Аннотация: "командировка" в прошлое не закончена... Продолжение - Варианта "Новгород - 1470"
ХЕЙМСКРИНГЛА - МИР N ...2002
ПОД ЗНАКОМ СВЯТОЙ СОФИИ
(Вариант 'Новгород' - 1470, книга вторая)
Глава 1
Первым делом, после того, как из шалаша извлекли пленников и более-менее привели их в порядок, а затем накормили, из найденных, тут же, у рутьеров, 'общественных' запасов - хлеба, мяса вяленного и слегка пахнущего, и пары кусков каменной твердости сыра...если это можно было назвать сыром, перед Даном встал вопрос - что с ними делать дальше? С мужиками было проще - из полутора десятка пленников двое - с запекшейся кровью на крупной голове, с легким прищуром светлых глаз и уже пробившейся сединой в бороде и волосах, крепыш Базыль и среднего роста молодой, с дерзким взглядом, сильно избитый парень по имени Карась - являлись капитаном и лоцманом той самой ладьи, в которую немцы грузили свои товары, той, что стояла у вымола. Еще шестеро новгородцев, из них особо выделялся жилистый парень-жердина, выше даже, чем Дан, с именем-прозвищем - Нос, были гребцами на веслах с этой же ладьи - по уже упоминавшемуся договору Новгорода с Ганзейским двором, немецкие купцы не могли использовать своих гребцов для хождения по Нева-реке, Ладожскому озеру и Волхову, собственно, как и лоцманов не новгородцев тоже. Более того, даже плыть по этим рекам и озеру - по тому же договору с городом - ганзейцы имели право лишь на новгородских ладьях. Потому-то, на входе с Балтики в Нева-реку, как было известно Дану, то бишь там, где Нева впадала в Финский залив, немецкие купцы на расположенном в устье реки острове переваливали свои товары с морских кораблей-'коггов' и 'хольков' на новгородские ладьи, и лишь потом поднимались в Новгород. А на обратном пути наоборот - спускались на новгородских ладьях до острова и там загружались на 'когги' и 'хольки'... И, ежели капитана ладьи в Новгороде могли хватиться еще не скоро, все-таки путь до Финского залива и обратно не близкий, то лоцмана и гребцов - по сведениям Дана - обычно сменяемых в новгородском 'пригороде' Ладоге на берегу одноименного озера - почти на полпути между Новгородом и Финским заливом - на ладожских гребцов и местного лоцмана, либо уже хватились, либо должны были хватится в ближайшее время их гильдейские 'коллеги' - Дан уже был в курсе существования в Новгороде различных профессиональных объединений, наподобие западноевропейских 'цехов' и 'гильдий'.
Как Дан слышал от Домаша... Примерно с седмицу назад, вечернее подведение итогов дня Домаша и Дана плавно соскочило с дел торговых на 'откуда есть прибывают в Новгород купцы заморские'. Тогда-то Дан и 'просветился' о навигации на Волхове - летом лоцман на Волхове оборачивался до Ладоги и обратно, даже с учетом возможных природных катаклизмов - штормового ветра и сильного дождя, максимум, седмицы за две.
И, наконец, последние пятеро мужей - узколицый, с орлиным носом, темнобородый новгородец Шуга с разбитой губой и измазанными в крови остатками рубахи, и трое молодых, похожих на Шугу и друг на друга, различающихся только ростом и цветом волос парней, явно были крестьянского 'роду-племени'. Все они являлись 'пахарями'. А, вот, державшийся вместе с ними... Примерно такого же возраста, как и Шуга, лет 25 - 30, не худой и не толстый, не высокий и не низкий мужичок... На человека 'от сохи', как-то, не 'тянул'. И братом-сватом Шуги тоже не был, поскольку вид имел от Шуги абсолютно отличный.
- Хотя, сватом, вполне, может и быть, - меланхолично подумал Дан. - Наверное, все-таки, либо знакомый Шуги, либо его дальний родственник...
Толи дальний родственник, толи знакомый Шуги, в отличие от четверки крестьян, пострадал от немцев-наемников гораздо больше, у него, буквально, 'живого места на теле не было'. Он весь представлял сплошной синяк, но! Но, несмотря на сильные побои, знакомый Шуги улыбался! И эта улыбка избитого, но радующегося жизни человека, невольно вызывала у Дана уважение. А еще у данного 'родственника' Шуги были весьма примечательные глаза. Ярко-ярко зеленые. И этот ярко-зеленый цвет его глаз был заметен, даже, невзирая на то, что они, эти глаза, едва открывались, превратившись, на синюшном и опухшем лице в две узкие щелочки.
Избитый мужик вовсе не лежал пластом, как это можно было предположить, а, хромая и периодически кривясь от боли, крутился вокруг бывших узников и, по мере сил, пытался подбадривать их, и это еще больше добавляло Дану уважения к нему. Звали же сего примечательного мужичка - Ларион...как он сам, с трудом открыв рот, поведал о себе - поразительно, но Дан даже не заметил у Лариона, пережившего столь жестокую 'экзекуцию', ни одного выбитого зуба, во всяком случае - спереди...
- Ларион, - повторил, мысленно, Дан. Ларион немного смущал Дана тем, что Дан никак не мог определить кто он по роду занятий. - Пожалуй, - подумал Дан, присмотревшись в очередной раз к остаткам изорванного и грязного одеяния зеленоглазого Лариона, - пожалуй... Все-таки, будь его, Лариона, портки и кафтан или кожух целыми, наверное, стоило бы сказать, что они принадлежат охотнику. Точно такому же, каким был Хотев, пока не пришел к нам наниматься. Во всяком случае, одет Хотев был весьма похоже. Значит, Ларион, - подвел итог своему скоротечному 'аналитическому обзору' Дан, - скорее всего, тоже охотник. Впрочем, сие, - опять-таки, меланхолично стукнула мысль в голову Дана, - отнюдь не отменяет его родство или хорошее знакомство с Шугой...
Крестьянам и охотнику Дан просто вернул их вещи - те, которые нашлись у немцев, и порасспросил, как они попали в плен к ганзейцу. Если верить тому, что Дан услышал от Шуги и его сыновей, купеческие наемники захватили их, когда они, то есть - крестьяне, расчищали поляну в лесу под пашню. Затем, оставив связанных пленников на поляне, а вместе с ними и одного из своих - стеречь пленников, немцы подались к Шуге на сам починок. А на починке, естественно, в это время находилась лишь Милуша, жена Шуги и мать его сыновей. Шуга аж зубами заскрипел, когда рассказывал, куда с поляны пошли немцы и с чем они вернулись обратно на поляну. Почти все вещи, что наемники принесли с собой, были перемазаны кровью, и Шуга понял - живой Милушу он больше никогда не увидит. В этот момент, момент повествования Шуги о своей жене, Дан уловил, как голос крестьянина дрогнул - видно любил он свою Милушу, сильно любил... Одно, только, обрадовало крестьянина - немцев вернулось меньше, чем ушло... Правда, вместо двоих своих не вернувшихся, немцы приволокли с собой избитого и окровавленного Лариона, охотника, часто заходившего к Шуге в гости - Дан правильно определил род занятий Лариона. Как пояснил Шуга, они оба с Ларионом были родом из Тверского княжества, которое каждый по своим причинам... - Шуга не сказал по каким. Охотник Ларион тоже не стал вносить ясность по этому вопросу, толи из-за того, что ему трудно открывать рот было, толи просто не захотел... - покинул и перебрался в 'новгородскую землю'.
Как оказалось, Ларион, решивший 'заскочить' на починок, проведать Шугу, и немцы, подошли к хутору почти одновременно, только с разных сторон, не подозревая друг о друге. Но охотник увидел их чуть раньше. Первого из рутьеров, не заметившего охотника и не ожидавшего нападения, Ларион... - все же пришлось охотнику, болезненно шипя, шевелить ртом, дабы рассказать о событиях на починке... - уложил копьем прямо у ограды, окружавшей дом и хозяйственные постройки Шуги. Потом охотник еще сумел извернуться и отправить на небеса и того, кто убил Милушу, жену Шуги, но на этом его счастье и кончилось - трудно простому охотнику 'тягаться' с профессиональными убийцами. Почему немцы сразу не прибили его, бывший тверичанин так и не понял. Однако полагал, что всему причиной жадность. Видно решили, что мертвым товарищам все равно, а живого славянина можно продать и хоть немного, да заработать.
Выслушав крестьянина и, уж так получилось, и охотника Лариона, Дан выделил каждому из них - и охотнику, и Шуге и даже каждому из трех сыновей Шуги - по одной серебряной монете, из тех, что нашли под одеждой, в намотанном вокруг живота поясе-кошельке, белобрысого Герта... Насколько Дан разбирался в имевших хождение на новгородском торге деньгах, это были, так называемые 'краковские польские гривны', весьма немалая ценность для его нынешних современников - новгородских крестьян и горожан. Андреас, немец, сдавший местопребывание тайника ганзейца, увидев монеты, аж позеленел лицом. А, минуту спустя, едва не шипя, аки змей, обронил: - Так, вот, кто украл все серебро... - И пояснил взглянувшему на него Дану: - В Любеке, после того, как купец нас нанял и заплатил аванс, мы здорово надрались в вечер перед отплытием в Славению, а на утро обнаружили, что у всех, кроме спавшего отдельно сержанта, исчезло все серебро. Хозяин корчмы, в которой мы остановились и которого мы тогда чуть не прибили, клялся и божился, что ничего не брал и готов был даже на суд магистрата идти... В общем, монеты мы тогда так и не нашли, - немец сплюнул, - а их, вон, какая крыса украла...
Выдав Шуге и всему его семейству по большой серебряной 'краковской гривне'... - у крестьянина в этот момент такие глаза были...недоуменные вначале, когда он смотрел на серебро, недоверчивые потом и, наконец, вспыхнувшие радостью, но ему, Шуге, нужно было второй раз, с нуля, поднимать хозяйство, поэтому Дан решил не скупиться...да, и деньги это были не его. Крестьянин даже хотел в ноги Дану повалиться - благодарить за серебро и свободу, однако Дан, так и не привыкший к тому, что в Новгороде боярам в ножки кланяются и не любивший этого, быстро пробормотал, предвидя подобный 'маневр' крестьянина: - В ноги не падать! Иначе подумаю, что хочешь пырнуть меня снизу ножом! - Огорошенный крестьянин растерянно замер...затем у него, все же, прорезался голос: - Да, как же так можно, боярин? - Но выражение лиц, придвинувшихся к Дану Рудого и Клевца, подтвердили серьезность слов Дана... - выдав крестьянам деньги, Дан отпустил их восвояси, восстанавливать хутор и хозяйство.
- К несчастью, - молча смотря вслед крестьянам, мысленно пожалел Шугу и его сыновей Дан, - самое главное в вашей жизни - жену, хозяйку и мать троих сыновей - Милушу, вам уже не восстановить...
Что же касается охотника Лариона, то Дан, по здравому размышлению, решил попридержать его. Также, как решил попридержать и не отпускать никого из экипажа ладьи - ни капитана Базыля, ни лоцмана Карася, ни новгородцев-гребцов. Всем им, и капитану, и лоцману, и гребцам, Дан тоже выделил по одной из найденных у Герта монет, поскольку деньги ему, вроде того, что с неба свалились, а с тем, что легко досталось, нужно и легко расставаться. К тому же, свои люди, в будущем, среди речного 'народа' - капитанов, лоцманов и гребцов, не помешают. Попридержал же народ, Дан, потому что нападение ганзейского купца на него он собирался использовать для 'наезда', и не просто 'наезда', на немецких торгашей - ведь, так или иначе, но по вине ганзейца погибло двое новгородцев и совершенно нападение на 'цельного' новгородского боярина, каковым уже, по факту, из-за признания 'зрящих старцев', являлся Дан, и без виры-штрафа, как это положено по закону новгородскому и 'скра'-уставу ганзейскому... - о вире за убийство человека Дан помнил еще из учебников истории прошлого-будущего. Оттуда же он знал и название закона-устава ганзейского... - тут никак не обойтись. А еще Дан собирался, первоначально собирался, под 'крышей наезда' на немцев, использовать нападение ганзейца для знакомства с главой всех ганзейских купцов в Новгороде, не только тех, что обитали на Немецком и Готском подворьях, объединенных под общим названием - 'Ганзейский двор', но и тех, что имели в городе свои усадьбы и все торговые 'операции' проворачивали в этих усадьбах. В ходе же этого знакомства Дан намеревался выявить, попробовать выявить, некие определенные черты характера ганзейского главы или, как его иначе называли - ганзейского старосты, черты, зная которые... - естественно, не будучи настоящим практиком-психологом, Дан, вряд ли, смог бы в полной мере сыграть на гордости, честолюбии, искренности или мнительности старосты, но интуитивно, кое-что, Дан, все же, умел. В придачу это 'кое-что' ему еще и в армии, в силу специфики службы, чуток развили... - зная которые, можно было повлиять на главу Ганзы в Новгороде, чтобы, в случае чего, положительно решить вопрос о финансовой помощи городу.
И, где-то, через седмицу-другую после этого, Дан планировал - во имя исполнения обещания, данного Борецкой...и, хм, ряду прочих заинтересованных лиц, подытожив все свои плюсы и все выявленные минусы ганзейцев, нанести визит немцам и основательно 'развести' их на деньги, однако... Однако сейчас, находясь под впечатлением недавней стычки-резни на вымоле и увиденного на лесной заимке, и посему пребывая в слегка возбужденном состоянии, Дан резко передумал оттягивать свой 'выход на сцену' и свою 'проникновенную беседу' с главой Ганзейского двора и иже с ним, и, пораскинув мозгами - один мозжечок направо, другой - налево, пришел к выводу, вернее, у него появилось жгучее желание - 'трясти-раскручивать' ганзейцев прямо сейчас. Сразу же после 'драчки' с ганзейскими наемниками. Он был 'на взводе' и, оттого, уверен в успехе, ибо... Ибо, те сведения, что ему требовались для разговора с сутягами и скупердяями с Немецкого и Готского, то есть - Шведского, и прочих немецких усадеб, и дворов, Дан и так помнил, а, никоим образом не относящееся к торговым спорам Новгорода и Ганзы недавние...ну, не очень давние, события в Новгороде... - Дан знал о не так давно случившихся грабежах в Новгороде ганзейских складов. И об участии в этих грабежах, подстрекаемых боярами и купцами горожан. И знал, Домаш с Семеном поделились сведениями, о совсем недавней попытке 'профессиональной кражи со взломом', ночью, уже не горожанами, а, скорее всего, татями - уж больно все хорошо обставлено было - кражи 'со взломом', невзирая на охрану и, бродивших по территории, сторожевых псов, дорогого сукна, хранившегося на Немецком подворье, в церкви Святого Петра. Впрочем, по разумению Дана, здесь тоже не обошлось без кого-то из бывавших на Немецком дворе купцов али бояр... - но эти грабежи, ведь, никоим образом не пересекались с нападением ганзейских наемников на него, новгородского боярин. А, вот, д убийство его, новгородского боярина, людей...притом, с кучей свидетелей, просто обязано было нарушить 'душевное равновесие' купечества Ганзейского двора, вывести их, купцов, из себя и заставить внимательно выслушать Дана. То есть, понудить ганзейцев, несмотря на недавние грабежи их складов и обиду на новгородцев, иметь с Даном дело. Ну, а выбивая из немцев деньги на создание отрядов лучников и арбалетчиков в новгородской армии, он, разумеется, и про виру за Микулу и Храпуна не забудет... Да, и себя, родимого, не обидит. Правда, у немцев сейчас, после вышеупомянутых перепитий... - Дан слышал - немцы совсем было хотели свое 'представительство' закрыть и даже вход в главную свою церковь, Святого Петра, временно замуровали... - не лучшие времена, да и денег поменьше будет. К тому же, и самих немецких купцов в Новгороде поубавилось. Еще и 'разборки', какие-то, внутренние, у них постоянно идут - между купцами непосредственно из Германии и торговыми людьми из Ревеля, 'оккупировавшими' часть, готскую часть, Ганзейского двора. Но, на отряды лучников и арбалетчиков, денег у ганзейцев, все-равно, хватить должно. Вот, только, дабы нарушить душевный покой немецких бюргеров, в качестве свидетелей одного Андреаса и второго немца - молодого Иоганна, маловато будет. Ведь, с ганзейцев вполне станется сказать, что данные наемники им никто и никакого отношения к Ганзе они не имеют. И что, мол, вообще, нельзя слушать то, что этот подлый люд говорит, ведь у рутьеров ни стыда, ни совести нет... За деньги они и соврут, и в чем хочешь поклянутся. Однако, ежели Дан приведет к ганзейцам еще и капитана Базыля с лоцманом Карасем, Базыля и Карася, членов гильдий, со словами которых ганзейцы всегда считались, а к ним в довесок притащит охотника Лариона, тоже не последнего человека по социальному статусу... То коленкор будет иной. А, плюс к этому, еще и шестеро матросов. Последние, хоть в глазах ганзейцев и являлись, практически, пустым местом - несмотря на то, что в Новгороде они были объединены в своеобразный 'цех', в отличие от ганзейской 'матросни', набиравшейся из кого попало и как попало - но для массовости годились. Все-таки не крестьяне, как Шуга с сыновьями, чье слово, совсем, ничего не весит...
