Как Дан и предполагал, сразу после получения 'злата и серебра' от Ганзы, его постарались 'отпихнуть подальше' от мошны с этими деньгами. Дан не знал, на что, именно, рассчитывала Марфа Борецкая, как глава 'комитета' по вооруженной встрече Москвы, и куда или в кого она хотела вложить данные деньги... Дану об этом не докладывали. В Новгороде он был, пока, 'мелковат' для таких сведений, пусть уже кое-чем и знаменит. Но до Дана уже дошли слухи, что глашатаи в Новгороде на уличанских вече обьявили об охочих людях, умеющих 'в самострел или лук' и желающих послужить городу. А также о людях неумеющих, но способных научиться и тоже желающих послужить городу... И это было главное. Естественно, обьявить о создании отрядов лучников и арбалетчиков и создать их, это далеко не одно и то же, однако боярыня показывала, что выполняет или, по крайней мере -намерена выполнить ее с Даном уговор, что прежде чем Дан начнет 'выбивать' серебро из новгородской Ганзы на отряды наемных лучников и арбалетчиков, город изыщет средства и на свои 'кровные' организует точно такие же отряды лучников и арбалетчиков из новгородцев... И, все же, догадываясь о том, что его отстранят от 'денежного' дела и что у Борецкой могут возникнуть соблазны пустить полученное от Ганзы серебро 'налево', Дан заранее, на всякий случай, то есть еще до того, как денюжка попала в 'закрома' державы, иначе - в новгородскую казну, а еще вернее - в загребущие руки Марфы Семеновны Борецкой и иже с нею, начал усиленно 'капать на мозги' тысяцкому Василию, с которым был наиболее близок из всей правящей новгородской верхушки - посадников, воеводы, архиепископа и главы, теневой, боярской 'осподы' - Марфы Борецкой. А уж, когда оставалось лишь поставить печати на договор, Дан свои потуги активизировал по самое не могу. Суть же его усилий состояла в том, чтобы 'вдолбить' тысяцкому - а через него и всей новгородской верхушке, что городу, в преддверии войны с Москвой, на службе у которой много наемных татар, непременно надо заиметь побольше лучников и арбалетчиков. И хорошо, если бы эти лучники и арбалетчики и, в первую очередь те, что набираются городом из тех новгородских семей, где едоков 'мноха', а еды мало, вместе с полком боевых монахов владыки новгородского, стали затем постоянным войском города и находились, всегда, 'под рукой' тысяцкого, но не как новгородские воины-профессионалы, раскиданные по гарнизонам новгородских градов и крепостей, а как дружина у московского князя или как личные отряды европейских герцогов и графов.
Ведь, тогда и черному люду будет подмога и у города нужный и верный полк появится... А, ровно через два дня после подписания договора, на двор к Дану, то есть, не в мастерскую, находившуюся в усадьбе Домаша, а, конкретно, на двор к Дану, где хозяйничала Ждана вместе с помогавшим ей Хотевом... Дан понимал, что это не дело телохранителю быть подсобным рабочим у его жены - правда, из-за того, что Дан считался аристократом и обязан был соответствовать неким нормам поведения бояр, временно, до подходящего случая, жены неофициальной, однако Дан и Ждана жили, как бы, на два дома и без помощника сейчас не получалось. А, жили они так, потому что Ждана числилась, еще числилась, как уже говорилось, за неимением другого статуса, все-таки, вдовой и должна была, коль не вышла вновь замуж, жить, во избежание сплетен и 'общественного порицания' - отдельно, а еще лучше в своем доме; а, во-вторых, на тесном семейном совете, то бишь - ночью, в постели, Дан и Ждана решили не трогать до поры, до времени дом и усадьбу Жданы. Ибо, накануне войны с Иваном III, они могли пригодиться для хранения, за стенами Новгорода, казны Домаша и Дана, и укрытия в доме женщин и детей на период будущих военных действий вблизи Новгорода. А, пока Дан думал и решал, как и бояр не обидеть и к Ждане посвататься, чтобы все было честь по чести, бывшая вдова сама полностью перебралась к нему. Узнав о ночном нападении татей на мастерскую Дана и Домаша и изрядно переволновавшись за 'свово ненаглядного' Дана, Ждана, наплевав на все возможные разговоры, прихватив дочку, моментально отбыла в толком еще неустроенный и неуютный дом Дана. Усадьбу же свою...вернее, в усадьбе же своей, оставила необычного чудина Ульмига и его внуков - то, что парень и девушка, встреченные Даном на подворье Жданы в Людином конце внук и внучка белоглазого чудина, не заметить было сложно. И Веетар-ветер - как, по словам Жданы переводилось имя парня, и девушка Весанта, что означало - весна, являлись, может, и не точной копией деда, но родная кровь у всех троих чувствовалась отменно. И, да, теперь у Дана появилась приемная дочь - Ярослава, родная кровинушка Жданы... Кстати, судя по всему, дочери Жданы новое место жительства понравилось, а новый муж мамы и ее новый 'папа', похоже, ей уже давно нравился. Вероятно, потому что с появлением Дана ее мама стала часто улыбаться и теперь, почти всегда, была в хорошем настроении. А еще возможно потому что в новом доме жило, кроме них с мамой и нового 'папы', много разных людей, и на новое подворье приходило тоже много разных людей и все они улыбались девочке. И мама всегда брала ее с собой, когда шла в мастерскую к Дану и дяде Домашу. А, уж, там, в мастерской столько было всякого...и необычного.
И возвращаясь к теме дома - Дану было ясно, что усадьбу Жданы, все равно, нужно будет продавать. Слишком мал для планов Дана ее двор и от мастерской далеко. Только, если сам дом, занимающий почти треть усадьбы, снести и на всей территории подворья организовать какое-нибудь производство, например, художественную лепку из глины или, ту же, резьбу по кости, хорошо получающуюся у белоглазого Ульмига - та фигурка Святого Пантелеймона из моржовой кости, что получил Дан, когда отлеживался после нападения на окольном рву, фигурка святого, помогающего больным, была вырезана Ульмигом, одновременно и работником, и слугой Жданы. Впрочем, внук и внучка Ульмига тоже умели резать фигурки из кости...
А, пока, Дан со своей дамой сердца жил на два дома и кому-то нужно было охранять новую усадьбу Дана. А заодно и помогать его неофициальной, но от этого не менее настоящей, жене. И этот кто-то был Хотев, поскольку Рудый и Клевец имели строгий наказ от владыки новгородского не отходить от Дана и беречь его пуще собственного глаза...
В общем, когда в новую усадьбу Дана, ровно через два дня после подписания договора и передачи денег, пожаловал бирич с наказом - от новгородских посадников - пригласить Дана на следующий день пополудни на совет осподы, который состоится в Грановитой палате, что во дворе Софийского собора, то хозяйничающая в усадьбе Дана Ждана отправила бирича в усадьбу Домаша. Посыльный от новгородского посадника нашел Дана, пробующим очередное 'чудное' творение мастера-зельевара, он же - бывшего медовара, а ныне 'чесноГо' самогонщика, Федора. Пробующим, в присутствии самого зельевара, ибо никем иным тощий, с худым лицом и длинным носом, мужичок рядом с Даном, держащий маленькую, необычную корчажку в руках, быть не мог... Дан еще тогда, когда уговорил Домаша на открытие нового 'медицинского' направления в их деятельности, изготовил самостоятельно с десяток экспериментальных кувшинчиков с 'бутылочным' горлом и сравнительно широким 'телом'. Изобретать что-то более оригинальное - закругленное, квадратное или в горошек, Дан не счел нужным. Для будущих медицинских препаратов на основе самогона и этого вполне хватало. В процессе обжига, естественно, часть посуды треснула, а часть... Ну, так, на то Дан и рассчитывал. Тем паче, что оставшегося было с лихвой, и оно являлось лишь небольшим заделом на будущее. Буквально так Дан и ответил ну, очень любопытствующим Вавуле и Семену на их вопрос: - '...и цо он сотворил?' - а они уж, как могли, по своему разумению, пересказали его ответ всем остальным, интересующимся работникам в мастерской.
На изготовленных опытных образцах, Дан также, собственноручно, нарисовал, на одной стороне змею с высунутым раздвоенным языком... - сначала хотел нарисовать череп, но потом сообразил, что подобные символы для Новгорода, пожалуй, могут быть чреваты обвинением в колдовстве. Как-никак, Новгород, все же христианская земля, пусть и с пережитками язычества. Да, и череп слишком 'авангарден' и может отпугнуть покупателей. После чего, Дан решил ограничиться змеей... - и объяснил, сидевшему неподалеку от него в сарае-мастерской и продолжавшему любопытствовать Вавуле, а также всем прочим, тянувшим шеи в его сторону или становившимся на цыпочки, что: - '...как змея ядовита и опасна, так и это знак того, что содержимое сей корчажки опасно и просто так употреблять его нельзя'. На другой же стороне экспериментальных корчажек, Дан изобразил 'фирменное' клеймо-подпись их мастерской - три сплетенные вместе буквицы МДД, где крайние 'М' и 'Д' выполнены алфавитом-кириллицей, а соединяющая их средняя 'добро' - Д, выполнена глаголицей... Половину готовых глиняных бутылок, Дан передал Федору...
Принюхавшись к, принесенному Федором и откупоренному кувшинчику, Дан аккуратно капнул себе на ладонь, на тыльную сторону ладони, благо, что еще не успел руки ни в краске, ни в глине вымазать, чуть-чуть содержимого из кувшинчика и осторожно лизнул его. Немножко завис, прислушиваясь к своим эмоциям...
- Вроде, как, ничего, да и запах, наконец, не противный...
Как раз в этот момент к нему и подошел крепкий молодой парень с румянцем на щеках, и во всем красном - новгородский бирич. Выслушав бирича и, кивнув головой - в знак того, что услышал и понял, Дан обронил: - Я приду, - в очередной раз отмечая яркую одежду бирича на фоне обычно одетых работников.
Приглашение на завтра Дана не очень устраивало, он собирался завтрашний день посвятить 'медицинскому направлению' в деятельности их с Домашем 'фирмы', но... Но подобными 'вызовами' не манкируют. Нужно идти. Да, и попусту звать на совет 'осподы' аж в Грановитую палату, вотчину владыки Ионы, не станут. Впрочем, все это будет завтра. А сейчас нужно было решить вопрос с зельеваром Федором - дать ему 'добро' на выгонку самогонки с подобной очисткой - Федор уже в четвертый раз приносит Дану результаты своих усилий - или отправить его экспериментировать дальше. В первые три раза, 'магистру' грядущего самогоноварения не удалось приемлемо избавить 'доморощенный' алкоголь от мерзостного запаха и вкуса, да и слабоват по крепости он был, даже до незапамятной по прошлому-будущему 21 веку водки, то бишь спирту, сильно разбавленному водой, не дотягивал. Пришлось Дану изо всех сил 'намекать' Федору о необходимости дополнительной перегонки мутноватой субстанции, больше похожей на брагу - собственно, это и была брага, а не самогон. В своем 21 веке Дан слышал, чуть-чуть, краем уха, о том, как делали 'первач', жидкость, по крепости доходящую почти до 80 градусов. И, если 'первач' было нежелательно использовать, из-за высокого содержания в нем метанола - метилового спирта, химического элемента, ядовитого для человека, то вытекающая следом за 'первачом' из самогонного аппарата - или перегонных кубов - жидкость уже во многом была избавлена от метанола, а крепость еще имела вполне приличную, подходящую для задуманных Даном медицинских препаратов, 45 - 60 градусов...
Федор учел все 'намеки' и претензии Дана, и сегодня, ничтоже сумняшийся, принес то, что Дана, более-менее - скорее, все же, более, чем менее - устраивало. Довольно качественный продукт. Не полностью, но в значительной мере избавленный от сивушных масел... - бывший медовар сказал, что он использовал для очистки древесный уголь, однако, как подозревал Дан, он использовал еще что-то, но что, конкретно, Федор не говорил, а Дан не стал заострять на этом внимание, решил, хрен с ним, пусть это остается тайной Федора, надо будет - разберемся... - и имевший крепость, Дан мог понять это только по собственным внутренним ощущениям, ибо никакого спиртометра у него и в помине не было, определенно не менее 40 градусов. Во всяком случае, продрало Дана, 'обожгло огнем' внутренности, когда он, прямо при бириче, приложился к кувшинчику... - ес...сессно, не выпив...ик, не выпивки ради... Иех, ух...
- Ойся, ты ойся, да ты не бойся, я тебя не трону, ты не беспоко-о-йс-ся..., - попытался выводить он рулады...
- ...а, токмо, в целях установления истины, ик...вот! - и разобрало его, будь здоров.
Теперь, поскольку самогон Дану понравился, предстояло 'сломать мозги' и придумать, как лучше, вернее - как правильно, 'запустить в жизнь' 'медицинский проект'. Но сначала нужно было, все-таки, решить вопрос с производством самогона - название 'хлебное вино', данное Федором первой, сделанной им мутной жидкости, отпало, как бы, само по себе. Ну, какое это было вино?
Гнать самогон на купленном Домашем по соседству с его усадьбой участке, на котором, сейчас, находились лишь две, обшитых деревом, ямы-глинника, было, пока, невозможно. Участок был пуст и нанятые плотники - как раз вчера и нанятые, притом для их оплаты хватило лишь части той виры, что Дану заплатили ганзейцы... - Дан не хотел залазить в общую их с Домашем казну. Интуиция подсказывала, что скоро им потребуются все деньги, что у них есть... - только-только приступили к сооружению крепкого сарая под производство самогона. Хотя... Новгородские плотники строили быстро и уже через пару-тройку дней сарай будет готов.
- Вот, тогда-то, - подумал Дан, - и переедет туда самогонщик Федор со всем своим имуществом. А, сейчас, пусть закупает или, ежели не найдет на торге, заказывает все, что необходимо для выгонки самогона. Естественно, кроме перегонных кубов, кубы мы и сами сделаем в мастерской - и складирует дома у себя. Чай, места у него хватает.
Дан, за время работы Федора на Дана, уже трижды хаживал в Славенский конец на Нутную улицу 'в гости' к Федору , каждый раз пугая зверскими физиономиями Рудого и Клевца, домашних Федора - жену и двух пацанов-малолеток, и видел в каких условиях живет зельевар, а также те плошки и кувшины, которые он использовал для выгонки самогона. Для массового производства алкоголя такие 'перегонные кубы' не годились.
Дан уже хотел отправить, с любопытством таращившегося на работников мастерской...
- Семен, ты куда, куда смотришь, спрашиваю? Не видишь - пригорает! - возле печи дал подзатыльник Семену младшему Семен старший; из двери сарая-цеха вывалился на подворье Лаврин, высоко поднимая, к свету поярче, 'греческую' амфору и что-то высматривая на ней. Следом за ним из сарая появились малолетний Зинька, а также Нежка и Домажир, о чем-то споря на равных и апеллируя, как к третейскому судье, к Лаврину; стоя посреди двора, вполоборота к Дану, Федору и биричу, поглядывая внимательно по сторонам, громко говорили по-немецки, одетые в кольчуги - Седой Хирви, с арбалетом на плече, и опиравшийся на копье молодой Иоганн: подпирали забор усадьбы, прячась в тени от него, Рудый и Клевец, вроде бы не смотревшие на новгородского бирича, но на самом деле сторожко отслеживающие все его движения... Пыхтел, в дальнем углу усадьбы, под просторным, но, все же, хлипким навесом, Незга, нарезая круги вокруг пифоса - оно, конечно, делать керамику под временным навесом - не есть 'гут', но в старом сарае, даже перестроенном и расширенном, не было места под такую громадину. Вот, закончат плотники сарай на новом участке, тогда и возьмутся за сооружение пристройки к нему для лепки пифосов. Разумеется, с отдельным входом и через стену - Дан уже озадачил этим плотников. Благо деньги, пока, в наличии есть... - Мерене, Майму, давай шевелись! - командовала Аглая, жена Вавулы двум эстонским девахам, следом за Вайке, тащившим к жилищу Домаша что-то завернутое в рогожи. Мерене, заметив молодого бирича, кокетливо улыбнулась ему...
- ...Дан уже хотел отправить обратно, с любопытством таращившегося на работников мастерской бирича, а за ним, дав пинок под зад, пардон, дав 'добро' на производство самогона и поручение - закупаться всем необходимым, отправить и Федора, но тут ему в голову пришла шальная мысль.
