Аннотация: Посвящаю памяти русских добровольцев, сражавшихся за свободу Парагвая в войне с Боливией 1932-1935 годы.
Посвящаю памяти русских
добровольцев, сражавшихся за свободу
Парагвая в войне с Боливией 1932-1935
годы.
Глава первая.
Утром 10 мая 1932 года, Павел Орлов, по раскачивающимся деревянным сходням, сошёл со старого колёсного парохода на пыльную набережную Асунсьона. Он с удивлением посмотрел по сторонам. Десяток тощих коз щипали жухлую низкую траву у большого кирпичного склада с проломленной крышей. Вдалеке виднелись глинобитные хижины, крытые камышом. На высокой пальме громко орали большие зелёные попугаи...
- Господа! Господа! - послышалось по-русски. - Подходите ко мне! Подходите ко мне!
У покосившегося штабеля, из чёрных гнилых досок, стоял невысокий мужчина с аккуратной бородкой. Одет он был в военную форму цвета зелёных оливок.
- Это, наверное, и есть легендарный генерал-майор Иван Тимофеевич Беляев, основатель русской колонии в Парагвае! - догадался Павел.
- Дамы и господа, здравствуйте! Я, генерал Беляев, от имени президента страны, имею честь приветствовать всех вас на гостеприимной парагвайской земле! - обратился мужчина в военной форме к группе людей, окруживших его.
Подошёл и Орлов. Но он не слушал генерала. Его вниманием завладел хромой босой дед, черпавший воду из реки и наполнявший её деревянную огромную бочку на колёсах.
- Что-то не нравится мне здесь. Что скажешь, Павел? - прошептал, стоявший рядом с ним, бывший капитан дроздовского полка Владимир Маковский.
- Поживём - увидим! - ответил ему Орлов.
Беляев быстро закончил свою вступительную речь, пообещав через день встретиться с ними, группой из пятнадцати человек русских иммигрантов, прибывших искать лучшую жизнь в Парагвае. Затем все, погрузив свои чемоданы и баулы на телегу, пешком пошли в город.
Они шагали по грунтовой дороге, ведь тротуаров здесь не было. Павел Орлов, тридцатисемилетний мужчина ростом один метр девяносто пять сантиметров, широкоплечий, с военной выправкой шёл легко, с любопытством смотря по сторонам.
Земля здесь была почему-то красной. Вдоль улицы, ползущей куда-то вверх, стояли дома, построенные из досок или тонких брёвен, крытые камышом. Редкостью было увидеть кирпичное строение с черепичной крышей.
Стояла жара. Листья деревьев и кустарников сникли под толстым слоем красной пыли. Орлов с любопытством отметил, что окна всех домов не имели стёкол, а просто были затянуты противомоскитными сетками.
Полуголые дети, сидевшие на обочине дороги вместе с тощими, сонными от жары, собаками, открыв рты, глазели на большую группу, необычно одетых для них людей. Женщины в длинных юбках, в белых блузках держали над головами цветные зонтики. Мужчины - в ботинках, в пиджаках и галстуках.
- Павел, мне кажется, что мы не туда попали! - нарочито-удивлённым тоном воскликнул Маковский.
- Да, ты прав! Получается, что ехали к Фоме, а попали к куме! - согласился с ним Орлов.
Маковский, сухощавый сорокалетний брюнет, с тщательно причёсанными волосами, неисправимый циник и бабник, от досады даже кашлянул.
Вскоре они вышли на широкую улицу с булыжной мостовой. По ней, страшно скрипя, медленно ехал допотопный деревянный трамвай, до отказа забитый людьми. Было очевидно, что сейчас они находились в центре Асунсьона. Высокие старинные дома. Вывески банков, витрины магазинов, каких-то контор. Но все они были неухоженные: фасады с облупившейся краской, некрашеными дверями, выщербленными мраморными ступеньками. Большинство прохожих, шагавших по узким тротуарам, были босыми, одетыми в простую одежду из хлопка.
Маковский потёр свой нос с горбинкой, почесал тоненькие усы - "щёточки" и, скривив в ехидной усмешке тонкие губы, заметил:
- Ты смотри, Орлов, это совсем не похоже на то, о чём нам с таким упоением рассказывали в Европе!
Да и правда! Но поживём-увидим! - мудро ответил Павел, хотя у него самого на душе давно уже "скребли кошки".
Среди их группы из пятнадцати русских колонистов, приехавших осваивать земли Парагвая, было всего три холостяка: Орлов, Маковский и Филипп Пахомов, двадцатидвухлетний недоучившийся студент. Им выделили комнату в небольшом кирпичном доме стрелочника железнодорожной станции Хосе Мессы.
Дом находился на краю оврага, заросшего бурьяном. Вокруг - лачуги разного размера, сбитые из досок, и кучи мусора.
