Горшенин Алексей Валериевич
Морские волки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Молодой матрос парома Женя Светличный во время вахты знакомится с симпатичной пассажиркой. Вечерним рейсом она должна возвращаться в город, и парень с нетерпением ждет вечера. Однако новая их встреча, разрушая его иллюзии, приносит юноше глубокое разочарование...
  
  Алексей ГОРШЕНИН
  
  
  МОРСКИЕ ВОЛКИ
  Рассказ
  
  
  Паром, ткнувшись носовым кранцем в причал, опустил аппарель. Машины начали съезжать на городской асфальт, а толпа пассажиров ринулась вверх, к трамваю.
  , но ничего страшного. Павлуха, которого он сейчас меняет, бывает, и сильнее задерживается.
  Павлуха скороговоркой бросает: "Чава-хкакава!", сует Женьке повязку вахтенного матроса и припускает за толпой.
  В полдевятого утра на пароме смена вахт. Женька чуть припоздал. Он скатывается по крутому железному трапу в кубрик, быстренько переодевается, натягивает на рукав красно-белую повязку вахтенного матроса и выбирается обратно на палубу. Теперь он здесь хозяин.
  - Автомашины, заходите на паром! - раздается из рубки, возвышающейся над палубой, зычный с картавинкой голос.
  Это капитан. Сегодня его вахта. Вон и капитанова легковушка на своем привычном месте, под самой рубкой, стоит. Кэп - любитель автораритетов. И машина у него - советских еще времен 24-я "Волга" - тоже раритет.
  Тяжелые грузовики медленно вползают на паром. Один, второй, третий... Восемь грузовиков и четыре легковушки может увезти за раз паром. Женька распределяет их по палубе, потом делает отмашку, давая знать, что паром к отплытию готов. Поднимается аппарель, похожая на подъемный мост старинной крепости. Поплыли...
  Женька поднялся на верхнюю палубу. До конца маршрута еще час. Можно и посидеть, пока капитан за руль не поставил. Женьке нравилось сидеть в свободное время среди пассажиров и вместе с ними разглядывать знакомые берега. Однако, хоть они и были ему хорошо знакомы, но каждый раз можно было находить что-то новое: то земснаряд под левым берегом появится, то плавбаза в рыбпорту под разгрузку встанет, то белоснежный пассажирский красавец-теплоход, как сказочный принц, у причальной стенки морского вокзала нарисуется. Женька поискал свободное местечко. Вон, кажется, возле той девушки...
  - Не занято? - спросил Женька.
  - Нет, - повернулась к нему девушка и окинула взглядом с ног до головы.
  Разглядывать особо-то и нечего: русый, голубоглазый, неширокий в кости и руками с некрупными ладонями и тонкими пальцами, явно не мужицкими. В общем, явно не из тех, кто с морем на "ты".
  - Вы дежурный? - спросила девушка, глянув на его повязку. Была она если и не ровесницей двадцатилетнему Женьке, то не намного старше.
  - Я вахтенный матрос, - пояснил он, краснея.
  - А... - качнула девушка снизу вверх головой и неожиданно поднялась со скамейки.
  Женька испугался, что она собралась пересесть на другое место - как-то не так, видимо себя повел, вот и...
  Но девушка, завела руки за голову, грациозно, слегка выпятив рельефную грудь, потянулась всем телом, обрисовывая свою ладную фигуру в светло-синих обтягивающих джинсах, голубенькой под стать им блузке и бежевой ветровке. Женька не отрывал с нее восхищенных глаз. Она казалась ему сейчас мифологической нимфой-нереидой из морской пучины, чудесным образом оказавшейся на палубе парома. А девушка тем временем, опустив руки, зябко передернула плечами и подтянула "бегунок" молнии на ветровке почти до самой шеи.
  - Свежо, - сказала она, опускаясь на пассажирскую скамейку.
  - Это с утра. К обеду жарко будет, - с облегчением вздохнув, пообещал Женька.
  Ничего не ответив, девушка отвернулась. Паром шел вдоль правого берега. Суда и суденышки разных калибров, доки, склады проплывали мимо него, как по ленте транспортера.
  - Смотрите, сколько кораблей! - воскликнул Женька, пытаясь привлечь к себе внимание девушки. - Вон тот, - показал он на теплоход, надстройка которого была смещена ближе к корме, - сухогруз "Зеленогорск". Рядом, с зелеными бортами - банановоз "Одесса", фрукты тропические возит. А за ним, - протянул Женя руку в сторону судна, на палубе которого почти не оставалось места от штабелей бревен, - лесовоз "Эльтон". Может, помните, песня такая была: "Опять несет по свету лесовоз дурман тайги и белый снег берез..." - напел Женька.
  - А вы - романтик. - Девушка оторвалась от созерцания береговой панорамы и с любопытством уставилась на него.
  Женька смущенно потупился.
  - Хотя моряки, наверное, все романтики? - играя ямочками на щеках, улыбнулась Женькина соседка. - Шторма, "соленые волны, соленые дни" и все такое...
  - Видите ли... - окончательно смутился Женька. - Я... я не совсем моряк. Вообще-то я студент-филолог, в универе учусь. А на пароме подрабатываю. Сейчас у нас каникулы. Самое для этого время!
  - А на берегу разве негде?
  - Ну, почему? Только здесь интереснее. Тут море! Такая красота вокруг! Я люблю море. В ясные тихие дни оно волшебно-синее, как глаза любимой девушки.
  - Да вы, оказывается, не только романтик, а еще и поэт!
  - Почему вы так думаете?
  - Очень уж красиво говорите. - Лукавство во взгляде Женькиной соседки мешалось с легким кокетством, женской снисходительностью к восторженному мальчику, но в то же время неподдельным к нему интересом. - Наверное, и про море стихи сочиняете?
  - Пишу, - подтвердил Женька, чувствуя, что краснеет.
  - Так прочтите что-нибудь.
  Женька выдержал короткую паузу и, чуть приклонившись к уху соседки, начал:
  