- А, не дать ли попробовать самогон биричу? - подумал Дан. - Интересно, скривится или нет? Я, ведь, ни на что несмотря, дитя 21 века, а он абориген до мозга костей... - Пришедшую в голову, одновременно с мыслью - дать попробовать самогон новгородскому биричу, идею испытать самогон на работниках мастерской, Дан вынужден был отмести в сторону. К сожалению, работники мастерской не первый день трудились пообочь с Даном и были готовы уже, внутренне, к любому его новшеству. То бишь, чистоты эксперимента не получилось бы.
- А не захочет ли бирич Великого Новгорода, - несколько льстиво обратился Дан к посланнику новгородского посадника, - испробовать пару капель нового зелья для лечения люда новгородского?
Дан не знал, можно ли биричу предлагать такое, так сказать - участие в делах мастерской, однако рискнул.
Молодому парню с румянцем на щеках, со светлыми усиками и маленькой светлой бородкой, польстило обращение к нему хозяина мастерской, и он решил удовлетворить просьбу Дана. Правда, если бы Дан, все-таки, знал, чем ему грозит использование бирича в своих целях, он бы пятнадцать раз подумал, прежде чем говорить о подобном биричу. Но Дану повезло - бирич был молодой и еще не до конца обобществлял себя, свою должность, с законом и порядком Господина Великого Новгорода, то есть с самим Господином Великим Новгородом и потому не усмотрел в словах Дана оскорбления чести города.
Блеснув глазами на Дана - Дану показалось, что он, на мгновение, увидел душу парня, бесхитростную и верящую в то, что ему здесь не причинят зло - парень перевел взгляд на стоящего рядом с Даном 'испытателя' Федора, с интересом тоже смотрящего на бирича, и, после секундной задержки, правильно сориентировавшись, подставил свою согнутую лодочкой ладонь под кувшинчик, что держал в руке Дан. Дан глянул на ладонь парня - не вымазана ли в чем, и аккуратно 'выдавил' на нее чуть-чуть, содержащейся в кувшинчике, жидкости. Бирич, как и Дан ранее, лизнул жидкость... Застыл на мгновение, затем сделал мощное глотательное движение, после чего, закашлявшись, раскрыл рот и начал судорожно втягивать в себя воздух, одновременно махая перед собой рукой, словно пытаясь остудить этот воздух. Дан даже растерялся от подобной реакции, ведь сколько было той жидкости...
- Только этого не хватало..., - пробормотал он. - Воды! - громко крикнул он непонятно к кому обращаясь, толи к стоявшему рядом Федору, толи к, как раз, набирающей воду из колодца - возле печей для обжига - Антонине и сам, не дожидаясь, пока кто-нибудь среагирует, метнулся к Антонине. Выхватив кожаное ведро у нее из рук, Дан, в мгновение ока, вернулся обратно, к глотавшему воздух биричу и сунул ведро биричу.
- Пей! - приказал... - уж что-что, а приказывать Дан умел... - приказал он парню, проклиная себя за дебильную идею - проверить на бириче самогон. Парень ухватил обеими руками ведро и моментально приник к воде. Через пару-тройку минут оторвавшись, он поставил ведро на землю-траву.
- Тьфу, ты, - сплюнул в сердцах, Дан. И громко сказал парню: - Я чуть не умер от страха, что отравил невинного человека. Ты, вообще, как, живой? - спросил Дан у бирича, все лицо которого и видимую часть шеи, как сыпь, покрыли крупные красные пятна. Новгородец молчал, словно партизан на допросе...вероятно, еще никак не придя в себя.
- Первый раз вижу, - добавил Дан, - чтобы несколько капель так повлияло на человека. Эй, алло-о! - Дан замахал руками перед парнем. - Ты меня слышишь?
- Слышу-слышу, - наконец, отмер бирич.
- Ну, слава богу, - буркнул с облегчением Дан. И слегка наклонившись к биричу, который был на полголовы ниже Дана, поинтересовался: - Ты как себя чувствуешь, слуга народа, а?
Насчет 'слуга народа', было видно, что парень не 'в курсе', но он, все равно, ответил: - Хорошо, но, как-то, вельми жарко мне.
- Я, вот, что тебе скажу, - помолчав и подумав, произнес Дан после паузы. - Я дал тебе на пробу питье, какое будет использоваться для лечения огневицы, а также для того, чтобы не было огневицы. То бишь, ежели ты, к примеру, зимой провалишься в воду аль замерзнешь где сильно и станешь хворать... Или, вдруг, рана какая старая у тебя откроется или новая заживать плохо будет. А еще, коль живот у тебя сильно разболится после плохой еды, оно тоже поможет. В общем, много для чего подойдет это питье и многим сможет помочь. Однако, сначала нужно сделать так, чтобы его пить было не очень противно. Ведь, кто им будет лечиться? - вроде как, не смотря на парня и в тоже время, как бы, задавая ему этот вопрос, вопросил Дан, вовлекая бирича в разговор... И делая его, тем самым, не пострадавшим - по глупости Дана - посторонним и находящимся на службе у Господина Великого Новгорода, человеком, а, как бы соучастником эксперимента по испытанию самогона... - Ну, а жарко, - не закончив тему, резко перескочил, по испытанной методологии демагогов будущего, на другое Дан, - это сейчас пройдет. Лучше скажи, ощущения какие были, когда попробовал питье?
Парень растерянно, ведь Дан, всего за минуту, уже основательно 'запудрил ему мозги', посмотрел на Дана, затем на таращившегося на него, прищурившегося хлипкого носатого мужичка - самогонщика Федора, и произнес: - Ядреная!
- Эт правильно, - промолвил Дан, - она и должна быть ядреная. А пить не противно?
- Не...нет, - маленько заторможено сказал бирич. - Непривычно и жжет, а так не противно.
- Ну, вот, и ладушки, - улыбнулся Дан биричу. И, полуразвернувшись к медовару-зельевару и просто самогонщику Федору, произнес: - Считай, Федор, новгородцы голосом бирича дали 'добро' на твое зелье! - А затем, снова повернувшись к парню-биричу, уронил: - За то, что ты принял участие в испытании нашего лечебного питья, прими этот кувшинчик с лечебным напитком в подарок.
- И, самое главное, - сказал Дан, - и постарайся это запомнить - пить его нужно только тогда, когда чувствуешь, что захвораешь или уже хвораешь, что тебя кашель мучает, али горло болит и озноб берет тебя. И пить не более двух маленьких глотков сразу и не чаще двух-трех раз в день, либо перед сном, либо, когда поел. Но, ежели болит живот, то, наоборот, перед едой. Да, и ежели очень сильно замерз или провалился в воду зимой, то первый раз можно три глотка и сразу, как только домой пришел. Ясно?! - мгновенно посерьезнев, сурово спросил Дан. Парень кивнул головой.
- А еще, - снова став добродушным, присовокупил к своим словам Дан, - это питие хорошо для промывания ран, дабы не было потом той самой огневицы... Нальешь немножко из кувшинчика на чистую тряпицу, чтобы она возглой стала и протрешь этой тряпицей края раны. Будет чуток жечь, но так и должно быть. И так каждый раз, когда перевязываешь рану. Если зуб драть будешь или вышибут его в стычке какой, тоже можно немного взять в рот пития, но не глотать, а просто поддержать во рту, там, где был зуб, а затем выплюнуть. Запомнил? - спросил Дан. И, прежде, чем бирич успел что-то ответить, сам сказал: - Парень ты молодой, должен запомнить. - И, закупорив горло кувшина деревянной пробкой, Дан протянул судно-кувшин парню...
Даря молодому биричу кувшинчик с алкоголем - как бы 'безвозмездно', а не за то, что использовал его в своих интересах, да еще, при этом, чуть было не отравил алкоголем, то бишь, как бы 'заглаживая' свою вину перед парнем, Дан полагал, что парень не станет 'трепаться направо и налево' о странном зелье, которое он, бирич Великого Новгорода, попробовал в мастерской Дана и Домаша...в биричи, все-таки, набирали людей не болтливых. Впрочем, Дан даже слегка жалел о том, что биричи не были болтливы, ибо слова, человека, находящегося на службе самого Новгорода стали бы великолепной рекламой самогона!
Отправив бирича, Дан, опять развернулся к наблюдавшему весь 'концерт', непонятно чему улыбающемуся Федору.
- Ну, как ты понимаешь, - посмотрев на Федора строгим взглядом, отчего тот сразу прекратил 'лыбиться', произнес Дан, - у тебя, наконец, получился то, что нам требовалось. И я даю 'добро' на ее 'выгонку'... - Федор ухмыльнулся, хотя, заметно было, что похвала пришлась ему по душе... - однако, в ближайшие несколько дней, может два, а может и три, ты делать ее не будешь. - И, пока, Федор, в недоумении разевал рот, дабы поинтересоваться: - Вах, дарагой, па-а-чиму? - Дан быстренько задал ему вопрос: - Сколько у тебя дома такой самогонки?
- Три кувшинчика, - ответил мастер-зельевар.
- Сейчас пойдешь и принесешь все сюда, - быстро, пока Федор ничего не понял и не начал снова интересоваться: - 'Пачиму?' - произнес Дан. - Отдашь его мне, а я скажу, что тебе делать дальше... - Дан собирался, как и думал, снабдить Федора инструкциями и деньгами, в том числе и инструкцией, как и отчитываться за 'казенные' деньги, и отправить его в поход за всем, что будет необходимо для производства самогона в количестве. Разумеется, за всем, кроме того, что они самостоятельно сделают в мастерской.
Посмотрев на новгородца, который замер едва ли не по стойке 'смирно', уставившись на Дана и ожидая, что ему еще скажет 'насяльника', Дан усмехнулся и обронил: - Все. Вали...э-э, иди за самогоном.
Отсылая Федора, Дан уже решил, куда пустит эти три кувшинчика самогона. На настойки для владыки. Поскольку то, что он уже отнес Ионе, в своем составе настоек не имело. А вместо них, там был отвар на основе имбиря, корицы, куркумы и даже гвоздики. Тоже штука полезная, но для лечения хорошо бы иметь и настойки, вернее, хорошо бы использовать и то и другое. Однако, время поджимало, а настоек на момент начала лечения владыки, у Дана не было. К сожалению, опыты по очистке самогона, на котором Дан собирался настаивать специи, и доведение самогона до нужной крепости, несколько затянулись - оказалось, что его, Дановы, 'хотелки' не всегда соответствуют реальной жизни, но Дан не рискнул откладывать лечение владыки 'в долгий ящик'. Побоялся, что опоздает и принес Ионе то, что уже было. Слава богу, которому служит владыка, прописанное Даном лечение архиепископу помогло, вернее - помогало, и, как Дан понимал, сейчас Иона не торопился к вратам Святого Петра. Догадывался, точнее - предполагал Дан и то, что, если бы архиепископ не стал пить принесенные Даном отвары и использовать принесенные Даном же специи, все могло быть иначе и владыка, как и в той, прошлой, истории, сейчас бы домучивал последние дни... Дан сумел убедить Иону в необходимости его, владыки, лечения, не в последнюю очередь аргументируя тем, что он, владыка, необходим всей новгородской земли, всему Новгороду! Теперь же, коль появилась такая возможность, Дан хотел добавить в рацион архиепископа еще и настойки. Естественно, для этого опять требовались специи. И, желательно еще, и южные фрукты. Хотя бы некоторые. Например, самая простая, помогающая при простуде и ревматизме, цистите и головной боли, улучшающая кровообращение и ускоряющая обмен веществ, стимулирующая пищеварение и прочая, прочая, прочая, имбирная настойка делалась из нарезанного мелкими кусочками, предварительно очищенного, корня имбиря, залитого крепким самогоном и помещенного на неделю-другую куда-нибудь в темное место. Но для того, чтобы ее употребление давало еще больший эффект, и она была более 'скусной', в нее необходимо было добавить немного меда и сок лимона...или цедру лимона...или, если нет ни того, ни другого, просто сушку лимона. И, ежели найти в Новгороде мед не составляло труда, у того же Федора еще имелся вполне приличный запас, и на ладье ганзейца прилично прихватили - для коммерческого медоварения мало, а для целей Дана очень даже достаточно - то за лимоном необходимо было уже специально топать на торг. А учитывая, что и сами специи у Дана, практически, закончились, когда он, 'сурьезно настроился' на лечение владыки... Практически, потому что совсем чуть-чуть, буквально 'на один раз', Дан, все-таки, отложил - с некоторых пор ему, в ежедневном рационе, стало остро не хватать...ну, как минимум перца, не говоря уже о прочей куркуме и хмели-сунели. Собственно, перец, как и корица, в Новгороде давно были известны и, нет-нет, их да и употребляли в пищу, однако из-за цены... И не то, чтобы Дан раньше, в своем 21 веке, до того, как попал в Господин Великий Новгород, и дня не мог прожить, не поперчив круто еду, не проимбирив чай, и не прокардамонив кофе, плюс закусив все это булочками с хреном, пардон, ванилином и корицей, но... Организьму, почему-то, одних лука с чесноком, также издавна известных жителям Новгорода и, в отличие от перца, часто добавляемых в блюда, стало мало. И он, явно, требовал и иных приправ... И потому, Дан лично, сам, своими собственными 'кривыми' ручками, втихомолку, добавил отложенное 'на один раз' в те каши и похлебки, что готовила на всех работников мастерской и остальных 'праздношатающихся' - ну, как не накормить телохранителей боярина Дана или, коль боярышня-барышня Ждана, не венчанная, но, фактически, настоящая жена боярина, или работающие у себя, но, как бы, тоже работники мастерской Яким и Перхурий, забредут к Домашу на усадьбу во время обеда? - жена Вавулы, повариха Аглая Спиринична, вдвоем с помощницей - вдовой Антониной. Добавил совсем немного, дабы с непривычки не 'пронесло' всех работников мастерской, и она не закрылась на 'сандень' и, дабы не только его, Дана, собственный организьм порадовался жизни, но и работники мастерской тоже получили, хотя бы, 'одноразовый', заряд бодрости... Полезный и для здоровья, и вообще. Ну, а, в целом, после всего вышеизложенного, Дану предстояло теперь снова навестить на Торжище 'торговые ряды', специализирующиеся на продаже южных фруктов и всяких специй. И, 'ес-сесно', по-новой закупиться всем необходимым... Жаль, карай Захар уже отбыл к себе в Крым - Дан, где-то, примерно через седмицу после встречи с ним, заглянул на Торжище, посмотреть на их, с Домашем, перестраивающуюся лавку, а, заодно, прошелся и по рядам торговцев 'экзотикой'. Карая уже не было, и лавка его была закрыта...
Глава 5
Отправив Федора и оставшись один, постояв еще с минуту и покачавшись в задумчивости с пяток на носок и обратно - с недавних пор появилась у него такая манера - Дан решил, нечего откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра. Тем более, что завтра ему предстояло идти с визитом во владения святой Софии... А, сегодня у него еще есть время сходить на торг и купить нужные ему - для настоек - ингредиенты. То есть разные, там, лимоны и остальное прочее. И денюжки у него имелись - два дня назад, во время подписания договора с немцами, он получил, вдобавок к вире за нападение на него, еще и 200 рубликов 'компенсации' за серебряный рудник...вернее 'компенсации' не столько за рудник, сколько за спокойствие ганзейцев в вопросе серебряного рудника.
