Гореликова Алла : другие произведения.

Полукровка (Часть 2)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.06*7  Ваша оценка:


Часть II

  

7. НА ЧУЖОМ ПОЛЕ

  
   В диспетчерской службе планетарного космопорта Ссс сидят киберы. И это здорово меня выручило, когда, бешено лавируя между зависшими на суточной орбите "Кобрами", "Гадюками" и "Анакондами", я послала запрос на немедленную посадку. Будь диспетчерами ящеры -- болтаться бы "Мурлыке" в хвосте этого змеюшника добрые сутки: пока ящеры-пилоты выйдут из ночной комы, да прогреются, да начнут заходить на посадку в порядке занятой очереди... нет, интересно всё же, как они выжить-то сумели при таком биоритме -- от заката до рассвета полная беспомощность. Причем у всех одновременно, бери любого голыми руками.
   Мой кораблик валился в непроглядную тьму внизу, а я... я злилась. От Нейтрала до Ссс слишком близко, чтобы раздражение дурацким заданием сменилось тем философским спокойствием, которое стремился развить во мне Телла. Телла... "С Рах разберутся и без тебя", -- сказал мне шеф. Конечно... но эта дурацкая миссия к ящерам...
   -- Три Звездочки, посадочный протокол, -- затребовал диспетчер. Я кинула по кодированной связи подтверждение и попыталась успокоиться.
   Ну, дурацкое задание, ну так и что? А потяну ли я другое? Как свободный капитан -- да, но как агент разведки? Ох, Альо, угораздило же тебя...
   Городок при космопорте живет и ночью. Еще бы, ведь именно здесь сосредоточились все допущенные на Ссс чужаки. Официальные посольства, представительства фирм и корпораций, ГСН, биржа, многопрофильный медицинский центр, гостиница, ханнские и человечьи религиозные миссии, несколько ресторанчиков, казино и тренажерных залов... неизбежная накипь зоны контактов. Сам мегаполис начинается дальше, и чужие бывают там куда реже, чем ящеры в городке космопорта. Хотя никакие местные законы не запрещают пришельцу прошвырнуться по местам обитания аборигенов, днем, конечно. Но законы законами, а традиции... соваться в мегаполис без проводника-ящера чревато, уж это-то я знаю без всякого инструктажа. Правда, шеф подбросил парочку идей, как такового проводника раздобыть. Что ж, и на том спасибо.
   Я не тороплюсь. Бреду по посадочному полю к светящейся золотыми сполохами арке таможенного контроля, и холодный ночной ветер приятно ерошит шерсть. Катера здесь запрещены, и на посадочном поле совсем другие запахи. Пахнет метаоксом, горячей броней, а еще -- солью и водорослями: океан совсем рядом. Океаном, неглубоким и заросшим водорослями, покрыта большая часть планеты. И по всей планете над буро-зеленой водой -- крыши ящерьих городов. Расширяться уже некуда: свободного океана ровно столько, чтобы обеспечить воспроизводство.
   По счастью, прибывших здесь не досматривают: ящеры отслеживают только вывоз. Иначе пришлось бы ждать, пока таможенники выйдут из ночной комы и отогреются. А так -- входи себе, благо меры предосторожности ящеров не пошли дальше системы фотоэлементов в шлюзе. Вполне надежно: если во внутренней камере кто-то есть, внешняя дверь попросту не откроется.
   В зале ожидания пусто. Беру со стойки регистрации яркий рекламный буклет и выхожу на освещенную вывесками и указателями широкую улицу. Здесь тихо, куда тише, чем ночью на Нейтрале. И пустынно. Ни тебе катеров, ни прохожих, ни даже полицейских патрулей. Только музыка где-то недалеко, тихая, но с назойливыми ударными -- человечья, что-то такое у них в моде последние пару лет.
   Я прохожу мимо гостиницы, игнорирую ханнский ресторанчик и сворачиваю в переулок. Открываю дверь под второй от угла вывеской, вхожу. К музыке с назойливыми ударными, к резким запахам специй, жареного мяса, спирта и соленых огурцов -- на столике против входа классический "разлив на троих"; к приветливо махнувшему из-за стойки бармену.
   Оглядываюсь. Здесь почти пусто. Кроме бармена и троих выпивающих, в ресторанчике коротают время: два ремонтника в замызганных комбезах над шахматной доской, наверное, из персонала доков; сонная девчонка над тарелкой острой лапши; жующий сигарету лэмми с татуировкой семейного комиссионера; и толстый рыжий пижон с банкой пива и блюдцем чипсов. И застывший в ночной коме ящер, на которого деликатно не обращают внимания -- мало ли, по какой причине бедняга опоздал к себе за шлюз. Ящер... конечно, где им учуять, как от него несет невидимкой! Люди... да и лэмми тоже не ахти какие нюхачи.
   Однако на связь я должна выйти именно здесь.
   -- Что заказывать будем? -- интересуется бармен.
   -- Поесть, -- хмуро отвечаю я. -- Без специй что-нибудь.
   -- Без специй, -- бармен медлит, маскируя паузу широкой профессиональной улыбкой, -- что ж, есть и без специй. Картофельное пюре. Рис. Трильские рыбные палочки. Рыбный салат. Овощной салат. Творог. Если не спешите, суп могу заварить. С фрикадельками. Там, по-моему, только лавровый лист из специй.
   -- Суп, творог и сливки, -- киваю я. -- Натуральные. И ореховые крекеры, если есть.
   -- Именно ореховые, -- бармен явно доволен заказом: натуральные сливки стоят дорого. -- Пожалуйста, ореховые крекеры, сливки, творог. Суп через пять минут, выбирайте столик по вкусу, с вас пятнадцать кредов.
   По вкусу... я сажусь за ближайший к ящеру: только оттуда видно всех посетителей, а невидимка все равно прекрасно прослушивает заведение от входа до подсобки. Одна надежда, что разговор мне предстоит достаточно невинный.
   Так, теперь -- тянуть время. Не обращать внимания на посетителей, сосредоточиться на еде и ждать.
   Суп оказался лучше, чем я ожидала, а творог, наоборот, хуже. Девчонка доела свою лапшу и ушла. Шахматисты заказали по кофе. Пижон догрыз чипсы, спустил банку из-под пива в утилизатор и громко потребовал повторить.
   -- Кредит исчерпан, Сэйко, -- отрезал бармен.
   Я вскрыла крекеры и отхлебнула сливки. Сэйко -- мой связник. После того, как прозвучит его имя, я должна взяться за рекламный буклет. А потом дать ему возможность пригласить меня в офис. Никаких жестких паролей. Тем лучше, учитывая пристроившегося рядом невидимку.
   Я кинула в рот крекер и отгородилась от связника рекламным буклетом.
   "ВНИМАНИЕ! -- кричали золотые буквы на первом развороте. -- Народ сссла делает шаг дружбы! Индивидуальные экскурсии по зоне обитания для любого желающего! Традиционный обед! Посещение модуля золотообработки! Сувенир на добрую память!"
   Так... похоже, идеи шефа мне не понадобятся. Интересно, с чего это ящеры начали играть в открытость?
   -- Вы, я вижу, здесь впервые? Чем интересуетесь? -- Сэйко подсел за мой столик, я свернула буклет и посмотрела ему в глаза. Он оказалчя не так уж молод -- пожалуй, ровесник Блонди или даже чуть постарше. Узкоглаз, смугл, тонкогуб, с чуть намеченной ниточкой усиков. И очень, очень острый взгляд.
   -- Вообще-то кварцами, -- выдала я первую часть рекомендованной шефом декларации интересов. -- На аппаратуру. Но вы, возможно, не откажетесь просветить меня на предмет местных сувениров?
   -- Это запросто, -- Сэйко пригладил усики и широко улыбнулся, занося приезжего лоха в список потенциальных клиентов. -- У меня офис неподалеку, не откажите полюбопытствовать.
   -- Я вижу, вы здесь делаете дела без долгих предисловий, -- усмехнулась я в ответ. -- Что ж, давайте посмотрим.
   Мы вышли в ночь, я пофыркала, прочищая ноздри от запаха специй и невидимки.
   -- А вы, простите, кварцами предметно интересуетесь, или больше ради любопытства?
   Такого поворота разговора инструкции шефа не предусматривают.
   -- А что, есть разница? -- наивно спросила я.
   -- Большие партии, конечно, лучше брать у местных торговцев. Но пару блоков я бы мог устроить дешевле.
   -- Законно?
   -- Разумеется! -- Сэйко вроде даже обиделся на естественный после упоминания о дешевизне вопрос. -- С документами, все как положено!
   -- Пару блоков я бы взяла. -- Почему не взять, в самом деле, пока я при деньгах. А кварцы здесь самые дешевые в Галактике, притом что по качеству -- на втором месте после земных. -- Запас карман не тянет. Лишь бы таможня не прицепилась.
   -- Всё законно, -- повторил Сэйко. -- Недавно здесь решили развивать мелкий бизнес. Ради привлечения туристов. Вы же читали объяву? -- не-то-связник-не-то-торгаш кивнул на рекламный буклет. -- Традиционный обед и сувенир на память?
   -- Это тоже мелкий бизнес? -- удивилась я.
   -- Скорее, новая официальная политика, -- пожал плечами Сэйко. -- После двух сотен лет осторожного выглядывания из-за шлюзов местные вдруг просекли, как можно делать деньги из ничего на чужом любопытстве. Сильно подозреваю, что идея родилась после вояжа какого-то местного чина на Землю. Удивительнее другое: как такая идея смогла прижиться на местной почве? Лично я, прожив здесь полтора десятка лет, решительно этого не понимаю.
   В самом деле, странно.
   -- Вот и пришли, -- Сэйко кивнул на невзрачную вывеску, оповещавшую на трех основных человечьих языках и лэммийскими значками, что здесь "Камни и прочие сувениры", и распахнул передо мной простую пластиковую дверь: -- Прошу!
   Я фыркнула, щелкнув когтем по пластику, и Сэйко понимающе усмехнулся:
   -- Хлипко, да? Но, поверьте, здесь очень действенная полиция, от сигнала о взломе до ее появления редко проходит больше минуты.
   -- Завидую, -- признала я. -- На нашу Корпорацию Охраны я бы так не полагалась.
   Сэйко тем временем открыл внутреннюю дверь, и в глаза мне брызнул золотой свет. Я восхищенно охнула: три стены заняты от пола до потолка застекленными стеллажами, а в них...
   -- Все-таки забавно наблюдать первую реакцию, -- Сэйко расплылся в довольной улыбке.
   -- Я начинаю их понимать, -- пробормотала я. -- Ящеров то есть. И перестаю понимать вас. Полагаться на полицию...
   -- Скажем так, у меня есть и свои маленькие секреты, -- насмешливо заверил Сэйко. -- Однако не стесняйтесь. Спешить нам, я полагаю, некуда, до рассвета почти шесть часов. Отпирать я не буду, любопытство вы сможете удовлетворить и так. Если же возникнет предметный интерес... ну, тогда и поговорим.
   Я медленно двинулась вдоль стен. Да, я слышала, что ящерам нет равных в обработке золота, но слышать... вот уж точно, лучше один раз увидеть! Никогда меня не тянуло потратить деньги на роскошь, но сейчас... впрочем, таких денег у меня все равно нет. И, наверное, никогда не будет. Я слышала, сколько стоят безделушки ящеровой работы! И теперь поняла, почему.
   Я обернулась на придавленный смешок. Сэйко устроился в кресле у небольшого столика около четвертой, чистой, стены. Опять пиво и чипсы. И внимательный, откровенно оценивающий взгляд.
   -- Боюсь, я слишком увлеклась, -- виновато признала я. -- Всё это мне не по карману.
   -- Я так и понял, -- кивнул Сэйко. -- У покупателей другой взгляд. Обратите внимание на нижнюю полку слева. Это вам и по карману, и по делу.
   Слева на нижней полке теснятся инфочипы, рабочие кристаллы для лазеров, наборы рубинов, гранатов и кварца для аппаратуры, самоцветные линзы и светофильтры... мне хочется сгрести по меньшей мере половину, просто на всякий случай -- вдруг да пригодится.
   -- Вот теперь и у вас взгляд покупателя, -- рассмеялся Сэйко. Брр... неприятный какой смех. Мелкий и тонкий. -- Что предложить предметно?
   -- Два блока кварцев, как договаривались. И инфочипы.
   -- Присаживайтесь, -- Сэйко гостеприимно кивнул на второе кресло. -- Пиво, колу?
   -- Нет, спасибо.
   -- Как хотите. -- Сэйко отпер витрину, спиной прикрыв от меня манипуляции с замком, и выставил на стол три прозрачные коробки. -- Прошу.
   -- Сколько с меня за эти? -- придвинула я к себе два блока кварцев.
   -- Сто двадцать за обе. Сами видите, цена смешная.
   -- Да, приемлемо. Беру.
   -- А чипы?
   Я достала из кармана чип, полученный от шефа, и положила на стол перед Сэйко.
   -- Ага, -- пробормотал он. -- Ясно. Что ж, эта оплата меня устраивает, вот только блок я вам достану другой. Этот, знаете ли, демонстрационный.
   Другой блок Сэйко вытащил из той же витрины, заставив меня восхититься гениальной простотой тайника: ну да, где и спрятать камень, как не среди других камней. Хотя такой тайник хорош, пока никто тебя не подозревает.
   -- Ну вот, мы в расчете. Давайте ваш посадочный талон, сейчас всё оформим.
   Оформление заняло несколько минут: Сэйко на такого рода канцелярщине явно собаку съел. Тем временем я раздумывала, можно ли нарушить приказ шефа не задавать вопросов: ведь он, скорей всего, не имел в виду общеизвестные вещи. Я уже почти собралась расспросить о жизни на Ссс, но связник, покончив с оформлением, решительно со мной простился. Ну что ж, нет так нет...
   Напротив офиса Сэйко обнаружился ресторанчик, туда я и зашла дождаться пробуждения ящеров. Сначала нужно отнести мои приобретения на "Мурлыку", а потом уж -- отправляться на экскурсию. Глупо таскаться по мегаполису ящеров с неизвестно какой информацией в кармане.
   Я грызла крекеры и думала о Сэйко. Сувенирный бизнес должен требовать изрядных вложений... интересно: богатый ли он человек, пришедший в разведку не за деньгами (или завербованный не за деньги?), или его бизнес на самом деле оплачивается из фондов СБ? Конечно, мне не должно быть дела до таких нюансов, но любопытство для свободного капитана -- качество положительное. Да и для разведчика, наверное, тоже.
   Когда у ящеров начался день, и я добралась до таможни, желающих пройти досмотр ошарашили новостью: космопорт закрывается. Произошел дерзкий налет (подробности не прояснялись), и до задержания преступников... в общем, настраиваться следовало на ожидание неопределенно долгое. Что ж, зато вторая часть задания имеет все шансы выполниться с блеском -- времени для выяснения местных настроений у меня теперь навалом.
  
   В мегаполисе душно, влажно и сумрачно. Свет насыщен изумрудным и золотым, а интенсивность его раз в десять меньше, чем под открытым небом, оставшимся за шлюзом. Напоминает Триали, насколько я могу судить по немногим виденным изображениям родины трилов. Впечатление подводного сумрака усиливает снующая в заменяющих стены баках с водорослями мелкая рыбешка; а золотые блики -- всё, что остается от солнечного света после просачивания сквозь устилающую крышу фотоэлементную пленку, -- довершают впечатление эффектом ряби над головой.
   -- Впервые вижу прозрачные фотоэлементы, -- говорю я.
   -- Их функция двояка, -- поясняет через разговорник мой провожатый. -- Они дают меньше энергии, чем классические солнечные батареи, но зато пропускают самую благоприятную для жизнедеятельности часть спектра. Вы видите, фактически мы идем по оранжерее.
   Ящер-экскурсовод мелкий, с красновато-серой кожей. Подросток. Странно и глупо: водить экскурсии, конечно, работа как раз для детенышей, но только в том случае, если это экскурсия и ничего больше. А как насчет вытягивания информации из любопытных чужаков? Неужели ящеры наплевали на такую возможность?
   -- Так у вас не везде так?
   -- Почти везде. Такие условия хороши и для производства пищи, и для нас. Простая бронеплексовая крыша применяется только на промышленных объектах.
   Простая бронеплексовая, как же, думаю я. А анизоопт не хотите? К своей промышленности ящеры относятся более чем серьезно.
   Я чихнула и, извинившись, натянула мембранную маску. В траншеях вдоль стен обильно цветут небольшие, в мой рост, деревца, терпкий аромат щекочет ноздри. Один раз накололась на незнакомом запахе, хватит.
   Под деревцами топорщит мясистые листья какая-то травка -- тоже, видно, съедобная. Я вспоминаю рассказ отца о давней заварушке в Первой Колонии -- в городских скверах тогда росла картошка, а на клумбах вместо цветов сажали овощи. Он еще сказал, что ящерам площади под пищу так не расширить: некуда.
   Из обсаженного деревцами коридора мы свернули в огромный ангар, напоминающий земные эксперименты экоархитекторов: к высокому потолку уходят торжественной колоннадой столбы буйно переплетенных лиан, на них среди огромных желтых цветов висят плоды -- от крошечных завязей до колбас в полтора метра длиной и толщиной сантиметров двадцать.
   -- Ого! -- поразилась я. На Нейтрале тоже есть оранжереи, но такого буйства там не увидишь. Мой провожатый объяснил:
   -- Это из того немногого, что удалось закупить на Земле. Люди неохотно делятся семенным фондом, предпочитают продавать готовое.
   -- А кто охотно делится? -- хмыкнула я.
   -- Империя, -- ответил на мой чисто риторический вопрос ящер. -- К сожалению, илловские разработки в области пищевой органики сильно отстают от человеческих. Но зато Светлая Империя готова ими делиться, а это дорогого стоит.
   Ящеры здорово отстают в биотехнологиях, вспомнила я объяснения отца. Люди в основном воспроизводят пищу из клеточных культур, ящеры до этого пока не дошли, а делиться за так просто технологиями... ну, это-то ясно! А вот почему Империя вдруг стала делиться, да не с кем-нибудь, а с ящерами... ну, это тоже понятно -- иллы вербуют союзника. Союзнический договор сссла с людьми не выдержит проверки войной, если общественное мнение будет за Империю.
   Мы медленно идем вдоль зеленой колоннады. Из глубины зала слышатся посвисты, щелчки и чириканье местного языка, и я в который раз досадую, что мне не дано понимать его без разговорника. Пещерник, дракон или кибер смогли бы черпать информацию из болтовни прохожих... и чего сюда, интересно, пещерника не послали? Или кибера? Тоже мне, объединенная разведслужба!
   -- Чем же поделилась с вами Империя?
   -- Я покажу, -- пообещал ящер. -- А пока обратите внимание на наиболее традиционные источники нашего рациона. Когда-то всё это росло под открытым небом.
   Колонны с земными лианами сменились шпалерами чего-то вовсе непонятного, словно огромные клубы спутанной толстой проволоки, серовато-блестящей, утыканной мелкими неровными наростами.
   -- В пищу идет и надземная часть, и корни, очень экономично. Всё еще наибольший эффект. Как сказали бы на Земле, классика остается непревзойденной.
   "Непревзойденная классика" тянется долгим и запутанным лабиринтом, глазеть, откровенно говоря, не на что, и развлекает меня только разговор с ящером-проводником. Поначалу он, конечно, не был словоохотлив, на вопросы отвечал то коротко, то с ученой занудностью, но в любом случае -- вежливо и обтекаемо, так, что прочесть в ответе его собственное мнение затруднительно. Но постепенно он разговорился, последние коридоры и вовсе трещит без умолку, у меня голова тяжелеет от его треска...
   Но слушаю, и недоумение то и дело переходит в злость, сменяясь вновь еще большим недоумением. Ящер то рассыпается в благодарностях Империи, то превозносит Землю и Конгломерат, а ведь я его ни на то, ни на другое не толкаю, я вообще не заговариваю о политике! Если мой провожатый сводит разговор к собственным мыслям, то в голове у него изрядная каша. Между тем экскурсия длится и длится: мимо бесконечных посадок, мимо огромных баков с рыбой и водорослями, мимо садков с копошащимися в них змеями. И мне тоскливо, до умопомрачения тоскливо, потому что ничего нет нуднее жизни сссла -- в бесконечной оранжерее, с мыслями о еде и золоте... хотя как раз о золоте ящер заговорил всего-то раза четыре -- пустяк по сравнению с бесконечным монологом о проблемах обеспечения всё растущего населения Ссс пищевой органикой. Насколько же остро должна стоять проблема, подумала я наконец, чтобы так распинаться о ней перед чужаком? Или, может, этот разговор и рассчитан специально на чужака? Ладно, не мне судить, сдам разговорник шефу, и пусть аналитики ломают головы над записью.
   -- Замечаете, как изменился свет? Впереди -- модуль золотообработки. Златомастера -- цвет нашего народа. Его душа, как сказали бы на Земле.
   -- А вы сами бывали на Земле? -- вырвался вдруг у меня вопрос.
   -- Я был, -- сообщил ящер. -- Кошмарное место.
   -- Почему?
   -- Жизнь там суматошна и неупорядоченна. Не разберешь, кто чем занимается и кто за что отвечает. И нет ни одного вопроса, на который у разных людей получишь один и тот же ответ. Удивительно, что при такой безответственности они достигли столь многого. В этом есть что-то... -- разговорник запнулся, подбирая адекватный перевод презрительному шипению, -- мистическое.
   -- Вы верите в мистическое?
   -- В мистическое -- нет. Но в предназначение народа -- да. В предназначение, дарованное каждому народу, каждой расе Галактики. -- Ящер остановился и посмотрел на меня в упор, пристально и неприятно. -- У народа Земли нет понимания своего предназначения, и это отвратительно.
   -- А у вас оно есть, это предназначение? -- ощетинилась я. -- Золото? Еда?
   Мне плевать на Землю, но ящерьего детеныша хочется поставить на место. Повторять чужой бред -- много ума не надо.
   Жаль, что мы слышим друг друга через разговорник. Ящереныш не улавливает моего бешенства и продолжает нести восторженную чушь. Хотя, может, это и к лучшему. Только международного конфликта нам здесь и не хватало, да еще и по моей вине.
   -- Еда -- всеобщая проблема, разница между народами лишь в степени ее разрешения. Золото -- да, оно позволяет нам выразить себя и постичь. Но смысл предназначения превыше еды и золота. Вам не понять, что такое радость избранности. Жизнь ваша промелькнет в бессмысленной и бесполезной борьбе. Впрочем, и вам могут предложить высокое служение, и тогда вы познаете свое предназначение, и жизнь ваша обретет тот смысл, которого лишена сейчас. Прах из праха, в воле Повелителей мы обретаем блаженство существования. Высшее счастье, высшее блаженство, высший смысл и высшая цель -- все в воле Повелителей.
   -- В воле Повелителей? -- Ничего не понимаю, какие вдруг у ящеров повелители, откуда? Их общество -- нечто среднее между общинным строем и конституционной монархией, и правители не тянут не то что на повелителей, а даже на вождей.
   Ящер не отвечает. Он смотрит мимо меня, куда-то вбок, и я хочу глянуть, на что он там уставился, но не могу: окаменевшее вдруг тело отказывается шевелиться. Мой провожатый бросает на пол разговорник и неторопливо бредет прочь, потеряв почему-то всякий интерес и к разговору, и к экскурсии вообще. К оплаченной, между прочим, экскурсии! А я смотрю вслед, и ни одной мысли не возникает в голове. Будто мысли так же закаменели, как и тело. Закаменели в тот миг, когда я удивилась непонятному выступлению ящера о смысле жизни, да так и остались в тупом недоумении. У меня берут разговорник и куда-то ведут, я чувствую это, но как-то тупо и отстраненно. Словно всё, что происходит сейчас -- не со мной, а я... а меня и нет вовсе.
   Зеленоватые сумерки сменились дневным светом, потом -- тем слепяще-ярким неестественным освещением, какое бывает в больницах и лабораториях. Потом на меня надели браслеты, сорвали маску, и я резко, словно очнувшись, осознала происходящее.
   Передо мной стоял илл. Еще более невысокий и щуплый, чем все иллы, с тонкими чертами почти человеческого лица и пышными золотистыми волосами. В хамелеоновой накидке поверх серебристых дипломатических одежд. Высшая каста, элита Светлой Империи.
   -- Какая приятная встреча, -- процедил илл. Почти пропел... Его голос звенит серебром, журчит ручейком, шелестит молодой листвой. На людской вкус иллы прекрасны. Это здорово напортило Земле, когда туда прилетели первые корабли с Иллувина.
   Но я не вижу в иллах ничего приятного, а этот и вовсе отвратителен. Неприкрытое торжество в его лице взбесило меня, и браслеты отозвались на вспышку злобы волной почти нестерпимой боли. Это ты проходила, сказал в голове прохладный голос Теллы. Успокойся. Не дай ему убить себя. Да, я успокоюсь... постараюсь... только дыхание переведу. Как же медленно затухает эта боль!
   -- Что вы себе позволяете? -- спросила я как могла спокойно спокойно. -- Устраивать похищения в не принадлежащем вам мире... это не сойдет вам с рук.
   -- Не надо цитировать международное право, капитан Три Звездочки, -- илл сладко улыбнулся, красиво встряхнул волной золотых кудрей. -- Не утруждайся. Никто и никогда не узнает, что с тобой случилось, так что с этой минуты можешь считать себя вышедшей из сферы действия закона. Закон не помогает потерявшим осторожность одиночкам. Особенно без следа пропавшим.
   -- Ошибаетесь! -- бросила я. -- У меня найдутся друзья.
   -- Твои надежды смешны. -- Илл и вправду рассмеялся, словно трель серебряного колокольчика разлилась в воздухе. -- Конечно, у тебя найдутся друзья. Из СБ. Только вот ведь какая незадача, агент Три Звездочки, СБ тебе не поможет. Не сможет помочь. Был такой капитан Три Звездочки, отправился зачем-то побродить по городу ящеров, да и пропал там. Концов нет. Не первый и не последний случай! Друзья, -- илл снова рассмеялся, -- у прежнего капитана Три Звездочки тоже были друзья, и что с того?
   Отец! Меня снова накрыла злоба, да такая, что и боль не сразу приглушила ее. Помутнело в глазах, сознание уплыло куда-то, и вновь я осознала себя лежащей на полу, с разбитым носом и дикой слабостью во всем теле. Похоже, провалялась я долго: во рту горит от дикой жажды, в голове туман, и окружающее видится нечетко. Кроме илла. Илл, сволочь имперская, сидит в вертящемся кресле, закинув ногу на ногу, и покачивает мягким кожаным сапожком прямо над моими глазами.
   -- Когда-нибудь вам дадут по носу, -- прошептала я. -- Крепко дадут. Мало не покажется.
   -- Вряд ли, -- проворковал илл, -- вряд ли. И уж во всяком случае, не шпиону Конгломерата уповать на это. Кстати, по законам сссла шпионаж карается смертью. Расточительно, не правда ли, Три Звездочки? Но что делать, что делать... такие улики... я и говорю-то с тобой только потому, что местные деятели сейчас очень заняты твоим другом Сэйко. Да, очень заняты... ты ведь знаешь, как казнят ящеры?
   Я знаю, еще бы не знать. Сэйко...
   -- Да, ты знаешь, -- илл доволен, как дорвавшийся до жрачки ханн. -- Я попрошу для себя твою шкурку, мне не откажут. -- Он наклонился, провел узкой прохладной ладошкой по моему плечу, пропуская шерсть меж пальцев, как песок на пляже. -- Такая мягкая, словно шелк. Ты ведь веришь мне, Три Звездочки? Так и будет.
   Да, так и будет. Ледяная безнадежность заполнила меня до краев, тронь -- выплеснется, ледяная, страшная, в ней сладость и наслаждение, и я знаю, что наслаждение это -- не мое, а илла. Я знаю, это иллу сладко -- сладко от моего страха, от предвкушения моей боли, от черного колодца отчаяния, поглотившего меня. И еще я знаю, что знание это вложил в меня илл, что знание это -- как приправа, изысканная приправа к сладкому блюду из униженного врага. Из меня. Будь ты проклят, илл, раздельно подумала я. В ответ на меня капнуло восторженным злорадством: продолжай, чем больше будешь проклинать, тем вкусней моя победа.
   А самое интересное, что ваша СБ спишет все на твое предательство, -- радостно добавил илл. Мысленно добавил, его вкрадчивый шепот звучит и звучит внутри меня, заполняет череп, распирая его тупой болью. -- Потому что я теперь знаю всё, что знаешь ты.
   Молниеносной чередой вспышек пронеслись в моем мозгу Рах и Нейтрал, Телла и Блонди, и Чак, и разговор на бирже, в представительстве Триали, и несколько других разговоров, после того, как я подписала контракт с объединенной разведкой Конгломерата... Сэйко, давний полет с отцом на Землю, Игра, окончившаяся визитом Распорядителя Оргкомитета...
   Если бы не браслеты, я успела бы вцепиться ему в глотку. А так... заработала еще один удар боли, только и всего. И еще один -- результат бессильной ненависти, охватившей меня в ответ на его чарующий смех.
   Ненависть, густо замешанная на ясном ощущении собственного бессилия, на четком понимании -- он наслаждается сейчас, глядя, как я корчусь от унижения и боли у его ног. Будь ты проклят, илл!
   Проклинай, прах из праха. Ты так горячо меня ненавидишь, даже жалко отдавать тебя ящерам. Правда, их казнь забавна, но... да, я придумал лучшую забаву. Прах из праха, ты останешься жить... пока. Пылью под ногами Повелителя, запомни это! Пыль под ногами, прах из праха, НИКТО!
   Ослепительный свет и опустошающий, отупляющий страх, вот всё, что есть у меня теперь. Свет и страх, и беззвучный шепот Повелителя, распирающий череп тупой болью.
   Ты будешь помнить только страх. Ты будешь жить только волей Повелителей. Прах из праха, пыль под ногами, никто... никто... никто...
   никто...
  

