Горбань Владимир Николаевич : другие произведения.

Виню свой народ - 4-х томный роман

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1 и 2 тома,продолжение 3-4 тома будут выложены по желанию читателей

В.Н. Горбань

ВиНю

сВой

Народ

РОМАН В ЧЕТЫРЁХ КНИГАХ Книга первая и вторая

ПЯТИГОРСК ООО "РИА-КМВ" 2009

ББК 84 (2РОС-РУС)5(235.7 Ст) Г 67

В.Н. Горбань

Г 93 Виню свой народ. Пятигорск, Рекламно-информационное агентство на КМВ, 2009, 724 с.

ISBN 978-5-89314-211-2

ISBN 978-5-89314-211-2

љ В.Н. Горбань, 2009 г.
љ РИА-КМВ, 2009 г.

3

О РОМАНЕ и АВТОРЕ

Четырёхтомный роман Владимира Горбаня "Виню свой народ" рассказывает о трудной жизни ставропольчан в период начала 20-х годов и завершая концом 70-х.

В этот период вместилась вся сознательная жизнь главного героя романа Фёдора Строгаля, познавшего и любовь и предательство. Вернувшись с Гражданской войны, он познает голод, вызванный необычайной засухой, накрывшей собою 21 уезд юга России. "Поплевав в ладони", он сразу же впрягся в обработку земли. С облегчением вздохнёт с наступлением в селе новой экономической политики. Но очередная волна преобразований на селе - коллективизация - ставропольское крестьянство "ударит под самый дых". Читатель узнает о голоде в сёлах Ставрополья, произошедшем в 1933 году. А репрессии 1937-го года напрямую коснутся и главного героя. Военный конфликт СССР с Финляндией стал неудачной репетицией войны с Германией. Тяжелейшие испытания выпали в ВОВ не только Фёдору Строгалю, но и его детям, в первую очередь его сыну Анатолию. Война, словно проверив его человеческие качества, забросила в Англию. И там, на чужбине, он не предал интересы Родины. Проявил "кулацкое" трудолюбие и материально "встал на ноги". И не смотря на это, он постоянно думал о далёкой Родине, о родных и близких ему людях, мечтал вернуться домой.

Трудное время восстановления страны после такой страшной разрушительной войны легло на плечи народа. Сам Фёдор Строгаль восстанавливал шахты, а его дочь Тоня - заводы:, железные дороги, строила Невинномысский канал, словом, моталась по комсомольско- молодёжным стройкам страны.

Хрущёвская "оттепель" сняла повязку страха с уст народа, дала селянам налоговые облегчения. В то же время пошло наступление на частный сектор экономики, дававший стране до 28 процентов сельхозпродукции. Перепахивались пастбища, ломались теплицы и т.д. В это непростое время домой навсегда вернулся из Англии сын главного героя - Анатолий. Не сразу он приспособился к новой жизни. Его сестра Тоня продолжала строить "коммунизм". Свои степные рекорды: выдавал "на гора'" и их отец. Его младшая дочь Верочка, как жена офицера, проведёт читателя своей армейской жизненной тропой по эпохе "застоя". Афганские события, как очередная "прополка" народа, приблизят кончину главного героя. Его смерть подведёт черту роману. Закончится четырёхтомник обвинением своего народа в главном - в неспособности ограничивать себя в деторождении. Однако автор не теряет веры в то, что его народ и весь людской род на Земле поймут главную свою ошибку - время от времени перенаселяют планету и тем притягивают войны.

Сам автор родился в 1945 году в спецпоселении, куда сослали в 1930 году его родителей - кулаков. Рано начал трудиться. В 14 лет он стоял уже у токарного станка. Учился у жизни и

4

учился в учебных заведениях. Работая, окончил школу вечерней молодёжи. Великолепные технические знания он получил в Орджоникидзевском ракетном военном училище. Работал в совхозе ездовым, потом выращивал виноград. Постоял у стеклообмоточного станка. Потом призыв в армию и военный путь длиною в 25 лет. Был радиомастером и начальником радиорелейной станции, начальником клуба и освобождённым секретарём комсомольской организации военно-строительного отряда в г. Пятигорске. Заочно окончил Пятигорский институт иностранных языков и был направлен в Группу советских войск в Германии переводчиком. Там с отличием окончил Темплинский государственный университет по специальности - государственное строительство. 11 лет служил в разведке. По его инициативе было устранено экономическое ущемление Группы советских войск в Германии. Ежемесячно СССР стал экономить около 2 млн. марок. Выйдя на военную пенсию автор увлёкся живописью. Работал заместителем председателя кооператива "Глечек" при Кисловодской сувенирной фабрике. Не забывал и про фундамент нашей жизни - экономику. К 1996 году он написал брошюру "Как грабят Россию, Или ликбез и для президента". В этот год по инициативе автора в экономику страны в условиях дефляции (нехватка денежной массы в экономике страны) влито почти 27 триллионов неденоминированных рублей. Автор сдаёт кандидатский минимум по экономике и работает помощником главы г. Минеральные Воды по макроэкономике. С его участием был проведён уникальный экономический эксперимент, когда деньги (при их нехватке) заменили компьютером. Было создано государственное учреждение, занимавшееся расшивкой неплатежей. Это позволило в отличие от других районов края продлить финансово-донорскую жизнь города и района на десять лет.

Отдавая дань прежней военной службе, автор пишет пьесу "Дело вне очереди" и повесть "Его прозвище было "Руссэ". Издаёт поэтический сборник "Свет нежной думы голубой". На пару лет запойно погружается в науку и издаёт книгу "Парадоксы бытия, или Три часа беседы с инопланетянкой". Его занимают глобальные, общепланетарные беды и он посвящает брошюру "Поумней, Россия" демографической проблеме.

Как признался автор, этой теме посвящен и его роман "Виню свой народ". Не каждому уму по силам соединить изложенное в романе с его названием, постичь связь с надвигающейся бедой для человечества.

Роман написан ярким, насыщенным, высоко художественным языком. Автор при написании романа использовал многие языки и диалекты юга России. Он очень умело использует в изложении широту самобытного ставропольского говора. Такой словесной красоты давно не знала наша литература. Знакомство с романом позволит насладиться богатством его языка.

Природа у автора многокрасочная, живая. Она неотделима от мыслей и чувств людей. Автор передает тончайшее проникновение в мир природы и этим затрагивает стебельки человеческих душ. Его степь наполнена ароматом цветов. Весна парит благоуханием. Осень пляшет в нарядных ситцевых одеждах. Зима проверяет всех и всё на прочность, на выносливость, а потом с приходом весны сама "слёзно просит пощады у Всевышнего".

Знакомясь с непростыми историческими событиями, происходящими на юге России и в стране в целом, читатель становится свидетелем того, как те накладывают на условия жизни, на психологию и судьбы героев романа свой отпечаток и формируются их характеры. Какие только испытания не прошлось им "преодолеть и выдюжить"?!

Владимир Николаевич очень ярко описывает абсолютно все действия романа. Здесь раскрываются все грани его дарования. Он пишет о Ставрополье, о селах и хуторах, о людях - наших земляках, которые, как и вся страна, трудятся в поте лица, добывая свой хлеб, не требуя ничего взамен. По моему глубокому убеждению, автору удалось донести до читателя смысл поступков и чувств героев его романа. В любой жизненной ситуации они стремились оставаться людьми, а на этом зиждется главный смысл бытия человечества.

Н. Арясова.

л1

КНИГА ПЕРВАЯ

- Ты куда, куда, сын казачества,

В путь-дороженьку собираешься?

- Уж прости меня, отец-батюшка,

Супротив твоей воли-волюшки

Я уйду навек в степи вольные,

В земли черные, необжитые.

Уведу с собой я друзей своих.

Там распашем степь перво-наперво Всю копытами боевых коней.

И посеем в ней наши косточки,

А польют их слезы вдовии,

Слезы вдовии, да сиротские.

Опосля взойдут травы буйные.

Середь них цветы несказанные.

То и буду я да друзья мои

Караул нести - красить степь собой

В годы вечные, волей божею.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Село Соломенское затерялось в неоглядной степи Ставрополья. Затаившись, как дитя, на груди матери-земли, оно вытянулось цепочками дворов вдоль узкой местной речушки Иргаклы. Та, сладко шурша прохладой, годами расчёсывает подводные кудри тины-аряски и доверчиво лепечет о жизни села стройным братьям-тополям солнечного роста. Они, словно воины почётного караула её водам, выстроившись вдоль гибкого стана-русла, приодетого тонкой тесьмой из осоки и куги, тянутся перед нею и друг перед другом и, отвечая ей листоплесканием, доказывают, кто из них статнее и

8

выше. Но в одну из тревожных ночей 1904 года, перед началом всероссийской смуты, гроза высмотрела своим огненным оком самый высокий тополь и, расколов небесный купол сине-злобным взмахом карающей руки, со страшным грохотом, потрясшим в округе всё живое, укоротила его на треть. Утром жители Соломенки и окрестных сёл со страхом и жадным любопытством обходили кругами обожжённое молнией дерево, памятуя об ужасающей, истовой силе неба. Но вскоре об этом забыли и продолжили вместе с тополями соперничать и красоваться друг перед дружкой. Главная улица, распухая новыми дворами, выстрелила ростом от погрустневшей в старости церквушки в противоположные стороны: на Воронцовку и Степное. Верхний её конец, не расставаясь с речушкой-лепетуньей, слегка вихляя, приблизившись и породнившись со шляхом на Эдиссею, застопорился. Нижний - продолжал сползать к балке.

У улицы - несколько карманов-переулков. К одному из них, напротив сожжённого молнией тополя, притулились строгалевские хозяйственные постройки своей глухой стеной. Рядом с нею - широкая калитка со скотиньего база ведёт вниз, где в ресницах пересохших белесых трав блестел осовелый глаз пруда. От него - разлив тропинок полевых. За прудом, закамышелым с востока от дворовых саманных заборов, - исконопаченная коровьими лепёшками и копытами площадка водопойного постоя. И далее, покуда видит глаз, - полынная проседь и ковыльное серебро степи, начавшее уже под давлением холодов чернеть. Оно, сливаясь, переходит в текучую стынь низкого неба. Туда, вдаль, обращены прикрытые ставнями фасадные окна строгалевского дома.

II

Этот дом поставили два брата: Иван и Григорий Строгали в 1883 году. В то время заместо дозорных собак по югу России селили казаков. Земли нахапали много

- людей не хватало. Царскими посулами о безвозмездной раздаче гулевой земли манили людей отовсюду. Поверив в обещания, величиной в три барских короба, братья вместе с вертлявой женой младшего из них - Григория - Марфой, весной 1880 года на двух пароконных подводах покинули Черниговскую губернию.

Намереваясь найти лучшую долю в степях Кавказского предгорья, на изломе летнего дня остановились близ степного села, в стороне от большого тракта от Во- ронцово-Александровского на Моздок, в низине, у криницы. Испили знобкой, чистейшей родниковой влаги. Вода оказалась на редкость вкусной - дальше ехать уже не захотели. А когда узнали, что село называется Соломенское, напрямую связанное с трудом хлеборобов, Строгали твёрдо решили в нём остаться.

...Определив со старостой себе участок и уплатив полтинник "на опчество", сразу взялись за землю - сняли с мажары сабан1 и распахали тридцать десятин целинной земли, отсеяли яровые, только потом принялись за двор. Долго четыре угловых столба сиротливо служили его оградой. Пока поднимались добротные базы' и хозяйственные постройки, напротив будущей летней кухни копали семикубовый, в форме глечека2, бассейн для воды, ходили на участок со всех сторон.

1 Сабан - украинский плуг, предназначавшийся для распашки целинных и плотных дернистых почв.

2 Глечек - горшок.

9

К Покрову подвезли заказанные в Воронцовке дубовые ворота с калиткой и заготовку на штакетниковые прясла для забора. До самого Рождества визжали пилы и стучали молотки, наставляя красу с лицевой стороны домовладения. На него, как на диво, ходило смотреть всё село. Многие свысока ухмылялись, злорадно точили лясы:

- Забор-то хорош, да только за ним пусто.

- Видно, весь ресурс на забор ушёл, а сами в скотиньих сараях перебиваются.

Посмеивались и над Дарьей Краснокутской, вышедшей сразу после уборочной

страды замуж за Ивана в хозяйскую постройку. Через год у них родился сын. Назвали по деду - Яковом. Это был единственный ребёнок на две семьи, поэтому любовь и забота всех взрослых к Яше выплеснулись в постоянное его кормление. Всякую минуту его чем-нибудь да пичкали. До года рот малыша не пустовал, был постоянно занят: то ли грудью матери, то ли молочной бутылкой с соской, то ли хлебной жёвкой. С опережением разрабатывая свой жевательно-глотательный рефлекс, он рос бутузом, перевалив пределы нормальной упитанности.

Малыш уже начал ходить, когда Строгали, на удивление соседям, поставили из кизлярского туфа и на цементе большой дом. После этого прежние высокомерные ухмылки односельчан пропали. О Строгалях заговорили, как о крепких хозяевах. "Эти долго запрягают, да далеко потом везут". А кое-кто из селян с тех пор стал за глаза обзывать их куркулями. Однако из-за того, что в селе зажиточных было немало, эта уличная кличка "куркули" не прижилась, зато - Грушаки цепким репяхом прилипла трагично и совсем неожиданно.

III

Спустя два года после переселения на Кавказ младший из братьев, Григорий, отбывал службу в чине простого казака в Кавказском линейном казачьем войске, разделённом уже на Кубанское и Терское. Курс молодого казака он проходил в Горском полку, штаб которого располагался в станице Аполлоновской. После завершения салажной муштры его в составе команды новобранцев: Николая Глухова, Акима Вергуна и Петра Антипина перевели рядовым казаком в станицу Марьинскую, в третью сотню первого эскадрона под командованием есаула Белогорко.

Рядом, через речку Малку, ещё не остывшую от бешеного бега в горах, начинались первые аулы кабардинцев.

Отгремевшая баталиями и успешно завершённая командующим Кавказского корпуса и главнокомандующим в Грузии Ермоловым Кавказская война желаемых плодов не принесла. Бунтарский дух свободолюбивых горских народов так и не подавила.

До времени перемирие, заключённое с абреками, открыто не нарушалось, но уже зрели признаки, указывающие, что миру тут может прийти "каюк" в любую минуту

Казаки, несшие службу на опорной линии между станицами Константинов- ской и Моздокской, были частыми свидетелями того, как горцы небольшими группами, а то и поодиночке на разгорячённых лошадях выскакивали на возвышенный противоположный берег реки и оттуда выкрикивали грубые оскорбления в адрес бывшего командующего - генерала Ермолова. Иногда часовые вступали в словесную перебранку, а чаще пускали звенящую пулю над головами горских всадников,

10

и те, пришпорив коней, бросались врассыпную и кричали: "Урус, секир башка". На подобные угрозы казаки только посмеивались. Нередко смельчаки отправлялись на ту сторону и, если удавалось, уводили чистокровных кабардинских скакунов, а в пору созревания фруктов мешками притаскивали из кабардинских садов яблоки, сливы, груши.

На новом месте прибывшие молодые казаки освоились быстро и принялись геройствовать, совершая вылазки к кабардинцам.

В одну из летних ночей Григорий Строгаль вместе с полчанином Миколой Глуховым отправились через Малку на вылазку, воровать фрукты. Случилось так, что в то время кабардинцы устроили в грушевом саду засаду.

Тёплая августовская ночь расплескала по небу бледно-фиолетовые чернила, притрусив их серебристым порошком звёзд. Луна, словно озеро света, ре'дит мглу. Мягкий воздух напоминает окружающему миру о его праве на жизнь. Но не успели казаки пройти и десяти шагов по саду, как вдруг совсем рядом обрывистой октавой грохнул выстрел, со всех сторон на них покатились топот и тяжёлое дыхание бегущих...

На заставе в Марьинской постовые казаки, услышав выстрел, встревожились, зная, что двое ихних ушли на ту сторону. Минут через пятнадцать прибежал бледный Микола Глухов. Задыхаясь, он сдавленным голосом загнанно и отрывисто повторял: "На ...засаду... нарвались. Лицо в лицо. на ...засаду нарвались. Я утёк, а иде Гришка,.. не знаю".

.Напрасно до утра ждали Григория казаки и разбуженный вестовой есаул Хрипун Иван. С надеждой всматривались они со своего берега в заплетённую потоком водную косу реки, прислушиваясь к глухим, хлюпающим звукам гибельных коловоротов. Да всё попусту. Только к полудню, когда совсем сошла туманная наволочь, на дороге появилась одноколка с огромными колёсами. Меж их спицами видны были голые ноги.

Ведя в поводу старую подслеповатую кобылу, щупавшую порепанными и сбитыми копытами дорогу, с непокрытой головой уныло брёл старик. Набегавший со стороны гор ветер шевелил редкие белесые, как снег Эльбруса, волосы.

Казаки молча сходились к арбе, со страхом поглядывая на бледные, до желтизны, ноги своего полчанина Григория. Оторвав взгляд от покойника, зверовато скользили им по старику-кабардинцу и лишь потом надолго останавливали его на кабардинской кобыле. Большинство казаков своё мнение насчёт никудышной лошади высказывали тут же вслух:

- Хитёр хрыч, привёл такого скакуна, шо токмо до скотомогильника и дой- дёть.

- А знаеть, шо доброго коня от нас домой не уведёть, казак до коня падкий хлеще, чем до бабы.

- Привёл: на тебе, Боже, шо нам негоже.

Старик-кабардинец, не проявляя никакого страха, как-то по-человечески в горе, склонив голову, будто извиняясь за своих земляков, повторял в полголоса:

- Плахой чаловек делиль, горячий, как собака, ваш чаловек резиль. Зачем ре- зить, палка нада бить, резить не нада. Палка нада - чужой сад нэ ходи! Сусед живи мирна, торговат мирна, ми визём хврукт - ви ружо даёшь, порох даёшь.

11

- Тебе ружо дай, ты по нас из ево и стрельнёшь, - съязвил на слова горца Золотарёв Андрюшка - один из молодых казаков.

- Ишь, торговать предлагает, мы враз тебе цену за Гришку набьём, шо и глаз не буде видать, - озлился Микола Глухов и, гоняя по скулам диски желваков, подступал к старику.

- Не тронь! - зычно заорал подходивший есаул Хрипун. - Самосуд не смей чинить! Атаман резолюции выкажить!

Он, подойдя, нагнулся над коробом одноколки, где, будто заснувший, на горно-луговом сене лежал какой-то изменившийся, враз похудевший Григорий. Резко выпяченная нижняя скула и заострившийся нос без единой кровинки делали его непохожим на себя. Белая армейская рубашка, пропитанная бурой кровью, пучилась на животе горкой, как у беременной женщины. Есаул приподнял заскорузлую рубаху, оголив распоротый под самую грудь живот. Из разреза выпирали перепачканные кровью груши. Видно было, что кто-то в злобе запихивал в разваленную брюшину плоды с листьями и травой, давя и разрывая кишки. Запах крови и кала, смешанный с запахом горно-лугового сена, тошнотворной волной ударил в ноздри есаула. Тот брезгливо отодвинулся и, поискав глазами вестового, громко скомандовал:

- Хмельнового с бричкой! Пущай перегружает Григория и зараз везёть в Соло- менку, брату возвернуть, а тот ужо по-родственному и схоронить, как Бог и совесть повелят. Про Гришкиного коня передай, что он оставлен в сотне, как то предписано воинскими документами.

.К вечеру другого дня Хмельновой вводил из улицы в проулок под уздцы измученных дальней дорогой серых в яблоко жеребцов, впряжённых в занудливо-скрипучую бричку, отпевавшую всю дорогу своим тоскливым повизгиванием казака.

Как ни предчувствует человек беду, а всё ж она его всегда настигает врасплох. Всю ночь снилась Ивану Строгалю падающая саманная стена. Прямо перед глазами вставали надвигавшиеся на него вымытые дождями жёлтые струпья соломы. В поту просыпался Иван, переворачивался на другой бок, забывался новым сном, но прежний - перебивал его. Однако наутро так и не мог вспомнить, убежал ли он от падающей стены, или она всё-таки придавила его. Весь день болели ноги и нудило душу. Думал, к перемене погоды.

Но когда увидал, как служивый на незнакомых конях появился в проулке, всё захолонуло внутри. "Неужели Григория?" - стрельнула разящей молнией мысль. Но ещё теплилась надежда, что тот проедет мимо, не завернёт к дубовым воротам их двора. Охнула Марфа, по-бабьи почуяв беду. Подняла руку перекреститься, да так и не перекрестилась, поплыло всё у неё перед глазами, качнулась, падая, едва успел Иван подхватить её. Набежавшие соседки и жена Ивана - Дарья принялись Марфу отливать. А Хмельновой, забыв поздороваться, переминаясь перед Иваном с ноги на ногу, виновато и с сочувствием бормотал:

- Не уберёгся Гришка, нелёгкая понесла его за грушами, да вот... теперь принимай по-братски.

Иван, будто оглушённый, жил и не жил эти дни, ходил, хлопотал о похоронах, и будто бы это для него было продолжением того страшного сна. Больше интуитивно, чем осознанно, отдавал он распоряжения, какой делать гроб, кого позвать кухарить, что написать на кресте.

12

Бабка Симаниха, нагрев воды, приготовилась вместе с богомольной Адаркой обмывать покойного. В это время Иван во дворе отдавал распоряжения: кому ехать на пекарню, кому - за копарями, кому позвать попа и певчую, как тут вышла Си- маниха с чашкой вынутых из распоротого живота, перепачканных кровью и калом груш. В недобрый час она и подвернулась со своим глупым вопросом Ивану:

- Ан, Яковлевич, с грушами робить шо ж будем?

Вот в это время и брякнул в запарке хозяйственный, скуповатый Иван то, что прилепило их семейному роду на остатные годы кличку "Грушаки".

- Шо делать, шо делать? - пребывая в состоянии полной растерянности, думая совсем об ином, нервно и зло выпалил он. - Груши, как груши, помыть, мож, кто в охотку и съисть грушку. Ступай, не займай, без тебя голова вихрем кужелить...

- Так ет же из покойного, - возразила Симаниха, - и в крови, прости Господи,

- перекрестилась она.

Но её слов Иван уже не слышал, встречая изготовленный гроб.

Когда вернулись с кладбища и сели поминать покойного, Иван с ужасом обнаружил в центре длинного стола миску с уже отмытыми грушами, будто напоминание о причине гибели брата. Он уже простёр руку к бросавшимся в глаза фруктам, решив тихонько убрать груши, но одновременно с ним потянулся соседский мальчишка Сергунька. Однако мать так хляснула его по руке, что Сергунька, распялил рот, уже готовый было разреветься во всю мощь, но вдруг услышал от соседа за столом: "Они из живота мертвяка!" После этих слов малец с перекошенным от обиды лицом засопел и долго так с ужасающим страхом сквозь слёзы смотрел на запретные груши, а другие дети уже и не смели даже помышлять притронуться к редким для их села плодам.

С тех пор кличка прилипла к семейству Строгалей, да так прочно, что через годы их знали по фамилии совсем немногие односельчане, а, в основном, меж собою звали по-уличному - Грушаки.

IV

Не коснулась кличка Строгалей только Марфы, жены покойного Григория, хотя и до трагедии она слыла медовой грушей в окружении настырных ос-кава- леров. Её уже до "грушаков" за глаза величали особым титулом: "Баба - помани пальцем". Нараспашку жизнь и халатик из поплина.

Марфа не первый год, как другиня, общалась с модисткой Шубихой. Та жила на балке, недалеко от колодца, одна. Дверь в её небольшой хатёнке в две комнаты всегда была открыта и для тех, кто хотел обшиться, и для тех, кто любил скоротать время в удовольствии. Там в любой час отыскивалась арака. Карты не сходили с рук подруг хозяйки. Одни резались с азартом в дурака, другие гаданием пытались заглянуть в завтрашний день.

.Первый раз Марфу привело к модистке Шубихе намерение перелицевать себе юбку. Разговорились. Сразу же друг другу понравились. В реке желаний заполоскались темы общих разговоров и интересов. С тех пор они якшались подругами постоянно. Модистка приходила к Марфе редко. Чаще та бывала в её домишке.

Частенько у подруги объявлялись и кавалеры. Марфу, побывавшую там, в весё

13

лой компании, тянуло к подруге бесовской силой. Под разными предлогами наведывалась туда. Возвращалась ко времени управки за худобой и, как обычно, с запашком спиртного.

Григорий, случайно прознавший об её увлечении, на первый раз провёл с женой словесное нравоучение. Не помогло. На второй - отматерил по всем буквам ругательного алфавита. Но для неё ругань мужа, как гром в отдалении. Марфа после очередной прогулки заявилась домой под крепким хмельком, и Григорий, не сдерживаясь, избил её до полусмерти. Ползая в ногах и прося прощения, одновременно клялась ему в любви и верности. С неделю крепко дулся на жену Григорий, но со временем уже подумывал: "На ком греха ни пылинки?" А вскоре и простил её. Старая обида забылась, и между ними проснулась затаившаяся до времени тяга к друг другу, разгоравшаяся в бездумно-взрывчатую, необузданную любовь. Супруги после таких горячих отношений тешили себя надеждой на появление потомства. Но под склон вспыхнувших чувств утекал месяц-другой, а новая жизнь в чреве Марфы не завязывалась. За пресыщением любовных игр наступало разочарование, и влечение друг к другу стухало прогоревшим костром. Марфу снова тянуло в дом развлечений. Муж вновь избивал её. Потом, через время, мирились. И снова дурной кровью зажигались взаимные чувства обоих. Жаждали Марфиного зачатия. Но ожидания были тщетны. И так повторялось много раз. Лишь после того, как в селе побывал заезжий молодец, Марфа забеременела. Однажды осенью Марфа застала у Шубихи вместе с полупьяным Волошинским зятем Петром Кащуриным (когда-то учившимся в кадетском училище и отчисленным за участие в дуэли) необычного гостя: стройного, красивого офицера. Тот был под лёгким шафэ.

- Вот, прошу любить и жаловать, - представлял товарища Кащурин, - мой столичный друг, поручик Ростков, заглянул за столько лет. Хотя обещал исполнить намерение немедленно.

Поручик, широко и белозубо улыбнувшись, щёлкнул перед Марфой каблуками:

- Фёдор, - представившись, лихо мотнул головой поручик, вживающийся в белотелую, разгульную жизнь офицера.

Марфа не знала, что и отвечать на такую светскую галантность, настолько учтив и культурен был офицер. И внешностью он был красив и статен, как бог. Ей казалось, что она совсем неровня этому военному, а её деревенское имя Марфа, если она его только произнесёт, ещё больше принизит её. Поэтому она, растерявшись, долго молчала.

- Марфа, - наконец всё же выдавила из себя она, попав всем существом своим под власть чар офицера.

Хозяйка пригласила гостей в комнату. Короткий любовный роман у Марфы с заезжим офицером начался с совместного застолья, продолжился кручением бутылки с поцелуями и закончился в тот же день жаркой постелью. Марфа после умопомрачительной близости, словно протрезвев сознанием, со страхом глянула в окошко. Там закат уже заломил козырёк облаков. Помчалась домой. Знала, муж прибьёт.

Войдя в калитку, крадучись направилась к базам. Не найдя подойник, тихонько сняла с плетня цибарку и попыталась доить коров. Но коровы были уже подоены. Григорий тем временем, стыдясь перед братом и его женой за отсутствие Марфы,

14

метался по комнатам, теряя самообладание. Услышав во дворе грюк ведра, вырвался к базу. И, встретив там помятую, словно кошку после драки, жену, еле сдерживая себя, подступая, с ревностью затеял допрос.

- И где ж мы прохлаждались, такие хорошие?

- У Шубихи, Гриш, забалакались, знаешь же, как мы, бабы, слово за слово, а время бежит, - угнув голову, выкручивалась Марфа.

- С обеда наговориться времени не хватило?

- Да я-то и из дому поздновато вышла.

- Не бреши, стерва, я у Дарьи вызнал, когда ты с база снялась? Как только моя нога ступила за ворота, сразу и ты хвостом мотнула!

Григорий зло притянул её за руку к себе, чтобы глянуть в бесстыжие её глаза, и тут же уловил запах спиртного. Данное открытие в мгновение ока довело гнев Григория до крайнего бешенства.

- Вон ты как время проводишь, курва!

Сорвав со стены вожжи, стал ими лупцевать плачущую жену по чём попало, не разбирая, по каким частям тела попадает тяжёлая сыромятина: по рукам ли, по голове ли, по лицу. Григорий себе отчета не давал, молотил и всё! Марфа, укрывая голову руками и взвизгивая при каждом ударе, отступала к калитке. Но Григорий разгадал намерение и ударом руки, отбросив её от прохода, опрокинул на землю. Марфа закричала во весь голос, словно недорезанная свинья. Задыхаясь, Григорий продолжал охаживать лежавшее на земле вздрагивающее под ударами неподвижное тело. Сквозь плач и удары ремней услышал, как хлопнула дверь у соседей, скрипнула входная дверь и своего дома.

- Убью, стерва! - зло прошипел Григорий.

Обессилев от выхлестанной злобы, он, бросив вожжи на землю рядом с женой, направился в дом.

На крыльце стоял Иван. Глубоко затянувшись цигаркой, хрипло кинул вопрос:

- Лечил?

Григорий, часто дыша, молчал. С тяжёлым опустошением поднялся на крыльцо, глянул туда, где лежала Марфа, сотрясавшаяся в плаче на холодной земле. Цикады, проявляя полное безразличие на скулёж жены, разнимали звоном темень, хоть вытряхивай из ушей.

- Лечил? - снова попытался разговорить брата Иван.

У Григория на обсуждение с братом темы, касающейся его личной жизни, ни желания отвечать, ни сил уже не было. Он протиснулся мимо него в дверь, буркнув:

- Сам же видал.

Очухалась Марфа только за полночь. Доползла до сруба бассейна, из колодезного ведра умылась, сняла с себя порванную одежду, накинула рабочее платье, наполнила таз водой и выстирала то, что было на ней, развесила сушиться, и только под утро, снова умывшись и причесавшись, робко вползла покорной, присмиревшей змеёй к мужу в постель. Григорий прогонять дрожавшую от взбучки и холода жену не стал, только отодвинулся, как от прокажённой. Но к утру, уснув, даже обнял её во сне. Раньше других в доме поднялась Марфа. Накинула кофту с длинными рукавами, чтобы скрыть обилие синяков и ссадин, и отправилась кухарить. Пе

15

редоив коров, приготовила любимую мужем солянку. Только Григорий проснулся и, не говоря ни слова, прошёл по нужде, к возвращению она уже встречала его с тёплой водой и рушником. Муж молча принял её услуги. Также немым сел за стол завтракать. Тонко тренькает о стенку стакана ложечка. Единственный звук отношений между ними. И тому Марфа рада. Лишь бы не заговорил. И сама, как глухонемая, угадывает наперёд его желания и угождает мужу лучше любого денщика. Но к обеду, когда Григорий с Иваном уехали в поле, Марфа крадучись выскользнула через задние воротца и помчалась к Шубихе. Не забывая ни на секунду о жестоких побоях, рвалась к прежней сладости. У подруги на мужнину выволочку жаловаться не стала. Та сама заметила синяки и ссадины:

- Коль бьёт, значит, любит тебя твой Гришка. А потом, - модистка задумчиво посмотрела на подругу, - на офицерика ты шибко не рассчитывай, завтра уезжает он.

- Не обещался снова прийтить? - вложила Марфа в вопрос всю душу.

- Нет, у них отвальная сегодня вечером, но песни там уже с утра звенят.

- Ну и пусть, хоть глоток счастья, но мне достался, - скривилась Марфа и заторопилась домой.

Вернувшись от Шубихи, Марфа затеялась с генеральной уборкой. Потравив клопов, без перерывов и отдыха, не разгибаясь, мела, мыла, чистила, натирала. Начала со стен. Поснимав паутину, перешла к сбору пыли: от потолка до пола. Деревянные полы так натёрла кирпичом, что белизна их останавливала в оторопи всех домашних. Следом взялась за постели, посуду, обувь. Работала до полуночи. С утра следующего дня, покормив мужа вкусным завтраком, влезла в сундуки. А с обеда, замочив бельё, затеяла стирку. Заполнив всё пространство двора: три верёвки - из конца в конец, прогнувшись, надели на свои струнные, тонкие плечи всё перестиранное, до последней тряпки. На другой день всё перекатала рубелем. Неделю гонялась за каждой пылинкой и соринкой. На муже меняла каждый день бельё. И стоило только Григорию появиться во дворе, как Марфа бросала все дела и была уже рядом с ним, помогая в его делах. Скупая речь, царившая между ними первые дни после лупки, с неохотой пускает к себе обыденные, простые и лёгкие слова, как теневые занавеси удерживают солнечные лучи. Обида живёт ещё болью. Первые дни взоры их глаз совсем не пересекаются. Лишь потом, когда обида у обоих начала стираться, - робкие, настороженные, на какие-то доли секунды встречи взглядов, с их помощью в душу друг другу не заглянуть. Однако со светлыми обрывками фраз смелели и глаза, просящие друг у друга прощения. А с появлением в их речи шуток - они уже выдавали неприкрытую, плотскую друг к другу тягу.

Человеческая забывчивость уже тем хороша, что к плохим моментам прошлого, где надо, рушит дорогу. Пошлых скандальных дней облетали листы. Через полторы недели Марфа поменяла бельё на кровати, выкупалась сама и помогла помыться Григорию. Лаская его тело мыльной мочалкой, окидывала жадным взглядом сильную фигуру мужа. В постели их руки нашли друг друга, ласкательно переплетались пальцы, и вновь вспыхнули чувства взаимностью, не давшие им уснуть всю ночь. Брат Иван и его жена Дарья, дивясь с утра на воркующую пару, отпускали шутки:

- Ну, впрямь, голуби стали!

- Медовый месяц к ним возвернулся.

.Через два месяца Марфа, просияв душой, поняла: можно ждать потомство. На

16

стояла на покупке буфета. Григорий возражать особо не стал, так как сам тоже мечтал о таком предмете обстановки. Долго выбирали. Нашли, что хотели, с верхним остеклённым пространством и с вензельками по углам нижних дверок. С великой бережностью довезли, установили у стены напротив окон под спелый ливень солнца, выставили напоказ лучшую посуду и глиняные, облитые глазурью игрушки. Ходили всем двором вокруг и радовали души. Хвалясь, зазывали соседей и знакомых, кичась покупкой, гордились и собой. Вскоре повседневные заботы стёрли счастье владения буфетом. Жизнь в доме для Марфы, как и прежде, становилась пресной и скучной. Да и молва в её адрес время от времени срывалась то косым взглядом, то язвительным смешком, то злобной издёвкой, брошенной вслед...

И через пару недель она вдруг решила избавиться от плода. Подсчитав, что могла забеременеть от "заезжего молодца", да ещё, что пелёнки придутся на уборочную страду, твёрдо намерилась сделать аборт. Пошла к бабке Семанихе, деревенской мастерице на все жизненные случаи. Та, выслушав гостью, сокрушённо покачала головой:

- Марфуша, плод травить не буду, иначе грех величайший с тобой сотворим, ить завтра - Великая пятница. Строгий пост восшествует, а мы этим так Господа Бога прогневаем, что всем родственникам беду накличем. За дитя тебе поститься надо да молебну в просьбе к Богу отстоять, счастья только Господь Бог ему даст.

Ещё два-три аргумента о божьей каре окончательно отговорили женщину от задуманного.

Родился сын. По настоянию Марфы, назвали Фёдором.

V

Своим появлением на свет Федя обязан не только заезжему молодцу, но и Великому Посту, словно христову уговору свыше. Однако лишь только родился, малыш подхватил воспаление лёгких. Пьяный поп Кирилл во время крещения Феди сунул кроху в ледяную купель. Не обращая внимания на его истошные крики, продержал там, пока ещё более пьяный дьякон не отклацал челюстями ножниц выстриги на голове формой креста. Жизнь долго боролась со смертью у его изголовья. Еле выкарабкался он тогда к свету слабым побегом и ещё не окреп как следует, да тут - новая беда. Едва начав ползать, Федюня умудрился добраться до горящего примуса и опрокинул на себя кастрюлю с кипящим супом. Варом окатило правую ногу. На истошный крик, доходящий до перехвата дыхания, влетела мать. Силой вытащила ребёнка из-под кровати, забившегося туда в поисках спасения от нестерпимой боли. Ожог до волдырей почти на год задержал его первые шаги. Зато когда начал их делать, он не пошёл, а с радостным криком сразу побежал. Мотаясь от кровати к буфету и обратно, заливался таким заразительным смехом, что взрослые искренне радовались его первым жизненным успехам вместе с ним. Первые дни бегал до изнеможения.

Марфа с восхищением делилась радостью со своей снохой Дарьей Кирилловной:

- Раскраснеется, светлые кудряшки взмокнут, аж потемнеют, а он всё носится, бесёнок.

17

На Федюшкины концерты сходились все взрослые. Глядя на суетливость сына, его батя, Григорий Яковлевич, шутливо подначивал жену:

- Ты, Марфа, никак родила его с шилом в заднице, в нашем роду все спокойные, а этот должон быть сразу всем нам подарок - от сапожника.

- Чей бы бычок на тёлочку не прыгал, а телёночек наш! - парируя намёк, отшучивалась та.

С появлением в семье Феди прежнее всеобщее внимание взрослых к старшенькому Яше поугасло, к тому же на его плечи легла обязанность приглядывать за младшим двоюродным братом. Он воспринял это болезненно.

- Нужен мне ваш Федька, шо б я смотрел за этим живчиком-неусидой. Он, как и другие, ещё и дразнится - "пузырём" меня обзывает. Я ему за это язык вырву тогда узнает...

- Я тебе вырву! Злоб краковейский! Тебе за твои поганые слова самому язык надо отрезать. Становись щас же в угол! И не уходи, Боженька всё видит!

Отстояв под божницей, Яша ещё больше невзлюбил малыша, уверовав, что жизнь ему портит Федюня. Дальнейшие поручения старших по присмотру за ним игнорировал молчком. А тот вскоре сорвался с лестницы, приставленной к чердачному лазу, и разбил себе голову в кровь.

Григорий во всём обвинил жену Марфу. Схватив брючной ремень, хлестнул пару раз её и замахнулся на сына. Но Дарья, как хохлатка крыльями, загородила мальчишку руками от Григория.

- На кроху руку поднимаешь, всем за дитём надо глядеть.

С того дня контроль за малышом усилили всем двором. Тем более, у Федюни появилась тяга заглядывать в бассейн. Подбежит, встанет на носочки и любуется своим отражением на поверхности чёрной, наполненной страхом воды. У'кнет туда и ждёт возврата искажённого эха. Когда взрослые были дома, от бассейна малыша отгоняли сами, но если уезжали в поле, то строго-настрого наказывали Яшке:

- Следить за хлопцем неотлучно и во дворе одного не оставлять!

Но терпения у Яшки хватало не более чем на час. Да и как можно было выдержать заточение, когда рядом, за забором, все пацаны с их улицы играют в лапту и звонкие голоса и звуки ударов лапты по мячу залетают магическим соблазном во двор?!

Не успел Яшка, как ему казалось, ненадолго покинуть двор, как четырёхлетний Федюня умудрился бултыхнуться в глубокий бассейн, вывихнул при падении ключицу и только по чистой случайности не утонул.

За такое самовольство Яшку отец крепко отстегал хворостиной, поставил в угол на колени. До самого захода солнца мучительно тянулись нудные и долгие, как вечность, унизительные минуты.

Пересиливая боль в коленях, Яшка искал пути избавления от обузы-малыша, от которого все ждали только прокуд. Управка за привязанной к стойлу худобой подсказала решение. На следующий день он заневолил брата чулком матери, привязав того за ногу к кровати. Лишив таким образом свободы брата, обрёл свободу сам и убежал к ребятам. Федюня, ещё не понимая смысл содеянного с ним, терпеливо сносил заточение. Но и на привязи нужно было куда-то девать кипучую энергию и чем-то заниматься. Мучаясь бездельем, Федя всё же добрался до старой

18

опасной отцовской бритвы и ею порезал привезённую из Георгиевска скатерть, накидку на подушку и, заодно, свои три пальца на руке. На этот раз скандал в доме шатал стены. Григорий, влетев на крик в комнату и увидев залитую кровью ручонку сына, принялся обвинять Марфу в самоустранении той от дел и забот по воспитанию сына. Покрывая при этом жену самыми грязными словами, он стал снимать с себя ремень. Федя, оставаясь привязанным, со страхом впитывал ругань взрослых и детским умом делал свои первые горькие и пугливые выводы. Ему было очень жалко мать. Но и сам он в тот вечер первый раз отведал от разъярённого до беспамятства отца ремня. Хлестнув сначала по столу, а потом и по попе провинившегося, Григорий заявил:

- Имей в виду, это начало, ещё утворишь такое - засеку!

Яшка, знавший богатый гнев дяди, не дожидаясь того момента, когда начнутся разборки с ним, молча, тихой сапой определил себя в штрафной угол. Взглянув на икону, уловил строгий взгляд Матери Божьей, смотревшей на него. Он сдвинулся в сторону, но от Божьего взгляда не ушёл. Посмыкавшись, Яшка понял, Боженька всё видит и покорно опустился на колени перед самой иконой. Григорий, поглядывая с гневом на Яшку, взялся перевязывать пальцы сыну. Восстанавливая дыхание и остывая, стыдил его:

- А ты чё, как дундук покорный, томился на привязи. Я б на твоём месте развязался и тоже пошёл бы гулять.

Федя после перевязки тут же сел на пол, развязал чулок и в знак солидарности с самонаказанным братом встал рядом с ним.

- Вот и пойми этих детей, - ухмыльнулся дядя Иван, присутствующий при скандале.

Шалуна ругали и наказывали. Однако тот быстро забывал наказания и совершал новые проказы.

В отличие от Феди, Яшу впрягали в посильную работу с раннего детства. Он, как и большинство детей в других семьях, с неразлучным холудком пас коз, гусей, встречал из стада коров и телят, работал погонышем.

Со временем Яша уже самостоятельно управлялся за худобой. Вкалывая сам, он пытался вовлечь в домашние дела и Федю. Но Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна сами прижаливали Федю и открыто запрещали Яшке школить и перегружать мальчишку работой. Это ему сразу не понравилось, и Яшка тут же высказал матери своё недовольство.

- Вы с ним носитесь, как с писаной торбой.

- Не будь злюкой, Яша, ведь он тебе как-никак брат.

- И что с того, что он брат? Если брат, то может лодырюгой расти?

- Ну, лодырей ни у отца твово, ни в моём роду не было.

- А теперь хотите, чтоб появился? Ведь Федька уже и за холодную воду не берётся.

- Я не против, чтоб он работал, но так, чтоб люди за глаза нас не попрекали, а иначе пойдут разговоры, что мы, вместо сына, работника прижили.

- Ну и пусть говорят! А так лучше, когда я по хозяйству и кругом один, а Федька только книжку листает, - от обиды сыпал Яшка накипевшую жужелицу возмущения.

19

- Ну, хорошо, делай, как знаешь, только вовлекай хлопца в хозяйство потихоньку и не так грубо, как это у тебя бывает. Чтоб было без скандалов и драк.

Яков этот разговор воспринял, как разрешение командовать братом. Он тут же, отыскав Федю, листавшего книгу, вырвал её из рук и, не принимая никаких возражений, чуть ли не силком погнал того во двор на управку. Федя хоть и был внутренне недоволен до слёз таким обращением Яшки с ним, но умом понимал, что он до настоящего момента всеми оберегался от всякой работы, и поэтому спорить не стал. Переломив обиду, пошёл убирать из-под быков навоз. После того как переделали все дела и вошли в дом, на вопрос матери: "Управились?", Яков начал превозносить до небес работу Феди.

- Федька наш, если захочет, горы свернёт, не то что за худобой управиться. Он и пахать сможет запросто.

Федя сгорал от восхваления. И в тоже день, вечером, он уже сам, не дожидаясь понуканий, раньше обычного начал управляться. Когда пришёл Яков, работа подходила к завершению. Проверив сделанное, похвалил брата:

- Молоток, довершай тут, а я пойду худобу нашу от стада встрену.

Яков ушёл, а Федя продолжил раздавать корма живности. Глянув на закрытую калитку, вслед упрекнул мысленно брата: "Солоха, как же скотина войдёт, если ты забыл калитку открыть?" Отодвинув давно отчехнувшуюся от ствола и впоследствии закрывавшую в заборе от кур дыру ветку абрикосы, он торопливо распахнул воротца и высунулся в проулок.

Пред ним развернулась драматическая сцена: огромный общественный бугай Додон, угнув крутые острые рога, во всю прыть преследует Якова, спасающегося бегством. Бугай, настигнув, с лёгкостью поддевает его и бросает через себя. Брат, отлетевший к саманному забору, распластался на земле. Додон резко развернулся

- хвост - в два кольца, голова - к земле, горячими ноздрями выдувает лунки в пыли - готовится к новой атаке, но прежде он ударами передних копыт швыряет на себя пыль, словно грозный боевой окрас наводит.

Федя, отличавшийся от окружающих детей своей безрассудной смелостью, не раздумывая, схватил ветку с засушенной листвой и, не по годам отважно, кинулся к бугаю наперерез, отрезая собою от Яши. Ширяющими движениями он двинулся на осатанелую вздыбленную глыбу мышц, целясь шуршащей листвой в угнутую к земле голову с лохматой звездой на лбу. Смиряя бешенство, бугай отступил, а брат, воспользовавшись моментом, скользнул в калитку.

.Пацаны, разглядывая на следующий день ободранный рогом Яшкин бок, охали:

- Ничё, себе!

- Вот это он тебе врезал!

- Слышь?! Может, он тебя с коровой перепутал? - подначивал Гришка Репало, но тут же, найдя более удачную шутку, поправился: - Не-не, скорей всего, бугай в тебе ещё одного бугая признал, заревновал и вызвал на дуэлю.

Ещё долго шрам на боку напоминал Якову о смелом поступке брата. С того момента подлинные братские отношения между ними расцвели с утроенной силой.

Часто, покончив с управкой за худобой, они вооружались рогаликами или булками, а когда печёностей в доме не было, каждый с горбушкой хлеба, натёр

20

той чесноком, шли на улицу к сверстникам. Полуголодные пацаны, обнаружив у Яшки и Феди еду воробьиной стаей бросались им навстречу с дружными криками: "Двадцать семь - даёшь всем!", "Двадцать восемь - половинку просим!", но Яшка ором сразу для всех заявлял возражение: "Сорок один - ем один! И не подходите!". Несмотря на такой гласный отказ, пацаны обступали их со всех сторон, клянча куснуть. Яшка долго не сдавался. Он выделывался сдобным пряником, дразнясь едой, специально откусывал маленькие кусочки, смачно, с причмокиванием, двигал челюстями. Ребята с обидой глядели на раздутые, как у хомяка, щёки, на жировые складки на подбородке жадюги. Поэтому любителя покривляться особо не осаждали просьбами. Знали, пока тот не наиздевается вволю, крошку от него не получишь. Сообразительные ребята, не тратя время на уговоры Яшки, сразу окружали плотным канючащим кольцом его брата. И стоило Феде выделить долю кому-нибудь первому, как и остальные бросались к нему. Гвалт и просьбы, множась и усиливаясь, сыпались на него со всех сторон.

- Федь, дай! Дай мне, Федь! Ну кусочек! Всего один раз куснуть! Ну Федюн- чик!

Федя не хотел никого обидеть и вскоре оставался с пустыми руками. Яшка, осуждающе качая головою, подначивал растерянного брата:

- Наелся? - спрашивал он. - Раздал?! А сам с чем остался? - и отламывал от своей краюхи долю. - Хоть это не профукай! - обучал он брата простейшим житейским мудростям.

После этого позволял некоторым сверстникам "куснуть" маленький кусочек. При этом пальцами укрывал остальную часть еды. Как-то Вовчик Глыбин, получивший разрешение "куснуть" горбушку, хватанул передними резцами Яшкины пальцы так, что тот от страха и боли, расставшись с краюхой, едва высмыкнул из тисков челюсти руку и затряс ею в воздухе. Потом долго разглядывал глубокие следы. Пока Яшка возмущался вероломству Вовчика, остаток горбушки исчез в чумазом рту сверстника.

Федю же еда волновала мало. Любознательность магнитом тянула его к познанию окружающего мира. За возможность рассмотреть какую-либо игрушку он расставался с самым вкусным куском. По этой причине Федя попадал в различные переплёты. Понять, постигнуть своим детским умом, почему эта вещь горячая, а другая - нет, как открыть необычную банку, что внутри яйца? С завидным постоянством он умудрялся то обжечься о печь, то влезть в белила, добытые с великим трудом, то забраться в курятник и побить там яйца.

- Ах, трястя мала, курочка одно яичко снесла, а он и то разбил, - бубнила на Федюньку тётя Даша.

Вскоре у Феди появился друг - сверстник Петя Смылков. Домна - мать Пети, чтобы самой отлучиться к попу на исповедальное причастие, привела сына к Строгалям, где тот заигрался с Федей, оба присмирели, что даже окружающие удивились. С тех пор родители старались сводить их почаще вместе. Федя, подрастая, понемногу остепенялся, проявлял разум и находчивость. Он был инициатором всех игр, и Петя этому не противился. Если они затевали какую-либо игру, то Федя оставался на первых ролях, а его товарищ не цеплялся ни за первые роли, ни за игрушки. Такая расстановка устраивала обоих. Ребята привязались друг к другу, и дальнейшее их детство потекло

21

общим руслом. Прибился к их компании и Санек Комаровский. Тот был любитель что-либо строить и почти всё время возился с пылюгой, землёй, золой. Поливая их водой, он лепил из них какие-то замки, рыл в них тоннели или просто городил подворья. В лопушином рае детвора впервые попробовала курить. Феде и Сашку' курево не понравилось, после затяжки они долго откашливались и отплевывались, а Петя впоследствии пристрастился к табаку основательно, на долгие годы. Друзья мечтали о том времени, когда они пойдут в школу. Они с завистью встречали старших ребят, звенящей толпой возвращавшихся с занятий. Из их тряпочных сумок выглядывали книжки.

Когда Яков садился делать уроки и открывал свои учебники, Федя был тут как тут. Затихая рядом, он следил, как брат по слогам читал вслух слова. По учёбе Якова запоминал названия букв, если забывал, то спрашивал. Тот не без гордости отвечал брату и даже иногда учил, как складывать из букв слова. Вскоре Федя читал уже быстрее Якова. Так же осваивалась и арифметика, где Яша использовал счётные палочки и пальцы. Не раз Федя, встречаясь со своими друзьями, приносил Яшкины учебники. Каждому из дошколят мечталось поскорее иметь свои книги. Все их мечты были о школе.

Когда Саше Комаровскому почти исполнилось пять лет, его родители купили на другом конце села хату получше и переехали туда жить. Но, несмотря на это, дружба троицы продолжалась. Однако крестьянская жизнь и в расписание детства вносила свои поправки. Федю и Петю взрослые помаленьку, незаметно, словно игрой, стали втягивать в полевые работы. И с каждым годом на игры перепадало времени всё меньше и меньше. Работа по дому почти во всех крестьянских подворьях лежала большей частью на детских плечах. Из-за неё Федя и Яшка часто вздорили. И всё по одной причине: кому управляться с быками, а кому - с конями. Федя всегда выбрал коней, в отстаивании своей позиции проявлял настырный характер, споря с Яшкой до драки. Обоим хотелось ухаживать за лошадьми. Споры часто перерастали в ожесточённые потасовки. Но итоговые подзатыльники от дяди Ивана доставались его сыну Яшке, как старшему по возрасту. Несмотря на полученное наказание, споры вокруг быков и коней не утихали ещё долгие годы.

Всякий раз, узнав, что причиной раздора послужил уход за быками, Иван Яковлевич, ругая ребят, непременно повторял:

- Учитесь хорошо, тогда про "цоп-цабэ" забудете.

А сына Яшку очередной раз предупреждал:

- Коль и наперёд такие отметки домой носить будешь, то всю свою жизнь тебе крутить быкам хвосты! Вон, не в пример тебя, Федя, хоть и в школу ещё не ходит, а уже лучше тебя слова читает.

Так и рос Федюня с пламенем познания между отцовским ремнём и лаской близких. Самостоятельно проявлял настырное рвение к учёбе. Ещё до школы он знал алфавит, умел считать и читать по слогам. Первый класс окончил с похвальным листом. Хотя Марфа особого участия в обучении сына не принимала, но обязательно перед Шубихиными гостями хвалилась его успехами. Она по-прежнему почти каждый день бывала в "доме развлечений". Сначала забегала на часок-другой, но с каждым разом задерживалась там дольше. А когда Григория "заграбастали" на службу, стала прихватывать и тёмное время суток. После дело дошло и до

22

ночёвок. Деверь возмущался, кричал, грозился написать Григорию, но на Марфу никакие угрозы не действовали. Иван после очередного ухода Марфы махнул рукой.

- Будем, Дарья Кирилловна, вторыми родителями для Феди, а то родной матери попала шлея под хвост. Видишь, как зачастила из дому сбегать? Загубит, стерва, хлопца.

Иван Яковлевич намеревался съездить к брату, сообщить о похождениях Марфы, да нежданно-негаданно того самого ввезли во двор бездыханного.

VI

После смерти мужа Марфа круто переменилась. Насколько неверной она была при жизни Григория, настолько преданной стала ему после его смерти. Правда, никто из родственников и соседей её горючим слезам и причитаниям не поверил. Каждый думал про себя: "Показное!", "И сорок дён не помянут, а на её подушке уже другие казаки будут свои чуприны выкатывать", - высказывали соломенцы друг другу вполголоса свои суждения.

Но не просыхала земля на могилке Григория от Марфутиных слёз. Опомнившись от плотского угара, она вечерами, только стухало красное око заката, крадучись, затаив дыхание, пробиралась к могиле мужа, будто к живому на свидание. Придя, опускалась на колени и с дрожью целовала крест, раскидывала руки и неподдельно крепко, словно крыльями любви, обнимала оседающий холмик могилки, сотрясалась в рыданиях всем телом.

Далеко за полночь, под звёздной россыпью высокого небосвода, обессиленным голосом, тихо, словно кто-то мог подслушать, долго исповедовалась жутковатой, скорбной кладбищенской тишине: "Грешна я, Гриня, и не только перед тобой грешна. У скольких казачек мужиков на часок воровала, скольких я пленяла-ча- ровала - всё лучше тебя искала, а лучше так и не нашла. Всякие цветы срывала, разных мужиков любила: и молодые бутоны обносила, и наторелым мужским напором до петухов, изнемогая, упивалась. Всё было. Целовали меня, целовала и я. Не раз и не два любовалась лепестками седых висков на моей постели. Но ни видалость мужицкая, ни дрожь хлопцев неоперённых, паливших себя в кохании со мной, - ничто не заменяло мне тебя, не было среди них такого, как ты. Ты мой цветочек единственный и ненаглядный, ты один и остался мне самым любимым. Чужие цветы часто срывала, а душой и сердцем только тебя любила. Глаза, бывало, закрою в похоти с чужими мужьями и вместо них тебя представляю. Грешила, Гриня, я без оглядки и стыда, потому как тебя самого берегла, чтоб не увял ты рано, на закат годочков наших силы твои оставляла. Да так и не заметила, как, тебя, милый, обороняя, саму себя растеряла. Да теперь уж то и ни к чему. Куда иголка - туда и нитка".

Через две недели прибежал глухой пастух Аким и заорал на всю улицу:

- Марфа отравилась на могилке у Гришки, у креста скрюченная лежит, там и бутылка из-под уксуса рядом.

С утра, за день до похорон, приходила Шубиха, передала наказ покойной - в одной могиле с Григорием её схоронить. Но брат Григория, Иван, то ли из-за того,

23

чтобы не тревожить прах брата, то ли из злобы за лёгкое поведение Марфы сразу вспыхнул и, взноровившись, завозражал упрямо:

- Не только в одну могилу, но и близко не положу. При жизни воду из Гришки варила и на том свете костями его топить собралась. Не бывать этому!

Похоронили Марфу за кладбищенской оградой, где хоронили бродяг и самоубийц. Расходились молча. Многие мужики, пряча друг от друга глаза, с благодарностью вспоминали воровские минуты счастья, подаренные Марфой. И с облегчением вздыхали бабы, каждая тешила себя надеждой, что теперь ласки мужа больше некому воровать и некому любить его, кроме неё самой.

VII

Сына покойных Григория и Марфы - Федора восьми лет дяде Ивану и его жене, Дарье Кирилловне, усыновлять не пришлось, они уже давно считали его своим и никаких различий между ребятами не делали. Он жил не только с ними в одном дворе, но и спал со своим двоюродным братом в одной комнате. Якову шёл уже пятнадцатый год. Работал он и в поле и дома наравне со взрослыми. К удивлению многих, несмотря на безоблачное его детство, парень не ленился, а наоборот, гонялся за работой, получая от неё удовольствие. Люди, глядя на его старание, говорили между собой:

- Такому бездельем рук не свяжешь. Грушаковская порода.

Постепенно жировые запасы Яшки переплавились в мышцы, меняя шарообразную, округлую конституцию мальчишки в форму крепыша-юноши. Широкую грудь его продолжала крепкая шея с первыми признаками остренького кадыка. Голову Якова украшали чёрные до смоли волосы, которые он настырно зачёсывал назад, и те придавали ему бойцовый вид. Но особым был у Яшки взгляд его карих широко посаженных от носа с горбинкой глаз. Он смотрел будто бы из-под лба, но мягко и изучающе. Те, на кого он бросал взгляд, испытывали такое ощущение, что парень пытается заглянуть в душу. Имел Яков, как ему казалось, и один недостаток. Чуть-чуть каплатые уши. Отправляясь с братом на игрища, которые проходили почти ежедневно в центре села, рядом с магазином Бочковых, под гармонь, он особо тщательно прятал под картуз кончики ушей.

Ивана Калошу, как гармониста и холостяка, постоянно окучивали своим вниманием девчата. Изредка выходил поиграть на своей гармони и второй гармонист села - Белоконь Тимофей Христофорович. Он был постарше и посолиднее Ивана Калоши, имел семью. Играл на гармони степенно, с вариациями и вплетениями задушевных переборов. На него заглядывались многие вдовы, возглавлявшие женскую часть пришедших на гулянье. Девчата стояли стайками отдельно от парней. Ребята иногда приглашали кого-либо из них на танцы. Но чаще девчата танцевали друг с дружкой. Пару раз Якову удалось увести Аню Рябко в сторонку, и молва тут же присушила их вместе, как будущих жениха и невесту. Однако Яков, не обращая внимания на такие пересуды, отзывал для любовных воркований и других девчат. О нём заговорили, как о ненадёжном парне.

А Федька, спасший брата от бугая, ходил в героях. На его десятилетие приёмные родители накрыли стол, разрешив Феде пригласить своих товарищей: Петю Смыл- кова, Сашу Комаровского. К их застолью приблудилось ещё двое пацанов: Иван

24

Жемякин и Юрка Гонтарь. Из спиртного на стол поставили полубутылку яблочного сидра. После её опустошения мальчишек развезло до соплей. Федя, выползший из-за стола во двор, уединился под навесом. Там и застал его Яков заплаканным.

- Ты чё это нюни распустил?

- Яша, братишка ты мой дорогой, ты не представляешь, мне уже целых десять лет! Жизнь не жил, а она уже пролетела!

- Во, дурень!

- Ага, вот умру, тогда все будете плакать!

Яков долго напоминал брату те его слова. Оба вместе смеялись над ними. Но вскоре Федю подкалывать стало некому - Якова призвали на службу. Брату выпала совсем короткая армейская доля. Повоевал на австрийско-немецком фронте всего месяц. В первом же бою его тяжело ранило в левую ногу. В ростовском госпитале главный врач, лечивший Якова, вынув три осколка, затаившихся у берцовой кости, пожалел парня и списал по ранению подчистую. В родное село Яков вернулся на казённых костылях. Шкандыляя по Соломенке, отшучивался:

- Ушёл на двух ногах, а вернулся на четырёх.

Но молодой организм взял своё. Через три месяца Яков, хоть и прихрамывая, но уже бодрыми шагами на своих двоих по вечерам отправлялся вместе с братом в центр, на гульбища, как на охоту. Начал со вдов. Под его взглядом с блескучей чер- тинкой в зрачках и манящим полынным дымом не могла устоять ни одна. По селу загуляли слухи о том, что Яков не пропускает ни одной юбки. Как только родители Якова очередной раз услышали о нём такое, сразу же решили его оженить. Их выбор остановился на казачке Анне Рябко. Она особой красотой не отличалась. Одного роста с Яковом - два аршина три вершка. Такая же черноволосая, как и Яков. Средней полноты. Правильные черты лица. Только выразительность её алых, сочных губ даже в обыденной обстановке подчеркивала особо чувственную гармонию её страстной натуры. При хорошем настроении Анны её губы приоткрывались, звали и обещали. В работе поджимались и показывали сосредоточенность, зато в разговоре розовели и благосклонно размягчались.

Анна легко вошла в круг домашних, и её присутствие в доме тягостью для себя никто не ощутил. Через год у молодожёнов родился сын. Назвали - Алексеем. В тот же год под ворота дома Строгалей подкинули полугодовалую болезненную девочку. Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна, выходив её, назвали Полей, а через полгода удочерили бумагами. Однако в волостном сельсовете в метриках в графе "отчество" ей ошибочно записали "Григорьевна". Так у Якова и Феди появилась сестрёнка Поля. Девочка росла бедовой. Алёша, игравший вместе с ней в дочки- матери, был у неё на посылках. Свою волю навязывала не столько капризами, сколько неприкрытой детской хитростью.

VIII

1914 год спрятал лето, по сути, вычел. И осень сентября с октябрём не досчиталась. Беспрерывная работа доедала год. Протянув миру золотую ветвь, осень вот-вот обронит в костёр времени последние тёплые денёчки бабьего лета. Холодные ночи ткали соломенцам к каждому утру туманные шали с перламутровыми россыпями рос.

25

Иван Яковлевич, оторвавшийся ото сна в доме первым, вошёл в детскую, потряс Фёдора за плечо.

- Просыпайся, сынок, быков попоить надо.

Фёдор с трудом поднял ватную голову, затуманенную волшебным вином сна. Вышел на крыльцо. Темень. На небе - глаз нарцисса - луна - сердцевиной цветка и лучи - лепестками. Глубокий вдох, первые шаги с крыльца. И тут Фёдору на посошок Медведица ковшом своим холодок ядреный в него плеснула. Похмелье голове и мышцам - облегченье.

Открыв воротца база, вытурил скотину в проулок. Но от лени, чтоб не гнать быков пешком, кинул покоившееся в состоянии дрёмы свое тело на коня и затрясся, сбивая худобу в гурт. В балке, запотевшей от пустоты, - густой туман. По пути к колодцу, в поисках картин величья жизни, окончательно проснулись глаза Фёдора.

.Попоив худобу, Фёдор подумал: "Ну, батино поручение очеловечил, можно и обратно". Вернувшись с водопоя, дома застал жену Якова, Анну, в слезах, жалующуюся расстроенной Дарье Кирилловне.

- Я совсем ему уже стала не нужна.

С появлением Федора она, торопливо смахнув ладонью слёзы, замолчала.

- Чё тут у вас стряслось? - замер у двери Фёдор.

- Не твово ума дело - мал ишо, - сразу отбила охоту на расспросы Дарья Кирилловна.

Федору в том году исполнилось уже пятнадцать лет. Он считал себя уже взрослым и поэтому был убеждён, что от него не должно скрываться никаких взрослых тайн и секретов. Однако, получив отпор, он, разувшись, прошёл с обиженным видом в другую комнату. Прикрывая за собой дверь, услыхал, как Анна сквозь всхлипывания вновь стала изливать клокочущую накипь обиды:

- Не хочет жить, пущай так и скажет, задница об задницу, как горшок об горшок, и разбежимся по разным закутам, - сдерживая стон, отвердевшим голосом поставила она условие.

- Куды вы разбежитесь? Дитя куды денете? Родили, живите уж теперь!

- Нет, мамань, я терпеть Яшкины измены не намерена! Он по шаболдам шляется и от них грязь домой тянет. Хай меня заразит, а ежель дитя? Купаемся-то в одном корыте.

Дарья Кирилловна, понимая правоту снохи, осуждала сына:

- Я ж ему, коту помойному, до женитьбы сколько разов говорила: "Пока молодой, гуляй, как хошь, кобелюй, а когда оженисси - всё, и не гляди на сторону, забудь туда дорогу!" И гулял же! Не маленькая, белье стирала, видала, шо гулял. Не нагулялся! Весь в тётку пошёл, царствие ей небесное. Шо та была без разбору, шо этот - кобель! Ну, возвернётся - я ему всыплю! Моду взял, всех сучек ублажать!

- распаляла себя Дарья Кирилловна.

Фёдор из разговора сделал вывод, что брат, ушедший этой ночью "на гульки", до сих пор не вернулся. Ему было интересно посмотреть, как будет оправдываться Яков и как того станут "банить" мать и Анна. Но, вопреки ожиданию, с появлением мужа Анна, вместо упрёков, обрадовано засуетилась, еле сдерживая себя от желания кинуться тому на шею, многократно перестилала на столе скатерть, наконец, неизвестно почему спросила:

- Живой?

26

- Еле-еле. Выпил у Омелаенко стакан араки и сразу памороки1 отбило.

- Как же, с одного стакана сразу схмелел? - не верила жена.

Она, поджав губы, молча накрывала на стол.

Дарья Кирилловна россказням сына не поверила, но поддержала того.

- Щас только чёрти чё не добавляют в брагу, лишь бы крепчей была.

Однако после того как сноха накрыла на стол и стала кормить мужа, позвала Ивана Яковлевича на кухню. Там недолго шептались. Фёдор сделал вывод, что шептались, скорее всего, о Якове, потому как вышедший из кухни отец глянул на того не то что строго, а словно прожог до пепла.

Вышли управляться все мужчины. Иван Яковлевич, разглядывая снятый передок, обдумывал, как начать неприятный разговор со старшим сыном. Кот Барсик, ластясь, тёрся о его ноги. Яков, искупая вину, чёртом пропёр копну к сараю. Иван Яковлевич решительно шумнул:

- Яков, подь сюда!

- Чё, батя? - запыхавшись после отнесенного для подстилки большого навильника соломы, подошёл Яков.

- Забывчивый ты у меня стал, - топчась на месте, избегал прямого взгляда сына.

Яков молчал.

- Сколько разов я тебе балакал о том, как делался Богом человек? Он поставил желудок выше цурки, какую ты суёшь всем подряд. Влезла б в замочную скважину и туда б засунул, - распекал сына Иван Яковлевич. - А выше желудка - сердце. А над сердцем установил ему голову с разумом. Она должна командовать: где, когда и с кем. А тобой до сих пор управляет та голова, шо у тебя в штанах! По годам дол- жон-то помнить! Али как? Шоб я боле о твоих шашнях на стороне не слыхал!- топтался Иван Яковлевич, глядя сыну в переносицу.

Под ногами резко мяукнул кот. Отдёрнувшись с испуга, Иван Яковлевич отшвырнул ногой Барсика.

- Не ходи босым!

Оставив Якова обдумывать услышанное, направился к дверям сарая, но на пол- пути остановился.

- Быкам-то дал?

- Нет, пока только навоз вычистил и подстилку затрусил.

- Ну, иди, мирись с Нюрой, нам в доме энти сухоплясы ни к чему. А мы с Федькой сами доуправимся.

После того Фёдор более внимательно стал примечать, как держит себя Яков с бабами. Он рассчитывал увидеть сцены, когда Яков назойливо волочится за юбками и уговорами добивается слабого пола. Но на деле увидел иное. Яков умел мимоходом заглянуть женщине через глаза в душу и сказать притом сладкое волшебное словцо.

- Какая красивая у тебя, Дуська, фигура, тебе б на царский бал!

Иной раз и более прямо:

- Шея у тебя для моих поцелуев создана. Так бы её и пощекотал усами.

1 Памороки - память.

27

Такие словосплетения у Якова были в большой заготовке, как крючки у рыбака для подсечки красногубок. Заронив смуту в душу женщине, он выжидал время и только после этого вновь налетал жарким ураганом, назначал встречу и сразу же уходил, не давая времени для отнекиваний и возражений.

К тем встречам Яшка прихорашивался по-особому: тщательнее обычного мылся и звал в помощь непременно брата.

- Федь, ну-к, слей-ка мне, бо из рукомойника мыться, шо у скупого снега летом просить.

Раздевшись по пояс, Яков долго отфыркивался, вычищая носопырки, обязательно спрашивал:

- Шея там, сзади, не залопушилась? - и, независимо от ответа, говорил: - Скребани её ещё разок бритвой.

Встревоженная женским ревнивым предчувствием, Анна выносила полотенце, заискивающе ловила взгляд мужа, пытаясь разгадать его намерение.

- Вафленый рушник возьми, - держала наготове свежий утиральник, а сама выказывала губами тревогу, не отходя от мужа ни на шаг.

Тот самостоятельно подправлял усы, потом подолгу растирался полотенцем, заглядывая в осколок зеркала. Покончив занятие с усами, бросал жене рубаху.

- Эту в стирку, подай чистую!

- Ты только вчера чистую надел, Яш! - вопросительно поднимала Анна на мужа налившиеся слезами глаза.

- Графья по два раза в день рубахи меняют, - шуткой смягчал Яков свою грубость.

- Графья и клизму себе часто делают. Давай лучше я тебе клизму, как графьям, по два раза на день ставить буду, а тогда и рубахи меняй по-графски! - выговаривала Анна, но всё же подавала чистую косоворотку, выказывая мимикой губ откровенную ревность. Не спуская с мужа глаз, она, как бы мимоходом, Дарье Кирилловне обязательно дудукала:

- Опять на гульки намыливается!

Та немедленно вмешивалась. Торопясь перехватить сына, пока тот не ушёл, семенила ногами к нему и громко, с властными нотками в голосе спрашивала:

- Яш, ты куда эт засобирался?

- Дело, мамань, у меня есть. Хозяйство, оно большое, без доброго совета да без помощи людей не всякий вопрос решишь.

- А ты б сказал, мож и я тебе кой-чево ссоветовала.

- Несёте, сами не знаете, чево! - сердился Яков.

Подойдя к сыну, Дарья Кирилловна принималась разглаживать складки и обязательно находила какой-нибудь недочёт и, как бы для равного отношения, поучала вслух сноху.

- Тут бы рубелём надоть было ещё раз пройтить. Али нету утюгов? Он, цельных три! По одёже мужа и жену его ценят! - беззлобно бубнела она и, как бы невзначай, просяще поднимала на сына глаза и тише обычного, чуть ли не шепотом, просила:

- Мож, Лешку свово, для спокойствия домашним, с собою возьмёшь?!

- Я б, мамань, взял, да разговор будет взрослый, мож и выпить станется, а к этому ему ишо рано привыкать.

28

В ожидании возвращения Якова, когда весь дом должен был спать, Фёдор чувствовал, что ни мать, ни Анна не спят. Из спальни родителей доносились вздохи Дарьи Кирилловны, тяжелей обычных, так же из комнаты молодых, время от времени слышался скрип кровати под нервно крутившейся в ожидании мужа Анной.

Яков возвращался по времени и поведению по-разному. Когда без вины, приходил рано, по-хозяйски зажигая лампу, расхаживал уверенно по комнате. А когда под утро, с появлением у него новой тайны, пробирался в свою комнату на цыпках и, несмотря на ревнивую нотацию жены, засыпал, как под неизбежную непогоду, быстро и настолько крепко, что его храп до третьих петухов сотрясал стёкла тёмных окон. Счёт совращённых им баб перевалил уже за десяток. Любовь со всеми ими была короткой и непамятной, как он сам себе говорил, без запаха черёмухи.

По утрам, после нового похождения тяжело и сладостно выбирался в прохладу двора. Щуря глаза, как насытившийся кот, чесал, словно зализывал, волосатую грудь с "тёщиной" дорожкой волос, сбегавшей в его цветастые трусы, и говорил мечтательно Фёдору:

- И чево мы с тобой, Федька, не мусульманами уродились?

- Причём тут мусульмане? - отыскивал не понявший попервах, скрытый смысл Яшкиного сожаления, Фёдор.

- А там, брат, выбор есть! У нас - одна баба, а там цельных четыре.

- Так магометанам чарку пить воспрещается, а ты ж араку уважаешь.

- Люблю поганую. И всё же одна баба - шо одна и та же каша. И кое-кому всю жизнь - пшёнка, пшёнка и пшёнка!

Он сделал страдальчески кислую мину и ушёл, оставив Фёдора покумекать над поджидавшими его сюрпризами после женитьбы.

С того разговора Фёдор стал внутренне задаваться вопросом о женщинах. Отчего они разные? Худые и полные, низкие и высокие, нерусские и "нашенские". В чём та разница? Какие из них лучше для любовных утех? И Фёдор для себя решил по максимуму узнать женщин ещё до женитьбы. "А то после буду, как Яшка, перед жинкой своей выбрёхиваться", - раздумывал он. И это стремление отведать всяких баб примагничивало его взгляды к разным женским телам. Он присматривался к ним, как к новым диковинным созданиям, и многих из них ему мечталось отведать лично, но в жизни это не получилось.

Однажды Фёдор в компании ребят услышал притчу, как сотворял Бог женщин.

- Делал он их сначала по одной, - вёл рассказ Гришка Репало, - сделает и, чтоб она сладкая для мужика потом в жизни была, вкладывает в неё грудку сахара. Богу надоело лепить их по одной и стал он их мастерить десятками. Наделает рук, ног, голов и прочего на десять баб и соединяет все это одно к другому. А после в каждую кусок сахара вкладывает и жизнь вдувает. Набрёл случайно чёрт и за работой Бога наблюдает исподтишка. И пока тот, работая, отвернулся, чёрт слямзил грудку сахара, сожрал и смылся. Бог подходит к последней бабе, туда-сюда, а сахара нету! И решил тогда Бог, что в какую-то Дуньку поклал цельных две порции сахару. И Создатель, говорят, - тут Гришка таинственно понизил голос, - об этом шепнул мужикам. С тех пор мужики по свету ищут ту бабу, у какой два куска сахара.

Погигикивал Гришка, хитровато щуря глаза на улыбающегося Фёдора, нашедшего сразу жизненное подтверждение рассказанному:

29

- Но то, шо шепнул, эт точно. Зуб можно в заклад отдать, наш Яшка по сю пору ту бабу шукает1, у какой два куска сахара.

- Все мы тем слухом мазанные. Скажешь, ты не ищешь?

- Я. ищу, как и другие, - совсем нечаянно публично сознался Фёдор, у которого вызревало желание испытать процесс "порчи" девчат.

Ведь он, таясь от окружающих, давно присматривался к девчатам, жившим на его улице. Мысли его всё чаще и чаще в минуты уединения и по ночам возвращались к нежным, утончённым созданиям, со многими отличиями от ребят. Хотелось те отличия понять, рассмотреть, прикоснуться к ним. Эта великая сила плотской любознательной страсти гнала его летними погожими вечерами к дому Бочковых на гульбища. Там среди ребят в грязных обрывках фраз проходило теоретическое познание женского пола. У самого смелости хватало лишь для того, чтобы кого- либо из девчонок пригласить на танец. Намеревался и делал попытки заговаривать с ними, но его язык в те минуты становился полстяным и не подчинялся хозяину. Танцуя, он молчал, как пень, и только робко прижимал их трепетные станы к себе, потея, вдыхал сладкие хмелины девичьих волос.

Фёдор уже подумывал о женитьбе, но вступал в права 1916 год, год призыва его на службу. С созданием его семьи на домашнем совете решили повременить. Однако в Воронцовке, на сборном пункте, куда он поехал в сопровождении Иван Яковлевича и брата Якова, его внезапно забраковали, обнаружив неизвестные ранее шумы в сердце. Это обстоятельство развязывало Фёдору руки в части женитьбы.

К тому же на день рождения Дарьи Кирилловны впервые узнал близость с вдовой. Почтальонша была намного старше Фёдора, но, тем не менее, это случилось. Не раз та сладостная близость повторялась во снах. Но дремотное сознание рисовало этот процесс не с женщинами, а с девушками.

Непостигнутый рубеж все вечера летом тащил его, как магнитом, к Бочковс- кому магазину на танцы. Несмотря на свою смертельную усталость, Фёдор после полевых работ торопился на гульбище. В плясках разбивал свои чувяки вдрызг, и те начинали слетать, чем вызывали искренний смех собравшихся. Поглядывая на восхищённых от его пляски девчат, мысленно подбирал будущую жену. Но остановить свой выбор на какой-то одной девушке не мог, в его глазах каждая чем-то ему не подходила.

IX

Приобретение сельхозинвентаря для крестьянина всегда было делом хлопотным. Обычно отправлялись за ним на Дон, в Ростов или Аксай. А тут вдруг осенью 1916 года через посыльного из Воронцово-Александровского уездного правления сообщили Ялову, что теперь за орудиями земледелия не нужно никуда ехать, а всё можно будет купить во вновь образованном в Георгиевске филиале "Торгсина". Как утверждала привезенная вестовым бумага из центра, по разнарядке даже выделено для юга России более десятка тракторов. Сулились и большие скидки. Такого везения соломенские хлеборобы не знали за всю историю села.

1 Шукает - ищет.

30

Обещанное добро должно было прибыть на железнодорожную станцию Геор- гиевск под церковный праздник - Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня.

Председатель сельского правления Ялов Семен Осипович, гонимый зудом немедленно отчитаться перед уездом о своём усердии на присланную бумагу, рванул по подворьям в поисках охотников на аграрное оборудование. Первым делом поспрашивал по зажиточным дворам. Волошины, мечтавшие о покупке трактора, встретили сообщение с радостью и своё согласие на поездку в Георгиевск дали сразу

Старший Волошин, имевший мельницу, намереваясь еще расспросить об оборудовании для новой рушки, отодвигал от Ялова рукой сыновей и подступал к гостю с наболевшим.

- Ты скажи, Семен Осипович, уважаемый, сита, жернова завезут туда али нет?

- Чего не сообщают, того сказать не могу, - отмахнулся он от первого же вопроса и, не втягиваясь в болтовню, подался к Краснокутским.

Но старший Волошин окликнул его:

- Со мной впиши и Биреку, глухонемого.

- Добре, помечу, - отозвался Ялов. - Кого ещё вписать?

- Ну, хоть этого, землемера нашего, Захара Сукова.

Услышав знакомую фамилию, Ялов приостановился. Недавно у него с землемером была стычка.

- Чтоб дорогу показывал? - подкинул он уточняющий вопрос.

- Наши все знают тутошные дороги. А Захар нужен для того, что вдруг, може, чево погрузить придётся, а у меня ж грызь, шибко поднимать нельзя.

- А что, это мысль, давайте проверим, как наш землемер, на самом деле, картой своей владеет. Ты, Родион Иванович, поедешь старшим и смотри, не проговорись, а после мне обо всём расскажешь.

- Лады, Семён Осипович.

- Вот и договорились!

Ялов уже стучал в соседское с волошинским домовладение Краснокутских.

Хозяин дома Степан Кириллович, польщённый тем, что новость принёс сам Ялов, для вида поломался:

- Мне, если стребуется, то я и до самых Сааки мотну.

- Степан Кириллович, что ты, как сдобный пряник, выпендриваешься, езжай, хучь в Сааки, хучь за Сааки, ты мне скажи, в Георгиевске инвентарь брать будешь?

- Да как оно сказать?

- Как есть, так и скажи.

- Оно бы надо б, конечно, но, как оно там сложится с ресурсами, не знаю, треба б всё прикинуть, как оно и к чему.

- Ну, вот, опять ты за рыбу гроши, загундел свою песню. Скажи одним словом, едешь в Георгиевск или нет?

- Должно быть, поеду.

- Должно быть или точно?

- Так и быть, точно поеду.

И Краснокутский, вынув из глубокого, как торба, накладного кармана телогрейки обширную, с женский головной платок, расписную, в узорах и обметке

31

утирку, тщательно вытер ею вспотевший конопатый лоб, будто участвовал в торгах и внезапно продешевил.

Увидев землемера, Ялов заторопился.

- Захар! Ну-к, погодь на минутку.

Когда Семён Осипович подошёл к Сукову, тот внутренне был готов к очередной стычке. Но председатель сельсовета дружески пожал ему руку.

- Привет! Я тебя, как имеющего карту Ставропольской губернии, включил в команду для поездки в Георгиевск. Поедешь со Строгалем впереди, покажешь дорогу. Ты же знаешь, Захар, - смеясь в душе, легко убеждал землемера Ялов, - если без тебя отправить, то до нового года не вернутся. А с тобой доберутся до места без блуда. Заодно может и себе чего-нибудь присмотришь.

Суков хотел уже сказать, что ему ничего не надо, но, возгордясь значимостью своей персоны, промолчал об этом. Лишь, поправив дёрганьем плеча ремень сумки, заверил:

- Доедем до места без всяких загогулин, едрень-фень, не сумлевайтесь, Семён Осипович.

.Иван Яковлевич Строгаль, выйдя на стук Ялова к калитке, выслушал спокойно предложение и дал добро на поездку, не раздумывая:

- Съездию, че ж не съездить. И кум мой, Сладков Анисим Прокопыч, поедет. На Дон вместе собирались ехать. Глянем, силком же нас никто не заставить там, чего не нужно нам, покупать?

- Конечно, не заставят.

- Ну, а дальше по пословице: за спрос не наквасят нос.

- Тогда у меня просьбица к тебе будет, не посчитай за труд и возьми с собою землемера Захара Сукова.

- А ему на кой туда переться?

- Понимаешь, тут какое дело, оно не для общей огласки, словом, нужно Суко- ву карту с нонышними дорогами сверить.

- А, ежель так, тогда другое дело.

- Ну, так возьмёшь его?

- А куда ж я денусь, если власть просит?!

- Вот и договорились.

Ещё Сельвестр Аничкин, сосед Строгалей со стороны балки, также, без особых разговоров, дал согласие поучаствовать в мероприятии. Остальные же хозяева измучили Ялова своей неопределенностью. Не дожидаясь их окончательного ответа, он сформировал команду для поездки в Георгиевск. До разговора с Волошиным Ялов планировал направить старшим обоза Сладкова Анисима Прокопыча, но по причине того, что тот страдал манией грязноругательства, вынужден был от своей задумки отказаться и свой выбор остановил на Волошине Родионе Ивановиче. Он слыл в селе серьезным и рассудительным человеком, наделённым природной осторожностью. "Этот не ославит до Петербурга, - был уверен в нём Ялов, - и, конечно, своё не упустит". И действительно, расчётливый Волошин уже давно обмозговал, кого взять при покупке трактора. Конечно же - Ивана Биреку. Ведь он не только сможет перегнать трактор, но в случае поломки - починить. Во всей округе навряд ли найдётся человек, способный справиться с такой задачей лучше

32

технически "подкованного" Биреки. Он раньше других в селе на своем подворье смастерил массу приспособлений, облегчающих жизнь. Худоба во двор входила без участия людей. Даже на собачью будку к зиме крепилась особая дверка, позволяющая собаке входить и выходить из конуры без участия хозяев. Волошин ещё до яловского сообщения уговорил умельца отправиться с ним за трактором, только речь тогда шла о поездке в город Ростов, даже обещал заплатить. Думая о сохранности больших денег, которые придётся везти с собой, Волошин видел в глухонемом мастере ещё и собственную охрану. Подмогой в этом деле решил взять с собою и Григория Репало. Уговаривая того не брать свою пароконку, а поехать с ним и с Бирекой на одной подводе, он доказывал:

- Ради чего мучить ещё и твоих коней? Я буду брать только один трактор, а шо ты купишь, хоть к подводе прицепим, хоть к трактору. Ну, если шо поменьше, то и наверх можно будет положить.

Обоз для поездки в Георгиевск удалось сколотить Ялову только из шести пароконных подвод, да и то с большим трудом. А перед самим выездом и Ивана Яковлевича Строгаля, наметившего купить букарь или плуг, скрутил радикулит. Призвав старшего сына, распорядился:

- Яш, сходи до Ялова, передай, шо я не смогу поехать.

...Председатель сельского совета от такого известия озверел:

- Вы мне выполнение директивы срываете! Мне хоть согнутый пуска едет!

...Иван Яковлевич, выслушав ответ, принесённый старшим сыном, махнул рукой.

- Ладно, поедешь ты с Федькой. Купите букарь или плуг. Наш, тот, сакский, уже на ладан, как будущий покойник, дышит, гнётся. Если будут аксайские, то бери аксайский, они покрепше и понадежнее. Да, деньги, гляди, не профукайте там.

На следующее утро, когда осенний туман, прибился плотной непроглядью к правлению, туда со всех концов села стали съезжаться убывающие в Георгиевск. Вышедший для проводов на крыльцо правления Ялов от удивления присвистнул:

- Откуда вас столько набралось?

На приветствие подкатившего на пароконке старшего Черевичкина, до последнего дня не дававшего согласия на поездку, а теперь вдруг явившегося, возмутился уже открыто:

- А не послать вас, очень дорогой Черевичкин, вместо здравствуйте, куда-нибудь подальше?! Как людей, всех же вас спрашивал! Нет, одному надо подумать, другому - обмороковать, третьему - башкой своей помыкитить, четвертому - мозгами раскинуть, пятому - извилину нужную отыскать, шестому... Собрался Вавилон и руководи ими, как можешь. Вон ещё четыре подводы неопределившихся прутся, да где там четыре?! - целых - семь! Мать вашу за ногу! - дожидаясь, когда подъедут все, замолчал, копя злость.

Анисим Прокопыч Сладков, стоявший рядом с Яловым, потряхиванием головы соглашался с предсельсовета и нервно сосал самокрутку. Затяжки глубокие и где-то в верхней части полуседой бороды-лопаты, под волосянкой, шипя, как береста, горит ядовитый самосад, окрашивая желтизною закустившийся рот. Из него наружу горелой жужелицей слов сыплются беззлобные матерки.

33

Но когда ещё семь подвод допрудили собой перед правлением площадь, Ялов, кидая на сходившихся к крыльцу ездовых косые взгляды, заговорил снова, повысив голос:

- Всем объявляю! В бумаге, какую я отправил в уезд, указаны такие фамилии,

- и стал перечислять: - Волошин, Краснокутский, Сладков, Бирека, Репало, Строгаль, Аничкин и Суков. Они покупают в первую очередь всё, что пожелают и дозволяет их мошна, а после них покупают те, кто до последней минуты смыкался, как дерьмо у золотаря в бочке на плохой дороге.

Знобин, Артюхов-средний, старик Семибратов Андрей Ермилыч, Подоприго- ра Иван, Еремкин и Зозуля вместо приветствия понуро смотрели себе под ноги.

- Старшим на поездку назначаю Родиона Ивановича Волошина. Короткую дорогу укажет наш землемер Суков Захар.

Тот уже подошёл к Строгалям и Сукову

- На большак обоз выведу я сам, а далее пропускаю вас вперёд и дуйте направляющими. Ты, Яков, Захара слушайся. Показывает дорогу он.

- Да и я её, вроде, не забыл.

- Забыл - не забыл, не важно. По карте поедем!

Родион Иванович, отходя, ухмыльнулся и подмигнул. Взобравшись на свою подводу, он поднял руку, подав таким способом Ялову сигнал о готовности к отбытию. Председатель сельского Совета, оглянувшись на тех, кто не попал в список и теперь перед ним понуро сбился в толпу, выкрикнул:

- Всё! Трогайте! И вы можете ехать, товара всем хватит!

Зозуля, словно разбуженный этими словами, ответил за всех своим коронным хохлячьим изречением.

- Тю! - словно выругался он, направляясь к своей подводе, и зло плюнул себе под ноги.

.Густой цепкой подвод по главной улице села к большаку потянулся обоз. Впереди - пара лучших волошинских лошадей дружно натягивает постромки телеги. В задке её - обложенная соломой бочка под горючее. В средине подводы - мешок с овсом и сено, взятые для кормёжки лошадей. Сдвинув мешок, Репало сразу улегся на сено. Наслаждаясь козырным местом, Гришка с ухмылкой поглядывал на Биреку и Волошина. Те трясутся на жёстком сиденье в передке. Вожжи в руках у хозяина. Пока кони вытягивали на большак, он их придерживал. Но когда его подвода затряслась на гравийке, лошадей перевёл на трусцу. Время от времени оглядывался, дожидаясь, пока весь обоз выползет из села. Сразу Родион Иванович пропустил мимо себя Строгалей. Теперь они ведут обоз. Яков правит лошадьми. Рядом с ним, по левую руку - брат Фёдор, по правую - Захар Суков.

Захар до 1905 года он учился на землемера в Царицыне на Волге, но революция сломала его учебу. Занятия прервались, и часть обучаемых, поддавшись бунтарскому психозу, приняла участие в беспорядках. В их компании разные подвиги вытворял и Захар Суков. Поэтому, когда следователи стали выявлять участников и зачинщиков, Захар, не раздумывая долго, плюнул на учебу и мотнул без задержки домой. Однако дома престарелым родителям сбрехал: "Свернули там учебу. Вместо маленькой бумаги выдали во какую, - и в доказательство показал приобретенную для учебы карту Северо-Кавказского края, - я теперь топограф, сейчас расскажу, как я карту

34

читаю" и тут же разложил её и показал старикам города Ставропольской и Терской губерний, дороги к ним и как высчитывать, сколько верст до них ехать.

В убедительный рассказ сына старики не очень поверили. Но дед Суков рассудил так: "Лучше пусть такая брехня с сыном живёт, чем позор за ним по пятам будет волочиться". Поэтому сразу откликнулся на его просьбу и сшил из добротной сыромятины для топографического документа красивую сумку с длинным ремнем для носки через плечо.

Захар картой очень гордился, носил ее всегда с собой и при всяком удобном случае проворно вынимал ее из кожаной сумки и, разложив, на чём удавалось, пояснял землякам, как ею пользоваться. Почти каждый селянин с большим интересом ознакомился с его картой, с хитрыми значками и названиями на ней, признав её хозяина человеком, способным найти дорогу по линиям волшебного документа до любого населённого пункта. По этой причине на сходе его единогласно утвердили сельским землемером. С новой должностью к сумке с картой добавились талмуд для записей и сажень, качественно смастерённая плотником Репалой.

Захар быстро свыкся с новыми обязанностями. Поначалу он чуть ли не каждый день бегал в поле. Перемеряв общественную и единоличную землю, долго сбивал данные из своего талмуда. Они разнились с данными сельсовета. Ялов попытался спорить с Суковым. В течение месяца тот доказывал свою правоту и на бумаге и на местности. Однако, Ялов привёл самый веский аргумент:

- Мои данные сходятся с уездными, а ты свои ещё раз перепроверь.

С тех пор, вот уже сколько лет, с весны до осени Захар перепроверят себя. Он постоянно был занят замерами, словно солдат в готовности, ходил по селу только с саженем и с сумкой на плече. Почти каждый день во всеоружии маячил у правления. Когда Захар замечал, что кто-либо из начальства направляется мимо, вынимал карту и многозначительно разглядывал её.

Однако, как оказалось при поездке в Георгиевск, он плутал не меньше зайца, бегущего от собак: путая их, запутывал и себя. Так и землемер Суков постоянно дорогу спрашивал у прохожих.

Встречные на его вопрос: "Иде находится Георгиевск?", всякий раз показывали в разные стороны. Он расстроено давал указание Якову поворачивать, следом заворачивал и весь обоз. Со всех сторон от ездовых сыпались упрёки. Захар терпел, постоянно глядел в карту, разложенную на коленях. Проехав несколько вёрст, он уже искал глазами встречного. Яков сам себе мысленно говорил: "Сейчас будет спрашивать дорогу". И, поглядывая на встретившегося человека, предугадывал действия землемера: "Опять крутить бричкой прикажет". После очередного такого манёвра Яшка не выдержал и психанул:

- На вожжи и сам правь хоть влево, хоть вправо, куда хочешь! Только помни одно - лошади у тебя чужие! А я пойду к Знобину об одном деле переговорю.

Но Захар Суков не смутился, приняв вожжи, при очередных разворотах покрикивал на гнедых: "Едрень-фень, не задерживай!"

Хотя ещё стояли теплые солнечные дни, в дорогу все приоделись потеплее. Большинство были в фуфайках. А Григорий Репало натянул на себя длиннополый дождевик из грубой парусины палевого цвета. Умостившись в середине волошин- ской подводы, он, несмотря на свой балагурный характер, через какой-то час пути уснул. Родион Иванович Волошин с завистью поглядывал на сладко посапывав

35

шего в своём плаще Гришку. Рядом с ним скучал глухонемой Бирека, лишь изредка лепил пальцами непонятные слова, показывая на широкие российские просторы. Под последними солнечными лучами ершилась одетая холодным перламутром рос зелёнка. Сороки криками сопровождали обоз. Вдруг из его средины вскинулся голос запевалы. Яшка Строгаль, хлебнув у приятеля Знобина Сергея соточку араки, заводил "Пидманула, пидвыла". После очередного куплета, исполненного Яковом, дружно вступали хором остальные путники. Их голоса сотрясали простор словами припева: "Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пидвыла, ты мэнэ молодого з ума с розума свэла". Потом пролилась на степные просторы песня - тоска-грустё- ба "На диких степях Забайкалья". Фёдор, вытягивая душевную мелодию, прослезился. Песни звенели до очередной остановки на перекур.

Возле колодца одного из сел остановились попоить лошадей. Суков, сойдя с подводы, дошёл до развилки, остановился, развернул карту и тупо уставился в неё. Потом отыскал север, покрутился вместе с картой, но от этого запутался ещё больше. Увидев жителя, идущего к колодцу, поторопился его перехватить.

Спавший Репало, проснулся. Он слез с брички, попил воды и с иронией, как и остальные, прислушался к пояснениям местного жителя, у которого Захар Суков выспрашивал дорогу. Мужик твердил одно: "Держись посолонь". Когда Захар вернулся, Гришка Репало спросил его:

- Ну, как, узнал дорогу?

По инерции смыкнув плечом, Захар возмутился:

- По карте туда надо ехать, а прохожие отправляют в обратную сторону.

И тут Гришка громко выдал насмешку, прилепившуюся к Захару пожизненной подначкой:

- Наш землемер преотлично читает карту, однако дорогу спрашуе у прохожих.

Дружно полыхнул смех. Захар сначала воспринял укор с обидой, но, когда в

очередной раз ему пришлось разворачивать лошадей на ухабистой дороге, согласился с данной характеристикой:

- И вправду, едрень-фень, карту читаю, как поп Евангелие. И он, и я - оба ищем свою дорогу. Я ищу к Георгиевску, а поп - дорогу к Богу. И каждый из нас спрашивает её у других: поп - у сердца, а я - у прохожих.

Волошин, сообразив, что пора испытание, устроенное землемеру, прерывать, остановил местного жителя и попытался расспросить, как называются ближайшие населённые пункты. Но ответы того и Родиона Ивановича сбили с толку. Общими усилиями через расспросы нашли нужную дорогу. Потянулась под колеса бесконечная степь, её балки и бугры, тянулась, тянулась и всё не кончалась.

- Замучает степь коней, - вслух подумал Фёдор.

Но, к счастью, к вечеру другого дня, когда солнце оставило на небе только свой остывающий жар, утомлённые кони дотянули брички до георгиевского пригородного устья дороги, которая стала пошире и была запружена частыми подводами. Оттуда уже без труда добрались до Постойного Дома, имевшего всего две больших комнаты. Одна, которая поменьше, - для женщин, а зал коек на тридцать - для мужчин. Переночевав, Родион Иванович Волошин с Сельвестром Аничкиным намерились отправиться в филиал "Торгсина", расположенный на железнодорожной станции.

36

- Сходим, разузнаем, не прибыли ли трактора и прочий инвентарь, - всем сообщил Волошин.

Анисим Прокопыч Сладков, оставаясь ещё в постели, выразил желание прогуляться с ними. Но Волошин прямо тому отказал.

- Ты, Анисим Прокопыч, уважаемый, лежи уж и извиняй, но мы тебя по первому разу туда не возьмём, бо ты своим грязноругательством нашей группе "от ворот- поворот" вмиг обеспечишь.

- Ну, коли так, тогда я своей печенкой похвораю, мать вашу., кислого молока мне купите.

...После долгих выяснений с представителем создаваемого филиала "Торгсина" и звонков через дежурного грузовой станции им сообщили, что прибудут вагоны с тракторами и сельхозорудиями дня через два-три, не раньше.

Вернувшись в Постойный Дом, они не застали большую часть команды. Репало, Ерёмкин и Зозуля пошли на базар, Иван Подопригора отправился разыскивать кума, проживавшего где-то у консервного завода. Артюхов, Знобин, Черевичкин самостоятельно направились осматривать город. Лишь в комнате, на кровати, мучаясь печенью, дрых Сладков Анисим Прокопыч. Да во дворе Семибратов Андрей Ермилыч - высокий, сажень в плечах, старик с Яковом и Фёдором Строгалями возились у лошадей. Управившись с кормежкой и поением, они принялись смазывать свои брички. Андрей Ермилыч одной рукой приподнимал подводу, а Фёдор снимал заранее расчеканенное колесо и ждал, пока Яков густо мазал ось колесной мазью. За этим занятием их и застали вернувшиеся Волошин и Аничкин.

- А иде ж наша бригада?

- Разбрелись, - буркнул Семибратов, поднимая также одной рукой вторую сторону брички.

Остальные собрались лишь к вечеру. Черевичкин, Знобин и Артюхов ввалились выпившими. Низкорослый Черевичкин громко что-то доказывал Сергею Знобину предлагал поспорить на пару жеребцов, каких у него не было, а его противник отнекивался одной фразой: "Жизнь покаже, она всё покаже".

Под хорошим градусом вернулся и Иван Подопригора вместе с кумом, которого отыскал в городе не сразу. Его кум, мужичок "метр с кепкой", суетился и тянул в гости к себе то одного, то другого, то всех сразу вместе. Добрый час отбивались от него соломенцы, пообещав наведаться к нему завтра всей командой. Утомив всех приставанием, он, наконец, ушёл.

На следующее утро Родион Иванович Волошин решил навести мало-мальский порядок в своей команде. Когда ещё не выпрасталось из туманной пелены парное солнышко, старший команды собрал народ.

- Ну-к, идить, уважаемые, все сюда! - выходя, позвал всех за собой в хозяйственный двор Постойного Дома.

- Вот тут, возле моей подводы, становись! Я такие разброды и шатания не потерплю! Кто куды захотел, туды и полез и половина на пробки наступила! От сей минуты без меня ни шагу. Иначе стану беспощадный, выключу из команды, и тогда выясняйтесь с правлением, со своими семьями и с кем пожелаете. Ежель с вами чего случится, как я должен своими зенками перед вашими родными моргать? И с меня на этот счет ваших прокуд предостаточно, - закончил Волошин.

37

Виновато, понуро расходились земляки, стараясь не встречаться друг с другом взглядами. Подопригора, особо чувствуя неловкость за вчерашние выходки своего кума, пуком соломы натирал яловые сапоги. Зозуля чистил фуфайку. Репало с Ерёмкиным пошли к лошадям. Бирека что-то мастерил из проволоки. Чувствовалось, все нудились бездельем. Но Волошин твёрдо решил держать дисциплину.

- Эт день дежурный - Иван Подопригора, смотреть за общим имуществом во дворе, а уважаемый Анисим Прокопыч Сладков, поскольку прихворал, доглядит в помещении, а то, в аккурат, без порток останемся. Остальные со мной в город, и желаю - не желаю, быть не должно. Сельвестр, скажи остальным, щас выходим.

Обрадованный Репало стал подгонять остальных:

- Выходи! Не задерживай! - подтолкнул он Зозулю.

- Тю! - огрызнулся тот, однако покорно направился на выход.

А Репало, увидев замешкавшегося Фёдора, зашумел громче обычного:

- Федь, поторапливайся, ты ж у нас один холостой.

- О, женатик объявился! Будто ты не холостяк!

- Я не в счёт, мне мамка не велит. А тебе тут, в Георгиевске, девку хорошую отыщем.

- Зачем?

- Назад ехать будет веселей.

- Хорош, Гришка, парня смущать! - заступился за брата Яков.

- Он у нас парень что надо, - похвалил Фёдора старик Семибратов Андрей Ермилыч.

- Ты, никак, Андрей Ермилыч, Фёдора себе в зятья присмотрел, - встрял Ерёмкин.

- Да я б такого парня с радостью, однако дочка моя, незамужняя Фроська, больно для него крупная, силы в ней на трёх мужиков. На мельницу приедем, она два чувала с пшеницей под мышки схватит и прёт, играючи, с улыбкой, зато смелем без очереди

- девке, глядя на её ухват, уступают, - ощерился в улыбке старик Семибратов и, помедлив, продолжил: - Я и за другими дочками замечал скаженную силу. Бывало, кто из них в стожке у кабана чистит, кабан мешается скребком работать, так любая из дочек пацука одной рукой за ногу и на улицу как котёнка, только эт котёнок под центнер важит. Так шо Фёдор, хоть парень и хорош, но моей Фроське хлипкий будет жених. Мы ему тут, в Геориске, сыщем невесту, гляди, девки какие ладные, атаманские кровя.

Команда мужиков, двигаясь шеренгой к центру города, шутила над Гришкой Репало, путавшимся в своём длинном плаще. К тому же дни выпали теплые, солнечные, и в этом зипуне его хозяину было не только жарко, но и неудобно. На чистую гладь неба, казалось, слетали лебеди с прудов и там садились на гуляющие струи воздуха, плавали, не закрывая жизнерадостного солнца. Потея в плаще, Гришка чертыхался. Зависть к Гришкиному дождевику исчезла.

Ощупывая взглядами попадавшихся навстречу женщин, соломенцы обменивались на их счёт шутками:

- И почему это одна баба, как чурка на ногах, а другая бёдрами так и пишет, как прицепной возок без дышла? - подкинул всем головоломку Репало, уставившись сверлящим взглядом во встречную молодую женщину.

- Та ты так, Гришка, глазами не упирай, а то с носа у тебя капать зачинает.

38

- Ишь, как пошла, задом так и вилюхает, - продолжает дразнить поднятой темой балагур.

- На такой всё играет, как на бобрихе, - глянув вслед женщине, высказался Аничкин.

- Тю! - влепил свой восторг Сергей Знобин.

- И вправду, хвостом крутит, будто курдюком ярка, - втянулся в шутливое обсуждение и Родион Иванович Волошин.

- Я б такую, - загорелся Григорий Репало, - живьём бы съел и до ветру только б на третьи сутки пустил.

- А мне кажется, ты, Гришка, только на словах; голую такую б увидал и уже не донёс, - подтрунивал Сильвестр.

- И отчего это на одну женщину сзади глянешь, так заглядение, а спереди

- мировая война.

- Сзади молодочка, а спереди перестарочка, - перебил Волошина Репало.

- Да я не за то, что сзади, а что спереди, меня, уважаемые, думка всегда занимает - наделяет же природа вот такими способностями разными, как себя народу преподнесть, так сказать, товар лицом показать, - довёл мысль до конца Родион Иванович Волошин.

- А я вам, Иванович, скажу, - снова встрял Гришка Репало, - я у соседки, какой никому никогда не скажу, давно повыпытал, отчего это одна баба, как колода, а другая - хоть шубы на ней показывай.

- И шо ж она тебе открыла, уважаемый? - заинтересованно приостановился Волошин и вместе с ним и остальные.

- А то, - Репало оказался в центре круга, - поведала, шо такие бабы курсу проходят, навроде ликбеза, кто коллективно, стало быть, группами, а кто и в одиночку единолично - на дому.

- И чем же они на тех курсах занимаются?

- Перво-наперво все бабы там раздеваются, ровно для бани, и училка там с ими тоже голая.

- Да иди ты!

- Вот тебе и иди. Подразденутся, училка раздает угольки, а ежель стенка не беленая - мелки. Те их и примащивают сзади, меж половинок в попки, и зачинают задами на стенах писать.

- Во Гришка брешет! - несётся со всех сторон.

- Слухайте дальше, зачинают писать с палочек, крючочков, а на последних днях уже до цифров доходят. Особливо в почёте у них 88. Ну, а кто умудряется 33 за один секунд ворохнуть, те заканчивают курсы с отличием и похвальной грамотой, как наш землемер, вот - Захар, - щерился в улыбке Гришка.

- Ну, болтун, Репало! Прямо - фуфлогон! - засмеялся Суков, дернув неосознанно плечом. - Так что тут, Иванович, вишь, цельная наука, едрень-фень, а ты

- природа, природа, - подъязвил Волошина Захар Суков.

- Да ну вас, уважаемых, к чёрту, с балаболами повёлся, - огрызнулся Родион Иванович.

Но Захар не унимался, переключившись на Фёдора:

- Мы тебе тут, Фёдор, такую бабу и подыщем, шоб вся Соломенка вслед глядела, едрень-фень.

39

- Знаю вас, - стал подыгрывать подшкильщикам Фёдор, - найдёте такую, шо глаз соломой заткнутый, и к тому же, - нога деревянная. Хорошую не сосватаете. Вот, к примеру, девушка идёт, на ней бы я оженился.

Навстречу, улыбаясь жизни, не шла, а порхала невысокого роста миловидная девушка лет двадцати. В светлой ресничной рощице горят насмешливой дерзостью карие глаза. Ими она озаряла все вокруг себя. Казалось, черти устроили пляску в её черных очах. Она слышала слова Фёдора и, когда поравнялась и уже проходила мимо, дразнясь перед его лицом, лукаво отпарировала: "А я и не против!" Всё это видел и слышал Яков. Его взгляд тоже скользнул по сыпучим искрам жизнелюбия понравившейся девушки и обжегся о них, как и брат. Взаимно улыбаясь, толпа разошлась с девушкой. Ерёмкин вдогонку событию высказал похвалу Фёдору: "Вишь, ты местным девкам нрависси". Отошли метров уже десять, как вдруг Яков, спохватившись, шумнул:

- Стойте, мужики! Я щас.

Он круто развернулся и побежал догонять девушку.

- Подождите, барышня!

Та, оторопевши, остановилась.

- Как тебя зовут, девчина? - запыхался Яков не столько от бега, сколько от волнения.

- Катерина, а чё?

- Катюха, мож эт судьба, не беги от неё. Щас я вас познакомлю. Ты, то есть вы, куда идёте?

- В магазин.

- Погодь. Федя, ну-к, иди сюда!

Соломенцы, сбившись двумя группами, с улыбками поглядывали на сватовскую затею Якова Строгаля. Фёдор, понукаемый земляками: "Иди, иди, Федя, девка ладная", сначала помялся от стеснения на месте, но затем, осмелев, твёрдо пошёл к брату с девушкой. Пока он шёл, Яков остался верен себе, смутив девушку вопросом.

- Кстати, с каких небес потухшею звездою вам на щёчку родинка легла?

Катерина ответить не успела - подошёл тот, слова которого она так удачно парировала. Яков представил брата.

- Знакомьтесь, эт - Катюха, а эт - Фёдор.

Фёдор подал руку девушке, та залилась краской и робко подала в ответ свою розовую ладонь.

- Будем знакомы, Катя. Мы не тутошние, мы за плугами, боронами, тракторами приехали из Соломенки, - начал Фёдор.

- А там у меня гдей-то двоюродный брат, переехали недавно туда семьей из Аполлоновки. Я сама с консервного, там работаю сезоном, а живу здесь у тетки, родители давно от тифа померли, - запросто и легко щебетала Катерина.

- Ну вот, ребята, вы познакомились. Катюха, три дня тебе сроку на обдумывание, поедешь с Фёдором к нам в Соломенку?! Верно я говорю, Федь? - подтолкнул локтем брата.

- Конечно, верно.

- Та, вы шуткуете.

40

- Не шутим, - твёрдо надавил Яков на этом глаголе. - Вот вы идите по магазинам, по городу, а мы следом всей толпой. Мешать вам не будем, а потом с тёткой твоей, Катюха, потолкуем. Эй, мужики, разворачивай, нам теперь в эту сторону.

- Тю! - прокомментировал смену направления движения Знобин.

Катерина с Фёдором, разговаривая, потихоньку пошли вперёд, решив пройтись сначала по её делам. Остальные, кто с энтузиазмом, кто нехотя, потянулись следом.

- Че ты удумал, Яков? - строго спросил, подходя, Волошин.

- Родион Иванович, может, это судьба, а нам всё равно время убивать, да и город нам девка покажет.

- А чё, Иваныч, оженим парня, свежую кровя в Соломенку завезём, едрень- фень. Гля, со стороны, ну чистый королёк, и задок и передок - в полном порядке, - благодушно заулыбался Захар Суков, дважды смыкнув вверх плечом, словно подмигнул им.

Остальные подхихикнули. Только Бирека, видно, прочитав по губам, о чём говорят мужики, руками перед собой показал, мол, и груди у неё - будь здоров.

- Степан Кириллович, всё ж он тебе дальний родственник, не возражаешь?

- Вреда, думаю, не будет.

- А ты, Сельвестр, как насчёт этого думаешь? Ты - сусед Грушакам, родители не обидятся на то, что им лишний рот привезём?

- Не, Иваныч, надысь не раз Иван Яковлевич говорил, пора бы Фёдора оженить, да он все супротивничает, и та не такая, и другая не нравится. А это, гляди, как голуби, видно, глянулась самому сердцу. Тут я, Иваныч, одобряю.

- Ну, на том и порешим, - подвёл черту под решением Волошин. - Токмо ты, Яков, хоть Федька тебе и брат, будь сватом, в аккурат, до самого конца.

- Замётано, Родион Иванович.

Неторопко, шеренгой, громко и весело переговариваясь друг с другом, соломен- ские мужики разных возрастов теснили местных жителей на обочины бульваров, держа в поле зрения Катерину и Фёдора. Они то сближались (и даже перебрасывались с ними фразами - Катерина давала объяснения по достопримечательностям Георгиевска), то снова молодые уходили вперёд, оставаясь в колдовском уединении. Кое-где парочка задерживалась умышленно, поджидая остальных, и Катерина встречала подходящих короткими сообщениями о знаменитых и памятных местах города, при этом искристые, весёлые чёртики, казалось, скачут из её глаз.

- Здесь кирпичный, наш кирпич знаменит на всю округу. Дома из него кра- сивше саманных. А это наш базар, в выходные тута тучи подвод, быков, коней, тож известный наш базар. Сюда едут аж из-под Черкесска, чёрные люди в бурках, с кинжалами. Тётка их боится, говорит: "Украдут нас, тебя в невесты, а меня на мясо собакам, а если и пожалеют, то всё равно отары им пасти в горах буду..." А это цирк недавно заехал. Соседка ходила, до слёз смеялась. Там, говорит, такой чёрный

- негра по нации, клоун, ну, знаете, такой ряженый, под пузой у коняки ездил.

Двигаясь так, толпой, побывали на озере, прошлись по парку, сходили в кино и уже во второй половине дня пошли провожать Катю домой. По дороге во всю улицу вытянулась высоченная стена, поверху обмотанная колючей проволокой. На угловой вышке стоял солдат, удивлённо наблюдавший за приближением толпы.

41

И вдруг, очевидно вспомнив инструктаж, он на Репало и Яшку, шедших впереди других, наставил винтовку и заорал:

- Перейти на другую сторону улицы!

- Это он нам, что ли? - испугался Репало.

- Нам-нам, - подтвердила Катя, - мной всякий раз понукают: "Перейтить на другую сторону улицы!" Не люблю здесь ходить!

- Э, сынок-сынок,- стал увещевать солдата Сельвестр Аничкин, - от сумы и тюрьмы не зарекайся. Нынче ты охраняешь, а завтра - тебя. Не одобряю твои командования.

- С часовым не полагается разговаривать, - как попугай пересказывал инструкцию солдат.

- Помолчим все, коль так положено, а то ишо стрельнёт, - скомандовал Волошин.

Все замолчали. Несколько гнетущая приправа получилась у нечаянно завязавшегося сватовства. Все ж, когда подошли к калитке низкого дома, где жила Катерина, Яков скомандовал:

- Зови, Катя, свою тётку, буду с ней сурьёзно балакать.

- Кто ет хочет со мной сурьёзно гутарить? - послышался за домом женский грубый голос, по говору было понятно, что принадлежал он казачке. - Я щас нагу- тарю, - но, выйдя из-за дома с большими, долежавшими до сей поры семенными огурцами в фартуке, высокая женщина, увидев толпу мужчин со своей племянницей, от неожиданности остановилась.

- Кать, а это кто такие?

- Сваты, - сразу нашелся Яков Строгаль.

- Ну, коль сваты, проходите в хату.

- А мы вот тута, на воздухе. Вас как зовут-величают?

- Полина Ивановна.

- Во, гляди, какой у нас хлопец - Фёдор. Ну-к, выйди сюда, Федя, а у тебя, тётка Полина, есть племянница Катя, через два дня заберём её в Соломенку.

- Да ить как вы заберёте? И не знаю я никакой Соломенки. Кать, да щипни меня, то ли мне всё это снится, то ли я умом уже тронулась.

- Да не спите вы, тёть Полин, я ж пошла в магазин, а они - о так, толпой усей, идут навстречу, я аж сробела. Слышу, говорят, тебя, Фёдор, оженим здеся. А он им говорит: "Найдете мне какую калеку, а мне такую не надо", - и меня увидал, и говорит им: "Вот на той девушке я бы оженился!", а я в ответ возьми и пошути: "А я и не против!" Ну а потом меня вот этот дядечка, - указала рукой на Якова Строгаля, не сводившего с живых, чертячьих глаз девушки своего взгляда, - остановил и с Федей познакомил.

- Вон оно как, в смех нас поднимать, - стала сердиться тётка.

- Не в смех, тётка Полина, завтра ждём твово решения, запомни, обязательно придём, как брат жениха, зуб отдам, если брешу, - уверенно заявил Яков, и все загалдели.

- Мож судьба, тут как бы не сломать её, едрень-фень, - вставил своё Суков, смыкнув плечом сумку.

Он даже намеревался раскрыть карту и показать, откуда они приехали. Но степенный голос Краснокутского остановил исполнение.

42

- Парень он не из пьющих, работящий, и я, как дальний сродственник Фёдора, союз их одобряю, - слащавой патокой слов характеризовал Степан Кириллович двоюродного племянника.

- Пара хороша будет, - поддержал Анисим Прокопыч Сладков - крёстный Фёдора, - он у нас любого жеребца объездит, наладит любую лобогрейку, хватит ему парубковать1.

- Я за старшего, уважаемая, - вставил Волошин, - командированные мы, за тракторами и прочими сельхозприспособлениями прибыли от железной дороги забирать, и ответственность - на мне, но против судьбы не могу и я идти. Так вы, уважаемая, свое родительское согласие к завтрашнему дню нам приготовьте.

Когда необычные сваты ушли, тётка Полина для порядка почитала Катерине нотацию, а потом спросила:

- Ну, как, хоть глянулся тебе жених-то?

- Так ничо, только лицо у него больно строгое.

- Тебе что, с его лица Христа смалевывать?

- Да нет, но всё же.

- Так ты мне счас гутарь, хочешь за него идти?

- Хоть боязно, но хочется.

- Ну, а о столе я сама подумаю, чем сватов попотчевать.

Всевышний преподнёс следующий день на чисто-голубом блюде небосвода в розовом соусе рассвета. Несмотря на осеннюю пору, солнце проявляло настырность, заливая округу ярким светом. Воробьи расчирикались, словно на пьяной свадьбе.

Родион Иванович Волошин, проснувшийся первым, глянул в окно, потёр лицо, поднялся со словами:

- Сколько не лежи, а вставать-то надо. Ну-ка, уважаемые, гвардия моя разболтанная, - подъём! И нос чего-то чешется, выпивку чует.

Яков, Фёдор и Сельвестр выполнили команду одними из первых. Они уже умылись, а Волошин ещё тормошил остальных, велел им привести себя в порядок и ждать, а сам, дождавшись Сельвестра, Якова и Фёдора, отправился с ними на станцию. Там пришлось долго ждать, пока откроют контору "Торгсина".

- Видишь, как оно в городе?! - недовольно заметил Волошин. - Спят уважаемые до обеда, встают лишь тогда, когда солнце пятки начинает смолить!

Наконец, наскучавшиеся соломенцы дождались торгсиновца, вновь повторившего вчерашний ответ: платформы с тракторами подойдут не ранее, как через два дня.

- Ну, Федь, ты как?

- Что как? - переспросил Фёдор, хотя понимал, о чем его спрашивает Волошин.

- Наверно ж, понимаешь, что вся команда за тобой весь день волочилась? Нравится тебе девчина, уважаемый? - почти негодуя, уточнил свой вопрос Родион Иванович.

- Нравится, характер задорный.

1 Парубковать - оставаться парнем (быть холостяком).

43

- Коли так, может, и в самом деле тебя тут счастье подстерегает. Пойдём решать твою судьбу, уважаемый.

Сельвестр Аничкин идею Волошина поддержал:

- Я так думаю, глянулись они друг дружке, а поэтому дело надо доводить до конца со всей ответственностью, так, как полагается это серьёзным людям.

...Принаряженные Катерина с тёткой встретили толпу соломенцев у ворот. Возле двора, видно было, поработали метлой, лишь курица, не обращая на проведённую уборку внимания, разгуливала в поисках зерен, пятнила светлым помётом убранное пространство.

- Как дневали-ночевали? - затараторил Гришка.

- С здоровьицем вас, - поклонился Сельвестр.

Катеринина тетка, распахнув калитку, запричитала:

- Здрасьте, гостёчки дорогие, заходите во двор, под поветь, дело сватовское на улице не обрешается. Вон лавки, табуретки, садитесь, где кому нравится и где кому удобно. Кышь, проклятая, - шуганула она курицу. - Токо подмели, а она гадить.

- А вы ей приговор объявите - два борща условно, мож, одумается и на сватов не станет класть, - в своей манере вставил хохму Репало.

Катерина и Фёдор уже успели друг с другом накоротке перемолвиться и теперь, видно, чувствуя важную минуту в своей жизни, держась за руки, стояли посередине двора и молча ждали развития событий. Родион Иванович Волошин, привлекая к себе внимание, крякнул. Все примолкли и повернулись в его сторону.

- День ноне жаркий будет, с утра прям по-летнему парит, в аккурат, - начал было он.

Но его перебила Катеринина тётка. Она подхватилась и, обежав сковородку, из которой цыплята сообща с воробьями споро клевали белую дробь пшена, помчалась в известном ей направлении, выговаривая себе замечание:

- А чё ж я вам квасу не предложила?

Она тут же вынырнула с другой стороны хозяйственной постройки с большим, лобастым кувшином, поверх облитым зеленоватой глазурью. Сняв с засохшего опиленного дерева, где сушилась посуда, алюминиевую кружку, она, по очереди наполняя её, подносила гостям, приговаривая:

- Пейте, гости дорогие, квас домашний, хлебный, я для резвости ишо люзуму в него кладу.

Когда подошла очередь пить Семибратову Андрею Ермилычу, квас в крынке кончился.

- Я щас, - буркнула хозяйка, сразу юркнула в сенцы и тут же появилась с другой крынкой, чуть поменее опустошённой.

Она заозиралась, ища кружку.

- Кружка мне ни к чему, сваха, я привык с глечика, я не дюже утомился, одной макитры хватит.

Андрей Ермилыч, приняв от хозяйки крынку литра на два, поднёс её ко рту и, приступив к поглощению жидкости, не отрываясь, медленно, начал запрокидывать голову. Кадык заходил вверх и вниз, потом остановился вверху, а голова продолжала запрокидываться под журчание струи. Наконец, он крякнул, отрыгнул воздух и, возвращая посуду Полине Ивановне, похвалил:

44

- Хорош квасок, и без мух у вас, - к чему-то добавил он, оглядывая уставившихся на него земляков.

- Тю! Загорелся, дядька! Ишь, как живот разбурдючил?! - за всех дал оценку семибратовскому утолению жажды Знобин.

Родион Иванович снова крякнул, забирая очередной раз к себе внимание, обратился к хозяйке:

- Теперь, уважаемая Полина Ивановна, мы насчёт ответа. Извиняй нас, что без хлебов и прочего.

- Я-то и согласная, и не согласная. Я Кате токмо добра и счастья семейного желаю, но и без венчания не отдам. Раньше тут, рядом с нами, в церкви венчали, но теперь её на ремонт закрыли. С того дня многие в Аполлоновку подводами ездиют на службу. Бабы собирались, шумели, мол, не наездися. Дьякон с околодным до них вышли. Шумнул на баб дьякон своей голосиной. Ох, у него и голос, в жизни такого не знала. Так вот, гыкнул он на баб, попритихли те перепуганные, думали, их околодочный тут же попереписывает, да в тюрьму, или, того хуже, - на высылку. Но он постращал их за беспорядки только трохи. А потом и говорит им: "Потерпите, к Рожеству ремонт закончим и служба наладится, как и в прежние времена". Вот такие дела с нашей цер- квой. Ежели обвенчаете их где в другом месте, тады забирайте Катю, а так не отдам.

Хозяйка замолчала. Остальные тоже молча обдумывали сказанное ею и украдкой поглядывали на молодых. Яков, разозлившись на свою дурную затею, чувствовал себя, как оплёванный.

- Ну, чего переживать, у нас обвенчаем молодых.

- Так вы ж Катерину с собой думаете забрать?

- Обязательно.

- Рассудите сами, хучь бы у вас дитя так сватали. Понаехали откуда-то, чёрт только знает, забрали девку, а я и не ведаю, куда повезуть. Моё слово - без венчания никуда Катюшу свою не пускаю.

- Оно-т, уважаемая, - вступил снова в разговор Родион Иванович Волошин,

- по-родительски так и быть должно, но всё ж мы тут как бы случаем и, как бы сказать, не сватовской наезд.

- Не заубеждайте меня, повенчайте и распишите, как это принято у людей, тода хай едеть!

- А чё, Иваныч, - вмешался Иван Подопригора, - у мово кума сынок в служках при церкви, мож, получится их обвенчать.

- И то верно, блат выше товарища министра, - вставил тут же Гришка.

Идея поискать знакомых среди церковной власти так всем понравилась, что Катерине велели взять с собой метрики, паспорт, и всей толпой отправились в церковь. Главный вход заперт. Из боковой двери вышла женщина с ведром и тряпкой. Увидев толпу, направлявшуюся в её сторону, опешив, остановилась:

- Вам кого?

- Служку Ваню, сына моего кума, - первым отозвался на вопрос Подо- пригора.

- Вани нету

- А где он?

- Его отец Илья на курорт, на кислые воды с собой взял.

45

- Вон оно как. Да. Видишь, как оно не хорошо получилось, - оправдывался он перед остальными.

- Да вы скажите, что вы хотели-то от Вани?

- Да чтоб он нам подсказал или посодействовал.

- Понимаете, тут какое дело, - вступил в разговор Яков Строгаль, - мы по делам нашим крестьянским приехали, а мой брат, вотан он, встретил девчину, вот она тоже тут, и, как бы, хотели забрать её с собой в нашу Соломенку, но её тетя, она вот опять же тут, без венчания ни в какую не согласная её отпускать.

- Конечно, не согласная, что ж она - уличная что ли?!

- А вы знаете что? Я вам сейчас дьякона Варфоломея позову, думаю, он, хоть советом, но обязательно поможет.

Ждать Варфоломея пришлось долго. Дьякон, пригнувшись под притолокой двери, выполз на свет заспанный. От щурящегося на свет массивного служителя церкви разило спиртным. Не ответив на приветствие, он спросил, улыбаясь:

- Опохмел, надеюсь, будет?

- А то как же! - за всех выпалил Яков, стараясь изо всех сил из затеянной им ситуации выйти с честью.

- Тогда, молодые, заходите! - махнув рукой, дьякон, так же пригнувшись, проследовал обратно внутрь церкви.

Но мужики, видно, не расслышав, повалили вслед всей гурьбой. Волошин, пропуская остальных, придержал Сладкова.

- Ты бы, Анисим Прокопыч, побыл, уважаемый, на улице. Сам же знаешь свой грех, зачнёшь в церкви грязноругательством заниматься.

- Не, не буду, Родион Иванович! Ить Федька - мой крестник.

- Ну, тогда проходи и гляди не опозорь крестника и нашу Соломенку.

...Внутри божьего храма ремонтно-строительный раскардаш. Стены уставлены

лесами. Алтарь укрыт тряпками. В центре зала - вёдра с красками и побелкой. Под куполом, цепляясь за каждый карниз, снуют ласточки и стрижи. Дьякон вошёл в светло окрашенную дверь рядом с алтарём. Толпа - хвостом к голове. Запрудили маленькое помещение под завязку. Еле закрыл входивший последним Знобин дверь.

- Тю! - охарактеризовал он по-своему тесноту.

Дьякон, уставший считать входивших, растерялся:

- Так, кто жених? Невесту вижу, а мужиков среди вас молодых много.

- Жених у нас один, - выставил брата вперёд Яков. - Вот он, наш молодой

- неженатый.

- Фёдор, не робей, едрень-фень, - "подмигнул" плечом Суков.

- У вас хоть какие-то казённые бумаги есть? - поднял лупатые, полупьяные глаза навыкате дьякон, облачившийся уже в рясу.

- А вот мой паспорт и метрики, - робко подала Катя серую книжечку.

- Это документы невесты, а жениха где?

- А это, уважаемый, от нас. Справка с правления обчая на всех, но фамилия жениха в ней имеется, - выложил Родион Иванович Волошин на стол, со следами застолья, четвертинку листа.

Дьякон, присев на краешек табуретки, вчитывался в документы.

- У невесты с документами порядок, а вот у жениха не особенно... Не могу

46

я так, господа землепашцы. Тут вы подали только общую справку. Не могу, хоть режьте, не могу, так не положено.

- Святой отец, вы наше спасение. Али вы в судьбу не верите, али вы участь этим ребятам начисто поломать желаете? Рази нам, как свидетелям, не верите? Глядите, сколько нас, всех пишите в свидетели, затвердим! - начал заводиться Гришка Репало.

- Да дело не в свидетелях, - пытался объяснить дьякон, но тут загалдели со всех сторон.

- Да вы уж как-нибудь бочком да задворком!

- Коллективно просим!

- Опосля и на Фёдора передадим отдельную справку.

Но этот гул только укреплял намерение дьякона. Громовым, стопудовым голосом он рыкнул:

- Не могу и баста!

Но тут Гришка Репало отчаялся на последний шаг, обняв громилу в рясе, он подмигнул ему, как товарищу, и пониженным голосом шепнул:

- А мы сейчас за чемергесом смотаемся.

И по лицу служителя православия, сглотнувшего слюну, все поняли, дьякон наполовину сдался.

- Ну, и когда вы это сделаете? - без тени смущения спросил он новоиспечённого товарища.

- Мигом! Эт мы мигом! - оживился Гришка, срывая с себя картуз-трёхклинку.

- Мужики, по рубчику сюда клади! - захороводил он, пустив по кругу со своим рублём засаленный головной убор. Подойдя к Знобину, сунул к его носу фуражку:

- Рубчик гони!

- Тю! - выказал недовольство Знобин, часто мигая кругленькими глазками, но деньги всё же положил.

Тем временем дьякон, продолжая приготовления к обряду, набивал себе цену.

- Так и быть, беру это нарушение заведённого церковного порядка на себя. Молодые, подойдите сюда, заполним бумаги. А вы, свидетели, марш за чемерге- сом. Хоть кизлярского по стаканчику за молодых поднять надо или как?

- А как же, - вразнобой, но дружным хором откликнулась толпа.

Сельвестр Аничкин, отвернувшись от стоявшей рядом с ним свахи, расстегнул

верхние штаны и долго шарил рукой по карманам пододетых вниз брюк, но никак не мог вытащить пришпиленный булавкой свёрток с деньгами.

- У, куркуль, дюжей бабы деньги прячешь, прям под мошонкой мошну приспособил, - торопил его Гришка.

Наконец раскрасневшийся Сельвестр, не поворачиваясь, протянул свой взнос, при этом оправдывая задержку:

- Дальше положишь, ближе возьмёшь, я транжир не одобряю, но на обчее дело

- завсегда пожалуйста.

Репало пересчитал деньги и передал их Якову. Но Яков их вручил Черевички-

ну.

- Я тут должон быть, а ты дуй за вином и загрызть что-нибудь захвати.

Дьякон, опробовав скрипящее перо, помогал молодым писать прошение.

47

- Теперь, дщерь Катерина, ты пиши свою фамилию. Как твоя фамилия?

- Дымова.

- О, Федька, печку живую добыл, - внося раскованность, золотым букетом шутливых слов одарил присутствующих где-то уже хлебнувший спиртного крестный жениха - Сладков Анисим Прокопыч. И, прилепив к уху жениха бороду, зашептал: - Смотри, Федька, так кочегарь, - и тут он вкрутил такой мат, что, несмотря на то, что это шепталось им только жениху на ухо, все, оторопев от услышанного, повернулись в его сторону. Бородач же, как ни в чём не бывало, продолжал нашептывать пошлости: - Чтоб при е...е дым из ноздрей был настоящий, как из паровоза!

После этих слов, определенно, лопнул бы взрыв смеха, если бы это произошло вне пределов церкви, но соломенцы, зажав выдох, дружно посмотрели на дьякона. Тот, несмотря на то, что был ещё в чаду спиртных паров, с насупленным видом, продолжал руководить брачующейся парой:

- Возьмите друг друга за руки, а свидетели станьте сзади.

Анисима Прокопыча Сладкова бесцеремонно отодвинули от жениха. Волошин, поймав грозным взором виноватый взгляд старика, погрозил ему кулаком и тут же вернул своё внимание к процессу венчания. Дьякон взял причт, поправил петрахиль и, стоя перед молодыми, начал читать хоть и заунывным, но громовым, пробирающим до души голосом. Соломенцы, переглядываясь друг с другом, восхищенно кивали головами, мол, да, голосина, так голосина!

- Колец, конечно, нету, - закончил обряд дьякон. - Тогда вот тут распишитесь, можно и крестик поставить, кто неграмотный.

- Ну, вот и я, - появился Антон Черевичкин с двумя четвертями розового крепленого вина, со свертком закуски. Передавая всё это через Гришку Репало на стол, он внезапным своим вопросом привлек к себе внимание: - Братцы! Что я сейчас видел?!

Все повернулись в его сторону в ожидании продолжения.

- Настоящего живого негра, черный, будто он только шо с пожара!

- Тю! А яки ж тоди у них цыгане? - недоверчиво спросил Знобин.

Все присутствующие заулыбались.

- Вот и хорошо. Негр встретился, это - к счастью! Молодых можете поздравлять! - Распорядился дьякон, выставляя стаканы.

Среди них оказались два недавно использованных. Дьякон, вероятно, намеревавшийся их помыть, передумал. Вытряхнув остатки содержимого на пол, протёр полой рясы и принялся разливать.

- Дорогие дети божьи, Федор и Катерина, сегодня для вас торжественный день! Именем Российской империи, волею вседержавца российского и Господа Бога я вас объявил мужем и женой. Поздравляю вас!

И не дожидаясь, пока с ним чокнутся другие, опрокинул стакан. В массивную утробу его забулькало вино. Зазвенели разбираемые гостями гранёные с "маруси- ным пояском"1 стаканы.

Вытирая губы, сдобренные вином, дьякон, прикрыв глаза, мечтательно произнёс:

1 "Марусин поясок" - внешний рант гранёного стакана.

48

- Верю в тя.

Катеринина тётя бумазейным лоскутом утирала слёзы горя и счастья

одновременно. Молодых тискают в кольце чествования.

- Федюнчик, поздравляю тебя, - одним из первых потянулся поздравлять жениха Репало, - видал, каку красавицу тебе отыскали, фигуристую. Иди сюда, Катюха, я тебя поцелую.

- Э, нет, - зашумел Подопригора, - мы сперва посмотрим, как жених целует, ну-ка горько!

- Горько! Горько! - загудели со всех сторон.

Федор и Катерина, краснея, слегка коснулись губ друг друга. Через минуту снова "Горько!" разлилось по стаканам, но теперь губы, сойдясь, пламенем стрельнули обоим в сердца, хотелось задержаться в этой сладкой боли вечно, но к молодым подошёл Яков, обнял их обеими руками:

- Поздравляю!

Тосты и пожелания, не задерживаясь, проносились в Катерининой голове и только долетевшая реплика Григория Репало среди отделившейся группы мужиков: "Вот и состоялся акт официальной передачи женского полового органа в эксплуатацию", да скрип пера, на долгие годы отпечатались в памяти.

...Из узкой келии вывалились все раскрасневшимися, как после парилки. Дьякон, обнимаясь с Анисимом Прокопычем Сладковым, словно сцепившись бородами, попёрся провожать. Проходя между стойками лесов, он поднял руку.

- Видишь, на мне этот весь ремонт.

- А батюшка на кислые воды послушника повёз, что с ним, хворый?

- Почему хворый. Просто красивый мальчонка, - прилипая к уху Анисима Прокопыча, зашептал: - Отец Илья женский пол ни-ни, а вот юношей - да.

Анисим Прокопыч Сладков, будто и не пил, вмиг отрезвел. С минуту смотрел не отрываясь в глаза дьякону с открытым ртом, а потом всё же робко произнёс:

- А разве это возможно, такое б-во среди священнослужителей? Прости Господи, что очень слабо выругался.

- Все возможно, когда Бог придремит.

Дома у невесты гурьбой ввалились во двор. Пока хозяева готовили стол, перекуривали, обсуждая хозяйство невесты. По выметенному двору разгуливали серокрапчатые гуси. Не обращая на них и людей внимание, индюк приспущенным крылом величаво вычерчивал круги перед взором подруги. Гришка Репало сразу же отреагировал.

- Гля, этот уже лезгинку наяривает. Мы щас выпьем и Федьку заставим с невестой лезгинку сбацать.

Под общий хохот сели за стол. Григорий Репало, не обнаружив на столе ложек, напомнил хозяевам об этом по-своему, так, как он привык, вкрутив свою шутку:

- Брысь! - заглянул он под стол. - А то ложкой как дам!

- Хозяйка вмиг поняла свою оплошность.

- Ой, гостёчки дорогие, забыла ложки покласть! Совсем памяти нету! Вы уж меня, старую, простите!

...Гости распили четверть самогона, умяли три шмата сала с квашеной капустой, не дожидаясь, пока пожарится картошка и яишня. Снова "Горько!" разлилось

49

по стаканам. Жених и невеста целовались. Сваха, подсев на минутку к Якову, спросила:

- А вы хоть каковские будете? Мож, вы бандюки какие?

- Как это каковские? - не понял Яков.

- Ну, вот мы, к примеру, от казаков ведёмся.

- А мы от хохлов ведёмся. Но в селе никогда никаких различий в этом вопросе не было. У нас и среди казаков, и среди греков, и среди хохлов паразиты встречаются. Так они паразиты для всех. А хорошие люди тоже для всех остаются хорошими.

- Ну, дай Бог ей прижиться среди вас.

- Приживётся! Правда, Катюха?

Катерина, сидевшая с Фёдором в торце стола, не слышала разговора, поэтому отрицательно потрясла головой, мол, не слышала.

На следующий день, собираясь в дорогу, из всей свадебной кутерьмы ей помнились только крики "Горько!" и долетевшая после венчания в церкви пошлая реплика Григория Репало, балагурившего среди отделившейся группы мужиков: "Вот и состоялся акт официальной передачи женского полового органа в эксплуатацию".

А после, под скрип брички, управляемой её мужем - Фёдором Григорьевичем Строгалем, подаренным самим небом, вспомнился скрип пера в дьяконовской келье. Он напомнил скрип кровати в первую брачную ночь. Из-за того скрипа у них с Фёдором долго не получалось. Она боялась, что тётка не спит и всё слышит, ведь кровать на всякое их движение отзывалася ужасным скрипом, будто вытаскивала из души наружу нервы. Оба сжимались от скрежечущего звука. И им приходилось бороться со своими чувствами, сдерживать себя и воровать счастье близости по кусочку, словно чужое. Только под утро она расслабилась, и у Фёдора получилось, она почувствовала желанно в себе его плоть, пролившееся тепло и ещё долго ощущала подрагивающую вибрацию под затухающими ритмами райского блаженства. И вот тут-то она осознала, как накрепко пришита к Фёдору скрипом пера и скрипом кровати, крепче суровой нитки, скрипучим венцом завершенного дела сцеплена с ним навек.

Привалившись к борту брички, она, закинув за руки, думала о произошедшем с нею и с грустью поглядывала на щедрое небо, по которому журавли по-бурлацки стягивали лето к югу. "Перелётки лето тащат на юг, а меня муж на север везёт",

- сравнила Катерина себя с летом. Ползущий следом трактор "Фортзон", казалось, своим стрекотом объединял прежние скрипы: пера, кровати, телеги, и в этом гуле Катериной интуицией угадывался настоящий, колебательный ритм, который удерживает и продолжает на земле жизнь.

X

Сыновья Строгалей вернулись из Георгиевска не только с аксайским букарем1, но и с новой снохой. Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна, когда Фёдор вдруг представил привезённую им девушку как свою жену, не знали, что и ответить. Они

1 Букарь - двухсторонний плуг культиваторного типа.

50

переводили взгляды то друг на друга, то на прибывших. Фёдор смекнул, без разборки не обойдётся. Он торопливо повёл Катерину в свою боковушку и, пока она приводила себя с дороги в порядок, оставаясь там, слышал, как родители отчитывали Якова.

- Кто так делает, Яшка? - рубил нравоучения отец.

- Да что было сделано плохого?! - не соглашался обвиняемый.

- Я ж вас за плугом посылал!

- А мы с плугом и вернулись, да ещё и пилу для Фёдора привезли за те же гроши! - попытался шуткой отбиться от нотаций Яков.

- И что люди будут балакать? Шо мы на свадьбе сэкономили. Без "запоя", "оглядок", "сводов" и "сговора", тётка её должна была бы "дворы посмотреть", а вы.

- Георгиевск, папаня, это вам не соседнее Степное.

- А где вы их повенчали?

- Да там рядом церквушка. Внутри её ремонт производился, так дьякон, уступая нашему коллективному уговору, совершил венчание в своей келье. Конечно, застольем, хоть на бегу, но отметили.

- Ну, вот, и здесь - через пень колоду! Обвенчаем по-людски в нашей церкви!

- Второй раз?

- Хоть десятый! И свадьбу сделаем настоящую! А то они там с дьячком каким- то шуры-муры, по стакану вина выпили и дело готовое. Всё сделаем, как принято! До следующего воскресенья сколько у нас дней осталось?

- У вас не знаю, а в календаре - три!

- Ты, Яшка, всё умничаешь! Завтра же - в Прасковею за вином! Вечером зарежем одного кабана, поближе к свадьбе - барана с переяркой. Курей будем рубить за день до накрытия столов. Да и готовься, если невеста будет настаивать, придётся тебе снова ехать в Георгиевск за её тёткой.

- А потом отвозить?

- А как ты думал, милок, свататься и не родняться!

На приготовления к свадьбе ушло почти полторы недели. Катерина вместе со свекровью и Анной от зари и допоздна работала на кухне. Помывшись, тихонько ложилась рядом с Фёдором и мгновенно от усталости засыпала. Но под утро просыпалась от мужниных поцелуев, в дреме расслаблялась и, затаив дыхание, слушала такой же, как и прежний, жуткий скрип кровати, пугающий её уже вторую неделю.

Иван Яковлевич направился в церковь. Там с полгода тому назад произошли крутые кадровые перемены: Отца Кирилла, отлучив от сана, отозвали. Вместе с новым попом по имени Гедеон прибыл и новый дьячок.

Иван Яковлевич Строгаль, поздоровавшись с настоятелем, завёл сразу с ним разговор о деле. О непутевом венчании молодых в Георгиевске отцу Гедеону не сказал ни слова. Обговорили обряд на субботний день перед Покровом. Подготовке к свадьбе ничто не мешало. Катерине справили свадебное платье. Дарья Кирилловна подарила снохе свою поднизь.

Свой подарок преподнесла и погода. За два дня до венчания ночью пошёл снег. Не переставая засыпать собой округу, своей плотностью сократил видимость до предела. А в послеобеденное время, нагуливая аппетит, закужелила метель. По дво

51

рам и селу передвигались чуть ли ни на ощупь. Встревоженные непогодой и боясь не успеть с готовкой еды, Строгали подключили к этому делу ближних родственников и соседей. Бабы, набрасывая шали, метались из двора во двор, всякий раз пробивая тропки сызнова. Уже через какие-то минуты буран старательно укрывал следы поземкой, зализывая их, словно языком. Всю ночь и весь следующий день метель, не стихая, заносила снегом постройки и дома. Дарья Кирилловна несколько раз становилась перед божницей на колени и, осеняя себя крестными знамениями, шептала молитвы, прося улучшения погоды. Через каждый час мужчины брались за лопаты и освобождали от снега двор и пространство перед воротами, чтобы можно было их открыть. Однако в ночь перед субботой их завалило окончательно. К утру буря стихла. Снег прекратился. Иван Яковлевич в серой темени рассвета обошёл хозяйство. У нижних плетней ночью снежную целину прошили заячьи петли. "К жилью прибиваются - зима будет холодная", - сделал он вывод и направился будить мужчин и детей (женщины, словно не ложились, как и до этого

- колдовали у плиты). Во дворе Строгалей замелькали лопаты. Часам к восьми освободили ворота. Попробовали их открыть. Половинки задубелых от мороза ворот раскрыли с большим трудом и то - не до конца.

- Ну-к, Алёша, замерь сани, как они пройдут?

Поля метнулась с племяшом наперегонки. Оба вымеряли шагами ширину саней и ворот и, сверив, обрадовано доложили:

- Пройдут! Ещё полшага останется!

Вернулись в дом. Умывание и короткий завтрак, без рассиживаний. А дальше

- с усердием подготовка к выезду в церковь на венчание. Вокруг жениха и невесты кружат помощники. Молодых готовят к венцу. Фёдору помогает одеваться Алёша. А Катерину опекают все женщины: даже рядом с Дарьей Кирилловной и Анной вертится на подхвате восхищённая Поля. Катерина, одеваясь, почувствовала боль в сосках. Они набухли, как почки. "Ой, грех под венец тяжёлой идти, - подумала она, но отмахнулась: - Не моя это прихоть".

Иван Яковлевич и Яков уже запрягли пары кауровых и пегих коней в двое саней и теперь украшали их цветами и лентами. Кони, всхрапывая на свежий снег, нетерпеливо перебирают копытами. Яшка усмехается.

- Пританцовывают. Чувствуют, если голова в цветах, то задница будет в мыле!

Всё готово. Взгляды домашних то и дело бросаются на ходики. Наконец, и Иван

Яковлевич достал свои "Павел Бюрэ" и, как бы удостоверившись в правильности хода настенных часов, скомандовал:

- Едем!

Как только вывели под уздцы экипажи и стали рассаживаться в сани, зазвонили церковные колокола. И чистый, хрустальный звон, делимый массивным медным звуком большого колокола на доли, сопровождал Строгалей до самой церкви. Та манит голубыми маковками на фоне искристых белых снегов. Село из-за сугробов и снежных шапок на крышах, деревьях, заборах сказочно преобразилось. Вызревший морозный воздух опьяняет. Восхищение и радость особой волной новизны овладело молодыми. Катерина вжалась в плечо суженого и впечатывает в память неповторимые краски зимы. Воображение жениха вырисовало из подъездной пустоты на площади форму подковы. Как же, счастье рядом, дышит в шею горячо и

52

сладко. Жеребцы лёгким вымахом лихо выносят сани на заснеженную площадь. Та полукругом охватывает собой храм снизу. И от этого подкова счастья получалась отвернутой от подъехавших.

У церковной калитки толпится народ. Всем не терпится взглянуть на привезённую из Георгиевска невесту. Когда свадебные экипажи подкатили к проходу церковной ограды, прибывшие приятно удивились - дорожка от ограды и до церковной паперти была не только очищена от снега, но и свеже посыпана песком. Колокольный звон продолжал торжественно будоражить округу. Прибывшие выстроились за молодыми попарно и, тронувшись по команде, медленно потекли по дорожке. По сторонам столпотворение строгалевских гостей и зевак, расцвеченных приветственными улыбками.

Ощущение пышности праздника переполняет душу. Колокольные звуки ещё сладостней раскачивают чувствительные души селян. Волосы шевелятся на головах! И вот распахиваются главные ворота храма! Служки в церковных одеждах почётными линейками выстроены с обеих сторон. Первые шаги молодожёнов по главному залу сияющего храма и колокол умолкает. Повсюду идеальная чистота и торжественное сияние свечей. Впереди - золотой алтарь со строгими ликами икон. Перед алтарём колышется море горящих свечей. Рядом с ними - отец Гедеон с осеребрённой бородой, он - в золочёной рясе. Мягкая улыбка его встречает жениха и невесту.

- Подходите к алтарю и к Богу ближе, - командует он.

Толпа через паперть двинулась за свадебным поездом в двери и в минуты собой забила всё пространство церкви. Но возле жениха и невесты свободного места достаточно для совершения обряда. Отец Гедеон вполголоса, кротко, уточняет у Ивана Яковлевича данные главных участников венчания и начинает обряд. Читает причт тихо и мягко, но его слышно всем. Взгляды всех присутствующих на нём и на венчающихся. Катерина путает сон с явью.

Как яблоневый цвет, неслышно, осыпаются слова батюшки. Подносят кольца, Фёдор надевает ей на палец кольцо, она - ему. Дьякон на блюде подает отцу Гедеону венцы, напоминающие сказочные короны для королевских особ. Яков и Анна, выполняя волю батюшки, держат их над головами Фёдора и Катерины. Иван Яковлевич про себя отмечает: "А Федьке корона идёт".

Когда обряд закончился, отец Гедеон первый поздравил повенчанных и подошёл к Ивану Яковлевичу и Дарье Кирилловне, поклоном поздравил и их. Катерине в этот момент показалось, что оклады икон заполыхали золотом с особой силой. К молодым с лобзаниями потянулись родственники и приглашённые. Иван Яковлевич от молодых не отходил. Языкатый Гришка Репало чуть было не оконфузил весь обряд.

Пожимая руки молодым, воскликнул:

- Ну, дважды венчанные!

Все повернули головы в его сторону. Даже отца Гедеона заинтересовала фраза "дважды венчанные". Иван Яковлевич, находившийся рядом с молодыми, скрытно смыкнул Гришку за полушубок и подмигнул "провокатору": "Ты чего, балаболка, несёшь?" Чудотворное настроение обоих словно веником смахнуло. К счастью, Репало мгновенно нашёлся и ещё громче прежнего уточнил:

53

- Один раз сегодня во сне вы уже венчались, а тут по-настоящему.

- Конечно, в такой буран и не то могло присниться, - Иван Яковлевич свернул на непогоду высказывание Гришки. И боясь, как бы это не повторилось от других свидетелей георгиевского венчания, он стал поторапливать молодых на выход.

- Пошли, пошли на выход!

Распахнулись обе створки дверей. Молодые - уже на паперти. Новобрачную пару осыпают хмелем, медными деньгами и конфетами. В одно мгновение у людей просыпается древнейший хватательный рефлекс. Клубок тел всех возрастов бураном закружился у церковных ворот. Опережая друг друга, детвора и взрослые бросаются под ноги, подбирать удачу. Лишь когда конфеты и медяки подобраны, обстановка пристойности возвращает толпу в исходное положение. Вновь торжественно зазвонили колокола, посыпали малиновые, хвальные и венчальные звуки. С новой силушкой ударили во все медные! Фёдор подхватил Катерину на руки, шепнул:

- Держись крепче за шею.

И под восторженные крики гостей и зевак понёс к саням. Трижды оскользался, но на ногах устоял. Усадил на развёрнутый тулуп. Сам - рядом. Сели дружки. Яков, последним вскочив на облучок, гикнул на каурых, дав волю застоявшимся жеребцам. Вожжи разбирал уже на ходу. Сани, сорвавшись с места, на развороте ударили бортом о сугроб, заелозили по дороге, виляя и взвихряя полозьями снежную пыль. Выгибая лебединые шеи, кони с храпом, обгоняя собак, домчали свадебный поезд до строгалевских ворот. Через пару минут, приотстав, подъехали родители на пегих. От церкви округа осыпалась святыми перезвонами. Тили-тили-бом! Динь-динь- бом! Динь-бом! Тили-тили! Бом! Фёдору они торжественно напоминают: отныне ты голова семьи и спрос с тебя высокий, но пока за двоих. Вот она, твоя вторая половиночка - вся сияет восторгом. Крепко держась за руку суженого, Катерина захлебнулась окружающей красотой. Для неё - самый счастливый день в её жизни, день свадебный, хмельной, стозвонный! И с нею на морозе горячо ликуют гости. На счастье сзади запашно сопят свадебные кони. Не ожидая команды, Фёдор по- хозяйски, легонько вскинул невесту на руки и понёс к крыльцу.

На полную широту русской души развернулось у Строгалей двухсуточное свадебное застолье. Не раз взмахивала свадьба узорной шалью да широким подолом. Сапоги за юбками - ситцевыми вьюгами - пускались в пляс. Не раз ходил ходуном пол и раскачивался от свадебного угара дом. В перерывах между плясками за широким столом так часто "горько" разливалось по стаканам, что Катерине к концу другого дня уже казалось, что им дают команду "Встать - сесть!"

На той свадьбе крепко захмелевший Яков подошёл к молодым и насмешкой кинул невесте шутливый вопрос с поучением:

- Ты, куга недоспелая, целоваться хоть умеешь? Брат мой должен ласку сполна получать! - и, по-кошачьи, полубоком, заглядывая своим проникающим, забурун- ным взглядом в глаза, добавил: - А не то - научу!

- Обойдёмся без лысых! - парировала Катерина, прижимаясь плечом к Фёдору-

- Отчего ж лысых?

- Тот, кто многих учит, быстро на чужих подушках всю свою чуприну выкатает. Вот и ты будешь лысым! - рассмеялась Катерина и братья вместе с ней.

54

Очевидно, это как-то задело Якова, потому как после того, оказавшись один на один, он не скупился кинуть Катерине мимоходом теплящую душу похвалу её дел, а больше - подчёркивающих внешние её достоинства.

- Ну, руки, Катерина, у тебя, токмо папку с царским орлом из кабинета в кабинету переносить.

Катерина равнодушно, даже больше пренебрежительно, недослушав комплименты, хмыкала, мол, совсем невпопад. Но если раньше за делами особо не обращала внимания на состояние рук, то после услышанного, оставшись наедине, внимательнее приглядывалась к своим рукам. "Руки, как руки и чё Яшка в них нашел?" И, несмотря на то, что не нашла в своих руках никаких особенностей, она всё чаще рассматривала и изучала их. Крутила ими на свет, отстраняла от лица подальше, примеряла к ним имевшиеся в доме лоскутки тканей. И однажды, после переборки в погребе картошки, набело вычистила под ногтями, аккуратно срезала ножницами лопушившиеся от работы заусенцы кожи, смазала сметаной и, словно поняв, что чего-то недостаёт, вынула из сундука снятые после свадьбы кольца, примерила своё и с тех пор уже обручальное колечко носила постоянно. И за руками следила с особой тщательностью.

По душевной простоте, спустя время, Катерина между дел спросила Фёдора:

- Федь, говорят, у меня руки красивые. Вправду они такие?

- Обыкновенные руки. Никак, Яшка сбрехал, только он мастак на такие штуки. Замутить бабам мозги, а они, дуры, и верят!

Катерина и сама понимала конечную цель Яшкиных похвал и больше для успокоения Фёдора высказалась вслух:

- Только ему тут не обломится!

После того она демонстративно холодно, особенно при Фёдоре, относилась к Якову, делая вид, что он для неё пустое место не только в личных отношениях, но и вообще в доме. Захолодали, будто придавленные ранним заморозком, отношения с Яковом и у Фёдора.

Яков, озадаченный наступившим отчуждением меж братом и его женой винил себя за язык. Не раз о том говорил дома:

- Язык меня до беды доведёт. Родня из-за моей болтовни уже отдаляется.

В июле 17-го года у Катерины и Фёдора родилась девочка. Назвали Соней. И, несмотря на существовавшее отчуждение, Якова взяли крестным. Крёстной матерью пригласили Лену Андрющенко.

Катерина с лица подурнела, стала слегка небрежна и неряшлива. Но для Фёдора она оставалась любимой и желанной. Он дни и ночи пропадал рядом с женой и ребёнком. Вскоре Катерина, считай без перерыва, понесла под сердцем второго дитя, перегоняя накопления из остальной части тела в пухший по дням живот.

Тем временем, к осени того же года, потребительница людских душ - война, подъевшая солдатчину, во весь голос заявила требование о новой порции человечины. Со всех сторон огромной России к фронтовым жерлам мясорубок потянулись подводы с новобранцами.

Фёдора вместе с восемью селянами-односумами призвали на службу. Их увезли на дребезжащей и трясучей телеге. Та, растрясая по пути земляков по разным гарнизонам, довезла молодого солдата Строгаля до Батуми, в учебный горнострелковый полк.

55

XI

После месяца муштры Фёдора вместе с отделением в количестве двенадцати человек направили в пригородные леса для выполнения особо важного задания. Грузинская элита со своими гостями из России, среди которых был и князь Шайронский, выехала пострелять диких кабанов. Под командой унтер-офицера Ржева Фёдор Строгаль вместе с другими солдатами должны были гнать зверей под выстрелы охотников.

На красивых ахалтекинцах "золотой ряд" элиты разъехался по номерам засидок.

Трубным звуком рога дали солдатам команду - начать загон. Цепь загонщиков, дугой охватывающая камыши и часть кукурузного поля с прилегающей опушкой предгорного леса, одновременно дружно зашумев, двинулась в указанном направлении. Стуча в пустые вёдра, жестянки, гикая и гукая, солдаты выкрикивали несуразные звуки. Под фон трещавшего под ногами загонной команды камыша и сухого валежника медленно продвигался краховый шум к номерам, занятым охотниками. Раздвигая примкнутыми штыками заросли и камыш, продолжая гикать, свистеть и лаять, как и было при инструктаже велено, солдаты поднимали всякое зверьё, выпархивавшее ежеминутно из-под ног. То в одном месте, то в другом с необычайной радостью и ожесточением взрывались коллективные крики вслед поднятых кабанов. "Пошёл, пошёл!" - кричали вслед бурелому.

Фёдор, увлечённый загоном, ушёл далеко вперёд. Он уже вышел на кукурузное поле, как где-то слева забухали один за одним три выстрела, потом справа, почти рядом, ещё - два.

Сзади снова в полные глотки заорали загонщики: "Пошёл, пошёл!" Фёдор приостановился. Накатывающаяся волна треска сковала его страхом. Секач под два центнера весом, словно огромный валун с горы, сметая кукурузные стебли, прочертил широкую полосу рядом с ним. Совсем недалеко бухнул выстрел, и как результат его - резкий, похожий на предсмертный, сверлящий душу визг свиньи.

Фёдор больше из любопытства кинулся на звук. Когда он выбежал на край кукурузного поля, то увидел всадника, вероятно, стрелявшего в зверя. Тот скакал в том же направлении, куда и бежал Фёдор. Зверя было невидно, и Фёдор подумал, что кабан убит, но тут неожиданно произошло то, чего не ждал ни он, ни всадник. Как только охотник на лошади поравнялся с залёгшим зверем, секач внезапно выскочил из укрытия и кинулся всей своей массой на лошадь. Гнедой вздыбился, рванул головой и отпрянул в сторону. Всадник, выронив ружьё и описав дугу, упал на землю, но тут же вскочил, выставив обнажённый кинжал к защите. Кабан, обративший лошадь к бегству, развернулся и теперь нёсся к охотнику. От первого наскока зверя человек увернулся, успев нанести вскользь по рылу удар кинжалом. Выставив клинок перед собой, он испуганно закричал, призывая людей на помощь. Его взгляд не отрывался от кабана ни на секунду. Тот, сделав круг, готовился к новому наскоку. И вот, обливаясь кровью, ломая сучья, секач понёсся на своего врага без страха. На этот раз охотнику увернуться от зверя не удалось. Хоть и пришёлся его удар кинжалом в горло кабану, тот всё же сбил оборонявшегося с ног, резко развернулся и принялся клыками полосовать лежащее тело. Охотник еле отбивался руками и ногами.

57

Фёдор Строгаль на месте битвы оказался вовремя. В тот момент, когда зверь готов был поддеть клыком уже не сопротивлявшегося человека, солдат Строгаль заученным на курсах молодого бойца приёмом мощно всадил зверю штык в бок, под переднюю лопатку. Кабан заметался, но Фёдор, оперев одну руку на колено, второй давил ложе винтовки заломом кверху. Зверь, визжа, описывал круги вокруг него. Задыхаясь, он хрипел и тянул окровавленное мокрое рыло в его сторону и тем самым наползал на штык, будто решил хоть так достать врага и в смерти смертью отквитаться. Но силы оставляли огромного секача, он уже припадал на ногах, вставал, снова падал. Фёдор изловчился и приналёг всем телом на винтовку. Зверь рухнул, оторвав ноги от земли, засучил ими, на миг затих, потом резко задергались его задние ноги, сгребая листовой перегной. В оцепенении через винтовку Фёдор почувствовал пролившуюся предсмертную дрожь зверя, длившуюся пару секунд, тот дернулся раз-другой и затих. Только теперь, расслабляясь, Строгаль ощутил запах прели и парной крови, резко шибанувший в нос.

Фёдор, не вынимая из зверя винтовку, пошатываясь, пошёл к распластавшемуся вниз лицом охотнику. Тот был без сознания. Бешмет его изодран в клочья, левая нога - неуклюже вывернута, хромовый сапог на ней от подошвы и почти до самого верха был распорот и залит кровью. Вынув из шаровар парусиновый ремень, он скруткой, как учили в "учебке", наложил пострадавшему ниже бедра жгут. После этого аккуратно перевернул раненого. Безусое горбоносое лицо почти его сверстника было смертельно бледным, руки исполосованы резаными ранами и сплошь залиты кровью. Заморосил дождик. По лопухам, словно шагая на гнутых ножках, успокаивающе лениво шлепали капли. Затевая перевязку, Фёдор уже снимал нижнюю рубаху, как стали съезжаться другие охотники, среди которых были и два генерала. Солдат Строгаль вытянулся во фрунт.

- Что ты здесь делаешь, солдат? Где твоё место, болван, и что за форма? - принялся было выяснять один из генералов.

- Не горячитесь, Лев Эдуардович, по всему видно, солдат геройство проявил. Почему в исподней рубашке? - ища подтверждения своим словам, вступил в разговор второй генерал.

- Перевязать их сиятельство собирался, ваше благородие.

- Не надо, это врач сделает, рубашка может быть нечистой.

- Третьего дня-с в бане были.

- Не надо, солдат, оденься.

- Сергей Лаврентьевич, - оглянулся генерал на подъезжавшего усатого всадника с саквояжем, - поторопитесь, батенька, Абрам Львович, видно, крови много потерял, поскорее окажите помощь.

- А где наш фотограф? А, вы, уважаемый Петр Ираклиевич, здесь? Сфотографируйте этот трофей вместе с солдатом. Фамилия как твоя, чей ты человек?

- обратился к Фёдору толстый барин с мощными бакенбардами, стекавшими под самый подбородок.

- Фёдор Строгаль, батюшку Григорием величали, ваше сиятельство, ставропольские мы.

- Абрам Львович из Кизляра, стало быть, вы - земляки. Стань-ка рядом с секачом, память Абраму Львовичу о спасителе останется.

58

Фёдор так и не заправился, его подвели к туше, положили руку на винтовку и сфотографировали.

Охоту из-за несчастного случая свернули. Пострадавшего в сопровождении доктора и четырёх солдат отправили в город. После сбора трофеев всех охотников и загонщиков собрали у охотничьего замка, где состоялся обряд подведения итогов охоты. Каждого охотника короновали дубовой веточкой, испачканной кровью добытого им трофея. По общему решению элиты, принятому без всяких дискуссий, все трофеи отдали в воинскую часть к солдатскому пайку как добавку.

Лишь фотограф Пётр Ираклиевич попросил:

- Вырежьте у этого обидчика его мужское достоинство, моя супруга Ноно обожает из него жаркое.

- Что вы говорите, сударь?! - удивился стоявший рядом генерал.

- Да-с, пуще грибов.

После погрузки и отправки трофеев был обед. Элита обедала в охотничьем замке, во флигеле - солдаты, на кухне - обслуга. Солдатам выдали по сто граммов водки. Потом было построение. Фёдору перед строем объявили особую благодарность и присвоили первый армейский чин "ефрейтор".

А через два дня в учебный полк, где Фёдор с другими выпускниками курсов ожидал отправки в действующую, прикатил экипаж с повелением генерала Стасова доставить ефрейтора Строгаля в частную клинику Вардосанидзе.

В неё привезли тогда с охоты раненого Шайронского.

В палате находилась женщина, очень похожая на Абрама Львовича, и двое мужчин. Фёдора в палату ввёл встретивший экипаж у входа интеллигентного вида грузин.

- Проходи, дорогой. Наш лучший друг, спасённый тобою князь, тебя видеть желает.

- Вот, Абрам, это он - Фёдор Строгаль.

- Подойди, брат, - тихо сказал больной.

Фёдор не сразу понял, к кому тот обратился. Он даже оглянулся на тех двух мужчин, что были в палате.

- Я тебе, Федя, говорю "брат". Ты спас мне жизнь: по законам гор - ты мой кунак, по сердцу - ты мне брат. Трудно будет - найдёшь меня по этому адресу, не потеряй только. - Он протянул лощёную бумажку. - А сейчас поможем со службой. Будешь служить при штабе. Семейный, холостой?

- Семейный, ваше сиятельство, дочке год.

- Но останавливаться на одной дочке не намерен?

- Приятное дело продолжу, - улыбнулся Фёдор.

- Твоей семье, по моему поручению, купят пару хороших коней. А сейчас возьми и двадцать пять рублей, чтоб легче тебе здесь служилось. Когда увидимся, не знаю, каша в обществе на крови замешана, это надолго. Мы, евреи, как ящерицы, раньше других чувствующие обычные землетрясения, также раньше других осязаем землетрясения человеческие. И также от гибели по свету мечемся. Но я давно знаю яснее ясного: на всём свете белом более безопасного места еврею чем в России нет. Здесь останусь. Хоть в России и есть снег, но он здесь всегда теплый. Отслужишь - наведайся. В Кизляре бывал?

59

- Раз с батькой пшеницу на вино там меняли.

- Значит, винный ряд знаешь. Спросишь евреев Шайронских, нас там каждая дворняга знает, найдёшь. Ну, пока, мой кунак и брат, устал я. Да, когда тебе придётся увидеть воду текущую вверх, на гору, то знай, это я плачу сполна за добро добром!

Через месяц Фёдору пришла и другая награда - первый Георгиевский крест. Только в реляции было сказано: "За геройство в бою". Сослуживцы, кто знал истинный мотив награды, с открытой завистью поглядывали на Фёдора, перекидываясь друг с другом мнениями, ахали:

- Эх! Подфартило Строгалю.

- И чё я не оказался рядом с тем евреем?!

Фёдор и сам не раз вспоминал то необычное знакомство с пострадавшим евреем. Но в штаб, куда вскоре перевели его для дальнейшей службы, стала долетать информация о серьезной заварухе в Петербурге. И в той смуте некоторые офицеры винили банкиров, другие открыто обвиняли евреев. Так, все последующие годы, на всех переломах жизни душа Фёдора, словно волна, то прибивалась к вечному союзу с этим умным народом, то будила к нему неприязнь за жидовское запутывание простых жизненных ситуаций.

XII

Через полгода после призыва Фёдора у двора Строгалей объявился абрек из Кизляра верхом на подседланной серой лошади. К её седлу крепко привязаны повода двух ахалтекинских жеребцов кауровой масти. Назвавшись Абу, он всё время твердил о каком-то подарке для Фёдора. Никто из Строгалей ничего не мог понять, пока гость не передал короткое письмо от хозяина. Яков, с трудом разбирая почерк, читал:

- Эти кони есть мой искренний подарок Фёдору Григорьевичу Строгалю, спасшему мне жизнь.

Опешившие от такого, по истине царско-небесного, подношения Строгали не знали, куда усадить гостя, чем его угостить, но тот, попросив лишь попоить своего коня, вскоре собрался в обратный путь. Чувства провожавших хозяев переполнялись восторженной благодарностью и радостью: они трясли ему по очереди руки, пока тот шёл к лошади, а когда он собрался бросить своё стройное рослое тело в седло, по очереди все перецеловали залохмаченное смолистой растительностью лицо с бесовски веселыми карими глазами на нём.

Проводив гостя, всей семьей вернулись к жеребцам. Осмотрели со всех сторон. Яков ощупал бабки, проверил копыта и, как бы извиняясь перед присутствующими, заявил:

- Хоть дареным коням и не глядят в зубы, я все же гляну. - Он муштуком раздвинул заеды сначала одному, потом второму жеребцу. - Как я и думал, двухлетки, может быть, с небольшим гаком.

- Ну, ставь их в конюшню, там ещё три пустых станка есть. Мы-то строили с запасом.

- Ага, на вырост!

61

- Вот какой у нас Фёдор, - Иван Яковлевич глянул с достоинством на просиявшую радостью Катерину, - великих людей уже спасает. Кать, ты ему отпиши, мол, так и так, был человек от спасённого тобой большого начальника, пригнал пару жеребцов и всё такое.

Выполнив наказ свёкра, Катерина словно подросла перед Анной. Она, сравнивая братьев, с удовлетворением отметила про себя: "Два брата, а гостинцы дорогие передают только одному".

Однако привычки - зеркало натуры. Яков продолжал, хоть и реже, хвалить внешние достоинства Катерины. Она, сердясь, отмахивалась от комплиментов. Но после, сама того не желая, приходила к одной и той же мысли. "Может, Яшка не просто кобель, какому лишь бы дырка была, козу подведи и та сгодится. Он, наверное, по-настоящему понимает толк в бабах. Вон Фёдор - ни руки мои не приметил, ни уши".

Яшка на днях так и сказал:

- Кать, ты видала свои мочки на ушах?

Катерина со страхом подумала, что грязные.

- Чево, испачкала? - покраснела она.

- Да нет! Они у тебя - токмо жемчуга носить да любовные признания слухать.

- Фу! - облегчённо выдохнула Катерина. - Я уж чёрти чё подумала, а тебе всё бы игрышки.

- А мож, я всурьёз. Тебе откель знать?! - да так проникновенно заглянул ей в глаза, что лёгким ударом трепыхнуло её сердце.

С трудом сохраняя спокойствие, чётко, с расстановкой слов проговорила, как приговорила.

- Не мылься, воды не дождёшься и купаться не придётся! - оборвала она всякие Яшкины надежды.

Яков и сам ни на что не надеялся. К тому же, после ухода Фёдора на службу, от отца получил строгий наказ.

- Имей в виду, Яшка, братова жинка - это святое, как мать. И в мыслях не допускай! Ослухаисся, вот как перед Богом тебе кажу, этим вот топором сонному голову отрублю! А дознаться - уж я дознаюсь! Заруби всё это себе на носу!

Свёкры в работе Катерину прижаливали. Она большей частью толклась с Дарьей Кирилловной на кухне. В свободное от стряпни время всем вязала шерстяные носки и на праздники одаривала ими домашних. По выкройкам новой соломенс- кой модистки Марии Сапожниковой (Шубиху посадили в тюрьму за самогоноварение) вручную сшивала мужу рубашки, обмётывая цветными нитками. Дважды Фёдору по почте посылали посылки, и обе затерялись. Фёдор, узнав из письма о пропавших посылках, строго-настрого наказал в ответной почте: кроме писем, ему ничего не посылать. После того лишь один раз довелось передать ему оказией передачу.

В 19-м году, в ноябре полчанин Бирага, из соседнего села Степного, приезжавший на похороны своего отца, подвёз от Фёдора письмо, а на словах порассказал

о бедственном положении на их фронте. Уезжая, сообщил, что возвращаться будет через три дня, нехотя высказал согласие передать небольшую посылку. Строгали в тот же день закололи шестимесячного последнего кабанчика. Сделали салтисон,

62

наделали колбас. Дарья Кирилловна со снохами нажарили трёхлитровую макитру котлет, залив их смальцем. По такому случаю лишился головы и последний в семье Строгалей индюк. Его отварили в большом чугуне, а потом до светло-коричневой аппетитной корки дожарили в духовке. Катерина сложила в посылку три пары носков и его вышитую украинским орнаментом белую рубаху. Показалось, мало. Схватив спицы, принялась вязать ещё одни носки. К утру теплые носки из козьего пуха были готовы.

Попросила Якова примерить:

- Нога у вас с Федей одинаковая, прикинь.

- О, как приятно ногам, мне такие никто не вяжет.

- Не намекай! Жена пусть тебе вяжет!

Катерина почти до утра писала Фёдору письмо, рассказывая в основном о детях. Утром упаковали посылку. Получился баул. Катерина напросилась везти со свёкром посылку. Знала, придётся мужнего сослуживца уговаривать.

Так и получилось. Тот только глянул на мешок, замахал руками:

- Я от своих отбиться не могу, а тут ещё вас убеждать.

- Пожалуйста, услужи уж и нам, и товарищу по армейскому лиху, мы положили только необходимое.

- Не уговаривайте меня.

- Я за ваши труды носочки вам связала, - нашлась Катерина.

Нырнув рукой в мешок, вынула верхние, связанные из козьего пуха. Но менять было стыдно, и Катерина, пользуясь тем, что уговариваемый примолк, стала совать носки ему в руки. Он прятал их за спину, увёртывался. Тогда Катерина прямо неприлично запихнула их ему за пазуху.

- Вам легко сказать, возьми. А вот вы только подумайте, - щупал пальцами руки мягкие носки Бирага, словно изучал их качество, - как я с таким чувалом в вагон залезу? И он же не один. Мои тоже не меньше вашего собрали.

- А тебе помогу, - заверил Иван Яковлевич.

И Бирага после такого заверения сдался.

- Так и быть, как земляку и землячке, подарившей такие носки, - подмигнул Катерине, - отвезу.

.В условленный день, как и уговаривались с Бирагой, Иван Яковлевич убыл в село Степное, чтобы отвезти того в Моздок. Домашние, и особенно Катерина переживали за посылку. Но когда вернулся Иван Яковлевич и сообщил, что лично посадил Фединого сослуживца прямо в вагон, все вздохнули с облегчением.

Вскоре и от Фёдора получили письмо. В нём он благодарил за передачу. Только Катерина, перечитывая весть от мужа, с сожалением вспоминала о носках из козьего пуха, которые теперь носит чужой мужчина.

Жёлтым с позолотой ободом катились с горы те дни. Желтизна выцвела, потом, обливаясь дождями почернела и, словно старуха, оделась в белый саван. Зима надвинулась крепким дозором на степные края.

Пролетел ещё один год, а недосказанное, нерасцветшее между Яковом и Катериной оставалось в том состоянии родственного магнетизма, который удерживался шаткой перегородкой морального запрета. Моментами эта перегородка гнулась, трещала, становилась такой тонкой и хрупкой, что могла сломаться в любой момент.

63

Но обязательно появлялось то, что в мгновение ока укрепляло ту перегородку, делало прочной и надёжной. То ли разговор, зашедший о Фёдоре, или письмо от него, а то и очередной скандал Яшки с отцом возвращали отношения на прежние позиции. В душе у обоих наступала успокоенность. И жизнь шла своим чередом. Первая дочка Соня часто болела. Родившийся в 18-м году Вася добавил хлопот крикливым характером. Дети росли и забирали все её мысли.

Но в январе 20-го оба ребёнка тяжело заболели коклюшем. Катерина, простывшая и сама, извелась на тень. Но как ни бились все домашние вокруг неё и детей, Соня и Вася все же через месяц умерли. Катерина вконец сникла и первое время, находя утешение только в работе, сильно подурнела с лица. За собой не следила, стала неряшлива. Но со временем, как прибитая непогодой трава, потихоньку стала оживать под солнцем жизни и выпрямляться. Снова всё, не чуждое человеку, стало занимать её душу.

Гражданская война тем временем закинула Фёдора своим гаснущим ураганом в Крым. Оттуда он по весне 1920 года с тем же земляком, демобилизованным по случаю потери ноги, передал письмо. Вручая письмо, Бирага, показывая на завернутый под пояс конверт брюк вместо ноги, отшучивался:

- Носки твои, голуба, порознь, двойной срок буду носить!

В письме Фёдор описывал прогнозы бывалых полчан на скорое окончание войны. Указал и адрес с точным описанием, где расквартирована их сотня.

Катерина без всякой надежды получить согласие свёкра высказала жившую в ней мысль:

- Мож, мне к нему съездить?

Иван Яковлевич счёл это за несбыточную фантазию и промолчал. А Дарья Кирилловна всплеснула руками:

- Ближний свет нашла!

Повседневная суета незаметно укрыла поднятый Катериной вопрос, он улёгся сам собой без ответа. Однако спустя два месяца, после произошедшего между нею и Яковом, она вынуждена была его вспомнить и поставить перед свёкром ребром.

XIII

.Напротив строгалевского двора наискосок жили Сапожниковы. Те, сразу после Успения, выдавали среднюю дочь замуж. На свадьбу, как водится, пригласили и всех взрослых Строгалей. Катерина сидела рядом с Дарьей Кирилловной, но спиртное в рот не брала.

- Стаканчик выпей, беды не будет, - разрешила свекровь.

Катерине и в самом деле надоело смотреть на подвыпивших трезвыми глазами и она, воспользовавшись разрешением, выпила рюмку араки. Это случилось уже ближе к вечеру, когда свадьба была в разгаре. Дарья Кирилловна кинулась искать глазами Якова.

- Отец, а иде наш Яшка?

- У его жинки надо спрашивать. Ей бы за мужиком глядеть, а она лясы с соседкой точит! Придёт, куда он денется?!

Через некоторое время Катерина, вспомнив о хозяйстве, засуетилась.

64

- Мам, вечереет, я пойду, управлюсь, а тогда ещё на часок приду.

- Как же ты - одна?

- С детьми сделаем, не впервой, а то смеркнется.

Придя домой, Катерина по-скорому сняла с себя праздничное и, накинув просторное ситцевое платье, заглянула в детскую. Поля играла в куклы. От неё с радостью узнала, что Лёшка вместе с соседским Костиком уже погнали на водопой быков и коней.

.Не мешкая, Катерина подоила коров, процедив молоко, отнесла его в погреб и вернулась в коровник управиться с кормами. Только она нагнулась над яслями, собирая там объедья, как сзади кто-то сильно сжал руками её талию. Сердце у Катерины упало, но комплимент голосом Якова: "Вот ты иде, красотка!" - вернул самообладание.

- Не дури, Яшка! - пыталась вырваться Катерина.

- А я и не дурю! - сзади задыхался не отпускавший её Яков.

Катерина холодом почувствовала оголённость своей спины. Пытаясь одёрнуть платье, Катерина наткнулась на вздыбленную плоть, ищущую тычками вожделён- ное место. Перегородка, стоявшая между Катериной и Яковом, последние дни была настолько слаба, что тут же сломалась. И Катерине ничего не оставалось, как показать нужное место слепцу. Но всё перебили Алёша и соседский Костик, пригнавшие с водопоя худобу.

Первые после этого события два дня Катерина избегала Якова. Но на третий

- Яков, улучив момент, когда вышла мать из кухни, попытался взять Катерину за руку:

- Катёнок, ляг ноне на летней кухне, ночью завершим начатое.

Катерина, отдёрнув руку, как от проказы, глядя прямо в лицо полными слёз глазами, исповедалась Якову голосом неизбывной тоски:

- Ой, если бы ты знал, Яков, как я жалею о случившемся! Как мне после того тошно и гадко на душе, уже и петля перед глазами стоит! Да на родню позор навести боюсь. Никого так не просила! Забудь всё, что было и не было, Христом Богом прошу! Помни! Не было и не будет, как и не буду нынешнюю ночь на летней кухне ночевать. Уйди!

И, отойдя сама, расплакалась. Яков в неловкости мялся, переминаясь с ноги на ногу.

- Кать, Катюш, ну, шо ты в самом деле, по пустяку такие слёзы...

- Не пустяк это, Яшка! Как же мы Фёдору в глаза смотреть будем?! Я тоже, хорошая! Знала же: там, иде спиртное - там распутство. И выпила ж! Будь я проклята...

Она подняла мокрые в слезах глаза. Взгляд их лихорадочно забегал по полкам и, вперившись в отысканное, остановился в злобе. Подскочив к стене, Катерина тут же схватила с кухонной полки четверть с самогоном и хряснула со всей силой её о пол. Грохот со звоном сотряс кухню. Яков, чтобы не быть забрызганным, отпрыгнул к самому столу. На звон разбитого стекла в кухню торопливо вошли свёкор со свекровью. Катерина присела и, угнувши голову, со всхлипываниями собирала осколки.

- Никак, араку уронила, а зачем она тебе спонадобилась? - беззлобно забухте- ла Дарья Кирилловна, кинувшись помогать.

65

Она орудовала вместе с Катериной вокруг лужи с веником и совком. Прибежали и дети.

- Чё тут у вас?

- Эт я виноват, попросил Катерину на руку полить, лишай какой-то под локтем.

На слова Якова Катерина резко поднялась, поглядела широко раскрытыми и мокрыми от слёз глазами на деверя, сочиняющего небылицу для её выручки, и тут же, воспротивившись всем существом против его помощи, выкрикнула:

- Неправда! Это я взяла её с полки и... и... - Катерина, застопорившись на букве "и", разрыдалась.

Свёкор потоптался, оглядывая растерявшихся сноху и сына, и подвёл итог.

- Арака слёз не стоит, - и, как бы раздумывая, добавил перед уходом: - да ишо таких.

Сам же про себя подумал: "Мож и правда, её к Федьке на любовную неделю отправить?"

Через два дня Дарья Кирилловна, доставшая из кладовки новую четверть араки, сказала Якову:

- Давай твой лишай, залью!

- Какой лишай?

- Из-за какого четверть разбили!

- А, лишай! Сбёг он, мамань, от страху! А может, и загноился, не знаю.

Через неделю где-то Яков шёпотом извинился:

- Кать, прости.

- Забыли, я сказала - забыли! - и, глянув на него дикими от ярости, с блеском финки глазами, что аж захолодало у Якова в сердце, Катерина ушла.

А на другой день с отчаянием и слезами стала просить свёкра отпустить её к Фёдору на фронт. И Яков её поддержал настойчиво, как никогда.

- Будто, батя, маленькие, не видите, что по брату сохнет. Все бабы к мужьям ездят, вон Смылкова Степанида опять к Петру засобиралась. А шо заблудится, так то всё сказки - язык до Киева дорогу укажет!

Катерина съездила к Фёдору в Крым. Вернулась успокоенной. Если родится ребёнок, то гадать, кто его отец, никому не придётся. Катерина, почувствовав, что ходит беременной, с утайкой поглаживала живот. Ранние, тревожные думы о том, что дитя, не дай Бог, могла понести от Яшки, хоть и в меньшей степени, но по-прежнему беспокоили её. Подумывал об этом и сам Яков.

Пламя гражданской войны гасло. Со дня на день ждали возвращения Фёдора.

XIV

Осенний вогкий день уже вял, когда Фёдор Строгаль, добравшийся попутной подводой до хутора Андреевского, вышел на большак. До села Соломен- ского оставалось пути не более трёх часов. Несмотря на то, что Фёдор выбирал дорогу посуше, вязкая глина налипала ошмётьями на армейские сапоги. Ещё не успел пропотеть, как показались первые постройки. Ноги невольно ускорили шаг к родному дому.

66

Фёдор с большака кидал взволнованные, пытливые взгляды на село, выискивая глазами родительский дом, осенённый ветвями могучего ореха. Из последнего письма жены Фёдор знал, что Катерина дохаживает последние дни в ожидании ребёнка. Возможно, уже родила. Фёдор прибавил шагу. Мимо проплывали запущенные, полуголые, почерневшие до помертвения поля. Фёдор из того же письма узнал, что страшная сушь накрыла в этом году его родное Ставрополье. Из жизненного опыта понял, не миновала беда и родное село. Никакого следа не только от зерновых, но и от трав. Даже живучего к безводью бурьяна и того нет. Лишь изредка, проплешинами, воронёная полынь украшала пустошь. Вечерело. Над оврагами и ярами уже ткались белые заплатки туманов. Зов родной крови гнал его безудержно вперёд.

.Но как ни спешил, а в село вошёл, когда улицы уже обезлюдели и смерклось. Первая звёздная зернь проклюнулась над селом. Словно ощупью, в улицах и дворах осваивался первый лёгкий морозец.

Проходя по селу, Фёдор невольно примечал следы разлагающего бедствия, вызванного обезволенной жизнью селян: на улице - невиданные никогда ранее кучи мусора, дыры в заборах, полуразобранные на корм скоту соломенные крыши. Многие подворья выглядели брошенными. Сохранившиеся ставни и калитки скосились и обвисли под собственным грузом. Даже их, строгалев- ские, добротные деревянные ворота и штакетниковый забор, выделявшиеся во всём селе своим затейливо продуманным узором, тоже, казалось, покосились в сторону пруда. Фёдор, испытав в душе оттенок грусти, ускорил к ним шаги.

Держа неразлучный вещмешок, пропитанный запахами скитаний по обугленной войной стране, он долго шарил внезапно вспотевшей рукой по знакомой до последней шляпки гвоздя калитке и от волнения никак не мог приподнять потайной крючок ночного запора.

После того как открыл калитку и шагнул во двор, волнение схлынуло, показалось, будто выходил всего на минуту к соседу и другу Петру Смылкову. "Интересно, жив ли он?" И эта мысль лишь напомнила ему, что не был он здесь долгих, четыре года войны. Тем годам не подняться, не восстать из руин. Они утеряны помимо его воли навечно, будто бесцельно сгорели, не дав ни тепла, ни жара, даже золы за собой не оставили. Но ничто не изменилось здесь: тот же баз, тот же орех, всегда в летнюю пору широколистым прохладным облаком осенявший его младенчество и юность, а теперь с хрустом запястий ронявший от холода в полутьме листву, та же собачья будка, из которой лениво погавкивал Букет. На голос Фёдора он тяжко выполз наружу и, даже не встряхнувшись, сразу подошёл к Фёдору, обнюхал его и, узнав, лизнул руку. Виляя степенно хвостом, проводил хозяина до порога. В три ступеньки звонкое перильчатое крылечко, привечавшее многих, отозвалось родственным скрипом.

Фёдор, прежде чем взяться за дверную, формой скобы, ручку, подумал: - "А ведь её мои руки с детства ласкали." Радостно, словно здороваясь, склещил на скобе пальцы и крикнул с ликующей напускной строгостью: "Грушаки дома?" Потянул дверь на себя, но та была уже заперта изнутри. Подождал, прислушиваясь.

Наконец послышался ворчливый голос приёмного отца Ивана Яковлевича:

- Кого нелёгкая в такое время принесла, должно быть, свои - Букет несердито гавкал.

67

Фёдор в ожидании, пока откроют дверь, осмотрелся ещё раз. Всё осталось, как прежде. Лишь слегка покосилось крыльцо, да заметно подсел дом. Его поставил покойный отец Фёдора со своим братом Иваном ещё в начале Кавказской кампании.

XV

Казалось, ничто не потревожит утренний заревой сон села. Ни один петух пока не нарушил его покоя исполнением своего долга - побудки. На востоке ещё стойко держалась плотная просинь, но в доме Строгалей, по-уличному Грушаков, уже топится печь. Сладковатый кизячный дым мешается с холодным осенним туманом и тянется клубами к ведущей на хутора дороге.

Вчера по ней вернулся с угасшего Всероссийского пожарища Гражданской войны младший солдат Фёдор Строгаль.

.Он проснулся позже других. Обнажённый до пояса, вышел в кухню, где Дарья Кирилловна, поседевшая и раздавшаяся с годам вширь, вместе с Катериной хлопотали у плиты. Они быстро повернули головы в сторону Фёдора и, с любовью и нежностью окидывая взглядами его фигуру, побросав дела, потянулись к нему

- Доброе утречко! - только и успел он сказать.

- Доброе, доброе! - затараторили жена и мать.

Катерина, опустив мокрые руки, прижалась головой к его небритой щеке. Мать, приглаживая, прошлась рукой по его волосам.

- А ведь у тебя, Феденька, кой-где седые волосы уже пробились, - с тревогой заметила. - Это ж надоть, а я вчерась и не доглядела. Спалось хорошо, сынок?

- Так сладко, как никогда!

- Ну, пройдись, а Катерина тебе сейчас тёплой водички вынесет.

Фёдор вышел на пискнувшее, словно воробышек спросонья, крыльцо. Всю улицу укрыла туманная наволочь. Сырая прохлада окатила, обожгла собой голый торс Фёдора. Плитами заиграли его мускулы. Вместе с памятью к прошлому потянулись чувства. И в первую голову - к величию родного двора. С ореха сорвалось несколько плодов, словно спорхнули птахи, и сердце от восторга чуть не захлебнулось.

Из-за угла, держа в завеске кизяки, вышла Анна. Увидев на крыльце светловолосого красавца мужчину с голым торсом, остолбенела, не сразу признав Фёдора. Эту ночь она ночевала у приболевшей матери, а свёкор ночью посылать за нею не стал. Утром, управившись в родительском доме, вернулась в дом мужа, где и узнала от матери радостную новость о возвращении Фёдора. Ей не терпелось увидеть его, но заглянуть в комнату, где он ещё спал с Катериной, Дарья Кирилловна не позволила.

И теперь перед нею на высоте крыльца, будто вознесённый своими достоинствами, стоял возмужавший, рослый мужчина, совсем не похожий на того Фёдора, уходившего на службу четыре года назад. Бицепсы и плиты мускул играли на просторной груди и руках. Выше локтя на одной из них косой широкий шрам. Ещё в раннем детстве Фёдор влез в ремни волошинской мельницы и только чудом остался жив. Уже покалеченного его, с рваной раной на руке, кто-то из ребят выдернул

68

из зажевавших одежонку шкивов. По происшествию тогда в доме состоялись скандальные разборки среди взрослых. Теперь же шрам только подчёркивал мужество деверя. Его красиво посаженная голова обращена в её сторону, горящие, счастливые глаза с любопытством окидывают её стан. Она чувствует это по-особому, будто незнакомый мужчина раздевает её взглядом. В нём всё маняще новое, а от прежнего Фёдора - лишь лёгкое напоминание. Даже поздоровался по-особому:

- Ну, привет, Аннушка! Напугал?

- Где б в другом месте встретила, не признала бы. Как ты изменился, Федя. Ты стал такой мужчина, слов не найти.

- Ну, так поцелуемся же.

Фёдор спорхнул с крыльца, обнял Анну за плечи, чмокнул в одну щёку, другую, но тут Анна вместо щеки подставила губы. И Фёдор, молниеносно оправдав себя мыслью: "После такой долгой разлуки - один раз можно поцеловать и по- настоящему, да и Яшка где-то в горах с худобой", избегать раскрытых губ не стал, сминая своим прижиманием к Анне кизяки в завеске, слился с ней в сладостном поцелуе. Поцелуй получился такой долгий и возбуждающий, что оба от волнения и нехватки воздуха засопели. Фёдор чувствовал на своей спине прижимающую к себе руку Анны. Наконец, она ослабла и легла ему на грудь, давая понять, что пора останавливаться. Губы Фёдора, расставшись со сладостным объектом, по инерции чмокнули Анну ещё раз в щёку. Фёдор заглянул ей в глаза. Анна, покраснев, восхищённо покачала головой.

- Ну, ты и преобразился. Уходил на службу неоперившимся, а вернулся настоящим орлом. Завидую твоей Катьке.

- Тоже скажешь, Аня, - смеясь, Фёдор направился в сторону база.

- Я знаю, что гутарю, - уже вдогонку настояла на своём Анна.

Фёдор, пригладив волнистые волосы, заглянул под навес. Там отец с Николаем Силосом и Иваном Андрющенко на подвесной перекладине разделывали овцу. Внимательными зрителями рядом толкутся Алёша с Полей. Перекинувшись приветствиями и шутками, Фёдор направился в уборную. Возвращаясь, увидел сияющую жену, кормившую собаку. Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна, тяжело пережившие смерть первых двух детей Фёдора, теперь боялись, как бы Катерина не потеряла ещё и будущего ребёнка, к тяжёлой работе её совсем не допускали. Даже заботы по стряпне с ней сполна делила Дарья Кирилловна.

Катерина и в положении выглядела свежей и по-своему красивой. Увидев мужа, радостно ему шумнула:

- Я сейчас принесу водичку.

На крыльях радости взлетела на крыльцо. Через полминуты она уже поджидала отвлёкшегося мужа с тёплой водой и рушником.

- Подожди, Катя, - потрогал свою щетину Фёдор, - я зараз свою армейскую бритву принесу. Нынче положено быть при параде.

Побрившись и приведя себя в порядок, он надел гражданский костюм и снова вышел во двор и стал дожидаться гостей.

Вскоре первым причапал на своей культе Пётр Смылков. Не торопясь, во дворе по-братски обнялся и трижды расцеловался с Фёдором. Тот, намереваясь выпить с товарищем детства отдельно, сразу потащил его за стол. Подпрыгивая кочетом,

69

взобрался на крыльцо и прошёл следом за другом в дом. Там нехотя кинул взгляд на угол с мигавшим огоньком лампады под тёмными ликами божниц, перекрестился.

Но выпить отдельно не удалось. Во двор заявился Аничкин Сельвестр, следом за ним - землемер Суков Захар и низкорослый, со вставными зубами Николай Черевичкин. По приглашению Строгаля-старшего они потянулись торопливой вереницей в дом. После словесного приветствия, уставившись на задумчивые и строгие взгляды святых с икон, трижды осенили себя крестом и только после этого по очереди обнялись с Фёдором.

Часам к девяти собрались в основном все его годки - бывшие довоенные друзья Фёдора, размётанные ураганом Первой мировой и Гражданской войн на долгие годы.

Шаром вкатился в калитку Василий Макарович Усов, породнившийся с Яковом кумовством. До 14-го года его престарелый отец имел в селе свой магазин, приносивший хозяину немалый барыш. От жира и денег Усов и его сын распухли, в коммерции стали ленивы. Как бывало раньше, не бежали ночами в подштанниках отпускать недоперепившим шкалик. Пьющий народ возмутился, и после очередного отказа вожжа его терпения лопнула, и огненные языки к утру вылизали всё строение магазина до самана. Старик Усов умер, а его сын Василий погоревал

- погоревал, но восстанавливаться в торговле не стал. Подкатился с нужной стороны к Ялову, державшему в то время в своих руках власть в селе, потёк слезой Семёну в уши и принял ключи от сытого общественного амбара. Так с того времени и работает кладовщиком.

Во дворе Строгалей Василия Макаровича Усова догнала гомонящая компания. Без всякого сопровождения хозяев ввалились Твердохлеб Алексей, известный в селе как молотобоец и силач, его подпирал глухонемой Берека - мастер золотые руки, в затылок тому дышали Гришка Зобов, Гвоздёв Андрей, Ерёмкин Семён, Петро Безуглов. Позже других в окошко поскрёбся стеснительный Савва Артюхов. Никто из них молиться не стал. А ведь все они уходили воевать с крестиками, с благословениями и молитвами в гайтанах на шее. Война подорвала веру в Бога, да и агитаторы большевиков постарались. Но по части восполнения населения вера в Бога осталась, и вернувшиеся принялись её исполнять с усердием. Бабы, захлёбываясь счастьем, в ночах стонали, как полозья саней на снегу. Но не всех баб судьба наделила удачей снова увидеть дорогого мужчину в родной хате. Многие не по своей воле променяли отчие куреня и хаты на могильные холмики в бескрайних просторах Российской земли. Не вернулись в Соломенку два сына старика Люлина

- Василий и Виктор, муж рябой продавщицы Томки - Сергей Закурдаев, Ермил Карнаухов и ещё пятеро с той стороны села. А двое: Пётр Смылков и Иван Жемя- кин предстали перед семьями и селянами калеками. У первого ногу заменила застроганная книзу деревяка, у второго вместо левого голубого глаза - чёрная клякса кожаной повязки. Фёдор, представив с ужасом моменты ранений их, поблагодарил мысленно судьбу за то, что с ним этого не произошло. Его крёстный Анисим Прокопыч Сладков - борода до пупа, в чаду овчин не спрятать, с ухмылкой поглядывая на калек, похлопывал себя по израненной ещё в японскую ноге, словно радуясь чужому горю, шутил:

70

- В моей сотне прибыло!

- Ага, один Иван без глаза чего стоит! Назначай, Прокопыч, его сразу у нас поводырём! - на шутку шуткой парировал Петро Смылков, взволнованный встречей. Он метался по комнате, выстукивая деревянной культяхой о дощатый пол.

Иван Жемякин, задетый шуткой, погигикивал, а сам, казалось, смотрел на дру- зяков боком, будто петух на незнакомцев.

Подошёл Юрий Гонтарь - помощник председателя сельсовета.

- О, власть пришла!

Все присутствующие с почтением после Фёдора поздоровались с ним. Запоздавший гость, краснея, занял за накрытым закуской и выпивкой столом место и парировал шутку в свой адрес.

- Следом за мной Омелаенко Панас Христофорыч идёть, он вам всем за меня ответит. Вон он как раз в окне промелькнул.

- Тот ответит, так ответит, - подтвердил Петро Смылков, оставшийся таким же спокойным и рассудительным, как и в детстве, он часто поглядывал на друга детства Фёдора и на других годков.

Со многими из них часто случались самые невероятные истории. Но в переделках друг друга никогда не бросали. Встретились "друзяки" вроде бы прежними, а, по сути, теперь уже совсем другими людьми. Каждый понимал: Гражданская война прокалила их в горниле особых человеческих сплетений, пропитанных разными политическими взглядами, перековала каждого на свой лад. Бывшие товарищи ещё сами не сознавались себе в том, что по идейному убеждению стали уже непримиримо разными, правда, не так, чтоб до ножей, но души свои уже друг другу раскрывать не спешили. Каждый из гостей смутно чувствовал, что не быть им больше такими же корешами, как раньше, когда ради друга могли мчаться так, что ноги спину доставали. Теперь у каждого проклюнулись крепкие всходы мудрости. Только соты памяти, хранящие особый аромат детства и доармейской жизни, держали их в колыбели прежних отношений.

Не касаясь фронтового прошлого, каждый вспоминал только довоенное время.

Фёдор, глянув на ходики, обратился к гостям:

- Ну, как вы тут жили-были?

Своим вопросом напомнил о невиданных трудностях нынешнего года.

- Не напоминай! - отозвался Анисим Прокопыч Сладков. - Дырочек в ремнях у нашего народа поприбавилось! Почти тридцать губерний накрыла в этом году несказанная по бедам сушь. Все года речушка наша бочажистая не пересыхала, а тут, обмелев, замолчала, форменно стала немой. Вот как два дня до твоего прихода дождик выпал и она хоть струйкой шепелявить стала.

- Да, невиданная сушь была в этом году, - словно подтверждая правдивость сказанного, вступил в разговор Юрий Гонтарь. - Сначала солнце всё под чистую на полях попалило, а саранча остатки дожрала. Тучи её свет закрывали, полдни в сумерки превращали. А насчёт ущерба от саранчи и говорить не стоит. Сам Ленин бумагу спустил, как с вредителями бороться.

- Верно! - не уступая надолго слово, сразу отвоевал право вести рассказ Анисим Прокопыч Сладков. - Рыли канавы, потом мётлами, вениками сгоняли саран

71

чу с кобылками в них. Давили, сжигали, закапывали. А её ишо больше откуда-то налетает. Пробовали ночами вредителей катками и волокушами давить. А им хрен да кочарыжка. Ведь тягло-то голодное. Стали кони и быки дохнуть. Видим, что и до людей очередь дойдёт, давай как-то спасаться. Какую можно было, худобу, всю угнали в горы, там хоть какой-то подножный корм имеется. Вот и твой брат с моими хлопцами гуртовыми там. А ты-то как? Как тебе воевалось?

- Коль живой, значит, нормально.

Пётр Смылков вспомнил тяжёлую свою службу. Его из всех его годков военная судьба прополоскала во всех течениях гражданской стихии. Помимо его воли, пришлось ему послужить и у белых, был и у Махно, заносило его и к красным, потом снова - к белым, побывал он даже и у каких-то зелёных и, наконец, в 19-м году госпиталь Красной Армии вылечил полузасыпанного взрывом артснаряда подъесаула Петра Смылкова и отправил безногого домой.

А вот Иван Жемякин выбор делал сам. Начинал службу в царской армии. Но будучи на турецком фронте, попал в компанию смутьянов и ушёл к красным. Теперь в селе за это большинство бывших друзей за глаза прозвали его "краснопузым иудой". Мол, присягал царю-батюшке и сам же супротив его власти воевал.

Юрий же Гонтарь, напротив, так всю Гражданскую и оттрубил у белых и только под Перекопом сдался в плен к красным. И поскольку ни за ним, ни за его начальством никаких зверств не числилось, то вскорости его с Богом отпустили домой. Вернувшись, сразу напросился в помощники к председателю сельсовета Кондаре- ву. Тот, проверив его почерк, скомандовал:

- С нонешнего дня ты - моя левая рука!

- А отчего ж - не правая?

- Правую руку я даже жене не доверяю, я ею за партию держусь.

XVI

Иван Яковлевич, встречавший гостей во дворе, за стол сел последним. Поглядывая на пустые стаканы, напомнил сыну:

- Сынок, гости-то заждались, пора бы начинать?!

- Гришка Репало может подойти.

- Нынче семеро и за опоздавшего штрафную выпьют.

- Гришку Репало не дождётесь. - Выложил Петро Смылков. - Я, когда сюда на одной ноге по грязи пробирался, встретил свово братана по несчастью - однорукого учителя Малинкина, все новости от него узнал, а про Гришку он сказал, мол, болеет он.

- Тогда наливаем! - радуя заждавшихся выпивки гостей, объявил Фёдор решение и сам властно ухватил за горло графин с аракой. Разливая её по двухсотграммовым стаканам, поинтересовался:

- А Малинкин учительствует?

- А то как же! Да ещё, понимаешь, какое дело - поддерживал разгоравшееся пламя разговора Анисим Прокопыч Сладков, обращаясь к Фёдору как к своему крестнику. - С 20-го года нас всех за парты засадили. Даже батька твой грамоту постигал.

72

- Чижолое это дело - не в своё время учиться. - отозвался Иван Яковлевич,

- Скильки я пропотел, промучился с той учёбой, шо и балакать не хочется, мне тот ликбез был, как сапог с другой ноги.

- Оно-то, конечно, зимой можно, время для школы есть, а когда дела крестьянские подпёрли, про учёбу пришлось забыть, - продолжил разговор Анисим Прокопыч.

Но его перебил одноглазый Жемякин:

- Я тоже хотел про грамоту забыть, да куда там! Ялов перевстревает, нотацию читает, Малинкин своей одной рукой за пуговицу на водопое ловит, говорит, мол, грамотность народа - это счастье страны и каждого из нас. Даже поп Гедеон и тот на молебнах про благо грамоты со своей колокольни звонит.

- А я так скажу, - снова ухватил в свои властолюбивые цепкие руки нить разговора Анисим Прокопыч Сладков, - лучше б мы этот засушливый год, в рот ему дышло, весь просидели за партами. Сколько труда и человеческого и скотиньего, не считая семян, всё, ни за понюшку табака, пропало безвозвратно. Какая сушь! Отродясь, сколько живу, такой суши не видал, и даже не слыхал. С весны, только полезла травка и озимые, солнце снопы лучей развязало, как зачало смолить и до самого Покрова. Хорошо, вот твой батька, да ещё кое-кто из зажиточных, глянули, что толку с погодой не будет, зелёнкой успели скосить и жито и пшеницу, словом, у кого что вылезло. А другие, как и я, всё надеялись, вот-вот дождь пойдёт, а его всё нету и нету. Так и пронадеялись, пока всё подчистую не выгорело.

- Шо ж зерновые и колоса не выбросили? - ужаснулся Фёдор.

- Кое-кое-где. Всего пять процентов сняла наша волость в сравнении с 13-м годом. Вспоминаю тот сытый урожайный год, тогда у каждого во дворах горы буртов разного зерна были насыпаны. За ворота лезло! А в нонешнем - и семена не вернули. Одна полынь, как пепел. С лета падёж скота начался, а следом и голод встал у порога!

- Да чо говорыть, многие раз за разом и по сей день перелопачивают огороды, чтоб какую-никакую картошину найти, - высказал своё Василь Макарыч Усов, нажимавший на "ы" в слове "говорить".

- Опять же, - Иван Яковлевич уцепил нитку в клубке застольной беседы, - хозяева смекнули, что худобу в наших краях не сохранить. Сгуртовались и перегнали быков, коней в горы за Екатеринодар.

- Он сейчас Краснодаром прозывается, - вставил Гонтарь.

- Хай хоть Краснодар, хоть Екатеринодар, нам всё одно, по херу мороз! - огрызнулся на Гонтаря Сладков, поддерживая Ивана Яковлевича. - У казаков как оно, сам бедуй, а коня спасай.

- С апреля нонешнего года наша Ставропольская губерня переименована в Терскую губернию. Раньше мы замыкались на Воронцово-Александровскую волость, а теперь на Моздокский уезд.

- А волостей уже нету? - удивился Фёдор.

- Нету. Как и города Святой Крест нет, переименован в Прикумск.

- С новыми названиями да засухой в наши края смерть голодная заглянула,

- вставил более главное Пётр Смылков. - Думали, погостюет да уйдёт, ан нет, задержалась, да как давай с усердием косить народ, где одного-двух, а к холодам до

73

шло до того, что целыми дворами выносили. Не одна поленица гробов разошлась, кажный день по десятку, а то и более трун1 прикапывали.

- Что правда, то правда, - вздохнул Иван Яковлевич, увлечённый бывальщиной. - Только вокруг нас шесть дворов полностью опустело, все люди в них повымерли. Твоя, Федя, крёстная тётя Глаша со всей семьёй на тот свет безвозвратно подалась. Да чево это мы про покойников да про покойников, давай, сынок, раз Гришки не будет, может, сам стол поведёшь?! - поторопил он.

- Да, жалко, - подвёл итог сборам Фёдор и, поднявшись, немного помедлил, ещё раз беглым, хозяйским оглядом проверяя, всем ли налито, заговорил: - Ну, годочки, як у нас балакают, со свиданьицем, а кто не дотянул живым до этой минуты, пускай земля им будет волгкой, пухом и, скажем так, не мачехой.

Присутствующие поднялись. Иван Жемякин потянул свой толстостенный стакан с сизой аракой чокнуться с Фёдором. Вокруг зашикали, а Усов Василий Макарович даже перехватил руку Ивана: "Чокаться нельзя! Нельзя! - и уже громче:

- Помянем! Царствие всем им небесное". Гомон улёгся. Стоя выпили. Фёдор занюхивал араку коркой хлеба. Петро Смылков насел на холодец с хреном, хрумко прикусывая к нему солёный пупырчатый огурец. Дружно зачавкали. Некоторое время слышался только стук деревянных ложек да хруст солёных огурцов.

- Ну, мёртвым мёртвое, а живых живое греет. Иван, наливай на том краю, вон у Андрея Шпигуна и стакана нет, - скомандовал Фёдор.

- У него усы ещё не отросли и батька справку не дал.

Гости повернули головы в сторону отца Андрея.

- Дал, дал! - махнул тот рукой.

- Прокопыч, - продолжил Фёдор, - по старшинству, к тебе просьба, побыть тамадой. Но прежде про тебя слово краткое скажу, как за тамаду. Анисим Прокопыч - это один из самых крепких на селе хозяев, и слова ево такие же крепкие.

Омелаенко, разглаживая вересковую рыжую бороду с паутинами седины, вставил:

- Тамада, як и конь, должен быть сытым, но не жирным, так и вин у нас нэ от переедания слова балакае. Дэ трэба,2 там и матом припечатает.

Анисим Прокопыч Сладков разгладил бороду, прикрывшую грудину широкой лопатой седины, и, улыбаясь, произнёс:

- И матерком, как кнутом, смогу и по делу, что надоть, скажу, - победно посмотрев на поднатчика, начал речь, - Революция и Гражданская крепко подобрали мужиков на нашем Ставрополье, да и в нашей Соломенке тоже.

- Покосила - покосила, - согласно загудели отовсюду.

- Мы ещё, слава Богу, с хлебом были. А в Поволжье - жуть. Народу пало, как мух в заморозки, даже смерть выбилась из сил оголодавших принимать.

- Чё и говорыть, ешь и боишься, шо б нэ упала крошка, - жуя, буркнул Усов.

- Но наш Владимир Ильич выход и из этой заморочки выкрутит. Вишь, нэпу придумал. - С гордостью заявил Жемякин.

Его поддержали Юрий Гонтарь и Черевичкин.

1 Труны - гробы.

2 Дэ трэба - где надо.

74

- Да! Умнющая башка у мужика! Какую огромную Рассею взбаламутил.

С этими словами новой силой вспыхнул гомон. Петро Безуглов, перекрикивая других, встал в позу:

- Нашим ваш Ленин никогда не был!

- Был, был! И не хрен вам кочарыжка! - матерковым заслоном на сторону Же- мякина встал Сладков.

И спор, возможно бы, продолжился, но наполненные аракой стаканы, долгое время гревшиеся в руках, позволили тамаде закончить тост:

- Ильич, сообщают, крепко хворает. Но опять же рядом - Сталин, Хроцкий.

- Троцкий, - поправил Гонтарь.

- Всё одно, их там до чёртовой матери и больше. Как оно будет дальше, время покажет. Жизня только кажется огромадной, но мало денёчков на веку. Однако время идёт вперёд, не остановить. Бабы новых нарожают. Да и молодые корни ещё остались. Мы, конечно, с Иваном Яковлевичем постарели, наши метели отбуянили, доживаем, нет-нет, сердце и спотыкнётся в груди, как о порожек, а вы - молодые. Вот и Фёдор ещё детей родит. Так я и предлагаю, за детей выпьем, нынешних и будущих.

Собравшиеся за столом, несказанно обрадовались завершению затянувшегося тоста и дружно застучали стаканами и рюмками.

- За детей! Пусть будут здоровы! За молодое семя! - загалдели, гулом наполняя хату, гости.

Анисим Прокопыч выпил последним. Он, придавая значимость высказанным словам, поднял на вытянутой руке опустошённый им двухсотграммовый стакан, наглядно для всех перевернул его, потряс и со стуком поставил кверху дном на стол.

- На слёзы деткам не оставляю! - громко закончил дед. - А вот ты, Фёдор, не допил, нехорошо!

- Я тебе тожа, как Андрею, дозволение выпить даю! - вставил своё Степан Кириллович Краснокутский - дядька Фёдора по линии Дарьи Кирилловны.

Глядя на Фёдора, старик Вергун, ощеря в смехе беззубый рот, энергично закивал головой.

- Дюж крепкая, - оправдывался виновник торжества.

- А меня не берёт, - повернулся к нему чёрной кляксой вместо глаза Иван Жемякин.

Омелаенко Панас Христофорыч, слывший интересным рассказчиком, зацепившись за последнюю фразу, забрал внимание к себе. Присутствующие, в ожидании интересного, попритихли. Рассказчик, сразу же принялся словесно расписывать произошедший с ним случай.

- Стояли, отцэ, мы в Армавире на переформировании. Я с кумом, Андреем Полу- хиным, были квартирьерами - дрова, уголь и другое топливо возложено было на нас. Андрюха изловчился, тонну антрацита загнал на сторону, деньгу - в карман, настроение

- хоть женысь. Вин мэни и балакает: "Пийдэм в чайную пообедаем". Расселись там чин- чинарём. Он тулуп, отцэ, с сэбэ снял. У менэ булы с собою валенки, забранные после починки. Я ци валенки, дурак, на соседнюю стулу поклав. А Андрюха туды ж - свий тулуп. Андрюху вы ж знаете: на рубли не жадный и выпить не дурак. У бухвете выпывки

- полный иконостас - бутылки разной масти блыстят. Взяли, отцэ, "белую головку" и пожуваты, как положено. Харч там хороший був. Пьем, емо и рублями хрустим и отцим

75

змием нагоняем сладкий бред. Выпили одну "билу головку", не берэ. Взялы другу. Выпили и другу - не берэ. Выпили ище одну - сталы весёлыми вдрызг. Взяло, да так взяло... у кума тулуп, а у меня валенки.

Дружно, до сотрясания окон, грохнул смех. Заговорили разом, не слушая друг друга. Но Панас Христофорыч снова завладел вниманием к себе:

- Вроде, отцэ, и недоперепили, а взяло!

Новый взрыв смеха и, когда отсмеялись, Юрий Гонтарь сообщил новость:

- С пропажами будет теперь кому заниматься. Когда сюда правил, то старого Захлыстова встретил. Хвалился, мол, вчерась от сынка Савраса письмо получил. Теперь тот в ВЧК служит.

- А Цветкова куда ж будут девать? - вставил вопрос Иван Яковлевич.

- Вдвоём антересней, нэ так скучно, для игры в шашки напарником будэ, - вставил Омелаенко, намекая на то, что Саврас Захлыстов всех обыгрывал в селе в эту игру

Вновь лёгким палом покатился смешок. Иван Жемякин, поправив повязку на глазу, затянул песню "Распрягайте, хлопцы, коней". Прервав разговоры, все громко подтянули: "Та лягайте спочивать"

- Фёдор, вторым! - скомандовал Юрий, дирижируя ложкой.

Зазвенел голос Фёдора в полную силу, объединяя и накрывая другие голоса. Красивый, с проседью чуб его колыхался в такт песне. От печи мягким грудным сопрано прорвался голос Катерины. Сочно, полноголосо, разнимая души, знакомая всем сызмальства песня поплыла над селом. Забрехали собаки. Подтягивались опоздавшие. Без всякого приглашения. Церемоний никто не придерживался.

Опоздавшим наливали штрафную. Катерина с Дарьей Кирилловной и женой брата Анной не отходили от плиты. Там - жарынь. Рубились головы последним петухам, обдавали их варом, и через какие-то минуты на сковородах шкварчало мясо, разнося и мешая аппетитные запахи по хате. Мужское застолье разбавлялось принаряженными жёнками. Бабы приходили со своей аракой и закуской.

Через час-второй то на одном конце стола, то на другом вспыхивали разногласия и споры вокруг политики. Замирялись выпивкой. Вываливались ватагой из хаты "до ветра" и покурить. Там снова спорили до хрипоты и, не убедив друг друга, возвращались к выпивке. Чокаясь стаканами, хрипели удивлённые голоса:

- И до чего ты непонятный, белые, они, эт... чистые, за нас, - гудел Петро Безуглов.

- А я сам удивляюсь, ты, Петро, вроде, в дураках не ходил, где ты ум растерял, нам токмо коллективно. - настаивал Черевичкин. - Во, гляди, палец, он глаз тебе выколоть могёть и это самое большое, а ежели я пальцы в кулак соберу и тебя им шваркну - не подымисси!

Возмущённый возглас со стороны:

- Ты кому кулаком грозишь, вошь краснопузая, мало вашего брата под Цари- цыным положили? - сгребая в узел рубаху на груди, сквозь зубы выцеживал в лицо Николая Черевичкина рослый Безуглов.

На другом конце стола зазвенела посуда, там есаул Никитин вцепился в орден на груди красноармейца Жемякина. Твердохлеб кинулся разнимать "петухов", пристыдив их.

76

- Вы же не дома, иди на улицу и выясняйтесь. А здесь нечего людям посуду бить! - недовольный Твердохлеб уселся на место. - Навбивали хлопцам в головы политических гвоздей, теперь и буровят всякую хренотень.

Хозяйка подобрала битую посуду, подтёрла пол. На минуту - другую попритих гам.

Панас Христофорыч Омелаенко лишь с той целью, чтобы снять неловкость молчания, подшкильнул растолстевшего Усова:

- Ты иде, Василь Макарыч, воевал-то, чи при кухне у Махно, уси продукты ему изничтожав - о цэ помощь Красной Армии, гляды, ак тебэ раздуло!

- Это у тебя, Панас Христофорыч, кишка прямая, весь продукт напрямую в уборную летит, а у кого надо - она загнута, - поддержал засмущавшегося Усова Фёдор.

Но в это время ни с того ни с сего между Черевичкиным и Безугловым возобновился жаркий спор. Уже через минуту, не найдя словесных аргументов, те безо всяких слов, молча, кидали в головы друг друга тяжёлые кулаки, сшибая с места стол. Алексей Твердохлеб, решительно сграбастав драчунов за холки, спровадил и их во двор. На эти манёвры, кроме хозяев да тамады Анисима Прокопыча Сладкого, мало кто обратил внимание, всяк занимался своим. Кто-то снова затянул песню. Подхватом раздули припев, зазвенели оконные шибки. Пьяных в дрибадан мужиков бабы повели по домам спать. За базами, сцепившись, Николай Черевичкин и Пётр Безуглов продолжили выяснять политическую правоту своих взглядов. Сбив друг друга с ног, катались в соломе, засеянной куриным помётом. На Николае затрещал пиджак, и одновременно пришёлся по носу, из которого брызнула кровь.

- Дядя Алексей, дядя Алексей, - вбежал Васятка, младший сын соседа, - за закутами дядя Коля с дядей Петей дерутся, уже за вилы взялись.

- Сходи, Лексей, разними политиканов, - прогудел Прокопыч, поглаживая свою бороду-лопату. - А мы покамест выпьем.

Разнимать драчунов Твердохлебу не пришлось, те разошлись сами, осыпая друг друга словесными угрозами.

- Мы с тобой ишо посчитаемся, ишо не раз кровя пущу, - бубнел Петро Безуглов, направляясь к калитке.

- Ничево, ничево, наши кровя больней отольются. Наше время, время "краснопузых" ишо придёть.

- Я ждать не буду, когда твоё время придёт, в однорядье подсижу!

- Иди, иди! Место для подсида выбирай!

Твердохлеб взял ведро с водой:

- Дай, Колька, водой солью, кровями весь двор запятнил, ну-к, нагинайся ниже! - шумел Алексей. - Вывеску себе испортил маненько, утирайся, да сходи жакет смени, неужто в таком за стол залезешь?

Переодевшись, Николай сел, по настоянию жены, рядом с нею и уж вёл себя присмиревши. Сидит, на железных зубах зло гуляет короткая соломинка с обмолоченным колоском. Посматривает: противник из дому ещё не вернулся? Зато тут же разругались между собой другие мужики. Обсуждая драку Безуглова и Черевички- на ни с того ни с сего сцепились, как собаки, до белого каления Гонтарь и Ерёмкин. Не будь поводков-жён, быть бы новой драке.

77

Но в это время распахнулась дверь и с аккордом властных, сладких звуков ввалился гармонист. Присутствующие, свернув гомон, попритихли. Ивану Калоше без паузы на размышление ещё с порога поднесли штрафную, сразу же у торца стола раздвинули посуду, освобождая для него место и подставили табуретку. Польщённый особым вниманием к себе, он развернул меха инструмента лебединой шеей. Беглые пальцы, хитро танцуя по кнопкам вразлёт, завели величавую гордую "барыню". В мгновение ока под хлопки самых нетерпеливых образовался круг. Пляска началась с гиканий и опаний, зрелищными коленцами отбивались "па" и точились носки о деревянный пол. Музыка втягивала в круг всё новых и новых танцоров. Почти все гости с усердием и наслаждением трясли своими телами под живую музыку. А Иван Калоша, входя в раж, выворачивал меха трёхрядки наизнанку. От плясовой топотухи ходуном заходили половицы. Казалось, от ража вот-вот зашатается дом.

Лишь Николай Черевичкин, время от времени шмыгая распухшим носом, сквозь сжатые железные зубы про себя продолжал цедить:

- Каждая капля нашей крови слезами горькими до пятого колена всем буржуям отзываться будет.

И был прав. Конструкторы человеческих судеб уже в тайне мастерили каток коллективизации, который прокатится тяжёлым железным обручем по жизням хлеборобов страны. Он, делая въямины в душах и судьбах людей, будет давить и своих, и чужих, без особого разбора.

XVII

На второй день после возвращения Фёдора в доме Строгалей не думали, что стол придётся накрывать для гостей ещё раз. Утро началось буднично. Ранним удоем по базам пенился молочный туман. Иван Яковлевич с Дарьей Кирилловной и снохой Анной собирались с Краснокутскими на их подводе съездить на мельницу, готовили пустые мешки. Фёдор в летней кухне лечился рассолом. Иван Яковлевич, войдя туда за тарой, подсказал сыну:

- Тебе б, Фёдор, в сельсовет сходить, доложиться о прибытии, ну, и всё такое положенное.

- Я собирался это сделать завтра. Нынче от меня запах бражный, не пойду.

- Ну, гляди. Я бы на твоём месте не тянул, отметился в сельсовете и будь свободен. Нынче с этим делом строго.

- Завтра отмечусь. Кто там сейчас власть справляет? - спросил Фёдор, ставя на лавку жбан с рассолом.

- Был Ялов - прохиндей, ноне - бывший кузнец, Кондарев, он всегда свою грудь выносил поперёд начальства, - с неприязнью к нынешней власти пояснял Иван Яковлевич, просматривая мешки.

- Это ж, какой такой кузнец? Я, сколько память держит, знаю Твердохлеба Алексея. Он все разы нам коней ковал.

- У Алексея врачи болезнь лёгких нашли, дым с угля вредный ему дюже, поэтому ушёл, у Волошиных за двух быков работает. Я норовил к себе его затянуть, да зазноба евонная в волошинском доме проживает. А Кондарев всего с год-то кузнецом

78

и поработал. Шибко любит с речами перед начальством выступить. Бывало, какой тарантас к конторе подъедет - он кузню бросает и туда, коней охаживает, подковы глядит. И обязательно ж запрётся в кабинету, иде приезжие совещание меж собой ведут. Вот тут тебе и этот, не звали, так черти принесли. "Я извиняюсь, товарищи, издали поприметил, правая лошадь будто сбивается с хода, думаю, подкова не в порядке, и решил: неудобно - районное начальство неисправность имеет. Так я, с вашего дозволения, на то время, пока вы директивные указания даёте, заберу экипаж и подправлю подковку". Те, лишь бы отвязался, соглашаются. Он обычно и делать-то ничего не делал, пару счисток на заусеницах смахнёт, мож какой ухналь1 забьёт, зато потом начальство терпеливо дожидается, чтоб свои дела расхвалить: "Ваше указание выполнил, товарищ, извиняюсь я, как вас по имени - отчеству величать?" А на другой раз Кондарев уже сельсоветовских гостей по имени-отчеству

- помнит имена заезжих начальников лучше имён своих собственных детей. Да с каждым их приездом деловыми мыслями делится и преподносит их уже не так приниженно, а как бы с достоинством чуть-чуть повыше. Словом, глаза начальству намозолил, те и выдвинули его в заместители к Ялову. А с бумажками работа

- не в кузне молотом махать.

- Так шо Кондарев у Ялова в заместителях был?

- Был. Ялов коммуну уже два года делает, да толку с неё нету, а дела по сельсовету передал Кондареву, а теперь у него в помощниках один из твоих корешов, Юрка Гонтарь, отирается, - складывая один на один мешки, Иван Яковлевич продолжал знакомить сына с обстановкой в селе.

- И шо из себя будет яловская коммуна? - спросил Фёдор, обувая сапоги.

- Агитировал всех. И даже мне, хлюст, предложение давал. Я ему прямо сказал, не выйдет из его затеи ни шиша путного, люди-то разные. От меня отстал, так Катерину хотел заарканить. А когда прознал, шо она хлеба мировые выпекает, прямо в юбку ре- пяхом вцепился, проходу не стал ей давать, уговаривал её в коммуну влиться, золотые горы сулил. Катерина попервах ему тоже самое, шо и я, - от ворот поворот, а после на меня стала ссылаться - свёкор не пускает. Так он на баз к нам раза три заявлялся, мол, отпусти сноху стряпухой. Но я его в последний приход так с базу спровадил, шо с того дня больше к нам ни ногой. Однако, негодник, не успокоился, давай Катерину иде попало перевстревать, да и на меня ей наговаривать: мол, старый мироед, а новая жизня диктует коммунами жить. А тут слышу, по селу балакают, наглости набирается и во дворы к людям прётся, проверки устраивает, своих лодырей - коммунаров по чужим застольям вылавливает.

- Даже так?

- Не раз из-за стола людей своих вытаскивал. Вот такой этот Ялов. Но нарвётся он, ох, нарвётся, уверен, так спесь обобьют, шо навек засмиреет.

- Папань, а как вам удалось все эти тяжёлые года так благополучно с хозяйством продержаться?

- Как, как?! Как только продразвёрстку ввели, я вспомнил про наш высокий фундамент. В нашей спальне сделали лаз и смастерили ещё один, потайной закром. В 20-м году урожай был неплохой, почти весь мы его там зерном и сохранили. А

1 Ухналь - гвоздь, который применяется для крепления подков к копытам лошади.

79

в этом годе, когда у людей всё выгребали, нам счастье улыбнулось. С проверкой приходили Гонтарь и Слюпа. Осмотрели базы, закрома, а после проверили хату. Зашли и туда, где лаз. Мы его хоть рядном и прикрывали, а тут, как назло, кто-то ненароком дерюгу сдвинул и оттуда, где Юрка Гонтарь стоял, распил между досками виден, но он виду не подал и увёл Слюпу. А у тех единоличников, к которым Ялов с Кондаревым и Вайцеховичем ходили, выгребли до последнего зёрнышка. А Якименко даже арестовывали. Вот такая нынче жизнь, собственный кусок до рта донести боишься. Ну, поехали мы. Бабы, вы готовы?

- Давно, это вы, батя, гдей-то запропастились, уже Краснокутские подъезжают, - донёсся со двора голос Анны.

Иван Яковлевич с женщинами уехали на мельницу.

...После завтрака Фёдор, собираясь в сельсовет, привёл себя в порядок. Но прежде чем туда отправиться, поставил жене задачу:

- Кать, подсобирай моё рабочее барахло, думаю, на поля выехать, улеши наши поглядеть. А я тем временем добегу до власти и доложусь о прибытии.

Осеннее солнце дожигало серый кудристый кафтан тумана. Его мелкие лоскуты сползли с плеч крыш и тополей к канавам, буеракам и логам, только на стылом зеркальном столе пруда раскроем величаво покоилась спинка кафтана, которая, как после глажки, курилась паром. Волгкая земля, будто соскучившись, липла комьями Фёдору на сапоги. Улица навылет пуста.

.Обветшалая, выцветшая в конец вывеска указала собой местоположение местной власти - "Сельский Совет с. Соломенское Воронцово-Александровской волости". Фёдор долго шворгал ногами по скобе, счищая с подошв грязь. Войдя внутрь, во второй комнате обнаружил незнакомую ему уборщицу. Та, готовясь растапливать плиту, выгребала из поддувала золу. Женщина повернула испачканное сажей лицо и, не скрывая недовольства за то, что её отвлекли, заслоном выставила вопрос:

- Кого тебе, мил человек?

- Из власти есть кто-нибудь? - не здороваясь, спросил Фёдор.

- А я разве не власть?

- Власть над печкой, а мне бы ту, которая и над людьми.

- Та власть вся в район укатила, вернутся, могёт быть, к вечеру

- А завтра будут?

- Могёт будут, а могёт - и нет. И сегодня с утра все были, а потом внезапно всех, до одного, в район, будто пряником помануло. Вы чьи будете, если вернутся, как передать?

- Мы - Строгали.

- Не слыхала.

- А Грушаки слышали.

- Этих знаю, Яков - интересный такой мужчина.

- Это мой брат.

- Вы его брат, вон оно как, - женщина, смущённо заправляя волосы под платок, оставила печку и повернулась к посетителю, выгодно выставляя достоинства своей фигуры. - Теперь буду и вас знать. Набегайте, кого-нибудь да застанете, могёт быть, а не застанете, так со мной хоть словечком перекинетесь.

80

- Спасибо на добром слове.

Выходя из правления, Фёдор сплюнул. "Словечком с ней перекидываться! Тоже мне, полюбовница нашлась!" По дороге домой поостыл, вспомнив, сколько вдов появилось после Гражданской. Дома взнуздал кобылу, оставленную для хозяйских дел, и охлюпкой отправился на ней на дальние поля, промытые ветрами. Объезжая чужие пахотные земли, с жадностью поглядывал на пустующие клинья. "А ведь ещё неделю-другую можно не только пахать, но и озимые сеять. Буду склонять батю, ещё землицы взять, сперва в аренду, а дальше - видно будет". Отыскав свои улеши, сошёл с лошади, прошёл к краю вспаханного поля с едва проклюнувшейся зелёнкой, постоял, оценивая равномерность посева, поднял горсть земли, помял, понюхал, и тут его внимание привлекло курлыканье поднявшейся с поля журавлиной стаи. "Припозднились с отлётом", - отметил Фёдор, провожая взглядом выстроившийся клин. Он с трепетной бережностью ссыпал с руки на свой участок землю, жалеючи, ещё раз глянул на брошенные улеши и от этой бесхозяйственности тяжко и глубоко вздохнул.