Короче, с таким количеством свидетелей, так просто уже не отопрешься и тем паче - ходили слухи, что немцы способны и на подобные выкрутасы - не обвинишь самого Дана в убийстве ганзейского купца.
На всякий случай, Дан у Базыля, Карася-лоцмана и гребцов, как и раньше у Шуги с сыновьями, тоже выведал, 'что их довело до такой жизни' - как они оказались на положении пленников у немцев. Впрочем, тут также все было ясно и просто, как дважды два. Оказывается, немец арендовал ладью с капитаном, гребцами и лоцманом еще на пятницу, то бишь - на вчера. И вчера же, он, имея при себе лишь двух слуг, вроде как отплыл из Новгорода. Но, стоило ладье выйти за пределы городских стен, как ганзеец, тут же, потребовал от Базыля плыть к дальнему, еле виднеющемуся вымолу за Неревским концом - туда, где небольшая речушка Гзень впадала в Волхов и где неподалеку располагался Зверев монастырь. По словам Базыля, немец обьявил, что в этом, редко посещаемом людьми месте, ему-де надо дождаться еще одного купца, вернее, товар от еще одного купца... То-то Базыль, как он сам сказал Дану, все думал: - Пошто так мало товара ганзеец взял в Новгороде, едва в пол-ладьи уместилось?
Как понял Базыль, подвезти ганзейцу товар должны были с усадьбы, расположенной, где-то, в посаде за Неревским концом. Усадьбе, ближней к монастырю и этому вымолу, а не к городским пристаням. Удивительного ничего в этом не было - и в самом деле, чем везти товар через полгорода, легче доставить его на этот вымол за Зверевым монастырем. Подозрительно было иное - что это за купец...купец, не мастеровой и прочий всякий люд, коль его подворье находится так далеко от Торжища?
- А, может он из пришлых каких, - размышлял Базыль, стоя на носу плывущей ладьи, - недавно со Старой Руссы или другого какого города?
Однако сильно 'ломать' голову Базыль не стал, ибо у любого из купчин столько тайн, что лучше и не выпытывать. В результате, вдруг объявившиеся на вымоле - выскочившие из кустов - многочисленные 'слуги' ганзейца просто тюкнули Базыля и Карася по черепушкам, дополнительно попинав, не отключившегося с первого раза Карася, отправив, таким образом, обоих в забытье. Точно также, как, и десятком минут ранее - хотя сие выяснилось и позже - тюкнули и спеленали выманенных ганзейцем с ладьи, по одному-по двум, под разными предлогами - посмотреть, не видно ли купца; срубить ветку; принести палку и так далее и тому подобное, нанятых новгородских гребцов. Затем всех новгородцев своим ходом 'оттранспортировали' на лесную заимку, где уже находились Шуга с сыновьями, а вместе с ними и две девчонки-чудинки с охотником Ларионом, заимку, где словен и девчонок-чудинок стерегли два 'активиста-отморозка' - Герт и Клаус... После чего ганзеец 'со товарищи' переночевали на захваченной ладье и на утро стали ждать-поджидать, да добра наживать...пардон, стали ждать кого принесет нелегкая с так понравившейся немцу новгородской керамикой. То бишь - кто ее привезет немцу на вымол... Вот, тут, к германцу и подкрался хитрый северный зверек-песец. Уплыл бы ганзеец тихо, 'мирно', как вначале и собирался - в пятницу, забрав имевшихся пленников...смотришь, был бы и сейчас жив и, возможно, даже счастлив и здоров. А, так... Позарился на новую керамику и пропал!
- А, ведь, он, небось, - думал Дан, - считал, что самый хитрый, что не только заработает на захваченных новгородцах, но и кувшины необычные задаром получит.
По логике вещей, - как Дан видел ситуацию - те, кто привез бы ганзейцу керамику, тоже должны были попасть к немцу в плен, а, если не получиться... Что ж, убитые никому и ничего не расскажут. А, на вымоле, вероятно, останутся следы, вроде как, нападения разбойников. Подобным образом, купец, и подозрения отведет от себя и, в случае погони, пустит преследователей по ложному пути.
- Кстати, - мелькнуло в голове Дана, - меня бы немец точно 'отправил на встречу к предкам', уж больно хлопотно пытаться продать, хоть и чужеземного, но боярина. Да, и рискованно. Слишком много знаю. Лучше и безопаснее сразу в землю.
Далее, немцы - опять-таки, как полагал Дан, вероятно принарядились бы под новгородских мужей, сами бы сели на весла, купец изобразил бы капитана, кто-то из наемников - лоцмана, забрали бы на заимке Герта и Фила с 'товаром', и все вместе 'ломанулись' бы вниз по Волхову, в сторону Ладожского озера и Ладоги. Конечно, далеко уплыть по реке не уплыли бы - в эти дни река весьма судоходна... За чередой, по-прежнему, теплых дней и постоянных дел Дан просмотрел-таки, как наступила осень и август-жнивень, он же серпень, сменился сентябрем или, по-местному - врезенем. Притом, давно уже сменился. Однако, именно осенью навигация на Волхове значительно увеличивалась, собственно, как и на Ладоге, и Неве. Потому что, как раз, в конце сентября начинался массовый отъезд немецких купцов из Новгорода - Дан знал это из учебников будущего-прошлого, а еще ему об этом напомнили в ходе одного разговора тысяцкий с посадником Дмитрием и боярыней Борецкой. Разговора, состоявшегося в доме на Разважьей улице. В этот дом, 'вне очереди', Дан пришел из-за того, что, стремясь получше подготовиться к 'изыманию' денег у немцев, хотел, 'поелику возможно', поконкретней узнать у боярыни Борецкой об оптовой торговле с иноземцами новгородских бояр, в том числе и бояр клана Борецких. Да, и, вообще, поговорить 'за ганзейцев', ибо стремно не узнать что-то новенькое, какую-то мелочь, если есть такая возможность. Тем более, что любая мелочь, потом, при встрече с немцами, может оказаться совсем и не мелочью. Ведь, Дан, собираясь 'на беседу' к ганзейцам, опирался, в основном, на сведения из своей головы, то бишь на учебники и монографии прошлого-будущего 21 века, а историки 21 века, вряд ли подозревали, подозревают обо всех нюансах жизни в 15 веке... Дан пришел в дом на Разважьей, дабы поговорить с Борецкой, а встретил там еще и тысяцкого с посадником...
Однако, вернемся к ганзейцам - как раз, в конце сентября начинался массовый отъезд из Новгорода, так называемых 'летних', прибывающих в город на Волхове по весне и уплывающих осенью, ганзейских купцов, а им на смену спешили из Германии и Прибалтики другие, 'зимние' купцы, приплывающие, наоборот, в Новгород осенью, проводящие всю зиму в городе и покидающие его сразу после открытия весенней навигации на Волхове, Ладоге и Неве.
Так, вот, именно в эти дни, когда начинался 'исход' одних ганзейцев, а им на смену плыли другие торговые гости, по реке сновало множество кораблей, но! Но капитаны, лоцманы и гребцы на всех этих кораблях хорошо знали друг друга, поскольку состояли в одной гильдии и часто жили по соседству. Посему незнакомый, предпочитающий отмалчиваться - ибо, чтобы говорить с новгородским цоканьем, нужно в Новгороде родиться - капитан, молчаливый и тоже незнакомый лоцман, и такие же странные гребцы, быстро вызвали бы подозрение у экипажей, идущих по Волхову ладей... Подозрения, со всеми вытекающими последствиями. Ганзеец должен был это осознавать, как и осознавать то, что, в любом случае, на Волхове, без настоящего лоцмана, много не наплаваешь. Однако, как представлялось Дану, ганзеец далеко плыть и не собирался. Скорее всего, он намеревался, проплыв до какого-то известного ему места, сойти там на берег. Ладью притопить, оставив в этом месте, опять-таки, на всякий 'пожарный', следы, якобы, нападения разбойников, а потом, сторонясь больших дорог, сушей двинуться в Ливонию - ближайшую землю, где никто не станет у немца интересоваться - откуда словене в веревках? - прихватив, при удаче, еще кого-нибудь по пути.
Выяснив у бывших пленников, что хотел...ах, да, Дан хотел еще выяснить, так, на будущее, что Базыль или лоцман знают о Балтике, но оказалось ни тот, ни другой, по морю ни разу не ходили. В общем, узнав, что хотел, Дан отпустил крестьян и придержал охотника, а также освобожденный из плена экипаж ладьи плюс двух немцев - Андреаса и Иоганна. Всех этих бывших пленников, а также немцев, Дан, как уже упоминалось, собирался взять с собой для суда-'наезда' на Ганзейский двор. Правда, к данному процессу-'наезду' нужно было подключить еще и городскую администрацию, чтобы все было, как положено, по закону новгородскому и 'скра'-уставу ганзейскому, и немцы не пошли 'на попятную' в самый неподходящий момент и не смогли 'отбоярится' от 'наезда'. Но это уже не проблема. Зато, что делать с освобожденными из немецкого плена двумя девахами-чудинками, Дан, так, сходу, даже не в состоянии был придумать. Пусть и усиленно скрипя мозгами... Отпускать девчонок было некуда, никакой родни поблизости у них не имелось, а оставить их просто на берегу... Девахи, судя по их, большей частью нецензурной...кхм, непонятной Дану... - Хотя, - вертелось в голове Дана, - если исходить из их размахивания руками и экспрессии - все-таки, скорее, нецензурной... - речи, явно были из каких-то финнов, а никаких финнов возле Новгорода уже давно 'не водилось'. Но и брать на себя заботу о судьбе этих юных 'дам' - при всем своем желании, дать бывшим купеческим пленницам больше 14-15 лет, Дан не мог - Дану тоже, как-то, не хотелось. В конце концов, Дан решил, прежде, чем принять какое-либо решение, попробовать выслушать девчонок. И честно попытался это сделать, тем более, что 'отходняк' у девчонок, после освобождения из плена, начал сходить на 'нет' и они постепенно успокаивались... Обе финки оказались не так, чтобы уже финками - это Дан, 'со скрипом', но понял - и не так, чтобы уже не финками... Они были чудью из Эстонии, эстонками, и к немцам попали, как следовало из их сбивчивого рассказа - словенский язык обе соотечественницы Седого Хирви знали крайне скверно, и Дан больше догадывался, чем понимал, о чем они говорят - и к немцам попали в результате неких сложных географических перемещений. То есть, сначала они перебрались вместе с родителями и взрослыми братьями из Эстонии на землю родственной новгородской ижоры, подальше от ливонских комтуров и фогтов, но, едва успели осесть на новом месте, как воинственных, имеющих оружие, привычных больше веслом махать, чем землю пахать, а, при случае, не чуравшихся и копьем в кого-нибудь 'потыкать', отцов и братьев девушек уговорил податься к нему в дружину Вигарь-младший, гостивший в ижорском селении-переваре у своего отца, местного вождя-валита. Этот младший Вигарь, являвшийся в Новгороде боярином, должен был ехать 'курировать' крепость Порхов, 'охранявшую' западные рубежи Новгорода. Однако, вместо того, чтобы взять с собой отряд наемных воинских людей - как делало большинство бояр, Вигарь решил набрать свою собственную дружину. Новоиспеченные дружинники-эсты, прихватив жен и дочерей - а никакого иного имущества...ну, разве что еще оружие и немножко серебра, припасенного, на крайний случай, в поясах-кошелях, у беглых эстов не было - отправились с сыном валита сначала в Ладогу, где у Вигаря-младшего были какие-то дела, а потом оттуда по Волхову в Новгород. Чтобы уже из Новгорода, заодно с другими, набранными дружинниками, проследовать в Порхов. И, вот, тут, на последней ночевке-стоянке на берегу... - сын валита решил остановиться не в Холопьем городке, поселении на Волхове, где обычно ночевали купцы, плывущие в Новгород или из Новгорода, а чуть дальше, на несколько километров ближе к городу... - эстонок и похитили. Как это произошло, из повествования девиц, с половиной эстонских слов, Дан не 'уразумел', однако, похоже, девицы, постоянно находившиеся под опекой-охраной своих вооруженных отцов и братьев, 'слинявших' из Эстонии-Ливонии - как догадывался Дан - после какой-то 'заварушки', слишком понадеялись на самих себя... - ну, какая опасность может быть почти под стенами Новгорода, это же не пограничье, где постоянно надо быть на страже... - и далеко отошли от лагеря. И наткнулись на возвращавшихся, из 'похода за зипунами' - за словенами, рутьеров... От немедленного изнасилования - сообразил Дан - и вероятной гибели - почти десяток немцев моментально бы 'распяли' молодых девчонок до смерти - эстонок спасло лишь то, что немцы весьма опасались, явно находящихся где-то рядом воинов-эстов, которых, к тому же, могло быть много. Поэтому, быстро заткнув рты чудинкам и связав их, 'ландскнехты' быстро 'свалили' подальше - тут же погнали пленниц, вместе с уже захваченными славенами - Шугой, Лаврином и сыновьями Шуги, дальше. А, потом, Ханс, бывший - по словам Андреаса, наемника-немца - подручным у купца и одновременно сержантом у рутьеров, видимо решил, что симпатичных финок, а девчонки были красивы, также можно продать, и тем дороже, чем они 'нетроганней' будут. И, наверное, пригрозил всем, и особенно любителю молоденьких девушек Клаусу, убить любого, кто что-нибудь 'сделает' финкам. Ханса же все боялись, поскольку он, действительно - как сей момент разумел Дан, ибо сержантами у наемников просто так не становятся - был скор на расправу... Конечно, эсты скоро обнаружили пропажу девушек, но искать их ночью в незнакомой местности... Было нереально. Утром же, скорее всего, схватив оружие, отцы и братья девчонок обыскали окрестности и поняли, что девчонок кто-то схватил, однако найти по 'горячему', вряд ли, представлялось возможным. Ну, а потом, видимо, встал вопрос - или продолжать искать дочерей и потерять службу у сына валита, оказаться в чужом краю не у дел, или позаботиться о себе и плыть дальше. А, уж затем, более-менее устроившись на новом месте, возобновить поиски девиц. Естественно, что эсты, подумав, выбрали второй вариант...
Выслушав девушек и немного помыслив, Дан, все же, решил взять чудинок с собой в Новгород. Конечно, тащить их на Ганзейский двор в качестве свидетелей было пустой затеей, никто бы их всерьез не принял, но в городе для них, по крайней мере, существовал шанс найти своих отцов и матерей... В Новгороде не так уж много было бояр из ижоры и найти их подворья являлось не самой сложной задачей. Вон, Хотев, живший в усадьбе одного из них, подскажет. Но, естественно, если родственники эстонок еще в Новгороде.