Хозяин, обрадованный дополнительному, хотя и небольшому заработку за наём комнаты, стал суетиться. Почёсывая свою лысину, он принялся бегать по дому. Принёс им два больших жестяных ведра с водой. Протянув Филиппу обмылок тёмного цвета и застиранное полотенце, Хосе принялся что-то говорить. Орлов и Маковский уловили только одно слово "пожалуйста".
- Филипп, что сказал этот добрый человек? - поинтересовался Владимир.
Пахомов, который в их группе считался знатоком испанского языка, поскольку долго учил его на специально организованных курсах, почесал свои большие оттопыренные уши и, покраснев от волнения, объяснил:
- Говорит, что вода свежая, речная. Сегодня утром он купил её у водовоза.
- Это очень хорошо! - удовлетворённо произнёс Маковский, снимая свою белую рубашку. - А, ну-ка, Филиппок, полей ка мне!
Не успели они обмыться, как хозяин дома принёс кувшин воды и маленькую тыковку с измельченными зелёными листьями. Из неё торчала металлическая трубка, покрытая в некоторых местах пятнами ржавчины.
Хосе, широко улыбаясь, налил в тыковку воды из кувшина. Затем, сделав маленький глоток, протянул её Орлову. Павел, морщась от брезгливости, пригубил немного горькой жидкости со вкусом ржавчины и передал её Маковскому. В этот момент Месса, взмахнув руками, что-то закричал и выбежал из комнаты.
- Филипп, ты мужчина? Или кто? - поинтересовался Маковский и вручил тыковку Пахомову. - Пей! Потом расскажешь мне о всей гамме вкуса этого местного напитка. Кстати, как он называется?
- Терере или холодный мате, - с видом знатока объяснил Пахомов и с шумом всосал своими большими губами содержимое тыковки.
- А вы знаете, господа, очень вкусно! Горьковатый, но если добавить немножко сахара...
- Ой, простите, совсем забыл! - влетел в комнату хозяин с блюдом лепёшек, - вы ещё не ели ничего! Кушайте! Это лепёшки! Очень вкусные из кукурузной муки. Их моя невеста сегодня утром испекла. Да и сахар к терере я вам совсем забыл предложить. Старею...
- Филипп, переведи, пожалуйста! - попросил Орлов.
Пахомов, очень медленно, раздумывая над некоторыми словами, объяснил суть длинной речи хозяина дома.
- Не-ве-ста! - удивился Маковский, делая такую глупую физиономию, что Месса сразу же догадался, что же спросил один из его постояльцев.
- Да, невеста. Ведь моя жена умерла три года назад. Дочь, ей 16 лет, замужем. Сыну 18 лет и он служит в армии. Я же не могу жить один. Вот у меня, как у каждого здорового парагвайского мужчины есть невеста. Ей 15 лет. Зовут её Габриэла, ласково - Габи...
- Услышав возраст невесты, Пахомов поперхнулся терере. С трудом откашлявшись, он рассказал об услышанном своим спутникам.
- Да-с, когда я увидел его физиономию, то сразу же понял, что хозяин дома - извращенец! - Сделал ехидное заключение Маковский.
- Ну, так она ещё совсем, совсем, совсем юная? - сказал Филипп по-испански, с удивлением уставившись на Мессу.
- Почему же она юная? - обиделся хозяин, - это уже совсем зрелая девушка. Как раз для меня, которому через неделю исполняется 37 лет. А вообще, вы не знаете истории Парагвая. Я кратко расскажу, что в прошлом веке после очень страшной войны со странами Тройственного союза, в которую входили Аргентина, Бразилия и Уругвай, в Парагвае совсем не осталось мужчин. Прошло уже 60 лет, но женщин у нас по-прежнему очень много, а мужчин, особенно таких, как я, сильных и готовых любить, по-прежнему очень мало.
Пахомов перевёл. Орлов промолчал, а Маковский, жуя лепёшку, заметил:
- Это уже становится очень интересно!
- Пейте терере! - обратился к гостям хозяин,- я его из хорошей дождевой воды делаю. Вот добавляйте её из этого кувшина!
От услышанного у Филиппа побелели губы.
- Вода, говорит, в кувшине хорошая: дождевая... - прошептал он.
- Так, молодой человек, и дизентерию можно подхватить! Вы, кстати, Филипп, никогда не болели дизентерией? - озабоченно осведомился Маковский.
- Не...нет.., - прошептал тот в ответ.
- И не советую, очень опасная и мерзкая болезнь, - объяснил Владимир.
Для ночлега Месса предложил своим гостям одну из комнат, выходившую окном (без стекла) на овраг. Маковскому и Орлову достались узкие деревянные кровати с продавленными матрасами, а Пахомову - старый топчан. Поправив противомоскитную сетку на окне, они задули керосиновую лампу и легли спать.
Маковский мгновенно стал храпеть. Пахомов вдруг неожиданно вскочил и, держась руками за живот, направился к двери.
- Скрутило! Побегу в уборную! - тихо пожаловался Павлу юноша.
