Аннотация: О первом крестовом походе и некоторых практических аспектах путешествий во времени. Ну и о любви, куда ж без нее ;)
Писано на "Cosa Nostra-4"
Опубликован в сборнике "Поколение NET. Цветной день" изд-во "Снежный ком"
- Земля Иерусалимская расположена в центре мира... - Мария отрывается от чтения, смотрит в окно замутненным взглядом. За окном столкнулись две крутые тачки, брызнули осколки стекол, в яркое пластиковое месиво въехал не успевший затормозить грузовик, смял в лепешку и рванул дальше. Все беззвучно: когда они заселились сюда, Конрад не пожалел денег на звукоизоляцию. Взгляд Марии остается безучастным. Не привычные будни величайшего мегаполиса Европы видит она сейчас, а сказочный город, город своей мечты. - С древних времен она была общей родиной для народов, которые ради поклонения святым местам прибывали из самых разных стран, как о том сказано в "Деяниях апостолов"...
- Хочешь кофе? - Конрад ставит на стол две крохотные чашечки, опускается в кресло напротив жены.
- Что? - ее глаза - словно отражение неба, а взгляд пробирает до мурашек по коже. Раньше про таких говорили "не от мира сего", теперь определяют проще: "чокнутые". - О, конечно. Спасибо, дорогой.
- Тебе нравится подарок?
- Очень! Ты... Конрад, милый, ты - чудо!
- Ну что ты, дорогая, - Конрад берет чашечку, делает крохотный, самый вкусный глоток - сверху, с пенкой. Ставит на стол. Его рука слегка дрожит. - Это ты у меня чудо. Ты заслуживаешь самого лучшего.
- Конрад, а когда?..
Короткий взгляд на часы.
- Через сорок минут у меня важная встреча. Может затянуться надолго. От нее очень много зависит. - И это чистая правда. Слишком многое зависит от того, как сложится разговор со стариной Ником. Все мы прежде всего деловые люди, а жена... жена - всего лишь женщина. - Давай завтра с утра, хорошо?
- Ладно. - И улыбка под пару взгляду.
Конрад умчался на свою важную встречу, и Мария вернулась к чтению.
О горе Фавор... О горе Сион... О церкви в Иосафатовой долине... О церкви Святой Девы Марии...
Буквы плыли перед глазами, обещая... что? Веру? - она и так верует. Спасение? - для этого совсем не обязательно отправляться за край света. "За край света", - отдалось эхом из включенного телевизора. Реклама турагентства при Институте Времени. Быстрая смена картинок: пасущиеся стегозавры, поездка на конке по древней Москве, рыцарский турнир... Мария досмотрела до конца, выключила звук и вновь развернула буклет.
О деревьях. И растут там деревья почти всех видов, какие только родятся на земле... Есть там деревья, называемые райскими, которые имеют листья в один локоть и шириной в пол-локтя, родящие продолговатые плоды, висящие на одной ветке сотнями и имеющие вкус меда. Растут там лимоны, чей плод кисл. Растут там деревья, которые дают яблоки, называемые яблоками Адама, - на них виден откушенный кусок.
Всего лишь слова древней хроники, смехотворные для любого, кто хоть немного знает географию; отчего же так щемит сердце?
Город, которого больше нет. Навеки потерянный город.
Также там есть кедры, которые дают плоды величиной с человеческую голову, но немного длиннее, и имеет их плод три вкуса: один на кожице - и он горяч, другой под кожицей - и он общеприятен, третий в самой сердцевине - и он холоден.
- Иерусалим, - повторяет за ней агент. - Понимаю, мадам, и одобряю выбор. Наш Институт, скажу вам прямо, в различных маршрутах заинтересован, так скажем, не в равной степени. Ваш выбор устраивает нас настолько, что цена будет минимальной. Самой минимальной.
- Это опасно? - поспешно спрашивает Конрад. - То есть, более опасно, чем...
- Нет, нет, - перебивает агент, - что вы! Степень риска минимальна на любом маршруте. Максимальная безопасность - вот наш девиз. Я говорил о научной ценности, не более того. Судьба Иерусалима, его значение для истории человечества - одно из приоритетных направлений наших сегодняшних исследований. Как вы понимаете...
- Да, - кивает Мария, - мы понимаем.
- О, простите! Я не должен, разумеется, читать вам лекции. Иногда увлекаюсь.
- Мы правда понимаем, - улыбается Мария.
- Значит, - агент, похоже, смущен, - остается выбрать время. Полагаю, двадцатый и двадцать первый век вряд ли вас привлекут? Быть может, тринадцатый? Расцвет Иерусалимского королевства... Или вот: тысяча сто восемьдесят седьмой год! Саладин, Ги де Лузиньян, принцесса Сибилла - помните? Весьма романтическая история, да... Шестьсот двадцать первый - путешествие Мухаммеда из Мекки в Иерусалим? Зарождение новой религии, ключевой момент истории!