8. ДОМ ДЛЯ ПОБЕЖДЕННЫХ

  
   -- Ма, гляди, пантера!
   Я понимаю. Я знаю этот язык, но откуда?
   -- Красивая. Интересно знать, она дохлая? Наверное, да... без хвоста... интересно, кто ей хвост отгрыз, а больше не тронул?
   Вспомнила! Это язык моего отца. Язык людей. Но ведь я у ящеров? Почему же человечья ладонь поднимает мне голову? Что-то не так. Что-то я упустила. Что же со мной, почему я не знаю, что со мной? Почему я не могу открыть глаза? Пошевелиться? И... почему я не знаю, кто я?!
   -- Дышит.
   -- Значит, нам придется убить ее? Интересно знать, откуда здесь взялся хищник?
   -- Не говори так, сын! Это такой же человек, как мы, только другой расы.
   -- Как дракон?
   -- Да, как дракон. Беги скорей в поселок, пришли сюда отца. Да, и пусть прихватит мои запасные шорты!
   Отца... кто был мой отец? Я помню, что он говорил на этом языке... помню, что он пропал... давно... но почему? Чем он занимался? Чем занимаюсь я? И кто я?!
   НИКТО!
   Боль и страх...
   -- Тихо, тихо... все хорошо. На вот, попей.
   Холодная вода льется мне в глотку... хорошо...
   -- Ну вот. Открывай глаза, не бойся.
   Нет! Нет, я не хочу! Там слепящий свет, несущий боль и страх!
   -- Ты ведь слышишь меня? Хочешь еще воды?
   Я хочу. Я пробую ответить, но почему-то издаю лишь слабый стон. Слабый настолько, что сама его еле слышу. Я хочу, хочу! Пожалуйста...
   -- Алан, наконец-то! Поговори с ней.
   -- Она в сознании?
   -- Кажется, да.
   -- Кажется? Кажется, я с врачом говорю? Или нет?
   Мужской голос резок и насмешлив, но в нем угадывается нежность. Так говорил со мной отец...
   -- Слышишь меня? -- теперь мужчина говорит на другом языке. Резком, неприятном... но его я тоже понимаю... так говорит народ моей матери! -- Кто ты?
   Никто... никто... никто...
   -- Пей.
   Струйка воды льется в рот. Я пью. Спасибо, спасибо... мне так хотелось пить, мне кажется, я мертвая была, а теперь с каждым глотком оживаю.
   -- Открой глаза.
   Нет! Нет, я боюсь, не надо!
   -- Открывай глаза! Быстро!
   Открываю. Ничего... ничего страшного. Пасмурный серый день (вечер? утро?). Плоская равнина -- настолько плоская, что голова кружится! -- заросла невысокой травой. Солнца нет, только бесконечное серое небо. Небо? Разве небо -- такое?
   Наверное, раз я его вижу и знаю, что это -- небо.
   -- Ну вот, -- шепчет женщина. Мне приятно слышать ее. Этот язык ближе мне. Это -- мой язык. Кажется. Почему же мужчина упорно обращается ко мне на другом языке?
   -- Садись.
   Язык народа моей матери... я помню... мама, я помню, ты говорила со мной на этом языке... почему же сейчас мне неприятно слышать его? Сажусь. Лицо женщины против меня -- обычное человечье лицо, полное интереса и сочувствия. Женщина круглолица, светловолоса и светлоглаза, на загорелой коже светлеют вокруг глаз тонкие морщинки. На ней обтрепанный серый комбез, тяжелые ботинки, в руке фляга. Это она поила меня? А где мужчина? А, наверное, это он поддерживает меня за плечи...
   Оборачиваюсь. Да. Тоже -- человек, тоже светловолос и светлоглаз, но лицо словно застыло в суровой маске, и смотрит мрачно. Одет так же... где же я видела такую одежду? Мне кажется, она должна что-то обозначать...
   -- Ты ведь вхож в ханнский поселок, -- тихо говорит женщина. -- Она оттуда?
   -- Нет. Я вообще сильно сомневаюсь, что она чистая ханна. Черная... а глаза-то, глаза... с ума сойти!
   -- Может, мутация?
   -- Встать можешь? -- он скорей приказывает, чем спрашивает. Могу, наверное...
   Я встаю неожиданно легко: сила тяжести меньше, чем я ожидала. Меньше, чем на Ссс... я ведь на Ссс? Или нет? Где же я? Надо спросить, они знают, они скажут мне, только вот не получается почему-то -- спросить. Умею я вообще разговаривать? Это не Ссс, точно, и не Земля тоже, на Земле гравитация чуть больше, я хорошо помню... помню... откуда? Разве я бывала на Земле? Бывала, наверное -- раз помню земную гравитацию. Но почему-то совсем не помню остального...
   -- Слышит, и то ладно, -- бормочет мужчина.
   -- Явный шок, -- отвечает женщина. -- Кто же она?
   -- Никто, -- вдруг приходят ко мне нужные слова. -- Пыль под ногами, прах из праха... это я помню.
   Мужчина с женщиной быстро переглядываются, а у меня неожиданно получается задать вопрос:
   -- Где я?
   -- Нигде, -- горько отвечает мужчина. -- Никто может быть только нигде.
   Вот это правильно!
   Правильно... я принимаю объяснение согласным кивком.
   -- А говорит хорошо, без акцента, -- тихо замечает женщина. И протягивает мне потрепанные серые шорты: -- На-ка, надень.
   Я замечаю, что совсем раздета, но не могу вспомнить, в чем была. И, главное -- где была? Не здесь, в этом я уверена. Пока натягиваю шорты, мучительно пытаюсь вспомнить... нет, не получается.
   -- Пойдешь с нами? -- предлагает мужчина.
   -- Пойду, -- соглашаюсь я. Мне все равно, почему бы и не пойти.
   Как ни странно, идти легко. Только голова слишком пустая, легкая до звона и кружится.
   -- А откуда ты, помнишь? -- на ходу спрашивает женщина. -- Где твой дом?
   Дом?
   -- Что такое "дом"?
   -- Место, где ты живешь, -- объясняет женщина. -- Где твои родные и друзья. Где тебя ждут.
   Я долго думаю. Вернее, пытаюсь думать. Мне кажется, у меня есть друзья. Мне кажется, меня должны ждать. Но это -- за слепящим светом, за болью и страхом. Мне не хочется думать об этом.
   -- Не помню, -- отвечаю я.
   Впереди вырисовываются на фоне серого неба какие-то сооружения. Вроде ангаров, но низкие, словно до половины вкопанные в грунт. Скоро мы подходим к ним вплотную. Они намного меньше, чем показались мне издали. Не ангары, даже не мастерские; скорее в размер мелкой торговой точки. "Нейтрал", всплывает в памяти слово. Что это -- "Нейтрал"?
   -- Это рынок?
   -- Здесь мы живем, -- тихо отвечает женщина.
   -- Я живу на Нейтрале, -- выдаю я возникшую в мозгу истину.
   -- Вспомнила, -- бормочет мужчина. -- Нейтрал, ишь ты!
   -- Мы даже не знаем, в какой стороне твой Нейтрал, -- вздыхает женщина.
   Я, не думая, выпаливаю координаты, мужчина останавливается и долго на меня смотрит. От его взгляда по коже начинают бегать мурашки; я передергиваю плечами, а он снова спрашивает:
   -- Кто ты?
   Слепящий свет, боль и страх...
   Прах из праха, пыль под ногами, никто!
   -- Никто, -- шепотом повторяю я.
   -- Оставь, -- приказывает женщина. -- Так ты ничего не добьешься. Разве что углубления шока.
   -- Извини, -- говорит мужчина. Непонятно говорит -- вроде бы не женщине, а мне. За что?
   Я подхожу к ближайшему строению и провожу рукой по чуть шершавой поверхности брони. Рука помнит это ощущение. Я делала так тысячи раз. Броня... ангар... катера... корабли... мой кораблик... "Мурлыка"!
   -- "Мурлыка", -- шепчу я.
   Мужчина словно хочет что-то спросить, но женщина хватает его за руку, он осекается и только смотрит на меня... слишком пристально смотрит, неприятно. Из строения выходит человек, темнолицый и седой, в таком же комбезе. Глядит на меня с явственным недоумением.
   -- Кого ты привел, Алан?
   -- Доставка явно не по адресу, -- подхватывает второй, молодой, худощавый и стремительный, босой, в затертых джинсах и драной полосатой рубахе.
   -- Как сказать, -- возражает мужчина... Алан. -- Говорит она по-нашему.
   Подходят еще люди, а мне снова чудится слепящий свет, и я понимаю -- что-то страшное будет сейчас со мной. Мурашки по коже и дыбится шерсть... я боюсь, они такие непонятные, они так странно смотрят на меня, и всё здесь непонятно и неправильно!
   -- Успокойся, -- ласково говорит женщина. -- Они просто удивлены. Они не знали, что бывают черные голубоглазые ханны.
   Ханны, повторяю я про себя. Ханны. Я помню. Ханны -- рыжие бестии -- кошачья спесь -- не люблю!
   -- Черных ханн не бывает, -- уверенно говорю я. -- Ханны рыжие. И глаза у них рыжие, точно.
   -- Кто бы говорил, -- отчетливо фыркает тот молодой, что проехался насчет доставки не по адресу. Ему вторят несколько смешков. Женщина берет меня за руку:
   -- Пойдем.
   Люди расступаются, давая нам дорогу. По большей части здесь мужчины, молодые и средних лет, загорелые, обтрепанные... невеселые. Они пахнут тоской, тоской и безнадежностью... и чем-то еще, что я не умею определить.
   Крохотная круглая комнатка что-то напоминает мне. Что? Кажется, я начинаю привыкать к этому странному ощущению. Надо просто не обращать на него внимания.
   -- Ма, я сварил суп.
   Ага, давешний мальчишка, принявший меня за дохлую пантеру. Смотрит во все глаза. Я отвечаю тем же. Пацан похож на родителей, только мелкий, встрепанный и любопытный.
   Мелкого отгоняет от меня Алан. Бросает не столько строго, сколько мрачно:
   -- Иди погуляй.
   -- Ну, па! Я не хочу!
   -- Я сказал, иди.
   -- Ну и ладно! -- Мальчишка уходит, всем своим видом демонстрируя немыслимую обиду. Женщина наливает суп. Пахнет вкусно. Мясной.
   -- Ешь.
   -- Спасибо. -- Я ем, и что-то отпускает меня. Какое-то непонятное, неприятное, чуждое мне напряжение. Я почти жду, что вернется память, но... что ж, сытое спокойствие -- это тоже хорошо.
   -- Можешь пока остаться у нас, -- предлагает Алан. -- Если тебя устроит спальное место на сеновале.
   -- Что такое "сеновал"?
   -- Пойдем, покажу.
   Мы выходим на улицу, огибаем жилище Алана, я опять касаюсь мимоходом зеленоватой брони, словно этот привычный жест способен вернуть мне память. Странный у Алана дом. Я почему-то уверена, что дома строят не из корабельной обшивки!
   За домом -- навес, под навесом -- гора высушенной травы.
   -- Осторожно, дальше яма, -- предупреждает Алан.
   Я подхожу к краю ямы. Внизу -- небольшие серые зверьки. Вылезают из нарытых в стенах ямы нор, жуют траву, пьют воду из обрезанной вдоль трубы, снова скрываются в норах. Мясо. Все та же проблема пищевой органики.
   -- Что за мелочь?
   -- Кролики, -- просвещает меня Алан. -- Настоящие земные кролики. Только не спрашивай, откуда они здесь. Я не знаю.
   -- Ну что? -- тихо подошедшая сзади женщина приобнимает меня за плечи. -- Остаешься?
   -- А остальные не будут против? -- осторожно спрашиваю я.
   -- Не будут, -- отвечает Алан. -- Если, конечно, ты не станешь их задевать.
   -- Меня Яся зовут, -- говорит женщина.
   -- Альо, -- отвечаю. И осекаюсь: откуда я знаю? Я -- Альо? Альо -- это я?
   -- Ничего, -- шепчет мне Яся. -- Ты вспомнишь. Потихонечку, полегонечку... Пойдем, Альо, познакомлю тебя с людьми.
  
   Поселку -- три года, и поселок совсем мал. Десятка полтора домишек, мощный корабельный энергоблок, ямы с кроликами. Двадцать четыре жителя. Чуть меньше трети экипажа и пассажиров лайнера "Киото".
   В дне пути -- город. Когда "Киото" непонятным образом приземлился в здешней степи и столь же непонятным образом оказался разобран и перестроен в поселок, из города пришел проповедник. Он нес полную чушь ("как тогда мы подумали", -- уточнил рассказывающий мне историю поселка Дед), но больше половины "новопоселенцев" ушли за ним. А вскоре случился ханнский набег. И те, кто не послушал проповедника, убедились, что он не врал. Что за "чушью" стоят хотя и необъяснимые, однако вполне реальные вещи. Как не убедиться, когда посреди дикого побоища вдруг возникает пауза, в опустившейся на поселок тишине люди прячут оружие, а ханны, втянув когти, вполне дружески хлопают их по плечу... когда, еще не похоронив убитых, вдруг накрывают общий стол... не говоря уж о том, что за час до набега Дэн Уокер, Винт и Степаныч дружно демонтировали только что собранную ими же систему сигнализации и защиты. Воистину, все мы в воле Повелителей!
   -- Воистину, -- повторяют вслед за Дедом Винт и Анке. И согласно кивает второй пилот "Киото" Саня Ус, потерявший в той стычке глаз и заработавший взамен корявый шрам на пол-лица.
   -- Так и живем, -- в голосе Степаныча угрюмая тоска. -- Уле спасибо, она у нас по кроликам спецуганка. Торгуем -- и с городом, и с ханнами. И с ящерами торговали. Пока ханны их всех не вырезали. Где-то уж с полгода прошло. Подчистую. А мы, кстати, ту систему так и не восстановили.
   Я оглянулась, и по спине пробежал холодок. Броневые дома поселка расплывались в сумерках серыми холмиками. Никакой защиты.
   -- Все мы в воле Повелителей, -- белобрысый великан Свантесон по прозвищу Малыш правильно истолковал мой взгляд. Хотя по его виду не скажешь, что он вообще способен заметить, чем озабочены люди рядом с ним: слишком уж задумчивый. -- Я так считаю, мы здесь учимся жить в мире со всеми.
   -- Ящеров уже научили, -- пробормотал себе под нос Алик.
   -- Договоришься, -- Дэн Уокер демонстративно привстал. Не знаю, как Алику, а мне стало не по себе: Дэн огромный, поперек себя шире, на голых руках бугрятся мускулы. Громила.
   -- Всё, молчу, -- Алик зажал себе рот ладонями, но глаза его все так же смеются, и он совсем не пахнет страхом. -- Язык мой -- враг мой.
   -- Уж это точно, -- веско подтвердил Дэн.
   Алик мне нравится. Его отчаянная бесшабашность словно разгоняет нависшую над поселком унылую безнадежность.
   Двадцать четыре человека... я быстро их запомнила. Опустелая память радовалась новым людям и новым впечатлениям. Бывший капитан "Киото" живет в городе и встреч с поселковыми откровенно избегает. Признанный лидер -- Степаныч, хотя на "Киото" он летел пассажиром, а кем был там, до того, никто и вовсе понятия не имеет. Дэн Уокер отвечает за энергоблок и здорово поет старинные песни. Винт -- единственный на поселок и город электрик, он учит Алика самбо, а еще -- серьезно ухаживает за Анке. Анке, как и Яся, медик, "спецуганка" Уля отвечает за кроликов, а Дженни ни за что не отвечает, потому что ждет ребенка и чувствует себя отвратительно. Ребенка ей "сделал" какой-то горожанин, и Саня Ус публично поклялся его пристрелить, но дальше клятвы дело не пошло, а вот самого Саню в городе основательно исколошматили -- до сих пор хромает. Дед и Саня Хохол рассказывают вечерами по очереди всякую всячину. Кстати, именно Хохол заново изобрел косу и грабли -- ручные инструменты для заготовки сена. Малыш Свантесон (прозванный Малышом, оказывается, вовсе не за великанскую комплекцию, а в честь героя какой-то детской книжки) собирается жениться на горожанке. Уже с полгода собирается, и всё никак не может договориться с будущей женой, он переедет в город или ее привезет в поселок. Свантесон, очень приличный механик, в городе устроился бы неплохо, но ему больше нравится в поселке. А вот Алик, бывший студент-математик, и в городе и в поселке существо почти бесполезное. Что не мешает ему язвить по поводу и без повода, приставать к кому ни попадя с теоретическими спорами и, как следствие, нарываться на неприятности. Впрочем, в поселке к Аликовой неугомонности давно привыкли, и неприятности обычно ограничиваются устными вариациями на тему "Заткнись". В городе же его пару раз поколотили "для профилактики", а потом отделали так, что неделю лежал пластом, и пригрозили в следующий раз вырвать язык. После чего Алик благоразумно перестал ходить в город и начал изучать самбо. Десятилетний Марик, сын Алана и Яси и единственный на данный момент ребенок в поселке, от Алика не отлепляется, вместе с ним разучивает приемы и каждый день требует новую порцию рассказов про университет. Алан, штурман-навигатор по профессии и призванию, имеет раздражающую меня привычку смотреть прямо в глаза. Он тихо ненавидит постоянно затянутое тучами небо и заодно, по-моему, Повелителей. Впрочем, в этом я могу и ошибаться: о Повелителях в поселке не говорят. Исключая, разумеется, стертую от частого употребления фразу: все в их воле.
   Дни мои тянутся медленным вязким кошмаром. Я работаю с Ясей на кухне, ворошу с Дедом и Аликом сено, слушаю вместе со всеми вечерние рассказы Деда и Сани Хохла. Помогла Малышу Свантесону починить поселковый водопровод. Говорила с Аланом о навигации и с Саней Усом о пилотировании и выяснила, что разбираюсь и в том, и в другом. Но все это так и не разбудило мою уснувшую память. Редкие проблески лишь доказывают глубину того мрака, в котором я оказалась.
   -- Смирись, -- снова и снова говорят мне.
   -- Тебе дали шанс начать жизнь с чистого листа, -- сказала как-то Уля. -- Это знак избранности.
   -- Стоит ли прежняя жизнь того, чтобы о ней помнить, -- подхватил Грег.
   Может, его жизнь и не стоит, но моя... Я готова вцепиться ему в глотку... или взрезать глотку себе. Но Яся, пристраиваясь вечерами рядом со мной на колючее сено, шепчет:
   -- Ты вспомнишь, Альо. Обещаю.
   Только это и спасает меня от полного отчаяния.
   На исходе лета в поселок пришел проповедник. Худой, небритый, потертый и замызганный, в таком же комбезе, какой носят почти все в поселке. Я побоялась посмотреть ему в глаза. Сама не знаю, почему. Словно помешало что-то. Он взобрался на козырек энергоблока и сел там, свесив ноги, а люди собрались внизу. Он кого-то напомнил мне, я пыталась вспомнить -- кого, и смысл его речей ускользал от меня. Но с какого-то момента я стала слушать...
   -- Постигните смысл высшего предназначения! Жизнь ваша проходила доныне в бессмысленной и бесполезной борьбе, и неведома вам была радость избранности. Ныне же предложено нам высокое служение! В воле Повелителей мы обретем блаженство существования. Высшее счастье, высший смысл и высшая цель -- все в воле Повелителей. Ибо Галактика прогнила и зашла в тупик, и лишь один есть путь спасения! Когда люди и ханны, ящеры и драконы, пещерники и муравьи скажут: "На всё воля Повелителей и все мы в Их воле", тогда Галактика воспрянет к новой жизни, чистой, без войн и ненависти, в одной лишь любви!
   -- Ага! В одной лишь любви к Повелителям! -- Конечно, это Алика потянуло высказаться.
   -- Именно! -- проповедник безошибочно нашел остряка в крохотной толпе внизу, ткнул в него длинным пальцем. -- Именно! Если даже ты в неверии своем и насмешке, сам того не желая, произносишь слово Истины, это ли не доказательство! Прах из праха, мы избраны и возвышены!
   Я не слышу дальнейшего. "Прах из праха", отзывается во мне, отзывается внезапной тоской и нерассуждающим ужасом. "Прах из праха" -- я слышала это. От Повелителей. Я слышала это от Повелителей! Слепящий свет, ледяная безнадежность, боль и страх... страх... кто же они, Повелители? Я встречала их, видела, говорила с ними? Раз я помню это "прах из праха", сказанное мне с уверенностью высшего существа?!
   Кто они? Я не могу вспомнить. Вместо памяти только страх... страх, боль и безнадежность.
  
