Гордеев Павел Анатольевич : другие произведения.

Крот

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  ПАВЕЛ ГОРДЕЕВ
  
  КРОТ (Диалог)
  Из цикла "Ублюдки нашего времени (философская мозаика в 8 частях)"
  
  
  Крот, Сам.
  
  Сам. Здравствуй, Крот! Вот уж не ожидал увидеть человека с более неподобающим его прозвищу обликом я думал, что ты слепец, но в действительности я редко видел столь больших, красивых, ясных и выразительных глаз!
  
  Крот. Спасибо, Сам. Да, со зрением у меня проблем действительно нет. Более того - оглядись! - в моей лаборатории есть микроскопы, телескопы и другие оптические приборы, позволяющие мне видеть многие вещи, недоступные человеческому глазу. Если бы не эти мои добавочные "глаза", вряд ли наука в нашей стране продвинулась бы до того уровня, который мы сейчас имеем. Так что у меня, по сравнению со многими людьми, зрение не только лучше, но и точнее, и органов зрения у меня больше. Зрение, вообще-то, главный орган познания, без него невозможно было бы вообще ничего узнать. Нет зрения - нет знания! Вот что я тебе скажу, дорогой Сам.
  
  Сам. Кажется, Крот, не зря о тебе ходит молва как о самом ученом человеке Азилума. Не думал, что такое большое значение ты придаешь своим устройствам. Тем не менее, для меня большая честь наконец-то встретиться с тобой, ведь ты, наверное, очень многое знаешь. Прошу тебя, не откажи мне: передай мне хотя бы крупицу знания за то короткое время, которое мне позволено у тебя гостить.
  
  Крот. Конечно, Сам. Как я могу отказать человеку, жаждущему знания?
  
  Сам. Но прежде удовлетвори мое любопытство: почему же тебя все-таки так называют?
  
  Крот. Это старая история, Сам. Ты же знаешь Пифию? Так вот, я однажды долгое время с ней беседовал. Это была моя первая с ней встреча. Мне показалось, что я полжизни провел в этом разговоре. Казалось, не было темы, которую бы мы не затронули. Результаты своих достижений, можно сказать - результаты всей своей жизни, я поведал ей с надеждой на понимание. Ведь я был наслышан о ней как о мудрой женщине и поэтому думал, что это единственный человек в Азилуме, который меня поймет. Она больше слушала и задавала вопросы. Каково же было мое разочарование, когда она после серии моих интеллектуальных пассажей язвительно заявила: "Дети и то умнее". Представляешь? Более ядовитого выпада быть просто не могло. Я ушел сокрушенный. Спустя какое-то время я прознал от людей, что она назвала меня кротом, все говорила: "Зрячий, а не видит. Совсем как крот имеет глаза, а толку от них нет". Так ко мне и прицепилось это прозвище. К сожалению, это было давно, когда я был молод и глуп, а мои занятия наукой только начинались. Сейчас же я нашел бы, что ей ответить. Но с тех пор я с ней не виделся, и не хочется незачем, ведь она явно женщина ненормальная.
  
  Сам. Почему она сказала, что ты не видишь при наличии глаз?
  
  Крот. Она говорила, что настоящий ученый должен взирать не глазами, а душой. Ты теперь понимаешь, почему она ненормальная? Сумасшедшая женщина, возомнившая себя античной жрицей и слишком в этом заигравшаяся, чего от нее еще ожидать?
  
  Сам. А мне кажется, я знаю, что она хотела этим сказать. Один древний мудрец по имени Гераклит говорил, что глаза - дурные свидетели варварским душам. Может быть, это значит, что глаза - и человеческие, и твои "глаза"-механизмы, сами по себе не дают знания, для этого нужно организовать душу?
  
  Крот. Мало ли кто там чего в древности наговорил! Люди то дикие были, глупые. Прошу тебя, Сам, беги с этого шаткого пути, пока не поздно! Это все глупости! Никакой души нет и быть не может! Россказни старух! Я вообще недоумеваю, как в наш продвинутый век можно верить в душу, бога, любовь, свободу и прочую чепуху? Как эта старая ведьма могла снискать популярность и авторитет у нашего образованного населения, а? Как мне их жаль. Но в особенности мне жаль саму Пифию, которая искренне верит в ту ерунду, которую скармливает людям. Поэтому, Сам, я не обижаюсь на мое прозвище, а даже наоборот - горжусь им, потому что оно, в свете всего этого, стало означать для меня свободу от темных предрассудков и суеверий.
  
  Сам. Спасибо, Крот, за заботу, ведь я считаю заблуждения великим пороком и специально пришел к тебе, чтобы ты меня спас от них. Ты ведь умный, самый ученый человек во всем Азилуме! Так прошу тебя - у меня есть много вопросов, не дающих мне покоя и даже сна!
  
  Крот. Так спрашивай, дорогой Сам.
  
  Сам. Я думаю, что вообще знание - это знание о чем-то, что есть, то есть знание о реальном. Ведь так?
  
  Крот. Разумеется.
  
  Сам. Но вот я никак не разберусь, а что реально?
  
  Крот. Ну, это очень просто, Сам. Реально то, что измеримо. И измеримо только то, что реально. Именно поэтому первостепенное значение я придаю зрению.
  
  Сам. Поясни, пожалуйста.
  
  Крот. Ну, вот смотри. Слух же тоже нам дает какие-то сведения о слышимом, то есть позволяет услышать вещь, узнать ее слышимые свойства?
  
  Сам. Да.
  
  Крот. И осязание ведь тоже позволяет нам осязать вещь, узнавая какие-то ее осязаемые свойства?
  
  Сам. Конечно.
  
  Крот. Но зрение дает больше всех. Ведь длительность звучания вещи часто не достаточно продолжительная, чтобы мы могли подробно ее изучить. Осязание вообще ограничивается прикосновением. А благодаря зрению мы можем удержать вещь, установив с ней длительный контакт, позволяющий подробно ее изучить. Более того, зрение позволяет нам установить форму вещей, а это - самое главное, ведь благодаря этому мы можем видеть границы вещей и, следовательно, отличать их друг от друга. А раз мы видим форму, то мы можем измерить вещь, получая в итоге трехмерное измерение пространства, в котором мы существуем. Только в силу зрительной способности мы получаем возможность воспринимать размер вещи, ее форму и цвет. А раз есть зримое трехмерное пространство, то мы можем обозревать и перемещение в этом пространстве, то есть движение.
  
  Сам. Скажи, Крот, а разве слепой червяк, передвигаясь в почве в разных направлениях, не может путем сопоставления направлений своих передвиже-ний прийти к утверждению трехмерного пространства?
  
  Крот. Конечно, может. Только для этого ему надо одновременно двигаться во всех направлениях. Или, по крайней мере, иметь память, чтобы соединить в одном моменте актуальное чувствование и вспоминаемое ощущение от предыдущего направления.
  
  Сам. Эх, как ты завернул. Так сразу и не поймешь.
  
  Крот. На самом деле все просто. Зрение позволяет увидеть измерения вещи одновременно, поэтому чтобы увидеть форму вещи, мы не нуждаемся в каких-то дополнительных чувствах или мыслительных операциях, как это потребовалось бы червю. Ведь ему пришлось бы оползти, то есть "ощупать" своим тельцем каждый сантиметр вещи, еще и чертеж в уме составить. Вот почему я превозношу роль зрения в познании. Ведь именно оно нам открывает пространство, которое можно измерить. Все, что видимо - как глазами, так и механизмами можно измерить. И то, кстати, что слышимо, ведь слышимо тоже в силу того, что оно в пространстве. И измеряя звук, мы не можем отрицать пространства, в котором он звучит. Вот поэтому, дорогой мой, зрение дает возможность познать самые существенные свойства вещей, то есть те, которые связаны с пространственными характеристиками. Они же, кстати, самые устойчивые.
  