На обратном пути вспугнул большого русака. Бедный заяц с перепугу обмер и присел, потом бестолковому дошло, что надо спасаться и тот во всю прыть задал стрекача. Фёдор даже было погнался за ним, да куда там, мелькавший среди редкого бурьяна заячий хвостик, не стоящий доброго слова, исчез быстро вдали из виду. Фёдор, несколько раз оглядываясь в ту сторону, шутливо сам себе мысленно говорил: "Не веришь больше в дедушку Мазая? На наш стол не захотел, так на стол лисы или волка попадёшь. Те тебя разделывать не станут, схряпают вместе с косточками и следа не останется. А мы бы тебя на сковородке, с лучком, да с картошечкой поджарили, а там, гляди, и рюмаху за царствие твоё небесное опрокинули. Дурак ты, заяц, коль не понимаешь, где тебе посмертной почести больше окажут!"

Вернувшись с поля, Фёдор прилёг на топчан в прихожей.

.Часа в три дня Иван Калоша - кепка набекрень - зашёл на баз Строгалей, хотел попросить Ивана Яковлевича, чтобы тот прихватил с мельницы оставшиеся от помола два мешка дерти. Во дворе управлялись вернувшиеся с мельницы Анна и Дарья Кирилловна. От них узнал, что хозяин на мельнице уже был и сейчас поехал с Краснокутскими, подсобить с разгрузкой.

- А Фёдор дома?

- Дома. - Не подумав выложила Дарья Кирилловна.

- Он мне нынче погибшим приснился, зайду, поручкаюсь!

- Это спьяну такой сон, - вставила Анна, опасаясь, как бы не затеялся очередное застолье. От этой мысли у неё до белизны сжались губы. Она с надеждой поглядывала на свекровь, может та догадается и вызовет своего сына из хаты. Но та гостям всегда была рада, и кивком головы подала снохе знак, мол, проводи гостя в дом.

Фёдор поднялся навстречу гармонисту.

- Слышу голос знакомый во дворе, а не угадаю, кто. А это - самый главный музыкант пожаловал. Здравствуй, Иван Алексеевич!

Калоша, задержавшись у порога, мнёт в руках кепку, не знает, куда её определить. Подкладка на его трёхклинке так от грязи замаслилась, что можно ножом слоями снимать, блестит на свету, как крыло сизоворонки.

81

- Я твоим уже балакал, ты мне ноне мертвяком приснился, а ты живой и здоровый!

- Живой, живой. Проходи за стол, погостюй маленько. Аннушка, где Катя?

- Прилегла, нездоровится ей.

- Ну, тогда сваргань нам чего-нибудь закусить.

Но та и без просьбы уже сама, подавив недовольство, двигала горшками и чугу- нами. Пока гармониста усаживали, Анна стол уже накрыла. Фёдор принёс из кладовки новую четверть с самогоном и присел за компанию. Пропустили по рюмке. Иван разговорился. Подошла Дарья Кирилловна. Фёдор с гостем опрокинули ещё по стакану. Женщины тем временем поставили на стол квашеной капусты, сыпанули на край кучу деревянных ложек. Иван Калоша, взяв в руку несколько штук, выбил на ложках мотив барыни.

Фёдор поинтересовался у Ивана:

- Слышал, ты женился?

- Обзавёлся половиной.

- А гармонь не забросил?

- Гармонь никогда не бросю, бабу бросю, а гармонь - никогда.

- Да быть такого не может!

- Точно тебе балакаю! Пальцы на руках, не дай Бог, потеряю, научусь пальцами ног играть. Недавно такую вещь разучил. Щас притараню свою трёхрядку и покажу. Другим не показывал, а тебе первому покажу!

Из смежной комнаты вошёл Алёша, поздоровался.

- Во, хлопчик, смотайся ко мне домой за гармонью. Жинка дома. Скажешь: "Тётя Клава, дядя Иван велел передать, чтоб вы дали мне гармонь", а если не поверит, то пусть сама принесёт.

Через десять минут Иван Калоша натягивал на свои мослоковатые плечи широкие ремни яркой, в красно-жёлтых узорах трёхрядки. Легонько, словно поднимая юбчонку на девице, пробежал пальцами с нижних кнопок до самого верху, потом, будто получив отпор, лавиной, пересыпая, как по каскадам водопада, обрушил пальцы вниз. Пыхнули звуки, осветляя улыбками лица присутствующих, вырвались во двор и поплыли по селу, добираясь до потаённых струн человеческих душ, зазывно маня внимание к строгалевскому дому. Грустная мелодия, как фитилёк в ночи, манит заплутавших в непогоду, так и калошинское "Страдание" поманило людей.

И народ потянулся к строгалевскому дому. Снова пришкандылял Петро Смылков. Иван Калоша играть не переставал. Вторым подошёл Усов Василь Макарыч. Его уже встречал во дворе вернувшийся от Краснокутских Иван Яковлевич, коротко перебрасывался приветствием и провожал в дом. Гости, молча, не мешая гармонисту, пожимали руки мужской части собравшихся, выпивали поданный стакан и молча слушали нескончаемые мелодии. Появился Юрий Гонтарь, он попытался громко приветствовать находящихся в комнате, но в ответ получил шиканье со всех сторон: цыц, мол, не мешай слушать, и тот тихо на цыпках прошёл к указанному Усовым рядом с ним месту. Гармонист, польщённый всеобщим вниманием, сгибал в дугу цветастые меха. Буйный ливень звуков встретил гомонящую компанию во дворе. Шумя, Твердохлеб Алексей, Гвоздёв Андрей, Ерёмкин Семён,

82

приёмный сын Краснокутских - Шпигун Андрей ввалились гурьбой в сенцы. Но, получив у порога комнаты предостерегающий знак Фёдора соблюдать тишину, без рукопожатий, молча прошли к хозяину, наполнявшему каждому по стакану араки. Гости молча выпивали и обращали взоры на гармониста, рывками мехов выхватывающего на простор пламенные звуки мелодий.

Вдруг, дверь распахнулась до предела и на пороге появился Ялов. Несмотря на показываемые Фёдором знаки не шуметь, тот давил на свои голосовые связки, перекрывая музыку, чем в итоге скомкал сольный концерт Ивана Калоши.

- У тебя какое дело? - недовольно спросил Фёдор нежеланного гостя, когда Иван Калоша с разочарованием снял с колен гармошку. Всем своим видом показывая, поиграл бы ещё, да припёрся тут один.

- Делов у меня особых нету, - начальственно заявил Ялов. - Прохожу, слышу, гармонь играет, думаю, дай, зайду, нет ли тут моих коммунаров? Снова разбежались мои лодыри, работать не хотят.

- Ну, твоих лодырей у нас нет! - Фёдор резко поднялся, намереваясь выпроводить такого гостя, но внезапно передумал, не хотелось портить хорошее настроение и себе и собравшимся, и пригласил Ялова за стол:

- Ну, коль вошёл, садись, как все, проверяющий.

Ялов прицеливающейся походкой обошёл стол и занял место с торца, как начальник на совещании, с неприкрытым любопытством разглядывая комнату. Катерина, ходившая в положении на последних месяцах, чувствовала недомогание. Она лежала в соседней комнате, но, разбуженная гамом, вышла на помощь Анне и Дарье Кирилловне. Встретившись с Яловым взглядом, полушёпотом поздоровалась. Взялась рассовывать чистые миски и ложки по числу гостей. С трудом наклоняясь к другому краю стола, подала Ялову миску. Ялов вперился своим липучим взглядом в прорезь Катерининой кофты, словно уронил туда глаза. Это почувствовала Катерина, и, залившись краской смущения, отошла от стола. Однако заметив, что у одного из гостей нет ложки, окликнула сноху:

- Аня, одной ложки не хватает.

- Вроде ж, клала тринадцать, как и мисок.

У Фёдора мелькнула мысль: "Тринадцать за столом, как при тайной вечере. Кто же предаст меня?" Словно предугадывая судьбу, он обвёл взглядом сидящих за столом. Уловил, как Ялов с трудом оторвал взгляд от его жены и при этом облизнулся, как кот на вкуснятину, взялся за стакан. При этом задел солонку.

Фёдор повёл взгляд по другим гостям. Усов Василь Макарыч метал ложкой в рот остатки холодца и при этом искоса, как Иуда на библейском сюжете, поглядывал на Фёдора, будто тот мог подойти и отнять еду. Потянувшись за горчицей, довершил яловское - опрокинул солонку.

.Отзвенело радостью и весельем двухдневное застолье в строгалевском доме и своими заботами надвинулись не особо радостные будни.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

...Ибыло человеку дано: Совесть, дабы он сам изобличал свои недостатки; Сила, дабы он мог преодолевать их; Ум и Доброта на благо себе и присным своим, ибо только то благо, что идет на пользу ближним; Женщина, дабы не прекращался и процветал род его; Друг, дабы познавал он меру своего добра и жертвенности во имя ближнего; Отчизна, дабы было чему служить и за что сложить голову свою; Нивы, дабы в поте лица добывать хлеб свой.

И как заповедовал Господь, был дан ему целый Мир, чтобы было, где применять все, чем одарил человека Господь Бог. И в придачу был награжден человек любовью, наполнившей плоть и дух. И породила та любовь веру, а вера - разум, мудрость и проникновение в суть вещей.

Из злака дикого, пустынного вырастил человек зерно, и хлебом насущным стал тот злак. Степному волу согнул он выю под ярмо, и смиренно понес вол тяжкую ношу свою. И сотворил человек колесо и дорогами связал города и веси, дабы стал единым и породнился между собой род человеческий. И, глядя в небо, высчитал он ход светил и познал законы их. И начертил лицо Земли, и стало тогда видно, где ходить и где плавать, и какие где стоят горы, и какие где разверзлись моря. Придумал письмена, дабы рассказать о себе своим правнукам и сохранить для них свой опыт. И зрел человек мудростью по законам естества. Многое постиг на своем пути человек. Одно не мог понять человек - пределы и границы своего размножения.

85

I

Возвращение Фёдора с гражданской войны Строгали отмечали широко. Уставший от пьянок, демобилизованный проснулся с трудом. Приведя себя в порядок, он отправился пешком в сельсовет на регистрацию. Холодный туман пластался по базам. С легкой моросью накатывал восточный ветерок. Рядом с крыльцом сельсовета своими высохшими, коричневыми серьгами-плодами глуховато тарахтела погремушкой дикая акация. Председателя Кондарева на месте не оказалось. Не спеша вернулся домой. Ещё дважды мерил ногами расстояние до конторы, но безрезультатно. На третий заход Фёдор решил скатать туда на Буланке. И ему повезло вдвойне. Только он запер за собой ворота, из которых вывел кобылу, впряженную в лёгкую повозку, как его окликнул Петро Смылков.

- Привет красноармейцам!

- Привет, Петя, ты почему меня к Красной Армии притуляешь?

- А власть нынче какая? Вот, то-то и оно, что власть нынче красная, стало быть, и нам с тобой притуляться к красным сподручнее.

- Ну, стратег!

- Возьми пустой мешок и заходи ко мне во двор.

Фёдор, по укоренившейся привычке хозяйственного человека, всегда имел тару под рукой. Сняв с сиденья крапивяный1 мешок, взглянул на особую метку

- тавро в виде лошадиной головы (такую метку в селе имели только Строгали, в то время как другие метили мешки начальными буквами своих фамилий) и пошёл в направлении навеса за шкандылявшим впереди другом. Там подвешенными парили, заветриваясь, четыре кроличьих тушки.

- Выбирай любую!

- Это шо, батька мой заказывал?

- Причём тут твой батька. Это мой тебе подарок, по случаю твово возвращения с войны.

- Спасибо, Петя. Я тебя не разорю? - застыдившись, Фёдор стал выбирать тушу поменьше, но, сообразив, что может быть не так понят, снял первую к себе.

- Насчёт разора ты опоздал, - Петро минуту-другую помолчал, а потом откровенно пояснил о причине пуска живности под нож: - Решил до конца свернуть своё хозяйство, хоть кролик и исть горсточку зерна, но кормов ни грамма нету, да и с моей ногой не управно за всем этим следить. Словом, как ни ловчи, беда со всех сторон подстерегает.

Всунув с помощью друга тушку в мешок, Фёдор в сопровождении хозяина зашагал к подводе, выслушивая исповедь.

- Мне другое что-то надо искать, - как бы спрашивал совета Пётр.

- Это верно, но я думал, коль ты быков сохранил, то уже решил этот год старой дорогой хозяйствования продержаться, - удивился Фёдор, опуская мешок в возок, подумал о подарке: "Надо б сразу домой занести".

Он постоял в нерешительности и, махнув рукой, легко вскочил на козлы и,

1 Крапивянка - груботканое, разреженное полотно, из которого шили мешки.

86

поблагодарив ещё раз Петра за кроличью тушку, с приподнятым настроением затарахтел экипажем к центру села. По дороге ещё раз мысленно вернулся к разговору с другом: "Петро хозяйство сокращает, а я, наоборот, наращивать думаю. Пойми эту жизнь.". Обратил внимание, как заря окрасила на колокольне крест кровью. В восходном пламени тонет на бугре и кладбище.

.Войдя в правление, увидел, что председатель отпирает свой кабинет, отвинчивая с болта гайку. "Нищая власть, коль такие запоры имеет", - сделал мгновенный вывод Фёдор, но вслух высказал заготовленное:

- Вот, наконец-то и председателя сельсовета вышукал, - обрадовано и громко выпалил он Кондареву в спину.

- Вы, гражданин, ко мне? - с испугом повернулся на его голос председатель сельсовета.

- К вам, к вам, - и сразу же проследовал за хозяином кабинета внутрь.

- По какому вопросу? - терялся в догадках председатель сельсовета: "Откуда гость? Из волости или ещё свыше?".

- У меня их сразу два. Первый - это отметиться о своём прибытии с войны.

- Откуда прибыли, гражданин, переезд или как? - повеселев, уточнял Конда- рев, выискивая глазами место, куда определить фуражку.

- Я тутошний. Строгаль. Слыхали?

- Строгаль, Строгаль, а, вспомнил, наспротив сожжённого молнией тополя дом?!

- Точно. Вот теперь со службы вернулся.

- Милости прошу! Справка имеется? - наконец определившись с местом под головной убор, бросил свою трёхклинку на подоконник.

Председатель сельсовета уселся за свой стол и, глядя, как гость роется двумя пальцами в кармане гимнастёрки, бубнил скороговоркой:

- Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек.

Приняв поданную ему четвертинку исписанной официальной бумаги, он долго изучал содержание, на свет осмотрел печать и угловой штамп и, как бы оправдываясь за это, пояснил:

- Всякие есть мастаки, горячим яйцом печати перекатывают, а иные не бдительные и верят всяким липовым отпечаткам.

- Моя не липовая?

- Вижу, настоящая, как кованная! - с повеселевшими нотками в голосе подвёл итог проверки. - В Красной Армии, значится, завершил! Молодца, молодца!

- В ней, в ней! - поддакнул Фёдор.

- Когда прибыл?

- Три дня как, приходил два раза до этого, но вас всё не было.

- Ночью поздно из волости вернулся, потому и задержался.

- И как там, в волости?

- Семена просил. А взамен семян вон, видишь, какие бумажки привёз, - и со словами: - Да ещё требуют немедленного исполнения, - он подал Фёдору одну из бумаг. Тот расправил перед глазами напечатанный на машинке циркуляр: "О сдаче золота в помощь голодающим.".

"Снова о том же - о золотых вещах, - читал Фёдор. - Губернский комитет пар

87

тии постановил, чтобы усилить помощь голодным, чтобы дать кусок хлеба умирающим от тяжких мук, собрать все золото у членов губернской организации.

Завтра, 15 ноября, кончается срок, а между тем постановление нельзя считать осуществившимся вполне: если одна часть с энтузиазмом сбросила со своих рук, ушей золотые безделушки, другая, наоборот, или по своей халатности, или из жадности, не удосужилась сделать этого. Потому, хотя этого и не хотелось, мы вынуждены еще раз заговорить о золоте...

Мы настаиваем и убеждаем товарищей, как можно скорее сдать золото.

В отношении губернии постановление не меняется - установлен лишь другой срок:

1 декабря. Все уездные организации должны подтянуться и к сроку выполнить свой долг перед голодающими.

Коммунисты, выполните одно из красивых, честных и разумных постановлений губкома: сдайте имеющееся у вас золото, помогите голодающим братьям и этим докажите вашу преданность интересам трудящихся масс!..

Предложение сдать золото превращается в призыв, когда мы обращаемся к беспартийным. И этих мы зовем: "Сдайте же золотые вещи, которые имеются у вас и служат нелепым, порою диким украшением! Усильте фонд помощи! Накормите голодающих! Сдача золотых вещей будет лучшим доказательством вашей преданности рабоче-крестьянскому делу!

Золото должно быть собрано - оно и будет собрано!

Спешите же!

Помните - сроки по городу завтра, по губернии - 1 декабря".

- Нелёгкая у вас, Аким Платоныч, задача.

- У тебя золота не найдётся?

- А то, уборная яма до половины заполнена, каждый день всей семьёй туда жёлтое добро носим.

- Ну, вот, я его серьёзно спросил, а он в шуточки, - обидчиво посмотрел Кондарев на посетителя.

- Да вы, Аким Платоныч, не обижайтесь. Я это к тому сказал, шо в городах профессия такая есть, золотарь прозывается, они вывозят в бочках "золото" из дворовых уборных, там их туалетами обзывают. А шо касается указиловки этой,

- хотел было дать совет Фёдор, но председатель сельсовета опередил его.

- Если б только эта указиловка. Вот ещё один циркуляр - просьба по сбору продовольствия для голодающих. Ведь мы только что в прошлом году проводили неделю сухаря, насобирали по губернии целых 19 вагонов, в нашей волости один пульман под крышу едой, одёжой, зерном, фуражом заполнили, все вагоны отправили в Москву. А теперь у нас у самих вот-вот голод грянет. По случаю засухи губисполком ввёл дополнительный налог на зажиточных. В тот гурт под обложение попало и ваше семейство. С вашего двора, кажется, восемь пудов жита. Но я отвлёкся. Так насчёт того, что пришла эта депеша. Я тут этой ночью подготовил ответ, мол, сами руку уже протянули. Почитай-ка.

Фёдор взял в руки исписанный неровными строчками листок и начал с трудом разбирать почерк Кондарева.

"С тяжёлой грустью общее собрание крестьян села Соломенское, выслушав присланную нам циркулярную телеграмму от председателя губернского совета народных

88

комиссаров Пономарева, комиссара продовольствия Мацкевича и комиссара земледелия и сельского хозяйства с просьбой о немедленном снабжении города, местного губернского гарнизона и голодающих губерний Туркестана, Астрахани и Баку предметами продовольствия - хлебом и мясом, взамен чего будет население снабжено мануфактурой, железом и прочими товарами, собрание граждан постановило: маленькое селение наше не отвергало и не отвергает подобные грустные вопли голодающего народа, оно всегда шло навстречу и оказывало помощь, в доказательство чего служит то обстоятельство, что от селения Соломенское по продналогу в том году требовалось вывезти 12 тысяч пудов хлеба, наоборот же, гражданами вывезено около 25 тысяч пудов. И теперь мы на этот призыв народных комиссаров также откликаемся, и не прочь помочь по силе своей возможности излишками своего достояния - хлебом и скотом, но их нету ни грамма".

- Не круто ли?

- Зато доходчиво. Сейчас линия партии выводит всех нас на поднятие хозяйств, фабрик, заводов, экономики в целом, а не на поберушество. Готовится десятый съезд партии.

- Какой партии? - не понял Фёдор, презиравший политику.

- Теперь одна стоящая партия на всю страну, думаю, что в скорости она одна будет на целый свет, и будет наша партия руководить пробуждённым человечеством.

- Так зачем партия съезжаться будет?

- А для того, чтобы на всю страну могла партия своим голосом заявить о возрождении народного хозяйства.

- Я также настроен впрягаться в работу не подручным, а тягловым быком.

- Сверху спустили рекомендацию: тем, кто пожелает работать коллективно, оказывать всяческое предпочтение. Ялов Семён Осипович, известный тебе, организует коммуну. Правда, уже два года с ней валдается, да пока толку с неё маловато. А вот с тобой, с вашенским строгалевским трудолюбием, уверен, дело бы сдвинулось. Можешь прославиться на ниве хлеборобства, работая в коммуне.

- Я славы не ищу, тем более в коммуне.

- Я не совсем то имел в мыслях. Показал бы, как надо в работе развернуться. Опять же, таким коллективам Советы выделяют кредитные ссуды без всяких процентов. А кто единолично трудится, тот сможет взять кредит только в филиале банка, в Воронцовке. И конечно, придётся проценты выплачивать, правда, их можно возвертать хоть зерном, хоть мясом. Итак, поделись со мной, как желаешь трудиться, коллективно или единолично? - записывая в книгу о прибытии Фёдора со службы, интересовался Кондарев.

- Пока семейно, а там видно будет.

- Ну, семейно, так семейно, - пропал интерес к прибывшему

- Какие ещё у тебя вопросы ко мне?

- Имею желание с гектар - два земли взять в аренду.

- Переносная земля вся занята.

- А из ближней?

- Там и десятины никогда не гуляло.

- Шо ж, так уж ничего и нет?

- Свободная земля имеется, но целина у чёрта на куличках.

89

- Я про ту не спрашиваю.

- Кое-что, до десяти га, имеется на первых хуторах. У хутора Андреевского - целины поболее. Но ту землю мы придерживаем коллективщикам. Из района нам уже такую разнарядку спустили, - предсельсовета роется в бумагах: - Где же она у меня запропастилась? - Кондарев перекладывает на столе бумаги и, не найдя, с огорчением хлопает ладонью по столу. - Дома забыл, придётся бежать, ты на чём?

- Я на подводе. Могу подбросить.

- А тебе по пути?

- Дурному кабелю сто вёрст - не крюк.

- Ну, при таком раскладе, едем тогда.

Выйдя на улицу, Кондарев с Фёдором пожали на ходу руки беседовавшим у крыльца между собой Омелаенко и деду Люлину. Кондарев на секунду задержался, спросив Люлина насчёт его здоровья, потом, догоняя, скорым шагом Фёдора, напрямую пошёл к его подводе. Поднимаясь на козлы, покосился на мешок. Когда тронулись, спросил:

- А это что у тебя?

- Мясца, вам, Аким Платоныч, прихватил, - соврал Фёдор, в душе надеясь, что тот сейчас откажется, а сам он больше не предложит.

Однако Кондарев не отказался, и это обстоятельство поставило Фёдора в ещё более затруднительное положение, будто он специально приготовил взятку. Пришлось выкручиваться.

- Волк прошлой ночью в клеть забрался, перекалечил кролей, пришлось всех дорезать.

Волки, действительно, в те годы царствовали в голодной части России, и это придало вранью Фёдора вескую правдоподобность.

- Вот и вам выделил.

- Молодца, молодца, - замаслился улыбкой Кондарев, - давненько зайчатины не ел, - и, немного помолчав, добавил: - На этом, думаю, вопрос с арендой земли в любом месте для тебя порешённым.

- У меня есть мыслишка и самому на хутора для проживания податься.

- Это правильно. Под это, тоже самое, выделяются государством неплохие деньги. Кое-где по нашему Терскому уезду строители уже с прошлой весны начали бузовать отруба. Но если бы ты ещё и в коммуну вступил, совсем бы стал молодца.

- Спешить в этом деле нельзя, пока руки-ноги есть, да голова на своих плечах, поработаю сам на себя.

- Вот мы и приехали, поближе к воротам заверни, как говорят, от людских глаз подальше - к себе поближе.

- Я сам, Аким Платоныч, во двор занесу, - и Фёдор, сунув мешок с крольчатиной под мышку, лёгкой походкой заторопился во двор. Хозяин, подперев пеньком лаз в будку с кобелём, спешно кинулся придерживать дверь кладовки.

- Вот сюда, - подождав пока гость оставит неожиданный подарок, председатель сельсовета пожал ему руку, - спасибо, меня, Фёдор Григорьевич, не жди, поезжай по своим делам, а завтра, часам, эдак, к десяти я подъеду к Андреевскому хутору. Там и встретимся. По случаю налаживания наших приятельских отношений, где понравится, там и отмерим тебе лучшей земли.

90

Незапланированная взятка Кондареву испортила Фёдору настроение. По дороге домой неприятное чувство набирало силу. Такой униженности, какую только что пережил из-за собственной болтливости, Фёдор не испытывал за всю прежнюю жизнь. Всякие попытки оправдать свой поступок не находили в душе отклика. Ни аренда дополнительной земли, ни личные планы, стать крепким единоличным хозяином чашу весов "придавленную взяткой" не перевешивали. Хотя он каким-то внутренним чувством и осознавал, что лишь через унижения и потерю собственного достоинства лежит нынешний путь к быстрому выходу из клубка окруживших стеной экономических трудностей, вызванных засухой. Переживание с гадливым оттенком, не проходило и продолжало червем точить душу и разум. Даже фарт, связанный со спасением князя Шайронского и приведший на их баз жеребцов, не оправдал взятку.

"То был другой случай, особый. Я спас князя от разъярённого кабана, а он от всей души и чистого сердца отблагодарил меня жеребцами. Какие хоть они, только со слов и знаю? Удастся ли их увидеть?".

Эти мысли о неопределённости с конями вконец расстроили его. Подъезжая к дому, увидел, Катерина, распахнув ворота, встречает его у калитки со счастливой улыбкой. Тёплый прилив радости смахнул плохое настроение. Повозка бойко вкатила в подворье. Фёдор спрыгнул на землю. Взглянул на подходящую к нему Катерину, и сразу же стрельнула мысль: "Так бы я её крольчатиной обрадовал, да вот дядьке чужому отдал, болтун я чёртов!". В глаза жене посмотреть не посмел. Стыдоба словно вернувшаяся волна по песку, смыла все знаки радости. С плохим настроением Фёдор распрягает Буланку, а у Катерины - непреодолимое желание прижаться к мужу.

- Сейчас, Кать, поставлю кобылу, тогда уж, - отстраняется он.

Но Катерина, опьянённая чувствами, ходит за Фёдором по пятам, снимает с него ворсинки и поправляет пряди милых сердцу волос. Тот уже было поддался её ласке и ответно даже приобнял одной рукой, но в это время на крыльцо вышла Анна. Словно споткнувшись, она остановилась и уставилась на воркующую парочку, будто собственного мужа с соперницей застала. А Катерина, не видевшая её, прижимается к мужу ещё плотнее и жарко осыпает поцелуями его щёку. Фёдору стало неловко, он попытался отодвинуться от жены, но та, не отпуская, крепко охватила его шею. И в этот момент Фёдор и Анна встретились глазами. Очередную неловкость испытал Фёдор оттого, что почувствовал: как он своими милованиями с женой больно уязвил запавшую на него Анну. И неприятное настроение, связанное с дачей взятки, вернулось с новой силой. Прерывая несвоевременные ласки, Фёдор решительно оторвал от себя Катерину.

- Иди в дом, прилипла, как банный лист!

Катерина, кинув злобный взгляд на Анну, поняла причину мужниной грубости. Угнув голову, подавленно прошла мимо стоявшей на крыльце Анны. Через время Фёдор, успокоившись, сам вошёл в дом. Там Катерина, скрывая от окружающих своё душевное состояние, молча вытирала слёзы. "Ну, я идиот, с крольчатиной натворил и жену вдобавок ещё обидел", - мысленно выругался на себя Фёдор. Выждав время, тихо позвал жену:

- Кать, пойдём жито из закрома в мешки пересыплем, потом на триере надо очистить для сева. Не знаю, чем протравлять будем.

91

- Всю пересевать будем?

- Пудов шесть - семь, под озимку провеем.

- В закроме первом какое у нас зерно?

- Позапрошлогоднее.

- Хорошее?

- В том жите долгоносик завёлся.

Жена, одевшись потеплее, продолжая говорить, последовала за Фёдором. Уже в кладовой он спросил:

- Тут стены обкуривали?

- Нет. Знали ж, урожая не будет. Здесь давние остатки.

- Ладно, держи мешок.

Он зачерпнул ведром зерно. Катерина подставила горловину чувала. Работа закипела. Но тягостное душевное состояние ещё долго мучило Фёдора. В устроенный через час передых он сознался жене.

- Кать, - помялся он, подыскивая слова и способ, как лучше сообщить о своём решении, - я хотел тебе сказать, шо беру ещё два гектара земли в аренду.

- Отец и так у двоих бедняков: Москаленкиных и Чурбанов землю взял под будущий урожай. Тем всё равно её обрабатывать нечем.

- Ну, то батька взял, а то я возьму. Нам надо в будущем линию на свою голову держать.

- Только б не у чёрта на куличках, чтоб по полдня к работе не добираться.

- Поближе. У хуторов.

- Подсказал ли кто?

- Кондарев надоумил.

- Чевой это он? Вроде, косился на наше богатство.

- Пришлось ему кролиную тушку отдать.

- Какую кролиную? У нас сроду кролики не водились. Не Петро ли Смылков одарил?

- Он. Только угостил, а председатель сельсовета на подводе её увидал. Ну, в обчем, собственными руками во двор снёс ему.

- И то правильно, Федя, делай, как лучше!

От этих тёплых слов, Фёдору стало неловко и за свою грубость, и за то, что лишил свою семью мяса. Хотя давал взятку с единственной целью - заиметь своего человека во власти.

- Всякий человек имеет цену А покупать Кондарева и за такую цену было гадко.

- Ну, снёс и ничо. Мы чо, крольчатину не ели? - успокаивала Катерина.

- Есть-то - едали, а получилось, шо я из твово рта и у родни мясо отнял.

- Подумаешь, беда какая, придумал тоже. Не голодные же мы?! Прошлый год почти на все праздники баранина была. И в этом годе, когда Яшка в горы худобу угонял, овец переделили: четыре овцы отправили с ним, ведь ему там чем-то питаться надо, а три оставили для себя. Последнюю зарезали по случаю твоего возвращения.

- Если всё будет нормально, на следующий год заведём себе кролей.

- Не забивай себе этим голову, Федя.

- К возвращению брата жито подготовим, пахоту поднимем, гляди - и он коней наших пригонит, - он улыбнулся одними глазами.

92

- Не терпится взглянуть?

- А то, ещё как! - завязав последний мешок, Фёдор обнял Екатерину. - Кать, прости за грубость, тошно было на душе и по сию пору паскудство своё ощущаю.

Он поцеловал жену в щёку, резко подхватил мешок и понёс в угол кладовой.

Обрадованный примирением с Катериной, а больше тому, что встретил с её стороны понимание своих первых шагов в налаживании хозяйства, Фёдор сообщил ей:

- Поеду смотреть землю возле хуторов.

Под восхищённым взглядом жены он легко прыгнул на Буланку, выехал за калитку и, не дожидаясь слов напутствия, хлестнул лошадь: "Пошла, залётная!", пустив её наметом дорогой на хутора. Там осмотрел гулевые земли. Дикие, пот- ресканые от засухи, местами в лишайниках, табунные, вылизанные настырными астраханскими ветрами, они ждала плуга. Один из целинных участков понравился особенно. Покружил на нём, словно принюхиваясь и метя его, как это делают звери, и нехотя тронулся домой. По дороге мысленно планируя, прокрутил в голове всю его вспашку и сев. Въезжая в ворота, уже представлял себе то поле колосящимся.

...Вечером за общим ужином доложил об аренде двух гектаров земли. Иван Яковлевич, ухмыляясь в усы, подшкильнул Фёдора:

- Охотка к земле зудит, это у нас семейное. Когда наработаешься, тогда и свербёж пропадёт.

Но через время, сам обуреваемый врождённой крестьянской тягой к земле, полюбопытствовал:

- Лан-то хоть в хорошем месте?

- Лучшего и желать не надо. Лишь бы Кондарев другому кому этот лан не отдал? - высказал искреннее переживание Фёдор.

Эта мысль преследовала его и всю ночь.

II

.С утра, в стылом тумане, торопливо управившись с худобой, Фёдор сразу запряг в возок Буланку и тронулся трусцой к хуторам. Там председатель сельсовета Конда- рев, должен был произвести выдел арендного лана. Дорога убита до невозможности. По трясучему возку от вибрации плавали заготовленные с вечера колья, молот и лопата. За хуторными базами остался редеющий туман. На взгорке солнечные лучи доедали его последние клочья. Вскоре Фёдор натянул вожжи. Осмотревшись с высоты подводы, увидел понравившийся ему вчера просторный клин. Влюбленный в свой край всей душой нараспашку, легко спрыгнул на землю и широко зашагал в его сторону. Тот, затравевший местами одной полынью участок земли, уходил слабым уклоном к яру. "Вот это, должно быть, и есть извечная глухая табунная целина?

- спрашивал и одновременно сам себе отвечал он. - Она, она, никогда тут никто не пахал и не сеял, а зря, земля - богатая". Фёдор время от времени останавливался и, взрыхляя носком чернозём, смотрел на черноту. Дойдя до яра, он ещё раз взрыхлил гумусный слой, поднял горсть земли, помял её, взволнованно, словно зверь, понюхал. Жадно продолжая окидывать почерневший простор, прошёл вдоль яра вглубь

93

степи. "До каких пор лежать здесь целине, как спящей царевне? Нет, милая, разбужу, подниму я тебя и, как бабу, рожать заставлю", - пытался сладить с сердечным восторгом Фёдор.

Над ним, в блеклом, притуманеном небе, перекрикиваясь, кружили коршуны в поисках добычи. Пока Федор отмерял шагами будущие арендные гектары целины, ставя временные метки сухими коровьими лепешками, охота пернатых разгорелась. Выследив добычу, коршуны один за другим срывались в пике; на земле, под истеричный крик жертв, вспыхивала короткая, жестокая до предела борьба, и через время птицы взмывали снова в небо с болтающимися грызунами в лапах.

Фёдор, раздумывая над борьбой птиц и грызунов, сделал вывод: "Вот оно, бытие, - жизнь и смерть неразлучны, как день и ночь.". Вернулся к возку за лопатой, спустился в яр. Там, у ключа, чтобы можно было поить худобу, соорудил плотину. С радостью понаблюдал, как вода, поднимая себе на спину пожухлые травы, наполняет запруду. Окончив работу, направился к подводе. Поднимаясь по склону яра, увидел, как верхом на каурой лошади приближался Кондарев. Он ехал охлюпкой с саженью через плечо. Перед Фёдором председатель откинулся назад и натянул до предела поводья уздечки.

- Ппрр! Разбежалась, не остановишь тебя, короста, - вместо приветствия ругнулся на свою лошадь Кондарев.

- На хорошее дело и животное спешит.

- Правильно подметил: именно на хорошее. Лет пятнадцать на эти поля нога хлебороба точно не ступала. Скотину, возможно, пасли.

- Земля тоже любит роздых.

- Такой не нужен, - вздохнул Кондарев. - Гражданскую войну зачинать только для того, чтоб земля погуляла вволю?! Это уж через край! Вот прикинь: мужское население, как известно, было на фронтах, скотина почти вся под нож пошла. До войны в селе только овцы одной было отар восемь. Когда выгоняли на попас, в степь, она превращалась в курчавое овечье море. А нынче и одну полную отару не собрать.

- Все восстановится, Аким Платоныч, не только ветру гулять по нашим полям. И овца будет, и коровы будут, появятся и лошади в достатке, будет и тягло разное.

- Это молодца, Фёдор Григорьевич, что ты так настроен на подъём села.

- У нас выхода другого нету. Руки сложим, Аким Платоныч, нас собственные куры загребут. Землемера будем ждать?

- Суков приболел, без него управимся, - выложил план действий Кондарев, привязывая к возку свою лошадь. Подойдя к Фёдору, окинул взглядом мёртвый целинный простор, бодро спросил: - С какого края начнём отмерять?

- Я так, для себя, пока было время, тебя дожидаючи, шагами уже прикинул. Вон сухие лепёшки коровьи пирамидками сложены.

- По правде говоря, она везде захрясшая, сил потребует немалых при пахоте.

- Ты прав, Аким Платоныч, клёклая почва, но зато и первый урожай должен быть отменный, - Фёдор держал наготове кол и молот.

- Вот и самообложись по справедливости на будущий год, - посоветовал Кон- дарев и, дойдя до угловой метки, скомандовал: - Ставь первый кол! - И, меряя, вслух отсчитывал сажени. Домерив сторону лана, остановился:

94

- Вбивай второй кол!

Фёдор, держа три кола под мышкой, вбил ещё один в указанное место и зашагал следом за Кондаревым, помахивая кувалдой.

- Тут! - ещё дважды сапогом топал председатель.

Когда с обмерами выкройки лана было покончено, Кондарев предложил вернуться в сельсовет.

- На бумаге всё пометить надо, а то вдруг кто колья выкинеть, как будешь свою межу отыскивать? Скандалы, они ни к чему, сразу умники сыщутся, почему это председатель сельсовета Строгалю так близко землю вымерил.

- Свою межу и полуживым узнаю. Пахать начну сегодня же. А бумаги, известное дело, надо выправить немедленно, от греха подальше, сразу, без откладываний.

... В кабинете Кондарев, покончив с оформлением аренды, передавая одну копию Фёдору, напутствовал:

- Своим трудом будешь обходиться - уважать тебя буду. Наёмную силу привлекать станешь - уважение моё к тебе пропало!

- Закон вроде бы дозволяет нанимать, когда самим неуправно.

- Дозволять-то дозволяет, да сердце не принимает. Таким способом мы одних помещиков на других поменяем. А к чему тогда революцию затевали?

- По мне - так по человеческой глупости.

- А по мне - ради того, чтоб земля досталась тому, кто на ней хрип свой гнёт, а не тому, у кого мошна трещит.

- Спорить не стану. Работать намерен семейно, а остальное жизнь подскажет.

* * *

.После того как Фёдор получил документы на аренду земли, он, сжигаемый нетерпением понадёжнее обозначить полученную в аренду землю, заторопился домой.

- Папань, я бумаги на арендную землю оформил, теперь думаю её края опахать. Найдём на чём?

- Наши-то быки с Яшкой в отводе, возле станицы Баталпашинской, а вот друг твой, Петька Смылков, худобу в отвод не пускал, дома содержал, не знаю только, чем он её кормил. Неужто - одной соломой?!

- Я тогда схожу, спрошу?

- Сходи, за спрос не ударят по сопатке.

Фёдор от калитки шумнул соседа.

- Петь!

Из-за катуха отозвался хозяин:

- А, я тута, - и вскоре, занося широким жестом на сторону свою деревянную ногу, появился Петро Смылков, - всегда готов приветствовать двуногих!

Сойдясь и пожав друг другу руки, направились в хату. Хозяин, уступая дорогу к крыльцу, по-лошадиному вскинул голову.

- По делу или время провести?

95

- По делу. Я насчёт быков, позычить1, с тобой не сладимся? Наши ж, сам знаешь, в отводе.

- Договоримся. Меня вообще едят думки про супрягу с тобой. С одной ногой работник из меня о какой! - зашибись! - Петро оттопырил вверх большой палец руки. - Однако по случаю утраты одной опоры долю свою уменьшаю втрое. Подумай, может, спрягёмся?

- А ты свой лан не пахал?

- Собирался. Хоть одну ногу кормить и не надо, а остальному организьму всё равно жрать чего-то подавай.

- Вот шо, Петя, мы сначала вспашем твой участок, а тогда уж возьмёмся за мою землю.

- Я бы с радостью, но в текущий момент культя моя сильно ноет, много на ней не нашкандыляю.

- А Степанида здорова? Если, конечно, доверяешь ей со мной работать?

- Доверяю, доверяю. Степанида! Где тебя носит? Иди сюда!

- Чё тебе, чёрт безногий? Только делом займёшься, Степанида, Степанида, ни шагу без меня. Здравствуй, Фёдор Григорьевич!

- Здравствуй, соседка! Со мной на пахоту ехать согласна?

- Я с таким соседом куда угодно ехать готова.

- Во как соседка меня ценит?!

- Да, ты такый. Боюсь, что получится у вас, как в той присказке про соседа, который тоже был "такый", - заулыбался Петро и сразу приступил к пересказу байки: - Кум с кумой поехали в лес, а кума в каждом яру намёк куму подаёт: "Ой, кум, я боюсь", а кум, знай себе, отвечает: "Я такый!". До леса доехали, у кумы последняя надежда к куманьку прилабуниться, мольбой исходит: "Кум, я боюсь", а он в ответ твердит своё: "Я такый". Вернулись домой, не покумившись, там он помогает своей спутнице с подводы сойти, за руку взял и снова свою присказку в сотый раз ей повторяет: "Я такый!". Вот тут-то кума уже не выдержала и достойно рубанула пугальщику: "Если б я знала, шо ты такый, то б дома штаны не оставляла.".

Сквозь смех промелькнула в умах участников разговора реальная возможность такого и в их отношениях, и каждый почувствовал себя неловко, а Степанида даже покраснела. Но Фёдор пришёл ей на выручку

- А мы Петра с Катериной оставим, ей кот пряжу запутал, вот и пускай вдвоём колупаются. А мы, Степанида, на пару завтра с первыми петухами выезжаем на пахоту.

.Катерина, услышав от Фёдора, что он завтра со Степанидой выезжает на пахоту, почему-то забеспокоилась и уточнила:

- Хоть без ночёвок?

- Конечно, без ночёвок. В обед перекусить нам чего-нибудь сделаешь, или сама принесёшь, или из ребят кого пошлёшь.

В первый же день, когда Фёдор со Степанидой выехали в поле, Катерина наготовила пирожков, начинив одни фасолью со шкварками, другие - пареной тыквою. Прежде чем идти в поле, занесла несколько штук соседу.

1 Позычить - занять.

96

- Петя, перекуси, а я снесу обед пахарям.

- Кать, Фёдор насчёт пряжи запутанной упоминал, ты не стесняйся, включай меня в работу, или мне её неси, или я к вам приду.

- Завтра, как обед сготовлю, так и займёмся пряжей.

- Приходи ко мне, - предложил Петро, следя за реакцией соседки.

- Придумал тоже, - сразу отмахнулась она, - тут, Петя, на минуту к тебе забежала, и уже сорок глаз со всех окон следят, через какое время я из вашей калитки выйду. В прихожей у нас сядем и будем разбирать пряжу на глазах у всех, тогда и думок плохих ни у кого не появится.

- Я чо, я ничо, как знаешь.

- Всё, ешь пирожки, а эти понесу нашим.

- Передавай привет.

- Передам, если не потеряю.

Как только Катерина появилась в степи, увидев её ещё издали, Степанида с радостью остановила быков.

- Гля, Григорьич, вон жена твоя к нам прямиком правит.

- Может, Стёпушка, ещё один гон пройдём? - предложил Фёдор.

- Не-не, - нервно отказалась Степанида, будто работала на чужого дядю.

Фёдору даже показалось, что напарница не стояла на месте, а пританцовывала, и потому, как скоро она направилась навстречу Катерине, подумал: "Женские дела.". Но, после того как Степанида пошепталась с его женой и обе, оставив узелок с обедом на месте встречи, метнулись быстрым шагом в сторону яра, сообразил: "Невтерпёж! До ветру подались". Спускаясь вниз, Катерина, прежде чем скрыться совсем, с головой, оглянулась на Фёдора и крикнула:

- Забери сидор! А мы щас.

Фёдору, осознавшему неловкость ситуации, стало стыдно. Как же так, напарница, припёртая нуждой - сходить в туалет, стеснялась ему об этом сказать, а он и не подумал предложить перекур или что-то навроде того. Ругая себя, забрал котомкой. Возле упряжки облегчился и сам. Прежде чем появились женщины, он успел уже спрятать мокрое пятно, нагорнув ногой на него земли. "Урожай будет богаче,

- развернули мысли философское направление, - ведь сколько лет существует земля, столько же лет попадает в неё не только такое добро, шо я оставил, но и чьи-то косточки. И теперь полёгшие в степи прахом своим целуют быкам и коням копыта, да потомкам следы".

.Вечером, уже затемно, Фёдор со Степанидой вернулись с поля. Каждый из них дома делился успехами, ужинал, шёл спать, а рано утром, несмотря на морось и туман, Петро и Катерина сообща проводили их снова на пахоту

Часам к десяти Катерина, окончив стряпать, вышла во двор. Увидев через забор вычищавшего свиное корыто Петра, позвала его:

- Пойдём, сосед, работать.

- Один секунд, соседушка, помою руки и бегу со всех ног.

Дарья Кирилловна с Иваном Яковлевичем, забрав с собой Алёшу и Полю, пошли к Краснокутским. Анна, пропустив молоко через сепаратор, мыла его детали.

Войдя в прихожую, Петро, оглядевшись, коротко перекрестился и громко поздоровался:

97

- Доброго вам здоровьечка в вашей хате.

- Привет, сосед, коль не шутишь, - Анна скривила губы в заигрывающую ухмылку, но, наткнувшись на осуждающий холодный взгляд Катерины, ретировалась - мешать не буду.

- Садись, Петя, к столу, позавтракаешь и приступим мотки разбирать.

- Да неудобно как-то, Катя. Я хоть и не ел, но одному.

- Наши рано поели. Я нонче затируху молочную сделала, будешь?

- Спасибо, буду, но одному как-то не того.

- А я тебе компанию составлю, тоже трошки похлебаю.

Катерина поставила на стол две обливные миски.

- Тогда другое дело.

Петро пригладил волосы и взялся за ложку.

Катерина, присев на краешек лавки, улыбнулась и пожелала приятного аппетита. Гость, смущенно кивнув, приступил к еде. В тишине раздавались прихлёбывающие звуки со стуком ложек. И Катерина и гость чувствовали себя скованно. Но вот с едой, как и с неловким положением, покончено. Хозяйка вынесла пряжу. И сразу завязался непринуждённый разговор.

- Кот затеялся с нитками играть, а мы и не видим, - поясняла она причину появления путаной пряжи. - Когда кинулись, а он уже накулёмил такое, что и не знаю, разберём ли. Я с Федей пыталась, он психанул, говорит, эта работа не по мне, кто допустил запутывание, тот и должон распутывать.

- У меня терпение есть, ноги вот только нету, поэтому давай мне низенький стулец и приступим.

Катерина подала гостю маленькую табуреточку. Усевшись пониже, он попытался растрясти бухту, но вскоре понял, из его затеи результата не получится.

- Я предлагаю, Катя, ты концы будешь мотать в клубки, а я подсоблять по ходу дела.

Незаметно для обоих забурлачил клубок, уволакивающий пряжу на свои бока. Смиренно поплёлся легкий, откровенный и даже задушевный разговор. Каждый из них пересказал прежнюю жизнь, чему-то радуясь, чему-то грустя и негодуя, и собеседники также радовались или сопереживали эпизодам из прежней жизни друг друга. Когда работа стопорилась, они, ощущая дыхание друг друга, сближались, их руки, касаясь и переплетаясь, распутывали нить и, когда запутанность преодолевалась, с сожалением возвращались на свои места. Но и оттуда Пётр незаметно бросал взгляды на мраморные колени Катерины.

В ту же ночь она ему приснилась. На следующий день он, улучив момент, как тайну, поведал ей тот сон. Она рассмеялась, и он вместе с нею хохотал от души. Час за часом, скрытно и медленно искушённость в мыслях захватывала всё его существо и, наконец, потребовала: сердце - на бочку! Голову - на кон!

Едва заметно, как запутанный шерсти моток, убывает время общения. И когда с распутыванием ниток было покончено, Пётр огорчился. Какой-то отрезок пути в сближении с соседкой уже пройден, и, как ему показалось, это произошло к взаимному удовольствию обоих. Тут же он поймал себя на той мысли, что пока они возились с нитками, он все дни и ночи постоянно думал о Катерине, жил счастьем её присутствия, и от этого он уже не избавится никогда. Так думал он, но Катерина сама себе

98

говорила несколько иное: "Я ему нравлюсь, это видно и по его глазам, и по его словам, и даже - по жестам. Но это для меня ничего не значит, мало ли кому могу нравиться я. Мне тоже, может быть, кое-кто, кроме мужа, по душе", - и она почему-то подумала о Ялове. Вспомнилось, как тот настырно уговаривал её идти к нему в коммуну стряпухой, как потом он, по возвращении Фёдора, вихрем ворвался в их дом, вёл себя хозяином, а не гостем; он так жадно лапал глазами её груди, что она ощущала это почти физически. "А Петя, он - хороший друг и хороший сосед, но не дальше".

Её мысли о соседе укрепил Фёдор своей любовной близостью по окончании вспашки. В три дня лан Смылковых был засеян. Но прежде чем речь зашла о посеве, Петро, смущаясь, обратился к Ивану Яковлевичу.

- С семенами у нас трудности, не выручите?

- С соседом последним сухарём положено делиться, и семенами поделимся. Федя, сколько возьмёте, потом запишешь.

По завершении работ на лане Смылковых Фёдор, выслушивая благодарности товарища, посоветовал ему:

- Петь, помнишь ты разговор вёл, шо тебе другое какое-либо дело бы освоить? Шо скажешь, если сапожником или шорником?

- Об одном подумали. Я сейчас этим и занимаюсь. Плотнику Репало сапожный столик уже заказал, кузнецу - ножи, обещал хорошие, из рессоры сделать. А шо касается быков, если кормёжку их со своих закромов обеспечишь, то бери их к себе хоть на всю зиму, делай на них любую работу, ну а по весне тогда решим.

- Я прошлый раз не досказал, шо взял в аренду два гектара казённой земли, вот теперь думаю опахать её по кругу.

- Хоть всю паши, только гляди за быками, как за своими, ну, и по урожаю отсыплешь, сколько душе не жалко.

- Друга не обижу.

- Тогда пошли. Ярмо бери моё, оно для них привычное, выи не потрут.

.Вместе с хозяином впрягли быков в ясеневое ярмо. Подвёл их к дому, там с

Иваном Яковлевичем воссоединили ярмо с дышлом, загрузили на подводу сакков- ский плуг, корма, воду, провиант и вместе с ним выехали к арендованному клину.

Прибыв на место, у края лана сняли с подводы однолемешный букарь, перепрягли в него Петровых быков. Оба, перекрестившись на восток, потянули руки к сошкам.

- Не, папань, вы идите наперёд, - и Фёдор первым взялся за сошки. Отцу ничего не оставалось, как поднять длинный налыгач и потянуть быков за собой.

- Ну, с богом, с богом, - махнул кнутом Иван Яковлевич. Упряжка тронулась и плуг, вгрызаясь в целину, пополз вперёд, оставляя след взрыхлённой, чернящей полосы. Волы, несмотря на недокорм, тянули дружно. Не успели разогреться работой, а края лана были уже опаханы со всех сторон. Остановились в раздумье на перекур.

Фёдор загорелся вспахать весь лан разом. С этой думкой он и подступил к отцу.

- Папань, раньше мечтал поскорее края обозначить, чтобы какой-либо чёрт со своим плугом в наш лан не врюхался, а теперь, поскольку Петька добро полное на быков дал, может, вспашем всю?

99

Ивана Яковлевича агитировать к работе не надо, он сам её постоянно ищет. Поэтому, услышав намерение сына, горячо поддержал.

- Верно, сынок, чо без толку плуг туда-сюда возить, вспашем весь лан, и дело с концом.

- Папань, земля с виду, вроде, захрясшая, а внизу помягче.

- Верно, сынок, сверху, как панцирем защитным схвачена, а в глуби намёк на влагу есть.

- Добрый должен быть урожай. У меня думка есть, всю нашу прибыль в дело направить.

- Это ж в какое такое дело?

- Может, папань, сразу сообща надуемся, жахнем и мельницу поставим?

Иван Яковлевич, улыбаясь в усы, с ответом не торопился.

- Урожай покажет, будут ли вообще вершки. Если, как в этом году, то и разговор затевать не стоит.

- Пока погода стоит, надо бы всё вспахать и засеять.

- Согласный. По приметам, зима будет снежная, летом-то ни одного дождя не упало. А снег для озимых это - как раз то, шо надо. А шоб у тебя никаких думок насчёт дележа не возникало, загодя говорю, работаем семейным гамузом. Когда выделишься, тогда будете сами с Катериной вершки с корешками делить.

- Ну, Петру Смылкову за быков всё равно придётся по урожаю долю выделить.

- Соседа не обидим.

- И ешо, Кондарев балакал, шо за нами долг восемь пудов.

- Да вот же, после нынешней страшной засухи зажиточных обложили дополнительным налогом, будто зажиточных засуха миновала, не ударила, как и остальных, убытками. Отвезёшь, хай подавятся голодающие вместе с ихой властью!

Периодически поглядывая на оставленную бричку, Иван Яковлевич с Фёдором гон за гоном продолжали вспашку. Вскоре руки у Фёдора, державшие вертикально жало букаря, устали до боли, а ещё через гон - стали отдавать мелкой дрожью. На пятом гоне была уже не пахота, а гулянье борозды. Руки держать ровно букарь никак не хотели. Лемех то въедался стальным жалом в целину по самую раму, что даже быки становились, то, напрягшись, они высмыкивали блестящее лезвие на вспаханный уже простор и готовы были уже бежать, и если бы не сдерживание впереди отца, то так бы и случалось.

На углу клина остановились ещё на один перекур. У бычьих костриц лемехами ходили запотевшие бока. Вместе с быками оба справили малую нужду. Иван Яковлевич, вернувшись, вышел за угол клина:

- О! У нас тут не борозда, а гуляющая, пьяная в дрыбодан, деревня. Бык, когда на ходу струей цедит, и то ровней след вилюжит.

- Не поверите, папань, будучи на фронте по работе соскучился до крайней невозможности, теперь землицы ухватил, как. - Фёдор подыскивал сравнение.

- Как Мартын до мыла добрался, - подсказал отец.

Но Фёдор продолжил:

- Правильно, как жадный Мартын. А теперь и совестно, отвык от работы, руки поручни сошек не держат.

100

- Давай попеременки, - оставил быков отец и пришёл к букарю. - Иди, правь быками, а я за плугом двину.

Медленно, под бычий сап и треск иссушённых, мёртвых трав, шаг за шагом ползёт под ногами целина. Заканчивался очередной гон. Иван Яковлевич твёрдо ведёт в борозде букарь. Фёдор тянет на налыгаче за собой быков и поглядывает в сторону села. Вдруг в той стороне появилась конная упряжка. Её первый заметил Фёдор. Он, хоть и ни разу не видел своих коней, подаренных кунаком Шайронс- ким, и представлял себе их по описаниям жены в письмах и рассказам отца, а тут вдруг они показались ему знакомыми. Но на всякий случай переспросил отца.

- Не наши ли едут на моих каурых. Хотя, они ж в отводе?! Папань, не Яшка ли вернулся?

Иван Яковлевич повернулся всем корпусом в сторону села, отыскивая взглядом подводу.

- Отсюда не бачу. Однако, Федь, добрый с тебя хозяин получится, коль своих коней чёрти откуда можешь признать.

- Ещё бы, подаренные кони мне весь последний год на Гражданской войне, снились. Хотя я их никогда не видел, а они мне снились. Ну, шо, отдохнём и сменимся, папань?

- Давай. Я тоже уже взопрел.

- Может, папань, заодно и быков пока перепряжем местами, а то один все время по твёрдой целине выхаживает, а другой - в пахотной борозде мучается?

- Толку не будет, я Петькиных быков знаю, этот, со сбитым рогом - на волю с пахоты будет выбиваться. Трогаем, мы к краю подойдем и если наши, то и они туда подъедут.

После короткого отдыха Фёдор прежде чем взяться за чапиги, ещё раз кинул взгляд туда, откуда едва доносилось тарахтение подводы, и остолбенело замер.

- Папань, гляди, я шо казав, то наши кони, и ими не баба, а мужик правит! Точно, Яшка вернулся! Всех наших сюда везёт.

Иван Яковлевич козырьком приложил руку к глазам.

- Кажись он. Яшка вернулся! - оставив быков, пахари, сияя от счастья, сошлись в ожидании.

Яков, правивший экипажем, увидев, что его узнали и ждут, не сдерживая радости, заулыбался во все зубы. Лихо, с казачьей сноровкой, с разворотом подрулил к пахарям. Взгляд Фёдора в одно мгновение прикипел к жеребцам. Только вихрем сорвавшийся с подводы Яков, вернул его на прибывших. Яков уже бросился с ним обниматься. Тиская и отрывая от земли брата, хохотал и легонько охаживал шлепками его по спине. Фёдор же отвечая взаимностью, не выпускал из вида коней. Пока Яков расцеловывался с отцом, он подошёл к жеребцам. Гладя их, обошёл со всех сторон, словно не верил собственным глазам. Наблюдая за Фёдором, прибывшие искренно улыбались. Тем временем Яков с Анной помогли сойти с подводы Дарье Кирилловне. Дети, топтавшиеся рядом с нею, вдруг по предложению Поли:

- Айда, пить подземную воду! - сыпанули к яру

- А Катерину шо ж не взяли? - испытывая неловкость за состояние здоровья жены, спросил Фёдор, глядя вслед детям.

Анна, посмеиваясь лукавыми глазами, подшкильнула деверя:

101

- Не намиловался ещё?

Фёдор, уловив зазывную мимику губ Анны, вернул взгляд на брата. Тот за годы расставания изменился, заметно постарел. В чёрных смолистых волосах редким разводьем плавали одинокие белые волосы. Нижние края висков будто кто намылил.

Всех отвлекли весёлые крики детей. Алеша с Полей, возвращаясь от ставка1, наперегонки мчались к ним так, что казалось, пятки достают до спин. Опередила Поля. Прилетев, она защебетала скворушкой, рассказывая, сколько там воды и какая она чистая, и как Алёша ногой ступил в грязь. Алёша, восстанавливая дыхание, вставлял своё. Опережая взрослых, они перекинули разговор на вернувшуюся с отгона худобу, и наперебой перечисляли Ивану Яковлевичу и Фёдору, сколько вернулось быков, коней, телят, овец. Якову оставалось только поправлять и поддакивать. Тут же дети запросились в работу, каждому хотелось принять участие во вспашке лана. Но, Иван Яковлевич охладил пыл ребят:

- Не спешите, ещё наработаетесь.

Взрослые, поговорив минут двадцать друг с другом по делам, связанным с прибытием Якова, стали решать, сделать ли выходной или продолжить вспашку. Но тут Яков, осознав причину колебаний, вдруг спохватился:

- Чё это я из вас лодырей делаю?! Никаких выходных! Ну-ка, давай, братан, пару гонов вместе сделаем!

- С удовольствием! Кто за плугом?

- Я, конечно, как полагается, по-старшинству!

- Ну, вперёд! - экипаж пахарей двинулся по целине, раскрывая степному простору запах земли.

С приближением к краю загона сыновей позвала Дарья Кирилловна, шумнув:

- Подходите, хлопцы, поможете отцу бороны снять, заодно и перекусим!

Женщины, не мешкая, расстелили парусиновый полог и принялись накрывать

обед.

- Вот и стан у нас новый, - радостно подметил Яков, вернувшийся с Фёдором к подводам, где мать со старшей снохой готовили обед.

- А как же вы хозяйство на одной Катерине оставили? - вспомнив вторую сноху, упрекнул жену Иван Яковлевич.

- Степаниду попросили, подсобить, в случае чего, - буркнула Анна.

- На любое дело соседку не позовёшь. Надо б было и ребят оставить. Ты, мать, могла б догадаться.

Серьезно за всех ответила Дарья Кирилловна:

- Управу в доме на детях не оставишь, какой с Лешки и Поли спрос? Одно сделают - другое забыли.

- Отговорки всегда у тебя в припасе.

- Бог даст, всё будет ладом.

- Барки срочно перевесим и начнем срочно боронить, - после того, как сняли бороны, делился планами Иван Яковлевич, деловито перебирая в руках удлиненные вожжи. - Оно, конечно, не по-хозяйски вдоль борозды волочьбой заниматься, но целину дважды придется разбивать.

1 Ставок - небольшой водоём со стоячей водой.

102

- Щас вдоль, а потом ещё раз вдоль? - подшкильнул отца Яков.

- А другой раз - поперек, садовая голова! Кухарки! Вы там скоро?

- Мы, считай, Яковлевич, готовы. Минута-другая и можно садиться, - извинительно отозвалась Дарья Кирилловна.

Яков, обтирая руки о полы плаща, направился к импровизированному столу.

- Э, э, голодный! - вскинул голос Иван Яковлевич, - быки на дальнейшее уже не нужны?

- Я, эт, папань, глянул, на чё мне свой желудок настраивать: на солдатскую присягу или на более вкусное?

Тем временем Фёдор раззанозил ярмо и поджидал Якова, чтобы тот вывел из него быков.

- Держи, братушка, выводим: цоп-цабе, куда полезли, веди их к задку подводы, для них там полова припасена.

Дарья Кирилловна из четверти тёмного стекла выбулькала в большую эмалированную миску, схожую с тазом, молоко. Анна скоро крошила в молоко хлеб. Дети помогали ей. Фёдор, прежде чем сесть за стол, посмотрел на свои руки. На обеих ладонях покраснениями просматривались будущие волдыри.

- Надо бы, мамань, рукавицы отыскать, иначе совсем побью, - показал он матери свои руки.

- Рукавиц с собой нету, а митенки1 исделаю, - откликнулась сразу на просьбу мать.

- Когда еду метали, то в тепле страдали, а к работе доскреблись, сразу инеем взялись, - отозвался отец, перецепивший вожжи на удлиненные.

- Возьмёмся инеем точно, - согласился с отцом Фёдор, моща телогрейку на парусиновый полог рядом с матерью.

Яков привязал быков к задку подводы и те, уткнув сразу морды в соломенную мякину, задвигали челюстями, набивая жёвку. Все сидели уже вокруг большущей миски и ждали отца. Вот и он опустился на выбранное место за импровизированным столом, но, пощупав парусину, заметил:

- Холодновато.

- Да, папань, земля стылая, через парусину достает, - жалуясь, поддержал отца Яков.

- Стелите, бабы, и полсть поверху, а то хлопцы разогретые, не успеют перекусить и соплями обзаведутся, - поднялся отец.

Пришлось подняться. Иван Яковлевич продолжал руководить:

- Фёдор, Яков, берите полсть, а вы, бабы, поднимите обед на руки.

Анна подняла таз с молоком и крошенным хлебом. Дарья Кирилловна собрала деревянные ложки и, сползая с парусины, под кряхтенье неловко встала, не разогнувшись до конца:

- Старость - не радость, Господи.

Полсть из чистой шерсти по размерам была больше парусины и ее края пришлось подгибать. Бабы вернули еду и ложки на центр, Фёдор, Яков, Анна и дети разобрали их. Лишь Дарья Кирилловна ждала Ивана Яковлевича. Тот, не торопясь,

1 Митенки - рукавицы, изготовленные из носков.

103

опустился рядом с женой, умостившись, перекрестился, лишь после этого взял свою, с облезлым лаком и зазубринами деревянную ложку, отпробовал молочной тюри. Только после отца потянулись к общей миске ложки со всех сторон. Фёдор и Яков метали тюрю, не жуя. Вскоре ложки черкали за дно. Дарья Кирилловна и Анна отложили свои ложки. Крякнул, будто этим подвел итог обеду, Иван Яковлевич, облизав, оставил ложку на походном столе.

- Младшим доедать.

Следом за отцом и Фёдором отложил ложку и Яков, он отодвинул миску с остатками молочной тюри детям.

В это время Иван Яковлевич уже подводил быков к ярму:

- Яш, прохлаждаться некогда! Пока Фёдор до ветра пошёл, иди сюда, быков запрягём да лемех почистим.

- От, батько, не даст полежать, чтоб сало завязалось. - ворчал Яков.

- Взялись за дело? - строго спросил отец Якова.

- Взялись, - согласился Яков, потягиваясь на полсти.

- На полдороге дело не бросают. Поднимай ярмо!

- Подождите, папань, быкам шеи от влаги соломой протру

- Вот так-то. Паняйте1 с Анной, мать сама уберет стол. А я начну боронить.

Иван Яковлевич отвязал лошадей, расправил вожжи и направил упряжку в

пахотную непролазь. Фёдор с ревностью проследил, как его кони, шарахаясь из стороны в сторону, смыкали постромками, лишь со временем, приноровившись, пошли ровнее. Бороны, куря пылью редкого сухостоя, подпрыгивали на сухих глыбах. Грачи, как тысяча торговок, слетались и слетались на кормёжку, чувствовали себя хозяевами и с возмущёнными криками, неохотными прыжками и короткими перелётами сторонились упряжки.

Иван Яковлевич, окончив одностороннее боронование, с облегчением ступил на полосу почти выровненного и не совсем измельченного чернозёма. "Ну, вот, теперь пойдём поперёк вспашки", - сам себе дал команду он и тронул жеребцов.

Пройдя гон, оба экипажа сошлись у стана.

- Как у вас? - спросил Иван Яковлевич, улыбаясь.

- Непривычно в борозде идти, - пожаловалась Анна, - в чувяки земли набралось.

- Шо значит, один-два раза к пахоте тебя не привлекли, и уже разучилась быками править?! Эх, мы, работники! А ты, Яков, не разучился за чапиги держаться?

- Иван Яковлевич ставил жеребцов на кормёжку.

- Я нет, а Федька - да. Вилюжит.

- Шо правда, то правда. Работать хочу, а руки поотвыкли основательно. Глыбь держу, а наклон - не всегда получается. Как подустану, и пошли бычиные вилюги. И опыт же до службы, вроде, не плохой был.

- У нас-то сакковский плуг, устойчивый, а будь аксайский - ещё бысрее бы подбился. А опыт, коль был, то возвернётся. Пойду, погляжу, где можно сеялку спустить.

Иван Яковлевич направился осматривать съезд с большака.

1 Паняйте - трогайте.

104

Вернувшись к сыновьям, доложил:

- Съезд нашёл.

- Кто за ними поедет? - спросил Яков.

- Я с кем-либо из вас, одному их не прицепить. Как сеять-то думаете, хозяева? Вдоль, по направлению к балке или, наоборот, поперёк?

- Как будто это имеет какую-либо разницу, - ни с того ни с сего вспылил Яков.

- Вечно вы, папаня, шарады выдумываете.

- А я разницу вижу, Яш, - возразил Фёдор, - по мне надо поперёк, шоб влага задерживалась. Вдоль если сеять, то вода по канавкам прямым ходом покатится к яру, а поперёк - мы ей этим дорожку-то и перегородим, создадим, так сказать, каскадные ступеньки. Я это ещё в горной Грузии подсмотрел.

- Во-во, хороший дождь и всё вместе с пшеницей понесёт в тот же яр.

- Большая вода всё может смыть, хоть как мы посеем, но для малых дождей - мысль Фёдора правильная. - Раскрыл секрет своего вопроса Иван Яковлевич, сразу же ставя новые задачи: - Кончим боронить, срочно поедете за сеялками, а я уж тут, на месте их налажу. А пока, за работу, за работу, время не ждёт, - он поднял голову на выцветшее, стылое небо и выдал прогноз погоды. - Птицы, похоже, перелёт окончили, не сегодня, завтра пометёт, надо торопиться.

Более часа мужчины пахали и боронили без остановок и перекуров. У коней заблестели подгрудки, в промежностях задних ног взбилась пена. Бока быков, отливая сырой бархатистостью, ходили, как меха, ходуном. Дети, тем временем, готовя костёр, оберемками натащили из яра гору курая, а женщины с округи насобирали большую кучу сухих коровьих лепешек. Теперь сообща колдовали над костром. Но разжечь его не получалось. Дарья Кирилловна, испортив ещё две спички, приостановила затею.

- Наши выйдут на этот край, сами запалят, бо все серники попортим, и толку не будет, а пока пошли еще кизяков поищем, а вы, ребята, овечьих, овечьих, старайтесь насобирать, те больше жару дают.

Бычья упряжка выползла с низины к стану. У Фёдора и Якова рабочий зуд. Но их на самом верху опередил боронивший Иван Яковлевич и, не сбавляя темпа, ушёл на новый круг. За ним последовали сыновья. Увлечённая сбором топлива, Дарья Кирилловна увидела это запоздало. Всплеснув руками, ругнулась вслед:

- Вот оглашенные, кто ж нам огонь распалит, и на минутку не остановились, себя загонят и худобу загонят.

Пройти ещё один гон без остановки Дарья Кирилловна решила уже им не давать. Выйдя прямо к пахоте, она встретила мужа упреками:

- Отец, ну, шо ты выдумал? Без зупинки, без остановки всё бегите, бегите. Будто завтра конец света.

- Не конец света, но и не прохлаждаться приехали сюда.

- Так вы ж вылупили глаза и прёте, прёте! Себя не жалеете, так к худобе хоть сочувствие поимейте.

- Поимеем. Ещё гон пройдём, тогда передохнём.

- Ну, упрямый! Быка такого упрямого не найдешь! Знай, на другом круге под бороны с Анной ляжем, а мучить ни себя, ни быков не дадим.

Иван Яковлевич, особо не слушая, дернул вожжи и, пыля лёгким куревом по

105

падавшегося под зубья борон сушняка, удалился по склону. С правой стороны, ширя за собой вспаханную полосу, к краю подходила бычья упряжка с сыновьями. Встречать её вышли Дарья Кирилловна с Анной.

- Эй, вы, работники! - строго начала Дарья Кирилловна. - Становитесь на роздых! Будя и над собой и над худобой измываться.

- Эт, братка, маманьке папаньку не удалось приструнить, так она для нас с тобой свою борону приготовила.

- Яш, - вступила Анна, - останавливайтесь, останавливайтесь, хоть с полчаса отдохните!

- Я б с радостью и дорогой душой, да Федька не велит, он у меня за главного, видишь, как он в мамкиных носках за чапиги держится, - пытался отшутиться Яков, продолжая тянуть за собой быков.

- Не вали на меня, - отозвался Фёдор. - И я б с тобой упал бы щас на полсть, примкнул бы веки, часа по два на каждом глазу, да боюсь от батьки кнута получить.

И так экипаж пахарей под шутки-прибаутки, невзирая на строгое требование женщин сделать в работе перерыв, не останавливаясь, ушёл на новый гон. С очередным упругом с хрустом поплыла мёртвая степь под плугарями. Гон за гоном, борозда за бороздой череслом и лемехом отслаивается от заклеклой почвенной плиты пласт чернозема, выворачивая его вверх травными корневищами. Дарья Кирилловна постояла-постояла у края лана и махнула рукой:

- Ни чё тут скажешь, строгалевская порода! Другие мужья своих баб пьянками, гулянками донимают, а мой меня всю жизнь работой мучает. Сколько я глины перемесила, сколько саманов попеределала?! Счету нету! Когда сами, своим трудом базы поставили, животины во дворе в достатке стало, пшеницы попродали и копейка хорошая появилась, думала, больше не будем сами так надрываться, наймём людей и хай те дом ставят. Да куда там. И людей наняли и сами там, на стройке, спины не разгибали. И у самого хрип с пупом трещит и меня туда же суёт! Господи, когда уже он наработается, шоб сел, об чём-нибудь кроме работы поговорил. Не бывает! Только от него и слышу: "Это надо срочно исделать и это надо срочно исделать". Иной раз мне, грешнице, кажется, шо он и на том свете себе занятие придумает

- Вон, подходит отец к этому краю, перестревайте, мам, - напомнила присевшая на полсть Анна.

Дарью Кирилловну будто кто обдал кипятком. Не по годам шустро, чуть ли не бегом, она понеслась к борозде:

- Отец, какого чёрта! Или ты моей смерти хочешь?

- Чё тебе, старая, надо? - глава семейства прикинулся непонимающим.

- Чё надо?! Вон пламя не занимается в костре, иди исделай!

Иван Яковлевич вывел из пахоты коней под уздцы, разнуздал и из мешка сыпнул на дно ящика подводы двумя кучками по мере овса. Кони с жадностью захрум- тели зерном. Иван Яковлевич снял с сиденья попоны и прикрыл их спины. Сразу же занялся боронами, приподнимая, стал осматривать зубья:

- Ах, ёшь-ты-камарёш-ты, один всё-таки согнулся, - ругнулся Иван Яковлевич и незамедлительно приступил к ремонту

- Костёр нам, отец, исделаешь?

106

- Хлопцы этим делом займутся, а мне надо срочно зуб на бороне поменять.

Анна, услышав от тестя слово "срочно", улыбнулась и покачала головой, мол,

такого горбатого и могила не всякая исправит.

III

Всё же Иван Яковлевич просьбу Дарьи Кирилловны выполнил. Не дождавшись сыновей, он переложил костёр по-своему и без труда его зажёг. Отходя от него, наказывал:

- Не спешите подкладывать. Когда костёр наберёт силу, чайку сварганьте, а нам - боронить, срочно.

И, не дав коням покончить с овсом, повёл их в пахоту. Женщины занялись стряпнёй. Выставив котелок на угли с заветренной стороны костра, наполнили его водой из баклаги. Ребята толкутся тут же, у костра. Каждый из них старается "покормить" топливом огонь. Тот, сникая пламенем, задыхается, кужелит дымом. Разгневанная Дарья Кирилловна гонит Полю и Алёшу от костра.

- Затушите, окаянные! Сбегали б до воды. Отходите отседа!

Ребята, косясь на Дарью Кирилловну, с неудовольствием отодвинулись от костра. Поля мгновенно нашлась.

- Давай наперегонки ещё раз к ставку?

- Давай!

- Три - четыре, марш! - скомандовала Поля и первой рванула во всю прыть к яру, только пятки замелькали. Болтающиеся косички развеваются на ветру от бега. Алёша заметно приотстал.

Дарья Кирилловна с облегчением посмотрела вслед.

- Так-то оно лучше, - итогом сама себе буркнула она.

Минут через сорок вода в котелке вскипела. Дарья Кирилловна настрогала от прессованной плитки чайного крошева, вылила остатки молока из четверти. Когда чай вскипел снова, заправила его бараньим жиром и солью. Дали время булькающей влаге ещё помлеть на костре. Приближающихся пахарей встретили приготовленными для них большими кружками напитка. Отец с сыновьями сошлись к стану одновременно. Мужчины приняли угощение, не выходя их борозды. Пили с восхищением и покрякиваньем:

- Ух, хорош чаёчек! - расхваливал Иван Яковлевич, отдуваясь.

- Калмыцкий! - улыбалась Дарья Кирилловна.

Анна топталась возле Якова, следила, как тот, фыркая, пьёт. Его лицо заблестело испариной. Сняв нижний платок, Анна заботливо вытерла мужу лицо. Искоса кинула взгляд на Фёдора и, задумав своё, стала собирать пустые кружки. Приняв их от мужа и свёкра, загадочно улыбаясь, подошла к Фёдору, протянула к его вискам руку с платком.

- Дай, поухаживаю, родня! - бережно, словно трепеща чувствами, промокала она пот.

- Не боишься, шо Катька прознает и драться кинется? - пошутил Фёдор, искоса поглядывая на брата, как тот отреагирует. Но у того в небритых устах расплывалась улыбка.

107

- Я первый ей передам про ваши ухаживания, - скалился Яков.

- А я с Катьки ещё магарыч за это потребую, - парировала Анна.

Под общие улыбки и под собственные разные мысли разошлись: мужчины продолжили пахать и боронить, а женщины вернулись к костру, чтобы приступить к готовке ужина.

Фитиль дня, укручиваясь, потихоньку гасил свет. Пшенная каша с кусочками сала была давно готова и теперь, пухтя в котле, стоявшем сбоку, на сникших углях костра, дразнилась аппетитным запахом. Женщины с нетерпением поглядывали на силуэты елозивших по полю фигурок.

- Мам, идите, выгоняйте ударников с поля, хватит им там корпеть, - попросила свекровь Анна.

- Пока до угла не дойдут, звать их бесполезно, давай хлеб порежем.

В вечереющем поле густела мгла. Заговорившись, женщины вдруг с удивлением обнаружили, что пахарей они просмотрели, и те, не задерживаясь у стана, попёрли на новый гон.

- Да шо они, осатанели! - подхватилась Дарья Кирилловна. - Эй, работники, вы часом не перепутали, иде у вас стан? - кричит она вослед удаляющимся силуэтам. - Ну, шо за люди, отец в работе скаженный и сыновья в ево пошли. Ну-ка, Лёша, Поля, идите и не давайте им больше работать.

Добиваясь своего, она, словно настырный командир, бросает в бой последние резервы - Алёшу и Полю. Дети убежали, а она вернулась к костру. В центр его, на потускневшие угли подбросила ещё топки. Темень всё плотнее и плотнее копилась вокруг красневшего глаза костра. Первым появился Иван Яковлевич. На слова упрёка жены отреагировал резко:

- Вместо жужжания лучше б торбы для коней приготовила.

- Долго их готовить? - попыталась возражать Дарья Кирилловна.

- Не долго, а должны быть готовы! А с ночлегом разобралась? - и, видя, что жена умолкла, продолжил выговаривать: - Конечно ж, нет! - но, сбавив пыл, уже потише и по-деловому он стал отдавать распоряжения. - Мы с малыми ляжем на подводе, а молодежь у огня пущай спить, - сняв хомуты, он накинул попоны на разгоряченных лошадей. Подошёл к костру. - Ну, шо вы такого вкусного сготовили, дух аж до края поля достаёт?

- Пшёнку, отец, такую, как ты любишь.

- Ну, добре. Иде наши хлопцы запропастились?

Он пошёл к пахоте. Справа надвигалась упряжка быков, ведомая Яковом. Там и ребята.

- Будя, будя, бо вы навилюжите по сумеркам, шо и по свету не исправить. Федь, ты подход к кринице запомнил, худобу надоть поить.

- Обязательно, - отозвался от букаря Фёдор, - снизу подведём, попоим.

- Только вперёд коней поите, их развернуть можно так, чтоб воду не взбаламутили.

Выпрягли быков, Фёдор отвязал коней, спросил отца:

- Попоны, папань, не потеряем?

- Ты предлагаешь, шоб я, как цыган, чертей тебе наперёд всыпал? Шагом проведёшь под уздцы, на месте останутся.

108

Фёдор с Яковом увели быков и коней на водопой. Иван Яковлевич чистил лемех букаря. А дети снова уже у костра. Жмутся к нему на корточках, восхищенно, словно завороженные, смотрят на пламя. Быстро подступает раннезимний мрак.

Через минут двадцать братья пригнали коней и быков с водопоя. Женщины, подбросив в костёр ржавого прутья, розда'ли ложки и хлеб. Пламя костра осветило стол. К ужину приступили молча. Глухо застучали деревянные ложки о котёл. Иван Яковлевич ел в прихлеб, со звуком. Яков от удовольствия покрякивал. Женщины в еде не спешили, взяв по ложке каши, в рот отправляли долями, давая насытиться мужчинам. Разгоревшийся аппетит надолго воцарил молчание - только постукивали столовые деревенские приборы. Вдруг с высоты донеслось печальное "кур- лы-курлы". Фёдору щипнуло душу. Прекратив на минуту жевать, проводил слухом удаляющийся зов. "Это лето уплывает в Лету, другое будет через год", - вслед подумал он. Словно оплакивая его, с неба упало несколько капель.

- О, мне на нос капля дождя тяжёлая упала! - вытирая краем юбки лицо, веселым голосом вывела Анна Фёдора из раздумного оцепенения.

Только после слов Анны Фёдор продолжил ужин. Заигрались дети. Алёша своей ложкой придерживал наполненную ложку Поли.

- Отстань, я ещё не наелась.

- Лёшка, ну-к, перестань, - вмешался отец.

Ложки стали почиркивать о дно котелка. Иван Яковлевич, хлебнув последний раз, отложил ложку, и включился в разговор:

- То каша пахла, а теперь пахота духом своим достаёт.

- Дух мёртвой истории, - подсказал Фёдор.

- Ты у нас самый грамотный, четыре класса церковноприходской школы кончил, Яшка - два, а я - ни одного.

- Но деньги ж считать умеете?

- То деньги, деньги и слепые умеют считать.

Мужчины, насытившись, поднялись. Яков сыто икнул. Фёдор, облизывая ложку, спросил шутя:

- Набил кишку? Не порвётся?

- Щас завалимся, пускай салом завязывается.

Наконец оставив мысли о работе, они так никчемно переговаривались, пока женщины убрали посуду и стелили постели. Фёдор ушёл к коням, перевязав их, надел торбы с овсом. Потом подошёл к отцу, готовившему концентрат для быков.

- Папань, - тихо заговорил он, - мож, мне где-нибудь в другом месте переспать? Яшка ж только вернулся, должно быть, соскучился по Анне.

- Мать казала, - также полушёпотом ответил он, - они дома поспали вместе. Ложись с ними, со стороны Яшки. А мы с матерью на подводе покимарим.

Управившись, Иван Яковлевич, повысив голос, скомандовал:

- Корм худобе дали, теперь до ветру: ребята - направо, девчата - налево, за подводу, и всем спать.

Фёдор нарочно долго возился у быков, чтобы Яков с Анной улеглись. Вернувшись, услышал начинавшийся в полутонах храп брата. Лёг рядом с ним на спину. Анна зашептала:

- Кужух там тебе для укрывания оставили. Нашёл?

109

- Ага, - так же шёпотом, ответил он, кутаясь с носом в овчину.

В стылом, выцветшем небе кужелили звезды. Месяца видно не было. На весь организм накатилась усталость. Согреваясь, Фёдор провалился в глубокий сон.

Проснувшись под утро, Фёдор из тулупа выглянул в темноту. На востоке, где-то у самой земли, надорвался краешек темени. В порыв, словно слабенькой струйкой крови, засочился рудный свет. Перевел взгляд на усыпанное росным перламутром пространство в округе. Степь зябко куталась сгустевшим туманом. Сквозь сумрачную пелену в полудреме стойким запахом дышала пахота. И над ней тайком, бесшумно, как в тапках, кралось дыхание ветерка. Костерок, поддерживаемый им, чадя, еле тлел. Фёдор снова закрыл глаза и, продолжая бередить дремотной недосказанностью сна, ждал его продолжения. Потом отчетливо услышал - поднялись родители, как они шептались на тему, где справлять большую нужду, слышал их отдаляющиеся шаги и вздох просыпающейся Анны, её шептания с мужем насчёт той же проблемы, но в это время задрались между собой кони. Яков подскочил и побежал к коням, разнимать. Фёдор открыл глаза и увидел, как на востоке занималось розовое зарево, будто там что-то горело, и ветер раздувал пожарище. Его отблеск окрашивал красками огня посветлевший свод неба и доставал розовыми языками окаёмы облаков. Он и Анна остались лежать одни. Фёдор повернул голову в её сторону. Она лежала на спине и тоже смотрела на него. Её глаза и губы, дразнясь, смеялись. Фёдор и Анна смотрели друг на друга желанно и неотрывно, какие только мысли не посетили их в эти мгновения.

Яков тем временем распутывал у коней привязи, слышны были торопливые шаги Ивана Яковлевича, тоже слышавшего драку каурых. Фёдор и Анна продолжали лежать и смотреть друг на друга. Её губы, приоткрываясь, звали и обещали. Проходя мимо, Иван Яковлевич с удивлением взглянул на парочку. Словно наткнувшись на кочку, остановился, ещё раз посмотрел на них, но уже осуждающе, сдвинув брови к переносице. Фёдора будто ударило током. Он вскочил и начал делать разминочную зарядку. Поднялась и Анна, направившись сразу к мужу. Наскоро позавтракали хлебом с салом. После завтрака женщины принялись за восстановление огня. Мужчины приступили к пахоте. Но весь день Фёдор избегал встречи со взглядами брата. И даже когда закончили пахать лан и Яков, окрылённый счастьем успеха, возбужденный и радостный, подбежал и обнял его, Фёдор, хоть и улыбался, но взглянуть тому в глаза не посмел.

IV

Иван Яковлевич с Яковом собирались ехать домой за сеялкой. Подсобрав объедья в возок, он скомандовал:

- Дети, быстро в бричку! Едем, срочно!

- А мы назад приедем? - не торопилась выполнять указание Поля.

- Там видно будет, - дипломатично, не вступая в словесную перепалку, ответил Иван Яковлевич.

Он подождал, пока все усядутся, поднялся на козлы сам и, разобрав вожжи, тронул лошадей.

Фёдор на быках доканчивал продольное боронование. Особенно тщательно,

110

двумя гонами прошёлся боронами по одному и тому же месту на окраинцах лана, где земля уже подсохла и плохо рыхлилась. Дарья Кирилловна с Анной занимались стряпней. Анна после отъезда мужа ощутила внутреннюю свободу, время от времени бросала взгляды на Фёдора, поднимавшего в ответ руку, мол, не бойтесь, я - тут. Раздумывая над ситуацией, при которой он оказался лежащим рядом с женой брата, никак не мог понять, почему тогда она улыбалась ему глазами? Что говорил её зазывный, дразнящийся взгляд? То ли Анна смеялась над ним, мол, рядом с тобой, а со мной ничего сделать не можешь, то ли намекала на возможность греха в будущем? "И всё-таки, зачем ей надо было улыбаться? - рассуждал Фёдор.

- Сказала бы просто: "Доброе утро!" и никаких вопросов и думок. А её бл...ский взгляд и губы говорили не намёком. И чё бабам надо? Пускай мы, мужики, на всякое содержимое в юбке засматриваемся, особенно если оно ещё и юбку распирает, нас за это и прозывают кобелями, а бабам-то чё надо-ть?". Фёдор ещё немного мысленно колымским слогом покостерил женский пол, а потом примирительно решил: "Должно быть, они такие же, как и мы. Нам свеженького хочется, и они туда же. Эх! Анна-Анна, не доводи до греха!"

К моменту завершения боронования прибыл "десант" из дома, опять отец с Яковом привезли детей. Лёша и Поля сразу бросились к костру:

- Ух, ты, костерище какой!

- Бабушка, бабуля, картошка есть? - придумал занятие Алёша.

- Есть, голубки, есть. Ань, достань там, в чувале.

Ребята были поглощены только костром, мешая своей возней готовить еду.

После короткого обеда "солдатской присягой", заправив тринадцатирядную сеялку житом, пустили её поперёк пахоты. Работа ладилась. У взрослых сияли глаза. Однако Полю и Лешу сев не привлекал, они по-прежнему были увлечены костром. Иван Яковлевич, бросавший несколько раз в их сторону взгляд, остановил быков, крякнув, позвал:

- Э, лоботрясы, хватит баклуши бить! За работу!

- Хай бы поигрались с огнём, дома-ть у них этого нету, - вступилась было за них бабушка, но дед оставался верен своей упрямой натуре.

- Будем потакать, шалопаями вырастут. Лёша, бери быков за налыгач и тяни за собой, да следи за отбойным рядком, шоб огрехов не наделать! А ты, Поля, учись в сеялку зерно засыпать и разгортать его равномерно по всему ящику.

Экипаж тронулся, и Иван Яковлевич, находясь на сеялке рядом с Полей, показывал ей, как просыпается в рукава к дискам зерно, как прочищать их. Через пять гонов дети подбились и запросились снова к костру. Иван Яковлевич ушёл с внуками. Фёдор и Яков сменили их. Поплыла сеялка из конца в конец. Гон за гоном засевалась широкая полоса.

- Сеять быстрее, чем пахать, - оглянулся Фёдор на брата, управлявшегося с сеялкой.

- Надо-ть думать! Сеялкой раз прошёл, а плугом - десять раз надо, не меньше!

От стана полыхнул скандал, за что-то Иван Яковлевич громко ругал детей. Те вскоре примчались кататься на сеялке. Подул северо-восточный ветерок. Крепчая с каждой минутой, он набирал силу. Рядом со вспаханным полем покатило шары

111

курая - перекати-поле. Те, словно мячи, порывами ветра срывало с места, подбрасывало и гнало на юго-запад, к балке. Слезящимися от ветра глазами Фёдор следил за их маршрутом.

- Видно, перекати-поле лучшей доли ищет. Запоминайте, вон куда надо за топкой ехать, - заметил он вслух.

- У нас на зиму кизяков хватит. - Отозвался Яков. - Это тем, у кого скотины мало, стало быть и навоза мало, остаётся только кураём да соломой топить.

- У Слюпиных и соломы нету, они её у соседей воруют, - вставила Поля.

- А ты откуда знаешь? - Фёдор с удивлением посмотрел на сестру

- Ихний Колька на днях рассказывал.

- Эх, бедность, бедность! - посочувствовал Фёдор. - Но в той семье бедность от лени прижилась, - осуждающе сыпанул он правдивые слова.

- Никакой топкой гребовать не следует, лишь бы тепло давала. Телогрейка и то выручает, - отозвался Яков.

- Согласный, - передёрнул плечами Фёдор. - Шо-то похолодало, напротив стана останови, схожу за телогрейкой.

Когда сеялка поравнялась со станом, Яков скомандовал быкам:

- Тпрр! Стойте, Петровы скороходы! И мне тоже, Федь, теплушку захвати, а то спину пронимает.

Дети первыми сыпанули к стану. Взрослые там уже укутались в зимнюю одежду.

Утеплившись и поменявшись местами, братья продолжили сев. Холодный ветер усилился. Его порывы словно пилили струны мёртвых трав. Прорываясь через сатиновые брюки, астраханец обжигал холодом ноги до костей. Мокрые тучи, обвиснув, разрывались с моросью в клочья ветром. Сеяльщики, продолжив работу, подставляли под его порывы разные стороны корпуса. Фёдор то шёл передом, то, пятясь, тянул быков за налыгач. Яков, стоя на грядушке сеялки, крутился, словно извивался от нестерпимого огня. Вскоре начал срываться снег.

Иван Яковлевич, подняв каракулевый воротник полушубка, подтвердил этот факт вслух:

- Ну, вот, и белые мухи полетели.

Глянув на посиневших от холода детей и женщин, принял решение отправить их конной подводой домой. Но Дарья Кирилловна стала настаивать на том, чтобы свернуть всю работу и всем вернуться домой сразу. Анна её поддержала:

- Не досеем, что с того? Остальное - весной посеем.

- Езжайте, мы сами разберёмся, когда работу прекращать!

- И всё ж, отец, мож, все разом домой отправились бы?

- Шо ты мне зубы заговариваешь, пока судим, да рядим, дети тем временем околеют от холода! Трогайте, щас же, срочно! - Иван Яковлевич остался верен себе: сказано - сделано. Загрузивши в возок постельное имущество и утварь походной кухни, женщины с детьми, тронулись в направлении села. Проводив взглядом удаляющуюся повозку, Иван Яковлевич сам себе вслух добавил: "Если б вас слухал, давно бы меня куры загребли. Тут-то осталось - всего ничего.".

Однако лишь к концу дня удалось окончить сев. Вернулись к стану, где кособоким сугробом уже подпёрло подводу. Костёр уже не подавал признаков жизни.

112

Загрузившись в полутьме, пахари за быками сделали первые шаги усталого пути домой. В дороге стали свидетелями того, как зима на рамки лесных полос натягивала холсты снегов. На каждом из них бычья упряжка с прицепленной сеялкой ложила первый мазок рисунка.

Строгали, чтобы не замёрзнуть и не простыть, почти всю дорогу шли пешком. Несмотря на огромную нечеловеческую усталость и что уже еле волочили ноги, они, держась за борта повозки, предвкушали тепло родного дома и много шутили.

...И только к полуночи хлеборобы втащились во двор. Груженную плугом и боронами подводу с прицепленной к ней сеялкой протянули к летней кухне. Встречать их вышли переволновавшиеся члены семьи. Даже дети, наполнив двор звонким щебетанием, сразу стали обтирать с бычьих боков налипший снег. Катерина прижалась к холодной щеке мужа.

- Ты так вкусно свежестью пропах.

- Ага, это оттого, шо сам звеню, как льдинка. Как ты? - спросил её Фёдор, знавший от домашних, что чувствовала она себя эти дни неважно.

- Побегала одна в хозяйстве, аж дурно было. Два раза дома чуть сознание не теряла. - Она притянула руку Фёдора к своему животу. - Бьётся! Ни как, драчун будет!

- Когда?

- Должно быть, скоро, - поняв намек мужа на роды, ответила она радостно.

Согретый душевным теплом, Фёдор, смахнув с волос её одаренный при обнимании клок снега, легонько подтолкнул жену к двери:

- Ну, иди, иди, а то застудишься, - хотя у самого всё, что есть ниже поясницы, потеряло чувствительность. В пушистом свете от дверей обильно кружились, падая, снежинки.

V

После полночи зима хлестнула со свистом, воем, взбесившись, начала смыкать двери и ставни, хохотала и всхлипывала в трубу. Но к утру метель внезапно оступилась, позёмка тихо улеглась, взбудоражив своей первозданной слепящей чистотой рассвет неземной красоты. На стеклах окон - мираж льдистой листвы и причудливых узоров. Под фатою снегов - вся округа.

Фёдор первым вышел во двор, и, словно в продолжение сна, оторопело осматривался. За ночь обильный снегопад обрядил всё подворье безгрешной белизной, скрыл колдобины на дороге у тыльных ворот. Холодные лучи, растворенные молоком рассвета, оттеняли бахрому инея сказочно и мило. Им расшита каждая веточка, каждый выступ на хатах и заборах. Под ногами еле похрустывает снег, прихваченный морозцем. Фёдор с удовольствием начинает утреннюю управку за худобой. Первым делом почистил Петровых быков, насыпал полмешка дерти и, оставшееся в оклунке вскинув на спину, понёс другу. Открыв его калитку, крикнул:

- Петь! Ты дома?

- А где ж мне с моей культей мотаться?

- А кто тебя знает?! Может, на край села к солдатке какой шуганул? - пожав руку, указал на оклунок:

113

- Принимай дерть.

- Это заместо быков?

- Не переживай, быки твои целые, я их почистил, сейчас поедят и приведу.

Фёдор занёс мешок в кладовую и поставил туда, куда указал хозяин. С радостью

доложил о полной обработке арендованного клина. Через час привёл быков.

- По урожаю рассчитаемся за их работу. Побежал, Петя, управку кончать, а потом мне ещё инвентарь в порядок приводить.

- По свободе забегай!

- Обязательно.

Доуправившись, Фёдор вернулся в дом. Там, в кухне, на топчане, застал лежащим, с голой спиной, отца. Ивана Яковлевича всё же просквозило и теперь Дарья Кирилловна, натерев редьки, занималась его лечением.

- Уже управился? - спросил он.

- Соседских быков почистил и хозяевам отвёл.

- Претензий нет?

- Никаких. Наоборот, намекает на супрягу1.

- Какой с него теперь работник?! - вступила в разговор Дарья Кирилловна, накладывая компресс.

- Вот по этой причине и надо б как-то помогать по-соседски, - горой за товарища встал Фёдор.

- Помаракуем. Будь у нас мельница - лучшего мельника, чем Петро, не сыскать. Ты, вот шо, отвези и сдай дополнительный налог, те восемь, чи сколько там, пудов пшеницы, а то неровён час, скоро с полномочным по дворам ходить станут. А нам этого не надо. Ещё найдут наш потайной закром, беды не оберёмся.

Дарья Кирилловна, продолжавшая хлопотать возле мужа, услышав новость, оторвалась от занятия.

- Посдавали ж все налоги, какое ещё обложение?

- На зажиточные семьи накинули ещё дополнительный налог на пшеницу по случаю повсеместной засухи.

- А нам та сушь урожай принесла? Хорошо, хоть на корма успел батька выкосить.

- Помолчи, старуха. Все эти разговоры в пользу бедных. Наши жалобы никто не услышит. Отвезли и забыли. А то будут таскать, пока всё до последнего грамма не свезёшь.

- А я б не дала ни грамма.

- Замолчь, я сказал! Занимайся плитой.

Дарья Кирилловна обижено вернулась в стряпчий угол. Стала готовить завтрак. Вскоре ей в помощь присоединилась Катерина. Она опять с утра чувствовала себя неважно. Лёша с Полей собирались в школу. Яков с утра ушёл в кузню, отковать ломы. Анна, подоив двух коров, прошла мимо, окатив его таинственной улыбкой губ и глаз. Минута за минутой, по капле огневой день прибавляет света. Через окно видно, как с придавленных инеем ветвей, шурша, осыпается пушистый мех снегов чистейшей синевы - после и наступать будет боязно.

1 Супряга - совместная работа.

114

После завтрака Фёдор ушёл в воловню поправить ясли. Ещё не окончил там дело, как прибежал Лёша:

- Дядь Федь, деда зовёт.

С неудовольствием прервав работу, направился в дом. На крыльце наскоро обмёл просяным веником с сапог снег, попёр в комнату:

- Ну, чё, папань, случилось, шо вы меня каждую минуту отрываете от хозяйственных занятий?

- Я хотел тебе напомнить, пора ставить наших быков на откорм.

- А я чо делал, не то ли?!

- Ячмёнку режешь?

- А то как же!

- Из мякинника полову добавляешь?

- Само собой.

- Концентратами ее пересыпаешь?

- Обязательно!

- Сколько дерти сыплешь?

- Как всегда, по мере на носилки ячмёнки.

- Ну, вот, так я и знал. Недокармливаешь! По одной с четвертью уже надо! Весной на чём пахать собираешься? На себе?

- Хорошо, буду добавлять в мешку по мере с четвертью концентрата.

- И не забывай теплой водичкой сбрызгивать.

- Я никогда так не делал.

- Это ты не делал. А добрые хозяева в холода обязательно так делают. Корм тёплый раз, да и сухой корм, он только коню нужен, а быкам лучше влажноватый.

- Всё сделаю, как надо. Вы лечитесь, не переживайте и меня не смыкайте.

- Ладно. Переломился оттого, шо отец на минуту вызвал, - ворчал он. Фёдор уже закрывал дверь, как услышал вдогонку, - На курятнике дверку утеплите.

Выйдя во двор, Фёдор столкнулся с женой. Та выглядела болезненной и бледной.

- Нездоровится тебе?

- Должно быть, скоро, - намекнула она на роды.

.Но, несмотря на предчувствия Катерины на скорые роды, мальчонка появился на свет только после Рождества. Роды принимали Дарья Кирилловна и Анна. Бабка Перетрушиха, к которой побежал Фёдор, причапала, придерживаемая им, к тому моменту, когда Анна уже перевязала пуповину и теперь, натирая чистой тряпкой кухонный нож, готовилась её перерезать. Глянув на вошедших, Анна, опережая Дарью Кирилловну, пересиливая крик новорождённого, торопливо обрадовала Фёдора:

- Пляши! Сын у тебя!

Фёдор, переполняемый радостью, от восторга взмахнул по-птичьи руками, подпрыгнул на месте, словно танцующий журавль, облапил старуху, приподнял её и закружил вокруг себя. Опешившая Перетрушиха хватала ртом воздух и долго не могла произнести ни слова, только ахала.

- Ах, ты! Ух, ты! Станови на землю, охальник!

Но Фёдор не слушал старуху и не отпускал её.

115

- Ах, ты, Боже мой, я ж развалю-ю-юсь! - заверещала Перетрушиха.

Только после визга Фёдор поставил знахарку на пол. Та, через приступы беззубого смеха, восхищалась.

- Молодую никто на руках так не кружил! Ух, ты, живчиковый да пламянный, жинку будешь после кружить.

Придя в себя и раздевшись, прокомментировала случившееся:

- Ишь, как добавочным-то пяти десятинам земли обрадовался! Словно смерч меня от земли оторвал да закрутил, по сию минуту земли под собою не чую, - но, переведя взгляд на занятия Анны, тему разговора сразу сменила. Обращаясь к Анне, скомандовала: - А ты десять раз не примеряйся. Отрезай, отрезай! А место я уж сама разложу и проверю.

Анна, держа в одной руке пуповину, в другой - нож, зажмурив глаза, ладилась её резать. Губы её указывали на твердокаменную решительность. Одним махом, будто разделывала курицу, отсекла канал питания плода. Дальше вступила в свою роль повитуха. Команды сыпались налево и направо. Через пять минут процедура принятия ребёнка была окончена. Обтёртого и укутанного малыша подложили Катерине под левую грудь. Его губёнки долго елозили по соску, пока не прилипли сладкой хваткой.

На другой день Фёдор привёл фельдшера Яськина.

- Погляди, так ли повитуха своё дело сделала?

Развернули дитя, фельдшер осмотрел пуповину, для верности смазал её своим медицинским раствором и спросил:

- Перетрушиха принимала?

- Она.

- Она и меня в своё время принимала. Это дело лучше всех докторов знает. Образования нет, а вот мастер своего дела, тут уж ни дать ни взять.

- Она Господом Богом наученная, - подала голос Катерина.

- Может, и так, никто этого из нас, смертных, не знает, - пожал плечами Ясь- кин и ушёл.

.Крупного бутуза назвали Толиком. С выбором крёстных вопросов не возникало. Сразу после возвращения Фёдора с Гражданской Яков заранее набивался им в крестные. С рождением Толика он частенько засматривался в люльку, отыскивая сходство с собой, так как смутно помнил тот пьяный случай. Выскочило у него тогда семя или нет - даже сам себе он ответить не мог. Кумой стать пригласили Степаниду. Совместная её работа на пахоте с Фёдором сблизила их семьи ещё больше. Но "зубок" и крестины пришлось отложить на год. Однако право на дополнительные пять десятин земли Фёдор поспешил заявить в сельсовете уже на следующий день.

VI

После рождения сына прошли две недели. Катерина уже оправилась от родов и выполняла всякую работу внутри дома. Боясь застудиться, на баз без нужды не выходила. Утреннюю управку с удовольствием брал на себя Фёдор. Зима стояла снежная и морозная.

116

Почистив от снега с утра дорожки и покормив живность, Фёдор зашёл на минутку в дом. Прислонив к тёплой печной грубе ладони, он отвлёк жену от стряпни.

- Кать, оденься, поможешь пшеницу в мешки насыпать.

- Разделся бы, да отогрелся, как следует.

- Некогда, жёнушка, по печам валяться.

.Возле закрома Катерина, несмотря на существующий в строгалевском доме запрет бабам вмешиваться в мужские вопросы, робко спросила:

- Что ж не зачли нам сдачу пшеницы?

- Да нет, Кать, по случаю засухи дополнительно обложили.

- Всех?

- Только зажиточных. Зараз свезу долг на общественный амбар. Всё одно - выгребут! Лучше уж - самим.

...Пока набирали пшеницу и грузили в сани, сквозь туманную пелену пробилось и выглянуло солнце. Ослабленными лучами высветило царство изморози. Хрустальные мелкоигольчатые наросты на деревьях, плетнях, избах заиграли легкими переливающимися бликами, навевая необычную зачарованность, словно солнце со снегом целуется, разливая огнерадостный хмель.

Загрузившись, Фёдор на жеребцах выехал за ворота. Под полозьями слежалым крахмалом заскрипел снег. Впереди, по обе стороны дороги, буйствовало огромное, чёрное пламя многочисленных стай ворон. Некоторые птицы, несмотря на приближение саней, безбоязненно расхаживали по середине дороги, выискивая в навозных кучах и оброненных клоках сена свою поживу. Перед лошадьми они недовольно сторонились, отпрыгивая мелкими скачками к обочинам, но не далее полуметра, и редко какая из них взлетала, однако, взлетев, сразу делала разворот и, пропустив сани, опускалась на прежнее место кормёжки. Вороны, безостановочно работая на малой высоте крыльями, будто размахивая мокрыми тряпками, постоянно дрались друг с другом за добычу.

Фёдор, наблюдая за ближними птицами, отмечал про себя: "Всякая тварь уважение к себе имеет, мол, я делом занимаюсь, а тут какие-то лошади с санями, нет бы, мужик ведёрко пшанички моим сородичам ссыпал. Нет, друзья, хлебушек государству нужнее, ему весь мир кормить надо, а вам будет пир, когда мор народа зачнётся.".

Фёдор почувствовал ноющую боль в паху, грыжа напомнила хозяину тела о себе. "Снова, зараза, выскочила", - ругнулся Фёдор про себя. Откинувшись на мешки, расслабился, вытянул ноги и, вибрируя рукой через одежду, вправил грыжу на место.

Лёжа на боку, Фёдор подъехал к общественному амбару, подъезд к дверям загородили сани с запряженными в них быками. Фёдор остановил жеребцов. Из амбара выглянул дед Вергун, состоящий в кумовских отношениях с Иваном Яковлевичем. (Тот крестил вергуновскую дочь.)

- Здравствуй, Фёдор, старый налог ещё не сдали или дополнительное обложение привёз? - и, не дожидаясь ответа, затараторил: - Давненько батьку твово не видал. Он тоже писулю получил?

- Здравствуйте, дядя Яким. Не получил! Но мне сам Кондарев переказал, - Фё

117

дор, пожав сухую стариковскую руку, вошёл в сумрачный амбар. Со света, не сразу угадал колдующих возле двухсоткилограммовых весов людей.

- Здорово дневали, земляки, - громко поздоровался он, приглядываясь в полутьме.

- Здорово, коль не шутишь, - услышал знакомый голос Карнауховой Насти, вдовы.

Её муж Ермил погиб в первые годы Гражданской. Настя осталась одна с двумя детьми и жила теперь отдельно. Свёкор после получения похоронки на сына совсем свихнулся и стал донимать сноху приставаниями: "Дай, Настя, ты ж всё равно бл.дь!".

Первое время Настя стыдила свёкра, сама сгорала от стыда, одна боялась попадаться ему на глаза. После, устав от частых "дай да дай", рассказала всё своей матери. Та, всплакнув, высказала своё мнение: "Твой свёкор с детства придурком был. Самому дылде уже лет десять было, а он то одну девчонку, года три дитю, куда заведёт, то другую в шалаш там или в дом, какой строится, положить, штанишки спустить и письку у нее разглядует. Я и сама в ево лапы попадала, ему уже лет четырнадцать было, а мне года четыре, ну, от силы может, - пять. Вот так же завёл на овчарню, на землю положил, раздел догола, плюёть на меня и пылью присыпаеть, плюёть да пылью присыпа- еть. Я ж домой пришла грязная да замурзыканная, мамка и выпытала, шо эт Егорка, и к им бегом - жалиться. Батька так вожжами отъелозил придурка, шо шкура слезла. И вишь, всё зря. Так дураком и остался. Уйтить тебе от них надо бы, Настя. Тольки куда? Тут твово брата семья, восемь душ детей, друг на дружке, ишо вот, сама знаешь, на днях его жинка - Маня тройню принесла. Спроси у тётки Параськи, может, она пустит в пристройку, после больного мужа сама туда заходить боится.".

Настя от матери сразу зашла к тётке, рассказала о приставаниях свёкра и попросилась на постой. Тётка Параська согласилась без уговоров, повела её во времянку, стоявшую поодаль от дома и пустовавшую после похорон мужа, болевшего заразной формой туберкулёза. Сказала: "Живи, вместе, мож, будет легче беду одолевать.".

Настя выскоблила, выбелила и вымыла каждый уголок в двух небольших комнатушках с сенцами и вскоре перебралась в них с детьми да небогатыми пожитками. Жила, как могла. Положенные на сына пять десятин земли сдавала в аренду Вергунам. На той земле и гнула в сезонных работах спину. К яблочному Спасу Вергуны рассчитывались с работниками. Подводы развозили пшеницу и жито по дворам. От общей вергуновской отары в счёт оплаты отбивались ярки и бараны. Кое с кем рассчитывались и деньгами. Хоть каждый из работников, внешне оставаясь довольным, с завистью примечал, что в вергуновских амбарах с каждым годом оставалось зерна больше и больше и отары хозяина год от года тучнели, но и на следующий год опять шли к нему в наймы. Каждый из них вынашивал в себе мечту так же разбогатеть. Усердие в работе на износ добавляло к доходу работника мешок-другой пшеницы или одну-две овцы, которые незаметно и быстро проедались. Бег за богатством оборачивался бегом на месте. "Хоть отправляйся на Горькую балку грабить проезжих", - жаловались они друг дружке.

На Рождество Пресвятой Богородицы кто-либо из семьи Вергунов совал трёшку в церковную кружку и снимал с себя все грехи за расчёт с работниками.

118

Доедая с семьей заработанное, Настя обращалась к власти за пособием. Как вдове, сельсовет последние годы выписывал на детей по три пуда пшеницы.

Учётчик Василий Макарыч Усов, отпуская пособие, стремился недовесить. Ловко оперируя гирьками: то ставя, то убирая их, вконец запутал Настю. Та, не соглашаясь, шумела:

- Василь Макарыч, не занимайся хренотенью! Я даже на глаз вижу - нету тут трёх пудов!

- Мне твово не надо. А обчественное добро требует учёта.

- Во, Федь, иди, глянь, чё он тут мне навесил. Стой, Василь Макарыч, не убирай гирьки, сам, вроде, не с жидов, а жидовские замашки так с тебя и прут.

Толстый Усов, пыхтя, тянулся к гусаку с мерной планкой, толстыми, готовыми в любой момент лопнуть от жира пальцами пытался пихнуть бегунок, а Настя, возмущаясь, отгоняла его от весов:

- Погодь, погодь! Сторонний человек глянеть, тада будешь двигать туда-сюда!

- Чё не здороваешься, Василь Макарыч? - Фёдор с Вергуном подошли к перепиравшимся.

- Привет, - недовольно буркнул Усов и, обходя Настю, предложил: - Ну, гляди, чё тут в темноте увидишь.

- Слепой сказал "побачим", - съязвил Фёдор, - так, - нагнулся он пониже к весам, комментируя установленный вес, - три гирьки по десять кило и тут на планке восемь, итого тридцать восемь кило.

- Ну! - победно глянул Усов на Настю.

- Эт чё ж, три пуда?

- Да, три пуда, - нагло заявил Усов.

- Три пуда, это будет сорок восемь кило, до трех пудов надо досыпать ишо десять килограмм, - поправил его Фёдор.

- Я так и знала, я так и знала, - вскипела Настя, - гад ты жирнючий, а ещё подмигивал. Ну, шо за мужики пошли - и с бабой переспать хотят, и на дурняка у нее ишо пожрать! Досыпай, гад!

- Сама досыпай, доверяю, - как кость собаке, кинул поблажку учётчик Насте.

- А ты, Строгаль, по какому вопросу? - недовольный вмешательством Фёдора переводил разговор на другое Усов.

- Привёз восемь пудов пшеницы дополнительного налогообложения.

- А по моему учёту, с вашего двора только пять пудов пшеницы положено сдать.

- А Кондарев говорил про восемь.

- Я ишо последние бумаги в контору не передавал.

- Ну, всё равно, раз привёз больше - пойдет сверху, перевыполнением, - несколько скованно, с чувством стыда заявил Фёдор.

Настя замерла от услышанного, но через мгновение переспросила:

- Ты чё, Федь, как мой свёкор, - мозги набекрень? Некуда тебе пшеницу девать? Чё, перед властью выслуживаешься? Мне вези, отвезёшь, я, мож, решусь, да и отшворгаешь меня когда, а власть ты... не отшворгаешь - она тебя и всех других постоянно шворгает и штаны забывает на место надеть. Ты или тебя - это для мужика разница большая, Федя. Так свезёшь мне? - по-собачьи, заискивающе заглянула она Фёдору в лицо.

119

- Вечно ты, Настя, на глупости разговор переводишь, - скрывая прямой отказ, оправдывался Фёдор. - Я, может, вступать в коммуну надумал, - соврал он. - Сдача сверх самообложения - это подпора моего намерения. Всё равно когда-нибудь все будем жить и работать общим гуртом.

- Ты, Фёдор, того... всурьёз, - отстранился от него Вергун, - а как отец смотрит?

- А он не знает.

- Не знает, гутаришь... - Вергун, не продолжая дальнейший разговор, тут же посунулся к двери - хамыль-хамыль бочком и исчез в светлом проёме амбара.

- Феденька, милый, не сдавай ты чёртовой власти пшеничку, моим жрать не- чево.

- У власти, как ноне, возьмёшь! - не сдавался Фёдор.

- Да у нее, рази, допросишься, опять же там, в конторе, каждый калека разговор ведёт: "Дашь на дашь.". Давалка сломается, - убеждала Настя Фёдора.

- Не судачь, Строгаль, подъезжай к дверям, я помогу с выгрузкой, - обеспокоено засуетился Усов, боясь, как бы Фёдор не поддался на уговоры Насти.

- Щас подъеду, - Фёдор нехотя направился к двери.

Настя ухватилась за его рукав.

- Федь?!

- Отстань от человека, бесстыжая, не зря свекор тебя б... величает, - встрял Усов.

- Какая я ни есть, но ты, Василь Макарыч, в жизни моего тела не отведаешь! Сдохну, так людям накажу, чтоб и к мёртвой ко мне не прикоснулся. Заруби это на своем свинячьем рыле.

Фёдор, не слушая перебранку, под уздцы протронул жеребцов к двери. Усов, озлобленный последними словами Насти, сопя, установил на весах пять пудов и начал таскать с саней мешки к весам. Настя со стороны отрешённо смотрела на разгрузку. Фёдор, захватив очередной мешок перед собой, пронёс мимо подавленной вдовы. На обратном пути к саням встретился с её взглядом - полными слёз глазами. Что-то дрогнуло в груди у Фёдора. Да ещё вдогонку - слова мольбы:

- Федь, последний раз прошу, ради Господа Христа, не для себя, для детей, хоть пудик.

Когда Фёдор вернулся к саням, там оставался последний мешок. Сзади услышал сопение Усова. Он, опередив хозяина, услужливо потянулся к чувалу. Но Фёдор придержал его рукой:

- Всё, этот оставим в санях. Выпиши бумагу на то, что у тебя уже на весах, там пять пудов будет.

Фёдор видел недовольство, с каким Усов выписывал документ о сдаче им пшеницы, дважды ломался карандаш. Видел и то, как текли, не останавливаясь, слёзы у Насти.

.Спрятав бумагу в нагрудный карман, Фёдор спросил её:

- Иде твое пособие? Давай, грузим на сани.

- Я дядю Вергуна просила, а он кудай-то исчез. Вот моё пособие.

- Ну, я свезу твоё. И мой мешок - детям твоим - подарок. Токо знай, эт мешок ни к чему тебя не обязует. Берись за пузень оклунка, подкинешь.

120

Погрузив торопливо Настины оклунки, Фёдор скомандовал ей:

- Садись сверху! Ну-к, шевелись, женщина!

- Я рядом с тобой сяду, хоть понюхаю, как настоящие мужики пахнут, - затараторила Настя, мостясь рядом с Фёдором.

- Вечно, Настя, ты на глупости всё свертаешь.

- Нет, правда, Федь. Кобелей у нас - ишо два пруда запрудить можно, а мужчин - раз, два и пусто. Мой-то Ермил, царство ему небесное, настоящий был мужчина. С виду

- ни рожи, ни кожи, а какой предупредительный, обходительный. Я те, Федь, скажу по секрету, он мне руки, как барышне, целовал. Уж не говорю, что с весны по самую глубокую осень цветы носил, за пазухой, - Настя рассмеялась сквозь слёзы. - Он в детстве щенка своего так носил. А зимой, даже в такую пору, мой Ермильчик оставшийся где на дереве листик снимет, целым донесёт и бережно мне подарит. Или ягоды рябины на ухи мне сережками навесит и смеется своими кривыми зубами. Чудной такой! А мне-то как с ним сладко было! На душе, знаешь, Федь, так красиво, тихо! Нету Ермильчика мово.

- шмыгнула носом рассказчица.

- Такие и Богу нужны, - сочувствуя, тяжко вздохнул Фёдор.

- Ктой-то верхи скачет и машет нам. Никак твой отец, - прервала вдруг исповедь Настя.

- Кажись, он. Тпрр... стой!

Разгоряченная лошадь под отцом сделала ещё один круг вокруг саней, прежде чем остановилась. Иван Яковлевич, тоже запыхавшийся, будто сам бежал, откинувшись, натягивал поводья и гневно, с высоты коня рассматривал сына, словно не узнавал.

- Фёдор, подь сюда! - наконец выговорил он и протронул лошадь к глухой стене чужого сарая.

Фёдор, не чуя за собой особой вины, легко спрыгнул с саней и пошёл следом за отцом.

- Эт правда, шо мне Вергун порассказал? - сквозь зубы, еле сдерживая волнение, выстрелил отец вопрос, ловя глазами взгляд сына.

- Я ж, папань, не знаю, чё тебе старый пердун насочинял, - попытался отшутиться Фёдор.

- Не юли, кажи прямо - сверх обложения пшеницу отвёз?

- Да, батя, не шуми, от людей неудобно. Там того сверху - кот наплакал, только для разговора, стоило из-за этого вам, больному, с постели вставать. Вот свезу Насте её пособие на детей от сельсовета, тады приеду и побалакаем!

Фёдор покосился на выглядывавших из соседних ворот баб. Да и Настя, видно, прислушивалась к их разговору, так как отвернула платок у уха.

- Нечего тады, сейчас отвечай, транжир чёртов! - выкрикнул отец.

- Да! Отвез сверх дополнительного обложения.

- И этой, шо рядом с тобой умостилась, тоже сверх плану? Семьи, вижу, тебе одной уже мало, сверху хлюстанку подавай!

- Папань, чё вы такое несёте?!

- Не затыкай мне рот! Ишо ответь, люди передали, будто видали, как ты мясную тушку в нашем мешке во двор Кондареву заносил, так было?

- Так, только я поясню, почему и отчево.

121

- Мне твои пояснения не востребуются, хозяйствовать тебе без моего дозволения более не разрешаю, шага без меня больше не сделаешь! - выкрикнул в лицо Федора Иван Яковлевич.

- Я уже не пацан, шоб со мной так балакать, - подвернулось под язык Фёдору. Он понимал, что ничего более глупого "сморозить" было нельзя.

- Мож, ты ишо отца учить будешь, как жить? - точкой разговора кинул отъезжая Иван Яковлевич растерянному Фёдору.

- Да ну вас... всех... совсем от жадности с ума посходили, - Фёдор отрешённо махнул рукой вслед отцу и пошёл к саням.

- Правильно, Федь, жадность с ума людей сводит, - вставила Настя.

- Молчи уж хоть ты! Какой тебя чёрт ноне ко мне поднёс?!

Фёдор зло, с потягом хлестнул жеребцов, и те, с пробуксовкой, несколько раз оскользнувшись, сразу перешли на галоп.

Домчавшись до двора Настиной тётки, Фёдор с заломом натянул вожжи. Сани, напирая, оглоблей вздыбили хомуты. Весом присевших на задние ноги коней скорость была погашена. Примотав поводья, Фёдор, молча, отнёс оклунки и свой мешок к хилому забору двора, донашивавшему свой шарф плетня, сплетённого много лет тому назад. Вернулся к саням и, не слушая Настиных благодарностей, так же, молча, уехал к другу - Петру Смылкову

- Петь, выпить найдётся? - без всякого вступления и лишнего предисловия напрямую спросил Фёдор товарища.

- Шо стряслось? - секунду помявшись, словно паузой приблизился к ответу по существу поставленного вопроса. - Если баба хорошо пошукае, то найдёт. Так шо ж такое произошло?

- Не торопи, выпьем, расскажу.

- Ну, это дело поправимое, - он повернулся к двери стряпки. - Степанида! Подь сюда! - крикнул в проём.

Жена Петра - рябая, долговязая и плоская, как доска, женщина, вбежала в дом с испуганными глазами. Но, увидев гостя, остановилась у двери.

- Сроду так не кликал, напужал до смерти, думала, упал, наверное, - немигая, глядела она на мужа расширенными зрачками.

- Ты, вот шо, Степанида. Нашла бы нам шкалик.

- Шо за праздник себе придумали?

- Неприятности у друга, а поэтому всякие прочие вопросы отпадают сами собой. Хоть из-под земли вынь, но выпить добудь, - и уже помягче, - обчая мужская просьба.

Потоптавшись у двери, молча махнула разочарованно рукой и вышла. Петро подмигнул.

- Найдёт. У неё, как у куркуля, и в трусах сухарь найдётся.

Шкандыляя, он принёс два пустых толстобоких стакана. Минут через пять появилась с бутылкой араки жена.

- Последняя, на самый-самый крайний случай держала.

- Буду, соседка, тебе должный, как земля коммуне.

Петро, не слушая жену, разлил из поллитровки по стаканам. Поднял свой стакан. И из-за того, что стаканы были наполнены по самый краешек, только кивнул головой.

122

- Ну, будем!

- Будем, - так же кивнул головой Фёдор и без промедления вылил в себя весь стакан араки.

- Никак - первач?! - от нехватки воздуха осиплым голосом то ли спросил, то ли заявил утвердительно Фёдор.

- В загашниках у моей Степаниды всё первого сорта.

Захмелели оба быстро. Наконец, Фёдор коснулся причины расстройства.

- С отцом в конец разругался. Домой идти не хочется.

- Бывает.

- Как бывает, когда не должно быть!

- А я балакаю, бывает.

Одновременно споря, загомонили оба, но вскоре говорил только Фёдор, рассказывая причину ссоры с отцом.

- Да, - нейтральную позицию занял Петро, - вину как ватник с плеч не скинешь. Давай выпьем!

Но бутылка была уже пустой. Через полчаса общими уговорами "выдавили" со Степаниды ещё одну бутылку араки. Пил, в основном, Фёдор. Петро, больше для солидарности, поднимал и ставил пригубленную рюмку. Иван Яковлевич, обнаружив своих жеребцов, впряжённых в сани, у соседских ворот, отправил сноху забирать мужа, а сам под уздцы завёл коней в свой двор. Катерина, не слушая возражения мужа, увела его домой, где тот с её помощью разделся и лёг спать.

.Утром прокинулся ото сна самым первым в доме. Накинув на плечи полушубок, вышел наружу. Во дворе глубоко, до лёгкого, приятного головокружения втянул в себя морозный воздух. В другой бы день он, непременно улыбнувшись, потянулся, посмотрел бы на небо и округу и мысленно сказал бы себе: "А жизнь-то как чертовски хороша!". Но в это утро понимал, с отцом предстоит ещё объясняться. И вскоре Иван Яковлевич вышел, хмуро посмотрел на Фёдора, глухо поздоровался и, будто спеша, добавил:

- К старому возвращаться не будем. Одно скажу, сгубит тебя твоя доброта.

- Ну, дал голодающим излишки от допналога.

- Сколько там было?

- Шо-то около трёх пудов.

- Дело не в том, сколько дал. А в том, шо если ты будешь голодать, то тебя никто куском хлеба не оделит. Случится так, вспомнишь тогда меня.

- Не случится.

- Ну-ну, позарекайся от тюрьмы и от сумы.

VII

Села Ставрополья жили свойственными данному времени года заботами. Откармливая быков и тягловых коней, готовились к весенней пахоте, ремонтировали сельхозинвентарь.

Весна в 22-м году в Юго-Восточном округе выдалась дождливой. Особо настырные, почти обложные ливни накрыли Терскую губернию. Большие и малые реки вышли из берегов. В селе Соломенском обильные дожди зарядили с Вербного

123

воскресенья и шли, не переставая, почти целую неделю. Страх и безнадёга поселились в глазах его жителей.

- Видишь, как оно, - сокрушался старый Вергун перед Иваном Яковлевичем,

- прошлый год сушь несусветная, а нынче дожди без края. Прошлый год всё спалило, а нонче от влаги всё погниёт.

Иван Яковлевич и сам делал похожие выводы. Весна на своём халдейском языке урожая не обещала совсем. С тревогой по утрам он с надеждой оглядывал небо, затянутое скопищем дождевых облаков. Но тщетно, никаких признаков на улучшение погоды. Лишь однажды на короткое время полог плотных туч приподняло над землей, пару дней в облачной ловушке, словно в драке злобно посверкивало солнце. Однако вскоре заморосил мелкий противный дождевой засев с пронизывающим холодным ветром. В холодной мороси прошла неделя, погода не менялась. Иван Яковлевич, облачившись в дождевик, выехал на поле, глянуть, как там его зеленя, не снесло ли их в овраг. Степь, прихваченная дождями, прошивалась водяными нитями вкривь и вкось. Вернулся Иван Яковлевич взволнованным.

- Пора бы дождю уже и остановиться, земля больше не впитывает. Столько сил потрачено! Какое ныне хлеборобство? Хоть бери, да это дело брось, - заявил он дома.

С того дня, когда сам, а когда и с сыновьями, выезжал смотреть озимые. С крепнущей тревогой в душе трусил он охлюпкой на Буланке к своему лану, совал свою зачерствевшую, как копыто, ладонь в землю под корни зелёнки, осторожно вынимал плывущий, жидковатый грунт с низенькими, чахлыми ростками, подносил эту кеси-меси к глазам и, разглядывая водянисто-желтые волоски корневой системы, тяжко вздыхал.

- Ах, ёшь-ты - камарёшь-ты, всходы водянкой надулись, вот-вот гнить зачнут. Придётся нам, хлопцы, сумы нищенские шить.

При этом непременно переводил взгляд на Фёдора, молча намекая на его излишнюю доброту, мол, поглядим, как тебе будут подавать. Фёдор выдерживал его тяжёлый взгляд, сам гнулся к светло-зелёной щетине озимых, не спорил, осознавая, что в чём-то отец и прав, и, не говоря ни слова, следовал за отцом.

Вернувшись домой, Иван Яковлевич собрал на кухне женщин и прямо им объявил:

- С нонешнего дня экономия во всём! Урожая если не будет, то ждёт нашу семью голод. Во многих дворах он уже сегодня властвует полным хозяином.

Бабы, выслушав со страхом такой прогноз на будущее от самого главы семейства, закрестились неподдельно. Знали, если Иван Яковлевич это сказал, то он прав на все сто процентов. Его слова находили подтверждение каждодневно. С утра до вечера хлопает калитка, с просьбами идут то одни, то другие. Всем не откажешь, приходилось делиться скудными запасами. Перед строгим Постом заявился старик Вергун. Долго сидел с Иваном Яковлевичем, перевеивая события, произошедшие в селе и в мире, потом завёл разговор об обещанной центром помощи.

- Кондареву в волисполкоме на полном серьёзе заявили, мол, Москва сто пятьдесят тысяч рублей золотом помощь на закупку семян обещала. Но ту подмогу когда-нибудь дождемся? По всему видать, не будет её, потому я и пришёл, - Вергун отвёл глаза от хозяина, и в обходную, наконец, приблизился к цели своего прихода. - Хотел у тебя пудов пятьдесят жита позычить.

Иван Яковлевич, гневно вспыхнув, вскочил.

124

- Ты, кум, никак ополоумел?! Откуда у меня столько жита?! Каждую грамму на руках нянчим, то ли её себе в рот положить, то ли худобе отдать.

- Ну-ну, балакай, мож, кто и поверит, только не я. Значит, на основной налог жито нашёл, на добавочное обложение тоже зерно нашлось, даже перевыполнением полпуда отдали. Насте Карнауховой чувал за хорошие глазки сынок твой отвалил, а как мне, своему куму, так мигом у тебя разговор в граммах пошёл.

- Вот шо, кум, больно ты хорошо чужое добро умеешь считать. Не дам я тебе ни грамма! До этих слов имел намерение трохи выделить. Думаю, коли бедствует кум, то последним поделюсь. А после того, как ты тут перечислять стал, кому и сколько мы отдали, звиняю! Не получишь ни зёрнышка! Такой мой тебе ответ!

Вергун, изучивший Ивана Яковлевича, в спор не вступил, молча трясясь, сунул худые ноги в растоптанные сапоги, принял из рук хозяйки зипун от дождя и торопливо удалился. Одевался уже за калиткой.

Иван Яковлевич, вышедший вслед за гостем, заглянул в сажок. Кровь саданула в голову - поросёнок часть корма вытолкал рылом за борта корыта.

- Ну-ка, всех-ка сюда! - заорал Иван Яковлевич во всё горло.

Домашние сбежались на крик сразу же, побросав все дела. Каждый спешил и в голове перевеивал самые плохие мысли. Подбегая, словно к месту пожара, бросали один и тот же вопрос:

- Шо случилось?

Набравшись терпения, глава семейства, не роняя слов, выждал, когда соберутся все, и потом рявкнул прежним тоном:

- Кто пацука кормил?

- Я, - недоумённо пожал плечами Фёдор.

- Ну, теперь смотри, как ты кормишь!

- Как? - не понял Фёдор.

- Как, как, навалил, а порося рылом в дерьмо половину.

- Шо ж его с ложки кормить?

- Хоть с ложки, хоть с вилки, но шоб за корыто не попадало ни одного грамма! Это ясно?!

- Ясно, - Фёдор нагнулся к корыту, рукой обратно забросал выпавший корм, разогнувшись, обронил: - Делов-то всего.

Ивана Яковлевича будто кто огрел арапником. Побелев, во все лёгкие проорал:

- Не всего! Не всего! Я сказал, экономить во всём! И на том всем стоять! - топнул зло ногой, обдав собравшихся брызгами грязи.

После криков Ивана Яковлевича расходились к своим прерванным делам молча, в подавленном настроении.

Дарья Кирилловна, почуяв опытным материнским сердцем реальную опасность голода, стала трижды в день читать молитвы и отбивать в красном углу поклоны.

* * *

Скворцы этой весной вернулись в Соломенку позже обычного, ещё стояли холода. Хоть основные снега и смыло дождями, всё же кое-где, с теневых сторон построек, серели, будто источённые шашелем, их грязные шапки. Над селом не

125

слись белые, как струги, грудастые облака, прохладными порывами налетал ветер, наполнял паруса выстиранного Катериной белья, сушившегося на веревке, протряхивал грязевые прогалины на огороде и трепал за голые ветки орех. Иные его порывы были настолько сильны, что со скрипом вместе со скворечником раскачивался и весь рукастый исполин. Несмотря на это обстоятельство, два дня подряд у лаза в скворечник стоят птичьи крики. Не на шутку разгорелась ожесточенная война прилетевших скворцов с зимовавшими в деревянном домике воробьями. Алёша с Полей, задрав головы, наблюдают за драками пернатых. Их бои сопровождаются взбеленёнными до горлохватства чириканьями.

Проходивший мимо Фёдор, заинтересовавшись, остановился.

- Умные какие?! Воробушки жили, жили, а тут эти прилетели: "Это наша хата! Вертайте.".

- Ага! Как бы не так! - встала в защиту воробьёв и Поля.

- Но вперёд там жили скворцы, - не согласился Алёша.

- Они ж сами улетели, дом бросили, и воробьи заняли. Не зря говорят, птичка улетела - место сгорело! И правильно воробьи им бубны дают!

- И всё равно, единоличные хозяева на скворечник - скворцы, их собственность, сколько б времени их не было дома, - упёрся Алёша.

- Пусть он был раньше ихним, но они его бросили, не охраняли.

- Они и не обязаны его охранять. Представь, мы все в воскресенье пошли в церковь, а наш дом кто-то занял. Мы возвращаемся, а те, кто влез, говорят, надо было сторожить. Прав я, дядь Федя?

- Вы оба правы. Но основная правда - на стороне силы. Известно ж наперёд, воробьёв выгонят. Чего сопротивляться, рвать голосовые связки, если рано или поздно выгонят. Молча бы улетели на новое место и забыли. А так, со скандалом, воробьи ещё кренделей получат, вон, видите, как с них перья летят?!

- Хвосты пообщиплют.

- Хорошо, что у людей таких драк с выселением не бывает, - примирительно закончила спор Поля.

- Пока ума хватает до этого не опускаться, - согласился Фёдор, не подозревая, что до схожей дикости по массовому переселению кулаков остались года - посчитать на пальцах одной руки можно.

Вынесшая во двор Толика Катерина, щурясь от яркого солнца, спросила мужа.

- Это ты о чём?

- О безумстве. Был в конторе, туда пришла весть, шо в прошлом месяце в селе Бурлацком какая-то банда напала на местную коммуну. Погибло шестьдесят четыре коммунара, и вполовину меньше - с другой стороны.

- Мало народа истреблено в войну что ли?

- Кому-то неймётся. Мы до этого с Полей и Лёшей про птичью войну балакали. По мне, так непонятно, зачем воробьям сопротивляться, если знают, шо их скворцы одолеют и не только выгонят со скворечников, но и лупки при этом хорошей дадут. Так и люди, как их не назови: хоть бандитами, хоть патриотами, должны же понимать, шо с их затеи ни шиша не получится. Даже если б и поменяли они власть в своём селе, встаёт вопрос: надолго ли? Силушка на стороне центральной власти. Загубили столько жизней, а ради чего?! Кто-то скажет в оправдание, мол, ума не

126

хватило. А ума много и не надо. Подними голову, и природа сама дракой птиц подскажет, стоит ли воевать?! Россия селом Бурлацким не заканчивается, власть свою не только в селе не установишь, но и в семье не у каждого это получается.

- Мужчины всегда в семье главные, чё скажут, так по-ихнему и выходит, - выложила своё детское наблюдение Поля.

В это время из кулька плаксиво пискнуло дитя. Катерина, шикая, затрясла

его.

- Ши-ши, баю-бай, только заснул, - зашептала она, - а мы громкими голосами его разбудили.

- Вот кто у нас в семье главный: Толик рот раскрыл, и всё внимание ему

VIII

В первых числах апреля в ворота Строгалей постучал посыльный сельсовета. На стук вышел Иван Яковлевич.

- Завтра общий сход.

- Про погоду балакать будут?

- Не-е-е, политика, как всегда.

Вернувшись в дом, он посмотрел на сыновей, решая: "Кого бы отправить на собрание?" Выбор остановил на Фёдоре.

- Федь, тебе завтра так или иначе ехать в кузню, заскочишь и послухаешь, шо там за важное дело на сходе будут решать.

.Федор подъехал в то время, когда Ялов открывал собрание.

- Уважаемое крестьянство! Мы должны с вами высказаться по очень важному вопросу. В первой половине этого года за границей состоится международная конференция по вопросу якобы наших долгов другим странам, какие те, вроде бы, понесли, когда участвовали в интервенции на нашу молодую республику вместе с Антантой.

- Ишь, чего захотели?!

- А кукиша с маслом не желают?! - загудела толпа.

- Кроме чужих стран высовывают свои претензии сбежавшие цари и помещики, фабриканты и всякая недобитая сволочь - видите ли, они не всё с собой забрали. Но наши хозяйственники просчитали и наши убытки, какие мы от ихого вторжения понесли. Поэтому встреча так или иначе состоится, но там придётся гыркаться, доказывать, одним словом, приятного мало. И Запад требует, чтоб на эту встречу ехал сам Владимир Ильич Ленин. И вот теперича сами посудите: Ленину, с ослабленным после покушения здоровьем, гавкаться с заклятыми врагами новой России означает подорвать здоровье окончательно. Вот по этому вопросу мы и должны высказаться и нашу резолюцию отправить вверх. Слово к высказыванию получает председатель сельского Совета Кондарев Аким Платонович.

Тот шагнул вперёд.

- Земляки! Отправить Ленина на... - Кондарев заглянул в бумажку и прочитал по слогам: - на Гэ-ну-эзскую конференцию означает, по-простому, совершить преступление против своего руководителя, главы правительства и государства. Мало того, что там надо будет в ущерб своего здоровья собачиться с хищниками-капи-

127

талистами, но и каждую минуту ждать от западной буржуазии и наших царских прихвостней всевозможных происков и козней. А всесильная жиреющая знать на всякую пакость способна! Поэтому я заявляю окончательное своё мнение: Ильича туда не пускать, и на этом призываю всё население Соломенки выразить свой протест против поездки товарища Ленина. У меня всё.

- Уважаемые соломенцы! Поскольку пора горячая и мнений других быть не может, больше мы выступлений допускать не будем, а помощник председателя сельсовета товарищ Гонтарь Юрий Афанасьевич зачитает резолюцию собрания, и мы единодушно проголосуем за неё.

Юрий Гонтарь, оставаясь на месте, развернул бумагу и стал читать: "Мы, трудовые крестьяне села Соломенского, заслушав доклад о Гэ-гену-эзской конференции и предугадав, что там заблаговременно готовится подлость и злонамеренность западных акул и мирового капитала, которые, прикинувшись ягнятами, приглашают нашего дорогого вождя В.И. Ленина на означенную конференцию, во всеуслышанье заявляем, что мы горячо протестуем против делегирования Ильича. Слишком дорог и нужен он всемирному пролетариату, трудовому, угнетённому крестьянству, а если он крайне нужен этим господам-капиталистам, то пусть они явятся к нему в Кремль, а душу и мозг нашей революции просить ВЦИКне отпускать".

Снова повёл собрание Ялов.

- Кто за зачитанную резолюцию, поднять повыше руки.

Фёдор вместе с общей массой селян поднял руку с зажатым в ней кнутом. Резолюцию приняли, пешие разошлись, а те, кто приезжал на подводах, двинулись по своим делам конно. Фёдор, везя в поле семена, думал о собрании и резолюции и никак не мог понять, кто будет считаться с мнением жителей никому не известной Соломенки. "Таких сёл сотни тысяч. Кому нужен её голос? А ведь это ж кампания, должно быть по всей стране катится. Для чего она нужна? Политика. Такими собраниями показывают народу, будто бы от него не только внутрихозяйственные дела зависят, но и по его совету решаются и международные споры".

.Подходило обычное для покоса ячменя время, а зеленя оставались в малом росте, не более двух вершков от корня. В двух-трех яминах низин - залысины го- лощёчин - всходы повымокли и сгнили. Однако остальное поле ершилось густой низкорослой зелёнкой.

С приближением Пасхи температура воздуха в округе потянула ртутный столбик в гору. Солнце ещё не прожигало плотного одеяла туч, но парило так ударно, что трудно было дышать. Дожди, хоть и срывались, из обложных перешли в короткие и проливались только вечерами или ночами. В одну из ночей проклюнулись звёзды, ветер растянул тучи, а к утру распогодило окончательно, залив округу ослепительным светом. Соломенцы, щурясь от избытка яркости, говорили друг другу:

- Ну, вот и повернул Господь Бог к нам своё лицо.

Дни выстеклились прозрачностью. В зеркальную линзу пруда вместе с ярким солнцем засматривались редкие тучки. Над полями зазвенели жаворонки.

За неделю хлеба вымахали по пояс, выметали жирный, полный колос и, наполняя степь духовитым запахом, волновались, как море.

Земля просохла основательно, и селяне подбирали все дела перед жатвой.

Погода установилась замечательная, летняя. Для Строгалей полевые дела заме

128

нили дела строительные. Основной строительный материал в степных сёлах Ставрополья - саман. На приближающиеся выходные Иван Яковлевич пригласил всех родственников, друзей, близких знакомых и соседей "выкидывать" саман. Женщинам за две недели до этого дал команду завести брагу под араку. А всех мужчин, включая и Алёшку, забрал на копку глины у пруда. Лопаты отбиты и наточены, как бритвы. В глину идут, как в масло. Но работать трудно, ведь земляную массу нужно перевернуть и разрыхлить до состояния пуха. Уже через час работы руки гудят, как струны. Короткий роздых, и снова за работу. За три дня на месте старого замеса огромный круг желтого грунта был перекопан и взрыхлен. На следующий день его обильно залили водой, подвезли остатки половы и почерневшей соломы. От соседей и родственников в свой двор собрали саманные станки. Ночью выгнали дымку по-местному - араку. В ту же ночь освежевали барана. Завтра - выброс самана.

В пять утра вся семья Строгалей - на замесе. Даже полугодовалого Толика, закутанного конвертом в тёплое одеяло, укладывают среди снятой чистой одежды. Все разуваются, кроме Дарьи Кирилловны, её, по причине больных ног, Иван Яковлевич освободил от замеса. Фёдор и Яков, закатив штаны выше колен, первыми потянули за собой налыгачи с противящимися быками. В помощь им Поля и Алёша, в трусах, босые, размахивая холудинами из краснотала, подгоняют животных сзади. Те привередничают, норовят выбраться из грязи. "Свободу не цените, так цените ярмо!" - и тогда их паруют ярмом. В ярме работа пошла ладом, пара за парой, и подгонять особо не надо. Катерина и Анна тем временем готовят станки, в которых будет формоваться саман. Для смачивания подносят из дому вёдра и тряпки. Десяток вёдер с водой уже ждут основную рабочую силу. Дарья Кирилловна с Иваном Яковлевичем занимаются половой. Глава семейства с закатанными штанами широкими жестами рук подтруши- вает полову под бычиные следы. Хозяйка - на площадке будущей выкидки самана. Трусит объедья там.

Внешний окаём замеса приобретает нужную консистенцию. Середина пока совсем не тронута месильщиками. В центре быков не развернуть. Гоны поперёк, через серёдку, ничего не дают. Тогда Иван Яковлевич даёт команду быков из замеса убрать, а завершать замес всем членам семьи собственными ногами.

- Все, кроме матери, месить - в круг, сюда, в серёдку, - распоряжается он и одновременно натрушивает обильно полову под ноги подходившим.

Катерина с подвязанной юбкой ходит бойко. Она после родов уже оправилась окончательно. Под её ногами хлюпает пенный, тяжёлый глинистый замес. Фёдор поглядывает на Анну, готовящуюся войти в замес. Она, оголяя белые выше колен ноги, подтыкает юбку. Поймав на себе его взгляд, поднимает её ещё выше. Сброд страстей и легкого безумия в мгновение пронимает её душу. С манящей мечтой на губах легко входит в тесную компанию месильщиков глины. Ходит рядом с мужем, но взгляд её трепетной птицей без смущения и стыда вьётся у лица Фёдора. Иван Яковлевич подмечает это, но не реагирует. Подходят родственники, соседи и друзья. Всего человек тридцать. Первым пришкандылял на костылях сосед - Петро Смыков.

- Я учёт буду вести, - осадил он отговоры Строгалей, чтобы тот себя не утруждал,- не любите контроля начальственного, оттого и провожаете меня? Но моя работящая команда вот-вот заявится.

129

Появилась его жена Степанида. Она привела с собой сестру, приехавшую в гости с двумя сыновьями лет десяти и девочкой, формирующейся уже в барышню.

- Я своим норму установил: своей бабе полтыщи штук самана сделать, гостье

- полнормы, хлопцам - по две сотни, а Маньке - сотню.

Петро Смылков ещё что-то стрекотал, и все его с почтением слушали. Но подошли одновременно Свистунов Василий, Николай Черевичкин, Артюхов Савва, Петро Безуглов, Данин Славка, Сергей Подколзин, Аничкины: отец с сыном, Шахатов Николай, Сафаров Степан, Сальников Анисим с женой и двумя детьми. Запоздало подошли Краснокутские с племянником Андреем, носившим фамилию Шпигун. С приходом Гришки Репало Петро Смылков объектом внимания оставался не более пяти минут. Внимание всех взрослых всецело переключилось на Гришку. Тот сначала вставлял острые меткие словечки, а потом перешёл на собственные сочинения. Слушая балагура, тут же, на скате оврага, мужики переодеваются в рабочие одежды и ржут от души от его прибауток. Бабы подхихикивают и, отгораживая друг друга халатами и платьями, тоже облачаются в старьё. Большинство мужиков по-хозяйски расхаживают в одних трусах. Репало разулся и снял штаны. Петро Смылков, стоявший рядом, брезгливо потянул носом:

- Ну, у тебя и ноги пахнут.

- Правильно, пахнут. Будто не знаешь, откуда они растут.

На Гришку все повернули головы. Он, как и большинство мужчин, - в одних трусах. По этому поводу посыпались шутки.

- Гриш, а ежель учкур на трусах порвётся, шо будешь делать?

- Одерну рубашку, шоб это самое не было видно.

- А рубашки нету

- Дёрну за это самое, но увидать своё это самое не дозволю, потому как я верный и преданный своей будущей бабе, как Ялов - своей ВКП(б).

Катерина, услышав известную фамилию, прислушивается к разговору. Но Иван Яковлевич, улавливая политический душок, переводит разговор на жизненное:

- Ну, работнички, до работы я не наливаю, иначе с пьяного самана и хата по- пьяному будет построена. А после - тому, кто захочет, налью по самые ноздри. Сейчас домесим центр замеса и будем приступать к основной работе.

Середина круга наполняется новыми месильщиками. Шутки, смех, пощипывания друг друга, кое-кто уже бегает друг за другом с глиной в руке. Кто-то угостил глиной Гришку Репало, бросив комок грязи в трусы. Репало решает, что это сделал Сергей Подколзин. Он догоняет обидчика и оделяет того шматком глины, запихнув ее за ворот рубахи.

- За шиворот мы не договаривались, - с обидой смеётся тот, вытряхивая комки грязи из выпущенной рубашки.

Но Репало в карман за словом отправлять не приходится.

- Ты думал, я тебе ширинку стану расстегивать?! На это дело баб подбивай! Я скорей в уши грязи своему обидчику напихаю, чем туда полезу

- Да не трогал я тебя. Честное слово, не трогал.

- Гуторь, кто глину мне в трусы кинул? - Гришка поднял с угрозой ещё комок грязи.

- Скажу, скажу!

130

- Гуторь!

- Кинул тебе её. - дальше Сергей Подколзин останавливается и поднимает руку с вытянутым пальцем, - я тебе его покажу, годится?

- Лады, давай, указуй!

- Вот он, - палец Серёги указывает на одеяльный конверт с дитём среди женских вещей.

Это вызывает общий смех, и Гришка гоняется по замесу за Подколзиным. Вскоре убегавший падает, и догонявший, натыкаясь, валится на него. Короткая борьба, и у обоих меняется облик с людей на грязных чушек. Это, словно порыв ветра, подхватывает пламя смеха на новую высоту. Спесь соперников сникает, и оба идут к пруду мыться. Теперь уже и Серёжка Подколзин возвращается в одних трусах. В такой форме приступает к работе, отняв у хозяйки вилы.

Иван Яковлевич отправляет Дарью Кирилловну и Катерину стряпать обед на работающих. Катерина, не переодеваясь, отдаёт вещи свекрови, сама поднимает конверт с ребёнком и идёт домой, при этом часто оборачивается. Там наступает момент выброса самана. В спину ей звучит команда тестя:

- Бабы, разбирай станки. Мужики, которые покрепче, носят глину. Вилы у меня ещё одни есть.

Григорий Репало вставляет шутку:

- Яковлевич! Сразу предупреди, несмелым инструмента не достанется!

Работа закипела. Выкинуты первые саманы. Иван Яковлевич придирчиво просматривает их.

- Углы, углы хорошенько вычищайте и смачивайте! И толочите поплотнее!

Николай Черевичкин оказался рядом с Петром Безугловым. Придирчиво глянув на саманы, выкинутые Петром, сделал замечание:

- Ты слышал, что Иван Яковлевич говорил?

- Чё?

- Безуглов, саман без углов не делай!

Петро зло мотнул головой и вполголоса ответил обидчику:

- Заткнулся бы ты, тоже надсмотрщик отыскался.

Женщины, наталкивая в станки глину, сами того не замечая, выставили свои пышные места под всеобщее обозрение. Гришка Репало, носивший глину, выпученными глазами привлекает внимание мужиков к пикантной позе женщин, шутит:

- Боязно с вилами ходить, вдруг споткнусь об какую-либо выставку не тем чем надо! - сам щерится в хитроватой улыбке.

- Шоб не перепутал вилы с другим чем, иди сразу мыться. После Серёгиной грязи хозяйство твоё замурованное, сразу не применишь, - Фёдор хотел высказаться более определенно, но глянув на пацанов, остановился.

Те с открытыми ртами поглядывали в тёмные промежности тёткиных подоткнутых юбок. "Вот она учеба жизни, - подумал он, - где подслушал, где подсмотрел, вымахал ростом и готов к женитьбе и деторождению. А за границей по-другому". От сослуживца по Гражданской по фамилии, напоминающей сало, то ли Сальников, то ли ещё как, Фёдор в Крыму узнал, что в европейских странах деткам в нужном возрасте рассказывают с пояснениями и прочими точностями вопросы

131

человеческого размножения. "И кто его знает, как оно правильно? Однако и у нас необученным ни один не остался. В своё время и я эту науку детским умишком постиг. Чего не знал, то друзья и улица подсказали".

Фёдор с Яковом носят глину Анне и соседке, рябой Степаниде Смылковой. Один навильник глины той, второй - этой. Солнце выскочило в просвет между облаками и бросило под ноги Анне живую, узорчатую тень огромного цветка, подносимого мужчиной. Отрывая взгляд от станка, она угадывает волосатые прямые ноги, перетекающие в поджарый торс Фёдора. От удивления на губах - зазывная услада полураспахнутой фиалки, ждущей шмеля. Рядом бросается тенью второй цветок, но он не радует - его приволок и бросил к ногам муж. Оба молча отходят. Фёдор, относя по очереди глину соседке, тайно поглядывает на аппетитные, стройные ноги жены брата. Мерцая спелым телом, та гнётся ниже, наталкивая глину в углы станка. Для сравнения бегло окидывает и другие женские фигуры. Но глаза его примагничивает только её наклонная стойка, вызывая возбуждение и сухость во рту.

Растет на глазах площадь, занятая готовыми саманами. А солнце, кипящее, злое, гуляет над головами и спинами стоглавым, огнистым орлом. Того и гляди спины задымятся. Иван Яковлевич затрушивает соломой новые участки под изготовление саманов. Они, множась, рядами отползают от замеса все дальше и дальше. Носильщикам глины всё труднее поспевать за теми, кто выкидывает саман из станков. Темп работы баб упал. В ожидании глины они всё чаще распрямляются и осматриваются, перекидываются друг с другом шутками, подзадоривая доставщиков глины. Многие, теряя терпение, бегут к замесу, черпают растопыренными лапищами рук шмат глины и, семеня ногами, волокут его: кто на животе, кто на плече к своему саманному станку. В такой процесс втянулись уже все дети. По пути ими теряется много глины. Другие наступают на оброненную грязь, скользят по ней, чертыхаются.

И тогда Иван Яковлевич принимает решение, подвозить к станкам глину на санках. Он отправляет за ними Якова. Фёдор продолжает подносить глину соседке и Анне. Та, оставаясь в стойке широко расставленных ног, к его приходу выпрямляется и открыто ловит взгляд Фёдора. Вместо взгляда говорят её губы. Первое время на них плескалось сердечное признание. Но, уловив равнодушие Фёдора, оно сменилось на смущение и стыд, с приправой злобы. Потом вновь, встретив его улыбку, на губах запылала мечта, овеянная солнцем радости и счастья. Рядом прошёл тесть, подозрительно кинувший в её сторону взгляд, и губы её, растянувшись в нитку, выказали бледность страха в ковчеге молчания.

Тем временем её муж Яков пригнал старую кобылу, впряжённую в малые сани. На широкую дощатую спину саней навалили глины с горой. Яков тронул вожжами кобылу. Мышцы на всём её теле взбугрились от напряжения, задрожали на задних ногах, после нескольких смыканий с трудом стронула санки с места. Фёдору даже на мгновение показалось, как кобыла, мощно вбивая копыта в землю, проворачивает под собою земной шар. Дотянув до места, кобыла с радостью и облегчением выполнила Яшкину команду "Трр!" В ту же секунду полозья замерли на месте, будто кинули в грунт смертельные якоря. На крупе кобылы, отступившей назад, проступила лоснящаяся испарина и под ней мелкой дрожью заиграли в отдыхе мышцы.

132

Раздача глины по станкам пошла с саней. Дело оживилось. Рядки новых саманных кирпичей заполняли новые просторы.

Часам к десяти пришла семья Слюпы. Иван Яковлевич издали не узнал их, подумав, что это идут цыгане.

- Этих нам только не хватало, - поделился он с Фёдором вполголоса.

- Кого? - не понял Фёдор.

- Да вон, цыгане прутся, того и гляди, шоб чего не спёрли.

- Папань, да то не цыгане, это Слюпа со своим выводком.

- А и правда, богатым будет, не угадал.

Когда слюпинский кагал подтёк к замесу и тот громко поздоровался со всеми, Иван Яковлевич обрадовал того:

- Богатым будешь, не угадал тебя, - но о том, что принял их за цыган, не обмолвился.

- Богатство хорошо, только оно шо-то не падает с неба, я думаю, мож, я не под той частью неба стою? Рабочая сила нужна?

- Да вроде, как бы, - растерялся Иван Яковлевич, - сами вот, с соседями, да родственниками справляемся.

- Лишние руки помехой не будут. Вот и станки свободные имеются, - и, не дожидаясь согласия хозяев, Слюпа скомандовал: - Марфута, приступайте.

Его дети кучей налетели, разбирая оставшиеся станки. Иван Яковлевич, смекнув, что со Слюпой придётся рассчитываться деньгами, выделил для учёта им отдельную площадку, затрусил её соломой. Яков подвёз к той площадке глину и сбросил её отдельной кучей. Анна дала им ведро с водой и тряпкой, наказав строго:

- Раз уж пришли работать, то делать хорошо. Станки хорошо промывайте!

Слюпа, сняв чувяки, закатывал холщевые в заплатах штанины и продолжал

рассказывать причину прихода на работу:

- Попросыпались, я Марфуту спрашую, жрать седня чё будем? Гуторит: "Не знаю, нету ничево. Последние пять курей резать не хочется". А потом идею подала: "Вон Грушаки саман делают, пошли, поможем, нас за это и покормят".

- Так вы голодные что ли? - удивился Иван Яковлевич.

- Воды попили, - стеснительно выдавил Слюпа из себя.

- Воды, воды, - осуждающе передразнил старый Строгаль. - Нюр, сходи домой, принеси детям хлеба с салом. Бери целую буханку. Только порежьте с матерью всё дома.

Дети Слюпы, поняв, что им сейчас перепадёт еда, очень обрадовались. Они, стараясь в работе, преданно заглядывали Ивану Яковлевичу в глаза, выказывая неподдельную радость.

- Только, ребятки, шоб работали хорошо.

Это будто подстегнуло слюпинскую команду. Дети, занятые на подносе глины, не ходили, а бегали. Сам Слюпа и его жена, не разгибаясь, кулаками месили глину, набивая ею станки.

Темп этот продолжался до тех пор, пока Анна не принесла еду. Слюпинская детвора, бросив работу, сразу же окружила кормилицу, к корзине потянулись грязные детские руки:

- Ну-ка, мыть руки!

133

Старшие Слюпы стояли тут же, стряхивая мутную воду с рук, в ожидании порции. После того как управились с буханкой хлеба и шматком сала, работа их команды пошла ни шатко, ни валко. Не только дети их отлынивали от работы, но старший Слюпа мучился вопросом, какую бы выдумать причину, чтобы смыться с этого грязного дела.

Но когда услышал от Ивана Яковлевича, что шулюм с галушками и бараниной скоро сварится, и к тому же аракой будет одаривать по труду, в работе оживился. На отлынивавших от работы детей зашикал:

- Ну-к, работать, иначе галушек с мясом не получите.

Часам к четырем работа подходила к концу. Глины осталось на пару саней. Пётр Смылков, ведший учёт, в тетрадке напротив каждого имени ставил карандашом палочки. На вопрос Ивана Яковлевича: "Сколько учётчик насчитал?" ответить точно не мог.

- То ли три с половиной тыщи, то ли больше, - запутался он.

- Федь, пересчитай!

Фёдор, оставив вилы, принялся считать, кидая в воздухе пальцем в каждый саманный кирпич. Наконец, он объявил:

- Четыре с половиной тыщи и даже чуть больше. Я там, в низине, последние не учёл, тут вот тоже доделывают. Остальное потом досчитаем.

Слюпа посчитал свои кирпичи:

- Триста семьдесят и два с половиной.

- Возьмёшь деньгами? - спросил его Иван Яковлевич.

- Да я и не знаю, как. Ты как, Марфута?

- Мне лишь бы не готовить, - высказалась та, вероятно, очень уставшая от ежедневной кормёжки такой оравы.

- Покормить мы вас сегодня и так покормим, - опередил Слюпу Иван Яковлевич, - я имел в виду деньгами тебе за работу отдать либо зерном.

- Мукой еще лучше, - подсказала Марфута, - так я им хоть затируху буду готовить.

- Вот и решили. Собирайтесь, станки, лопаты, вилы грузите на сани, сами мойтесь и подтягивайтесь все к нашему двору. Федь, быки на тебе - помыть, почистить и поставить на место.

В пять часов все работники уселись за широкий стол, накрытый прямо во дворе.

IX

У пруда, на солнцепёке, как ржаные булки, пекутся строгалевские саманы. За неделю перед выездом на косовицу ячменя, Иван Яковлевич вывел все семейство, чтоб их перевернуть. Глядя на темнеющее со стороны Каспия небо, торопил он завозившегося с конями Фёдора.

- Слава Богу, дождей не было, а то б были наши саманы годные только для забивки помойных ям.

Дарья Кирилловна, приотстав от снох, с трудом передвигала отёкшие ноги. Находясь под впечатлением слов мужа, тоже поглядывала на небо и полускрытно

134

осыпала себя крестными знамениями, нашептывая при этом свою молитву - на все случаи жизни.

- Царица небесная, спаси и сохрани!

Её обогнал запоздавший с выходом Фёдор.

- Мамань, вы б не спешили, а лучше уж дома б остались.

- Как же я останусь. Я завсегда рядом с мужем работала. Это вы, молодые, моду взяли баб отделять. А раньше всё делалось сообча, хоть в поле, хоть в хозяйстве. Мужики в те годы только до печки да до стирки не прикасались, а всё остальное сообча и вместе. Оттого и семьи крепкие были. А у вас нынче, мужиков, глаза на чужих баб воротятся.

- Мам, вы так говорите, вроде, бабы из другого теста.

- Те не лучше, на чужих мужиков так заглядуются, что срамно со стороны глядеть. Как такой семье удержаться?

Фёдор в этих словах матери уловил намёк на его отношения с Анной. Хотя ему до этого времени казалось - чувства их спрятаны так верно, так надёжно, что другим о них никогда не узнать, а теперь понял - их не скрыть от окружающих, а от самих себя и подавно. Решив дальше не выслушивать намёки матери, он заторопился:

- Мам, ну, я побегу, догоню Яшку. Дело у меня есть к нему, - ускорил шаг. Поравнявшись с братом, спросил: - Слыхал? Бочковы, Волошины и Сукачевы тоже самана наделали, якобы тоже хотят на хуторах строиться.

- А мы щас у бати спросим. Папань!

Иван Яковлевич, шедший в обнимку с внуками, остановился.

- Шо такое, Яша?

- Вот, Федя прознал, шо ещё три семьи намерены на хуторах строиться.

- Краем уха и я про то слыхал. Будто бы Волошины уже кредит в земельном банке взяли и бригаду строителей нашли, но те пока якобы не согласились по причине того, шо из-за одной хаты к нам перебираться не хотят. Вот если пять застройщиков заключат с ними договор, тогда, мол, другое дело.

- Может, и в самом деле, нам, с застройщиками скооперироваться? - подкинул вопрос Фёдор.

- Оно и верно, - поддержал его Яков, - дом ставить не завалинку сложить, там специалисты нужны.

- Добрэ, помарокуем, - согласился отец подумать.

.Жара спала. Солнце заволокло тучами. Горький ветер трясёт своими полами, разнося к ноздрям запах цветущей полыни. Работается приятно. Фёдор, подшучивавший над разгоревшимся соревнованием между Полей и Алексеем, изредка поглядывает на свою жену и Анну. Они работают рядом. И вообще, последнее время Анна постоянно старалась быть рядом с Катериной. Со стороны казалось, что они стали близкими подругами. Но Катерина не раз сетовала Фёдору на навязчивость снохи. И Фёдор эту навязчивость относил к стремлению Анны усыпить бдительность его жены, скрыть свои чувства к нему. Хоть Анна последние дни и не подавала ему желанных своих намёков, Фёдор понимал, от задумки своей такая баба, как она, не откажется. Соблазны по-прежнему кружили Анне голову, манили в неведомые дали. Да и к самому Фёдору иногда во снах наведывались шальные

135

мысли, но, проснувшись, он стряхивал с себя их наваждение и настраивал себя не переступать кровную черту родства.

Котёнком ластился к лицам работающих молодой игривый ветерок, набегавший порывами с востока. Он схватывал по пути с полевых стёжек пыль и, играя ею между выставленных на попа саманов, легонько посвистывал. Во время разгара работы к семейству Строгалей подошёл Гавриил Волошин - старший из сыновей.

- Бог помочь! - приветствовал он всех.

- Спаси Христос! Спасибо! - за всех ответил Иван Яковлевич. - Вы свои уже просушили?

- Какой там?! Мы ж позже вас повыкидали. Да и замес получился у нас маловатый, всего на две тыщи с малым гаком. На хозпостройки самана точно не хватит. Так что нам придётся ещё раз глину заводить. Если забот нету, приглашаем!

- Не обещаю, дел и забот у самих невпроворот. Так и передай отцу, мол, с дорогой бы душой, но у самих запарка.

- Да нет, дядь Вань, я по другому вопросу.

- Балакай!

- Нет, я лучше буду гутарить, - усмехнулся Гавриил. - Вы, должно быть, тоже будете каменщиков искать, так вот, мы нашли очень хороших строителей, но им подавай объёмы. На одну и даже на две хаты переезжать из Воронцовки не хотят. Батька предлагает нашим соломенским застройщикам спароваться и затянуть строителей к нам.

- Надо б глянуть на иху работу

- Мы специально ездили, глядели. К работе не придерёшься. Хаты возводят от нуля и под конёк.

- Окна, двери тоже их работа?

- А то как же. Ваш материал могут только использовать. Саман им должны хозяева будущие готовить, а так всё остальное ихнее.

- А какой с ними расчет?

- Берут только деньгами.

- Деньгами мы, наверное, не потянем. Если бы зерном, тогда бы можно было смело пароваться.

- Под зерно земельный банк кредит даёт. И процент небольшой. А под стройку

- совсем ничего! Так как, согласные пароваться?

- Еще дома помарокуем и скажем наш твердый ответ.

- Ну, кумекайте скорее, бо вы знаете, время не ждёт, хотим ещё в этом годе среднего брата на хутора определить.

- Тянуть не будем. День - два и скажем.

- Тогда ещё раз, Бог в помочь, и я побег.

- Спаси Христос и тебя.

Когда Гавриил Волошин отошёл на порядочное расстояние, Иван Яковлевич приглушенно шумнул Фёдора.

- Федь, подь сюда. Завтра с рассветом смотаешься в Воронцовку, в земельный банк, прознаешь всё про кредиты.

Фёдор, привыкший ответственно относиться к поручениям, намерился укатить в уезд ещё затемно. Иван Яковлевич, вышедший его проводить, напутствовал:

136

- В Горькой балке, гляди, поаккуратней, недобрые слухи об ней гуляют. Балакали, опять на днях один степновский только с кнутом вернулся. А мог и голову оставить.

- Слепой сказал, побачим, - укладывая в возок рядом с оклунком овса вилы- тройчатку, ответил Фёдор.

В пути, на дрожках встретил рассвет. Едва лишь зорька протянула первый луч из сини, столбцами встали суслики у собственных нор. Подсвистывают проезжающему мимо экипажу. Наслаждаясь нежно-розовым, словно малиновым, соком утренней зари, Фёдор уставился направо, на восточную часть горизонта. Оттуда шагало пробуждение степной жизни. Ноздри ловят запах разнотравья. Вдыхая сладкий, с горчинкой полыни, дух степи, настоянный на запахе вызревшей ржи, Фёдор время от времени окидывает широким взглядом волнующееся море заколосившегося ячменя. Здесь, в степи, ветры сходятся и расходятся. Сливаясь всей душой с безудержной стихией простора, он чувствует себя счастливым человеком. "Мне бы косу острую сейчас да грабли, да повыше траву в серебре", - твердила мысль.

Незаметно Буланка докатила возок до Горькой балки. С давних времён о Горькой балке шла по округе дурная молва. Не всякому спутнику удавалось благополучно миновать её. Кто лишался лошадей и подводы, а кто и терял там жизнь. У Горькой балки - ступенчатый, саженей в тридцать, слоёнчатый - суглинок и песок

- перепад разных уровней земли, а в двух верстах от него начиналось уже Ворон- цово-Александровское (народ называл это село упрощенно - Воронцовка). По обе стороны дороги почти отвесные стены. В них слоями залегли пласты, как древней книги вещие страницы. Наверху, по левую руку, - подобие рощицы, есть, где разбойникам в любое время года укрыться. За нею - глубокая, саженей в двадцать, впадина, промытая талыми водами, далее - небольшая петля влево и ещё саженей десять спуск к пузовине - зеленый халат густо заросшей крушины, вереска и мелкого кустарника, на дне балки - ручей, питавшийся подземными ключами. В такое время года он неумолчно позванивает холодной хрустальной влагой, а по весне и в дожди - мутнеет, набивая у заторов желто-пенные заеды, и несёт суглинистый ил в сторону Каспия. Спуститься во впадину можно было только в одном месте, там, где вешние воды с полей, стекая, вырыли широченный промыв. По обе стороны от него небо подпирают два постоянно осыпающихся крутых скоса. Нападения на путников в большинстве случаев совершались с них. Обычно это происходило, когда подводы поднимались в гору. Если перехватили - не ускакать!

Когда Фёдор подъехал к Горькой балке, вспорхнувшее жар-птицей солнце незримым клювом уже склевало с полей округи росу, заслало в кроны рощицы лучи, залив светом золотого оперения её просторы. Фёдор посмотрел в ту сторону. Что там, за перехлёстом веток? Стоявший у её окраины низкорослый мужчина подозрения не вызвал. Буланка легко скатила возок вниз, там гиблые, обманные овраги и лога, рядом мосток через ручей. У воды - ещё два мужика. В первую секунду рука лапнула держак вил, но, видя спокойствие их, только хлопнул вожжами.

- Но, ленивая!

Проезжая по улицам, поглядывал на домовладения. Повсюду следы упадка и нищеты. Людей почти не видно. Вдоль покосившихся оград из ивняковых плетней

137

с азиатской вязью, вышитой золотыми кубками тыквенных цветов, ползут трое нищих. Под придворовыми деревьями - перекипающая кучка чумазых детей, они играют в догонялки. На одной из завалинок спит, с оголённой спиной и откинутой наотмашь рукой, пьяный. Нищие, держась друг за друга, робко обходят его подальше. Буланка бежит трусцой.

.В земельном банке ответы на свои вопросы получил быстро, даже отоварился памяткой, относительно условий при получении кредитов. После зашёл в чайную, купил пирожок и стакан чая. Пока жевал сам пресный пирожок без начинки, запивая еле подслащённой бурдой, Буланка хрумкала овёс из торбы. Выйдя, Фёдор увидел недалеко, во дворе колодезный журавель. Тот ритмично кладёт поклоны. Договорился с хозяевами насчёт воды, заставив колодезную "птицу" ещё дважды через окно колодца поклониться далёкому небу, попоил кобылу и, не торопясь, тронулся в обратный путь. Все мысли повязаны с кредитом и будущим домом. Ум рассовывает по мысленному двору планируемые постройки. Грюк возка по дощатому мостку возвращает к действительности. Сбоку, вниз головой в ручей бросился куст. Но рядом с тем кустом стояли два мужика, а сейчас их в зеркале ручья не видно. Фёдор вертит головой - их нет и сверху. За мостком, впереди - Горькая балка. "Куда могли деться?" Фёдор вспоминает приметы мужиков, которых видел у водоёма по пути в банк. Но их нигде нет. Только там, где они были, потемнев, шелестят камыши. "Должно быть, то были рыбаки, пошли в другое место, где рыбка крупнее клюёт", - гоня волнение, решает он. Однако тревога не проходит. Для внутреннего спокойствия нащупал рядом с собой вилы и, не останавливаясь, продолжил путь на подъём. У первого серпантина небольшая петля, скрывающая обзор основного подъёма. И только возок выкатился за поворот, Фёдор услышал, как на полуот- весных склонах, под частыми переборами ног, осыпая за собою грунт, зашуршав, потекли ручейки суглинка. С обеих сторон с колами в руках сбегали трое мужчин. Один из них, низкого роста, - уже внизу. Проскочив по инерции дорогу, остановился и, выйдя на её середину, стал, приготовившись к встрече, беря кол в обе руки наперевес. Стрельнувшая было мысль: "Прорываться!" - сразу была отброшена, как неосуществимая. Увесистый аргумент покачивался в руках давно небритого субъекта с перекошенным злобой лицом. Буланка, вскинув голову, в предчувствии беды заржала. Решение пришло мгновенно. Рывок правой вожжи, и возок прижимается вплотную к стенке, потом натяжка другой рукой, и левая вожжа выкручивает Буланке голову, и та торопливо, чуть ли не на месте совершает разворот. Фёдор уже на ногах. В одной руке - вожжи, в другой - вилы.

"Но!" - орёт он на лошадь и огревает её держаком. Но перед ней уже - один из напавших, пытается поймать её под уздцы. Буланка вскидывается на дыбки, выбрасывая перед собой передние копыта. Бандит, пытавшийся перехватить её, отпрянул в сторону, споткнулся и упал. Лёжа на земле, в колючках золотарника, он попытался сунуть свой кол в спицы колеса, но Фёдор вилами отбивает кол. Тем временем третий нападавший, воспользовавшись отвлечённостью ездового, - уже на возке. Стоя на коленях у заднего борта, он занёс свой кол над головой Фёдора. Уловив краем глаза несущуюся тень, Фёдор успевает корпусом отстраниться в сторону. Удар опускается на левое плечо и скользит по боку. Рука, словно плеть, упала вниз, даже уронила вожжи. Фёдор, став полубоком, здоровой рукой с вилами отби

138

вает очередной верхний удар. Взгляд выхватывает других двоих, они бегут следом. Но и Буланка припустилась во весь дух. В это время Фёдор ощущает обжигающий укол в область бока. Панически в голове бьётся вопрос: "Неужели это всё?", но тут же даёт себе команду: "Не паниковать!" И сразу сознание выносит к мышцам руки приём штыковой атаки, освоенный им в горнострелковом полку в Батуми. Уклонение Фёдора от очередного укола, и вилы его с хрустом входят в перекошенное злобой и удивлением лицо. Грязные руки бандита до белизны склещились на трезубцах вил, пытаясь их вытолкнуть, но Фёдор всё давит и давит. Он давит до тех пор, пока дужка, соединяющая зубцы, не сплющила врагу переносицу.

Фёдор только через несколько минут приходит в себя, бросает вилы и садится в возок, неповреждённой рукой крепко держится за борт. Перепуганная Буланка уже мчится по улицам Воронцовки. Вслед гремящему возку, прервав игру, с неприкрытым страхом и удивлением смотрят дети. Даже спавший пьяница приподнял тяжелую взлохмаченную голову. Проводил её мутным взглядом, выругался и снова уронил свою забубённую на завалинку.

- Трр! Трр! Стой, Буланка, - не перестаёт Фёдор успокаивать лошадь.

Вожжи волокутся по земле и достать их без остановки невозможно. В центре

села, перед гусиным стадом, загородившим дорогу, Буланка сбавляет ход, загнанно фыркает и переходит на шаг, боченясь, прижимается к деревьям и останавливается. С боков, беспрестанно ходивших мехами, на пыльную траву спадают хлопья пены, но копыта по-прежнему испугано перебирают, словно отыскивают достойную себе опору. Фёдор, продолжая успокаивать лошадь, потихоньку сползает с возка. Выходит наперёд, медленно, совсем медленно, протягивает правую руку к мундштуку, на нём - пенный жемчуг слюны. Кобыла отступает, толкая возок назад, пока тот не упирается в дерево. Рука Фёдора тихонечко дотрагивается до переносья, гладит его и пальцами ловит уздечку. Разговаривая с Буланкой, поглаживает совсем мокрую её шёрстку. Под кожей продолжает испугом играть дрожь. С трудом достаёт вожжи. Но Буланка, чувствуя мертвяка, прядёт ушами и косит назад сливовое глазное яблоко. К милиции Фёдор подвёл Буланку за уздечку. Здоровой рукой привязал лошадь к столбу и направился в помещение. У двери чуть не столкнулся с выходившим молоденьким милиционером, с пушком на верхней губе. Уступив дорогу, взволнованно обратился:

- Я к вам за помощью, в Горькой балке на меня напали бандиты. Одного привёз, а двое там ещё.

- Кого ты привёз?

Фёдор показал на возок, с которого виднелась голова человека, приколотая вилами к заднему борту.

У блюстителя порядка вмиг над пушком верхней губы заблестела роса пота.

- Я сейчас начальника позову! - и милиционер бегом юркнул в помещение.

Вскоре к возку подошли три милиционера. Один из них - постарше, с продолговатыми прямоугольниками на воротнике, был без фуражки. Как понял Фёдор, то и был начальник. Взгляд на Фёдора кинул всего один раз. Основное внимание

- на убитого. Второй милиционер плотный, как дубок, хоть и был молод, но выглядел заматерелым. Не спеша, он зашёл с другой стороны возка, осмотрел руки убитого и обменялся с начальником мнением.

139

- Похожий на Косача.

- Он! Отбандитствовал главарь банды! Вилы выдерни! - начальник строго посмотрел на бледного, как стена, Фёдора. Тот с трудом, опираясь на здоровую руку, поднялся на возок со стороны передка, шагнул к вилам, протянул было руку к держаку, и в это мгновение шальная мысль вдруг выставила Фёдору несуразную условность: "Вытащишь тройчатку, а вдруг он ещё живой?!" Рука отпрянула в страхе от вил.

- Не могу с мёртвыми возиться. Даже смотреть страшно. И подташнивает.

- Убить смог, а смотреть на мёртвого не можешь? - удивился начальник.

- Выходит так.

- Поднимись, Коля, и помоги ему! - скомандовал он второму милиционеру

По-молодецки вскочил парнишка на возок, смыкнул обеими руками вилы раз,

другой - не получается, и только на третий, вместе с головой, оторвал зубцы от досок. Голова от очередного рывка сползла с зубцов и глухо стукнулась о задний борт.

- Крепко, гражданин, ты его пришпандорил!

- Одной рукой, правда, в пылу борьбы, - с гордостью сознался Фёдор.

.Труп коллективно сгрузили в сарай. Начальник, отдав соответствующие распоряжения, повёл Фёдора в свой кабинет.

- Ну, рассказывай, как это произошло?

Фёдор, сбиваясь от волнения, рвано пересказал всё, что с ним произошло. Ответил на уточняющие вопросы. Потом начальник привёл статистику похождений этой банды.

- Так что, товарищ Строгаль, ты нам крепко помог.

Он вызвал к себе двух милиционеров, участвовавших в снятии с повозки трупа.

- Товарищ Строгаль оказал органам милиции большую помощь в ликвидации главаря банды, терроризировавшей уезд. Готовьтесь с ним проехать на место происшествия, посмотрите, что и как, составите схему. И чтобы его не пришлось привлекать за превышение норм необходимой обороны, в протоколе пометите, что он привёз бандита к нам ещё живым. И на этом моменте, ты, товарищ Строгаль, перед работниками прокураты должен настаивать. Ну, а мы тебе в этом поможем.

- Согласный, бандит всю дорогу стонал. И вы даже врача вызвали, а бандит перед его приходом ни с того ни с сего взял и помер.

- Вот примерно так. Да, насчёт врача, Алексей Петрович, вызови Охонько Николая Анатольевича, пусть и героя народного осмотрит.

Милиционер ушёл выполнять поручение начальника. Тот было взялся перекладывать на столе изъятое из карманов убитого, но стон Фёдора оторвал его от этого занятия.

- Я смотрю, у тебя рубашка с левого бока пропиталась вся кровью. Давай, снимай её.

Фёдор попытался здоровой рукой расстегнуть пуговицы, но пальцы не слушались хозяина. Начальник милиции, глядя, как тот мучается, не утерпел.

- Подожди, я тебе, товарищ Строгаль, помогу.

Он вышел из-за стола и со своим коллегой стал освобождать от одежды торс

140

пострадавшего. Это настолько тронуло Фёдора своей человечностью, состраданием, что он невольно проникся глубоким уважением к сотрудникам милиции и их начальнику.

- Поднимите руки! - скомандовал он.

Но левая рука Фёдора не слушалась.

- Он, наверное, мне ключицу перебил.

Потихоньку рубашку всё же сняли. Левый бок распорот. Из раны сочится кровь. Фёдор промокает её снятой рубашкой.

Появился и грузноватый, страдавший постоянной одышкой врач с сумкой, от ветхости на ней еле был виден красный крест. Фёдору он перевязал бок, осмотрел его руку, долго и осторожно ощупывал кости плеча, чем не раз окунал её хозяина в такую боль, что темнело в глазах. На ойканья пострадавшего приговаривал:

- Терпи, казак, атаманом будешь!

В конце осмотра успокоил.

- Перелома нет, но ушиб очень серьёзный.

Посадив руку в гнездо косыночной подвески, помог Фёдору надеть рубаху в один рукав и, застегнув пуговицу на груди, дал рекомендации по лечению, строго- настрого наказав показаться сельскому фельдшеру.

- Олег Васильевич, я закончил.

- И по бандиту бумагу о смерти его составьте. Кажется, гражданин Строгаль привёз его ещё живым?!

Начальник милиции вопросительно посмотрел на Фёдора. Тот запоздало затараторил:

- Да, живым, живым. Вместе с моими сотрудниками выедешь на место нападения.

- Теперь, товарищ Строгаль, на место нападения, там они составят схему, подпишешь и свободен. А вы, - он повернулся к двум своим сотрудникам, - обязательно, кроме пистолетов, захватите винтовки.

Милиционеры ехали в Горькую балку на своих лошадях верхом, рядом с Фёдоровым возком. У мостка Фёдор придержал Буланку.

- Вон там, правее того куста, двое у воды возились. Один их них и был, как его. Крысыч.

- Косыч, - поправил с пушистой губой милиционер.

- Ну, так вот, это я ехал в сторону Воронцовки, а когда правил назад, их уже не было. Я было подумал, рыбаки то были и ушли туда, где рыбка крупнее клюёт,

- Фёдор встретился взглядом с молоденьким милиционером и наткнулся на задор в глазах.

Улыбаясь, тот прокомментировал слова пострадавшего.

- А крупной рыбкой оказались вы?!

- Ну, раз с крючка ихнего сорвался, - согласился Фёдор.

- Но вы не только умудрились с крючка сорваться, а ещё и рыбака завалить,

- закончил паренёк.

Только тут Фёдор обратил внимание на их знаки воинского различия. У молоденького - треугольнички, у второго - квадратики эмалированные. Он вознамерился задать по этой теме вопрос, как вдруг с высоченного отвеса осыпалась

141

земля. Взгляды всех троих в одно мгновение прилипли к ноздреватому утёсу. Руки милиционеров лапают винтовки. Молоденький - расстёгивает кобуру, а второй

- снимает с плеча винтовку и кладёт её поперёк на седло. Даже Фёдор шарит по дну возка в поисках вил, забыв, что те остались вместе с колом нападавшего в милиции, в качестве вещдоков.

- Может, не ушли те, двое? - высказывает он предположение.

- Тогда они олухи, а не бандиты.

И тут Фёдор замечает, как две цветастые щурки борются за гнездо-нору, когтистыми лапами осыпают грунт.

- Фу - ты! А я уже думал, что и в самом деле там бандюки наблюдение ведут, а то птицы войну за гнездо устроили.

За поворотом, метров через двадцать, Фёдор остановил Буланку. Он подробно рассказал всё, что там с ним произошло пару часов назад.

После уточнений, милиционер, составлявший схему, предложил Фёдору показать место, где он увидел первого бандита.

- Это там, наверху

- Поехали наверх!

Выбравшись по непокорной ленте дороги на гребень подъёма, конники остановились.

- У той, что ли, рощицы? - спросил составитель схемы.

- Да, да, у самой средины её, он будто грелся на солнышке после спячки.

- Хорошо, подпишите схему. Вот тут, где я галочку поставил.

Расписавшись, Фёдор вернул карандаш.

- Теперь я свободен?

- Да. Но, возможно, прокуратура вызовет ещё не раз.

.Домашние в ожидании Фёдора волновались. Прибыл он к заходу солнца. Показывая повязку, сначала поведал, что с ним произошло, уж потом доложил отцу по его заданию.

- Кредит можно взять хоть завтра. Справку из сельсовета об имуществе только нужно представить, да залоговые бумаги под урожай в самом банке подписать и деньги - в кармане.

Иван Яковлевич на следующий день отправился к председателю сельсовета Кондареву за справкой.

Аким Платоныч сидел за столом, что-то читая.

- Власти доброго здоровьечка!

- Здоров, здоров! Какие вопросы к власти?

- Да, пустяшные, Аким Платоныч. Справку одну для банка выпиши.

- Вам всё пустяшное. Для вас и работа власти пустяшная. Будто сидим здесь и яйца от безделья мнём. А мне вон сводку из уезда кинули и кропи над ней, у кого сколько голов скота, сколько свиней, сколько овец? И так - до цыплят, включительно. А откуда мне знать, сколько у Строгалей нынче живности? Кто проедает, кто наоборот, прикупает да разводит.

- Неужели всё до точности, скажем, до единой курицы, перечислять требуется?

- А то, как же?

142

- Вот ты пришёл, выпиши тебе справку для банка. Ты мне в точности своё хозяйство назовёшь, а я до этого в своей сводке другое указал. А банк возьми да сверь в уезде твою справку с нашей сводкой. Несоответствие! Кто должен к ответу быть привлечённым?

- Власть. Кондарев.

- Правильно! Власть, в лице товарища Кондарева, то есть меня лично. А ради чего я должон страдать? Строгаль кредит выгодный получил и его мухи не кусают, а Кондарев отвечай за несоответствие по полной форме.

Иван Яковлевич от такой отповеди растерялся, он и не предполагал, что выписка справки о наличии имущества в его домовладении может обернуться такой канителью. Он поднял на председателя сельсовета заискивающие глаза, боясь уже и продолжать разговор:

- Ты уж, Аким Платоныч, извиняй несведущего дурака за слово, какое у меня с языка сорвалось.

- Какое слово? - не сразу въехал в тему Кондарев.

- Ну, как же, справку я обозвал пустяшной. Я ж думал, оно раз-два и готово, а оказывается, дело совсем не пустяшное, оно, видишь, какой государственной ответственностью пахнет. Откуда мне это было знать? Тёмные мы, тёмные люди.

- Вот теперь знаешь, что оно и почём.

- А сколько?

- Что сколько?

- Ну, опять извиняюсь, может, я за справку оплатить чего должен.

- Ну, вот всегда так! Как только расскажешь о сложностях бумажных вопросов, так народ тебе вопрос поперёк борозды: "Сколько должен заплатить?" А возьми я копейку, скажем за бумагу, чернила, ну, скажем, чтобы ту же ручку или перо к ней купить, по улицам села стон и вой пойдёт, уполномоченному в уши нажужжат, мол, Кондарев за справку деньгу взял. А всё потому, как знают, все справки сельсоветом выдаются по мере надобности бесплатно.

- Так как же, не пойму я тебя, Аким Платоныч, справку-то дашь? Нам всё равно как, за деньги, бесплатно или ещё как.

- Хорошо, Иван Яковлевич, что ты упомянул третий путь решения вопроса о справке. Что вопрос сложный, ты не отрицаешь? Не отрицаешь! Ответственность на ком лежит? На мне. А теперь представь, мы с тобой местами бы поменялись. Не ты бы пришёл ко мне за справкой, а я - к тебе. И я, зная сурьёзность этого вопроса, что же тебя не отблагодарил? Да в жизнь такого бы не случилось. Мешок бы муки, это самое малое, барашку там и что-нибудь.

В это время в кабинет вошёл помощник председателя сельсовета Гонтарь Юрий. Кондарев завуалировано докончил фразу:

- Что-нибудь прочее. А сейчас времени нет, Иван Яковлевич, приходи завтра, туда. поближе к после обеду.

- А по какому вопросу? - встрял в разговор Гонтарь, садясь за свой стол.

- Да справку ему в земельный банк.

- По форме двенадцать?

- Да.

- Садитесь, Иван Яковлевич, сюда. Время у меня есть, я сейчас её выпишу.

143

Кондарев поняв, что с вымогательством попал впросак, стал выкручиваться:

- А бланк у тебя такой формы есть?

- А как же. Волошин на прошлой неделе с банка целую пачку привёз.

Иван Яковлевич зло метнул взгляд на Кондарева, но, натолкнувшись на конда- ревский бесстыжий, промолчал. При этом Кондарев продолжал наставлять своего помощника.

- Всю его собственность обязательно сличишь с моей сводкой, иначе в уезде могут сверить и вдуют нам по самую сурепку

- Кому там надо такой мелочью заниматься?! Пара у Строгалей лошадей или две пары, какая для банка разница? Им главное - недвижимость: есть дом, постройки. Продать, задарить их без банка невозможно. А быков, коней и продать незаметно можно и на мясо пустить. Диктуйте тягло, Иван Яковлевич.

- Две пары коней, отдельно кобыла, две пары быков. Овец четверо, два кабана.

- Овец, кабанов не надо.

- А как же гусей, курей?

- Вы ещё цыплят укажите.

- Так я ниче, это вот, твой начальник.

Иван Яковлевич с обидой глянул на Кондарева. Но тот не дал ему договорить.

- Начальник пояснял тебе, Строгаль, что за каждую букву мы несём ответственность. Давай его справку, я подпишу. Готово? Когда будешь печать ставить, обязательно бумаг под справку намости и дави хорошенько. За кредитом-то, Строгаль, когда намереваешься ехать? - глядя из-под лба на Строгаля, продолжал он давить на посетителя, чтобы не быть до конца разоблачённым.

- Должно быть, на следующей неделе поеду, - робко ответил Иван Яковлевич, не находя причину данному вопросу

Он вышел из правления, держа в обеих руках вожделённую справку, всё раздумывал: "А для чего Кондареву время моей поездки за кредитом стребовалось? Не с бандой ли уж он связан?" Но по дороге от этой мысли отказался.

.Придя домой, он застал Фёдора за помывкой возка, на котором произошла смертельная борьба. В задней части короба - следы запёкшейся крови. В досках задней стенки - тёмные, как пулевые, дыры от зубьев тройчатки. А на дне - неизвестно откуда взявшиеся листочки краснотала, словно зелёные монетки, сдачей за отобранную жизнь бандита. Иван Яковлевич мысленно вернулся к вопросу Кон- дарева о времени поездки в банк. "Что-то тут не так", - подумал он, но, не найдя ответа, спросил Фёдора:

- Кровь отмоется?

Фёдор неопределенно смыкнул плечами и активнее стал тереть по бурым следам.

.Сев обедать, Иван Яковлевич поделился с домашними о том, как председатель сельсовета намекал на взятку.

- Он и так, и сяк, мол, обязан я за справку подмазать - и точка. Хорошо Юрка Гонтарь зашёл, две минуты и я - со справкой.

Упомянул и о любопытстве председателя сельсовета.

- А потом интересуется, когда за деньгами ехать собираюсь. Уж не с бандюка- ми ли он снюхался?

144

Но домашние его предположения единогласно опровергли:

- Скорей всего, сам намеревается в банк ехать, да ненароком, навредит тебе там заодно, взятку ж ему не дал, - высказала свою догадку Дарья Кирилловна.

И там же за столом приняли решение, поездку в банк не откладывать, а ехать завтра же.

- Оставим на хозяйстве Толика, а Яков, Фёдор и я отправляемся за деньгами, срочно!

Рано утром они, вооружившись, кто вилами, кто топором, выехали на дарёных жеребцах в Воронцовку. По дороге наблюдали, как солнце, набирая высоту, снимало с лица земли белую фату дымки. Земля с каждой минутой становилась всё улыбчивее и теплее. Когда доехали до Горькой балки, вспомнили о происшествии. Проезжая гиблое место, Фёдор, потрогав зашибленное плечо, посетовал:

- Вилы жалко! Хорошая тройчатка была, изъяли, как доказательство.

Перед обедом прибыли к филиалу земельного банка. Яков остался с конями, а Иван Яковлевич и Фёдор вошли в помещение банка. Дождавшись своей очереди, изложили причину своего появления. Подали бумаги. К ним вышел управляющий филиалом земельного банка с золотым пенсне на носу. Фёдору показалось его одутловатое лицо знакомым. И на него хозяин заведения несколько раз кинул взгляд. Разговаривая с Иваном Яковлевичем о кредите, он, ещё раз бросив взгляд на Фёдора и не выдержав зуда интереса, спросил:

- Кто это с вами?

- Сын. Он у меня за охрану

- Охрана это - хорошо. Всё же, где мог я вас видеть, молодой человек? - напрямую обратился он к Фёдору. - В Санкт-Петербурге, Москве или, может быть, в Ростове-на-Дону - батюшке?

- Там бывать не доводилось. Гражданская война протащила меня по югу страны.

- Под Турцией, возле Батуми не бывали?

- Был! Оттуда моя служба начиналась, в горнострелковом полку. Один раз там даже на охоту меня в команду для загона брали.

- Вот-вот, теперь вспомнил, это же вы спасли князя Шайронского от раненого вепря?

- Было дело.

- Как же он вас отблагодарил?

- А вон, в холодке, жеребцы, подаренные им, стоят. И кроме этого, много ещё чево.

- Ну, что ж, рад за вас. Не видитесь с ним?

- Нет. Всё собираюсь съездить, да дела не дают головы поднять.

- Если доведётся с ним свидеться, то передавайте от Галактионова привет.

- Обязательно передам.

- Получите деньги в кассе, а когда будете возвращать кредит, мы ещё поговорим с вами.

Он пожал Ивану Яковлевичу и Фёдору руки и ушёл.

Получив большие деньги, Иван Яковлевич дрожащими руками рассовывал их по карманам. Торопливо вышли из помещения. Дожидавшийся их Яков встретил вопросом:

145

- Ну, как, получили?

- Ага, - Иван Яковлевич поочередно лапал карманы, набитые деньгами, - надо б перепрятать, а то кое-кто видал, куда я деньги рассовывал. Давайте сначала отъедем, а потом уж переложим все, как надо.

Отъехав два квартала, Яков придержал жеребцов:

- Перекладывай, папань!

- В голову ничего умного не приходит, куда их деть? Бабам легче, у их потаённых мест поболее. Ведь таких больших деньжищ я сроду в руках не держал. И руки не слухаются. Мож, их в мешок все сложить?

- И держать всю дорогу обеими руками? - подшкильнул отца Яков.

- Деньги, как и яйца, в одной корзине держать нельзя. Каждому распихаем, да и в линейке часть можно затырить.

Если бы кто-нибудь из соломенцев наблюдал, как с оглядкой на дворы Строгали, словно белки орехи, распихивали по потайным местам кредит для его перевозки, то, вероятнее всего, наградили бы их новой уличной кличкой, типа "Ныкаль- щики". Рассредоточив полученный кредит, тронулись в путь.

- Теперь Горькую балку бы проехать.

Иван Яковлевич положил рядом с собой вилы. Яков приготовил топор. Только Фёдор посмеивался. Недоезжая печально известной балки, он попросил Якова остановиться.

- Чего тебе?

- Схожу до ветру

Мысли Якова, обгоняя ветер, были уже дома, а тут Фёдор какой-то привал придумал. Он покривились от недовольства, однако брату подчинился. Когда Фёдор вернулся, Иван Яковлевич вдруг спохватился.

- Раз уж остановились, сходим и мы до кустов жимолости.

Он, кряхтя, сполз с линейки. Яков, передав вожжи брату, последовал за отцом. Но не успели они дойти до укрытия, как услышали сзади свист. Оглянулись. Фёдор, заняв место кучера, энергично машет им рукой и резким, требовательным шёпотом кричит:

- Скорей, скорей!

Сбивая сапогами жёлтые степные молочаи, кинулись назад. Только они успели плюхнуться на линейке, как из-за поворота выкатила пароконная телега с двумя ездоками наверху. Потянув вожжину, Фёдор вырулил линейку впереди показавшегося экипажа.

- Теперь мы не одни, - разъяснил он свои действия.

.Миновав благополучно Горькую балку, наверху остановились: Яков с отцом, не отходя далеко, облегчились и дальше ехали уже более спокойно. В родное село приехали к закату. По улице потянулись шагом. По дороге нагнали хромого пастуха Акима, по кличке "нога-шлёп". Аким был тугой на слух, поэтому Иван Яковлевич, распираемый радостным настроением, громко окликнул того.

- Ты чего это, Аким, идёшь на поломанном колесе?

- Ась? Чево сказал? - с перепугу заученно стал переспрашивать пастух.

- Сходи в кузню да колесо перетяни! - смеясь, кричит уже нарочно в полный голос, на всю улицу Иван Яковлевич.

146

- Кузня? Не, я там не был, - отвечает Аким.

- Ну, вот и побалакали.

- А заодно и погутарили, - подначивает отца Яков.

В тот же день Иван Яковлевич с Фёдором сходили к Волошиным. На стук в высокую калитку вышел сам Родион Иванович:

- Как, решились? - не думая приглашать в дом, спросил он.

- Насчет строительства в складчину даём своё согласие.

- Вот и хорошо. Ещё и Андрющенко со своим кумом Андреем Глыбиным решили на хутора выходить. Так что, набирается работа бригаде строителей на пять домов. Завтра поеду их уговаривать.

X

Осень 22-го в Соломенском выпала, как редкая удача, поистине золотой. Сухая, солнечная погода держалась до середины ноября. Селяне успели обмолотить хлеба, просушить и провеять зерно, продав его, рассчитаться с долгами. Урожай с арендованного Фёдором лана превзошёл все ожидания. Жито дало - сам - девятнадцать!1 Семья Строгалей, обмолотив снопы, торопиться с обработкой зерна не стала.

- С продажей пшеницы спешить не будем. По весне её цена будет повыше, я так думаю, - сообщил за обедом своё решение Иван Яковлевич. - Завтра всем семейством едем на хутора доводить хату к вселению.

- А дом на кого оставим? - попыталась выяснить Дарья Кирилловна, но получила жёсткий отпор.

- На домового! Я сказал, выезжаем всем семейством. Фёдор, струмент подготовь!

После утренней управки и короткого завтрака в короб подводы, впряжённой жеребцами, торопливо загружалась семья Строгалей. Рабочая одежда и инструмент, вода в бочке, корм коням и провиант на день лежали там уже с вечера. Запирая за всеми ворота, Иван Яковлевич шумнул соседа.

- Пётр Петрович! Ты дома?

- Ась! - отозвался из летней кухни хозяин, превративший её в сапожную и шорную мастерскую, оттуда пахнет сыромятиной и дёгтем. - Меня, что ль, дядь Ваня?

- Тебя, тебя. Выдь на час!

- Чичас, ногу только пристегну.

- Ладно, не выходи, коль хорошо слышишь, - сообразил Иван Яковлевич, - мы на хутора сейчас едем, а ты, пожалуйста, по-соседски поглядывай, бо мы дома никого не оставили.

- Поглядим, а как же.

В восточной стороне, словно рыбка, заиграла полоска света. Щурит сонные глаза празднично разодетый сентябрь. Осветилось поле - глаз не оторвать! Подъезжая к хуторам, все устремили взгляды на пять хат-близнецов. Ближняя к дороге

1 Сам - девятнадцать -

147

хата была уже обмазана снаружи, на ставнях орут петухи, и в рост человека вырос забор от соседа.

- Кто это бежит впереди голого? - спросил Яков, давно не бывавший на хуторах.

- Волошины. Они и нужник с погребом вырыли и внутри все стены глиной помазали. Теперь пригласили копарей - бассейн им глечиком копают, - оторвавшись от дороги, оглянулся на брата Фёдор.

Он чаще других мотался сюда, к своему двору. Тот располагался последним в ряду. Строительство дома в три комнаты и сенцы, а также целый комплекс хозяйственных построек было окончено в августе. Однако все строения требовалось ещё обмазать глиной. Предстояло выкопать бассейн для запаса воды, подвал, построить место уединения и огородить двор. У хозпостроек после строителей осталось около полутысячи штук самана. Верхушку прикладка Фёдор укрыл на случай дождей сухой травой. Заворачивая подводой во двор, Иван Яковлевич ещё раз окинул новостройки.

- А почему Волошины так торопятся?

- Среднего сына отделяют в эту зиму.

- Ну, мы в зиму лезть с крохами не станем.

- Правильно, отец, - вступила в разговор Дарья Кирилловна, искавшая после вчерашнего рыка мужа повод наладить более мягкие с ним отношения, - жить тут пока нельзя, да и взашей никто не гонит.

При этом она строго посмотрела на Анну и Фёдора, будто этим взглядом указывала на причину выделения из гурта младшего сына. Анна, осмыслив намёк, с испугом кинула взгляд на Фёдора. Тот, раньше её уловивший скрытый смысл в словах матери, тоже ждал реакции Анны. Встретившись с её испуганными глазами, легонько подмигнув, скривил губы, мол, вот, так-то, подруга, раскрыли наши намерения. Этот мимический, бессловесный разговор не остался незамеченным Катериной. Фёдору, слезшему с подводы, она зло подала Толика.

- Держи своего сына!

Иван Яковлевич, сойдя, сразу посыпал на прибывших указаниями.

- Яков и Фёдор, копаете отхожее место! Бабы, делаем замес и приступаем к мазке стен внутри хаты. Федь, глянь, солому, шо ты в воловню привозил, не растащили?

Через время раздался голос Фёдора.

- Половину, как корова слизала. Сейчас погляжу, куда след ведёт.

- Не надо. С первого дня с соседями не будем ругаться, - охладил Иван Яковлевич пыл расследования.

Фёдор, вернувшись к главной задаче, настырно заявил:

- Оно и так понятно, кто солому брал. При случае скажу, не постесняюсь.

- Правильно, братка, они чужое брать не стесняются, а ты должён за своё смущаться! - поддержал Яков.

- А я говорю, неправильно! - повысил голос Иван Яковлевич. - Словами вред сделаешь больше, чем та пропавшая солома. Тут другое, за руку нужно было хватать, когда воры солому брали, а мы ж не сцапали? Не сцапали! И чево тогда рот нам раскрывать?

148

- Верно, папань, не пойманный - не вор.

- И почему человек имеет такую натуру? - смягчил своё вмешательство Иван Яковлевич. - Шо сам имеет, того не примечает и не дорожит им. Оно, своё, может и лучше во много раз чужого, так нет же, ему хочется на стороне урвать, украсть, ущипнуть, поиметь удовольствие от свеженького.

И снова Фёдору и Анне эти отцовские слова показались намёком на их тайные чувства и желания. Каждый из них почувствовал правдивый смысл сказанного, заставил обратить внимание на своё, отодвинутое в резерв, как окончательно завоёванное и достаточно узнанное. Анна подошла к Якову и вытерла завеской вспотевшее его лицо. А Фёдор в это время помог Катерине перенести ведро с водой в дом.

Но человеческая память избирательна. Держит в своих объятиях лишь то, что волнует. Уже через пару часов Анна, уловив момент, бросала на сбитую фигуру Фёдора аппетитный взгляд, мысленно щупала его бицепсы, при этом зазывно приоткрывались её губы и на щеках играл румянец. Фёдор, стоя по грудь в яме будущего туалета и выбрасывая грунт, встряхивал гривастой причёской с проседью, бросая косяки в сторону глиняного замеса, где в кругу домашних матовым светом отливали ноги Анны. За три дня работы внутренние стены дома были помазаны. Стоял и готовый к приёму уединяющихся нужник. Посоветовавшись с женой и отцом, Фёдор, вымерив стороны, приступил с Яковом к рытью подвала. Первые три штыка был рассыпчатый чернозем вперемешку с вязавшими его корнями трав. Затем пошёл желтый, плотный суглинок. Ступенька за ступенькой, работая попеременно, спускались братья к началу свода. Ласковое солнце припекало спины, а из глубины ямы тянуло сыростью и холодом. Подступив к стенке, в которой предстояло про- рубывать вход в подвал, Фёдор позвал отца:

- Папань, как вы думаете, с этой отметки свод не низким будет?

- Бери пониже, поднять всегда можно, а обрубишь лишний грунт, потом не прилепишь. И помни, свод должен быть ровным, иначе прохладу погреб держать не будет.

В это время под навесами птичьего гама во двор вошёл незнакомый мужчина, по годам чуть старше Фёдора, физически крепко сложенный. Сквозь щетину трёхдневной давности и плотный бронзовый загар проглядывал здоровый румянец. Широко расставив ноги, зычным голосом спросил:

- Хозяева, водичкой нельзя у вас разжиться?

На голос гостя моментально все повернули головы. Фёдор краем глаза уловил, как Катерина от неожиданности уронила валёк глины, уставившись опешившим взглядом на незнакомца. За всех ответил Иван Яковлевич.

- Если попить, то разживёшься.

- Попить, - развеял сомнения гость.

- Кать, дай человеку попить.

Фёдор с тревогой наблюдал за суетливостью жены. Та, кинувшись к тазу, торопливо отмыла руки от глины, вытерла их об исподнюю юбку и метнулась в дверной проём будущей воловни, где для прохлады хранились запасы питьевой воды. И тут же из полутьмы, роняя слёзы влаги, к гостю на дрожащей руке Катерины плывёт жестяная кружка. Незнакомец встречает женщину улыбчивым, красивым взгля

149

дом. Он с легким поклоном принимает кружку, не сводя с Катерины жгучих, карих глаз, жадно пьёт. Испив воду до дна, лихо встряхивает посуду и, словно одаривая яблоками, сыплет молодильные слова благодарностей и комплиментов.

- Спасибо, красавица хозяюшка. С лица твоего росу пить - счастье для мужчины.

Катерина залилась краской смущения. О, страсти неразгаданный язык, читай его в глазах обоих! Но гость вовремя прервал разлив слащавой патоки слов. Повернувшись к мужчинам, без дальних выяснений, напрямую поинтересовался:

- Бассейн ещё не копали?

- Пока нет. Как тебя величать, уважаемый человек? - продолжал с незнакомцем вести разговор только Иван Яковлевич.

- Зовут меня Захар, судьбой вам посланный. Мы тут одному из ваших завершаем бассейн. Бригада копарей послала меня узнать, коли есть желание и сойдёмся в оплате, можем и вам сосуд под воду соорудить в земле.

- Сколько берёте за работу?

- Если деньгами, то - десять рублей.

- А если зерном?

- Берём только пшеницей. Семь пудов.

- Сразу скажу, шо это дорого. Но прежде, хотелось бы на работу вашу взглянуть.

- Пошли, - пригласил он Ивана Яковлевича за собой.

Проходя мимо замеса, он, не стесняясь окружающих, окинул оценивающе фигуру Катерины, подмигнул ей запросто, по-дружески, будто давнишней знакомой, и вразвалку, морской походкой зашаркал по двору. Яков и Фёдор потянулись за гостем и отцом. Столкнувшись с растерянным взглядом смущённой жены, Фёдор спросил:

- Знакомый, што ли тебе?

Фёдор заглянул жене в глаза и там, как в верном зеркале, разглядел клубок смятённых чувств.

- Первый раз в жизни вижу.

- А чё он тогда так. - потерянно буркнул Фёдор.

.Работа копарей отцу и Якову понравилась. Иван Яковлевич начал было уже новый торг, но Фёдор, прерывая отца, беспощадно критиковал работу мастеров лопаты, придираясь к каждой мелочи. И входное кольцо имеет неровный круг, и расширение не имеет плавного схода, и сборник для осадков слишком глубокий. Но на высказывания Фёдора копари не обращали внимания. Они все уговоры направили на Ивана Яковлевича. Тот, решив временем сбить цену, дипломатично заявил:

- Мы подумаем, и вы подумайте. Но заранее скажу, берёте вы за свою работу дорого. Надумаете уступить, приходите. Пошли, хлопцы.

По дороге к своему дому отец и Яков принялись убеждать Фёдора в высоком качестве работы копарей.

- Где ты таких мастеров здесь, в степи, найдёшь, чтоб снизу доверху бассейн красным кирпичом обложили, да ещё обцементировали?

- Мы же сами так не сделаем? Не сделаем! Ну, чево ты упираешься, Фёдор?

- напирал Иван Яковлевич.

150

- Если поискать, то и лучших мастеров можно найти. А эти не нравятся мне и

всё.

Фёдор не мог открыто сказать о причине неприязни к данным копарям, вернее, к одному из них.

Вернувшись в свой двор, Фёдор уже в сторону Анны не поглядывал, своё, завоёванное бы не просмотреть. Его охранные и обыскные взгляды притягиваются магнитом к Катерине. В своей жене он вдруг разглядел новые черты, формы, складывавшиеся в непознанную им ранее красоту. Когда Катерина хваталась за тяжести, он тут же отбрасывал лопату и мчался на помощь. Даже порывался ей помогать в мазке стены.

.Дома, за ужином, речь зашла о необходимости найма копарей. Фёдор с потаённой ревностью следил за реакцией Катерины: выскажется ли она за то, чтобы пригласить именно их. И когда обронила всего одну фразу "В селе таких нету, а в степи других не найдешь", Фёдор задохнулся ревностью. Не зная к чему прицепиться, он напрямую обрывом рубанул.

- Тебя пока не спрашуют!

Катерина обиженно поджала губы. Она робко следила, как упорствовал муж в словесной перепалке с отцом и братом. Выйдя из-за стола несломленным, он приказал жене:

- Стели! - резкое, как зимний ветер, указание.

"Гнездо его с большою клеткой схожее", - в подсознании сравнила мысленно комнату с клеткой в поисках причины такой откровенной грубости мужа. И только тут Катерина не столько поняла, сколько почувствовала, что муж приревновал её к тому мужчине, которому она давала попить. Уверенность её догадке пришла в постели, когда муж, налившись мускулистой силой, сразу же стал осыпать её поцелуями, мять груди, торопливо срывая остатки одежды, жарко шептал ласковые слова на ухо.

После родов Катерина, плеснув всю свою любовь на крохотного сына, мужа, хоть и почитала за главу семейства, но как мужчину до сего дня не воспринимала. Случавшаяся близость была безликой, чаще всего на исходе сил. Однако на этот раз мужской напор с его стороны был дикий, словно он стремился наказать её. Катерину это вначале пугало, но, вспомнив причину ревности мужа, мысленно представила того, чужого, вместо мужа и отдалась с наслаждением. Ночью он проснулся от нового взрыва чувств, она, ища спасение, - к дитю. В кроватке, сладко посапывая, спит сын. Видно, ему снятся розовые сны. В окне ржаной лепёшкой повисла луна. Она через ветки ореха цедит свет, как бывало через марлю сама Катерина цедила молоко.

Покормив грудью Толика, Катерина ложится к Фёдору. Тот жадно притягивает её к себе. И снова он мстил, а Катерина, обманывая себя, отдавалась тому мужчине.

Утром с трудом продрали глаза. Он после мщения, она после мысленной измены. С этой длинной, жаркой ночи понесла ещё одну, новую жизнь под сердцем. Чувства обоих улеглись и успокоились. Схлынуло всё, что до этого жгло сердца. И Фёдор сам подошёл к отцу и дал согласие, чтобы он нанимал копарей, среди которых находился тот, которого он раньше очень опасался и скрытно ревновал к жене. Теперь его болезненное чувство ревностной опасности заметно поугасло.

152

К своему удивлению, Катерина отнеслась к появлению в их дворе того мужчины, взбурлившего её кровь, весьма спокойно. В ней поселилась уверенность, что тот мужчина стал для неё то ли бывшим мужем, то ли бывшим любовником, но бывшим, про которого она всё знает, всё с ним изведано и пройдено, и не осталось никакой манящей тайны. Неделю они копали бассейн. Она готовила им к обеду еду, комплиментов не замечала. Даже ранее достававший до сердца взгляд того мужчины больше не волновал и не тревожил её чувств. Более того, она неприкрыто, не стесняясь чужих, проявляла внимание к собственному мужу, то ли гребёнкой пальцев зачёсывала назад волосы свалившейся его чуприны, то ли, попробовав сама готовившийся обед, несла через весь двор в разливной ложке мужу еду на пробу. Копари, поглядывавшие с завистью на молодую хозяйку, перекидывались шутками:

- Хороша Маша, да не наша.

- Сам бы откуштувал такую, да большие гроши платить трэба1.

Не губя попусту минуты, копари делали свое дело с душою, не роняя марку ремесла. За то время, пока те работали в строгалевском дворе, улеглись чувства Фёдора и к Анне. Всё его существо неосознанно с напряжением было нацелено на защиту однажды уже завоёванного семейного спокойствия. Ни один жест, ни один взгляд Катерины не ускользал от его внимания. И с каждым днём в его сознании доверие к жене и уверенность в её верности росли и крепли.

Анна же, отыскивая причину снижения внимания Фёдора к себе, с горечью твердила в уме: "У любви коротко время, любовь сохнет на корню".

К началу ноября основные работы Строгалей на хуторном дворе были свёрнуты. Можно было вселяться, но на домашнем совете решили отложить переезд Фёдора с семьёй до весны.

XI

Многие соломенцы приступили к вспашке озимых. Фёдор, намереваясь в ближайшее время выйти на хутора, уговаривал Кондарева переписать арендованный двухгектарный лан на его имя. Тот же, боясь ошибиться, ломался.

- Понимаешь, какая может получиться неприятность. В губернии начинаются землеустроительные работы, а я, опережая, тебе выделю эту землю, а вдруг этого делать нельзя. В уезде землемера за подобные недочёты сняли с должности. Вот назначат нового, поспрашиваю его, а тогда уж решим, как это положено по закону.

- Но я ж не могу ждать, когда там кого-либо родят на должность, мне под озимые надо пахать.

- А ты паши. Аренду протягиваем ещё на один год, а по истечении определимся, в какую сторону.

- Не возражаю.

В начале октября зазимок рассыпал спозаранку серебро стылой росы. Фёдор с Алёшей за неделю, не спеша, вспахали тот лан. В то время дома Катерина с Анной и Полей готовили семена под озимые. В ворота постучал посыльный из правления.

- Сегодня вечером, в семь - митинг.

153

Иван Яковлевич успокоил посыльного:

- Кто-нить от нас будет.

По поручению отца, Фёдор загодя отправился на митинг. Когда он пришёл к правлению, ещё никого не было. Начальства и того не видать. Собирался войти в контору, но заметил на подходе Григория Репало, остановился, поджидая. Поручка- лись, поговорили о делах. Тем временем активно стал стекаться народ. Появившегося Кривоносова Егора окликнул Кондарев, вышедший на крыльцо.

- Егор Платоныч! Подойди на минутку!

О чём говорил председатель сельсовета с Кривоносовым, слышно не было, но зато отнекивания Егора стали разноситься по всей площади:

- Не, не, не! Я не могу! Какой из меня выступальщик?! В обычном разговоре двух слов не свяжу, а перед народом слово держать - не-е-е. Кого-нибудь другого, только не меня!

Кондарев, продолжая убеждать, держит Кривоносова за руку, а тот вырывается. И вот освободившийся Егор скатился с крыльца, улыбаясь, торопливо направился к Фёдору и Репало. Но вслед ему летят слова Кондарева:

- Строгаля позови!

И тут же напрямую обращённые к Фёдору слова:

- Фёдор Григорьевич, пожалуйста, подойди!

- Ну, Егора не уговорил, теперь меня будет ломать, - отходя, шепнул Гришке Фёдор.

Подошёл к председателю сельсовета, который пожимал уже руку Анушкину Владимиру Николаевичу. Поздоровавшись тоже с Фёдором за руку, обратился сразу к обоим.

- Вы оба должны будете выступить на митинге.

- Об чём? - опередил Фёдора Анушкин.

- Направим Ленину телеграмму поддержки с его выздоровлением. Будут ещё другие вопросы, но по ним Ялов готовит для выступления других людей.

Фёдор сначала было решил так же откреститься от выступления, как это сделал Кривоносов, но потом, вспомнив о земельном участке, передумал и покорно сказал:

- Если надо, значит, сделаем!

Следом согласился и Анушкин.

- Ну, вот и молодца! - похвалил их Кондарев.

Народ сползся на митинг с опозданием почти на час. Открыл его Ялов с крыльца правления. Фёдор с Анушкиным, боясь, как бы им не пришлось после объявления их фамилий продираться сквозь толпу, держались поближе к вечной трибуне села - крыльцу сельсовета. Фёдор, полагая, что на митинге сразу станут говорить о телеграмме вождю, удивился, когда Ялов завёл речь об ущербе, причинённом прошлогодней засухой.

- .Несмотря на принятые партией меры, последствия засухи оказались страшными для страны и для нашей губернии в отдельности. Поголовье лошадей сократилось, по сравнению с 1913 годом, более чем на 260 тысяч голов, или в пять с лишним раз, крупного рогатого скота - на 300 тысяч голов, или больше чем наполовину, овец

- более чем на 1 миллион голов, или в пять раз. Значительно уменьшилась площадь

154

посева хлебов. Если в 1913 году было засеяно свыше 2350 тысяч десятин, то в нонешнем году немногим более 500 тысяч десятин. Но Родина и Российская коммунистическая партия большевиков принимают все меры, чтобы выправить положение. Губернии отпущены и денежные средства, и семенной фонд. Выделено около ста тысяч пудов ячменя, более 18 тысяч пудов проса и около 8 тысяч пудов овса. Предоставляются льготные денежные ссуды под закупку поголовья скота, под закупку семян и другие нужды. Кое-кто у нас в селе уже получил кредиты под строительство хуторных домов. Намечаются серьёзные послабления в размере налога с населения. Ряд коммун, как маломощные крестьянские хозяйства, в том числе и наша коммуна, полностью освобождены от уплаты налога. Терскому уезду выделено 165 тракторов и много разных сельскохозяйственных машин. Нашей коммуне тоже выделен один трактор и скоро он будет получен. Есть и ещё одна большая и светлая радость. Но об этом нам сообщит председатель сельсовета Кондарев Аким Платоныч.

Тот важно сделал шаг вперёд.

- Нам доведено сообщение центра, что вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин поправился. Стало быть, со здоровьем у него полное улучшение. Я напомню, кто не знает, наш вождь Владимир Ильич Ленин был 30 августа 1918 года тяжело ранен эсеркой-террористкой Каплан отравленной пулей. Наши советские замечательные врачи всё сделали, чтобы спасти Ильича. И он поправился, но время от времени это вредительство его здоровью даёт о себе знать. Я до невозможности счастлив, что наш Ленин опять здоров. Вы же видите, стоило ему поправиться и дело пошло на лад: и семена, и кредиты, и трактор. Есть предложение направить Ильичу телеграмму, поздравить его с выздоровлением и пожелать успехов на посту председателя совнаркома. А сейчас слово скажет Анушкин Владимир Николаевич. Николаевич, проходи сюда!

Тот поднялся на первую ступеньку крыльца.

- Ленин от болезни и пули, пропитанной, как жизнь показала, не совсем смертельным ядом, оклимался, и это радует нас, простых крестьян. Когда больной у страны руководитель - это есть беда всей страны. Это ж одинаково - в доме хозяин больной, и все дела стоят. Хоть там, в Кремле, Ильича замещали помощники, но всё равно хозяин есть хозяин. Хозяйская метла она и метёт по-особому: с приглядом наперёд. Ну, шо можно ещё сказать, здоровья нашему руководителю страны, и хай он крепко думает за нас, шоб облегчить нашу жизнь. У меня всё.

Анушкин сошёл со ступеньки и тихонько продвинулся за спину Фёдора. И вот Кондаревым названа фамилия - Строгаль. Фёдор, уложивший в голове канву выступления, став на первую ступеньку, со страхом обнаружил, пока делал эти два шага, все мысли перемешались. Хотелось сказать так много, но на ум не приходило ничего из того, что хотел сказать. Он окинул повёрнутые в его сторону покрытые головы, пытливые глаза из-под козырьков платков и фуражек ждали умной речи, и это ещё дальше отодвинуло начальные слова выступления. От бессилия захотелось выругаться, махнуть рукой и сойти с крыльца, но тут Фёдор встретился с глазами Гришки Репало, и сразу растерянность пропала. Фёдор заговорил просто, по-домашнему.

- Последним выступать всегда труднее, - начал он, - потому как до него уже всё умное сказали. - В согласии с ним многие закивали головами. Это придало Фёдору уве

155

ренность и он продолжил: - Здесь до меня говорили о выздоровлении Владимира Ильича Ленина. По-человечески, оно любому человеку желают нормальные люди здоровья, а уж главе нашенского правительства и подавно. Когда человек здоровый, у него и дела по-другому идут, они спорятся, горят в руках. А у больного, квёлого - руки припущены, дела идут ни шатко, ни валко. Думаю, шо тёплая телеграммная весточка из незнакомой Ильичу Соломенки будет ему приятна и только поможет дальнейшему окреплению здоровья. Здоровья Ленину на многие годы! - громко, почти крикнув, завершил своё краткое выступление Фёдор.

Он, не оглядываясь на Кондарева, торопливо сошёл с крыльца и напрямую пошёл к Гришке Репало. Со спины уже звучал голос Ялова, зачитывавшего телеграмму Ленину.

- Мы, коммунисты и беспартийные крестьяне села Соломенское, шлём вам поздравление по случаю вашего выздоровления. Рады мысленным присутствием дорогого вождя всемирной революции и защитника прав трудящихся. Счастливы, что вы снова со страной, с нами!

Поднятием рук единогласно проголосовали за телеграмму Ленину. Кондареву со всех сторон посыпались уточняющие вопросы:

- А где семена можно получить?

- Как получить ссуду?

- Где можно купить веялку?

Репало прислушивался к вопросам и ответам, но свой - задавать публично не торопился. По окончании митинга Гришка пожал Фёдору руку, словно хваля за выступление, спросил:

- Я, вроде, не прослушал про семенную ссуду, с центра дали ячмень, просо и овёс. А мне пшеница семенная нужна, в крайнем случае - рожь.

- Я тоже обратил внимание на это. Спроси у власти.

- Завтра подойду, сейчас у них от вопросов голова вихрем, сболтнут, лишь бы отвязался, а мне надо тютелька в тютельку, чтоб не промахнуться.

- Ну, прощевай, Гриша.

- Пока, Федя, своим передавай привет.

XII

Через неделю после митинга посыпали мелкие обложные дожди. Сразу же заметно захолодало. Прялка сумрачного дня безостановочно пряла кудели дождевого неба. Временами дождик срывался со снегом. Соломенцы уже думали: "Ну, вот она - зимушка-зима пожаловала", но в одну из ночей дождь прекратился, верхними ветрами растянуло тучи, вызвездив небо крупными алмазами. С утра яркое солнце повернуло погоду на бабье лето. По селу потянуло серебристую нить.

Фёдор, обирая с лица щекочущую невидимую паутину, столкнулся у сельмага с Григорием Репало. Поздоровались, поговорили о том о сём. Потом Фёдор поинтересовался:

- Ну, как, ходил в контору насчёт семян пшеницы?

- А как же, сразу, на другой день после митинга.

- Ну, и шо тебе власть ответила?

156

- Ни пшеницы, ни ржи не будет. Ялов так и сказал: "И не мечтайте, на семена коммунарам ни ржи, ни пшеницы нету, а вам, единоличникам и подавно не будет".

- Выходит, не дюже дело с хлебушком в стране поправилось.

- У тебя не разживусь семенами?

- Гриш, ты же знаешь, я же в гурте живу, всем командует батька. Приходи, разговаривай с ним, а я уж своё слово за тебя замолвлю. Пока не забыл, я тебя на именины своего сына приглашаю.

- Обязательно припрусь.

Празднование именин годовалому Толику наметили на Рождество по новому стилю. Строгали готовились к такому событию загодя. Ведь "зубок" не устраивали из-за запарки в работе, да и, объединяя "зубок" с крестинами и именинами в одно застолье, решили маленько сэкономить. Стол решили накрыть хоть раз, но широко. Заколов кабана, сделали салтисон и поставили под трёхчуваловый пресс. Фруктовым дымом до кофейной корочки окоптили окорок весом не меньше чем в пуд. Наделали домашних колбас в самых различных рецептах и начинках: мясные, с чесночком и салом и чисто кровяные, и помесью - с различными кашами. Остальное сало, шириной в ладонь, присолив, уложили в специальный сальный сундук, используемый уже десятки лет под его хранение. Фёдор, занимавшийся этим делом, вспомнив голодные годы Гражданской, высказался вслух:

- Как мечтал о свином золотистом я сале, шо коняка зимой об овсе.

Перед самым новым годом, когда 22-й год собирался передать 23-му все права, выпал обильный снег. Фёдор проснулся поздно, выглянул на улицу. Вокруг - снегов безмолвная пустыня. По всему селу сугроб на сугробе. Тут же принял решение: впрячь в лёгкие санки дарёных жеребцов и скатать в Прасковею за спиртным.

По пути туда заскочил в центр Воронцовки и купил для именинника тряпичную игрушку - коня. В дальнейшей дороге, планируя застолье, продумал вопрос прилюдного вручения этого подарка. Поездка была удачной - вернулся с двухведерным бочонком сухого вина и четвертью коньяка. Кроме того, по дороге домой у сельпо встретил Заритовского, известного в селе специалиста по самогоноварению. Тот ему шепнул:

- По вашему заказу уже нагнали вам из жита четыре ведра первосортной араки.

- Хоть крепкая?

- У! Пробирает что надо!

Вместе с хозяином заехал за заказом. С ним проверил спиртосодежание. Крепость основательная - поднесли к ложке спичку - синее пламя упреждающе над нею гуляло до тех пор, пока арака не выгорела до донышка.

- Хороша! Подумаешь, прежде, чем пить такую, - похвалил Фёдор.

Выйдя от Заритовского на улицу, наткнулся на Григория Репало. Тот не поднимая сапог, весело, словно на лыжах, двигает ногами, не отрывая глаз от клубящихся белых комков, следит, как рыхлится, будто под плугом, девственный снег

- Привет, Гриша! Как дитё, снегу радуешься?

- В точку! Самому уже двадцать семь, а свежий снег всегда мне в новинку. Новость, Федя, слыхал?

157

- Какую?

- Страна наша теперь не Россией прозывается, а СССР.

- Как это, серь-серь?!

- СССР - это Союз Советских Социалистических республик.

- А где же Россия?

- Проэсесерили!

- Как просерили?

- Да нет, она там внутри, в этом Союзе осталась.

- Запрятали сволочи?! - с откровенным страхом высказал предположение Фёдор. - Выходит, русских теперь и нету?

- Наоборот, теперь все нерусские стали русскими, вернее советскими гражданами.

- Ну, тогда другое дело. И всё ж, мне кажется, наломали дров политики. Разные веры, разные языки, разные обычаи до кучи всё сгорнули, а дадут ли ладу, чи нет, ещё не известно.

- Похоже на то. Но поживём, как балакал слепой, побачим, лучше или хуже сделали, то позже узнаем.

- Надо-ть привыкать к новому названию, как ты балакал, серь-серь?!

- Нет, сэ-сэ-сэ и ры.

- Сесесеры?

- Почти шо так, только без "ы". Ну, я побёг, бегу насеет ремонта сбруи к твоему соседу, Петру

- Шо ж, дуй! Да, постой! Чуть не забыл, сыну именины на Рождество отмечаю, приглашаю и тебя с жёнкой, приходи обязательно!

- Обязательно припрёмся!

- Скажи, Гриш, ещё раз, как страна наша теперь уже прозывается?

- СССР, - подсказал на ходу Репало.

Фёдор, чтобы не забыть новое название страны, безостановочно повторял:

- Сэ-Сэ-Сэ-Р. Сэ-Сэ-Сэ-Р. СССР.

* * *

.Остальных гостей Строгали тоже пригласили заранее. Пригласили и гармониста Ивана Калошу с женой и, конечно, наказали, чтобы не забыл дома гармонь.

Крестным отцом напросился быть Яков, а крестной матерью взяли жену Петра Смылкова - Степаниду. Та, придя перед этим помогать готовить, первой заметила у соседки выпирание живота. Выкатила удивлением глаза на Катерину и спросила напрямую:

- Ты что, ещё одним ходишь?

Смущаясь, Катерина отшутилась:

- Надо-ть бы было вперёд родить няньку, а после ляльку, а у нас получится наоборот.

Анна, слышавшая разговор, ехидно улыбнулась, и окаменевшие на мгновение её губы при этом показали: "Когда настанет время работать не покладая рук, будет всем пузо беременной для отлынивая показывать".

158

На широких розвальнях с утра выехали в церковь скромно, положенным составом: родители с именинником на руках, будущие кум да кума, да Анна зацепилась цветком, с походной выпивкой и закуской. Лошадьми правил Яков. Придерживаясь накатанной середины улицы, он попустил скакунов в намёт. Санки, сотрясаясь, метались от борта к борту дорожного корыта. Встречный ветер выжимал слёзы. Оглянувшись, Яков наткнулся на напряжённое от страха лицо Катерины. Она с оцепенением охватила укутанного в тёплое одеяло Толика. Поняв свою оплошность, Яков натянул вожжи, переведя каурых на трусцу Подкатывая к церкви, подумал: "Народу особо, не будет". Но оказалось, забор почти по всей окружности обставлен санными экипажами. Церквушка, как и положено в большой праздник, забита народом до отказа. На процесс крещения к попу встали в очереди восьмыми. Многие приглашенные подходили прямо в церквушку: мужики пожимали руки, бабы целовали Катерину. Разговаривая в полголоса, незаметно продвигались образовавшейся командой к алтарю. За ними очередь до двери. Фёдор, когда его очередной раз кто-то из прибывших спросил: "Кто последний на крестины?", махнул рукой к входной двери:

- Там, где-то.

Оглянувшись, удивился количеству женщин с детьми на руках. "Плодовиты наши люди. В этом деле никого учить не надо. Все умеют детей стряпать. Какие уж выходят, это другой разговор, а вот мастерить детей и безрукие и безногие горазды".

Но вопрос Ивана Яковлевича прервал его раздумья.

- Школьного товарища своего второго пригласил?

- Кого?

- Кого-кого, Юрку Гонтаря.

- А как же, в первую очередь. Но он же - власть, в церкви не появится.

Подходила к попу их очередь. Катерина с Фёдором и Степанидой быстро рас-

телешили малыша. Низкорослый смуглявенький дьячок записал данные в церковную книгу, подставил её пожилому попу под глаза. Пробежав взглядом по именам, тот загундосил в седую бороду:

- Крестится раб божий. - тут же протянул руки за ребёнком.