  Тихая нежность и легкая грусть
  Меня посещает у моря,
  Час расставанья все ближе и пусть -
  Ловлю наслажденье в миноре...*
  
  - Нет, лучше вот это послушайте! - прервав сам себя, воскликнул Женька:
  
  Что может сравниться с ласкающим морем?
  Медлительный блеск бирюзовой волны,
  Оранжевость солнца и шепот прибоя,
  О грезах любви романтичные сны...**
  
  - Красиво! - одобрила девушка и со смешком констатировала: - Я же говорила, что поэт. Поэт и морской волк.
  От похвалы Женьке стало так хорошо, словно по душе ангел босиком прошел. Но все же он счел нужным частично не согласиться со своей собеседницей:
  - Нет, до морского волка мне еще далеко. А вот в команде у нас и правда сплошь морские волки. Взять хотя бы моториста Жучкина. Он раньше в полярные рейсы ходил. Арктика - страна суровая...
  
  ...Кэп, а почему меня без премии оставили? Хуже всех, что ли, работаю?
  - Не хуже. Но дебоширишь еще лучше.
  - Кто дебоширит?
  - Ну не я же в кафушке скандал с мордобоем устроил. У меня вон в каюте по этому поводу официальная бумага из ментовки лежит: гражданин Жучкин, будучи в состоянии сильного алкогольного опьянения нецензурно выражался, приставал к девушке, а когда ее молодой человек пытался заступиться, устроил драку...
  - Да я только потанцевать с ней хотел! Ему, козлу, жалко, что ли?
  -...Оказал сопротивление прибывшему наряду, продолжал буянить и в отделении...
  - Так с кем не бывает, Алексей Федорович! Можно подумать - сами не употребляете?
  - Все мы, Жучкин, употребляем. Да только пить надо уметь. Не нажираться до поросячьего визга, чтобы потом собаки морду лизали, а подвиги твои в ментовских протоколах отражались и коллектив позорили. Ты, Жучкин, скажи спасибо, еще легко отделался. Имел я тебя полное право и с работы турнуть.
  - Ой! - обиженно махнул рукой Жучкин. - Напугали зайца морковкой! Я и сам брошу эту лоханку к чертовой матери!
  - Опять в Арктику подашься?
  - И подамся. Там хорошо... красиво. Над головой северное сиянье, как абажур, под ногами льды сверкают - аж глазам больно... И платят, будь здоров!
  - Да кто ж его, Федорыч, в полярку возьмет! - хмыкнул стоявший рядом с капитаном старший механик. - Таких алканавтов только портофлот и подбирает...
  
  ...Или Михалыч, "дед" наш, - продолжал представлять пассажирке свою команду Женька. - Наверное, все моря и океаны избороздил. Механик от бога! И мужик замечательный! У нас на пароме три дизеля. За каждым глаз да глаз нужен. Но у Михалыча в машинном отделении все работает, как часы и чистота прямо больничная. Дизеля, как фарфор сияют - залюбуешься!..
  
  -...Жучкин, долго ты еще в рубке будешь ошиваться? В машине твое место - забыл?
  - Так все там - хоккей, шик-блеск красота!
  - Сейчас, может, и хоккей, а через минуту-другую без догляда, глядишь, такая ли еще "шайба" вдруг прилетит - жизни рад не будешь!
  - Да жарища там, Михалыч, свариться можно.
  - Ты, Жучкин, жары-то настоящей еще не видел. Вот когда в тропиках идешь - да! Хот веником стегайся!
  - Зато загранка!.. - мечтательно закатил глаза Жучкин.
  - Загранка... - мрачно повторил Михалыч и присовокупил: - Будь она неладна! Болтаешься по тропической жаре, как это самое в проруби. От духоты спасения нет. А тут еще жена, семья... Все-таки месяцами не видишься - тяжело. Но тебе, Жучкин, кобелю холостому, этого не понять.
  - Ну, так, Михалыч, шел бы на завод. Ты ж механик! Какие проблемы?
  - Э-э-э, Жучкин, думаешь, просто от моря оторваться? Это такая зараза!.. Только портофлот и выручает. Здесь ты и моряк, вроде бы, а в то же время и на земле. Да и сутки через трое - что не работать!..
  
  -...А наш электромеханик Сергей в прошлом китобоец...
  
  -...Всем привет!
  - Привет, Серега, привет! - обрадовано сказал капитан. - Что-то со светильниками в моей каюте не так. Половина горят, а половина - нет. Глянь!
  - Хорошо, Алексей Федорович, посмотрю.
  - Да, тут кореша тебя спрашивали.
  - Что за кореша?
  - Сказали - со "Стремительного".
  - И что надо?
  - Обратно на китобоец твой зовут.
  - Нет уж... Из-за китов я жену потерял. Пока за китами гонялся, она мужиков ловила.
  - Ты ж, вроде, другую нашел?
  - Да нашел-то, Михалыч, нашел. Только вот та, прежняя, не отпускает. Осталась еще, при всей моей страшной обиде к ней, заразе, любовь. Как заноза в сердце застряла, и выковырять не могу.
  - А почему она от тебя ушла, как ты думаешь?
  - Не уследил, Алексей Федорыч.
  - На руках много носил, пылинки сдувал. Хотя не ты, а она за тобой бегать должна была. И любил, и зарабатывал.
  - Вот я и говорю - любил!..
  - Как говорят в народе, любить надо манную кашу, а женщин надо иметь, и чем больше¸ тем лучше. Вот я... Сами знаете, баб у меня хватает... И жена об этом осведомлена. Но не возникает. Знает, чем это чревато...
  