  Сам. Продолжай.
  
  Крот. Пространство также позволяет мыслить и вещество, которое его составляет. Поэтому можно сказать, что измеряя нечто, мы измеряем его материю. А то, что лишено материи и потому не измеряемо - непознаваемо. А о том, что не познаваемо, и говорить нечего - ведь его, этого непознаваемого, просто напросто нет. Если было бы иначе, тогда мы смогли бы его измерить, установить его форму, по которой он отличается от всего прочего. Но так как мы этого сказать не можем, я и вывожу, что этого нет.
  
  Сам. Да, Крот, не зря я к тебе пришел. С большим трудом я слежу за твоей мыслью, и сдается мне, что ты весьма складно говоришь. Только вот не получилось бы, что ты сам себе противоречишь.
  
  Крот. И не получится.
  
  Сам. Тогда, Крот, скажи мне, пожалуйста: то, что ты мне сейчас говорил, имеет какой-либо смысл?
  
  Крот. Конечно.
  
  Сам. И если бы его не было, все тобой произнесенное было бы бессмыслицей?
  
  Крот. Разумеется.
  
  Сам. Стало быть, смысл есть?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. Но тогда, следуя твоим словам об измеряемой природе реальности, мы можем его измерить? Иначе смысл нереален, а следовательно никакого смысла не существует.
  
  Крот. Конечно, можно смысл измерить. Тут ничего сложного нет. Ведь мы можем измерить слово, которое состоит из букв и слогов, а также звуков. Мы можем измерить предложения, состоящие из слов. Измеряя все это, мы и измеряем смысл.
  
  Сам. То есть измеряя слово, мы измеряем смысл?
  
  Крот. Точно. Ты прекрасно меня понимаешь.
  
  Сам. А скажи теперь, Крот: измеряя нечто, мы измеряем его самого, или что-то другое?
  
  Крот. Конечно, его самого.
  
  Сам. Тогда получается, что слово и есть его смысл.
  
  Крот. Так и есть.
  
  Сам. Из твоих слов следует, что передавая слово например, в разговоре - мы автоматом передаем смысл.
  
  Крот. А как же иначе?
  
  Сам. Стало быть, получая слово, то есть слушая речь, мы автоматом же получаем смысл?
  
  Крот. Верно.
  
  Сам. А вот мне так не кажется. Скажи, Крот, смысл же можно понять?
  
  Крот. Можно.
  
  Сам. А то, что лишено смысла, можно понять?
  
  Крот. Нет.
  
  Сам. А то, что мы не понимаем, обязательно лишено смысла?
  
  Крот. Нет.
  
  Сам. Вот и я думаю так же. Слушая речь на незнакомом мне языке, я вовсе не понимаю смысла. Более того, слушая чересчур умудренную речь, я тоже не всегда понимаю ее смысл. Это же не значит, что она бессмысленна, как и речь иностранца?
  
  Крот. Конечно, нет.
  
  Сам. Но то, что я воспринял речь или текст, то есть услышал или увидел слова, не дало мне автоматом понимания их смысла. Вот поэтому-то мне и кажется, что слово не есть его смысл.
  
  Крот. Возможно, ты и прав.
  
  Сам. Тут есть еще некоторые неясности, которые я хочу с тобой разобрать.
  
  Крот. А именно?
  
  Сам. Обязательно ли для смысла быть написанным словом?
  
  Крот. Не понимаю, о чем ты?
  
  Сам. Сейчас поймешь. Мне кажется, что смысл может передать одна лишь речь, без написанного слова. Может?
  
  Крот. Это очевидно.
  
  Сам. Но также мы ведь можем сказать, что и написанное слово, без его озвучивания, может иметь смысл?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. Получается, что для смысла не обязательно быть ни написанным словом, не сказанным словом.
  
  Крот. Так.
  
  Сам. А можем ли мы сказать, что звучание слова, то есть фонема, а также изображение слова, то есть его графема - составляют в слове как раз то, что можно измерить?
  
  Крот. Конечно.
  
  Сам. А это и есть материя?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. Теперь смотри, что у нас получилось. Раз смысл не нуждается в том, чтобы быть написанным - значит, это не является его существенным, то есть необходимым свойством. Также и с речью: раз смысл не нуждается в том, чтобы быть изреченным - значит, это не является его существенным, то есть необходимым свойством. Выходит, что смысл не зависит от материи слова.
  
  Крот. Но ведь если слово не будет ни написанным, ни сказанным, мы никогда не увидим смысл! Смысл чего мы должны будем понять, если нет слова?
  
  Сам. Вот и я этого не понимаю, Крот. А ведь некоторый смысл можно пе-редать и жестами, некоторый - в искусстве: в живописи, в музыке и т.д. Оче-видно, не всегда смыслу требуется материя слова. Но одно отсюда выходит точно: смысл, чтобы быть, должен быть как-то выражен, то есть должен материализоваться.
  
  Крот. Совершенно справедливо.
  
  Сам. Но что-то мне здесь все равно не нравится, Крот. Вернемся к словам. Например, смысл неба соответствует слову "небо", а смысл земли соответствует слову "земля". Можем ли мы так сказать?
  
  Крот. Определенно.
  
  Сам. Но ведь смысл этих слов остается им же, даже когда мы ими не пользуемся?
  
  Крот. Да, Сам, согласен.
  
  Сам. То есть он есть всегда. И он есть уже до того, как мы начали словами пользоваться. Если бы этого не было, был бы полный хаос и путаница: ведь тогда каждый раз нам заново следовало бы решать, что мы называем небом, а что - землей. Отсюда выходит, на мой взгляд, что смысл есть нечто объективное и при этом существующее даже тогда, когда мы его не выражаем. Согласен?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. Так не уточнить ли нам значение материализации смысла? Скажем так: смысл нуждается в выражении - в слове или в чем-то другом - не для своего существования, но для своей передачи, чтобы быть переданным?
  
  Крот. Это ты хорошо сказал, Сам.
  
  Сам. Но мы опять вернулись к старой проблеме, Крот. Вот мы говорим что-то человеку, передаем смысл словами, а он его не получает. И как бы он не измерял наши слова - звучащие ли, написанные ли - так и не понимает, о чем это мы. Измерил уже все, что мог и высоту звучания голоса, и его тембр, и темп, а также составляющие его звуки, их звукочастотные и темпоритмические свойства - а понимания как не было, так и нет. Не получил он знания. Казалось бы, к словам привязан смысл, но не доходит он через слова. Странное дело.
  
  Крот. Действительно, странное.
  
  Сам. Вот мне и думается, Крот, что не во всем-то ты прав. Во первых, ре-ально не только то, что измеримо. Ведь смысл реален, как мы согласились. К тому же он неизмерим, потому что измеримо только то, что мы назвали его материей. Но при этом смысл объективен. Во-вторых, восприятие не гарантирует знания, поэтому ты не совсем прав, говоря, что "нет зрения - нет знания", потому что можно сказать и так: "есть зрение - нет знания". И при всем при этом я думаю, что мы упустили очень важную деталь, из-за чего мы не понимаем процесса передачи и получения смысла, из-за чего этот процесс кажется нам настоящим чудом.
  
  Крот. Что же это, Сам?
  
  Сам. Понимание. Если есть понимание, передаваемый смысл может быть получен. Если же понимания нет - сколько не пытайся, передаваемый смысл не будет получен. Поэтому нам снова требуется внести кое-какую корректировку в наши предыдущие выводы.
  
  Крот. Какую же?
  
  Сам. Материя не выражает смысл, а скрывает его. Например, в слове смысл не выражен, а сокрыт, упакован, зашифрован. И чтобы извлечь смысл, его надо уметь расшифровать, распаковать. А это и есть понимание.
  