Толик, кряхтя, напрягся. Сжав кулачки, таращил на попа глазёнки. Двойной взмах дьяконовских ножниц, и выстриг окончен. Ножки коснулись купели. Малыш сразу же поджал их к себе. Но поп, без задержки, окунул его всего, с головой в купель. Вынул. Малыш с присвистом ухватил воздуха и ушёл снова под воду. Ещё один взлёт к сонму размытых лиц и новое погружение. Пасы крестом, и Толик в тёплом полотенце. Рядом запах и голос матери, самое время поорать во всю мощь своих лёгких, как это делали другие дети, которых крестили перед ним. Но Толик только кряхтит, точно так, как это делает Иван Яковлевич, когда пьёт чай. Пока малыша одевали, Анна поднесла мужчинам по стакану араки. Яков, рассчитавшийся с попом за крещение деньгами, попытался сунуть тому рюмку в руки, но тот наотрез отказался и даже руку с крестом спрятал за спину. Гонения на церковь набирали обороты, поэтому служители церкви вели себя, как подобает, восхищая окружающих образцами морали и святости. Зато их паства вела себя вольно. Рюмки гуляли в толпах верующих из рук в руки. Анна не успевала их наполнять и для своих, и для прочих знакомых. За стенами церкви уже наяривает гармошка. С лёгкой душой и сердцем на улицу, к её звукам, вывалила стро- галевская компания. Увидев Ивана Калошу, Фёдор удивился:

159

- Мы у себя тебя ждём, а ты для кого-то уже играешь.

- Как говорили, к обеду буду у тебя, - заверил Калоша.

Яков моргнул Анне, и та поднесла гармонисту рюмку. Отказываться тот не стал

- выпил, не закусывая. Яков подал к церковным воротам экипаж. Торопит всех так, что готов усаживать силой. Дома стол уже накрыт. Женщины за двое суток до гулянья не отходили от плит и печей. Катерина напекла хлебов, большую миску "лысых" пряников, около десятка пирогов и один огромный каравай. Их духовитый запах, забивая запахи всех блюд, заполнил собою гостевую комнату

За пару часов до обеда кумовья вернулись из церкви с крестником. Краснощёких, с ядрёного морозца молодых и гостей с хлебом-солью встречают родители: Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна. С ними - Фёдоров друг Петро. Следом за въехавшим экипажем подошли соседи - Корецкие. Пока раздевались хозяева с кумовьями, гамом вваливались новые гости: Аничкины - Сельвестр и Клавдия, Безугловы - Петро и Агриппина, Артюхов Савва и Юрий Гонтарь. Они пришли оба одни, жёны приболели. Разкулёмили из тёплого одеяла крестника. Усадили его в кроватку. Юрий Гонтарь, глянув на дитя, похвалил Фёдора.

- Ты, Фёдор, хоть и не кузнец, а брови парню такие выковал, что завидки берут.

- Так ковать мы мастера, - на шутку шуткой отреагировал Фёдор. Но Клавдия Аничкина, чуть не умершая этой осенью от оборта, вспылила:

- Уж брюхатить баб вы все горазды, а что потом - мужикам дела нету

Ответа не последовало, так как в это время пролился топот по крыльцу - очередные гости оббивают с обуви снег. Сняв верхнее, не разуваясь, прутся к кроватке с именинником. С запахом чистого снега выкладываются малышу в ноги прохладные гостинцы. Бублики, конфеты-мопансье, Вергуны принесли халву. Юлу с погремушкой подарила чета Твердохлебовых. Черевичкины Николай и Прасковья подарили родителям малыша деньги. Но большинство гостей пихало их под подушку ребёнка. Яков, глянув на жену, скомандовал:

- Давай и наш подарок!

Анна, нырнув в свою комнату, вернулась с детским ружьецом. Фёдор принёс тряпичного коня.

- Во, мы сейчас проверим, кем у нас Толик вырастет. Катя, убирай остальное! Оставим ему: коня, ружье и рюмку. Подай, Яш, рюмку.

Все столпились вокруг детской кроватки. Малыш, сопя, некоторое время разглядывал положенные на его ноги предметы. Первым движением отшвырнул рюмку так нелепо и сильно, что та вылетела за пределы кроватки, похлопал коня, потянул на себя ружьецо, но, оставив его, снова мертвой хваткой вцепился в коня. Тянул его ко рту, слюнявил и не отпускал.

- Видали, кем он станет? - смеясь, спросил гостей Фёдор.

- Слава Богу, что пьяницей не станет, - обрадовано подчеркнула Катерина.

- Военным тоже не станет. Играть ружом не стал, - подвёл итог со второй приметой Степан Кириллович Краснокутский.

- Но тронуть-то тронул, - поправил Гвоздёв Андрей, присевши со своей женой на лавку у стены.

Степан Кириллович, не согласившись, продолжил отстаивать свою точку зрения:

160

- Верно, тронул ружо, а это означает службу, как положено, отбудет и к своим коням.

- Ну, шо, будем садиться? Кого ещё нету? - спросил Иван Яковлевич.

- Усова Василия Макаровича.

В это время - скрип калитки за окном и заливистый лай Букета. Лай переходит в стадию остервенелости, доносится шум борьбы. Быстрый топот по крыльцу и, минуя сенцы, Усов врывается в комнату. Перепуганно оглядывает свой тулуп. В двух местах клочья:

- Надо ж, скотиняка, порвал кужух.

- Да как же так случилось? - вопрошает Фёдора перепуганная Катерина. - Он же, вроде, был привязанный.

- Я цепь ему укоротил, к дорожке он не должен был доставать, - стараясь не обидеть гостя, выложил Фёдор аргумент сомнения.

- Я когда вошёл, он с будки на меня с ленцой - "гав-гав", а я возьми и сделай шаг к нему, да ещё и рукой с угрозой махнул, мол, заткнись, своих не признаёшь. И тут он в истинного зверя превратился, как кинется, в горло мне прямо целился, я вовремя руками успел прикрыться, так он в другое, незащищённое место, в полу кужуха - мёртвой хваткой вцепился, еле отбился. Сейчас жинка будет идти, чтоб и её не порвал.

- Иди, Фёдор, встречай людей во дворе, - скомандовал Иван Яковлевич.

Фёдор ушёл, а гости стали рассаживаться вокруг стола. Минуты через три подошёл холостяк Григорий Репало. Ивана Калошу, уже крепко выпившего, во двор ввели две женщины: собственная жена и жена Усова - Гарпина. Гармонист попытался поиграть на гармони, но пальцы не слушались пьяного хозяина, из мехов вместо мелодии выдиралась какая-то какофония. Фёдор, видя, что гармонист никакой, предложил тому отложить гармошку и наполнить стаканы:

- Наливаем! Яша, ты на том конце стола командуй! Каждый выбирает себе всё, что душе угодно: вино-вино, коньяк-коньяк, кто желает араку, может пить араку.

- Хозяин, а шампанского у вас не сыщется? - шуткой подбросил вопрос Гришка Репало.

- Шампанского не имеем, но сознаюсь, в Гражданскую, в Крыму довелось его попить от живота. Итак, всем налито? Пьём за именинника, нынче ему год исполнился, и сегодня его окрестили.

Все повернули головы к детской кроватке. В ней, лежа на спине, работая руками и ногами, малыш "воевал" с тряпичной лошадкой.

- Будет конником! - ещё раз предсказал судьбу малыша Гришка Репало.

- Конник - это слово такое ёмкое, оно может означать и ездовым, и конюхом, и коннозаводчиком, - высказал сомнение Юрий Гонтарь.

- Верно, - поддержала его Катерина, - казаки это тоже конники.

Пили за родителей, пили за крестных. Гармонист Калоша стал совсем квёлым. Его отвели в другую комнату и уложили на кровать. С очередным тостом вплелись разговоры о положении в стране, о том, что страна начала подниматься из разрухи.

- Вы пшеницу свою уже продали? - зажёвывая очередной стакан араки салти- соном, спросил хозяина Аничкин.

161

- Решили до весны погодить, к весне, може, хоть чуть цена на зерно поднимется.

- Тут ты, Иван Яковлевич, как никто, прав! - отозвался Юрий Гонтарь. - Ножницы в ценах на мануфактуру города и продукцию села настолько растянуты, что на всех уровнях не знают, что с этим делать!

- Я и сам думал конные грабли справить, - вернулся к разговору Аничкин,

- но не тут-то было. Сам не продай, где желаешь - не купи, рази так можно - своим распоряжаться не дают.

- Понимаешь, Сельвестр Петрович, какое дело, как только хлеборобы убрали хлеба, тут же проявился наплыв астраханских спекулянтов с мануфактурой. Власть поэтому решила, чтоб не давать простора спекулянтам, передать все товары, нужные для обмена с селом, из центральных складов по потребительским кооперациям.

- Вот-вот, в нашей потребкооперации конных граблей нету, а мне ручные грабли вместо них предлагают, но при этом зерно, мясо сдавай им оптовое, большими партиями! А это полцены, а то и того ниже! Рази это порядок?

- И кооперация свою прибыль стремится снять: мясо и зерно от тебя принять, как можно подешевле, а мануфактуру тебе продать подороже, - вставил своё мнение Черевичкин.

- Так это всё власть делает! - заговорил молчавший до этого Вергун.

Он до сих пор дулся за отказ Ивана Яковлевича позычить ему полсотни пудов семенной пшеницы. Однако на именины пришёл, не ломаясь, по старой дружбе

- всей семьёй. Теперь, высказавшись, поглядывал на хозяина.

- Всё от Бога и всё от власти, - согласился Иван Яковлевич.

- Власть тут, может, и ни при чём, - легонько подкинул полено сомнения в костёр дискуссии Юрий Гонтарь, - банкиры во все времена были людьми особыми, какую захотят власть установить, такую и установят, и нас не спросят.

- Юрка, ты дюже того, не дери зад за власть, она всегда всех мотала, - на защиту Вергуна встали Ерёмкин Семён и Петро Безуглов.

- А у меня есть лучше предложение, - вступил плотно в разговор 1ришка Репало,

- пускай власть остаётся властью, а мы, не мешая власти выполнять возложенное на неё дело, возьмём и выпьем, выпьем за власть, какая не мешает нам выпить!

Предложение Гришки дружно поддержали: забулькал по стаканам алкоголь, зазвенели стаканы.

Выпив и закусив, попёрли толпой во двор, до ветру и там, перекурив и облегчившись, снова завели дискуссию о сегодняшней кооперации. И, не завершив обсуждать затронутые вопросы, подгоняемые приглашениями хозяев, гости вернулись за стол. Василь Макарыч Усов, войдя, не пошёл на своё место, а напрямик ринулся к кроватке малыша. Тот, сопя, продолжал играть тряпичным конём.

- Ах, ты бутуз, - склонился Усов над кроваткой, - упитанный такой, как я.

Эти слова Усова вызвали коллективный смех. Гришка Репало тут же вставил свою шутку:

- Упитанность свою ты, Василь Макарыч, давно прошёл! У тебя сейчас идёть салонакопление!

- Га-га-га! Хи-хи-хи - покатился горох хохота по углам комнаты, пугая дитя.

162

Катерина, отправившаяся в другую комнату за вином, запоздало прикрыла за собой дверь. Гармонист Калоша, спавший на кровати, проснулся.

- Кто там рыгочет?

- Кто? Гости нашенские!

- А я где?

Он повёл мутным взглядом по комнате. Из кружавчатых пелёнок чей-то ребёнок тихой улыбкой освещает мир. Из-за двери доносится команда тамадившего Якова наполнить стаканы и рюмки. Он постучал ложкой по графину, призывая к тишине.

- А мой где стакан? - Калоша сидит уже на кровати, прислушивается и пытается вспомнить, как он здесь оказался.

- Твой стакан там, на столе, - поясняет ему Катерина, протирая от пыли четверть с вином.

Гомон за столом и глушившая друг друга женская трескотня у плиты улеглись и в это время из другой комнаты, куда ушла Катерина, донеслись женский и мужской голоса. Первый принадлежал ей. Второй, мужской голос - неизвестно кому

- С кем там наша Катька разговаривает? - спросил подвыпивший Иван Яковлевич. Гришка Репало мигом вставил свой ответ.

- С домовым!

Кто-то хихикнул за столом, но тут же - со всех сторон шиканье, требующее тишины. Вслед, не дав наступить тишине, из соседней комнаты - скрип кровати и шаркающие шаги к двери. Она распахивается и на пороге вырастает мослоковатая фигура гармониста. Тряся головой с всклокоченными волосами, Калоша полутрезвыми глазами лупает на толпу

- Иде я, братцы?

- На том свете! - не остаётся в долгу Репало. Разогретые парами алкоголя, лица присутствующих расплываются в улыбке. Гришка развивает тему: - По христианскому обычаю, перед тем, как нас распределят, кому - в ад, а кому - в рай, предложено нам всем выпить и закусить.

- Я загодя знаю, меня определят в ад, - приходя в себя, подыгрывает Калоша.

- А шо, грешен? - берёт в свои руки нить застолья Яков.

- Грешен, да ещё как! На иной собаке блох меньше, чем на мне грехов.

В сопровождении подхватившейся Анны гармонист прошёл на ожидавшее его место. Иван Яковлевич наполнил гостю рюмку араки.

- Стакан тебе не наливаю, бо тебе ишо на гармони играть.

- А где она? - забеспокоился гармонист, пугливо окидывая помещение.

- Ага, пропил! - подначивает мужа плотного телосложения Калошиха. Иван Яковлевич, видя неподдельный испуг на лице гармониста, успокаивает его.

- Тута, тута твоя гармоника, вон в углу, пока не пропили.

Гармонист было рыпнулся за инструментом, но хозяин осадил.

- Посиди, выпьем маленько, хорошо закусишь, а тогда уж сыграешь.

- Не, я щас, - порывается встать Калоша.

Но Яков останавливает того, прижимая за плечо к лавке.

- Ты пожуй, пожуй чего-нибудь, иначе снова пальцы не станут тебя слухаться.

Только после этих слов Калоше доходит смысл, почему его дружно все отговари

163

вали не торопиться с игрой на гармони. Вспомнил, как у него до этого не слушались пальцы. От смущения взгляд забегал по столу. Выхватив из изобилия закусок наполненную рюмку, склещил на ней, как Иван Яковлевич на горле графина, пальцы.

- Ну, тогда я и скажу, - скромно он посмотрел на тамаду. Яков, выбиравший глазами, кого привлечь к тосту, обрадовался.

- Вот это по-нашенски! Тост балакать буде мастер музыки Иван Калоша. Просю!

- Ну, как я теперь понял, собрались мы не для того, чтоб нас пораспределили, кого в рай, а кого в ад. А собрались мы затем, чтобы отметить крестины-именины - этот самый в жизни человека настоящий праздник. За именинника, за его родителей, за его дедушек и бабушек, братьев, сестер и прочих многочисленных родственников. Хай никто из них никогда и нипочём не болеет и. - на этом месте запас слов у Калоши закончился. Он, тужась, повторял один звук "и". Но на помощь пришёл Гришка Репало. После очередного "и" он добавил:

- И не пердят и не кашляют.

Дом сотряс взрыв хохота. Расплескивая содержимое стаканов, гости хватались за животы. Растерянный Калоша, словно ища себе защиту от балагура Репало, переводил взгляд с одного на другого. Постепенно накал смеха спал. Жена гармониста, сотрясая складки живота, никак не могла остановиться от хохота.

- Ох, ох, ну и добавил.

- А причём тут пожелание - "не пердеть", - снова заговорил Калоша, - пускай, уж "не кашляют", а пердеть можно.

Этими словами снова растянул лица в усмешки.

Дед Вергун, прикрыв беззубый рот, спросил тамаду:

- Так пить-то можно?

- А шо ж на её глядеть? Конечно, пить! - скомандовал Яков.

Над столом сошлись наполовину расплесканные стаканы и рюмки. Глухое цоканье их, как лошадиных копыт в осенней ночи, и без задержки - процесс опустошения. Только Анна да дед Вергун медленно тянут сквозь губы винцо, словно растягивают удовольствие. В это время скрипнула дверь и тихонько просунулась Катерина с бутылками в руках.

- Не уснул, - шепнула она, переведя взгляд на годовалого Толика.

Тот, сидя в кроватке, играл карандашом.

- О! А это иде ж он взял? - головы всех повернулись к кроватке.

Василь Макарыч Усов, увидев у малыша похожий на его карандаш, лапнул свой нагрудный карман. Пусто.

- Это мой карандаш! Случайно выпал, когда нагинался, а он, бутуз, молодец, сразу в единоличную собственность забрал.

- Всё, всё, Василь Макарыч, власть ты свою потерял. Чуть-чуть подрастёт и скажет: "Дядька, со склада подвинься!"

Нежданно разговор вновь возвратился к таким понятиям, как судьба, которую каждому кто-то определяет свыше. Суеверие, малограмотность и темнота, царившая в двадцатые годы в сознании крестьянства, почти единогласно вывели определение судьбы годовалого мальчишки. Пьяницей не будет. Военным тоже надолго не станет. Жизнь его будет связана с конями и, в заключение, - с начальственным карандашом.

Лс

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

И поскольку человек не знал границ и пределов своего размножения, стал он плодиться без числа и меры. И множась, занимал он жизненные пространства других животных. Много видов их по вине человека сошло навсегда с лица земли.

И тогда на защиту их стал прилетать на Землю дракон. И имел тот дракон тыщи голов, которые усемерялись. Головы были улыбчивы и молчаливы, но по команде главной головы из всех пастей извергался огонь и уменьшал человека числом. Но и дракон терял много своих голов. Наступало время, он и сам усмирялся, затихал и в тайне отращивал утерянные головы. И люди, оставив оружие, снова начинали пахать, сеять и размножаться. Они быстро забывали о причинах прежних несчастий, и, не делая выводов, снова множились. И опять возвращался дракон на Землю, дабы сократить род человеческий. Но поступал он уже мудрее и осторожнее прежнего. Перво-наперво рассеивал он повсюду семена соблазна. И падали злые зерна в народы и давали пышные всходы, ибо корнем своим проникали они в ад и питались ядом его. И вырастали цветы, внешне прекрасные, но разлагающие плоть всякого припавшего к нему, ибо дыхание цветка было ядовито. А народы глядели и радовались красоте его, опьянялись его благоуханием и не помышляли о будущем. Сразу же пали замки и запоры с тех уздилищ, где были замкнуты враги разума и души человеческой, и снова открылся путь Скорпионам, и возгорелась жажда стяжания. Позавидовали люди чужому достатку, прониклись злобой друг к другу, и затмился разум. Поднял человек меч на ближнего своего, закрылся щитом от друга и соседа своего, и не стало многих лучших людей земли. И числом уменьшился род человеческий.

166

I

Весна 23-го рванула своим напором внезапно. Хотя еще по ночам, сопротивляясь изо всех сил теплу, давил холод. Ветер, лизавший днём сосульки тёплым языком, хрипел простуженной глоткой. В паре с морозом они за ночь выстилали под ноги льдистую корку стылой скованности и на стёклах выжигали хрустальные листья и цветы неповторимой красоты. Над головой, в бездонной стыни вселенной, Большая Медведица показывала, как у неё мёрзнут лапы. К рассвету, вырастив охапки белой хвои и налепив белых искристых кораллов, ветер и мороз старательно обрамляли всю округу - до последней былинки мохнатым, словно мехом, пушисто-игольчатым сизым инеем.

Соломенцы, пробудившись, зевая, влазили в латаные тулупы и валенки, напяливали на нечёсаные головы будничные малахаи и платки, и с неохотой выползали с серую стынь управляться. Своей вознёй будили спящих на акациях ворон. Те отсыревшими голосами сыпали на селян недовольный гомон. Бабы, затопив печи, сразу шли доить коров, а мужики, открыв катухи и курятники, занимались скотиной. Пока не развезло, гнали худобу на водопой. Вернувшись, в знобящем свете принимались за уборку навоза. В работе, между делом, потирали носы и руки. Беззлобно друг другу жаловались: "Весна, не весна, а хтой-то ещё кусается". Едва поймав туманный шорох зари, над селом петушиным долгом бдения и побудки взрывалась тишина. Недоспавшее солнце в лохмах туч отрывало голову от подушки горизонта и вприщур поглядывало на землю. А часам к девяти, будто перстень с руки, всё пространство наливалось ярким, до боли в глазах, режущим светом. Мир представал новым очарованием. Словно звериный ворс, снег вспыхивал белым огнём. Красота - глаз не оторвать! Блёстки инея алмазной россыпью засыпали округу. Свет, играя и плескаясь в снегах, ликовал. От горячего восхищения первые слезинки-капли роняли ивы-плакуньи. Их вислые ветви, сбрасывая со спин шапки снега, словно отрываясь от тяжести сна, восторженно вскидывались к небу. Горячие лучи дружной ватагой брались за работу: смахнув с веток меховые одёжки, до дури упирались в снеговые просторы и приступали к варке ноздреватого, с отливом синевы, хрусталя. Под ногами наледь уже так не хрумкотела. Черня карнизы, со стодумной подвески сосулек, осознав любовный обман лучей, ни с того ни с сего слёзным звоном выстукивались телеграммы к Всевышнему о спасении. Но тот оставался глух к их слезам и неуклонно вёл свою вековую погодную политику в проторённом направлении.

Сверху припекало до испарин. Кубанки и малахаи сползали набекрень и на затылок. Работать в зимней одежде становилось невмоготу. Напитанные влагой валенки без галош несли хозяев в хаты менять экипировку. Всё больше прояснялось небо, оно наполнялось свежей синью, и теплый, пьяный ветерок кружил по селу и округе, словно в хмельном танце, разнося хмелины навоза и прели прошлогодней листвы. На подсохших верхушках акаций и тополей, невесть откуда, появлялись горлинки. Они, как свидетели трагедии зимы, надсадно стонали. Над ними по небосводу с безразличием плыли разлапистые, словно хлопковые облака. Они своим движением устраивали живительную игру с лучами солнца, меняя направления трасс процеженного через себя света.

167

На возвышениях курились паром первые проплешины. Через час-другой твёрдый покров дворов превращался в квашню из льдисто-снегового крошева. Под нею потаённо, отыскивая ямины и углубления, скапливалась влага. И вскоре первые гомон- кие ручейки, отыскав уклоны, пробивали себе путь к ярам и балкам. Выбиравшись со дворов на улицу, вытачивали в ледовых панцирях дорог глубокие борозды-русла. Под булатный, журчливый перезвон мчались по ним без оглядки к низинам. Всё, что улеглось за зиму, талой водой взбаламучивалось, всплывало, поднималось и тащилось с бестолочью дней к яру за селом. Оттуда за версту несло стойким запахом ила. Мешаясь с дворовыми ароматами навоза, соломы и прели, этот дух признаком обновления вместе с воронами всю весну кружил над селом.

Катерина, передоив коров, пошла собирать яйца, опасаясь, как бы ненароком какая-либо курица сама не села выводить цыплят.

В курином царстве, занятом постоянным разгребанием половы на гумне, вспыхивала перекличка петухов. Она подхватывалась соседскими петухами, словно разгоравшимся костром и разливалась по селу, из края в край. Буйство крови возносило крикунов на верхотуры построек и заборов и рвало им глотки до хрипоты. Петушиный ор сменяло разливанное кудахтанье хохлаток. На весь двор, как всему свету, зазывной агитацией вещала соседская курица: "Граждане-человеки, ab ото - всё живое в этом мире произошло от яйца, мною только что снесено диетическое, сертифицированное яичко, от породистых, в меру упитанных и культурных производителей, налетайте, забирайте, пока оно свежее". В бедных семьях, у кого и вши на учкуре на учёте, на куриную рекламу откликались незамедлительно: каждое снесённое курицей яйцо - спасение людям от голода, оно поедалось не только в тот же день, но зачастую - в тот же час. В зажиточных - ближе к вечеру набирали полные корзины. Подходила пора сажать домашнюю птицу на яйца. Для высиживания цыплят Строгали отбирали яйца самые крупные. Помельче - откладывались на пасхальные праздники, Пасха в этом году ранняя. Она несла большие заботы.

- Степанида, кума, не слышишь, что ль? - через забор Смылковых шумит Катерина.

- Иду, иду, - из-за скотиньего катуха вывернулась соседка, - а, это ты меня, Катя?

- Тебя. Спрашиваю, не твоя курица разоралась, как скаженная?

- Моя, чёрт бы её побрал, орёт, будто задницу при родах порвала. Петро сказал: "Жалко, шо пост, а то б лапшу уже варили". А вы квочек уже всех посадили?

- Четыре, больше не будем, нынче собираемся ещё две гуски на яйца посадить и хватит. С ними тоже хлопот немало. Лучше молодняка купить, чем с малыми гусятами да цыплятами возиться.

- Не говори, кума, хорошо, если отхода немного, а то, как в прошлом годе, как стали дохнуть, как стали дохнуть, каждый день прикапывали.

- Да и у нас была такая же песня - из сотни цыплят выходили только тридцать пять.

- Степанида! - из пристройки позвал Петро.

- Ну, чё у тебя там горит? Словом не даст с соседкой перекинуться.

- Эт с какой соседкой? - в проёме показалась кудлатая с проседью голова. - А это ты, Катюша. Как живёте-поживаете?

168

- Слава богу, не болеем.

- Чем Федька занимается?

- Коней чистит, собираемся съездить на хутор, новую хату нашу протопить.

- Решили переезжать? - с тревогой в голосе спросил сосед.

- Да, Петя, когда-то надо это делать.

- Жалко, очень жалко, кума, что вы уедете.

- И нам жалко, да никуда не денешься.

- Дело к весне повернуло, скоро щепка на щепку полезет, а мы с тобой и не покумовались, как полагается.

- У тебя на уме только одно, чёрт седой, - с укоризной хлопнула по спине мужа Степанида, - ты чё от меня хотел?

- То, что всегда.

- Я серьёзно тебя пытаю, а ты всё скалишься.

- Сапожный столик с твоей помощью передвинуть.

- Пошли, - и Степанида чуть ли не втолкнула мужа в пристройку.

Катерина тоже ушла в дом и подключилась к бабам стряпать завтрак. После завтрака всё семейство высыпало во двор. Мужики подошли к калитке. Сосед напротив - Сапожников Тимоха докуривал самокрутку. Поздоровались. И в это время, к всеобщему удивлению, из проулка показалась бычья упряжка.

Наледь на дороге уже покрылась мокрой плёнкой небывалой осклизлости. В такое время ни коров, ни быков, не говоря уже о лошадях, с база никакой хозяин не выпускает. Сапожников покрутил пальцем у виска.

- Гля, какой-то полоумный быков запряг для прогулки.

- Ага, чтоб им ноги повывернуть, - согласился Иван Яковлевич.

- Кто ж это такой хозяйственный? - гадал Тимоха, выставив козырёк из ладони над глазами.

- Да Слюпа на быках коммуны, - подсказал Яков, имевший дальнозоркое зрение.

- Ну, полный и круглый дурак, - продолжал возмущаться сосед.

- Чем круглее дурак, тем дальше катится, - пошутил Фёдор.

- Не переживай за него, - вставил Иван Яковлевич, - он зараз быков на бойню, на мясо ведёт. Пошли, хлопцы, срочно работать. Пойдём мы, сосед, работа у нас срочная.

- Я тоже пойду, - Тимофей уже повернулся, но возмущаться увиденным не прекратил, - надо ж, выехал в такую пору курей смешить.

Каждый из Строгалей занялся своим делом. Дарья Кирилловна и Анна, оставив Полю одну делать в доме уборку и доглядывать за маленьким Толиком, пошли сажать гусок на яйца. Иван Яковлевич и Яков, проверив повторно плуги и сеялки, занялись перетяжкой колёс. Вскоре к ним присоединился Алёша. Фёдор, забрав Катерину себе в помощь, отправился с нею в амбар готовить триер к работе. На нём предстояло перевеять всё посевное зерно. Фёдор без промедления приступил к проверке и смазке механизмов триера. Время от времени он отдавал команды жене, уцепившейся в ручку веялки:

- Так, ещё чуть-чуть проверни. Стоп!

Тем временем Дарья Кирилловна и Анна, посадив четырёх гусок, припозднившихся с выводом потомства, появились в амбаре. Фёдор, увидев их, похвалил:

169

- Вы с опережением. Напрашиваетесь на похвальную грамоту.

- А то как же, может, хоть так от вас, мужиков, чё дождёшься! - расплывчатой улыбкой заиграла Анна губами.

Фёдор промолчал. Окончив осмотр веялки, он по-деловому спросил у матери:

- Как, мам, начнём?

Дарья Кирилловна кивнула головой.

- Тогда мы с вами крутим. Твой, Кать, струмент - ведро, а Нюра - к озадкам1.

И сам сразу - к рукоятке. С другой стороны, не по годам по-молодецки, на

ручку налегла Дарья Кирилловна. Их усилиями веялка, наполняя гулом амбар, набирала обороты.

Катерина, черпая ведром непросеянное зерно, поднимала наверх и высыпала содержимое в бункер триера. Фёдор с Дарьей Кирилловной безостановочно крутили рукоятку Анне досталась самая лёгкая работа - отгортать озадки от чистого зерна. Через шум она попыталась докричаться до Фёдора, но в амбаре стоял такой грохот, что тот ничего не услышал. Триер, кутаясь в облаке пыли, трясся, как больной в лихорадке. Фёдор, не слыша крика, периодически отплёвывался. Анна, поняв, что не догорланиться, махнула рукой и укутала платком нос. Её примеру последовали и остальные женщины. Катерина, уже понёсшая под сердцем ещё одну, новую жизнь, быстро уставала. Через полчаса напряжённой, интенсивной работы её бледное лицо было усыпано бисером пота, платок сполз на затылок. Но она не обращала на это никакого внимания, черпала и черпала ведром, не останавливаясь, зерно. Силы таяли. Цыбарку набирала уже неполной. Её пальцы до белизны склещились на ручке ведра, которым она уже черпала по половинке. Дарья Кирилловна глянув на сноху, отвалилась от рукоятки, крикнув Фёдору на ухо:

- Останови, воздуху ухватим.

Грохот триера умолк. Дарья Кирилловна засеменила во двор на свежий воздух. В дверном проёме, в ярких солнечных лучах клубится золотая пыльца. Фёдор шагнул к двери.

- Ох, и шумная веялка, словом не перекинешься, - изрекла выстраданность мысли подошедшая к нему Анна, краем глаза косясь на Катерину.

Последнюю неделю между ними словно чёрная кошка пробежала. И ругаться не ругались, и вдруг не то неприязнь, не то соперничество воздвигло между ними невидимую стену отчуждения.

- А мне - ниче, - в пику ей высказалась с вызывающей улыбкой Катерина и прижалась к мужу щекой, и от этого сердцем ожила.

Фёдор, разглядывавший свои ладони, с удивлением посмотрел на жену.

- Хай шумить, да дело делается, правда, Федя, - с лёгкостью сгладила Катерина своё возражение Анне.

Фёдор, промолчал. Катерина бережно взяла его руку, с тревогой разглядывая ладонь, участливо спросила:

- Мозоли опять?

- Один срывать начало.

- Бедненький ты мой, - она поцеловала надорванный мозоль, будто они с Фёдором были одни.

1 Озадки - отсев.

170

Фёдор застеснялся Анны и поспешно убрал свою руку.

- Дай, дай, полечу! - не сдавалась Катерина, удерживая руку мужа, и, погладив её, добавила: - Забота о кормильце - дело, которое попереди всего стоит.

- Спасибо тебе за это, Кать, - Фёдор приобнял жену за талию.

От мужниной ласки по душе Катерины пролилось ощущение теплоты и блаженства. Его слова лёгкие, как пух, пьянящей заводью омыли сердце. Ещё плотнее прижалась Катерина к мужу. От Анны это не ускользнуло. "Ишь, вся светится", - с завистью отметила та про себя. Сняв платок и разбросав головой по плечам сноп волос, обронила, издеваясь игривыми губами:

- Белоручка, ты у нас, Фёдор! - сама при этом потянула вверх руки, выгибая по-кошачьи спину, и, ещё раз бросив в сторону супружеской пары взгляд, брезгливо добавила:

- Мужик какой-то хлипкий ноне пошёл.

Катерина, не выдержав того, что кто-то позволил себе бросить "камушек" в сторону её мужа, окатила испепеляющим взглядом с головы до ног сноху:

- Нам и такие сгодятся.

- Не гыркайтесь! Давайте, лучше работать!

И Фёдор, вернувшись к триеру, показал, как действует неистовый огонь вдохновенья, - сам завертел длинную рукоятку, приводя механизмы веялки в движение. Амбар вновь наполнился грохотом и пылью. Катерина, подхватив ведро, принялась за работу. Глядя на неё, Анна, оставаясь на месте, кривила ехидцей губы. Мол, "работай - работай, сейчас первые месяцы только в положении и то тебя уже в пот кидает, а что дальше станет? За холодную воду не возьмёшься". Катерина, будто читая мысли снохи, стиснув зубы, доказывала обратное: частыми взмахами ведра метала в бункер триера зерно без остановки. Мимо Анны, почти не поднимая ног, просеменила Дарья Кирилловна, со своей стороны поймала вертящуюся рукоятку и налегла с силой. Зерно, отвеянное от озадков, сыплет золотым дождём. Анна, взяв в руки деревянную лопату, хотела было продолжить отгребание отходов, но, бросив ещё раз взгляд на бледное лицо Катерины, окроплённое капельками пота, вспомнила свою беременность и решительно направилась к страдалице. Перехватив ведро, прокричала задиристо в лицо:

- Меняемся!

Но Катерина с энергичностью замотала отрицательно головой. Анна, не обращая внимание на возражения, силой отобрала ведро и, всучив взамен лопату, плечом сдвинула Катерину к своему рабочему месту. Катерина молча посмотрела на мужа, но тот, видевший всё это, продолжая крутить ручку, кивнул ей головой, мол, не противься, и она сдалась. Через минуту, настроившись, с усердием принялась за новую работу. Сообща дело заспорилось. Однако вскоре работу прервала прибежавшая Поля.

- Толик орёт, не знаю, чё делать?

Катерина кинулась в дом. Фёдор остановил триер. В это время загавкал Букет. Поля, вытянувшаяся за последнюю зиму, длинноногой серной метнулась к калитке и вскоре вернулась со Слюпой. Было ли это его имя, фамилия, а может, уличная кличка у его предков, в селе большинство жителей, как и Строгали, этого не знали. В поисках главного хозяина его воспалённые глаза шмыгали по сторонам,

171

в напряжении бледное, словно циррозное, худощавое лицо кривилось. Наконец, он спросил:

- Батька ваш иде?

- В кузне, должно быть, - отвечая, поздоровался с ним за руку Фёдор.

- Ты, Федь, передай ему, мож, он землю мою в аренду возьмёт?

- Да-к, ты, дядь Слюпа, никак до этого в коммуне был?

- Был, да послал я их к такой-то матери. Виноватым я им стал, что бык ногу на осклизи подвернул. А теперь должен им ещё и грузчиком ишачить, нашли ишака! Ага, как бы не так!

- Так я не понял, они тебя, дядь Слюпа, попёрли, или ты от них по собственной воле отхилился?

- Конечно, я. Ялов за меня во как держится! У меня девять детей, из них семь

- пацаны, на каждого - по пять десятин земли да мои ещё - сколько они земли лишатся.

- Она у тебя, дядь Слюпа, вспаханная?

- Какой там! Осенью и третью часть земли не вспахали. Да и по документу коммуны, кто выходит из неё, тот забирает свою долю невспаханной и на краю общего лана. Так что теперь моя земля будет на горе, с той стороны балки.

- Я, конечно, отцу передам, но хотел бы загодя знать и об условиях.

- Уговор аренды старый: по полтора пуда жита с десятины.

- Доложу батьке, но ты, дядь Слюпа, дюже не рассчитывай, так как я два гектара казённой земли в аренду прошлой осенью взял.

- Их ещё не пахали?

- И вспахали, и засеяли.

- Ну, в работе за вами никто не поспеет. Всё ж передай, Федь, а я, если чё, то, может, маленько и уступлю. Я вообще добрый, уступил бы сразу, но хочется до нови зерно растянуть, шоб не голодать.

- Условия твои, дядь Слюпа, божеские, не об этом речь. Год у нас будет хлопотный, работы ожидается невпроворот.

- Почапал я тогда, а ты, Федь, батьке доложи, не запамятуй.

- Не забуду, не забуду, - уважительно проводил Фёдор Слюпу за ворота. Когда снова появился в амбаре, встретил открытое недовольство Анны, осуждающие губы её по-змеиному зашептали:

- И зачем ты гуторил, шо уговор добрый, гляди, он, может бы, ещё уступил.

- На этом не забогатеем. Да и тянуть от детей и от глупых людей - грех большой не только перед Богом, но и перед самим собой.

- Гляди, ты какой набожный стал.

- Тебя об этом не спросили, - за мужа огрызнулась Катерина.

- Ну, шо вы в самом деле, последние дни ровно чево между собой не поделили. Давайте лучше работать.

Дело завертелось. Но прежнего накала в работе уже не было. К полудню вернулись из кузни Иван Яковлевич и Яков.

- Как вы тут, всё перевеяли, по мешкам пересыпали, всё перевесили, осталось только подмести?

- О! Тебе, отец, как в сказке, по рыбьему велению да по моему хотению, ты

172

б сказал, а оно само и сделалось, - шуткой на шутку за всех держала ответ Дарья Кирилловна.

- Мы с Яшкой всё, шо планували, всё сполнили.

- Папаня, приходил дядя Слюпа, - перевёл разговор на серьёзный тон Фёдор.

- Какой он дядя? Лет на пять-семь взрослее тебя.

- А я думал, он старше.

- То он так от пьянки состарился. Чё хотел Слюпа-то?

- Землю свою в аренду предлагал.

- На каком же договоре?

- Полтора пуда с десятины.

- Сулился уступить, - не выдержала Анна.

- И сколько её у него?

- Много, десятин сорок - пятьдесят.

- Можно помараковать1, можно.

За обедом Иван Яковлевич в разговоре вновь вернулся к предложению Слю-

пы:

- Иде ж его лан?

- На горе, с той стороны, над балкой.

- Для ранней зелёнки там самое козырное место, - вступил в разговор Яков.

- В других местах ещё травинки нету, а там зеленью вовсю полыхает. Самый прогреваемый склон. Хороший хозяин его ни за какие гроши не уступил бы.

- А дядя Слюпа, - вступил снова в разговор Фёдор, - живёт по своему укладу.

- Цэ як?2 - не понял Иван Яковлевич.

- Только проснувшись, он уже думает: "Шо-то работать захотелось, пойти поспать, может, пройдёт!"

- А, вон в каком смысле.

- Надо, папань, брать тот лан, пока есть возможность!

- Помарокуем, помарокуем, - пресёк дальнейшие рассуждения Иван Яковлевич, чаюя в прихлёбку.

II

После обеда Иван Яковлевич для чего-то пошёл на баз к быкам, долго осматривал им выи и копыта. Заглянул под навес, где хранился сельхозинвентарь. Осмотрел букарь, потом - старый аксайский плуг. Вернувшись в дом, что-то высчитывал на счётах и только после этого изрёк о своём намерении:

- Пошли, Федь, к Слюпе, ты с ним аккуратно балакаешь. А я балакальщик никудышный, если шо не по-моему, могу психануть, и на том всем переговорам- договорам - конец.

Слюпу нашли дома. В хате, куда пригласила его неряшливо одетая, долговязая жена, царил полный раскардаш. Спёртый до предела воздух не давал открыть рта. Хозяин никак не мог найти второй сапог. Во всех углах грязные кучи брошенных,

1 Помароковать - подумать.

2 Цэ як? - Это как?

173

где попало и как попало, вещей. На русской печи - скулёманная детская постель. В её складках - немытая посуда: с большими выщерблинами деревянные миски и ложки, металлическая кружка без ручки. На столе в остатках обеда - кормящееся скопище рыжих тараканов. Земляной пол не метён. В его пыли ползает, испачканный детской неожиданностью, полуторагодовалый малыш. Жена Слюпы металась по хате в попытках наведения порядка. Она подхватывала разбросанные вещи и забрасывала в закрытый от гостей угол.

От увиденного Ивану Яковлевичу стало неловко, смутившись, крякнул, его лицо покрылось бордовой испариной. Чужой бедности застыдился и Фёдор. Прокашлявшись, он напомнил хозяину:

- Дядь Слюпа, как ты и просил сообчить о твоей задумке насчёт земли, так по этой причине мы с батей и пришли к тебе.

- Я щас.

- Тогда мы тебя во дворе подождём, - поторопился Иван Яковлевич покинуть раскардашную халупу.

Из спёртой, затхлой атмосферы Строгали не вышли, а вырвались пробками. Жадно вдыхая чистую прохладу утреннего, свежего воздуха, Иван Яковлевич безостановочно качал головой. Сняв свою барашковую шапку и вытирая ладонью испарину на лбу, удивлялся вслух:

- Видал, как отдельные ещё живут? Не понять не только то, шо делается в хате, оно гляди, и на базу такой же, если не хуже, бардак: вилы посередь двора валяются, тачку бросили, проход загородили, коромысло вместо того, шоб на стене висеть,

- под ногами.

- Не приведи Господь самому в такой семье родиться, - согласился Фёдор.

- А шо ты хочешь, хозяин по утрам - с перегаром, к обеду - хмельной, а к концу дня - уже и на ногах не стоит. У такого и надкушенное яблоко в руке заржавеет. Мы его сейчас осадим, с полтора пуда на пуд собьём.

- Не надо, папань.

- Отчего ж отказываться, когда можно, не потея, словами ещё двадцать пудов в собственные закрома засыпать?

- Не надо, не надо, папаня! Сами ж знаете, его условия - лучше и мечтать не надо. И опять же, грешно у деток отбирать. Лучшего не видят, так пусть хоть хлеб едят не вприглядку.

- Как я на тебя посмотрю, дюже добрый ты у нас. Они родют, а мы - кормить?! Зачем тогда я тебя с собой на разговор та. - Иван Яковлевич хотел сказать "тащил", но не договорил - вышел Слюпа и с порога вопрос по теме ребром:

- Ну, так что, берёте?

- Для начала хотим глянуть на твой лан, - торопливо заговорил Фёдор.

- А чё на него глядеть? Его и отсюда видать, вон там, на бугре.

- Дядь Слюпа, ты же знаешь, шо так дело не делается, - не останавливался Фёдор, переживая, как бы с торгом не встрял отец, - надо-ть всё обмерить, составить бумагу, подписать её или, на худой конец, двумя свидетелями договор скрепить.

- Всё у вас с бумагами да со свидетелями. Вон, Ялов в прошлом году, он только с утра моё словесное "добро" получил, а вечером мой пай был уже в общий лан коммуны зачислен.

174

- Ну, так и держался бы своего Ялова, - не сдержал себя Иван Яковлевич, вклиниваясь в разговор.

Но Фёдор опять перехватил нить беседы в свои руки:

- Так полагается, дядя Слюпа, шоб и ты и мы спокойно могли ночью спать.

- Согласный. Тут ты, Фёдор, прав. Два года назад я свою землю Волошиным в аренду сдавал. Уговаривались по пуду и мере с десятины, а по урожаю - буржуй назад, по пуду отдал, а по мере с каждой десятины зажал. Упёрся безрогим быком, мол, мы с тобой по рукам ударяли на других условиях. Слово за слово - скандал. А я чё, не помню?! Я был при памяти, тверёзым был, ну, может, самую малость под шафэ. А Волошин - своё: "За меру никакого разговору не было". Так и не отдал, гад, меру.

- Ну, вот, видишь, как дело повернулось?! А будь у тебя бумага, либо свидетели, своё бы всегда отстоял.

- Федь, я тебе верю, делай, как надо.

- Сделаем так, чтоб никого не обидеть.

- С чего начнём? - с покорностью доверился Слюпа.

- С твоего лана. Надо найти Ялова и потребовать от него подтверждения на выдел твоей доли.

- Только чтоб недолго.

- А если шоб недолго, тогда сразу договоримся с двумя свободными сидельцами из сельсовета, они и будут у нас свидетелями, и шоб дважды не перемерять лан, заберём туда Захара Сукова. Землемер тоже должон быть в курсе.

- Согласный. Договаривайтесь сами, а за мной тогда зайдёте.

- Ты тоже зад от лежанки оторви, - грубовато встрял в разговор Иван Яковлевич.

- Ещё вы меня будете ленью попрекать! - огрызнулся Слюпа, но Фёдор успокоил его.

- Никто не собирается тебя, дядя Слюпа, корить. Где работать и как работать

- это твоё личное дело. Из коммуны выходим не мы, а ты. Поэтому тебе самому с Яловым разговаривать, как землю свою забрать.

- Иде мне этого Ялова искать?

- Это ж не иголка в стоге! Или в коммуне, или дома.

- Только в каком доме, одному ему известно. Он же бабник, каких свет не видал.

При этих словах Фёдор припомнил рассказ отца о том, как Ялов заманивал Катерину в коммуну якобы для выпечки хлеба, но ему не столько хлебопёк был нужен, а баба для утехи. Муж-то её - на Гражданской войне, а он вместо него - рядом. Не забылось и то, как Ялов, будучи у них в гостях, зырился ей за пазуху, когда она подавала на стол. В считанные секунды промелькнули ревнивые мысли в голове: "Оказывается, не тот это партеец, как людям сам о себе преподносит". Настроение Фёдора упало до нуля, и он, потянув отца за рукав со двора, зло заметил Слюпе:

- Уж как-нибудь сыщешь вашего осеменителя в коммуне или ишо где.

...На следующий день сделка аренды слюпинской земли чуть не сорвалась. Хозяин земельного надела после ухода Строгалей "наступил на пробку" и крепко набрался. Фёдор, заехавший за ним на своей подводе, никак не мог достучаться, все в

175

доме спали мертвецким сном, хоть солнце уже резало лучами по глазам. Пришлось самому войти в хату и трясти полупьяного хозяина.

... Привёз на гору Слюпу к тому времени, когда все уже собрались. Ялов нервно расхаживал взад - вперёд. Увидев подвыпившего Слюпу, при всех набросился на бывшего коммунара.

- Когда ты уже пить бросишь?

- Не твоё дело, не за твои же пью! - огрызнулся Слюпа.

Иван Яковлевич осуждающе повернулся к Ялову

- Давайте о деле.

- Да я к тому, что вон его собутыльник Добрый бросил же пить.

- Нашёл, с кем сравнить, - опять вступил в полемику Слюпа. - Добрый бросил пить оттого, что с ним приключилась белая горячка.

- Я об этом не слыхал, - удивился Иван Яковлевич, глянув недоверчиво на Слюпу.

- Истинный Бог, было. Эт когда в Ростов его Сладков брал с собой новую веялку покупать, выпил Петро крепко в дороге. Уснул. В городе, на улице, мощенной гололобым камнем, от тряски очнулся и наяву увидал - слоны идут. Он ещё Сладкова спросил: "Скажи, я не сплю?", а тот и говорит: "Как же ты можешь спать, если ты не только со мной разговариваешь, но и глазами лупаешь". Петро еще раз на слонов поглядел. Хотел о слонах нанимателя спросить, но засовестился, вдруг конфуз выйдет. Вспомнил, что в Ростов до этого не раз ездил он, да и другие ездили, но слонов никогда не видали. Тогда и сказал он сам себе: "Ша, больше не пью, слоны мерещатся". И с тех пор из-за слонов бросил Петро пить окончательно. Он мне это самолично рассказывал.

- Так ты тоже слонов ждёшь?

- Жду, но те, как у Петра Доброго, пока не являются.

- Цирк не приезжает в Соломенку, потому и слоны по улицам не ходят.

- Тфу ты, вот так дела! Так то Петру не мерещилось, а цирк в город приезжал?!

- оживился Слюпа под ухмылки остальных.

Ялов насмешку над Слюпой повернул в нужное ему русло.

- Надо в волкоме партии предложить цирк по сёлам повозить, может, пьяниц таких, как Слюпа, поменьше станет, - он победно посмотрел на землемера Сукова и скомандовал. - Отмеряй от этого края нашего лана евонный пай, и пускай он его засунет хоть в свою задницу, хоть жене в передницу

- Ты не дюже гоношись, начальник, это ты мастак по передницам! Вкручиваешься в эту работу, как штопор в пробку!

- Кому нужна твоя растрёпа?! Самый последний кобель в её сторону не посмотрит!

- За оскорбление моей Марфутки могу и в морду дать!

- Ну-к, спробуй!

- И спробую, я узкий в поясе, а не в плечах, - загоношился Слюпа, подскочив к Ялову.

Тот подсечкой сразу сбил его с ног. Слюпа рванулся встать, но Ялов, наступив сапогом на низ распахнутого полушубка и по змеиному зашипел:

- Сидеть! Зюзя!

176

- Ах, ты, зараза! Бугай общественный!

Хозяин тулупа пару раз смыкнулся, пытаясь подняться, но поняв, что не получится, успокоился.

- Вот, так-то лучше! - прохрипел Ялов. - Скажи спасибо, что баба твоя не в моём вкусе, а то б ещё и моих нянчил.

И, не оглядываясь, отошёл к своей бедарке. Сидя на заднице, Слюпа материл обидчика на все лады.

- Федь, дай мне от ярма занозу1, я ею раскрошу башку этому бабнику.

Фёдор, слышавший шипение Ялова, внутренне встал на сторону Слюпы, но

вмешиваться в скандал не захотел. Иван Яковлевич, стремясь загасить дебош, поторопился отправить Ялова с места скандала. Встав между спорщиками, он энергично замахал на председателя коммуны руками.

- Езжай, езжай! От греха подальше езжай!

- Пока, счастливо оставаться, - отъезжая, через плечо бросил Ялов.

- И вам не обосраться! - огрызнувшись, поднялся Слюпа.

Фёдор помог ему отряхнуться. Ещё минут двадцать сыпались от пострадавшего угрозы, но сделка по аренде земли сроком на два года всё же состоялась. И к вечеру того же дня Фёдор с Яковом торопливо, совсем не заботясь о качестве вспашки, лошадьми опахали по периметру арендованный лан - лишь бы чужой кто не врю- хался.

На основную пахоту выехали только через три дня. За это время довеяли семенное зерно и докончили ремонт и смазку сельхозинвентаря.

Долго решали, что сеять на арендованной слюпинской земле. Из-за чего даже внезапно, практически, на пустом месте, в семье Строгалей произошёл скандал.

Яков призывал возделать там овёс. Фёдор, слушая брата и не соглашаясь, заранее энергично тряс отрицательно головой. Яков, встретив такую реакцию, не сдерживаясь, психанул серьёзно:

- Ты чё, как баран, башкой трясёшь? - и подскочил к Фёдору.

- Я не баран, и ещё не известно, кто из нас козлиной породы! - в пику ему огрызаясь, поднялся Фёдор. Словно острые клинки, сыпля искры негодования, схлестнулись их взгляды. Иван Яковлевич, читавший у окна газету, прервал чтение и с недоумением поверх очков вытаращился на сыновей.

Женщины, занимавшиеся домашними хлопотами, бросив дела, повернулись к скандалистам и обмерли - ещё такой перепалки не было. На секунды наступила гробовая тишина, только где-то под полом скреблась мышь, и за окном горланил соседский петух. Уловив на себе взгляды домашних, Фёдор, подавляя обиду, проявил дипломатию:

- Ладно, балакай, - примирительно согласился он и сел, - а я после доскажу.

Оглянулся на женщин и Яков.

- Больно умный ты у нас! Ещё не дослушал, а уже мнение готово! - восстанавливая дыхание, опустился на табуретку и он. И лишь после того как убедился, что Фёдор готов его выслушать до конца, подтвердил ранее сказанное.

- Я стою на том, чтоб там сеять только овёс.

1 Заноза - металлический стержень, которым фиксируется шея быка в ярме.

177

Дождавшись возможности, когда можно было говорить, Фёдор с горячностью стал приводить аргументы:

- Нашим коням столько овса не надо. Это - раз! - загнул он демонстративно палец. - Продать овёс труднее, чем пшеницу, это и тебе известно, два! - заложил, формируя от мизинца кулак, ещё один палец. - На крупу поблизости не смолоть, самое ближнее отсюда - станица Незлобная, три! Молодняк коней брать не плануем, четыре! Быкам лучше всё-таки - ячмень, из него дерть делается, это - пять!

- придавил Фёдор к четырём загнутым - палец большой.

- Ну, хватит пальцы загибать! - прервал от окна его Иван Яковлевич, почему- то тоже зло уперев в Фёдора негнущийся взгляд. - Считалку устроил! Скажи лучше своё слово, чего там посеять предлагаешь ты?

- Этот год я бы там пшеницу собрал. Народ в городах изголодался. Хлеб в цене будет и нонешний год, ить человеку кажный день он нужен. А осенью я бы там люцерну вперемешку с магаром и клевером посеял. В зиму можно было бы молодых бычков взять голов двадцать. На концентратах подержать в холода, а ранней весной зелёнка подойдёт и можно так до Покровов вес им нагуливать.

- Как твоё мнение, мать? - спросил Иван Яковлевич жену.

Дарья Кирилловна встревоженно, лишь бы не стать на чью-либо сторону, замахала рукой:

- Нас, баб, и не спрашуйте, наше дело - дети да кухня.

- Так уж и не спрашивать?! - возмутилась Анна, губами выказывая словам свекрови презрение. - Бабы иной раз бывают умнее другого мужика разов в десять.

- К нашему дому цэ1 не имеет касательства, - оборвал её Иван Яковлевич,

- нонешний раз сеем безостую мироновку2. На этом и порешили.

Катерина внесла проснувшегося сына. Он, глядя на деда, потягивал ручки к головке и улыбался всей своей светлой мордахой. Иван Яковлевич на появление внука не отреагировал. Сворачивая натянутый разговор, он подвёл итог.

- Землю угрело, поэтому завтра с утра всё мужское сословие, кроме Толика, отправляется на пахоту.

Толик, услышав своё имя, задёргался у матери на руках, весело захохотал, подняв ручонки. Примагнитив к себе всеобщее внимание, стал выдавать неопределённые звуки. Яков не преминул высказать своё мнение в отношении племянника.

- А напрасно Толика на пахоту не берём, он напашет, так напашет, как возь- мёть в свои ручонки чапиги да как углубить в землю, что три пары быков букарь с места не сдвинут, - шутил Яков.

Племянник, словно понял, о чём шла речь, незамедлительно выдал новый каскад восторженных звуков и дёрганий. Едва удерживая разыгравшегося сына, Катерина, глянув на его ручонку, привлекла внимание присутствующих:

- Поглядите, что он вам показывает. Кукиш он вам наработает!

Фигуры, сплетённые его пальцами, вызвали общий искренний смех, разрядивший окончательно напряжённую обстановку. Тёплые лучики, подобие улыбок, сохранялись на лицах до самого ужина.

1 Цэ - это.

2 Мироновка - сорт пшеницы.

178

III

Выезжать на пахоту Иван Яковлевич всех домашних побудил в три часа ночи

- ещё не начинало сереть. Детей пришлось будить дважды. Лёшка, поднявшись, первые минут пять глаз не открывал, одевался, как после он рассказывал Поле, "на тёмную": сквозь щелки глаз отыскивал одежду и с закрытыми глазами натягивал её на себя. Однако, выйдя на ощупь на баз, где царствовала ещё полная темнота, кутаясь от озноба в обнимке собственных рук, побродил неприкаянным всего с минуту, пока не попал на глаза отцу:

- Ну-к, Алёшка, тащи сюда штук пять жердин.

- А их для чего, на дрова?

- Тоже мне, хозяин, кто же жерди пускает на дрова? - вмешался Иван Яковлевич. - Уборную сделаем человеческую. Яш, где ящик с гвоздями?

- Я его ещё с вечера загрузил. Парусину старую с мякинника взял?

Дарья Кирилловна и Катерина беспрестанно что-то таскали из дома на подводу. Анна под сиденье совала вместе с разжижкой для огня кизячные кирпичи.

- Поля пробудилась? - спросил Иван Яковлевич.

- Я уже на бричке, разрешаю нам ехать.

- Молодец, дочка, мы - лодыри, не готовы, до сих пор управляемся, а ты у нас, как штык! Это всему нашему мужскому роду укор. Лёшка, слыхал? А ты глаза никак не откроешь. Вот кто у нас ударница.

Лёша, поддетый подначкой деда, бубнил себе под нос, укладывая на бричке жерди:

- Это мы ещё поглядим, кто из нас лучше работает.

Запрягли быков двойными сменными упряжками - на каждой паре по ярму. Одна тянет подводу, другая - следом - налегке, только ярмо на выях. Анна давно уже расхлябила до предела ворота и стоит, поджидая выезда пахарей. Но отъезжающие, намереваясь уже выезжать, вдруг спохватываются, вспомнив, что забыли то одно, то другое, и продолжают грузить забытые вещи. Иван Яковлевич, словно призывая сыновей в свидетели, долго перечисляет все, что требовалось взять. Те неуверенно подтверждают:

- Вроде, всё загружено.

- Так не бывает, - заметил Иван Яковлевич, как бы в оправдание возможного недочёта, - шоб за один раз да всё забрали, обязательно чего-нибудь забудем. Ну чё, тронем, чё ли?

Вытянули брички в проулок. Анна, придерживавшая створку ворот, шагнула следом. Вышли за ворота проводить убывающих на пахоту и Дарья Кирилловна с Катериной.

- Лёшка, Поля, босиком там не бегайте! - наставляет повышенным голосом Дарья Кирилловна вслед уходящим подводам.

В ответ, не слушая жену, отдаёт свои последние распоряжения Иван Яковлевич.

- Нюр, завтрак привезёшь на старой кобыле, да рано не вези, бо ещё не заработаем.

179

- Знаем, знаем твою жадность до работы, - не уступает в наказах Дарья Кирилловна. - Как узрите, шо выехала Нюра, сразу прекращайте пахоту, бо холодное будете хлебать.

- Ничо, Поля нам кипяток на костерке сготовить, - шуткой, больше для тех, кто был на подводе, высказал примирение глава дома. Он звонко хлестнул в воздухе кнутом. - Цабе-цоп! Поехали шибче, мои крылатые!

- С Богом! С Богом! - отозвались женщины с улыбкой, мол, нашёл в быках крылатых, и ещё некоторое время тянулись мелкими шажками следом за отъезжающими, помахивая прощально руками.

Пахари по прибытии на арендованный лан сразу взялись за оборудование стана. Метрах в двадцати от него, с подветренной стороны из жердей и парусины устроили примитивный туалет. Без задержки в сером рассвете приступили к пахоте. Прошли три гона, пока солнце выбиралось из горизонтной тёмно-синей и далёкой борозды. Ветерок принёс кизячный запах дыма. Село просыпалось. Хозяева, гнавшие скотину на водопой, долго всматривались в сооружение на вершине противоположного склона балки, переспрашивали друг друга:

- Шо ото пахари на горе построили? И кто то?

- Быки, кажется, Грушаков. А шо построили, Бог его знает? На собачью будку похоже, только зачем им там собака?

- Должно быть, уже и на собаках пашуть.

- Грушаки до всего додумаются, их Федька пацаном к хвосту кобылы ванну цеплял, а сам с товарищами пытался в том корыте кататься.

.Все дни недели были похожие друг на друга, они, как звенья цепки с гирьками от часов, оставляя чёрный след пахоты, скользили в прошлое. Пахари двумя экипажами от зари и до темна не выходили из борозды и через свой кропотливый труд подняли половину лана. Лишь короткие роздыхи урывались для кормёжки скотины и возможности одновременно подкрепиться самим, остальное - работа. Сон у пахарей тоже рваный. Во всю поперла в рост зелёнка. Быков пасли по очереди. Детей привлекали к этому делу только на короткое время, по завершении дневной работы до ужина. Еду привозила Анна на жеребой кобыле к тёмному времени суток. С детворой она споро на парусине накрывала стол. Почистив лемеха, подходили мужчины.

- Как дела дома? - интересовался Иван Яковлевич и, прознав, что дома всё в порядке, шутил: - Толик не распустил дисциплину в женской команде?

- Не распустил. Баба нагнулась к нему в люльку, а он кулачки скрутил и ими её по голове. А она: "Ой, ой, больно!", Толик же хохотунчиком закатывается, - докладывала Анна, разливая по мискам затируху.

- Значит, догляд за вами есть?

- О, ещё какой! - шуткой поддерживала разговор Анна.

После ужина, она, собирая посуду, нечаянно наступила Фёдору на руку. Он молча в ответ ущипнул её за икру ноги. Анна сдержалась, не проронив ни звука, только в темноте блеснули её глаза, да зазывно приоткрылись губы.

С отъездом её пахари стали укладываться спать. Иван Яковлевич, распределив очередь догляда за быками, предупредил:

- Глядите, шоб в чужие зеленя наша худоба не зашла.

180

Первыми быков пасли дети. Перед полночью их сменил Яков. Фёдора он толкнул часа в три и сразу сам лёг спать. Тот, поднявшись, надел тулуп, прошёлся к пасшимся поблизости быкам, сквозь щелки глаз пересчитал их - все. Над головой - луна смеётся в полный рот. Успокоившись, вернулся к стану, присел на дышло подводы, поглядывая время от времени на темнеющие невдалеке силуэты быков. Припоминая сон, привалился к передку. Тишь, тепло. В природе так спокойно! Память, ухватив старую нить прежнего сна, погрузилась в его созерцание. Ещё не был размотан весь клубок дремотных событий, как услышал окрик отца, словно гром с небес:

- Федька! Быки иде...е...е?

Испуганными глазами кинул взгляд в сереющую темень, туда, где последний раз видел быков. И, не встретив их там, вскочил, осатанев от страха, завертелся на месте, крутя по сторонам головой. Только прижатый к западу полный месяц в серебряном окладе цепенеет в окружении туч. Фёдор побежал сразу в сторону соседских зеленей. За Иваном Яковлевичем поднялся и Яков.

- Все ушли? - спросил он отца.

- Видишь же, ни одной головы не видно, - зло отозвался тот на вопрос.

- Вот, Федька, солоха чёртова! Дал маху, так дал! Куда бы те могли податься?

- шелушил истину Яков.

- Если сами быки ушли, найдутся. А коль угнали, суму наденем. Ты не слыхал, цыгане в наших краях не объявлялись? - и, не дожидаясь ответа, предположил:

- Мож, конокрады; глянули - коней тут нету, решили, шо и быки сгодятся. Всё ж, пойдём, на озимые сходим. Федька с этой стороны побёг, а мы с той зайдём.

Не успели они отойти от своего стана и сотни метров, как услышали голос Фёдора:

- Гэть! Куда вас понесло? Я вам дам!

- Гони их срочно к бричке, под налыгачи! Ишь, канальи шустрые! - скомандовал Иван Яковлевич, ругаясь не на проспавшего пастуха, а на быков. - Пускай жизнь на привязи вспомянут, будя им шкодить.

Быков привязали, бросили каждому по охапке соломы, но те жрать её не стали.

- Конечно, губа не дура, кто ж после сочной зелёнки на солому глядеть будет. Федь, не дюже они там напакостили?

- В темноте не видать.

- Как только мал-мал развиднеется, сходите с Яшкой и следы бычьи позатоп- чите, бо скандалу с Яловым не оберёшься. Это такой человек, шо может и политику пришить. Вздремните ещё с часок, а после сделайте, как я сказал, - завершил происшествие Иван Яковлевич. Наступила тишина. На небе хороводились свет- лячковой мухотой звёзды. Тяжёлое дыхание пахарей сменилось храпом. Первым проснулся Иван Яковлевич. От дыхания идёт пар. Вишневой полоской рассвет шарил по парусине туалета. Иван Яковлевич сходил до ветра. С ухмылкой посмотрел на детей, прилипших во сне друг к другу, поджавших от холода коленочки к груди. На косичке у Поли та же вишнёвая полоска рассвета, будто расплетённая лента банта. Тяжело и сытно дышат улёгшиеся на землю быки. Разбудил сыновей.

- Хлопцы, поднимайтесь, солнце уже в пятки светит. А детки пускай ещё трохи позорюют.

181

Фёдор вскочил первым, помня, что неприятный разговор с отцом за ночное происшествие - ещё впереди. Не мешкая, отправился к зеленям коммуны. По пути туда сразу ногами затирал следы быков. Попытка скрыть их на зеленях обернулись ещё большей потравой. Она полеглыми проплешинами была видна с края деляны. "Да, придётся объясняться с Яловым. Ну, что случилось, то случилось",

- шаркающими движениями сапог продолжал маскировать отпечатки бычьих копыт на целине. Возвращаясь к своему стану, Фёдор готовился к тяжёлому разговору с отцом. Но Иван Яковлевич затевать разбор не торопился, решив это сделать после неизбежной, как он полагал, ругани с председателем коммунаров. Поэтому, когда подошёл Фёдор, Иван Яковлевич скомандовал чесавшемуся спиной о ребро подводы Якову:

- Запрягайте быков и срочно сделайте гон туда, гон обратно, а тогда уже детей поднимем и далее пойдём двумя экипажами.

- Не мешало б нынче попариться, бо скоро насекомые забегают.

- Анна ещё третьего дня как чистое бельё привезла, так вам лень-матушка не дозволяет переодеться.

Фёдор сам чувствовал уже дискомфорт из-за долгого пребывания в одном белье, но присутствия насекомых пока не ощущал. Глядя на чешущегося Якова, подметил:

- Лучше б ты их не трогал, меня окопная жизнь на фронте приучила зазря вшей не беспокоить - мигрирующая вша злее и кусачее.

- Как не трогать, когда они мне уже покою не дают.

- Их или не трогать, или объявлять им беспощадную войну полным набором средств уничтожения: от простукивания складок и рубцов одежды, и до прокаливания её на огне, или самый лучший вариант - баня со сменой всего белья и одежды.

- Все разом податься домой не сможем, а помыться по очереди - помоемся,

- согласился Иван Яковлевич.

Запрягли послушных быков. Яков было взялся за чапиги, но Фёдор остановил

его:

- Иди наперёд! Вшей потревожил, они тебе сейчас такого жару дадут, а ты от чапиг рук не сможешь оторвать.

Яков покорно пошёл к передней паре быков, но по пути поморщился, остановился и его руки мгновенно нырнули под фуфайку и заскребли:

- А ведь и верно, вошь, как пчела, тронул её, теперь спасу от них нету.

Иван Яковлевич подкинул в костёр две стоптанных в блин кураины, нагнулся и раздул огонь. Отворачиваясь и отдуваясь от дыма с зажмуренными глазами, посоветовал:

- На дымку, на дымку и вы постойте.

Яков, вернувшись, расстегнул телогрейку и стал ловить гуляющий из стороны в сторону дым. Молча подошёл сбоку Фёдор. Наплывами дым попадал и на него. Яков очередной раз запустил клешнятую ладонь под свою правую мышку и остервенело заскреб ею там. Не выдержав атаки вшей, торопливо стал раздеваться. На землю полетела телогрейка и всё остальное, наконец, в руках - исподняя рубаха, когда-то - белая, теперь - цвета земли. Вывернул её наизнанку и показал Фёдору содержимое: во швах серо, кучками кишели паразиты.

182

- Богатый ты, братка.

- Я бы это богатство любому без всякого сожаления навечно придарил, а так как никто это добро принимать добровольно не желает, придётся мне самому от него избавляться, - и он зло сдвинул копытистые ногти друг к другу. Раздался треск раздавленных паразитов и на рубце и ногтях появилась сукровица. Иван Яковлевич принёс с подводы свежую споднюю рубаху.

- Возьми, надень чистую! А верхнюю подержи над дымком. Он притоптал ещё несколько курайных шаров и бросил их в огонь. Тот на время задохнулся жёлтым едким дымом, потом окреп и весело затрещал, подбрасывая пламя к распростертой рубахе. Прокалив по очереди остальную верхнюю одежду, Яков, встряхнув её для порядка, оделся.

- Кальсоны не будешь прокаливать? - улыбнулся Иван Яковлевич.

- С теми вошами Нюрка будет разбираться, - подхватил шутку Фёдор, - насколько они там ему отгрызли, такая их и кара ожидает.

- Пошли пахать, зубоскал.

- Давайте, давайте, хлопцы, срочно, а то нам вечно шо-то мешает работать: не понос, так золотуха, а у вас теперя вот - воши.

- Ну, пошли, братка, до упруга, без остановки!

Яков весело взялся за чапиги. Фёдор, хлестнув арапником по воздуху, потянул за собой на налыгаче быков. Чернящей полосой перевёрнутой почвы потянулся след. Гон за гоном, борозда за бороздой череслом и лемехом отслаивается и выворачивается вверх корневищами жирная земля. Степной шмат лана наполняется запахом свежей пашни. Воронье, безбоязненно перелетая стаями и поодиночке с места на место, следом выбирает земляных червей. Скачками прыгают чуть ли не под ногами с кочки на кочку.

- У порхатые, оккупировали простор, ровно торговки! - с наигранной злобой реагирует Фёдор на их бесстрашие и время от времени бросает в ворон грудками земли.

.Анна привезла завтрак. Подняли детей. Те, не умываясь, получили по миске тёплой тыквенной каши с постным маслом и теперь уплетают её за обе щеки в прикуску с пышным свежим хлебом. Ели с разговорцем.

- Лёш, а ты сегодня на еду заработал? - подшучивает дед над внуком.

Алёша недовольно хмурит брови:

- Ещё заработаю.

- А Поля заработала?

- Я исть хочу, а другое меня не трогает.

- А если не дадут лопать?

- Тогда украду.

- Вот так голос?! Ни дать ни взять.

- Молодец, Поля, не растерялась! - поддержал её Фёдор. - Я, если б не заработал, то просить бы стал, а ты, шо на глазах плохо лежит, готова спереть. На это не кажный способный.

- Ага, жди, когда милостыню дадут, - продолжила с набитым ртом неординарно, по-взрослому парировать изворотливым умом девятилетняя Поля реплики старших. - Украл, то твоё, и никому не должен, - шамкает она.

183

Взрослые только покачали головами: мол, гляди, сорви-голова растёт.

После каши каждый получил от Анны по кружке утрешнего молока.

.Собирая посуду в кошёлку, Анна обратилась к свёкру:

- Со мной, батя, кто-то поедет баниться или гамузом все приедете вечером на ночь?

- Не, не, тут дело бросать не будем. Дети вечером поедут, шоб после бани в тёплой постели поспали. А хлопцы - не знаю, пускай канаются, кто сейчас, кто вечером, с ночёвкой.

- Как ты хочешь? - Фёдор повернулся к Якову.

- Я б такой, призадержаться.

- Стало быть, с ночёвкой?

- Да, а через недельку твой черёд будет, отночуешь ты потом дома.

- Решено! Я еду сейчас. Папань, вы едете счас или вечером? - спросил он отца.

- Я вечером. Скупаюсь и вернусь быков стеречь.

На последнюю фразу отца Фёдор поморщился: "Куснул всё-таки". Схватив полушубок, на котором сидел, бросил его в возок и прыгнул следом:

- Нюр, поехали.

Та, проходя мимо плуга, глянулась в чистое зеркало лемеха, поправила на себе косынку. Заправски размотала вожжи. По прямой домой версты четыре, не больше. Их телега, как на ладони, видна и со стороны села и со стороны пахарей. Фёдор, покачиваясь на сиденье рядом с Анной, молчал. Она, правя кобылой по забурья- ненной степи, сидела в напряжении. Время от времени потряхивая вожжами, ждала, пока заговорит первым деверь, и в ожидании её губы недовольно кривились. Фёдор, глянув на неё, стал выпытывать:

- Чем не довольна, Нюр?

- С чего ты взял?

- Ну, вижу ж, губы кривишь.

- Ты же молчишь, как пенёк, слова не скажешь.

- Об чём балакать?

- Другие не гутарят, прижмут, обнимут, а ты даже и не ущипнёшь.

- Вчера щипнул, когда мне на руку наступила.

- А сегодня чего ж?

- Тут ущипнёшь, с обеих сторон надзор во все глаза.

- Если б ты хотел, то нашли бы и место и время побыть вдвоём.

Анна покраснела от своей откровенности, но глаз от Фёдора не отвела. Однако тот, терзаясь в мыслях, будто попавших в силок, не знал, что ответить, и потому молчал, оглядывая меняющееся село. Оно покрывалось зелёным дымом и молочно-кофейной пеной. Перед самым домом Анна ещё раз повернулась к Фёдору и шепнула:

- Сам ты не суетись, я скажу, когда и где.

Откровения снохи поломали все планы на эту поездку. Впечатления, полученные от радостной встречи с матерью, от тёплого поцелуя жены и сонной улыбки спящего сына, стирались словами Анны. Мыться в баню отправился с Катериной. Анна, стоя у крыльца, с ухмылкой провожала их взглядом. Фёдор оглянулся, и они

184

встретились глазами. Она с ехидцей бесстыдно улыбалась ему полуоткрытыми губами, словно дразнилась. "Ух, стерва! Задрать бы подол на голову и по полной, атаманской, на дыбах!" - подумал он, сравнивая себя с жеребцом.

В бане Катерина мыться сразу отказалась.

- Я тебе спинку только потру, - отнекивалась она, - а то тут шибко жарко.

Но Фёдор настоял, торопясь на праздник ласки, помог жене раздеться и, наспех вымыв своё мужское добро, спустил его с цепи. Закрыв глаза, в близости с женой он отчётливо видел перед собой жену брата - Анну. Отводил душу зло, насильственно, будто наказывал её половой близостью с презрением, до полного взаимного опустошения. Бесчувственно завалился на полку. Остальные части тела его домывала жена, натирая мыльной мочалкой. От бессилия гудело в голове. Париться веником не захотел:

- И так сердце выпрыгивает. В другой раз похлещешь.

Полуодевшись, перебрался к колодцу, наклонил пухлую бадью. Тонкие, извилистые струйки через край скользнули на распаренную грудь. Напился вволю живой воды, поднял голову. В запененной с одного бока молочным цветом вишне

- шмелиный гуд. Крупный шмель настырно толкает жалом цветок, будто телок вымечко. Его испугал нырнувший в пену первый скворец. Воздух бродит обновлёнными началами вызревшей весны. На душе лепота! Фёдор улыбнулся и ушёл в дом, там прилёг на кровать и незаметно для себя уснул. Проспал до самого полдника. Солнце, готовясь к закату, предупредительно расплескало янтарные краски. С пруда, подныривая под ворота, с галдёжным шумом вернулись утки. Фёдор наскоро перекусил, запряг кобылу и, не мешкая, отправился к своим на поле.

По дороге мысли заняты одним: анализом сказанного утром Анной. У пруда крик поднявшихся на крыло гусей прервал их. Переплетя руками горбатое коромысло, незамужняя девятнадцатилетняя дочка модистки Светка Шубиха, покачивая широкой волной бёдер, несёт воду. Железные, тяжёлые ведра сбивают головы высоких одуванчиков, вытянувшихся вдоль стёжки. Сбитые головки летят в придорожные лопухи. "Вот то и с моей головой будет, коль поддамся соблазну с женой брата", - мысленно соединив увиденное с предыдущими раздумьями, решает Фёдор и, поравнявшись с молодицей, здоровается с почтением и поклоном. Та, встретившись с его глазами, заливается краской, но на приветствие отвечает лёгким кивком головы. Фёдор чувством самца понимает причину смущения. Воображение стремительно бросает к финальной черте при возможной игре в любовь со Светкой. "За эту великого скандала не будет, а если с Анной,. то стыда и позора и на внуков хватит", фантазия рисует публичное разоблачение - вся семья застает их в неподходящее время, и. Фёдор реально испытывает стыд, пот прошибает наяву всё тело. Мысль рвёт ту нитку воображения, только растерянность брата маячит ещё какие-то секунды в мозгу. "Да и как Яшке смогу после такого в глаза глядеть? Упаси Бог меня от искушения".

По приезде Фёдора на стан, туда подтянулись пахари. Вынесли из борозд плуги, очистили их и распрягли быков.

- Гони их, Федя, поить, а мы будем собираться на побывку, - даёт указание отец.

После водопоя быков Фёдор с добрый час попас их там же, в балке, и только в

185

сизом предвечерье пригнал к стану. Привязал к подводам. Мякину ячменки пересыпал концентратами.

- Всё, жуйте! Это вам до утра.

Сам лёг на полсть и прислушался: первые цикады просеивали звоном подходящее лето.

* * *

Ещё одна такая неделя упорного, изнурительного, от зари до зари труда, и пахота арендованной у Слюпы земли Строгалями была окончена. Из борозды почти не выходили. Боронили и сеяли одновременно. Дети, сбивая ноги в кровь, спотыкаясь, гоняли коней, впряжённых в три бороны. Боронили попёрек борозд. Взрослые, обливаясь потом, уступами, снизу вверх, сеяли жито.

Работали с короткими роздыхами. Когда солнце зависало в зените, останавливали работу на час - полтора и то лишь с одной целью: дать быкам и лошадям воды и корму, а заодно перекусить и самим. В субботу, несмотря на явную необходимость и острое желание помыться, баниться домой не поехали. Сроки сева подгоняли работающих надежнее крутого кнута. Да и каждому был виден уже конец невозделанного поля. От огромного лана оставался незабороненным и незасеянным совсем небольшой клин. Глаза, царапая с жадностью его окраинцы, постоянно тянули к нему взгляд. Каждый подсчитывал в уме - сколько ещё ходок осталось. Глаза то и дело, с каждым гоном, примагничивались взглядом к границе слияния целины с пахотой. Таявшая полоска взрыхлённой земли вскармливала надежду на завершение всех посевных работ Строгалей. Она была уже видна, осязаема, её можно было отмерить шагами, но так медленно приближала слово "Стоп!". И, как оказалось, того "куса" хватило ещё на четыре дня беспрерывной работы.

- Ну и время бежит, вкрадчивее шагов лисы, туда-сюда и день прошёл, - высказал общее мнение Иван Яковлевич за ужином.

Для всех это прозвучало командой - приналечь на работу на все лопатки.

Анна, привозившая в поле ужин, сообщила новость.

- Кондарев с Яловым на завтра, в обедах, собирают сход жителей, посыльный передал: по очень важному делу.

- Нам брехню иху слухать некогда. Добежишь завтра сама, Нюр, а потом передашь, шо и почём.

На следующий день, как только Анна привезла ужин, Иван Яковлевич стал расспрашивать её о сходе.

- Ну, как, ходила на собрание?

- Бегала, да всё равно опоздала.

- Чего ж так?

- С домашними делами завозилась. Но после у Тоськи Лавриковой порасспросила.

- Ну? - Иван Яковлевич перестал хлебать суп.

- Да там делов-то никаких, собрали людей по случаю того, что 25 лет исполнилось главной партии.

- Ну?

186

- Вот, папань, и ну, телеграммой отбили в Москву наше крестьянское "ура".

Иван Яковлевич в сердцах сплюнул в сторону и продолжил молча ужинать.

* * *

Через полторы недели потные, измученные, грязные и впервые завшивевшие, но с глазами, излучающими осознание трудовой победы, пахари и сеятели в одних лицах всей ватагой въехали к обеду во двор. Первое желание было - раздеться и, очертя голову, кинуться в натопленную баню. Но вековая жилка хлеборобов потянула оказать внимание худобе. Её распрягли, почистили и, попоив, поставили на откорм. А потом уже с отвращением срывали с изнурённых тел грязную истлевшую одежду. Баня ждёт с утра. Первыми моются мужики. Со взрослыми моется и Алёша. После бани для них организован обед и сон до самого вечера. Тем временем с женщинами помылась Поля. Спать легли двумя лагерями порознь, но все до единого человека. Даже кошка Мурка и та уснула в детской кроватке, рядом с Толиком.

К полднику поднялись Дарья Кирилловна и Катерина. Лишь к вечерней уп- равке за домашней живностью поднялся Иван Яковлевич. Остальных побудили только к ужину. После сытного стола, почти сразу, расползлись по своим закутам. Взрослые до полуночи о чём-то шептались, будто ворковали.

Два следующих дня пролетели в неге и лености на восстановление сил и раскачку, так как в планах уже перезрелой задачей встал переезд семьи Фёдора на хутор.

IV

Отделение сына, видно было по всему, для всех домашних стало волнительным делом. Особенно для Ивана Яковлевича. С Дарьей Кирилловной он долго шептался по главным вопросам: какую худобу, тягло и сельхозинвентарь дать Федьке.

- Гляди сам, Яковлевич, - лишь бы никого не обидел. У меня самой голова, как у пьяной, какие горшки, чашки, ложки дать, ну, с периной, подушками, вроде, понятно. Они на этом спят. А как до мелочей, так теряюсь и вся с меня мать. Я б такая, махнула рукой, пусть берут всё, что их совесть дозволяет.

- Не, мать, так нельзя, - возразил Иван Яковлевич.

- Я и сама это понимаю, что так не полагается. Были б мы одни, сколько нам надо. А то ж с нами Яша с семьёй остаётся и Поля, не заметим, как невестой станет.

- Жеребцов отдадим, само собой, это подарок ему от кунака. Пару быков дадим и корову одну. Сколько ты думаешь выделить им курей, гусей?

- Этого добра хватит, да и ещё на сотню яиц курей и на семь десятков гусей вывод будет.

- По этой части, мать, тогда ты командуй, а я - более важными делами. Букета придётся туда отправить, на хуторе сурьёзная собака нужна, а себе кутёнка возьмём.

- Попа бы надо пригласить, чтоб двор освятил.

- Этим пусть они сами занимаются, может, они этого и не хотят. Нынче, знаешь, какая мода пошла? Морды от церкви воротят.

187

- Хотят, не хотят, так положено, и ты им, как отец, вели.

- Федя, - выглянул Иван Яковлевич из летней кухни на баз, где Фёдор с Яковом восстанавливали стог ячмённой соломы, - Федь! Аль не слышишь?

- Чё, папань?

- Освящать свой двор будете?

- Не знаю, у Катерины надо спросить.

- Если будете, то сам договаривайся и всё такое.

Фёдор после обеда отправился в церковь. Попа встретил во дворе. Тот, держа в руках строительный мастерок, осматривал потрескавшиеся ступени паперти.

- Здравствуйте, отец Гедеон! - ещё от калитки громко поздоровался Фёдор. Тот вздрогнул от неожиданности и резко повернулся к гостю.

- Слава Богу, - узнав Строгаля, натянуто ответил он.

- Ремонт затеваете?

- Пожелезнить придётся. У вас дело ко мне?

- Да, святой отец. Хочу попросить вас сделать одолжение и освятить нам новый дом в хуторе Андреевском.

- Тебе, сын мой, прежде нужно грех души своей отмолить, а потом уж о ковчеге жизненном думать.

- Какой грех лежит на моей душе?

- Двойное венчание церковным обрядом воспрещается, однако ж семейство ваше с сокрытием преступило его. Оттого и грех на роде вашем грузом тяжким лежать будет до тех пор, пока его не отмолите. Причём все, знавшие о повторном венчании, обязаны покаянный молебен отстоять. А до той поры грехоносители, как и богоотступники, поддержки церкви лишаются.

- Ну, и на том спасибо! - Фёдор разозлился на попа и сразу же ушёл.

"Кто-то ж проболтался. Это не мудрено: тайна меж двух - уже не тайна, а тогда, в

Георгиевске, на венчании одиннадцать человек было. - Размышлял он на обратном пути. - И поп тоже в позу встал, покаянный молебен все должны отстоять, всю работу брось и - всех на замаливание греха! Много он хочет! Власть церкви показывает!"

Доложив дома о сути разговора отцу, высказал своё мнение:

- Обойдёмся без освящения. Тем летом в селе Степном два дома сгорели, так один был из них освящённым, другой - нет, а сгорели оба.

- Хоть мать и настаивает на освящении двора, глядите сами, вам жить.

Дарья Кирилловна, узнав об отказе отца Гедеона освятить подворье, сама пошла уговаривать того. Прежде чем начать разговор, с полчаса в пустой церкви перед образами шептала молитвы и отбивала поклоны. Когда высказала попу свою печаль, тот свою принципиальность слегка смирил.

- Твою покаянную молитву я видел, и Господь Бог узрел, покаяние принял, вот теперь пусть муж твой с молодыми придёт и также помолятся все, и тем обретёте прощение божие.

Дома Дарья Кирилловна принялась уговаривать Ивана Яковлевича и сыновей.

- Сходите в церкву, раз отец Гедеон того требует, он-то лучше нашего знает про

это.

Но Иван Яковлевич и Фёдор отмалчивались, а Яков рубанул напрямую:

- Та пошёл он!... Пусть он мне покажет, где в Библии написано, что дважды

188

венчаться нельзя. В Георгиевске полупьяный дьяк венчал, здесь сделали по-людски, и опять не так! Словом, маманя, я не пойду.

За подготовкой к переезду и хозяйственными делами пролетела ещё одна неделя. Дважды Фёдор с Катериной выезжали на хутор и протапливали комнаты.

- За зиму стены насырели, - докладывала Катерина, - в хате, вроде, тепло, а к стене подойдёшь - от неё холод, как из погреба.

- Прогрейте хорошо, а то ещё внука мне там попростудите, - требовательно вмешался Иван Яковлевич, - топите всю неделю подряд.

Яков, ездивший в село Степное к мастеру по хомутам, вернулся радостный. Фёдор, глядя на маслившиеся его глаза, поддел брата.

- Вижу, купил хомуты.

- Ага, - кивнул в ответ Яков.

- Ты радуешься так, будто и на свою шею добыл хомут.

- Ему ярмо нужно, - поддержал шутку Иван Яковлевич.

- Я, - останавливая шутников, поднял оттопыренный указательный палец Яков, - со Степновским попом договорился, дом тебе освятить.

- Как так получилось?

- Проезжаю мимо ихой церкви, а сам думаю, а чё мы на своём Гедеоне заступо- рились, дай-ка, думаю, зайду и попробую побалакать. Раз-два и - никаких сложностей, только он условие малое поставил: подводу, говорит, за мной пришлите послезавтра, да ещё велел, до его приезда хату не отпирать. Вроде бы положено это сделать с крестом святым.

На следующий день Фёдор с Катериной отвезли в новый дом на ночь кошку Мурку

- Хозяйничай.

К освящению дома Дарья Кирилловна расстаралась, приготовя и выпить и закусить, заранее с Анной всё сложили в две кошёлки.

Яков с утра укатил на бедарке в Степное за попом. Оставшиеся дома заканчивали погрузку упакованных Катериной и Фёдором вещей. Последний раз осмотрев свою осиротевшую пустотой комнату, Фёдор вышел на крыльцо. Оно скрипнуло, словно голос подало. "Теперь я на него ногой - только гостем!" С грустью вышел через родную калитку. Следом Иван Яковлевич тяжело вздыхает. Взобравшись на облучок, спросил Фёдора:

- Ну, шо, сынок, с Богом што ли?!

- Да, с Богом.

На двух подводах тронулись на хутор. Апрельской ласкою на село ложился день. Проползавшая мимо улица с её домами, заборами, речушкой, тополями вернула сознание Фёдора в детские годы, навевая грусть. Огненный островок маковой россыпи на пригорке напомнил Фёдору урожайный на мак и тюльпаны год. Тогда поля пламенели от изобилия этих цветов. Раздуваемые ветром, трепеща лепестками, они напоминали степной пал. Теперь, как редкие родинки, пламенели тюльпаны и маки среди борозд пахоты.

.Яков, прибыв к дому попа, долго того ждал. Батюшку никак не могла добудиться матушка. Поп вышел помятым, сразу было видно, что он с крепкого бодуна.

189

- Крестины вчера были, пришлось немножко выпить, - оправдывался он, грузя в кузов бедарки приборы освящения. С трудом взобрался на транспортное средство. Вспомнив про святую воду, шумнул попадье: - Матушка, святую водицу принеси!

- А где она?

- В светлой четверти.

Вскоре матушка вынесла шерстяной платок и стеклянную четверть, приткнутую кукурузной кочерыжкой. Якову святая вода показалась мутноватой и отливающей даже лёгкой синью. "Должно быть, стекло искажает", - подумал он, помогая попадье закутывать в бедарке сосуд, чтобы тот не разбился.

.Через полчаса нахождения в дороге, бедарка вкатилась во двор, где их лаем встретил Букет. Две подводы с домашним скарбом поджидали разгрузки. Прибывшие домашние, расползлись по двору, ожидая приезда попа. Увидев экипаж, заторопились к бедарке.

- Вы давно прибыли? - спросил Яков, спрыгивая на землю.

- Совсем недавно. Здравствуйте, святой отец.

Иван Яковлевич, подходя, протянул руку в помощь попу, с трудом сползавшему с возка. Раболепно чмокнул её, прежде чем придержать божьего служителя. Вместе с треском рвущейся материи поп ухнул на ноги. Сразу же принялся оглядывать своё облачение.

- Сутану порвали?

- Сутана у католиков, наше одеяние называется ризой. Да вот, клок вырвал.

- Бабы сейчас зашьют.

- После освящения. Можете дом отпирать. Он у вас к рассвету лицом стоит, это хорошо.

- А как же наложение на замок креста? - спросил Яков попа.

- Можно и так, - буркнул тот, занятый разгрузкой церковной утвари.

- Фёдь, отмыкай! - скомандовал Иван Яковлевич.

Священник тем временем раскутал посуду со святой водой и стал лить в сверкавшую чашу. Фёдор, отомкнув замок, распахнул дверь. В сенцах, у порога, сидела Мурка. Перед нею лежала удавленная мышка.

- О, хозяйка нас с добычей встречает! - радостно сообщил Фёдор новость. Все потянулись к входной двери разглядывать ночевавшую в доме кошку с добычей.

Поп поманил пальцем отошедшего от двери улыбавшегося Якова. Тот покорно подошёл вплотную, выжидая молча дальнейших его указаний. Священник отыскал в псалтыри нужную страницу, поправил на груди петрахиль и массивный крест, величиной в ладонь, взял кисть в правую руку и скомандовал:

- Чашу рядом со мной держи! - и без паузы громким скомканным голосом запел: - Господу помолимся.

Семья Строгалей расступилась, пропуская попа с Яковом к двери. Мурка уже "ходила" по рукам детей, а мышь лежала на прежнем месте. Фёдор, спохватившись, выхватил её перед самыми ногами священника. "Ещё наступит кто". Бросать куда- либо труп мыши в момент процедуры освящения было неудобно, и Фёдор не знал, куда деть кошачью добычу. Он чуть было не сунул её в карман пиджака, но вовремя остановился, пряча её в кулаке. Поп тем временем густо, словно пригоршней,

190

кропил святым рассолом углы комнаты. Прошёл во вторую. Комната наполнилась запахом самогона. "Крепко поп вчера нарезался, что и сегодня за ним такой дух шлейфом стоит, хоть солёного огурца проси", - подумал каждый из шествовавших следом. О том, что вместо святой воды в чаше находится арака, в голову никому не приходило. Фёдор, отягощённый сознанием, что он носит мёртвую мышь в руке, ткнулся на баз. Высунувшись из сеней, он кинул её к забору и с омерзением вытер руку о штаны. Возвращаясь, потянул носом и понял, поп кропит не святой водой, а аракой. Поп с помещениями уже покончил, и стал окроплять хозяев. Тут Фёдор опробовал "святую воду" и на язык. Сомнений не было, поп спьяну окропляет самогоном. Вот он закрыл свой причт, положил его на подоконник, туда же - кисть и, приняв от Якова чашу, стал допивать остаток содержимого. Осилив, замахал перед ртом кистью руки, нагоняя воздух.

- Воды, - прохрипел он.

- Воды, - в один голос, сквозь сдерживаемый смех, все обратились к Дарье Кирилловне. Но у той, как назло, воды в тех двух кошёлках со снедью и выпивкой не оказалось. Пока Фёдор побежал к бассейну, вытащил ведро воды, священник преодолел критический момент и теперь доказывал всем, что арака у него тоже святая и силу божественную она имеет ещё большую, чем обыкновенная святая вода.

Он вместе с мужчинами и детьми обошёл подворье, помахал, не снимая с шеи, крестом на постройки, даже на нужник, заглянул в подвал, похвалил глубину его и направился обратно в дом. В его отсутствие бабы накрыли внесённый стол, уставили его выпивкой и закуской, готовые позвать священника к трапезе. Но тот опередил приглашение. Окинув стол, крякнул и заявил:

- Ну, по пару стаканчиков чая выпью, и можно ехать.

Хлобыстнул три полных стакана араки и поплёлся к бедарке. Яков отвёз попа, сунул ему за ризу трёшницу, но тот брать плату за освящение подворья никак не хотел и тянул его в дом - выпить "по пару стаканчиков чая". Однако тот, не слушая батюшку, быстро уехал к своим на хутор. Там домашние, потрясённые до слёз ко- медийностью произошедшего, с хохотом и шутками разгружали подводы.

Фёдору и Катерине ещё много дней пришлось обустраивать своё новое жилище. Время от времени они вспоминали окропление его аракой, смеялись, но повседневные дела потихоньку стирали из памяти это смешное событие.

V

.Лето 23-го достигло своей макушки. Жара в июне стояла необычная. Ставропольская степь, как огромная сковородка, нагретая в печи, пышет жаром. На неделю раньше обычного подошла жатва.

Иван Яковлевич, посоветовавшись с домашними, решил нынешний год уборку провести сообща с Фёдором, взаимно оказать помощь друг другу. Дарья Кирилловна горячо поддержала мужа.

- В две руки шибко не наработаешь. Катерине не сегодня-завтра рожать.

- Тогда пошлю я вечером за ними Яшку, шоб нам завтра круги не нарезать.

Однако Фёдор с женой ехать на ночёвку к родителям отказались.

- Мы ещё с соседями не шибко задружили и поэтому с первых дней просьбами

191

их донимать не хотелось бы. Завтра пораньше Катерина подоит корову, я управлю хозяйство и прискочим на конях к вам. А быков, Яша, забери сейчас.

- Ну, коли так, значит так.

.Фёдорова пароконка к воротам родителей подкатила ещё до рассвета. Фёдор помог Катерине сойти с подводы. Новая собачонка, чёрной масти, звонким голосом сообщила о приезде гостей. Оторвавшись от управки, вышли навстречу все взрослые, кроме Анны. Та доила корову.

- У вас новый сторож?

- Краснокутские Пальму свою отдали, - после приветствия доложил Иван Яковлевич.

- Сколько ей?

- Месяцев восемь.

- Вы уже готовы? - с улыбкой вышел из воловни Яков.

- Готовы, не то, как некоторые! - отозвался с улыбкой Фёдор, пожимая брату руку.

Через время появилась с подойником, на две трети полным молока, и Анна.

- О, здрасте! Мы ещё не управились, а вы - тут как тут.

- Это мы специально к завтраку ладились.

- Сейчас я молоко процежу и попьёте.

Стоя во дворе, выпили по кружке молока. Иван Яковлевич и Яков крепили к подводе жатку. Побудили детей. Сонный Алёша в приветствии ткнулся головой в грудь Фёдора.

- Ах, ты, засоня!

Поля, словно ветер, пронеслась, поздоровавшись, и вскоре вернулась с кружкой молока в руке.

- Уже успела! - буркнул Алёша.

- Кто рано встаёт, тому Бог подаёт! - отпарировала та, кусая мякушку сдобного хлеба.

Тем временем подводы с жатками "вытянули" в проулок. Иван Яковлевич, осмотревшись, спросил:

- Кого на хозяйстве оставим? - и почему-то посмотрел на Катерину.

- Не, не, - отступила та назад, - и не глядите на меня так, папаня.

- А чё, отец дело предложил, - поддержал Яков.

- Мож, останешься? - спросил и Фёдор.

- И ты туда же! - обиделась на него Катерина.

Но вставила своё слово и свекровь.

- В степу тебе, родная, ой как не сладко будет, сама знаешь причину.

- Рано мне ишо, - намекая на сроки родов, отмахнулась Катерина.

- Оставайся, оставайся, - в один голос все стали уговаривать сноху остаться дома. Но та заупрямилась.

- Оставьте меня в покое. Я со всеми быть хочу.

- Тут, в доме, тоже работы выше головы, не по её щас рукам, - встал на сторону жены Фёдор.

На гомон вышли соседи Смылковы. Поздоровались радостно. Поняв причину уговора Катерины, поддержали отъезжающих.

192

- Оставайся, Катенька, мы с тобой танцами будем заниматься, а моя бабка на рубели играть, - шутил Петро Смылков.

Однако ничьи уговоры не убедили Катерину, она забралась с сыном на подводу, угнездилась в задке и не думала уступать, и на всякие слова молча в сердцах отмахивалась свободной рукой.

- Ну, коли так сложилось, вы уж по-суседски присмотрите за домом, - попросил Иван Яковлевич Смылковых.

- Приглядим, приглядим, не беспокойтесь.

Строгали выехали со двора поздновато, солнце уже оторвалось от блёклой линии горизонта и теперь заливало белым светом кипучий простор, где полным накалом шла уборка урожая. Соломенцы, выгнанные природной ответственностью в степь на жатву, переплавляясь внешним обличием в бронзу, жали жито и овёс. Издали над степью открылось великое бессонье - народ, оставив дома, переселился в поле и работу там начал ещё по холодку. Над ними, в небе, круто ходил рыжепёрый ястреб, его крылья, как два гнутых сарматских лука.

Иван Яковлевич, проезжая с женщинами и детьми мимо лана Краснокутских, прошедших уже несколько гонов, завёл разговор с жалобы на погоду.

- Ну и погода стоит, никак под сорок в полдень будет?!

- Кострище! С утра только и можно пару часов нормально трудиться, а потом и дохнуть нет возможности. Воздух горячий, как из поддувала, - соглашается Степан Кириллович.

- Хуть ба ветерок, гляди, какая духота уже давит! - вставляла его жена, Агриппина Сергеевна.

- А ты, кума, подолом махни! - Подшутил Иван Яковлевич. - Глядишь, и ветерком повеет!

- Ага, подолом махни, там всё спрело у её. Махнет, а народ и стравится. Гы-гы- гы-гы, - на шутку шуткой отреагировал её муж.

- Вам бы только над бабами смеяться. Вон мы ещё не доехали, а вода в баклаге степлилась, - вступается за родственницу Дарья Кирилловна.

- И не кажи, Дарьюшка, пью, пью, опилась уже, а пить всё хочется.

- Правда - правда, кума, пить пьёшь, а до ветра не тянет, оказывается, вода другие дырки нашла.

- Какие ишо дырки? - снова вступается Дарья Кирилловна, боясь, как бы Иван Яковлевич не ляпнул при детях чего-либо неприличного.

- Вся через поры нашей кожи выходит.

- А урожай, как? Не жалуешься?

- Отменный урожай! Кой-где пырейчик проскакивает, там - поменьше. А так

- силища!

- Ну, тогда в работе - Бог помощь!

- И вас храни Господь!

Две пары быков прежним, неторопливым шагом откатывают подводу с прицепленными лобогрейками всё дальше и дальше - разговаривать без крика уже невозможно. Спустя время на двух пароконных подводах мимо Краснокутских, догоняя родителей, трусцой проскочили Яков и Фёдор. Они заезжали в кузню устранять замеченную дома неисправность на лобогрейке. Поравнявшись с родствен

193

никами, здороваются. Но в тарахтящих бричках ответа не слышно. Фёдор, правивший первой подводой, боясь не расслышать какой-либо вопрос родни, старается поскорее разъехаться - он, легонько взмахнув, показывает над спинами жеребцов кнутик. Каурые с трусцы переходят на рысь. Не отставая, пылит экипаж Якова. За поворотом - и собственный лан. Там уже родители, жёны и дети сошли с повозки и теперь сообща сгружают привезённое. Иван Яковлевич возится с узлом крепежа лобогрейки. Подъехав туда, Яков включается помогать отцу. Тем временем Фёдор выпрягает своих жеребцов.

Вокруг стрекочут соседские лобогрейки. Вскоре к их стрекоту подсоединяется чечекающий звук строгалевских жаток. Их две, обе под лошадьми. На одной погонщиком - Лёша, с ним на косогоне вилами орудует Яков. А вторую гоняет Поля. В паре с ней, в облаке пыли и горячих мотыльков, отплевываясь, управляется Фёдор. Его рубашка не просыхает от пота. Солнце ливнем лучей накаляет поле. На суглинистых местах и пригорках выжелтился и свернулся в трубку лист травы, до звона пересыхает её стебель. У обоих ребят носы и щёки от жары облупились. В любой роздых они мчатся в балку, к стойку, окунуться. В него опрокинулась горящая ткань неба, вода тёплая, как парное молоко. Не вытираясь, натягивают на себя одежду и нехотя возвращаются к работе. На носах, ушах и подбородках висят стекающие жёлтые капли, на кончиках слипшихся, белесых волос копятся мутные бисеринки влаги. В низинах, там, где когда-то были лужицы, ширясь, ползут трещины, земля ершится черепичной шелухой, захрясшая в камень, корка - босиком не наступить. Ребята знают уже это. Они суют сырые ноги в чувяки и снова приступают к исполнению обязанностей погонычей. Иван Яковлевич в соломенной шляпе. Он с высоты мажары, запряжённой двумя парами быков, командует женщинами. Им предстоит загружать жито на можару для вывозки на гумно. Сам он, раскрылатив ребристые борта сеновозки, распихивая снопы вширь, громадит наверху. Задача увезти за раз как можно больше, но одновременно, не растерять добро по дороге. Внизу Дарья Кирилловна и Анна, укутав головы платками, оставив только прорези для глаз, бросают вилами на мажару скошенную рожь. Катерина, неся перед собой выпирающий дынистой остротой живот, шагает, словно гордячка, выгнувши назад спину. Обдирая ноги щетинистой стернёй, работает на валках. Она готовит им кучи под навильники. Время от времени протягивает быков вперёд. У края поля - их стан, распряжённая бричка, под ней - съестные припасы работникам, баклаги с водой и квасом, наверху только - комбикорма для быков и овёс для коней. Махлы свисают с бортов, образуя тень под бричкой. Там, на полсти, укрытый простынкой спит сын Катерины и Фёдора - Толик. "Он в стане у нас на хозяйстве" - мысленно шутит Катерина, улыбаясь про себя. На прошлом роздыхе Катерина покормила его грудью, но молока мало, чувствует, что он не наелся, тогда нажевала в тряпицу жёвки и, смахнув с личика мух, сунула в рот, и сонные губки, опережая мухоту, дудулят тряпицу вместо соски.

На синем небесном газе Всевышний печёт белый блин солнца. Тот своим пы- лом-жаром обдаёт простор в полную аппетитную силу. Работающие в поле время от времени вытирают пот, который им кажется топлёным маслом. Они с прикидкой поднимают головы. Над пшеничным полем, словно прикрываясь тучкой, чтобы не обжечь крылья, прирос жаворонок. Ему не терпится клюнуть солнечный блин. Об

194

жигаясь, он падает к земле и звонкой точкой чертит восклицательный знак. Степь, как варево в чугунке, томится в безветрии. Воздух плавится и стоит неподвижным дрожащим маревом. В нём стойко держится запах горячей стерни. Золотистое поле, которое уже второй день стригут лобогрейки, изредка крестят чёрные молнии ласточек. Шумом строгалевской жатки вспугнуто несколько хохлатых пичуг. Те с тревожным писком, рывками, как будто танцуя вприсядку, полетели скачками над землёй от уборочного лана.

Попытка Якова заиграть хоровую песню не находит поддержки. У Катерины, ходившей на последних днях в положении, периодически кружится голова. Валок то и дело ускользает куда-то от её вил. Как алмазная корона - на челе пот. Хочется пить. Хоть во рту пересохло, она терпит. Ждёт, пока не завершится загрузка мажары, а сама мечтает: "Мне б в этот бесстыжий, отчаянный зной зелёный кусочек прохлады. Не зря мудрецы Востока сулят в раю тень". Но вместо прохлады

- печная духовка, даже вилы горячи, руками приходится держак студить. Катерина терпит - вот-вот мажару наполнят. Иван Яковлевич уже сводит верх. У Катерины всё внутри горит. Кажется, всё бы отдала в жизни за глоток холодной простокваши. "Дотерплю" - даёт она себе команду и получает изнутри толчок в бок - плод напоминает о себе. Последние усилия, и высоченная мажара готова к отправке домой.

- Ты как, Анна, наверх забираться-то будешь? - спрашивает сноху свёкор.

- А я туда и не полезу, вы там сидите, батя, а я пешком пойду.

Ещё далеко не отъехала мажара, Дарья Кирилловна с Катериной шли к стану, как вдруг Катерине сделалось плохо. Она, хватаясь за руку свекрови, просыпавшимся кулем сползла к её ногам.

- Федя, Федя, - сорвав с себя платок, замахала Дарья Кирилловна.

Соскочив с лобогрейки, Фёдор помчался к лежащей жене.

- Шо случилось? - ещё не добежав, выкрикнул взволнованным выдохом вопрос.

- Заплохело ей в один момент, я и сообразить не успела, а она уже на земле,

- Дарья Кирилловна, нагнувшись к снохе, платком гоняла воздух у её головы.

- Давайте, мам, я её к нашему стану снесу, там какая ни есть, а всё же тень.

Фёдор бережно поднял не приходящую в себя жену, подкинул на руки и торопливо зашагал к подводам. Дарья Кирилловна еле поспевала сбоку, придерживая её спадающую к стерне руку. По пути дважды останавливался, вскидывал Катерину повыше на крепкие руки и семенил напрямую к подводам. На стане уложил её в тень подводы, на полсть. Из баклаги сбрызнули водой на лицо, - Катерина пришла в себя, зрачки, будто выгорели от зноя, блуждают, никого не узнавая. Сразу дали попить квасу. Вернулось сознание.

- Теперь полежи, касатушка, - хлопотала Дарья Кирилловна, мостя под голову ей телогрейку, - ты скажи, родимая, у тебя не схватки были?

- Не, мамань, от жары это.

- Как ты, Катя? - перехватил её взгляд Фёдор.

- Отлежусь и пройдёт, ты, Федя, иди, работай, я тут с мамой.

Фёдор, заметив, как розовость, возвращаясь, снова набегает на щёки жены, ус- покоенно направился к застывшей лобогрейке. Шагая, слышал, как Дарья Кирилловна ещё раз выпытывала у Катерины информацию о сроках беременности.

195

Сделал ещё двойной гон. Напротив стана попросил Полю остановиться, пошёл поинтересоваться самочувствием жены. Катерина задремала, и Дарья Кирилловна ещё на подходе подала Фёдору знак рукой, мол, не подходи. Сама, грузно поднявшись, пошла навстречу и издали зашептала.

- Пускай подремит, а потом надоть домой, нечего её на пекле держать.

- Может, жара спадёт, и ей полегчает?

- Полегчает, не полегчает, но тут роженице не место.

- А чё, срок?

- Она и сама толком не знает. Щас отец приедет, посоветуемся и, если шо, то тебе придётся отвезти жёнку домой.

- Хорошо, мам. Вы тогда будьте с ней, а я пойду косить.

Фёдор сделал ещё три гона, пока отец с Анной вернулись. Дарья Кирилловна рассказала им про случившееся с Катериной. И сразу же было принято единогласное решение отправить её с Фёдором домой. Катерина, уже слегка оклемавшаяся, проснулась. Узнав об их намерении, снова запривередничала.

- Всё уже прошло, потихоньку буду работать, коль хуже станет, мож, тогда.

Фёдор, не слушая жену, перепряг лошадей в подводу, помог ей подняться и

сесть в середину возка. Толика Дарья Кирилловна подала ей на руки. Он закапризничал, подал куксивый голосок. И даже получив жовку в тряпице, он, продолжая жаловаться на то, что его потревожили, мурчал, словно котёнок. Соорудив из рядна подобие полога, сокрывшего тенью его личико от жгучих лучей, Фёдор поднялся на место ездового. Из пуховитой нивы выбрались на жёсткую, накатанную до глянца дорогу. Когда бричка задребезжала, испугался: "Только бы не растрясло жену, а то приспичит рожать в дороге, шо я буду делать?". На всякий случай, спросил об этом Катерину:

- Кать, не тряско тебе?

- Езжай помедленнее.

Стараясь ехать нетрясуче, Фёдор умышленно свернул на обочину дороги, держится ополья - "Тут земля помягче", - решил он.

- Так не сильно трясёт? - проверил своё решение.

- Да, поменьше, - отозвалась жена.

.Через пару часов были уже дома. Фёдор открыл ворота и под уздцы ввёл лошадей на баз. Приняв на одну руку сына, второй - помог Катерине сойти с брички, и, придерживая её под руку, повёл к крыльцу.

Но тут она остановилась:

- Федя, ты неси Толика, а я сейчас приду.

- Куда ты хочешь?

- По своим делам, - отмахнулась от подробностей Катерина.

- Я тебе, Катя, постель разберу в дальней комнате, она самая прохладная.

Пока Фёдор относил сына, она успела сходить в туалет. С помощью Фёдора

поднялась на крыльцо, прошла в дальнюю комнату и легла на кровать. Фёдор посидел рядом, потом сходил за кислым молоком. Катерина, утолив жажду, задремала. Фёдор в поле не поехал. Думая о случившемся с Катериной, бродил по двору, без осознания смысла, делая то одну, то другую работу. Прошло часа два. Подъехали Иван Яковлевич и Анна.

196

- Ну, как Катерина?

- Задремала.

- Больше в поле брать её не будем, - твёрдо заявил Иван Яковлевич, - не то мы спешим вечно с работой, торопимся, как на пожар, а об другом не думаем.

В дверном проёме показалась Катерина.

- Вот, уже вскочила! - возмутился Фёдор. - Балакал же тебе, лежать. Чего тебе не лежится?

- Я уже поправилась.

- Мы тебя больше слухать не будем. Следующей ходкой приедет мать, с нею будете дома хозяйствовать, - твёрдо объявил своё решение свёкор.

- Тогда я к себе на хутор поеду.

- Никуда ты не поедешь. Корову на время заберём сюда, а с остальным Федя управится сам.

.Трое суток Дарья Кирилловна оставалась с Катериной дома. Но состояние здоровья снохи настолько улучшилось, что уже не вызывало никаких опасений. Катерина, несмотря на большой живот, живо перекатываясь по-утиному, бойко семенила ногами в работе по двору. На четвёртые сутки Дарья Кирилловна, отправляясь сама в поле, попросила соседку:

- Степанида, ай, соседушка, не приглядишь тут за Катериной?

- Понаблюдаю, обязательно.

- В случае непредвиденных родов, окажи ей помочь.

- Не беспокойтесь, Кирилловна.

- На ночь кто-либо из нас возвернётся.

Утром, оказав Катерине помощь в управке с хозяйством, Дарья Кирилловна убыла с первой подводой в поле.

Так прошла неделя. Фёдор, справлявшийся всякий раз у прибывших из дому о жене, успокоился. Он уже подумал, что успеют закончить жатву, свезти жито домой, а потом уж настанет черёд родов. Однако нынче, выслушав обычные слова матери: "В работе мотается по двору твоя Катерина" - вдруг ни с того ни с сего забеспокоился. Смутная тревога за жену нарастала. В обед, после того как сметали воз, Фёдор, не выдержав, объявил отцу:

- Съездию, гляну на Катерину, да и по сыну соскучился.

- Тогда паняй1 вместо меня. Один поедешь?

- Один.

Когда быки втягивали воз на баз, заметил мелькнувшую фигуру соседки в сереньком платье, спускавшуюся бегом в родительский подвал. Оттуда неслись душераздирающие крики жены. Опрометью, не задумываясь о своей безопасности, заелозил с воза вниз, почти спрыгнул и без промедления метнулся к подвалу. Подбежав, шумнул в темноту погреба:

- Катя, ты здесь?

- Здесь она, - отозвалась соседка, - беги скорей, принеси простынь и нитки.

Фёдора будто током ударило. В спину его догнал страшный крик жены.

- Ой, мамочка, помираю.

1 Паняй - езжай.

197

- Тужься, тужься, - слышал он голос Степаниды.

Через минуту он стоял уже с чистой простынёю и мотком суровых ниток у проёма погреба. От заслона света соседка поняла, что Фёдор уже вернулся.

- Сюда не спускайся. Нитки заверни в простыню и бросай мне!

Фёдор так и сделал. Бросил простынь с нитками и ждёт. Из подвала доносятся раздирающие душу стоны жены. У ляды млеет лебеда в соседстве с крапивою и дурманом. "Надо ж, столько во дворе рук, а бурьян вырвать некому" - из хаоса мыслей выцарапывается к сознанию самая глупая. Руки послушно потянулись к сорняку, чтобы его вырвать, но новый крик Катерины, болью разнявший тишину остановил Фёдора. Всем существом придвинулся к полутёмному проёму подвала. Из глубины донёсся голос соседки:

- Ещё чуть-чуть надуйся, уже головка вышла, я помогу.

Накрывая стоны жены, наверх выплёскивается звук рвущейся ткани. У Фёдора, как чашки весов, качнулись мысли: "Сразу в две пелёнки пеленать решила. А может, двойня". Через время руки Степаниды протянули к проёму белый свёрток.

- Отнеси на кровать и возвращайся.

Фёдор команды соседки выполнял не то, что бегом - галопом. Несмотря на то, что он вернулся к ляде погреба ранее чем через минуту, там его уже поджидал второй свёрток. Внутри его что-то попискивало, и Фёдор, дополнительно обрадованный двойне, выпалил в глубь подземелья:

- Катюша, спасибо!

И помчался относить второго ребёнка. "Вот так Катюха, навёрстывает за утерю Васи и Сони". Положив конверт рядом с первым, вслух призвал новорождённых к терпению: "Потерпите, сейчас вашу мамку к вам потихоньку доставим и получите по сиське". Радостный Фёдор поторопился за женой. Но в сенцах его встретил новый страшный крик жены. "Господи, чего это с Катей, вроде ж родила уже, неужели сердце не выдержало?" У Фёдора от этой мысли всё захолонуло в душе, ноги стали ватными, лоб покрылся испариной. Собственное сердце стучит в самом горле. Он с тревогой на непослушных ногах приплёлся к проёму подвала.

- Катя, шо с тобой? - кинул он тревожный вопрос в полутьму. Ждал от соседки самый страшный ответ, но та в ответ протянула ещё один свёрток. Фёдор даже опешил, не снится ли ему это. Прежний страх обратился в возмущение, и у него невольно вырвалось недовольство женой:

- Шо там прорвало Катерину, шо она там, как кыца1?!

Всё же третьего дитя отнёс и, возвращаясь за женой, с тревогой подумал: "Как бы четвёртого не подала". Но белого пакета не увидел. Спустился в подвал и с соседкой помог жене подняться по ступенькам к свету. Глаза жены блуждали, закатывались под лоб. Катерина мир окружения не воспринимала, однако по суровой складке на лбу и по сжатым в нитку губам её понял - за последние его слова она обиделась и обиделась крепко. Уже в комнате спросил соседку:

- Скажи, Степанида, хоть кого она родила?

- Три девки.

- Вон оно как, - затянуто протянул он нейтральность ответа и вышел. У Кате

1 Кыца - кошка.

198

рины ещё резче прочертила лоб борозда морщины, которая говорила: "Муж рождением трёх девочек недоволен".

Вскоре на мажаре приехали Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна. Попросили Степаниду развернуть девочек. Осмотрев внучек, Дарья Кирилловна послала Фёдора за фельдшером. Прибыв, Яськин осмотрел новорождённых. Горестно покачал головой:

- Слабенькие, если хоть одна выживет, будет хорошо.

Когда он ушёл и ушла соседка, Иван Яковлевич, посоветовавшись с женой, решил позвать бабку Перетрухину. Та, появившись, заполнила комнату запахом молочая, видно, занималась заготовкой трав. Поочерёдно освобождая полуживые комочки от пелёнок, она подолгу их осматривала. Потом поднесла Катерине одну девочку

- А ну, попробуй, возьмёт грудь или нет? Эта самая крепкая из них. Если не возьмёт, то и эта помрёт.

Катерина настойчиво турсучила соском груди губки новорождённой, но та не проявляла никакого интереса. Страх подкатывал холодом к сердцу: "Неужели из трёх девочек не выживет ни одна?"

- Господи! Да быть этого не может! - выкрикнула Катерина и шлёпнула девочку по той части кулёчка, где предположительно должна быть попа.

Девочка скуксилась, раскрыла ротик для крика, Катерина воспользовалась ситуацией и вложила сосок груди. Ребёнок соснул раз, другой, затих, будто набираясь сил, посмоктал ещё несколько раз и уснул, не выпуская соска.

- Ну, вот вам и дочка! - твёрдо заявила старуха. - А за других уверенности не даю.

.Фёдор вернулся в поле. Нерадостно сообщил своим о рождённой Катериной тройне. Поздравления от Анны и Якова воспринял молча. До темна на лобогрейке метал скошенное жито. Потом управил худобу, поужинал и лёг спать. В изножье хлебного поля луна зажгла жёлтую свечку. Почти полночи не спал. Всё думал о надвинувшемся своей неопределённостью горе. Его глаза, не мигая, следили, как кто-то невидимой рукой срывает с небес ромашки звёзд и, беззвучно гадая, бросает их к земле с надеждой и унынием. "Выживут - не выживут".

Через неделю из тройни две девочки умерли. Катерина, опутанная бедой, склонилась кустом печали над выжившей девочкой. Но и у той почти полгода гноился пупок. Всю любовь выплёскивала под дерево надежды, торопилась, пока оно не отцвело. И девочка, словно репяшок, цепляясь за жизнь, выжила и вскоре окрепла. Имя дали - Тоня.

Быстро отгорели пылающие дни июля. Остатки лета рыжими снопами свозились к дворам. Гремели обмолотные катки и цепи. Гудели веялки и грохоты. Малина последними ягодами в палисадниках не сводила ярких глаз с окон хат. Жара спала. А через пару месяцев над тоскливой далью степей небо раскрасилось звучными клинописями отлетающих птиц.

VI

В начале октября 23 года, когда вершины тополей подожгли край неба, по селу пронеслась ватага правленских посыльных. Не жалея голосовых связок, они во все лёгкие выкрикивали: "Всем к сельсовету на собрание!"

199

Иван Яковлевич, собиравшийся заняться ремонтом передка брички, зло сплюнул.

- Как дома никого нету, так им сход.

Торопливо одевшись, плотно прикрыл калитку и отправился в центр. Там уже толпились бабы и кой-где небольшими группками торчали мужики. Ближними, переминаясь с ноги на ногу в ожидании начала схода, стояли старик Люлин и землемер Суков с саженью и с сумкой на плече. Они, следя за подходившими, изредка перебрасывались друг с другом короткими фразами. К ним стразу и направился Иван Яковлевич.

- Зачем созывают? - вместо приветствия поинтересовался он.

- Мы стоко ж знаем, сколько и ты, - сунул в приветствии свою чёрную, как копыто, руку Люлин.

- Не война ли?

- Не, - Суков смыкнул плечом сумку, - если б война, меня б с моей топографической картой вызвали бы первого.

Иван Яковлевич вытаращил слезливые свои зенки на землемера: "Что за чушь несёшь?", но недоверчивый взгляд Строгаля только раззадорил хвастуна.

- Да-да. И не смотри на меня так. Вызвали бы первым, причём сделали бы это тайно.

- Какие у тебя тайны?! - махнул рукой Иван Яковлевич. - Может от жинки какую деньгу припрятал, вот и вся твоя тайна.

- Вот, пожалуйста, тёмных людей сразу видно. У нас даже карты делают со специальными погрешностями, скажем, Воронцовка - там, а на бумаге она чуть-чуть как бы в сторону.

- А эт зачем ещё? - удивился и дед Люлин.

- Для противника. Скажем, выкрали враги у меня карту и по ней шпарят на Воронцовку и, бац, проскочили мимо!

- От того ты дорогу у прохожих выспрашиваешь, хотя карта при тебе? - без стеснения оборвал землемера Иван Яковлевич.

Суков собирался аргументированно возразить, но тут на крыльце сельсовета появился Кондарев и Ялов.

- Граждане соломенцы, - опережая Кондарева, первым заговорил Ялов, - подходите поближе, глотки наши не лужёные, всех вас не перекричишь, а сообщить вам есть чего. Слово для доведения до вас интересной и полезной новости предоставляется товарищу Кондареву.

- Дорогие земляки! 18 октября сего года в волостном селе Воронцово-Алек- сандровском будет проведена сельскохозяйственная выставка. Такая же выставка пройдёт и в соседнем селе Степном. Там её намечено провести в два дня: и 18 и 19 октября. Каждый из вас может участвовать в любой из них.

- А в двух сразу можно? - пошутил Репало.

- Хоть - в трёх, - не настроенный на шутливый разговор, обрезал председатель сельсовета.

- А чё там делать? Поглазеть? - выкрикнули из толпы.

- Не только поглазеть, но и свои достижения показать. Можно повезти на выставку всякую живность: гусей, курей, индюков, поросят, баранов, коров, телят.

200

- А трусов1 можно повезти? - поинтересовался дед Люлин, разводивший кроликов.

- Ежель не свои и не бабские трусы, то можно. Кролей, каких у нас называют трусами, везти на показ можно. Кроме того, можно на выставку доставить всякий продукт полеводства: лук, тыква, часнык...

- Чеснок, - поправил Ялов Кондарева.

- Пусть будет чеснок, главное, чтоб люди поняли.

- А ежели хозяйство у кого худое и показать нечего, как быть?

Из толпы:

- Жинку хай везёт на показ.

- И ещё для сведения: по завершении показа всем, кто представит лучшие достижения, будут выданы премии и прочие награды. На этом сход закончен.

Расходясь, селяне обменивались друг с другом мнениями по предстоящей выставке. Иван Яковлевич, столкнувшись с дальним родственником Андреем Шпи- гуном, пожав руку, подзадорил парня.

- Гони, Андрюха, лучших бычков на обзор, назад на "Фардзоне" вернёшься.

- Я на ём ездить не умею.

- Придёт время, научишься.

На том и разошлись. Всё же подкинутая Иваном Яковлевичем идея засела у Андрея в голове колом. Оставшиеся полторы недели он мысленно отбирал гурт для выставки. Его приёмный отец, Степан Кириллович, к возможности поучаствовать в том мероприятии отнёсся более чем прохладно.

- Прогоним скотину столько вёрст, а она, как и бывает, сбросит вес. Нам же это не с руки.

.Фёдор, узнав о предстоящей выставке и возможности в ней каждого участвовать, обследовал своё хуторное хозяйство вместе с Катериной.

- Гусака нашего Сашку можно народу показать, гляди, какой гордый, голову постоянно в гору тянет.

- Ага, чует, о нём идёт разговор, сычит о своём гусачьем согласии лично

публике показаться.

- Федь, давай и тыкву повезём на выставку.

- А она до сих пор на плетне?

- Да, я ж одна её не донесу, оно и тебе не стоит одному за неё хвататься, в ней больше пуда будет.

- Пошли, глянем. Ты права, Катюш, пуда полтора будет важить. Итак, подведём итог: у нас есть для выставки: гусак Сашка, тыква,. хоть этого маловато.

Возвращаясь с огорода, переступили рядки с сушившимся луком.

- Во, можно парочку кос лука заплести. Катя, выбери завтра покрупнее и заплети так, как ты это умеешь.

- Может, мне хлеба спекти?

- Вот этого не надо. И без того от клиентов отбоя нет, как у кого свадьба или похороны, так у тебя бесплатная работа. Побереги себя для семьи.

- А мне почему-то, Федя, хочется своё умение многим людям показать.

1 Трусы - кролики.

201

- Делай, как знаешь, только тогда не квохти, когда заказами на выпечку завалят.

- Коней на выставку не поведёшь?

- Хочется. Таких жеребцов даже в соседних сёлах нету. Пойдём к ним сходим.

Когда Фёдор с Катериной вошли в конюшню, один из жеребцов мочился. Упругая струя соломенного цвета рассыпала янтарные искры капель.

- У, вывалил наструг!

Катерина засмущалась. Жеребец, кося на них дымчатое яблоко глаза, дёрнулся пару раз, выстреливая остатки мочи, и плавно втянул в себя смущавшее Катерину достоинство.

- Сбруя старовата.

- У тебя же друг - шорник.

- Не удобно нагружать, но ради выставки, попрошу

VII

.За два дня до выставки Катерина завела опару. Несколько раз ночью поднималась осаживать выползавшее из макитры тесто. С утра и на протяжении дня многократно, до седьмого пота его вымешивала. Фёдор любил смотреть, как работает жена. Она будто играла с тестом, как с ребёнком - пестовала его в своих руках. Ножи от теста сразу прятала и не показывала до тех пор, пока не выпекутся хлебы.

Растопив к вечеру русскую печь, взялась за формовку буханок. Рассадила белотелые колобки по жаровням. Головы будущих хлебов украсила зубчатыми венцами и плетёнными из теста косами, цветами и резными листьями увенчала макушки. Особое украшение получил главный каравай: пшеничные колосья, как по челу, обежали периметр, к макушке шестью резными лентами поднялись узоры листьев, а сама верхотура каравая, словно голова невесты, коронована великолепной розой. Для набора хлебной силы Катерина укрыла творение своих рук чистой льняной тряпицей. И вот буханки подошли, словно приподнялись от зазнайства. Гусиным пером хозяйка нанесла постное масло, а поверх лёг взбитый желток яйца. Катерина кинулась к печи, отодвинув заслонку, принялась ровнять рогачём жар. Через минуту-другую в прокалённое жерло без задержки въехали на жаровнях будущие хлебы. Посадив хлебы, Катерина ещё несколько минут колдовала с заслонкой, с вытяжкой, регулируя оптимальный температурный режим.

.Весёлый хлебный дух встретил Катерину после вечерней дойки коров у порога. Взглянула на ходики. Отставив ведро с молоком, бойко застелила стол простынёй, и вскоре на неё с любовными шлепками опустила высокие хлебы. Хата переполнилась кружащим голову духом свежеиспечённых хлебов. Лёгкое взбрызгивание ключевой водой - и новая волна хмельного запаха заполняет душу. Но вот всё семейство выпеченных булок во главе с караваем спрятано под чистой простынёю. Им положено остыть.

.Фёдор, закончив управку в сизом предвечерье, вошёл в полутьму дома. Ещё из сенцев донёсся его восторг.

- Вот это дух!

202

Катерина, уложив детей спать, сидела под лампадой божницы и вязала Тоне зимние носочки. Услышав голос мужа, оторвалась от работы в ожидании похвалы.

- Ох, как хлебушком пахнет, аж в сенях хлебный дух стоит. Зажги, Катюша, лампу.

- Карасин экономлю, - пояснила она, поднимаясь.

- Не экономь! У нас с тобою, Катенька, миллионы ещё не заработаны.

Пока жена зажигала семилинейку, Фёдор умылся и подошёл к столу.

- Ну, Катюша, показывай, шо у тебя получилось.

Катерина откинула верхнюю простынь. Фёдор ахнул.

- Моя ты золотая мастерица, моя ж ты художница. Дай, я тебя, Катенька, за это расцелую.

Мягкие, нежные поцелуи, начавшиеся с щёк, шеи, словно долго отыскивая дорогу к губам, бродили по всем частям лица, шеи и груди. Но когда его губы встретились с полураскрытыми ждущими губами жены, рассудок обоих отступил. Прямо на пол сползали одежды.

...А после близости ужинали в постели воздушным хлебом с парным молоком. "Вкуснее твоего, Катюша, хлеба я не ел никогда", - сознался он, целуя её руки. Погасили лампу За окном, по небосводу светозарной ладьёй скользила луна.

.Фёдор, лёгкий на подъём, всегда любил дорогу. В оседлой жизни иногда, средь дней и дел однообразных, любой отъезд становился для него новым праздником. Он любил стрельнуть по другим городишкам, ударить по глухим ставропольским углам. В эти минуты ему казалось самому, что будет там важная, хотя и случайная, беседа, из которой он откроет что-то новое и поймёт что-то важное. Решая, на какую выставку ехать, посчитал, что в Воронцовку добираться далеко, поэтому настроился ехать в село Степное.

Фёдор с вечера всё подготовил и загрузил в пароконную бричку и, осмотрев укладку, спросил Катерину:

- Катя, а хлебы утром решила загрузить?

- Да нет, Федя. Не возьму я хлеб.

- Ты ж хотела?

- Хотела, чтоб хоть кто-то меня похвалил. Но ты это сделал лучше других, - и она чмокнула Фёдора в щёку. - Ой, как сладко ты меня похвалил! Завтра опять опару заведу.

- Боюсь, приестся моя похвала, чужой захочется.

Катерина на слова Фёдора промолчала. Фёдор понимал: соблазны подстерегают каждого из них на любом шагу. И одолеть их поможет только тяга друг к другу, а та сохранится лишь при одном условии, когда супруги будут не перебарщивать с близостью и оставаться хоть в малом друг другу тайной. С этими житейскими мыслями они и уснули.

.На выставку Фёдор с Катериной и детьми выехали затемно. В степи - ни конного, ни пешего. С рассветом открылись осенние хрустальные небеса. Слева вдоль балки под свинцеватым отливом небесного купола тянется завораживающий душу кустарниковый лесок. В его заломах ещё змеится мгла, но уже по верхушкам видно, как осень непостижимыми красками плетёт кружева бабьего лета.

203

- Гляди, Федя, как красиво! - Катерина, вытянув руку, показала на лоскут шального пламени в буреломных ветвях.

- Красиво. Чудо из чудес. Сердце поранить можно.

- Пусть лучше твоё сердце об меня ранится.

- Я об тебя уже и так поранился, шо уже кровью полностью истёк, - отшутился Фёдор, не переставая восхищаться красками природы.

Сияют кусты и деревья, словно море небесных светил. Вон янтарём мерцает облепиха, шиповник в каплях розовой крови. Даль ясна. Покой и тишина. Нет никакой тревоги и печали. Только ястреб над золотой далью задел крылом круг низкого солнца. Жеребцы прогулочной трусцой держат выкатанную до цвета воронёной стали дорогу на Степное. Постепенно день нисходит с высот на серебряные травы.

- В это время года и жить хочется, - не сводя глаз с леска, высказала Катерина свой восторг, - сколько света и цвета ухитрилась накопить за лето листва, а теперь перед смертью свою красу самому Богу показывает.

Духовитый холодок легонько тянул навстречу повозке. Дети спали. Гусь, тараща бусинки глаз, изредка гагакал, словно припоминал, что где-то, что-то схожее уже приходилось видеть. И вдруг гусь встревожился. Над головой, словно держа друг друга за крыло, на юг тянулись сородичи.

VIII

От хутора Андреевского до села Степное - вёрст десять. Устроители выставки разбили выгон на пять улешей1, по разделам экспозиций: по лесоводству и садоводству, по огородничеству и животноводству, по пчеловодству и птицеводству. Установили таблички. Один улеш на самом краю, вдоль всего выгона, отвели под сельскохозяйственную технику. Там уже стояло несколько тракторов системы "Интернационал" и "Фордзон", а также несколько разновидностей сельхозорудий. Но с прибытием первого десятка участников началась неразбериха. Фёдор невольно был вкручен в её водоворот.

- Почему в животноводческом отделе у вас и жеребцы, и гусь, и тыква? - подойдя, напустился на них мужчина с портфелем, по виду, кто-то из ответственных за выставку.

- А шо я не так сделал?

- Раскардаш устраиваете!

- Я же разорваться не могу! - возразил Фёдор. - Гуся отнесу туда, где птица, а тыкву нужно тащить туда, где огородные культуры, а на кого я их там оставлю?

- Пускай жена ваша стоит с гусем в отделе птицеводства.

- А детей малых бросит тут?!

- Ну, как хотите. Продукция, представленная не в своём отделе, учитываться для наград не будет.

Фёдор распряг жеребцов, привязал их к задку подводы. С соседом по экспозиции, плечистым казаком, сняли тыкву и положили впереди на чистый мешок.

1 Улеш - надел земли.

204

С Катериной рядом с тыквой поставили корзину с гусем. На дышло навесили заплетённый тугими косами лук.

Народ стекался и пешим, и конным. Часам к восьми выгон был забит людьми, повозками, худобой и всякими экспонатами. Потянуло дымком и шашлычным запахом.

- Схожу я, Катя, туда, где дым, гляну, шо там.

- Только ты уж недолго, а то кто подойдёт, а я и не знаю, что отвечать.

- Буду недолго, - пообещал Фёдор.

Однако, как обещал, скоро вернуться не получилось. У шашлычного мангала встретил Григория Репало.

- Привет, Гриша! Мы с тобой на вкусный запах оба, как звери, сошлись.

- Люди тоже звери, только людьми прозываются. А что касается нюха, то тут по этой природной причине многие встретятся. Пошли, Федя, по стаканчику винца дёрнем.

- Да, понимаешь... - замялся Фёдор.

- Не переживай, - прервал его Григорий, - я угощаю.

Подходя к выездной виноторговой точке, Григорий поинтересовался:

- У вас какое вино?

- Белое - "Аркацетели", красное - "Сапирави".

- Красненького? - спросил он Фёдора.

- Согласен. Ты с чем приехал?

- Столярку свою привёз: окна, двери, стол, лавки, пару табуреток и прочее, по мелочи, что в хозяйстве используется.

- А ты?

- Не скажу. Вместе тогда пойдём, и ты глянешь.

.Катерина, теряя терпение, всё чаше поглядывала в ту сторону, куда ушёл муж. Проснулся сын. Он долго тёр кулачками глаза, наконец, запросился в туалет:

- Пись-пись!

Катерина сводила Толика до ветра, приставив к колесу подводы. После туалетных дел всунула в руку ножку курицы.

- Поешь, сынок!

Когда она подняла голову, то её глаза вдруг в толпе встретили знакомый взгляд. Это был Ялов. Его серые, настырные шары, не мигая, впитывали в себя её образ. Не сводя с Катерины глаз, Ялов, раздвигая толпу, прямиком продвигался к ней. У твёрдых губ заиграла ухмылка.

- Не думал красавицу нашего села тут встретить. Где ж ты прячешься теперь?

Толик, прекратил жевать, и выставился округлёнными глазёнками на незнакомого дядьку. Его мать отвечала на вопросы незнакомца с достоинством.

- На хуторе почти год уже живём. Ешь, сынок, ешь.

- Не захотела ко мне в коммуну кухаркой идти, небось, жалеешь?

- Чего жалковать?! Работы везде хватает.

- Я не о том гутарю.

- А об чём же?

- Виделись бы с тобой чаще.

- Кого мне надо, на того я гляжу столько, сколько хочу

205

- Приестся скоро. Вот вспомнишь меня. Кстати, где ж твой хозяин?

- Отошёл на минутку.

- Чего привезли? Хлебов своих знаменитых не захватила?

- Хлебов нет. Вот - тыкву, гуся и жеребцов показать.

- Вы же их продавать не собираетесь.

- Нет, не думали. Но вдруг, кто приплод захочет от таких жеребцов получить, цену с мужем обскажут. А вы от начальства здеся один?

- Один. Гонтаря оставили на хозяйстве. Кондарев с Вайцеховичем убыли в Во- ронцовку. Там от нас основная, так сказать, районная выставка. Завтра мы основную работу развернём здесь. Сегодня я прибыл присмотреться.

Не получив поддержки в разговоре, Ялов повернул голову на строгалевские экспонаты: - Тыква и гусь знатные, слов нету, оба тянут на призы.

- Нам их не видать.

- Это ж почему?

- К нам тут один подходил с портфелем, сказал, если что не в том отделе, никаких призов и наград не будет.

- Это мы поглядим! Я подойду ещё сюда.

Ялов исчез в толпе. Катерину, после его ухода, посетило двоякое чувство. С одной стороны - она была рада, что муж не застал их одних в беседе друг с другом, с другой - стало сразу как-то скучно и даже боязно. Катерина глянула на сына. Тот, поглощённый беседой матери с чужим дядькой, так и не доел куриную ножку. Его глазёнки таращились в спину удалявшемуся Ялову.

- Ешь, сынок! Ешь! - напомнила о еде Катерина.

Но тот вцепился в мясо зубками лишь после второго напоминания.

Мимо молча проходили десятки и сотни чужих людей, каждый из них пялил глаза на заинтересовавший его объект и так же молча отходил. Только один из хохлов, остановившись у тыквы, долго чесал потылицу1, потом глянул на женщину и её сына и, от нечего делать, не рассчитывая на ответ, спросил:

- Цэй гарбуз нэ як билля самой криницы вырос?2 - и, не получив ответа, ушёл в сторону шашлычных мангалов.

.Фёдор с Григорием Репало появился с обратной стороны. Катерина, глянув на мужчин, поняла - выпили.

- Здравствуй, Екатерина Ивановна. Ты не обижайся на меня, я маненько угостил твоего и сам угостился.

- Наугощались?

- Это не совсем правда, ведь всё в норме. А теперь осмотрю ваши достижения. Гусь. Мда, такого и в печку не запихнёшь. И тыква - кормилица народа Ставрополья тоже из видных, сразу человек на двадцать. Ладно, земляки, побежал я к своим, а то меня скоро собаками искать станут.

Когда Григорий Репало ушёл, Катерина напускно надула губы.

- Ты ж обещался недолго.

- Ну, сама ж видела, кого я встретил.

1 Потылица - затылок.

2 Цэй гарбуз нэ як билля самой криницы вырос? - Эта тыква, наверное, возле самого колодца выросла?

206

- Я тоже кое-кого встретила, так что ж мне с ним идти вино пить?

- Кого ты встретила? - шевельнулась лёгкая ревность в душе Фёдора.

- Ялова.

- Чего ему нужно было?

- Начальство ноне разделилось. Те уехали в Воронцовку, а етот тут, чтоб приглядеться. Завтра здеся его коммуна своё лучшее показывать будет.

- Чё той коммуне показывать, мешки дырявые?

В это время закуксилась Тоня. Катерина повернулась к ней.

- Проснулась, доченька?! Иди, я тебя на ручки возьму. Ты уже, наверное, напи- сяла, - Катерина, перепеленала дочь.

- Федя, ты уборной нигде не видел?

- Видал, вон в том углу, но там уже не подойти, очередь, как у нас за сахаром.

- Как же быть?

- Ты сама хочешь?

- Угу, схожу, пока терпимо.

Катерина, передав мужу дочь, сама сошла с телеги. Поправив рядно, ушла в указанном направлении. Фёдор, держа дочь, поправлял одной рукой на жеребцах сбрую. Подошёл один из коннозаводчиков с глубоким, отливающим синевой шрамом на лице, из села Нины.

- Жеребцов не продаёшь?

- Не продаю.

- А зачем же приехал?

- Затем, шоб показать, для возможного покрытия этими жеребцами кобыл.

- Надеюсь, это без всякой платы?!

- Без платы посмотреть на жеребцов можете.

- Жеребцы при покрытии тоже удовольствие получают.

- Дело не в удовольствии, а в годах жизни жеребцов. Мало случаешь жеребца, он долго живёт, чаще случаешь, он меньше годов живёт.

- Ты, дядька, хитрый! И это знаешь! Однако, за покрытие кобылы тебе единственного жеребёнка не отдашь?!

- Обычно, из трёх покрытий один жеребёнок отдаётся владельцам жеребца. Но есть и другая норма оплаты. На десять месяцев даётся корм жеребцу: овёс, сено и тому подобное.

- Дорогие твои жеребцы.

- Не дешёвые, но того стоят.

- Ладно, адресок скажи.

- Село Соломенское, хутор Андреевский, Строгаль Фёдор, кто Строгаля не знает, спросишь Грушака.

Конезаводчик погладил ладонью шрам и ушёл. Вернулась Катерина.

- Управилась?

- Давай дочу, я теперь её покормлю.

Фёдор потянул носом.

- Откуда так воняет?

- Ну-к, давай, глянем, - Катерина распеленала Тоню. - Откуда, откуда, доча твоя покакала. Подай чистые пелёнки!

207

Фёдор принялся помогать жене избавляться от следов детской неожиданности. Вдруг совсем рядом раздались голоса, один из них Фёдор уже где-то слышал.

- Эта тыква самая крупная на выставке, это я могу авторитетно заявить, лично проверил.

- Вон в том ряду точно такая есть, - спорил знакомый голос с другим, гремевшим ломаным баском.

Фёдор поднял глаза. Напротив его экспонатов остановились организаторы выставки. Среди них Ялов. Он бойко отстаивает тыкву Строгалей.

- Такая, да не такая. Я обмерял диаметр. Эта на вершок по диаметру крупнее, следовательно, и весом она - больше.

- Для точности надо бы взвесить, - не соглашался, видно, главный член комиссии тучного телосложения.

- Но это сделать не возможно. На безмене её не взвесишь, а большие весы под каждую тыкву не натаскаешься.

- Ну, хорошо, Семён Осипович, коль ты так считаешь, - тут спорщик вытер пот со лба, - запишите фамилию.

- Не считаю, а я обмерял, - соврал Ялов. Повернувшись к Фёдору, подмигнул.

- Фамилия ваша? Не расслышал, ещё раз! Строгаль Фёдор Григорьевич, - продиктовал он третьему члену комиссии с портфелем.

- Пойду и я следом за ними пройдусь, - решил Фёдор ещё походить по выставке.

- Возьми Толика с собой, а то он может к коням залезть, за ним-то не особо уследишь.

Фёдор взял сына на руки и отправился осматривать экспонаты. Откуда-то слева бойко наяривали глиняные свистульки. Ноги, подчиняясь любознательности, потянули туда. На дерюге перед бородачом табунами пасутся кони, козы, коровы, гроздьями пламенеют гребешками петухи. Один из таких бьётся в силках бороды продавца, на глиняных воскрыльях просится в небо. Огромного роста детина - рубаха навыпуск, раскрасневшийся от свистовой натуги, в коротких паузах от свиста расхваливает свой товар.

- За гривенник выбирай хоть петуха, хоть коня, поторопись, не то хозяйка коров подоит, петухам головы срубит, кони в степи сбегут, а козлы баранов на бойню уведут.

Фёдор порылся в карманах, отыскал гривенник, просунулся к дерюге.

- Толик, выбирай любую свистульку, какая на тебя смотрит.

Распахнутые глазёнки застыли на лошадках.

- Ну, бери сам, шо тебе нравится?

- Кося, - выдохнул сын.

- Коня? Так бери ж его!

Мальчишка робко поднял гривастую фигурку.

- Ты хоть посвисти в её! - настаивает Фёдор.

Сын легонько дунул. Но тут бородач решил показать, как нужно свистеть.

- Дай-ка, хлопчик, коника, - протянул он руку, но Толик мигом руку со свистулькой за спину.

- Сам научится, - оправдался за сына Фёдор, отдав продавцу деньги. - Пошли, сынок.

208

Побродив по ярмарке, они наткнулись на незнакомые семена.

- Это шо такое? - спросил он кряжистого мужичка с большой бородавкой у носа.

- Семена люцерны.

- Она что же многолетняя? - уточнил Фёдор.

- Конечно, раз посеял и по три раза в год коси. Для её надо такую клетку выделять, чтоб не планировать там в будущем под зерно. Очень трудно выводится.

- И почём же за мешок?

- Можно деньгами - по пять, а можно и обменом на пшеницу. Один к двум.

- Мешка люцерны на сколько хватит десятин?

- Десятин?! Гектар! На два с половиной гектара. Умные хозяева подсевают ещё магар. Иногда спарцет. Лучшего сена не придумать для любой скотины.

- А семена магара у вас есть?

- Дома с пару мешков должно быть.

- Теперь рассказывайте, как вас отыскать.

- А вы сами откуда?

- Из хутора Андреевского.

- Это ж иде такой хутор?

- Возле села Соломенского.

- Так это вы тут, рядом. А я из Богдановки. Крупкин моя фамилия, зовут Иван.

- Найти не трудно?

- Каждая дворняга покажет.

- На днях набегу, буду брать и люцерну и магар, а может, даже возьму трохи спарцета.

- Приезжай, пустой не уедешь. Почти всё село в разведение семян ударилось.

По пути наткнулись на лысого торговца головными уборами. Соломенные

шляпы, нацменские "шлычки", овчинные шапки с суконными донышками, войлочные шапки без полей, казачьи каракулевые кубанки и картузы на разный фасон. Фёдор примерил трёхклинку, потом семиклинку и остановился на трёхклинке. Купив себе головной убор, попробовал подобрать что-либо для сына. Перемерили всё, но каждая фуражка Толику велика - его головка утопает в них с ушами.

- Да, хлопчик, голова у тебя не Владимира Ильича, - пошутил продавец головных уборов.

...Возле крупного рогатого скота Фёдор задержался надолго. Впрягаясь в без- дышловый вопросный воз, Фёдор всё колебался, в каком направлении повести дальнейшее хозяйство. Держать ли коров, чтоб потом доить их, перегонять молоко на сепараторе, делать сыры, масло и где-то всё это сбывать, или пойти по более лёгкому пути: выращивать телков и сбагривать живым весом шабаям1? Ещё не определившись окончательно, на чём делать ставку, он осматривал подряд и телят и коров. Особенно ему понравилась помесь серой украинской породы с красной

- степной. Оценивая бычков, столкнулся с Андреем Шпигуном.

- Привет, родня! Ты со своим добром?

1 Шабаи - перекупщики.

209

- Угу. Десяток выбрал самых лучших. Трёх бычков уже купили.

- Не прогадал?

- До осени идёт самый лучший набор веса. Почти никаких затрат.

- Ты б мне каких по возрасту посоветовал заводить? Сам же знаешь, я скотовод не большой руки.

- С четырёхмесячных. Они уже сами разбираются в кормах и привес набирают хорошо.

- Поможешь мне по весне закупку сделать?

- Как два пальца.

- Договорились.

Фёдор, заметив, что комиссия направилась обратно, туда, где осталась Катерина, поспешил вернуться.

- Ну, вы где пропали?

- Сама же знаешь, ему хочется всё живое погладить по голове.

- Ты и сам такой. Отыскал, что хотел?

- Семена люцерны и магара нашёл. Только ехать придётся в Богдановку

- Телушка - полушка, да рупь перевоз.

- Нет. Это не очень далеко. Вёрст сорок, от силы пятьдесят. Да что вёрсты?! Все равно их конь подковами побьёт.

.Вскоре снова возле Строгалей появилась комиссия выставки.

- Вот, пожалуйста, - ещё на подходе обратил Ялов общее внимание на птицу

- гусь, первый кандидат на занятие призового места.

- Мы уже здесь тыкву отметили, - недовольно буркнул председатель комиссии, расстёгивая пиджак.

- Да, а я и не заметил. Хотя причём тыква и гусь, они друг к другу отношения не имеют. И тот и другой экспонат заслуживают высокой оценки. Ну-к, хозяин, выньте вашего гуся из кошёлки, чтобы комиссия могла его оценить в полную степень.

Фёдор с Катериной освободили гуся. Окружённый толпою, некоторое время он стоял спокойно, но потом вытянул в сторону Ялова шею и наступательно зашипел.

- Вот-вот, - затараторил Ялов, - я же вам говорил, бойцовский степной гусь, способен защищать не только свой выводок, но и всю стаю. Ещё раз, пожалуйста, вашу фамилию. А, вспомнил, записывайте, Строгаль. Напомните имя - отчество.

- Фёдор Григорьевич.

- Фёдор Григорьевич. Есть ещё что у вас?

- Лук есть, жеребцы имеются.

- Ну, лук, хоть и хороший, но такого по выставке представлено много. А вот на жеребцов ваших взглянем. Выведи их сюда! - командовал Ялов.

Фёдор, поручив гуся жене, сам отвязал жеребцов и, выведя вперёд, перед комиссией поднял их на дыбы. Толпа зевак в страхе отшатнулась.

- Да, красавцы, - не удержался взволнованный председатель, должно быть большой любитель лошадей. Передав бумаги одному из членов, он смело подошёл к жеребцам, хватко ощупал их коленные суставы и бабки ног, с помощью муштуков заглянул в зубы. - Хорошие жеребцы! Вы намерены продавать?

210

- Осеменять хороших кобыл.

- Правильно. Это я приветствую! - Председатель, окинув ещё раз внешнюю стать жеребцов, скомандовал помощнику: - Запиши на похвальную грамоту

Отходя, Ялов поймал взгляд Катерины, и нагло, не обращая внимания на её мужа, открыто подмигнул, мол, вот что я могу, если захочу.

Вскоре он подвёл покупателя на гуся. Фёдор, чтобы скорее отвязаться от Ялова, избавился от птицы, словно рукавом махнул, не торгуясь.

Дождавшись награждения, Строгали с двумя похвальными листами и одной грамотой выехали домой. Душевная устроенность Фёдора, как хорошая погода, пропала. День заканчивался хмуролико. По дороге с лёгкой мгычки начал моросить долгий, нудный, мелкий дождь.

IX

После посещения сельскохозяйственной выставки Фёдор решил наведаться к родителям.

- Кать, давай завтра смотаемся к отцу, бо мы, как перебрались на хутор, так и не вылазим в село, скоро родных не узнаем.

- Я не против, только ты ж намеревался за семенами ехать?

- Вот об этом ещё раз хочу совет со своими поиметь. И фуражку новую мне приготовь, похвалюсь перед своими.

.К вечеру следующего дня Фёдор со своим семейством на бричке, впряжённой жеребцами, отправился в Соломенское. Ежеминутно поправляя на голове трёх- клинку, он направил подводу по большаку, через центр. Вначале села, у общественной ссыпки кружили разжиревшие голуби. Птицы одной из стай, перекипая под гулюкающие трубные звуки, подбирали наперегонки просыпанное зерно. Выжелтившиеся пирамидальные тополя оголяли персты ветвей, устремлённые в небеса. По селу, наполняя воздух особым дымным ароматом, тлели осенние костры. Пахло свежестью, приправленной жилым дымком. Жеребцы трусцой тянули повозку. Внезапно шарахнулись, вздыбив дышло. Прямо перед ними запрыгал комочек. То вороны, бросая орехи с высоты на твёрдую дорогу, добираются до лакомства. Кони, засекаясь, пряли ушами и шли кособокой трусцой. Вороны же безбоязненно бросались к ореху и, если тот оставался не расколотым, эксперимент повторяли.

- Гляди, Катя, какая умная птица. Орех нашла, а теперь же ядрышко нужно извлечь, она и бросает его на дорогу. И будет делать до тех пор, пока тот не расколется.

- А ведь многие думают, что только люди имеют мозги.

- Всякая живая тварь с понятием. Сейчас запасают в своих телах жировые и прочие витаминные припасы к зиме.

- Прокорму на земле всем хватит. Гляди, Федя, просторы какие вокруг огромадные, ехать, ехать и не объехать!

Перед экипажем наискосок к магазину роем сыпанула стая воробьёв. Там, возле сельпо, в окружении баб дед Вергун, расклячив руки, живо, с широкими жестами о чём-то ведёт рассказ. Фёдор натянул вожжи.

- Алёше и Поле халвы куплю, - упредил вопрос жены Фёдор.

211

Проходя мимо толпы баб, чтоб не перебивать рассказчика, поздоровался только кивком. Но никто даже не покосил в его сторону глаз. Всё внимание заграбастал Люлин. Старухи, уставившись на старика, затаив дыхание, слушают рассказчика. А тот, словно речь ведёт о конце света, возбуждённо и громко продолжает:

- Народ же кинулся на выгон, и я ж - туда. Гляжу и бачу1. Стоит, растудыт твою мать, - дед согнулся и раскрылатил руки, стоя в таком положении, затягивает для наглядности рассказ, - и тут же доской, какая у него к морде присобачена, херак-херак и нахер! - и только после этих слов Люлин разогнулся и показал рукой, как работает пропеллер самолёта, указал направление, куда отправился аэроплан.

Бабы, ошеломлённые рассказом, поглядели в небо, словно тот ещё там летит. Фёдор остановился.

- Аким Васильевич, ты об чём балакаешь?

- Да это я про ероплан бабам вот повествую. Был в Воронцовке в субботу, на волостную выставку дывывся2, трошки уже скупился: головку сахара да банку мёда, а тут гул в небе страшный, и народ, как побегить, как побегить, и я ж - туда, дурак старый. Ероплан поглядел, а где моя кошёлка делась, не знаю, памараки3 отбило начисто.

- Зато аэроплан повидал.

- Повидал, ух, шустрый, по степи побёг, побёг и в небе! А через минуту его уже ни хрена и не видно.

.Фёдор, войдя в сельмаг, сразу наткнулся новой фуражкой на липучку.

- Ну, развесили! - вместо приветствия выругался он.

- Влип? Ага, это в хатах мух нечем кормить, а тут они на сладкое - шибче ос, смеясь, поднялась из-за прилавка конопатая продавщица Тамарка.

Фёдор снял трёхклинку и с возмущением обнаружил на ней широкую полосу клея с мухотой вперемешку.

- Осень уже, какие мухи, Тамара?!

- Не-не, ещё одна-другая бывают.

- Тебе одна-другая, а тут новому картузу из-за твоих липучек хандык преждевременный наступил. Снимай их нахрен!

- Пока липучку снимать не буду.

- Снимай, говорю! Или картуз мне покупай!

- Женой своей сисястой будешь командовать!

Эти слова вывели Фёдора из себя. Не долго думая, он оторвал от потолка несколько лент на проходе и бросил их под ноги.

- Развесила, как паучиха, липучие сети. И вместо извинения ещё скалишься!

- Это не моя прихоть, санитарный надзор так требует.

- Ага, мух нет, так пусть покупатели липнут!

Продавщица окатила Фёдора взглядом морозной злобы.

- Приедет саннадзор, я им расскажу, кто тут свои порядки устроил!

- Да пошла ты со своим саннадзором!

И Фёдор метнулся из магазина. Катерина, глядя на раскрасневшееся лицо мужа

1 Бачу - вижу.

2 Дывывся - смотрел.

3 Памараки - память.

212

и скорую походку, с которой тот выскочил, испугалась. Но, заметив, что за чувяком того тянется липучка, окликнула.

- Что там у тебя?

- Чего? - зло отозвался, словно огрызнулся, он.

- За ногой волочиться.

Глянув вниз, Фёдор затряс ногой. Липучка держалась цепко. Наступив другим чувяком, Фёдор тем действом только переклеил ленту. Пробовал обчищать ленту о колесо, ничего из этого не получилось. Вынужден был всё же наклониться, снять её рукой. Потом долго тёр пальцы о землю, колесо, подводу, сено. Подставив их под глаза, молча размотал вожжи.

- Ты ж халву купить хотел?!

- Нету. Кончилась!

- Ты, никак, поругался?

- Как не поругаться. Во, гляди, был новый картуз, а теперь хоть выкидывай. Сказал ей, так она ещё скалится, видите ли, смешно ей! Но! - Фёдор тряхнул вожжами.

- А как же гостинец?

- Деньги отдадим.

- И так можно, - успокоенно согласилась Катерина.

Жеребцы, будто учуяв дорогу к старому дому, с трусцы перешли на рысь. По сторонам полетели навстречу знакомые дворы с их заборами, домами, хозпост- ройками. С левой стороны жёлтыми свечами, как спицы в колесе, частят тополя. Впереди, на лавочке у Петра Смылкова вместе с хозяином сидит Иван Яковлевич. Он готовится сделать самокрутку.

Увидев ещё издали своих, вскочил, заулыбался, засуетился, и сразу же, по старой привычке, без задержки, сохраняя в руках кисет и бумагу, расхлебенил ворота. Поднялся с лавки и Фёдоров друг - Петро. Фёдор, зацветая искренней улыбкой радости, лихо завернул жеребцов во двор. Спрыгнув, обнялся с отцом, потом расцеловался с товарищем.

- Как ты, Петя?

- Пойдёт! С чемергесом было б лучше, но на сегодня и так сойдёт.

- А я, папань, сначала думал, коль мы ненадолго, в серёдку двора не заезжать.

- Ты же знаешь, если ворота открыли, а ты не заехал - жди беды.

- Да, есть такая примета.

Ссадив Катерину с детьми, Фёдор закрыл ворота, разнуздал жеребцов и навесил им торбы с овсом. Тем временем отец, не расставаясь с кисетом и приготовленной для скрутки косушкой обёртки, расцеловывался со снохой и внуками. Вихрем, чуть не сорвав на двери петли, на крыльцо с радостными визгами вылетели Поля и Алексей. Кинулись сначала к Катерине и к Фёдору, потом похватали детей на руки, понеслись с ними по двору, как угорелые. Следом, придерживаясь обеими руками за перильце, не сдерживая улыбку, с погигикиванием, медленно спускалась Дарья Кирилловна.

- Завеянные, ги-ги-ги!

Расцеловавшись с сыном и снохой, потребовала внуков.

- Алёшка, Поля, ну-к, несите ребят, не успели приехать, вы их уже затаскали.

С головки Толика шапочка сползла на затылок. Кудрявый чубчик малыша цвёл

213

белесым подсолнухом. Бабушка по очереди поворковала с каждым из внуков, по несколько раз чмокнула их мокрыми, набухшими от слезливой радости губами. Толик сносил поцелуи бабушки терпеливо, а Тонечка после каждого бабкиного поцелуя вздрагивала и кряхтела.

- Ах, моя крохотулечка, распатулечка! - тормошила она внучку, приговаривая:

- Ах, ты, Тоня - Клуконя, - и снова тянула головку внучки к свои губам.

Фёдор вынул рубль и вручил Алёше.

- Это вам с Полей на двоих.

Алёша, подразнив Полю рублём, метнулся убегать. Поля, пока с маленькой Тоней была занята бабушка, рванула следом, только край ситцевого платьица, прожигая двор, мелькнул за базами. Фёдор посмотрел вслед с восхищением.

- Ну, метеоры! Мам, где б руки помыть?

- Там же рукомойник, на старом месте.

С дерева упал орех. Все подняли глаза на орешину. Иван Яковлевич доложил:

- Орех сняли, это остатки сверху падают.

- Воронам на прокорм оставили? - пошутил Фёдор. - Едем, а вороны прямо перед конями с вышины неба на большак орех - кидь. Коней напужали.

- Вороны, сойки, сороки - это умные птицы. Что есть блескучее, обязательно сопрут, - поддержал разговор Петро Смылков.

Верхушки ореха и тополей зацветали кумачами закатного солнца. Щемяще запахло горьковатым дымком и прохладой. Дождавшись Фёдора, взрослые стали подниматься в дом. Петро нерешительно затоптался на месте.

- Проходи, Пётр Петрович, - взял его под руку Фёдор.

- Может, вы семейные тайны какие будете обсуждать, а я как бы - сбоку припёку.

- Отставить разговоры. Ты мне друг или портянка? И вперёд! - помог Фёдор другу взойти на крыльцо.

Тот, переставляя с заносом на деревяке культю, повторял:

- Вперёд и с песней! Вперёд и с песней!

В сенцах гостей встретила молодая кошка Люська, она трётся у ног Фёдора. От плиты тянет запахом густого настоя зверобоя и ещё какой-то травы.

- Мам, это чё вы заварили? - спрашивает Катерина.

- В субботу ж были все в Воронцовке, на показе, у кого чё есть. Миру там было, я вам скажу, глазом не окинуть. Так вот там купили шпорник метельчатый. Присоветовали им ноги полечить. Вот и решила спробовать.

Гости с хозяевами расселись по лавкам. Катерина для поддержания разговора повесила вопрос в воздухе, ни к кому:

- И откуда только все болячки берутся?

- Как откуда, а то ты, милая, не знаешь? - затараторила Дарья Кирилловна.

- Сколько мы этими ногами глины поперемесили. Года ни одного не было, чтоб мы чего-нибудь не пристраивали, да не достраивали. И саманы и мазка. Рази будут после этого ноги здоровыми.

- А это у вас зверобой?

- Золотая трава, она от ста простуд и от ста смертей, будете уезжать, пару пучков захватите, в доме всегда нужно её иметь.

214

Фёдору не хотелось, чтобы вся встреча прошла в обсуждении болезней, поэтому он перевёл разговор на свою поездку в Степное на сельхозэкспозицию.

- А мы прошлую субботу в селе Степном были на выставке.

- Ну, и как? - Иван Яковлевич, высыпав щепотку табака в газетную дольку, в момент смачивания её края слюной промямлил вопрос.

- Два похвальных листа и грамоту привезли.

- За что ж? - прервав мочить край скрутки, в ожидании ответа, открыл рот отец.

- Грамота - за жеребцов, а похвальные листы - за гусака старого и за тыкву, ту, которая у плетня выбухала. Возили ещё две вязанки лука, но оказалось, кто-то лучше нашего выставил. Кой-кого из наших видали: Ялова, Гришку Репало, Андрея Шпигуна, продававшего своих быков.

- А мы, по просьбе Кондарева, плуг новый в Воронцовку возили. Да вот соседа с собой прихватили с его сбруей. Кроме того: пшенички мешок, два - ячменя с собой прихватили. Жалковали, шо маловато взяли. Вмиг бы распродали, те прямо с руками оторвали!

- Ой, миру сколько было, пушкой не пробить! - снова включилась в рассказ и Дарья Кирилловна.

- Шо правда, то правда, миру там было, не то шо яблоку некуда упасть, горошине не проткнуться, черно от народа, - робко поддержал Дарью Кирилловну Петро Смылков. - Даже столетнюю бабку Перетрушиху и ту за прялку там посадили.

- А рядом - ковали молотками звенят! - подсказывает хозяйка.

- И ероплан видали в натуральную величину.

- Слыхал уже, дед Люлин возле сельпо баб собрал, сам, согнувшись, раскорячился и орёт: "Стоит, растудыт твою мать!" Руки, как крылья, расклячил в стороны, вот так порасставил их, - Фёдор так же согнулся, как это делал Вергун, - а потом, говорит, хреновиной, которая к морде прибита, имел в виду пропеллер, херак - хе- рак и нахер!"

После этих слов все расхохотались.

- А где ж ваши старшие? - спросила Катерина.

- На нашу мельницу поехали, мастера там наладку ведут, - с особой радостью сообщил Иван Яковлевич.

- Сколько времени уже работают?

- Недели две. Да, на след день с Покрова.

- Обещают скоро пустить?

- На этой неделе.

- Какой размол на ней можно будет получать?

- Мы мукой решили не заниматься. В округе четыре мукомольные мельницы уже работают, зачем же ещё пятую на это направление пускать. А вот дробить зерно на корма - это будет наша епархия.

- Нам-то кормов намелете, по старой дружбе? - пошутил Фёдор.

Этот вопрос вызвал общий смех. Иван Яковлевич, улыбаясь в усы, покачивал головой.

- Если только по старой дружбе, тогда может быть! А для будущего дружбу с мельницей, Федя, тебе придётся крепить. Мы одни с Яшкой шибко не наработаем,

215

особенно, в сезон заготовки кормов на зиму, хочешь не хочешь, но обязан и ты подключаться к этой работе.

- Я не против. Скажете, когда, и я тут как тут, буду, как штык!

- А вот Яшка вернётся, и обскажет, на какой день пускать мельницу мастера решили.

Во дворе послышался шум.

- Ну, вот и наши вернулись, - поднялся Иван Яковлевич.

Катерина мысленно представила, что сейчас ей придётся целоваться с Яковом, а Фёдор и все остальные обязательно будут следить, как это произойдёт. Взглянув на свекровь, определила, она уж точно не минёт подсмотреть, что от прежних отношений старшего сына с младшей снохой осталось.

- Откуда ж они заехали? - вслух удивился Петро Смылков. - Я поглядывал в окно, со стороны улицы их не было видно.

- С проулка, скорей всего, - со знанием дела выложил Иван Яковлевич.

Дверь распахнулась, и в проёме её выросли расцвеченные искренними улыбками Яков и Анна.

- Ну, пропащие, ну, пропащие! - затараторила Анна, наполненная светящейся радостью. Её губы отливали искреннюю теплоту чувств.

Яков, не слушая жену, делился своим предчувствием.

- А я холку жеребцов увидал и сразу смекнул: "Наши" и прямым ходом - в проулок. Как вы там, с бирюками ещё не познакомились? - широким шагом Яков шагнул к поднявшемуся с лавки Фёдору.

Они обнялись и троекратно расцеловались. Потом Яков уступил место жене. От Катерины не ускользнуло любопытство свекрови, с которым та следила, как Фёдор расцеловывается с Анной. Пионерское расстояние друг от друга. Поцелуи в щёчку, глаза у обоих опущены, только пожатие рук выдаёт трепет чувств. Тем временем Яков с наглинкой в глазах облапил Катеринину спину и плечи и тянется целоваться в губы.

- Соскучился уже по родне! - смеясь, оправдывается он заранее.

Но Катерина выворачивает голову и подставляет щёки. Снова все расселись, кроме Дарьи Кирилловны и Анны. Они уже хлопочут у плиты.

- А вы у сельпо не стояли? Я с мельницы увидал подводу, кони на наших похожие, минут десять кто-то там был?

- Стояли. Поругался с продавщицей, с конопатой Тамаркой, в рот бы ей дышло! Развесила липучек, я новым картузом и врюхался, даже не знаю, сможет ли Катерина ума ему дать?! Да, главное, я ей претензию, а она скалится, зараза. Так я ей пообрывал липучки, хай кому хочет жалитца. Жалко, фуражка хорошая была: и в пир, и в мир, и в добрые люди. Думал, обкартузился на год, а вышло... - Фёдор подыскивал слово.

- Оконфузился вороне на гнездо, - подсказал Яков.

- Ничё. Время, шо река, и смех и слёзы - всё уносит, - подвёл итог Фёдорово- му сообщению Иван Яковлевич.

Поля внесла плачущую Тоню. Рубль уже перекочевал к Поле.

- Видали, Алёше дал рубль, а Поля, как счетовод, его - в свои руки. Молодец, сестрёнка, не пропадёшь! - похвалил её Фёдор.

216

Катерина, приняв дитя, сообщила причину плача Тони.

- У нас авария. Мам, тёплой водички нам уделите?

- Натрясли всё-таки, дылды, кроху, конечно, водичку в сей момент, - после возмущения, кинулась Дарья Кирилловна исполнять просьбу

Захватив пелёнки, Катерина с Полей вышли устранять "аварию". Мужчины остались одни. Разговор начал Фёдор.

- Совет хочу меж вами держать. На выставке у одного мужика из Богдановки семена люцерны встретил. Спросил, по какой цене и сколько. Словом, думаю, уклон в животноводство сделать. Шо вы на это скажете?

- Держать живность дело более доходное, - отозвался Иван Яковлевич, - но не всегда! Если народ живёт неплохо и есть за шо покупать мясо, скотину держать более выгодно, чем, к примеру, заниматься пшеницей. Однако, с другой стороны, когда в стране разруха, голод, народу не до жиру, лишь бы быть живу, то ему не до мяса, хлебушка бы вволю пожевать.

- Я б мясом не занимался, - вступил в обсуждение темы Яков, - это работа на шабаёв. Ты целый год ходишь, ходишь за скотиной, а те приехали, скупили у тебя по дешёвке, перепродали в три дорога и в наваре они, а не ты. Им неделю, от силы месяц нужно поработать, и год можно балдой груши околачивать. Мы вот три тёлочки купили, через год это - коровы. Будем доить, молоко перерабатывать, делать масло, сыры и сдавать в Воронцовку хоть в магазины, хоть в заготконтору. Да и новые тёлки станут прибавкой к хозяйству. У нас теперь своя мельница, не сегодня завтра пустим, ячмень зерном продавать будет уже не выгодно, перепустил его на дерть и цена чуть ли не вдвое выше.

- На какой день наметили мастера пуск?

- В четверг к обеду обещали.

- Тогда, Фёдор, с утра ждём тебя на мельнице.

- Буду без опоздания. А теперь вернусь к моему вопросу. Памятуя сказанное вами, - стал излагать свою точку зрения Фёдор, - должен отметить, шо дела в стране потихоньку налаживаются, особенно в городах. Рабочие получают неплохую копейку. На их зарплату можно кое-когда позволить и мясца себе купить. Стало быть, мясом на текущий момент заниматься можно. Гулевой земли возле хутора

- хоть одним местом хапай. Обговорю с Кондаревым, в аренду или, как там он скажет, засею для себя клин люцерной. Растение многолетнее. Скотину можно выпасать с весны и по самый снег. Затраты небольшие, а результат сразу виден будет.

- Правды две, а жизнь, сынок, одна. Советовал тебе, допрежде с Кондаревым всё обрешить, а тогда уж в новое дело кидаться.

С кухни потянуло аппетитными запахами. Вернулась Катерина со спящей дочкой на руках, сообщив шёпотом:

- Уснула. Замыла её, поменяла пелёнки, покормила и спить.

- Унеси её в другую комнату, - скомандовал свёкор, - на нашу кровать положи.

Дарья Кирилловна и Анна стали собирать на стол. Иван Яковлевич подмигнул

Якову.

- Давай, Яш, наш резерв, - намекая на выпивку, - по граммульке можно.

Фёдор выглянул во двор и зазвал детей. У Толика провисли набухшие влагой

штанишки.

217

- Это шо у нас такое? Ай-я-яй! Обписялись? Кто обписялся?

Толик, качая из стороны в сторону головкой, оттягивал мокрые штанишки, повторял:

- Ай-я-яй. Ай-я-яй.

- Кто обписялся?

Мальчуган свободной ручонкой стал постукивать себя по груди, чем вызвал общий хохот.

- Видишь, сознаётся внучок.

- За правду меньше наказывают, - вставил Яков.

Тем временем Дарья Кирилловна водрузила на середину стола подставку, а Анна, семеня следом, обхватив с двух сторон рушниками огромную сковороду с парящей солянкой, бросила её на подставку. Появилась чекушка араки. Яков разлил её по рюмкам.

- Ну, за ваши похвальные листы и грамоту, - на правах хозяина говорил тост Иван Яковлевич, - новое дело сыновей своих одобряю, только помните, протягивайте ножки по одёжке. Вот за это и выпьем.

После ужина Фёдор с Катериной стали собираться домой. Все вышли их проводить. Золотым паучком на своих нитях-лучах над самым горизонтом зависло солнце. Дохнул свежий ветерок и в небесной выси пооголившиеся ветви тополей загудели, как струны. Но людям не до них. Разогретые аракой, поцелуи прощания были жарче. Даже Иван Яковлевич норовил расцеловаться со снохой в губы. А Анна, прощаясь с Фёдором, снова подставила щёку под его губы, сама тем временем шепнула: "Скучаю" и, отстраняясь, легонько подмигнула.

Фёдор, правя по дороге домой, раздумывал об отношениях его с женой брата. И это продолжалось до тех пор, пока не встретили катившего на бедарке навстречу Кондарева. Тот, увидев Фёдора, обрадовался. Остановились напротив друг друга.

- Здравствуй, Фёдор Григорьевич.

- Давно собираюсь к вам, Аким Платоныч, заглянуть. Но с хутора вырваться уже труднее.

- И как вам там, на хуторах? - как бы между прочим, поинтересовался он.

- Живём! Главное, земля рядом. Пора пришла, вспахал, посеял. Что подошло, скосил, тут же обмолотил. Одно плоховато, вся вода привозная: и для полива и для хозяйства.

- Но зато рядом с тобой ключ бьёт.

- Бьёт, но на гору не течёт.

- Детей сколько у тебя? Это твои карапузы?

- Мои. Двое.

- У вас же постарше были, вы ж их ещё до ухода тебя в армию регистрировали.

- Те детки у нас померли. Это мы новых нарожали: сынку третий годик и дочка годовалая.

- Словом, помощники растут?

- Ага. Аким Платоныч, хотел у тебя разрешение спросить, рядом с теми двумя гектарами, шо мне нарезаны, много гулевой земли, можно, я её засею люцерной, это такая многолетняя трава для корма скота.

218

- В селе её хоть кто-нибудь уже сеял?

- Не-е-а. Я буду первый.

- Не возражаю. Оформим, как выгон для скотины. Землеустроительные работы пока отложили. Поэтому пока разрешаю.

- Спасибо, Аким Платоныч, в долгу не останусь.

- Я тебе, Фёдор Григорьевич, уже говорил, кто сам работает, без привлечения посторонней рабочей силы, к тем я с уважением и без всяких претензий.

Когда расстались с Кондаревым и взяли курс на хутор Андреевский, заметно стал заполнять балку нецеженый ранний удой тумана. Над курганом тлел огарыш заката. Через версту туман нагнал экипаж, он пластался и клубился перед конями, укрывая дорогу и поля, одетые в кручину.

Через два дня Фёдор наскрёб деньжонок и привёз семена люцерны. А через две недели большой клин гулевой земли вспахал и засеял диковинной многолетней травою. Первым в селе.

X

И на времени есть пятна. Их люди денежкой зовут. Купюры, монеты - все они пятна своего времени. Весь 23-й год в селе Соломенском гуляли разговоры о денежной реформе, о порядке обмена старых купюр на новые. Кое-кто из селян уже поменял свои сбережения и при случае показывал соседям и родственникам новые платёжные бумажки. При этом обязательно спорили. Кто хвалил, кто ругал их достоинство. Бабка Солониха, стрекоча с бабами на проулке, возмущалась:

- Раньше были деньги как деньги, за пазуху засунешь, так чуйствительно, а теперь половинки, вроде и денег вполовину меньше.

До хрипоты поднимались споры, когда речь заходила о золотых рублях. Оме- лаенко Панас Христофорыч, один из первых обменявший в Воронцовке вместе с председателем сельсовета свои сбережения, негодуя, тыкал каждому свой вопрос:

- Ты бачив золоти рубли? Хто их бачив?

Сельвестр Аничкин отрубил ему ответ за всех селян:

- Жили без золота и привыкать не будем.

Анисим Прокопыч Сладков, следивший за спором со стороны, дождавшись спада страстей, неизвестно кому задал свой наболевший и измучивший его вопрос:

- Вы про золото балакали, мне золото и на хер не надо, но почему, спрашивается, мне все мои деньги не поменяли, какие у меня в крестьянском земельном банке лежали? У их, видете ли, - норма! Пускай норма. Но тогда отдай мне мои старые! Не отдают! Какой хер с бугра дал им такие права? Мож, я ими сундук обклею! Мож, я ими печку истоплю, какое их свинячее дело?! Не дают! Вот тебе и власть. Захотели карманы у народа обчистить и обчистили без понюшки стеснения. Вот такая мудотень!

Когда Фёдор завёл разговор с отцом о кредите на закупку телят, тот его осадил.

- Не спеши, Федя. Сначала разберёмся с урожаем. На семена пшеницу тебе уже подвеяли, сегодня можешь забрать. Озадки для птицы тоже мешка три возьми. Для еды семье муку будешь от нас брать столько, сколько вам надо! Ешьте от пуза!

219

Хлеба, пироги, всё, что захотите. Также корма будешь забирать молотые с мельницы. Небольшой запас на семена оставим, а всё остальное продадим и расквитаемся с банком за старый кредит.

- Шо от меня требуется?

- Все силы на подготовку пшеницы!

- Всё семейство готово встать под ружьё!

- Боже упаси, под ружьё.

- Тогда - под веялку.

Целую неделю они с Катериной в доме у отца готовили пшеницу к продаже: сушили, веяли, рассыпали по мешкам, взвешивали и складировали в штабеля.

Окончив это дело, на следующий день, с рассветом, Фёдор и Иван Яковлевич выехали на бедарке, впряжённой кобылой, в Воронцовку, разведать вопрос продажи пшеницы и заодно заехать в филиал земельного банка.

По пути встретили утро. Серое небо любовно пришито к земле паутинками бабьего лета. Иван Яковлевич с грустью комментирует:

- Поседел осенний небосвод, а душа седеть не хочет.

Отцу и сыну без лишних слов ясно: на багряно-золотом коне ещё одна осень в их жизни пролетает.

.Проезжая по волостному селу, Иван Яковлевич вдруг изменил очерёдность исполнения намеченных планов.

- Давай-ка, Федь, сначала заскочим в банк, а тогда уж насчёт продажи пшеницы поедем?!

- Как скажете, - Фёдор завернул к зданию с зелёной вывеской у входной его двери.

Войдя внутрь, увидели, как их знакомый, постоянно поправляя пенсне с золотой дужкой о чём-то на повышенных тонах говорил с Яловым. Тот оправдывался перед управляющим банка:

- Гарантию давал волисполком, он и должен покрыть вам убытки.

- Ваш волисполком гол как сокол, так же, как и ваша коммуна.

- Понимаете, мы пока не выкрутились из тяжёлого положения. И этому помешали непредвиденные политические обстоятельства.

- Какие ещё обстоятельства?

- Имеется в виду мирового масштаба: покушение на Ленина, попытка мировых буржуа заманить Ильича в Геную, выздоровление.

- А причём ваш кредит?

- Мы же обязаны были реагировать телеграммами, а это через почту стоит недёшево. Нам бы ещё один небольшой кредит?

- Какой небольшой?

- Тысяч пятнадцать - двадцать. Понимаете, в коммуне 17 работающих, а еда- ков-иждивенцев - 59.

- И речи даже не может быть о выделении нового кредита. А что касается прежнего заёма, то ведите сюда ваших гарантов, будем ещё и с ними говорить, перед тем как подавать на вас в суд.

Раскрасневшийся Ялов прошёл мимо Иван Яковлевича и Фёдора, не здороваясь. Иван Яковлевич шепнул Фёдору: "Насыпали под хвост углей" и сам робко продви

220

нулся к управляющему банка. Тот, видно было по всему, находился под впечатлением неприятного разговора, не глядя на посетителей, буркнул:

- Вам что?

- Мы брали в вашем банке кредит. Срок возврата придёт только на будущий год. Но мы намереваемся рассчитаться с вами пораньше.

Голова управляющего вскинулась, как у испуганного мерина. В глазах мелькнули горячие искорки опознания. А Иван Яковлевич продолжал излагать:

- Денег у нас пока ещё нету. Но есть пшеница. Как только продаём, так сразу долг наш возвернём вам сполна.

- Скажите, а какой урожай был в вашем селе?

- По-разному, у нас на круг вышло сам 11, сам 13.

- А в коммуне?

- Там скотиной наполовину потравили и частично урожай по домам коммунары растащили.

- Почему такое различие?

- Они у неба урожая просят, а мы - у земли.

- Вы уже определились, кому, где и по какой цене будете продавать пшеницу?

- Пока ещё нет, будем искать.

- Знаете что, наш банк покупает пшеницу, цена, как вы понимаете, несколько ниже рыночной, но зато берём оптом.

Удивлённый словами управляющего, Иван Яковлевич усмехнулся.

- А где ж вы пшеничку держите, не с деньгами вместе?

- Нет, не в сейфах с деньгами, - улыбнулся хозяин банка, - на элеваторе, по- простому, на ссыпке, между нами имеется письменная договорённость, у них хранится зерно и по нашей команде отгружается в другие регионы страны.

- Умно!

- Ну, дак как, продаёте нам?

Иван Яковлевич почесал затылок, а потом отчаянно махнул рукой.

- Продаём! На спичках не будем экономить и вера у нас к вам есть. По рукам?

- По рукам, - и управляющий с Иваном Яковлевичем обменялись рукопожатием и даже обнялись.

Возвращаясь, уже в селе встретились со старым Вергуном. После приветствий, старик поинтересовался:

- Далеко катали?

- В Воронцовку. И Иван Яковлевич в подробностях выложил, чего выездили. Вергун словно помолодел лет на двадцать.

- Дык, как бы и нам с вами за компанию сдать пашаничку на ссыпку гамузом, и дело с концом. А то вот ноне Волошинский зять вернулся из Георгиевска, по над дворами зерно продавал, где мешок, а где - и половинку. Так цельных две недели в муках и страхе блукал: спал на подводе, харч - как придётся, кони и те схудали до кострецов. Дык как? На хвост к вам репяхом зацепимся?

- Не против, только мы уже завтра тронем с первыми петухами.

- Побёг и я готовиться.

И старик, не касаясь земли изгрызённым собаками посохом, засеменил к своему двору.

221

.Рано утром тремя подводами, гружёнными мешками с пшеницей до предела, Иван Яковлевич с Алёшей, Яков с Анной и Фёдор с Катериной выехали из своих ворот. Дома на хозяйстве осталась Дарья Кирилловна, Поля и малые дети.

XI

.У большака Строгалей уже поджидала высившаяся мешками вергуновская подвода.

- Припоздали, припоздали, - вместо приветствия стал читать нотацию Вер- гун.

Его сноха, сидевшая на возу, обеими руками крепко держалась за углы мешка и стреляла глазами по подъехавшим.

- Забарились1 трохи с завтраком. Не будем и тут терять время. Паняйте2 за нами.

Обоз с пшеницей вытянулся на большак, запенённый по краям перламутром росы. В сером холодном рассвете постепенно вырисовывались знакомые пейзажи. Очерчиваясь чёткостью рисунка, они медленно проплывали по сторонам. В лесополосе стонали горлинки. Разнося новость о приближении подвод, с ветки на ветку, стрекоча, перелетали сороки. На вспаханных клетках по-хозяйски разгуливали грачи. Солнце, затянутое плотной пеленой туч, выглядело замутневшим светлым пятном на небосводе. Но дождя не предвиделось, и оттого Иван Яковлевич не проявлял никакого волнения. Однако когда часа через полтора устроили привал, пока другие бегали в лесополосу по малой нужде, он обошёл и осмотрел хода подвод. У колеса с правой стороны одной из них, он обнаружил зародившуюся трещину. Почёсывая сокрушённо затылок, окликнул сыновей. Сообща стали гадать: дойдёт колесо до Воронцовки или не дойдёт? Подошёл старик Вергун и встрял в их разговор.

- Вот тебе и коваль, наварил!

Сообща смекнув, что гаданием дело не исправить, решили ехать до тех пор, пока это возможно.

Взявшись за вожжи, Фёдор мысленно искал варианты выхода, если обод лопнет до конца. Всё же, оберегая металлическую шину от жесткой дороги, правил так, чтобы та сторона шла по мягкой обочине.

Часам к трём прибыли на ссыпку. Когда Иван Яковлевич с Фёдором доложили бородатому весовщику, что прибыли от земельного банка, зерно у них приняли без всякой очереди.

- Дуйте прямо к восьмому амбару, там всё знают.

Хозяин означенного амбара, толстоватенький низкий мужичок, румяный, как колобок, встречал у раскрытых дверей.

- Мешки сразу на перевес и ссыпайте в общую кучу.

- Освобождать мешки не будем торопиться, проверим, как сойдётся вес, - по- хозяйски без всякого смущения заявил Иван Яковлевич.

1 Забарились - задержались.

2 Паняйте - езжайте.

222

- Вы что ж, мне не верите?

- Как и вы нам. Мы дома взвешивали свою пшеницу по два раза. Так вы желаете убедиться. И у нас такое желание. Но коль вес не сойдётся, мешки погрузили и в другом месте продадим пшеничку. Она и в нонешнем году в цене.

- Ну что за люди?! - возмущался приёмщик зерна, однако со сдатчиками расставаться не спешил. - Если на какой мешок и не сойдётся, так это же для вас мелочь, по дороге утряслось, где-то просыпалось.

- У хлеборобов настоящих - "просыпалось" не бывает. Нам каждая зернинка семью потами достаётся.

- Ну что за люди, что за люди? - притворно бунтовал "колобок", направляясь к весам.

Некоторое время он, согнувшись, колдовал с ними. Фёдору даже показалось, что тот вынул из их нутра какой-то увесистый предмет, похожий на гирьку.

Распрямившись приёмщик повернул к Ивану Яковлевичу раскрасневшееся от недовольства лицо - словно красный фонарь зажёг.

- Ладно уж, перевешивайте! - а себе под нос пробубнил: - Таких скряг ещё не было.

Через пару часов перевес окончился. Вес до пуда сошёлся с домашним. Только после этого опустошили мешки. До единой собрали завязки. Тем временем на двух хозяев: Строгаля и Вергуна выдали бумаги с печатями.

- Через неделю за расчётом, - объявил приёмщик.

- А почему такой срок? - недоверчиво прищурил глаз Вергун.

- Одну копию накладной мы направляем непосредственно в банк. Когда вы через неделю подъедете, бумаги уже будут там, их сличат, подделки нет - получай гроши.

- Мы гроши получать не будем, нам погасят наш долг по кредиту, - сообщил Иван Яковлевич на всякий случай, чтоб никто не охотился за ними, как за денежными мешками.

Недели через полторы за расчётом с банком ездил сам Иван Яковлевич со стариком Вергуном.

Вернулись оба довольными. Кредит Иван Яковлевич погасил. Да ещё и остаток расчёта получил новыми деньгами. Кроме того, управляющий банком сделал снисхождение и выдал Ивану Яковлевичу 6 золотых, а Вергуну - 4 золотых червонца. Но о золотых червонцах Иван Яковлевич кроме Дарьи Кирилловны никому из домашних не сказал ни слова.

XII

В середине ноября 23 - го года впервые сорвался снежок. В белых бурунах непогоды скрыло село.

Фёдор в этот день работал на мельнице. От завозчиков узнал об объявленном митинге. "Выбрали ж время, когда митинговать?!" - возмутился он. Но к назначенному времени отключил жернова, примкнул помещение и пешком подался в центр. Там народ уже перекипал толпами. Ещё издали, увидев в толпе своего друга Петра Смылкова, он прямиком направился к нему. Петро заметил товарища не

223

сразу, он о чём-то живо рассказывал старику Семибратову. Тот подтолкнул собеседника.

- Кореш твой чапает.

- Иде ж? - кочетом подпрыгнул на своей культе Петро.

Увидев друга детства, он радостно махнул ему. Фёдор тепло поздоровался с обоими за руку.

- Ну, шо тут за вопрос намечают обсуждать?

- Выйдут, скажут, - вяло отозвался Семибратов.

Вскоре на крыльцо правления вышли Кондарев, Ялов и Гонтарь. Как обычно, Ялов первым рыкнул на толпу:

- Поближе, поближе, - но, видно, осмыслил, что повёл себя грубо, - стал рассыпать комплименты: - Дорогие земляки, соломенцы, мы с Аким Платоны- чем и Юрием Афанасьевичем всех приветствуем, желаем всем успехов, здоровья и всякого добра с наличием пролетарского сознания. Слово для сообчения даётся товарищу Кондареву

- Товарищи крестьяне: коллективщики, батраки и единоличники! Весть не шибко приятная. Как нам сообщили из волости, Владимир Ильич Ленин вот уже несколько месяцев опять тяжело болеет. Вся страна отзывается по этому тяжкому вопросу. А посему мы без всяких лишних обсуждений сразу заслушаем телеграмму для Ленина. Её зачитает товарищ Ялов Семён Осипович.

Тот, прокашлявшись, начал читать:

- Общее собрание крестьян села Соломенское постановило: "Принимая во внимание заботы Рабоче-Крестьянского Правительства о детях, решило послать приветствие вождю социальной революции и вдохновителю пролетарских масс всего мира дорогому Ильичу и пожелать ему скорейшего и полного выздоровления, чтобы он снова мог активно работать на пользу и благо созданной им новой России и продолжать так счастливо начатое им дело социальной революции до победного конца, до водружения красного знамени над всем земным шаром".

Пока Ялов читал, снег разошёлся во всю ивановскую. Выступающего уже почти не было видно.

- Кто за данную резолюцию? - торопливо предложил Ялов и сам первый поднял руку. Человека четыре, стоящих впереди и на которых Ялов строго кинул взгляд, торопливо подняли руки. - Против? - и, не дожидаясь возражений, подвёл итог: - Принято единогласно. Вот, пожалуй, и всё, - он повернулся к Кондареву.

Тот развёл руками в стороны, мол, добавить нечего, и всё же шумнул в толпу:

- Все свободны.

Фёдор оглянулся на товарища.

- Ну, как живёте, Петя? Как Степанида?

- Продаём суете свои дни и оптом и в розницу А так скрипим помаленьку.

- И мы тоже, как жуки навозные, закопались в хозяйстве, от зари и до зари.

- Я давно тебе, Федя, балакал: губит человека жадность.

- Знаю, что прав ты, руки заняты, не хватает на все дела, а натура такая, ещё б десятину - другую в хозяйство прихватить.

- А в смерти хватит двух саженей.

- Шо верно, то верно. Таким уж я уродился. Ух, как метёт?

224

- Похоже, что на зиму повернуло. Почапал я домой, пока не очень склизко.

- Ну, бывай, Петя! Кланяйся ей.

- И ты - своим.

Фёдор, возвращаясь на мельницу, с огорчением подумал: "Кончилась зелёнка для моих бычков".

XIII

Но к утру задул тёплый "астраханец". К обеду выпавший снег обмяк и стаял, а выглянувшее весёлое солнце могучей властью лучей в каких-то полчаса разгребло завалы туч и взялось за просушку земли. Паром закурились прогретые проплешины. Ощетинилась зелёнка. Табуны коней и стада крупного рогатого скота снова пустили на подножный корм. Среди дня так припекало, что каждому казалось, будто снова вернулось бабье лето. На ладошках листьев поблёскивали слёзы прощания со снегом. Листопад добирал барыши.

Настоящая зима в Соломенку заглянула только в декабре. Холодным дождём в два дня надломило последний стебель осени. Сразу же сыпануло снегом щедро, не скупясь, укрыв за ночь белым саваном всю округу по колено. Пруд скрепило печатью холодов. В одну из последующих ночей он натянул на свои хлипкие плечи звонкий ледок. Дни полетели с бледными, остудными рассветами, как санки с бугра. Новый 1924 год в селе Соломенском начался с лютых морозов.

Почти весь январь Фёдору пришлось работать на мельнице. Период был завозный. Яков приболел, а Иван Яковлевич с помолом к обещанным срокам не управлялся. Приходилось прихватывать и ночи. Но ночами Фёдор работал в основном сам. Собираясь очередной раз на работу, он предупредил Катерину:

- Я нонче, должно быть, опять на работе заночую.

- Ладно, заночуй, но только на работе, а не у кого-нибудь.

- А ты подумала, что - у зазнобы? - с этим вопросом Фёдор вспомнил об Анне, о том, как она шепнула ему, что скучает и побагровел от смущения.

- Гляди, муженёк, прознаю, той же монетой отплачу

- Не о чем тебе прознавать. За меня можешь не беспокоиться. Лучше сама себя остерегайся.

При этих его словах сознание Катерины нарисовало красавца Ялова, его настырные серые глаза, сверлившие её душу. Скрывая смущение, она легонько подтолкнула плечом мужа.

- Иди уж, а то поругаемся ни с чего.

.К утру помол последнего мешка ячменя был завершён. Фёдор снял ремень со шкива, погасил "летучую мышь" и вышел наружу. Округу окутала царственная ночь. Блеск звёзд дополняли редкие снежинки. Через час снег сыпанул погуще. В тот же день Фёдор, отправившись к родителям, узнал от них страшную весть.

* * *

22 января через верхового посыльного из Моздокского уезда, куда переподчи- нили ряд сёл и хуторов, в том числе и село Соломенское, Ялов получил письмен

225

ное сообщение: "Вчера, 21 января, в 6 часов 50 минут в Горках, близ Москвы, скоропостижно скончался от паралича дыхательного центра Владимир Ильич Ленин". С горькой вестью прилагалось указание: "Прибыть завтра к 9 часам утра в Моздок на траурный митинг лично и захватить с собой как можно больше народа". Приболевший Ялов погнал посыльных по дворам. Иван Яковлевич, не понявший посыльного, влез в валенки и тулуп, надвинул на седину лисью шапку и отправился в контору узнать, что от него хочет Ялов. Вернулся оттуда взволнованный.

- Чё случилось? - подступила Дарья Кирилловна.

- Ленин помер.

- Какой ишо Ленин?

- Ну, тот, шо в Москве, тот шо у руля правительства стоял.

- Не знаю.

- Ну, тот, шо царя скинул?

- А, тот. Так что он, помер?

- Помер.

- Оно и конечно, Бог - не Мекишка, за дела и награды раздаёт. Царя скинул и думал не аукнется.

"Скинул, скинул, за большие немецкие гроши царя нашего скинули", - рассуждая сам с собою, пошёл Иван Яковлевич встречать подъехавшего на жеребцах младшего сына Федя, завтра с тобой в Воронцовку поедем, на траурный митинг, не возражаешь?

- Сами поедем или ещё кто с нами?

- Мож, ишо кто прицепится, не знаю. Но ехать-то большинству не на чем.

И действительно, у основной массы селян после страшной суши остались только быки. Ялову с трудом удалось найти хозяев с лошадьми на трое саней. Среди них

- экипаж Строгалей. На митинг поехали Иван Яковлевич и Фёдор. К ним "упали на хвост" Войцехович и Кащенко Фёдор Алексеевич, приехавший в село из Минвод в гости к родне - коммунарам Добрым. О нём уже шли слухи, что он большой любитель к сочинительству и, якобы, самолично ручкался с вождём Лениным. Вайцехович по этому поводу наводил через уполномоченного Цветкова справку.

По дороге на митинг секретарь партячейки, тяжко вздохнув, высказал общее мнение:

- Не верится, что нету Ильича.

И тут Кащенко разговорился.

- Вы ж знаете, что я и до 20-го года работал в Минводах в депо, кочегарил там. Вот вы сказали, Владимира Ильича не стало, а ведь я с ним вот так, как с вами, рядышком был, ручкался, разговаривал. Ехавшие переглянулись друг с другом, ну мол, заливает "соловей".

- В то время в Москве, - продолжает Кащенко, - страшно свирепствовал голод, а отсюда шла помощь с продовольствием. Когда десять, когда пять вагонов, а с установлением Советской власти в Терской губернии помощь из Ставрополья пошла значительно весомее. До 20-ти вагонов в месяц. Комиссаром продовольствия был Мацкевич. Он руководил отправкой продовольствия голодающим губерниям Туркестана, Астрахани, Баку и Москвы. И всё ж паровозами, а их в спокойном состоянии на холоде держать не положено. Теперь можете представить, какая большая

226

ответственность лежала на мне, как на кочегаре. И от того я боялся тех бандитов, которые шли против власти. И вот, однажды, ночью, было это в конце октября 21го года, слышу, стучат вовсю, в дверь моей комнаты. Я прошу свою жену сказать, что меня нет дома, честно сказать спужался, так как в то время гуляли возле города банды. С коридора доносятся голоса, те не хотят слушать жинку и продолжают стучать. Оказалось, пришли из исполкома и срочно требуют меня туда. Оделся и пошёл, делать нечего. Там заседает исполком с железнодорожниками; они решили отправить делегата в Москву к Владимиру Ильичу Ленину и в ЦК партии.

Рассказали мне, в чем дело, заготовили документы, дали билет, жена успела только изготовить мне две пышки на дорогу, был тогда голод, и хлеба не было. Поехал я к Ленину и повёз ему четыре специальных ящика с минеральной водой. Ящики пришлось загрузить в свой вагон, так как было приказано не грузить их в багажные вагоны, а держать при себе. И вот загрузил я их и поехал.

Долго в вагоне я раздумывал над тем, как бы не потерять и не разбить ящики, радовался при мысли, что еду к Ильичу.

Ехал четыре дня, от ящиков не отходил ни на минуту, следил сам, как и грузили и выгружали на пересадках, сидел и спал на них всегда с оружием в руках, так как тогда Махно нападал на поезда. На пятый день приехал в Москву на Курский вокзал. Выгрузил ящики, побежал к агенту ГПУ и оттуда позвонил в Кремль, что мол, прибыл делегат с Кавказа; из Кремля ответили, что через полчаса пришлют автомобиль.

Не прошло и пятнадцати минут, как на вокзал прибыл автомобиль с сотрудником Совнаркома. Погрузили ящики и поехали. В Кремле ящики взяли и снесли к Ильичу в коридор квартиры; я хотел идти туда за ними, но мне сказали, что ящики не пропадут, а Ильича сейчас нет; он уехал к рабочим.

На другой день, не успел я позавтракать, как вдруг комендант звонит: "Идите, я вас жду".

Повели меня к Ильичу. Сердце у меня так билось, словно готово вырваться; привели в одну комнату, опросили, записали всё, потом повели дальше, провели мимо всех постов и остановились у секретаря Ильича товарища Фатиевой, она расспросила меня, я передал ей свой пакет, который она отнесла в соседнюю комнату; затем выходит оттуда и спрашивает:

- Хотите лично видеть Ильича?

- Конечно! Конечно! Очень желаю! - растроганно ответил я.

Вхожу, а сердце ещё больше стучит. Ильич, завидев меня, встал, идёт навстречу мне. Взял в обе свои руки мою и долго и крепко её жал, потом усадил меня и просил рассказывать.

Вот тут то я, было, и оробел; но потом оправился и начал рассказывать. Ильич всё внимательно выслушал, потом начал сам задавать вопросы:

- Как живут крестьяне и рабочие? Что говорят о власти? Каково положение? Что делает партия?

Спрашивал обо всём, а я не успевал отвечать и даже ответов не находил.

Попрощался я с Ильичом, мне хотелось долго говорить с ним; я что-то хотел сказать, но слёзы подступили к горлу и смог только вымолвить:

- Бумажечку бы мне, что я у вас, товарищ Ленин, был, а то мне не поверят.

227

- Сейчас! Сейчас!

Позвал секретаря, бумажечку заготовили, Ильич расписался, и я ушёл.

На бумажке было написано, что 28 октября 1921 года1 я был у него и лично с ним вёл беседу.

Ильич ещё велел своему секретарю, чтобы всё, что нужно, мне сделали.

Был я у Ильича и говорил с ним всего 16 минут, но эти 16 минут на всю жизнь врезались в мой разум и память. Пробыл я после этого в Москве ещё 8 дней, видел несколько раз Ильича, был на заседании ячейки в Кремле, осмотрел всю Москву, всё время делился своими впечатлениями с сотрудником.

Тут-то я и узнал, как просто живёт Ильич; узнал, что много работает и мало спит.

На восьмой день мне принесли билеты, документы, надавали литературы, и я поехал назад. С тех пор у меня три портрета Ильича. Два оставил в квартире в Минводах, а один привёз сюда, к сестре, она тут у вас коммунаркой и замужем за Петром Добрым.

Кащенко помолчал, потом подвёл итог рассказу:

- Помня завет Ильича, я прошлые годы ходил в ликпункт и ликвидировал там свою неграмотность.

Вайцехович и Фёдор переглянулись и подмигнули друг другу. Рассказчик, не встретив восхищения от попутчиков, замолчал. Вскоре подъехали к остановившимся саням, на которых ехал Ялов. Кащенко оживился.

- Схожу я узнаю у Семёна Осиповича, должен ли я там на митинге выступать.

Пока Кащенко отлучался, Фёдор выпытал у Вайцеховича:

- Правда то, шо мы тут слухали?

- Наполовину. Действительно, замнаркомвоенмор Подвойский в октябре 21го года присылал председателю Минводского исполкома Василенко телеграмму с указанием срочно отправить в Кремль для лечения Ленина кисловодского нарзана. Собрали узкое совещание: секретарь райкома РКП(б) Дунаев, секретарь исполкома Гаркуша и Василенко. По телефону доложили секретарю губкома товарищу Друяну. Тот отправил их в Кисловодск, но там узнали, что установка по наливу нарзана разрушена да и посуды нет. В Минводах из-за недостатка топлива бутылочный цех не работал. Тогда те приказали паровозному депо выделить топливо для изготовления 500 бутылок. В итоге, кроме бутылок, изготовили четыре специальных ящика под них. Наполнили: 100 бутылок нарзана, 100 полбутылок "Баталинской", 100 полбутылок "Ессентуки Љ 4" и 100 полбутылок "Ессентуки Љ 17". Вот эту минеральную воду он и возил, но то, что Ленин с ним беседовал, брехня чистой воды. Конечно, Кащенко в Москве поили, кормили, многое, в том числе и Кремль, показали. Потом надавали всякой агитлитературы и отправили домой.

- Выходит, Ленина он так же видал, как мы с тобой, на картинке.

- Те, кто в 20-м году, в "неделю сухаря", сопровождали собранные продукты в 19 вагонах, те Ильича видели, беседовал он с ними обстоятельно, и они тоже по портрету привезли с его подписью. Возможно, Ленин и сопроводителя минералки принял бы, но он был больной и в то время находился не в Москве, а в Горках.

1 Дата не верна. Точную дату установить не удалось. Документ с подписью В.И.Ленина не найден.

228

Кащенко Фёдор Алексеевич, вернувшись, почувствовав, что речь шла о его рассказе, насупился и до самого места митинга не проронил ни слова.

Всем соломенцам, отправившимся в Моздок на траурный митинг, особо не верилось в смерть Ленина. С одной стороны, коль народ собирают, то - правда, а с другой - как же будем жить без Ленина? Неужели через новую смуту в стране царя на трон вернут? Неужели кутерьма кровяная заново? Каждый примерял возникшее в стране положение к своей жизни. Не смерть одного человека, а своё, кровное, будничное, семьи, незавершённые работы, недавно пережитое в урагане гражданской бойне, всё это рвало души и сердца собравшимся. Всякий чувствовал страну и себя осиротевшими.

Как только прибыли соломенцы, к ним подошёл сотрудник волостного совета.

- Кто от вас выступает?

Все повернулись в сторону Ялова. Но тот захрипел простуженной глоткой:

- Я больной, какой из меня выступающий, в первых рядах слышно не будет. Борис Карлович меня выручит.

Представитель волостного Совета повёл за собой Вайцеховича.

Фёдор, сжигаемый острым желанием услышать подтверждение о смерти Ильича от начальства повыше, чем Ялов и Кондарев, просунулся со своими санями поближе к пустой трибуне, облепленной густой крестьянской толпой. Над нею

- кумачи с чёрным крепом. Морозный иней выбеливает бороды, усы, брови, далее - морды и гривы коней. Над всей массой от дыхания и курева обрывистыми струйками курится пар. Идёт парок и от навозных яблок, он, мешаясь с дымком самосада, напоминает запах конефермы.

Сзади трибуны оживление, и вот на неё, под скрип деревянных конструкций,

взбирается руководство волости и выступающие. "Ну, вот оно, сейчас услышим", - подумал Фёдор и отвернул клапан треуха. Соседский конь, переступая, выстукивал копытами о мёрзлую землю. Ездовые осуждающе посмотрели на хозяина лошади. Но тот и без того двинул рукавицей гнедого в бок, осадив рыком:

- Тпрр, проклятый!

В горе сумрачной округи митинг открыл секретарь уездного комитета РКП (б) Матвеев Пётр Сергеевич. Сняв шапку, он негромко, по-домашнему, спокойно заговорил:

- Дорогие земляки! Глубоко и скорбно ударила тяжёлая весть о смерти великого вождя трудящихся России и всех стран по сердцам моздокского пролетариата и трудового крестьянства.

По толпе - шорох, словно по острому стрелолисту прогулялась ветреная волна. Шапки поползли с голов без всякой команды. Вслушиваясь, люди, как гусаки, вытягивали шеи, стараясь увидеть лицо выступавшего. Хозяин беспокойной лошади, ещё раз рыкнув на неё: "Прр! Паразит!", оставил открытым наполовину пустой, наполовину с чернью зубов рот. Фёдор, стиснув в варежке недоуздки, обмер в ожидании дальнейших слов. Какая-то женщина в толпе зарыдала в голос. Поплыли над толпой тяжёлые вздохи, борьба со слезой через покрякивания и кашель, большинство женщин шмыгали в тихом плаче носами.

- .Мы, члены и кандидаты в члены партии РКП (б), ещё вчера от имени 45

229

тысяч трудящихся масс Моздокского уезда Терской губернии выразили глубокую скорбь и соболезнование по утере идейного вождя Владимира Ильича Ленина и направили нашу резолюцию телеграммой в Москву, во ВЦИК. Разрешите вам её огласить.

"Резолюция собрания членов РКП (б) Моздокской уездной организации. Заслушав телеграмму правительственного сообщения о скоропостижной смерти Председателя Совнаркома Владимира Ильича Ленина, заявляем:

1. Смерть мирового вождя Владимира Ильича Ленина нас повергла в горе, которого мы до настоящего времени не переживали.

2. В знак этого печального события вывесить траурные флаги, широко оповестить население о смерти всеми уважаемого Ильича с разъяснением его биографии и гениальных творческих трудов на пользу и защиту трудящихся.

3. Переименовать нашу главную улицу, ранее носившую имя Воронцова, в улицу имени Ленина.

4. Поднять перед уездным комитетом РКП (б) вопрос о сооружении в уездном нашем центре памятника товарищу Ленину.

5. Заверяем: заветы, оставленные Лениным-Ульяновым, тесно свяжут крестьян с рабочими массами для выполнения начатого пути коммунизма.

Президиум собрания".

Таким образом, мы вплели свой скорбный телеграфный листок в терновый венец Ильича.

Кто-то захлопал морозными рукавицами, но его остановили.

- Объявляю траурную минуту молчания.

Все вытянулись по стойке смирно. Женщины убрали платки от глаз. Воцарилась мертвейшая тишина, только под толпой предательски резко скрипел утоптанный морозный снег.

- Теперь слово предоставляется предуездсовета Грачёву Леониду Юрьевичу

- Товарищи, граждане Моздокского уезда! Не стало вождя мирового Октября. Но осталось его детище - РКП (б). Смерть Владимира Ильича - почётного члена Моздокского уездного Совета, избранного в наш Совет в январе 1922 года, ещё больше сроднит нас с его организацией, которая водила нас в бой с буржуазией. Пусть враги нашего строя злобствуют по поводу нашей утраты, но злорадство наших врагов принесёт им только крах. Поднятое Лениным красное знамя донесём до нашей конечной цели. Наши родные поля и холмы, для которых Владимир Ильич стал светлым гением, навсегда сохранят о нём благодарную память.

Слово предоставляется председателю профсоюза строительных и вольных профессий рабочих уезда Попову Архипу Сафьяновичу.

- Мы, члены союза строителей, нарпита, всемедикосантруда, пищевиков и вольных профессий Моздокского уезда, выражаем глубокую скорбь на смерть Владимира Ильича Ленина - великого титана современности. Своим гением, непреклонной волей, громадной энергией и полным слиянием с революционными рабочими всего мира, он привёл нас к диктатуре пролетариата в России и к организации штаба всемирной революции - III Коммунистического Интернационала. Он поднялся над горем, отчаянием, смутой и победил их. Мы считаем, что стальная натура вождя сломлена только лишь подлыми предателями рабочего класса

230

- эсерами, меньшевиками и прочей сворой, продающей себя буржуазии за звон мерзкого металла. Ильич, отдав нам жизнь без остатка, погиб. Он погиб на революционном посту от руки классового врага, но идея его с нами. И пусть международная буржуазия знает, что мы довершим начатое Ильичём дело. Пусть на долгие годы заляжет в сердце профорганизаций и каждого члена профсоюза смерть Владимира Ильича Ленина. С твёрдой и непоколебимой уверенностью мы ждём мировой революции. Вперёд! Под лозунги умершего пролетарского вождя!

Председатель союза строителей, нарпита, всемедикосантруда, пищевиков и вольных профессий отошёл в сторонку, освободив место очередному траурнику.

- Слово имеет секретарь уездного комитета РКСМ Максим Копилкин.

- Уважаемый товарищ Матвеев, уважаемый товарищ Грачёв. Уважаемые жители и граждане! Общее собрание уездной организации РКСМ имени Ивана Яна, допризывников и беспартийной молодежи, получив трагическую весть о том, что смерть вывела нашего передового бойца и учителя - товарища Ленина из наших рядов, выразило общую глубокую скорбь и приняло решение, собрать все его сочинения за всё время его революционной работы, а также всю литературу, касающуюся жизни Владимира Ильича. Начать изучать его учение и твёрдо придерживаться его заветов, а также ежегодно в день 21 января устраивать вечер воспоминаний для подытоживания всей работы после его смерти. Да здравствует РКП (б) - мозг рабочего и крестьянина! Да здравствует штаб мировой революции - красный Коминтерн!

На трибуне произошло некоторое замешательство и потом секретарь уездного комитета РКП (б) Матвеев объявил:

- А сейчас слово предоставляется начальнику уездного отдела ОГПУ товарищу Вострову Олегу Васильевичу.

Востров в милицейской форме продвинулся вперёд и сразу окинул строгим взглядом первые ряды митингующих. Что-то знакомое в облике этого блюстителя порядка показалось Фёдору. Ну а когда тот заговорил, Фёдор вспомнил начальника милиции, куда он в позапрошлом году привёз заколотого им бандита. Сочувствие к опасному, полному риска и ответственности труду, а также та невольная симпатия к человеку, которую Фёдор тогда испытал, заставили его напрячься и вслушаться в слова. Начальник милиции, видно, красиво говорить не умел, в одной и той же мысли он петлял, как заяц.

- ЦК РКП (б) принял все зависящие от него и от человечества меры для отстранения смерти, которая грозила ему, и о чём знало всё население страны. В лице умершего Владимира Ильича Ленина трудящиеся Советского Союза, всего мира и всех национальностей несут невосполнимую утрату от неотдалённой смерти. Даже мы, люди из стали, огня и железа, которых выковал Ленин, не смогли отвести эту страшную беду!

Далее из речи главного уездного огепеушника выстреливались угрозы по абстрактному врагу.

- Пусть наши враги не мечтают, что временное выбытие из нашего строя великой силы - вождя революции нас поколеблет, наоборот, уныния и паники в наших рядах не будет, а враги рабочего класса и прислужники капитала получат от нас сполна! В своей повседневной работе мы заставим наших кровавых врагов молчать

231

и не вылезать из своих нор, в каковые они загнаны. Выкованные в тяжких боях кровью и железом, мы, на выходки наших врагов, размозжим голову буржуазной гидре, покушающейся на Советскую власть, и после заставим её плакать на могиле нашего дорогого и любимого Ленина-Ульянова. Проклятие продажным шкурам, оторвавшим нашего вождя от рычага управления трудящимися всего мира!

Далее оратор клятвенно заверял собравшихся о сплочении и спайке.

- Твоя смерть ещё больше сплотит нас до полного слияния с Коммунистической партией. Собравшись здесь единой семьей на митинг спайки, мы свежее помня заветы Ильича, смыкаем свои ряды. Смычка работниц и рабочих, крестьянок и крестьян, горянок и горских мужчин и интеллигентной прослойки внесут радость в жизнь нашего общества. Долой спячку! Да здравствует решительная борьба!

Сталкиваясь в морозном воздухе, над толпой зависли высокие печальные слова. Ведущий митинг объявил следующего по списку.

- Слово для зачтения телеграммы от Терского губернского съезда охотников Центральному комитету РКП (б) предоставляется председателю уездного союза охотников товарищу Зайчикову.

Товарищ Зайчиков то ли споткнулся, но всем показалось, что он не шагнул вперёд, а скакнул к трибунной перекладине. Каждый, кто видел это, не подав вида для других, в душе хохотнул. Однако, осознавая важность и серьёзность общего мероприятия, с ещё более насупившимся лицом устремил взгляд к новому выступающему.

- Разрешите огласить телеграмму, какую мы уже по проводам отправили в Москву.

"Губсъезд охотников Терской губернии от имени двух тысяч пятисот охотников приветствует в Вашем лице авангард пролетариата в трудную минуту потери своего великого вождя, надеется, что ЦК РКП (б) найдёт достаточно сил, чтобы коллективно вести человечество к светлому будущему - коммунизму Президиум". От себя хочу добавить, что безвременно ушедший Ильич для меня лично - это двойная боль. Он мне был и отцом, он мне был и товарищем по охоте. Как известно, Владимир Ильич любил зверей и с удовольствием, когда выпадала свободная от государственных дел минута, шёл на зайчишку, шёл на волка, шёл просто на природу. Но он учил нас соблюдать сроки отстрела той или иной дичи и вольностей не прощал. Мы, охотники бывшей волости, а ныне уезда заверяем Советскую власть, что неуклонно будем вести заботу о зверях и, если уж позволять её отстрел, то в строго установленные сроки и в установленных в директивных планах охотоведства количествах.

Наконец очередь дошла до пионерки Маши Александровой, представительницы волостной пионерской организации имени Спартака. Звонко зазвучал её голос над митингующими слушателями.

- Мы, юные пионеры Моздокской уездной пионерской организации имени Спартака, узнав из доклада о смерти дорогого великого вождя Владимира Ильича - пионера русской и мировой революции, выносим своё юношеское великое соболезнование РКП (б) в лице Моздокского уездного комитета РКП (б) и громко заявляем нашим старшим революционным бойцам, что дорогой наш дедушка

- пионер Владимир Ильич умер, но идея и учение его глубоко живут в наших юных

232

сердцах. Мы, юные пионеры, клянёмся перед прахом глубокочтимого Владимира Ильича, что начатое им дело освобождения пролетариата будем нести под руководством Российской Коммунистической партии и ленинизма до победного конца. Спи, дорогой любимец - пионер Владимир Ильич. Ты умер, но для нас идейно жив и жить будешь вечно!

Девочка отошла с переднего рубежа. На её место опять заступил руководитель митинга Матвеев Пётр Сергеевич.

- Дорогие друзья! А теперь слово от трудового крестьянства имеет представитель села Соломенское Войцехович Борис Карлович.

Фёдор и остальные соломенцы прекратили выстукивать ногами и обратились полностью в слух.

- От имени трудового крестьянства села Соломенское выражаю всем присутствующим на этом траурном митинге своё искреннее соболезнование и заверяю вас, что мы разделяем ту большую, несказанную боль, связанную с утратой нашего вождя - Владимира Ильича Ленина. Мать Россия, ты родила миру небывалого орла, а когда он до неба поднялся, сохранить не сумела. Это величайшая, неповторимая личность в истории человечества. Ему первому удалось создать партию, которая повела рабочих, крестьян и солдат на социальное переустройство жизни. Ленин ещё морщин не имел, а мы с болью в сердце оплакиваем гения и великий его ум, указавший путь, как бороть капитал. Здесь много звучало справедливых слов о том, что буржуазия попытается отвоевать утерянные позиции и снова закабалить трудовой народ и трудовое крестьянство. Я выскажу здесь твёрдое своё убеждение, что только сплочение народа вокруг Коммунистической партии не позволит никому осуществить эти коварные планы. Да здравствует РКП(б), да здравствует сплочённость вокруг неё всех трудовых масс!

Вайцехович отступил в задние ряды выступающих, а митинг повёл дальше Матвеев.

- В эти скорбные дни мы клянёмся нашему вождю, так рано ушедшему из жизни Владимиру Ильичу, клянёмся нашей Коммунистической партии, её генеральному секретарю товарищу Сталину, что весь народ сплотится вокруг Коммунистической партии, вольёт в неё свои лучшие силы и дело Ленина сохранит на века! На этом траурный митинг объявляю закрытым.

.Возвращались домой тем же составом молча. Перезревшей земляникой солнце катилось в закат. Чёрным трауром нотных знаков на безжизненных проводах застыли вороны. Каждый думал о великой смерти, примеряя её на свою судьбу. Перед самым селом Иван Яковлевич спросил начальство:

- Кто ж теперь страной командовать будет?

- По всему видно, Рыков, он пост Ленина занял, но и Сталин - крупнющая фигура, - почему-то с тревогой в голосе ответил Вайцехович.

Выгружаясь у сельсовета, Кондарев на вопрос сидельца Вергуна, подчищавшего распластанной лопатой крыльцо, "Похоронили?" с нескрываемой грустью подтвердил:

- Похоронили. Такую махину страна обронила, - смахнув слезу, быстро прошёл внутрь.

233

XIV

После короткой оттепели, во второй декаде февраля морозы даванули с новой силой. Пронизывающий до костей ветер добавлял неприятностей. Через полчаса после топки выстывали хаты. Большинство соломенцев скотину на водопой к колодцу не гоняли - поили дома, предварительно подогрев воду в вёдрах на плите. У Строгалей эту работу выполняли Поля с Алёшей. В один из таких морозных и ветреных дней ребята, натаскав воды и поставив её греться, пошли на баз управляться. Во дворе Поля подтолкнула Алёшу, намереваясь с ним поиграть в "пятнашки"1. Тот сразу же бросился её догонять. Но Поля была начеку, её юркости и изворотливости завидовали все сверстники. Однако Алёша тоже с характером. Решил взять её измором - измотать непрерывным бегом. Минут двадцать двор прожигался звоном ребячьего смеха, с разбегу обоими брались крутобокие сугробы, пока Поля, запыхавшись, не запросила пощады.

- Всё, всё, сда-юсь, сда-юсь.

Хлопнув Полю по плечу, Алёша и сам открытым ртом жадно ловил воздух. Сквозь одышку предложил игру временно прервать:

- Кон-ча-ем бе-сить-ся, по-сле по-бе-га-ем. Ты по-чи-сть ка-тух у ка-ба-на, а я двери к бы-кам и коням от на-леди освобожу.

Поля, направляясь к свинарнику, отломила от низа ставни сосульку и сунула себе в рот. Алёша с завистью поискал глазами ледяные подвески, но те висели лишь под самым карнизом крыши. Попрыгав и не достав, мыслями вернулся к лому, которым ему предстояло работать. Тот стоял у крыльца, вчера вечером дедушка им скалывал здесь лёд.

Подняв лом, заметил на нём намёрзшую ледышку. И решил её лизнуть. И тут произошёл с Алёшей казус. Холодным металлом прихватило язык намертво - не оторвать. Со страха Алеша дико замычал, привлекая к себе внимание. Чистившая уже поросячий катух Поля, услышав нечеловеческие звуки, выбежала наружу. Алёша, согнувшись, держал тяжёлую железяку на весу, а его вываленный язык свисал к тяжёлому лому. От увиденного она на секунду опешила и замерла. Ещё не сообразив, что нужно делать, Поля, желая немедленно помочь, метнулась к племяннику. Ухватившись за лом, попыталась смыкнуть его на себя, чем причинила боль и вызвала ещё более дикий страх у примороженного. Очень уж тому не хотелось лишаться языка. По этой причине Алёша взвыл недорезанным телком, пытаясь что-то сказать. Поля, вытаращив глаза, не знала, что делать. Наконец, из звуков "иши, иши" поняла, Алексей требует, чтобы она дышала на лом. Безрассудно ткнулась лицом к тому месту, где намертво прихватило Алёшин язык и часто задышала. Это не освободило из плена Алёшин язык. Повторила попытку. Переступая, сама случайно коснулась нижней губой лома, со страхом отпрянула, оставив на стылом железе кусочек кожицы с губы. Ранка сразу закровила. Окрасился кровью и надорванный язык Алёши. Поля, закусив раненую верхнюю губу, потянула Алёшу в дом.

1 Пятнашки - детская игра, в которой догоняющий должен "запятнать" убегающего.

234

Дарья Кирилловна из-за шума прялки не слышала, как в комнату боком протиснулся с ломом в руках внук. Следом за ним Поля. Хлестнувший по ногам стылый воздух заставил повернуть к двери голову. Мгновенно сообразив, что произошло, остановив пряху, вскочила, забегала, всплескивая руками. Первая мысль погнала её к печке. Потрогав рукой грубу, затараторила:

- Уже выстыла. Всё равно, давай его к печке, к печке!

Алёша поднёс огромный лом к грубе печи, притулился всей его длиной, но минуты через две замычал:

- Ил нет деежаать.

- Силов нету железяку держать, - расшифровала Поля.

В это время по крыльцу глухо затопотели валенки мелькнувших у окна дедушки и отца. Иван Яковлевич, войдя в дверь, остолбенел. У печи, словно распятый на ломе, стоял внук с вываленным языком. Тот зафиксирован на саженном металлическом стержне. Ту же картину увидел и Яков. Само происшествие показалось ему настолько смешным, что он, особо не вникая в обстановку, разразился хохотом.

- Кто тебя, как Иисуса Христа распял на лому, сынок? - сквозь смех выдавил из себя он глупый вопрос. - Скоро в доме свой немой будет!

От этих слов у Алёши ещё больше расширились глаза, и он ещё одичалей замычал. Дарья Кирилловна махнула на сына рукой:

- Какого чёрта скалишься, язык у сына твоего уже весь в крови.

Эти слова весёлость Якова смахнули в одну секунду. В мгновение он оказался рядом со страдальцем. И тут же посыпались команды.

- Мам! Воды теплой!

Дарья Кирилловна кинулась к чугункам. Загремела крышками, и через секунды, семеня торопливо полными ногами, принесла кружку тёплой воды. Яков, попытался голой рукой взять край лома, понял, что и сам прилипнет к нему, по-скорому натянул варежки и, приняв воду, скомандовал сыну:

- Угинайся!

Попытался снизу подсунуть к лому кружку, но струя проливалась мимо. Тогда он велел страдальцу распрямиться и завалить лом набок, стать в позу распластанного коршуна, совершающего разворот.

- Вот, теперь хоть какой-то доступ к примёрзшему языку образовался. Мам, поливайте сверху на железо!

Яков, придерживая лом, наблюдал, как вода, встретившись с языком, окрашивалась кровью и меняла цвет; подлизываясь на подбородке, она стекала сыну прямо за пазуху. Иван Яковлевич, потеряв терпение, предложил свою помощь:

- Может, я чем подсоблю?

- Обойдёмся без вас, - вспылил и Яков. - Несите, мам, ещё кружку воды, я сам попробую отливать.

Иван Яковлевич отошёл к столу. Тем временем Дарья Кирилловна подала ещё одну полную кружку тёплой воды. Ловчась, Яков пытался со всех сторон подсунуться посудиной, плескался водой, частично она попадала на лом, частично на язык. Опустела кружка, а язык оставался в плену.

- Как, держит ещё? - участливо спросил он сына, отдавая кружку матери.

- Ещё, мам.

235

Поля, угнувшись из-под низа, произвела оценку ситуации.

- На краешке чуть держит, - доложила она. - Мож, попробуем оторвать?

В ответ - перепуганное мычание и выкатывающиеся из орбит глаза, немо умоляющие этого не делать. Дарья Кирилловна, уже снявшая крышку, кинулась к внуку.

- Не вздумайте отрывать, а то будет потом шепелявить или вовсе немым станет.

- Мам, ещё одну кружку, я сказал! - командует Яков нервно. Но очередной кружки не понадобилось. От перепуганного, горячего дыхания Алёши железо перестало удерживать язык. Тот, отслоившись, некоторое время продолжал без всякого движения, отвисло свисать бесформенным куском мяса изо рта. Глаза и лицо пострадавшего отображали только страх.

- Всё, не держит, - зафиксировала ситуацию Поля.

И тут язык Алёши мгновенно нырнул в рот и спрятался за зубами, словно обрёл там самую прочную защиту и охрану. Хозяин пострадавшего языка, оглушённый радостью, продолжая молчать, завертел головой, осознавая, где он и что с ним произошло. Глаза его, поменяв испуг на восторг, прояснились, засияли, заискрились, ликующе забегали по сторонам, надменно посмотрели на лом, словно на обидчика. Алёша ещё по инерции держал лом на весу, боясь шевельнуть его, - страх ещё жил в нем, но уже каждая клеточка лица светилась седьмым небом везения. Щёки медленно расплывались необычайно довольной, торжествующей улыбкой.

Бросив к ногам глухо брякнувший лом, сознался:

- А страшно было по-настоящему

Радость овладевала и домашними. Яков, похлопал сына по штанам сзади.

- У тебя тут от страха авария не случилась?

Полю разрывало от смеха.

- Если б вы видели, как он в двери проходил, - она для показа раскрылатила руки и, заваливаясь боком, собой изображала, какими пируэтами Алёша преодолевал двери.

- Ну, вот тебе урок, - назидательно, но беззлобно поучал Иван Яковлевич внука, - в следующий раз будешь думать, прежде чем лизнуть.

Пару дней язык у Алёши болел, а потом, как выражался его хозяин, "зализал-

ся".

Фёдор, узнав о происшествии с Алёшей, шутил:

- Даже начальству лизать, нужно знать место. Не там лизнёшь - бубны получишь.

XV

Смена руководства в стране в жизнь крестьян изменений не внесла. Народ чувствовал особым чутьём: страной правят всё те же люди.

Дни Фёдора всё больше забиты делами на хуторе, всё меньше времени для встреч с родными в Соломенке.

А там Строгали во всю развернули размол зерна на корма. Ничем не запятнанная слава об их мельнице облетела округу. Завозы пошли и из соседних сёл и хуто

236

ров. Иван Яковлевич попеременно с Яковом работали на мельнице. Частенько там и заночёвывали.

Когда становилось невмоготу, подпрягали Фёдора. Он не сопротивлялся, но и особого желания работать в облаках пыли, ворочать тяжёлые мешки, не выказывал. Раскинув умом, Фёдор понимал, что дело это незаметно перейдёт в Яшкины руки и станет его собственностью. А Фёдору хотелось иметь мельницу свою, чтобы только он был её хозяином, и вёл бы дело так, как считал нужным. Фёдору не терпелось поскорее выделиться достатком среди других, сровняться, а может быть, и обойти такого богатея в селе, как Волошина. Работа же на мельнице отца и брата только этому мешала.

Для осуществления своих задумок Фёдор совершил лёгкий маневр на животноводство: прикупил ещё дюжину четырёхмесячных бычков, и те с ранней весны и до поздней осени на люцерновом улеше с утра до вечера нагуливали вес. Там же паслись три его коровы и пара быков. Изредка треножил жеребцов и под свой личный присмотр выпускал их в зелёнку.

Время от времени наезжал смотреть свои посевы. Всходы пшеницы и ячменя на отцовой деляне душу Фёдора уже так не волновали, как раньше. Каким-то неведомым чувством ощущал то, что он уже не сегодня, так завтра - отрезанный ломоть от общего каравая. Добавочно с отцовского дома для его хозяйства ничего, кроме крох, не перепадёт. Обязан рассчитывать на себя. Поэтому время и силы должно класть в своё хозяйство. И не имей он нужды в комбикормах для своего хозяйства, потихоньку и незаметно отхилился бы и от мельничных дел. Хотя отец не раз напоминал, что у каждого и для помола карман свой. Отработав как-то неделю на мельнице, Фёдор намеревался взять домой мешок дерти. Но Иван Яковлевич без стеснения поинтересовался:

- А ячменя ты сколько завёз?

