Очень часто человек не подозревает о возможностях, которые скрываются внутри его тела и внутри его души. Он умирает, даже в мыслях не приблизившись к тому, чего мог бы достичь, если бы обстоятельства сложились удачнее. Он умирает в неведении; уходит в небытие тихо, незаметно для окружающих и для самого себя - будто бы и не жил совсем.
Еще печальнее судьба тех, кто понимает, что способны на большее, что сама природа заложила в них громадный потенциал. Этим людям не хватает лишь маленького ключика, чтобы отпереть плотную дверь темницы, в которой томится их интеллект, надёжно и в то же время безнадёжно выкипая в вареве медлительной и неповоротливой эволюции.
И тех, и других может спасти только удар извне. Мощный таран, сокрушающий любую, самую злую и коварную преграду.
Я относился к первой категории людей. Тех, кто никогда ничего не подозревал.
И вдруг таран ударил.
Это случилось, когда вся страна отмечала День победы над фашизмом - 9 мая.
В тот день я приехал в городок Н. на юге Ленинградской области. Здесь я жил до окончания школы (потом, не без труда поступив в университет, я перебрался в Петербург). Каждое 9-е мая я приезжаю в Н., чтобы навестить могилу деда, павшего в боях за Кенигсберг.
Мы с друзьями стояли на опушке редкого соснового бора, передавали по кругу бутылку виски, разговаривали ни о чем, улыбались. Слева от нас, через несколько сосен и скудный кустарник, находилось кладбище. Посреди него возвышался монумент героям Отечественной войны, усыпанный цветами, и в основном это были красные и белые гвоздики. Возле монумента расположился военный духовой оркестр, целый час уже, без отдыху, игравший старые советские марши.
Справа от нашей компании находилась большая деревянная коробка, в которую смотритель кладбища и посетители сбрасывают всякий мусор. Признаться, нас не очень смущала близость помойки, потому что запах гниения относился в сторону довольно сильным северным ветром, налетающим с лесного озера.
Когда виски было выпито, я подошел к помойке и бросил бутылку в середину мусора. Я уже хотел развернуться, чтобы вернуться к друзьям, как случайно заметил какое-то робкое движение. Заранее кривясь от отвращения, я присмотрелся и увидел четыре одинаковых предмета, похожих на обрезки пожарного шланга или тушки кальмаров грязно-бурого цвета. Вот они-то и зашевелились, когда бутылка упала ровно между ними. Я не отрывал взгляда от шевелящихся предметов, но боковым зрением все же заметил двух мертвых крыс, с поджатыми лапами лежащих в углу на ворохе темно-ржавых прошлогодних листьев. Их черные мокрые животы, облепленные жадными мухами, вызвали у меня резкий приступ тошноты.
И тут сверху прыгнула куница - заметив движение внутри помойки, она решила поживиться свежей плотью. Соскочив с ветки прямо на один из "обрезков", она вцепилась в него зубами и затрясла головой. Не прошло и двух секунд, как ее зубы схватили пустоту, а "обрезок", вывернувшись, всосал голову куницы, а потом и всю ее, внутрь себя. Еще через две секунды от куницы не осталось ничего, зато "обрезок" заметно увеличился в размерах. Два других "обрезка" быстро подползли к трупам крыс и распорядились ими точно таким же образом. Я стоял, оцепенев. Мне вспомнился фантастический роман, который я читал в детстве: главным его героем была бесформенная масса, которая ползала по водопроводу и пожирала живую материю, при этом увеличиваясь в размерах. Благодаря этому воспоминанию, у меня не осталось никаких сомнений в том, что я вижу совершенно новую форму жизни. И в этот момент "новая форма жизни" бросилась на меня.
Мне удалось увернуться. Вопя от ужаса, я побежал в сторону изумленных приятелей. Кто-то из них схватил меня. Я обернулся и увидел, что "обрезок" стремительно ползет в нашу сторону. Он двигался словно очень крупный и сильный дождевой червяк: выгибаясь, передней частью он притягивал заднюю, затем энергично ею отталкивался.