  Крот. Интересно получается.
  
  Сам. Таким образом, понимание есть условие восприятия смысла. И если нет понимания, сколько ты не измеряй вещь, смысла ее ты не постигнешь. Здесь действительно получаются очень занятные вещи, Крот. Скажи, как ты думаешь, можем ли мы в силу этого утверждать, что понимание является причиной извлечения смысла?
  
  Крот. Думаю, что можем.
  
  Сам. Но это же значит, что понимание предшествует смыслоизвлечению. И чтобы извлечь смысл, мы его должны уже понимать. А если не понимаем, то никогда и не извлечем.
  
  Крот. Это как?
  
  Сам. Скажем так. Чтобы воспринять речь на незнакомом мне языке осмысленно, а не как случайную последовательность звуков, я ее должен понимать, то есть в данном случае знать этот язык. А если я его не понимаю, то я никогда и не узнаю смысла того, что говорится на этом языке.
  
  Крот. Конечно, это так.
  
  Сам. Думаю, что также дела обстоят и в любом познании. Этот парадокс всюду преследует нас. Чтобы нечто узнать, мы должны как-то опознать узна-ваемое, что это именно то, что мы искали. То есть познание есть узнавание. Попробую выразить это примером. Вот мы решили найти шар. Мы никогда не сможем его найти, если не будем знать, что такое шар. Мы будем с ним встречаться, будем его отчетливо воспринимать, но узнать его не сможем. А раз не распознаем, что именно вот это - шар, то и не узнаем его никогда. А если знаем, то и узнаем, причем абсолютно неважно, каким именно способом - увидим или нащупаем в темноте. Вот поэтому божественный Платон и говорил, что познание - это припоминание того, что душа видела в потустороннем мире до рождения.
  
  Крот. Сам, умоляю тебя, какая душа? Какой потусторонний мир?! Ничего этого нет!
  
  Сам. Я думаю, Крот, что тут вопрос вовсе не в том, есть ли это, нет ли этого. Это просто хорошая метафора, позволяющая как-то выразить эти странные вещи, о которых мы говорим. А иначе как метафорой это и не выразишь.
  
  Крот. Мне кажется, есть в науке подходящие термины для этого.
  
  Сам. Подожди, Крот, повременим с этим пока. Я хотел бы кратко выразить наше последнее рассуждение. Так вот, без понимания нет восприятия. Это значит, что из всего хаоса воспринимаемого, из всего многообразия образов, которые толпой заходят в наши глаза, мы воспринимаем нечто понимаемое. То есть, воспринять шар как шар я могу только в том случае, если понимаю, что это такое, и смогу его выбрать в качестве такового из всего остального, отличного от него. Употребляя слово восприятие, я имею в виду, конечно, не натуральный его смысл. В натуральном смысле мы воспринимаем все, что заходит через наши чувства. Но в том смысле, в котором я это слово использую, речь идет об осознанном восприятии. И мне кажется, что это уточнение верно, поскольку мы говорим сейчас о человеческом восприятии, а не о восприятии зомби. Хотя, к сожалению, для большинства людей большую часть времени это обычное со-стояние. И вот для такого рода вещей таких как понимание, смысл, познание, осознанное восприятие слово душа как нельзя лучше подходит. И потому я утверждаю, что мудрец был прав, говоря о том, что глаза - дурные свидетели варварским душам. Посуди сам, Крот: тебе глаза и твои оптические приборы дают знания, ты делаешь какие-то открытия. Если мы сейчас пригласим человека с улицы, что он в них увидит? Какое знание он получит?
  
  Крот. Что-то я сомневаюсь, что он извлечет из этого какое-то ценное научное знание.
  
  Сам. Вот и я сомневаюсь. Ведь сами они не дают знания, а нужно как-то организовать душу, перевести ее в состояние понимания, вывести из зомби-подобного состояния, заставить осознанно воспринимать, обращаясь к истинному знанию, заложенному в душе. Открою тебе цель моих скитаний, Крот. Одной жаждой живу я сейчас. "Познай самого себя" было начертано на фронтоне Дельфийского храма. Это стремление стало главным делом моей жизни. Мне иногда кажется, что даже мое имя как-то с этим связано. Так вот, Крот, эта цель стала делом моей жизни. Но, к сожалению, я не достиг ее. И вообще я начал сомневаться, можно ли ее достичь.
  
  Крот. Ты в очень незавидном положении оказался, Сам. Зря ты обраща-ешься к таким сложным вещам. И уж тем более к таким размытым терминам. Если тебе угодно, уж лучше ты вместо слова "душа" употребляй слово "психика". Оно больше соответствует современному научному уровню, чем старое "душа". К тому же, у слова "душа" есть много лишних напластований - поэтических и религиозных.
  
  Сам. Но мне кажется, Крот, что слово "психика" никак не способствует пониманию этих сложных вещей - понимания, смысла и других. Кроме того, разработкой понятия психики занимаются такие же ученые, как ты, утверждающие реальным измеряемое. И вот они измеряют мозг в попытке найти там душевные явления, изучают химию и физиологию мозга. Но мне почему-то кажется, что в этой проблеме дела обстоят в точности так же, как со словами и смыслами. Как нельзя смысл слова сводить к его материи, также нельзя и душевные события - назовем их ментальными, если тебе так угодно - сводить на нейрофизиологию и нейробиологию. И все усилия в этом направлении только подтверждают тотальность существующей в теории пропасти между ментальными и физиологическими актами.
  
  Крот. Я в этих вопросах не очень силен, милый Сам. Но я с удовольствием сведу тебя с моим другом и соседом - Бабуином. Это выдающийся человек, авторитетный ученый-биолог. Он тебе все подробно растолкует.
  
  Сам. Спасибо, Крот. Скажи, а чем тебе не взлюбились поэзия и религия?
  
  Крот. Не то, чтобы не взлюбились, просто они в науке лишние.
  
  Сам. Наверное, ты прав.
  
  Крот. Но вообще-то я действительно негативно к ним отношусь.
  
  Сам. А почему?
  
  Крот. Понимаешь, поэзия - это праздное времяпрепровождение и дело мечтательных натур. Я же считаю более достойным занятием не витать в облаках и строить воздушные замки, а разрушать их, обращая взоры к действительности, изучением которой и занимается наука. А поэзия - это так, бестолковое и бесполезное занятие.
  
  Сам. Не знаю, Крот. Мне кажется, есть все-таки польза от
  занятия поэзией. Ведь в чем-то она близка даже науке.
  
  Крот. Это в чем же?
  
  Сам. Когда пишется стихотворение, поэт в соответствии с замышленной темой отбирает наиболее подходящие и нужные слова из обширнейшей сокровищницы своего языка. Он выбирает нужные слова и отбрасывает ненужные. И все это направляется их соответствием теме и значением в ее раскрытии. Кроме того, для него важным является благозвучие, поэтому он отбирает слова, исходя также из их взаимного соответствия по рифме. Добавим также и то, что важнейшей частью стихосложения является ритм, то есть стихотворный размер, также требующий упорядочивания слов. Для всего этого нужно определенное мастерство, а потому поэзия есть сложное искусство.
  
  Крот. А при чем тут наука?
  
  Сам. А при том, что метод творческого поиска в обоих случаях похож. Ведь и в науке происходит подобным образом. У ученого, как и у поэта, есть некий замысел, который выражается им в гипотезе. Далее, подобно тому, как поэт отбирает из всего разнообразия слов и их сочетаний те, которые раскрывают его тему, ученый отбирает из огромного многообразия эмпирических фактов те, которые относятся к его гипотезе. Отбирает, либо воссоздает их в эксперименте, либо создает модели - не важно. Ведь он отбирает, воссоздает, либо моделирует не случайным образом, но в соответствии с замыслом. Также и поэт оперирует словами, как ученый фактами, в соответствии с замыслом. Далее, как для поэта важно благозвучие слов, так и для ученого важно определенное благозвучие фактов. Ведь они должны быть согласованны. Кроме этого, их выводы не должны противоречить друг другу. Конечно, содержательно о сходстве науки и поэзии не может быть и речи, но чисто формально - по структуре творче-ского мышления можно говорить о некоторых сходных чертах.
  