  -...Ну, и капитан ваш, наверное, самый крутой морской волчара! - улыбнулась Женькина собеседница.
  - Конечно! - не уловив иронии, пылко подтвердил Женька. - Раньше он сейнерами командовал, траулерами рыболовецкими. В таких передрягах бывал!..
  - Представляю вашего капитана. Этакий кряжистый седобородый старик в брезентовом плаще с капюшоном и с неизменной трубкой в зубах. В кино таких показывают.
  - А вот и нет, - возразил Женька. - Алексей Фёдорович, мужчина, конечно крепкий, колоритный, но вовсе не старый. Ему сорок, и курит он сигареты с фильтром....
  
  ...Зачем в таком разе, Федорыч, тебе вообще жена нужна, если и так от баб отбоя нет?
  - Э-э, Михалыч, совсем без жены тоже не комильфо. Тут, видишь ли, еще и дело статуса. Я, все-таки, капитан, а не моторист Жучкин, "облике морале" которого мало кого интересует. А так я, кроме того, что капитан лучшего в портофлоте судна, еще и примерный семьянин. Два пацана у меня. Все чин-чинарем.
  - Примерный... - хмыкнул "дед" и поинтересовался: - Жена твоя тоже так считает?
  - Считает... Деньги мои. Это она больше всего любит. Без денег ей и муж - не муж. Я ведь давно с ней живу, не раз убеждался. Думаешь, Михалыч, с какого бы перепугу я столько на сейнерах ишачил? Как окончил в девятнадцать училище, так и ухнулся на полтора десятка лет в эту рыбную каторгу. Путина веком кажется, зато отпуск пролетает... Я и как женился толком не помню - снюхался с ней где-то между рейсами по пьянке, да зарегистрировался на скорую руку без испытательного срока. Зато как деньги она мои каждый раз считала, когда приносил, - хорошо помню. И все мало, мало! - распалялся капитан. - Одел с ног до головы - мало. Хату трехкомнатную купил - мало! В квартире только жареной воды нет - все равно мало! Хоть бы раз, пока плавал, сказала: "Ну, его, Леха, твое море! Бросай к едреней фене!" Что ты! Даже, будто, ждала, когда в очередной рейс свалю. А однажды - чуть пораньше вернулись - с хахалем накрыл. Прямо в постели. В натуре - картина маслом "Не ждали".
  - И чё вы с ними сделали?.. - сгорая от любопытства, вклинился в разговор Жучкин.
  - Чё, чё!.. - передразнил капитан. - Отвозил обоих до полусмерти и выпер, едва очухались, в чем мать родила. А сам квартиру запер и снова в море - чтобы на берегу до "белочки" не допиться, а там, чтобы в работе забыться.
  - Ну, а когда вернулся? Разошлись, как в море корабли?
  - Какое там, Михалыч! Примчалась прощения просить, на коленях ползала!
  - Простил?
  - Слаб человек... - вздохнул капитан. - А уж после года морской болтанки тем более. Только простить-то простил, но, кто теперь в доме хозяин, тоже дал конкретно понять. И денежные потоки под свой контроль взял. Без меня - никаких расходов! Всё, шелковая стала! А то прямо по нашей рыбацкой пословице до тех пор жил: рыбу - стране, деньги - жене, а сам носом на волну. Хреново, что тоже на деньги подсел: не могу, когда в кармане пусто. Хорошо хоть паром, кормилец наш, выручает...
  
  -...Ой, смотрите, как маковка на церкви горит! - воскликнула Женькина соседка, показывая на конусообразную белую башню, выступавшую, казалось, прямо из моря, хотя на самом деле стоявшую на крохотном скалистом островке в полутора десятков метров от длинной косы.
  - Это не церковь - старый маяк. А маковка - его крыша. Она специальной киноварью выкрашена, чтобы и днем маяк издалека был виден. Вот и создается ощущение, что горит.
  - Красиво, - сказала девушка и вдруг спросила без всякого перехода: - А как тебя зовут, товарищ вахтенный поэт?
  Женя сам давно хотел, но не решался задать ей тот же вопрос, и никак не ожидал, что первым отвечать на него придется ему самому.
  - Женя, - представился он.
  - А я Лена, - услышал в ответ и увидел ее протянутую к нему руку.
  Ее ладошка - чуть влажная, мягкая, как маленькая подушечка, с эластичной кожей - оказалась в его ладони. Женька слегка сжал ее и почувствовал ответное шевеление. И это слабое шевеление, и ее вдруг свойское, как к старому знакомому, обращение на "ты" показались Женьке столь многообещающими, что у него перехватило дыхание...
  
  - Во, мужики, гляньте: студент наш, пока мы тут "ля-ля - тополя", кадру склеил, ручку ей жмет! - воскликнул Жучкин, снова нарисовавшись в рубке. Он успел побывать в машинном отделении и вернуться обратно.
  - Может, просто знакомая?
  - Если знакомая, тогда чё Женька ей выкает?
  - Что-то не могу лица разглядеть, - сказал капитан. - Студент загораживает.
  - Да ничего телка, в поряде. Смазливая и ладненькая - есть за что ухватиться.
  - Не целованная, поди?
  - Да кто их, этих няшек поймет, Алексей Федорович. Но чертики в ее глазках точно скачут.
  - И чертиков успел заметить? - усмехнулся "дед".
  - А то! - самодовольно повел плечами Жучкин.
  - Чертики, говоришь... "Дед", постой-ка вместо меня, в каюту надо на минуту.
  Стармех переместился на место покинувшего рубку капитана.
  Тот спустился с мостика на пассажирскую палубу, прошелся мимо Женьки с Леной, коротко, но цепко глянув на девушку. Перехватив оценивающий взгляд капитана, она своим ответно зафиксировала и "сканировала" его самого.
  Это был мужчина среднего роста - хорошо сложенный, хотя и начинавший уже полнеть, крепкий, черноволосый с правильными, погрубевшими до привлекательной мужественности, чертами. В серых, с прищуром глазах трудно было уловить истинное выражение: то ли смеется их обладатель, то ли серьезен. Тем не менее, улавливался в них вполне определенный посыл, который Леной не остался не замеченным и оставленным без внимания.
  Увлеченный же разговором Женька капитана не заметил.
  