Крикнув Седого Хирви, вместе с молодым немцем Иоганном с утра выполнявших роль дневной стражи - за неимением нужных людей, Дан с согласия Домаша, временно 'припахал' к 'гарнизонной службе' обоих пленных немцев. Бывших пленных немцев. Молодого Иоганна, на эту седмицу, в дневную смену к Седому Хирви в пару, а более опытного Андреаса в ночную с охранником Якуном. Ведь, охранников, после смерти Микулы... - Микулу похоронили, все чин по чину, как надо. С отпеванием в церкви и, отдельно, по настоянию Домаша, с поминками, по воинскому обычаю, среди военной 'братии' Новгорода. Правда, у Дана возникло сильное сомнение в принадлежности к христианству этих поминок... Дан, тогда еще, поругался с Домашем, ибо его на эти поминки не пустили, как не относящегося к словенскому воинскому 'сословию', но... Но, в конце концов, он понял правоту Домаша и тех, кто пришел проводить Микулу. Их и было-то не так уж много, всего с десяток человек, знавших Микулу и находившихся в городе. Однако честь воину оказали и отправили в последний путь, туда, куда положено по их представлениям. Дан хотел еще дать деньги вдове Микулы, сверх его жалованья, и пообещать, по возможности, взять на работу двух его сыновей - среднего и младшего, старший уже 'тянул лямку' воина в какой-то крепости, но Домаш отговорил Дана. Сказал, что для семьи воина брать такие деньги неправильно, ведь он их 'заработал' не в походе, не занимаясь воинским ремеслом, а на 'гражданке'. Да, и не нищенствует семья Микулы. И сыновей его обещать взять в мастерскую также не нужно, они из рода ратоборцев и, как старший брат, пойдут по следам отца... - охранников, после смерти Микулы, осталось всего двое - Седой Хирви и Якун. И потому обоих германцев - Андреаса и Иоганна, Дан 'уговорил' поработать на него с Домашем. До весны поработать. А уж потом, коль будет такое желание, отправляться к себе, в Неметчину. И самым веским доводом Дана в этих уговорах, были слова о том, что, как раз, к этому времени, слегка подзабудется участие их, Андреаса и Иоганна, в кровавой стычке на речушке-ручье Гзень и ганзейцы перестанут добиваться их 'голов'. Кстати, купцы, действительно, как и говорил Андреас, лишь только узнали, что есть живые свидетели разбойного нападения ганзейского купца на Дана, а также других 'всяких' деяний ганзейца, и оба этих свидетеля - наемники-рутьеры, тут же захотели заполучить их, дабы, скорее всего и это более чем вероятно, навсегда 'убрать' их. Ганзейцы потребовали отдать им наемников. Как бы для своего, ганзейского, суда... Но Дан отказался выполнить это их требование, мотивируя тем, что оба этих рутьера лично 'переколошматили' - в ходе стычки с охранниками Дана - два десятка самых дорогих и 'милых сердцу' Дана и Домаша кувшинов и теперь, он, Дан, просто не может позволить себе отпустить их. Отпустить, до тех пор, пока не вернет потерянное... То бишь, пока рутьеры не отработают стоимость этих кувшинов. Конечно, аргументация Дана была так себе, убогонькая, однако для людей, самое страшное проклятие которых - понести убыток, вполне подходящая.
- Тем более, что, - ответил Дан ганзейцам, - я вполне готов отдать вам этих двух рутьеров и даже сделаю это с воодушевлением... Но, только, ежели вы возместите мне цену разбитых ими горшков. - И Дан, взглянув на небо - сей разговор проходил на дворе усадьбы Дана, куда, незваны-непрошены и потому в дом, женой Дана Жданой, не пущены, ганзейцы 'приперлись' за свидетелями - и, взглянув на небо, на далекие и невидимые сейчас - дело, естественно, было днем - звезды, Дан назвал такую же далекую от реальности, как упомянутые звезды от Земли, сумму... Разумеется, немцы мгновенно решили, что эти наемники им и 'нафик не сдались', и, ну их, вообще, к черту. Ибо повесить их уж слишком дорого стоит.
И, коль уж речь зашла о бывших рутьерах: - и старшего Андреаса, и младшего Иоганн, Дан поселил...поселил... Пришлось, кхм, идти на поклон к уже знакомой игуменье Петропавловского женского монастыря, просить ее предоставить Дану и Домашу, на одну-две седмицы, принадлежащую монастырю и находившуюся чуть в стороне от него летнюю сторожку. Ту самую, в которой еще совсем недавно обитал Седой Хирви с племянницей... Высокая худая игуменья с упреком посмотрела на Дана, пробормотала нечто вроде: - '...не по назначению используется сторожка...'. Однако, с учетом того, что
Дан и Домаш, фактически еженедельно доставляли в монастырь немного продуктов - небольшой 'приварок' к скудному столу монахинь, доставляли через, сопровождаемую Хотевом, Антонину, не забывшую приютивших ее в трудный час 'сестер', отказать Дану не смогла - разрешила им с Домашем еще раз воспользоваться пустующей сторожкой. А, поскольку, Дан с Домашем не только 'подкидывали' в монастырь продукты, но и бесплатно снабжали сестер-монахинь разной посудой, производимой в мастерской... Тут, вообще, была целая история. Дан, когда узнал о продуктах, которые Антонина покупает на свои небольшие деньги...- хотя, собственно, и не такие уж небольшие. Зарплата Антонины, как помощницы поварихи Аглаи свет Спириничны, жены мастера Вавулы, зависела от прибыли всей мастерской и, если прибыль, по подсчетам Домаша - он ведал бухгалтерией, подсчитывая в конце каждой седмицы маржу мастерской - была достойной, а она уже два месяца, как была достойной, Дан выписывал Антонине, как первой средневековой 'бюджетнице', непосредственно не занятой в производстве, премию. Выписывал тоже каждую неделю... - в общем, когда Дан узнал о продуктах, которые Антонина по воскресеньям носила в монастырь, а раскрылось это 'снабжение' монастыря тогда, когда в мастерской появился Седой Хирви с племянницей, Дан, тут же, с Рудым и Клевцом - куда же без них - вызвался, в ближайшее воскресенье, сам сопроводить к 'сестрам' Антонину. А, уж, сопроводив Антонину в монастырь и по ходу дела пообщавшись с 'главной монахиней', игуменьей Ефросинией, рослой худой женщиной средних лет с острыми чертами лица, игуменьей, с которой раньше, когда забирал из монастыря Антонину, пообщаться не сумел - 'главмонахиня' тогда сказалась больной - Дан высказал игуменье и его, Дана, общее с Домашем пожелание, по возможности помогать монастырю. И это было даже больше инициатива Домаша, чем Дана - Домаш здорово удивил Дана вечером того дня, то бишь дня, когда Дан сам узнал о 'хождении в народ' Антонины и на ежевечерней 'планерке' вскользь рассказал-упомянул об этом Домашу, рассказал, как о чем-то не очень существенном. Правда, при этом дополнив рассказ своими личными впечатлениями от посещения монастыря. И впечатлениями от разговора с игуменьей и дежурившей в столовой-трапезной сестрой-монахиней... Вопреки ожиданиям Дана, Домаш воспринял данное известие весьма эмоционально и сразу высказался в поддержку действий помощницы поварихи. Добавив, что подобным обителям, предоставляющим кров и помощь нуждающимся, обязательно нужно помогать.
И предложил сам Дану еще раз сходить в монастырь... - о том, что Дан уже после первого своего посещения монастыря решил помочь сестрам-монахиням, но не хотел впутывать в это дело Домаша и мастерскую, считая это личным стремлением своей совести...и даже снова 'напросился' к Антонине на 'следующее посещение' монастыря, Домаш не знал... - сходить и занести немного продуктов, купленных на деньги из прибыли мастерской, а, походя, и узнать, может сестрам требуется что-нибудь из посуды, изготавливаемой в мастерской. Дан тогда подумал - точно, в прошлом Домаша скрывается какая-то ситуация, когда он пытался, но не сумел оказать помощь женщине с ребенком, и память об этом весьма болезненна. И что это все здорово перекликается с тем, что Дану известно о семье Домаша...
Короче, Дан, пока, с разрешения игуменьи, определил жить бывших рутьеров в сторожку при женском монастыре. Учитывая же то, что Дан и Домаш снабжали, в меру своих возможностей, сестер-монахинь не только продуктами, но и собственной продукцией-посудой, игуменья позволила им попользоваться 'имуществом' монастыря несколько больше, чем несколько недель. А, тем временем, Дан - еще до подписания договора с ганзейцами о месторождении серебра и получения от них дополнительной 'благодарности' в виде 200 рубликов - переговорил с представительным, густо, как медведеподобный муж травницы Марены - Радигощ, обросшим русым волосом Семьюном, старшим артели новгородских плотников. Но не тех, что ладили сейчас сарай на примыкающем к усадьбе Домаша участке, с ними он общался не далее, как вчера и в первый раз, а тех, что ладили ему дом - Дану понравилась их работа - и ставили забор на купленном им участке. Благо искать эту бригаду долго не пришлось, артель подрядилась укладывать настил очередной мостовой, по традиции -поверх старой, на Яневой улице, что в Людином конце. Сегодня, как раз, они должны были закончить работу и, прям-таки, с 'завтрашнего' могли приступить к возведению в усадьбе Дана некоего подобия казармы. Общественного дома, задуманного Даном для телохранителей и всех прочих - интуиция или то, что зовется предчувствием, подсказывали Дану, что одними только телохранителями дело не обойдется и, что ему потребуется много жилья. Притом, лучше всего, если это будет - вытянутое двухэтажное строение, разделенное, чисто символически, для большей функциональности, а, вовсе, не для удобства его будущих обитателей...хотя это тоже играло роль, на отдельные комнаты. Дан даже заплатил аванс Семьюну, заплатил из все той же ганзейской виры 'за порушенную веру в человечество'.
Да, а кроме решения проблемы с определением 'на постой' бывших рутьеров, Дану пришлось, временно - Дан очень надеялся, что временно - куда-то девать и двух 'горячих' финских, пардон, эстонских малолетних дам, притом горячих, чуть ли не в прямом смысле, ибо 'шкура' на них, если и не 'горела', то явно 'дымилась'.
За это время, что Мерене и Майму жили у Дана - ну, не оставлять же их на улице, а единственное свободное место была комната-'кабинет' в доме Дана, где Дан и поселил, с согласия Жданы, девчонок - они уже успели подраться... Во-первых, с племянницей Седого Хирви Вайке и с учеником Семена старшего Семеном младшим - в мастерской, куда Дан, чтобы девчонки не болтались из угла в угол на его подворье, брал их на помощь Антонине и жене Вавулы Аглае свет Спириничне; во-вторых, в усадьбе Жданы, что на Гощиной улице в Гончарном конце Новгорода, куда она уже брала их с собой на помощь Ульмигу и его внукам, дабы они, как сказано выше - не болтались бесцельно по подворью Дана и не морочили голову, часто 'остававшемуся на хозяйстве' Хотеву - с внучкой Ульмига Весантой. Во всех трех случаях эстонки получили отпор - Семену младшему пришел на выручку Зинька, неожиданно сдружившийся с учеником мастера по обжигу, за Весанту...с внучкой Ульмига девицы, собственно, подраться и не успели, ибо, как только они начали 'наезжать' на Весанту, явился ее брат Веетар и заступился за сестру, а племянница Седого Хирви Вайке сама 'накостыляла' обеим девицам, даром, что была младше их, меньше их и только-только 'очухалась' от болезни. В данный момент и Мерену, и Майму гордо щеголяли в усадьбе Дана и в мастерской - в старую усадьбу Жданы обе девчонки, после стычки с Веетаром наотрез отказались ходить - 'своими фонарями', поставленными им, как выяснилось, не менее драчливой, чем они, Вайке, но! Но, при этом, они абсолютно не унывали. Дан поначалу даже поражался - он видел эстонок такими зашуганными и забитыми в шалаше рутьеров... И на тебе, стоило их только освободить, как они превратились в совершенных оторв, ничем не напоминающих себя прежних.
- Это же, насколько гибкой, - думал он, - должна быть психика у девчонок, чтобы так себя вести и так быстро забывать все плохое? Или это все потому что я дитя 21 века и слишком рефлексирую по любому поводу, а они, жители 15 века, не очень обременённые цивилизацией, относятся ко всему гораздо проще? Что-то вроде того - сегодня мне хорошо, и я на свободе, и катись к черту все, что было вчера!
В общем, две девицы под окном...то есть две чухонки, до отправки обоих к отцам, матерям, братьям и кому там еще из родственников, как бы были Даном накормлены, напоены и пристроены где спать. И чувствовали себя девицы, несмотря на фингалы под глазами и временные трудности во взаимоотношениях со сверстниками - ну, никак не хотели их ровесники, предполагаемые ровесники, чтобы Мерене и Майму ими командовали - прекрасно и даже, кое-как, участвовали в работе мастерской. К Семену младшему цепляться они перестали и самого Семена младшего, и его дружка Зиньку, чухонские девицы, бывшие почти на голову выше их, старались теперь 'не замечать'. Воинственную Вайке они аккуратно обходили... Но в целом, как видел Дан, 'шило в заднице' у Мерене и Майму никуда не делось, просто получив отпор у тех, кто, как казалось, был им ровня или чуть младше, девицы переключились на тех, кто был старше их. Они стали присматриваться: - к очень высокому для своих 15 лет Нежке, которого, девицы, вероятно, по причине его роста, принимали за гораздо более старшего парня; и к массивному Домажиру, который, действительно, был старше эстонок. Единственное, что, похоже, останавливало очередную 'шкоду' девиц и не давало чудинкам 'пуститься во все тяжкие' - недостаточное знание ими словенского языка. К Вайке, Мерену и Майму цеплялись на эстонском и Вайке, ясно, что понимала их, поскольку тоже являлась эстонкой. С Весантой, как сказала Дану Ждана, чудинки тоже говорили на своем языке, и та их также прекрасно поняла, а, вот, с Семеном младшим... Как выяснилось, там, как раз, во многом конфликт произошел из-за плохого знания девицами славенского языка. Чудинки вовсе не собирались, в тот раз не собирались, 'наезжать' на парня, просто проходя мимо печей для обжига, где суетился Семен, блонда Майму, смотря на парня, обронила несколько словенских слов - как перевел, задним числом, объяснение девиц Дану Хотев...наверное, лучше и точнее мог бы перевести объяснение девиц Седой Хирви, поскольку он, все-таки, в отличие от Хотева был конкретным эстонцем, но и так сошло. Тем более, что Мерену и Майму, почему-то, упорно избегали Седого Хирви, и избегали, как показалось Дану, вовсе не потому что подрались с Вайке... Короче, Майму, остановившись у печи, сказала, по-словенски, что-то вроде: - Печь большая, а пацан возле нее мелкий... - Во всяком случае, Майму была уверенна, как понял Дан, что, именно это, она и сказала работавшему у печи пареньку. Однако Семен младший, как выяснилось, услышал нечто совсем другое и, поскольку девицы с вызовом смотрели на него, немедленно огрызнулся. Да, еще и показал неприличный и, как выяснилось - очень даже понятный эстонкам, жест. Ну, а дальше... Дальше, чухонские 'дамы' истолковав абсолютно правильно жест Семена, немедля бросились на Семена. И быть бы Семену битым или, по крайней мере, исцарапанным, но ему на помощь пришел, выглянувший в этот миг из сарая, где расписывал сосуды, его дружок Зинька... Впрочем, незнание языка отнюдь не мешало эстонкам вертеть задницей перед Нежкой и Домажиром, тем паче, что девицы прекрасно осознавали, что у них уже есть чем вертеть.
И о конопатой племяннице Седого Хирви Вайке.
Сейчас белесо-рыжая бестия смиренно, как и Мерене с Майму, помогала жене Вавулы и Антонине кашеварить. Девчонка старалась, это видно было, но также видно было, что это не ее. Не привлекали племянницу Седого Хирви 'домашние' дела. И лепить горшки, как Вавула с Яковом и малолетним Алексеем, или разрисовывать их, как Нежка с Домажиром и Зинька с Лаврином тоже было не ее... И, уж, тем паче, обжигать керамику, как Семен и его ученик - Семен младший. Девчонка работала 'не покладая рук', делала все, что ее просили, изо всех сил пыталась быть полезной, но Дан, и не только Дан - тот же Семен с Вавулой, обсуждая, время от времени, 'на дворе' вместе с Даном свои проблемы, причем, не обязательно 'производственные', и видя волокущую по усадьбе, за Аглаей свет Спириничной, посуду или просто делающую что-то Вайке, не раз, как бы мимоходом, без всякой 'задней мысли' отмечали, что не выйдет из племянницы, ковыляющего по мастерской эста, 'домашней' хозяйки. Не те интересы у девчонки. Зато Дану очень хорошо врезалось в память, как 'загорелись' глаза у племянницы Седого Хирви, когда она, после болезни, одним ранним утром, вместе с дядькой... - видимо, эст решил показать Вайке, где живут мастер Георгий и тетя Антонина, а заодно и здоровенные, жизнерадостные бугаи из охраны боярина - вот, собирались стать молчаливыми, отстраненными от мирской жизни и посвященными богу монахами-воинами, а обретаясь с Даном, наоборот, превратились в радующихся жизни лбов, но самое главное - где живет сам боярин и очень красивая его жена с маленькой, по сравнению с Вайке, девочкой Ярославой... - зашла на подворье Дана и застала 'утреннюю разминку', махающих руками и ногами телохранителей Дана во главе с ним самим.