  Крот. Уж не считаешь ли ты, что занятия поэзией могут принести пользу ученому? Или сделать ученого из неуча?
  
  Сам. Я в этом не уверен. Хотя я и уверен, что принципы творческого мышления могут повторяться в весьма различных сферах деятельности. Все это очень сложно и требует особого исследования. Но скажи теперь, Крот, а чем тебе не нравится религия?
  
  Крот. Религия абсолютно бесполезная и даже вредная вещь, которая вводит людей в заблуждение. И удивляться здесь нечему, ведь религия спекулирует на иррациональном чувстве.
  
  Сам. Поясни, пожалуйста.
  
  Крот. Как, разве ты не знаешь? Ведь религия покоится на страхе смерти! Человек из-за страха смерти изобретает идею бога и вечной жизни, то есть создает себе кумиров и начинает искренне верить в них, чтобы хоть как-то компенсировать этот чудовищный страх, этот сильнейший аффект. Поэтому я и говорю, что религия укоренена в иррациональном.
  
  Сам. Интересно.
  
  Крот. А еще интересней, милый Сам, что находятся люди, которые на этом чувстве спекулируют, обращая это в свою выгоду.
  
  Сам. Да, Крот, много разногласий и раздора породила эта проблема. Но позволь мне отвлечься от этого в пользу выяснения существа религии. Ты сказал, что в основе религии лежит страх смерти.
  
  Крот. Да, это так.
  
  Сам. Не считаешь ли ты, что страх смерти является причиной возникновения религии?
  
  Крот. Да, ведь я об этом и говорю.
  
  Сам. Скажи, а что такое смерть? Можем ли мы сказать, что смерть - это прекращение существования?
  
  Крот. Да, конечно.
  
  Сам. Значит, раз человек этого боится, для него ценностью является нечто противоположное этому?
  
  Крот. Это очевидно.
  
  Сам. А это, в таком случае, бесконечное существование?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. Значит, религия происходит на стыке страха конечности существования и ценности бесконечного существования?
  
  Крот. Совершенно верно.
  
  Сам. И это, по-твоему, характеризует религию?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. Соответственно, религия не может утверждать противоположное?
  
  Крот. А что может быть противоположным?
  
  Сам. Например, страх бесконечного существования и ценность прекращения существования.
  
  Крот. Нет, конечно, это противоположно религиозному настрою.
  
  Сам. Не прав ты здесь, Крот.
  
  Крот. То есть как?
  
  Сам. А вот так. Есть такая религия - буддизм. Слышал?
  
  Крот. Конечно.
  
  Сам. Так вот, для буддистов наибольшим ужасом предстает как раз бесконечность существования, а высшей ценностью - прекращение существования. Это не просто ценность, а цель
  буддизма, для достижения которой создана сложная система духовной практики. И вот теперь скажи мне, Крот, может ли религия возникнуть и из-за страха перед конечностью существования, и, одновременно с ним, из-за страха перед бесконечностью существования?
  
  Крот. Конечно нет.
  
  Сам. Ведь это было бы абсурдно! Это же два страха, противоположные друг другу!
  
  Крот. Да, но ведь это и разные религии.
  
  Сам. Да, разные. Так может быть мы не правы, когда хотим найти универсальную причину для религии вообще?
  
  Крот. Наверное, так.
  
  Сам. Но давай все же попробуем это сделать. Итак, если мы говорим о религии вообще, то мы вынуждены признать, что по крайней мере одна ее часть не страшится конечности существования, а другая не страшится бесконечности существования. Получается, так?
  
  Крот. Так.
  
  Сам. А если мы хотим высказаться о религии в целом, это должно отвечать и каждой ее части.
  
  Крот. Конечно.
  
  Сам. Получается, что причиной религии вообще не может быть ни страх конечности существования, ни страх бесконечности существования.
  
  Крот. Получается так.
  
  Сам. А страх ли вообще приводит к возникновению религии? Мне кажется, что у нас нет достаточных оснований так считать.
  
  Крот. Это действительно сложный вопрос.
  
  Сам. Кроме этого, мы можем посчитать, что какой-нибудь другой аффект является причиной религии. Как ты думаешь? Ведь некоторые психологи нам говорят, что страх неразрывно связан с удовольствием. И что даже страх невозможен без удовольствия, которое испытывает страшащийся, когда избегает предмета своего страха. Может быть, причиной религии является даже не страх смерти, но удовольствие жизни?
  
  Крот. Не знаю, Сам.
  
  Сам. Вот и я не знаю, Крот. Но мне почему-то кажется, что этот путь ложен, и никогда мы не добьемся решения вопроса, гадая - что там кто чувствовал, в каком настроении пребывал и какие эмоции испытывал, когда создавал религию. И тем не менее, я предлагаю тебе продолжить наше рассмотрение, но по другому пути.
  
  Крот. По какому же?
  
  Сам. А начнем мы снова со страха. Скажи, пожалуйста, у страха есть внешняя причина, или он основан на самом себе?
  
  Крот. Я думаю, что причина есть.
  
  Сам. Мы же можем сказать, что страх - это всегда страх чего-то, и не бывает страха самого по себе?
  
  Крот. Я с тобой согласен.
  
  Сам. И если бы не было причины, то не было бы и страха?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. Вообще-то, иногда некоторые лица испытывают как бы беспричинный страх. Но психотерапевты, которые с ними работают, утверждают, что в таких случаях причина просто не осознается испытывающим страх. Это, на мой взгляд, подтверждает необходимость для страха причины.
  
  Крот. Это очевидно.
  
  Сам. Далее. Если B является причиной C, и A является причиной B, не можем ли мы утверждать, что A является причиной C?
  
  Крот. Это следует с логической необходимостью.
  
  Сам. И чтобы лучше понять причину C, мы должны отыскать и
  рассмотреть не только B, но еще и A.
  
  Крот. Да, ты правильно говоришь.
  
  Сам. Тогда давай теперь попробуем разобраться в причине самого страха смерти. Мне кажется, что он невозможен без одной вещи.
  
  Крот. Без какой же?
  
  Сам. Без утверждения жизни. Без некоего жизненного стремления к само-сохранению, самовоспроизводству и
  самопродолжению. И когда появляется обстоятельство, ставящее под вопрос возможность дальнейшего продолжения жизни, оно провоцирует страх смерти.
  
  Крот. Есть толк в твоих словах, Сам. То, о чем ты говоришь, называется инстинктом самосохранения.
  
  Сам. Наверное, так. И его силу мы можем рассмотреть на примере животных. Ведь в силу этого инстинкта животное избегает смертельной угрозы?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. И это проявляется в том, что зверь в момент столкновения с ней испытывает страх смерти и повинуется силе, обусловившей этот страх - стремлению жизни к продолжению.
  
  Крот. Это так.
  
  Сам. Мне теперь кажется, дорогой Крот, что тут дело даже вовсе не в причинах. Ведь конкретные причины, то есть обстоятельства, вызвавшие страх смерти, могут быть весьма разными. Но при этом есть одно важнейшее условие, без которого они все лишаются этой силы. Это условие как раз и есть стремление жизни к продолжению. Сдается мне, что мы нашли наиболее важную вещь в определении причины страха смерти. И значит, если бы мы превозносили роль страха смерти в зарождении религии, мы могли бы сказать, что и условием возникновения религии является стремление самопродолжения жизни. Но от нас опять кое-что ускользнуло.
  
