Аннотация: О том, как жили и умерли в далекой чужой стране одна русская женщина и ее верный друг домовой.
ДОМОВОЙ
Maria Donovan
The House Demon
Когда-то очень давно одна женщина вышла замуж. Поставив чашку чая прямо в очаг, она попросила домового следовать за ней в жилище ее молодого мужа. Домовой зевнул, вымотанный борьбой с беспорядком, который устроили супруги сначала своей поспешной свадьбой, теперь сборами и приготовлениями к отъезду; а была зима, - так холодно для путешествий. Еще ему не нравились манеры мужа, который слишком уж заглядывался на семейные ценности: самовар и серебряную пирожницу, которые молодая хозяйка не хотела упаковывать до самого дня их отъезда.
Домовой взял чай и, усаживаясь поудобней, услышал голос мужа:
- Тебе придется забыть старые поверья. Там, куда ты едешь, священник не одобрит все это.
Она не спорила, но вечером поставила мужнины сапоги перед огнем и прошептала:
- Пожалуйста, поезжай с нами. Мы надеемся, что ты будешь счастлив.
Домовой всю ночь лежал на углях и обдумывал предложение. Она всегда была добра к нему, оказывала должное уважение. И она была последней в своем роду. Как она будет разговаривать с предками без него? А кто расскажет былые истории? Кто вспомнит дядю Яшу и его деревянные вставные зубы, которые пришлось сжечь в печи, спасаясь от холода в суровую зиму? Когда наступило утро, домовой попрощался со своими друзьями, мышами, положил горячий уголек во внутренний карман своего пальто, затащил один сапог прямо в очаг и забрался в него.
Он тут же задремал, и голоса людей доносились как бы из-за толстой перегородки: муж кричал на жену за то, что у него теперь только один сапог, а на дворе идет снег.
Долгие часы в поезде домовенок проспал. Затем корабль перевез их через соленое море; другой поезд промчал их сквозь сутолоку огромного города. Опять хлопнула дверь, и в ночи он услышал крик огромной совы. Последнюю часть пути они проделали по залитой лунным светом дороге, поднимаясь к одинокому зданию, стоящему в нескольких милях от берега и в тысяче футов над уровнем моря.
Домовой проснулся и принялся раздувать уголек, который захватил с собой, чтобы помочь хозяйке разжечь свой первый огонь в кухонной плите. Когда печь разгорелась, он запрыгнул на полку и стал наблюдать, как бедная женщина пытается отыскать чемодан с самоваром, и как суетится ее молчаливый муж. И только когда она разрыдалась, он признался, что продал ее богатство еще до начала их путешествия.
- Мы будем экономить каждый пенни, - предупредил он. - Здесь тебе придется привыкнуть к простому чайнику и не просиживать весь день за чаепитием.
Дом был сложен из толстых бревен: летом в нем будет прохладно. В кухонной двери был вырезан лаз для кошек, - через него домовой высунулся наружу подышать свежим воздухом. Из-за садового забора выглядывал один из местных дворовых эльфов, застенчивое существо с неухоженными ногтями, которое управлялось в дровяном сарае. Еще домовому показалось, что за полем, в роще, расположенной на границе их владений, он увидел другого эльфа, со спутанной бородой, дикого, который мог лишь лаять и визжать.
Однажды муж принес домой котенка, но жена чихнула и отказалась ухаживать за ним (мыши! - как без них даже в чужой стране!). Признательный домовой усердно трудился по хозяйству, и каждую ночь хозяйка оставляла ему молоко и печенье, которыми он щедро делился со своими новыми друзьями.
- Развелись тут, - сказал муж и расставил мышеловки. Когда они щелкали, муж спешил посмотреть, что попалось, - но это домовой отпускал пружины концом кочерги.
С детьми забот было больше. Они думали, что порядок в доме поддерживается сам собой. Они забирали угощения, которые их мать оставляла домовому. А один раз в году они выставляли на печь странное лакомство - сырую морковь, маленький пирог с фруктовой начинкой и немного хереса. И все же домовому приходилось проявлять расторопность, когда ночью глава семейства пытался подкараулить его.