- Видите ли, - тихо говорит Мария, - меня интересует другая религия.
- Понял. Минутку, дайте подумать... знаю! Да, я совершенно точно знаю, что вам надо! Одна тысяча девяносто девятый! Год, когда Святой Город впервые был отвоеван у магометан и стал христианским. Пятнадцатое июля: день, когда крест воспрянул... воссиял... в общем, я хотел сказать, это символично, не так ли?
- О, да! Да, я чувствую, это оно!
- Прекрасно. Когда вы хотели бы отправиться?
Мария бросает вопросительный взгляд на мужа. Конрад пожимает плечами:
- Тебе решать, дорогая, ведь это твой праздник.
- Тогда... сегодня можно?
- Разумеется, - кивает агент. - Вот договор, - на стол перед Марией ложится толстая распечатка, - пожалуйста, распишитесь на каждом листе отдельно. Потом пройдите в медпункт, вам сделают прививки и поставят чип-переводчик. После прививок нужно ждать два часа, на случай медицинских осложнений. Это время вы проведете в отделе технического обеспечения, там вам подберут одежду, украшения, выдадут местные деньги. Наш специалист расскажет вам, как правильно вести себя в прошлом, а также о механизме наблюдения и возвращения. Безопасность...
- Да, я понимаю, - заверяет Мария, ставя последнюю подпись.
Солнце здесь было жарким, жгучим, не запертое тонированными стеклами, не побежденное искусственным климатом городских улиц и комфортной прохладой дорогого жилья. Ветер здесь не отдавал металлом и пластиком, он нес совсем другие, незнакомые Марии запахи. Этот ветер кружил голову и наполнял душу беспричинным счастьем.
Зенит дня, зенит лета.
Мария медленно шла по пустой улице, разглядывая непривычно низкие дома, тускло-кремово-желтые, словно топленое молоко или слегка тронутая загаром кожа. Нет прохожих, не видно ни торговцев, ни их лавок. Не у кого спросить, куда идти. Марии показалось вдруг, что она попала не по адресу - не в живой город, а в пустые декорации. Только и есть, что жужжащая где-то рядом муха - камера, что записывает путешествие.
Почему-то стало страшно.
Она уж хотела вызвать институтского оператора и спросить, не случилось ли ошибки; даже крестик нашарила - именно в крестик была вмонтирована система связи, хотя Марии совсем это не понравилось. Но в последний миг заколебалась: внеплановая связь обошлась бы в солидные деньги сверх договора. И тут до нее донесся далекий визг.
Одно движение - и камера подлетает к Марии почти вплотную. Испуганные глаза, встревоженное лицо - на весь экран...
- А теперь скажи, Конни, в чем дело? Ты разлюбил голубоглазых блондинок? Скандинавские красавицы больше не привлекают? Правильно, я всегда говорил: таким, как ты, брюнетки подходят больше.
- Тебе все смеяться. Ее папаша оставил ей ренту в пятнадцать миллионов годового дохода. Пятнадцать миллионов в год, Ник! И она все их профукает, ей только дай. Этот ваш Иерусалим - самое скромное из ее желаний.
- Пятнадцать в год, говоришь? - Ник задумчиво постукивает ручкой по краю стола. - Окей, нет проблем. Пять единовременно на счет института, как благотворительный взнос в память о жене, и...
Умно, думает Конрад. Благотворительный взнос... да, это то, что надо. Не подкопаешься. Умно - и безопасно: институт сильней него заинтересован в сохранении тайны.
- Идет.
- Они идут, франки идут!!
Мимо бежали люди; охваченная паникой толпа подхватила Марию, закружила, понесла с собой. И тут страх ушел: включились правила выживания, накрепко вбитые в Марию еще в школе, отработанные много раз, доведенные до рефлекса. Толпа - это смерть, из толпы надо выбираться. Локти в стороны, жестко: не дать себя сдавить. К краю продвигаться осторожно, плавно, мягко, но настойчиво. Угадать, когда рвануть вбок, чтобы не к стене притиснули, размазав по ней кровавым пятном, а вышвырнули на простор переулка. И - как можно дальше от толпы. Найти безлюдное место и затаиться. Азбука безопасности при массовых беспорядках.
А вот теперь - связаться с институтом.
- Заберите меня отсюда! Скорее!!!
Скучающий голос агента - куда подевалась вся обходительность? - звучит строчками будущего некролога:
- Уважаемая Мария, пункт третий "а" параграфа пятнадцатого подписанного вами договора о сотрудничестве гласит, цитирую: "Испытатель идет на эксперимент сознательно и добровольно, будучи ознакомлен с риском и принимая на себя всю ответственность". Я сожалею.