Фёдор, поняв с обидой и огорчением, что отец его поставил в равные условия с другими клиентами, промолчал. Обиду глушил разговорами с заезжим людом. Ввязывался в беседы легко, начинал с погоды, опрокидывал её на урожайные виды, потихоньку, исподволь, выпытывал, какие у тех цены на мясо, молоко, на живой вес свиней и скота. Без всякой охоты выслушивал разные обрывки политических сообщений, сам придерживался одного направления - лишь бы там, наверху, не дрались, зная, что, когда паны дерутся, у холопов трещат чубы. Кремлёвские свары пока до низов не докатывались.

После таких расспросов Фёдор ещё увереннее строил планы на расширение хозяйства и увеличение барышей. В начале лета Фёдор прикупил ещё шесть телят.

Одна Катерина, прочувствовавшая своими руками возросшее поголовье скота, потихоньку сопротивлялась хозяйственным аппетитам мужа.

- Куда нам ещё расширяться? Итак, на отдых времени не остаётся. А ну, три коровы передои, да по три раза в день, а потом молоку лад дай. А окромя, остальное хозяйство. За управкой в гору некогда глянуть!

- Ничё, мать! Скоро сын подрастёт, на хозяйство наляжет!

- Сыну только третий год, а ты ему уже хомут приготовил!

- На этом свете всё даётся через труд.

- Только не сызмальства.

237

- Детям не одно баловство нужно, но и посильная работа.

- Какой ты жестокий! Для того и даётся человеку детство, чтоб жизнь адом не называл.

- Ад или каторга, а из жизни что-то никто не спешит уйти, все хотят подольше пожить.

- Нашёл сравнение! Детство и старость - это разные вещи.

После этого разговора и Фёдор и Катерина остались взаимно неудовлетворёнными. Наступило короткое отчуждение друг от друга. Оба своё тепло выплёскивали на детей. Сын толокся под ногами у Катерины, пока не было отца, а когда тот появлялся в доме, прилипал намертво к Фёдору. Тот частенько сажал Толика на коня верхом и даже брал с собой в недалёкие поездки. Когда сын оказывался на спине лошади, то таращил глазёнки и клещил пухлые пальчики на гриве жеребца. Протронув гнедого на пару шагов, отец снимал его и, прижимая к себе, слышал, как гулко стучит сердчишко в груди.

Катерина после очередной дойки, поднимая ведро с молоком на лавку, почувствовала резкую боль внизу живота. Вечером пожаловалась мужу:

- Чего-то здесь у меня стрельнуло, до сих пор не проходит.

Встревоженный Фёдор, засуетился, захлопотал возле Катерины.

- Ты, Катюша, полежи пока, а я подводу подготовлю, к фершалу поедем.

- Надеюсь, так пройдёт?

- Не-не. Тут я тебя слухать, жонка, не буду, - и, не дожидаясь возражений, убежал на баз.

Через пару минут вернулся за Катериной, подхватил её на руки и понёс через комнаты на выход. Сразу же вспомнился ей сладкий момент их свадьбы, когда Фёдор нёс её на руках в дом, и такая теплота пролилась в её душе, что невольно навернулись слёзы. Уложив жену на подводу, забрал детей одной охапкой. Накинул щеколду, замок искать не стал.

От хутора Андреевского со звоном колёс пропылила подвода до самого дома фельдшера Яськина. Герасим Петрович, выслушав Катерину, выпроводил Фёдора за дверь, пропальпировал ей низ живота, дал лекарство и наказал строго-настрого:

- Неделю - две - никакой работы!

- Да как же без неё, муж-то коров не попередоит? - попыталась возражать Катерина.

- Я сейчас и мужу твоему накажу, - погрозился он, распахивая дверь.

- А я уже тут,- отозвался от порога Фёдор, уточняя, - если заслужил, наказуй-

те.

- Заслужил-заслужил. Жену от работы освободить!

- Шоб и за ложку не бралась?!

- Шутишь, а дело может закончиться так, что будешь остаток её жизни с ложки кормить. Полмесяца никакого труда!

- Да как же с таким хозяйством выкручиваться?

- Как хочешь, так и выпутывайся, но чтобы жена тяжелее. - фельдшер подыскивал сравнение, но ему помог Фёдор.

- Тяжелее стакана.

238

- Вот-вот, тяжелее стакана, чтобы она ничего не поднимала.

И уже за воротами, провожая нежданных пациентов, увидев в подводе двух детей, смягчился.

- Ну, хотя бы неделю потерпите, а потом мне покажитесь.

От Яськина Фёдор завернул к своим. Рассказал о беде. Тут же на семейном совете приняли решение, ехать Анне с ними на хутор и неделю жить там.

Фёдор видел, как губы Анны дрогнули, скрывая ликование. Свет радости и доброго настроения угнездился в изгибе её повеселевших губ. Когда она уселась на подводу, прижала к себе племяша и по-новому посмотрела на округу. Мир будто кто в свежие краски окунул! Увиделось и почувствовалось то, что раньше не замечалось. Вот волна ромашек, выплеснутая к обочине дороги летним прибоем тепла и влаги. Цветы празднично встречают её распахнутыми светлыми глазами. А там цветущее море сурепки гуляет под дыханием ветерка. Дальше - озером зари, трепеща, плещется маковое поле. Назло петухам запели лягушки.

Анна посмотрела на бледную Катерину и, взгрустнув, про себя отметила: "Меня, как мошку, несёт дикая сила на вспышку праздничного чувства, а сопернице моей не до солнечных дум".

.На хуторе она с Фёдором помогла Катерине сойти с подводы, проводила её в дом и уложила в постель. Перепеленав Тоню, положила к груди матери.

- Ну, пойду я управляться. Есть у тебя что-нибудь будничное мне на себя накинуть?

- Там, в летней кухне, - рабочие халат и передник. Феде скажешь, он покажет.

Анна вышла во двор. У калитки, как букет величавой печали, источала терпкий запах белая сирень. Глубоко вдохнув её аромат, она посмотрела на копавшегося возле коней Фёдора, как дитя на конфетку. Подошла, тронула за руку

- Ну, вот мы и дождались момента?

С резвостью ужа, испуганного дрофой Фёдор ушёл от ответа.

- Пойдём, я хозяйство покажу.

Игнорирование Фёдором намёка Анны на будущую близость, шевельнуло в душе её тень сомнения. Но, наткнувшись на мысль, мол, он из тех мужиков, кто не словами, а чем надо работает, тут же успокоилась.

.Анна передоила коров, процедила молоко, кружку ещё парного с ломтем белого хлеба отнесла Катерине. Дремавшая сноха вздрогнула, когда увидела её перед собой.

- Вот, поешь, - запоздало выдавила из себя Анна.

- Ну, как там у вас получается, - Катерина имела в виду управку.

Но в голове Анны несли дежурство свои неотступные, плотские мысли, и она дерзко ответила:

- Коль у обоих воля не притупится, то что-нибудь получится.

С хозяйством закончили к середине ночи. Анне постлали в детской комнате. Тоню вернули в зыбку1. А Фёдор лёг рядом с женой. За окнами под летним звёздным покрывалом дремала тишина. Сон не брал. Своими словами Анна трону

1 Зыбка - люлька.

239

ла залежь чувств. Плотские думы, как волки на барана, накинулись на Фёдора со всех сторон. В сердце проснулся гром поступка - "Была не была, куда вынесет". С этим убеждением и уснул. Перед рассветом решил выйти во двор. Проходя через детскую, кинул взгляд на спящую Анну. У той из-под простыни выпросталась бесстыдно откинутая нога и теперь мраморно-бело манила к себе. Фёдор на какое-то мгновение остановился, даже задержал дыхание, но тут, словно напоминая о себе, прокашлялась Катерина. Фёдор почапал к двери. Звёздный плащ кутал землю. Серебристый свет цедился на округу. На базу' сытно дышали бычки. Обойдя хозяйство, Фёдор вернулся в постель, позоревать. Но не успел ещё как следует уснуть, услышал, что поднялась Катерина. "Должно быть, по своим женским делам", - в дрёме подумал Фёдор. Но вскоре услышал грюк подойного ведра. Вскочив, оделся и вышел на баз. Катерину уже застал под коровой, обмывающей вымя.

- Ты чего это?! - насыпался он на жену.

- Та, мне уже легче. Та, я потихоньку, - оправдывалась Катерина.

Но Фёдор был неумолим.

- Все разговоры прекратить! Поднимайся! Он силой помог ей встать, отобрал ведро, и прямым ходом повёл в хату. Там одевалась Анна.

- Кать, ты чего вскочила?

- Она уже под коровой сидела, - подлил в нотацию строгость Фёдор.

- Та, мне уже легше.

- Лежать, Катя, и не дёргаться. В туалет захочешь и то ведро поднесу

- Та ну, придумал такое! Что ж я до нужника не дойду?!

- Катя, ты с болезнью не шути, бо она так пошутит, шо смешным никому не покажется.

Фёдор с Анной вышли на баз. От росной седины посветлели тяжёлые травы. В воздухе прозрачная свежесть. Солнечным словом пискнул первый скворушка.

- Медвежий у вас угол.

- Ведмедей нету, а волки бывают.

.Утренняя управка окончилась. Анна сварила молочную затируху. Все позавтракали. Катерина поела в постели. Неприятное чувство присутствия чужого человека в доме, да ещё женщины, постоянно теснило грудь Катерины. Она с тревогой поглядывала на мужа, следила за каждым его жестом при Анне. Катерина чувствовала и видела: укупный уклад жизни, налаженный ею, ломается. Лопнул её глянец. В доме руководит чужая тень.

В тревоге медленно, нескончаемо долго тянулись для неё дни.

Однако для Анны они, наоборот, бежали очень быстро, и она нервничала, столько дней пронеслось, а у них с Фёдором даже поцелуи не начались. В один из вечеров во время управки она позвала Фёдора в коровник, где загодя разровняла сено для любовного дела. Но тот, словно почувствовал, зачем его зовёт Анна, дойдя до двери, остановился.

- Чё, Ань?

- Иди сюда, не пожалеешь, - из темноты проёма тёк шёпот с завораживающим, загадочным предыханием.

- Постой, я щас, - Фёдор мотнулся в дом за сыном.

С ним и вернулся в коровник.

240

- В чём нужна моя помощь? Мы сейчас с Толиком в четыре руки.

У Анны тень досады вытянула в нитку губы. Она-то думала, что Фёдор вернётся во всеоружии, а он "помеху" за ручонку привёл.

С того момента у Анны к Фёдору зародилась неприязнь, мол, держит меня за дуру. И с каждым днём, ощущая, что Фёдор намеренно с упорством держит дистанцию, неприязнь и злоба нарастали.

Настал последний день пребывания Анны на хуторе. Улучшив момент, когда осталась наедине с Фёдором, она подошла к нему, сняла былинку с его лица, поправила волосы и, глядя ему прямо в глаза, спросила:

- Ты мне скажи, ты меня возьмёшь сегодня?

- На мельницу? - прикинулся он простофилей.

- Мне всё равно, где ты меня будешь е., я тебя хочу.

- Аня, нам же головы поотрывают.

- Если бы знал, как я тебя хочу, то вместе со мной лёг бы раньше времени в гроб.

- Но я туда не спешу

- Оно и видно, что ты никуда не спешишь. - Её ресницы, задрожав, наполнились, как тычинки пыльцой, мелкими капельками слёз.

Фёдор глядел на её рябиновые воспалённые губы, уже притянул Анну к себе, решив их поцеловать, но Анна резко оттолкнула его.

- Моей души тебе не понять. -

И ушла. Ушла пешком в село, домой.

Катерина допытывалась у Фёдора.

- Что между вами произошло?

- Ничего не произошло.

- Как же так, ушла и не попрощалась.

- Это ты уж причину у неё повыспроси. Да вообще, кто вас, баб, разберёт.

XVI

После смерти Ленина партия РК(б) готовилась к своему XIII съезду. Ещё при жизни Владимира Ильича Ленина, и особенно во время его болезни, на первое место в партии выдвинулся мало кому известный человек Иосиф Джугашвили - Сталин. Ленин дал этому человеку пост 1-го секретаря ЦК КП, так как считал его знатоком внутрипартийных отношений, лично знающим большинство руководящих членов партии. Занимая этот пост, Сталин ещё при жизни Ленина назначал на все руководящие посты в аппарате партии своих сторонников.

Когда Ленин умер, его пост Председателя Совета Народных Комиссаров занял Рыков Алексей Иванович. Но Сталин сразу дал понять, что он, 1-й секретарь ЦК партии, является первым лицом в стране. Не откладывая ни на день, он организовал поистине общемасштабную, титаническую работу по сплочению советского общества вокруг партии. В стране во всю ширь развернулся Ленинский призыв в партию.

В уезд вызвали Ялова и провели сразу к секретарю уездного бюро РКП(б) Матвееву Петру Сергеевичу.

241

- Сколько у вас в селе членов партии?

- Я, да Аким Платоныч Кондарев.

- Вот, пожалуйста, даже не полная ячейка. Кого можете рекомендовать?

- Можно Гонтаря Юрия Афанасьевича и Вайцеховича Бориса Карловича.

- Готовьте открытые собрания, чтобы приём проходил гласно, на глазах у народа, - наставлял секретарь уездного бюро РКП(б) Матвеев, - это требование самого Сталина.

- Пётр Сергеевич, а кто в стране нынче главный? Рыков или Сталин? - по- простецки, напрямую поинтересовался Ялов.

Матвеев так же, по-простецки, поделился мыслями.

- По всему видно, Сталин будет страной править. По газетам слежу, более достойных нету.

(Однако, в партии в то время было немало заслуженных, более известных и более способных, чем Сталин, людей: блестящий теоретик партии Бухарин (автор книги "Азбука коммунизма"), старые помощники и соратники Ленина по созданию и структурному строению партии - Рыков А.И., Каменев Л.Б. (Розенфельд), Зиновьев Г.Е. (Радомысльский) и другие. Сталинские публичные выступления меркли перед выдающимися ораторскими способностями Льва Давыдовича Троцкого (Бронштейна). Тот легко мог заставить зал смеяться и, сразу же, через минуту - плакать. Да и авторитет его как писателя, признанного организатора Красной Армии, добившейся с его участием многих побед, не оставлял Сталину, по мнению цековцев, никаких шансов удержаться у руля партии.

Свою личную власть в партии и стране Сталин начал укреплять постепенно, терпеливо и осторожно. Одновременно он, как мастер внутрипартийных интриг и закулисной борьбы, в сочетании со своей абсолютной беспощадностью, повёл тонкую работу по дискредитации всех своих конкурентов. У каждого из них были найдены ошибки, какие-то грехи и недочёты, совершённые в прошлом по отношению к партии. Подчинённая Сталину печать, якобы в интересах партии, анализировала из номера в номер эти ошибки, их причины и их следствия. В тех же печатных изданиях, в целях поднятия авторитета партии, поднимался культ Ленина, как знамя партии. Общественности с эпитетами рассказывалось, как много приходилось работать Ленину и его верному помощнику Сталину, чтобы эти ошибки исправлять. Слово к слову, как кирпич к кирпичу, выстраивалось мнение общества - без ошибок работал Ленин, а теперь так работает только Сталин. Первые годы своей власти Сталин был очень осторожен. Членов партии за политические ошибки и провинности не расстреливали и не сажали в тюрьмы. Даже главного своего врага "Лёву" Троцкого Сталин трогать пока не разрешал. Но уже присматривал для него тёплое яблочное место. Бендеры или Алма-Ата? Сталин ещё не решил. Пока не до пробы яблок.

Ведь стране предстояло ещё узнать о таких огромных заслугах Сталина, о которых никто и не подозревал: победа над Белыми армиями Колчака в 1919 году была достигнута только благодаря личному участию товарища Сталина, и в октябре того же года, также благодаря Сталину, была разбита и уничтожена Белая армия Юденича под Петроградом.)

Ялов, возвращаясь из уезда, много думал об этом. Однако вскоре его мысли навострились на выполнение указания уездного руководства о приёме новых чле

242

нов в партию. В голове Ялова проскакивала и шальная мысль: какую бы выгоду извлечь от будущих кандидатов в партию Гонтаря Юрия Афанасьевича и Вайцехо- вича Бориса Карловича.

XVII

Терский губком РКП (б) широким фронтом развернул работу по Ленинскому призыву в партию. С целью укрепления диктатуры пролетариата предполагалось влить в партию рабочих "от станка".

Ответственный Секретарь Терского губкома РКП (б) Котляр С.О. изучал сводку по округу на 8 марта 1924 года. Пятигорск, как центр Терской губернии дал цифру 550 человек. Центр соседней губернии Ставрополь принял в партию в начальном периоде Ленинского призыва 360 человек. Карачаево-Черкесия дала около сотни кандидатов в партию. Больше всех вовлекли в партию в Минеральных Водах

- 157 человек, но оно и понятно, там железная дорога, на ней дисциплина и организация, как в Красной Армии. Постарались георгиевцы и прохладненцы. У них соответственно: 105 на 97 принятых в партию. Опять же, там сказывается влияние железной дороги. В остальных местах - слёзы. А за село и говорить не приходится. Во многих сёлах, посёлках, деревнях, станицах даже полноценных комячеек нет. "Рабочих в партию призываем "от станка", а на селе необходимо в Ленинский призыв вовлекать батраков, - подумал он. - Сегодня же нужно отправить директиву по уездам. Пусть через общие беспартийные собрания формируют в каждом селе комячейки".

Котляр брякнул звонком, вызывая секретаршу. Вошла женщина лет сорока, с короткой стрижкой, в белой строгой кофте и тёмного сукна юбке:

- Слушаю вас, Сергей Осипович.

- Что у нас с женделегатками?

- Завотделом работниц Салюшкова вчера при мне доложила товарищу Вдовину что на Горячеводской беспартийной уездконференции крестьянок избрана казачка Бесшкурова Римма Александровна на Московскую международную конференцию коммунисток. Она воспитательница сиротского детского сада "Гвоздичка".

- Хорошо. Есть ли ещё какие новости?

- Да, Сергей Осипович, получили перья и карандаши, всем отделам не хватает.

- Пока не распределяйте. Отдадим тем, кто в этом острее всех нуждается. Это временное явление. Американский концессионер Арманд Хаммер открыл в Москве карандашную фабрику, проблем с этим товаром скоро совсем не будет.

- Дай-то Бог.

- Бога забывайте, в любом случае, в этих стенах я ни от вас, ни от кого другого слышать о нём не должен.

- Извините, Сергей Осипович.

- Расшевеливайте уездкомы с призывом в партию!

- Уже, Сергей Осипович, директивы разослали.

.В Моздокском уездкоме РКП (б), получив директиву Тергубкома РКП (б) о Ленинском призыве в партию, её размножили и разослали по местам.

243

.В селе Соломенском на 15 марта 1924 года наметили общее партийное собрание с привлечением беспартийных жителей. Но установившаяся после шедших до этого проливных, обложных дождей солнечная погода, просушивая поля, чуть было не сорвала его. Все жители села эти дни пропадали на своих ланах. Многие занимались вспашкой, а кое-кто уже и сеял.

Ялов, Кондарев, Гонтарь и Войцехович, рассчитывавшие хотя бы на пару десятков человек, дождались четырех старух и стайку пацанов и, видя, что дополнительных народных масс не предвидится, решили проводить собрание с теми, кто есть.

Ялов, как коммунист с большим партийным стажем, взял первым слово:

- Товарищи коммунисты, беспартийные и прочие пребывающие на данном собрании! Объявляю повестку дня, которую мы на бумаге уже указывали, это приём в кандидаты членов РКП (б) подавших заявления: Гонтаря Юрия Афанасьевича и Вайцеховича Бориса Карловича. Других желающих влиться в ряды РКП (б) пока не поступало. Заявление первого зачитает товарищ Кондарев Аким Платоныч - нынешний председатель сельского Совета.

Кондарев прокашлялся, оглядел кучку любопытных и дисциплинированных старух и, прежде чем приступить к чтению, высказал своё мнение.

- Смерть Владимира Ильича Ленина обязует нас сомкнуться, стать сталью большевистской партии, это для того, чтоб правда взяла.

- Про чё это он балакает? - громко спросила крайняя старуха свою соседку в зале.

- Про какое-то железо.

Это выступление старух сразу сбило Кондареву пыл выступления, и он стал читать заявление:

- В Соломенскую комячейку от Гонтаря Ю.Ф. - батрака.

Эта новость открыто вскуражила баб: "Кто батрак? Юрка - батрак? На кого он батрачил? Как с Гражданской пришёл, так с тех пор и протирает штаны в конторе",

- загалдели и те старухи, которые до этого молчали.

- Старухи! Не шуметь! Иначе выставлю наружу! - пригрозил Ялов.

Кондарев продолжил:

- Прошу принять Ленинским призывом меня в кандидаты членов РКП (б). С линией партии знаком, обязуюсь все силы класть на её претворение в жизнь. Подпись - бывший красноармеец-буденовец и батрак Гонтарь.

Опять слово "батрак" вызвало у старух бурю негодования. Но на них перестали обращать внимания. И Кондарев представил рекомендующих.

- За Юрия Афанасьевича поручились товарищ Ялов Семён Осипович и я. Мы давно знаем товарища Гонтаря, как человека с оружием в руках защищавшего права трудящихся масс, как человека, идущего в партию не по принуждению, а по своему разумению.

И ещё долго Кондарев размазывал слащавую патоку никчёмных возвышенных слов, окончательно сбивших старух с толка.

Потом Ялов предложил поднять руки, и в президиуме единогласно вверх полезли пятерни, подняли руки даже те, которых принимали в партию. Ялов, похохатывая шепотком, их поправил и пришлось переголосовать. Теперь Ялов и Кондарев,

244

да какой-то мальчишка подлипалой, прячась за лавку, поднял обе руки вверх. Ялов объявил о единогласном принятии Гонтаря кандидатом в члены РКП(б).

По схожему сценарию кандидатом в члены партии РКП (б) оказался и Вай- цехович. Ему в огромную заслугу перед районом Ялов поставил выступление на траурном митинге по случаю смерти Ленина в Моздоке.

- Он так сказал, так сказал! И как человек с душой, с великим сочувствием, и как зрелый политик, заглянув лет на пять вперёд! Меня тогда сам секретарь уездного комитета РКП (б) товарищ Матвеев поблагодарил за такое выступление. Поэтому я обеими руками за приём Бориса Карловича кандидатом в члены РКП (б).

Старухи в полголоса переговаривались между собой, но слова их долетали и до президиума.

- Ничё так, вежливый, всегда поздоровается.

- Та, хай идёт в партию, всё равно туда наберут всяких непутёвых, а этот хоть здоровается.

Когда Ялов предложил поднять руки тех, кто за то, чтобы принять Вайцеховича кандидатом в члены партии, кроме Ялова, Кондарева и Гонтаря "за" руки подняли и все старухи.

По окончании собрания старухи, выползшие на свет из школы, щурясь и медленно продвигаясь к ограде на выход, вслух обсуждали его итоги.

- И всё ж, Анисимовна, если б не ты, я за Кольку нынче руку не подняла, а ты: вали кулём - потом разберём!

.Соломенская партийная ячейка должна была в начале августа 1924 года принимать участие в работе партийно-хозяйственного актива Терской губернии. Тягловое дежурство выпало на двор Строгалей. Иван Яковлевич, посоветовавшись с сыновьями, отрядил в поездку Фёдора. До рассвета Фёдор запряг в безрессорную линейку дарёных жеребцов, лихо подкатил к правлению, где полным составом загрузились делегаты. Ялов, кинувший своё тело последним из шумной компании, спросил Фёдора:

- Ну, что, дотащит нас твой рыдван?

- Не дотащит, а домчит! - тронул Фёдор лошадей в дальнюю дорогу. Светающим руслом цедилось раннее утро. Подзвёздный очаг восхода закипал медленно. Им на горизонте подсвечивались седые облака полыни. Отягчённая гроздьями сумрака сбоку громоздилась полоса лесопосадки. За селом Воронцово-Александровское рядом с дорогой на Минводы зашагали телеграфные столбы. На одном из них - безмолвным его продолжением - дремал беркут, даже тарахтенье экипажа его не потревожило. Навстречу растянутым штрих-кодом плыли стройные столбы-братья - вестники новой эпохи. Они и натолкнули попутчиков на разговор об электричестве.

- Вот так скоро столбы понесут на своих плечах электричество, - завёл разговор Ялов.

- А сейчас разве они не то несут? - отозвался с передка линейки Фёдор, знавший, что телеграф содержит в себе зашифрованные токи электричества.

- О, это слабенькое электричество, а то побежит такое сильное, что несколько сёл, хуторов и, может, даже целый город светом обеспечит.

- Как это - обеспечит светом? - опередил одинаковым вопросом Фёдора Юрий Гонтарь.

245

- Керосиновые лампы будут не нужны. Лампочку Ильича вкрутил - и видно, как от солнца в полдень, собирай иголки, да лень-матушка нагибаться, - расфи- лософствовался Кондарев. - Недавно газетка попала мне за прошлый год, так вот там было пропечатано сообщение: на Белом Угле, это от Пятигорска недалеко, где-то за Ессентуками пустили электростанцию на воде. Вода там вырабатывает электричество, и оно по проводам бегить в дома и даёт туда свет.

- Вот бы где поглядеть, - мечтательно высказал общее мнение Фёдор.

- Мож, нонче и увидим, ночевать-то будем в Пятигорске, - подал надежду Ялов.

К концу дня притомлённые кони заплетающейся трусцой везли Соломенских партейцев по Пятигорску. Быстро нашли здание губисполкома. Завтра там состоится заседание. Ялов с Кондаревым прошли внутрь, доложились о своём прибытии и получили талоны в один из санаториев на ночлег и питание. Санаторий назывался "Народные ванны", он располагался в цветнике, близ горы Горячей. По прибытии на место делегаты, собрав свои вещи, ушли получать номера, а Фёдор остался с лошадьми. Он разнуздал жеребцов и навесил им торбы с овсом. Через время вернулся Кондарев.

- Ты чево ж не пошёл с нами, и тебе, Фёдор Григорьевич, койка есть. Сдай лошадей сторожу и пошли.

- Не, я тут, с жеребцами побуду.

- Ну, как желаешь! - Кондарев, обижено махнув рукой, ушёл в гостиницу. Вечерело. Фёдор решил перекусить. Разложившись на облучке, занял рот хлебом с салом. За этим занятием его застал сторож, пришедший на дежурство.

- Ужинаете?

- Да надо червяка заморить, а то целый день были в дороге, было не до еды.

- А откуда добирались?

- Село Соломенское.

- Не слыхал.

- Про Воронцовку, может, чули1?

- Воронцовка, про такую слышал.

- Ну, так вот, а село Соломенское ещё на пятьдесят вёрст далее.

- Далеко вас занесло. Зовут тебя как?

- Фёдор. А вас?

- Николай Иванович Кучков. Ты, когда поужинаешь, можешь смело идти спать в номера.

- А как же жеребцы?

- Ничё с конями твоими не случится.

- Не, я уж лучше тут на линейке покимарю. Со мной дождевик, троих можно укутать.

- Ну, тогда протронь к той пристройке, чтоб никому не мешать.

- Это можно.

Сторож ушёл. Подъехали ещё три экипажа. Начальство с них ушло в гостиницу. Никто из подъехавших ездовых коней не бросил и с начальством ночевать в

1 Чули - слышали.

246

гостиницу не пошёл. Фёдор свернул ужин. Распряг жеребцов, сбрую уложил в передке. Вскоре к нему вернулся сторож, следом сошлись и другие ездовые. Разговорились, расспрашивая друг друга, кто, откуда прибыл. Тем временем стемнело, и в нескольких окнах гостиницы очень ярко загорелся свет. Фёдор, как зачарованный, уставился в одно окно, в котором видна была горевшая белым светом грушеобразная стеклянная колба.

- Иваныч, вон то и есть лампочка Ильича? - не отрывая взгляда, заинтересованно спросил Фёдор сторожа.

- Она самая. Выдуманная русским человеком, кажется, Лодыжкиным. После того как наш человек лампочку Ильича выдумал, иностранец, Нобель, да, тот Нобель, который до сих пор капиталы на нашей бакинской нефти наживает, открыл в Ленинграде, бывшем Петербурге, завод Симменса и тоже лампочки Ильича выпускает, но с капиталистическим качеством.

- А чем же оно отличается, качество-то?

- А тем, что лампочки капиталиста чаще наших сгорают. Капиталисту надо ж их как можно больше сбывать, а как это возможно, если лампочка не будет сгорать. Для этой пакости при изготовлении лампочки Ильича они меньше какого-то металлу кладут. Хочешь взглянуть поближе?

- Хотелось бы, очень хотелось.

- Ну, тогда пошли, покажу. Кто ещё электрическую лампочку не видал, пошли со мной.

Все ездовые, мысленно махнув рукой на обязанность охранять коней, скорым шагом опережали сторожа. У открытой двери тёмного коридора он остановился, пошарил рукой и щёлкнул выключателем. Помещение озарилось светом.

- Во, глядите. На потолке есть та самая лампочка Ильича. А к ней по вот этим проводам, закреплённым на катушечках, бежит электрический ток. И чтоб его экономить, для этого имеется выключатель. Каждый может подойти и попробовать, включить и выключить.

- Давай, Иваныч, я попробую, - сдерживая от волнения дыхание, Фёдор подошёл к выключателю.

- Шо делать?

- Щёлкай рычажком вниз!

Фёдор рывком опустил выступ на выключателе вниз, и свет погас, как будто провалились все в чёрное безмолвие.

- Во, получилось. А теперь шо дальше?

- Теперь щёлкай его вверх!

Фёдор ещё раз с усилием смыкнул рычажок вверх, и свет зажёгся.

- Следующий! - командует сторож, а Фёдор уставился на лампочку. Яркий свет нити накаливания слепил глаза. Но Фёдор не отводил взгляда. Сбоку слышалось сопение другого кучера, пытавшегося произвести выключение.

- Слушай, уважаемый, ты так весь выключатель своротишь, зачем ты его, как медведь, лапищей обхватил и гнёшь к полу, одним пальчиком это делается. Давай твой палец, клади на этот рычажок. Поклал?

- Кажется, на какой-то пупырышке мой палец.

- А теперь дави вниз!

247

Щелчок, и свет погашен. Кромешная тьма вокруг. От выключателя сопение.

- Ну, включай же! - командует сторож.

В ответ - бессловесное пыхтение. Создалось впечатление, что кто-то там тискает кого-то.

- Включай же, мать твою! - проявляет нетерпение сторож.

По-прежнему молчание и тяжёлое дыхание.

- Ну, ты чего молчишь? - продолжает выяснять охранник.

- Пупку.. никак не отыщу, - сбивчиво отвечает "ученик".

Наконец, загорается свет. Его включил сам сторож. Он осуждающе смотрит на раскрасневшееся лицо кучера. Руки и пиджак того перепачканы побелкой.

- Пошли! - скомандовал сторож, "наевшийся" до отвала опытом обучения со вторым обучаемым за всех остальных. После того как Николай Иванович всех выпустил, он клацнул выключателем и пошёл с ездовыми к коням.

Ещё с пару часов в темноте Фёдор обменивался с ним мнениями о нынешней жизни. Потом попросил сторожа:

- Я присну на часок-другой, а вы не посчитайте за труд, приглядите за моими жеребцами, шоб их цыгане не увели.

- Не волнуйтесь. Отдыхайте.

С утра Фёдор, подгоняемый внутренней дисциплиной, привёл себя в порядок, попоил коней, убрал за ними навозные кучи и принялся в готовности ожидать партийцев. Те появились только после завтрака, побросали свои тела на линейку и Ялов за всех скомандовал:

- Пшёл!

Лишь Кондарев по дороге поинтересовался:

- Ты, Фёдор Григорьевич, хоть поспал?

- Поспал.

Через пять минут экипаж был уже на подъезде к зданию губисполкома. Только теперь у здания с активностью роилось человек пять милиционеров. Они регулировали порядок подъезда делегатов. Некоторым пролёткам дозволялось подъезжать близко, а такие делегаты, как соломенцы, обязаны были оставить экипаж в конце улицы и добираться пешком. Большое начальство под литое цоканье копыт подкатывало вплотную к входной двери.

Выслушав указание милиционера, Ялов скомандовал:

- Делегаты, за мной, а Строгаль Фёдор Григорьевич ждёт нас тут где-нибудь, смотри сам, где можно пристроиться.

Делегаты ушли. Фёдор притулил экипаж в такое место, чтобы лошадям всё время была тень, и стал наблюдать, как стекались люди на совещание. Мимо него гордо, военной выправкой, шествовали командиры с орденами на груди. А те кто был рангом пониже и небыл испорчен славой, торопились. В красных косынках простучало каблучками несколько подстриженных женщин. В одной из них мелькнуло что-то до боли знакомое. Фёдору показалось, что это его троюродная сестра Римма, но он не решился её окликнуть. Вдруг та, вслед которой уставился Фёдор, оглянулась и узнала его.

- Строгаль?!

- Римма?

- Я.

248

Фёдор бросился бегом к ней. На секунду она обернулась к спутницам, с которыми шла, крикнув:

- Девочки, идите, я задержусь.

- Римма, ты как тут оказалась, куда правишь?

- На партийно-хозяйственный актив. Ты, наверное, тоже приехал туда?

- Туда, привёз партийцев своих.

- Всё у вас нормально?

- В порядке. А у тебя?

- У меня всё - всё хорошо. Ну, я к тебе ещё подойду, а то я должна на этом активе выступать. Не прощаюсь, увидимся.

Римма скрылась в двери губисполкома. Понемногу делегатский поток стих и вскоре совсем прекратился, словно ручей пересох. Только двое милиционеров, переминаясь с ноги на ногу, мучились бездельем. Медленно текли часы, но жара не по времени властно крепчала. Видно, духота доняла и заседавших, потому как дружно стали открываться окна, и из них стали доноситься даже обрывки речи. Фёдору захотелось пить, и он направился к милиционерам.

- Вам кого? - в мгновение сбросив с себя истому жары, строго оглядывая Фёдора обыскным взглядом, спросил один из них.

- Я - ездовый, привёз партийных делегатов. Не подскажете, где можно воды испить?

Милиционеры, убедившись, что проситель попить не представляет мероприятию никакой угрозы, отослали его в соседний двор к водопроводной колонке. Её отыскивать не пришлось, несмотря на соседство такого солидного заведения, из водоколонки постоянно хлюпала вода. Фёдор попил впрок, попытался остановить воду, частично это ему удалось. Из открытых окон уловил несколько понятных сердцу слов. Но вода по-прежнему моментными накатами громко плюхалась на бетонную подушку и заглушала голос из зала. Повертев головой, Фёдор поднял валявшуюся невдалеке дощечку, подставил под шипящий поток и таким способом добился того, что вода больше не мешала слышать ему выступающего в зале заседаний. До его слуха долетело: "Мы стремились к тому, чтобы те организации, которые связаны с деревней, которые кредитуют деревню, приняли все зависящие от них меры, чтобы меньше давать кредитов зажиточным и больше снабжать ими бедняков. Хоть беднякам и нечем было гарантировать кредиты, и по этой причине они не получили в достаточной мере поддержки, всё равно они ощутили, что о них заботятся". "Кому нужна такая забота?" - зло подумал Фёдор, он уже намеревался уходить, как услышал очень знакомый женский голос. "22 июня сего года Горячеводская беспартийная райконференция крестьянок избрала меня представительницей для приветствия Международной конференции коммунисток". Фёдор, остановившись, замер. "Неужели это Риммка держит речугу?" Приблизившись, он сосредоточил слух на ближнем окне.

."1 июля я выехала из Минеральных Вод одна с двумя знамёнами: одно посылалось от работниц и крестьянок Терека и другое - от крестьянок Горячеводского района, вытканное и вышитое самими крестьянками-ткачихами станицы Зольской.

Я впервые попала в Москву, но не растерялась от шума советской столицы. Сначала попала в райженотдел, из которого меня отправили в третий Дом Советов для отдыха.

249

На 2-й день я отправилась разыскивать ЦК партии и Центральный отдел работниц и крестьянок. Поднявшись на машине на 6-й этаж, я попала в женотдел. Работники женотдела, узнав, что я, малограмотная, приехала одна с Терека на Международную конференцию коммунисток, так обрадовались, что начали меня обнимать и целовать, как родную и близкую сестру расспрашивая о нашем житье-бытье и работе, и всё записывали.

На третий день я в сопровождении некоторых товарищей отправилась к гробу нашего великого учителя В.И. Ленина.

Женщины-крестьянки! Я от имени всех вас, пославших меня, там, у гроба, дала клятву, что мы, женщины, понявшие его великое пролетарское учение, будем до последней капли крови проводить его заветы в жизнь, пока не останется рабынь и рабов во всём мире.

И вот я на конференции! Там впервые я увидела столько женских голов! Столько национальностей! И англичанка, и турчанка, и японка с итальянкой, полька, грузинка и даже самые отсталые, закабалённые женщины Индии прислали своих представительниц. Всех их не упомнишь и не перечтёшь! Все мысли их направлены к осуществлению диктатуры пролетариата и социальной революции во всём мире.

Конференцию открыла "бабушка" женского движения товарищ Клара Цеткин. Появление её и речь сопровождались несмолкающими аплодисментами. Слово о дорогом и незабвенном Ильиче - все встают под звуки похоронного марша, раздаются тысячи рыданий, только наш стойкий борец-подруга и товарищ Владимира Ильича Н.К. Крупская - выдерживает, не проронив слезинки. Такого выражения печали нельзя описать на бумаге.

Много, много приветствий! Вот говорят женщины Англии, Германии, Франции, Польши, Индии и других стран. И все стремятся к одному - власти Советов, осуществлению заветов Ленина.

Из всех приветствий я поняла там одно: необходимо сплочёнными рядами бороться за свержение капиталистов всех стран. Для этого же нам, всем тёмным женщинам, необходимо учиться, учиться и учиться, а также быть организованными! Без организации невозможна постройка нового государства.

И вот впервые я на трибуне. В одной руке - алое знамя работниц и крестьянок Терека, в другой - скромное самоделковое знамя казачек Горячеводского района. После моего приветствия я не знаю, что со мною было: гремела музыка, гудел театр от рукоплесканий, и весь президиум Международной конференции бросился меня обнимать. Казалось - пошли меня в огонь и я, не раздумывая, пошла бы по указанию Коммунистической партии.

Товарищ Николаева, зав. Центральным отделом работниц и крестьянок, выступая после меня, передала привет от Международной конференции всем вам, работницы и крестьянки Терека, и особенно подчеркивала важность и ценность преподнесённого от крестьянок Горячеводского района знамени. Она говорила: "Это знамя есть самое дорогое, потому что оно сделано руками беспартийных крестьянок, из этого мы видим, что крестьянка проснулась и идёт вместе с Коммунистической партией для совместной борьбы.

Всё не перескажешь; заканчивая это выступление, я призываю женщин- крестьянок идти по тому пути, который указал нам товарищ Ленин".

Голос, похожий на голос Риммы, смолк. "Придёт, спрошу, не её ли в столицу

250

носило?" - решил Фёдор, возвращаясь к лошадям. В тени, привалившись к дверям, в одиночестве молчком томились милиционеры. По их виду Фёдор понял, лучше их не беспокоить, "дремлют на ходу".

Ещё около часа доносились крикливые выступления. Иногда шквалом вырывались аплодисменты. И вдруг всё загудело и из губкомовской двери повалила галдящая толпа народа. Появились и соломенцы. Фёдор, в ожидании Риммы, мысленно останавливал их, мол, не торопитесь пока. Но те, хоть и вразвалочку, со временем сползлись к линейке. Ялов окинул взглядом наличие делегатов.

- Ну, что, все? Будем смазывать колёса на обратный путь? - он начальственно посмотрел на кучера.

- Может, вы бы пока прогулялись, водички минеральной попили, - издалека, с подходцем, начал Фёдор их отговаривать от немедленной отправки в путь.

- Что за причина? - спросил Ялов.

- Человек должен один сюда подойти.

- Что за человек? - не отставал он.

- Она тоже на активе была, даже должна была там выступать.

- А как её фамилия?

- Бесшкурова Римма Александровна.

- Выступление женделегатки Бесшкуровой всем запомнилось. Ты хоть знаешь, что она от Терека была представительницей на Международной конференции коммунисток в Москве? - и Ялов вспомнил, как звонким голосом с трибуны та читала по листку о своей поездке. - Кто она тебе?

- Троюродная сестра.

- Замужем?

- Тебя, Семён Осипович, одно интересует, - поддел Ялова Кондарев.

- Замужем, и мужик её, как шкаф, ревнивый до ужаса, Римку предупредил: "Если шо, то разорву пополам тебя и твоего хахаля".

- У, какой грозный. Однако, я должен сказать, далеко пойдёт твоя сестра. Я видел, когда она выступала, сам Котляр - ответственный секретарь губкома РКП (б) там же, в президиуме, давал указание городским начальникам насчёт её. Определенно её ждет повышение по работе, вот увидишь!

Прождали ещё минут двадцать, но Римма не появлялась.

- Ждать больше не будем, Фёдор Григорьевич. Её, вероятно, перехватило городское начальство, там у них в узком кругу банкет с рюмкой чая. Поехали!

Фёдор ещё раз глянул в сторону здания губисполкома, потом махнул рукой и взобрался на козлы, давая команду соломенцам:

- Грузись! По рангам и чинам.

XVIII

Приближалась первая годовщина со дня смерти Владимира Ильича Ленина. На очередной правленческой сходке, происходившей обычно в конце каждого дня, Кондарев затеял разговор о надвигающейся годовщине вождя.

- Как будем отмечать дату смерти Ильича?

- Митинг, как обычно! - выпалил Ялов.

251

- Вон, гляди за окном, вьюга такого даёт трепака, что навряд ли удастся людей собрать, шибко не намитингуешь.

- Оно и верно, - поддержал Кондарев Вайцеховича. - Кто придёт на тот митинг? Ты, да я, да мы с тобой?

- В волости, то есть в уезде, кто как называет, такая путаница в головах, были в подчинении Моздокского уезда, теперь подчиняемся Степновскому, сущая чехарда, кто её только затеял? - начал говорить Вайцехович.

- Я перемены не устраивал, - с ухмылкой перебил его Ялов, но, посерьёзнев, продолжил: - Слыхал я, что названия такие, как волость, уезд, мол, старорежимные, и в центр ушли якобы предложения, именовать их в будущем районами.

- Поживём, увидим, - продолжил Вайцехович. - Так вот, там, в волости, уезде или районе, кто как хочет, пусть так и понимает, шли разговоры: мол, трудовыми делами надо смерть Ленина помечать. Мол, вождя нет в живых, а дело его живёт и помирать не собирается!

- Давайте, не будем гадать! - вступил в разговор помощник Кондарева Юрий Гонтарь. - Я завтра бумаги по итогам года везу в волость, вот видите, я всё по старинке режу, словом, там и повыспрашиваю, что и как.

.Гонтарь вернулся мало чего разузнавший.

- Первое, сначала насчёт административного названия, пока называться уездом, а про волость велели забыть. Пока нам подчиняться уезду, расположенному в селе Степном. Уезд, возможно, заменят каким-нибудь другим словом, скажем, районом или ишо как, но об этом сообщат дополнительно. Теперь насчёт годовщины Ильича. Как её отмечать, в уезде пока понятия не имеют, там тоже ждут указаний сверху с нетерпением. Если никаких указаний не прибудет, посоветовали провести митинг, опять же, если позволит погода, а нет, так заседание актива провести. Однако строго-настрого предупредили, чтоб не было никаких церковных поминок. Говорили, что в уездсовет уже приходило несколько бабулек, те, что за церковь руками держатся, а душой к Ленину прикипели. Пришли и говорят: "Может, мы кутьи к годовщине Ленина для власти наварим, тогда не посчитайте за транжирство, выпишите рису и сахарного песку. А коль риса нет, мы и на песок согласные, сварим пшеничную".

Эта деталь рассказа Гонтаря развеселила правленцев. Вайцехович, глядя смеющимися глазами на гонца, уточнял:

- Да, Юра, ты не сказал, а что насчёт ста грамм, запрета нету?! Честно сказать, я за помин души такого великого человека опрокинул бы.

- Насчёт этого Ступицын шепнул, мол, в домашней обстановке - можно.

Вайцехович оживился ещё больше.

- Ну, раз в домашней обстановке можно, то мы и в конторе по рюмашечке поднимем. Семён Осипович, ты как?

- Если предложишь, за Ленина и две выпью.

- Интересная позиция, сразу - "предложишь". Два хозяйственника передо мной, у вас же деньги, а у меня только партийные взносы, их положено направлять в один строгий адрес - в ЦК.

Кондарев, как человек, знающий, зачем ставит котёл с водой на костёр, чтобы реально сварить кашу, остановил препирательство:

- Что-нибудь вдвоём с Семёном Осиповичем придумаем.

252

- За мной и так кредит непогашенный весит.

- Выкрутишься! А не выкрутишься, так лет через пять спишут, - успокоил его Аким Платонович.

На выделенные Яловым и Кондаревым деньги заготовку продуктов и выпивки поручили провести Юрию Гонтарю.

По мере приближения к траурной дате он заполнял тумбочки столов в сельсовете кульками и свёртками.

Поминать Владимира Ильича Ленина начали с обеда. Чтобы никто не помешал проведению важного политического мероприятия, дверь предусмотрительно заперли на крючок изнутри. Помощник Кондарева, накрыв стол, объявил:

- Готово, прошу к поминальному столу.

- Ты ещё кутью предложи, - официальным голосом Вайцехович осадил Гонтаря, - Вообще, о поминках нигде не упоминать, если где разговор зайдёт, то можно сказать, почтили память дорогого вождя вставанием и пением "Интернационала". После первой выпитой бутылки араки слова "Интернационала" не вспоминались. Предусмотрительный помощник вынул заныканную вторую. И к полному опустошению этой бутылки с сивухой вспомнился припев партийного гимна. Пары араки одолели Ялова первым, и он выступил в роли запевалы, стоя. Остальные, борясь с земным притяжением, с трудом выпрямились и, вкогтившись для опоры в крышку стола, дружно поддержали запевалу. Минут пятнадцать из открытой форточки вместе с табачным дымом выплывали разноголосым звоном проникнутые патриотизмом слова. Сторож - дед Антипин, заслышав "Интернационал", вспомнил о печальной дате и сунулся было к двери, ему не терпелось принять в мероприятии личное участие, особенно взглянуть, кто из поющих так твёрдо налегает на фразу: "Мы старый мир разрушим до основанья, а затем." Но дверь была заперта. Старик - к окошку. Родное начальство опознал с первого, беглого взгляда. "Все свои,

- успокоился сторож, - поминают Ильича по-семейному". Ялов, заметив мелькнувшую тень у окна, вспомнил, что его семья - не только сельские руководители, но коллектив родной коммуны с мечтательным названием "Вольное житьё". Не плохо бы было спеть "Интернационал" и со своими коммунарами. Ведь среди них есть Пелагея Добрая, у которой замечательный голос. Коммунарка не только голосистая, но и мясистая - будет всей компании на чём глаз остановить и руки приложить. Озарённый этой коллективистской мыслью, Ялов, не теряя ни секунды, влез в полушубок, напялил на голову лисий малахай и, хлопнув дверью, был таков. У коммунарки Доброй он объявился по-купечески шумным и по-казацки упрямым.

.На следующий день руководитель коммуны появился в сельсовете с опозданием, но зато с синим, как слива, фингалом под левым глазом.

К обеду из уезда с тревожными бубенцами, уронившими сердца правленцев в пятки, подъехала комиссия из трёх человек, сурового вида. Цель их наезда заключалась в расследовании жалобы Петра Доброго - мужа Пелагеи Доброй, по совместительству ещё и едока той же коммуны.

Председатель комиссии - худой, как чёрт, старикан с крючковатым носом, чем ещё больше походил на Мефистофеля, - сразу заявил:

- Мы работаем у вас два дня. Всё проверим, как вы тут советскую власть позорите!

253

Раздевшись, комиссия с натянутыми к переносицам бровями, словно со сведёнными мостами, приступила к дознаниям, стремясь в первую очередь выведать, с чего началось, где пил Ялов? Выплыли поминки Ильича. Началось с них. А потом Ялов ввалился в домовладение, имеющее две подпорки с северной стороны, чтобы в пору ветров не завалил его злой "астраханец", стал требовать от Пелагеи Доброй немедленного одевания и следования за ним. Та желания уходить с пьяным начальником не выказывала, тогда Ялов стал тянуть её за руку. Отпихнул мужа. Но тут же получил в глаз и был выкинут за пределы домовладения с целью сохранения чужого спокойствия и его личного отрезвления.

Хозяйка спустя минуты испугалась.

- Ну а вдруг заявит, тогда нас засудят!

- Надо б опередить нашего начальника со своей жалобой.

И Петро Добрый, заняв в сельмаге денег, отбил в уезд телеграмму: "Ялов бесчинствует коммунарка Добрая".

С руководителем коммуны вопрос более-менее прояснился, но как быть с другими правленцами. Ведь они пили с Яловым, поминая Ильича. Причина политическая, на ней партийного дела не заведёшь. К тому же, Ялов уже принёс от Петра Доброго письменную расписку мол, мы с женой не так поняли товарища Ялова и претензий оба к нему не имеем, малость поспорили, с кем не бывает, а телеграмма мною была отбита вгорячах, и за это, я, гражданин Добрый, просю у уездной власти прощения за беспокойство.

Подходило время обеда. Правленцы предлагали отобедать у них дома по очереди. Первым сунулся Кондарев.

- Моя борьщечка с говядинкой наварила, вкусный - ложку проглотишь, пойдёмте, отобедаем?!

- Спасибо - спасибо, мы так, - неопределённо отшил сельсоветчика председатель комиссии. Вторым подсыпался Юрий Гонтарь.

- Я тут, того, рядом живу, найдём всё на "цэ": яйцэ, сальцэ, маслицэ и всё остальное.

Не дрогнув сведёнными мостами бровей, старикан, не поднимая головы, промямлил:

- Спасибо - спасибо, мы так.

Вайцехович ринулся в "бой" следующим.

- Приглашаю, товарищи, перекусить - у вас была дальняя дорога. - Спасибо, спасибо, мы так.

- Жаль, а то я предполагал вас рождественским холодцом угостить. Вы б его с хренком, по-нашему, по-крестьянски.

Председатель комиссии, сглотнув слюну, смягчился.

- Если можно, то мы так, только чаёк, и не где-то там, а здесь, в сельсовете, попьём и на этом всё.

Согласие председателя "попить чая" было равносильно команде: "К атаке!", прозвучавшей на поле боя. Шуганув уборщицу, правленцы разбежались за снедью. Пока они бегали, уборщица водрузила на плиту пузатый, литров на пять чайник. Тот недовольно зашипел испаряющимися каплями и затих. Члены комиссии не раз с тоской посматривали в его сторону - когда же тот закипит? Чайник не выказал никаких признаков жизни. Один из проверяющих даже попросил женщину:

254

- А нельзя ли оставить в чайнике половину воды?

Но та не поняла скрытого смысла сказанному. Махнула рукой.

- Вода, не еда, от чая не растолстеешь.

Вскоре каждый убежавший правленец явился с кульком или свёртком. Ялов вернулся с женой, принёсшей фаянсовые чашки и тарелки. Свободный стол Юрия Гонтаря очистили от бумаг, выдвинули его на середину помещения. Вместо чайника на стол водрузили уже горячий самовар. Пять колец домашней колбасы, сал- тисон, квашеная капуста с мочёными яблоками, сдоба домашней выпечки и даже сахарный песок - всё это окружало самовар.

- Вот, чаёк на малиновых почках готов. Прошу отведать, - пригласил Кондарев комиссию к столу. Самовар, сияя всеми боками, запел степным ключом. После пяти минут молчаливой борьбы с едой, брови у членов комиссии слегка разъехались от переносиц. Молчать дальше стало неудобно и председатель комиссии поинтересовался через наличие снега видами на урожай.

- Для будущего урожая на полях снега достаточно? - из набитого рта выжевал он вопрос для глубокого размышления.

Но соломенцы, не раздумывая, дружно заверили его, что достаточно, и что если б ещё подкинуло, то вреда бы не было.

По окончании обеда председатель похвалил чай.

- Хорош чаёк, настоявшийся. Однако, за работу

Стол убрали. Жена Ялова ушла, и продолжились вопросы с подробными записями. Правда, члены комиссии уже при их постановке не хмурили так брови и говорили поласковей. На вопросы отвечали сначала правленцы, потом стали приглашать обслугу. И тут вчерашний сторож точно вспомнил, что дверь была заперта и что из форточки валил дым вместе с "Интернационалом", и что через потную шибку окна он признал в поющих родное начальство, и как потом Ялов выскочил в расстегнутом полушубке с шапкой набекрень, и как тот кинулся чуть ли не бегом в сторону двора Доброго. Хорошую не по годам его память подстраховали бумагой.

Снова сведёнными мостами насупились брови у контролёров, пошли у правленцев уточнения услышанного от сторожа Антипина. Потом опрашивались другие возможные очевидцы. Итак, стёк день, как ядовитая капля из зуба гремучей змеи, предписав правленцам осторожность на самом высочайшем пороге опасности. Всё же чувствовалось: самое страшное - позади.

Настоянный чаёк и всё остальное, что было выпито и съедено, возымело на контролёров влияние. Они против предстоящего ужина уже не возражали. Ужинать начали у Кондарева, потом продолжили у Вайцеховича. На незавершённом этапе отправились к семейству Добрых уточнить достоверность подписи. Там распили четверть араки. Последней рюмкой заставили Ялова выпить с Петром Добрым, давший ему в глаз, на брудершафт. После поцелуев с коммунаркой и едаком коммуны "Вольное житьё", председатель комиссии долго формулировал свой тост. Ему хотелось высказать нечто великое и одновременно примирительное. Наконец, сдобренные аракой и салом губы изрекли:

- В этой земной и небесной великости ваш конфликт как бы не к месту

Это настолько тронуло присутствующих, что замирительные поцелуи с комму

255

наркой повторились не только с обидчиком, но со всеми членами комиссии. Однако, едак коммуны увидел в этом преждевременное наступление коммунизма и, испытав ревность, стал подставляться под поцелуи вместо коммунарки. Смекнув, что скандальное дело может повториться, комиссия, по сигналу её председателя, отчалила к Ялову, где и заночевала в полном составе.

Отошли ото сна часам к десяти с больными головами, гудящими, как церковные колокола. Испив крепкого чая, убыли в свой родной Степновский уезд. Партийного дела не завели, но состоявшихся "поминок" Ильича, в качестве примера, приводимого на совещаниях, хватило надолго.

Отправляясь на первое совещание в уезд, соломенские управленцы своими партийными душами чуяли - взгреют. Особенно это прочувствовал до пяток Ялов, поэтому ехать в Степное наотрез отказался.

- Я не поеду. Если вдруг спросят, скажите, мол, приболел.

- Ага, - поддел его Кондарев, - скажу, медвежья болезня приключилась.

.Юрия Гонтаря оставили на хозяйстве. Вайцехович и Кондарев, проходя в зал

уже почувствовали, что являются объектом повышенного внимания. Щуреглазый заворготделом Брыкин, не подав руки, указал им на первые ряды:

- Вы далеко не забирайтесь, садитесь тут где-нибудь, поблизости.

Сердца у обоих рухнули в нижнюю часть крестьянской обувки. Заняв указанные места, Кондарев и Вайцехович с напряжением стали ждать появления начальства. Заворготделом, помечая делегатов, несколько раз стрельнув прищуренными глазами в сторону соломенцев, громко упомянул:

- Так, соломенцы у меня прибыли.

С той секунды что-то неприятное, многоножистое поселилось в душах представителей ранее постоянно забываемого села Соломенское. А когда прокатился по залу пугливо-подданнический шелест: "Идут, идут!", сердца Кондарева и Вайцеховича перестали даже всхлипывать. Вся их энергия обратилась в зрение выпяченных на начальство глаз.

Впереди председателя уездисполкома товарища Грачёва Л.Ю. шествовал шарообразный Матвеев П.С.

Вайцеховичу показалось, что Грачёв, толкая впереди себя, вкатывает в зал пузатую пушку, олицетворённую грузным Петром Сергеевичем Матвеевым. А Кон- дареву, наоборот, померещилось, что Матвеев тянет за собой на нижнем поводке высокую гильотину в лице товарища Грачёва Л.Ю.

Однако, страха пришлось больше натерпеться от Матвеева. Секретарь уездной партийной организации, помянув рост всех показателей в уезде, остановился на факте, "всколыхнувшем" своей дремучестью весь уезд. Наставив ствол внимания на соломенцев, поджёг фитиль разноса.

- Мы тут душу и небо коптим, а в селе Соломенское партийные и советско-хо- зяйственные руководители додумались, - тут Пётр Сергеевич сделал значительную паузу, - годовщину смерти Ленина отметить поминками! И, конечно же, - с чаркой! Я спрашивал председателя комиссии, - он повернулся к тому, сидевшему затихшим чёртом в том же президиуме и из-подо лба кидавшему взгляды на соломенцев, - было ли ещё что-либо кроме чарки? Оказывается, всё было! Одной кутьи только не было, чтоб назвать эти поминки поповскими, отсталыми, архаичными!

256

По залу прокатился смешок. Подзадоренный аудиторией, Матвеев разоткровенничался.

- Я дальше спрашиваю, а как насчёт женщин?

Тут зал сорвался с якорей партийной совести на хохот. Но, передавливая голосовыми связками заловый шум, Матвеев доложил:

- Была бы и женщина, да молодец муж, не отпустил её, а то не известно, чем бы закончились те поминки, может, ещё одними поминками. Ну-к, поднимитесь, патриоты!

Сгоравшие от стыда, Кондарев и Вайцехович поднялись.

- А где остальные? - заглянул к себе в бумагу Матвеев. - Ялов где?

- Он заболел, - больше пролепетал, чем ответил Кондарев. Новый вал раскрепощения прокатился по рядам.

- Знаем мы эти болезни из личного опыта, как дело к ответственности, так мгновенно обнаруживаются личные дефекты со здоровьем.

Этой фразой Матвеев, словно горючки плеснул на тлевшее полымя веселья, - в зале откровенно зарыготали, поняв сказанное так, что уездный секретарь использует этот приём в личной практике. Тем временем, он продолжал распекать соломенцев.

- Товарищ Вайцехович, как вы могли такое допустить?

- Посчитали, Пётр Сергеевич, это партийным долгом, по русскому обычаю, встали, помянули Владимира Ильича минутой молчания и после исполнили "Интернационал", уверен, что так сделали бы все коммунисты мира! - чуть ли не победителем из словесной дуэли вывернулся Вайцехович.

Но Матвеев был не простачок.

- А арака из жита там была причём?

- Так, сами же, Пётр Сергеевич, понимаете, мы же по русскому обычаю.

- Садитесь! Как видите, товарищи, наши соломенцы напоминались так, что хоть уголовные, хоть партийные дела заводи.

XIX

.А через год, в апреле, к дате рождения Ленина конным нарочным из уезда в село Соломенское прислали письменную депешу:

"В честь светлой памяти В.И. Ленина - вождя мирового пролетариата, в канун дня его рождения, на вверенной территории провести красный субботник. Мобилизовать людские массы на приведение в порядок улиц, тротуаров, дорог, общественные здания: сель-, пос-, хуторсоветы, школы, медпункты, клубы, избы-читальни, красные уголки, магазины и деревья побелить.

Секретарь уездного ВКП(б) Матвеев П.С.

Предуездсовета Грачёв Л.Ю."

Провинившиеся руководители села старались исполнить указание уездного начальства на пределах всей своей организаторской мощи. Заранее побеспокоились об инвентаре и извести, расписали людей по точкам побелки, остальных бросили строить напротив дворов тротуар, дав ему своё, сельское название - "бульвар".

Кроме того, обязали каждого хозяина домовладения выровнять проезжую часть дороги напротив своего подворья.

Выкатилось, готовое к труду, радостное красное солнце, и наступила красная суб

257

бота. Пробудившись и позавтракав, народ нехотя высунулся за калитки проверить, есть ли какая жизнь на улице. Но там уже работали те, кто не дожидался в жизни кнута и жил по принципу - "раньше дело начнёшь - раньше его кончишь". Через полчаса к ним подтянулись соседи и стали добросовестно исполнять порученное дело. Остальные массы народа выгонял Ялов, проскакавший по улице верхом на лошади. Придерживая коня у хат, где ещё не начинали трудиться, он покрикивал на хозяев:

- Чего тянете? Почему до сих пор не приступили? Штрафа захотели?

От страха дружнее замелькали лопаты. А во дворах лодырей только началась словесная перепалка:

- Васька, Манька, куда лопату задевали?

- Мы её никак не отыщем.

- Сходите к соседям, займите.

Прошли белильщики деревьев. Проглянулись первые плоды труда, обновляющего село. Воспалённый руководящим зудом, на хутор Андреевский прискакал Кондарев. Возвышаясь на коне, словно ему доверили не меньше дивизии, приподнимаясь на стременах, громко отдавал приказы:

- Игорлычку каждый наспротив свово двора обязательно должен почистить!

Из малюсенькой речушки, как из сосуда Пандоры, чистильщики вылавливали и складывали в растущую общую кучу отходы сельского быта. Сломанное ярмо, порванная галоша, несколько вёдер без дна, прохудившийся во многих местах от ржавчины таз, латаный-перелатаный грот и много ещё всякой разной дряни вернула речушка сельскому народу без сожаления. Вычищенная от мусора, обновлённая речушка, пронесла по руслу последним мутным потоком выговор людям за непрошеные "подарки" и на всеобщую радость и удивление, повеселев, заговорила звонкими, чистыми голосами-водами певчей "горлиночки". Хлам же погрузили на выделенную подводу и вывезли в соседний с селом яр. Глаза начальства не видят и то уже хорошо.

К концу дня село преобразилось. Теперь улицы заимели по два бульвара. Правда, ширина и высота их у каждого двора была своя. Там, где живут люди с хозяйственной жилкой, там и бульвар просторный, скосы имеет что надо, канавки для стока дождевой воды с уклоном. А там, где "хозяин" боится лишний раз лопату поднять, "бульвар" узкий, разве что двум взрослым разойтись. И даже такой бульвар радовал удивлённый взгляд селян.

Фёдор приступил к сооружению пешеходного пути на хуторе Андреевском один из первых. К прибытию начальства бульвар был уже почти готов. Фёдор выкатил обмолотный каток и стал им утрамбовывать свеженабросанный грунт. На гривастом, как полымя, коне подскакал Ялов. Жадно лапнул глазами Катерину наводившую разведённой сажей фундаментный "сапожок".

- Привет отделившимся.

- Почему отделившимся? - поднял голову Фёдор.

Оторвалась от работы и Катерина, встретилась с серыми глазами Ялова, смутившись, кивнула головой. Мгновенный взгляд, а Катерине он показался дольше объятия.

Фёдор, отрывая внимание Ялова от жены, продолжил мысль:

- Мы, как и все - субботничаем.

- Я имел ввиду ваш выдел на хутора.

258

- А.

- И зачем ты, Фёдор Григорьевич, такой широкий бульвар запузырил?

- С похотом, чтоб при необходимом случае можно было бы и подводой проехать. На дороге бывают такие ямины, того и гляди, передок телеги оставишь. В таких случаях рад бы и по огородам проехать. А тут гляди, вместе с пешеходным проходом появится и запасная дорога.

- Продолжай, а я проскачу в хутор Восточный.

Теперь он уже открыто, не торопясь, окинул фигуру Катерины жадным, сам- цовским взглядом и ускакал. Фёдору стало не по себе. Появилось даже желание спровадить жену во двор. Но сам же мысленно высмеял себя: "От всех красы своей жены не упрячешь". Недовольство, вызванное появлением Ялова, ожесточило Фёдора в работе. Окончил он работу один из первых на хуторе. Чтобы хоть как-то развеяться, решил съездить к родителям в село.

Выведя оседланного жеребца, оторвал жену от работы.

- Кать, ты тут заканчивай, а я добегу до своих, гляну, как там у них.

Катерина, занятая перевеянием своих дум, также связанных с внезапным появлением Ялова, промолчала.

.Фёдор въехал в обновлённое село. В пояс подбеленные деревья, рядом с которыми пролегли полотна бульваров, сделали улицу стройной. Здания в центре предстали помолодевшими, словно одели белые халаты. Побеленная и подкрашенная церковь-старушка и та обрела помолодевший вид.

Дома родные тоже окончили работу и теперь с соседями обсуждали содеянное.

- Дело нужное, - после ручкания с Фёдором продолжил разговор Иван Яковлевич с Петром Смылковым, - народ же засрался и зассался по самые уши, дальше некуда, а так, через ленинский субботник, чуток из срача выкарабкались.

Долго ещё обсуждали селяне красную субботу, единодушно признавая её полезность. Но не успели улечься эти разговоры, как подоспела в мае пора выборов во все представительные органы власти. Страсти закипели с классовыми бульбами. Официальная власть пихала в депутаты неимущих, батраков, особенно бойких на язык. Таким терять было нечего, и потому они могли без опаски гавкаться с зажиточными земляками. А зажиточным самим хотелось попасть во власть и поучить лодырей, как дело с умом вести. От зажиточных больше всех старался Волошин.

- Нам нужно своих, хозяйственных людей туда направлять, - подговаривал он просеянных в уме людей. Подкатился он с этой темой и к Фёдору. Тот подменял на мельнице отца, когда заявился старый Волошин.

- Я к тебе, Фёдор, лично!

- Насчёт помола?

- По вопросу твово депутатства. Мы, хозяева, меж собой посовещались, слыхали твоё разумное слово на сходе, да и парень ты видный, однако и жилка в тебе хозяйственная есть, вот и решили тебя в сельсовет командировать.

- Не-не-не, - замахал руками Фёдор, - меня туда никаким пряником не заманите.

- А чего? Прямая дорога в начальники.

- Я к конторским делам непривычный, мне навильник давай подлинней да вожжи помягче.

259

- Фёдор, ты не гоношись. Там главный вопрос - нарезка земли, - сдавленным шёпотом зашелестел над ухом Волошин, - если в совете ленивая голытьба возьмёт верх, то она нарежет улеши по-своему: лучшую и ближнюю землю - себе, а солончаки - нам, настоящим хозяевам, да и то те, которые у чёрта на куличках. Смекаешь, почему тебе в совет надоть войтить?

- И даже ради этого не полезу во власть. Ить заседания и прочая кухня - они будут только время у меня отнимать, а его и так нету. Каждый день ложусь за полночь, встаю досвету. Коль стану я ещё и заседать, то кто за меня будет эту лямку тянуть, вы што ли? Так и передайте тем, кто хочет меня в совет пихнуть: пусть сами туда идут. Выходит, дядя, не к тому вы пришли.

- Это твёрдо?

- Твёрже не бывает.

- Ну, как знаешь! Окажешься на солончаках, тогда меня вспомянешь, да поздно будет.

Кто-то донёс властям об активности Волошина. Однажды его перехватил Ялов.

- Ты чего агитацией занимаешься? Кто тебя уполномочивал?

- Я сам себе власть. Агатацией имею право заниматься, потому как это дозволяет советский выборный закон.

- Ничего у тебя не выйдет.

- Мы ещё поглядим, чья возьмёт! Коль до принципа дойдёт, я дам каждому по рублю, и они проголосуют за меня и моих людей.

И раздавал, и народ голосовал, отрабатывая полученные рубли. Фёдор на выборы не пошёл принципиально. С одной стороны, власть нахально навязывала своих депутатов, с другой - Волошин с компанией зажиточных хозяев подкупали избирателей.

Домашним он так и заявил:

- Я дерьмо по сортам не делю, поэтому на выборы шага не сделаю.

Волошинские депутаты взяли в сельском Совете верх. Хотели даже сместить с

поста Кондарева, но представитель уездной власти, присутствовавший на первом оргзаседании, пригрозил роспуском Совета и назначением новых выборов. Конда- рева оставили в покое. Но землю поделили по-своему. Куснули и Фёдора, сменив его улеш под пшеницу на - более дальний.

Однако, передел земли, как главный козырь сельского депутатства, был отменён начавшимися в следующем году землеустроительными работами. Власть при выделении земель проводила в жизнь свой негласный лозунг, служивший и в царские времена надёжным рычагом, - "земля - за службу". Яловской коммуне "Вольное житьё" выделили из ближних - самые лучшие земли. Фёдору Строгалю, как не использующему наёмную силу, снова вернули земельный пай на прежнем месте.

XX

Окончание жатвы и молотьбы совпало с приближением Успенского поста. Со- ломенцы, собравшиеся у общественного амбара, сдавая зерном продналог, вспоминали прежние времена.

.Сдачу продналога Фёдор уже закончил, жеребцов отвёл в сторонку к брошен

260

ным с весны в засохшей грязи саням, принадлежащим коммуне, привязал их там и пошел помогать Григорию Репало сгружать его зерно. Между делом слушал сельские новости и байки. В основном говорили старики. Сельвестр Аничкин, хотя возрастом до них и не дотягивал, но частенько тёрся в стариковских компаниях. И сегодня он присел вместе с Люлиным, Вергуном и Антипиным рядом с дверью амбара, свернул самокрутку и, не поджигая (так как боялся гнева старика Люлина, не терпящего табачного дыма), стал посасывать её.

Мимо, звонко перекрикивая друг друга, скорым шагом пронеслась стая мальчишек, возвращавшихся с рыбалки - на кукане с десяток мелких лупоглазых карасей. Фёдор Строгаль видел их ещё после обеда, направляясь на подводе к родителям мимо горе-рыбаков, забившихся под ветки ивы. Над прудом стоял тинный запах. Его с жадностью пил залётный ветерок. Вода в пруду что зеркало, в нём

- деревья - вверх корнями и хатёнки - вниз трубой. Солнце, катившееся к закату, выглядывало из-за труб.

- Нынче в пост и рыбки не спробуем, - посетовал старик Люлин, провожая взглядом ватагу юных рыбаков.

- Вот раньше было, - завёл Сельвестр Аничкин долгий разговор, завязанный на стариковских воспоминаниях, - только уборку закончим, менялы - тут как тут, уже у дворов кружат. Кто горшки привёз, кто фрукту

- А рыбы везли, как по расписанию, - видимо-невидимо, в это время её хвостами всегда дворы подметали, - вставил своё согласие Люлин.

- Но со времени засухи рыбы не видим и не увидим, - словно перечёркивая надежды, что старые времена когда-нибудь вернутся, выложил известный всем факт Антипин.

Он внимательно проследил, как Репало с Фёдором Строгалем сняли последний мешок с Гришкиной подводы и оттащили его на весы. Вернувшись к подводе, Фёдор встрял в разговор стариков:

- А шо, засуха и на рыбу повлияла?

- Оно всё друг на дружку влияет, - вспоминая с сожалением трудное время, пояснил Сельвестр Аничкин. - В 21-м годе тоже сюда навезли всякой рыбы, и осетровых и краснопёрых, менялы по селу покружили-покружили, а у нас пшенички - тю-тю, ни грамма. Вот, почти всю рыбу назад и увезли, должно быть, она у их пропала. С тех пор к нам рыбари и не едут.

Подошёл Репало с уже опорожнёнными мешками и накладной в руках. Прислушался к тара-барам и сделал мудрое замечание:

- Если гора не идёт к Магомеду, тогда Магомед должен чапать к горе. Может, смотаемся на плавни? - в одно мгновение решив подбить на это дело соломенских мужиков.

Худощавый Петро Безуглов, недавно ставший в селе ветеринаром, уточнил:

- А у тебя есть там кто?

- Сам рыбинспектор.

- Тогда я - за.

- А на чём едем? - смеясь, спросил Фёдор.

- Едем на моей подводе, - успокоил Репало всех, - ваше дело - чемергес!

Сельвестр Аничкин оживился, поднялся, сразу придвинулся к Репало и, не от

261

ходя от него ни на шаг, принялся поддакивать Гришке, продолжавшему убеждать земляков.

- Будет выпивка, будет и рыба.

- Бери, Григорий Трофимович, с собой и меня! - заглядывая в глаза, попросился Сельвестр Аничкин.

Репало поморщился, мол, не хватало мне ещё стариков с собою таскать. Но Аничкин Гришкину мимику расценил по-своему.

- Арака у меня добрая! Одна полубутылка исключительно для тебя!

Гришка снова поморщился, мол, нужна мне твоя арака вместе с тобою, и промолчал.

Фёдор тоже пожелал "по лёгкому срубить" красной рыбки и сразу сказал об этом Гришке.

- Для меня и моих обосранных родственников место у тебя на подводе найдётся?

- А кого ты хочешь из родственников взять?

- Краснокутского Степана Кирилловича и его приёмного сына, моего племянника, Андрея. Может, моего товарища Петра Смылкова.

- Принимается! Ну, я ещё соседа своего Черевичкина Николая возьму и будет полный комплект, - обрадовался Репало быстрому комплектованию команды для поездки.

Петро Безуглов услышав фамилию Черевичкина, вскинулся, как испуганный конь, - в памяти вспыхнула живая картина недавнего с ним скандала из-за сдохшей собаки, которую каждый из них пытался лечить по-своему

- Набирайте побольше выпивки, - командовал Репало, - а там в каждой хате рыбы, как грязи, не наловим, так наменяем! Сбор через два часа возле моего дома.

Фёдор отвязал коней и отправился домой собираться в дорогу. По пути заехал предупредить дядьку Краснокутского и племянника. Дома сын Толик, узнав, что отец уезжает на какую-то рыбалку, загундосил:

- Ну, визьми, папаня, меня с собою.

- Понимаешь, сынок, - спокойно завёл беседу с ним Фёдор, - в доме хозяином должен быть всегда мужчина. Ведь наш долг - защищать женщин. Вот представь, мы с тобой уедем: а кто же будет охранять нашу мамку и твою сестричку Тоню?

- А от кого хранять?

- От всяких плохих дядек.

Бровки малыша насупились, он подошёл к печке, взял чаплейку и, вернувшись к отцу, затараторил торопливо.

- Дядька плидёть, а я ему етим как дам!

- Ну, вот видишь, ты у нас мужчина, моя надёжа. Оставайся хозяином, а я поеду к дяде Пете, к моему товарищу

.Друга Фёдор застал сидевшим на лавочке и потиравшим обрубок ноги. Поздоровался и предложил:

- Как ты, Петя, смотришь на то, чтоб под Калмыкию съездить за рыбой?

- С дорогой бы душой, однако вынужден отказаться, ноет моя культя.

- Жалко, а я решил было, с тобой будет веселей.

- Радости мне от поездки не достанется.

262

- Ну, шо ж, лечись. Побежал я к Репало, на его бричке едем.

Тем временем у двора Гришки собирались в дорогу рыбаки.

.Первым пришёл в назначенный Гришкой час Николай Черевичкин. Щеря железные зубы, доложился:

- Прибыл во всеоружии! - показывая из мешка оплетённую четверть с мутной жидкостью.

После подошёл Сельвестр Аничкин, раздобывший у кума рыболовную сеть. Её, уже аккуратно перемотанную, нёс, скосившись набок, провожавший его старший сын Антон. Сам Сельвестр Аничкин помахивал сумочкой с двумя бутылками араки и пустым мешком. Петро Безуглов для обмена на рыбу кинул в бричку чувал прошлогодней дерти. Отдуваясь, спросил:

- Мужики! А не потравимся? Сейчас август месяц, а в нём буквы "р" нету.

- При чём тут твое "р"?

- Как, при чём?! Примета такая есть, рыбу можно в питание употреблять только в те месяцы, в каких буква "р" в наличности названия имеется. Это я на ветеринарных курсах прознал.

Прибывший с запозданием высокий, худощавый Краснокутский Степан Кириллович вместе с приёмным сыном Андреем Шпигуном, захватив конец спора о буквах, улыбаясь, показал три бутылки водки, залитых белым сургучом, и заметил:

- Вот в них мы все буквы найдём.

- Или все буквы потеряем! - В тон ему парировал Безуглов. - Это когда лыка языки не будут вязать.

Все весело рассмеялись. Андрей Шпигун, вытянувшийся выше среднего роста, с волнистым чёрным чубом, легко кинул своё крепкое тело на подводу после того, как родитель с трудом вскарабкался в кузов. Степан Кириллович угнездился рядом с Черевичкиным, а Андрей скромно примостился к Фёдору. Красивая родинка под левым глазом Андрея ещё больше подчёркивала его скромность.

Пять бутылок казёнки взял с собою и Фёдор. Сразу же попросил Гришку:

- На мельницу заверни, там мне один степновский мужик мешок пшеницы за помол привёз, мы тот мешок с собой возьмём.

.Пока собирались, день незаметно истёк. В дорогу тронулись в ночь под Ильин праздник. Стояла полная луна, и видимость для ночи была преотличная. Только кони вытянули подводу на большак, Сельвестр Аничкин, сжигаемый нетерпением выпить, предложил попутчикам:

- Попробуем мою. Хозяйка сварила, а я ишо не пробовал. Должон же я одобрить?

- Если поганая, то придётся вертаться? - поджучил Гришка Репало Аничкина. Но того не остановить.

- Нут-ка, Андрей, сынок, подай-ка из моей сумчонки одну!

Вынув кочерыжку из горлышка, Сельвестр в темноте, лишь по звуку, но относительно ровно, разлил по чуть-чуть араку по стаканам. Первый стакан передали ездовому.

- За успех нашей поездки, - оглянулся Гришка Репало, правивший конями.

- Чтоб с рыбкой возвернулись! - поддакнул Краснокутский, поднимая свой стакан.

263

- Ну, я за всех вас поднимаю, будем - не пропадём, - приподнял свою посуду Сельвестр.

После Степана Кирилловича, опустошившего свою дозу, наполненный стакан передали и Строгалю.

- А я наш ставропольский тост выложу: "Быть добру!" - произнёс свои традиционные в таких случаях слова Фёдор. Черевичкин и Безуглов, сидевшие в противоположных краях подводы, справились со своей долей спиртного последними. Андрей пить отказался наотрез. Выпитую первую рюмку закусывать никто не стал. Николай Черевичкин потянулся к своему мешку.

- Мужики, а вот попробуйте мою, - вынул он оплетённую лозой четверть, - эту я готовил сам. Дома полез в подпол, а там на бочке такая крысища сидит и клыками на меня щерится, вроде против того, что я самогонку брать вознамерился.

- Вечно ты брешешь, Черевичкин, крыса на него щерится, небось, дунула, только хвост мелькнул, - оборвал рассказчика Петро Безуглов.

- Вот, вам, мужики, крест, правда.

- Тебе шо хреститься, шо материться - всё одно, - снова одёрнул Черевичкина Безуглов.

- А мой кот крыс ловит легко, только так. Словит и несёт хвалиться, сразу не жрёт, принесёт на порог, пока кто-нить ни обратит внимание, да ни погладит его, тогда заберёт свой трофей и идёть под забор жрать, - замиряюще пересилил своим голосом спорящих Сельвестр Аничкин.

- А наш кот, - вклинился в разговор Степан Кириллович Краснокутский, расправляя пышные усы, - окромя, как со стола, ничё не жрёт. Бери посуду, Григорий, - передавая правой рукой стакан, придерживал его культей руки, на которой нет большого пальца. - В капкан какая тварь попадёт и то не исть. Его котёнком принесли от Дуськи-модистки с балки и меня убеждают: "Сибирский, сибирский, мол, крысолов". А у него только морда сибирская, как у нашего сельсоветовского кладовщика - Василь Макарыча Усова.

Костром полыхнул мужской гогот. Разговор перекинулся на дела, творящиеся в селе.

- Разбирай стаканы, мужики! - зычным чётким голосом дал команду Чере- вичкин. После того как справился с очередной дозой спиртного, с негодованием заметил:

- А мы Усова к себе в коммуну приглашали, так отказался.

- Правильно сделал, что не пошёл, какой дурак вступит в вашу шарашку? - вставил Безуглов.

- А чем плоха наша коммуна?

- Там тоже люди! - заблестел хмельными глазками Краснокутский.

- Всё в нашей коммуне делается по-справедливому и по-честному!

- Ага, у вас по-справедливому и по-честному никто не работает! У вас же одни лодари! - продолжал заводить Безуглов коммунара Черевичкина.

- Я тоже лодарь? - приподнялся на колени Николай.

- Не ругайтесь, - осадил их Гришка, как хозяин подводы, и, чтобы как-то сгладить неловкость, вернулся к предыдущей теме. - Вот ты, Николай, про крысу сказал и вспомнил я, как полчанин про пытки у азиятов рассказывал. Те пленному к

264

животу тазик с крысой привяжут и, пока та пузо ему не прогрызёт, не сымают. Во пытка!

Он с омерзением передёрнулся. Фёдор посмотрел на племянника. Тот от услышанного ужаса свёл плечи.

- Я вам тоже про крыс расскажу, - решил Фёдор развить тему. - Гражданскую - я завершал в Крыму. Разруха в тех местах, как многим известно, была дюже крепкая. И по этой причине там расплодилось невиданное количество крыс. Днём они без боязни тучами перебегали от подвала к подвалу. Людей, правда, днём остерегались, а ночью частенько уже случалось, что голодные крысы нападали на человека. Жители не могли спокойно спать, по очереди кто-нибудь из семьи али суседи дежурили с большими палками и пустой посудиной, скажем там: с кастрюлями, тазами, вёдрами, шоб громко стучать по ней и крыс отпугивать. Но это уже мало помогало, то в одном месте, то в другом крысы загрызали то стариков беспомощных, то детей малых и пожирали полностью, только косточки очищенные оставались. Люди пробовали привозить с деревень котов-крысоловов, но стада чёрных подвальных крыс в один миг расправлялись с самыми признанными породистыми крысоловами. Такой кот борется с подвальными тварями достойно до тех пор, пока ему в яички не вцеплялась одна из крыс. Сразу крысолов сникал и прекращал всякую борьбу. В считанные минуты на месте таких схваток оставалась только выеденная, словно выделанная шкурка от грозного кота-крысолова. Никакие яды, никакие капканы и ловушки не помогали в борьбе с полчищами крыс. Стоило только одной пакости попасть в ловушку или отравиться, как она, непонятным для нас языком, сообчала другим крысам, где затаилась опасность. Прикормка с ядом оставалась нетронутой, и ловушки обходились стороной. Хотя люди придумывали новые яды и капканы, но грызуны плодились быстрее, чем их морили. Крепко задумался и я, как крыс извести. Приметил их любовь к чистоте. И тут же придумал, как её использовать в борьбе против них. Доложил комиссару, а тот уже гражданским властям. И вот тогда, по моему совету, всюду в подвалах стали рассыпать негашёную извёстку. Хотя внешне крысы - твари мерзкие, но всё же они очень чистоплотные. Не один раз в день обязательно умываются и шубки свои в порядок приводят. Таким макаром, фуфырясь, они слизывали извёстку со своих лап и через время чувствовали, шо в пузе начиналось жжение.

- Как у мужиков на похмелье трубы горят, - вставил Гришка Репало.

- Правильно! Так и у крыс после утреннего умывания в животах печёт. Представляете, все эти тучи крыс двинулись к морю, к воде. От воды, попавшей в живот, извёстка гасилась, тварей раздувало, и те дохли тыщами. На берегу моря широченной полосой и в несколько вёрст длиной валялись сплошным валом, одна на одной, дохлые крысы.

- Конечно, с такой уймой тварей никакой кот-крысолов не справится, - рассудительно подытожил Пётр Безуглов рассказ Фёдора.

- Посмотрел бы я на тебя, ежели б тебя за мошонку крысы ухватили, куды б твоё геройство делось, - агрессивно съязвил Черевичкин.

Своими словами его перебил Репало.

- В конце Гражданской войны на фронт призвали Ивана - мужа моей сестрички Анны, из Воронцовки. Осталась она с четырьмя детьми - нищета, голь пере

265

катная. Последние запасы доедали. И вот к крыльцу их хаты приблудилась кошка, худющая да облезлая, вместо шубки - пакля клоками свалявшаяся, полуживая, видно, большой путь проделала. Дети её первым делом покормили, а тут их матка, моя сестра, кошку эту увидела и шумит на них: "Выбросьте эту помойную тварь, самим лопать нечего". Взревели дети, давай её упрашивать: "Не выкидывай, мам, кошку, мы своей долей еды кормить её будем". Сами плачут, кошку облепили, защищают. Еле согласилась Анна. Дети сразу давай её купать да лечить, а после вышло, что эта животинка, считай, всю семью от голода спасла. С месяц кошка отдыхала, лечилась да отъедалась, за это время в доме запасы продуктов все вчистую кончились. А как только кошка та окрепла, давай она с полей таскать то куропатку то фазана, то зайца. Соседи в округе с голоду пухли, с весны на лебеду накинулись, а у Анны в доме охотник-добытчик. Так, благодаря кошке, трудное время сестра и её дети пережили.

- Чё эт мы о крысах, да о кошках, едем же за рыбой, мож осетринкой разживёмся. Петро, наливай за успех, ещё по одной хряснем, - заводился Аничкин.

Фёдор подал свою бутылку с белой головкой. Сельвестр Аничкин, попросив у Гришки кнутовище, обстучал им сургуч, привычно чвакнул ладонью под донышко, вышиб бумажную пробку и забулькал водкой по стаканам. Кто выпивал сразу, кто буровил тосты по полчаса. Начинал с родного, близкого и знакомого, потом пьяные мысли уносили говорившего в старые времена, чаще к военным событиям. Значимость его участия в них возрастала и становилась уже настолько велика и необходима, что если коротко подводить итог всему, что наплёл произносивший тост, можно смело сказать: кабы не он, война бы гражданская кончилась не так, а иначе.

Под эти бредни кое-кто уже засыпал, а кто-то продолжал пить, признаваясь в уважении и любви к приятелю по рюмке. Расширяя круги братания, будили спавших, поднося им под самый нос стаканы, и те, проснувшись, озирались и включались в процесс единения.

Лошади без постороннего понукания бежали лёгкой трусцой, уверенно держа в лунной ночи дорогу, ведущую на северо-восток. Часам к трём ночи забрехали собаки надвинувшегося посёлка.

- Кажись, эт мы уже в Бурунах, - подал голос Краснокутский.

Фёдор мгновенно пробудился.

- Гриш, Гриш, просыпайся, Буруны начались.

- А, чё? Я чё, спал?

- Коров пас!

- Говоришь, Буруны? Так, второй проулок направо и дюж не шумите, ватага.

- Здесь вправо?

- Да, здесь, вон высокие ворота дугою, во, теперь стой, тпрр... Я щас! - спрыгнул Репало в своём длиннющем плаще на землю. - Ноги затерпли, - постучал кулаком в ворота. - Хозяин, Антоныч, выдь на час!

- Хто тама, эт самое? - спросил кто-то из сенцев, не выходя на улицу

- Эт я, Репало Гришка с земляками соломенцами.

- А, Григорий! - послышался лязг дверного засова, скрипнула дверь и, наконец, вышел наружу крепыш низкого роста, с ружьём наперевес. - А я, эт самое,

266

напужался. С полгода назад НКВД вот так по хутору проехались ночью, проредили, многих позабирали.

- Привет.

- Привет, ты чё хотел, никак рыбалить? Щас, эт самое, никак нельзя. Пару рыбин, эт самое, найдём, а больше нету.

- Антоныч, пошли к подводе, хоть поручкаются наши соломенцы с самим рыбьим инспектором. Вот знакомься, Сельвестр Аничкин - односельчанин, это Краснокутский Степан Кириллович - знатный животновод, а эт евойный сын Андрей. Николая, Савву ты уже знаешь, прошлой весной с ними у тебя были. Петро Безуглов - вот он наш скотиний доктор - ветеринар, но может щупать не токмо коров, но и баб тоже. А это, - подвёл он рыбинспектора к Фёдору, - мой кум. Ну-к, давайте за встречу, можно начать с моей, с водорослями, эт я так целебную травку называю. Да лей, Петро, Антонычу полный.

- Я, эт самое, чевой-то замерз, - мялся от неловкости рыбинспектор, после пожатия всем рук.

- Вот и согрейся.

- Ну, за здоровьице вас всех, эт самое, - медленно, сквозь зубы, начал он цедить араку.

- Николай, отрежь шмат сала, там курица жареная в сумке, помидоры, огурцы, дай человеку закусить, всё вас учить надо! - суетясь, хорохорился Гришка.

- Та не надо, спасибо, я, эт самое, для сугрева, - отказывался от еды рыбинспектор.

- Бери, Антоныч, ишо одну и хорошенько закуси, - подал новый стакан Гришка.

- А че я, эт самое, один?

- И мы с тобой, - спохватился Гришка, схватив первую попавшуюся на ощупь бутыль. Захлюпала по стаканам выпивка, дружно цокнулись стаканы, также врастяжку, позже других, выцедил рыбинспектор свой стакан, оттопыривая мизинец. Зачавкали, закусывая.

- А че мы, эт самое, на улице? Хлопцы, заезжай, эт самое, во двор, - и бегом, спотыкаясь, побежал к воротам. В какое-то мгновение расхлябил обе створки, скомандовал: - Закатывай! - и, вдруг вспомнив, крикнул: - Григорий, держи ворота. Я своих, эт самое, подниму, - и побежал в дом.

Через короткое время в комнате зажёгся свет. Словно ветер, рыбинспектор распахнул дверь в хату:

- Заходь по одному! Не задерживай!

Соломенцы, входя в дом, кто крестился, кто просто здоровался, приговаривая: "Мир вашему дому!" Снимая картузы и приглаживая волосы, усаживались за стол. Вскоре к ним присоединились Григорий с хозяином. На столе появилась выпивка и закуска. Прошли два круга. Затянули песняка. Не заладилось. Пригласили соседей к столу, друзей и помощников рыбинспектора. Пришли сдержанные и скромные, но после второго стакана стали приглашать соломенцев тут же порыбалить. Обращаясь к своему начальнику, они говорили:

- Антоныч, поехали, мы вчерась влево от ветряка одну сетку кинули и в камышах по протоке кто-т чужой поставил, по-тёмному сымать не стали.

Рыбинспектор, добрея, отвечал:

267

- Едем и щас сымем. Вы, эт самое, нашим гостям, кроме того, - по паре рыбин каждому, эт самое, с килограммчик "грязи"1 шоб было.

Когда подъехали к воде, было по-прежнему темно. На фоне неба видно, как ласково шурша, ветер колеблет метёлки ситника и камыша. Пряно пахнет сыростью и тиной. Из первой сети вытащили трёх севрюг и двух огромных осетров, гнущихся, как пилы. В браконьерской сети, видно, стоявшей давно, поскольку попавшаяся в неё белуга, похожая на трёхметровое бревно, была мертва, с множеством сорной рыбы запуталась белорыбица в рост низкорослого Черевичкина. Всю рыбу загрузили на подводу, сети кинули сверху, их повезли к помощнику рыбинспектора домой. Откуда-то появились стаканы, вновь в них наливалась выпивка, цокались все, разгорячённые алкоголем и удачей, пили за будущие встречи. Соломенцы совали рыбоохранникам в карманы оставшиеся полные бутылки. Те по очереди уходили в свои куреня и тащили оттуда в банках икру, балыки и сушёнку. Во взаимной благодарности друг с другом обнимались, целовались и снова закрепляли отношения выпивкой.

Подъехали к дому Антоныча. Перед тем, он высказал желание:

- Я, эт самое, хочу себе белорыбицу оставить, давно, эт самое, не попадалась.

Каждый воспринял его заявление, как должное, воля начальника - закон. Но

возле дома рыбинспектора Андрей, наткнувшись на мешок с пшеницей, зашумел:

- Дядь Федь! Чуть назад не увезли вашу пшеницу

- Ну-к, бери, Антоныч! - поднялся Фёдор, выставляя с Андреем мешок на борт повозки.

Рыбинспектор, пошатываясь, подставил плечи с нахохленной головой, ухнул под чувалом, но на ногах устоял, только согнулся совсем низко, завилял по дороге с ускорением, проскочил калитку и скрылся впотьмах двора. Через пару минут он, держа на вытянутых руках, вынес два целых осетровых балыка.

- Берить, ребятки, када-никада, эт самое, посолонцуете!

Петро Безуглов в ответ стал вытаскивать из рыбьего вороха белорыбицу:

- Белорыбицу, Антоныч, не забудь!

- Не-не-не, она, эт самое, за пшеничку! И тебе великое наше рыбацкое спаси- бочки, дай я тебя, Феденька, поцелую!

- Молодец, Антоныч!

- Правильно поступил, - загудели рыбаки, - мы себе ишо словим!

Стали прощаться. Хозяева, на мгновение протрезвев, стали гостям на прощание пожимать руки, обниматься и дружески похлопывать по спинам.

- Доброй вам дороги домой!

- К нам приезжайте!

Лошадьми правил абсолютно трезвый Андрей Шпигун. Первые минуты пути почти все наперебой гомонили, делясь впечатлением от поездки. Со временем гвалт утих. Приморённые дорогой старики Краснокутский и Аничкин задремали. Потом послышался храп из угла, где сидели Черевичкин и Репало. Вскоре замолчали все ехавшие. Андрей по-новому взглянул на ночную степь. Казалось, та залита настоящим серебром. Луна, светившая в полный свой диск, висела впереди справа. Надвигавшийся курган, показался столом. Над ним, словно танцуя, из туч выткалось

1 Грязь - на жаргоне браконьеров - икра.

268

изображение Настёны. Андрею показалось, что она протянула к нему руки. Сладкая дрёма мыслей дорисовывала увиденное. Фёдор толкнул племянника в бок:

- Давай, я тебя подменю!

Андрей, покорно передав вожжи, прилёг подремать. Лошади легкой трусцой, будто для них и не было трудовой ночи, бежали домой. Под утро упала обильная роса. Слева нагретым докрасна, будто в горниле, пятаком выползало солнце, высвечивая широченные просторы родной земли особым рудным светом. Свежий ветерок нёс особые запахи сухотравья. Те, перебивая на мгновенье рыбий дух, мешались с ним, но потом отступали вместе с родным и знакомым с детства, а его место властно заполнял мир воды и водорослей, его дух был чужим соломенцам.

К полудню первым проснулся Гришка Репало.

- Фёдя, Сухую Балку проехали?

- Не, вот за этим бугром будет, а там - пару песен и дома, - разгоняя скуку Фёдор тряхнул вожжами.

Лошади побежали веселее. Перед балкой, в запруде, залохмаченной бурьяном, воронёной сталью рябила вода.

Григорий стал будить спящих.

- Войско, подъём, кому ночуете?!

- Во Гришка балаболка, - потянулся Сельвестр. - Федь, зачем ты его побудил?

- Я его не будил, он сам. У воды коней попоим?

- Ну, загудели, как оводы, - отозвался Черевичкин, - голова ишо ватная.

- Убери ногу, голова у него ватная, а нога железнячая, на живот мне поклал и спит - хорошо устроился, - возмутился Пётр Безуглов.

- А чё, мне мягко, - захихикал Черевичкин.

- Смотри, а то сделаю дюже твёрдо, - подуревшим тоном с налётом открытого предупреждения пригрозил Петро.

- Хорош, мужики, грызться. Давайте щас лопухов нарвём, шоб рыбу прикрыть,

- предложил Фёдор.

- А у меня другое предложение, - оглянулся Григорий, сидевший уже рядом с Фёдором. - Здесь поим коней, поедим и поделим рыбу, и кажный пущай сохраняет её, как хочет.

- Одобряю, - крякнул Аничкин.

- Согласный! - отозвался молчавший до этого Краснокутский.

- Годится! - кивнул Петро.

- Знатся, решено, тпрр! - Остановил Фёдор подводу, передавая вожжи хозяину.

Кто спрыгнул, кто сполз с брички, держась за борта. Разминали ноги, потом

побрели к водоёму. Григорий с Фёдором выпрягли коней и, разнуздав, повели поить. На зеленоватой шатучей воде колыхались блескучие стрекозы. На зарослях осоки и камыша подрагивают причудливые крылышки бабочек. В воздухе - косяки комариной пурги. Долго искали твёрдый сход к воде. У берега - пенный жемчуг гулевой волны. Наконец Репало сел на одну лошадь и осторожно заехал в илистую заводь. За каждым шагом со дна поднималось клубящееся облако ила, и лошади вытягивали шеи к чистой воде, переступая и уходя от мути. Встряхивая удилами, кони булькали, казалось, железной водой.

Петро Безуглов, решив слегка ополоснуться, взял ведро и пошёл к водоёму.

269

Нашёл кочку, легко взобрался на неё и, уже набрав воды, вдруг оскользнулся и вступил по колено ногой в грязь. Андрей кинулся помогать, подхватил ведро и вытащил за руку Петра. Безуглов, чертыхаясь на мокрую калошу, поднял глаза и увидел в стороне ехидно хихикающего Черевичкина.

- Чё ржёшь, недомерок?

- Хочу и ржу, перемерок!

- Подходите все сюда, перекусим и будем двигаться дальше, - донёсся от подводы голос Аничкина.

Черевичкин, зло глянув на Безуглова, пошёл к бричке.

- Ну, у кого чё осталось, вынимай! О, а это чья четверть с аракой? Мы чё, её домой повезём?

Краснокутский, щуря глазки, оправдывался:

- Неудобно было отпитую отдавать, а щас маненько опохмелимся.

Он открыл пробку из кукурузного початка. На этот раз загулял по кругу один дежурный стакан. Пить было противно, но каждый пил, подгоняемый возгласами: "Давай, пей, не задерживай посуду!"

- Ох, и противная арака. Чья это? - С омерзением тряхнул головой Черевич- кин.

- Тебе шо ж коньяк подать? - обиделся хозяин самогона.

- Ага, ему с пятью звёздочками, - вставил Репало.

- А чево означают звёздочки? - будто извиняясь за свою бестактность, поддержал разговор Черевичкин.

- Ты коньяк пил?

- Пил.

- Заметил, что он воняет клопами?

- Кажется, есть похожий запах.

- Так вот, ежели на бутылке три звёздочки - то три клопа в неё раздавили, ежели пять - то по пять кровососов, перед тем как кинуть туда, расплющили! - развивал свою "теорию" Гришка.

Как бывало, загасший уже костёр вновь запылает от свежего ветерка, так от алкоголя снова вспыхнуло пламя разговора с шутками и смехом.

- Приедем в Соломенку с хорошей добычей, пущай фейерверком нас встречают, - продолжал Григорий хохмить.

- А шо такое фейерверк? - спросил Андрей.

Григорий Репало зажестикулировал.

- Эт, понимаешь, как фиганёт! А потом - фигулечки, фигулечки и ни фига!

- О, брешет! О, балаболка! - съехидничал Аничкин.

Закусывали остатками еды, кто просто нюхал рукав, а Краснокутский вытирал ладонью смоченные аракой усы.

- Так, мужики, теперь поделим наши трофеи, в селе делать это будет неудобно. Кто вызовется делить? - спросил Фёдор.

- Я могу, глаз намётан, араку, самогонку, но даже и водку делю по стаканам с точностью до капли, - отозвался Черевичкин.

- Я тоже могу поделить, - больше в пику, чем в охотку заявил Петро Безуглов.

- Ну вот, вдвоём и делите. Скоко нас, стоко и должно быть кучек.

270

- Нас шестеро.

- Семеро! - поправил Фёдор. - Андрей хоть и молодой, но он тоже добытчик и ему в равной доли, как всем! Итак, на семерых!

- Семь кучек и должно быть, пока мы пошли свежих листьев лопуха нарвём,

- подвёл итог дискуссии Репало.

Молча Безуглов с Черевичкиным приступили к дележу и начали выкладывать рыбу на траву, на глазок формируя равные по ценности и объёму кучки. Только трёхметровая белуга выглядела без всяких привесов сиротливой. Петро предложил её разрезать пополам. Но Черевичкин не согласился:

- Всякому не угодишь, одному жабры не нужны, другому хвост выкинь.

- Однако белуга и по вкусу похужее, чем осётр или севрюга.

- Зато мяса сколько, считай кабан.

- И всё же насчёт этой кучки я не согласный! - упорствовал Пётр.

- Ну вот, ишо отсюда кусок балыка кину, - переложил из большей кучки Черевичкин балык величиной с широченную ладонь.

- Как хошь, а эта кучка бедная! - стоял на своём Безуглов.

- Тебе годить, что жеребцу кобылу родить!

- Ну, чевой-то тут у вас? - подходя с сыном, спросил Краснокутский.

- Во, кучки готовы. Теперь ты, Николай, отворачивайся, а ты, Петро, пальцем показывай на любую из них и спрашивай, кому

- Мож, шельме, глаза завязать? Подглядит же, чёрт зубатый. У низкорослых, говорят, глаза, как у раков, по сторонам высовываются, - пошутил Григорий.

- Готов, жмурь глаза. Эт кому?

- Сельвестру!

Аничкину достался большой осётр и малая севрюжина, пару сушёнок и с килограмм балыка.

- Кому?

- Андрею!

Аничкин торопливо забрал свою долю и унёс её укладывать в свой мешок.

- Кому? - продолжал громко спрашивать Петро, показывая пальцем на кучку, где, кроме белорыбицы и свежего осетра, было немного сорной рыбы и блестел светящийся балык с полной рыбины. Впритык к ним сиротливо, как бы таясь, под бок прижалась трёхлитровка с икрой.

- Мне! - с победной радостью выкрикнул Черевичкин.

- Неплохо отхватил, а сивуха его хужей, чем у других была, - по-своему прокомментировал удачу Черевичкина Григорий Репало.

- Уметь надо! - хихикнул Черевичкин, и, не дожидаясь окончания дележа, схватил с брички крапивный мешок и торопливо прикрыл им свою долю. Фёдору напоминать делильщикам о том, что белорыбицу рыбинспектор отдал за мешок пшеницы было неудобно и он молчал.

- Становись уж дальше, - не выдержал Степан Кириллович Краснокутский, подталкивая Черевичкина на место.

- Кому? - Снова крикнул Петро.

- Фёдору

- Кому?

271

- Степану Кирилловичу.

Следующая порция досталась Андрею.

Он с приёмным отцом, молча, хоть кучки были и победнее, стал собирать рыбу в мешок.

- Кому? - Петро упёр палец в белугу

- Тебе!

- О, я так и знал, гад, шо ты мне этого чурбака сунешь! - возмутился Петро.

- Тебе, кому ж ишо. У тебя язык вострый, разделывать будет легко. А ты чё стоишь, Гришка, оставшаяся доля так или иначе твоя, забирай, - и Черевичкин направился к своей рыбе. Он уже расправил мешок и готов был начать в него складывать свои трофеи, как на него налетел Петро Безуглов.

- Нет, так не пойдет, ты, гад, подсмотрел.

- Ты не гади, штаны ишо не снял. Вся рыба при свидетелях была поделена одинаково.

- Раз одинаково, мы с тобой зараз меняемся. Ты берёшь моего чурбака, а я твою кучку, - решительно Петро отодвинул Черевичкина от его доли.

Черевичкин, бросив на землю занимавший до сего момента руки мешок, резко подсел под Петра, обхватил его руками повыше колен и рывком опрокинул навзничь. Безуглов, не ожидавший такого поворота дела, матерясь, попытался захватить голову Черевичкина, но тот вьюном выскользнул из согнутой в локте руки и уже глаза в глаза кидая противнику оскорбления, сам захватил его шею и сжал изо всех сил. Петро еле вывернулся наверх и коленкой сначала ударил, а потом и больно придавил Черевичкину в промежности его мужское достоинство. Тот, мыча, заскрежетал зубами, захватившими ухо Петра.

Первыми к дерущимся подбежали Фёдор и Андрей, за вороты одежд оттащили их друг от друга. Подскочили и остальные. Сдерживая противников, стали стыдить. Безуглов матерился, вытирал кровь, заливавшую область правого уха. Лишь Черевичкин с полным ртом зло молчал, тяжело сопел и по-бычьи с уклоном вперёд, широко расставив ноги, исподлобья наблюдал за врагом.

Наконец, он выплюнул на землю ушную раковину противника, потом поднял её и, не обращая внимания на обомлевших от ужаса земляков, подал Петру Безуглову со словами: "На, пришьёшь!" Петро взывал к свидетелям, - "Видали, видали?" Не отрывая руки от кровоточащей раны, он следил, как, по его просьбе, Андрей оторвал от его сподней рубахи кусок ткани. С листьями подорожника прижал её к больному месту. Заворачивая откушенное ухо в утирку, сыпал в адрес обидчика маты с угрозами. Черевичкин молчал. Петро, восприняв это как трусость Черевичкина, продолжал заваливать того словами нарастающей угрозы.

- Не гавкай, а то и язык откушу! Видишь, у меня зубы железные! - лишь раз зло огрызнулся Черевичкин.

Эти слова вызвали недовольство большинства.

- Николай, перестань уж собачиться! И так ты его по гроб пометил.

- И ты, Петро, не обращай внимание, кому как выпало.

- Ага, выпало, он по тени видел, на какую кучку я рукой показывал.

- Как это? - удивился Сельвестр Аничкин. У него мгновенно вспотели глубокие залысины на висках.

272

- А вот так!

И Петро Безуглов, переложив утирку с завёрнутым откушенным ухом в другую руку, показал, как Черевичкин по тени отгадывал, на какую кучу он указывал.

- Коли такое жульничество, надо переделить, - сразу предложил Аничкин. Мнения разделились. Кто посчитал, что ему повезло, был против передела, а кто почувствовал себя обделённым, стоял за новый передел. Фёдор держал нейтралитет. И только тогда, когда подсчитывали мнения и дошла очередь до молчавшего Фёдора, Аничкин вскрикнул:

- А ведь белорыбица должна быть его! Вспомните! Её рыбий инспектор Фёдору за пшеницу отдал. Он его ещё и расцеловывал.

- Конечно, его! - отозвалось большинство.

И это решило дело в пользу нового передела. Всю рыбу и прочую добычу вернули в общую кучу и сообща поделили на семь равных частей. Для этого белугу пришлось разрезать на куски, хвост и голову решили не учитывать. Белорыбицу сразу передали Фёдору К ней добавили кусок белуги, балык и поллитровую банку икры.

.После окончания передела, каждый рассовал своё по мешкам, как могли обложили лопухами и тронулись в путь. Однако гнетущее настроение тяготило соло- менцев.

Григорий Репало попытался разрядить его куплетом частушки, сочиненной экспромтом. Он надрывно пропел:

Эх, хвост, чешуя -

Крупная делёжка.

Ухо спробовал друзьяк,

Откусив немножко.

Все криво усмехнулись, глянув в сторону Петра, промолчали. Лишь Аничкин заметил: "Гришка, квасом голову не надуришь". Дальше до самого дома все ехали молча, разглядывая на себе следы комариных ожогов. Перед Соломенкой погода закуксилась. С правой стороны затянуло небо. Над степным курганом сизая туча, словно рыбина, роняла икринки дождя. Но в самом селе Соломенском - ни капли, сухо и солнечно.

.Фёдор отдал пол балыка родителям, а вторую половину отнёс товарищу. Вручив её, пошутил:

- Гляди, Петя, не сглупи, как я с твоим подарком, - и рассказал о том, как освежеванного кролика, подаренного ему Петром по возвращении с Гражданской, по собственной глупости отдал Кондареву.

.Фельдшер Яськин, перевязывая Безуглова, поинтересовался, с кем тот цок- нулся, пришивать раковину уха не стал и вернул её хозяинук. Весть об откушенном органе слуха скоро облетела всё село. Однорукий учитель Малинкин, единственный в селе читавший пухлые книжки и незадолго до этого случая осиливший роман Льва Толстого "Война и мир", уточнив, кому откусили ухо, научно обоснованно заявил: "Теперь наш Петро Безуглов имеет полное право носить имя Пьер Безухов". И, говорят, в доказательство даже показывал учитель кому-то из селян нужное место в толстенной книге. Так ли было или иначе, но Безуглова сначала за глаза, а затем, как бы шутейно, но уже прямо в лицо, стали звать Пьером Безуховым. Он улыбался, не обижаясь, но стал носить особую, удлинённую с правой стороны,

273

причёску, скрывавшую конфуз с ухом. И только соседка, старая баба Симаниха, никак не могла запомнить имя "Пьер" и по-прежнему кликала его Петром, но по фамилии он и для неё стал Безуховым.

XXI

Возвращение Фёдора с рыбалки с огромной белорыбицей повергло детей в шок. Как только у двора Строгалей остановилась пароконка, дети, увидев отца, бросились к калитке. Но тут же заметили, что их батько принял с подводы от чужого дядьки огромную рыбину и на двух руках держа перед собой торопливо понёс в дом, они от страха и удивления замерли, как вкопанные, а через секунду от приближения отца с чудищем бросились врассыпную. Толик отбежал от тропинки, давая отцу дорогу и издали наблюдал за его действиями, а Тоня помчалась к матери и уткнулась в подол юбки. Им ещё не доводилось видеть рыбу, да ещё такую большую. Даже Катерина нерешительно проследовала за мужем в дом. Расцеловав жену и детей, Фёдор принёс ещё поллитровую банку с чем-то чёрным, как грязь, внутри.

- Катя, рыбу нужно сразу разделать, бо пропадёт. Где наш большой ножик, шо кабанов режем?

- А куда ж мы её денем?

- Пережаришь, с головы, хвоста и плавников сваришь уху, трошки посолю.

Разделав белорыбицу, Фёдор помыл руки и, пока Катерина жарила первую сковородку рыбы, уделил внимание детям. Тоню покатал на плечах вместо лошадки. Толик напросился следующим. И тут Фёдор спросил сына:

- Дядек чужих не было, не пришлось тут мамку и сестрёнку защищать?

- Нет, папаня, никого не было.

Катерина, посолив часть рыбы, отнесла в подвал. Возвращаясь, упрекнула мужа:

- Ну, когда ты погреб уже отремонтируешь?

- Да одному мне не справиться, а тебе тяжёлое поднимать нельзя. Но я кого- нибудь приглашу, сделаем, не волнуйся.

За столом, где собралась вся семья за поеданием белорыбицы, Фёдор продолжил разговор о ремонте подвала.

- Катя, банка икры для нас много. Давай поделимся: по лампадке дадим родителям, Петру Смылкову и Краснокутским, им на рыбалке не досталось.

Когда Фёдор вручал, как он выразился, рыбьи яйца Краснокутским, сразу попросил Андрея оказать помощь в ремонте погреба. Тот пообещал прийти в ближайший выходной. Но заявился он на строгалевский баз уже через пару дней.

Андрея Краснокутские взяли из сиротского дома в зрелом возрасте. Всё надеялись, что когда-нибудь Бог даст им и своих детей. К врачам и знахаркам не обращались - за работой было некогда. Краснокутские слыли в селе и округе крепкими середняками. А с приходом нэпа поднялись ещё выше, нацелив хозяйственный уклон на животноводство. Насчёт детей спохватились, когда нечаянно жена Степана Кирилловича - Авдотья задала при муже самой себе вопрос:

- Горбимся, горбимся, а для кого? Много нам двоим надо?! Кому всё достанется?

274

Степану Кирилловичу было пятьдесят два, а Авдотья имела полсотни лет за плечами, когда они взяли в дом Андрюшу. Своим детским умишком он понимал, что приёмные родители его больше годятся ему в дедушку и бабушку. Не раз слышал он от селян, когда те спрашивали приёмных родителей:

- Это внучёк?

Смущаясь, пожилые родители отвечали:

- Нет, это наш сынок.

Появляться со своими опекунами где-либо среди людей Андрюша стеснялся. Но годы шли, мальчишку втянули в работу. С темна и до темна Андрей возился с домашним скотом. Когда сверстники Андрея уже позаводили семьи, он продолжал парубковать и всячески отнекивался от женитьбы. С арапником на плече он бродил за гуртом молодняка, томясь в безделье, сбивал зашарканными до блеска сапогами головки степных цветов. Вечерами уходил к дому Бочковых на гульбища. Когда играла гармонь, с усердием гвоздил теми же сапогами утрамбованную частыми плясками танцевальную площадку. Отплясав, исступленно смотрел на девок, ища глазами ту, которую привёл в восторг своей пляской. Лично с девчатами не говорил, больше оценивающе лапал их со стороны глазами холостяка. Степана Кирилловича такая холостая жизнь сына устраивала.

- Рабочая сила прибыла! - заявил Андрей, входя во двор Строгалей.

Работа по перекрытию погреба заняла часа три. По завершении её хозяин пригласил Андрея в дом, по обычаю решив покормить родственника. Тот там и увидел книгу о моторах. Фёдор, заметив неподдельный интерес племянника, коротко рассказал о её содержании, подчеркнув, что наступает век моторов.

- Они заменят на селе тягло. Быков и коней не будет. Если тех и будут разводить, то только для мяса и потехи, - на полном серьёзе убеждал он Андрея.

Потом коснулся вопроса о том, как пособие по моторам попало к нему. Андрей, листая книгу, впивался глазами в чертежи, искренне пытаясь понять их смысл.

За едой попросил Фёдора одолжить фолиант на недельку-другую почитать. Но Фёдор, боясь, как бы книга не пропала, мягко отказал.

- На вынос не дам. Хочешь изучать, приходи, листай, читай, а будет у меня возможность, так и вместе будем изучать.

С того дня Андрей забросил гулянья и тянулся к базу Фёдора Строгаля. Засиживался с Фёдором за книжкой допоздна. Бывало так, что первые петухи напоминали обоим о наступившем новом дне. Досыпали остаток ночи вместе с Фёдором. Вместе завтракали и расходились по работам. На теме теоретического изучения моторов завязалась дружба. Всё чаще с моторов разговор переключался на личное.

Как-то Фёдор спросил Андрея:

- Ты чё не женишься?

- Ну, женюсь, а чё я буду с жинкой в постели делать и не знаю.

- А у тебя, шо, всегда на полшестого?

- Не, по утрам одеяло шатром становится, двумя руками стояк не переломишь.

- Ну, вот, видишь, тебе сам организм сигнал подаёт - пора жениться.

- Та, - замялся Андрей, - я как-то перед девками дрейфлю. На днях на побывку Саврас Захлыстов прибыл. Так он ещё более трусоватый. Мы с ним на гулянке в

275

сторонке от женского пола держимся, а как гармонь заиграет, локтями друг друга подталкиваем, мол, пойди Нюрку Сладкову или пойди Настёну Жарикову пригласи на танец. Духа ни у него, ни у меня не хватает. Робеем оба.

- И никто тебя этому самому делу не учил?

- Если б не было бати, может, мамка меня и поучила бы.

- Да рази матеря учат постельным делам?

- Учат. Солониха сына своего Василия до самой его женитьбы обучала, ложилась с ним в постель и рассказывала и показывала, как и шо надо делать.

- Да это, должно быть, брехня! Ты-то откуда знаешь?

- Васька Солонихин по пьяни Топтыгинскому Кольке проболтался, а тот уже нам с Саврасом.

- О, мать моя женщина! Какие дела по соседству делаются!

- И ещё есть в селе несколько семей, где матеря-одиночки с сынами вместе спят и любовным премудростям их обучают. А у моей мамки батька есть, она ж не будет меня обучать при ём. Я уж грешным делом подумывал, и чё он на фронте не погиб, а иной раз мечтаю, хоть бы его бугай насмерть заколол или в колодезь упал и утоп.

- Во, дурачок! Ты мне этого не говорил, и я этого не слыхал. А шо касается постели, сам своим жизненным опытом дойдёшь. Главное, не бойся женского пола. Они с нами на одну колодку шиты, также тягу питают к нам и мы им снимся по ночам. Надо не стесняться и разговаривать, причём, чем бойчее, тем вернее. И не бойся приголубить, где приобнять, где прижать, а появится взаимное желание - и поцеловаться.

После этого разговора прошла неделя, а Андрей ни разу не заглянул на строга- левский баз. Лишь позже Фёдор узнал, что Андрей, вооружившись его наставлениями, со следующего вечера стал пропадать на гульбищах. Пойло уличных похабных рассказов вскормило его душу. Смело заговаривал с девчатами, знакомился и даже приглашал танцевать. Своим поведением удивил Савраса Захлыстова и подвигнул того тоже на решительные поступки. На третий вечер оба познакомились с Настёной Жариковой, битый час один рассказывал ей об органах ОГПУ, другой - о моторах и о том, какой прогресс они принесут в будущем людям. Завоевание внимания Настёны разбудило между приятелями соперничество и глухую ревность. Оба ждали решения Настёны. Новизна всколыхнула в душе "невесты", тягу к обоим, теряясь в мыслях, как себя делить меж двоих, но через пару дней её симпатии окончательно склонились к Андрею. Поэтому, когда тот предложил в один из тёплых вечеров пойти прогуляться, она не отказала.

Летняя ночь - заглядение: воздух - парное молоко, полноглазая луна показывает знакомый мир в особых, неповторимых и непередаваемых красках, над головой такое обилие звёзд, что сам себя ощущаешь в звёздной метели. Андрей поля знает, как слепой монах свою келию. Ещё десяток шагов и - спуск в балку, а там дождями вымытый природный карман спрячет от любопытных глаз не один десяток влюблённых.

За разговорами, пересыпанными шутками, прошли поскотину1 и сокрыли себя в балке от всяких свидетелей. Андрей приобнял Настёну. Жаждут руки рук касать

1 Поскотина - выгон, прилегающий к селу.

276

ся. Волосы её пахнут солнышком и степным ветром. Этот запах хочется вдыхать и вдыхать. Она для вида отодвинулась, заозиралась. Но, убедившись, что Андрей место выбрал - лучше не придумать, от второй его попытки отбиваться не стала. Ночь разожгла пожар в очах обоих. Вскоре дело дошло и до поцелуев. Они-то и всколыхнули бунтарский дух молодой плоти. Жгучее нетерпение, дрожа, удушьем бьётся у ног. Сила такая, может океан вулканом вспучить. Ломая сопротивление Настёны, полногодье Андрея брало силой от жизни всё сразу. После получаса возни он овладел ею полностью. Раскинув безвольные, обессиленные руки, Настёна, держась глазами за луну, плывёт и сама, как в воздухе воздух. В голове - какая-то межзвёздная беспредельность, напитанная безмолвием и тьмой. Только пыхтящая, без слов тишина. Когда Андрей насытился, он, отваливаясь от недавно страстно желанной девушки, перевернулся на спину. Над головой, словно белые ромашки, звёзды расцвели. Настёна норовисто подхватилась и помчалась из балки. Андрей, глядевший сытым взглядом вдаль, на Млечный Путь, лениво приподнял голову, кинув, как камень, вслед вопрос:

- Ты где понеслась?

В ответ удаляющийся плач и стихающая россыпь шагов. Растаяла тень, только запах грусти - полынок держит в памяти прежнюю близость. "Никуда не денется, вернётся", - раздумывает в полудрёме Андрей, оставаясь лежать на своём месте. Следя за месяцем, затаившимся, будто в гнезде, под стрехою неба, задремал.

Вдруг - торопливый топот, сбегающих в балку, ног. Эхо топочет рядом, по откосам промыва.

Доносятся обрывки речи. Мужской, решительный голос строго кидает кому-то вопрос.

- Тут?

- Кажется, здесь, - взволнованный голос Настёны.

- Если он ещё здесь, убью скотину на месте!

- Перед смертью он у нас ещё в ногах поползает, - третий, мужской голос даёт взмокшему от страха Андрею шанс чуть-чуть пожить.

Эти слова шибанули Андрея, словно молнией. Пригибаясь, он, как затравленный заяц, петляя, заметался, постоянно меняя позиции. Голоса всё ближе и ближе. Вот-вот толпа вывернет из-за скоса. В мозгу одна мысль и та одним, исповедальным вопросом, как спастись от Настёниных братьев? "Что говорить? Как отбрехиваться?" И разум спокойно на все мучительные вопросы выдаёт ответом безысходность: "От их не отбрешешься, не отвертишься и не открутишься. Убьют и всё! Кокнут и жалковать не будут!" "Вот это называется попробовал девку! Как же они будут меня убивать?" Голоса уже совсем рядом.

- Не отставай, Настя!

- Ты последний раз скажи, может, у вас по взаимному согласию было? Тогда с тобой будем разбираться!

- Моего согласия не было! Я правду говорю!

- Ну, Андрей, ну, сучара, не жилец он уже на этом свете!

К счастью Андрея, кисеёй дымчатой тучи, словно чадрой, укутало лицо луны. Краски, густея, ухудшили видимость. В трёх шагах уже ничего не видно.

- Вон там что-то белеет, - голос одного из братьев.

277

Андрей обомлел - заметили. Уже собирался с достоинством подняться и шагнуть навстречу судьбе, но вдруг услышал тот же голос: - Утирка. Посмотри, Настя, чья это?

- Это моя. Когда вырвалась и побежала, её, должно быть, обронила.

- Стало быть, и он мотнул отсюда. Пошли к дому Краснокутских, там его в однорядь подсидим!

Андрей, слыша это всё, затаив дыхание, дожидался, когда "мстители" удалятся. Не поднимаясь, он перевёртывал горячие пласты мыслей: "Домой возвращаться нельзя, там засада. Где ночевать? К товарищу Кольке Топтыгину тоже нельзя, Настёнины братья знают, что я с ним давно корешую, должно быть, и там будут ждать. Придётся пробираться на хутор к Фёдору Строгалю, обрадую, какой оборот дал его урок по завоеванию девок".

.В два часа ночи Фёдора разбудил стук в окошко. Прокинувшись, он придвинулся к белеющему за стеклом пятну. Перед глазами возникло бледное лицо.

- Кто?

- Это я - Андрей. Только огонь, дядь Федь, не зажигай.

Фёдор в исподнем вышел во двор. В отсвете луны на лице Андрея часто бьётся височная жилка.

- Шо стряслось?

- Влип, дядя Федя.

- Ну-к, давай, рассказывай!

- Чё рассказывать, надо куда-нить подальше бежать, за тем и пришёл.

- Разберёмся. Пока садись сюда, на ступеньку крыльца, и всё по порядку, с самого начала. Над головой искрились Стожары. Терпкий запах привядших трав заготавливаемого сена буйствует до волнения.

Андрей сбивчиво рассказал о том, что произошло. Выслушав, Фёдор уточнил одно из главных обстоятельств.

- На Насте жениться готов?

- Да, Настя мне нравится. Я и не думал, что она такая дура, только я с неё слез, она, как вишнёвая косточка, прысь из-под меня и бежать. Как после выяснилось, мотнула братанам жалиться, а те сразу убивать меня рванули.

- Правильно сделали, шо пришли убивать, за своих только так и надо стоять! Однако, думаю, дело поправим. Сейчас идём спать, а утром я добегу до твоих и обсудим, как всё обстряпать без убытка для чести и авторитету людей.

Отправляясь в постель, Фёдор окинул двор. За оградой полусонная степь. Там, роясь, мерцают светлячки - холодные посланники светила.

.Первоначально Фёдор намеревался пойти к Андреевым родителям через час - другой. Но, поразмыслив, от этой затеи отказался. "Настины братья, когда увидят, что я так рано у двора Краснокутских объявился, сразу догадаются: Андрей ховается у меня".

- Кто там и зачем приходил? - в полусне промямлила Катерина.

- Андрей. Набедокурил парень, ох, набедокурил.

Катерину подкинуло на кровати.

- Что ещё утворил?

- Настёну Жарикову снасиловал. Теперь вот братья грозятся убить.

- Да как же это получилось?

278

- Тебе так всё в деталях и обскажи.

- И чё ему баб мало. Вон их сколько одиночек, не знают, где б разговеться, а его, видишь ли, на девок нетронутых потянуло. И тихонький такой, не подумаешь, что можно было от него ждать.

Катерина хотела ещё что-то сказать, но Фёдор тронул её рукой:

- Я его в соседней комнате положил.

- У нас его не найдут? - сдавленным шепотом спросила она.

- Не найдут, спи.

Катерина помолчала, потом снова зашелестела в ухо.

- Столько раз оставалась с ним наедине и не боялась, а ведь он мог и меня снасильничать.

Фёдор же на её слова заметил:

- По молодости бывает.

- У тебя тоже в молодости было?

- Не было. Спи!

...В тот злополучный вечер Саврас Захлыстов долго дожидался Андрея Шпи- гуна у двора Бочковых. Но ни его, ни Настёны нигде не было видно. Прождав в толпе битый час на месте схода на гулянье и не увидев ни Андрея, ни Настю, он отправился по селу на их поиски. Посетив все места возможного уединения, куда могли забрести Настёна с Андреем, и не встретив их нигде, Саврас, спотыкаясь в полутьме, отправился к Андрею Шпигуну домой. Издали услышал лай их маленькой, но злючей собачонки. Только он приблизился к калитке, скрываемой густыми зарослями сирени, сделал пару шагов в загустевшую темноту, как кто-то с силой огрел его дубиной по спине.

- За что? - охнуло обидой из уст согнувшегося от боли Савраса.

- Кто это? - донеслось из кустов, и следом за вопросом на свет шагнуло двое крепких парней.

- Кто это? - повторили вопрос.

Саврас в низкорослом узнал Василя Жарикова.

- Это я, Саврас Захлыстов, а вы кого подстерегали?

- Андрея - сучару!

- А что он натворил?

- Ну, это наши дела, мы с ним сами разберёмся.

- Ваши, да не ваши. С ним вы можете аракой замириться, а со мной так у вас не пройдёт. Меня-то за что ударили?! Завтра, с утра, оба к уполномоченному Цветкову, я там тоже буду.

- Да мы тебя и не трогали. Кто видал?

- Это мы медицинским способом подтвердим. В общем, голубы-братаны, по три года вы себе уже заработали. Так будем говорить правду, что стряслось?

- Понимаешь, Саврас, - замялся Василь, - эта скотина,. эта гнида,.. одним словом, он изнасиловал сегодня Настёну.

- Когда?

- По тёмному.

- Как? - вырвалась у Захлыстова нелепость.

- Увёл в балку и там.

279

- Ну, тогда я вас понимаю. Я бы покрепче огрел. Где Шпигун?

- Дома нету, мы потому и подсид здесь устроили.

- Завтра на полях объявится, вы далеко не отлучайтесь, от вас потребуется написание заявления.

.Утром, ещё до прихода на работу оперуполномоченного ОГПУ Цветкова, у его кабинета отирался Захлыстов. Когда тот появился в переулке, Саврас пошёл навстречу.

- Здравствуйте, товарищ оперуполномоченный! У нас в селе произошло преступление полового характера.

- На улице не надо рассказывать.

- Так вот, вчера, около полуночи, я направился к Шпигуну Андрею.

- В кабинет войдём, там расскажешь.

На время Захлыстов замолчал, но когда Цветков стал отмыкать кабинет, из-за спины тому потекло продолжение.

- Только я приблизился к калитке, как меня кто-то, - я тогда этого ещё не знал, кто, - так вот этот кто-то меня дрыном как ахнет по горбу, я еле на ногах устоял. Скрючился, стою.

- А причём здесь сексуальный характер преступления? Тебя что ли кто изнасиловал?

- Ну что вы серьёзное преступление на шутку переворачиваете.

- Хорошо, проходи, садись и не торопясь, спокойно, с выдержкой, какой нас учат в ЧК, всё изложи пока в устной форме.

Сдерживая себя, Саврас Захлыстов пересказал всё, что ему стало известно прошлой ночью.

- Прошу вас поручить мне расследовать данное преступление.

- Этого делать я не имею права, ты здесь не служишь. Помощь приму с благодарностью. Ну а теперь - по факту самого преступления и его расследования. Без заявления пострадавшей мы не имеем полномочий открыть дело. Поэтому первое моё тебе поручение: сходить к пострадавшей и разъяснить её право обратиться к органам карательной власти за защитой. И если она решит это сделать, помочь ей написать заявление. Понятно?

- До последней запятой. Я уже побежал к Жариковым.

.Фёдор, так и не уснув, поднялся сразу, как только на окнах запенился свет рассвета. Проходя через кухню, услышал тяжкий вздох Андрея.

- Не спишь?

- Не удалось заснуть, - бодро, одним рывком вскочил Андрей.

- Пойдём тогда умоемся.

Холодная вода вернула уверенность в рассуждении.

- Батька мой, должно быть, кинулся меня на сеновале будить, а меня и нету.

- А шо он сделает, когда тебя не найдёт?

- На мою шкуру арапник приготовит.

- А с худобой как же?

- Скотину сам погонит на выгон. Скотина для него важнее сына.

- Ну ты так не скажи, Андрей. Я знаю, как твои родители тебя ценят. Так думаешь, батька отправится на выгон лично?

280

- А то как же! Уверен.

- Вот там-то я с ним и перетолкую про твою промашку.

Катерина, торопясь на дойку, холодно, одним кивком поздоровалась с гостем. Приведя себя в порядок, приготовила завтрак. Позвала обоих за стол. Андрей почти не ел. После завтрака он указал на небольшое стадо телят, медленно поднимающееся по противоположному склону балки.

- Вон там наша худоба, батька, видно, попоил её в пруду и теперь двигается в сторону Степного.

Сбоку, со стороны огородов энергично помахивал палкой на скотину высокий худой мужчина.

Фёдор, обротав жеребца по кличке Мархун, повернулся к Андрею.

- Дожидайся меня тут.

Глазами успокоил Катерину и выехал на жеребце в направлении гурта. Минут через пятнадцать осадил Мархуна напротив удивлённого Степана Кирилловича. Сброшюрованные на все застёжки одежды делали старшего Краснокутского неповоротливым и смешным.

- Доброе утречко, дядя Степан.

- Здорово, племянничек. Ты чего это с утра выгарцовываешь? - отчим Андрея Шпигуна мялся глубокими галошами на ковре закостенелых, отживших, ломких трав.- Да по делу надо к вам. А как увидал, думаю, дай, подбегу и про вашенскую жизнь поспрашую. Вы чего ж это сами гуртоправством занялись? Где ж Андрей?

- Кто его знает, где его чёрт носит. Дома не ночевал. Такого ишо не было. И не знаю, что и думать. Ты-то можешь мне подсказать, где его искать?

Фёдор тем временем сошёл с лошади и, держа её в поводу, подал дядьке руку, здороваясь.

- Подсказать - это не самое главное.

- Ты что-то знаешь? - Степан Кириллович ухватил Фёдора за рукав, - Ну-к, глянь-ка мне в глаза.

Но Фёдор выполнять требование не стал.

- Тут, дядь Стёпа, понимаешь, какая вещь, неприятность с Андреем вышла.

- Хоть живой? Скажи, живой он?

- Живой, живой. Пока живой, но его грозятся убить.

- Кто? Кто грозит моего сына убить? И за что?

- Жариковские хлопцы.

- За что-о? - Степан Кириллович выпростал из петли верхнюю пуговицу.

- Ну, понимаете, дядь Стёпа, я не знаю, как у Андрея с их сестрой получилось, но объявила она братьям, шо Андрей её изнасиловал.

- Ах, вон оно почему с полуночи по-над окнами мужские голоса гудели! И утром, когда стадо своё выгонял, Жариковские парни с колами в руках так внимательно на меня зырились, шо подумал, скотину свою пропавшую в моём стаде ищут. Но ты ж сам знаешь, чужим мы не балуем.

- Андрея они высматривали.

- Так что ж теперь робыть? - дядька рассупонил ещё две застёжки.

- Я вижу выход в одном - сватать надо Жариковскую девку и пускай вместе растят то, шо у них получилось.

281

- Мы на этот год свадеб не плановали.

- А похороны плановали?

- Так неужели могут за это убить?

- Дядь Стёпа, когда убьют, рассуждать будет поздно.

- А может, его уже убили? - развязанный кушак старый Краснокутский неумело запихивал в глубокий, как колодец, боковой карман зипуна.

- Пока не трогали, но могут.

- Ну, раз так, то дай на минуту коня, добегу до дома, обскажу, как дело с отсутствием Андрея повернулось. А то жинка должна была по друзьям пойти сына искать. Но, думаю, в этом деле лишняя огласка принесёт только вред.

Фёдор передал дядьке Мархуна, сам же принял в руки увесистую его дубину. Удаляясь, Степан Кириллович крикнул:

- В огороды скотину не пускай! А я через минуту буду!

Минута растянулась на полчаса. Фёдор пожалел уже, что отдал "на минуту" своего коня. "Там, где минута, там у наших людей будет добрый час", - ругая Степана Кирилловича, он злился на весь свой народ сразу. Оглядевшись, Фёдор вскоре забыл об ожидании Степана Кирилловича. Над степью, пронизанной свежестью и светом, птицы с задором дают концерты. Проснулся ветер, заполнил простор запахами и звуками трав. Душа Фёдора наполнилась покоем и благодатью.

.Первые шаги по примирению сторон конфликта взял на себя Фёдор. Подъехав на Мархуне к двору Жариковых, он постучал кнутовищем в калитку тесовых ворот. Рядом с нею, будто выглядывая, высунул рыжую голову подсолнух-солнце- люб. За забором бесновалась злючая собачонка. Видно было, что в доме многие жильцы ещё спали.

- Хозяин дома? - Фёдор, перекрикивая лай, заглянул поверх забора.

По двору в его сторону, шаркая галошами, неторопливо, словно дубовый пень, от крыльца двигался старший сын Жариковых - Василь. Василием его никто никогда не звал. Носил он обрезанное имя, как и обрезанный свой рост. На вид ему было за тридцать. Фёдор слышал, что у него уже десять детей. Отперев калитку, тот из-под низкого лба кинул злой взгляд в сторону Фёдора. Фёдор сразу смекнул: "С этим разговора не получится".

- Тебе чево? - процедил сквозь зубы Василий.

- Батька твой нужен.

- Я за него. Какой вопрос?

- Мне нужен твой отец, а не ты, когда дело будет к тебе, я прямо так и скажу: "Василь, я к тебе по такому-то вопросу", а сейчас позови батьку.

- А если не позову?

- Только хуже сделаешь.

- Кому хуже?

- Совместному делу.

- Какое у нас с тобой совместное дело?

- Вот об этом я и буду балакать с твоим батькой.

В это время по двору зашаркали чьи-то шаги. Фёдор приподнялся на стременах. К калитке мелкими шажками плыл хозяин дома - Жариков Алексей Поли- карпович. Не доходя, он шумнул на собаку:

282

- Да, цыц, ты, звонок оглашенный. Кто там меня? - выглянул на улицу через щель калитки.

- Да есть тут один, должно быть, извинения начнут носить.

- Это я, Алексей Поликарпович.

Хозяин семейства Жариков был мужик уже в годах, его планка подпирала под семьдесят. Присматриваясь слезливыми глазами к гостю, он контужено тряс головою.

- Не признаю, чей ты будешь.

- Строгаля.

- Строгаля, Строгаля... Не припомню.

- А Грушаков знаете?

- Грушаков, а как же! Мы ведь с Иваном в одной сотне в Аполлоновке службу ломать начинали.

Фёдор сошёл с лошади. Надеясь, что Василь уйдёт, он не начинал главного разговора. Но тот нагло уставился на Фёдора.

- Мы с вами, Алексей Поликарпович, где-нить с глазу на глаз можем перемолвиться?

- А как же! Пошли во двор.

- Тогда я, с вашего позволения, свово жеребца привяжу за ваше дерево.

Войдя вслед за хозяином, покосился на собачью будку, где Василий запер неугомонного пса. Хозяин топтался в ожидании возле летней кухни. Посредине двора в чёрную лужу провисло небо.

- В хате ещё спят, проходь сюда.

Присев на лавку, Фёдор, заметив кружившего поблизости Василия, главный разговор начинать не торопился.

- Как виды на урожай?

- Слава Богу, не шибко плохие. Но, думаю, дело у тебя другое.

Фёдор последний раз глянул в сторону Василия, чистившего для вида корытце из -под корма для домашней птицы, и, поняв, что от любопытства его не отделаться, заговорил.

- Эту ночь случилась неприятность.

- Какая неприятность? - старик хитро сощурил глаза.

- Ну, между вашей дочкой и Андреем Шпигуном, ну, сыном Краснокутского, я думаю, вы уже обо всём знаете.

- А коль знаю, что с того?

- Полюбовно дело надо бы завершить.

- Парою телков позор думаете закрыть. Не получится! Теперь не старые времена! Теперь советская власть! Она упекёть вашего стервеца годков на десять, тогда вы хлебнёте позора повыше нашего!

Фёдора подмывало бухнуть оправдание: "Не захотела б сучка, кобель бы не вскочил", но сдержался. Гася пыл хозяина, заговорил нарочно медленно и тише.

- Понимаете, Алексей Поликарпович, я при этих делах не пребывал, поэтому сказать, кто там больше виноватей, не могу. Да и намерение моё - несколько другое. Не откупаться дарами, а вроде сватанья вашей дочки за нашего хлопца.

- Это ещё чего?! - влетел в летнюю кухню Василь, - Ишь, чего удумали?! За

283

насильство ещё с вами породниться! Нет! Голубы! Мы вас сначала. одного на каторгу, а остальных. помоями позора, а тогда будем думать, родниться с вами или погодить.

- Тогда будет уже поздно.

- Отчего ж запоздаем?

- Молва ославит девку так, шо только останется уезжать.

- Батя, я б с ним больше не рассусоливал. Подсидим ихова женишка, да кой чего у него укоротим.

- И его не подсидите, потому как уехал Андрей отсюда, - соврал Фёдор.

- Куда смылся этот подлец? - к Фёдору подступил хозяин.

- Далеко.

- Скажи точно, куда умотал?

- В Георгиевск, ночью, - соврал Фёдор и обрадовался, заметив по глазам хозяина, что тот поверил.

- Гоните его, батя! Мы сами разберёмся.

- Я-то могу уйти, а дело останется не утрясённым, - поднялся Фёдор.

- Постой, не уходи. Василь, позови мать.

- Зачем, батя?

- Сказал, позови, значит - кличь!

Вскоре появилась заплаканная старуха. Чувствовалось, что годы прошлись по ней круто: седина и морщины внавал. Увидев Фёдора, запричитала.

- И откуда вы такие берётесь? Как тебя только земля носит?! Чо вылупил свои бесстыжие зенки?! Я тебе их сейчас все повыцарапаю!

Старуха двинулась на Фёдора. Но муж осадил её.

- Оставь человека в покое, старая! Он тут ни при чём.

- А он разве не насчёт Настёны?

- Насчёт её, насчёт её сватовства.

- Так он Настю снасиловал или другой кто?

- Другой. Сродственник его. А он приехал как бы загладить вину и порешить дело свадьбой.

- А-а, ну тогда другое дело, садись, сваточек, вот сюда, на стулу, тебе узвару или чё покрепче?

- Постой, старая. Пристала со своим узваром. Мы, понимаешь, - обратился он к вновь присевшему Фёдору, - до мясоеда никаких свадеб не планировали. А ты, середь лета, как-то того, не в дугу.

- Страшного в ранней свадьбе греха никакого нет. Чё ждать-то? Пока пузо яйцом выплывет. А так, поженим их и хай рожают, хоть одного, хоть тройню. Деда с бабой внуками радуют. Ну, так как? Будем держаться этого направления? - активно продолжил уговаривать Фёдор.

Хозяин, понимая правоту гостя, почесал в раздумье затылок.

- Я-то, конечно, обиду имею, но исход, предлагаемый тобой, думаю, будет самый правильный. А ты как, мать?

- Да рази против счастья своего дитя может родная мать идти?! Хлопчик он бедовый, работящий, всё время его со скотиной вижу, - но, встретив суровые взгляды мужа и сына, пластинку со слащавой патокой хвальбы сменила, - одна

284

ко, кроме гуртоправства, чем он занимался, кто его знает, - запетлял её рассудок,

- на деле больно уж прыткий оказался, не заслужил, а ему тут вот расстелешься и дай. Два раза на гульбище с Настённой встрелись, и сразу насильничать, куда такое годится?! А ведь за это тюрьма полагается, вот я соберусь и сразу отправлюсь к околодочному.

- К полномочному, - поправил её сын.

- Во-во, пойду к намоченному, хай его в острог, да подержит его там до холодов, да шоб на одной воде и хлебе, тогда узнает, как семнадцатилетнюю насильничать.

Фёдор крякнул, напоминая хозяину, что пора прибиваться к какому-то одному берегу. Тот сурово глянул на старуху. Однако она расценила его взгляд за одобрение её слов и ещё больше ужесточила мнимую кару.

- Скажу, хай в зубы ему не смотрит, а если посчитает нужным застрелить насильника, я не против, только попрошу, шоб кару сделал принародно!

- Ну, разошлась старуха! У тебя одни крайности, то бедовый хлопчик, работящий, то бандит, которого нужно принародно расстрелять.

- Вам надо подумать о дочке, шоб не испортить ей жизнь, - поддержал хозяина семейства Фёдор, - сами знаете, птица, которая родное гнездо гадит, прозывается худой и глупой.

- Ну-к, Василь, кличь и её! - брал бразды правления Алексей Поликарпович.

Настёна, видно, ещё спала, поэтому вошла в кухню заспанная. Взглянув на Фёдора, тихо поздоровалась.

- Здравствуйте, дядь Федя.

- Настёна, ты не против, если мы с твоими родителями вас с Андреем поженим.

Девушка неопределённо дёрнула суховатыми плечиками.

- Что там между вами произошло, это ваше дело, вам в этом самим разбираться.

- Ага, а мне больно было и сейчас немножко больно.

- Ну, от этого не умирают. Твоё здоровье вернётся к тебе, и будешь ещё здоровее. Но чтоб избежать огласки, лучший выход - свадьба. Как ты, согласная идти за Андрея.

- Ой, дядь Федя, я не знаю.

- Ты сама подумай, Настёна, пойдёт слух гулять по селу, его тогда не остановишь, все пальцем будут на тебя показывать. А если ещё и ребёнок родится, вот у тебя будет радости полный оберемок.

- Ну, если так, тогда выйду за Андрея.

Фёдор повернулся к родителям Настёны.

- Ну, вот и сладили. На будущее воскресенье заедем сватами, как положено - с хлебом-солью, с горилкою. Вот тогда, свашенька, отпробую вашего узварчика.

Он решительно поднялся и пошёл твёрдым шагом к калитке. На улице столкнулся с Захлыстовым Саврасом. Внутреннее, шестое чувство подсказало: "Не спроста огэпэушник у база Жариковых объявился".

- Ты к Жариковым?

- К ним. Пострадавшая дома? - проговорился Захлыстов о цели своего визита.

285

"Нужно как-то дело исправить и немедленно", - подала сразу сигнал разумная мысль. Фёдор придержал рукой Захлыстова. Тот удивленно поднял на него глаза.

- Тебе чево, Фёдор,.. не упомню, как тебя по батюшке?

- Слушай, Саврас, оставил бы ты молодых в покое. Сегодня она пострадавшая, а завтра - законная жена того, на кого сегодня обижена до слёз.

- Как жена? - словно испугавшись этого, глупо спросил Саврас.

- Сосватали мы уже Настёну.

- Ну, это ваши вопросы, вам бы лишь преступление замазать и ответ не держать, вы и в бочку с дерьмом залезете.

- А тебе лишь бы парня в тюрьму спровадить?

- Кто переступает через закон, тот должен и про тюрьму помнить! Так что вы своё дело делайте, а мы - своё, и поглядим, чья возьмёт, - в пику встал Захлыстов, будто не Настёна, а он был пострадавшим.

- Да кто с тобой собирается тягаться?! - отмахнулся от вызова Фёдор.

Сознание его подсказало: "С ОГПУ-шником не договоришься". Он махнул рукой и пошёл к лошади, а Захлыстов, проявляя настырство, исчез в проёме Жари- ковской калитки.

* * *

После замиряющей поездки Фёдора к Жариковым Андрей Шпигун без всякой опаски вернулся домой. Но в тот же день, вечером, в глухом переулке "неизвестные", накинув ему на голову мешок, крепко избили. Степан Кириллович, глянув на синюшное, в ссадинах тело сына, на сватовство махнул рукой. "Пущай теперь в милицию заявляют - они свои нам козыри, а мы им свои". Фёдору стоило большого труда переубедить дядьку.

- Шо вы тем выгадаете? Останутся: он - один и она - одна, да ещё внучка или внучку, кровиночку вашу, мимо двора будут за ручку водить, а вы и подойти не сможете, не обидно ли вам будет?!

Через усилие над собой Степан Кириллович сдался. После обеда в воскресенье на строгалевской линейке к Жариковым отбыл сватовской экипаж. Там слезливых дней размоины уже просохли, и обошлось без взаимных упрёков. Только старый Жариков, играя глазами по фигуре Андрея, сидевшего напротив, упомянул: "Захлыстов Саврас битый час уговаривал Настёну, чтоб та заявление в органы написала. Слава богу, ума хватило воспротивиться, иначе тебе б, паря, карачун пришёл".

Сваты переглянулись, мысленно соглашаясь с высказанными словами. Сватовство закончилось ладом. Свадьбу наметили на Покров. Вернулись сваты домой весёлыми. Андрей светился особой радостью. Знал, что Настёна обижена на него очень и подсознательно понимал, в раненом сердце цветы не цветут, а тут внезапно его невеста прошла настоящую проверку на чувства, заявление в карательные органы писать на него отказалась. Этим поступком растрогала его до светла. Даже Захлыстова простил сразу.

В обоих дворах закипела подготовка к свадьбе. Андрей, встретив Савраса Захлыстова, сделал вид, что ничего не знает о том, что тот уговаривал Настю написать жалобу Как ни в чём не бывало, поздоровался и даже пригласил на свадьбу

286

- Приходи, рядом посажу, - спокойно говорил Андрей, хотя его взгляд обыскной шастал по лицу бывшего товарища.

- Не получится, меня руководство отзывает из отпуска раньше положенного, в стране не спокойно, - лихо увёртывал глаза Саврас.

- Ну, как знаешь, - обиделся Андрей, но вида не подал.

Перед Покровом Настёну увезли в дом Краснокутских, где по заведённой веками традиции трое суток звенела примирительная свадьба с хоровыми песняками, массовыми плясками и одиночными драками. Брат невесты Василь по пьяни показал жениху мешок, какой набрасывали тому перед тем, как добренько его поколотить.

- И знаешь, кто со мной тогда тебя под мешком этим дубасил?

- Конечно, брат твой Николай!

- И ещё твой дружок - не разлей вода - Саврас Захлыстов, он всё норовил тебе между ног ботинком влепить.

- Вот так друг! Умру - не забуду!

Эта новость укрепила обиду Андрея до скальной прочности. С той минуты завязалась калмыцким узелком внутренняя вражда неприязненных отношений между бывшими корешами.

По поводу "тёмной" между Василём и пострадавшим пыхнул было скандал, но Фёдор, не по годам исполнявший на этой свадьбе роль дружка, вместе с давним товарищем Андрея Колькой Топтыгиным замирили жениха и шурина, заставив вернуться их за стол, выпить и поцеловаться.

XXII

Нэп и денежная реформа 23-24-х годов дали положительный сдвиг в экономике. Посевные площади к 27-му году увеличились, в сравнении с 21-м голодным, засушливым годом, на 85 процентов. С приростом заработала и промышленность. Заметно поправилась демографическая составляющая страны. Со всех сторон Сталину неслось в уши: "Демографический взрыв! Перенаселённость! Экономика не справится с нуждами населения, растущего количественно".

Простым арифметическим действием Сталин прикинул число граждан к площади страны и понял: "Советскому Союзу беспокоиться о перенаселённости нет никаких причин. Пусть Европа решает, куда лишних людей девать". Он пару раз уже осаживал из своего окружения тех, кто генерировал этот вопрос. Иосиф Виссарионович не раз прикидывал, как развеять надуманную проблему наглядно, перед глазами и ушами всей страны.

Но неожиданно в октябре 1927 года получил анонимный пакет из Ленинграда с описью материалов, извлечённых из синодальных и жандармских архивов за подписью зав. особым отделом Департамента полиции от 12.07.1913 года.

Увидев дату, Сталин вздрогнул и мысленно выругался: "Паршивцы! Они знают обо мне всё, во всяком случае, больше, чем я думал. Они наметили меня давно и давно готовили на эту роль. Они - это великое братство избранных, обладающих правом открывать папки с грифом "совершенно секретно", за ними сила немыслимых капиталов и опора заложенных на полвека вперёд планов мирового переустройства.

287

Мелочей в их делах не бывает. Всякий, кто меня знает, думает, что я монолит, скала, несгибаемый борец, а на деле получилось - нет! Только стал я на пути их планов, как вынули они мою картотеку, перевернули листочки и нашли моё слабое место. Свидетели - свидетели, куда вас девать? Будет правильным поторопить иногда естественный процесс природы: человек родился, человек умер, а нет человека и нет проблем. Вот отправил Троцкого Лёвушку в Алма-Ату кушать яблоки, и того уже не слышно так, как здесь шумел. А бумаги - это свидетели более важные, в них имеется его личная подпись, сделанная собственной рукой, обнародуют

- не отвертишься. Что делать? Подчиниться? Ведь сегодня в Советском Союзе уже почти никто не сомневается, что победы бы в Гражданской войне без Сталина не было. Для убедительности придётся исправлять историю Гражданской войны, написанную "врагами народа". Кого бы привлечь к такому непростому делу? Здесь придётся лично поработать, а лучше сделать это вместе с мои другом - Сергеем Мироновичем Кировым. Молодец, Сергей, догадался прежнюю свою фамилию Костриков на Киров поменять. Фамилии подправляются, и история подправляется. Подправим и мы нашу историю. Но это мы сделаем потом, а сегодня я вынужден "ИМ" подчиниться".

Сталин закурил трубку, прошёлся по кабинету, продолжая размышлять.

"Если подчиниться, то тогда моими руками будут сокращать людские массы. Что ж, помешать я им не в силах. Попробую играть в поддавки и на этой волне, удержав власть в своих руках, сделать страну сильной".

Больше Сталин кулуарным разговорам о решении демографической проблемы через коллективизацию на селе не противился. Более того, на XV-м съезде ВКП(б), проходившем в декабре, он выскажется о необходимости создания Центральной Комиссии по данному вопросу

На стол Сталина ляжет восемнадцать вариантов списков. Под всеми ими будет стоять подпись комиссара Яковлева. Сталин снимет трубку и потребует:

- Ко мне личное дело на комиссара Яковлева.

Через час он уже будет знать: Яков Аркадьевич Яковлев - это Эпштейн, бывший гродненский аптекарь.

- Везёт мне на аптекарей! - скажет сам себе Сталин и нажмёт кнопку секретаря, и в дверь тенью скользнёт Поскрёбышев. Не поворачиваясь, Сталин бросит через плечо вопрос: - Напомни мне, Лазарь Каганович где был аптекарем?

- В Харькове, товарищ Сталин.

- Забери это, - небрежным движением кисти правой руки он толкнёт на край стола папку с досье на Яковлева, - пусть работает. А мне - тезисы к XV съезду партии.

.В декабре состоится тот очередной съезд ВКП(б), который возьмёт генеральный курс на коллективизацию сельского хозяйства страны. Против выступят Бухарин, Рыков, Томский.

.Сидя в президиуме съезда, Сталин лучил улыбкой глаза, а мысли его были крайне серьёзны: "Не знаете вы, товарищи, что ждёт вас за вашу строптивость. Лет через десять узнаете". Сохранив на съезде свой пост 1-го секретаря ЦК, Сталин постепенно превращался в абсолютного диктатора в партии и в стране.

288

XXIII

За прошедшие годы после взятия партией курсов на индустриализацию и коллективизацию в стране огромными усилиями кое-как восстановили отдельные довоенные предприятия. Сказывалась огромная нехватка средств. Денежной реформой в стране 23-24 годов значительная часть их из экономического оборота были скрытно изъяты. Коммунисты-большевики, принявшие в свою идеологию экономические разработки Маркса, забыли об одной из трёх его основных экономических формул: - "деньги-товар-деньги" и решили деньги искать в своей нищей стране по сусекам. В городах, по решению рабочих коллективов, профсоюзных организаций, проводились "дни индустриализации" - рабочие и служащие работали в течение выходного дня и весь заработок за этот день обращали в фонд индустриализации. Правительством страны был выпущен ёмкий заем на индустриализацию в 200 миллионов рублей. Москва обязала руководство Терского округа распространить облигаций третьего займа индустриализации на сумму более чем на 2,5 миллиона рублей.

По дворам с уговорами потащились агитаторы. Первые результаты плачевные. Ситуация для многих руководителей стала попахивать персональными партийными делами.

Немедленно штаты армии влияния на сознание народных масс были пересмотрены, усилены лучшими кадрами, в атаку брошены говоруны с ораторской жилкой, в умелом сочетании друг с другом подобраны команды. Сразу дела с распространением облигаций стали поправляться. Ведь достойного звания агитаторов уже никто не срамил. Внешне они были собой приятны, улыбчивы, одеты оп- рятненько. На хуторе Андреевском одна из команд объявилась в последних числах июня 1928 года.

Только загавкал Букет, Катерина на скрип-стон калитки выглянула из двери летней кухни.

- Водички, бабочка, не дадите попить? - шли от калитки парень с девушкой. Паренёк в кожаной тужурке, хоть и было тепло, девушка в красной косынке, в платьице в красный горошек, короткие рукава - фонариками.

- Отчего ж не дать, - привязала собаку покороче, - проходите к бассейну, я кружку вынесу.

Чувствовалось, что гостей жажда не мучила, им нужен был повод войти. Разговор начали издалека, мол, давно ли бассейн чистили, а потом вопрос увязали с рассказом о том, как в царской России случались эпидемии чумы, оспы, бруцеллеза, сколько рабочего скота пало при нашествиях тех бед.

- Что крестьянину делать, если нет рабочего скота? На чём пахать? На себе? В больших семьях можно вспахать и на себе, а такая семья, как у вас, вы с мужем, да двое малых деток ("И откуда они об этом знают?" - удивилась Катерина), огород только и сможете лопатами взрыхлить. Случись такое сегодня, как вам быть? - донимал вопросом с неподдельным сочувствием молодой паренёк с едва пробивавшимся жёстким пушком усиков.

- Коль не вспашешь, и хлеба не получишь, а кормиться каждый день надо,

289

- сменяла паренька девушка, - уж мы-то, женщины, знаем, как это трудно, три раза на день придумывать, чем семью покормить, да если в семье то того, то другого нет. А когда ещё и дети подрастают, как грибы, то им питаться получше надо. Чтоб облегчить жизнь людей, умные учёные придумали и построили трактора.

Петух, круживший по двору в поисках зёрен, с приходом гостей притих и постоянно косился на платье девушки. На нём в обилии колыхались пламенные горошины. Заинтересовавшись необычным кормом, он робко приблизился к платью сзади и клюнул агитаторшу в самое стыдливое место. Та ойкнула, но выяснять отношения с петухом не стала, тему не сменила, - лишь сменив диспозицию, передала эстафету слова напарнику.

- В некоторых тракторах запряжено сразу по шесть коней! - уточнением подхватил паренёк рассказ и повёл его дальше уже сам, увлечённо и осознано: - Где вы видели, чтобы пахали, сеяли или жали сразу шестёркой лошадей? Причём, каких лошадей? Живых коней нужно ковать, кормить, поить, чистить, лечить, наконец. А те лошадиные силы, что впряжены в двигатели тракторов, они работают в любую погоду, без всякого овса и касторки, - последнее вызвало улыбку у Катерины. Увидев во дворе гостей, с огорода бегут дети. Кажется, они не бегут, а порхают. Отогнав петуха, они ткнулись лицами в подол матери. На Тоне - кофточка с юбчонкой, как белое облачко. На Толике

- трусишки по колено. Прислушиваясь к интонации разговора, втайне поглядывали на незнакомых людей. Толик слушает про трактора, а Тоня поглядывает на девушку Встретилась с её добрыми весёлыми глазами. И вот уже те глаза, заигрывая, перемигнулись с Тоней, и девушка зашептала: "На узкой тропке во дворе попалась мне лисичка". И Тоня улыбнулась, а девушка, присев, продолжила: "Как ту лисичку зовут?" И через минуту- другую меж ними завязался дружественный контакт. Она поманила Тоню к себе. И та доверчиво протянула ручки. Уже с ребёнком на руках, уточнила:

- Ваша? Младшенькая? Точно ваша копия. Об них надо думать.

- В их вся наша жизнь, - согласилась Катерина.

- Учёные, конструкторы тоже о них в первую очередь думают. Моторы идут на замену животному тяглу. Чтоб жизнь крестьян стала более достойной.

Катерина не знала значения этого слова, но душой понимала, что оно выражает и достаток, и уверенность в будущем дне.

- А вы знаете, - оживилась она, - я видала лично, как работает трактор на пахоте. Мы с мужем в 23-м году были на выставке в селе Степном, и там показывали вспашку "Форзой". Двухлемешный плуг ему запрягли, и он попёр, попёр, народ толпой следом повалил, глыбь вспашки мерять, радуется тому, как трактор быстро и глубоко пашет.

- Вот ради такой тракторной колонны и выпущен государством индустриальный заём. Тут по народной мудрости, с миру по нитке, и будет крестьянину не один трактор, а целая тракторная колонна. Разве вы против, чтобы в вашем личном хозяйстве был трактор?

- Да иде ж столько денег на ево взять? Ить он немало стоит.

- А цена их высокая потому, что их мало, богатые готовы выложить любые деньги, а такие середняки, как вы, до них своим кошельком дотянуться не могут. Поэтому правительство решило наделать тракторов побольше и тогда они станут дешевле.

290

- Лично вы согласны, чтобы сообща, всем миром, страна решила эту задачу?

- Господи, я разве супротив.

Золотыми побегами слова' агитаторов разбудили душу Катерины. Цветущий сад уже виделся зарницами её мысли. Но вопрос: "На сколько вы подпишетесь?"

- вернул её к действительности, отрезвил.

- Я с вами, дорогие, во всём согласная, последнюю б рубаху сняла и отдала на это дело, а вот на облигации подписаться не могу.

- Почему?

- Потому как у меня есть голова - муж, как он скажет, так и будет.

- А где ваш муж?

- В степу, улеш свой от потравы сторожит. Я обед ему понесу и спросю насчёт облигаций.

- Хорошо, мы завтра зайдём.

Во время обеда, Фёдор без аппетита поедал "солдатскую присягу" - откинутое молоко с хлебом, Катерина увлечённо рассказывала обо всём, что услышала от ребят.

- На десять рублей подпишись, а то с этим они не отстанут. Якова вон уже и к полномочному вызывали из-за облигаций, а он упёрся и не подписывается, говорит: "Дело добровольное, хочу - беру ваши облигации, хочу - мимо прохожу". Десятирублёвую возьми, будут навязывать больше, скажи, у нас кредит, мы обязаны банку возвернуть деньги вовремя.

На следующий день, прямо с утра, снова заявились агитаторы, как к старым знакомым.

- Как ночевали, зоревали? Где моя Тонечка?

За разговорами приблизились к главной теме, к облигациям.

- Десятирублёвую возьму.

- А что ж так мало? Семья у вас из четырех человек состоит, будет правильным

- каждому по облигации купить.

- Не-е, - замахала Катерина рукой, - где нам так размахиваться, мы не помещики какие. Да и кредит на нас весит ярмом долговым.

- Ну, пусть не на каждого члена семьи, но на детей-то нужно взять по облигации. Вы же обоим счастья желаете?

- Какая им счастья от облигаций?

- А вы возьмите и проверьте! Кто сколько выиграет?

- Про "выиграет" я и не думаю, на дело помочь решили, чтоб жизнь детям легче была, я сейчас деньги вынесу.

Вскоре Катерина держала в руках пышно разрисованную облигацию с кующими на ней молотобойцами.

- Берите и вторую, десяткой не обедняете и не разбогатеете, зато второго дитя не обидите, - вложили ей в руки и вторую десятирублёвую облигацию, - эта точно счастливая, - уверяла Катерину улыбавшаяся девушка.

- Лишь бы жизнь была у ребят не такая трудная, как у нас.

- Вот и тем более. Пока у вас двое, но надеемся, что спрос на капусту в вашем доме не кончился?!

- Не кончился! - поняла шутку Катерина, - А, была не была, хоть хозяин и

291

заругается, возьму и эту. Умеете вы людей к себе располагать, - и ушла за деньгами, а пальцы агитатора речисто забарабанили по дощатой крышке бассейна победу над крестьянской душой.

.Вечером, когда Катерина сообщила мужу о покупке двух облигаций на детей, Фёдор промолчал, решив: "Время придёт ещё мозги прочистить. После розыгрыша, когда облигации станут бумажками для туалета, самое время ума вставить".

Навязывание облигаций продолжалось ещё целый месяц, и все эти дни Яков, отказавшись приобретать облигации, стоял на своём, как гранитный утёс. Ни пряник, ни кнут на него не влияли. Слова начальства, что горох, о стену, осыпались не волнуя и не тревожа.

После появления агитаторов село Соломенское организованно заполнилось пришлой молодёжью. Следом подошли подводы с палатками, вилами, косами, граблями и прочим крестьянским инструментом. Рядом с селом на выгоне разбили палатки. Вывесили лозунг: "Комсомольский полк - помощник крестьянству".

Это был один из первых на юге страны трудовой комсомольский полк имени Яна. Полк состоял из 340 комсомольцев. Власти губернии создавали его на короткий срок для выполнения отдельных быстрых поручений. Уже не раз бросали этот полк на самые отсталые участки работы.

В связи с холодной весной и дождливым летом произошла задержка косовицы и, как следствие, срывался график сдачи продналога в селе Соломенском. Без выяснения причин, нарушив спокойный сон дозревающих нив, ещё до первого прокоса в ранний час на поля саранчой налетел комсомольский трудовой полк. "Мы бесплатные помощники, мы бесплатные помощники", - как сороки, со всех сторон галдели молодые люди перепуганным хозяевам. Те, веря и не веря, радовались помощи, но радость была лишь до тех пор, пока комсомольцы не загрузили сжатое на можары.

- Мой двор - вон третий от проулка.

- А я вот тут рядышком живу, вон мои покосившиеся ворота.

- Видим, видим, - соглашались комсомольцы, а сами везли снопы на общий ток коммунаров. Хозяева попытались вступиться за своё добро, но вновь заученно на них посыпались уверения: "Завезём вам чистое зерно, ни о чём не беспокойтесь!" Фёдор, слышавший о том, что комсомольский полк уже "работал" в селе Янкули и там основательно всех позапутал, решил обойтись без таких "горе-помощников". Жать ещё рано. Только неделю брезентом палящего зноя над полями висят небеса. Ещё бы недельку, ну, на худой случай - три дня жары, и можно было бы начинать косьбу самим.

Но с утра прибывшие комсомольцы полезли на крайние к селу улеши. Часть комсомольского полка прибыла в хутор Андреевский. Встречал толпы возле своего поля Фёдор с семьёй. Те ещё не приблизились к его деляне, а он издали погнал "помощников" к неизвестной бабушке.

- Идите, идите к такой-то бабушке и ещё дальше! Мне ваша помощь не нужна!

Но молодёжь, словно его слов не слышала, заученно загалдела в десятки глоток: "Мы ваши помощники, мы ваши помощники" и прутся в улеш без спроса. Катерина встала с детьми на их дороге.

292

- Идите отсюда, пока собаку не спустила!

Но молодёжь только посмеивается, обошли её и к делу. У кого была коса, тот уже косит, кто с пустыми руками, вырывает пшеницу с корнями. Отряхивая землю, осыпают и зерно. Такая бесхозяйственность Фёдору, что быку под хвост - скипидар. Перехватив вилы держаком вперёд, он пошёл охаживать комсомольцев, кого полушуткой, а кого и всерьёз. Прискочил их комиссар - Максим Копилкин. Фёдор его узнал. Когда умер Ленин, он выступал на траурном митинге в Моздоке.

- Что ж вы, уважаемый, такой несознательный? - начал издалека тот.

- Мы о сознательности позже побалакаем, а сейчас убери своих архаровцев.

- Вы, гражданин, полегче, мы к вам с помощью, а вы?!

- В Янкулях вы уже помогли. Вы там в течение двух дней собрали с полей единоличников больше полутыщи пудов зерна и всё зачислили в качестве общего продналога. Люди до сих пор не могут разобраться. Так что подобру-поздорову, убирай свою банду с мово поля.

- Я бы на вашем месте поостерёгся с оскорблениями, а то мы можем вас привлечь.

- Ты мне ещё грозить будешь?! Двадцатку на облигации выдурили, а теперь вам ещё и зерно отдай! Не выйдет! Убери людей, не то я тебя не держаком, а на рожки одену.

Катерина испугалась за мужа, знала, он может не только сказать, но и сделать. Раскрылатившись, она влетела между Фёдором и комсомольским командиром.

- Иди от греха, мил человек, подальше! - наступала она на того. - Муж мой на фронте у красных воевал, контуженный на голову, ему человека убить, что курицу жизни лишить.

Комсомольский вожак, заметив, что собственник лана взял вилы рожками наперёд, на перевес, с лица сбледнул и отступил. Опережая события, ещё громче заявил:

- Коль гражданин не желает нашей помощи да ещё грозится покалечить, мы, пожалуй, настаивать на оказании помощи не станем.

- Иди, иди! И хлопцев своих забирай! - полушёпотом подгоняла их Катерина.

- Не то он может догнать и пырнуть.

- Пусть только попробует, - огрызнулся вожак, - пойдёмте, товарищи!

Бойцы трудового полка, побросав как попало скошенное и вырванное, недовольные отправились за вожаком. Тот, уводя их, громко оправдывался:

- Что с контуженного можно взять?! Он же контуженный на голову, до полного малохольства. Убьёт и ответственности никакой.

Проводив их взглядом, Фёдор не то похвалил, не то пожурил Катерину:

- И придумала ж ты с контузией!

Фёдор не отходил от своего поля ни на шаг. Катерина в полдень отнесла туда ему еду. Мужа застала за разговором с пшеницей. Лаская колкие колосья огрубевшей рукой, он приговаривал:

- Голубушка, для всякого человека ты ядрёная, кормилица.

С трудом, настырными уговорами заставила мужа обедать. Тот нехотя, как клин клином вышиб: заел горечь скандала горьким перцем с горячим борщом и, заметно подобрев, отметил изменившееся настроение:

293

- Теперь и с голодным можно побороться.

Катерина днём почти неотлучно оставалась с Фёдором, а на ночь привела собаку. Букет, взбудораженный наплывом в округу толп шумливого народа, облаивал всех подряд, кто приближался или проходил мимо их деляны.

Молодёжь не очень расстроилась из-за того, что где-то отказывались от их помощи. Хватало и таких единоличников, кто не прочь был воспользоваться "дармовщинкой". Где-то в районе Маныча золотым огнивом молния высекает из туч вместе с ливнем страх. "Мол, дорогие хлеборобы, и к вашим улешам ливень пригоним". Бойцам трудового полка мало кто перечит. Прутся в ближние улеши. День протекает в сутолоке и неразберихе.

А вот уже и закат пожаловал. Он, что петух огнистый, линию горизонта топчет. Конец работе. Вечерами у палаток закипят танцы.

Только заслонкой заката солнце пряталось в жерле западной печи, горло продирала гармонь. В голубых рубашках под луной деревья сотрясались от плясок своим кругом - до полуночи вбивали парни бедной обувкой, а то и босыми ступнями, свой молодой задор и удаль в утрамбованную землю. А под медленную мелодию охватывали рогачами рук, словно ухваты, талии сельских девок и тягали их по вытоптанной поляне.

Свежесть ластилась к плечам девушек, и те откликались голосами песен. Медленно плывут задушевные мелодии. Но только коснётся чья-либо горячая рука

- взрываются частушки. Смех, музыка, игры уже два вечера подряд стягивают к себе всю молодёжь села. Тут же этой ситуацией воспользовались власти. Обстановка того требует.

Основная отрасль округа - сельское хозяйство - после Гражданской войны восстанавливалась медленно. К 1927 году посевные площади достигли только 2/3 довоенного уровня. Сельское хозяйство было мелким, распылённым. А в созданных коммунах и товариществах, жизнь не блистала. Из-за большой диспропорции работающих к едокам, дела там еле теплились. Зачастую доедались до такого состояния, что употребляли в пищу семена, тягловый и молочный скот. Более половины разобщённых крестьянских дворов не имело вообще ни рабочего скота, ни инвентаря.

Губернские власти ждали помощи от Москвы. Там, по кремлёвским кабинетам, желанным гостем расхаживает Хаммер - "друг Маркса и Ленина". Он уже пообещал американские трактора пустить в работу на полях молодой России. А тот факт, что Арманд пятую часть стоимости степных машин положит в свой карман, советскую власть не беспокоит, куда важнее сами трактора. С ними можно село перестраивать на индустриальной основе. Ведь уже на всех уровнях взят курс отхода от единоличного ведения дел в сельском хозяйстве.

Съездовскую установку партии на вовлечение людей в колхозы, коммуны и товарищества нужно выполнять, используя при этом и распространение облигаций. Их навязывали каждому всеми доступными методами: законными и незаконными. У руководства комсомольского полка появилась идея - подворную агитацию совмещать с коллективной, устроив среди молодежи азартную игру. Прежде всех парней предупредили: "Готовьтесь к состязанию!"

Там же, у палаток, засветло собрали одну молодежь. Небо ещё в светлой пене туч.

294

Лобастый холм увит золотом пшеницы. Всех усадили на землю, у палатки установили стол с табуретками. Ялов, Гонтарь, Вайцехович, комиссар комсомольского трудового полка Максим Копилкин заняли за ним места. По команде Копилкина игра началась. Заранее подговорённые комсомольцы вставали и заявляли: "Я вступаю в колхоз и подписываюсь на десять рублей на облигацию! И вызываю Сидорова". Гармонь резала туш и - душа готова полететь, поднимался Сидоров и заявлял: "Подписываюсь на десять рублей и вызываю Михайлова!" И снова гремел туш. Тут начиналась горячка и среди беспартийной молодёжи. Ялов еле успевал записывать фамилии и суммы подписки на облигации. Каждому хотелось, чтобы в его честь прозвучала бравурная музыка. И чем больше сумма подписки, тем дольше играет гармонь туш. Молодые люди, вкрученные в игру, оказывались повязанными обязательствами, принятыми на себя публично. Каждый серенький кулик слово своё в восхваление общего болота держит. Словно завязь в заморозки, в селах завязывались непрочные колхозы, коммуны, товарищества.

Крестьяне, чьи снопы свезли на общественный ток Яловской коммуны и в итоге оставшиеся без зерна, уже нуждой были вовлечены в неё.

- Зерно ваше уже в коммуне, самое время и вам туда податься.

Через пять дней комсомольский полк снялся. Собрав на ток под тысячу пудов зерна и реализовав облигаций на сумму почти в 400 рублей якобы для закупки сельхозмашин, он убыл в другой район. Из молодёжи в колхоз записался сорок один человек.

Лодырей и крестьян, не имеющих ни тягла, ни сельхозоборудования, к себе брать никто не хотел. Для исправления ситуации партия направила в округ 264 рабочих- двадцатипятитысячников. По селам, куда их направили, прокатился пролетарский призыв по сбору средств на первую тракторную колонну.

- Только шо на трахтора собирали через облигации и опять шкуру с нас драть!

- возмущались селяне в глаза прибывшим рабочим.

- Где те трахтора, которые до этого обещали?

- Деньги пособирали, фантиков красивых надавали, а где сами трахтора?

Прибывшие отмахивались от прежних обещаний.

- Это вы спрашивайте с тех, кто вам трактора пообещал, а мы за прежнее руководство ответ держать перед вами не намерены.

Люди, не знающие технологий, основ сельскохозяйственного труда, укладов сельской жизни, заняли в селах ключевые позиции. В селе Соломенском один из двадцатипятитысячников по фамилии Юржанов попредседательствовал в коммуне недолго. Особо всех возмутило его решение о выделении из общественного надела пяти гектаров готового к уборке урожая овса в помощь индустриализации.

- А коней председательских чем станете кормить? Бурьяном? - спрашивали крестьяне на сходе по расширению бывшей Яловской коммуны.

- Сам, начальник, скоро христарадничать пойдёшь и народ за собой в нищету тянешь?! - открыто подзуживали люди нового председателя.

- Народ в нашей стране во все времена друг друга выручал, - невпопад огрызался Юржанов.

- Во-во, на чужом горбу в рай собрался ехать.

- Лично вы от народа хрен с маслом получите!

Дополнительно в коммуну к Юржанову не влился ни один человек. Уговоры

295

перетекали в словесные стычки, иногда заканчивались и прямыми угрозами. В один из приездов уполномоченного Цветкова на заседание совета бедноты, Юр- жанов подал ему записку.

- Видишь, гады, под дверь подсунули.

"Мы, антисоветские элементы постановляем: заезжему председателю коллектива, покуда жив, выметайся, хату подожжем и всех вас, коллективистов, расколотим, бонбами забрасаем, трахтур купите, мы ево сгубим, ежели вы не бросите социализму строить, с нашей шеи не уберетесь".

- Разберёмся. Всё же один по вечерам не ходи. Да и все правленцы, держитесь кучкой.

Все попытки Юржанова найти контакт с народом заканчивались его осмеянием. Да и среди старых правленцев взаимопонимания он не нашёл. Ялов оказался как бы не у дел. С молчаливого согласия всех правленцев он возглавил совет бедноты. Для порядка завёл амбарную книгу, которую стал марать разными списками фамилий.

Вскоре Юржанова районное начальство перекинуло в другое место, а Ялова вернули командовать коммуной.

К тому времени коммуна завершала уборку зерновых. Потери составляли почти четверть урожая. На сбор колосков бросили всех школьников под опекой однорукого пожилого учителя Малинкина. Неделя изнурительного труда в поле добила Владимира Михайловича.

Потерявшего сознание учителя привезли в амбулаторию села. Там он, не приходя в сознание, скончался. Несмотря на горячую для крестьян пору, на похороны учителя Малинкина вышло всё село: от мала до велика. "Сколько он ронял в ребячьи души спелых зёрен мудрости людей". Древние старики, которые не могли в силу своей немощи отправиться за похоронной процессией, выползли за калитки. Поснимав головные уборы с седых голов, со слезами на глазах провожали в последний путь учителя. Телегу с гробом настырно трясёт убитая насмерть дорога, будто пытается пробудить покойника. Рядом с гробом в чёрном сидит плачущая старушка. Один из стариков у калитки приподнял внука на руки:

- Гляди, внучок, бабушка дедушку в ямку везёт.

Старухи, сложив покрученные, загрубелые до черноты от работы и болезней персты, осыпают процессию благословенными крестными воздушными знамениями.

- Там встренемся, - шептали на беззубых ртах их морщеные губы.

Через неделю прислали новую молодую учительницу - Нефёдову Ларису Антоновну. Ни слова осуждающего, но глаз всё село с неё не спускало, как со шкодливого ребёнка. И только через год занятий село почти единогласно высказалось:

- Далеко до Малинкина, но старается. Детей любит, и дети к ней тянутся.

Что касается её личной жизни, то и тут народ всё примечал. В предвечерней

мгле, когда утомлённое солнце тихо тонет в сини горизонта, мужики преклонных возрастов, смакуя дымок самосада, делились друг с другом:

- И хозяина не имеет, а пока ни с кем не шалит.

- Я тожа, чего не замечал, того не замечал. Хотя мужики - не собаки, на кости не шибко бросаются.

296

- А вот наш "молчи-молчи" на худобину училки не поглядел.

- Эт ты, Анисимович, про нашего полномочного Цветкова?

- Про него, про намоченного.

- Да, ты прав, Анисимович, чегой-то он в село зачастил, не к ней ли лабунится?

- Он тожа один, как сыч, сойдутся, вреда не будет.

Отгорело в работе лето. В опустевших полях остались одинокие скирды соломы. Свежие ветра теребят ковыли, как причёску степи. Прогремели по небу колесницы, сверкая молниями - кнутами. Отплакала ранняя осень с семицветным набором лент через плечо, уступая место холодам. Водяную крупу сменила снежная.

Зимой в школе продолжился ликбез для взрослых. Работа Фёдора на мельнице и уход за скотом дома не позволяли ему ходить на занятия. И таких, крайне занятых, в селе и хуторах было процентов восемьдесят. Новая учительница с таким положением мириться была не намерена. Она пришла на заседание правления и попросила слово. После ходили разговоры, что она раскритиковала местное начальство в лицо так, что те сидели и боялись поднять глаза. Где она только раздобыла письменные "шедевры" Кондарева, Вайцеховича, Ялова, в которых те натворили столько ошибок, что их исправление красным чернилом сделало листки красными. "А вы, Аким Платонович, - стыдила она Кондарева, - в слове из трёх букв умудрились сделать четыре ошибки, слово "ещё" вы переделали в "и-сэ-че-о". Только один из вас, правленцев пишет правильно, это - Юрий Афанасьевич Гонтарь. Вот он может не ходить на занятия, а остальные - просто обязаны!"

Со следующего дня народ "погнали и поманили" в школу и кнутом, и пряником. Кого пристыдили и пригрозили вызвать их детей, при которых обещали прочитать нотацию, другим что-либо посулили на будущее. Словом, народ исправился и относительно добросовестно стал посещать занятия ликбеза. Даже всё начальство "училось" на первых партах.

Только Фёдор, закруженный работой, в школу не ходил. Вскоре на мельнице объявился уполномоченный Цветков.

- Фёдор Григорьевич, ты почему на ликбез не ходишь?

- А шо, непосещение уже законом карается?

- Не карается, но нужно же уважение к государству и учителю иметь. Бесплатно, сверхурочно человек отрывает своё личное время, чтобы нас в грамоте подтянуть, а мы к этому относимся наплевательски.

- Было б когда, ходил бы первый, честное слово, так занят, что в гору некогда глянуть.

- А вот ты, Фёдор Григорьевич, мысленно представь, ты умер, кто-то же за тебя твою работу продолжит?!

- Да кому-нибудь дополнительно на плечи упадут мои дела.

- Вот и перекладывай их немедленно на кого хочешь, а в школу ходи без пропусков.

- Добро. С Божьей помощью, думаю, и в занятиях наверстаю.

- Фёдор Григорьевич, ты в отношении Бога сказал серьёзно? - удивлённо и пытливо посмотрел уполномоченный в глаза Фёдора. Он, сын священника, болезненно воспринимал уже многолетнюю кампанию обезбоживания России. И поэтому, встретив прежнее, народное отношение к Богу, искренно удивился.

297

- Пусть мне покажут того, кто докажет, шо он знает и может больше Бога. Таких нету. А значит, человек не самый главный на этом свете.

- Я прошу, Фёдор Григорьевич, не подводи меня, я пообещал учительнице, что ты будешь школу посещать, - перевёл разговор Цветков снова на посещение ликбеза, хотя Фёдор видел, что тема Бога уполномоченного взволновала.

Фёдор появился на занятиях один из последних. Первый ряд парт был занят правленцами. Даже самый грамотный из них - Гонтарь тщательно готовился к письму, готовя бумагу и карандаш. Лариса Антоновна, увидев новичка, на мгновение встретившись с его глазами, почему-то застеснялась, покраснела, растерянно стала искать место, куда его посадить. И, не найдя, пододвинула свой табурет, предложив, садитесь к моему столу и на мой табурет.

- Да я постою. - начал было отнекиваться Фёдор, он встретился взглядом с "молчи-молчи", сидевшим у стены, тот ему подмигнул, как приятелю. И Фёдор, обрадовавшись, было уже направился к нему, но сзади послышался окрик Нефёдовой.

- Делайте то, что я вам говорю, - решительно остановила его учительница, при этом уже более мягко пояснила: - Вы должны будете писать, а стоя это почти невозможно.

В процессе занятий Фёдор изредка замечал, как учительница, оглядывая класс, на доли секунды задерживала на нём свой лучистый взгляд. В эти мгновения ему казалось, что каштановые её зрачки, светлея, излучали для него больше внутренней душевной теплоты, чем для других. Бросилось Фёдору в глаза и то, что уполномоченный Цветков не спускал с Ларисы Антоновны глаз. Это чувствовала и молодая учительница, она уходила вглубь класса, но следом неотрывно выворачивалась шея Цветкова. Когда возникала необходимость вытереть доску или поправить лавки после занятий, уполномоченный тут как тут, торопливо брался за исполнение. Он не пропускал ни одного занятия. Словом, все заметили, Цветкову новая учительница нравится и он за нею приударяет. Несколько раз их видели вместе и вне школы. Старики не осуждали.

- Дело холостое, семьями обое не обременённые, мож и сойдутся.

- Может, оно и так, а может - по острожным делам полномочный наезжает, народ нынче бурлит, властями дюже недовольный, оттого и кипит, как котёл с пшеном.

- Гуляет слух, круто за непокорных возьмутся.

Агитация по созданию товариществ, коммун, колхозов настигала единоличников повсюду.

- Мели, Емеля, твоя неделя, - отмахивались хозяева.

Власти, видя бессмысленность агитации, стали искать иные пути воздействия на "толстокожих" крестьян. Не раз этот вопрос рассматривался на правлении.

- Я ему про ясные зори будущего коммунизма светлые слова в уши вкладываю, а он от них отмахивается, будто не слышит, - жаловался Вайцехович на Строгаля Ивана Яковлевича на заседании, - косит и косит себе, ровно его уши ватой заложило.

- И сын, что с ним живёт, как его? Яшка, кажется, от подписки на облигацию так в чистую и отказался.

298

- А Фёдор как? - с живым интересом, словно сверял свои догадки, посмотрел Кондарев на секретаря партячейки.

- О, тот сразу две десятирублёвых купил и деньги тут же агитаторам отдал.

- Вот и говорят, яблоко от яблони далеко не падает. Оказывается, падает, да ещё и как далеко.

- Я вот что хотел вам, товарищи-правленцы, показать: дурят нас наши земляки, да ещё как дурят. Товариществ создали шесть, а на деле, вроде их и нету, - Ялов с хитринкой в глазах окинул всех присутствующих на заседании.

- Как так нету? - будто прокинулся ото сна Гонтарь Юрий - помощник Кон- дарева.

- Возьмём Волошинскую коммуну, - приготовился загибать пальцы Ялов.

- Сам старый Волошин - раз, его зять, шестеро сыновей, Андрющенко - кум старшего сына, Антипин - сродственник по средней снохе, - пальцы на руках кончились, Ялов махнул на подсчёт, мол, и так всё ясно. - Дурят нашего брата, ой, как дурят.

- Я доложу эту ситуацию куда надо, - заявил комиссар комсомольского трудового полка, прибывший за справкой о выполнении полком работы. Своими словами Максим Копилкин изрядно напугал соломенских правленцев.

- Ага, ты заявишь, а нам кренделей огребай! Ты давай, не всё отсюда выноси, кой-чево мы тебе по-свойски, по служебной тайне сообщали, так-то мы можем и без чужих, с глазу на глаз, словами перекинуться, - укорял Ялов комсомольского вдохновителя идей за одно только его намерение доложить куда надо.

- Я не за тем, чтобы вам взысканий навешали, вы своей партийной совестью поймите, ведь это не только у вас, в селе, ведь кумовские и родственные колхозы сплелись во всем районе, округе, крае и, уверен, - он поднял палец вверх и потряс им, будто делая величайшее открытие современности, - по всей стране - такое! И что ж, мы можем такое безобразие замалчивать?! С какой совестью нам дальше жить? Сможем ли мы так строить светлое будущее, товарищ Ялов?!

- Ладно, не шебурши, доложи, конечно, но так, как будто это не у нас, а в целом; идёт, мол, такая буза, и как тут быть? А мы тебе справку за это такую состряпаем, что тебя с ней сразу на повышение в Москву заберут.

XXIV

.Власти, узнав природу быстрого роста числа колхозов, коммун, товариществ, создаваемых на основе родства и товарищеских отношений, сразу нарекли их лже- колхозами. В округа затребовали списки членов всех созданных коммун, товариществ и колхозов с расшифровкой родства.

- Кем бы отправить бумаги? - мучился Кондарев, пока на глаза не попался Яков Строгаль, шедший с пустым мешком на мельницу. - Ну-к, Строгаль, зайди!

- шумнул председатель сельсовета от крыльца правления.

Яков недовольно мотнул головой, мол, ещё не запряг, а уже нукает, но покорно пошёл внутрь за председателем сельсовета. Остановился у двери.

- Чё надо, Платоныч?

- И в царское время была общественная повинность, а ты с отцом отхилился от

299

всего света, вас не тронь, вы особые. В колхоз, коммуну, товарищество не хотим, и на облигации не подписываешься, понимаешь, так в обществе нельзя.

- Облигация - дело добровольное, хочу - беру, хочу - гуляю мимо.

- Мы ослобоним тебя от облигации, если ты отвезёшь пакет в окружисполком, в Пятигорск.

Яков, поразмыслив, согласился с условием.

- Если только один пакет, то отвезу

- Один - один, но завтра нужно его вручить, кровь из носа, до обеда, выехать придётся затемно.

- Доставлю! - соглашается Яков, а сам думает: "И заодно Римму - троюродную сестру свою повидаю".

Когда Яков вернулся домой с пакетом, там застал подавленных грустью Фёдора и Катерину. Поздоровавшись, спросил:

- Чё такие смурные?

- Опять были у фельшара, радоваться нечему, написал Яськин на своей мудрой латыни направление Кати к врачам в Пятигорск, - стал излагать суть проблемы Фёдор, - а мне, хоть пополам разорвись, хозяйство на целый день бросать никак нельзя. Если б кто поехал, я бы и жеребцов своих дал.

- А мне как раз завтра туда ехать, Кондарев с пакетом посылает.

- Ну, вот заодно и Катя врачам покажется, - тепло, с сочувствием Иван Яковлевич посмотрел на сноху.

- К Римме заедьте. Отец, надо б гостинца какого приготовить.

Дарья Кирилловна поднялась, готовая выполнять любое поручение.

- Мешок муки да мешок озадков для птицы домашней возьмёте. А харчей на дорогу мать с Аней приготовят.

- Яш, пойди, заруби себе на дорогу курицу, - скомандовала Анна.

Яков на хутор прибыл на одноконке затемно. Фёдор запряг уже жеребцов и, вглядываясь в темень, поджидал брата. По прибытии того, перегрузили мешки, снедь, гусей, усадил и Катерину. Яков поднялся на козлы. Укутывая ноги жены в тулуп, Фёдор наставлял её:

- Ты ж, Катя, врачу всё кажи, не стесняйся, повыспрашивай, как и чем лечить, деньги-то взяла?

- Взяла.

- Ну, с Богом, трогайте.

По пути туда Яков вёл себя сдержанно, прошлого между ними в разговорах не касался. В празднословии перемололи недавние события, произошедшие в селе, особенно те, что связаны с работой комсомольского трудового полка, посмеялись над земляками, кто клюнул на дармовщину и теперь шатается от амбара к сельсовету и обратно в поисках своего зерна. Устав говорить, молча любовались неповторимым сентябрьским рассветом, потом Катерина задремала.

- Тпр! - натянул Яков вожжи, и Катерина проснулась в городе, как раз напротив здания Терского окружного совета.

- Я, Катюша, первым делом завёзу пакет, а потом уж тебя доставлю в больницу

Яков вскоре вернулся, смеясь. По пути к окружной больнице рассказал причину веселья.

300

- Захожу, докладываю, такой-то и оттуда-то, и спрашую, успел ли пакет доставить вовремя, мол, мне велено, кровь из носа, а чтоб пакет до обеда был у вас на столе. Там барышни смеются, одна и говорит, у вас ещё была неделя в запасе.

- Это ж кто-то из районных Кондарева так накрутил, что нам в ночь пришлось выезжать, - с возмущением высказалась Катерина.

- Как на Руси любят понукать друг другом: "Скорей! Скорей! Опаздываем!", а посчитать, просчитать - не бывает! Вон, Катя, твоя больница. Мне с тобой пойти?

- Не-не, я сама.

Катерина ушла на приём к врачу. Её пришлось ждать более часа. Яков покормил уже жеребцов, расспросил дорогу к Римме домой, сам вздремнул, проснулся от того, что его трясла Катерина.

- Яш, подкинем врача к аптеке?

- А нам это по пути? Мы в Горячеводск дальше на улицу Прикумскую.

- Да, это по пути, - подтвердил суховатый врач с окладистой бородкой.

Косясь на встречные экипажи, размашистая пара Строгалей идёт легко. Возле

аптеки врач похлопал Якова по плечу.

- Здесь придержите. Итак-с, барышня, - сойдя, врач повернулся к Катерине,

- не забывайте про мои наставления, ещё один ребёнок решит ваши проблемы, но прежде пролечитесь.

Яков по рассказам людей свободно ориентировался и легко отыскивал нужную дорогу. Спустя полчаса их экипаж стоял уже у ворот дома Риммы. Гостям повезло, хозяйка была в это время на обеде дома.

После целований гости, сгрузив гостинцы: мешок пшеницы, мешок муки, пару гусей, вошли в дом. Катерина выложила на стол двух зажаренных кур, огурцы, помидоры, каравай лично испечённого хлеба. Римма сразу дополнила стол. Поставила водки - казёнки. Катерина от спиртного отказалась, а Яков выпил дважды с хозяйкой по сотке. К спиртным парам подвязался душевный разговорец. Римма похвалилась:

- Я ведь теперь в округе возглавляю фонд Ленина по борьбе с беспризорностью.

- Да неужели ишо бездомные дети есть? - сострадая, удивилась Катерина.

- В 22-м году в стране, по секрету вам скажу, беспризорных детей было семь миллионов.

- Это ж сколько? Я в уме и не представляю, сколько ж это?

- Много. Огромный - огромный город, у нас это можно сравнить только с Москвой. В начале двадцатых годов ликвидировали Лигу спасения детей, а в 22-м та же участь постигла "Помгол".

- А это что за организация? - закусывая, поинтересовался Яков.

- Комитет помощи голодающим, почётным председателем его был Короленко. Закрыли Академию духовной культуры. Дело беспризорных детей передали в руки ВЧК. Но после смерти Дзержинского дело как-то застопорилось. Наверное, думали, болячка сама собой рассосётся, а она только увеличилась. Беспризорные, повзрослев, нарожали новых беспризорных.

- А их надо людьми воспитать, а не уркаганами, - поддакнул Яков.

301

- В педагогике, сознаюсь вам, пошли такие перекосы, уму не постижимые.

- Как это?

- Вот, я вам прочитаю дословно, - Римма поднялась и принесла учебник.

- "Мы не призваны воспитывать русского ребёнка, ребёнка русского государства, а гражданина мира, интернационалиста, ребёнка, который полностью понимает интересы рабочего класса и способен драться за мировую революцию... Мы воспитываем нашего ребёнка не для защиты Родины, а для всемирных идеалов".

- Как это Родину не защищать?! Шо это вообще за книга? - возмутился Яков.

- Вот, пожалуйста, "Педагогика переходного периода", и писал это педагог- марксист Шульгин.

- Пургин это, а не Шульгин. Пургу он несёт, Римма, пургу гонит.

- Вот в таких условиях мне приходится и наверх поглядывать и про исконные традиции в детском воспитании не забывать. Это я с вами откровенная. С другими мне приходится цитировать это, - и Римма постучала костяшками сжатого кулака по книге. - Детский садик "Гвоздичка", где я работаю заведующей, под шефством ОГПУ, но народу везде говорим, что шефы у нас - санаторий наркомата обороны. И правда, те нам хорошо помогают. Помогают и другие организации.

- Засиделись мы у тебя, Римма, - поднялся Яков.

- Оставайтесь ночевать, а с утра бы поехали, - предложила Римма..

- Не, - заупрямился Яков, - поедем, а то дома кто зна шо подумают.

.На обратном пути разговор, проходивший у Риммы, не продолжили, уж слишком он показался тягостным и удручающим. Вместо этого Яков стал вспоминать молодые годы, припомнил случай, произошедший между ним и Катериной.

Та его пыталась остановить:

- Не начинай, Яш. Мы ж с тобой уже тогда решили, никогда к этим глупостям не возвращаться.

- Да нет, Катя, я не к тому это клоню, о чём ты думаешь, меня сомнение все эти годы гложет, скажи, Толик не мой сын?

- С чего бы твоему взяться?

- Ну, как же, хоть дети и перебили.

- Вот, вот, перебили. И не морочь себе голову, Федин он.

- Мне иногда кажется, что про то Фёдор догадался, да и Анна, чувствую, хочет за мою прошлую жизнь отомстить с кем-нибудь. Вижу, и к Федьке она не ровно дышит. А ты ничего не замечала?

Катерина хотела поделиться своими сомнениями, своими муками, какие она испытала, когда Анна жила у них на хуторе, но, сообразив, что это может прорваться в такие неописуемые умом скандалы, возразила:

- И близкого ничего не примечала. Относятся друг к другу по-родственному, а Фёдор и думать об этом боится. Не все ж такие, как ты. Вот что я тебе скажу, накрутил ты себя. Себе не веришь, потому и к Анне с подозрением.

Сказала это и пожалела, что не вылила своих подозрений насчёт Анны. И поэтому вдогонку призвала Якова:

- А лучше, чтоб не думать всякое, не давать им оставаться наедине.

- Нас же оставили наедине.

- Значит, нам верят.

302

- Должно быть, мы им уже обрыдли, честно скажу, свою я бы сменял без сожаления.

- А что, есть на кого?

- Есть.

- Сознавайся, не выдам.

- Ты и так знаешь, на тебя.

- Яшка, кончай бузить, с тобой как начинаешь по-свойски говорить, так ты опять всё сводишь на то же самое.

Наступило тягостное молчание. Слева вдали - дождь. Он, словно занавеской, закрыл горизонт. Впервые Яков задумался над тем, что начальный, жёсткий период в его разгульной жизни прошёл окончательно. На ум пришло сравнение: когда цветут сады и их целуют пчёлы, ни одно дерево не думает о ржавых листьях. Так и он, ранее никогда не задумывался, что получит от него женщина. Внося в её жизнь бессонницы со смутой и сумятицей, переворачивая её уклад бытия вверх дном, он добивался своего и отходил на запасной, домашний стан. И с Катериной получалась та же похлёбка, если даже и удастся её сломить, то счастливой её сделать он не сможет. А несчастной - делать не хотел. В данную минуту Яков, задавив в себе зуд покорителя женских сердец, решил жену брата без всякой обиды оставить в покое навсегда.

Солнце скрылось за горизонт. В спину светила таявшая красная полоска. Вскоре туманистый плащ ночи окутал землю. Яков, разглядев рядом с дорогой скирду направил туда лошадей. Когда зашуршала под колёсами солома, Катерина всполошилась:

- Ты чево, Яков, удумал? Совсем стыд потерял?

- Не переживай, до ветра мне нужно сходить, да и сама облегчись, ещё часа три придётся терпеть.

Он замотал за стоянок подводы вожжи и скрылся за скирду. Катерина осталась сидеть.

Вернувшись, Яков удивился:

- Ну, ты чего не шелохнулась, думаешь, что вытерпишь? Иди, давай я помогу сойти.

Катерина доверчиво оперлась на его плечи и спрыгнула, перед самой землёй Яков её удержал, прижал к себе. Катерине, несмотря на запах спиртного, идущего от Якова, было приятно ощущать себя прижатой к мужчине, к его теплу, к его горячему дыханию. Прояви он настырство, и снова бы рухнула запретно-моральная перегородка между ними, как это случилось девять лет тому назад, но Яков, вспомнив своё решение, сам отпустил Катерину и посторонился. Ей ничего не оставалось, как уйти за скирду. Когда она вернулась, он сидел уже на месте извозчика. Подав ей руку, как сестре, помог сесть. И тронулись без слов и задержки в путь. Через три часа лай строгалевского Букета известил об их возвращении.

XXV

В трудовых заботах для Фёдора и Катерины пролетал 28-й год. В хуторе Андреевском и селе Соломенском загуляли слухи о свёртывании в стране программы НЭП.

303

Словно подтверждая отход от прежней политики, в октябре упразднили их Степнов- ский район и переподчинили Воронцово-Александровскому. Повсюду стали создаваться коммуны, товарищества и даже колхозы. Сумбурная жизнь в сёлах - образование коммун, товариществ, колхозов, переподчинение - крепко напугала многих хозяев. Некоторые из них спешном порядке освобождались от живности: сокращали поголовье коров, овец и даже тягловых быков. Рынки наполнились свежим мясом и мясными деликатесами. Цена на мясную продукцию резко упала. Волошины, Крас- нокутские и ещё несколько крепких хозяев, поднявшихся в богатстве за годы нэпа свели свои стада и отары к минимуму

Фёдор, поддавшись общей панике, в спешном порядке распродал выращенных бычков, продал и одну из трёх коров. Опасаясь ещё одной денежной реформы, купил семнадцатирядную сеялку.

Фёдор уже подумывал о том, чтобы отправиться за советом к большому человеку, кунаку-еврею. Но раздумывания над новыми поворотами жизни были прерваны появлением в его семье прибавки - дочки Верочки.

Толик и Тоня с ревностью восприняли появление сестрёнки. Видя, как мать и отец день и ночь возятся с новой жилицей, не уделяя внимания им, они стали приставать к матери:

- Отнеси её туда, в капусту, где нашла.

- Она нам не нужна, - откровенно заявил Толик.

А Тоня ещё круче огорошила родителей.

- Я её сама выбросю!

И тянет за ногу из люльки плачущее крохотное создание. Этим она изрядно напугала родителей.

- Отвернёмся, а она возьмёт дитя и выкинет то ли в бассейн, то ли ещё куда,

- шептались отец с матерью, пытаясь убедить своих старшеньких: - Она вырастет, и вы станете с ней играть, скучать будете за ней и даже плакать.

- Плакать никогда за ней не стану, - ревниво стояла на своём Тоня.

Фёдора и Катерину это сильно беспокоило. Отлучаясь по делам, строго-настрого наказывали детям:

- Если Верочку выкинете, мы и вас выбросим.

На первых порах родительская строгость сдерживала старших детей от стремления избавиться от конкурентки. Но впоследствии личное участие в купании и пеленании Верочки так сдружило их с новой жилицей, что глупых мыслей уже никто из них не высказывал.

С общими тревогами и частными радостями ушёл 1928 год. Следом и за ним нехотя поволочилась и зима.

Весна 29-го заглянула на Ставрополье запоздало. Зима никак не хотела сдавать свои рубежи.

Хоть основные снега и смыло дождями, всё же кое-где, с теневых сторон построек серели, будто источенные шашелем, их грязные шапки. Над селом неслись белые, как струги, грудастые облака. Прохладными порывами на село Соломен- ское налетал ветер. Он наполнял собою паруса выстиранного Катериной белья, сушившегося на веревке, протряхивал грязевые прогалины на огороде и трепал за голые ветки орех.

304

Фёдор только часам к десяти закончил утреннюю управку по хозяйству. Направляясь в дом, подумал о родителях. "Давненько не виделись, ни я к ним, ни они ко мне, надо бы сегодня смотаться. Сейчас обрадую жену".

Катерина кормила грудью Верочку, а Толик и Тоня прилипли рядом и наблюдают, как их сестрёнка время от времени отрывает свой беззубый ротик в молоке от соска и выворачивает к ним улыбающееся личико с ямочками на щеках.

- Вот шо, мои дорогие, сейчас поедем в село к нашим.

- Ура! Ура! - подхватились с радостью дети.

- Папаня, чур я конями править буду!

- Не шумите! Верочка бросила грудь и на вас уставилась.

- Тихо-тихо! - Там поглядим, кому править.

.Через полчаса Фёдор вместе со всей семьёй был в пути к родному селу. Пароконная подвода, впряжённая его жеребцами, прогулочной трусцой мягко катилась по сыроватой дороге. Тёплый ветер треплет жеребцам гривы и хвосты.

У ворот родительского дома их, широко улыбаясь, встретил Яков. Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна вместе со снохой пошли проведать больную мать Анны. Примчались Алёша с Полей. Толик и Тоня уже вместе с ними умчались зачем-то к воде. Пропуская гостей во двор, Яков придерживал калитку от ветра, посвистывавшего в голых ветках ореха. Иные порывы ветра были настолько сильны, что со скрипом раскачивали и весь рукастый исполин. На нём - скворечник, объятый птичьими криками.

- Скворцы вернулись пару дней назад. - Поясняет Яков, - С того момента у лаза в скворечник война.

Гости, задрав головы, остановились. Над головами не на шутку разгорелась ожесточённая драка между прилетевшими скворцами и зимовавшими в деревянном домике воробьями. Даже ворвавшиеся шумной компанией во двор дети, не остановили драчунов. Дети, как и взрослые, задрав головы, наблюдают за потасовкой пернатых. Их бой сопровождается взбеленёнными до горлохватства чириканьями.

- Умные какие?! Воробушки жили, жили, а тут эти прилетели: "Это наша хата! Вертайте!", - высказал своё мнение Яков.

- Дулю им! - Защищая воробьёв, согласилась Поля.

- Но вперёд там жили скворцы, - воспротивился Алёша.

- Они ж сами улетели, дом бросили, и воробьи заняли. Не зря говорят, птичка улетела - место сгорело! И правильно воробьи им бубны дают!

- И всё равно, единоличные хозяева на скворечник - скворцы, их собственность, если их даже и не было дома, - упёрся Алёша.

- Пусть он был раньше ихним, но они его бросили, не охраняли.

- Они и не обязаны его охранять. Представь, мы все в воскресенье пошли в церковь, а наш дом кто-то занял. Мы возвращаемся, а те, кто влез, говорят, надо было сторожить. Прав я, дядь Федя?

- Вы оба правы. Но основная правда - на стороне силы. Известно ж наперёд, воробьёв выгонят. Чего сопротивляться, рвать голосовые связки, если рано или поздно выгонят. Молча бы улетели на новое место и забыли. А так, со скандалом, воробьи ещё кренделей получат, вон, видите, как с них перья летят?!

305

- Хвосты пообщиплют.

- Хорошо, что у людей таких драк с выселением не бывает, - примирительно закончила спор Поля.

- Если бы так?! - возразил Яков. Я нонче был в конторе, туда пришла весть, шо в прошлом месяце в селе Бурлацком какая-то банда напала на местную коммуну. Погибло шестьдесят четыре коммунара, и вполовину меньше - с другой стороны.

- Мало народа истреблено в войну что ли? - Удивился Фёдор.

- Кому-то неймётся.

- Так что, люди дерутся похлеще птиц.

- Дерутся по недомыслию. Ведь, правда в силе! Прежде чем бойню затевать, должны прикинуть, шо с того получится. Даже если б и поменялась власть в селе Бурлацком, где столько людей полегло, встаёт вопрос: надолго ли? Силушка на стороне центральной власти. Загубили столько жизней, а ради чего?! Кто-то скажет в оправдание, мол, ума не хватило. А ума много и не надо. Подними голову, и природа сама дракой птиц подскажет, стоит ли воевать?! Россия селом Бурлацким не заканчивается, власть свою не только в селе не установишь, но и в семье не у каждого это получается.

- Мужчины всегда в семье главные, чё скажут, так и выходит. - Выдала заключение из своего умишка на гора Поля.

В это время из кулька плаксиво пискнуло дитя. Катерина, шикая, затрясла его.

- Ши-ши, баю-бай, только заснул, - зашептала она, - а мы громкими голосами его разбудили.

И дети и взрослые попритихли. А Фёдор полушёпотом закончил разговор:

- Ошиблась, Поля. У нас в семье вот кто главный: Верочка рот раскрыла, и всё внимание ей.

Не задерживаясь надолго, Фёдор решил вернуться на хутор. По пути со двора поднял голову на продолжавшиеся у скворечника птичьи драки. "Хорошо, шо люди друг дружку из хат не выселяют". - Подумал он, вовсе не подозревая, что до похожей дикости по массовому переселению кулаков остались года - посчитать на пальцах одной руки можно.

Слухи о предстоящем раскулачивании колобродили уже не только в селе, но и там, на хуторе. Не понимая, чего ждать от Москвы, Фёдор окончательно решил съездить к Абраму Львовичу. Но прежде чем отправиться в Кизляр, заехал к отцу на мельницу.

- Треба в Кизляр к кунаку Шайронскому добежать.

- Соскучился? - Усмехнулся Иван Яковлевич.

- Может, хоть он расскажет, куда оглобля у России заворачивается?

- Сгоняй, коль считаешь, шо он поболее нашего в жизни понимает.

.Дома Фёдор застал Катерину за вязанием. В её руках равномерно плещутся серебристые спицы. Разыскивая листок с адресом Абрама Львовича, он с обидой посмотрел на жену. - Да где я его задевал? - нервничал уже он, - Ну-ка, Катерина, ищи и ты!

- Искать-то чево?

- Листок лощённой бумаги. На ём адрес Кизлярский того еврея, кто нам коней подарил.

Прошло почти пятнадцать лет с того несчастного случая, породнившего рядо

306

вого царской армии Федора Строгаля с потомком древнейшего, чуть ли не от Моисея, кизлярского княжеского рода Абрамом Львовичем Шайронским. И теперь вся семья искала его адрес. Вскоре Катерина всех обрадовала, вынимая из старой шинели пожелтевший листок.

И вот наступил день, когда Фёдор, запряг в бричку подаренных жеребцов и, загрузившись подарками, отправился в Кизляр на совет к Шаронскому. Из двора выехал рано утром - росинки из туманной кудели ещё не закончили ткать алмазный ковёр степи. Провожавшей со слезами Катерине Фёдор наказал:

- Никому, кроме своих, ничего не говорить, куда и зачем я поехал.

По дороге в Кизляр, жеребцы, почуяв духмяный дым разнотравья, пошли ходко. Тонкий месяц соперничал светом с восходом, - покрывая весь простор искристой исповедальной степной красотой. Фёдор почувствовал себя неотъемлемой частицей этого необозримого приволья и величия. Он долго раздумывал о будущей встрече с кунаком и был уверен, что его поездка станет не напрасной.

XXVI

Семья евреев Шаронских, из старого рода виноторговцев, более сотни лет как осела в Кизляре. Когда-то прадед Абрама Львовича, - войсковой шинкарь запорожских казаков, сколотил свой капитал на походных чарках.

Усадьба их занимала возвышенное место в городе, но не бросалась приезжим в глаза. Высокий забор и сплошные ворота с фамильным вензелем укрывали в глубине сада от посторонних глаз постройки. Все здания, хотя и были одноэтажные, однако построенные из красного кирпича с мраморной отделкой в стиле барокко. Широкие ступени из белого туфа по бокам венчали два бронзовых орла. Ещё одна птица в бронзе, пронзённая стрелой, венчала фонтан.

На стук Фёдора Строгаля кнутовищем о калитку вышел пожилой худощавый, ширококостный абрек.

- Каво хочешь? Какой вапрос имеешь? - хмуро, даже недружелюбно

спросил кавказец, одетый в бешмет с серыми гызырями. Но на поясе вместо

кинжала в кожаном футляре висел кривой бебут.1

- Я - Фёдор Строгаль, доложь об этом хозяину, скажи: тот, кто на охоте подсобил с кабаном справиться.

- А, это ты, Федя, спаситель нашего Абрамчика, то-то я вижу - кони мне знакомы, сам покупал, сам к твой папашка лично в руки отдал. Абрам Львович приказал тебя день и ночь по высший разряд, высший пачёт принимат на ять! - он суетливо отпер большие засовы, мягко открыл ворота и, стоя напротив Фёдора, раскинул руки. - С приездом, дарагой Федя, дай тебя обниму по-нашему, по-кавказски.

Он, обнимая, троекратно прижался заросшим скуластым лицом к щекам гостя.

- Антошка! - крикнул он в глубину двора, оттуда уже бежал парнишка. - Забери кони, сделать на ять: лучший станок ставь, лучший овёс, лучший сена давай! Прибыл самый почётный гость Абрам Львовича! А мы пайдём, Федя, в дом, Абрам Львович скоро приедет.

1 Бебут - кривой нож.

307

- А как же тебя величать? - поинтересовался Фёдор, снимая с подводы подарки.

- Зови Абу, так все русский меня зовут, по-наши, по-даргински язык повывих- нешь, - и он распахнул двери широкой прихожей. - Входи, дарагой!

На шум вышла хозяйка, внешне почти ровесница Фёдору. Пытливо окинула взглядом его ладную фигуру и, улыбнувшись, быстро пошла навстречу:

- Так вот вы какой, спаситель моего мужа! - она без всякого притворства дружески подала руку Фёдору.

- Зовите меня Изеркиль Натановна. Абу, отнеси вещи Фёдора ... Как вас по- родительски, то есть по отчеству?

- Григорьевич.

- Вещи Фёдора Григорьевича, - вдогонку давала она указания, - поставь в комнату для гостей, да сразу приготовь ванну и обязательно скажи повару. Да не напутай чего, Абу

- Всё будет исполнено на ять, в лючшем виде, хозяинька.

Абу скрылся за дверью.

- Поначалу ничего по-русски не понимал, - кивнула Изеркиль Натановна вслед своему управляющему, - всё путал. Его полное имя Абдурсажанмамед. Но мы его все зовём Абу И он привык. Как он коверкал русский язык! Но он и обидчивый, как-то наш кучер его "чуркой" назвал, так он вызверился и говорит ему: "Ты такой плохой слов на мой уха больше не положи, иначе тебя немножко режу на части". Еле успокоили. И всё же, несмотря на то, что сколько уже лет прошло, на кучера по-прежнему косится. Ну, как вы там, напомните, как ваше село зовётся, что-то с сеном связанное?

- Соломенка.

- Да, Соломенка. Вы такой загорелый, Фёдор Григорьевич, - она ещё раз оглядела его статную фигуру.

- Дак круглый год, считай, Изер..., я извиняюсь, Натановна, под солнцем. Прям в цыганей обугливает, за зиму и не осветляешься. Я вам нашего гостинчика привёз, медку арбузного, салтисон и колбаску домашнего выдела. Абраму Львовичу лекарства, как его здоровье?

- Одна рана на ноге так и гноится уже столько лет. Муж лечился и в Санкт-Петербурге, и за границей. Год-полтора ничего, а потом вновь открывается.

- Вот, то шо я привёз от бабки Перетрухиной, лекарь, вам скажу на всю округу И кости вправляет, и всякие прочие болезни лечит настоями и отварами. У них это семейное. Состав сроду не скажет, а лекарство даст. Одно требует, шоб в Бога верил больной. Так и говорит: "Человек не самый главный, Бог главнее". Да-к, я её давно просил такое лекарство приготовить от ран. Заверяла - поможет.

- Как семья, дети? - она взяла Фёдора под руку и проводила к дивану, сама села напротив в кресло.

- Слава Богу, все живы. Вы, должно быть, не знаете, я ж от стариков отделился на хутор. Там мы всей семьёй, как жуки, целый год в земле.

- Сколько же земли у вас?

- Своей - четырнадцать десятин. На селе по пять десятин на мужской пол давали, а на хуторах по семь. А у меня ж один парень и две девочки, а те детки умерли в 20-м. Ни на них теперь, ни на жену земли не положено. А исть всем надо. Потому я и подался на хутора. С самообложением опять же на хуторах льгота.

308

- А как далеко хутор от села?

- Тринадцать вёрст. Да так ничё, жить, слава Богу, можно, только детям в школу не с руки. Но я их в зиму отправляю к деду с бабкой. Да ещё в церковь далеко. Я-то не шибко верующий, особенно после того, как столько крови в Гражданскую повидал. А вот моя Катерина на большие праздники, хоть в изнанку ей вывернись, а подводу с конями из хозяйства изыми, да в церкву свози.

- И как же вы отстроились там?

- Не дюже очень чтоб, но хата в две комнаты, окошки с видом на зарю, и опять же сенцы, эт для нас, людей, а у скотины - базы, конюшня. Во дворе, кроме того, гулкий бассейн кубов на пять, холодный погреб, нужник, собачья будка. Тут же рядом огород - помидор, огурец и всякая зелень на суп, на борщ всегда свои. Мельницу грубого размола с отцом на троих поставили. Но записали её на отца.

Послышался во дворе шум въезжающего тарантаса, голоса, шаги и тут же распахнулась дверь и в неё почти вбежал хозяин. Фёдор сразу не узнал Абрама Львовича. Это был совсем другой человек, уже седой и с лысиной. И только крупный горбатый нос, да те же живые умные глаза напомнили Фёдору клинику Вардоса- нидзе. Фёдор поднялся.

- Федя, дорогой, дай-ка я на тебя гляну!

Абрам Львович раскинул руки и, как бы пританцовывая еврейским танцем, обходил Фёдора с разных сторон. Гость неуклюже поворачивался следом, не зная, что делать. Но тот уже обхватил Фёдора, затискал, затряс, как самого дорогого, самого близкого, приговаривая:

- Мой ты золотой Федюнчик, прости, что сребрениками отделался. Не навестил тебя, Бог раной все эти годы напоминал мне о тебе. Прости!

И он расплакался, как когда-то тогда, после шока.

Изеркиль Натановна, промокая платочком слёзы солидарной радости, ушла. Фёдор, растроганный необычайно дружественным приёмом, оправдывался.

- Так я ничего такого, всякий бы так!

- О, не говори, Феденька! Всякий, да не всякий! Насмотрелся я в жизни, в мудрости поднаторел и потому имею право говорить, что далеко не всякий. Парадоксы жизни: чарку с кем пьёшь, тайнами общественных игр делишься - считаются друзьями, а тот, кто тебе ещё раз жизнь подарил, спас от верной смерти - никто.

- Я тоже вспоминал о вас.

- Говори мне ты. Ты мне больше, чем брат. Я плевал на Тору, потому как это вторая моя жизнь.

- А что такое Тора?

- Есть, Федя, у нас, у евреев, от предков такое завещание, держаться нам, евреям, вместе, поддерживать друг друга.

- Наказ, считаю, добрый.

- Добрый, да не во всём. В нём запрещается дружба еврея и иноверца.

- А разве Иисус Христос не еврей был? А все христиане его почитают.

- Верно, Федя. За то и распяли Христа наши же евреи, что он, вопреки Торе, утверждал: все люди на земле братья, и я с Иисусом солидарен. Господь Бог создал людей одинаковыми, только одним - обрезание делать, а другим - другое что-то.

Вошёл Абу

309

- Ванна готов.

- Проводи, Абу! Иди, Федя, помойся с дороги, а потом перекусим, поговорим. А-ах!.. Опять нога разнылась.

Абрам Львович нервно заходил, прихрамывая, по гостиной.

- Я вам лекарство привёз народное. Попарьте ногу и приложите. Я щас достану. Иде, Абу, мои махлы?

- Здесь, в эта комнат!

- Я щас, - через пару минут он вынес из отведённой ему комнаты тёмную склянку, - намочите тряпочку лекарством или, если есть бинтик, ещё лучше, и завяжите, только не дюже туго.

- Хорошо, Федя, иди, мойся, а я попробую твое лекарство.

.После ванны Фёдора проводили в столовую, где за длинным уставленным закусками столом уже сидели хозяева. Абрам Львович и Изеркиль Натановна сидели напротив друг друга.

- С лёгким паром и приятного аппетита, - пожелала хозяйка.

Его усадили в торце стола. Миловидная служанка обслуживала обедающих. Она открыла буфет красного дерева справа и спросила, обращаясь к Фёдору:

- Вам красное или белое?

- А, чего? Вы это мне?

- Она, Федя, о вине спрашивает. Налей ему, Аня, мускат венгерский, пусть ангел Бахуса пройдётся по его душе. Твоя душа, Федя, того заслуживает. Ванной доволен? - лукаво, с переливающимися искрами в глазах, Абрам Львович ждал ответа.

- Такой ванной не пользовался, видеть доводилось, мне она тогда навроде эмалированной миски показалась. Я ещё подумал, печку какую надо, чтоб прокалить! У нас, у зажиточных, свои бани во дворах, а кто победнее - лохани, а совсем уже бедные - жестяные ванны имеют.

- Мы пар не любим, потому остановили свой выбор на ванной, - поддерживал разговор хозяин.

- Да вы, Фёдор Григорьевич, ешьте, пейте, за здоровье присутствующих! - Изеркиль Натановна подняла бокал с красным вином и, раскланявшись в сторону гостя и мужа, пригубила.

- Приложил я, Федя, твоё лекарство, пока от него ... не хуже и не легче.

- Бабка Перетрухина, ну, та самая, шо лекарство готовила, балакала - часа через два, не ранее, действовать станет, наказывала, когда в жар кинет - надо в постелю.

- Пока только от вина жар, - захохотал Абрам Львович. Его смех поддержали присутствующие. - Как тебе, Федя, наше вино?

- Шо-то заоблачное! Чудо, а не вино!

- Такое вино Суворов пробовал! За тебя, Федя, и за твою семью! - поднял бокал Абрам Львович.

- Семьи у вас, в селе, по многу имеют детей? - как-то с неожиданной заинтересованностью спросила хозяйка.

- У кого как. У каких - трое, четверо, а какие и восемнадцать - голь перекатная.

- Богатый богатство копит, а бедный - детей, - подытожила его слова Изер- киль Натановна.

310

- Это так, со стороны на тех детей жалко смотреть, в рванье да голодные.

- А у нас, Федя, детей нет. Не даёт Бог.

- В нашем селе тож у одних не было детей. Уж они и к врачам, и к бабкам, нет и всё тебе. А тут возьми она и съездила к сродственникам в Ялту, в море там поиску- палась, а главное - в песках, шо у берега, хорошо прогрелась. Вернулась и пошла "стрелять" - первых двойню, вторых тройню и ишо на днях опять тройня, - под влиянием вина весело рассказывал Фёдор.

Обед подходил к концу

- Ну, мы с гостем пойдём ко мне в кабинет, пошепчемся. Анечка, десерт подашь нам туда, - Абрам Львович поднялся из-за стола.

Фёдор поднялся следом, хотел перекреститься, но, не найдя иконы, потёр лоб.

- Да, тебе чай, кофе? Мне чай, через часочек.

- Когда я пью чай или кофе, мне што-то в глаз давить! - пытливо глядя на хозяев, пошутил Фёдор.

- Ничего, Анечка ложку перед подачей из чашки вынет, - в тон настроения гостя тоже пошутила хозяйка.

.В кабинете стояла жёсткая мебель, два стола, прислонённые углом друг к другу, и дюжина полумягких стульев вокруг них. На стене висел большой, до пола ковёр, увешанный на кавказский манер стрелковым оружием, саблями и кинжалами.

- Садись, Федя, сюда. Говори, какая беда у тебя? Знаю, так бы ты не приехал. Прав ли я, Федя, или скажи, что я ошибаюсь?

- Прав, Абрам...

- Не говори мне Львович, когда мы одни, мы ж уже договорились!

- Хорошо, Абрам, ходят слухи о том, шо всех сгорнут в одну артель, а зажиточных будут выселять. Балакали, шо в селе не более половины хлеборобов только останется.

Хозяин открыл ларец, стоявший тут же на столе, достал оттуда какую-то бумагу и круглые очки, надел их на кончик носа, то отдаляя, то приближая, вычитал нужную цифру.

- Говоришь половину?! А я тебе скажу, Федя, цифру - тридцать миллионов! Тридцать миллионов! Вот сколько должна потерять Россия!

- Рази ж мало в Гражданскую полегло?

- Выходит, мало, коль не дошло до людей и по-прежнему по восемнадцать детей рожают, Феденька!

- А кому ж чужие дети мешают? Я рожаю - я кормлю!

- Не в прокорме дело, Феденька. Давай мы с тобой рассудим это щепетильное почти личное, явление всесторонне. С одной стороны, человек имеет право сам решать свою судьбу, а с другой стороны, он самый умный из всех животных на Земле. Все животные имеют свои циклы размножения. А человек предоставлен сам себе, обязан вроде бы сам решать, сколько ему надо заводить детей. Но большинство себя же не ограничивают, рожают подобных себе по принципу - сколько получится.

- Ну, и шо с того, шо, скажем, человек родил себе хоть тех же восемнадцать душ детей, кому они мешают? - допытывался Фёдор.

- Родился человек, Федя, его надо не только накормить, дать жильё, одеть, обуть, а это нагрузка на хозяйство страны, а та давит уже на природу.

311

- Так земли вон сколько, людей можно селить и селить.

- Я был, Феденька, в Европе, там населено так плотно людей, что многие дикие животные уже в той среде жить не могут. К примеру, медведя, волка нет. Люди останутся сами на Земле - без птиц, зайцев, волков, медведей, лис, рыбы. Человек может всё уничтожить. Прав я, Федя, или ты опять скажешь: "Абрам, ты всё выдумал"?

- А ведь и вправду, бабы рожают, когда хотят. Корову так раз в год к быку водим.

- Мы по этому поводу говорим, что у женщин и коров глаза разные.

- Как разные?

- У коровы глаза грустные и печальные от того, что только раз в год к быку водят.

- Если бы женщин к мужьям раз в год допускали, то у них были бы тоже такие грустные и мутные глаза? - вопросом дополнил высказывание хозяина Фёдор и оба рассмеялись.

- Ну а если серьёзно, Федя, там, наверху, повыше Москвы, всё просчитали лет за пятьдесят наперёд до этой кеси-меси. За счёт передела собственности, массовых переселений, организации голода, произойдёт хорошее сокращение человеков. Этому, Феденька, будет подчинено всё! Слышишь, всё!

- И кто ж эту "кесю-месю" удумал?

- Конечно ж, не гродненский аптекарь Эпштейн, в миру комиссар Яков Аркадьевич Яковлев, он тоже глупый исполнитель, из наших. И я тебе скажу, Федя, таких, как он, тоже вычтут из общего числа россиян. Он сделает своё и станет не нужен, даже новой России будет не нужен. На нашем Ставрополье поработает могильщиком харьковский дядько - Лазарь Каганович. А тех, кто, как ты сказал, удумал всю кесю-месю, никогда не достать, их власть весит многие тонны чистейшего золота. Я их имён и маме не называю! Да и то, знаю их только по догадкам.

- А шо ж делать?

- Ты ко мне приехал вовремя, думаю, что-нибудь умное подскажу. Кое-кто уже продал имущество, вложил деньги в золотишко и готов смотреть на строительство новой жизни со стороны. Некоторые не ждут, пока их на спецпоселение сошлют, они, имея коней и телеги, тихо уезжают в город. И даже сюда, в Кизляр многие тихонько едут. Приедешь ты, помогу, как ты знаешь, не пропадёшь!

- Я ж степняк! Хлебороб! Крепостной степи своей! Без её жисть свою не представляю! Сколько разов она мне там, в горах, снилась! Сгинем мы в городе. Суета такая, детей порастеряем. Опять же там, дома - налогообложение перевыполнил! Словом, душа моя пером сорочьим в степи прописана навсегда.

- Ну, что тебе остаётся, коль прикипел ты, Феденька, к селу. Знай! Государственный серп острее крестьянской косы. Вступай в колхоз одним из первых! Стань активистом, как говорят, социалистического переустройства деревни!

- Слов я ваших, Абрам, шибко не разумею и в активисты не гожусь. А вот в колхоз запишусь первым.

- Ну, и то верно. Знай, будет голод, освой основательно мельничное дело, ты говорил, что родитель твой мельницу построил. Изучи моторы! При кормах всё ж будет легче. Чего-то нога моя печь начинает, да и температура поднимается.

312

- Тогда - в постелю, в постелю! Помолиться б вам, Абрам Львович, было б не грех.

- Я сам, пойдём, Федя. Абу! - он позвонил два раза в колокольчик. Появился Абу.

- Покажи Феде наше хозяйство и своди в город на достопримечательности посмотреть. Нашему городу есть что показать, шоб я тут так и жил!

И, улыбнувшись, хозяин ушёл в спальню.

Однако через час ему стало хуже, сильно поднялась температура. К ужину он не вышел и вообще отказался от еды. Встревоженный Фёдор вместе с Абу пошли к нему.

- Чевой-то с вами, Абрам Львович, нога печёть?

- Федя, не получится так, как у Тараса Бульбы: "Я тебя спас, а теперь твоё время кончилось"?

- Христос с вами!

- Шучу, Феденька! За фельдшером, Абу, не посылать. Вручаю себя народному настою. Я посплю, а вы идите.

Вышли из спальни хозяина подавленными. В коридоре, проходя мимо висевшего ковра с холодным оружием, Абу приостановился.

- Знай, Федя, если хозяин травил - я весь твой род под корень режу, до последний дитё! - зло сверкнул он глазами.

Наутро Абрам Львович ожил настолько, что, пританцовывая, даже ущипнул Изеркиль Натановну, а служанку Аню, заправлявшую кровать, ласково похлопал по попке.

После завтрака он около часа с глазу на глаз говорил в кабинете с Фёдором. Потом отлучился ненадолго в город и вернулся.

Готовясь проводить Фёдора, Абу, пряча глаза, укладывал по наказу хозяина в бричку два десятилитровых бочонка первейшего вина, один из них - для народной лекарши, бабки Перетрухиной:

- Вино на ять, очень хорош, родитель хозяина виноград вместе с Багратионка закладывал.

- А ты, Абу, женатый? - спросил вдруг Фёдор.

- Нет. Самий крепкий семья - из один чаловек.

На крыльцо вышел Абрам Львович с книгой.

- Возьми, Федя, брат, книгу о моторах - в них будущее.

Фёдор поблагодарил за хлеб-соль, настойчиво напомнил о лечении:

- Неделю! Не забывайте, ради Бога, неделю прикладывать! Абу! Напоминай хозяину!

- Если лечение такими темпами пойдёт, то и до вашего общественного стада доберусь! - шуткой отреагировал Абрам Львович. Присутствующие засмеялись.

- Як каже мой кум Гришка, - подхватил Фёдор юмористический тон, садясь в бричку, - "Эх, ма - была бы денег тьма, купил бы баб деревеньку, да и жил помаленьку".

И под смех хозяев тронул лошадей в обратный путь.

л1

КНИГА ВТОРАЯ

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ I

В середине декабря 1929 года зима на Северном Кавказе отметилась большими снегами и крепкими морозами. В Терском окружисполкоме Совета рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов состоялось расширенное совещание актива с повесткой: "О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства на сплошную коллективизацию и по борьбе с кулачеством".

Со всего округа руководители разных рангов и мастей заполнили в парке "Цветнике" города Пятигорска самый большой зал. Председатель окружиспол- кома Пивоваров Иван Никифорович зачитал постановление ЦИК и СНК СССР. Закончив читать, он отложил бумаги в сторону, снял очки и принялся комментировать документ центра.