  -...А сейчас мы плывем через пролив Босфор-Восточный, - голосом заправского экскурсовода вещал Женька. - Его так назвали, потому что он похож на пролив между Черным и Мраморным морями.
  Женька осмелился и коснулся оголенной руки Лены повыше локтя. Начинало припекать, и она сняла куртку. Девушка скосила глаза на его ладонь, но возражать не стала. Более того, Женька неожиданно почувствовал, как сомкнулись их колени. Его бросило в жар.
  - А там вон канал...
  Женька махнул рукой вперед и взялся рассказывать, как в начале века по велению Николая Второго в связи с началом Русско-Японской войны прорыли здесь канал, сокращавший путь в бухту внутри острова, где хоронились от посторонних глаз многочисленные военные корабли, предназначавшиеся для участия в военной кампании. Женька говорил и говорил в радостном возбуждении. Чувствовал, что надо бы остановиться, но и рука Лены, которую он машинально продолжал поглаживать, и их сомкнувшиеся колени вливали в него все новые потоки нежности, возбуждения и красноречия.
  Паром подбирается все ближе и ближе к узкой щели. Канал немногим шире парома, поэтому судно на самом малом ходу осторожно втискивается в створ и осторожно пробирается по нему, едва не скребя бортами по бетонным стенкам, которые из рубки почти не видны, отчего впечатление, что корабль идет прямо по земле. Наконец паром вырывается из этого тесного бетонного желоба и оказывается на чистой воде просторной бухты. Теперь остается пересечь ее и достичь Подножья, последней точки маршрута.
  - Уже Подножье видно, - сказал Женька, показав на чистенькие домики поселка на той стороне бухты, уютно расположившиеся в дубовых зарослях.
  Ему стало грустно. Через каких-нибудь десять минут Лена сойдет на берег и увидит ли он ее потом еще?
  - Ты здесь живешь? - спросил Женька.
  - Нет. К родственникам в гости. Вечером обратно.
  - Значит, можем еще увидеться, - облегченно сказал Женька.
  - А ты этого хочешь?
  - Конечно! - воскликнул Женька.
  Лена посмотрела на него со знакомой уже полуулыбкой и сказала:
  - Назад я, скорее всего, последним рейсом.
  - Буду ждать, - пообещал Женька.
  Капитан опять прошел мимо них, и снова их с Леной взгляды встретились и заискрили в месте пересечения. Завидев капитана, Женька вскочил и бросился вниз к аппарели. Паром уже почти достиг причала. Женька сделал рубке отмашку. Апарель с глухим ворчанием опустилась на бетон. Паром по инерции еще громоздился на пирс, до предела сжимая упругий каучук кранцев, но через мгновения, словно бы обессилев, чуть отступил и замер. Обдавая Женьку выхлопными газами, машины стали съезжать на берег. За ними следом покидали паром пассажиры, которых ждал поселковый автобус.
  Лену Женька догнал уже у автобуса. Она засмеялась и протянула ему мягкую теплую ладошку.
  - Пока!
  - До вечера! - откликнулся Женька, а про себя подумал - Скорей бы день прошел!
  Ладошка Лены шевельнулась в его руке. И у Женьки снова перехватило дыхание - таким многообещающим показалось ему это совершенно обычное и естественное для кого-то другого движение...
  
  -...А у студента губа не дура, - сказал капитан, вернувшись в рубку.
  - Расставание с любимой! - хихикнул Жучкин, наблюдавшей за ними из рубки. - Как в кино.
  - Что ты ржешь, конь педальный? Лучше поучись у студента обращению с женским полом.
  - Да чему учиться-то, Михалыч? - возразил капитан. - Будет он теперь месяца два за ней волочиться, вздыхать да всякую хрень со стишками пополам нести, пока поцеловать не отважится. Еще уйму времени затратит, чтобы до главного дойти. А ей это успеет надоесть, и она найдет кого пошустрее. Нахрапом надо брать, нахрапом! Верно, Жучкин? - весело подмигнул он мотористу.
  - Да стопудово! Раз-раз- и на матрас! - горячо поддержал капитана Жучкин.
  - А может, ее нахрапом не возьмешь? - не согласился стармех. - Не допускаешь, что она чистая целомудренная девушка?
  - Ну, ты "дед" сказанул - целомудренная! - рассмеялся капитан. - Я тебе таких "целок мудреных" могу на ночь пачками приводить. Все они целомудренные и всякие такие, пока их конкретно не коснешься. А притисни, дай настоящую силу мужскую почувствовать - куда все и денется!..
  - Не, точняк, втюрился студент в эту телку, к бабке не ходи! - По лицу Жучкина разошлись веселые тонюсенькие, как волоски, морщинки.
  - Жучкин, а ты сам когда-нибудь влюблялся? - сердито спросил электромеханик Сергей.
  - А то у меня, что ли, баб не было? - несколько даже приобиделся моторист.
  - Баб... - недобро передразнил Сергей. - Потаскухи у тебя были. А приличные бабы тебя, поди, на километр обходили.
  Электромеханик в сердцах плюнул в сторону моториста и вышел из рубки, хлопнув дверью. Плевок чуть не угодил Жучкину в ботинок. Моторист аккуратно растер его каблуком и покрутил вослед Сергею пальцем у виска.
  - Страдает человек, упустил жену, а теперь страдает, - прокомментировал капитан поведение электромеханика. - А виноват, Серега, сам. Меньше доверять надо было. Как говорится, доверяй, но проверяй. Студент наш тоже из шибко доверчивых. Мимо шел, краем уха услышал - встречать девку собрался. Она последним рейсом возвращаться будет. Дурачок. Возомнил, что снова захочет его видеть. Ага, бежит и падает, и только о нем и думает. Да через полчаса, как на берег сошла, о нем забудет!
  - Как знать, Федорыч, как знать...
  - И знать нечего! Ты, Михалыч, глазок ее не видел. Грешные они у нее и с двойным дном. Сверху - ангелочек, а всмотрись... В тихом омуте черти водятся...
  - А может, тебе, все-таки, показалось? - продолжал упорствовать стармех.
  - Ну, да. Мне показалось, Жучкину показалось. Сомневаешься? Ладно, сомневайся!
  Капитан замолк, сосредоточенно глядя перед собой. Паром, ведомый его рукой, входил в створ канала. А когда канал был благополучно пройден, кэп снова заговорил:
  - Слушай. Михалыч, а давай поспорим, что сегодня же эта телушка будет моей!
  - Как-то на такие вещи спорить...
  - Давай, "дед", давай! - Капитан схватил стармеха за руку и крикнул мотористу: - Жучкин, разбивай!..
  