Вырвавшись, я побежал по сосновому бору в направлении коттеджей, маячивших за соснами вдалеке. Втайне я надеялся, что мой жуткий преследователь оставит меня в покое, позарившись на кого-то из моих друзей, которые до сих пор стояли с разинутыми ртами.
Я мчался по мягкому ковру из хвои, почти не глядя под ноги, и мое сердце колотилось как бешеное - не от того, что я запыхался, а от страха (прозанимавшись несколько лет легкой атлетикой, я все еще мог пробежать довольно приличное расстояние на большой скорости). Метров через двести мне пришла в голову идея обернуться, и тогда меня чуть не хватил удар: чудовищный червяк по-прежнему полз за мной, и расстояние между нами практически не изменилось, как и полминуты назад составляя три метра. Казалось, он твердо следовал намеченной цели. И этой целью был я. В отчаянии я схватил валявшийся неподалеку деревянный чурбан и запустил им в червя. Взметнув "морду", если можно было так назвать примитивное кольцо плоти с пустотой внутри, червь с легкостью поймал чурбан, поглотил его и тут же переработал, почти мгновенно увеличившись в размерах. Мне не оставалось ничего иного, кроме как снова взять руки в ноги и бежать, бежать изо всех сил. Я догадался, что червь может сожрать любой материальный предмет, но я не мог понять его охотничьего азарта. Почему он преследует именно меня, когда кругом так много пищи! Силы мои начали понемногу иссякать, а в голове появилась мысль, что червь пытается меня загнать. Для червя он был слишком разумным, только вот разум его выглядел совершенно непостижимым в глазах нормального здравомыслящего человека, каковым я себя тогда считал.
Мне показалось, что червя остановит только огонь, но, постоянно озираясь во время бега, я замечал, что он не отстает от меня ни на метр, - и у меня просто не хватит времени "добыть огонь". С громкими криками я вбежал в коттеджный поселок, шаря глазами по сторонам и надеясь найти хотя бы одну открытую дверь. Безуспешно. Были закрыты не только двери, но и калитки. Лишь в одном из окон промелькнуло испуганное лицо молодой женщины.
Я пробежал поселок насквозь и снова очутился в лесу. В боку ощутимо кололо, мое дыхание стало прерывистым, а из горла вырывались хрипы. Я уже не оглядывался, просто бежал вперед, продираясь через кустарник, и мысленно готовился к смерти, пытаясь предположить, насколько она будет мучительна.
Несколько раз я споткнулся. Споткнувшись в третий раз, я упал на колени - и тут же оглянулся, инстинктивно вскидывая руки. Я увидел, что червь, хоть по-прежнему и не отставал, значительно уменьшился в размерах. Похоже было, что беготня утомила его не меньше чем меня, а может, и больше: от чрезмерных физических усилий он буквально сжигал себя. Он попытался прыгнуть, но я, заранее подобрав под себя толчковую ногу, вовремя отпрянул в сторону. И опять вскочил на ноги, и опять побежал, но на этот раз уже почувствовал, что смогу перебегать червя. Так и случилось. Метров через триста изнурительного бега по пересеченной местности, я обернулся и увидел крошечной обрезок плоти, двигающийся медленно и чуть ли не кубарем, - он уже не мог сокращаться так ловко, как прежде, и после особо яростного толчка начинал попросту катиться. То, что пыталось меня догнать, уже не было червем. Но я все же не решился остановиться, подойти к своему ослабевшему врагу и попросту раздавить его ногой. Я перешел на бег трусцой и через несколько минут, обернувшись, обнаружил, что погоня закончилась.
Без сил я повалился на траву и закрыл глаза, чувствуя, как по всему телу струится горячий пот. Крайнее недоумение охватило меня, мешая расслабиться. Я не мог взять в толк: какой смысл заключался в самопожертвовании червя. Ведь на последнем издыхании он преследовал меня, понимая прекрасно притом, что убивает себя! Что мешало ему остановиться, проглотить немного подножного корма и возобновить погоню? Что за нелепая жертва, принесенная богу охоты?