Голоса предков казались совсем далекими и слабыми. Как-то утром, когда семья собралась за завтраком, домовой сидел над плитой, болтал ногами, принюхивался к запаху бекона и наблюдал за самой младшенькой, которая ползала на коврике внизу. Затем она уселась поудобнее и протянула к нему руки. Он так удивился, что чуть не свалился с полки. Но тут подскочил ее отец, закричал:
- Нет! Горячо! Горячо! - Он шлепать ее по рукам, она плакала.
Потом она пошла в школу. Там, от подруг, она услышала сказку о фее, которая приносит по ночам деньги. В ответ маленькая девочка поведала им о домовом, который ночью вычищал до блеска ее туфли. В тот же день местный священник, в то время еще молодой человек, с глазами, горящими из-под широкополой шляпы, постучал в их дверь.
- У вас завелся демон, - сказал он. - Мы должны что-то с этим поделать.
Он ходил из комнаты в комнату, с книгой в руке, бросая острые взгляды по углам и внезапно разбрызгивая воду, как будто пытаясь застать домового врасплох. Поначалу домовому это нравилось: он сидел на лестнице, ковырял в зубах палочкой и слушал.
- Это всего лишь эльф, - говорила его хозяйка. - Он приехал сюда со мной из далекой страны. Он - добрый дух. Его не надо бояться!
- Бояться? - высокомерно произнес священник. - Я не боюсь демонов; я озабочен бессмертием вашей души.
Домовой запрыгнул на плечо священнослужителя, поинтересовался, что у него под шляпой, хотел ущипнуть за нос, но хозяйка покачала головой. Они позволили ему и дальше выкрикивать имена демонов, которые тот знал, и командовать: "Изыйди!"
"Он знает много имен, которые я никогда не слышал, - размышлял домовой. - А вот моего имени не знает". Священник продолжал и так наслаждался звоном своего голоса, что не услышал надтреснутый вскрик хозяина дровяника, когда выговорил его имя. Бедное застенчивое существо исчезло, будто воздух сомкнулся в том месте, где он был. Домовой ударил кулаком по двери. Не стало того, кто мог сложить разбросанные ветром дрова, - упав на сырую землю, они впитают влагу, задымят в огне и закоптят трубу.
Скоро на пилах и топорах появилась ржавчина, что дало мужу еще один предлог проявить свое недовольство. Лесной эльф подобрался поближе и спрятался в живой изгороди. Дети, пробегая мимо, чувствовали, как что-то хватает их за волосы.
Приходили безжалостные зимы, темные и сырые. Муж обещал жене, что построит для нее оранжерею, где она могла бы сидеть и заниматься шитьем при хорошем свете. В тех местах снег шел один раз в три года и через неделю таял. Дети играли в снежки и лепили снеговиков, а самая младшая девочка плакала, если его глаза - камешки выпадали в теплый полдень. В сумерках лесной эльф отваживался пробираться на задний двор для того, чтобы вставить их обратно в ледяные глазницы.
Когда, наконец, муж построил стеклянную оранжерею для жены, то первая вещь, которую она сшила, была для домового: зеленая куртка - ветровка. Муж спросил, зачем она сделала такое "груботканое старье", когда у внуков полно теплых мягких вещей из магазина. Она взяла ножницы, обрезала нитку, как будто ничего не слыша.
Прошли годы. Женщина лежала при смерти, а домовой забрался на стул возле ее постели, смотрел, как она дышит и надеялся, что она откроет глаза и увидит его: он аккуратно причесал волосы и бороду, отполировал пуговицы на своей зеленой куртке. Он прислушивался к голосам предков, - ему надо было знать, когда они позовут ее.
Самая младшая дочь, уже седая, приехала помочь. По вечерам она спускалась вниз позвонить братьям и сестрам. Иногда она плакала и говорила: "Зато она снова увидит папу". Домовой не знал, куда тот ушел.
Когда дети, уже в сопровождении своих детей, приезжали на выходные, каждый раз полагая, что это последний визит, домовой уходил, презирая их всех. Для него теперь в доме было много работы, и он то брался за уборку, то выгонял пауков из углов, иногда ухаживал за геранью, которая зимовала в оранжерее. Он чистил розовые лепестки, а они осыпались на пол, выложенный голубой плиткой.
Повзрослевшие дети выходили из спальни прогуляться вокруг дома и посмотреть на то, что им скоро достанется; домовой плевал им вслед и спешил наверх, чтобы опять взобраться на свое место у постели. Внуки всех возрастов оставались в комнате. Они выглядели испуганными и не знали, что им делать. По очереди они тихо подходили к своей бедной бабушке и целовали ее в щеку. Но их формальные соболезнования только заставляли ее хмуриться.