   -- Хочешь сходить в город? -- спросил на следующий день Степаныч.
   Я не хотела. То, что слышала я о городе от Алика, от Сани Уса, от Свантесона, не располагало к близкому знакомству. Но Яся сказала:
   -- Сходи, Альо.
   И я согласилась.
   Мы шли втроем по плоской степи под вечно серым небом, узкой тропкой среди вялой побуревшей травы -- Степаныч, Свантесон и я.
   -- Зарождение новой религии, -- задумчиво рассуждал Свантесон. -- Это обнадеживает. Первое время я был уверен, что все мы -- просто экспонаты. Что эта планета -- что-то вроде резервации, хранилища генофонда, подлежащего истреблению в остальной Галактике. Мне тогда один и тот же сон каждую ночь снился -- Земля без людей. Без единого человека, и я знаю, что так везде. По всей Галактике, со всеми расами. И этот мир -- единственный дом для всех нас. Дом для побежденных...
   -- И теперь снится? -- спросил Степаныч.
   -- Теперь нет. Как я Эльзу встретил, так и... но вспоминается временами.
   -- И что ты об этом думаешь?
   -- Ничего я, Илья Степаныч, не думаю, -- отрубил Малыш Свантесон. -- Глупости все это. Слышь, Степаныч, поговорил бы ты с Эльзой, а?
   -- Поговорю, -- рассеянно согласился Степаныч.
   А я подумала: нет, неспроста такие сны. Что-то в этом есть. Дом для побежденных...
   -- Степаныч, а кто здесь еще живет?
   -- То есть?
   -- Ну, ваш поселок, город, ханнский поселок. Ящеры были. Еще кто?
   -- Муравьиная колония есть. А еще... кто ж еще в голой степи проживет?
   -- Муравьев можно не брать в расчет, -- сама собой пришла на язык странная фраза. -- Катастрофа отбросила их в первобытное варварство.
   -- Катастрофа? -- Степаныч остановился и схватил меня за плечи. -- Какая катастрофа?
   -- Не знаю, -- растерялась я. -- Не помню.
   -- А почему ты так сказала?
   -- Не знаю! Правда не знаю, просто пришло...
   -- Да оставь ты ее, -- вступился за меня Свантесон. -- Какое нам дело до муравьиных катастроф.
   -- Извини, -- пробормотал Степаныч. -- Ну, пошли, что ли.
   Город выглядит обжитой бродягами свалкой -- уродливые здания из корабельной брони, обезображенные нелепыми пристройками катера, узкие проходы... бррр! Мои спутники ориентируются в этом лабиринте с привычной уверенностью завсегдатаев, а мне жутко и тоскливо. Здесь воняет смертью.
   Прямо перед нами вываливается из какой-то дыры ханн. Встает, отряхивается, окидывает нас медно-рыжим взглядом. Густая рыжая шерсть, хищные глаза, короткие шорты, рваные и потертые, на узком ремне -- явно самодельный нож. Воин. "Не люблю", -- передергивается что-то внутри меня.
   -- Ого! Вот так встреча! -- ханн скалится, поддевает когтем ремень шорт. -- Странная у тебя сегодня компания, Илья Степаныч. Альо Паленые Усы!
   Он знает меня, поняла я. Он меня знает!
   -- Прости, воин, -- осторожно сказала я. -- Наверное, мы встречались? Только я не помню этих встреч. И тебя не помню...
   -- Не помнишь? -- переспросил ханн. В рыжих глазах загорелись опасные зеленые искорки.
   Степаныч втиснулся между нами, подхватил ханна под локоток:
   -- Давай-ка, друг дорогой, уберемся с дороги подальше. Поговорим.
   -- Я пойду, Степаныч? -- нетерпеливо спросил Свантесон.
   -- Иди, иди. У Эльзы встретимся. Так что, Ран?
   -- Есть здесь недалеко подходящее местечко, -- не слишком уверенно предложил ханн.
   -- Ну так веди, -- Степаныч оглянулся, поморщился. -- А то торчим столбами у всего города на виду.
   Мы шли недолго. Попетляли кривыми тропинками, которые Степаныч с ханном называли улицами, протиснулись между кучами какого-то трухлявого хлама и пластиковой стеной пивнушки (ничем иным, судя по вони, это быть не могло). Пересекли пустырь, где трое оборванцев с тусклыми лицами суетились у плюющегося голубыми искрами костра. Перелезли невысокую, в мой рост, стену, склепанную из рваных кусков корабельных переборок.
   И оказались совсем в другом городе.
   Ровная, широкая и просторная улица. Одинаковые нарядные домики, одноэтажные, сваренные из молочно-белого металлопластика, с острыми крышами, с окнами, сверкающими зеркальным блеском анизоопта. И с обугленными скелетами деревьев у дверей.
   И запах -- легкий, едва уловимый запах давней смерти.
   Степаныч присвистнул.
   -- Люди к этой стене и не подходят никогда, -- сказал ханн. -- А я долго здесь лазил. Думал своих привести.
   -- И что? -- рассеянно спросил Степаныч, присев на корточки и царапая ногтем покрытую мелкими трещинками плитку уличного покрытия.
   -- Раздумал. Муторно здесь. Да и дверь ни одна не открылась. Так ты правда ничего не помнишь? -- ханн уставился на меня с наглой бесцеремонностью, и шерсть моя сама собой поднялась дыбом.
   -- Я помню, что мне никогда не нравилось, когда на меня так смотрят.
   -- Истинная правда, -- фыркнул ханн. -- Илья Степаныч, откуда она взялась?
   -- Нашли у поселка. Была не то без сознания, не то в шоковом состоянии, или и то и другое... я не вникал. Кое-что она вспоминает. Обрывками, кусочками. Но все, что мы знаем точно -- звать ее Альо, и она здорово говорит по-нашему.
   -- Еще бы! Ее отец -- человек. Что ж, могу рассказать, Илья Степаныч. Она с полгода была моей соратницей, да и раньше я о ней слышал. Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки. -- Ханн отсалютовал и едва заметно, не показывая клыков, усмехнулся. -- Хороший капитан, вынужден признать. Мы не любили ее. Она нас тоже. Конечно, так и должно было быть. Но работала она классно!
   -- Расскажи, -- попросил Степаныч.
   -- Ты тоже этого хочешь, Зико Альо Мралла? -- спросил ханн.
   -- Да, -- прошептала я. -- Пожалуйста.
   И ханн рассказал.
   Он говорил долго, и, если судить по его рассказу... ну, не знаю! Я не казалась себе такой уж... таким крутым профи. Да и вообще, у меня так и не возникло ощущения, что речь идет в самом деле обо мне. Слушать ханна интересно, конечно. Так же интересно, как Деда или Саню Хохла. Но примерить Альо из его рассказа на себя я так и не смогла. Нет, я пыталась! Закрыв глаза, я изо всех сил пыталась вспомнить -- или хоть представить! -- огненную планету Рах, ханнскую станцию, базу пещерников, охладители... нет, ничего у меня не получалось. Я даже не смогла вспомнить, как эти самые пещерники выглядят. Больше того, я не представляла себе и капитана Теллу, с которым, если верить новому (или старому?) знакомцу, мы работали в паре. Все, чего я добилась -- вспышка слепящего света под веками и страх. Дикий страх, бросивший в дрожь и заставивший душу сжаться в безвольный комочек.
   -- Да-а, -- протянул Степаныч. -- Ты, оказывается, крутая девчонка, Альо. Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки. А сколько ей лет, Ран, ты знаешь?
   -- Откуда? -- хмыкнул ханн. -- Хотя... не больше пятнадцати наших, это точно. Ее мать... эй, Паленые Усы, что с тобой? Зико Альо Мралла, очнись! Скажи что-нибудь, ну?
   Я сомневалась, послушается ли меня собственный язык Но ханн схватил меня за плечи и начал трясти, а это совсем не то, что требуется мне сейчас. Я изо всех сил постаралась овладеть непослушным языком и говорить если не связно, то хотя бы внятно.
   -- Мне страшно. Я... мне двадцать условных Нейтрала, я хотела сказать... не знаю, почему я вспомнила... но я хотела сказать, и мне стало так... так страшно! А потом...
   Что случилось потом, я не смогла бы объяснить словами. Но ханн кивнул, как будто прекрасно все понял.
   -- Потом тебя ударили. Ну, не плачь. Все ведь уже прошло?
   Захотелось свернуться в комочек и закрыть глаза. Да, все прошло... кроме страха.
   -- Я рад, мой друг, что ты не агрессивен к ней сейчас, -- тихо сказал Степаныч. -- Признаться, я считал ханнов более закоснелыми в своих симпатиях и антипатиях.
   -- Враг моего врага -- мой друг, -- ответил ханн.
   -- А почему ты решил, что я -- враг твоего врага? -- через силу спросила я. -- Я твоего врага даже не знаю, да и своих, если они у меня были, забыла.
   -- Все мы здесь в одном положении, вот что я хотел сказать, Зико Альо Мралла. В воле Повелителей. Я здесь, и ты тоже здесь, чего ж еще? Мое имя -- Мира Ран Шфархов. За возобновление знакомства, Три Звездочки!
   Я неловко улыбнулась в ответ:
   -- За знакомство, Мира Ран Шфархов.
   Ханн дернул усами. Сказал не то Степанычу, не то серому небу и покинутым домам:
   -- Над ней хорошо поработали. Что ж, пойдем отсюда.
   Мы снова перелезли через стену, но теперь Мира Ран Шфархов повел нас другой дорогой. Вдоль стены, потом по узким закоулкам между кучами мусора, мимо похожих на склады ангаров (их охраняли, один из охранников махнул нам рукой, и Мира Ран Шфархов махнул в ответ). Мимо длинного навеса мастерской, где полно людей, но ни один даже не поднял на нас взгляда, через еще один пустырь, заляпанный черными пятнами кострищ. За пустырем теснилсь дома, почти такие же, как в поселке -- тоже, видно, переделанные из кают какого-нибудь лайнера. В один из них мы и вошли.
   Корабельная койка, маленький столик, явно самодельный, с неровными следами сварки на боку, и куча коробок в углу и под стенами -- вот все, что есть в доме Мира Ран Шфархова.
   -- Вот как ты живешь, -- хмыкнул Степаныч.
   -- Ты ожидал чего-то экзотического? -- насмешливо поинтересовался ханн.
   -- Не знаю, -- Степаныч поджал плечами. -- Скажи лучше, как твои планы.
   -- Плохо, -- помрачнел Мира Ран Шфархов. -- Всё без толку. Садитесь, что ли. Вон, на коробки.
   Степаныч сел, вытянул ноги и примирительно сказал:
   -- Что ж, мы этого и ждали.
   -- Ждали! -- рыкнул ханн. -- Я разочарован. И зол.
   Степаныч снова пожал плечами. И спросил:
   -- Ран, что за катастрофа с муравьями?
   Ханн почесал загривок.
   -- Никто толком не знает. Они спятили. Начали кромсать друг друга почем зря. Разгромили собственный космопорт, кто не успел улететь -- в ошметки. Совершенно без повода, без причины. Болтали, что похоже на утечку в их биолабораториях, будто бы они разрабатывали что-то такое. Только если так, утечка должна была произойти одновременно во всех гнездах, а это, сам понимаешь...
   -- Занятно. Значит, везде одновременно? Люди в таких случаях ищут, кому это выгодно.
   Ран фыркнул:
   -- Всем или никому, как посмотреть. И потом, Илья Степаныч, выгода -- она для людей одна, для нас -- другая, а, скажем, для камнегрызов -- и вовсе не угадаешь.
   -- Ты прав, конечно, -- кивнул Степаныч. -- Но, Ран, если когда-нибудь мы выберемся отсюда, ты сможешь сам понять, кому выгодно было убрать муравьев. Знаешь, как? Просто посмотри, кто воспользовался новыми обстоятельствами лучше и быстрее других.
   -- Может быть, -- ханн зевнул, клацнув клыками. -- А почему ты спросил?
   -- Ран, когда это было?
   -- Года два назад.
   -- А я здесь больше трех. Для меня это новость, Ран, а я всегда трепетно относился к новостям.
   -- Подожди, Илья Степаныч! А откуда ты узнал?
   -- Один из ее проблесков, -- кивнул в мою сторону Степаныч. -- У меня такое чувство, что к нам в руки попала шкатулка с секретом. Подобрать бы ключик... Альо, ты только не обижайся.
   -- Я и сама не прочь подобрать ключик, -- фыркнула я.
   И меня снова "ударили". Сильно. Так сильно, что какая-то часть происходящего выпала из моего сознания. Степаныч держал меня за плечи, Ран отпаивал сливками (откуда он взял здесь сливки, вяло подумала я), но я здесь и не здесь, как сквозь туман... нет, как сквозь свет! Яркий, слепящий свет. И голос, разрывающий голову болью:
   Ты никто... никто... никто... ПРАХ ИЗ ПРАХА!
   -- Прах из праха, -- шепчу сквозь слезы, -- пыль под ногами... никто...
   Запомни это! Больше тебе нечего помнить! ТОЛЬКО ЭТО!
   -- Только это, -- покорно согласилась я.
   -- Зря ты с ней связался, Илья Степаныч, -- тихо сказал ханн. -- Они не отпустят ее.
   -- Но ведь что-то за этим есть? -- так же тихо возразил Степаныч.
   -- Что-то есть, -- согласился ханн. Ханн...
   -- Мира Ран Шфархов, -- прошептала я. -- Мира Ран Шфархов, я не ошиблась?
   -- Ты не ошиблась, -- сухо подтвердил ханн.
   -- Пожалуйста... скажи еще раз, кто я? Пожалуйста. Ты знаешь... я тоже хочу знать...
   Степаныч и Мира Ран Шфархов быстро переглянулись.
   -- Ты была свободным капитаном, -- с ледяным спокойствием сказал ханн. -- Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки.
   Прах из праха, ты не смеешь помнить! Ты -- никто! Пыль под ногами, сдохнешь в муках и сгниешь в отбросах! Память -- слишком большая роскошь для тебя.
   -- НЕТ! -- не знаю, что я хотела сказать этим "нет". Ничего, наверное. Просто боль потребовала выхода.
   Да! -- в голове у меня словно зазвенел серебряный колокольчик, и листва зашелестела под ветром. -- Да, да, да! Все в воле Повелителей, вот единственное, что ты вправе помнить. Воля Повелителей ведет тебя, воля Повелителей -- твой смысл и твоя цель. И ничего кроме!
   -- Нет, -- шептала я сквозь слезы.
   Да, да, да, да...
   Ухо дергала боль. Я подняла руку и нащупала повязку.
   -- Не трогай, -- кто-то схватил меня за руки мертвой хваткой. -- Собьешь.
   -- Была ты Альо Паленые Усы, -- это уже другой голос, -- а станешь Альо Рваное Ухо.
   С трудом я разлепила глаза. Двое. Человек и ханн.
   -- Что... -- а это? Это мой такой голос? Мой?! Что со мной?
   -- Что, что... ухо себе разорвала, вот и все. Не помнишь?
   Помнить? Что я должна помнить?
   -- Свет. И больно, так больно... что это было?
   -- Это было... -- ханн смотрел на меня оценивающе и... с уважением, что ли? -- Может быть, это было наказание. Или напоминание. Или предупреждение. Как ни назови, смысл не меняется.
   Предупреждение? Наказание?
   -- За что?
   -- За упрямство, я так думаю. Слишком ты настойчиво расспрашивала о себе. "Кто я? Я хочу знать". Ну, вот и всыпали тебе за твое "хочу знать".
   Кто я? Никто. Прах из праха, пыль под ногами...
   -- Ты молодец, Альо. На, попей, -- ханн сунул мне в руки пакет сливок. -- Станет легче.
   -- Спасибо, -- я запнулась, растерянно глядя на ханна. Ханнская благодарность должна включать имя. Обязательно. Иначе это не благодарность, а оскорбление. Но я же знаю его имя? Мне кажется, знаю... да, конечно! -- Спасибо, Мира Ран Шфархов.
   -- Крепкий орешек, -- тихо сказал человек... Степаныч, вспомнила я. Степаныч. Мира Ран Шфархов. Зико Альо Мралла. Это я -- Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки. Я. Я вспомнила весь наш разговор. И испугалась. Что бы это ни было -- наказание, предупреждение или еще что... что бы это ни было, я совсем не хочу повторения. Значит... ладно, больше никаких вопросов.
   -- Да, -- согласился ханн. -- Мне стыдно за мой народ. Таких, как эта полукровка, в нашем поселке не нашлось.
   -- А говорил, зря, -- протянул Степаныч.
   -- И сейчас скажу. Скользкая дорожка, так у вас говорят, кажется?
   -- У нас еще говорят: кто не рискует, тот не пьет шампанского.
   Я наслаждалась сливками, вполуха слушала их беззлобную пикировку. И вспоминала. Встречу с ханном. Дорогу в город. Поселок. Я помнила, хоть и смутно, как Яся с Мариком нашли меня. Но дальше... дальше только свет, тот самый слепящий свет, который несет с собой страх, и боль, и чужой голос в голове. Мне кажется -- стоит вглядеться в этот свет, и он расступится. И я разгляжу то, что было со мной раньше. Но я не хочу вглядываться. Я стерпела бы боль, но страх... слепящий страх, и ледяная безнадежность, и отчаяние... их я боюсь.
   Ран залез в коробку, достал три плоских блестящих пакета. Пайки, с удивлением узнала я. Почему-то узнавание радости не принесло. Словно с этими пайками связано какое-то неприятное воспоминание. Неприятное... все равно, я дорого бы отдала за него! Ладно. Когда-нибудь... не сейчас, я не отошла еще от полученной встряски... но когда-нибудь я рискну.
   Мы поели молча. Я все пыталась вспомнить, чем это мне так не нравятся вполне приличные на вкус пайки, но так и не вспомнила.
   После еды Ран обратился ко мне со странной церемонностью в голосе:
   -- Зико Альо Мралла, я виноват перед тобой. Я судил о тебе по происхождению и презирал тебя из-за твоих родителей. Я был не прав. Ты заслуживаешь уважения, я говорю это при свидетеле и при свидетеле прошу твоего прощения.
   -- А что с моими родителями? -- вскинулась я. -- Почему ты из-за них презирал меня?
   -- Твой отец был врагом моего народа, а твоя мать пошла за ним, отвергнув семью и клан. Если ты не помнишь, я могу сказать тебе и клянусь в своей честности -- ты гордилась ими. Признаю, я возмущался этим. Я был не прав. Пожалуйста, прости меня, Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки.
   Я встала.
   -- Мира Ран Шфархов, я не держу на тебя зла. Правда, я не помню, что было между нами раньше. Но я надеюсь, что бы ни было, это не помешает нам стать друзьями?
   -- Я клянусь тебе в своей дружбе, Зико Альо Мралла, -- четко, как и положено воину, отчеканил Ран.
   -- Я клянусь тебе в своей дружбе, Мира Ран Шфархов, -- вслед за ним повторила я.
   -- Илья Степаныч, чем она занимается у вас в поселке?
   -- Да ничем. Живет, и все. Где может, там и помогает.
   -- Альо, хочешь пожить у меня? -- предложил Ран. -- В качестве боевого друга. Я научу тебя боевому единоборству "четыре когтя". Не думаю, что ты о нем хотя бы слышала, а без него обучение бойца не может считаться законченным.
   Я посмотрела на Степаныча. Он пожал плечами.
   -- Я принимаю предложение с благодарностью, Мира Ран Шфархов, -- ответила я. -- Однако хотелось бы знать, что я смогу дать тебе взамен.
   -- Тебя это так беспокоит? -- хмыкнул Ран. -- Тогда поможешь сожрать побыстрее эту груду, -- он кивнул на коробки. -- А то, знаешь, держать в доме такой запас обременительно. Столько места занимает.
   Что-то я не так сказала, идущая от хана волна злости тяжела и ощутима.
   -- Извини, если я тебя обидела, Мира Ран Шфархов, -- виновато прошептала я.
   -- Я списываю это на твою дырявую память, -- фыркнул Ран. -- Ты могла забыть, что расчеты между друзьями оскорбительны.
   Так я осталась у Рана.
   Сам он не сказал мне, чем занимается в городе, а я не стала спрашивать. В первый же вечер он начал учить меня ханнскому боевому единоборству. "Четыре когтя", четыре уровня силы, без овладения которыми воин-ханн не считается обученным до конца.
   Каждый день Ран уходил -- на час, два, а то и четыре, по-разному. Уж не знаю, рассчитывал ли он время своих отлучек, но ни разу я не управилась с заданиями раньше его возвращения. Тренировки выматывали меня, выжимали досуха, выкручивали непривычные мышцы. Но я не отлынивала. Я хотела научиться.
   По вечерам к Рану приходила Вайо. В первый мой вечер в городе, застав нас за едой, маленькая темно-рыжая ханночка так ожгла меня взглядом, что я поняла сразу и отчетливо: мира между нами не будет. Но Ран только фыркнул презрительно, а потом представил нас друг другу, соблюдая полный церемониал. Меня -- как боевого друга, а ее -- как свою девушку. Как ни странно, этого оказалось достаточно. Вайо помогла нам переставить коробки так, чтобы огородить мне уголок с лежанкой из тех же коробок. Потом Ран выгнал меня на улицу. На полчасика.
   Так и повелось. Мы с Вайо почти и не общались. Она приходила, когда темнело, и Ран выгонял меня на улицу прорабатывать очередное замысловатое движение. И я прорабатывала, посмеиваясь над сладострастным мявом, для которого и стены из корабельных переборок оказались не помехой.
   Первый этап я прошла за семнадцать дней.
   По этому поводу мы закатили небольшую пирушку на троих. Ран назвал меня способной ученицей, я его -- хорошим учителем. Вайо, мурлыкнув, приняла сторону Рана. После чего мы сошлись на том, что почти круглосуточные занятия должны давать эффект независимо от степени способностей ("ученика", -- сказала я; "учителя", -- сказал Ран; на этом мы дружно сочли за лучшее закрыть тему).
   Мы славно посидели. И Ран не стал портить мне настроение, делясь дурными предчувствиями. Оставил их на утро.
   А утром устроил первый спарринг.
   Конечно, я растерялась, запуталась... в общем, опозорилась. Но Ран только фыркнул в ответ на мои самоуничижительные комментарии. Фыркнул и заявил:
   -- Время спаррингов приходит после второго этапа. Я просто хотел показать тебе, как это выглядит. Мне нравится, что ты не жалуешься. Первый этап самый быстрый, но физически очень тяжелый. Скажу честно, я временами ныл. Хотя у меня он занял тридцать восемь дней, так что сама прикинь, насколько мне было легче.
   -- Хочешь сказать, специально так гнал? -- подначила его я. -- Проверить меня на излом?
   -- Я боюсь не успеть, -- серьезно ответил Ран. -- Здесь перед нами целая жизнь без всякой спешки, но кончиться она может в любую минуту.
   -- Сколько ты даешь мне на второй этап? -- спросила я.
   -- Семьдесят дней, как положено. Второй этап -- это техника. База. Залог успеха, если хочешь.
   -- Хорошо, -- согласилась я. -- Давай начнем.
   И мы начали.
   И продолжали, продолжали, продолжали. Техника... она мне ночами сниться стала, эта техника! Выжимала силы досуха... почему Ран сказал, что первый этап тяжелее? Второй намного хуже. Временами хотелось не плакать даже, а выть. Зато не оставалось времени думать о посторонних вещах, и это было хорошо. Потому что к "посторонним вещам" мы с Раном отнесли разговоры о прошлом. Разговоры, за которые неведомые мне Повелители могут проучить так же, как за вопрос "кто я?", заданный Рану в первый день нашего здешнего знакомства.
   Я знаю, кто я -- Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки. А больше? Лучше об этом не задумываться. "Пусть прах из праха, пусть никто, пусть пыль под ногами, -- шепчу я мысленно, прорабатывая очередной проход. -- Пусть. Прах из праха, пыль под ногами, никто -- ладно. Только не мешайте. Я должна пройти эти четыре этапа. Успеть. Научиться".
   Я сдала зачет за второй этап на шестьдесят третий день. Могла бы двумя днями раньше, но Ран запропал куда-то. Ушел "на часок"... мы с Вайо изволновались. Мы всю ночь просидели, прижавшись друг к другу, на его койке, пили молоко (сливки давно кончились) и слушали ночь. Ночи здесь тихие -- любой свет стоит затрат, и беспомощные в темноте люди спят.
   Ран так и не появился. Утром Вайо сказала, чуть не плача:
   -- Мне идти надо...
   Я накормила ее завтраком, проводила чуть-чуть. Обняла:
   -- Не волнуйся, Вайо. Рано волноваться.
   Вернулась. И весь день прорабатывала обратные проходы.
   "Два этапа -- не четыре, -- сказал как-то Ран. -- После второго этапа ты не победишь бойца-ханна даже случайно. Но с кем угодно другим справишься. По крайней мере, здесь".
   Ран пришел глубокой ночью. Мы с Вайо спали, сидя в обнимку на его койке. Он ласково фыркнул:
   -- Могли бы устроиться поудобнее!
   -- Тогда ты мог не разбудить нас, -- сонная Вайо сердито шипит. -- Мы две ночи тебя ждали, Ран.
   -- Дождались? Спите уж... девчонки.
   Я убрела на свои коробки и вырубилась, и никакой мяв не разбудил бы меня. Но мява не случилось. Ран уложил Вайо на свою койку, а сам лег на полу. А утром сказал:
   -- Не приходи сегодня. А завтра... пожалуй, я сам за тобой зайду, если все обойдется.
   -- Что-то случилось? -- испугалась Вайо.
   -- Нет. Но может. Пойдем, провожу тебя.
   Вернувшись, Ран ехидно поинтересовался, готова ли я к зачету.
   Я готова. Но все же спросила сначала, чего он опасается и почему.
   -- Извини, Зико Альо Мралла, -- ответил Ран. -- Между друзьями не должно быть недоговоренностей, но это не только моя тайна. И, вот еще что, Альо. Если что случится со мной, не вздумай идти в ханнский лагерь. Там тебе не место. Оставайся здесь или возвращайся к Илье Степанычу.
   Я выцелила ему в морду проходом "звездопад", он уклонился, ответил "весенней стремниной"... в общем, мы увлеклись, и к неприятному разговору Ран вернулся только вечером -- после зачета, еще двух спаррингов и роскошного ужина. Мне не слишком понравились его намеки на скорые неприятности, но все же он заставил меня пообещать, что не стану соваться голым носом в пекло.
   -- Если на то не будет воли Повелителей, -- усмехнулась я.
   Ему не понравилась моя шутка. Совсем не понравилась. Он вздыбил шерсть и скрежетнул зубами, и глаза его сощурились в злобные щелочки. Рыкнул:
   -- Ты хочешь прожить жизнь прахом под ногами Повелителей? Хочешь быть счастлива, исполняя их волю?
   -- Моя жизнь давно кончилась, -- тихо ответила я. -- Когда ты не помнишь себя -- разве это жизнь? Ран, как ты думаешь, почему они не убили меня? Разве не лучше было бы умереть, чем жить никем?
   -- Я думаю, именно поэтому, -- медленно, словно через силу, выговорил Ран. -- Они наслаждаются нашим унижением.
   -- Откуда ты знаешь?
   -- Помню. Почему, думаешь, я не рассказываю тебе, как сюда попал? Мне не то что говорить, даже вспоминать об этом тошно. Тошно, стыдно... кажется, легче умереть, чем помнить! И как раз поэтому...
   -- И поэтому ты помнишь, -- закончила я его мысль. -- Ран, но тогда получается...
   -- Хватит, Альо! А то договоримся до беды. Разговоры не стоят риска.
   Он прав, конечно. И разговоры, и мысли... риска стоят только дела. Я решительно выкидываю из головы рождающееся понимание.
   Ночь проходит в кошмарах. Я то и дело просыпаюсь, ворочаюсь, и засыпаю вновь только для того, чтобы снова погрузиться в беспросветную жуть. И, хотя поутру не могу вспомнить ни кусочка этих снов, ощущение липкой безнадежности, мешавшей сопротивляться ужасу ночью, остается. Я вскидываюсь от каждого шороха, словно жду чего-то. Сосредоточиться на занятиях не получается, голова пустая и тяжелая, мутная, а в мышцы словно накачали тягучий полурасплавленный металл, он застывает, горит миллионами острых иголочек, и тяжелеет, тяжелеет...
   В конце концов Ран высмеял меня и предложил прогуляться.
   Сколько я у него живу, в город не выходила ни разу. Не то чтобы он запретил мне или хоть намекнул; просто не хотелось. Но теперь я почему-то обрадовалась.
   Мы шли вдоль ряда одинаковых домиков-кают, и Ран все больше хмурился.
   -- Тихо очень, -- пояснил он, заметив мое недоумение. -- Время самое шумное.
   Навстречу нам вывернул из-за угла проповедник. Тот самый, что приходил в поселок. Он почти бежит, от него разит застарелым потом, кровью и безумием, и он врезается в меня, не успев остановиться. Или вовсе нас не заметив? Покачнулся, отступил на шаг, став посреди прохода. Комбез продран на коленях, в волосах -- пыль и трава.
   -- Ага! -- обрадовался непонятно чему. -- Ханны!
   Мы остановились. В самом деле, не отпихивать же...
   -- Что такое? -- с ледяной любезностью осведомился Ран.
   -- Ни-че-го! -- проповедник тоненько хихикнул. -- Убивай, ладно уж.
   -- Чего ради? -- спокойно спросил Ран.
   -- Все мы в воле Повелителей. Я не должен был бежать. Убивай, я готов.
   -- Я не готов, -- буркнул Ран. -- Иди своей дорогой, человек.
   -- Я остался один, -- развел руками проповедник. -- Ваши убили всех. Всю Охмурёжку. Куда мне идти...
   -- Куда хочешь, -- огрызнулся Ран. -- Я вашу Охмурёжку не трогал. Идем, Альо.
   Он взял меня за руку, протиснулся мимо проповедника и ускорил шаг.
   -- Что за Охмурёжка? -- спросила я.
   -- Пустырь на западной окраине. Собирается там шваль всякая. Травку жгут, балдеют. Отбросы. Туда им и дорога. Ладно, хоть понятно, почему тихо. Все попрятались.
   -- Мне страшно, Ран, -- призналась я. -- Будто... будто кто-то чужой смотрит сквозь меня!
   Ран крепче стиснул мою руку.
   -- Не обращай внимания, Альо. Все равно ты с этим не справишься.
   -- Да с чем "с этим"?!
   Ран фыркнул:
   -- Не ори. У тебя только два пути -- перетерпеть или сойти с ума. В любом случае кричать незачем.
   Он вдруг свернул в какой-то закоулок и выдал такой мяв, что у меня секунд на десять заложило уши. Зов-требование первой срочности...
   -- Вайо? -- спросила я.
   Мой вопрос остарся без ответа. Зачем отвечать, когда сама Вайо выскочила к нам, прильнула к Рану и заплакала.
   -- Что случилось? Вайо?
   -- Я боюсь! Что-то страшное надвигается, я чувствую! Ран, я ночь не спала! Мне тяжело дышать!
   -- Собирайся. Мы выведем тебя из города.
   -- Зачем?
   -- Наши вырезали Охмурёжку. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь. Пойдешь в лагерь.
   -- А ты? Ран, а ты?!
   -- Ты слышала, что я сказал? Собирайся!
   Тихо всхлипывая, Вайо нырнула обратно в дом. Ей не понадобилось много времени на сборы. Но за те минуты, что мы ее ждали, на нас опять выбрел проповедник. Он вцепился в Рана и заорал:
   -- Все мы в воле Повелителей! Слышишь, ты, зверина? Все! Почему ты не выполнил их волю? Почему ты не убиваешь меня? Если ханны убивают людей -- ты тоже должен! Пока люди не начнут убивать вас!
   Ран молча оттолкнул его. И как раз в этот момент в наш закоулок свернули еще двое. Один -- худущий, блеклый до желтизны, бритый наголо. Тусклый весь какой-то, от глаз до свободной безрукавки поверх комбеза (так одеваются ремонтники в доках, вдруг вспомнила я). И второй -- его одежда мне незнакома (или, может, я ее не помню?); но... четкие, выверенные движения, жесткая линия губ... да и вообще... по совокупности примет, пришла мне в голову чужая чья-то фраза... так вот, по совокупности примет он может быть только военным. Причем скорее командиром, чем простым бойцом. В него-то и врезался проповедник.
   -- Что за развлечения? -- рявкнул военный.
   Ран не снизошел до ответа. Зато ответил проповедник, будь он неладен!
   -- Ханны убивали всю ночь, -- пропел он, воздев к небу длинный палец. -- Но теперь они не хотят убивать. Выходит, наша очередь? А, ханн? Выходит, Повелители уже перетасовали колоду? И пришла пора нам убивать вас?
   Вайо выскочила к нам как ошпаренная. Она слышала, понимаю я. Еще бы! Вопли этого психа наверняка слышны достаточно далеко, чтобы сюда сбежалась толпа людей. Сбежалась и начала нас убивать!
   -- Они убивали? -- переспросил военный. Да, командир, невпопад подумала я, и высокого ранга.
   -- Сходите на Охмурёжку, -- истерически расхохотавшись, предложил проповедник. -- Сходите. Полюбуйтесь. Рыжие бестии умеют резать беззащитных!
   Следующий миг растягивается почти на вечность. Тощий выхватывает из-под безрукавки пистолет. Ран толкает Вайо вбок и прыгает, на лету выпуская когти. Да, рыжие бестии умеют убивать, отрешенно думаю я. Выстрел уходит в небо: нажимая курок, тощий, по сути, уже мертв. С разорванным животом не очень-то постреляешь. Военный кидается к пистолету, но Ран успевает первым. Крик и выстрел сливаются друг с другом и с собственным эхом. Ран хватает Вайо за руку, вопит:
   -- Ходу! Бегом!
   И время сжимается снова.
   -- Быстро ты управился, -- выдохнула я. И дернула следом со всей мочи.
   Нам повезло. Мы выбрались из города живыми и невредимыми. В одном месте навстречу выплеснулась толпа -- но после первого же выстрела на поражение замешкалась, и мы проскочили. Мне, правда, пришлось окорябать морду одному чересчур быстрому. Проход "степной ураган" -- в полуразвороте на бегу. Не зря училась. Двух пострадавших людям хватило; они послали нам вслед пару проклятий, и только. Хорошо, что у них не оказалось оружия!
   В другом месте, почти у последних домов, откуда уже видна степь, в нас швырнули топливную трубу. С крыши. И если бы улица тут не расширялась... Быстрая ханнская реакция выручает, когда есть куда отшатнуться. Здесь -- есть. Мы шарахаемся вбок, и Ран хрипит:
   -- Быстрее!
   Куда уж быстрее...
   По счастью, бежать остается всего ничего...
   Так думаю я -- и ошибаюсь.
   -- Наддайте, -- рычит Ран, едва мы вылетаем из города в степь. -- Быстрей, если хотите жить.
   Мы трусливо убегаем прочь от города, но я этому рада. В городе было душно и мерзко. Зато как хорошо нестись сломя голову по жухлой траве неподвластным ни одной расе, кроме ханнов, кошачьим скоком... воздух сух и холоден, бурая пыль взлетает из-под ног -- нет, из-под лап! -- оседает на шерсти и щекочет нос, и неправильное, нелепое ощущение дикости и свободы: чуточку стыдно, чуточку весело, и очень-очень странно. Так, наверное, почувствовал бы себя солидный, взрослый и степенный человек, вздумав влезть на дерево и покачаться на самой верхушке.
   -- Хорошо! -- крикнула вдруг Вайо. -- В городе и не замечаешь, что приходит время охоты!
   -- Ты не заметила? -- наигранно изумился Ран. -- В городе пришло время охоты на нас! Туда, -- он свернул влево, и через пару минут мы съехали на дно небольшого овражка.
   -- Я ведь не то хотела сказать! -- Вайо, кажется, даже обиделась. -- Ты вдохни, ведь как дома!
   -- Вайо, не надо о доме. Я тебя прошу.
   -- Ты ведь не вернешься в город? -- Вайо схватила Рана за плечи. -- Не вернешься, Ран?
   -- Я похож на идиота? Мы проводим Альо к людям в поселок. Если ее там примут, я пойду с тобой к нашим.
   -- А если нет? Альо, а почему это ты идешь к людям?
   -- Потому что так надо, -- оборвал подругу Ран. -- Хватит болтать. Я знаю, что делаю. Отдохнули? Вперед.
   -- Ран, я помню дорогу, -- сказала я. -- Вам не обязательно идти со мной.
   -- Я посмотрю, как тебя встретят. Если плохо, пойдем в другое место. Девчонки, мы в боевых условиях. Захлопните пасти.
   Ханны быстрее людей. А если разрешат себе опуститься на четыре лапы -- намного быстрее. Путь до поселка занял у нас совсем немного времени. Когда из степи выросли холмики домов, мы встряхнулись и поднялись на ноги. Ран сторожко принюхался, мы с Вайо переглянулись и отстали на полшага: у воинов нюх острее, Ран заметит опасность первым, но это не значит, что мы дадим ему драться одному.
   Но в поселке оказалось тихо и спокойно. Первым навстречу нам попался Саня Хохол, он поздоровался вполне дружелюбно и спросил, в гости я или вернулась.
   -- Как получится, -- ответила я.
   -- Оставайся, -- следом за Саней к нам подошел Алан. -- Зимой скучно. Мы все друг друга как облупленных знаем, так что свежее лицо придется кстати. Здравствуй, Мира Ран Шфархов.
   -- Здравствуй, Алан. Илья Степаныч где?
   -- У себя как будто был.
   -- Девчонки, подождите здесь. Мне поговорить надо.
   -- Хорошо, Ран, -- прошептала Вайо.
   Я видела, ей не по себе. Она глядела вслед Рану, ухватившись за мою руку в поисках опоры. Я хотела было успокоить ее, но тут подбежала Яся.
   Она обняла меня. Она сказала:
   -- Альо, я так рада! Мы по тебе скучали.
   И я поняла, что тоже скучала. Что рада вернуться сюда.
   Подошел Ран, хлопнул меня по плечу.
   -- Увидимся, Три Звездочки. С меня еще два этапа.
   Вайо обняла меня молча.
   -- Удачи вам, -- сказала я.
   -- Тебе тоже, -- насмешливо фыркнул Ран.
   Я смотрела им вслед, пока две рыжие фигуры не слились с жухлой травой.
  