- Итак, - возвысил он голос, загребая особое внимание присутствующих в огромном зале, - принимая этот документ Советской законодательной и исполнительной власти страны к неукоснительному выполнению, каждый из вас должен здесь усвоить: раскулачивание будет проводиться по трём категориям. Цели и задачи раскулачивания по первой категории собой преследуют: высылку самых зажиточных, самых махровых врагов деревни, тем самым мы сорвём головки и цвет оппозиции - явных кулаков. Отселим их в отдалённые районы страны, где есть ценные сырьевые ресурсы. Правда, там неблагоприятные климатические условия, и по этой причине там нет рабочих рук. Пусть кулаки поработают не на себя, а на наш народ, на нашу Советскую страну, на нашу Родину!

Зал взорвался аплодисментами. Терпеливо выждав время, докладчик продолжил:

- Их дворы, дома, постройки, инвентарь должны лечь первым камнем в фундамент социалистических колхозов.

316

В зале снова дружно захлопали.

- Под первую категорию попадают и все жители одиннадцати сёл засушливой зоны с тем, чтобы на их базе создать места спецпоселений с органами управления и надзора. Вторая категория раскулачиваемых - самая массовая, самая обширная, её отселение мы обязаны завершить к весенней посевной кампании. И третья категория - подчистка. Это и недораскулаченные родственники кулаков, и затесавшиеся в колхозы скрытые враги, и прочие противники социалистического переустройства в деревне. Мы обязаны помнить слова нашего вождя товарища Иосифа Виссарионовича Сталина: "Чем ближе мы к завершающей фазе построения социализма, тем классовая борьба с нашими идейными врагами будет становиться жёстче и непримиримей". Наш общий враг на сегодня - кулак! Вопрос: "Он нас или мы его?" стоять не должен, только мы его! Беспощадно и непримиримо!

Снова вспыхнули аплодисменты. Председатель насладился овациями, попив воды, продолжил:

- Отныне в районах сплошной коллективизации, а у нас весь Северо-Кавказский край является зоной сплошной коллективизации, действие закона о разрешении аренды земли и о применении наёмного труда в единоличных крестьянских хозяйствах отменяется. Вот и используйте эти аргументы при раскулачивании на местах в полном объёме. Конфискованное имущество кулацких хозяйств, за исключением той части, которая идёт в погашение причитающихся с кулаков обязательств и долгов государственным и кооперативным органам, должно передаваться в неделимые фонды колхозов в качестве взносов бедняков и батраков, вступающих в колхоз. Но для нас сейчас главнейшая задача: поддержать бедняка и помочь ему в союзе с середняком ликвидировать кулаков первой категории. Райисполкомы в недельный срок получат разнарядки по количеству семей кулаков по их местам отселения. Если есть вопросы, направьте записки в президиум. А пока послушаем выступающих по существу повестки.

Первым в прениях взял слово двадцатипятитысячник Коваль Андрей Остапович - бывший маляр завода имени Ленина из города Ростова-на-Дону.

- Товарищи! Знаю, товарищи, нелегко нам придётся с нашим классовым врагом - кулаком. Это же в основном - бывшие белые. Рабочие знают их чёрную ненависть, но ради голубого неба, ради осветления тёмных крестьянских масс, мы не пожалеем жизни. Постановление ЦИКа и Совета Народных Комиссаров - это золотой документ, я его одобряю и заверяю - деревня будет наша, то есть натурально пурпурно-красная!

Под аплодисменты Коваль сбежал со сцены и сел на свое место. Слово предоставили председателю сельского Совета села Соломенского Воронцово-Алексан- дровского района. Грузно на трибуну поднялся Кондарев, бывший кузнец, разгладил пушистые усы и густым басом заговорил:

- Я, старый партизан, когда-то, не задумываясь, бросил свою семью и пошёл защищать партию и Советскую власть. В боях, как в кузнечном горне, я закалился вместе с партией, спрямился и стал беспощадным и несгибаемым, как молот, к своим врагам-кулакам.

- Кто такой? - К Пивоварову нагнулся представитель Москвы.

Председатель окрисполкома, по-собачьи преданно тычась гостю в ухо, зашептал:

317

- Рубака! Жену с беляком застал, обоих шашкой порубил в куски. В девятнадцатом году в один день и его, и Будённого Президиум ЦИКа по ордену Красного Знамени лишил.

- Думаю, на такого положиться можно! - И гость с интересом снова повернул голову в сторону выступающего.

А тому уже душевный бунт швырнул огонь в сияние глаз, и он с пафосным негодованием к невидимым врагам заверял присутствующих:

- Мы перекуём это ржавое железо в нужный стране инструмент. А не получится инструмент, так - в лом, на свалку истории. Как бывший кузнец, скажу - мы, кузнецы, говорим: "Хочешь выправить - перегни!" Так шо не бойтесь перегибать, иначе врага не выправить!

Зал растянутой октавой ухнул аплодисментами. Выступило несколько партийных и советских функционеров от районов и сёл со скучными докладами, пестрящими цифрами. В зале уже стали позёвывать, но очередной оратор, рабочий завода "Большевик" из Ленинграда, внёс оживление. Он начал с мобилизации.

- Товарищи! Я объявляю себя мобилизованным. Материальная сторона меня не беспокоит. Я говорю: "Мне хлеба не надо - работу давай!" Объявлена война старым традициям и старому строю. Теперь, когда брошен лозунг: "Превратить Северный Кавказ в сплошной колхоз за полтора года!", я отдаю себе приказ: "Сплошной колхоз - за год!"

Дружной поддержкой чужим обязательствам, вспыхнули аплодисменты.

- Я вооружу на своем участке бедняка большевистской правдой к наступлению на кулака. Призываю и вас, товарищи, мобилизовать себя, мы не просто актив, мы

- колхозоармейцы, готовые с честью выполнить приказ своих командиров.

Вопреки ожиданиям выступавшего, раздались жидкие аплодисменты, сразу стухшие на нет. Видно, самомобилизация в умах присутствующих протекала вяло, и ряды колхозоармейцев оказались жидковаты. Слово предоставили представителю красного казачества Акопяну Ашоту Суреновичу от Дагестана. Широким шагом в казачьей форме, только без погон, он прошёл через зал. Пока он добирался до трибуны, в зале нарастал гул. Представитель Москвы с миной недоумения на лице потянулся к Пивоварову:

- Армянин и казак?

- Красный казак. По нему специальная рекомендация из Ростова была, слово ему предоставить.

Тем временем красный казак по-хозяйски взошёл на трибуну, осмотрел зал, восстанавливая паузой тишину, и заговорил с сильным акцентом:

- Товарищи активисти! К классовой борьба нам нэ привикат. Ми, красние казаки, нэ раз били многих. Теперь появились новие эксплуататоры, так називаемые кулачки. Кулачки - ладошки, нам, красним казакам, разница нэт, кого к ногтя ставить. Почему ми терпим эксплуатация на селе, на деревня, на аул? Знаем, как простой бедный люди попадают в кабала к зажиточным эксплуататорам. Один раз в долг дал, два раза забрал - вот вам и кабала бедному чаловеку. Ми, красние казаки, всегда стояли на сторона загнетённый, бедный люди, на сторона справедливости, поэтому ми, красние казаки, объявляем всяким кулачкам, дашнакам пролетарский газават!

318

Последние слова вызвали в зале оживление и аплодисменты. Даже в президиуме не ожидали такого. Представитель Москвы осуждающе потряс головой, мол, вон куда хватил! Ему даже захотелось подправить товарища красного казака. С одной стороны, газават как крайняя форма проявления религиозной нетерпимости партией осуждается, но, с другой стороны, партия в настоящее время повела решительное наступление на кулачество, почему бы не использовать в этой борьбе и такую форму, как пролетарский газават. Тем более, что это лишь игра слов, на практике всем процессом будет управлять партия. И представитель Москвы от первоначального желания поправлять красного казака армянской национальности отказался, подав знаком Пивоварову команду на свёртывание совещания. Сразу поступило предложение прекратить прения. Председатель стал отвечать на вопросы. Всё шло гладко до тех пор, пока он не огласил шестой вопрос: "Кого считать кулаком, а кого середняком?" Гул прокатился по залу, затем стих. Совещание могло повернуть в несколько иную, незапланированную плоскость, так как было видно, что председательствующий ответа на этот вопрос не знал. В разных районах Терского округа жили по-разному, где кулаком можно было считать владельца пары быков или одной лошадёнки, а где это имел самый последний бедняк.

Пауза затягивалась. В зале снова зашумели, заспорили, каждый доказывал соседу правоту своей точки зрения. Председатель терпеливо выждал паузу, пока зал не успокоился, лишь после этого удачно, с политическим подтекстом выложил ответ на трудный вопрос:

- Я, как и основная масса присутствующих, за всю жизнь так и не приобрёл в собственность ни лошади, ни быков, хоть и не лодырничал. Собственность - это кандалы нашего народа! Различать кулака и середняка должна революционная целесообразность. Классовый подход на местах покажет, кто - союзник, а кто - враг социалистического переустройства на селе. Третий этап коллективизации подправит недочёты. Для меня люди делятся на соратников и попутчиков. В чем между ними разница? Если кто этого не знал или забыл - напомню: соратники живут идеей партии, развивают и обогащают её и, конечно же, претворяют в жизнь, идя даже против ветра самой жизни. А попутчики всегда подстраиваются под ветерок. Какой им флаг власть ни вывесит - под тем и пойдут командирами, лишь бы их самих мухи не кусали. Надеюсь, очень надеюсь, что в этом помещении попутчиков нет, а только одни соратники дела партии, дела Ленина, дела Сталина!

Зал ухнул аплодисментами, доказывая своё соратничество. Пивоваров, подняв руку, как бы говоря: - "Верю!", свернул совещание, прокричав последнюю фразу в настойчивые хлопки преданности.

- Итак, засучиваем рукава и за работу, - и, вспомнив цитату из речи Ленина, выкрикнул вдогонку: - "Революция в белых перчатках не делается!"

Был и ещё один заковыристый, а главное, справедливый вопрос сразу с обличительным ответом. На клочке бумаги корявым почерком химическим карандашом было написано: "Высылка всех подряд из одиннадцати сёл, намеченных под спецпоселения - это ж не классовая борьба, а геноцид против своего народа". Его зачитывать председатель не стал. На следующий день он передал эту записку начальнику окружного управления ОГПУ. Записку сфотографировали и разослали в органы по районам. Во всем крае тайно сличали почерка активистов, принимав

319

ших участие в том совещании. Несколько десятков человек со схожими загогулинами и закорючками почерков в предрассветное время увезли "воронки" из семейных гнёзд. И большинство из них не вернулось назад никогда.

II

Возвратившись с краевого актива, председатель Соломенского сельсовета Кондарев, не дожидаясь районной разнарядки по раскулачиванию, в ту же ночь собрал Совет бедноты. Сходились недолго. Первым явился бедняк Гвоздёв. Обстучав заскорузлые на морозе сапоги от снега и сняв рваный треух у порога, переминаясь с ноги на ногу, поздоровался:

- Аким Платонович, вам, знатца, здоровьечка.

- Проходи, Данил, великое дело зачинается!

Почти следом распахнулись двери и, как ветер, ворвался Ялов Семён Осипович, председатель очередной раз распадавшейся, сельской коммуны. Контузия его время от времени давала о себе знать. В эти моменты в голове Ялова начинались грозовые разряды, словно сполохи грозы, причиняющие нестерпимую боль. Ялов приспособился к своей болезни: затихал, замирая, как новорождённый телок сайгака, давая проползти через себя гремучей змее. Дожидался, когда прокатится в голове волна болючих зарниц, шёл домой, отлёживался час-другой, полностью оживал и уже через три часа был готов к новым битвам за коллективную жизнь на селе. По причине внезапно наступившей болезни, Ялов на актив не поехал. И теперь любопытство раздирало его.

- Чевой-то власти не спится! С возвращением тебя, товарищ Кондарев! Директивное совещание было? Я перемены чуял давно, газетки не зря почти год жизнь села с перцем и пересолом жуют. Прав я? Ну-к, говори!

- Расскажу, расскажу, - привыкший к наглости Ялова, мягко осаждал Аким Платонович, - подойдут другие - доложу.

- Кулака будем к точке подводить?! - с неприкрытой радостью высказал предположение Ялов, догадавшись по интонации предсельсовета, о чём тот будет говорить.

- Пошти что так, - отозвался Кондарев.

- Щас Корецкие подойдут - по дороге в окно им стукнул. У Строгаля-старого

- свет во все лампы, как в церкви на всенощной, кулачье, видно, собралось. Чуют, что скоро им каюк настанет! Старый Строгаль опять надо мной насмехался, узнав, что коммуна стала распадаться.

- Вы ж всё пожрали, потому и распадается! Кто ж рабочих быков на мясо режет! - не выдержал Кондарев, обиженный на Ялова за очередной развал "великого дела", как он любил частенько повторять. И теперь, не сдерживая себя, с ожесточением читал нотацию: - А я тебя предупреждал: развалишь великое дело, так и получилось. Да к тому же ещё и кредит прожрали. Ноне Ступицин встретил меня на активе и по глазам вдарил, говорит: "Когда, Кондарев, кредит райкоопсоюзу вернёте? Государство - не дойная корова. Ведь ты поручался!" И верно, я ручался!

- Будя, будя, Аким Платонович, кто старое вспомянет... - примиряюще заговорил Ялов.

320

- Вспомянет, не вспомянет, а кредитом ишо не раз в глаза ширнут.

Дверь противно завизжала. Постукивая сапогами, вбежал Юрий Гонтарь:

- Всем доброго здоровьица! А на улице метёт хорошо.

- Ничего, скоро многим жарко станет! - репликой отреагировал на слова вошедшего Ялов, стремясь поскорее уйти от неприятной темы.

Кондарев осуждающе посмотрел на него, покачав головой, мол, раньше времени людей будоражишь. Вошёл Слюпа.

- А вот и Слюпа, - констатацией факта Ялов продолжил своё намерение увести разговор подальше от вопроса задолженности коммуны. - Корецких братанов не видал, товарищ Слюпа?

В поисках ответа вошедший молча лупал глазами и, наконец, нашёлся:

- Они сзади шли. В момент прибудут. Ой, я и поздоровкаться забыл, - он вмиг сорвал с себя старую, но ещё приличную для села меховую шапку, и прошёл к лавке у плиты.

- Чевой-то я у тебя ранее не примечал, - ухмыльнулся Кондарев.

- Чего?

- Царскую корону, что у тебя в руках. Не у Фёдора Строгаля подлатался?

- Угадал, Аким Платонович. На Покрова, кажется, нет, брешу, было это на Матрёнин день, точно, на Матрёнин день врюхался Федька Строгаль возком в ямину Сверху снежком всё притрусило, и морозец подобие наста зачал выстилать, а под ледком грязища под самую ось. Я был как раз с бодуна, за чекушкой направлялся к Марье- самогонщице на балку. Шёл без шапки. Ишо по весне дура моя её попортила. Была подвыпимши, и на плите сушить вздумала мой треух. Сидить, сон рассказывает. Я ей говорю: "Чевой-то воняет". А она мне: "Печка разгорается". И так разов несколько. А уж когда кинулась - шапка наполовину сгорела. На голову не надеть. Детвора с её куклу сделали. Да и холодная была ушанка, ваты мало, не жалко такую. Так вот, иду а тут - такая беда, Федька Строгаль слез и под возок заглядывает, проверяет, ось не сорвало ли? Он меня и просит: "Дядь Слюпа, помогни, я передок приподниму, а ты каурых под уздцы по моему сигналу тронешь". Вытянули таким макаром возок. Он мне и говорит: "Ты куда, дядя Слюпа, направлялся? Никак за самогоном на опохмелку?" И откуда он это узнал, по сих пор удивляюсь? Видать, сам втихаря крепко попивает, потому как моё состояние в момент понял. И дальше говорит: "За помощь я дам тебе "белую головку". Представляешь, казёнку - "Рыковку" вынес, так я за это и жеребцов повыпрягал, опосля почистил их, попонами накрыл. Федька сопротивлялся, а сам, шельмец, заметил, что я без шапки и скоронько в кладовку шмыг и через время несёт вот эту, говорит: "Нынче - Матрёнин день, носи, дядя Слюпа, да добром поминай!" И шапка, видишь, меховая, с серебряной пыльцой, когда её рукой гладишь, так и ждёшь, вот-вот замурлычет. Федька у Строгалей самый добрый.

Слюпа прервал рассказ, так как в это время в сенцах застучали обувью об пол, оббивая снег. Дверь приоткрылась, в нее поочерёдно заглянули братья Корецкие и тихо её прикрыли. Никто не входил. Из сеней слышно было, как братья бубнят между собою и, наконец, дверь снова распахнулась, только теперь - до предела, будто в неё собирались вносить мебель. Подталкивая друг друга, братья Корецкие, уступая один другому дорогу, препирались: "Ну, заходи!" - "Ты заходи". - "Нет, ты иди, а я уж - после". - "Чего уж после, когда и первым можешь".

321

- Какого чёрта! Дверь раскрыли настежь, и так печка еле тлеет. - Психанул Ялов, зло вскочил и подбежал к двери, нервно затянул обоих братьев внутрь и захлопнул дверь.

- Гоголя-моголя тут устроили!

- Проходите сюда, к лавке, - общеуспокаивающе повелел председатель сельсовета. Он дождался момента, когда последние члены Совета бедноты сядут и лишь потом, кашлянув для порядка, начал работу актива.

- Как вам известно, я был на окружном активе и должон вам доложить всю картину того совещания. Великие дела зачинаются! Советской властью наш Северо-Кавказский край объявлен зоной сплошной коллективизации! На кулака, как на зайца, объявлена беспощадная охота. Почему беспощадная? Отвечаю. Зайца при охоте иной раз и упустить можно, а вот кулака никак нельзя! Жалеть того, кто тебя окартузил или в кумовьях ходит, партия не дозволяет!

Он из-подо лба глянул на Слюпу. Тот после этих слов спрятал шапку под полу рваного полушубка.

- Кулаку - война! - продолжил Кондарев. - И объявила её во весь голос вся Советская власть.

Присутствующие от удивления разинули глухие рты.

- Для войны с кулаками мы с вами обязаны, как и было на окружактиве сказано, себя мобилизовать, то есть выковать, а то мы с вами будто мешком прибитые, в дверь зайтить не могём! Учитесь у товарища Ялова, товарищи Корецкие. Решимость и ещё раз решимость. Не бойтесь перегибать, не перегнёшь - не выправишь! Пока вас всех дожидался, я список кулаков на первую очередь на выселение набросал. Зачитываю: "Бочковы - имеют свой магазин, у Волошиных живности - несчётно, всякий инвентарь и даже трактор, настоящий "Форда".

- Но у них-то восемнадцать детей, мужиков двенадцать человек, эксплуатации явной не делали, самих в работе, как быков в ярме, только и видишь, - вступился Ялов, связанный кумовством со старшим сыном Волошина Алёшкой.

- Тут должон быть классовый подход, а не кумовской, - резко осадил Ялова Кондарев.

Тому ничего не оставалось, как высказаться на это неопределённостью.

- Выходит, хоть пальба и стихла, а похлебку классовой борьбы не до конца расхлебали?!

- Не всю расхлебали! Волошины одни на всю Соломенку имеют пятнадцатисильный трактор, - додавил Кондарев намеченную кандидатуру. - А что касается Вергуна, то тот имеет четыре пары быков, три пары лошадей, две коровы, свои сеялки, веялки, лобогрейки, плуга и прочий инвентарь, водяную мельницу. После высылки на их дворе правление сделаем. Я уже об этом кое с кем наверху советовался и получил одобрение.

- Я бы с Вергуна не зачинал, - снова встрял Ялов, - начал бы с местных баронов животноводства - с Краснокутских, особо со старых, а к ним взацеп: Титовых, Сукачевых - буржуев; на линейках да на бедарках, как в столице, они выгарцовы- вают. Бочковых - правильно. Биреку - обязательно, этого изобретателя - конс- трукторишку. Дал ему часы починить, так он мне на земле рисует: "Пружинки такой нету". Как насос для себя, так из ничего сделал, или ветряную мельницу, все

322

запчасти сыскал, а тут - пружинки нету?! До сей поры часы то отстают, то бежат, как оглашенные, но в город поеду - починю. Жалко выбрасывать - боевой трофей как-никак! Беляка-офицера до самого седла надвое развалил под Царицыным. Вот где моя сабля попорхала! А тогда, понимаешь, так с оттягом получилось, что самому дивно стало. Вернулся, а у него цепка аксельбантом, потянул - от часов. Кровями залитые, но тикают. Так шо Биреку - туда! В список!

- Бирека, он и так от Бога пострадавший, сам немой и дети немыми у них родились, - попытался вступиться Корецкий - младший.

- Давайте так договоримся: ничтожную жалость из сердца убрать. А теперь я список читаю весь, и тоды обсудим кандидатов на кулаков первой категории. И сразу планируйте, прикидуйте, как используем дома, хоздворы при создании колхоза. Теперь об очередности раскулачивания. Я, лично, почему предлагаю с Вергуна начинать? В центре - раз, лучшего места под правление не придумать. Там и кладовки для конфискованного барахла, и амбары для зерна, опять же, есть конюшни для разъездных. Всё это - в полном порядке. Правлению удобно там работать будет, думаю, это всем понятно.

И он продолжил читать список. Не успел он закончить, как активисты загомонили наперебой друг с другом. Многие закурили.

- Стоп, стоп, не все зараз. Давайте сей минутой решим. Мы список обсуждаем опосля весь или по каждой фамилии даём своё мнение в порядке нашего размещения?

- Высказуемся! - предложил Ялов.

- Согласны, - поддакнули Корецкие.

- В порядке размещения! - басовито, но заискивающе глянув на председателя, предложил молчавший до этого Гвоздёв.

- Я, как большинство, - доложился Юрий Гонтарь.

- Согласны, - снова поддакнули Корецкие.

- Вот, согласны? Так с вас и начнём.

Но те оторопело молчали, не зная, что нужно сказать. Смекнув, что ждать речей бесполезно, Кондарев обратился к рядом сидящему Слюпе.

- Ты как? - Аким Платонович строго глянул в его сторону

Слюпа поднялся, вертя и обминая подаренную ему шапку.

- Ну, чё тут можно сказать?! Старых как-то не так жалко, они уже пожили, че- вой-то хорошего бачили, а молодых, ну вот скажем, Федьку Строгаля, многие из находящихся здеся с им без штанов ещё играли, опять же, войну в красных кончил. Жалко! Ей Богу, жалко!

- Ты вот что, Слюпа, Бога не поминай, - перебил Кондарев, - жалко у пчёлки, а у нас - классовая борьба!

- Так вот, я о классовой хотел сказать и твёрдое предложение выдвинуть. Вы знаете, что со своим суседом напротив, с Андрющенко, я с детства не ладил, борьба похлеще всяких классов, а в списке его нету. Я настаиваю - вписать! Вписать туда и этого сторожа с бугра, как его?..

- Трофименко? - нарочно вопросом с ухмылкой подсказал Юрий Гонтарь, зная, что Слюпа в детстве получил порцию соли от сторожа общественной бахчи Трофименко.

323

- Да, Трофименко! Чтоб знал, как по людям стрелять! Я до сих пор не только на соль, но и на солёное глядеть не могу! - У Слюпы рука невольно потянулась к причинному месту.

- Так у него богатства всего: сума да верёвка, - удивился Гонтарь, недовольно тряхнув дымчатым чубом.

Однако Кондарев, решивший потом отредактировать список по своему усмотрению, добросовестно вписал предложенную фамилию, так как прежде был намерен прощупать отношение актива к селянам. Подсказки посыпались со всех сторон.

- Не гоните, по очереди называйте, - не успевал он записывать. - Кого ты, товарищ Гвоздёв, ещё предложил?

- Синюковых, конечно!

Все знали, что Димка Гвоздёв в своё время сватался к Синюковой Наталье, но получил отказ. И вот теперь, в обоснование своего предложения, напомнил, что у них дерущийся бугай.

- Сколько народа из-за того супостата пострадало, а всё из-за того, шо такие хозяева, не приучили скотину к порядку. Пускай катятся со своим бугаём куда подальше!

Список, множась, переполз на обратную страницу. Уже почти три часа кружился горячий разговор вокруг кандидатов на раскулачивание. Возможно, он и дальше распалял бы умы присутствующих, да к счастью лампа замигала, пыхнула несколько раз моляще и тихо угасла. Правленцы, обросшие дымом, почти хором отреагировали уверенными голосами:

- Закончился керосин.

- Ну, что будем делать? - спросил в темноте Кондарев. - Будем искать керосин да потом и продолжим?

- А может, завтра? - робко заикнулся один из братьев Корецких.

- Оно и верно, нонче уже поздноватый час, однако, как другие? - для поддержания демократии высказался Кондарев.

- Завтра, завтра! Уже светает! - загалдели все дружно, задвигали лавки и стали расходиться.

- Семён Осипович, призадержись, поможешь сельсовет примкнуть!

- Добро, Аким Платонович, замок иде находится?

- Гирька у меня в руке, зараз бумаги прячу и идём.

Только они скрипнули несмазанной наружной дверью, как из темноты старческий голос робко, как спросонья, прохрустел:

- Кто здеся?

- Это мы, дед Антипа, не спишь?

- Никак нет! - по-военному ломким хрустом, словно прокашлявшись, доложил сторож Антипин. - Идёт непогодь, не заснёшь - каждую косточку ломит.

Замкнув контору, Ялов и Кондарев собрались было уже сойти с крыльца, вдруг, как по команде, подняли головы в ночное небо. На круг луны, еле блестящей светом, надвигалась огромная чёрная туча, уже загасившая собою мириады звёзд. Восток размыто красился кровью зимнего восхода. Предательский ветер из-за углов мутил пролёт улицы снежной пылью. Правленцы, подняв воротники, шагнули в снеговей. Кондарев, нахлобучивая шапку поглубже, оглянулся на Ялова.

324

- Прав сторож, погода худшеет, а я собирался в район добежать. Думал, пару часов присну и туда. Но, видно, придётся отложить.

- А я, не глядя на непогоду, на хутора подамся, с учетчиком своим ишо раз проверим, куда у нас кредит утёк.

- Утёк, утёк, - недовольно передразнил Кондарев, - утёк - не вернёшь. Я уж как-нибудь твой кредит на будущий наш колхоз переведу, а ты шоб мне в борьбе с кулачеством и с ихними подголосками был непримиримый. А нет - иди сам на Соловки.

Ялов шёл молча, тяжело задумавшись.

- Ну, так как, Семен Осипович? - прервал его мысли Кондарев.

- Вопросов нет, но кой за кого, Платонович, попрошу. Не откажешь?

- За кого, если не секрет?

- За Полину Строгаль.

- Она ж тебе в дочки годится.

- Потому и прошу, как за дочку. Ты же знаешь, её им подбросили.

- Ты и в самом деле думаешь, что она может быть твоей дочкой.

- Точно не знаю, но многое сходится.

- Добро, живые люди обязаны друг дружке помогать. Попытаюсь и в этом деле тебе, Сёма, подсобить, но ты же знаешь, мы под контролем ОГПУ. Ну, пока, я уже дома.

Он разгладил усы и протянул руку, не снимая рукавицу. Ялов же сорвал варежку и голой рукой пожал трехпалую рукавицу председателя сельсовета.

На следующий день Кондарев в район не поехал. Он долго был припаян глазами к списку на раскулачивание. Весь его переписал по своему усмотрению, но с подробностями, описав всех членов семьи, полное их имущество. Выбрасывать никого не стал. Только напротив семьи Фёдора Строгаля приписал: "Проживает отдельно от стариков, с ним живёт и приёмная сестра Поля". Через три дня, когда буран утих, повёз список в район. Предрайсовета Грачёв, оторвавшись от дел, принял от Кондарева бумаги, присел на уголок стола и, читая, по ходу списка задавал вопросы, бегло проставлял против фамилий цифры "1" или "2". Когда очередь дошла до фамилии Строгаль, Кондарев сразу пояснил:

- Один из сыновей живёт отдельно, зажиточный, но наёмным трудом не пользуется.

- Однако отца Строгаля с другим сыном ты представляешь, как кулака первой категории?

- Совершенно верно!

- Ну, и пусть они вместе в эшелоне едут, так или иначе Фёдор Строгаль позже попадёт в третью категорию.

- Как-то не того, воевал Фёдор Строгаль у красных, против создания колхозов слова нигде не сказал, живёт отдельно от отца, получается, что власть вину отца и старшего брата на него переложила.

- Тогда зачем ты его вообще в список включил?

- Чтобы район убедился в том, что я никого и ничего не прячу.

- Хорошо, отца Строгаля и его старшего сына Якова определяем по категории первой, а напротив семьи Фёдора Строгаля я поставлю вопрос.

325

Окончив это занятие, сразу отдал список секретарше, стучавшей тут же на машинке.

- Какие вопросы?

- А как быть с теми списками, которые мы в район ещё в начале декабря привозили?

- А никак, район будет ориентироваться на последние списки. И, скорее всего, на революционную целесообразность. Ну и разнарядку из округа, сам понимаешь, от неё никуда не деться.

Грачёв устало поднялся. Провожая до двери гостя, похвалил:

- Выступление твоё понравилось, вижу, наш район не подведёшь! Когда постановления о раскулачивании будут готовы, нарочным вышлем. И советую, в этом вопросе никому никаких разъяснений не давать. Да, ты больше трёх дней с глаз не пропадай! Посвободней буду - забегу сам. Помни, пора наступает непривычно горячая!

III

По возвращении из Кизляра Фёдор в тот же день заехал к отцу, сгрузил один бочонок с вином и договорился о семейном совете на вечер.

- Пущай все наши поприходят да мелюзгу за собой не тянут, иначе с ними не побалакать.

Фёдор подъехал на семейный совет на санях с Катериной под вечер. Пропустив в комнату перед собой жену со спящим ребёнком на руках, он, ещё не осмотревшись, поздоровался в своей манере - громко и по-хозяйски напористо:

- Здорово, родня! Как живёте-можете?! Чё это вы, как куры на насесте, укуклю- женные сидите в своих кацавейках и платках? Балакать долго будем. Ну-к, раздевайтесь! А то так и не увижу, кто приплод ждёт. Мам, чё, махлы некуда положить?

Бабы, расшевеленные распоряжениями Фёдора, повскакивали с табуреток, рядком уставленных вдоль стены и русской печки, раздеваясь, загомонили. Золовка Краснокутских Парасия, оглаживая на дородной своей фигуре последнюю справу

- кофточку, плеснула украинского колорита в разговор на своём хохлячьем языке.

- Хвёдор - як спычка, усим от ёго жарко.

- А как Катьке жарко бывает, позавидки берут! Вишь, живот разнесло ей от Федькиной жары! - хохотнула жена Якова Анна.

- А я как сердцем чуяла, носочки начала вязать и в сельпо впрок бумазейки на пеленки прикупила, - обрадовалась Дарья Кирилловна.

- Мам, обшиблась Анна, это я душегрейку поддела, а она уже решила, что я на сносях.

- Это дело недолгое, - вставил Яков, защищая жену

- Нашей Верочке полтора года только, куда ещё груднички?!

- Брат, а ты чё сидишь, я к ему в гости пришёл, а он лясы точить! Ставь четверть, бабам - самовар! Али кисель сразу приготовил?

- Скажи хоть, какой нынче праздник? - серьёзно огрызнулся Яков.

- Праздник, балакаешь? - переспросил Фёдор и, подумав, ответил загадочно:

- Поминки - тож праздник.

326

- Какие такие поминки? - неподдельно удивился Яков. - Я в этот день никакого помершего не припоминаю, напомни.

- Напомню, брат, тебе и всем остальным, ну-к, тихо вы, сороки!

Все мгновенно, не столько из-за напускной строгости Фёдора, сколько из-за уважения к нему, замолчали. Дядя по матери Степан Кириллович Краснокутский, опоздав, разделся и на цыпках пробирался на свободное место.

- Да, поминки! - ещё раз громко подтвердил Фёдор. - Только не по ком-либо отдельно, а по нашей всей старой жизни!

На этот раз полыхнул тревожный гомон. Вошёл призадержавшийся у коней Иван Яковлевич и, оббивая с себя шапкой снег, поведал про погоду:

- Пурга зачинается!

Сообщение о ненастье словно усилило загадочные слова Фёдора про поминки прежней жизни. Бабы снова загалдели на все лады. Лишь только Дарья Кирилловна, подхватившаяся при появлении мужа с места, молча принимала у того верхнюю одежду. Иван Яковлевич сел на свободный табурет у входа и выставил валенок. Дарья Кирилловна проворно нагнулась и, кряхтя, стянула его с ноги. После того как справилась со вторым, дала мужу галоши с красным внутренним оклеем.

- Папань, проходи сюда, к столу! - выдвинул из-под стола табуретку Фёдор.

Иван Яковлевич, всунув в галоши ноги, притопнул ими и прошёл на предложенное место.

- Ну, докладывай, Федь, чего выездил, с умным человеком видался. А пословица правду режет: "С кем поведесси..."

Фёдор оглядел всех присутствующих, уловил тишину и заговорил более сдержанно:

- Все знают, должно быть, был я в Кизляре, видал Абрама Львовича. Рассейс- кие события обсудили. Они уже насунулись со всех сторон. Не сегодня, так завтра

- начнётся. Стронут большинство землепашцев с места, другими словами - истребление через переселение.

- Ой, лишенько! Цэ ж за шо? - не выдержала Парасия.

- За шо, за шо! - передразнил её Фёдор. - За то самое! Переплодился народ! Дюже много нас!

- Тю, чёрти чево! - возмутился Иван Яковлевич. - Видать, не шибко умный твой кунак Абрам Львович! Земли вон ишо сколько! Тольки на нашем Ставрополье

- тыщи и тыщи десятин, можно селить мульоны народа. Земля усех прокормить! Только работай на ней, не лодырничай!

- Папань, они там, - Фёдор показал пальцем на потолок, - народ на всей земле считают. А там порядок такой: сколько людей, сколько коров, сколько зверья всякого. Ежель кого-то больше, другие изведутся.

Иван Яковлевич подвигал топырчатыми бровями, словно прожевал мысль, согласно кивнул.

- Вот Абрам Львович говорил мне, что в одно время с нашим царём Александром убили последнего медведя в Европе.

- Иде ж это такая Антропа? - Дарья Кирилловна уставилась удивлённо на Фёдора.

- Оно вам надо, мам?

327

- А у тебя язык стешется, ежель матери ответишь? - строго поддержал жену Иван Яковлевич.

Фёдор спорить не стал и пояснил:

- Там, иде германцы, французы и прочие не наши народы проживают. У их раньше медведи водились, а теперь там этот зверь выжить больше не могёть, бо народу шибко много, один на одном.

- Ну и пущай бы там, у себя, и сничтожались! Чё они к нам лезуть? - вставил молчавший до этого племянник Краснокутских Андрей Шпигун.

- Сничтожение везде идёт, а народ плодится быстрее мух. Но с мухами простее, холода вдарили - и нету их, и ежели какая в тепле останется - и та в диво!

- А во, гля, живая к печке полетела, вон - на грубе сидить, одну и убивать не хочется, - завертелся на табуретке Андрей, указывая на муху.

Присутствующие рассмеялись и загомонили.

- Чё ж советует? - прервал смех хозяин дома.

- В город податься!

- А там заварухи не будет какой?

- Такой не будет. Но там политика народ межует, "воронки'" кажную ночь таскают людей и лагеря ими заполняют.

Дарья Кирилловна перекрестилась. Её муж принялся рассуждать вслух:

- А за какие такие дела народ в лагеря? Воры али разбойники, да-к тем как раз там и место.

- Нет, папань, то уголовники, а тех, которых за слова цапают, те - политические, не то сказал, и ты уже политический. Ноне молчание - золото. Кто более молчит, у того и проба его поболее высоким числом.

- Выходит, немому Биреке в эти времена удобнее других? - вставил Андрей Шпигун.

- Верно, немому политику не пришьют, - поддержала мужа Настёна.

- "Поживём - побачим", - говорят слепые, - осадил оптимизм Иван Яковлевич.

Он глянул на Фёдора. Тот расценил это, как разрешение продолжать рассказ.

- Хоть время и покажет, что будет на самом деле, я уже сегодня наказываю всем, без исключения, всё, чево меж нами где, когда слышите, в себе несите, не выпуская до первой уборной. Сходили в уборную, и всё забыли! Советует Абрам Львович, если в город не станем перебираться, то в колхоз вступить должны одними из первых. Можно, как он сказал, продать худобу, да время, говорит, вы уже упустили, цены так упали, что лучше в колхоз отдать.

- Никому я граммульки своего не отдам! - подскочив с места, вскипел Яков и заходил по комнате. - Я своим горбом, вот этим горбом, - он похлопал себя по загривку, - наживал, и так просто, за спасибо живёшь, отдать?! Мы в колхоз коней, быков приведём, а такие, как Слюпа, - вошь на аркане да едаков кучу?!

- Ты садись и не горячись, братка! Я у тебя не отбираю.

Усаживаясь на место, Яков добавил:

- Отдать своё без драки только дурак может.

- Дурак отдаст, да живой останется, а умного хлопнут в Горькой балке, и также всё заберут! - горячо и убедительно возразил Фёдор.

328

Поднялся гомон. Не слушая друг друга, каждый, стараясь перекричать собеседников, доказывал своё.

- Тихо, тихо всем! - безуспешно призывал к тишине Фёдор галдевших, но спорщики его не слышали.

Тут Иван Яковлевич, видя тщетность Фёдоровых потуг, громко хлопнул ладонью по столу и рявкнул:

- Цыц! Всем вам сказал!

В десятилинейной лампе сердечко пламени испуганно сжалось, судорожно задрожало, но, ухватив воздуха, снова вспыхнуло с прежней силой.

- Шумом совет не делается, этому учу вас не впервой. Я Федьке и его кунаку верю. Кой в каких сёлах постановление о выселении уже на руки самым зажиточным хозяевам выдали. Дело сурьезное. Но гамом умного слова не услышим. Раскиньте умом дома, посоветуйтесь, а тада ищё раз соберёмся мужской частью. А теперь, мать, накрывай на стол, и поужинаем.

Фёдор поднялся, потянув мягко брата за рукав.

- Яш, в сенцах бочонок с вином, Абрам Львович прислал, пойдём, наточим баклагу да выпьем за его здоровье.

Лёгкая на подъём Дарья Кирилловна уже хлопотала у припечка. Орудуя рогачами, отдавала указания снохам. Мужчины передвинули стол на середину комнаты, и каждый, придвигая к нему свой табурет, садился вокруг. Стол, покрытый льняной, праздничной скатертью, в какие-то минуты был уставлен закусками. Появилась четверть с самогоном и оплетённая лозняком баклага с вином. От самогона все отказались, решив отведать вина. Вино оказалось на редкость очень вкусное, но и пьяное. После первого же стакана гвалт за столом стоял неописуемый. Все призывы хозяина к порядку были бесполезны. Утихали на минуту-другую и снова говорили все одновременно.

Ужин для Фёдора прошёл в спорах с Яковом.

- Ты, Федь, ишо мало хребет свой гнул. Жеребцы тебе, считай, с неба упали. А я всякую животину свою, весь инвентарь кровавыми мозолями да с мокрой от пота рубахой наживал. - Он опустил голову и как-то отрешённо добавил: - Не просто всё это взять и отдать.

- У их сила, братка, плетью лемех не только не перешибёшь, но даже и не погнёшь!

Хоть Яков под конец застолья более не выкрикивал свои доводы насчёт праведно заработанного им добра, всё же Фёдор внутренне чувствовал - брата не убедил. И по всему видно было, тот что-то задумал.

Фёдор, недовольный собой, вернулся с Катериной и младшей доченькой Верочкой на хутор за полночь. Проезжая мимо, видели - в правлении ещё горел свет.

IV

Через три дня, когда снежная буря улеглась, Фёдор на одноконных санках наведался к родителям. Во дворе никого не было. Прошёл в дом. В хате застал плачущую мать.

329

- Мам, вы чево это? Шо стряслось?

- Ой, Феденька! Яшка наш чево удумал! На след день взял деньги и в буран верхи подался в станицу. Купил там у ковой-то ружо. Вчера до ночи с патронами сидел. "Эт, - гутарит, - привес к моему хозяйству, пущай идуть скорей забирать, пока не передумал".

- Совсем у Яшки ум за разум зашёл.

- Чует моё сердце: беду купил Яшенька на свою голову

В окне мелькнули тени.

- Идуть с отцом. Отговори его, Феденька, проклятое ружо в прорубь снести.

- Я, мам, ему свои мозги не вставлю, он упрямый, как клешнястый наш бык.

В сенцах затопали, обивая снег.

- И всё ж, Феденька, укажи ему дорогу. Чую, заблудился наш Яша.

Распахнулась дверь. В её проёме - впереди отца - Яков.

- Мои кости моете? - вместо приветствия сказал он, входя.

- Твои. Здравствуй, братка! - Фёдор подал руку брату. Потом - отцу. Принял у брата шапку с рукавицами. - Насчёт купленного ствола балакали.

- Как вы там, на хуторе, сынок? - продолжал отряхивать с шапки снег Иван Яковлевич.

- Ничё, папаня, слава Богу, пока не занесло, только курятник пришлось откапывать, - Фёдор помог отцу раздеться.

Яков, пройдя к столу, сел и разговором вернулся к купленной одностволке.

- Ствол, братка, я купил для острастки, я его без утайки вёз. Активу голопузому, как есть, должно быть, передали. Вот и пущай знают, как оно может обернуться.

- Ты, Яш, думаешь, средь их дураков нету? Так тебе все разом и откажутся от дармового добра.

- Мож, кто и подумает запрежде, чем ко мне соваться.

- Ишо хужей, Яш. Сообчат в район, нагонят солдат. Их руками всё перевернут, пока твой ствол не сыщут. Вспомяни Волошиных и Бочковых. Тольки бумажки в мурло Кондареву кинули, и по сих пор никто не добьётся, где старые и чево с ними, живы ли?

- Сынок, Яша, а ведь прав Фёдор, - вмешался отец, - чево той пукалкой сделаешь. Ну, Слюпа не придёт кулачить, так другие заберуть. Корецкий, Ялов, да мало ли голодных ртов на чужой каравай.

- Яшенька, прошу тебя, послухай отца с братом, - подключилась к уговорам Дарья Кирилловна, - нас, стариков, хоть пожалей.

- Ну, будя, мамань, ишо слёз нам не хватало, - виновато поднялся и обнял мать Яков.

Фёдору стало неловко. Отчитывать старшего брата за слёзы матери означало

- разругаться с ним окончательно в самый неподходящий момент. Он встал, хотел сообщить, что приезжал обсудить вопрос, когда резать второго кабана, но понял - сегодня это не самый главный вопрос, крякнул для порядка и заговорил о другом.

- Однако я поеду, ишо в контору должен забежать, свериться по налогам. По нашим расчётам, мы всё сполнили, а вчера передают - ишо два пуда пшеницы должон довезти. А я ишо под Покров их сдал. Так что поеду я. - И уже выходя из двери, заметил: - А ты, братка, не дури, мы плохого тебе не насоветуем.

330

- Погодь, сынок, мы ноне две ярки зарезали, тушку одну возьми себе. Решили, коль заберут добро, до той поры хоть досыта кормиться.

- Спасибо, папань, у нас ишо мясо с кабана есть.

- Сыночек, Феденька, не забижай отца, вот и Яша непротив.

- Бери, Федь, не обеднеем, детей досыта корми. Нас сничтожат, так они фамилию нашу дальше понесут.

- Типун тебе на язык! Сничтожут?! На то у нас головы есть. Мозги, братка, оружие посильнее твово ствола. Выкинь его к чёрту!

...В сельсовете Фёдор столкнулся с Кондаревым.

- Здравствуйте, Аким Платонович!

- Здравствуй, Фёдор! Ты по какому вопросу? Не в коммуну ли записываться?

- подзужно поинтересовался председатель сельсовета, прекрасно помня, что тот уже внесён в списки на раскулачивание.

- Я давно насчёт вступления в коллектив решил. Сообча, как не крути, хозяйствовать легче.

Кондарев удивлённо выкатил глаза, но, вспомнив разговор с Грачёвым, обрадовался.

- Решение твоё вовремя.

- И опять же, такая линия власти, а я за неё, как вам известно, воевал.

Фёдор врал. Хотя он и был у красных, но это вовсе не означает, что за эту власть

он шёл воевать по идейному убеждению. У него вообще не было ни малейшего желания ходить в бой за какую-либо власть: хоть за белых, хоть за красных, хоть за зелёных, хоть за Махно. Сулить райскую жизнь всякая власть умела. На деле же военная судьба сама, без его желания или нежелания, определяла, где ему и за кого подставляться под пули. Она лишь в самом начале службы была к нему улыбчивой да ласковой. После происшествия на охоте Фёдора перевели в охрану штаба пехотного корпуса, расквартированного в Батуми. Он уже был Георгиевским кавалером, стоял "на часах" внутри помещения, как солдаты меж собой говорили, стоял "в тепле". Фёдору казалось, что в его службе теперь каждый ветер будет попутным.

Но в 1916 году их корпус внезапно передислоцировали под Харьков. Тяжеленные штабные ящики и сейфы с документами запомнились Фёдору на всю жизнь. При погрузке в спешке они чуть не сделали его калекой. Фёдор по своему характеру лез в самое пекло трудностей. Когда грузили массивный сейф, одна из двух досок, по которым его затаскивали на подводу, сломалась, и махина, качнувшись, стала валиться на обступивших его солдат. Грузчики в панике шарахнулись, а двое, поскользнувшись, упали. Фёдор стремглав кинулся к сейфу, подхватил его и со всей мочи, до дрожи во всём теле, удерживал махину, пока не выскочили оказавшиеся под ним солдаты. А когда Фёдор отскочил в сторону и сам, то сразу почувствовал острую боль в паху. В лазарете, раздевшись, ахнул - грыжа с кулак величиной синела мертвенной сливой внизу живота с левой стороны. Её вправили, лечили какими-то микстурами и уже готовили больного к выписке, как внезапно тот лазарет захватили махновцы. Пленных (а их по перекличке насчитывалось около четырёхсот) на другой день построили на площади села. Пленные лениво перебрасывались друг с другом словами. Вдруг всё замерло. Из дверей штаба вышел сам батька Махно с ординарцем. Он торопливо направился к пленным. Подошёл к Фёдору Строгалю, вытянувшемуся по

331

струнке на левом фланге. Махно, увидев Георгиевский крест на его гимнастерке, остановился и спросил: "Герой, пойдёшь ко мне служить?" - "Пойду!" - не раздумывая, выпалил Фёдор. Махно без промедления замахнулся рукой, будто намерился наотмашь врезать тому по лицу, - Фёдор от испуга резко отстранился. "Серун - не нужен! И только!" - под смех окружения отказался батька от такого героя и пошёл дальше. Оконфуженный Фёдор сгорал от стыда. Человек через десять во второй шеренге стоял верзила, головы на три выше низкорослого рябого батьки. Процедура повторилась. Только верзила уворачиваться не стал, а позволил батьке ударить себя по сопатке. Отобрав таким своеобразным способом пополнение из двадцати человек для своей армии, Махно, глянув на оставшуюся толпу, взмахом руки повелел: "Остальных - в яр, на распыл, и только!"

По дороге к яру случился, к счастью Фёдора и многих пленных, налёт красных. Заслышав нараставшую от леса стрельбу, он сразу упал в какую-то канавку и благодаря этому уцелел. Махновцы из пулемётов ударили по пленным. Фёдор вжался всеми частичками своего тела в землю, каждой клеточкой испытал неподдельный ужас, когда рядом с головой в сырой грунт воткнулось несколько шипящих пуль.

.После этой короткой перестрелки махновцы отступили, а выживших отконвоировали в расположение красных. Там Фёдор давал объяснения их контрразведчикам, в перерывах между допросами слушал пропагандистские лекции комиссаров. С чем-то внутренне соглашался, с чем-то, переживая, сам с собой спорил. Но особо по душе были слова о сохранении гармонии на Земле, о бережном отношении к природе.

Недолго был он слушателем большевистских пламенных речей. Внезапный бой и снова плен. На этот раз Фёдор попал к белым, где уже более строго напомнили о присяге, о вере в Бога и царя. С белыми, терпевшими поражение за поражением, дошёл до Крыма. При отступлении от перенапряжения его грыжа частенько выскакивала. Он уже сам научился её вправлять. Только в деревне Раздольной, куда докатилась и стала на постой его рота, грыжа через неделю отдыха перестала его мучить. Месяц безделья, и рота вошла в стадию разброда и шатания. Ни построений, ни тревог. Такое ощущение, что высокие военачальники просто потеряли роту. Каждый солдат устраивался, как мог.

Строгаль стоял на постое у стариков, живших на отшибе, один. Никто из его сослуживцев из-за отдалённости двора от деревушки не пожелал расквартировываться там вместе с Фёдором. Соскучившийся по крестьянской работе, он без всякой корысти, добровольно навязался хозяевам помогать по дому. Нарубил им дров зимы на три, перекрыл камышом базы, вычистил колодец, подправил изгородь и, в охотку, ежедневно ухаживал за скотиной. Старики не могли нарадоваться своим постояльцем. Делились с ним последним куском. И вот однажды старик, оторвав Фёдора от дел, спросил его с дальним прицелом задумки: "Не надоило тоби воевать? По дому, бачу, дужэ соскучився! Давай, сынок, я тоби подсоблю до дому воз- вернуться". "А получится?" - "Довжно получиться, как ваши будут уходить, схо- ваю я тэбэ". Видимо, старик был вездесущим, так как вскорости, действительно, рота ушла, а красные почти без боя заняли деревню. Фёдор Строгаль в период смены власти несколько суток отсиживался на чердаке дома. Хозяин называл чердак "горищем". Днём, таясь, приносил тому еду. Даже в туалет разрешал ходить Фёдору только по ночам. Для малой нужды дал Фёдору старый чугунок со сколом.

332

Дед оказался не таким уж простоватеньким, а намного мудрее. Через несколько дней он был уже на короткой ноге с красным комиссаром - местной временной властью. Потихоньку выведал у того, как поступают с пленными, которые "ранее служили в "беляках", зверств народу нэ чинылы и сами от билых дали дёру". Только после того, как понял из ответов, что Фёдору ничего не грозит, старик привёл его к знакомому комиссару. Часа два выслушивал комиссар строгалевскую исповедь, задавал самые неожиданные вопросы и, убедившись, что тот говорит правду определил Фёдора служить истопником. А через две недели, после короткой проверки, выдал справку, как демобилизованному из рядов Красной Армии. Теперь Фёдор Строгаль на основании той справки и заявлял себя перед Кондаревым полноправным борцом за Советскую власть. Ведь о справке той знали чуть ли не полсела. Да и местные власти не только крутили её в руках, рассматривая на свет, но кое-кто кое-куда даже направлял запрос, и полученный ответ отверг все сомнения напрочь, сделав из Фёдора чуть ли не красного героя. Сам же Фёдор, осознавая момент случая, любил повторять: "Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек!" Поэтому приучал своих домашних к бережному отношению к документам. Зная, что заявление в колхоз может, как он выражался, "важить" в его жизни очень много, охотно откликнулся на предложение Кондарева влиться в коммуну:

- Я готов вступать хоть сёдня.

- Вовремя, вовремя.

- Ну, дак, чево тянуть, зараз входим и пишем заявление!

В кабинете председатель суетился, подходили на заседание члены Совета Бедноты и, здороваясь, рассаживались на лавки.

- Вот тебе бумага, карандаш химический, ты его слюни. Мы ещё не знаем, сохранится ли у нас коммуна, но, скорее всего, образуем колхоз. Пока заявление напишешь в коммуну. Форма такая: собранию коммуны "Вольное житьё", - продолжал диктовать Кондарев, - села Соломенское от гражданина, можно сократить

- на "гр." Строгаля. Да, кстати, фамилия твоя склоняется?

- А кто его знает?

- Советская власть всё склоняет! На то она и власть, чтоб гнуть и выгинать! Пиши - Строгаля Фёдора Ивановича.

- Я - Григорьевич!

- Как Григорьевич? Отца-то Иваном Яковлевичем зовут?! Али чего путаю?

- Он мне приёмный отец, а по-настоящему, так он мне дядька родной.

- Выходит, ты сирота? Тогда это меняет весь поворот дела. Подписывайся.

- Готово.

- Давай сюда, мы твоё заявление в райсовет отправим.

- Я ишо хотел насчёт налога свериться. Вроде бы, я всё положенное сдал?! А переказывали, ишо два пуда пшеницы.

- Ты скажи, есть у тебя ещё пшеница?

- Есть, семенная. Пудов тридцать. Мож, чуть более.

- Ну и вези её в сельсоветовский амбар! Раз решился с душой в коллективе жить - вези, всё одно и так до кучи свозить будем! Днём раньше, днём позже - разницы большой нет!

- Ежель раньше, так можно и перевыполнением засчитать?

333

- Прав, Фёдор Ив... Григорьевич, будет тебе засчитано перевыполнением. Твёрдозада'нцем сразу станешь!

- А это шо означает?

- Надёжность. Словом, человек, на которого можно положиться. Так как, не подкачаешь?

- Об чём балакать, Аким Платоныч. Выполню!

- Ну, счастливо! - и Кондарев с радостью, демонстративно, при присутствующих пожал руку Фёдора.

V

Из очередной поездки в район соломенское начальство вернулось с новыми должностями. Кондарева секретарь райкома партии ещё до общего собрания в селе назначил председателем будущего колхоза. Так и объявил:

- Ты отныне - председатель создаваемого у вас в селе колхоза.

- Дык, мы ещё общее собрание не проводили, Пётр Сергеевич.

- Бумаги как написать, вам подскажут, - махнул Матвеев рукой, - а ты, товарищ Ялов, возвращаешься к исполнению обязанностей председателя сельского Совета. Хозяйственные дела у тебя пока не получаются. Бумажные формальности

- потом. Сегодня же объявите это решение райкома на заседании правления колхоза, такое, как я понимаю, у вас имеется?

- Имеется, Пётр Сергеевич.

- А Гонтаря Юрия Афанасьевича мы у вас забираем на повышение. Теперь, что касается партийной власти, - Матвеев с любовью и отеческой заботой посмотрел на Вайцеховича, - она остаётся на месте нерушимым оплотом, сплачивающим ряды управленцев. Всё понятно?

- Так точно, Пётр Сергеевич.

- Вот и отлично, отправляйтесь на место. И работайте, работайте, работайте! Начинайте не с организации колхоза, а с того, что, в первую очередь, уберите из села отъявленных, матёрых кулаков. Поэтому список переработайте в свете очерёдности раскулачивания. Дальше само пойдёт легче.

.Кондарев, подготовив новые списки, отправился в райком на санях, запряжённых парой пегих общественных коней, оставшихся после развала коммуны.

...Председатель райсовета Грачёв после приветствия принял от Кондарева бумаги и, взглянув на них, возмутился:

- Что это вы своими Строгалями по райкому наносите демагогические удары? Один за Полину Строгаль ходатайствует, мол, сирота, живёт работницей у эксплуататора дядьки, теперь вот ты, после Ялова, за Фёдора просишь. Он что, отдельно от старых живёт?

- Да, отдельно, на хуторе.

- Хутора будут ликвидированы, они вредят урбанизации.

- Я, извиняюсь, недопонял, - растерялся Кондарев.

- Ну, это, как бы, помеха коллективности, люди должны вместе жить и работать, а не по отдельности. Чем больше людей проживает вместе, тем больше их

334

потребности удовлетворяются. Теперь ясно, что означает урбанизация? Поэтому и Столыпина Петьку убрали с его хуторской системой.

- Да, понял, Леонид Юрьевич. Вы доходчиво поясняете. Так как же быть со Строгалем? Гражданскую кончил в красных. Вот справка. И опять же, сверх самообложения ещё шестнадцать пудов пшеницы в общественный фонд ссыпал. Видно, что Строгаль идейный человек. Недавно узнал, оказал помощь чужим сиротам мешком пшеницы.

- Коли так, да ещё и то, что он отдельно от дядьки живёт, в акт раскулачивания его не включаем, и дай ему настоящее дело - хорошие кадры нам нужны. А вот в отношении девушки, его сестры, помочь не могу, она живёт у приёмных родителей, хотя отчество не сходится, прямо чехарда какая-то, но всё же это одна семья. Да и времени, чтоб разбираться, уже нет. В район прибыл отряд ОГПУ. Через несколько дней будут поданы под высылку вагоны. Жди команду. Пока. Некогда. Совещание с представителями военструктур.

Грачёв видел, что Кондарев не понял и этого, но объяснять не стал, а только пожал руку и погрузился в недочитанный документ. По дороге в Соломенское Кондарев раздумывал, куда бы определить Фёдора Строгаля, чтобы тот смог себя проявить, как потребовал предрайисполкома, и под конец недолгого раздумья решил поставить его завхозом всего колхоза. "Хозяйственник туда нужен с деловой жилкой, как он".

VI

После написания заявления в колхоз, Фёдор отправился домой на хутор. По дороге почувствовал, что вылезла грыжа. Несколько раз пытался её заправить, но шишка выпирала наружу вновь и вновь. Фёдору стало худо: нестерпимо разболелся бок, голову окутало жаром. Дома он даже не стал выпрягать лошадь, а поручил это встретившему его сыну. Сам же скорее отравился в дом. Катерине, вышедшей навстречу, объявил:

- Заболел твой хозяин.

С помощью жены Фёдор разделся и лёг в постель.

На следующий день улучшения здоровья не наступило, а наоборот, стало хуже. Он стал бредить. Катерина послала за бабкой Перетрушихой на санях Анатолия. Тот долго не возвращался. Катерина, волнуясь, подходила к окошку, дышала на узорчатое от мороза стекло, оттирала прозрачное пятно и через него вглядывалась в белую неоглядную, бесконечную и пустую степь. Не задерживаясь долго у окна, торопилась к метавшемуся на постели мужу, прикладывала ему на лоб смоченную в уксусе чистую утирку. Фёдор на время затихал, проваливаясь в сон, но вдруг внезапно начинал бормотать, отдавать команды, призывал что-то поддержать, однако, успокоившись открывал глаза, узнавал жену и, отыскав её руку, тащил её к низу своего живота, словно показывал тем на причину своей болезни. Катерина и сама время от времени смотрела на посиневшую грыжу, выпиравшую из паха так отчётливо, что казалось, скоро отвалится.

Перетрушиха, недавно зазвавшая в гости свои сто лет, приехала закутанной в три шали. Раскулёмываясь из одежд, она оправдывалась:

335

- Задержались из-за моего тёплого одевания. Я лучше перегреюсь, чем перемёрзну. Саму-то лечить некому. Иде грыжный страдалец?

Знахарка усиленно потирала, разогревая, потемневшие и высохшие от работы и старости руки. К спящему больному не торопилась. Осмотревшись, подошла к кровати.

- Сыми с яво одеяло! Ишь, как напёрло! Мышцами защамило. Закрывай его опять-таки, ишо тулупом сверху кутай. А мяне давай горячей водицы. Чаевничать будем! - с усмешкой распоряжалась бабка. Но, увидев, что Катерина и на самом деле собирает на стол, возмутилась: - Полкружки кипятка, бязтолковая.

Она развязала привезённый с собою узелок и, улыбаясь удивительно ровными и не по годам белыми зубами, достала бутылку с настойкой. Ложкой отмерила нужную порцию, смешивая содержимое с кипятком.

Покручивая кружку левой рукой, правой - под образами осыпала её крестами, нашептывая молитву. Закончила громко:

- Аминь! Теперь буди больного! Григорич, будя спать! Испей лекарство!

- Здравствуй, Анисимовна, без тебя умереть не удаётся.

- Рано засобирался, ещё на этом свете помучься. Щас мы тебя подымим, но ты не напрягайся дюже.

Вдвоём с Катериной они приподняли Фёдора, дав ему лекарство. Он, почти не осознавая происходящего, покорно выпил сплошную горечь и сразу устало опустил голову на подушку.

- Пущай четвяртинку часа отляжится! - Продолжала старуха тереть руки друг о дружку. Из смежной комнаты выглядывали дети.

- Не мешайтесь! - шумнула на них Катерина.

- Вот теперя время.

Старуха по-хозяйски откинула с Фёдора одеяло, приспустив кальсоны, принялась вправлять грыжу. Перед тем как заученным приёмом, будто в карман, запихнуть в пах синюшный выступ, Перетрушиха вокруг сливы величиной с кулак долго разогревала мышцы. Одно усилие - больной взвизгнул от боли, и грыжа исчезла. Только на её месте подрагивал живот. Принесённой микстурой интенсивно стала натирать больное место. Через пять минут Фёдор уже наблюдал за происходящим ясными глазами.

- Гляди сюда, Катька, по такому холоду ня смогу кажный день ездить. Сама лячить буш.

- Анисимовна, и пить это давать тоже? - как прилежная ученица выспрашивала Катерина.

- А как жеш! Всякий орган лечится со всех сторон: изнутри - питьём, снаружи

- втиранием, а дух - молитвой! Натирание сначала делай повдоль мышцов, посля

- поперёк, а заканчивать будешь кругами, по водовороту водицы и крути рукой скоро, будя польза! И горло пущай полощет - запах больной изо рта.

На этом лекарша учёбу Катерины закончила, укутала плотно Фёдора и стала одеваться.

- На сяреду, Катька, ишо санки за мной пришлёшь!

Фёдор после отъезда бабки Перетрушихи поел тыквенной каши и уснул. Приснились ему Кавказские горы, как живые существа. Они венчали молодую гору,

336

надевая на её чело бриллиантовую корону изо льда. Шум во дворе разбудил его. Вошла расстроенная Катерина.

- Собиральщики чужого добра приехали.

- Кто такие?

- Слюпа и ищё с ним человек шесть. Говорят, от сельсовета приказ: букарь, веялку и всё остальное забирать. У Волошиных и Бочковых хоздворы будущих колхозов поделали. Туда всё свозят.

- Двор Бочковых Кондарев грозился нам отдать.

- Не знаю, может, забыл?

- Навряд ли. Букарь, веялку и всё остальное отдавай. Да, там в кармане у меня бумага о сдаче пшеницы сверх самообложения, передай Кондареву через Слюпу. И пускай напомнит ему, шо я добровольно в колхоз вступил, а то прибыли будто на раскулачивание. Пусть скажут, поправлюсь, сам остальное свезу.

Катерина вышла во двор. Букет неустанно заливался лаем на грузчиков, ладивших на сани сельхозорудия. Стоял людской гомон. В него на короткое время вплелся санный скрип под окном. Хлопнула дверь. Катерина, раздеваясь, рассказывала:

- Был Гонтарь с ими. Кланялся тебе, желал выздоравливать. Им и документ передала. Сказал, службу в церкви сельсовет прикрыл навсегда.

Фёдор вспомнил, как Ялов ещё на Рождество при нём объявил отцу Илье: "Последние твои службы, отец, и лавочку твою, как сам понимаешь, Советская власть закрывает! На церковных куполах Азия прижилась, а мы путь держим на Европу, так что, сам понимаешь, дорожки наши - в разные стороны!"

- Завтра, - продолжала пересказывать Катерина услышанное от Слюпы, - кто- нибудь за столами и лавками приедет - в церкви школу просторную делают, хрест уже свалили.

.Кондарев, получив от Гонтаря переданную ему Строгальщей накладную, почувствовал себя неловко. Обещание, данное Фёдору, о предоставлении ему дома Бочковых, не выполнил.

- Ну, завтра сам к нему заеду и объясню, что и почему, - успокоился председатель подвернувшейся мыслью.

На следующий день Кондарев отдал распоряжение свозить в волошинский двор весь сельхозинвентарь от хозяев, вступивших в колхоз, а сам поехал на Андреевский хутор.

Фёдор уже почти оправился от болезни. С помощью детей, а чаще - жены, одевался, всовывал ноги в лёгкие валенки и прохаживался по комнатам. Сегодня он проснулся раньше всех. Солнце только поднималось. Рассеивая туман, оно стало пригревать. Мёрзлые шибки окон, просветляясь сверху, оттаивали. На подоконниках копились озерки талой воды, в которых лежали концы узких тряпочек, намощенных к раме. Поднялась Катерина. Она обняла мужа сзади, прижалась, но, увидев, как он пересовывает тряпочки, спохватилась.

- Я сейчас протру.

Затевалась навести порядок за минуту, а растянулось на полчаса. Пока сняла с подоконников цветы, промокнула воду, перестирала тряпочки да повозилась с цветами, время пробежало. Побудила детей. Фёдор вместе с ними умылся, потом выбрился и стал полоскать горло. Толик, собиравшийся в школу, пошутил:

337

- Утром скворушка-папанька горошину в горле катал.

Дочка Тоня подхватила шутку брата:

- Папань, ты у нас скворушка, да?!

- А вы птенцы тогда, скорей, мамка ждёт вас.

Проводив с Катериной детей, Фёдор решил осмотреть хозяйство. Когда он был уже одет, услышал, как вдруг всполошились собаки. Фёдор выглянул в окно, но через узорную наледь на стекле не узнал, кто подъехал. Отметил про себя - подъехали двое саней, и во двор прошло пять человек. Голоса у крыльца. Кто-то спрашивал у Катерины хозяина.

- Сколько ж ему болеть? Готовь тады ножик... да размером побольше, дорежем, шоб мясо не пропало! - распознал он голос Репало Гришки.

- Веди, хозяйка, к члену колхоза и завхозу одновременно, - требовал другой голос, схожий с кондаревским.

- Аким Платоныч! О, вот так гости! Доброго здоровьичка! - пошёл Фёдор к распахнувшейся двери.

- Здравствуй, Фёдор Григорьевич! Не время болеть, великие дела зачинаются,

- сдержанно приветствовал Кондарев хозяина.

Но продолжение разговора прервал Гришка Репало:

- Привет, больной. А я у твоей Катьки самый большой ножик прошу! Чтоб тебя дорезать! - отодвинул на время он председателя.

- Тогда уж лучше топор, - в тон ему отреагировал хозяин, пропуская гостей в комнату. - Проходьте! Садитесь! Дела идут на поправку, по хате уже бегаю.

- Ну, Фёдор Григорьевич, у нас разные собчения тебе, с каких зачинать? - хитро улыбнулся Кондарев.

- С какого начнёте, то и будет, - не принял Фёдор шуточного тона председателя, зная, что надвигающиеся времена хорошего вообще не сулят.

- Так, да-к так. Попервах, доложу что ты со своей семьёй - члены колхоза. Постановление о раскулачивании тебя ликвидировано. Второе, ты назначаешься моим приказом завхозом нашего заново образованного коллективного хозяйства "Верный путь". С чем тебя и поздравляю! Теперь дела посурьёзнее, поскольку постановление всё же было, часть инвентаря у тебя уже реквизировано, а указание сверху поступило - не возвращать ничего, поэтому дело надо довести до конца. Твоё имущество впишем, как бы добровольный твой пай при вступлении в колхоз. Сейчас возьмём зерно, какое у тебя имеется, и для школы, мы её в срочном порядке расширяем, нужны столы и лавки. Слюпа прошлый раз под навесом у тебя их видал.

- Глазастый! - отметил Фёдор.

- Да и, как тебе известно, хутора будут ликвидироваться.

- Это ж отчего?

- Народу они несут вред!

- Мы с Катериной, - та стояла у порога, горестно скрестив на переднике руки,

- не приметили вреда.

- Фёдор Григорьевич, я знаю, шо гутарю, - улбанизация! И линия партии такая - сравнять их с землёй.

- А нам же куда?

- Наверное, придётся тебе перебраться обратно с хутора в Соломенку.

338

- Двор Бочковых, как я понял, мне уже не видать.

- Да, картина несколько изменилась. Но тебе что-нибудь подыщем не хуже, может, даже дом твоих родителей тебе отдадим.

- Теперь, Аким Платоныч, насчёт сничтожения хуторов. Если глянуть на это по-хозяйски, то проку от ломки не получим никакого. А если, не ломая ничего, переселить людей опять в Соломенку, а на хуторах летние станы поделать. Тут ведь и семенной фонд от непогоды есть где укрыть, и стряпухам места предостаточно, кашеварь в любой хате, и, опять же, самое главное - молотить будем фактически в поле. Зачем нам все копны на село таскать? Здесь почти в каждом дворе повети1 имеются.

- Молодцом! Ценю! Вижу, не ошибся! Завтра же в районе твою идею доложу

- подхватился с места и заходил по хате председатель колхоза.

- Катька, помни, умной голове полагается адъютант. Вишь, какой мужик твой головастый, - вставил искренне обрадованный Репало.

- Мож, позавтракаете? - спросила Катерина.

- Нет - нет, люди ждут. Пошли, хозяйка, покажи амбар.

- Отдавай, Кать, всё, только овса лошадям с мешок оставь. Верно, Аким Платоныч? Кони, считай, колхозные и голодом морить их не имею права?!

- Это верно. Хорошо подсказал, а то мы зерно почти у всех подчистую выгребаем, ведь худоба пока ишо у хозяев остаётся. Передохнут же! Тебе, Фёдор Григорьевич, три дня, от силы - неделю, болеть и к должности приступай. Ну, пошли, - у порога он задержался. - Идите, я щас, - обратился он к Репало и Катерине и лишь после того, как убедился, что те вышли, зашептал Фёдору: - На субботу - эшелон, на нём и твоих стариков вышлют. ОГПУ уже в Воронцовке, к нам, в Соломенку, четырех милиционеров прислали. Смекай! Я тебе ничего не говорил!

- Ни слова! - заверил Фёдор. - Только я прошу вас, Аким Платоныч, не привлекайте меня у людей имущество изымать.

- Чего, кишка тонка? - хихикнул Кондарев надменно.

- Тонюсенькая, сразу порвётся от сочувствия.

- Тогда продолжай болеть.

- Договорились. Спасибо, Аким Платоныч.

- Спасибом не отделаешься, - подмигнув, вернулся к порогу и распахнул дверь. В морозных парах самодовольства растаяла ухмылка председателя.

VII

Новость об эшелоне не давала покоя Фёдору. Гонимый нетерпением поскорее сообщить эту весть своим, он, одевшись в дорогу, с нетерпением дожидался, когда же, наконец, конфисканты покинут его двор. Сразу после их отъезда верхом отправился к родителям. Иван Яковлевич, возившийся по хозяйству во дворе, очень обрадовался.

- Федя, ты куда запропастился? - вместо приветствия он вопросом встретил подъехавшего и поздоровавшегося сына.

1 Поветь - помещение под навесом на крестьянском дворе.

339

- Прихворал было, батя.

- А сейчас как ты?

- Очухался. Важную новость привёз.

- О выселении?

- Угу. В субботу эшелон. С ним и вас отправят.

- Куда ж это? - словно пришибленный, в одно мгновение сникнув и став даже заметно ниже ростом, робко поднял Иван Яковлевич на сына глаза.

- Вызнать точно не удалось. Кудай-т за Волгу. Похоже - в Сибирь.

- Должно быть, так, - запашно дыша, топтался отец на месте. - За Волгу паровозом бы не повезли, на подводах али на санях погнали б. Раз истребление, то уж верно

- в Сибирь. Пошли в хату. Там зараз свои сошлись, из чужих - только Вергун.

Обстучав снег, вошли в хату.

- Живы-здоровы! - бодро поздоровался Фёдор, стоя за отцом.

- Слава Богу! - отозвались все, кроме старика Вергуна.

- Чё не здоровкаешься, дядя Яким? Аль дорогу тебе где не там перешёл?

- Ты не мне, сам себе перешёл! Да тебе я не судья, у тебя отец да матка есть. Некогда мне, пошёл я, Иван Яковлевич, - засуетился Вергун, донёсший родителям, что Фёдор добровольно сдал сверх обложения ещё двадцать пудов жита.

- Погодь час, родня, Фёдор новость каку привёз, в субботу - свисток паровоза, и мы ту-ту - в Сибирь. Ты готов?

- Федь, неужель правда? - испугался не на шутку Вергун. Руки его шаловливо забегали по пиджаку, потом вынули утирку и принялись её теребить. - Ты, Федюн- чик, поподробнее. И что ж, моё семейство тоже?

- Тоже - тоже, колхозный двор на месте вашего хозяйства встанет.

- Вот и кукнуло. А я всё не верил. Я кой-чево успел продать, деньги, какие выручил, перевёл в золотишко. Могло б в земле остаться. Феденька, а обыскивать не будут?

- Могут и обыскать. Счас всё могут,- медленно раздевался Фёдор.

- Ну, я побёг. Спасибо за предупреждение. - Вергун суетливо совал утирку в карман брюк и никак не мог попасть в него рукой.

- Я помогу, дядя Яким, вот твой тулуп, давай руки.

- Спасибо, Феденька. Ой, Феденька, вот так новость, сказал, как оглоблей огрел! - словно перепуганная курица, подкудахтывал Вергун.

- Дай, дядя Яким, я тебя обниму, мож, более и не свидимся. Я ишо болею да и, думаю, лишних к эшелону не подпустят.

Фёдор обнял старика и после, не одеваясь проводил до калитки.

- Прости, Федь, старика. Ты мудрее всех оказался. Дай Бог тебе спасения.

Старик засеменил по улице. Через время он оглянулся и приподнял прощально

руку.

- А ведь мы тож кой-чего из золотишка за жизнь собрали. Как быть, коль обыщут?

- донеслись до Фёдора рассуждения отца с матерью в сенцах. Отец вместе с ним вошёл, молча занял своё место, но, видно, сам уже принял решение и потому, дождавшись Дарью Кирилловну, распорядился: - Неси, мать, половину, остальное как-нибудь распихаем, у нас-то всего шесть золотых червонцев да кольца свадебные. Твоё-то мнение как, Федь? - виновато глянул в его сторону Иван Яковлевич.

340

- Богатство ноне не главное, жизнь сберечь куда нужнее. В дороге будете не менее двух недель. Попростываете, это точно. Оденьте на себя, что только можно! Мамань, отваров заготовьте, ну и харчей на дорогу. Много везти не дадут, по два пуда, не более, на руки.

-Заготовлю, сынок, заготовлю. Где ж у меня чабрец с морозником? Куды ж я, старая, задевала? - уже хлопотала Дарья Кирилловна у плиты.

- Я, мамань, кажись, на загнётке видала, - оставаясь на месте, отозвалась Анна.

- Нюрка, ты б не дюже тут слухала, а пошла и помогла б матери. Без женского ума обойдёмся, - сердито отчитал Яков жену.

Та поджала губы, словно показала ими презрение и недовольство, но, подавленная грубостью, торопливо направилась к свекрови.

- Позасунете, а куда, сами потом не помните! Вот ваши травы, два раза наступили на них - и не видите! - вымещала она злобу, отчитывая свекровь.

Анна намерилась вернуться на своё место, уже сделала два шага, как вспыхнул гневом Яков:

- Хватит мать отчитывать! - упрекнул он Анну и, наливаясь краской возмущения, закричал: - Я сказал помогнуть, а не гундеть! - Но через время, смягчившись, добавил: - Станешь сама старой, тоже забывать научишься. Или старой не будешь никогда?

- Не цапайтесь! И так горе, а до вас не доходит. Не доходит, Нюрка?

- Доходит, доходит, батя! Увидали, Нюрка присела. Когда горшки вам ворочаешь, тогда Нюрка - хорошая. Села - сразу плохая! - обидевшись, огрызнулась на всех Строгалей сразу и ушла на кухню.

- Тебя за работу никто не упрекает, а с матерью себя так не веди! И не бубни!

- вслед шумнул Яков. - А как же с остальным барахлом? - повернулся он к брату.

- Всё бросить?

- Да, Федь?! - дуплетным выдохом подхватил вопрос старшего сына Иван Яковлевич. - Мож, к тебе все стащим?

- Без пользы! Увидят, донесут, посля заберут ваши махлы вместе с моими. Советую лишки людям раздать, как бы на хранение. А кому и так, подарком, отдайте. Перевернётся власть - мож, кто чё и вернёт.

- Так и отдадут - раскрывай рядно шире! - горько скривясь, хохотнул Яков.

- Не отдадут, так хоть добром вспомянут. А не вспомянут - Бог им судья! - доказывал Фёдор.

Дарья Кирилловна позвала мужа в сенцы. Вскоре они вернулись к сундуку и долго в нём возились, шепчась. Опустив бережно крышку, тихонько подошли к Фёдору. Он поднял на родителей глаза.

- Федь, три золотых червонца внукам всё ж возьми. Собирались на свадьбах им подарить, да, вишь, как оно - торопит.

Дарья Кирилловна всплакнула.

- Спасибо, папаня, маманя! Мож, и не так страшен чёрт, как его малюют. Приедете, устроитесь, и будем поездом друг к дружке ездить в гости.

- Твои б слова да Господу Богу в ухи, - горячей верой засветились глаза Дарьи Кирилловны.

341

- И на свадьбы внуков сами лично по железке прикатите, золотые ваши рубли будут вас ждать! - расфантазировался не по характеру Фёдор. - Вы потихоньку готовьтесь в дальнюю дорогу, а я завтра на станцию, на разведку смотаюсь.

Этим словам Фёдора никто значения не придал. У каждого в голове колом стояло предстоящее расставание. Подсознание и сердца настойчиво шептали: "Расстанемся не только надолго, но и навсегда".

VIII

Вольноопределяющийся войск ОГПУ Саврас Захлыстов вместе с отделением охраны прибыл в Воронцовку на железнодорожную станцию. Старшим команды был также вольноопределяющийся, годами постарше, командир отделения сержант Сомов. Приняв от местного военного представителя, с кубарём в петличке, теплушку для команды сопровождения, в которой, кроме нар, печки-буржуйки, ящика под уголь и ведра, ничего не было, отправились всей командой осматривать остальные вагоны состава.

- Главное - замки исправны, да вёдра для нужды есть, а об остальном не беспокойтесь. Для вас теплушка есть. Только топливом запаситесь на месте, - напутствовал офицер.

После его ухода Сомов построил отделение.

- Товарищ Захлыстов, через час печка в теплушке шоб была красная. К тебе в помощь красноармеец Васильков. Остальным всем сдать им под охрану винтовки и строиться.

Выждав, когда последний красноармеец стал в строй, Сомов вышел вперёд.

- Дневальным в теплушке караула назначаю. - выискивая глазами кандидатуру, он расхаживал перед строем и покачивал оттопыренным указательным пальцем трехпалой рукавицы. - Кого?.. Дневальным, - и с издевкой, - так кто у нас будет дневальный? А дневальный у нас... - продолжал выискивать бязевым стрючком рукавицы жертву среди стоящих в строю. Те втягивали головы в плечи, отводили глаза, лишь бы сразу не попасть в дневальные, но тут начальник отделения Сомов гаркнул, как выстрелил: - Ты! - и ткнул так крепко в грудь первогодка Симкяуса, что финн даже покачнулся.

- Ест быт дневальным, товарищ начальник отделения. Повязка хде мошно по- лючит?

- Повязки раздадим. А пока теплушку подмести, протереть пыль, принять оружие, бери сразу мою винтовку, вещмешок и охранять! Вопросы?

- Вопросы нэт, таварищ начальник отделения.

- Всем быть готовым к построениям в любую секунду! Разойтись!

- Васильков, пошли! - скомандовал Захлыстов. - Эй, Симкяус! Бери винтари, мы за углём! Васильков, хватай ящик!

Через час буржуйка в полумраке вагона закраснела своей талией.

- Васильков, где уголь брали, видал? Теперь таскай, чтоб под тем лежаком полно было. Говорят, ехать недели две, не меньше, будем. Лучше пусть уголь останется, чем мёрзнуть, а я дровами разживусь да сержанту топчан приготовлю.

342

Васильков ушёл, а Захлыстов, разомлев от тепла, задремал. Заскрипела, отодвигаясь, дверь. Он сразу подскочил.

- Товарищ сержант, вам какое место приготовить? - обратился Захлыстов к поднимавшемуся в вагон Сомову.

- Там, где теплей. Лады?

- Уже! Я присмотрел вам вот тут местечко: и к ногам постоянно тепло от "буржуйки" идтить будет, и с дверей в другую сторону будет тянуть.

- Откуда знаешь, где голова поезда будет? Паровоза пока ж нет!

- Это легко, товарищ сержант. Повезём кого? Кулаков! Так? Куда ж везти врагов, как ни на север? - засмеялся, ожидая поддержки, Захлыстов.

- Сообразительный, Захлыстунчик, молодец! А где твой помощник?

- Одуванчик? - в тон ему переспросил Саврас.

- Да, синеглазка-Васильков.

- За топкой отправился. А Сяус-Кяус за водой пошёл.

- Лады. Я маненько полежу, ежель чего, сообщишь. К вечеру кулаков свозить начнут.

Сомов прилёг на предложенные Захлыстовым нары и, не мигая, наблюдал за бликами огня, плясавшими на потолке вагона.

Послышался торопливый скрип снега и пыхтение второго истопника.

- Товарищ Захлыстов, примите уголь. Здесь товарища начальника нету?

- Зачем он тебе?

- Там его какой-то гражданский выспрашивает.

- Кто там меня? Где он? - подхватился Сомов.

- Вон там, он с санями, на лошади подъехал.

Фёдор Строгаль топтался возле своих саней, что-то готовя себе под руку.

- Мужик, ты это ко мне?

- К вашей милости, служивый. Дорога у вас будет бездонная, далёкая и долгая, я гостинца подвёз тебе и твоим ребятам. Дело государственное делаете.

- Это отчего ж ты такой добрый?

- Честно скажу, среди кулаков и моих приёмных родителей повезут. Определи их, ради Христа, в вагон, который потеплее. Строгаль их фамилия.

- Мож, их не в моём эшелоне отправят?

- Этот поезд, точно. Как человека прошу, сирота я с мальства, старики меня воспитали. И тебе ехать легче будет - тут колбаска домашняя, сальтисон, варенье, бутылочка самогонки.

- Я не пью.

- Не пьёшь, ну начальник, какой постарше, вдруг захочет. Коль спросит, где взял, скажешь, отобрал у кулаков. Бери, служивый.

Сомов в нерешительности переминался с ноги на ногу.

- И даже не знаю, смогу ли старикам твоим помочь?

- Думаю, это в твоей власти. Кто тебя будет контролировать, как ты народ распихаешь?!

- Как-то не приходилось с этим связываться.

- Бери, а с моей просьбой, то уж как получится!

- Ну, лады! - он принял тяжёлый узел.

343

- И вот ещё, возьми, на месте им отдашь.

Фёдор вынул из-под сена пилу-двухручку и топор.

- Это ещё чево? Передавать ничего не буду!

- Послушай секунду, служивый. Прости, как величать-звать-то тебя? А то я

- служивый да служивый!

- Начальник отделения Сомов, Иван, по отцу Иваныч.

- Ваня! Пила и топор нужны вам и самим, где печка в дороге остынет, дров напилить, топором лучин настрогать для разжижки - инструмент и потребуется. Бери, а на месте выкинешь, а мои тихо подберут.

- Ну, чёрт с тобой, мужик, втянул ты меня в канитель.

- Не волнуйся, Ваня. Я сам красноармейцем Гражданскую кончил и о классовых врагах кой-чево понимаю. Старики мои всё своим хребтом нажили, а расставаться - жалко. За это их и на высел.

- Ну, лады. Фамилию ещё раз скажи!

- Строгаль! Начальственная фамилия.

- Лады! А щас уезжай, не положено.

- Будь здоров, Ваня, доброй вам дороги.

Фёдор прыгнул проворнее обычного в сани, щёлкнул ремённой вожжою и быстро отъехал, обратив внимание, что из теплушки за ними кто-то подглядывал.

Сомов к теплушке вернулся с холщёвой сумкой и крапивяным мешком. Встретивший на пороге Захлыстов, помогая командиру отделения подняться, спросил того:

- А это чего?

- У кулака отобрал, своим намечал передать. Пилу и топор в санях у него увидал и говорю: "Не одолжишь?" Он и говорит: "Чево не одолжить, сам красноармейцем был, не раз мослами на морозе звенел". Так что вам, Захлыстов, в пользование.

- Это хорошо, - а сам про себя подумал: "Складно брешет".

- Ты вот чево, Захлыстов, пока остальные солдаты стоят на часах, бери нашего "цветочка" и пробегите по вагонам и проверьте "буржуйки", ну колосники в них и всё прочее. В общем, найдите, где вагон потеплее. Смекнул?

Захлыстов ушёл, а Сомов перебрал в полутьме вагона передачу, дважды откусил от четвертинки салтисона, снова всё упаковал в холщевую сумку, кроме круга колбасы. "Отдам это Захлыстову и "цветочку", чтобы они языки за зубами держали,

- решил он, откладывая пахучее кольцо, - и родственников того мужика по фамилии Строгали в тёплом вагоне повезём".

Собирался лечь спать, но услышал накатившийся со стороны санной дороги шум. Выглянул в дверную щель. Санный обоз под охраной милиционеров подвёз на погрузку первые семьи кулаков.

IX

С вечера и до утра со строгалевского двора соломенцы, таясь, уносили имущество. Хозяев благодарили полушёпотом.

- Спаси вас Христос, - унося добро, говорило большинство, потупив глаза.

- Да воздаст вам Господь сторицей, - шептал, запыхавшись, Захар Суков, но- ровясь с сыном по наледи вытащить сквозь калитку комод.

344

Мать Гвоздёва, держа на спине скрученную перину, с нетерпением поджидала, пока Суковы освободят проход.

- Вы б уж меня пропустили, а тогда совали шкаф.

- Подождёшь, не барыня, - пыхтел Суков, - сама, небось, не за деньги такую перину отхватила.

Многодетная Марфа Чуприна отнесла в мешке одежду, и теперь, спотыкаясь, возвращалась за новой поживой. Навстречу ей Слюпиха в руках, насыпью, тащила несколько пар обуви, те рассыпались, она останавливалась, мучаясь, поднимала, но при этом не только не ругалась, а наоборот, после всякого спотыкания и задержки - что-то счастливое бормотала и сама себе подхихикивала.

Фёдор умышленно с вечера привёз всю свою семью и все остались на эту ночь у родителей, помогая собираться в дорогу. Катерина вместе с Дарьей Кирилловной возилась с тестом у плиты. Фёдор с Яковом раздаривали нажитое. Часа в два ночи их позвали на кухню. Нюрка предложила золотые в хлебе запечь. Бегала к Вергу- нам, а те все ценности в каравай запекли.

- Умно! - поддержал Яков.

- Умно-то - умно, только все яйца в одной корзине не держут. Советую разложить по хлебам. Пометьте их отрубями что ли, а в каких нету - те оставьте так.

- Тихо! - шепча, вбежала Анна. - Слюпа пришёл, я его детям обносков два мешка набрала. Вынеси ему, Яша.

- Я помогу, - отозвался Фёдор, выходя с мешком вслед за Яковом.

- Здорово, дядя Слюпа. Маманя ишо твоим детям собрала.

- Здравствуйте, робяты. Ох, дай Бог здоровья вам и вашим родителям. На семь утра сбор актива назначен. Пущай, Федя, твой пацан у конторы с утра вертится, если чё важное, через ево и передам. Вчерась слыхал, за какой-то поезд шептались милиционеры. Спасибочки за это вам. Пойду.

- На здоровье. Пущай дети носят.

На другой день дети Слюпы носились по селу в обновах. Слух о раздарива- нии Строгалями своего добра разлетелся по всем улицам и проулкам. К строга- левскому двору с рассвета потянулись селяне. Первыми явились жены братьев Корецких, слывшие своим безвозвратным "позычанием". Что ни займут, то уже не вернут.

- Яковлевич, хучь бы нам чево выделил. Всех одарил, а про нас позабыл.

Иван Яковлевич повертел по сторонам головой, мол, что ещё осталось. Старшая сноха Корецких наседала:

- Коль так не даёшь, тогда уж позычь.

- Ну, берить, вон, два гусака ишо осталось.

Следом пришёл дед Карнаух. Он долго мялся, намеками рассказал о своей задумке уйти в чабаны или, на худой конец, пастухом. И, вроде собравшись уходить, выложил:

- Арапник я у вас видал. Кнутовище красноталовое. Не подо'рите?!

- Отчего ж не подарить, - сразу снял с гвоздя кнут Яков.

- О, добрый! Сыромятина. - Дед взмахнул арапником и хлёстко, как выстрелом, хлопнул. Вместо благодарности добавил: - Таким отстегаешь, мало не покажется.

345

- Скоро зачнут стегать народ более мощным арапником, - раздумывая, вслух поддакнул Яков.

- Человеку завсегда нужен был пряник и кнут.

- Только почему-то в России пряники жрут постоянно одни, а кнут со спин других не снимается.

- Я в политике ничего не понимаю, не микитю, хай, ей грэц будэ.

Дед Карнаух швыдко засеменил от ворот. Пройдя десяток шагов, он ещё раз с оттягом звонко треснул арапником. На хлопок вороны, возившиеся в навозе вместе с воробьями, дружно вспорхнули с мест и из нескольких дворов лаем откликнулись собаки.

Не успели Строгали позавтракать, как прибежал от конторы сын Фёдора Анатолий.

- Папань, мамань, нам надо срочно уехать на хутор. Дядя Слюпа сказал, если нас у деда застанут, то тоже в поезд кинут.

- Ой, - всплеснула руками Дарья Кирилловна, крестясь, - как же так.

Все повскакивали с мест.

- Иде они? - спросил Иван Яковлевич.

- К Вергунам, Бочковым и Сукачёвым пошли, оттед к нам.

- Федь, Катерина, детей в охапку и хода на хутор! Яш, беги, запрягай.

- А мож, Слюпа чево напутал? - хладнокровно спросил у отца Фёдор.

- Ничё он не спутал. У меня у самого думка была - загребут чёхом, как одну семью, кто там будет разбираться, езжайте. Бабы, живо детей одевайте!

- Да, должно быть ты отец прав.

Фёдор никак не мог попасть рукой в рукав полушубка. Одевая внуков, Дарья Кирилловна всплакнула:

- Мои вы голубятки, не увидят больше вас мои старенькие глазки.

Средненькая Тонечка расплакалась вместе с бабушкой.

- Ну вот, пошла сырость. Скорее вы! - напустился Иван Яковлевич, увидев, как Яков уже выводил за ворота Буланку, впряжённую в сани.

- Живо садитесь и паняйте проулком, шоб не встретиться с властями.

На бегу, целуясь друг с другом, прощались. Анна задержалась в доме. Выскочила растерянная. Сразу подбежала к Фёдору. Её глаза, наполненные слезами, безотрывно, не мигая, с глубинным страхом зацепились за взгляд. Ему даже на миг показалось, что жена брата смотрит в его душу. Лёгкое осуждающее покачивание головы будто говорило: "Вот ты и дождался того, чего хотел". Крепко обнялись, Фёдор чмокнул её в щёку и сразу обнял Алёшу, стоящего на очереди. Потом очередь дошла до Поли. Сбоку доносился голос родной жены.

- Черкните с места, вдруг, какая оказия будет, сообщи, а то письмо почтой дойдёт, не дойдёт, - просила Катерина грамотную Анну.

Фёдор взял отца за рукав.

- Папань, я вчерась был в Воронцовке, с охраной поезда балакал, магарыч отдал, просил не зверствовать. Сержант вольноопределяющийся, крепкий такой, в конопушках, начальником там. Ежель чего, намекни на мой вчерашний приезд. Когда довезут до места, следи за ним, он должен топор и пилу-двухручку для вас выкинуть, подберёте. А шоб промашки не вышло, всякому начальнику фамилию свою напоминай.

346

- Всё, всё, Федь, езжайте с Богом! - подтолкнул он сына, и тот, приняв от брата, обнявшего его напоследок, вожжи, легко прыгнул в сани и с места рванул лошадь в намёт. Насквозь промёрзлые полозья прощально взвизгнули. Вслед Яков крикнул с оптимизмом:

- Лови, брат, удачу за гриву.

Фёдор оглянулся. Анна стояла в сторонке от остальных, заломив руки у сердца, омытого слёзным дождём.

Село, как потревоженный улей, загудело плачем и разноголосым брёхом собак, а на выгоне догнали сани два хлопка выстрелов. "Каток коллективизации, давя судьбы хлеборобов, тронулся", - подумал Фёдор с грустью и, глянув на Катерину, вслух удивился:

- Ещё вчера думал, шо мы будем провожать их, а вышло - они проводили нас, как говорится, от греха и беды подальше.

X

После проверки вагонов, вольноопределяющийся Захлыстов и красноармеец Васильков вернулись в теплушку.

- Ну, что, нашли самый тёплый вагон? - спросил, не дожидаясь доклада, Сомов.

- Так точно, пятнадцатый.

- Хорошо, сходи на вокзал, разузнай, когда кулаков подвезут?

Когда Захлыстов ушёл, Сомов переспросил Василькова, возившегося с печкой.

- Точно вагон пятнадцатый тёплый?

- Лично глядел с товарищем Захлыстовым, да и товарищ Сяус-Кяус подходил, он такого же мнения.

- Пошли, покажешь.

Сомов спрыгнул с вагона, поправив ремень и осмотревшись, отправился за Васильковым.

Пока Сомов лично проверял пятнадцатый вагон, на станции появилось окружное начальство вместе с представителями управления железной дороги. Прибежал Захлыстов.

- Вас, как командира команды сопровождения, вызвают в диспетчерскую.

Сомов определил это издали по множеству начальских санных упряжек. Он бегом рванул к вокзалу.

- Где тут начальство? - спросил Сомов у железнодорожного чиновника, нашёптывавшего какое-то указание буфетчице.

- Государственная комиссия с представителем из Москвы разместилась в моём кабинете. Идите, вас ждут!

Войдя в тёплое помещение с робким: "Разрешите?", Сомов увидел много стоявших почему-то посредине комнаты людей. "Окучивают московского начальника, - мелькнуло в голове, - только где он?" Десятки глаз, обращённых на него, ждали доклада. Сомов растерялся, не зная, кто из присутствующих самый старший по положению. Глаза забегали по лицам. Он выхватывал взглядом солидные,

347

представительные фигуры, уже набирал воздуха, чтобы рапортовать, но те кивком показывали в сторону низенького плюгавого человечка. Сомов не верил в начальственное положение его, вел взглядом дальше, отыскивал другую статную фигуру, но и тот глазами показывал на человека в кожанке. "Кто ж из них-то главный?"

- бился в голове начальника отделения, как стрепет в силках, вопрос. "А, была не была, крестится же народ и без иконы, оттараторю в сторону "мелкого".

- Разрешите доложить? - как бы для порядка спросил одновременно всех Сомов.

- Докладывайте председателю Государственной комиссии, - низким басом и великолепно поставленной дикцией, не вяжущейся с ростом хозяина, отдал приказание щуплый человек, выступив сам на шаг вперёд. Все присутствующие в кабинете встали по стойке "смирно".

- Товарищ председатель Государственной комиссии! Эшелон в составе восемнадцати вагонов и вагона-теплушки для команды сопровождения принят, - Сомов начал доклад, все ещё сомневаясь в начальственном положении "мелкого".

Тот был на две головы ниже Сомова. Но, встретившись со взглядом страшной силы, начальник охранной команды запнулся. Водянистые, как у удава, глаза, смотревшие на него из-подо лба, завораживали своим напористым холодом. Страх заполнил всё существо сержанта. Чувствовалось, что это жуткое чувство овладело всеми присутствующими. Начальник команды сопровождения собирался ещё доложить о составе команды, но слова вылетели из головы. Выслушивавший доклад отвернулся.

- Провалит! - буркнул он.

- С опытом, Арнольд Генрихович, после срочной службы остался вольноопределяющимся, уже третий срок. - попытался разуверить председателя один из присутствующих.

- Вы ответственность по гарантии мероприятия на себя берёте?

- Конечно, должность командира отделения для эшелона кулаков первой категории низковата, - замямлил тот.

- Вот и усиливайте! Отвечать всё равно вам! Не возражаю, если с эшелоном поедет и представитель райисполкома. Команду сопровождения подчините ему. Кто у нас из районного руководящего состава?

Все молчали.

- Почему нет районных представителей, Егор Митрофаныч?

- Как нет?! Вот один, второй, третий. Что молчите? Я должен за вас докладывать?!

Районные представители вытянулись в струнку, опустив глаза. Высокий из этих троих, заливаясь краской стыда, теребил список в руке.

- Сколько от вас контингента первой категории? - спросил московский представитель, окрещённый Сомовым как "мелкий".

- Двести восемьдесят шесть душ, Арнольд Генрихович, - поднял тот в доказательство список.

- У вас? - кивнул председатель побледневшему представителю соседнего района.

- Триста девяносто пять человек.

- Докладывайте вы, - подступил к третьему на шаг начальник.

348

- От нас сто шестьдесят четыре, - невозмутимо доложил третий в белом полушубке.

- Так кто должен ехать, товарищ Дымов? Что молчите, Егор Митрофаныч?

- Думаю, Арнольд Генрихович, должен сопровождать тот, от кого больше кулаков будет в эшелоне.

Все с сочувствием глянули на в конец побелевшего от волнения полного представителя Воронцово-Александровского района, докладывавшего вторым. Со злорадной ухмылкой смотрел на него и докладчик в белом тулупе. Это не ускользнуло от председателя комиссии.

- Неправильно, товарищ Дымов! Этот район уже на начальном этапе партийно-правительственного задания хорошо поработал. Получается, кто везёт - того и погоняем! Это не партийный подход в перевоспитании масс.

И, не дожидаясь окончания речи председателя Госкомиссии, все, уже предугадав решение москвича, перевели взгляды на белотулупщика, как на нашкодившего.

- Поэтому поедете вы, пока - ответственным. И там посмотрим, как будет выполнено поручение Государственной комиссии. Начальник отделения! - распалён- но крикнул "мелкий". - В его распоряжение! И чтоб ни один кулачишка не сбежал!

- Есть, товарищ председатель комиссии, не сбегуть!

- Государственной комиссии! - назидательно, но тише и с расстановкой поправил Сомова Арнольд Генрихович.

- Я извиняюсь, Арнольд Генрихович, а если кто в дороге того... умрёт, наши действия? - робко, словно выронил вопрос белотулупщик.

- Умрут обязательно. Это нормально. Люди рождаются, люди умирают. По пути следования можно было бы трупы сдавать встречающим органам. Но лучше уж хоронить на месте. Могилы родственников, как дым Отечества, привязывает людей. Да и народные традиции, всем известно, обязывают ухаживать за могилами. Но это станет невозможным делом, если мы разбросаем умерших по всему пути следования. На оценку выполнения вами этого ответственного поручения, совершенно авторитетно заявляю: если и все перемрут, трупы никакого отрицательного значения иметь не будут. Ваша задача: чтоб не разбежались - раз! Чтоб на месте подписать акт сдачи

- два! И чтоб этот акт был привезён в Государственную комиссию - три! Всё!

- Не желаете вагоны осмотреть, Арнольд Генрихович? Мы везде нары поделали, поставили печки.

- И сколько же вы леса загубили? Насколько мне известно, Ставрополье избытком леса не страдает. А вот что печки установили - молодцом.

- Но топлива нет, как я узнал, - пожаловался белотулупщик, понимая, что самому придётся испытать неудобства многодневной холодной дороги.

- Да, с топливом туго, - подтвердил кто-то из железнодорожников.

- На дороге найдут что-нибудь, - решил отшутиться другой железнодорожный начальник, полагая, что угадал позицию Госкомпреда. Однако, встретившись с его взглядом, торопливо добавил: - По ведру угля за счёт паровозного топлива выделю.

- Это вопрос местного уровня, - оборвал его Госкомпред. - Время на этом терять не будем.

- Уже подвезли тринадцать кулацких семей, - доложил вошедший местный милицейский начальник.

349

- Раздайте повязки сопровождающим эшелона. И загружайте без церемоний. Излишки вещей у кулаков изъять! А мы с Егором Митрофановичем попьём чайку.

Когда подвезли на двадцати трёх санях соломенских выселенцев, привокзальная площадь Воронцовки кишела народом в перекипающем горе. Хаос из саней, лошадей, людей дополнялся громкими криками с плачем и стенаниями. Гомон и плач накрывали громкие команды и маты. Связанный пьяный мужик лет тридцати, лёжа в санях, пел лютую, ножевую и злую песню: "Наточим ножички скоро на вас!" А когда его подняли милиционеры, он заматерился во все голосовые связки, грозя какому-то Гнилову будущей жестокой расправой.

- Ты у меня землю грызть, сука, будешь! Медленной смертью умрёшь! Слёзы детей и стариков отольются тебе, гнида, мразь поганая, не такими слезами, а кровавыми будешь умываться, попомни!

У первых вагонов возня, похожая на драку. Какая-то баба лезла с периной в вагон, но перину милиционер выкидывал обратно. Та снова возвращалась за ней.

- Куда я мать больную покладу - на голые доски?

- Не положено, - твердил блюститель порядка, - тридцать килограммов уже загрузила. - И, в очередной раз вырвав из рук бабы перину, с размаху кинул её из вагона. Перина зацепилась за острый выступ проема двери, затрещал наперник, и пух из её брюха щедро осыпал железнодорожную насыпь. Баба с криком: "Убивают ироды!" кинулась вниз за периной, оскользнулась, упала, но вскочила ещё более злая, обхватила перину, как покойницу, и заголосила на всю округу:

- Ой, что ж супостаты наделали! Убили! Рятуйте! Убили!

В это время Арнольд Генрихович, отпробовав чайку с домашним пирогом, предусмотрительно испечённым полной вокзальной буфетчицей, бодро шагал с Дымовым в сопровождении двух милиционеров вдоль грузившихся вагонов. Он был в добром расположении духа.

- И что это за цирк? - указал он на орущую бабу, подходя к месту восходящего к небу скандала.

- Для матери больной хочет перину сверх веса увезти, - доложил милиционер из вагона.

- Кто у вас больной? - спросил, наклонившись к женщине, с выбившимися из-под платка волосами, Арнольд Генрихович.

Он уже было собирался позволить взять ей перину, как тут новый гнев необычной силы обуял плакавшую женщину.

- А ты, гад, не знаешь, что у меня мать болеет? Добро забрали - так вам этого мало?! Перину в придачу надо! Бери, скотина!

Она выхватила из развалившейся перины клок гусиного пуха и швырнула его в лицо Арнольда Генриховича, а следом, наградой за доброе намерение, меж глаз влепился плевок от крепкой и злой слюны.

Представитель Москвы отпрянул, словами попытался успокоить женщину, но та выхватывала и выхватывала из перьевой брюшины охапку за охапкой и швыряла пух в Арнольда Генриховича. Милиционеры, сопровождавшие председателя комиссии, на мгновение оторопевшие, навалились на женщину, хватая её за руки и выкручивая их ей за спину.

- Убивают! - заорала не своим голосом та.

350

На помощь бабе кинулась её семья, дети, женщины с визгом сыпанули из вагона. Подскочили трое мужиков. Хлопнул выстрел, накрывая крики, он отрезвил собой только детей и женщин, а мужики месили милиционеров, оттащив их от бунтующей женщины. Ещё раз грохнул выстрел. На этот раз остыли и мужики. Только один из них, по-видимому, муж, душил милиционера, приговаривая:

- Чужую бабу за чё попало хватать, я тебя проучу, как руки распускать! Ты у меня юшкой умоешься!

Захлыстов, до того стоявший со своей винтовкой у соседнего вагона, спокойно, как на занятии, подошёл к душившему и, как бы играючи, без всякой злобы, коротким, но резким ударом приклада по голове "выключил" "бунтаря".

- В вагон его! - резко, в волнении скомандовал Арнольд Генрихович, круто повернулся и быстро пошёл к вокзалу.

Дымов шустро семенил ногами следом, торопливо отряхивая и снимая с московского представителя пух и перо.

- Вы тоже, Дымов, соломы-то можно было на лежаки кинуть, действительно, как можно больную на доски класть?!

- Уже везут, Арнольд Генрихович.

К отходу поезда подвезли арбу с ячмённой соломой, вперемешку со снегом и проледью, но и такую растащили по вагонам в одну раскурку.

Строгали попали в девятый вагон. Сержант Сомов, встретившись с пытливым взглядом Ивана Яковлевича, спросил сурово:

- Фамилия ваша?

- Строгали мы.

- Вам в пятнадцатый вагон. - И тихо шепнул: - Перебирайтесь потихоньку.

Из сказанных слов сержанта Иван Яковлевич сделал вывод, "с ним балакал

Фёдор". Это искренне обрадовало его. Он сразу по-деловому организовал своих перебираться в другой вагон. После того как Строгали устроились в пятнадцатом вагоне, к ним потихоньку просочилось ещё две семьи. Те, располагаясь, не забывали одновременно советоваться со Строгалями, занявшими один из углов вагона.

Вдруг - крики, шум по соседству. Захлыстов, внимательно следивший за грузившимися, заметил, что седой дед что-то прятал под тулупом на груди. Кто-то из семейства вызвался его поддержать, но дед отмахнулся от помощи. А когда он, уцепившись за поручень одной рукой, карабкался в вагон, из тулупа вывалилась ржаная коврига. Старик следом рухнул на землю, судорожно ухватил буханку.

Захлыстов подошёл к упавшему, помог подняться и предложил:

- Давай, отец, подержу каравай. Тебе ещё не хватает солонки и с ними на вагон взлазить.

И потянул булку на себя.

- Нет, сынок, не стоит, - уцепился тот в хлеб обеими руками. - Мы сами как- нибудь. Отпусти!

- Ты, дед, забирайся в вагон, а я уж туда тебе подам, - решил ещё раз испытать старика Захлыстов.

Сноха Вергуна, запекавшая в хлеб ценности, не таясь, во все глаза наблюдала со страхом за происходящим, горестно сжав на груди руки. Но нервы у старого

351

Вергуна не выдержали, затмило разум до беспамятства, и он зло смыкнул на себя ковригу.

- Нет, отдай паляницу. С голоду нас морить хочешь?

Но Захлыстов не выпустил её.

- Стой, дед. Я вот сейчас поделюсь с тобой.

Одним махом через колено он разломил буханку и оторопел. Глухо о наледь стукнул золотой, прокатился, вычерчивая на снегу удивлённую дугу-бровь, и опрокинулся на решку. Мягко стукнули доски вагона под упавшей Вергуновой снохой. Та потеряла сознание.

- Отдай! - во всю свою старческую мощь заорал дед Вергун. Крутая, как плётка, вздулась жила на лбу. - Я всю жизнь. - он не договорил, хватая ртом воздух, закачался и рухнул замертво в сторону золотого червонца.

- Э, дед, ты чево, ты чево? - склонился к упавшему Захлыстов.

Но тот даже не хрипел, и его стекленеющий взгляд выпученных до предела глаз упёрся в одну точку - в решку. Последняя мысль его билась в поисках ответа: "Почему у царя усы, не как у меня, а зачем-то вверх?" и, не найдя вразумительного объяснения, та мысль угасла вместе с жизнью.

Через пять минут ковригу с ценностями кромсал Арнольд Генрихович своими худенькими белыми ручонками.

- Составьте подробный акт в двух экземплярах, с одним актом я лично отвезу эти ценности в Гохран страны. Ужесточите обыски. Казну Советской России надо пополнять. А из бдительного вольноопределяющегося делайте офицера. Однако звание ему

- не очередное, а по заслугам - после возвращения, по общим итогам спецрейса. В представлении на звание о ценностях не указывать ни слова. Историки и всякие писаки обязательно уцепятся за это и извратят смысл нашего великого революционного дела.

- А может, тех писак да историков сразу к этим в эшелон, куда их запихнуть

- уж мы найдём?! - предложил Арнольду Генриховичу один из местных огэпэушных начальников.

- Возможно, это было бы правильно, но те писаки и историки ещё не родились! - Поразмыслив, добавил: - Их повезут наши дети!

XI

С прибытием на Вергуновские поминки Фёдор призадержался. Ночью почти не спал. До самого рассвета прялка ночи сучила пряжу раздумий об увезённой родне. Кошачьей подкрадкой в полной тишине наступило утро. Сразу заехал в сельсовет к председателю Кондареву насчёт возвращения в родительский дом. Председателя застал у саней, впряжённых высокой пегой кобылой. Кучер Омелаенко натягивал вожжи, давая возможность Кондареву спокойно сесть. Глянув на поздоровавшегося Фёдора, председатель затараторил:

- Ты уж, Фёдор Григорьевич, не гневайся и не пеняй. Родителевский дом тебе не дадим. Там ещё одну бригаду решили делать. Пока въезжай в хату Титовых,

- пряча глаза, уже на ходу Кондарев буркнул добавкой: - Некогда, тороплюсь в район. Да, завтра собираем общее собрание колхозников, по бригадам и должностям распишем, явись и ты, обязательно.

352

"Вот она, власть обещалкиных", - зло подумал Фёдор, но сдержался, только и спросил Кондарева уже в спину:

- Ключ от титовской хаты у кого?

- У Усова, - под скрип саней выкрикнул тот.

.Так как в дом Вергуна вселилось уже правление колхоза, поминки проводили у совсем дальнего вергуновского родственника - Полуяркова.

.Повалил густой снег. Поэтому после поминального стола мужики вышли перекурить на просторную веранду. Фёдор со Слюпой отошёл в сторону, без особого внимания выслушивал от того последние новости, сам, пользуясь тавтологией, изобилующей у рассказчика, обдумывал слова председателя, сказанные ему у сельсовета: "Завтра собираем общее собрание колхозников, по бригадам и должностям распишем, - говорил тот, - явись и ты, обязательно".

Слюпа гордился своей причастностью к делам колхоза. Он словно вырос в своих собственных глазах. Даже наличие тринадцати детей в его семье он расценивал как собственную, великую заслугу. А то, что дети его питались впроголодь, одевались, во что придётся, Слюпу не волновало. Важнее для него было то, что он на каждого пацана получал от сельсовета ещё пять десятин земли. Глянув в окно, с гордостью объявил:

- Вон мой выводок идёт, будущие колхозники.

Фёдор, увидев во дворе разнаряженную ватагу детворы и узнав свои обноски, с грустью подумал: "Если и они так же будут работать, как их отец, то горе такому колхозу". Во главе гурьбы шла Слюпина жена, принарядившаяся в Катеринину кацавейку1

- Взвару поедим щас, - донёсся из-за окна детский радостный выкрик. Густой гвалт вскоре протёк в двери.

- Здрасте, - неопределённо с кем, поздоровалась Слюпиха и по-хозяйски скомандовала детворе: - Заходите скорей, холода не напускайте, - пихала она за стол не раздевшихся детей. Не ускользнуло от Фёдора, как соседский сын Володя Глыбин удивлённо разглядывал своего сверстника - Степку Слюпу в чужой одежде. Стёпка, заметив интерес соседа по столу, похвалился:

- Гля, какая у меня новая пальта и у Фроськи нашей платок новый.

Но его перебила сестрёнка:

- Цельных два мешка от кулаков мамка принесла. Ещё кулаков кулачить будут, у нас и мёбля в хате появится.

- На дармовщину и уксус сладкий, - заметил сын Черевичкина, годами постарше этих пацанов.

- А, - махнул рукой Слюпинский отпрыск, - им не стребуется, кулаков, как мух, поморозят. А нам и хату кулаковскую скоро отдадут.

- Не отдадут! - брякнул Глыбинский мальчишка, видно, слышавший дома осуждение тех, кто зарится на чужое добро.

- Отдадут! У папки с мамкой детей много. Таким, как мы, положено!

- А в чужих хатах домовой живёт и по ночам новых хозяев душит за то, что те дома у людей отнимают, - не сдавался Володя Глыбин.

- Брешешь! Не душит, дом нам Советская власть подорит.

1 Кацавейка - кофта.

353

- Тихо вы, политиканы! Помолитесь и кутьи по ложке берите, - приструнила Настя Полуяркова споривших детей. - Помя'нете дедушку Вергуна, тогда во дворе доказуйте друг дружке, а за столом - грех спорить.

Фёдор, наблюдавший за детским спором, подумал: "Что ж вырастет со Слюпи- ных детей, коли в их детских думках - нажива через раскулачивание, а не через пот и работу. К достатку и славе они себе наметили лёгкий экипаж. Будет страна халявщиков и несунов - вот к чему мы придём". Но свои мысли он никому не поведал, молча, без всякого уважения, пожал Слюпе руку и уехал на хутор.

XII

На общее собрание по созданию колхоза Фёдор выехал намеренно загодя, решив до его начала забрать у кладовщика Василия Макарыча ключ от титовского дома, выделенного ему под жильё. Проезжая по селу, отметил унылость и запустение. Словно саваном укутан родительский дом. На страже его - одинокий орех, обильно запорошенный морозным инеем. "Отцвёл, как подсолнух, родной двор",

- подумал Фёдор, увидев во дворе, в котором вырос и откуда вышел в люди, забытый рушник. Тот перебитым крылом бездыханно свисал с перильца крыльца. Комок подкатил к горлу. Фёдор зло трепыхнул вожжи.

- Ну-к, пошла!

С ускорением поплыла безлюдная улица, перерываемая такими же безлюдными проулками. Однако просторный вергуновский двор, ставший колхозной собственностью, кишел уже народом.

Жестокая высылка кулаков первой категории, как самая главная новость, обсуждалась в селе все последние дни всеми со всеми, повсюду и в любое время суток. В душах селян поселился животный страх. Раньше на собрание по вопросу колхоза ходили только любители. Село негласно разбилось на участки, и от них отряжали "послухать брехню" бойкого пересказчика, напутствуя:

- Пойди, послухай брехню, нам тада перескажешь!

Такие делегаты, возвратившись, рассказывали о сходах и собраниях картинно, с приукрасами и с собственной критикой, под смех собравшихся соседей.

Новый день спихнул с дороги подуставшую ночь. Это утро соломенцев началось необычно. Петушиный ор накрыли душераздирающие крики плачущих в голос женщин и детей, доносившиеся из разных концов села с собачьим брёхом. Будто ветром-астраханцем разнесло по хатам села молву - "чёрный воронок" увёз нонешней ночью трёх мужиков, как раз из тех, кто позволял себе в толпе высмеивать колхозы.

После этого страх по-свойски зашёл в каждый дом, стал частью жизни и, при случае, гнал на собрание его хозяев без оглядки на причины. И те, словно убегая от кнута, покорно, без лишних напоминаний, торопились в центр села, многие даже тащили с собой и малых детей.

На сегодняшнее собрание также несколько баб привело с собой детские ватаги. Дети, первое время стеснявшиеся скопления людей, жались к родителям, но постепенно осваивались и к началу собрания носились друг за другом по проходам и меж рядами лавок со смехом и криками. Гомон взрослых улегся, когда Кондарев с

354

Яловым уселись за столом, покрытым неизвестно откуда взявшейся красной тканью. Своим броским цветом она придала собранию официальный настрой.

Кондарев призвал к порядку:

- Тишина, колхозники. Детей понавели, завроде ничем более не занимаетесь, как детей куёте. Угомоните их, пока эту мелочь по бригадам расписывать не будем.

- Тихо! Тихо! - шикнули на детей несколько женщин.

Однако один пострелёнок, разыгравшись, продолжал носиться. Тогда Гришка Репало цыкнул на него:

- Щас бабайка заберёт!

- А куды денешь, - огрызнулась молодка, кормившая грудью маленького,

- одних не оставишь, хату спалят ишо.

- Перво-наперво объявляю всем, - громко продолжил Кондарев, - осенний раздел земли между единоличными хозяйствами отменяется, - не успел он закончить мысль, как в помещении поднялся невероятный гвалт под самый потолок.

- Как отменяется? Я под пары уже вспахал!

- И мы пахать уже начали.

- А кое-кто и озимые уже засеял, - доносились со всех сторон выкрики.

- Тихо! Ещё раз тихо! Глотка у меня не луженая - всех не перекричу

- Ковалем работал - мог бы и полудить!

- Повторяю, раздел от-ме-ня-ет-ся! На это есть указание центра.

- Чёрти чё попридумали!

- Лишь бы над людьми поиздеваться.

Наконец правленцам удалось мало-мальски сбить пыл возбуждённого зала и восстановить относительную тишину.

Кондарев продолжил:

- Лучшие земли отойдут колхозу, а шо останется - единоличникам.

Но очередная новость снова фонтаном вскинула гвалт.

- Правильно!

- Не правильно. Мне, за сколько годов, чернозём в балке достался, а теперь меня выкидают. Заново - на суглинки?!

- Иди в колхоз, тут ни чернозёма, ни суглинка не будет, вся земля твоей станет.

Однако грубый вопрос ведущего собрание впряг на мгновение тишину.

- А ты, Топтыгин, чево тут делаешь? - голова Кондарева обращена к двери, где на притолоку плечом прилёг худоватый мужчина в казачьей кубанке. - Это собрание колхозников, а от тебя заявления в колхоз я не видал, - жестко отчитывал председатель. - Так шо или в колхоз, или покинь собрание.

- Я послухать пришёл! - выкрикнул Карп Иванович.

- Иди, слухай уличных брехунов, знаешь, иде они теперь? Мож, дорогу к им показать?

- Зачем мне они? Я, мож, тоже в колхоз решаюсь.

- Долго решаисся. Эшелон возвернётся и решать будет поздно. Так ты куда?

- В колхоз, конечно, - промямлил, переминаясь с ноги на ногу, сухощавый Топтыгин.

355

- Бабка тебя, Карп Иванович, прибьёт, шо без спросу в колхоз заступил, - громко выдал своё резюме сидевший сзади Репало.

- Итак, дозволяю Топтыгину, как будущему колхознику, остаться туточки. Есть ещё на собрании единоличники?

Несколько человек потянулись на выход.

- Несознательный элемент есть? Я повторяю!

- Ушли.

- Перекуём всех! Все будут в колхозе. Кто - тут, а кто - на Соловках! Там колхозы тоже нужны. Теперь Ялов Семён Осипович зачитает списки бригад, они пока не полные, мы их сформировали из тех соломенцев, которые уже понаписали заявления в колхоз. Кто не успел это сделать, сегодня ещё не поздно, а когда отвезём списки в район, будете локоток кусать да не достанете. А пока - слово Семену Осиповичу.

Ялов поднялся, прокашлялся и, дождавшись тишины, приступил к чтению.

- Первая полеводческая бригада, бригадир - Токарев Андрей Ерлампиевич, полевые рабочие ...

- А чё эт ево бригадиром, за какие такие шиши? У их сроду ячмень не удавался!

- Тихо ты, Солониха, своё имя услыхала и бубнишь, я и не узнаю, иде я. Ищё раз, Семён Осипович, а то тут бубнят, глупый бабский алимент.

- Повторяю, полевые рабочие...

- Сам ты - глупой! - не осталась в долгу Солониха.

- Повторяю, Зинина Валентина Нестеровна...

- Не, я с ней работать не буду! Ото, я пахать буду, а Валька - ворон считать!

- снова прервала оглашение списка Солониха.

- Да тихо ты, в конце концов, неугомонная, в бригадах будут ишо звенья, там друг к дружке претензии выкажете, - вступился за порядок Кондарев.

- Последний раз повторяю. Солониха, тебе говорю. Перебьёшь, будешь сама читать, - под смех зала, очередной раз призывая к порядку, строго посмотрел на виновницу Ялов.

- А Солониха только крестики читать и умеет, - пошутили из прохода.

- Не бойся, дай денег побольше - сосчитаю! - не полезла и тут в подол она за словом.

Когда были зачитаны все списки бригад, снова поднялся председатель.

- Ну, никому новости нету, шо председателем колхоза назначен я. Моим заместителем затвержден районом известный вам Семён Осипович, он же и председатель сельского Совета. Моего бывшего помощника Гонтаря Юрия Афанасьевича забрали на повышение, это вот душе и сердцу приятно, далее, бригадиров вы слыхали, а общим завхозом колхоза будет у нас Строгаль Фёдор Григорьевич.

- Правильно.

- Добрый, хозяйственный род, - доносились со всех сторон помещения голоса.

- Нет, не правильно. Зачем нам, про это, Федька Строгаль? - поднялся дед Артюх, не умеющий высказать ни одного предложения без своего "про это". - И я вам в сей момент, про это, докажу! - Он выступил вперёд. - Ежель он колхозное

356

добро, про это, так же на ветер пустить, как отцовское, а мы, про это, как говорится, знаем, со двора его отца люди, про это, день и ночь добро пёрли, а Федька помогал ишо выносить, про это! Так мы, про это, со своим колхозом по миру пойдём. Надо, председатель, суму сразу шить, про это!

Зал загудел.

- Людям никогда не угодишь!

- Растрынькает! - с визгом кричала соседка братьев Корецких - Карпушиха, которой не досталось гусей из хозяйства старого Строгаля.

- Чево скажешь, Фёдор Григорьевич? - спросил Кондарев.

Фёдор вышел вперёд, долго молчал, пока прочно не улеглась тишина и начал робко говорить:

- А скажу вам, земляки, то, шо хозяйствовать - это не то, шо тряпками и зерном амбары забить. Шоб его потом моль побила, крысы с мышами пожрали и поточили или просто оно погнило. Ну, набьёт кто-либо из сидящих тут закрома. А рядом шо?

- И далее заговорил более смело: - А рядом в то же время имеются дети разутые, раздетые, голодные. А чьи они, разницы нету. Понарожали, и теперь отвечает за это весь народ. На то мы и люди, шоб сердцем сострадать землякам. Да и слыхал я, рассказывали ишо на фронте, сам Ленин зажиточным говорил: "Делиться надо!" Ему люди посылки присылали, а он их детям передавал. Правда то или брехня, не знаю, но я до этого момента в жизни - делился. На фронте сухарём да щепоткой табака. Тут обноски, какие были, - на хозяйство не влияют. Быки, кони, плуги, сеялки - это с нашими руками колхозу приварок. А шо касается колхоза, там не своё, там об- чее, и оно всё будет под строгим учётом. Придёт, скажем, Солониха ко мне на склад колхозный за постным маслом, а ей - амбарную книгу: "Ты, сударыня, свою норму выбрала. Иди, сударыня, позычай масло у соседки, она свой пай зараз получила".

- А у нас, про это, маслобойки нету! - крикнул дед Артюх с места.

- Будет! Русь завсегда светлыми головами славилась! И в Соломенке нашей есть они. Возьмите хоть Биреку. В его доме полная механизация. И надо, шоб и в нашем колхозе такая же механизация поработала нам всем в помощь.

- Возражений против Фёдора Григорьевича Строгаля, надеюсь, больше нету? Одно было по старческому недомыслию и по сих пор, вижу, не дошло, - строго выговаривал Кондарев бубневшему про себя деду Артюху. - На этом собрание колхоза "Верный путь" я сворачую, а бригадиры будут вас собирать почаще. Правление, остаться!

При выходе толпы из зала Гришка Репало раздвинул у двери толпу перед Со- лонихой.

- Пожалуйте вам, сударыня!

- Ой, шо Федька, шо Гришка, сударыню во мне выискали!

С лёгкой руки Фёдора с этого дня Солониху в Соломенком стали звать и в глаза и за глаза "сударыней".

XIII

.Первый раз Фёдор присутствовал на заседании правления колхоза в должности завхоза. Ялов, войдя, покосился на Фёдора и сразу опустился начальственной тенью на стул рядом с председателем колхоза. По другую сторону восседала

357

партийная власть в лице Вайцеховича Бориса Карловича. Юрий Гонтарь, вводивший в курс писарского дела бывшего школьника Ваську Молодилина, теснился с ним вместе за его писарским столом. Гвоздёв прилип на малой лавке у плиты к Корецким. К ним с другого бока робко на краешек лавки примостился бригадир Токарев Андрей Ерламьевич. Фёдор оказался между Слюпой и бригадиром животноводческой бригады Егором Кривоносовым. Бригадир второй полеводческой

- Анушин Владимир Николаевич корпел у подоконника, переписывая список членов своей бригады.

- Зараз накоротке проведём планёрку-минутку. Серьёзные задачи упали на Кривоносова. Два дня коров не доили - молоко могло перегореть. Добро, Фёдор Григорьевич Строгаль свою жинку да баб соседских послал хучь для себя коров подоить, а то б загубили коров. Как думает бригадир?

- Как-как?! Ноне кинулись доить - ни цебарки1, ни стулки. Навприсяд много надоишь? Да чё то поминать - вилов обыкновенных нету, чтоб простой соломы коровам дать - оберемками сам таскал.

- А куда ж они подевались - вилы, стулки, цебарки? Кулаков с одними узлами вывезли, - начальственно спросил Ялов.

- Куда-куда?! Вроде, не знаете! Народ, ровно мыши полевые, растащил всё в одночасье.

- Да, это так! - покачал головой Фёдор.

- Точно! - глухо заплескалась от стен поддержка правленцев.

- Вот я и говорю, - продолжил Кривоносов, - нету ни цебарки, ни,.. да чё об этом балакать - налыгачи с коров - и те унесли, кой-как обрывками попривязал их к яслям. А они короткие, корове ни повернуться, чтоб зад лизнуть, ни прилечь, шоб отдохнуть.

- Эт для чего ж ей зад лизать? - удивился Ялов.

- И шо у нас за народ! Налыгачи - и те утянули! - вслух возмутился Кондарев.

- Чево скажет завхоз?

- Я так думаю, народ у нас правильный, только вот мы... ещё не правильно работаем. Но прежде отвечу на вопрос председателя сельсовета, - он вызывающе посмотрел в сторону Ялова, - корове, как и всякому животному, требуется простор для личного обихода, в науке прозываемой гигиеной. А шо касается народа, скажу так: повинен подход. - Фёдор завладел вниманием присутствующих. - Тащи, грабь кулацкое - так не пойдёт! Это говорится не оттого, шо это моих коснулось. На хуторах ноне хаты освободились, и там уже кое-где оконные рамы с дверьми вынули. Я пытался одного такого приструнить, так он мне заявляет: "Это - моё! Я своими руками строил. Кому хошь об этом скажу!" А я думаю так, коли колхоз дал ему другой дом или хату, то прежнее его жильё, по справедливости, стало колхозным добром. А за добром, хоть своим, хоть колхозным, нужен догляд. Предлагаю, назначить объездчика из сознательных, лучше из правления, вот хоть дядю Слюпу дать ему коня, и пущай надзирает верхом.

- Эт дельно, прям, как кувалдой! - обрадовался Кондарев.

- Теперь, шо касаемо коровника: цебарки, стульца и прочего инвентаря. Ре

1 Цебарка - ведро для дойки коров.

358

шить это может сам бригадир в один момент - поставь туда постоянных доярок и скотников. Поделит между ими коров, определит каждой корове стойло. А уж доярки и скотники своё рабочее место оборудуют сами и стульцами, и вилами, и прочей мелочью.

- А мы тогда для чево? Ежель свалим всё на Кривоносова? - повернулся в сторону Фёдора, набычившись, Ялов. Вопрос он задал больше с тем, чтобы указать на то, что завхоз обязан решать эти вопросы.

Но Фёдор хладнокровно, будто ждал такого поворота разговора, с лёгкой язвинкой отпарировал:

- А затем, шоб делать более главную работу, скажем, там же, на коровнике, с кормами - раз! Их надо всё просчитать и до нови растянуть! С увеличением поголовья - два! Нужен бугай, подобрать для расплоду более молочных коров с высокой жирностью молока. Опять же, животина должна быть здоровой - стребуется ветеринар. Определить ему задачу наперёд, какие там препараты, денег нет, пущай травами пользует, его заработок и прочее. Теперь, куда молоко девать? Не выливать же его?! Требуется переработка на масло. Оно и хранится дольше и налог им выплачивать удобнее. Летом молоко до района не довезти - скиснет. Значит, нужен сепаратор. Это уже мои и правления задачи. Думаю, пока согласую с каким-либо единоличником аренду сепаратора.

- Понятно, Фёдор Григорьевич, - согласился Кривоносов Егор. - Но налыгачи пущай правление добудет. У меня нету.

- Добудем налыгачи. На конюшне такая же картина. Шо может сам бригадир, должон делать - пущай делает, а шо - мы!

- Семён Осипович, удовлетворён ответом завхоза? - спросил Кондарев.

- Удовлетворён, - буркнул Ялов.

Но председатель колхоза, уловив намерение нового председателя сельсовета подвести завхоза под своё подчинение, тут же дал отповедь:

- Завхоз подчиняется единолично только мне и никому более, - как итог своего решения, не подлежащего никакому обсуждению, объявил Кондарев, сам при том подумал: "Если не упущу я завхоза из-под своего контроля, то и сам не буду впроголодь жить". - На этом нашу планёрку-минутку закрываем, очередную планёрку-минутку назначаю на вечер.

.Частые планёрки-минутки нервировали Фёдора. Времени не хватало и так. Он метался от конюшни к коровнику, оттуда ехал к скирдам, где заметил разбегавшиеся в разные концы села санные следы с обронёнными клоками ячмённой соломы. Разыскал Слюпу и сообщил ему об этом. Оттуда ехал в создаваемую в сукачевской пристройке красную избу-читальню. Туда свозили столы, табуретки, стулья, книги из домов выселенных кулаков. Зашёл в один из домов Сукачёвых. Внутренних дверей нет. В переднем углу, на месте снятых икон - светлые проплешины, как пустые обещания.

Руководил там работой секретарь партийной ячейки Вайцехович, очень дальний родственник Строгаля по линии Дарьи Кирилловны. Ему помогал его семнадцатилетний сын, Андрей. После приветствий Фёдор, осмотревшись, высказал недовольство:

- Ну зачем вы стаскиваете всё подряд?

359

- Сгодится! - отмахнулся парторг.

- Да не через "сгодится" надо решать, а чтобы столы как-то одинаковые были. Красота в избе-читальне не хуже, чем в церкви должна быть. Этот вот стол отдал бы я председателю колхоза, гля - двухтумбовый, ящички запираются. Всякий не будет лазить по его бумагам. И вид добрый - вензеля и прочие навороты.

- Такой стол мне и самому сгодится.

- Так не бывает! Ты - за царским столом, а председатель на загнётке, ты его ещё за подоконник усади?

- Ладно-ладно, отвезу председателю этот стол. Но попомни, Фёдор Григорьевич, партия, она, как молодое вино, свою крепость ещё наберёт.

- Кто там старше будет, то время покажет, и не мне по этому вопросу спорить. Однако ещё отцы наших дедов про то балакали: "Всё лучшее должно доставаться старшему по чину и положению!"

XIV

За повседневными делами в организации хозяйства колхоза дни для Фёдора летели "как скаженные". Председатель Кондарев "дёргал" Фёдора часто, давал не совсем продуманные поручения. Фёдор убеждал Акима Платоновича в несвоевременности той или иной затеи, просил повременить. Кондарев кое в чем соглашался, но в вопросе выбраковки крупного рогатого скота дело дошло до скандала с криками.

Случилось это после очередного возвращения председателя из района. Кон- дарев, войдя в контору, сразу вызвал рассыльного. Егорка Черевичкин, спавший в конюшне на сеновале, вошёл сонный.

- Ты чей будешь?

- Кто? Я? Черевичкин Егор, - спросонок не сразу нашёлся тот.

- Завхоза Строгаля знаешь?

- Кто ж его не знает.

- Его вызвать надо! - И, помедлив, как будто спрашивая у себя: - Только где его теперь искать?

- И искать иде знаю, Григорьевич завсегда сказывает, иде он будет. До обеда, мол, там-то и там-то, а после иде-нибудь в другом месте. Вот ноне с утра сказывал, что будет с ветеринаром на коровнике, потом - у Кривоносова дома, там молоко перерабатывают на масло. Опосля, поедут вместе на овчарню. А после обеда: школа, изба-читальня, амбары, склад и ещё чё-то переказывал - забыл.

- Забыл?! Ну, сейчас знаешь где искать?

- Знаю.

- Погоди-ка. А как другие члены правления, сообчают, где их при надобности искать?

- Не-е-е. Только Григорьевич.

- Ну, беги, вызывай, - отпустил рассыльного Кондарев, а сам, отхлебывая горячий чай, продолжил раздумывать над услышанным. "Строгаль Фёдор пример добрый нам всем подал, посыльный знает, где его искать в любой потребуемый момент. Не завести ли это общим порядком, а то - спробуй сейчас того же Ялова

360

сыскать, всех собак травить за ним надо. Ну-к, проведу кспермент - попробую его вызвать".

Он шумнул своего конюха деда Артюха, оставшегося по приезде из района в приемной отогреваться у печки.

- Зови второго рассыльного!

Через время вошёл подросток Кузьма, сын Николая Знобина.

- Вызывали, Аким Платоныч? - бойко спросил он председателя.

- Найди-ка Ялова Семёна Осиповича. Знаешь такого?

- Как не знать! А иде он, вызывать его откуда?

- А вот этого я не знаю. Где найдёшь, оттуда и вызывай!

Посыльный ушёл. Председатель, допив чай, взялся за бумаги. Им готовился без огласки список кулаков на вторую очередь раскулачивания. Список получался короткий. Кондарев нервничал из-за того, что перестарался с количеством кандидатов для первой очереди. За усердие Кондарев даже получил в районе благодарность. Секретарь райкома Матвеев, подводя итоги первой фазы раскулачивания, тыча пальцем в Кондарева, повторял:

- Вот с кого надо брать пример, любое поручение выполняет не на сто, а на все двести процентов! Из его села в ссылку эшелоном отправлено сразу тридцать одна семья! А у других - двенадцать, это самые ближние к его показателю, а кое-кто пять-шесть семей, разве это показатель, товарищи!

"Теперь, - раздумывал Кондарев, - благодарностей не получишь". Беднота и часть середняков влились добровольно в колхоз. Единоличников осталось семей сорок. Его размышления прервал Фёдор, внутренне недовольный тем, что его оторвали от дел. Он был на складе, где всерьёз распекал кладовщика Усова Василия Макарыча. Фёдор неоднократно поручал тому сделать стеллажи и навести порядок на складе. Но Усов, вероятно, обидевшись на то, что назначили завхозом не его, молча игнорировал указания Строгаля. Фёдор решил показать личным примером, как следует относиться к поручениям. Используя имеющиеся на складе пиломатериалы, лично сам сколотил полки и уже за размещением на них колхозных запасов

- продуктов его застал рассыльный из правления.

- Григорьевич, председатель колхоза зовёт.

Фёдор, чертыхнувшись за то, что не дал тот время дело завершить, отправился в контору

- Аким Платоныч, чево ишо стряслося? Мы с утра перед вашей поездкой в район план на сегодняшний день наметили, я согласно ево и работал.

- План, план... Район свой план кажный день сует. Вот и сегодня Ступицин бумагу сунул: "Вези поставки!"

- Какие ишо поставки? Народ все единолично сплатил, - удивился Строгаль.

- Он про единоличные ни слова, там сполнение 140%. А теперь, мол, колхоз должон свои поставки сдавать. Я ему гутарю, какой колхоз, ишо, мол, пока на бумаге, на ноги ишо не приподнялся, так он и слухать совсем не желает.

- Ну, там, в райцентре, и выкамаривают!

- Вот та бумага. Вишь, декабрь - 430 кило мяса, говядина. Так шо, Фёдор Григорьевич, три коровы или пару быков.

- Вы шо, Аким Платоныч, шуткуете что ли?! Я вас перестаю понимать!

361

- Какие шутки, когда хрен в желудке! Он жгёт дюже! - выругался Кондарев.

- Я сказал - режь, значит - режь!

- Успокойтесь, Аким Платоныч! Давайте просто порассуждаем. Ступицин в хозяйстве, видно, совсем не петрит. Ведь скотину, считайте, ползимы прокормили, корма на неё поистратили. В это время года резать - не только назовут нас дураками, но и чем-нибудь похлеще!

- Я сказал - резать!

- Хорошо, хорошо, Аким Платоныч, считайте, что я выполнил указание и порезал скотину, а тут, возьми кто-нибудь и стукнет ОГПУ. Зачнут проверять. Сту- пицин, скажут, не понимает в сельском хозяйстве, а вот вы и я понимать обязаны. Мы-то на земле стоим.

- А чево ж делать, Фёдор Григорьевич? Не сполнять указание района я права не имею.

- И это верно. Тут надо умом раскинуть, и выход обязательно отыщется. Знаю, на базарах цена ноне стала смехотворная. Были б деньги, там бы и купить. Только где их, денег-то, взять?

- Если и наскребём, то не более, чем на одну корову

- Тут мысля одна пришла. У меня в Пятигорске сестра троюродная в детдоме работает. Так вот там-то кормятся с базара. Мож, мы детям туда кой-чего из барахла да мебели, а те нам денег на мясо?! Одну какую-нибудь тёлку сами заколем и так выкрутимся. Будет вторая очередь раскулачивания, там точно будут и коровы и быки для выбраковки.

- Ну, ладно, давай, Фёдор Григорьевич, удастся фокус, делай так, только без огласки особой.

- Справку все ж придётся с собой прихватить.

- Эт само собой, щас и напишу, - подобрел Кондарев.

- А завтра забьём яловую корову Солонихи, и первое мясо отвезу, шоб шибко на вас не наседали районные начальники.

XV

Правлению колхоза "Верный путь" удалось втянуть в свой коллектив через уговоры и угрозы чуть ли не третью часть селян. Многие хозяева стояли на распутье, временили, решив глянуть, какую выделят частникам землю. А сельсовет в лице его председателя Ялова от их назойливых просьб и вопросов отбивался, как от голодной своры собак, встречавших его толпами в каждом уголке села:

- Пущай снег сойдёт, тогда нарезать единоличникам будем.

Сошёл снег, колхозную землю сразу за выгоном начали пахать, а наделы единоличникам, не пожелавшим вступать в колхоз, так и не давали.

- Когда? Когда? Ну, смилься над людьми! - преследовали они Ялова, ведавшего землёй, повсюду.

- Чуток протряхнет, так и зачнём делить от верхнестепновцев.

- Ишь, откуда намахнулись! Туда только день на быках ехать, а работать: пахать, сеять когда?

- Ну, ет, когда кто пожелает, - парировал Ялов, - желаешь оставаться едино

362

личником - цыганское солнце в твоём полном распоряжении, по холодку можешь всю ночь работать, - язвил он.

- А почему поближе людям землю не дать?

- Вся ближняя земля отводится колхозу, стало быть, коллективу, а он завсегда важнее единоличника был.

После такого расклада с дележом земли кое-кто из хозяев-единоличников попытался найти правду в районе. Но там с ответами на жалобы умышленно затянули. Даже поданный Иваном Скибой иск в суд отложили до лета, сославшись на большую очередь. А время весенних работ в поле давно поспело. И Скиба, отчаявшись, написал заявление о вступлении в колхоз. В тот же день ещё три семьи селян принесли свои выстраданные в семейных спорах заявления. А к середине Великого поста завалили ими Кондареву весь стол.

Фёдор с Кривоносовым и присланным из села Степное ветеринаром Нижегородцевым ломали головы, как и где им разместить худобу, сведённую к фермам новыми колхозниками. И решили, как и настаивал Кондарев, не затягивать с выбраковкой скота.

На яловую корову Солонихиных сразу решили кормов не расходовать. Поэтому Фёдор после разговора с председателем зашёл по пути к Николаю Силосу, известному в селе бойщику скота. Тот молча выслушал поручение, вытащил из-за голенища сапога нож, потрогал пальцем лезвие и, тепло глянув на Фёдора из-под козырька свисавших волос своими звероватыми глазами, сразу отправился на коровник.

Уже через час Фёдор вёз в бричке освежёванную тушу коровы в райзаготконто- ру. Мясо полдороги парило и тошнотворно пахло. Во дворе заготконторы на запах собралась свора собак. Поскуливая и виляя хвостами, они кружили возле брички. Жеребец Крахмалин настороженно прял ушами и косил дымчатыми сливами глаз на дворняг.

Из конторки вышел кладовщик Девяткин.

- Мясо привёз? - вместо приветствия спросил он, подходя.

- Корову, Данил Сергеевич. Доброго здоровья тебе и твоему семейству, - подал руку Фёдор.

Девяткин вяло пожал Фёдорову руку и, не спуская глаз с собак, предложил:

- Кинь им печёнку.

- Вот тебе сдам, а тогда сам и кидай.

- У меня в складе всё на учёте. А у вас в колхозе всё на глазок. Кто знает, сколько эта корова весит: четыреста фунтов или триста? Могли б договориться, мужик ты, вроде, ничего.

- Вот-вот, оттого шо я ничево, потому и не договоримся. Тебе лично потребуется три-пять фунтов, опять же у председателя спрошу. А сам не дам.

- Ну и напрасно. Другие не кочевряжатся.

- Это их дело. Доверие бывает или не бывает.

- Сегодня верят, а завтра нет. Я тоже шибко власти верил, а вот бумагу получил и веры меньше стало, - и потряс листком с машинописным текстом. - Сам товарищ Грачёв подписал. Спецпайки себе придумали. И не наши местные, а во ... в соответствии с Постановлением ЦИКа, номер и всё такое. Вон какая это власть! А меня в списках почему-то нет. Моя кровь, выходит, не такая, как у них!

363

- Может, тебя, Данил Сергеевич, просто забыли?

- Спрашивал в приёмной. Говорят, что ты, товарищ Девяткин, не подходишь под статус госслужащего.

- Выходит, сверху народ делят.

- Конечно, делят! Нижние слои - они густые, как борщ на дне, а наверху жирок плавает.

- Но все ж просят со дна зачерпнуть?!

- В том-то и дело, что жирок, плавая сверху, только вид борщу придаёт, так и начальство, сливками общества прозывается, но основа-то жизни - на дне!

- Вот так, поводырей корми, а народ - на цепь.

- Выходит, так. Они жрать хотят, а я нет. У меня не дети, а щенята! Вот твоя квитанция, Фёдор. Здесь вот распишись! Ты следующий раз, может, яиц подвезёшь? На спецпаёк им же и яйца положены.

- А где я возьму? Курей колхозников до кучи не стягивали. А тех кур, шо у высланных поотобрали, порубили детям на обеды в школе. Свои отдать, так у меня только два! Так шо яиц нету пока.

- По новому налогообложению не только яйца, молоко, масло, шерсть - сдай. Кабана забьёшь - и то шкуру его сдай!

- А ежель я сало со шкуринкой, такой знаешь, жёвтенькой, соломкой смолённой, люблю? Как же тогда?

- Забудь, Строгаль, что любишь! Даже с фруктовых деревьев и то должны будем часть урожая сдавать!

- А ежель не уродило?

- Не уродило - плати деньгами, чтоб ухаживал за деревьями лучше, или сдавай молоком, маслом, мясом. А коль нет ничего - неси свои яйца. Хоть два, но оторвут!

- Да, дожили, - криво усмехнулся Фёдор.

- Да, к слову, слыхал, Ставропольский и Терский округа упразднены, как нам в райкоме зачитали, и теперь все районы подчинены напрямую центру края - Ростову.

- Вот это придумали. - Покачал головой Фёдор. - Зачали делить, передели- вать, такое ощущение, шо того, кто это нагородил, стоя рожали и об землю головкой уронили. Сколько ж теперь районным начальникам до Ростова добираться?! Ведь добавочно и средства, и время - коту под хвост будут кинуты. И ещё новые налоги, ох, как богато заживём, едри твою через пень колоду.

- Думаю, это пока первоцвет.

- Не все ягод дождутся?

- Тут и в воду пукать не надо! Видишь, как меня на обочину сдвинули? А ведь я не кто там либо, с навозной кучи, я - кладовщик райкомовского склада и уже я для них не человек. Но я им устрою, я им устрою! Пошли, а то некогда мне!

По дороге домой Фёдор, кутаясь потеплее в тулуп, раздумывал над услышанным, верил и не верил таким новостям. В отношении переподчинения и спецпай- ков сомнений не было. Но чтобы так душить налогами колхозы, которые создавало само государство, разум понимать отказывался?! Всё же, подумав, подумав, пришёл к выводу: "Да чево гадать - у нас в России всё могут! Народ всё стерпит!

364

Вон Девяткин пыжится, пузырями булькает: "Я им устрою!", а чего он им устроит? Пока сдвинули на обочину, а если ещё невпопад пузырь пустит, - сдвинут в канаву", - размышлял Фёдор, поскучнев от плохих новостей.

По возвращении в Соломенское Фёдор влип в грандиозный скандал и увидел такие слёзы, что не мог уснуть всю ночь.

Солониха, как только прознала, что её корову зарезали, с криками и воплями через всё село кинулась бежать к коровнику. Дети бегут следом, останавливают, уговаривают вернуться, но она с плачем и причитаниями вырывается и бежит к цели. Снова догнали дети, остановили её, от криков и стенаний ей стало плохо, упала, потеряв сознание. На шум высыпал на улицу народ, окружив, привели в чувство. Чуть оклемавшись, она с новой силой стала надрываться в плаче, выкрикивая:

- Коровку зарезали! Со света нас сживают!

И заведённая состраданием толпа вместе с ней двинулась к коровнику проводить расследование. Гуртоправ1 Чаплыгин заметил наплывающую с воплями к коровнику толпу, побежал в контору, сообщить председателю. Кондарева в конторе не оказалось, но Чаплыгин набрался огромного терпения и стал ждать его для важного, сугубо личного сообщения.

Фёдор, встревоженный, направил лошадь к толпе. Та, перекипая, клубилась вокруг кровавой лужи с остатками кишок, не дожратыми собаками. Дети Солони- хи, сбившиеся возле матери кучкой, плакали вместе с ней по своей Туманке. Женщины, глядя на них, углами платков вытирали слёзы сочувствия. Редкие мужики держались за спинами баб, сжимали кулаки, роняли тяжелые слова.

- Какое они имели право без спроса у хозяйки чужую корову забивать?

- Свою, небось, не зарезал!

- Судить таких сукиных сынов надо!

- А вон едет, хозяин чёртов!

Толпа повернулась и, клокоча кипением, плеснулась навстречу Фёдору. Глаза

- острые финки.

- Одарка, спросы його, куды корову твою див? - поджучивала Солониху Чер- нодраева Пидора.

- Шо случилось? - спросил Фёдор и, поддавшись инстинкту самосохранения, попутно осматриваясь, куда в случае чего придётся бежать. "Только не бежать! - остановил Фёдор гадливую мыслишку. Как-нибудь прорвёмся!" - размышлял он, ожидая ответа, спрыгнул с возка и пошёл к толпе.

Солониха будто ждала, пока Фёдор подойдёт, заорала прямо в лицо, осыпая слюнями:

- Убил, гад, убил, паразит, насмерть зарезал Туманку нашу ненаглядную! Коровушку нашу сничтожил, вражина, буржуина недобитый!

Последняя фраза резанула Фёдора по сердцу неподдельным, стойким страхом.

- Спокойно, не шуми, зараз всё растолкую! - попытался спокойно объяснить Фёдор, но было поздно.

Тугим полукольцом надвинулась толпа. Солониха вцепилась в его рубаху на

1 Гуртоправ - пастух.

365

груди, повисла на ней и кидала в глаза гневные вопросы и оскорбления, сама при этом обливалась горючими, искренними слезами.

- Коровёнку мою куда дел? Кто тебе разрешал её убивать? Ты меня спросил? Вражина ты, али скажешь - нет?

Дети, по примеру матери, также вцепились с разных сторон в Фёдора. Кое-кто из других баб тоже потянул руки к нему. Вдруг Фёдор заметил за спинами баб скачущую чёрную кляксу Ивана Жемякина, шкандылявшего к толпе.

- Гундосите, бабы, гундосите, бить Строгаля не бьёте, так дайте ему слово сказать хоть! - заорал он не своим голосом.

Ободрённый этими словами Фёдор стряхнул с себя вцепившиеся руки и скомандовал:

- Идите сюда!

Толпа не поняла его намерения, но покорно пошла следом. Фёдор подошёл к бричке, на которой только что приехал, стал взлазить на неё. Несколько мужиков одновременно кинулись перехватывать лошадь.

Фёдор встал в полный рост.

- Как вы можете подумать, шо я буду убегать. Зачем и почему? Твоя корова, Солониха, перестала быть твоей, как ты написала заявление о вступлении в колхоз! Ты же сразу свела свою яловую корову на общий баз?! И комиссия корову выбраковала, как яловую.

- А я шо ж - не колхозница и прав не имею про свою корову знать, шо её заре- жуть?! - выкрикнула Солониха и при слове "зарежуть" снова расплакалась.

- Я понимаю, оно родное и болить... - начал было Фёдор, но его слова она перебила.

- Мне не за то обидно, что мою корову зарезали, а за то, что твоя - живая осталась. Ведь ежель колхоз распустят, ты своих коров за налыгач - да в свой баз повёл, а у меня одна была коровёнка, и ту зарезали. Вон те кишки, - она кинулась к остаткам потрохов, - заместо коровы отдашь? - в слезах протянула на руках перепачканные в крови и навозе потроха.

- Колхозы уже не распустят. А ежель распустят, заберёшь мою корову

- Люди, слыхали? - закричала Солониха.

- Брешет, - посыпалось из толпы.

- Лишь бы выкрутиться, а там взятки гладки!

- Пусть побожится! - крикнул кто-то.

- Ну-ка, божись, что отдашь мне свою корову, заместо моей, заре-за-ной, - с очередным приступом истерики разревелась Солониха.

- Божусь! - опрометчиво бросил Фёдор, не подозревая, что через две недели пойдёт лёгкая откатная волна в коллективизации.

.Бюро Северо-Кавказского крайкома партии в ответ на постановление ЦК ВКП(б) "О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном строительстве" приняло свое постановление. Но назвали его помягче - "О проведении весенней посевной кампании и мерах укрепления колхозного строя". Посевная кампания уже давно окончилась, когда в Соломенское привезли из района письменное распоряжение - домашнюю птицу, коз и коров вернуть в подсобные хозяйства колхозников.

В отношении домашней птицы и коз правленцы колхоза "Верный путь" линию

366

партии не искривляли. А что касалось коров, этот перегиб пришлось выправлять. Вместо яловой коровы, давно уже съеденной госслужащими райцентра по нормам спецпайков, Фёдор, после неоднократных переговоров с председателем, отдал свою дойную корову Ночку Солонихе.

Поскольку директива предписывала вернуть по одной корове, Фёдор увёл домой Катеринину любимицу - Зорьку Ещё несколько человек, кроме Фёдора, отвели в колхоз по две коровы, а забрали только по одной. Их вторые бурёнки - решением правления - достались тем, кто не сдал ни одной. В итоге, как не убеждал Фёдор в неверности такого решения, получилось несправедливо. Хитроумные селяне загодя, перед созданием колхоза, порезали и проели своих коров, а потом ещё и от него получили по дармовой коровёнке.

Однако подошедшее постановление колхозные поставки не отменяло. Через месяц после сева забили оступившегося быка. Фёдор привёз его тушу к тем же дверям райпотребсоюзовского склада, но вышел из них уже другой кладовщик. Сдавая мясо, Фёдор выпытал с трудом у него, где Девяткин. Оказалось, он всё-таки "им устроил", но ничего лучшего не придумал, как дописать себя в номенклатурном списке на яйца. В графе "количество" Девяткин против своей фамилии проставил цифру "10". Ему и дали десять, только не яиц, а лет, и отправили на рытьё БеломорКанала, оставив жену лить по нём горькие слёзы.

XVI

Необходимость любой ценой рассчитаться с поставкой мяса району, погнала Фёдора в Пятигорск. На следующее утро, ещё до петухов, он ощупал мешки с одеждой и обувкой, уложенные в задке саней, и тронулся в дорогу. По морозному снежному насту крахмалисто заскрипели полозья, как яблоко на молодых зубах. Пока ехал по селу, слышал побрёхивание собак. Те подавали свои голоса, очевидно, из своих будок, где согрелись и на холод не вылазили. Мороз крепчал. Над головой, как прибитая, висела тарелка луны из чистого серебра. Её свет щедро заливал собой округу, погружённую в ледяное молчание. Только под хрумкий стук копыт гнедого жеребца, легко бежавшего трусцой, монотонно поскрипывали сани.

Чтобы хоть как-то заглушить противный их звук, Фёдор запел громко, красиво, полногрудо: "Однозвучно гремит колокольчик..." И ему стало радостно на душе: за то, что жизнь подсказывает ему выходы из самых тупиковых ситуаций, что он, как соли махонький кристалл, растворился в новом мире колхозной жизни, стал её частью, и эта новая жизнь наполняла его душу радостными заботами. "И сегодня позвала в дорогу, - подумал Фёдор, продолжая припев: Набежала, как искра, слеза". Но, когда он подъезжал к Горькой балке, конь запрядя ушами, всхрапнув, пошёл боком. Фёдор, успокаивая жеребца, натянул вожжи. Но тот с приплясом припадал на задние ноги, готовый в любую секунду рвануться в намёт.

Со стороны леса раздался шакалисто-противный вой волка. Жеребец, выбивая копытами частый перепляс, несмотря на натянутые до предела вожжи, усилил бег. Он гнул лебединой дугой шею, сапко нюхал воздух и косил глаз на хозяина. Фёдор заговорил громче, успокаивая жеребца.

- Тпр-р, Касатик, всё хорошо, хорошо, не бери глупый вой в толк.

А сам подумал: "Кони и без нас знают, шо наши ледяные степи цветут мороз

367

ным бурьяном для волков, как этот спуск - для бандитов", - и, вспомнив о нападении в 23-м на него здесь бандитской шайки Косача, для собственной уверенности потрогал трехзубчатые вилы, лежащие у ног в санях.

После того как Фёдор проехал Горькую балку, его встретил брёх воронцовских собак. Озираясь на постройки, Фёдор вспомнил и последнюю поездку сюда, на железнодорожную станцию. Было это три недели тому назад. Отсюда увезли его родных в ссылку. Вспомнил, как он "магарычил" начальника охраны эшелона, чтобы тот по-людски отнёсся к ним. "Куда хоть они попали? И как им там?" - раздумывал он. Отдал ли тот начальник отцу пилу и топор, Фёдор не знал.

Зато об этом уже знал начальник полка ОГПУ и следователь, неделю подряд вызывавший из камеры того самого вольноопределяющегося помкомвзвода бывшего сержанта Сомова. Только его гимнастёрка была теперь без всяких петличек, но зато густо испачкана засохшей кровью своего хозяина. Сомов давно во всём сознался и теперь, в очередной раз, разодрав с усилием спёкшиеся в крови губы, послал проклятие Фёдору:

- Будь проклят тот мужик со своей едой и ласковыми словами. Шоб ему икнулось, заразе.

Но Фёдору не икалось. Наоборот, он думал о начальнике охраны с теплотой и человеческой благодарностью: "Ежель по-человечески поступил, дай Бог ему здоровья и удачи в жизни". И, действительно, словно Бог услышал светлое пожелание Фёдора, удача улыбнулась бывшему помкомвзвода вольноопределяющемуся Сомову: его больше не мучили, его расстреляли в то же утро, в тот же час.

.Весь путь по Воронцовке Фёдора сопровождал собачий лай. Чей-то пес настойчиво долго вслед ему читал нотацию за ночную езду. Как только Воронцовка осталась позади, Фёдор в сумраке рассвета для верности спросил у встретившейся возни'цы, не минводский ли это большак?

- Он-он, милок, возле Солдатки не сбейся с пути. Недоезжая Ляксандровки, по праву руку от тебя переезд через железку объявится, той дороги и держись!

- И ещё на минутку задержу! Мясо почём в ваших краях?

- В наших-то, по 45 копеек за фунт.

- Спасибочки, сударыня, дай Бог тебе здоровья.

- Доброй дороги и тебе, казак, была бы молода, за твои слова расцеловала. Трогай, Зунька!

Она хлопнула по спине худющую лошадь вожжами, и та, будто щупая копытами дорогу, медленно тронулась.

Прежде чем отпустить вожжи, Фёдор ещё раз оглянулся на укутанную по самые глаза бабу. Ему показался голос её знакомым до последней нотки. Такой голос принадлежал первой в его жизни женщине, почтальонше Марии.

В селе её называли Маруська - письмоноска. Она была вдовой. Муж угорел от пьянки. С нею осталось двое детей: двух с половиной и пяти лет. После смерти мужа прошло уже более двух лет, но Мария оставалась одна. Не потому, что на неё не заглядывался мужской пол, наоборот. Ещё не высохли на Марииных щеках похоронные слёзы, как стали домогаться её женихи.

- Ночью загляну на часок, а? - лезли с просьбами любители свежатины и новых ощущений.

368

Но Марии такие связи: "по-тёмному пришёл, по-тёмному ушёл" совсем не нравились. Она считала, коль станет она на этот путь, то отца своим детям не сыщет никогда. Поэтому таких женихов Мария спроваживала быстро. Обычно она им открыто предлагала:

- Нравлюсь, разводись со своей, переходи ко мне, а тогда хоть ложкой черпай!

После таких Марьиных слов у любителей ночного часа пропадало всякое желание отведать свежей любовной жижки и "черпак" опускался вниз. При очередных встречах с почтальоншей они уже, наскоро поздоровавшись, отводили глаза и обязательно торопились по неотложным делам.

Так и жила Мария. Разносила редкие весточки от бывших соломенцев, родственников и знакомых, разбросанных по великой стране мощным сметрельным ураганом российской смуты. Люди с благодарностью и уважением относились к её делу, и она была желанным гостем в каждом доме.

И вот однажды, ещё до женитьбы Фёдора, Мария забежала вечером к Строгалям, у которых вовсю шумело застолье по случаю дня именин Дарьи Кирилловны. Марию, как она ни сопротивлялась, усадили за стол и сразу налили штрафной. И как только поставили перед ней тарелку, наполнив её разной богатой снедью, давно не виданной Марией, настырство застольной толпы сломило её, заставив выпить гранёный стакан вина до самого дна.

- Как кисленькая водичка, - похвалила вино Мария.

Вслед поспел тост, не выпить за который Мария просто не могла.

- За тех, кого нету с нами. Пусть на том свете они знают, шо мы их помним и поэтому этот стакан пьём усе, поголовно, до донца, - прошамкал дед Вергун, выпил и перевернул кверху дном стакан, демонстрируя не столько верность своего слова, сколько свою память к ушедшим из жизни. Все посмотрели на Марию, как бы говоря: "Вот испробуем твою верность мужу".

Мария через силу одолела и этот стакан. С охотой поела винегрет. Тепло разлилось по телу. Неизвестно откуда прокрался в голову шум. Слов говоривших уже было не разобрать. Мария с весёлостью рассматривала сидевших за столом, видела, как раскрывались их рты, но смысл, о чем они говорили, до неё не доходил. Так скользили её глаза от одного лица к другому. Потом её взгляд встретился с мягким, словно улыбающимся, взглядом юноши. "Ой, как Федька вырос!" - угадав сына Строгаля, с удивлением подумала она. Шестнадцатилетний Фёдор сидел напротив, его впервые посадили за стол со взрослыми.

Об этом он мечтал и долго ждал этого часа, а теперь был также очень разочарован компанией взрослых. Не нравились Фёдору их шутки, ему они казались пошлыми, шутить там, где свято, он считал, что это грешно, а взрослые почему-то всё святое лапают грязными словами. Не принял Фёдор и насилие с выпивкой. Пьющий человек или нет - толпу, собравшуюся за столом, не интересовало, она требовала: "Пей!" и обязательно: "До дна!"

И особенно преуспевал в этом дядька Кузубань с лицом, изрубцованным годами. Не раз Фёдор до этого со стороны видел, как он, сдвинув возмущённо брови, выливал за пазухи женщинам невыпитое ими. Женщины садились от него подальше. Сегодня он сидел рядом с Фёдором. Заметив, что тот не пьёт, прилюдно громко и строго сказал:

369

- Пей, а то в мотню вылью!

И теперь Фёдор, размышляя об этом, наблюдал, как по доброте душевной толпа споила почтальоншу тётю Марусю. Он поднялся из-за стола и вышел на крыльцо подышать воздухом летней ночи. Темно-синий плащ ночи, забрызганный извёсткой звёзд, укутал Соломенку. Но луны видно не было. С тайного укрытия она лишь в нескольких местах осветлила копившуюся к утреннему дождю тучу. В ожидании небесной влаги в полную мощь давали на пруду свой русалочий концерт лягушки. В тон им звенели цикады.

Через некоторое время в сопровождении Дарьи Кирилловны вышла Мария, покачиваясь. Сходя со ступенек, она оступилась и, не подхвати её Фёдор, упала бы.

- Федь, отведи до дома тетю Марусю, а то ненароком свалится ишо иде.

Фёдор взял под руку почтальоншу, приговаривая:

- Счас, потихоньку дойдём. Гады, силком человека споили.

Дарья Кирилловна, успокоенная тем, что отправила Марию с Фёдором, пошла в хату. По дороге Мария, словно бредя во сне, говорила что-то о своей горькой вдовьей доле, жаловалась на "хвост", который подрастал, и на который у неё не хватало ни сил, ни средств.

Фёдор завёл Марию в её калитку, дверь в дом была раскрыта настежь. Марлевая занавеска на ней спасала спящих детей от комаров.

- Иде тут у вас лампа?

- Федь, не зажигай, детей побудишь. Пошли, я знаю!

Она взяла за руку отпустившего её Фёдора и повела, качаясь, за собой.

Нащупав кровать, она опустилась на неё и устало опрокинула голову на подушку. Фёдор снял с неё обувь и поднял ноги на ложе. Она потянула к нему руку. Фёдор подумал, что она хочет с ним попрощаться за руку, и подал свою. Встретившись, руки передали друг другу взаимные "SOS", удушливая волна сопротивлением желанию стыдливо нахлынула в лицо Фёдору. В этот момент он пожалел, что сам выпил для такого случая очень мало. Во рту стало сухо. Сердце, казалось, колотилось в глотке. Он присел рядом с ней на кровать. Мария притянула его к себе.

- Федя, нагнись, чё скажу, - шепнула она.

Фёдор приблизил своё лицо к её губам.

- Возьми меня! - жарко выдохнула она.

Ошалело, не раздеваясь, ломая преграды, Фёдор будто из ружья, выстрелил. Остался в ней, как заклинивший снаряд, прислушиваясь и присматриваясь, где он и с кем он.

Через минуту их чувства взорвались с утроенной силой. Мария за все годы одиночества теперь почувствовала себя женщиной: она осыпала Фёдора поцелуями с запахом лука, выгибалась под ним, прижимала его голову, запустив свои пальцы в его волосы, и под конец сладко застонала прямо ему в ухо. У них получилось одновременно.

В это время хлопнула калитка. Фёдор вскочил, оправляя штаны. Мария одёрнула платье.

- Кто тут? - настороженно у проёма двери в темноту спросил почужевший до хрипотцы голос деверя Марии Егора Андреевича Зыбина.

370

- Это я, Фёдор Строгаль, тётю Марусю привёл, у нас на именинах была, споили ненароком её, - через силу сдерживал Фёдор свою запыханность.

- Никогда за ней этого не примечал. Она ж, считай, совсем не пьёт.

- За покойного мужа заставили выпить! Царствие ему небесное! Вино, вроде, а по шарам бьёть.

Мария, прикинувшись отключённой, пьяно забуровила.

- Ну, спасибо, шо довёл, - стыдясь пьяного позора родственницы, торопливо выпроваживал поводыря Зыбин.

После того случая у Фёдора с Марией никогда больше ничего не было. Она избегала встреч с ним, да и он не набирался храбрости напроситься в провожатые ещё раз.

Только на Фёдоровой с Катериной свадьбе Мария уловила момент, когда никого рядом не было, шепнула:

- Тебе, Федя, за то спасибо. Ты единственный, кто сводил меня на небо.

"Всё в мире повязано: знакомый голос услышал и будто заново пережил всё",

- философствовал мысленно Фёдор. Продолжая в дороге размышлять над прошлым, постепенно его память распустила косы юных лет.

XVII

При подъезде к Минводам окрепшие лучи стащили туманную наволочь, открыв изумительную панораму снежных гор. Фёдор задохнулся от восхищения. Казалось, степям и ему навстречу с хлебом-солью вышел сам седой Эльбрус. Въехав в город, Фёдор решил сразу заехать на базар. Из-за позднего часа тот гас безлюдьем.

- Иде тут мясом торгуют? - спросил Фёдор по виду бездомного, под крепким хмельком, мужчину неопределённого возраста.

- Скажу, но если только нальёшь!

- За спрос не положено в нос! - отшутился Фёдор.

- А меня били! И много разов! Зачем тебе мясо? Задёшево не купишь, тут у нас греки и армяне всё скупают, а потом вот так, - он поднял вверх руку, - цену накидывают и продают. Так ты мне нальёшь?

- Я б налил, да токмо стакана у меня нету.

- Это не вопрос! Вот-а он! - И бродяга с ловкостью фокусника извлёк из кармана замусоленный стакан.

- Фёдор вытащил из кошелки бутылку с аракой, вынул из горлышка кукурузную кочерыжку, служившую пробкой, и стал наливать.

- Плещи, не стесняйся.

Фёдор налил ему полный стакан и, соврав, с огорчением сказал, подавая стакан:

- А вот закуски нету!

Бродяга выпил, поморщился:

- В кошёлке у тебя есть! Но не надо, и на том спасибо! Вижу, тоже был солдатом! Где воевал?

- Я тебя о мясе спросил!

- А, о мясе?! Ну, конешно! Купить евой-то по дешёвке можно, только за пере

371

ездом. Но у барыг не бери, могут и человечину всучить! Там ты один не разберёсся иде кто.

И, поразмыслив, отчаянно махнул рукой:

- Вот чё, я тебе покажу, поехали!

- Не-не, мне щас не надо, мож, завтра или на неделе. А сейчас хотел бы на мясные ряды взглянуть.

- Только глянешь - и без экипажа останешься! Цыгане вмиг твоему гнедому стойло найдут! В следующий раз сани за две улицы оставляй, подводи к любому двору, привяжи и, если хозяев нет, уходи. Хозяин, хоть и недовольный будет, но доглядит. Сам не тронет и другим не даст. Но стаканчик по возвращеньицу налить ему придётся! Хорошая у тебя самогонка - так затеплело... Вон крючок в нашу сторону направляется

- всё барахло твоё щас пересмотрит, лучше смывайся.

- Правда? Иде?

- Та вон! - полупотаённо кивнул головой бродяга.

Фёдор действительно увидел направляющегося через улицу в их сторону мужчину с портфелем в тёмно-синем пальто фининспектора.

- Тогда я поехал! - панически кнутом огрел лошадь Фёдор.

- А я завсегда здесь, к твоим услугам, Минькой меня зовут, - вдогонку крикнул бродяга, тоже торопливо уходя заплетающимися шагами от того места, где стояли сани Фёдора, - подальше от базарного контролёра.

- Эй, гражданин! Ну-к остановись! - донёсся до Фёдора голос фининспектора.

- Ага, щас! - под нос себе, не оглядываясь, отреагировал на команду Фёдор,

- Как доеду, куда надо, так и остановлюсь!

- Остановись немедленно, кому сказано! - снова долетел до Фёдора тот же голос.

- Беда начальнику, - нахлестывая лошадь, разговаривал Фёдор сам с собой, ухмыляясь, - некому ему сказать, шо мы, Строгали, глухие в такой момент, начисто,

- ничё не слышим!

Умноглазая лошадь, прочувствовав через кнут ситуацию, резво кидала сзади себя расстояние. Белыми змеями взвихрилась за санями снежная пыль. Фёдор оглянулся. Фининспектор остановился и, заметив, что убегающий оглянулся, погрозил ему кулаком.

- И это - напрасно, тут мы и слепые начисто! А коль словил бы меня, так, к полной своей неосведомлённости, узнал бы, шо я ещё и немой.

XVIII

Свою троюродную сестру в Пятигорске Фёдор нашёл легко по названию детского садика. "Гвоздичку" показал первый спрошенный:

- Это в сторону Провала. Прямо и прямо, а там, на горке слева, - сиротский дом, при нём и детсад.

- Сестра там у меня троюродная - Бесшкурова Римма начальницей, не слыхали про такую?

- Нет, не слышал. На месте спросите, вам скажут.

372

.Через десять минут Фёдор был у детсада. Пройдя в калитку, перед входной дверью низенького здания почти столкнулся с женщиной своих лет.

- Мне б вашу начальницу.

- Пойдёмте, - потянула она дверь на себя. Пропустив незнакомца перед собой и боясь, как бы не напустить холода, торопливо захлопнула её за собой. Прошла с ним по длинному коридору с множеством боковых дверей. За ними птичьими восклицаниями звенели детские голоса. Глянув в лицо гостя, предложила: - Подождите здесь.

Сама вошла в кабинет справа. До Фёдора, оставшегося у входа, долетал разговор.

- Римма Александровна, вас тут мужчина спрашивает... интересный!

- Ну-ка гляну, какой ещё интересный?! - выглянула из двери русоволосая, стройная и дородная дама лет тридцати. - Федька, ты ли это?

- Я - я, Римма! - они сошлись, обнялись. - Не ожидала? - спросил Фёдор.

- Вас можно ли ожидать?! Забрались в свою степь, как медведи в тайгу, - попробуй вымани!

- В степи мы - не медведи, а бирюки.

- Хороший бирюк, с таким можно и в пустой степи встречаться.

- И ты, Римка, ты такая стала! Прямо статная дама. Сколько же мы с тобой не виделись?

- Лет пять, а может, и больше. Нам тогда, после окружной партийной конференции так и не удалось поговорить.

- Ты так же с маманькой живёшь?

- Теперь и муж есть, правда, он геолог, дома бывает редко, обычно, зимой у них никаких экспедиций не бывает, но в этом году его поездками в главк замучили. Ну и мама с нами продолжает жить.

- А детей не завели?

- Своих нет, зато чужих - шестьдесят душ. А помнишь, как вы с Яшкой на чердаке опасной бритвой ляшку мне порезали - жир мой смотрели. Так что я вас часто вспоминаю: как тот шрам увижу, так вспоминаю. Ой, какие мы были дураки! Федь, а я в тебя и влюблённая тогда была, по-детски. Хоть щас скажу. Ну, я сейчас, оденусь и поедем домой, уйду сегодня пораньше, у нас в Горячеводске дом со двором, есть куда и лошадь поставить.

- Погодь, Римм! Я по делу

- Ну, чего ж мы здесь стоим, пойдём в мой кабинет.

В своём кабинете Римма представила Фёдора сотруднице:

- Мой родственник. А это моя коллега и заместитель Валентина Васильевна.

Та, открыв в улыбке ровный ряд мелких зубов, протянула Фёдору тёплую руку.

- Валентина! Очень приятно! - лукаво с игривой наглинкой заглянула она Фёдору в глаза и вышла.

- Не шумите дети. Даздраперма, не бегай! - донёсся её голос до Фёдора сзади.

- Это, шо ж так дитя зовут?

- Да, это сокращение от "Да здравствует Первое мая!" Мода пошла на такие имена. У самой Валентины Васильевны племянница родилась, так они её Октябриной назвали, - развила Римма тему возникшего у Фёдора интереса. Усадив гос

373

тя на стул у стены, продолжила: - У нас уже Кэм есть, это означает "коммунизм, электрификация, механизация". Скоро приведут девочку Пятвчет - "пятилетку в четыре года", полдня учила это имя.

- Дурные родители и обосранные ими, несчастные их дети! - возмутился Фёдор. - Даздрапездра - это она, а ежель хлопец?

- Не Даздрапездра, а Даздраперма, ну, а мальчик будет - Даздраперм.

- Во-во - Даздасперм, ну куда это годится?

- Федь, ты уж об этом молчи при людях. У нас, в Пятигорске, вот так, как ты, в газете "Терек" один журналист возмутился. Так такую отповедь власти ему дали - в клочья статью распушили. Мол, объединительного и революционного духа народа не понимает, на их патриотизм плюёт. Замахнулся на самое святое - люди своих детей ради торжества дела коммунизма знамёнными именами называют, а он их возвышенные поступки на смех поднимает. Словом, приписали журналисту все грехи. И домострой, и поповщину, и что только можно! - и Римма, понизив голос, сообщила: - Меж собою люди говорят, мол, увезли того корреспондента в ту же ночь, как только газета с его статьёй вышла, а что редактора "Терека" сняли, это я знаю точно, с полной достоверностью.

- Вот оно, язык мой - враг мой! - сокрушённо покачал головой Фёдор.

- Видишь, Федя, какие времена? Так что ты при Валентине Васильевне не возмущайся. Она так ничего, вот билеты принесла в театр на Головина - лучший наш баритон. Валька в него влюблена. Вообще, Валентина хорошая баба, только больно уж патриотична. Лучше о политике с ней ни слова. Мы с Валентиной и живём по соседству, - продолжала Римма характеризовать сотрудницу. - С семьёй у неё сложное положение, два года, как она развелась с мужем. Детей не было, муж её всё обвинял. Кстати, как там твоя жена? Как её здоровье? Они с Яшкой года три назад заезжали ко мне. Но особо так не поговорили.

- Здоровье её наладилось. После того как третью дочку родила, тьфу-тьфу, как бабка пошептала, ожила окончательно.

И Фёдор постучал по столешнице стола.

- Мне твоя жена понравилась. Мнение моё, - другую - тебе искать не надо! Так сколько у тебя детей?

- Трое. И двое было до них, но они померли малышами.

- А где ты жену свою нашёл, какая у неё девичья фамилия?

- Катерина Дымова, я её из Георгиевска по случаю привёз.

- По какому?

И Фёдор вкратце рассказал, как он с братом Яковом и другими соломенцами ездил в 16-м году за сельхозорудиями в Георгиевск, где случайно встретил Катерину.

- Ну, надо ж, как повезло девушке, - смеялась Римма, - вышла в магазин и такого хлопца, словно гривенник, нашла. А сама она какая? Тихуша или бойкая?

- Разная.

- А ты на сторонних девчат не засматриваешься? - и, бросив на двоюродного брата пытливый, короткий взгляд, сама себе ответила на свой вопрос:

- Засматриваешься, засматриваешься, такой орёл, и чтоб не засматривался на других женщин - не поверю.

374

- Про это потом побалакаем. Римма, я вот по какому к тебе делу.

- Ой, извини, Фёдя, я всё время тебя перебиваю и не даю тебе слова сказать о цели приезда. Излагай своё дело, пожалуйста.

- А повод моего внезапного наскока к тебе такой, - погрустнел Фёдор, не надеясь на положительное его разрешение. - Колхоз, в котором я работаю завхозом, задушили обязательными поставками государству мяса. Забивать нормальный скот боимся. В соседних хозяйствах органы привлекли уже несколько человек за убой молочного скота. Не сделаем ли мы обмен. Я привёз детскую одёжу и обувку, а ты бы нам - или мясо, или деньги на мясо?

Римма, узнав причину приезда троюродного брата, позвала свою заместительницу.

Валентина Васильевна была не только заместителем, но и по совместительству

- бухгалтером. И Римма коротко поведала ей проблему Фёдора. Та, подумав и ещё раз глянув на родственника своей начальницы, изложила обнадёживающие мысли:

- Думаю, это можно провернуть. Бумаги оформим, как обмен.

- Федя, ну-к тащи, чего ты там привёз! - обрадовано скомандовала Римма.

Заботы, связанные с приездом нежданного гостя, задержали Римму и бухгалтера на работе. После составления актов приёма-передачи привезённого барахла и выдачи Фёдору наличных денег на закупку двухсот килограммов мяса, они втроём на его санях отправились домой.

Римма, довольная завершённым делом, шутила:

- Собиралась с гостем уйти с работы пораньше, а получилось - позже.

Римма и Валентина Васильевна сели рядом с Фёдором. Ездовой оказался зажатым между двух женских тел. Заместительша Риммы сидела по правую руку. Жеребец, застоявшись, живо, но сторожко бежал по тёмным улицам города. При покачивании саней на ухабах дорожной наледи её колено касалось ноги Фёдора. Это действовало на Валентину Васильевну возбуждающе, но она не отстранялась. Ей хотелось прижаться ещё сильнее, отдаться всем существом в распоряжение сильного, спокойного мужчины, почувствовать при этом себя совсем слабой и глотками наслаждаться его затишком. Фёдор тоже чувствовал к попутчице симпатию и был рад её прикосновениям. Она молчала. Больше говорила Римма. Когда подъехали к мосту, она сообщила Фёдору новость:

- Вот тут, Федь, по этой речке граница между Европой и Азией проходит.

- Быть такого не может! В школе учили, шо нас от Азии отделяют горы Урала и река Волга.

- Правильно! А дальше?

- Каспий.

- Его западный берег до Кумо-Манычской впадины. А здесь, Федя, по Под- кумку

- Честно сказать, не верится.

- Не спорь, я сама бутылку уже проспорила.

- Отчего нигде об этом не пишут?

- Кавказские народы обижать не хотят. Ведь, как ни говори, а Европа простыми людьми воспринимается, как часть света с более высокой цивилизацией. А об Азии говорят: "Темнота, дремучая отсталость, да и азиатское коварство к тому же".

375

- Так ты, Римма, выходит, живёшь в Азии, а на работу ездишь в Европу?

- Мы обе так с Валей пограничную линию по два раза на день переходим. Под- кумок для нас - рубеж, отделяющий Европу от Азии. Правда, мы об этом особо не задумываемся, ведь тут ни столба пограничного, ни таблички нету.

- Кто б мог подумать, шо тут находится стык двух частей света! - удивлённо восхищался Фёдор.

Так и не сменив темы, они доехали до Прикумской улицы, на которой жили обе подружки. При подъезде к своему дому Римма ознакомила Фёдора с обстановкой:

- Вот этот двор - наш, а напротив - Валентины Васильевны дом. Здесь стоп! Приехали.

Остановились. Фёдор помог сначала сойти Римме. Потом поддержал неуклюже слазившую с саней её коллегу по работе.

- Валь, через полчасика ждём тебя, - наказывала ей Римма, открывая ворота своего дома.

- Ну, я тогда не прощаюсь, Фёдор Григорьевич?!

Тот оглянулся на подругу Риммы. Она была уже возле своего дома, и дом её почему-то показался Фёдору тёмным и зловещим. Преодолев наваждение, отозвался:

- Конешно, трохи посидим, если хозяйка не выгонит.

- Выгонит - к себе заберу

- Заводи лошадь, ворота, говорят, нельзя долго держать раскрытыми - всё добро выдует!

- За столом увидимся, - приветно махнул Фёдор рукой и завёл под уздцы лошадь во двор.

.На следующее утро, ещё затемно, Фёдор вышел во двор Риммы. Белой масти стальной мороз на всё наложил свою печать. На безоблачном небе - такой же белой масти - лунный диск. Его свет усиливается искристым снегом. Фёдор заканчивал запрягать лошадь, когда вышли полусонные Римма с матерью. К ним подошла и Валентина Васильевна.

- И вам не спится, Валентина Васильевна? - после того как поздоровался, спросил Фёдор. - Напрасно вы вышли в такой холод, - попытался он вежливо и мягко отправить нечаянную даму сердца домой, выводя под уздцы лошадь из ворот в улицу

Но Риммина соседка открыто призналась:

- А я боялась проспать и потому оставила окошко, у которого спала, не завешенным, чтобы увидеть у вас в доме свет, - пряча от мороза подбородок в воротник шубы, рассказывала она скукулюженной Римме.

Фёдор, молча помогавший Римминой матери закрыть ворота, глянув на небо, вдруг поинтересовался дорогой на Минводы.

- Минводы в той стороне находятся?

- На Минводы дорогу найти легко. Три проулка вдоль речки в ту сторону проедешь, а там мост налево, на него сворачивай и держись той дорогой до самых Минвод.

- До моста я его провожу, - неожиданно для всех заявила Валентина Васильевна.

- Та не стоит вам, Васильевна, беспокоиться. Знаете народную поговорку, куда язык человека может довести?!

376

- Ночью язык не поможет, - начальственно обрезала она.

- Ну, тогда садитесь, Васильевна, - расправил Фёдор овчинную подстилку на переднем сиденье саней и стал прощаться с хозяевами. Сев рядом, совсем близко к Валентине Васильевне на облучок, распутав вожжи, тряхнул ими и спросил: - Не боитесь, шо завезу в нашу глухую степь?

- Не боюсь! А я заметила свет у Риммы, вскочила в валенки, шубу с шалью накинула, и скорей на улицу.

- Как вы считаете, правильно ли мы едем?

- Федя, ты снова вернулся в общении на "вы"?! - с укором - сказала она. - А едем правильно. До конца улицы и направо. А там до моста - три квартала.

Фёдор вспомнил, как они сидели за столом рядом. После третьей рюмки с лёгкостью перешли на "ты" и не стеснялись под столом брать друг друга за руки. Потом по окончании застолья пошёл провожать её. И снова вид её дома, погружённого в угрюмость, вернул Фёдору чувство тревоги. Однако она по-прежнему много шутила, в смехе падала к нему на грудь, и, может быть, это обстоятельство завело бы Фёдора к ней в постель - Валентина Васильевна приглашала его в дом, посидеть в тепле, если бы ржанием не задержал его внезапно забесновавшийся конь.

- Шо это с ним? Пойду, гляну, спокойной ночи, Валь! - он торопливо пожал ей руку и направился уходить.

- Так мы больше не увидимся? - с открытой обидой в голосе спросила Валентина.

- Месяца через два, может, и вырвусь, тогда и наведаюсь, - заверил Фёдор.

- Никаких может. Два месяца от силы! - повелительно потребовала от него Валентина Васильевна, озабоченная проблемой закрепления заезжего молодца за собой.

Фёдор ушёл, но она ещё ждала, а вдруг он вернётся, но только голос его, успокаивающий жеребца, говорил, гость соседки занят делом. Потом скрипнула дверь, и наступила обидная, мучительная тишина.

Гнетущей была и сейчас тишина. Фёдор молчал. Только цокот копыт да скрип полозьев нарушали её. Доехав до моста, Фёдор торопливо стал прощаться с Валентиной Васильевной, повторив вчерашнее обещание.

- Если удастся, то через пару месяцев вырвусь к вам.

- Проверю! Но если подведёшь, покусаю! - пряча за показной улыбкой мелкие зубки угрозы, она сошла с саней. Потянулась с поцелуем, но Фёдор только по- братски похлопал её по плечу.

- Бог даст, увидимся.

- Смотри! - завуалировано заявила свои права на Фёдора. И снова на красивом её лице в улыбке прорисовалось хищное мелкозубье.

XIX

От стужи, несмотря на приближающийся рассвет, небеса зябко посинели. Наконец перед Минводами, откуда-то справа, на длинных лучах вышло окрепшее солнце, казалось, лучи его на морозе скрипели костылями. В далёкой дымке прорезались чёткие контуры гор. Слева расцветала пятилепестковой кувшинкой гора Бештау. За нею, прямо навстречу саням двигалась убелённая снегом голова горы

377

Змейки. На её покатое плечо прилегла пуховитая тучка, словно на ушко сплетню о свежих похождениях Фёдора шепчет.

Въехав в город, Фёдор направился в сторону рынка. Вспомнив совет бездомного попрошайки, он оставил лошадь за три улицы от базара. Сам отправился пешком искать бродягу Миньку. Базар кишел народом, стоял странный для этого рассветного часа гам, будто люди, как проснувшиеся птицы, делали речевую зарядку и щебетали на все лады. Вопросы задавались пространные и ответы, под стать вопросам, были не односложные. Расхваливание продаваемого преследовало спросившего и тогда, когда тот уже отходил. Так в толчее торгового гуда Фёдор провёл около получаса. Бродягу Миньку он долго не мог найти, пока, толкаясь в толпе, не спросил такого же бездомного попрошайку, клянчившего "копеечку на хлебец":

- Ты Миньку из вашенских не знаешь?

- Не, не знаю.

Фёдор отошёл, но через минуту к нему подошёл тот же нищий.

- А Минька пошто тебе?

- Дело есть, приведёшь, получишь алтынный.

- Иди на выход, жди у ворот. Туда и подойдём.

Между делом Фёдор купил горячий пирожок и стал неторопливо пробираться на выход, оглядывая торговые ряды и жуя с наслаждением пирожок, отдававший каким-то особым, сладковатым вкусом. У ворот, несмотря на полумрак, Фёдор узнал бродягу Миньку. Засунув остатки пирожка в рот, подал руку

- Здравствуй, Митрий. Обыскался тебя. Как живёшь, Митрий?

- Всё чёрным кланяюсь буханкам, дают копейки, не рубли. У тебя нету чево, глотнуть? Вишь, зубом на зуб не попадаю, в холодном подъезде ноне ночевал, нас менты поганые с хлебозавода и с котельных шуганули. Бегаем, как зайцы, пока не подстрелят.

- Кто ж в вас стреляет? Милиция что ль? - для интереса спросил Фёдор, ведя обоих бродяг к оставленным саням.

- Не, ментам мы не нужны, мы им просто мешаем. Нас бы, как собак бродячих, отлавливать и на живодерню, но гуманизм не позволяет! - пояснил, вместо утробно бухыкавшего Митрия, его "кореш".

- Ты, Митрий, никак простыл?

- А вот ты и полечи.

- Полечу, полечу. Ты обещал меня за переездом с продавцами мяса свести.

- Можно, мы вот с ним вместе съездим? Всё покажем, поможем.

Фёдор насторожился:

- Нет, Митрий, поедем с тобой, нам ещё в одно место заехать надо, а там лишние свидетели не нужны, - соврал Фёдор.

Угостив аракой обоих бродяг, он заторопился ехать.

- Поехали, поехали, Митрий!

- А как же алтынный? - обиженно подступил к Фёдору гонец.

Фёдору не хотелось показывать деньги, и он отмахнулся от бродяги:

- Ты араки выпил уже на два алтынных. Митрий, быстрее прыгай в сани, и поехали!

По дороге Фёдор обернулся на Митрия. Тот плакал.

- Ты чево это? Из-за алтынного, шо твоему корешу не отдал?

378

- Деньга здесь ни при чём. Хотя по большому счёту всё в них, проклятых деньгах! У кого их нет - совсем плохо, хочется иметь хоть немножко. А те, кто имеет деньги, хотят больше! И так, нет этому желанию ни конца, ни края. Из-за денег брата Лёху вчера закололи.

- За какие грехи такие? - внутренне ахнул Фёдор.

- Фраерам рубль в карты проиграл. Денег таких, как известно, у нашего брата сроду не бывало. Мы - по шнырям - занять, те все пустые! Он возвращается к фраерам, чтобы отсрочку попросить, но те уже с колбасниками обговорили, свели туда, говорят, мы знаем, кто тебе в долг даст. В один такой подвал и свели Лёху. Нынче уже пирожки из его потрохов на рынке продают.

Фёдор, вспомнив про слащавый пирожок, съеденный им несколько минут назад, резко наклонился вниз, его тут же стошнило. Отплёвываясь между блевками, он спросил:

- А какая человечина на вкус?

- Обыкновенное мясо, только чуть слащавое, человек больше свиньи сахара жрёт.

- Ты чё, пробовал? - спросил Фёдор, сам припоминая, какой сладости был фарш у съеденного им пирожка. Разум выдал: "человечина", и Фёдор подкативший к горлу очередной комок блевотины с натугой выплеснул под скрипевшие о дорожную наледь полозья.

Бродяга, как ни в чём не бывало, продолжал отвечать:

- По пьяни. Накормили кореша' как-то, а сказали только на другой день. Со мной тогда тоже, как с тобой сейчас, было. Только я забыл сказать тебе - пирожки с Лёшкиной печёнкой в Пятигорск повезли, там народу больше - быстрей расходятся. А тут остатки на другой день распродают, разогреют на пару и продадут. Вот щас направо.

- Трудно тебе, Митрий, живётся, - сдавленным от рвоты голосом открыто посочувствовал Фёдор, вытирая слёзы.

- Не то слово, ведь каждый гад базарным паровозом меня пихает вон с земли. Там, где кучка телег и саней стоит, остановись. Стой тут и молчи, кто б чево ни спрашивал. Скажешь - ждёшь, а ково-чево - ни слова, - и бродяга Митрий убежал.

Фёдор встал, обошёл свои сани, окидывая их хозяйским взглядом. Его гнедой жеребец, скрипя снегом, переминался в ожидании команды наездника, затем потянулся к придорожному безлистовому кусту рябины с редкими гроздьями. Фёдор разнуздал от муштука лошадь, принёс с задка саней охапку сена и положил перед животным. Жеребец сразу же сочно захрумтел сеном. Поглаживая его, Фёдор неторопливо поправлял сбрую. И вдруг сзади услышал:

- У тебя чё, мужик? - Фёдор от неожиданности вместе с жеребцом резко вскинул голову, перед ним стояли двое мужчин лет сорока. Один из них, сняв кожаную перчатку, достал портсигар, беря белой рукой из него папиросу "Дукат", повторил вопрос: - Так чё у тебя, мужик?

Фёдор про себя отметил: "Эти в борозде не ходят. Или милиция, или бандиты. И от тех и от других добра не жди".

- Ничево, - растерянно ответил он.

Спросившие не поверили, обошли лошадь, осмотрели сани, где была его кошёлка с едой. Некуривший для убедительности залез рукой под сено.

379

- Ничего нет. Так тогда тебе что здесь надо?

- Ничево!

- Как ничего, почему тогда стоишь?

- Жду!

- Чего или кого?

- Сказал же русским языком. Стою и жду!

- Кого ждёшь? Я тоже тебя по-русски спрашиваю, - подступился куривший.

- Вот таких, как вы, токмо рангом повыше, поджидаю.

- Пошли, Семён! Видно, из наших кто-то заказал, при выявлении незаконной торговли для вывоза конфискованного мяса, - долетал разговор отходивших.

- А может, это барыга? Валютой фарцует, червонцы золотые скупает?

- Он - валютой? На пустыре? Не смеши, Семён!

Фёдор поднял голову. Молодая луна несла над ним своё белое тело. "Полдень, а луна, как ночью", - подумал он. Через время появился бродяга Митрий с бородатым мужиком, крепкого телосложения, по виду - зажиточным крестьянином. Кинул обыскным взглядом по Фёдору ещё издали.

- Вот у него имеется говядина.

- Почём?

- 40 копеек фунт.

- Не, это дорого. Казённая цена и то ниже.

- Ну, уступлю по 35.

- Эт фунт можно купить по такой цене. А ежель оптом, почём отдашь?

- По 30. Ниже некуда.

- Ну, а ежель беру на месте, по 20 отдашь?

- Вон, крючки к нам направляются! - вовремя соврал Митрий.

- Бери уж по такой, не то ни за понюшку табаку сконфискуют, а чё я тогда бабе скажу, докажи ей, что не пропил.

- Где мясо?

- Ехать надоть! А де крючки?

- У другого купца тормознулись, - выкрутился Митька.

- Деньга у тебя какая?

- Последние!

- Ну, сговорились?

- И "сеятель"1 есть!

- Едем! - Скомандовал продавец и все попрыгали в сани. Фёдор не стал даже уздать жеребца и тронул.

- Вот представляешь чево в нашей Орбельяновке творится? Суют мне в нос постановление Северо-Кавказского крайисполкома от декабря прошлого года о какой-то контруктации2 скотины. Талдычат - право у них такое имеется мою скотину в три раза дешевле без авансовых денег забрать. Деньги, мол, отдадим в осень. Знаю я ихнее "в осень", будет точно - лет через восемь, а то и позже. Так нашен

1 "Сеятель" - на десятирублёвой купюре изображён сеятель.

2 Контрактация - заключение контракта между организациями, заготавливающими сельхозпродукцию и гражданами. В СССР конрактация производилась по заниженным ценам и с отсрочкой выплаты денег за полученную сельхозпродукцию.

380

ские на ихнюю контруктацию - ножички от ногтя до локтя подоставали и давай точить! Скотину под луною, чуть ли не подчистую, всю под ножи-то и свели. Кабанов золотые языки огня вылизали. Приходи кулачить - хозяйство под пеплом ищи. А тут, вишь, беда - ещё и мясо толком не продать! На базаре чёрные перекупщики за бесценок норовят отобрать. Самому торговать не дают. Начиная с анализа

- ихняя зараза там угнездилась. После столько справок всякие начальники стребуют, шо не рад будешь. Мы ж тоже щи лаптем не хлебаем, знаем, кто их направляет. Спекулянты и ладят начальников к нам. А тем справки на справки подавай! Во, приехали, в энтом дворе кум у меня живёт. У нутрях двора и перегрузим.

.Фёдора на обратном пути догнала вьюга. Колкое снежное крошево забивало нос и глаза. Но когда в Воронцовской заготконторе сдал купленную им тушу быка, метель улеглась. В Соломенку вернулся с нужной квитанцией. Отдав её Кондареву молча выслушал благодарность, по голосу понял - искреннюю.

XX

По возвращении из спецрейса вольноопределяющийся Захлыстов в отдельной комнате целых два дня описывал полковому оперативнику поездку

- Не упусти ни одной мелочи! Для твоей судьбы это сыграет важную роль,

- офицер, тщательно зачёсывая лысину, намекнул Захлыстову на его новое назначение.

И Захлыстов не упустил ничего. Даже не постеснялся упомянуть кольцо колбасы от строгалевского магарыча, умятое с отменным аппетитом лично самим. Только на бумаге это выглядело не братским дележом, а подкупом, каким якобы помкомвзвода Сомов хотел "заткнуть рты" подчинённым. Не заткнул - колбасный "кляп" оказался маловат. И через день после написания "отчёта" непоперх- нувшегося Захлыстова назначили сразу помощником командира взвода, Сомова же - арестовали. Сослуживцы, зная подлючую стукаческую натуру Захлыстова, за глаза шутили: "Сколько ж он "сдал" на помкомвзвода? Не мог соседний эшелон прихватить, чтоб сразу - на опера".

Насчёт "опера" пошутили солдаты, как говорится в таких случаях, накаркав,

- в самый пупок. Захлыстова отправили на двухмесячные курсы и оттуда, будто для показа личному составу, он вернулся с красным эмалевым квадратом в петлицах. Общежития для начсостава в части не было и поэтому ему пришлось спать ночь в каптёрке. Но холод пронял его там до костей, и он, боря собственное самолюбие, вернулся в казарму на свою койку. Ложился, когда хотел, и, когда хотел, вставал. Но после того как остался в солдатской столовой без горячего, торопился туда раньше личного состава. Подавая тарелку в амбразуру кухни, начальственно напоминал:

- Мосол не забудь покласть! И шоб с мозгой!

Вскоре Захлыстов уехал за направлением в Ставропольское окружное ОГПУ уже со всеми вещами. Выкидывая из тумбочки забытую им сапожную ваксу, сослуживцы не сожалея, шутили:

- За богатством поехал "мосол с мозгой".

По прибытии Захлыстов с оторопью остановился перед массивной высокой

381

дверью окружного управления ОГПУ. С казённым, жёстоким скрипом она впустила в пенаты политического надзорного органа будущего сотрудника. В коридоре долго ждал приёма. Дежурный, позвонив в кадры, огорчил:

- Кадровик, вызывавший тебя, ушёл на доклад к комиссару Жди. - И любезно позволил раздеться. - Шинелю можешь тута снять, а вещмешок оставляй в раздевалке.

Слоняясь по гулкому фойе, Захлыстов смотрел с восхищением, как в грозовых портупеях из кабинета в кабинет шныряют военные. Тлея желанием с кем-нибудь поговорить, он поглядывал на эмалевые треугольники в петлицах дежурного, но заговорить не решался, никак не мог найти повода. Наконец Захлыстов придумал вопрос, и он уже направился к дежурному, как вдруг дверь с улицы распахнулась, и трое в военной форме, задний - с карабином наперевес, ввели сильно припадавшего на правую ногу арестованного. Завёрнутые за спину руки то ли были связаны, то ли - в наручниках - Захлыстов не рассмотрел. Он, посторонившись, забыл о вопросе, отвлечённый необычным взглядом арестованного. На худом, измождённом лице выпученные до предела серые глаза метались пугливо из стороны в сторону, словно выискивая заветную соломинку, за которую лишь бы только ухватиться ради спасения своей жизни. Захлыстов испугался того, что арестант может встретить в его глазах сочувствие и сразу же кинется к нему и начнёт слёзно умолять о пощаде, поэтому резко отвернулся в сторону дежурного.

- Иди, не высматривай! - коленкой под зад слегка поддал ему конвойный.

- Нога нестерпимо болит, красноармеец! - взмолился арестованный.

- Скоро болеть не будет. Здесь вылечат. Здесь любую болячку лечат!

- Енин, не болтай с арестованным! А то из-за тебя всем достанется, если что!

- донеслось из-за угла, куда скрылись конвойные с арестованным.

- Кто это? Бандит, шпион? - Захлыстов встретился с глазами дежурного.

- Все вместе! Из сорокинской банды!

- Ух, ты! Неужто, правда? Вот вражина!

- Истинная. Один из тех, кто расстреливал под Машуком в девятнадцатом Крайнего, Дунаевского, Рубина, Рожанского - наших лучших советских людей. Там же эти сволочи положили командира Таманской армии товарища Матвеева.

- Так этого гада что - на допрос?

- Не, его отспрашивали уже, теперь на чрезвычайку, огласят, что заслужил!

Раздались шаги женских каблучков. Захлыстов с дежурным, замолчав, повернули головы на поворот коридора. Появилась молоденькая дама лет двадцати пяти. В карих глазах с ухмылкой - манящий полынный дым. По-хозяйски, с ленцой снизу вверх окинув взглядом Захлыстова, властно спросила:

- Кто здесь Захлыстов? - будто из ожидавших был он не один, а целая толпа.

- Я, это я!

- Пойдёмте уж! - со снисхождением неторопливо она повернулась обратно. Весь вид её так и говорил: "Отвлекают тут всякие".

Захлыстов шёл сзади, открыто лапая взглядом сбитую её фигуру, грязно подумал: "Полюбовница никак у какого-либо здесь начальника, а мож, и у самого комиссара. Держит себя уж больно независимо". Только она повернулась к нужной двери, не успев протянуть руку, чтобы взяться за её ручку, как Захлыстов с быстротой фокусника опередил её, распахнул дверь, приговаривая:

382

- Пожалуйста вам, товарищ госслужащая! - и вытянулся по стойке смирно, руки по швам.

- Это воспитанно, - снова глянув на Захлыстова снизу вверх, оценила она поступок и вошла в комнату.

Из бокового кабинета с табличкой "Начальник отдела кадров" торопливо вышел полностью лысый низкого роста военный с тремя квадратами в петличке:

- Товарищ Захлыстов?! - и, не дождавшись ответа, скомандовал: - Пойдёмте, комиссар ждёт уже.

Он по-юношески взбежал по широкой лестнице на следующий этаж и, не оглядываясь на Захлыстова, еле успевавшего за начальником отдела кадров, засеменил мелкими шажками в конец коридора.

- Так, приведи себя в порядок! - остановился перед приемной кадровик.

Захлыстов скоренько протянул пальцами под ремнем, сгоняя назад складки

гимнастерки, одёрнулся и провёл рукой по короткой причёске. Тот окинул его оценивающим взглядом и, удовлетворившись, выдохнул:

- Входи! - и сразу торопливо направился через приёмную к двери комиссара.

Сидевший за столом порученец вскочил. Кадровик, казалось, не обратив на

него никакого внимания, всё же отметил уважение к себе и сразу открыл дверь:

- Разрешите, товарищ комиссар!

- Входите, входите, - оторвался от чтения военный.

Перевернув бумаги, неторопливо поднялся, музыкально рыпнув надраенными скрип-сапогами, вышел из-за стола, над которым висел портрет Дзержинского, а справа и слева - Ленина и Сталина. В левом углу - высокий инкрустированный шкаф старинных часов, тихим звуком выщёлкивающих счёт.

- Товарищ Захлыстов, вот вы какой, наслышан о вас. Перед вашим приходом я знакомился с делом... вашим, и что-то не нашёл там факта о драгоценностях, обнаруженных вами у кулака. Фамилию его не забыли? - мгновенно кинул он вопрос на проверку памяти Захлыстову.

- Как же, помню, Вергун Аким, а вот отчество забыл, - смутился Захлыстов.

- Васильевич, но вы ответили даже больше, я ведь вас спросил фамилию кулака, а к ней вы назвали даже имя, молодцом. Расскажите, как это произошло?

- Товарищ комиссар! Прибыли мы частью взвода охраны на станцию Ворон- цовка под самый Новый год.

- Остановитесь на самом главном, как вы догадались о том, что в хлебе что-то спрятано?

- Да, знаете, товарищ комиссар...

- Не знаю, - снова прервал он Захлыстова.

- Одним словом, не выпускал дед каравай из рук.

- Вот, это во всей истории - главное. Где вы научились наблюдательности?

- У нас в селе, на нашей улице ещё в царское время произошла кража бычка. Были и подозреваемые. Хозяева пропавшего бычка указали полицейским на наших соседей. Полицейские пришли, всё обыскали, нет ни бычка, ни мяса. Стали уходить. И тут полицейский пошутил с голопузым соседским мальчишкой лет пяти. С улыбкой, как бы играясь с ним, ткнул пальцем того в пупок: "Пуп, пуп, наелся круп", а хлопчик отвечает: "Не круп, а бычинки". "А где бычинка?" - "У суч

383

ки под хвостом". Сдвинули собачую будку и под ней нашли закопанными остатки уворованного телка. Поэтому, когда я увидел, что дед за пазухой что-то поправляет, а потом, когда оттуда случайно булка вывалилась и старик её даже родственнице не доверил подержать, подумал, в хлебе может тоже что-нибудь отыскаться, как "у сучки под хвостом". Так и оказалось - золотишко в тот хлеб запекли.

- А почему ж это в донесении не описали?

- Я писал. Но меня заставил опер, я извиняюсь, товарищ комиссар, оперработник переписать и всё, что про ценности, золотые червонцы там, заставил пропустить, говорил - "указание председателя госкомиссии из Москвы".

- Опустить, значит?

- Так точно, товарищ комиссар.

- Хорошо, вспомните тот случай в деталях и опишите, включая и указание оперативного сотрудника, фамилию его тоже помните?

- Так точно, помню. Ряднов. У нас бабушка рядно сама вязала.

- Это хорошо, что вы имена привязываете к знакомым и близким вам вещам и событиям. Ну, что ж, о политическом значении ОГПУ я говорить не буду, об этом говорят дела нашего органа. Ближайшая политическая задача, поставленная нам партией и лично товарищем Сталиным, обеспечить социалистическое переустройство села. На этом пути всех, кто попытается сунуть нам палки в маховик коллективизации, мы обязаны убрать. Простое слово - убрать! Путь должен быть чистым, поэтому - убрать! Поедете в Прикумск. Хоть район и степной, но работы там для нас предостаточно. В селах Петропавловском и Ново-Румыновском образованы спецпоселения. Для этого создаем спецкомендатуры. Вероятно, это и будет участок вашей работы, но детали узнаете в Прикумском отделе. А сейчас пойдёте с Валентином Павловичем и изложите то, что я сказал, письменно.

- Есть! - поднялся Захлыстов.

- Валентин Павлович, лично мне принесёшь написанное им, и имена обязательно. - Тут же, сменив тему, пошутил: - Какую вы там формируете команду? Птицы, звери или сборная?

В это время, словно въехав из-за стены, прозвучал хриплый и старческий бой верных часов. Комиссар, улыбаясь, глянул на них и поднялся, дав понять, что аудиенция окончена.

- В Ново-Румыновке складывается неплохая верёвочная команда, - уже стоя, с улыбкой делился начальник отдела кадров собственными потехами, - туда вчера убыли, как вы знаете, товарищ комиссар, Канатов и Шнурков.

Захлыстов смысл этого разговора не понял. Даже в кабинете начальника отдела кадров, где Захлыстов описывал в донесении случай с ценностями, он, слушая, как дама, забравшая его от дежурного, перебирая карточки, бубнила про себя: "Здесь у нас птицы, здесь звери, здесь дома, комнаты, а вот карточки с верёвками. Захлыстов будет у нас в верёвочной команде", так и не вник в детали фамильной кодировки.

Смысл этого всего дошёл до Захлыстова лишь на ставропольском базаре, куда он зашёл купить пирожков на дорогу. Рассчитываясь за них с пританцовывающей от холода толстой пирожницей, услышал ругань в соседнем ряду:

- Понаехали звери сюда спекулировать! - кричала какая-то женщина, недовольная ценами.

384

385

Захлыстов поднял глаза. Вероятно, кондукторша автобуса, с кондукторским ридикюлем на боку, из которого выглядывали хвосты проездных билетов, ошарашенная ценами, демонстративно возмущалась:

- Больному уже ничё не купишь! Звери проклятые!

Азербайджанец, торгующий виноградом, вспылил, взмахнув, как птица, руками:

- Ми не звери. Это у вас вся звериная фамилия: Волков, Зайцев, Мишка Каса- лап. Видишь - ви звер, а ми - оглы! Твой, женщина, как фамилий? Скажи, скажи, если ругать смелый!

- Ну, уж не звериная!

- Ну, скажи, скажи тогда!

- Лосева я! - и сама засмеялась, поняв, что попала впросак.

- Конечно. Лося нэ звер, домашний, маленький птичка, - засмеялся своей удачной шутке торговец.

- Видишь, как ты красива смеёшься? За твой улыбка я тебе бесплатно дам кистьку виноград. Бери, пожалуйста. Такой бландинка, а ругаешься. Не оскорбляй нас, пожалуйста. Звер! Нет деньга - проходи мима! Ест - покупай! Сладкий виноград, подходи, - встретившись взглядом с Захлыстовым, - товарищ военный, налетай, покупай! - зазывал азербайджанец, забыв уже про скандал, - снег лежит, мороза щипает, а ты сладкий виноград кушай!

Захлыстов улыбнулся и, не проронив ни слова, ушёл на автостанцию, чтобы уехать в свою верёвочную команду. Но по принципам своей работы она оказалась совсем недалеко от звериной.

XXI

В селе Соломенском со дня на день готовилось открытие избы-читальни. Её созданием в сухачёвской пристройке занимался секретарь партячейки Вайцехович Борис Карлович. Ему помогала молодая учительница Нефёдова Лариса Антоновна. Привлекли в помощники и Гришку Репало. Он сострогал и установил стеллажи, смастерил доску для вывески. Нефёдова сделала надпись. Откуда только можно, Вайцехович свозил книги, столы, лавки: из округа, района, из раскулаченных домов. Расставили всё по местам, навели чистоту и скромный сельский храм культуры был готов к открытию.

Фёдор, предупреждённый Вайцеховичем о предстоящем открытии избы-читальни, продумывал варианты освобождения людей с работы для участия их в мероприятии.

Так как ещё не вся колхозная земля была вспахана и засеяна - каждая минута становилась бесценной. Однако умом и сердцем понимал, открытие книжного храма - важнейшее событие для села.

Вайцехович ещё раз напомнил Фёдору, чтобы люди на митинге были.

- Шо ж делать, - тяжко вздохнул Фёдор, - твоё указание, Борис Карлович, конечно, выполню, хоть, честно скажу, ума не приложу, как сутки подлиннее растянуть.

- Мы постараемся по-быстренькому, пару слов скажем, ленточку разрежем и народ можно будет отправлять по работам.

386

.За день до открытия избы-читальни рабочий день Фёдора выдался особо тяжёлым. Повсюду новое дело с места стронуть было нелегко. Поздно вечером, еле волоча от усталости ноги, добрался домой. Поужинав, дополз до постели. Под воспоминание разговора с Вайцеховичем уснул.

Несмотря на провальный сон, намертво склеивший веки, встал рано, ещё затемно. Катерина с вечера завела опару и потому спала с краю. Перелезая через жену, Фёдор лениво продрал глаза, окинул взглядом приоткрытые во сне её губы, оголённое плечо, еле касаясь, нежно поцеловал в губы, в плечо, вернулся снова к губам уже с нарастающим настырством. Стал просыпаться животный инстинкт размножения, захотелось основательно призадержаться, но тут Фёдор вспомнил об открытии избы-читальни, передумал и недовольный сполз босыми ногами на холодный пол.

На ощупь ступнями отыскал галоши, у выхода с вешалки снял полушубок и, надев его внапашку, вышел на улицу. Серело. С востока зажелтилась лёгкая узкая полоска неба. В воздухе стоял перемешанный с морозцем запах весны. По наледям, обходя грязные проталины, Фёдор направился к туалету. Из своей будки выполз Букет. Встряхнув густой шубой и потянувшись, он встретил хозяина и, виляя хвостом, начал лизать ему руку, поскуливая.

- Рано ишо, рано. За худобой буду управляться и тебе дам мешки.

Эти слова подсунули Фёдору давно зревшую в нём мысль: "Я управляюсь по хозяйству и в каждом дворе с утра - такое. А собери худобу со всего села в одно место, и всю работу два-три человека исполнят легко. Это ж сколько рук можно высвободить?! Надо этой линии держаться и на будущее".

Фёдор вошёл в покосившийся туалет. Содержимое его подпирало под самые доски. Следя за струей, Фёдор мысленно ругал себя: "Какой же я хозяин, ежель уборную такую имею. Титов Иван тут до меня командовал. Надо дело поправлять. Доски есть, забегу прямо с утра к Гришке Репало и новый нужник закажу. А станет потеплее - безотлагательно вырою новую яму".

Пропели первые петухи. По пути в дом остановился у лежавшего под навесом сломанного передка подводы.

- И это надо Гришке отдать на ремонт. А то день-два и сани - под навес.

Вернувшись в комнату, Фёдор оделся, поправил одеяло на детях и вышел управлять худобу. По улице сновал народ.

- Доброго здоровья, Григорьевич, - поздоровался шедший по улице в направлении центра села парторг Вайцехович.

- Здравствуй, Борис Карлович! Никак на работу уже правишь? - подошёл с вилами к саманному забору Фёдор.

- Не забыл, что у нас сегодня за событие?

- Дойку кончим, и всех, подчистую, отправлю на митинг, ручаюсь.

- Да и сам будь! Там тебе бумагу надо будет одну написать.

- Какую ещё бумагу?

- Секрет! - И Вайцехович зашагал дальше, но, сразу оглянувшись, добавил:

- Секрет, но хороший.

.Это сообщение занимало Фёдора до самого репаловского двора. Войдя в калитку, Фёдор остановился. Маленькая, но очень звонко лающая дворняжка, заме

387

талась по двору, таская за собой тяжёлую цепь, больше, чем сама собака. Из база вышел Григорий Репало с карандашом за ухом.

- Кому не спится в ночь глухую? Завхозу Фёдору и ... тра-та-тую! - с усмешкой передавил в последнем слоге "х" на "т" и по-дружески, с отмашкой врезался своей ребристой кистью в руку гостя: - Привет! Ты чё?! Разве не знаешь, что я теперь с утра не наливаю?!

- Нашёл пьяницу!

- Вот поэтому и огорчил тебя с порога.

- Гриш! Я хотел тебя просить уборную сколотить. Ты ж в курсе, я теперь в доме Титова Ивана, а сортир там своё отжил.

- Сколько ж туда добра ушло?!

- Это у кого как получается. Кто любит полопать - тот с голой ж.- такая, вроде, есть присказка, - усмехнулся Фёдор.

- Кто меньше тянет себе в рот, тот в шубке тёпленькой идёт! - в тон Фёдору собственной присказкой пошутил хозяин, провожая гостя в свою столярную мастерскую.

- Во-во!

- А такому человеку, как твой кладовщик Усов, яму нужно копать колодцем. Жрёт, как боров, хамсу с головами и кишками трескает. Ему скажешь: "Василь Ма- карыч, потроха ж не съедобные", а у него на все замечания - один ответ: "Деньги ж за всё платил!" А ты его уборную видал?

- Нет, не доводилось видеть.

- Глянь! Сразу Усова из кладовщиков выгонишь.

- Отчего ж так?

- С плетней стенки слепил, даже не обмазал - задница за полверсты блестит, да ещё и двери нету. Я ему говорю: "Дверь в отхожее место скоро поставишь? Проходить рядом неудобно". А он мне в ответ: "А чего там воровать-то! Пусть крадут, не жалко!" Вот и поговори с таким хозяином. У тебя брус шестёрка есть?

- В любое время бери, ещё с батькиных припасов. Он берёг для другого дела, но по секрету тебе скажу, на гроб себе и матери на чердаке хранил.

- Каркас стяну, а на месте обошьём доской. Сделаю, Фёдор Григорьевич, тебе культурное отхожее место, куда и короли регулярно пешком наведываются. Со стульцем будет, как за границей. Я тебе откровенно скажу - на уборную гляну и у меня о хозяевах представление готовое. Я даже себе жинку таким макаром думаю выбрать. А то, сколько таких: голова в цветах, а хвост грязный.

- Сделай, Григорий Трофимыч, уж я, ты знаешь, в долгу не останусь.

- О каком долге балакаешь? Это я тебе по самую макушку должен. По сих пор иной раз снится, как снова я в полынье бултыхаюсь, а ты меня спасаешь.

Память Фёдора, словно из копилки, вытряхнула особую монету событий детских, безрассудных лет. Однажды, под конец зимы, когда ростепели уже начали на окраин- цах подъедать лёд, Федя с другом детства Петей Смылковым, используя остатки снега, катались на санках с затенённой стороны горки, недалеко от пруда. Оба мечтали о том дне, когда сами смогут пойти в школу. Поэтому звенящую толпу пацанов, возвращавшихся с занятий, встретили с завистью. Те завернули на пруд, поразвлекаться. Гомонящая толпа потянулась всей кучей на лёд. Холодный воздух донёс голос Гришки Репало, предложившего друзьям посоревноваться:

388

- Пацаны, скобзаемся, кто дальше просунется!

Он первым, разбежавшись, заскользил по играющему под ним льду. Но не успел проехать на своих сапогах и двух метров, как сразу очутился в образовавшейся в мгновение ока полынье. Мальчишки, стоявшие за ним, шарахнулись на берег. А Федя, видя, как провалившийся, обламывая края полыньи, окунается с головой и обрывистыми криками взывает о помощи, схватил санки, напрямки помчался на выручку бултыхающемуся в прогалине. Под ним выгибался и играл ледяной настил. Ещё не добежав до окраины полыньи, он лёг на живот и стал продвигать впереди себя санки, крича:

- Хватайся! Хватайся!

Гришка изловчился и ухватился рукой за стойку полоза и благодаря этому удержался на поверхности. Петя, хоть запоздало, но кинулся к нему на помощь. Но пацаны криками вернули его на берег. Тем временем кто-то из детей позвал взрослых, те, вымостив из досок настил, спасли ребят.

Федя пришёл домой вместе с другом в мокрой шубёнке и в мокрых штанах, будто самого вытащили из воды. Дарья Кирилловна, вместо матери (той опять не было дома) принялась переодевать малыша и, при этом по-своему беззлобно негодуя, нравоучительно ворчала:

- Ушёл сухой, опрятный, а вернулся - захлёстанный по самую макушку, где тебя только носило, и пуговицу потерял костяную, иде такую теперь возьмёшь?!

Но подошедший Яков, уже узнавший о смелом поступке брата, встал на его защиту.

- Мам, ну, шо вы взбеленились? Бубните и бубните! Феде нашему, может, и медаль дадут, ить он репалихинского пацана спас.

С того случая на Федю смотрели, как на подросшего не только мышлением, но и духом мальчишку. Вспомнив то время, Фёдор испытал неловкость от Гришкиных слов.

- Да, чё ты, Гриша, детство вспоминаешь, - заскромничал Фёдор, - ты меня сколько разов по жизни в другом выручал...

- Гришка! - позвала мать Григория - старуха за сто лет, но ещё шустрая, с палочкой носящаяся по селу без посторонней помощи. Её можно было видеть почти каждый день то на одном краю села, то на другом. - Гришка, подь на минутку!

- Извини, я на секунду, - хозяин выбежал во двор.

Оттуда послышался строгий вопрос матери:

- Кто там у тебя?

- Строгаль Федька с просьбой.

- Этого уваж, уваж, а я до лавки добегу, соль на исходе.

Григорий вернулся в мастерскую, за его спиной хлопнула калитка.

- Мать за солью мотнула, - пояснил он, беря принесённый Фёдором чертёж,

- делаем по этим размерам?

- Хоть по этим, Хоть - по твоим, лишь бы было удобно и от людей не стыдно. Руки тебе не связываю. Ну, я побежал, а то дел - як наш Яшка казал1 - выше орешника. Да, нынче с утра избу-читальню открывать будут, ты подойди на митинг.

1 Казал - говорил.

389

- Рассыльный переказал, маманька тож туда намылилась, помитинговать. Ну, бывай! - и Григорий так же крепко, как и при встрече, пожал руку.

В калитке Фёдор столкнулся с его матерью, смотавшейся уже в лавку, и с поклоном поприветствовал её:

- Доброго вам здоровьечка, Галина Тарасовна.

Старуха, кивнув в ответ, сразу стала отдавать сыну распоряжения.

Гришу она родила на шестьдесят четвёртом году жизни, чем немало удивила округу. На крестины в церковь собралось невиданно много народа. На вопрос попа: "Кто отец дитя?" Галина Тарасовна махнула рукой: "Пиши - Трофим. Он самый бедовый был".

.За короткое время Фёдор обошёл конюшню, воловню и коровник. Оставив там по одному человеку, остальных отправил на открытие избы-читальни. Ещё раз заглянув на сеновал, хозяйским глазом прикинул, хватит ли сена до зелёнки, сам тоже направился на митинг.

Солнце до сего дня ходило вдоль горизонта - зайти - не зайти в гости, а сегодня, расщедрившись, плеснуло на Соломенку лишку весенних, горячих лучей. Отчего само и пострадало. Густой туман напрочь скрыл его веселый лик от соломен- цев, стекавшихся со всех сторон на митинг к бывшему сукачёвскому двору. Оттуда, вянув в тумане, вырастали звуки "Каховки".

"Кто ж это наяривает на гармони? - гадал Фёдор. - Иван Калоша или Тимофей Христофорыч Белоконь? Должно быть, Иван - торопливость какая-то есть, у Христофорыча мудрёные выговоры всегда вплетаются. Точно, Калоша!" - заключил раздумья Фёдор.

Завернув в бывшее сукачёвское подворье, заполненное народом, Фёдор протиснулся к крыльцу, украшенному вывеской "Изба-читальня". Там же двое школьников, стоя на нижнем порожке по обеим сторонам крыльца, держали примитивно изготовленные красные флаги. Рядом, на табуретке, прямо под свисавшим стягом, Иван Калоша резко дёргал трехрядку, с зажимной пу'пки которой свисал красный бант. Окончив краковяк, из-под хрупких кнопочек гармони размеренно выплыли "Амурские волны".

"Угадал! Калоша играет!" - обрадованно отметил про себя Фёдор и прямиком подошёл к гармонисту. Здороваясь, потрепал по плечу Ивана. Тот в ответ кивнул пару раз головой, улыбаясь с достоинством, но тут же склонил голову набок, на- востряя ухо на мягко пышущие из мехов тёплые звуки. Фёдор остался стоять рядом с гармонистом, глазами выискивая начальство. Ни Кондарева, ни Ялова, ни Вайцеховича видно не было. "Даже бабка Репалиха тут, а где же энти? - соображал Фёдор. - Должно быть, порядок такой - начальству являться к толпе в последний момент, а уходить первым", - размышлял Фёдор, отвечая кивками на приветствия подходивших. Вдруг со всех сторон послышалось: "Идуть! Идуть! Святая троица идёть!"

Народ расступился, и по проходу шеренгой с красными бантами на груди прошла к крыльцу троица: Кондарев - посередине, слева - парторг, а по правую руку с гордо поднятой головой - Ялов. Подойдя к крыльцу, не зная дальнейшего плана, председатель остановился, остановился и Ялов. Вайцехович кого-то выискивал глазами. Кондарев, подавив заминку, подошёл к Фёдору, пожал руку:

390

- Молодца, хорошо организовано! Твои все здесь? - начальственно спросил

он.

- Все и даже больше. Столетнюю старуху Репало - и ту привёл.

Эта шутка Фёдора сняла напряжённую кисею торжественной скованности с лиц начальников. Кондарев вынул карманные часы, как паранджу с личика дисциплинированной ханумки, откинул крышку и взглянул в стрелки-глаза, раскатившиеся от оси-носа по сторонам.

- Ну, ты чего тянешь, Борис Карлович? - из-за умолкшей гармони эти слова прозвучали необычно громко, что многими, в том числе и Вайцеховичем, были расценены, как разгон.

- Учительница Нефёдова куда-то запропастилась, она должна вести митинг,

- начал оправдываться Вайцехович.

- Сам веди! Что же мы целый день потеряем?!

- Я сейчас, - парторг исчез за дверью избы-читальни.

- Прав я, Фёдор Григорьевич? - ища поддержки спросил Кондарев завхоза.

Фёдор знал о натянутых отношениях между председателем и парторгом, знал,

что заместитель председателя Ялов начал уже скрести яму под Кондарева и поддерживал открыто Вайцеховича, поэтому ответил мудрено.

- Время, конешно, на вес чистейшей пшенички, но и дело политическое, его на подстил не кинешь.

Наконец появилась худощавая, стройная учительница Лариса Антоновна Нефёдова, сопровождавшая строй детей. Они шагали в колонну по два, и у каждого на груди пылал красный бант. Лариса Антоновна провела детей, обходя толпу, и остановила перед крыльцом, а сама прошла в избу-читальню. Проходя мимо, не поднимая глаз, поздоровалась:

- Здравствуйте, Фёдор Григорьевич! - оставив за собой легкий запах сиреневых духов.

Фёдор в строю школьников увидел свою дочку Тонечку. Она тоже отыскала глазами отца и помахала ему рукой.

Набежавший тёплый ветерок оттянул резко забелевший туман, прожигаемый с настырством лучами упрямого солнца. Приоткрылась зелёная дрёма кустов. Запахло весной. Радость заблестела на лицах собравшихся. В это время в бывшей сукачёвской пристройке раскрылось окно, и Вайцехович в него выставил граммофон. Сам, выйдя на крыльцо, отмашкой остановил гармониста и громко объявил:

- Внимание, товарищи!

Но, видно, сообразив, что немного поторопился, исправился:

- Поднимайтесь сюда, Аким Пантелеевич, Сёмен Осипович, Фёдор Григорьевич!

Фёдор последним поднялся на крыльцо, прошёл за спину Кондарева.

- Товарищи, мы сегодня собрались по очень важному событию - открытию в нашем колхозе "Верный путь" избы-читальни, - и, набрав побольше воздуха, объявил: - Митинг, посвящённый открытию красной избы-читальни, объявляю открытым!

В это время из окна заскрипела пустая часть пластинки. Все взгляды устремились на окно. Наконец зазвучал "Интернационал". Кондарев, как бывший крас

391

ный командир, поднёс руку к кубанке. Ялов, глядя на него, сделал то же самое, только у него на голове была не кубанка, а лисья шапка. Это выглядело несколько комично. Вайцехович приложил руку к сердцу. Фёдор же снял свою шапку и стоял руки по швам. Многие в толпе сделали так же. После "Интернационала" снова возникла пауза в ожидании, пока учительница Нефёдова снимала с граммофонной пластинки головку с иглой, пока вышла на крыльцо. Поэтому президиум на крыльце, покрякивая, смотрел в проём двери. Светловолосая Лариса Антоновна, повязанная красной косынкой с красным бантом на приталенной кацавейке, спокойно вышла, неторопливо перебрала бумаги и объявила:

- Слово для доклада берёт секретарь партийной ячейки ВКП(б) товарищ Вай- цехович Борис Карлович.

Тот сделал полшага вперёд (дальше было уже некуда, сразу начиналась ступенька вниз), набрал в грудь воздуха и выкрикнул:

- Дорогие соломенцы! Советская власть под руководством Коммунистической партии большевиков во главе с товарищами Лениным и Сталиным наголову разбила всех врагов на полях Гражданской войны! Под руководством партии осуществлена индустриализация страны! Теперь партия повела нас к новой битве, к новой победе, за социалистическое переустройство села. За коллективизацию! - И после трехсекундной паузы прямо и зло крикнул в толпу: - И добудем эту победу, во что бы это нам не стало! - И уже более спокойно, но по-прежнему напористо:

- Мы покончим с эксплуатацией крестьянства раз и навсегда! Однако без грамоты народ остаётся тёмным, забитым, бесправным. Только грамотные люди могут построить светлое будущее для своей страны, для своих детей! Да здравствует Советская власть, власть рабочих и крестьян! Да здравствует Коммунистическая партия большевиков - организатор великих побед! Ура, товарищи!

- Ура, ура! - отрепетировано подхватили дети и кое-кто поддержал из взрослых, правда, недружно, редко и вполголоса.

Репалова старуха, опиравшаяся на выставленную вперёд палку, покачала горько головой, но промолчала.

Вайцехович отступил на полшага назад. Вперёд снова выступила в своей пламенной косынке Нефёдова и объявила:

- А сейчас стихотворно-сценический монтаж!- и она сошла вниз. - Дети, шаг вперёд и сделали разворот лицом к людям!

Все повернулись кроме братьев Люлиных, продолжавших восхищённо смотреть на Вайцеховича, только что так пламенно, но непонятно для них, говорившего.

- Люлины, к людям я сказала повернуться!

Мальчишки растерянно вертели головами, не понимая, что надо сделать, пока сама учительница не повернула их лицом к толпе. Фёдор, наблюдая эту сцену, подумал: "Вот и поделён народ. Там люди, а тут начальство. И меня сюда к начальникам чёрт занёс!"

Дети под кивок головы Ларисы Антоновны начали выступление.

- Кулакам была едальня, беднякам теперь читальня, - прочитал первый в ряду мальчик лет девяти.

Следующий подхватил:

392

- Двери в ней открыты людям,

Грамоте учиться будем.

Девочка, стоявшая третьей, звонко пропищала:

- Полки выстроились в ряд,

Книжки ждут своих ребят!

