Исуна Хасэкура : другие произведения.

Spice and wolf волчица и пряности 7 том

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Исуна Хасэкура

Волчица и пряности

Перевод с английского языка - Ushwood

Бета-редактирование - Lady Astrel

Любое коммерческое использование данного текста или его фрагментов запрещено

том 7

  
   Оглавление
   Глава 1. Мальчик, девочка и белые цветы
   Глава 2. Красные яблоки, голубое небо
   Глава 3. Волчица и янтарная меланхолия
  
   0x01 graphic
   0x01 graphic
   0x01 graphic
 0x01 graphic
 0x01 graphic
   0x01 graphic
 0x01 graphic
  
   Глава 1. Мальчик, девочка и белые цветы
  
   Клаус сидел на плоском камне на вершине холма близ дороги. Обзор ничто не загораживало, и, несмотря на то, что холм был довольно маленький, видно было далеко. Сколько Клаус ни шел, вокруг все оставалось без изменений. Люди говорили, что эта дорога ведет к морю, но до сих пор ему даже ручейка на глаза не попадалось.
   Ему было почти уже десять лет. Каково на вид море, он даже представить себе не мог, но был уверен, что не прошел мимо него ненароком. Должно быть, путь предстоит долгий. Сунув деревянную клюку под мышку, мальчик глотнул из кожаного меха. Вода неприятно пахла кожей, но по крайней мере смочила горло.
   Ветерок всколыхнул каштановые волосы. Мальчик оглянулся. Совсем недавно его вышвырнули из поместья, но оно уже совершенно скрылось из виду. Клаусу вовсе не было одиноко; наоборот, ему очень хотелось крикнуть "так вам и надо!", хотя он понятия не имел, почему. Сейчас надо было сосредоточиться на том, что впереди.
   Близ дороги цвели белые цветы; Клаусу подумалось, что сейчас он и его спутница остановятся, и так и произошло. Зима ушла, унеся с собой холодные сухие ветра. Сейчас воздух был напоен теплом весеннего солнышка и запахом травы.
   Она сидела перед этими совершенно обычными цветами и пристально их разглядывала, недоумевая, что это такое; ее поза делала ее похожей на пасущуюся козу. С близкого расстояния можно было разглядеть, что на ней довольно грязный балахон, но издалека - коза козой.
   Звали ее Ариеттой. Она сказала Клаусу, что не знает, сколько ей лет, но мальчик, немного раздосадованный, что она выше его ростом, решил, что она старше его года на два.
   - Ариетта!
   Услышав его возглас, девочка наконец подняла голову.
   - Мы же пообещали до заката пройти четыре холма?
   Клаус не очень понимал, что творится у нее в голове, но кое-что про нее он уже знал. Например, он знал, что просить ее что-либо сделать бесполезно, а вот обещания свои она держит. Пока он в этом не убедился, несколько раз уже, когда Ариетта так вот застревала, он подумывал бросить ее и уйти вперед.
   Девочка медленно поднялась на ноги; вид у нее был такой, словно она уже скучала по тому пейзажу, который остался позади. Клаус мог лишь вздохнуть.
   - Ты что думаешь, они редкие?
   Поскольку он до сих пор сидел на камне, ему пришлось поднять голову, чтобы взглянуть девочке в лицо. Из-за надвинутого капюшона, если только не смотреть в упор, лица не разглядишь. С самого начала путешествия мальчик догадывался, что оно красивое, хотя его практически не видел.
   - Это... цветы, да?
   Девочка говорила таким тоном, как будто это для нее было очень важно.
   - Да, это цветы. Мы их вчера уже видели, и позавчера тоже.
   Взгляд ее синих глаз вернулся к цветам; очередное дуновение ветерка всколыхнуло выбившиеся из-под капюшона золотистые пряди волос.
   - Но... так странно...
   - Что странно?
   Впервые девочка посмотрела на него. Ее голова была вопросительно склонена вбок.
   - Как они живут без вазы?
   При этом вопросе Клаус не стал хмурить брови - он просто отвел взгляд от ее лица.
   - Эй! Сказано же было, чтобы ты не пачкалась! У нас же нет воды!
   Вытянув руки девочки из рукавов, он убедился, что они все в земле... даже под ногтями земля. Маленькие ручки, всегда такие очаровательные, выглядели ужасно. Клаус попытался вытереть их своим поясом вместо полотенца, потом отставил подальше и строго посмотрел.
   - Меня учили, что грязь существует только в нашем сердце. Не лги.
   Клаусу хотелось огрызнуться, но он не осмелился.
   - Ты права. Моя вина.
   Девочка улыбнулась одними глазами и кивнула, явно удовлетворенная его ответом.
  
   В общем, свое обещание они не выполнили и не прошли четыре холма. Но в итоге Клаусу пришлось есть свой обед, выслушивая нотации Ариетты, которая отчитывала его за то, что он не сдержал слова, - уж непонятно почему. К обеденному времени они оба сильно проголодались, потому что Ариетта категорически не соглашалась есть завтрак.
   По правде сказать, в пеньковой суме, которую Клаус нес за спиной, было не так уж много еды. Несколько больших - больше, чем лицо человека - твердых лепешек из овса, каким кормят лошадей, немного жареных бобов, соль и где-то с чашку воды в мехе.
   Все это им дали в поместье, из которого их выгнали. Клаус знал, что им с Ариеттой придется туго, если они все как следует не спланируют. В каждую трапезу он съедал лишь немного, после чего решительно затягивал горловину сумы. К счастью, Ариетта тоже ела мало. Сегодня она съела, может, десяток бобов и восьмушку лепешки.
   Перед и после каждой трапезы она молилась, вознося благодарность Единому богу. Вообще-то еду ей давал Клаус - она-то ничего с собой не взяла, когда они вместе вышли. Клаусу казалось, что Ариетта должна благодарить его, а не Единого бога, но девочка отвечала просто: "Вся еда изначально от Господа".
   Это, конечно, был хитрый ответ; Клаус не мог придумать, что возразить. Оставалось лишь молча смириться. Несмотря на то, что Ариетта постоянно убеждала его делать все так, как она считает нужным, если бы Клауса спросили, умна ли она, он не нашел бы что ответить. И вдобавок ко всему - невероятно, но она не знала практически ничего.
   - Ой...
   Девочка задрала голову и уставилась на пролетающую в небе коричневую птицу. Сам Клаус думал, вкусно ли было бы, если бы он эту птицу поймал, ощипал и зажарил... но тут он вспомнил, что сказала Ариетта, когда увидела птицу в первый раз. Этого воспоминания ему хватило, чтобы начисто забыть про горечь хлеба. Тогда Ариетта была в полном изумлении и громко закричала - всего лишь увидев летящую птицу. Сперва он просто не мог в это поверить, но затем в него уткнулся ее вопрошающий взор.
   - Это птица?
   - Угу. Не паук и не ящерица.
   - Она... летает, да?
   - Да.
   Слишком сильно куснув лепешку, Клаус теперь выковыривал застрявшие между зубами крошки. Занимаясь этим, он раздумывал о манере Ариетты восхвалять и разглядывать летящих птиц и прочие простые вещи так, словно это какие-то важные тайны. Странная она... но и довольно милая в то же время.
   В первый раз, когда она увидела птицу, она пробормотала что-то вроде "паук лезет по потолку". Сперва Клаус не понял, о чем это она. Но прислушавшись к ней, он осознал: для девочки небо было потолком, а птица ползла по нему, как паук.
   Он был ошарашен, но, чувствуя, что обращаться с ней, как с дурочкой, недостойно мужчины, объяснил, что небо поддерживают невероятно высокие деревья, а птицы летают под ним. Девочка отнеслась к его словам с недоверием, но, когда увидела наконец птицу, которая взлетала с земли, все же поверила.
   И вот так - с каждым ее вопросом.
   Для нее было вполне естественно спросить, как цветок может жить без вазы. Она раньше жила в здании с высокими каменными стенами, стоящем на отшибе поместья, где Клаус был слугой. По словам Ариетты, сколько она себя помнила, из здания она не выходила ни разу. И почти все время, что она прожила там, она читала.
   Клаус слышал о тех, кто входил и выходил из этого здания. По слухам, господина каким-то образом заставили построить его люди с юга, и все, кто им пользовался, тоже были с юга. Иногда из-за каменных стен доносились незнакомые песни; Клаус предполагал, что это песни южных стран.
   Однако, несмотря на то, что господин построил такое здание, он не любил оставаться в своих землях и круглый год где-то бродил. Так что у прислуги было ощущение, что даже его личному дворецкому не все известно. Клаус знал лишь то, что эти песни восхваляли Единого бога, - об этом ему совсем недавно сказала Ариетта. Одну из песен он в последнее время слышал трижды.
   - Ладно, пора идти, - сказал он, дожевав последний боб.
   Однажды в поместье явилось множество незнакомых людей с разными пожитками и зверями. Слуги в удивлении остановились, чтобы поразглядывать их. Затем самый толстый из пришедших - он же и лучше всех одетый - заявил, что он брат господина, а потом громко произнес:
   - Вы в этом поместье больше не нужны, так что вон отсюда.
   Им сообщили, что господин умер во время своего путешествия и что теперь его брат будет здесь жить. Ему тут что-то не понравилось, и он потребовал, чтобы все, включая тех, кто жил в том каменном здании, убрались из поместья.
   Многие разрыдались. Некоторые были в полной растерянности, не зная, что делать. Другие решили, что это все какая-то шутка, и продолжили работать; кто-то обхватил ногу толстяка и не желал отпускать. Одна лишь Ариетта просто ушла куда глаза глядят. Вскоре пришедшие начали раздавать всякую всячину - воду, хлеб и куриный корм. Клаус получил еду на двоих и побежал, стремясь догнать эту странную, тонкую девочку, вечно отвлекающуюся на то, что происходило возле дороги.
   - Давай до заката пройдем шесть холмов. Если будем идти так же медленно - не знаю, когда доберемся до моря.
   - Обещаешь?
   - Обещаю.
   Клаус подозревал, что с Ариеттой так быстро идти не получится, но если в итоге обещание не будет выполнено... виноват все равно окажется он. Но только так ее можно было убедить идти с ним. Впрочем, даже когда он оказывался виноват и девочка его сердито отчитывала, ему не надоедало на нее смотреть.
  
   Путешествие проходило куда более покойно и беззаботно, чем дни в поместье, где Клауса часто колотили и где ему приходилось целый день таскать тяжелые ведра с водой и корзины с пшеницей. Но все равно он немного нервничал, особенно по ночам.
   - Ночи не так уж плохи... днем у нас есть солнце, а ночью луна. Господь всегда присматривает за нами.
   - ...А-ага, - хрипло ответил он, в то время как спокойная часть его продолжала думать: присматривают за ними лишь луна да звезды. Забравшись на очередной холм, мальчик с девочкой улеглись. Опасаться было совершенно нечего - Клаус знал, что они одни, - но все равно ему было неловко.
   - Господь учил, что человек дрожит от холода одиночества. Но когда людей двое, одиночество уходит, и холод уходит вместе с ним.
   - ...Да.
   - Тебе все еще холодно?
   С его губ почти сорвалось "да", но все же он сдержался и помотал головой. И Ариетта ему не поверила. Руки на его спине чуть напряглись, прижимая мальчика крепче.
   - Испытывать наше терпение голодом - благо, но Господь не хочет, чтобы ты страдал и от холода.
   Уже четвертый раз она это говорила. Эти слова совершенно не успокаивали; тело Клауса съежилось. Первые дни он нервничал просто из-за того, что боялся спать в темноте ночи. Но сейчас ему было куда более неуютно - после того, как он понял, какая же на самом деле Ариетта красивая.
   Она завернулась в свой большой балахон, как в одеяло, и крепко прижала Клауса к себе. Весна весной, а по ночам по-прежнему было холодно. Но Клаус относился к холоду спокойно. Даже когда у него была крыша над головой, он всегда предпочитал спать на свежем воздухе.
   Ариетта, однако, считала, что ночные монстры - тоже испытания, посланные Господом, и изо всех сил старалась успокоить Клауса... согревая его своим телом. Во вторую ночь Клаус спал как убитый лишь потому, что плохо спал в первую. В третью ночь ему было не по себе, но все же он умудрился заснуть.
   На четвертую ночь он уже постепенно привык. Однако его лицо начинало гореть всякий раз, как он вдыхал сладкий запах Ариетты. Это была совсем не такая сладость, как у медового хлеба... куда нежнее. Он ощущал уколы совести - потому что было кое-что, что он от Ариетты утаил.
   - Апчхи!
   Она чихнула прямо ему в ухо. О Клаусе она заботилась, но сама мерзла. Ее тело чуть шевельнулось.
   - В общем... может, меня Господь отругает за это...
   Клаус не видел ее лица, но чувствовал, что она улыбается.
   - Но я не смогла бы справиться одна. Как хорошо, что ты тоже девочка!
   Никто никогда еще не принимал Клауса за девочку. Хоть сто человек бы он спросил - каждый бы ответил, что он мальчик. Но Ариетта, похоже, всерьез верила, что
   0x01 graphic

   он девочка, поскольку в первый раз, когда они прошли мимо лошади, она спросила, глядя с интересом: "Это создание и есть то, что называют "мужчиной"?"
   - Так спать хочется... спокойной ночи.
   Что за примечательная девочка. Ей требовалось совсем немного времени, чтобы заснуть. Клаус ничего не ответил, просто лежал молча. Когда он услышал наконец, что она задышала ровно, как кролик, он осторожно прижал голову к ее мягким грудям, от всей души надеясь, что никто не смотрит.
   - Спокойной ночи.
   Он чувствовал, что ищет оправдания, но так ему действительно было легче заснуть.
  
   Посреди ночи он внезапно проснулся и глянул на небо. Обгрызенная луна уже прошла над головой - значит, полночь миновала. Было так холодно... Клаус вновь прижался к Ариетте, стараясь отогнать смущение. Сперва он чувствовал себя ужасно, но вскоре нашел удобную позу и с выдохом прогнал из себя все заботы. Стояла такая тишина, что он слышал лишь сопение девочки.
   Никогда он так не наслаждался ночью, когда спал в углу конюшни. Там крысы бегали по земле и грызли просыпанный корм; время от времени они залезали к нему в одежду. Во мгле горели глаза - то были совы и змеи, охотящиеся на крыс; и это были еще не все ночные гости... иногда забредали лисы в поисках кур, иногда волки в поисках овец. Всякий раз, когда подступала опасность, лошади начинали биться в стойлах, куры вопили, а крысы носились еще более беспорядочно, чем обычно.
   А ночи с Ариеттой были такими тихими, что он мог слышать биение собственного сердца. И никто не подымал его по утрам и не загружал тяжелой работой, длящейся вечность. Никогда в жизни он не отходил ко сну так радостно, как сейчас.
   Он был удивлен, когда его вышвырнули из поместья, но не понимал, почему остальные в таком страхе. Когда нет работы - это такое счастье. Да, у них было мало еды, но Клаус верил, что они доберутся до моря раньше, чем она кончится. А в море много рыбы, он сможет ее ловить. Если только это вообще возможно, он хотел бы жить у моря.
   Ему вдруг подумалось, а видела ли вообще Ариетта рыбу? Он решил, что не видела. Ему придется сказать ей, что "рыбы в воде не тонут". При этой мысли он хихикнул. Какая тихая ночь... нет, надо постараться заснуть. Он с успехом вычистил свои спутанные мысли из головы - как вдруг поверх сопения Ариетты услышал еще негромкие звуки.
   Пум, пум, пум.
   Быть может, это сердце Ариетты? Его посетила мысль, что это странно - слышать сердцебиение сквозь мягкие холмики ее грудей; но тут он заметил нечто еще более странное: он слышал не свободным ухом, а тем, которое было прижато к земле.
   Пум, пум, пум.
   Звук продолжался.
   - Что это? - пробормотал он, затем осторожно отодвинулся от Ариетты и изогнулся всем телом, сжав крепче клюку, чтобы на нее опереться.
   - Вол-...
   Он почти выкрикнул "волки!", но, проглотив эти слова, огляделся.
   Пум, пум.
   Звук бился о его барабанные перепонки, но это был уже стук его собственного сердца. Мальчик попытался успокоиться, но, наоборот, задышал часто и тяжело. Сглотнув, он продолжал вертеть головой во все стороны. В небе висела луна, так что видно было довольно далеко, но никаких волков разглядеть не удавалось.
   - Ариетта... Ариетта!!!
   Его ладони были в поту, словно крали влагу у пересохшего горла. Продолжая озираться, он потряс девочку за плечо. Волков по-прежнему видно не было. Но они, похоже, его заметили; в воздухе разлилось напряжение.
   Жизнь в конюшне заставила Клауса осознать, нравилось ему это или нет, что волки - существа особенные. Их золотые глаза были единственным, что светилось во мраке ночи. Их шаги было слышно, но их самих не видно, пока ни о чем не подозревающая добыча не окажется у них в пасти.
   Ариетта наконец проснулась, но, похоже, не до конца; она выглядела так беспомощно, что Клаусу захотелось ее поддразнить. Может, лучше было бы ее не будить; может, тогда волки не обратили бы на нее внимания. Притянув клюку к себе, мальчик склонился к земле и прислушался.
   Сперва он не верил, что волки часто нападают на людей; но после трех случаев, когда они пробегали мимо него с курами в зубах, он начал подозревать, что только благодаря этим курам он и остался в живых.
   Топот не прекращался. Или это ему лишь казалось? Но звуки становились громче. Должно быть, волки сейчас окружают их и точат клыки, подумал он.
   - Что нам делать? - спросил он самого себя, размышляя, возможно ли вообще бегство. Стоит им двинуться с места, как на них нападут. Что же им делать? Ариетта смотрела на него удивленно; теперь она проснулась окончательно. Вдруг Клаус застыл, словно его внезапно окатили ледяной водой из ведра... он едва не укусил себя за палец.
   - Что случилось? - спросила Ариетта, садясь; и в это самое мгновение до них донесся неописуемо прекрасный вой.
   - Э? Что?
   Она озадаченно заозиралась. Клаус, сдерживая слезы и бурлящий в животе страх, вскочил на ноги и наконец увидел: на залитом лунным светом склоне холма в едином целом сливались чернота, тени и вой. На мгновение мальчику показалось, что его взгляд встретился со взглядом золотых глаз.
   - Быстрей, быстрей... собирайся...
   Дрожащими руками он подобрал свою суму, закинул за спину и ухватил Ариетту за руку. Девочка по-прежнему озадаченно оглядывалась, пытаясь понять, что происходит. Клаус просто не мог этого вынести. Уже не скрываемый топот волчьих лап ударил по ушам, точно шум ветра в лесу.
   Клаус был так напуган, что у него зуб на зуб не попадал. И все же он нашел в себе силы поднять клюку. Он пихнул Ариетту себе за спину и, хотя от страха едва не бухнулся на колени, сумел расставить ноги и занять позу, как будто держал в руках копье.
   Волки нырнули в озерцо тьмы между холмами - лишь для того, чтобы вновь вырваться под лунный свет уже совсем рядом. Взгляды золотых глаз, казалось, пронзали Клауса насквозь, и мальчик внезапно обнаружил, что ухмыляется странной, почти волчьей ухмылкой - его зубы оскалились от страха. Но волки, глазом не моргнувши, ринулись на них и...
   - Э?!
   Вожак стаи, приземлившись, вдруг прыгнул в сторону - так быстро, что Клаусу показалось, будто волка подстрелил охотник. Остальные волки, приземлившись после прыжков, разом оглянулись назад. Они были так близко, что Клаус мог разглядеть каждый волосок, каждую шерстинку на их телах. Они уже не пожирали глазами свою добычу. Они смотрели на что-то вдалеке, припав к земле и обнажив клыки; крепко стоя лапами на земле, они негромко выли.
   Все выглядело так, словно они готовы были в любой момент прыгнуть. Но сейчас их поза была уже не позой охотника перед добычей - скорее, они готовились встретить врага. Уж конечно, это не его храбрость их остановила? Пока Клаус думал, волки стояли и смотрели куда-то; а потом они побежали прочь.
   Мальчик не сразу сообразил, что они бегут - еще быстрее и внезапнее, чем появились. Угроза исчезла так буднично, что Клаус даже засомневался, а была ли она. Он тупо смотрел на исчезающую стаю, не в силах думать о чем бы то ни было. В конце концов он повернулся к Ариетте - но лишь после того, как девочка сильно стукнула его по спине.
   - Ч-ч-что это было?
   Ее всю трясло.
   - В-волки... нам так повезло...
   Ему совершенно не хотелось смеяться над ее дрожью; он изо всех сил вцепился в свою клюку, чтобы девочка не заметила, что его тоже трясет. Ариетта сконфуженно склонила голову вбок.
   - В-волки?
   И затем она очаровательно чихнула. Похоже, о волках она ничего не знала, а дрожала всего лишь от холода. Клаус уставился на свое якобы копье и поджал губы. Разочарованно выпустил клюку из рук, и та упала на землю.
   - Волки. Ты видела, как они хотели на нас напасть, да? Это дикие звери, и у них большие зубы. Они нападают на людей и других зверей.
   - Хмм... значит, это были... мужчины?
   Он почти решил, что она над ним подшучивает. Но затем он вспомнил слова главного конюха, который ему в отцы годился, и повторил их:
   - Да. Мужчины - это волки.
   Лишь теперь на ее лице отразился ужас. Глаза распахнулись и забегали.
   - Все хорошо, они уже -
   Но закончить фразу Клаус не смог, потому что его лицо вновь оказалось вжато в эти ее мягкие части. Он дышать едва мог.
   - ...Ммф!..
   - Мы спасены... мы спасены! Господь всегда с нами... волноваться не о чем...
   Она вся дрожала; Клауса она прижала к себе еще сильнее. Ну вот, теперь она боится. Интересно, что с ней будет, если он расскажет ей всю правду о мужчинах? Даже Клаус чувствовал, что лгать неправильно, но, отвернув голову, чтобы сделать вдох, он вновь ощутил сладкий запах Ариетты. Этого было достаточно, чтобы растворить его страхи. Все обойдется, непременно.
   - Но чего они так испугались?
   Действительно, волков словно внезапно напугало что-то. Но что? Клаус почти ничего не видел в том направлении, куда они тогда смотрели, - лишь кусочек луговины да озеро черноты. И он совершенно не чувствовал, что поблизости демоны.
   Разумеется, в объятиях Ариетты найти ответов он не мог, но зато они уносили прочь его тревогу. Из-за схлынувшего уже напряжения и тепла Ариетты на Клауса напала сонливость, и он зевнул. Почувствовав это, девочка чуть ослабила объятия, и Клаус отодвинулся, хоть ему и не хотелось.
   - Думаю, теперь все хорошо. Давай спать. До рассвета еще далеко.
   Девочка кивнула; от прежнего страха на лице не осталось и следа.
  
   Следующее утро, как обычно, началось с того, что его разбудила Ариетта. При мысли об опасностях прошлой ночи мальчика передернуло, но волков словно бы и не было. Однако отпечатки их лап на земле явственно доказывали, что они ему не приснились.
   Этот день, да и следующий тоже, будет таким же, как все минувшие. Разница лишь в том, что теперь у них меньше еды, им грозит реальная опасность остаться без воды, и еще одно: лицо Ариетты стало бледнее, и она жаловалась, что ее ноги устали.
   Возможно, с ней было бы все в порядке, если бы только они чаще отдыхали; но Клаус слышал как-то от человека, зашедшего в поместье, что без воды человек умирает через три дня, хотя без пищи может продержаться целую неделю.
   - Ты, думаю, не знаешь, есть ли здесь поблизости какая-нибудь река?
   Как он и ожидал, Ариетта не знала. Все, что открывалось их взорам, - простирающиеся до горизонта луга да длинная узкая дорога, по которой они шагали. Всякий раз, когда они поднимались на холм повыше, они всматривались в горизонт в надежде увидеть море или город.
   Шел пятый день, как они оставили поместье; несомненно, они проделали уже большой путь. Клаус слышал, что если все время идти, через два месяца можно добраться до края света. В глубине души он считал Ариетту дурочкой за то, что она всю жизнь провела взаперти; но он и сам не подозревал, что мир настолько огромен.
   Почему-то это его рассердило, и он ускорил шаг. Обед, потом вечер - и наконец после многих остановок и вспышек гнева Клауса на слишком медленный ход девочки они добрались до двенадцатого холма; больше они за один день не проходили еще ни разу. И все равно перед ними были лишь луга, холмы да рощи.
   Мальчик оглянулся на Ариетту. Она потеряла всякий интерес к насекомым и цветам и лишь старалась удержаться за Клаусом. Сейчас она стояла у подножия холма, не выказывая желания на него взобраться.
   Клаус чувствовал в себе силы идти дальше. Его постоянно сверлила мысль, что они до сих пор не добрались до города, потому что слишком медленно движутся. Ариетта тоже сможет идти, вот только отдохнет немного - так он сказал себе и вздохнул. Он уже собрался позвать девочку, как вдруг она опустилась на колени прямо там, где стояла.
   Нехватка воды, отсутствие города, растущие сомнения, что в конце пути будет море, и мир куда более огромный, чем он мог себе представить. Всякий раз, когда эти мысли посещали Клауса, его раздражение нарастало. До минувшей ночи он был так счастлив и беззаботен, но теперь ему казалось, что они слишком беспечны...
   Он позволил раздражению отразиться у себя на лице, но Ариетта по-прежнему не вставала.
   - Ох уж...
   Он был так раздосадован, что даже не хотел звать ее. На какое-то мгновение он подумал, не уйти ли одному. Дорога только одна, так что заблудиться Ариетта не сможет. Пока он так размышлял, сзади донесся какой-то странный звук.
   - ?
   Он взглянул на девочку. Та оперлась одной рукой о землю, и...
   - Ариетта!
   Ее спина выгнулась, и девочку вырвало. Клаус стоял, ошеломленный, а Ариетта тем временем завалилась на бок. Он отшвырнул суму и подбежал к ней.
   - Ариетта! Ариетта!
   Он был удивлен, но не обеспокоен. Подбежав к ней, он приподнял верхнюю часть ее туловища, откинул капюшон и принялся звать ее по имени. Девочка обмякла и не шевелилась. Вывалившийся язык напомнил ему - так выглядела умирающая коза.
   - Ариетта!
   Его удивление переросло в страх, но по-прежнему не в беспокойство. Ариетта умирала. Клаус почувствовал, как слезы выступили на глазах. Он потряс девочку за плечи, похлопал по правой щеке, но ответа не было. Страх стал таким сильным, что мальчика затошнило. Вдруг девочку снова вырвало. Хвала небесам... она еще жива.
   На Клауса накатила волна облегчения; Ариетта съежилась и застонала от боли - изрыгать из себя ей было уже нечего. Он вытер глаза, затем обтер губы девочки поясом-полотенцем. Но что делать дальше, он понятия не имел. На ум пришло выражение "целебные травы", но вокруг росла лишь обычная на вид трава - совершенно непохоже, чтобы она могла как-то помочь.
   Дыхание девочки становилось все слабее и слабее, как будто жизнь в ней угасала. Слезы вновь выступили у Клауса на глазах, и страх вернулся. Быть может, она не устала, а просто заболела? Если бы он знал раньше, они шли бы медленнее и отдыхали бы чаще.
   То ли это было оправдание, то ли просто раскаяние - так или иначе, эта мысль засела у него в голове. Он был не в состоянии собрать ни одной фразы, мог лишь звать девочку по имени. Он звал ее снова и снова, тряся ее плечи и всхлипывая, но никакого ответа не получал.
   - Что... что же делать...
   Он не мог позвать на помощь - все равно никого поблизости не было. Если кто-то и был, то разве что тот подозрительный бог, которому Ариетта всегда молилась. Но пусть это будет кто угодно... пусть даже ложный бог... и мальчик взмолился.
   - Пожалуйста... Господь...
   Ему показалось, что он услышал голос; должно быть, это и был Единый бог.
   - Что случилось?
   В панике он поднял голову, но из-за слез ничего не видел. Он вытер глаза - но все равно перед ним никого не было.
   - О нет...
   Он почувствовал, что слезы возвращаются.
   - Мальчик, что случилось?
   Сзади... Клаус обернулся, и да - там стоял чей-то силуэт на фоне солнца.
   - Она больна?
   Тон, которым эти слова были произнесены, совсем не вязался с чистым, ясным голосом. Силуэт приблизился; однако из-за слепящего солнца Клаус не только лица этого человека разглядеть не мог - он даже не понимал, какого он роста. Но от осознания того, что кто-то вправду оказался рядом, он расплакался, хоть и смущался своих слез.
   - Я... я не знаю... она просто... вдруг упала...
   - Хмм...
   Человек легкой походкой подошел вплотную, и Клаус наконец смог его разглядеть.
  
   0x01 graphic

   Это оказалась женщина.
   - Все ясно, - строго произнесла она, взглянув на лицо Ариетты. Клаус, сам того не замечая, сел прямо, а женщина продолжила:
   - Простое переутомление.
   Клаус ожидал куда большего.
   - Э?..
   - Смотри, как ноги напряжены.
   Она положила руку на икру Ариетты.
   - Но...
   - Она ведь просила об отдыхе несколько раз.
   Клаус потерял дар речи.
   - И она мало ела. Она просто не могла не свалиться.
   Это, разумеется, было вполне естественно. Странным было другое.
   - А ты откуда знаешь?
   - Ой, мне не следовало этого говорить.
   Женщина нарочито прикрыла рот рукой и отвернулась. Должно быть, она следила за ними. Но ведь он оглядывался по сторонам всякий раз, как они взбирались на холм. Спрятаться вокруг было просто негде. Откуда же она тогда следила?
   - Я совершенно не собиралась к вам подходить. Но очень уж жалкое было зрелище.
   Она похлопала Ариетту по пояснице и очень осуждающе глянула на Клауса.
   Ему показалось, что его сердце сейчас загорится.
   - Но я делал все, что мог...
   - Ты заботился о ней? Пфф. Ты ведь знаешь, что ее тело не такое, как твое, или не знаешь?
   Говорить так - это уж слишком. Он просто ничего не мог сказать в ответ, ему было стыдно.
   - Я следила за вами с прошлой ночи. Ты ооочень хорошо знаешь, что ее тело не такое, как твое.
   Ее губы изогнулись в озорной усмешке. Клаус почувствовал, что краснеет. Она видела его насквозь.
   - Ясно... вот что значит для самца "повезло". Но -
   Она встала и, уперев руку в бок, вновь улыбнулась Клаусу.
   - Ты очень храбро держался против волков. Отдаю должное твоей смелости.
   - Ээ, о... а!
   - Хмм. А ты туповат.
   Она возвышалась над мальчиком, и он вдруг заметил клыки в ее злодейски ухмыляющемся рту. И это еще не все. Внезапно он осознал, что в ней есть нечто еще более странное. На женщине был плащ с украшенным перьями поясом и меховые штаны, какие носят лишь аристократы. А на голове под капюшоном плаща...
   - О, ты только сейчас заметил? Тогда, думаю, вот это ты еще заметить не успел...
   И она скинула плащ.
   - Ой...
   - Красивый мех, правда?
   Да, прямо перед Клаусом раскачивался мех... роскошный волчий хвост и пара звериных ушей приветствовали его; и в память вновь вползли те волки.
   - Это...
   - ...Это?
   Ее взгляд словно околдовывал мальчика.
   - Это ты... спасла нас... вчера ночью?
   Ветер всколыхнул ее плащ и хвост. На ее лице, освещенном закатным солнцем, было написано: "ну и ну".
   - Ты... ты нас спасла, правда ведь?
   - Я просто спала неподалеку. Они меня заметили и сами сбежали. И все.
   Похоже, ей эта тема была неинтересна. Мальчик был ошеломлен. Его рот открылся, затем закрылся, затем открылся вновь. Лишь через несколько секунд ему удалось наконец сглотнуть и успокоиться. Он слышал много историй о человекоподобных зверях, которые заговаривали с людьми и иногда благословляли их. Но были и такие, которые играли с людьми, как с игрушками...
   - Не... неужели... ты дух?
   - Нет!
   Ее гнев был очевиден. Клаус робко отпрянул; женщина посмотрела на него смущенно.
   - Хмм. Люди называли меня так, но я это не люблю.
   Ее несдержанность и смущение заставили мальчика подумать, что она, должно быть, ненамного старше его. Но она была невероятно красива.
   - К-как мне следует... обращаться к тебе?
   Он пытался говорить как взрослый. Но женщина лишь недовольно подняла бровь.
   - Это мне тоже не нравится. И, кстати, если твой язык завязан в узел, развязать его непросто.
   Она смеялась над ним, как над последним дурачком. Клаус вновь покраснел и опустил глаза. Все-таки она дух.
   Вздохнув, женщина тоже опустила голову.
   - Выше нос. Я просто хочу вам помочь, потому что ваше путешествие меня беспокоит. Я вовсе не жажду, чтобы меня восхваляли.
   Он был так напуган, что не мог поднять голову; однако все-таки осторожно посмотрел на женщину.
   - Да, вот теперь ты выглядишь на свои годы.
   Он поднял глаза на ее улыбающееся лицо и вдруг понял, как много разных улыбок существует. Он покраснел еще сильнее и вновь опустил глаза, но уже по другой причине. Похоже, она все-таки не сердилась на него.
   - Меня зовут Хоро.
   С этими словами женщина присела на корточки рядом с Клаусом. Мальчик не сразу понял, что она только что назвала себя.
   - Мое имя Клаус... достопочтенная госпожа.
   - Не нужно церемоний.
   - Х... хорошо.
   Женщина-дух, называющая себя Хоро, встала и грустно улыбнулась.
   - Девочку зовут Ариеттой, да?
   - Да, но -
   - Как я узнала?
   Клаус решительно кивнул.
   - Ты же ее все время звал таким очаровательным голоском: "Ариетта... Ариетта..."
   Хоро положила руку ему на плечо; краска, покинувшая было лицо мальчика, вернулась обратно.
   - Но мне не кажется, что трясти такую слабую девочку - хорошая идея.
   Клаус потрясенно взглянул на Ариетту.
   - Она без сознания, зато ты сейчас успокоился. Промочи ей губы и держи ее в тепле.
   У Клауса было ощущение, как будто у него кусочек хлеба в горле застрял; он кивнул и сложил руки Ариетты поудобнее. Потом он встал, чтобы взять свою суму, но, хотя она лежала не очень далеко, он замер в нерешительности - можно ли оставить Ариетту одну?
   Хоро указала подбородком в сторону сумы, словно давая понять, что приглядит за Ариеттой, и Клаус побежал. Однако, оглянувшись через плечо, он заметил, что Хоро склонилась над Ариеттой и как будто шепчет ей что-то на ушко.
  