- В противном случае, - подумал Дан... - В противном случае...а-а, ладно, - произнес он в сердцах, - задушу в себе жабу и отправлю их сам в этот Порхов.
Прихватив остаток серебряных монет, оставшихся после раздачи 'всем сестрам по серьге' - из найденной у Герта мошны с деньгами, и, нагрузив всех бывших пленников и даже немца Андреаса оружием наемников, лежавшим в шалаше - кольчугами и, похожими на глубокие миски, шлемами, а также разными прочими железками... - лишь мечи немцев и снятые с трупов Герта и Клауса здоровенные ножи, завернув в грубую холстину, найденную тут же, в шалаше, нес Рудый, да два арбалета с арбалетными болтами тащил на плече Клевец. И пару коротких немецких копий волок сам Дан... - Дан, во главе маленького каравана, состоящего из бывших пленников - двух девчонок-чудинок, новгородцев - капитана Базыля, лоцмана Карася с охотником Ларионом, и шестерки гребцов, а также пленного немца и своих телохранителей - Клевца и Рудого, отправился обратно, к пристани-вымолу, где еще один телохранитель Дана - Хотев, с еще одним немцем - Иоганном, стерегли отбитую у ганзейца ладью с товаром. Естественно, одновременно 'охраняя' и убитых немцев и новгородцев, и дожидаясь Дана.
Найденные в шалаше, помимо оружия наемников и пояса с серебром Герта, еще и золотые женские украшения, Дан также отдал Шуге, поскольку они принадлежали его жене... Только две своеобразные толи броши, толи пряжки, и несколько ярких монист взяли себе чудинки, мол, это их, чудинское, и ганзейцы это у них забрали.
По дороге назад... - кстати, чудинки, увидев лежащего чуть в стороне, под деревом, все еще дергающегося и пускающего кровавые пузыри изо рта мечника Клауса, обе, не сговариваясь, подошли и плюнули на него... - Дан чисто из любопытства поинтересовался у Андреаса - кем ему второй немец приходиться? И уже не ради интереса, а, скорее, по делу спросил - может пригодиться в разговоре со старостой Ганзейского двора: - Какого черта купец надумал ограбить его, Дана, и угнать в полон новгородских людей?
Рутьер не стал утаивать, что молодой Иоганн ему родственник, сын его погибшего старшего брата. Брат также был наемником и прижил парня от одной из женщин, сопровождавших отряды рутьеров. Но прошлой зимой брата убили... А, по поводу 'как ганзеец дошел до жизни такой?' Андреас ответил, что знает лишь то, о чем они, рутьеры, говорили между собой - вроде бы, ганзеец пристрастился к азартным играм и наделал кучу долгов. И решил, подобным образом, хоть частично, поправить свои дела. Что же касается, конкретно, нападения на Дана и его людей...
- Так это, вообще, несусветная глупость, - обронил немец, пожав плечами. - И Ханс, наш сержант, предупреждал ганзейца - дело плохо кончится. Сон плохой был у Ханса. Но Лукас, купец, захотел во чтобы то ни стало получить новые кувшины и горшки. Ведь о них говорили все новгородские ганзейцы. А, денег-то у Лукаса мало было и на обмен хозяин лавки, продающий эти новые кувшины - Андреас не знал, что Дан являлся одним из владельцев мастерской, где делались данные кувшины - не соглашался. Вот, Лукас и уперся взять эти горшки даром, походя уведя в плен и тех, кто привезет их на пристань... Ханс, - добавил, вздохнув, немец, - разозлившись на ганзейца, сам вчера всем сказал об этом...
На пристани-вымоле Дан попросил Хотева, поскольку Хотев - ижора, а язык ижора, всяко ближе к эстонскому, чем словенский и, значит, есть шанс, что он сможет понять девиц лучше, чем Дан, еще раз переговорить с девицами-чудинками и выяснить, как они попали к немцам. Еще раз, потому что Дан совсем был не уверен в том, что правильно понял, о чем ему толковали девицы. Одновременно Дан развил бешеную деятельность по предстоящему 'наезду' на Ганзейский двор. Прямо с пристани, он уговорил-отправил Рудого - несмотря на все слова того, что владыка велел ему, Рудому, всегда быть рядом с боярином - на Торжище в лавку за Домашем. Телохранителю Дан наказал ничего Домашу не говорить, и лишь потребовать от имени Дана, чтобы тот оставил лавку под присмотр Стерха, а сам, наняв извозчика с телегой, вместе с телегой и Рудым шел сюда, на вымол... Дан справедливо считал, что теперь все добро ганзейского купца принадлежит им с Домашем. Однако, во избежание ненужных разговоров и поползновений на какую-то часть этого добра... - как со стороны города - городу, якобы, причитается часть имущества купца в качестве штрафа за нападение на жителя Новгорода, так и со стороны ганзейцев - мол, Ганза является правомерным наследником купца... - Дан полагал, что его, это имущество, пока еще никто ничего не разнюхал, нужно срочно переправить в усадьбу к Домашу. А там, как 'гриться', будем посмотреть... Может, новгородским биричам и удастся что-нибудь выцарапать у него и у Домаша... А, ежели надо, все свидетели - тут уж Дан постарается - как один подтвердят перед старостой Ганзейского двора, что у купца в ладье, в момент нападения, ничего не было...совсем ничего, кроме купленных, но неоплаченных амфор и корчаг Дана и Домаша. Поэтому Дан и вернул их, забрал себе. И на лесной заимке, кроме пленников и крестьянского добра в тайнике, тоже ничего не было. Собственно, коль забыть про мешочек с 'деньгой', взятый у Герта, а также не упоминать об оружии 'купеческих слуг', то на заимке, действительно, ничего особо ценного не было. Ну, а то, что было... Или находилось на ладье ганзейца - два десятка мешков с беличьими, лисьими и соболиными шкурками, несколько тюков с, как определил Хотев, моржовой костью, и корчаги с медом - если не вспоминать об амфорах и кувшинах Дана и Домаша... Так это же, тьфу, одна мелочь. Про то и вспоминать нечего, да, и немцам знать не обязательно! В любом случае, отдавать все это им или, хотя бы, часть этого, Дан считал большой дуростью. Шкурки они и сами могли сообразить куда девать, мед возьмет на перегонку Федор, а моржовую кость... Пусть полежит, временно. Найдется, со временем, и ей место!
- Те же подарочные фигурки святых резать либо рукояти для ножей делать, - подумал Дан...
Саму ладью, конечно, надлежало вернуть тому, у кого ганзеец ее арендовал, но то уже не забота Дана, он лишь сообщит о ладье биричу. А капитан с гребцами ее уже самостоятельно отгонят ее в Новгород. Кстати, Хотев тоже не 'сидел' праздно и, пока, Дан 'со товарищи' совершал 'рейд' в лесной тайник, Хотев, 'стреножив' Иоганна - связав его - обыскал убитых немцев, снял с них все ценное, в основном ножи-кинжалы и прочее оружие, и нашел за поясом у ганзейца еще один мешочек с серебряными и парой золотых монет - в добавок к добыче на ладье.
С помощью Рудого, Клевца и Хотева, а также всех, кого Дан притащил с собой с заимки, плюс оклемавшийся, более-менее, и развязанный молодой Иоганн, Дан избавил ладью от купеческого добра, переправив все и аккуратно уложив на телегу Храпуна. Получилось много... Предварительно, разумеется, с телеги сняли мертвого хозяина и очистили ее, телегу, как сумели, от крови Храпуна - тут особенно постарались чудинки - с помощью травы и лоскутов ткани, оторванных от рубах убитых наемников. Туда же, на телегу, уложили и оружие, и прочие железки -кольчуги и шлемы, какие нашлись на заимке и какие были у мертвых наемников...
- Железо в Новгороде дорогое, - думал Дан, - что похуже продадим, а хорошее и самим не помешает.
Несмотря на то, что нагружена телега оказалась высоко и 'имущество' на ней лежало не самое легкое, до подворья Домаша лошадка должна была все довезти, а потом, так или иначе, телегу и лошадку придется вернуть родным Храпуна.
Со всем этим купеческим и воинским добром, Дан хотел, дождавшись Домаша, отправиться сам, взяв с собой в сопровождение двух телохранителей и кого-нибудь, умеющего управлять лошадью. К сожалению, как уже говорилось, лично Дан лошадей видел, по большей части, только в кино и управлять лошадью ни разу не пробовал... А, еще Дан собирался взять с собой двух чудинок, чтобы оставить их, временно - все равно толк от них при 'наезде' на Ганзейский двор будет нулевой - на подворье под рукой их же соотечественника Седого Хирви с его еще не до конца оправившейся от болезни, но уже пытающейся 'выходить в свет', то есть высовывать нос из сарая, племянницей - Вайке.
Дан предполагал, что Домаш с третьим телохранителем Дана, а также всеми оставшимися 'страдальцами'-свидетелями и жертвами нападения наемников ганзейца... - Слава богу, выяснилось, что Мерене и Майму - две не худые и не толстые, уже со всеми нарисовавшимися, но, пока, еще не сильно выделяющимися, женскими прелестями, девицы-чудь: высокая, под стать Рудому, темно-рыжая, остроносая Мерене, с ярко-синими настырными глазами; и Майму, такая же рослая и остроносая, но голубоглазая и совсем светлая блонда - уже пришедшие в себя после плена, умеют прекрасно управляться с лошадьми и не надо никого больше брать с собой... - что Домаш, узнав о случившемся на вымоле, вместе с третьим телохранителем Дана и всеми прочими - Базылем, Карасем, Ларионом, немцами, а также гребцами с ладьи, отправиться в вечевую канцелярию Господина Великого Новгорода и, предъявив там свидетелей попытки ограбления Дана и мертвые тела двух новгородцев - Микулы и Храпуна, потребует, согласно закону новгородскому и договору с ганзейцами, суд и виру с Ганзейского двора. А сам Дан, вместе с грузом с ладьи, Рудым, Клевцом и двумя чудинками, отправиться в объезд города, в их с Домашем мастерскую... В объезд, дабы не 'светить' захваченным у ганзейца добром на улицах Новгорода. А, поскольку, ехать предстояло не только мимо 'цивильных' посадов за Неревским и Загородным концами, но и через большой пустырь между Загородным и Гончарным посадами, где все может быть, Дан, подумав, все-таки решил взять с собой и молодого и уже почти полностью оклемавшегося Иоганна. Лучше, конечно, было бы, более опытного Андреаса, но... После того, как перетаскали все тюки и корчаги с ладьи на телегу, Дан заставил немца снять кожаную куртку и грязную рубаху... - уф, и крепкий же дух пошел от давно немытого тела и не менее потной рубахи немца. Впрочем, все бывшие пленники пахли отнюдь не ландышами, разве что чудинки, как Дан заметил, отошли за кусты и чего-то там возились и плескали водой... - и осмотрел руку Андреаса. Кость у немца нигде не торчала, то бишь перелома, предположительно, не наблюдалось, но, во избежание, к руке, там, где болело, напротив друг друга приложили две дощечки - быстро отколотых Хотевом от деревянного чурбачка, из числа имеющихся на ладье - и не туго, но крепко обмотали их куском найденной чистой ткани и обвязали веревкой из запасов купца. Обмотали до более 'профессионального' осмотра Мареной-травницей, ставшей в мастерской уже некоего рода своим домашним врачом. В общем, владеющий, пусть и временно, одной рукой Андреас для путешествия грузина вокруг магазина, пардон, для участия в объезде новгородских предместий пока не годился. Поэтому молодому Иоганну, с помощью Андреса, объяснили, что он пойдет вместе с Даном, чудинками и двумя новгородцами сопровождать телегу в усадьбу Дана, и, что ему, Иоганну, даже вернут, по этому случаю, шлем и копье. Дан рассчитывал, что, пока, Домаш доберется до вечевой канцелярии, поднимет там бучу и расскажет о нападении ганзейцев, потребовав с немцев законный суд и виру, пока секретарь веча предъявит дело Ганзейскому двору и они соберутся на суд, пройдет некоторое время, и он, Дан, оставив в усадьбе телегу и Мерене с Майму, сам, вместе с Рудым, Клевцом и Иоганном успеет вернуться в город, и не просто в город, а, на, так называемое - 'Ярославово городище', что на Торговой стороне Новгорода, между Немецким и Готским дворами. Именно на этом дворище-городище, в церкви Святого Иоанна, обычно и проводились тяжбы по спорным вопросам между новгородцами и ганзейцами, между Новгородом и Ганзой. Дан хотел, дабы сын боярыни Борецкой, посадник Господина Великого Новгорода - Дмитрий Борецкий и тысяцкий новгородский - Василий Казимир, обязанные, как представители городской власти тоже быть на подобном, 'гостином' суде, только огласили бы претензии боярина Господина Великого Новгорода Дана к Ганзейскому двору и обозначили виру за убийство двух новгородцев, а затем дали бы слово самому Дану. И в дальнейшем не вмешивались в происходящее... Но это все потом, после того, как Дан доберется до усадьбы и сгрузит 'прихватизированное' у ганзейца и рутьеров добро. А сейчас нужно было дождаться Домаша. А, вот, уже когда появится Домаш с телегой и извозчиком... Дан 'со товарищи' срочно отправятся в усадьбу, остальные же, загрузив на телегу Домаша мертвых Микулу и Храпуна, и закопав убитых наемников... - Дан специально велел стащить их в одно место, но, пока, не закапывать, чтобы Домаш, так сказать, увидел все воочию и 'проникся'. Конечно, трупы можно было и так кинуть, оставив лежать там, где лежали, однако хищников поблизости не было, повывели хищников вокруг Новгорода, и растащить трупы будет некому, а гнить мертвецы, отравляя воздух ядовитыми миазмами, будут еще долго. И кому надо такое 'удовольствие'? Рядом же, как ни крути, монастырь, да, и люди, иногда, на вымол приходят и ладьи, редко, да причаливают.... - значит, остальные вместе с Домашем пойдут-поедут в Новгород к Вечевой башне и вечевому секретарю поднимать 'кипеж'. А по дороге от них отделится Хотев, который, с телегой и мертвыми Микулой и Храпуном, поедет сразу давить на 'психику' ганзейцев - прямо к Немецкому двору, пока Домаш 'сотоварищи' будет 'буянить' возле Вечевой башни.
Предстоящие 'боевые действия' Дан себе представлял именно так.
- Однако, не исключено, - думал Дан, - что Домаш все переиначит. Он, как-никак, более сведущ в новгородских реалиях.
И Домаш, действительно, решил все иначе. Выслушав Дана, он произнес: - Хорошо, что ты боярин и тебя Борецкие знают. Иначе отделались бы немчины вирой небольшой, а то и вовсе обвинили бы тебя в нападении... - Однако, решение Дана - побыстрее увезти в мастерскую 'материальные ценности', Домаш одобрил. Правда, посетовал, что Дан велел стащить всех мертвых рутьеров в кучу и потребовал их больше не трогать, как не трогать и Храпуна с Микулой, и отправил Хотева в канцелярию посадника за городским биричем-свидетелем, дабы он явился на вымол и тоже собственными глазами зафиксировал то, что произошло у ладьи... Что было дальше, Дану рассказал Домаш, когда Дан с Рудым, Иоганном и Клевцом уже пришли на Ярославово дворище и увидели там кучу собравшегося пешего и конного народа, требующего ганзейского старосту. А среди этой кучи Дан заметил и новгородских посадников, и новгородского тысяцкого с Домашем и прочими 'заинтересованными' лицами, и... И не только их. Как выяснилось, весть о нападении наемников Ганзы на новгородского купца уже успела облететь полгорода и все Торжище, и возле Ярославового дворища уже собралась целая толпа новгородцев, кричавших обидное в сторону Ганзейского двора. Дан даже заметил среди этой толпы купца Анисима. Того самого, родича самогонщика Федора...