Орлову не спалось. Он слушал комариный писк и лаянье собак где-то за оврагом:
- Сказал бы мне кто-нибудь, лет так двенадцать назад, что я приеду в далёкий Парагвай искать лучшей жизни... Никогда бы не поверил! А вот ведь как судьба складывается. А от неё не уйдёшь! - с горечью подумалось ему.
Орлов стал вспоминать свою жизнь.
Он родился 1 октября 1894 года в Нижнем Новгороде. Когда ему было всего 10 лет, при обороне Порт-Артура погиб его отец, подполковник Фёдор Павлович Орлов. Его вдова, Анна Максимовна, осталась одна с двумя детьми: Павлом и восьмилетней Ольгой. Жили они в просторном деревянном доме с мезонином, из окон которого открывался живописный вид на Волгу.
Анна Максимовна умело вела хозяйство, а помогала ей в этом домработница Маша. Сколько лет было этой простой русской женщине, Павел никогда не знал, Ему казалась, что Маша никогда не старела и всегда была в одной поре. Её муж давно умер от чахотки, своих детей не было. Маша очень много лет работала в доме Орловых, и эта семья стала для неё родной. Она вынянчила сначала Павла, а потом Ольгу. Кроме очень интересных сказок, Маша знала огромное количество пословиц и поговорок. Она их употребляла в нужные моменты своей жизни: чтобы прямо не отвечать на поставленный вопрос, чтобы высказать кому-либо своё неодобрение или для того, чтобы похвалить кого-либо. Эту привычку своей няни, с самого детства, перенял и Павел.
В пятнадцать лет он уже был высоким и невероятно сильным юношей.
- Павлуша в деда своего пошёл, тестя моего, Павла Никифоровича! - с гордостью кивала Анна Максимовна на портрет бородатого офицера в эполетах, висевший у них в зале. Я его хоть не видела ни разу, он ведь во время штурма Плевны погиб в 1877 году, задолго до нашей с мужем свадьбы, но все кто его знал, восхищались его силой. Рассказывали, что он екатерининские пятаки пальцами гнул, кочергу, играючи, на узел завязывал. Подковы разламывал!!! Мой сын и похож на деда: волосы русые, глаза зелёные, подбородок волевой. А плечи!!! Плечи какие широкие!
Павел тоже уже легко мог завязать кочергу на узел. Подковы, правда, не разламывал, но гнул их, не особенно напрягаясь. В гимназии он страдал от латыни и французского языка. Эти предметы стали для него величайшей мукой! Но зато он очень любил математику и геометрию. Была у Павла одна страсть - это столярные работы. Родной брат его мамы, Пётр Максимович Тишков, имел большую мастерскую, где делали двери, рамы, резные наличники на окна и простую добротную мебель.
Почти каждый день, после гимназии, он приходил в эту столярную мастерскую и что-нибудь делал. Павлу нравились запахи дерева, смолы, клея... Ему едва исполнилось девять лет, а он уже с помощью дядиных столяров, смастерил прекрасную табуретку. Но особенно нравилось Павлу работать на токарном станке. Эта деятельность поглощала его полностью: он забывал о времени, еде и домашних заданиях.
- Ну что, племянник, как окончишь гимназию, так и приходи ко мне компаньоном! Мы с тобой наше столярное дело вперёд так двинем, что от конкурентов только тень останется! - не раз, вполне серьёзно, предлагал Павлу Пётр Максимович.
- Нет, дядюшка, я офицером буду, как мой отец, дед и прадед, - вежливо отказывался мальчик.
С первых дней Великой войны, выпускник Владимирского училища, подпоручик Павел Орлов командовал взводом в 1-й бригаде, входившей в состав 37 дивизии. Он участвовал во многих кровопролитных сражениях на Юго-Западном фронте, в атаки всегда ходил впереди своих солдат, схватывался с врагом в рукопашных боях... И ни разу не был ранен.
- Тот побеждает, кто смерть презирает! - твёрдо отвечал подпоручик Орлов на выговоры своих командиров на неразумность его поведения.
Но в конце октября 1914 года, в боях за город Кельцы, осколки разорвавшегося "чемодана" (так в русской армии называли снаряды крупнокалиберной немецкой артиллерии) тяжело ранили обе ноги Павла.
Когда его оперировали, хирург, с горечью, произнёс:
- Очень большая потеря крови. Жаль будет, если этот русский богатырь умрёт.
Но Орлов, благодаря своей молодости и крепкому здоровью, выжил! Павел лежал в госпитале в Кельцах, страдая от собственной беспомощности и от тошнотворного запаха нечистот, исходившего из забитой канализации. Днём и ночью, повсюду, раздавались вопли и стоны раненых...
Во время очередного обхода, хирург долго осматривал его ноги, после чего тихо сказал старшей сестре милосердия:
- Этому богатырю срочно требуется повторная операция левой ноги. Её могут сделать только в Киеве, Москве или Петрограде. С первым же санитарным поездом отправляйте его в тыл.
- Ничего страшного, доктор, до свадьбы заживёт! - бодро сказал Орлов, хотя сердце его почему-то сжалось от слов хирурга.
