупор, словно боясь спугнуть своим дыханием бабочку, принялся отчитываться:
- Торговцы собраны в оружейной, Наследник Ас. Они готовы к Вашему приходу.
Бел перестал измываться над почвой, вытер лезвие о брюки.
- Молодец. Примерно служите, сотник Уллигримсон.
Он произнес это машинально, без задней мысли и выражения, но на Сэта слова произвели магическое действие. Он выпрямился, а потом также, как позавчера, опустился на одно колено.
- Верен Вашему престолу! - сказал он с радостью. Нет, слезы у него не наворачивались, но Бел был уверен, что если бы он захотел, то вдохновил бы егеря рыдать в три ручья.
Ас поглядел на его дюжую, мозолистую длань, прикрывающую сердце. Что это? Преданность, любовь, вызванная поощрением, брошенным вскользь? И при все при этом Бел здравомысленно оценивал себя: он совершенно невозмутим, безразличен, в принципе, к окружающему, слишком сосредоточенный на своих мыслях.
Он становится манипулятором, как проповедовал Му, и его ждет одиночество, как предвещал отец.
Правитель поднялся. Перемазанный травой и пеплом, но по-прежнему в черном, как истинный Ас, без ремня и головного убора, он потрепал Уллигримсона по плечу:
- Где та телега, на которую утром забирался тысячник?
По дороге он мимикрировал. Стаскивать рубашку с Сэттела Ас не стал, в великанских размерах одежде он выглядел бы совсем, как ребенок, а вот облачение Мазилы Лу пришлось в пору. Он переоделся в походной палатке Тора - командира пятой сотни - и теперь выглядел почти как этилец, если не считать отсутствие косички и боевых навыков. Этому Ингерд в его образовании особое место не уделял, но кое в чем Ас все же поднаторел с подачи Вейхара. Из чистого любопытства.
- Ну, давай. Отходишь на двадцать шагов и стреляешь. Первые три раза - предварительно опуская лук, затем можешь не мелочиться. Когда я скажу "вперед", начинаешь медленно приближаться. На десяти метрах уже лавируешь. Понятно? - легко подбрасывая в руке меч - для видимости: чуть-чуть вверх, поигрывая рукояткой правой, менее натренированной рукой - он пружинисто запрыгнул на помост.
Сэт бодрости не проявлял. Затея ему не нравилась, не то чтобы она пахла бахвальством - такие выходки у дозорных считались проявлением молодеческой удали и были за обычай, - но вот изрешетить зеленого Наследника ему совсем не улыбалось.
- Великий вир, а кольчуга? - и он вырвал из рук Мазилы позвякивающую "кожу", которую тот послушно тащил за ними в хвосте.
Бел завертел головой.
- Да ну её. Буду еще, как гирями обвешанный, прыгать. Она маневренность ограничивает. Иди отсчитывай.
Понурившись, Сэт отправился назад к палатке Тора. За войлочным навесом он припрятал свой боевой лук и колчан, деревянный, но обернутый бурой бычьей кожей со стальными клеммами. Сорок стрел. Полтора десятка в руке, двадцать пять болтается за спиной. Ох, уж мне эти мидгадрские фаты...
Кое-кто оборачиваясь, стал поглядывать на него из-за спины, а, когда он натянул тетиву, целясь ни много ни мало в Великого Ас, небрежно расхаживающего по перевернутому днищу, зрители застыли в тревожном недоверии.
Ас не спешил. Публика прибывала. Ведь первый раз, а, может сдаться, и последний, будет самым запоминающимся.
Звук отпущенной на волю тетивы. Рассекая пространство, ставший вдруг упругим воздух, гладкая, крепкая, в полтора локтя, стрела летела на Ас... Сэт пожалел мальчишку и прицелился чуть левее его плеча. Если он не будет в панике брыкаться, то у него есть шанс.
Пронесясь почти перед грудью мишени, коротко бликнув на солнце, наискосок, меч порезал воздух с каким-то необыкновенным, пугающим хрустом. И вместе с его треугольным наконечником, обращенным к земле, на серые доски рухнули два обрубка стрелы. Теперь - годные лишь для растопки.