Однажды она открыла глаза, приподнялась на подушках и прокляла всех - своего умершего мужа, который увез ее в это место, своих детей, все семейство на языке, на котором она более пятидесяти лет говорила только с домовым - потому, что она умрет здесь, далеко от могил своих предков.
Домовой сидел на гробе, когда его заколачивали. А когда тело хозяйки увезли, он залез в печь и долго, не двигаясь, лежал там. Предки не откликнулись. Он слышал приглушенные голоса, но они принадлежали только спорящим наследникам. "Продать дом или сдать в аренду"? "Сделать центральное отопление"? Они всплакнули, потом выпили, стали насмехаться над священником, дряхлым стариком, который настаивал на том, что должен проводить их мать в следующий мир. "Скоро он сам окажется там". "Вы помните, как он приходил, чтобы изгнать ее демона"? "Ты всегда думала, что он существует". И самая младшая дочь, защищаясь: "Так думала мама"!
Позже домовой проснулся от того, что кто-то одиноко плакал. Это оказалась самая младшая дочь: она сидела за столом на кухне, ела печенье и роняла слезы в чашку с чаем. Всхлипывая, она слюнявила кончики пальцев и подбирала крошки.
Печь остыла, дом опустел. Ушли даже мыши. Печенье, которое самая младшая дочь оставила в буфете, были обгрызенными и отсыревшими. Но он их съел, прохаживаясь по комнатам и трясясь от холода. Сколько-нибудь нужные вещи исчезли, даже килт с постели умершей женщины. Он нашел пару ее старых туфель, посидел в одной, потом - в другой. Ничего, только воспоминания о минувшем.
Въехали другие люди. Старую печь сломали и установили бойлер, который работал на машинном масле и иногда ревел; сидеть на радиаторах было неудобно, - слишком узкие.
Потом люди уехали. Приходил только почтальон. Домовой шлепал его по руке, если тот пугал его, просовывая в щель письма. Они складывались в большую кучу. Иногда домовой сидел на ней целый день, соскальзывал на холодный, выложенный плиткой, пол и лежал на спине в холле, ожидая прихода ночи.
Масло закончилось. Свет отключился. Насвистывая, пришел человек в плаще, с ящиком инструментов. Он отключил воду и облепил черно - желтой лентой с надписью "Не...!" туалет, ванную, душевую, все раковины, - и дом стал похож на место преступления.
Домовенок зарылся в старый пепел кухонной плиты и заснул. Всю долгую зиму, когда дождь и ветер, хлопая, влетали в трубу, он летал во сне и разыскивал ушедшую хозяйку, дядю Яшу и любого, кто мог подсказать, куда теперь идти.
Однажды он облетел всю деревню и опустился в дом священника, убаюканного огнем. Он дремал, выронив Библию на пол.
Весной домовенок проснулся в своем очаге. Через трубу он услышал пение птиц и целый хор голосов: "Домой, домой, домой". Он закричал в ответ: "Да! Я здесь!".
Шлейф пчел нырнул в трубу, преследуя свою матку, и вырвался из камина в темную комнату, покружил, понесся вверх вдоль лестницы к свету, к окну. Жужжащая комета ударила в стекло и стала уменьшаться по мере того, как насекомые падали на подоконник, дрожали и умирали. Они пахли нектаром и пыльцой, достоянием внешнего мира. Смущаясь, неухоженными пальцами с длинными ногтями домовой отрывал жала с мешочками яда, отбрасывал их в сторону и высасывал мед.
Его волосы и борода сильно отросли: в приступе гнева, рыдая, он рвал их в клочья. Пуговицы болтались на заплесневевшей куртке; кожаные ботинки покрылись грязью, загрубели и потрескались. Потолок в одной из спален рухнул от сырости на ковер, оставив дыру в потолке, и в жилище проникли полчища мух. В оранжерее на пластиковых рамах появились темные пятна; летом, без вентиляции там жутко пахло. Черная плесень заволокла углы неотапливаемых комнат.
Приходили люди, осматривали дом. Если они говорили, что состояние его ужасное, домовой вонзал им в ноги пчелиные жала и выдавливал яд.