Отлежавшись, я встал и пошел через лес на железнодорожную платформу, всю дорогу продолжая размышлять о мотивациях червя. Мне не хотелось разыскивать друзей, которые, возможно, уже мертвы, а кроме того, я опасался встречи другими с червями. Поэтому я сделал большой крюк и только через час вышел на платформу. Там я дождался пригородного поезда и поехал в Петербург.
Пребывая в полушоковом состоянии, я отстраненно наблюдал за пассажирами, но даже мой невнимательный взгляд заметил, что люди находятся в большом смятении. Некоторые из них тихо переговаривались, но, похоже, не слышали друг друга. Большинство же молчало. Один старик вез собаку, огромного сенбернара, который всю дорогу скулил и поджимал хвост. В вагоне царила нервозная обстановка, и мне почудилось, что источником всеобщего беспокойства являюсь я, распространяя вокруг невидимые человеческому глазу флюиды, вызванные моими сверхестественными переживаниями. Примерно тогда же мне показалось, что я понимаю червя, который намеренно ввязался в изнурительную погоню, попытавшись тем самым довести меня до такого пограничного состояния, когда я бы понял, что его самопожертвование не является ни случайным, ни бессмысленным. Что он пожертвовал собой ради меня. Ради моего блага. Мысль эта выглядела какой-то зацикленной и чужеродной. Что именно должен был я понять - этого я по-прежнему не знал, однако исходной точкой было слово "жертва".
По приезду в город оказалось, что никаких "флюидов" я не распространяю, потому что вообще все люди, которые встретились мне на вокзале, выглядели подавленно и отрешенно. На их лицах лежала печать страшной неуверенности в себе, сегодняшнем и завтрашнем дне. Многие из них были пьяны, и от того еще более угрюмы. Напившись по случаю праздника, они не испытывали никакой радости. В их глазах была неожиданная пустота, которой они боялись. Вагон метро был набит битком, люди давили друг другу ноги и злобно ругались. Казалось, что весь наш город и атмосфера над ним переполнены каким-то отравляющим газом.
Добравшись, наконец, до своей квартиры, я решил выпить снотворного. Как и другими людьми, мной тоже овладела жуткая неуверенность в себе. Я понимал, что теперь ничего не будет как прежде.
В то время я жил один, а потому ни с кем не мог поделиться своими переживаниями. Мне пришла в голову идея, что в данный момент будет лучше уснуть, - ведь недаром говорят, что утро вечера мудренее.
Но долго поспать не удалось: меня разбудили крики с улицы. Был уже вечер, и солнце клонилось к закату, заливая улицу неярким золотым светом. На нежной молодой траве, растущей на захламленном пустыре, толпилось множество народу самых разных возрастов. Некоторые были одеты по-праздничному, среди них были даже несколько ветеранов в кителях, усыпанных орденами и медалями. Но большинство людей вышли в домашнем. Часть их бесцельно бродила по пустырю, натыкаясь друг на друга, ругаясь и тут же расходясь, другие сидели или лежали на траве, бессильно схватившись за головы. На углу улицы группа людей окружила толстоватого очкастого мужика в коричневом костюме и неестественно белой рубашке, выбившейся из брюк. Все они громко и злобно кричали, но никто друг друга не слышал и даже не пытался услышать. Очкастый мужик стоял с пистолетом в опущенной руке и водил по сторонам невидящими глазами. Вдруг он поднял руку и выстрелил в старуху, угрожающе сгорбившуюся перед ним. Она отлетела назад и упала навзничь, поток ее бессвязной визгливой речи оборвался, а юбка задралась. Остальные продолжали стоять и гомонить, как стая обезумевших попугаев. Собственно, они и были безумными разнаряженными попугаями, произносящими слова по привычке, но совершенно не понимая их смысла.