- В конце концов, - подумал Дан, - почему бы и нет? Не она первая и не она последняя. Амазонки были и до нее... А, там, как говорил один персонаж в будущем-прошлом - '...будем посмотреть'. - И переговорил с Седым Хирви на предмет того, что он, Дан, не будет возражать, коль Седой Хирви станет приводить Вайке по утрам в усадьбу Дана на тренировки телохранителей и самого Дана. Но только по утрам. В остальное время Вайке должна помогать Антонине и жене Вавулы... Вся эта ситуация случилась, как и разговор, насчет племянницы, с Седым Хирви, еще до памятного нападения на вымоле на Дана. За три дня до него. И с тех пор ежеутренне Дан 'имел счастье' видеть с каким рвением и энтузиазмом окончательно 'оклемавшаяся' племянница эста повторяла вслед за ним и Рудым, Хотевом и Клевцом упражнения - с учетом своих, все-таки, девичьих и подростковых сил - направленные на растяжку и развитие физической силы и реакции... А также вела бой с тенью, отрабатывала удары ногами и руками и училась метать ножи - топоры метать Дан ей запретил, тяжелы, пока, они были для нее. Лишь суставы повредила бы. Оттого Дан и не сильно удивился, когда, услышав о драке девиц-эстонок с Вайке, узнал он и о том, что Вайке 'наваляла' им обоим. И, наоборот, он бы здорово удивился, зная немножко Вайке и помня о том, чему племянница Седого Хирви уже успела научиться, если бы она 'не наваляла' чудинкам или испугалась бы двух наглых, превышающих ее габаритами девиц. Однако разбираясь с подробностями случившихся в мастерской подростковых драк, хотя, какие там драки, так, небольшие стычки - разбираясь, потому что оставлять подобное без внимания было нельзя - во избежание превращения мастерской в территорию для выяснения подростковых обид и сохранения нормального психологического 'климата в коллективе', Дан, походя, и узнал - почему Мерене и Майму подрались с Вайке и отчего они обходили стороной Седого Хирви... Разумеется, всему была причина и, как человек, окончивший университет, исторический факультет Гомельского государственного университета, Дан, кое-что, знал о междоусобных войнах эстонских племенных объединений-маакондов в эпоху до завоевания Эстонии немцами и датчанами. Только не подозревал, что ненависть к соседям сохранилась и спустя 200 лет после этого завоевания. Казалось, что уже вспоминать и о чем спорить? Столько лет прошло и у всех маакондов давно общий враг... Ан, нет. Общий враг 'на потом', а сначала нужно 'достать' скотину-соседа, убившего кабана в нашем лесу...пусть и по ошибке, и хрен 'знат когда'. Но убившего... Правда, без соседа с общим врагом уже не повоюешь, сил не хватит, зато за того древнего кабана отомстим...
Мерене и Майму принадлежали к мааконду, враждебному жителям Сааремаа - а,
именно, с Сааремаа родом были и Вайке, и Седой Хирви. Поэтому, и за драку с Мерене и Майму, Дан наказал и Вайке, и, как он объяснил девчонке - в отличие от тех же Мерену и Майму, племянница беженца с Сааремаа словенский понимала, дядя научил - наказал не потому что она дала сдачу набросившимся на нее двум девицам, тут она поступила правильно, никому нельзя позволять 'садиться тебе на голову', а потому что она накостыляла и Мерене, и Майму, исходя из соображений...звучит парадоксально, но что есть-то есть, из соображений 200-летней давности, то есть из-за того, что они обе из враждебного мааконда. Дан просто отлучил Вайке на три дня от совместных тренировок. Для девчонки, с 'энтузазизмом' являвшейся каждое утро на подворье Дана, это было серьезно. Остальным участникам драк, также с подробным объяснением 'за что', и с полного одобрения Домаша... - оно, одобрение, прозвучало из уст Домаша, примерно так: - Слушай, я воин, который вынужден был стать гончаром, а теперь еще и купцом. У меня и так 'крыша едет' от всех этих расчетов, перерасчетов и взаимозачетов с ганзейскими и нашими купцами. Разберись сам и с этими отроками, и с этими девицами, и не дури мне голову. В конце концов, это ты этих девиц притащил... - Дан прописал... Семену младшему минус зарплату за тот день, чтобы он тоже сначала думал, а потом лез разбираться; Зиньке - ничего, потому что правильно поступил, заступившись за дружка; внукам белоглазого чудина Ульмига - тоже ничего, так как, как выяснилось, никакой драки там не было. Веетар просто обронил пару слов и обе девицы мгновенно отстали от Весанты; ну, а что касается Мерене и Майму... На следующий день после 'чп'-драк, Дан утром, на дворе усадьбы, сразу после окончания тренировки - после того, как все участники 'разминки' - Дан, Рудый, Клевец и Хотев обмылись и обтерлись рушниками-полотенцами - велел Хотеву привести к нему 'на разбор' обеих девиц. Поставив еще зевающих - все обитатели усадьбы, кроме Дана и его телохранителей, еще только-только вставали - едва успевших сполоснуть лица... - мыться утром, как и споласкиваться после рабочего дня, являлось обязательным в усадьбе Дана. Дан терпеть не мог застарелой вони человеческого тела и всего остального, что мужского, что женского, сопутствующего. И ждать целую неделю, когда истопят, чтобы помыться, бани на посаде - Дан подумывал уже соорудить собственную баню на участке - тоже не желал... - поставив, успевших сполоснуть лица и сделать всякие необходимые дела, эстонок перед собой и, попридержав Хотева, велел ему переводить. Затем Дан, с помощью ижорца, быстро разъяснил и Мерене, и Майму, что не для того вытащил их из шалаша рутьеров, чтобы они устраивали ему концерт 'по заявкам'...э-э, драки в мастерской. И что оставить без внимания эти драки он не может, дабы впредь не повадно было учинять в мастерской подобное. Обе эстонки переминались с ноги на ногу перед расхаживающим и одновременно, с распеканием девчонок, вспоминающим список дел на сегодня, Даном, переминались с одним и тем же, плохо скрываемым - ну, не научились девицы еще лицедействовать - выражением на лицах: - Вот, прицепился... - Нет, конечно, и Мерене и Майму прекрасно знали, еще Хотев им сказал, да, и сами слышали, ведь не глухие, что Дан знатного боярского рода и он не чета им. А с того дня, когда их отцы и братья нанялись в дружину Вигаря-младшего, они еще и прекрасно знали, что новгородский боярин - это нечто вроде ливонского или датского барона на их родине. А баронов нужно опасаться - это у девчонок уже было вбито на уровне подсознания, завоевавшие Эстонию даны и немцы постарались... Но Дан вел себя со всеми настолько просто, и работники мастерской вместе с жильцами усадьбы Дана - охраняющими боярина воинами, чудноватым мужчиной по имени - Георгий и редко улыбающейся женщиной - Антониной, держали себя с боярином так свободно... - к тому же тот самый, охраняющий боярина и говорящий на языке маакондов, воин специально предупредил и Мерене, и Майму, что Дан, хоть и является боярином, но терпеть не может разные боярские 'почести'... - что девицы быстро перестали воспринимать Дана, как ливонского барона, перед которым нужно быть ниже травы и тише воды, и, вообще, лучше всего, изображать дурочку. В общем, обе девицы, переминавшиеся с ноги на ногу перед Даном и уже забывшие о том, что были в плену и о том, что, именно, хозяин этой усадьбы вытащил их из плена, явно не испытывали к Дану никакого почтения... Ну, может, за исключением того, что он, все-таки, был владельцем усадьбы. И, потому, едва дождавшись перевода Хотевом его слов, тут же попытались, на своем, на чухонском, возразить Дану...наверняка, утверждая, что-то вроде того, 'что они сами к нам полезли и, вообще, не виноватые мы...'. Однако Дан не собирался слушать девиц, у него не было на это времени. Посему, он резко взмахнул рукой, пресекая все оправдания девиц, и, остановившись между Мерене и Майму, с неудовольствием бросил Хотеву: - Ту лузгу, что они сейчас говорили, можешь не переводить! - А, затем, нависая над чухонками - Дан был намного выше обоих эстонских дам - и уставившись на них тяжелым, 'приказным', взглядом, процедил: - Молчать! И слушать меня!
Девицы мгновенно, и без всякого перевода Хотева, замолкли, словно чем-то подавившись...замерев, чуть ли не по стойке 'смирно', и испуганно смотря на Дана.
- Вот, так и стоять, - буркнул Дан. И добавил, обращаясь к ижорцу: - А, вот, теперь переводи дальше! - После чего, опять начав ходить - так ему лучше думалось, продолжил: - Мне не интересны ваши оправдания. Вы, как и те, кто с вами по глупости сцепился, будете наказаны. Вернее, они уже наказаны, а вы... - Тут Дан на минуту остановился и, снова посмотрел на чудинок - только, на сей раз, не 'давя' их взглядом. После чего, произнес: - Поскольку взять с вас нечего и отрабатывать вас заставлять бессмысленно - вы просто ничего не умеете из того, что нужно в мастерской... Да, и, - после секундной паузы, протянул Дан, - работают у меня не по принуждению, а, потому что, сами хотят. Остается одно... - В очередной раз, сделав паузу, Дан уронил: - Выпороть вас! Но, - сразу же пояснил Дан, - поскольку вы, все-таки, девицы, пороть мне вас, не с руки. Поэтому, - Дан опять стал ходить, - поэтому... - И внезапно переменил тему: - Пожалуй, есть еще один выход. - После некоторого раздумья, он добавил, скорее для самого себя: - Да, так, оно и стоит сделать. Хотев, - сказал Дан и посмотрел на девиц, затем перевел-зацепил взглядом бывшего охотника, - на прошлой седмице ходил на подворье ижорского валита. И узнал, что у Вигаря-младшего, действительно, появились дружинники-эсты... - Дан остановился, замолчал, а затем, с неким внутренним сопротивлением - он уже раз десять пожалел, что пообещал девицам помочь найти родичей - продолжил: - Я обещал помочь найти ваших родичей. Я нашел их, однако Вигарь-младший с новыми дружинниками уже отбыл в крепость Порхов. Отправить вас следом я сейчас не могу, у меня тупо нет людей для вашего сопровождения, а одни вы, - Дан скептически взглянул на чудинок... - никуда не доберетесь. - И, снова помолчав, Дан добавил: - Хорошим выходом было бы пристроить вас к идущим в Порхов купцам или к следующему обозу валита, направляющемуся в крепость, однако... Однако вы не даете мне времени дождаться их. - И, резко повысив голос, Дан, будто пень расколол топором надвое-утвердил: - Сегодня вы пойдете на подворье валита и пусть его люди сами разбираются с вами...
Обе чухонки неожиданно бухнулись на колени перед Даном... - Я, что, переборщил с их запугиванием? - мелькнуло в голове Дана. - ...и, заливаясь слезами, начали просить его не отправлять их к валиту, и позволить дождаться им купеческого или боярского обоза в крепость у него в усадьбе.
Сказать, что Дан не оторопел, будет неправильно. И что сердце его не дрогнуло, тоже будет неправдой. Он терпеть не мог женских слез, это было его 'слабое' место, впрочем, как и у многих мужиков и не только в 21 веке, но... А, тут, еще Ждана, услышав девичий плач, выскочила на крыльцо. А, следом за ней, и Ярослава. Подобрались поближе и Рудый с Клевцом... Слава богу, хоть Антонина и Георгий уже ушли в мастерскую.
Дан с подозрением взглянул на тройку телохранителей. Но и Хотев, и Рудый с Клевцом имели физиономии '...а, что? А, мы ничего...'
- Ага, так я вам и поверил, - подумал Дан... Шестым чувством Дан понимал, что сейчас и Ждана вступится за девчонок, хотя он ей и рассказал о проделках и Мерене и Майму. Да, и самому ему было немного жаль их. Ведь, хоть и устроили они 'форменный ералаш' в мастерской, но... Но, освободил, все-таки, их он сам и сам приволок их к себе в усадьбу. К тому же, в отличие от многих, эстонки были очень опрятны и чистоплотны. И это нравилось Дану. Очень нравилось. Ибо даже свои наряды - те, в которых эстонки попали в плен к рутьерам и те, что им подобрала из своих одежд Ждана... - то, что у девчонок нет никакой иной одежды, кроме той, что надета на них, полностью просквозило мимо сознания Дана. И, если бы не обратившая на это внимание Ждана, ходили бы девчонки оборвышами, пусть и с родовыми украшениями... - и Мерене и Майму сумели, выпросив у Жданы иглу и нитки, где надо зашить, а где надо ушить и укоротить по себе -Ждана, как ни крути, была, на порядок, больше эстонок. И чистили свою одежку, и Мерене и Майму, каждый вечер, и мылись сами - без напоминаний... Однако... Однако, и оставлять девиц без наказания нельзя. И, если не отправлять к валиту, то что, тогда, с ними делать?
Недолго думая, Дан, тут же, озвучил свой вопрос: - И, шо, мине, тогда с вами делать? И встаньте с колен, не надо меня жалобить.
Эстонки мигом поднялись с колен и почти в один голос - Хотев перевел - заявили, что они согласны!
Дан оторопел в очередной раз: - На что согласны?
- На то, чтобы выпороть нас. Только пусть это сделает старший, который старый, - перевел слова чудинок Хотев.
Дан едва не грохнулся на землю от этих слов. И нечленораздельные: - Э-э...у-у, - это было то единственное, что смог он произнести-'выдавить из себя'. После чего, на некоторое время, опять шел в себя, то есть замолчал...
Рядом с Даном упало на землю-траву несколько хвойных веточек, видимо, оброненных, копошащимися где-то высоко вверху, в кронах сосен, птицами...из тех, что не улетели зимовать на юг. Когда Дан заключал подряд с артелью плотников, возводивших ему дом и обносивших усадьбу забором, он специально упомянул, чтобы они не трогали эти деревья, растущие посередине усадьбы. Поскольку человек, по философии Дана, может оказаться где угодно, черт знает, как далеко от родины, забыть многое, даже лица тех, с кем вместе рос, но деревья, сыпящие 'иголками' или шумящие листвой возле родного дома... Никогда не забудет! Впрочем, бывшая вдовая новгородка Домна, роскошная, с высокой грудью, со сводящими Дана с ума изгибами фигуры - фигуры, которую невозможно было скрыть никаким одеянием и которая принадлежала отныне только Дану, лишь скептически хмыкнула, увидев растущие в усадьбе Дана огромные сосны. Но перечить мужу в его своеобразных 'философских' воззрениях, не стала...
По соседству с упавшими веточками плюхнулось пару капель дождя, оторвавшихся от гонимых ветром по серому небу 'мясистых' облаков с золотистым солнечным обводом. Сие было довольно обычно, как теперь знал Дан, для осеннего Новгорода - дождя, вроде как, и нет, и даже, будто, не предвидится, но иногда что-то капает... Следом за проявившейся сыростью, скользнул по траве луч солнца, выскочивший из-за этих облаков - что тоже весьма типично для новгородской погоды - и слегка пометил лица стоящих перед Даном девчонок... День, похоже, никак не мог определиться, каким ему быть - дождливым и мрачным или, все же, пусть и осенним, но солнечным...
- Это кто же у нас старший, который старый? - осторожно поинтересовался Дан у эстонок.
- Уль... - начали почти одновременно девицы, на секунду запнулись и продолжила уже только Мерене, - ...меиг!
- Ульмиг?! - мгновенно узнав в словах девчонок искаженное имя родственника Веетара и Весанты, повторил вслед за Мерене и Майму-переспросил Дан. И, как бы, закашлялся: - Кхе-кхе, - пытаясь скрыть от девиц свое удивление.
Глава 6
- Причем здесь белоглазый чудин? - лихорадочно 'тупил' Дан. - Какого черта? - И, неожиданно для самого себя, требовательно взглянул на стоявшего рядом Хотева, будто он, Хотев знает ответ. И Хотев не подвел, даже не услышав вопрос Дана, он выдал 'на гора': - Когда предки моего народа и предки этих девчонок пришли к берегам Варяжского моря и озера Нево, там уже жили сородичи Ульмига... Поэтому и мы, инкеройн, и люди земли - маарахвас, считаем народ Ульмига хозяевами этих земель и издревле почитаем за старших.
