Она: Я не помню точно в какой день это случилось. Во время обеда, когда все спокойно сидели за столом, я почувствовала, что неизвестно откудадует ветер. Где-то в доме было открыто окно. Я занервничала, но промолчала и даже вида не подала, чтобы не обращать на себя внимания. Ни каким-либо особенным выражением лица, тут уж карты в руки моей сестре. Ни каким-либо остроумным замечанием, как это делает мой брат. Нет. Наоборот, как всегда, меня выдал мой болезненный вид. Стоило отцу посмотреть на меня во время оживленной, несколько шутливой беседы с гостем, как он понял, что где-то открыто окно. Когда я накладывала себе немного мяса, мать посмотрела в мою сторону и поняла, что мне холодно. Перед гостем извинились, коротко сказав ему, что я нездорова и оставили на некоторое время одного. Окно быстро нашли и тщательно закрыли. "На улице такая хорошая погода", многозначительно произнесла моя сестра. И мой брат заявил, что он сегодня впервые выйдет на улицу погулять. После этого обед продолжился.
Меня всё больше раздражала предупредительность отца по отношению к гостю, т.к. я не испытывала большой радости от того, что к нам в дом пришел немец. Не столько из-за плохого настроения, сколько от сознания, как повредит это нам в глазах соседей. Тем ,б,олее, что мои родители из-за черезмерной экономии, не могли решиться снять жилье немного в стороне от Парижа... Одним словом, здесь друг о друге знали всё.
Меня поражало, что гость воспринимал всё, как должное. Я не могла сообразить был ли прав мой отец, разговаривая с гостем, словно с должником. Но ему казалось не столь важным что он говорит, сколько показать нам, что он может себе позволить. Когда по дороге в гостиную, он подкреплял свои упреки еще и энергичным похлопыванием иностранца по плечу, я чуть было не сказала: "Отец, может быть хватит уже."
Бо всяком случае это подействовало бы лучше, чем попытки мамы всё сгладить.
Что удерживало меня от высказываний? Причин было много. Бо первых, мои брат и сестра не объяснили мне, что происходит. К тому же, в конце концов, это было дело моих родителей. Потом, иностранец смеялся каждый первого взгляда. Я заметила также, что его мундир дазолиио иЬш во мягкого материала, чем обычное серое полевое обмундирование. Но только теперь, когда он смеялся, я увидела его - я могу, пожалуй, так сказать -остро отточеные зубы. Он не нуждался в моей помощи.
Я уже была почти готова отговориться своей болезнью и уйти к себе. Но он произнес фразу, на которую кто-либо другой с полным правом мог не обратить внимания: "Я же не могу вернуться из Парижа с пустыми руками," объяснил он, повернув ладони кверху. С ним согласились и разговор продолжился. Мой отец был уже не так настойчив. Они вели серьёзную беседу; о делах, о поставках.
Во мне, однако, происходило что-то совсем другое. Я задумалась. Они предложат ему брата или сестру в помощь для покупок. У меня не было желания взять на себя такую обязанность. Напротив. Я действительно лучше бы легла. Но эта мысль не давала мне покоя. Ему их навяжут. А мне запретят. Конечно. Из-за болезни. Можно подумать, что меня любят и обо мне заботятся. Возможно так оно и было. Но мне казалось, что это из-за денег, которые мне необходимы на дорогу. Вот что огорчало их. Если же нет, почему тогда они равнодушно смотрели, как несколько дней тому-назад мой брат, поспорив со мной, беспощядно гонял меня по комнатам. Или почему тогда у моей сестры, только потому, что она впрншишш была красивее и ходила у отца в любимчиках, было в два раза больше платьев. Потому что она бала здоровой и ей надо было чаще показываться на людях. Да, как ни считай, это было именно так.
Наверное, это я сама вознобновила разговор о покупках. Сказала, чтс будет лучше, если он пойдёт с кем-либо. Я не могу утверждать, что было именно так. Уж очень я старалась не упустить своего. Как перед зеркалом, когда намазываешься и раздумываешь над тем, какие тени взять. Надо было показать в выгодном свете глаза. Мне казалось несправедливым, что они были моим единственным средством против сестры. Странно, но мы еще подростками перед зеркалом согласились на этом. Она была высечена из цельного камня. Мраморная фигура. Полная жизни... "Полная жизни" - на этом она настаивала. А у меня были глаза, их можно было показывать. Может быть нам только казалось так. Может быть как раз у неё глаза были красивее, а я была высечена из более цельного камня.
Да, может быть именно я и была Грацией. Когда не старалась вытянуть лицо, шею, чтобы были видны только глаза. Эта.&вда странная поза, я не могла от неё отвыкнуть, повлекла за собой прозвище "жирафа." Я сердилась, когда меня так окликали. Но наедине посмеивалась над собой, Мне казалось, что эта кличка освободит маня от оцепенения, от смешной манеры держать себя так. Я должно быть очень походила на "жирафа", когда предложила себя иностранцу в качестве проводника.