9. ДРАКОНЬЯ ЧЕШУЙКА

  
   Ничто не предвещало беды. Я легла спать, как привыкла уже, под навесом возле дома Алана, закопавшись в сено. Мы поболтали с Ясей, как всегда по вечерам, и я закрыла глаза, ожидая воспоминаний -- после разговоров с Ясей я почти всегда что-нибудь вспоминала. Пусть какую-нибудь мелочь, ничего не значащую картинку, фразу, обрывок разговора -- но вспоминала.
   Ничто не предвещало беды...
   Я просыпаюсь от страшного сна, так мне кажется. Меня держат, жесткие чужие ладони вцепились каменной хваткой в плечи, в руки. Кажется, Алан держит и Степаныч. Свет слепит меня, кто-то держит фару против глаз, а за светом кто-то кричит, тонко, пронзительно и страшно.
   -- Что случилось? -- спрашиваю я. Собственный голос кажется чужим: какой-то сиплый, тусклый...
   -- Что случилось?! -- орет из-за фары Алик. -- Смотри, что случилось, подстилка илловская! Любуйся!
   Свет метнулся вбок, и оказалось, что стою я в Алановой спальне, и не то страшно, что не помню, как сюда попала. А страшно -- что кричит Яся, сидя на полу и цепляясь за стену белыми пальцами, и белая, из Алановой парадной формы перешитая рубаха висит на ней окровавленными лоскутами, и с каждой секундой все меньше на ней белого и все больше красного. А лица ее мне не видно, потому что смотрит она на Марика, свернувшегося клубочком -- колени к животу -- на своем матрасике у окна. На темном, промокшем насквозь матрасике.
   Насмешливое, сытое, сладостное довольство снизошло на меня -- и ушло, оставив понимание. Это сделала я. Я, прах из праха, благословлённая выбором Повелителя, глаза его глаз, когти его воли, я... Зико Альо Мралла, Три Звездочки, свободный капитан. Нет... ПОЖАЛУЙСТА, НЕТ!!! Да, вкрадчиво шепнул голос Повелителя, и я вспомнила, как это было. Нет, не вспомнила, -- всплыла картинка, словно увиденная чужими глазами. Картинка, густо приправленная восхитительным букетом человечьих эмоций -- боль и отчаянье, ужас и гнев, понимание и протест, и понимание тщеты протеста, и безнадежность утраты... НЕТ!!! Да...
   Узкая полоска приоткрытой двери сереет рассветом. Это правда? Это -- было? Это правда, обреченно возражаю глупой надежде на чудо, правда, вот полосы света на полу, это свет от фары, и голос Яси, осипший, неузнаваемый, и другие голоса, деловитые, потерянные, злые людские голоса. Это правда, такая же правда, как то, что меня успели из спальни вывести, и сижу я сейчас на свернутой циновке в коридоре, а руки мои кто-то свел за спиной в мертвом захвате -- Винт, кто ж еще, от него одного во всем поселке так пахнет изношенной проводкой. Это правда, и что теперь?..
   Из спальни выскочила Анке с охапкой резко пахнущих кровью тряпок, притормозила, ожгла меня бешеным взглядом, и тихо, неестественно тихо и спокойно сказала:
   -- За такие дела в землю живьем закапывать, а с ней еще возятся, лечат ее, нелюдь поганую, -- она заморгала часто-часто, я необычайно четко видела ее лицо, блеклое и нахмуренное, она передернулась вдруг вся, заплакала -- и медленно, загребая ногами, пошла к выходу; глаза зацепились за нее и не могут оторваться, а голову повернуть что-то мешает.
   Смотри -- забавно...
   Правда, смешные эти прах из праха!
   Кто-то -- Алик, наверное, от рук так и несет нагретой фарой, -- разжал мне зубы и влил в рот воды. Я попыталась проглотить, закашлялась, вода пошла в нос, мне пригнули голову к ногам и заколотили по спине... и, после мгновения удушья, я снова стала собой.
   Наверное, у меня все-таки крепкие нервы. Я не завыла, не завизжала и даже не заплакала. Я сумела сдержаться. Может, потому, что после ощущения присутствия Повелителя сил во мне не осталось? Только тишина и опустошение. Степаныч делает что-то с моей головой, наверное, Анке об этом и говорила, а за ухом здорово дергает, и как я до сих пор не чувствовала. Я хотела спросить, что там, но спросить не получилось, зазвенело вдруг в ушах, громко, все громче и громче, я замотала головой...
   ...Холодная вода казалась даже противнее обычного, но я выпила и по-глупому обрадовалась, что выпила. Меня поставили на ноги и вывели на улицу. Уже светло, оказывается, час после рассвета, а то и больше. Холодный ветер пахнет жухлой травой и далеким снегом.
   -- Очухалась? -- спросил Степаныч.
   Я вдохнула ветер и вслушалась в тишину. Тишина немирная, злая -- потому что вокруг стоят пахнущие кровью люди. Чужие. Эта ночь разделила нас, их и меня. Они смотрят на меня не так, как смотрели бы на своего, оскверненного преступлением. Нелюдь поганая, вспоминаю Анкину классификацию. Все они так считают. Ну, уж наполовину они точно правы.
   -- Очухалась, -- согласилась я.
   -- Теперь прощенья запросишь? -- выплюнул Дед. Он стоит почти напротив, и на темном лице ясно читается отвращение.
   -- Дед, ну ты что, в самом деле, -- Степаныч сморщился, хотел, похоже, еще что-то сказать, но только махнул рукой.
   -- А ничего, -- Дед сплюнул себе под ноги, сунул, сгорбившись, руки в карманы, и продолжил уже почти спокойно: -- Ты, Илья Степаныч, у нас вроде судьи, так уж сложилось, и до сих пор ни у кого претензий не было, но сейчас не тот случай. Нелюдь она и есть нелюдь, чего с ней разбираться? Она тебе сегодня наплетет сто двадцать оправданий, а завтра невзначай брюхо вспорет.
   -- Верно! -- крикнули вразнобой сразу несколько голосов. Я не прислушиваюсь, чьи. Эти люди сейчас в шоке, а у людей шок часто переходит в бешенство. У них защитная реакция такая. Мне, наверное, легче, чем любому из них: у меня в критических ситуациях эмоции притупляются, эмоции придут позже, задним числом, а сейчас только и работает, что осознание фактов. Хотя что уж тут осознавать, зря я не ушла тогда, послушалась Алана, растаяла... от Ясиной доброты растаяла, а теперь...
   -- Тихо! Тихо, люди, -- Степаныч поднял руку, и крики почти сразу сменились тишиной. -- Не надо шуметь. Не надо опускаться до показательных казней. Я отведу ее в степь. А вы лучше помогите Алану. Ус, можно твой пистолет?
   Одноглазый пилот протянул Степанычу оружие. Армейский восьмизарядник образца начала века, машинально отметила я.
   -- Слышь, Степаныч, не ходи один. Кто ее знает, кошку эту, еще взбесится.
   -- Я с ним пойду, -- сунулся вперед Алик. -- У меня не побесится.
   -- Пошли уж, что ли, -- Степаныч вздохнул и легонько подтолкнул меня в спину.
   Я смогла сделать один только шаг. Крошечный совсем, короткий шажок. Мне стало страшно, так страшно, что двинуться дальше оказалось просто невозможно. Ведь люди впереди -- не люди вовсе, а загнавшая добычу стая хищников, и добыче -- мне! -- некуда бежать из почуявшего запах крови кольца. Шерсть моя вздыбилась, -- для меня ли такая паника, мои предки сами были хищной стаей, сами загоняли добычу!
   -- Еще скалится, зверина!
   -- А Степаныч-то хорош, цацкается с ней!
   Мое сознание выхватывало из тихого ропота отдельные фразы, но понимала ли я, о чем в них речь, не знаю. Разве можно понять, о чем рычит хищная стая?
   -- Зря вы, мужики, их отпускаете!
   -- Может, и зря, а порядок должен быть. Слово капитана, сама понимаешь.
   -- Не хочу я понимать! Мы не на корабле! Да я ей за Яську самолично! -- Именно этот крик прорвал державшие людей в рамках шлюзы. И -- не знаю, скольких из качнувшихся ко мне мстителей я покалечила бы в нерассуждающей ярости самозащиты, не знаю, но меня не уложили бы легко! -- вот только во мне, в хранившей до сих пор мой рассудок оболочке из отрешенности и посторонних мыслей, этот крик тоже стронул что-то, и я едва удержалась от горестного воя, такой виной и таким безнадежным отчаянием обернулись осевшие в памяти обрывки ночного кошмара. Да ведь я за Ясю любого бы в когти взяла! За Ясю... Яся одна была здесь по-настоящему добра ко мне, Яся и Алан...
   Я подавила первый инстинктивный порыв -- защищаться, пока не поздно. Это оказалось очень просто -- стоило лишь закрыть глаза, чтобы не видеть поведенных яростью страшных рож, закрыть глаза и вспомнить Ясю. И сказать себе -- эти люди любят Ясю, как и я. И она их всех любит.
   Да, это оказалось просто, а на протесты инстинкта самосохранения времени не оказалось. И ничего больше от меня не зависело. Защитишься, пожалуй, когда тебя держат в десять рук. Что же касается разумных доводов... кто здесь может похвастать ясностью разума? Как говорил кто-то в прежней моей жизни -- вспомнить бы, кто! -- "потерявших просят не беспокоиться".
   С этой глупой, неизвестно чьей фразой я и умираю.
   У тебя не получилось.
   Вижу.
   Не огорчайся. У тебя все впереди.
   Почему она не защищалась?
   Это называется "мораль". Или, по-другому, "совесть".
   Глупая вещь.
   Верно. Пойдем, хватит на сегодня.
   А дальше?
   Дальше не будет ничего интересного. Сейчас я их успокою.
   Зачем?
   Эта особь еще нужна нам.
   Брезгливое недоумение, отдающееся пронзительной болью в глубине черепа, возвращает меня в сознание.
   Да было ли это? Яся, страшные, не похожие на человечьи, лица моих знакомых и приятелей, равнодушные голоса в голове... голоса Повелителей...
   Бурая пыль перед глазами, пыль щекочет вибриссы, и запах пыли перебивает всё... устойчивый, основательный, привычный запах... запах жизни, запах этого мира... этого? Почему -- "этого"?
   -- Я не сплю? -- на всякий случай спросила я.
   -- Какой уж тут сон, -- непривычно тоскливым голосом отозвался присевший рядом Алик.
   Какой уж тут сон, мысленно повторила я, разве в одном сне случается столько страшного? И так пакостно тоже бывает лишь наяву. И все же...
   Какая-то неправильность грызет мозг. Почему Алик отводит глаза? Почему вокруг никого? И почему я живая? Я помню страх. Жуткий, вязкий, безумный страх, а потом -- спокойная уверенность в собственной смерти.
   -- Алик, что было?..
   Я спросила -- и тут же вспомнила. Все.
   Почему же я жива? Чтобы пригодиться Повелителям?
   Я попыталась встать, и крошечное движение отдалось такой болью, что я, не удержавшись, зашипела сквозь зубы. Разозлиться бы сейчас, наверняка сил бы прибавилось! Но так пусто на душе, что злости просто неоткуда взяться.
   -- Альо, надо уходить.
   -- Зачем?
   -- Затем! Так решили, ясно?
   -- Нет.
   Алик, передернувшись весь, взял меня на руки. И пошел к степи, сначала медленно, а потом из-за энергоблока выскочил Степаныч, бросил резко:
   -- Ходу, Алик, ходу! -- и дальше двигались быстро и молча, и надо бы держать голову неподвижно, но не получается, голова мотается, тошнит, противно и мерзко... противно от тошноты, а мерзко -- от вернувшейся памяти. Ну что им в головы взбрело? Зачем еще куда-то тащиться? Пристрелили бы прямо там, им мороки меньше и мне легче.
   Кажется, что день прошел, и длинный день. Но, когда остановились, когда кончилась дурнотная тряска и я открыла глаза, оказалось, -- вовсе не день, а меньше часа даже. Небо совсем не изменилось. Сейчас, наверное, чуть больше полудня. Увидеть бы хоть раз еще настоящее солнце! Яркое, огненное, слепящее, бросающее протуберанцы в бархатную тьму, пронзенную звездами... я вспомнила вдруг так ярко, так пронзительно, что стало сладко и больно. Неужели я видела это? Неужели я жила там, за этим непроницаемым небом, там, среди тьмы и звезд?! Я, прах из праха, пыль под ногами, -- среди звезд?!
   Алик сгрузил меня на землю, тяжело перевел дыхание и оглянулся.
   -- Все в порядке, -- тихо сказал Степаныч. -- Нам пока еще верят.
   Алик отчетливо, не по-человечьи, фыркнул, оглядел внимательно весь горизонт и повернулся ко мне:
   -- Теперь-то хоть встанешь, кошка драная?
   Вставать не хотелось. Не хотелось -- что бы там ни говорили в поселке -- ни оправдываться, ни прощенья вымаливать, валяясь в ногах, ни бунтовать. Моя вина. Не знаю, как и почему, но кровь на мне. Я не хочу верить в безграничную силу Повелителей, я не хочу признать себя безмозглым орудием чужой воли! И если я не смогла воспротивиться, это не смягчающее обстоятельство, а вовсе даже наоборот. Черт, уж чего я точно не хочу, пришла мрачная мысль, так это остаться особью, да еще и полезной в будущем. Мне захотелось умереть. Законное желание, подумала я. Главное, имеющее все шансы сбыться. Прямо сейчас. Я глубоко вздохнула, собираясь с силами. И встала. Ничего, на ногах держусь! Умереть стоя, вспомнилась еще одна слышанная где-то когда-то глупая фраза. Алик сделает это быстро, он рационален и не одобряет излишней жестокости. А хоть бы и медленно. Их право.
   -- Хороша, -- хмыкнул Алик.
   Степаныч достал пистолет и выстрелил. У моих ног взметнулось облако горячей пыли, поднялось выше головы, закрыв мир бурой пеленой. Заряды у них что надо, невольно восхитилась я, отойдя от мига животного ужаса. Пелена редела медленно, силуэты моих судей едва обозначились, и я вдруг подумала, что они дали мне шанс. Вот сейчас, сию минуту я могу удрать. Ну, или хоть попытаться. Может, они не станут меня догонять. Или Степаныч выстрелит вслед и промажет. Из жалости.
   Только не нужна мне их жалость.
   Осела пыль, и оказалось, что пистолет Степаныч убрал. И глядит с неуместным пристальным любопытством, словно не для суда и казни привели меня сюда, а так, для задушевного разговора. Нет, странные они, люди...
   -- Глянь-ка, стоит, -- снова хмыкнул Алик. -- Ну так что, Степаныч? Решили?
   -- А и ладно, -- махнул рукой Степаныч. -- Решили. Двум смертям не бывать, так? Вот и проверим.
   -- Материал уж больно подходящий, -- Алик скривил губы в странной, горькой и виноватой будто, улыбке. -- Ну что, кошка драная, не надорвешься прогуляться пару километров? Давай, разворот на сто градусов влево и шевели лапами.
   А и ладно, подумала я чужими словами.
   Ходьба помогает. Постепенно сходит смертное оцепенение, размеренное движение успокаивает, утешает... убаюкивает. Шаг, шаг, еще шаг, серое сверху, бурое снизу, пустота до горизонта и в голове пустота, сзади Степаныч, шаги неровные, тяжелые, справа размашисто шагает Алик, взбивает рыжую пыль тяжелыми ботинками с магнитной оковкой. В ритме шагов возникают смутные, пыльные мысли, обрывочные, мне самой непонятные, да я и не пытаюсь понять, я только чувствую: оживаю. Возвращаюсь. Я возвращаюсь к себе, Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки, я, Альо Паленые Усы, не прах из праха и не орудие Повелителя, я, я, я... я здесь! Я -- снова я! Но почему, как, как могло случиться, почему чужая воля навязала мне действия, которых я и не помню толком?!
   Я остановилась, обернулась к Степанычу, чуть в меня с разгону не врезавшемуся, и заорала:
   -- Почему?! Как я могла, скажи, как?! Я не помню ничего, почему?
   -- Я скажу. Все, что сам знаю. Там, куда мы идем. Помолчи пока, пожалуйста.
   Алик сжал сильными пальцами мое плечо, развернул и сказал, не зло совсем и даже не язвительно, а скорее грустно:
   -- Иди уж, кошка драная. Опомнилась...
   Я развернулась послушно -- и пошла.
   Метров через четыреста Алик остановился.
   -- Пришли. Спускайся.
   Я съехала в глубокий овраг, рассекающий ровную поверхность степи уродливой трещиной. Запрокинув голову, поглядела вверх -- на крутые, корявые склоны. На небо над ними -- далеко-далеко вверху. Представилось, как в дожди буйствует здесь вода, промывает глубокие борозды в склонах, вгрызается в рыхлое дно и несется мутным потоком под уклон -- туда, куда свернули мы, спустившись. Овраг глубок, в три, а то и четыре моих роста, временами в него впадают, как притоки в реку, овраги поуже и помельче, и с каждым таким притоком тусклое серое небо отдаляется, уходит выше и выше. Я думаю о вырывших овраг яростных летних ливнях -- я видела здесь такие ливни, даже мокла под ними, и мерзкое буйство атмосферы вызывало во мне смутные ассоциации с чем-то, чего я не могу вспомнить.
   Идти под уклон легко, полоска неба над головой темнеет, хотя до вечера остается вроде бы часа четыре, а то и пять. Может, дождь наползает, думаю я, так ведь люди умеют предвидеть непогоду, а оба они спокойны, куда спокойнее, чем в начале нашего пути (чем в поселке, отчетливо прозвучала мысль, сопроводившись столь же отчетливым воспоминанием... за что?! -- ну вот, пришло и для меня время эмоций). Под ноги все чаще стали подвертываться камни, обкатанные до гладкости мелкие, и покрупнее, но тоже со сглаженными углами; впрочем, попадаются и острые, так что смотреть приходится внимательно, и я отодвигаю эмоции на потом.
   Неподвижный, застоявшийся воздух пахнет пылью... пылью и... и... так вот почему я подумала о запахах! Воздух пахнет драконом! Дракон -- это из прошлого. Забытый напрочь кусочек, всплывший на поверхность памяти благодаря особому, терпкому до жесткости запаху. Драконы, раса великих пилотов, интеллектуалов, эгоистов, раса, сделавшая своим домом космос и в этом близкая нам, сделавшим космос не просто местом работы, но образом жизни... драконы, раса, представители которой глубоко равнодушны к другим, но никогда не отвергнут просьбу о помощи. Драконы, почему я вас забыла?
   Я кинулась вперед, и Степаныч осадил меня быстро и резко, будто ждал от меня чего-то такого -- и готов был пресечь. Почему? Разве мне нельзя встретиться с драконом? Зачем же мы тогда шли сюда?
   Я рвалась к дракону, как к случайно найденному кусочку прошлого. Что-то оживало во мне. Не воспоминания, нет. Даже не тени воспоминаний. Но -- уверенность в том, что воспоминания должны быть. Что-то было со мной там, давно, в забытой ныне жизни. Я знаю о драконах. Я даже знаю, как надо говорить с ними!
   Степаныч свернул в расщелину, и Алик взял меня за плечо:
   -- Подождем здесь.
   Правильно. Драконы не любят незваных гостей.
   Степаныч поприветствовал дракона длинно и витиевато; я не разобрала слов, но интонации оживили еще один кусочек из разбитой и смешанной с пылью мозаики, в которую превратили Повелители мою память. Драконы любят поболтать. И традиции драконьей вежливости таковы, что ждать Степаныча мы будем долго.
   Я села на каменистую землю, привалилась спиной к откосу. Кусочки прежних встреч с драконами всплывали в памяти рваными обрывками -- изящные продолговатые головы, щели ноздрей и выпуклые глаза, неторопливая, неизменно вежливая речь, зеленые блики на свернутых крыльях и тень под крыльями распахнутыми. Огромный, неестественно жуткий в отсветах Коктейля драконий склеп, в который чуть не врезался мой новехонький кораблик... как же он назывался? И сколько мне было тогда -- десять, одиннадцать?
   -- Идите, -- Степаныч высунулся из расщелины и махнул нам рукой.
   Дракон оказался именно таким, как я ожидала: красивейших очертаний крупная голова, зеленоватая чешуя на длинном, огромном, гибком и мощном теле, мягкие складки сложенных крыльев. Витиеватое приветствие, за которым -- глубокая безучастность.
   Алик сразу пристроился у крутого драконьего бока, в тени от крыла, словно на привычном и любимом месте. И теперь глядел на меня... странно как-то глядел. В другое время я бы испугалась такого взгляда. Но сейчас мне все равно.