Над лагерем повисла тишина. Мечник, по-прежнему держась за рукоятку левой рукой, свободной вытер лоб рукавом армейской рубахи. И встал в оборонительную позицию.
Но Уллигримсону уже было не до натянутой тетивы. Он взвизгнул, закричал, затопал ногами на месте, расшатывая землю. Лу, подпрыгивая, ели доставая ему до уха, что-то отважно запищал.
Бел не слышал их. Рев толпы в неистовстве взмыл его в поднебесье. Сотрясая копьями, щитами - что у кого было под рукой, - ударяя металлом о металл, ратники признавали его если не конунгом, то хотя бы имеющим право на равенство с ними.
Это было начало начал.
Исцарапав весь воздух вокруг себя, поймав кураж, весь взмыленный, он-таки изловчился отбить тридцать стрел, пущенных егерем. Последнюю дюжину тот отправлял в путь уже спокойно, не стесняясь продырявить Правителя.
Уталить жажду Ас приложился к фляге Тора. Седоусый, хмурый, неимоверно строгий сотник сам предложил ему напиться. Это было своего рода признанием.
- Неплохо, Великий вир, совсем неплохо, - он закупорил одним шлепком возвращенную флягу.
Отдышавшись, Бел осмотрелся вокруг. Расслабленные развлечением люди группировались за их спинами. Тор, водрузив на крутых коленях миску, с шумом водопада и неимоверным аппетитом поглощал обед. Бел и Сэт, эпицентр сегодняшних событий, по поводу еды были в амнезии.
Бел погладил выручившее его оружие, задержавшись специально на морде василиска, плясавшего в полете вблизи рукояти. Получалось, что тот, сильно раскрыв зубастый зев, с остервенением драконоподобной нечисти кусал его за палец. Солдаты подхватили шутку.
- А кто тут у нас лучший мечник, а? - ни к кому не обращаясь, Бел все же смотрел на Тора.
Не поднимая головы, тот продолжал отдавать воздаяние бездонному желудку. Со всех сторон наперебой забормотали, закивали на своего командира.
- Да сотник Трудхейм, кто еще!
- Наш Тор! С ним никто не сравнится!
- Тор, Тор!..
Взяв плашмя в обе ладони меч, Бел протянул его сотнику. Без церемоний, просто сказал:
- Не окажете ли мне честь, вир Трудхейм, дать мне пару уроков?
Чревоугодие было прервано. Трудхейм, вытерев кулаком усы, всучил опорожненную миску Лу. Исподлобья протаранил Ас взглядом.
- А Вы знаете, Великий вир, кто обучил меня всему, что я умею?
Бел ни минуты не смутился. Хотя это было пальцем в небо.
- Мой дед. Конунг Белиус Ас Бесстрашный.
Глубочайшие морщины, немного комичные, как расселины, в заиндевелой коже на лице Тора чуть разгладились.
- Правильно. Ваш дед.
"Ну вот, я больше не сирота. Мое родство с Ас признали," - саркастически заметил Бел про себя.
Лу набрал Тору из общего котелка новую порцию и выжидательно склонился над тарелкой, пробуя острым носом воздух над ней. От ароматов горячей пищи у него сводило живот, но лакать похлебку без позволения Наследника он не решался.
- Тогда завтра начнем, спозаранку. - Тор, не щадя чувств Мазилы, отобрал свою тарелку.
Бел улыбнулся и кивнул Сэттелу, ждущего команды к трапезе.
- Завтра. На первом привале. В Верне.
- 8 -
В распахнутое окно, дернув узорчатыми ставнями, пахнул ветерок.
Лицо Генара словно окатило парным молоком.
Два голоса над ним, в темноте: один - низкий, мужской, обрывающийся от волнения, другой - женский, мягкий, свежий...
- Он ведь поправится?
- Я уже говорил Вашему отцу, вирия.
- Почему ополчение? Будет война?
- Не хочу Вам врать. Скорее всего. Нет, не так. От краев к поврежденным участкам. Да. Умница.
- Когда он придет в себя?
- Завтра. Ребро сломано, но легкое не задето. Перкуторного хруста подкожножирового слоя нет. Дыхание везикулярное. Коллабирования нет, и то хорошо. Сотрясение головного мозга второй степени. Ушиб мягких тканей орбиты. А так по мелочи... Ссадины, гематомы.