- Ага, - подумал Дан, даже не спрашивая, кто такие 'инкеройн' и 'маарахвас'. - Ясно, - добавил он. Хотя, что 'ясно', Дан и сам не знал. Однако, еще с минуту поразмышляв - все это время Майму и Мерене с надеждой смотрели на него - Дан пришел к выводу, что ему, видимо, 'ясно' то, что 'инкеройн' - это соплеменники Хотева, ижора, а так называемые 'маарахвас' или, как уточнил Хотев - люди земли, это, скорее всего, чухонцы-эстонцы... Ну, а больше ему, Дану, ничего не ясно. - Хотя..., - мелькнула мысль в голове Дана, - чего я 'ломаюсь' за неизвестного-известного старого старшего. И раз это Ульмиг, то, пусть он, действительно, выпорет их. Авось сея метода и вправду повлияет на девиц? И утихомирит их 'мятущиеся души'? Только, это, сие дело надо бы предварительно 'обкашлять' с самим чудином...
- Хорошо, - громко сказал Дан проштрафившимся чухонкам, - я согласен! И поговорю с Ульмигом!
К удивлению Дана, когда он обрисовал старому 'старшему' сложившуюся ситуацию, плюс к тому же добавив, что Мерене и Майму сами напросились на порку, лишь бы это сделал Ульмиг, чудин сразу согласился провести экзекуцию двух эстонок. Похоже, принять такое наказание из рук белоглазого чудина не являлось для девиц позором. В итоге, указанное 'мероприятие' состоялось в усадьбе Жданы и было довольно кулуарно. Никто из жильцов Дана или работников мастерской не пялился на розовые голые попы Мерене и Майму, и, вообще, из свидетелей там были лишь Хотев и Якун - Дан специально назначил охранника помочь Хотеву в этом непривычном деле. Само собой разумеется, из свидетелей были еще и внуки старого чудина. Как девицы отнеслись к этому, Дану было плевать. Выгонять жильцов из усадьбы Жданы, даже на время, он не собирался. Не по Сеньке шапка, то есть не по девицам честь. Естественно, весь процесс не прошел 'чинно и благородно' - как хотелось бы, все-таки одно дело согласиться на порку априори и другое выдержать ее реально. И, хоть Ульмиг - по словам, рассказавшего все Дану Хотева - охаживал девиц по филейной части далеко не со всей силы, но белобрысая Майму, тем не менее, попыталась сбежать с места наказания тут же, после первых, отпечатавшихся на ее ягодицах, ударов. Однако... Однако, все это - и история с драками, и история с последующим наказанием эстонок...и всех остальных причастных, уже остались в прошлом. Сейчас же Дан собирался на торг, дабы купить необходимые для настоек ингредиенты. Подозвав Седого Хирви и объяснив ему, что нужно будет сделать, когда Федор принесет остатки своего самогона... - забрать у него все и, предварительно убедившись, что кувшины с самогоном надежно закупорены, специально подобранными деревянными пробками, поставить их в клеть, туда, где у Домаша хранятся продукты. Самому же зельевару велеть дожидаться Дана... - Дан, с неизменным сопровождением в виде Рудого и Клевца, отправился, через ближайшие к посаду ворота церкви Святого Власия, на новгородский торг. Собственно, из мастерской Домаша попасть в Новгород можно было и через ворота церкви Преображения, но, все же, до 'заведения' Святого Власия путь был немного покороче. А, ведь, Дану 'со товарищи', чтобы оказаться на торговой стороне города и так предстояло пройти через весь Людин, он же Гончарный, конец, а затем еще и перейти по мосту через Волхов.
Хотя у Дана и 'зудело' или, как говорят - нехорошо 'чесалось одно место', однако поход за специями вовсе не являлся каким-то жутким 'квестом' и потому никаких приключений по дороге на торг, вроде бы, не предвиделось, да, в общем-то, и не случилось. Разве что посчитать приключением то, что уже на самом торге Дан далеко не все из желаемого купил. К большому его сожалению, очень многое из того, что Дан видел-покупал у карая Захария, сейчас на Торжище отсутствовало. Толи не сезон был, толи другие купцы просто не возили такой ассортимент, как торговец из Сурожа. Но лимоны, имбирь, куркуму и плюс еще немного перца черного Дан 'в своем клювике' унес. То бишь, на три вида настоек - имбирную, перцовую и на куркуме должно было хватить... А, вот, по пути назад, и произошло то самое, отчего у Дана 'зудело'. Выскочивший из открытых ворот, откуда-то сбоку, богатой усадьбы всадник едва не сбил Дана с ног, и Дан не пострадал лишь благодаря своей реакции. Конечно, идущие чуть сзади и и по бокам телохранители Дана, никак не ожидавшие такого подлого и без всяких предупреждений, типа:- Всех порешу! - или - Сейчас вы у меня поплачетесь, ироды! - нападения со двора, ворота в который были широко распахнуты, двора, на котором абсолютно мирно 'совкались' занятые обычными делами люди... - дородная матрена, в сопровождении бородатого мужичка - мужичок держал в каждой руке по закрытой белой тканью корзине - стояла у крыльца двухэтажного дома и о чем-то разговаривала с, опирающейся на клюку и не по погоде тепло одетой, старухой; две девахи в длинных, чуть не стелящихся по земле, бледно-желтых запонах-рубахах и возраста - судя по косам на голове - 'на выданье', посмеиваясь и покряхтывая, выволакивали что-то из приземистого толи сарая, толи склада-амбара рядом с двухэтажным домом; почти в центре усадьбы крепенький и тоже бородатый мужичок о чем-то негромко втолковывал пятерке, слушавших его великовозрастных 'амбалов'. Рядом с 'амбалами' меланхолично ковыряла копытом землю мелкая мохнатая лошадка, запряженная в, груженную тюками, подводу; скрипела и слегка потрескивала вервь-ремень у вьюноши, почти пацана, крутившего, ближе к дальнему сараю, ворот дворового колодца... - короче, Рудый и Клевец страшно 'возмутились' на такое вероломное нападение и, тут же, решили отыграться за такую подлянку, а заодно и поучить 'потерявшего берега' всадника 'приличным манерам'. Разумеется, лишь затем, дабы впредь не выскакивал на дорогу 'не глядя' и не покалечил никого в будущем. 'Борзый' новгородец не успел и сообразить что к чему, как на уздечке его коня повис Клевец, а в следующую секунду уже сам всадник летел на мостовую, будучи выброшен из седла Рудым. Поднявшись с мостовой и утирая расквашенный нос, молодой, дорого одетый парень, с вызовом уставился на Рудого и не замечая ни Клевца, ни Дана, громко начал вопить, что он, Рудый, не знает 'с кем связался'.
- Ну, прям, классический 'мажор' из будущего, - подумал Дан, наблюдая за крикуном.
На ор, поднятый парнем, из открытых ворот усадьбы моментально вывалилась 'тусовавшаяся' там ранее, у подводы, пятерка 'амбалов', вооруженная всем тем, что, видимо, впопыхах, под руку подвернулось - кто с длинной палкой, похожей на ратовище копья, кто с какой-то железкой и трое с обычным дубьем. Минутой погодя к ним присоединился и 'гражданин' средних лет, толковавший амбалам о чем-то ранее на дворе. Но, в отличие от ухвативших что попало бугаев, 'гражданин' был с мечом, правда, мечом в ножнах... В этот момент Дан, решив, что ему надоели вопли юнца и, вообще, какого черта они тут застряли, подошел сзади к мажору и, ухватив его рукой за ворот нарядного кафтана, пользуясь своим ростом, с силой дернул горластого юнца вверх, заставив его встать 'на цыпочки' и заткнуться... Да, и трудно орать, когда у тебя горло передавлено воротником твоего же кафтана. Так и держа 'мажора' на цыпочках и приговаривая: - Ты ручками-то не махай, не махай... - мажористый вьюнош, все время, пока Дан держал его, судорожно пытался что-то нащупать в своей одежке, скорее всего - нож, имеющийся с собой у каждого, кхе-кхе, добропорядочного новгородца... - так и держа борзого вьюношу за ворот, Дан развернулся к выскочившим на улицу обитателям усадьбы. Тут же по бокам к Дану пристроились, поигрывая своим 'струментом' - Клевец с топориком-клевцом, и Рудый с дубинкой-перначом. Кроме того, Клевец еще и держал за повод коня юнца. Обитатели подворья, откуда выскочил юнец, мгновенно охолонули назад. И на пару минут наступила некая пауза.
За всей этой картиной, с удовольствием наблюдал с десяток, неизвестно откуда появившихся - хотя, буквально минуту назад мимо проходил-спешил на Торжище лишь один лоточник-торговец - горожан и даже пару горожанок. А также несколько сбежавших, вероятно со школьных занятий, малолеток-пацанов... Наконец, тот из обитателей усадьбы, который был постарше и с мечом, поняв, что на сей раз, 'мажор' нарвался...и, судя по глумливым ухмылкам спутников дылды, нарвался явно не на простого новгородца, хоть Дан 'со товарищи' и 'был пешком', и без боярского пояса... - ну, не любил он 'сверкать' своим 'липовым боярством' в мастерской и 'периодически', несмотря на настойчивые напоминания жены, 'забывал' его дома. И своим телохранителям Дан запретил напоминать ему о поясе. А на Торжище Дан 'поперся' прямо из мастерской... - попросил: - Отпусти отрока, добрый человек. Не дай бог, задохнется. - Юнец и в самом деле уже перестал дергаться. Однако и рука Дана устала держать парня. Все же Дан был не супер-пупер силачом, чтобы долго держать, практически на весу, совсем не 10 килограммового человека.
- Держи! - произнес Дан и с силой толкнул 'мажора' к обитателям усадьбы. Жалеть этого недоумка у Дана не было никакого желания. Парень, дабы не упасть от толчка, быстро перебирая ногами пробежал пару-тройку метров, разделяющих Дана 'со товарищи' и выскочивших на крик юнца мужичков, и, все-равно, едва не загремел на мостовую. В последнюю минуту его успел поддержать один из 'спасателей'.
- И коня отдай, - попросил - попробовал с ходу 'развести' Дана дворовой 'авторитет', - вы же пехом идете и конь вам, как бы, ни к чему.
Но тут Дан, терпеть не могший 'мажоров' еще в прошлой жизни, да еще, некстати, вспомнивший сына Якима Павла, решил заартачиться. Тем более, как он понимал уже новгородскую жизнь, он был в своем праве.
- Э, нет, дядя, - обронил Дан, - конь, - и Дан обернулся к храпящей, подозрительно крупной для обычного коняги, темно-пегой лошади... - на таких лошадях, как правило, ездили лишь бояре, да их дружинники, и то - далеко не все. Большинство же новгородцев, что по первой вызывало немалое удивление Дана, использовало для перевозок по городу и верховой езды довольно мелких и неказистых 'горбунков'... - э, нет, - обернулся он к лошади, которую крепко держал за уздечку Клевец, - конь мой! - Выскочившие обитатели усадьбы недовольно загудели. Краем глаза Дан увидел, как в ответ на недовольство обитателей двора Рудый и Клевец перемигнулись и повод коня 'перекочевал' от Клевца к Рудому. Дан же, повернувшись к дворовому 'авторитету', продолжил: - Этим конем отрок чуть не сшиб меня с ног, мой человек удержал коня и не дал свершиться наезду. И теперь конь - мой! И свидетели моих слов есть, - и не глядя Дан показал рукой назад, где, как он и предполагал, уже собралась приличная кучка любопытствующих новгородцев. - А, ежели, захотите коня назад вернуть, - добавил Дан... - собственно, конь Дану был ни к чему. Но и отдавать его просто так... С какого бодуна? Пусть выкуп заплатят. Тогда следующий раз 'мажор', а юнец, похоже, из житных или купеческих, сначала думать будет, то бишь, есть вероятность, что сначала думать будет, прежде чем давить людей. Дан же, в свою очередь, когда придут за конем, постарается ободрать родителя этого юнца по-максимуму, чтобы на дольше запомнил... - а, ежели, захотите коня вернуть, - чуть громче повторил Дан, - милости просим, - и назвал свой двор в посаде.
После этой небольшой стычки, возвращение Дана 'со товарищи' в мастерскую, стало, можно сказать, почти 'триумфальным'. Ибо он, хоть и не купил всего нужного, зато, Дан 'со товарищи', привели с собой конягу. Правда, недолго 'музыка играла' и уже в усадьбе пришлось решать - куда копытную зверюгу девать, поскольку, как-то раньше, вопреки обыкновению, Дан об этом не подумал. И Рудый с Клевцом ему тоже, когда Дан коня решил прихватить, ничего не сказали! А, сейчас, когда он решил 'по-братски' разделить 'вину' за приведенного коня на троих, Рудый и Клевец лишь делали каменные морды - кстати, не в первый раз уже - и отворачивались... Но всех выручил Семен. Главный 'печник' подсказал, что у соседей - семейства старого Михаля, есть конюшня.
- А, и точно, - вспомнил Дан, - я же сам видел лошадь у них на подворье и конюшню видел большую. Наверное, и для еще одной лошади места там хватит.
Пришлось Дану...- ну, не посылать же Рудого или Клевца просить место в конюшне для чужого коня. Тут надо личный контакт поддерживать, а не через телохранителей... - идти к соседу и просить, временно, присмотреть за приведенным из города конем. А, нездоровый ажиотаж некоторых, находившихся на подворье и чрезвычайно взволновавшихся, при виде коня, субъектов - Мерене и Майму, Вайке и Семена младшего, хорошо, что остальные 'младшие' находились в сарае и корпели там над горшками, быстренько унимать с помощью грозного вида и обещания наказать финансово и по голой жопе.
Однако день походом на Торжище и триумфальным возвращением обратно не закончился. Мало того, что Дану предстоял вечером разговор с Домашем по поводу 'конфискованного' коня - после возвращения Домаша из лавки - что вовсе не добавляло Дану оптимизьму, кубизьму и прочего пофигизьму... - так как Домаш, учитывая его загруженность всякими расчетами, перерасчетами и отчетами, вряд ли, обрадуется еще и появлению незапланированной животины 'на балансе' их мастерской... - в общем, едва Дан успел отвести коня к Михалям - если быть честным, то коня, все же, отвел Клевец - как на его голову 'свалился' охотник Ларион. По правде, Дан сам, после суда, где охотник Ларион и другие освобожденные новгородцы выступали свидетелями нападения наемников ганзейца на Дана, приглашал охотника заходить к нему, Дану, в мастерскую. Почему-то у него было чувство, что сей человек ему пригодится...будет необходим для 'написания-созидания' новой истории Великого Новгорода.
Естественно, по закону подлости, Ларион 'приперся' в тот самый момент, когда в мастерскую, чуть ли не по следам Дана и его людей в лице Клевца и Рудого, приперлись-примчались и конные купеческие люди за 'конфискованным' средством передвижения юного 'мажора'. И примчалось их аж семеро, уже не с дрекольем в руках и, по-первой, весьма наглых. Само собой разумеется, 'постучались' они, в первую очередь, в ворота усадьбы Дана, так как адрес им Дан назвал своей усадьбы. Но! Но Хотев, будучи 'при исполнении' ни калитку купеческим людям, ни, тем более, ворота не открыл, а, вместо этого, пообещал 'сделать дырку' в любом, кто, ничтоже сумняшийся, рискнет лезть через забор. Пока данная гопота суетилась у ворот усадьбы Дана, ее услышал и увидел - ворота и забор усадьбы Дана очень хорошо просматривались из калитки-входа в мастерскую - стоящий на входе в мастерскую Седой Хирви. Эст, тут же, ударил деревянной киянкой, висящей на крюке рядом с калиткой, о подвешенную рядом доску-било - и киянка-клепало и доска-било для того и висели у забора, чтобы поднимать тревогу - привлекая внимание всех, находившихся в мастерской и услышавших сигнал. Дан, как раз, в сей момент, разговаривал, у сарая, с охотником Ларионом, пропущенным на территорию мастерской. Оставив охотника, он, тут же, подскочил, сопровождаемый Клевцом и Рудым, к чудину. Услышав крики, несущиеся от ворот его усадьбы и проследив за взглядом эстонца, Дан шагнул за ворота мастерской и громко, чтобы ломившиеся в ворота его усадьбы конные и спешившиеся... - двое всадников спешились и стучали в калитку усадьбы... - буйные крепыши, расслышали его, крикнул: - Эй, уважаемые! Зачем ломаете ворота чужой усадьбы?