Я почувствовал, что пол ползет у меня из-под ног. Я сел на стол, стоящий перед окном, поднес ладони к вискам и сцепил пальцы на макушке. Я смотрел в прямоугольник окна и не понимал его предназначения. Многочисленные фигуры, толпящиеся внизу, не несли в себе никакой смысловой нагрузки, они только разрушали мое сознание, и посредником между мной и людьми внизу выступало окно. Пошарив рукой, я нащупал тяжелую хрустальную вазу и запустил ею в пространство перед собой. Раздался звон, потом крик. Вдруг я вспомнил про змею. Нет, это была не змея. Это был червь. И сейчас он показался мне единственным реальным объектом вконец спятившего мира. Воспоминание о черве вернуло меня назад, я опять ударился в бессвязные бессмысленные размышления, и буквально через несколько мгновений с облегчением почувствовал, что безумие, внезапно нахлынувшее на меня, стало отступать. Да, теперь мне казалось, что я испытываю благодарность чудовищу, которое всего несколько часов назад пыталось меня сожрать.
Чтобы попробовать разобраться в причинах происходящего, следовало для начала хотя бы включить телевизор: по-крайней мере, это было самое безопасное действие. Телевизор был настроен на канал "Рамблер". Я увидел совершенно пустую студию. На заднем фоне неподвижно висели облака. Строка, бегущая в бесконечность, извещала только об одном: курсе евро к рублю.
Вдруг с неба раздался какой-то гул, переросший в рев. Я бросился к окну и уставился сквозь дыру в стекле на улицу. Публика на пустыре задрала головы вверх. Над нами проносилась эскадрилья реактивных истребителей. Куда они летели, зачем? Кого атаковать? Похожи, пилоты и сами этого не знали. Внезапно два истребителя столкнулись, у одного отлетело крыло, и его закрутило. Оба они устремились к центру города и вскоре исчезли из поля видимости. Секунд через пятнадцать послышался взрыв.
Я уже давно не чувствовал страха, одну только щемящую ребра тревогу. Я знал, что вляпался в крупное дерьмо, но немного утешала мысль, что не я один - все человечество погрузилось в огромную кучу говна, а значит кто-то да выживет. Умрут многие, но в целом человечество выживет. Я надеялся, что смогу оказаться среди счастливчиков? Надо только переждать, вытерпеть, пережить. Для этого, подумалось мне, надо раздобыть оружие.
Быстрым шагом я деловито шел по улице, на которой царил настоящий хаос. Битые автомобили, шатающиеся люди, много трупов. Я зорко выглядывал мертвых милиционеров с целью разоружить их, но они почему-то не попадались. Дело близилось к ночи, на землю спускались сумерки, но ни в одном из домов не горел свет - либо были проблемы с энергией, либо люди разучились пользоваться светом. Проходя мимо здания муниципального бассейна, я увидел, что двери его широко раскрыты. Мне вдруг захотелось попасть внутрь. Преодолев пустующую вахту, я поднялся по лестнице к мужской раздевалке. На полу валялись боксерские трусы и две рваные майки. Из-под скамьи торчал тупой нос одинокого черного ботинка. Я прошел через раздевалку и душевую, в которой работало как минимум три душа, заливая пол кипятком, после чего очутился в просторном зале, где размещался пятидесятиметровый бассейн с двумя вышками, пятиметровой и трехметровой. Сквозь огромные матовые стекла струился красный свет заходящего солнца. Бассейн почему-то не пах хлоркой - запах был совсем другим, но очень резким, неприятным, будто к хлорке подмешали еще какую-то гадость. Оглядевшись, я увидел несколько полуголых тел, и все они были мертвыми телами. Одно было нанизано на длинный алюминиевый шест, покрытый кровью, два других тела, толстых и дряблых, женских, в аляповатых купальниках, развалились на скамье. Они обнимались. Воды в бассейне почти не было, только на самом дне... И вдруг мне послышался плеск. Мешал край бассейна, я не мог увидеть, что делается у меня буквально под ногами. Я подошел к краю, взялся за поручни и посмотрел вниз. В большой луже барахталась маленькая девочка лет пяти. Ей было хорошо на мелководье. Она отталкивалась от бортика ногами и, не боясь утонуть, имитировала брасс. Я долго смотрел на нее и неожиданно понял, почему она привлекла мое внимание: она занималась осмысленным делом. Мне тут же захотелось ее спасти. Я считал себя вменяемым и не мог не протянуть руку помощи другому вменяемому человеку, пусть даже и ребенку. Спустившись по лесенке на дно бассейна, я окликнул девочку.