Большую часть времени он спал, а во снах носился с ревом по дому, отрывал двери и поедал их, словно печенье.
Однажды, в солнечный день, сразу после снегопада, пришли другие люди и заявили, что дом имеет перспективы: они обсуждали, как укрепить его, как сделать кухню комфортнее, установив там новую брэндовую дровяную печь. Жена была в бархатном платье с блестками и звездочками. Она произнесла:
- Мы могли бы полюбить этот дом.
Но домовой их не слышал. Они оставили дверь открытой, чтобы проветрить дом, и вместе с запахами сырой плесени домовой выплыл на свежий воздух. Он бродил по двору, не думая ни о чем до тех пор, пока из живой изгороди не донеслись рычанье и смех, - тогда он бросился назад. Но агент по недвижимости уже закрывал входную дверь, а супружеская пара удалялась, чтобы "все обдумать".
Домовой бродил вокруг дома. Он заглядывал в окна, в дверную прорезь для почты, забрался на крышу, сунул нос в печную трубу, но дом для него был закрыт.
Единственным укрытием, оставшимся без замка, оказался гараж. Внутри него тусклый свет, проходя сквозь грязные окна, освещал семейство старых автомобилей. Он думал забраться в один из них, но все они оказались уже занятыми улитками и пауками. Он сел, упершись спиной в дверь, и вспоминал запах кожаных ботинок, тепло уголька в кармане. А затем он вышел, воспарил над домом, перелетел заснеженные поля и направился к деревенской колокольне, которая четко вырисовывалась на фоне темно-синего звездного неба. В доме священника было открыто окно; там стояла женщина в грубом плаще и курила.
Священник звал ее; женщина затушила недокуренную сигарету, бросила ее в банку. Когда она направилась в спальную комнату, домовой устроился у нее на плече. Глаза священнослужителя были закрыты. Когда домовой спрыгнул к нему на кровать, он резко открыл глаза, но увидел только женщину, склонившуюся над ним с ложкой, полной розовой жидкости. Он широко открыл рот, показав обложенный язык, и выпил лекарство.
- Ах! - сказал он. - Ты курила! - Затем подался вперед. - Как много подушек.
- Доктор сказал, что вам следует спать сидя.
Священник упрямо пытался вытащить подушки из-за спины, но домовой придерживал их. Старик сдался, откинулся назад и снова закрыл глаза. Женщина посмотрела на часы и сказала:
- Я буду внизу, если понадоблюсь.
Прошло время; священник открыл глаза. Он услышал, как смеются люди в телевизоре, и позвал:
- Сестра! Сестра!
Но она не подошла. Он протянул руку за спину, попытался вытащить подушку, но тут что-то толкнуло его вперед, все подушки сами полетели на пол. Опять что-то уложило его на спину и уселось на груди, тяжелое и холодное, как камень.
Домовой немного согрелся на груди священника, нагнулся и зашептал что-то ему в ухо. Священник хотел закричать: он чувствовал, как холодом обдало его щеку, острые когти вонзились в сердце, воздух хлопал ему в ухо. Но он не смог.
Домовёнок щипал нос священника, пока его кончик не побелел; он шлёпал старика по щекам.
- Произнеси мое имя, - шептал домовой.
Он оторвал две пуговицы со своей куртки и положил их на закрытые веки старика.
- Покажи мне место, куда ты ее послал! - уже заорал он, вдавливая пуговицы и вымещая свою злость.
Прошел час прежде, чем женщина выключила телевизор и поднялась наверх. Она увидела разбросанные по полу подушки и седого старика, лежащего неподвижно на своей постели. Его глаза были закрыты. Рот широко открыт.
Она подошла и потрогала его холодные губы, - пальцы оказались запачканы чем-то, - она нагнулась и заглянула старику в рот. Он оказался полон пепла.
The House Demon
Maria Donovan
When the old woman was a young bride she had left a cup of tea on the hearth and begged the house demon to go with her to their new home. He yawned, tired out from tidying the mess she and her new husband had made, first with their hasty wedding and now with their packing; it was winter, too cold for travelling; and he didn"t like the manners of the new husband, who was eyeing the household treasures she"d refused to pack until the day of leaving - the family samovar, the silver biscuit tin.
The house demon drank his tea, and was just settling more comfortably when he heard the husband say, "Where you"re going there"ll be no place for these old superstitions. The Minister won"t stand for it, see!"