- Интересно, на кого он оставил лавку, - подумал Дан... - и кивнул купцу, как кивал знакомым в Гомеле 21 века.
Как поведал Дану Домаш, после отбытия Дана 'со товарищи', он, Домаш, дождался Хотева с городским биричем, а затем вместе с биричем, 'одноруким' Андреасом, а также 'жертвами произвола' немцев - Базылем, Карасем, Ларионом и гребцами, скинув в яму и засыпав землей мертвых рутьеров, и погрузив на телегу убитых Микулу и Храпуна, двинулся прямо на Ганзейский двор. Микулу и Храпуна они оставили по пути, временно, в одной из церквей Неревского конца, а возле Вечевой башни Домаша и остальных уже ждали тысяцкий Господина Великого Новгорода - Василий Казимер со своими людьми и оба новгородских посадника - Офонасий Груз с городскими 'полицейскими'-мечниками и Дмитрий Борецкий с несколькими воинами из собственного сопровождения-охраны...весьма похожими, по словам Домаша, своим видом на 'волчар' тысяцкого и телохранителей Дана.
- Кажется, - поворачиваясь к Дану и тихо, так, чтобы никто, кроме Дана, не услышал, уронил со смешком, имея в виду встречу у Вечевой башни, Домаш, - твой рассказ о специально обученных людях, принял к сведению не только тысяцкий, но и сын Марфы Борецкой.
Глава 2
Те сведения, которые Дан беспорядочно почерпнул - в прошлом-будущем 21 веке - в различных, порой совершенно случайных, исторических монографиях и трудах, посвященных истории Древней - Средневековой Руси и краем касающихся отношений Новгорода и Ганзы... И которые, сведения, он, дав обещание Марфе Борецкой и остальным выдавить из Ганзы деньги, за пару воскресений, более-менее систематизировал, черкая, не совсем понятную для окружающих, цифирь на листе бересты и периодически прямо на земле...
- Господи, - корябая веточкой по земле, думал Дан, - как же не хватает обыкновенной бумаги и простой ручки. Хоть ты займись их производством... - к сожалению, не все получалось раскладывать по полочкам в уме, кое-что приходилось выводить и наглядно, на бересте или, хотя бы, прутиком на земле. Лаврин и Седой Хирви, как раз, в это воскресение, а дело было именно в одно из воскресений - где-то через полтора часа, после того, как все вернулись со службы в церкви и Дан со Жданой, да-да, со Жданой, пошли к себе - припершиеся к Дану в усадьбу звать его и остальных жильцов на воскресный обед к Домашу - и заставшие Дана за корябанием веткой по земле, долго таращились на его непонятные каракули и слушали невнятное бормотание Дана... Их даже не заинтересовали Хотев, Рудый и Клевец с византийцем Георгием, ударно возводившие, в воскресенье, по рисункам на бересте, в углу усадьбы какие-то странные сооружения - вообще-то, Дан загрузил созданием турников только телохранителей... Чтобы, пока он занят, не сидели без дела, да и потребность в дополнительных гимнастических снарядах уже появилась. А то, что к ним присоединился Георгий, было личной инициативой грека... Ну, и, наверное, совесть взыграла - все что-то, несмотря на выходной, делают, соседка Георгия Антонина ушла в усадьбу Домаша готовить воскресный обед, чуть позже хозяйка Ждана с дочкой Ярославой пошли ей помогать, Рудый, Клевец и Хотев какие-то тонкие бревна шкурят, только он 'бьет баклуши...
Приводя в порядок свои сведения, Дан подумал, что неплохо бы получить и еще какую-нибудь, кроме имевшейся у него, информацию о Ганзе и новгородско-ганзейских отношениях и получить, желательно, из уст знающего человека... Знающим человеком мог быть только кто-то из новгородской верхушки. После чего Дан и 'поперся' в уже упоминавшийся дом на Разважьей улице, где ему подтвердили информацию о 'летних' - 'зимних' ганзейских купцах, кое-что сказали об оптовой торговле новгородских бояр с Ганзой, а, заодно, и 'просветили' насчет имени нынешнего главы - оказывается, старосты, на подворье Святого Петра, раз в несколько лет менялись - ганзейцев в Новгороде. Нынешнего звали - Якоб Барендорп. В конечном итоге, Дан получил весьма неплохой набор аргументов для предстоящего разговора с руководством Ганзейского двора. С этими аргументами, он и 'приперся', сейчас, на суд-тяжбу с ганзейцами...
Как Дан и просил, так Дмитрий Борецкий и Василий Казимер и повели суд - правда, для этого Дану пришлось предварительно, на ходу, наплевав на все возможные обиды Дмитрия и Василия... - оно, конечно, Дан, как бы, тоже боярин и, возможно, даже ровня Борецким и тысяцкому, а, может быть и выше - княжеского или королевского происхождения, но это, пока, его столь высокое происхождение ничем не подтверждено. И получает Дан средства к существованию в Новгороде совсем не по-боярски, не с земельных угодий или торговли, а черным ремеслом. Иначе говоря, Дан, конечно, тоже боярин, но боярин боярину - рознь... - наплевав на все возможные обиды посадника и тысяцкого, пришлось быстро и без всякого почтения к их положению и титулам, не растекаясь особо 'мыслью по древу', объяснить обоим, что ему, Дану, нужно. А уж после того, как Дмитрий и Василий выставив ганзейцам виру за нападение на боярина и за убитых новгородцев, дали ему слово... Учитывая, что все ганзейцы знают словенский язык... - торговавшие с Новгородом купцы начинали его учить 'с младых ногтей', будучи еще не купцами, а лишь учениками купцов... - и знают так, что и толмач-переводчик не требуется, Дан не беспокоился о том, что ганзейцы его не поймут. А, потому, взяв слово резко перешел от разговоров о вире за убитых новгородцев и за нападение ганзейских наемников на него самого, боярина Господина Великого Новгорода, к сведениям о количестве, лежащих на ганзейских складах в Новгороде и даже Пскове, товаров, их стоимости и ассортименте. С легкостью оперируя цифрами о дебетах и кредитах, так любимых немецкими купцами, то бишь доходах и расходах ганзейских купцов и новгородской Ганзы в целом, цифрами, которые он, по разумению немцев, просто не должен был знать... - собственно, Дан и не знал их. Эти цифры были честно украдены Даном из различных монографий, учебников и авторских работ в будущем, которое уже было прошлым, которое могло стать будущим, которое...и так далее и тому подобное... - Дан заставил Якоба Барендорпа, старосту Ганзейского двора - среднего роста, с длинным костлявым лицом и внимательными светлыми глазами, примерно, 40-45 лет по меркам 15 века и выглядевшего на все 50 'с гаком' - по мерке 21 века. Одетого, естественно, в узкие немецкие штаны, короткую куртку, шапку конусом и остальное прочее - и других присутствующих ганзейцев не просто впасть в шок, 'хлопать глазами' и лихорадочно соображать: - Кто? Откуда? - и - Ка-а-кая 'падла?' - выдала этому словенину всю бухгалтерию Ганзейского двора? - а и крепко задуматься после вслух высказанных мыслей сего многоуважаемого словенина - пожалуй, даже не столько много и уважаемого, сколько подозрительно много знающего - о том, что Ганзейский двор вполне мог бы помочь Новгороду в предстоящей войне с московским княжеством. Ибо...ибо... - а то что война будет, купцам, да и не знать? Нонсенс... - ибо, в случае поражения в этой войне Господина Великого Новгорода, Ганза очень много теряет! Да, и секреты ганзейской бухгалтерии, как 'уточнил многоуважаемый' словенин, в таком случае могут узнать совершенно постороние и нежелательные для купцов люди
Староста и прочие присутствовавшие на 'гостином' суде ганзейцы так ошалели от приведенных Даном цифр и вновь собравшихся, как во времена погромов ганзейцев, у ворот церкви - церкви, где происходило действие - людей, что не только выслушали 'хамские' намеки Дана на определенное спонсорство, со стороны Ганзы, Новгорода деньгами, пока только деньгами, но и без споров согласились выплатить назначенную городом немаленькую виру за убитых горожан. А, заодно, и материально возместить 'моральные страдания' боярина Дана, потерявшего, так сказать, на вымоле, где произошло нападение на него, боярина, на некоторое время 'веру в людей'... Более того, они даже пригласили самого Дана и одного, из присутствовавших на суде новгородских вельмож - посадника или тысяцкого, более тесно пообщаться с германским купечеством. Разумеется, на Немецком дворе. Притом пообщаться прямо утром следующего, после воскресенья, дня - поскольку нападение на Дана, все-таки, произошло в шостак-субботу, и следующий день был воскресенье...однако, и немцы, и новгородцы, считая себя добропорядочными христианами, пусть одни из них и являлись католиками, а вторые православными, свято блюли канон 'седьмого дня' и в этот день старались не делать ничего важного.
'Прямо утром' следующего, после воскресенья, дня, Дан, вновь пребывая на 'взводе'... Позавчерашний 'запал', конечно, прошел, но Дан, все-таки, добился своего -'познакомился' со старостой Ганзейского двора и тот, даже, пригласил его в 'гости'. А теперь уже, как бы и деваться некуда, нужно идти и 'трясти' немцев. И сие подстегивало Дана опять 'встать на взвод'...
Итак, 'прямо утром' в понедельник, снова пребывая на 'взводе', Дан, вместе с тысяцким - ах, как хотела поприсутствовать на этих переговорах боярыня Марфа свет Борецкая через сына своего - посадника Дмитрия, однако, как понимал Дан, уж слишком велика честь была для торгового ганзейского люда - сам посадник Господина Великого Новгорода на таких переговорах. Да, и Дан, пусть не сразу, но сумел, все-таки, уговорить-объяснить властной боярыне, что, на это 'тесное общение', с ним должен идти тысяцкий. Тысяцкий, поскольку у Дмитрия несколько иной склад характера. Не совсем подходящий для подобного 'рандеву'. Разумеется, Дан не стал рассказывать Борецкой, конкретно, про склад характера и прочие разные тонкие душевные составляющие, как не стал говорить ей и о том, что Дмитрий довольно упрям и заносчив, а это не совсем те качества, что нужны на подобных переговорах. Ведь, на них, порой, требуется засунуть свои личные амбиции глубоко в большую дупу и 'не отсвечивать', и, не взирая ни на что, продолжать 'гнуть свою линию'. И, в данном случае, воевода был более подходящей фигурой. Во всяком случае, за то время, что Дан с ним общался, Василий показал себя более гибким в общении с людьми - взять, хотя бы, тоже строительство городской стены. К тому же, подобное мнение Дана о воеводе подтвердил и Иона. Дан, аккурат в день перед 'происшествием' с разбойным ганзейским купцом, ходил к новгородскому владыке - узнать, помогает ли ему прописанное Даном 'лечение' и, вообще, употребляет ли владыка все то, что Дан ему 'прописал'. Заодно и 'удочку закинуть' насчет работающего в канцелярии архиепископа красильщика Никифора, сотоварища скульптора Георгия... К слову сказать, архиепископ новгородский Иона прописанное Даном 'лечение' принимал и, пусть, по-прежнему, редко куда сам выбирался из своих палат, но чувствовал себя уже гораздо лучше и вполне деятельно передвигался по владычьему 'двору'. Что же касается тысяцкого - владыка первым сказал Дану, что воевода изменился и с меньшим людом стал больше общаться...
Итак, еще раз - утром понедельника, Дан, слегка принарядившись по сравнению со вчерашним днем и своим обыденным видом - поменяв простой мятель, как называлась в Новгороде верхняя одежда, подобная кафтану, на новый, зеленый, длинной до колен и с желтыми 'буденовскими' поперечными нашивками на груди; повседневные штаны на яркие зеленые; заправив портки в ранее ни разу 'не надеванные' пролетарс...сафьяновые сапоги красного цвета, подпоясавшись своим 'золотым' боярским поясом и пристроив на плечи парадный, в первый раз накинутый, черный плащ-опашень с откидными рукавами и отложным красным воротником, ах, да, еще нахлобучив мягкую круглую шапку с отворотами... Все это ему, за исключением пояса и сапог - сапоги пришлось Дану на Торжище самому заказывать, под размер своей 'лапы' - все это ему, буквально на седмице, подарила Ждана, при этом тихонько прошептав на ушко, что раз он боярин, то должен соответствовать 'высокому трудовому...э-э, боярскому званию', а, '...ежели, он не будет надевать ее подарки на всякие встречи и торжественные мероприятия...ну, там, война какая-нибудь, воскресный поход в кино, пардон, церковь, убийство и торопливое закапывание - со своими мордатыми телохранителями - очередного назойливого попрошайки-купца: - Продай, да продай кувшины подешевле... - а также на встречи с Марфой Борецкой, новгородским посадником и прочими новгородскими важными людьми - Ждана уже была в курсе 'активной жизненной позиции' Дана' - она его, в спальне, ночью просто придушит!'
- А ведь обещал любить, лелеять, - бормотала она, меланхолично закапывая труп... Где-то, примерно, так.
К слову сказать, Домаш и остальные работники мастерской весьма одобрительно отнеслись к новому, по-настоящему боярскому, виду Дана. Только Рудый, Клевец и Георгий, при этом, саркастически ухмылялись в усы - они слышали, как Дан отчаянно чертыхался, поправляя, спрятанную под плащом, перевязь с ножами, без которых он в последнее время никуда не выходил...
Оставив в усадьбе в качестве охранника Хотева, заодно и второй турник-перекладину доделает, который до сих пор не доделали, Дан, вместе с Рудым и Клевцом, дождавшись у вечевой избы тысяцкого с его телохранителями... - Василий, поинтересовавшись здоровьем -поздоровавшись с Даном, и слова не сказал по поводу нового наряда Дана. Словно, так должно и быть... - дождавшись тысяцкого с его телохранителями, вместе подошли, точнее, Дан и его телохранители подошли, а воевода с охраной, как и положено столь значительному лицу, подъехали на лошадях, к воротам, окружавшего Немецкий двор, частокола. Как раз стала портиться погода, с Ильменя подул холодный ветер, напоминая, что 'на дворе', фактически, осень, а в придачу заморосил мелкий-мелкий дождик.
На входе гостей ждал, предупрежденный, сам староста всея Ганзейского двора Новгорода. Ждал не один, а с парочкой 'особо доверенных лиц' - секретарем-управляющим и, по-видимому, с приказчиком... - Густава Брокке, мелкого блондинистого секретаря-управляющего Ганзейского двора, Дан уже видел вчера, на суде в церкви Святого Иоанна... - а также с несколькими краснощекими 'бугаистыми' стражниками-купцами - Дан был в курсе того, что стражниками у ганзейцев 'работают' сами купцы, из молодых.
- Здравы будьте, воевода Великого Новгорода и боярин новгородский! - коротко, как хороших и, в придачу, недавно виденных знакомых, поприветствовал Василия и Дана немецкий староста.
- Здрав будь и ты, Якоб! - спешившись, поздоровался-поздоровались с ганзейцем тысяцкий и, слегка, 'затормозив' - почти 3 месяца Дан в Новгороде, а 'тыкать' всем до сих пор 'стеснялся' - Дан.
Впервые оказавшись на Немецком дворе, Дан с любопытством рассматривал кусочек Германии, раскинувшийся на территории Новгорода. Однако все было очень обыденно и скучно. Возможно, потому что в его памяти, до сих пор, хранились 'картинки' красивых немецких городов, ухоженных улиц и нарядных домов 21 века и, подспудно, именно их он и ожидал увидеть. Но реальность была '...множко' иной. В этом времени германский лоскут на территории Новгорода, лоскут, находившийся почти в центре города и занимавший довольно большой участок, мало чем отличался от остального Новгорода. Как и в усадьбах простых новгородцев, на подворье святого Петра вдоль забора... -высокого забора, нужно сказать, повыше, чем у новгородцев, может только у бояр, да и то не у всех был такой высоты забор-не забор, а целая крепостная стена... - вдоль забора, огораживающего весь немецкий двор, притом, забора, в отдельных местах проломанного и слегка обгоревшего - следствие последних 'разногласий' ганзейцев с новгородцами по разным, очень актуальным, вопросам, типа - какого размера мозоль на причинном месте у святого Иннокентия, может ли хромая кобыла пройти в кривые ворота и так далее... И все эти разногласия и эти вопросы... Видимо, порой были настолько злободневны и важны, что не только кулаки, но и всякий прочий подручный 'струмент' использовался...