   -- Садись, -- предложил Степаныч. -- Здесь можно говорить свободно. Обо всем. И разговор у нас будет долгий.
   Я пристроилась у стены расщелины, так, чтобы видеть дракона.
   -- Ты ведь понимаешь, как много забыла?
   -- Да, наверное, -- вяло согласилась я. Слова не нужны сейчас, как Степаныч не понимает, зачем слова и разговоры, когда можно смотреть на дракона? Вдыхать его запах? Но Степаныч въедливый... ладно, отвечу. -- Сначала я боялась думать об этом, потом как-то привыкла. Только последние дни...
   Я запнулась, споткнувшись обо что-то, похожее на понимание. Последние дни мы много говорили о моих воспоминаниях. С Ясей говорили.
   -- Последние дни ты забыла о том, что надо бояться, -- продолжил за меня Степаныч. -- Ты захотела вспомнить. Захотела так сильно, что Повелители сочли нужным обезопаситься. Яся классный специалист, но ей не хватает осторожности.
   Слова Степаныча путаются в моей голове. Путаются, смешиваются... вроде ясно все, а чего-то не хватает. Какой-то важной для понимания мелочи.
   -- Начни сначала, -- хмуро предложил Алик. -- Она же ничего не знает. И не понимает.
   -- И то, -- согласился Степаныч. -- Значит, так... что мы знаем, о чем догадываемся, и что из всего этого следует. Первое. Этот мир принадлежит Светлой Империи. Иллам. Высшей расе, говоря их словами. Естественно, раз они -- высшие, все остальные -- скот и быдло. Ты понимаешь, о чем я?
   Нет, я не понимаю. Понимание где-то здесь, близко... словно за стеклянной стеной... вот, рядом -- а не достать.
   -- Мне кажется, я встречалась с... с ними. -- Слово "иллы" не идет на язык. Запрет, вопит что-то внутри, запрет! Забудь, или... или? -- Я не помню, -- шепчу я. -- Только страх.
   -- Страх? -- Алик смешно поднял брови. -- Ты все-таки чувствуешь страх, кошка?
   -- Сейчас уже нет, -- растерянно ответила я. -- Но когда я услышала... это слово... меня скрутило. Сильно.
   -- Все правильно. Вполне в их вкусе, я хотел сказать. -- Алик выплевывал слова, словно жгучую отраву, с исказившимся лицом и ощутимой ненавистью в светлых глазах. -- Конечно, ты встречалась с ними, иначе тебя бы здесь не было.
   -- Это их мир, -- повторил Степаныч. -- Полигон. Экспериментальная площадка. Ты понимаешь?
   -- Да, -- шепотом призналась я. -- Не то, что вы говорите, мне будто мешает что-то. Но смысл -- да, понимаю. Мы -- лишь прах под ногами, это я помню.
   -- Ты попала сюда после промывки мозгов как объект для тренировки. Там, в поселке, тебя взяли под контроль. Твой мозг, понимаешь? Он подчинился им помимо твоей воли.
   -- Они убили мою волю, -- согласилась я. -- Мне кажется, я могла бы вспомнить, как это было. Если бы не страх.
   -- Есть одно средство... очень простое. Твой мозг будет закрыт. К тебе вернется все, что ты забыла. Ты сможешь и помнить, и контролировать себя. Хочешь?
   Хочу ли я?
   -- Не знаю. Я сейчас как не я, голова чужая будто... и страшно, так страшно!
   -- Не бойся, кошка! -- Алик пересел ближе ко мне, почти рядом. -- Ты -- не ты сейчас, да, но ты станешь собой. Настоящей. Будь ты тряпкой, они не стали бы вышибать из тебя память.
   Ох, и жутко мне стало! Прах под ногами, надсадно выл во мне темный ужас, сдохнешь в муках и сгниешь в отбросах, без смысла и без... ПУСТЬ! Пусть, оборвала я пакостный вой, плевать, лучше так, чем жить тем, во что я превратилась.
   -- Ваше право, -- сказала я.
   -- Нет, кошка, не в праве дело. Наше право было -- шлепнуть тебя или отпустить. И оно уже кончилось. Здесь -- зона свободного выбора. Как говорится, колхоз дело добровольное. Может, кому-то больше нравится быть прахом в пыли, чем отвечающим за себя человеком.
   -- Что такое "колхоз"? -- невпопад спросила я.
   -- А фиг его знает, -- отмахнулся Алик. -- Важно то, что сейчас твой выбор станет и твоим приговором. Любой выбор, понимаешь? Или -- или, без отступного.
   -- Эта ваша защита -- она навсегда, так?
   -- С гарантией, -- Алик зло усмехнулся. -- Засекут -- всё. Хана. Потому что снять не смогут ни лаской, ни таской. Разве что вместе со шкурой. Вот так, кошка. Хочешь?
   -- Хочу! -- вскинулась я. -- Давай!
   -- Погоди, -- снова вступил Степаныч. -- Видишь ли, Альо, эта защита тоже... так скажем, чужеродна. Я считаю, ты должна знать это и решать, представляя себе последствия. Хотя, если честно, я и сам их толком не представляю.
   -- Но ведь вы с Аликом защищены?
   -- Мы с Аликом, Алан, Яся, Марик. Из нашего поселка больше никто. Хотя я предлагал еще кое-кому.
   -- Они отказались? -- удивилась я. -- Тогда как случилось, что вы еще живы?
   -- Сдается мне, нас уже записали в покойники, -- ответил Алик. -- Как раз этой ночью. Ты дальше слушай, кошка.
   -- Я постараюсь коротко и по существу, -- продолжил Степаныч. -- В организм вводится порция чужеродных генов от невосприимчивого к ментальному воздействию донора. Мы предполагаем, что в организме реципиента они начинают вести себя подобно вирусу, внедряясь в клетки нервной системы. Не знаю, насколько это предположение соответствует... никто из нас не специалист в таких вопросах. Но факт, что после пересадки реципиент приобретает ментальную устойчивость донора. Проверено на людях и ханнах, так что с тобой должно пройти нормально.
   -- Я ничего не поняла, -- призналась я. -- Кроме результата. Но результат меня устраивает, так что можете начинать.
   -- Я объясню понятнее, -- вдруг подал голос дракон. -- Люди почему-то любят сложные термины, тогда как жизнь по сути своей проста. Уважаемая Альо, моя раса не воспринимает воздействия на мозг со стороны. Я подарю вам свою чешуйку. Когда она рассосется в вашем теле, вы тоже станете защищены от них. Людям хочется объяснить себе, почему так происходит. Но не все ли равно, как именно действует защита, если она действует безотказно? Моя чешуйка станет неотъемлемой частью вашего тела. Вы согласны породниться с драконом, уважаемая Альо?
   Я встала. Не знаю, откуда это всплыло, но я поблагодарила его по всем правилам драконьего этикета. И я видела, ему это приятно.
   Алик тем временем рылся в аптечке и с каждой секундой мрачнел.
   -- Что ты там? -- спросил Степаныч.
   -- Обезболивающего нет, -- растерянно сообщил Алик. -- Дурак, не подумал проверить аптечку! Что же делать, кошка, это ж боль адская, нельзя же так...
   Я не сразу нашла ответ. Просто потому, что мне и мысли не пришло ни о каких обезболивающих. Я забыла, оказывается, о нормальной для людей щадящей медицине, забыла о корабельных медкомплексах и ваннах с биогелем, накрепко забыла, а сейчас вот -- от одного слова! -- вспомнила. Вспомнила, и осознала, сколь чудовищно велики провалы в моей растоптанной Повелителями памяти, и испугалась -- что же еще я забыла? Что сделали со мной? А потом до меня дошло, о чем речь, я как-то сразу вернулась в настоящий момент, к себе нынешней, к себе, потерявшей право если не на жизнь, то на уважение уж точно. И возмутилась:
   -- Прогуляйся до вашего поселка и освежи память! Анке правильно сказала, после таких дел не лечить надо, а живьем в землю закапывать.
   -- Анке никогда так не сказала бы. И никогда не стала бы подстрекать людей к расправе. Очередная забава высшей расы. Такая же, как и с тобой.
   -- Алик, я не знаю, может, это и была их забава, но мне от этого не смешно. Честное слово. По всем известным мне законам за то, что я там у вас натворила, возмездием может признаться только смерть. А если это не моя вина, а... их забавы... это же еще хуже! Получается, что я в любой момент могу натворить таких дел, что мало не покажется! Алик, что угодно, только не это! Пожалуйста!!!
   -- Успокойся! -- Степаныч сгреб в кулак мою шкуру и тряхнул так, что я чуть не прикусила язык. -- Истерику развела. Сделаем на живую, раз уж так вышло. Потерпишь. А ты тоже... паникер, тьфу!
   Степаныч достал плоскогубцы и переглянулся с драконом:
   -- Ну, с Богом, что ли?
   Тяжелые драконьи лапы опрокинули меня и прижали к земле. Не то что дернуться, пошевелиться, и то -- никак.
   -- А тебе не будет больно? -- спросила я дракона.
   Степаныч напрягся, выдергивая из драконьей лапы чешуйку.
   -- Для меня это не боль, -- сообщил мне дракон. -- Боль -- совсем другое. Ты не смотри на них. Смотри мне в глаза.
   Глаза дракона -- ярко-зеленые и блестящие, как броня новехонького катера. Такие же непроницаемые. Невыразительные. Не выражающие ничего -- ни интереса, ни сочувствия, ни любопытства. Орган зрения и ничего более. Хорошо. Я почувствовала, как чьи-то руки оттягивают мне кожу на плече, надрезают... медленно и тяжко вползает в надрез драконья чешуйка... вползает, разрывая ткани, снимая кожу с напрягшихся мышц, а зеленая пелена драконьего взгляда плывет перед глазами и колышется, как тягучие волны океана на Ссс, родной планете ящеров. Я вспоминаю пиршество илла. Нет, не вспоминаю -- слишком резкий рывок боли словно бросает меня снова в тот ужас. Что боль, ерунда. Дело привычки. Но вынести еще раз их наслаждение моей болью... нет!
   Я слышу свой крик, или он вспоминается мне? Прошлое возвращается ожившим кошмаром. Что боль... дракон прав, боль -- не это. Не то, что чувствую я сейчас. А то, что оживает во мне через вой и слезы, прорастает сквозь тихую ругань Алика и зеленые колодцы драконьих глаз. Отец. Чак. Блонди. Телла. Рах. Пещерники и ханны, падающий охладитель, след камнегрыза в чистом пространстве. Мама. "Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки, соблаговолите сделать хотя бы формальный выбор". Изумрудные сумерки ящерьего мегаполиса, полосатый серп Коктейля в загроможденном небе Нейтрала, слепящая белизна одиночки на ханнском курьере.
   Сэйко. Мягкий кожаный сапожок над моими глазами. "Ты ведь знаешь, как казнят ящеры? Я попрошу для себя твою шкурку".
   Будь ты проклят, илл!
   Как это больно, как больно -- вспоминать!
   Даже больнее, чем забыть...
   Два зеленых огня горят в темноте надо мной. Почти как люминоспейс. Дракон. Дракон смотрит на меня...
   Значит, уже ночь. Я пробую шевельнуться. Сажусь. Ни боли, ни слабости. Только какая-то странная неуверенность, словно мое тело -- не совсем мое. И мучительное осознание бессилия.
   -- Надо выбираться отсюда.
   -- Легко сказать, -- откликается из-за драконьего бока Алик. -- Сидели б мы здесь, если бы можно было выбраться, как же!
   -- Пусть уважаемая Альо сходит к кораблю, -- с церемонной вежливостью предлагает дракон.
   -- Толку, -- фыркает Алик. -- Он же никого не подпускает.
   -- Не так, -- возражает дракон. -- Он не подпустил никого из приходивших к нему. Но разве туда ходил хоть один свободный капитан? А ведь это корабль свободного капитана, ты сам назвал мне знак Нейтрала на нем. Пусть уважаемая Альо сходит.
   -- Да что ж, пускай сходит, -- подал голос Степаныч. -- Даже если он ее и не пропустит, мы можем узнать что-нибудь новое. Сходи, Альо.
   Нейтрал?
   -- Что за корабль?
   -- Посмотришь, -- пожав плечами, ответил Степаныч. -- Кто лучше тебя разберется?
   Корабль свободного капитана...
   -- Кто бы это мог быть? -- пробормотала я. -- Давно он здесь?
   -- Мы набрели на него незадолго до твоего появления. А уж сколько он там... не похоже, что очень давно.
   Может, Телла, подумала я, ведь Ран-то здесь. Впрочем, это может быть кто угодно -- мало ли свободных капитанов пропадает бесследно. Глупо надеяться...
   -- А ты не полетишь с нами? -- спросила я дракона.
   -- Я не могу летать, -- ответил он. Так спокойно ответил, словно не о жизни его речь, а о пустяках каких-нибудь. Я охнула, вглядевшись: теперь я вижу, крылья дракона лежат неправильно. Не полураскрыты, как показалось мне сначала, а неестественно вывернуты. Он такой же пленник здесь, как и мы. Драконы не могут жить без полета. На самом деле не могут. Вернувший мне память дракон умирает. Медленно умирает, и единственное, что он еще может -- и делает! -- делиться своими чешуйками. Дарить частички себя таким, какой была я всего несколько часов назад.
   -- Прости.
   -- Не огорчайтесь за меня, уважаемая Альо. Будь иначе, я не смог бы помочь никому из вас. А ведь это самое малое, чем могу я искупить свою великую глупость.
   -- Если выберемся... могу я чем-то помочь?
   -- Что мне поможет? А с иллами вы посчитаетесь и без моей просьбы. За всех, кто оказался здесь.
   -- Ты так говоришь, друг, будто выбраться отсюда -- раз плюнуть, -- в словах Алика была бы насмешка, если бы не горькая тоска, пропитавшая голос.
   -- У капитана Альо есть шансы с этим кораблем.
   Шансы?
   -- Почему ты так говоришь? -- опередил мой вопрос Степаныч. -- Ты что-то знаешь?
   -- Я бывал на Нейтрале, -- сердито ответил дракон, -- и встречался кое с кем из капитанов. Если бы я видел тот корабль сам, я мог бы сказать, что знаю что-то -- или не знаю ничего. Но с ваших слов я не могу уверенно обозначить свои предположения. Поэтому я и сказал только то, что сказал.
   -- Ладно, извини, -- вздохнул Степаныч. -- Сходим, посмотрим...
   -- Мы вдвоем сходим, -- тихо сказал Алик. -- Ты, Илья Степаныч, в поселке нужнее. А послезавтра вечером здесь же встретимся.
   -- Махинатор, -- снова вздохнул Степаныч. -- Всегда-то ты все учтешь.
   -- Какой есть. А ты, Альо, поспи пока.
   Не думаю, что смогу сейчас заснуть, хотела сказать я. Но дракон наклонил голову, и сверкающие его глаза поймали мой взгляд.
   -- Он прав, уважаемая Альо. Он опирается на собственный опыт, и он прав.
   -- Хорошо, попробую, -- пробормотала я. И, кажется, тут же и уснула.
   Алик разбудил меня в почти непроглядных сумерках. Для него, конечно, непроглядных. Я-то видела и дракона, казавшегося сейчас, с закрытыми глазами, мертвым холмом, и притулившегося у его бока Степаныча, и сверток в руках Алика, аппетитно пахнущий жареным кроликом. Я видела, но я прожила жизнь среди людей и знала, что Алик мог найти меня разве что на ощупь. Сильно же ему не терпится.
   -- Ешь, -- прошептал Алик.
   Я оторвала половину кролика, отдала ему. Сейчас я остро чувствовала, как тяжело дался мне вчерашний день, но Аликово нетерпение оказалось заразным. Я проглотила свою порцию, почти не жуя, и Алик не намного от меня отстал. Не скажу, что за это время так уж развиднелось. Ну, я-то разгляжу дорогу, а Алик, наверное, знает, что делает.
   -- Ну что, капитан Альо, двинули?
   Дракон приоткрыл один глаз, прошелестел чуть слышно:
   -- Удачи.
   -- Спасибо, -- ответила я. -- Веди, Алик.
   Да, он знает, что делает. Или помнит дорогу наизусть, или видит почти так же, как я. И еще он умеет собраться и держать дыхание: я не думала, что человек может задать такой хороший темп. К рассвету мы прошли изрядное расстояние, а посветлу Алик еще прибавил шаг. К полудню мы глотнули воды на ходу. И он сказал первые слова за весь наш путь:
   -- Твоего дружка ханна этот корабль чуть не убил. Он ведь настырный, мяукнул чего-то в ответ на предупреждение и попер напролом. Но реакция у него, я тебе скажу! От лазера увернуться!
   -- Элементарно, -- фыркнула я. -- Это вы видите только сам выстрел. А ханн воспринимает импульс команды и знает, что выстрел будет. А что за предупреждение?
   -- Обычное. Знаешь, как на любом охраняемом объекте. Типа: "Остановитесь, у вас нет допуска".
   -- И что Ран?
   -- А ничего! -- В голове Алика досада. Можно подумать, он хотел, чтобы Рана корабль пристрелил. -- Откатился назад, воняя припаленной шкурой.
   -- А остальные?
   -- Перепробовали известные допуски. Без толку, естественно. Не знаю, что ты сможешь там сделать.
   -- Скорее всего, ничего не смогу. Свободные капитаны защищают свои корабли достаточно надежно, чтобы не бояться незваных посетителей.
   -- Но дракон почему-то считает, что у тебя есть шанс.
   -- И это не дает тебе покоя, -- пробормотала я. -- И мне тоже. Далеко еще?
   -- Не очень. Прибавим?
   -- А сможешь?
   -- Запросто!
   Мы снова прибавили шаг, я даже зауважала Алика: человеку нелегко соревноваться с ханной в быстроте и выносливости, а я в этом истинная ханна. Но мне не давал покоя еще один вопрос.
   -- Алик?
   -- Ммм?
   -- А почему это иллы разрешают дракону делиться чешуйками? Им что, очень хочется потерять над вами контроль?
   -- Мы думали об этом, -- признался Алик. -- И не придумали ничего умнее того, что иллы изучают и это тоже.
   -- Как можно выйти из-под контроля?
   -- И как вернуть контроль. Иначе, сама понимаешь, они бы грохнули и дракона и всех нас. Или, если дракон нужен им еще для чего-то, посадили бы его в клетку.
   -- Но тогда они должны сейчас следить за нами.
   -- Ну и что?
   Нахальство -- второе счастье, так, что ли?
   -- Как это ну и что? Ты меня куда ведешь?!
   -- Альо, ты что, совсем того? -- Алик останавился. -- Ты разве не понимаешь, что все мы здесь под колпаком? Если спрятаться невозможно, это ведь не значит, что нужно сидеть по углам и не дергаться!
   Да, это значит, что нужно наводить их на корабль!
   -- Или ты думаешь, что они про корабль не знают? Так вот -- знают. И им зачем-то нужно его открыть. Временами они гоняют туда новичков, допуски пробовать.
   -- Алик... а ты уверен, что нас туда не гонят?
   -- Уверен. Ты, когда под контролем, себя не помнишь. А что с людей драконья защита не снимается -- уже проверено. Пошли, хватит болтать.
   Интересно, подумала я, почему они меня туда не гоняли? Или гоняли, но под контролем, и я не помню? Жаль, не узнаешь...
   Степь незаметно переходила в холмы, горизонт приблизился, ветер усилился и стал посвистывать, жухлая трава под ногами становился все выше, и каждый наш шаг сопровождался тихим треском сминаемых жестких стеблей.
   И в какой-то момент в этот треск и в посвист ветра вплелся скрежет. Далекий, почти на краю слышимости, металлический скрежет. Я схватила Алика за руку:
   -- Слышишь?
   -- Еще нет. Я услышу минуты через три.
   Минуты через три скрежет стал резок и отчетлив -- рваный, скребущий по нервам, до жути неправильный здесь звук. А еще через пару минут мы вышли на вершину холма -- и я увидела...
   Скрежетал полуоторванный кусок обшивки -- мятая, искореженная тускло-серая полоса, свисавшая со стабилизатора. Ветер тер ее о выступ антенны. И еще здесь, в каких-то пятидесяти метрах от корабля, слышалось тонкое дребезжание: вибрировали на ветру искореженные, изломанные вдрызг ракетные стойки.
   Да, кораблик выдержал нелегкий бой...
   И в этот миг узнавание пронзило меня. Сначала радостное... но я тут же поняла, что может значить этот корабль на этой планете.
   Словно во сне, я шагнула к нему.
   -- Стой, -- Алик вцепился мне в плечо, -- убьет!
   Я отшвырнула его и помчалась вниз. Чуть не всем телом впечаталась в сенсоры у аварийного люка и выдохнула, задыхаясь и плача:
   -- Доступ... это я, Альо.
   И люк открылся. Корабль моего отца впустил меня.
  