  Крот. Что?
  
  Сам. Ответь мне, есть ли у животных стремление самопродолжения жизни, или инстинкт самосохранения, а также страх смерти?
  
  Крот. Конечно, инстинкт самосохранения подсказывает этот
  страх животным во время столкновения со смертельной угрозой.
  
  Сам. А есть ли у животных религия?
  
  Крот. Очень странный вопрос, Сам. Какая религия может быть у живот-ных?
  
  Сам. Вот и я думаю, что у животных нет никакой религии. Но
  отсюда снова следует, что страх смерти никак не может быть причиной религии. Ведь тогда религия была бы у животных. Согласен?
  
  Крот. Пожалуй, ты прав.
  
  Сам. Но тогда что может такое особенное быть у человека,
  что делает его изобретателем религии?
  
  Крот. Что?
  
  Сам. То же, что делает его страх смерти особенным. Я думаю, что это некая специфическая форма умственной деятельности, именуемая разумом.
  
  Крот. А что особенного она добавляет к страху смерти?
  
  Сам. Она делает страх смерти не только переживаемым, но и разумеемым, осознанным. Поэтому мы можем задумываться над этими вещами не только в момент столкновения со смертельной угрозой. И вот здесь, Крот, мы выходим на поворотный момент, вскрывающий ложность твоего представления об основе религии.
  
  Крот. Это как?
  
  Сам. Ты же говорил, что религия основывается на страхе смерти, он же есть причина ее возникновения, поэтому религии укоренена в иррациональном. Но из нашего рассуждения выходит, что религия как раз наоборот, укоренена в рациональном начале, потому что основана не на страхе или ином аффекте, что доказало наше рассуждение а на разуме и осознании некоторых вещей, будь то смерть или что-то другое. Это дает нам право вместе с этим утверждать, что религия есть явление, присущее исключительно человеку по его разумной природе, естественное для него как для особого разумного существа. И насчет бесполезности и вреда религии ты поспешил, как мне кажется.
  
  Крот. А какие у тебя соображения на этот счет?
  
  Сам. Я думаю, что религия может составлять мощную поддержку и даже основу нравственной жизни человека. Не только она, разумеется.
  
  Крот. А каким образом?
  
  Сам. Сложный вопрос, давай по порядку. Во-первых, в человеческой жизни нравственные проявления носят относительный характер.
  
  Крот. Что это значит?
  
  Сам. Одни и те же явления могут быть как хорошими, так и дурными - в зависимости от обстоятельств. А обстоятельств существует огромное множество. То, что считается благим сегодня, считалось порочным вчера. То, что у нас поощряется, у других табуировано, то есть находится под запретом. То же и с красивым и безобразным - всегда и везде эти категории претерпевают удивительные метаморфозы. Кроме этого, человеческая психика представляет собой сложное взаимопроникновение различных, порой противоречивых, чувств и представлений. Мы не может заверить себя в нравственной чистоте совершаемого благого поступка, если нам известен его корыстный мотив. Мы не можем сказать, что бесстрашие, если считаем это благом, остается благом же, когда доходит до безрассудства. Благотворительность порочна, если ее цель обнаруживается в тщеславии. Тем не менее, мы не можем сказать, что она не остается все равно благом для тех, на кого она направлена. В общем, примеров тут огромное множество. И все они говорят о том, что в мире человеческих отношений нравственные проявления носят весьма условный характер.
  
  Крот. Продолжай.
  
  Сам. Как же человеку в таком хаосе ориентироваться - где добро, а где зло, что добродетельно, а что порочно? Как найти неподвижную и неизменную точку опоры, если все переходит в свою противоположность, непрерывно изменяется и превращается, толкуется то так, то эдак? Не обрушивается ли вся сфера нравственности, если у нее нет опоры? Уж не вынуждены ли мы по этой причине искать эту опору в некоем абсолютном, вечном и неизменном начале?
  
  Крот. Ты сейчас про бога?
  
  Сам. Если позволишь, давай назовем искомое богом. Но сейчас я говорю о другом - о том, что проявления нравственности должны носить абсолютный, не зависящий от обстоятельств характер. В человеческой жизни это, наверное, невозможно. Тем не менее, если бы не было абсолютной нравственности, не было бы вообще никакой нравственности. Во-вторых, нравственные проявления носят личностный характер, поскольку всегда предполагают свободный выбор и ответственность за его последствия. И вот перед нами стал вопрос: в чем личность лучше всего может усмотреть личностные же проявления?
  
  Крот. В личности?
  
  Сам. Конечно! Но как думаешь, может ли человеческая личность, нравст-венность которой относительна, усмотреть абсолютные нравственные проявления в другой человеческой личности, тоже относительной в нравственном проявлении?
  
  Крот. Очевидно, нет.
  
  Сам. Вот поэтому я и думаю, что для этого усмотрения требуется сверхчеловеческая личность, в пределе - сам бог, олицетворяющий собой абсолютное проявление добра, истины и красоты. Но этой же цели способствуют истории героев и пророков. Они являют собой, всей своей жизнью и личностью, вечный идеал добродетелей, возведенных в абсолют: любви, добра, справедливости, мужества и других высот духа. И человек в своих относительных проявлениях только и может опереться на эти образцы абсолютных проявлений нравственности, чтобы соотнести с ними свои поступки. Таким образом, абсолютная личность формирует идеал, позволяющий осмыслить и упорядочить нравственную жизнь человеческой личности, то есть собственно сделать ее нравственной.
  
  Крот. Но Сам, зачем же вводить для этого какой-то абсолют. Ведь об абсолютном мы и сказать-то ничего не можем. Это пустое понятие, и вообще невероятно, что бы абсолют существовал реально.
  
  Сам. А не кажется ли тебе, Крот, что абсолютное необходимо для реального?
  
  Крот. Нет.
  
  Сам. А случалось ли тебе в своих измерениях измерять нечто?
  
  Крот. Конечно.
  
  Сам. Например, глубину?
  
  Крот. Приходилось.
  
  Сам. И каждый раз это была какая-то конкретная глубина, и кроме того глубина чего-то?
  
  Крот. Разумеется.
  
  Сам. А может ли быть у двух разных вещей разная глубина?
  
  Крот. Конечно, может.
  
  Сам. И мы можем сравнить их глубины?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. А сравнить - это значит соотнести на основании некоего единства, например, свойства, одинаково присущего и тому, и другому.
  
  Крот. Да, и при этом иногда присущего им в разной степени, иногда в равной.
  
  Сам. И если бы не было этого единства, то мы и сравнить бы не могли?
  
  Крот. Это очевидно.
  
  Сам. Так вот, Крот, в нашем примере относительное - это конкретная глубина конкретной вещи, которая может быть разной от случая к случаю, а абсолютное ќ это глубина вообще. А теперь скажи, какой глубины сама глубина?
  
  Крот. Ты очень странные вещи говоришь, Сам. Ведь глубина всегда кон-кретна.
  
  Сам. Да, но если бы мы не знали, что такое глубина, мы бы не смогли измерить конкретную глубину, а уж тем более сравнить ее с любой другой. А так как мы обладаем глубиной как абсолютом, как единством всех возможных глубин, мы и можем на основании этого единства различать в принципе любые конкретные относительные глубины.
  
  Крот. Сам, но ты же понимаешь, что просто глубины нет, ее нигде не встретишь?
  
  Сам. Не считаешь ли ты ее от этого менее реальной, чем
  конкретную измеримую глубину какой-нибудь вещи?
  
  Крот. Вообще-то, считаю.
  
  Сам. И зря. В таком случае у нас с тобой выходит, что без нереального нет реального, то есть нереальное является условием реального.
  
  Крот. Почему же?
  
