Одним чудесным майским утром 2061 года я стоял на открытой веранде и наслаждался звучанием радостного птичьего гимна весне. Вдруг я ощутил, что позади меня кто-то есть. Я улыбнулся. Внучка... вечно она пытается подкрасться ко мне незаметно, это у нас игра такая. Конечно, за недолгие четырнадцать лет её жизни ей это ни разу ещё не удалось, но попыток она не прекращает. Вот ведь упорная девчонка!
- Так-так-так, и кто это у нас тут крадётся? - весело задал я риторический вопрос, поворачиваясь. - А, так это моя упрямая, но громкая внученька? Здравствуй, здравствуй!
- Привет, деда! - вздохнула она, но тут же пожала плечами и улыбнулась. А улыбка-то у неё бабушкина, невероятная и ослепительная, и вообще так похожа, что сердце замирает. - Слушай, у меня к тебе вопрос. Мы тут по истории сегодня проходили конец прошлого и начало нынешнего века, и учительница сказала одну очень странную вещь. Я долго думала, и всё равно не поняла, поэтому решила у тебя спросить. Можно, конечно, и у бабушки было, но ты лучше объясняешь...
- Ты не подлизывайся, а спрашивай, - прервал её я. - Что такого странного учительница сказала?
- Я и не подлизываюсь, я правду говорю! - возмутилась девочка, но тут же успокоилась. - А сказала она, что в то время почти все чувствовали себя одинокими. Я не понимаю - как это так? Вокруг же люди были! Я понимаю, где-нибудь в дальнем космосе, если один останешься. Но как можно быть среди людей быть одиноким? Ерунда какая-то!
- Да нет, не ерунда, - вздохнул я. - Так всё и было. Вам теперь, когда человек человеку и в самом деле - друг, товарищ и брат, это действительно сложно понять. Попробую объяснить, а ты слушай внимательно и, если что будет непонятно, сразу же спрашивай. Так вот... Ты, наверное, знаешь, что в то время материальные блага и производились, и распределялись иначе, чем сейчас?
- Само собой, мы это проходили! Капитализм называлось! - фыркнула она. - Ты, деда, не думай, что я совсем уж маленькая и таких элементарных вещей не знаю!
- Так вот, - невозмутимо продолжил я. - Перехожу к тому, что вы, скорее всего, пока что не проходили. На самом деле разница между капитализмом и коммунизмом не только в способе производства. Скорее уж способ производства - это следствие. А глубинная разница заключается в подходе к тому, что такое человек.
- Как это? - удивилась моя внучка. - Это же и так понятно, человек - это... человек! Вершина эволюции, хозяин и хранитель Земли, а скоро ещё и Марса будет! Какие тут могут быть ещё подходы?
- Разные, - вздохнул я. - Дело тут в том, что во всяком человеке есть и хорошее, и плохое. То, что делает его человеком, и то, что он вынес из животного царства и что тянет его назад, к животному. Так вот мы с тобой, как и почти всё нынешнее человечество, считаем, что можем развить в себе хорошее, а плохое задвинуть подальше, а лучше вообще от него избавиться. И не только считаем, но и живём так, правильно?
- Конечно! Но это же всем понятно? Неужели кто-то не так думает?
- Теперь, конечно, таких почти нет, - признал я. - А вот тогда многие считали, что зло в человеке вовсе неистребимо, и всё, что можно сделать - это заставить его работать на благо прогресса. Всё самое тёмное в человеке - жадность, нечестность, эгоизм... По сути, капитализм так и задумывался - как война всех против всех. Конкуренция это называлось. Предполагалось, что из этого должно родиться некое благо. Но подумай, если ты воюешь против всех остальных людей, а они воюют против тебя - значит, они твои враги?
- Что, вот прямо все-все люди - враги? - с ужасом переспросила девочка.
- Вижу, ты начинаешь понимать, - печально улыбнулся я. - Потому и были мы так одиноки, каждый из нас, что считали себя окружёнными врагами, или, как минимум, соперниками в борьбе за некие блага. Материальные, преимущественно. А система была устроена так, что именно материальные блага мы считали самыми нужными для себя - нам же твердили об этом с утра до ночи, попробуй, не поверь... Вот и гонялись всю жизнь за вещами, а сама жизнь, всё, что важно в ней - дружба, любовь, дело, долг, - проходили мимо нас. Хуже того - мы начали относиться как в вещам и к тому, что вещами не является и быть ими не может. Даже друг к другу...
- А как же первый СССР? - задал мне каверзный вопрос внучка. - Там разве тоже так было?
- Сначала - нет, - задумчиво ответил я. - Было время, когда в нём верили в то же, во что верим сегодня мы. Верили в человека. И те годы были временем настоящего взлёта страны, которую я по-прежнему считаю своей Родиной. Но старое не уходит так просто. Была война, и слишком многие, лучшие из живших тогда, погибли на ней. А те, кто выжил... что-то в них надломилось. Ушла та самая чистая, яростная вера в человека, которая двигала ими прежде. Их дети были уже другими - они вновь стали ставить во главу угла материальное. Как будто счастье - это съесть побольше колбасы или получить отдельную квартиру... После этого крах был лишь вопросом времени. И мы, дети их детей, внуки победителей, оказались побеждёнными. Без Родины, без веры, без надежды, без любви - запредельно разобщённые и оттого беспредельно одинокие. Потерявшие всё, и даже самих себя.