- Сказку дедушка возьмёт,

На ночь внучеку прочтёт, - пробасил внук Скибы.

- Даже бабушка поймёт,

Как вести свой огород, - проглотил двустишие самый маленький в строю Коля Слюпа, плохо выговаривая слова.

- Хлебороб узнает цену,

Сколько стоит трудодень

И получит всё за смену -

Пашаничку и ячмень, - прозвучал мальчуковый голос из середины. Очередь выступающих продвинулась за половину.

- Скотнику пойдёт в науку,

Книжкой он разгонит скуку! - проорал сын Стёпки Самохвалова.

- Она сможет научить,

Как быкам хвосты крутить! - кокетливо, с улыбкой, без запинки прочитала Тонечка, дочка Фёдора.

По толпе прокатился весёлый ропот. На крыльце все заулыбались, обернувшись на Фёдора.

- Твоя?! Даёт! - одобрил Кондарев.

Но последний выступающий ученик заглушил слова председателя.

- Наша партия зовёт,

Чтоб учился весь народ.

Как научимся читать,

Будем все мы процветать!

Участники митинга громко и дружно зааплодировали. Нефёдова неторопливо прошла на крыльцо, переложила в руках листы и бросила в толпу:

- Слово выдаётся председателю колхоза "Верный путь" товарищу Кондареву Акиму Пантелеевичу.

- Товарищи колхозники, домохозяйки, дети! Меня жизнь грамотой не шибко баловала, в основном науку я вбивал в других, вот этими руками, - и он выставил напоказ их. - Сначала молотом в кузне, потом на фронтах Гражданской войны доблестной будённовской шашкой. И всё по вражьим головам, и всё по вражьим головам! А теперь вижу, надо себя подковать, чтоб вровень хоть с этим крыльцом быть. Выше уже годы не дадуть. А молодёжь обязана себя так в нашей красной избе-читальне подковать, шоб не токмо под трубу стоять, а мож, и в самой Москве! Пожелаем это нашим детям! - и сам захлопал первым.

Зааплодировали и другие. На этом выступающие кончились. Президиум сошёл вниз. Лариса Антоновна привязала к стойкам крыльца заранее приготовленную красную ленту. На детских подушках Кондареву и Вайцеховичу дети поднесли ножницы, позыченные у модисток, и начальники, перерезав ленту, отхватили себе по полоске, долго вертели их в руках, не зная, что с ними делать. Учительница

393

Нефёдова сразу же прошла через официально открытое крыльцо избы-читальни внутрь, к граммофону, и оттуда через окно следила, когда Вайцехович объявит закрытие митинга. Но он, довольный ходом митинга, не торопился. Поэтому, прежде чем свернуть политическое мероприятие, объявил:

- Товарищи, до сведения членов партии довожу, а также до взрослого населения, что в нынешнее воскресенье к вечеру в помещении школы состоится открытое партийное собрание по приёму новых членов в Коммунистическую партию большевиков. Явка вступающих в партию обязательна. А теперь митинг, посвящённый торжественному открытию красной избы-читальни, объявляю закрытым!

На этот раз иголка граммофона не теряла время на пустую часть диска пластинки. "Интернационал" зазвучал, хоть с иголки, с хрипотцой, но пламенно, напористо. Фёдор так же, как и в начале митинга, снял с головы шапку, стал смирно, но, скосив глаза, удивился тому, что и Кондарев и Ялов тоже стояли с непокрытыми головами. Лишь парторг, как и раньше, держал руку на груди у сердца, словно защищал его.

XXII

- Фёдор Григорьевич, ты же не уходи! - между распоряжениями кинул после митинга секретарь партячейки напоминание Строгалю.

Когда опустел от народа двор, Вайцехович скомандовал:

- Пойдём, товарищ Строгаль!

Войдя в кабинет, усадил за приставной стол, дал лист бумаги в косую линейку химический карандаш. Прежде чем начать диктовать, наставлял:

- Слюни карандаш, чтоб видно было. Готов?

- Готов! Чево писать-то?

- Будем писать заявление. Все руководители, рано или поздно, войдут в партию, так что без вопросов пиши! Начни с правого верхнего угла. - И стал диктовать: - Секретарю Соломенской, Соломенской с большой буквы, партийной ячейки, дальше пошли большие буквы - "Вэ", "Ка", "Пэ" и маленькая буква "б".

- Пэ или бэ?

- Одна "Пэ" с большой буквы, а дальше с маленькой "б". Ну, ты знаешь, матерок с буквы "б" начинается. Или хоть моё имя возьми - Борис, только в названии партии с маленькой буквы.

- Понял.

- Ну-к, дай гляну. О! Да у тебя почерк - прямо каллиграфия с вензелями. Будешь грамоты к празднику народу выписывать.

- Борис Карлович! - взмолился Фёдор. - Бог ты наш партейный, времени ни граммульки нету. Тут сижу, а думки все на маслобойне.

- А отчего они у тебя на маслобойне?

- А как же! Если мы с Бирекой пресс сварганим, то тогда и подсолнечника поболее сеять надо, не только для того, шоб бабам лузгать и шелухой мусорить биля1 дворов. Мы им тот же продукт, только в готовом виде, маслицем растительным выдадим.

1 Биля - возле.

394

- Тут ты, Фёдор Григорьевич, прав, но, как я знаю, нам из района разнарядку выдадут: чево и сколько сеять!

- Шо ж, им из кабинетов виднее, какая у нас земля и шо на ней родит, а шо и из земли не вылезет?

- Сверху нужды государства виднее, чем нам с тобой внизу.

- По-хозяйски - другой должен быть подход. Шо родит, то надо сажать и сеять. В одном районе, например, лён прёт, в другом - пшеница. А потом сменять готовый продукт друг с другом. У нас, вон, какая держава, аэропланом за день не облетишь. И где-нибудь точно найдётся климат и прочие условия для всякого растения и для всякой живности.

- Ниже пиши, от кого. Ну, что касается твоей точки зрения, Фёдор

Григорьевич, то считаю её умной, доложу на бюро райкома партии, а может, и

на районной партконференции. Она, в аккурат, через две недели будет. Написал? Теперь, вот тут посредине пиши.

Послюнявя карандаш, Фёдор справился с написанием слова "заявление". Вай- цехович продолжал диктовать и одновременно наставлять будущего кандидата в партию.

- Сам готовься к воскресенью. На открытом собрании будем принимать тебя с Кривоносовым Андреем в партию.

- Мне, Борис Карлович, боязно стало, от твоей задумки, про наш маслопресс верхам объявить. Народ и так переплодился, а мы, вроде, со своим подходом, как бы стараемся его ещё лучше кормить, после чего люди большим числом плодиться станут.

- Фёдор Григорьевич, что ты за чушь несёшь? Знай, чем больше людей в государстве, тем крепче оно.

- Государству иметь много людей, действительно, выгодно, а всей Земле это губительно. Чем больше людей, тем меньше зверей, птиц и прочей дикой живности.

- И откуда ты такое слыхал?!

- Сорока на хвосте принесла!

- Товарищ завхоз, я такое от тебя не слыхал, и ты больше никому это не повторяй!

- Борис Карлович! Можно ж и не шуметь, и жизнь людям сделать лучше.

А то шумнёшь, а верхние начальники поломают наши задумки. Мы и пресс ещё не сделаем, как нам план на сдачу подсолнечного масла выдадут, а наши люди его и не понюхают.

- Не поломают. Наверху тоже патриоты и государственники!

Однако Фёдор ещё раз высказал опаску:

- Как хотите, но я б поостерёгся.

- Другие колхозы не то рапортуют, а мы будем стесняться своих успехов.

Утвердившись во мнении, что секретаря партячейки не переубедить, дописав заявление, Фёдор засобирался уходить. На выходе обратил внимание, что стол с вензелями и наворотами Вайцехович всё-таки оставил себе. "Да, партия заметно набирает крепость, быстрее даже, чем молодое вино", - с уверенностью про себя отметил Фёдор, но, прощаясь с Борисом Карловичем, о столе даже не упомянул.

По дороге к конюшне мысленно вернулся к открытию избы-читальни и вспомнил

395

о книге, подаренной кунаком. Представив её, словно перелистав, твёрдо решил: "Хоть ночами, а науку по моторам, как книжная моль, буду точить! Новое время идёт! Да и от детей отставать нельзя. Вон, Тонечка сегодня как выдала - сердцу приятно! Надо б ей хоть гитару купить, а учителя по гитаре у Ивана Калоши поспрашивать! Он всех музыкантов наперечёт знает", - планировал Фёдор в думках и своё, и детей будущее.

Солнце разгулялось. Обратив внимание на рыхлость снега, Фёдор подумал: "Скоро полозья подвесим, надо б не забыть поручение кузнецу сделать, шобы он колёсами немедленно занялся".

.Конюх Сапунов, предупреждённый завхозом, уже запряг лёгкие санки. В ожидании Строгаля, он ходил кругами и, щуря от разгулявшегося света глаза, осматривал их. Словно дождевые пузыри, под ногами, чирикая и играя, подскакивали воробьи. В навозных кучах, по-куриному разгребая их лапами, хозяйничали вороны. Пахло навозом и прелью, приправленной свежестью талой воды.

Сапунов, встретив завхоза, заговорил о погоде.

- Я вот, Григорьевич, коня в сани-то запряг, а сам думаю - развезёт.

- Раскиселит точно, вишь, как припекает. Но я недалеко, на балку к Береке. А вы с кузнецом Желтобрюховым (тот, несмотря на болезнь лёгких, снова ежедневно звенел о наковальню молотком) бедарки смажьте и, конечно, линейку председателя. Да, и передай, шоб всё внимание - на колёса. Возможно, уже завтра полозья снимем.

- Сделаем, Фёдор Григорьевич!

- Ну, трогай, Кармахлин! Застоялся?! - Фёдор встряхнул вожжами.

Жеребец, сдвинув натягом с места сани, разошёлся и со временем сам перешёл

на трусцу.

Фёдор старался ехать по снежной ноздреватой целине, но на пересечении дорог грязные проталины беспутно легли под полозья. Вязнув в грязи, сани время от времени, тормозя, резко смыкались. Однако жеребец Кармахлин, не сменив темпа, с животинным иком одолевал грязевые проплешины. Перед поворотом в улицу, где жил Берека, снег почти весь стаял. Жеребец поднял хвост и под темп трусцы начал одаривать Фёдора музыкальными звуками пульсирующих газов из жеманных губ вихляющего крупа.

- Завёл музыку, бессовестный, - беззлобно ругнулся Фёдор.

Мимо проплывал двор кладовщика Усова. Глаза Фёдора ненароком, больше по инерции сегодняшних разговоров с Репало, поискали среди построек туалет Василия Макаровича. В углу огорода частоколом без крыши стоял покосившийся закут из плетней.

- Вот это хозяин, - искренне удивился Фёдор, натягивая у двора Биреки вожжи. Подходя к его калитке, он рассмеялся: "У меня сегодня весь день в говне и в музыке! Должно быть, деньги заведутся!"

И завелись. Председатель выделил на изготовление пресса по выработке подсолнечного масла целых десять рублей, причём с "сеятелем".

XXIII

Фёдор на обед приехал вместе с бригадиром животноводческой бригады Кривоносовым.

- Катя, ты нас покормишь?

396

- Затируху без мяса будете?

- А куда мы денемся?! - отозвался Фёдор. - Пошли, Платоныч, руки помоем.

Катерина, выхватив из печи чугун, уже наливала затируху. Ставя перед гостем

обливную миску, ещё раз извинилась за отсутствие мяса.

- Сами понимаете, мы ноне в колхозе - мяса нету, но зато разбила в затируху два яичка, одно из них от Фединой любимицы - Фифочки.

- Это кого вы таким красивым именем называете? - удивился Кривоносов, вытирая с Фёдором перед столом одним полотенцем руки.

- Заморыша выходил, собственным дыханием отогрел, с цыплёнка выросла удачная несушка.

- Чистюля, я вам скажу, в грязь никогда лапой не вступит, как прилежный человек, всегда чистый путь выбирает, а что касается яйценоскости, то и дня нету, чтоб она не снеслась.

Расправившись с первым, Фёдор, понимая, что второго не будет - наступили другие времена - спросил жену:

- Катя, запить чем-нибудь найдётся?

- Квас есть, сейчас несу

Попив кваса, мужчины поднялись.

- Хозяйке за обед спасибо.

Кривоносов поклонился Катерине, она ещё раз извинилась за отсутствие мяса:

- Вы уж не обессудьте за такой обед.

- Ничего, со временем и колхоз с колен поднимется. - Он повернулся к Фёдору: - Я сейчас на воловню, просчитаю оставшиеся корма. Григорьевич, со мной не поедешь?

- Нет, Платоныч, я ещё раз к мастеру Биреке подамся, он над изготовлением пресса возится.

Проводив гостя до калитки, Фёдор напомнил тому:

- Не забывай, завтра с тобой едем на дальнюю отару

- С рассветом заскочу, заберу тебя, Фёдор Григорьевич.

Когда Фёдор вернулся под навес, Катерина взяла его за рукав и зашептала:

- Федь, я при людях не стала говорить.

- Об чём?

- О письме. От твово брата Яшки весточка пришла, - и подала ему конверт.

Фёдор очень скучал по своим, неоднократно ночами высказывал вслух Катерине свою тоску и тревогу. Поэтому она думала, что муж сразу вскроет письмо и начнёт читать. Однако Фёдор не спешил вскрывать конверт, будто уже наперёд знал, что в письме написано.

- Шо-то долго молчали наши, видать, не сладко им там! А кто хоть передал?

- Мужчина какой-то, в окошко стукнул, выскочил Толик, тот и говорит: "Вот это передашь батьке от его старшего брата" и сам исчез.

Фёдор долго рассматривал заклеенный конверт, без всяких надписей и штампов. "Хоть бы одно слово - руку узнал". И, не найдя никаких примет, вдруг заторопился и открыл письмо грубо, отрывая с клапаном и часть письма, вынув листок, узнал почерк Анны и начал читать вслух: "Здравствуйте, дорогие брат Федя, - вид

397

но, под диктовку Якова писала она, - сношенька и золовка Катя, племянники Толик, Тоня и Верочка!С чистосердечным приветом к вам все мы. Привезли нас на Валдайское плоскогорье, недалеко от Читы. Пока довезли нас, двадцать семь человек в эшелоне померло. У нас в вагоне тоже двое померли, тётя Полина Заритовченко и грудной у су- качевской снохи. Две недели ехали с мёртвыми, выгружать не дозволяли. Наголодались в дороге, только раз дали по банке тушёнки. Хорошо хоть давали на больших станциях кипяток. Приехали, завшивели. Слава Богу, какой-то начальник с охраны на месте выгрузки отдал твои топор и пилу-двухручку. Благодаря им мы хоть отогрелись. Загнали нас в какой-то барак, навроде нашей бывшей школы, общежитией прозывается. В маленькой комнатке неделю жили один на другом. После отца с маманькой отправили на заимку, жить там и сторожить лес.

Нас же кинули гнуть спину на огромадный завод, по нём даже поезда ходють. Всё по гудку. Мужчины дерутся, женщины тряпки воруют, пьют, матерятся. И работа дюже чижолая. Особливо у Поли и нашево Лёшки, загружают лопатами домну. Еда в столовке больно худая, за пшениной гоняйся. Нам выдали каждому по железной ложке. Только ложки нам попали миморотные. Лёшка на Полиной - нацарапал: "Ищи, любушка, мясо", а на своей - "Ищи, сука, мясо". Но ни "любушка", ни "сука" мясо не ищут, так как его в котёл не кладуть вовсе. Схудали обое дюже. Кожа да кости. Думаем день и ночь, как их спасти. Бо здесь народ мрёт, как мухи.

Один раз приезжал с заимки отец. У него, слава Богу, намного лучше, чем у нас. И мясо, и дичи, грибы, ягоды и топки сколько хошь. Труднее с крупами и хлебом. Просили с батькой начальство, шоб туда Полю с Лёшкой забрать, да не дозволяют. Тут комендатура. Батя пару раз передавал через лесовозы по зайцу, так те отобрали, сожрали и ишо, кто вёз передачу, наказали.

Болит сердце у меня за Полю и Лёшу. Мож, вы там чево придумаете. Пишите. Но в письме всё открыто не сообщайте, токмо намёк, и мы поймём, бо иначе оно не дойдёт. Больше в письме хвалите власть. Шоб детки их так счастливо жили. На этом заканчиваю. До свидания. Целуем: я - Яков, жена Анна, наш сын Алёша и сестрица Поля. Ждём все ответа, как соловей лета".

XXIV

На рассвете, когда на востоке, в лазурно-зеленоватых заводях неба ещё гуляли фламинговые стада облаков, за Фёдором заехал бригадир животноводческой бригады Егор Кривоносов. Вместе с ним они отправились к чабанам на отару Гурова. По дороге, трясясь в бедарке, лениво обменивались скупыми новостями. Строгаль с интересом наблюдал за столбиками-сусликами. Те выстроились по обе стороны еле приметной дороги и следили за экипажем. Зверушки посвистывали, словно подавали своим сородичам понятные только им сигналы. Но вдруг недалеко раздался стенящий крик. Фёдор с Кривоносовым повернули туда головы. За взмахами бьющихся крыльев совы не виден был попавший ей в лапы зверёк.

- Влип! От пучеглазой никуда не уйдёшь! - заметил Егор.

- Вот такая она - жизнь. Или ты - кого, или тебя - кто! - философски подчеркнул Фёдор.

- У людей должно быть по-другому.

398

- Согласен. А вон и чабанский стан уже видать.

Через минут десять они были на месте. Навстречу им вышел арбич1 Шестопа- лов Степан, недавно вернувшийся из тюрьмы. Поговаривали, что он был в карательной команде у белых. Отпустили якобы по причине недоказанности в совершении им преступлений.

- Не овец ли хозяевам будем возвращать? В народе разговор прошёл, будто такое решение сверху спустили, - после приветствия спросил арбич.

Фёдор Григорьевич старался политических разговоров избегать, поэтому всячески их старался пресекать.

- И где ты, Стёпа, такого наслухался? - вопросом на вопрос отреагировал он, пожимая руку.

- О, тут есть от чего наслухаться. У нас, в степи, откуда хошь, оттуда и слухай. Откуда ветер подует, оттуда и все новости.

- А иде ж Гуров?

- После утрешней управы поехал за харчами. Пошли к нашей хате на колёсах,

- предложил Шестопалов, направляясь к вагончику

Посидели, поговорили о делах в отаре. Легонько затронули общую политику в стране. Неожиданно верхом на лошади вернулся старший чабан Гуров.

- Я у гуртоправа Васьки Чепурнова узнал, что вы ко мне на отару поехали. Выпросил у него лошадь и сюда. Думаю, вопросы ко мне будут.

- Правильно подумал, Иван Петрович, вопросы к тебе есть. - Фёдор после приветствия занял место в торце стола. - Как тебе известно, в наших гуртах овца большей частью "волошинская". "Мазаевку" и "черноморку" хозяева почти вырезали. А надо б на "мериноску" всё перевести. Тогда и общему хозяйству приварок от такой овцы поболее будет.

- Фёдор Григорьевич, о том, шо ты сказал, и у меня и вот у Стёпы в думках эта задача давно стоить. Да баранов "линкольской" породы маловато, ими отару не покроешь. Баран - он слабосильный, три-четыре ярки покроет, и силы. того

- тю-тю, кончились. С виду яйца большие, а духу, на самом деле, мало. Вот ежель бы искусственное осеменение попробовать.

- А как ты, Иван Петрович, себе это представляешь? - заинтересованно навострил внимание Строгаль.

- Это вот Стёпа нам расскажет, он школу особую прошёл. Не обижайся, Стёпа.

- Да, чё обижаться, что было, то было. - Степан Шестопалов, разглядывая свои руки, покрытые наколками, потряс ими перед собой. - Вот этими руками делается искусственное осеменение с помощью обыкновенного шприца, токмо без иголки. Ну, а шоб и овце радость была, отвар готовится специальный - такой дурман в башке у овцы появляется, шо шприц красавцем-бараном кажется. Этот опыт я вынес из известных вам мест. Там женщины, чтобы выйти на свободу за большие деньги покупали шприцы со спермой. А с овцами ещё проще, токмо ваше добро, и я займусь.

- Ну, как, Егор, - Фёдор глянул на Кривоносова, - рискнем на пару-тройку?

- Фёдор Григорьевич, рисковать - так уж на пяток!

1 Арбич - подпасок - помощник чабана.

399

- Ну, смотри, Степан, пять ярок под искусственное осеменение тебе выделяем, особое тавро им сделай что ли.

- Крестом сделаем, - снова заговорил Гуров. - Фёдор Григорьевич, нам бы хоть одного "рамбулье". Если удастся с нашей "мазаевкой" спарить, вывелась бы та порода, шо нашей местности нужна.

- Давайте пока попробуем искусственное осеменение, глянем, шо получится, а тогда уж о "рамбулье" подумаем, - поднялся Фёдор. Выйдя из вагончика, повернулся к Шестопалову: - Смотри, Степан, мы вот с бригадиром всю ответственность за пробу в искусственном осеменении взяли на себя. Коль не получится, самого заставим овцематок осеменять! Ну а если серьёзно балакать, то мы тебя просим, ты уж постарайся, Степан, и не подведи нас.

Приобняв Гурова за плечи, спросил:

- Просьбы имеются?

- Лизунца подкиньте!

- Некогда сегодня. А через неделю лизунца подвезу и посмотрю всё, особенно хотелось бы мне увидать тут хоть мало-мальский порядок. Ноне я его чевой-то не заметил. Ты арбича оставил, а сам по своим делам. С отарой в поле кто?

- Колька Силин. Он с отарой сейчас.

XXV

На открытое партийное собрание в бывшую церковноприходскую школу, расширенную пристройкой, стекался народ со всех концов села.

Посевная из-за неразберихи и плохой организации закончилась только к маю, а в частных огородах, у кого что было повтыкано в землю, уже зеленело и цвело. Теперь люди в ожидании уборочной большей частью нудились без дела. Погода стояла тёплая, и оттого на собрание в центр начиная с обеда потянулись все, кто мог двигаться. Школьный двор кишел народом. Мужики обсуждали сегодняшний пролёт над селом аэроплана.

Стайка незамужних девчат, хихикая, давала оценку великому стечению народа:

- Словно пчёлы на зацветшую акацию, слетаются. Даже столетняя старуха Ре- палиха - и та "припёрлась на метле".

Фразу "припёрлась на метле" она услышала от девчат, хихикавших сбоку, и незамедлительно огрызнулась.

- Эт вы прётесь, а я иду. Замуж выскочите и попрётесь в чужой катух, а там не больно вас ждут! Языкатые!

Несмотря на строгость старухи, на стебельках девчоночьих душ расцвели улыбки. Они увязались за Репалихой следом и наблюдали, как она, войдя внутрь помещения, ругнулась:

- Порасплодились, не пройти!

Напротив пустого стола президиума остановилась. Опершись на выставленную перед собой палку, упёрлась взглядом в висевший на стене лозунг, специально написанный Вайцеховичем к собранию на красной материи.

- Садитесь, баба Галя! - загалдели с обеих сторон сидевшие на лавках бабы, сдвигаясь и предлагая ей место.

400

- Я не сидеть сюда пришла, а на собрание поглядеть и послухать! - отбилась та, оставшись стоять.

- Садитесь, мамань! - подошёл к ней сын Григорий, сидевший до этого в углу.

- Вон люди место дают!

- Ты меня не сажай! Скажи лучше, об чём там, на красном лоскуте, написали?

- А, лозунг?!

- Лозы-козы, мине всё равно, как оно прозывается, я пытаю - шо понаписано? - сердито потребовала она.

- "В партию - лучшие силы народа!" - прочитал смущённый руганью матери Григорий.

- О, о-то, оно так! Ступай, сядь, а я тут сама постою, моему здоровью постоять нужнее, - помягче скомандовала она.

- Доброго здоровья, Галина Тарасовна! - проходя со своим стульчиком мимо, старик Люлин поинтересовался в шутку: - Никак в партию тоже решила податься?

- Раздумываю, Антоныч!

- За молодёжью не поспеть, портфели им нужнее, а нам, старикам, ярмо оставят.

- Оно так.

- Садиться будешь? Аль стоять останешься?

- Останусь стоять.

- Ну, как тебе хочется.

XXVI

Сегодня, как повелось у Фёдора в ответственных случаях, он встал раньше обычного. Весь предстоящий день мысли его были направлены на партийное собрание. На нём люди всего села будут определять, достоин ли он быть в партии. Тревожась за исход собрания, он с утра, легко перекусив, ушёл на маслобойню

- сегодня Бирекой намечался пробный запуск маслопресса. Вернулся к обеду довольный.

- Ну, вот, будет чего на партийном собрании доложить: запустили с Бирекой пресс, давит масло вот так, - Фёдор поднял большой палец руки вверх.

- Мне-то на собрание идтить надо, али как? - спросила Катерина.

- Как хочешь! - уклончиво ответил он.

- И всё же, Федь, чую, шо я там тебя тольки стеснять буду. Мож, я тебя дома подожду?

- Ну, жди дома, раз так решила, - поддержал Фёдор решение Катерины, вспомнив стенания Солонихи по своей корове. "Могёть та снова на собрании концерт из-за своей коровы завести", - пугнула мысль.

Катерина, покормив мужа обедом, стала готовить его к собранию, наглаживая косоворотку, приговаривая:

- Ты народу в зубы не гляди, за что хошь, уцепятся. Ежель стариками, как раскулаченными, попрекать станут, скажи, мол, я за родителев ответа не держу. Пущай тебя по твоим делам судят.

401

Покончив с глажкой рубашки, расшитой когда-то собственноручно в подарок Фёдору, разложила её на подушке и принялась за очистку мужниных сапог.

- Толик, сходи за колёсной мазью, она там, под стрехой в тряпке. Папанькины сапоги почерним маненько.

- Мамань, давай я их там смажу. Чё вонять тут будем.

- И то правда, - ласково погладив сына по голове, легко согласилась с ним Катерина, передавая сапоги. Когда Толик ушёл, она вынула из сундука единственный, но добротный шевиотовый костюм мужа. Отряхивая с него табак, она вышла в другую комнату к Фёдору, сидевшему над бумагами. Предложила: - Прикинь. Не мал?

- Впору. При нонешней моей работе зажиреть не должен.

- Всё ж одень, Фёдор Григорьевич. Гляну. Давно уж тебя нарядным не видала.

Катерина прижалась к Федору, но он не ответил взаимностью, отодвинулся, все

мысли его занимало предстоящее партийное собрание.

- Некогда мне, мать. Надо хоть глянуть в бумаги.

Последние дни он вечерами не выпускал из рук книгу о моторах. Открыл её и сейчас. Катерина, недовольная, отошла к столу, набирая в рот из алюминиевой кружки воду, с силой стала прыскать ею на слежалые складки костюма. В паузах приговаривала:

- Должностью, мож, тоже будут попрекать, так ты, Фёдор Григорьевич, тоже не молчи. Народ, знаешь, какой?! Клевать ежели им дашь себя, не остановятся, пока не забьют. И про корову не молчи, как-никак, свою отдал, держа слово.

- Катерина, помолчи! Ты мешаешь читать!

- Я ж тебе добра желаю!

- Ты мне уже двадцатый раз талдычишь, шо и как мне балакать! Шо посчитаю нужным сказать, то и скажу.

Фёдор обиженно захлопнул книгу и вышел.

Потянуло сквозняком отчуждения. На светившиеся до этого энергией и радостью щеки Катерины надвинулась тень обиды. Со двора вошёл сын Анатолий.

- Мамань, я сапоги на порожках оставил, больно вонючая мазь, пущай выветрятся. А де батяня?

- Там иде-то.

- Вы чё, мам, погыркались?

- Та не, сынок, эт я об своём.

Она угнула голову, и под утюг упала молчаливая Катеринина слеза. Возможно, сын бы и заметил слёзы, но тут вдруг нарастающим рокотом, прямо над крышей их дома, пролетел аэроплан. Детвора сыпанула во двор. Катерина торопливо подошла к открытому окну, но аэроплана не увидела, застала только вянущий его гул. Из сарая высунулся и Фёдор. Детвора подскочила к нему

- За выгон улетел! - доложила Тоня.

- Он знаешь, папань, вот так покачал крыльями, - и Анатолий, раскинув руки, передразнил самолёт.

На середине своего двора, застигнутый шумом аэроплана, стоял сосед Тимоха Корнев. Навесив козырьком ладонь от яркого солнца, он глядел в сторону скрывшейся машины. Увидев соседей, весело и громко выразил своё удивление:

402

- О, человек! Земли ему мало, в небо полез!

- Уже залез! - поддержал Фёдор разговор. - И в первую очередь за тем, чтобы людей оттуда сничтожать. Сверху сничтожать сподручнее. В Гражданскую - нагляделся, как с аэропланов бомбы кидали. Сам сколько разов с винтовки по ним стрелял.

- Не сбил? - с предвосхищённым вниманием ожидал Толик ответа вместе с сестрой.

- Не, там они высоко летали. Это тут он чуть ли не по трубам прошёл!

Дети рассмеялись отцовскому сравнению. Тоня, демонстрируя ходьбу по трубам, смеясь, повторяла: "По трубам" и прошлась по двору широченными для её роста шагами, плеснув тем, словно масла в полымя веселья, вызвав новую порцию радостного смеха.

Тимоха, поскалив зубы вместе со всеми, как бы извиняясь, перед уходом сказал:

- А мне почти не довелось их видать ни вблизи, ни издали. Вот, тут за сколько годов - один.

Фёдор прошёл через баз на огород. Там, присев над грядкой набиравшей силу моркови, начал её прореживать в рядках. Выдергивая из земли пучки морковной молоди, Фёдор размышлял: "В природе всё так же, как и меж людей. Вот молодь растёт, друг дружке не мешает. Так и детвора, пока зелёные, тоже друг дружку радуют. А не проредь я морковку, шо осенью с ней станет? Перевьётся, передавит, забьёт одна другую, здорового корешка не найти. Так и среди людей. Где их много, там так и толкут друг друга. Вон у меня - один брат раскулаченный, и то им попрекают. И нонче в клубе могут напомнить". Вспомнив о собрании, Фёдор поднялся и направился в дом. Оглянувшись на морковь, шумнул:

- Толик, бери Тоню, и морковку проредьте, а вечером тогда польёшь, только с лейки!

Дети с радостью кинулись в огород. Обычно им запрещали без разрешения появляться на огороде одним. А тут, получив поручение самим поработать на грядках, кинулись наперегонки.

- Я первая! - крикнула, побежав к огородной калитке, Тоня.

- Нет, я первый! - перегнал её Анатолий.

За ними помчалась и Верочка, вереща:

- Я, я, я.

- Редьте только не дюже, ширина - ладонь, не больше! Покрепше какие, те оставляйте, слабых - долой! - наставлял вслед Фёдор детей. И, как бы продолжая прежние раздумья, добавил: - Людей тоже дюже нельзя, как косой, редить!

- Чё, папань? - не понял Анатолий, останавливаясь.

- Эт я, сынок, своё, - не оглядываясь, ответил Фёдор, подходя к входной двери. Увидев один сапог, крикнул: - Толик, Толик, ну-к иди сюда!

- Чё, папань? - ещё из база донёсся в ответ голос сына.

- Иде второй сапог, спрашую?

- Как иде?! Там, на месте должны быть оба, я на крыльце их оставлял.

Подбежав к крыльцу, Толик растерянно остановился. Убедившись, что сапог

стоит сиротливо один, он заозирался. И вместе с ним отец крутил головой.

403

- Я не брал, папань!

- Зови Тоню! - скомандовал он.

- И я не брала! - по дороге во двор заранее отнекивалась Тоня перед братом.

Верочка, следя за отнекиваниями старших брата и сестры, молча таращила

глазки.

На шум вышла Катерина.

- Ты сапог не брала? - пытливо глядя на Катерину, способную иногда на шутку, спросил Фёдор. - Ежель пошутила, то это не та шутка!

- Придумаешь тоже, - обиделась Катерина.

- Ну, куда он тогда делся? Цыгане - те б оба забрали, - искал разгадку случившегося Фёдор.

- Мож, дядька Тимоха прознал про собрание и решил подшутить? - полушёпотом предположил Анатолий.

Вся семья устремила взгляды на соседский двор, отделённый покосившимся плетнем.

- Н-е-е... Букет бы его не пустил! А иде он сам? Чё-т ево не видать?! - спохватился Фёдор.

Дети кинулись к будке.

- Букет, Букет! - звали они наперебой.

Пёс, однако, из своей будки не выходил. Тоня присела на корточки и потянула за цепь. Недовольный и виноватый Букет, упираясь, всё же вышел наружу. Нагнувшись, Тоня сунула руку в конуру. Букет, как бы играя, предостерегающе зарычал. Но было поздно.

- Тут он! - победно закричала Тоня, держа в руке пропавший сапог.

- Ах ты бессовестный! - смеясь, начал ругаться Фёдор, подходя к собаке. - Спрятал? Да? Спрятал?

Букет, по-человечески пряча глаза, вжал между ног свой хвост. Потом он подошёл к лежавшему на крыльце коту Ваське и куснул его за ухо.

Фёдор усмехнулся, продолжая диалог с Букетом:

- Твоя работа? А на кота валишь? Степь вспомнил, - обращаясь к жене, - На пахоту завсегда я его с собой брал и на сена' тоже. А там дегтя под рукой обычно нет, сапоги только колёсной мазью и кроешь. Вот он на запах колёски и схулиганил. Ах ты, хулиган! - Фёдор потрепал Букета по спине.

Пёс, поняв, что нравоучения окончены, с радостью отряхнулся, словно скинул упрёки хозяина, как сбрасывает после заморозков дерево листву и пошёл полноправно за всеми следом, размахивая уверенно и уважительно длинным хвостом. Но вскоре устроил игру с котом: он забегал ему наперёд, хватал за ухо и не давал прохода.

XXVII

.Школьная пристройка была наполовину заполнена народом. Здороваясь несловоохотливо, одним кивком головы, Фёдор прошёл на первый ряд. Присел. Появилась учительница Нефёдова с необычной причёской: её гладкие волосы, разделённые на прямой пробор и туго заплетённые в две жидкие косички, витками обрамляли слегка оттопыренные уши. Одетая по-летнему в светлую кофточ

404

ку и юбку, она грациозно пронесла графин с водой. Ставя его на стол, стрельнула глазами на Фёдора. Встретившись с её взглядом всего на какое-то мгновение, Фёдор уловил в нём неприкрытый женский голод по большой любви. Кивнула в его сторону. Поправляя скатерть, она наклонилась, оголив розовые пятки в белых босоножках. Глаза Фёдора примагнитились к ним, дорисовав воображением спелое тело. Подошёл Кривоносов. Продолжая коситься в сторону Нефёдовой, Фёдор сдержанно поздоровался:

- Доброго здоровья, Платоныч!

- И тебе, Григорьевич. Аэроплан крышу тебе не снёс? Гляжу, прямо над домом, иде ты щас проживаешь, пошёл, как чёрт на метле.

- Не снёс! - не поворачиваясь, отвлечённо ответил Фёдор, не сводя глаз с просвеченных через юбку стройных ног учительницы. На мгновение шевельнулось чувство самца, но Фёдора отвлёк новый вопрос Кривоносова.

- Ишо, кроме нас с тобой, кого должны будут принимать?

- Слюпу. Но ты же его натуру знаешь. Вчера опять нажрался браги и семью гонял в полночь. Жинку так избил - лица нету. Он ноне даже не пришёл.

- Такие токо позорят правление!

- Во-во, я тоже думаю, если Слюпу примут в партию, то мне там места нету. Тверёзый - человек, как человек, а каплю лизнёт - уже зверь!

- С одной стороны, Григорьевич, бабу тоже надо в кулаке держать. Их шибко защищать нельзя. А вот шо детей сонных гоняет, сукин сын, надоть бы всыпать пряжкой по голому месту, да на площади, принародно. Только жаль, нынче порядки другие.

Пристройка быстро заполнялась народом. Свободных мест на заранее расставленных лавках уже почти не было. Большинство неопределившихся с местами толпилось в проходе. Фёдор заметил появившихся в дверях правленцев.

- Вон партия идёт, пошли поручкаемся, - поднялся Фёдор.

В проходе зала меж бегавших детей пробирались Вайцехович и Ялов.

- Кондарева что-то не видать, - заметил стоявший за спиной Фёдора Кривоносов. - Не вожжа ли меж начальниками порвалась?

- Откуда мне знать, - недовольно кинул в ответ Фёдор, не любивший склок.

Под ноги Вайцеховича неожиданно упал чей-то бежавший ребёнок. Свидетели

этого, ахнули. Секретарю партячейки, чтобы не наступить на него, пришлось перепрыгнуть через малыша, ругнувшись:

- Твою мать! Объявлял же, чтоб детей не было! Щас же родителям с детьми очистить помещение!

- Ну-ка, живо, живо подымайте, мамаши, свои зады, - поддержал Вайцеховича Ялов.

Фёдор, заметив среди подростков сына, глядевшего в его сторону, махнул ему рукой, мол, дуй на улицу! Анатолий нехотя, толкнув локтем своих друзей Мишку Гвоздева и Полухина Димку, вяло вместе с другими подростками потянулся на выход. Но часть детей помельче кинулись прятаться под лавки. Некоторых малышей мамаши не могли поймать. Поднялся гвалт, догонялки.

- Сёмка, стой, кому сказала! - шумела сноха Протасовых. - У, чертёныш!

А малыш, лет пяти, заливаясь хохотом, улепетывал вокруг стола от матери. Та

405

кинулась наперерез, задев угол стола, чуть не опрокинула графин. Односельчане, наблюдавшие догонялку, снова ахнули. Но графин не упал, грюкнул громким звоном о стакан. Вайцехович, стоявший лицом к залу, резко повернулся на звон.

- Вы тут мне поперебьете партийное имущество, - метнулся он к столу мимо Фёдора и Кривоносова, даже не поздоровавшись.

В это время из-за угла ниже стола вынырнул малыш. Вайцехович ловким махом черканул мужской рукой его за воротник ковбойки и поднял в воздух. Мальчонка по инерции сучил ногами. На его лице ещё некоторое время сохранялась гримаса смеха. Но через мгновение, осознав, что его поймала не мать, а кто-то сильный и неласковый, малыш у всей публики на глазах переплавил мимику радости в маску ужаса. Громкий рёв, плеснувшийся из широко раскрытого рта малыша, подвёл итог догонялки. Мамаша, подхватив малыша на руки и с обидой глянув Вайцехо- вичу в глаза, зло выпалила:

- Свово так хватай! А моего не смей! - и заторопилась к выходу.

- Вот и помогай после таких слов людям! - растерянно произнёс секретарь партячейки.

- А куда народ заторопился? - с порога входной двери по-хозяйски объявил о своём приходе Кондарев. Следом за ним шёл участковый с хутора Верхнестепнов- ского Цветков, прикреплённый к соломенской партячейке.

- Детей с мамашами отправили, - нехотя доложил Вайцехович.

- Поторопились! - председатель боком прошёл мимо Репаловой матери, по- прежнему стоящей в проходе, мимоходом обронил: - Садитесь, мамаша.

- Это ж отчего? - отозвался секретарь партячейки, не обращая на старуху внимания.

- Сообщение имеется всем жителям нашей Соломенки, стало быть, всем колхозникам, - и, встав за стол, покрытый красной тканью, объявил: - Переименован наш колхоз, граждане. Теперь у нас не "Верный путь", это название уходит в Арзгирский район. Однако "путь" у нас остаётся, только прозывается он теперь "Путь Ильича".

- Так Ильич же помер, и нам всем туда? - брякнул кто-то в средних рядах за спиной Цветкова и Фёдора.

Оперуполномоченный завертел головой в поисках автора крамольных слов. В помещении прокатился сдержанный гомон со смешком. Кондарев, сглаживая словесную оплошность, продолжил грузить присутствующих новой информацией.

- По краю тоже многие сёла переименованы. Упразднены районы Архангельский, Горячеводский, Кисловодский, а Московский район переименован в Изо- бильно-Тищенский.

- Вот так новость! - радуясь, не понятно чему, заулыбался Ялов.

Народ же новость о переименовании воспринял, как об очередном покойнике. Успокаивало одно, мало кто знал переименованные районы. Но переименование Ставрополя в Ворошиловск народ взбудоражило.

- Кому ж не снравился Ставрополь?

- Наша земля, как бездомная собачка - каждый называет по-своему: сегодня Жулька, завтра - Чернышка, послезавтра - Пальма.

- Я думаю, что тут не в слове нравится ли, не нравится, переименован по фами

406

лии Ворошилова Климента Ефремовича - наркома по военным и морским делам, председателя Революционного Военного Совета. Это - легендарная личность, товарищи колхозники.

- При жизни как-то некрасиво правителям своими именами страну украшать,

- донеслось с задних рядов.

Оперуполномоченный оживился, навострил на зал левое ухо. Однако Кондарев, не обращая внимание на выкрики, продолжал вести собрание:

- Так что, граждане колхозники, мы отныне... - но председатель не закончил.

- И во веки веков, - вставил дед Люлин.

- Нет, давайте зарекаться не будем на "вовеки веков". Жизнь - она такая штука

- крутит и туда и сюда, но ноне мы "Путь Ильича".

- Для покойника свеча, - громким шёпотом пошутил сидевший сзади Фёдора Сенцов.

Участковый стрельнул в него глазами. От Сенцова, как от брошенного в воду камня, прокатилась волна весёлого рокота. Но Фёдор не улыбнулся даже. Он чуял великую цену шутке. Красивая улыбка Вайцеховича на сегодняшнем партсобрании через полтора года ляжет в обвинительный протокол. Сколько раз улыбался он в жизни, красиво, душевно, чаруя ямочками на щеках окружающих! Но только не понравилась Господу Богу эта его улыбка.

А Сенцов на следующий день выкрутился перед Цветковым, заявив, что "Путь Ильича" - это путь в бессмертие. Ему оперуполномоченный сказал:

- Иди, дурак! И знай наперёд - стихи читай, когда тебе это разрешают, а не тогда, когда на ум приходят!

- Понял, - пообещал Сенцов, уходя. Но через неделю всё село пересказывало его частушки на тему "Путь Ильича":

Наш колхоз был "Верный путь",

Ели мы хоть что-нибудь.

Когда стал "Путь Ильича",

Думки лишь о тех харчах.

Однако он от авторства настойчиво открещивался и перед властями, и перед земляками.

Но это случится потом, а сейчас на собрании Сенцов преданно уставился на Кондарева, сбивчиво выступающего перед земляками. Тот очередной раз ткнулся в свою самодельную записную книжку, сшитую из одинаково нарезанных листков, вдруг вскинул с нею руку:

- И ещё чуть не забыл. Облигации! Может кому-то подвалить, так сказать, сразу состояние выкует из полтинника. Пока в обязательном порядке по разнарядке районной власти наш колхоз купил несколько десятков облигаций, но и народ может прийти в контору и купить, сколько пожелает без всяких ограничений. Деньги плати щас, нету - можно в счёт причитающихся тебе в конце года, потом вычтут. Так что за пять рублей можно сразу и швейную машину отхватить!

Народ оживился.

- Не, мы не счастливые!

- Я так уже раза три пробовал, хоть бы копейку!

- Свои и то не вернул...

407

- Везёт тому, хто в детстве каку ел! - громко на всё помещение пошутил Гришка Репало.

Прокатился смех.

- Не бойся, ты не ел! - осадила его мать. - Оттого и бумажки те нам не нужны!

- Так. У меня по объявлению на сей момент всё. Вопросы?

- Давайте вопросы потом, а то так собрание и не начнём! - осадил Вайцехович председателя.

- Ну, давайте начинать... - смирился Кондарев.

- Тут вопрос имеется... - крикнули из зала.

- Все вопросы потом! - вновь громко осадил партсекретарь.

- Слово одно! - настаивал голос.

- Никаких слов! В конце собрания задашь, чтоб не забыть - завяжи узел.

- Он молодой, у него не вяжется! - снова громко пошутил Григорий Репало.

Над головами - смешок.

- Раз не вяжется, то и память свежая! Всё! Кончили! Начинаем собрание.

Нефёдова молча вместе с начальством села за стол и стала писать.

- Товарищи коммунисты! - продолжил Вайцехович. - На сегодняшнем нашем открытом партийном собрании находятся на месте все её члены и поступающие тоже. Есть заявление - открыть его без всяких отложений. Кто - за?

- Мамаша, вы, если не желаете садиться, отошли бы к стеночке, - Ялов попытался убрать из центра помещения старуху Репало.

- Это тебе стеночка нужна, когда напьёсся, - парировала Репалиха, зная, как тот набрался на годовых поминках Ленина.

Но секретарь партячейки, не слушая пререкания, продолжил ведение собрания.

- Против? Единогласно! Собрание открыто!

Дед Антипин склонился к соседу - старику Люлину, спрашивая громко в ухо:

- Шо вин открыв? Викна, двери и так були расчинены!

- Есть намерение поручить вести собрание секретарю Соломенской партячейки коммунисту Вайцеховичу. Кто - за? Голосуют только коммунисты! Против

- нет! Поступило у нас три заявления с желанием войти в партию. Но одно заявление мы даже и обсуждать не станем. Аким Пантелеевич, пару слов скажете?

- Скажу, Борис Карлович! Отчего ж не сказать. А то прямо в моду вошло. Два дня назад, только головой до подушки - стук в дверь! Аким Пантелеевич, муж убивает! Одевайся, иди, спасай. И там ни дети, ни соседи не спят. Всем мало места, видишь ли, герой с попойки заявился! Вот и вчера опять Слюпа концерт устроил. Так жену избил! Живая ли хоть она там? - спросил он Ялова. Но тот подергал плечами, не ответив. Кондарев, не дождавшись ответа, продолжил: - Разве бабу, я извиняюсь, женщину оглоблей бьют?! Держак обломал на жене! А на другой день: "Милая, хорошая, прости!" Пора с этим позором кончать! И я буду тут ковать взыскания беспощадно! Потому своё поручительство по Слюпе я отозвал бесповоротно. А вот за Фёдора Григорьевича я обеими руками! Семья, как семья! Любо-дорого со стороны глянуть!

Нефёдова, оторвавшись от протокола, снова пристально стрельнула взглядом на покрасневшего Фёдора. Председатель сел, оглядывая попритихший зал.

408

- Слюпа здесь? - спросил громко в зал Вайцехович.

- Нету!

- Не видно... - выкрикнули из зала.

- Я хотел ему принародно объявить, что ему в приёме в партию отказано. Первым мы поспрашуем товарища Кривоносова. Егор Платоныч, выходи, пожалуйста, перед народом.

Кривоносов вышел к столу, спрашивая:

- Сюда или сюда? - рукой указывая с какого края стола ему встать.

- Можешь сюда проходить, - предложил Кондарев, но, заметив недовольство Вайцеховича, добавил. - Или там уж стой.

- Становись посередине помещения, товарищ Кривоносов, чтобы весь народ тебя видел, - проявил настырство секретарь партячейки.

- Бабушка, не желаете садиться - так отойдите в сторону!

- Я так, мил человек, постою, за меня дюже не беспокойся! - огрызнулась Ре- палиха.

- Не тебя ж, мамаша, в партию принимают, а бригадира животноводческой бригады! - сцепился с нею Вайцехович.

- Пущай народ с меня и зачинает, по старшинству

- Или сядь, мать, или отойди, не мешай проводить собрание.

- И не подумаю! - переступила она с ноги на ногу.

Поднялся участковый, сидевший за столом с ближнего от Фёдора края.

- Вон позади тебя чево понаписано,- огрызнулась старуха. - Это кому пишется? Научились людям глаза замазывать вашими лозами-козами!

- Я ничего не понимаю. Что, мать, ты рассказываешь? - однако сам повернулся к лозунгу, висевшему на стене.

Народ тоже стал читать, кое-кто поднялся и потянулся вперёд, пытаясь разглядеть буквы.

- Прочитайте! - послышались просьбы из зала.

- Скажи нам, Борис Карлович, об чём там! - требовал народ.

- В партию - лучшие силы народа! - прочитал Вайцехович под давлением большинства.

- Вот и надо с лучших зачинать, - зацепилась расстроенная старуха, - с меня и начинайте, так как я найстаршая во всей Соломенке и жизню знаю получше и Федьки, и Егорки, и тебя тоже! Так шо пытайте вперёд меня, а тоды уже Егорку спросите! - настаивала старуха.

- Я не знаю, что с тобой делать, мать, была б помоложе, вывели б из помещения. Однако ж, совестно ведь!

- Ты меня не совести! Я тебя ишо с зелёной соплёй с огорода хулудиной налаживала - дедов табак крал! Забыл? Важный стал? Власть он партейная! Цену никак себе не сложишь!

- Я тебя, мать, попрошу без оскорблений! Власть ты нашу не костери! - поднялся Кондарев.

- Ты меня не учи! Дури тех, кто брехне твоей верит! На швейную машину огребёте! Во где твоя швейная машинка! - она оторвала правую руку от палки и смачно выкрутила дулю. - То деньгами народ скольки годов дурили, теперь взя

409

лись имена да прозвания менять. Живёт у меня старшая сестра в Святом Кресту, взяли и переименовали, а она теперь и не знаеть, иде она живёть!

- Не мешай проводить собрание, - стал подступаться к ней участковый.

- Не суйся, не то так палкой огрею! Мало не покажется!

- Уйдите, мамаша! Дайте ей место, пущай она сядет, - стал Вайцехович призывать в помощники присутствующих в помещении.

Участковый пытался взять старуху за руку, но она сопротивлялась.

- Уже пора, как нормальным людям, в другой мир отойти, так нет, призадержа- лась! - шептал Вайцехович Ялову

- Ах, вон ты куда меня уже спроважуешь! - услышала она шёпот парторга.

- Григорий! Урезонь свою старуху! - обратился Вайцехович к Репало, который сам уже выбирался со своего места.

- Я ему мать, а не старуха! А ещё партейным секретарём прозываешься! Всё, передумала в партию заходить. Одна полова! А я ишо года три поживу, гляну, кого из нас, Бориска, вперёд ногами понесут! А вот, - она ткнула палкой в подходившего сына, - он поглядит за меня, шо с партией вашенской станет без таких, как я.

- Мамуль, а мамуль! - Григорий склонился к её уху и что-то пошептал. И, что удивительно, она стала сверхпокорной, но по-прежнему властной.

- Да? Добре, сынок! Вон туда мне стулку поставь и я молча собрание дослу- хаю! - она подошла к табуретке, на котором сидел участковый, и скомандовала:

- Бери его, Гриш, и вон туда, к стеночке, посля подойдёшь, подымешь, я тут сама не встану.

Президиум молча наблюдал за тем, как Григорий Репало усаживал мать. Участковый, по причине того, что лишился своей табуретки, сел рядом с Фёдором на первый ряд. Наконец всё улеглось. Собрание потекло спокойным руслом. Криво- носов рассказал свою биографию.

Кондарев спросил его:

- Егор Платоныч, вступаешь в партию с корыстью?

Кривоносов замялся, покраснел.

- Ну, как сказать?

- Честно, конешно! - потребовал Кондарев.

- Маленько есть!

- Так в чём же твой расчёт? - допытывался Аким Пантелеевич.

- Думаю, мож, учиться направите... - ещё гуще покраснел Кривоносов.

- Ну, это... не корысть! - облегчённо вздохнул Кондарев.

- Маловато у меня пока знаний. Вон, Фёдор Григорьевич в овцах больше моего понимает...

- А изба-читальня на что? - вступил в полемику Вайцехович.

- Я уже записался, беру книги, читаю. Но книжек нужных там нету, - и глянул на Нефёдову.

Та, почувствовав себя за отсутствие нужных книг виноватой, смутилась. И, как бы ища поддержки, посмотрела на Фёдора. Участковый, сидевший рядом с Фёдором, принял её взгляд на свой счёт. Они оба ободряющее улыбнулись ей в ответ.

- Вопросы, товарищи коммунисты! - призвал к активности ведущий.

- У меня к вам вопрос, товарищ Кривоносов, кто такой Карл Маркс? - спро

410

сил участковый, у которого в служебном кабинете висел портрет Карла Маркса, оставшийся ещё от предшественника, ушедшего на повышение.

- Кто? Как вы сказали, недослышал? - спросил Кривоносов.

- Я спросил - кто есть Карл Маркс?

- Карл Маркс? Ну, я так думаю, - замялся Кривоносов, - или немец, или еврей.

- Национальность тут ни при чём. Я спрашиваю, кто он - вождь или так?

- А, конешно, вождь всех вождей! - подхватил опрашиваемый.

- Ну, вообще, правильно! - вступился Вайцехович за Кривоносова. - По его книгам и товарищ Ленин, и товарищ Сталин, и даже Клара Цеткин учились. Придётся почитать партийный централизм и прочее. Перед райкомом мы с тобой, Егор Платоныч, пробегим! Есть ещё вопросы? А то у нас ещё имеется кандидатура.

- Нет вопросов, - поддержал Ялов.

- Ну, что ж, я думаю, возражений нету, если товарищ Кривоносов будет принят в Соломенскую партийную ячейку полноправным кандидатом в члены партии.

- Шо он сказав? - переспросил глуховатый дед Антипин своего соседа, такого же глухого старика Люлина.

- Будет член! - ответил тот.

- Какой член? А у него своего нету что ли?

- А бестия его знает? - отмахнулся Люлин.

После голосования Вайцехович первым поздравил Кривоносова. За ним по очереди подали руки Кондарев, Ялов, Нефёдова. Участковый с Верхнестепновс- кого хутора Цветков по такому случаю даже вышел к столу. Колхозники задвигали лавками, поднимаясь уходить. Но, увидав поднятую руку Вайцеховича, остановились.

- Ну, а теперь Фёдор Григорьевич Строгаль, - объявил он.

Нефёдова, подняв глаза, сразу кинула тревожный взгляд на Фёдора. С той минуты она безотрывно, открыто наблюдала за тем, как пружинисто тот поднялся, торопливо, из-за волнения, вышел на середину, туда, где отстоял своё Кривоносов. И, не дожидаясь вопросов, стал рассказывать о себе: родился, крестился, женился, воевал, остался жив и вот теперь он в колхозе работает завхозом.

Неизвестно, откуда, на Фёдора навалилось красноречие. Он с верой в душе, убедительно рассказывал о планах на новую жизнь, о методе укрупнения хозяйства, о племенном искусственном осеменении. С гордостью доложил об изготовленной и опробованной маслобойне.

- Вчера был на подсолнухах, - вдохновенно рассказывал он,- уже в пояс вымахали, зелёные головки за солнцем, как солдаты за командиром. Будет у нас своё масло! Будем работать - всё будет! Новая жизнь позвала меня в партию! И тоже не скрою - имею корысть! Тоже, как и Егор Платоныч, мечтаю подучиться. Моторы меня завлекают. Каждый здесь знает, худобой много не наработаешь, как быков ни погоняй, лишнего с них не возьмёшь. А коли трактор, другую скорость ему включил, он и попёр быстрее. Утомился тракторист - садится управлять другой и пошёл далее работать, а бык бы в это время отдыхал. За моторами расцветёт наше время! Так шо корысть есть, скрывать не стану, но не греховная, - спокойно закончил Фёдор.

411

- Есть вопросы? - спросил Вайцехович.

- Нет! Нет! Нет! - посыпалось со всех сторон, утомлённые долгим сидением соломенцы заёрзали на лавках.

- Есть мнение, принять товарища Строгаля Фёдора Григорьевича в Коммунистическую партию большевиков.

- Есть возражения?

- Нет! Нет! Нет! - опять посыпалось со всех концов помещения.

- Кто - за?

Вместе с коммунистами, сидевшими в президиуме, почти все присутствующие подняли руки. Но Вайцехович осаживать их не стал.

- Товарищ Строгаль! Фёдор Григорьевич, ты принят. Поздравляю! За тебя и колхозники лес рук подняли! - он пожал руку Фёдору.

Подали руки Ялов и Кондарев. Кондарев тряс дольше обычного, приговаривая:

- Молодцом, прям, как молотобоец!

Нефёдова подала руку, проговорив:

- Набегите на днях в школу, Фёдор Григорьевич, совет нужен. - она заколебалась, как сказать: "ваш" или "твой"? И, пересилив себя, добавила: - Твой.

- Забегу! - пообещал Фёдор, испытав особое тепло от её взгляда.

- Товарищи, собрание свою повестку выработало, объявляю его закрытым.

- Тэпэрь шо вин зачиня?!1 - недоумённо спросил старик Антипин соседа.

- Собрание закрыв, - прокричал в ответ Люлин.

- Закрывают кастрюлю с борщом крышкой, а собрание трэба покинчивать, а нэ зачинять! - возмутился старик Антипин, поднимаясь.

- Товарищи, товарищи! Объявление, - остановил выходившую толпу криком Вайцехович. - Начата подписка на газеты и журналы! Посоветуйтесь, кто что хочет выписать, подходите ко мне. Местную газету выписывают все в обязательном порядке!

После этих слов толпа, уже не слушая его, повалила из помещения школы. Прощаясь, Люлин поинтересовался у Антипина:

- Ты как, газету-то выпишешь?

- Я ж больше не курю, но для уборной одну трэба выписать.

XXVIII

По окончании собрания Кривоносов на выходе остановил Фёдора:

- Мы стол накрывать с тобой обязаны?

- Предложи, мож, правление согласится, а я пойду наружу.

Из перегретого помещения школы вытекал людской поток. Захваченный им, Фёдор оказался в бывшем церковном дворе. После спёртого воздуха вдохнул всей грудью, всеми лёгкими, и стало легко и радостно. Мягким туманом в голове пронеслось и улетучилось лёгкое головокружение.

- Ух ты! Прямо очумел! - не обращаясь ни к кому, высказался вслух Фёдор,

1 Тэпэрь шо вин зачиня?! - Теперь что он закрывает?!

412

оглядывая двор. Его простор теснил к ограде стайку деревьев с кустарниками. Добравшись туда, стал дожидаться собрата по вступлению в партию - Кривоносова.

Лучи усталого за день солнца ещё щедро предлагали к любованию сочные листья и белые гроздья душистой сирени. Своей прелестью они поманили к себе Фёдора. В небе раздались двойные хлопки голубиных крыльев. Основная голубиная стая кружила над давно некрашенным куполом, набирая высоту. В это время одна из птиц, резко хлопнув крыльями, дважды перевернулась в воздухе и с гордость продолжила полёт. Фёдор, не выдержав, по-мальчишьи резко свистнул.

Сизарь с хлопком повторил кульбит.

- О, красавчик выделывает!

Фёдор оглянулся. Сзади стоял сын, не отрывавший взгляд от голубей.

- Толик, чьи это вертуны?

- Кажись, Андрющенко.

- Вот шо, сынок, беги домой, скажи мамке, шо я, может, с гостями приду, поужинаем.

- Хорошо, папань. Так ты вступил в партию?

- Тут приняли, но ещё в райкоме экзамен держать придётся.

- Ну, я побежал, папань.

- Беги, сынок, а я Кривоносова подожду.

Тем временем Кривоносов направился к Вайцеховичу, беседовавшему у стола с Яловым. Рядом Нефёдова собирала бумаги. Кондарев о чём-то шептался в углу с участковым.

- Ты что хотел, Егор Платоныч? - спросил с улыбкой Вайцехович.

- Может, по такому случаю по рюмашке?

- Не-не... Вступление в партию - это не саман делать или кабана резать! Путать не надо! - сразу отмёл предложение секретарь партийной ячейки.

Кривоносов настаивать не стал. Выйдя из школы, направился к Фёдору, стоявшему у сирени. Тот, разглядывая соцветья, слушал хлеставшую с небес голубиную музыку крыл.

- Вишь, сколько тут пятёрок, - выщипывая из грозди сирени пятилепестковые цветы, удивлялся Фёдор, показав их подошедшему Кривоносову

- Сорт такой.

- Я дома черенок отсюда посадил, а там цвет даёт лишь тройками.

- Думаешь, церковь влияет.

- Не знаю... Но больше, наверное, земля.

- Да, Фёдор Григорьевич, отказалось начальство от застолья.

- Наше дело предложить!

- Раз так, то я побежал, в огороде повозюсь, пока солнце не село.

Фёдор пожал ему руку и сразу направился к вышедшим из помещения Конда- реву с участковым. Заметив его, председатель шагнул навстречу:

- Ну, ещё раз тебя, Фёдор Григорьевич, поздравляем.

И Кондарев с участковым снова по очереди искренне тиснули руку

- Да, Григорьевич, - как бы между прочим, придержал Цветков руку в своей,

- кто сзади тебя в зале сидел? Он ещё отпустил шутку насчёт могилок?

- А кто его знает! Я так волновался, шо не глядел, кто и чего болтает, - притворился Фёдор незнающим.

413

- Так уж и не знаешь?! - допытывался участковый.

- Так и не знаю, - раздражённо заявил Фёдор, хотел побожиться: "Вот тебе крест!" но отвлёк голос Ялова.

- Фёдор Григорьевич! Пресс-то покажи!

- Поехали, все глянете!

- Мне-то некогда, да я уже и видал, - вступил в разговор Кондарев, - а остальных, Фёдор Григорьевич, свози. Бери мою линейку и вези!

- Омелаенко! - крикнул он дремавшему на линейке под акацией ездовому.

Тот тревожно вскочил, засуетился. Ходили слухи, что Омелаенко был во время

Гражданской войны в карательном отряде Надеждина. Его даже дважды арестовывали, но прямых свидетелей против него не было. То ли он таких свидетелей не оставлял в живых, то ли в самом деле не зверствовал.

Через минуту-другую Омелаенко подъехал к правленцам. Те, расстегнувшись, отходили на свежем воздухе после чумного собрания.

- Готовы, Аким Пантелеевич, на край и за край! - доложил ездовой о готовности экипажа собственной поговоркой.

- Панас Христофорыч, поступаешь с сей минуты вплоть до завтрашнего утра в распоряжение Фёдора Григорьевича. Куда скажет, туда и вези!

- Будэ выполнение, Аким Пантелеевич, на край и за край!

- Будьте все здоровы!

И Кондарев пешком отправился в сторону своего дома, не подав никому руку на прощание.

- Садитесь все, поедем! - предложил Фёдор.

Ялов, поддерживая рукой Нефёдову под спину, помогал ей сесть. Та, после того как умостилась на линейке, будто спохватившись, начала отнекиваться:

- Мне-то зачем? Я же не хозяйственник.

- Школьникам расскажешь, Лариса Антоновна, какие барыши даёт техника,

- сразу успокоил её Фёдор.

- Вот елки-палки, портфель забыл, - посетовал Ялов.

- Я его убрала парторгу в кабинет, - успокоила Нефёдова.

- Ладно, завтра заберу

Участковый отвязал от ограды своего коня, легко кинул тело в седло и, осаживая заплясавшего под ним боком гнедого жеребца, высказался:

- Я в другой раз гляну на пресс.

И, отпустив поводья, с места пошёл в намёт.

- Добрый у него конь, шея прямо как у лебедя! - не удержался Фёдор.

Вайцехович, примкнувший школу, отдал ключ Нефёдовой и сел рядом с ней.

Проезжая мимо своего двора, крикнул сыну, мастерившему на завалинке скворечник:

- Щас вернусь, Антон! - и, уже обращаясь к попутчикам, доложил: - Обещал Антону помочь скворечник сделать и к фронтону прибить.

- Мы тоже с детворой два скворечника и кормушку сварганили. В одном - скворцы заселились, а в другой - воробьи так и не пустили их. Война не на шутку меж ими была, чирикового крику столько, аж кошка к стенке дома жалась. Спину угнула, и ходу в дом.

414

- Вы, наверное, рано скворечники прибили, вот воробьи в них первыми и вселились! - заметила Нефёдова.

- Это правда, снег ещё не сошёл! - охотно отозвался Фёдор. - Хоть пару-тройку скворцов я уже тогда видал.

- То разведчики, они не в счёт. Массовый скворец с цветом сирени селится!

- Я гляжу, делать вам нечего, скворечники какие-то! - вставил Ялов.

- Ну, не скажи, Семён Осипович! Природу надо берегти! - не согласился Фёдор.

- Природой надо управлять, как и человеком, а не хранить её, как тряпки праздничные с нафталином в сундуке! Была степь - сделай сад! Была пустыня - посади лес! Вон как страна всколыхнулась. Как за каналы взялись?! У нас в Северо-Кавказском крае, да и в нашем Терском округе, вовсю развернётся рытьё каналов.

- Ещё деды говорили, не хватайся за то, шо обхватить не можешь, - намёком высказал несогласие Фёдор.

- А нашей стране всё по плечу! - упорствовал Ялов.

- Но какой ценой будет это "по плечу"? - опрометчиво вставил Вайцехович.

- Народа у нас хватит, мало будет - бабы ещё нарожают, - разошёлся Ялов, - а вы, скворечники?!

- Каналы, вода - это хорошо, - снова не согласился Фёдор, - но это где-то, а мы живём в Соломенке и мне важно, наверное, как и тебе, Семён Осипович, не шо во всей стране или во всём мире творится, а шоб тут, у нас были птицы. Утром под их чириканье шоб дети просыпались. Шоб кой-когда и соловей забрёл да ночью песняка такого дал, шо не уснуть. Вот скажи честно, Семен Осипович, жаворонок наш, когда в степи из-под самого неба трелю кидает, не радует разве твою душу?

- Поёт и поёт себе, - равнодушно ответил зампредседателя, - мне ни жарко, ни холодно!

- Тогда тебе страной или областью, не меньше, править надо, - подвёл итог дискуссии Фёдор.

- Отчего ж мне такие масштабы? - настороженно, в предчувствии обиды, спросил Ялов.

- Оттого шо на мелочи внимания не обращаешь, Семён Осипович, видишь главное, крупное! - ответил Фёдор, не договорив остального, с чем не мог никогда согласиться.

Но Семён Осипович воспринял последние слова Фёдора, наоборот, за похвалу приободрился, поверив в свою исключительность, повеселел.

- Так в мире и должно быть: кто видит всё...

- Вы сейчас и на Бога перейдёте, - вставил Вайцехович, - тот, кажется, всё видит!

- Нет, есть и такие, кто дальше своего загнётка не ведают. Вон, гляди, навозный жук катит шарик, - показал Ялов на чёрного жука, толкавшего задом катыш из конского навоза, - катит и катит себе, а куда - не знает! А мы его сейчас повернём!

Он подошёл и, подставив сапог, осторожно направил жука в другую сторону.

- Не сверни я его, уперся бы в стенку маслобойни, а так, гляди, к дереву прикатит, той же природе, хоть малая, но польза! Природой управлять надо!

415

- Каждого жука не повернёшь, да и надо ли это?! - высказала сомнение Нефёдова.

Однако Ялов возражений больше не принимал.

- Ну, показывай, Фёдор Григорьевич, свой чудо-пресс, - победителем вошёл он, вопреки своих манер, первым в маслобойню.

Входя последним, Фёдор подумал: "Каждый из нас свой шарик катает, кто навозный, кто денежный, да всё равно, какой бы он ни был, то ли навозный, то ли денежный, никто не любит, шоб ему указывали, куда и как шарик свой катить. Каждый имеет желание вести своё хозяйство единолично, чтоб в неудачах никого не надо было обвинять, да и победы ни с кем не делить".

XXIX

Осмотр пресса занял минут пятнадцать. Бирека возился над сушилкой. Увидев начальство, только кивнул головой. Работу не бросил. Лишь когда Фёдор потрогал его рукой и жестами спросил: "Получается?" Бирека оторвался от работы и, осеняя себя жестами рук, мэканьем и мимикой стал рассказывать о маслобойне. Фёдор переводил.

- В подсолнуховой семечке много воды, при давке она попадает в масло, и такое масло быстро загорчит. Шоб масло не прогоркло, он делает дополнительно к прессу сушилку. Но он хочет, чтоб она была не просто жаровней, а непрерывным сушильным конвейером!

- Молодец! - Вайцехович показал Биреке большой палец.

- Фёдор Григорьевич, скажи ему, пусть покажет, как пресс работает, - тут же попросил парторг и, поскольку с Фёдором рядом был и Бирека, закрутил перед ним руками, приговаривая: - Ну, давай!

Бирека быстро зажестикулировал, с придыханием выстрелил звук "Пхть!"

- Он говорит, шо только что пресс почистил, но для нас сделает исключение и работу пресса покажет, - перевёл Фёдор и от себя добавил: - А тут, шоб почистить, разбирать часть пресса надо.

.Бирека, уже крутивший ручку пресса, глазами следил за говорившими. А когда в глиняный горшок сначала закапало, потом тонкой цивкой побежало масло, он замэкал, рукой показывая вниз. Каждый счёл своим долгом намочить в масле палец, понюхать его и облизать.

- Как это получается? Вроде, ручка легко крутится? - высказался Вайцехович.

- Пресс состоит из двух пар зубчатых валов, поставленных наклонно. Направляющая планка равномерно распределяет семечку по первой паре. На них семечка разминается в основном, на другой же паре зазор поменьше, те валы выполняют главное - жмут из семян масло. Причём, обратите сюда внимание, зазоры регулируются. Это говорит, шо на этом прессе можно давить масло не только из подсолнуха, но и изо льна, конопли, кукурузы.

- А для чего используется льняное масло? - живо поинтересовалась Нефёдова.

- Льняное масло, Лариса Антоновна, можно так же принимать в пищу, как и подсолнечное, но оно в особой цене у художников. Народные промыслы, думаю, в ём нуждаются очень сильно, - доложил свои предположения Фёдор.

416

В это время немой обеими руками стал лепить смысловое высказывание.

- Об чём это он? - спросил Ялов.

Фёдор стал расшифровывать:

- Говорит, жизненный пресс с людей, как и этот, соки давит, и в конце жизни из человека жмых получается.

- И взаправду так, - за всех согласился Вайцехович.

Присутствующие, заулыбавшись мастеру, в знак согласия закивали ему головами. Только Ялов не проявил к меткому сравнению никакого интереса, наоборот, заторопил остальных.

- Ну, поехали, а то мы и так тут застряли не по делу.

Нефёдова, благодаря за показ Биреку, снова приложила руку к сердцу. Вайцехо- вич, выходя, кивнул головой, а Фёдор жестом показал, что пришлёт сына помочь почистить пресс.

- Щас поедем, Панас Христофорыч, - словно извиняясь за то, что не взяли Омелаенко с собой смотреть работу маслобойни, напомнил о себе Фёдор.

Бирека, вышедший проводить гостей, показал глазами на Ялова и сплюнул. Фёдор жестами остановил мастера, мол, потом поговорим.

- Ну, шо, поехали? - садясь, скомандовал Строгаль.

- Эт мы мигом, на край и за край, - своеобразно отозвался кучер.

И тут Фёдор обратился ко всем с идеей:

- Я вот шо предлагаю: поехать ко мне домой и перекусить. Заодно снимем пробу масла, специально набрал стакан для пробы.

- Я не против что-нибудь в рот кинуть, - сразу согласился Ялов.

- Спасибо, Фёдор Григорьевич, я вынужден отказаться, сами видели - обещал сыну. А обещания надо выполнять! Остальные могут. Вон Лариса Антоновна с утра, наверное, не ела. Да, конечно, не ела, собрание готовила.

- Я уже привыкла один раз в день кушать.

- Так не годится, Лариса Антоновна, здоровье можно подорвать, а детям нужна здоровая учительница, - вставил Фёдор и добавил. - Паняй ко мне, Панас Хрис- тофорыч.

- Ты теперь в доме Титовых? - спросил кучер.

- Да, там.

Рябиновым, почти кровавым пожаром догорал остаток дня. Любуясь закатом, гостей у калитки встречала вся строгалевская семья. Дружно поздоровались с подъехавшими. Провожая гостей во двор, Фёдор сразу же отправил сына к Биреке помочь почистить пресс.

- Толик, дуй на маслобойню, поможешь немому пресс отмыть.

Услышав, что речь зашла о немом, Ялов поинтересовался у Фёдора:

- Что-то Берека на меня косился?

- Ты ж, Семён Осипович, его перед парторгом за шо-то ругал, а он хоть и глухонемой, но по губам всё кумекает!

- Ух ты, а я и не знал! Хорошо лишнего не сказал! Руки есть где сполоснуть?

- А как же! Вот рукомойник. Катерина! Подай свежий рушник! Мойте, а я сейчас вина с погреба достану.

Нефёдова помыла руки первая и теперь с детьми рассматривала палисадник. В

417

нём нарциссы, словно в тёмную ночь звёзды на небе, рассыпали свою хитрую сеть покорения человечьих душ. Когда Фёдор уже выходил из подвала, он кинул взгляд на беседовавших Катерину и Ялова и замер, будто споткнулся. На плече Катерины висело длинное полотенце, о край которого гость вытирал руки. Фёдор, глянув на вино, вспомнил, что не закрыл верхний чоп бочонка, ещё раз спустился вниз. Пахло сыростью, приправленной запахами лука и чеснока, висевших здесь же вязанками. В полутьме он отыскал чоп и плотно закрыл бочонок с вином. Поднявшись наверх, Фёдор увидел ту же картину. Ялов что-то восторженно рассказывал его жене, та улыбалась своей открытой улыбкой, оба ничего и никого не замечали.

Подавляя зуд ревности, хозяин прошёл в дом. Стол был уже накрыт. По случаю гостей были даже выложены железные ложки. Фёдор прикинул, кто и где будет сидеть. Но, пока он ходил за ездовым и учительницей, Ялов сел на то место, которое он планировал для себя, рядом с Катериной. Усадив гостей, Фёдор оказался между Оме- лаенко и Нефёдовой. Катерине досталось место за столом с торца, рядом с Яловым.

После первого стакана вина дружно застучали ложки. Фёдор не торопился с едой. Соблюдая приличие, он больше рассказывал о маслопрессе, о том, что техника облегчит труд людей. Со вторым стаканом вспомнили, что Фёдора приняли в партию. Поздравили и выпили за его здоровье. Нефёдова перед тем, как чокнуться с Фёдором, держа на весу стакан, добавила к тосту Ялова:

- Я искренне рада за вас, - и, как бы для спокойствия Катерины, приложила,

- рада за вашу примерную семью.

Выпитый третий стакан внёс в застольный разговор разупорядоченность. Па- нас Христофорыч больше слушал. Он молча крутил толстенной шеей то в сторону Ялова, который вдохновенно рассказывал Катерине о будущем положении женщин в Советской России, обещая им равные права с мужским полом, то поворачивал её в сторону Ларисы Антоновны, которая советовалась по школьным вопросам с Фёдором. Внезапно все замолчали, выявив как бы стороннего наблюдателя в лице ездового.

- А ну-ка, тост, Панас Христофорыч. Фёдор Григорьевич, налей-ка всем, не скупись! - начальственно предложил Ялов.

- Семён Осипович! Строгали никогда не были скупердяями. Наша порода жадная к одному, к работе! Тут мы скупердяи! - Фёдор разливал уже вторую четверть.

- Говори, Панас Христофорыч, ведь ты у нас кучер самого председателя колхоза. А это ответственность!

- Ещё яка ответственность! - заговорил польщённый Омелаенко. - Скаже Аким Пантелеевич, мол, завтра с утра - в район. А я с полночи уже не сплю, ворочаюсь, шоб в любой момент - на край и за край. А так, шо вам пожелать, шоб нэ було вошей, да водылись гроши! - и он одним махом, как в пустую ёмкость, без глотков, опрокинул содержимое двухсотпятидесятиграммового стакана.

Смеркалось. Катерина, пригубив стакан, поставила на стол.

- Нет, так не годится, хозяйка должна пример гостям показывать, - заартачился Ялов, заставляя Катерину выпить.

- Хозяйка сопьётся, что гости скажут.

- Хозяйка находится дома, а нам ещё добираться, - поддержала Ялова учительница. - Так ведь, Фёдор Григорьевич?

418

И она открыто, без всякого стеснения, почти настырно посмотрела ему в глаза и при этом вдруг коленом коснулась его ноги, но тут же убрала, вероятно, вышло у неё это случайно. Фёдор заметил, больше интуитивно, что Катерина после этого стакана как-то присмирела. Потом будто дернулась и тут же поднялась.

- Я лампу зажгу.

- Возьми десятилинейку! - скомандовал Фёдор.

- Мимо рта никто пока не несёт, - высказался пьяно Ялов.

Катерина зажгла лампу, раздвинув на середине стола место, поставила туда, выкрутив побольше фитиль. Пламенное сердечко, будто вздохнув, залило светом сидевших за столом. Катерина, сев за стол, через время сунула руку под стол, будто отряхивая что-то. Но, заметив, что на неё смотрит Фёдор, вынула и положила руку на стол. Румянец проступил на щеках жены, грудь её в волнении вздымалась. Фёдор, наблюдая за ней, почувствовал неладное. Он потянулся через Нефёдову якобы за куском хлеба и увидел, что Ялов залез рукой под юбку его жены. Та сидела молча, зажав ноги. Жар шибанул ревностью. Лихорадочно друг с другом бились две мысли: "Сразу дать по морде или потом?" и "Как же будет Катерина вести себя дальше?" Сначала вторая мысль пересилила: "Гляну, шо у меня за жинка". А после того как Катерина ещё раз встряхнулась, понял: "Пора это кончать". Он поднялся. Встала и Катерина.

- Ну, дорогие гостёчки, не надоели ли вам хозяева, а то детей пора укладывать спать.

- Да, пора! Спасибо за хлеб - соль!

- Прекрасный ужин. Хозяйке особое спасибо! - обращалась Нефёдова к стоявшей уже Катерине.

Поднялся и Ялов. Штаны ниже гульфика топорщились бесстыдно. Катерина кинула туда на миг взгляд и залилась краской, засуетилась убирать с прохода табуретки. Фёдор пошёл на выход первым. За ним учительница, придерживаясь за его руку.

- Фёдор Григорьевич, загляни всё-таки в школу, на месте всё определим по пришкольному хозяйству. Есть мысль создать при школе пару ученических бригад полеводов.

Выйдя во двор, услышали за спиной в сенцах возню, похожую на борьбу с горячим шёпотом. Остановились у двери, осматриваясь в темноте. На лавке у стены, в ведре, как в гнезде, дремала луна. Фёдор поднял голову. В тучах, словно прокосы, лунные дорожки. Оглянулся на дверь сенцев. Из неё, вырвавшись, торопливо вышла Катерина, натолкнулась на лавку. Луна, ломаясь, встревожено заплясала на ряби волн.

- Обслюнявил всю, - со смехом выпалила Катерина, повязывая сбитый на затылок платок.

И попозже, не торопясь, вышел тяжело дышавший Ялов.

- Где наша линейка, Лариса Антоновна, я завезу вперёд тебя, а потом всё остальное, - прикинулся он более пьяным, чем был на самом деле. Фёдор сознанием рвался надвое. Первое требовало взять Ялова за шиворот и вышвырнуть из ворот, а второе - закончить приём гостей миром, сделав вид, что он ничего не заметил. Побороло второе.

419

У линейки, готовой тронуться, Омелаенко ещё раз попрощался с хозяевами:

- Шоб вам ищэ краше жилось. А оцих1 я моментом доставлю на край и за край!

Рядом пьяный голос Ялова.

- Спасибо, молодцом, Фёдор Григорьевич! - хлопал он еле сдерживающего себя Фёдора по плечу.

- Хозяюшка! За хлеб-соль! - с громкими возгласами облапил он Катерину, норовя поцеловать в губы. - Я тебя найду! - донёсся до Фёдора его шёпот и следом громко: - Спасибо!

По-пьяному завалился на линейку с возгласом:

- Пошёл!

Возвращаясь в дом, Катерина пожаловалась:

- Чёрт, чуть кости не поломал!

Фёдор ничего на её слова не ответил. Он решил подождать дальнейших событий. Катерина надеялась этими словами снять у Фёдора камень с души, а он как будто был и не рад её признанию, и со словами: "Щас детей кликну" вернулся на улицу.

Когда вошёл в дом, пытливо уставился на Катерину, убиравшую со стола. Он ещё надеялся, что Катерина вот-вот заговорит о нахальстве зампредседателя, лезшего рукой ей под юбку. Но Катерина молчала.

- Ты не хочешь ещё шо-нибудь мне сказать? - снова с надеждой посмотрел он жене в лицо.

- С партией тебя не поздравила? - притворно удивилась Катерина.

Конечно же, сама понимала, чего добивается от неё Фёдор. "Но если я расскажу о том, что Ялов запустил руку под юбку, ты ж сразу мне устроишь скандал. Будешь упрекать, почему не осадила нахала ни словом, ни рукой. А скажи я тогда хоть слово, не говоря о том, чтоб рукой треснуть нахала, пыхнула б драка. Завтра б всё село судачило. Эх, Фёдор, Фёдор, думает, это так легко выстоять, когда тебе щекочут пальцами по волоскам, пробиваясь меж зажатых ног, как тут не расслабиться? Не каждая выдержит", - как в силке, бились в голове Катерины раздумья. Но осознание того, что она выстояла, успокоило её, и она прямо без единой толики вины глянула мужу в глаза.

XXX

Председательская линейка катила по ночному селу к центру. Развалившийся Ялов с аппетитом самца, возбуждённого алкоголем, поглядывал на Нефёдову. Но руки при Омелаенко распускать не стал. Перед школой Ялов, вспомнив об оставленном портфеле, решил использовать этот факт как повод сойти вместе с учительницей.

- Лариса Антоновна, ключ у тебя? - и, не дожидаясь ответа, трезво высказал своё решение: - Портфель заберу, ночью над документами надо поработать.

Учительница, словно почуяв неладное, ответила настороженно:

1 Оцих - этих.

420

- От школы - у меня, а парторговский кабинет закрывает сам Борис Карлович.

- Посмотрим там, нет - вызовем из дома. У школы, товарищ Омелаенко, останови, и свободен. Пройдусь пешочком, а то всё время на чём-нибудь еду. Не на линейке, так на бедарке, не на бедарке, так верхом.

- В жизни оно так - или на тэбе кто едет, или ты на ком-то! - подал голос кучер.

Ялов и Нефёдова вошли во двор бывшей церкви. Из темноты донёсся старческий голос.

- Это кто там идёт?

- Это мы, дедушка! - отозвалась Нефёдова.

- Свои, стало быть. А пройду-ка я до конторы, потом кузню гляну, - и в темноте стали слышны шаркающие шаги ног, с пристукиванием в такт им палочкой.

Идя рядом с Нефёдовой по тёмному коридору школы, Ялов взял её за руку.

- Ты-то, Лариса Антоновна, как сама больше любишь, ты вести кого-то или чтоб тебя?

- В каком смысле? - отняла она руку, чем увеличила дистанцию в отношениях.

Это разозлило Ялова.

- Это как уж твоя фантазия решит. Лучше для тебя быть руководителем или подчинённой?

- Не знаю. Здесь я одна, в одном лице и директор, и уборщица.

- Уборщицу мы тебе дадим.

- Спасибо, это будет большая мне помощь, особенно в грязную погоду.

- И вообще, - он остановил её за руку, - я для тебя много смогу сделать!

Он обхватил её, прижимая к себе. Она, высвобождаясь, отказывалась от его услужливых обещаний.

- Для меня делать не надо. Делайте для школы, для колхоза, а не мне, - вырвалась наконец из его объятий, - не надо ничего делать, и не трогайте меня, - задев при этом рукой по лицу.

- Да не ломайся ты, святоша. Знаем таких.

- Сейчас отдам я ваш портфель и уходите.

Нефёдова опрометчиво направилась в парторговский кабинет. Ялов последовал за ней.

- У вас спичек нет? В темноте не смогу его найти.

- Есть!

Ялов зажёг спичку. Свет выхватил стоявший у входа бывший диван Бочковых, на котором стоял его портфель.

- Лариса Антоновна, прости за грубость! - беря в руки подаваемый Нефёдовой портфель, повинился Ялов.

- Ладно, вы лишнего сегодня выпили, Семён Осипович, уходите.

- Значит, помирились?

- Помирились, - лишь бы скорее отвязаться, ответила учительница, направляясь к выходу.

Ялов остервенело затряс рукой, туша припёкшую ему пальцы спичку.

421

- Тогда иди сюда, посидим, - остановил её в кромешной после света темноте этой же рукой. Но учительница резко оттолкнула её.

- Не хочешь садиться, так я тебя посажу! - он схватил и кинул её на диван. Об пол стукнул уроненный портфель. - Садись, я сказал! - зло выкрикнул Ялов.

- Да что вы себе позволяете, я в райком сообщу! - сопротивлялась Лариса Антоновна.

- Сообщишь, сообщишь, только чтоб было что сообщить, раздвигай ноги!

- Нет, нет, только не это, - за волосы оттаскивала от себя тяжёлую голову насильника.

- Это, это, истосковалась по мужчине, получишь всё, что хочешь, во все дырки. Ну-ка, руки вот сюда, за спину! - в борьбе заламывал он ей руки.

- Я буду кричать! Помоги... - закончить слово Нефёдова не успела. Тяжеленный удар обрушился на её голову, после молниевой вспышки наступила темнота.

Очнулась она уже совершенно голой, со связанными руками и кляпом во рту. На столе горела лампа. Ялов тоже был голый, он только поднялся с неё, дышал, как загнанный, последние капли с его плоти клеисто стекали на её лицо. Она, уворачиваясь, из стороны в сторону замотала головой, попыталась вытолкнуть языком кляп, замычала.

- Кляп выну, если будешь послушная. Будешь орать - убью! Поняла?

Она закивала головой. Он высмыкнул кляп - свою же собственную пыльную фуражку. Нефёдова, отвернувшись, отплевалась.

- Развяжите руки, больно же.

- Нет, сначала я гляну, послушная ты у меня. Ну-ка поцелуй его, - пододвигаясь к лицу.

- Я не могу.

- Тогда и я не могу. Ну, бери!

- Нет, так не могу.

- Ну, давай по-обычному, - и он снова завалился на неё.

Мучения насильником закончились только под утро. Добившись всего, чего хотел, Ялов развязал Нефёдовой руки, уселся рядом и приступил к её запугиванию.

- Заявишь, себя только опозоришь. Да и сама рассуди, кто тебе поверит? Ведь я скажу, что ты сама меня соблазнила, а теперь выдвигаешь требование, чтобы я тебя взял замуж.

- Не собираюсь я заявлять, - боясь, как бы ещё не убил, твердила учительница.

Лишь после этих слов Ялов начал одеваться. Успокаиваясь, он строил планы на дальнейшие отношения с изнасилованной.

- Умница. Останемся друзьями, захочешь мужчину, мигни и вот я здесь, помогу дурную кровь сбросить, - философствовал Ялов. - Ну, так как? - последней проверкой поставил он вопрос, готовый уходить.

- Что случилось, то случилось. Об одном прошу, не преследуйте меня дальше. Мне жизнь свою налаживать надо. Даёте слово, что оставите меня в покое? Не то...

- она твёрдо посмотрела ему в глаза.

- Что "не то"?

422

- Сама с собою разберусь, господин Ялов.

- Какой я господин?! Я товарищ.

- Товарищи так не делают.

- Не знаешь ты, милая, многое, поэтому так говоришь. Революция и в этом вопросе дарит народу свободу.

- Как насчёт слова?

- Ну, обещаю!

- Теперь уйдите так, чтоб сторож не видел.

Но сторож - дед Антипин не только видел, но и всё слышал. В старческой голове деда Антипина, трусцой добежавшего в сторожевую будку и прикинувшегося спящим, мелькало сожаление: "Была б берданка, вдарил бы по евонной артиллерии, шоб и колёса поотрывало. А так буду молчать, даже бабке не скажу. Власть не спросит, значит, не видал я никогда и ничего", - а, заслышав вкрадчивые шаги, решил прикинуться крепко спящим. Ялов, проходя мимо ветхой сторожки, прислушался к храпу.

- Ну и спать же дед Антип здоров, - вслух высказался довольный Ялов.

После удаления шагов, сторож себе под нос прошамкал свой мудрый ответ:

- Здоров, здоров, токо б в свидетелях твоих дел не оказаться.

XXXI

Натянутые отношения у Фёдора с Катериной после злополучных гостей сохранялись всю последнюю неделю. К тому же и колхозные дела удавкой захлестнули его. Новые трудности возникли для Фёдора из-за председательского нетерпежа. Находясь в райсовете, Кондарев доложил его председателю прилюдно с похвальбой о построенном прессе для давки масла. Грачёв Леонид Юрьевич, вопреки ожиданиям председателя колхоза, хвалить не стал, а даже, наоборот, отреагировал жёстко:

- Эти дутые победные реляции нам не нужны! Мы ими сыты по горло! Масло давай, товарищ Кондарев, а делать "ла-ла-ла" все научились! Масло представь, чтобы мы могли его дать детям в школы, детские сады, ясли, наконец, в больницы! Вот тогда я тебе скажу спасибо.

Никакие доводы Кондарева о том, мол, что подсолнухи только растут, до осени должны ещё зреть и что старых запасов семян нет, председателя райисполкома не убедили.

Вернувшись домой, коря себя за несдержанность, Аким Платонович Кондарев вызвал Фёдора:

- Мотанись, Фёдор Григорьевич, по округе, хоть на литров десять масла найди подсолнечной семечки, - взмолился он, вручая последние наличные деньги колхоза. На возражения Фёдора, распекать его не стал, а только добавил: - Понимаешь, честь моя задета. Хоть из-под земли, а достань.

.Фёдор старался. Он уже по второму кругу объезжал сёла. На складах колхозов, ТОЗов, коммун не было ни одной "семечинки". Лишь вчера улыбнулась удача после того, как переключил поиски на единоличников. Первых три мешка подсолнечных семян купил по домам в соседнем районе. На сегодня договорился с

423

одним из вчерашних продавцов проехать к его куму. У того, по словам обещавшего, должно быть не менее пяти - семи мешков семечек.

- Моему ку'му семечку на маслобойню в Георгиевск не на чем вывезти, председатель тягла более не даёт.

Фёдор проснулся ранним, гулким утром и, не теряя времени, ещё затемно, прихватив с собой тормозок с нехитрой снедью, направился на конюшню. Перед уходом наказал Катерине:

- С Толиком прополите подсолнухи, ту деляну у ставка под второй бригадой. Видишь, как бурьян прёт! А то заместо семечки кукиш с маслом получим.

Катерина, покончив с домашними делами, приготовила тяпки, налила в баклагу воду и, поглядывая на восток, где шустро взбиралось на небо белое летнее солнце, всё не решалась будить сына. Какая-то неясная тревога с усидчивостью квочки угнездилась на душе. В памяти она пытливо перебирала события и не могла ничего другого вспомнить, как тот день, когда Фёдор нежданно привёл гостей, среди которых был Ялов, с виду культурный человек. Крепко выпив, он стал себе позволять лишнее. Конечно, это заметил Фёдор и обиделся на неё. По этой причине с ним долго не были в близости. "А мож, кто у Фёдора появился? - стрельнула ревнивая мысль. - Нет, ему нынче не до этого - в гору глянуть некогда", - вспомнив о необычной занятости мужа, успокоила себя Катерина и пошла будить Анатолия.

...В гривах трав - подсолнечное поле. Уже часа три Катерина в наклонку бьёт с сыном тяпками по корням сорняков. Поблизости ни души. Только ласточки с дикими голубями - горлинками крылами чертят небо. Солнце припекает плечи. Налитые головки подсолнуха, зачарованно следящие за солнцем, больно бьют по рукам и груди. Катерина, поправляя платок, глянула в небо:

- Сходи, сынок, домой, малые уже попросыпались, их покормишь, да и сам с ними чего-нибудь перекуси, и худобу не забудь попоить.

- Мамань, а тебе чё поисть принести?

- Не надо, сынок, я после поем.

- Ну, тогда я пошёл.

Минут пятнадцать Катерина тяпает одна. Под ударами тяпки легонько курится сухая земля. Вдруг заслышалось пофыркивание лошади. Пугливо подняла глаза. В её сторону на белом жеребце иноходной трусцой приближался верховой. Впервые Катерина подумала, как далеко эта деляна от людей. С надеждой глянула в ту сторону, куда ушёл сын, но того уже не было видно. Самопроизвольно руки крепче сжали держак тяпки. "Мож, это объездчик?!" - гадала она, вглядываясь во всадника.

- Не признала, Катюш? - издалека крикнул Ялов.

- Не признала, - ещё больше испугалась Катерина, - богатыми будете.

- Для меня богатство - твоя красота, - подъехал Ялов, в шутку тесня боком лошади Катерину.

- У вас, дома своя есть красота, а вы норовите всё на чужих засматриваться,

- скрывала отговоркой испуг Катерина.

- Своя жена да в чужом сарае и то слаще! - сходя с лошади, грубо пошутил Ялов. Привязав её к большому подсолнуху, он с улыбкой направился к Катерине, снимая на ходу пиджак.

424

- Вот бы и возили свою по чужим сараям, - в тон ему пошутила Катерина.

- Фу! Ну и жарища нынче!

- Сын должен вот-вот прийтить, выглядываю, - предостерегающе, как бы между прочим сказав, выставила дистанцию Катерина. - А вы откель? - закрыла вопросом намёк.

- И что это ты, Катюшенька, меня всё на вы да на вы. Мы с тобой, я считаю, уже свои, а ты и поручкаться не хочешь... - он нахально взял её руку в свою. - Вот как надо!

Катерина, встретившись своими задымленными испугом глазами с его взглядом, уронила тяпку и отодвинулась.

- Пустите, позора нам ещё не хватало с вами.

- Не убегай! Дай, я тебя хоть, как сестричку, поцелую! - он обнял её и, ловя губы, горячо зашептал: - Мне тебя очень не хватает, особенно твоих грудей, я мечтал об этой минуте, когда я коснусь их своими губами.

Ялов скользнул по ним руками, остановился на правой груди, захватил её всей пятернёй и жадно замассировал, сжимая до боли.

- Семён, брось, вдарю тяпкой!

Катерина вырвалась и нагнулась за инструментом. Ялов ураганом налетел сзади, ногой отбросил тяпку, опрокинул Катерину на землю, забился руками в её ногах, разрывая ширинку своих штанов. Катерина сделала последнюю попытку вырваться, выпростанной из-под спины рукой, отрывая от своей шеи его голову, с усилием прошлась по лицу насильника, бороздя ногтями выбритую щёку, но, поняв, что опоздала, ослабла. Она тихо лежала под бешено пыхтевшим Яловым и, отвернувшись от его кровоточащего на местах царапин лица, молча плакала. После ураганного бешенства Ялов сник и остался на Катерине, восстанавливая дыхание, затем, отдышавшись, расстегнул её кофточку:

- Вот вы, титички мои золотые! Какие они у тебя, Катюша, красивые, налитые и чуть востренькие, - Катерине было приятно, когда он пососал соски по очереди, куснул их несколько раз: - А теперь я поцелую тебе коленочки, - Семён спустился к ним, осыпая их поцелуями и моща их на свои плечи.

- Не успокоился? - покорно спросила Катерина.

- А теперь ещё раз для тебя, ты, Катенька, расслабься и получи радость, я буду стараться для тебя очень-очень, чтобы ты запомнила эти сладкие минуты надолго, упругая ты моя веточка.

Он уже взялся обеими руками за её голые груди, но его остановила Катерина:

- Подожди, Сёма, убери у меня грудку из-под спины, неудобно, давит под бок.

Катерина первый раз посмотрела Семёну в глаза, утонула в их сером с наглин- кой напоре, забыла обо всём и отдалась наслаждению. Так сладко ей давно не было.

- Вот так лучше, - прошептала она, ловя такт. Ей, женщине, родившей пятерых детей, никогда не приходилось испытывать такое настырство, как с этим грубым и таким желанным в этот момент мужчиной, постоянно шептавшим ей красивые слова. Касаясь щекотно губами уха, он похвалил красоту её рук, и она впервые в жизни испытала оргазм, чуть не потеряв при этом сознание.

425

Долго лежали молча. Над ними о высоте чувств шептались подсолнухи. А в небе, высоко-высоко, кругами парил степной орёл. Катерине стало стыдно перед птицей, она отвернула голову и посмотрела на срубленный тяпкой беленький цветочек сурепки. В горьком холоде смерти он последний раз пьянил собою воздух.

- Чудной ты, Семён, пихнул меня ровно в колодезь, чтоб потом самому меня и спасти. А я, как звезда, сорвалась и сгорела, да так сгорела, что и пепла не найтить,

- продолжая смотреть на поникшие крестики цветка, заговорила Катерина первой.

- Всё минует, как дым папиросы, - приподнял Семён голову в сторону фыркнувшей лошади.

- Что ж мы будем теперь делать? - спросила Катерина, когда встали.

- Любить жизнь! - захохотал Ялов красиво и искренно.

- Но ведь и у тебя и у меня семья, её, как былку с юбки, не стряхнешь, - с укором посмотрела Катерина Семёну в глаза, в душе надеясь, что он, хоть мимикой, хоть глазами, выкажет готовность развестись ради неё со своей женой.

Но Ялов, продолжая улыбаться, закинув за голову застоявшегося жеребца поводья уздечки, оглянулся:

- Семья - это святое, а вот по титичкам твоим соскучусь, и слетимся. Дам знак, так и знай!

"Все мужики щедрые на обещания да на ласковые слова, пока своего не добьются", - очнулось в памяти давно известное, и Катерина с укором посмотрела на Семёна, уже взлетевшего в седло.

- Любовь и смерть - страшнее нет врагов, хоть в нужный час они друзья для нас святые, - крикнул он после того, как пришпорил коня. Ялов цепко, словно коршун, сидел на лошади, встречный ветер лизал его фигуру.

Голова Катерины, как шляпка подсолнуха за солнышком, поворачиваясь, следила за ним до самого марева, пока его силуэт не стал, врастая в синеву, плавиться в летнем зное.

- Вот и узнала в горе счастье, - сама себе вслух сказала она и, спохватившись, засуетилась, став приводить себя в порядок. А, обнаружив надорванное крыло кофточки, сильно испугалась - закружились хаосом вспорхнувшие тревожные мысли: "Толик придёт, чё я сыну скажу? Скажу, шо дядька чужой снасильничал. Да разве такое дитю своему скажешь". И тут же решила ничего никому не говорить, успокоилась, и продолжала размышлять: "Да и какое это было насильство? Поначалу, вроде, да, так оно и случилось. А потом мне ж самой Семёна захотелось, и так сильно, сил не стало сопротивляться. Голову совсем потеряла с ним. Ну, теперь уж куда вывезет судьба". Катерина заколола булавкой порванный шов, наново перевязала сбившийся на плечи во время борьбы платок. Взглянула в сторону Соломенки и, увидев сына с котомкой на палке через плечо, испугалась ещё больше, заозира- лась, схватила лежавшую до этого в стороне тяпку и принялась затяпывать следы недавних событий. Она взялась за новый рядок, когда подошёл сын.

- Мамань, я тебе поисть ватрушек принёс. Тоня напекла.

- Не надо б, сынок, ешь сам, мне чевой-то не хочется, - продолжала тяпать Катерина, пряча глаза.

- Мамань, а я Ялова, зампредседателя нашего колхоза, по дороге встретил, у него вся щека подрана.

426

- Не знаю, сынок, не видала его, мож, с кем подрался, - ещё ниже склонилась Катерина, с усилием ударяя по комьям тяпкой и отворачивая при этом от сына порванный рукав.

Анатолий, жевавший ватрушку, почуял материнскую неловкость и перевёл разговор на своё:

- Мамань, а сегодня мой друг Мишка всех обогнал, когда с водопоя коней утром гнали.

- Ну, на сегодня хватит, сынок, ещё завтра придём, собирай махлы.

Анатолий нагнулся поднять баклагу и увидел чёткий свежий след лошадиного

копыта. Рядом, на подрубленном подорожнике белковая жидкость, похожая на плевок, клейко стекавшая в гамачок паутины. Он пытливо глянул в сторону матери и заметил надорванность рукава кофточки. Вопросов задавать не стал. Страшная догадка поселилась в его детский ум. На лицо надвинулась угрюмая тень.

По дороге домой молчал и, приотстав, исподтишка осматривал мать. Заметив на шее красное, с проступавшей уже синью пятно, осмелился и спросил:

- Мамань, а чё это у тебя?

- Подсолнухом вдарила, - смутившись, тихо ответила она, надвигая ещё ниже козырек платка на глаза.

Дома мысль о том, что Ялов что-то с матерью сделал, не отпускала Анатолия ни на минуту. В худших предположениях утвердился, когда она закрылась в летней кухне и оттуда долго доносился плеск воды.

- Убью гада, клянусь Лениным - убью! - крепко сжал полудетские кулаки Анатолий. - И убью тихо.

XXXII

Не плача на людях, не каясь ни в чём, Катерина не раз спотыкалась в собственном дворе, помня об урагане Семёновой любви, опрокинувшей, смявшей и разметавшей, как ветер солому, всю её до былинки. Так и ходила невобранной. Сколько раз натыкалась на вину, словно на кочку С тревогой ждала она прихода Фёдора. Но больше её самой тайно переживал за неё сын Анатолий. Зная крутой нрав отца, он был готов пойти на любую ложь, соврать о чём угодно, лишь бы выручить мать. Та же, после помывки, не глядя на позднее время, затеялась стряпать.

Фёдор появился внезапно. Ещё с калитки шумнул:

- Кать, ты дома?

Упало сердце Катерины, но всё ж она, не выходя из кухни, отозвалась:

- Дома, Федя, мы с Толиком уже давно пришли. А ты чевой-то рано нонче воз- вернулся?

- Не знаю, как тебе, мать, но мне сегодня подфартило, семь мешков семечки достал, Кондарев так обрадовался, шо руку мне до онемения тряс, - Фёдор вошёл в кухню сияющий, - я уж высвободить её норовлюсь, а он её всё встряхивает. Так, давай-ка я умоюсь, да и пошли на двор, бо здесь темно.

Катерина с тревогой зачерпнула из ведра ковш воды.

- Давай, папаня, я тебе полью, - подскочил Толик, побоявшийся того, что отец на свету увидит у матери синяк на шее, - а маманя пока вечерю соберёт.

427

- Ну, давай, сынок, моя опора в жизни, коль подставит мне жизнь ножку, будет кому хоть кружку воды подать. Подашь воды, сынок?

- Папань, да я за тебя, я за тебя... на всё... пойду, - чуть не заплакал Анатолий.

- Ну, спасибо, сынок, давай, лей прямо на шею, - с ещё большим удовольствием намывался Фёдор и вдруг крикнул жене: - Кать, давайте на воздухе, под орехом повечерим.

- Папань, опять соседи через плетень зыриться начнут, - за мать стал отговаривать отца Анатолий.

- Мы свой хлеб едим, не сворованный, прятаться нам не к чему - по инерции сохраняя добрый дух настроения, начал вытираться Фёдор висевшим тут же полотенцем.

- Вот, Федя, это полотенце посвежее, а то давай в стирку, - чуть ли не подбежала Катерина с чистым рушником.

- Так ты как, Катюша, глядишь, шоб под навесом повечерить?

- Как скажешь, Федя, - покорно согласилась Катерина, а сама с тревогой стрельнула глазами в сторону сына.

Анатолий, нацеленный взглядом на материн синяк, с облегчением отметил, что мать уже сменила порванную кофточку на зелёную, с закрытым стоячим воротничком с рюшью.

- Тогда ставь, Толик столик и стульчики, вот сюда, под навес.

Уставшее за день солнце, словно в защиту Катерине, скрылось за тучу. Воздух загустел синевой. В нём, тревожно вскрикивая, заметались ласточки, словно начав от беды крестить двор.

- Должно быть. к дождю, душно, а ты, Кать, так закуталась, - подметил Фёдор, садясь за низкий столик.

С этими словами и у Катерины и Толика ёкнули сердца.

- Чёй-то меня морозит, должно быть, солнце напекло, - не поднимая головы от стола проговорила Катерина, наткнувшись на свою вину, как на кочку.

Фёдор с сочувствием пытливо посмотрел на жену. Но в это время шумно, с хохотом, наперегонки с огорода во двор вбежали дочки.

- Эй, стрекозы, Тоня, Верочка, мойте руки и за стол! - скомандовал Фёдор.

Когда дети сели за стол, Катерина принесла большую эмалированную чашку с

варениками.

- Вареничков вам наделала, только сливочного масла и сметанки нету, постного масла чуточка осталась, а кто хочет, с юшкой может исть.

Она поставила перед Фёдором принесённую с собой пустую тарелку и принялась деревянной плетёной шумовкой накладывать в неё вареники.

- А то за ими и не поишь, отец, - приговаривала заботливо Катерина. Маленькая Верочка закапризничала и потянула тарелку к себе:

- Ме, ме! - не получалось у неё выговаривать слово "мне".

- Ты хочешь, и я хочу, - в пику ей заявила Тоня.

- Ешьте, дети, из общей чашки, а папка у нас один, он у нас кормилец, - успокоила детей Катерина, - мож, стопку винца выпьешь? - неожиданно, по-особому слащаво, предложила Катерина.

Фёдор давно не видел жену такой заботливой. Он ещё раз испытующе посмотрел на неё и от вина отказался:

428

- Вино, мать, не буду, а вот шкалик самогонки выпью, стряхну с себя трудную неделю. Но, как говорят немцы, хороший в любом деле конец означает, шо всё хорошо.

Катерина подхватилась сходить за самогоном. Ум зацепился за высказанную Фёдором немецкую пословицу о хорошем конце в деле и неоднократно её повторил. Подспудный смысл пословицы бесстыдно сплёлся в уме с сегодняшней близостью с Яловым, ощутимо ударив Катерину удушливой волной стыда в лицо. "Святая Богородица, - мысленно зашептала она,- не выдай и укрой от позора". Возвращаться Катерина не торопилась, дожидаясь, пока сойдет с лица краска смущения. За это время из запасов самогона отыскала сохранившуюся бутылку первача и выбрала самую большую рюмку.

- Ты не шкалик, а целый стакан принесла, - между делом подчеркнул заботливость жены Фёдор.

- Какая под руки подвернулась, - соврала Катерина.

Фёдор выпил и, крякнув, задохнулся: - Ты, никак, меня споить решила, мать?

- он ущипнул её за бок.

Катерина отодвинулась, его прикосновение впервые в жизни она ощутила для себя неприятным, но, пересилив себя, в ответ на шутку щипнула Фёдора, придумав на ходу слова ответа:

- Скажешь такое, ты мне тверёзый нужон.

- Ну, коль нужон, буду готов, - завуалировано от детей сообщил жене Фёдор о намерении выполнить свой супружеский долг и отодвинул бутылку.

Однако выполнять супружеские обязанности Фёдору не пришлось. Катерина после ужина затеяла генеральную уборку, начищая чугунки и сковородки, провозилась до полночи и пришла в постель, когда Фёдор, вымотанный недосыпанием, крепко уже спал. Легла рядом. Но сердца гулкая звонница не давала долго уснуть. Мысленно прокрутила в памяти близость с Яловым и сладко утонула в смачных грёзах сна. Ночью пробудился Фёдор, прислушался к необычно тяжёлому сопению жены. "Намаялась бедная за день, теперь спит как прибитая", - пожалел её Фёдор и уснул снова. Утром проснулся в постели один, Катерина уже доила корову Фёдор, одеваясь, винил себя за то, что проспал, но всё же Катерину попросил:

- Ты уж так долго вечерами не возись, а то всю жизнь порознь проспим. С вечера ждал-ждал тебя и уснул, а ночью проснулся, ты спала без задних ног.

- Захотел бы - не уснул! - нагло ответила Катерина.

Этот разговор сквозь сон долетел до сознания Анатолия. После услышанного сочувствие качнулось в сторону отца. Если вчера он очень сильно переживал за мать, то теперь почувствовал, что она обманывает отца и делает это с приправленным нахальством, перекладывая всю вину за их холодные отношения на отца.

А вечером того дня уже дремавший Анатолий услышал шептания из спальни родителей:

- Сам виноват, - слышался голос матери, - дождался, пока гости приедут, а теперь уж терпи, пока уедут.

Анатолий был уже в том возрасте, когда начинают догадываться о скрытом смысле подобных слов, и понял, что мать говорит отцу неправду.

"Дурит мамка батю, и всё этот гад виноват - дядька Сёмка. Скорей бы его кок

429

нуть, только как?" Эта мысль не давала Анатолию покоя все последние дни, и он, ничего лучшего не найдя, задумал сделать поджиг. Целыми днями пилил и строгал ручку к нему, сплющивал край трубки, ковырял в ней какие-то дырки, долго искал медную проволоку для крепления, но, не найдя, вынужден был отжигать в материной печке - стальную:

- Для какой такой надобности? - стала допытываться Катерина. - Никак, пугач делаешь?

- Пугач, - Анатолий смело посмотрел матери в глаза.

"Не дай Бог на человека. Мож, на Семёна? Тогда ж он его в поле встречал",

- испугалась своих мыслей Катерина и вечером пожаловалась отцу

Но тот ругать сына не стал, а Катерину успокоил словами:

- Все пацаны через это проходят, а он у нас уже вырос и ишо не баловался. Какой же из его мужик вырастет, ежели он оружием не побалуется. Толик, неси свою пукалку, - велел он.

- О, так у тебя тут никакого крепления, - после осмотра дал оценку Фёдор,

- один гвоздик трубку не удержит, неси проволоку, я сам стяну, - и наново щипцами накрепко перетянул неудачную работу сына.

- Папань, а из него можно человека убить?

- Навряд ли, ежли только к мозгам приставить и заряд хороший сделать. А во- обще-то, сынок, им никогда даже целиться в людей нельзя. Слышишь?! Ну, и осторожность должна быть, держак граблей - и тот раз в году стреляет.

- Как это, папань, держак стреляет?

- А вот на грабли или на тяпку наступи - они тебя по лбу и шарахнут!

- Папань, а у тебя был когда-нибудь поджиг?

- Был. Но помни, самое сильное оружие - мозги!

Анатолий в тот же день опробовал у сарая свой поджиг. Для заряда пришлось снять серу с сотни спичек, и в итоге получил взбучку от матери. Та, намереваясь растопить плиту, истратила не один десяток спичек, чиркая голыми палочками по коробку. Измучившись, она сокрушалась:

- Та что ж это за спички я купила? - поначалу так и не поняв подвоха, вслух выговаривала сама себе.

Но Тоня "сдала" брата:

- Мам, это Толян серу со спичек в свой пистолет сдирал.

- Ах ты, дылда бестолковая, подсунул матери забаву!

Анатолий, засмеявшись, отпираться не стал, но после этого сам начал копить деньги и закупать на них спички. Он даже тайком отнёс в кооперацию десяток яиц и на всю выручку набрал спичек. По его прикидкам, для убойного заряда спичек должно было хватить. Он мысленно уже представлял себе, как он подбежит к Ялову и выкрикнет ему в лицо: "Умри, собака, за мать!" и тут же в него выстрелит.

Но последние дни Анатолий стал замечать, как мать, оставшись одна, становилась мечтательно задумчивой. Изменился и отец. Он всё чаще и чаще настороженно, как бы со стороны, посматривал на мать, видно, чуя в её отношении к нему фальшь, отодвигался от неё. Эти перемены не остались незамеченными сыном. Они вызывали к обоим родителям жалость и ещё больше укрепили его роковое намерение убить Ялова.

430

В подготовке оставалась одна малость - раздобыть дробь. Толик нигде не мог найти свинец. Наконец, при заливке вкладышей на маслобойне, которую осуществляли отец вместе с Бирекой, Анатолий из пыли насобирал целую горсть капель баббита.

Чтобы сделать настоящую дробь, набился к кузнецу Самохвалову в помощники, выпытывая, как делается дробь. Узнав от того, что лить её надо в масло, стал пропадать на маслобойне, пока не собрал там из отходов полбутылки масла.

В один удачно выбранный день, когда родителей не было дома: отец, как всегда, был на работе, а мать ушла в сельсовет за пособием на Верочку, Анатолий растопил печь. Расплавив баббит, приступил через воронку лить металл в бутылку с маслом. Воронка грелась, обжигая руку, но Толик терпел, укрепляясь одной мыслью убить Ялова!

Но своим поджигом Анатолий так и не воспользовался. Жизнь на подмостках села Соломенского разворачивала события по своему сценарию.

XXXIII

В крае прошло совещание актива в поисках новых форм хозяйствования. Ничего лучшего, как простое укрупнение хозяйств, в головах крайисполкомовских начальников отыскано не было. В районы ушла директива: провести расширенные совещания с привлечением на них не только управленцев, но и починщиков, новаторов и даже рационализаторов и изобретателей.

В Воронцово-Александровском райсовете вспомнили об изобретениях соло- менцев и сразу направили указание Кондареву и Вайцеховичу: обязательно взять с собой изобретателя маслопресса, и чтобы тот на совещании о своём изобретении рассказал непременно. Получив такое указание, правленцы растерялись. Как немой Бирека сможет рассказать о маслопрессе на совещании. Но выход подсказал Ялов:

- Захватите с собой Строгаля, он в курсе, - и тут же решил использовать подвернувшийся случай, прокручивая в голове варианты, касательно места и времени встречи с Катериной.

- А ведь и верно, задумка же его была, - согласился с ним Кондарев.

Весь день Ялов возвращался к этой мысли, и его мучил оставшийся вопрос

- где? Где бы побыть с ней наедине так, чтобы никто не помешал и чтобы надолго, хотя бы полдня. У себя дома, но там жена. Куда бы услать её с сыном?

За день до совещания в районе Ялов объявился во дворе Строгалей. Букет, несмотря на свою старческую немощь, разлаялся взбешённо. Удивлённые таким шумным поведением Букета, все дети высыпали во двор. Анатолий, увидев Ялова, побледнел:

- Вам кого?

- Позови отца! - нарочно соврал Ялов, только что издали видевший Фёдора, когда тот ехал на дальнюю овчарню.

- Его нету.

- Ну, тогда зови мать.

- А я не сгожусь, что надо передать отцу? - вызывающе спросил Анатолий гостя.

431

- Сгодишься, но тут взрослый разговор, зови мать.

- А она... она. - не успел закончить своё враньё Анатолий и оглянулся туда, куда, широко, по-хозяйски улыбаясь, смотрел Ялов.

Мать, замерев, бледная стояла на порожках. Испуг сменил стыд - кровь ударили ей в щёки:

- Вы к нам? - перекричала она заходившегося в лае пса и махнула на него платком. - Да уймись же ты!

- Да, - к те. к вам, - поправился он, - выйди, Катерина, на минутку.

Он удивлённо посмотрел на Анатолия, не сдвинувшегося с места. Тот остался стоять возле него и дожидаться матери. Подошла Катерина, не находившая рукам место, боясь, как бы Семён не взял её за руку, как в прошлый раз. Она их то пихала под передник, то прятала за спиной, то сминала платок, который был у неё в руке, наконец, спросила:

- Вы к мужу?

- К нему, но коль он не дома, передайте ему, что завтра в районе совещание,

- перекрикивал он кобеля. - Слушай, убери волкодава, сказать слово не можно,

- нашёл Ялов способ избавиться от паренька.

Анатолий нехотя отошёл, но отходил не спеша, стараясь прислушиваться к разговору матери и гостя. До него сквозь заходившийся до захлёба лай пса долетели обрывки фраз Ялова: "Ко мне домой... отправил её... и сын с ней тоже".

Поздно вечером за ужином Катерина сообщила Фёдору:

- Приходил Ялов, наказывал передать, чтоб не забыл насчёт завтрашнего совещания в районе и что ты слово сказать там должон.

- Дивно! Зачем ему надо было приходить, коль я об этом знаю. Вместе с ним же на планёрке были, когда Кондарев об этом балакал?!

Катерина покраснела:

- Мож, затем, чтоб не забыл.

После ужина вскоре во всём доме легли спать.

- Шой-то мне не хочется на то совещание ехать, прямо душа болит, - полушёпотом в постели сознавался о тяжёлом предчувствии отец матери, а Анатолий, глядя раскрытыми, как от испуга, глазами в темноту, ловил каждое слово их разговора.

- Пущай бы уже Бирека и ехал, коль он собственными руками пресс до последнего винтика собрал, - не оставлял тему завтрашней поездки отец.

- Ну, тоже, скажешь такое, что ж там немой им расскажет, поезжай, Федя, как- никак станешь на виду у большого начальства.

- Оно-то так, только больно душа у меня болит, а отчего не пойму, шо-то она предчувствует недоброе.

- Душа, Федя, она обманчива, иной раз думаешь, что будет недоброе, а оно оказалось доброе, да ещё какое.

Рано утром, когда Катерина ещё не окончила доить корову, Кондарев с Вайце- ховичем заехали на линейке за Фёдором. Анатолий, услышав у ворот дома чужие голоса, пересилив себя, торопливо поднялся. В трусах и майке вышел посмотреть, с кем поедет отец в район. Не обнаружив среди попутчиков отца его соперника Ялова, сон как рукой сняло. От волнения даже приспичило в туалет по-малому.

432

Когда вернулся в дом, мать в сенцах процеживала через марлю молоко. Увидев, что сын заправляет свой лежак, проявила к нему искреннюю сердобольность:

- Поспал бы ишо, сынок.

Анатолий ничего не ответил, молча взял кружку и подал матери и недовольно, грубее обычного, сказал:

- Лучше молока налей.

Опустошив кружку, ушёл во двор. Достал из-под стрехи поджиг, уселся напротив возившейся с горшками матери и приступил его демонстративно заряжать.

- Заместо того чтоб поспать, он оружием занялся! - с откровенным недовольством косилась на затею сына Катерина.

Анатолий, зарядив поджиг, потряс им на виду у матери, подчеркнул:

- Им и человека можно до смерти убить!

Катерина, испугавшись, ничего не ответила, только бледность набежала на её лицо. "Что он ещё удумал?" - стрельнула мысль. Анатолий по-детски наивно подумал: "Может, поджиг и Ялову с намёком показать?" Но, поразмыслив, от этой идеи отказался: "Ишо кому другому скажеть, а потом, когда грохнешь - за мной сразу и придуть. Да и, с другой стороны, опасаться меня станет. Нет, лучше уж по- тихому". Мать ушла в летнюю кухню и Анатолий, воспользовавшись её уходом, отправился прятать свой поджиг. Переживая, как бы мать не нашла его и не выкинула, он подыскал оружию более надёжное место в сарайчике.

Пока Анатолий возился в сарае, мать уже помылась и переоделась в праздничное. Когда он вошёл в летнюю кухню и увидел мать разнаряженной, то остолбенел. Она, как ни в чём не бывало, протирала и складывала куриные яйца в новое, жестяное ведро.

- Мамань, ты никак куда собираешься? - дотошно приглядываясь к мимике её лица, спросил Анатолий.

- В кооперацию яйца отнесу сдать, а то задолжали мы с налогом, - уверенно ответила Катерина.

- Так давай я отнесу, я уже носил, куда сдавать, знаю и даже знаю, в какую книгу чтоб записали, - предложил Анатолий.

- Не надо, сынок, мне ишо в одно место зайтить надо б, - отказалась от помощи Катерина.

- А куда тебе ещё заходить надо? - побледнев, спросил Анатолий.

- Всё-то тебе надоть знать! Быстро состаришься, коль всё будешь знать, - шуткой попыталась отговориться Катерина.

- Да, мне надо знать, куда ты идёшь! - настырно, чуть ли не загородив дорогу матери, встал у двери Анатолий, укрепляясь в мысли "не зря Ялов наведался!"

- Зайду в сельсовет, насчёт Верочкиного пособия, уже три месяца не платят.

- И я могу зайти и спросить, рассыльным же не раз дежурил, - не унимался Анатолий.

- Не, сынок, там тебя и слухать не станут, да и мне паевую книжку нужно сверить, - решительно отодвинула Катерина сына и направилась к калитке. - К обеду вернусь, малые проснутся, молоком их покормишь.

- Ты чё, так долго будешь там? - ещё сильнее встревожился Анатолий.

- Очереди не будет, мож, и раньше возвернусь, а так я ишо к модистке Шубихе собиралась зайтить.

433

Анатолию сказать в ответ было нечего, он лишь с негодованием подумал о себе: "Какой я подмога отцу, коль мать отговорить не сумел". А та шла на любовную встречу, отчётливо сознавая: "Сын всё знает и понимает", но тут же отговаривала себя от этой мысли, доказывая, что сын "мал ишо". На секунду вспомнив о муже, тревогу не испытала - "Он не догадывается, а только предчувствует, уж так ему в район не хотелось-то ехать". Мысли вернулись к событию, произошедшему между Яловым и ею в степи. Прошлое так явно ожило, словно снова окунулась в омут сладкого и неповторимого. Ялов, как распутный ветер, ворвался в её жизнь, наполнив её и смыслом и мечтой. Теперь она, опалённая хворобой особого рода, уже не шла, а летела, как мотылёк, на огонь праздничного чувства. Ей захотелось скорее оказаться рядом с Семёном, быть с ним раскованной и любить в полную силу грешно и рискованно: до бесстыдства, до боли, а потом - хоть на плаху! На смерть! Под забор!

К Ялову во двор Катерина попала с полным ведром яиц. Семён ждал её у калитки и чуть не втащил её во двор:

- Входи, с этим потом разберёшься, - торопливо открыл дверь перед Катериной.

- Тогда я ведро здесь, у порога, оставлю?

- Ставь, никуда не денутся твои яйца! - успокоил любовницу Ялов. - И мне запасные не спонадобятся! - похабно пошутил он.

Краска смущения жаром хлестнула Катерину по щекам. В коридоре глянула в глаза Семёна, дрожь нетерпения пролилась по всему телу, и она покорно подставила себя под его жаркие губы.

.По дороге в район случилось непредвиденное. Возле Воронцовки Вайцехо- вич, открыв свой портфель, со страхом обнаружил, что забыл захватить с собой отчёт о партийно-политической работе.

- Стой, Апанас Христофорыч! Отчёт забыли, голову снимут! Что будем делать, Аким Платоныч?

- По времени успеем? - Кондарев потянул цепочку, открыл крышку карманных часов и, посчитав про себя губами, скомандовал:

- Разворачивай, Омелаенко! И гони живей! А вы, оба, попроверьте ваши бумаги, всё ли захватили с собой! Фёдор Григорьевич, чертёж маслопресса захватил с собой? - недовольный складывающимися событиями, сквозь тарахтение колёс повышенным голосом спросил Кондарев.

- Чертёж-то зачем? - прокричал в ответ Фёдор.

- Может, кто поинтересуется, потребуется показать, а у нас окромя пальцев

- ни шиша! Где чертёж, на маслобойне?

- Нет, там грязно, дома его держу, - отплёвываясь от пыли, поднятой из-за наветренности дороги, громко доложил Фёдор над ухом Кондарева.

- Сделаем так, по пути завезём тебя, Фёдор Григорьевич, а потом вернёмся.

Омелаенко, обеспокоенный тем, чтобы из-за него не опоздало начальство, подхлестывал жеребцов под низ живота всякий раз, как только те сбавляли бег хоть на самую малость, и незлобно кричал: "У, лодырюги, с вами ни на край, ни за край!"

Мимо проплывали заросшие в колено бурьяном колхозные деляны вперемешку с целинными заплешинами, покрытыми простоволосьем трав, и жёлтые редкие

434

латки солончака. Дальше - льняные мотивы и полное безлюдье. Только ветерок с посвистом. Лишь перед самой Соломенкой у одной из делян созревшего ячменя возле трёх подвод толпились колхозники. Узнав бригадира полеводческой бригады Токарева, Кондарев хлопнул кучера по плечу, приказал остановиться.

- Андрей Ерлампиевич, - шумнул он бригадира, - а где ж Ялов, он шо ж, лобогрейку так и не пригнал до сих пор?

- Обещал, стоим, ждём. Не знаю, где он запропастился?

- Ты его не жди, а сам посылай гонца в мастерскую.

Когда Фёдор услышал, как упомянули о Ялове, на душе снова возникла враждебность к этому человеку, она была приправлена какой-то тревогой и соперничеством. Фёдор понимал, что тот статнее его, более языкаст, бабы падкие на таких. "Вот и моя Катерина шум не подняла, когда тот руки распустил. И я тоже сам хорош, зачем нужно было приглашать в хату такого человека. В партию же приняли, думал, что положено это обмыть", - лопатил он мысли с гадливым чувством в душе.

Над головой сороки рассыпают трескотню, словно доносят о чём-то нехорошем. По команде Кондарева экипаж тронулся в путь. Недоброе предчувствие саднило разум. Но дома тревога ещё больше усилилась, когда узнал, что Катерина ушла в сельпо и по другим делам в центр. Зная, что там, в проулке, - дом Ялова, уточнил у сына:

- Когда сельпо открывается?

- Когда как.

Забрав чертёж, Фёдор из калитки то и дело нервно выглядывал в улицу, по направлению центра, и про себя приговаривал:

- Где ж они запропастились?

Вернулся, посмотрел на ходики. Протяжно ползут стрелки на часах, будто с перебитыми лапами. "Было - не было - стало - ушло - вновь вернулось", - качает маятник время, не зная, что его собрат - ненасытный, утробный маятник звериной любви до беспамятства качает Ялова и Катерину.

- Папаня, а ты кого выглядываешь, - сверял Анатолий свою догадку,- если мамку, так она только что ушла, - врал он. Ведь, на самом деле, мать ушла уже больше часа тому назад.

- Та нет, сынок, - маскировал свои тревожные чувства отец, - начальников своих выглядываю.

- А вон они уже и едут, - доложил Толик и увидел, что отец совсем не обрадовался его сообщению.

Он медленно, как бы по принуждению, нехотя пошёл из калитки, растерянно ища причину задержаться. Но не найдя её, приказал:

- А тебе, Толик, поручаю, шоб на часы посмотрел, когда мать вернётся. Вот и проверю тебя, подашь лежачему отцу воды или и не подумаешь?

Ещё раз затравленно оглянулся в сторону сына и, ничего не сказав, он на ходу запрыгнул в линейку. Та затарахтела с нарастающим усилием, заполняя движением улицу - всё живое потревожилось её шумом, двинулось искать спасения, испуганные куры кинулись перебегать дорогу перед мчащейся линейкой и попали под экипаж. Вместе с клубами пыли полетели пух и перо. Видевшие это со своих

435

дворов бабы чертыхнулись вслед линейке. Корецкая Пелагея, возмущаясь, вышла подбирать подавленных кур.

"Вот, у Корецких нонче лапша вышла ненароком", - отметил про себя Анатолий, и хорошее настроение вернулось к нему снова. "Схожу к Ваське к обеду, может, и мне лапши перепадёт", - решил он, возвращаясь в дом. Проснувшихся Тоню и Верочку покормил, потом заставил их прибраться, а сам пошёл на огород и пособирал огурцы и помидоры. Нудясь, прошёл на базы, там, в углу валялся старый полусгнивший ящик со всяким ненужным хламом, оставшийся после высылки прежних хозяев в Сибирь, брезгливо потянул истлевшие в прах штаны, тряхнул их - наружу из-за края пояса провис комок кармана. Анатолий, пересиливая себя, рукой пощупал его. Твёрдость содержимого заставила залезть внутрь, там оказался ржавый гвоздь и узелок, завязанный из утирки. "Вязал же кто-то, чтоб не забыть о чём-то важном, да теперь и не вспомнит, так как сам узелок со штанами забыл",

- улыбнулся Анатолий своему умозаключению, но любопытство пересилило, и он, долго мучаясь, всё же развязал узел, а увидев внутри золотую монету, обрадовано подпрыгнув, выкрикнул:

- Ура, золото нашёл! Золото нашёл!

Но сёстры были в доме и не слышали его. Анатолий отправился к ним хвалиться. Те с восхищением наперебой тянули руки к золотой монете и, касаясь её, ухали:

- Ух, ты!

- Ух, ты!

Анатолий глянул на ходики и испугался - обе стрелки уже сходились в самое верхнее их положение, а мать до сих пор так и не вернулась. "Пойду ей навстречу и обрадую, что золотой нашёл".

- Так, малыши, я быстро в центр, за мамкой. Тоня, смотрите мне, спички не трогайте!

Анатолий по дороге к конторе решил, что ей, кроме как там, быть негде. Но, по- заглядывав по кабинетам, убедился, что матери там нет и не было, поскольку тётя Нюся из бухгалтерии наказала передать мамке, чтоб она с паевой книжкой зашла к ней. От конторы Анатолий сразу нацелился в сельпо, но и там, кроме продавщицы

- рябой тётки Томки и жужжащих мух, поприлипших к длинным липучим лентам,

- ни одной живой души. Анатолий от нечего делать качнул пустые чашки весов. Они медленно поплыли: одна - вверх, другая - вниз. На выходе испачкался об одну из лент. Настроение испортилось. Анатолий, вытираясь листьями подорожника, не знал, куда ему идти. Но ноги сами принесли его ко двору Ялова. Он заглянул в щель дощатого высокого забора, отыскивая пса. Тот побрехивал из запёртой на крючок собачей будки. "Не зря пса запер! - громом поразила мысль, ноги стали ватными. - Должно быть, мамку мимо собаки проводил. Наверное, она уже ушла. Так вон же ведро наше с яйцами у входной двери стоит!" - похолодело всё внутри у Анатолия. Смыкнул калитку, та оказалась запертой. Ударив в неё зло кулаком, с отчаяньем выкрикнул: - "Мамка!", но, заметив, что напротив яловского дома женщина, копавшаяся в огороде, подняла голову и осматривается, заторопился прочь. Куда идти - не знал, и ноги сами понесли Анатолия прямо в степь. Душу нестерпимо жгла обида. Качались степные просторы, как чашки тех, в лавке, весов. Домой

436

идти не хотелось. Но, вспомнив об отце, нехотя поплёлся назад, зло, с ожесточением сбивая босыми ногами головки встречающихся одуванчиков и каких-то ещё неизвестных ему цветов.

XXXIV

Вернулась Катерина домой после двух часов дня. Вероятно, она бы блистала семикратным счастьем, если б в сельсовете бухгалтер Анна не спросила про паевую книжку: "Отчего ж ты её не захватила, ведь я лично сегодня через твоего сына переказала, чтоб ты её принесла".

- Заигрался, должно быть, и забыл передать.

Однако после того как и в сельпо продавщица - рябая Тамарка, предостерегая от липучки Катерину, упомянула о сыне:

- Осторожней, в липучку не влезь, у вас вся семья липнет: раньше муж твой цеплялся, скандалил тут, нонче сын зацепился, тебе одной осталось влипнуть.

Катерина, взволновавшись не на шутку, подумала: "Я тоже, похоже, влипла", но всё же уточнила:

- Чей сын?

- Твой!

- А чё хотел-то он?

- Не знаю, повертелся, поглядел на клетки с яйцами и выпорхнул.

"Фёдор, должно быть, посылал Толика, меня искать, - похолодело у неё в душе.

- Надо чтой-то придумать, - решила Катерина, выходя. - Неужели он и у Красно- кутских был?" - размышляла она, шагая к родственникам. Жили те на той стороне, в балке, на самом её краю. Фёдор тот район села всегда называл "у чёрта на куличках". Чёрт для грешницы стал теперь родичем. Пришлось Катерине искать спасение у Рогатого, коль, изменяя мужу, от Бога отвернулась сама. Как же сладко грешить с Семёном! С ним на смерть пойду - так хорошо, до беспамятства! - перебирала в памяти Катерина жаркие моменты близости. К сладостным минутам в думах вернулась и на обратной дороге. Шла обрадованная - сын к Краснокутским не приходил!

Дома смелость пропала, когда высыпавшая навстречу детвора засыпала её со всех сторон вопросами:

- Мамка, а ты где так долго была?

Через распахнутые веки на неё смотрели три пары глаз, каких обмануть было невозможно, в них уже закралась тень тревоги, особенно у Анатолия. Его взгляд так и упрекал, словно говорил словами: "Я так и знал, я так и знал", а у неё вместо правдивого ответа - пустые мысли, заполненные стыдливой пустотой.

- У модистки, - соврав, буркнула она, будто уронила под ноги свой ответ - грязное в грязное и, склонив голову ещё ниже, ушла в комнату

Переодеваясь, со страхом глянула на ходики. "Господи, как быстро с ним утекло время! - подумалось ей тогда. - Надо б гирьки подтянуть". Не знала и не могла знать Катерина, что этими свисавшими гирьками её сын Анатолий остановил умышленно часы, решив таким способом её спасать. Чёрт или Бог подтолкнул Катерину под руку, но она решительно смыкнула цепочку часов. Заколыхались сосновыми шишками гирьки будущего скандала.

437

Чутьё Фёдора, тёмное, как у волка, саднило всю дорогу. Столько совпадений выводило его чувство на прямую дорогу ревности. Сжимая кулаки, он рисовал картины любовных утех Катерины и Ялова.

Вернувшись из района недовольный (к счастью, выступать на активе ему так и не пришлось), он ревнивым бесом сразу попёр в хату. Не найдя там Катерину криком в окно вызвал сына. Вместе с Толиком в комнату забежали любопытные сёстры.

- Когда мать вернулась? - строго спросил он детей.

- В половине двенадцатого, - соврал Толик.

- Покажи на стрелках! - потребовал Фёдор.

Сын подошёл к ходикам и стал рассказывать:

- Большая стрелка была вот здесь внизу, а маленькая - между вот этой цифрой и вот этой.

- Нет, не так, - встряла Тоня, чем напугала брата: "Выдаст по глупости".

- Мамка пришла, когда эта большая стрелка была, наоборот, вверху, - стала показывать на часах.

Анатолий побледнел.

- Ну-к, доча, покажь, покажь папке, иде другая стрелка была?

С замиранием сердца Анатолий следил, как сестра поворачивалась к ходикам и ткнула пальцем в них. Отлегло, когда увидел Анатолий, что её палец лёг на цифру "семь". В настоящий момент не было и шести. Но Фёдор, предчувствующий, что с Катериной последнее время творится что-то необъяснимое, настоял на продолжении проверки:

- Ставь, дочь, стрелки так, как они были в тот момент, когда вернулась мамка!

Тоня поставила неверно. Фёдор ещё раз пытливо глянул на Анатолия и переспросил:

- Так говоришь, полдвенадцатого было, когда она пришла?!

- Да, папань, - Толик с трудом выдержал испытывающий взгляд отца.

Однако по смутным признакам, складывающихся из слов, жестов и взглядов

жены, Фёдор не случайно заронил в душу зерно подозрения о её неверности. Стоило ему глянуть на неё со стороны, он всё понял. "Только не наступил, не застал, а всё остальное оно - тута". Его сердце гадливой болью точила ревность. Смурное настроение указывало окружающим на приближение скандала. Первый его этап разгорелся из-за книги.

- Катерина, а иде книжка, шо я привёз? - жёстко спросил Фёдор после того, как выяснил, когда жена вернулась.

- Да на грубе, я ею уже хотела печку растапливать, газету в нонешнем году не выписали, - встревожено посмотрела на мужа Екатерина, отметив про себя его повышенную возбуждённость.

- Катерина, слухай сюда! Никакие бумаги не изничтожать, я это строго-настрого запрещаю. Ты этого должна и сама не делать и детей к этому приучать.

- Нужные бумаги я за божницей держу, там наша паевая книжка, обе похвальные грамоты с сельхозвыставки. А эта книжка, думала, ты на раскур или детям играть привёз.

- Я ещё раз повторяю. Похвальная грамота - хорошо, но это прошлое, оно

438

уже сзади нас осталось, а впереди ишо жизня и к ей надо приготовляться, а в этой книжке - моторы, понимаешь - моторы!

- Чевой-то ты ноне расстроенный? - прямо возмутилась Катерина, подавая мужу книгу "Современная механизация". - Я тольки сзаду два листа и вырвала на растоп.

- Всё ж вырвала, лярва куцемозглая! - зло дёрнул Фёдор книжку на себя.

- Ну что ты так кипятишься, отец, я же не знала, - расплакалась Катерина не столько от обиды на мужа, сколько от жалости к себе, оказавшейся в любовном треугольнике. "Из угла утех вышла - в угол расплаты вошла. Скорей бы - в угол равновесия".

Но Фёдор внезапно смолк. Однако на ужине, когда Катерина подала чай без печёного, вновь вспылил.

- Тебе за гульками и в печку заглянуть стало некогда!

- Какими гульками, по делу в центр ходила, - обиженно поджала губы Катерина.

- Ты губы не дуй! Я с тобой потом поговорю! - постеснялся детей Фёдор и не стал продолжать.

После ужина Фёдор отправил детей из кухни.

- Идите, дети, погуляйте! У нас с матерью взрослый разговор будет.

Попритихшие дети вышли во двор. Озираясь на закрытую отцом после них

дверь кухни, слушали доносившиеся из-за неё слова.

- Так шо ты мне ответишь на то, где тебя черти носили до такого времени?

- А чевой-то здесь такого, отнесла яйца за налог, опосля, в контору сходила, насчёт пособия на Верочку узнала, тогда уж к родне аж на балку сходила. Мож, трошки и прибарилась, сам знаешь нас, баб, встренемся иде - слово за слово и рассудачишься. Особливо сейчас, должность твоя вон какая высокая. В основном, об тебе и спрашуют, хозяйство колхоза с тобой, гляди, как в гору пошло. О тебе только везде и речь.

- Ты мне зубы не заговаривай! Я тебя спрашиваю, когда ты вернулась?

- На ходики я не смотрела, - соврала Катерина.

- Так знай, другие посмотрели, коль ты не глядела.

Катерина, услышав это, испугалась не на шутку. "Неужели Толик отцу сообщил время, когда я возвернулась?!" - со страхом подумала она.

- И шо это ты за моду такую взяла - муж из дома и ты - хвост набок? Не успели десяток вёрст отъехать - её уже черти унесли! Я ещё проверю, куда вас черти носят.

От прозвучавшего слова "вас" она сжалась, как от удара.

Фёдор, глядя гневно в упор, словно словесной секирой, наотмашь, сплеча - рубанул:

- Тебя и Ялова: этой дома нету, а Ялова - того на работе нету! Вот как хорошо устроились! Узнаю - вязы сверну к чёртовой матери на сторону. Боком по земле передвигаться будешь!

Катерина залилась краской стыда.

- Та что себя ты так накручиваешь, кто тебе-то в уши нажужжал? Хоть у кого хочешь спроси: хоть в сельпо, хоть в конторе, хоть к самим Краснокутским сбегай,

- ударилась в слёзы Катерина.

439

- Я ни к Краснокутским, ни к кому другому бегать не намерен. И за тобой подглядывать не собираюсь! Помни, Катерина, с огнём играешь! И не дай Бог не от тебя, а от людей вперёд услышу! Пощады не жди! И на малых детей не посмотрю! Без моего спроса с этой минуты шоб ни шагу со двора!

- Что ж теперь и к родне наведаться права не имею? - перебила его Катерина.

Фёдор коршуном налетел на Катерину, склещил на кофте до побеления пальцы, рванул её на себя и, задыхаясь от переполнявшего гнева, отчётливо выговорил, как выпечатал:

- Не имеешь права! Вышло моё доверие к тебе! Без моего дозволения нос за калитку не сметь высовывать! Внятно выразился? - глядя выпученными до беле- сости глазами жене прямо в лицо, он смыкнул Катерину на себя, и зубы клацнули от удара подбородка о его руку.

- Куда уж, известил внятней некуда. И так жить, лучше совсем не жить, убил бы сразу, легче бы от этого всем стало. Пусти! Наверное, дети всё слышат?

- Ты и их тоже позоришь, чему ты их учишь, коль шлындаешь по селу, как шаболда!

Скрипнула, открываясь, дверь. На пороге вырос Толик:

- Чё тут у вас?

- Ниче. Взрослый разговор, сын.

- Папань, всё нормально, я тебе говорю, всё нормально, пойдём лучше, я тебе покажу золотой, нынче в углу база нашёл.

Фёдор, тяжело дыша, вышел следом за сыном во двор. Закат сочился кровавой раной.

- Тоня, ну-к, принеси золотую монету, которую я сегодня нашёл, - отвлёк он сестру от кукол.

Тоня пулей мотнулась за находкой. Она так быстро мчалась, будто от её бега зависело воцарение в доме мира. Несмотря, что золотой рубль был крайне редкой находкой, и на него много чего можно было купить, Фёдор, весь погружённый ещё мыслями в скандал, радости не высказал. Равнодушно прошёл мимо валявшейся посреди двора тяпки - не нагнулся, не поднял. Никаких поручений детям не наказал и, в молчаливой отрешённости, с невидимым кровавым рубцом на сердце лёг впервые в жизни спать до захода солнца.

XXXV

Дутые реляции об успехах коллективного ведения сельского хозяйства на страницах газет вдруг смолкли. На местах в газетную брехню уже никто из колхозников не верил. Лекторы и агитаторы в беседах с людьми натыкались на откровенные насмешки. Не минула сия чаша лектора из районного комитета партии Попова в недавно переименованном колхозе с "Верного пути" в "Путь Ильича". Секретарь райкома Воронов ещё заблаговременно предупреждал заворготделом Загоруль- ко, чтобы тот для агитации по сёлам направлял управленцев постарше возрастом, так сказать, с жизненным опытом. Но заворг то ли забыл, то ли закрутился, однако направил в село Соломенское молодого лектора, Степана Попова, недавно окончившего курсы агитаторов при ЦК ВКП(б). Ещё на учёбе его в общей массе

440

будущих агитаторов предупреждали: "Имейте в виду, в каждом колхозе остались враждебные элементы и не довольные проводимыми на селе преобразованиями. Это - или родственники раскулаченных, или им сочувствующие". Поэтому, готовясь к лекции, Степан подбирал и суммировал положительные факты великого переустройства деревни, собираясь нанести главный словесный удар по врагам революции за рубежом и по тайной, внутренней контре, озвучив успехи. С таким настроем прибыл в колхоз "Путь Ильича".

Там ко времени назначенной лекции уже окончили подготовку к уборочной страде. Все лобогрейки и косилки, а также конные грабли были выстроены рядками в готовности начинать уборку в любую минуту. Больших дел не было. Народ, большей частью томившийся бездельем, перевивал старые сплетни и заодно пытался заранее предугадать, о чём будет предстоящая лекция. С приближением заветной даты друг друга спрашивали:

- Ваши как, пойдут на заезжего брехуна?

- А как же! Может, чё не газетное услышим, - отвечали одни, другие категорично заявляли: - А чё туда ходить, только время переводить, всё одно - правду там не узнаешь.

Селяне двоились: идти - не идти. Тем временем колхозное начальство загодя стало готовить мероприятие.

Планово, побригадно оповестили всех селян, строго наказав, чтоб малых детей с собою не брали, поскольку те, в силу своего глупого разумения, будут лектору мешать. Лекция обещала быть многолюдной и по причине того, что в школе шёл ремонт, а изба, откулаченная для нужд сельсовета у покойного Вергуна, всех вместить никак не могла, правленцы решили: "Проведём лекцию в колхозном амбаре, всё равно он у нас пустой".

Заранее секретарь партийной организации Вайцехович Борис Карлович направил Дарью Стацюк и Настю Карнаухову с мётлами и вёдрами навести там порядок. Те, распахнув настежь двери, приступили к работе: поснимали с углов и стен паутину, на которой можно было уже развешивать хомуты и сбрую, повымели остатки позапрошлого ячменя, перемешанные с мышиным пометом и потом, сбрызнув обильно водой пол, ещё раз начисто промели его вениками. Из конторы принесли и установили стол; покрыли его красноматерчатым лоскутом. Сам председатель Кондарев заглянул проверить место проведения лекции. Пройдясь и понюхав по углам амбара воздух, заметил:

- Темновато здесь.

Потом, топчась у стола, всё пытался понять, чего ещё не хватает? И тут его осенило - графина!

- Настёна! - подозвал он Карнаушиху. - Дуй щас же в правление, в моём кабинете - графин, свежей водичкой наполни и сюда его - прямо на центр стола!

Настя Карнаухова ушла, чуть не столкнувшись с несшим подставку для карты, Вайцеховичем. Он загородил ей дорогу:

- Ты это куда?

- Это я её отправил, - заступился за Настю Кондарев, - пущай графин из моего кабинета принесёт. Видишь, секретарь, своего не жалею, чтобы твоё мероприятие прошло как надо. А эта стойка для чего?

441

- Под карту мира. Её лектор с собою привезёт.

- Если привезёт, это хорошо. Знаешь, Борис Карлович, - прошёлся вдоль стола Кондарев, - ещё чего-то не хватает.

- Араки?! - сострил Вайцехович и сам загоготал от своей шутки.

- Столом Строгаль занимается, - прервал его Кондарев, - но это потом, а вот тут чего-то не хватает, вспоминай, ты тоже на активах не меньше моего бывал.

- Да и верно, как будто чего-то не хватает. О, трибуны!

- Верно, трибуны! Срочно поручи Репало сострогать трибунку, такую простенькую, знаешь, с нишей для шпаргалок.

- Тогда я побежал к плотнику

Вскоре Настя Карнаухова принесла пузатый графин, с такой же пузатой стеклянной пробкой. Рядом с графином она поставила гранёный стакан с высоким рантом, марусиным пояском. С незапамятных времён такими стаканами селяне были обеспечены вдосталь. И если кто ставил гостю стакан без марусиного пояска, то такого хозяина меж собой в селе называли "жила", а то и обзывали скрягой. Обычно такому хозяину застолья прямо в глаза говорили: "Ну, тебя пора уже раскулачивать, нагрёб ты на марусином пояске так, что закута трещат".

Поднесли собранные по дворам семилинейные керосиновые лампы. Две из них для пробы зажгли по краям стола. В гранях стакана засверкали отсвечивающие блики ламп. Часа через два вместе с плотником появился Вайцехович. Репало нёс под мышкой свежеостроганную трибунку. Хоть она была и с нишей для шпаргалок, однако восторга у правленцев не вызвала. Начав обсуждать её недостатки, все пришли в замешательство: поставить белую - равносильно, что водрузить маленький гроб. Ставить такую нельзя, уж очень будет неудобно перед райкомовским гостем, но и красный материал весь пошёл на то, чтобы укрыть стол, в общем, назревал конфуз. И правленцы решили: "Мы пока эту трибунку подержим у конюха, и если лектор затребует, то выставим такую уж, какая есть".

Время клонилось к назначенному часу Лектор приехал заранее с тем, чтобы пообщаться с оперуполномоченным Цветковым и поразведать: от кого, что можно ждать.

- Откровенных бузотёров нету и тухлыми яйцами, Степан Калистратович, кидать, думаю, не будут, хотя вопросы от людей могут быть разные.

- Ну, с вопросами-то мы справимся.

Всё же, на всякий случай, Попов порасспросил и председателя Кондарева про зажиточных и бывших врагов Советской власти. Но, так и не добившись вражеских фамилий, успокоился.

Народ стекался в колхозный амбар со своими стульчиками, табуретками, а большинство женщин шло с вёдрами. Перевернув их, они превращали вёдра в предмет для сидения, после лекции не нужно возвращаться домой, а иди прямо в стадо и дои свою бурёнку.

Раньше других появились старики. Придя со своими стульцами, они, чтобы лучше было слышно, уселись отдельной кучкой перед самым столом президиума.

- Ты, Акимыч, - обратился к Люлину глуховатый Антипин, - слухай хорошо, а то я кой-чё из многого не дослышу, так ты мне посля перескажешь.

- Перескажешь, - передразнил его Люлин, - было б чё слухать, а то, может, брехня брехнёй, как в газетах.

442

- А ты, Акимыч, языкатей всех нас, спытай агитатора, он хучь нашу крестьянскую жизню знает.

- Во-во, - поддержал Антипина дед Артюх, - спытай, спытай. Если брехня брехней, то и сидеть не стоит. Я, ей Богу, уйду. Перед всеми людьми снимусь и уйду!

- И я не останусь, чё брехуна слухать, у нас своих губошлёпов хватает.

- Все уйдём! - загомонили старики.

- Ну, коль все, тогда спытаю лектора.

К началу лекции амбар кишел народом. Гул стоял, как в потревоженном улье. Вдруг послышались упреждающие возгласы:

- Идут, идут!

- Ведут гостя, - предупредил стариков пожилой Скиба.

Присутствующие обратили взоры на протискивающегося председателя колхоза

Кондарева. Вслед за ним пробирался райкомовский посланник вместе с оперуполномоченным Цветковым. У красного стола их встретил Вайцехович. Представившись, Борис Карлович тепло поздоровался с гостем за руку. Стали рассаживаться. В центре - секретарь партийной ячейки. Он и объявил о лекции:

- Дорогие земляки! Дождались и мы счастливого часу, и до нас дошла очередь послухать всё, шо в загранице творится и шо - в нас самих. К нам приехал районный лектур Попов Степан Калистратович, погостеприимствуем его, дорогие хлеборобы, - и первый захлопал в ладоши, его аплодисменты бурно подхватили все присутствующие колхозники.

У райкомовского посланника даже отлегло от сердца, при виде, какой теплый приём ему устроили селяне. Он по-деловому встал, раскатал привезённую с собой карту мира и повесил её на стойку. В полной тишине взгляды присутствующих приковались к ней. Кто-то в передних рядах ахнул:

- Гляди, цветная!

Амбар загудел:

- У нашего землемера не такая. Эта - цветными латками.

- В школе похожую видел.

- Ить в каждом цвете свои народности проживают.

- Скоро и белых медведей люди потеснят.

Тем временем лектор, покашливая, окидывал ощупывающим взглядом колхозников, вылупивших зенки в разноцветную карту. На ней красно-малиновой сердцевиной растеклась территория СССР.

- Я прочитаю вам, товарищи колхозники, лекцию о международном положении нашей молодой республики.

- Дозволь, мил человек, до почину твово рассказу тебя спросить, - встал, прерывая райкомовского агитатора, старик Люлин.

- Кто такой? - суровея бровями, негодующе шепнул председателю уполномоченный.

- Из самых что ни на есть бедняков, хата - саманка, - успокоил того Конда- рев.

Дед Люлин, как перед большим начальством, согнулся в поклоне и, преданно заглядывая агитатору в глаза, начал:

443

- Мы, старики, тут промеж себя на час порешили заперёд вызнать, будя ваша эта самая лекция антиресная, чи брехня брехнёй. Так вот ответь нам, мил человек, отчаво корова оправляется ляпышком, а коза - катышком?

Дед замолчал. Воцарилась в амбаре тягучая тишина. Все перевели взгляд с деда Люлина на заезжего лектора. Тот лупал глазами, морщил лоб в поисках ответа, и память что-то подсовывала про многокамерности желудков, но он так и не вытащил из вороха мыслей спасительный ответ и, исчерпав время, искренно сознался:

- Честно, на этот вопрос я вам сейчас ответить не смогу.

Тут же старики засуетились, начали вставать и потянулись к выходу, все присутствующие последовади за ними.

Кондарев с Вайцеховичем вскочили, пытаясь остановить толпу. Они растерянно выкрикивали: "Да куда же вы, граждане колхозники? Столько ждали, сами ж просили."

- А чё ж вы нам таковского лектора завезли, ежель он в помёте не разбирается, чё ему в международную политику нос сувать, известное дело, брехня брехнёй будет.

- Председатель - дурак и секретарь наш - дурак, и такого ж дурака завезли.

- Пойдём лучше коров управлять, чем брехню слухать.

Лекция была сорвана. Попов доложил об этом секретарю райкома партии Воронову. Тот распорядился вызвать на бюро Кондарева и Вайцеховича. Но под раздачу взысканий попал только Борис Карлович. В день заслушивания на бюро председатель колхоза смылся в Ростов. Перед выездом Кондарев заехал в сельсовет. Отозвав на минутку Вайцеховича, он взял его за пуговицу:

- На бюро в райкоме доложи, мол, меня в крайком партии вызвали, - соврал он секретарю партячейки, - скажешь, что узнал об этом после того, как я уже уехал.

Вайцехович вернулся с устным выговором. Борису Карловичу удалось свалить большую часть вины на лектора Попова:

- Степан Калистратович не учёл того обстоятельства, что он приехал к селянам, где не смог ответить на очень простой сельский вопрос.

- Это вы, товарищ Вайцехович, не подготовили, как следует, лекцию! - невпопад огрызнулся Попов.

- Лекцию готовил не я, а вы. Вы уже начали лекцию, зачем вы позволили её прерывать глупым вопросом?

- А что за вопрос-то был? - поинтересовался Воронов.

- Почему корова оправляется ляпышком, а коза - катышком?

- Интересный вопрос. И каков же ответ по-вашему, товарищ Вайцехович?

- Так устроено природой, - с достоинством выпалил ответ секретарь партийной ячейки колхоза.

- А вы, Степан Калистратович, как ответили?

Попову сознаваться в том, что он совсем не отвечал на эту каверзную загадку, не хотелось, и он, как школьник, промямлил:

- Я думал, что научный ответ кроется в разнокамерности желудков.

- Кому нужны научные ответы?! - с огорчением вспылил Воронов. - Вы что, перед учёными выступали? Нет! Перед колхозниками! И правильно старик оценку

444

вам дал: в гав., извиняюсь, в экскрементах не разбираетесь, а в международной политике считаете себя докой! Сделайте вывод, товарищ Попов! А вам, товарищ Вайцехович, больше надо опираться на актив, чтобы они, а не мудрые дедушки всякие ребусы и шарады задавали. Думаю, на первый случай устного выговора ему будет достаточно. Кто - за?

Все члены бюро, а с ними вместе и Вайцехович, подняли руки. Что вызвало неподдельный смех. Не смеялся только Попов, затаивший на секретаря Соломен- ской партячейки зуб.

XXXVI

Жгучим солнцем дожигались последние дни сердцевины лета тридцатого года. Её тяжёлый мёд, желтя и обрывая листву, уже плескался на редкий изумруд зелени. Урожай своей скудностью насторожил народ грозящим голодом. Каждый старался изловчиться и унести домой колхозное зерно хоть в кармане. Но больше всего неурожай ошеломил начальство. Ведь реальный сбор показал завышение плановых показателей разов в пять.

Докладывать об этом по инстанции никто не хотел. Вайцехович, любивший посещать район по делу и без дела, теперь прятался на дальних колхозных объектах. По возвращении домой поздними вечерами получал от домашних несколько записок с требованием прибыть то в райсовет, то в райком партии. Борис Карлович возвращал их домашним со словами:

- Если ещё кто придёт, то скажете, что не ночевал я дома и для убедительности эти записки покажите, мол, не смогли передать.

Таким способом секретарю Соломенской партячейки ещё неделю удавалось "увиливать" от поездки в район. Но в субботу его выловил в первой бригаде сам Кондарев:

- Слушай, Борис Карлович, ты чего ж это по колхозным закутам прячешься? Дома у себя комедь устроил! "Дома не ночевал, понимаешь!" Вчера всем правлением хотели к тебе на ужин заявиться, да при домашних позорить тебя не стали. Выследили тебя, милок! Как ты с проулка к себе-то - шасть! А рассыльным - "не ночевал"!

- Я и в самом деле не ночевал, может, вы, Аким Платоныч, того... обознались в темноте?!

- Вот что, Борис Карлович, не ищи дурнее себя. Я и сам от глаз районного начальства не в восторгах, они у них нонче, как вострые кинжалы. С урожаем во всём районе полный, как говорят, аут! Однако ж еду, коль вызывают. Но одно дело

- ехать по хозяйственной части, другое - по партейным, чисто твоим вопросам: сколько там членов, сколько в перспективе? Это твои пироги, какие спёк, такие уж и вези. Я вон за тебя несколько разов то завхоза, то учительницу Нефёдову посылал. Фёдор Григорьевич уже у них парторгом нашим числится, хотя его райком в партию так ещё и не принял, и всё по твоей милости - бумаги ты так и не отправил. Не дури, езжай в район и отчитывайся! Сам я за тебя больше не поеду и никого другого посылать не буду!

Вайцехович, густо краснея, пообещал:

445

- Добро, набегу в район.

- Во-во, набеги. Да перед тем повыспроси, какие ранее указания были. Не то спросят об их выполнении, а ты ни сном, ни духом. Когда я был в райкоме, там бумаги по каким-то мероприятиям требовали. Порылись с Фёдором Григорьевичем в твоём столе, ни шиша там нету. Я тебе сколько раз говорил: сделал - запиши, не сделал - два раза запиши, сам же понимаешь, чем больше бумаги, тем чище задница.

После этой "пропесочки" парторг отозвал Фёдора в сторону:

- Фёдор Григорьевич, порасскажи, какие указания и кто там, в районе, давал их, когда ты ездил, и вообще, об чём выспрашивали?

- Перво-наперво выпытывали, где секретарь партийной ячейки? Я им говорю: с людьми в поле, на токах, на фермах, мол, народ мобилизует.

- Это спасибо. А какие указания были?

- Указание одно - сдача государству всего, шо имеется. Но вы ж того не знаете, мы на правлении посовещались и решили, семена не сдавать, иначе на следующий год совсем без хлеба останемся.

- Обещали ж централизованно семенами колхозы снабдить?

- У них нонче в райисполкоме одни обещания в наличии и остались, Борис Карлович.

.В ночь, когда Вайцехович собрался ехать в район, разболелся зуб, спать не дал. Валяться из-за боли без сна стало невыносимо. И Борис Карлович часа в три ночи решил встать. Сняв со щеки солевой компресс, перелез через спящую мертвецким сном жену и торопливо вышел во двор. Там царила темень. На скрипнувшую дверь от базов, где густые копились тени, мукнул телок и затих. В тишине доносится, как тяжело и сыто дышит корова.

На небосводе звёздная вихрится пыль, будто там на невидимой колеснице, впряжённой белыми лошадьми, беззвучно мчится Илья-Пророк. Дорывая дымчатые остатки облаков и тем самым множа белесую зыбь, летят из-под копыт, словно искры, звёзды, а следом за прожогом, влачится серебряная серьга луны.

В том же направлении низко, над самой крышей, всплеснув налитой упругой силой, с затуханием просвистели дребезжащие крылья ночной птицы. На окраине села ленивым брёхом вспугнули тишину собаки. Где-то в районе кузницы надсадно и тревожно заухал сыч. "Должно быть, последние часы моему зубу вещает", - отгадкой отозвалась мысль на сычиные уханья. Мучимый ноющей болью Вайцехович прижал рукой к больной скуле полотенце с поостывшей уже солью и, как медведь-шатун, раскачиваясь, бесцельно стал мерить шагами дворовое пространство. Вскоре первые петухи заполнили его звоном. Следом с крепнущим туманом наступило затишье. Соседский петух, словно разводящий, попытался снять тишину с поста, взорвав на мгновение сонный покой крикливым паролем. Крик получился обрывистым, без задора и радости. Пернатое ирокезное братство солидарностью на призыв соседского кочета не откликнулось, лишь где-то на балке, видно, молодой петух с хрипотцой фальцетом продрал своё горло.

И вновь воцарился клеящий сознание покой, только шаркающие шаги Вай- цеховича по двору говорили, что кому-то не до зорьки. Минут через двадцать и собственный петух выдал команду побудки в полную силу. Заголосили петушиные

446

глотки со всех сторон. Обычно в это время Борис Карлович вставал. Отложив тряпицу с солью на оконный скос, рассматривая спокойные тона рассветных сумерек, сходил по малой нужде. Возвращаясь, на ходу кинул телку сенца, насыпал в низенькое корытце зерна. Вынув из колодца цебарку воды, заполнил ею врытую кадушку и оставшейся водою наскоро умылся. Вытираясь полотенцем, снова кинул взгляд на небо.

На востоке широкой рядниной выткалась белизна восходного займища, куда, внезапно сорвавшись, покатилась на отдых крупная звезда. "Хоть желание загадывай", - отметил про себя Вайцехович, готовый уже отправляться в контору, дел там у него накопилось "выше головы". Но у самой двери хаты вспомнил о забытом компрессе, вернулся, продолжая мысленно планировать свой рабочий день, с торопливостью, неловко ухватил свёрток, и тот, словно обидевшись на грубое с собой обращение, раскрыл свои тряпичные объятья, выпустив содержимое на землю. "Раньше бы сказал, посолить землю - не к добру, а сейчас, как коммунист, буду настаивать, всё это - бабушкины сказки", - лопатил он подворачивающиеся под обстоятельства мысли под марксистское мировоззрение. Сначала подумал было собрать просыпанную соль и даже нагнулся, но на земле при сереющем рассвете почти ничего не видно, поднялся и, с удвоенным огорчением бросив на старое место полуопустевшую тряпицу, вошёл в хату. Жена по-прежнему крепко спала. Будить её, чтобы она приготовила какой-нибудь завтрак, не стал - всё равно жевать из-за зубной болезни не сможет. Не попив даже чая, надел чистый пиджак и отправился на работу.

На подходе к конторе повстречался со Строгалем. Поздоровались за руку. Фёдор, присмотревшись к секретарю партийной ячейки, удивился в голос:

- О! Борис Карлович, как тебе щёку-то разнесло!

- Не напоминай! Зуб неделю покоя не даёт. Чего только ни прикладывал, не помогает. А в эту ночь, от подушки до рассвета, больной зуб такого жару дал, что не знал, куда мне с ним деваться.

- К Зеленскому не ходил?

- Был. Всё без толку. Требует удаления. Жалко. Так к половине жизненного пути без хозяев останешься, а с квартирантами мороки не меньше.

- Наверное, и не спал?

- От больного кутня с вечера голова раскалывается.

- Я сейчас принесу средство, оно поможет, - и Фёдор, оставив Вайцеховича гадать, что за снадобье он принесёт, скорой походкой направился домой.

.Катерина, управлявшаяся с чугунами, глянув на внезапно возвратившегося мужа, вздрогнула и от оторопи уронила крышку от чугуна на пол:

- Аль забыл чево?

- Забыл. Где моя шинель?

- О, Бог ты мой, никак снова война?!

- Какая там война?! Страшнее! Шинель где, спрашиваю?

- Так зачем она тебе понадобилась?

- Нужна. Там во внутреннем кармане бумажка важная должна быть. Так где шинель?

- В кладовке, должно быть. Щас гляну, - растерянно топталась она на одном месте, лишь потом, сообразив, кинулась к кладовке.

447

- Давай поскорее, - поторопил её Фёдор, глядя, как та долго возится с запором.

Вскоре Катерина вынесла шинель. Взглянув на спутницу фронтовой жизни, прибелённую пылью и паутиной, Фёдор мысленно усмехнулся: "Берегу шинель, будто пригодится. То ли сказать, чтоб собакам подстелила эту заваль? Жалко. Сукно всё ж добротное, пускай ещё маленько попылится". Нырнув рукой во внутренний карман, с радостью обнаружил там сложенную гармошкой бумажную четвертинку. Для проверки развернул её, пробежал глазами и, удостоверившись, что это то, что нужно, вернул шинель жене.

- Чего это?

- Нужная бумажка, - крепко сжимал ту в руке, как денежную купюру самого высокого достоинства.

.Через пять минут Фёдор был в конторе. Дождавшись, когда Вайцехович остался в кабинете один, прошмыгнул внутрь и мягко, с почтением подал листок.

- Это что за записка?

- Не записка, а можно сказать, документ.

- Что ещё за документ?

- Главный, Борис Карлович, главный, - загадочно поднял Фёдор вверх палец,

- против болезни твоего зуба. Сам в Гражданскую испытал - помогло!

Развернув бумагу, секретарь партячейки принялся читать написанное вслух: "О, преславный священномучениче Антипо и скорый помощник христианам в болезнях!"

Оторвав глаза от старославянских слов, с непониманием уставился на Строгаля:

- Фёдор Григорьевич! Ты издеваешься надо мною? Я думал, ты принесёшь какие-нибудь таблетки, травы, коренья, бутылку араки, наконец, а он молитву приволок!

- Не кипятись, Борис Карлович, прочитай сразу три раза, а потом в течение дня ещё два раза по три.

- Нет, ты определённо издеваешься! Как я, член партии ВКП(б), секретарь партийной ячейки, буду молитвы читать? Да ещё три по три! Ты головой своей соображаешь?

- Соображаю. Поэтому и отдал тебе её с глазу на глаз, шоб перед другими не конфузить.

- Забери этот опиум для народных масс и делай с ним, чего хочешь, а мне и не показывай!

- Я завтра заберу, а сегодня пускай эта штука у тебя, Борис Карлович, в столе полежит. Только прошу, не уничтожай!

Фёдор, больше не слушая возражения секретаря партячейки, торопливо ушёл по своим делам. Вайцехович кинулся было за завхозом, но тот уже по крыльцу сапогами простучал, не бежать же за ним на улицу. Оттого страдалец через окно свирепо посмотрел вслед Строгалю, покрутил молитву в руках, хотел бросить её на стол, но, подумав, что кто-нибудь, войдя, вдруг увидит поповскую байку рядом с уставом ВКП(б) и другими документами партийной власти, позора не оберёшься, и, открыв нижний ящик стола, швырнул туда листок с раздражением, даже с какой-то необъ

448

яснимой, внутренней злостью к завхозу. Сел на стул, попытался писать, но боль разламывала левую часть головы. Зашёл Ялов, осведомлённый через Фёдора про страдания секретаря партийной ячейки.

- Знаю, знаю. Вот, сала тебе принёс. В столе у меня тут было. Оно уже покромсанное на ломтики, прикладывай к больному зубу, и всё пройдёт.

- Ночью солью пробовал, не помогает, - в полрта, с присвистом сообщил Борис Карлович, не веря в исцеление салом.

- Байку про соль слыхал? - ухватившись с восторгом за слово "соль", спросил Ялов.

Вайцехович, занятый укладкой сала на больной зуб, мыча, отрицательно потряс головой.

- Пошёл хохол за солью в лавку, где торгует армянин. Прибыл и гуторит: "Силь е?", а армянин ему ответствует с поучением: "Что, па-наши, па-русски не можешь сказат, сол?" Хохол дальше гуторит: "Пивкило дай", а армянин в пику: "Гирр нэт, хошь на глаз насыплю?" - "Ты хоть на хрен себе насыпь, а мэни пивкило сили дай".

Ялов сам посмеялся над своим анекдотом. Вайцеховичу - не до смеха, только скривился, мол, было бы смешно, если б не было мне так хреново.

- Спасибо тебе, Семён Осипович, - промычал он, уже намереваясь вынуть изо рта сало и рассказать, что Строгаль ему вместо лекарства молитву притартал, но какой-то внутренний голос остановил его.

Ялов же, убедившись, что больной выполнил его указания, ещё немного потоптался в кабинете и со словами: "Мне в командировку длительную надо собираться", удалился.

Секретарь партячейки, продержав сало у больного зуба с полчаса и получив незначительное утешение, с осуждением подумал о Фёдоре: "Серьёзный человек, а верит какой-то ахинее. А я ему ещё рекомендацию в партию дал. Хорош будет коммунист: в одном кармане партбилет, в другом - молитвы на все случаи жизни!" Вайцехович несколько раз засовывал пальцы в рот, поправляя сало на больном зубе, в надежде избавиться от пульсирующей, ломотной боли. Измучившись и исслюнявя пальцы, сало вынул. Мечась по кабинету и ища спасения от боли, Борис Карлович ещё несколько раз прикладывал к мучителю сало. Очередной наплыв резкой боли до потемнения в глазах заставил выбросить сало, сорвать с гвоздя собственную фуражку и прижать её к щеке, будто она могла стать чудотворной вещью избавления от мук и страданий.

Скрипнула дверь. С хитрецой в глазах впорхнул Кондарев. Узнав от Ялова о нездоровом зубе у секретаря партийной ячейки, смотался домой и принёс своё лекарство. Разжав кулак, в котором была спрятана головка чеснока, победно заявил:

- Чеснок! Это то, что тебе принесёт избавление от бандитского гнёта зубной боли. Чисть зубок и натирай им десну, натирай и мучителя до пламени. А пока покажи супостата.

Вайцехович покорно подчинился, распяля рот. Кондарев, заглянув в зевло, с озлоблением потряс своим массивным волосатым кулаком:

- Ух, я бы его щипцами, как стёртый ухналь из копыта!

Он помог очистить зубок и потребовал:

449

- Натирай при мне! И покрепче!

Дёсны Бориса Карловича затеплились, зажглись, словно схватились пламенем. Дыхание больного и кабинет наполнились чесночным запахом. И опять проступило к сознанию облегчение, как проглянувшее солнышко в пасмурную погоду. Больной начал оживать и радоваться:

- Спасибо, Аким Пантелеевич, тебе за внимание и товарищескую заботу, ты не то, что некоторые.

И снова Борис Карлович намеревался рассказать председателю колхоза о патриархальном поступке Строгаля, принесшего для лечения зуба церковный дурман

- молитву. Но вновь что-то необъяснимое, некая сила, управляющая его волей, вместе с накатом новой волны боли удержала от откровенного разговора с Кон- даревым.

- Ты, Борис Карлович, поменьше разговаривай, прохладный воздух - он того, вредит. Держи рот на замке! Я пошёл работать, а ты иди-ка домой! Какой с тебя работник?! Щёку вон как распузырило.

- Бумаг - ворох, хоть истопникам на разжижку отдавай. Но мне все их исполнять надо. Попробую писать, а не получится, пойду домой, - промычал в ответ больной.

Кондарев ушёл. Вайцехович вновь попытался работать. Даже сел за стол и взялся за бумагу, требующую немедленного исполнения. Но боль вернулась с утроенной силой. Вскочив из-за стола, страдалец забегал по кабинету, не разжимая зубов, приговаривал:

- Вот зараза, вот зараза! Спасу нету от тебя, клык свинячий, мучитель белогвардейский!

Не видя выхода, он несколько раз подбегал к столу, глаза непроизвольно сами опускались взглядом к тому ящику, куда швырнул молитву, но, не открыв его, отбегал и снова метался из угла в угол. Боль лишала рассудка. Росло внутреннее желание испробовать последнее средство, перед тем как подчиниться Зеленскому и позволить, чтобы тот, путём удаления, избавил от мучителя. Махнув рукой, Вай- цехович покорно подчинился мыслям. Достав молитву, он приступил к её чтению: "О преславный священномучениче Антипо и скорый помощник христианам в болезнях! Верую от всея души и помышления, яко дадеся тебе от Господа дар болящия врачева- ти и разслабленныя укрепляти, сего ради к тебе, яко благодатному врачу болезней, аз, немощный, прибегаю и, твой посточтимый образ со благоговением лобызая, мо- люся: твоим предстательством у Царя Небеснаго испроси мне, болящему, исцеление от удручающия мя зубныя болезни, аще бо недостоин есмь тебе, благостейшаго отца и заступника моего, но ты, быв подражатель человеколюбия Божия, сотвори мя достойна твоего заступления через мое обращение от злых дел ко благому житию, уврачуй обильно дарованною тебе благодатию язвы и струпы души и тела моего, да тако, тихое и безмолвное житие пожив во всяком благочестии и чистоте, сподоблюся со всеми святыми славити Всесвятое имя Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков. Аминь".

Вайцехович прислушался к своей боли. Та не унималась. "Ладно, коль намерился испытать и это, пройду его до конца. Три раза, кажется, нужно прочитать. Прочту", - решил он и затараторил. К концу второго прочтения он даже разжимал

450

челюсти. Окончив читать молитву в третий раз, секретарь партийной ячейки почувствовал облегчение. "Но работать всё равно не смогу, пойду домой, попытаюсь уснуть, ведь прошлую ночь и часа одного не поспал". Спрятав молитву в карман, ушёл. Дома, как и велел Фёдор Строгаль, прочёл молитву ещё три раза. Перед сном

- ещё три раза. Проснулся Борис Карлович обновлённым. Хотелось петь, танцевать, смеяться. "Вот тебе и поповская грамота!" - высмеивая, подзуживал он самого себя.

О способе своего исцеления ни Кондареву, никому другому не сказал ни слова. Только Строгалю шепнул:

- Подержу я твою бумаженцию ещё немного у себя, не возражаешь?

- На здоровье.

- Вот и спасибо. Теперь за работу. Отчёт в райком партии ещё раз гляну. Намеревался нонче везти, да зуб не дал. Завтра отвезу.

.Вайцехович появился в райкоме партии в самый неподходящий момент. В то время там как раз работала комиссия из Колхозцентра страны.

Борис Карлович наткнулся в коридоре на председателя этой комиссии, шествовавшего гордой походкой в сопровождении секретаря райкома партии Матвеева Петра Сергеевича:

- Вайцехович, подойдёшь ко мне потом! - на ходу кинул указание Матвеев.

- Отчего ж потом, Пётр Сергеевич, мы вашей работе мешать не будем, заодно и пообщаемся с товарищем... Какую он должность занимает? - остановился чернявый мужчина.

- Секретарь партийной ячейки в селе Соломенском.

- Превосходно! Пройдёмте с нами, товарищ! - скомандовал он и понёс своё тело с достоинством впереди других.

В кабинете, усадив Вайцеховича напротив себя, приезжий стал выпытывать сведения о делах в колхозе. Спокойно делал пометки в своём блокноте, пока разговор не коснулся сдачи госпоставок.

- Ну-ка, подай мне, Пётр Сергеевич, районную сводку. Из какого вы сказали колхоза?

- Раньше был "Верный путь", а теперь - "Путь Ильича", - испугался Вайце- хович, зная, что они поставками ещё не занимались, решив прежде заготовить для колхоза семенной фонд на будущий год.

- Вот, пожалуйста, товарищ Матвеев, - ткнул холёным пальцем в отпечатанную таблицу председатель комиссии, - это напрямую вас касается, колхоз "Путь Ильича" обязан сдать государству тринадцать с половиной тысяч пудов пшеницы, а в графе "сдано" - ноль! Вот такой большой ноль!

Он сложил пальцы двух рук, образовав из них дырку.

- Понимаете, Антон Андреевич, в этом регионе последнее время была дождливая погода, и зерно ещё сушится на токах, - попытался выручить Вайцеховича секретарь райкома партии.

- Вы, Пётр Сергеевич, не придумывайте аргументы в попытке обелить откровенных саботажников госпоставок. Лучше подумайте, что лично вы будете говорить на краевой партийной комиссии, какие аргументы вы выдвинете в своё личное оправдание. Скажите, гражданин... как ваша фамилия?

451

- Товарищ Вайцехович Борис Карлович, - снова своей подсказкой встрял в разговор Матвеев, видя, как совсем растерялся секретарь Соломенской партячейки, - расскажи толком, что там у вас в колхозе делается? Знаю ж, работаете от зари и до зари, всех людей на поле мобилизовали, дух коллективизации в массы вселили, так это?

- Так точно, весь народ в поле, даже детские ясли в поле у нас работают, мамаши покормили деток и сами снова за работу.

- Секретарь партийной ячейки, Москве ваши ясли детские в сводку о сдаче хлеба не запишешь! В других колхозах с музыкой, со знамёнами, цветами хлеб сдают. А что у вас? Вы что ж ни одного пуда готовой к сдаче пшеницы не имеете?

- Имеем, конечно. Но в первую очередь мы семенной фонд заготавливаем и тоже с музыкой, флагами через всё село прямо.

- Подожди, Пётр Сергеевич, выходит, эта сводка, - он потряс листами документа, - чистая липа?!

- Никак нет! Здесь отражено то положение вещей, какое на сегодняшний день сложилось в районе, - он с обидой глянул на Вайцеховича.

Тот, испугавшись, что наговорил совсем не то, что нужно, начал оправдываться. В итоге так запутался, что уж и не знал, куда деваться. Наконец, решил говорить правду и брякнул:

- Мы семенной фонд сразу оставляем в колхозе, сами понимаете, не по-хозяйски это возить туда-сюда.

- Ах, вот оно в чём дело?! Они заготавливают хлеб не государству, которое их охраняет от внешней и внутренней агрессии, которое всё делает, чтобы наш советский народ жил лучше и лучше, они для себя, в собственные закрома заготовки ведут! - гневно окинув взглядом Вайцеховича сверху вниз, продолжил: - Семена - это не ваша забота! Вас информировали, что будут созданы семеноводческие станции, оттуда будут все сельхозпредприятия снабжаться семенами по системе их районирования?

- Сообчали, сообчали. Правда, было это в устной форме. Но мы были в курсе, в курсе, - Вайцеховичу показалось, что тут он выгораживает райком. - Однако рассудили так, - продолжил он, - пока, думаем, мол, план от бумаги до дела дойдёт, то три года пройдёт, а тут семена вот они, готовые, зачем же их в общий бурт отправлять.

- Вот ваше руководство, товарищ Матвеев, - вскричал представитель Колхоз- центра. - Партийный билет на стол! - хлопнул со всей силы заезжий начальник ладонью по столу, вылупившись на Вайцеховича.

Тот вскочил вместе с Матвеевым, встав по стойке смирно, оба безудержно лу- пали веками глаз, лица их при этом наливались кровью стыда и обиды. Борис Карлович, совсем растерявшись, немо шевелил бледными губами, ища оправдания. Матвеев вскоре нашёлся:

- Ложите партбилет, товарищ Вайцехович, как вам было сказано!

Секретарь Соломенской партячейки дрожащими руками, казалось, мучительно долго возился с пуговицей на нагрудном кармане гимнастерки, что и Матвеев и представитель Колхозцентра сами готовы были уже кинуться к нему и оказать самую активную помощь в расстегивании кармана и вынимания партбилета. На

452

конец, Вайцехович положил перед собой партбилет. Представитель Колхозцентра подпрыгнул со стула, перегнулся через стол и бесцеремонно схватил книжицу с барельефом Ленина, упиваясь своей властью, улыбнулся, мол, захотел отобрать и отобрал, лишь после, больше для проформы, чем для надобности, раскрыв её, начал совестить провинившегося:

- Где ваша совесть, секретарь партийной ячейки колхоза?

- Когда кто-то ищет чужую совесть, он незаметно для себя теряет свою, - высокопарно, потеряв всякое хладнокровие и рассудительность, выпалил в лицо московскому проверяющему Вайцехович, чем окончательно ухудшил своё положение.

Представитель Колхозцентра, побледнев, отвернулся от собеседника, давая понять: "Разговор с тобой, субчик, окончен!", и тут же, дрожа от негодования, дал последнее указание секретарю райкома партии:

- Товарищ Матвеев! Через партийную комиссию, а, если надо, и через органы!

- Есть! Товарищ председатель комиссии Колхозцентра! - растерялся от такого финала беседы и сам Матвеев.

- Партбилет я заберу. Вам, гражданин ... - он хотел назвать фамилию, но, так и не вспомнив, завершил распекание, - партбилет больше не понадобится!

В тот же день, после обеда, отдавая партбилет представителю краевого ОГПУ, проверяющий из Колхозцентра наказывал:

- По всей строгости революционного времени! Искоренить саботаж на корню!

Секретарь Соломенской партячейки, выйдя из злополучного кабинета, осознал: жизнь его на волоске. Мчась верхом на лошади назад, в колхоз, нахлёстывал её безудержно, полагая, что там найдёт своё спасение. С этого часа все его думы были только об этом. Он предпринял отчаянную попытку спасти свою жизнь, привлекая к этому всех друзей и знакомых. Бледный, с дрожащими губами, он, постоянно сглатывая ком душившего его спазма, пересказал Кондареву и Фёдору состоявшийся в райкоме партии разговор. Под конец рассказа взмолился:

- Братцы, выручайте, век не забуду! - вскочил он с табурета. - В ваших руках моя судьба!

XXXVII

В эти растерянные, тревожные дни произошло ещё одно неожиданное событие. Ночью в калитку Фёдора кто-то постучал. Прокинувшись ото сна, хозяин дома сунулся к окну.

- Кто? - крикнул он, приглядываясь к тёмным фигурам.

- Федь, выйди на час, это я - Петро, - услышал Фёдор голос своего друга детства Петра Смылкова.

- И шо его среди ночи принесло? И с ним ещё двое. Кто ж такие? - вслух гадал Фёдор, натягивая штаны, одновременно, не спуская глаз с людей у калитки.

- Никак, Лёшка наш с Полиной?! Кать! Вставай! Гости! - а сам крикнул в окно:

- Я щас! - и выскочил в одних штанах на улицу. - Алёша! Поля! Вы ли это?

- Мы, мы, братка, - кинулась к нему Поля, дрожа, как былинка. Вместе с ней

453

налетел на Фёдора и Алексей, сын брата. Оба, обнимая, затискали его. Хозяин дома, словно квочка цыплят, окрылатил их своими руками, спазма удавкой хватанула горло. Поля разрыдалась.

- Ну-ну, сестричка, всё хорошо, дома, вы уже дома, - приговаривал он, поглаживая её плечи.

Следом за Полей расплакался Алексей:

- Думал, и не доберёмся никогда.

Это вконец расстроило Фёдора:

- Ну-ну, Лёша. Уже дома, - успокаивал он его, прослезившись и сам. Петро Смылков выстукивал вокруг обнявшихся своей культей на деревяшке:

- Понимаешь, они пришли в свой дом, а там - колхозная бригада, сторож не знает, иде ты живёшь, так они про нашу дружбу вспомнили и ко мне. Руку-то подашь, завхоз?

- Прости, Петя. Да за таких гостей не только руку подам, но и сто грамм налью, входите в хату.

Катерина, уже одетая, металась по комнате, готовясь накрывать на стол. Проснулись и дети. Тоня, оставшись в постели, терла кулачками глаза. Анатолий торопливо заправлял рубаху в брюки, поглядывая на дверь. Когда в ней появились гости, Катерина всплеснула руками:

- Полюшка! Алёша! Проходите! Вот новость-то! А я думаю, чево это кошка с вечера намывается? А вон какие гости дорогие! - радостно запричитала Катерина, расцеловываясь с гостями, держа скатерть в руках.

Сильно похудевшая Поля подошла к Анатолию.

- Здравствуй, племянник, какой ты уже взрослый стал? Прямо франт!

- Тётка тоже! На девять лет всего старше! Ты скажи, в девять лет детей рожают?

- отшучивался Анатолий, обнимая по очереди гостей.

- Здорово ночевал, батькина надёжа? - дошла очередь и до отцова друга.

- С вами, дядь Петь, рази поспишь?

- Ну, Фёдор, у тебя и сын, никак, в дипломатах будет, ты ему слово, а он тебе три, ты ему ишо слово, а он тебе уже десять в ответ, - повернулся Петро к Фёдору

Тот, рассаживая гостей за стол, выручил сына:

- Анатолий у нас, окромя работы языком, и руками работать мастер.

Катерина невпопад поддержала мужа:

- Недавно оружие себе своими руками сделал.

Алексей, встретившись с взглядом Анатолия, подмигнул. Поля, сидевшая рядом с племянником, ласково посмотрела на него и погладила по голове, потом, грустно вздохнув и переведя взгляд на Фёдора, открылась:

- А мы ведь, братка, из ссылки сбежали!

Воцарилась гнетущая тишина. Даже Тоня прекратила есть.

- А как же теперь? Неужели тюрьма?! - всплеснула руками Катерина.

- Люди присоветовали, мол, откажитесь от родителев, они, мол, супротив новой жизни, - вступил в разговор молчавший до этого Алексей.

- Нынче в моде - от родителев отказываться. Пионеры отцов предают! - в сердцах прокомментировал их задумку Петро Смылков.

- Мы ж понарошке! Наши родители-то и настояли, шоб мы сбежали, иначе загнёмся там! Ведь там - каторга! - снова заплакала Полина.

454

Размазывая ладонью по лицу мокроту, всхлипывала и Катерина.

- Вот шо, - твёрдо высказался Фёдор, - я так думаю, на этом стоять и надо, только года сменьшите себе, а то проговоритесь, шо вам по восемнадцать - тут сразу и взрослая статья. Да шибко на улице не показывайтесь, а я тем временем разведаю, шо и как... в таких случаях. Ну а теперь мой тост - за ваш приезд! И ешьте, ешьте! Вижу, оголодали.

XXXVIII

На следующий день Фёдор, отправляясь на работу, намеревался сразу встретиться с учительницей Нефёдовой. Он знал, что участковый Цветков давно вздыхал по Ларисе Антоновне. Добиваясь от неё взаимности, приезжал в библиотеку по два раза на день. Вот и решил Фёдор выведать через Ларису Антоновну, какое наказание ждёт детей, сбежавших с места высылки от родителей-кулаков. Лариса Антоновна при прежних встречах с завхозом свои симпатии к нему не скрывала. А об участковом, смеясь, шутила:

- Мой цветик-долголетик не там свою грядку ищет.

Утро разрисовывало рыхлотелое небо с востока, приодев его, словно в тельняшку, перистыми облаками. Ветер-гусляр позванивал струнами веток у школы. Куры, отыскав затишек возле забора, квохча, грелись.

Ларису Антоновну Нефёдову Фёдор нашёл в избе-читальне. Из-за книжных стоек вышла сильно похудевшая, угловатая, хрупкая, как спичка, с тонкими и жидкими косичками, закрученными тугими кольцами по бокам головы, у губ бороздка безутешной скорби. Вскинув на Фёдора грустные, пытливые глаза-пуговки, обрадовано поздоровалась:

- Здравствуйте, Фёдор Григорьевич, - прошла к столу, зацветая душевно.

- Я обыскался тебя, Лариса Антоновна, - после приветствия посетовал он.

Из-за стеллажа вышла жена Ялова со стопкой книг. Фёдор, пропуская её, тихо

поздоровался. Она молча кивнула головой и водрузила стопку перед Нефёдовой.

- Вот, эти.

- Я сейчас, только запишу книги, - извиняясь взглядом, Лариса Антоновна принялась переписывать целую стопку выбранной женой Ялова литературы.

Фёдор нудился ожиданием, рассуждая про себя: "Не хило! Где у людей столько свободного времени на книги? Тут на одну по минутам отыскиваешь". После того как та ушла, справился:

- Кто это? Не жинка ли Ялова?

- Она.

- Вот так читает! Мне б на год хватило тех книг, шо она щас набрала.

- Я тоже сначала удивлялась, всё спрашивала себя, неужто так быстро читает, а потом как-то гляжу - она "Манифест Коммунистической партии" взяла. Когда принесла сдавать, я и спрашиваю её про "Манифест", как, понравился? Она отвечает: "Не очень. Призрак какой-то по миру бродит. Я в призраки ни в какие не верю да и считаю, что в них могут верить только круглые дураки". Посмеялась я в душе и поняла, что не читает она книги, а просто их пролистывает, и для проверки подсунула ей учебник - школьную "Алгебру". Дня через три, обычно на такое время она берёт такие стопки книг, возвращает и "Алгебру". Показываю на учебник

455

математики и спрашиваю её, понравилась вот эта книга? "Да, очень, - говорит, - только жалко, что в конце книги Алге'бра умерла!" Причем с ударением на второй слог в названии учебника. Я как это услышала, чуть не упала под стол, специально уронила на пол книгу, полезла за ней и трясусь там от смеха. Чтоб мне выбраться оттуда, посылаю её в книгохранилище книги себе выбрать, говорю: "Ищите пока!", а сама еле сдерживаю себя под столом - смех разрывает! Но сдерживаю себя из последних сил. А когда записала Яловой выбранные ею очередные книги и та ушла, я уж тогда от души дала волю ржачке. Дитя Сухановых зашло, глазёнки на меня вылупило, думает, учительница рёхнулась, а я остановиться не могу. "Чё вы такое смешное прочитали?" А я "Алгебру" в руках от смеха трясу. Ребёнок поясняет: "Это учебник, там смешного ничего нет". "Смотря кто её читает", - смеюсь. Дитя так с расширенными зрачками и ушло, а я ещё минут пять хохотала. Ну, да Бог с ней, пускай кажется себе грамотной. Названия прочтёт и то польза, она ж, как жена начальника, с этой пачкой книг обязательно полсела обойдёт. Отвлекла я вас, Фёдор Григорьевич, своими разговорами, хоть честно скажу, я вас очень ждала, мне нужно было вам кое-что важное сказать, - она в одно мгновение сделалась серьёзной и печальной. Махнула рукой. - Но теперь это уже не важно. Однако пойдёмте в школу, Фёдор Григорьевич, я вижу, дело у вас важное ко мне.

- Откуда, Лариса Антоновна, тебе известно, что просьба моя к тебе такая? - по пути в учительскую спросил он.

- Я не знаю, почему, но ваши чувства я вместе с вами переживаю. Ваши беды становятся моими. Я, если даже издали увижу вас, уже по вашей походке знаю ваше настроение. Особенно, если у вас неприятности и на душе обида.

- Я из тех, кто сам, кого хочешь, может обидеть, - вставил Фёдор.

- Нет, это не так, у вас русская, широкая, добрая душа! Я это знаю, чувствую! Потому что я живу вами, Фёдор Григорьевич! - горячо прошептала она, вдруг остановившись в тёмном коридоре.

- Спасибо тебе, Лара, - Фёдор взял её за руку, - но ты же знаешь мою завязь, без топора не обойтись!

- Ничего я не требую от вас, Фёдор Григорьевич, я и так для вас сделаю всё, что не пожелаете, кроме... может, убийства человека... впрочем, одного бы точно убила, но теперь уж и его ни к чему

Фёдор был поражен таким откровением. "Откуда она всё знает? Коль говорит, значит, знает", - решил он, но всё ж уточнил:

- И теперь ни к чему, оттого, шо тот уезжает?

Этому вопросу теперь ужаснулась Нефёдова:

- Так вы всё знаете?

- Почти всё, но не всё.

- Зачем подробности, изнасиловал и всё.

- Где, когда? - подступил к ней Фёдор, подумав, что речь идёт об отношениях Катерины и Ялова.

- Сразу после того, как были у вас в гостях. Прицепился, мол, портфель в учительской забыл, и вот здесь, на диване, по-зверски, с избиением. Думала, тайной мой позор останется. Даже обрадовалась, узнав, что Ялова перевели. А теперь поняла, всё село уже об этом говорит.

456

- Да никто не судачит! С чего ты взяла?

- Но вы же откуда-то знаете?!

- Знаю потому, что я так чуял, вообще, прямо скажу - додумал, а ты лишь мне это подтвердила.

- Значит это, что и вы меня издали слышите и даже боль мою чувствуете? - пытливо посмотрела она ему в глаза.

- Кажется, так, - он взял её за руку, присев рядом на диван.

- С вами бы я на край света...

- Адети?

- И дети, будь у вас хоть десять, всех бы с вами под своё крыло забрала.

- Спасибо тебе, милая Лариса Антоновна, теперь я знаю, где меня ждут любого. Думаю, придёт то время, и оно пихнёт нас друг к дружке. Лариса Антоновна, я тебе, как близкому человеку, доверяюсь - сбежала из ссылки моя сестра Полина и с нею вместе - мой племянник Алексей. Вчера заявились. Прознай, за ради Христа, шо им теперь по закону: тюрьма, или только обязаны возвернуть их назад? Или, всё ж, как-нибудь можно уладить, шоб дома оставить? Если вдруг будет кто выспрашивать про причину побега, скажи, от родителев-мироедов, мол, отказались.

- Постараюсь узнать это от участкового Цветкова, каждый день почти заходит, замуж зовёт. Да мне он не нужен, я почему-то о вас думаю.

Она бросила взгляд через окно:

- Вон он, цветик-долголетик, лёгкий на помине. Жену Ялова увидел и к ней зачем-то направился. Я своему участковому за изнасилование ни словом, ни намёком - ревнивый, как цепной кобель. Если узнает, то сразу убьёт Ялова. А мне перед его женой неудобно. Вы знаете, Фёдор Григорьевич, бывает, ненароком встретимся глазами, и мне стыдно перед ней. Знаю, вины моей нет, а стыдно.

- Не кори себя! И помни, за ради Христа, о моей просьбе! Узнай! Как бы между прочим, моих пока не упоминай. Будь умница! Я побёг, дел - на небо некогда глянуть.

Фёдор поднялся. Лариса Антоновна вышла его проводить. В дверях столкнулись с участковым. После взаимных приветствий Нефёдова, как бы в своё оправдание, доложила:

- Прошу вот Фёдора Григорьевича классную доску сделать.

- Для школьной доски требуются лесоматериал, а его-то, тю-тю, и нету. Но буду искать. Иначе "Алге'бру" - с ударением на "е" - дети не усвоят. А это непорядок.

Вероятно, и Цветков знал об истории с учебником математики, потому как все трое искренно рассмеялись.

XXXIX

Кондарев и Фёдор ломали голову, как выручить Вайцеховича. Они уже знали, что кроме Вайцеховича, попавшего в репрессивные жернова, окружная комиссия на многих руководителей - коммунистов, в том числе и на Матвеева уже завела персональные партийные дела. На некоторых управленцев уже обрушились "вы- говорешники", и те давили своим грузом со всей очевидностью. В райкоме гордых

457

руководителей с развёрнутыми для наград грудями неведомая сила в одночасье перековала в испуганных ёжиков. Поэтому каждый из них о выгораживании Вайце- ховича и думать не пытался - трещала собственная шкура.

- Чего будем делать, Фёдор Григорьевич? - поднял глаза Кондарев, до этого рисовавший чёртиков на листе бумаги за своим столом.

- Хоть и думали мы семена не отправлять на элеватор, да жизнь человека дороже всякого семенного фонда, чёрт с ним, вывезем подчистую, до последнего фунта, власть же приказывает! - предложил Фёдор.

- Ну, что ж, я согласный, - сразу поддержал предложение Строгаля председатель колхоза, понимая, что всё равно их заставят это сделать, и добавил: - Каждый из нас мог оказаться в таком ракурсе. Председатель сельсовета у нас на учёбе целый месяц будет, поэтому принимаем решение без него все силы бросим на это дело. Все подводы, весь народ на вывоз госпоставки! Чёрт бы её побрал! Всё, всё, что имеем на токах, в амбарах - на сдачу! Линейку мою и ту - грузи!

- Да, вот шо ещё! - вспомнил Фёдор: - Район почин колхоза "Удар засухе" распространяет. Свозить госпоставки надо, мол, с флагами, транспарантами, ну, словом - праздник!

Три дня от зари до зари срочным авралом на токах шло подвеевание ячменя и пшеницы. Ночами наполняли мешки и грузили подводы. Всё время вместе с Вайцеховичем оставался Кондарев и Фёдор. Никаких перерывов на обед, Фёдор с Кондаревым перехватывали на ходу, а Вайцехович от еды начисто отказывался.

За эти три дня Борис Карлович сильно похудел и осунулся, стал похож на заезженную клячу. От переживаний он совсем не ел, только пил алчно воду. Григорий Репало, не знавший о трагедии Бориса Карловича, заметив, как тот часто припадал к воде, неуместно громко пошутил: "В пьянке замечен не был, но по утрам жадно пил холодную воду". Фёдор осуждающе покачал Гришке головой и шикнул:

- Не до твоих шуток человеку.

А когда сын Вайцеховича Андрей привёз крынку с молоком, Фёдор с удвоенным на- стырством принялся уговаривать Бориса Карловича хоть притронуться к ней. Вместе с Андреем и Репало уговорили попить молока. Это была вся еда Вайцеховича за эти дни.

.Через два дня солнце, будто задержалось над степью. С полевого стана в сторону села двинулся разукрашенный красными флагами и транспарантом обоз. Председательская линейка и за нею девять подвод, гружённых зерном, приближались к Соломенскому. На линейке сидел сам Вайцехович, рядом с ним гармонист Иван Калоша распинал трёхрядку. Из дворов, гадая, что бы это могло значить, по- высунулись старики и старухи. Грамотные из них пытались прочитать транспарант, у которого от тряски понуро свесилась пузовина и от надписи остались видны только отдельные буквы. Под лай собак караван подвод проследовал через всё село и, совершив круг, завернул к колхозным амбарам. Там его уже дожидался Фёдор с Усовым. У раскрытых настежь дверей склада стояли в готовности весы. Протирая их тряпкой от многолетней пыли, оба глядели на приближающийся хлебный обоз. Лица колхозников, сопровождавших зерно, празднично светились улыбками. Фёдор, отыскивая в глазах причину душевного праздника, подумал: "Дай нашему народу хоть крест поносить, хоть транспарант, - всё равно для них счастье!"

- Фёдор Григорьевич, - подошёл Токарев, - кому нужна эта дурацкая показу

458

ха? У меня на току было всего три подводы, так мы по мере подвейки зерна вывозили его в амбар, теперь всё бросай и делай сам себе неразбериху.

- Андрей Ерлампиевич, вопрос политический! Как я понял, для социалистического воспитания масс это всё делается. Ты, смотри, не подводи!

- Хорошо! - вздохнул бригадир полеводческой бригады, - делайте, как знаете!

- и, обидевшись, отошёл в сторону

Первые восемнадцать подвод с наскоро взвешенным зерном, вновь наряженные во флаги, полевые цветы и транспарант, прибитый на борта первой подводы, двинулись двумя колоннами по большаку на Воронцовку. Конную колонну возглавил сам секретарь партийной ячейки. Второй, бычьей колонной, правил Фёдор.

Кондарев же верхи ускакал в район в надежде, сделав там доклад о сдаче зерна, замолвить спасительное слово за Вайцеховича. Однако ничего утешительного, кроме упрёков, председатель колхоза ни от кого не услышал.

- Из-за вас, гавнюки, и на районное руководство персональные дела позаво- дили. Никакого партбилета вашему саботажнику никто до окончания партийного расследования не отдаст, - подвёл итог секретарь райкома партии Матвеев, уже отстранённый от должности.

Округа упразднялись и вышестоящим советско-партийным чиновникам требовались вакансии должностей.

Из командировки вернулся Ялов. Как к последней соломинке, кинулся к нему за спасением Вайцехович:

- Семён Осипович! Выручай! Век не забуду! Партбилет у меня отобрали! У тебя ж есть кто-то в окружкоме партии, упроси, уговори, обещай всё, что имею, что буду иметь, всё отдам твоему покровителю.

- Попробую. Через неделю поеду и зайду.

К окончанию разговора подошёл Фёдор. Воспринял ответ председателя сельсовета с возмущением:

- Чего пробовать! Да ещё - через неделю? Надо ехать и выручать Бориса Карловича немедленно, самое позжее - завтра!

- Вы совесть имейте, я только вчера вечером оттуда вернулся, ещё с семьёй как следует не общался! - вскричал, как ужаленный, Ялов.

Его убеждённость наглости сродни. На шум вошёл Кондарев. Уловив скоро смысл перебранки, встал на сторону бывшего секретаря партийной ячейки и Фёдора:

- Что мы тебя, Сёмен Осипович, как красную девицу должны уговаривать, чтоб та с невинностью своей рассталась! Надо этой ночью ехать, езжай ночью! Надо вам вдвоём ехать, скачите вдвоём!

- Ночью, может, и не стоит, - сбавлял Фёдор накал разговора, - а вот завтра, пораньше с утра, думаю, надо им ехать обоим.

- Завтра, так завтра. И дуйте вдвоём! - подвёл черту крутого разговора председатель колхоза.

Ялов, смиренно вздохнув, поднялся:

- Хорошо. Смотаюсь один, зачем ещё одного человека дорогой мучить?

- Вдвоём все-таки лучше, по моему мнению, будет, - настойчиво продолжал советовать Фёдор. - На удобствия глядеть не надо. И уговаривать вдвоём твово человека будет легче.

459

- Заладил: лучше да легче. Дорога туда не короткая. Две лошади от хозяйственных дел придётся отрывать.

- Едете вдвоём, всё! Это моё окончательное решение! Завтра с рассвета - вы в дороге! - рубанул рукой Кондарев.

.Встретившись на следующий день с Фёдором, спросил:

- Уехали?

- Ага, оба. Борис Карлович такие торока к седлу увязал, грех будет высокому человеку после таких подарков не посодействовать.

- Это ты правильно предложил, чтоб поехали вдвоём. Видал, как Ялов сопротивлялся.

- Может, оттого, шоб его высокого человека на себя другой не перетянул?

- Да нет. Он не этого опасался. Ялов - хлюст ещё тот, может подальше отъехать, в скирде проспать, а потом доложится, мол, ничего не получилось. Я его не раз на этих делах уже ловил. Бывало, день пропадает с чужой бабой, к вечеру

- заявляется. "Где был?" - воспрошаю. Говорит: "В райкоме партии". "Кого видал, в какие кабинеты захаживал?" Намелет в ответ с три короба. Проверяю, а его там даже близко не было. А с Вайцеховичем он как бы на привязи, хоть до места доедут. Будет толк, не будет, то после узнаем.

."Ходоки" к покровительственному лицу вернулись расстроенными. Борис Карлович коротко передал состоявшийся в окружкоме партии разговор.

- Гарантий никаких! Их самих разгоняют. Но совет дельный дал, даже набросал письменное обращение в комиссию. Перепишу и завтра же отвезу в райком.

Ночью, пока все домашние спали, он, волнуясь до слёз, цепями слов приковывал гул сердца к бумаге.

Ответ пришёл скоро: "Решение партийной комиссии пересмотру не подлежит".

Вайцехович ещё раз обратился письменно в комиссию по персональным делам, но теперь в окружком партии, однако и там, хоть и значительно в более мягкой форме, дали понять, мол, плохи твои дела, паря! Читая ответ из округа, он вспомнил разговор с попом Ильёй в начале коллективизации. Отзвонив заутреню, отец Илья спустился вниз, где его поджидал Вайцехович: "Всё, батюшка, кончилась твоя служба, прикрываем мы твою лавочку, с этой минуты колокалами не греми!" И вскоре с церкви вместе с колоколом сорвали голубой поднебесный убор. Поп, уронив голову постоял - постоял, а потом, словно обращаясь не к людям, а к чему-то большому, необъятному, как к явлению, излил выстраданную сердцем и душою мысль: "Эх, Россиюшка! Родина милая, позволяешь, как свечи, гасить куполов голоса. Но небо ответит, ох, как ответит! Лично, каждому ответит!" После обдумывания недавнего прошлого Борис Карлович сделался равнодушным ко всему. Хоть он и ходил на совещания правления, его уже никакие хозяйственные вопросы не волновали.

Однажды, когда в кабинете Кондарева собрались все руководители колхоза, вдруг Борис Карлович заговорил о необходимости провести партийное собрание и отстранить его от партийных дел публично, как того давно велели сверху, но внезапно среди своей речи запнулся и перешёл на шёпот:

- Тихо, товарищи, идите сюда, я покажу вам, как враги народа действуют, - он смотрел в одну точку, на левую свою руку.

460

Кондарев и Фёдор приподнялись со своих мест.

- Что там? - не выдержал председатель.

- Ш-ш-ш! - подняв палец другой руки, предостерегающе зашипел Вайцехо- вич. - Глядите, какой красавец.

- Да что там? - терял терпение Кондарев.

- Комар.

- Ну, так убей его, - плюнул тот.

- Э, нет, прежде поглядите на его точеные формы: изящный, стройный, поджарый, длинноногий, полная грация. Малый рыцарь, малой славы с малой шпагой наготове. Полупрозрачный в своей чистоте и искренности. Любоваться бы и любоваться этой неповторимой моделью природы, если бы эта "красота" в кавычках людям жизнь не портила. Жалит, жалит, всё никак народной крови не напьётся. И это бы ничего, если бы он молча, как клоп, пил, а этот же, гад, ещё и разбудит своим жужжанием. Повиснет перед тобой на тонкой нитке писка и целую лекцию прочитает перед твоим лицом. Махнёшь на него, так он с обиды прямо в уши лезет, как враг народа, настаивает на добровольной сдаче крови.

- А при чём тут враги, - не выдержал Кондарев.

- И враги такие же красивые и журчливые слова и всякие жужжащие словесные формы применяют. Жужжат: "коллективизация", "реформы по социалистическому переустройству села", "новая жизнь на селе", а по-хозяйски работать не дают. Враги научились красиво и научно гутарить и кровь народную при этом, смакуя, пить. Я раньше думал, кулаки - наши главные враги, а в жизни оказалось, враги

- повыше, над нами поуселись, почва в России для них благодатна, - Вайцехович показал пальцем на потолок. - Оттуда народ обескровливают, а народ безмолвствует, ему лишь бы не было войны. Издеваться над нашим народом - сплошное удовольствие! Страшная незащищённость людей! Теперь вот до моей персоны добрались! - и он опустил поднятую руку, объявив присутствующим обоснование своего решения: - Хотел убить, но не буду. Пусть лучше комары нашу кровушку пьют, чем враги народа будут ею пресыщаться.

Кондарев переглянулся с Яловым и Фёдором. Фёдор предложил перекурить. В перерыве шепнул председателю колхоза:

- Должно быть, помутнение разума?!

- Похоже на то, - согласился тот, при этом горько вздохнув, покачал головой.

С той поры все стали примечать, Вайцехович стал другим, будто в голове - божественный бардак, он часто поступал, как блаженный. Останавливался у каждого цветочка, любовался им, при этом его лицо озарялось наивной, истинно детской, сияющей улыбкой. Да и сам Борис Карлович сознавался:

- Примечаю за собой, что заполняет меня с каждым днём всё сильнее нестерпимая жалость ко всему живому

Запомнилась Фёдору одна такая выходка бывшего секретаря партийной ячейки. Как-то в начале осени, сразу после дождя, Фёдор вместе с Кондаревым и Вайцехови- чем ездили на председательской линейке смотреть пары. Оставив линейку у обочины лесополосы, прошли всей компанией к чёрному клину с пробивающейся к свету зелёнкой. Вдруг бывший секретарь партийной ячейки остановился перед семейством, неизвестно откуда взявшихся в это осеннее время, желторотых ромашек. И, несмотря

461

на грязь, опустился перед ними на колени, угнулся и смотрит, как степной ручеёк, искрясь отражёнными лучиками солнца, водой и светом, ножку ромашке моет.

- Чё ты там высматриваешь, Борис Карлович? - оглянувшись, удивился Фёдор, сам подталкивая локтем председателя колхоза, мол, гляди, совсем рехнулся наш бывший секретарь партийной ячейки.

- Недавно во сне представителем степных цветов - петух семицветный ко мне в окно вдруг залетел! - поднялся Вайцехович. - И вёл, поверьте, люди, я беседу с ним. И знаете, о чём шёл разговор?.. Но тут терпения вам следует набраться.

.Как будто было всё не тут. И там мне показал петух тот необычный, как лютики и вейники войною шли навстречу как враги. Вмешались и другие в спор цветы, ну, подлинно - война! Вот то была уж сеча! И я её с полёта птицы наблюдал. Всю степь запорошило цветом! У нас - не так. Хотя не скажешь, что край наш обделён цветами! У нас цветы смирилися друг с дружкой, как нации, соседями живут. У них врагами стали мы, глупые до смешного люди. От нас цветы мотнули, в степи убегая. Спасти себя и мир собой спасти.

Сперва про цвет узнал до точности во сне. А цвет, друзья, великая на свете сила! Сам Бог и нас, людей, измазал сразу краской!

Три расы он создал. Но Русь оставил белой!

Да что там Бог, и мы себя делить готовы тряпкой! Коль флаг другой, то брат уж нам становится, как недруг.

Цвета легли в основу всех цветов, какие по свету родятся.

Задумывался ль кто из нас, людей разумных, с каких таких причин цветы свой цвет меняют? Вот тут отвечу за себя, ведь я за всех людей не знаю.

Всё та же жизнь меняет их собою! Цветы от крови пламенеют, от зависти и злобы прёт желтизна на кожу им, от холода душевного гнездится в лицах стылость и даже синь морозная ложится в лепестки. Бескровный цвет штыка или точённой к бою сабли, к пролитию готовясь крови, спешит со смертью породниться. Где белый цвет, как снег извечного покоя, на первоцвет валится сразу. И не по капле первопроходцам он плещет на виски.

А запахи? Те, словно голоса. Они-то нас всегда волнуют! Ведь мир без запахов

- ничто! Особо ярки запахи при цвете жизни! Деревья ли цветут или друзья мои раскрылись полевые. Хоть в блеске дня горячего от зноя, хоть в ранний час сквозь слёзы рос седые - цветочные струятся на весь мир флюиды.

Не раз и вам случалось удивляться, как жук пьянел в тех запахах до гуда! Печалью и желаньем томят они с рожденья грудь! Их звуки можно слышать в меде, когда беременны бывают ульи! В них - громадьё настоя! Но мы ж зовём - купаж.

А запах каждого цветка, уж он на всю вселенную один, как личность! Его не спутаешь ни с кем! Как милых знаешь нюхом по духам, одеколону, по запаху волос или родного пота! Дыханье своего всяк чует за версту! Так как же можно не узнать среди цветов чабрец душистый?! Благоухание ль фиалочки степной, оно - всегда тернисто. А запах сныти, что разнимает душу нам! В тех запахах шаги цветов по нашей с вами степи. Её мотив душой широкою навеял и цветам, как людям, моду. Ведь лепестки на них, как кофты наши и рубахи, они же все различного покроя и фасона! Кто знает, отчего мы с разными носами? Как перья разные на птицах. Не зря цветы степные прислали петуха посланником особым!

462

Цветы для гульбищ, свадеб и для тризн, словом, к радостям и к недоли людской.

Но не о тех, срезных цветах, петух был в думах. Уж тут он вправил мне мозги, как говорят, по полной.

"Цветы срезные - по прилавкам и лоткам. Они как куры на жаркое. Цветы гуляют по рукам, как перья птиц по шляпкам тают. Из века в век вы режете и рвёте нас, как и стреляете вы птиц чудесных. Пусть виноваты мы, что родились цветами, живём затем, чтоб для утех и радости людей нам умирать безгласно! А птицы золотой страны России! В чём их вина? Ведь стрепет стал у вас бестрепетною птицей. Те жизни отдают на гардероб капризной даме, чтоб та, набив перину их пером, на ней же изменила первой. Засыпь ты женщину цветами, и цвет другой её поманит скоро. Смертями верность не купить!

Меня ж волнуют вольные цветы. Вокруг! Где капелькой один, а где нас океан великий.

Особо вольны мы в степях, на вольном Ставрополье! Нам степь с весны широкие подставит спины. В ладонях зелени нас нянчит небо с детства. Взгляни в зрачки цветов, распахнутых весной для солнца молодого.

Да что там взгляд, ведь мы имеем голос! Наш голос скромен, но красив. Ведь мы, народ степной, известно! Судьба нелёгкая у нас. Для нас ведь парников по жизни не бывает!

Цветут и люди много раз. И много раз по жизни вянут. И среди вас бывает первоцвет. Те, первые из вас, всегда на новом деле. А дело, как известно, поётся не всегда. Любое дело с места тронуть нелегко. Зима и тут имеет шансы! Она в петле, а всё ж хвостом морозным машет. Тут первоцвет и губится сильнее всех других.

Но больше губят люди нас, и губят так гигантски! Вы на цветы не раз ногой бесстыдства наступали. Не убивай хоть ты цветов полей! Тебя горласто заклинаю!

Я за ромашковых детей белоголовых прошу сегодня страстно, люди, вас! Скольких из нас навек вы потеряли сами? Усвойте навсегда, мы мир спасём, коль сами спасены мы будем!"

- Проснулся, братцы, я в поту, сам не пойму, где я? Но речь цветов запомнил навсегда. Качаются, встречаются, впадают в забытьё! Целуются, прощаются, потом встают на ножках в поисках друг друга! Детей рожают, словно люди! Таким в полях свой век цвести и отцветать полвека!

Цветы, как мы, они - природы нашей дети, взращённые для жизни, не для нас! Вспоили их просторы нашей матушки - степи. К её земле от страха припадают, коль бури свищут наверху! И ей, как матери, даётся право судьбой детей распоряжаться. А мы возвысили себя гордыней непомерной! Хозяева природы, чёрт возьми!

Паршивый мы народ, коль так природу губим.

Уйду уж скоро я туда, где души птиц с цветами спят тревожно. Растаю я седым комочком дыма, со'лью стану трав и напою цветы.

Как видно, тайну мне петух во сне том странном выдал, цветком я должен вновь родиться, чтоб в радость людям умереть!

.Через месяц Вайцеховича арестовали и при первом же допросе выбили так мучивший его когда-то зуб, а ещё через неделю, как раз на Покров, расстреляли. Смертная пуля шваркнула, в аккурат, прямёхонько в сердце.

XXXX

463

К ноябрю 1930 года вся позолота осени упала в соломенскую грязь. Под слоем облачной извёстки почти не видно солнца. Соломенское начальство вызывали в районный Совет. Туда подошло постановление Северо-Кавказского крайисполкома, выработанное на основе постановления комиссии во главе с Молотовым, определившей три категории кулаков и меры воздействия на них. Уличённых в контрреволюционной деятельности предлагалось расстреливать, а членов их семей выселять в лагеря с полной конфискацией имущества. Не ведущие контрреволюционной деятельности, но потенциально готовые к ней и являющиеся сверхэксплуататорами должны ссылаться вместе с семьями в отдалённые районы. Лояльные к режиму подлежали высылке на худородные земли. На расширенном совещании районного актива председатель райсовета зачитал то постановление. В нём существенно расширялся перечень признаков кулацких хозяйств.

Слово взял новый секретарь райкома партии Грачёв Леонид Юрьевич, сменивший Петра Сергеевича Матвеева. (Того, по слухам, отправили руководить создаваемой где-то МТС).

- Теперь мы, товарищи, можем не заглядывать вражьим кулацким элементам в зубы, - разъяснял он, - словом, признаки, определяющие контингент кулаков, значительно расширились. Даже тех, кто не участвовал в последних выборах, теперь отнесём к кулакам.

- Леонид Юрьевич, - поднялся председатель колхоза "Удар засухе" Манников, из села Восточное, обеспокоенный тем, что на последних выборах сам не голосовал, поэтому попросил поподробнее остановиться на данном признаке, - а если кто болел или по какой другой уважительной причине?

- А как вы считаете, товарищ Манников, те элементы, кто бойкотировал советскую избирательную кампанию, разве не являются явными врагами нашей Советской Родины?! В постановлении говорится, что к кулакам причисляются те, кто на последних перевыборах Советов был лишён избирательных прав за эксплуатацию наёмного труда, а вы говорите, кто не голосовал по другой причине, это большая разница.

- Ну а если человек сильно - сильно болел, почти что при смерти, как, например, я, а члены избирательной комиссии допустили халатность, безответственность и, словом, не обеспечили...

Не успел окончить мысль Манников, как его перебил новый председатель райсовета Попов:

- Такие случаи - исключение, их надо тоже, конечно, товарищи, учитывать.

- Но при явно враждебном отношении к органам власти, - гнул свою линию Грачёв, - к проводимым ими мероприятиям можно и не учитывать! - надавил на последнем слове новый секретарь райкома. - А вот теперь, товарищи, я вам зачитаю признак, который даст нам возможность раскулачить почти любого! Это торговцы-перекупщики, под это определение смело можно подводить всякого, кто хоть единожды вывозил на рынок продавать сельхозпродукцию, а не сдавал её, как мы рекомендуем, в потребкооперацию по контрактации. Повторяю! Здесь у вас руки развязаны полностью.

464

По залу прокатился гул.

- Товарищи, в выступлениях мы ещё обсудим постановление, хотя по большому счёту, что здесь обсуждать?! И так всё ясно. Я был уверен, что в прошлом постановлении от 27 марта того года не всё учли те, кто его готовил. И сегодня вижу, что оказался прав. Теперь к кулакам, к примеру, отнесены и те лица, которые участвовали в Гражданской войне на стороне Белой армии, а таких у нас немало, так это, Игорь Львович? - повернулся к сидевшему в президиуме начальнику районного ОГПУ.

Тот порылся в бумагах и, не поднимая головы, бросил в зал:

- Шестьдесят один процент среди мужского населения, в основном послепри- зывных возрастов.

- Итак, товарищи, - продолжил Попов, получивший слово от Грачёва, которого вызвали к телефону, - вы слышали, что сказал вам начальник ОГПУ товарищ Звягинцев Игорь Львович. Процесс по ликвидации кулачества не останавливать ни на один день. Был у белых - значит, нам - враг, а воевал - не воевал против нас, не важно, за это - дополнительный спрос. И чтоб никакого кумовства! А теперь вопросы, товарищи, можно в письменном виде. Здесь поступила записка, просят в ней разъяснить в отношении веса. Мол, указанием из центра при раскулачивании на всю семью кулакам разрешалось брать не более 35 пудов, а мы, мол, якобы нарушили, разрешив только по тридцать килограмм на руки. А теперь посчитайте, семья из десяти человек, так это средняя семья, а если пятнадцать, восемнадцать человек, да умножьте на два пуда, вот вам и получится почти полтонны. Правда, если семья из двух человек, как у меня, разрешено будет взять с собою всего шестьдесят килограммов. Маловато. Но селян это почти не касается. Так что в среднем норма правильная!

От телефона вернулся Грачёв и, не садясь, стал быстро сворачивать совещание, так как руководство района в срочном порядке вызывалось в край.

- Мы кулакам ещё много дали, пусть скажут и за это спасибо Советской власти, имущество это заработано потом и кровью трудового народа, батраками и беднейшими слоями крестьянства, которых они нещадно эксплуатировали. Хоть и есть желающие выступить, но я вынужден совещание закруглить, образно говоря, закрыть! Нас срочно вызывают в Ростов.

Лихо, наскоком, завершил он совещание. Но его агрессивная атмосфера удавкой потянулась вместе с районным активом по сёлам и хуторам.

XXXXI

.Кондарев не раз лопатил список оставшихся соломенцев. Перебрал всех, кто воевал в Гражданскую на стороне белых, и выходило - колхоз оставался без рабочих рук. Решил об этом доложить в район.

Там его жалобе не удивились. Председатели четырёх колхозов уже обращались с той же бедой. Сигнал дали наверх: в округ и край. С неделю там молчали, обмозговывая положение, складывающееся перед предстоящей уборкой. Потерять последние рабочие руки для Ставропольского округа, да и для всего Северо-Кавказского края, означало не убрать и так небогатый, по предварительным оценкам, в этом году хлеб.

465

Председатель крайисполкома Иван Никифорович Пивоваров вместе с секретарем ВКП(б) края Андреевым Андреем Андреевичем просидели, советуясь, допоздна.

- Спецпоселения уже заполнены, куда отселять новых кулаков? - сокрушался Пивоваров.

- Новое определение категории кулака внесло, Иван Никифорович, непредусмотренные нами коррективы. Мы не имеем права не выполнить указание ЦИКа. Переселять воевавших в Белой армии всё равно придётся.

- Со строительными материалами катастрофа, до зимы всё равно в спецпосел- ках для них жилье не построить! Это же гибель людей!

- Вы на этом слишком не акцентируйте своё внимание. Руководство страны понимает ситуацию не хуже нас с вами, - успокоил Пивоварова Андреев. - Вероятно, это вопрос из высшей социологии. Так сказать, демографическая проблема.

- Но меня поражают, Андрей Андреевич, объёмы - около шестидесяти процентов по Северо-Кавказскому краю воевали на стороне белых!

- Что вы хотите, цифра эта сложилась не случайно, достаточно вспомнить недалекую историю: Мировая война мобилизовала основное мужское население страны, сначала это была только царская армия, а потом революция расколола её на Белую и Красную. Так что основная масса деревенских мужиков взяла оружие в руки ещё в царской армии, вопрос лишь стоит о времени, когда их призывали или когда они перешли на сторону революционных сил. И, как известно, большинству из них ни в том, ни в другом не повезло.

- А может быть, нам, Андрей Андреевич, пойти таким путём "ты мне - я тебе"?

- Как это, "ты мне - я тебе"? Обмен, имеешь в виду? А что, в этом есть рациональное зерно, только его необходимо провести в русле кампании раскулачивания.

- Всё равно нам железная дорога столько подвижного состава не даст, да и край без людей пустой останется, а таким образом мы и постановление выполним и свой край рабочих рук не лишим, - аргументировал свою идею председатель крайисполкома.

- Ну, что ж, мысль эта мне понравилась, только необходимо её осуществить на практике таким образом, чтобы бартер состоялся между округами и районами, внутри районов, полагаю, переселения допускать нельзя, могут понять это в Москве как местнические интересы. Оформите вашу идею соответствующим документом и обязательно покажите его управляющему делами Шайронскому

Через неделю, другую по Северо-Кавказскому краю вместе со слезами потекли обозы раскулаченных, согласно подработанной Абрамом Львовичем Шайронским схеме. Двадцать восемь семей покинули Соломенку, и въехали в неё двенадцать подвод с немцами и двадцать - с калмыками.

XXXXII

Череда плохих новостей не оставляла Фёдора. Как-то после планёрки в правлении его задержал Кондарев.

- Фёдор Григорьевич, на минутку присядь.

466

Когда все вышли, председатель долго перебирал бестолку бумаги, даже не глядя в них, будто собирался с духом. Потом заговорил, пряча глаза.

- Я сроду сплетнями не занимался, да ещё и заглазно, наоборот, всегда их пресекал. А тут, уже от второго человека слышу, будто в ту неделю, когда ты на дальней бригаде сутками дежурил, твою супружницу с Яловым у скирд животноводческих ночью видали, - полосонул, как молния в ночи, Кондарев. - Ты, конечно, не верь, но ухо всё ж насторожи. И выяснений дома не делай, будь повыше всяких разговоров. Я б никогда тебе слова не сказал, но ты же член правления.

Как вышел из конторы, Фёдор сам того не помнил. В ногах - глухая тяжесть гири. Лицо пылает, путаются мысли. Перетревоженные, они перебирали способы немедленной мести. Уязвлённое до высшей степени обиды его сознание много раз рисовало сцены убийства им Катерины. То он душил её до побеления собственных пальцев, то безостановочно колол её большим кухонным ножом, то рубил по голове топором. При этом мышцы рук дёргались, будто это происходило с ним и Катериной в реальности. Но когда сознание подсовывало жену мёртвой, с потускневшими глазами, её становилось жалко, вспоминались дети, и он ощущал свою вину, которую уже нельзя исправить. "Как мне оправдаться перед детьми за смерть их матери?" На ватных ногах доплёлся до дома. Когда взялся за калитку, желание мщения вернулось с утроенной силой. "Ну, я сейчас с ней, гадюкой, побалакаю. Да перед тем как её бесстыжие очи навек закроются, обязательно гляну в них". И не известно, чем бы закончился его разговор с Катериной, если бы она не была на работе. С час отлёживался, как раненый зверь. Руки так и чесались, горел желанием немедленно вскочить, схватить нож и, отыскав Ялова, распороть ему брюхо до самого кадыка. Но разум сразу же рисовал и последствия мести. То, что его самого посадят или даже расстреляют, его нисколько не волновало. Сознание на первое место выдвигало детей. "Что станет с ними? За убийство Ялова мне явно пришьют статью политическую. Детям ярлыки повесят: их отец - враг народа. Проживи потом с таким клеймом в нашем СССРе. Нет. Это не выход. В крайнем случае, мне надо развестись с Катериной". Отлежавшись и чуть-чуть остыв, ушёл на работу. За делами за день остыл ещё больше, многое перелопатил в голове и решил не скандалить не только с Яловым, но и с Катериной. "Уличу с поличным, а тогда уж скажу ей всё, чего она стоит". Но всё же вечером скандал с Катериной состоялся. От страшных прямых слов Фёдора Катерина угиналась, как от тяжёлых камней. К счастью, её унижение сразу прервали дети.

.После скандала с Катериной Фёдор почти замкнулся от всего мира, понимая, что слухи о шашнях его жены с Яловым не сегодня, так завтра наполнят паруса сплетен в каждом переулке. Строгаль стал неразговорчив и угрюм. Заметно для всех похудел. Он всё больше и больше времени пропадал на работе. Хотя работал уже без пламени, тлел, словно отсыревший окурок. Душа его болела и всё чаще дышала хмельным духом араки. Возвращаясь домой выпивши, на нотации Катерины Фёдор реагировал резкой отмашкой руки:

- Не гунди! Заёрзала ржавая пила! Скажи спасибо, шо я ещё в этот дом возвращаюсь. - И если та не переставала бубнить, агрессивность его росла. - Цыц! Я тебе сказал, - и к этим словам присовокуплял вдогонку мат с угрозой, - пока тобой не занялся!

467

Дети со страхом и ужасом прислушивались к скандалу. После мата обычно появлялся Анатолий. Фёдор при сыне стихал, только горестно качал головой, приговаривая про себя:

- Эх! Надёжа, ты моя надёжа!

Покорно давал себя ему раздеть и ложился сразу в постель. Утром вставал, как обычно, рано и, не позавтракав, уходил на работу

Дела в колхозе шли всё хуже и хуже. Коллективный угар общего ведения хозяйства пропал. Каждому колхознику казалось, что он перерабатывает за другого. На этой почве переругивались, перевивая эту тему на каждом углу. Но внезапно интерес соломенцев переменился. Новая волна раскулачивания, спавшая было перед посевной, захлестнула собой и Соломенку. Свежим набегом она схватила десятки новых семей с насиженных гнёзд, пачкая их, как в дёгте, несмываемой, позорной меткой - "кулак", и поволокла из села. Их пыльные, горестные повозки потянулись в спецпоселки Ставрополья: и дальше, за Кубань и за Дон, в необжитые степи. Будто невидимая рука умышленно бросала людей ордами подвод на муки и страдания.

Возвращаясь из первой бригады, размещённой на бывшем Андреевском хуторе, на большаке Фёдор встретил сразу несколько караванов переселенцев. Первая группа подвод остановилась справить нужду и дать короткий отдых быкам.

- С каких мест будете? - интересовался он, подъезжая.

- Каясулинцы, - крикнули с первой подводы, - в Дербентовку правим, Апа- наськин, чи чёрт знает какой, район.

- Моздокцы мы, - из кучи собравшихся покурить отозвался мужик со своим вопросом: - Николо-Александровское ище далеко?

- Рядом.

- Курской район, - доложил старик с третьей группы гружённых домашними вещами бричек.

- Куда ж выслали?

- Дивное. Удивляться до конца жизни будем.

Приближение очередных подвод сопровождалось визгом свиней. "Должно быть давно едут, свиньи не кормлены", - предположил Фёдор.

- Кто таковские? - попытался он выпытать у переселенцев с первой мажары.