  Сам. Да потому что абсолютное охватывает все относительное и позволяет его сравнивать. А без него мы бы не смогла даже понять этого относительного. Само относительное нам не может служить опорой. Мы же не можем сказать, что глубина - это глубина два метра? Ведь тогда глубина, скажем, в три метра глубиною не являлась бы. Поэтому есть глубина вообще, а если бы не было, мы бы не смогли в принципе измерять глубину вещей.
  
  Крот. Сам, я понимаю, что ты хочешь сказать. Но я настаиваю, что глубину вообще мы не сможем никогда нигде встретить.
  
  Сам. Я согласен с тобою в этом. Но я не согласен, что от этого она стано-вится нереальной. Я думаю, что ее реальность - иная по отношению к вещам. А именно - реальность не измеряемого, но измеряющего. Этот пример, как мне кажется, хорошо иллюстрирует особую реальность ума. И эту реальность, как я глубоко убежден - вот именно и "нигде не встретишь", как ты выразился. Но, тем не менее, она есть. А разногласия у нас оттого, что ты следуешь инерции своего мышления, признающего реальным только материальное, то есть измеримое, но никак не хочешь признавать реальность измеряющего, потому что она нематериальна.
  
  Крот. Прости, Сам, но про что-то нематериальное я не могу говорить с научной достоверностью.
  
  Сам. Понимаю. Но и сам пример не лишен конфликтности, ведь он сталкивает материальное и нематериальное. Так давай же рассмотрим абсолютное и относительное непосредственно в сфере нравственности. И рассмотренный нами пример с глубиной здесь очень поможет. Но от тебя здесь требуется отвлечься от твоей учености и обратиться к собственному живому личному опыту. Если ты конечно не забыл, что ты не только светило науки, но еще и человек.
  
  Крот. Не иронизируй, Сам, я прекрасно понимаю, о чем ты. Если тебе так угодно и это действительно необходимо, давай рассмотрим это.
  
  Сам. Спасибо. Как, по-твоему, может ли один человек быть добрее другого?
  
  Крот. Может.
  
  Сам. Это значит, что он обладает большей добротой, чем другой?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. А мы их сравниваем абсолютно произвольно, или на основании чего-то?
  
  Крот. На основании доброты, то есть обладания ими добротой.
  
  Сам. Получается, что доброта - это основание для сравнения ее конкретных проявлений?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. И если бы не было этого основания, то и сравнить бы не получилось. А в нашем случае, мы не смогли бы сказать, какой человек добрее. Да и вообще, не смогли бы ни один поступок оценить с точки зрения его доброты.
  
  Крот. Ты прав.
  
  Сам. При этом сравнить само это основание - доброту вообще, как абсолют - с каким-то частным проявлением мы не можем, иначе мы будет сравнивать два явления на основании одного из них. Так же у нас обстояли дела с глубиной - чтобы сравнить две глубины, мы должны были допустить существование - пусть и особое - некоей абсолютной глубины, на основании которой мы и сравниваем относительные, то есть частные и конкретные проявления глубины.
  
  Крот. Складно говоришь, Сам.
  
  Сам. Но мне кажется, что в нашем случае с нравственностью дела обстоят все же иначе, чем с глубиной или какими-нибудь другими измеряемыми характеристиками мира.
  
  Крот. А что в них, по-твоему, принципиально отличается?
  
  Сам. Вот смотри. В случае с глубиной мы вправе сказать, что конкретная глубина есть частное и определенное проявление абсолютной глубины. В случае с добротой, как мне кажется, мы сталкиваемся с настоящим чудом, потому что здесь мы можем сказать, что конкретное проявление доброты содержит в себе абсолют доброты и совпадает с ним.
  
  Крот. Как такое возможно?
  
  Сам. Как раз такое и возможно. А вот обратное - невозможно. Скажи, когда мы говорим, что один человек добрее другого, что мы имеем в виду из двух вариантов: что у первого сами поступки добрее, или что у него их больше?
  
  Крот. Наверное, правильны оба варианта.
  
  Сам. Не думаю. Скажи, под первый вариант подпадает ли следующий случай? Один человек делает добро другому, потому что ему требуется его ответное доброе отношение; второй же делает добро просто так, по велению души, извиняюсь за нелюбимое тебе слово.
  
  Крот. Можешь не извиняться.
  
  Сам. Так вот в этом ли случае мы можем сказать, что у одного человека поступок более добрый, чем у другого?
  Крот. Да, а именно: более добрый поступок у того, кто делает добро просто так, а не из корысти.
  Сам. А мне кажется, что поступок первого человека вообще добрым не является. Скажи, может ли А равняться А+В?
  
  Крот. Конечно, нет. А равняется А, и также А+В равняется А+В.
  
  Сам. Вот и я так думаю. Но если добро есть добро, то оно никак не может быть равным добру+корысти.
  
  Крот. Верно, Сам.
  
  Сам. Получается, что добро, если это действительно добро, а не видимость - должно быть беспримесно. Вместе с этим, оно должно быть основано на себе самом, то есть совершаться исходя из собственной необходимости, а не из-за внешней причины. Ведь если добро совершается по внешней причине, к нему прибавляется нечто внешнее, но А не может равняться А+В, как мы согласились. Вот и получается, что истинное добро совершает тот, кто совершает добро как бы "беспричинно", то есть в силу необходимости самого себя, а тот, кто совершает добро по какой-то причине, не совершает вовсе никакого добра. И разница по доброте между людьми состоит только в том, насколько часто они его совершают. Вот из всего этого, дорогой Крот, и следует вывод, что частное проявление доброты всегда совпадает с абсолютом доброты именно по причине его беспримесности, чистоты и неизмеримости. Ведь А ничем не отличается от А, и где бы оно ни встречалось, оно всегда будет равняться А.
  
  Крот. Если допустить возможность беспричинной доброты, то так и выходит. Но большой вопрос - а существует ли она, та самоосновная доброта, о которой ты говоришь. Вот Бабуин, например, утверждает, что вообще все человеческое поведение, все человеческие поступки подчинены инстинктам, в том числе все проявления нравственности.
  
  Сам. Очень хотелось бы исследовать с ним этот вопрос.
  
  Крот. Вы обязательно поговорите, он обещал прийти ко мне в ближайшее время.
  
  Сам. Вот и хорошо. Но ты знаешь, я думаю, что в человеческой жизни действительно почти невозможно встретить такой истинной доброты, да и других нравственных проявлений, к которым были бы применимы наши выводы про их абсолютный характер.
  
  Крот. Возможно. Ты знаешь, Сам, только ради тебя я согласился разговаривать о таких отрешенных вещах. Я вообще-то не понимаю, какую цель ты преследуешь, гоняясь за этими призраками? Какой смысл тебе во всем этом?
  
  Сам. Я желаю, Крот, добраться до сути вещей и человеческого мышления. Ведь есть в основаниях мышления такие общие идеи, которые проявляются в совершенно разных областях. Например, есть мировоззренческая интуиция, или установка сознания, обязательная и для научного, и для религиозного сознания и общая для них.
  
  Крот. Поистине фантастические вещи ты сейчас говоришь!
  
  Сам. Отнюдь.
  
  Крот. Давай подробнее.
  
  Сам. Скажи, в чем ценность науки?
  
  Крот. В том, что она открывает законы природы и дает на этом основании проверяемые знания, которые к тому же позволяют прогнозировать события.
  
  Сам. То есть позволяет усмотреть закономерности?
  
  Крот. Именно так.
  
  Сам. А как думаешь, чтобы усмотреть закон в наблюдаемом природном явлении, требуется ли наблюдение?
  
  Крот. Разумеется.
  