   - Это просто невыносимо. Если бы сейчас была зима, вы оба были бы уже мертвы.
   Клаус смотрел на Ариетту, в то время как Хоро изучала его суму.
   - У вас даже одеяла нет. Что вы собираетесь делать, когда пойдет дождь?
   - Э? Ну...
   Вытирая Ариетте лицо, он думал. Он хотел держать девочку в тепле, но Хоро была права - у них не было одеяла, и дров, чтобы развести костер, тоже не было. Все, что он мог, - накрыть девочку ее балахоном.
   - ...Найти укрытие?
   Хоро после короткой паузы вздохнула и изумленно взглянула на него. Клаус опять сник. Ни намека на укрытие поблизости не было.
   - Я шла за вами из чистого интереса, вы проделали такой путь, хотя поблизости нет ни реки, ни хотя бы ручья. Но я не ожидала, что вы настолько беспомощны.
   Эти слова Клауса рассердили, но возразить что-либо он побоялся.
   - Но это странно, что вы путешествуете. Что вы вообще здесь делаете? Вы же еще карапузы.
   Услышав, что их обозвали "карапузами", Клаус наконец кинул на Хоро сердитый взгляд. Она, конечно, на вид была старше их, но тоже не очень-то взрослой выглядела.
   - Дурень. За моей спиной уже больше двухсот лет.
   - П-прости...
   Как ни странно, теперь, когда она это сказала, - было и впрямь похоже. В конце концов, она же дух, так что все может быть. Убедив себя, он рассказал Хоро все без утайки. Она лежала на земле, грызя кусок хлеба, который взяла без спросу, и лениво махала хвостом, вместо того чтобы как-то участвовать в разговоре. Она доела как раз когда Клаус закончил свой рассказ. Встав, она принялась выковыривать крошки из зубов, насвистывая и бормоча что-то себе под нос.
   - Значит, этим поместьем владел некто Ансео, как-то так его звали?
   - Да. Ты его знаешь?
   - Я слышала о нем в разных городах, где побывала: чудак-аристократ, который живет на отшибе. Значит, он умер, да? Понятно...
   Клаус не был уверен, правильно ли называть господина чудаком, но он расстроился, услышав, что поместье, где он жил, называли "на отшибе". Это было роскошное поместье, там работало больше двадцати слуг. Там даже было каменное здание, где жила Ариетта, а еще там был виноградник и деревня рядом. Хоро, явно заметив его чувства, улыбнулась.
   - Что за молокосос. Сразу видно, ты никогда раньше не путешествовал.
   - ...
   Он даже не понимал, почему над ним смеются, и недовольно отвернулся. Однако смех Хоро был заразителен, и вскоре мальчик не удержался от того, чтобы не засмеяться тоже.
   - О, как легко тебя рассердить. Ты ведь тоже был удивлен, как велик мир, не правда ли?
   Мальчик повернулся обратно к Хоро и изумленно взглянул на нее.
   - Это нормально. Даже я испытала такое, когда только начала путешествовать.
   Интуиция подсказывала Клаусу, что Хоро вновь с ним играет, но в то же время непохоже было, что она лгала.
   - ...Да, я был удивлен.
   - Мм. Мир вправду огромен. Вообще-то -
   Она остановилась на полуфразе; Клаус проследил за ее взглядом и увидел, что Ариетта открыла глаза.
   - Ариетта!
   На мгновение Клаус начисто забыл про Хоро и, как только увидел, что девочка открыла глаза, тотчас выкрикнул ее имя. Она очнулась раньше, чем он думал.
   - Я... э... что?..
   Не понимая, что происходит, девочка попыталась сесть. Клаус поспешно остановил ее и сказал:
   - Ты только что свалилась без чувств... не помнишь?
   После того как он ей сказал, она, похоже, начала вспоминать. Сейчас она выглядела куда лучше, лишь краснота на лице оставалась.
   - Какой позор, что я, слуга Господа... но сейчас я уже хорошо себя чувствую.
   Это был всего лишь пятый день их совместного странствия, но Клаус девочку понимал. Он уже мог по ее тону определить, например, пойдет ли она спать, когда он предлагал ей это. Сейчас он позволил ей подняться на ноги. Разумеется, она сразу заметила Хоро.
   - Ах!
   За этим изумленным возгласом последовало молчание. Звериные уши, роскошный хвост... сомнений нет, Хоро была духом. Неудивительно, что Ариетта изумилась. И все же она продолжала невежливо таращиться на нечеловеческие части тела Хоро.
   Клаус забеспокоился, что такая грубость может рассердить Хоро. И еще его волновало, что теперь подумает Ариетта - ведь прошлой ночью он ей сказал, что волки - это мужчины. Она вполне может брякнуть что-нибудь ужасное.
   Он уже собрался было ей прошептать на ушко, но тут Ариетта, прежде стоявшая молча, вдруг кивнула, как будто поняла что-то.
   - Ты пришла из-за моря, да?
   Что за ерунду она говорит? Клаус попытался ее поправить, но Хоро успела раньше.
   - Да, я пришла с севера. Мое имя Хоро.
   Она вовсе не сердилась. Наоборот, она весело рассмеялась, а ее хвост радостно завилял.
   Ариетта сняла балахон, который накинул на нее Клаус, и вежливо поклонилась.
   - Мое имя Ариетта Белангер.
   Даже король обращается с духами вежливо, а Ариетта говорила с ней как с равной. Клауса невежественное поведение девочки беспокоило. Но духи живут в своем собственном мире, так что, может, Ариетта и права.
   - Чем мы можем тебе помочь?
   В поместье это все смотрелось бы замечательно, но сейчас... Клаус уже не мог стоять молча.
   - Не, не так все. Это Хоро... госпожа Хоро помогла тебе, Ариетта.
   Он запнулся, произнося имя, потому что не знал, как к Хоро следует обращаться. В конце концов он остановился на простом "госпожа", поймав убийственный взгляд ее янтарных глаз. Судя по всему, обращение "достопочтенная" ей не нравилось. Ариетта, похоже, снова удивилась; она выпрямилась во весь рост. Внезапно она показалась какой-то удивительно взрослой.
   - Прошу простить мою невежливость... и спасибо.
   Ариетта всегда была сама серьезность, когда молилась перед и после еды. Вот и сейчас она сложила руки перед грудью и потупила взор. Ее внезапная вежливость Клауса удивила, но Хоро, похоже, осталась довольна. Как бы там ни было, Клаус был рад, что Хоро не сердится. Но все равно утонченные манеры девочки его озадачили.
   - Как мне следует выразить мою признательность?
   - Признательность?
   - Да. К сожалению, я сейчас странствую, поэтому предложить могу немногое.
   Это была совершенно не та Ариетта, которая расспрашивала Клауса, как цветы живут без вазы. Мальчик смутился при мысли, каким гордым он себя чувствовал, когда "учил" ее.
   - Пфф. Никаких подношений мне не надо. Однако...
   Она кинула взгляд на Клауса, и Ариетта тоже. Какое-то мгновение он чувствовал себя лягушкой, на которую нацелились сразу две змеи. Их тела были совсем разные, но как-то сразу ему показалось, что он ничтожнее их обеих. Хоро весело продолжила:
   - Мне хотелось бы путешествовать вместе с вами. Можно?
   - Ээ?!
   Клаус не удержался от возгласа отчаяния. Две женщины вновь уставились на него. Похоже, ему тут слова никто давать не собирался. Ариетта повернулась к Хоро и улыбнулась.
   - Если хочешь.
   - Благодарю.
   Они улыбнулись друг дружке, точно старые приятельницы, и разом кивнули. Они всё решили. У Клауса было ощущение, будто он тонет; он не мог понять почему.
   - Так, мои вещи вон там. Помоги мне, пожалуйста.
   - А, ага...
   Ариетта собралась поднять суму, но Клаус ее остановил.
   - Ариетта, тебе надо отдыхать.
   - Но -
   - Отдыхать.
   Он подчеркнуто повторил последнее слово. Ариетта этого явно не ожидала, но нехотя кивнула. Хоро с радостным видом наблюдала за ними, потом произнесла:
   - Сюда, пожалуйста.
   Она сделала несколько шагов, потом добавила:
   - Хе-хе, и не надо смотреть на все так узко.
   - Ээ... не...
   - "Моя обязанность как самца - брать на себя самую тяжелую работу"... так звучит лучше, согласен?
   С этими словами она кинула на мальчика взгляд через плечо. Уставившись в эти янтарные глаза, он понял, что опять краснеет. Хоро видела все.
   - Пфф... да, нелегко тебе приходится.
   Хвост Хоро под плащом радостно вилял.
   - Девять из десяти самцов такие же, так что можешь не волноваться.
   Она похлопала его по спине, будто подбадривая, только ему от этого лучше не стало... слишком уж было похоже, что позади этой улыбки Хоро над ним смеется.
   - Ну что ты? Мы ведь друзья.
   Врунья, подумал про себя Клаус. Даже он понимал, что Хоро его просто дразнит.
   - Хмм... ну да, я немного играю с тобой, конечно... так что...
   Она подошла на шаг ближе и уставилась ему прямо в лицо, точно волк, наблюдающий за добычей. Эти глаза притягивали взор Клауса; он чувствовал, что просто не в силах отвернуться.
   - Сегодня ночью мы будем спать вместе, правда? Разумеется, ты будешь в середине.
   Мальчик тотчас подумал, как по-дурацки он, должно быть, сейчас выглядит. Потом его ноги заплелись, и он упал. Вот почему он чувствовал себя лягушкой перед двумя змеями, когда Хоро спросила Ариетту, нельзя ли ей присоединиться. Сейчас он лежал на земле, и Хоро склонилась над ним.
   - О? Не можешь дождаться ночи?
   Что за злодейская ухмылка. Однако, прежде чем Клаус успел рассердиться, он осознал, что мысленно сравнивает эту ухмылку с улыбкой Ариетты; он уткнулся лицом в землю, думая, как же он беспомощен.
   Тук-тук. Хоро постучала его по голове, и он поднял глаза к ее ласковому лицу.
   - Я сделаю из тебя нормального взрослого самца.
   Клаус вновь уткнулся лицом в землю.
   Изматывающее странствие трех путников началось.
  
   Давненько он не пробуждался от собственного чихания. Лежа под одеялом, он осознал, что и предыдущие ночи были не такими уж теплыми, как ему казалось, - он не мерз лишь потому, что спал вместе со своей спутницей, странной девочкой по имени Ариетта. При одной мысли об этом холодный утренний воздух словно улетучился куда-то.
   Однако то, что на этот раз Клаус спал не с ней, имело свою причину.
   После того как их выгнали из поместья, где Клаус жил и работал, он вместе с Ариеттой направился к морю. По дороге они встретили странную путешественницу, которую звали Хоро. Она сказала, что прожила на два века больше их, хотя на вид казалась обычной девушкой ненамного старше Ариетты... если не считать волчьих ушей, хвоста и клыков. Этого было вполне достаточно, чтобы Клаус поверил - она говорит правду.
   По вине Хоро ему и пришлось терпеть холод в одиночестве. Она дразнила его, говоря "давай спать вместе". Но, хотя Клаус мог спать с ничего не знающей Ариеттой, которая считала его девочкой, с Хоро было все по-другому. Она игралась с ним. Хоть она и дух, Клаус не собирался плясать под ее дудку.
   Так вот все и получилось. Клаус взял у Хоро одеяло и спал один. Хоро и Ариетта укрылись плащом и балахоном и спали вместе. Представив себе картину всех троих, лежащих в обнимку, Клаус вздохнул об упущенной возможности.
   Хоро - дух; и это значило, что иногда она бывала злой. И что в голове у Ариетты, мальчик тоже не вполне понимал. Несомненно, они обе очень красивые... неудивительно, что теперь он не мог заставить себя спать с ними. Но представлять себе это - почему бы и нет. С этой мыслью он высунул голову из-под одеяла и сразу увидел Хоро.
   - Сказать тебе, почему у тебя такое лицо?
   Она сидела рядом, расчесывая мех на хвосте. Теперь Клаус не мог просто взять и залезть обратно под одеяло. Он мог лишь покачать головой.
   - Потому что ты последний проснулся.
   Он медленно встал. Да, Ариетта тоже уже проснулась; она отошла чуть в сторонку и молилась. Клаус поднял глаза к небу, где предположительно обитал Единый бог. Было пасмурно и чуток холодновато. Кстати о богах: богиня по имени Хоро прекратила играться со своим хвостом и великодушно подала Клаусу хлеб из ее собственной сумы. Никакого праздника не было, и все же она протягивала ему пшеничный хлеб.
   - Мне тоже его просто дали. Можешь не стесняться.
   Даже если бы ему сказали, чтобы он постеснялся, все равно его руки приняли бы хлеб. Однако он обеспокоенно взглянул на Ариетту, которая всегда отказывалась есть по утрам.
   - Не волнуйся, я ее убедила. Видишь?
   Хоро кинула кусок хлеба Ариетте, которая как раз закончила молитву и вернулась. Девочка нервно вытянула руки и, поймав хлеб, точно ребенка, прижала его к груди. Полное отсутствие манер у Хоро потрясло мальчика, хотя он сам бы не сказать чтоб очень владел этикетом.
   - Бросать еду нель-...
   - Зерна пшеницы падают на землю - так устроен мир. Так почему я не могу бросать хлеб, который сделан из тех же зерен, только перемолотых в муку?
   - Что?..
   Клаус сам себя почувствовал дураком за то, что это слово вырвалось у него; однако и лицо Ариетты исказилось, точно ее ущипнули за нос. Девочка задумчиво склонила голову набок, потом молча кивнула. Клаус подозревал, что с ним опять играют, но сказать ему было нечего. В конце концов, древний дух мудрее, чем мудрейший из людей.
   - Это называется "логика", - шепнула Хоро ему на ухо и горделиво улыбнулась. Сейчас она казалась мальчику еще более внушительной.
   - Короче говоря: вы двое собираетесь к морю?
   Хоро откусывала от своего хлеба громадные куски, в то время как Клаус отщипывал понемножку - ему есть такой великолепный хлеб было непривычно.
   - Д-для начала.
   - Что за бессмысленное путешествие.
   Мальчик смущенно опустил голову.
   - Вообще-то оно не -
   - Иначе вы бы заранее поставили себе цель.
   С этим словами она проглотила остатки своего хлеба. При словах "бессмысленное путешествие" сердце Клауса екнуло. Он как-то слышал о потрепанном непогодами путнике в обветшалой одежде, который шлялся по земле туда-сюда на своей лошади. Но если он скажет об этом сейчас, Хоро будет над ним смеяться, как смеялись люди из поместья; поэтому он предпочел смолчать.
   - Кстати, ты не только просыпаешься медленно. Ешь ты тоже медленно.
   - Э?
   Клаус опустил глаза; полкраюхи до сих пор оставалось у него в руках. Ему самому казалось, что это Хоро ест слишком быстро. Однако, взглянув на Ариетту, он удивился.
   - Кажется, она хочет спросить "не желаешь ли ложку и нож"?
   Это саркастическое выражение использовали слуги, когда работы было слишком много, чтобы копаться; аристократы - те, кто едят с помощью ложки и ножа, - всегда едят медленно, у них этикет такой. Клаус, разумеется, ложкой не ел никогда в жизни.
   Он нервно запихнул хлеб в рот. Вкус наполнил его рот совсем не так, как это было, когда мальчик отщипывал по кусочку; зато хлеб кончился в несколько укусов. Клаусу казалось, что это бесполезная трата пищи, но сожалеть об этом было уже поздно. Кроме того, всегда медленно едящая Ариетта уже закончила; это тоже заставило Клауса поторопиться.
   - Тогда собираем вещи и идем. До моря далеко, зато здесь поблизости есть город.
   Слова Хоро подстегнули мальчика собираться быстрее. Он вдруг осознал, что приготовлениями к дороге занимается он один, но он не мог прервать молитву Ариетты и не решался попросить помощи у Хоро. Однако когда выяснилось, что и мешок с пожитками Хоро тоже предстоит тащить ему, он обиделся. Ее мешок был совсем не такой, как их худая сума; он был набит массой вещей, нужных для путешествия, и самым тяжелым там был кожаный мех с вином.
   - Говоришь, совсем не можешь их нести? Как вообще тебе удалось столько пройти? - с подозрительной клыкастой усмешкой спросила подошедшая к нему Хоро, когда он ей пожаловался.
   - Ты вправду хочешь это услышать?
   У нее совсем не было причин кивнуть; однако же она кивнула и отошла, виляя хвостом, явно довольная его реакцией. Клаус вздохнул и поплелся следом, избавленный от ее беспокойного присутствия, но не от необходимости нести весь груз. Ну, во всяком случае, идти с двумя мешками он вполне мог. Размышляя об этом, он вдруг почувствовал, что рядом с ним кто-то есть, и поднял голову. Это оказалась Ариетта.
   - Тебе помочь?
   За шесть дней их совместного путешествия она впервые предложила ему помощь. Однако Клаус помотал головой - Ариетта ведь вчера свалилась от переутомления.
   - Но...
   Судя по выражению лица девочки, она сейчас чувствовала не беспокойство, но вину. Поэтому Клаус протянул ей суму с едой, которую он нес с самого начала. Сейчас сума уже полегчала, так что для Ариетты она не будет непосильной ношей.
   - Тогда помоги вот с этим.
   Ариетта тут же кивнула и взяла суму. Он не знал, что на нее нашло, но был рад, что она проявила участие.
   - Ладно, идем.
   Ариетта закинула суму за плечо и тихо последовала за Клаусом, держась прямо у него за спиной. Это было что-то новенькое. А еще новым было ощущение вызова - Клаус должен был не отставать от идущей впереди Хоро. Он сперва тревожился, что Ариетта может снова упасть, но земля постепенно становилась ровнее, а холмы положе. К полудню, когда они остановились на отдых, они прошли уже три холма. Незадолго до привала Ариетта, все время молчавшая, вдруг заговорила.
   - Я до сих пор не поблагодарила тебя за защиту от волков. Большое тебе спасибо.
   Ее неожиданные слова и серьезный тон удивили Клауса, но, похоже, она все это время ждала подходящего момента, чтобы его поблагодарить. Похоже, она вправду воспринимала все всерьез.
   - Хм? О, пожалуйста.
   После его ответа девочка расслабила плечи и сделала глубокий вдох. Судя по появившейся на губах улыбке, она была совсем не уверена в себе; но сейчас она выглядела такой милой, что ему захотелось сказать "нет проблем, я с радостью". Однако Хоро была совсем рядом, так что Клаус оставил свои слова при себе. Лицо ее не было обращено к ним, но уши ловили каждый звук.
   - Давайте поедим.
   Клаус заметил на лице Хоро выражение скуки. Возможно, она нарочно заставила его нести мешки, чтобы Ариетте пришло в голову поблагодарить его за работу. Сердце Клауса шептало "это вообще не ее дело!". Он шел с Ариеттой вовсе не потому, что желал ее благодарности.
   Но все равно он был рад.
  
   После обеда Хоро улеглась на землю. Похоже, от обилия выпитого вина ее одолела сонливость. Сказав Клаусу и Ариетте, что догонит их позже, она взяла одеяло и жестом дала понять, чтобы они шли. Когда они были втроем, Клаусу и Хоро приходилось подстраивать свой шаг под Ариетту, но Хоро сможет с легкостью их нагнать, даже если они уйдут прилично вперед.
   Она присоединилась к ним так внезапно, а теперь вдруг захотела независимости. Клаус мог лишь вздохнуть. Но она ведь дала ему пшеничного хлеба - одного этого было вполне достаточно, чтобы позволить ей делать что ей захочется. В конце концов, человек в долгу перед тем, кто дает ему пищу.
   Так что Клаус и Ариетта вновь шли вдвоем. Однако, хотя до обеда Ариетта следовала за мальчиком по пятам - ища возможность поблагодарить его, - теперь она, как и прежде, плелась позади и то и дело останавливалась, вопрошающе глядя на него.
   По правде сказать, ее частые остановки его раздражали; но ему нравилось, когда она смотрела на него такими глазами. Он тогда надевал на лицо выражение "ну ладно, ладно" и объяснял ей, что было непонятно. Но один раз он услышал ее возглас, более похожий на вскрик. Он испуганно повернулся к ней.
   - Ариетта?!
   На мгновение в голове его мелькнули события позапрошлой ночи, но он тут же взял себя в руки. Он знал: если за ними погонятся волки, Хоро придет на помощь. Но Ариетта, стоя немного позади, смотрела на мальчика и показывала рукой куда-то в сторону. Сперва ему показалось, что на лице девочки написан ужас, но тут же он понял, что это не ужас - это страдание.
   - Что случилось?
   Когда он услышал крик Ариетты, он едва не бросил мешки, чтобы подбежать к ней... но, похоже, ничего такого уж важного не произошло. Вскинув мешки обратно на плечо, Клаус потрусил к девочке. Если мешки оставить без присмотра, ястребы могут украсть из них вещи - и глазом не моргнешь. С горечью Клаус вспомнил, как его собственный обед украли однажды, когда он работал пастухом в поместье.
   - Это... это...
   Мальчик заметил, что выражение лица Ариетты немного изменилось. Теперь она не страдала - она была огорчена и обеспокоена. Клаус увидел наконец, куда она указывает, - на бурого зайца чуть поодаль. Похоже, заяц был уверен, что убежит, если мальчик погонится за ним.
   - Это всего лишь заяц... что такого?
   Даже если она впервые в жизни видела зайца - он был не такой страшный на вид, как, например, лошадь, так что, несмотря на удивление, зверек должен был бы показаться ей милым. Пока он пытался сообразить, что ее так обеспокоило, девочка сглотнула и выдавила:
   - Его уши...
   Наконец Клаус понял, что встревожило Ариетту, и не смог удержаться от смеха... должно быть, она подумала, что кто-то тянул зверька за уши и вытянул их.
   - У них уши всегда такие. Они такие длинные, чтобы они могли издалека слышать.
   В ту памятную ночь Клаус услышал звук волчьих лап; но когда он спал в конюшне, ему часто доводилось слышать заячий топот. Похоже, так они сообщают своим друзьям, что поблизости рыщут волки или лисы. И как раз благодаря таким ушам они и могут друг друга предупреждать.
   - Так их никто не тянул?
   - Нет, конечно.
   Ариетта выдохнула с огромным облегчением.
   - Вкусно выглядит, правда?
   Заяц деловито щипал травку, но не забывал одним глазом настороженно следить за Клаусом и Ариеттой. Он был толст и одет в прекрасную меховую шубку. Клаус воображал, каким жирным стал бы его рот, если бы он этого зайца изжарил и впился зубами в его ляжку; но Ариетту его заявление явно застало врасплох - она словно ушам своим не верила.
   - О... ээ... в смысле, травка ему вкусная, раз он ее так ест... да, должно быть, очень вкусная.
   Это была явная ложь, но Ариетта купилась. Ее лицо смягчилось, она больше не смотрела на Клауса как на какое-то чудовище.
   - О, понятно... прости, я не -
   - Нет, нет... это ты прости, что я тебя напугал...
   Напуган на самом деле был, конечно, Клаус, но по крайней мере ему удалось сделать так, чтобы Ариетта его не ненавидела. Неужели она никогда в жизни не ела зайчатину? Не успел он так подумать, как услышал шепот девочки.
   - Мир такой...
   - Э?
   - О, прости. Я хотела сказать "в этом мире столько вещей, о которых я ничего не знаю".
   Она говорила, глядя куда-то вдаль. Лицо ее выглядело спокойным, но в то же время полным чувств. Она жила в четырех каменных стенах с самого своего рождения. Памятуя об этом, Клаус ответил:
   - Тогда давай пойдем вперед и увидим их.
   - Что?
   - Пойдем в дальние края, пойдем к морю. Увидим много разных вещей.
   Хоро дала понять, что им нужно задать себе цель. Странствие во имя познания... это звучало весьма неплохо. Но Ариетта не ответила. Она лишь стояла на месте, словно на нее кто-то наложил заклятье. Вскоре, однако, ее лицо расслабилось. Появившаяся на нем улыбка была такой взрослой, что Клаус был просто потрясен.
   - Верно! Тогда нам нужно идти быстрее!
   С этими словами девочка зашагала вновь, и ее улыбка вновь стала обычной. Клаус кивнул трижды подряд, как зачарованный, потом, чтобы не закашляться, поправил мешки за плечами.
   - Только не свались опять.
   На его шутку Ариетта кивнула и застенчиво спрятала лицо под капюшоном. Наблюдать за таким детским поведением было радостно.
   - Ну, идем.
   Клаус зашагал вперед, Ариетта тут же двинулась за ним.
   Хоро догнала их перед самым закатом.
  