Она посмотрела на меня с улыбкой и без страха. Она протянула мне руку. Я шагнул вперед, но вдруг поскользнулся и упал на задницу. Девочка рассмеялась. Мои джинсы тут же пропитались вонючей водой, источающей запах хлорки и чего-то еще. Я сидел на жопе и чувствовал, что вода холодит мои ноги. Обмыв мою жопу и ноги, вода принесла мне прозрение. Это было сродни религиозному ритуалу. Мой страх окончательно улетучился. То, что сейчас творится в мире - несмертельно, понял я. Крайне странно, но несмертельно. Даже тот червь в лесу не угрожал непосредственно моей жизни. Он всего лишь убил мою прежнюю жизнь, но это было неизбежно, если я хочу жить дальше. Впереди замаячила вечность, и я беспечно заулыбался. Но тут же помрачнел: я еще ни в чем не разобрался, только узрел где-то вдали свет. Слишком много работы ждет меня впереди, чтобы так беспечно улыбаться.
- Тебе здесь нравится? - строго спросил я девочку.
- Пока да, - ответила она.
- Тогда побудь пока здесь.
Прошло всего двадцать минут, но, выйдя на улицу, я понял, что окружающий мир изменился слишком быстро и радикально для этого короткого срока. Изменения выглядели настолько невероятными, что я остановился и принялся быстро-быстро тереть глаза, словно стараясь опередить ускользающую реальность.
Там, где была улица, теперь возвышалась огромная металлическая постройка с большими окнами. Внутри ее полыхали красные, голубые и зеленые вспышки, сыпались искры. Оттуда же доносился монотонный, рабочий шум, - работали люди, работали механизмы. Мимо меня пробежали два человека, разрывая друг другу глотки в клочья, разбрасываясь своей и чужой кровью. Я шарахнулся в сторону. Из низких дверей постройки вышел чумазый человек с тележкой. Распрямившись, он с укоризной посмотрел в сторону убивающих друг друга безумцев, потом подкатил тележку к груде мусора и опрокинул тележку. Посыпались какие-то провода, платы, шестеренки. Человек выглядел нормальным. Я подбежал к нему и спросил, что все это значит.
- Некогда! За работу! - крикнул человек и вместе со своей тележкой исчез внутри постройки. Я пригнулся и нырнул следом за ним.
Стены внутри постройки (вероятно, это был какой-то завод) источали галогенный свет. Пол был завален кабелями, арматурой, мусором, неизвестными приспособлениями. Из одного помещения в другое шныряли люди и какие-то странные, невообразимые существа. У меня отвисла челюсть, когда я их увидел. Все они были совершенно разные. Некоторые были многоногими, некоторые многорукими, кто-то без глаз, кто-то без туловища, один был похож на омара, другой на каракатицу. Но все они принимали участие в общем движении и что-то тащили, паяли, прибивали, отпиливали, - короче говоря, работали.
Заглянув в одно из помещений, я вдруг увидел Андрюху, своего приятеля со двора, и остановился, ошеломленный неожиданностью встречи. Он не обратил на меня никакого внимания. Он стоял возле высокого, конусообразного, вмонтированного в пол механизма и, высунув от усердия язык, ковырялся в плотно начиненном микросхемами куполе, который был откинут и болтался на шарнире.
- Андрюха! - подбежал я к нему. - Что ты делаешь? Что это? - я указал на механизм.
Он что-то ответил.
- Я не понимаю! - воскликнул я, пожимая плечами.