Изнутри, огораживающего двор, забора, располагались обычные деревянные хозяйственные постройки. Из одной постройки - оттуда, куда немцы-охранники повели коней воеводы и его телохранителей - доносилось громкое ржание и запах шел конюшни, из какой-то еще тянуло пивным душком...
Точно так, как и в больших новгородских усадьбах... Дан, как минимум, уже раз 5 или 6 'имел счастье' лицезреть огромный двор бояр Борецких на Разважьей, а также видел - был пару раз - большое подворье соседа Домаша и Дана по посаду, старика Михаля, 'патриарха' того самого, кирпичных дел мастеров, семейства, с которым Дан ближе познакомился в ночь, когда тати пытались ограбить мастерскую... Точно так, как и в больших новгородских усадьбах, на немецком подворье стояли деревянные дома, служившие жильем для его обитателей...ан, нет. Дома стояли, все же, не такие. Тут, пожалуй, немцы заслуженно могли бы получить звание - 'Жадины-говядины' на каком-нибудь средневековом конкурсе жмотов. Ибо, при возведении данных домов, в своей скупости, они перещеголяли даже тех убогих жителей Новгорода, кто, вообще, кроме жилья и двора, ничего не имел. Эти строения... В общем, это были не дома. То есть, их нельзя было назвать домами в нормальном понятии этого слова. Это были бараки. Средневековые, допотопные бараки для совместного проживания большого количества нищих людей, ой-е-ей, пардон, для совместного общежития обитателей Ганзейского двора! Каменная кирха, к которой примыкали эти бараки, по сравнению с ними была просто верхом расточительства...хотя, тоже, взор не радовала. И то, что она, в отличие от других построек на Немецком дворе, да, собственно, и большинства зданий в Новгороде, была не из дерева, а из камня, вовсе не делало ее шедевром архитектуры и не спасало от внешней убогости. Впрочем, коль учитывать, что - по сведениям Дана - она, не в последнюю очередь, являлась еще и складом товаров для ганзейцев, а также их архивом, казной и весовой, то сие, вполне, объясняло ее 'затрапезный', но, зато, надежный вид.
На этом, собственно, и все. Больше Дану ничего рассмотреть не удалось. Были еще какие-то постройки непонятного назначения, и среди них, наверное, затесалась знаменитая пивная 'Крош', которую любили посещать многие новгородцы и которую ему 'рекомендовал'-хвалил Семен и не только Семен, но... Но Дан, вместе с Клевцом и Рудым и воеводой с его охранниками, топавший вслед за немецким старостой Якобом Барендорпом и его подручными, уже подошел к приземистому одноэтажному зданию. Дальнейшее 'тесное общение' с ганзейцами, как понял Дан, должно было происходить в этом доме, куда ни телохранителей Дана, ни телохранителей тысяцкого не пустили.
В помещении - Дан, про себя, окрестил его 'актовым залом' - кроме направляющей, руководящей и контролирующей верхушки Немецкого и Готского... - филиала, так сказать, Немецкого двора, и в данном случае, скорее не Готского, а Ревельского, так как, по словам Марфы Борецкой, все немчины, обитающие на Готском дворе были либо жителями Таллина-Ревеля, либо из Ливонии... - кроме руководящей и контролирующей верхушки Немецкого и Готского дворов, то бишь, зашедших вместе с ганзейским старостой, Даном и воеводой, управляющего Густава Брокке, и неизвестного ранее Дану приказчика Ганзейского двора, рыжего немца с ободранным подбородком, чуть позже его представили, как Вернера Хубе... Плюс двоих, также знакомых Дану - они вместе с Якобом Барендорпом и Густавом Брокке были на вчерашнем суде - ничем не примечательных помощников-'ратманов' ганзейского старосты... - 'ратманами' их назвал тысяцкий. Вообще-то, тысяцкий утверждал, что 'ратманов' на Ганзейском дворе четверо, однако на суде их было только двое... - а также пастора церкви Святого Петра - тут и угадывать было нечего, за будущие 600 лет облик католических священников почти не изменился... - а он тут при чем? - подумал Дан... - находились-уже сидели в креслах, наиболее влиятельные, как понял Дан, ганзейские купцы из имевшихся, на данный момент, в Новгороде. После того, как Дан и тысяцкий, лицом к собравшимся немцам, устроились на таких же, выделенных им креслах...больше похожих на некий компромисс между больной фантазией столяра и скопидомством заказчика, между стулом и табуретом с подлокотниками, и староста перечислил по именам собравшихся купцов и отдельно назвал секретаря-управляющего Ганзейского двора - уже известного Дану Густава Брокке и приказчика, помянутого Вернера Хубе, а потом, ни словом не обмолвившись о помощниках-ратманах... - Видно, 'рылом' не вышли, - улыбнулся, про себя, Дан... - представил пастора... Причем пастора, ганзейский староста назвал не 'отец такой-то', как требовалось, по сложившейся традиции, одинаковой, что у православных, что у католиков, а полным именем - Люциус Калль, словно подчеркивая светский характер пребывания пастора на данной встрече. Кстати, пастор, в отличие от ганзейского старосты и его подручных - приказчика и управляющего, севших просто по правую руку от Дана и тысяцкого, умудрился устроиться немного в сторонке и от Дана с Василием Казимером, и от 'руководящей и направляющей' верхушки Ганзы в лице ганзейского старосты, приказчика Вернера Хубе и управляющего - Густава Брокке...и от собравшихся купцов, и даже от ганзейских ратманов, расположившихся позади Якоба Барендорпа. Самого Дана и Василия Казимера представиться не попросили, и староста их тоже не представил, вероятно потому что купцы обоих уже и так знали. Василия Казимера, как тысяцкого Господина Великого Новгорода, а Дана... А Дана... Будучи купцами и прекрасно осознавая, что успех в торговле во многом зависит от наличия информации, и в первую очередь информации о том, что происходит в месте, где собираешься торговать, ганзейцы не могли не интересоваться внутренней жизнью Новгорода. А, значит, и не могли не слышать, вернее, не услышать о Дане. Ведь, несколько раз...ну, один раз точно - это когда на Дана и Домаша напали на окольном рву, а после этого нападения городские преступные элементы подверглись настоящему 'геноциду' со стороны боевых монахов владыки Ионы - он был на слуху у всего Господина Великого Новгорода. Да, и сплетни о том, что Дан причастен и к ряду других городских дел, тоже бродили по Новгороду...
После того, как староста представил всех значительных людей в зале...разговор начался с того, что Дан сразу взял слово и в очередной раз огорошил присутствующих сведениями о примерном наличии товаров на складах новгородской Ганзы, его ассортименте и общей стоимости - плюс-минус - в новгородских серебряных гривнах и рублях, и немецких марках. Только сейчас Дан сообщил и стоимость отдельных товаров, не всех, но самых важных, и назвал не только их стоимость здесь, в Новгороде, но и там, откуда их привозили в Новгород, а заодно и сказал сколько купцы зарабатывают на этой перепродаже. Переждав, поднявшийся, за этими словами, шум и, как бы, в ответ на растерянную фразу ганзейского старосты - 'Что он этим хочет сказать?', Дан ответил собравшимся на его 'бенефис', кстати, по их же, немцев, приглашению, купчинам... - как подметил Дан, в большинстве своем богато одетым...в отличие от наряженных довольно скромно старосты, приказчика и ганзейского секретаря. Не говоря уже о весьма незамысловатой одежде пастора и совсем простых, пусть и немецких, платьях ратманов... - и, одновременно, и руководящим 'органам' Ганзейского двора, что, он, Дан, совсем не против того, чтобы купцы получали свою маржу с торговли, поскольку на то они и купцы, да, и, вообще, они с тысяцким Господина Великого Новгорода - при этих словах, взоры всех собравшихся на минуту переползли с Дана на Василия Казимера - сюда прибыли не за тем, чтобы считать деньги в чужом кармане, а для того, чтобы... И Дан разъяснил ганзейцам, естественно, немного сгустив краски, но только немного, ибо вешать откровенную 'лапшу' на уши тем, кто сам привык ее вешать, опасно - что будет со всеми их товарами, со всей их прибылью и, в целом, со всем Ганзейским двором, когда начнется война Новгорода с Москвой - а то, что она будет, это ясен пень - и Новгород, не дай бог, потерпит в ней поражение. То бишь, медленно и неторопливо, чуть ли не на пальцах, Дан объяснил собравшемуся немецкому 'опчеству', что и 'скока' оно потеряет в случае поражения Новгорода.
Кроме того, понимая, что разить собеседника нужно наповал и не давать очухаться, Дан кратенько, в двух словах, объясняя свои сведения тем, что до того, как осесть в Новгороде, долго путешествовал по Европе и Ближнему Востоку - впрочем, Дан видел по глазам ганзейцев, что они уже навели справки о нем - напомнил ганзейцам об уже, разумеется, известных им европейских событиях - объединении, буквально 'на днях', в 1469 году, в большую единую Испанию разрозненных королевств Пиренейского п-ова - Леона, Кастилии, Арагона и остальных; о все возрастающей роли в европейской торговле англо-голландского купечества, в последнее время активно пытающегося торговать и на Балтике; замещении в восточном Средиземноморье слабой Византийской империи набравшем силу государством турок-осман; об увеличении, повсеместно, в Европе спроса на восточные товары, товары, поступающие в Европу либо по южному Средиземноморскому пути, либо, наряду с традиционными ганзейскими мехами и воском из Руси, тоненьким ручейком по Балтийскому на севере и о все более усиливающемся контроле турок-осман за средиземноморским потоком этих товаров... И подробно разложил 'по полочкам', даже не вероятные, а неизбежные последствия этих событий для европейских королевств и особенно для Ганзейского союза городов - стремление турок использовать контроль над средиземноморскими торговыми путями для того, чтобы взять Европу 'за горло'; стремление, в свою очередь, европейских государств, особенно тех, кто непосредственно расположен на берегах Средиземного моря - итальянских республик и новой Испании, военным путем добиться от турок отмены этого контроля; уменьшение, вследствие военных столкновений в Средиземном море - а то и вовсе периодическое прекращение - поставок восточных товаров по южному торговому пути...и это на фоне все более усиливающегося европейского спроса на эти товары; стремление монархов новой сильной Испании 'кинуть' своих итальянских союзников и, минуя всяких посредников, как турецких, так и итальянских, получать напрямую восточные товары; подготовка, в конце концов, монархами новой объединенной Испании - способной теперь, в отличие от прежних отдельных пиренейских королевств, на организацию далеких морских экспедиций - этих самых морских экспедиций...разумеется, в поисках, обходящего и турок, и итальянцев, пути на Восток; присоединение к испано-португальскому... - чтобы выжить, Португалия, последний оставшийся осколок пиренейских государств, вынуждена теперь 'тащить себя за шиворот' и всегда 'быть в тонусе', то бишь постоянно состязаться с Испанией... - присоединение к испано-португальскому 'перезапуску' 'сезона Великих географических открытий' - фактически начатому еще столетие назад, в первой половине 14 века открытием итальянских генуэзских моряков на службе Португалии, Канарских островов и продолжившегося открытием португальцами острова Мадейра в 1419 и Азорских островов в 1427 годах от рождества Христова - флотилий английских и голландских купцов, тоже желающих урвать свой кусок 'восточного пирога'; 'совместное' открытие итальяно-пиренейскими и англо-голландскими мореплавателями морского пути на Восток - а его обязательно откроют, ибо, похоже, генуэзские моряки, плавающие под белым крестом Лузитании явно что-то знают; господство на этих новых морских дорогах эскадр английских, испано-португальских и голландских кораблей; гораздо большая и дешевая доставка восточных товаров этими путями; неконкурентоспособность с новыми морскими маршрутами, с массовой и дешевой доставкой чужедальних товаров по этим новым дорогам, в целом и так небольшого балтийского, вытекающего из Руси, ручейка заморских редкостей; и отступление на второе место - под натиском плывущих на англо-голландских и испано-португальских кораблях южных специй и всякого остального прочего - традиционных балтийских товаров, в том числе и таких важных для Ганзы, как меха и воск из Руси. И в итоге - превращение, контролируемых Ганзой балтийских морских путей, во второстепенные и, вслед за этим, точно такое же превращение немецкого союза городов из важного европейского торгового союза во второстепенный. Со всеми вытекающими явлениями...
- Но, - посмотрел, выдерживая паузу, на немцев Дан... Ему постоянно хотелось встать с кресла, которое ему выделила ганзейская старшина, и продолжить свой монолог стоя, желательно, при этом, еще и размахивая руками, или, хотя бы, просто опираясь ими о стол, но, увы... Стандартный конференц-зала будущего, включающий в себя стулья и традиционный большой стол в центре или в президиуме, ганзейский 'актовый зал' ничем не напоминал. И, говорить стоя, на данной встрече, Дан, откровенно, опасался. Сие очень даже могли посчитать умалением его боярской чести и, более того, позором для города, представителем которого здесь был вовсе не Дан, а сидящий рядом с Даном, тысяцкий.
- Но! - повторил и обвел взглядом немцев, Дан. И, спустя секунду, уронил: - У Ганзы есть возможность сохранить значение балтийского торгового пути и, более того, еще и увеличить свои доходы!
Дан снова взглянул на дернувшихся было... Разумеется, коль ганзейцы интересовались его персоной, они не могли не знать о том, что он не просто боярин, но еще и, некоторым образом, предсказатель. И что предсказания его имеют обыкновение сбываться...по крайней мере те, мутные слухи о которых ходили по городу. Конечно, ганзейцы не были бы ганзейцами, коль не попытались бы выяснить немножко больше об этой стороне его личности и об этих его предсказаниях, однако... Однако, явственно просматривающаяся за подобным любопытством 'дама' в черном, имеющая привычку таскать с собой сельскохозяйственный инвентарь в виде остро заточенной косы, дама, впридачу еще и сопровождаемая неповторимым трупным смрадом - должна была отпугнуть их. И заставить отказаться от данных попыток, поскольку во все времена, лезть в государственные тайны, неважно - маленькой городской республики или огромной империи, было чревато. И, слава богу, что Дан сумел, в одно из посещений дома на Разважьей улице, донести до боярыни Борецкой - и остальных присутствовавших 'важных персон' - эту мысль, то бишь, мысль о стратегической ценности его 'видений'. И о нежелательности распространения информации о них. А, также, о разных нехороших последствиях в случае, все-таки, ее распространения... Тем паче, что некоторая часть этих его 'видений', точнее - некоторую часть этих его 'видений', непосредственно касающуюся судеб 'важных персон' - Марфы и Дмитрия Борецких, новгородского тысяцкого Василия Казимера и владыки Иона, и сами эти 'персоны' не стремились 'обнародовать'. Однако...однако, конкретно сейчас, успевшие вырваться 'на волю' и гулявшие по Новгороду сплетни о Дане, как о местной 'Кассандре', были даже полезны Дану. Они, некой зловещей тенью что-то знающего о будущем человека, маячили над всем его разговором с Ганзой. И морально 'давили' на немцев, утяжеляя речь Дана этой самой возможностью предвидения...
Дан взглянул, на дернувшихся было - после слов об упадке Ганзы и возможности, все же, ей 'удержаться на плаву' - и вновь замерших немцев. Пока что они слушали его... Но, именно, что 'пока'. Дан старался говорить с купцами подоходчивей, ибо хорошо помнил классическое - чтобы тебя слушали, выражаться нужно понятно и покороче. Покороче не получалось, но, вот, хотя бы, подоходчивей...