Через несколько дней, ночью в госпитале поднялся шум. Бегали санитары, старшая сестра милосердия громко кого-то отчитывала...
- Немцы, немцы наступают! - раздался чей-то истеричный крик.
Поднялась паника. Раненые, которые были в состоянии ходить, вставали со своих коек и собирались в коридоре. Кто не мог подняться жалобно просили:
- Братцы, братцы, не бросайте нас! Не бросайте! Богом просим!
- Прекратить панику! - раздался раздражённый голос начальника госпиталя, - немцы не наступают! Просто сейчас мы начнём готовить всех тяжелораненых для эвакуации в глубокий тыл. Сегодня должен подойти санитарный поезд.
Около сотни подвод, гремя по булыжной мостовой, медленно двигались через Кельцы к железнодорожной станции. На одной из них, на охапке соломы, лежал Орлов. Рядом с ним сидел капитан с загипсованными руками. Хрипели кони, кричали от боли раненые, матерились извозчики...
На станцию прибыли, когда уже встало солнце. Павел, приподнявшись на руках, посмотрел по сторонам. Сожжённый кирпичный пакгауз. Рядом с ним - кирпичная водонапорная башня с огромной дырой от попавшего в неё снаряда. Слева одиноко стояло здание вокзала с обвалившейся от пожара крышей.
- Курить хочется... Сил уже нет терпеть. Подпоручик, вы не могли бы достать из кармана моей шинели папиросы со спичками и помочь мне прикурить? - попросил Орлова капитан с загипсованными руками.
- Конечно же, давайте!
Павел достал папироску, прикурил и вставил потом её в губы капитана.
- Благодарю вас! Хоть вкус табака почувствую! Соскучился, знаете...
Стало резко холодать. Подул сильный ветер, и с неба посыпались маленькие снежинки. Температура падала...
- Как бы нам здесь не околеть, - озабоченно пробормотал капитан, - пойду узнаю, где наш поезд.
Он слез с подводы и ушёл. Вернувшись минут через двадцать, сообщил:
- Железное полотно в двух километрах от станции взорвано. Работает ремонтная летучка. За ней и наш поезд идёт. Держитесь, подпоручик!
Постанывая, в комнату вошёл Филипп Пахомов.
- Ой, сил нет, как живот крутит! - тихо пожаловался он.
- Филипп, ты здоровье- то береги! Не знаешь, откуда вода - не пей! Не знаешь, откуда еда - не ешь! И вообще, всегда старайся пить воду только кипячёную. Потерпи до утра, я в аптеку схожу куплю тебе порошков каких-нибудь. А может сразу к доктору? - высказал ему Орлов.
- Ой, не надо, Павел Фёдорович! Думаю, что до утра пройдёт. У меня так уже бывало, - ответил Пахомов, устраиваясь на своём топчане.
Орлов снова вспомнил тот холодный ноябрьский день на станции Кельцы.
Сначала послышался мощный паровозный гудок, а затем и шум локомотива. Павел поднял голову. На станцию медленно вкатывался железнодорожный состав из белых лакированных вагонов. На каждом из них - сверкающие золотом императорские вензеля. Орлов закрыл глаза, подумав, что он бредит. Через минуту открыл их. На станции стояли новенькие белые вагоны.
- Подпоручик, это же личный санитарный поезд императрицы Александры Фёдоровны! Ну и дела?! Мы спасены, подпоручик! - громко закричал капитан. - Мы спасены! Скоро ты сам увидишь, что значит находиться в этом поезде.
Первым на перрон из поезда сошёл высокий моложавый генерал.
- Я, генерал Риман - начальник собственного военно-санитарного поезда государыни императрицы Александры Фёдоровны, - громко объявил он.
Затем посмотрев по сторонам, гневно закричал:
- Где начальник станции? Ко мне его немедленно! Где начальник госпиталя Кельцы? Почем я его не вижу? Ко мне его! Срочно!
Перед генералом появился начальник станции без фуражки и распахнутой шинели.
- Вы кто такой? Начальник станции? Да какой вы начальник станции в таком виде!!! Привести себя в порядок! Немедленно!!! Старший поездной врач! Архипов! Вы почему стоите? Замёрзли что-ли? Начинайте погрузку раненых!
Санитары занесли Орлова в вагон. Павел сразу же понял смысл слов капитана с загипсованными руками. В вагоне была идеальная чистота. Приятно пахло цветами. Павла положили во втором купе на белоснежную простыню. На столике в маленькой вазочке стоял букетик свежих фиалок. На окне - тёмная толстая штора и накрахмаленные голубые занавески.
Сразу же появился молодой человек в белом халате, надетом поверх офицерского кителя.
- Здравствуйте! Я подпоручик Унский, заместитель старшего поездного врача. Дело в том, что все раненые и больные этого собственного поезда государыни императрицы Александры Фёдоровны подлежат особой регистрации. Поясняю, она нужна для того, что бы вы получили специальное пособие от канцелярии государыни.