  ...Весь оставшийся день прошел для Женьки в каком-то тумане. Рейс следовал за рейсом. Час от центрального причала до Острова, час обратно. Женька занимался обычными своими делами: следил за безопасной посадкой и высадкой пассажиров, за тем, чтобы равномерно рассредоточивались по палубе автомобили, рубил на камбузе мясо, помогая поварихе, или стоял на руле, когда капитану нужно было отлучиться или позвонить. Однако совершалось все это бессознательно, автоматически, словно бы человеком посторонним.
  Зато до боли явственно возникали перед Женькой то агатовые глаза Лены, в черном блеске которых таилась загадочная глубина, то пленительные ямочки на ее щеках, то аккуратный, чуть вздернутый, почти кукольный носик, прекрасно гармонировавший с живыми и чувственными губами. От одного их вида у парня кружилась голова, но и теплилась томительная надежда, что когда-нибудь он попробует их вкус. А пока...
  Женька вдруг почувствовал, как на его ладонь, сжимавшую набалдашник рукояти рулевого управления, опустилась ее мягкая теплая ладошка. Ее тепло разошлось по всему его телу, и Женьке стало необыкновенно хорошо.
  Почти пустой с утра рейд к вечеру заполнился судами, как большая городская улица в час пик. Женька осторожно вел паром между кораблями, и на каждом из них - то на носу, то на баке - мерещилась Лена. А потом Женька увидел ее на макушке старого маяка. Была она уже не в джинсах и ветровке, как утром, а легком алом платье, как флаг полощущемся на ветру. Казалось что это выкрашенная киноварью маковка маяка, подожженная вечерним солнцем, воспламенила и платье Лены. Смеясь, она призывно махала ему рукой, и Женька повернул паром к ней.
  - Эй-эй, куда подался! - испуганно заорал капитан, вовремя заметив Женькин маневр. - В маяк врежемся! Одерживай, одерживай...твою мать!! Лево на борт!!! - Продолжая матюгаться, капитан отобрал у Женьки руль и переложил его в нужном направлении. - Совсем чердак поехал, любовничек недоделанный! - проворчал, понемногу успокаиваясь.
  
  День Женьке показался вечностью. Наконец пространство над морем начало синеть и гаснуть, а само оно под последними солнечными лучами сделалось жидко-фиолетолвым, как слабо разведенные чернила. Сопки на Острове обрели сиренево-дымчатаые очертания. Ломтиком дыни повис в небе месяц. Зажегся, засверкал маяк. Он медленно разгорался, потом внезапно ослепительно вспыхивал, словно новорожденная звезда, и так же медленно таял его свет.
  