Вопрос Дана не пропал втуне. Крепыши замолкли, а затем кто-то, и Дан скорее догадался, чем услышал, произнес: - Это он! - Всадники стали разворачивать коней в сторону Дана, а спешенные бросились к своим лошадкам. Не прошло и пары минут, как вся кавалькада устремилась к усадьбе Домаша... Краем глаза Дан заметил, как Седой Хирви моментально опустил, дабы зарядить, свой арбалет, а по обеим сторонам Дана мгновенно вперед выдвинулись, прикрывая его, Клевец и Рудый. А еще через минуту-другую во всадников уставился и арбалет чудина-эста. Заметив, направленное на них оружие, люди купца вздернули своих лошадок, заставляя их остановиться.
- Я слушаю вас внимательно, - уронил, с ленцой, Дан, смотря на всадников.
Неожиданно, чуть толкнув Дана, справа от Дана 'образовался' пришедший 'на поговорить' к Дану Ларион, а слева, к удивлению Дана, не заметившего возвращения Домаша, возник сам хозяина усадьбы-мастерской. За Домашем же Дан заметил молодого Иоганна. И, естественно, все были с оружием - Домаш с копьем, за Домашем виднелось копье Иоганна, а Ларион держал в руке небольшой топорик. О Клевце и Рудом же и говорить не стоило - оба помахивали своим излюбленным оружием - один клевцом, второй - перначом.
- Это же тот самый, который боярин - услышал Дан шепот одного из примчавшихся по 'его душу' заступников 'мажора'
- Конечно, тот же самый, - мысленно ответил находникам Дан. - А кого вы здесь ожидали увидеть?
- Да, я боярин, - громогласно произнес Дан, - и спрашиваю, пошто вы ломились сейчас в ворота моей усадьбы. - И издевательски добавил: - Вы, наверное, привезли выкуп за коня или мне потребовать еще и виру с купца? - Дан намеренно назвал того, кто прислал этих людей - купцом, и, судя по тому, что крепыши промолчали, он не ошибся...
- Так, это, дело такое, - слез с коня и сделал шаг вперед, непривычно чернявый для Новгорода, с бородой и длинными усами мужик в шапке слегка набекрень и приметных зеленых сапогах, - может поговорим, боярин?
- Может и поговорим, - согласился Дан.
По итогам переговоров - купеческие люди, действительно, прискакали за конем - конь 'мажора', все-таки, остался у Дана. Остался, поскольку Дан, вовсе не рвавшийся 'облегчить' участь купеческого сынка, еще больше обозлился мизерной, по мнению Дана, суммой, предложенной ему людьми купца за коня. Суммой, совсем не предусматривающей, само собой разумеющуюся, 'моральную' компенсацию Дану за случившиеся. И потому затребовал за коня денег немножко больше, как шепнул ему на ухо Домаш, чем стоил весь конский 'автопарк' Новгорода и его окрестностей или, если точнее - превышающую стоимость этого самого 'конфискованного' коня, минимум, раз в двадцать. А, когда 'офигевшие' от такой цены люди купца наконец 'отошли' и стали ворчать, предложил их хозяину обратиться с тяжбой лично к посаднику Господина Великого Новгорода.
- Вряд ли, купец, - сказал, наконец, посвященный в эту историю с наездом 'мажора' на Дана Домаш и, в целом, несмотря на опасение Дана, одобривший 'изымание' коня...'мол, такой наскок на боярина купцу спускать нельзя', - забудет эту историю. Так что надо готовиться к вероятным пакостям с его стороны. - И, попеняв Дану, что он ходит по Новгороду без боярского пояса, продолжил: - Но ничего, нас сейчас 'обидеть' сложно.
После 'разборки' с людьми купца, Дан, все-таки, закончил разговор с Ларионом. Дан предложил охотнику пойти к ним с Домашем, а, точнее, конкретно к нему, Дану, на службу. И рассказал, в чем эта служба, собственно, заключается. По ходу же повествования Дан разъяснил и все плюсы, и минусы, все условия данной службы, включая и такие нелицеприятные - было, было у Дана ощущение, что Ларион, хоть и был постарше Клевца, Рудого и Хотева, но выдержит все - и такие нелицеприятные, как большие физические нагрузки. Ларион предложение Дана принял. Заодно, тут же, выяснилось и почему. Грубо говоря, Ларион, как и бывший охотник Хотев решил 'сменить обстановку'. Но, если Хотеву хотелось просто чего-то нового, то Лариону стало 'тесно' в лесах вокруг Новгорода, а уходить далеко от Новгорода он, по каким-то своим причинам, не торопился... К тому же, охотнику, как оказалось, 'до глубины души' стало обидно, что какие-то наемные рутьеры без проблем уронили его на землю, обезоружили и столь же легко скрутили. А он даже не в состоянии был им помешать - тех двоих, что Ларион ухайдокал на заимке Шуги, охотник в расчёт не принимал. Понимал, что сие было случайно... И также он понимал, что не сумел бы, на той заимке, ни защитить жену Шуги Милушу, ни самого себя... Охотник решил, что впредь он в плен ни за что не попадет и научится драться, как воин. Наиболее же быстро это можно было сделать, поступив в дружину какого-нибудь боярина, а лучше всего именно к тому боярину, что избавил и его и других новгородцев от ганзейцев. Тем паче, что какой-другой боярин в дружину Лариона и не возьмет - нахрена ему нужен великовозрастный охотник, не знающий воинского дела, а Дан сам Лариона приглашал заходить. И воины у боярина Дана явно непростые, а с некими хитрыми ухватками - Лариону достаточно было увидеть, как они, пусть и не как охотники, однако контролируя все вокруг, шли по лесу, и, как они всегда становились так, дабы бывшие пленники постоянно были у них на виду, и никто не оказался за спиной... Именно по этим причинам Ларион и притопал к Дану. А тут, из разговора с боярином выяснилось, что он еще и денюжку хорошую платит своим... - 'те-ло-хранителям', - повторил, про себя, это слово Ларион...
Дан узнав, что Ларион, временно, живет у Шуги и вместе со всем семейством Шуги восстанавливает починок крестьянина, спросил охотника, как найти жилище Шуги и попросил его еще на несколько дней подзадержаться у крестьянина. Пожить, так сказать, до следующей седмицы, пока плотники не завершат в усадьбе Дана дом-казарму для телохранителей, а также для всех прочих приживал Дана.
Ну, а на утро следующего дня Дан засобирался на подворье Святой Софии, на малый совет новгородской осподы. Опять одел зеленый длинный мятель-кафтан, портки сменил с простых на дорогие, сапоги обул мягкой выделки, опоясался боярским 'золотым' поясом, пристроил на голову мягкую шапку с отворотами и завернулся в черный плащ-опашень. Есесенно, и сопровождение его - Рудый и Клевец приоделись соответствующе, ведь Дан, как и всем, платил им денюжку. И немалую...побольше, чем Якуну с Седым Хирви, а теперь еще и Андреасу с Иоганном.
Хоть и называлась 'оспода', на которую явился Дан малым советом, но столько людей с золотыми поясами, да еще собравшихся в одном месте, Дан, пока, не встречал. Ему, даже закралась в голову мысль о некоем королевском совете где-нить во Франции или Испании - так, как он себе его представлял, исходя из просмотренных в будущем-прошлом 'исторических' фильмов. Впрочем, стоило только Дану увидеть несколько далеко не восторженных - от его присутствия в этом зале...попросту говоря - откровенно враждебно смотрящих на него, харь, как все наваждение, весь какой-то, не совсем ему самому понятный 'Ах!' от посещения 'малой 'осподы', от того, что его, фактически, пригласили на заседание государственного совета Новгорода, Господина Великого Новгорода... Мигом улетучился! И заодно 'испарил' с собой и все впечатления от лицезрения Грановитой палаты, где происходило оное заседание 'малой 'осподы'. Собственно, упомянутого заседания Дан так и не видел - его пригласили в палату тогда, когда 'оспода', можно сказать, уже вдоль и поперек порешала все вопросы. И многие из участников совета, на момент появления Дана, имели - под боярскими шапками, которые на совете они не снимали - весьма злобно сверкавшие глаза на красных и потных физиономиях... Вероятно, от произошедших на 'осподе' всяческих словесных баталий.
Как выяснилось, Дана пригласили, дабы... Нет, все же Марфе Борецкой было присуще определенное чувство справедливости и Дана пригласили, дабы отблагодарить его от имени Господина Великого Новгорода, и - вот этого, Дан точно не ожидал - пожаловать ему землю в возмещение той территории, которую Дан, якобы, отдал, вместе с залежами серебра, ганзейским купцам... То есть, той территории, которую, с легкой руки воеводы Василия, хотел Дан того или нет, но все 'заинтересованные' лица - и боярыня Борецкая, и ее сын Дмитрий - посадник Господина Великого Новгорода, и второй посадник - Офонасий Груз, и архиепископ Иона, и много еще кто - посчитали наследством Дана. Стоя посередке зала, куда его, по традиции, как бы вывели-подвели два дюжих, краснорожих и одетых во все красное, молодца-бирича, размерами немногим меньше самого Дана, он даже не знал радоваться ему сему событию - тому, что отныне он, вроде того, что настоящий, 100%-ный, владеющий землей, новгородский боярин - или нет. Будто и уважила его Марфа Борецкая, ведь, наверняка, не так просто было 'продавить' решение о жаловании чужого, малопонятного боярина новгородской землей... - А с другой стороны, - думал Дан, - ну, и 'на фига' мне эта земля сдалась? Ведь, наверняка, она пустынна или почти пустынна - в противном случае мне вряд ли бы дали ее... Хотя бы, просто потому что Новгород не классическое феодальное государство, где землю дают вместе с крестьянами, а... А, значит, и пользы мне с этой земли никакой. Она, тупо, не нужна мне... Однако, - ворочались мысли в голове Дана, - и отказаться от 'подарка' нельзя. Не поймут-с, пусть я, как бы, и чужеземец, и странностей у меня, на взгляд новгородцев - слава богу, Семен 'просветил', да, и сам я чувствую - хватает. Обидятся же, как пить дать, очень сильно обидятся! И в первую очередь - Борецкие! Ведь, отказавшись, я покажу, что мне плевать на их старания и я эти старания абсолютно не ценю. Марфа, обязательно, - размышлял Дан, - после такого унижения, да еще на виду у всех, усложнит мне жизнь. А оно мне надо? Эти проблемы?
- Нет, конечно, - думал Дан дальше, - история уже сдвинулась с места и в городе происходит то, что не случилось в прошлой 'жизни', но! Но, в самом ли деле изменения настолько глобальны и бесповоротны, чтобы история, описав круг, не легла на прежнюю колею? Ведь, войну с Москвой Новгород еще не выиграл... И винтовку с пулеметом я еще не изобрел, песни Высоцкого и Пугачевой не перепел и, как настоящий попаданец, англичанам не напакостил и к Сталину на прием не попал... А, если серьезно - сделать еще нужно ой-е-ей сколько. Причем такого, до чего Борецкая сама, со своими сторонниками, не додумается, либо, ежели и додумается, вряд ли решится. И притом сделать, как можно быстрее. А, без Марфы, - Дан, про себя, тяжело вздохнул, - а, без Марфы, пляши тут - не пляши, ничего не выйдет. Поскольку я сам в Новгороде, по большому счету, никто и имя мое - неизвестно... Ну, или почти, никто и, почти, неизвестно, - тут же поспешил успокоить персональное 'эго' Дан. - Посему улыбаемся и машем, улыбаемся и ма...тьфу ты, кланяемся и улыбаемся... - И Дан, сделав радостное лицо, при всем 'чесном' народе, невзирая на ряд 'радостно' смотрящих на него физиономий - на этих 'радостных' физиономиях отчетливо читалось: - 'удавим, собственными руками удавим, коль подвернется оказия ...' - с небольшим поклоном, так, чтобы и свое, 'знатное' достоинство не уронить... - ибо не приведи господь склониться слишком низко, как обычный простолюдин, или наоборот, вообще не поклониться - мол, убог ваш дар за мою землю. Впрочем, Дан уже достаточно 'пообтерся' в местной жизни и с 'кружком' Борецкой тоже достаточно пообщался, чтобы не совершить подобную глупость... - и, чтобы уважение к 'обчеству', за пожалованную землю, показать, с благодарностью принял из рук сына Борецкой, посадника новгородского, Дмитрия свят Исааковича, грамоту о владении землей на Олонецком погосте, близ озера Онего.
Глава 7
Столь 'радостное' событие - превращение Дана из непонятного 'заморского' аристократа в стопроцентно новгородского боярина, хошь-не хошь, однако пришлось отметить. Но в очень узком кругу, прямо-таки 'очень'. Дан, конечно, возвратясь с 'осподы', рассказал Семену старшему, Вавуле, Лаврину и, почему-то, Седому Хирви - а они уже всем остальным, о пожаловании его землей на Олонецком погосте, но какого-либо восторга или повышенного любопытства это известие ни у Лаврина, ни у Вавулы, ни у Семена - разве что Седой Хирви с прищуром, насколько позволял ему шрам, взглянул на хмурое лицо Дана - не вызвало. Все и так давно считали Дана боярином, а есть у него земельные владения или нет... По тому, самому, большому, счету - всем это было 'до лампочки'. В мастерской и без того хватало событий, чтобы еще и интересоваться землей Дана. Ну, подумаешь, не было у него земли, а теперь одни 'благородные доны' пожертвовали ему, то бишь другому 'благородному дону' землю...вот, пусть, теперь 'дон' сам и выкручивается... Кхм, то есть одни новгородские бояре, в награду за некие заслуги, выделили землю другому, пусть и не совсем новгородскому, боярину. И что? Как уже упоминалось - 'в мастерской и без того хватало событий, дабы еще интересоваться и наличием или отсутствием земельных владений у Дана'. По той же причине ни Лаврин, ни Семен, ни Вавула - никто из 'старожилов' 'не вникал', то есть не обсуждал 'шашни' Дана и с новгородской 'верхушкой'. Ну, да, видели на подворье, и не один раз, тысяцкого Господина Великого Новгорода и биричи городские таскались в мастерскую, как на работу, но это только вначале в диковинку было, а потом, как-то, стало привычно. Разумеется, далеко не к каждому новгородскому боярину тысяцкий Господина Великого Новгорода сам является и от посадника Господина Великого Новгорода присылают часто биричей, но то дело десятое и к работе мастерской не относится... В общем, работникам мастерской не интересны были дела Дана не касающиеся работы этой самой мастерской.
В курсе всех событий, связанных с новгородской 'верхушкой', был, лишь, напарник Дана -Домаш. Ему Дан, как радеющему за Новгород человеку и могущему что-то подсказать или посоветовать, многое, но не все, сам рассказывал - и, естественно, направляясь с 'осподы' домой, тоже зашел на Торжище в лавку Домаша, дабы сообщить о наделении его, Дана, новгородской землей. Но землей не вблизи города, где все давно поделено и занято, а, ажно, возле Онежского озера. На что Домаш, в этот момент, как раз диктовавший, пристроившемуся к пустой полке Стерху, что из товара нужно в лавке... - перед пареньком лежал лист бересты и в руке Стерх держал писало-новгородскую 'авторучку', костяной стержень с заостренным концом... - на что Домаш, на секунду оторвавшись от диктовки, кивнул головой и сочувственно произнес: - Не переживай, что-нибудь придумаем. Вечером обговорим...
Напарник Дана, не будучи изначально 'зашорен' психологически - иначе бы он просто не сумел из воина 'переобуться' в гончара, да, общаясь еще постоянно с Даном, имевшим весьма нестандартный - с точки зрения средневекового новгородца - взгляд на жизнь в Новгороде и демонстрировавшим все время какой-то необычный - опять-таки, с точки зрения жителя средневекового Новгорода, каким являлся Домаш - подход к работе в мастерской, подход, тем не менее, приносивший солидные барыши, 'воленс-ноленс', но постепенно и сам стал выходить за рамки неких условных, 'средневеково-новгородских', стереотипов мышления. Это раньше для Домаша было: - Оу, земля - это святое! Получить во владение такой большой кусок земли, это, это... Больше и желать нечего! - А, сейчас...сейчас... Посему Домаш, как и Дан, смог сразу оценить 'всю скрытую прелесть' подобного дарения, к тому же, еще... - ну, не удержался Дан и скривился, говоря о 'осподском пожаловании'... - и наблюдая расстроенную физиономию напарника.
