Каждый приезд дяди Коли был для Маши настоящим праздником. Дядя Коля, жизнерадостный, весёлый и хохочущий, врывался в их спокойную и размеренную жизнь, словно ураган. 'Ну, начинается кавардак', - притворно хмуря брови, говорила мама. Ох, как Маше нравился этот самый 'кавардак'! Ведь с приездом дяди Коли родители сбрасывали с плеч какой-то невидимый груз и становились похожими на самих себя со свадебной фотографии.
Первым делом дядя Коля подхватывал радостно визжащую Машу, высоко-высоко подкидывал её, ловил и кружил вокруг себя. Осторожно ставил на место, нахлобучивал ей на голову свою фуражку и 'строго' спрашивал: 'Ну что, боец, как дела? Маму-папу слушаешься?' Конечно же, Маша слушалась родителей и кашку в детском саду всегда съедала 'до донышка'. Тогда дядя Коля торжественно объявлял '... благодарность личному составу...'. И Маша, приложив ладошку к фуражке, проговаривала словно клятву: 'Слузу Советскому Союзу!'
А затем дядя Коля дарил ..., нет, не дарил, а вручал дары. Маме он всегда преподносил цветы. Дядиколины цветы были совсем не похожи на те шикарные букеты, которые можно было увидеть в роскошных витринах цветочных магазинов. Нет, его букеты были скромными. Но Маша видела, как бережно мама принимает эти цветочки, как трепетно прижимает их к сердцу, и понимала, что такие цветы купить - нельзя. Их можно только - подарить!
Маше всегда доставалось что-нибудь очень-преочень необычное: или красивая раковина, приложив ухо к которой, можно было услышать шум моря, или камешек причудливой формы. Один раз Маша получила голову ящерки, сделанную из необычного камня, тёплого на ощупь. А вместо глаз у ящерки были вделаны два красивых камушка зеленого цвета. Мама, рассмотрев эти камушки, охнула и, ничего не сказав, только покачала головой.
Папе дядя Коля привозил ножи - разные, рассмотреть которые поближе Маше обычно не позволяла мама.
После этого начиналось большое кулинарное священнодействие!
Сначала дядя Коля готовил настоящий кофе и даже Маше доставалось несколько капель в чашку с молоком.
А потом были мясо по-дядиколински, и соус по-дядиколински, и ещё много чего по-дядиколински. К столу папа ставил большую красивую бутылку, а Маше, в маленький фужерчик, наливали вишневого компота.
Вечером Машу отправляли спать, и никакие мольбы и слёзы не помогали. И уже сквозь сон Маша слышала обрывки разговоров, бренчание гитары и мамины песни.
Один дядиколин приезд очень запомнился Маше своей необычностью. Нет, были и подкидывания, и цветы, и подарки. Мамы в тот вечер не было дома, она уехала в командировку. Поэтому Маша надеялась, что уж сегодня-то её в постель рано не отправят.
Действительно, этот день был очень особенный! Когда Маша, вдоволь наигравшись подарком, прошла на кухню, то увидела, что папа и дядя Коля сидят, надев голубые береты, перед ними на столе - незамысловатая закуска. Папа, взглянув на Машу, попытался было отправить её спать, но Маша сделала строгое, 'мамино', лицо, и папа, улыбнувшись, отступил.
В этот момент дядя Коля, разлив по рюмкам, сказал: 'Ну, давай за войска дяди Васи!'. И Маше подумалось, что этот неведомый ей дядя Вася - замечательный человек! Ведь в его войсках служили папа и дядя Коля.
После 'третьей' дядя Коля стал играть на гитаре и петь песни. Его песни были печальными и тревожными. От одной Маша даже расплакалась, ей почему-то привиделось, что это папе - '... из окон в спину - автомат' и '... кровь течёт...' по папиному синему берету. Тогда дядя Коля резко прервал песню и сказал: 'А давай нашу!' И они с папой запели совсем другую. Очень замечательную! И Маша спустя некоторое время подпевала тоненьким голоском: '... по тельняшкам разлилась, по беретам...'
Всё закончилось в один сумрачный осенний день, когда Маша уже училась в школе. Вернувшись вечером домой, Маша увидела, что папа и мама сидят в папином кабинете. Папа, бледный, с резко постаревшим лицом, дрожащими руками перебирал какие-то фотографии и письма, а мама курила, стряхивая пепел мимо пепельницы. Мама! Курила! Маша, томимая предчувствием чего-то ужасного, вошла в кабинет. И папа, подняв на Машу тусклые глаза, прохрипел: 'Вот, Машенька, и нет больше нашего Коли'.
Сердечко словно схватил кто-то неведомый и крепко сжал. Маша, с трудом переставляя ноги, дошла до окна и прижалась лбом к прохладному стеклу.
Было Холодно, Больно и Темно.
И только тогда, когда Машу обняла мама, а папа крепко сжал Машину ладошку, Маша смогла заплакать. И боль слегка утихла.