- Дело в том, - продолжил Дан, - что, как я уже говорил, из-за проблем на Средиземном море, в ближайшее время увеличится поток восточных товаров, плывущих по великому волжскому речному пути и направляющихся через Русь в Европу. Естественно, все они будут собираться в Новгороде. Ведь, Новгород - это 'ворота на Запад' для Руси. И, если суметь этим правильно воспользоваться... Однако, здесь я уже не специалист, - неожиданно произнес Дан и, улыбнувшись, широко развел руками, что не очень-то удобно было сделать сидя...
Глава 3
Несмотря на молчание слушавших Дана именитых немецких купцов и старшины новгородской Ганзы, тишина, как таковая, в зале собраний отсутствовала. Кресла скрипели под задами сидящих на них людей, кто-то из присутствующих изрядно пыхтел, кажется, это был блондинистый толстый купец с большой суковатой палкой-клюкой и с длинным таким, плохопроизносимым именем и фамилией - Карстен Купферслегер; еще чьи-то сапоги или туфли скребли пол; расположившийся отдельно от всех, и в отличие от тощего Якоба Барендорпа - ганзейского старосты, довольно упитанный пастор церкви Святого Петра, периодически и никого не стесняясь - что было для Дана, несмотря на все прожитое им в Новгороде время, и по сию пору беспардонно, шумно чесался... Еще кто-то активно ерзал на кресле, стараясь поудобнее усесться; перешептывались о чем-то, наклонив головы поближе друг к другу - приказчик Вернер Хубе и секретарь-управляющий старосты Густав Брокке...
- Вы сами торговцы, - обронил Дан, - и лучше меня способны просчитать, как все сделать по-умному и заработать на грядущем увеличении потока восточных товаров... - и, не выдержав, Дан, все же, огласил один из, прямо-таки 'болтающихся' у него на языке, вариантов использования этого будущего потока 'ништяков': - Можно, например, снизить цены - за счет увеличения продажи товара... - Однако, тут же, услышав недовольное бурчание именитого купечества, Дан поспешил вернуться к основной теме.
- Короче, - произнес он, положив руки опять на подлокотники кресла, - если правильно воспользоваться тем, что в ближайшее время увеличиться поток, идущих по Волге на Балтику товаров из Китая, Индии, Ширванской и Хвалынской, по-вашему - персидской, земли, и, если при этом сделать упор на торговлю специями... Имеющими повышенный спрос у жителей Германии, Голландии, Англии и других стран... То, вероятность, сохранить значение балтийского торгового пути, а, вместе с ним вашу торговлю, ваши доходы и ваше влияние на европейские государства, значительно возрастает...
Выдав данный пассаж, Дан еще раз улыбнулся, хотя...хотя в глубине души далеко не был уверен в сделанных им выводах. К тому же, как Дан знал - помнил из учебников и исторических монографий будущего-прошлого, Ганза, в этом веке, и без всякого открытия новых морских дорог, то бишь еще до их открытия, начала клониться к закату, ибо доходы ее членов росли медленее, чем их жадность и глупость. Иначе говоря, ее внутренние противоречия обострились более чем... - И, вряд ли, - смотря на представителей Ганзы и продолжая улыбаться, отстранённо и с некоторым сожалением... - торговый союз немецких городов мог бы стать хорошим противовесом набирающей силу Англии... - думал Дан, - торговый путь через Новгород по Волге на Восток, спасет вас от развала и угасания. Впрочем, - отбросил сии 'недостойные' мысли Дан, - главное, чтобы вы мне сейчас поверили, а, там, отстоим Новгород, разберемся. Тем паче, что упадок Ганзы пока незаметен и сами купцы его не чувствуют...
- Но! - позволив купцам пару минут передохнуть и 'переварить' сказанное им, - громко произнес Дан и, все-таки, слегка приподнялся в кресла, но приподнялся совсем чуть-чуть, дабы ни в коем случае это нельзя было истолковать как-то иначе, чем способ привлечь к себе внимание... - Но, - громогласно уронил Дан, - это будет лишь в том случае, если - слово 'если' Дан подчеркнул специально, - в предстоящей войне с Москвой Новгород разгромит дружины Ивана III! При любом же другом исходе, - уже на тон тише произнес Дан, - то бишь, если в этой войне московский князь захватит Новгород и новгородскую землю, сохранить значение балтийского торгового пути не удастся. И Ганзу ждет неизбежное угасание... - И сразу пояснил-добавил: - Ведь, Новгород - это не просто так вышел погулять...оп, прошу прощения, господа... - ай-я-яй, - укорил сам себя Дан, - не забывай, где находишься... - не просто город, соединяющий балтийское море и торговый путь по Итилю-Волге и живущий за счет продажи балтийских товаров на Русь, а товаров из Руси, а также плывущих с Хвалынского моря по Итилю-Волге на Балтику. Но и город, который обеспечивает эту доставку восточных диковин. И, если московский князь наложит руку на Новгород, то, - Дан перевел дыхание и устало продолжил, - вначале сильно сократится поток товаров, идущих через Новгород, потому что пережившему захват и разоренному городу будет не до торговли. А потом... Это для независимого Новгорода торговля на Балтике важна, так как почти все товары, идущие через Новгород, как туда, так и обратно, приносят городу прибыль. И чем больше этих товаров, тем больше эта прибыль. Интересы же Москвы лежат в другой плос... - опять, блин, - чертыхнулся Дан... - в другой стороне и далеки от балтийской торговли. Людям, то есть боярам, окружающим московского князя балтийская торговля малоинтересна. Их интересуют, в первую очередь, земли. Впрочем, и во вторую, и в третью тоже. Конечно, Иван III, как и любой властитель жаждет серебра и злата, но после ограбления Новгорода ему, как минимум, и того, и другого хватит на год, и когда вы придете к нему с просьбой-предложением продолжить новгородскую торговлю - а вы, несмотря ни на что, обязательно придете, ибо вы-то живете, именно с торговли - уж, разумеется, он не станет вникать в смысл торговых операций на Балтике, дабы, плюс к награбленному в Новгороде, получить еще какой-то навар. Ему будет проще, разрешив вам торговать, изымать свою прибыль сразу, установив высокую пошлину на ввозимые и вывозимые через Новгород товары. В результате - резко сократится ассортимент товаров, идущих на Балтику по Итилю через Новгород, ибо возить станут только те товары, доставка которых - дорожные издержки плюс возросшая пошлина - будет оправдана их ценой, а во-вторых, даже эту тоненькую 'струйку' восточных 'редкостей' долго возить не придется, поскольку, как только откроют обходной, в обход турок, арабов и итальянцев, путь на 'восток', доставка этих товаров станет невыгодной. Невыгодной, из-за того, что она и близко не сможет конкурировать с массовым дешевым завозом в Европу тех же восточных товаров и прочих пряностей на англо-голландских и испано-португальских судах по новому морскому пути...
Дан обратил внимание на заерзавшего в своем кресле рядом с Даном тысяцкого Василия. До сих пор воевода слушал Дана, едва не открыв рот. Не то, чтобы тысяцкий совсем ничего не знал о Ганзе и никак не интересовался ей, все-таки он был воеводой Новгородской земли и должен был хоть чуток ориентироваться в сопредельном с Господином Великим Новгородом мире, но то, что сейчас говорил Дан, настолько превосходило все сведения Василия об этом мире...и сведения о Ганзе, что тысяцкому, действительно, оставалось только открыть рот. Однако, под конец речи Дана, Василий, все же являясь воеводой, а не купцом, слегка потерял нить рассуждений Дана и ему стало скучновато...
- А сие повлечет за собой, - продолжал Дан, - опять-таки, вместо расширения торговли на Балтике восточными товарами...да, и многими русскими тоже, - на секунду запнувшись, уронил Дан, - наоборот, ее сокращение. И, скорее всего, до объемов, даже меньших, чем сейчас. И, как результат... Я уже это говорил и снова повторю - все тоже падение важности, контролируемых союзом городов Ганзы, балтийских торговых путей, и в дальнейшем медленное угасание ваших городов с неизбежным обнищанием их жителей. Впрочем, - помолчав, через минуту добавил Дан, - вы должны это понимать и без меня...
Дан снова замолк, и на сей раз надолго. Он собирался приступить к заключительной, обещающей германским купцам райские кущи завтра в обмен на реальные гривны сегодня, фазе своего повествования и ему нужно было время, хотя бы с пяток минут 'на подумать', как лучше это сделать. Купцы тоже молчали. Правда, несколько по другой причине - 'переваривали' сказанное Даном. Ведь, он сейчас, не только, фактически, напрямую сообщил им о грядущем в ближайшем будущем столкновении Новгорода с московским князем Иваном III - что, собственно, купцы и так знали - но, впридачу, еще и 'разложил по полочкам' их прямую зависимость от этого столкновения, 'нарисовал' им яркую картинку их, уже ганзейского, ближайшего будущего - того, что произойдет, с учетом событий в Европе, с балтийской торговлей в случае поражения Новгорода, возможного поражения Новгорода, в этой войне. Конечно, купцы не были настолько наивны, дабы сразу во всем поверить Дану, но и не настолько наивны, чтобы полагать, что, в случае захвата Новгорода Москвой, все останется, как раньше - Иван III вовсе не для того рвался в Новгород... - и купцы это прекрасно понимали... - чтобы все было по-прежнему. Однако... Однако надежда умирает последней, а купцы есть купцы. И Ганза уже столько раз удачно договаривалась с разными короноваными особами, после, казалось бы, неудачного для нее исхода, и получала, в конечном итоге, свои преференции, что... Но...но сейчас купцы задумались. Дело в том, что отнестись к словам Дана 'спустя рукава', им мешало одно важное обстоятельство, точнее, не одно, а несколько важных обстоятельств, притом донельзя важных - во-первых, тот самый... - и Дан, интуитивно, это чувствовал и, как уже говорилось, даже учитывал... - тянущийся за Даном, дурно пахнущий шлейф некоего предвидения событий, заставляющий купечество относиться к его словам более чем серьезно...как бы это не выглядело наивно лично для Дана, прибывшего в средневековый Новгород из 21 века. Сюда же, пожалуй, стоило прибавить и нехорошую осведомленность Дана о ганзейских делах, а также слишком подозрительное знание - и многие из присутствующих в зале ганзейцев, так или иначе сталкивавшихся с купцами из Англии, Голландии и других европейских стран, могли подтвердить сведения Дана - о происходящем в Европе. Во-вторых, ганзейцев здорово пугала сама личность московского князя - Ивана III. Всех коронованых особ, с которыми, до сих пор, имело дело купечество германских, и не только германских, городов, они хорошо знали. Знали в чем их сила и в чем уязвимость, причем не столько в личном плане, сколько в государственном. И, исходя из этого, отправляли к ним посольства и строили отношения с ними, добиваясь поставленных целей. А, здесь... Мало того, что московский князь - это непонятно кто-непонятно откуда, какая-то персона 'инкогнито' из, практически, неведомого княжества, в свою очередь являющегося толи еще улусом одичавшей татарской орды, толи уже вырвавшимся из-под ее рухнувшей власти осколком... - и в первом варианте договариваться необходимо будет и с сюзереном Ивана, а это дополнительные трудности и весьма затратно и опасно... - так еще и крайне неприятные слухи, доходившие до ганзейцев, о быте московском князе и его окружении...что вовсе не прибавляло Ивану III симпатий. И все это было совсем не то, к чему привыкли ганзейские купцы и совсем не то, что иметь дело с давно знакомыми и хорошо известными новгородскими боярами. Среди которых даже были люди, за определенную мзду проталкивающие их, ганзейцев, интересы... И, наконец, третий довод: - Фактор времени! Готовиться к увеличению потока восточных товаров по Волге и далее по Балтийским торговым путям необходимо было прямо сейчас, и те из ганзейцев, кто сталкивался с английскими, испанскими и голландскими купцами, прекрасно это осозновали - просто ранее этим 'многим' купцам и в голову не приходило соединить известия о морских 'круизах' отдельных держав - Португалии, Англии, Испании и Голландии в единое целое и, лишь здесь и сейчас, после слов Дана задумавшись об этом, купцы с удивлением поняли, что дело-то 'швах!'. И англо-голландские и испано-португальские эскадры уже давно стоят на 'низком старте'! Договариваться же с кем либо, без разницы - с Москвой или шведским королем - это долго и, порой, очень долго...
И, если первый пункт, даже помня о славе Дана, как вероятной 'Кассандре', все же являлся спорным, второй пункт, в целом, все-таки имел хоть какой-то, чисто теоретический, шанс на успех, то третий... По сути хоронил все надежды ганзейцев на 'если что, попробуем, все же, договориться с московским князем...', а вместе с надеждой 'порешать вопрос' с Иваном III хоронил и будущее ганзейского союза городов. Конечно, можно было не поверить в скорое открытие испанцами или англичанами нового пути на 'восток' или посчитать, что: - А-а, все обойдется... - что все будет хорошо и после этого открытия, но, и то, и другое мешали сделать свои же, находящиеся тут, купцы. Купцы, готовые не только подтвердить все слова Дана насчет стоящих на низком старте испано-португальских и англо-голландских флотилий, но и являющиеся достаточно здравомыслящими, чтобы не полагаться на языческого славенского божка - 'Авось'... В целом, Дан, заставив ганзейцев своим монологом осознать их нерадостное 'европейское' будущее, все-таки подвел их к мысли о более тесном сотрудничестве с Новгородом, к идее более тесного союза с Новгородом. И вытекающему отсюда выводу - в предстоящей войне с Москвой союзнику надо помочь, дабы не потерять его! Что, собственно, Дану и требовалось...
Конечно, Дан был далек от того, чтобы рассчитывать, вот, так, сразу, одним рассказом о том, как же хреново будет Ганзе без Новгорода - ежели московский князь захватит город, понудить немецких купцов дать приличную сумму городу на войну с Москвой. План Дана по выколачиванию денег был коварнее. То есть, чуть хитрее, чем просто попытаться с ходу убедить ганзейцев крикнуть: - Я твоя! - и со всем добром, безвозмездно отдаться Новгороду. А в знак своего согласия выписать городу чек на офигенную сумму золотых и серебряных монет. И потому закончив пугать ганзейцев, и, судя по тишине в помещении, заставив их размышлять о своем, девичьем, то есть подведя их к пониманию того факта, что им, хошь-не хошь, но придется 'порыться в закромах' и пуская горькую слезу, раскошелиться - чтобы, 'по итогу торгов', то есть в результате столкновения Новгорода с Москвой, не потерять, вообще, все, Дан вздохнул, мысленно сплюнул через левое плечо и приступил к заключительной фазе своего 'выступления'.
- Да, - обронил Дан, после молчания, очень похожего на минуту скорби по почившему в бозе...еще, пока, нет, но уже вот-вот, союзу городов Ганзы... - Черт, - мелькнуло у него в голове Дана, - я не переборщил с разогревом, то есть с запугиванием купцов? ...или это они так хорошо имитируют задумчивость, ожидая, что я скажу дальше? Недооценивать, ворочающих большими капиталами, людей, как говорит чукча - '...однако, большая глупость' - Да, - громко, чтобы опять привлечь к себе внимание, повторил Дан, - Новгород хочет просить у ганзейского купечества серебро для войны против Москвы. 1000 рублей...! И это, - на всякий случай, предупреждающе подняв руку, дабы немцы не начали выражать свое мнение по поводу озвученной суммы раньше времени и дали договорить ему до конца- неторопливо произнес Дан, - не так уж много для ваших оборотов...