Унский открыл толстую тетрадь и записал в неё все данные Орлова.
Раненых грузили до самой ночи, после того как все купе и, даже, коридоры были заполнены, поезд направился в Киев.
Рано утром в купе, где находился Орлов, появились две сестры милосердия. В накрахмаленных белоснежных передниках и платках с вышитыми красными крестами. Лица до самых глаз закрыты марлевыми повязками. Одна из них была стройная и высокая, вторая - чуть ниже и покрупнее телом.
- Доброе утро! Как вы себя чувствуете? - обратилась высокая ко всем находившимся в купе.
Выслушав ответы, она тоном приказа сказала Орлову:
- Так, юноша, начнём с вас. Сейчас мы поменяем вам повязки!
- Я не юноша! - вдруг обиделся Павел.-Я подпоручик!
- А что подпоручик не может быть юношей? - искренне рассмеялась высокая сестра милосердия и нагнулась к Павлу.
И в этот миг Орлов увидел её глаза. Это были два глубоких синих озера. Именно синих! Именно глубоких! Он смотрел в них и не мог оторваться.
-Нина Константиновна,- сказала вторая сестра милосердия, я зафиксирую ему левую ногу, а вы попытайтесь снять старый бинт.
- Давайте, Зоя! - согласилась высокая.
Сёстры милосердия принялись перевязывать Орлова. Павел не чувствовал боли, он вообще ничего не чувствовал! Он "утонул" в глазах Нины! Павел внимательно наблюдал за её лицом. В один момент она на мгновение приподняла свою марлевую повязку, и он увидел её красивые чувственные губы и правильной формы носик.
- Господин подпоручик, вам бинты сейчас не давят? Вам не больно? - спрашивала Нина.
Но Орлов её не слышал, он видел только глаза этой женщины.
- Нет, спасибо! Мне очень хорошо! - ответил Павел и почувствовал, как его кинуло в жар.
После обеда в купе вошёл генерал Риман.
- Господа, вы счастливые люди, потому что удостоились чести ехать в поезде императрицы Александры Фёдоровны! Она назначила меня начальником этого своего поезда, благословила меня и лично передала мне иконки - её благословение вам. Я их раздам каждому. Господа офицеры, вы должны повесить себе эти маленькие серебряные образки на грудь, хранить их, как зеницу ока. Помните, что у вас благословение матушки-царицы, которая молится за всех вас. Ура, господа!
- Ура! Ура! Ура! - громко закричал Орлов и ещё три офицера, находившиеся с ним в этом купе.
Вечером снова пришла Нина. Поздоровавшись со всеми, она сразу же обратилась к Орлову:
- Юноша, ну разве можно писать письма замужним женщинам?! Мой муж, полковник, на фронте, а я буду вести переписку с вами? Так не делается, юноша! Напишите лучше своей невесте! - довольно резко объяснила она.
В купе вошли санитары с носилками. Когда Орлова выносили из вагона, он в последний раз увидел её необыкновенные синие, самые красивые глаза на свете.
Орлов от неожиданности вздрогнул. Он быстро встал с кровати и бросился зажигать керосиновую лампу.
- Что, красные опять наступают? Где мой револьвер? - кричал спросонья Маковский, шаря рукой под подушкой.
- Филипп, что произошло? - спросил Орлов.
Смотрите, Павел Фёдорович! - Пахомов с ужасом тыкал пальцем в стенку.
- Что такое? Что такое? Воры забрались? - вбежал в комнату с лампой Месса.
- Нет, смотрите на стену, смотрите... - шептал Пахомов.
Хозяин дома поднёс лампу к стене.
- Да это летающие кукарачи! - облегченно вздохнул он. - А я думал, случилось чего...
Орлов и Маковский посмотрели на стену. На ней сидели десятка два крупных тараканов величиной с чайную ложку.
- Да-с, знатные тараканчики. И с крылышками! Никогда таких не видел! - с удивлением отметил Маковский.
- У страха глаза, что плошки, а не видят ни крошки, - произнёс Орлов.
- Вы-с, мой юный друг, доктора бы посетили, чтобы он вам-с порошок успокоительный для нервной системы выписал, - пожелал Маковский Пахомову и вновь улёгся спать.
- Посветите мне, пожалуйста, Павел Фёдорович! Я этих гадов сейчас выбью, - попросил Филипп Орлова и взял свой ботинок.
- Хорошо! Давай! - согласился Павел.
Через пятнадцать минут на стене остались только мокрые пятна. Орлов задул лампу и лёг.
В ноябре 1914 года в Киеве Павлу успешно прооперировали левую ногу. Потом он пять месяцев находился на лечении в Крыму. Здесь ему продолжали сниться синие глаза сестры милосердия Нины. Однажды Павел не выдержал и отправил ей короткое письмо. Ответа он не получил.