   - К-...
   Звук, который и звуком-то нельзя было назвать, вырвался у Клауса изо рта. Не в силах подавить удивление, он стоял и кашлял.
   - О, значит, еще маленький?
   Хоро, коварно ухмыльнувшись, забрала у него кожаный мех. Там внутри было вино. Он всегда думал, что вино сладкое, а оно оказалось всего лишь холодной вонючей жидкостью, от которой внутри стало горячо.
   - Похоже, взрослая здесь я; в конце концов, я ведь выше ростом.
   Хоро, потягивая вино, дразнила мальчика. Ему казалось, что рост и способность пить между собой никак не связаны, но слов, чтобы возразить, он подобрать не мог. Поскольку Ариетта, попробовав, чувствовала себя вполне нормально, Клаус решил, что тоже справится... что и привело к столь неловкой ситуации.
   - Вино - кровь Господа. Если ты не можешь его пить, значит, в тебе нет учения Господа.
   Ариетта сердито отчитывала мальчика, и она вполне могла быть права, ибо Клаус действительно никогда не слышал слов этого самого Господа. Тем не менее ему было очень обидно, что он не может делать чего-то, что может она. Ему захотелось попытаться еще раз, и он протянул руку... но Хоро легонько шлепнула по ней.
   - Вино надлежит смаковать и наслаждаться его вкусом; для гордецов и упрямцев есть другие напитки.
   У мальчика не оставалось выхода, кроме как сдаться.
   - Какая жалость, что он неспособен познать радость вина.
   Это заявление Хоро адресовала не ему, но Ариетте. Девочка, в свою очередь, явно была озадачена. Она кинула взгляд на Клауса; мальчик, раздосадованный тем, что она за него переживает, отвернулся.
   - У человека много слабостей; поминать Господа всуе и надеяться на благословление - одна из них.
   - Что за неприятные слова.
   Волчьи уши Хоро дернулись, точно отгоняя муху. Ариетта улыбнулась и смущенно сложила руки на коленях.
   - Худшая из слабостей человека - когда он вешает мешки с виноградом, чтобы сделать вино, но ему не хватает терпения дождаться, пока оно созреет и вытечет...
   - ...И он тогда давит мешки руками и все портит, верно? Да, вкус получается отвратительный.
   Глаза Ариетты закрылись, она подперла правую щеку ладонью. На лице играла счастливая улыбка.
   - Кто-то когда-то сказал мне, что, поскольку вино есть кровь Господа, а значит, и благословение Господа, то человек в глупости своей ранит Господа, чтобы получить его благословение.
   Клаус понятия не имел, о чем говорит Ариетта. Зато Хоро, похоже, услышала только что самую смешную шутку на свете. Единственное, в чем Клаус был уверен, - что в тот раз Ариетту ударили по щеке. И сейчас ее рука гладила щеку, точно вспоминая ту боль.
   - По размышлении я поклялась никогда больше так не делать.
   - Если бы только желания можно было победить клятвами.
   Один глаз Ариетты открылся и уставился на Хоро; голова склонилась набок, словно в раздумьях. Секундой позже обе женщины рассмеялись.
   - С того дня я старалась брать лишь столько благословения Господня, сколько необходимо.
   - О да, вкус капель, которые слизываешь с пальцев, совершенно несравненный...
   Похоже, Хоро просто не могла устоять перед вином. Ариетта закрыла глаза и хихикнула. Похоже, ее рука на щеке вспоминала не боль, а, скорее, добрый вкус. Глядя на нее, Клаус ощутил, как у него закололо сердце. Сперва это его удивило, но почему-то принесло облегчение - с того самого времени, как он попробовал вина, его охватило подавленное настроение.
   - Какая жалость, что тебе эта радость недоступна.
   Они обе вновь взглянули на Клауса, заставив его почувствовать себя маленьким ребенком. И он отвернулся - как маленький ребенок.
   Они болтали и перешучивались, пока солнце не зашло. Луну закрывали облака, и потому казалось, что тьма обволокла путников внезапно. Без костра им теперь оставалось только спать. Разумеется, расположились они так же, как и накануне. К счастью, Хоро, похоже, надоело дразнить Клауса, и она обошлась без своего "давай спать вместе".
   Это Клауса обрадовало и вместе с тем опечалило. Но он опасался, что, если будет слишком об этом задумываться, додумается до чего-нибудь не того, так что просто закрыл глаза и укутался в одеяло. Острая боль в висках - это, должно быть, от вина.
   А вот Ариетта пила вино нормально, хотя быстро уставала от ходьбы и вечно отвлекалась на самые разные вопросы. От мысли, что голова болит у него одного, мальчик вздохнул. Предполагалось, что эту не умеющую толком ходить девочку он будет вести за ручку.
   Едва эта мысль прокралась ему в голову, он заснул... или ему так показалось; он внезапно вернулся к яви, словно споткнулся. Зевнув, он обнаружил, что обслюнявил одеяло... одеяло Хоро.
   - Проклятье!
   Но слюны попало совсем немного; мальчик вытер ее рукавом и, глядя в небо, решил, что все обойдется. Ему казалось, что он спал совсем недолго, однако луна уже выглядывала сквозь истончившиеся облака. Клаус поежился и снова натянул на себя одеяло - но тут он осознал, что ежится отнюдь не от холода.
   Будь сейчас кромешная тьма, он бы стал терпеть - из страха не найти путь назад, закончив дело. К счастью, света было достаточно, и, осознав возможные последствия долгого терпения, мальчик встал; было бы очень стыдно сделать это перед Хоро и Ариеттой, да еще и мухи бы вокруг летали.
   Он вновь поежился, вспомнив несчастный случай, который вышел прошлым летом, когда он слишком долго терпел. Он отошел на приличное расстояние, стесняясь самой возможности того, что Хоро или Ариетта его увидят.
   - Фуу...
   Он успел вовремя; облегченно вздохнув, развернулся и отправился назад. Однако было все же слишком темно, а он был слишком сонный, да еще и не завязал штаны как следует. Он вяло шагал, придерживая штаны рукой и купаясь в чувстве облегчения.
   Пошатываясь и шепча что-то про себя, он вернулся наконец к своей постели.
   - Что, не заметил, что я здесь?
   В темноте, скрывающей облик предметов, глаза Хоро странно горели и раздраженно смотрели на мальчика.
   - Я, я уж подумал, ты дух совы или еще что-нибудь...
   - Пфф. Я волчица.
   Клаус почувствовал, что ему на ногу наступили. Он был не уверен, как ему извиниться, но Хоро уже отошла, так что он сдался. Но тут она обернулась и поманила его за собой. Затем остановилась, села и указала рядом с собой, словно командуя садиться и ему. Клаус подчинился. Они были примерно одного роста, не считая ушей Хоро, которые торчали выше.
   - Я хочу тебя кое о чем спросить.
   - О чем?
   Клаус не очень понимал, зачем ей нужно задавать вопросы обязательно посреди ночи, но Хоро продолжила.
   - Тот аристократ, Ансео... ты работал у него?
   - Господин?
   - Да, он. Ты уверен, что он умер?
   Клаус вспомнил, что, когда он рассказывал Хоро, почему они странствуют, она проявила беспокойство при упоминании Ансео... может, они были знакомы?
   - Ну... не совсем уверен.
   В конце концов, он ведь только слышал заявление человека из свиты его младшего брата.
   - Хмм. Я слышала, ему всегда нравилось путешествовать.
   - Да, он иногда возвращался со странными людьми и разными штуками.
   Самым странным было каменное здание, где жила Ариетта... все слуги так думали.
   - Значит, он пропал во время путешествия? Тогда надежды мало.
   Хоро вздохнула и легла. Вокруг царила полнейшая тишина; Клаус слышал лишь шелест ее хвоста.
   - Он был твоим другом?
   - Моим? Нет.
   Хоро подперла голову рукой, поставив локоть на землю. В лунном сиянии у нее был такой уютный вид. Должно быть, именно к этой среде она была привычнее всего. Лежа в такой позе, она смотрела куда-то вдаль.
   Клаус не знал, что сказать. Однако затянувшееся молчание прервала Хоро.
   - Я слышала, он искал лекарство от старения.
   - От старения?..
   - Да, от старения. Чтобы человек никогда не старился и всегда оставался молодым.
   Клаус ахнул. Зачем бы ему это?
   - Ты еще сосунок, так что тебе трудновато понять, да?
   Клаус метнул в нее сердитый взгляд; она не отвела глаз.
   - Человек живет немного дольше, чем другие звери, но стариться начинает довольно рано. Я вполне понимаю ваше желание жить подольше.
   Почему так, у Клауса в голове не укладывалось. Но его сейчас интересовало другое.
   - Ты ищешь то же самое, да, госпожа Хоро?
   Тут же он сообразил, какими неуклюжими выглядят его слова, и поправился:
   - Но... это... ты всегда такая молодая и красивая, так что...
   Хоро, похоже, удивилась; она улыбнулась своей клыкастой улыбкой.
   - Лишь такое невинное дитя, как ты, может думать, что подобные слова ранят мою гордость. Разумеется, моя красота вечна.
   Она гордо фыркнула и взмахнула хвостом, точно подчеркивая его великолепие. У Клауса стало легче на душе, что она не сердится, и он успокоился.
   - Однако вопрос твой был верен.
   - Э?
   - Только лекарство нужно не мне.
   Она застенчиво улыбнулась, словно смеясь над собой. Клаусу с трудом удалось не спросить, а кому же.
   - Тогда еще одно...
   Хоро оглянулась на их бивак, прежде чем продолжить.
   - Это правда, что Ариетта не покидала то здание с самого своего рождения?
   Клаус никогда не рассказывал Хоро об этом. Может, Ариетта ей сказала ночью? Как бы там ни было, ответа у Клауса не было. Но высказать Хоро свое мнение - это нормально.
   - Думаю, да. Так все слуги говорили.
   - Хмм...
   Хоро кивнула, но Клаус не мог понять, действительно ли ей это интересно. Она застыла неподвижно, лишь молча смотрела куда-то в пространство.
   - Что такое?
   Хоро вяло покачала головой.
   - Что ж. Если Ансео вправду умер, значит, у меня больше нет цели. Кроме шуток. Придется мне побыть с вами подольше.
   - ...
   Клаус сохранил бесстрастный вид, надеясь ничем не выдать, что решение Хоро его не радует. Однако мысль, что он предпочел бы путешествовать вдвоем с Ариеттой, похоже, была слишком откровенно написана у него на лице. Хоро раздраженно насупила брови.
   - Да, я знаю, что я тебя обременяю. Но когда ты это показываешь так явно, это обидно.
   - Нет... я не это имел в виду...
   - Значит, ты не против, чтобы я шла с вами?
   Она улыбнулась; теперь покачать головой Клаус просто не мог. Ее улыбка была столь же красивая, как у Ариетты, и мальчик почувствовал, что просто обязан кивнуть. Хоро рассмеялась.
   - С таким отношением ты не сможешь накричать на Ариетту, даже если она ударит тебя по лицу.
   Ее очаровательная улыбка превратилась в ехидную усмешку. Этот дух умел читать мысли.
   - Все хорошо. Детям разрешено быть невинными. А если тебе придет в голову что-нибудь этакое, я как старшая сестра милостиво тебя прощу.
   У Клауса не было ни малейшего желания ей отвечать. Он просто смотрел на луну.
   - Но я тебе завидую.
   - ?
   Эти слова Хоро прошептала себе под нос, после чего скрестила ноги и выпрямила спину. Клаус мог разглядеть лишь маленький кусочек ее лица. Что она имела в виду, было непонятно; она лишь молча смотрела в пространство. Но вскоре она прервала молчание и снова обратилась к мальчику.
   - Допустим, волки нападут на меня; что ты будешь делать?
   Какой коварный вопрос. Но если речь о Хоро, то бояться нечего.
   - Я бы не путался у тебя на пути и постарался бы не доставлять проблем.
   Услышав его ответ, Хоро улыбнулась с пораженным видом и вновь улеглась. Клаус вздрогнул и уселся, но поделать ничего не мог: Хоро положила голову ему на колени.
   - Разумный ответ. Однако таких расчетливых самцов обычно презирают.
   - Эм, а...
   - Что за "эм" и "а"? Хотя бы наберись смелости сказать "Даже ценой жизни я буду тебя защищать". Давай, говори!
   Вновь на его ногу наступили. Похоже, Хоро вправду очень хотела услышать от него эти слова. Нечто подобное произносить было просто стыдно, однако Хоро продолжала неотрывно смотреть на Клауса. Вполне возможно, она рассердится, если он не скажет; хотя даже если он скажет, может, она все равно его не простит.
   Он колебался; однако, когда Хоро многозначительно кашлянула, все же собрался с силами. Он вдохнул, словно перед прыжком в ледяную воду. Поднял голову, закрыл глаза и выдавил:
   - Даже... даже ценой жизни...
   - Хмм.
   - ...Даже...
   - Мм?
   - ...Д-д-даже...
   Одних этих слов хватило, чтобы в голове у него воцарилась пустота. Поняв это, Хоро выпрямила спину и прошептала:
   - Я буду тебя защищать.
  
   0x01 graphic

   - Я б-б-буду... т-тебя защищать...
   Такая короткая фраза, а Клаус чувствовал себя так, словно его заставили прочесть наизусть громадную поэму. Он по-прежнему сидел весь в напряжении, как будто и впрямь только что прочел наизусть поэму. Голова его оставалась поднята, глаза закрыты; ощущение было такое, будто что-то его сейчас ударит... он не сомневался, что Хоро смотрит на него.
   - Хмм. Ладно. Достаточно.
   Она отвернулась; на Клауса накатила волна облегчения. Он вдохнул, точно всплыл только что из-под воды на поверхность.
   - Однако к следующему этапу перейти будет трудно.
   - Что? Следующий этап?
   - Мм.
   Кивнув в ответ, Хоро пододвинулась к мальчику. Он, пожалуй, был еще жив, но чувствовал себя мертвецом. Он не мог шевелиться, не мог даже дышать. Он услышал какой-то звук, но не мог понять - то ли это Хоро хихикнула, то ли ему послышалось из-за того, что она сунула палец ему в ухо.
   Все, что он знал, - что ее рука обвила его тело, а ее голова лежит у него на плече. Время застыло; но вскоре Клаус ощутил щекотку в левом ухе... видимо, от дыхания Хоро. У него не было сил даже удивиться, зачем она это делает. Он словно видел хороший сон и в то же время ночной кошмар.
   - Если я тебя укушу, тебе конец, правильно?
   Ее слова вошли Клаусу в мозг, как рука в мягкую почву. Он знал, что она шутит, но просто не мог принять ее слова как шутку. Он едва мог пошевелить шеей. И он видел ее яркие, как луна, янтарные глаза и ее острые клыки, и от ее сладкого запаха у него закружилась голова.
   Она открыла рот, показывая все свои зубы, и Клаус понял, что сейчас его вправду съедят. Он мог лишь следить глазами за придвигающимися зубами, и в его поломавшемся рассудке билась одна мысль: "а это не так плохо, как я себе представлял". На него навалилась сонливость, и он закрыл глаза. Лишь сладкий запах Хоро оставался.
   А потом...
   Его пощадили.
   - Слишком опасно. Я не могу просто взять и съесть тебя.
   С этими словами ее голова отодвинулась от его плеча. Туман, окутавший его рассудок, точно во сне, мгновенно рассеялся, и осталась лишь пустота. Он взглянул на Хоро с таким видом, словно только что уронил дорогое яство. Сердце колотилось отчаянно.
   Хоро отодвинулась.
   - Ох-хо... судя по твоему лицу, ты желаешь продолжить?
   Ее злодейская улыбка вернулась; Хоро тюкнула мальчика по носу пальцем. Конечно, он прекрасно понимал, что все, что она делает, она делает в шутку. Он все понимал. Она вновь с ним играла.
   - Не огорчайся. Если ты сможешь защитить меня от этого, мы можем продолжить путь в полной безопасности.
   - Э?
   Как дрессированная собачка, он повернул голову туда, куда она показала подбородком.
   - А...
   У него отвалилась челюсть, да так и застыла, словно посреди вскрика.
   - Ариетта!
   Из его головы разом улетучились все мысли, когда он понял, что Ариетта, только что спавшая поблизости, сидит и смотрит на них. Половина ее лица пряталась в тени шарфа. Под бесстрастным взглядом ее глаз у Клауса выступил холодный пот на спине.
   Их взгляды на секунду сцепились, потом девочка опустила глаза, точно раненый заяц. Клауса охватило сосущее ощущение, будто он только что позволил ей увидеть что-то дурное. Что-то очень дурное. Он был не уверен, что именно, но лихорадочно пытался придумать оправдание.
   Хоро тихонько хихикнула. Каждый ее смешок он ощущал через руки, которыми она по-прежнему обвивала его спину; они стучали, точно сигнальный топот заячьих лап.
   - Я слышала, огонь любви горит жарче, когда на ее пути стоят препоны, и их надо преодолевать.
   - Нет здесь никаких препон.
   - Значит, у тебя нет повода искать оправдания.
   Хоро осадила его без малейших усилий. Клаус сердито уставился на нее. Она ответила своим взглядом, мягким, как весенний рассвет.
   - Я плохая. Но я так люблю обижать маленьких миленьких детишек.
   С этими словами она убрала руки, потом зевнула и потянулась; ее хвост бешено вилял. Невольно Клаус почувствовал себя измотанным щенком; Хоро слишком уж порезвилась за его счет.
   - Не делай такой недовольный вид.
   Ее уши торчали вверх, и говорила она тихо-тихо, чтобы Ариетта не слышала. Склонив голову вбок, она продолжила:
   - Ты ведь понимаешь теперь, да?
   - Э?
   Нет, Клаус не понимал. Хоро, похоже, была раздосадована, но покачала головой, смиряясь с его реакцией.
   - Тебе следует заранее знать, что на вас будут нападать не одни лишь волки. Ариетта такая милая девочка.
   - Что?
   - Очень милая. Настолько милая, что тебе придется за нее сражаться. Но у тебя все будет хорошо, если ты останешься храбрым.
   Она встала, как только договорила эту фразу. Проходя мимо Клауса, она встрепала ему волосы. Он отбил ее руку, но Хоро лишь весело рассмеялась и отправилась туда, где прежде спала. У нее был такой беззаботный вид, что Клаус подивился, не приснился ли ему весь разговор.
   Что она имела в виду своей последней фразой, Клаус понятия не имел. Он лишь смотрел на нее, пока она уходила прочь. Потом он опустил голову, освободившись наконец от этой волчицы, и принялся приглаживать волосы, которые она растрепала. Но на полпути он остановился, думая, а следует ли. Почему-то ему было жалко их приглаживать.
   Впрочем, его колебание было кратким; он вдруг понял, что теперь наблюдает уже не за одной Ариеттой: две женщины принялись шептаться между собой. Клаусу показалось неудобным оставаться перед ними с растрепанными волосами, и он пригладил их. Затем вздохнул.
   Их тихая беседа была ему невыносима, но она наконец закончилась, и мальчик вернулся наконец к своему одеялу. Внезапно на него навалилось какое-то странное изнеможение. Закутавшись в одеяло, он какое-то время бормотал себе под нос.
   - Одно точно...
   - Они обе так сладко пахнут, и Хоро, и Ариетта, но совсем по-разному...
   - Но чей запах мне нравится больше?
   Так и не найдя ответа на свой вопрос, он постучал себя по голове. Была глубокая ночь. Мальчик вздохнул так глубоко, словно хотел сдуть одеяло.
  