- Что? Вряд ли я все поняла, что Вы сказали. Но это неважно сейчас. Главное, вир Диллэрен будет жить.
Кэми отжала полотенце и принялась осторожно, короткими мазками отмывать лицо Генара.
Алексис пристроился в кресле, слева от балдахина. В доме Стурлунсонов, как и сто лет назад, продолжали занавешивать кровати от комаров.
- Да, неплохо.
Ажурные шторы привязали к прикроватным столбикам. Генара - тяжелого, грязного, прямо в сапогах - уложили на постель в девичьей келье Кэми-Халльвейг. Сама хозяйка гнездышка временно перебралась в игровую рядом со спальней братьев.
Старшая Халльвейг закатывала внизу, в гостиной, скандал мужу.
Кровать была широкая, удобная для спящего, но Кэми приходилось, опираясь ногами на вторую ступеньку лесенки, сильно выдаваться вперед, чтобы дотянуться до обездвиженного больного. Она не жалуясь, терпеливо и неспешно делала свою работу.
Прислуги в доме было мало. Все сейчас были внизу, обхаживая за дрязгами вирии Стурлунсон долгожданного ярла.
Спальня была просторная, окном на восток, так что Кэми первая в доме встречала солнце. Комната совершенно не подходила вторгшемуся в нее мужчине, но замечательно украшало ее обитательницу. Золотисто-розовые шпалеры с декоративным орнаментом, среди ветвей которого застряла, растворяющаяся от света нового дня, пятиконечная звезда Лейма. Белый, крашеный гарнитур из тахты и трех кресел, одно из которых занял Алексис. Овальное туалетное зеркало, в котором, как на картине, отражался лежащий среди кружев и сотни маленьких подушечек Генар. Цветные мозаичные стекла в верхней, распахивающейся фрамугой, раме. Оставалось только мечтать об их игре света на тканном лохматом паласе.
Кэми закончила с больным и улыбнулась, нечаянно встретившись взглядом с Алексисом. Почувствовав его тепло, можно было легко понять Фурри, обожающего свою дочь. На сколько бы ни был Хранитель подавлен, растревожен ее спокойный, утренний, умиротворяющий вид не мог не отогреть, позабавить, смягчит раны, как бальзам.
- Вы голодны, вир Алексис? Мама приказала накрыть на стол и пригласила всех к ужину.
Веллинхан покачал головой.
- Я лучше здесь посижу, вирия. Мне надо подумать. Там шумно...
Он неловко показал пальцем на пол. В столовой была кульминация склоки.
Кэми кивнула.
- Тогда я принесу чего-нибудь перекусить и составлю Вам компанию.
Алексис согласился.
Да, девочку гложило любопытство. Хранитель понял, что произвел одним своим появлением переполох во всем Лейме. Худющий, в серой от пыли, стоящей колом от запекшейся крови рясе, лысый, на руках, как с ребенком, с полумертвым тронником - непонятно в чем самом душа держится! - он заявился на пороге жилища Стурлунсонов. А еще из-за его спины выглядывал затравленным зверем пассивно-послушный ярл Лейма. Он так и привел его домой, как на поводке, пред ясные очи супруги.
Халльвейг от шока в первые пять минут не смогла выдавить ни слова. Зато в следующие полтора часа профессионально насела на Фурри: "Ты как домой заявился, увалень! Последний проходимец чище! И еще с собой бродяг приволок! Что это за попрошайка? Чего он расселся на моем диване? Чего он этого верзилу на него кладет? Снимай с него сапоги! Чего стоишь! Дровер, не зевай! Помоги попрошайке! Да аккуратней вы, недотепы! Ты-то куда, пень старый, лезешь! Молчи, я тебе говорю! Марта! Марта! Тащи воды теплой да побольше! У него кровь! Дай я сама! Ну, перевязывай! Охает он! Марта посмотри у этого вшей нет? У этого, в балахоне? Дровер, посмотри у отца! Осторожнее! Еще лишаев насобираешь! Тьфу, верни мне лучшие годы моей жизни! Кэми, ты-то куда? Чего? Тащите наверх, чего делать!" - и дальше в этом же духе.