  Последний раз к Подножью подходили уже затемно. Судовые прожекторы высветили причал и несколько фигур на нем. Машин не было. Лену Женька увидел сразу. Но показалась она ему сейчас какой-то не такой, как утром. Наверное, из-за освещения, подумал он, оглядываясь на прожектора. Лена направлялась прямиком к Женьке, но, поравнявшись, скользнула по нему безразличным взглядом, явно не узнавая, и пошла дальше.
  - Лена! - окликнул Женька.
  Она остановилась, оглянулась и, наконец, признала его:
  - А, товарищ вахтенный поэт?
  - Евгений, - раздался из рубки по громкоговорящей связи голос капитана, - как не стыдно держать девушку на ветру! Проводи ее сюда.
  Только сейчас Женька почувствовал вечерний свежий ветерок и увидел на Лене ветровку.
  - Пойдем. Сам капитан приглашает, - взял он девушку за руку и ощутил холод ее ладони.
  В рубке царил полумрак. Верхний свет не горел, светились только приборы. Тусклый их отблеск падал на окна и стены. На одной из них в темно-коричневой рамке под стеклом висела почетная грамота, украшенная красавцем-теплоходом, рассекающим лазурную волну. Типографский текст гласил, что ею награждается команда парома такого-то, ставшая лучшей среди судов портового флота порта города такого-то по результатам минувшего года...
  Капитан, всю вахту ходивший в легкой футболке, сейчас предстал при полном параде. Литой его торс ладно облегала темно-синяя форменная куртка с погонами капитана гражданского морского флота (три золотистых параллельных полоски, увенчанные зигзагообразной нашивкой). Черный форменный галстук туго обхватывал сияющий белизной ворот такой же форменной сорочки. И вообще капитан был сейчас чисто выбрит, отутюжен, вычищен. Он стоял, небрежно опершись о гирокомпас, и с него можно было писать портрет настоящего современного морского волка.
  - Проходите, девушка, проходите! - широким хозяйским жестом пригласил капитан и показал в широкой улыбке сияющие белизной без единого изъяна зубы, а Женьке коротко бросил: - За руль!
  Ему ничего не оставалось, как повиноваться. А кэп, легонько взяв Лену под локоток, стал водить ее по рубке, как по музею, и рассказывать, что здесь и зачем. Они перемещались по ее периметру, а Женька, вынужденный следить за фарватером, хоть и не мог видеть воочию, но вполне отчетливо ощущал за своей спиной, как рука капитана неторопливо, но уверенно, перемещается от локтя Лены к ее талии, потом плечам, и снова вниз...
  - А теперь пойдем дальше. На нашем корабле много интересных мест...
  Женька видел, как они спустились с мостика и исчезли за дверью камбуза.
  - Видал - пароход пошел показывать! - хохотнул Жучкин, как черт из табакерки, возникший в рубке, едва капитан с Леной покинули ее. - Сначала камбуз - трали-вали, вам чаёчек-кофеёчек наливали, потом кэпова каюта с коньячком-песнячком, обнимашками-приставашками, а дальше... - многозначительно прищелкнул языком моторист, хлопая Женьку по плечу.
  Женька стиснул зубы. Ничего такого - успокаивал он сам себя: после экскурсии по парому вернутся. А капитан как истинный джентльмен, вернет ему девушку с рук на руки. Дальше - отпросится у капитана на пару часов, проводит ее, договорится о новой встрече... Что будет потом, Женька не загадывал, но надеялся. На самое замечательное...
  А Жучкину сказал:
  - Не пори ерунды, сейчас придут.
  - Ага, жди! - хмыкнул тот. - А помнишь, как Федорыч две недели назад сразу двух телок привел?
  Женька вспомнил. Была как раз его вахта. Они уже привязались к причалу, протянули с берега электропитание, приготовились, короче, к ночной стоянке, когда на паром вкатила кэпова "Волга". Вслед за ним выпорхнули из нее две девицы. Как и сейчас, он долго водил их по судну, потом они скрылись в его каюте. Через какое-то время оттуда стали доноситься смех, визг, которые позже сменились руганью плачем.
  Женька драил пассажирскую палубу, когда увидел капитана, тащившего волоком одну из девиц в душевую. Затолкав ее туда, включил холодную воду. А Женьке сказал: "Пусть придет в себя. Когда очухается, гони в шею!"
  Девица орала в душевой благим матом, выла, колотила в железную дверь кулаками и ногами. Женька поспешил выполнить приказ капитана. Но сначала дал бедолаге обсохнуть. Никаких чувств она у него не вызывала, но и просто вытолкать эту мокрую курицу тоже не мог - какой-никакой, а, все-таки, человечишко, жалко.
  От воспоминания закружилась голова. Женька вцепился в рукоять руля.
  - Жучкин, постой за меня, - попросил, - в гальюн надо.
  Женька вышел на свежий воздух. Остров остался позади. Миновав воды Босфора-Восточного, паром вошел в портовую бухту, огромным кривым кинжалом врезавшуюся в материковую часть города, и, держась ближе к правому берегу, направился к родному причалу, у которого паром оставался до утра. Потянулись облепленные рыболовецкими судами причалы рыбпорта, а за ними высились огромные кубы морозильников.
  Женька спустился с мостика на пустую пассажирскую палубу. Постояв возле скамьи, где утром увидел Лену, пошел на камбуз. Здесь тоже было пусто. Смежной с камбузом была каюта капитана. Только вход с другого борта. Помешкав, Женька двинулся туда. Плотные зашторенные окна не пропускали свет, создавая ощущение полной темноты и необитаемости. Но из каюты доносился невнятные отрывки разговора, приглушенные всплески смеха, свидетельствовавшие об обратном.
  Женька осторожно опустил и нажал дверную ручку. Дверь была заперта. "Ну, и что из этого? - подумал Женька. - Кэп, бывает, и днем закрывается, чтоб не беспокоили. Может постучать? - спросил он себя, но тут же встал перед другим вопросом: - И что я ему скажу, если откроет?"
  Женька вздохнул и вернулся в рубку.
  - Дай закурить! - попросил он у Жучкина.
  - Ты ж не куришь, - удивился тот, освобождая место у руля.
  - Теперь, наверное, начну, - уныло сказал Женька.
  Город приближался. Отсюда, со стороны открытого моря его расцвеченные разноцветными огнями различных построек тесно придвинувшиеся к воде портовой бухты сопки казались грудами прямо на берег высыпанных драгоценностей. А над ними в густой темноте надвигающейся ночи висела рубиновая гирлянда заградительного освещения телевышки, установленной на самой высокой из городских сопок.
  Капитан с Леной не возвращались. Хотя по правилам либо он сам (в свою вахту), либо вахтенный штурман обязаны были производить швартовку или контролировать ее своим присутствием на мостике. Когда до причала оставалось совсем немного, в рубке появился "дед".
  - Ну, что - подходим? - спросил он.
  Женька молча кивнул.
  Когда паром ткнулся кранцами в родной причал, Женька выскочил из рубки и кубарем скатился вниз, боясь, что разминется с Леной, когда она будет сходить на берег. Стармех только головой покачал вслед.
  Женька стоял на причале, смотрел, как удаляются последние пассажиры. Лены среди них не было. Он вернулся на паром и занялся обычными для ночной стоянки матросскими делами: драил палубы, наводил порядок в пассажирских салонах и рубке, не забывая чутко прислушиваться, не открывается ли дверь капитанской каюты, не доносится ли оттуда голос Лены. И поминутно выглядывал наружу, боясь пропустить ее появление.
  Переделав дела, Женька поднялся в рубку, сел во вращающееся сидение для рулевого и, опершись локтями о приборную панель, стал смотреть на улицу, все еще надеясь, что Лена появится. Однако чем дольше смотрел он на пустую палубу парома и на безлюдный проезд, связывавший причал с центральной улицей, тем отчетливей понимал, что этого сегодня скорей всего уже не произойдет, потому что его откровенно развели, кинули.
  Женьку зазнобило. На дворе стояла душная августовская ночь, а его бил озноб. Отяжелевшая голова упорно клонилась к приборной панели, пока совсем не уткнулась в нее. В мозгах царил сумбур. Маняще улыбалась Лена своими ямочками. Но когда Женька протягивал ей руку, предвкушая многообещающее шевеление в своей ладони ее пальчиков, она вдруг отворачивалась, а вместо нее возникал капитан. "За руль!" - командовал он и, держа Лену за талию, опускал руку все ниже и ниже. "Гляди, гляди, Жека! Во дает, Федорыч! Учись!" - где-то над ухом заливался Жучкин. Все плыло и меркло, и появлялось вновь, и весь нынешний день, вывороченный наизнанку, метался и рассыпался в распаленном мозгу в калейдоскопических осколках, никак не складываясь стройным узором.
  Проснулся Женька, когда на крейсере, пришвартованном неподалеку, заиграли побудку. Он пошел на камбуз, включил кипятильник, достал баночку сублимированного кофе, каким обычно начинала утро вахтенная команда. Услышав звук открываемой двери, оглянулся и вздрогнул от неожиданности. В пороге стояла Лена. Женька даже головой помотал, отгоняя от себя видение. Но оно не уходило. Это действительно была Лена: живая, а не плод ночного бдения, или виртуальный ее образ. В то же время, в ней трудно было узнать ту вчерашнюю чистую, светлую девушку, которая с первого взгляда пленила его. У этой было помятое лицо, покрасневшие от бессонной ночи глаза, растрепанные волосы, что явно старило ее. В вырезе едва застегнутой блузки вольно перекатывались соблазнительные груди.
  Чуть пошатываясь, Лена молча обводила камбуз взглядом, остановив, наконец, его на Женьке.
  - А-а, вахтенный поэт, - узнала она. - Как там тебя - Женя, кажется? - От нее дохнуло перегаром. - Ну, что смотришь на меня, как Ленин на мировую буржуазию? Ох, извините, мы еще не прибраны и не успели навести красоту.
  Тупо уставившись на ложбинку между грудей, Женька молчал.
  - Попить дай. В горле пересохло.
  Женька достал из холодильника минералку, налил. Лена с жадностью выпила.
  - Ну, вот, пожар затушен, - удовлетворенно сказала она. - Можно жить дальше.
  Женьке хотелось выплеснуть сейчас ей все, что обуревало им с момента, когда капитан увел Лену из рубки. И, конечно же, спросить, почему она его обманула. Ведь он надеялся, ждал новой их встречи... Но вместо этого, как можно равнодушнее, Женька спросил:
  - И как тебе наш капитан?
  - Супер! - усмехнулась Лена. - Не зря ты его расхваливал. Я проверила и подтверждаю - не зря! Насчет "морского волка" сказать не могу, не знаю, какие они на самом деле. А мужик, Алеша Федорович, - что надо! Такому не откажешь. Вот так-то, вахтенный поэт, - потрепала она его по щеке. Телу надо дело. Без стихов и песен. А кэп твой дело знает туго. - И Лена расхохоталась осипшим неприятным голосом.
  Женьку охватила невероятная слабость. Снова закружилась голова, и сквозь пелену в глазах видел он на месте Лены волчий оскал фантастического оборотня. Женька привалился к переборке, боясь грохнуться в обморок. В глазах Лены мелькнул испуг.
  - Женя, ты чего? Ну, иди ко мне, мой глупый барашек, я тебя пожалею, - попыталась она притянуть к себе Женьку за шею, но он с нескрываемым отвращением отшатнулся, чуть не стукнувшись затылком о переборку. Лена с удивлением смотрела на парня, что-то прокручивая в своем мозгу. - Значит, обиделся, - сказала, наконец, она.
  - Я целый день только о тебе и думал, ждал вечера, когда снова увижу тебя, - признался Женька, - а ты...
  - А что я?.. - с вызовом спросила Лена. - Я только сказала, что возвращаюсь последним рейсом, и тогда ты снова можешь меня увидеть. Увидел? Увидел. Ничего другого я тебе не обещала. Так ведь?
  - Так, - тихо согласился Женя, вынужденный и себе сознаться, что Лена права.
  - А с кем и зачем ушла - тебе какое до этого дело? Ты кто мне? Муж, брат, сват, любовник, чтобы с меня что-то спрашивать? Мы вчера утром впервые увидели друг друга. Тогда какие проблемы? А что ты там себе напридумывал, товарищ вахтенный поэт, меня не колышет...
  Снова дала о себе знать дверь камбуза. Появлению капитана Женька уже не удивился. Кэп завалился на камбуз в спортивных брюках с голым загорелым торсом, и Женька невольно подумал, что ему до него в этом отношении ой как далеко!
  - Утро доброе! - свойски хлопнул капитан матроса по спине и, косясь на Лену, со значением подмигнул ему. - Как вахта?
  - Да все в порядке, - буркнул Женька и поспешил убраться восвояси.
  Он спустился в кубрик. Там на не заправленной койке сидел заспанный Жучкин.
  - Как там кэп? Выполз из каюты?
  - На камбузе кофе пьет.
  - Один, или с этой шмарой?
  Женька сжал кулаки и с ненавистью глянул на моториста.
  - Чё ты, чё ты? Расслабься! Не я ж ее у тебя увел... Да ты не убивайся, - стал успокаивать Жучкин. - Не стоит она того. Гадом буду - не стоит! А хочешь, я скажу, как все вчера началось? - Женька сел на свою койку напротив Жучкина. - Так вот слушай. Вчера утром, как только твоя телка на Острове сошла, кэп с "дедом" поспорили на пузырь армянского коньяка, что Федорыч ее на обратном пути у тебя ее перехватит, ну и это... Понял, да? И вот, Михалыч, значит, проспорил...
  - Да как же так можно? - обескуражено сказал Женька. Живого человека - на коньяк!..
  - Это нам, морским работягам, приходится все время оглядываться - как бы чего не вышло, а такие, как Федорыч, напролом прут. Им что-то у кого-то отнять, себе присвоить, хоть премию, хоть бабу чужую, как два пальца...
  Жучкин попрощался и ушел. Женька упал на койку и разрыдался. Подал голос первый дизель, потом второй, сотрясая корпус корабля. В унисон двигателям трясло и самого Женьку. А горячие и едкие, как кислота, слезы текли и текли помимо воли. Машина набирала обороты, гул ее становился все ровнее, и Женька понемногу успокаивался.
  Он поднялся с койки. Обида на Лену проходила. Правда, сам дурак! Навоображал... А вот кэп с "дедом"... Чем он им так насолил, что на полном ходу исподтишка подножку поставили? С работой вроде бы нормально. Если что не так делал - поправляли. Отношения с командой, с тем же капитаном и стармехом, были вполне. Тем более что сам он по характеру никогда не был конфликтным. Тогда в чем причина?..
  Вопросы роились в Женькиной голове, и не находил он на них ответов. Как и не мог понять, что ему сейчас делать, чем ответить самому. Вызвать обоих на поединок? Интересно, какой? Кулачный? Так и тот и другой ему в два счета наваляют по самое не могу. На каких-то видах оружия - пистолетах там, или шпагах?.. Женьке самому стало смешно. Да и за что драться-то? За честь прекрасной дамы? А есть ли у нее честь? Да и, права Лена, кто он ей?..
  Но и оставлять все, как есть, делать вид, что ничего не случилось, Женьке тоже не хотелось. Вернее он уже не мог так поступить. Словно щелкнул внутри невидимый переключатель, и что-то начинало меняться в нем, уводя от себя прежнего.
  Оставалось для него в данной ситуации, наверное, только одно...
  Женька вытащил из-под койки сумку, достал толстую тетрадь с конспектами, вырвал чистый листок и в правом верхнем углу старательно вывел: "Капитану парома (название судна, ФИО) от матроса второго класса Евгения Светличного" и уже с новой строки на середине листа - ЗАЯВЛЕНИЕ. А ниже, под заголовком, всего несколько слов: "Прошу уволить меня по собственному желанию". И в самом низу, как водится, число, подпись.
  