She didn"t argue, but that night she left her husband"s hightopped boots before the fire, and whispered, "Please come with us. We hope you will be happy there." The demon lay all night on the coals thinking it over. She had always been kind, showing him the proper respect, and she was the last of her line. Without him how would she speak to the ancestors? Who would tell the old stories? Tales of UncleYasha and his wooden teeth, the winter the family had to burn them to keep warm.
When morning came the house demon said goodbye to his friends the mice, popped a hot coal into the breast pocket of his coat, pulled one of the husband"s boots into the fire and climbed inside.
At once he fell into a half-slumber so that he only could hear voices as if from behind a thick curtain - the new husband shouting at his wife because he had only one boot to wear and it was snowing.
Through the grinding hours by train, the demon was only half awake. A boat rolled them over the salt water; another train jerked them through the press of a great city.
Then once more the slamming of doors, and a giant owl hooting through the night. The last part of the journey they made by moonlit road, climbing to a lonely house a few miles inland and a thousand feet above the sea.
The demon woke up to blow on the coal he"d brought from home and help the new wife light their first fire in the kitchen stove.When it was blazing, he hopped up onto a shelf, and sat looking down at the poor woman searching for the trunk that held the samovar, and the husband shifty and silent. Only when she burst into tears did he admit to having sold her treasures before the journey started.
"We"ll need every penny," he warned. "And here you"ll have to get used to the kettle and the pot and not sit about all day drinking tea."
It was a thick-walled house that would be cool in summer.
The kitchen door had a cat flap through which the house demon stuck his head to breathe the air. From behind the garden shed peeped one of the outdoor demons of that country, a shy creature with untrimmed nails, who managed the woodpile. Across two fields the house demon thought he saw, halfway up a tree in the coppice marking the boundary of their land, another demon with a mossy beard, the sort of wild thing that can only bark and squeal.
The husband brought home a kitten but his wife sneezed once and refused to keep it (mice are mice, after all, even in a new country). The grateful demon worked hard in the house and she set out milk and biscuits for him every night, which he shared with his new friends. "More crumbs!" the husband would say, and set mousetraps.
Whenever they snapped, he rushed to look - but the demon sprang them all with the tip of the poker.
Children meant more work. They seemed to think the house kept order by itself and stole the treats their mother gave the demon. Just once a year they liked to set out on the hearth in the parlour a strange meal of raw carrot, a small pie filled with sticky fruit and spices, and a thimbleful of sherry.
Still, the house demon had to be quick before the husband crept down in the night.
The voices of the ancestors seemed far away and very faint. One morning, while the family were at breakfast, the demon was sitting above the stove, swinging his legs, sniffing the bacon and watching the youngest daughter crawling on the hearthrug, when she sat back on her padded bottom and reached out her arms to him. He was so surprised he nearly fell off his shelf, but her father leapt up, shouting, "No! Hot, hot!" smacking her hands and making her cry.
Not long after the youngest daughter started school, she heard her playmates talking about the tooth fairy and the money she brought in the night. Eagerly, the little girl told them all about the house demon, who polished her shoes ready for morning.That afternoon the Minister, then still a young man, with fervent eyes gleaming under a widebrimmedhat, came knocking at the house.
"You have a demon here," he said. "We"ll have to do something about it!" He went from room to room, book in hand, darting looks into corners and flicking sudden drops of water as if to catch him by surprise. At first the demon was amused: he sat on the stairs picking his teeth and listening.
"It"s only the hob goblin," said his mistress. "He came with me from the old country, a good spirit. Nothing to fear!"
"Fear?" said the Minister, sniffily. "I am not afraid of demons; I only fear for your immortal soul."
The house demon leapt onto the Minister"s shoulder, peered under his hat and thought about tweaking his nose, but the mistress shook her head.They let him go on calling out the names of all the demons he knew and commanding them, "Be gone!"
He knows a lot of names I"ve never heard of, thought the house demon, but he doesn"t know mine. On went the Minister, letting his voice ring out and liking the sound of it so much he did not notice the broken cry as the demon of the woodpile"s name was called. This poor shy creature disappeared as if the sky had closed over him. The house demon banged a door with his fist. Now there would be no one to stack the logs when the wind pushed them over; they would tumble on the wet ground and soak up the rain, sputter in the fire, tarring up the chimney.