- Ешь треску, чтобы понимать, - без тени улыбки на лице ответил Андрей. Потом он взял меня за локоть и подвел к страшному низкорослому созданию, которое возилось с когда-то человеческим, а теперь модифицированным под чужие руки компьютером. Вообще, все нечеловеческие создания, находящиеся на заводе, были низкорослы, и, видимо, под их размер были сделали такие низкие потолки. Тварь, к которой меня подвел Андрей, имела прямоугольное брюхо дымчатого цвета и четыре маленькие ноги, расширяющиеся книзу. Руки у нее были три, все гибкие, тонкие, извивчатые. Из брюха твари произрастали два толстых, кручёных стебля, каждый из которых заканчивался двумя бурыми листьями, придерживающими круглый белый глаз. Глаз защищался листьями только снизу и по бокам. Некоторое сходство с ландышем придавало глазам твари какое-то болезненное очарование, но в то же время вызывало и страшное омерзение. Стебли скреплялись между собой, посередине, толстой мембраной с серым мешочком позади и подобием рта спереди. Вот к этому чудовищу и обратился Андрей, пытаясь представить ему меня при помощи жестикуляции.
По-видимому, тварь поняла, что от нее хочет Андрей, потому что неуклюже выбралась из-за компьютера, взяла меня за руку и куда-то повела. Пока мы шли, рот ее раскрывался, как будто она что-то говорила, только слышалось оттуда еле слышное клокотание или, может, воркование. Я понял, что никогда не смогу выучить этот язык, а потом подумал, что, может, она просто так дышит. Еще через несколько минут мне начало казаться, что я догадываюсь о смысле слов, отскакивающих от ее мешочка-нёба. Она (я почему-то решил, что это "она") вела меня на мое рабочее место, которое находилось в противоположной стороне завода, и за время пути, пока она терлась своим щупальцем о мое плечо, я успел почувствовать, что она не желает мне зла. Что пока я нахожусь в безопасности. Что моей жизни ничего не угрожает до тех пор, пока я вменяем и готов к сотрудничеству. Некоторый контакт был установлен, и трудно сказать, чьей в большей степени была эта заслуга.
А потом началась работа. Как я понял, мою низкую квалификацию учли - мне была доверена катушка с кабелем. Я разматывал его, тащил из одного зала в другой, и там бородатый техник, чья квалификация была повыше моей, прикручивал его к щитку. Потом я шел назад и прибивал кабель скобами к стыку твердого пола и мягкой, светящейся стены. Затем процесс повторялся. Я тащил кабель в другие залы. Все это время тварь наблюдала за мной. Она ходила за мной по пятам, отвлекаясь лишь когда к ней подходили другие. Похоже, она выполняла функции некоего координатора, задавая направления как людям, так и чудовищам.
Меня не столько утомляла работа, сколько яркий, искусственный свет, исходящий от стен. Он сильно давил на меня, от него начинала болеть голова. Не успел я хоть немного привыкнуть к нему, как в этот равномерный свет проникли разнообразные цветовые пятна. Мы трудились теперь в каком-то кислотном доме. Но правила здесь задавали не мы. И если тварям была близка эта иллюминация, нам приходилось с этим мириться.
Вскоре настал обеденный перерыв. По залам разъезжала примитивная телега с пищей, разложенной в одноразовые тарелки. Ее возил человек. Я взял свою тарелку. На ней лежал кусок рыбы и картофельное пюре. Я догадался, что это треска. И еще мне показалось, что от нее исходит еле заметное голубоватое свечение. Может быть, ее стоило выбросить? Но ко мне подошла тварь, что-то неслышно забормотала, и я отошел в сторону с тарелкой, сел на пол и принялся за еду. Все-таки здесь было лучше, чем на обезумевших улицах. Здесь был порядок, а там люди убивали друг друга.
На меня упала тень, я поднял глаза и увидел, что тварь стоит рядом. Я совал в рот куски рыбы, жевал и глотал, а тварь стояла надо мной, и ее рот шевелился. С каждым проглоченным куском я начинал ее лучше понимать: слабые звуки, льющиеся из ее рта, попадали в ватное воздушное пространство, но внутри моей головы возникали довольно звонкие, хотя и не очень четкие образы. Например, я понял, что теперь мы будем жить вместе. Всегда. И счастливо, при каком-то условии. Я только не понял, что тварь имеет в виду: человечество и их, или меня и ее. Но я хорошо понимал, что у меня будет время разобраться, при условии, если я не буду нарушать условие. Тварь читала мои мысли и пыталась внушить мне свои, объяснить мне нечто важное и, по возможности, убедить. По-крайней мере, она убедила меня в том, что я точно знаю, какое это условие, и что мне необязательно формулировать его в своей голове дословно. Вдруг я вспомнил про червя, умершего не без моей помощи, и устрашился. Он явно был одним из них. Теперь я боялся мести. Но тварь положила щупальце на мою голову, и рот ее успокаивающе зашевелился. Она внушила мне, что я действительно хотел убить тварь, но быстренько образумившись, поборол агрессию, что меня и спасло. Червь был всего лишь одним из бесчисленных видов и подвидов живой природы, и за его смерть не имеет никакого смысла мстить. Он сделал главное: достучался до моего сердца, и его смерть по-своему прекрасна.