  В дверях камбуза стармех столкнулся с девицей, ставшей вчера предметом их с капитаном спора. Видок у нее сегодня был не самый лучший. "Бурно ноченька прошла", - подумал стармех. Капитан сидел за столом, допивая кофе.
  - Доброго утречка, Михалыч! - приветствовал он его. - Как спалось?
  - Думаю, спокойней, чем тебе, Федорыч, - сказал "дед" с намеком.
  - Это, как пить дать, - согласился капитан, самодовольно ухмыляясь, и напомнил: - С тебя, кстати, коньячок.
  - За мной не заржавеет. На следующей вахте будет. Только вот как-то не по себе мне, Федорыч, от этого спора.
  -А что?
  - Не покидает ощущение, что подлянку мы парню устроили. Причем ни с того, ни с сего - просто со скуки, развлечения ради.
  - Интересно... - сказал кэп. - А ты не забыл, на что спорили? А спорили мы на то, что я в сжатые сроки "чистую и целомудренную" с твоих слов девушку Лену с обоюдного моего и ее согласия оприходую, чем и развенчаю миф об этом якобы ангелочке. Я это сделал? Сделал. Тогда, "дед", в чем подлянка?
  - Может, надо было как-то намекнуть студенту, предупредить, что девка-то с гнильцой, - неуверенно сказал Михалыч.
  - Бесполезно было предупреждать. Ослеплен пацан ею уже был и оглушен. Ничему б не поверил. Да и толку?
  - Толку... Может, легче бы потом к случившемуся отнесся. Больно уж трепетный парнишка, несовременный, на молодежь нынешнюю не похож.
  - Да уж, - согласился капитан, - не от мира сего. Идеалист.
  - Вот я, Федорыч, и говорю: из-за этого случая он может и в женщинах, и вообще в людях разочароваться. Мы-то с тобой тоже ведь немалыми сволочами себя показали, это дурацкое пари затеяв.
  - Знаешь, "дед", - стал заводиться капитан, - а может оно и к лучшему, что так вышло! Путевую бабу рано или поздно, надеюсь, он все равно себе найдет, только теперь, выбирая, осторожнее будет, трезвее и без розовых очков. Реалистом, в общем. А случай нынешний пусть для него как прививка станет. Переболел, пострадал немного, зато иммунитет приобрел на будущее, глядишь, разбираться начнет, кто есть кто. В жизни пригодится.
  - Ну, ну... - неопределенно пробормотал стармех и вышел.
  Рубку начали заполнять моряки сменной вахты...
  