   На следующее утро Клаус чувствовал себя таким виноватым, что не мог заставить себя посмотреть на Ариетту. Но, похоже, Хоро придумала хорошее оправдание для нее. После своей утренней молитвы Ариетта поздоровалась с ним, как обычно. На сердце у Клауса стало легче, но все равно он чувствовал странное одиночество. Почему-то ему почти хотелось, чтобы Ариетта поняла все неправильно. Когда он осознал, что думает так, он сам был потрясен.
   - Я вовсе не пытаюсь ее испытывать.
   Клаус понял, что ищет очередное оправдание, и постепенно до него начало доходить, что он ведет себя как дурак. Но понимание не изменило того, что эти мысли у него были. Дальше в его воображении возникла картина переодевающихся Хоро и Ариетты. Представлять себе, как прекрасная Хоро это делает, было мучительно.
   - ...Красиво...
   Он поймал себя на том, что кивает своим кошмарным мыслям, но тут же ему постучали по голове, тем самым вернув его к реальности. Подняв глаза, он увидел очень недовольную на вид Хоро.
   - Ешь быстрее, а то опять последним останешься.
   От этого внезапного удара Клаус мысленно содрогнулся, но на самом деле причиной его беспокойства был страх, что Хоро прочла его мысли. Он сунул в рот весь свой хлеб и проглотил, словно глотая вместе с хлебом и свои секреты.
   - Есть завтрак - тоже искусство.
   Хоро говорила со скучающим видом, словно все, что произошло прошлой ночью, было в шутку. От этого Клаусу было печально, но в то же время он радовался, что Хоро не прочла его мысли.
   Вскоре они снова отправились в путь, и Клаус опять тащил все вещи. Сегодня он шагал первым, а женщины шли вместе следом. Мальчик старался вслушиваться в их разговор; они говорили о спиртном. Начав с виноградного вина, они перешли затем на янтарные напитки, изготовляемые из зерна.
   Ему, побежденному вином, эта тема была совершенно неинтересна. Он был убежден, что напитки из вареных ягод, меда и воды вкуснее любого вина. Но развернуться и сказать это вслух ему недоставало храбрости.
   Их смех звучал как-то сочувственно, точно они жалели его, Клауса. Мальчик расчувствовался, осознав, насколько он не такой, как его друзья. Поэтому он так и шел впереди. Дорога становилась все более каменистой, потом появились кусты. Впереди был поросший лесом холм. Слева от них расстилалась луговина, в которой Клаус заметил воду. Похоже, там было болото.
   - Красивый вид, - промолвила Хоро, нагнав Клауса. Ариетта, тащившаяся позади, восхищенно прикрыла рот рукой. И то правда: они прошли уже много холмов, но такой красоты еще не видели.
   - Ты тоже так думаешь?
   Он повернулся к Ариетте, но Хоро пихнула его в бок. Ариетта не обращала на них внимания; она была полностью поглощена зрелищем. Наконец она указала пальцем вперед.
   - Это... море?
   Она показывала на болото. Клаус ожидал, что ей ответит Хоро, но та лишь посмотрела на него и улыбнулась. Так что отвечать пришлось ему.
   - Нет. Это болото.
   - Болото?
   - Вроде пруда, но грязнее и не такое широкое.
   Она понимающе кивнула. Клаусу при виде болота вспомнился сом; он подумал про себя, как изумится Ариетта, увидев столь необычную рыбу. Но девочка не дала ему поговорить об этом.
   - А море так же выглядит?
   - Море гораздо больше.
   Клаус никогда в жизни не видел моря, но слышал про него. Он начал рисовать на земле круг, чтобы попробовать объяснить, но тут вмешалась Хоро.
   - А насколько оно большое?
   - Что?..
   Клаус сразу не нашелся, что ответить. Внимание Ариетты отвлеклось от болота, она вопрошающе уставилась на мальчика. Тот помедлил, а потом честно пересказал то, что услышал от других.
   - Можешь куда угодно смотреть и все равно увидишь одно лишь море.
   Ариетта потрясенно ахнула, но Хоро лишь улыбнулась, словно поняла, что сам Клаус моря никогда не видел. К счастью, больше его не расспрашивали. Ариетта просто улыбнулась.
   - Хочу поскорее увидеть море.
   При виде этой улыбки Клаус лихорадочно закивал, после чего Хоро наступила ему на ногу. Затем они решили пообедать прямо здесь. Поедая вяленое мясо, Хоро сказала:
   - Мы доберемся до города, когда пройдем через болото и лес.
   Столь неопределенные слова побудили Клауса спросить:
   - А трудный будет путь?
   - Нет. Он был труден, когда я шла из города. Если мы пойдем прямо через лес, это будет недалеко, но этот путь опасен. Впрочем, не так опасен, как ваше положение после того.
   - Наше положение?
   - Да. Точнее, ваше положение с деньгами.
   Клаус, держа зубами кусок вяленого мяса, который ему дала Хоро, принялся копаться в своих пожитках. Люди из поместья дали ему немножко денег. Пять монет, каждая немного больше толщины его большого пальца. Три монеты изначально были черными, но сейчас позеленели. Остальные две когда-то были серыми, но теперь покрылись красной ржой. Это были пять его сокровищ.
   - Ох-хо! Это всё твои?
   Хоро, похоже, была немного удивлена. Клаус гордо кивнул. Полгода прожить на эти деньги будет тяжело, но три месяца - вполне возможно.
   - Это деньги?
   Ариетта рассматривала лежащие у него на ладони монеты.
   - Да.
   - Деньги - корень множества грехов, но они совсем не такие, какими я их себе представляла.
   Клаус подивился про себя, какими же она их себе представляла; это было бы очень интересно. Но, услышав следующие слова Хоро, он не знал, что и думать.
   - Вот этой хватит на то, чтобы купить краюху хлеба.
   Прошло время, прежде чем Клаус ответил сконфуженным "э?"
   - Я не очень разбираюсь в деньгах. Я могу определить, хорош ли мех, но с деньгами труднее...
   Пока Хоро говорила, она копалась в своем мешке; наконец она извлекла небольшой кошель. Развязав белый и сиреневый шнурки, она высыпала содержимое кошеля себе на ладонь. То, что Клаус увидел, сокрушило его дух, как удар дубиной по голове.
   - Вот на эту можно купить больше фунта хлеба. Вот на эту белую - еще больше. Не могу сказать почему, но достаточно увидеть, и все понятно.
   Ее слова звучали ясно и жестоко. Монеты у нее в руке были красивые. Они были тяжелые. Та, на которую можно купить фунт хлеба, была цвета черного чая, а вторая, на которую можно купить еще больше, - тускло-белая. Клаус взглянул на свои монеты, и ему захотелось плакать при мысли, какие жалкие они в сравнении с ее.
   - Города существуют не просто так. Тебе нужны деньги, потому что, если ты хочешь продолжать путешествовать, ты должен покупать хлеб. Итак, что ты будешь делать?
   С этими словами она скинула монеты обратно в кошель. Они прозвенели ярко, не то что тусклое звяканье его монет. Знание, как огромен мир, печалило его, но сейчас печаль превратилась в гнев. Хоро была тут, конечно, не виновата, но все равно ему казалось, что она слишком жестока. Ему хотелось огрызнуться, но сказать было нечего. Вместо слов у него выступили слезы на глазах. В это время Ариетта произнесла:
   - Хлеб есть плод труда; надо просто найти работу, и все будет хорошо.
   Она улыбнулась, глядя на него; она волновалась за него. Клаус покраснел и нервным жестом вытер глаза.
   - Да, правильно. Надо найти работу.
   - Мм.
   Хоро кивнула без улыбки и откусила мяса.
   - Но что если день работы позволит тебе купить еду лишь на один день?
   - Значит, надо работать больше. Больше работаешь - больше получаешь.
   Он не был вполне уверен в правильности своего ответа, но, покосившись на Ариетту, увидел, что она одобрительно кивает; это придало ему смелости снова посмотреть на Хоро.
   - Работать больше? Что ж, правильно. Но сможешь ли ты?
   Ну вот, опять она с ним играется. Клаус захотел возразить, но Хоро продолжила:
   - Множество взрослых в городе не имеют работы. Ты думаешь, ты ее найдешь? Ты всего лишь молокосос.
   Его рот застыл, словно вновь пытаясь сказать "э?"
   - У тебя нет силы, нет каких-то особых умений. Ты никого там не знаешь. Ну, разумеется, те, кто умеет читать, могут устроиться в мире людей лучше.
   Клаус знал, что он читать не умеет; но вроде Ариетта умеет?
   - Ариетта, ты умеешь читать?
   Девочка улыбнулась и кивнула. Что ж, значит, нет проблем.
   - Итак, Ариетта будет усердно работать; а что в это время будешь делать ты?
   Эти слова были точно копьем, пронзившим ему грудь.
   - Ну, я буду рядом с ней.
   - Да неужели.
   Хоро покосилась на него. Клаус закусил губу. Нет, это невыносимо.
   - Впрочем, не думаю, что там найдется много работы и для тех, кто умеет читать.
   Она почесала нос краешком куска вяленого мяса. Клаус сердито смотрел на Хоро, словно молча спрашивая, зачем вообще она затеяла этот разговор. Можно подумать, она намекает, чтобы они остановились.
   - В общем, кое-что вы все-таки можете сделать.
   Клаус пробормотал про себя: "Ну и что же?"
   Красивые янтарные глаза Хоро смотрели куда-то в пространство.
   - Вернуться.
   Это предложение прозвучало так неожиданно, что Клаус лишился дара речи.
   - У вас получится, если вы наберете воды из болота и возьмете мою еду. Если продолжите идти вперед - ничего хорошего не выйдет. Вас, конечно, выгнали, но вы всего лишь дети. Если будете умолять, вам дозволят остаться.
   Предложение было разумное, но все равно мальчик рассердился. Он не кивнул. Вскоре он понял, что же именно его рассердило: они ведь хотели отправиться к морю вдвоем с Ариеттой.
   - Я знаю, о чем ты думаешь, - улыбнулась Хоро. - Но у вас нет проводника, нет никого, на кого вы могли бы положиться. Вы можете лишь идти вперед. Когда вы съедите всю еду, что вы будете делать без денег и без работы? Просить подаяние? Сидеть у дороги в лохмотьях?
   Он знал. Он знал, что Хоро права. Но возвращаться не хотел.
   - Упрямец.
   - Мм...
   Ариетта, все это время слушавшая молча, вдруг раскрыла рот.
   - Я хотела бы увидеть море, если только это возможно; хотела бы увидеть мир.
   Клаус взглянул на нее как на спасительницу. Глаза Хоро чуть округлились, она посмотрела на Ариетту вопрошающе.
   - Но я не очень много знаю о мире. Я не могу отрицать того, что ты сказала, госпожа Хоро. Я лишь начинаю видеть, сколько плохих вещей существует на свете.
   - О да.
   Хоро удовлетворенно кивнула. Слова Ариетты вогнали Клауса в уныние. Вместе путешествовать по свету; их обещание что, такое неважное для нее?
   Ариетта замолчала и размотала шарф, закрывавший шею.
   - Ариетта?
   Она не ответила; она возилась с чем-то вроде ожерелья, пока наконец не сняла его. На ожерелье красовался зеленый камень размером с перепелиное яйцо.
   - Ух ты...
   Это все, что Клаус смог выдавить из себя, наблюдая, как солнечные лучи играют в камне. Похожую штуку носила аристократка, которую господин когда-то привел в поместье. Он слышал, как старые служанки господина говорили, что оно стоит больше, чем целая деревня.
   - Я слышала, оно очень дорогое. Мы сможем купить хлеба.
   При этих словах девочки Клаус повернулся к Хоро.
   - Тогда у нас все будет в порядке.
   Он ожидал, что Хоро будет ошеломлена; в итоге, однако, ошеломленным оказался он.
   - Ты серьезно думаешь, что у вас не будет проблем, если вы покажете вот это?
   - Э?
   Он и Ариетта издали недоверчивые возгласы одновременно.
   - Я его уже нашла, когда вы спали. Что? Ты не нашел?
   Клаус застенчиво кивнул; он действительно не заметил ожерелья.
   - Только мягкие места замечаешь, да?
   - Нет!!! Вовсе нет! - мгновенно выкрикнул он, услышав столь злые слова Хоро.
   - В любом случае, об этом давайте сейчас не будем. Да, если вы сможете это продать, вы и вправду сможете прожить довольно долго.
   - Значит -
   Но Хоро перебила Ариетту.
   - Но сможете ли вы его продать? В любую эпоху такие камни имеют для человека особое значение. Если это дар от кого-то, тебе следует все хорошенько обдумать.
   - Нет, я не знаю, от кого оно. Священник сказал мне, что оно может быть мне полезно, если я окажусь в беде. Думаю, он имел в виду именно это.
   Хоро задумчиво почесала нос, после чего медленно ответила:
   - Ты даже не знаешь, от кого оно? Там есть надпись - в том месте, где камень соединяется с ожерельем. Что она означает?
   - Там мое имя.
   Уши Хоро тотчас встали торчком.
   - И все?
   - Нет, там еще... "Моей дочери Ариетте".
   Глаза Хоро распахнулись. Она перевела взгляд на Клауса, приложив палец к подбородку. Клаус непонимающе смотрел на нее. Похоже, это ожерелье Ариетта получила от своих родителей.
   - Это не просто подарок, это сокровище. Точно.
   Произнеся эти слова, Клаус сглотнул - Ариетта смотрела на него, как на дурачка. Его это потрясло; однако девочка не отводила взгляда.
   - От кого оно, по-твоему?
   - Э? Ну...
   - От Господа.
   Хоро криво улыбнулась.
   - Эм... Господь, о котором ты говоришь, не стал бы лично выкапывать из земли этот камень и пачкать руки. Так от кого же это?
   - Господь... Господин...
   Произнеся эти слова, мальчик вдруг заметил странный отблеск в глазах Ариетты.
   - Ариетта - дочь...
   ...Господина. Осознание этого застало врасплох и Клауса, и Хоро; хотя с одним лишь ожерельем в качестве свидетельства они не могли быть полностью уверены. После секундного молчания Ариетта подняла глаза от ожерелья; на лице ее было написано сомнение.
   - Э? Ээ... что? Господин - это Господь?
   - Да нет же! Ты дочь господина, человека.
   - Ээ... н-но...
   Клаус понятия не имел, как объяснить все это ошарашенной Ариетте. Тогда Хоро спокойно произнесла:
   - Конечно, все мы дети Господа, верно?
   Ариетта кивнула; Клаус же подумал: "Чего? Нет, конечно" Он решил все же объяснить Ариетте, но тут его ухватили за ворот. Разумеется, это была Хоро.
   - Я знаю, что ты хочешь все ей рассказать, но сейчас не время.
   Он повесил голову, точно его отругали, и потому Хоро выпустила его, не произнеся больше ни слова. Она вздохнула; вид у нее тоже был потрясенный.
   - Как старшая, я не думаю, что вам следует это продавать.
   Ариетта - дочь господина. Если этот подарок он сделал ей перед смертью, значит, это его наследство. Даже Клаус не мог бы решиться его продать. Да, надо возвращаться; если она дочь господина, их жизнь изменится, когда они придут обратно.
   Успокоившись, Клаус вновь обдумал совет Хоро. Он уткнулся взглядом в землю. Они так мало побыли вместе. Но все равно это была радость; лучше всего ему думать именно так. Он медленно поднял глаза.
   - Госпожа Хоро, нам следует -
   Хоро внезапно повернулась к нему. Ее глаза горели. Что-то было не так. Клаус даже не сумел закончить фразу, настолько внезапно все получилось. Мальчик мог лишь неотрывно смотреть на Хоро. Но та глядела не на него, а куда-то вдаль, в ту сторону, откуда Клаус и Ариетта пришли.
   - Несчастья не ходят поодиночке.
   - Госпожа... Хоро?
   Ариетта по-прежнему сидела на месте с озадаченным видом. Но когда Клаус вновь позвал Хоро, та наконец повернулась к нему. Теперь она скалила клыки, точно затевала что-то. Она как будто улыбалась, но по правде не улыбалась.
   - Ты. А брат Ансео - хороший человек?
   Вопрос прозвучал неожиданно, но Клаус ответил не раздумывая.
   - Нет.
   - Если такой человек захочет заполучить наследство своего брата, что он сделает, когда узнает, что у его брата есть дети?
   Клаус не мог заставить себя ответить на этот вопрос; ответ был очевиден.
   - Похоже, вам все-таки повезло, что вы ушли раньше, чем вас раскрыли.
   Улыбка Хоро стала наконец настоящей улыбкой.
   - Ариетта такая милая. И твой характер тоже, хоть ты и ничего не умеешь. Чего же тебе недостает?
   Клаус вспомнил, что Хоро сказала ему минувшей ночью. Эти слова горели в нем, точно проглоченный уголек.
   - Вставай, Ариетта.
   Клаус закончил собирать пожитки и сжал в руках клюку, как тогда, когда стоял против волков.
   - Они еще далеко, но времени бездельничать у нас нет. Если они нас догонят и окружат, будет плохо.
   Клаус кинул взгляд на Ариетту, потом сжал кулак и повернулся к Хоро.
   - Желаешь отправиться через лес?
   Клаус кивнул.
   - Ариетта.
   Она по-прежнему не понимала, что происходит, и просто нервно стискивала ожерелье - простая, невинная девочка.
   Клаус не умел пить. Он не умел читать. Он даже ростом был ниже ее. Но...
   - Все хорошо, я с тобой.
   С этими словами он протянул Ариетте руку. Девочка пораженно уставилась на него. Клаус смутился от осознания, что Хоро за ним наблюдает, но все равно со спокойным видом протянул руку.
   - Мм.
   Ариетта кивнула и взяла его руку своей мягкой, нежной, беспомощной ладошкой.
   - Тогда пошли.
   Единственной его мыслью было: "Я должен защитить эту руку". И, как будто он произнес это вслух, Ариетта кивнула.
   Крепко держа девочку за руку, Клаус вбежал в лес следом за Хоро. Ощущение было такое, словно они не столько бежали, сколько плыли сквозь деревья. Весенний лес дышал жизнью. Клаусу казалось, что он бежит внутри какого-то гигантского монстра. Вместо неба сверху был полог листвы. Воздух был свежим, но в то же время каким-то удушливым.
   Совсем скоро подбородок, руки, шея Клауса все покрылись царапинами - у него ведь не было шарфа. Впрочем, Ариетта, хоть и намотала шарф на голову, тоже расцарапалась - вокруг глаз. Деревья и трава закрывали дорогу; что она здесь, можно было понять лишь по расположению камней и корней деревьев.
   Хоро мчалась вперед без остановки; дети бежали следом. Это оказалось легче, чем они ожидали, но, если бы не Хоро, им было бы трудновато находить дорогу. Возможно, они бы даже иногда оскальзывались и съезжали в лужицы воды, которые здесь были повсюду. При мысли об этом, а еще о том, что можно запнуться за древесный корень и расшибиться, Клауса кинуло в дрожь.
   Они бежали по склону, поднимающемуся слева направо. Хоро предупреждала, когда прямо на пути оказывался ручеек или лужа, так что они успевали перепрыгивать. Клаус не выпускал руку Ариетты. Ему казалось, что, если он ее не удержит, девочка тут же исчезнет в лесу. На идущей то вверх, то вниз дороге ей приходилось трудно, и она тяжело дышала. Клаус сжал ее руку еще сильнее.
   Ариетте грозит опасность оказаться схваченной преследователями. Но как бы трудно Клаусу ни пришлось, он не выпустит ее руки. И она тоже, видимо, не хочет с ним разлучаться. Но сколько еще они смогут так пробежать? Клауса охватывала все бОльшая тревога. Вдруг Ариетта упала, словно споткнулась обо что-то. Она молча стояла на коленях.
   - Ариетта! - нервно выкрикнул Клаус, обернувшись. Вдруг он осознал, что весь в поту. По ощущениям, он еще мог бежать, но ноги и живот сковала усталость. Ариетта глядела на него, словно желая сказать, что с ней все в порядке, но, похоже, это было совсем не так. К несчастью, у них не было выбора, кроме как бежать дальше. Клаус поднял измотанную Ариетту на ноги.
   - Лодыжку не подвернула?
   Девочка от усталости была как в полусне; она даже взгляд не сразу сосредоточила. Стоять твердо она тоже не могла, однако на вопрос мальчика покачала головой. От этого на душе у Клауса стало легче, но заставить себя бежать дальше он не мог.
   - Что случилось?
   Хоро, заметив, что дети за ней не бегут, вернулась. Даже легконогая Хоро дышала тяжело, и на лице ее тоже были царапины. Хвост, которым она так гордилась, от мокрой травы пришел в ужасное состояние - как будто его обладательница была на что-то сердита.
   - Она упала.
   - Лодыжку не подвернула?
   Ариетта вновь покачала головой.
   - Если ты не можешь больше бежать, нам придется туго. Нам совсем немного еще осталось.
   Клаус не стал утруждать себя, спрашивая, насколько далека их цель на самом деле. Даже если они всего лишь на полпути, Хоро все равно стала бы подбадривать их такими словами. Явно же до города оставалось еще неблизко.
   Заметив выражение его лица, Хоро улыбнулась и почистила его брови от кусочков листьев.
   - Ох-хо... и что у нас случилось? На случай чего у тебя есть клюка, мощная, как копье.
   Ее ласковые глаза помогли Клаусу чуток успокоиться. Он крепко вцепился в клюку, бросая вызов "случаю чего", о котором сказала Хоро, и кивнул.
   - В любом случае мы сможем расслабиться, если доберемся до города прежде них.
   Произнеся эти слова, Хоро вновь помчалась вперед. Когда мы доберемся, что-нибудь придумаем. Подбодряемые этой мыслью, Клаус и Ариетта побежали за ней.
   Когда Клаус работал в поместье, он спал в заросшем травой уголке конюшни, вместе со свиньями. Но там были и рабы, им приходилось хуже. Одних продали в рабство в войнах, других за долги, а некоторые вообще говорили на чужих языках. На них взваливали самую тяжелую работу: им приходилось ухаживать за землей и виноградником.
   Клауса его каждодневный труд так бесил, что он четыре дня в неделю думал о том, чтобы сбежать. Но беглых рабов ловил бородатый управляющий господина; он гонялся за беглецами в своих доспехах.
   Они пытались бежать, потому что у них была надежда. Клаус слышал, что господин не мог их схватить, если они оказывались в стенах другого города. Пословица гласила: "Воздух города делает человека свободным"; и теперь Клаус прекрасно понимал, на что они надеялись.
   Но двух из трех беглецов ловили и запарывали кнутом. Клауса тоже будут пороть? А может, его повесят? Он вспомнил громоподобные удары кнута и кровь на спинах наказываемых рабов. Это воспоминание заставило его сжать руку Ариетты еще крепче.
   - Господь всегда с нами.
   Ариетта, хотя по ее лицу ясно видно было, что она измотана, мягко улыбалась, словно чувства Клауса достигли ее через его ладонь. Я должен работать усерднее. С этой мыслью мальчик закусил губу, точно стараясь разгрызть тревогу у себя в голове.
   - Идем.
   Ариетта бежала, точно птица, впервые оторвавшаяся от земли. Клаус понятия не имел, что им делать, когда они доберутся до города. Продадут ожерелье, которое досталось Ариетте от родителей? Найдут работу? Или же продолжат свое странствие, вымолив у горожан суму хлеба и воды?
   Хоро вела их сквозь чащу. Со спины ее вид не очень-то ободрял, но всякий раз, когда она оглядывалась и улыбалась, чувство было такое, будто их защищает целая стая яростных волков.
   Она научит их, думал Клаус. Она уже столькому их научила с того часа, когда они впервые встретились; она обязательно будет учить их и впредь. А сейчас от Клауса требовалось лишь держать Ариетту за руку и бежать. И он бежал, и эти мысли отвлекали его от боли, которую вызывали колотящие по телу мешки.
   Внезапно раздался звук - столь громкий, что, казалось, лес раскололся надвое. Клаус резко остановился; Ариетта врезалась ему в плечо и упала. Она не извинилась; она была слишком занята, неотрывно глядя в глубину леса.
   Звук был похож на вопль курицы, которой сворачивают шею. Пока Клаус думал, птица ли это на самом деле, звук повторился, а потом раздалось хлопанье крыльев.
   - ...Всего лишь птица? - пробормотал Клаус.
   Сохранять спокойствие было непросто, но ему это удалось. Ариетта закрыла уши руками, на лице ее был явственно написан ужас. Клаус услышал хлопанье крыльев вновь и решил, что да, это птица.
   - Все хорошо, Ариетта, это всего лишь птица.
   - Птица?
   Девочка сомневалась, потому что Клаус не сказал, какая именно птица. Ему доводилось видеть птиц достаточно больших, чтобы уволочь младенца, и он уверенно сказал ей, что это именно та птица. Ариетта ответила "понятно", и Клаус вновь взял ее за руку.
   - Будет плохо, если мы сейчас же не нагоним госпожу Хоро.
   С этими словами он развернулся - и тут же застыл на месте. Выше по склону холма стояла Хоро - просто стояла. Она не дожидалась их с Ариеттой. Ее голова смотрела вниз, а уши, более чуткие, чем у зайца, вслушивались.
   - Госпожа Хоро...
   Он не знал, мудро ли поступает, продолжая говорить. Хоро резко повернулась в его сторону, но смотрела не на него, а куда-то далеко, в ту сторону, откуда они пришли. Лишь одно она могла выискивать с таким встревоженным видом. Глядя на Хоро, мальчик сглотнул; однако в конце концов она, продолжая глядеть назад, произнесла:
   - Они нас не догонят.
   - Они... они заблудились?
   - Быть может. Я схожу посмотрю. А вы отдыхайте. Куда бы вы отсюда ни пошли, это будет опасно. Но не бойтесь, я скоро вернусь.
   Не дожидаясь ответа, она легонько похлопала Клауса по плечу и пошла обратно. Конечно, остановить ее Клаус никак не мог и лишь провожал взглядом, пока она не скрылась из виду. Он дивился, правильно ли отпускать ее одну, но Хоро явно знала, как ему страшно.
   Ну а пока - у них появилась прекрасная возможность отдохнуть. С этой мыслью он повернулся к девочке и тут же, распахнув глаза, выкрикнул:
   - Чт-... аа!!! Ариетта!
   Она свалилась, точно кукла, у которой перерезали нитки; Клаус схватил ее и изо всех сил постарался удержать. Она закрыла глаза и дышала неровно; она явно была измотана донельзя. Клаус вспомнил, какой опустошенной она была несколько дней назад, когда лишилась сознания. От этого кошмарного воспоминания у него заболел живот. Неотрывно глядя Ариетте в лицо, он услышал, как девочка прошептала: "Воды".
   - Воды? Хорошо, я сейчас...
   Мальчик выронил пожитки и, поддерживая Ариетту одной рукой, другой рывком развязал кожаный мех с водой. Воды оставалось мало, но Клаусу было наплевать. Он поднес горловину меха к губам девочки. Глаза Ариетты были закрыты, но рот открылся, как только она почувствовала прикосновение.
   Клаус осторожно ухаживал за девочкой, беспокоясь, достаточно ли у них осталось. Сперва она кашляла, словно задыхаясь, но вскоре впустила струйку воды к себе в горло. Клаус не знал, когда ему остановиться, поэтому просто дождался, пока Ариетта закроет рот, и лишь тогда приподнял мех. Много воды, конечно, пропало зря, расплескалось по подбородку и одежде Ариетты, но девочка не стала сердиться или удивляться. Она просто улыбнулась Клаусу.
   - Тебе не стало хуже?
   Ариетта покачала головой, и он ей поверил - на вид ей не было хуже. Дыхание ее успокоилось, возможно, благодаря тому, что она утолила жажду. Клаус хотел, чтобы она просто поспала, однако она, не открывая глаз, взяла его правую руку своей левой.
   Он держал эту легкую, нежную ручку, пока глаза Ариетты наконец не открылись и девочка не улыбнулась ему спокойно и ясно. От этой улыбки у него загорячело в груди, даже до боли. Как раз когда он собирался выплеснуть свои мысли, превратив их в слова, девочка как-то странно выдохнула. Осознав, что на сам деле это был зевок, Клаус расслабился.
   - Хочешь спать? - с улыбкой спросил он. Девочка смущенно поджала губы.
   - Хорошая мысль, - прошептал он и вытер ей подбородок. Чтобы она могла восстановить силы, ей необходимо поспать, пусть даже совсем чуть-чуть. Он знал, что демон сна не выпустит Ариетту, и - да, совсем скоро она кивнула. Едва Клаус успел занять более удобную позу, как девочка заснула. Ее нежное тело обмякло у него в руках. Она была немного выше его, так что Клаусу пришлось постараться, чтобы она не прижала его к земле.
   Насколько возможно, мальчик предпочел бы дать Ариетте выспаться. Но поспать она сможет лишь пока не вернется Хоро, а Клаус хотел, чтобы вернулась она как можно скорее. Лес стоял вокруг, черный и безмолвный. Что ему делать, если Хоро не вернется? Ему никак не удавалось выкинуть эту мысль из головы, хоть он и знал, что беспокоиться об этом бесполезно.
   Страх ничем не поможет. Мальчик покачал головой, вытряхивая лишние мысли, и глубоко вздохнул, чтобы себя подбодрить. Однако даже если он перестанет волноваться, их положение от этого не улучшится. Кожаный мех лежал на земле - пустой. Чем больше Клаус об этом думал, тем сильнее ему хотелось пить.
   Он прокручивал в голове, глядя на спящую, как зайчонок, Ариетту: они ведь через столько ручейков перепрыгивали по пути; уж конечно, он найдет такой быстро. Он пошевелился и, несмотря на то, что ему совсем не хотелось выпускать эту руку, мягкую, как свежевыпеченный каравай, осторожно положил ее на землю. Затем аккуратно пододвинул мешки, чтобы поддержать девочку взамен себя.
   Его грызло чувство вины, но жажда оказалась сильнее. Убедившись, что Ариетта по-прежнему спит, он взял мех и встал. Его горло было словно в огне. Он попытался проглотить несуществующую слюну и представил себе, как бы сейчас хорошо было хлебнуть прохладной водички.
   Он попытался найти какие-нибудь влаголюбивые растения, не желая отходить от Ариетты далеко. Ходя вокруг девочки, он вскоре обнаружил неподалеку большое дерево. Оно все замшело, а позади него тек ручеек. Но он был слишком мелкий, чтобы даже пить из него, не то что мех наполнить.
   После секундного колебания мальчик пошел по течению ручейка, вниз по склону. Идти было нетрудно, главное - не поскользнуться на мхе. Вскоре он добрался до обрывчика и с восторгом посмотрел вниз. Его взгляд метался из стороны в сторону, пытаясь найти спуск как можно быстрее.
   "Обрыв" был вообще-то не выше, чем сам Клаус, а под ним виднелось озерцо. Возможно, здесь собиралось множество ручейков со всего леса. Вода была такая чистая - Клаус отчетливо видел песок на дне.
   Стараясь сохранять спокойствие, он раздвинул высокую траву и нашел спуск. Путь оказался неожиданно каменистым, и мальчик спускался осторожно, выискивая, куда ставить ногу. Сейчас озерцо было прямо под ним - и там он увидел вход в пещерку.
   В пещерке тоже была вода. Вход был такой маленький - Клаус не смог бы туда забраться, даже если бы согнулся в три погибели. И куда эта пещерка вела, он понятия не имел. И вообще, сейчас все его мысли были только об одном - о воде. Такая чистая вода.
   Клаус упал на колени и припал к воде; его радость была неописуема. Такая холодная, такая чистая... он пил и пил, не сдерживая восторга. Он не поднимал головы, пока в легких не кончился воздух, и лишь тогда сделал долгий, глубокий вдох. Вода была холодная, как в колодце зимой.
   В озерце плавали рыбки, словно и не замечая Клауса. Они величаво кружили и заплывали в пещерку. Утолив жажду, мальчик стал разглядывать рыб.
   Внезапно он вернулся к реальности - оказалось, он заснул. Нервным движением вытерев рот, он постучал себя по голове. Хоро непременно отругала бы его, если бы узнала, что он здесь заспался. Он быстро наполнил мех и повесил на пояс. Нагнулся, чтобы сделать последний глоток, как вдруг...
   - ?
   За ним словно наблюдал кто-то.
   - Госпожа Хоро, это ты? Ты меня искала, потому что я не с Ариеттой?
   Он огляделся, но вокруг никого не было. Трава, конечно, была высокая, но он же не слепой. Прятаться здесь было просто негде - и все же Клаус никого не видел.
   - Мне что, уже мерещится? - нервно прошептал он и повернулся обратно к полукруглому озерцу. И тут он заметил зверя, беззвучно пьющего поодаль. Он стоял возле воды у входа в пещерку.
   - ...
   Зверь смотрел на него - молодой олень, еще не избавившийся от детских пятен. Клаус пробормотал себе под нос, что, ну конечно, он не заметил оленя как раз из-за пятнистой шкуры. Однако он никак не мог избавиться от страшноватого ощущения, что перед ним вовсе не олень.
   В лесу могут случаться ужасные вещи. Он вспомнил один особенно кошмарный случай; однако такой молодой олень, конечно, превращаться не умеет. Может, он следил за Клаусом из чистого любопытства; может, он вообще раньше человека не видел.
   Клаус пил, следя одним глазом за оленем. Потом быстро встал; однако олень не побежал. Как ни смотри - очаровательное создание. Однако эти неподвижные черные глаза внушали страх.
   Конечно, олень просто наблюдал за ним. Он не скалил зубы, не нападал. Бояться было нечего. Клаус не уставал повторять себе это, однако вверх взобрался очень быстро, как будто спасался бегством. И потом все время оглядывался - не гонится ли за ним олень, - и ноги несли его все быстрее и быстрее.
   Он отошел не так уж далеко, но все же испытал колоссальное облегчение, вновь увидев Ариетту. И он не мог решить, повезло ли ему, что Хоро оказалась рядом с ней.
   - У тебя такой вид, будто ты только что увидел привидение.
   - ...
   Злоехидная улыбка Хоро всегда его сердила, но сейчас он ощутил еще и облегчение. Эта улыбка означала, что волноваться больше не о чем.
   - Я нашел воду.
   - О, вот как, - отрывисто ответила она, играя с волосами Ариетты. Клаус хотел сказать, что так Ариетта может проснуться, но и ему доставляло удовольствие наблюдать, как этот красивый палец играет с этими красивыми волосами. Он так и стоял на месте, не зная, что ему делать, и терзаясь от незнания.
   - Не хочешь передать ее мне?
   - Э?
   Он вернулся к реальности. Хоро прищурилась и повторила:
   - Ты не хочешь передать мне воду?
   - А, да, точно.
   Он так и не сел; продолжая тупо стоять на месте, протянул Хоро мех. Разумеется, от Хоро это не укрылось.
   - А сам хочешь?
   Увидев ее клыкастую улыбку и прищуренные глаза, Клаус глотнул. Но, как мужчина, он просто не мог кивнуть.
   - Это... как наши преследователи?
   Усевшись чуть в сторонке от Хоро, он задал этот вопрос с самой мужественной интонацией, с какой только мог. Его злило, что он сам напрашивается на очередную подковырку Хоро, но он знал, что, если не будет притворяться сильным, его голос задрожит. Уши Хоро дернулись несколько раз, потом она перевела взгляд на мех с водой и наконец улыбнулась.
   - Хмм. Их больше нет.
   - Э?
   - Их больше нет
   Подумав немного над ее словами, Клаус понял, что она просто не вдается в детали. Но все же он не мог не удостовериться.
   - В смысле, это, мы...
   - Говорить, что мы в безопасности, еще рано. Но по крайней мере сейчас нас не поймают.
   Он выдохнул; сам он был не уверен, это у него был вздох или нет. Его плечи наконец расслабились, словно он потерял палку, которая их удерживала. Хоро беззвучно рассмеялась, но, судя по ее лицу, когда она ласково притронулась к лицу Ариетты, она смеялась не над Клаусом. Это больше походило на тихую признательность.
   - Они ушли из леса, но нам рано расслабляться. Мы должны добраться до города прежде них.
   Хоро вовсе его не утешала - в это Клаус верил всей душой. Он кивнул и подвинул свои замерзшие, ноющие ноги.
   - Хочешь отдохнуть? Вы двое так много бежали.
   - А... ага...
   И с этими словами он зевнул. Хоро удивленно хихикнула. Притронулась к носику Ариетты, потом подошла к Клаусу.
   - Ни к чему так осторожничать.
   Клаус глянул ей в лицо; Хоро смеялась каким-то горловым смехом. На лице Клауса невольно всплыло тревожное выражение. Конечно, он не боялся Хоро, но -
   - Эй!
   Он с удивлением обнаружил, что издал этот возглас, когда его голова оказалась у нее на коленях. Она что, магию применила? Должно быть, так. Если бы ему пришлось объяснять, почему все так получилось, он бы сказал - потому что ему недостало смелости ей воспротивиться. Хоть лицо его и было совершенно пунцовым.
   - Ты должен отдохнуть, так что поспи пока что. Мы не так далеко от города, так что поспать можно.
   Хоро ласково притронулась к его голове, и ему защекотало шею. Ему было так уютно, и Хоро дала ему хороший повод. Он кивнул, не отрывая головы от ее коленей, но застыл, услышав продолжение ее фразы.
   - Возможно, мы еще окажемся в ситуации, когда Ариетта выдохнется совсем и тебе придется нести ее на руках.
   При слове "Ариетта" Клаус вернулся в сознание и посмотрел на девочку. Когда она держала его за руку, она во сне улыбалась, а не тревожилась. Ее левая рука и сейчас была сжата, но держала она лишь пустоту. Должно быть, ей снилось, что Клаус по-прежнему сжимает ее руку. Мальчик чувствовал себя таким виноватым, что он рядом с Ариеттой, а спит на коленях у Хоро; он попытался встать... но был остановлен рукой Хоро.
   - Какой честный самец.
   Хоро обняла его голову обеими руками, положив ладони на подбородок. Мальчик попытался сердито их отбросить, но она держала крепко. Ему оставалось лишь сдаться.
   - Возможно, это и не понадобится.
   - Что?
   - Ничего, ничего. Сама с собой говорю. Однако.
   Она убрала руки. Клаус тут же попытался сесть прямо и раздраженно посмотрел на Хоро.
   - Что, еще не сдался?
   Он почувствовал что-то между своей головой и ее коленями, но у него не было времени подумать, что она делает. Уху и лицу было так приятно; и пахло Хоро. Это был ее хвост.
   - Что, все еще можешь сидеть? Его чарам трудно противостоять.
   Она говорила, не поясняя, о чем речь, и Клаус решил, что она о своем хвосте. Ее ладонь мягко гладила мальчика по волосам; сопротивляться было трудно. Вся сила из его шеи исчезла, и голова упала на колени Хоро.
   - Это я и имела в виду.
   Слушая горделивые слова Хоро, Клаус опасливо глядел на Ариетту.
   - Не бойся. Я разбужу тебя до того, как она проснется.
   Внезапно Клаус опечалился; он почувствовал себя таким грязным. Но еще печальнее было то, как его успокоили эти слова Хоро. Мальчик боролся с выступающими на глазах слезами вины. Хоро наклонилась к его уху. Она говорила шутливым тоном, но, похоже, не шутила.
   - Ласковым с другими можно быть, только если чувствуешь себя капельку виноватым.
   - Что...
   Клаус размышлял над ее словами. Она называла себя Мудрой волчицей и, может, ею и была.
   - Будь с ней ласков, когда она пробудится.
   Какое-то время еще Клаус пытался найти оправдание тому, что лежит на хвосте Хоро; но этот хвост был такой уютный. Потом он уснул.
   - Вот и ладно...
   Он готов был поклясться, что услышал, как Хоро прошептала это себе под нос, но был не уверен, не приснилось ли ему.
  
   Хоро беседовала с Ариеттой, но Клаус слышал их не очень хорошо. Хоро обещала разбудить его раньше Ариетты, поэтому он подивился - может, он по-прежнему спит? Когда он открыл наконец глаза, лежа на теплом хвосте Хоро, он увидел Ариетту. Она сидела абсолютно неподвижно, лишь подбородок ее двигался, когда она говорила с Хоро. В голове Клауса металась лишь одна мысль: "Хоро меня предала".
   - О, наш храпунишка проснулся. Пора идти.
   - ...
   Клаус не думал, что у него есть хоть какая-то возможность извиниться перед Ариеттой - не сейчас, когда Хоро рядом. Он взвалил на спину пожитки, и троица
   0x01 graphic