10. ПОТЕРЯННОЕ НАСЛЕДСТВО

  
   "Вик... или ты, девочка моя! Кто-нибудь из вас доберется сюда, я знаю".
   Я сижу в кресле отца в рубке. Я слушаю его голос. Торопливый, севший от усталости, тусклый, как небо этого мира.
   "Мне не повезло. Иллы готовят войну, теперь я знаю точно. Запись под кодом "007" в папке "Киберы", пароль "альянс". Ту же запись сейчас пытается доставить на Землю один мой друг с Иллувина, но его шансы с самого начала были меньше моих. А мне, видно, уже не добраться до вас. Простите, прощайте, и удачи вам".
   Прощай... я добралась сюда, но вряд ли ты хотел, чтобы это случилось именно так.
   Вход-контроллер трезвонил вовсю, я спохватилась и впустила Алика.
   -- Ну ты, кошка, даешь! -- восторженно завопил он, едва войдя. -- Я уж думал, ты меня до утра у люка промурыжишь! Так это что, твой?
   -- Не знаю, -- буркнула я. -- Корабль, информация о капитане с момента посадки.
   -- Бортовой журнал, -- доложил корабль. -- Вывожу воспроизведение.
   В углу пультового дисплея загорелась дата. "Полное тестирование", -- сказал отец.
   Я вглядывалась в бегущие снизу вверх столбцы. Красного не так уж много. Не так уж, но... Топливо, вооружение, боезапас, поля... шансов выдержать бой и дотянуть до Нейтрала у отца не было.
   Но что он решил? Я ждала, затаив дыхание. Мог он затеряться здесь? Может, он и сейчас где-то в городе?
   Но тогда он вернулся бы сюда!
   Когда перед глазами остановилась сводная таблица, отец хмыкнул (я с трудом сдержала стон, отчетливо вспомнив эту его манеру озвучивать затруднительную ситуацию); хмыкнул, просвистел себе под нос несколько нот старинного спектакля "Суперзвезда" ("Что с тобой, Альо?" -- испуганно спросил Алик); и, коротко выдохнув, заговорил все тем же торопливым и тусклым голосом:
   -- Дозапись под личный код: совершил вынужденную посадку. Вставь координаты. Предполагаю, что планета является базой Империи. Дальнейший полет при почти стопроцентной вероятности встречи с противником считаю по результатам тестирования бессмысленным. Выхожу на разведку. Дальнейшие решения по обстановке. Конец записи. Консервация. Автозащита -- усиленный режим. Допуск -- по всем известным кодам СБ Конгломерата и ИО Триали. Полный допуск... добавь к Альо Вика, Никольского и Теллу. При несанкционированном проникновении -- самоликвидация. Всё.
   -- Всё? -- машинально переспросила я.
   -- Нет, -- ответил корабль. -- Последней информацией о капитане является запись выхода. Вывожу воспроизведение.
   Отец спрыгнул из аварийного люка, отошел от корабля, остановился на мгновение. И решительно зашагал к вершине холма. Я ждала. На полпути к вершине он должен обернуться.
   -- Альо, что с тобой? -- снова спросил Алик.
   -- Заткнись или убирайся! -- заорала я.
   Он обернулся. Взгляд его обежал окрестности, не задержавшись на корабле, и через минуту он уже был на вершине. Обернулся еще раз и сбежал вниз.
   За тот самый холм, с которого спустились сюда мы с Аликом.
   На какой-то миг я почти поверила, что еще смогу найти его.
   И в этот самый миг с серого неба упал катер.
   Я застонала.
   Но отец всегда был быстр, и он ждал атаки. За холмом вспыхнуло сверкающее марево взрыва. Вспыхнуло и погасло.
   -- Сработало личное взрывное устройство капитана, -- сообщил корабль.
   -- Вижу, -- буркнула я.
   -- Воспроизведение окончено, -- продолжил корабль. -- Катер противника не взлетел, информации от капитана не поступило. Я делаю вывод, что капитану удалось самоликвидироваться, повредив при этом противника.
   -- Умник, -- я встала, подошла к рундуку и достала коробку с пайком для Алика. -- На, поешь.
   -- Кто это был? -- спросил Алик. -- Ты знаешь?
   -- Капитан Три Звездочки, -- ответила я. -- Мой отец. Не спрашивай ничего сейчас. Дай в себя прийти.
   -- Что ж, я бы сказал, что ему повезло, -- медленно проговорил Алик. -- Лучше так...
   Я сама знала, что лучше так. Учитывая же работу отца на СБ, только так и должно было быть. Ему повезло. В его мозгу не звучали голоса Повелителей, он никого не предал и не убил никого из друзей. А я... да не настолько же я глупа, чтобы до сих пор надеяться! Всё это время...
   Или настолько? Иначе откуда эта пустота в душе? Отец, отец...
   -- Катер в порядке? -- спросила я.
   -- Катер после отлета с Нейтрала не использовался, -- сообщил корабль.
   -- Значит, в порядке. Внешний обзор, сканирование.
   -- Чисто.
   -- Распоряжения капитана в силе. Пошли, Алик.
   Алик отложил недоеденный салат. Спросил недовольно:
   -- Куда?
   Ясно, устал... держался долго, а тут только присел...
   -- Здесь хороший медкомплекс, Алик. Понимаешь, я... может, успеем? Ясю и Марика.
   -- Эх, кошка, -- вздохнул Алик. -- Марика, наверное, сожгли уже. А Яся... Анке сказала, вопрос нескольких часов... вряд ли сутки.
   -- Алик! Я же сказала -- хороший медкомплекс! Не стандартный! Полетели, Алик.
   Я втолкнула его на пассажирское место, впрыгнула за пульт и взмыла в небо.
   У отца на корабле хороший катер, я так и не завела себе такой же. С хамелеон-системой и режимом противодействия слежению. Смешно, я только сейчас поняла, насколько больше он подходит для шпионских поручений, чем для обычной работы свободного капитана. Странно, почему отец не воспользовался катером, собираясь на разведку?
   Мы мчались к поселку, невидимые в ночном небе, и душа моя пела. Вопреки всему. Как же я соскучилась по полету! Соскучилась... да я ведь всё это время даже не помнила, как это -- летать! Это не боль, вспомнила я дракона. Боль -- не это. Да, вот боль: оказаться прикованным к грунту -- и помнить, как когда-то мчался в свободном пространстве... что сделали они с тобой, друг мой дракон! Что сделали они со мной, с Ясей, с Аланом... со всеми, всеми, кто живет здесь прахом под ногами... с отцом!
   -- Где садиться?
   -- У Алана за домом сможешь?
   Ну и вопрос! Обидеться впору. Ну да что с него взять.
   Я вписалась как раз между сеновалом и кроличьей ямой, и Алик уважительно присвистнул. Что б ты понимал, тоскливо подумала я. Мне стало страшно. Очень.
   -- Я подожду здесь, -- сказала я.
   -- Ты не против, если я Степаныча прихвачу и Алана?
   -- Конечно. Нам еще запись слушать.
   -- Какую запись? -- глаза Алика зажглись неуемным любопытством. И кто за язык тянул, выругала себя я. И ответила:
   -- Сама не знаю. Важную. Ты поскорее, ладно?
   -- Не боись, кошка, мигом слётаю!
   Он, и правда, обернулся быстро. Яся оказалась еще жива. Я думаю, это здорово прибавило ему прыти. Я пристегнула Ясю к пассажирскому креслу, а остальных прогнала в грузовой отсек. И взлетела плавно и осторожно, даже дыхание, кажется, затаила. Яся очень плоха, и малейший толчок может завершить дело. Ничего... ничего, я довезу... не знаю, смогу ли потом посмотреть ей в глаза, но вытащить -- вытащу!
   Обратный полет показался мне очень долгим. Пару раз чудилось, что Яся уже не дышит, и тогда я с трудом удерживалась от искушения дать полную скорость. Ничего. Дотянем. Перегрузки добьют ее вернее.
   Мы дотянули. Только опустив Ясю в биогель и услышав жужжание сканера, я перевела дух. И вспомнила об остальных: грузовой отсек не открывается изнутри. Ладно. Не думаю, что они обидятся на задержку.
   Я открыла грузовой люк и спросила:
   -- Завтрак?
   -- Яся, -- резко ответил Алан.
   В глаза мне он старался не смотреть. Ну, понятно...
   -- Ты имел когда-нибудь дело с медтехником?
   -- Нет. Но нас учили.
   -- Ладно, пойдем.
   Степаныча и Алика я в медблок не пустила. Нечего им там делать, и двоим-то развернуться негде. Впрочем, они особо и не спорили. Я дала им по пайку и предложила размещаться в рубке -- только не на капитанском месте.
   А Алана я пропустила вперед. Хотя толку... он, наверное, давно забыл ту малость, которой их учили. Остановился у края ванны и смотрел, судорожно сглатывая. Побелел весь. Медтехник опустил Ясю почти на дно, и в прозрачной толще геля концентрировались питательные тяжи. Медтехник работал.
   -- Прогноз? -- спросила я.
   -- Благоприятный. Реанимационный комплекс пройден успешно, на полное восстановление потребуется около пяти стандартных часов. Ожидаемый расход ресурса девятнадцать процентов.
   Будь у меня на "Мурлыке" такой медкомплекс, мелькнула непрошеная мысль, я могла бы пройти игру до конца. Хотя ничего бы это не изменило.
   -- Останешься здесь? -- спросила я.
   -- Понятно, -- буркнул Алан.
   Я принесла ему паек, вернулась в рубку и выдала прогноз Алику со Степанычем. Увидела облегчение на их лицах. И обрадовалась, что они обошлись без словесного выражения этого облегчения. Может быть, и у них мелькнула мучившая меня мысль: отведи они меня к дракону раньше... Хотя бы днем раньше! И все могло сложиться иначе.
   -- Алик говорил о какой-то записи, -- чуть помявшись, сказал Степаныч. -- Что за запись, Альо?
   -- Сама еще не знаю, -- ответила я, доставая себе паек. -- Запись, которая два года назад была горячей. -- Настолько горячей, что из-за нее погиб отец. И, наверное, тот его друг с Иллувина. Мне расхотелось есть. Я выбрала тюбик рыбного пюре, села на отцовское место и скомандовала: -- Папка "Киберы", код записи "007".
   Передо мной материализовалась проекция сенсорного коврика, дисплей замигал алым и потребовал пароль. "Альянс", -- вывела я когтем по призрачной красной поверхности.
   Коврик исчез.
   -- Вывод записи начат, -- сообщил корабль.
   Рубку заполнили чирикающие звуки "светлого ильвинга" -- церемониального языка иллувинской элиты. Алик выругался.
   -- Не мешай, -- буркнул Степаныч.
   Я поморщилась, кинула Алику разговорник. Студент! Чему их учат? Хотя, конечно, светлый ильвинг... Я и сама понимаю с трудом. Но суть ухватывать успеваю.
   Похоже на отчет о проделанной работе. Длинный и торжествующий перечень успехов, перемежаемый перспективами на будущее. Организация катастрофы у муравьев -- и три подразделения штурмовиков, набранные из уцелевших. Миссия помощи на Ссс -- и полный контроль над политикой ящеров. Результаты исследования внушаемости камнегрызов. Планы использования. Оценка возможности раскола традиционной идеологии драконов. Планы уничтожения. Предварительные условия военного союза с ханнами. Перспективы. Акции невидимок на Земле, Триали и Элэммадине. Проникновение в биржевую сеть Нейтрала. А напоследок -- сведения о готовящемся эксперименте пещерников в системе Рахалт и предложения по его корректировке.
   -- Конец записи, -- сообщил корабль.
   -- Да, это жжется, -- после минутного молчания пробормотал Степаныч.
   -- Может быть, уже не очень, -- через силу ответила я. -- Два года прошло.
   -- Ты не понимаешь, -- быстро возразил Степаныч. -- Даже если все это уже известно. Все факты, я имею в виду! Все равно эта запись бесценна, потому что она имеет силу юридического доказательства. Альо, ты не представляешь, как сильно можно прижать Империю, выбрав удачный момент и подходящую аудиторию для ее обнародования!
   -- Если так, ее нужно доставить, -- выдохнул Алик.
   -- Для начала нужно сделать два десятка копий, -- фыркнула я. -- Тогда будет надежда, что лет через сто одна из них попадет по адресу. Если бы был шанс ее доставить, она была бы доставлена еще тогда. Уж поверьте! Что толку, если она попадет в руки иллам или останется болтаться хламом в космосе.
   -- Альо права, -- решительно сказал Степаныч. -- Но Алик прав сильнее. Эта запись -- бомба по Империи. Хорошая бомба. Я очень хочу надеяться, что еще не поздно ее использовать. Ребята, у нас появилась цель, ради которой стоит сворачивать горы. Значит, так! Пункт первый -- копии. Столько копий, сколько инфочипов сможем найти. По копии каждому надежному человеку, в каждое место, на которое может обратить внимание десант... это я беру на себя.
   Я открыла бардачок в подлокотнике:
   -- Инфочипы есть. Могу сразу запустить копирование.
   -- Прекрасно! Пункт второй -- передать сигнал.
   -- Сигнал с поверхности планеты не пройдет без передатчика на орбите, -- сообщила я прописную истину. -- Забыли?
   -- Не знал, -- Степаныч покачал головой, -- никогда не интересовался техническими подробностями.
   Зря, хотела сказать я. Но не сказала. Может, Степанычу это и близко не надо было в прежней его жизни. Спросила:
   -- Пункт третий будет?
   -- Этот корабль. Что нужно тебе, капитан Альо?
   Я задумалась. Смогу ли я долететь хоть куда-нибудь? Просто вырваться, уйти от этого мира? Слишком мало данных для прогноза.
   -- Прежде всего топливо.
   -- Топливо?
   -- Метаокс. Баки почти пусты.
   -- Сказала бы уж сразу, звездочку с неба, -- фыркнул Алик.
   -- Здесь метаокса должно быть до чёрта, -- отрезала я. -- Он ни на что больше не годен. Запаса одного вашего "Киото" хватило бы заправить десяток таких корабликов, а сколько всего сюда садилось...
   -- Да? -- перебил меня Алик. -- А иллам дармовой метаокс не нужен?
   Ох ты... а ведь парень прав. Умник долбаный.
   -- Есть у меня одно предположение, -- обнадежил меня Степаныч. -- А доставить сможешь?
   -- Катер на ходу.
   -- Ладно. Топливо, считай, будет. Еще что?
   -- Боезапас. И ремонт вооружения.
   -- Ремонт -- это безнадежно. Ни аппаратуры, ни надежных специалистов. Да и боезапас взять, я думаю, неоткуда.
   Уж будто я думаю по-другому!
   -- Корабль, запись подходов к планете, -- запросила я.
   И увидела бой. Последний бой отца.
   Четверо... нет, шестеро. Я зашипела. Потом сказала:
   -- Знакомые всё морды. Что ж, по крайней мере, с одним из них я поквиталась. Мелочь, а приятно.
   Отца зажали в классическую "коробочку" четыре модифицированные "гадюки". Я видела уже эту модификацию -- с жерлами плазмометов спереди и спиралью трассера над боевой рубкой. И даже здорово ее потрепала. Правда, она была одна против меня, в паре с тем самым "ежом", что болтался сейчас в сторонке, охраняя уродца-захапника и почти безоружное блюдце имперского курьера.
   Отец стрелял и маневрировал с удивительной при его быстроте аккуратной точностью. Профи, гордо подумала я. Правда, его противники тоже были профи, уж я-то знаю. И... жаль, но знаю и то, чем закончится для отца этот бой.
   "Гадюки" стреляли как-то лениво, изредка... не стреляли, а постреливали. Скоро я поняла, почему. Они не выцеливали ни рубку, ни баки -- только вооружение. Отца хотели захватить вместе с кораблем. И с наименьшими повреждениями. Что ж, это ставило его в выгодное положение -- насколько вообще можно говорить о положении корабля, зажатого в "коробочку". Он-то стрелял на поражение.
   Он успел разнести одну гадюку на осколки, у другой выжег сенсоры, "коробочка" в результате превратилась в "клещи", а из клещей вырваться проще. Но не в том случае, когда нечем и не из чего стрелять. "Гадюки" знали, что делали. И они здорово координировали стрельбу, никогда я не видела таких слаженных действий. Я понимала, почему отец пошел на вынужденную. "Клещи" теснили его к атмосфере, а сверху надвигался ощетинившийся стволами еж, и единственный свободный путь был -- резко вниз. Да, это почти капитуляция. Да, он не мог не понимать, что на грунте его возьмут тепленьким. Потому и взял с собой взрывник, выходя в почти безнадежную разведку. И потому же не взял катер: от боевого корабля в нем не скроешься и не защитишься, а на своих двоих можно и затеряться. Если повезет. Отцу не повезло, но ведь и не это было главной его целью. Он хотел сохранить корабль. Информацию. Запись эту треклятую!
   Мы долго молчим. Я благодарна Степанычу и Алику за это молчание. Алику особенно!
   Что ж, отец, твой шанс сыграл. Теперь наша очередь. По крайней мере, тогда здесь не было планетарной обороны.
   -- Ограничимся топливом, -- медленно сказала я.
   -- Ты хочешь прорываться? -- потрясенно спросил Степаныч.
   Я огрызнулась:
   -- А у нас есть выбор?
   -- Выжить, -- словно через силу выдавил Степаныч. -- Дождаться помощи.
   -- Не думаю, что у нас здесь больше шансов дождаться своих, чем у Альо -- долететь, -- возразил Алик. -- Возьми меня с собой, кошка, а?
   -- Нужен ты в полете, -- нахмурился Степаныч. -- Уж если кто и пригодится, то скорей Алан. А еще лучше -- Ран.
   Еще они места на моем корабле будут делить!
   -- Я могу взять пассажира. Но именно пассажира. Управления он не коснется ни в каком случае.
   -- Даже если ты погибнешь?
   -- Тем более, если погибну. Такая блокировка есть у каждого свободного капитана.
   -- Не вижу смысла, -- буркнул Алик.
   -- Защита от пирата, так это обычно называют. Хотя на деле скорее не от пирата, а от конкурента.
   -- А против тебя она не подействовала, потому что ты его дочь?
   -- Нет. Он дал мне полный допуск. Но это не значит, что я тоже могу раздавать допуски. Полный допуск -- это еще не передача прав. Так что тот, кто полетит со мной, будет всего лишь дополнительным грузом. Решайте.
   -- Я полетел бы на любых условиях, -- быстро сказал Алик. -- Хоть грузом. Хоть в грузовом трюме! Не могу я больше здесь!
   -- Держать не буду, -- пожал плечами Степаныч. -- Хочешь, лети. Если Альо возьмет. Но мое мнение -- обоим вам лучше остаться здесь. Лезть без вооружения через заслоны иллов просто глупо. Глупо и...
   -- Я полечу, -- оборвала я Степаныча. -- И Алика возьму, если не боится. На этом корабле два спасательных кокона. Только я не вижу смысла в нашем споре, пока нет метаокса.
   -- Метаокс есть, -- сообщил Степаныч. -- Наш друг дракон спит на топливных баках.
   -- У него-то откуда?!
   -- С "Киото". Тогда он еще летал, крылья ему позже перебили.
   -- И ты молчал?! -- взорвался Алик.
   -- А о чем было говорить?
   -- Так ведь нужно лететь, пока ночь! -- заорал Алик. -- А мы тут время теряем на болтовню!
   -- Какая разница, когда лететь. Только потому, что мы здесь ночами спим...
   Я встала.
   -- Хватит спорить, Алик прав. Иллы не любят ночь. Полечу.
   -- Я с тобой, -- вскочил Алик.
   Я только усмехнулась, когда он занял пассажирское кресло. Не иначе, боится, что улечу без него. Прямо на катере.
   И верно, первое, что он спросил, когда мы ложимся на курс:
   -- Ты, правда, согласна?
   -- Взять тебя с собой? -- я фыркнула. -- Да без проблем. Если не боишься погибнуть в космосе или снова попасть в руки иллам.
   -- Ты ведь не боишься!
   -- Я боюсь. Лететь без вооружения -- чистое самоубийство, Степаныч прав.
   -- Ты прорвешься, -- сказал Алик. Не очень-то уверенно сказал.
   -- Лучше на это не рассчитывай. Не хочу, чтобы в свои последние секунды ты обвинил в неудаче меня. Я не готова отвечать за чужой выбор. Подумай, Алик.
   Алик честно задумался. Секунды на три. И выдал:
   -- Ну, может ведь получиться и так, что в свои последние секунды я горько пожалею, что не рискнул полететь с тобой. Мы ж и здесь по ниточке ходим. А ты в любом случае сделаешь все возможное, так что обвинять тебя будет чистым скотством.
   Вот балбес... ведь не верит, что опасно, в мыслях уже на Земле с победой. Ладно, пусть...
   Дракон не спал. Я видела, как он вскинул голову, уловив наше приближение. Я опустила катер на край оврага, и его глаза оказались вровень с моими.
   -- Ты знал? -- спросила я.
   -- Я не исключал такую возможность, -- ответил дракон. -- Я слышал о тебе. И о нем. Он погиб?
   Я сглотнула закупоривший горло горький ком.
   -- Да.
   -- А ты прилетела за метаоксом?
   -- Да, -- кивнула я. -- Дашь?
   -- Я чувствую некоторую ответственность за тебя, капитан Альо. Да, я отдам тебе этот метаокс. Лучшего применения ему я все равно не найду.
   Мне и манипуляторы не понадобились, дракон сам вдвинул четыре бака в грузовой отсек катера. Осталось закрепить. И попрощаться.
   -- Прости, что я так тороплива, -- сказала я. -- Спасибо тебе. Мне жаль, что я не могу тебе ничем помочь.
   -- Ты помогла. Я ощутил себя нужным. Удачи тебе, капитан.
   Мы вернулись на "Три Звездочки" с первым лучом рассвета.
   В капитанском кресле сидела Яся.
   -- Альо, -- неуверенно начала она, -- я не знаю, что сказать. Я рада за тебя. Но, наверное, надо посочувствовать.
   -- Стоит ли? -- я тоже, если честно, не знала, что сказать. -- Сочувствовать нелюди...
   -- Не говори так!
   -- А как? Моя вина перед тобой не из тех, за какие можно просто извиниться.
   -- Я не считаю тебя виноватой, -- тихо, но решительно сказала Яся. -- И, пожалуйста, хватит об этом.
   -- Хорошо, -- я повернулась к Степанычу. -- Что еще нам осталось решить?
   -- Ты берешь Алика?
   -- Пусть летит, если хочет.
   -- Алик?
   -- Лечу, конечно!
   -- Ну, раз так, -- Степаныч пожал плечами, -- основное ясно, а детали, как говорится, по ходу. Удачи вам, ребята.
   -- Подбросить вас до поселка?
   -- Незачем. Взлетать ночью будешь?
   Я не успела ответить.
   Рядом с нами завис илловский катер.
   Сражаться нечем, и все же я надела шлем. "Боевая готовность", подумала я, с новым восторгом ощущая пощипывание кожи под датчиками. Посмотрим.
   -- Откуда им знать, что мы здесь? -- пробормотал Алик. -- Это может быть просто проверка...
   Я даже слов не стала тратить на такую глупость. Проверка, ха! Удивительнее, что катер они не накрыли, ни в первый полет, ни во второй. А за кораблем могли и следить.
   Катер опустился на краю нашей защитной зоны. Спустился трап, вышел илл, неторопливо оглядел "Три Звездочки" и сказал:
   -- Мы знаем, что вы здесь. Выходите. Покоритесь воле Повелителей и будете прощены.
   -- Кто-нибудь хочет выйти? -- порядка ради спросила я.
   Никто не ответил.
   Тогда я подняла корабль. По косой, чтобы пролететь прямо над иллом и его катером. И переключилась на плазменные движки.
   Я чуть не упустила их. Опаленный плазменниками катер дернулся влево-вверх, торможение вдавило меня в кресло, сзади чертыхнулся Алик, но мне не до него, катер уходит, я виляю вслед... сейчас я должна висеть прямо над ним!
   -- Посадка, -- шепчу я. Шепчу, сама не веря...
   Садиться на плазменных движках -- тонкий и сложный маневр. Но не от сложности меня бьет дрожь. Посадка на плазменниках -- запретный прием. Способ выжечь все живое под кораблем. Подсудное дело. Не думала, что когда-нибудь пойду на это. Корабль тряхнуло, повело вбок, прибавить мощность до пика... продержать минуту... до нуля... и на последнем запасе -- мягко вбок и вниз. Корабль качнулся, вжимаясь в грунт рядом с оплывшим остовом катера Повелителей. Я закрыла глаза и медленно выдохнула.
   -- Ну ты, кошка, даешь, -- прошептал Алик.
   На меня напало вдруг чисто ханнское бешенство.
   -- Я такая же кошка, как ты мартышка!
   -- Альо! -- Алик расхохотался, раскинув руки, -- ради твоих прекрасных голубых глаз я готов объявить себя орангутангом! Разве мог я мечтать, что увижу такое! Вот это я понимаю, жизнь прожита не зря!
   -- Посадка на плазменных движках, -- сухо прокомментировал Степаныч. -- Пожизненная дисквалификация с конфискацией корабля, при наличии жертв смертная казнь.
   -- И верный волчий билет для членов экипажа, -- добавил Алан.
   -- Ого! -- Алик присвистнул и отдал мне честь. Неправильно, зато от души. -- Ты знала?
   -- По-твоему, капитан может не знать законы? Только я больше не собираюсь соблюдать их по отношению к иллам.
   -- Правильно, -- кивнула Яся. -- Они первые вывели отношения с нами за рамки законов. Альо, я думаю, вам лучше не ждать ночи.
   Я тоже так думаю. Больше того, я уверена -- взлетать надо немедленно. Но как же Яся, Алан, Степаныч? Высадить их сейчас -- все равно, что прямо отдать в руки иллам. Хотя... меня осеняет:
   -- Вы ведь можете с нами! Двое в катер, один в медблок.
   -- Я должен остаться, -- покачал головой Степаныч. -- Альо, давай рассудим трезво: у тебя не больше шансов, чем у нас. А запись сохранить надо.
   -- Я тоже останусь, -- сказал Алан. -- Степаныч один не управится. Яся, а ты лети.
   -- Нет уж, я с тобой, -- мрачно отозвалась Яся. -- И давайте тогда уходить, пока иллы тревогу не подняли.
   Степаныч не прав, отчаянно думаю я, не прав! Пусть у меня мало шансов, но оставаться... Хотя... меня осеняет:
   -- Алан, ты должен водить катер.
   -- Конечно. Давно не летал, правда, ну да что там, справлюсь.
   -- По крайней мере, это шанс. Бери катер, улетайте подальше отсюда. А я сразу взлетаю.
   Яся обняла меня, Алан пожал руку Алику:
   -- Привет Земле!
   Степаныч вздохнул тяжело.
   -- Ох, ребята... ладно, с Богом, что ли.
   С Богом, что ли...
   Я подождала, пока катер отлетит за холм, и бросила корабль вверх. Вверх, вверх, сквозь тонкую пелену атмосферы, сквозь серость облаков и безнадежности, забыв о мизерных наших шансах -- к тьме и звездам, что ждали меня все это время! Домой...
   Конечно, я не застала их врасплох. Я и не надеялась! Но мне казалось, что можно будет успеть уйти в прыжок в кутерьме маневрирования, все же остановить даже невооруженный корабль не так-то просто. Разве я могла предположить, что у иллов окажется Сеть! Я так привыкла думать, что это сугубый приоритет транспортной полиции Земли и Нейтрала...
   Той Сети, что накрыла "Три Звездочки" на выходе из атмосферы, далеко было до полицейской, но много ли надо на кораблик свободного капитана! Четырех нейроспрутов хватит с избытком.
   Я успела понять, что ничего не смогу сделать. Успела отщелкнуть предохранитель на красной кнопке под дисплеем. Успела нажать. Потом нейроспруты обвились вокруг корабля, жадно всасывая в себя энергию. И наступила темнота. Непроницаемая даже для меня.
   -- Всё? -- спросил Алик.
   -- Всё, -- ответила я.
   -- Жаль. А я думал, ты запустила самоликвидацию.
   -- Бесполезно. Нейроспруты успели бы загасить реакцию. -- Конечно, если бы оставалось хоть что-то из боезапаса... но что толку жалеть о том, чего нет! -- Зато успела стереть информацию.
   -- Как думаешь, они убьют нас сразу?
   -- Вряд ли. Уж если на захват не пожалели нейроспрутов... -- Я сняла шлем, небрежно бросила на пульт. Больше не понадобится.
   -- Может, им вовсе не мы нужны, а корабль.
   -- Посмотрим.
   Мы замолкаем. Абсолютная тишина давит на уши -- ни шороха движков, ни чуть слышного потрескивания компьютера. Ни даже гудения воздухообмена. Мертвая, неестественная тишина.
   -- Мы не задохнемся? -- шепчет Алик.
   -- Не успеем. -- Я тоже говорю чуть слышно, в этой тишине давит страх, первобытная какая-то, древняя и непонятная жуть. -- Спруты отпадут где-то через полчаса.
   -- А что потом?
   -- Потом они войдут.
   -- И мы ничего не сможем сделать?
   -- Не думаю, что нам позволят лишние движения. Зря ты полетел.
   -- Брось. Что толку было сидеть внизу.
   И в этот момент меня осенило. Нет, ну почему хорошие мысли никогда не приходят вовремя!
   -- Какая же я дура, -- прошептала я. -- Так просто. Все могло быть так просто!
   -- Что? -- спросил Алик.
   -- Уйти в прыжок. Только и надо было -- уйти в прыжок из атмосферы!
   -- Но ведь так не делают?
   -- Не потому, что не получится. Это, знаешь... как правила хорошего тона, что ли?
   Прыжок из атмосферы может вызвать разные последствия на планете, но все они будут катастрофичны. В большей или меньшей степени. Есть вещи, которые даже не надо регулировать законами. Действует "золотое правило" -- не делай другим того, чего не хочешь себе. Действует... сначала осознанно, а со временем входит в кровь и плоть, становится естественной нормой. Вопрос выживания. А потом такая естественная, такая правильная привычка вдруг стоит тебе свободы -- ну, и что там воспоследует.
   -- Ну и дура же я, -- и не только тебе, но и доверившемуся твоему мастерству человеку! -- Как глупо...
   Как глупо! И из-за того только, что некоторые правила выполняешь, не задумываясь. Верх идиотизма.
   -- Ладно, кошка, умолкни, -- Алик преодолел тишину, сказал в полный голос, и мне сразу стало легче. -- Поздно жалеть. Делать что будем?
   -- У тебя есть предложения? -- взорвалась я.
   -- Одно. Они не должны узнать о записи. И о копиях.
   -- Знаешь, это как бы и без тебя понятно, -- фыркнула я.
   -- Вот и хорошо -- спокойно ответил Алик. -- Альо, как они войдут?
   -- Взрежут люк.
   -- И?
   -- Парализаторы или сонные пули. А может, сразу... а, посмотрим. Только, Алик... ты вообще когда-нибудь общался с иллами?
   -- Нет.
   -- Не забывай, ты для них -- низшее существо. Они не воспринимают чужих равными себе.
   -- Знаешь, это я уже понял. За последние три года.
   -- Если не иметь это в виду, их очень трудно терпеть. А так -- понятнее. Мало ли пунктиков у разных рас.
   -- Хорошенький пунктик... черт, скорее бы, что ли. Жутко.
   -- Уже. Не чуешь? Лазерные резаки работают. Между прочим, если бы у нас не было защиты, они просто приказали бы пришвартоваться к ним и открыть люк.
   -- Значит, готовились. Гады...
   -- Я одного не понимаю: они что, ждали, что я найду корабль отца и попытаюсь улететь? Как можно было так спланировать?
   -- Ты о них слишком высокого мнения. Выследили, вот и все.
   -- А нейроспруты? На всякий случай про запас держали?
   -- Очень может быть, -- хмыкает Алик. -- Для охоты, например. Как, ты думаешь, они могли поймать дракона? На приказы он не среагирует.
   А ведь он прав, думаю я. Опять прав. Что сказать, мозги у парня работают, мне бы так!
   -- Мы бы могли...
   -- Они уже здесь, -- обрываю я.
   -- Что, правда? -- наигранно удивляется Алик. -- Не прошло и полгода, надо же. Эй, включите свет, я так давно мечтал вас увидеть!
   -- Успеешь, -- илл смеется звенящим своим смехом. -- Пока достаточно, что я тебя вижу.
   Легкий укол в шею -- вот все, что я ощущаю. Точно в артерию.
   Последние звуки -- серебряные колокольчики илловского смеха.
   Последняя мысль -- сожаление.
  