Тем не менее при прямом подстрекательстве Халльвейг все было организовано довольно быстро: хозяин и попрошайка отмыты, переодеты, накормлены и устроены на ночлег. Как бы то ни было все в доме слушались старшую Халльвейг беспрекословно. Не было того угла, куда бы она не совала свой курносый нос, не было той ниточки, которую она не замечала на ковре, той пылинки на подоконнике. И система работала без сбоев!
Обмягший в привычной обстановке, под родным зудом, Фурри наконец смог членораздельно процедить, что, собственно, с ним произошло. Как ни странно, Халльвейг поверила. Ее же вердикт в доме был окончательным. Но если с офицером Диллэреном все было решено, то вот насчет Алексиса оставались подозрения.
И мифы первой хотелось развеять Кэми. Добрая, веселая, жизнелюбивая, девушка энергией не уступала матери, но направляла ее в более мирное русло.
- Вир Алексис, - она появилась в дверях с подносом в руках, - прошу Вас. Вам надо подкрепиться.
- Спасибо, вирия Кэми.
На низенькой тумбочке, втиснутой между креслом и диваном, среди склянок и баночек с духами хозяйка быстро сервировала стол. Радужные пузырьки она охапкой смахнула в передник, разложила большие плоские тарелки и из пузатого горшка, откуда, раззадоривая аппетит, поплыл мясной аромат, выделила две порции с рисовым гарниром.
Алексис всегда ел немного, беззвучно, щепетильно отделяя лакомые кусочки от косточек и сухожилий. К рису и зелени он почти не притронулся, зато с охотой прожевал пару щепоток изюма. Кэми ненароком следила за ним, боясь обидеть придирчивостью, но как все люди нечайно наблюдают за малознакомым персонажем. Богатырским аппетитом гость не отличался, но с какой же все-таки легкостью, как перышко, он один понес по лестнице крупногабаритного Генара на второй этаж! Дровер, несмотря на четырнадцать лет почти догнавший в росте отца, только отирался рядом, не зная за какую конечность схватить тронника, подстрекаемый шумными командами матери.
- Вир Алексис... - Кэми поджала губы, не осмелившись продолжать.
- Да? - он поднял брови, - Вас что-то заинтересовало, милая хозяйка?
Девушка запунцовела: она сегодня и так перешла много незримых граней, движимая искренним чувством сострадания, и никогда не пребывала так долго в обществе посторонних мужчин. Чтобы перевести дух, она потянулась за чайником. На изгибе ее розового запястья, съехав, о фарфоровую ручку звякнул обручальный браслет с подвеской. Алексис ласково остановил ее ладонь, готовую соскользнуть с гжели, и на двух пальцах приподнял драгоценную безделушку: старинный чеканный кулон - знак любви и верности лендерманов Заливных лугов - золотая нифь с алмазными росинками.
- Вы обручены. С кем-то из Веллинханов? - в его словах звучало одно радушие.
Кэми вспыхнула еще ярче и отдала бы многое, чтобы сейчас спрятать руку, но он так внимательно и деликатно рассматривал знак ее обета, что она не решилась оборвать это свидание. А он словно не замечал ее неловкости, ее зарева не щеках, ее глубокого дыхания.
Восемьдесят семь лет ский - скиталец, Хранитель, воин - не встречал напоминания о своем прошлом, о семье, принявшего его, как своего. Ведь он и вправду когда-то был одним из них - из людей, - мог, как старший сын, унаследовать титул и надеть какой-нибудь трогательной девушке, как сейчас на Кэми, на руку этот самый родовой браслет, мог бы... Это жизнь в сослагательном наклонении мучила его долгие годы, подспудно терзала и потом. Та жизнь, которую ему уже никогда не прожить. Те люди, с которыми он должен был по правилам разделить ее. Но давно иссохли кости его приемных и единственных родителей, народилось уже пятое поколение, и на земле Этилейма не осталось ни одного, кто бы помнил его здешнюю жизнь.
Алексис выпустил ее руку и замолчал, замкнувшись на неведомых ей мыслях. Лицо его попало в тень. Девушка с облегчением сжала кулачки в кармане передника, но с каким-то странным чувством сладкого трепета ощущала по-прежнему тепло его прикосновения.