Я глотал светящуюся рыбу и прозревал.
Тварь объяснила мне, что именно сегодня человечество оказалось включено в общую вселенскую систему, прошедшую испытание временем, близким к вечности. Однако у каждого человека по-прежнему остался выбор: крушить друг друга, покуда не потухнут звезды, либо приобщиться к высочайшим и древнейшим достижениям вселенского разума, трудиться на всеобщее благо и приобрести неземной сверхцивилизационный лоск. Что хочешь ты, спросила тварь, наслаждаться благостным светом настоящей истины, или всю свою короткую жизнь блуждать в потемках, не в силах расстаться со старыми привычками и закосневшими культурными и моральными ценностями? Я ответил, что просто хочу жить. Мне показалось, что тварь погрустнела.
Меня все время угнетала одна мысль, и, разумеется, она не замедлила вспорхнуть и в ум твари. Да, ответила тварь, мы взвалили на себя нелегкий груз. Вы, люди, достигли того уровня интеллектуального развития, при котором можете кардинально измениться в лучшую сторону. Повысилась восприимчивость, развилась гибкость сознания. Ума и духовности, правда, не прибавилось. Но этим добром невозможно разжиться без посторонней помощи. А лечение невозможно без инъекций. На Землю были брошены споры.
В сочетании с хлоркой или мясом трески споры позволяют неплохо причаститься. Но если рядом нет тварей, причащение ничто. Если рядом нет людей, причащение тоже ничто, потому что некому сделать выбор. Настоящий выбор между мраком и ярким осознанием. Не этой ли возможности ты всегда хотел и ждал? За работу! За работу!
Изрядно ошарашенный, с мозгами, прошитыми чужой мыслью, я бросил под ноги тарелку, которую тут же забрал какой-то человек, и взялся за кабель.
Теперь мне приходилось таскать кабель все дальше и дальше. И путь мой назад становился дольше. За тридцать минут почти голые помещения, где я протягивал кабель, словно по мановению волшебной палочки обрастали причудливо-сюрреалистичными интерьерами кричаще-ярких цветов. И все кругом было податливым, округлой формы, - ни одного острого угла. Мне казалось порой, что я пробираюсь по какой-то мякоти, которая вот-вот начнет подо мной прогибаться и в конце концов засосет меня... Тварь как будто потеряла ко мне интерес, а может, просто устала за мной таскаться, несмотря на то, что у меня оставалось к ней еще множество вопросов. Я склонялся к мнению, что она действительно потеряла ко мне интерес, высосав за несколько минут всё мое знание, накопленное за годы жизни. Но, оказалось, я ошибался. Как только изнурительный рабочий день закончился, тварь сразу подошла ко мне и довольно ласково, хотя и настойчиво потащила меня в какую-то низкую и темную комнатенку. Там она взяла с надутого теплым воздухом стола большую планшетку или что-то вроде того, равномерно подсвеченную зеленым светом. На планшетке было девять сиящих изображений, и я догадался, что это альбом с произведениями искусства. И хотя на меня они произвели впечатление не большее, чем тест Роршаха, тварь хотела, чтобы я выбрал самое, на мой взгляд, красивое. Я ткнул в фиолетовый круг с прямоугольными дырками, размещенными по радиусу в совершенно произвольной форме. Тварь кивнула своими стеблями, попытавшись в неожиданном приступе дружелюбия сымитировать чисто человеческий жест, и ткнула щупальцем в другой рисунок. Мне он показался не менее убогим, чем предыдущий, но я тоже кивнул. Это главное, подумала тварь. Мы рассматривали рисунки довольно долго, пока у меня не начала кружиться голова. А все это время тварь мне вещала о том, что теперь люди и твари будут жить вместе, бок о бок, и что уже сейчас, стремительно, не откладывая на потом, мы строим все вместе царство... божие на Земле. Я хотел было написать "тварное", но не рискнул. Говорила она и о том, что межвидовые браки у нас только поощряются, благодаря тому, что нанохирургия достигла немыслимых вершин, и что форма плоти при наличии бесконечного разума не имеет никакого значения.