Упоминая, что никто из работников мастерской 'не вникал и не влазил' в дела Дана, в дела Дана за пределами мастерской, нужно, все же, отдельно сказать о Семене, сыне Далева, по прозвищу - Старший. Дан с самого начала своего 'новгородского пути' понял, что Семен обладает довольно острым умом и изрядной наблюдательностью, то бишь, многое подмечает. И, притом, не только подмечает, но и делает из увиденного и услышанного некие свои выводы, и выводы, как был случай убедиться Дану, довольно грамотные... Собственно, Дан давно пришел к заключению, что, если бы не излишняя живость характера Семена, толкающая его, порой, на плохо обдуманные поступки, живость, более присущая жителю солнечной Италии, чем обитателю сырого и холодного Приильменья, то он, Семен, как минимум, сейчас являлся бы 'житним человеком'. Доступно говоря - довольно богатым обитателем города. И, естественно, было бы глупо думать, что человек с таким умом и наблюдательностью, как у Семена, ни о чем не догадывается... А, еще, пожалуй, Рудый и Клевец, поскольку они всюду 'тягались' за Даном, могли все знать или, даже, пожалуй, все знали о связях Дана с 'административно-управляющей' верхушкой Новгорода. Однако, ни Рудый, ни Клевец не имели привычки исповедоваться кому-либо о делах Дана. Не имели, потому что Дан в самом начале их 'карьеры' грамотно разъяснил Рудому и Клевцу, что им можно рассказывать о том, что они будут видеть и слышать, находясь рядом с Даном, а о чем лучше сразу забыть... Из всего вышесказанного следует лишь то, что, если для работников мастерской, вроде бы ничего экстраординарного в наделении Дана землей не было, то дома, Дан, 'таки' вынужден был отметить это событие. Но ночью и в постели со Жданой. И единственным подходящим для этого способом. Ибо Ждана, хоть и была, стопроцентно, уверена, что Дан аристократ заморского 'кроя', а иного Дан говорить ей не стал - посколько сильно сомневался, что сумеет объяснить своему дорогому, ненаглядному, любимому, крепко привязавшему его к своей споднице-юбке и прочая, прочая, прочая 'секс-символу', будто он родом из грядущего - однако превращение Дана еще и в самого что ни на есть 'взаправдашнего', 'сермяжного и посконного' новгородского боярина, ее только обрадовало. Обрадовало, потому что жизнь она хотела прожить в родном Новгороде и ни в какую 'заморщину' ехать не желала и Дана отпускать тоже не собиралась! Потому, коль ее Дан аристократ, то лучше, дабы он был новгородским аристократом. И, если для внешнего мира ничего, из ряда вон выходящего, в этот день не произошло - ну, да, пожаловали боярина Дана землей, так, на то они и бояре, чтобы землей владеть - то для внутреннего миропонимания Жданы сие было событие! И являлось праздником. А праздник необходимо отметить... Естественно, Дан не возражал, совсем никак не возражал, потому что просто не успел, однако утром... Ах, это утро! Утром Дан, после многократного ночного его изнасилования женой, встал на слегка подгибающихся ногах, шатаясь во все стороны и решительно не способный ни на какие тренировки с телохранителями и малолетней занудой Вайке. Пожалуй, стоит добавить, что к этим тренировкам, с согласия - и после некоторого размышления - Дана, присоединились и 'приведенные в чувство'...хотя, как приведенные, не зря же в родном времени Дана существовала пословица: - Горбатого могила исправит... - более-менее 'приведенные в чувство' Мерене и Майму. На стремление заняться собой у обоих было сильным и, как понял Дан, на это стремление очень сильно повлияла стычка с Вайке и то, что она им здорово накостыляла... Хотя, до результатов племянницы Седого Хирви и Майму, и Мерене было далеко.
Короче, ни на какую ежедневную тренировку утром, этим утром, Дан был не способен и оттого дал решительное и очень 'ценное указание' всем заинтересованным лицам - проводить ее, эту тренировку, без него. Единственно, что Дан оставил за собой - это, якобы необходимое, 'всемерное и благое' руководство данным процессом. То бишь, устроившись на заготовленных для строительства казармы бревнах, и потихоньку приходя в себя, он стал начальственно покрикивать на Хотева, Рудого и Клевца, а заодно и на юных, одетых, как мальчишки - ну, не в юбках и сорочках же им махать руками-ногами и кувыркаться на земле, падаванок - Вайке, Мерене и Майму. Только Вайке одевала на тренировки старые мальчишеские штаны и рубашку одного из сыновей Марены-травницы - знахарка, по какой-то договоренности с Седым Хирви...вот, умел же весь посеченный эст, даже не зная толком языка, договариваться с людьми. В общем Марена отдала Вайке 'бруки' и еще довольно крепкую рубаху одного из своих сыновей. Впрочем, Вайке и изначально была одета, как парень - именно в таком виде племянница Седого Хирви и появилась в усадьбе Домаша. Мерене же и Майму для тренировок достала одежду Ждана, реквизировав уже ношенные запасы Веетара и, судя по размеру, его деда - Ульмига. То, что рубахи были широки и велики - не страшно, но одни штаны девушкам пришлось слегка расширить в бедрах, дабы не были в 'облипочку', а другие, наоборот, ушить в поясе, что также не было бедой, ведь, после каждой тренировки приходились, все равно, каждому - и телохранителям, и девушкам, где-то что-то зашивать...
Покрикивая на 'дам' и телохранителей... - кстати, что Рудый, что Клевец, а позже и Хотев, чуток повздыхав, использовали для тренировок ту одежду, в которой пришли к Дану, а себе купили новую. Дану же отдал свое старье Домаш, оно, хоть, и было Дану маловато и коротковато, но ему, ведь, не перед советом '300 золотых поясов' в этом старье выступать... - значит, покрикивая на малолетних дам и телохранителей, Дан, конечно, при этом делал вид, что неустанно контролирует их. И, заодно, приходя в себя после...э-э, немножко бурно проведенной ночи, вспоминал вчерашний разговор с Домашем. Разговор о том, что им делать с пожалованной Дану землей. Именно, им, обоим - несмотря на все 'отбрехиванья' Домаша о том, что землю 'всучили' конкретно Дану и попытку Домаша сделать вид, что он совершенно тут ни при чем, Дан сумел убедить напарника, что мучиться с этим 'подарком' им придется двоим. И самым тяжеловесным аргументом стали слова Дана, что... - ...если я займусь этим один, то мне уже будет не до мастерской! - После чего, обсуждение - что делать с подаренной землей, перешло в более конструктивную форму. В конце концов, так и ничего толком не придумав, Домаш, а вместе с ним и Дан, стали склоняться к мысли, что, кому-то одному из них, нужно, все-таки, хошь-не хошь, а съездить к Онего-озеру и, для начала, хотя бы вступить во владение оной землей. А, походу, и осмотреть там все хорошенько. И, лишь, потом стоит вернуться к проблеме - что делать с этим 'презентом'... И съездить придется Дану, ведь землю дали ему и мастерская месяц с хвостиком - именно столько времени отводил на путешествие в подаренную вотчину более опытный Домаш - ну, или в крайнем случае - два месяца выдержит и без Дана, а лавка на Торжище требует постоянного присутствия Домаша.
- В общем, слушай здесь, - сказал Домаш, вызвав, подобными словесами, у Дана подозрение, что никакой Домаш ни новгородец, а прибыл в средневековый Новгород прямо из Одессы второй половины 20 века, - оно, конечно, осень не самое удачное время для поездки по новым владениям, но ждать пока придет зима и все замерзнет - слишком долго. Да, и дожди только начались, и земля еще не особо размокла - Дан был в курсе того, что в сезон дождей, то есть по осени и весной, новгородская земля, из-за обилия льющейся с неба воды, а также по причине имеющегося множества болот, ручьев и разных речушек, неимоверно распухающих в эти времена года, была весьма и весьма трудно проходима...
- К тому же, - продолжил Домаш, - и добираться в эти свои новые владения, как я понимаю, тебе проще и быстрее будет по воде. В общем, - подытожил свою речь партнер Дана во всех делах фирмы 'Домаш энд Дан', - давай заканчивай все срочные дела и готовься в путь. И чем скорее ты отправишься, тем легче будет дорога и тем быстрее ты вернешься назад. И, еще, - обронил Домаш, не давая Дану и рта раскрыть, - у тебя сейчас три человека в охране... - Новенького, что вчера приходил на двор и которого, полагаю, - быстро сказал Домаш, явно имея в виду Лариона, - ты тоже намереваешься взять к себе в охрану, я, пока, в расчет не беру... - Три человека у тебя в охране, - повторил Домаш, - но одного ты должен оставить 'на хозяйстве'... -Домаш вопросительно посмотрел на Дана.
Дан утвердительно кивнул головой.
- Значит, - подвел итог Домаш, - поступим следующим образом. С двумя охранниками... Новенького я, опять-таки, не считаю, - уронил Домаш. - Я не сомневаюсь, что со временем он станет подобием Хотева, а может, даже, и Михаила или Федора - Домаш назвал обоих телохранителей Дана по церковным именам, о которых он был в курсе - но, сейчас, он просто охотник. - В отличии от Дана, Домаш сразу определил в Ларионе охотника.
- Так, вот, - снова обронил Домаш, - с двумя охранниками в такую дорогу не отправляются, а у меня, тут, по случаю, образовалась небольшая горка серебра, временно не нужная мне. На много ее не хватит, но два десятка судовой рати нанять можно и еще чуток останется.
Дан опешил. Не то, чтобы Домаш был не способен на такой поступок... Дан уже знал, что способен. Однако, что нечто подобное произойдет именно сейчас... Не ожидал!
- Возле Онеги можно наткнуться на враждебную чудь, - пояснил Домаш, - да и местные своевольничают, и не прочь ограбить чужака. Сам-три на Онегу ехать опасно.
- Спаси тебя бог! - только и сумел вымолвить Дан...
Смысла оттягивать запланированую поездку не было. Поэтому Дан, наметив себе на ближайшие после выходного... - 'малая оспода' и вчерашний разговор с Домашем пришлись, так уж вышло, на субботу, то бишь, сегодня было воскресенье. А в воскресенье работать - грех. Нет, некоторые дела делать можно, вот, например, ежеутреннюю 'зарядку' - ведь, какая же это работа? Хоть и проходит она в поте лица своего, как писано в библии... Тренировка - это хорошее настроение и бодрость духа на весь день!
Или, допустим, нужно куда-то сходить в воскресенье, то это тоже не возбраняется... А в целом воскресный день для посещения церкви и личных дел каждого, ежели, конечно, какой враг не стоит у ворот города. Посему Дан и наметил на понедельник и на вторник, поелику возможно, завершить все срочные дела, а дальше... Дальше все зависело от того, как скоро Домаш наберет судовую рать в охрану Дана. Почему именно Домаш? Ну-у, во-первых, инициатива всегда имеет инициатора... А, во-вторых, Домаш - воин, пусть и бывший, но не потерявший, однако - как показали похороны Микулы - связи с воинской кастой Новгорода, то бишь он всяко лучше Дана разбирается кого и как брать в 'попутчики' Дану.
Лично же Дану собраться - только подпоясаться, хватит и пары часов. Правда, еще нужно решить ряд хозяйственных вопросов - закупить продовольствие на весь отряд и договориться о подходящем транспорте, ибо весь путь до Онеги, Домаш и Дан, запланировали совершить по воде - сначала по Волхову до Ладожского озера, а потом из Ладоги в Онегу еще по одной реке, соединяющей Ладожское и Онежское озера и далее до самой пожалованной Дану земли. Так было и быстрее: - не требовалось преодолевать или каждый раз обходить, двигаясь по суше, многочисленные ручьи и речушки, уже начавшие потихоньку разбухать, и не нужно было 'переться' через, местами, непролазные болота или лес - и по деньгам реально: - ведь, пешком в такую даль отправляться - ноги сотрешь, а нанимать конный отряд, да покупать лошадей для самого Дана и его телохранителей... Сильно дорого выходило.
Впрочем, насчет продовольствия на всю 'банду', сказав, что '...не боярское это дело, а мне приходилось этим заниматься' Домаш пообещал, при том - добровольно, побеспокоится сам. По поводу же лодок или ладей, Дан решил переговорить с Базылем, речным капитаном, освобожденным им из ганзейского плена и 'ходящим' по Волхову. Но...но это все в понедельник, а, пока, Дан вернулся мыслями к прошедшей ночи. Ночью, перед тем, как Ждана собралась 'праздновать' появление нового новгородского боярина, Дан завел с ней разговор о своем отъезде в далекие земли... Услышав сие сообщение, Ждана на мгновение замерла... Дан, тут же, поспешил добавить, что в 'далекие земли' это на Онежское озеро, туда, где находится его новое владение и, к тому же, всего лишь на пару недель, ну, или чуть больше. Ждана неспешно 'отмерла' и сразу влепила Дану пощечину - вопреки сложившемуся у Дана, под воздействием всего когда-то прочитанного в прошлом-будущем 21 веке, мнению о женщинах средневековой Руси, как о неких 'забитых' созданиях, боявшихся не то, что руку, взгляд поднять на мужа, 'жена да убоится мужа своего', у Дана, с самой первой недели пребывания в Новгороде, появилось стойкое ощущение, что историки врали...или он чего-то не так понял. В Господине Великом Новгороде дамы совсем не были бесправны и чем дальше, тем больше он убеждался в этом. Похоже женщины на Руси были несчастны лишь на страницах житейских средневековых поучений, откуда черпали свое 'вдохновение' различные 'бытописатели' средневековой Руси, либо... Либо Новгород был не Русь. Вернее, не та Русь, которую имели в виду эти 'писатели'...
Пощечина стала преддверием ночных неистовств и, пожалуй, как, где-то час спустя, проскочила шальная мысль в голове Дана, еще больше поспособствовала...нет, не сама пощечина, а сообщение о скором его отъезде, еще больше поспособствовало этим 'неистовствам' в их, едва не сломанном этими ночными 'перипетиями' гнездышке в комнате-спальне. Ибо, отмерев и влепив Дану пощечину, Ждана выпалила, что слишком мало времени провела с Даном, чтобы надолго отпускать его, а значит, пусть будет готов... И всю ночь 'утюжила' Дана. А утром, Дан, как уже упоминалось, был на дрожащих ногах и совсем никакой...
Наблюдая за махающими руками и ногами телохранителями и девчонками, Дан, параллельно, стал думать и о том, что еще необходимо сделать до отъезда: - Что касается керамики, тут, пока, все 'гут'. И псевдоантичная посуда, и роспись 'звериными мотивами' еще долго себя не исчерпают, и конкуренты здесь тоже появятся не завтра, так что оставлю все, как есть и пусть 'старшие' отвечают за свою работу... В 'самогонном' направлении... Предупредить Домаша и дать Вавуле с Яковом по шее...нет-нет, дать им наказ, предварительно объяснив, что от них требуется - слепить, для начала, с десяток, похожих на огромные жбаны, керамических сосудов. А потом Семену обжечь эти сосуды. Конечно, было бы лучше использовать для выгонки самогона кубы из меди, но сейчас это очень уж дорого, а дальше будем посмотреть, как говорил один персонаж в далеком будущем-прошлом. Хватит и того, чем он уже оглоушил 'спеца' по самогону Федора, который, после всех опытов с двойной перегонкой и очисткой разными способами, принес в мастерскую 3 еще остававшихся у него кувшинчика и, под надзором Седого Хирви, терпеливо дождался 'триумфального' - вместе с чужой конягой - возвращения Дана из похода на Торжище.
От доморощенного самогонщика Дан потребовал найти, в Новгороде найти, и дал ему для сего деньги, и, в общем-то, немалые - медные или из стекла, желательно с отверстием не более кулака, трубы... Дан несколько раз видел такие трубы на Торжище, правда, ему тогда недосуг было и кто их покупал и для чего, именно - он понятия не имел. Но он запомнил эти трубы... В крайнем случае, Дан планировал сделать трубы из глины.