Несмотря на успешную операцию и хороший уход, Орлов стал слегка прихрамывать на левую ногу. Павлу, с трудом, удалось упросить старого полковника - председателя медицинской комиссии, чтобы его оставили в армии. Но на фронт Орлова всё равно не отправили, а определили командиром роты в запасной полк в Нижнем Новгороде.
Павел, как и во времена своего детства и юности, после службы стал частенько заходить в столярную мастерскую своего дяди. Пётр Максимович расширил своё дело. У него уже работали не десять человек, как раньше, а тридцать. Орлов становился за токарный станок и принимался вытачивать ножки для кресла или стола, с наслаждением вдыхая запах стружки.
Он часто ловил себя на мысли, что думал о Нине. Почти каждую ночь Павлу снились её бездонные синие глаза. Он вслух разговаривал с ней во сне... Это была мучительная пытка. Сколько она могла продолжаться?
Орлов послал Нине открытку - поздравление с Рождеством. Он и не надеялся на ответ. Но случилось чудо! В середине января от Нины пришло письмо. Она писала, что год назад погиб её муж, а вскоре после этого, скоропостижно скончалась её мама. Нина была вынуждена оставить свою добровольную работу в госпитале и сейчас находилась одна в своей петроградской квартире. В последних строках письма она призналась, что будет очень рада увидеть Павла, если он, разумеется, этого хочет.
- Если я хочу? - воскликнул Орлов, прочитав письмо. - Я ещё как хочу!
На следующий день Павел выхлопотал себе отпуск и поехал в Петроград.
Здесь на Николаевском вокзале он, не торгуясь, взял лихача.
- Давай, родимый, гони на Большой проспект 69 "а"! Быстро гони!
- Не извольте беспокоиться ваше благородие, сделаем! - ответил извозчик, одетый в тулуп и волчью шапку.
- Да, братец, заверни меня туда, где можно купить самых лучших свежих цветов!
- Сделаем, ваше благородие! Не извольте беспокоиться! Пошла! Эх, пошла, Красавка! - крикнул извозчик, и лёгкие сани помчались по рыхлому серому снегу.
Двери Павлу открыла домработница в кружевном белом переднике.
- Здравствуйте! А ...
- Проходите, проходите! Нина Константиновна давно уже вас ждёт! - улыбнулась домработница, женщина лет сорока с круглым деревенским лицом.
- Меня? - удивился Павел.
- Да, вы же Орлов?
- Да, я, - растерянно произнёс он, снимая с себя шинель и вручая её домработнице.
Павел, с замиранием сердца, осторожно открыл дверь. В большой зале, напротив одного из окон, стояла Нина. Она была в вечернем длинном платье с оголёнными руками. Слабый свет зимнего солнца хорошо освещал её красивое лицо: тонкие изогнутые брови, правильный нос чувственные губы...
- А я думал, что она блондинка! - вдруг отметил совсем неожиданно для себя Павел, - ведь я ни разу не видел её без этого белого платка с красным крестом. А Нина оказывается брюнетка! Какая у неё красивая причёска!
Орлов поставил на пол большую корзину с белыми розами и закрыл за собой дверь.
- Здравствуйте, Павел! Проходите, пожалуйста! Не стойте у порога! - произнесла Нина.
Орлов хотел поздороваться. Но у него от волнения перехватило горло. Он только открывал и закрывал рот и не мог произнести ни слова.
- Что же это со мной? - с ужасом подумал Павел. - Я мечтал об этом так долго, а сейчас...
- Павел, вы, что испугались меня? - обеспокоенно спросила Нина, рассматривая его.
А Орлов уже утонул в бездонной синеве её глаз. Он, как во сне, молча пошёл к Нине и, став на колени, стал исступленно и страстно целовать её руки.
Через месяц Павел и Нина поженились. Она переехала в Нижний Новгород, где они сняли большую и уютную квартиру в центре города. Орлов продолжал служить в запасном полку. Нина пошла добровольной сестрой милосердия в госпиталь, куда привозили искалеченных на фронте солдат.
- Это мой долг перед Россией! - не раз говорила она.
В августе того же, 1916, года вышла замуж красавица Ольга, сестра Павла. Высокая, статная, с русой косой до пояса, она выбрала себе в спутники жизни лысеющего, с солидным "брюшком", важного чиновника одного из Нижегородских банков тридцатилетнего Виктора Склярова.
Павел сразу же невзлюбил своего зятя за эгоизм и высокомерие.
- Не нравится он мне, мама! Мне кажется, что Виктор не искренний человек. Такое впечатление, что он всё время думает о наживе, которую может получить от банковских операций. Ну что же делать... Любовь зла, полюбишь и козла! - высказал Павел однажды своё мнение Анне Максимовне.
Та в ответ от удивления только всплеснула руками:
- Ты, Павлуша, не прав! Виктор - прекрасный человек! Добрый, сердечный, чуткий! Оленьку очень сильно любит! Заботится о ней...
- Прости, мама, но это моё мнение. - Сказал Павел и больше никогда не возвращался к этой теме.