11. ТЬМА И ЗВЕЗДЫ

  
   В шлюзе холодно.
   Мы сидим на полу спина к спине, скованные друг с другом за руки парными браслетами.
   Мне холодно, а Алик и вовсе дрожит крупной дрожью, с его-то человечьей чувствительностью; и через эту дрожь я всей спиной ощущаю, как стучат его зубы. Впрочем, Аликова спина хоть немного меня греет. Моя, наверное, греет его сильнее.
   -- Я дарю вам эту ночь, -- сказал вечером светлейший илловский главарь, капитан захватившей нас "гадюки". -- Думайте. Утром, если надумаете, дайте себе труд попросить пощады до укола. Потом будет поздно.
   С каким удовольствием я... ой, нет! Не надо. Проклятые браслеты, и помечтать не дадут!
   Светлейший командир и медик-ксенозоолог. Вот именно, зоолог! Ладно, я не буду думать, как хочется мне с вами расправиться. Вы славно поизмывались над нами. Но найдется управа и на вас.
   Пол рядом с нами медленно покрывается инеем. Интересно, сколько времени прошло? Мне кажется, что ночь уже на исходе.
   -- Как думаешь, долго еще? -- спрашиваю я Алика. -- Прошло десять часов?
   -- Часа три, не больше, -- клацает зубами Алик. -- Через десять я в сосульку превращусь.
   Мы снова замолкаем.
   Я занимаю немножко времени, детально завидуя Алику: он и впрямь к утру замерзнет так, что потеряет всякую чувствительность. И, может быть, приготовленная для нас смерть покажется ему естественным продолжением этой ночи. Счастливчик, он всю дорогу вырубался первым. Слабым достается меньше, делаю я вывод, но им самим так не кажется, так что завидовать глупо. Алик, может, завидует сейчас мне. А конец один.
   -- Альо, -- шепчет вдруг Алик. -- Альо, ты слышишь?
   -- Куда ж я денусь.
   -- Альо, прости меня.
   -- За что?
   -- За то, что я сейчас решил. Мне рано умирать.
   Забывшись, я пытаюсь повернуться. О браслетах напоминает толчок боли и придушенный стон Алика. Жаль. В лицо бы взглянуть.
   -- Альо, ведь тебе тоже страшно, я знаю, -- шепчет Алик. -- Тебе тоже рано умирать. Давай останемся вдвоем, а, кошка?
   Первый мой порыв -- вцепиться подлецу в морду -- к сожалению, неосуществим. Второй -- напомнить ему, как человеку, чем расплачиваться придется, -- я отметаю по той простой причине, что он и сам должен понимать такие элементарные вещи. И я цежу сквозь зубы, превозмогая все усиливающуюся боль:
   -- Заткнись.
   И приказываю себе успокоиться.
   И думаю: теперь мне будет страшнее. Это тоже, наверное, подло, но мне легче думать о смерти рядом с Аликом. Мне страшно ждать одной. У людей это называется моральной гибкостью, думаю я. Алик у нас получается гибкий, а я упрямая. Упёртая, говорит он. Но на самом деле я просто боюсь иллов. Боюсь больше, чем смерти. Даже больше, чем обещанной нам "не-совсем-смерти" -- в которую, кстати, я не очень-то верю. У каждого свой страх, приходит не моя какая-то, слишком гибкая для меня мысль. Я делаю попытку думать по-человечьи: вот я, человек, морально гибкий, но честный (Алик честен), я ненавижу иллов (уж Алик их ненавидит, это точно), но я не хочу умирать... нет, не то! Не так! Алик не настолько трус, я знаю! Может быть: я не хочу умирать без пользы? Но если так...
   -- Алик?
   -- У? -- вопросительно мычит он, а я спохватываюсь: что я хочу сказать? Учитывая, что меня услышит не только Алик?
   -- Прости, -- говорю я.
   -- За что? -- хмыкает мой товарищ по этой ночи, по плену, по неудавшейся попытке прорваться к Нейтралу... мой товарищ Алик, который счел, что ему рано умирать.
   -- За упертость, -- сердито отвечаю я. Может, он поймет. Может, и он гадает сейчас с надеждой: пойму ли я. Если я не ошиблась, конечно.
   -- Каждый выбирает за себя, -- бормочет Алик. -- Жаль.
   И мы молчим дальше. Теперь уже до утра. Мы так же прижимаемся друг к другу спинами, экономя последние крохи тепла. Не знаю, о чем думает Алик, а я стараюсь не думать вообще. Изо всех сил стараюсь. Мне страшно, очень страшно. Я боюсь, что изощренные иллы придумают для меня что-нибудь новенькое. Что на самом деле назначенная на утро казнь -- блеф, затеянный ради одного -- этой жуткой ночи ожидания. И утром вместо короткого ритуала, за которым -- тьма, меня ждет... Я мотаю головой. Я изо всех сил стараюсь не думать, но -- не получается.
   Тогда я начинаю думать о том, чего хотят иллы. Места? -- им хватит места в родной системе лет на тысячу. А ведь есть еще колония на Аливаре, да и на планете, отведенной под резервацию, они тоже могли бы жить сами... кстати, они называют ее Полигон, вот, и в плену можно узнать что-то, к чему только. Пищи, ресурсов? -- была б у них нехватка, на Нейтрале бы знали. Биржевики такие вещи отслеживают четко. Зачем еще можно воевать? Их никто не притесняет, им совершенно не с чего беспокоиться о будущем. Процветающая раса. Гады. Ненависть топорщит шерсть на загривке. Бессильная, горькая ненависть. Спокойно, Альо, спокойно. Помни о браслетах, кошка.
   -- Ты не передумала? -- спрашивает вдруг Алик.
   -- Нечего мне с ними делать.
   -- Дура.
   -- Знаю.
   -- Кошка упёртая. Подохнешь ни за что.
   -- Заткнись.
   Вот и кончилась ночь.
   Всё проходит тихо и по-деловому. Охрана вытягивается вдоль стен. Медик-ксенозоолог снимает с нас браслеты и, отступив на шаг, показывает две ампулы. Самые обычные пластиковые ампулы. Главный ценитель действа, светлейший командир светлого воинства, издевательски вежливо спрашивает:
   -- Последнее слово будет?
   -- Да, -- почти выкрикивает Алик. -- Я согласен, я всё расскажу и всё сделаю, что скажете, клянусь!
   Мы теперь свободны, и вряд ли охрана успеет помешать мне, но я ничего не делаю. Только поворачиваюсь и смотрю -- наконец-то! -- в его глаза. Обыкновенные глаза, и ничего по ним не прочитаешь. А запах... тоже не поймешь, слишком много всего намешано. Права я или ошибаюсь? Может, я дура, но я верю Алику. Просто потому, что очень хочу верить. Я могла бы тоже рискнуть... но я боюсь. Не та у меня хватка для двойной игры. Поэтому я молчу. Одна ампула возвращается иллу в карман, Алика отводят в сторонку. Ассистент гада-"зоолога" цепко берет меня за плечо и загривок, подставляя под укол артерию. Я и не думаю сопротивляться. Удар впрыскивателя, короткая тягучая боль. Тонкий, неуловимо прозрачный звон в ушах.
   Легкий толчок в спину. Вместо люка уже мерцает мембрана. Значит, всё -- правда. Значит, всё. Конец.
   Зачем-то я считаю шаги. Два, четыре, шесть, восемь... на девятом я прохожу сквозь мембрану. К тьме и звездам.
   К тьме и звездам, что ждали меня все это время...
   Я не чувствую ни холода, ни боли. Вообще ничего. Вокруг -- тьма, и далекие звезды, и уходящий корабль иллов, "гадюка" слишком знакомой уже мне модификации. Это -- смерть? Я осознаю себя, я вижу, я думаю; я не могу шевельнуться, ни малейшего движения, даже глазами, но я не боюсь, я так спокойна, будто плавать в пустоте космоса, видеть, думать, ничего не чувствовать -- мое естественное состояние. Это -- смерть? Вряд ли. Но кто скажет, что это -- жизнь?! Все мое существо противится такой жизни, но протест этот, и ужас, и горечь -- всё тонет в царящем вокруг и внутри меня покое. И я смотрю на звезды -- и думаю о звездах. Эта тема куда больше подходит для неспешных размышлений, чем иллы, война, Алик, разведка Конгломерата и мое позорное поражение. Это -- вечность.
  