  Сам. И при этом требуется некое "умное" наблюдение. Мы же с тобой ранее согласились, что не всякий человек, взглянув в твой телескоп, выявит какие-то закономерности в движении светил. Так ведь?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. Это будет как бы "законосообразное" наблюдение, усматривающее закон в конкретном эмпирическом явлении. Но не теряет ли все это смысл, если нет кое-чего, а точнее - кое-кого?
  
  Крот. И кого же?
  
  Сам. Наблюдателя.
  
  Крот. Конечно. Какое же наблюдение без наблюдателя?
  
  Сам. А если не будет наблюдателя, то не будет и этого наблюдения, и соответственно, не будет и закона, потому что он неотделим от умного наблюдения и только благодаря ему и в нем обнаруживается.
  
  Крот. Допустим. А хотя...
  
  Сам. Что?
  
  Крот. Но законы природы существуют сами по себе, независимо от нас!
  
  Сам. Странно, что ты это утверждаешь. Раньше ты придерживался мнения, что реальное есть только все материальное и измеримое. Сейчас же ты говоришь о существовании неизмеримого. Закон же не измеришь! Можно измерить какую-то конкретную вещь, в том числе с помощью закона, но не сам закон.
  
  Крот. Наверное.
  
  Сам. Ты, кажется, хочешь выразить мысль о том, что закон выполняется независимо от нас. Например, падающий вчера с горы камень и падающий сейчас с подоконника горшок есть два разных, абсолютно не связанных между собой явления, но оба они проявляют закон всемирного тяготения. Так?
  
  Крот. Именно.
  
  Сам. Но в простом наблюдении-регистрировании, назовем его
  так, нет никакого закона. Это просто два совершенно различных события, два разных предмета, падающих по разным причинам. Более того, сегодня уже нет вчерашнего падения того самого камня. А раз так, то и сравнивать их нельзя - ибо как сравнишь существующее и несуществующее?
  
  Крот. Да, это абсурдно.
  
  Сам. И только разум может позволить их сопоставить и
  продлить в уме их существование, чтобы в умном наблюдении усмотреть действие некоего закона. Вот поэтому я говорю, что закон - это нечто обнаруживающееся не в самих вещах, но именно в их умном созерцании, или умном наблюдении.
  
  Крот. Мне ясна твоя мысль.
  
  Сам. Значит, закон с необходимостью требует наблюдателя.
  
  Крот. Так.
  
  Сам. Далее. Скажи мне как ученый, я ведь могу здесь заблуждаться: не есть ли закон нечто всеобщее и необходимое, которое должно работать всегда и везде, то есть охватывать собой весь мир и все время?
  
  Крот. Конечно, Сам, в этом и заключается ценность закона.
  
  Сам. А может ли конкретный человек, то есть наблюдатель, устанавливающий или усматривающий закон, охватить своим наблюдением весь мир и все время? Или конкретный человек может в один момент времени находиться лишь в одной точке пространства?
  
  Крот. Конечно, во втором ты прав. Но поясни первый вопрос.
  
  Сам. Наблюдатель наблюдает из конкретного места и в конкретное время, или может наблюдать сразу из всех мест и в каждый момент времени, прошлого и будущего?
  
  Крот. Нет, конкретный наблюдатель привязан к времени и месту.
  
  Сам. Но закон не ограничен во времени и пространстве. Он же не зависит от места или времени своего проявления?
  
  Крот. Нет.
  
  Сам. Не удивляет ли тебя, как это ограниченный в пространстве и времени наблюдатель может установить закон, неограниченный в пространстве и времени?
  
  Крот. Интересно мыслишь, Сам. Продолжай, пожалуйста.
  
  Сам. Итак, закон есть в умном наблюдении наблюдателя. Но при этом в наблюдении не какого-то конкретного наблюдателя, ведь закон может усмотреть и другой наблюдатель в другой точке мира. Я прав?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. Значит, закон должен выполняться и наблюдаться в любой точке мира, и при этом должен узнаваться в качестве этого же самого закона. Я думаю, можно сказать, что должна быть преемственность закона в пространстве.
  
  Крот. Конечно.
  
  Сам. И также во времени. Закон должен быть тем же самым в наблюдении и вчерашнего наблюдателя, и сегодняшнего наблюдателя, и наблюдателя в далеком будущем. Отсюда следует, что закон носит сверхвременный и сверхпространственный характер. И есть вера - хоть вы ее и называете знанием в то, что закон выполняется везде - в любой точке мира, и всегда - в любой, даже самый отдаленный во времени момент. Таким образом, всеобщность и необходимость закона требует одной весьма интересной предпосылки и всегда неявно, бессознательно ее предполагает.
  
  Крот. И что это?
  
  Сам. Эта предпосылка, эта бессознательная установка полагает, что есть некий сверхчеловеческий разум, охватывающий в едином взоре все пространство и все время. И этот разум в качестве вечносущего и вездесущего наблюдателя есть условие единства закона, условие того, что закон будет выполняться везде и всегда, даже когда на земле не будет ни единого человека, и что через тысячу лет это будет тот же самый закон, что и тысячу лет назад. Вот и в религиозном сознании есть некое вездесущее вечносущее существо, способное объять в едином взоре весь универсум и все времена - бог.
  
  Крот. Не утверждаешь ли ты, что в основе научного мышления лежит понятие бога?
  
  Сам. Конечно, нет. Я лишь утверждаю, что в основе человеческого мышления есть подобные рассмотренной нами мировоззренческие идеи, которые могут проявляться в казалось бы несвязанных областях человеческой мысли. И как видишь, есть общие предпосылки, покоящиеся в основах человеческого сознания, которые проявляются даже в науке и религии, хотя это совершенно разные области, направленные на совершенно разные вещи, использующие совершенно разные языки описания. И при этом я считаю, что какой-то один язык описания нельзя назвать лучшим, а другой - худшим.
  
  Крот. Мне, дорогой Сам, знакомы эти твои слова про языки описания. Впервые я услышал про это много лет тому назад. Еще будучи аспирантом, меня направили на стажировку. Стажировался я в заокеанской части Азилума. Там я познакомился с одним, тоже молодым, ученым-антропологом. Не помню точно, как его звали - кажется, Карл. После длительной беседы о мире он пообещал мне продемонстрировать, что такое языки описания. Я уже был готов к самому значительному в моей жизни научному прозрению! Но то, что я увидел, повергло меня в шок - я сначала страшно испугался, а потом расхохотался и навсегда усомнился в научной ценности таких ученых и такой науки.
  
  Сам. И что же тогда приключилось?
  
  Крот. Этот самый Карл принялся курить какие-то сушеные грибы. И вот, попав, очевидно, под воздействие одурманивающих веществ, он стал приставать к вороне, мирно прогуливающейся около нас. Но ворона, кажется, тоже надышалась едкого дыма. Она вдруг стала кричать и бить крыльями, повалила нашего Карла наземь и, забравшись на него сверху, принялась бить его под лопатку своим мощным клювом. И только когда я вскочил и начал кричать, ворона ретировалась.
  
  Сам. Забавная история.
  
  Крот. Не то слово. Когда Карл пришел в себя, то попросил меня подробно рассказать обо всем мною увиденном. Я ему все выложил, как было, и стал спрашивать о его опыте. Из его слов оказалось, что это и не ворона была вовсе, а его учитель по имени Хуан, и что это было не нападение, а попытка сместить какую-то "точку сборки", и много еще чего произошло за это короткое время, что вообще никак не могло произойти за эти несчастные две-три минуты. И вот, сравнивая то, что увидел я, и то, что пережил он, Карл сказал, что это два разных описания одного события. И что мое описание ничуть не лучше его описания. На этом, Сам, наша встреча прервалась, потому что я уже не мог больше слушать этот бред. Я вежливо прервал его и, сославшись на дела, расстался с ним. Больше я его не видел. Один раз, правда, он написал мне письмо, в котором просил меня устроить ему встречу с Пифией. Как он написал, это Хуан - то есть та ворона - дал ему задачу найти ее. Зачем - не знаю. И вообще, я тогда еще сам не был знаком с Пифией, так что помочь ему ничем не мог. Вот такие бывают "описания", Сам.
  