Над ними повисла осененной мантией пауза. Но она была совсем не тягостна.
Бесшумно, по добротным ступеням, продавливая шерстяными подошвами ковер, в домашних тапочках до них добрался ярл Стурлунсон. Проникновенность момента его овеять не успела. Он пришел вызволять гостя из светличного плена.
- Вы уже поужинали, вир Веллинхан? - при этих словах Кэми вздрогнула. - Пойдемте, пойдемте скорее вниз. Уже все собрались. Вирию Стурлунсон я отправил в гости. У нее корзина новостей, она отправилась перетирать их со своими кумушками. Так что раньше полуночи не вернется. У нас даже есть небольшой запас во времени. А! Каков я! - он был важен, как генералиссимус, и добродушен, как хлебосольный хозяин,- Кэми и Алексис переглянулись, но поспешили отвести глаза, как будто их застали за чем-то неприличным.
- Пойдемте. Пора подумать об Этилейме. - Алексис первый, не прощаясь вышел вон.
Эту произвольную небрежность девушка почувствовала, как пощечину, как бегство. Фурри наклонился, чтобы поцеловать дочь.
- Отправляйся спать, детка. Тяжелые деньки нас ожидают. И вниз сегодня уже не спускайся, - он потрепал ее по круглой щечке, сияющий, заботливый, как сотня нянек, и бравурно-глухо процедил на ухо:
- У нас сегодня мужская беседа намечается. Без юбок.
Кэми отлипла от отца и, может быть, почти в первый раз в жизни серьезно, сурово, так, как если бы от этого зависела ее судьба, заставила отца очнуться от нежной игры.
- Вы избавите меня от этого, папа? - она подняла левую руку вверх, демонстрируя на алебастровом предплечье Бериэндов браслет.
Фурри проморгался. Видя этот жест, это обожаемое лицо без улыбки, с выражением сдерживаемого отчаяния, он оторопел, а потом к его сердцу подступила ярость.
- Я вырву у Бела Ас, когда он станет конунгом, расторжение помолвки. А если нет - то попросту задушу этого подонка и его кисейное отродье. Моя девочка не будет Веллинхан. Это я тебе клянусь.
Кэми бросилась к родителю на шею, осыпав его ворохом лент. Фурри погладил ее по головке. Маленькая косматая куколка...
- Мне достаточно не быть супругой Бериэнда, папа. О большем я не прошу.
Фурри взял ее в крепкие руки и посмотрел в стурлунсоновские глаза. От отца у любимой дочки секретов не было. А теперь - появился?
Кэми опустила очи долу. Где-то в уголках синих безд, под рыжеватыми ресницами сверкнули капли. Младшая Халльвейг, как ребенок, безыскусно не таила внутреннюю жизнь.
Фурри прикоснулся гладящим движением к румянцу щек. Наливное яблочко. Он не знал - радоваться ему или рыдать. Вот вам и война, вот вам и собрания!
Его кукольная копия плакала, озаренная счастьем, стыдящаяся от страха.
- Моя родная дочурка стала совсем взрослой? - Фурри потрепал ее по носу. Спокойный, мягкий, как перина, - обычный папа.
У девушки отлегло от сердца. Она благодарно, переполненная тихим восторгом улыбнулась одними глазами.
Лучший отец на свете чмокнул ее в лоб и, засуетившись, несоразмерно своему статусу, через две ступеньки помчался вниз.
Когда на следующее утро Генар Диллэрен, как и обещал ский, открыл глаза, то первое, чем его поприветствовал этот мир, было лицо и руки Кэми-Халльвейг. Свежая, перепоясанная белым фартуком, барышня - домохозяйка, с оранжевыми лентами в волосах, окольцевавших ее головку золотистыми косами - кое-где за розовыми ушками выбилось пару завитков - наклонилась над ним и расчесывала пальцами его свалявшуюся шевелюру.
Тогда мир треснул надвое: на до и после, - когда девушка подняла светящиеся, собравшие всю лазурь небесного эфира глаза на выздоравливающего. Вчера он мог только догадываться о них, сегодня - лицезреть.