Spots of rust soon appeared on the saws and hatchets, giving the husband more cause to grumble.The demon of the coppice drew closer and lurked in the hedge. When the children ran past they felt something grab at their hair.
Relentless winters, dark and damp.The husband promised his wife he"d build her a conservatory where she could sit and sew in good light, for here it snowed only once every three years and then it lay bright for no more than a week. The children threw snowballs and made snowmen and the youngest daughter cried when their stone eyes fell out in the warmth of midday. The demon risked the back garden at twilight to press them back into their icy sockets.
When at last the husband built the glass room for his wife, the first thing she sewed there was for the house demon: a green jacket, snug against the wind.The husband asked why she bothered with that "stiff old stuff",when the grandchildren had somany soft supermarket clothes to wear. She just reached for the scissors and clipped a thread as if he hadn"t spoken.
Years on, in the time of the old woman"s dying, the demon crouched on the bedpost watching her breathe, hoping she would open her eyes and see him, hair and beard neatly combed, buttons polished on his green jacket. He was listening for the voices of the ancestors, anxious to know when they would gather her in.
The youngest daughter, grey in her hair, had come back to help out, but in the evenings she went downstairs to phone her brothers and sisters. Sometimes she cried or said things like "At least she"ll see Dad again". But the house demon could not say where he had gone.
When the others came on weekend visits, bringing their own children, always thinking this might be the last time, he stalked out, disgusted with them all. Every neglected job in the house was waiting for him, and he threw himself into a haphazard frenzy of cleaning, snarling the spiders out of their corners, snatching at the dead heads of geraniums overwintering in the conservatory.When he brushed up the scarlet petals they smeared the blue-tiled floor.
The grown-ups came out of the bedroom and went round the house looking at all the things that would soon belong to them: the demon spat at their feet and flew upstairs to take his place on the bedpost again.The grandchildren, all sizes, were still there, looking scared and saying, "What shall we do?" One by one they tiptoed up to kiss poor old Granny on the cheek.
But their routine sobbing only made her frown. Once, she opened her eyes, pushed herself up in bed, and cursed them all - the dead husband who"d brought her to this place, her children, the whole tribe, in a tongue she"d not used to anyone but the demon for over fifty years - because she would die here, and not where the bones of her ancestors could be found. The demon sat on the coffin while they nailed it down.Whenthe body of his mistress had been taken away, he crawled inside the stove and lay there for a long time, not moving.The ancestors had not come.He heard voices,muffled, but it wasonly the adult children, arguing. Should they sell or let the house? Put in central heating? They cried a bit and clinked glasses and laughed about the oldMinister, feeble in body but insisting he must be the one to seeMother safely into the next world. "He"ll be there himself soon enough." "Do you remember when he came to cast out her demon?" "You always thought it was real." And the youngest daughter, defensively,
"Well,Mum did!"
Later, he woke to the sound of someone alone in the house, weeping. There was the youngest daughter eating biscuits at the kitchen table and crying into a cup of tea. Choking, she wet the tip of her finger and picked up every crumb.
The stove was cold, the house empty. Even the mice had gone. Biscuits the youngest daughter had left in the cupboard were nibbled and damp. He ate them anyway, shivering through the rooms. Everything of value had been taken, down to the quilt from the old woman"s bed. He found an old pair of her shoes, sat in one, then the other. Nothing - only the agony of everything that is past.
Other people moved in.The old stove went and instead came a boiler that fed on oil and roared when it liked; the radiators were too narrow to sit on.
Then once more the people left and only the postman came near.The house demon snapped at his hand, startled by the letters forced in.They piled up. Sometimes he waited all day, sitting on the heap, sliding down at last to the cold tiled floor to lie on his back in the darkening hallway.
The oil ran out.The lights went off. A man whistled in through the door, wearing overalls, carrying a box of tools and a coil of tape. He went round turning off the water and wrapping toilet, bath, shower and sinks with black-and-yellow lines that said "Do not...!" - until the house looked like a crime scene.
The house demon went to sleep in the ashes.Through the long winter, when rain pattered down the chimney and the wind stirred, he dreamed of flying, looking for his lost mistress,UncleYasha, anyone who could tell him where to go.
Once round the village he flew, and down to the Minister"s house where the old man, tucked up by the fire, dozed with the Bible slipping from his lap.