Ник поднимает камеру выше: дать панораму. Совсем рядом с укрытием Марии, на той улице, которую она так ловко покинула, убивают бегущих сарацин воины Христовы. Рубят головы на скаку, срывают с женщин драгоценные украшения - и мчатся дальше. Сегодня их день, день их торжества.
- Жаль все же, что она не добралась до Соломонова храма. Если верить хронистам, крестоносцы учинили там такую резню, что кровь доходила до колен всадников и уздечек их коней. До сих пор нам не удалось проверить, насколько это соответствует истине.
Один из рыцарей сворачивает в переулок: как видно, углядел скорчившуюся между стеной и чахлой смоковницей девичью фигурку.
Мария поспешно достает из-за ворота крестик, напоказ: не трогайте, мол, своя!
- Умно, - морщится Конрад.
- Глупо, - возражает Ник. И поясняет: - Золото.
И верно: только миг заминки, одно, почти незаметное мгновение колебания - и драгоценный символ веры скрывается в кулаке победителя, а в грудь Марии входит кончик длинного рыцарского меча. Наблюдатели слышат короткий всхлип - и связь прерывается. Тонкая рука стаскивает с головы шелковое покрывало, прижимает к груди - в последнем, наверное, усилии выжить. Светлые волосы смешиваются с наметенным из пустыни песком, дождь украшений падает в пыль. Рыцарь спрыгивает с коня, наклоняется...
- Какой типаж! - в голосе Ника - откровенное восхищение. - Киношники с руками оторвут. Хочешь в долю, Конни? Подключай свои связи, и половина - твоя.
Муха вьется у лица рыцаря. Крупный план - яростный оскал, брызги крови на полуседой бороде. Отмахивается. Камера легка в управлении, надежна и безотказна. Но на попадание под широкую рыцарскую ладонь - не рассчитана.
- Случайность, - усмехается Ник. - Вот и все. Теперь твою женушку смогла бы вытащить разве что спасательная экспедиция - но, сам понимаешь, положение о секретности изысканий...
Ошарашенный легким успехом Конни ушел, и Ник вернулся к пульту наблюдения. Связь не работает на прием в руках аборигенов, но передача идет исправно. Самое интересное как раз и начинается, когда от дураков-туристов камеры переходят к местным.
В храме Гроба Господня шла служба, и в глазах полуседого рыцаря блестели слезы. Завоевал свой Град Христов, усмехнулся Ник. Счастлив, старый волк. Все вы там счастливы. Не видели, что осталось от вашего Святого Города. Руины. Груды камней в оспинах от пуль и осколков. Слишком многие дрались за обладание этим городом. Слишком многие и слишком долго, так долго, что никому уже не интересно, кто там хозяйничает сегодня, а кто придет завтра. "Бойся ухода Иисуса", вспомнилось вдруг. "Бойся ухода Иисуса, ибо он не вернется". Откуда это? Попалось, видно, на глаза ненароком, да и засело.
Пить меньше надо, одернул себя Ник. Даже с такими выгодными клиентами, как Конни.
Рабочий день подходил к концу. Самым интересным записям придет время позже, но все же Ник не удержался, глянул на камеру.
Служба окончена. Старый рыцарь говорит со священником, и голос его глух:
- Ее глаза как небо. Совсем как у моей Марии. Поздно я разглядел, жаль. Вот... во искупление грехов раба Божьего Конрада... я пожертвую и больше, только бы...
- Молись, сын мой, - строго отвечает священник. - Господь благ, молись. И я буду молиться.
Золотой крестик падает в ладонь священника, порванная цепочка стекает с пальцев рыцаря - водой, песком... временем.
Перед глазами наметенный ветром из пустыни песок промокал темной кровью. Мария провезла по пыли рукой, дотянулась до стены - самыми кончиками пальцев. Камни Вечного Города - как топленое молоко или слегка тронутая загаром кожа. Они будут такими же и через тысячу лет.
Но и они умрут. Все мы смертны - и люди, и города. Может, так и лучше, подумала Мария. Здесь... и теперь. Остаться в Вечном Городе... пока он еще жив... и будет жить еще долго... будет жить...
Сильные руки перевернули ее на спину, пыль и камень сменились полуседой бородой, загорелым лицом. Ее убийца... почему он так странно смотрит?
- Ты не сарацинка. Твои глаза, как небо, и волосы... Вот, - рыцарь вытянул из-за ворота ладанку, - частица мощей святого апостола Матфия. Если ты христианка, целуй, и пусть Господь сотворит чудо.
Серебро ладанки холодит губы. Рыцарь зажимает чем-то рану, берет ее на руки, куда-то несет. Сознание уплывает, и на алом небе пляшут черные буквы, складываясь в сотню раз читанное:
...имеет их плод три вкуса: один на кожице - и он горяч, другой под кожицей - и он общеприятен, третий в самой сердцевине - и он холоден.