У Павла была Нина, женщина, которую он безумно любил. Она стала для него смыслом всего его существования. Между ними сразу же сложились взаимоотношения нежности, предупредительности и взаимного уважения. Ежедневная обыденная жизнь превратилась для них в счастье видеть друг друга, чувствовать друг друга и наслаждаться друг другом.
Сообщение об отречении государя от престола прозвучало для Павла и Нины, как гром среди ясного неба. Привычные и понятные устои жизни стали рушиться у них на глазах. Весь мир, казалось, сошёл с ума. Солдаты перестали признавать своих командиров, потому что в войсках появились солдатские комитеты, разрушавшие все уставы и вековые традиции славной Российской императорской армии. Дезертирство приняло катастрофические масштабы. К августу 1917 года в роте, которой командовал поручик Орлов осталось всего двадцать человек. Ежедневные митинги... манифестации... От всего этого многие офицеры приходили в глубокое отчаяние и покидали армию. Но Орлов стойко терпел...
В одно из воскресений сентября 1917 года за традиционным семейным обедом Виктор объявил Павлу и Нине:
- Мы с Олей решили уезжать за границу: во Францию. Анна Максимовна поддержала нас и тоже едет. Наш план таков: продаём всю нашу недвижимость. Я, кроме этого, снимаю все мои накопленные деньги из банков. Во Франции мы покупаем жильё и, самое главное, вкладываем деньги в какое-нибудь коммерческое дело, чтобы оно приносило нам доход. Затем будем решать нашу жизнь по мере развития событий в России: или остаёмся во Франции, или возвращаемся на Родину. Самое главное, что мы ничего не теряем. Я уверен, что всё российское общество в ближайшем будущем ждут социальные потрясения исторических масштабов. Все факты свидетельствуют о том, что страна погружается в пучину хаоса. Поэтому мы вам, Павел и Нина, предлагаем ехать вместе с нами. Ведь все мы - одна семья!
Павел посмотрел на Нину, а она на него, после этого они в один голос ответили:
- Мы остаёмся!
- Я так и знал! Я был уверен, что именно так вы и скажите! - самодовольно усмехнулся Виктор.
- Если все будут бежать, бросая Родину в беде, то что с ней будет?! - объяснил Павел и добавил, - любит и нищий своё хламовище.
Анна Максимовна тихо заплакала, но ничего не сказала, потому что знала, что её сын был прав.
В ноябре к власти в России пришли большевики. Дворянское сословие, оказалось вне закона, как и другие "эксплуататорские классы".
В феврале 1918 года Павел и Нина, переодетые в старые лохмотья и деревенские зипуны, нахватавшись вшей за время долгой дороги, добрались до Новочеркасска. Здесь формировались отряды Белой армии, для борьбы с большевиками. Павел и Нина поступили в Корниловский полк. Он - командиром взвода, а она в полковой лазарет - сестрой милосердия.
Во время этой страшной гражданской войны, когда брат убивал брата, когда сын стрелял в отца, сердце Павла страдало от неутихающей боли за Россию. Только любовь к жене давала ему силы и спасала от отчаяния и безысходности. Когда Павел встречался с Ниной, он на время забывал о жестокости и зверстве, творящихся вокруг. Он сразу же тонул в её бездонных синих глазах...
Это были годы хаоса. Ситуация на фронте менялась очень быстро. Сегодня белые наступали и брали города, через день наступали красные и выбивали их оттуда. Но в конце января 1920 года, белые армии Юга России стали стремительно отступать от Ростова к Чёрному морю.
Был март. Корниловцы в горах, близ станции Тоннельной, на ближних подступах к Новороссийску, отбивали бесконечные атаки будённовских частей, выигрывая время. Ведь в Новороссийске скопились десятки тысяч гражданских лиц, а также воинские части, которые надо было эвакуировать. Но пароходов было очень мало. Царила паника. Люди сутками стояли на причалах в ожидании подхода судов. Некоторые, не выдержав неизвестности, в отчаянии бросались в холодную воду или стрелялись. Над городом висела черная туча от горевших элеватора и нефтехранилища.
Орлов лежал в неглубоком окопчике. Только что была отбита очередная атака красных. От усталости у него сильно стучало в висках...
- Господин капитан! - к нему, сильно сгибаясь, подбежал юный прапорщик Андрей Звонарёв со свежеперебинтованной рукой.
- Да, говори!
- Я только что из госпиталя. Там это... Как его... Это... - принялся мямлить прапорщик, отводя свои глаза в сторону.
- Прапорщик, в окоп! Занимайте моё место! Я сейчас вернусь! - приказал Орлов и бросился бежать в лазарет.
- Нина, где Нина? - крикнул Павел усталому доктору, с красными от бессонницы глазами.
- Во второй палатке. Пуля шальная. В грудь. Держится только, чтобы вас дождаться, - негромко сказал доктор и усердно стал тереть глаза.
Нина лежала на носилках, укрытая шинелью до самого подбородка.
- Счастье моё, что с тобой? - зашептал Орлов, и став на колени, принялся нежно гладить голову жены, целуя её бледные щёки.