Закончился разговор тем, что тварь пригласила меня в соседнюю, совсем уж низкую комнатенку, сказав при этом, что я могу последний раз обернуть взор назад, в ту бездну, в которую мне, ко счастью, нет возврата. И что это, возможно, покажется мне немного неприятным. Согнувшись втрипогибели, а потом поняв, что все равно не пролезу, я лег на брюхо и только так смог вползти в этакий гробик с красными стенами. Посреди его стояла елка, вернее, ее низ: широкий ствол с нижними ветками. На ветках болтались одинаковые светящиеся зайчата. Различались они только по цвету. Я присмотрелся и понял, что что-то здесь не так: один цвет явно выбивался из общей гармонии. Я недовольно щелкнул желтого зайчонка по носу, и он загорелся бордовым. Тварь захлопала в ладоши. За толстым стволом елки прятался самый обычный человеческий телевизор, и я подполз к нему. Комната с издевательски обрезанной новогодней елкой незамысловато символизировала окончание прошлой эры и наступление новой эпохи, совсем другой, пока непривычной. Включив телевизор, я увидел блестящую от снега тундру, по которой шел человек с ошарашенным лицом. Первый человек, испытавший на себе действие спор, пояснила тварь. В руках человек крепко сжимал ледоруб. Это был инстинктивный жест, вроде того, что "глаза боятся, а руки делают". Красные руки человека явно горели желанием расправиться с обидчиком, который поверг его в такую фрустрацию. Но угодив в тяжелый конфликт с самим собой и окружающим миром, человек не смог справиться с противоречием, его нервная система дала сбой, мозг подал неправильный сигнал ногам, и они покачнулись. Этот здоровый, мощный сибиряк, или кем он там был, рухнул ничком прямо на острие своего собственного ледоруба, по-прежнему крепко сжимаемого обеими руками. Потом камера отъехала в сторону, и стало видно, что человек не так уж долго шел по тундре, если это вообще была тундра. Метрах в пятидесяти от трупа находился хутор. Дверь в сарай была распахнута настежь. Оттуда выбежала большая, жирная свинья и побежала к мертвому хозяину. Перевернув его пятачком, она вдруг с остервенением вгрызлась ему в лицо. Меховая оторочка капюшона в момент оказалась забрызгана кровью. Первое существо на Земле, которое поняло, что почем, объяснила тварь. Свинья оказалась не разумнее, но толковее людей. Конечно, случайность, но даже из случайностей складываются факты. Вот эталон, вот ваш новый назидательный символ, без которых вы не можете жить, ваш одноглазый король в царстве слепых, сказала тварь. Глядя на эту свинью, вы еще долгое время будете испытывать комплекс неполноценности. Но это научит вас главному в жизни - смирению. Перед моим внутренним взором промелькнул образ жирной свиньи, восседающей на троне в роскошной мантии и выписывающей приказы августейшей рукой, прежде годящейся лишь для холодца. Гнусное зрелище, и меня обдало каким-то лживым холодком, но лишь на мгновение. Мне, по большому счету, было все равно. Тварь улыбнулась.
Мы вышли на улицу, чтобы вдохнуть свежего ночного воздуха. Все кругом изменилось. Петербурга больше не было. Со всех сторон перед нами возвышались здания нового суперсовременного мегаполиса, возведенного за ночь словно по волшебству, но безо всякого волшебства. Сияли разноцветные, праздничные огни. Настал конец света. И стал новый свет.