Дура, билось в голове, дура, ненормальная, фанатичка чокнутая. И хоть бы словом обмолвилась! А ведь любила...
Любила...
За окном столкнулись две крутые тачки, брызнули осколки стекол. В яркое месиво, не сумев затормозить, въехала третья, за ней - сходу - еще две, с разных сторон. Конрад глядел остановившимся взглядом, глядел, не видя. Строчки завещания стояли перед глазами. Даже не строчки - три слова. Три коротких слова, перечеркнувшие все его грандиозные планы.
Фонд "Вечный Город".
Через неделю Готфрида Бульонского провозгласили правителем Иерусалимского королевства - не королем, нет, ибо славнейший из крестоносцев счел неправильным венчаться золотым венцом там, где Спаситель был увенчан венцом терновым.
На следующий день, утром, Конрад - этот Конрад - велел Марии идти с ним. Она не спросила, куда: что толку пленнице в вопросах? Рана ее оказалась легкой - а может, и впрямь Господь сотворил чудо, Господь - или выходившая ее старуха. Но ей все еще снились трупы на улицах Святого города, и она просыпалась в слезах, и благодарила Господа за спасение, и молилась за убитых.
Рыцарь вел ее дорогой, которую она опознала почти сразу, хотя ни разу не была здесь въяве. Он хотел подняться на Голгофу. Что ж, она тоже этого хотела, когда покупала тур. Но разве могла она подумать, что дорога сюда будет залита кровью?
Здесь было тихо. Иерусалим лежал под ногами, и ни крови, ни трупов не было на его улицах. Святой город, мало ли крови видел он за тысячелетия своей истории? И что такое эта ужасающая резня по сравнению с тем, что будет здесь через тысячу лет? Люди не меняются, горько подумала Мария. Здесь или там, сейчас или тогда, лучше всего они умеют убивать. Но, Господи всеблагой, разве это значит, что живые не должны надеяться и верить? Не должны жить так, чтобы не стыдно было предстать перед судом Твоим?
Рыцарь пробормотал короткую молитву. Сказал:
- Плохо, что Гроб Господень захвачен столь великой кровью. Сарацины не виноваты, что родились во тьме неверия, они могли бы узреть Свет, а мы...
- А ты знаешь, - спросила Мария, - что они, хоть и не так, как мы, тоже веруют во Христа? Они считают его пророком и чтят наравне с другими пророками.
- Это неправильно, - жестко сказал рыцарь.
- Да. Но убивать за неправильную веру тоже...
- Неправильно? Может быть. Я не знаю. Я всего лишь рыцарь, принявший крест в память об умершей жене и ради обретения Града Христова.
- И что, - спросила Мария, - ты обрел его?
- Гляди, - рыцарь немного повернул свою спутницу и указал рукой на гору, что возвышалась далеко за стеной Иерусалима. - Вон, видишь? Монжуа, Гора Радости. Оттуда я увидел Святой Град, и понял, что сердце мое навеки останется здесь. Но я не знал тогда, что ты будешь держать его в ладонях. Твои глаза - совсем как у нее. Я молился за твое исцеление.
Конрад взглянул ей в глаза прямо и твердо.
- Скажи, Мария, ты очень хочешь вернуться домой?
- Хочу, - честно ответила она, - но это невозможно. У меня больше нет дома.
- Готфриду нужны воины, победа - это еще не мир. Я останусь здесь. Буду защищать Гроб Господень. Ты станешь моей женой?
Мгновение она колебалась. Она была женой другого. Но тот Конрад остался там, на тысячу лет вперед, и, если бы он хотел, наверное, он мог бы уже найти ее. И потом - их не венчали в церкви. Он не захотел. Сказал - глупости все это.
Что ж, теперь она понимает: это было к лучшему. Иерусалим, Вечный Город, был ее мечтой. Странно же она исполнилась...
- Стану, - ответила Мария. - Если только тебя не остановит, что у меня уже был мужчина.
Еще через неделю, когда был избран иерусалимский патриарх, Конрад и Мария обвенчались. Почти все крестоносцы, вволю награбив сарацинских богатств и помолившись пред Гробом Господним, сочли свою миссию в Святой Земле исполненной и вернулись в Европу; но Конрад остался, как и говорил. Мария была этому рада. Пусть Иерусалим недолго останется христианским, пусть ждут его века войн и печальный конец - сейчас он жив, залитый жарким южным солнцем зенита лета, и камни его - цвета ее кожи, и почему-то она верит, что все в ее жизни теперь правильно. Она разделит судьбу Иерусалима. Он того стоит, Святой Город, город, навеки потерянный там, но вечный - здесь.