   двинулась в путь. Отдыхали они явно недолго. Клаусу казалось, что он лишь чуть-чуть подремал; однако ему было лучше, чем до отдыха, так что и Ариетте, видимо, тоже было лучше.
   Он казнил себя за то, что спал на хвосте Хоро, бросив Ариетту, точно собачонку. Его настроение становилось все хуже; он постепенно начал ненавидеть хвост Хоро. Он не знал, какое выражение лица принять. Почему Хоро его не подняла? В своем унынии он не сразу заметил, а когда заметил, не удержался от негромкого восклицания: Ариетта держала его за руку.
   - Госпожа Хоро сказала, что мы не должны отходить от нее далеко.
   Ее слова звучали искренне. Поняв, что Ариетта не сердится, Клаус почувствовал себя лучше. Он-то думал, она будет в гневе.
   - Потому что это тоже испытание нам от Господа.
   С этими словами она как-то странно покосилась на Хоро. Клаус, наблюдая за колышущимся хвостом Хоро, размышлял о значении этих слов. Устав наконец от этих мыслей, он решил, что слишком подозрителен, и загнал мысли в глубину сознания.
   Когда они перестали говорить, лес вновь погрузился в молчание. Возле поместья господина тоже был лес, и там водилось множество зверей; Клаус во время своих коротких прогулок натыкался на них часто. А здесь он только оленя возле озерца видел. И все.
   "Ну, может, просто этот лес так устроен".
   С этой мыслью он поднял голову.
   "Там белки, что ли, или что?"
   Наверху он увидел раскачивающиеся на ветру ветви деревьев и пробирающиеся сквозь листву дождевые капли.
   - Дождь? Ну, он слабый, мы не промокнем.
   Как и сказала Хоро, дождя они почти что и не чувствовали, лишь время от времени капли падали на нос. Но Клаус чувствовал, что дождливый лес какой-то странно тихий, и вовсе не потому, что они перестали говорить. Казалось, он услышит, даже если иголка вдалеке упадет. Он слышал собственное дыхание, а вот шелеста балахона Ариетты не слышал.
   Тишина посреди дождя была не просто странной. Она давила. Клаус слышал как-то, что дети, родившиеся в дождливый день, не улыбаются; даже ходили слухи, что пчеловод господина был неразговорчив именно потому, что родился в дождливый день.
   Лес был полон листвы, мхов и папоротников. Зелень повсюду. Но все было какое-то размытое; Клаус кожей чувствовал опасность. Он крепче вцепился в руку Ариетты. Интересно, она тоже это чувствует? Девочка тоже сильнее сжала его руку.
   И вдруг Клаус увидел нечто - оно стояло перед ними, смотрело на них. Стояло на холмике, точно чучело из травы. Это был олень. Хоро на него не обратила внимания, и Клаус подивился, не показалось ли ему. Он пригляделся, но ничего не увидел. Мальчик поежился; внезапно ему стало холодно.
   Ему захотелось поделиться с кем-то, но Ариетта никогда в жизни не видела оленя, так что он промолчал. Хоро и Ариетта бежали молча. Хоро мчалась все быстрее, словно понукаемая тишиной.
   Если верить словам Хоро, их преследователи были далеко. Клаус недоумевал, зачем они вообще бегут. Но о том, чтобы заночевать в лесу, даже думать было страшно; почему-то казалось, что это ничуть не лучше, чем если их схватят.
   Мальчик изо всех сил сжимал руку Ариетты, хотя сам не очень понимал, почему. Он продолжал тянуть девочку, хотя та уставала все сильнее и сильнее. Хоро несколько раз недовольно оглядывалась на них. Интересно, подумал Клаус, Ариетте она раньше показывала такое лицо или нет? Он решил, что девочку надо как-то подбодрить.
   - Хочешь увидеть еще что-нибудь, кроме моря, Ариетта?
   Хоть Клаус и спросил, сам он понятия не имел, чтО еще мир может им предложить. Ему хотелось бы когда-нибудь увидеть легендарное древо, которое держит небо, но он знал, что это несбыточная мечта.
   - Кроме моря?
   Ариетта сильно устала, но, судя по ее голосу, какие-то силы в ней еще оставались. И по лицу Клауса любой бы понял, что ему стало лучше, когда он убедился, что девочка еще в силах отвечать.
   - Огненные горы. И реки, текущие с неба.
   Ариетта, похоже, задумалась. Склонила набок голову, по-прежнему обмотанную шарфом. Судя по всему, она изо всех сил старалась вообразить то, что услышала. Даже Клаус был не в состоянии себе такого представить, так что не мог ее винить.
   - Хмм... а пшеничные поля?
   - Пшеничные поля?
   - Ну, ты знаешь, что такое пшеница?
   Она кивнула.
   - Когда пшеница поспевает, все поле становится как золотой ковер.
   Это, похоже, девочке представить было легче. Она размечталась, расширив глаза и уставившись куда-то в пространство. Тут же она споткнулась и едва не упала, после чего прошептала, будто соглашалась с ним:
   - Пшеница...
   - Издалека поле кажется таким мягким, что хочется в него нырнуть. Но если нырнешь, оно окажется вовсе не мягким. И еще тебя накажут взрослые за то, что мнешь колосья.
   Ариетта улыбнулась с удивленным видом, точно старшая сестра.
   - Тебя заставляли думать над своим поведением?
   - И очень глубоко.
   Он дал прямой ответ, и Ариетта продолжила:
   - Господь простит тебя.
   Она ему улыбнулась. Клаусу почему-то не хватило смелости смотреть на эту улыбку, и он нервно сменил тему.
   - А лодки?
   - Я знаю, что такое лодки.
   Клаус удержался от вопроса, откуда она может знать о лодках, если она даже о море не знает, и позволил девочке продолжить.
   - Когда весь мир затопит вода, лодки заберут хороших людей на небо.
   Она так устала, что даже на ногах держалась нетвердо, но в голосе ее звучала редкая гордость. Клаус почувствовал себя глупцом, что ему нравится смотреть на гордое выражение ее лица.
   - Лодки, о которых знаю я, не летают.
   - Э?
   Девочка непонимающе уставилась на него; но он ведь тоже не очень-то много знал про лодки. Это его слегка беспокоило, но, оглянувшись на спину Хоро, он все-таки продолжил.
   - Они плавают по рекам и озерам, в общем, по воде. И перевозят грузы и людей.
   - По воде?
   - Да.
   - И не тонут?
   Когда Клаус впервые увидел лодку, ему тоже показалось, что это какое-то безумие, что они не тонут. Однако же вот они были - уплывали прочь. Прежде чем ответить, Клаус напряг спину. Как странно: Ариетта верит, что лодки могут летать, но сомневается, что могут плавать.
   - Не тонут. Даже если на них погрузить мешки пшеницы весом в несколько взрослых.
   Ариетта по-прежнему сомневалась и недовольным голосом высказала свои сомнения.
   - Лгать плохо.
   Похоже, она подозревала, что Клаус над ней подшучивает.
   - Я не лгу. Я их видел своими глазами.
   - Это, должно быть, были козни Дьявола.
   - Тогда что ты скажешь, если когда-нибудь сама увидишь лодки, которые плавают?
   Ариетта ничего не ответила. Одни вещи она принимала с легкостью, другие очень тяжело. В конце концов Клаус понял, что это просто такая упряминка в ней сидит. Чувствовать себя в чем-то настолько уверенным было приятно, и Ариетта была такой милой, когда отказывалась верить в подобные вещи.
   - Если они вправду плавают...
   - Если они вправду плавают?
   Он улыбнулся девочке, и ее уверенность, похоже, пошатнулась. Она отвела взгляд. Однако она была слишком добродетельной, чтобы убегать от собственных проблем.
   - Тогда я извинюсь.
   - Отлично. Договорились.
   Клаус представил себе, как она извиняется перед ним, а он ее великодушно прощает. Нельзя сказать, что он злоупотребляет незнанием девочки, так что он будет ждать этой возможности с нетерпением.
   Как только он об этом подумал, их мирная беседа оказалась прервана.
   Хоро внезапно остановилась и развернулась к ним. Клаус мгновенно насторожился, ожидая, как она решит поиграть с ним на этот раз. Однако сейчас у Хоро было такое серьезное выражение лица, какого он никогда еще у нее не видел.
   - Мне искренне жаль рушить такое замечательное настроение.
   Помолчав секунду, она затем продолжила:
   - Поскольку вы вряд ли сохраните спокойствие, если я это скажу, и даже, возможно, это вам причинит боль, я все это время ничего не говорила. Но, похоже, у меня нет выбора.
   На Клауса накатило чувство ужаса; он утер пот с бровей.
   - Наши преследователи нас почти догнали.
   - Что?! - воскликнул Клаус, и Ариетта тоже подняла голову. - Но, но ты же сказала, что они нас не догонят?
   - Мм.
   Он чувствовал, что его слова звучат почти так, как будто он обвиняет Хоро, но той явно было все равно. Она лишь кивнула, как всегда. Впрочем, она не собиралась казаться доброй - просто у нее не было времени на подробности.
   - Это не люди.
   Волки! Это была первая мысль, вспыхнувшая у него в голове.
   - Я чувствовала, что это странно. У такого большого и красивого леса обязательно должен быть прекрасный хозяин, но его здесь нет... Едва ли нас стали бы преследовать без причины. Так что...
   Она оглянулась и громко выдохнула, словно воздух душил ее. Потом надула губы - ну совсем как ребенок.
   - Нас что, водят за нос лесные обитатели? Или...
   "С кем она разговаривает?" - подивился Клаус. В это мгновение сверху прогремело.
   - Лесные обитатели?
   Клаус был в такой тревоге, что просто не мог молчать. Он спросил; однако Хоро лишь покачала головой и продолжила говорить словно с самой собой.
   - Я Мудрая волчица. Я знаю всё, знаю все языки, даже те, о которых вы понятия не имеете. Надо идти быстрее. Ничего не могу поделать в такую погоду.
   Последние слова она прошептала, подняв голову к небу. Прежде чем кивнуть, Клаус обернулся к Ариетте и сжал ее руку сильнее.
   - Это олени?
   При этом вопросе глаза Хоро округлились. Она кивнула.
   - Ты их видел?
   - Да, когда набирал воду. И еще был один на том холмике, но он не двигался. Ни на чуть-чуть.
   Хоро пожала плечами и почесала лицо. Ее хвост метался, выдавая неудовольствие своей хозяйки.
   - Они коварны. Не угадаешь, что они будут делать. Возможно, просить вас быть настороже бесполезно, но это все равно лучше, чем оказаться совсем неготовыми к нападению.
   Ариетта вся съежилась и взглянула на Клауса. Хоро даже не пыталась их приободрить. Клаус изо всех сил старался не поддаться панике, зная, что иначе он не сможет защитить Ариетту. Вложив всю свою силу в ноги, он улыбнулся.
   - Все хорошо. Волки куда сильнее оленей.
   Он понятия не имел, были его слова смешными или просто странными, но они заставили Хоро рассмеяться - значит, польза от них была. Она взъерошила ему волосы, смутив мальчика перед Ариеттой. Но он был рад.
   - Люди растут так быстро.
   С этими словами Хоро взглянула на Ариетту. Клаус недоумевал, почему она обратила их к Ариетте, но девочка никак не среагировала. Она смотрела на Хоро с таким видом, будто пыталась что-то вытерпеть.
   - Да что будет? Дождь - не только для нас проблема.
   Хоро кинула в Ариетту уверенную улыбку и встала. Зонт из древесных крон был уже на пределе, он теперь походил больше на дырявую крышу. Капли дождя падали чаще, чем прежде.
   - Что ж, вперед.
   Хоро побежала вновь, однако шаги ее выглядели не так уверенно, как голос; похоже, она нервничала.
   Клаус дышал тяжело. Он сглатывал слюну, чтобы не дать себе что-нибудь ляпнуть, и продолжал тяжело дышать. Самая тяжелая его ноша - вино - осталась позади. Как и половина воды, которую он набрал.
   Дождь стал таким плотным, что Ариетте пришлось накрыть голову плащом, который она прежде использовала в качестве юбки. От радости минувшей беседы не осталось и следа. Судя по лицу девочки, она подумывала о том, чтобы избавиться от плаща и тем самым облегчить себе ношу.
   Уже бессчетное число раз она спотыкалась и стукалась коленями о землю. Она старалась изо всех сил. Но ее решимость истощалась, она все больше и больше опиралась на Клауса. Мальчик настолько вымотался, что для него это было уже не радостью, а бременем.
   - Давай же.
   Клаус уже не держал ее за ладонь - он тянул за запястье. Но от его слов ободрения проку было столько же, сколько от молитвы, - ноги девочки просто-напросто слишком устали, чтобы нормально работать. Мозоли на ее ступнях, должно быть, тоже полопались.
   Дождь все усиливался; Клаусу даже казалось, что бегут они не по тропе, а по руслу речушки. Ручейки были повсюду, впадины в земле походили на грязные озерца с зелеными берегами.
   Клаус сейчас отдал бы все на свете, чтобы только оказаться в городе и сидеть возле огня с миской тюри в руках. С каждым шагом все труднее было отгонять от себя вопрос: убежать или остаться защищать Ариетту? Прошло уже так много времени, а они все еще были в лесу. Облака сгущались, деревья становились выше. Темнело. Ночью их в лесу не ждало ничто, кроме ужаса.
   И тем не менее Хоро не говорила ничего вроде "я с вами, что бы ни случилось". И какого-то решения у нее тоже, похоже, не было.
   - Госпожа Хоро!
   Добравшись до полянки, Клаус наконец позвал ее.
   - ...
   Хоро беззвучно дышала; она явно тоже была измотана.
   - Мы больше...
   Клаус не смог договорить фразу: "...не можем бежать". Он глядел на Хоро, поддерживая Ариетту, чтобы не дать ей упасть. Хоро была духом, ее возраст исчислялся столетиями. Она всегда была так уверена в себе; не пора ли ей уже сказать "вот что нам нужно делать"? Клаус смотрел ей прямо в глаза; Хоро, стоя недвижимо, смотрела в ответ. Потом она собрала мокрые волосы и опустила глаза.
   - Прости.
   - Э?
   Она сейчас сказала "проси" или "прости"?
   Хоро повторила:
   - Прости.
   Клаус был потрясен. Не выпуская Ариетты, он спросил:
   - Что? Что случилось?
   - Возможно, я не смогу вас спасти.
   - Но...
   Продолжить Клаус не смог. Ариетта рухнула на землю. Хоро печально закусила губу. Холод словно бы заползал от земли в ноги мальчика и взбирался по хребту.
   До Клауса донеслись какие-то странные звуки, как будто вода в дождь переливается из заполненной бочки. И это ему не причудилось от страха - когда он это услышал, Ариетта тоже вздрогнула. Клаус сглотнул в страхе. Он так боялся, что не в силах был даже двигаться. Он ничего не видел, но от этого было лишь страшнее.
   - ...
   Он медленно развернулся, но вокруг не было ничего - только тень какая-то, не то большого дерева, не то камня, не то холма.
   - ...Ах...
   Его колени стучали, он перестал дышать. Ариетта не опиралась на него - наоборот, он опирался на Ариетту. Он не мог даже беспокоиться о том, как стыдно он себя ведет. Перед ними стоял громадный олень. Просто кошмарно гигантский. Приходилось задирать голову, чтобы увидеть его всего.
   Олень выглядел достаточно сильным, чтобы без малейших усилий убить быка. Он что-то говорил, но Клаус понятия не имел, что именно. Одного лишь громоподобного голоса было достаточно, чтобы прогнать все мысли из головы. Его тело было не гладким, как у обычного оленя. Вместо глаз у него были две черные луны, рога, казалось, пронзали небо.
   Клаус даже не заметил, как упал от страха на землю. Зубы оленя были не остры, они выглядели как ровный ряд жерновов. От его голоса мальчика бросало в дрожь; даже камни вокруг, казалось, вот-вот расколются от звуков этого голоса.
   Единственной его мыслью сейчас было - с какой легкостью эти зубы могут перемолоть его голову в кашу. С этой единственной мыслью он в полном ошеломлении смотрел на зверя.
   - Путешествие можно считать хорошим...
   К реальности мальчика вернула рука, легшая ему на плечо.
   - ...когда компания хороша.
   Хоро смотрела вверх с храбрым видом; хвост метался, словно стремясь подчеркнуть ее храбрость. Олень выдохнул с такой мощью, что, казалось, дождь в лесу сдуло. Да и верно, прекратился дождь. Теперь уже множество оленей смотрели на них. Чувство было такое, будто одно неверное слово - и их растопчут или раздавят им головы этими зубами-жерновами. Но Хоро не выказывала страха. Она просто улыбалась.
   Раздался звук - Хоро бросила оленям вызов на каком-то непонятном языке. Олени стали приближаться к ней, скрипя зубами. Клаус отполз назад, по-прежнему не вставая во весь рост, и увлек Ариетту за собой. Не из стремления защитить ее - просто чтобы быть с ней. Хоро быстро обернулась к ним и произнесла:
   - Похоже, я им очень не нравлюсь.
   Склонив голову, она дернула ушами и неловко улыбнулась.
   - Похоже, я ошиблась, когда привела вас сюда.
   Голос оленя вдруг потерял всю свою таинственность. Зверь поднял голову и взревел; от этого рева содрогнулась земля.
   - Прощания всегда внезапны, но наше путешествие было счастливым. Теперь идите...
   Хоро с извиняющимся видом улыбнулась Клаусу. И эта картина останется при нем до конца дней.
   Им следовало уходить немедленно. Но Клаусу нужно было время. Гигантский олень вроде был далеко от Хоро, но это расстояние он преодолел за долю секунды. Хрупкое тело Хоро от удара его носа взмыло в воздух. И тут же олень ринулся на нее с быстротой, неожиданной для его размера.
   Удар пришелся по Хоро, как топором по дереву. Хоро перелетела через лужу и укатилась вниз по склону холма. Олень понесся следом. Миг - и его гигантское тело пропало из виду, хотя земля продолжала содрогаться. Клаус понял, что все кончено, когда услышал звук смыкающихся зубов.
   Он не знал, плакал он или нет, но прекрасно понимал, что произошло. Ему совершенно не хотелось это представлять. Звуки какое-то время продолжались, потом все стихло. Олени вокруг Клауса стояли неподвижно. Потом воздух снова разорвал рев.
   Клаус завопил и побежал так, словно плыл через лесную подстилку. Хоро говорила, что она на два века старше, чем он. Она отогнала прочь волков. Она игралась с ним, она видела насквозь упряминку Ариетты. Она дала им хлеб, она научила их насчет денег. Она была хрупкая, но надежная. И вот ее не стало.
   Увиденное оставило в нем лишь одно желание: бежать. Надо было бежать, как можно скорее добраться до той тропы, напоминающей сейчас речку. Никаких других мыслей в нем сейчас не было. Но, едва встав, он тут же упал; второй раз он поднялся, опершись на клюку.
   - Не хочу умирать... Не хочу в эти ужасные зубы...
   И вновь он упал в грязь и лежал там, не в силах подняться, сжираемый страхом.
   - Нет...
   В ужасе он поднял голову и медленно развернулся. Он смотрел, как олень взбирается вверх по склону, словно какая-то демоническая лошадь из его ночного кошмара. Зверь направлялся к лежащему на земле белому телу. Даже вся в грязи, она все равно казалась овечкой - Ариетта.
   - Ари... етта...
   Клаус был слишком измотан, чтобы хотя бы произнести ее имя как положено. Но даже если он будет молить богов, чтобы она встала и побежала, крылья не вырастут вдруг у нее на ногах и не помогут ей. Судя по всему, она сейчас вообще ни о чем не думала; видимо, вся ситуация была за рамками ее воображения. Может, она сейчас от потрясения грезила о чем-то.
   Лицо Клауса дернулось. Ариетта повернулась к нему, и он увидел страх в ее глазах. Олень проревел в третий раз, его громадная туша неслась вверх по склону. Его рев был полон несдерживаемой ярости.
   "У тебя еще есть шанс... вставай... я всего в десятке шагов..."
   Так он кричал мысленно. Его злило и тревожило, что Ариетта даже не пытается встать. Нет, не так. Его злило и тревожило, что он сам не пытается ее спасти. Гигантский олень продолжал реветь, заставляя мальчика закрывать уши руками. И это он тоже ненавидел. Другие олени тоже приближались, как будто собираясь то ли изгнать его с места событий, то ли запереть здесь его с Ариеттой навсегда.
   - Ариетта!!!
   В последнее мгновение ему удалось наконец-то закричать. Гигантский олень встал на дыбы, словно собираясь разнести весь холм. Увидев это, Ариетта снова повернулась к Клаусу. Их глаза встретись, и девочка медленно протянула к нему руку.
   - Клаус...
   Он услышал ее тихий возглас, как раз когда передние ноги оленя начали опускаться. Он был далеко, а вот Ариетта лежала прямо под этими ножищами. Грязная вода каплями падала с нее, точно слюна какого-то бога смерти. И девочка по-прежнему смотрела на него.
   - Ариетта!!!
   Он не говорил себе, что нужно бежать; и он даже не был уверен - бежал ли он или летел по воздуху. Видел он одну лишь Ариетту; подбежав к ней, он схватил девочку. Что происходит, он понятия не имел. Он просто выдернул ее из опасного места за мгновение до того, как копыта оленя ударились в землю. Удар был такой сильный, что у Клауса закрылись глаза, а все вокруг них, что не вросло в землю, подлетело вверх.
   - ...
   То, что Ариетта оказалась в его руках, было настоящим чудом. Он бежал вместе с ней, изо всех сил стараясь оставить позади как можно большее расстояние, чтобы избежать второго нападения. Когда он наконец остановился, то увидел, что девочка в его руках дрожит и молится. Когда она прижалась лбом к его груди, он невольно прижал девочку сильнее.
   Он должен был ее защищать, даже сейчас. Он должен был защищать эти мягкие плечи. Клаус сделал глубокий вдох, чтобы вселить в себя уверенность. Гигантский олень был совсем близко. Клаус мог разглядеть шерстинки на его шкуре, больше похожие на веревки. Но он пока что был достаточно далеко, чтобы Клаус мог смотреть в его горящие гневом глаза.
   Зубы мальчика стучали, но он помотал головой. Герои могут одним ударом сокрушать целые зубастые горы. Если у них есть меч, они могут убить даже дракона. У Клауса была одна лишь клюка, и он сам не понимал, как он умудрился ее до сих пор сохранить. Но он должен был ею воспользоваться. Он не мог оставить Ариетту.
   Когда до него вдруг дошло, что он совсем не храбрый, остатки смелости словно выжало из его тела.
   - Ариетта, ты стоять можешь?
   Она подняла на него глаза. Всего мгновение назад она дрожала у него в руках, но сейчас она кивнула. Похоже, она могла подкрепить послушание упрямством.
   - Тогда стой у меня за спиной.
   Она даже не стала спрашивать, зачем. Лишь посмотрела на него таким встревоженным взглядом, какого он никогда у нее не видел, и медленно, чтобы лишний раз не гневить оленя, ступила назад.
   - Когда я встану, беги.
   - Что? Н-но...
   - Все в порядке. Я знаю, как герои побеждают великанов.
   Он не лгал; он слышал истории про героев, побеждающих великанов, чья голова прячется в облаках, руки длинны, как реки, а ступни широки, как озера. По сравнению с ними этот олень - просто ничто. Да... он совсем не сильный.
   - Мне всего лишь надо выколоть ему глаза. Эти огромные глаза. Если он будет слеп, он не сможет за нами гнаться. Ничего особенного, они такие здоровенные, я просто не могу промахнуться.
   Он пытался заставить себя говорить с улыбкой на лице. Он понятия не имел, удалось ли ему это, и Ариетта поколебалась, точно не зная, как на это отвечать. В итоге она ничего не сказала, лишь медленно кивнула. Похоже, он все-таки сумел улыбнуться.
   - Давай.
   Клаус воткнул клюку в землю и сделал еще один глубокий вдох. Руки Ариетты лежали у него на спине, словно передавая ему свою силу. Почувствовал ли олень его настрой? Зверь качнул головой и приопустил свою тушу. На мальчика нахлынула волна ужаса, но героям не пристало бояться великанов.
   - Давай доберемся до моря вместе.
   Произнеся эти слова, он вскочил на ноги и побежал на оленя. Зверь был слишком высок, в обычной ситуации мальчику ни за что не добраться бы до его глаз. Но сейчас шанс у него был, ведь, когда олень напал на Хоро, он опустил голову. Когда он двигал своими мощными ногами, Клаус ощущал движение воздуха. Но это его не поколеблет; он отпрыгнул в сторону. Олень - это всего лишь олень. Ноги зверя ударились оземь, расплескав во все стороны грязь.
   - Получай!
   С этим выкриком мальчик ткнул клюкой, целясь оленю в ногу, но тот быстро ее отдернул. Настолько быстро, что Клаус от неожиданности упал вперед. Но он не расстроился, ведь это движение оленя показало: он боится получить удар.
   Ногами зверь больше не двигал, лишь пнул в сторону Клауса копытом, как будто пинал камень. Но, может, большой размер сыграл против него - во всяком случае, Клаус от этого удара увернулся с легкостью. Просто, так просто... Олень, конечно, был большой, но все равно это был лишь олень.
   Клаусу удалось своей клюкой стукнуть оленя по ноге несколько раз. Он сам не верил, что ему до сих пор удалось не выронить свое оружие. Белые клубы пара вырывались из-за громадных зубов. Может, олень устал от преследования. Да, размер оленя явно играл против него.
   Но мальчик так вымотался. Его руки задубели, запястья ныли от напряжения. Он даже не чувствовал, где кончается его ладонь и где начинается клюка. Он держался лишь чуть-чуть в стороне от оленя, встречая его злой взгляд своим.
   Говорилось, что в рогах оленя сосредоточена вся мудрость леса, и что, если эти рога истолочь и съесть, можно эту мудрость заполучить. Олень продолжал неотрывно смотреть на Клауса своими черными глазами. Он, похоже, думал о чем-то, но о чем?
   Пока Клаус дивился, о чем бы он мог думать, олень внезапно посмотрел куда-то в сторону. В глазах зверя мальчик поймал отражение Ариетты; она стояла, сложив руки у груди, и молилась. Волна тошноты подступила Клаусу к горлу; девочка не сбежала. Нет - может, у нее просто не оставалось сил бежать.
   Но Ариетта заметила взгляд оленя. Зверь шевельнулся, наставил рога на девочку. Затем провел по земле копытом, точно бык, готовящийся ринуться в атаку. Наклонил голову, и Клаус услышал, как он выкрикнул что-то, только не понял, что именно.
   Мальчик чувствовал, что должен двигаться. Сжимая клюку, он помчался на оленя так быстро, как только мог. Повсюду было столько корней, луж и вмятин, оставленных копытищами оленя, но Клаус, не обращая на это внимания, несся прямо к оленьим глазам.
   И затем, оказавшись лицом к лицу с этой движущейся горой плоти, Клаус бросился на нее изо всех сил. Его клюка воткнулась в глаз, как копье героя. Раздался оглушающий вой и еще какой-то звук, как от ломающейся руки. Клаусу было некогда думать, что дальше; он просто поднырнул под тело зверя и влетел в кусты позади.
   Он едва не лишился чувств, но звуки чего-то тяжелого, стучащего по земле у него за спиной, удержали его сознание. Может, оленю было невыносимо больно? Он ревел так оглушительно, что волосы становились дыбом, и топотал по земле.
   Мгновением позже он поднял наконец глаза и увидел, что олень стоит прямо перед Ариеттой. Он пытался стоять прямо, но его передние ноги скользили. Девочка лишь молча смотрела на него.
   - Ариетта!!! - крикнул Клаус и побежал к ней. Она потрясенными глазами взглянула на него, потом снова на оленя.
   - Беги, Ариетта!
   - Н-но его глаза... его глаза...
   Она переживала о том самом олене, который убил Хоро и пытался убить Клауса. Мальчика охватила такая ярость, что он даже рассмеялся. Он знал, что не может ее упрекать. Просто она такая.
   - Беги! Нам конец, если остальные нападут!
   В ответ олень взревел еще громче. Клаус повернулся к нему и увидел, что он споткнулся и упал в заболоченную лужу. Его рев гремел, точно рушащаяся гора, отдаваясь в сердце мальчика.
   - Ха-ха! Вот так! Бежим, Ариетта!
   - Э, а... но...
   Он подошел к девочке и взял ее за руку, но Ариетта не встала. Так и сидела в грязи, точно совсем не могла стоять.
   - Совсем не можешь идти?
   Той рукой, про которую он думал, что она сломана, Клаус притянул ее к себе. Второй рукой затем подхватил ее под колени и поднял, как герой поднимает принцессу. Девочка была явно озадачена тем, как гладко у него это получилось - словно он много упражнялся.
   - Нннг...
   По сравнению с тюками пшеницы, твердыми как камень, тело Ариетты было мягким, точно хлопок. Но бежать, неся ее на руках, Клаус все равно не мог. Все, что он мог, - это шагать на подкашивающих ногах.
   - Надо всего лишь уйти от этой зверюги... просто выбраться из леса и дойти до города...
   Так он шептал себе под нос, напрягая мышцы левой руки, чтобы не дать выскользнуть ногам Ариетты.
   Внезапно ему стало жаль Хоро. Он ненавидел, когда она дразнила его, но она казалась ему кем-то вроде старшей сестры, которой у него никогда не было. После того как они доберутся до города, возможно, они вернутся обратно и отыщут ее тело. Самое меньшее, что они могут для нее сделать, - это подобающе похоронить. И если он еще когда-нибудь встретиться с этим оленем, ослеплением зверюга не отделается.
   Но сейчас - ноги Ариетты вновь опустились на землю. Левая рука мальчика слишком устала, чтобы их удерживать. Он даже не мог заставить свое тело двигаться. Но он видел у себя в голове радостное будущее и думал лишь о том, чтобы идти к нему.
   - Хва... хватит... - плачущим тоном произнесла Ариетта, цепляясь за Клауса. Мальчик улыбнулся и наконец сдался.
   - Прости... иди одна...
   Эта фраза высосала у него остаток сил. Он свалился. Он готов был поклясться, что слышал где-то вдали какой-то странный звук. Но он даже не мог сдвинуться с места, чтобы поднять упавшее в грязь лицо. Ариетта вроде бы говорила что-то, но он не слышал. Падающие на него капли дождя казались все горячее, почти как если бы они кипели.
   - Иди... просто иди... встретимся в городе на постоялом дворе...
   Его сознание ускользало; он даже не был уверен, достигли ли Ариетты эти его слова. Но, во всяком случае, он хотел, чтобы она продолжала жить. Потому что, - его глаза закрылись, - потому что я так ее люблю.
  
   В нос Клаусу заползал какой-то сладкий запах. Еда? Он не мог сообразить, что это. Он чувствовал, что аромат знакомый... что-то, что ему очень нравилось. Но узнавание все равно не приходило. И это было не единственное, что его тревожило. Где он? Слишком темно, ничего не разглядишь.
   Он не мог пошевелиться; казалось, он глубоко под водой. Сладкий запах заползал в самые глубокие уголки сознания; Клаус подумал, что будет счастлив просто вдыхать этот запах всегда. Этот запах...
   - Ээ?!
   С этим криком он подскочил на месте. Заоглядывался, пытаясь найти, на чем сосредоточить взгляд. Когда наконец нашел, его глаза слезились из-за того, что он так внезапно их открыл.
   - Ариетта...
   - Д-доброе утро.
   Девочка сглотнула. Она сидела в какой-то странной позе, протягивая в его сторону руку.
   - Т-тебе лучше?
   Он дернулся от боли, когда белая рука девочки дотронулась до его лица. Ариетта отдернула руку, точно прикоснулась к огню, и извинилась со слезами на глазах. Клаус сам дотронулся до своего лица и ощутил, какое оно все распухшее. Да и руки были все изранены.
   - Ха-ха-ха... похоже, на мне живого места нет...
   Засмеявшись, он оттянул щеку и увидел, что на лице Ариетты появилась улыбка. Потом она хихикнула, но тут же ее смех перешел в плач.
   - Э-эй... ну не плачь... пожалуйста?
   Клаус нервно обнял ее и погладил по волосам. Его самого удивило, что он сделал это абсолютно не стесняясь, но Ариетта не оттолкнула его. Он был счастлив.
   - Я в порядке, видишь?
   Он попытался ее утешить, но девочка, хоть и кивнула, продолжала плакать. Он не понимал почему, но у него не было выбора, кроме как ждать. Мальчик воспользовался этой возможностью, чтобы оглядеться. Где он? Откуда-то из-за его спины вливался свет, и повсюду были темные, замшелые стены. Клаус решил, что это пещера; судя по траве внизу, во всяком случае, он находился не в городе. И как раз когда он подивился, что вообще происходит -
   - Хмм.
   Знакомый голос. Мальчик попытался развернуться на голос, но, поскольку Ариетта по-прежнему была у него в объятиях, он споткнулся и упал.
   - Айй!
   Он попытался сесть, но не смог выбраться из-под Ариетты. И, если подумать, выбираться из того положения, в каком он сейчас находился, было просто позорно. Ариетта была тяжелее, чем казалась на вид. Клаус лежал на спине и смотрел в потолок. И вдруг он увидел нечто, во что просто не мог поверить. Сверху вниз на него смотрело лицо.
   - Хмм... самый счастливый момент в твоей жизни?
   - А... ах!
   - О? Похоже, твоего счастья хватает, чтобы обнять только одну.
   На шутку Хоро ему было наплевать. Он просто выкрикнул от всего сердца:
   - Госпожа Хоро!!!
   - ...Вовсе незачем кричать так громко.
   Хоро пожала плечами, но Клаус не обратил внимания.
   - Н-но как... это... разве ты не...
   - Мертва?
   Ее улыбка выглядела всепобеждающей, но Клаус же помнил эти жующие звуки, которые он тогда слышал; у него тогда даже волосы дыбом встали. Несомненно, ее тогда олень загрыз насмерть.
   - Хо-хо. В общем...
   Хоро отвернулась, и вдруг свет что-то заслонило. Клаус не знал уже, какое выражение лица ему принять. Прямо за спиной Хоро стоял гигантский олень - тот самый, который пытался их убить. Глаза, которые мальчик ранил, сверкали, как обсидиан. Эти огромные глаза взглянули прямо на него и мигнули, точно здороваясь.
   - Храбрый... человеческий... ребенок. Я уже... много сотен лет... так не радовался.
   После того как зверь выдавил эти слова, его рот странно задвигался. Поняв, что он пытается улыбнуться, Клаус пришел в ярость.
   - Т-ты не?!.
   Он оттолкнул Ариетту и увидел ее мокрое от слез лицо. Вид у нее был очень виноватый.
   - Глупый мальчик. Уж не винишь ли ты ее?
   Хоро постучала его по голове, заставив перевести взгляд на себя. Олень отвернулся.
   - Эта неожиданная ситуация возникла из-за того, что оленям здесь так скучно, а они так любят лицедейство. Я не могла их остановить.
   Хоро сама выглядела чуть раздраженной; впрочем, она тут же улыбнулась. Откуда-то издалека донесся рев. Неужели это все затеяла Хоро? Клаус не мог отогнать от себя подозрения. Гигантский олень атаковал так медленно, но при этом так быстро защищался от его клюки.
   Если так, то выражение ужаса на лице Ариетты, когда, казалось, олень вот-вот ее раздавит, вполне могло тоже быть притворным. Клаус взглянул на нее, чувствуя себя преданным. Но все, чего он этим добился, - еще один удар кулачком по голове.
   - Ты по-прежнему подозреваешь ее? Ты воистину дурень.
   Его голова снова начала раскалываться, но по крайней мере он мог быть уверен, что Ариетта не притворялась. Даже если она понимала, что олень угрожает не всерьез, все равно тогда она вполне могла быть в ужасе. Он бы точно был потрясен на ее месте, даже если бы знал. И кроме того, на ее лице была явственно написана вина.
   Все постепенно становилось на свои места. Если Хоро говорила правду, он был единственным, кто дал себя обмануть и лез вон из кожи.
   - Хо-хо... ты славно потрудился.
   Хоро оперлась локтями в колени и улыбнулась.
   - Прости, что я тебя обманула, но... - выпалила Ариетта, снова чуть не плача. Клаус просто не мог заставить себя на нее сердиться, так что взял ее за руку.
   - Все хорошо. Я рад, что ты в безопасности.
   - Мм...
   Он рассмеялся, глядя, как при каждом кивке девочки слезы срываются у нее из глаз.
   - Ой...
   - Хмм?
   - А наши преследователи?
   - Преследователи?
   Клаус спросил у Хоро, та переспросила обратно. На лице ее появилось выражение удивления, словно ей хотелось сказать "проклятье!"
   - Значит, и это тоже было...
   - Ох-хо-хо-хо... - рассмеялась она, и ее хвост радостно заметался. Клаус повернулся к Ариетте; та снова глядела с извиняющимся видом. У Клауса кончились все силы, и он со стуком рухнул на пол. Ему уже было все равно.
   - Нельзя просто лежать тут и все. Пора идти. Здесь священное место, не предназначенное для глаз человека.
   - Священное место? В лесу?
   - Да. Подходящее место, чтобы закончить игру, ты согласна?
   Хоро обратилась к Ариетте; девочка тут же кивнула. Да, место и впрямь было подходящее.
   - Солнце уже встало, так что давай искупаемся в его свете, пока будем думать, как увековечить твой героический подвиг. Ну, конечно, - Хоро уперлась рукой о бедро и гордо взмахнула хвостом, - это будет история о нас троих.
   Она рассмеялась и вышла наружу. Конечно, Клаус был счастлив, что она осталась цела и невредима. Но ее выходки он все равно ненавидел. Однако ему хотелось рассмотреть получше это святое место... На что оно похоже?
   - А это место на самом деле такое замечательное? - спросил он у Ариетты, притянув ее ближе к себе. После секундного колебания девочка кивнула.
   - Мм.
   Клаусу еще сильнее захотелось рассмотреть все самому.
   - Но...
   Ариетта наконец посмотрела ему в глаза. Мальчик тотчас ощутил боль в груди, но отнюдь не от раны... он просто не мог дождаться ее следующих слов.
   - ...Море я хочу увидеть больше.
   При этих словах Клауса охватила такая радость, что он просиял, забыв про боль. Он кивнул и заметил, что Ариетта застенчиво поглядывает на что-то позади него. Судя по всему, оттуда за ними кто-то наблюдал. Но ему было все равно. Может, некая хитроумная особа, которая постоянно заходит слишком далеко, подсказала ей, чтобы она вела себя именно так. Но он знал, что Ариетта никогда не лгала ему, и что, во всяком случае, на ее слово можно положиться.
   - Тогда пошли.
   Мальчик взял Ариетту за руку и встал. Обернувшись, он увидел мельком, как кончик хвоста исчезает в темноте. Мягкий, сухой, сладко пахнущий хвост. Если Хоро когда-нибудь захочет извиниться, он обязательно попросит ее вновь разрешить ему поспать на ее хвосте. Искушение слишком велико, подумал он.
   - Э?
   Как ни странно, Ариетта словно прочла его мысли. Но он не ответил - просто зашагал к выходу. Крепко взял девочку за руку и выбрался из пещеры. Кто погонится за двумя зайцами, не поймает ни одного; но, возможно, к этой овечке и к той волчице это не относилось.
   - О чем задумался? Или тебе не на солнце нужно идти? - раздался позади холодный голос; Клаусу было страшно, но он все же оглянулся. Стоящая в тени деревьев Хоро весело рассмеялась, держась руками за живот.
   К оглавлению
  
  
   0x01 graphic

   Глава 2. Красные яблоки, голубое небо
  
   Лоуренс поднял голову, осознав внезапно, что в комнате стихло. Но теплый солнечный свет и оживленные звуки города по-прежнему вливались в комнату через открытое окно, так что оглянулся он по другой причине. На кровати сидела, ковыряясь в зубах, подозреваемая.
   - Все еще не успокоишься? Сколько ты уже съела?
   Девушка с русыми волосами, каким позавидовала бы любая аристократка, Хоро - так ее звали, - шевельнула своими звериными ушами и принялась отсчитывать на пальцах.
   - Десять. Нет, постой, семь... и те девять.
   - А осталось еще сколько?
   Ее хвост, предмет зависти любого торговца, возбужденно метался. Но лицо ее сейчас было как у собачки, которую отругал хозяин.
   - Восемь... восемь...
   - Восемь?
   - Восемьдесят... одно.
   Лоуренс вздохнул. Хоро с кислым видом уставилась на него.
   - Ты намекаешь, что я с ними не справлюсь?
   - Я и слова не сказал.
   - А что ты собирался сказать после того, как этак вздохнул?
   Помедлив чуть-чуть, он произнес:
   - Значит, ты уже на пределе?
   Эти слова он произнес, избегая ее взгляда, и отвернулся, чтобы обвязать шнурком свиток пергамента. Увы, это лишь напомнило ему, что левая рука по-прежнему его не слушается. Он получил рану в стычке несколько дней назад, хотя произошло это по его собственной вине.
   Однако именно благодаря той стычке он и Хоро оказались теперь связаны. И определить цену подобных связей просто невозможно. Во всяком случае, поднимаясь на ноги, он подумал, что его рана - весьма небольшая цена за эту связь.
   В одном из углов комнаты стояло четыре ящика с яблоками. Если верить счету, который к ним прилагался, там было всего 120 плодов. Пока что Хоро слопала 39. При всей ее любви к яблокам - все шло к тому, что они испортятся до того, как она с ними разделается.
   - Похоже, ты страшно раздосадована.
   - Совершенно нет.
   - Правда?
   Гигантская волчица в теле девушки, присматривавшая за пшеничными полями на протяжении многих человеческих жизней, под градом настойчивых вопросов Лоуренса отвернулась, как ребенок. Мгновением позже и уши ее поникли.
   - Правда... что меня от них уже воротит.
   Лоуренсу хватило мудрости не рассмеяться (что спасло его от гнева Хоро), и он просто согласился.
   - О да, даже если ты их обожаешь, рано или поздно такое должно было случиться.
   - И все равно.
   - Хмм?
   - Я их все съем.
   Эти слова она произнесла решительно, глядя на него глазами, в которых, как ни странно, не было ни следа гнева. Внезапная смена ее настроения смутила Лоуренса, но лишь на миг. Да, она купила 120 яблок на его деньги и без его разрешения. От такого количества не так-то просто отмахнуться, да и сумма была немалая; однако эту покупку она сделала не из пустого каприза.
   Ситуация была несколько вывернутая, но Хоро была вынуждена полагаться на деньги Лоуренса для достижения каких бы то ни было удобств во время их путешествия. Она очень устала от своей жизни в роли богини урожая и потому попросила Лоуренса отвезти ее на родину. Так началось их странствие; однако, чтобы истории этого мира продолжались, требовалось нечто большее, чем начальный толчок.
   Поэтому Лоуренс не сердился по поводу яблок. Вообще-то Хоро купила не только яблоки, но и кое-какую довольно роскошную одежду. И все же, хотя Лоуренс сам был не против, чтобы она это сделала, он мог посмотреть на произошедшее ее глазами: она чувствовала себя виноватой, что нарушила их договор.
   Лоуренс не был странствующим аристократом; он был торговцем, изо дня в день зарабатывающим себе на жизнь. Конечно же, Хоро это понимала, особенно с учетом ее присвоенного самой себе титула "Мудрой волчицы".
   Однако она, помимо прочего, любила и повеселиться.
   - Все нормально, не нужно так упрямиться.
   Он взял в руку яблоко и продолжил.
   - Конечно, ты устанешь, если будешь есть их все одинаково; однако яблоки можно есть множеством способов.
   Лоуренс усмехнулся и кинул яблоко Хоро. Та поймала его и тут же впилась зубами.
   - И что бы это могло быть?
   - Ну, для начала, их можно испечь.
   Хоро вынула яблоко изо рта и принялась внимательно рассматривать. Потом мрачно взглянула на Лоуренса.
   - Тебе надо научиться шутить смешнее.
   - Разве эти твои замечательные уши не умеют различать ложь?
   Хоро дернула упомянутыми ушами и недовольным тоном сказала:
   - Не могу себе представить. Печь яблоки?
   - Да, но только их не насаживают на вертел и не суют в огонь; их кладут в печь, как хлеб.
   - Хм.
   Возможно, объяснить это словами было за пределами его возможностей. Хоро продолжала жевать, вытянув шею и обдумывая услышанное.
   - Значит, яблочный пирог ты тоже никогда не пробовала?
   Она покачала головой.
   - В общем, это трудно описать словами. Когда яблоки испекутся, они становятся мягкие. Как бы это пояснить... как если бы они сгнили.
   - Хмм.
   - Но печеные яблоки вкусные, не как гнилые. Сырые яблоки хорошо утоляют жажду, а печеные такие сладкие, что сами вызывают жажду.
   - Хмм...
   Хоро изо всех сил старалась сохранить непроницаемое лицо, но виляющий хвост выдавал ее с головой. Она была достаточно искусна в обращении со словами, чтобы постоянно делать из Лоуренса дурака, но еда была ее слабостью. Ей даже слов не надо было произносить: уши и хвост говорили всю правду.
   - Хмм... конечно, яблоки хороши тем, что их можно приготовить как хочешь и не испортить при этом. Но любой утомится, если будет есть одни лишь сладости, верно?
   Хвост Хоро застыл.
   - Итак, что ты предпочитаешь? Мясо? Или соленую рыбу?
   Ее ответ прозвучал едва ли не раньше, чем Лоуренс закончил вопрос.
   - Мясо!!!
   - Тогда на ужин -
   Не успел он произнести фразу до конца, как Хоро выпрыгнула из кровати и натянула свой балахон. Затем взглянула ему в глаза.
   - О, хочешь идти прямо сейчас?
   - А ты как думал?
   Его поражало, где в своем животе она умудряется размещать такое огромное количество яблок; но, в конце концов, ее истинным обликом была гигантская волчица, способная проглотить его целиком. Лоуренс не мог объяснить себе, как, но, может, ее живот оставался того же размера и когда она перекидывалась в человека.
   - Но сможешь ли ты потом снова есть эти яблоки?
   - Не бойся, твои слова вернули мне уверенность.
   Вскоре ее пояс уже был завязан вокруг балахона, и она была готова. Для ужина было еще рановато, но Лоуренс отказался от идеи сопротивляться. Переубедить ее было бы невероятно трудно.
   - Что ж, хорошо. У меня все равно есть дела в городе, так что идем.
   - Мм.
   Даже когда она не улыбалась такой солнечной улыбкой, как сейчас, ее было трудно убедить. Несомненно, такая улыбка хорошо шла ее юному, девичьему облику. Лоуренс покинул родной дом в возрасте восемнадцати лет, и было это семь лет назад. Улыбка Хоро разрывала все его барьеры.
   Хоро развернулась и направилась к двери. Лоуренсу казалось, что ее улыбка подсластила воздух комнаты, словно яблочный аромат. Но если Хоро об этом узнает, он опять окажется мишенью для ее шуточек, поэтому он кашлянул, чтобы скрыть смущение, и поднялся на ноги. Он собирался двинуться за Хоро, но вынужден был остановиться, когда она, открыв дверь, с любопытством повернулась к нему.
   - Пожалуй, будет мудро, если мои сладкие улыбки останутся редким угощением.
   Возможно, она была просто счастлива, что скоро ей представится возможность еще что-нибудь съесть, но ее шутливое настроение разыгралось в полную силу. Выходя следом за ней из комнаты, Лоуренс ответил:
   - Зато твои соленые и масленые улыбки совершенно несъедобны.
   - А тебе хотелось бы узнать, вкусна ли остальная я?
   Он мог лишь пожать плечами, показывая, что сдается. Хоро захихикала.
  