- Также, - думал Дан, - на время моего отсутствия нужно выдать Федору, взятый на ладье у ганзейца, мед и обязать 'спеца' 'поставить' медовуху. И хорошую, долголетнюю, с выдержкой. Ну, а сам массовый выпуск самогона наладим, когда я вернусь. Пока же я здесь, можно сделать имбирную настойку с перцовкой, и поставить их, на недельку, куда-нибудь настаиваться. Например, в кладовку в моем доме. Там, как раз, темно, то есть то, что и нужно, и места хватает. Да, и дать задание Семену Старшему... - сначала Дан хотел оставить вместо себя 'на хозяйстве', в помощь Домашу, Лаврина, 'старшину' художников - художники, по умолчанию, отвечали за конечный продукт деятельности мастерской и потому их старший был в курсе всего происходящего в ней - но по здравому размышлению, назначил, на время своего отсутствия, может и не столь сведущего, как Лаврин в общем производственном процессе, однако более 'шустрого' и 'остроглазого' Семена Старшего, 'печника'... - и дать задание Семену Старшему, забрать настойки через неделю и, вместе с привязанным к кувшинам-бутылкам наставлением на бересте, как употреблять каждую настойку, отнести все на подворье Святой Софии архиепископу новгородскому Ионе. Это то, что касается владыки... И по плотникам, что возводят нынче сарай под самогон на новом участке. Нужно не забыть поговорить с Домашем насчет их оплаты. С мастерами же, что рубят мне казарму-'малосемейку' в усадьбе, я рассчитался заранее - в отличие от плотников на новом участке, они уже рубили дом для меня и на что способны, я видел... И важное, притом очень важное, - мысли Дана сами собой перескочили от повседневного к политике, - о польском короле и слуцком князе. О союзе Новгорода с польским королем и о приглашении в город слуцкого князя... - Дан знал от тысяцкого, что Борецкая, несмотря на изменения, происходящие в жизни города, не оставила идею о заключении союза с Казимиром Польским... - Такой союз, - размышлял Дан, - спустит в сортир все мои планы по 'демонизации' Москвы. Все, тщательно распускаемые нами антимосковские слухи - по сведениям 'верных людей' воеводы, они, слухи, достигли уже и иных русских городов и княжеств - этот союз превратит в безобидные сплетни. А, заодно, развеет и ускоренно создаваемый мной, посредством тех самых 'информационных диверсий', образ князя Ивана III, как исконного, ненавидящего Новгород, и не только Новгород, врага. Некоего злобного московита, мечтающего живьем сдирать с новгородцев кожу, четвертовать и вешать на дыбе...хм, перебор, конечно, но на что не пойдешь ради черного пиара? Самое главное, чтобы действовало... Проклятый же союз с католическим королем все погубит. И, вместо того, чтобы усилить Новгород, наоборот усилит Москву... Вот, чувствовал же я, что здесь будут проблемы... - естественно, Дан, если так можно сказать, давно уже предупредил - как сумел, так и предупредил, хотя, наверное, это можно было и нужно было сделать иначе и лучше - Марфу Борецкую о катастрофических минусах данного союза, однако... Однако, уверенности, что посадник и его матушка 'услышали' его и прониклись порочностью этой затеи, у Дана не было. Посему он отдельно, по возможности, периодически 'давил на психику' этой темой еще и воеводе, с которым виделся чуть чаще, чем с Марфой свет Семеновной и ее сыном - посадником Дмитрием. Но...но, несмотря на все труды Дана, не было у него уверенности, что тысяцкий тоже осознает подспудную опасность этого союза. Ну, не видели ни Борецкие, ни их сторонники, темной стороны данного союза...
Разумеется, Дан понимал, что по годам, не упоминая уже о социальном статусе - даже невзирая на то, что он теперь аристократ, но аристократ-то заморский, а не новгородский - он далеко не ровня тысяцкому, а тем паче Марфе Борецкой и посаднику Господина Великого Новгорода Дмитрию, и даже, периодически, сам удивлялся, что они его, вообще, слушают... А он разговаривает с ними, да и, вообще, ведет себя... - да, и не только с ними... - абсолютно 'по-взрослому', совсем не как человек, максимум 25, ну, ладно, 29 лет от роду. То бишь, ведет себя, как дядька, далеко за 40...50...60, проживший целую жизнь и много чего изведавший. Однако, 'спускового крючка', таких, случившихся с ним перемен, Дан не знал. Впрочем, Марфа и ее сторонники могли объяснить - хотя бы лично для себя - подобные манеры Дана тем, что он рано покинул родовые владения и долго путешествовал... И, все-таки, о польском короле и союзе с ним... Единственно, что, пока, утешало Дана, это абсолютное неприятие, как он выяснил, вышеназванного союза новгородской церковью. Владыка Иона, благодаря усилиям Дана вовсе не лежавший при смерти, как в той, другой, бета или альфа, истории, весьма активно участвовал в делах города и очень прохладно, если не сказать больше - по словам проболтавшегося, ибо никто в окружении боярыни Борецкой не делал секрет из этого, Василия - относился к упомянутой, бродящей в умах боярыни Борецкой и ее сторонников, и известной уже, как минимум, половине Новгорода, идее - заключить союз с королем католической Польши. И, вроде как на этой почве у владыки даже вышла серьезная размолвка с боярыней - Иона заявил, что, пока он является высшим иерархом новгородской церкви, ни о каком договоре с Казимиром Польским не будет и речи!
Дан тут мог лишь порадоваться неуступчивости владыки, к тому же, эта весть о размолвке, это событие, стало, своего рода, первой ласточкой, первым результатом, положительным результатом, вложений Дана в здоровье архиепископа Ионы. Того, что Дан не зря пропихивал витамины и прочие разные невкусные и вкусные микроэлементы в организм владыки. Правда, стоит сказать, что владыка особо-то и не сопротивлялся этому настырному желанию Дана продлить ему, владыке, жизнь. И совершенно не потому, что сильно цеплялся за эту самую жизнь и ради нее готов был на все, на любой эксперимент со своим здоровьем. Совсем нет. Иона являлся человеком церкви и, коль бог, без которого он не мыслил своего существования, намеревался призвать его к себе, значит так и должно быть, однако... Однако, произошло непредвиденное. В городе возник, можно сказать, почти ниоткуда, странный боярин. И этот странный боярин, вначале себя выдававший за мастера-литвина... Но нет... Особая канцелярия владыки уже вызнала об обстоятельствах появления в Новгороде необычного боярина. И то, что он не называл себя литвином, а так его назвал хозяин гончарной мастерской, куда этого боярина привели два работника из этой мастерской, тоже выяснила. А сам человек, вроде, обозначил себя, как дана, жителя островов, что лежат между немецкими, свейскими и мурманскими землями. Правда, еще позже выяснилось, что сие тоже, вроде как, ошибкой было, и на самом деле человек, приведенный работниками гончарной мастерской, является русью, некоей толи пелой, толи белой русью. Что, впрочем, также, не менее точно, выводило боярина из того же стыка немецких, свейских и мурманнских земель, ибо Русь... Ибо именно там, где-то, располагался остров Руян, вроде бы родина легендарного Рюрика, а, значит, и там, где-то, находилась первоначальная Русь, пусть сейчас она и была под властью немцев... Впрочем, Иона, являясь грамотным и любознательным человеком, а также патриотом Новгорода, в свое время пересмотрел много всяких, хранящихся в новгородских церквях и монастырях, записей о ранних временах. И не только имевшуюся в Софийском соборе владычную летопись, но и копии иных, более древних хроник, начертанных еще языческими чертами и резами на грубой коже, и переведенных монахами уже на понятные буквицы. И в некоторых из этих, переписанных хроник-'сказок', говорилось о том, что первые руссы появились в Новгороде еще до Рюрика и приплыли они со свейской стороны. И приплыли не в Новгород, а в Ладогу - когда-то самостоятельный, а ныне подневольный Новгороду град на берегу одноименного озеро. К тому же, и Новгорода, как такового, тогда не существовало, а, вблизи реки Волхов, находилось небольшое поселение словен новгородских, которое соседи-чудь называли - Невагард или Невагород...что на языке ижоры, водь и карелов означает крепость среди болот. То есть, город на болоте... И что потом, к этим первым руссам в Ладогу, на будущие новгородские земли, пожаловали 'в гости' даны, обитатели тех самых островов на закате Варяжского или, по-ганзейски - Остзейского моря, островов на стыке немецких, свейских и мурманнских земель, и сильно побили первых руссов. Но все это случилось очень давно, еще до появления Господина Великого Новгорода... Хотя, Иона нашел в одном из монастырей и совсем странную запись о том, что, на самом деле, Русь... Что, как минимум, Руси было три. Однако и вторая, и третья Русь находились на юге - одна на Русском море, потому в летописях и называемом Русским, что вблизи его, там, где сейчас город Тамарха, бывшая Тьмутаракань, обитали руссы, выходцы, как и Рюрик, с берегов Варяжского моря и острова Руяна, правда давно оттуда ушедшие, но сохранившие какие-то связи со свеями; и вторая - Русь-Рось-Роксь у реки Дон, на пограничье степи и нынешнего Рязанского княжества. Только жили в третьей Руси ясы-касоги, народ и по сею пору существующий, но теперь живущий очень далеко, в кавказских горах, до этого же кочевавший по всей широкой степи. И многие руссы из Тьмутаракани, заодно со свеями и прочими северными варягами нанимались к этой Руси на службу...
Что же касается входящих сейчас в княжество Литовское полоцких земель, которые, как знал Иона, в последнее время все чаще и чаще именовали Белой Русью, и которые могли претендовать на родину странного боярина, то и Марфа Борецкая, и посадник новгородский, сын Марфы Дмитрий, нисколько не сомневаясь, видимо зная что-то такое, что не ведал Иона, утверждали - данные территории, как и прочие западные и южные земли, возглавляемые прежде потомками Рюрика, а ныне входящие в Великое Княжество Литовское и носившие названия Черной и Красной Руси, никакого отношения к родине боярина Дана не имели... Ну, а, в общем... В общем, странный боярин сумел изменить, чуть-чуть, но изменить настроения в Новгороде, патриотом которого Иона являлся. В городе, бывшем родным для владыки, по проникшим в келью владыки вместе с посещавшими Иону церковниками слухам, все отчетливее стали звучать антимосковские голоса. Голоса, требующие сохранить старинную вольность города и дать отпор Ивану III. И что удивительно, кричать об этом стала та самая городская чернь, которая до этого ратовала за князя Москвы!
Более того - даже бояре, которые дотоле молчаливо поддерживали промосковскую оппозицию Борецким - Незденичи и Онциферовичи, как сообщил, с усмешкой, владыке архимандрит Юрьевского монастыря - Феодосий, представлявший Иону, из-за болезни последнего, на совете 'малого' вече, начали осторожно высказываться за войну с Москвой. И это уже не говоря о боярах, ранее не являвшихся ни сторонниками Борецких, ни сторонниками Незденичей и Онциферовичей...
И архиепископу 'засвербело'. Он неожиданно почувствовал, что историю можно повернуть вспять. Что город, который долго 'болел' и которому с каждым годом, по внутреннему мироощущению Ионы, становилось все хуже и хуже, способен 'выздороветь' и снова стать великим, реальным Господином Великим Новгородом... И что нужно помочь необычному боярину. А для этого архиепископу новгородскому требовалось, как минимум, продолжить земное существование. Ибо с 'той стороны' - и Иона сей момент прекрасно осознавал - ни ему, владыке, ни кому-нибудь другому, не дано вмешиваться в дела живых. В конце концов Иона решился. Решился изменить предначертанное сверху и продлить свое бренное бытие. Он принял 'витамины' Дана и остался жить, неприятно удивив и сильно озлобив тем, что не умер, своих, как церковных, так и светских 'оппонентов'.
Владыка не просто поддерживал все, идущие - по его разумению - на пользу города, инициативы Дана, поддерживал, естественно, не явно, а, вроде, апеллируя к библии и, как бы, проводя свою собственную, ни касающуюся мирской жизни в Новгороде, церковную политику... Однако, почему-то, все, связанное с Даном, находило у Ионы множество параллелей в библии или житиях святых, и сие обязательно озвучивалось по воскресеньям в проповедях во всех церквях Господина Великого Новгорода. Например, распространившиеся по всему городу выступления пострадавших купцов и ремесленников... - или, якобы, пострадавших... Нет, конечно, все они были ущемлены московской властью, прямого обмана Дан никогда бы не посоветовал тысяцкому, как организатору подобных выступлений, все-таки, на дворе был не 21 век, когда люди могли врать без зазрения совести, особенно люди во власти, здесь 'за базар' требовалось 'отвечать' и неприкрытая ложь обязательно вышла бы 'боком'. Да, и сам бы воевода, как и его люди, будучи уроженцем этого века, ни за что бы не пошли на такую ложь. Но уговорить 'терпилу' слегка, чуть-чуть, для пользы дела... Ох, уж это дьявольское 'чуть-чуть, для пользы...'! Дан прекрасно понимал, что от этого 'чуть-чуть...' один, всего один, маленький шаг до откровенной лжи в мире будущего, но от этого, опять-таки, 'чуть-чуть, слегка' сейчас зависело настоящее Новгорода, уникального для послемонголо-татарской Руси города, посему резон 'сгустить краски' не просто существовал, он уверенно забивал камнями все моральные судороги Дана по данному вопросу... - итак, распространившиеся по всему Новгороду выступления людей, пострадавших от произвола московских властей и яро обличавших порядки в Москве... Так и сам Иисус Христос выступал с обличениями фариссеев, как же может церковь не поддерживать эти выступления? Никак не может! И не только новгородская, но и другие - тверские, рязанские, муромские и остальные церкви должны приветствовать эти, восходящие еще ко временам самого Иисуса Христа, выступления! А то, что они, по сути, являются антимосковскими, так это неважно. Сие церковь не обязана знать и ее это не интересует - хотя...хотя, конечно, патриарха московского эти обличения-выступления корежили, но прямо запретить он их не мог.
А еще 'поползновения' Дана находили отклик в церковной практике Новгорода и при случае, подходящем случае, всегда упоминались, доброжелательно, в речах иерархов новгородской церкви и словах прочего клира.
Кроме того, Иона, пусть Дан этого и не знал, постарался, через свой полк воинов-монахов, но, в основном, с помощью... - так получилось, что уж очень вовремя, по подсказке все того же, Дана, созданной 'особой канцелярии'... - обезопасить странного боярина от происков врагов Новгорода, тех, кому идеи заморского боярина по укреплению города становились 'поперек горла'. А также тех, кому, несведущий в новгородских раскладах, 'импортный' боярин-барин, двигая свои 'ре-фор-мы' - слово, услышанное архиепископом от самого нового боярина - и пробуждая город от болезни-спячки, заставляя его, город, принять лекарство, мимоходом 'оттопчет мозоль'...
- И последнее, - думал Дан, сидя на бревнышке, - осталось подтянуть в эту поездку Лариона. - По здравому размышлению, Дан решил взять его с собой прямо сейчас. Ларион был из охотников, а охотник, мнилось Дану, в данном путешествии мог пригодится. У Дана уже имелся телохранитель из охотников - Хотев, но его Дан вынужден будет оставить 'на хозяйстве', ибо больше некого. Ни Рудый, ни Клевец 'на усадьбе' не задержались бы и секунды, так как владыка новгородский Иона, по благословлению которого они стали телохранителями Дана, весьма недвусмысленно указал им нигде и никогда не оставлять боярина одного. Единственно, что изменилось с тех пор, одно послабление которое с тех пор позволил владыка Михаилу и Федору, в миру - Клевцу и Рудому, так это носить вне церкви мирские имена и ходить по воскресеньям не в собор Святой Софии на общие с братьями-монахами из полка архиепископа проповеди, а в ту же церковь, что и Дан. Однако, и эти послабления, особенно второе, Рудый и Клевец получили не сразу. Логика владыки была простая и Дан ее прекрасно видел - пока Рудый и Клевец ходили на общие молитвы с монахами-воинами из полка архиепископа, они были людьми Ионы. Как только Рудый и Клевец даже на молитвы начали ходить вместе с Даном, они стали людьми Дана, ибо порвалась, растаяла, медленно и неумолимо, та самая нить, что еще соединяла телохранителей Дана с братьями-монахами из полка архиепископа... Что ж, все мы люди, человеки...