   Корабль разворачивается медленно и осторожно. Корабль мне знаком. Модифицированная "гадюка" иллов. Может, даже та, что оставила меня здесь.
   Я должна бы испугаться. Иллы, чего мне ждать от них! Но я не боюсь. Я смотрю на илловскую "гадюку" со спокойным равнодушием вечности. Тьма и звезды сделали меня выше высшей расы. Тьма, растворявшая меня в себе, звезды, растворявшиеся во мне. Все это время. Все время "не-совсем-смерти". То, что иллы считают самой страшной угрозой, оказалось совсем не страшным. Даже наоборот. После всего, что было со мной, разве может оказаться страшным кусочек покоя?!
   "Гадюка" закончила разворот, против меня замерцала мембрана. Совсем близко. Не удивлюсь, если они привезли кого-то составить мне компанию. Это достойно илловской изощренности.
   Но нет, выплывшая из люка фигурка -- в скафандре. За мной, значит?
   Я не чувствую прикосновения, но движение чувствую... или осознаю? Мы вплываем в гадючий шлюз, я еще успеваю подумать, что увижу сейчас, кто прилетел за мной: скафандр-то был человечий! -- и тут... неужели воздух, нормальный воздух, может так обжигать?! Нет, хочу крикнуть я, не надо, пустите меня обратно... к тьме и звездам... но тьма, та тьма, что обрушивается на меня вместе с раскаленным, выжигающим легкие воздухом, без единой звезды. Без единого лучика света.
   Тьма и звезды, и я во тьме среди звезд, и музыка, как удивительно подходит она... музыка? Ну да, я же слушаю музыку. Я слушаю музыку, лежа на чем-то мягком и уютном, в тепле и покое. И тьма -- потому только, что глаза закрыты, а открывать их не хочется, слишком много сил уйдет. И шевелиться сил нет, зато музыка заставляет сердце биться в своем ритме, и это нравится мне. И музыка нравится, человечья явно, вот только слов не разобрать, хоть и попадаются вроде знакомые, а смысл ускользает.
   Да что ж это? Чтобы я не поняла людской язык?!
   Но эта музыка... человечья-то она человечья, вот только раньше я такой не слыхала. Ну не такая музыка у людей в моде была! Совсем даже не такая!
   Сколько же времени прошло?
   Я понимаю вдруг, что там, среди тьмы и звезд, времени не было для меня. Только вечность. Не-совсем-смерть, не-совсем-жизнь... сколько же лет утекло мимо меня?!
   В какой мир я вернулась?
   Разлепляю глаза. С трудом, словно тьма, из которой я выбираюсь, вся из смоляного клея. Звезды плывут передо мной. Звезды в бархатной тьме, сквозь сиреневый полумрак безжизненного корабельного воздуха; и привычное напряжение работающих на номинале гравитационников... летим. Обзорный экран во всю стену, невероятно уютная лежанка. Кораблик явно классом повыше тех, на которых случалось летать раньше. Или хозяин с запросами, тоже бывает. Подумаешь. Зато живая, живая, живая!
   Медленно, осторожно поворачиваю голову. Наверное, хорошо сидеть вот так вот, с прикрытыми глазами в мягком кресле, с мечтательной улыбкой слушать музыку... ждать, пока я очухаюсь? Эх, Алик...
   Я ухожу обратно в черный смоляной клей. Красивая музыка. Не надо торопиться, успею еще открыть глаза. Лучше расслаблюсь и получу удовольствие. Пока никто не пришел по мою душу.
   Красивая музыка. Альо, ты же верила ему? А, кошка? Верила? Что ж у тебя кошки на душе заскребли? Думаешь, иллы слушают человечью музыку?
   Уж очень она изменилась! Не такая была человечья музыка.
   Почему они пришли за мной? Зачем?
   -- Эй, заснул ты, что ли?
   -- Заслушался. Классная у тебя коллекция. Я перепишу потом себе, ладно?
   -- Два рубля пятьдесят центов, и я сам тебе перепишу. Жалко мне, что ли, для хорошего человека.
   Он-то что здесь делает?!
   -- Мурлыка! Хватит спать! Быстро открывай свои нахальные глаза, а то за усы дергать начну!
   -- Ты?! -- я выдралась из расслабляющего сумрака сумасшедшим рывком. Все силы, кажется, ушли на то, чтобы сесть. -- Ты!
   -- Ну да, я, -- Блондин Вики плюхнулся рядом со мной. -- Может, правда тебя за усы дернуть? Так на меня смотришь, словно это я, а не ты, вчера еще без скафандра за бортом гулял.
   -- А ты что здесь делаешь? -- подозрительно спросила я.
   -- То же, что и ты, -- ухмыльнулся Блонди, -- лечу на Землю. Только ты пассажиром, а я, представь себе, капитан призовой команды.
   -- Ого, -- напряжение неизвестности отпустило меня, я засмеялась и сказала: -- Ну, поздравляю!
   -- Было б с чем, -- скривился Вик. -- Чего не люблю, так это отвечать за других. А все потому, что корабля у меня опять нет.
   -- Опять без корабля? Это что, шутка такая? Не в твоем стиле, капитан Блонди. Или у тебя теперь новая привычка?
   -- Если и шутка, то не моя, -- буркнул Блонди. -- Ты же помнишь тот хлам бэушный?
   -- Раздолбал?
   -- Да и черт с ним, -- отмахнулся Вик.
   -- А новый? Ты же, как я помню, заказал себе что-то суперсовременное?
   -- Ну да. Только на Земле. Вот-вот готов будет. Теперь понимаешь, какой леший занес меня на имперское корыто?
   Я кивнула. Встала. Подошла к Алику.
   Он поднялся мне навстречу.
   -- Сколько времени прошло? -- спросила я.
   -- Пара недель, -- пожал плечами Алик. -- Приблизительно.
   -- И как все это было?
   -- Альо, -- Алик посмотрел мне в глаза, быстро и мимолетно, и тут же отвел взгляд. Вспомнил, как нельзя с ханнами говорить? Или... люди тоже, бывает, в глаза друг другу не смотрят. -- Меня одна мысль грызла все это время: ты поняла?
   -- Меня она тоже грызла. Та же самая. Поняла я или нет? Не знаю, Алик. Я ведь еще не слышала твоих объяснений.
   -- Мне идея в голову пришла. Наплести, будто я знаю одного типа на Ссс, который сделал сканер инфоносителей. Ну, знаешь, как для космоса, но...
   -- Алик, что за бред?!
   -- Прям тебе, бред! Как по маслу прокатило. Я сказал, что мы знать не знаем, кто и куда унес эту долбаную запись, но можно найти.
   -- Но почему на Ссс?! Это их планета!!! Почему не на Землю?
   -- Ну да, так бы они и дернули на Землю. Ежу понятно, если я называю Землю, значит, хочу или сбежать, или на них кого натравить. А Ссс -- цивилизованная планета, таможня, представительства, мало ли какой случай подвернется...
   Ох, Алик... я-то думала, ему невесть какая хитрость в умную голову пришла, а парень просто побарахтаться решил!
   -- Наивный, -- хмыкнул Блонди.
   -- Ну, -- мрачно подтвердил Алик. -- А самое противное, прилетим, а мне ведь сказать нечего будет. В общем, отсрочка и ничего больше. Ну, прилетаем, суют мне карту под нос: показывай. Ну, я и ткнул куда придется.
   Алик замолчал.
   Придурок. Представляю, куда он мог ткнуть...
   -- Дальше, -- поторопил Вик. Странно, он что, до сих пор не затребовал с Алика подробного отчета? Хотя что я говорю, до сих пор, может, у него всего и было свободного времени, что сунуть спасенному пацану свою коллекцию, чтоб не скучал. Да самое основное выслушать: про Полигон. Да меня из космоса выловить.
   -- А что дальше, -- понурился Алик. -- Мыло-мочало, начинай сначала, вот что дальше. Не хватило у меня мозгов полноценную лапшу светлейшему гаду навешать. Сначала хотел, как Альо... а потом говорит: в поселок ваш отвезу. А там уж позабавимся. Знаешь, кошка, он так это сказал...
   -- Представляю, -- фыркнула я. -- Ты сразу пожалел, что считал себя слишком умным, что поперся зачем-то в космос, причем именно на "Киото", и вообще, что мамочка тебя на свет родила.
   -- Ага. Правда, пытался утешаться тем, что заставил их лишний раз смотаться к ящерам, все хоть горючего расход... только, знаешь, утешение слабенькое оказалось. А потом мне повезло. Просто повезло. Случайность из тех, что оправдывают барахтанье до конца. В общем, если коротко, вмазались они на перемене курса в драконий склеп. А рядом случился земной эсминец.
   -- Ты же знаешь капитана Чернова, Альо, -- встрял Блонди. -- Его ж от вида иллов перемыкает напрочь. А тут такой повод: злостное нарушение, понимаешь ли, конвенции о невмешательстве в верования. В общем, что было, не передать словами! Мы досмотра требуем, илл протестует, драконий склеп вопит о повреждении...
   Я невольно расплылась в улыбке. Да, представляю картинку! Чернов, потерявший из-за иллов сына и ненавидящий их так знакомой мне теперь ненавистью бессилия. Хищный прищур углядевшего шанс Блонди -- он тоже не жалует иллов, уж я-то знаю. Алик, вконец измученный браслетами и ожиданием, но не потерявший чисто человечью надежду на чудо. И -- скрипящий зубами от злости светлейший илл. Драконьи склепы глушат телепатию, да еще столкновение... да, в добрый час встретил капитан Чернов эту "гадюку"!
   -- Тебе повезло, -- сказала я Алику. -- Они должны были убить тебя, когда поняли, что от Чернова им не отделаться.
   -- Везет тому, кто сам везет, -- хмыкнул Алик. -- Там такой толчок был, ты не представляешь! В общем, мне оставалось тихо и спокойно подобрать пистолет, а уж дальше дело техники.
   -- Да, он там поработал, -- усмехнулся Вик. -- Нам осталось только пленных упаковать. А настырный же! Пока с починкой возились, всех достал вашим Полигоном. Ну и на тебя навел.
   -- Я знал, что тебя можно оживить, -- объяснил Алик. -- Он грозился прихватить и тебя на обратном пути. Чтобы вдвоем... в поселке...
   Меня передернуло.
   -- Спасибо, -- от души сказала я.
   -- Кому спасибо? -- пожал плечами Вик. -- Разве что судьбе. В общем, Чернов дал приказ найти тебя и двигать к Земле на максимальной скорости. Поскольку сведения, сама понимаешь! "Киото", между прочим, до сих пор ищут.
   -- Алик, а про запись ты сказал?
   -- А что я про нее знаю? Решил, сама расскажешь. Все равно единственное место, где еще можно ее раздобыть -- Полигон. Твой-то кораблик, если и найдем, все равно... сама же стерла.
   -- Копия в тайнике вполне могла уцелеть, -- я затосковала: тайник-то иллам не найти, а и найдут, не вскроют, но что они с кораблем сделали? -- Вот корабль... его и сжечь могли. Попросту.
   -- Погоди, он же на Нейтрале, -- вмешался Блонди. -- В целости и сохранности. Поскольку официально ты считалась пропавшей на территории мегаполиса, наше представительство на Ссс вызвало агента с Нейтрала, и он успел воспрепятствовать конфискации.
   Я вздохнула с облегчением.
   -- Думала, пока спохватитесь, "Мурлыки" и следа не останется.
   -- Они сильно ошиблись, казнив Сэйко сразу после твоего исчезновения, да еще и в городке космопорта. -- Блонди помрачнел. Однажды они с отцом чуть не кончили так же, подумала я. И, может быть, они остались живы потому только, что иллы взялись за ящеров чуть позже? -- Но Никольский не нашел там ничего. Ни малейшей зацепки. Мы так и не поняли, что с тобой случилось. Что за запись?
   -- Запись не на "Мурлыке", -- собравшись с силами, выговорила я. -- Вик, мы нашли "Три Звездочки". Там, на Полигоне. Отец вез запись с Иллувина. Теперь я знаю, как он погиб...
   -- Включишь в отчет, -- жестко сказал Блонди. -- И будь уверена, иллам это зачтется.
   -- Ты так и думал, да? -- я вскинулась. Друг еще называется, знал и молчал! -- Ты знал, что это иллы?
   -- Я же в курсе был, куда он полетел. И зачем. Прости, девочка. К чему тебе был этот груз?
   -- Я всегда считала, что лучше знать точно!
   -- Ну, если бы я знал точно... ладно. Это эмоции. Чуть погодя разведу вас по разным каютам и засажу за воспоминания. Все подробности. Как попали на Полигон, как жили там, что видели, с кем встречались, как попытались удрать, что было потом. Все, что можете вспомнить, до последней мелочи.
   -- Вик, я тебя придушу, -- взвыла я. -- Тебе нужны подробности допросов? Что, это очень важно: знать, как именно они над нами поизмывались? У СБ нет сведений, как иллы обходятся с пленными?
   -- Представь себе, нет. Альо, пойми, от них не возвращаются. А кто возвращается... это уже не те люди. Вообще не люди!
   -- Прах из праха, -- тихо сказал Алик. -- Я понимаю. Я много таких видел. И сам таким был. Об этом тяжело говорить вслух, капитан Блонди, но я постараюсь.
   -- А я все равно считаю, что это лишнее! -- По хребту побежали холодные мурашки, но не страхом же отговариваться. -- Вик, ты не представляешь! Они получают удовольствие от нашей беспомощности. Физическое удовольствие! Страшно -- вкусно, и больно -- вкусно, а понимаешь, как все безнадежно -- еще вкуснее, а ненавидишь и мучаешься своим бессилием -- самый смак, вот так! Мало тебе этого?
   -- Мне -- достаточно, -- Блонди подошел ко мне вплотную, взял за плечи. Как отец. Да, он помнит, как со мной надо обращаться! Я вывернулась и показала клыки. -- Альо, прости. Я знаю, как это... словно душу наизнанку. Но не нам судить, какая мелочь окажется важной.
   -- Я слишком хорошо все помню, -- прошептала я. -- Память, наверное, драконья стала, все дословно, все до мелочей, до оттенка, до запаха... тебе не понять, Вик, ты не ощущаешь мир так, как я. Вик, я боюсь белого света. Знаешь, яркий белый свет, какой бывает в ваших больницах и в лабораториях. Это -- илл, браслеты на руках, Вик, ты знаешь, как больно, когда эти браслеты и ненавидишь?! А я помню, я все могу сказать, что говорил он тогда мне, но это только сказать, а я помню -- как он говорил. Там, на Полигоне... Вик, он отнял у меня память, Алик тебе не говорил? Я не помнила ничего. Это... нет, я даже не знаю! Тогда я знала, как больно -- не помнить. Теперь я не знаю, что больнее!
   -- Альо, надо, -- прервал мою истерику Блонди. -- Надо, девочка. Вспомни, у нас уже был такой разговор. После ханнов.
   -- Вик, ханны против иллов дети! Глупые дети, верящие в закон! А иллы... потому и высшая раса... выше законов...
   -- Ох, да хватит! -- Алик вскочил, развернул Блонди лицом к себе. -- Разве мало одного свидетеля? Нельзя же так!
   -- Мне можно, -- отрезал Вики. -- Мы с ней жизнью повязаны. И отца ее я иллам еще припомню. Рано вам умников из себя строить. Сопляки еще оба! Значит, Альо! Рассказываешь мне любой эпизод. Какой хочешь. Самый незначительный. Пустяк. И я тебе клянусь, что ни слова больше от тебя не потребую, если не смогу доказать, что ты рассказала что-то важное. Идет? А ты, студент, помолчи пока.
   Я вдохнула. Сосчитала до десяти. Выдохнула сквозь зубы.
   -- Хорошо. Вот, например... это говорил медик-ксенозоолог, тот, который... ну, в основном с нами работал, так скажем. Помягче. А то я взбешусь... ладно! Значит, так...
   Я прикрыла глаза. Вот уж вправду, память стала... бедные драконы! Что-то иногда нужно и забывать. Достаточно вспомнить голос, эти издевательски любезные интонации, полупридавленные серебристые смешки -- и вместе с голосом возникают браслеты, и сумасшедшее желание сдержаться, остаться спокойной, спокойной, спокойной... Алик вон ругнулся сквозь зубы и получил, видно... не получается у парня сдерживаться. Вон и охранник у двери ухмыляется, гад... спокойно... черта с два я покажу, что и меня достало, они уже не могут копаться у нас в мозгах, не полакомиться ему моей болью... и моим страхом... и безнадежностью...
   "Я потратил много времени, изучая ваши книги. Старые земные книги, вы не представляете, какое это удовольствие. Так вот, по этим книгам я реставрировал некоторые виды пыток. Пыток, я правильно сказал? Да, вижу, человек меня понял. Я знаю, из тех же книг, что это весьма ненадежный способ добывания правды. Да, ненадежный... но, я бы добавил, интересный. Забавный, ты понимаешь, ханна?"
   Алик вздохнул. Сквозь зубы, и я сразу вспомнила, как... нет, я не хочу! Хватит!
   -- Хватит! -- выкрикнула я. -- Не могу я... Вик, правда... как второй раз все.
   -- Ты тоже? -- спросил Вик Алика.
   -- Я выдержу, -- сердито ответил Алик. -- Ну, если что не выдержу, ничего. Потом все равно довспоминаю. Правда, капитан Блонди, тяжело. Память очень четкая. Если не думать об этом, ничего. А вспомнишь... один маленький кусочек, и все остальное за него цепляется.
   -- Получается, я садюга не хуже иллов. Ну надо, ребята! Альо, ты разве не знаешь -- художественные книги доконтактных времен, список "А", подразделы "история", "фантастика", "детектив" запрещены к вывозу с Земли и ознакомлению с ними представителей иных рас. Как и некоторая учебная литература, но речь, как я понимаю, шла не об учебниках.
   -- Нет, -- прошептала я. -- То есть... конечно, в таможенных... Вик, прости! Я тупица!
   -- Почему? -- возопил Алик.
   -- Ну гляди же: он изучал земные книги, а ваша таможня не даст их вывезти так просто! Тут два варианта, оба не в пользу Земли: либо иллы обошли таможню, либо провернули всю работу на Земле и их агент вернулся с подробным устным докладом.
   -- Да нет! Это я понимаю, но почему книги под запретом?
   -- А ты читал? -- спросил Блонди. -- Доконтактную фантастику?
   -- Читал кое-что. Интересная.
   -- Может, безобидная попалась, -- хмыкнул Вики. -- Или ты не понимаешь. У каждого из нас есть за душой что-то не для показа. Что-то, чего и сам устыдишься, если осознаешь до конца. У каждого. И у всех нас вместе. Прилетим, дам тебе один образчик. Из тех, что сразу поймешь.
   -- Что пойму? -- озверелым немножко голосом переспросил Алик.
   -- Что могут подумать о нас, прочитав... ну, те же трилы. Пещерники. Или... да что я тебе объясняю! Вот решили иллы о пытках разузнать. Ноу проблемс! Посидел невидимка пару недель в читальном зале... или даже в зале ожидания у сетевого дисплея. Тоже, кстати, идиотизм чистейшей пробы -- запрещать вывоз, когда их не так уж трудно прочитать на Земле. Психологию вон догадались засекретить, из сетей постирали напрочь -- что нашли, конечно. Печатные учебники студентам под расписку о неразглашении выдают. Психологию, фармакологию, еще что-то... Информация о сильных и слабых сторонах расы... Альо, ну ты-то должна понимать!
   -- Я понимаю. Я просто с книгами не связала. Что я о книгах знаю...
   -- Да, -- хмыкнул Блонди. -- Пробел в образовании, это верно. Рано тебе работать, киска! В университет тебя загнать! Вон, с Аликом вместе. Ладно. Мы с вами, я думаю, договорились. В качестве утешительного приза и моральной разгрузки сначала предлагаю пообедать.
   -- Я бы лучше сразу, -- чуть слышно сказал Алик. -- Отстреляться...
   -- А я есть хочу, -- виновато призналась я. -- Зверски.
   -- И все равно сразу не отстреляешься, -- хмыкнул Вики, -- Сколько ты там жил... между прочим, в качестве прикрытия эта посудина везла полуфабрикаты для ресторана "Ита-динга". Знаете?
   Еще бы!
   -- Так вот почему ты согласился пойти в призовые капитаны, -- фыркнула я. -- Обжора.
   -- Не обжора, а гурман, -- отпарировал Вики. -- Чего и вам желаю. Когда еще придется.
   Он включил снова свою странную музыку и принялся собирать на стол.
   -- Ты заранее перетаскал сюда все самое вкусное? -- съехидничала я.
   -- Пилот с навигатором в рубке, боевой расчет в готовности раз, а мой пост здесь, -- серьезно ответил Блонди. -- По большому счету, капитану на илловском корабле и делать-то нечего. А с информацией разбираться надо. Аналитикам надолго хватит, но самое важное должен вычленить я. На Земле времени не терять... так, прошу к столу! Альо, как тебе музыка? Моя гордость!
   -- Меломан гребаный! Мне из-за твоей музыки знаешь, что в голову полезло, когда проснулась? Что невесть сколько лет прошло. Или Империя вас всех уже подмяла. Что, на Земле опять новый стиль в моде?
   -- Наоборот, -- Блонди мечтательно прищурился и выдержал паузу, смакуя иллувинский деликатес. -- Это земная, да, только старинная. Чуть ли не докосмической эпохи.
   -- Ничего себе! -- Я проглотила растаявший во рту кусочек и сочла, что Вик заслуживает похвалы. -- Это ж когда было...
   -- Двадцатый -- двадцать первый век по христианскому календарю. Мое хобби. Тогда писали уже на лазерных дисках, через компьютеры, так что восстановить запись не проблема. Вот найти... черт, это еще что?!
   -- Что? -- растерянно переспросил Алик.
   -- Меняем курс, -- ответила я. -- Блонди, ты... эй, Блонди! Вик!
   Вик сидел, бессмысленно уставясь в одну точку.
   -- Видали мы такое, -- нервно буркнул Алик. -- Ты сможешь вести этот корабль?
   -- Конечно. -- Я внимательно оглядела каюту. Где-то здесь...
   -- Так чего сидишь? -- взвился Алик. -- Не наелась? Айда в рубку!
   -- Не суетись, -- глаза мои еще шарили по каюте, но я поняла уже, что так просто не найду... -- Алик, в рубке двое или трое. С оружием, ведь это команда с эсминца. Под илловским контролем. Что мы там забыли? В капитанской каюте должно быть дублирующее управление. Приоритетное! Это же илловский корабль! -- Одну за другой я проверила три двери: санузел, коридор, шкаф. -- Я только сообразить не могу, где...
   Алик нахмурился:
   -- Погоди, я ж тут был... сразу, как тебя... здесь! -- он ткнул пальцем в обзорный экран.
   -- Здесь? А, ну конечно! Совсем поглупела, -- я плюхнулась в кресло и скомандовала: -- Пульт, капитанский доступ.
   Ничего.
   Что не так?
   Что не так?! Черт! Вляпались как миленькие, всё снова... спокойно, спокойно... СПОКОЙНО, АЛЬО! Прыжок, короткий... куда? ДУМАЙ! Иллы ведь не признают паролей, так что же... черт, ну конечно. Ильвинг. Ну я и тупица!
   -- ПУЛЬТ, ПРИОРИТЕТНЫЙ ДОСТУП! -- рявкнула я. На ильвинге.
   Подействовало.
   Алик облапил меня с диким ликующим воплем:
   -- Есть! Ну, кошка!
   Я дернула плечом. Не до студента, успеть бы разобраться. Ведь в последний момент, может, и поздно уже! Затянутая серыми облаками планета медленно наплывает на экран, вон разворачивается ханнский транспортник, а та черточка на самом краю видимости, кажется, "анаконда"... а вон идет на посадку земной эсминец, оставляя в серой пелене рваный след, и имперский курьер-блюдце держится рядом... и возле нас такой же.
   -- Повелители, -- прошептал Блонди. И закричал чужим каким-то, мертвым голосом: -- Не трогать управление! Запрещено!
   -- Алик, -- быстро сказала я.
   -- Понял, -- еще быстрее ответил Алик.
   Я не оглянулась на возню за спиной.
   -- Начинаем посадку, -- сообщил корабль. -- Ведет рубка.
   Как я могла думать, что не боюсь их?!
   Сейчас мы сядем, и...
   -- Приостановка посадочного протокола, -- сглотнув, скомандовала я. -- Оценка ситуации.
   Я почувствовала, как изменилось напряжение на посадочных движках. Как вздрогинула громада "гадюки", зависая над бугристой облачной равниной. Низко-низко...
   Что тут оценивать, и так все ясно. Там, над защитной дымкой атмосферного щита, меня хорошо встретили в прошлый раз. А внизу...
   Вдох... выдох... сейчас курьер должен замедлиться тоже... и... давай же, ну!
   Я отдала команду на прыжок. Замерла в жутком миге ожидания: послушается ли? Послушался. Курьеру крышка, злорадно подумала я. А эсминец... ну, эсминец тяжелый, сядет. Три секунды, выход, снова прыжок, короткий, наугад, запутать направление. Эсминец сядет... капитан Чернов, который ненавидит иллов. Экипаж... они сейчас не люди. Но им можно помочь. Если успеем. Выход... чисто. Ну, с Богом, что ли. Вектор к Земле. На максимум. Два часа.
   Всего два часа!
   Так близко!
   Ну, люди... такое гнездо под носом проворонили... гнать в шею половину СБ!
   Напряжение отпускало медленно, неохотно, сквозь звон в ушах и бешеный стук сердца. Как там Вик? Я оглянулась. Дышит вроде... но и только.
   -- Всё путем, -- Алик поморщился, растер запястье. -- Оглушил и прикрутил к креслу. Перегрузки выдержит. Кстати, я рад отметить, что в моем хорошем самочувствии ты не сомневалась. И скажи, пожалуйста, мы ушли или еще не очень?
   -- Не очень. Дверь заблокируй.
   -- Уже, -- ответил Алик, -- не дурак. Кошка, нас ведь на Полигон сажали. Я видел.
   -- До Земли два часа, -- выдала я ему. -- Кстати, если ты подумал, что мы могли спуститься и забрать оттуда кого-нибудь, забудь. Не могли. Сами бы там остались.
   -- Я понимаю, -- выдохнул Алик, -- просто... ну, так... представилось.
   -- Мне тоже представилось. Какая там внизу ждет нас торжественная встреча. Конкретно нас с тобой.
   Студент передернулся: тоже с воображением все в порядке.
   -- И на этот раз ты стартовала из атмосферы?
   -- Да. -- Я помолчала и честно добавила: -- Самым подлым образом. Но второй раз попадаться...
   -- Лично я самым смелым бываю, когда здорово струшу, -- серьезно сказал Алик.
   Между тем команда подала вдруг признаки жизни. По коридору кто-то пробежал, постучали в дверь. Сначала тихо, потом громче.
   -- Что делать? -- шепотом почему-то спросил Алик.
   Я пожала плечами. Лично я ничего делать не собиралась. Хотя нет... вооруженные люди, это серьезно. Даже если без илловского контроля.
   Пришлось поднапрячь память. И, уже вспомнив нужную фразу на ильвинге и отдав команду на полную боевую блокировку, я сообразила, что у Блонди может быть разговорник. Что ж, Алик от страха смелеет, а я, видно, тупею.
   Боевая блокировка включает внутреннее наблюдение. Забавно... Рубка, боевые посты... а вот и коридор перед нашей дверью. Двое. Это еще не тревога, наверное. Пришли за какой-то надобностью... но до тревоги теперь недолго.
   -- Капитан Блонди, -- кричали за дверью, -- капитан, отзовитесь!
   Я все-таки пошарила у Вика по карманам и нашла разговорник. Вывела команды на ильвинге. Сверилась с пультом. Ого... похоже, имперские капитаны готовы драться не только с врагом.
   -- Алик, я могу их усыпить. Или парализовать. Или убить. Без проблем, простой командой на пульт. Здесь все предусмотрено.
   -- Ты с ума сошла!
   -- Нет. Просто я хочу, чтобы ты с ними поговорил. Ты человек и они люди. Скажи им, что бессмысленно размахивать оружием. До нас они не доберутся. Здесь такая блокировка! Скажи... хотя это без толку, конечно, о чем с ними можно говорить сейчас. Наверняка от контроля не очухались.
   -- Я попробую. Куда говорить?
   Если бы я знала...
   Но тут те двое развернулись и убежали.
   -- За подмогой, -- хмыкнул Алик.
   -- На пульт, отследить, -- выпалила команду.
   -- Между прочим, это не матросня с эсминца, а космодесантники, -- проинформировал меня Алик. -- Вполне могут снять твою блокировку.
   -- Сомневаюсь. Хотя буду рада, если ты окажешься прав. Теоретически, исходя из того, что это все-таки вражеский корабль.
   Алик поежился. Представил, видно, действия снявших блокировку двери десантников: капитан привязан к креслу в бессознательном состоянии, а распоряжаются кораблем сомнительные пассажиры. Да еще и на ильвинге, с приоритетного пульта! Я мстительно добавила:
   -- Кстати, ты в самом деле думаешь, что свободный капитан не отличит космодесантников от матросов? Без разницы, люди это, ханны или имперцы?
   Десантники тем временем добежали до рубки. Ха! Гнать в шею из десанта! И тех, кто их учил, тоже. Один должен был остаться в коридоре.
   -- Внешняя блокировка рубки, отключение управления, усыпляющий газ.
   -- Зачем?! -- возмущенно заорал Алик. -- Это же наши! Люди!
   -- Вот именно: наши. Иначе я б другой газ пустила. А так всего лишь поспят до Земли. И голова болеть не будет. У тебя же не болела? Кстати, Алик... если хочешь добраться до Земли, хоть ты не создавай мне проблем, ладно? Честное слово, это трудно, справляться в одиночку с "гадюкой".
   Алик умолк, и я сосредоточилась на управлении.
   Хотя как раз сейчас с управлением прекрасно справлялся автопилот. Проблемы мои начнутся после выхода из прыжка.
   В имперских навигационных справочниках я не разобралась бы даже с разговорником. Но светлейший капитан тоже, видно, не слишком в них понимал; во всяком случае, после какого-то получаса мучений я набрела на изумительно простую шпаргалку вероятных точек выхода. Где указывались, как ни странно, и выходы к Земле. Хотя что уж тут странного.
   В любой системе не так много точек, где можно безопасно выйти из прыжка, а в системе типа Солнечной и вовсе... да и те на месте не стоят. Куда безопасней было бы вынырнуть за границей системы и добираться до места тихим ходом. Но я сочла наше дело достаточно спешным для риска. И выбрала ближайший к Земле выход.
   Хотя Телла сказал бы, наверное, что чем больше риск, тем меньше толку получится от спешки.
   Нам повезло: вышли нормально. Я включила связь, не тратя времени на обзор. Аварийный передатчик. Полный диапазон, минимальная мощность. Где-то поблизости обязан болтаться дозор. Услышат. Все лучше, чем пользоваться стандартной имперской связью. Мало ли...
   -- Капитан Три Звездочки требует связь с СБ, -- четко и медленно выговаривала я. -- Чрезвычайное сообщение. На борту опасная ситуация. Повторяю, на борту опасная ситуация, требуется связь с любым подразделением СБ Конгломерата.
   -- Теперь кто успеет первым, -- хмыкнул Алик. -- СБ твое или...
   -- Здесь СБ, -- отозвался передатчик. -- Дозорный крейсер "Печенег", дежурный оператор Новицкий. Перейдите на видео.
   Ага! Щас ему видео! И трансляцию на пол-Галактики. СБ! Трила им в боссы!
   -- Говорю с аварийного передатчика. Рубка заблокирована, не отвечает, веду корабль с резервного пульта. Прошу посадку в карантинной зоне. Как понял, Новицкий?
   -- Поясните, Три Звездочки. Вы на чьем корабле? Кто в рубке? Что за опасная ситуация?
   -- Новицкий, у меня чрезвычайное сообщение! Ты кто, шеф сектора? Дай мне посадку и встречу. У меня имперцы на хвосте и полон борт ваших десантников после ментоатаки.
   Этого хватило. С лихвой. Меня быстро и аккуратно вывели на Платформу -- закрытый спецкосмодром СБ. "Печенег" плотно шел рядом до самой атмосферы, Новицкий со связи не уходил, хотя расспрашивать больше не пытался. А потом он передал меня диспетчеру Платформы, и под брюхом "гадюки" засверкал ослепительно голубой океан, я в жизни не видела столько голубизны. И наше защитное поле отшвыривало в стороны нахальных белых птиц.
   -- Чайки, -- прошептал Алик. -- Господи, чайки!
   "Галюка" опускалась на удивление послушно. Чайки горланили и отлетали прочь. Платформа надвигалась все ближе, на ней суетились знаменитые "голубые береты", и я буркнула:
   -- Встречают правильно. Алик, сядь плотней, садимся.
   -- Земля, -- шептал Алик. -- Господи, Земля... добрались...
   Я села не очень чисто. Что ж, чужой корабль, да и тяжелее насколько... села, и ладно. Главное, вообще довела. Вон и Вик зашевелился, чертыхнулся, просипел:
   -- Что за?..
   -- Алик, развяжи, -- попросила я.
   -- Может, не стоит?
   -- Отмена боевой блокировки, -- скомандовала я вместо ответа. -- Отмена блокады рубки, продув. Боевые посты отключить, главный люк открыть. Наблюдение оставить.
   Устала... ильвинг этот...
   -- Где мы? -- хрипло спросил Вик.
   -- На Земле.
   Я вдруг вспомнила: когда летели на Землю с отцом, мне так понравилась она, бело-голубая в черноте космоса. "До дыр бортжурнал засмотришь", -- смеялся отец. Сейчас и не поглядела. Не до того.
   -- На Земле, -- повторил Вик. И оторопело уставился на ворвавшихся в каюту десантников: -- А почему вдруг "голубые береты"?
   -- Потому что ты нас чуть на Полигон не завез, -- фыркнула я. -- Не помнишь? Доверяй таким трофейные "гадюки"!
   Блонди потер лоб.
   -- Не помню. Ничего после... курс когда...
   -- Кому корабль сдавать? -- спросила я десантников.
   -- Вы идите, -- ответили мне. -- Снаружи встретят. Помощь нужна?
   -- Там разберемся, -- буркнула я. Что ж... сама просила встретить.
  
  
  

Оценка: 6.06*7  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"