   Паттио, маленький городок на реке Трод, всегда кипел жизнью. И дело не в каких-то празднествах или военных шествиях - просто здесь всегда было много народу: селяне, торговцы со своими товарами, мальчишки, посланные хозяевами по каким-то поручениям.
   Одних лишь монахов не видно было среди толпы, но это и понятно, ведь Паттио было в первую очередь городом рынков. Однако улицы были повсюду, и люди ходили вплотную друг к другу, и в этом оживленном бурлении даже такое редкое зрелище, как монахиня, можно было легко пропустить.
   - Ты настоящая монахиня, с какой стороны ни взгляни.
   - Хмм? - пробормотала Хоро, не переставая жевать, и отвернулась. Несмотря на то, что она уже сожрала столько яблок, едва увидев, что с лотка продают изюм, она кинула на Лоуренса умоляющий взгляд.
   - Ну, если не считать того, сколько ты ешь.
   - Хмм. Когда я одеваюсь монахиней, это разве неудобно?
   Лоуренс мог лишь улыбнуться - с такой легкостью она пропустила мимо ушей его подковырку.
   - Нет, поскольку мы вместе путешествуем, это весьма удобно.
   - Мм. Простой кусок ткани, а все становится по-другому. Люди - очень странные существа.
   - Ну, а ты подумай, как свободно мог бы передвигаться волк, если бы надел овечью шкуру.
   Поразмыслив над этим секунду, Хоро радостно улыбнулась.
   - Если бы я надела шкуру кролика, ты бы угодил в мою ловушку наверное.
   - Думаю, придется мне на всякий случай носить при себе яблоки.
   Лоуренс улыбнулся, глядя, как Хоро нарочито набивает рот изюмом. Разговаривать с ней или даже просто шептать что-то себе под нос - никогда ему не было так радостно, как сейчас. Особенно если их беседа вязалась так легко и весело.
   - Однако это одеяние таит в себе и некоторые неудобства. Для тебя.
   - Хмм?
   Его серьезный тон, похоже, насторожил Хоро; та подняла на него глаза.
   - Монахини не могут пить на глазах у других. Даже если трактир не откажется тебя обслужить, их будут презирать за это.
   - А. Это как пить на мосту, который вот-вот рухнет, да?
   Лоуренс решил, что это интересная фигура речи.
   - Что еще серьезнее, в разных городах к тебе может быть разное отношение. Особенно на севере - там одеяние монахини может принести неприятности.
   - Тогда что нам делать?
   - Все будет в порядке, когда я найду для тебя одежду горожанки.
   Хоро радостно кивнула и отправила себе в рот остатки изюма.
   - Давай тогда купим ее до ужина. Мысль о том, что после еды придется еще работать, вредна для аппетита.
   - Рад, что ты думаешь так же, как я. Я думал, убедить тебя будет сложнее.
   - Ты серьезно думал, что я потребую в первую очередь еду? Ты считаешь, еда меня так манит?
   Лоуренс вместо ответа лишь пожал плечами. Хоро со скучающим видом облизала пальцы.
   - Ну, раз уж ты так обо мне заботишься, я противиться не буду.
   Эти слова Хоро произнесла мягким тоном, глядя в сторону от Лоуренса, куда-то вперед. Потом улыбнулась и вздохнула.
   - Это всего лишь одежда. Столь изощренные причины вовсе не требуются. Ты вообще замечаешь, как много ты суетишься?
   Рука Лоуренса взлетела и прикрыла рот. Не от удивления и не в попытке приглушить звук - просто он смутился.
   - Однако твою суету вокруг меня я принимаю. В конце концов, нас ждет очень холодная зима.
   - Надеюсь, ты тоже не против вокруг меня посуетиться.
   Хоро весело посмотрела на Лоренса и взяла его руку в свою. Да, она тоже о нем беспокоилась, но, будучи мужчиной, Лоуренс чувствовал себя неловко, когда все время заботятся о нем. Однако Мудрая волчица мгновенно заметила этот слабый намек на сопротивление. Он был просто-напросто слишком молод, чтобы выдерживать ее атаки.
   - Угг... такие холодные руки. Они у тебя мерзнут.
   Разумеется, Лоуренс ни на секунду ей не поверил. Но торговцы знают, как надо лгать, чтобы выиграть в сделке.
   - Да, мерзнут.
   - Мм.
   Они оба лгали, но лишь потому, что смущались быть честными друг перед другом. Посреди этой запруженной улицы они хранили правду в секрете. Это придавало уверенности, как воспоминание о его первой удачной сделке, о первом разе, когда он взял в руки монету с профилем королевы с лавровым венком на голове.
   - Эээ...
   Он вернулся к реальности, едва у него в голове всплыло слово "монета".
   - Что такое?
   - У меня нет денег...
   Хоро была явно потрясена. Ее глаза уставились на него изумленно и презрительно. В этом отношении она была в точности как любая городская девушка. Если он не может приобрести то, что хочет городская девушка, она становится упрямее любого торговца. Это он тоже вынес из своей семилетней карьеры.
   - Нет, не совсем так. Это не то, что я разорился.
   - Мм?
   - Я имел в виду, что у меня нет мелких денег.
   Он потянулся в кошель; это движение снова напомнило ему о раненой руке.
   - Видишь? Это все, что у меня есть.
   Лоуренс показал ей содержимое кошеля.
   - Большое заменяет малое. Значит, деньги у тебя есть.
   - Но ты не будешь свежевать зайчонка тесаком. Помнишь, что я тебе сказал, когда дал монетку на хлеб?
   - Мм, про золотые монеты.
   - Ими не расплатишься. Я даже представить себе не могу, как рассердится владелец маленькой лавочки, если ему заплатить золотой монетой.
   - Мм. Однако, ты.
   Когда Лоуренс убрал кошель, Хоро спросила:
   - Скажи, золотые монеты вправду такие ценные?
   - Хмм? Ну разумеется. Скажем, золотой Румион в моем кошеле стоит столько же, сколько тридцать пять монет Тренни. Если вспомнить, что одной серебряной монетки хватит на жилье и еду на неделю... ну, дальше ты и сама понимаешь.
   - Да, впечатляет... но я все равно не пойму, почему из-за этого надо так волноваться.
   Лоуренс ожидал, что она скажет что-то подобное.
   - Одежда ведь - совсем не то, что яблоки. Она стоит одну-две золотых монеты, да? В лавке мне сказали, что одежда стоит пару золотых.
   Лоуренсу доводилось слышать, что на дома аристократов иногда нападают из-за столь небрежно брошенных слов. Он улыбнулся, чтобы показать, что слова Хоро не были для него неожиданностью.
   - Но там говорили не про обычную одежду. Если бы одежда вся была такая дорогая, всем в городе пришлось бы ходить нагишом.
   Когда Лоуренс увидел счет за одежду Хоро, он подумал, что лавочник, продавший ее, усомнился, что она и впрямь сможет себе ее позволить. В конце концов, там ведь никого не было, кто мог бы ему подтвердить, что она способна расплатиться. И все же она купила два балахона и шелковый пояс. Возможно, он заподозрил, что она хочет обмануть его своей красивой внешностью и заставить думать, что она из женского монастыря, управляемого каким-то аристократом.
   - Значит, они на самом деле дорогие?
   Она с недоверием уставилась на свое одеяние. Лоуренс удивился, что она сама не смогла это определить.
   - Да, поэтому мы должны купить тебе что-то нормальное.
   Она подняла голову и улыбнулась.
   - Я Мудрая волчица из Йойтсу. Ходить в дешевой одежде - недостойно меня.
   - Истинная красота затмевает внешний лоск.
   Это заставило Хоро замолчать. Она легонько хлопнула себя левой рукой по правой, точно ребенок, ругающий самого себя.
   - Но это значит, что придется менять...
   Он "подвесил" концовку фразы и задумался. Ситуация была не очень хорошая; он вздохнул. Размен золотых и серебряных монет означал необходимость дополнительно платить; да и вообще ему не хотелось расставаться с золотой монетой. Ходила шутка про торговцев, усердно трудящихся из-за влюбленности в золотые монеты, но сам Лоуренс не понимал, почему вообще это считают шуткой.
   Положение было непростое. Следовало найти менялу, которому можно доверять. Незнакомец может попытаться обмануть или, к примеру, увильнуть от уплаты налога. В подобном случае Лоуренсу никак не доказать своей невиновности, так что ему необходимо найти кого-то, кого он уже знал и на кого мог бы положиться.
   Разумеется, у Лоуренса был друг среди менял, так что здесь проблем не было. Проблема была в том, что этот самый друг влюбился в Хоро с первого взгляда. А Хоро с удовольствием сыграла роль застенчивой девы. От их радостных заигрываний в Лоуренсе разгорелся огонь ревности.
   - О, значит, к меняле? Хе-хе.
   Хоро опять была на шаг впереди. Прочтя его мысли, она улыбнулась злодейской улыбкой.
   - Ладно, идем, идем. А то у меня в горле пересохло.
   Она схватила его за руку и потащила на шумную улицу. Лоуренс снова вздохнул - глубже, чем при самых тяжелых переговорах. Мысленно он проклял злобную натуру обладательницы этой мягкой ручки.
  
   - Сегодня за Румион тридцать четыре Тренни.
   - А плата за размен?
   - Один серебряк Лютера или тридцать медяков Трие.
   - Пусть будет Лютер.
   - Благодарю. Вот, держи... эй, осторожнее! Выроненная монета принадлежит тому, кто ее подобрал.
   Произнося эту фразу, меняла аккуратно набрал нужное количество серебряных монет и протянул, точно вручал подарок балованному ребенку. Лоуренс держал в руках золотую монету Румиона, однако руки менялы остались неподвижны. Он в сторону Лоуренса и не глянул.
   - Вайсс.
   Лишь услышав свое имя, меняла повернулся наконец к Лоуренсу.
   - Что?
   - Я твой покупатель.
   Их учителя были близкими друзьями, так что Лоуренс и меняла по имени Вайсс знали друг друга давно. Вайсс глубоко вздохнул и указал подбородком на свой столик.
   - Оставь ее там, сейчас я занят.
   - Слишком занят, чтобы обслужить покупателя?
   - Ну разумеется; куда важнее, чтобы юная дева не обронила монеты.
   Рука, в которую Вайсс положил монеты, принадлежала, конечно же, Хоро. Снова он повернулся к ней и вздохнул. Он был ею полностью очарован, он буквально купался в ее улыбке. На единственного здесь, кто сохранял серьезность, Лоуренса, никто не обращал внимания.
   - Однако, добрый господин...
   При этих словах Хоро Вайсс принял серьезное выражение лица, подобающее оруженосцу рыцаря.
   - Я боюсь, здесь слишком много монет для моей маленькой ручки.
   Не успел Лоуренс насмешливо произнести "да уж конечно, слишком много", как Вайсс уже ответил:
   - О госпожа Хоро, именно поэтому к твоим услугам мои руки.
   Хоро изобразила удивление и обеспокоенным тоном ответила:
   - Но так нельзя, эти драгоценные руки нужны тебе для работы.
   Вайсс с упрямым видом покачал головой.
   - Дабы не позволить монетам выпасть из твоих рук, я с радостью позволю тебе воспользоваться моими. Мне не на что жаловаться, ведь в моем сердце уже есть дыра, и
   0x01 graphic

   форма этой дыры - точь-в-точь твоя. Господь дал мне руки как раз для того, чтобы заполнить эту дыру.
   Хоро отвернулась, словно робкая дева из аристократической семьи. Вайсс неотрывно смотрел на нее с совершенно искренним видом. Столь напыщенный разговор - это уже слишком. Если бы это было простое лицедейство, Лоуренс мог бы это вытерпеть, но сейчас это его просто раздражало. Наконец он произнес ледяным тоном, чтобы слегка охладить эту парочку:
   - Для серебра кошели, для золота сундуки. И лишь для медных монет - руки. Уж это-то ты не забыл, Вайсс?
   Это было первое, что Вайсс должен был выучить как меняла, ведь правильное обращение с деньгами в его деле превыше всего. Подобная фраза была самым простым способом вернуть его к реальности. И верно, он наконец выпустил руку Хоро и поскреб в затылке.
   - Ох, тебе бы осторожнее быть. Держать столь очаровательную девушку лишь для себя одного - оскорбление Господа. Или ты забыл, что хлебом насущным надлежит делиться с ближним?
   - О, мы теперь уже делимся?
   Лоуренс раскрыл кошель и позволил Хоро ссыпать туда монеты. Только что она улыбалась, но сейчас наблюдала за ним с бесстрастным выражением лица.
   - Но я пока не вижу твоей монеты у меня на столе. Как же это понимать?
   Теперь Вайсс смотрел серьезно. Тем временем последние серебряные монеты очутились в кошеле Лоуренса.
   - Между прочим, это значит, что тебе пришлось бы делить и ее долги. Как тебе это?
   - Кх...
   Вайсс отодвинулся, раздумывая над этим обстоятельством. Но вскоре он явно пожалел о своем нацеленном на деньги отношении к делу и с печальным видом повернулся к Хоро.
   - Я никогда не назначу цену на тебя.
   Хоро, расслабившаяся было, тут же возобновила свое лицедейство.
   - Весы моего сердца раскачиваются влево-вправо, но, поверь мне, отнюдь не под тяжестью золотых монет.
   - О, конечно же!
   Вайсс вновь потянулся своими руками и обхватил ладошку Хоро.
   - О... ты прикоснулся к моим качающимся весам...
   Такой же прием разносчица в трактире использует, чтобы проверить, пьян ли посетитель. Вайсс провалился. Лоуренс вздохнул - ему было довольно. Заканчивая эту драму, он жестом пригласил Хоро.
   - Ладно, идем.
   - Э, эй! Лоуренс!
   - Хмм?
   - Раз ты пришел менять деньги, значит, ты собираешься что-то покупать, верно?
   - Верно. Мы собираемся на север, так что нам нужно приобрести кое-какую одежду.
   Глаза Вайсса по-прежнему смотрели пьяно.
   - Прямо сейчас?
   - Прямо сейчас.
   Хоро, наблюдая за ними, хихикнула. Она была достаточно умна, чтобы понимать скрытое значение этих слов, так что озадаченность Вайсса от нее не укрылась.
   - Когда начнет холодать, одежда подорожает, так что чем скорее купим, тем лучше.
   - Ээ...
   Судя по лицу Вайсса, он был готов хоть сейчас закрыть свою лавочку и увязаться за ними. Но, разумеется, позволить себе этого он не мог. И поэтому Лоуренс получил возможность осуществить маленькую месть. Распрощавшись, он отвернулся - но был остановлен Хоро.
   - А менялы работают после заката?
   - В темноте весами пользуются лишь жулики. А я не жулик.
   - Видишь, что он говорит.
   После этих слов Хоро у Лоуренса не осталось выбора, кроме как оставить надежду на месть. Однако ему все равно надо было расспросить кого-нибудь о ведущих на север путях, а бродячие торговцы предпочитали вести такого рода расспросы, выпивая с друзьями после заката.
   - Когда закончим покупки, пойдем в трактир. Можешь к нам присоединиться, если хочешь.
   - Ну конечно, дружище, ну конечно! Пойдете куда обычно?
   - Было бы слишком неудобно напиться где-нибудь в незнакомом месте.
   - Отлично! Я буду там совсем скоро!
   С этим возгласом Вайсс помахал рукой Хоро. Другие менялы к его выплескам, похоже, давно привыкли. Он продолжал кричать и махать руками, даже когда Лоуренс и Хоро отошли на приличное расстояние. Это действительно было так увлекательно? Хоро оглядывалась и махала Вайссу, пока он не исчез из виду. Наконец, когда они уже сошли с моста менял и углубились в квартал ювелиров, она успокоилась и стала смотреть вперед.
   - Хе-хе. Он не обманул моих ожиданий.
   Лоуренс втянул воздух, как затяжной глоток эля.
   - У тебя будут неприятности, если ты позволишь ему стать слишком серьезным.
   - Неприятности?
   - Он от тебя не отвяжется.
   - Но я уже привязана к тебе.
   Хоро ухмыльнулась, обнажив клык, и покосилась на Лоуренса. Он не нашелся что ответить, и усмешка превратилась в улыбку.
   - Он, в отличие от тебя, знает, что все это лишь игра. Дразнить тебя интересно, но иногда мне хочется поиграть с умным самцом.
   Лоуренс много чего хотел сказать, но все эти слова вынужден был проглотить. Как ни стыдно было признавать, он действительно не знал ничего, что не относилось к торговле.
   - Раз мы с ним оба знаем, что это не всерьез, не мог бы и ты относиться к этому не так серьезно? Ты заставляешь меня стесняться.
   Она обхватила руками лицо в притворном смущении; Лоуренс мог лишь улыбнуться.
   - Однако же Вайсс сильнее тебя в красноречии. Его язык так же проворен, как мой, хоть я и прожила намного больше. Ты, живущий в мире торговли, ведь согласен со мной?
   Эти ее слова Лоуренса удивили. Она улыбалась, но он не мог ответить улыбкой, глядя в ее янтарные глаза. Она была долгое время привязана к деревне Пасро в качестве богини урожая. Селяне восхваляли ее, но они же и сковали ее. Она не могла жить так, как хотела, - жестокая судьба.
   Эти размышления заставляли Лоуренса молчать.
   Однако рука Хоро в его руке была такая теплая.
   - Ээх. Придется, значит, лгать.
   - Какая жалость, что со мной у тебя это не пройдет.
   Лоуренс улыбнулся, увидев, что ее уши гордо шевельнулись под капюшоном.
   - Ладно, идем за покупками.
   - Мм.
  
   Впервые Лоуренсу пришлось задуматься, какой стиль одежды подойдет Хоро.
   Большинство горожан не покупают новой одежды. Рано или поздно одежда начинает требовать починки - тогда ее продают как ношеную. После починки ее могут перепродать еще раз. Богатые торговцы продают одежду другим торговцам, а те потом отдают ее своей семье и ученикам и перепродают путешественникам. Одежду, чинить которую уже невозможно, продают в качестве сырья для изготовления бумаги.
   В общем, в каком-то смысле об общественном положении человека можно судить по тому, сколько заплат на его одеянии. Одежда, купленная за золотые монеты, встречалась редко. У Лоуренса было лишь одно такое одеяние, специально заказанное у портного, - и оно погибло в стычке в подземелье.
   И вот сейчас перед лотком с ношеной одеждой - самая нижняя ступенька общественной лестницы - стояла очень недовольная Хоро.
   - Хмм...
   Она вздохнула, держа перед собой фуфайку, крашенную в кипяченом древесном соку. Выглядела она просто грязной, и эту краску невозможно было ни смыть, ни выбелить.
   - Эта за сорок лютов. Что думаешь?
   Услышав эти слова продавца, Хоро заворчала себе под нос. Положив фуфайку обратно, она отошла от прилавка на несколько метров. Здесь ей ничего не нравилось. Ее подобающее аристократке поведение заставило Лоуренса улыбнуться.
   - Господин, мы отправляемся на север. Нам обоим нужна теплая одежда.
   - А ваши деньги?..
   - Два Тренни.
   - Одну минуточку.
   Лоуренс с Хоро обратились за одеждой не по сезону - им было нужно одеяние на зиму. Одеяние лохматое, как трава, - цвет и внешний вид роли не играли. Все, что от него требовалось, - быть теплым и толстым; и Лоуренсу с Хоро оставалось лишь молиться, чтобы там не было блох.
   Такую одежду торговцы покупают обычно у северян, приехавших на юг, а потом перепродают тем, кто отправляется на север. Фуфайка, которую Хоро только что разглядывала, должно быть, пропутешествовала с севера на юг и обратно насколько раз. Но одной фуфайки будет недостаточно - им потребуется целая куча.
   - Вот так, два верха, два низа и два одеяла... что скажешь?
   - Что ж, как видишь, я сам торговец. Сейчас по пути на север я наладил связь со здешней торговой гильдией... как они называются? Милон?
   Это был один из самых известных торговых домов в городе, и по лицу продавца одежды это было заметно.
   - Конечно, это означает, что я, скорее всего, буду здесь еще появляться время от времени, несколько раз в году.
   Успешные бродячие торговцы были для торговцев ношеной одеждой лучшими покупателями; тем более - если они появлялись в городе постоянно. Продавцы, подобные этому, заботились не столько о цене отдельного предмета одежды, сколько об объемах продаж. Заявление Лоуренса вызвало счастливую улыбку на лице продавца.
   - О, с Милоном? Тогда позволь мне добавить еще одно одеяло и вот этот плащ. Они оба продымлены, так что блох там не будет два года.
   Плащ был весь в заплатах, а одеяла походили на высушенные и спрессованные пироги. Выглядели они ужасно, но подобные вещи в путешествии по северным землям были жизненно необходимы, так что свои достоинства были и у них.
   Лоуренс удовлетворенно кивнул и протянул торговцу руку.
   Обменявшись рукопожатием с Лоуренсом, торговец достал веревку и принялся обвязывать одежду. Пока он этим занимался, Лоуренс повернулся к Хоро. Как и ожидалось, она была совершенно не впечатлена.
   - Разве ты не для меня покупаешь одежду?
   - Для тебя.
   После его мгновенного ответа лицо Хоро застыло. Конечно, для нее не было ничего важнее ухода за хвостом, но все же она рассчитывала, что будет одеваться хорошо. Разочарование на ее лице постепенно сменилось гневом.
   - Ты хочешь, чтобы я носила это?
   - Вовсе не обязательно - если ты считаешь, что балахон, который на тебе сейчас, сгодится для зимы.
   Хоро схватила Лоуренса за руку и оттащила назад. Возможно, она не хотела, чтобы торговец одеждой их подслушал, а может, она просто достаточно разозлилась, чтобы применить силу. Как бы там ни было, она изо всех сил старалась говорить тихо.
   - Если ты сердишься, что тебе приходится платить за меня, так и скажи. Я Мудрая волчица из Йойтсу. Я умна, но у меня же чувствительный нос. И если я надену это, мой нос просто вывернется наизнанку!
   - Что ж, по крайней мере это будет соответствовать твоему вывернутому характеру.
   Это стоило ему тычка в грудь. Лоуренс кашлянул и наконец перестал дразнить Хоро.
   - Не дуйся, я тебе позже расскажу, в чем секрет.
   Лоуренс остановил Хоро - та уже с угрожающим видом приближалась, оскалив клыки, - и обратился к продавцу.
   - Господин, еще минутку.
   - Да? Что-нибудь еще?
   - У тебя нет случайно одежды, подобающей даме?
   - Даме?
   - Что-то, что не будет выделяться на севере. Вот такого размера.
   Разумеется, он имел в виду Хоро. Торговец оглядел ее, потом снова повернулся к Лоуренсу. Судя по всему, он пытался оценить толщину его кошеля и глубину его отношений с Хоро (от чего, разумеется, зависело, сколько он готов на нее истратить).
   Возможно, он даже задумается о будущих доходах и попытается продать Лоуренсу свой лучший товар со скидкой, чтобы Лоуренс и впредь имел с ним дело. На ношеную одежду было много покупателей, но и много продавцов. Заполучить себе постоянного покупателя - для любого продавца дар небес.
   Лоуренс не случайно пришел сюда с Хоро. Если он будет сейчас покупать для нее одежду, то, с учетом того, насколько красиво она уже была одета, - это все равно что подступить с тесаком к зайчику. Вся суть торговли в том, чтобы оказаться в выгодном положении по сравнению с соперником.
   - Понятно. Минуточку, пожалуйста.
   Продавец положил тючок с зимней одеждой, аккуратно перевязанный, точно сноп соломы, и принялся рыться в куче одежды в глубине своего ларька. В подобных заведениях часто попадаются вещи, которые необходимо продать как можно быстрее, - краденые.
   - Как насчет вот этого? Я его купил в другой лавке год назад.
   Он держал в руках блузку с оборчатым воротничком и синюю юбку. К этому прилагался передник; в целом выглядело вполне подходяще для городской девушки, сидящей в основном дома. Яркие цвета, рукава без заплат. Такие вещи обычно и крадут. Да, красивое одеяние - но вряд ли оно придется по вкусу Хоро. С этой мыслью Лоуренс повернулся и увидел ее вздернутый носик.
   - Не нравится?
   - Не люблю такую вычурность.
   Будь Хоро дочкой землевладельца, уже поползли бы слухи, что она предпочитает женской одежде рыцарские доспехи.
   - Хотелось бы что-нибудь попроще, во что легче переодеться.
   Лоуренс и торговец одеждой улыбнулись друг другу. В женщинах, которые знают, чего хотят, есть некое очарование.
   - Ладно...
   Торговец снова нырнул в свою гору одежды. Во что-то вроде плаща или куртки, видимо, переодеться было бы легче. А что сделает Хоро похожей на обычную городскую девушку? Лоуренс размышлял об этом, глядя на спину торговца. Внезапно уголком глаза он заметил платок.
   - Прошу прощения, а вот это что?
   - Хмм?
   Продавец, держа в руках жакет, повернулся туда, куда указал Лоуренс. Там лежала накидка из дубленой кожи.
   - А, ну конечно! У тебя зоркий глаз.
   Накидка была наполовину погребена в груде одежды. Торговец осторожно ее извлек.
   - Ее когда-то носила аристократка, это замечательная вещь.
   Продавец забросил удочку; поскольку Лоуренс никак не мог проверить, правда это или нет, он предпочел посмотреть реакцию Хоро. Но ее лицо оставалось непроницаемым.
   - Дубление очень хорошее, и посмотри, какое аккуратное шитье... швов даже не видно. И заметь эти прелестные ореховые пуговки. Если ее накинуть на плечи и надеть еще вот эту шапочку слуги аристократа, она будет королевой города!
   После столь вдохновенной речи продавец вручил Лоуренсу накидку и шапочку. Лоуренс их быстро оглядел и тут же передал Хоро. Та понюхала и прошептала:
   - Кролик?
   - Желаешь попробовать на вкус?
   Хоро наконец улыбнулась и подняла голову.
   - Пойдет.
   - Вот и хорошо. Почем они?
   - Благодарю... за эти две вещи - как насчет десяти серебряков Тренни? Нет, пусть девять. Что скажешь?
   Это было довольно дешево - очевидная скидка в надежде наладить долговременные отношения с Лоуренсом. Но цену еще было куда снижать. Лоуренс чуть скривил лицо, делая вид, что обдумывает. Продавец среагировал мгновенно.
   - Из почтения к красоте юной дамы - почему бы не сойтись на восьми?
   Лоуренс улыбнулся и уже протянул было руку, чтобы закрепить сделку, но тут Хоро раскрыла рот.
   - А если я надену это сейчас, чтобы всем показать твой товар, ты согласишься на семь?
   Ее светящееся лицо ошеломило торговца. Лишь секунду спустя он пришел в себя и громко кашлянул.
   - Очень хорошо. Семь, хотя это, конечно, разорение.
   - Спасибо огромное!
   Он снова кашлянул, глядя, как Хоро взяла вещи. Лоуренс мог лишь грустно улыбнуться, сознавая, что семилетний опыт торговца был с такой легкостью ею побежден.
   Хоро быстро переоделась и стала живым воплощением девушки-горожанки, приковывающим к себе взгляды всех вокруг.
   Шапочку она надела под капюшоном, чтобы не выдать своих ушей. Потом она стянула балахон и завязала на талии наподобие юбки; и наконец поверх сорочки она надела накидку. Лоуренс был единственным, кто знал про ее звериные уши и хвост, и наблюдать за ее переодеванием было все равно что смотреть на волшебство.
   Продавец восхищенно ахнул; Хоро явно осталась довольна. Когда Лоуренс и Хоро отошли достаточно далеко от лотка, Хоро наконец вновь раскрыла рот.
   - Это было дорого?
   - Нет. Семь серебряных - очень хорошая цена за такую одежду.
   Лоуренс ответил честно, но Хоро, похоже, была не вполне удовлетворена. Лоуренс поправил поудобнее тюк зимней одежды, который он нес на плече, и улыбнулся Хоро.
   - Ты так уверена, что он бы еще понизил цену?
   Хоро не улыбнулась; она покачала головой.
   - Я просто подумала: та одежда, которую ты сейчас носишь, небось раз в десять дешевле.
   - Разумеется, - кивнул Лоуренс. - Но не волнуйся, я ожидал, что придется потратить больше.
   Хоро чуть кивнула, но вид у нее все равно был унылый.
   - А если ты будешь посдержаннее с выпивкой, то эти семь монет мы вернем, ты и глазом не моргнешь.
   - Я вовсе не так много пью.
   Хоро наконец улыбнулась.
   - Знаешь, ты с ним торговалась очень грязно.
   - Хмм?
   - Даже величайший из торговцев не смог бы против такого устоять.
   - Ну конечно, все самцы дурни.
   Улыбка на ее лице превратилась в ее обычную злоехидную усмешку, и Лоуренс улыбнулся в ответ.
   - Ладно, а что мы с этой одеждой будем сейчас делать? Возьмем с собой в трактир?
   - Что, с этой? Нет.
   Хоро была явно озадачена.
   - Но мы же не к нашему постоялому двору идем.
   - Да, не идем. Я эту одежду просто перепродам где-нибудь. Мы сможем купить одежду потеплее на севере.
   От его прямых слов мысли Хоро словно остановились.
   - Ты ее... перепродашь?
   - Да, мы все равно не будем ей пользоваться, так что и таскать с собой смысла не вижу.
   - Ээ... ты так прибыль получишь, да?
   - Скорее всего, нет. Даже не в убыток ее продать будет трудновато, очень уж она потрепанная.
   Хоро была окончательно сбита с толку. Она оглядела Лоуренса, вопросительно склонив голову набок.
   - Ты ее продашь, даже если это будет тебе в убыток... вот как...
   - Пока не понимаешь, зачем?
   - Погоди, дай подумать.
   Лоуренс улыбнулся, глядя, как Хоро задумалась, поглаживая подбородок. В ожидании он поднял глаза к осеннему небу. Чистая голубизна уходила вдаль, в бесконечность.
   - Хмм...
   - Ну что, рассказать, в чем секрет?
   Лоуренс снова посмотрел ей в лицо; судя по всему, Хоро очень не хотела просить его сказать ответ.
   - Вообще-то ничего особенного. По сравнению с твоими трюками мой бледнеет.
   - Хех.
   Хоро наконец пожала плечами, и Лоуренс начал раскрывать перед ней истину.
   - Эта зимняя одежда стоила два серебряка, и я, быть может, лишь половину этих денег верну, когда ее перепродам.
   - Да.
   - Но подумай о том, как хорошо ты выглядишь в своем одеянии монахини. Люди, которые так одеты, ни за что не подойдут к лотку с одеждой просто так, поэтому торговцу обязательно захочется показаться перед нами с хорошей стороны. Что бы ты сделала на его месте?
   Ответ Хоро последовал мгновенно.
   - Продала бы со скидкой.
   - Правильно. И что отсюда следует?
   Глаза самопровозглашенной Мудрой волчицы мгновенно просветлели. Лоуренс улыбнулся и продолжил свое объяснение.
   - Он чуть-чуть выиграл на зимней одежде, но очень прилично потерял на одежде для тебя. Он хотел заслужить мое доверие как покупателя, хотел заработать в будущем. Да, я купил это тряпье за целых два серебряка, но, если учесть разницу в цене, что мы имеем?
   Да, у Хоро был воистину острый ум. Ответ она нашла очень быстро.
   - Значит, ты нарочно позволил ему заработать на тебе, когда покупал вот это, чтобы выиграть больше на моей одежде. Проиграл сражение, но выиграл войну, э?
   Лоуренс положил руку ей на голову, показывая, что она все поняла правильно, но его рука тут же была отброшена. Он вскрикнул от боли.
   - Не прикасайся ко мне своими руками обманщика.
   - Ай! Это была моя больная рука!
   - Как коварно! Так тебе и надо за твои обманы.
   - Торговля есть торговля. Но твое коварство в итоге победило мое.
   Лоуренс рассмеялся над самим собой, и Хоро усмехнулась вместе с ним.
   - Естественно. Твоим мелким хитростям не превзойти мою природную мудрость.
   - Это сильное заявление.
   - Ох-хо... ты думаешь, что можешь меня победить?
   Хоро взглянула на него искоса и улыбнулась; ее выражение лица было такое очаровательное. Оно идеально сочеталось с ее коварной натурой.
   Однако следующие ее слова были еще более подлыми.
   - Отлично, вскоре тебе предстоит это доказать.
   Лоуренс стоял столбом, потирая раненую руку, не в силах вымолвить ни слова. Он начисто позабыл про их грядущую встречу с Вайссом.
   - Сможешь ли ты купить меня обратно?
   Вид ее улыбки отбил у Лоуренса всякое желание признать поражение, так что он контратаковал:
   - Разумеется. Но только за яблоки.
   Глаза Хоро распахнулись, и по лицу пробежала тень расстройства; потом она прильнула к Лоуренсу.
   - И кто тут делает сильные заявления...
   - Если меня испечь, я, быть может, стану слаще.
   Хоро беззвучно рассмеялась и взяла его за левую руку - нежно, словно это было хрупкое стеклянное изделие.
   - Самцы, запеченные в собственной ревности, чересчур сладкие, чтобы их есть.
   - А что насчет тебя?
   - Хочешь попробовать на вкус?
   Лоуренс пожал плечами и поднял глаза. Прозрачное голубое небо было широким, как мир.
   К оглавлению
  