- И... ты тоже?
- И я. Долгие годы... с тех самых пор, как кoнчилось моё детство, почти четверть века, я жил именно так. Если, конечно, это можно назвать жизнью.
- Деда... а на что похоже одиночество? - спросила меня девочка.
- Представь, что ты висишь одна во тьме, посреди лёдяной пустоты, - ответил я ей. - Холод со всех сторон, и холод внутри тебя. Это невыносимо, но это длится, и длится, и длится - кажется, уже целую вечность. Ты хочешь закричать, но даже этого ты не можешь. И ты с ужасом понимаешь, что это никогда не кончится, что всегда будет только это - холод и тьма, что нет и не может быть ничего, кроме этого... И даже тебя самого - тоже нет.
- Это ужасно! - воскликнула она и крепко обняла меня, чуть слышно всхлипывая.
- Девятый десяток лет разменял, а ума как не было, так и нет! - сердито сказали от двери. - Напугал ребёнка!
- Привет, ба! - оторвалась от меня внучка. - И ничего я не испугалась, а просто мне вас жалко стало - и деда, и тебя, и вообще всех... А с тобой тоже так было?
- Примерно так, - кивнула, подходя ближе, любовь всей моей жизни. - Только я была немного моложе и воспринимала всё с некоторой долей свойственного молодости оптимизма, не столь трагично.
- А как же вы тогда... ну... как стало так, как сейчас?
- Как? - задумался я. - Просто... знаешь, однажды мы поняли, что так дальше жить невозможно. Что если это продолжится - то всех нас, всё человечество, ждёт или скорый и ужасный конец, или бесконечный ужас. Мы начали искать друг друга - тех, кто думал так же. Мы вновь учились доверять друг другу, делать одно дело, быть единым целым... Получалось, правду сказать, поначалу плохо - слишком многое было утеряно, забыто. Но что-то всё же получалось, и мы вспоминали понемногу. А потом я встретил твою бабушку, и для нас с ней всё сразу стало легко и ясно.
Я замолк, вспоминая то далёкий летний день, когда жизнь моя бесповоротно изменилась раз и навсегда. И я знал, что та, кто была рядом со мной все эти годы, сейчас думает о том же. И что она знает о том, что я это знаю... Мы переглянулись и улыбнулись друг другу.
- Что ясно-то стало? - прервала наши воспоминания маленькая непоседа.
- Что в основе всего - любовь, - ответил ей я. - Вот смотри - я тебе описал, как мне было когда-то плохо, и ты заплакала. А почему? Ведь это мне было плохо, не тебе.
- Ну и что? - удивлённо посмотрела на меня девочка. - Ты ведь мой дедушка, и я тебя люблю. Какая разница, кому из нас плохо?
- Вот именно, - кивнул я. - Это и есть любовь - когда ты уже не только ты, а немного ещё и кто-то другой - тот, кого ты любишь. Когда тебе больно оттого, что больно другому человеку, и хорошо оттого, что хорошо ему. И это единственный способ стать по-настоящему единым с кем-то - полюбить его. Для начала - хотя бы одного человека, потом - немногих, тех, кто рядом с тобой и кого ты зовёшь товарищами, потом - многих: свой народ, ну а после - всё человечество. И когда ты становишься с людьми единым целым - "твоё" и "моё" исчезает само собой. Остаётся только "наше": наша жизнь, наше дело, наша планета, наша судьба и наше предназначение... Только тогда ты можешь обрести самого себя, стать цельным, настоящим человеком. И всё, что казалось непреодолимыми преградами, каменными стенами, вдруг превращается в мыльные пузыри - дунь, и нет их, и неприступные прежде горы становятся пологими холмиками, и даже сама смерть не смеет протянуть к нам руку. Так было и с нами - нам нужно было лишь объединиться по-настоящему, победить в самих себе неверие, эгоизм, лень - и всё стало возможным. Возможен стал этот прекрасный и удивительный мир, который мы создали и в котором тебе, да и нам тоже, выпало счастье жить.
- Только никогда не забывай, - добавила моя жена, - что мир этот дан тебе не просто так. Он прекрасен, но ты в нём для того, чтобы сделать его ещё лучше. И... не забывай, что то тёмное, что есть каждом в человеке, и в тебе тоже - оно не исчезло до конца. Что если ты не будешь сражаться со злом в себе и в других, каждый день, каждую секунду - однажды оно может снова одержать верх. Тогда в мир вернётся одиночество, а любовь вновь покинет его, и оживут все ужасы прошлого...
- Никогда! - юный голосок прозвенел в весеннем воздухе, словно звук горна, зовущего на битву. - Я... Мы никогда не допустим такого! Обещаю вам - этого не будет! Не будет!
А вокруг пели птицы и цвела весна - весна, которую мы так долго ждали во мраке и холоде зимы, которую приближали как могли, всеми своими делами и самой своей жизнью, весна для каждого, в которой никто не был одинок. Наша весна - весна человечества...