  У камбуза стармех столкнулся с Женькой. На нем не было лица. Стармех почувствовал себя страшно неловко.
  - Вы капитана не видели? - спросил студент.
  - На мостике он.
  Студент поднял голову, словно решая, подниматься ли ему туда, потом протянул "деду" листок бумаги:
  - Передайте ему, пожалуйста! - И быстро пошел прочь.
  Стармех заглянул в бумажку и поспешил обратно в рубку.
  - Вот, - запыхавшись, протянул он листок капитану и сказал со значением: - уже начал разбираться. С нас и начал.
  Пробежав глазами заявление, капитан глянул на грузовую палубу и гаркнул по громкоговорящей связи:
  - Светличный, вернись!
  Женька уже почти сошел с аппарели на причал, когда его настиг окрик капитана. Оглянувшись, студент покачал головой и двинулся дальше.
  - Вернись, тебе говорят!
  Женька только ускорил шаг.
  - Да не ори ты, - осадил кэпа "дед". - Не вернется. Отрезанный ломоть.
  - Думаешь?
  - Сами и отрезали пацана. Дуростью своей.
  Было видно, что всегда выдержанный, рассудительный Михалыч сейчас прямо-таки кипит от негодования. Капитан хотел возразить, а, может, и как-то оправдаться, но стармех, не дав и рта открыть, сказал с откровенным презрением:
  - Эх, ты, специалист по прививкам, иммунолог хренов! - И, окончательно припечатывая капитана, добавил: - Тебе самому прививку надо делать - от разврата!..
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"