  
   0x01 graphic

   Глава 3. Волчица и янтарная меланхолия
  
   Какое отличное вино.
   Поразительно, как Мудрая волчица, которая всегда хвасталась тем, что способна осушать целые реки, могла опьянеть от единственной чашки ароматного напитка цвета спелой пшеницы; я еще до середины второй чашки не дошла, а мое лицо уже горело.
   Вино, несомненно, было прекрасное, но на душе у меня было не так легко, как прежде. Я принюхалась к вину, думая, что причина где-то там, но не учуяла ничего особенного.
   Перед глазами все поплыло, веки с каждой секундой становились тяжелее; даже тарелки на столе начали расплываться и сливаться в единое пятно. Прямо передо мной стояла тарелка с поджаренной говядиной, сочащейся жиром, но аппетит пропал совершенно.
   Такого не должно быть. Не очень-то много я и съела, ведь верно?
   Я начала наконец догадываться: с моим телом что-то не так. Если так пойдет дальше, это может плохо кончиться.
   Все бы ничего, будь это обычная трапеза - я бы просто сказала моему спутнику, что неважно себя чувствую, и он бы тут же принялся вокруг меня квохтать, так что мне бы даже неловко стало.
   Но сейчас я и мой спутник были не единственными, кто сидел за этим круглым столиком.
   После всей этой драмы, случившейся из-за тупости моего спутника, мы решили устроить пирушку, чтобы отпраздновать конец наших бед.
   Я не хотела, чтобы у других портилось настроение; таких трудов стоило его создать. Это для меня очень важно, куда важнее, чем то, веселое получается празднество или нет. Но была и еще причина, почему я очень не хотела свалиться без чувств прямо здесь, на месте.
   Можно сказать, главная причина сидела у меня прямо перед глазами - третий человек за нашим столом.
   Светловолосая, скромно одетая пастушка. Перед ее лицом я никак не могла выказать слабость.
   - Как я уже говорил: я совершенно не подозревал, что овцы ищут каменную соль.
   Когда разговор зашел об овцах, настала очередь моего спутника сидеть с задумчивым видом.
   Пастушке было лишь пятнадцать, а ее собеседнику - уже двадцать с хвостиком. Мудрой волчице, конечно, далеко еще до полного понимания человеческих отношений, но я невольно испытываю отвращение, глядя, как эти двое так непринужденно общаются.
   - Все потому, что этим крошкам нравится соленое... например, если я посыплю солью камни, они будут их лизать.
   - Хм, вот как? Я когда-то слышал тайный слух, что в одном далеком городе была какая-то странная пытка овцами. Быть может, именно из-за этого?
   - Овцами?
   Глаза пастушки (кстати, ее зовут Нора) загорелись любопытством. Она сама была похожа на покорную овечку, так и хочется проглотить целиком.
   Разговаривая, пастушка потянулась к большому блюду с говядиной. Среди блюд, что мы заказали, были говядина, свинина, рыба, прочее мясо - но никакой баранины.
   Мы не стали брать баранину именно потому, что с нами пастух? - со мной, во всяком случае, этого никто не обсуждал.
   Разумеется, Мудрая волчица не опустится до того, чтобы упрямо настаивать именно на баранине.
   А, все это ерунда. Мелкие жалобы, не больше.
   Важнее было то, что мой спутник не только совершенно не догадывался о моем плачевном состоянии, но еще и ухаживал за пастушкой - нарезал своим ножиком мясо на ломтики и клал их ей на хлеб.
   Мои руки помимо воли продолжали подносить вино ко рту, но напиток давно уже стал совершенно безвкусен, а томление в груди все усиливалось и усиливалось.
   В голове моей разнесся смех гордой волчицы - второй меня.
   Но положение было безвыходным - мое тело продолжало страдать, и душа вместе с ним - а все потому, что прямо передо мной сидела эта мерзкая пастушка; и, что хуже всего, эта пастушка - скромница-милашка, как раз такие и нравятся моему спутнику.
   Влюбиться в такую чахлую девчонку - какие же глупцы эти мужчины. Только вслух я это сказать не могла, иначе себя показала бы еще большей дурехой.
   Иными словами, сейчас я вела оборонительное сражение.
   От стратегий, не подходящих к моему характеру, тоже есть своя польза.
   - Я не помню, что именно за город. Но при этой пытке они там пускали овец лизать человеку подошвы.
   - Эээ, овец?
   Я полагала, что эта чахлая скромница положит мясо между двумя ломтями хлеба и начнет клевать потихоньку. Однако она прилично откусила.
   Только рот у нее был слишком маленький, и нормально прожевать такой здоровый кусок она явно не могла. Да, у нее очевидные затруднения.
   Отрастить рот побольше да откусывать поменьше - и проблема решена. Но я не хотела говорить это вслух, уж больно довольная физиономия была у моего спутника. Я молча варилась в своем собственном гневе, лишь все запоминала.
   В человеческом обличье это было, возможно, и к лучшему.
   - Да, они посыпают солью босые подошвы, а потом пускают овец. Сперва преступнику просто щекотно, но овцы лижут не переставая, и щекотка переходит в боль...
   Лишь богам ведомо, сколько вина я уже выпила - я даже получала удовольствие от этого явно преувеличенного повествования.
   Вообще-то, если все время путешествуешь, должен бы привыкнуть к такому.
   Но он никогда прежде этого не говорил.
   Голова раскалывалась все сильней.
   - И правда; всякий раз, когда я поем солонины, мои овцы меня окружают и лижут мне пальцы, это очень неудобно. Они милые крошки, но не знают, когда нужно остановиться, и это иногда пугает.
   - Ну, в таких случаях достаточно, если твой рыцарь вмешается.
   Мои уши чуть дернулись; разумеется, мой спутник ничего не заметил.
   Под "рыцарем", о котором он упомянул, подразумевался вот этот мерзкий пастуший пес.
   - Это ты про Энека? Вообще-то... Энек иногда чересчур усерден и не знает меры.
   Тут сразу что-то недовольно заворчало у ее ног.
   Пастуший пес все это время наслаждался кусочками хлеба и мяса, которые ему доставались со стола.
   Я просто чувствовала, как он иногда кидает на меня свои взгляды.
   Как смеет простая шавка подозревать в чем-то чистую и благородную волчицу!
   - Значит, твоим пастушеским мастерством можно только восхищаться.
   Глазки пастушкины удивленно распахнулись, щечки порозовели - и явно не от вина.
   Кончик хвоста напрягся под моим балахоном.
   Это от гнева, должно быть, у меня все плывет перед глазами.
   - Кстати, госпожа Нора, ты расскажешь когда-нибудь о своей мечте кому-нибудь?
   Мечта.
   Это слово меня пробудило. Теперь я видела, насколько сама не своя я была все это время.
   Быть может, весь этот раздражающий разговор - всего лишь сон? Нет, нет, не может быть.
   Мне действительно становилось все хуже.
   Но сейчас сдаться было нельзя. Надо было продержаться до возвращения в свою комнату.
   В конце концов, я сейчас была на враждебной территории.
   Если пытаться проверять границы своих возможностей, находясь на враждебной территории, может получиться совершенно не то, чего ожидаешь.
   Если я прямо посреди этого редкого празднества заявлю, что мне плохо, - это приведет лишь к неловкости, и вина будет целиком на мне.
   Мой капкан был установлен в нашей тесной комнатушке.
   Если я признаюсь, что больна, после того как туда доберусь, мою охоту можно будет счесть удачной.
   Это все равно что охотиться на кролика, который ничего не знает о том, что я подстерегаю его в кустах.
   Если так - тем более нельзя показывать сейчас, как мне плохо. Надо бы, пожалуй, взять кусок говядинки - но, увы, даже руку поднять было трудно. Я не могла дотянуться до блюда.
   Похоже, это мой самый большой провал за сегодня.
   - Что, уже пьяна?
   Мне даже смотреть на него было не нужно, я и так знала, что сейчас он натянуто улыбается.
   Несмотря на то, что тело мое страдало, уши и хвост - моя гордость - по-прежнему были здоровы.
   Даже не глядя, я все равно знаю, что мой спутник ест, как держится, с каким лицом на меня смотрит.
   Так что и сейчас мне было совершено ясно, какое у него выражение лица, когда он кладет передо мной кусочки мяса, а потом понимает, что я даже поблагодарить его не в состоянии.
   Как я выгляжу в его глазах, что подумают люди вокруг - я была уже не в силах думать обо всем этом.
   Ничего уже не имело значения. В голове осталась лишь одна мысль.
   - Эй, твое лицо...
   Я хотела лечь.
   - Хоро!
   И после этого возгласа моего спутника Лоуренса все скрыла тьма.
  
   ***
  
   Очнувшись, я обнаружила, что лежу под знакомым удушающе толстым одеялом.
   Как я здесь оказалась - почти не помнила.
   Все было как в тумане; помнила только, как меня несли.
   Я чувствовала себя немного неловко, но в то же время была тронута... самую малость.
   Однако, сказав себе, что, быть может, то был всего лишь сон, я тут же прогнала это чувство.
   Ибо уже видела подобные сны прежде.
   Если я спутаю сон с явью - кто знает, как он меня ругать начнет, когда я его поблагодарю.
   Мудрая волчица злится, когда ее ругают, улыбается, когда хвалят, и наносит удар, когда жертва теряет бдительность.
   "..."
   Сейчас я была лишь плотно замотана в это тяжеленное одеяло.
   Как неловко.
   Пирушка, конечно, закончилась сразу же.
   Для той, кто понимает всю важность празднеств, это было печальнее всего.
   Я никак больше не могла сохранить достоинство Мудрой волчицы.
   Я, конечно, не люблю, когда мне поклоняются, но и отбросить собственную гордость не желаю.
   Особенно перед этим добряком-торговцем.
   "Хм..."
   Но если подумать...
   По сравнению с теми многочисленными неловкими ситуациями, в которых я уже оказывалась за время моих странствий с этим дурнем, последнее происшествие - ну совсем ничего особенного. Да, по правде сказать, любого из тех происшествий было достаточно, чтобы начать оплакивать бедную репутацию Мудрой волчицы.
   Неудовольствие ведет к гневу, развлечение приносит радость.
   Мы познакомились не так уж давно, но у меня почему-то было такое чувство, словно мы путешествуем вместе очень и очень долго. Постепенно вспоминая те или иные события недавнего прошлого, я то и дело ощущала боль сродни той, какую ощущаешь, когда совершаешь ошибку.
   У меня и в далеком прошлом была парочка неудач, но воспоминания о них не будят во мне чувств.
   А в результате нынешнего путешествия я внезапно оказалась в той ситуации, в какой оказалась.
   "...И как вышло, что все сложилось именно так?" ­- пробормотала я себе под нос.
   Должно быть, все из-за того, что до недавних пор я жила в пшеничных полях совсем одна. Целыми днями ничего не делая, не различая "вчера" и "сегодня", "завтра" и "послезавтра". О течении времени напоминали лишь ежегодные праздники урожая, праздники сева - эти проходили раз в два года, - молитвенные церемонии о теплой зиме, молитвенные церемонии о дожде, молитвенные церемонии о безветрии...
   Если посчитать - не более двух десятков дней было в году, когда я ощущала течение времени. Для тогдашней меня время исчислялось не минутами или днями, но месяцами, а быть может, даже целыми временами года; помимо этого, различия были лишь между днями с праздниками и днями без праздников.
   Теперь же каждый день моего путешествия нов и полон событий.
   Тогда я жила медленно, созерцая, как побеги превращаются в могучие деревья; теперь каждый день вместе с этим юным торговцем стоит нескольких десятилетий.
   Ночь и утро того же дня всегда совершенно не похожи друг на друга. Утром ругаемся, днем уже помирились настолько, что за обедом убираем друг другу крошки с лица; выхватываем друг у друга из-под носа пищу за ужином, но можем спокойно говорить о будущем после наступления темноты.
   Такие дни, полные перемен и неожиданностей, - что-то подобное я уже испытывала раньше.
   Кажется.
   В прошлом мне несколько раз доводилось путешествовать вместе с людьми. И некоторые из воспоминаний тех времен поистине незабываемы.
   Но сейчас я была уже не в пшеничных полях, где скучные дни тянутся один за другим, и число их больше, чем шерстинок на моем хвосте; сейчас у меня нет времени на сентиментальные воспоминания.
   Что мой спутник сделал вчера, что он делал сегодня. И о чем он думает прямо сейчас. Мне просто-напросто не хватало времени, чтобы как следует обдумывать все это.
   И только после встречи с моим спутником я смогла позволить себе неспешно предаваться воспоминаниям о доме.
   Привыкнув к непрерывному течению тоскливых дней, когда времени хватало, чтобы пересчитать все шерстинки на хвосте, да не по одному разу, я сейчас совершенно не желала пачкать столь бурные дни малейшей тенью печали.
   Сказать, что я несчастна, - значило бы солгать.
   Скорее, я была чересчур счастлива; счастлива до такой степени, что меня саму это слегка настораживало.
   "..."
   Повертевшись немного, я нашла наконец более удобную позу. Вздох.
   Поскольку человеческий облик я принимала нечасто, я сперва собиралась спать так, как это делают люди. Только почти во всех позах мне спалось плохо.
   Удобнее всего было лежать ничком или свернувшись калачиком.
   Мой спутник спит лицом к небу, распрямившись, как глупая кошка. Недавно я поймала себя на мысли, что если человек не может расслабиться даже во время сна, влиться в их мир может быть слишком уж утомительно.
   Люди живут лет до семидесяти; при столь короткой жизни неудивительно, что они каждый день куда-то спешат.
   Заставить бы их поучиться у деревьев.
   Для деревьев вчера или сегодня, прошлый год или позапрошлый - все равно; они почти не меняются.
   Размышляя, я вдруг внезапно сообразила, что кое-что напрочь вылетело у меня из головы.
   "Ох, пастушка..."
   Наконец я вспомнила, в чем корень моих проблем.
   Тогда я сама себя поставила в неловкое положение.
   Но здесь не было никого, кто бы мне докучал.
   Думаю, позже мне надо будет как следует подокучать этому тупице.
   И поделом ему будет. За то, что лишь с этой пастушкой все время болтал, а на меня даже взгляда пожалел.
   Он же явно полагался на меня, Мудрую волчицу, когда ему надо было выбраться из той ямы. И, тем не менее, я никто рядом с этой белобрысой, худой как палка пастушкой?
   При этой мысли я ощутила, что мои веки вновь тяжелеют. Плохо.
   И куда сбежал этот тип?
   Я вся кипела из-за того, что мой спутник не соизволил побыть со мной в такое важное время, но тут мои уши уловили слабый звук шагов.
   "!"
   Я рывком поднялась и села.
   Впрочем, я тут же осознала, что веду себя совсем как собачка, и, устыдившись собственного поведения, снова улеглась.
   Столь легкомысленное поведение, да еще в придачу и то, что в моем полном достоинства сердце явно притаилась капелька счастья...
   И тем не менее, постыдное остается постыдным.
   В дверь постучали.
   Пожалуй, лучше не отвечать, решила я и отвернулась от двери. Минутная тишина, и дверь наконец отворилась.
   - ...
   Обычно я сплю, укрывшись одеялом с головой. Поскольку сейчас моя голова осталась снаружи, это означало, что я более-менее бодрствую.
   Похоже, у моего спутника были те же мысли; он вздохнул и закрыл за собой дверь.
   Я не стала оборачиваться - по-прежнему смотрела в сторону.
   Раз уж тебе так нравятся слабые девушки, то при виде меня, прикованной к постели, тебе наверняка захочется излить на меня поток заботы. Шанс одержать победу!
   Мой спутник уже у самой кровати.
   Охота началась!
   С этой мыслью я уверенно обернулась и состроила нежно-страдальческую гримаску.
   Не то чтобы я намеревалась молчать - но вдруг оказалось, что я не в силах произнести ни слова.
   Отчасти в этом виновата жажда, а кроме того - выражение лица моего спутника заставило меня умолкнуть.
   - ...
   Я просто не знала, что сказать.
   Может, от этого мое немощное лицедейство только выиграло.
   И, однако, если бы кто-то узнал, о чем я подумала затем, он бы сильно удивился.
   Все дело в том, что, когда я обернулась, то увидела лицо моего спутника, полное вовсе не сострадания, а гнева.
   - Если тебе было плохо, почему ты сразу не сказала? - вот такие слова были произнесены первыми.
   - ...
   Я была слишком ошеломлена, чтобы что-либо ответить.
   Он был сердит как никогда, и я вновь спросила себя, уж не сон ли все это.
   - Ты же не ребенок, как тебе удалось за весь вчерашний день так ничего и не заметить, пока ты не упала в обморок?
   Впервые я видела своего спутника настолько разгневанным.
   Если говорить о прожитых годах, или о силе мысли, или о физической силе - он мне совершенно не ровня; и тем не менее, лицо его сейчас внушало страх.
   Мне по-прежнему нечего было ответить.
   До сегодняшнего дня я прожила бессчетное число месяцев и лет; но случаи, когда из-за меня люди выходили из себя, можно было пересчитать по пальцам одной руки.
   - Только не говори, что ты просто хотела умять побольше мяса и вина.
   - Какого!..
   Конечно, мой спутник злился, потому что мне же желал добра, но быть обвиненной в том, что я скрывала болезнь только из-за вкусной еды, - это было невыносимо.
   Я никогда не собиралась изображать богиню, но все же мне долгое время поклонялись как богине; я осознаю всю важность празднества - его просто нельзя прерывать, тем более - обрывать на середине.
   Неужели бы я смогла, по такому мелкому поводу...
   - ...Прости, я неправ. Я только что неудачно выразился.
   Наконец-то мой спутник успокоился. Он испустил тяжкий вздох.
   Только тут я осознала, что невольно обнажила клыки.
   - Я бы не стала так поступать лишь ради этого...
   Как я и думала, волчье поведение было совершенно неуместным.
   Именно по этой причине мне следовало бы возблагодарить небеса за то, что сейчас я в облике человека - сейчас нужно вести себя как подобает человеку.
   - Я ведь вправду о тебе беспокоюсь. А если бы мы были в дороге, что тогда?
   Наконец-то я поняла, почему мой спутник так зол.
   Он - бродячий торговец, он все время в пути.
   Если человек заболевает во время путешествия, далеко не всегда рядом оказываются надежные спутники.
   Как правило, человек страдает в одиночестве вдали от жилья.
   Мне вспомнилась грубая пища и неудобные ночлеги, которые мне приходилось выдерживать за время моего путешествия.
   Если путешественник серьезно заболеет - не будет преувеличением сказать, что он заглянет в лицо смерти.
   Он не такой, как я - я, которая вечно плачется о своем одиночестве, но на самом-то деле привыкла жить с другими людьми.
   - ...Прости, - произнесла я тихим, хриплым голосом. И это было не притворство. Мой спутник - редкостный добряк, и он действительно тревожится обо мне.
   Я же, напротив, думаю только о себе. При этой мысли мне стало стыдно.
   Я опустила голову, не смея взглянуть моему спутнику в лицо.
   - Да ладно... все хорошо, если только ты здорова. У тебя ведь не простуда и не какая-то еще болезнь, верно?
   В его словах слышались радость и печаль одновременно. От этого меня охватила еще большая робость.
   Причина моей робости проста. Я волчица, он человек. Понять такие вещи просто невозможно.
   - Ну, это... я просто переутомилась, не больше того.
   - Я так и думал. Если бы ты взаправду заболела, моей наблюдательности хватило бы, чтобы это заметить.
   Мои слова были наполовину ложью.
   Но он предпочел не указывать мне на это и не сердиться вновь.
   - Но что если...
   - ?
   Я показала глазами, чтобы он продолжал, и он спросил извиняющимся тоном:
   - Может, ты случайно лука наелась?
   Теперь на лице моего спутника был уже не гнев.
   Теперь оно было полно веселья.
   - Я не собачка.
   - Ага, ты мудрая волчица.
   Увидев, что он наконец улыбнулся, я вдруг вспомнила, что давно уже не улыбалась.
   - Кстати, ты ведь не дал еде и вину пропасть, я надеюсь?
   Теперь в лице его читалось: "Ну конечно же".
   - Я торговец; разумеется, такие вещи мимо меня не проходят. Все, что осталось, я забрал с собой.
   Мои клыки вновь появились из-под губы. Но на этот раз - из-за того, что уголки губ сами поползли вверх.
   - Однако...
   Его улыбка внезапно исчезла, и он протянул ко мне руку. Ладонь у него была не жесткая и не мягкая. Она была совсем не похожа на мои нынешние ладони, скорее она напоминала подушечки лап, когда я в волчьем обличье - такая мозолистая.
   Его пальцы мягко откинули в сторону мою челку и прикоснулись ко лбу.
   От прикосновения его руки мое сердце забилось быстрее.
   Ощущение от этих пальцев напомнило мне танцующее касание волчьего носа.
   Когда по моему лицу слегка проходится волчий нос... это для меня немного чересчур интимно.
   Конечно же, это чувство на моем лице не отразилось; и, конечно же, мой спутник ничего не заметил.
   Словно абсолютно естественным жестом, его рука легла мне на лоб.
   - Да, у тебя жар. Похоже, ты и вправду переутомилась.
   - И кто, по-твоему, в этом виноват... заставил меня перенапрячься, чтобы помочь тебе выпутаться из твоих проблем.
   После этой моей натужной попытки похрабриться он своей сухой рукой ущипнул меня за кончик носа.
   - Вовсе не нужно держаться так воинственно.
   Хотя на лице его блуждала шутливая улыбка, я ощутила, что слова его полны искренности.
   Я вдруг застеснялась на него смотреть.
   Отпихнув руку от моего носа, я отвернулась. Однако одним глазком все же подглядывала за ним из-под одеяла.
   - Увы, мы опростоволосились перед Норой.
   При воспоминании о том, что по моей вине превосходная трапеза пошла наперекосяк, я съежилась под своим одеялом.
   Но самым невероятным было даже не это...
   Уж раз об этом заговорил кто-то другой - даже если бы мне не было так плохо прежде, теперь точно стало бы хуже.
   - Да, и тебе какое-то время нельзя будет есть мясо.
   - Уггг...
   Я взглянула на него жалобно и печально; он вздохнул.
   - С другой стороны, я приготовлю тебе особое кушанье для больных. Ты должна полностью поправиться, ну хотя бы ради меня. После этого в твоем распоряжении будет все мясо и вино, какое только пожелаешь.
   При упоминании "всего мяса и вина, какое только пожелаешь" мои уши слегка затрепетали, но по-настоящему тронуло меня "кушанье для больных".
   Не только в деревне, которую я опекала несколько сотен лет, но и вообще в мире людей для больных готовили особенно вкусную пищу, чтобы они быстрее выздоравливали.
   Для волка быть больным, естественно, означало быть голодным, но пути людей совершенно другие.
   Разумеется, я не буду настаивать на волчьем образе мыслей и отказываться от еды.
   Во всяком случае, мой спутник наконец-то отвлекся от пастушки и занялся мной.
   И я не дам ему снова сбежать.
   - Если ты станешь еще немного нежней, это будет уже страшно.
   Поскольку мой спутник выглядел ну очень счастливым, я старалась по-прежнему держаться на высоте и не давать себе поблажек.
   Хотя Мудрая волчица и может свалиться от утомления и ослабеть, ум ее никогда не утеряет остроты.
   Мой спутник ответил с улыбкой на лице:
   - Это я собирался сказать.
   У меня и вправду был легкий жар. Едва почувствовав, как пальцы моего спутника гладят меня по щеке, я внезапно провалилась в сон.
  