- Любимый... пришёл... пришёл.. Спасибо тебе, Павлик...- еле слышно произнесла Нина слабым голосом, - за счастье, за любовь твою... это были лучшие годы моей жи...
Из её рта хлынула кровь...
Павел похоронил Нину под старым кустом кизила, покрытого жёлтыми маленькими цветами. На могиле поставил две ветки, связанные ремнём в форме креста.
- Прощай, любимая! Прощай, Нина! Я вернусь к тебе! Я обещаю тебе, что я обязательно вернусь сюда.
Орлов навсегда запомнил это место: маленькую поляну, где под старым раскидистым кустом кизила навсегда осталась лежать его Нина.
- Теперь мне больше незачем жить! - решил для себя Павел.
Орлов стал искать смерти. Из Новороссийска он ушёл на последнем пароходе, куда его насильно посадили однополчане.
В боях за Крым Павел ходил в штыковые атаки с винтовкой, как простой солдат. Напрашивался выполнять самые рискованные задания... Но судьба хранила его.
- Значит, это знак Божий! Значит, Всевышний дал мне нести МОЙ крест: жить без Нины и страдать по ней, - так Орлов объяснял своё невероятное везение.
22 ноября 1920 года на рейд маленького порта Галлиполи стали прибывать суда из Крыма. На пароходах "Херсон" и "Саратов" находились части первого армейского корпуса Русской армии генерала Врангеля. Среди них был и Корниловский полк.
Когда Орлов сошёл на берег и увидел сам город, разрушенный землетрясением 1912 года и артобстрелами последней войны, его сердце сжалось от тоски. Павел ясно почувствовал, что он больше никогда не вернётся в Россию. И от этого ощущения безысходности ему, здоровому и сильному мужику, захотелось громко зарыдать. И не просто зарыдать, а выть так, чтобы слышал весь мир его боль по утраченной Родине.
Возможности разместить всех прибывших в городе не нашлось, и под лагерь была отведена долина речки Беюр-дере, находившаяся в шести километрах от Галлиполи.
Первую ночь им пришлось провести под открытым небом. Шёл мелкий противный дождь, и с моря дул пронизывающий ветер. Но Павел не чувствовал ни холода, ни тяжести насквозь промокшей шинели. Он думал о том, что никогда не сможет навестить могилу Нины в горах под Новороссийском.
На следующий день русские беженцы получили от французов большие, на сто человек каждая, палатки. И началась тяжёлая полуголодная жизнь. Паёк, выдаваемый французами, был очень скудным, поэтому каждый подрабатывал, как мог. Орлов со своими однополчанами жгли древесный уголь и носили продавать его в город. На вырученные деньги они могли купить немного хлеба. Они всегда помнили слова своего командира - генерала Кутепова: "Никакой труд не может быть унизителен, если работает русский офицер".
Сначала местные жители с опаской наблюдали за вооружёнными русскими, которые в огромном количестве появились в Галлиполи. Но потом успокоились. Русские же восстановили им водопровод, построенный ещё римлянами, и очистили город от развалов.
Нищенское и полуголодное существование русских беженцев продолжалось в Галлиполи десять месяцев. С августа 1921года начался их вывоз в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, а также и в Болгарию. Местные жители приходили провожать русских с цветами.
На одном из пароходов группа беженцев, среди которых находился и Павел Орлов, была доставлена до греческого города Салоники. Затем поездом они добрались до Белграда.
Столица Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев произвела на Павла очень хорошее впечатление. В первый день пребывания Орлову казалось, что находился в Екатеринодаре. Ведь всюду слышалась речь очень похожая на русскую. А на следующий день после прибытия, Павел с Андреем Звонарёвым, прапорщиком Корниловского полка, пошли искать Управление правительственного уполномоченного, чтобы стать на учёт.
У первого же прохожего, а им оказался солидный седой мужчина в полосатом пиджаке, Орлов спросил:
- Улица краля Милана?
- Идите право! - ответил тот.
- Хвала! - благодаря прохожего, важно произнёс Звонарев единственное слово, которое он знал по-сербски.
Они повернули направо и пошли. Шли долго до тех пор, пока не спросили у симпатичного юноши с газетой в руках. Здесь Орлову и Звонарёву повезло: это был их соотечественник.
- Право - это прямо, - объяснил юноша. - Сербский язык похож на наш, но требует обязательного изучения.
Орлову и Звонарёву, как и всем русским беженцам, назначили месячное пособие в 800 динаров и выдали продукты питания на первое время.
Снимать частную квартиру в Белграде было безумно дорого. Павел и Андрей решили арендовать пустующую дачу без мебели в Топчидере, столичном пригороде. Им, также, у Сербского Красного Креста удалось получить две кровати с пружинными сетками и тюфяками. Обзавелись Орлов и Звонарёв и печкой, сделанной из старой железной бочки.
Павел пошёл в ближайшую бакалейную лавку за спичками.