За визгами кабана те не слышали вопроса, поэтому баба, сидевшая рядом с понурым мужиком, крикнула:

- Раскулаченные.

"С тавром народ катит", - отметил Фёдор и подхлестнул вожжами пегого жеребца. Возле самого Соломенского накатилась группа из встречного потока переселенцев.

- Откель правите?

- Ростовановские кулаки, в Будённовский район ссылают в "Новую жизнь",

- остановил подводу усатый мужик. - Закурить не найдётся?

Спрыгнув с подводы, он сразу направился взад брички, покопавшись, кинул привязанной сзади подводы корове охапку сена, быкам бросил соломы, затем только перешёл дорогу. Фёдор, разглядывая имущество, про себя отметил: "И за шо было людей кулачить?" И, будто отвечая сам на свой вопрос, перечислял види

468

мые на подводе предметы домашнего скарба: грабли, коромысло, двое вил, ведро оцинкованное, а, дверь с собою прихватил, но вслух огорчил подошедшего кряжистого мужика:

- Не курю. А кто ж на ваше место?

- Что ж так? В самом деле не куришь аль скупишься?

- Правда, не курю, хоть обыщи.

- Никогда не курил али бросил? - допытывался мужик, разминая ноги и оглядывая хозяйским взглядом Фёдорову бедарку.

- Курил, врачи запретили.

- Он оно как. Это на правду похоже. Теперь можно и на твой вопрос ответить

- труновские мы, кулаки. А сам каковский будешь, начальник?

- Местный, из Соломенки.

- А у вас, что ж, не кулачат?

- Какой там. Первых - в эшелоны и в Сибирь. Больше половины села уже выселили. Каких в Краснодарский край, каких в Астраханскую область, каких в ростовские степи. Вот в нашу хату заехали две семьи ростовчан с Голого Лимана.

- Зажиточные?

- Голь перекатная, по вещам видно, говорили, у кого есть байда - у их там так лодку прозывают - тот и кулак.

- Одно корыто и всё?

- Глянул бы на вещи - не спрашивал.

- Оно и у нас не царские. Ну, мне пора.

- Счастливо устроиться на новом месте.

- Ты лучше закурить дай, а счастливо устраиваться сам будешь.

- Да нету у меня, нету курить. Пристал, как банный лист к буржуевой заднице. Щас пойду табак сажать, назад будешь ехать - оделю! Заезжай! Но! - хлестнул он в сердцах вожжами жеребца.

Вслед услышал ответ:

- Заеду, а тебя уже тут не будет!

Эту фразу Фёдор вспоминал всякий раз, когда глаза натыкались на процесс великого переселения. "Я ж, по-моему, увернулся уже от раскулачивания окончательно, - успокаивали его мысли, однако червяк неуверенности прижился в душе, он потихоньку точил изнутри, беспокоя и напоминая: - Не будь таким внушённым".

Весь месяц с насиженных, обжитых мест вымывала мутная волна раскулачивания очередные подводы, разнося их по многим спецпоселкам юга России. Отложились у Фёдора в памяти такие названия, как: Белые Копани, Малая Джалга, Киевка, Новая Киста, Манычское - туда ехали последние дни насильно выселенные с пожизненными метками "кулаки". С такими же клеймами на их место гнетуще тянуло водоворотом народорегуляции караваны с других концов Северо-Кавказского края. Нескончаемые обозы опечаленно-скрипучих подвод особо взбаламутили жизненный ритм Ставрополья. Нарушая покой чуть-чуть успокоившейся жизни, занесло более трёх десятков семей и в село Соломенское. Прибыло много немцев, а вслед за ними и калмыков. Роднилась русская нищенская оседлость с азиатской кочевой судьбой. С диковинными людьми в селе появились и верблюды. Их надменный вид

469

мгновенно родил легенду о том, что когда-то, давным-давно, в первой жизни, жили только одни люди, животных и зверей не было. А во второй жизни многие из людей из-за своих плохих наклонностей явились в мир животными, черты которых в прошлой жизни были им присущи. И верблюды появились от тех людей, кто вёл себя надменно, постоянно якал, подчеркивая свою исключительность. Поэтому первое время в селе Соломенском и всех верблюдов называли Яшками, мол, якали в прошлой жизни.

Калмыков местные прозвали "моя твоя не понимает" и сразу сделали вывод, что те - большие лодыри. Другого ожидать не приходилось. Людей, веками занимавшихся скотоводством, погнали на полевые работы. Они мало чего в таком деле понимали и от такой работы отлынивали, как могли. Но и немцы, прибытию которых неприкрыто радовались правленцы, на работу в колхоз выходить не спешили. Каждый стремился к зиме обустроить под себя чужое разорённое гнездо. Прежние хозяева о целости покидаемых домов не думали. "Раз у меня отняли, пущай и другим не достанется", - рассуждало большинство выселяемых с обидой. Чаще страдали двери. Их открыто снимали во внутренних комнатах для того, чтобы нарастить борта подвод. Правленцы особо этому не противились, понимая, что какое б малое ни было имущество, на двух подводах (а именно такую норму, согласно указаниям из Москвы, установили краевые начальники) людям просто не увезти. Многое из нажитого приходилось раздавать соседям. И те, как голодное вороньё, осаждали уезжавших. Кучками народ толпился у грузившихся подвод. Чтобы хоть как-то скрыть свои корысти, сходились якобы помочь загрузиться, а старики - будто б распрощаться. Последние для вида вынимали утирки и периодически подносили их к глазам, а в промежутках меж показных слёз высматривали себе добычу, переживая, как бы хозяин не приткнул присмотренную вещицу на переполненную подводу. Фёдор, после того как Катерина принесла от Литвиновых, выселенных на днях в Ново-Румыновку, новое коромысло, настрого запретил что-либо брать у кого бы то ни было.

- Тебе своего ярма мало? С завтрашнего дня в колхозе ярмо и тебе будет. Правление приняло решение весь народ кинуть на уборку сорго.

- А как же те, у кого груднички? - осмелилась спросить Катерина.

- Тем ясли детские прямо в поле будут организованы, на подводах мамаш подвезут к стану, покормят они детей и снова за работу. Легкой работы тебе, сама понимаешь, не будет. Огрехи на поле, шо после лобогреек остались, серпами будете дожинать. Толик, найди серп! Он под стрехой, в сарае где-то, и терпуг1 захвати, я им хорошенько наточу резак для матери, иначе в первый же день кровяные мозоли набьёт. Кать, детям торбы найди - вся детвора колоски на пшеничных полях будет собирать.

Первые пробные прокосы сорго крепко огорчили правленцев, особенно Ялова, который после расстрела Вайцеховича принял дела партячеки. Ведь весной он был ответственным за сев именно сорго. Сеялки были настроены не столько на высев проса, сколько на - подсолнечник и кукурузу, и потому сорго получился крайне редким. Новый секретарь партячейки чувствовал свою вину и теперь томился

1 Терпуг - напильник.

470

этим. Ведь он тогда сам наседал на наладчиков, задумав сэкономить семена. Но выгаданное таким способом посевное просо почему-то вместо склада оказалось в поле, и его растащили по домам те же сеяльщики.

На заседании правления, когда рассматривалась ситуация с сорго, Кондарев повесил адресованный ко всем вопрос:

- Кто украл посевное зерно?

Фёдор, сам того не сознавая, своим ответом дал настолько меткую характеристику зарождавшемуся в новой России явлению, что та жила долгие и долгие годы вместе со страною.

- Несуны! - сказал он тогда.

Это определение устроило всех правленцев. Фамилии воров не названы, оттого, вроде, и воровства как бы не было. Мол, на Руси всегда воровали, забывая при этом, что у себя никто не ворует. Да и воруют в колхозе пока понемногу. А коль немножко, то это уже совсем не воровство, а делёжка. Ругали крайнего - Слюпу. Тот с обязанностями объездчика не справлялся. Кондарев уже подумывал заменить его калмыком Кигильдышевым, не раз шептавшим на ухо информацию, кто что украл, да и не только о воровстве, но и многое другое. А однажды, опившись кумыса, на дугообразных ногах покатил прямо на председателя, предложив себя объездчиком:

- Кигильды назначай бъещик, на коня сяду - ни один колоска-волоска из колхоз не пропадёт! Всех беру на карандаш!

Кондарев с недоверием глянул на представителя тёмных ханских кровей. В сощуренных глазах ястребиных, карих - затаённый азиатский гнев на всю Россию. Хоть сегодня готов ловить русичей на аркан, рвать им горячие ноздри и вместе с отрезанными ушами собирать их в корзину. Председатель раздумывал, доверять ли пришлому "брать всех на карандаш"? И решил определиться с этим вопросом по итогам года. Прогноз и с соргового поля успехов не сулил. Взвешивание подтвердило прикидку на глаз: урожай оказался плохим - шесть, на лучших клиньях колхозного поля - до восьми центнеров с гектара. У оставшихся редких единоличников, хоть тем и выделяли только земельные неудобья и беднородные участки, урожай не только пшеницы, но и проса был почти в два раза выше, чем в колхозе. Но начальство этот факт стремилось не видеть в упор, тем более, что в районе об этом Кондарева спросили лишь один раз:

- С пшеницей и ячменём вы уже подвели район, а как обстоят дела у вас с другими культурами?

- Всё повыгорело. Скоро начнём настоящую битву по сбору того, что уродилось.

- А говорят, у единоличников урожай получше?!

- Да, нет, то, как всегда, больше прибрёхивают, на какой-то оклунок1 где-нибудь в балке и получше урожай, чем у колхоза, а так в основном бадылки.

"Надо б по единоличным полям, как бы ненароком, общественное стадо прогнать, а то районные начальники могут заехать поглядеть, в брехне ишо уличат,

- раздумывал Кондарев в начале уборки. - А за потраву ещё больше накостыляют!

1 Оклунок - неполный мешок (чуть меньше половины мешка).

471

Сразу на Соловках очутишься! Надо бы что-нибудь придумать другое". И решение пришло совсем неожиданно, когда он на правлении докладывал об указании района немедленно мобилизовать все силы и свозить хлеб в Воронцовку на элеватор.

- Вот что, товарищи правленцы, поработали мы хуже единоличника, так чтоб нас за этот промах не гнули нотациями в неудобное для нас положение, вдруг кто наскочит, не робейте - на наши поля указуйте, шо это единоличников, а ихние

- это наша нива. Словом, где поле тучнее, то и наше.

Уже тогда страна словесно заползала на военные рельсы, готовясь и ведя нескончаемые "битвы" за что-то. Терминология людей, имеющих хоть какое-то отношение к власти, пестрела словами: "мобилизация", "битва", "победа". Но "победа" и "успех" посещали многострадальное село страны крайне редко. И поэтому, когда "победы" не было и она не маячила даже на ближайшем горизонте, начальники заявляли о "временном отступлении", где теперь прилагали "все усилия" для ещё одной, более лучшей "мобилизации".

Скошенное сорго перед обмолотом подсушивали на токах, а районные власти уже требовали немедленно свозить просо на элеватор в Воронцовку в счёт недовыполненных хлебопоставок. Когда Кондарев заикнулся в райкоме об оставлении в колхозе хотя бы части семян кукурузы и сорго для сева в будущем году, на него накричали:

- Не вздумай! Сорвёшь целую программу "Семена".

А в колхозотделе района председателя заверили чиновники:

- Будут вам выделены совсем новые семена, специально районированные для вашей местности, и в колхоз они поступят централизованно.

Колхозотделу особо не верили. И для страховки "подъезжали" с вопросом о семенах и к другим начальникам, но ни о каком местном семенном фонде в райисполкоме не желали и слушать. На расспросы председателей колхозов, откуда же должны поступать семена нового сорта, ответить никто не мог. Об этом никто ничего не знал. Через три недели выяснилось, что программа "Семена" - всего лишь хозяйственная задумка краевого начальства. До её реализации было ещё далеко. Такой семеноводческий совхоз только создавался где-то в Курском районе. Но уже осрамился кровавым событием. Краевая газета "Власть Советов" сообщила: "Подло, из-за угла враги социалистического переустройства села в совхозе Љ 13 убили его директора, двадцатипятитысячника Сапунова В.К. Совхоз переименован в честь погибшего балтийца и теперь называется "Балтийский рабочий".

Кондарев, прочтя заметку, на случившееся высказал своё мнение забежавшему на минуту заму вслух:

- Номер неудачный, как-никак число - тринадцать.

Ялов тогда отмахнулся, мол, нас это не касается. Но внезапно его вызвали в краевой Совет. Вернулся с назначением. Ему надлежало немедленно вступить в должность директора переименованного совхоза. Уехал туда сразу. Жена с сыном оставались пока в Соломенке. Её ещё с неделю видели со стопками книг под мышкой в людных местах, у конторы, у сельпо, где она всем рассказывала о повышении мужа.

Фёдор уезду Ялова втайне, даже не сознаваясь сам себе, обрадовался. Душевно воспрял. Заметно для окружающих, как примятый куст, стал распрямляться.

472

Мысленно стал потихоньку прощать Катерину, отыскивая её изменам оправдания. Прежде всего винил себя своей занятостью. "На уме только колхозные заботы. Закрутился, а для семьи минуты свободной не остаётся. Работа, работа и работа, будь она проклята! Уже и забыл, когда души наши любовью друг к другу расцветали. Одинокая Катерина. Хоть и кольцо у неё на пальце, а на деле - хомут на шее, да ещё какой?! Должно быть, шею в петле ощущает? Как спасти её от одиночества? Ничего, спасу! Ялов умотает, всё наладится". Снова в его немногих словах веселыми птицами замелькали шутки. Но Катерина реагировала на них вяло, чаще улыбалась для приличия. Выглядела задумчивой и тихо опечаленной. Она уже знала, что беременна от Семёна. Это заметил и муж и сын.

Уезд из села Ялова и радовал и огорчал Анатолия. Он видел, как душевно ожил отец. У него даже походка помолодела. А с другой стороны, если сам не убьёт Ялова, то тем нарушит свою самую святую клятву, а это уже не в его характере.

XXXXIII

Анатолий и Алексей спали на одной кровати. Анатолий, привыкший спать один, ночами мучился от скрюченных коленей двоюродного брата. Поэтому по утрам, как это бывало раньше, в постели уже не нежился. Сколько раз на вопрос матери: "Чево не спится?" он просил её:

- Стели Лёшке иде-нить в другом месте, с ним спать вместе невозможно.

- Не барин, приучайся к тесноте, - отмахивалась от просьб мать.

"Обидчик" Анатолия первые дни дрых без задних ног до обеда. Когда он просыпался, двоюродный брат, на правах хозяина, встречал его подначкой:

- Ну, ты и спать горазд!

После первой ночи, проведённой в Соломенском, Алёша сознался:

- За три недели, пока к вам добирались, первый раз толком выспался: то власти пужались, то шпаны дорожной - вычистили те нас в первые же сутки. Больше за Полю боялся, как бы не изнасиловали. Одни бандюганы всё нас в полупустой вагон манили, я сразу недоброе почуял, стал держаться народа, иде больше людей

- там и мы. Однако и там, было, один верзила до Поли добираться стал. Получилось так. Я выскочил на одной станции, хлеба раздобыть, обратно припоздал, на ступеньку последнего вагона еле успел. Пока пробирался через вагоны, тот бугай и подвалил к Поле: "Я тебе помогу, не брошу, и брата сыщем, вот на следующей станции сойдём, я шнырей зашлю - они найдут его и привезут, а ты пока у меня поживёшь". Поля и поверила поначалу, а крик подняла уже потом, когда он её, покормив, тискать начал, да под юбку лезть. Мужик один было сунулся, но так по кумпалу от дружков верзилы получил, что и остальные мужики в вагоне поп- ритихли. Хорошо, одна баба такой страшный визг подняла, шо из других вагонов народ стал сбегаться. Какой-то морячок забрал Полю к той женщине и сам с ними остался, пока я не прилез.

- Пойдём, я тебе полью, братка. И как же дальше?

- Морячок ушёл, так тот каланча стал меня приглашать покурить, я понял - избавиться он от меня хочет, и отказался, но сам за ним слежу. Вижу, как тот в тамбуре дверь расхлебенил на улицу, стоит в проёме, природой любуется и папиросой дымит.

473

Встал я, вроде, шоб дверь между тамбуром и вагоном закрыть, шум усиливается, поезд ход набирает, гляжу, а он руками в карманах штанов у себя зашарил, ну и воспользовался я моментом - пиханул верзилу под откос, когда у того руки в карманах оказались. Поезд хорошо уже шёл. Думаю, вряд ли живой остался, сучара. А ты-то оружие против каковского обидчика смастерил? Я после того пихания любого порешу, кто нашему роду дорогу станет переходить.

- Добро, братка, тебе одному откроюсь.

.После объединённого завтрака-обеда Анатолий показал Алексею поджиг. Оставаясь в сарае, они шептались:

- Я уже в него серу с четырёх коробок спичек зарядил.

- Не надёжен, может подвести. Пока спичка загорится, да пока взрыв внутри трубки пыхнет, враг и смоется, к слову, кто такой?

- Знаешь его - Ялов.

- За какие его грехи?

- Мамку нашу снасильничал. Щас от него тяжёлая ходит. Хоть она и скрыла это, но я точно про то знаю, не маленький. Теперь же Ялов понял, шо она промолчала, и проходу ей не даёт, командует ею, когда и куда той явиться.

- А отец же как?

- Всё он чувствует, да сделать ничего не может. Были дни, когда больно было на него смотреть.

- Ну, вот теперь и я тебе свою тайну раскрою. Я ведь ехал не с той надеждой, шо меня жить тут оставят, а с тем же Яловым посчитаться. Дядя Слюпа сказывал, шо на нашем выселении из правленцев только он и настаивал за то, что дедушка не пускал твою мамку к нему в коммуну работать. Папанька перед нашим отъездом открылся мне, шо он то ружьё, шо у нас было, в прорубь не кинул, как он всем сообщил, а прикопал под навозом у коровника, нынче же вечером пойдём искать.

.На следующее утро под звон начавшегося дождя двоюродные братья в сарае чистили отысканное ружьё. Анатолий занимался патронами, оттирая их от смальца, пропитанного навозным духом. Алексей долго не мог ничего приспособить для шомпола. Вырезанные им хулудины или были тонкими и сразу ломались, а - толще не входили в ствол. Вероятно, мучился бы он ещё долго, если б не находчивость Анатолия:

- Кочерёжка войдёт? - спросил он брата, откладывая в сторону очередной сломанный шомпол.

- Войти-то войдёт, да она ведь загнутая.

- А я её сейчас разогну

Набросив на себя какой-то балахон Анатолий выскочил наружу. Нити дождя на земле заплетались косичками ручьёв. Послышался стук молотка о железо. Через минуту Анатолий, отфыркиваясь, занёс ровный стержень:

- Теперь сгодится?

- На все сто! Только тряпки чистые найди.

- Во, у маманьки спёр, найдёт - шуму будет.

- Зато дело сделаем. Ялов живёт иде? Надо б место осмотреть, иде ево пере- стревать будем.

- Его в селе на данный момент нету. Но за семьёй всё равно приедет. Ты дочи

474

щай, Лёха, а я, пока дождь перестал, пройдусь, место разведаю, откуда его удобнее будет грохнуть, а вечером вдвоём ишо разок глянем. Сейчас ночи светлые, можно его с близкого расстояния укокошить. Лады?

- Замётано, братан!

После дождя заискрилось солнце бликами в каждой капле. Мир налился блес- кучим светом. Анатолий, не торопясь, дважды прошёлся мимо двора Ялова. Мысленно прикидывал, откуда удобнее произвести выстрел и незаметно скрыться. По соседней улице неторопливо проскрипела подвода с незнакомыми людьми. Анатолию среди них даже показались два милиционера, только почему-то без фуражек.

Возвращаясь со своей разведки, Анатолий завернул из переулка в свою улицу и замер. Через калитку их дома милиционеры провели к подводе Алексея и Полю. Сразу страх подсунул решение - бежать! Но куда? К отцу. Он сейчас должен был быть на мельнице. Отец заступится за Лёшу и Полю, надо только ему сказать. Если милиция ружьё нашла, то и он не отстоит. "Лучше уж я всё возьму на себя, - решил Анатолий, направившись смело к милиционерам. - Но где же ружьё? Не видно было, чтобы кто-нибудь его выносил. А может, его раньше уже в бричку положили?" - вихрем кружились в голове мысли.

Тем временем милиционеры расселись в подводе и тронулись навстречу Анатолию.

- Думают, я убегать буду, - колотилось сердце Анатолия у самого горла, - не дождутся, не побегу, - ещё решительнее направляясь к подводе.

- Уйти с дороги! К подводе не приближаться! - крикнул один из милиционеров на Анатолия.

Тот покорно остановился. Мимо, нарезывая в грязи калею, проплывала подвода. Взгляд Анатолия был прикован к Алёшке. Тот повернул голову в его сторону и подмигнул:

- Рогатка там, в углу, дарю на память! - крикнул он, подумав: "Хорошо, что успел забросать ружьё хламом, когда услышал лай взбесившегося на цепи Букета".

По его крайней озлобленности он сразу определил - во двор вошли чужие. Чтобы скрыть следы своего занятия, с охапкой объедьев вышел во двор. Но тут же без лишних расспросов его приняли крепкие руки милиционеров.

- Не разговаривать!

- Давай вернёмся, глянем, шо за рогатка, вишь, как зверёныш из-подо лба на нас глядел. Сразу видно, недобитое кулачьё! - предложил прикрикнувший на Анатолия милиционер.

- Поедём в район! Обыск делать команду не давали нам, а привезть сбежавших из ссылки. Их привезём, и в Ольгино ехать надо, там матёрый кулак сбежал, не то шо эти сосунки. Сколько тебе лет, Строгаль?

- Скоро семнадцать. Мы от родителей-кулаков сбежали.

- Отчево ж так? Родители - они, вроде, всегда родители, а вы, как бы того, отрекаетесь что ли от них, - помягчел милиционер.

- Конечно, отрекаемся, - поддержала Поля Алексея, - они против новой жизни, а мы за новую жизнь, за Ленина и за Сталина.

- Ну, вы так начальству и говорите, вот, как нам, - совсем другой подход в решении вашей судьбы будет, - посоветовал вступивший в диалог милиционер.

475

- Советуй, советуй! Они нам мозги морочат, а ты им уже и доверился.

- Ничего мы никому не морочим, - заявила Поля, вытаскивая из платья ость1.

- Вы, наверное, и товарищу Сталину не верите. Ведь он сказал: "Дети за родителей не отвечают".

- Ну, ты, девка, даёшь, чтобы я товарищу Сталину не верил?!

Анатолий, услышав о рогатке, понял, о чём намекнул Алексей. Его так и подмывало побежать домой. Но он пересилил себя и остался стоять, пока подвода не скрылась в переулке. Мать, прибежавшая с поля, растерянно топталась у калитки, вытирая грязной ладонью слёзы. Рядом стояли хнычущие Тоня с Верочкой.

- Толик, че ж теперь с ними будет?

- Не знаю. Папаньке надо сказать. Тоня, дуй на мельницу, скажи, милиция забрала Лёшу и Полю.

Фёдор пришёл домой сразу вместе с Тоней.

- Куда хоть их повезли?

- Не знаем. Забрали и всё, я-то в поле была, это мне Сурчиха переказала: милиция у тебя в доме. Пока добежала, а их уже увезли. Малым, конешно, ничё и не сказали.

- Вонь туда, - пропищала молчавшая до этого Верочка, показывая ручонкой, куда повезли Алёшу и Полю.

- Нет, они сказали, - Тоня еле выговорила, - в районе разберуца.

- Значит, в район повезли, поехал и я туда, - решительно заявил Фёдор. - Достань мне чистый жакет.

"Кто же донёс? - тревожила его всю дорогу мысль. - Кроме учительницы Нефёдовой никому и слова не сказал. Она, должно быть, случайно Цветкову проговорилась?! Спрашивала его, а тот - на её вопрос - вопрос свой, ну, наверное, не выдержала и проговорилась?! - размышлял Фёдор, перебирая в памяти варианты утечки информации. - Катерина с утра в поле, дети были дома, никуда не отлучались. Окромя Нефёдовой некому было проболтаться. Вот сорока, языкатая!" - с обидой окончательно утвердился в своём мнении Фёдор.

В райотделе ОГПУ поначалу с Фёдором никто даже не хотел разговаривать, всем было не до него.

- Понадобитесь, гражданин, - вызовут, - обрезал дежурный.

Фёдор, растерявшись, топтался в прихожей, не зная, что делать. Обрадовался проходившей по коридору с бумагами молодой женщине:

- Дамочка, я извиняюсь, прошу не сосчитать за труд и посоветовать мне, к кому бы обратиться вот с таким делом, - и Фёдор, как мог, с пятого на десятое, попытался покороче изложил суть вопроса.

- Дети, говорите, ну что ж, такие случаи сейчас часты. Пойдёмте, я вас провожу к Елене Сергеевне, - и она решительно вернулась туда, откуда только что вышла.

- Вы детям кто будете? - поинтересовалась провожатая.

Девочка - это моя сестра родная, она полная сирота, а хлопец, я ему дядей довожусь.

- И откуда вы?

1 Ость - тонкая длинная щетинка на колоске у злаков.

476

- Соломенские мы, - робко доложил Фёдор.

- В Соломенском есть такие красивые мужчины?

- А я, честно скажу, никому б не поверил, шо в милиции такие красивые женщины есть.

- Елена Сергеевна, к тебе посетитель из села Соломенское, - загадочно улыбаясь, пропустила она в кабинет Фёдора.

Вернулся Фёдор из района ни с чем. Лишь через неделю, когда он ещё раз поехал в Воронцовку, ему в районном ОГПУ сообщили:

- Вашего племянника отправили на место ссылки, на месте будут и решать его судьбу: останется ли он с родителями жить или передадут его в приют, определят местные органы. А что касается вашей сестры, то ввиду отсутствия у неё родителей, она уже определена в приют посёлка Горного, но этот адрес пока не точен, так как тот приют переполнен, и её, наверное, переведут или уже перевели в другой детдом.

XXXXIV

Анатолий, дождавшись, когда подвода с милицией повернула за угол, поспешил в сарай, где Алёшка должен был оставить "рогатку". Нашёл ружьё в тёмном углу разобранным.

Теперь Анатолий должен был торопиться. Он быстро собрал ружьё, засунул его под низ сенного прикладка, патроны же сунул под стреху крыши. Услышал голоса отца и матери, вошедших с улицы во двор. Вышел к ним. Отец сразу накинулся с расспросами.

- Ты-то где в то время был?

Анатолий замялся. Не мог же он сказать отцу - ходил, мол, подходы к яловско- му двору осматривать. Поэтому соврал:

- Андрющенко спаровал голубей, сизый к голубке прибился, глядел...

- Глядел, глядел... вот и проглядел, как тётку с двоюродным братом увезли, - с нескрываемой долей обиды выпалил отец.

- Я их отъехавшими встрел. Хотел спросить. Да куда там! Милиция и подойти не дала. Даже закричал на меня один из них: "Не подходить! Стоять на месте!" С нашими я только глазами попрощался.

В это время Букет залился новым лаем. Все повернули головы к воротам. За ними - возня, потом - стук. Фёдор было уже направился выйти, как калитка открылась и в проёме её вырос ... Ялов. Фёдор же, столько передумавший и столько испивший душевной боли, принял мгновенное решение, поговорить с Яловым начистоту, как мужчина с мужчиной. Он сразу намерился руку Ялову не подавать. Но и тот вовсе не думал с ним здороваться за руку, его глаза растерянно бегали.

- Что, детей забрали? Почему меня не предупредили, что Поля была здесь?!

- бросал он в лицо Фёдора упрёки.

И только тут Фёдор открыл для себя наличие у Ялова под нижней губой, почти в самом уголку рта маленькой родинки, точно такой, какая была у его сестры Поли.

- Пошли, Семён Осипович, посидим, и ты мне всё расскажешь, а потом решим, как нам быть.

477

- Пока некогда, но мы с тобой поговорим, обязательно поговорим обо всём.

Фёдор почувствовал, что гость смотрит мимо него, куда-то за спину. Оглянулся

на Катерину. Та, застыв на месте, стояла растерянной и бледной. Анатолий тоже с удивлением посмотрел на мать. Её побелевшие губы что-то про себя шептали. Она даже сделала полушаг навстречу неожиданному гостю, но тут Верочка, подбежав, прижалась к её коленям, вернула её к действительности. Засуетилась, собравшись уйти, взялась за живот. Ещё раз кинула вопрошающий взгляд на Ялова. Тот о чём-то говорил с Фёдором, до неё донеслась сказанная им фраза: "И Полю тоже увезли?" Встретившись глазами, оба слегка кивнули. Она поняла - там же, в то же время. Понял это и сын - Анатолий. Новой волной поднялось в его душе зло и к Ялову, и к матери. А, услышав, как отец приглашает гостя в дом: "Зайди хоть на пять минут, мне с тобой очень серьёзно надо поговорить!" - разозлился и на отца. "Вместо того чтобы его взашей гнать, он его за стол тянет, - кипели мысли. - Мож, мне самому его турнуть, коль отцу неудобно? - размышлял в злобе Анатолий. - Нет, пущай думает, что его проделки шиты-крыты!" И к скрытой радости Анатолия Ялов ушёл.

- Чё приходил-то? - не поднимая глаз, спросила Катерина Фёдора, делая вид, что занята распутыванием пряжи. Её пальцы, дрожа, бессознательно теребили сгусток ниток.

- Приехал семью перевозить. На послезавтра две подводы надо ему подготовить. Затем и приходил. Да и про детей наших откуда-то узнал, шо милиция их забрала. Особо за Полю переживает, пообещал поехать даже в Ростов, чтобы её отстоять, - сообщая эту часть разговора, Фёдору не терпелось высказать Катерине упрёки, мол, Ялов больше приходил к тебе, мне-то он мог и в конторе о подводах поведать, но, глянув на бледную Катерину, промолчал.

- Поеду в район насчёт детей, бо потом и не найдём их.

- Завтра бы и съездил.

Фёдор будто ждал этого предложения:

- Завтра! Так завтра! Не буду никому в это время мешать! - ехидно намекнул Фёдор.

- Никому ты ни в чём не мешаешь, просто я подумала, что, пока доедешь, и день кончится, - она подняла на Фёдора глаза полные слёз, и ему стало жалко её. "Мож, пускай уже на прощание помилуются?!" - заскочила гадливая мыслишка. "Да, - заспорила с ней другая, - ещё не хватало самому всё это подсмотреть, чтобы потом их безжалостно убить обоих". И Фёдор решительно тряхнул головой:

- Завтра с тобой проведу весь день, а в район поеду сейчас, подай чистый жакет. А ты к завтрашнему дню мешки поперестирай!

- А чё ж ты про них с утра не вспомнил?

- Забыл. Но к завтрему шоб были чистыми! - с напускной строгостью наказал Фёдор, держа в уме опыт мужиков - загруженная баба гулять от мужа не станет!

.Когда Фёдор вернулся из района, Анатолий спал.

- Чё это он с курями спать завалился?

- Нанервничался, заскучал за ребятами. Ты-то как съездил?

- Впустую. Сказали, на той неделе подъехать.

Утром Фёдор поинтересовался у Катерины:

- Ты слыхала, как Толик ночью вставал?

478

- Наверное, тебе почудилось?

- Должно быть и в самом деле приплелось во сне, - засомневался Фёдор.

Но когда узнал, что Ялова кто-то застрелил возле его дома, сомнения отпали. Наехавшие оперативники долго исследовали местность, но прошедший на рассвете дождь смыл все следы на месте убийства почти начисто. К тому же и утро утонуло в ненастье

- сплошная морось и туман. Опросы селян ничего не дали. Спрашивали и Фёдора. Тот подтвердил, что Ялов на минуту забегал к ним с тем, чтобы передать указание председателя о подготовке ему двух подвод на послезавтра. Когда Фёдора спросили: "Кто присутствовал при разговоре?", он твердо заявил: "Мы говорили с ним с глазу на глаз".

После того как страсти вокруг убийства Ялова улеглись, Фёдор, оставшись с сыном наедине, спросил:

- Ты его?

- Ты о чём, батя?

- О Ялове.

- С поджига не укокошить, да я ево и выкинул недели за две ещё до того.

- Ну, и то правильно сделал, - замял Фёдор разговор.

Но беспокойство на этом не ушло. Анатолию показалось, что с уходом из жизни Ялова отец воспрял, стал более уверенным в себе. И одновременно видел сникшую мать; часто заставал её в слезах. Не раз глазами, полными слёз, спрашивала она молча сына: "За что?" Анатолий отводил свой взгляд, и сам, не найдя чёткого ответа, мучился его поисками. Но даже самому себе не мог вразумительно ответить, за что же он порешил материну любовь.

XXXXV

После ареста Вайцеховича в село прислали комиссию. Та изъяла все бумаги секретаря партийной ячейки и заодно поработала по проверке жалоб якобы незаконно раскулаченных. Таковыми комиссия определила восемь семей. В основном это касалось немцев, калмыки в подавляющем своём большинстве были неграмотны и жалоб не писали. А возможно, причиной тому был вековой жизненный опыт этого народа. Одна семья обрусевших немцев вернулась в Иноземцево сразу. Другие решили до времени с места не трогать, пока не посмотрят, как примут эту семью там, откуда её недавно сорвали. Районное начальство, удивлённое тем, что оправданные немцы не возвращаются, давило на Кондарева:

- Вы что людей держите?

- Препятствий в выделении подвод им не чинили и не чиним. Они могут ехать хоть сию минуту. Но не едут. Ждут возвращения посыльного из Иноземцево (до это посёлок назывался Николаевка, а ещё раньше, с 1802 года это был населённый пункт шотландской колонии с названием Каррас), тот уехал посмотреть, как устроилась вернувшаяся туда семья.

Недели через три гонец прибыл. Весть он привёз удручающую. На месте ему удалось узнать, что вернувшаяся семья в свой собственный дом не попала, там жили уже две такие же раскулаченные семьи, только из другого угла Северо-Кавказского края. А оправданным судом людям подыскали на окраине поселка какой- то полуразрушенный катух.

479

- Впихнули их временно, как местные начальники сказали - "до выяснения". Также конфискованное имущество не вернули, лишь пообещали это сделать после очередной посевной.

- И что ж дальше? - со всех сторон спрашивали заинтересованные.

- Теперь та семья снова ждёт своей очереди на новый процесс в суде Желез- новодска. Только вот вопрос, дождутся ли, ведь судей завалили исками так, что до нового всемирного потопа не разгрести.

После такой новости немцы трогаться с места отказались открыто. А это уже внесло сбой и сумятицу в весь переселенческий конвейер. Ведь районное начальство уже вычеркнуло из списка жителей Соломенкого семьи, выявленные комиссией, как не законно раскулаченные, полагая, что те давно вернулись в свои дома, и на их место прислало по разнарядке других. Размещать вновь прибывших было некуда. Две семьи всунули со скандалами в освобожденный немцем дом, но через месяц и тот с семьёй вернулся назад. Слёзы детей и женщин этой семьи долго не мог забыть Фёдор. Главы вновь прибывших семей не раз хватались за топоры, грозя изрубить в клочья всё руководство колхоза. Не раз брали и Фёдора за грудки.

Кондарев понимал, что если срочно что-то не предпринять, то беды не миновать. На всякий случай попросил уполномоченного ОГПУ Цветкова из села не отлучаться. И после этого очередной раз обратился за советом к Фёдору:

- Что ж будем делать, Фёдор Григорьевич? - тот зашел в контору подписать какую-то бумагу.

- Восстанавливать справедливость!

- Как её восстановишь, коли жилья нету?

- Я кумекаю так, взять от всех, кого признали пострадавшими, письменное согласие, шо они уезжать не собираются, просят оставить их в колхозе, а только тогда можно из этой путаницы как-то выцарапаться.

- Это дело ты мне подсказал! Рассыльный! - крикнул он в сенцы конторы.

Мгновенно вырос шустрый Коля Черевичкин.

- Вызывай-ка мне вот этих людей, - и он подал ему записку.

Но вызванные немцы такие письменные заявления писать категорически отказывались.

- Напиши это: я признаю неправильный моя жалопа, - доказывал явившийся первым Фукс.

- На ваше место прислали уже других людей, а они должны жить в тех хатах, где вы сейчас пока живёте.

- Наши домик там тоже другой люди заняль, - упорствовал немец, волнуясь и поэтому говоря всё хуже и хуже по-русски.

Фёдор заглянул в кабинет председателя. Кондарев раскраснелся, доказывая правоту своего требования. Заметив Фёдора, крикнул:

- Строгаль, зайди! Вот насоветовал, а они не желают, видите ли, писать! - с нажимом выговорил председатель.

- А вот давайте, товарищ Фукс. - вступая в разговор, присел Фёдор на свободный табурет.

- Я нэ-э то-ва-рищ вам!

- Хучь товарищ, хучь господин, мне всё одно. Чем ты будешь семью кормить? Земли

480

тебе у нас не положено, по бумагам ты с семьёй значишься там, откуда приехал. И в колхоз вступать не желаешь! Ответь сам себе, как ты собираешься кормиться. Я не говорю, шо есть и ещё более страшный путь. Аким Пантелеич едет в район и докладует: так, мол, и так, стали на распутье: ни вперёд, ни назад. Знаешь, как могут там порешать? Нагонят солдат, два пуда в руки, и, как моих родителей, - в эшелон да на Соловки. В этой жизни всё надо ждать! Зла вам никто тут не желает, но и вы ж не суйте палки колхозу в колёса. Подумай, хучь товарищ, хучь господин, хучь гражданин Фукс, вон другие подошли, с ими посоветуйся, и к какому-то берегу прибиваться надо, туда или туда!

- Во, иди, подумай, только тут, у крыльца, далеко не беги, я через время начну вас по очереди вызывать, - догнал наказом председатель колхоза.

Когда Фукс вышел, Кондарев одобрительно глянув на Фёдора, заметил:

- Способности у тебя, Фёдор Григорьевич, людей убеждать. Я со стороны слушал и готов был на твои уговоры поддаться.

- Когда правду балакаешь, и балбес самый вредный понимает.

Действительно, вмешательство Фёдора возымело своё влияние: все пострадавшие, ввалившиеся гуртом к председателю, заявили: "В нашей стране легче настоящее золото найти, чем правду отыскать", они написали заявления с просьбой принять их в колхоз и оставить проживать в теперешнем жилье. А вновь присланные семьи, кроме двух, вселившихся в хату кочующего немца, пришлось отправить на спецпоселение в Ново-Румыновку. Туда решили отправить с семьей и разнесчастного немца. Но пока не трогали - ждали решения суда, куда за защитой обратился немец Фукс.

XXXXVI

В увезённых комиссией бумагах Вайцеховича оказалось и заявление Фёдора о приёме его в партию. Тужа же попал и протокол партийного собрания о принятии кандидатами в члены партии Кривоносова и Строгаля. Документы эти, в связи с арестом Вайцеховича, передали в райотдел ОГПУ. Всех лиц, означенных в переданных бумагах, подвергли тщательной и углублённой проверке. Вот тут-то и выяснилось (как будто до этого не знали), что Строгаль Фёдор Григорьевич оказался приёмным сыном матерых кулаков, категории один, уже высланных в Сибирь. А он путём подлога и обмана "затесался" в завхозы. Присовокупили и то, что его сестра, Строгаль Полина Григорьевна, вместе со своим племянником бежали из мест высылки. И вот такого скрытого кулака секретарь партийной ячейки Вайце- хович почти уже "протянул" в партию. Лишь разоблачение самого Вайцеховича помешало осуществлению этих злых и вредных стране замыслов. Всё это легло в обвинительное заключение против бывшего секретаря Соломенской партячейки. Самого Строгаля органы пока не тронули, но настоятельно порекомендовали райсовету дораскулачить его, как родственника кулака первой категории. На складе колхоза сделали ревизию и у Усова обнаружили недостачу. Усова сразу раскулачили, отправив в Ново-Румыновку. Обвиняли на правлении и Фёдора в излишней доверчивости. А перед Новым годом Фёдор получил новую бумажку о собственном раскулачивании лично из рук Кондарева. Тот, пряча глаза, подал её Фёдору и, как бы между прочим, заговорил, причёсывая раскрытой пятернёй пушистые усы:

481

- По твою душу она. И скажу правду, тут я, как местная власть, не перегибал.

Фёдор держал перед глазами поданную ему бумагу. Она из-за возникшего внезапно в его руках колотуна тоже дрожала. В новом постановлении буква "е" над строчкой уже не выпрыгивала.

.Дома Фёдор показал то постановление только после ужина. До этого Катерина заметила угнетённое настроение мужа. Тот долго бесцельно лопатил ложкой постный суп, ничего не говоря, так и не приступил есть. "Пересолила!" - испугалась Катерина. Глянула на детей. Те дружно уплетали мучной супец за обе щёки. Пытливо попробовала сама ещё ложку суповой жижи, решила - ничего, в самый раз соли, маслица можно было б ещё чуток покласть, да ить зима ещё длинная.

- Отец, ты чевой-то совсем не ешь?!

- А? - Фёдор продолжал перемешивать в чашке остывшую уже затируху, не поднося к губам ни капли. Он дожидался, пока Верочка закончит есть.

- Доедай, доченька, на дне самая сила, - почему-то проявил не свойственную ему нежность.

После того как Верочка положила на стол ложку, Катерина поднялась убирать со стола.

- Посиди, Кать! Новость есть. В этот раз, кажется, всурьёз! Начинайте собираться.

И Фёдор вынул из нагрудного кармана постановление. Побледневшая Катерина взяла его дрожавшими руками. Словно подрубанная сосенка склонилась над казёнкой. Когда подбежали дети, крупная слезина, будто капля начинающегося дождя, упала на её край. Катерина закрыла лицо руками и затряслась в молчаливом плаче. Замерев, почти не дыша, перепуганные Толик, Тоня и Верочка немо переводили взгляд с матери на отца и обратно. Встретив в их расширенных глазах вопрос, Фёдор объяснил им:

- Выселяют! - сказал через душившую спазму одно слово, и сам чуть не заплакал, поняв, как эхом грома докатывается до детского сознания ещё не до конца осмысленная ими беда.

Молчаливый плач Катерины прорвался в рыдания. Захлебываясь в слезах, она приговаривала:

- Нас-то за что? Нас-то за что?

Тоня и Верочка приткнулись к подолу матери и тоже заплакали. Толик подошёл и обнял отца.

- Ничего, папаня, выдюжим.

- Выдюжим, сынок, - прошептал Фёдор.

Ком стоял в горле, и, чтобы не показать своих слёз, он, накинув тулуп, вышел в сенцы. Давно бросив курить, он обшарил карманы висевшей там старой одежды в поисках кисета. Не найдя закурить, вышел во двор. Там стояла такая тишина, что слышно было, как морозец ломает запястья последним листьям, и те, как бурый снег, сыпались отовсюду к ногам. Так душевно плохо Фёдору ещё никогда не было. До его сознания дошло, что все его старания, все его бессонные ночи, тысячи и тысячи вёрст колхозной земли, которую он исколесил и исчертил полозьями саней в налаживании хозяйства, вдруг оказались перечёркнутыми одной бумагой, размером в четвертинку стандартного листа и с текстом длиною в одну строчку. Как мало

482

надо, чтоб сделать очень много гадости! Всего одну каплю чернил для бездушной подписи и могущественной печати израсходовала власть. "Ах, как я много хотел для неё сделать! О, Бог мой, как мало я смог! - подвёл мысленный итог Фёдор. - В мыле загнанные годы, какой же такой скрытый червяк проглотил все дни моего труда и старания?" Он прошёлся до скотиньего база, где совсем недавно поставил новую калитку на настоящих дверных петлях. Потрогал её руками, та жалобно, будто живая, пискнула. "Гляди-ка, - подумал Фёдор, - смазывал же хорошо?! Должно быть, прощается", - стрельнула мысль, и оттого ещё хуже стало на душе. Прошёлся по двору дальше. На глаза попала скоба для закрепления шины на колесе. Вспомнил, как возили зерно на ссыпку в Воронцовку и по дороге обнаружилась поломка, такая скоба очень бы тогда пригодилась. Не откладывая на потом, Фёдор сразу поклал её в свой инструментальный ящик. Потом заглянул к корове в сарай. Зорька доверчиво повернула в его сторону голову, уставившись дымчатыми сливами глаз, мукнула, словно спрашивала: "Отчего так кручинишься, хозяин?", но Фёдор думал о кормилице, без которой на новом месте можно погибнуть.

- Где ты там у нас ночевать-то будешь, Зорька? - глядя в тоскливую роздымь глаз животного, озвучил Фёдор мучивший его вопрос. От былых надежд остались лишь осколки. "Одна бумажка - и даже скотине покоя не будет. Ну, шо ж, пора появляться к детям оболваненному отцу. Хватит им постановление изучать. Ведь были ж и звезды и радуги в нашей жизни". Фёдор, силой нагоняя на себя бодрячее настроение, вернулся в хату.

- Плакать больше не будем, от слёз и так всё в мире солоно. Завтрашний день на сборы, ночуем и рано утром - в Ново-Румыновку.

.В ночь перед отъездом Фёдор и Катерина почти не спали. Обмолотили не один сноп дум и отвеяли зёрна от плевел. Только чуял весь дом их тяжёлые вздохи, и казалось при этом, что земля вдруг уходит с тоской из-под стен. И печка в ту ночь бесконечно волчихой голодною выла, и ветер шептал: "Выметайсь!"

Семью в дорогу Фёдор поднял затемно.

- Одевайтесь потихоньку, а я на воловню - за быками. Детей кутай хорошо. Мороз на улице крепчает. Да и сама побольше на себя махлов натяни.

На улице с небес тихо, словно раскачиваясь, спадало белоперье снежинок. По дороге на скотоферму Фёдор ничего в округе не замечал, он всеми мыслями был уже на новом месте, в Ново-Румыновке. Наконец, огляделся. Снег лепил уже настолько обильно, что даже построек не было видно.

- И не знаю, найду ли выход, - сам себе вслух сказал Фёдор, имея в виду сложившуюся ситуацию.

Как выглядит то спецпоселение, куда должен был отправиться с семьёй в это время года, он не имел ни малейшего представления. Но по соломенскому опыту знал, с распростёртыми объятьями там никто его не ждёт. "Наверное, и с жильём там такая же вакханалия", - домокловым мечом повисла в сознании тревожная мысль. Малой страховкой успокаивало то, что там, на спецпоселении, в Ново-Ру- мыновке, живут почти двадцать семей соломенцев. Среди них немало и родственников. Из ближних - Степан Кириллович Краснокутский, его внучатый племянник Андрей Шпигун с женой, товарищ Гришка Репало. "Кружку воды да кусок хлеба в трудную минуту дадут, не откажут!" - убеждал Фёдор себя, шагая в сторону

483

скотофермы. И снова мысли стали искать причину раскулачивания. "Как-то люди живут по уму, по расчёту, а я из-за праведной своей совести, хребтину до трёх потов гнул".

Взявшись за ручку двери фермы, услышал разговор скотников, доносившийся из сенажного угла:

- Вишь, Иван, как оно получается, Строгаль, уж как он за колхоз задницу драл, всех гонял, и нас в ихнем числе, а ево самого, бац! и - на спецвыселение, как бирюка. Сверху списали, и нашим - никому не нужным стал!

- Шо правда, то правда. Стоит дереву свалиться - враз найдутся топоры. Уж на что председатель с ним - как шипучий нарзан был, души в нём не чаял, в делах без ево ни шага не ступал, а случилась беда, газ вмиг вышел, и отвернулся от человека. Быков для его переезда - и то через бригадира приказал дать тех, какие похужей. Вон тех, что в углу, клешнятую пару, левый, кажется, из них ногу заднюю подволакивает, и вот этих ещё, скажённых, со сломанным рогом.

- Нужен человек, пока нужен! Убывает навсегда, взять с него стало нечего - отвернулись. Тот же Кондарев, хотя б дождался, пока человек уедет. Ведь без Строгаля он давно б рядом с нами быкам хвосты крутил или в кузне молотком звенел.

- Не скажи, люди, которые хоть раз в начальниках побывали да юшки от бульона власти хлебнули, за вилы и молотки уже никогда не возьмутся. Ты думаешь, тот же Строгаль там будет вилами и лопатой работать? Могу с тобой по этому вопросу на всю четверть самогона поспорить.

- А я и разбить помогу! - заявил о себе громко Фёдор.

Скотники испуганно оглянулись, вглядываясь в темноту. Топтыгин Семён, прищуриваясь, поднял над головой фонарь:

- Ты уж извиняй, Григорьевич, об жизни разболтались и тебя помянули.

- С хорошей или плохой стороны-то помянули?

- Ды-к, как тебе сказать? Как оно в жизни есть, так и помянули.

- Ну, и на том спасибо! Если и я кого из вас когда обидел в запарке ненароком, то извиняюсь с низким поклоном.

- Да, нас, народ, и надо иной раз стегануть! Чего грех прятать, пообленился народ в колхозе, кажный боится, как бы не переработать за другого.

- Все норовят меньше дать, а взять-то - побольше!

- Быков-то каких мне дают?

- Да ты, Григорьевич, всё слыхал. Но с ними далеко не доедешь: одна пара скачет, другая улиткой ползёт.

- Вот давай улитку и ещё какую-нибудь пару посмирнее, тише едешь - дальше будешь.

- От того места, куда едешь, - поправил скотник помоложе, хромой Иван Пе- регудин, зашкандылявший открывать двери.

- Но доедешь до нужного места, точно! - настоял на своих словах Фёдор. - Цоп, цабе! Пошли! - Выводил он клешнятую пару.

Когда Фёдор пригнал к своему двору быков, там его уже встречал Петро Смылков, держа в руке какой-то большой свёрток.

- Глянул через окно на твою хату, огонёк замаячил, ага, попросыпались! Ну, и

- сюда! Здорово, Федя!

484

Фёдор подошёл к Петру, подал руку, потом не выдержал, обнял его и затрясся в глухом рыдании:

- Здравствуй, Петя, мой друг сердешный. Вот и опять будем врозь. Свидимся

ли?

- Да, сволочи, с родной земли ковырнули! - выругался в сочувствии Петро.

- Кого винить в нашей России?! Виноватых, как всегда, нет! А крайних - много! Вот я и оказался одним из них!

- И всё ж не Божья это воля, а планы народца, на золоте жирующего.

- Все под Богом ходим! - и Фёдор вспомнил, как на Рождество последний раз пела их старая соломенская церковь на всю округу хрустально-звёздным голосом своих колоколов. Подумал: "А ведь я её тоже перестраивал", и добавил: - Злом никто себе вторую жизнь ещё не купил!

Вышли из хаты позамотанные в десятки одежд дети. Они еле передвигались от накутанных на них тряпок.

- Молодец, хозяйка, об детях подумала! - одобрил Петро. - Ты их иде думаешь сажать?

- На первую подводу. Тут у меня два мешка муки, да сундук с тряпьём, а на той

- клетки, одна с кабаном, другая с курами, сенцом их поукутал, корову и собаку к задней бричке привязал. Садимся, дети!

- Федь! Замок не найду.

Вышла ещё больше потолстевшая от одежды Катерина.

- Гирьку я прибрал в свой ящик. Пустые стены от кого замыкать? Да и мы сюда уже не вернёмся!

Это стало сигналом к слезам и причитаниям Катерины. Она заплакала сразу в голос, захныкали и дети.

- Всё. Всё. Трогаем! Выезжаем из ворот, а тогда уж будем с домом прощаться!

Быки неторопливо вытянули подводы в направлении большака.

- Тпрр!

Подошли соседи Корневы, недавно ставшие кумовьями. Катерина покрестила с ними на Покров их маленькую Юленьку, став крёстной матерью.

- Ну, бывайте, соседи! Тимоха! Будь! Не забижай ево, Марфута! - Фёдор обнялся с ними по очереди.

- Ну, иди, кума! - повернулся Корнев Тимофей к Катерине. - Плохая ты кума, коль под кумом ... - и, глянув на детей, крякнул.

- Не настоящая, только по названию! - подхватил Петро Смылков. - Мне уж пятнадцатый год кума, а настоящей кумой так и не стала!

- Плохо кумился, куманёк! - отпарировала Катерина.

- Покумишься тут. Шёл сюда да так со своей культей ебделызнулся, - и, тоже вспомнив о присутствии детей, поправился - навернулся, стало быть, крепко, склизко нонче. - Перевёл разговор на погоду. - Но быки дотянут! Кони, те б могли подбиться. А вон и ваши попутчики - немцы, как иха-та фамилия, Федь?

- Чи Цамер, чи Замер. Знаю, хозяина Володей зовут, - Фёдор разглядывал приближающиеся подводы.

- Вот, сказано - немцы, и тут обштопали, видишь, первую подводу кибиткой, как у цыганев, сделал. А я - не допёр! Казалось, всё продумал, ан - нет! Мы мок

485

рые, как куры, будем, ну-ка дети давайте парусину, на какой сидите, ею сверху вас укроем, а вы прямо на сено садитесь!

Фёдор с соседом укрыли парусом полтелеги.

- Кать, а это тебе место.

- Дай, Федя, я хоть пройдусь последнюю. последнюю разоньку, - Катерина снова расплакалась, - по родному селу, ить тута у меня дети народились.

- Ну, пройдися, пройдися, только слёзы не лей другим на злорадство.

- Ви, гатов? - вместо приветствия спросил немец.

- Готовы! Утро доброе! - первым поздоровался Петро Смылков.

- Утро совсем не добрый! - не согласился Цамер, или Замер, но руку подал.

- Так, Фёдор?

- Да уж какое есть, - поздоровался Фёдор. - Запомнил, где ночуем?

- Записал - Андрей-Курган.

- Правильно. Трогаем?

- Трогаем! - согласился немец, направляясь к своим подводам. - Раньше трогаем, раньше места будем!

- Ну, прощай, Петя! За всё тебе спасибо!

Он ещё раз троекратно расцеловал друга детства. И больше не говоря ни слова, потянул быков за налыгач. Под ногами и колёсами зачвакала грязь вперемешку со снегом. Катерина шла рядом, держась рукой за первую подводу, как во сне. Медленно поплыли мимо дворы. Слёзы застилали глаза. Следом за отъезжающими, отставая, шли провожатые. Потом Корневы остановились, замахав прощально руками. Только Петро Смылков упрямо шёл вслед за подводами, выстукивая метки деревякой и ногой на девственном снегу, как на белом полотне бумаги, "точку и тире, точку и тире". И вдруг вспомнил про гостинец, до сих пор прижимаемый им к груди:

- Кать! Кать! Гостинец забыл! Степанида, хоть и с радикулитом, но встала, сготовила. Картошка горячая, на дорогу! - он заторопился, засеменил слабо послушными ногами, оскользнулся и упал, будто оборвал ленту сообщения. Катерина оторвала руку от брички и вернулась. Но он уже поднялся и, отряхивая со свертка налипший на него снег, протянул Катерине, думая сказать: "Знай, Катя, любил я тебя, да друг, а это свято! Прости и прощай!", - и услышать в ответ: "Прощай, Петь". Но так и не сказал ничего, как и она на это "ничего" не ответила никак. Только кивнула и кинулась догонять от ушедших подвод колёс небыстрых пение.

За селом, наверху, остановились. Катерина с помощью Фёдора забралась на подводу к детям. Те, как зачарованные, поглядывали друг на друга, уже украшенных снежными клоками, и на белую муть от прорванной где-то наверху снеговой перины.

К Фёдору подошёл Замер:

- Фёдор, дорога хорошо знаешь?

- Повыспросил, а у землемера нашего даже на карту глядел. Тут, прямым ходом до Степного, я с закрытыми глазами дорогу найду, а там выходим на большак, и поворот налево. По той дороге до самого Иргаклы, дальше Новкус-Артезиан, Ачикулак и Андрей-Курган. Там и заночуем. Оттуда опять же на север - до посёлка Нефтекум- ска и налево, до Левокумского. Там - только до развилки. Та дорога, шо влево уйдёт,

486

то будет на Можары, после был Святой Крест, теперь Прикумск, но нам надо будет вправо забирать, на Николо-Александровское.

- Сколько верста будет?

- Верст эдак сто двадцать с гаком.

- Два или три речка переедем?

- Три. Первая - наша Иргаклы, потом Горькую Балку, а последняя - это уж будет Кума.

- Так едем?

- Едем, Володя! - Фёдор поднялся на бричку, уселся и, отыскав в соломе кнут, хлестнул им в воздухе. Хляст получился слабый, тогда Фёдор прикрикнул:

- Цабэ, цоп! Пошли! - и четыре подводы горестно потянулись на север Ставрополья.

У моста через Куму Фёдору пришлось ждать попутчиков. Почти час длилось ожидание. Сходили сами и сводили детей до ветра. Фёдор распряг быков, кинул им и корове по охапке сена. Катерина подоила корову. Решили перекусить. Катерина, разливая молоко, предусмотрительно оставила и собаке. Букет, до этого лежавший под телегой, сразу подошёл к миске. Жадно приступил хлестать языком молоко. Вскоре Букет гавкнул, дав сигнал о приближении отставших попутчиков.

- Шо случилось, Володя?

- Колесо плёхой. Шина слазит. Веревка мотал два раза, опять скоро порвётся.

- Веревкой не годится. У меня где-то в моем ящике хомуты были. Щас сделаем!- Фёдор в соломе отыскал свой инструментальный ящик, покопался в нём и обрадовано крикнул:

- Есть!

Через полчаса ремонт колеса закончили и решили двигаться дальше. Перед тем, как запрячь быков, Фёдор осмотрел ярмо:

- Кать! Найди сухую тряпку! Иначе быки шеи понатрут. Груз, вроде, и небольшой, а сырость - моментом в кровь выи натрёт.

Фёдор тщательно вытер ярмо, попротирал быкам шеи и начал запрягать. Подволакивающий ногу бык никак не хотел идти в ярмо.

- Толик! Приготовь занозу1, а я его подведу. Ну, вот, а кто-то пытался в ярмо не идти. Силой не загонят, так опять же обдурят. Мы быка обдурили. Вот так и людей тоже, дурят. Фёдор подумал: "Меня ж обдурили!" и добавил: - А где людским пастухам не верят, тогда те кнут и холудину в ход пускают.

- Фёдор! У тебя руки вырос из нужный места. - Ещё раз осмотрел отремонтированное колесо Замер. - До самый домой едем без поломаться. Каша с тобой варить мошно.

- Ты всё ж, Володя, поглядывай!

- Буду посмотреть!

Когда тронулись, Букет сразу затрусил рядом с телегой, но через пару вёрст поводок его натянулся и он заскулил.

- Папань, папань, что-то с Букетом, - свесился с подводы Анатолий.

- Шо с ним? Идти не хочет? Притомился. Старый стал.

1 Заноза - металлический штырь, которым фиксируется шея быка в ярме.

487

- Папань, давай его к нам, сюда, на бричку, - запросили дети.

- Федь, мож, и в самом деле его немного повезём, а я пройдусь.

Остановились. Подошёл Володя Замер:

- Какой беда?

- Собаку на бричку возьмём. Собака старая очень, устала, идти не хочет.

- Зачем не убивал дома, в Соломенка?

- Я на войне людей старался не убивать, и на собаку, да ещё свою, рука не поднимается.

Фёдор поднял Букета на бричку к детям. Тот обрадованно заметался между ними, лизал им по очереди лица и руки.

- Ты, старик, кончай лизаться! - осаживал его Толик. Слово "старик" плеснуло веселья. Тоня, обнимая Букета, приговаривала:

- У тебя уже седая борода, старик! Мам, у Букета седая борода! - веселилась она.

Расхохоталась и двухгодичная Верочка. И её веселье передалось всей семье. Оно весенним солнышком заглянуло в их души. Вдали по белому снежному океану, зачаровывая взгляд, пляской лошадиных грив плыл рыжий остров конского табуна.

Глаза детей сказочно блестели. Щерились натянутыми улыбками и родители. Посмотри кто со стороны на них, никогда бы не подумал, что это едут люди на спецпоселение с шутками и смехом. Время от времени взрослые сходили с брички и шли рядом, разминая затекшие от долгого сидения ноги. Снова посыпал снег. Стало смеркаться.

- Поглядывайте направо. Скоро должен быть Андрей-Курган. Там у нас ночёвка,

- Фёдор настроил всех на скорое завершение путешествия. Но прошло ещё добрых два часа, темнота окутала уже степь, а посёлка видно не было. Только один единственный санный след указывал направление движения. Наконец, впереди светом каганца показались две точки жилья. Донёсся брёх собак. Букет рывком высунул голову из-под парусины и напрягся. Из его утробы прорывалось рычание.

- Придётся проситься на ночёвку. Ночью будем плутать - дорогу замело окончательно.

Катерина, до того дремавшая, оживилась. Вглядываясь в наползавшие жёлтые огни постройки, она попросила мужа:

- Ты, отец, в те дома, где нету огней не стучись! Тут, знаешь, сколько миру проехало, и каждый просится, должно быть, осточертели просители.

- Я вот шо думаю, шоб нам до утра не кляньчить, лучше сразу скажу, шо готов заплатить, я резерв в три рубля для всякого подобного дела приготовил. Так, о то, сразу будем отдыхать ни клятые и ни мятые.

- Делай, отец, как лучше.

Подъехали к венчанным соломой трём хатам. Подтянулся и Володя Замер. Вместе с Фёдором пошли искать ночлег. Вскоре вернулись.

- Ну, чё? - спросила Катерина.

- За рубль договорился, вон в той хате будем ночевать.

- А попутчики как, с нами?

- Не, Володя Замер в соседнем доме определился за пятьдесят копеек. - Фёдор потянул за налыгач быков, устанавливая брички под окна. Потом с помощью

488

Толика распрягли быков, привязали к первой подводе, куда наложил мякины. Под ноги им натрусил соломы, знал, быки всё равно прилягут. Букета оставили на охрану. Потом всей семьей вошли в натопленную хату.

- Хозяйка, чай есть? - спросил Фёдор.

- Есть, только без заварки и сахара.

- Давай, какой есть!

.Попив кипятка, Катерина постелила на полу два больших тулупа, раздела детей и уложила спать. Дети уснули быстро. Потом Фёдор с Катериной улеглись на предложенном топчане. Но хозяйские блохи гостей встретили совсем недружелюбно, и Катерина после двух блошиных укусов спустилась спать к детям. Несколько раз подавал голос Букет, и Фёдор выскакивал во двор, присматривался к теням и, проверив имущество, успокоено возвращался на блохастый топчан.

Проснулся он в то время, когда небосвод уже посерел. Вышел к имуществу, обошёл его, проверил. Хоть и видны человечьи следы, ведущие со снежной целины, вроде, всё в порядке. Вскоре хлопнула дверь в соседней хате. Володя Замер поднял в приветствии руку. Осмотрел подводы и подошёл к Фёдору

- Когда начинаем ехать?

- Ещё с полчаса дадим роздых и тронемся.

Через час, когда рассвет в окошко показал свой знак, обоз из четырёх подвод продолжил путь к спецпоселению. Медленно поплыли мимо белые безбрежные просторы. Вскоре повалил густой, липучий снег. Видимость, сократившись, придвинулась вплотную к подводам. Ещё чуть-чуть и развилку, не заметив, проехали бы в неверном направлении. Помня о ней, Фёдор всё время осматривал правую обочину Снег сровнял кюветы и дорожное полотно. Впереди - никаких следов. К тому же стало смеркаться. На задней подводе гундел проголодавшийся кабан. Вдруг Фёдор оживился:

- Вот, кажется, вешка. Суков мне ещё о ней говорил. Тпрр! Тпрр!

Фёдор соскочил вниз. Валенки провалились в сугроб. Выбрался из него, прошёлся вперёд, потом вернулся назад, щупая вилами глубину снега. К нему подошёл Замер.

- Что, Федя, дорога потерял?

- Вот здесь отворот на Николо-Александровское. Немножко проскочили. Щас посмотрю, как нам завернуть, шоб не перевернуться.

- Перевернуться нам не надо!

- Вот, то-то и оно, шо не надо! -

Фёдор вымерил глубину снега, приноравливаясь вписаться в поворот. Тронулись. Прошли первый кювет. Во втором, на выходе, резко накренившись, мотану- лась бричка на бок: клетка с курами и сено на ней полетели в сугроб. Быки поднапряглись и вытянули хрустевшую и скрипевшую подводу. Толик спрыгнул в снег, помог отцу поставить клетку на место.

- Как тут моя Фифочка чубатая?

- Целы!

Тщательно собрали упавшее сено, Фёдор наказывал:

- Слыхал, там сена настоящего, такого как у нас, и не видали. Подбирай хорошо, Толик. Ну, дальше теперь уже дорога прямая. Садись, сынок, а я бричку осмотрю.

489

- Ну, чё, папань?

- Ехать можно!

- Вот и слава Богу! - перекрестилась Катерина.

Мороз крепчал. На небо незаметно высыпали крупные звёзды. Они, словно свидетели беззакония, грустно горят угрюмым пламенем. В плену унылости снегов спит Ставропольская степь.

В Ново-Румыновку выселенцы прибыли к середине ночи. Комендатуру нашли сразу. Дежуривший там полусонный рассыльный из выселенных кулаков недовольно ворчал:

- Куда вас прут? Три дня тому назад передали, что едет ещё одна семья. Освободили одну хату. Так в неё уже до вас четыре семьи заехало. Теперь вот вас ещё пихнули. Езжайте туда, хата на грейдере. Пошли, покажу Вон та, что на отшибе стоит.

Тронулись к указанной хате. Валивший хлопьями снег ослаб. Вдоль балки в ризе девственной ночи виднелись хаты. Издали их окна казались горящими глазами чёрных котов, ощетинившихся против приезжих. Кое-где по селу выли и поб- рехивали собаки.

Большинство дворов не имело никаких оград. Вместо их дворовыми межами служили укрытые теперь снегом и оттого плохо угадываемые земляные валы и канавы.

Подъехали на место будущего проживания за полночь. Мороз, сковавший собой белое пространство, властно напомнил прибывшим, что прикуёт и их здесь на долгие годы.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ I

Один квадратный дом на отшибе. Рядом с ним - пара хозяйственных построек, закутанных в снег, - вот это и есть то жильё, куда Фёдора и немца Замера направили люди из комендатуры. Вокруг - никакой ограды. Даже канавы нет. Двор на все стороны света, занимай - сколько душа пожелает! Привязанные к подводам собаки подняли шум. Возле дома - около десятка подвод, служащих яслями быкам и коровам. Те, мирно уткнув в них свои морды, выискивая съедобное в соломе, пятнят лепёшками помёта утоптанный снег. Мороз крепчает, пронимая до костей. Подъехав, Фёдор спрыгнул с брички, и ему показалось, что от холода зазвенели его кости. Одну из собак хозяева, видно, умышленно не посадили на цепь, и она сразу кинулась в ноги к Фёдору.

- Фу, скаженная! - засучил тот ногами от неожиданности и в ответ взмахнул понарошку руками, как бы кидаясь на собачонку

Та, скаувнув, отскочила и залилась лаем. Другие собаки дружно поддержали "бегунка". Букет сразу вступил с хозяйскими собаками в перепалку. У стоявшей ближе других к хате подводы смыкался рыжий пёс, величиной с телка. Его редкий бас накрывал собою собачий хор. Фёдор очередной раз отогнал отвязанную собачонку. "Надо вилы взять", - подумал Фёдор, глядя, как огромный псина, кидаясь, раскачивает цепью телегу.

- Володя, пошли в хату

- Я скоренько, только второй тулупчик сниму, двигаться невозможно.

- Погоди снимать! Мож, на улице ночевать придётся?

- На улица никак нельзя! Дети погубим, - перекрикивая усиливающийся лай, высказал тревогу Володя-немец.

Он с Фёдором прошёл к входной двери.

- Забирай тут всё, чё хочешь, - никто и не выйдет.

492

Только сказал это Фёдор, как вдруг "запела" в хате дверь, и на пороге вырос в тулупе внакидку верзила под два метра ростом, с саженными плечами, с огромной бородой, шириной в совковую лопату.

- Кто такие?

- Соломенские были, теперь новорумыновские будем.

- Кулаки что ль?

- Как хочешь, зови, только печка пускай! - вступил в разговор Володя - немец.

- Тут не только на печке народ, но и под печкой всё занято.

- Ну, уж как-нибудь, в тесноте, да так, чтоб без всякой обиды, - сказал Фёдор, намереваясь мирно всё уладить и переночевать, а завтра уж решать с местными начальниками насчёт своего жилья.

- Не получится и в тесноте, и даже с обидой не получится, мужики.

- Как это не получится, шош мы на улице должны ночевать? И так двое суток на морозе. Ты чё, дядька, шутишь?

- Делать мне нечего, как в полночь встать и выйти к тебе шутить. Сказал, некуда, значит - некуда! И баста! Как хотите и где хотите, знакомых, что ль, поищите. Я уж не знаю. Я пошёл, вы-то одеты, а я - в исподнем, - и захлопнул перед носами Фёдора и немца дверь.

- Вот, едрёшка матерь, домик так нас встречал, - возмущался немец. - Пойду Мина радость скажу.

Но идти не пришлось. Женщины, уловив среди собачьего шума смысл перебранки, сами встали с подвод и теперь подходили к мужьям.

- Чё? Федь, не пускают, что ль?

- Выходит - так!

Фёдор со всей злости огрел кнутом досаждавшую им собачонку. Та истошно завизжала и понеслась вокруг дома. Букет, до этого удерживаемый на бричке Анатолием, вырвался, маханул вниз и, как в молодости, понёсся следом за скаучавшим псом. Анатолий кинулся следом, ловить Букета. Дверь снова открыл выходивший уже верзила.

- А собак, мужики, трогать не надо. Не то отвяжу свово волкодава, вы будете скаучать и бегать вокруг дома.

Не предполагал он, что, высказав угрозу, сам тут же нарвётся на скандал со стороны женщин.

- Ах ты, морда мурлыжная! Собаку он отвяжет! Людей собаками травить научился! - первой рванулась в скандал Катерина.

- Ми закон знаем! - без паузы поддержала её жена немца Мина. - Тюрьма полючишь! Люди на мороз оставил!

Фёдору стало как-то не по себе, бабы более властно и требовательно вели себя, чем они, мужики.

- А чё я тебе должен верить, шо негде спать? - вдруг начальственно заявил он.

- Может, ты брешешь?

- Я брешу?!

- Да, ты брешешь! Коли не пускаешь глянуть!

- Иди, гляди!

493

- Пошли, посмотрим, Володя! - властно позвал Фёдор с собой немца.

Но следом вошли и их жены. На столе горела с прикрученным фитилём лампа.

- Некуда тут! - вполголоса зашикали на них со всех углов попросыпавшиеся уже взрослые.

- А нам, что ж, прикажете, с детьми замерзать на улице? - в полный голос парировала Катерина.

- Ну, иди, ложись мне на голову! Четыре семьи, доходит вам, шо уже четыре семьи в одной комнате?

- Ну, хоть бы до утра, где-нить притулились бы, - снова попытался мирно договориться Фёдор.

- Мужик, ты чё такой непонятливый, - присел спавший на полу худощавый мужчина с впалой грудью, почти ровесник Фёдора. - Словами тебе объясняют, не доходит, может, тебе руками пояснить, тогда, наверное, быстрей дойдёт!

- Объясни, коль смелый! - встал в пику Фёдор.

- И объясню! Николай, Семён, давайте проучим этого хмыря.

- За хмыря своей головка ответишь! - вступил в перебранку немец.

- Видишь, ты какой герой, один на один у тебя духу не хватает, одно бздо из тебя идёт! А я и против троих встану. За детей горло всем поперегрызаю! Вилами переколю, в капусту топором исшинкую и потом сожгу вашу чёртову хату с вашими подводами и собаками. Кать, неси топор! Мне ножика будет мало, я на него только одного - двух нанижу! Первым - вот этого! - Фёдор шагнул к сидевшему на полу.

- Вася! Вася! - с криком кинулась к нему его жена. - Не связывайся с ним, это ж убийцы!

- Ты чё, мужик? Я ж того, сам видишь, сколько нас тут, - не сводил распахнутых от страха глаз с руки Фёдора, засунутой в карман полушубка.

- Вот я и освобожу маленько! Человека три завалю и их выкину на улицу. Им тепло не стребуется. Ложись, хлопец, коль не хочешь на улице первым лежать.

- Фёдор лёгким толчком свободной руки опрокинул сидевшего на спину. - Вот так, и не дёргайся!

- Вася! Ложись! Чёрт с ними! Пускай уж лезут! - уговаривала жена мужа, спровоцировавшего скандал.

- Мужики, кровя-то зачем? - обронил первые слова примирения и верзила, стремясь загладить скандал.

- У нас у кажного по пять - восемь душ детей, - огрызнулась молодуха, державшая мужа.

- Хоть один, хоть восемь, всё одно - дети! - вскинулась гневным призывом Катерина. - Так имейте ж сердце, дитей-то хоть в хату возьмите! На улице мороз под сорок!

- Чё вы и в самом деле, вроде, сами вчера не на их месте были? - зычным властным голосом вступила в разговор из ближнего угла женщина, резко поднимаясь.

- Ведь кто-то специально нас вот так трамбует, чтоб мы в глотки друг дружке вцеплялись. И так, сколько народа уже со свету извели, домов пустых по стране сколько! По дороге ж видели, с пустыми глазницами стоят сотни! А нас, как специально,

494

в одну хату пихают! Тех гадов бы на наше место, их надо душить, а не друг дружку. А мы должны выжить назло паразитам. Марусь! Ну-к, вставай! Люди с дороги и дети ж есть. Их отогреть надо! А тогда уж как-нибудь разместимся. Мы не баре, всё в жизни приходилось. В борозде - и то спали! Нюсь! Поставь наш примус, воды нагрей для чая!

- Вот это по-людски! Вот это по-нашенски! - обрадовался Фёдор, что дело со скандалом не зашло дальше.

- Да, можно и по-нашенски, а то, одно не так - и сразу за ножик хвататься,

- обиженно огрызнулся Василий, покорно продолжавший лежать на своём месте.

- Ничево, Вася, мы с тобой ещё подружимся. Кать, неси араку! Давай, поднимайся, Вася! А я пока худобу управлю.

Мужики тут же подхватились, одеваясь. Сразу же приступили пересовывать нехитрую мебель: столы да сундуки с железными кренделями. Двое вышли помочь занести скарб. "Великан" покопался в одной из своих подвод: подал Фёдору попону

- Корову свою прикрой. Быкам-то ничего не станет, да и всё равно их в колхоз заберут. А корова, она, брат, - кормилица, без её - никак. По себе знаю. Вон с того прикладка солому тоже бери, сколько надо, моя.

- Спасибо! Наша корова хоть не ведерница, но молоко жирное. Думаю, придёт время, сочтёмся, - поблагодарил Фёдор, перенося спящих дочек в хату

Накрыли стол. Хозяева поставили свой чай и хлеб.

- Нонешний год тут был невиданный урожай!

- А у нас там, в Соломенке, хлеб не уродился.

- Это ж какой такой Соломенки?

- Воронцово-Александровского уезда, фу, ты, теперь районом кличут, а ещё раньше волостью была.

- А, бирюки. Нашинские вас бирюками кличут, уж больно вы на отшибе.

- Оно так, мы и есть бирюки. От Бога подальше, зато к чёрту поближе!

Чёкнувшись при первом круге стаканами, "великан" представился:

- Будем знакомы, Камнелюб Андрей Силантьевич.

- Фёдор Строгаль, - цокнулся ещё раз с ним Фёдор.

После третьего стакана бородатый верзила с укором высказал Фёдору вынесенную из недавнего скандала обиду:

- Гутарил, шо я брешу, а ведь сбрехал сам. Мне-то ты давеча сказал, что ты кулак, а вышло, что по убийственной части.

На это Фёдор не ответил ничего, решив: "Пускай так думают - меньше клевать будут".

II

На следующий день мужчины всех шести семей, ночевавших в одной хате, отправились к властям улаживать жилищный вопрос. С Николаем увязался и его старший сын Панкрат.

- Интересно, куда нас Шнурок распихивать будет? - смело заявил он.

- Почему шнурок? - поинтересовался Фёдор.

495

- У коменданта фамилия Шнурков, есть ещё и Канатов, но тот чином пониже Шнуркова. И ещё один был, кудай-то исчез.

Щуреглазый комендант был не в духе. Когда к нему завалила целая ватага мужиков, он даже вскочил.

- Почему толпой?

- Мы насчёт жилья.

- Шесть семей в одну хату напихали.

- Это совсем нечеловеческие условия, - загомонили ходоки.

- По вопросу жилья будем говорить в самую последнюю очередь! Сейчас прибывшие сдают мне документы переселения, по очереди, повторяю, по о-че-ре-ди.

Приняв от Фёдора предписание, он сел за стол, только там его внимательно прочёл, даже посмотрел на свет.

- Так как ты говоришь твоя фамилия, гражданин?

- Строгаль Фёдор Григорьевич.

- Я пока только про фамилию спрашую тебя, гражданин. Когда дойдёт очередь про имя и отечество, тогда и будешь мне, гражданин, про имя и отечество докладывать, - он снова заглянул в предписание. - Строгаль, что? Правильно. Так и надо отве-е-ечать - Строгаль. - Умничал комендант. - Откуда прибыл?

- Село Соломенское.

- Мой заместитель - Захлыстов с ваших мест, знаешь такого?

- Знаю такого, Саврас Акимович Захлыстов.

- Правильно, Саврас. Но он сейчас на государственной специализации, вернётся весной.

- Жа-ал-ко, - неопределённо протянул Фёдор, сам не зная, радоваться этой новости или, наоборот, огорчаться. Но, вспомнив стычку, произошедшую с ним у двора Настёны Жариковой, понял, от этого земляка поддержки ждать не стоит. Комендант, подчёркивая важность своей персоны, дал понять, что Захлыстов здесь никто.

- Нечего жалеть. Все государственные вопросы решаю только я. А ты, гражданин, кто такой? - ткнул он пальцем в Василия, с которым Фёдор этой ночью чуть на подрался.

- Я?

- Да, ты, гражданин.

- Мы, эта, я, это самое, Иванцов.

- Иванцов - это хорошо. А чево ж у тебя, гражданин Иванцов, ни имени, ни отчества нету?

- Есть.

- Так отчево ж не говоришь?

- Так вы вот ему сказали, он вам назад сказал, да получилось не так, - начал молоть оправдание Василий.

- Я, как все присутствующие были свидетелями по поставленному ребром вопросу. Я спросил: как твоя фамилия, гражданин. Запомните - фамилия. А он мне отвечает: "Строгаль Фёдор Григорьевич". Про имя и отечество я его не спрашивал, а он ответил, за это и получил государственное замечание. А тебя, гражданин Иванцов, я спросил: кто ты такой, гражданин? Так это было?

496

- Так, это самое.

Фёдору показалась до боли знакомой, произнесённая Василием приговорка "это самое". И тут он вспомнил инспектора из рыбводнадзора. Присмотрелся, не он ли был тогда, но, к сожалению, тот выглядел совсем по-другому. Фёдор снова вернулся сознанием в пустой, никчемно-издевательский со стороны коменданта разговор.

- А ты, гражданин Иванцов, ответил мне только фамилию. Вот за это я тебе также объявляю государственное замечание. И не говори, что комендант Шнурков не прав. Где твои бумаги?

- Так я ещё два дня назад, это самое, когда прибыл, сдал.

- Так почему мешаешь осуществлять приём спецпереселенцев?

- Я, это самое, по жилью.

- Жильё потом. А кто ещё приехал и не прошёл в спецкомендатуре государственную регистрацию? - сел на своего "государственного" конька комендант.

- Я пока бумага не давал, - мягко подал предписание немец.

- Владимир Карлович Замер, - прочитал вслух комендант Шнурков.

- Ты, что ж, гражданин, из жидов что ли?

- Немец.

- Так - так. Интересно. Каким образом оказался? - словно перед ним стоял нераскрытый пока германский шпион, Шнурков рассматривал тщательно на свет его предписание. - Не слышу ответа!

- Приехал на быках.

- Из самой Германии?

- Зачем, Германии. В Германии когда-то мой далекий - далекий дедушка был.

- Ты скажи, что и бабушка там была.

- Была у меня бабушка, толко та бабушка давно жила, я её совсем не знал.

- Так, это разговоры, а мне твоя биография нужна на бумаге, напишешь.

- Я писать не шипко умею. Толко своя фамилия пишу, деньги считать умею.

- Деньги мы все считать умеем. Ладно, завтра зайдёшь, здесь напишем, через протокол. А пока все свободны. Вопросы, не связанные с жильём, имеются?

- У меня, товарищ комендант, - придвинулся Фёдор, - моя сестра Полина, дитё ишо, сбежала было с высылки в село Соломенское, я там работал завхозом. Потом её забрали органы из моего дома, куда - никто не знает. Как мне её сыскать?

- Почему из ссылки сбежала?

- От дядьки бежала, он противник новой власти был, а она комсомолкой хотела стать.

- Ну, если комсомолкой, ладно, говори фамилию её, имя и отечество, год и место её пророждения, не спеши, я - не секретутка, что на машинке печатает, видишь, вручную пишу! - не давая отсрочку строчке, продолжал говорить. - Запросом поспрашую. Потом уже вызову и скажу государственный ответ, какой придёт.

- Мы, уважаемый гражданин комендант, по поводу жилья! - не выдержав, громко заявил Камнелюб Андрей.

- Кто ещё по вопросу жилья? - поднялся комендант, поздоровался с вошедшим офицером и щуреглазым взглядом окинул "ходоков".

497

- Мы все по этому вопросу, - загалдели остальные.

- А вы здесь не кричите, граждане, - вступил в разговор вошедший офицер, с кубиком с каждой стороны в петличке на воротнике, - докладывайте коменданту тихо, внятно и по очереди.

- Да как же так, шесть семей в одну хату, - возмутились все мужики хором.

- Мы пока, граждане спецпоселенцы, умеем разговаривать с одним спецпосе- ленцем, а по-простому - с кулаком, наше государство с кулачеством ведёт непримиримую борьбу! - с нажимом на последнем слове, желая припугнуть, отпарировал вопрос жилья комендант.

- С моим кулаком ты, гражданин комендант, ещё не гутарил! - не выдержав, крикнул Камнелюб - Как с жильём, спрашиваю? Решать-то задачу с жильём должен комендант или кто другой? Иначе, едем жалиться в край!

- Ничем я вам, граждане, помочь не могу. У меня вон две камеры. Их предоставить могу. Большего у меня, к сожалению, нету! - впервые комендант заговорил по-человечески, без выкрутасов.

- Как, нету?! - в один голос одновременно выпалили гнев присутствующие.

- Ты хоть соображаешь башкой своей, "государственное замечание", - наседал Андрей Камнелюб, - сорок с лишним душ, спать негде, не то, что б жить!

- Выход один, - уже без спеси, но по-прежнему с намёком на угрозу, рассуждал комендант Шнурков, - сообчаю в район руководству, грузим вас всех в эшелон и

- на Соловки, может, там вам жильё сыщут.

- Шош нам делать? - примиряюще ещё раз спросил Фёдор.

- Как-нибудь, спите посменно что ли, в армии у нас так было. Решайте с председателем артели "Пятое декабря". Я дам ему письменное распоряжение.

- Председателя-то как звать - величать? - спросил Фёдор.

- Всё узнаете там, я здесь комендант, а не справочная будка.

- Ну, пошли, мужики, тут мы никому не нужны.

Выйдя от него, мужики недовольно ворчали:

- Точно, будка.

- Язык бы у него отвалился, ежели бы на наши пытанья ответил.

III

Когда главы семей перенаселённой хаты отошли от комендатуры подальше, Фёдор решил посмотреть записку коменданта. Наверху клочка серой бумаги красовался синяком штамп: "Спецпосёлок Љ 2 ОГПУ с. Ново-Румыновка рай- комендатуры Прикумского района". Ниже неразборчивым почерком - указание: "Определи этих работать посменно. В доме - 6 семей". Далее закорючка и дата: "25.12.31".

- Вот так мы Рождество встречаем.

Немец Володя Замер озабоченно спросил:

- Комендант сказал, будем писать бумага через протокол. Что такой протокол?

- Да это такая бумага, какую лучше бы не знать, - честно ответил Фёдор, как знал, - составляют её перед тем, как человека в тюрьму посадить.

499

Владимир Замер приуныл.

- Что будем делать с жильём, мужики? - вернул всех Андрей Камнелюб к главной для всех трудности.

- Мож, и в самом деле, посменка облегчит дело, айда скорей к председателю, пока тот не умотал куда, - предложил Фёдор, - пусть ставит нас скотниками или конюхами.

Председатель артели "Пятое декабря" Воронов Семён Игнатьевич, из двадцатипятитысячников, бывший военный из Москвы, сразу от жилищного вопроса отмахнулся:

- Все заявления и рапорта относительно жилья - к коменданту, к коменданту

- Мы только от него.

- У меня жилья нет. Я расселением не занимаюсь. Это всё по линии коменданта. Да, и в трёх других неуставных артелях, что у нас, здесь, созданы, свободного жилья в наличности не имеется. Сами должны понимать, здесь жили две тысячи человек, а вас нагнали шестнадцать тысяч! Моя задача - организация работы, урожай и государственные поставки. Итак, зачисляю вас в сотню Антипенко, нет, отставить, у него сотня полная, вот - к Калюжному

Фёдор потряс даже головой, услышав слово "сотня", спросил:

- Мы где, в армии или колхозе?

- А что вас удивляет?

- Почему сотня, а не бригада?

- Вы на спецпоселении! Здесь от слова "бригада" отвыкайте, здесь есть - сотня! Это означает сто семей! И дисциплина здесь та же, что и в армии. А пока вот в соседнюю дверь, там у нас сельсовет, главный там Евдохин Павел Алексеевич, там вас по метрикам перепишут, так сказать, пройдёте социальную регистрацию. А по жилищным вопросам, граждане раскулаченные, обращайтесь только к коменданту.

- Тогда нам работу какую-нибудь посменную дай! - снова загалдели "ходоки".

- Невозможно ж столько народа в одном помещении.

Воронов, не дослушав выплеснутые в словах гнев и отчаянье представителей шести семей, ютившихся в одном доме, взялся за перьевую ручку и тёмным прокосом букв на том же клочке безысходности написал начальнику сотни Калюжному распоряжение: "По двое в ночные смены - скотниками".

Главы семейств перенаселённого дома ходили на работу в ночь, сменяя друг друга. Только Фукс и Фёдор в их число не попали. Они, одеваясь потеплее, каждое утро ходили в бригадный двор сотни, заваленный истолчённым снегом. По всему широкому белому простору колхозного двора - жёлтые пятна мочи и навозных куч. Из птиц

- только вороны и воробьи, да и те, добывая себе корм, кружат у воловен и конюшни. Там же ровными рядками выставлены порожние подводы и сани. Возле них обычно выстраивались в растянутую линию спецпоселенцы, получали от начальника сотни Калюжного задания и расходились по работам. Работа была самая разная. Постоянно с полей от скирд возили к фермам солому, ставили новые станки на воловне и конеферме. В кузнице шёл плановый ремонт подвижного состава и сельхозагрегатов. Там под сап мехов шипел уголь горна и звенели молотки. В плотницкой шаркали рубанки с фуганком. Калюжный частенько заглядывал туда, проверяя, как плотник Нурин

500

Иван Силантьевич крепит деревянный прах колхоза, вбивая ржавые гвозди. Выйдя оттуда, начальник сотни шёл контролировать тех, кому делать нечего, и он ставил их очищать от снега двор.

Фёдору и Володе - немцу доставалась только эта работа, на ветру и на морозе. Несколько недель, вооружившись совковыми дощатыми лопатами, они часами в слежалом снегу пробивали тропки между помещениями. К тому же снег постоянно заваливал их работу. Греться ходили или на воловню, или в конюшню. Там Фёдор и Володя-немец меняли в своих валенках устилки из пшеничной соломы на ячмён- ную или овсяную. К концу дня наталкивали кормовую солому и за голенища. А по приходу домой всё это богатство вытряхивалось и скармливалось своим коровам.

Около недели ушло на расширение тропинок до ширины дорог, а далее последовало указание Калюжного - вычищать от снега и весь широченный колхозный двор. Снег вывозили на конных широких санях за воловню к силосным ямам. Домой возвращались в лиловом мраке заката. От усталости тела свои приходилось тащить волоком. Кое-какая еда, провальный сон, а утром, в рассветном мареве

- снова тащиться на работу.

Каждое утро, дожидаясь сотенного начальника Калюжного Прохора Петровича, кучковались спецпоселенцы, травили друг другу шутки, случались и политические анекдоты. Обычно мужики роились возле Антона Желтобрюхова - сотенного балагура, награжденного кличкой Лысый Антоха.

Сюжеты своих рассказов он отыскивал в местной жизни. Не прошло мимо его острого языка и проживание шести семей в одной комнате.

- К осени в каждой семье вашего дома по ляльке появится. Один с бабой засопел и другим охота, - подтрунивал балагур над каждым главой семейства данной хаты.

Мужики, кого не коснулось многосемейное проживание, охотно поддерживали эту тему и поэтому Лысый Антоха при появлении кого-либо из "страдальцев" непременно переводил разговор на тему необычной перенаселённости одинокой хаты на грейдере. Не раз поддевал и Фёдора.

- Как вы, мужики, баб там не путаете? Я б обязательно путал, кажный день ублажал бы другую, глядишь, на неделю и хватило б!

- Путайте вы, как мне известно, и ты, Антоха, и многие другие тоже двумя семьями в одном доме перебиваетесь, вот и меняйтесь там бабами, кто вам мешает?

- отбивался от шуток Фёдор.

- В шутка есть полмешка правда, - отвёл Фёдора в сторону немец Володя,

- когда весна приходит, будем с тобой землянка копать, я не могу, как Андрей пердит. Я подушка нос сую, всё равно воняется.

- Ты думаешь, тебе одному воняет. И у меня голова по утрам, как чугунная, ровно я из газовой атаки вышел или четверть араки выдул. Пошли к сотенному бригадиру, что ль. Барин, к людям и не подходит, любит, шоб к ему бежали, козырять ишо только осталось.

В знаменитой теперь на всю Ново-Румыновку своей шестисемейностью хате шла своя жизнь. Степанида с той памятной ночи, когда прибыли семьи Фёдора и немца, стала старшей среди женщин. Никто не посягал на её власть, и все безропотно выполняли её решения. Её муж Николай был на вторых ролях в семье. Выглядел послушным

501

молчуном. Вместо рта говорили его голубые, тёплые глаза. Фёдор сразу прозвал его для себя "телком". У них было восемь детей. Старшему их сыну Панкрату уже минуло семнадцать лет, и он стал отцу и матери настоящей опорой. На работу ходил вместе с отцом и работал не хуже взрослых. Степанида же, наделённая природой организаторскими способностями, сразу чёткими указаниями воцарила в многолюдном доме мир и лад. Натянув с женщинами в комнате верёвки и накинув на них простыни, переделила комнату на относительно равные территории. Взрослые придерживались этих границ больше для переодеваний. А дети сновали повсюду Зато на ночлег все собирались в свою клетку. Спали, кто где приспосабливался. Толик спал на кухонном столе, Тоня и Верочка - под столом. Фёдор с Катериной на сундуке с приставкой двух табуреток. Кровать оставалась не собранной до самой весны.

Ждали тепла, чтобы поскорее приступить к рытью своих землянок. Но до весны ещё далеко - рукой не достать. Хоть приветливые солнечные лучи уже в полдень царапали южное окошко хаты, всё же к вечеру, обессилев, они тихо тонули в сумрачной мгле. И вдруг на спецпоселение навалился восточный ветер, словно сорвался с цепи, и, засвистав в трубах, попёр по небу лохматые, рваные тучи. С того момента лучи выцелились зиме в темечко, засмалили напористо, хоть загорай. Под их напором присели сугробы. Наступая на них толпою, зацвели пролески. Обмякли снега, и день или два повсюду колобродила вода. Вечерами на дыбах ходили туманы, разнося запахи весны.

Неделя активной работы солнца и ветра - и о зиме остались одни недобрые воспоминания. Зелёный дымок закурился на акациях. По утрам зазвенели птичьи восторги. Земельный участок под домовладение семье Фёдора Строгаля отвели по соседству с Чернодраем. Вторым соседом стал Василий Иванцов. План Фёдора оказался посредине. Катерина ходила беременной последние дни, поэтому копка валов вокруг двора и разметка землянки выпали на Фёдора и детей.

В конце марта Катерина родила девочку. Назвали Наденькой, как бы символом надежды на будущие годы жизни. Роды были тяжёлыми, и фельдшер запретил Катерине выполнять тяжёлую работу. Фёдор, Володя-немец и Василий Иванцов вместе с семьями копали друг другу землянки в складчину. Когда дошла очередь до Фёдоровой землянки, помогать пришли и Шпигуны: Андрей и Настёна.

- Новость есть, - горько усмехнулся Андрей после приветствия, - видел бывшего своего кореша - Захлыстова Савраса. Вернулся только что из командировки.

- И как он тебя приветил?

- Руки не подал, но намекнул, мол, будешь со мной дружить, не пропадёшь.

- Поживём - увидим, - неопределённо высказался Фёдор, ладивший с Воло- дей-немцем ступени в землянку.

- Наша какая работа?

- Землю убирать. Верхний, чёрнозёмный слой - на огород, а жёлтый суглинок

- на валы ограды.

- Чем накрывать думаете?

- Это самый больной вопрос. Леса же нет. Плетни будем делать, на них - солому, землю, а потом сверху обмажем. Как накроем, так и переберёмся сюда. А к зиме наделаем саманов, поставим сарай для коровы и курятник.

Катерина, видя, как все ковыряются в земле, не выдерживала и хваталась то за

502

лопату, то за вёдра. Поработав, долго отлеживалась, кормя грудью ребёнка, пока не возвращались силы.

.До самого лета семьи Фёдора в супряге с семьей Володи-немца и при помощи Андрея и Настёны Шпигун лепили свои новые убогие жилища.

- Хоть на индюшачьих соплях избушка, но всё ж просторная и своя, - осыпали главы семейств своих домашних приближающейся радостью.

Перед косовицей каждый перебрался в свою землянку, а в однокомнатном доме, приютившем на зиму шесть семей, остались лишь Николай со Степанидой с их восемью детьми.

На новом дворе Строгалей работы невпроворот. Возвращаясь с работы, после кое-какого ужина до самой полночи ежедневно семья Фёдора толклась в своём дворе, устраивая быт. А с утра, ещё не восстановив силы, поход на работу

За полгода работы в колхозе вместо зарплаты выдали на семью по одной тыкве.

IV

Однажды Фёдор припоздал утром на работу и подошёл, когда толпа, облепившая, как пчёлы матку, Антона Желтобрюхова, уже закатывалась в смехе.

- Шо смешного Антоха-брехло рассказывает?

- Ты только, это самое, послухай, - сквозь смех вставил Иванцов.

Рассказчик, глянув на заинтересованное лицо Фёдора, начал анекдот заново:

- Приходит спецпоселенец к коменданту и жалуется на свою бабу: "Товарищ комендант, баба совсем от рук отбилась: кормит меня абы как, ни обстирает, ни обштопает, ухожу на работу, не встанет, мужа не проводит, спит себе и ухом не поведёт. Силов моих не стало на тунеядку глядеть! Что мне будет, если я её ночью подушкой придушу насмерть?" Отвечает мужику комендант: "Будешь в тюрьме сидеть, отбывая государственное наказание".

Собравшиеся заулыбались, поняв, о каком коменданте идёт речь.

- "А если я свою бабу налыгачем к стропиле привешу за шею, скажу, мол, сама не вынесла жизни в спецпоселении, вот и повесилась?" - "Государство виноватым не бывает, докажем, что ты её до самоуничтожения довёл, поэтому будешь сидеть в тюрьме, отбывая государственное наказание". - "А если я её зарежу, скажу, что она с суседом свалялась?" И опять: "Ага, в горячке, в нервном срыве, так сказать, но хоть и меньшим сроком всё равно будешь сидеть, отбывая государственное наказание". Всё перебрал мужик, все способы смертоубийства и, наконец, говорит: "А если я свою бабу залюблю до смерти, какое наказание меня ожидает?" - "Ничего не будет, - отвечает комендант,

- государственное наказание за смертоубийство через любовь не предусмотрено!"

Расплылись в улыбках измождённые лица колхозников, оголяя щербатые рты:

- Во даёт! - Ну, поливалка!

- Режет не в бровь, а в самые зенки! Нам голодным только о любви сейчас думать.

- Тише, тише! - зашикали со всех сторон. - Калюжный из конюшни вышел. Во, он вернулся назад, рассказывай скорей дальше.

- А вы не ржите, как жеребцы, - поставил условие Антоха и сам торопливо продолжил: - Так вот, услыхал спецпоселенец такую новость и сразу стал силу

503

мужскую копить. В сотне не работал, нет, на работу выходил, но вилы в руки не брал, силов поднабирался. Пришёл домой, по-скорому скотину управил и сразу же стал свой замысел до угрожающего конца доводить. Ещё не смерклось, а он уже любовью со своей ненавистной женой занялся. Мстит и мстит ей. Сначала она не возражала шибко, а потом уже запросилась: "На завтра, Вань, оставь! А то всю силу зараз вычерпаешь!" "Ага! - думает мужик. - Так я тебя и послухал, как же - на завтра, ты у меня сегодня должна помереть. Не умрёшь ты, так я ноги протяну!"

Грохнул смех. Желтобрюх, подзадоренный таким видом одобрения, пошёл во весь свой талант балагура расписывать и приукрашивать постельную сцену, будто это уже касалось его лично:

- Вздремнула жинка, пока её мужик очередную порцию сил собирал, не успела та первый сон увидеть, как он её уже под бок толкает. Словом, измывался он над нею через любовь по всей своей мстительной программе. Но к утру сам не выдержал, провалился в сон в полном беспамятстве. А перед работой она его нежненько тормошит: "Ванюшечка, Ванюшечка, просыпайся!", а сама перед ним рюмашку араки на блюдце держит: "Вот, выпей, родненький за свой подвиг". Мужик думал её мертвую увидеть, а она, наоборот, расцветшая и на мертвую совсем и не похожая, ровно десять лет за спину кинула, пустую рюмку подхватила и птицей - на кухню! Ложками и ножиком там постукивает и песенку щебечет: "Ала-ла, ала-ла!" Мужик после рюмахи маненько ожил, глядь в окно, светло, намерение - скорее в портки влезть и на баз бежать, чтоб скотину управлять. За портки - и остолбенел, махлы его все перештопаны, повысти- раны, рубелем повыглажены и даже стопочкой на табуреточке аккуратненько сложены, притронуться страшно! "Охренела баба!" - решил мужик, хоть с боязнью, но оделся и пошёл на баз. Там смотрит и чуть с копыт, стало быть, с ног своих, не свалился

- скотина уже управлена! С удивленными глазищами возвращается ошарашенный на кухню и вконец выпадает в осадок - на столе дымится ароматом яищня на сале, где-то солтисона баба раздобыла, рядом - хлебушек только что из печки! "Что это с тобой, баба!". Та ему и отвечает: "Ты ко мне по-человечески - и я к тебе - по-людски!"

Отсмеялись от души слушатели, но кто-то к концу дня "стукнул", куда надо, и в тот же день Лысый Антоха писал в кабинете у коменданта под его диктовку объяснение об отсутствии государственного наказания за покушение мужчины на жизнь женщины через активную и длительную любовь. Комендант уже составил список всех слушателей. Лысого Антоху после допроса отвели осваивать камеру спецзаведения, а его место в комендантском кабинете по очереди стали занимать слушатели анекдота.

К обеду следующего дня для разговора о любовном терроризме вызван был в комендатуру и Фёдор. Не успел Фёдор переступить порог комендантского кабинета, как его хозяин властным голосом обвинил:

- Байки о государственной власти в свою честь требуешь повторять?!

- Да, шо я там требовал? Ничё я не требовал! - крепко струхнув, стал оправдываться Фёдор.

- Тогда рассказывай, как было дело! - приказал комендант.

- Ну, как было дело? Обыкновенно, как всегда. Вокруг какого-либо брехуна народ толпится, так и прошлым утром - вокруг Антохи Лысого, - и, встретив не- доумённый взгляд коменданта, поправился: - Это по-уличному так Антона Жел- тобрюхова величают заглазно.

504

- Вот ты говоришь, что "какого-либо брехуна", значит, кроме этого Антохи Лысого и другие есть. Их, что, целая организация вражьих агитаторов. Так-так, перечисляй.

Фёдор вконец испугался, начни он перечислять балагуров, пришлось бы называть закадычного приятеля Гришку Репало. "Что говорить?" - бился в голове испугом навязавшийся вопрос. Комендант, приготовивший карандаш, склонившись над листом бумаги, ждал.

Фёдор, вначале готовый перечислить некоторые фамилии, внезапно вспылил:

- Шо вы до выскочившего слова прицепились?

- Я, Строгаль, твоё слово - "какого-либо брехуна" повторил, твоё оно или нет, отвечай государственному должностному лицу.

- Это я так по запарке, исходя из жизненного опыта, где ни бываешь, везде встречается балагур, оттого я так сказал, можно сказать, слово "какой-либо брехун" нечаянно вырвалось.

- Слово - это не скопец-горобец, за него государственная ответственность есть. Продолжай, Строгаль. Прибыл ты на сотенный хозяйственный двор, дальше.

- Ну, пришёл, сам иду и всё на пятку валенка поглядую, протёрлась и через дыру солома проглядывает, думаю: "Где дратвы взять, шоб зашить?".

- Так, валенком своим мне зубы не заговаривай, про байку о государственной власти веди разговор.

- Ну, подошёл я к мужикам, зубы скалят. Спрашую, об чём Антоха брешет. Ну тут и рассказал он, как он с жинкой совсем чужими стали, если б не дети, то разбежались. И якобы он ходил к вам за советом. А вы, шоб семью сохранить и детей сиротами не делать, присоветовали ему меньше на жинку шуметь, а больше уважения проявлять. Вот он через ваш совет и сохранил семью.

Комендант, лупавший удивлёнными глазами, не знал, как ему поступить:

- А как же там слова такие политические были: комендант, государственный, спецпоселенцы, наказание. Что про это скажешь, Строгаль?

- Шо тут можно сказать? Антоха своё семейное положение просто с нашей жизнью повязал. К примеру, кто мы? Спецпоселенцы! Кто вы? Комендант! Должность какая у вас? Государственная!

- Стоп! Стоп! Стоп! Ну и хитрюга-ворюга, Строгаль. Я всё-таки тебя на карандаш беру. Больно ты уж мне сладко всё пропел. Ответь мне, почему ты не прибыл и не рассказал мне до того, пока тебя я не вызвал.

"Стукача из меня хочет сделать, - понял Фёдор, куда клонит комендант. - Не бывать этому", - сказал самому себе решительно он.

- Очередь к вам, как к коменданту дюже длинная, не достоишься, работать надо мне и план стране выполнять.

- Вот как?

- Да, так! Не с руки мне в ту очередь становиться.

- Пойдёшь в камеру и там подумаешь. Хорошенько подумаешь!

Три часа в одиночной камере - время достаточное, чтобы несколько раз перелистать прошедшую жизнь. "Основная часть её, не считая коротких проблесков в детстве, - тяжелый труд хлебороба. Труд, труд и труд. Каждый божий день - от темна и до темна. Мозоли на руках и мокрая от пота рубаха - неотъемлемые спут

505

ники той жизни. Пришла на село новая жизнь. Без оглядки вступил в колхоз, всей душой силился наладить коллективное хозяйство и в благодарность за это мордой

- в навоз, выселили на самые плохие, почти солончаковые земли Ставрополья. И вот теперь из меня доносчика пытаются сделать. Наверное, за это комендант мне сладкую жизнь посулит. Ты, Фёдор Григорьевич, уже не мальчик, четверо детей имеешь и понимать должен, слаще жизнь быстро не сделается. Ну, даст комендант какое-нибудь послабление, много я от этого выгадаю?

Коврижки! Лучше останусь я тем, кем я есть! Людям в глаза открыто смотреть смогу. А главное - в собственную душу заглядывать бояться не буду.". Размышления прервал вызов к коменданту.

- Подумал?

- Подумал.

- И что надумал?

- Работать. Работать честно, как и работал до этого.

- Понятно, - с расстановкой произнёс комендант, смекнув, что разговор о доносительстве бесполезен. Поднялся, прошёлся до двери, прикрыл её плотно и зло зашептал:

- А ведь я могу тебя вот так, плюнуть, растереть и сразу же забыть! Ты это, Строгаль, понимаешь?

- Понимаю. Шо я плохого сделал вам лично? Может, где дорогу перешёл? Я же человек, человек живой.

- Сегодня живой, а завтра нет!

- Власти отобрать у меня жизнь у вас хватает, это я понимаю. Только ответьте мне, за шо отбирать-то жизнь?

- Ладно, иди, придёт время, отвечу на твой вопрос, если, конечно, сам не догадаешься, - комендант демонстративно распахнул дверь перед Фёдором.

Через три дня начальник районного отдела ОГПУ Звягинцев прочитал и его объяснительную записку, похохотал. "Политики в этом нет, отпустить всех!" - выдал он устную резолюцию коменданту и порвал исповедальную бумагу Антохи Лысого, Фёдора и других. В тот же день Фёдор появился на работе в бригаде. К нему никто не подошёл, побоялись. Неделю, другую молчал и он, в разговоры почти не вступал. Попритихли и мужики, в большие кучи больше не собирались. Вскоре появился подавленный и похудевший Лысый Антоха. Колхозники с сочувствием поглядывали в его сторону. Так прошёл ещё месяц. Но жизненные силы, тянущиеся к светлому слову, к шутке, в человеческой душе - неистребимы, как тяга всего живого к солнечному свету, и спецпоселенский народ вновь потянулся к Антохе. Ждали рассказа со зрелищем, на что был способен только он. Более того, убедившись, что того больше не вызывали и не посадили, теперь уже и сами одаряли друг друга вымыслами, таящими в себе лишь долю вымыслов.

V

До самой уборочной страды Фёдор, так и не получив никакой должности, слонялся по колхозной бригаде, помогая в работе кому в чём придётся. Его, привыкшего с детства к осмысленному труду, это злило, и когда кто-либо из колхозных на

506

чальников, сопровождаемый начальником сотни, спрашивал: "Чем занимаешься, Строгаль?" - он жёлчно отвечал: "Помогаю, кому делать нечего".

- А что ж ты думал, и здесь завхозом пристроиться? - с ехидством снимал с себя ответственность начальник сотни Калюжный.

- Это вы пристраиваетесь и подстраиваетесь, а я работаю там, где ставит начальство. Вот я со дня высылки болтаюсь без дела, как дерьмо в калюже, на побегушках, а вам, всем начальникам, и думки до этого никакой нету. В Соломенке хозяйские дела всего колхоза доверяли, а теперь и ярлыгу чабана не даёте.

- Сегодня вместе с Иваном Чуприной навоз будешь вывозить.

- Буду, куда я денусь, - отрешённо ответил Фёдор.

Оставшись за конюшней наедине, Иван Чуприна, осмотревшись, похвалил Фёдора:

- Ну, подсунул ты сотенному начальнику словесного ежа.

- Был бы толк от этого ёжика, - с безнадегой в глазах посмотрел он на Ивана, дав понять, что данную тему разговора не поддерживает, и, перехватив поудобнее вилы, продолжил с остервенением грузить на подводу навоз. Под нижним слоем перепревавшего навоза, множась, густо копошились черви. "Вот и я такой же, как они, так же в навозе копаюсь. Вся лишь разность, шо я крупнее да силою подюжее. А так - один в один!" - мысленно рассуждал Фёдор, перемешивая в душе тень мутного неприятного осадка.

Пролетел май. Видно, тот не совсем приятный разговор начальника сотни с Фёдором возымел своё влияние, поскольку Калюжный вдруг на утреннем разводе по объектам работы прилюдно объявил:

- Строгаль займётся сусликами.

- Чем? - не понял Фёдор.

- Сусликами, я сказал! Вся пацанва в твоём распоряжении, получай в заготконторе капканы, газ там какой-то завезли, с войны остался. И будь осторожен с ним! Чтоб не получилось так, как у Чернодрая, потравившего вместо сусликов своих курей. Там же, в заготконторе, узнаешь всё насчёт учёта уничтоженных сусликов. Дело не такое, шо можно шаляй-валяй к нему относиться, наоборот, очень даже серьёзное, - добавил он.

- Думал, любая работа мне свычная, а этим заниматься не доводилось.

- Освоишь, - обрубил рассуждения Калюжный.

- У тебя теперь, Фёдор Григорьевич, самое сурьёзное дело всего колхоза в руках, - подшкильнул Усов, пристроившийся на лошади трижды в день качать воду на водокачке, - байбаками заниматься не каждому доверят.

Фёдор промолчал, уловив на себе сверлящий взгляд Чернодрая, глаза их встретились. Фёдор ему улыбнулся, как соседу. Чернодрай же улыбку Строгаля расценил по-своему: "Злорадствует, соседушка, должность мою перехватил. Ну да ничего, сочтёмся!"

...Прямо за селом спецпоселенцев под ветром волной плескалась пшеница. По ополью струится дорога - то накатанный водовозкой маршрут к дальним станам. Тёплый ветер, развевая Апрельке хвост и гриву, срывает с дороги пыльцу. Рядом с дорогой, будто знаки прошлого степи, качаются тонконогие, кровавые маки. Над ханбатыйским заросшим следом кружат мысли Фёдора. Но они его не трогают,

507

порхают придорожно, как пичуги, и далеко от водовозки не отлетают. Глядя, как выплёскивается вода из бочки и по тёмным бокам её серебристая цепка капель засевает пыльный след, размышлял: "Чей прах поливаю - монгола или русича?"

Фёдор, привыкший к порядку, водовозкой был недоволен. Несмотря на то, что он после наполнения бочки водой плотно закрывал люк, та всё же выплёскивалась. Чем длиннее путь к месту доставки воды, тем больше её потери. Поразмыслив, Фёдор решил сделать для бочки "успокоитель", подобный тому, какие многие используют при носке полных вёдер на коромыслах. Встретив Нурина - плотника крупного телосложения, глаза с хитринкой, он попросил его:

- Иван Силантьевич, не сварганишь мне для бочки поплавок?

- Что, хочешь довезти и не пролить?

- Правильно, это меня беспокоит.

- Вот, видишь, какие мы люди, кулаки?! Каждую каплю воды стараемся бере- гти. Вода-то колхозная, можно было б об ней и не думать, так нет же, точит нас, кулаков, хозяйственный зуд, всё норовим сделать лучше, по-домашнему. Дурная страна, коли такими людьми кидается. Езжай, заливай, на обратном пути можешь забрать свой поплавок, - он было уже сделал шаг к плотницкой, как вдруг спохватился: - Стой! Размер лючка гляну, а то ещё и не пролезет, - подойдя, он приподнялся на носки, с минуту мурлыкал себе под нос цифры, связывая их словами "четверть", "аршин". Вставив в люк крышку, скомандовал: - Паняй!

.Заполнив бочку на водокачке, Фёдор заехал на колхозный двор. Привязав к чахлой акации Апрельку, сам направился в плотницкую. Там находился начальник сотни Калюжный, пояснявший Нурину чертёж какой-то полки. Увидев ненужного свидетеля, он недовольно буркнул:

- Тебе чего, Строгаль?

- Да, вот, вещицу одну должен забрать. Иван Силантьевич, готов мой "успокоитель"?

Нурин молча подал аккуратно остроганную и ошкуренную дощечку.

- Зачем она тебе? - с подозрительностью подступил Калюжный, предполагая, что это вещь сделана Строгалю для дома.

- Жить стану зажиточно.

Это ещё больше распалило интерес начальника сотни:

- Как это - зажиточно?

- Когда наполню бочку водой, кидаю туда этот поплавок и, пока еду к месту слива, пускай он там воду сбивает.

- Ну, и что с того? - так и не понял Калюжный.

- А после с этой дощечки буду по фунту сливочного масла снимать.

Начальник сотни, поняв, что попал впросак, засмущался:

- Много с воды масла набьёшь?!

- Я зажиточным не стану, зато немало воды для колхоза благодаря этой дощечке сберегу.

Фёдор подмигнул Нурину. Но Калюжному не хотелось терять начальственный авторитет, и он строго напомнил Фёдору:

- В первую очередь, как я сказал, вези в стан третьей бригады!

508

VI

Ежедневно, после ужина, хоть и время тёмное, в семье Строгалей кипит дома работа по обустройству собственного гнезда. Позарез нужен саман. Из-за его отсутствия стоит строительство сарайчика для коровы.

- Сегодня нужно приготовить замес, завтра у меня пол дня выходного, отпросился, надо хоть три сотни самана "выкинуть, - делится Фёдор с Катериной планами.

Он распрягает кобылу Апрельку и, закатив штаны по колено, водит её за собой в политом глиняном замесе. Дети тоже в "адовом кругу" - месят ногами глину. Легкая Верочка ходит по поверхности, с неё толку мало. К тому же упала. Но встает и бежит догонять брата и сестру. Катерина, подоткнув юбку и оголив красивые стройные ноги, ходит рядом с детьми и подтрушивает солому. Под её ногами хлюпает пенный, тяжёлый, глинистый замес. Никто не видит, как поверх саманного забора на неё смотрит сосед Чернодрай, один из редких селян, живший одной семьёй в доме. С Катерины переводит он взгляд своих мелких мышинистых глаз на лошадь.

Утром в понедельник Калюжный выговаривает Фёдору за использование колхозной кобылы. Фёдор отнекивается, а у самого горячее желание сцепиться в скандале с сотенным, кинуть ему в лицо обвинение, мол, вы же меня из собственного гнезда выкинули, присвоили его, а теперь и здесь мешаете угол построить. Неуверенные слова Калюжного: "Наверное, до сих пор у Апрельки ноги в глине?" сдерживают его.

Но Фёдор вчера, закончив к полуночи работу, сразу же отмыл с лошадиных ног налипший замес. "Откуда знает Калюжный? - думает Фёдор. - Кто мог донести? Кроме соседа Чернодрая некому. С другим соседом, Васькой, вроде б, только по прибытии спичками чиркнулись, а потом отошли, живём, как и положено соседям, выручали друг друга не раз, да и сейчас он на Чёрных Землях кошары мастерит. Надо узнать, мож, вернулся? Нет, если б и вернулся, то он бы не стал доносить! - убедил себя Фёдор. - А второй сосед? Отношения, вроде бы, открыто и не портились, но и не стали такими, какими бы должны быть между соседями",

- размышлял Фёдор. Он вспомнил случай, когда пришли к ним в гости Андрей и Настёна Шпигуны и Катерина заметалась ласточкой по своим сусекам, чтоб из последнего накрыть стол. Вспомнила об остатках картошки, да не на чем её поджарить. Сразу к соседке, займи, мол, полстакана постного масла. "У нас нету", - ответила Пидора, жена Чернодрая. Отказала, когда было. Катерина выкрутилась, изловчилась, а гостей всё ж попотчевала, но после об отказе соседей мужу сказала. Подвернулся и другой случай - сломался держак у совковой лопаты. Фёдор, чтоб закончить дело сразу, просит у соседа, тот в это время возился во дворе. "Сосед, одолжи совковую лопату на десять минут". - "У нас нету", - без задержки выложил заранее заготовленный на любую просьбу ответ Чернодрай, перед этим глянув на свою совковую лопату, стоявшую возле катуха. Видна была она и Фёдору. "Ну, шо ж, пущай он у меня что-либо попросит, я им уподобляться не стану, дам, даже если и самому позарез нужна вещь та будет, пущай знает, как надо по-соседски

509

жить". Но Чернодрай ничего не просил и своего никогда не давал. Таков был его настрой в жизни: "Нету масла, жарь на воде, нету совковой лопаты, таскай пригоршнями, а к соседу руку не протягивай".

- Должно быть, Чернодрай донёс Калюжному про Апрельку, - поделился своими подозрениями Фёдор с Катериной, - не в хорошем месте, мать, мы с тобой строимся.

VII

Первой заметила надвигавшееся лихо Катерина. Спецартели отрапортовали стране перевыполнением госпоставок, а на трудодни колхозникам выделил из неплохого урожая слёзы. Причитающиеся деньги высчитали за облигации. Продукты таяли на глазах. Кабана съели ещё зимой, того зарезали на Рождество 32-го. Катерина по щедрости своей души каждую семью, с которыми бедовали в одной хате, одарила небольшим кусочком мяса и сала. Настёне и Андрею Шпигунам, как родственникам, гостинец выделила чуть побольше. А когда остаток свиньи съели

- и не заметила. Теперь сама гнулась над ситом с отрубями, выданными артелью, примешивая их в тесто при выпечке хлеба, почти ежедневной едой стала затируха и галушки. Основной кормилицей оставалась корова. Фёдор, узнав, что для коней заготовили сено, в валенках носил его из артельной конюшни. Он просто садился там на сено и менял в валенках или сапогах устилки, соломенные выбрасывал и вместо них вставлял из пахучего мелкого разнотравья. Напихивал сено и по бокам, за голенища. Дома, избавившись от "стыбринного", снова ставил соломенные стельки, а принесённое скармливал Зорьке почти из рук.

На утренней дойке Катерина оторопела, когда к ней прикоснулась детская рука. Полусонная Верочка ещё с закрытыми глазами присела рядом на корточки с кружкой.

- Мамулечка, молочка хочу, - шепчет она.

- Щас, доченька, подою корову

Умноглазая Зорька в честь маленькой гостьи отпустила щедро вымя. Парное молоко с пенкой зачерпнула кружкой Катерина. Верочкины глаза не раскрываются, ощупью берёт полную кружку. Сладко причмокивают детские губки, дудоля Зорькино молоко. Через щёлки глаз Верочка смотрит в умные глаза Зорьке, благодарно улыбается ей и уходит досыпать.

Катерина её приходы к утренней дойке держит в тайне: "И так скоро уж Зорька отобьёт молоко. Да и те уже большие, пока Верочка ложку сьисть, те - три, а с завтрашнего дня ей совсем станет худо, сама в пять лет будет оставаться на хозяйстве, я-то на прополку хлопка должна идти".

Единственной кормилицей для всей семьи оставалась Зорька. Если раньше Катерина призывала мужа и детей всё из общей миски доедать, то теперь, наоборот, просила оставить Зорьке последнюю ложку. Фёдор не раз видел, как Катерина в жидкие помои для коровы разбивала хотя бы одно редкое яйцо, куры почти не неслись. Кормить их было нечем, и те днями греблись в соломе, выискивая прокорм. В основном неслась Фёдорова любимица - чубатая Фифочка с рыжими крыльями. Ещё на хуторе Андреевском Фёдор приметил совсем не материнское отношение квочки к цыплёнку

510

необычного раскраса. Она его клевала и отгоняла от остальных. Фёдор забрал его от выводка и посадил в отдельный закут. Было что-то в этом цыпленке интеллигентное и барски чистоплотное. Какая-то особая опрятность и размеренность в поведении. Глядя, как тот вышагивал, обходя лужицу, Фёдор изрёк: "Ишь, какая фифа!". Возвращаясь с работы, спрашивал о цыплятах, все ли живы, и непременно интересовался чубатым. Из чубатого цыплёнка выросла необычная по носкости курица. Не было дня, чтобы та не снесла яйцо. Поэтому, когда куры стали плохо нестись и было только одно яйцо, Катерина повторяла:

- Твоя, Федь, Фифочка чубатая снесла.

По душе хозяина проливалась волна радости и гордости, что сумел рассмотреть в необычном цыпленке будущую яйценоскую курицу.

- Надо б, Катя, от Фифочки потомство завести.

- Я и сама об этом мечтаю, но нам о заводе цыплят сейчас думать не приходится. Любой бы ценой выжить! А когда поднимемся, обязательно на яйца от Фифочки квочку посадим.

VIII

Фёдор, получив от Калюжного задание заниматься отловом и уничтожением грызунов, отправился с сыном в заготконтору. Она находилась на бригадном дворе соседней артели "Родина". Дверь сараюхи, в которой размещалась заготконтора, была на замке. Двое незнакомых пацанов со связками шкурок суслика, сидя на корточках, терпеливо дожидались хозяина заведения. Фёдор подошёл к ребятам:

- А чьи это шкурки у вас? Суслика?

- У меня все сусликовые. А вот у Витьки - половина сурка и даже две - от хомяка.

- Ещё слепыш есть! - с гордостью ответил Витька, жуя жвачку из битума, чернившего ему зубы.

- А у тебя, я вижу, тоже разные шкурки, вот какая-то рыжеватая, а другие серебристые? - опять поинтересовался Фёдор.

- Суслики ж разные бывают. Их семь видов. Есть крапчатый, малый, большой или его ещё краснощёкий называют, вот эта шкурка с него. Ещё есть... это, как его... длиннохвостый, потом...

- Европейский и даурский, - помог Витька.

- А кто такой байбак? - заинтересованно спросил Фёдор.

- Байбак и тарбаган - это сурки. Вот у меня шкурки от байбака.

- А почему их байбаками прозвали? - вступил в разговор молчавший до этого Анатолий.

- Не знаю, - Витька смущённо пожал плечами, вытащил изо рта смолу, - на, пожуй! - предложил он другу.

Тот взял её, но жевать не стал, занятый ответом по поводу названия сурка:

- Байбаком его прозвали из-за того, шо он к жене, - тут ребята рассмеялись, Фёдор тоже улыбнулся, - ну, к сурчихе, - поправился приятель Витьки, - в нору жить идёт, а потом, когда у неё дети родятся, он живёт один, как бобыль.

- А какой у них приплод? - снова спросил Фёдор.

511

- А... шесть-восемь, как-то раз гнездо выкопали в норе, - пояснял он, уже жуя чёрную жвачку.

- Норы у них длинные? - выпытывал Фёдор.

- Вот такие, - встал с корточек Витька и отошёл на приличное расстояние, меряя босыми ногами пригретую щедрым весенним солнцем землю.

- Вон дядь Гриша уже идёт, - сказал он.

Фёдор оглянулся и не поверил своим глазам. К ним приближался, просматривая на ходу бумаги, Гришка Репало, за его ухом, как обычно, покоился плотницкий карандаш.

- Гриня, а ты тут как оказался?

- О! Фёдор Григорьевич! Сболтнул шо не надо и вот я тута!

- Выходит, верна пословица: язык - друг мой, язык и враг мой.

- Как видишь, подвёл меня мой орган без костей. Как ты? Я-то знал, шо ты, Фёдор Григорьевич, в Ново-Румыновке, а где - не ведал. Думал, время до смерти в запасе есть - свидимся. Слыхал, приплод у тебя.

- Да, девочка, Надеждой назвали.

- Вот и повстречались.

- Как там мой друг Петя Смылкин?

- Пети Смылкина уже нету на белом свете.

- Да ты шо?! - остолбенел Фёдор, побледнев лицом.

- В тот же день, когда он вас из села сюда проводил, перед вечером почапал к Кон- даревскому кучеру Омелаенко. С часок посидел у того. Панас Христофорыч поставил чекушку. Выпил чарку. Вторую не стал - отодвинул. Вздохнул. Погоревал по случаю твоего отъезда. Неохотно поднялся и просит Омелаенко: "Довези до хаты, на дере- вяке в склизь идти далече.". Взнуздал Омелаенко жеребцов, помог Петру Петровичу поудобнее на линейку усесться и покатил по селу. Подкатил к Смылковскому двору, оглянулся, а Петро спит, убаюканный дорогой. "Приехали, Петя, подымайся!". А тот уже далеко где-то в ином мире со своей улыбкой.

Фёдор смахнул слезу. Вспомнились последние минуты, когда самый верный друг провожал их в высылку, неся за пазухой, как носил в детстве крольчёнка, горячую картошку для них в дальнюю дорогу. Склонив голову, Фёдор приводил глаза в порядок, слушая завершение рассказа.

- Вот так получилось, что уехал Пётр Петрович Смылков в другой мир на председательской линейке.

- А я рассчитывал с ним обязательно встретиться, выходит, мне жизни тоже в обрез, на понюшку, осталось?- подвёл Фёдор итог грустному сообщению. - А теперь и кости наши не встретятся.

- От ваших хуторных дворов и следочек уж простыл. И в доме твоих родителей новые хозяева вашу орешину срезали. Свет дерево им заслоняло. Упало оно головою на улицу, забор покосило, а новые хозяева и поправлять его не стали. Думают, что временно живут. Окончательно осиротел ваш дом. Даже буфет твоих родителей в правлении колхоза оказался. Хозяев нету - тащи, кто может! Власть первая руку приложила к растаскиванию вашего имущества. Так что, в вашем буфете колхозные дела теперь пыляться.

- Я думал на нас раскулачивание закончится.

512

- Не. Меня, вскорости после вас, с Чаплиным дораскулачили. А чем виноваты вы и мы? Только тем, что жили покрепче других.

- Ты сразу сюда попал?

- Не. Сначала был в артели имени пятого декабря, потом сюда назначили за умение языком молоть, - хихикнул он. - Плохо одно, не всегда знаю, где лизнуть, а где гавкнуть!

- Гриш, ты отпусти ребят, а потом мы трошки посудачим.

- Давай, пацаны! Витька, сколько и каких - у тебя? - взялся Репало ретиво избавляться от присутствия ребят.

Приняв от них шкурки, подошёл к Фёдору с сыном.

- Это - твой?

- Мой!

- Толик что ль? Вырос-то как! Кажется, ещё вчера в кроватке сидел, тряпичным конём играл. А теперь бате помощник?

- А то как же!

Анатолий отошёл в сторону, дав вволю наговориться отцу с приятелем, пока батя не позвал его снова.

- Забирай, Толик, сотню капканов, а я возьму две бутылки хлорпикрина.

Репало предостерёг:

- С газом будь осторожен. Лучше дома не храни. Рассказывали, в прошлом году твой сосед, Чернодрай, додумался бутылку с этой гадостью в свой курятник поставить. Заткнутая была. Но всё равно, на другой день...

- Неужели лапшу куриную ел?

- Если б ел, и самого бы зарыли.

- Значит, подохли? - искренне испугался Фёдор.

- Нет, не подохли. просто прикопал всех курей, будто бы от нечего делать!

.Когда Фёдор вернулся с сыном домой, он велел Толику принести лопату, а

сам с бутылками хлорпикрина пошёл в угол огорода:

- Лучше прикопаем эту гадость, чем потом прикапывать собственных курей. "Да и самих бы кто не прикопал", - подумал Фёдор, вспомнив шутку Гришки Ре- пало насчёт жизненного срока.

IX

Положение со съестными припасами в семье Строгалей ухудшалось с каждым днём. Катерина измучилась в поисках разнообразия пищи при скудном и однообразном наборе продуктов. Последний оклунок муки заканчивался. Кусочек сала, величиною в детскую ладошку, растягивала, как могла. Только маленькими дольками приправляла она им затируху да галушки. "Это едокам - поцелуй от мамы", - говорила она, тщательно вымывая постным бульоном со сковородки крохотные кусочки зажарки в общую кастрюлю. Галушки и затируха поедались семьёй в обед за один присест. Добавок не было. На ужин и утро - молочная тюря. Даже дети осознавали, что основной кормилицей осталась корова. Вся забота, любовь и ласка адресовались Зорьке. Теперь с Фёдором на артельную конюшню "переобуваться" ходил и Толик. Дома сено мешали с резаной соломой и кормили Зорьку почти всей семьёй.

513

- Ниче, как-нибудь трудное время перебьёмся, завтра обещали на семью ещё по тыкве выдать.

Катерина, поделив большую тыкву на доли, растягивала её, как могла. Блюда меняла, как подсказывала смекалка бедняка: когда отваривала тыкву, когда жарила, когда парила её. За столом не засиживались.

Вставая из-за стола, отец шутит:

- Ну, дети, наелись?

- Не-а, - бесхитростно отвечают девчата.

- Я б ещё миску такую, полную один навернул, - откровенно говорил Анатолий.

- Зачем, сынок, переедать, потом плохо спать, - утешал его отец.

В один из дней Анатолий обрадовал домашних: в школе теперь всех учеников кормят. Тоня подробно рассказала, что именно она там ела. Верочка глазами, полными слёз, ловит каждое слово и каждый жест сестры о школьном обеде. Её это не касается - Верочке только пять, и в школу она пока не ходит.

Тем временем горячие лучи степного солнца ручьями согнали вешние воды в лога и балки. Теплый астраханец в два дня подсушил лобные места проплешин. Проклюнулись пролески и тюльпаны. Бабы и дети с лопатами вышли на охоту за их луковицами. Закудрявилась трава. Молодая крапива и лебеда, шинкуясь ножами хозяек, полетела в кастрюли и чугунки. Дети насели на баранчики и прочую траву. Народонаселение спецсела в домашнем питании перешло, в основном, на подножный корм.

Среди повеселевших женщин интенсивно проходил поварской обмен опыта. Каждая хвалилась, как ей удалось сварганить из "топора" съедобную похлёбку.

Но страда подножного корма промелькнула быстро. Засушливое лето сграбастало власть в свои руки и не выпускало ни на минуту.

В 33-м, с весны, на поля Ставрополья до страды не упало ни одного дождя. Солнце уже к середине лета нещадно спалило всю траву. Откуда-то с востока налетели тучи саранчи и кобылок. Они дожирали остатки чахлых посевов. В поисках прокорма общественное стадо исследовало все яры и балки. Под их ногами из жёсткого сухостоя постоянно, словно пузырьки из газировки, выстреливается саранча. Последняя растительность, оставшаяся кое-где на выпасах, дожиралась вредителями. Вечером хозяйки встречают голодных мычащих коров. И те, почти обезумев, торопятся домой, зная, что там в обмен на молоко получат жидкое ведро пойла. Это если повезёт, а в основном - сечку из рубленой соломы, притрушенной отрубным отсевом.

Катерина, надев налыгач на рога Зорьки, тёплой водичкой омывает ей вымя, ласково приговаривая:

- Зорька, Зорька, спасительница наша, хорошая наша, щас и тебе принесу, умница ты наша, - терпеливо разглаживает корове вымя. Потом ставит перед нею с таким трудом приготовленное со смётков ведро с пойлом. Пойлом, даже с натяжкой, назвать его затруднительно. Вода после помывки посуды, а её и без того дети повылизали. Туда разбито одно яичко - опять Фифочка выручила.

Зорька своей мягкой мордахой касается её руки, потом интеллигентно втягивает в себя плавающие сверху редкие крохи хлеба и при этом, по-человечески вздыхая, по

514

сапывает. Катерина усаживается на стульчик под Зорьку, зажимая меж коленями подойник. Жалобно цивкают первые молочные струйки об оцинковку ведра. Покончив с пойлом, Зорька отпускает вымя. Более полные струи вспенивают белую влагу жизни в подойнике. Но скоро гаснут. Катерина, старательно оттягивая дойки, выдаивает всё до последней капли - хоть по ложке на детёшку. За столом с деревянными ложками на изготовку уже собралась семья, посреди стола большая миска, в неё уже покрошен хлеб - ждут, пока хозяйка процедит через марлю молоко. Наконец, молоко в миске. Нетерпеливые девчата тянут исхудалые ручонки с ложками, но встречают строгий взгляд брата. Тот посматривает на отца. А он за свою ложку пока не берётся:

- Подождём мамку!

Но Катерина, торопливо вытерев о передник руки, помчалась к заплакавшей Наденьке. Взяла её на руки и, дав грудь, вернулась за стол. После этого Фёдор первым подносит ложку ко рту. Та ложка, как сигнал старта - сразу о миску застучали дружно ложки, вылавливая напитанный сладким молоком хлеб. Через минуту-другую скребут ложки по дну опустевшей миски в погоне за последними каплями молока, как охотники беглым загоном выискивают добычу. Право вымакать миску достается самому младшему в семье. Верочка знает это и старается забрать к себе миску пораньше, пока в ней хоть что-то осталось. Анатолий и Тоня сопротивляются:

- Там ещё есть!

- Ну, что та капля, - примиряет их мать.

- Не капля, а ещё целая ложка! - возражает Тоня.

- Там даже две было, - поддерживает Анатолий.

- Ну, ладно уж, - усмиряет всех отец, - а ты, Вера, в следующий раз сама не тяни миску, пока все ложки не покладут.

У Катерины припасена мякушка хлеба, она подаёт её Верочке. Ею натирает дочка миску, собирая последние капли, благо - молоко жирное:

- В последнем кусочке самая сила.

После ужина долго не расходятся из-за стола. Родители обсуждают хозяйственные дела. Детей не гонят. Они всё знают. Продукты кончаются. Не у одних их. Ведутся разговоры "столовать" и работающих в поле. Фёдор рассказывает, как сегодня Безухов и Желтобрюх Яким отказывались от скирдования:

- "Силов нету, - заявил Яким. - Навильник соломы не могу подымать. Брюхо- то пустое". Гришка Репало тут как тут со своей шуткой, говорит, значит: "Так-то у тебя брюхо жёлтое, фамилия твоя Желтобрюх, а без харчей станет белым, вот и фамилию, как бабы при замужестве, сменишь, и будешь Белобрюх, а Белобрюх - это одинаково шо белорыбица, вот и будете с Безуховым у скирды рыбалить".

Фёдор вспомнил, как они до коллективизации ездили за рыбой в Калмыкию, и с горечью подумал: "В степи рыбки не наловишь".

X

В начале уборочной страды, новорумыновцы кроме голода испытали на себе ещё и гнев неба. Когда был нужен дождик, его не было. Не раз голубой небосвод, наливаясь цветом спелой сливы, темнел то с одного края горизонта, то с другого. Вдали даже порыкивал гром, но на иссушенные солнцем поля трёх артелей не упа

515

ло ни одной капли. Зной беспощадно калил ставропольские степи. Жидкая пшеница болезненно желтилась. Хлопок выбросил первые свои коробочки и скукожился. Теперь артельщики, приступив к уборке хлеба, с тревогой поглядывали на небо, в душе моля царя небесного, чтобы тот дал возможность убрать хоть скудный урожай и не наслал неурочного дождя. Да, видно, молитвы не дошли. Зной не вечен. Уже на другой день, к обеду, небесный купол со стороны Чёрных земель стал пухнуть и чернеть, вот-вот там столкнутся лбами тучи.

- Мам, а дождя не будет? - спросила Катерину дочь Тоня, бросая в ведро утерянные комбайном колоски.

Катерина, дожав серпом пшеничный огрех, распрямилась:

- Не должен, доченька. Со стороны Чёрных земель темно, но как старожилы уверяют, дожди оттуда не заходят.

И действительно, и на сей раз от Чёрных земель дождь не зашёл, он пришёл с запада, совсем с нежданной для этих мест стороны. Сделав крюк, налетел без всякой подготовки отборными, тяжёлыми, как свинец, каплями вместе с ветром. Через мгновение дождь захлестал во всю мощь, окончательно закрыв видимость серой непроницаемой стеной. Саданул гром такой силы, что заставил угнуться.

- Бегом, доченька, до стана! - скомандовала Катерина и побежала рядом с дочкой по раскисшему полю.

Огнепалящий голос неба подгонял их. С каждым новым громовым обвалом стихия набирала силу, заводя над ними тучу с нацеленным градобоем. Капли дождя на время сменил мелкий град наподобие крупы. Льдинки жгучим холодом сыпанули, штрихуя белыми полосами пространство. Долетая до земли, отскакивали от неё, прыгали, как белая саранча. Катерина и Тоня остановились. Прижались друг к другу. Посыпались градины всё крупнее и крупнее. Их удары становились всё больнее и нестерпимее.

- Ма, какой крупный! Ой, больно по ноге ударил! - Тоня заплакала.

Катерина, как могла, прикрыла дочь собою, тщательно укрывая её голову руками.

- Ой - ой, больно! Прямо по голове! - не выдержав ослепляющую боль от удара льдины в голову, неизвестно кому пожаловалась и сама Катерина. Град громокипящим вихрем обрушился на них. Льдины величиной с куриное яйцо истязали землю и людей на ней. Взгляд Катерины упал на ведро. "Ну их к бесу - эти колоски!" - решила она, высыпая собранное прямо на землю. Торопливо опустившись на корточки, прикрыла телом дочь, а себе на голову надела ведро. И тут же испытала адский грохот, ворвавшийся в уши. Льдины секли её незащищённые плечи, руки, спину. Через минуту земля вокруг покрылась ледяными яйцами. Невидимая рука зло швыряла и швыряла их на землю, причиняя боль и раны всему живому. Ледяной, однотонный ковёр утолщался и утолщался. Босые ноги Тони и Катерины были усыпаны льдом по щиколотку. Катерина, глотая слёзы, читала в грохоте молитву

Град перестал так же внезапно, как и начался. У Катерины сильно болели руки и горела спина. Превозмогая боль, сняла с головы ведро. 1ул и грохот долго стояли в голове.

- Как ты, доча? - не слыша своего голоса, спросила Катерина.

Ответа она не слышала, только по губам поняла, что Тоня что-то сказала. Рукой провела себя по голове и обнаружила две большие шишки.

516

- Пошли домой, Тоня, пока могу идти.

- Мам, у тебя руки в крови, - сказала дочь, но поняв, что мать не поняла её, тронув, показала рукой.

- Тоня, я оглохла, ты мне руками, чё хочешь сказать, показывай.

Тоня взяла мать за руку и стала пальцем легонько трогать раны; из них на плечи сочилась кровь. Катерина кивнула головой - больно очень! Высыпанные колоски собирать не стали. Потрясённые разбойными делами стихии, пошли к дороге, ведущей к селу. Туда отступал и дождь с градом, оставляя за собой поля иссечённой и прибитой к земле пшеницы, хлопка и льна. Без коры, как белые кости, стояли осмыканные до последнего листа лесополосы. Под акациями - горы сбитых ветвей, засыпанных ледяным крошевом. "За что такое наказание?" - вопрошая небо, на местах сломов деревья воздели вверх безкорые, трощённые пальцы древесины. В их сплетениях, словно показывая, что натворило небо, - мёртвые птицы.

Тревожась за дом, Катерина с дочкой, оступаясь, побежали по насыпи крупных ледяных шаров толщиной сантиметров в пятнадцать. В бороздах клокочут потоки. По колеям убитой дороги они вместе со льдистым крошевом градин тащат зелёные лохмотья листвы. До боли сводит холодом голые ступни. Льдины, как стекло, царапают и режут ноги.

Впереди солнце над разорённым селом повесило радугу. И Катерине, всегда радовавшейся семицветному явлению, вдруг радуга показалась грозным, окровавленным ятаганом. Под ним - унылая картина: среди месива из злаков в ледовой картечи погибшие коровы и овцы. В селе остатками жизни кое-где на деревьях

- редкие иссечённые рваные листья. Зелени на огородах - как и не было, на их местах втолчённая в грязь зелёная масса да голые будылья от подсолнухов и кукурузы. Во всех домах с наветренной стороны градом повыбиты все стекла, во многих местах крыш пугающе зияют дыры. Бабы, прибежавшие с поля с малыми детьми, плачут, елозя по грязи вокруг своих повреждённых жилищ, причитая, подбирают сорванные ураганом клочья камыша, редкую черепицу, осколки от разбитых стекол, затыкают подушками окна, тянут на крыши тряпьё.

Стихия застала Фёдора с ребятами за выливанием сусликов. До этого Апрель- ка, видно, предчувствуя недоброе, несколько раз заржала. "Жеребца почуяла што ли?" - удивился Фёдор. Огляделся. Никого. Со стороны Каспия надвигался дождь. Привлекла внимание серая туча. "Хоть бы града не было", - подумал Фёдор. Небо сухо раскололось змеистой молнией, следом хрястнул гром. Лошадь без команды пошла в сторону одинокого дерева.

- Апрелька, стой! Куда? - кинулся следом Фёдор.

Кобыла снова заржала. Анатолий догнал, натянул вожжи, но лошадь, остановившись на миг, упрямо потянулась к укрытию. С налетевшим ветром землю усыпали первые зерна градовой крупы.

- Толик, выпрягаем Апрельку! - скомандовал Фёдор, подходя.

Покорно кобыла дожидалась, пока выпрягали её, затем забеспокоилась, норовисто ударила по пустым баркам задки1, потащила Анатолия, державшего вожжи, за собой. Фёдор кинулся помогать. Но опоздал. Кобыла вырвалась и помчалась в

1 Ударить задки - ударить задними копытами.

517

сторону стана. "Пущай спасается", - подумал Фёдор, побежав следом за сыном к водовозке. Другие дети уже спрятались под телегу. К ним присоединился Фёдор с сыном. Там и пересиживали град.

.Горы льда в селе, пролежав всю ночь, так и не растаяли до самого обеда. Колхозники собрались к конторе. Хотят услышать председателя Воронова. Тот уехал в район. В ожидании, каждый делится своим ущербом от стихии. Бабы и дети показывают друг другу синяки.

Фёдор, подходя к толпе, молча пожимал мужикам руки, только когда подал руку Репало, спросил:

- Не сильно вас там затопило?

- Мы, Фёдор Григорьевич, такое гэ, что при любом потопе всплывём.

В другое время это вызвало бы у присутствующих бурю смеха и шуток, но на этот раз, одолевая тяжёлую печаль, лишь покривила присутствующим губы, - все ждали слово председателя.

Брызгая грязью, Воронов подскакал верхом прямо к крыльцу конторы. Всадник - степняк, обветрен, прокалён, наполовину сед. Натянув поводья, резко осадил загнанного жеребца-двухлетку. С его губ - вожжёй слюна. Бока ходят ходуном безостановочно, как кузнечные мехи. На землю по пегому подгрудку коня сползали хлопья пены. Обведя собравшихся слепой пеленой бессмысленного взгляда кровавых глаз, председатель тяжело, с грудным надрывом вздохнул. Глаза артельщиков, как обваленные кручи, ни искорки надежды. Выждал паузу, потом тихо, но с расстановкой сказал, как объявил приговор:

- Району нам помочь нечем!

Робкий гул зарябил по толпе. И уже громко, не сходя с лошади, стал отдавать указания.

- Все мужики на ремонт крыш - соломой, глиной, остатками камыша, всем, чем только можно. Всех баб и детей в поле с ножницами - поднять и состричь все колоски, до единого! - выкрикнул он, и потом - тихо с сочувствием: - Ведь до весны как-то жить надо?!

Когда народ расходился, председатель вёл взглядом по верхам, чтобы людям в глаза не смотреть.

Слух к Катерине вернулся только через два дня. Руки, плечи и спина покрылись синевой до черноты. У Тони тоже было несколько синяков на ногах и один на левой руке.

Кобыла Апрелька с посечённой спиной все же спаслась на току под навесом. Долго те раны не заживали, и над ними роились мухи. Фёдор выбирал в запарке свободные минуты и, наминая листья подорожника, прикладывал их к гноившимся болячкам. Апрелька вздрагивала, доверчиво выворачивала на Фёдора дымчатое яблоко глаза и мелко дрожала шкурой.

- Полечим тебя, полечим, - успокаивал он животное.

По селу пополз слух, открыто повторяемый во всех дворах: "Град повыбил начисто всё только в тех хозяйствах, где порушили церкви. На дела людей небо ответило по-своему". Перечислялись даже сёла, и в подтверждение приводили соседнее село Петропавловское. Там, мол, верующие не дали разрушить православный храм, и град обошёл петропавловцев стороной.

518

- Правда, дядь Федь, шо град - это божья кара? - спросил Фёдора шустрый Коля Сапожников из его ватаги суслятников во дворе колхозной сотни, когда тот запрягал Апрельку.

- А кто его знает?! Знаю одно, человек не самый главный в жизни, есть шо-то и выше нас, не мы ж вот эти степи бескрайние сделали?! Не мы! А кто тогда? Говорят, Бог! Но и его никто не видал!

Фёдору вспомнился разговор о боге с мальчишками, с которыми он выливал сусликов.

- Бога нету! - твёрдо заявил Мишка Русанов.

- А моя бабушка говорила, шо она видала Бога, - возразил Андрюша Загоруль-

ко.

- Твоей бабушке дедушка был Богом, когда молодым был, а старым стал - в черта обратился! - не отставал Мишка.

Фёдор горько усмехнулся тому подслушанному разговору ребят и, обращаясь к Катерине, заметил:

- Хоть с Богом, хоть без него, но нам-то как-то надо дожить до весны. Так сказал председатель. До весны. А у нас уже сейчас сквозняк в амбарах! Три мешка де- рьти есть для нашего трёхмесячного кабанчика. На сколько времени этого корма ему хватит? Были б холода, то зарезали, а так ещё и мясо пропадёт.

XI

Отношения с соседом Чернодраем не складывались. Фёдор и Катерина, получив отказ раз - другой, больше к ним с просьбами не шли. Но куры - не люди. Часто свой двор путают с чужим. В поисках прокорма забредали не только на чернодраевский двор, но и огород. Тут Чернодрая будто подменяли - в него вселялась необыкновенная резвость. Шустро оббегал вдоль всей ограды хозяин, закрывая дыры, чтоб не ускользнула чужая птица. Сам набирал сухих комьев земли и начинал "расстреливать" забредшую курицу. Зажав её в угол, Архип брался за грудки потяжелее. Под их ударами, роняя пух и помёт, металась несчастная птица с истошными кудахтаньями в поисках выхода. Пока Чернодрай не забивал курицу до смерти, он не успокаивался. Как-то нечаянно забил свою собственную курицу. После чего стал своих метить особой отметиной. Ещё цыплятам портняжными ножницами отстригал по пальцу на левых лапах. Но и с варварской меткой однажды "обмишулился". Сидел он со своей женой Пидорой под навесом в холодке, огородом любовался. Смотрит, среди картофельных кустов, забрызганных розовыми конопушками, разгуливает курица. Чернодрай - в огород, первым делом - внимание на левую лапу. Там, где должен быть палец, налипла культя из глины. Архип и решил, с пальцем - стало быть - чужая. И по привычке насмерть забил её камнями. А когда поднял, чтоб отнести, как обычно своей Пидоре на жратву, ужаснулся

- курица оказалась его собственной. Расстроился Чернодрай из-за того, что не заметил, как курица, метавшись под градом ссохшихся каменьев суглинка, потеряла грязевую культю. Озлобился Чернодрай на куриное племя вдвойне. И после того случая старался, чтобы ни одна чужая "диверсантка" живой не уходила. Много он извёл со свету соседских кур, но соседям - не отдавал, а сразу нёс своей жене Пи

519

доре на лапшу. Строгали пропажу кур заметили, но винили лису, прижившуюся с выводком в яру. Однако Анатолий ещё до появления лисы высказывал сомнение:

- Больно лиса ловкая, мож, та лиса по соседству живет. Ведь я не раз видел, как по огороду Чернодрай гонял грудками чьих-то кур.

- Ну, шуганул из огорода чужую куру, шо ж такого, кому понравится, шоб кура чужая по твоим грядкам гуляла, - оправдывал соседа Фёдор.

- Не, папань, он не то шоб её выгонял, а наоборот, дырки в заборе позакрывал и после её - камнями.

- Мож, он её поймать собирался с тем, шоб потом хозяевам отнести да укорить.

- Не видал, чтоб он кому-либо живых курей носил. Да и мёртвых тоже.

Доводы сына Фёдора не убедили, но заставили насторожиться. Вскорости после того разговора завёз Фёдор на своей водовозке себе в дом воду. Поверх разделительного забора видна голова соседа, тот ходит по огороду, наклоняется. Ещё подумал, огурцы собирает. Но вдруг хлесткую дробь рассыпающегося камня перекрыло испуганное кудахтанье курицы. Фёдор первым делом кинул взгляд на его калитки

- проверить верность слов сына, правда ли, что те закрыты? Так и есть, заперты наглухо, курице в щель не проскользнуть. Новый хлесткий удар рассыпался слева от метавшейся птицы. "Не наша ли?" - поднялся Фёдор над забором. И обомлел, его чубатую, метавшуюся в дальнем углу осыпал Чернодрай камнями. Фёдор, не помня себя, кинулся к соседу. Пока он оббегал свою землянку, Чернодрай чубатую уже укокошил и теперь нёс её за задние ноги, радуя Пидору:

- Держи! На лапшу! У соседа Строгаля много их, пораспустил.

Фёдор, подходя сзади, эти слова слышал. Это было верхом наглости, и Фёдор, не найдя сразу слов, рванул к себе убитую чубатую, и ею наотмашь шваркнул Чер- нодрая по физиономии.

- Ты чё, ты чё на чужом дворе распоряжаешься?

- Куру мою почему убил?

- У тебя их больно много, видать, раз ты их распустил.

- Шо ж куру на цепь, как собаку, привяжешь? Зашла, так ты выгони, а не убивай! - Фёдор ещё раз глянул на мёртвую чубатую.

- Отбою от ваших кур нету! - вступила в скандал Пидора.

Поддержанный женой, Чернодрай осмелел:

- Убивал и буду убивать! А ты забирай свою навозницу и вон из моего двора!

- Ах, ты морда крысиная, сам ты п.ор и жена твоя Пидора! Тёлка твоя ко мне забредала не раз, кабан твой по двору у меня бегал, так я б только твоим мясом и столовался! И как вам в глотку только чужие куры лезут? Жрали, не подавились?!

Ушёл Фёдор, оставив калитку Чернодрая открытой.

Катерина приготовила затируху на бульоне чубатой. Но мясо её ни сама, ни Фёдор есть не стали. Когда узнали дети, что это мясо Фифочки, расплакались и наотрез есть отказались. Только несмышлёная ещё Надя смоктала ломтики куриного мяса.

- Не в хорошем месте, мать, мы с тобой построились, - ещё раз повторил Фёдор.

520

XII

- Мучицы б, Федя, где добыл. На пару выпечек только и осталось.

- Вроде, оно лежит на улице, а я не беру! Коль я не беру, так пойди и сама возьми! Такое тоже скажешь!

- Детей-то кормить как-то надо.

- И детей и самих, мы святым духом тоже пока не довольствуемся.

- Сходи на мельницу, там ить твой кладовщик бывший работает.

- Оттого и не пойду, шо мой бывший кладовщик там!

- А как же быть?

- Буду думать. Придётся золотые тратить. Перед стариками неудобно, обещал же: "Приедете на свадьбу к внукам, а подарки ваши уже здесь!".

- Кто там куда приедет, Федя?! Сам же говорил, изничтожение народа. Приедут, а мы все повымерли, зато золотые сохранили.

- Ладно! Не трынди! Сам понимаю, шо балакаю не то, шо думаю. Но и с Усовым связываться не буду. Доскочу до соседней Петропавловки, там тоже спецпо- селение, туда можно и без разрешения коменданта. Да, и давай, наверное, Кать, мясо из сусликов в зиму как-то заготавливать. Пацаны, с какими работаю, едят за милую душу.

- Фу! Крысятину, Федь, ну, что ты такое говоришь?! Как представлю их зубы, мороз по коже идёт.

- Крысятина, не крысятина, а будешь делать, как я сказал!

- Смалец на это жалко.

- Ничё, время покажет. Сегодня ж капканы проверим. Дай мне ведро. Там шкурки снимем, а тушки домой привезу.

Фёдор объявил пацанам, занимавшимся с ним в поле борьбой с сусликами, сурками и хомяками:

- Тушки теперь не выкидывайте, вот сюда, в это ведро, кидать будете, оно тут, сбоку на водовозке, висит.

Проезжая через балку, он вырвал предусмотрительно несколько листов лопуха. Они были иссечены градом. Ими в течение дня прикрывал ведро, наполняемое голыми тушками грызунов. До вечера оно было почти до верху полное.

- А для чего, дядя Хфедя, вы бэрэтэ их, чи сами будэте исты? - поинтересовался Загорулько Андрей.

- Та не, цэ - собакам, - по-хохляцки ответил Фёдор.

- А наши собаки нэ едять.

- Наши - будут!

Голод подкрался неожиданно. От недоедания народ сначала сделался агрессивным. Ругань и скандалы вспыхивали всюду почти беспричинно. За найденную в поле шляпку подсолнуха или кочан кукурузы дрались в кровь. Объездчик, сам сидя на лошади, гнал их в комендатуру, не забывал по пути огреть сыромятным арапником по очереди: сначала - одного, потом - другого. Работал без обид - удары выдавал поровну. Баб проверял при досмотрах лично. Если ничего не находил, то переводил обыск в шутку. Подоткнув под культю руки арапник, щипал своей

521

клешней досматриваемую за грудь, но чаще хлопал шутейно по заду. При этом не стесняясь окружающих и не мучаясь потом душой. Он мог упрятать в комендантские камеры любого, кто ему попадался с горстью пшеницы в кармане. Прямо в колхозной сотне прошло два выездных заседания районного суда. Первым судили сторожа с тока, хромого Евдокименко. С молодых лет после падения с лошади ходил он с клюкой, сделанной из гнутой трубки. Жил сторож на току почти безвыездно. Раз в две недели начальник сотни подменял его кем-нибудь, чтобы Тро- фимыч не завшивел. Отпускал его съездить домой побаниться. После выходного Евдокименко на ток не вернулся. Объездчик Хряпатый, перестрев подводу, сразу потребовал:

- Ну-ка, подай мне свой костыль, я его на своей руке сважу1!

- Дык, как я без него?

- На Соловках другой выдадут! Гы-гы-гы-ы! - заржал своей остроте Хряпа- тый.

Трубчатую клюку приобщили к делу как вещдок. Обвинитель не раз тряс ею на глазах спецпоселенцев в амбаре, служившем залом для выездного суда, восклицая: "Ведь обвиняемый воровал у артели пшеницу с помощью этой штуки, подумать только, аж, по целому стакану! Жаль, нельзя в обе руки по такой клюке взять!". Щедрый суд выдал, как за две клюки, хоть авансом, но зато сполна - десять лет с полной конфискацией имущества. На второе заседание судьи привезли с собой сноху Сенцовых - многодетную Лидку, её судили за оклунок овса. Восемь голодных детей убавили "щедрость" судей, и ей дали всего восемь лет - и даже без конфискации. По году за каждого ребёнка. И на обоих судах главным свидетелем был колхозный объездчик. Однорукого Хряпатого дети и бабы боялись больше, чем коменданта.

Коменданта Шнуркова перевели в район. На его место назначили Захлыстова.

Поздней осенью, когда в доме уже ничего из еды не осталось, задержал объездчик и Катерину с найденным в поле початком кукурузы. Комендант Захлыстов сразу отправил её в камеру. "Завтра разберёмся", - заявил он, и сам уехал в район.

На следующий день Фёдор, взяв на руки годовалую Наденьку, отправился в комендатуру просить за Катерину. Комендант, получивший в районе огня под хвост, был непреклонен. Наденька, до этого тихо сидевшая у Фёдора на руках, вдруг разоралась так горько и взахлеб, что Захлыстов сжалился и разрешил:

- Приведите Строгальшу, пущай покормит.

Но Наденька грудь не брала и продолжала плакать.

- Ну, шо мне с дитём делать? Убить? - зло спросил Фёдор. - Забирай тогда и кроху в камеру!

- Слушай, Строгаль, забирай жену и своего выблядка и мотай отсюда, пока я добрый! В следующий раз вместо жинки ты будешь сидеть, согласный?

- Согласный!

- Ну, вот и дуй!

- Я извиняюсь, товарищ комендант, насчёт моей сестры так ничего и не слышно?

1 Сважить - взвесить.

522

- А кому ты о ней говорил?

- Вашему предшественнику.

- Я ничего не знаю. Продиктуй мне ишо раз её фамилию и всё такое прочее.

Продиктовав, Фёдор, подталкивая Катерину впереди себя, униженно благодарил Захлыстова:

- Уж и не знаю, какое вам спасибо!

Второй раз пришлось Фёдору унижаться перед комендантом, когда в лапы объездчика невинно попал его работник - семилетний мальчишка Загорулько Андрей. Фёдор привёз свою команду "суслятников" на стан обедать. После обеда, пока Фёдор наполнял водой бочку, пацаны бесились на бурте пшеницы под навесом, затеялись бороться, пока Фёдор не скомандовал ехать в поле. Во время борьбы пшеница насыпалась Андрею в карман. А вечером возле моста всех проверил Хря- патый. Андрея Загорулько объездчик сразу погнал в комендатуру. На следующий день Фёдор и отец мальчишки поехали на выручку. Но комендант опередил своим вопросом:

- Ты опять насчёт своей сестры? Пока никаких новостей, но запрос ушёл.

- И насчёт сестры тоже, но и за хлопца пришли вас попросить.

- Андрей Загорулько, мой сын, я его уж выпорю, так выпорю, шкура слезет, слово отца даю!

- Ну, Строгаль, только под твою личную ответственность! - пожалел комендант пацана, отметив про себя: "Вот и просители уже в позу сусликов становятся".

- Ручаюсь, Саврас Акимович.

- Ладно, идите, да больше не попадайтесь, суслики! - хихикнул вслед Захлыс- тов.

С тех пор для ребят, работавших с Фёдором, возвращение с поля начиналось с очистки одежды: из брюк вынимались рубахи, выворачивались карманы, на ком была обувь, снимали её и вытряхивали до последнего зернышка. Обзывали вслух объездчика одноруким чёртом.

Народ жадно высматривал всё съестное, что только можно использовать в пищу. Для выпечки хлеба люди повсюду использовали сухие метелки могара, заготовленного, как сено, для артельных лошадей. Их терли, веяли, потом мололи, кто на чём приспособился. Катерина гоняла скалку по разделочной доске до нагревания. Горсть - другая могарной муки шли добавкой к отрубям и тёртой коре. Тесто из сусечного сбора цветом походило на глину. Вымешивала его до третьего пота, потом обкатывала уже в белой муке. И месиво принимало цвет белого хлеба. Но после печки цвет его становился прежним - черно-коричневым с мраморными белыми прожилками.

Катерина, попробовав хлеб "из топора", созналась Фёдору:

- По вкусу получился гливкой, прогорклый и имеет запах сырого мышиного гнезда.

- Хоть такого бы, да вволю.

Но и такого хлеба не хватало. Голод крутой плетью гнал людей на любые ухищрения.

Строгалевскому Букету сусликов жрать не пришлось - ему они не достались. Поели их люди, перемолов голодными зубами вместе с костями. Катерина давно

523

уже не клала хлеб в общую миску, а раскладывала каждому едаку свою порцию. Поросёнка уже давно съели. Пару сусликовых тушек Катерина рвала на мелкие части и тщательно раскладывала на сковородке. Те, поджариваясь, разносили по хате сладкий аппетитный запах. Желудки своей сосущей болью тянут всех за стол. Без приглашения и так уже дети облепили его. Подставка под сковородку уже посредине. Садится и Фёдор. Чаплейкой Катерина приносит жаркое. И сама сразу садится за стол, знает, ждать её ни у кого нет сил. Руками, обжигая себе пальцы, выхватываются со сковородки горячие куски мяса. Обдувая дыханием и пальцы, мясо отправляют в рот, не дождавшись, пока оно остынет. Надо торопиться, чтобы успеть схватить ещё кусок. Верочка берёт по два кусочка и один незаметно бросает под стол, через время повторят свой приём ещё раз. К третьему приёму сковородка уже пуста. После ужина начинает играть с тряпичной куклой и лезет под стол, где съедает утаённые кусочки мяса.

Собаки научились жрать вместо поросёнка дерть.

Чтобы хоть как-то поддержать в артелях рабочие руки, в сотнях открыли харчевни. Столовавшимся категорически запрещалось свою порцию или часть её уносить домой. Провинившихся лишали обеда на целую неделю. Но голь на выдумки хитра. Из столовых, где один раз в день кормили работающих, женщины выходили с раздутыми щеками и торопились домой, неся во рту кашу голодным детям. Катерина старалась для маленькой Наденьки. Забегая по пути в поле домой, приносила за щеками кашу. Наденька тянула головку на худенькой шее, широко раскрывая рот, попискивала, как птенчик.

Артельному начальству шептуны доложили про женскую находчивость.

- Ну, и что вы предлагаете? - переломил сурово бровь Воронов на очередного шептуна.

- Запретить! Пущай рты на выходе из столовых полощут! - сыпались советы присутствовавших при разговоре других подхалимских начальников, рангом ниже.

Но Воронов, войдя в положение матерей, отмёл все запретительные меры и приказал открыть в каждой сотне по детскому садику. Детей дошкольного возраста велели на день отдавать в него. Катерина и Фёдор никак не хотели отдавать в садик Надю. Но, получив строгое внушение от самого председателя сельсовета, вынуждены были подчиниться. Из детсада Надю забирали голодную. Она ещё не говорила, только плакала, приговаривая: "Моню, моню". Соседская девочка постарше рассказывала о том, как воспитательницы объедают маленьких детей, которые не умеют ещё разговаривать. Годовалая Наденька сильно похудела. Через месяц она уже не становилась на ноги. Её животик вздулся. Катерина, обливаясь слезами, не отходила от больной ночами. Та гасла на глазах. По селу к кладбищу тянулись ежедневные похоронные процессии с детскими гробиками. Но вскоре доски и у людей, и в артелях закончились. Покойников кутали в какие-то ряднины и на снятой двери несли в последний путь. В холодный дождливый день и Строгали вынесли со своего двора дверь с мёртвой Наденькой. Пухлые от голода люди, следуя за покойником, не плакали, в душе многие расчётливо итожили, на один рот в артели стало меньше, другим едокам будет легче. А к весне 34-го кладбище разрослось новыми холмиками с хилыми крестами на них и вширь, и длину почти в два раза.

524

Сил у копарей могильных ям - на два-три штыка лопаты, лишь бы сырой землицей прикрыть покойника, замотанного в ветхие ряднухи - доски для изготовления гробов в колхозах давно кончились. И получалось, что тела не хоронили, как принято христианскими обычаями, а прикапывали. Тупыми лопатами прикидали На- денькино тельце землёй, подмоченной слезами дождя. По весне могилки просели, поправлять холмики мочи нет. После обильных дождей в могилы, где не было уже холмиков, стали проваливаться люди и бродившая по кладбищу скотина.

Людей накрыло полное отчаяние. Первое время у каждого глаза бегали, как у бездомных собак, из стороны в сторону - где бы чего бы добыть. Потом, отчаявшись, люди сделались безразличными ко всему. Многие запили и вскоре поспи- вались окончательно. За что они пили, где они находили алкоголь под названием "шмурдюк", для начальства оставалось неразрешимой загадкой. Нищета и разруха вживались рядом с торжественными речами, с красным флагом на крыше сельсовета и комендатуры. Похудевший Гришка Репало во дворе сотни, придерживая за ухом карандаш, на голодуху откликнулся своей шуткой: "Дома столько варева и печева, что совсем жрать стало нечево!"

Фёдор по-прежнему работал на водовозке. Подвозил воду на фермы и по указанию начальника сотни - по домам приближённых к нему людей. Но в засушливой степи вода нужна была каждой семье. Это как-то кормило семью Фёдора. Он наполнял брюхо бочки водой дополна, под самый чоп и, многократно осмотревшись, завозил её заказчику, чтоб хоть что-нибудь из съестного заработать для своего брюха и для пропитания своей семьи. Утайкой от начальства подбросит кому-нибудь ценной влаги, люди и дадут пару яиц или горсть какой-либо крупы. Добыть муки, несмотря на многие попытки, Фёдор не смог. Личный разговор с мельником в селе Петропавловском ничего не дал. Тот сразу замотал головой:

- Не, не, не! Вас тут столько ходит!

- Да, я не за так, я отблагодарю, рассчитаюсь сразу и хорошо, - убеждал Фёдор.

- Не! И не проси! Если б ты пшеницу привёз, то тогда, может, и смолол бы. А так, откуда я возьму тебе муку да ещё мешок целый? Ко мне уже два раза домой комиссия с участковым приходили, всё кверху дном перевернули, мои запасы муки проверяли. Вот ты не поверишь, я мельник, а у меня дома только один оклунок муки.

- Ну, попробуй! Вдруг выгорит?!

- Не обещаю. Но заглядывай.

Фёдор "заглядывал" ещё четыре раза, но результат ответа тот же, только в другой словесной обёртке. Между тем Фёдор собрал и высушил на печке содранную ураганом кору с деревьев. Научились и её размалывать и добавлять при выпечке хлеба. Хлеб получался липкий и невкусный. Он горчил и отдавал запахом опилок.

- Хоть так желудки обманем, - повторял Фёдор.

От голода всех шатало даже сквозняком. Дети часто вслух вспоминали белый хлеб. Даже в школе давали детям только чёрный хлеб, состоящий почти полностью из отрубей. Но, как всегда, при любых бедах, народ шутил. Расхожей шуткой стала поговорка ответом на вопрос: "Как дела?" - "Сено пожрали, а трава ещё не выросла!". Возле Гришки Репало почти всегда толпа. Из его уст звучит очередная

525

его прибаутка: "Все соседи с голоду померли. Спрашивают, что - хлеба не было? Да нет, хлеб был, а вот ножа не было". На пухлых от голода лицах морщатся в смехе беззубые рты. С утра объявили: "К вечеру привезут и покажут кино". А к обеду уже шутили: "Тоже диво, кино! Если б белый хлеб нам показали! Вот то б было диво!"

Каждый день для Катерины начинался адской пыткой: чем сегодня покормить своих. Впереди пустой пастью щерится мучительный голод. Раньше кормилица Зорька выручала. Но уже минуло четыре месяца, как корова отбила молоко. Новое молоко у неё появится не скоро, месяцев через семь - восемь. Вот и сегодня Катерина, поднявшись раньше других, погремела пустой посудой, мучаясь невыполнимой задачей: из чего что сготовить - кругом пустота. По инерции поставила на плиту чугунок с водой. Сходила в курятник, там осталось всего три курицы, и те из-за отсутствия кормов почти перестали нестись. Целыми днями гребутся в соломе, выискивая зернышки, тем и живут. С радостью нашла одно яичко, хоть муж червяка заморит. У порога стоит ведро для помоев. В нём вода, приготовленная с вечера вместо помоев для Зорьки. Наверху плавают картофельные очистки, которые получила вчера на колхозной кухне за помощь в мытье посуды. Вздохнув, выловила их обратно, перебрала, поделив между коровой и собой, человеческую долю перемыла и опустила в кипящую воду. Зорькину долю понесла в коровник. В углу три новых веника, связанных Фёдором ещё в первый год высылки. На них кое-где, подрагивая, держатся зернышки проса. Катерина тут же расстелила за- веску и давай обирать. Набрала горсточку и сердце заколотилось от счастья. Зажав мёртвой хваткой завеску, на лёгких оживших от радости ногах, как на крыльях, впорхнула в хату к плите. Там картофельные шкурки уже разварились, комната наполнилась аппетитным запахом, промытая горсть пшена летит в суп ко дну, но клокочущие пузыри вырывают зёрнышки на поверхность. Дав просу развариться, Катерина заправляет суп яичком. Еда на славу. Но надо растянуть на весь день!

Люди отправляли под нож последнюю живность. Стояла поздняя осень. Перепадали первые дожди. Кое-где ожила привяленная поздним солнцем трава. Остатки общественного стада последние дни перед зимним домашним постоем толкли выгон. Вечерами пастухи пригоняли коров пораньше, в степи ко'рма почти нет, а дома какой-никакой харч бурёнкам перепадёт. Разбрелось стадо по селу. Зорька сразу домой, знала, ведро пойла ей приготовлено. Да никто её не встретил. Катерина нянчилась с приболевшей Верочкой. Фёдор - ещё на работе. А старшие дети завозились с недавно принесённым Анатолием из школы котёнком. Смеются, как тот за тряпкой гоняется да подпрыгивая кувыркается. Никто из домашних не слышал, как их Зорька дважды мукнула у запертой калитки. Постояла она, постояла, и пошла вдоль забора в направлении соседского двора, пощипывая траву. С лужи успела лишь раз глотнуть алых трепетных лучей. Там её уже с тяжелой палкой ждал Чернодрай. До этого, заметив соседскую трехлетку, он выбрал из припасённого для помидоров треколья чинаровую дубинку поувесистей и тихо, по-звериному шастнул через огородную калитку к стельной строгалевской корове. Окинул улицу своими мышиными глазками - никого, пусто. И вспомнив, как Фёдор шваркнул прибитой чубатой курицей по его физиономии в присутствии его Пидоры, решил отомстить сполна. Подкравшись к пьющей из лужи корове, со всего маху саданул той тяжелой дубиной по дутому отвислому боку. Ёкнула корова всем нутром и, ос

526

тавляя след помёта и мочи, помчалась в направлении яра. Не слушались её заплетающиеся ноги, несколько раз роняли её тело на кочкастую стылую землю, но она снова вставала и бежала, ища спасение от боли.

.Долго искали Строгали свою корову. Только с рассветом нашли её в яру. Зорька лежала в подплывшей под неё луже крови, рядом со скинутым мёртвым телком. Даже когда Катерина, заплакав, запричитала, корова так и не поднялась, только слезливо ворочала кровавым глазным яблоком и мелко и часто дышала.

Догадывались люди, чья это пакость, да без свидетелей - не вор.

Зорьку пришлось дорезать. Почти всё мясо сдали в кооперацию - так требовал закон. Часть коровы засчитали в счёт налога, а на остаток вырученных денег набрали товара: Анатолию шапку, Тоне взяли материи на платьице и Верочке первые в её жизни туфли.

Катерина и Фёдор есть эту говядину не стали. Чуточку мяса раздали родственникам и соседям. Не обошли и Чернодраев. Катерина отправила им с Тоней часть вырезки с жирком, весом в полкило. Советуясь с Фёдором, она рассуждала вслух:

- Прознают вдруг, другим соседям отнесли, а им нет, обиды не оберёшься.

- Хватит, курей наших наелись до рыгачки.

- Но мы же видели, что он одну нашу, чубатую, убил. И насчёт Зорьки, никто ж не видал, что это его рук дело. Да из-за кусочка мяса мы не забеднеем, дальше уж нам беднеть некуда. А они с него не разбогатеют.

- Оно-то так, по-соседски, должно быть ладом. Подставим, мать, как в писании сказано, и другую щёку.

Вечером он слышал, как соседка Пидора доложила хозяину, что наваристый борщ из гостинцевой говядины уже сварился и можно ужинать.

Садясь за стол, Чернодрай переспросил:

- Из говядины, значит, говоришь?

И под кустистыми бровями маслянисто заблестели мышиные глазки.

XIII

.Мысль - любой ценой добыть для семьи хоть немного муки - Фёдора не покидала ни на один день. Осень и зиму 32-го пережили кое-как. Ранней весной он наведался в Петропавловское ещё раз. Мельник Петро отрицательно мотнул рукой:

- Честно скажу, не получится. Уже и милиция, и актив на мельнице и днюют и ночуют. Извиняй, что обнадёживал! Бог свидетель, хотел подсобить, но не смог, не получилось.

Случайное спасение пришло с другого конца. Когда Фёдор уже садился на свою водовозку, подошёл Никита Овсеенко, тракторист из МТС:

- Фёдор Григорьевич, ты не домой?

- Домой.

- Прихвати мою поклажу вместе со мной.

- Грузись!

- Я сам сажусь, а за поклажей заехать надо. Тут, в Петропавловском, недалече.

Подъехали к какому-то дому. Никита ушёл. Через время с какой-то женщиной

527

принесли по оберемку соломы и замостили ею передок водовозки. Погрузили два оклунка с мукой и, прикрыв их сверху и боков соломой, Никита скомандовал:

- Трогай! - после молчания, оправдывая свои действия, доложился: - Давал куму смолоть. У нас ить только размол, а тут и обойка и даже вальцовка.

- А кто твой кум?

- Да ты ж с ним на мельнице разговаривал.

- А это его жинка была?

- Та, не. Это другая его кума.

- Слушай, Никита Савельич, выручи за ради Христа, помогни мукой разжиться. До крапивы ещё далеко, ведь передохнем с голоду. В долгу не останусь.

- Да, летом и голод легчает. Чем рассчитываться думаешь?

- Золотым червонцем, - откровенно сознался Фёдор.

- И много их у тебя?

- Один. На смерть берёг. Вот она и подошла. Уже дитя одно померло, и остальные с голоду пухнут.

- Ну, добро. Поговорю. Только услуга за услугу. Навози мне в бассейн1 воды.

- Сделаю, только постепенно.

Через неделю судьба подмигнула семье Строгалей улыбкой. Когда Фёдор привёз пятую бочку воды Никите, тот ему шепнул:

- Договорился. Золотой передам я лично. Сегодня мне его принеси. А сам в субботу, ночью, часа в два-три приди к куму на мельницу. В окошко кинешь два раза камешек. Только никаких подвод.

- Лады, - встрепенулась душа.

.Ночью по грязи Фёдор, обходя село, степью, подальше от дорог, измученный, но радостный, вцепившись склещенными пальцами в мешковину, осторожно ступая в кромешной темноте, бережно нёс семье жизнь - полмешка муки. Чей-то пёс долго вслед читал Фёдору нотацию за ночное шатание.

.Мука оказалась белой, пахучей. Катерина, не дожидаясь утра, напекла оладий. От запаха попросыпались дети. Катерина поделила всем поровну, а Фёдору положила на одну оладью больше, как-никак он основной добытчик для семьи. Но Фёдор свою оладью отдал младшей - Верочке. Дети жадно смотрели на оклунок с мукой:

- Мамка, только раздразнила нас! - обиженно заявил Анатолий.

- Ещё хочется! - поддакнула Тоня.

- Ещё, ещё! - обкусывала Верочка по кругу оставленную ей отцом свою оладушку мелкими кусочками. И тем ещё больше нагоняла аппетит на старших брата и сестру и даже на родителей. Отец махнул рукой.

- Пеки, мать, ещё! Хоть раз наедимся!

Почти до утра у Строгалей продолжался пир. А утром у всех схватило животы. Понос уже в сером весеннем рассвете выстроил семейство возле уборной в очередь. У Фёдора чуть не случился конфуз. Пряжка ремня заела и никак не хотела открываться. А внутренне настроился уже присесть. Подпрыгивая, смыкал свой ремень дрожащими руками. Ещё б секунда - и было б поздно! Сорванные вниз штаны

1 Бассейн - кувшинообразное, вырытое в земле углубление для хранения воды.

528

и приседание на скорость совпали со струей облегчения и с выдохом. Только пот на лице, как остаточный фактор возможного несчастья. Слава Богу, пронесло... от беды! После того Фёдор целый день ремень не застегивал. Подоткнул за шлейку его конец, а сам думает: "Пуговка б только не заела!"

Анатолий шутил:

- Папань, дообманывали желудок, а у него теперь переделка с ускорением на выходе.

Катерина тут же заварила в чугунке сушёную крапиву с корой дуба. А через час очередь, стоявшая в туалет, выстроилась на лечение отваром. Полегчало, и дети рванули на улицу. А там друг перед другом похвалились: "А мы оладики ели!" Слух о том, что у Строгалей появилась мука, мгновенно разнёсся по селу. Как подмороженные мухи, поползли близкие родственники, за ними - дальние: "Кать, позычь мучицы, хоть малюсенькое блюдце". У Катерины сердце доброе - обливаясь слезами сочувствия, давала. Пока блюдцем за дно оклунка скрести не стало. "Ох! Что ж я наделала?!"

- опомнилась хозяйка, да что сделано, то сделано. Одна надежда на тепло. Пойдёт зелень. Тогда, может, будет легче. Но и весь 33-й год, несмотря на хороший урожай, облегчения спецпоселенцам не принёс.

Воровство друг у друга к зиме приняло необычный размах. Многие собак из-за отсутствия корма отпустили "на вольные хлеба", а кое-кто и съел свою собаку. В погреба, кладовки к знакомым и незнакомым ночами лазили и дети и взрослые. Ловили таких, били. Но они лезли к другим. Залезли и к Строгалям в подвал. Там хозяева хранили на самый-самый чёрный день, когда и коры на деревьях не будет, десяток тушек сусликов. Голодный Букет еле побрехивал из будки. Молва о воровстве не раз касалась ушей и Фёдора, и он пошёл к подвалу. Слышит, внутри

- чавканье и сопение. Подпёр дверь. Пошёл за подмогой - поднял сына. Анатолий взял вилы наизготовку, а Фёдор лом. Командует плачущим внутри:

- Выходи по одному!

Первым вылез Андрей Загорулько, следом за ним - его младшая сестра, ей - не более пяти. Трясясь, плачут, просят простить, встали на колени.

- Простите, дядечка! Андрей про сусликов вспомнил, что вы летом заготавливали, вот мы и пришли, - всхлипывает девочка.

- Толик, спустись, две тушки суслячьих вынеси и пускай идут.

По селу из рук в руки загуляла газета "Труд" с аршинным заголовком: "Ударим по капитализму демпингом!" Слово "демпинг" люди не знали, но по броским, хвалебным, свинцовым строкам поняли, что бьёт советское правительство по врагам - капиталистам дешевым своим хлебом. "На нас ни одна держава колбасой не замахнется, - шутил Репало, - а почему, я вас спрашиваю? Оттого, шо мы не сознательные и уворачиваться не будем! Я вот, к примеру, честно скажу, угинаться не стану! Так и приму весь колбасный капиталистический удар на свой голодный желудок! Ведь задница уже паутиной заросла! Как же я сочувствую гражданам тех держав, по каким мы вдаряем нашей пашаничкой!"

Доносы друг на друга, чаще на соседей, потекли широким ручьём в заводи спец- поселенческой власти. Комендатура превратилась в орган дознания. Камеры её не пустовали. Персонал комендатуры к доносу собирал пару объяснительных записок на виновника. Давить и делать "свидетелей" научились. Несговорчивых, не давая

529

им выйти из комендатуры, превращали из свидетеля в подозреваемого, и тот сам оказывался в камере. И уже на следующий день заявлял, что всё видел, всё слышал и готов подписать любые бумаги. Лучше самому стучать, чем потом перестукиваться. И почти каждый подписывал всё, что требовал персонал спецкомендатуры. А тех бумаг уже было достаточно для того, чтобы на долгие годы или навсегда увезти неугодного человека в район для прогона через налаженную систему допроса, или напрямую везли в Георгиевск - там находился следственный отдел ОГПУ. Следователи для разбирательства на место, как правило, не выезжали. Мол, и так ясно, враг народа вредит даже и на спецпоселении. Обвиняемый мог вернуться домой, если в доносе говорилось лишь о краже. Только в этом случае он мог увидеть свой дом лет через десять, редко - через пять.

Следователи - тоже люди, бывало и у них благодушное настроение. Но жалость иметь им категорически запрещалось - страна вела с классом эксплуататоров борьбу не на жизнь, а на смерть! А следователей послала Коммунистическая партия на передовой рубеж этой борьбы. О какой жалости можно вспоминать?! Из желудка у богатея вынь, а бедным раздай! Вынимать получалось, а до бедных вынутое не доходило. А если в тебе живёт жалость, то ты недостойный сын своей партии! И вывод витает уже в воздухе, он на слуху у каждой клеточки оперативника: "Не место тебе в органах!", а дальше, опираясь на инстинкт самосохранения, внутренний голос разъясняет: "Твоё место, хоть и гадкое, но кормит и самого тебя, следователя ОГПУ, и твою семью. Потеряй ты это место - сам будешь пухнуть от голода". И дальше уже холодный разум анализирует историю его работы: "Арестанты, видишь, какие пошли? В основном, как мухи, прибитые морозом. Не то, что раньше! Раньше были орлы! Идейные бойцы! Языкатые! Вот их язык-то и доводил... обратной дорогой от Киева к ним. Какие были борцы! Как они изречения Ленина и Сталина цитировали?!"

Иной раз самые матёрые следователи не замечали, как невольно идейно менялись местами с обвиняемыми. Но после научились и с такими политическими работать. Если обвиняемый со следствием не сотрудничает, не давать ему много болтать - сразу по зубам да по заумной башке хорошенько врезать, потом ещё разок - как следует, глядишь, и цитатки забыл! Все языкатые были в усладу! Кровь следователям взбадривали, как охотнику перед выстрелом в дичь. Причём известно, та дичь никуда не денется, в загоне ж она! Как и политзаключённый в камере. Статья ему уже есть. Пятьдесят восьмая - для политических она родная. Следствию оставалось добыть приставку к ней. От той приставки всецело зависел довесок к дальнейшей участи обвиняемого: десятка - она ему, как понюшка слабого табака. Пятнадцать - ну, так сяк - середняк. Калекой, но домой вернётся. Их вернётся много - аж процентов тридцать! Двадцать лет - это, конечно, тяжеляк. Но и по этой статье могут вернуться те, кто отбудет... неполную, не до звонка. Ну а двадцать пять или вышка - это полная катушка! Дорога на небеса! Особая щедрость тройки! "От нашего стола - вашему!". Из шнека следственной мясорубки не вышел ни один обвиняемый, которого эта бы машина не скрутила в бараний рог. Об этом хорошо знали те, кто подкидывал людские судьбы на перемол.

Наиболее активными поставщиками врагов народа для Георгиевского следственного изолятора ОГПУ были комендатуры сёл Петропавловского и Ново-Румыновки. Их

530

персонал вкусил уже всю прелесть от могущества своих полномочий, работу системы знал досконально. Офицеры комендатур приспособились к её ритмам. Неугодных людей отправляли по статье языкатых, для верности делали папку с обвинением потолще. Больше написано, меньше шансов у обвиняемого на оправдание. Что написано - не важно, лишь бы в итоге вывод был обвинительный. И побольше свидетелей. Тогда о предвзятости обвинения никто и думать не будет. "Система" и не думала. Она перекручивала человеческие судьбы и жизни, моща мёртвыми фундамент новой страны.

Захлыстов, вступив в должность коменданта, стал важным. Он, словно владыка, сам казнил и сам миловал. На Гришку Репало было уже несколько доносов. Последний донос был об анекдоте, который тот рассказал присутствующим при открытии красной и чёрной досок: "Передовую доярку во время награждения почётной грамотой спрашивают:

- Вы надоили три тысячи литров молока, а три с половиной сможете?

- Ну, - отвечает та, - если хорошо постараться, то смогу.

- А три восемьсот?

- С натягом, с натягом можно и три восемьсот.

- Ну, а так, чтобы круглая цифра была - четыре тысячи литров?

- Четыре тысячи никак не получится.

- Почему?

- Будет одна вода!"

Захлыстов от души посмеялся над Гришкиной выдумкой, но сочинителя не тронул. То ли оттого, что сам любил послушать его шутки и прочитать свежие, приходящие в комендатуру в письменном виде от "доброжелателей" доносы, то ли считал себя тем начальником, который мог не только карать, но и жалеть. "Народ немотствует, а коль отправлю я Репало по этапу, то совсем в селе скучно станет!

- рассуждал Захлыстов. - Пущай попоёт Соловейчик". И эта "доброта" делала Захлыстова в его собственных глазах ещё значимее. Он ещё курировал в хозяйственном плане артель "Пятое декабря". На совещания правления артели стал приходить, когда сам того желал. Попытка Воронова сделать замечание ему за опоздание, наткнулась на резкую отповедь:

- Вы, что ж, товарищ Воронов, артелью командуете или органами ОГПУ? Командуйте артелью, пока мы вам ещё это доверяем! А дела у артели, как органам известно, пока неважные! Продолжайте, Воронов!

Захлыстов взял свободный табурет и, нагло приставив его к председательскому месту, достал папироску, продул её под гробовое молчание присутствующих правленцев, сделал на ней гармошку и демонстративно прикурил.

- Ну, продолжим, товарищи, - овладел собою председатель.

После того случая больше ни у кого не возникало желание командовать райко- мендантом. Каждый понимал, семью продуктами обеспечивать как-то надо и приходится делать это, изворачиваясь ужом, хитря и, конечно, злоупотребляя своим должностным положением. Осознавал каждый и то, что райкомендант, при желании, любого спецпоселенца и любого начальника может притянуть за это к ответу в два счета. А доносчики и свидетели на каждого в Ново-Румыновке найдутся в любую минуту в избытке. Ведь над селом уже не первый год чёрной тучей висит призрак бессвободья.

531

XIV

Фёдор после того, как воры забрались в погреб, отправился в МТС, чтобы сделать пробои на дверь. Февральский морозный ветер через одни бумазейные штаны пронизывал до костей. Пока дошёл до центра, замёрз основательно. Отогревался в кузне. Сняв с себя полушубок, напросился помахать молотом вместо молотобойца. Науку кузнечных команд, подаваемых кузнецом ударом молотка, Фёдор знал с детства. Но молот оказался почему-то тяжёлым. Поначалу ещё слушался, а минут через десять хорошей работы, как живой, норовил вырваться из рук.

- Отощал, пальцы не держат.

- Однако скажу, неплохо у тебя получается. Сила, правда, для молота слаба. Но дай тебе хороший харч, и получится неплохой молотобоец, - похвалил кузнец Яков Николаевич Успеник.

- Думаю, шо это не моё. Но всё ж согрелся. Пойду к токарю.

После того как изготовил пробои, Фёдор снова зашёл в кузню попрощаться с кузнецом. Там встретился с Овсиенко Никитой.

- О! Привет, Григорьевич!

- Здорово живёшь, Никита Савельич!

- По какому делу в МТС?

- Запор на погреб сделал. Воры замучили. Шо ни отнеси в погреб, всё выметают.

- Ну-к, покажи, как получилось.

Фёдор подал пробои.

- Твоя задумка?

- Угу.

- Да, у тебя, Фёдор Григорьевич, и голова на месте, и руки с правильного места выросли, я б так не догадался сделать. Слушай, мне прицепщик требуется, может, пойдёшь?

- Не знаю, как оно тут у вас?

- Насчёт жратвы - получше, чем в артели. Чистая деньга да маненько натуроплата есть. Иди, не прогадаешь!

- Ну, лады, согласный!

- Я начальству скажу насчёт тебя, а потом решение их тебе передам.

Вечером зашёл Никита и передал:

- Завтра на беседу с утра вызывают. Хотят проверить, ты чё-либо в технике маракуешь? Болт от гайки отличишь? Я сказал, шо сможешь! А то был у нас прицепщик, при сцепке заместо железного сцепного пальца свой засунул, мы обхохотались, а парень пальца на руке лишился. Кстати, начальник у нас новый, говорят, бывший секретарь вашего райкома Матвеев Пётр Сергеевич.

- Знаю такого, - почему-то обрадовался Фёдор, мол, какой ни есть, а земляк.

- Ох, и чудила этот Матвеев! В технике ни бум-бум! Доложили ему, что у Яшки Ракулина на тракторе сцепление сгорело, так он на другой день лекцию устроил о правилах курения. "Если кого в неположенном месте курящим увижу, - говорит,

532

- пеняйте потом на себя. И так уже докурились! Ракулин сцепление спалил!" Так шо знай, обязательно спросит, куришь ты или нет. Лучше скажи, не курю.

- Я и в самом деле не курю. Договорились. Приду, - заверил Фёдор.

Он сразу по уходе Никиты вытащил из сундука книгу, подаренную Абрамом Львовичем Шайронским. "Где он теперь? Наверное, тоже по миру новая власть пустила. Была б возможность передать маненько б мучицы, да пяток сусликов кто бы отвёз", - подумал Фёдор, открывая книгу.

Новый начальник МТС Матвеев принял Строгаля после планёрки.

- Разрешите, Пётр Сергеевич? Здравствуйте, Пётр Сергеевич, - едва узнал в сильно похудевшем хозяине кабинета бывшего секретаря райкома ВКП(б).

- Да, входите. Вы кто такой? - вместо приветствия сразу спросил директор МТС.

Фёдор чуть было не брякнул "водовоз", но вовремя сориентировался:

- Я, Строгаль Фёдор Григорьевич. Бывший ваш земляк из Соломенки. В колхозе "Верный путь" завхозом работал. Теперь вот - у Воронова. К вам в прицепщики прошусь.

- Земляк, это хорошо. И то, что завхозом был, тоже хорошо. В технике что- нибудь понимаешь?

- Да.

- А ну, скажи мне, как можно сжечь сцепление на тракторе?

- Конечно ж, не от того, шо тракторист курит, а от того, шо в яму или в грязь заехал и буксует.

- Ну, и что ж от того, что трактор буксует? Сцепление здесь причём?

- В сцеплении диски друг о дружку трутся. Если нагрузка слабая, они сошлись, как голуби, вместе и дальше крутятся по жизни, как муж и жена, сообча, вместе, оборот в оборот. А коли в яме трактор или нагрузка больше его возможности, то диски вместе друг с дружкой так плотно уже не слипаются. Диск, шо на ходовой

- он стоит, как вкопанный, а тот, шо на двигателе - рвёт, сколько мочи есть, да только другой ни с места! А боками ж чиркаются да так крепко, шо дым валит. Вот сцепление и сгорело.

- Правильно! А откуда ты это знаешь?

- Моторы самостоятельно изучал.

- Хорошо, хорошо. Подбери мне, Строгаль, ещё человека три, лучше б из наших земляков, мы вас на курсы трактористов учиться пошлём. А пока беру тебя в группу по подготовке прицепщиков. Сейчас напишу твоему председателю Воронову, шоб отпустил тебя.

Матвеев сразу обмакнул перо в чернила и размашисто на листке бумаги написал короткую фразу "Отпустить Строгаля Ф.Г. в МТС". Кудрявисто расписался. Пока с копытца начальственного пера, стекая, чернила оставляли свой след на бумаге, Фёдор подумал: "Вот и опять истрачена капля чернил, и в моей жизни новый поворот". Спрятав на ветру просушенную записку в нагрудный карман, он возвращался домой с хорошим настроением. Даже ослабленные голодом ноги переступали расторопнее.

Но в правлении артели Воронов с пренебрежением зло откинул записку Матвеева в сторону:

533

- Пускай у себя в МТС командует! В моей артеле командовать он не будет! Мне и самому нужны хорошие кадры.

- Уже, выходит, я и хорошим для вас сделался. Как шесть семей в одну хату запихнули, тогда я был никто. Три месяца слонялся без дела, тоже был для вас никто. А раз меня забрать хотят, то я сразу из плохого стал уже хорошим?

- Разговор окончен. Всякие пререкания - только в пользу бедных. Кругом марш!

Пришлось Фёдору снова идти к директору МТС Матвееву.

- Воронов не выполняет ваше распоряжение, Пётр Сергеевич. Хорошие кадры, говорит, ему и самому нужны.

- Ну, это он зря, мы ещё покажем, кто хозяин на селе. Без техники артель его и года не протянет. Я этот вопрос согласую, с кем положено. А ты приводи тех, кого подберёшь, в понедельник прямо сюда, без всяких объяснений.

.В начале следующей недели Фёдор с Андреем Шпигуном зашли за Гуровым.

- Иван Петрович, в МТС идти не передумал? - спросил Фёдор вышедшего к калитке бледного от голода хозяина.

- Идти-то не передумал, а вот дойду ли, сомневаюсь, в аккурат.

- Веревку захвати, с Андреем дотянем! - перевёл Фёдор в шутку жалобу Гурова.

По пути догнали Сильвестра Аничкина, Зозулю, Еремкина и среднего из братьев Артюховых. Те ползли ещё медленнее.

- Никак, тоже в МТС? - после взаимного приветствия спросил Фёдор.

- Туда, зацепщиками, чи прищепщиками, словом, на крючков учиться будем. Ты бы, Григорьевич, хоть бы свою водовозку подал да на ней бы нас довёз, а то тяжко топать, - продолжил никчёмный разговор Ерёмкин.

- Всем места на передке не хватит, тогда тебе придётся на бочке ехать, боюсь, на бочке ноги скривишь, а после мне перед твоей жинкой ответ держать, - отшутился Фёдор.

- С кривыми нога его баба из дома прогонит, лучше шёл бы та вслед за каким дедом, всё ж по песочку-то легче, - поддержал Сильвестр шутку

На месте, в МТС, уже кучковались пришедшие пораньше старший Черевич- кин, Андрей Гвоздёв, Знобин и Григорий Репало.

- "Студенты" уже тут, - окрестил Фёдор будущих прицепщиков, а сам мысленно испугался - "пригласил двоих, а набежало вон сколько, где ж столько тракторов набрать. Сам без дела могу остаться".

- А ты, Гриш, что ж своё место в заготконторе оставил? - поинтересовался Фёдор.

- Ты ж шкурки перестал возить. Раньше было, хоть ты шкурки сусликов поставлял, да кто-либо когда кабана забьёт, так с него шкуру несли, а нынче у селян свиней нету, словом, сено всё пожрали, а трава ещё не выросла.

- И сурки зимой все спят.

- Точно!

- Заходи все в помещение! - раздалась команда.

И Фёдор с Григорием вошли следом за остальными в класс. У школьной доски стоял, бухыкая, механик МТС Насонов.

534

- Граждане спецпоселенцы! - подавляя кашель, обратился он к прибывшим после того, как те расселись на лавки за столами. - Будем вас учить на прицепщиков. Слово "прицепщик" выродилось от того, шо в технике, в частности с трактором, надо шо-то сцепить. Такое слово есть и на железной дороге. Там сцепляют вагоны. А того, кто их сцепляет, прозывают "сцепщик вагонов". А у нас это - прицепщик. Поскольку он не сцепляет, а прицепляет. К трактору, примерно, - плуг. Или там, - сеялку. Для уборки хлеба летом - комбайн. И всё то, шо я перечислил, прицеплять будете вот этой штукой, - Насонов потряс в воздухе железкой. - Прозывается она как? Кто мне скажет?

- Болт! - сразу ответил Черевичкин.

- Болт имеет резьбу, а тут её нету, - не принял ответа механик.

- Шкворень, - не вставая, высказался Знобин.

- Близко, но не он.

- Палец, - сказал Фёдор.

- Вот это и есть правильный ответ. Я твёрдо знаю, шо этот спецпоселенец свой палец при сцепке совать в проушины не будет.

- А про какой палец речь? Тот, что на руке или что в штанах? - пошутил Григорий Репало.

При этом приставил к своей носопырке культю пальца, отрезанного на пилораме лет пять тому назад по последнюю фалангу. Проворачивая им, создавал у зрителей впечатление, что он ковыряясь, достаёт до мозгов. Механик, увидев это, от удивления открыл рот. Его глаза поползли из орбит.

- Э, парень, наверное ж, больно?!

- Да нет, как-то привык. Мозги почешу и нормально, потом думается легко,

- шутил Репало.

Из присутствующих мало кто знал, что у Гришки нет пальца, и те тоже с изумлением смотрели, как шутник крутит через нос пальцем у себя в мозгах. Потом, когда он показал демонстративно культю вместо пальца, все расхохотались. Механик Насонов заходился смехом вместе с кашлем:

- Ну и шутник ты, спецпоселенец.

Вдруг лицо его стало серьёзным. Оно было повёрнуто к двери. Все повернулись туда. В проёме двери стоял разгневанный директор МТС Матвеев.

- Провожу занятия, Пётр Сергеевич, - доложил механик.

- И что это за занятия, что смех крышу поднимает?

- О пальце заговорили, Пётр Сергеевич, - сквозь кашель пояснил Насонов.

- Да, - Матвеев прошёл вперёд, - есть в МТС такой прицепщик, который не мог отличить металлический палец от человеческого. Теперь без пальца ходит. Причина? Крайне низкие знания техники. Многие до сих пор думают, что сцепление горит оттого, что кто-то неосторожно с огнём обращается. В сцеплении диски друг к другу подходят. Вращается один и должен заставить крутиться и другого, а тот не может. Почему не может? Да оттого, что тракторист - разгильдяй курил, а за дорогой не глядел и заехал в яму или, к примеру, глубоко пахать стал. Так что с курильщиков у меня будет особый спрос. Товарищи! Грядёт повсеместный век моторов! С этого дня вы приступаете к учёбе. Будете учиться на прицепщиков. Более способных потом пошлём учиться на трактористов и комбайнёров.

535

Но вскоре из-за этих спецпоселенцев между директором МТС Матвеевым и председателем артели Вороновым, как между кресалом и камнем, посыпались искры скандального противоборства. Его свет отразился и в районных кабинетах. Секретарю райкома партии Ножкину Дмитрию Владимировичу первым пожаловался Воронов.

- Понимаете, Дмитрий Владимирович, он по старой привычке, как своим райком партии, командует.

Ножкин, не зная того, что Матвеев согласовывал лично с комендантом вопрос о курсах прицепщиков, невольно встал на сторону жалобщика.

- Вообще-то маслом огонь не заливают. Однако, с другой стороны, и в самом деле, что это Пётр Сергеевич самоуправством стал заниматься?! - удивился услышанному Ножкин.

Воронов же, встретив в лице секретаря райкома партии сочувствие, продолжил изливать желчь обиды:

- Я бы ему сам подобрал людей. Я-то свой народ лучше знаю. А он повыхватил у меня, кого посчитал нужным, как хочешь, так и затыкай теперь после него бреши в хозяйстве. Молотобойца Зозулю забрал, а на его место пацана и старика не поставишь. Там не только сообразительный человек нужен, но чтоб в нём и сила была. Водовоза Строгаля высмыкнул, хотя я по нём лично отказывал, Дмитрий Владимирович. Ведь лошадь Апрелька привыкла к Строгалю и теперь другого ездового не слушается.

- Ну, ты тоже, товарищ Воронов, под каждую лошадь подстраивать текущий момент не будем. Разберёмся. Лучше расскажи, как и чем собираешься сеять?

- Вы же знаете, Дмитрий Владимирович, всё повыбило у нас градом, а остальное вывезли по поставкам.

- Знать-то знаю, но выход какой-то искать надо, в районе резервов нет - всё здесь тоже отдано в счёт поставок. Налаживай контакт с соседом, петропавловцев град не тронул, по моим данным, у них в загашнике что-то есть.

- Будет сделано.

- Второй вопрос. Как идёт подписка на займ.

- Честно сказать - крайне туго. Никто ни о каких займах и слушать не хочет. Говорят, и так за одни палочки спины гнём. Есть тому и правдивые причины: как вы знаете, град всё повыбил, в конце года выдали на трудодни по два литра льняного масла да по сто грамм ячменя на трудодень - его скосили до града. Поэтому когда о добровольном подписании на заём начинаешь говорить, такой шум поднимается, ну, прямо чистый бунт.

- Сколько у тебя в колхозе "красных сватов"? Сам на какую сумму подписался?

- Я?

- Да, да, ты!

- Значится так, "красных свах" по агитации на подписку на займ у меня в арте- ле аж восемь единиц, т.е. человек. В каждой сотне по две "свахи" и ещё в конторе две "свахи".

- Они у тебя что, только женщины?

- Отчего ж, и мужской пол имеется, и их даже поболее среди "красных свах".

536

- Тогда выходит - "красных сватов".

- Конечно, "сватов".

- Так ты мне всё же ответь, сам на какую сумму займа подписался?

- Я, на всю свою годовую зарплату! - соврал Воронов. - На партийные взносы только оставил, - забегали его глаза по столу, избегая встречи со взглядом секретаря райкома партии, и, наткнувшись на газету, прибавил, - и ещё на нашу партийную прессу.

- Ну, молодцом, работай! А по директору МТС меры примем, мы его поправим по партийной линии, - Ножкин брякнул в колокольчик, стоявший на краю стола.

В двери появилась молоденькая секретарша:

- Слушаю, Дмитрий Владимирович.

- Вызовите на завтра директора МТС Матвеева из Ново-Румыновки, эдак, часикам к десяти. Пусть с собой захватит список штата МТС.

XV

Матвеев, прежде чем отправиться по вызову в райком, заехал к коменданту За- хлыстову.

- Саврас Акимович, вызывает в райком Ножкин со штатным расписанием. Чувствую, Воронов нажаловался там о том, что мы с вами людей на курсы прицепщиков привлекли, копьёломание будет.

- Ничего, Пётр Сергеевич, поддержим. На обратном пути заскочи, расскажешь о причине вызова.

- Заеду! - заверил Матвеев и вышел из комендатуры.

Из окна конторы правления артели его, садившимся уже на бедарку, увидел Воронов.

- Защиту от огня ищет! Ну-ну, ищи! Я-то уже маслица в него плеснул! Так разгорится, только штаны снимай! Согреет, так согреет! - про себя произнёс монолог председатель артели и заулыбался широко и победно.

.Секретарь райкома партии долго не принимал Матвеева. "Пусть посидит в предбаннике и там попотеет, прежде чем я ему шею мылить стану", - решил про себя Ножкин.

- Дмитрий Владимирович, директор МТС Матвеев!

- Я пока занят! Пусть ждёт! - ответил он на слова вошедшей секретарши.

.Секретарша вышла ни с чем, объяснять не стала. Матвеев через плохо прикрытую дверь всё слышал сам. Он поднялся и мягко заходил из угла в угол. В кабинет к Ножкину входили другие люди, они даже не всегда спрашивали у секретарши, иногда, подходя к ней, что-то шептали ей на ухо, она их не останавливала, а только кивала головой.

Через полчаса директор МТС взмолился:

- Я вас прошу, доложите ещё раз, Матвеев Пётр Сергеевич, бывший секретарь райкома партии из Воронцово-Александровского.

Секретарша капризно надула губки и нехотя вошла снова в кабинет:

- Опять этот, бывший... просит принять.

537

- Бывшие у нас на свалке истории.

- У вас через полчаса "Ликбез руководителя", - напомнила зашедшая во второй раз секретарша.

- Пусть ждёт!

Матвеев, встретивший к себе такое невнимание от бывшего коллеги, с кем вчера ещё вместе выпивали, обсуждали конфиденциально, шепчась, политические новости, разнервничался:

- Зачем тогда вызывал? У меня тоже каждая минута на счету! - начал высказывать свои негодования, ещё не выслушав до конца секретаршу

Та вошла в кабинет секретаря райкома партии в третий раз:

- Матвеев нервничает, рвётся уехать!

- Я ему уеду! Забыл, куда сейчас эшелоны ходят? Пусть ждёт!

- Сказал, ждите! - недовольно передала она директору МТС решение Ножкина, начав уже сама нервничать из-за канители, затеянной ее шефом.

Сам же секретарь райкома партии, ставший теперь для Матвеева начальником, раздумывал, как вести себя с подчиненным. "Мужик с маслом в голове, номенклатурные игры знает, испытав всё на собственной шкуре, наверное, не одного съел, пока первым лицом в районе стал. Ну, споткнулся, сняли, понизили. Но ведь и вновь возродиться может, а если вдруг вынырнет ни с того ни с сего наверх, где я могу после сегодняшнего с ним разговора оказаться? В жизни, хоть и не со мной, но и такое бывало! А и с другой стороны, чего это он раскомандовался так смело! Кадры сам себе подбирать стал! Нет, голубок, я тут командир и тебе крылышки подрежу, чтоб слишком высоко не взлетал", - решил Ножкин и брякнул колокольчиком. Заглянувшей секретарше скомандовал:

- Зови кадрового Наполеона!

- Входите! - отстранилась та от двери.

Матвеев, слышавший слова о Наполеоне, понял, адресованы они ему. И потому, оказавшись первый раз в такой ситуации, растерялся. Войдя в кабинет, нашёлся не сразу. Если раньше он совсем не обращал внимание на интерьер кабинетов, а сразу устремлялся с обаятельной улыбкой и бойкими, заранее заготовленными словами к их хозяевам, то теперь его глаза вдруг забегали по углам, отмечая детали обстановки кабинета, которые он бы расставил по-своему. Секретарь райкома партии Ножкин, внимательно наблюдавший за бывшим собратом по руководству в партийной периферии, про себя отметил: "Никакой ты не феникс и никогда тебе больше не возродиться. Я тебе этого не позволю!" Однако продолжал молчать. Наконец, Матвеев нашёлся:

- Сердечно приветствую тебя, Дмитрий Владимирович!

- Здравствуйте, товарищ Матвеев, - вяло, будто вовсе не хотел здороваться с провинившимся, ответил на "вы" секретарь райкома партии. Но, став распекать директора МТС, тут же перешёл на "ты": - Мы твой бонапартизм терпеть не будем! Ты уже забыл о том, что у тебя строгий выговор вот здесь записан? - Он потряс карточкой, не глядя на понуро стоявшего посреди кабинета директора МТС. - Сегодня же людей вернуть в колхозы! Всех, до единого!

- Дмитрий Владимирович!

- Я сорок лет уже Дмитрий Владимирович! Сегодня, я сказал! Свободен!

538

- Дмитрий Владимирович! Разрешите доложить по существу возникшей проблемы!

- Я сказал, свободен! Ещё минута и ты уйдёшь без партийного билета!

- Разрешите выйти?

- Иди...те. ...Феникс, тоже.

Матвеев вновь испытал такое же горькое чувство в душе и даже боль, как когда-то, когда его сняли с должности секретаря райкома партии. На обратном пути домой он обвинял всех на белом свете. Начал с Советской власти, поманившей его в свои сети красивыми, добрыми, человечными лозунгами. Он сам научился ими манипулировать виртуозно, зная иногда, что поступает против собственной совести и чести, против всякой порядочности. Но лозунги новой жизни все перекрашивали и лакировали, и любое, пусть даже совсем не благое дело начинало выглядеть так, что, мол, иначе и быть не могло. "Ведь на поверку всё вышло иначе: с перелицовкой жизни через революцию на Советский лад, - хозяйство порушили да людей погробили, - сокрушался Матвеев в окружении тревожных дум. - И зачем меня мать на белый свет родила! Не было б меня на свете, я б и не мучился. И других не мучил, как меня только что - Ножкин. И он тоже, гусь, как с нашкодившим пацаном разговаривает, а ещё за обменом опыта ко мне когда-то приезжал, стол ему тогда какой накрыл! Гавнюк! Даже сесть не предложил! Эх, руководитель сраный! Неужели бы я, окажись на его месте, так поступил? Конечно, обошёлся с ним и я бы не лучше! А возможно, ещё и пожёстче! Сам-то я чем отличаюсь от Ножкина? Мало я судеб человеческих поломал?! Тысячные списки на раскулачивание подписывал. Все мы этим советским укладом руководства мазаны! Всё у нас на криках и на матах! Спокойно работать не умеем. А может, это не так? Когда начальство к нам наезжает, как мы их вежливо и бережно окучиваем, разговариваем тихо, почтительно, в глаза заглядываем, желание угадать стремимся! И чаёк горяченький да душистый немедленно им с дороги, и обед вовремя, а про ужин и говорить не приходится, тот всегда - до самой полночи. А когда шлея под хвост попадёт - и до петухов! Пожелает начальство девочек - и тех даже в бабтистских деревнях находим! Все тридцать три удовольствия вышестоящим товарищам! А с подчинёнными, как с людьми, спокойно разучились работать. Не разговариваем

- орём, как на скотину. Нас будто подменяют. Неужели так устроен человек? Не правда! Умею и я, и другие спокойно работать и руководить, но нам путём топтания других самим выше подняться хочется. Подмял человека - и уже одной ступенькой выше! Посолиднее человек - и ступенька повыше! Отсюда, так мы друг к другу и относимся. А причина нашего поведения очевидна. Мним из себя интеллигентных людей, галстуки нацепили, а книжку художественную уже лет десять в руки не брали. Директивы да постановления глаза только и видят. Потому и язык у нас глупо директивный. Не язык, а дерево неотёсанное! Тьфу! И я им говорю. Нет, я не разговариваю этим языком, я им работаю! Это - не язык наш родной, это - наш инструмент родной! Инструмент системы. А я частичка системы, винтик или колёсико её. Но сменный. В этой системе всё безжалостно-сменное. Я раз споткнулся, так меня, вообще, затаптывать стали. Ну, да ничего, мы ещё повоюем!

- лопатил в раздумье мысли на обратной дороге Матвеев, не замечая ничего вокруг. - Сейчас посоветуюсь с комендантом. Органы и Ножкина спустят с небес",

539

- решил директор МТС, высаживаясь из одноконных санок возле комендатуры. В дверях повстречался с Вороновым.

- Привет, кляузник!

Но председатель артели не ответил, только из-подо лба в упор посмотрел на Матвеева и прошёл мимо.

"Жил без верных друзей, зато теперь приобрёл преданного врага", - подумал директор МТС, входя к Захлыстову

- Саврас Акимович! Я прав оказался! - прямо от двери начал жаловаться коменданту Матвеев. - Приказал людей сегодня же вернуть в артели!

- Ну, а он не сказал, откуда прицепщиков брать?

- Какой там! Я, было, заикнулся, мол, с органами согласовал, - начал врать для усиления своей аргументации директор МТС. - А он - органы не командуют! И пошёл вон!

- Что ж он так опрометчиво?! Одним днём живёт. Вот что, раздевайся, вот тебе, Пётр Сергеевич, бумага и пиши на моё имя докладную, мол, так и так, сорвал подготовительные курсы прицепщиков, под угрозой, мол, сев и, как следствие, уборка урожая в то время, когда люди голодают. Садись сюда, сейчас вместе составим бу- магу-сутягу, мало не покажется.

.Через три часа начальник районного ОГПУ Звягинцев второй раз перечитывал донос на секретаря райкома партии, раздумывая. "Не хотелось бы ссориться, на все мероприятия в районе лично приглашает, мужик компанейский и на баяне играет, можно было бы отложить эту "чёрную метку" до более подходящего случая, но и дело такое, особо не промолчишь, когда люди от голода пухнут и смерть собою не только спецпоселения пятнит, а тут даже сев сорваться может. Придётся позвонить", - решил он и принялся накручивать ручку телефона:

- Ножкина мне! Дмитрий Владимирович? Приветствую, Звягинцев. Доложи- ка мне, как идёт в районе подготовка к весеннему севу? Что? Собираетесь партийную конференцию по этому вопросу проводить? А трактора, инвентарь уже отремонтированы, прицепщики обучены? Причём здесь самоуправство, когда речь идёт о важнейшей государственной кампании? Вот что, аргументы мне не нужны. Ты, Дмитрий Владимирович, знаешь, как я к тебе отношусь и не желаю, чтобы ты злоупотреблял этим, иначе наши отношения испортятся! Что? Вот поэтому я лично звоню, иначе вызвал бы к себе в кабинет. Не перебивай своей лояльностью к органам! Болтовня, а не лояльность! Мы разрешили, а ты за колеса цепляешься! Ты не знал?! Так знай, я тебе это сейчас говорю! Во всё, что связано с МТС, не вмешивайся! Туда давать лучшие кадры! Делаем это не для Матвеева, а для всего твоего района! И мне стыдно тебе такие прописные истины разъяснять!

Бросив трубку, Звягинцев подумал: "Теперь звать на приёмы перестанет, - но потом успокоился: - А куда он из нашей безбрежной степи денется?!" - и с улыбкой спрятал в сейф "чёрную метку" на первое лицо района.

"Вот и загасил огонь маслом, - не кладя трубку телефона, раздумывал секретарь райкома партии Ножкин, - как бы самому на том огне не поджариться!"

В декабре пришло известие о злодейском убийстве Сергея Мироновича Кирова. Следом, через неделю, прибыло секретное постановление Политбюро за подписью секретаря Президиума ЦИК Енукидзе. Оно предписывало "следственным

540

властям - вести дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических актов ускоренным порядком. Судебным органам - не задерживать исполнения приговоров о высшей мере наказания из-за ходатайств преступников данной категории о помиловании, так как Президиум ЦИК Союза ССР не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению. Органам Наркомвнуде- ла - приводить в исполнение приговоры о высшей мере наказания в отношении преступников названных выше категорий немедленно по вынесении судебных приговоров". Подчеркнув дважды слово "немедленно", Звягинцев со злорадством, криво усмехнулся упавшей на его ведомство огромной власти. В районе только он знал, что настоящая фамилия руководителя ленинградской партийной организации ВКП(б) была не Киров, а Костриков. С грустью подумал: "Под псевдонимом или под своей фамилией, но тебе, Сергей Миронович, и на том свете быть руководителем, начинай со дня выхода этого постановления встречать там массы своего народа. Они тебя здесь любили".

* * *

Через три дня подошли "свежие" центральные газеты месячной давности. В них была опубликована резолюция объединённого Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б). "Прав я был, как всегда, - рассуждал начальник районного ОГПУ Звягинцев,

- мой нелицеприятный разговор с секретарём райкома партии Ножкиным состоялся своевременно". Звягинцев уселся поудобнее, приготовил для подчёркивания красный карандаш и углубился в чтение, перед этим не забыв предупредить дежурного, чтобы никто его не беспокоил. Уже в преамбуле резолюции начальник районного ОГПУ жирно подчеркнул предложение: "Успешному разрешению этих задач оказывают жестокое сопротивление антисоветские элементы села". Ещё жирнее он подчеркнул слова: "отсутствие революционного чутья и бдительности", когда сравнил свой телефонный разговор с секретарём райкома партии. "Ведь я уже тогда учуял политическим своим чутьём, партия МТСы будет всячески укреплять! Вот, пожалуйста, политотделы при них создаются! Своевременно я позвонил!

- от радости он вскочил, заходил по кабинету, успокоившись, снова сел за стол.

- Убежден, и Ножкин, прочтя документ, поймёт, что я его предостерёг вовремя",

- обдумывал ситуацию Звягинцев, бегло хватая глазами начала абзацев в статье. "Надо и со своим аппаратом над этим решением партии поработать, Захлыстова и Дворникова сориентировать на их машинно-тракторные станции поострее. Пока там чего-либо не случилось. Вот как раз об этом пишется", - и карандаш оставил красную линию под предложением: "Внутри МТС сплошь и рядом процветают преступно - небрежное отношение к государственному имуществу, воровство и расхищение колхозного добра и государственной собственности".

Почти в то же время секретарь райкома партии Ножкин уже заканчивал читать ту же статью "О создании политотделов МТС и совхозов", только в другой газете. Он её уже прочёл дважды, мысленно прикинул кандидатуры на должности начальников политотделов. С обидой вспомнил Матвеева, "накапавшего" органам за его решение вернуть всех колхозников с курсов прицепщиков. Вспомнил он и тот неприятный разговор с районным начальником отдела ОГПУ, и как после

541

него, не мешкая, отправил конного нарочного с запиской в Ново-Румыновскую МТС с отменой того своего решения. "Наверное, похихикал Матвеев, получив от меня записку. Ну ничего, "феникс", направим к тебе Стропука Семёна Андреевича начальником политотдела, он уж ради собственной карьеры не то, что на место тебя поставит, а загрызёт насмерть. Такого оратора поискать, один на весь район! Мастер проблему из ничего сотворить! Настоящих слонов из воздуха делает! Посмотрю, как ты с ним сработаешься, товарищ Матвеев!" - ещё раз продумал уже принятое им решение Ножкин. Он тут же вызвал к себе управделами и отдал соответствующее распоряжение.

XVI

Матвеев слово сдержал и в конце 1933 года Фёдора Строгаля и Якова Ракулина отправил за Каспийское море, в город Красный Кут изучать комбайны. Посещая полуголодным занятия, Фёдор с тревогой думал о доме. Знал, там нет никаких запасов. Голод ещё прочно держал в своих тисках Поволжье, юг страны и Украину.

Вскоре подъехала и вторая группа новорумыновцев учиться на трактористов. Среди них - и Андрей Шпигун.

Его приезду Фёдор обрадовался особо. Ещё больше обрадовался гостинцу, присланному Катериной. "Как же ей удалось сдобную пышку из ничего выпечь? А детям?" - растерялся он, щупая и нюхая пахучий хлеб. Пока Андрей излагал домашние новости, чего только не передумал Фёдор: "Как там жена с детишками выкручивается?"

Катерина, после убытия мужа на курсы, погоревав, обострённым умом вспомнила о высыпанных во время страшного града на поле колосках. "Ить там почти полное ведро было, надоть попробовать поискать. Щас объездчик в поле не бывает, в тепле отсиживается и коня своего к посевной откармливает, каждый день его возле конюшни вижу", - обдумывала она план действий.

В тот же день она, укутавшись потеплее и взяв с собой тяпку, пошла на поиски колосков. Перепахала не одну сотку снега, пока не нашла ту горку колосков. Наголодавшись, она с жадностью принялась жевать мёрзлые зёрна. Зубная боль от холода и сладкий вкус пшеницы смешались в садистское наслаждение. Обрадованная, оглянулась и, поперхнувшись от страха, замерла. От построек двора сотни отделилась фигура всадника на лошади. Первая мысль была - бежать, но тут же её оставила - "далеко ли я убегу? А мож, нищенкой сделаться?", но тоже откинула эту мысль, - "Не пойдёт, щас всё село нищее". Решение пришло неожиданно само. "Скажу, хлопок полю', хай думает, шо умом тронулась!" Катерина, согнувшись, за- тяпала по снегу ещё интенсивнее, отходя всё дальше и дальше от прикиданных вновь снегом колосков. Когда подскакал объездчик Хряпатый, она крикнула на него:

- Дитя не стопчи!

- Какого дитя? Что с тобой, Строгальша?

- Ты свою долю хлопка выполол, так не мешай другим!

"Совсем баба с голоду умом тронулась и глядить, как блаженная", - сам с собою заговорил Хряпатый.

542

- Пошли, пошли, завтра дополешь.

- Сотенный начальник заругает, он тогда Наденьке хлеба не даст.

- Даст. Я ему скажу, и он даст. Ну, пошли с поля.

- Правду сказываешь?

- Правду, правду, пошли, милая.

Катерина вскинула тяпку через плечо и отправилась рядом с объездчиком домой. По дороге умышленно несла всякую ахинею. На другой день она с утра снова полола снег. Объездчик Хряпатый, доложивший начальству, "жинка Строгаля умом тронулась, снег полет", сам же решил проверить, - "мож, чё припрятала с осени, а теперь дурочку для нас из себя строит?" Но Катерина и на следующий день не стала уносить с собой колоски. Она чувствовала, объездчик ей не поверил. И это чувство её не подвело. Возле самого дома он встретил её вместе с начальником сотни Калюжным:

- Стой, Строгальша! Проверка!

- Я всех белых мышей уже пересчитала, а ты теперь считай серых, - из невозмутимой Катерины полилась несуразица.

Хряпатый подошёл вплотную к Катерине и приступил её обхлопывать одной рукой.

- Ой, я крыс боюсь! Мышей ище так-сяк, почешу им за ушами - они и смирные, а у крыс хвост длиннющий. Ой, кажись, по спине побежала! - И Катерина стала раздеваться, будто вытряхивает из себя мерзких тварей. Расстегнув кацавейку и подпрыгивая на носках пред проверяющими, вытряхивалась она якобы от крыс, вдруг затрясла валенком, будто и там крыса, почти вынув из него ногу, но внезапно перешла в атаку: - Вон, вон, у тебя из-за воротника рубахи крыса выглядывает. Дай, я её вытащу, - она потянулась руками к шее Хряпатого.

Тот отпрянул от неё.

- Пошли, товарищ Хряпатый, ничего у неё нету, надо врачам сообщить, пока, вроде, не буйная, а что дальше будет, не известно.

- Спасибочки, милые, заходите с котёночком, мыши молочка ему дадут, - вслед уходившим контролёрам молола ахинею Катерина.

Она этой же ночью принесла все колоски домой. Пересушила их, отобрала цвелые, сложив их на чёрный день на грубу. До зёрнышка обмолотила вручную скалкой, отвеяла плевелы, но и их не стала выбрасывать, а тоже, завязав в узелок, отложила про запас. Из муки спекла две пышки, одну - детям, другую - для Фёдора. Знала, что Андрей скоро едет на учёбу туда же, где учится Фёдор. Она укутала пышку в чистую тряпицу и отнесла к Шпигунам. Те пустили её в дом с опаской. Они уже прослышали о том, что Катерина будто бы сошла с ума. Но, поговорив с нею минут пять, дивились с усмешкой её здравому рассудку. Когда она ушла, жена Андрея, ещё тая сомнения, решила глянуть, что ж передала Катерина мужу, "мож, кизяк поклала, а сама говорит - пышку". А когда увидела хлебную пышку, возмутилась слухам:

- И чё только люди не понапридумывают, чтоб другого запачкать, а самим чистыми казаться.

Андрей на следующий день уехал попутной подводой до Георгиевска. На четвёртый день передал дядьке задубелый от холода гостинец от Катерины.

543

- Как, Андрюша, там мои? - спросил Фёдор.

- Слава Богу, все живы. Вот только, - замялся Андрей, - и не знаю, как сказать.

- Ну, уж скажи, как есть, - побледнел Фёдор в ожидании чего-то страшного.

- Ходит по селу слух, что Екатерина Ивановна, хозяйка ваша, умом тронулась, но я в это не верю. И вы не верьте такой брехне! Когда она к нам передачу для вас приносила, то была полностью нормальной.

- А че ж она ненормального вытворяла?

- Снег два дня подряд полола!

- Снег, говоришь, полола, - Фёдор поглядел на хлеб, переданный с Андреем Катериной, и усмехнулся, гордясь за жену. Да она в это время, по-моему, была умнее всех на свете! Вот так-то, Андрей! Блаженна, но жива!

Время за напряжённой учёбой летело быстро. Андрей часто приходил к Фёдору, как к родственнику, спрашивал о том, чего не понял на занятиях, они вместе шли в мастерские, и Фёдор на тракторе практически давал племяннику ответы на его вопросы. Когда объяснить не удавалось, разбирали и собирали отдельные узлы агрегатов. В работе Андрей частенько рассказывал о своих переживаниях за свою жену.

- Красивая Настёна у меня, не раз замечал, как мужики на неё засматриваются. А последнее время и комендант глаз положил. Взял её уборщицей в комендатуру

- А ты зачем отпустил?

- Будто он чьё-либо мнение будет слухать. Она работала в амбаре, мешки с зерном штабелевала, приехал на санках, посадил и повёз в комендатуру. Говорит: "Хватит морозиться и тяжести таскать, поработаешь в тепле, будешь порядок бабский в комендатуре держать". Не знаю, как она там, ведь к такой работе особо не приучена.

- Жизнь заставит всему научиться. Моей тоже нелегко. Вот осталась одинёшенька, разрывается между домом и работой в поле, ведь ей работы только в доме

- выше головы, и на поле - дня не видно, - Фёдор доверительно сознавался, что скучает по семье.

Все обучаемые мысленно торопили момент окончания учёбы. И он, тот день, настал для Фёдора как-то буднично и неожиданно, даже с сожалением и каким-то чувством тревоги. Ведь он знал, на них всех техники в МТС не хватит, кто-то сядет за рычаги трактора, а кто-то сзади прицепщиком будет пыль глотать.

Фёдор окончил курсы комбайнеров с похвальной грамотой. Параллельно, для себя, изучил и трактор. После, жалея, что не получил на это "корочки", повторял своё неизменное в таких случаях: "Без бумажки ты букашка, а с бумажкой - человек".

XVII

Фёдор уехал домой раньше Андрея почти на месяц, тот в числе пятерых курсантов осваивал новый трактор харьковского завода. Андрей, провожая Фёдора до станции, попросил:

- Дядь Федь, Настёну уж поддержите, как сможете, я добром отплачу.

544

- Не волнуйся, Андрюха, всем, чем смогу, помогу. Ты доучивайся спокойно, голову домашними заботами не забивай себе.

...В Ново-Румыновке снег стаял и только по затеньям он лежал грязным, ноздреватым. Из-под него сочилась влага, копясь в лужицы. Возле которых шустрили воробьи и прилетевшие уже скворцы.

По прибытии в МТС Фёдор сдал в контору документы. Сразу же его вызвал к себе в кабинет недавно назначенный начальник политотдела МТС Стропук Семён Андреевич. О начальнике политотдела у слесарей и механизаторов сложилось уже своё мнение: "Огонь!", "Жизнь отдаст за народное добро!" - повторяли многие. И только кузнец Савельев успел шепнуть Фёдору: "Зверь".

- Дозвольте войтить?

- Войди, войди, - поднял на Фёдора начальник политотдела маслянистые глаза на иссушенном лице.

- Строгаль Фёдор Григорьевич, вызывали?

- За что тебя раскулачили, Строгаль?

- Не знаю, уже завхозом работал в колхозе, и вдруг - бах! Так, неожиданно, негаданно!

- Гаданно, гаданно, думал, проник, как клещ впился в социалистический организм и не выковырнут?! Сознайся, просто думал, пронесёт?!

- Пусть вас проносит, а я как-нибудь без поноса.

- Комбайн доверять тебе рано! - тут же отыгрался начальник политотдела Стропук за дерзкий ответ.

В тот день судьба Фёдора так и не определилась. От мастера Скрепкина узнал, что в МТС на три комбайнера один комбайн. Зато был ещё свободный трактор. Вот тогда- то и пожалел Фёдор, что не настоял на сдаче экзаменов на тракториста. "Так, гляди, уже б свой трактор начал готовить к посевной", - размышлял он. День его прошёл на подхвате, помогая то одному, то другому Вернулся домой не в духе.

Фёдор рассчитывал, что вечером к ним непременно заявится Настёна Шпигун, станет расспрашивать об Андрее. На всякий лай Букета он выглядывал на улицу

- Ты чего дёргаешься, отец? - удивилась Катерина.

- Должна же жинка Андрея Шпигуна прибежать, небось, уже узнала о моём прибытии. А ей сейчас, должно быть, всякое светлое слово о муже - на вес золота. Как она тут, не бедствует?

- Не знаю, давно я её не встречала. С месяц назад где-то, видела её издали, возле комендатуры, офицера' вышли под солнышко, ржут, как жеребцы, и она среди них хохочет, поздоровались мы через улицу и весь наш разговор.

На следующий день Фёдора определили временно мотористом в моторный цех. Начал он с подготовки рабочего места. Пол был всюду залит машинным маслом, ходить было скользко, и слесари передвигались, не поднимая ног, они совали ими, как лыжами. Фёдор песок нашёл только в пожарном ящике, спросил у мастера Скрепкина, тот поколебался, но, глянув на лужи разлитого по всему цеху мазута и масла, разрешил: "Засыпай! Только грязный песок не выкидывай, зимой на подсыпку используем". Фёдор густо рассыпал по цеху песок, погонял его лопатой с места на место. Тот, впитывая в себя мазут, менял свою окраску. Старожилы цеха дивились действиям новичка-слесаря, просил каждый из слесарей:

545

- Вот тут, возле меня, сыпани!