- Ну, вот, - в тоже время, подумал Дан, - самые важные слова произнесены... - и обвел взглядом лица германских купцов. Невзирая на то, что ганзейцы слушали его очень внимательно и, несмотря на то, что уже должны были сообразить - без денег тут никак не обойдется, он, все же, страшился увидеть на их лицах брезгливое выражение презрения богатого дядюшки к просящему милостыню нищему племяннику, но нет. Никто не кривился. Купечество новгородской Ганзы было предельно серьезно и огромная - для Новгорода огромная - запрошенная Даном сумма их не смутила...
- Слушай, - шепнул на ухо воеводе Дан, - а что здесь делает немецкий поп?
- Как что? - удивился Василий. - Он же хранитель казны у ганзейцев!
- А-а, - протянул Дан и посмотрел на круглолицего, с чуть обрюзгшими щеками пастора, державшего в руках нить-веревку с нанизанными бусинами - так называемые 'четки', и с отсутствующим видом, перебиравшего их, - хранитель казны...
Дана напрягал этот отсутствующий вид ганзейского казначея.
- Да, вот, еще что, - продолжил, обращаясь к ганзейцам, Дан, - я хочу, чтобы меня все правильно поняли... Когда и, если Иван III захватит город, помочь Новгороду и изменить что-либо вы уже не сумеете. Что же касается серебра, - обронил Дан и повторил, повысив голос, - что же касается серебра... Взамен Господин Великий Новгород... - Вот сейчас Дан повествовал от имени всего Новгорода и всей новгородской земли и этот момент, разрешение боярину Дану говорить от имени всего Новгорода - когда он будет выбивать из немцев деньги на отряды лучников и арбалетчиков, Дан, дабы не было потом к нему - по закону новгородскому - разных интересных вопросов с продолжением, заранее обсудил со всеми людьми, являющимися 'на сейчас' высшей новгородской властью. То есть, опять-таки, с той же боярыней Марфой Борецкой, ее сыном - посадником Господина Великого Новгорода Дмитрием, вторым посадником Офонасием Грузом, тысяцким новгородским Василием и архиепископом Ионой... - взамен, - снова сказал Дан, - взамен Новгород предлагает вам участие в разработке соляных копей в Старой Руссе и запрет торговать два года в Новгороде жителям Низких земель-голландцам. Или, - Дан набрал воздуха полную грудь и, игнорируя удивленный взгляд, повернувшегося к Дану тысяцкого, выдохнул, - или сведения о руднике, где есть огромные запасы серебра, лежащие едва ли не под ногами...
Дану показалось, что он услышал стук упавшей на пол челюсти воеводы.
Эту тему, тему получения больших денежных знаков в обмен на участие в разработке старорусских соляных копей и запрет торговать в городе голландцам, Дан тоже заранее обсудил с боярыней Борецкой и 'компанией'. Точнее, этот момент заранее с ним обсудили боярыня Борецкая и 'к'. Сам же Дан об этом даже не думал. По наивности он собирался выбить деньгу из германцев, как говорил один из героев детского мультфильма - 'без-возз-мезздно'. По поводу же голландцев - как Дан слышал-читал в свое время, эти жители 'низколежащей' земли в 15 веке здорово 'достали' ганзейцев, то бишь составили им серьезную конкуренцию на Балтике, и, хоть в Новгороде они появлялись и редко... - Дан специально просил Василия-тысяцкого - ну, не к Борецкой же или к новгородским посадникам обращаться, а у воеводы и подходящая служба была - ' провентилировать' этот вопрос через своих 'верных людей'... - то бишь, хоть голландцы в Новгороде и редко появлялись, но уже успели изрядно застращать немцев своими торговыми успехами. Да, и насчет 'безвозмездности'. Оказывается, в этом веке, как, впрочем, и в 21, откуда Дан прибыл в Новгород, никто никому так просто деньги не давал - Дан, невольно, вспомнил удивленные лица крестьянина Шуги, лоцмана Карася, гребцов с ладьи и остальных, когда, освободив их, он стал раздавать им деньги... Особенно, большие деньги не давал. А Новгороду требовались именно большие. И, неважно, что от этих денег зависела судьба самого 'спонсора'. 'Задаром' получить их было нереально. И Марфа Борецкая сама, первая, от имени города, предложила Дану, в качестве оплаты 'услуг' ганзейцев, обговорить с ними некоторые послабления в торговле и временное участие в добыче соли в Старой Руссе. Поставить же 'на кон' информацию о никому еще неизвестном руднике с огромными запасами серебра, Дан рискнул сам... Где-то с две недели назад, смотря на принесенную с торжища маленькую горку серебряных монет-выручку за проданные горшки и все остальное, он, почему-то вспомнил о прочитанной некогда книге, книге, упоминавшей серебряный рудник на территории Норвегии. Который был совершенно случайно открыт в 17 веке - толи местный крестьянин гулял и подобрал кусок необычного камня, толи мальчишки притащили домой серебряные самородки, толи еще что... Находился же рудник в Южной Норвегии, в исторической области Нумедаль, в 40 км на юго-запад от Осло, возле реки Логен в местечке под названием Конгсберг. И добывали серебро здесь, после его открытия, чуть ли не по две тонны в сутки. Дан посчитал, что самому ему эта информация сейчас никак не пригодится, дотянуться из Новгорода до южной Норвегии, да еще и так, чтобы начать там разработку этого месторождения, было чем-то фантастическим. А, вот, 'втюхать' эту инфу ганзейцам, хозяйничающим в Скандинавии, как у себя дома... Вполне возможно. И она вполне могла их заинтересовать.
- Откуда сей рудник? - пробормотал ему вполголоса воевода, поставив на место свою челюсть. - Пошто не сказывал о нем раньше, может он и Новгороду бы пригодился?
- Блин, - с некоей ностальгией мелькнуло в голове Дана, - а, может, и действительно, зря я предлагаю ганзейцам рудник? Может, их 'кинуть', назвав неправильные координаты, а рудник сохранить для себя...и для Новгорода? Тем паче, люди здесь неизбалованные, во все верят...и меня почти приучили. Хотя, нет, - с сожалением подумал Дан, - не выйдет. Не поймет меня народ...
- Он далеко отсюда, - также вполголоса ответил Василию Дан, - в мурманской стороне. Новгороду не по зубам.
- А-а, понятно, - минуту помолчав, протянул тысяцкий, - не по зубам... - И, видимо, что-то решив для себя, добавил: - Твое наследство...
Дан открыл уже было рот, дабы возразить: - И никакое не наследство! Просто вспомнил о, о...и с чего это тысяцкий, вообще, взял, что это его наследство? - но в последний момент интересная мысль посетила его голову. Дан вспомнил, что в это время, многие знатные или боярские - если по новгородской классификации, фамилии в землях к западу от Руси имели владения не только на своей родине, но и в других странах. И в Новгороде, где встречались Восток с Западом, жители Руси с обитателями балтийского побережья, это знали. Учитывая же то, что Дан в 'кружке' боярыни Борецкой числился выходцем, как раз оттуда, с Запада... Василий и посчитал, ничтоже сумняшийся, что Дан отдает свое наследство или часть своего наследства. Бывшего наследства, потому что Дан бежал оттуда, да, еще и веру поменял по дороге, став православным. А, ведь, на Западе все... - а, значит, и Дан тоже, был тоже, и Василий, опять-таки, не мог не знать этого - сплошь католики. А, вера в это время, ого-го - Дан это уже прочувствовал на себе - дело серьезное, и так просто ее не меняют. Впрочем, боярин остается боярином, даже лишившись наследства и поменяв веру...
Как Дан и ожидал, после последних его слов среди немцев наметилось некоторое оживление. Сначала купцы и старшина - особенно приказчик и секретарь Ганзейского двора начали что-то громко обсуждать на своем немецком, ганзейско-немецком, явно настаивая на чем-то и игнорируя Дана и Василия-тысяцкого...
Дан, 'со скрипом', но еще с университета понимал немецкий, однако! Однако, тот немецкий, что был в ходу среди приезжих из Германии 15 века и немецкий 21 века... Как выяснилось, это две большие разницы. И, хотя, Дан, наплевав на все трудности, самонадеянно пытался общаться с встреченными на торжище германскими купцами на том немецком, который учил в университете, купцы его понимали с большим трудом. А Дан лишь подтверждал этим - с точки зрения боярыни Борецкой и ее 'окружения', скорее всего получавших, от 'верных людей', сведения о подобных разговорах Дана - подтверждал своим странным, не таким, на котором говорят все германцы в Новгороде, немецким языком версию о своем происхождении с каких-то далеких пределов германских земель. Из тех мест, где, либо сами немцы, смешавшись с другими народами, говорят по-другому, либо сами эти народы, соседствующие с немцами, слышат, мало похожий на ганзейский, немецкий язык... Тем не менее, Дан, ни спрашивать Василия - понимает ли он ганзейцев и, если понимает, то, о чем они говорят, ни просить присутствовавшего тут же ганзейского толмача - большинство ганзейцев прекрасно знало русскую речь, но традиция обязывала - перевести речь купцов, не стал. И так было ясно, о чем ганзейцы спорят. И тут уже Дан ни на что не мог повлиять. Все, что он был в силах сделать, и все, что он хотел сказать - он сказал и сделал. И сейчас, после той секунды неуверенности, когда он боялся заметить на лицах ганзейцев скуку и презрение, он не сомневался, что все сказал и сделал правильно... Правда, его по-прежнему напрягал ганзейский казначей. Вернее, напрягал все тот же, малость отсутствующий, вид пастора. Из-за него, этого вида, Дан не мог уловить эмоции пастора, понять какое впечатление он произвел на эту упитанную толстую скотину... - Дан не в состоянии был просчитать немца и это злило... - положительное или отрицательное.
Неожиданно, к Дану и тысяцкому Великого Новгорода Василию обратился крупный, на вид - ненамного меньше Дана и почти такой же широкий, как Клевец, купец и весь зал мгновенно притих. Ганзеец, с окладистой темной бородой, с густыми и совершенно седыми бровями и выдающимся длинным носом, видно, был из уважаемых, тех, кто имел в Новгороде собственную усадьбу и свои сделки проворачивал там.
- Мы слышали, - произнес германец, поблескивая на Дана умными ярко-голубыми глазами из-под бровей и, говоря, как бы от имени всех присутствующих, - что боярин Дан родом не из Новгорода... - Дан заметил, как в этот момент пастор-казначей придвинулся к ганзейскому старосте и, чуть наклонившись к нему, что-то сказал... - И его владения, - продолжил купец, - далеко отсюда... - Германец огладил рукой-лопатой бороду и неожиданно спросил: - Кому принадлежит земля, где находиться этот рудник?
- Ну-у, - затянул паузу Дан, автоматически отмечая, что у немца, явно, с давлением не в порядке... - Вон, какое лицо красное... - и одновременно соображая, как грамотнее ответить ганзейцу, всем ганзейцам. В конце концов, решил сказать все, как есть...пусть немцы и считают, судя по вопросу, что он имеет отношение к этому руднику.
- Кому сейчас, - в который раз делая ударение на слове, в данном случае на слове 'сейчас', произнес Дан, - принадлежит земля, где находиться рудник, я не знаю... - Дан замолчал, пережидая поднявшийся недовольный гул голосов. Немцы, конечно же, не ждали столь невразумительного его ответа... - Но, - спокойно продолжил Дан, - еще недавно ею правил регент свеев, он же их король - Карл Кнудссон Бунде. Однако, в свете последних слухов... - естественно, ни о каких слухах и речи не было. Просто Дан, тупо пытаясь вспомнить, в преддверие разговора с Ганзой, все сведения, что почерпнул из книг о Ганзе, заодно ясно и отчетливо вспомнил и о королевских династиях Дании и Швеции, контактировавших с Ганзой... - однако, в свете последних слухов, - сказал Дан и уточнил, - слухов о смерти Карла Кнудссона...
Если бы Дан мог сейчас подслушать мысли присутствующих, он бы здорово удивился, узнав, что очень многие из находящихся в зале, в том числе и его новгородский 'товарищ', тысяцкий Господина Великого Новгорода - Василий, сразу насторожились, услышав, что он сказал - не король Карл Кнудссон, а просто Карл Кнудссон... И, тут же, начали гадать насколько он, Дан, в самом деле, 'рядовой' дворянин, то бишь - обычный боярин, коль называет короля шведов так, словно тот его дядюшка или, по меньшей мере, ближайший родственник?! К счастью или к несчастью, но сам Дан даже не подозревал, какую бурю эмоций он породил в умах купцов, а также всех прочих присутствующих своим неосторожным обращением со словами. Просто в тех книгах по истории Руси, что западной, что северо-восточной или новгородской, которые читал Дан, нигде не говорилось...или Дан, как-то умудрился этого не заметить, о том, что... Нет, конечно, Дан уже сталкивался с тем, что за своими словами в Новгороде надо следить и 'за базар' отвечать, но... Но он и понятия не имел, и прочувствовать, за прожитое в Новгороде время, пока тоже не успел, что в менталитете людей этого времени царственные особы упоминались лишь с соответствующей их положению 'приставкой'. А без этой 'приставки' их могли называть только родственники. И никак иначе!
... - слухов о смерти Карла Кнудссона, - сказал Дан, Дан хорошо помнил дату смерти этого, поддерживаемого Ганзой, шведского правителя, - смерти, о которой, полагаю, вы уже знаете... Думаю, что сейчас этой землей владеет король данов, мурманнов и свеев - Кристиан Первый. И, еще. Что касается распространяемых обо мне сплетен, - Дан уставился в упор на краснолицего седобрового купца, - ведь, я правильно понял вопрос уважаемого...э-э...
- Иохим Русе, - подсказал Дану имя купца тихий голос с места, где сидел ганзейский староста...
- Иохима Русе? - повторил, с вопросительной интонацией, не будучи уверен в грамотности произношения, вслед за старостой имя купца Дан...
- Правильно, - слегка наклонил массивную, с редеющей шевелюрой, голову немец...
- Так, вот, - уронил Дан, - рудник не является моим наследным владением... - И из какого-то непонятного озорства, добавил: - Больше не является. Но, - тут же сподхватился он, - насколько я знаю, у германского союза городов достаточно сил и возможностей, дабы добиться у Кристиана I аренды нужной Ганзе территории. И напоследок, дабы ни у кого не возникло каких-либо сомнений. Я бы ни за что не позволил себе унизить честь Господина Великого Новгорода, предложив ганзейскому купечеству рудник в труднодоступном и далеком от моря месте. Дорога до этого рудника сложности не составляет...
Во всех дальнейших монологах, диалогах и диспутах ни Дан, ни тысяцкий, практически не участвовали. И, к немалому облегчению Дана... - воевода, понимавший речь ганзейцев, со слегка удивленным видом повернулся к нему и сообщил, что немцы даже и близко, будто это уже решено, не обсуждают вопрос о том, давать Новгороду деньги на войну или не давать... - ганзейцы спорили лишь о том - по словам Василия, опять-таки - какое взять с Новгорода откупное - торговые послабления и разработку соляных копей или серебряный рудник? Потом уже, задним числом, Дан узнал, что еще до того, как он явился 'раскулачивать' немцев на деньги, среди германских купцов была проведена, так сказать, 'большая разъяснительная работа'. Иначе говоря, в грядущее 'раскулачивание' немцев вмешался еще один человек. Человек, в общем-то, и не собиравшийся это делать...не собиравшийся вначале. И не знавший точно, когда Дан приступит к переговорам с ганзейцами, однако... Однако, как оказалось, 'подсуетившийся' очень вовремя. Этим человеком был архиепископ Господина Великого Новгорода - Иона.