   ***
  
   На следующее утро, едва продрав глаза, еще не высунув голову из-под одеяла, я сразу навострила уши.
   Его обычного храпа не было слышно; похоже, моего спутника вообще не было в комнате.
   Я прислушалась к собственному телу - каждый его уголок был пронизан усталостью. Поедать живых овец я, пожалуй, была не в состоянии, но в жареном или вяленом виде - никаких проблем.
   Поскольку я проспала всю минувшую ночь, мне не довелось испробовать "кушанья для больных".
   Даже когда я была здорова, есть вкусную пищу мне доводилось нечасто.
   Хотя при мысли о моем слабом человеческом теле - которое рухнуло, подхватив жар, всего через месяц полного событий путешествия - мне хотелось лишь вздохнуть, но все же я по-прежнему была способна улыбаться. Все-таки нет худа без добра.
   В конце концов, моя слабость позволила мне привлечь его внимание.
   "Вот глупости", - вздохнула я и высунула голову из-под одеяла.
   Привыкши просыпаться на свежем воздухе, на просторе, я никак не могла назвать пробуждение в этой тесной комнатушке приятным.
   Даже в повозке, несмотря на тесноту и холод, было немного приятнее.
   Открыть глаза и встать под бескрайним небом, наслаждаться каждым глотком свежего воздуха, радоваться компании друг друга в этом огромном мире - все это было во много-много раз лучше того, что сейчас. Если понадобится найти укрытие от дождя... кто, я? Я охотно удовлетворюсь дуплом толстого дерева.
   Пережевывая свои мысли, я кинула взгляд вбок.
   Да, кровать рядом с моей осталась нетронутой. Мой нос шевельнулся, когда я втянула воздух - запах моего спутника уже почти пропал.
   Уж не в церковь ли он пошел, чтобы помолиться за мое выздоровление?
   Невозможно; случись такое взаправду, это воистину была бы одна из лучших черных комедий в истории мира.
   От этой мысли мне стало смешно; но, поскольку я была одна, смех пропал впустую.
   Я выдохнула белое облачко в холодный, как обычно, воздух и крепко обхватила подушку, набитую, судя по всему, пшеничной мякиной.
   Этот добряк воистину тугодум.
   - Вот дуралей...
   Пробормотав эти слова себе под нос, я попыталась сесть и была поражена ощущением тяжести во всем теле.
   Если вспомнить - я уже несколько веков не болела, когда была в человеческом обличье.
   Наконец-то я осознала, насколько ослабела с прошлой ночи.
   - Уггг...
   Первоначально я собиралась заняться мехом на хвосте, но мое состояние заставило меня отказаться от этой идеи.
   Кстати, а где еда? Да и в глотке у меня пересохло. У меня ведь весь вчерашний день крошки во рту не было.
   Где он и что он делает?
   В Йойтсу заботиться о больном значило все время быть рядом с ним.
   Я продолжала жаловаться самой себе - что это за "уход", если больной просыпается, а рядом никого нет, - но тут моих ушей коснулся звук знакомых шагов.
   Я была не в силах двинуть телом, но уши встали торчком.
   Все еще бурля от негодования, я вновь обняла подушку.
   И на какое-то мгновение в голове у меня мелькнула мысль: может, даже и хорошо, когда его нет рядом.
   - Ты уже проснулась? - спросил мой спутник, постучав в дверь, осторожно открыв ее и войдя в комнату.
   Если человек спит, все равно он бы не смог ответить; если же бодрствует, то вопрос бессмыслен.
   Подумав так, я ответила:
   - Сам видишь.
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Не могу подняться.
   Это не было ложью; я постаралась произнести эти слова как можно небрежнее.
   Ложь во лжи есть истина.
   Мой спутник произнес с озабоченным видом:
   - Тебе надо снова лечь.
   Тут мой взгляд упал на мешочек, который он держал в руке, и я оказалась не в силах оторваться.
   Как я, должно быть, миленько выгляжу. При этой мысли мне стало стыдно.
   - Верно... у тебя телосложение, как у принцессы, которая не покидает дворца.
   Похоже, мой спутник совершенно не умел шутить. Впрочем, все дело было, видимо, в том, что я сама была слишком голодна.
   - Хочу есть.
   - Ха-ха, это дело поправимое, - рассмеялся мой спутник. - Сделать тебе кашу?
   - И пить тоже хочу. Это вода? - спросила я, не отрывая глаз от мешочка в его руке. Мешочек был небольшой, и я совершенно не чуяла виноградного запаха.
   - О нет. Ведь у тебя же вчера был жар? Именно поэтому я принес тебе немного сидра.
   При слове "сидр" меня охватило желание вскочить на ноги. Но одеяло давило так тяжело.
   - Эй, ты в порядке?
   - Угу...
   Прежде я была способна с легкостью выручить моего спутника, если бы его придавило разбитым молнией деревом; теперь же я пала так низко, что меня саму нужно было выручать от придавившего меня одеяла.
   Мой спутник помог мне; выглядел он при этом очень веселым, хоть и явно обо мне беспокоился.
   - Прости.
   С его помощью мне удалось наконец выбраться из одеяльного заточения.
   Обернув хвост вокруг талии, я смогла усесться. Да, человеческое тело воистину слабо.
   Но именно поэтому принимать человеческое обличье так интересно.
   - Если б только ты всегда вела себя хоть вполовину так прилично, как сейчас, - заметил мой спутник, наливая сидр в деревянную чашку, выполняющую обычно роль подсвечника. Шкафчик, на котором и стояли обычно свечи, располагался тут же, у кровати.
   - Ты же сердишься, когда я спокойно сплю в повозке.
   - Это потому, что когда я один вынужден бодрствовать, это несправедливо.
   Он потянул мне чашку; она была довольно маленькая, но на всякий случай я взяла ее обеими руками.
   - Но если я буду вести себя прилично, ты успеешь похватать больше еды, когда мы обедаем.
   - Поскольку я крупнее, чем ты, то это только нормально, - рассмеялся он.
   - Но когда нужно сопротивляться, от скромного поведения никакой пользы.
   Он чуть нахмурился недовольно, должно быть, потому что не нашелся что ответить, и с расстроенным видом откинул голову назад.
   Судя по этой реакции, он не был ни тронут, ни восхищен моей откровенностью.
   Когда наши глаза встретились, я прочла у него на лице: "В следующий раз победа будет за мной".
   Я осталась довольна.
   К тому же всегда радуюсь, видя, как он настойчиво пытается меня одолеть.
   Решись я спросить: "Что, не в силах смириться с поражением?" - наверняка ведь он побагровеет и разнервничается, да?
   Вообразив эту картину, я едва не расхохоталась; чтобы утаить улыбку, я отхлебнула из чашки.
   Улыбка исчезла мгновенно; думаю, он ее не успел заметить.
   - Ээ, уггг...
   Я отстранила чашку ото рта и внимательно взглянула на ее содержимое. То была бледно-янтарная жидкость.
   - Что случилось? - спросил мой спутник.
   - Угг, этот вкус...
   Произнеся эти слова, я потерла нос рукой - уж не утратила ли я нюх?
   Я вновь принюхалась, но ни следа яблочного запаха различить не смогла, да и запаха спирта тоже.
   Я внезапно ощутила беспокойство.
   Для меня уши и нос важнее, чем глаза.
   - О, оно и должно быть разбавленным.
   При этих словах моего спутника я с облегчением потерла грудь; и тут же меня охватило недовольство.
   - Слишком уж разбавленное. Я почти подумала, что мой нос не работает.
   - Но ведь у тебя жар? Потому я и принес тебе разбавленный сидр.
   Говорил он так, словно это было нечто само собой разумеющееся; я, однако, никак не могла понять его логики. Сколько бы я ни думала, мне это казалось неправильным. Я, насупившись, уставилась на него.
   - А, ну конечно, ты просто не знаешь.
   - Я Мудрая волчица. По крайней мере, я знаю, что в этом мире есть много для меня неизвестного.
   - Люди прошлого, использовав свой огромный опыт, создали науку, называемую медициной. Из-за твоего вчерашнего обморока я побежал на рынок и взял почитать переведенный трактат по медицине.
   Медицина. Название меня совершенно не впечатлило.
   Когда селян охватывала хворь, они просто собирали травы, варили из них суп и ели либо, в случае раны, выливали на рану; а затем возносили молитвы придуманным, скорее всего, богам и духам.
   Ну а в Йойтсу больного только вылизывали или просто бессонно находились рядом с ним.
   Но мне всегда было интересно незнакомое.
   Я поднесла чашку к носу и понюхала вновь, затем спросила:
   - Ну и что это за "медицина" такая?
   - Во-первых, в человеческом теле есть четыре жидкости и четыре натуры.
   - А.
   - Четыре жидкости истекают из сердца, это кровь, желтая желчь, черная желчь и флегма.
   Говорил он с очень самодовольным видом и при упоминании каждой жидкости поднимал палец. Но как бы там ни было, мои сомнения не проходили.
   Однако мне все же следует сидеть молча и слушать, что он скажет дальше.
   - Большинство так называемых "болезней" происходят из неравновесия этих четырех жидкостей. Причин тому много, в том числе усталость, грязный воздух и движение звезд.
   - А, ну конечно. Теперь все стало намного понятнее, - улыбнулась я. - Скажем, всякий раз, когда на небе полная луна, у меня припадки смятения.
   Взглянув на него исподлобья, я поняла, что он нервничает.
   Ох, неужели все мужчины такие наивные?
   - Что ж, такое вполне возможно. Что-то наподобие приливов и отливов. Далее, при неравновесии четырех жидкостей следует удалить излишек крови, чтобы восстановить равновесие.
   - ...У людей вправду бывает странное воображение.
   - Иными словами, отеки лечат кровопусканием.
   - Э!
   Я была настолько потрясена, что могла лишь смотреть моему спутнику в лицо.
   Когда я наконец заметила его глупую ухмылку и осознала, что что-то тут не так, было уже поздно.
   - Люди верят, что прежде чем вылечить, нужно ранить; забавно, верно?
   Я демонстративно отвернулась в сторону.
   - От такого способа ты, конечно, быстро бы выздоровела; но только мы не можем вызвать лекаря. Он уж точно решит, что твои уши и хвост тоже выросли из-за какой-то болезни, и начнется большая суматоха. Так что искать лекаря никак нельзя. Мы применим другой метод - воспользуемся четырьмя натурами человеческого тела.
   - Эти так называемые четыре натуры - это небось всего-навсего смех, гнев, печаль и радость, да?
   - Увы, ты не угадала. Человеческое тело обладает холодной, теплой, сухой и влажной натурами.
   Отхлебывая безвкусный сидр, я взглянула на свои пальцы.
   Слушая этот "само собой разумеющийся" ответ, я чувствовала себя так, словно надо мной смеются.
   - На эти четыре натуры можно влиять с помощью пищи. Пища тоже бывает холодная, теплая, сухая и влажная. Поэтому, когда у тебя жар, тебе полезны яблоки, которые считаются "холодной" пищей.
   Присовокуплять старое значение к старому предмету - видимо, в привычке людей.
   К такому выводу я пришла после многих лет наблюдения за человеческой жизнью.
   - Если так, почему ты не дашь мне свежих яблок?
   - Это нельзя. Яблоки, конечно, считаются "холодными", но с точки зрения медицины они еще и "сухие". Натура больного "сухая", поэтому он должен есть "влажную" пищу. То есть - надо пить жидкости. Но крепкое вино считается "теплым", поэтому мне пришлось разбавить его водой, чтобы сделать "холодным".
   И вот поэтому мне приходится пить нечто, являющееся не более чем чуть подкрашенной, безвкусной водой? Я вздохнула.
   Я понятия не имела, выучил ли мой спутник все это совсем недавно или же знал давным-давно; как бы там ни было, сейчас он трещал без умолку с очень самодовольным видом.
   Указывать, что все его усилия бессмысленны, было уж точно бессмысленно. По крайней мере, я знала, что даже среди людей обычаи разнятся от королевства к королевству.
   А значит, верования волков и людей должны и вовсе разниться совершенно; именно поэтому я решила оставить вопрос в стороне.
   - И что еще мне можно есть, кроме вот этого?
   - А, ну, поскольку ты свалилась от утомления, для сохранения "тепла" нужны будут травы. Если сильное утомление приводит к жару, тело надо для начала охладить. Если тело слишком "сухое", нужно сделать что-то, чтобы усилить "влажную" натуру. Всегда ведь хочется пить после бега, верно? Но из-за влаги тело станет "холодным", а избыток "холода" приведет к меланхолии. Поэтому тебе необходимо сохранить "теплую" натуру. Из всего этого мы приходим к выводу...
   Беспомощно слушая его трескотню, я вздохнула - как же глупо с моей стороны было рассчитывать на "кушанье для больных".
   Но едва услышав следующую фразу моего спутника, я вдруг обнаружила, что вся в нетерпении.
   - Из всего этого мы приходим к выводу: пшеничная каша на овечьем молоке с нарезанными яблоками и сыром. Таким образом, мы сперва должны взять яблоки...
   - Ой, ой, вот это хорошо. Именно это я и хочу. И вообще, я снова сознание потеряю, если этого не поем. Не видишь, что ли? Я так слаба. Давай, давай, неси быстрее!
  
   0x01 graphic

   От одного описания столь вкусной каши мой живот протестующе заурчал.
   И, выпалив все это, я вытерла рукой струйку слюны, начавшую было вытекать из уголка рта.
   - ...Слушай, по-моему, ты уже почти поправилась, а?
   - Э?.. У меня кружится голова...
   Конечно, в столь удачный момент голова закружиться не может.
   Но когда я произнесла эти слова и сделала вид, что почти выронила чашку, он, как и положено добряку, не мог не потянуться мне навстречу.
   Прижавшись к груди моего спутника, я медленно подняла на него глаза и сказала:
   - Принеси побыстрее.
   Видимо, из-за того, что мое лицо было так близко, лицо моего спутника вдруг запунцовело.
   Хех, ну и кто же здесь больной?
   В подобной ситуации разве не "кровопускание" следует применять? Именно так, это и требуется в соответствии с вершиной человеческой мудрости. При этой мысли я засмеялась про себя.
   - Пфф... кстати, тебе еще налить сидра?
   - Ага, он неплох.
   Я еще отхлебнула из чашки.
   В конце концов, он приготовил его специально для меня.
   Заявить, что сидр безвкусен, и пихнуть чашку ему в руки было бы неуважительно.
   - Большую миску каши, пожалуйста.
   На это заявление мой спутник ничего не ответил.
  
   ***
  
   Сколько же я ждала? Сперва я думала, что он вернется тотчас же; поэтому я залезла под одеяло, чтобы немного вздремнуть. В следующий раз, когда я открыла глаза, в воздухе расплывался волшебный аромат.
   Но на душе у меня было неважно; не из-за состояния тела, но потому что мне приснился отвратительный сон.
   Сон о доме и о пшеничных полях.
   От этого сна осталась ностальгия пополам с презрением.
   Я стояла под горой и правила всем, что было вокруг.
   Повсюду был лес - и если почва станет плохой, деревья не смогут расти. Поэтому Мудрая волчица из Йойтсу должна жить достойно и поддерживать тут все. Если я остановлюсь, лес быстро зачахнет.
   Я никого об этом не просила, и меня никто об этом не просил - но кто-то же должен был этим заняться.
   Когда я это осознала, меня уже сковали тяжелые кандалы.
   Нет. Не знаю, когда все началось, но, похоже, с самого моего рождения.
   Я была не такой, как все вокруг.
   Даже если я принимаю человеческий облик, я все равно выделяюсь и среди тысяч других людей.
   Меня обременяют прошениями, потому что я обладаю силой, мне поклоняются, потому что я большая, меня почитают, потому что я приношу пользу.
   Поэтому все полагают естественным ожидать от меня, что я буду всем этим заниматься.
   В глубине души они понимают, что им самим от этого будет выгода.
   Но в своем поклонении они не только требуют благ, они требуют еще и достоинства. Нельзя ожидать божественного благодеяния, если предмет поклонения плохо выглядит.
   Я не напрашивалась на их поклонение, тем более не хотела от них чего-либо; я просто решила не покидать их, и одно это принесло мне заточение.
   Не будь у них чего-то, чему они могли бы поклоняться, они бы стали пугливыми и буйными, не вынеся жестоких ударов четырех времен года.
   Я понимала всю глупость того, что делаю; но, как бы сильно я ни страдала, бросить их не могла.
   Я ни к чему не стремилась, и ко мне никто не стремился; так и прошли века.
   Я привыкла вдыхать аромат вкусной пищи.
   Но когда я его вдыхала, никто никогда не одаривал меня дружеской улыбкой.
   Даже нахальной улыбкой невежи, который никогда не знает, где следует остановиться.
   - Сесть можешь?
   Мое тело постепенно набиралось сил, и теперь я, пожалуй, вполне могла бы самостоятельно выбраться из-под одеяла.
   Однако я лишь открыла заспанные глаза и покачала головой. Моему заточению пришел конец.
   То, что я видела во сне, стало явью.
   Вести себя как ребенок. Как себялюбивый, но слабосильный ребенок.
   Как ребенок, которого оберегают.
   - Пфф. Надеюсь, ты ответишь мне той же любезностью, если я заболею когда-нибудь.
   Я была слаба настолько, что не могла сама выбраться из постели; должно быть, со стороны это выглядело так, словно котенка поднимают с его подстилки.
   Мне было немного неловко, но, едва позволив ему меня поднять, я уже не могла остановиться, даже если б хотела.
   - Только если ты не против своеобразного ухода волчицы из Йойтсу.
   И я негромко рассмеялась, стараясь, чтобы он не понял, что смеюсь я над собой.
   Лицо моего спутника слегка дернулось; но, впрочем, наверняка он был бы счастлив, знай он, что это за уход. Вылизывать ли мне его или просто быть с ним рядом? Разумеется, моя любезность не заходила настолько далеко, чтобы сообщить ему об этом, пока он сам не поинтересуется.
   - Не беспокойся. Мой нос очень чувствителен; думаю, я почую что-то, прежде чем тебе станет совсем плохо.
   Сперва я собиралась добавить: "Это тебе за то, что болтал не отрываясь с другой женщиной, пока я не свалилась без чувств". Но, подумавши, решила замять тему.
   Он, хоть и был рад, свое дело все же не забыл.
   А дело его сейчас было - развлекать. При этой мысли я решила, что меня, пожалуй, устраивает.
   - Аа, ну да, я был виноват, что не заметил. Но в будущем я все же хотел бы, чтобы ты мне сама сказала в такой ситуации. В конце концов... я не очень-то умен, наверно.
   Он пожал плечами.
   - Впрочем, даже если человек серьезно болен, он не всегда сам это видит.
   - Хм?
   Мой спутник уставился на меня во все глаза; но я была не настолько любезна, чтобы продолжать.
   Так ему и надо, раз уж он настолько тупоумный, что может общаться лишь словами. Хвороба под названием "любовь".
   Когда он заметит, будет, видимо, уже безнадежно болен.
   - Нет, ничего. Дай поесть сперва.
   При этих словах мой спутник насупился, точно ребенок.
   Люди всегда судят других по внешности.
   Проигрывая кому-то, кто выглядит юной девушкой, он всегда испытывал недовольство.
   Причины этого были весьма запутанны, но все же я была очень счастлива.
   - Ох уж, и откуда взялась эта принцесса...
   Интересно, какой солдат посмеет обращаться к принцессе таким тоном?
   Я радостно улыбнулась и продолжила изображать капризницу.
   - Покорми меня с ложки.
   От этого заявления мой спутник вздрогнул; похоже, в этот момент ему страшно захотелось очутиться где-нибудь в другом месте.
   - Побольше яблок клади.
   - Пожалуй. "Холодные" яблоки добавляют меланхоличности.
   - Ты... агрр... ты хочешь сказать, что я чересчур весела?
   Деревянная миска уже была один раз опустошена и наполнена вновь. Отправив мне в рот последнюю ложку, он ответил:
   - Иными словами, теперь ты будешь вести себя более прилично.
   Сперва он орудовал ложкой неуклюже, и несколько раз получалось даже довольно опасно; но потом он приноровился, и я смогла получить от этой необычной трапезы огромное удовольствие.
   Просто открывать рот, чтобы еда попадала туда сама, - я почувствовала себя маленькой девочкой.
   Сперва я хотела позволить ему одновременно заняться и моим мехом; но я не смогла вручить ему мой хвост.
   Я сыто рыгнула; мой спутник чуть нахмурился.
   - Кстати, я ведь съела довольно много яблок в предыдущем городе, помнишь?
   - Помню. И из-за того, что ты все не могла остановиться, у тебя развилась меланхолия.
   - Хм.
   Я подумала было, что это правда. Но, похоже, то, что случилось, не имело никакого отношения к вкусу и другим свойствам яблок; все дело было исключительно в том, что я не смогла съесть все, что купила, и была вынуждена признать: "Видеть не могу эти яблоки какое-то время".
   Сперва я заявила, что прикончу все яблоки сама, но, в конце концов, мне пришлось сдаться и позвать на помощь моего спутника.
   И все же я кое-что узнала: когда ешь вместе с кем-то, еда намного вкуснее, чем когда ешь одна.
   Но даже на смертном одре я ни за что не признаю это вслух.
   - Я рад, что ты съела так много, - сказал он, держа в руках миску и горшок. - Через день-два ты поправишься. Но тревожиться не о чем. Когда мы уедем отсюда, мы довольно долго будем ехать в повозке. У тебя будет время, чтобы выздороветь совсем.
   Мой спутник был славный малый, который совершенно не умел распознавать ложь.
   По правде сказать, он был, видимо, слишком славный, чтобы заподозрить другого во лжи.
   Меня потихоньку начала грызть совесть. Когда я подняла голову, наши глаза случайно встретились, и у меня перехватило дыхание.
   Его глаза светились заботой. Ой как плохо.
   - ...Прости, что задерживаю тебя, - вырвалось у меня, прежде чем я смогла это осознать. Я просто не могла упустить такую прекрасную возможность.
   - С того дня, как мы познакомились, я и не рассчитывал двигаться быстро. Кроме того, после дождя земля станет тверже; а поскольку я вернул себе доверие горожан, нам тут будет лучше, чем было раньше. С учетом всего этого задержка на пару-тройку дней - сущий пустяк.
   Я задумалась.
   За представившуюся мне возможность путешествовать с этим славным малым на запряженной лошадью повозке мне, конечно, следовало бы возблагодарить богов удачи, которым поклоняются люди.
   Мне приходится называть его "славным малым" - используя выражение легкое и чуть-чуть шутливое - поскольку я очень боялась того часа, когда начну называть его по-другому. Я вправду хотела оставаться с ним.
   Когда он закончил чистить посуду и развернулся, чтобы выйти, от одного вида его спины мой хвост заметался.
   - Да, кстати, можно я тебя попрошу...
   - Хм?
   Он обернулся; его глаза были слишком чисты и невинны, чтобы в них смотреть.
   - Эта комната... в общем, здесь как-то чересчур тихо...
   Я страшно стеснялась и не смогла закончить фразу.
   Но он, должно быть, решил, что это все мое притворство.
   В то же время он должен был понять, что даже если я лицедействую, то все равно говорю искренне.
   - Это верно; в повозке-то довольно шумно. У меня все равно нет никаких планов на сегодня. Кроме того, есть некая обжора, с которой мне нужно посоветоваться, что будем есть сегодня на ужин.
   Стало быть, он хочет остаться здесь, со мной.
   Это было сродни детскому упрямству.
   Я с упрямым видом отвернулась прочь; он беспомощно рассмеялся.
   Эти наши разговоры без малейшего следа обмана; разговоры, в которые не вмешивается никто чужой.
   Если бы кто-то решил описать конкретно, что такое счастье, - эта сцена подошла бы ему идеально.
   - Кстати, может быть, ты хочешь чего-то еще? В книге по медицине я найду детали позже, а если рынок закроется, я не смогу все приготовить.
   - А, мм...
   - Хотя ты выглядишь уже полностью здоровой, на самом деле это не так. Поэтому тяжелая пища под запретом.
   - А мясо?
   Мои глаза горели предвкушением. Это, разумеется, не было притворством.
   - Нет, нет. Только кашка, еще, может, хлеб, размоченный в супе.
   - Угг... тогда я хотела бы то же, что сейчас, с овечьим молоком.
   Я указала на посуду, которую он держал в руках, и он кивнул.
   - Хочу чего-нибудь ароматного и сладкого, и вкусного.
   - Овечье молоко, хм...
   - А что, что-то не так?
   Он покачал головой.
   - Оно быстро портится, поэтому лучшее молоко после полудня дорожает. Думаю, ты хотела бы, чтобы оно было свежим, верно?
   - Ну да.
   Глядя на мою клыкастую ухмылку, мой спутник пожал плечами.
   - В таком случае мне сперва надо будет найти Нору. Она пастушка, и отлично разбирается в овечьем... - тут он внезапно замолчал.
   - Ты сказал... "Нору"? - переспросила я.
   Я понятия не имела, какое у меня сейчас выражение лица.
   Но судя по лицу моего спутника, на котором было написано "какой ужас, я только что произнес запретное слово", догадаться об этом не составляло труда.
   От мирной, спокойной ауры, которая была в комнате только что, не осталось и следа.
   И, судя по тому, как он сказал "разбирается в овечьем молоке", пока я спала, он шлялся по городу с этой пастушкой.
   С пастушкой. Вдвоем.
   Пока я спала!
   - Да нет, нет, это только чтобы купить для тебя овечьего молока...
   - Если бы ты разговаривал при помощи денег, штука под названием "проницательность" была бы абсолютно не нужна.
   Мой голос дрожал от враждебности.
   А внутри меня все кричало: предатель, предатель, предатель!
   Он ведь наверняка заметил и понял, что происходило раньше. Если так, зачем делать то, что меня так злит?
   Для волчицы пастушка - заклятый враг.
   - Поскольку... поскольку мы знакомы, у меня совершенно нет повода отказать, если она предлагает помочь, но...
   У него был такой вид, словно он только что наступил на что-то ужасающее.
   В панике он пытался подобрать хоть какие-то слова, чтобы объясниться.
   Но я была в такой ярости - пожалуй, в слишком уж большой ярости, даже для меня, - что любые объяснения выглядели не более чем оправданиями. Казалось, он думал целую вечность, пока не пришел, наконец, к единственной фразе.
   - Но почему ты так ненавидишь Нору?
   Время замерло.
   - Э?
   Его реакция на мою враждебность оказалась настолько неожиданной, что я была ошеломлена на какое-то мгновение.
   Я механически открыла рот и тупо переспросила:
   - Что... что ты сейчас сказал?
   - Ну - ну, я не знаю, что у тебя было с пастухами, и я понимаю, что раз ты волчица, они тебя немного раздражают... но такая уж явная ненависть ни к чему, верно? Нора, конечно, пастушка, но в то же время... как же это сказать...
   Каким-то образом, хотя обе руки его были заняты горшком и миской, он все же ухитрился почесать в затылке.
   - ...Конечно, твердый характер - это добродетель, но из всякого правила есть исключения...
   Мне захотелось во весь голос объявить его болваном.
   Я не сделала этого, но вовсе не из-за усталости и не из желания поддержать репутацию Мудрой волчицы.
   Просто от его безнадежной тупости я лишилась дара речи.
   Конечно, века одиночества в пшеничных полях не пошли мне на пользу. Я позабыла даже основы нормального общения - настолько, что даже для обычного повседневного подтрунивания мне нужно было прикладывать немалые усилия. И я чувствовала, что моя способность угадывать мысли других тоже изрядно притупилась.
   Поэтому я вполне понимала, что нерасторопность в подобных вещах моего спутника, который подолгу находился в одиночестве в своей повозке, была объяснима и неизлечима.
   Но я не ожидала, что он настолько туп.
  
   ***
  
   Неумелый, но все же достаточно упорный, чтобы не сдаваться, даже когда всё против него. Глупый, но все же достаточно хваткий, чтобы находить решения в самых тяжелых ситуациях. Наивный и добросердечный, но все же достаточно сильный, чтобы вести себя жестко, когда это необходимо. И все же в такой важной области он совершенно никчемен. Я никак не могла понять - почему?
   Он что, на самом деле ничегошеньки не понимает?
   Я даже заподозрила, что он меня испытывает.
   Он вправду не в состоянии понять, почему Мудрая волчица из Йойтсу ненавидит пастушку?
   Волк - зверь, который охотится на овец; пастух - человек, который защищает беспомощных овец. В нашем случае - кто волк, кто пастух и кто овечка? Если рассуждать таким образом, совершенно нетрудно будет понять, почему я расстроена.
   Я не ненавижу пастухов; я просто не нахожу себе места, когда вижу пастуха, стерегущего овец.
   И беспокойные мысли. Мысли о том, все ли время овцы будут при пастухе. Мысли о том, ответят ли овцы на призыв пастушьего рожка. Мысли о том, подадутся ли глупые, безмозглые, никчемные овцы на улыбку такого теплого, понятного пастуха, чтобы никогда уже не вернуться назад.
   Думая обо всем этом, я вздохнула.
   Мой спутник по-прежнему стоял как истукан, с растерянным лицом. Сейчас он сам походил на жалкого, безмозглого барана.
   Сцена, когда он баловал меня, кормя кашей с ложки, как будто осталась в далеком-далеком прошлом.
   Мой сон почти воплотился в явь.
   Я освободилась из своей клетки; я могу позволить себе заниматься тем, что мне нравится, и это не приведет к ненужному вниманию окружающих; и я могу капризничать сколько захочу, никого не обижая при этом.
   Поэтому мне хотелось попробовать все, будь то слова или шалости. Мне хотелось узнать, что это такое - дурачиться, точно избалованное дитя.
   Но меня подвела моя собственная природная глупость.
   В конце концов, когда компания пьет всю ночь, оставшиеся в сознании ответственны за тех, кто напился до беспамятства.
   - Эй, послушай.
   Из-за усталости, накопившейся у меня в сердце, голос мой тоже звучал устало.
   Наконец-то я поняла, что капризничать, как невинное и беззаботное дитя, тоже непросто.
   Должно быть, просить волчицу стать овечкой было невозможно изначально.
   Видимо, мой спутник думал обо мне как о загадочной волчице в овечьей шкуре; но это не моя вина.
   Даже если бы я взаправду обратилась в овечку, вовсе необязательно было бы оставаться овечкой всегда; это, по правде сказать, из-за моего спутника, который сам слишком уж походил на барана.
   Если бы мы оба стали безмозглыми овцами, все закончилось бы лишь тем, что мы бы вдвоем свалились с какой-нибудь скалы.
   Раз так, кто-то один должен был принять свой изначальный облик, чтобы вести другого.
   - Это моя вина.
   Хотя в моем голосе остались следы злости, мой спутник сразу впал в оцепенение.
   - Однако для любви и ненависти причины не нужны. Помнится, я это уже говорила.
   Как бы сильно он ни старался сделать вид, что понимает мои чувства, вряд ли он полностью осознал все значение того, что я только что сказала.
   Увы, хоть я и могла разрешить ему гладить меня по голове, дозволять ему ухаживать за моим хвостом было еще рано.
   Да и настанет ли вообще такой день - тоже вопрос. Размышляя об этом, я устало глядела на своего спутника.
   - И еще, ты...
   При этих словах он весь обратился во внимание.
   Сперва я собиралась позволить ему погладить меня по голове, но мое тело самовольно отдернулось.
   - Поставь посуду на место и поскорей возвращайся, - и я улыбнулась во весь рот.
   Он явно был удивлен тем, насколько быстро у меня сменилось настроение, но тотчас подыграл - возможно, он все-таки был не так уж и туп.
   - Конечно, понимаю. Ведь здесь чересчур тихо.
   Всего лишь нашел подходящий ответ, а уже выглядит таким счастливым. Все-таки простофиля остается простофилей.
   Это было ясно, как белый день: мой спутник - невероятный дурень.
   Разумеется, моих мыслей он не знал, но явно расслабился - решив, видимо, что удачно выпутался.
   - Ну, я пошел тогда. Попить что-нибудь принести?
   Хотя я слишком устала, чтобы хотя бы вздохнуть, все же я была признательна ему за добросовестность.
   Значит, надо его похвалить.
   - То разбавленное вино, которое ты сделал, было ничего. Кроме того, я хочу побыстрее выздороветь.
   Он явно был счастлив, его лицо осветилось искренней улыбкой.
   - Тогда подожди немного.
   Радостно произнеся эти слова, он вышел из комнаты.
   Какой же безмозглый болван; но если так, то умнее ли сама Хоро, которая все время вертится рядом с ним?
   Мирное, тихое время.
   Я прекрасно сознавала, насколько оно бесценно.
   Потому-то я должна ухватить, медленно впитать, насладиться этим временем.
   Правда, оставалась одна причина для тревоги.
   Я медленно влезла обратно под одеяло; моя мысль работала сейчас совсем по-человечески.
   Должно быть, во всем был виноват монотонный образ жизни, который вел мой спутник прежде, - стоит его чуть-чуть похвалить и чуть лучше с ним держаться, как он приходит в полный восторг; но если чересчур увлечься одним и тем же средством, оно быстро перестанет приносить результат.
   Для всех живых созданий верно одно и то же: если что-то повторять без перерыва, это вызовет лишь раздражение и скуку.
   Значит, мне следует постараться придумать что-то другое. И после краткого размышления мне в голову пришла идея. Если сладкое надоело, надо попробовать солененького.
   Если улыбки его не манят, надо атаковать слезами.
   Стратегия проста.
   Но против глупого барана она сработает.
   Э?
   Пока я размышляла, меня посетило какое-то неясное воспоминание. Покопавшись у себя в голове, я наконец поняла, что это было. Случай на том обеде, во время которого я упала в обморок.
   Разговор тогда шел об овцах. Об их привычке безостановочно лизать все соленое. Когда я это вспомнила, в моем воображении возникла странная картина.
   Тем утром, когда я применила "соль" в виде слез, он безостановочно "лизал" мое лицо.
   Сперва мне было щекотно и хотелось рассмеяться; но я полностью отдалась этому ощущению. А он, похоже, не знал, когда стоило прекратить.
   Такая картина вставала в воображении очень легко; меня охватила дрожь.
   Благоразумней, пожалуй, взяться за его поводок покрепче и позволить ему идти куда захочется.
   Это, конечно, потребует бОльших усилий; но едва ли он решит выкинуть что-нибудь странненькое.
   Посмеявшись про себя, я обняла подушку и обернулась вокруг нее.
   Давно со мной не происходило чего-то столь интересного.
   Невозможно было выделить, что именно делало происходящее интересным. Причин для веселья было множество, очень трудно было найти главную.
   Но если бы мне все-таки пришлось выбрать что-то одно - это было бы вот что: несмотря на то, что при мне все время находится на редкость безмозглый баран, мне никак не удается схватить его обычными способами. В моем сердце волчицы разгорелся огонь, который всегда вспыхивает в предвкушении охоты.
   Внезапно моих ушей коснулся звук шагов моего спутника; он вернулся быстро, как и обещал.
   Я услышала, как сердце застучало в груди.
   Мой хвост распушился, уши затрепетали.
   Ахх, сколько бы я ни охотилась, каждая новая охота приводит меня в возбуждение, от которого захватывает дух.
   Шаги замерли перед дверью - от предвкушения я, казалось, вот-вот закиплю. И тут дверь открылась, и за ней...
   - Хоро, - с улыбкой произнес мой спутник.
   А рядом с ним стояла пастушка.
   - Госпожа Нора пришла тебя навестить.
   Да уж, от обычных способов совсем никакого проку.
   На понимающую улыбку пастушки, подобную зеленому лугу в начале лета, я ответила своей улыбкой, подобающей Мудрой волчице из Йойтсу. Это было не очень-то приятно.
   Эта улыбка не могла заточить внутри меня мою радость.
   Да уж, удержать поводок этого дуралея так же трудно, как надеть на лицо ту улыбку.
   - Как ты себя чувствуешь? - спросила пастушка Нора.
   - Ничего особенного. Просто переутомилась.
   Какой еще ответ я могла дать?
   Даже такая мудрая волчица, как я, не в силах найти ответ на эту головоломку.
   Глядя на столь мирную беседу, мой спутник расплылся в широкой, полной облегчения улыбке.
   Как же это утомительно.
   И жар, кажется, тоже возвращается.
   - В общем, мне вправду хочется с кем-нибудь поговорить. И я хотела бы спросить одну вещь, она меня давно интересует.
   - Хм? У меня?
   Такая покорность, и без малейшего намека на ум или гордость - неудивительно, что его к ней так тянет.
   - Пожалуйста, спрашивай сколько хочешь, я постараюсь на все ответить, - с улыбкой сказала она.
   Расслабляться не следовало. Точнее сказать, я не могла позволить себе расслабиться; но, поскольку теперь я была охотником, столь редкую возможность для разговора надо было использовать с умом.
   - Что самое главное при обращении с овцами?
  
   0x01 graphic

   На какое-то мгновение глаза пастушки округлились от неожиданности; но она тут же улыбнулась вновь.
   А наглый пастуший пес у ее ног продолжал бдительно смотреть на меня.
   Пастушка, простая, как серый цвет, медленно ответила, продолжая тепло улыбаться:
   - Главное - широкая душа и открытое сердце.
   После этих слов по комнате словно ветерок пронесся. Эта девочка - истинная...
   Истинная пастушка.
   Обращение с овцами требует широкой души и открытого сердца.
   Я кинула взгляд на моего спутника; тот был в задумчивости.
   Нора, заметив, куда я смотрю, проследила за моим взглядом и издала мягкое "ах".
   Неглупый человек способен все понимать мгновенно.
   - Овцы всегда считают себя очень умными.
   Нора, вновь повернувшаяся ко мне, улыбнулась радостно и вместе с тем озадаченно.
   Возможно, я смогла бы подружиться с этой девочкой.
   Но, взглянув снова на моего застенчиво улыбающегося спутника, - который пребывал в совершенном неведении, что разговор шел о нем, - я начала терять уверенность, что смогу удержать поводок.
   Воистину, одним лишь богам ведомо все.
   Эх, да меня ведь тоже называют богиней.
   Я кинула на моего спутника ядовитый взгляд; тот невольно поежился.
   Баран, баран, невинный барашек; и все же, такая безмозглость...
   "Что за дурень", - пробормотала я себе под нос.
   Баран, которого я люблю больше всех.
   К оглавлению
  
  
   Версия текста от 28.08.12. Последнюю версию можно найти на http://ushwood.narod.ru/saw/saw.html
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"