  Сам. А мне кажется, Крот, зря ты над ним смеешься. Ты что, откажешь этому человеку в достоверности его личных переживаний, того глубокого и осмысленного опыта, который он пережил?
  
  Крот. А как же? В том-то и дело, что это его личный опыт, и я, например, никак не уловил даже тени этого опыта.
  
  Сам. Создается впечатление, Крот, что ты критерием реальности считаешь помимо измеримости еще и определенную общеобязательность или общепризнанность. То есть реально то, что извне навязывается нам всем как объективная действительность, которую мы все воспринимаем примерно одинаково.
  
  Крот. Именно так я и считаю.
  
  Сам. Но тогда как же поступим с кротами и червями?
  
  Крот. Опять ты за этих тварей! Для чего они тебе?
  
  Сам. Но они же воспринимают мир совсем иначе, нежели мы! Хотя бы потому, что у них нет зрения. Мы что, откажем им в восприятии реальности? Что, их мир, данный им в восприятии фикция? Ведь их "общепризнанная" реальность, открывающаяся им общеобязательная действительность совсем не похожа на нашу.
  
  Крот. Ну и что?
  
  Сам. А то, что мир не исчерпывается возможностью восприятия конкретного живого существа. Но не это главное. Главное то, что живое личное восприятие - вот основа и первичная данность, на которой покоится любое восприятие "общеобязательной" "общепризнанной" реальности. И если нет живого личного восприятия, то нет и никакой общности таких восприятий. И если меня нет как живой воспринимающей личности, тогда и нет - ты прости меня, Крот никакой "общеобязательной" "общепризнанной" действительности. По крайней мере, для меня. А если я есть и в живом личном опыте воспринимаю, познаю окружающий мир, тогда могу и сопоставить свой личный опыт с опытом других существ. Поэтому не спеши смеяться над этим Карлом. Он, сдается мне, пытался тебе помочь.
  
  Крот. Каким это образом?
  
  Сам. Он, наверное, увидел, как твои занятия тебя уничтожили - убили в тебе душу и личность, и хотел показать другой лик реальности. Он предлагал тебе грибы?
  
  Крот. Да, но я отказался. Знаешь, Сам, я ценю как раз то знание, которое было бы безличным, и которое уничтожило бы все предрассудки о всеобщей одушевленности.
  
  Сам. Вот это, Крот, как раз и уничтожает тебя. Скажи мне, что такое познание?
  
  Крот. Это получение знания о предмете.
  
  Сам. То есть о познаваемом?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. А есть тот, кто познает, то есть познающий?
  
  Крот. Конечно.
  
  Сам. Получается, что познание невозможно без двух вещей - без познаю-щего и познаваемого?
  
  Крот. Да.
  
  Сам. И можно сказать, что познание складывается из них, объединяет их. Или иначе, познание - это единство познаваемого и познающего.
  
  Крот. Разумеется.
  
  Сам. Но это же значит, что у них есть что-то общее. Они объединяются на основании чего-то, что должно с необходимостью быть присущим как познающему, так и познаваемому. То есть познание - это форма общения, в нашем случае познающего и познаваемого. И чтобы осуществилось познание, у них должно быть что-то общее.
  
  Крот. Не совсем тебя понял.
  
  Сам. А это действительно непростые для понимания вещи. Хотя они были открыты уже в глубокой древности. Многие мудрецы того времени сходились во мнении, что подобное познается подобным. Мне сейчас вспоминаются слова одного из них - Эмпедокла:
  
  Землю землею мы зрим, и воду мы видим водою,
  Дивным эфиром эфир, огнем же огонь беспощадный.
  Так же любовью любовь и раздор ядовитым раздором.
  
  Ты знаешь, я долго думал над этими словами. Проще всего их понять, конечно, психологически. Согласись, что любящего человека поймет только тот, кто сам любил, то есть имел в своей душе любовь?
  
  Крот. Сам, ты же знаешь мое отношение ко всем этим вещам, а точ-нее словам.
  
  Сам. Уступи мне, иначе сказать просто не получится.
  
  Крот. Пусть будет по-твоему.
  
  Сам. Так и гневающегося человека может понять только тот, кто имел или имеет гнев в душе?
  
  Крот. Так.
  
  Сам. Но и в восприятии мы тоже зависим от этого подобия. Помнишь наш пример с шаром? Мы никогда осознанно не воспримем, то есть не узнаем среди множества предметов шар, пока не обнаружим в собственной душе нечто, подобное этому шару, а именно - идею шара. Но есть еще один интересный момент.
  
  Крот. Какой?
  
  Сам. Я бы еще сказал, что душа принимает форму познаваемого, и что акт познания похож на то, что душа стремится обобщиться с познаваемым предметом и стать им.
  
  Крот. Как это понимать?
  
  Сам. Сейчас попробую объяснить. Видишь ли, познающий никогда не сможет познать сам себя непосредственно. Ведь если я направлю свой познающий взор на себя, и тогда будут познаваемый и познающий. И так до бесконечности. Поэтому еще Платон уподобил душу глазу. А глаз, как это легко проверить, не может увидеть сам себя. Он видит все окружающее, только не себя. Но о своем существовании он может знать только благодаря видению. Причем видению того, чем он сам не является. Получается неразрывное единство глаза и того, что он видит. Также и с душой - душа объединяется с тем, на что она настроена. Самые очевидные примеры нам опять же дает психология. Например, если человек, пребывающий изначально в нейтральном эмоциональном состоянии, сосредоточится на каких-то смешных моментах - например, посмотрит комедийный фильм - то и сам он впадет в состояние смеха или близкое к нему. Как, по-твоему, я прав?
  
  Крот. Ну да, обычно так и бывает.
  
  Сам. И если десять человек от этого фильма или его отдельной сцены смеялись, а один не смеялся, обычно говорят, что он не понял юмора. Иначе говоря, он не познал этого юмора, не настроился на него, то есть не объединился душой с ним. Но что-то мы, Крот, слишком отдалились от нашей темы, непосредственно затрагивающей тебя самого. Позволь мне сделать кое-какие выводы.
  
  Крот. Давай.
  
  Сам. Итак, во-первых, подобное познается подобным. Во-вторых, познающий способен в познании уподобляться познаваемому. Так вот, как думаешь, может ли человек, делящийся с тобой пережитым им живым личным опытом, полным мистической глубины и одухотворенности, сам себя считать чем-то неличным, каким-то неодушевленным куском плоти?
  
  Крот. Не знаю.
  
  Сам. Тогда я тебе скажу: не может. Поскольку личные и одушевленные явления познаются только личностью и душой. Именно это тебе и пытался показать Карл. Ты же познаёшь мир мертвой материи, состоящий из атомов, и в этом мире нет места душе и личности с ее личными переживаниями. Поэтому тебе, дорогой Крот, ничего не остается, как и себя самого признать всего лишь неодушевленным телом, состоящим из тех же самых атомов. И все проявления личности и души вы пытаетесь свести на движения этих атомов или клеток и какие-то их электрохимические реакции.
  
  Крот. Но у нас имеются убедительные доказательства того, что это так и есть! Впрочем, в этом вопросе лучше разбирается Бабуин. Я надеюсь, что он сможет тебе подробно все растолковать. О, а вот и он! Ладно, мне пора идти - у меня есть кое-какие дела. Надеюсь, я оказался тебе полезным.
  
  Сам. Спасибо, Крот. Ты действительно самый умнейший человек Азилума. Без твоей помощи я не узнал бы и ничтожной доли того, что открылось нам в беседе.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"