In springtime the house demon roused himself to his own
chilly hearth. Down the chimney came birdsong and a cloud
of voices murmuring "Home, home, home". He called up to
them, "Yes! Here I am!"
A comet of bees dived down the chimney, following their
queen, erupting out of the mouth of the fireplace, zooming around the dark parlour and away up the stairs towards the light, the first window.The buzzing comet threw itself against the glass, shrinking, until the windowsill was layered with the quivering and the dead.They smelt of nectar and pollen, the
wealth of the outdoors. Guiltily, with his long fingernails, the demon tore out their stings and poison sacs, tossed them in a pile and sucked their honey baskets clean.
His hair and beard grew long - in fits of rage and weeping he tore out great handfuls. The buttons hung loose from his mildewed jacket; his leather boots were dirty, cracked and stiff. In one of the bedrooms damp brought down the ceiling, leaving powder and debris on the carpet and a hole into the attic that let in cluster flies.Dark spots appeared on the white plastic frame inside the conservatory; without ventilation it stank in the heat of summer. Black mould bloomed in the corners of the unheated rooms.
People came to view the place. If they complained about the state of it, he stuck bee stings into their legs and squeezed in the poison.More often than not he slept and in his dreams roared through the house, tearing out the doors and eating them like biscuits.
On a bright day, after a fall of snow, came new people, who said the place had Potential: they talked of fixing it up, cosifying the kitchen, putting in a brand new wood-burning stove.The wife wore a dress of velvet sewn with mirrors andstars. "We could love this house," she said.
But the demon didn"t hear.They had left the door open to freshen the air and he had drifted out with the smell of mould and damp. He wandered the garden, not thinking of where he was going until from the tangled hedge there came a growl and a laugh, enough to make him hurry back. But the estate agent was already locking the door: the couple were going away to "think it over".
The demon went all around, looking in the windows, peering in through the letterbox, climbing on the roof and sniffing down the chimney, but the house was closed against him.
The only shelter left open was the shed. Inside, a dusky light fell through dirty windows on a family of old wellingtons, big and small, waiting in a row. He thought of getting inside them, but they were already taken by slugs and spiders.
Propped with his back against the shed door, he dreamed thesmell of a leather boot and the warmth of a coal in his pocket.
Then he was soaring away from the house over snowy fields towards the village bell tower, cut out black against a deepblue starry sky.The only window open was at the Minister"s house, where a woman in a blue tabard stood blowing out smoke.
The Minister was calling; the woman pinched out her unfinished cigarette and snapped it away in a tin. When she went back to the bedroom, the demon rode on her shoulder. The Minister"s eyes were shut. As the demon leapt on the bed, the Minister opened his eyes sharply, but saw only the woman standing over him with a spoonful of pink liquid. He opened his mouth wide, showing a coated tongue, and sucked down his medicine.
"Ugh!" he said. "You"ve been smoking!"Then he leaned forward. "Too many pillows."
"The doctor said you were better to sleep sitting up."
Undaunted, the Minister struggled to pull a pillow out from behind him, but the demon had hold of it and wouldn"t let go.The old man gave up, leaned back and closed his eyes again. The woman looked at her watch and said, "I"ll be downstairs if you need me."
After a while, the Minister opened his eyes. He heard the sound of TV laughter from below and called out, "Nurse! Nurse!" But she didn"t come back. He reached behind him to tug at one of the pillows and was jerked forwards.All the pillows flew out and thumped to the floor. Something pushed him back, and settled on his chest, cold and heavy as treasure.
The demon, warmed a little by the Minister"s body, leaned over and whispered in the old man"s ear.The Minister wanted to cry out: he could feel the cold flame on his cheek, sharp claws around his heart, the air snapping in his ears. But no words came.
The demon pinched the Minister"s nose until the end turned white; he slapped the old man"s cheeks.
"Say my name," he hissed. He tore two buttons from his green jacket and placed them on the Minister"s eyelids.
"Show me where you sent her!" he screamed, pressing down hard with vengeful thumbs.
An hour passed before theTV was turned off and the woman climbed the stairs. She saw the pillows on the floor and the grey old man flat on his back.His eyes were almost closed, his mouth fallen open.
She hurried over and touched his cold lips, but her fingers came away slippery with powder; bending to look inside his mouth, she found it full of ashes.