Естественно, новгородский владыка знал о торговавших в Новгороде ганзейцах, но лично он никогда с ними не сталкивался и видел их только издалека. Ибо где те купцы и где архиепископ огромного города? Однако, жизнь такая штука, что владыка, до недавнего времени и помыслить не смевший, что когда-нибудь будет общаться с иноземцами-католиками, и, более того, с их католическим священнослужителем...в итоге, даже пригласил их на встречу. Пригласил, потому что не мог оставаться в стороне от происходящих в городе событий. Ведь, это был его город, город, где волей всевышнего он исполнял обязанность духовного пастыря и город, для которого он, владыка, делал все, что мог - обелял его перед лицом прежнего московского князя Василия Темного, боролся с Псковом, пытавшемся заключить союз с Москвой против Новгорода, устраивал переговоры между ливонцами, псковской 'осподой', Новгородом и Москвой, дабы избежать войны с Ливонским орденом, ибо считал - в войне зло, и, если можно избежать ее, то нужно к этому стремиться. К тому же понимал Иона - слаб Новгород в военном отношении, очень слаб. Нет у него ни ярых дружин московских, ни подчиненных удельных князей со своими полками, ни жадных до добычи татар на службе. Вся сила города была в небольших боярских отрядах, да в многочисленном, но никудышнем городском ополчении. Конечно, были еще и отряды новгородского военного люда, но они тоже были невелики и почти все раскиданы по гарнизонам пограничных крепостей и малых новгородских городов... К сожалению, давно уже прошли времена грозной, состоящей во многом из рядовых горожан, кованной новгородской рати. И жуткая слава ушкуйников Господина Великого Новгорода тоже изрядно увяла. Не можно городу было сейчас воевать... Вот так и получалось, что, хоть и считал Иона - лицам духовного звания дано только выступать посредниками между людьми и небесным отцом, и нельзя им вмешиваться в дела земные...так, как это делали слуги далекого Папы - до Ионы доходили сведения о поведении католических кардиналов во Фрязии, 'погрязших' в мирской жизни - однако и сам он, периодически, нарушал свои правила. Единственно, Иона старался, по возможности, действовать исподволь, пусть чаще и приходилось вступать в дело напрямую...
Итак, в один из пригожих новгородских дней, по теплому времени года характеризуемому всего лишь мелким дождиком и периодически выглядывающим солнышком, некий неприметный человечек в рядовом новгородском платье, монашек, переодетый в светское, зашел на Немецкий двор и передал секретарю двора для Якоба Барендорпа - ганзейского старосты, Люциуса Калля - пастора кирхи Святого Петра и того же секретаря приглашение посетить, по насущным делам, в пяток-пятницу на следующей неделе-седмице, после полудня, ключника Святой Софии отца Пимена. Приглашение, от которого, по здравому разумению, ни Якоб Барендорп, ни Люциус Калль, ни Густав Брокке отказаться не могли, ведь и самому 'деревянному лбу' было ясно, от кого, на самом деле, это приглашение - а главе, казначею и секретарю ганзейской конторы в Новгороде абсолютно незачем портить отношения с могущественной новгородской церковной властью. А значит - в означенный день все трое, гадая - зачем с ними хочет встретиться сам архиепископ новгородский, никогда раннее не проявлявший такого желания, после полудня стояли у ворот Святой Софии. Здесь их уже ждал молодой монах, проводивший гостей сразу к владыке. Конечно, ганзейцев видели и, конечно же, среди клира Святой Софии было кому донести 'начальству' архиепископа новгородского - московскому патриарху Филиппу об этой встрече, встрече новгородского владыки с немцами. Однако, после того как архиепископ Иона несколько лет назад, совершив крестный ход, прекратил моровую язву в Новгороде и новгородской земле... Авторитет архиепископа поднялся настолько высоко, что, вряд ли, хоть кто-нибудь, рискнул бы подозревать владыку в связях с католическим Римом и трактовать, подобным образом, визит ганзейцев к владыке. Ну, пришли и пришли. Мало ли какие дела назрели у них к Ионе. Ведь, монастыри тоже участвуют в торговле с ганзейцами, что-то им продают, что-то у них покупают... Неизвестно, о чем думали и сами приглашенные на это 'рандеву' ганзейский староста, ганзейский секретарь и пастор кирхи Святого Петра, но, когда молодой монах, больше похожий на грека, чем на словенина, привел их в помещение, где сидел владыка, выяснилось, что владыка, как он сам заявил, пригласил их просто 'тихо посплетничать'. Мол, столько времени Якоб Барендорп, Густав Брокке и Люциус Калль находятся в Новгороде, а с ним, владыкой, еще ни разу не виделись. А сие, как-то, нехорошо...нехорошо, потому что монастыри новогородские, все же, торгуют с купцами немецкими не только пенькой и солью. Такое начало здорово насторожило немцев, но Иона попросил их ни о чем не беспокоиться, так как никакого злого умысла против ганзейцев не держит и никакие их тайны коммерческие выпытывать не собирается. В кои-то веки ему стало просто интересно пообщаться с такими важными и имеющими большое значение среди ганзейцев людьми. Германцы уже совсем было приготовились к нудному, долгому и не совсем понятному разговору за кувшином слабого медового кваса - крепкий, как они догадались, архиепископ не употреблял - который, вместе с двумя парами кружек, поставил на имевшийся в помещении стол еще один монах, но все оказалось не совсем так. Между вопросами о политическом положении в странах, примыкающих к балтийскому морю, вопросах, не затрагивающих торговли Ганзы, жалобами на собственное здоровье и прочими малозначащими вещами - выяснилось, что новгородский архиепископ человек весьма разносторонний и может говорить хоть о трудностях пути в Новгород через Ладожское озеро и Волховские пороги, хоть о трениях Ганзы с датским королем. Но, как-то, так, по ходу общения, владыка сообщил старосте и пастору, что в Новгороде наступает эпоха перемен и немцам, как бы нужно теперь ей немного соответствовать. И не удивляться ничему происходящему в Новгороде. А, значит, и спокойно - слово 'спокойно' владыка выделил особо - отнестись к тому, что, возможно, к ним пожалует, через неделю или через две, или даже через три, с интересным разговором, уполномоченный говорить от всего Новгорода боярин. Кстати, уполномоченный и от него, владыки, тоже - Иона знал об обещании Дана 'взять с немцев деньги на войну с Москвой' и решил немного облегчить ему задачу...хотя и сомневался в успехе этой затеи. Но Иона понятия не имел, когда Дан, все-таки, соберется к немцам, к тому же не желал заранее предупреждать-говорить ганзейцами - с чем, конкретно, к ним пожалует Дан... Короче, этого боярина немцам нужно выслушать и хорошо подумать над его словами. Взамен же, архиепископ обещал ганзейцам более строго, в будущем, разбираться с обидами, чинимыми новгородцами немецким купцам - вроде недавних погромов ганзейских складов толпой возбужденных горожан, а также обещал помощь в деятельности Ганзы на территории Новгорода... - Иона, будучи церковным иерархом Господина Великого Новгорода, стоявшего на пересечении торговых путей с Востока на Запад и обратно, в отличии от владык других русских городов, знал - немного, но знал - о том, что происходит в Европе...пусть и мало интересовался этим. Обладая острым умом и способностью мгновенно просчитывать ситуацию, ежели необходимо - не просто же так случилось 'чудо' с отроком московского князя Василия Темного, почти десять лет назад вместе с князем, его свитой и его сыновьями Юрием и Андреем прибывшего в Новгород для 'посещения' Святой Софии и тяжело заболевшего. Сей отрок уже готовился богу душу отдать, однако, приложившись к хранившимся в новгородском Спасо-Хутынском монастыре мощам святого игумена Варлаама, неожиданно 'передумал' и вернулся с 'того света'. И произошло это, аккурат, на следующий день после покушения новгородских 'шильников' на московского 'удалого' воеводу Федора Васильевича Басенка. Уж очень оный 'удалой' воевода был нехорошо известен в городе своим участием в разгроме новгородцев в первой новгородско-московской войне 1456 года. И, если бы не 'чудо'... как повернулось бы для города, еще не оправившегося от недавней войны, нападение на приближенного к князю воеводу - неизвестно. Пришлось Ионе тогда изрядно повертеться, дабы найти знахарку - а в Новгороде иначе, чем в Москве, смотрели на занимавшихся лечением знахарок и не притесняли их особо - способную быстро излечить княжеского отрока Григория Тумгана от пожиравшей сего отрока огневицы из раны, вновь открывшейся раны, на ноге. Однако, прежде чем изгонять болезнь из тела Григория, владыка еще и затащил еле дышащего Григория в Спасо-Хутынский монастырь для того, чтобы совершилось 'чудо'. Ибо богу - богово, как став владыкой земли новгородской, понял, почти сразу, Иона, а кесарю - кесарево... А, потом, после свершения 'чуда', шумно объявил святого Варлаама, бывшего некогда игуменом Спасо-Хустынского монастыря, небесным покровителем всего Господина Великого Новгорода...
В общем, обладая острым умом и кое-какой информацией, Иона давно уже предполагал наличие неких трудностей, как внутри Ганзы - влыдыка был сведущ, что Ганза - это не один город, а целый союз торговых городов - так и в ее отношениях с другими государствами. Что только подтверждали доходившие до Ионы слухи о событиях в германских землях и католических королевствах, расположенных вокруг балтийского моря. Иона даже полагал возможным закрытие Ганзы в Новгороде...как и то, что многим ганзейским купцам это невыгодно. Невыгодно, несмотря на то, что у ганзейцев, периодически, возникали нешуточные проблемы с жителями Новгорода - об этих проблемах, Иона знал точно. Ибо невозможно, живя в городе, благосостояние которого во многом зиждится на торговле, и являясь, фактически, одним из управителей этого города, не знать о столкновениях его жителей с иноземными 'гостями'... Посему и давил владыка на больную 'мозоль' немцев, рассчитывая, что обещание помощи-не помощи, но определенного покровительства самого новгородского иерарха - не просто отдельных лиц среди 'совета оспод', лоббирующих интересы немецкого купечества, а самого церковного пастыря всея Новгородской земли - 'прольется бальзамом' на души тех немецких купцов, кто, все также, заинтересован в торговле с Новгородом. И в первую очередь богатых немецких купцов, имевших в городе собственные усадьбы. А, понимая кое-что в искусстве интриги и обладая немалым жизненным опытом, то есть будучи уверен в определенном 'подсиживании' ганзейцев друг другом, Иона пообещал и особо чуткое отношение лично к ганзейскому старосте Якобу Барендорпу, управляющему-секретарю Ганзейского двора Густаву Брокке и казначею Люциусу Каллю - но только, как к казначею, а не как к пастору кирхи Святого Петра - что значительно повышало персональные шансы последних в подковерной борьбе за 'место под солнцем' среди ганзейцев... На этом, собственно, аудиенция у владыки для ганзейских старосты, секретаря и пастора и закончилась. На прощание, еще минут 10-15 они поговорили ни о чем, неторопливо выпили еще один кувшинчик хмельного медового кваса... - владыка пить не стал, он был довольно аскетичен в еде и питье, а, вот, германцы не отказались. Им, смешанный с легкой медовухой, бесплатный квас понравился... - после чего ганзейцев проводили за ворота подворья Святой Софии. Уходя, Якоб Барендорп, Густав Брокке и Люциус Калль сказали, что подумают над словами владыки...
Иона даже и не подозревал, сколь сильное влияние окажут на ганзейцев, столь незначительные его обещания...э-э, некой благосклонности. Он и помыслить не мог, что оброненные им расплывчатые фразы будут истолкованы, как серьезная гарантия поддержки ганзейцев со стороны новгородской церкви в будущем. И какую, можно сказать - общественную работу, проведут после этого среди немцев, работу по правильному пониманию политики парти...текущего момента ганзейский староста, ганзейский секретарь и пастор кирхи Святого Петра...
Однако, как уже говорилось, Дан об этой, состоявшейся 'в верхах' встрече не знал и потому был слегка поражен тем, что обсуждение его 'выступления' не затянулось. И тем, что пастор немецкой церкви, он же по совместительству - ганзейский казначей, которого Дан инстинктивно опасался, не стал задавать ему никаких 'трудных' вопросов и не прицепился к его вероисповеданию, ведь, по легенде, Дан бывший католик - не зря же, боярыня Борецкая еще на самой первой встрече сказала, что он себя в православной церкви вел так, словно лишь 3 дня назад туда попал...
Немцы даже не стали, 'для приличия', брать время на размышления и откладывать решение - давать Новгороду деньги или не давать - на следующий день... Что так сильно повлияло на германских купцов - ни Дану, ни воеводе новгородскому было неизвестно. Точно было неизвестно. Сам Дан склонялся к выводу, что это целиком и полностью его заслуга, поскольку, как уже упоминалось, абсолютно не ведал о состоявшейся 'в верхах' встрече архиепископа Ионы с ганзейскими старостой, секретарем и казначеем. 'В гордыне своей', он полагал, что это, именно, его речь, которую он столь талантливо 'задвинул', так как был 'на подъеме'... - нет, в глубине души, червячок сомнения, конечно, копошился... - настолько повлияла на немцев...что, вкупе с серебряным рудником, убедила их.
- Ну, а что? - думал Дан. - Внешние данные у меня нормальные. Харизма тоже есть, то бишь и фанатичный блеск в моих глазах, скорее всего, тоже был. Говорить я, гхм, умею. А, искусство убеждать во многом сродни умению приказывать, которое является моим природным талантом. А тут еще и месторождение серебра...если не задаром, то близко к этому. Плюс, к тому же, новгородцы для ганзейцев, 'известное зло' - ежели так можно сказать, а князь Иван III чужой и непонятный... Да, и слухи о московских порядках, что гуляют по Новгороду с моей подачи, заставляют немцев заранее боятся Москвы...
К какому же выводу склонялся воевода и что он полагал, осталось тайной 'за семью печатями'. Собственно, мнение Василия, как и самооценка Дана, 'слегка завышенная', сейчас были неважны, самое главное - немцы готовы были дать Новгороду запрашиваемую тысячу... - Ну, вот, - мелькнуло в голове у Дана, - что я обещал, то и сделал. И ровно столько, сколько и обещал...и даже не в долг, как планировала боярыня, а без возврата и торговых послаблений. Осталось только составить, как я понимаю, соответствующий договор, чтобы все было, как положено и никто не мог в дальнейшем оспорить его, указать в договоре месторасположение рудника и поставить печати, новгородскую вечевую и ганзейскую... Но это уже, слава богу, без меня...
Составить договор требовалось время. Поэтому тысяцкий и ганзейский староста договорились о передаче 'злата и серебра' на следующей седмице во вторник, в третий час после рассвета, то есть в 9 утра.
Лично же Дан, исполнив свой 'долг', еще и заработал на этом. Нет, не потому что, предварительно потребовал у Марфы Борецкой - как это было принято в прошлом-будущем 21 веке в большинстве стран, возникших на развалинах Советского Союза, а, конкретно, в тех странах, где у власти оказались сросшиеся с криминалом элементы - 'откат' за выбитую у ганзейцев сумму... Сие было немыслимо в Новгороде. Просто сами немцы решили, что рудник предложенный им Даном, все же, каким-то боком - ни купцы, ни ганзейский староста не забыли, как Дан по имени назвал шведского короля, да, и его оговорку 'больше не является...' тоже не забыли - относится к наследству Дана и надо за него, по-честному, заплатить. По-честному, исходя из разумения купцов и по мерке 15 века. Поэтому персонально Дану они еще доплатили 200 рублей сверх оговоренной тысячи. Правда, тоже с соответствующим договором на пергаменте, в который осторожные торговцы, видимо на всякий случай, как и в договор на 1000 рублей с Новгородом, вписали пункт о полном отказе - в том договоре, что на тысячу рублей, Новгорода, а в этом, что на двести - лично Дана, от каких-либо прав на этот рудник в будущем.
- Умные, - хмыкнул, мысленно, Дан, когда секретарь новгородского веча огласил дополнительный договор с Даном, - боятся, что я, таки, имею отношение к этому месторождению и, со временем, потребую его назад. Впрочем... С другой стороны, не думай они, что этот рудник не бесхозный и я, каким-либо образом, касаюсь его...могли бы и не дать денег. 'Просто так' не дать, предоставить, как заем с процентами в виде соляных копей, запрета на торговлю с голландцами и торговых послаблений...