Фёдора так и подмывало отчитать их всех за такую грязь, но сдержал себя. Молча посыпал, где указывали. Рассчитывал, проснётся у людей совесть, но так никто и не подключился к уборке, лишь по очереди сторонились, когда Фёдор шаркал метлой вблизи их ног. На выметенных местах ступали уже твёрдо и теперь косились на кучи с песком вперемешку с промасленными тряпками и комьями грязи. Мол, убирай их поскорей! Фёдор из наметённых куч повыбрал тряпки, старые прокладки, комья грязи и, выбросив их в мусорный бак, стоявший в углу двора МТС, вынес песок к пожарному ящику. Это и послужило поводом для очередной политбеседы. Обходя территорию, начальник политотдела наткнулся на кучку грязного песка, открыл пожарный ящик и, увидев, что тот полупустой, заорал:

- Всех на политбеседу!

- Пошли, всё равно работать не дадут, - сказал мастер Скрепкин. - Ты только, того, на себя этот песок возьми.

- Возьму, - брезгливо отозвался Фёдор и покорно пошёл за мастером.

Политбеседа началась с вопроса: "Кто брал песок?". Все молчали, молчал и

Фёдор. В душе у него в это время шла нешуточная борьба по самоутверждению; страх и покорность боролись с убеждением честно выполненного долга. "Да, шо я, в конце концов, собственный баз чистил или ихнюю же за'сранную мастерскую?"

- Я извиняюсь, вы про какой песок балакаете? - наконец отозвался на вопрос Фёдор.

- Я спрашиваю, кто брал песок из пожарного ящика?

- Я! - твёрдо ответил Фёдор и выступил вперёд.

- Для чего существует пожарный песок?

- Для тушения пожара.

- Правильно, для тушения пожара, а ты, Строгаль, для каких таких надобностей его брал? - И, не дожидаясь ответа, сам подсказал: - Для наведения порядка в моторном цеху

- Да, правильно!

Фёдор собирался развить мысль начальника политотдела, но Стропук его перебил:

- А это, Строгаль, явное и откровенное вредительство! Загорись что-нибудь, люди кинутся огонь забивать песком, а Строгаль тем песком уже цех почистил! - заорал начальник политотдела. - Сегодня же его поместить в комендатуру и пускай с ним разбираются органы! Все должны знать, что каждая песчинка может нанести свой, пускай маленький, но удар врагу по глазам! Сыпани врагу горсть песку в очи и капиталист - слепой! Но сыпануть не получается - этот песок Строгаль уже из рук Советской власти тайно сбондил! Так сказать, выкрал. Засыпать глаза нечем! Что можешь сказать, Строгаль, в своё оправдание? А? Ничего?!

- Почему?! Могу! Вы балакаете, шо я могу сказать в своё оправдание?! - Фёдор многозначительно посмотрел на мастера Скрепкина и продолжил: - Песок тот приготовлен для пожара и пожар был!

- Какой? Когда? Почему я не знаю?

- Пожар был в том же моторном цеху. Промасленные тряпки, лужи мазута - всё приготовлено к тому, шоб пламя под самое небо полыхнуло, только спички не хва

546

тало! Вот я тот пожар и затушил, пока он не пыхнул. Всё б там погорело, не только моторы, но и люди. Там от луж мазута так склизко было, шо если б и не загорелось, то обязательно увечье кто-нибудь в ближайшее время получил. А теперь судите, вред я сделал Советской власти, за которую я, не забывайте, тоже воевал, или, наоборот, принёс ей пользу? - и, ещё раз глянув на механика Скрепкина, продолжил:

- Оно, конечно, со стороны судить легше. Несмелому лопата всегда не достаётся. Но когда загорится, и трёх таких ящиков песка не хватит, шоб огонь потушить. А я и половину песка не использовал. А вам всем скажу для памяти - пожар надо тушить до того, как шо-то загорелось!

Начальник политотдела понял, что он оконфузился со Строгалем. Однако нагло, будто ничего не произошло, продолжил, переведя стрелки нотации на всех работников МТС:

- Со всех буду спрашивать не только за курение, но и за масляные тряпки.

- А как же без тряпок? - огрызнулся до того молчавший мастер моторного цеха Скрепкин.

- Обходитесь, как Строгаль обходится.

- Ясно! Вопросов нет!

- По рабочим местам!

- Скрепкин, останься!

Отчитав механика за прежний беспорядок в моторном цехе, приказал:

- Строгаля вызовите ко мне!

Фёдор почти закончил разбирать коробку скоростей, когда к нему подошёл мастер Скрепкин.

- Зайди к "гайке", зовёт!

- К какой "гайке"?

- Узнаешь, какой, к начальнику политотдела.

- Вроде ж, побеседовали.

- Ну, а ты молодец, здорово ему мозги вправил!

- Зато ты не молодец! Мужиком надо быть, раз в начальниках ходить собрался!

- Ну, иди, иди!

В кабинете с раскрытой дверью сидел Стропук. Заметив Фёдора, пригласил:

- Заходи, заходи! И дверь закрывай!

- Вызывали?

- Да, вызывал. Нельзя так всё буквально истолковывать, что при массах говорят. Иной раз кое-что говорится для укрепления общей дисциплины.

- Я юлить не привык и слова принимаю так, как их балакают. Считаете, шо я виноват, судите. Я себя виновным не считаю!

- И я виновным уже тебя тоже не считаю, но и самовольничать в МТС никому не позволю! Что захотел, то и делать? Так, Строгаль, далеко не уйдём!

- Я и не самовольничал, только тот начальник, шо разрешал песок мне брать, язык в одно место позасунул! Да шо я вам новость открываю? Вы сами в моторный цех, шо, ни разу не заходили? Не видели там раскардаш? Чёрт ногу сломает!

- Ну, так уж и сломает? - усмехнулся Стропук. - Не кипятись. Иди, работай! За инициативу хвалю!

547

Фёдор молча вышел, думая: "Ну, слава Богу! Заздравием кончилось!". Как Фёдор ошибался?! Стропук отступил по той причине, что работал в должности начальника политотдела всего неделю, оборотов в своей разоблачительной деятельности ещё не набрал, да и с комендантом, старшим оперуполномоченным Захлыстовым Саврасом Акимовичем, пока ещё не скорешевался до самой короткой ноги. "Гайка" себя ещё покажет, придёт его время!

XVIII

Не появилась Настя Шпигун у Строгалей и на третий день. Тогда Фёдор отправился в комендатуру сам. Там, по словам и Андрея и Катерины, она должна была работать уборщицей. Настёну, подметавшую крыльцо, он встретил у входа.

- Ты чего это, Настёна, к нам не заходишь? Наверное ж, слыхала, что я вернулся?

Жена племянника замялась, а Фёдор продолжал её корить.

- Думал, прибежит, жизнью мужа поинтересуется. А тебе как будто и не интересно?

- А я думала, дядя Федя, вы вернулись, и Андрей вот-вот заявится.

- Заявится, а когда, неизвестно. И, уж точно, не вот-вот. Как ты тут?

- Голодно, дядь Федя. Андрей уехал, а мне ни денег, ни зерна не оставил. Хорошо, комендант Саврас Акимович не даёт с голоду помереть.

- Я сегодня же постараюсь разобраться с заработком Андрея.

Фёдор слово сдержал. Сразу же зашёл к счетоводше Лавриковой.

- Галина Борисовна, как же так получилось, шо Андрей Шпигун уехал на учёбу а его жене хоть иди побирайся, почему ей его заработок не выдали?

- Шпигун доверенности не оставил и даже не сказал, чтобы я кому-то его получку отдала.

- Ну, вот я сейчас узнал, жена его бедствует, отдадите ей Андреев заработок?

- Не отдам! Если доверенности нету, как я отдам, на каком основании?

- На человеческом.

- У меня начальство есть. Скажут отдать, отдам, а так, без доверенности да ещё и не предупреждал - не дам, и не проси!

- Ох, какие мы принципиальные!

- Да, такие. Иди к директору МТС и его проси!

- Пойду, конечно, пойду.

Фёдор намеревался ещё почитать мораль счетоводше, но осложнять отношения не стал и пошёл сразу к директору. Тот разговаривал с начальником политотдела МТС Стропуком.

- Я извиняюсь, Пётр Сергеевич, первое, докладываю, шо я отучился, а второе, прошу вашего распоряжения выдать жене Андрея Шпигуна его получку. Он же на учёбе, а она бедствует.

- А она сама где работает? - спросил Стропук.

- В комендатуре, уборщицей.

- Конечно, Пётр Сергеевич, необходимо распорядиться, а то вдруг пожалуется, сами знаете, кому

548

- Хорошо, Строгаль, я распоряжусь, пусть приходит и получает всё, что причитается.

- Спасибо, Пётр Сергеевич.

В обеденный перерыв Фёдор, не переодеваясь, в мазутной рабочей одежде отправился в комендатуру. Входная дверь открыта, вошёл, в коридорчике две двери, одна из них немного приоткрыта. Оттуда доносится какая-то возня и сопение. Фёдор заглянул в щель. Захлыстов целует Настёну и рукой мнёт ей грудь.

От увиденного Фёдор отпрянул от двери. Огнём полыхнули мысли: "Тихонько уйти? Уйду, а потом снова приходить? Нет, сделаю по-другому.". Вернувшись к коридорной двери, громко хлопнул ею, будто только что вошёл, топая, подошёл к ближней двери и громко постучал в неё, смыкнул - заперта. Протопал к кабинету коменданта и постучал в его дверь. Входить не торопился. Наконец прозвучало:

- Входите, кто там?

- Разрешите? - Фёдор приоткрыл дверь.

Захлыстов уже сидел за своим столом, а Настёна натирала стекло окна.

- У тебя какой вопрос?

- Я к Настёне Шпигун.

- Я щас, дядь Федь, - отложив тряпку, она вышла, робко прикрыв за собой дверь.

- С директором я поговорил, он сказал, шо ты можешь прийти получить всё, шо причитается Андрею. Зерно поможем на тачке перевезти, скажешь, когда надумаешь получать.

В тот же день Настёна получила заработок Андрея и там же, в МТС, договорилась с Фёдором о помощи в получении зерна. После школы Толик и Тоня отправились вместе с Настёной в амбар ближайшей артели "Родина" получать зерно. Семнадцать рублей три мешка пшеницы, мешок ячменя и пять тыкв - весь годовой заработок Андрея в МТС.

В один из дней Фёдор отпросился и смолол и себе, и Настёне пшеницу. Настёна благодарила, а Фёдор её благодарственным словам не радовался. Перед его глазами стояла картина: она и Захлыстов целуются, причём целуются так, как это бывает уже после того, как побывали друг с другом в близости.

Через месяц вернулся Андрей. Но Фёдор о шашнях его жены с комендантом даже намёком не обмолвился.

XIX

По возвращении в МТС Андрей Шпигун сразу попал на общую эмтээсовскую политбеседу. Её проводил начальник политотдела Стропук Сёмен Андреевич. Из его слов все узнали, что Северо-Кавказский край теперь уже разделен на два

- Азово-Черноморский, с центром в Ростове, и Северо-Кавказский - в Пятигорске. Загалдели, делясь мнением. Андрей не сдержался и шепнул Фёдору, сидевшему рядом в первом ряду:

- Выходит, дядь Федь, жизнь бьёт и тех, кто на возу? Выходит, и начальство, как кулаков, переселяют.

Его слова услышал Стропук:

549

- Не переселяют, а командируют. Зайдёте после ко мне!

Направляясь в его кабинет, Андрей внутренне сжался и, едва войдя в кабинет, по-военному выпалил: "По вашему приказанию прибыл!" и чуть не добавил: "Ваше благородие", но вовремя остановился и, уже встретившись взглядом с его холодно-маслянистыми глазами на сухотном лице, замедляя речь, словно выдохшаяся пружина патефона, договорил: "Товарищ ко-ми-сса-ар". Польщённый званием "комиссар", Стропук приосанился, выпятил грудь и заговорил со значением в голосе.

- Документы твои я посмотрел - молодцом! Не подвёл, кругом на "отлично", даже по политическому ликбезу. Хорошо, Шпигун, что порываешь со своим кулацким прошлым.

Андрей хотел сказать, что ни он, ни его родители никогда кулаками не были, но передумал. "Огрызнусь, так совсем житья не будет.".

Начальник политотдела, довольный, что стоявший перед ним не пререкается, помолчав, продолжил: - Доверим тебе и Строгалю комбайн с именем нашего вождя - товарища Иосифа Виссарионовича Сталина. Он будет комбайнёром, а ты - помощником. Работа на "Сталинце" доверяется не каждому. Конечно, он не новый, требует ремонта и хозяйского догляда. Ты обязан его беречь пуще собственных моргалок. Оба глаза из тебя вон, а хлебоуборочную машину береги! Люби так, как бы самого вождя мирового пролетариата и всяких угнетённых народов. Фамилия у тебя какая-то нехорошая, Шпигун, вроде как "Шпиён", чуть ли не вредительская. Может, тебе её поменять?

- А мне моя фамилия нравится, её и деды и прадеды носили. Прадеды запорожскими казаками были, отличались особой храбростью. Не раз вылазки к туркам вместе со товарищами мой предок делал и урон производил немалый, так сказать, шпыгал во всю врага. Вот оттуда и фамилия моя повелась.

- А я думал тебя в передовое звено включить. Но коль фамилия твоя тебе нравится, так нравится. Помни, Шпигун, каждая гайка - это удар врага по его голове. Береги народное имущество!

Даже выйдя от начальника политотдела МТС, Андрей Шпигун был уверен, что будет работать на тракторе. Присматривая для себя "железного коня", с завистью поглядывал на тройку новеньких ХТЗ, выстроенных в линейку на дворе МТС.

Фёдор пояснил:

- Эти, говорят, оставлены для женской тракторной бригады.

- А что, есть уже трактористки?

- Баб в селе много, а трактористок из них ещё надо готовить.

- Пока бабы будут учиться на трактористок, трактора сржавеют.

- Начальству виднее. По секрету скажу, директор МТС и начальник политотдела спорили по этому вопросу. Матвеев думает так, как ты, балакает Стропуку: "Техники не хватает, а мы её консервируем".

- Разум должен победить.

На следующий день к Андрею подошёл завгар Ерёмкин.

- Придётся тебе, братец, на период ремонта комбайна поработать с Фёдором Григорьевичем Строгалем.

Монотонно потекли дни для обоих в ремонте "Сталинца". Они уже перебрали

550

двигатель, проверили в работе, теперь занимались с ходовой, работы там не менее чем на месяц.

Начальник политотдела, шатаясь днями без дела, подходил то к одним, то к другим и проводил, как он писал в отчётных бумагах, "летучие политбеседы". Подойдя к Андрею (Фёдор в это время отковывал в кузне шкворень), ещё раз напомнил ему про его неудачную фамилию.

- Вот вижу, как ты хорошо работаешь, а фамилия твоя тебя в шпиёнскую сторону тянет.

- Это у вас мозги в сторону тянет.

Такого ответа Стропук не ожидал. Обидевшись, молча ушёл. Фёдор, вернувшись из кузницы, глянул на улыбающегося Андрея, поинтересовался о причине веселья.

- Отчего, как вареник в масле, светишься?

Андрей рассказал.

- Ну, жди подвоха!

И действительно, вскорости Стропук о себе заявил в полный голос. Проходя мимо ремонтируемого Андреем и Фёдором комбайна, он носком ботинка выковырял из земли ржавую гайку со слизанной резьбой. Он тут же распорядился прервать в МТС работу и собрать всех на политбеседу. Народ понуро потянулся под строящийся навес, где последнее время проводились всякого рода собрания. Те носили характеры разносов и агитации за переустройство села. Направляясь к стройке, Стропук увидел подъехавшего на бедарке коменданта, старшего оперуполномоченного ОГПУ Захлыстова. По имени и отчеству его в МТС никто не называл, и обращались к нему только: "товарищ старший уполномоченный", а меж собой поминали с ехидцей - "намоченный".

Бедарка остановилась у будки сторожа, со всех сторон потёк шёпот: "Намоченный, намоченный. Жди беды - ворон прибыл". Начальник политотдела МТС заторопился навстречу Захлыстову. Тот, заметив, что никто не работает, встретил начальника политотдела напускно строго: "Что тут у вас стряслось?"

- Вот, товарищ старший оперуполномоченный, - показывая гайку, докладывал Стропук, - вредят тайно, кулачье недобитое, зараз политбеседу буду проводить.

Оперуполномоченный ОГПУ взял в руки гайку и, не найдя в ней резьбы, уже хотел было об этом сказать Стропуку, как тут услышал от него: "Каждая гайка - это удар по голове врага!" Уточнять Захлыстов не стал.

- Ну, пошли на политбеседу, навес ваш когда закончите?

- Закончим. В недостроенных церквах попов слушали, пускай теперь послушают нашу, коммунистическую идеологию под недостроенным навесом.

Механизаторы собрались под навес, спрашивая друг у друга: "Зачем собирают? Никак, ещё одну коллективизацию удумали? Может, теперь баб в кучу стянут?". Большинство эмтээсовцев, подавленные неопределённостью, сбились в кучу, как овцы, стараясь оставаться незаметными за спинами своих товарищей. Подальше от глаз начальства, усевшегося за стол президиума.

Политбеседу начальник политотдела замутил круто, развивая тему "гайки".

- Все смотрите сюда! - выкрикнул он. - Вот оно - народное добро! Разбрасывается! Уничтожается! Налицо кулацкое вредительство! Но знайте, Советская власть и не таким врагам рога обламывала!

551

Механизаторы непроизвольно вжимались друг в друга, пока Стропук не остановил свой тяжелый взгляд на Андрее.

- Почему оказалась эта гайка возле места, где работает Шпигун? Почему Шпи- гун втаптывал её в грязь?

У Андрея похолодела спина. История поманила Шпигуна пальчиком на жертвенный костёр коллективизации. Андрей внезапно обнаружил вокруг себя пустоту. Те, кто только что дышали ему в затылок и жали с боков, отодвинулись от него, как от прокажённого. Только Фёдор остался рядом.

- Не дрейфь, - шепнул он.

- Органы разберутся с поведением Шпигуна! - выплеснул угрозу Стропук.

Комендант Захлыстов на эти слова гордо, как гусак, вытянул голову, медленно

провёл взглядом поверх голов, но промолчал. А начальник политотдела продолжал нагнетать чёрную атмосферу.

- Пусть помнит кулачьё недобитое: каждая гайка - это удар по вражьей голове, и гаек у нас много! - гневно закончил Стропук.

- А болтов не хватает, - кто-то с издёвкой шептал в рядах слесарей сзади Фёдора.

Комендант отдельно слово брать не стал, но на шептавшихся механизаторов прикрикнул:

- Шептуны у меня на заметке!

Но тут выступил Фёдор:

- И чево вы к парню прицепились? Гайку ту я видел. На ней слизана резьба. Я её специально не стал поднимать, шоб не путать с исправными запчастями.

- Вы, Строгаль, обязаны были эту гайку поднять и отнести в кузню, из неё кузнец может ещё что-нибудь выковать.

Эти слова вызвали смешок. Но Фёдор вовремя дал отступного:

- Так бы и сказали, счас пособираем весь металлолом, шо валяется под ногами, и сдадим в кузню.

- Да, приказываю, разойтись и собрать весь металл, не забывайте, каждая гайка - это удар врага по его вражьей голове!

.С политбеседы народ расходился подавленным, но делал это быстро. Каждый спешил первым делом вычистить своё рабочее место. И делал это с особой тщательностью, подбирая любую железяку. С этим металлоломом мимо шептавшихся Захлыстова и Стропука потянулась вереница слесарей, трактористов, комбайнеров и прицепщиков в кузницу. Хозяин наковальни Яков Николаевич Успеник, указывая молотком в угол, куда ссыпали хлам, двусмысленно каждому, принёсшему металлолом, повторял:

- Каждая гайка - удар врага по его голове.

XX

С той поры начальника политотдела МТС за глаза иначе, как гайкой, никто не называл. Зачастую можно было услышать:

- Гайку не видел?

- Какую гайку?

552

- Ну, ту, шо бьёт врага по его голове.

Фёдор возвращался с Андреем Шпигуном из-под навеса со злобой в душе. У обоих клокотал гнев на начальника политотдела. К гневу приплетался страх от недосказанности. И Фёдор и Андрей понимали, теперь уж они попали на мушку власти. И оттого в душе обоих копилась тревога от дальнейшей неопределённости своей судьбы. Метров за двадцать в окружности от ремонтируемого "Сталинца" оба ощупали глазами каждый сантиметр в поисках всякой всячины, которая хоть чем-то когда-либо могла напоминать народное добро. За работой душевная боль несколько улеглась. Фёдор ушёл с работы раньше Андрея. Идя домой, обратил внимание, как, ярясь, закипал багрово-пурпурный закат, закрывший собой полнеба. "К ветру!", "Быть буре!" - на подсознательном уровне дошёл до его слуха прогноз пожилых механизаторов, шедших впереди.

В душе снова гадюкой зашевелилась тревога. Предчувствие оказалось пророческим. Жена Фёдора ещё толком не собрала на стол ужин, как забрехал у катуха Букет. По двору по-хозяйски прохаживался, осматриваясь, старший оперуполномоченный Захлыстов. Проезжая мимо, он вспомнил слова начальника политотдела МТС "органы с вредительством разберутся". "Со Шпигуном я через его жену разберусь, а к Строгалю надо заглянуть", - решил комендант и натянул вожжи. Спрыгнув с бедарки, отряхнул пыль с синих шаровар. Направился к калитке, но остановился. "И что ж, начальник политотдела мной командовать будет? Только намекнул, а я уже и копытом бью?" - раздумывал Захлыстов, вернувшись к лошади. Он уже размотал было вожжи и собирался садиться, как вдруг его обожгла мысль: "А вдруг это подсадная утка с целью проверить меня? Не зря он из-за негодной гайки такой шум поднял! Обрезы изымали, и то шума такого не было. Надо реагировать. Надо, так надо, легонько, без рвения, в полкатушки, а мож, полушу- тейно, не всерьёз", - решил Захлыстов и по-хозяйски пошёл во двор. Выбежавшего из хаты Фёдора Захлыстов встретил словами:

- Знатца, здеся обосновались, - будто обнаружил спрятавшихся и, не останавливаясь, продолжил прохаживаться по базу "карающий меч революции".

- А в катухе у тебя что за живность?

- Да ить, пара уточек, товарищ уполномоченный, недавно на развод прикупил,

- по-собачьи заискивал испугавшийся Фёдор, - проходите в хату, отужинаете с нами.

- Ужинать не буду, а вот с жёнкой твоей побеседую, как известно, она у тебя больно любит народное добро домой тащить.

- Да чё, Саврас Акимович, тот початок кукурузы вспоминать. И с ней сейчас беседовать, время только тратить.

- Это органам решать, с кем и сколько времени тратить, это я по-земляцки заехал, и вижу, что надо было вызовом, в кабинет.

- Да я ить, ничё, не против, - испуганно и невпопад, заикаясь ещё больше, заглаживал свои словесные промахи Фёдор. - Кать, Катерина, ну-к, живо выйди сюда! - заорал он.

Катерина выскочила испуганная.

- Аль звал? - остановилась Катерина, хлопая длинными пушистыми ресницами каштановых глаз.

553

- Вот, товарищ комендант, нашенский, соломенский.

Катерина перевела испуганный взгляд на Захлыстова и полушёпотом с поклоном в его сторону: "Здрасте!" - густо покраснела, встретив лапающие глаза неожиданного гостя.

Фёдор подпихнул грубовато Катерину в спину:

- Подойди, смущалка. У товарища коменданта вопросы к тебе есть.

Катерина, бледнея и потупив взгляд, подошла поближе.

- Ты меня, Катерина, не признаёшь?

- Как же, перед камерой познакомилась с вами.

- Всякие фортеля в жизни бывают, будем мириться, Катерина. Давай руку

- Захлыстов по-хозяйски взял её ладошку в свою холёную без работы руку, - а я помню, когда тебя из Георгиевска привезли, я тогда у стариков гостил. В церковь ходил, венчание ваше смотрел.

- По Соломенке не припомню вас, хоть убей, - пролепетала она, краснея, так и не поняв, у каких стариков тот гостил, - но зато - здесь узнала.

- Ещё не узнала. Работаешь, Катёнок? - как ни в чём не бывало спросил Катерину комендант.

- Хоть и дети малые, но работать приходится.

- А с кем же дети? - словно забыл, не выпускал её руку Захлыстов.

- Приходится их на хозяйстве бросать, - оправдывалась, сгорая от смущения, чувствуя, как он нарочно не выпускает её руку.

Заметив это, Фёдор ревниво, но мягко подпихнул Катерину к дверям.

- Ну, иди, ставь на стол ещё миску, ложку, товарищ комендант с нами поужинает.

- За приглашение спасибо, в другой раз, на сегодня дела ещё имею. Так не забудь, знатца, - строго глянул он на Фёдора, - завтра к обеду ко мне в кабинет, - и, круто повернувшись, зашагал к калитке.

Когда Фёдор вошёл в дом, отражаясь на потолке, тонкой полоской догорал закат. Озлясь на красоту, вещающую беду, он с возмущением повернулся к Катерине:

- Лампу хоть бы запалила.

Жена молча зажгла семилинейку. Сердечко пламени пульсировало в стеклянной колбе. Прибежали дети. Сели ужинать. Катерина, ожидавшая объяснений Фёдора, спросила:

- Чё он тебя на завтра в кабинет вызывает, Феденька? - она испуганно смотрела не мигая на хмурящееся лицо мужа.

- Не твово ума дело, - не поднимая глаз, буркнул Фёдор.

Доужиновали молча. Катерина чувствовала к мужу обиду. Таким грубым он в Ново-Румыновке с нею никогда не был. Женское сердце подсказывало, что Фёдор спасовал, сдался перед комендантом. Ей хотелось хоть как-то его поддержать, подбодрить, но она не находила нужных слов и потому молчала. Уложив детей, сами пошли доуправляться. Закончив по дому дела, помылись и легли спать. Фёдор прижался к Катерине и поцеловал в плечо. От этого стало жалко мужа ещё больше, она уже убеждала себя мысленно в том, что зря на него обижается. Мужские дела. А тот, вон какой строгий начальник. Она чувствовала, что муж ищет в ней затишек

554

от какой-то неизвестной ей бури. Поправляя на Фёдоре одеяло, Катерина обняла его и стала перебирать чуб.

Фёдор зацеловал её порывом, искрометно, чмокая губами в глаза, лоб, уши, волосы и, наконец, встретившись с её полураскрытым ртом, упился долгим поцелуем в губы.

- Боюсь я, Федюша, этого начальника, - горячо зашептала Катерина.

- Власть! Её бояться и надо. Но мы хитрее власти должны быть. Из врага друга сделать. Ты будь с ним поласковей, где надо и улыбнись, не убудет. Смотришь, комендант нам ишо кумом станет, - оживился надеждой Фёдор, - как-никак земляк.

- Всё равно, боюсь я его, сатану, руку вот взял, когда ру'чкались и не выпуща-

ет.

- Это он растерялся, ты ж у меня красивая. Давай спать - завтра рано вставать, на мельницу до работы хочу оклунок зерна занести. На дерть смолоть надо.

Фёдор отвернулся к стенке, делая вид, что засыпает.

Катерина, обняв мужа, перебирала в памяти визит неожиданного гостя, отметила его настырные глаза - "прямо догола лапают". Она улыбнулась этой мысли и весело шепнула в ухо Фёдору:

- И имя у него чудное - Саврас, завроде, как у бугая хромого Пантелея.

XXI

На следующий день до самого обеда Фёдор нудился, борясь с неясной тревогой. Подошёл к мастеру.

- Иван Васильевич, меня комендант с обеда вызвал, так я отлучусь?

- Что поделаешь, Григорьевич, органы! Надо идтить, - сочувственно вздохнул

тот.

По дороге к комендатуре в спину Фёдору попутно дул тёплый астраханец. Последний снег попрятался по канавам и яра'м. Солнце по-летнему припекало курившиеся плешины после весенней распутицы. В лужах, дрожащих рябью, отражаются облака. Воробьи, словно приняв опрокинутый мир за действительность, громко чирикая, устроили весёлые догонялки перелётом через него.

Входя в здание комендатуры, Фёдор подумал: "Скрозь весна, а в моей душе

- осень с подморозцем".

Всё же поборов скованность, он открыл широко дверь с табличкой: "Комендант" и нарочно громко поздоровался:

- Доброго вам здоровьичка, товарищ комендант!

- Здорово, здорово! А вот товарищ ли ты мне, мы ишо поглядим, - оторвался от бумаг Захлыстов. - Садись, Строгаль, вот сюда, вот тебе бумага, ты грамотный, четыре класса имеешь, и пиши, как гайка с ремонтируемого тобой комбайна с именем "Сталинец" оказалась втоптанной в грязь самым вредительским образом?

- Да я ить и не бачил, - Фёдор умышлено склонялся к украинским словам, пытаясь из пустякового дела о гайке выйти шуткой, - как у той гайки резьба навернулась, пропади она пропадом, я по доброй воле готовый за неё заплатить. И курицу зарублю, а надо - и петуха арланского на завод выделю, но шоб писать бумагу из- за гайки, хай она сказится, карандашов не настачишься, - завозражал Фёдор.

555

- Ты на народное добро чертей-то не напускай! Добром говорю, садись и пиши! - резко подсунул Захлыстов Фёдору лист бумаги.

- Да я ить ничо. Народное добро - оно, конешно, народным и останется. Ну утерялась гайка, так я и пару последних уток возверну за неё, за энту гайку, хай ей грец будэ.

- Ты мне ишо корову посули!

- Так нету у меня коровы.

- Во-во. Торговлю с органами затеял! Органы, ежели решат, то и так на полном законном порядке изымут, как у врага народной власти, не токмо то, что ты имеешь, но и всё то, шо есть у твоих ближайших сродственников.

- Так ить я написать не смогу, окромя того, шо я её видал спорченной уже, будь неладна эта гайка.

- Тогда я сам напишу. Но уже - протокол! И по всей форме допроса!

Захлыстов забрал от Фёдора лист бумаги и каллиграфическим почерком крупно вверху вывел: "Протокол".

- Итак, фамилия твоя, имя и отчество? - начал допрос оперуполномоченный.

- Чи вы не знаете? Шо ж пытаете?

- Вопросы задаю я, а твоё дело отвечать! - прикрикнул Захлыстов.

Допрос длился более часа. Фёдор терялся и не мог понять, в чём его вина. Он несколько раз порывался разъяснить коменданту нелепость случая с гайкой, но всякий раз натыкался на холодное пренебрежение с его стороны. Отвечай на вопрос! И точка.

- А вот теперь распишись здеся да число своей рукой укажи! - закончил допрос Захлыстов и, уже помягче: - Я вот что тебе скажу, Фёдор, допросим твою жену Катерину, уж больно она не ласковая у тебя. Мимо проходит и не здоровается.

- Так ить она спужалась. Вы такой большой начальник.

- Ну, вижу, ты всю сурьезность дела понимаешь, можешь идтить, - с пренебрежением снизу вверх посмотрел он на Фёдора и руки не подал.

Вечером Катерина встретила мужа ещё у калитки:

- Федь, к нам Саврас забредал!

- Бугай што ли? - полагая, что жена говорит о бугае хромого Пантелея. - В огород залез?

- Да я о коменданте твоём говорю, - покраснела Катерина, - ему другой огород нужен.

- Какой ишо огород? - невпопад переспросил Фёдор.

- Какой, какой, я была нужна ему, я!

- Он шо, по службе али как? - встревожился Фёдор.

- Как?! Вроде и по службе, твердил, будешь моим агентом секретным. Только дети ушли в школу, Верочка ишо спала, вот и он заявился прямо в хату.

- Зачем?

- Расписать бумагу давал.

- А ты ж малограмотная и не знаешь, шо в тех бумагах?!

- Я ему это два раза талдычила, а он велел мне вот так за стол сесть, - продолжала Катерина уже в комнате, - а сам сзади зашёл, руку мою с карандашом взял и чевой-то рисует, говорит, крестик в их сурьёзных документах ставить не полагается.

556

- Ну, расписала, а дальше чевой-то?

- Так вот, Федюша, он моей рукой водит, а сам сзади так горячо дышит, будто бёг перед этим, и всё ласково со мной: Катюша, да Катёнок. И говорит: "Вишь, ты какая умница, ты у меня и грамоте научишься", - и в ухо чмок губами - до сих пор звенить.

- Ну, а ты чево? - насторожился в напряжении Фёдор.

- Я хотела сразу его скалкой, но вспомнила твой наказ "быть поласковей" - бить не стала, так и сказала: "У меня муж есть, он только могёть меня целовать". А он мне: "А я тебя поцеловал, как хорошую ученицу, за усвоение грамоты". Толик со школы вернулся, в хату зашёл и смотрит волчонком на него, так после этого комендант бумаги собрал и скоро ушёл.

- А мне чево наказывал?

- Ничево, только сказал: "Фёдор понятливый". Посулился снова заехать.

Катерина замолчала, собирая на стол ужин. Она раздумывала, говорить Фёдору

или нет о том, как еще Захлыстов, шепча горячо ласковые слова, левой рукой провёл по спине, погладил волосы, плечо и внезапно нырнул к груди. Рассказывать или нет, это зависело от Фёдора, от его слов, от его поведения. Для себя уже решила, если муж промолчит, то после ужина откроет ему и этот момент.

Но Фёдор необдуманно буркнул:

- Чмокнул, эт ничего, родней будет нам комендант. - И, развивая мысль: - Ты не серчай за его ласку, под юбку только не пускай. Пущай прикипает к базу. Ручным у нас будет. А щас давай перекусим и картоху посадим, а то завтра на сев в первую бригаду поеду в качестве ремонтника.

- Так это ж у чёрта на куличках! Как обед-то передавать? - испугалась Катерина.

- На месте харчеваться будем. Поварихой Анну Артюхову уже туда отправили. Недели за две, думаю, отсеемся. - Фёдор, глянув в испуганные глаза жены, добавил: - За это время постараюсь пару раз набежать, проведаю и полюблю, конешно,

- улыбаясь, он притянул к себе жену.

Катерина прижалась к мужу, обняла его, но не почувствовала той дрожи, того влечения к нему, что испытывала раньше. Ей вспомнился на секунду напористый Ялов, но его образ мгновенно затмило воспоминание об утреннем визите Захлыстова. Она, словно наяву, ощутила его горячее дыхание сзади и скользящую руку лаской пробегающую по спине.

Фёдор, почуяв, что жена его мыслями далеко, отстранился. И увидел наяву - Катерина, закрыв глаза, чему-то улыбалась. Ямочки на щеках делали её особенно красивой. "Эту ночь полюблю, чтобы не скучала и Савраса-обосраса на расстоянии держала", - решил Фёдор, но, вспомнив о предстоящей посадке картошки, вернул жену к действительности.

- Андрей Шпигун должен подойти, подмогнуть. Ты вёдра приготовила?

В это время хлопнула калитка. Андрей Шпигун зашумел у крыльца:

- Думал, они уж половину огорода засадили, а они голубками воркуют. Возьмите, родня, семена с огурца, Настёна передала. Мужской пол у этих семян.

- А как вы определяете в огурцах, где женский, где мужской пол? - полюбопытствовал Фёдор.

557

- Это просто. Разрезаешь огурец поперёк, если четыре камеры семян, то это женщина, если - три - мужик!

- Андрюша, пополуднуешь? Мы-то уже перекусили, - потянула Катерина гостя за рукав к столу

Он резко отмахнулся:

- Я чо, жрать или работать пришёл? Айда на огород, - шутил он, схватив на ходу приготовленные вёдра.

- Катя, а где дети? - вспомнил Фёдор о "главных" помощниках.

- Толик, как всегда, умчался на конеферму, поедут верхи коней поить, а Тоня к подружке Зойке Жемякиной подалась, ну, и Верочка, как всегда, следом увязалась.

Огород широкой полосой тянулся к балке, промываемой весенними дождевыми паводками. Подувал тёплый ветерок. Солнце засмалило по-летнему, будто и оно вышло за компанию на работу. Фёдор нёс на спине мешок с семенной картошкой.

- С откудова начнём?

- С начала! - отшутился Андрей.

- Пошли оттель, а то тут позатопчем огород, - вмешалась Катерина.

- Топтать надо в постели, а не в огороде, - снова пошутил Андрей.

- Что-то ты, видно, Настёну бережёшь, столько времени у вас деток нету?!

- Не везёт нам в этом деле. Вон у меня соседка Манька Глыбина, как на конвейере, кажный год рожает. А вы, Екатерина Ивановна, вижу, тоже тяжёлая ходите, когда ждёте?

- К Ильину дню, должно быть.

- Кто петух?

- Кто ж ещё?! - она с задором посмотрела на мужа.

- Катерина Ивановна у меня сладкая, как тутовник! - Фёдор, улыбаясь, прикрыл глаза и, выгибаясь, мечтательно потянулся рукой вверх. - Когда потопчешь, будто две копны сена на себе от самой дальней бригады пропёр.

- И ни на кого не обижаешься?

- Обид нету, Боже упаси.

- Екатерина Ивановна, мы с дядь Федей по два рядка пойдём, а вы картоху под лопаты в лунки кидайте, - по-хозяйски распоряжался Андрей.

Фёдор насыпал картошку в вёдра:

- Пьяны'чку, раздобыл на развод, гляди, Андрей, какая она розовая, как у моего бывшего кладовщика, Усова, нос!

Под общий смех поднёс к жене ведро с розовыми клубнями, и сам взялся за лопату.

- Ну, с богом, миряне! - легко всадил Фёдор свою штыковую в пуховитую землю.

Рядом Андрей разученными движениями с надрывами конопатил, словно оспой, лицо осенней пахоты. Запах земли духовито шибанул в ноздри. Катерина, с легкостью поспевая за мужчинами, скорыми движениями разбрасывала картошку под лопаты обоих копарей. Огород, словно покрывался рытвинами оспы. Вёдра пустели. Фёдор насыпал и подносил полные. Работа спорилась. Часа через два

558

прибежали дети. Толик сразу ухватил свободную лопату и встал рядом со взрослыми.

- Тонька, хватит беситься, кидай мне картошку, - шумнул он на девчат.

- Я, я буду, - верещала Верочка и отпихивала сестру от ведра, наполняемого отцом.

- Ну, не ругайтесь, вы кидайте по очереди. Вас то нету - завеялись где-то, не дозовёшься, то теперь от работы не отгонишь.

- Будто не знаешь, чья порода, - смеялась Катерина.

Тоня проявляла терпение, когда Верочка и не в свою очередь бросала в лунки картошку. Верочке вскоре эта работа наскучила, и она пошла помогать отцу насыпать из мешков в вёдра картошку. Подставляя пустые вёдра, она думала, что выполняет очень важную работу. От этого занятия Верочка, вспотев, даже раскраснелась. Тоня же с братом к посадке картошки приладились со сноровкой и даже обогнали Андрея Шпигуна с мамкой.

День увял, и солнце упало за хаты. Замглилась даль. Длинные тени работающих вытанцовывали за хозяевами на всём огороде, повторяя их жесты. Пробежал ветерок по взмокшим спинам. Темнело.

- Ну, тут угол остался, сама с детьми завтра досажаю. Сколько там ишо картошки, Федя? - спросила Катерина, выгибая усталую спину

- Ведро - полтора, - отозвался тот.

Он краем рубахи вытер пот с лица и, забрав у сына лопату, принялся оббивать её о свою.

- Давай, Андрюш, и твою. Кончаем! - подытожил Фёдор.

- Дети, мыться, - догнала команда Катерины детвору во дворе.

Устало зашагали к крыльцу.

- Зайдёшь? Посидим, чекушка араки есть, - ненавязчиво спросил Фёдор Андрея.

- Не, побегу, Настёне надо помогнуть управиться. Покедова, бывайте!

- Спасибо, родня! Насте привет от нас наказывай, - пока Фёдор закрывал ка- тухи и базы', Катерина проводила Андрея до самой калитки.

- Ну, пошли, хозяюшка, в дом, а то мне завтра с утра ещё запчасти надо погрузить, - взял за плечо жену Фёдор.

- Воды сейчас согрею помыться, ты иди, а я кизяки захвачу, - отошла от Фёдора Катерина.

Чернота поглотила её, только слышны были её упругие шаги и шум обвалившихся сушёных брикетов кизяка.

Когда она вернулась, то застала Фёдора спящим на топчане. Видно, сидя уснул, так и завалился набок. Катерина осторожно сняла с него парусиновые в дырах туфли и положила ноги на топчан. Заботливо прикрыла мужа ряднухой.

"Намаялся, бедный. Пущай поспит, воды нагрею, тогда и разбужу", - решив про себя, она захлопотала у печки: ласточкой металась то в сенцы, то к столу.

Через минуту огонь в печке гудел, разнося блаженное тепло по хате. Шипели капли воды, попавшие на чугунную плиту. Скрипнул топчан - Фёдор потянулся, разметался, щёки зарозовели. Катерина на цыпочках осторожно подошла к топча

559

ну: "Как малое дите, пущай ишо маненько поспит, ишь как разморило", - удивлялась, любуясь, Катерина.

Покормила детей и полушёпотом отправила их спать.

- Ложитесь, дети, потихоньку, отца не разбудите.

Дети ушли в другую комнату. Катерина, задвинув занавески на окнах, налила в лохань воды, стала скоро раздеваться. Тщательно намыливаясь, Катерина в мыслях держала предстоящую близость с Фёдором: "Как-никак две недели говеть обоим придётся. Он в степи будет, ему там не с кем любовью заниматься. А я здесь тоже одна." И тут она вспомнила настырный, почти раздевающий взгляд Захлыстова, когда тот внезапно нагрянул во двор. Мужик молодой, но в нём проглядывал уже породистый самец. Его неприкрытое звериное желание обладать ею, даже при Фёдоре, в думах сегодня возбуждало её не раз. "А мой Фёдор, - стрельнула мысль, и она глянула в его сторону, - спит, разомлел, как аленький цветочек". Она было уже потянулась за полотенцем, как почувствовала, что её кто-то разглядывает. "Федя, должно быть, проснулся и исподтишка наблюдает", - радостно подумала Катерина и резко повернулась в его сторону, но Фёдор, склонив голову к стенке, мерно посапывал в глубоком сне. Тогда она подняла глаза к окну и встретилась там с серыми красивыми глазами, упрямо смотревшими на неё поверх занавески.

Она легонько вскрикнула, прикрыв грудь полотенцем, но тут же поняв, что ниже не прикрыто, быстро задула лампу.

- За горячее голыми руками не берись, рогачами пользуйся, - спросонку отреагировал на вскрик жены Фёдор.

Сердце Катерины колотилось под горлом. Удушливая волна стыда запоздало прихлынула к лицу. С улицы доносились удаляющиеся шаги, потом цоканье копыт, перекрываемое лёгким храпом мужа. Катерина в темноте разобрала постель и легла в неё голая в надежде, что Фёдор, отдохнувший, найдёт её здесь такую. Подумав о нём, она вспомнила те властные настырные глаза. Придя раз на ум, они всецело овладели её мыслями. Всю ночь, преследуя, разглядывали те глаза голую Катерину со всех сторон, заглядывали во все потаенные места её тела, а она прятала их, укрывая от того сладкого напористого взгляда своими руками. Рук не хватало. Глаза, лаская и щекоча, появлялись всюду. Они внезапно появлялись: то у ушей, то у рта, то вдруг оказывались под мышкой, или - между пальцами на ногах. Взгляд обманывал её руки. Она устала сопротивляться. Готовая уже покориться, Катерина проснулась от скрипа двери в сенцах как раз в то время, когда тот взгляд рассматривал то её вож- делённое место женщины, куда мужиков манит сильнее, чем к меду пчёл.

- Катюша, вставай, я уже управился, завтрак сваргань, приготовь сидор, я за едой заскочу по дороге в поле, - отозвался из сеней Фёдор и хлопнул дверью.

Через полчаса Фёдор, погрузив на пароконку ходовые запчасти, подъехал к своим воротам. Привязав лошадей, вошёл на кухню. Катерина покормила его, проводила до калитки, но о ночном происшествии не сказала ни слова.

XXII

Захлыстова вызвали к районному начальству. На холодной росяной заре, перекрестившись ремнями портупеи, он принял вожжи от конюха, сел в запряжённую

560

новой лошадью бедарку и тронулся в путь. Его серый в яблоках жеребец, не известно где, подбился и прихрамывал на левую заднюю ногу. Он заметил это ещё вчера, поздно вечером, когда ставил Муштана в станок. Сразу же вызвал из дома и кузнеца, и ветеринара, и даже бригадира, где числился его красавец. Кузнец осмотрел под светом керосинового фонаря подкову и заключил:

- Не по моей это части, копыто в порядке и подкова как влитая сидит.

Колхозный ветеринар Ахилкин долго ощупывал ногу вздрагивавшего жеребца, приговаривая непрерывно: "Пр-р-р, стоять, касатик, пр-р-р, стоять, касатик". Жеребец прял ушами, выворачивал в его сторону дымчатую сливу глаза, но стоял смирно.

Опустив ногу, Ахилкин погладил Муштана по холке.

- Будем лечить. - И, повернувшись к Захлыстову, добавил: - А вы, товарищ комендант, поменьше ночами гарцуйте, потому как оступился в темноте ваш Муштан.

Краска стыда залила лицо Захлыстова, благо в конюшне горела одна "летучая мышь". "Неужели ветеринар видел, как я в окно Строгалей подсматривал?"

- кольнул мысленно вопрос, но нашёлся быстро и отреагировал резко.

- Не тебе, Ахилкин, указывать, когда работать органам. Враг не спит, и нам спать нельзя. Ты мне жеребца чтоб через три дня в строй поставил.

Припоминая вчерашний разговор, Захлыстов решил: "Придет время, разберёмся и с ветеринаром, теперь у меня он на заметке".

Выехав на большак, он перевел шаг лошади на лёгкую трусцу и стал оглядывать раскинувшиеся до самого горизонта поля. Солнце мутно-белым кругом низко висело слева. Его лучи с трудом пробивали курчавую туманную дымку. Кое-где в низинах туман стелился густым белым накатом. Пахло сыростью вперемешку с прелью и весенним запахом земли. Чем выше поднималось солнце, тем запах земли усиливался. Он перебивал собой другие ароматы и уже к полудню властвовал над степью.

Вдали замаячила пароконная подвода. "Кто бы мог быть? На наших не похоже",

- гадал Захлыстов. Расстояние до подводы медленно сокращалось. Дважды дорогу пересекли следы "Сталинца" - острые шипы разматывали параллельные цепочки рытвин. Их перебивали узкие полоски следа подводы. В кучере угадывалась фигура Строгаля. "Вроде бы, он и не он", - сомневался Захлыстов. Наконец, не выдержав, он хлестнул жеребца, решив нагнать пароконку, отпустил вожжи. Рысак перешёл на троп, и уже минут через десять бедарка резко обошла подводу. Фёдор сначала испугался, моментально натянул вожжи, спрыгнул на землю. Мысль лихорадочно лопатила вопросы: "Забирать? Почему в степи?" Захлыстова тоже тревожил один вопрос: "Признала ли Катерина его вчера, когда подсматривал за ней моющейся? Если что, буду отпираться", - решил он и, дружески раскинув руки, воскликнул:

- Куда путь, земляк, правишь? Думал, петропавловские, а это свои, да ещё кто!

- В первую бригаду, под Кузьминку, сеять там будем, товарищ полномочный,

- подошёл к бедарке коменданта Фёдор и заискивающе переминался с ноги на ногу.

- Надолго ли?

561

- Недели на две, на три, - Фёдор пытливо посмотрел на выражение лица старшего оперуполномоченного.

Тот, заметив это, решил подыграть.

- Тебя в первую, а меня в район, мож, на целый месяц, - не ускользнуло от него, как у собеседника по лицу пробежала легкая тень удовлетворения от услышанного. - Дома-то всё в порядке? - Добавил, как бы между прочим, Захлыстов, а сам весь внутренне сжался, настороженно ожидая ответа на мучивший его вопрос: "Сообщила ли Катерина мужу о вчерашнем?"

- Всё, слава Богу, в порядке! - доложил Фёдор и, заметив повеселевшее лицо собеседника, соврал: - Катерина поклон вам наказывала!

- Спасибо! - Всё более радуясь такому повороту дела, Захлыстов потрепал Фёдора за плечо. - Ты ж на севе не подкачай! Ну, давай, Фёдор!

Он впервые протянул ему руку и крепко пожал вспотевшую кисть земляка.

На том и распрощались. Захлыстов бесшабашно хлопнул по воздуху кнутом, и лошадь сразу перешла на рысь. А Фёдор трусцой затрясся в направлении Кузьминки, необычайно радуясь произошедшей встрече. "Уже по имени меня намоченный величает, - размышлял он. - Родится дитё у меня, намоченного в кумовья попытаюсь пригласить, в затишке за большим начальником жить всё-таки легче",

- продолжал строить планы по дороге Фёдор.

Захлыстов же, не менее обрадованный молчанием жены Строгаля, твердил про себя: "Не сказала Катерина, хоть и признала, сучка. Значит, хочет кобелька. Хоть и старше меня, но статное тело её, что надо. Фигуры с ней в близости красивые получаться будут". Продолжая размышления, твёрдо решил усилить атаку на Катерину, промолчала ведь не зря. "Да и вообще, надо пользоваться моментом, судьба подарила баб деревеньку, так и обгуливай их помаленьку, - кажется, у Репало слыхал эту присказку, - выполним твой наказ, гражданин спецпоселенец Репало. Вот разделаюсь поскорее в районе и обратно к своей деревеньке. Начну с Екатерины Строгаль. Впрочем, начало уже положено с другой, а с Катькой - продолжу. Пусть сучка ждёт".

В районе его начальства не оказалось. Сам шеф и два его заместителя были вызваны в краевое ОГПУ на семинар. Дежурный офицер передал приказание начальства заступить в наряд ему помощником. Определив на постой лошадь, он показал Захлыстову койку, где отдыхать, и потом провёл в райкомовскую столовую пообедать. Заучив форму ответа на телефонные звонки, Захлыстов, поднимая трубку басовито отвечал: "Помощник дежурного райОГПУ старший оперуполномоченный Захлыстов, добрый день, слушаю вас!" Каллиграфическим почерком вносил в журнал все звонки. Пулей мчался выполнять любое поручение дежурного офицера. Хоть, по уговору, они и должны были менять друг друга через четыре часа, но Захлыстов его не будил, цедил сквозь зубы чайную заварку и высиживал, пока тот не проснётся.

- Что ж ты меня не разбудил? - говорил худощавый и длинный дежурный, служивший в райОГПУ старшим уполномоченным.

- Записался! - притворялся Захлыстов, чувствуя, что дежурному его враньё нравится.

Так пролетело трое суток. Наконец позвонил зам, коротко переговорил о чём-

562

то с дежурным, и вновь воцарились тишь и блажь, никто не беспокоил. Чувствовалось, дежурный отоспался на следующие полгода.

На четвёртый вечер дежурный принёс откуда-то шашки.

- Ну, давай, Захлыстов, проверим твои умственные способности.

Захлыстов, не раз убивавший в конторе время за игрой в шашки с бухгалтером

Каревым, играл прилично. Он обрадовано уселся напротив, моментально на картонке рассунул по местам белые и чёрные костяшки, решил в игре поддаваться дежурному.

- Вы какими будете, Иван Платонович, белыми или чёрными?

- Мне всё равно, ходи!

- Эт мы мигом.

Первую партию Захлыстов проиграл, уступив лишь одну шашку, вторую - уже подставился под два сортира с четырьмя шашками.

- Да ты совсем слаб головой! - подшкильнул дежурный партнёра по игре.

В следующей партии Захлыстов разгромил дежурного в пух и прах и завершил её сортиром из шести шашек.

- Ну, это у тебя случайно получилось, - оправдывался своей неловкости дежурный.

- Да, это вас телефон отвлёк, - поддакивал Захлыстов, но и в следующей партии тоже начисто выиграл у старшего уполномоченного.

- Что-то у меня сегодня совсем не получается, наверное, пора закругляться,

- недовольный дежурный уткнулся в запись журнала, пока Захлыстов расставлял костяшки шашек. - Ещё одну и кончим.

- Ваш ход, Иван Платонович, - решил Захлыстов больше не выигрывать и все четыре остальные партии проиграл. Доброе настроение вернулось к дежурному, и тот чуть не прозевал завтрак.

Когда дежурный ушёл, раздался телефонный звонок. Звонил начальник райОГ - ПУ Звягинцев.

- Где дежурный? - гаркнуло из трубки.

- Завтракают в столовой, скоро прибудут, - выпалил Захлыстов, поняв по напору, что звонит начальство.

- У вас там всё в порядке? - пролаяло из мембраны.

- Так точно! - подбрехивал в ответ Захлыстов.

- Перед обедом вернёмся, тогда и беспорядки найдутся.

Перед встречей начальства шашки убрали.

После приёма доклада начальник отдела Звягинцев Игорь Юрьевич, пожимая руку дежурному, кивнув головой в сторону Захлыстова, вытянувшегося по стойке смирно, спросил:

- Ну, как комендант Ново-Румыновки?

- Молодец! Умница, а главное - надёжен, наш!

- Значит, гавнюк, как и мы, - отреагировал Звягинцев и направился в свой кабинет.

После обеда Захлыстов, намереваясь убыть на постоянное место службы, направился в кабинет к начальнику. Постучал. Оттуда прозвучал женский голос:

- Войдите!

563

Когда Захлыстов вошёл, то застал необычную картину: зрелая девица лет двадцати причёсывала своим гребнем хозяина кабинета.

- Не мешай, Соня! - и, словно оправдываясь перед подчинённым, пояснил Звягинцев: - Дочь пришла и с отцовской причёской эксперименты проводит. Соня, познакомься, наш молодой оперработник, но уже комендант спецпоселе- ния.

На протянутую руку Сони тот щёлкнул каблуками.

- Захлыстов Саврас, - представился он.

Непривычное имя новичка развеселило Соню. Полураскрытым ртом и распахнутыми, как ромашки, глазами она смотрела на него, как дитя на заморскую конфетку.

Звягинцев подбросил свой подбородок.

- У вас какой вопрос ко мне?

- Разрешите мне к месту оперработы выехать?

- Не разрешаю.

- Правильно, папа, не разрешай ему уезжать, пока у нас не попьёт чая.

- Вот, видишь, приглашён уже на чай. Но есть и более существенная причина. Через три дня проведём совещание в свете тех указаний, что мы получили в краевом управлении ОГПУ.

.Вечером, когда работники ОГПУ разошлись по домам, Захлыстов играл в шашки с новым дежурным, поддаваясь, проигрывал, но тут увидел за окном прогуливающуюся Соню.

- Это не дочка начальника?

Дежурный стрельнул глазами через зарешёченное окно.

- Она. Созрела девка, сучок ищет, чтоб почесаться.

- Проиграл я вам опять, пойду пройдусь, подышу свежим воздухом.

- Иди, иди, но помни, кто у неё отец.

Соня далеко не ушла, она кружила возле здания ОГПУ кругами и откровенно обрадовалась встрече с Захлыстовым.

- Здесь так много сирени, поэтому я люблю это место.

Но только они пошли рядом, Соня потянула его подальше от папкиного заведения. 1де-то за сараями без долгих словесных прелюдий стали целоваться. Захлыстов от поцелуев перешёл к тисканьям. Но Соня слышала о девичьей целомудренности и потому когда руки кавалера поднимали снизу платье, шлёпала по ним ладонью и говорила:

- Я не такая, какая-нибудь, чтоб в первый вечер всё позволять.

Но на следующий вечер она позволила всё. После близости высказалась:

- Так давно мне этого хотелось, а попробовала, ничего в этом такого нет.

Захлыстов расценил её высказывание, как намёк на свою мужскую слабость.

.Сидя на большом совещании, он боялся на начальника поднять свои глаза. Тем

временем начальник районного ОГПУ Звягинцев чеканил установку:

- Готовьтесь принимать пополнение спецпоселенцев третьей категории. Партия приняла решение дораскулачить и дальних родственников кулаков. Да не поймите, что "принимать" означает - ублажать и благоустраивать. Мы должны принять их в наши "ежовые рукавицы" и довести недобитков до логической точки. Верхи, - он показал пальцем на потолок, - ждут от нас этого.

564

После совещания начальник подозвал к себе Захлыстова.

- Теперь можешь ехать в свою Ново-Румыновку. Основной поток дораскула- ченных пойдёт туда. Где точка логики, хоть знаешь? - испытующе посмотрел Звягинцев из-подо лба на Захлыстова.

- На кладбище.

- Не обязательно так, напрямую, но в принципе правильно - борьба с врагом. Держи это в уме и действуй.

- Есть, действовать, - щелкнул Захлыстов каблуками.

"Этот, как лис в курятнике, передушит не один десяток спецпоселенцев", - подумал районный шеф ОГПУ и, будто командуя псу - "фас", ещё раз рявкнул:

- Действуй!

.Захлыстов, прибыв на место, много думал о Соне. Его намерение заняться охмурением Катерины Строгаль ослабло, за надвинувшимися делами как-то отложилось это занятие на потом. Новый приток раскулаченных доставлял много самых разных забот. Председатели четырёх артелей в одном селе грызлись между собой за каждую хату, за каждого толкового работника, семьи с большим количеством едоков брать не хотели. Коменданту приходилось их мирить. И это обстоятельство выдвинуло коменданта абсолютно верховной властью в селе.

.Тем временем Соню ни с того ни с сего вдруг потянуло на кислое и соленое. Заметно припух живот. Жена Звягинцева ночью долго шепталась с мужем, настаивая:

- Выпытай, выпытай, кто напакостил?

- Подождём, может, это нам только показалось.

- Ага, показалось! И чего ждать? Когда в подоле принесёт, разбираться станет поздно.

В следующее утро Звягинцев узнал, что "наследил" его новый подчинённый

- спецкомендант Саврас Захлыстов. В тот же день "пакостник" стоял перед гневными очами отца Сони.

- Готов жениться? - резанул в зенки начальник.

Захлыстов смыкнул плечами, мол, не знаю.

- Что такое лагерная пыль, знаешь? - громом небесным прозвучал второй вопрос.

- Хоть завтра, знатца, готов жениться! - выпалил смышлёный Захлыстов.

- Ну, тогда другое дело, сегодня же обмоем в семейном кругу это внезапное событие.

Без шума, по-тихому, законной женой Соня уехала в Ново-Румыновку. Но к труду она не приучена. Пожаловалась маме. Та шепнула папе. И тот разрешил зятю

- коменданту взять в дом кухарку. Захлыстов решил было сразу взять поваром Катерину Строгаль, но в беседе с нею узнал, что та ходит беременной, поэтому, особо не перебирая, выбрал на эту первоклассную должность Настёну Шпигун.

XXIII

Перед Троицей директор МТС вызвал на склад Строгаля. Собрав инструмент, Фёдор отправился в пристройку, служившую складом. После приветствия с Фёдором за руку, что было редкостью для директора, Матвеев пафосно заявил:

565

- Фёдор Григорьевич, тебе есть поручение партии и правительства.

- Неужели я до таких поручений дорос?

- Дорос, дорос! Вот видишь, мотор нам всучили старинный. Трофейный, от Антанты остался. Сначала думали, компрессорную получится сделать, но насосов нет и не предвидится. Поэтому мы его перенацелили в артель "Пятое декабря". Однако установка и его запуск лежат на нас. А вернее, на тебе, товарищ Строгаль. Ты в моторах лучше других разбираешься.

- Не знаю, справлюсь ли я? Хоть вы и хвалите меня, но я тоже такой движок первый раз в своей жизни вижу, - высказывал сомнение Фёдор, а сам уже оглядывал и общупывал, трогая руками, мотор.

- Помощником там тебе будет начальник водокачки.

- Не Усов ли?

- Фамилию не знаю. Слышал, что он толстяк невиданный, потому что хамсу с требухой лопает.

- Да, у него есть поговорка: "Деньги ж за всё платил", - в тон ему усмехнулся Фёдор.

- Так, не важно, кто там тебе будет оказывать помощь. Спрос с тебя, товарищ Строгаль, - вдруг посерьёзнел директор. - Всё, что необходимо, получишь вот у него, - и Матвеев ткнул пальцем в кладовщика. - Всё ему выдавать без задержки! А ты, Фёдор Григорьевич, бери складной метр и дуй на водокачку сразу. Председатель артели должен был уже твоего подсобника предупредить.

Кладовщик, переминавшийся с ноги на ногу, взял со стола амбарную книгу, готовясь записывать.

- Ну, так что, мотор сразу заберёшь?

- Скорый ты, Поликарп Сергеевич, там фундамент надо сначала залить, потом мотор я тут, у тебя, переберу, опробую, а тогда уже перевезём. Ремень какой у тебя длины? А у тебя полотно ременчатое? Готовь пока пару мешков цемента и мешка четыре песка. Может, доска потребуется. Четыре болта под эти дырки, мы их в фундамент вмуруем.

Заведующий складом недовольно поморщился.

- Пиши заявки!

- Досок, Фёдор Григорьевич, нет, - вступился за него директор, - будем надеяться, что колхоз что-нибудь из материалов даст.

- После такого града? - Удивился Фёдор. - Ну да ладно, что-либо придумаю.

- Знаешь что, Фёдор Григорьевич я подкину тебя туда. Мне в Петропавловское всё равно нужно ехать. Поликарп Сергеевич, есть у тебя складной метр?

- Три штуки как раз получили.

- Вот один и выдай ему сразу

- Начальник политотдела распорядился мастерам выдать.

- А я распоряжаюсь - один сразу отдать Строгалю. А начальник политотдела будет трибуной распоряжаться. Но я ему это сам скажу, чтобы он не брал на себя не свойственные его должности функции.

На последнем слове директор осёкся, увидев чуть ли не вбежавшего в склад начальника политотдела, но сразу нашёлся и добавил:

- Один метр складной - начальнику политотдела, ему тоже материю мерить

566

для лозунгов надо, транспаранты изготавливать. Так, Сёмен Андреевич? - панибратски хлопнул Матвеев по спине начальника политотдела.

- А я было распорядился мастерам их раздать. У нас их трое и три метра получили, как раз по одному на цех.

- Здесь не в количестве дело, Сёмен Андреевич, а в необходимости. Кому что нужнее, тому и распоряжусь я выдать. Скрепкину не надо, у него уже есть. Да и мастерам мерить особенно у нас нечего, - Матвеев сделал ударение на последних словах. - Расписывайся, товарищ Строгаль, и поедем.

Получив метр, карандаш и лист бумаги, Фёдор направился к двери за директором. Начальник политотдела, заметив в его руках складной метр, зло перекинул взгляд от Фёдора к кладовщику и обратно.

- Урвал, говоришь? - посмотрел в переносицу Фёдора.

- Не урвал, а получил для выполнения задания партии и правительства.

- Что за поручение? Почему не знаю?

- Должно быть, секретное, раз вас минули, - подшкильнул Фёдор.

- Строгаль! Я тебя долго буду ждать? - донёсся со двора голос Матвеева.

- Это Строгаль шутит, Семён Андреевич, вот этот мотор он будет в артеле устанавливать, - уже позади Фёдора в складе стухли успокаивающие слова кладовщика.

Бедарка директора мягко резала колесами свежую колею после дождя. Редкие лужицы дразнились отражением солнца. Фёдор щурился и отводил взгляд на сочную травку, игравшую светлой и чистой краской. Повсюду взрослые гуси вывели на зелёный ковер гусят. Дальше на выгоне ударил трелью первый жаворонок.

- Первый раз в этом году слышу, - нарушил молчание Фёдор.

- Я тоже. Частенько завидую комбайнерам и трактористам. Работают на природе - свежий воздух, и птиц послушают, и красотами полюбуются.

Эти слова директора вызвали в душе Фёдора возмущение. "Завидует он, птиц послушаешь. Как раз за гулом трактора птиц только и слушать. Не зря говорят - в чужих штанах всегда толще", - размышлял он. Но промолчал и не сказал в ответ ни слова. Подъехали к водокачке. Заметив подкатившую бедарку, из открытой двери колобком выкатился Усов.

- Привет, Василь Макарыч, - подошёл к нему Фёдор, - это наш директор МТС, это хозяин водокачки, - представил он их друг другу.

- Когда мотор привезёте? - с наскока спросил Усов.

- Разберёмся, - за директора ответил Фёдор, - пошли внутрь.

- А разве его не на улице будем ставить?

- Под дождём и снегом?

- Так шо ж по-вашему, хай весь чад внутри будет? Я тут и ноги протяну!

- Чада не будет, трубой его наружу выведем. Ты за свою жизнь не бойся. Кому какая смерть уготована, той не минешь. Другой смерти тебе не будет. Сейчас мы с тобой замерим расстояние от шкива до будущего фундамента. Доски какие-нибудь у тебя найдутся?

- Глянь там, в углу.

Фёдор подошёл к углу, где лежал сваленный хлам.

- Да у тебя тут не только чёрт ногу сломает, но и баба Яга ступу разобьёт, - и

567

Фёдор стал перебирать кучу. Среди хлама нашёл кусок широкого ремня, длиною метров пять. - Вот из него и сделаем опалубку для фундамента.

- Как это - из ремня опалубку? - Удивился и директор.

- Нам не обязательно же квадратный фундамент делать. И скажу, для того шоб не спотыкаться, круглый ещё лучше будет.

- Ах, вон оно что?! Умно, умно! - Похвалил Матвеев.

- Итак, где у нас серёдка помещения? Вот здесь. Одобряете, товарищ директор?

- Спросить надо у хозяев. Пусть они решают. Ты, Фёдор Григорьевич, занимайся, а я поехал, некогда мне вникать.

- Добро, Пётр Сергеевич, я сегодня тут останусь. Всё просчитаю и подготовлю для заливки фундамента. А завтра мне потребуется транспорт.

- На моей бедарке всё увезётся?

- Конечно!

- На час дам с утра. Всё, поехал я. - Матвеев вышел из здания водокачки, но тут же вернулся с председателем артели "Пятое декабря".

- Фёдор Григорьевич, вот главный хозяин артели - Воронов Семён Игнатьевич. Вы с ним знакомы, все вопросы согласовывай с ним, а я поехал.

- Как ты мыслишь его поставить? - пытливо окидывал взглядом Фёдора председатель.

- Думаю, Семён Игнатьевич, вот примерно в этой точке поставить, - и Фёдор топнул ногой в намеченное им место. - С этой стороны у мотора шкив, как раз напротив трансмиссии.

- А Василь Макарыч предлагал его на улице поставить, потом сделать навес и

всё.

- Не получится, мотор и так капризный. Дизель, одним словом. И не секрет, шо солярка на холоде в сусло превратится. Как ни крути, а мотор надо здесь ставить.

- Ну, хай, иде хоче, там и ставить и сам на ём работает, - вспылил Усов.

- Ты не психуй, Василь Макарыч, если скажут работать хоть мотористом, хоть мельником, хоть на водокачке, я не откажусь. Дело мне и то, и другое знакомое.

- Где считаете нужным, Фёдор Григорьевич, там и устанавливайте, - неожиданно на "вы" перешёл в разговоре с Фёдором председатель. - А ты, Василий Макарович, помогай ему, и чтоб без всяких капризов было.

- Помогну, куда я денусь, - недовольно пробубнил Усов.

- Поехал я на распланировку парка, осенью деревья посадим, а вы занимайтесь.

До конца работы Фёдор сделал на полтора штыка углубление, забил высокие штыри и с внутренней стороны уложил бортом ременчатую ленту. И на следующий день фундамент был уже залит.

- Готов постамент, Василь Макарыч. Через каждые два дня смачивай его, шоб не потрескался. А я тем временем в МТСе мотор переберу и опробую.

.Когда затарахтел движок, Фёдор от радости душой взлетел на седьмое небо. Два дня ушло на перевозку и втаскивание движка через широкое окно в помещение. Рядом с фундаментом соорудили козлы, подвесили таль и с её помощью на

568

садили мотор на крепёжные болты. Изготовил ремённую передачу к насосу. Снова затарахтел движок, ремень надет на шкив и заплюхала из трубы вода. На шум заглянул и директор, проезжавший мимо. Искренне радуясь потекшей холодной чистой воде, выкрикнул в ухо Фёдора.

- Получилось?

- Как учили!

- В воскресенье проводим общее собрание, посвящённое окончанию сева, ты должен быть обязательно.

На собрании Фёдора от имени артели "Пятое декабря" наградили поросёнком. Вручая награду, директор попросил задержаться после собрания.

- Придётся тебе, Фёдор Григорьевич, пару месяцев после установки на водокачке поработать наставником. Тот пузырь Усов ни шиша не понимает в механизмах. Воронов просил за тебя. Отказать ему не могу, может наверх жалобу выкинуть, мол, установили мотор и бросили. Останешься пока эти два месяца в штате МТС, а дальше видно станет.

- Как скажете, Пётр Сергеевич.

После разговора с директором подошёл к Фёдору Гришка Репало.

- Фёдь, я знаю, у тебя ж корова погибла, поэтому предлагаю поменяться, ты мне поросёнка, а я тебе тёлочку.

- Согласен - и Фёдор сразу же передал товарищу поросёнка в коробке из-под запчастей. А вечером сам ввёл во двор тёлочку. Назвали в честь погибшей коровы, опять Зорькой.

XXIV

Лето 34-го выдалось засушливым. Пекло в степи дожигало посевы. Вот-вот начнётся уборочная страда. Взрослые заняты подготовкой инвентаря. Для детей недельный роздых. Они предоставлены сами себе. Пацаны пятой сотни артели "Верный путь" с разрешения Коли Жемякина собрались на чердаке его дома. Там душно и пыльно, вместе с утерянными повсюду перьями - гадливые следы голубей

- по углам - прогнутыми от пыли гамаками - многолетняя паутина, на ней равнодушно лежат пятна солнечного света, цедившегося сквозь проржавевшую крышу.

В кругу - тринадцатилетний Егор Черевичкин. Он рассказывает очередную страшилку:

- Умер дядька в одном богатом доме, его похоронили, а дух его остался по- прежнему жить там.

- Он чё, как домовой? - уточняет Толик Строгаль.

- Нет, не домовой, это другое, домового видно, а этого не видно, но он есть.

- И чё, он на своей кровати продолжал спать?

- Нет, в этом доме был большой пустой сарай, с перегородкой, за ней старый хлам и темнота. За перегородку никто не ходил. Там, в темноте, и жил дух этого дядьки. Кто-нибудь зайдёт в первую половину сарая, к темноте приглядывается, а дух тот тугим воздухом мимо вошедшего проплывёт с шипением. И если кто у него на дороге стоит, он его не обходит, а толкает. Молча толкнёт кого-либо из домашних, проплывёт к входной двери сарая, хлоп ею, и пошёл баз осматривать.

569

Сначала домашние о произошедшем с ними друг другу не рассказывали, пока жену он к стене не откинул. Грохнулась та в пылюгу, не поймет, как это она на полу оказалась. Выскочила во двор, а тут новый муж (она уже с другим дядькой поженилась) увидал, с какой быстротой его супружница из сарая вымелась, и спрашует её: "Никак, спужалась чего?" - а она от страха зубами клацает: "Как не спужаться, когда меня кто-то так ту'ркнул, шо я плашмя растянулась.". И сознался тогда и муж, что и с ним такая неприятность приключалась не раз. Говорит: "Я сначала думал, оступился, мол, а когда второй раз меня об стенку шибануло, понял, что там нечистая обитает". "А чего ты молчал?" - "Молчал оттого, чтобы не подумала, что у тебя новый мужик трусливый". И только он это сказал, как его кто-то невидимый спереди по сопатке хрясь - и красная юшка из носа. Пригласили они попа, тот с кадилом походил, помахал дымом, даже в тот сарай заходил. Вышел весь в паутине и говорит: "Всё, можете жить спокойно, сюда дух покойника больше не вернётся". А дух покойника и в самом деле покрутился сгустком тугого воздуха возле сарая, повздыхал, повздыхал, а в сарай не вошёл. А на дворе уже ночь. Ходит он вокруг хаты вздохами жалуется. В то время новый муж вышёл до ветра, по малому облегчиться, а в это время дух шасть в открытую дверь и влетел прямо в спальню. Хотел прямо к жене под одеяло, но решил подождать и залез под кровать. Вернулся новый муж, лёг к жене, обнял её и начал с ней детей делать. А дух дядьки заревновал и давай драться. Избил и нового мужа, и жене фингалов навесил. И с того времени стал он жить под кроватью. Только те надумают детей делать, дух из-под кровати вырывается и давай их колошматить. Снова позвали они попа, тот им все углы в хате обкурил, все постройки, погреб, курятник и даже собачью будку. Дух стал злым-презлым, коль выкурили его из родного двора. Перебрался он к соседям на горище1, там начал жить. А в собственный двор свой заходил только затем, чтоб над бывшей женой и её новым мужем поиздеваться. Как-то доставал новый муж воду из колодца, а дух, как телок, сзади его под задницу чмок, и полетел тот в бассейн. Хорошо, воды было мало, не утонул. Спустили лестницу, вылез, с него вода ручьями вместе со слезами: "Как же нам с духом разделаться?" - "Я придумала,

- говорит жена, - мы веревок по двору натянем и колокольчики на них навесим, как он будет идти, мы услышим". Так они и сделали. Но дух был рядом и слыхал, для чего они верёвки натягивают с бубенцами. Верёвку с бубенцами стал перепрыгивать. А над бывшей жинкой и её новым мужем продолжал измываться. Топит она печку, заслонку сняла, чтоб жар там посмотреть, а дух ей - пинка под зад, так она себе волосы с бровями подпалила. Ходила с обожжённой харей, как жёлтая тыква. А её мужа дух на борону толкнул, хромым его сделал. Каждый день бедуют они от духа покойника. Соседям про его проделки порассказали. Вскоре всё село об это узнало. Все тот дом боялись и обходили его стороной, потому как со всяким, кто только через калитку переступал, случалась какая-либо беда. У попа после того, как он изгнал дух со двора, всё сено сгорело. Кто давал советы хозяевам странного дома, каким путём избавиться от духа, сами страдали: у одних огород за ночь был вытоптан, у других ночью скотину кто-то на улицу выпустил, и те неделями её искали, и много ещё всяких пакостей он творил своим обидчикам.

1 Горище - чердак.

570

Жена с мужем решили дом продать и уехать в другое место. Но только покупатели в калитку, им кто-то невидимый по шеям начинает давать и за уши на улицу выкидывать. Поняли хозяева, дом не продать, а с другой стороны, как ни крути, дальше так жить не возможно. Думали они, думали и сообразили: "Он нас видит, а мы его - нет". Набрали они в карманы муки и, когда чувствовали, что дух тот рядом, сыпались мукой вокруг себя, будто отбивались ею. И через время заметили, мучная пыль по двору передвигается, не так, как позёмка метёт, а высоко, в рост человека. Новый муж взял кол, а жена - коромысло и давай гоняться за мучным призраком и лупить его. С того времени дух покойника ушёл из села навсегда. Говорят, живет он высоко в горах, где лежит вечный снег. Он ему помогает там маскироваться. Но свою злобу ревности он не унял. Если в горах оказывался тот, кто изменял жене или мужу он их скидывал в пропасть. По сих пор он охотится за такими людьми. Всё, пацаны! Следующий раз расскажу чё-нить другое. А щас, покажу вам от чего бывают дети.

Егор Черевичкин меняет место, расстёгивает брюки и спускает трусы, усаживается поудобнее и начинает работать рукой. Толпа мальчишек тоже меняют места, окружая старшего товарища и молча наблюдают, как Егор Черевичкин, раскрасневшись от натуги, добывает из писюна "малофейку".

- От него дети могут быть, - шепчутся между собою малыши.

- А как это?

- Плосто, тётькам в живот ложат и там выластают.

- Тихо, не мешайте вы, сбиваете, - злится на них Егорка.

- Тихо, тихо, - зашикали со всех сторон на шептавшихся.

Егор интенсивно задвигал кулаком по надувшемуся величиной с кукурузный початок, писюну. Наконец, из него струйкой выскочила мутная белая жидкость.

- Во, видали? - победно заявил Черевичкин.

Мальчишки наклонились, рассматривая студинистый сгусток на Егоркиных пальцах.

- Фу, как сопля! - с отвращением отходит Толик Строгаль.

Малыши, морщась, склоняются ещё ниже, чтобы получше рассмотреть белок.

- На, попробуй! - подсунул испачканную руку самому маленькому - Вовчику Глыбину под самое лицо. Тот отбежал в сторонку

- Не боись. Это не отрава.

- А какая на вкус малофейка, горькая или сладкая? Ты пробовал? - сыпал вопросы любопытный Вовчик Глыбин Егорке Черевичкину.

- Пробовал, никакая. Тихо, кто-то идёт!

Внизу раздались голоса Тони Строгаль и её подружки Зои Жемякиной. Пацаны затаились, указывая глазами на Колю, шепчут:

- Сеструха твоя.

Слышно, как Тоня спросила подругу:

- Толян наш здесь?

- А где ему ещё быть, наверное, курят. Тихо, я их сейчас застукаю, - заскрипела лестница, в проёме чердачной двери появилась восьмилетняя дочка хозяев Зоя.

- Чё, курите? Вот я щас мамке скажу!

- Зойка, Зойка, иди сюда, чё покажем! - под общий смех предложил всё тот же Вовчик. - У Егорки малофейка есть, хочешь посмотреть?

571

- У него тюлюн, как кукурузный початок, - выкрикнул сквозь хохот Мишка Русанов.

- Дураки! Я вот мамке про ваши глупости расскажу! - Заспешила она вниз.

Тоня крикнула оттуда:

- Толян, тебя мамка домой зовёт!

- Тонь, скажи, что ты меня не нашла, - Анатолий шагнул к чердачной дверке, но девчат уже и след простыл.

- Слухай сюда, пацаны, - повернулся он к ребятам, - а чё будет, если Зойка всё ж матери скажет?

- Мамка сразу сюда прибежит, - сделал испуганные глаза Коля Жемякин, - а после перекажет Егоркиной мамке.

- А та Егора побьёт и в кузницу отведёт, а там ему, как жеребцу на копыта, подковы на ладони набьют! - умышленно для малышей усилил испуг Толик Строгаль.

- Пошли скорей отсюда!

- К амбарам, в жмурки поиграем? - вопросом предложил Андрюшка Полу- хин.

- Кто куда, а я на пруд, скупаюсь, - сказал Толик Строгаль, и за ним без обсуждения потянулись все пацаны.

По дороге на пруд проходили мимо огорода Биреки. Там жёлтое факельное шествие подсолнухов. Головки их, все, как одна, отдают честь главкому - солнцу в небесах. Руки пацанов потянулись к самым большеголовым. Босоногая ватага сады и огороды давно уже данью обложила. Но тут - мык глухонемого Биреки. По примеру подсолнухов белобрысые головы пацанвы вскинулись взлётом в сторону звука. Среди жёлтых и белых огней небольшого розария, в виде палисадника, у яблони, опёршейся на по'сох подпорки, стоит Бирека на стремянке. С высоты он грозит массивным волосатым кулаком. Пугливой сайгачьей стаей срываются мальчишки с места и мчатся почти до самого пруда'. Взволнованные сердца боксируют изнутри детские груди. На дамбу взбираются шагом. От центра села, испугав звуком тишину, тонко брякнула сонная звонница. Снова метров десять бегом. Переходят на шаг. Справа - утрамбованная пятой жары и копытами худобы полынная степь. Стремясь переупрямить её горьковатый дух, Толик восстанавливает дыхание. К нему снова подсунулся с расспросами Коля Жемякин. Он никак не отойдёт от увиденного на чердаке.

- Толь, а Толик, тебе ж уже четырнадцать. И у тебя малофейка есть?

- Я "дунькой кулаковой" не играю!

- А чё такое "дунька кулакова"? То, шо Егор делал? - спросил он, слывший тугодумом.

В разговор вступил Андрюшка Полухин, любитель подслушивать взрослых:

- Я слыхал, дядьки об этом между собой балакали, один это нонистами, или как-то иначе, обозвал, а другой - рукоблудием.

- Толь, а Толь, а зачем подковы на руки? - снова подступил с расспросами Коля Жемякин.

- Шоб глупостями не могли заниматься!

После раздумья тот снова подступился к Толику:

- И жеребцам для этого подковы набивают?

572

- И им тоже. Иначе б жеребцы дрочкой токмо и занимались, зачем им кобылы,

- шуткой ответил Толик, но больше с тем, чтобы отвязаться от тугодума.

Однако Коля Жемякин ещё долго морщил лоб, словно раскладывал по мозговым полкам услышанное.

- Колян, штаны у тебя не рваные?

- Не, кулацкие.

- Тогда я на них плавать буду.

- Ладно, только жаб в узлы не завязывай, а то у меня бородавки от них.

XXV

Страна Советов жила с оглядкой на передовые страны. Уже во многих из них были построены и успешно работали подземные железные дороги.

На состоявшемся 15-го июля 1931 года Пленуме ЦК ВКП(б) было принято решение о сооружении метрополитена в Москве. Грандиозные экономические задачи решались на фоне административных перетасовок.

Ещё 10 января 1934 года Северо-Кавказский край раздробили на два - Азово-Черноморский, с центром в городе Ростове-на-Дону, и Северо-Кавказский

- с центром в Пятигорске. В состав Северо-Кавказского края вошли города Пятигорск, Железноводск, Ессентуки, Кисловодск, Ворошиловск, шесть автономных областей: Дагестанская, Северо-Осетинская, Кабардино-Балкарская, ЧеченоИнгушская, Карачаевская и Черкесская, 17 районов бывших Ставропольского и Терского округов (кроме Прохладненского, вошедшего в состав Кабардино-Балкарской области).

На 15 мая 1935 года планировалось открытие первой очереди Московского метрополитена на участках от станции "Сокольники" до станции "Парк культуры" с ответвлением от станции "Охотный ряд" до станции "Смоленская" протяжённостью 11,2 километра.

Сталин, узнав о возможном срыве сроков ввода первой линии, потребовал письменную информацию о сложностях и трудностях, которые были встречены при возведении метро в других странах. "В Берлине строители метро встретили водоносные грунты, в Париже - пересечённую поверхность. В Лондоне - хаос подземного хозяйства. В Мадриде - средневековую планировку и кривизну улиц, - читал Сталин, он задумался и произнёс вслух: - А у нас, в Москве, - всё это, вместе взятое!" После этого он решил ехать на стройку лично. Перед убытием, подыскивая кадровый резерв, бегло ознакомился с делами всех руководителей строящегося объекта.

Приезд Сталина на станцию "Дворец Советов" за месяц до её открытия наделал переполох. К нему сразу подбежали архитекторы Душкин А.Н. и Лихтенберг Я.Г. Минут через пятнадцать появился нарком путей сообщения Каганович Л.М. и Кравец С. - начальник центральной проектной конторы "Метропроект".

- Что у вас здесь произошло?

- Из-за высокого горного давления произошла деформация некоторых ланго- рин и штендеров.

- Что же мы, товарищ Кравец, без иностранных инженеров не сможем обойтись? К слову, а где главный инженер этого проекта Штольский?

573

- Три дня как арестован. А вузы, товарищ Сталин главных инженеров не выпускают! Опыт инженера приобретается с годами.

- Отсутствие одного человека завалило вам всю стройку?

- Я бы уточнил, товарищ Сталин, отсутствие главного инженера очень и очень осложнило весь процесс строительства, и это может сказаться на сроках сдачи первой очереди.

- Хорошо, будет вам главный инженер. - Сталин оглянулся и указал пальцем на стоявшего позади толпы начальников Комаровского. - Вот вы, кто вы по должности?

Тот был на две головы выше других, имел выразительную фактуру лица, - возможно, по этой причине на него обратил внимание Сталин. Все с удивлением уставились на руководителя низшего звена.

- Десятник Комаровский Александр Николаевич, товарищ Сталин.

- Вот вам, товарищи руководители, и главный инженер метростроя. Учите, помогайте, но первую очередь метрополитена все вместе сдайте в срок. Давайте спустимся вниз. Постоянный свет электрический уже есть там?

- Так точно, товарищ Сталин, - доложил Комаровский, продвинувшийся в первые ряды сопровождающих, - восьмого февраля подано стационарное электрическое питание.

Но новоиспечённого главного инженера Метростроя оттеснил Лазарь Каганович.

- Мы здесь, товарищ Сталин, применили островной тип платформы. Это значительно удобнее для пассажиров при пересадках. Для удобств людей мы также увеличили диаметр путевых тоннелей. В Лондоне он составляет 3,7 метра, в Нью- Йорке - 5,2 метра, а наибольший - 5,5 метра - у нас. Это позволит нам ввести более широкие и более вместительные вагоны, - на ходу докладывал Каганович.

- Где изготавливаете вагоны?

- В Мытищах, товарищ Сталин, электрическую часть делаем на заводе "Динамо".

- Бетон прочный? - Сталин посмотрел на назначенного им главного инженера, вероятно, решив подчеркнуть таким образом неоспоримость своего вывода.

- Так точно, товарищ Сталин, бетон изготавливаем на пуццолановом цементе.

Сталин уехал, а Комаровский уже шагал рядом с начальником стройки Лих-

тенбергом Я.Г. Те, кто ещё час назад распекал его за упущения, робко уступали ему дорогу.

14 мая 1935 года в Колонном зале Дома Союзов состоялось Торжественное заседание в честь открытия Московского метрополитена имени Лазаря Моисеевича Кагановича. Сталин сидел в центре президиума. По правую его руку торжественно восседал Каганович, а по левую - главный инженер Метростроя Комаровский А.Н.

На следующий день, 15 мая 1935 года, состоялась сдача первой очереди метрополитена Правительственной комиссии, которую возглавлял Межлаук В.И. Комиссия приняла метрополитен без единого замечания.

Завоевание Арктики и пуск первой очереди Московского метрополитена - эти первые два огромных успеха возрождающейся страны несли на своём гребне и парня из далёкого и почти никому неведомого села Соломенского.

574

XXVI

Ещё с первой половины тридцатых годов все газеты, как по команде, запестрели статьями о начале рытья многих каналов в Германии и СССР. С гигантским Хафелем в Германии "соперничали" в стране Советов Беломор-канал - на севере и Волгодонский - на юге. Там же развернулось строительство многих Терских оросительных каналов. Из них, уже к 35-му году было построено и заново отремонтировано восемь магистральных каналов длиною 520 километров. Для подачи воды в засушливые, безводные степи на восток Ставрополья, Ростовской области и Калмыцкой АССР приняли решение возвести Невинномысский канал двумя этапами.

Основная тяжесть стройки легла на Северо-Кавказский край. Руководство края вспомнило о работящих людях с клеймом "бывшие кулаки", отправленных в спец- поселения. Там и развернули во всю партийную ширь агитационную работу. Для благозвучия стройку торжественно объявили комсомольской. Райкомам и горкомам установили лимиты, сколько туда отправить людских и материальных ресурсов. С другой стороны, эту задачу подпирала партия и советы на разных уровнях власти.

Весной 35-го года, когда сухогубый астраханский ветер уже высушил землю, восстановили упразднённый в 1930 году Арзгирский район. В него вернулись спецпосе- лениями сёла Петропавловское и Ново-Румыновское. Секретарём воскрешённого райкома кинули Ножкина Дмитрия Владимировича. Тот, уезжая на новое место, прихватил с собой несколько верных помощников, в том числе и начальника сельскохозяйственного отдела Цибулю Якова Калистратовича. Формирование района пришлось начинать с партийной конференции. Основным вопросом повестки дня было строительство Невинномысского канала. По решению конференции, в спецпоселе- ние Ново-Румыновское проводить митинг отправился Цибуля Яков Калистратович.

...К Тоне Строгаль прибежала запыхавшаяся подружка Зойка Жемякина.

- Тонька, Тонька, пошли на митинг, там про комсомольскую стройку станут рассказывать.

- А ты откуда узнала?

- Степка Вальков молодёжь собирал, мы его с нашим Ванькой порасспросили, говорит, на рытьё канала будут комсомольцев направлять.

- Мам, я сбегаю?!

- Бежи уж, - махнула Катерина рукой, всё равно не удержишь, и, спохватившись, вслед выпалила свои наказы: - Только не долго там, ты ещё воды от водокачки должна натаскать! Сама знаешь, мне уж тяжело носить.

.Прибежали подруги в центр с опозданием - многолюдный митинг был уже в разгаре. С трибуны неизвестный мужчина бросал в толпу правильные слова:

- Ставропольские степи таят в себе могучую силу плодородия, и наша задача

- поднять, всколыхнуть, разбудить эту силу, чтобы заставить землю давать ещё более тучные урожаи. Нашим землям не хватает воды. Вода - источник жизни.

С этими словами Тоня вспомнила, что и домой нужно наносить воды: "И почему в селе так мало колодцев? На всё село в пять километров всего их три. Говорят, в городах вода по улицам в трубах подаётся, вот где житуха! А тут на коромысле таскаешь, таскаешь, никак не натаскаешь. Слышала, будто врачи причину низкого

575

роста в этом нашли. А мне хочется быть рослой, стройной! Ух, как я ненавижу всякие коромысла!". Завязавшуюся думу перебили слова выступающего.

- Вода может преобразить наше Ставрополье в цветущий край, позволит в изобилии выращивать зерно, хлопок, овощи, фрукты.

В них прозвучал далёкий отзвук Тониных мыслей.

Следующей выступала их школьная учительница - "ботаничка".

- Строительство Невинномысского канала - родное и близкое для всех нас дело. К нему мы не можем относиться безучастно. С водой мы окончательно победим губительные суховеи и засуху, будем получать невиданные ещё в наших условиях урожаи хлеба и всего остального.

Слово предоставили председателю артели Воронову, где работали Тонины и Зоины родители.

- Наша артель решила послать на строительство канала 280 колхозников. Эта честь выпадет не каждому. За право выйти на стройку и принять участие в рытье канала соревнуются все колхозники.

Это заявление вызвало в душе Тони недоверие. Она попыталась припомнить разговоры родителей, где не прозвучало ни одного словечка об их "битве" за право получить лопату на рытье канала. Но оратор продолжал:

- Мы подготовили уже грабарки, лопаты, кирки, ломы, вёдра, палатки для жилья, выделили лошадей, отремонтировали для них сбрую, запасли фураж. Не думайте, что мы своё основное дело забросим. Должен успокоить колхозников. Мы так составили план полевых работ, что временное отсутствие некоторых из них не замедлит полевых работ.

И вот объявили Степу Валькова, ему предоставлялось слово.

- Ещё не так давно, при царском режиме бичом крестьян Ставрополья были нищета, голод, разорение, потому что они были не в силах противостоять грозным силам природы: засухам и суховеям.

Тоне с болью и страхом припомнились совсем недавние голодные годы, и она никак не могла связать рытьё канала с тем страшным голодом в тридцать третьем году, унёсшим жизнь и её сестрёнки - Нади. Всё это как-то связано с засухой и безводьем, но юный пылкий ум не находит логической цепочки - перебивают пламенные слова Стёпки Валькова.

- Воодушевлённые изумительным трудовым подвигом трудящихся Ферганской долины, мы, комсомольцы, полны желания принять самое горячее участие в строительстве Невинномысского канала, тем более, что эта стройка объявлена комсомольской! Тысячи демобилизованных ребят, не заезжая домой, поехали прямым ходом в Невинномысск. Мы заверяем партию и советское правительство в том, что основным костяком рабочей силы там будут ребята и девчата с комсомольскими сердцами в груди! И канал мы построим в намеченный срок!

Аплодисменты зажгли Тоню и Зойку. Порывы сердца и чарующие слова позвали девушек в мир строек. Они тоже радостно хлопали в ладони, мысленно рисовали себе картины, где много ребят в военной форме и среди них есть и морячки.

- Тонька, едем, едем! - подпрыгивала Зойка, умом ещё ребёнок.

С горящими глазами Тоня вернулась домой.

- Мам, я на рытьё канала поеду.

576

- Отцу скажешь, - не поднимая головы, буркнула Катерина, продолжив прополаскивать штаны мужа.

...Вечером, когда за ужином собралась вся семья, Тоня объявила:

- Я на стройку поеду. Правда, папань?

Он постоянно её поддерживал, и на этот раз она ждала того же, поэтому пытливо уставилась на отца. Тот уже знал от Катерины о намерении дочери, сразу же воспротивился детским прихотям:

- У неё ещё ветер в голове, а ты на серьёз принимаешь. Будь с ней построже.

Теперь, услышав это от дочери, он, дожевав очередную ложку молочной тюри,

недовольно хмыкнул.

- Ага, поедешь, голой жопой по печи! - И, вытерев губы, в упор посмотрел на дочь.

У той глаза наполнялись слезами - замглилась даль с романтикой дорог, словно рухнул мир под ноги. Бросив на стол свою деревянную ложку, Тоня вскочила и, юркнув, скрылась за печь, чтобы не показывать слёзы.

- Семилетку вперёд кончь, а тогда будешь по стройкам раскатывать! - вдогонку выкрикнул Фёдор.

- Там школа рабочей молодёжи есть, - сквозь слёзы из-за печи отозвалась Тоня. Младшая - Верочка, прервав соревновательный обед, расширенными глазами следила за вспыхнувшим скандалом.

- Какая нужда тебя туда толкает, чтоб после тяжёлой работы ещё за книжками сидеть? - продолжил нотации отец.

- А как ещё из этой ссылки вырваться? - сквозь слёзы, выглянув, выпалила вопросом на вопрос Тоня.

- Брат твой, Толик, не рвётся на стройки, он на будущий год на учёбу поедет, ехала б и ты куда-нибудь учиться, так нет же, ей стройку подавай.

- Ему хорошо, он если и не поступит, то его в армию призовут - хоть таким способом будет возможность вырваться отсюда, а я если на стройку не уеду, то в этой степи и загнусь, - выйдя из-за печи, продолжала Тоня пикироваться с отцом.

- Ну, не знаю, главное, чтоб после не жалела. Как ты, мать, на это смотришь?

- Фёдор посмотрел на Катерину.

Та смыкнула вверх плечами.

- Хай едет, если невтерпёж, - и, словно поправляясь, добавила: - Хорошо б, если б была их поездка от колхоза или от комсомола, а не так: две дурочки снялись, и понесло их, незнамо куда.

- Отпущу, если поедешь по направлению, а перед этим должна шестой класс "на хорошо" окончить, - пропечатал решающее слово Фёдор, - а сейчас садись, ешь!

XXIX

В том же в 35-м, на Покров, в колхозе "Пятое декабря" закладывали парк культуры и отдыха. С вечера, в субботу, председатель Воронов, узнав, что привезли саженцы, провёл с бригадирами и учётчиками планёрку.

577

- Всех людей, кто сажал лесополосы, ставьте старшими, бо навтыкают акаций, как попало.

- Ага, макушками в землю.

- У нас народ такой, шо от него всё можно ждать.

- Праздник всё же завтра! Мож, на понедельник? - робко спросила Шагова Стеша, росшая в богомольной семье.

- Какой праздник?

- Покрова.

- Церковные праздники не в счёт. Коренья у саженцев и так подсохли. Завтра всех - и старых и малых на закладку парка. Гармонь чтоб там была, пускай Иван Ячишкин наяривает с утра до вечера.

- Трудодни отмечать?

- Какие трудодни?! Для их же и их детей парк посадим!

- Это, как субботник, - поддержал председателя начальник сотни Калюжный.

- Строгаля предупредите, чтоб воду целый день качал. Каждое дерево польём. Иван Поликарпыч, водовозка твоя.

- Ну, а окромя деревьев, там шо-нибудь планируется? - поинтересовался Иван Поликарпович Калюжный.

Председатель артели Воронов глубоко и радостно вздохнул, засветился мечтой.

- Честно скажу, не одну ночь бессонно думал я об нашем будущем парке, и по утрам наведывался туда не раз, шагами собственными почти всё вымерил. Перво- наперво, сажаем деревья, так сказать, создаем затишек, покой и тень.

Шагова Стеша невпопад вставляет:

- Как на кладбище.

- При чём тут кладбище. Вот так всегда, начинаешь с вами своими мыслями делиться, а от вас одни насмешки. А я ведь могу и по-военному: "Лопаты на плечи и на работу шагом марш!"

- Семён Игнатьевич, вы не обижайтесь на женский разум, - стал Калюжный успокаивать председателя. - Откуда Стешке про культурные парки и отдыхи знать, прожила на Чёрных землях от рождения, пока сюда не сослали. А вы расскажите про то, шо там, в парке, планируется.

- Ну, так вот, - уже с меньшим энтузиазмом и без явной радости в глазах и голосе продолжил Воронов, - сажаем деревья в строгом соответствии с намеченными контурами, чтоб и аллея была, и лучи радости, - тропинками. Аллея у нас будет идти от главных ворот и до середины парка. И вот там, в сердце парка мы установим памятник Владимиру Ильичу Ленину. Я вам всем честно скажу, денег из района на парк мы бы фигушку получили, а вот когда про вождя доложили, мол, так и так, планируем установить скульптуру в полный рост, все вопросы отпали. Саженцы, как понимаете, это за районный рупь, и памятник ими уже заказан. А вот строительство постамента - задача эта лежит на нас. Завхозу уже сегодня надо думать, где он будет доставать кирпич, цемент и тот же песок.

Поднялся завхоз Ставков Федерал Николаевич, низкорослый, коренастый, даже какой-то круглый, как колобок, мужчина средних лет. Несмотря на молодые годы, виски его были седы, а голова - лысой, как шар из подрумяненного теста.

578

Это еще больше его ассоциировало с колобком, и многие колхозники за глаза называли - Колобков Федерал Николаевич.

- При церкви был туалет, его сломали, а кирпич тот пока в дело не определили.

- Так от того кирпича мочой несёт за версту!

- Запах потихоньку выветривается, да и постамент придётся штукатурить, а штукатурка все запахи закроет.

- Ладно, посмотрим, но ты, Федерал Николаевич, думай и о другом варианте, вдруг в этом туалетном кирпиче политический момент проглянет и придётся другим кирпичом постамент делать, поэтому думай, где, сколько штук и всё такое!

- А ещё шо в парке будет? - горел зудом любопытства начальник сотни.

- Буфет там, само собой, откроем, а может, даже и чайную, харчи, жидкие напитки, ватрушки, барсуки к ним, летом квас и простокваша, на праздники погорячее напитки с блинами, холодцом, Авазяна на баранину поставим, пускай её на шампура нанизывает и на углях с дымком жарит!

Глаза Воронова снова заискрились мечтой и горячим желанием осуществить планы во чтобы то ни стало. И он мечтательно продолжил делиться планами.

- Был я в Пятигорске, в планетарии, там, на синем куполе потолка, все созвездия нарисованные, заходи и изучай. Слышал, что для любителей этого дела имеются и подзорные трубы. Вот и нам бы такую трубу, чтоб звёзды в приближённом виде разглядывать. Для нашей молодежи будет и культурный отдых и повышение образования. Не для кого ж не секрет, как наша молодежь под гармошку гарцует, ногами землю трамбует, и для этого аж в центр, за три километра бегут. И какие с них на следующий день работники?! А так бы культурненько, парочками подходили к трубе и на звёздах своё счастье загадывали. Видал я там ещё одно приспособление в развлечении, близкое к нам по нашей трудовой доле. Силомер: круглая небольшая наковальня, большой молот, поболее, чем у нашего молотобойца и планка, на какую от удара собачка заскакивает, она силу удара показывает. С одной стороны, игра, с другой стороны - подготовка молотобойцев, и опять же, парням есть чем перед девушками погордиться.

- Вы же, Семен Игнатьевич, наш народ знаете, растащат всё! - всерьёз обеспокоился Калюжный.

- А мы старика Люлина на охрану приставим, лёгкая и чистая работа и сыт по горло: в чайной пирожок ухватит, в буфете жидкого напитка хлебнёт, и опять же вокруг все молодые, и сам дед станет молодеть да бабку на последних годах с молодецким азартом любить. Так незаметно, приятно, с аппетитом, чувствительно и с удовольствием на ниве культурного досуга человек и жизнь доживёт в полном и неутомимом наслаждении и восторге!

XXVIII

Фёдор, как обычно, с того времени, как стал работать на водокачке (где также установили мельницу), уходил на работу до восхода солнца. Напоив колхозный скот и подкачав чан до полного, часов в девять отправлялся домой завтракать. Вот и в этот день Фёдор, заглушив двигатель и примкнув двери водокачки, торопливо пошёл перекусить. За первой цепкой дворов от пустыря всплесками доносились звуки гармони. "Пойду-ка я гляну, шо там делается", - решил Фёдор. Переходя

579

опаханный плугом периметр будущего парка, кишевшего народом, Фёдор нечаянно зацепил чувяком сыпучий суглинок. Он собирался уже вытряхнуть землю, как откуда-то появился председатель артели.

- Григорьевич, ты же воду должен качать!

- Ещё с затемна накачал, шёл на завтрак, думаю, дай-ка я хоть одно дерево здесь посажу.

- Ну, пошли, вон в том углу школьники вяз сажают.

- А в основном, какое дерево?

- Акация. В нашем засушливом районе яблони не выживут.

- И то верно.

- Одно деревцо вяза дайте сюда, ребята. Главный мельник и добытчик артезианской воды посадит. Где желаешь, Фёдор Григорьевич?

- Это, что ж, метки, где быть дереву?

- Да, по ним сажаем.

- Тогда вот тут, на перекрестке двух аллей. Пускай растёт угловым деревом.

- Фёдор среди детворы увидел свою старшую дочку

- Тоня, принеси мне штыковую лопату

Фёдору мешала земля в обуви, но присутствие председателя и молодежи сковывало желание снять обувь и высыпать её. Уж больно старые у него рабочие чувяки. А новые купить не на что. Тоня, заметив неловкость отца, переспросила в отношении лопаты:

- Нашу?

- Лучше нашу

А сам подумал: "Сломаю вдруг, так только перед собой буду виноватым".

Взяв в руки свою лопату, взглянул на глянцевый черенок. Это он его отполировал своими мозолистыми руками. Не один гектар земли взрыхлил этой лопатой. Со знанием дела он всадил её жало в грунт на месте будущей лунки. Принял от председателя деревцо. Легко и быстро по кроне определил юг на саженце и, осмотревшись, стал опускать его в распахнутую землю, расправляя корешки. Тоненькие руки деревца цеплялись, как ребёнок за батяньку, но Фёдор всё же поставил молодой вяз, как дитя на ножки. Благословив мысленно его, сразу горстью укрыл корни гумусной частью земли. Остатком грунта дополнил лунку и соорудил бордюрчик для воды.

- Вот полью и будет готово.

- Иди, Фёдор Григорьевич, завтракай, и так уже почти время обеда, - подобрел председатель, отвлекавшийся отдавать какие-то распоряжения.

- Нет, пока не полью, не уйду. Водовоз, давай-ка сюда водовозку! - заупрямился Фёдор.

Председателя снова отвлекли.

Полив посаженное деревцо из шланга подъехавшей водовозки, Фёдор подвёл итог своей работе:

- Хай греет землякам души.

Фёдору его собственное выражение понравилось. Выйдя из парка, он, наконец, освободился от земли, насыпавшейся ему в чувяк.

Спустя неделю робкий первый зелёный дымок молодой листвы накрыл в парке кроны саженцев.

580

XXIX

Вскоре в Ростове-на-Дону состоялся актив Северо-Кавказского края, приуроченный к приезду секретаря ЦК ВКП(б) Кагановича Лазаря Моисеевича. Организация и проведение актива всецело легли на плечи председателя исполкома Северо-Кавказского края Пивоварова Ивана Никифоровича. Управляющий крайисполкома Шайронский Абрам Львович только успевал записывать указания. Уборщицы целую неделю натирали до зеркального отражения паркетные полы, гонялись за каждой пылинкой. Марья Дмитриевна, самая пожилая из уборщиц, любительница цветов, брызгая изо рта воду на листочки герани, ворчала:

- Скорей бы то начальство из Москвы ехало, ведь от подготовки к встрече ни днём ни ночью покоя не знаем. К тому времени и цветок мой любимый отцветёт.

- Не ворчите, Марья Дмитриевна, лучше подберите цветы покрасивее для коридора, ведущего к залу заседаний, - распорядился управделами Шайронский Абрам Львович.

Пивоваров перед отъездом на вокзал ещё раз, вместе с управделами и завхозом, обошёл возможные маршруты гостя. Казалось, всё предусмотрели, всё продумали до мелочей, от первой минуты встречи секретаря ЦэКа и до завершения работы актива. Особо тщательно готовили выступающих. Почти аптечно дозировали их доклады: на семьдесят процентов об успехах на селе в первые годы пятилетки, о гигантских планах и задумках, двадцать пять процентов обещаний и заверений к Советскому правительству и родной Коммунистической партии большевиков и лично товарищу Сталину. На критику отводилось по пять процентов докладов, большая часть её - самокритика, районные организации получали фитиля под хвост на один процентик и остальные вышестоящие органы критиковались намёками, без названий - под общей ширмой "вышестоящие организации и органы". Доклады лично выверял управделами Шайронский Абрам Львович. И всё же прокол случился в момент приезда Кагановича. Когда остановился литерный поезд, исполнявший обязанности секретаря крайкома ВКП(б) Рябоконь и председатель Северо-Кавказского Совета Пивоваров, с остальными встречающими, оказались у двери первого вагона, а у второго, в котором ехал высокий гость вместе с Андреевым, встречу "открыл" проводник, всучивший челобитное письмо секретарю ЦК. Каганович письмо принял, но сразу, ещё не читая, проявил нескрываемый гнев, который весь вылил на Ивана Никифоровича Пивоварова. "Вам не верят, товарищ Пивоваров!"

Андреев, прибывший с Кагановичем, уводя председателя Северо-Кавказского Совета от дальнейшего "избиения", спросил того о делах на железной дороге, потом стал засыпать вопросами о предприятиях, дела на которых, по его информации, шли благополучно. Иван Никифорович не скупился на хвалебные эпитеты в адрес их руководителей, сам при этом с опаской поглядывал на посланника самого товарища Сталина - Кагановича. Чтобы не схлопотать себе ещё замечаний, по приезде в крайисполком Пивоваров, уловив знак, поданный Андреевым, сославшись на необходимость решать неотложные вопросы, попросил разрешение у Кагановича выйти, удалился, поручив секретарше организовать для гостей

581

чай. Ивана Никифоровича обуревало страстное желание под взгляд секретаря ЦК больше не попадаться. Однако, понимая, что на активе всё равно придётся сидеть за одним столом в президиуме, решил, выждав время, объявиться. Перед самым началом заседания председатель Северо-Кавказского Совета заглянул в кабинет к высоким гостям:

- Всё готово к проведению актива. Вы не возражаете, Лазарь Моисеевич?

- Ну, какие могут быть возражения, массы ждать не могут! Пойдёмте, товарищи!

Каганович двинулся по коридору в указанном Пивоваровым направлении первым. Выходили втроём. Но когда главный московский гость остановился у кадки с пышной геранью, в свите сопровождения было уже человек пятнадцать. Председатель крайсполкома, покосившись на них, подумал: "И откуда они набежали?". Каганович сорвал листок с герани, помял его и понюхал. Сразу же за ним сорвал листок и Андреев. Он также помял листок и смачно потянул в себя воздух крупными носопырками. Пивоваров последовал их примеру. Только от цветка отошла троица первых лиц, за листком потянулся каждый из сопровождавших. Те также, сорвав по листу, тщательно трепали, разминая, давили, терли и нюхали, запихивая мокрые комочки в каждую ноздрю, многозначительно морщили молча лбы, будто делали архисодержимые выводы, а некоторые при этом даже потряхивали по-козлиному головами. Замыкал окучивающую публику управделами. Когда он подошёл к цветку, на том уже почти не было листьев, в самом низу понуро ожидали своей участи два оставшихся, да три неполных красных шапки цвета на голых стеблях семафорили о своём ограблении:

- Уберите эти бадылки, - скомандовал он завхозу, подскочившему к нему из-за угла по мановению руки Шайронского, - а сюда поставьте другой цветок. - Однако и сам сорвал под красной гроздью чудом сохранившийся молодой листок, помял его и подставил под коршунячий нос:

- Фу, какая гадость! Определённо, Лазарь Моисеевич при аптеке в Харькове травником был!

.За столом президиума Каганович вынул записную книжку. Вместе с нею выпало и письмо, вручённое ему железнодорожником. "Не верят люди местной власти", - подумал секретарь ЦК и, кинув взгляд на Ивана Никифоровича, сделал у себя в блокноте пометку, после этого что-то шепнул Андрееву, но тот в ответ отрицательно потряс большой головой. Вскоре московскому гостю в президиум передали телеграмму от Сталина. Пивоваров открыл собрание и сразу, как и было заложено в регламенте актива, слово предоставил московскому гостю. И сделал это с высочайшим пафосом:

- Товарищи, слово предоставляется выдающемуся политическому деятелю современности, другу и соратнику нашего вождя и учителя - товарища Сталина, секретарю Центрального Комитета Всероссийской Коммунистической партии большевиков, коммунисту и большевику, товарищу Кагановичу Лазарю Моисеевичу. - Он сам первый жарко захлопал в ладоши. Каганович вычеркнул свою пометку в блокноте и неторопливо направился к трибуне. Зная низкий рост Кагановича, управделами распорядился сделать внизу подставку, поднявшую ораторов на пятнадцать сантиметров выше обычного, микрофон протёрли любимым одеко

582

лоном Лазаря - "Садко". Тот, взойдя на трибуну, возвысился не только над залом, забитым до последнего места активистами края, но и в собственных глазах. Начал секретарь ЦК со следующих слов:

- Товарищи! Получив отдельные факты о ходе хлебозаготовок, в частности на вашем Северном Кавказе, товарищ Сталин, посылая нас на места, дал нам на основе этих отдельных фактов ясную линию борьбы не просто за выполнение плана хлебозаготовок, а линию борьбы за сплочение колхозников, линию борьбы с классовым врагом, организовавшим саботаж сева и хлебозаготовок. Вот я вам зачитаю полученную только что телеграмму от товарища Сталина. "Ростов-Дон, Уполнар- компрода Кагановичу, Крайэкономсовету, Цека Юговостокбюро.

Слабая отправка хлеба Кубани, Ставрополя, в связи невозможностью увеличения отправок из других районов Республики, сильно обострила без того тяжелый продовольственный кризис центра, Царицына и Астрахани, которые по плану должны были получить хлеб Севкавказа. По сообщению члена коллегии Компрода Халатова, в крае на 1 июля имеется наличности два миллиона пудов зернохлеба, пятьсот тысяч пудов зернофуража и два миллиона двести тысяч пудов масличных семян. Учитывая внутрикраевую потребность хлеба, зернофуража до нового урожая, также снабжения Азербайджана, Грузии и Армении, считая при этом вполне возможным удовлетворение означенных потребностей новым хлебом, начать не позднее десятого августа, приказываю порядке боевой срочности отправить маршрутами не менее семисот пятидесяти тысяч пудов хлеба, зернофуража, из коих две трети центру, одну треть Царицын-Волгопрод, отправляя в среднем не менее сорока вагонов ежедневно, производя отправку пропорции - два маршрута Центру, направлением Кочетовскую базу, один - Царицын, Волгопроду. Для успешного выполнения этого задания обязываю привлечь к делу все гражданские и военные аппараты, давая ежедневно сведения мне, копия Компроду о ходе погрузки, отправки хлеба".

Сидевший в пятом ряду секретарь Арзгирского райкома партии Ножкин Дмитрий Владимирович после этих слов со страхом покосился на начальника районного ОГПУ Звягинцева. Тот сидел в окружении коллег впереди. Для него Ножкин долго рядом с собой держал место, пока не увидел, что Звягинцев сидит на более почётном месте, чем он сам. Он снова уставился, словно на икону, на редкого гостя из Москвы. Тот редко заглядывал в свои тезисы и умело владел вниманием зала, усиливая или понижая силу голоса на нужных словах:

- Нет нужды подробно останавливаться на том, что классы ещё существуют и что классовая борьба ещё продолжается и весьма остро. Об этом достаточно сказал товарищ Сталин и в речи на объединённом заседании Политбюро и президиума ЦКК 27 ноября, и в своём докладе на Объединённом Пленуме. - Грянули коротким залпом мощные аплодисменты. Высокий гость с трёхсекундной паузой продолжил:

- Ясно для всякого большевика, что против классовых врагов нужны острые меры борьбы, нужно применять всю силу и мощь пролетарской диктатуры. Это теперь как будто ясно даже товарищам Рыкову, Томскому и Бухарину, которые были теоретиками затухания классовой борьбы.

Но вопрос не только в том, чтобы понимать вообще, что существует классовая борьба, а в том, чтобы суметь в каждом данном месте, на данном этапе рассмотреть конкретные проявления классовой борьбы.

583

На примере провалившихся у вас хлебозаготовок наиболее ярко видно, насколько многие из наших коммунистов не поняли новой обстановки, новой тактики классового врага, не сумели по-марксистски, по-ленински, из одного конкретного факта вскрыть, размотать весь клубок новой тактики классового врага. - Во втором ряду произошло оживление. Но оратор вновь приковал к себе внимание:

- Товарищ Сталин в своей речи на объединённом заседании Политбюро и президиума ЦКК сказал, что трудности нынешнего года в области переустройства сельского хозяйства на социалистические рельсы объясняются двумя обстоятельствами:

а) проникновением в колхозы и совхозы антисоветских элементов и организацией там вредительства, саботажа;

б) неправильным, немарксистским подходом значительной части наших деревенских коммунистов к колхозам и совхозам. Каковы основные проявления классовой борьбы в деревне? Прежде всего, это организаторская роль кулака в саботаже хлебозаготовок и сева.

Во-вторых, организация хозяйственного вредительства в колхозах и совхозах, начиная с сева и кончая хлебозаготовками.

В-третьих, организация подрыва труддисциплины в колхозах и совхозах.

В-четвёртых, одно из орудий борьбы кулака, использующего мелкобуржуазные навыки мелкого собственника - вчерашнего единоличника, - это организация расхищения колхозной и совхозной общественной социалистической собственности.

Докладчик попил из стакана, который только что поднесла на подносе красивая блондинка в белом фартуке официантки. Весь зал перевёл внимание на неё. Каганович тоже покосился на неё, когда пил, и продолжил доклад:

- Между тем Политбюро ЦК ВКП(б) по предложению товарища Сталина разработало целый комплекс мер, чтобы улучшить обстановку в деревне. Для этого в частности предлагается ближе и конкретнее подойти к районам, сёлам и колхозам, избегнуть ошибок прошлого, чтобы одному району, селу, колхозу не давался план больше, чем полагается, а другому меньше, чем полагается.

Ножкин споро записывал новым отточенным карандашом в новом блокноте (они были выданы при регистрации активистам перед главным входом в зал заседаний).

- Главнейшим рычагом переустройства сельского хозяйства на социалистический лад и непрерывного усиления советского влияния на колхозников являются машинно-тракторные станции и совхозы, как крупнейшие фабрики социалистического земледелия.

Это пометил уже Звягинцев. Он поискал глазами Ножкина, но, заметив недовольный взгляд окружного начальника, повернул голову в сторону оратора. Тот заглянул в свои тезисы, с вершины трибуны, как орёл, окинул взором ещё раз зал, и продолжил:

- Однако, несмотря на крупнейшую организационно-хозяйственную роль и влияние МТС в деле технического перевооружения и социалистического переустройства сельского хозяйства, их политическое (на этом слове докладчик заметно усилил голос) влияние на широкие массы колхозников пока ещё совершенно не

584

достаточно. МТС зачастую не имеют политического лица. В целях политического укрепления МТС и совхозов, повышения политической роли и влияния МТС и совхозов на селе и решительного улучшения политической и хозяйственной работы наших ячеек в колхозах и совхозах ЦК ВКП(б) решил организовать во всех машинно-тракторных станциях и совхозах политотделы (докладчик вновь выделил это слово усилением голоса) во главе с заместителями директоров МТС и совхозов по политической части, являющимися вместе с тем начальниками политотделов МТС и совхозов".

Раздались сначала дробные первые хлопки аплодисментов в президиуме, потом с нарастанием посыпались щедрой горстью по залу. Пивоваров поднялся, аплодируя, не дав стихнуть аплодисментной буре. За ним поднялся весь президиум, а следом и зал. Подуставшие от безделья активисты Северо-Кавказского края, выплескивали теперь свою активность в аплодисменты, переросшие в овации. Несколько раз хлопки складывались в единые залпы, ударявшие по перепонкам присутствующих. Зал дрожал и вибрировал, раскачивая ударами воздух. Входя в раж, добрая полтыща сильных мужиков, раскрасневшись, ударяли ещё мощнее в ладони. Неожиданно с галерки донёсся неистовый выкрик: "Да здравствует Ленинская партия!". Аплодисменты более мощно взорвали тишину и покатили по залу высокую волну шумового цунами. "Да здравствует Ленинский Центральный Комитет партии большевиков!" Новый шквал рукоплесканий хлестанул по перепонкам.

Вновь тот неистовый голос накрыл шум: "Слава Ленину, слава партии!". Очередной хвалебно-благодарственный бабах в вихре рукоплесканий. Когда аплодисменты начали немного стихать, похожий на тот же голос с угла заорал во всю мощь своей глотки "Да здравствует товарищ Сталин!" Не реагировать на такой лозунг было уже опасно. Но руки актива набиты до красноты и уже болят, однако политическая воля доказать свою преданность и лояльность высшему руководству власти выше всякой боли. Руки заменили глотки и ноги. И когда в чёткие ритмичные удары отбитых ладоней постепенно вплелись пристукивания ног о пол и голоса активистов, скандирующих: "Сталин! Сталин!", в водоворот овации втянулись голоса всех остальных, даже докладчика. Кое-кто для усиления шума притопывал так мощно ногой, что казалось, зал вот-вот рухнет от такой вибрации. "Сталин! Сталин!", - вырывался тысячеглоточный рёв на Большую Садовую улицу и вселял ужас в прохожих. Люди испуганно оборачивались на здание крайкома и спешили поскорее перейти на другую сторону Соборной.

Каганович, хлопая вместе со всеми, решил на волне такой неожиданной овации закончить своё выступление. Он забрал свои тезисы, сошёл с трибуны на своё место, где сразу потерялся среди рослого президиума. А рядом с Андреевым он казался совсем мелким человеком. Экзальтированная толпа ещё минут пять ритмично орала: "Сталин! Сталин!"

Каганович несколько раз пытался сесть, но толпа продолжала скандировать и тем удерживала его от выполнения своего желания. Заметив это, Пивоваров попытался успокоить зал, но "активисты" края только вошли во вкус слаженного рёва, их сытые лица раскраснелись, и всякие его жесты руками, мол, хватит, садитесь, не находили отклика в сорвавшейся с тормозов массе. Тогда он объявил в микрофон перерыв. Президиум через боковую дверь двинулся на выход, в зале затухали апло

585

дисменты. В ушах гудело. Андреев в коридоре наклонился к Кагановичу и предложил Лазарю Моисеевичу перекусить.

- Ну, что ж, возражений нет. Ведите нас, товарищ Пивоваров.

Председатель крайисполкома повёл гостя тем же коридором. Следом, как обычно, увязалась тенью добрая дюжина окучивающих высокого гостя лиц. Шагая по коридору, Каганович остановился возле фикуса, где до этого на его месте стояла кадка с геранью. Он было потянул руку к большому листу, отыскивая мысленно причину, по какой убрали прежний цветок, и, увидев, как сопровождающие сразу окружили растение, остановил её на полпути, решив: "Покажи пример - и этот цветок обнесут, бараны!"

После перерыва Иван Никифорович Пивоваров предоставил слово председателю краевого суда Абкаряну Атанасу Аванесовичу. Тот, без особых комментариев, зачитал циркулярное письмо Верховного суда РСФСР. Со словами докладчика в зал постепенно вселилась снова тема борьбы с противообщественными элементами. Эти элементы в лице недоразбитого кулака, как мыло, пролезали и проникали в молодой организм нового социалистического села и устраивались там на самые важные для села посты: чабанами, сторожами, кладовщиками, счетоводами, завхозами и даже бригадирами. Со своих должностей, как с плацдарма, этот антисоветский элемент всё время грозил не только селу, но и всей стране, он всякую минуту стремился организовать вредительство: портил машины, сеял с огрехами, при этом воровал, и не только семена, но и мясо, молоко, масло, шерсть, а сам плохо ухаживал за скотом, работал спустя рукава и даже - шаляй-валяй. Кроме того, устраивал саботаж хлебозаготовок и никак не хотел отдавать ещё не полученные им от государства деньги на государственный заём. Терпеть такой враждебный кулацко-капиталистический элемент партия больше не могла. "ЦИК и Совет Народных Комиссаров, в целях ещё более решительной борьбы с вылазками этих элементов и их приспешников, приравнял их к - государственным, с применением в качестве меры судебной репрессии лишения свободы от 5 до 10 лет, с отбыванием в исправительных лагерях". Раздались вялые, жидкие аплодисменты. Восторг зала стух. Активистов знакомили со ставшей на полвека знаменитой на просторах одной шестой части суши 58 статьей Уголовного кодекса советской России. Секретарь Арзгирского райкома партии Ножкин сидел рядом со своим предриком Богдановым и райпрокурором Замолоткиным. Они, как и все, добросовестно делали конспективные записи. Докладчик говорил с сильным кавказским акцентом. Ещё ниже угнулись головы, когда по залу зазвучали слова: "Некоторые "сердобольные" руководители сквозь "пальцу" смотрят на происки врагов, становясь соучастниками преступления. Их тоже указ "не забил". Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты - расстрел с конфискацией всего имущества. Не применять амнистии к преступникам, осуждённым по делам настоящей статьи!". В зале воцарилось гробовое молчание. Тень карающей руки революционного правосудия незаметно повисла над залом и, казалось, пальцы её, перебирая, на ком бы остановиться, уже шастали между рядами. Настало время заявить, что мы, мол, свои, а где недоглядели, то уж за это нас просим простить.

За председателем краевого суда слово взял Андрей Андреевич Андреев - бывшее первое лицо Северо-Кавказского края. Теперь он был наркомом путей сообщения и

586

заместителем председателя Совета Народных Комиссаров СССР, но одновременно и председателем Центральной контрольной комиссии в партии. Зная способности Кагановича свалить недочёты на любого человека, лично приехал вместе с ним в край. Близкие к нему в крайкоме люди знали, хотя Сталин и держал его в первом эшелоне ближайшего своего окружения, его могли одним росчерком сталинского карандаша выбросить из кремлевского кабинета за прежние просчёты на Северном Кавказе. Поэтому от Лазаря он не отходил ни на минуту. Свою речь Андреев полностью посвятил самокритике и заверениям партии и правительства, и особенно Иосифа Виссарионовича Сталина о своей преданности, не забыв при этом упомянуть, что ошибки натворили тут уже без него, и он надеется и выражает надежду и уверенность, что они будут исправлены и улучшат положение по всем направлениям. Заверения рослого Андрея Андреевича, да к тому же ещё высунутого на подставке над трибуной по самый пупок, к мелкому Кагановичу казались унизительными. Однако присутствующие в зале проводили заверявшего горячими аплодисментами до его места в президиуме. После Андреева выступил, временно исполнявший обязанности секретаря крайкома партии, Рябоконь. Его выступление из-за чрезмерного волнения получилось путанным, неярким и неубедительным. Лучше бы он не выступал.

Московский гость во время выступления Рябоконя несколько раз открывал свой блокнот, что-то в нём записывал, а потом вдуг зачёркивал. А в своём заключительном слове секретарь ЦК Каганович, вернувшись к директивному письму Верховного суда, прочитал свои записи. В его голосе каждый в зале невольно угадывал звук мотора репрессивного катка, казалось, слышался хруст костей, когда назвал фамилии руководителей, которых он снимает со своих постов, как не справившихся с поручением партии, ставших на путь соглашательства с враждебными элементами. Секретарь ЦК, возвышаясь на трибунной подставке, зачитывал фамилии:

- Отдельных руководителей я снимаю со своих постов, как не справившихся с поручением партии, утративших бдительность и ставших на путь соглашательства с враждебными элементами. Это - заведующих отделами крайкома Дятлова В.Ф., Часовникова П.А., районных работников Цейтлина Б.Л., Беседина М.П., Лоскутова А.Н. и Прасолова А.М.

Рябоконя В.И., секретаря крайкома ВКП(б), он на сей раз не зачитал, а назвал эту фамилию позже, в конце 1937-го года, и в другом месте. Но конец для всех них был одинаков. Торжественно двинулся по Северному Кавказу репрессивный каток с протектором статейных цифр "5" и "8". Он передавил судьбы первых названных Кагановичем людей и отправился в путь по югу советской России. Слухи о снятии с должностей известных людей повергли в страх коллектив уборщиков крайкома. А Мария Дмитриевна после такой новости вдруг наткнулась на обглоданную герань и искренне ахнула:

- И цветок беду учуял. И как заболел! Совсем голый стал!

XXX

Возвращаясь из Пятигорска на райкомовской линейке, секретарь Арзгирского райкома партии Ножкин Д.М. и его начальник сельхозотдела Цибуля Я.К. продолжали обсуждать новости, услышанные ими на краевой конференции. С марта 1937

587

года Северо-Кавказский край переименован в Орджоникидзевский, и центр его переведён из Пятигорска в Ворошиловск.

- Нам, Дмитрий Владимирович, добираться в Ворошиловск будет подальше, чем в Пятигорск.

- Можно б и дальше ездить, если бы от этого корма появились, - выпалил Ножкин, ломая голову, как решить проблему кормов. Но тут вдруг секретарь райкома, увидев в поле скирду соломы, оживился. Он повернулся к Цыбуле: - Вспомни, и докладчик, и большинство выступающих указывали на солому. А у нас её вон сколько! Пропадает, а мы, товарищ Цыбуля, не используем этот корм в полной мере.

- Солома, Дмитрий Владимирович, это не корм. Это пустышка для обмана желудка. Помните, как мы, пацанами, голодные кашки с акации налопаемся, желудок полный и нам кажется, что мы сытые, а на самом деле питательного в ней, как и в соломе, - ноль, да за ним - ещё три ноля.

- В чём видите выход?

- В первую очередь, в комбикормах.

- Ты, Яков Калистратович, мыслями уже в коммунизме живёшь. Вернись в сегодняшний день и в наши степи. Людей накормить досыта не можем, а ты комбикорма. Указали нам на солому, вот все и должны вокруг этого вопроса работать.

- Соломой коней не покормишь. В этом году в спецселе Ново-Румыновка люцерны немного сеяли, сейчас идёт заготовка сена. Это какой-то выход.

- Давай туда заедем.

.Председатель артели "Пятое декабря" Воронов, увидев подъезжающих к конеферме гостей, побледнел. При встрече хотел по старой военной привычке скомандовать "Смирно!", но, сообразив, что здесь не совсем армия, крикнул только предварительное слово: "Внимание!" и почти строевым отправился к линейке с докладом.

- Товарищ секретарь райкома партии! Спецпоселенцы артели "Пятое декабря" находятся на работах!

- Здравствуй, товарищ Воронов. Сено заготавливаете?

- Так точно, Дмитрий Владимирович.

- Чем ещё будете зимой животных кормить?

- Силосом. Ямы уже вычищены.

- Ну, веди.

От пьянящего кислого запаха Ножкин, стоя на краю одной из ям, задыхаясь, морщился.

- Не мелковаты ямы?

- Углубить! - не дожидаясь ответа председателя артели, отдаёт указание Цибуля.

- А сено где? - повернулся к Воронову Ножкин.

- Складируем пока в конюшне.

И процессия во главе с председателем артели Вороновым потянулась к конюшне. Замыкали шествие прибежавший, неизвестно откуда, начальник сотни Калюжный и двое бригадиров с двумя конюхами. Войдя в помещение, забитое до половины духовитым сеном, секретарь райкома партии расплылся в улыбке. Вды

588

хая гербарные ароматы трав, наласканных степными ветрами, он долго не отходил от сена. Выпытывал у сопровождавших причины низких показателей в животноводстве, делал сравнения с показателями в других регионах страны, чем вызывал блудливые улыбки у местных начальников, мол, эка сравнил, там грибные дождики всё лето, а у нас - солнце с зенита не сходит. Сыпались просьбы насчёт пиломатериалов, сбруи, пожарного инвентаря. Это выводило Цибулю из себя, всё им дай и дай. У других и этого нет. Он с опаской поглядывал на секретаря райкома партии. Только он знал, что безобидные вопросы Ножкина таят в себе стремление накопать побольше недостатков для внеочередной районной партийно-хозяйственной конференции.

- Кстати, о пожарном инвентаре. Представьте, загорится ваше сено, как и чем вы будете его тушить?

- А вот у нас, на улице, на стене, как предписано, имеется пожарный щит, - и Воронов, показывая, вытянул из конюшни всю начальственную цепочку.

Действительно, на стене красовался выкрашенный в красный цвет, укомплектованный вёдрами и баграми пожарный щит.

Уезжать без разноса, накачки было не в правилах Ножкина. Его глаза забегали, выискивая недостатки. Но повсюду царила идиллия: ровным рядком выстроены не используемые подводы и сани, вокруг - ни одной навозной кучи, у ферм территория чисто заметена. И тут взгляд секретаря райкома партии наткнулся на потемневшую от времени скирду, растормошённую с одного края.

- Почему копна соломы в таком состоянии? - и Ножкин чёртом попёр к скирде. Окружение еле поспевало за ним. - Почему солома такая чёрная? Какое животное можно ею кормить?

- Дмитрий Владимирович, это поза... позапрошлогодняя ячмёнка.

- А почему она растурзучена, я что, на плакате не видел образцовую скирду?!

- И, поняв, что сказал лишнее о своей осведомлённости в области сельского хозяйства, продолжал давить: - Вы мне не раз жаловались, что у вас кормов зимой не хватает. Теперь я убедился, что у вас не хватает желания работать! Готовьтесь держать ответ на районной конференции. Товарищ Цибуля, поехали!

С испорченным в конец настроением начальник сельхозотдела, сидя рядом с Ножкиным, дважды порывался оправдываться. Секретарь райкома партии, отличавшийся отменным упрямством, решил ещё раз доказать свою правоту и приказал кучеру завернуть к почерневшей скирде на окраине Арзгира.

- Куда эту солому можно теперь использовать?

Цибуля молчал.

- Нечего ответить, вот то-то же. Какова стоимость загубленного? Кто возместит эти потери? На плечи колхозников бесхозяйственность начальников перекладываете! Поехали! Готовьте своё выступление! Причём восемьдесят процентов его должно касаться соломы!

...Через неделю состоялась та конференция. Основной смысл её свёлся к проблеме бескормицы для животных. Пламенные до жжения речи Ножкина Дмитрия Владимировича и Цибули Якова Калистратовича, запомнились присутствующим надолго. В них они беспощадно громили всех руководителей района за их бездушное, бесхозяйственное, граничащее с вредительством отношение к соломе.

589

- Это основной кормовой резерв нашего района. Партия работу руководителей впредь будет ценить и по состоянию этого вопроса. Скирда не в порядке - руководитель не на месте! Солома почернела - руководитель преступник!

...По району покатилась кампанейская волна: "Все на борьбу за корма животным!" Сохранить солому любой ценой стало для председателей колхозов задачей номер один. Воронов, вернувшийся с конференции, приказал со старых скирд в спешном порядке содрать черноту времени. А скирды, сгнившие до основания, велел начальникам сотен ночью по-тихому сжечь.

С утра следующего дня засел за списки колхозников, привлекаемых на скирдование соломы. Памятуя свою осечку с прицепщиками, решил их согласовать на всех уровнях. С утра заявился к коменданту.

- Вот, бросил на скирдование всех, кого только можно, - заявил он, подавая список.

- Угу, - в тон ему парировал комендант Захлыстов, - правильно говоришь, Семён Игнатьевич, кого только можно бросить, а вот кого нельзя - это я тебе скажу.

В первую очередь он, пробежав по списку глазами, вычеркнул из него своих настоящих и потенциальных любовниц, потом отсеял ценных информаторов. Глянув на итоговую стаю нарисованных им против нужных фамилий галок, Захлыстов сам удивился своей сортировке колхозников, получалось, что он от скирдования освобождал слишком много людей. Тут же начал редить стаю защитных птиц. В раздумье остановился его карандаш против фамилии Усова. Короткий, как дымный выстрел, взмах чёрного грифа - и галка мертва.

Но Василий Макарович Усов на скирдовании долго не задержался. Уязвлённый обидой, он рвения на скирдовании не проявлял, и уже на следующий день от него наотрез отказался начальник полеводческой сотни Кругляк.

- Зачем он мне нужен, вилы в руки возьмёт и ходит с ними вокруг скирды, будто не знает, как ими работать. Я его и наверх посылал, так пока этого жирняка высадили на скирду, сами чуть не понадрывались, да и там толку нету, клал, клал, и всё обвалилось. Не надо мне его, вот берите его сами, Семён Игнатович, и работайте с ним, я уже с ним намучился.

- Хорошо, передай его Таранцу, - нехотя согласился председатель.

Но на другой день уже в обед примчался взбешённый начальник первой сотни:

- Как хотите, товарищ председатель, снимайте меня с должности, куда скажете, туда и пойду.

- Что стряслось?

- Да, стряслось! На кой мне прислали Усова? Как отбросы - так всё Таранцу Усова - опять Таранцу. Ваш жирняк у меня вот уж где сидит, - и Танцура показал на свою шею. - Я его отправил домой. Такие работники мне не нужны. Вы хоть понимаете, что он навильник поднять не может?!

- Ладно, иди, работай. Но знай, этого поменяю я на Строгаля, а если ещё кто тебя будет не устраивать, его будешь собой менять!

.Фёдор с Катериной и Верочкой проводили с попуткой Толика поступать в Прасковейский винодельческий техникум. По дороге встретили почтальоншу Ма

590

рию. Она вручила от Тони письмо. Прошло уже полгода, как она работает на строительстве Невинномысского канала. По письму, вроде бы, пока довольна.

- Ну, побежал я, Катя, на водокачку, - заторопился Фёдор. Но там с удивлением встретил ухмыляющегося Усова. - Ты на скирдовании уже не работаешь?

- Тобой заменили.

- Это ты так решил?

- Воронов передал, чтобы ты с утра на колхозный хоздвор шёл.

- Накачаю воды, потом схожу к нему

- Нет, ты дуй сейчас.

- Ну, это уж не тебе решать, когда и куда мне дуть.

Усов, видя, что дело обернётся скандалом, сбавил обороты разговора.

- Да, мне-то всё равно, пойдёшь ты или останешься.

Но вскоре на бедарке подъехал Танцура.

- Григорьевич, собирайся! Отвезу тебя на место работы, это решение председателя.

- Скажите, хоть на какое время? - Фёдор не знал, что делать и как поступить.

- Навсегда, навсегда, - сзади поджучивал Усов.

Фёдор в злобе высмыкнул из кармана брюк ключ от водокачки и гневно вручил его помощнику.

- На, держи ключ и командуй тут!

Усов восторга не скрывал.

.Звено, где оказался Фёдор, работало по общеартельному распорядку. К шести собирались на артельный двор: Андрей Полухин - звеньевой, Василий Иванцов со своей женой Дуськой, племянник Камнелюба Андрея Силантьевича - Васька, прозванный в звене Васильком, богомольная Адарка и Фёдор. Пока добирались до места скирдования, терялся час, а то и полтора. Солнце, будто капризное дитя, разбуженное рано, наливалось краской гнева, грозило: "Вы у меня ещё получите!" и, пробудившись окончательно, становилось нестерпимо жгучим.

Работать по прохладе удавалось не более двух часов. Пыль, забивавшая дыхание и налипавшая на вспотевшее тело, доставляла дискомфорт. Устюги, застрявшие в одежде, тоже причиняли своей колкостью постоянное беспокойство, но их через силу ещё можно было терпеть. Однако когда приступало смалить солнце, скирдовщики долго не выдерживали. Смоченные платки на головах не помогали. Богомольная Адарка обращала своё измученное лицо к солнцу, крестилась, шепча про себя: "Спаси и помилуй! Спаси и помилуй!". Работая, поглядывали на звеньевого, когда тот остановит работу. Умывшись тремя потами, неохотно сдавался и Иванцов: "Всё, силов нет, в такую жару, это самое, работы не получится. Всё, баста! Это самое, перекур!". Он, слегка сполоснувшись, уединялся с женой в лесополосу. Остальные перебирались в тень скирды и, попив степлевшей воды, ложились тут же подремать. Андрей Полухин, видно, давно сдружившийся с богомольной Адаркой, устраивался рядом с нею на прихваченное ею из дому рядно. Фёдор с подростком Василием дремали поодаль от них. Но вскоре Василёк стал уходить в сторону лесополосы. Это стало системой. "Никак, за взрослыми пошёл подсматривать", - очередной раз предположил Фёдор. И не ошибся. Через время после его последнего ухода из залохмаченной зеленью посадки разразился мат:

591

- Ах ты, сосунок! Это самое, подглядывать он ещё будет!

Фёдор приподнял голову. К скирде бежал Василек, увёртываясь от камней, бросаемых ему вслед Иванцовым. Перепуганный мальчишка, добежав до скирды, не знал, куда ему деваться. Фёдор поманил его к себе:

- Садись рядом, тут тебя никто не тронет.

Когда мальчишка опустился рядом, заметил:

- Не спеши взрослеть. Твоё от тебя никуда не денется.

Часам к четырем, когда начала спадать жара, Фёдор заметил вышедших из лесопосадки Иванцовых. Когда те почти подошли, Фёдор вышел навстречу:

- Вась, а Вась, тёзку-то своего не тронь. Небось, не забыл, каким сам пацаном рос?

- Не забыл, - зло огрызнулся Иванцов, потом, пропустив жену вперёд, остановил Фёдора за руку, зашептал: - Представляешь, только мы с жинкой надумали, это самое, я уже пристроился, а тут ветка под ним хрусь. Поднимаю глаза, а он из- за куста выпялился на нас, аж слюна у него изо рта текёт.

- Дома надо ваше "это самое" делать, а не пацана винить.

- Дома ноги до кровати еле дотягиваю. Сейчас сам испытаешь, как мы тут вкалываем. Давай с пацаном наверх. Ещё с полметра держи такую же ширину, а потом будешь верх скирды к центру сводить.

Фёдор с Васильком работали наверху. Забрасываемые клоками соломы со всех сторон, еле успевали ровнять её. Вдруг крик снизу:

- Золотую цепку нашёл, кому придарить? - воскликнул Андрей Полухин, кидавший солому с наветренной стороны.

Фёдор глянул сверху вниз. Там, под поднятой соломой, лежала изготовившаяся к защите потревоженная змея медянка.

- Адарке поднеси! - отозвался Фёдор.

Посмотреть на находку сразу отправились женщины:

- Где? Где? Ну-к, покажь! - и, увидев змею, переливающуюся начищенной красной медью, с визгом отскакивали: - Ничего себе - золотая цепочка.

- Сам, такую носи!

Работа, прерванная на минуту-другую этим эпизодом, закипела с новым задором. Трудолюбивый звеньевой быстро разогнал всех по местам.

- Про сцепку, сцепку не забывай! - покрикивал снизу Иванцов. - Иначе поползёт скирда!

- Не первый раз скирдую. Дома каждый год заготовку делаю. И здесь всё то же, только скирда в размерах более внушительная, - задыхаясь в пыли и отплевываясь, парировал Фёдор.

Скирду завершили метать в тот же день, с последними лучами солнца. Руки зудели, болела спина от напряжённой работы. Домой добирались пешком. Ноги от усталости еле плелись. Перед тем как разбрестись по домам, Фёдор остановил всех:

- Погодьте трохи. Вот шо я предлагаю. Начинаем работать пораньше. Давайте так спланируем, шоб мы уже в пять были у скирды. Че мы время теряем на артельные дворы и прочее. Где работать - знаем, туда и надо идти сразу.

- А Калюжный что на это скажет?! Ему надо всех видеть, всех переписать,- отозвался Иванцов.

592

- Вот и пускай на рабочем месте переписывает.

- Ладно, вы идите завтра к соседней куче, куда волокушами нонче солому стаскивали, а я к Калюжному заскочу, скажу, что вы все уже на рабочем месте.

- Итак, к пяти часам? - переспросил Фёдор.

- К пяти, - дружно ответили все.

На следующее утро Фёдор у будущей скирды оказался самым первым. Ещё издали на подходе к ней он увидел пасущееся рядом стадо сайгаков. "Эх, давно не охотился!" - с горьким сожалением, как о давно прошедшем увлечении, подумал Фёдор. Охотничий инстинкт повёл его окружным путем, против ветра. Но, несмотря на это, стадо сайгаков, заметив его, пыхнуло с места и умчалось в поле. Только он приблизился к натянутым копнам, как из средины завала вырвалась сайгачиха. Раздувая носовой мешок, дав полукруг, понеслась к успокоившемуся уже стаду. Однако ближние сайгаки, вспугнутые ею, сначала рванулись намётом, но, отбежав несколько метров, перешли на трусцу, а через сотню-другую метров остановились совсем, глядя на Фёдора и на поднятого им огромного белоголового сипа. "Этот и телка утянет, крылья, как у аэроплана". Фёдор, следя за его полётом, прошёл через завалы стянутых копен и увидел застрявшего в соломенной яме сайгачонка. "Вот, пожалуйста, уже и гостинец! После этого и не поверь пословице: "Кто рано встаёт, тому и Бог подаёт". Фёдор подошёл к перепуганному животному, рывками, изо всех сил пытавшемуся выбраться из углубления, поднял его, дрожащего, на руки, перенёс через завалы копен и уже намеревался опустить на землю, но тут вспомнил заповедь охотника, запрещающую касаться дитя косули или сайгака. Коль такое случится, то матка его уже к себе не подпустит. Такой козлёнок обречен на гибель. "Нет, погибать мы тебе не дадим, пошли с тобой в лесополосу, там меня подождёшь до вечера", - и Фёдор отнёс его в густую часть посадки, брючным ремнем привязал его за заднюю ногу к дереву. Подошли остальные скирдометатели. Фёдор радостно заявил:

- Сайгачонка поймал!

- Да иди ты! - удивился Иванцов. - И где ты его дел?

- В лесопосадке.

- Ну-к, покажи!

- Пошли.

Оставив вилы, все отправились смотреть трофей. Услышав шум приближающейся толпы, лежавший до этого сайгачонок вскочил. Страх обуял его сердце. Со всех сторон, прорывая зеленую защиту, надвигались непонятные существа, тянули к нему руки. Один из них, расплываясь в ухмылке (это был Андрей Полухин), предложил:

- Давайте в обед шашлык из него сделаем.

- Ты всё, Андрей, на жратву переводишь. Никаких шашлыков! - возразил Фёдор.

Его поддержала богомольная Адарка:

- Маленький ищо, жалко убивать-то да и грешно.

- Во, слыхал, что понимающий в жизни человек сказал? Домой унесу, попробуем выкормить.

Возвращаясь к будущей скирде, Фёдор слышал, как Полухин делился своими мыслями с Иванцовым:

593

- Пусть только Строгаль заснёт, я всё быстро сделаю, проснётся, а козлёнка нет. За то, что поймал, ножку заднюю ему оставлю.

От услышанного Фёдор встревожился: "Чего с дурака потом взять? Не будешь же с ним драться". Ещё дважды наведывался Фёдор к сайгачонку сам, безрезультатно пытаясь попоить его водой. И дважды отправлялся туда как защитник животного, заметив, что к лесополосе направлялся Полухин.

Вечером пришёл забирать трофей: "Ну, дожил до конца работы, теперь пойдём домой!". Как малого дитя, взяв сайгачонка на руки, принёс во двор. Радости и восторгам Верочки и её подружки - Фёклы Свиридовой не было предела. Тут же была найдена бутылка с соской и после наполнения Катериной её парным, только что выдоенным коровьим молоком, коллективно приступили к его кормлению. Малыш сопротивлялся, отстраняясь от бутылки, потом снова тянулся к ней. "Кыц-кыц", - звала его Фёкла.

- Ага, кыц-кыц, что это тебе - кошка? - подняла смышлёная Верочка на смех подружку.

- Ну, как его зовут? Дядя Федя, я его Кыц зову, а Верочка ваша смеётся надо мной. Скажите ей!

- Не ругайтесь! Будете ругаться - завтра же отнесу обратно.

- Ну, как его звать?

- Это - хлопец у нас, значит быть ему Борькой.

Ночевать сайгачонка, определили в комнату, возле печки, подстелив для лёжки мягкой ячменной соломы.

Через неделю он во всю дудолил молоко из бутылки. Со временем, по утрам, ещё до рассвета, когда никто ещё в доме не поднимался управляться за домашней скотиной, он уже стал требовать еду глухим мэканьем. Дети, так любившие играть с ним днём, спали - пушкой не разбудить. Заботы по его уходу легли на Катерину. Недовольная ранней побудкой, она вставала с постели и шла кормить малыша, при этом ворчала:

- Позоревать не даёт, проказник.

Покормив сайгачонка, снова ложилась. Но заснуть уже не удавалось - дела по дому требовали её рук. Ещё не одевшись, устраняла беспорядок, устроенный сай- гачонком. Частенько Борька гадил прямо на полу комнаты. Катерина, подтирая за ним, бубнила:

- Само малэ, а надрыстал, будто стадо прошло.

Летели дни, Верочка с подружкой днями, убегая от сайгачонка, носились с ним по двору. Тот догонял их и обязательно бодался. Смотреть на это зрелище сходились и старые и малые с соседних дворов. "Учите, учите бодаться. Рога отрастут, он вам ещё покажет", - предостерегала соседка Чернодраиха.

Фёдор, не придавая значения её словам, по-прежнему ходил на скирдование. Его звено поставило ещё две скирды, и тут внезапно прибыло пополнение: Настя Шпигун и дочь местной модистки Свиридихи - тридцатилетняя Татьяна. Она никогда не была замужем, мужчин боялась пуще огня. Ходили слухи, что её в тринадцатилетнем возрасте пытался изнасиловать родной дед, но ничего, кроме того, что намучил дитя, у него не получилось. С тех пор всякие разговоры о замужестве у неё ассоциировались с той страшной ночью. Иванцов, узнав, что женщины прибыли к нему на усиление его звена, обрадовался:

594

- Прикладки дома класть приходилось?

- А то как же, - за обеих ответила Татьяна.

- Тогда давайте наверх, вот хлопца вам одного на двоих даю. Только, чур, живым его возвернуть! А мы снизу кидать будем да под юбки вам заглядывать!

И сам заржал своей, как ему показалось, удачной шутке, за что словил от жены оплеуху:

- Я тебе позаглядую под юбки.

- Так уж и пошутить нельзя! - продолжал скалить зубы Иванцов.

Помогая взобраться на скирду, Фёдор оказался в числе первых зрителей, обозревающих снизу стройные ноги и цветастые женские трусы из ситца. Необуздываемое чувство первобытного самца шевельнулось где-то в душе. Но воспитание заставило опустить глаза. Закипела работа. Фёдор на длинном навильнике забрасывал к девчатам увесистые кучи соломы. Глаза время от времени вырывали сладкую картинку женских фигур, будили мужскую стать и стремление выглядеть неутомимым и сильным. Бессознательно Фёдор натыкал почти неподъёмную копну соломы, с гиканьем выбрасывал её наверх и сразу торопился бросить следующую. Через час работы пот, залив глаза, обильно выступил по всему телу, напитав рубаху, он по спинной ложбинке стекал под штаны, в трусы. Поднимаемая пыль вместе с солнцем переливали тела в бронзу, оставляя белыми лишь белки глаз да зубы. Бабы, наглотавшись вволю пыли, переменили повязки, закутав полностью головы, оставив лишь щели для глаз.

В объявленный Иванцовым перекур Фёдору пришлось вместе с ним снизу ловить, с визгом съезжавших со скирды на собственных пятых точках девчат. Одёрнувшись, те смущённо сходили по своим нуждам, а вернувшись, присели в тень поближе к Фёдору.

- Иди ко мне, родня, пошепчемся, - позвал Фёдор.

Настя покорно пересела.

- Чё, дядь Федь.

- За Андрея ничего не слыхать?

- В Георгиевске сидит.

- Ты скажи, за какие такие грехи его забрали?

- Мотор комбайна после ремонта заводил, измучился, и будто бы в сердцах ключом по железке ударил и матом "Сталинца" обозвал, - Настя наклонилась к уху Фёдора и прошептала, - "Ёб...й "Сталинец". В тот же день и донесли Саврасу.

Фёдор понял, о ком идёт речь, но чтобы проверить степень отношений Насти с Захлыстовым, прикинулся простофилей и переспросил:

- Это кто такой?

- Комендант.

- Я слыхал, будто бы он женился.

- Женился. Такую сопливую кикимору взял, дочку начальника. И гонора у его жены поболее, чем у самого коменданта.

- Ты-то откуда знаешь?

- Я, кроме того, что в комендатуре убиралась, ещё и поварихой была в их семье. А когда Андрея посадили, она меня к мужу приревновала. Позавчера, как Саврас ко мне во двор наведался, вообще выгнала меня со всех должностей. А Воронов порасспросил, что и как, и сюда отправил.

595

- Убеждён, комендант тебя назад заберёт. Кстати, зачем он к тебе аж домой приходил?

- Сказывал, об Андрее поговорить.

- Гнала б ты его. Тебе всякие разговоры, шо среди народа гуляют, нужны?

- Я хотела его давно попереть, да Андрей, уезжая на учёбу, не велел.

- Может, раньше Андрей и рассчитывал по-хорошему скандалы умащивать, но видишь теперь, как дело повернулось. Так, шо комендант балакал1, какой срок Андрею грозит?

- Саврас сказал: "Вышка светит твоему мужу, всё зависит от твоего поведения".

- Он шо ж, намекает, шоб ты с ним в постель отправилась?

- На то и намекает, дядь Федь.

- Ну а ты?

- А что я? Я баба, под любого лягу, хоть под самого чёрта, только б Андрея от тюрьмы спасти.

У перекрестья лесополос показался пыливший экипаж бедарки. Заметивший её Фёдор, громко объявил:

- Начальство к нам бежит, подъём! Василёк, бегом к лесополосе, Иванцова предупреди, ты ж знаешь их места. - И, повернувшись вновь к раскрасневшейся в откровении Насте, добавил, - а об этом с тобой после добалакаем1. Ты на своё тело, хоть оно у тебя и красивое, особо не рассчитывай. И гони этого подлеца Савраса дальше, чем он видит.

От лесополосы, по-заячьи, во весь дух, пригибаясь и петляя, бежал Иванцов с женой, а за ними, приотстав, - Василёк. "Будто не видно их в степи, чё теперь-то гнуться?" - удивился Фёдор. И подхлёстнутый общим страхом встречи с начальством, опережая оправдания Иванцова, сам скомандовал:

- Так, хватаем вилы и делаем вид, шо занимаемся подборкой!

Засновали в руках держаки вил. Комендантовская бедарка, в которую впряжён был серый в яблоко жеребец, выкатилась по соломе бесшумно и внезапно. В ней сам комендант, в военной форме. Вместо приветствия - вопрос ко всем сразу:

- Шпигун Настя здеся работает?

- Здесь я! Здесь я! - отозвалась Настя, направляясь к бедарке.

Фёдор, продолжая делать вид, будто он работает, прислушивался к разговору

- Кто тебя сюда запёр?

- Сначала твоя, потом Воронов меня сюда послал.

- Я эту ворону точно общипаю и в зоопарк отправлю, в обезьянник! Садись, времени нет.

- А как же здесь?

- Вилы отдай кому-нибудь, а сама скорее садись!

- Тань, вилы мои вечером захватишь?! Ладно?

- Куда ж тебя денешь?! - отозвалась та.

- А мы Настю, товарищ комендант, не отпускаем, она у нас заместо трактора работает, - шуткой попытался вступиться за Шпигуна Фёдор.

1 Балакал - говорил.

596

Комендант зло посмотрел на Фёдора, будто говорил этим взглядом: "Спрашивать я вас буду! Пешки все вы у меня". Рука Захлыстова тряхнула вожжами, и экипаж бесшумно укатился за угол скирды. Фёдор, отбросив вилы, вышел на простор и долго и внимательно смотрел ему вслед. Не ускользнуло от его внимания то, как Захлыстов пытался обнять в бедарке Настю, а та одёргивала его руку. "Может, ещё и не поддалась, - заключил он, - но, скорее всего, не устояла".

Через два дня Фёдора отозвали на водокачку. Усов очередной раз запорол двигатель.

XXXI

Вернувшись на основную работу, Фёдор поинтересовался у Усова:

- Как же так случилось, шо движок у тебя, великого мастера, навернулся?

- Не знаю, - смыкнул тот в ответ плечами.

- Сейчас проверим, если вкладыши, то придётся их выливать.

Убедившись в правоте своего предположения, Фёдор велел Усову продолжать

разборку двигателя, а сам намерился идти в МТС.

Помыв руки (вместо мыла использовал землю), Фёдор вышел на дорогу. На ней кое-где в лужных вымоинах ветерком рябилась вода. Солнце ныряло и выныривало из быстро плывущих по небу туч. По земле на Фёдора быстро неслись их прохладные тени. Поёживаясь от набежавшего холода, Фёдор ускорил шаг, поглядывая на дрожащую под ветром траву по обочинам дороги. А когда внезапно округу залило море света, с радостью перешёл на прогулочный шаг. Менялось настроение. Хотелось забиться в затишек и погреться на солнышке. "Посижу в эмтээсовской курилке минут пять, может среди курильщиков увижу Григория Репало и шо-нибудь интересного от него услышу", - решил Фёдор, направляясь прямиком в курилку. После рукопожатия Репало спросил Фёдора:

- Григорьевич, я слыхал, в твоей артеле памятник Ленину установили в парке. Не ты ль его поднимал на постамент?

- Отчего я?

- Ну, ты же опыт имеешь, на водокачке в прошлом годе под мотор хфундамент делал, потом на его мотор громоздил, вот я и подумал, кому могли это важное дело доверить, как не тебе.

- Не, Гриша, я ни при чём. Хотя после ходил глядеть - твердо стоит на первую бригаду повёрнутый.

- А он что ж, на ногах стоит? Я думал, по грудки - такой, как возле школы,

- вступил в разговор куцепалый Донцов.

- В полный натуральный рост, ноги широко расставленные.

- Штаны на ём есть? Не порвёть, коли ноги широко? - пошутил Репало. Находившиеся в курилке кинули друг в друга подозрительными взглядами,

мол, кто из нас донесёт, и, подавив улыбки, сразу замолчали. Лишь Фёдор поддержал шутку:

- Те штаны не порвёшь, с цементу они.

- Вот головастый мужик! Ить как смог развернуть такую махину, как Россия!

- на всякий случай похвальбой загладил свою неудачную шутку Григорий.

597

- Кремень! Жалко - мало пожил, может, и жизня была б у нас другая, - с искренним сожалением высказался Фёдор, сверяя прожитое, и, вспомнив, зачем пришёл, добавил. - Кладовщик-то здесь?

- Где-то крутился. Ты по какой нужде?

- Бабит нужон, шоб вкладыши залить.

- Какой-то брал у него Воронов, так ничё не получилось. Видно, бабит весь из отходов - весь в раковинах. А вон как раз Поликарп Сергеич, лёгок на воспоминание, к складу пошёл.

- Ну, и я пошёл.

- Заходи, Григорьевич.

- Вы тож не филонте, уже ж отсеялись, заглядывайте. Особо ты, Гришка, живёшь же рядом, хоть бы когда забёг.

- А нальёшь?

- Налью! Выпивки если не найду, воды столько налью, шо всю и не выпьешь, а выпьешь, то пьяный будешь в стельку.

XXXII

После ремонта мотора Фёдора оставили старшим на водокачке. Жизнь легла в накатанное для него русло: к обязанностям трижды накачать воды для колхозной и домашней живности сельчан, дополнительно подбросили план по размолу ячменя на дерть. Подъём часа в четыре, когда ещё только занимался рассвет, возвращение домой после восьми-девяти вечера. Обед обычно приносила Верочка. Катерину, ожидавшую ребёнка, Фёдор жалел. Сагайчонок, заметно подросший, встречал Фёдора у калитки наскоком, с разбега тыкался головой в ноги, потом затихал, обнюхивал и бежал, как собачонка, рядом. По-прежнему ночевал он в хате. Не определив для себя место туалета, шкодничал повсюду. А однажды навалил в Фёдоровы галоши. Тот, гонимый давлением в мочевом пузыре, впотьмах торопливо всунул в них босые ступни. Дрёма в секунду исчезла, будто мокрым полотенцем кто её стёр.

- Шо тут такое? То ли каши мне кто в галоши наложил?

Он торопливо зажег лампу. Рядом уже стояла Катерина, догадавшаяся, о чём идёт речь.

- Принёс в дом на свою голову, пакостника, - Фёдор с омерзением стряхивал с ног галоши. Вынув испачканные ступни, распорядился: - Бери галоши с собой, пойдём мыться. И с этого дня пускай на базу ночует. Привилегию ему устроили, понимаешь!

Однажды, вечером к Фёдору на работу прибежала взволнованная Верочка:

- Папань, маму в больницу увезли еле живую.

- Шо ж с ней случилось?

- Беги скорей в больницу, пока мамка живая.

- Закроешь тут, доча. Помощника я уже отпустил.

Перепуганный Фёдор без промедления почти бегом отправился в центральную больницу. В грязной одежде ворвался в палату. Там на кровати лежала бледная, без кровинки в лице, Катерина.

598

- Шо ж стряслось, Катя?

- Дитя опять потеряла я, - прошептала белыми губами она в ответ и заплакала.

- Ну, не плачь, не плачь, Катюш, плачем не поможешь.

- Как же не плакать, ить он уже в животе бился.

- А как же это случилось, - присел Фёдор на табуретку, - аль тяжёлое шо подняла?

- Та сайгачонок, будь он не ладный. Я подоила корову, ведро из-под неё убрала, на стульчик поставила, уже собралась уходить, за ведро - а он сзади как пнёт меня с разгону и прямо на ведро, да к тому же стулец под живот попал, сразу в глазах всё потемнело, там и выкидыш случился. Хорошо, Верочка скоро кинулась, а то врач сказал, ещё б с полчаса и было б поздно. Отдал бы ты его кому-нибудь. А то ещё дитя пнёт, когда та будет из бассейна воду тянуть.

Разозлившийся Фёдор уже по дороге решил порешить сайгачонка. Войдя во двор, зашёл сразу в коровник - особый запах шибанул в ноздри. Перед глазами

- неубранная лужа молока вперемешку с кровью. У сенного прикладка - недоношенный сморщенный плод. Бурые пятна густым следом ведут за дверь. Постояв в раздумье, представляя, как здесь произошла трагедия, Фёдор решил наводить порядок.

Завернув выкидыш в тряпицу, которой Катерина вытирала вымя корове, Фёдор за канавой, служившей оградой, похоронил не увидевшего свет дитя. Вернулся во двор обозлённый. Почистил лопату, понёс ставить её в угол. Половой затрусил пятна крови. Ночью почти не спал. Окровавленное мёртвое сморщенное тельце выкидыша стояло перед глазами. Ранним утром следующего дня, пока дети спали, Фёдор вышел управляться. И тут на глаза попала пудовая кувалда, брошенная посредине двора. Только он, нагнувшись, взялся за ручку, чтобы поднять молот, как получил сбоку ощутимый Борькин тычок. "Ах ты, гроба мать, не успокоился одной смертью!". И Фёдор со злости, граничащей с беспамятством, с размаху опустил пудовую кувалду на голову ничего не подозревавшего животного. Даже не мэкнув, сагайчонок замертво опрокинулся навзничь. Оторопев от так легко сломанной жизни, Фёдор ещё долго стоял и смотрел на результат своей неуправляемой злобной вспышки. "Отнести в поле и прикопать? А детям скажу, шо сбежал сайгачонок, - определил поначалу план дальнейших действий Фёдор, но хозяйская жилка, протянувшаяся сквозь всю его жизнь с детских лет, победила, - враньё выплывет, да и зачем добру пропадать!" Потом сходил за большим ножом и, дорезав, принялся свежевать Борьку. А днём разыгралась настоящая трагедия.

Верочка, проснувшись, через короткое время обнаружила, что куда-то запропастился её любимец - Борька. В поисках его вдруг наткнулась на место разделки, залитое кровью под навесом, там же увидела растянутую шкурку сайгачонка. Возле собачьей будки - обглоданные внутренности. Догадавшись обо всём, она расплакалась. Страшная обида на отца вспыхнула в детском сердечке.

- Никогда ему этого не прощу! Не прощу! - захлёбываясь слезами, повторяла Верочка.

Фёдор и сам, находясь на работе, почти физически ощущал свой тяжкий грех, нудился неизъяснимым чувством вины перед дочерью. Понимал, что ему предсто

599

ят нелёгкие объяснения своего поступка. И, найдя аргументы своего поведения в случившемся с Катериной, успокоился: "В обед постараюсь внушить, шо мама могла умереть из-за этого зверёныша, думаю, шо поймёт".

Но в обед на водокачку Верочка не пришла. Тревога новой, более тёмной тучей, надвинулась в его душе. А ночью сверкали молнии детских обид, в ответ на неубедительный рокот оправдания. Отчуждение глубокой рытвиной пролегло между Фёдором и дочерью. А следом звено за звеном - ржавая цепь неприятностей.

Потеснив своими знаниями Усова, два года Фёдор работает в должности начальника водокачки. Настал взбалмошный, урожайный на репрессии 37-й год. Газеты запестрели разоблачительными заголовками. У Фёдора создалось впечатление, что все годы Советской власти страна вместо патриотов растила предателей и врагов народа. Власть чекистов вознеслась в заоблачную высь.

Поднаторевший в бумагах, Захлыстов не чуял под собой земли, не ходил, а вышагивал.

Уже Андрей Шпигун отправлен им в Георгиевские застенки безвозвратно. Уже не таясь, он спит с его женой. Не выдержал Фёдор и пристыдил её на правах Андреева родственника:

- Насть, совесть твоя где?

- А ты, дядь Федь, отцом мне родным стал или тестюшкой? По какому такому праву в душу мою лезешь?

- От людей стыдно, Настя! Андрей, как-никак, племянник мне.

- Ты меня не стыди, родственничек. Лучше за своей женой пригляди, а то я примечаю, и мой голубь зернышек поклевать с твово база желает.

О разговоре с Фёдором Настя, очевидно, поделилась с комендантом, потому как на другой день приехал Захлыстов на водокачку и с Фёдором даже не поздоровался, а сразу отвёл Усова в угол и там, держа его двумя пальцами за пуговицу, долго о чём-то шептался с ним.

Фёдор почуял недоброе. Усов ни с того, ни с сего вдруг стал необычайно щедрым. Почти ежедневно покупал выпивку и в конце рабочего дня накрывал нехитрый стол: бутылка араки, кусок хлеба, луковица и пара огурцов. Приглашал Фёдора под видом обмыть какое-либо, чаще придуманное им, событие. Фёдор нехотя соглашался. За выпивкой Василь Макарович ненароком старался перевести разговор на политику. Напрягаясь, подбрасывал Фёдору провокационные вопросы насчёт друзей и знакомых. Фёдор называл всех ближайших соседей и тех, с кем работал бок о бок, но истинных друзей не называл. Подсознанием понимал, что в расспросах помощника таится некая угроза.

- А зачем тебе, Василь Макарыч, мои друзья и приятели? - как-то прямо, без дипломатии спросил Фёдор.

Усов замялся, глазки шаловливо заметались из стороны в сторону.

- Ну, так, просто спросил. Об чём-то говорить надо, потому и спросил.

- Нет, не просто. Смотри, Василь Макарыч, шоб не пришлось нам к этому разговору вертаться.

.Через несколько дней на водокачке объявилась Настя Шпигун:

- Дядь Федь! К Андрею в тюрьму не пущают, что мне присоветуете?

- А шо балакают?

600

- Говорят, такого здесь и не было, а Саврас заверяет, что в Георгиевск его отправили. Кто из них брешет, не пойму?

- И этот брешет, и те крутят, людей путают и сами уже в неправде запутались.

- А я всё ж Захлыстову верю.

- Ты скажи мне, Настя, честно, куда это он тогда тебя увозил, помнишь, когда скирдовали мы с тобой вместе?

- Вы, как маленький, будто не понимаете, может, вам ещё и с подробностями порассказать?

- А какого ж хрена ты тогда ко мне за советами ходишь, если сама в постель пустила того, кто твоего мужа в кутузку запрятал?!

- Брешешь ты на человека, дядька Федька, завидки небось взяли?

- Если я - брехло, то ты. - Фёдор хотел обозвать её самыми грязными, самыми горелыми, самыми падшими словами, но внезапно, решив не связываться, отошёл к мотору и занялся его смазкой.

Остаток вечера, что провёл дома, среди тягостного молчания между ним и дочерью вспоминал этот разговор. Ему казалось, что Настя его унизила, а он ей не сказал чего-то главного. Когда лёг спать, то главное пришло ему на ум. И утром, воспользовавшись тем, что Настя Шпигун встретилась ему на дороге, остановил ее:

- Вот шо я тебе хочу ещё сказать, не для того я тебя тогда сватал, шоб ты с убийцей мужа свалялась!

Оправдаться ей Фёдор не дал, с видом победителя глянув сверху вниз, шагнул в сторону и прошёл мимо. Но не долго ему светил победный луч. В день, когда он должен был забрать из больницы поправившуюся Катерину, его арестовали.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ I

5 июля 1937 года в кабинете Сталина обсуждался Проект постановления ЦК "О мерах, применяемых к членам семьи осуждённых членов правотроцкистских организаций", представленный наркомом внутренних дел Николаем Ивановичем Ежовым. Синий карандаш товарища Сталина активно погулял по исписанному комиссаром госбезопасности тексту, ужесточая пафос и сроки наказания будущим жертвам, мол, почерк у времени строгий. Жёнам правотроцкистов за то, что не под теми лежали, к пяти годам лагерей от себя Иосиф Виссарионович добавил ещё трёшку лет. Правотроцкистов "великий вождь" сразу приравнял к изменникам Родины. Синей побежалостью, как испорченной кровью, "учитель народов" подпортил судьбы детям-сиротам лишних на земле людей: мол, быть им на государственном обеспечении лишь до пятнадцати лет, а дальше вопрос каждого решать индивидуально. Не сдержанных на язык, таящих в душе за расстрелянных родителей обиду - отправлять вслед за ними!

На основании принятого Постановления ЦК 15 августа 1937 года в Наркомате внутренних дел выходит приказ Љ 00486, прописывающий детали при осуществлении репрессий против верных жён и любящих отцов детей. По стране "чёрными воронками" покатились аресты. А вслед им народное одобрение:

- Теперь у Сталина есть ежовые рукавицы, ни один враг, какой бы он скользкий ни был, не ускользнёт!

А когда начались судебные процессы над арестованными, на многотысячных митингах араписто зазвучали к судьям требования:

- На дыбу!

- Четвертовать!

- Расстрелять!

- Казнить!

- Повесить!

603

* * *

Сиреневым пожаром догорел остаток дня. По дороге, дразнящейся параллельностью с шумящим рядом Подкумком, поскрипывает пароконная цыганская кибитка. Бредя, ленивые кони тянутся к обочинам, щипля на ходу траву. Пожилой цыган, опустив вожжи, им не мешает. За ним в передке - прижухшая в мечтах его любовь и боль - горбатенькая восемнадцатилетняя дочь Лера. Младшие - шестеро

- мирно посапывают под скрип колёс под пологом кибитки. В задке - располневшая цыганка Патрина, его жена.

Глава семейства, перекликаясь с нею, мечтает вслух:

- На новом месте, роми, ковать буду, а ты с Лерой гадать пойдёшь, денег хороших заработаем, на них кобылку настоящую купим, а кобыла та принэсэ нам приплод, знаешь, роми, жеребёночка такого малого да доброго, а он...

Но тут проснувшийся шестилетний сын Гаврила, услышав про жеребёнка, спросонья объявил:

- А я, тата, кататься на жеребёнке буду!

- Куда?! Спинку сломаешь! - строго шумнул цыган, но, поняв беспричинность своей строгости, заулыбался. - Спи, чертёнок!

- Тата, пись-пись.

- И то правда. Пррр! Стой, буланые, всё б вам взбрыкивать. Роми, своди цы- ганчат до молочаю, бо перины перемочат!

Луна, выскользнув из крыльев обнимавшей её тучки, от радости свободы по-детски глазасто вылупилась на землю, залив её ярким фиолетово-желтоватым светом. Гаврил первым сполз с брички. Детская струйка зацедила в пыльный подорожник. Внезапно в этот звук вплёлся жалкий скулёж. Оторопев, все затаили дыхание. Даже кони, оторвавшись от травы, запряли ушами, один из них пристукнул копытом. Лампада-луна, словно тоже испугавшись, спряталась за абажур тучи. Сразу потемнело.

- Не доброе тут, ром, скорей трогай от греха подальше, - полная Патрина повернулась к мужу.

- Почудилось, бо шакал... - выжидал цыган, но тут отчётливо тишину разнял жалобный человеческий стон. Неприметно для себя все сгрудились возле главы семейства в ожидании его решения.

- И взаправду Мануш-Лоло дорогу нам переходэ. А ну, все в брычку!

Гонимые страхом полная Патрина с сыном Гаврилой через мгновение были уже

наверху.

Набежавший ветерок, порвав дымчатую чадру тучи, вытащил на чистое небо скрывавшийся лик луны. На высвеченном пространстве вычеканились тени.

От дуба, где что-то чернело на земле, долетало до слуха редкое слабеющее нытьё.

- Пойду, гляну, - снимая подоткнутые к борту кибитки вилы, объявила, нарушив гнетущее молчание, Лера.

- Вдвоём, вдвоём, дочка. Ножик и кнут при мне, - присоединился отец.

- Кирилло, куда тэбэ чёрта намурыло? - Подскочила наверху Патрина, что даже дернулись кони. - Тпррр.

604

- Мож, одежонка, роми.

- Э, одна пуганая корова всё стадо задрыстала, - противилась Патрина, дотянувшись до вожжей.

Низенькая Лера, шурша копнистыми юбками, широко зашагала впереди отца в направлении распластанной тени. Старый цыган, поспешая за ней, запнулся о холмик, зачерпнув густо в чувяк недавно наваленного песка. Глянув под ноги, Кирилл обомлел. Из-под осевшего песка торчали пальцы человеческой ноги. Страх сыпанул морозом по коже, словно на собаке, почуявшей опасность, шевельнувшись, вздыбились от ужаса волосы. Подняв на дочь глаза, заметил, что та забрела уже в окружение таких холмиков, кое-где основательно уже просевших. Лера, поняв с ужасом назначение холмиков, приостановилась, взяв вилы наперевес.

- Э, девка, не туда мы впутались, тут чэка кровушку народу чистэ. От греха подальше, айда отсюда, - он уже повернулся уходить, как слабый жалобный стон, сняв страх, шевельнул в сердце жалость.

- Э! Хрен с квасом, хрен с водой - хреном и остався! - решительно вернулся, махнув в отчаянии рукой, Кирилл, направляясь к дочери, уже склонившейся над стонавшим.

Та, разглядывая в кровавых подтёках молодое лицо, заговорила:

- Потерпи, миленький, потерпи, родненький, - снимая передник, приговаривала она.

Подошедший отец распорядился:

- Сейчас, доченька, - и, оглянувшись, он приглушённо крикнул жене: - Эй, роми, давай скорей рядно.

Та засуетилась на бричке, отыскивая нужную тряпку. Тем временем Лера, порвав фартук, наспех перевязывала раны. Подложенная под рану тряпка сразу напиталась кровью. Пуля навылет разворотила левое плечо, чудом не задев сердце.

Поднёсшая рядно Патрина, тронув мокрую от крови повязку, назидательно, но негромко скомандовала:

- Не спеши, не спеши, человеческое мясо и собаки не едят. Пока мы с батькой его к кибитке потащим, ты подорожника нарви, в дороге перевяжем.

Отойдя, Лера тут же склонилась пониже, отыскивая нужную траву в лунном свете. Кирилл с женой, тяжело дыша, втащили на арбу между переложенных детей раненого.

- Иде Лера? Зови! - шёпотом поторапливал цыган.

- Доченька, Лера! - сдержанно шумнула мать.

- Иду.

Оба повернулись на голос. Лера шла в их сторону, часто наклоняясь к земле. На фоне светлого неба пугающе вырисовывался уродовавший её фигуру горб. Не сговариваясь, родители одновременно тяжело вздохнули.

- Горе, горе, ищё одно горе, ром, подняли.

- Ничего, роми, больше горя - больше богатства, - засмеялся цыган, подавая руку дочери. - Но, буланые, застоялись! - Взмахнул кнутом, но на спины коней его не опустил.

Кони, словно поняв хозяйскую доброту, затрусили, дружно натягивая постромки. Километра через три, подъехав к речке, остановились, основательно перевяза

605

ли раненого, обработав самогонным первачом раны и наложив на них листья подорожника. Лера, намочив тряпку, обтёрла засохшую кровь. Цыган тем временем напоил коней и помог женщинам надеть на раненого после перевязки свою яркую рубаху и широкие шаровары. Снятое с него Лера собралась было простирнуть в речке, но цыган, раскинув мыслями, твёрдо решил:

- Хурды-мурды этого хлопца закопаем, бо чэка нас закопае.

- Э, ром, говорил одежонкой разживёмся, а пришлось и свою отдать, - подтрунивала Патрина.

- Мама, тата знае, як цыгану в пропасть кинуться, - заступилась за отца Лера.

- Шпэра1 надо оставить для наших, подай пучок соломки, на дереве привяжу кто побачэ, поймэ, - мастерил старый цыган дорожный цыганский знак.

Четверо суток Фёдор бредил и не приходил в себя. Он то выкрикивал слова о своей невиновности, то горячо просил пощадить его. В жару метался, будто увёртываясь от побоев. Раны начинали кровоточить. Лера, добровольно взявшая на себя обязанности сиделки, почти не отходила от больного ни на шаг. В минуты горячего бреда раненого она ловила его голову, прижимала к своей щеке, гладила его волосы и шептала слова успокоения. И Фёдор успокаивался, становился покорным.

Лишь после этого Лера делала перевязку, бережно обтирала пот, обильно обсыпавший крупным бисером его лицо. Потрескавшимися губами Фёдор ловил влажную руку, прося пить.

Мать шла за бабушкой Бгылой, та приносила миску с отваром целебных кореньев и трав, смачивала в нём тряпицу и подавала её внучке.

- Мочи губы! В рот и каплю заливать нельзя - захлебнётся! - наказывала бабушка.

Лера проводила мокрым тампоном по губам Фёдора. Распухшим языком он жадно слизывал горьковатую влагу, ловил тряпочку и смоктал её, как новорожденный телок-неумелыш. Лера отнимала её, смачивала в жестяной кружке и снова подносила к его губам. Часами повторялась эта процедура, пока Фёдор не насыщался влагой и не засыпал.

Тогда внучка просила бабушку Бгылу унять бесившихся цыганчат. Та, захватив с собой гадальные карты, уводила детвору в Ново-Пятигорскую слободу

Фёдор забывался коротким сном. В такие минуты Лера любила оставаться рядом с ним одна. Она разглядывала его морщинки, разглаживала их тонкими пальцами дрожащих рук, оглядывалась и, убедившись, что рядом с её шатром никого нет, осыпала щёки Фёдора поцелуями.

На пятый день Фёдор очнулся от громкого птичьего гомона. Ему казалось, что он - на птичьем базаре. Только почему же птицы щедро и безобидно сыплют друг перед другом матерки. Прислушавшись, Фёдор пришёл к выводу, что птицы говорят друг с другом человеческими голосами, только говор какой-то необычный. Попытался открыть глаза. Сквозь пелену он сначала различил свисавшую над ним тёмную гору. Птиц на ней он не увидел, но их щебет откуда-то щедро заполнял всё пространство. Вдруг гора улыбнулась и превратилась в красивое женское лицо. Щёки на нём пылали алой зорькой.

1 Шпэра - цыганская почта.

606

- Где я? - с трудом выговорил Фёдор.

- У надёжных людей, родненький, - услышал он красивый голос, который показался давно знакомым.

Фёдор попытался приподняться. Кремнистая боль прострелила грудь и предплечье левой руки. Невольно вырвался стон.

- Тебе подниматься нельзя, миленький. Шо надо, скажи, я всё сделаю.

- Спасибо тебе. Как мне до ветра сходить, по-лёгкому?

- Я бутылку тут приготовила, пробуй в неё, родненький. Можешь под одеялом, если от меня стыд берёт. Вот так бери, родненький, в здоровую руку и тяни её под одеяло, - она худенькой рукой в жилках приподняла на груди краешек лоскутника.

Фёдор дрожащей рукой потянул бутылку под одеяло, но она выскользнула из ослабевших пальцев. Пот обсыпал Фёдору лоб густым бисером, пока он шарил рукой под одеялом в поисках потерявшейся бутылки.

- Не получается у меня, - сдался он.

- Тогда не стесняйся, я тебе и дохтурша, и фельдшарица, а больше я тебе - сестра. Вот, миленький, прикрой глаза, а я уж сама всё сделаю, - прошептала Лера.

Покраснев, она откинула низ лоскутного одеяла, приспосабливая бутылку среди цыганских лохматов.

- Теперь, миленький, пописай.

У Фёдора поначалу ничего не получалось. Он надувался, но жидкость не шла, и в ответ лишь получал внизу живота нестерпимую резь.

Даже Лера пыталась ему помочь, приговаривая, как маленькому:

- Пись, пись!

Измучившись, Фёдор откинулся на подушку. Прислушиваясь к себе, стал успокаиваться. Почувствовал, как пролилась первая капля, за ней - другая. Фёдор зашарил здоровой рукой, боясь, как бы не намочить постель.

- Я держу, миленький, уже получается.

Фёдор в ответ пустил струю со звоном о стекло бутылки, испугался звука, зажался было, но поддержка Леры вернула скопившейся влаге свободу. Пустил ещё цывку освобождения, за ней - другую, третью, при этом тяжело задышал, словно выполнял невероятно трудную работу. Наконец, замер, прошептав:

- Всё.

Лера подняла победно бутылку, показав бабушке Бгыле, вернувшейся с гадания.

- Ну-ка, дай я гляну водичку нашего красавца.

Фёдор лежал, прикрыв глаза. Сквозь щёлки глаз видел, как та повернулась со склянкой к закатному солнцу и ахнула:

- Крепко били по бокам, с кровью ссаки. Но травка у меня и на эту проказу- заразу есть. Щас заварю.

Фёдор услышал, как старуха на цыганском языке дала какую-то команду детворе. Те, как птицы, загалдели, забегали, а через некоторое время густой запах дыма и потрескивание горящих дров объяснило смысл её распоряжения. Похоже было, что там же, у костра, зазвучала грустная цыганская песня под гитару. Фёдор и не заметил, когда отлучалась Лера. Настой трав, которым она поила его, держал терпкий запах кострового дыма. Необычной теплотой и блаженством он притягивал

607

больному воспоминания о степных станах. После того как он осилил отвар до дна сосуда, погрузился устало в гору подушек, тяжело отхекиваясь, словно после бега. Лера, бережно промокнув ему на лбу пот, спросила:

- Зовут тебя как, миленький?

- Фёдор.

- Чудное имя Фёдор.

- Почему чудное?

- Строгое.

- Тогда можно просто Федя.

- Федя, это уже по-домашнему, хорошо. А меня Лера звать. Лера. Запомнил? Зови, я всегда рядом. А пока поспи, - Лера бережно подоткнула вокруг больного одеяло.

.Через неделю с Фёдором перезнакомился весь табор. После Леры первыми с ним познакомились его спасители - родители Леры.

Но ему на другой день после знакомства внезапно стало хуже, и все имена новых знакомых из его памяти выветрились в одночасье. Он силился их вспомнить, но ничего не получалось. Даже Леру он долго называл Лорой. Лишь запомнилась бабушка Бгыла да малыш Ешко, брат Леры, игравший с Фёдором в своеобразную игру. Подбежит к брезентовой палатке, где лежал больной, встретится с ним глазами, улыбнётся и убегает.

Около месяца Фёдору было совсем плохо. Он то терял сознание, то приходил в себя, но так и не понимал, где он, кто с ним. По-прежнему Леру называл Лорой, но та не возражала, думая, что так звать Фёдорову жену, и он, должно быть, путает её с ней. Лера заботливо продолжала ухаживать, выполняя наставления бабушки Бгылы.

Однажды Фёдор проснулся от трубного гулыканья голубя. Открыл глаза. Табор ещё спал. Фёдор удивился увиденному: прямо у его изголовья, в каких-то сантиметрах, ворчит и колобродит сизарь, раздувая зоб. Сердцем улыбнулся больной милому гостю. "Прямо Божий вестник! Значит, буду жить! - решил Фёдор, и с той минуты всерьёз внутренне зацепился за жизнь. - Дома ж ждут, бедные, а я тут на природе прохлаждаюсь", - настраивал он себя на скорейшее выздоровление. Повеяло свежим дымком воспоминаний. Постепенно вырисовалась реальная картина пережитого.

.Арестовывать его приехали часа в четыре утра. Уже до этого предчувствие привнесло в сознание некий страх. Тот таился, но последние дни вставал в душе на лапы и, потихонечку жуя её, противно царапал. И вот он, "чёрный воронок" - у калитки. В хате перевернули всё не только верх дном, ломать и рвать не стеснялись. Нашли два золотых червонца.

- А это откуда?

- Во время денежной реформы, кажись, в 23 году мы их получили за сдачу пшеницы государству.

- До уточнения мы их изымаем. Но ты показывай нам главное.

Лишь в конце обыска Фёдор понял, что те искали:

- Где троцкистская литература? - спросил старший с впалыми бледными щеками, видно, от недосыпания.

608

- Нету у меня никаких политических книжек.

- Сам вижу, что здесь нет. А ведь должна же быть где-то, раз граждане сообчают письменно. Вот, пожалуйста, - он открыл папку и, взяв листок в руки, прочитал: "Занимается распространением вражеской троцкистской литературы".

Фёдор кинул взгляд на листок и сразу узнал руку своего бывшего кладовщика и нынешнего помощника на водокачке - Усова.

Теперь он вспомнил, как в откровении как-то своему помощнику сказал: "Волей и землёю лишь по губам мажут, шоб народа побольше сничтожить". "Вот и ударила жизнь сопаткой в собственный след", - подумал тогда Фёдор, но ответил просто:

- Я не политик, а хлебороб.

- Конечно, он сеятель зёрен! Но ты, Строгаль, не зёрна сеешь, а враждебные мысли!

Какие были в доме и на водокачке бумаги, а также две пустые гильзы из-под охотничьего ружья, которыми играла Верочка, кутая их тряпицами, превращая в куклы, увезли гэбэшники в район вместе с арестованным. Два золотых червонца спрятал в нагрудный карман гимнастёрки старший ещё раньше, не вписывая их в протокол.

В камере районной комендатуры познакомился с Андреем Сурковым из Петропавловского, также не понимавшим, за что его забрали. Затем их обоих отправили в Георгиевск. Там рассадили в отдельные камеры.

Допрашивали Фёдора почти все двое суток беспрерывно. Следователи сменяли друг друга. Каждый задавал почти одни и те же вопросы, что раздражало Фёдора:

- Я уже вашему товарищу рассказал, кто я и откуда, чево ж десятый раз спрашиваете одно и то же.

- Не учите нас, сколько раз и о чём спрашивать, - с виду вежливо возражал один из следователей, назвавшийся Кривцовым. Позже он показал, какой он вежливый, трижды избив до полусмерти Фёдора.

Перед тем как начать бить, обходительно и сочувственно размазывал паточную слизь слов:

- Вы уж извините, что так получилось, наговорили на вас по злобе, определённо по злобе, но мы разберёмся, а вы вернётесь на своё рабочее место, а перед этим даже отправим в санаторий подлечиться, - расхаживал по-кошачьи мягко перед арестованным. И, усыпив бдительность, внезапно обрушивал на Фёдора, начинавшего уже верить в грядущую справедливость, страшной силы удар в голову. Зверея, бил и приговаривал: - Советская власть и не таким рога обламывала! Обломаем и тебе, падлючая контра! - для вескости своих слов зажимал в кулак узорчатый ключ от сейфа. Первый раз им разбил Фёдору голову, в третий - выбил два зуба, всякий раз избивал до крови.

У последнего следователя по фамилии Сизокрылкин тоже имелся свой метод работы: пока он не запачкает руки в крови подследственного, за стол не садится и допрос не начинает.

Суркова Андрея Фёдор встретил лишь раз. Когда его вели по коридору на очередной допрос, сбоку открылась дверь и из неё, шатаясь, вышел его знакомец. Заметив Фёдора, приостановился, как бы про себя, тихо сказал: "Сломали меня, сволочи!". "Не разговаривать!" - сильно пихнул в плечо его конвойный. Сжав остатки воли, поддерживающей человеческое достоинство, Андрей Сурков возмутился, отряхнул руку конвоира и заорал:

609

"Рты закрываете, всем не заткнёте! Все знайте! Не виноват я!", потом запел: "Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает".

Не добившись от Фёдора подписания бумаг, следователи и на этот раз его крепко избили, выбив три зуба, и бросили в другую почти совсем тёмную камеру. В малюсенькую щёлку под потолком Фёдор следил за временем суток. Звезда на небе

- значит, ночь. А солнце - значит, день.

.Судила Фёдора Строгаля та же тройка, что и Андрея Суркова. Без вопросов и ответов зачитал председатель тройки обвинительное заключение, из которого следовало, что Фёдор Григорьевич Строгаль, бывший середняк, три класса образования, пробравшись в завхозы, вредил колхозу, используя свою должность. А после того как его разоблачили и, раскулачив, выслали, на новом месте устроился заведующим мельницей, куда по необходимости обращались жители села Ново-Румы- новское, и среди них он, мол, и вёл агитацию, но теперь уже, как региональный руководитель ядра зиновьевско-каменевского антипартийного, антисоветского блока, разваливающего колхозное дело.

С коршунячим носом сухощавый председательствующий, словно обезжиренный от сухих фраз, оторвавшись от чтения, как бы между прочим, буркнул:

- Обвиняемый, признаёте вину?

Фёдор, с трудом разодрав спекшийся в крови рот, силясь распухшим языком, выдавил:

- Не виноватый я.

- Невиновен - не значит, что непричастен, - съязвил председатель тройки, не дожидаясь новых слов от обвиняемого, вновь ткнул свой нависавший над верхней губой хрящеватый крючок в бумагу: - Строгаля, как нераскрывшегося врага народа - расстрелять!

На расстрел Фёдора повели в тот же день, вечером. Под обрывом у Подкумка, где просторно растелешился в вечерней летней прохладе кряжистый старый дуб, начальник конвоя привычно скомандовал своим четверым конвойным, тронув фуражку за козырёк:

- В одну шеренгу ...товсь!

Клацнула затворами проголодавшаяся с прошлой ночи смертушка, выцелив в Строгаля тёмные зенки стволов. Последнее, что слышал Фёдор, был выкрик начальника: "Пли!".

Вместо выстрелов обжигающая молния в ногу и страшной силы удар, будто лопатой наотмашь в грудь и ...чернота.

Начальник, довольный окончанием малоприятного дела, смыкнул за козырёк фуражку вверх-вниз и уже по-граждански:

- Солоухин, глянь!

Один из конвоиров затрусил бегом к расстрелянному

- Гатов, таварищ начальник, и язык набок! У, контра, - пнул лежащего сапогом, - кяно иза етова гада ня поглядишь.

Начальник, занятый думами о начавшемся уже кино, торопливо двинул козырьком фуражку вверх-вниз, скомандовал:

- На предохранитель ...тавь! За мной ...арш! - И уже на ходу: - Солоухин, завтра прикидать!

610

- Есть, таварищ начальник!

Вспоминая свой расстрел, Фёдор вернулся памятью к своей одиночной камере. Что он там только не передумал. Сначала корил себя, почему не поступил перед коллективизацией по-другому, мог же уехать в город, да и много чего мог сделать по- другому. Но в итоге, решив, что от судьбы не уйти и не уехать, усмехнулся: "Умереть велел мне день, жить - сказала ночь. Как рассказала моя спасительница, подобрали они меня ночью. Вот и глянул в смертную пропасть! - думал раненый. - Хорошего, что там, что здесь - мало. А жить всё ж таки надо."

Первый раз с момента своего расстрела он чутко провёл ревизию своего тела: пошевелил пальцами здоровой руки, потом - правой, после пальцами ног. По очереди подтягивал колени, бережно ощупывая здоровой рукой голени. Даже повертел головой то в одну сторону, то - другую. Радовался тому, что почти все части его тела слушались хозяина, про себя при этом приговаривал: "Будем жить! Не дождутся! Ещё и в нашем переулке песняка услышат!"

Фёдор огляделся, в углу палатки, калачиком свернувшись, спала Лера, измученная бессонными ночами, проведёнными с больным. Фёдор наткнулся взглядом на бутылку и вспомнил, как Лера помогала ему помочиться, приговаривая "Пись- пись!" Легкое чувство стыда и смущения шевельнулось в сознании. "Надо хоть сегодня её освободить от этого", - решил Фёдор, дотянувшись до пустой бутылки. С третьей попытки, когда удалось повернуться на здоровый бок, получилось у него облегчиться по-маленькому

Фёдору показалось, что он никогда в жизни не получал такого удовлетворения от выполненного какого-либо дела, как теперь. Он долго лежал, часто дышал, и не было сил даже улыбнуться. На губах, где подсыхали болячки от побоев, подобием улыбки ершились гримасы.

Крепко, как талисман, сжимал наполненную бутылку, боясь, как бы та не упала и не пролилась. К счастью Фёдора, долго держать её не пришлось - Лера проснулась и обрадовалась увиденному.

- Миленький Федунчик ты мой, не зря я всю ночь орехи во сне лупила, дело пошло в гору, скоро солнце увидишь. Давай, я бабушке Бгыле покажу.

- Покажи. Скажи, я правильно тебя Ларисой называю?

- Нет, родненький, Лера я.

- А по отчеству?

- У нас отчества нет, материнское есть.

- Как это?

- Мать моя Патрина, мое имя полное Лера ла Патрина. Но это для документов или цыганского суда, а так просто: Лера, Бгыла, Ристо.

И Лера ушла. Вернулась с тёплым молоком, настоянным на лечебных кореньях и томлённым на древесных углях.

- Пей, Федя. Два дня спать будешь, на третий на ноги встанешь.

Действительно Фёдор уснул, но не совсем бесчувственно, он слышал, как Лера

с бабушкой Бгылой делали ему клизму, вливая через камышину ртом тёплый отвар, потом сделали перевязку, при этом чистили загнившую местами рану, отрезая мясо овечьими ножницами.

Сколько он был в этом сне, Фёдор не знал. Но, проснувшись, почувствовал же

611

лание встать. Лера окликнула кого-то из своих по-цыгански. Пришли мужчины, улыбаясь вставными зубами:

- Коня на ноги поставим!

- Пусть землю топче!

Невероятная дрожь в ногах и колкость в подошвах объяли всё существо Фёдора. Широко расставив ноги, он, держась за цыгана, сделал пару шагов, от того дрожь в коленях усилилась. И тут он запросился:

- Теперь бы лечь?!

- Не, так не годится, кругом палатки обойти полагается, тогда твой дух в ней поселится.

- Ну-ка, бери, Гаврила, с той стороны, а я - с этой.

Фёдор смотрел под ноги, под босыми стопами которых, шатаясь, ходила ходуном земля.

- Дядя, под ноги себе не гляди! Гляди вдаль и ноги только переставляй, держать мы тебя будем.

Фёдор поднял голову. За шатрами маковое поле качалось озером зари. Вскоре Фёдор ощутил, что его никто не поддерживает, хоть обещали. Однако на деле цыгане поддерживали его, пока он ни зашёл за шатёр, а там отпустили, приговаривая при этом:

- До входа в шатёр сам дойдёшь, дядя! - при этих словах засмеялись все окружающие, особенно расхохотались дети, собравшиеся, как на смотрины. Среди них такой же, как и все, чумазый, полностью голый Ешко, тот, который играл раньше с Фёдором, вышел вперёд, подошёл к нему, махнул рукой, мол, ай-да за мной, и кривыми ножками затопал впереди. Фёдору ничего не оставалось, как, пересилив себя, погасить в глазах красным жаром горевший мак и на подкашивающихся ногах отправиться следом. И он бы, наверное, рухнул у входа в палатку, если бы не Лера, подхватившая его. Фёдор понимал, что надо держаться, насколько это возможно, Лере его не выдержать. Он сделал последние два шага и опустился на колени перед ней. С её помощью лёг. Но через два часа его вновь подняли цыгане и всё повторилось. Только брат Леры - Ешко ушёл со всеми детьми на заработки в город. Но Лера, как личный доктор, оставалась всегда рядом с ним. Через два дня Фёдор совершал прогулки уже только с ней.

II

Анатолий Строгаль в начале лета 1937 года, несмотря на то, что в Прасковей- ском винодельческом техникуме проучился целый год, забрал оттуда документы и отправился в Орджоникидзе поступать в военное общевойсковое училище. Но медкомиссия обнаружила у него в носу полип, и ему предложили прооперировать- ся, а уж потом решать вопрос с учёбой.

.Выписавшись из больницы Ардона, Анатолий, уставший от дороги, к концу дня, наконец, добрался до Орджоникидзевского общевойскового военного училища. Там он полтора месяца назад получал направление на операцию по удалению в носу полипа. Офицер-кадровик с обрюзгшим лицом, повертев в руках выписку из истории болезни, молча принялся искать его личное дело. Оно долго не находи

612

лось. Через открытую дверь из другой комнаты на Анатолия бросал взгляды другой пожилой офицер.

- Не найдёшь? - спросил он сослуживца.

- И куда оно запропастилось? - пыхтя, отозвался тот.

- Посмотри среди асоциальщиков.

Обрюзглый кадровик снял с полки увесистую стопку личных дел и, перебирая её, забухтел про себя:

- Строгаль, Строгаль.

Анатолий, стоя у двери, обратил внимание на пометки в правом углу каждой папки, ещё не зная, что означает "асоциальщики", но спрашивать не стал.

- Ага, вот она - голуба. Тебе на руки вернем справку из колхоза и школьный аттестат, - перебирая содержимое папки, он подошёл к Анатолию, - вот и всё, кажется. Занятия уже начались, так что, брат, приезжай на следующий год. А лучше всего, не теряй на это время.

- Почему?

Но кадровик не ответил. Он захлопнул папку, и Анатолий успел прочитать мету на её углу: "Социально опасный". Приняв возвращённые ему документы, расстроенный Анатолий молча вышел на улицу. "Куда податься? Домой? Там я никому не нужный. Мать с новым хахалем снюхалась. Что ж, и этого убивать? Всех не перебьёшь! Туда не поеду. Пожрать бы где, в карманах - ветер, пойду в парк, орехи пособираю, может, в листве где позатерялись. Да и возле речки шиповник должен быть, хоть его поклюю". И Анатолий после недолгого раздумья решительно направился в прилегающий парк. К общему невезению добавилось и то, что в парке росли только одни каштаны. Терпкий мотив грусти овладел им. Грустными и прекрасными красками сверкала осень. Бродя по распоротой перине золотого листопада, Анатолий отыскивал и поднимал кареглазые каштаны. Разглядывая неповторимые разнотональные разводы на коричневом глянце плодов, подсвечиваемых закатным солнцем, восхищался премудростями природы. Замечтавшись, забрёл в глубину парка. Поднял глаза и вдруг обнаружил, что ноги сами его привели к открытым дверям чайной, с лёгкостью внесли внутрь. Ещё на входе его встретила в пустом зале миловидная официантка лет тридцати пяти - тридцати восьми.

- Проходите, садитесь. У нас есть и покушать, и выпить. Что вы желаете?

- Я хотел бы покушать, но у меня денег нет. Может, вам в чем-нибудь помочь? Дрова порубить, там, картошку почистить, полы помыть? А потом меня за это покормили б, - не растерялся Анатолий, глядя прямо в глаза официантке.

- Вы садитесь, а я сейчас, одну минутку. - Она указала на стол с табуретами вокруг него, а сама направилась к окошку раздачи. Идя туда, дважды оглянулась на Анатолия, окидывая жадным взглядом его ладную фигуру. - Аллочка, моему знакомому налей побольше борща и мясца побольше поклади, второе выбери сама, что-нибудь вкусненькое, как для меня лично.

Вернувшись, официантка принесла хлеб и приборы.

- Вас как зовут? - любезно улыбалась она.

- Анатолий. А вас?

- Толик, значит, а меня зови Нюся. Борщ будешь?

Анатолий еле заметно кивнул головой.

613

- Сейчас принесу, - легко перешла она на "ты". И это придало общению простоту и доверительность.

- Буду. Собственные туфли съел бы, - добавил он.

- Всё, несу.

Через минуту Анатолий аппетитно хлебал наваристый борщ. Нюся вскоре принесла две котлеты с картофельным пюре и компот. Сев напротив, с улыбкой придвинула еду поближе к Анатолию.

- Как я поняла, ты не местный. Откуда ты, Толик? И как в этом городе оказался?

- Приезжал поступать в военное училище. Сам со Ставрополья, Арзгирский район, село Ново-Румыновка.

- Что ж, в училище не приняли? - продолжала расспрашивать официантка.

- Сказали, приезжай на другой год! Вот, документы вернули.

Он вынул из нагрудного кармана пиджака аттестат об окончании семилетки и справку из артели "Пятое декабря" и подал их Нюсе. Та внимательно пробежала их глазами.

- Ты хорошо учился, - вернула она бумаги.

Анатолий нечаянно коснулся её руки и они встретились при этом глазами. Он не выдержал голодного её взгляда и опустил глаза, мешая ложкой бесцельно в тарелке. Его щёки вдруг чувствительно для него самого запылали. Чему и сам удивился: "Раньше только кончики ушей горели в случае чего, а теперь и щёки",

- стрельнула вдогонку мысль. Стушевавшись, ответил запоздало:

- Батька крепко за учёбу спрашивал.

- А кем твой отец работает?

- Работал на водокачке.

- А моих родителей в начале этого года арестовали. Об их судьбе органы молчат, мол, от нас этапированы, а куда - неизвестно. Знаешь, Толик, пойдём к нам. Я живу с сестрой, мы с ней близняшки. У нас казённая квартира, двухкомнатная. Думаю, не пропадёшь, если мы с тобой рядом будем, - она многозначительно подмигнула. - Коль согласен, то допивай компот и с полчаса погуляй. Выручку сдам, и пойдём ко мне.

- А как же отработать мне еду? Или завтра?

- Я заплатила за тебя. Будет у тебя дело, не волнуйся, ещё рассчитаешься, я думаю, по полной программе, - снова загадочно подмигнула.

Не понимая до конца, на что намекает Нюся, Анатолий решил события не форсировать, и не стал допытываться.

- Спасибо, буду должен, как земля колхозу

- А чем же земля задолжала?

- В колхозных планах намечают большой урожай, а земля столько не родит!

- Поэтому и в долги влезла?! Подожди меня, погуляй пока в парке.

Посмеявшись вместе с Анатолием, она проводила его до выхода. В парке, наполненном мотивами осени, день ему показался жёлтым, в веснушках, словно цветок одуванчика. В душе наступила какая-то успокоенность. Бесцельно бродя по аллеям, поднял крупный лист. Глядя на ещё живые его прожилки лета, мысленно обмолачивал копну мыслей, связанных с жизнью этого листа. Солнце скрылось за горы, и оттуда,

614

из-за края ещё высоких туч, словно обрызгивая небо малиновым соусом, силой красок поманило взор к своему потаённому ложу. Любуясь закатом, Анатолий остановился. Прикипев взглядом к неповторимым картинам, возникающим на небе, на какое-то время забылся. Потом вспомнил о проявленной к нему заботе со стороны официантки, с чувством радости подумал: "Кажется, повезло мне! Однако справлюсь ли я с тем делом, что поручит мне Нюся? Ведь она про какую-то работу намекала?!" - гадал уже с тревогой он. Потихоньку направился к выходу. Услышал сзади шаги.

- Не заждался? - догнав, спросила его "кормилица". - Посидим в парке или сразу пойдём домой?

- Как хочешь.

- Давай на лавочке немножко посидим вон там, тихое место, - она по-хозяйски взяла его под руку

Молча брели они по шуршащему лиственному ковру, сгребая и гоня ногами листву по ходу впереди себя.

- Люблю отдыхать тут. - Первой опустилась Нюся на скамью с облупившейся краской.

Анатолий сел рядом и обнял её за плечи:

- Нюся, а вы замужем?

- Говори мне "ты", не стесняйся. Нет, я не замужем, как и моя сестра, но мужчины у нас были. Мы с сестрой делим всё.

- И любовь тоже?

- Да и её тоже. Мы с ней в этом поклялись друг другу, и слово держим. Своих мужчин друг к другу не ревнуем. Вот теперь ты знаешь всё. Мы, как ты сам понимаешь, не девушки. Чего не умеешь, научим. Знаешь хоть, чем женщина от мужчины отличается?

- Знаю, не маленький, - несколько обиженно буркнул он и в доказательство своих слов притянул её к себе. Она безропотно откинула голову, готовая подставить губы под его поцелуй. Анатолий уже склонился над лицом Нюси, шепча: - Ты такая женщина...

- И ты мне сразу понравился, - выдохнула она ему в лицо вместе с признанием запах гниющих зубов.

Всё желание, ещё секунду назад такое трепетное и влекущее, обрезал намертво её выдох. Чтобы как-то загладить неловкость, Анатолий чмокнул Нюсю в щёку и добавил:

- Ты такая добрая женщина, даже не знаю, как тебя благодарить.

Сняв свою руку с её плеча, он демонстративно пожал её мягкую ладонь.

- Спасибо, Нюся, золотая, человечная. Мож, пойдём, а то ещё уркаганы какие подразденут нас.

- А ты чего ж, боишься? А ещё мужчина.

- Не боюсь, но и повод стараюсь не давать.

- Ну, потопали. Ты действительно измучился за целый день, - примирительно согласилась она, вставая, но Анатолий почувствовал внутренне не высказанную к нему обиду с её стороны.

Выйдя из парка, долго брели по незнакомым переулкам, пересекли шумную улицу, болтали о разном, пока не вошли в подъезд трехэтажного дома.

615

- Давай руку, тут темно, - она повела его по скрипучей лестнице наверх, делясь мечтами, - обещают и на нашу улицу электричество провести, только когда?

- Обещанного три года высматривают.

- А мы уже десять - мечтаем.

Дверь Нюся открыла своим ключом. После темноты, комната, будто от воспалённой лампы, показалась Анатолию ярко освещённой. За столом - склонённая женская фигура.

- Нюр, это ты? - не поворачивая головы, спросила от стола женщина.

- Я, Дусь, иди сюда, я тебя познакомлю с моим молодым человеком.

Только после этих слов, будто взрывной волной дёрнуло сестру в их сторону

она подскочила над табуретом и, замерев, уставилась на Анатолия, всматриваясь. Он, повторяя своё "здрасьте", не отвечавшей на приветствие Дуси, топтался на месте. Та тоже стояла на месте, как вкопанная. Тогда Нюся подвела за руку Анатолия к ней:

- Как ты, Толик, догадался, это моя сестра Дуся, а это... Дусь, ну сдвинься же, будто тебя приморозили там.

Сестра сделала встречный шаг.

- Это, - повторилась Нюра, - мой молодой человек и зовут его Анатолий.

- Дуся, - представилась, подав потную руку, грудастая Дуся.

Анатолий, пожав её неприятно мокрую руку, долго искал обо что вытереть свою. Не выдержав, незаметно провёл ею сзади по штанам.

- Проходите к столу, Анатолий. Вы в лото играете? - осмелела Дуся, пока Нюся переодевалась в другой комнате.

- Не приходилось.

- Я научу вас.

- Я сама его научу, - ревниво перехватила инициативу первенства вернувшаяся Нюся. - Вода горячая есть?

- Ставила большую кастрюлю.

- Поставь дополнительно, гость ополоснётся. Толик, здесь у нас ванная, я тебе свой халат дам, а твоё всё перестираю.

- Да не надо, я это...

- Никаких не надо. Вот сюда повешу свой халат, вытрешься этим полотенцем. А после, захочешь сыграть в лото, сыграем, спать захочешь, будем спать. На диване будешь ночевать. Всё, я готовлю ванну, а ты пока с Дусей поболтай. Дуся, займи гостя, разрешаю, - хохотнула она.

- Анатолий, вы кино любите смотреть?- снова забрала внимание к себе Дуся.

- Люблю. Первый раз, помню, от простыни, что экраном прозывается, груды музыки как кинутся на меня - я и остолбенел! Сижу, не шелохнусь! Так любо было! Не передать! Только жалко, что к нам в село редко кинопередвижка приезжала. В основном

- только летом. Объявят, народ соберётся, кто стульчик, кто ведро с собой несёт. Поуся- дутся возле амбара и ждут кинопередвижку. Ждут-пождут, потом терпению наступает предел, начинают на все дороги для встречи её высылать пацанов. Время от времени их окликают: "Не видать машины?" "Нет, не видать!" - криком отвечают те. Набираются ещё терпения, ждут. Нету нету народ уже расходиться думает, кое-кто не выдержал, домой уже пошёл. А тут вдруг вспыхивают крики: "Едут, едут, кино везут!" Опять народ

616

до кучи сползается. Все думают, кино приехало, а то оказалось совсем другая машина. Разочарованные люди снова растекаться по селу начинают, вновь их останавливает голосистый шум: "Едут! Едут! Передвижка едет!". И так раза три перед каждым привозным кино своё домашнее - сельское кино прокручивается. Зато, если все ж добралась чудом кинопередвижка, то не иначе киномеханик в дрибадан пьяный. В другом колхозе до этого фильм показывал, люди и отблагодарили его сивухой. Да он уже ничего и не делает, помощников - море. Я тоже в помощниках бывал и, конечно, кино не раз крутил сам, а в это время киномеханик, лёжа на траве, пьяный буровит - кино звуковым делает.

- Толик, ванна готова, я тебе лампу поставлю. Заходи, раздевайся до пояса. Вот мыло - сперва моем голову.

- Как на медкомиссии в училище, до пояса разделись и к докторше на прослушивание, как сердце стучит.

- Давай и я твоё сердце послушаю, - она склонилась к его груди, сопя, обдавала пространство перед Анатолием гнилым запахом изо рта.

Он зажался, не дыша, но, проявляя деликатность, отстраняться не стал. Вытерпел, пока Нюся слушала его сердце. Когда она отошла, он, мотая головою, жадно ловил, выискивая, свежий воздух. Вымыв ему голову, Нюся, ущипнув его за сосок груди, вышла, смеясь, из ванной со словами:

- А теперь - штаны долой и садись в корыто.

Сбросив брюки с кальсонами, Анатолий погрузился в тёплую воду. Смывая мыло, Анатолий чувствовал, как блаженно освежается не только его тело, но и душа. Однако память, борясь, стойко держала запах гнили Нюськиных зубов. Закутавшись в халат, Анатолий вышел к шептавшимся сестрам. Диван был уже застелен постелью.

- Ну, как ты настроен, играть в лото или спать?

- Спать! Заморился я сегодня, работать не работал, а заморился. Видно, от переживаний, прежде всего оттого, что в военное училище не взяли.

Дуся сразу поднялась и ушла в другую комнату.

- Ну, тогда ложись, Толик, а я пока твою одежду постираю, потом подойду пожелаю тебе спокойной ночи, - и вновь кокетливо ущипнула его за бок.

Забираясь под одеяло, Анатолий вдруг осознал, какая ему предстоит работа. С одной стороны он даже обрадовался такому труду, ведь ему и самому давно хотелось изведать женщину близко, осыпать её жаркими поцелуями, войти в её манящую глубину. От этих мыслей кровь уже гулко поднимала своё давление в его плоти, наливая мышцы упругостью, но, с другой стороны, память упорно подсовывала воспоминания о гнилом запахе, и плотина мужской силы, наполняясь брезгливостью, слабела, прогибалась, готовая в любой момент разрушиться, и мозг лихорадочно искал выход. "Как сделать умно, чтобы не насиловать себя? Прикинусь уснувшим", - решил он. Согревшись в постели, подумал о Дусе: "Если бы только с ней, то, пожалуй если бы она руки помыла, а то потные какие-то и липкие.".

Незаметно для себя, перебирая варианты, Анатолий уснул. Притворяться не пришлось. Проснувшись утром, нашёл глазами отстиранные, высушенные и выглаженные свои предметы одежды.

Первые два дня проживания Анатолия в квартире сестёр-близняшек не принесли им ожидаемой с ним близости. На все намёки Нюси и Дуси о постели, Ана

617

толий прикидывался непонимающим, ловко менял разговор, спрыгивая с темы интимной на всякие другие. Возникали неловкие для всех паузы. Возвращаться в щекотливую область разговора сразу никто из сестёр не решался. Анатолий не раз порывался в чём-либо помочь им по дому, но они не давали ему ни к чему притронуться, даже не позволяли помыть посуду после обеда, будто берегли его для более важного, ответственного и великого дела. Но душа его не соглашалась, спорила, доказывала своё, почти ощутимо, до рвотных позывов, возвращая в памяти гнилой запах изо рта Нюси и потные, липкие руки Дуси.

Под утро третьих суток Анатолий проснулся от шёпота сестёр в соседней комнате:

- Почему мы должны кормить его за так? - возмущалась, судя по голосу, Дуся.

- Куда ни шло, если б он хотя бы по очереди с нами спал.

- Ну, ты хочешь, чтобы он прямо с налёта... Он должен же обвыкнуться. Неспроста у животных к самцу ведут на случку самок, а у нас получилось наоборот. Не спеши, ещё придёт наша утеха.

- Хорошо бы втроём одновременно покувыркаться, - хихикнула Дуся.

- Успеем, пусть сначала с каждой из нас отдельно переспит, а потом и "валета" закрутим.

- Сколько ж мы будем ждать, пока он с нами начнёт? Ты его привела, по нашему уговору ты - первая, ныряй к нему под одеяло сама, если он такой мямля.

- Он, видно, зелёный ещё, девок не портил, баб не топтал, поэтому я боюсь лезть к нему в постель, как бы он это за собственное насилование не принял, а то вдруг на улицу выскочит со страху - позора не оберёмся. Прошлый хахаль, которого ты приводила, какой хай поднял из-за болезни, которой его наградили?!

- Мы - его или он - нас, попробуй теперь разбери.

- А этот - зелёный.

- Ты говоришь, зелёный, зелёный, вот вчера утром встала, прохожу мимо, а у него такая палатка стоит, будто скалку кто под одеяло на попа выставил, - давясь смехом, захихикали сёстры.

- Чего ж ты растерялась?!

- Ага, растерялась, я думала, он в коленке ногу согнул, пригляделась, а ножки тута, у перильца кровати белеют раскинутые, - вновь прыснул сдавленный хохот.

- Тихо, а то разбудим.

- Вот и иди сразу к нему, если мне очередь уступаешь - я пойду. Зачем ждать? И сколько ещё? Двое суток прошло, а он никого из нас ещё ни разу даже не зажал.

- Дадим ему ещё пару суток, если не начнёт, пошлю работу искать, трутня кормить не будем.

- Слушай, Нюсь, у меня идея, давай-ка, сегодня вечером попробуем его подпоить, не зря говорят: пьяному море по тапочки.

- А с пьяного, что в постели возьмёшь?

- Для нас важнее начать, столкнуть паровоз вперёд, а потом так расстучится по рельсам, соседям завидно станет.

- Согласна, только выпивка твоя.

- А сам он совсем пустой?

- Конечно, пустой! У него, видно, всю жизнь копейка ребром стоит. Я уже платила за него. Дусь, ещё поспим.

618

- Ладно, спим.

- Где твоя сисечка, я пососу её и усну.

- Ну, бери, день и ночь ей сиську давай, как маленькой, без неё ты уже не засыпаешь, прямо надоела.

Стихло, только ещё минут десять до Анатолия доносились смоктания с причмокиванием Нюси, сосущей грудь у Дуси.

III

.Уже прошло почти полтора года, как Тоня Строгаль и Зоя Жемякина приехали по комсомольским путёвкам на рытьё Невинномысского канала. Зоя, влюбившись, встречалась с Глебом, бывшим сержантиком. Тоне такой морячок, о каком мечтала, не встретился. Она не сидела по вечерам монашкой, ходила в школу вечерней молодёжи, на танцы, где танцевать приглашали многие и провожали многие. Ничего не позволяла, и некоторые ухажёры сразу же "отваливали". Другие, проявляя напористость, продолжали ухаживать, и они какой-то промежуток времени нравились ей, но со временем вскрывались какие-то их недостатки, и она расставалась с очередным парнем без сожаления и угрызения совести. Того, единственного, о котором она мечтала, пока на горизонте стройки для неё не было.

Летом 37-го девчата из бригады в конце рабочего дня молча вручили ей телеграмму. Глаза сразу лапнули подпись - "Вера". "Верочка - сестрёнка, других Верочек не знаю. Значит, что-то дома!". Взгляд побежал по строчке: "Папаню заарестовали мама заболела корову доить некому едь домой Вера". Не переодеваясь, пошла в вагончик, к начальнику стройки. Со словами "Мне надо домой" подала телеграмму. Почитав её, начальник почесал затылок. С задачами народной стройки схлестнулась конница житейских мыслей.

- Подводишь ты нас, Антонина Строгаль, мы тебя уже на совете стройки кандидаткой наметили для занесения на красную доску почёта.

- Доской почёта корову не подоить.

- Ну, если корову доить некому, то поезжай, - и на углу телеграммы коряво написал: "Уволить без выходного пособия".

Расчётные деньги пошла тратить в магазин "стройторга" - товаров в нём намного больше, чем в сельпо. Купила туфельки, взамен износившихся до стелек. В тех, купленных в Ново-Румыновке, она приехала сюда, здесь же, на стройке, их и добила. Одно радует - новые имеют более высокий каблучок - Тоне с детства хочется быть более рослой. Мысли уже рисуют, как она в новом крепдешиновом платье и в новых туфельках пройдёт по селу, и все станут называть её первой красавицей. Но она думает не только о себе, остальные деньги она повезёт маме на лекарство.

Дома после обниманий, слёз горя и радости одновременно, выложила узелок с рублями.

- Вот это всё, что ты заработала за два года? - тихо слабым голосом спросила Катерина. - Разве это стоит тех мук, что ты вдали от дома испытала?

Мечты, навеянные юностью, скрылись за горизонт - дома дел невпроворот и новостей - короб. Главная новость та, что Верочка корову подоить не может.

619

- Она хвостом дерётся и по подойнику копытом бьёт, - канючит Верочка,

- никому молока не даёт, жадина-говядина!

Тоня открыла чемоданчик, вынула старое платьице, облачилась в него. Жизнь не для усталости и лени, - и впряглась в работу. А сестрёнка рядом все новости выкладывает.

- У нас теперь пруд есть, на краю села перегородили балку, вода весной набежала, так там и стоит.

- Купаться в той воде хоть можно?

- Можно, там и пацаны купаются, и малышня, и даже бывает, взрослые.

- Управку когда кончим, сходим, сполоснёмся. А пока сходи на водокачку, чистой воды принеси, хоть по полведра, пожалуйста, сестрёнка.

Верочка нехотя повиновалась, подняла на хрупкие плечики жёсткое коромысло, будто в ярмо впряглась, и отправилась по воду. Вернулась с почти полными вёдрами. Тоня расхвалила сестру на все лады.

- Как же тебе удалось почти полные принести?

- Когда вёдра тащила, на меня и быки оглядывались.

- Молодчинка.

И Верочка, воспарив гордостью от похвалы, добровольно пошла на второй круг. А Тоня продолжила работу по хозяйству. Вместе с нею горячее солнце проявляет на небосводе усердие. На солнцепёке земля от жары лопается, а в тени духота невыносимая. Тоня уже основную работу подобрала, пропотела так, что платьице стало к телу липнуть, да ещё и с дороги, так и тянется взгляд к баку с водой. "Скорей бы Верочка возвращалась, чтоб сбегать и ополоснуться, а после б и управку окончила", - решает Тоня и выходит к калитке. Вот и сестрёнка показалась из переулка. Семеня заплетающимися ножками, она гнётся под грузом вёдер на коромысле, как травинка под тяжестью вызревшей росы. Тоня скорым шагом направляется навстречу, перехватывает ношу.

- Сейчас сбегаем, окунёмся - согласна, Верочка?

- Угу, - измученно отвечает та.

Плечи, отвыкшие от жёстких рёбер коромысла, напоминают о прежней повседневной неприятной обязанности болью, к ней предстоит снова привыкать. Тоня вносит вёдра во двор, ставит под дверь и тянет сестру на выход.

- Веди, сестрёнка, где пруд?

Тоня, глянув на свои порванные чувяки, в которых управлялась, остановилась.

- Подожди, ты скажи, люди там сейчас есть?

- Да, большие пацаны - точно, когда первый раз я с водой шла, они целой гурьбой туда шпандорили во главе с Мишкой Русановым.

Протерев ноги чистенькой тряпкой, Тоня надевает свои новые туфли и стройно шествует за Верочкой. Та сразу от калитки направляется к окраине села, где высится земляная дамба. Над головою, как зелёные облака, купы крон акаций. С их лап кормятся гулевые, горячие, шалые ветры. Бражный август бродит по селу. На дамбе - тучи уток и гусей. Ещё больше их хороводится у воды. Крутой берег дамбы оккупирован ребятами постарше. Там проглядывается дань совершенству, грациям и силе. Девчонки, как олицетворение "заветных дум в заветных звонах мальчишеских сердец", обосновались на правой стороне. Они поглядывают в сторону ребят.

620

Но и те, как один, заметили новенькую. Она для них достойна полотен и стихов. Среди ребят закипает соревновательный дух, они распрямляют сутулые плечи, тянутся ростом, ныряют с разгона, с криками, возгласами. Там, где желтеет глазастый подсолнух, - малыши. Беспечное время, когда столько неба вокруг! Они смеются над Володькой Знобиным. Ему большие пацаны завязали на штанине между двух узлов лягушку, штанину намочили и узлы затянули. Теперь тот мучается и не может их развязать. Увидев Тоню с Верочкой, он кинулся к ним навстречу.

- Тоня, развязы, позалуста.

- Кто это так тебе сделал?

- Миска Лусанов.

- А он где?

- Вон он плавает, палазит.

Тоня попыталась освободить сильно затянутый узел, но тут малышня вокруг запищала: "Там в узле - жаба". Тоня, опешив, отказалась от намерения помочь и вернула брюки.

- В воде попробуй развязать.

Тоня с Верочкой отошли от малышни в сторону, там запах вызревших трав дурманил крепче зелья, в ногах трясогуска бьёт поклоны, словно предлагает тем располагаться там, где они стоят. Сёстры стали раздеваться. Совсем рядом, неся величественно корону рог, желанно охолаживая ноги, вошла в воду отбившаяся от стада корова, при этом лениво, взмахами длинного хвоста продолжает отгонять жгучих слепней.

Дальше - царство водоплавающей птицы. Их гогот перекрывает детские голоса. Верочка убежала к малышне.

Тоня сняла платье. Из воды звенит знакомый девчоночий тенорок:

- Лёшка, Лёшка, смотри, я умею плавать! - взывает к себе внимание соседа младшая девочка Корецких - Яна, и сама безостановочно молотит всеми конечностями по воде, и медленно отплывает от того места, где только что стояла. Вдруг набегает огромная туча и накрывает тенью дамбу, ползёт через пруд в сторону села, затенив мукнувшую корову, бултыхающуюся малышню, стаи водоплавающих. Подмяла под себя колодец и, черня пыльную дорогу, с ястребиным проворством укрыла крылом тени полсела. Над головой жалостливо пискнул кобчик, а стадо гусей, надсадно загоготав, встало на крыло. Поёжившись от озноба, Тоня раздумывала: "Сейчас идти в воду или повременить?", поэтому не торопилась снимать туфли. И тут увидела, девочка Яна, ещё минуту назад с таким задором молотившая ручонками и ножками по воде, устав, пытается встать на ноги, но не достаёт дна и дважды с головой уходит под воду. Испугавшись, что та захлебнётся, Тоня кричит ей:

- Плыви к берегу!

Однако та не слышит и взывает с плачем о помощи:

- То-ну, спа-си-те! - давясь водой, смотрит с надеждой на сверстников.

Но те скалятся, думают, Янка дурачится. А у тонущей силы иссякают, головка всё чаще погружается в воду. Поняв, что Яна и в самом деле тонет, детвора оцепенела. От дамбы, оторвавшись от группы взрослых ребят, широкими гребками на помощь к утопающей рвётся пловец. Тоня узнаёт Мишку Русанова, но понимает,

621

тот не успеет, и сама в обуви бросается в воду. Несколько взмахов и вот то место, где последний раз на поверхности показывалась головка утопающей. Нырок - и рука её натыкается на костлявое тельце. Выбрасывает на поверхность тонущую. Глаза у той распахнуты до полной округлости, увидев спасительницу, тут же скле- щила ручонки мёртвой хваткой вокруг её шеи, никакой силой не оторвать. Тоня попыталась ногой достать дно, но в то же мгновение обе ушли под воду. "Раньше тут кто-то саманы делал, поэтому тут яма", - стремительно выдаёт разум причину глубины. Работая ногами и руками, выбирается к воздуху, мгновенно хватает его ртом, вместе с ним попадает и вода. Страх сковывает разум и тот, паникуя, сжимает сердце и выдаёт ужасную догадку: "Потонем обе". Но в это время кто-то её за волосы высмыкивает из воды. Руки, ища спасения, хватают мускулистое тело. Но оно не даётся, кто-то ногами толкает Тоню с прикипевшей Яной к берегу. Ещё один толчок и Тоня чувствует ногами скользкую, мягкую, засасывающую, но такую желанную грязь дна. Встав ногами на долгожданную опору, Тоня, откашливаясь, выносит Яну к остолбеневшей малышне. Ветерок нагоняет озноб. Яна плачет, и это мешает ей откашляться.

- Всё хорошо, Яна. Отпускай мою шею и становись на свои ножки, - успокаивает её Тоня, - всё нормально, видишь, ты жива и здорова.

Девочка, приходя в себя, осматривается вокруг, будто заново знакомится с жизнью. Тоня снимает туфли, с горечью смотрит на них. А рядом спасённая сделала шаг, другой, походила, походила и потом нервно рассмеялась. Держась поближе к спасительнице, принялась пересказывать ощущения:

- А я вот так ногами и руками бью, а вода мне в рот.

- Не вкусная?

- Фу, такая противная!

- Ты ещё научишься плавать по-настоящему, правда?

- Правда, - кивнула девочка головкой, дрожа от холода, поглядывала с восхищением на главного спасителя, обмывавшего от грязи ноги.

- Всё, беги, стрекоза, к мамке, - подошёл тот к дрожавшей малышке, покрывшейся от холода пупырышками.

Та, благодарно взглянув в его глаза, схватила платьице и пришпорила домой так, что только замелькали пятки. Мишка повернулся к Тоне, тщательно обмывавшей туфли. Верочка рядом.

- Сестрёнка, принеси моё платье, я на сегодня откупалась.

Та метеором метнулась туда и обратно. Вытерев платьем лицо, оделась. Подошёл Мишка Русанов.

- А ты - молодец, если б не ты, утонула б девчонка.

- А если б не ты, мы б обе с ней раков кормили.

- Скажешь такое. Кстати, здесь и раков нет. Ты - не сеструха Толяна Строгаля? Я когда у него дома был, кажется, тебя там видел, правда, ты тогда такой же малявкой была, как та, что убежала.

- Тебя я знаю давно. Верочка, скупнись и пойдём.

- Так то ты была?

- Я, я.

- Ну, ё-моё, что время с людьми делает?!

622

- А ты, Мишка, не изменился.

- Ты и имя моё помнишь?

- Помню.

- А тебя как зовут?

- Тоня.

- А чё тебя до этого не было видно? У меня уже каникулы заканчиваются, а тебя не видел.

- Я на комсомольской стройке была, на Невинномысском канале.

- Ты чё сёдня вечером собираешься делать?

- Не знаю, а чё?

- Выходи на завалинку, посидим, поболтаем.

Гул далёкого набата тайных мыслей почудился ей в предложении. Из скомканной тучи вырвался свет.

- Не знаю, может, и выйду, - и, забрав сестру, направилась домой. Отойдя, она, приостановившись, оглянулась, - рядом с Мишкой стоял пацанёнок с холщёвы- ми брючатами. Тут и поставила Тоня условие относительно их вечерней встречи, причём сделала это тонкой шуткой: - Не забудь лягушку из плена освободить, - и, смеясь, добавила: - Это, может, твоя жена, а ты ей шкуру испортишь, и не выйдет она к тебе вечером поболтать, - при этом посмотрела на Мишку с такой родниковой осветлённостью, что тот, без слов, торопливо принялся разделываться с узлами на штанине.

IV

Во время завтрака Нюся поинтересовалась у Анатолия:

- Ты что из выпивки больше всего любишь?

- Я вообще ничего спиртного не пью.

Сёстры многозначительно друг с другом переглянулись.

- Понемножку выпивать можно. Попробуешь? Хочешь - водку, хочешь - вино?!

- Ничё пробовать не буду, я из техникума виноделия ушёл из-за того, что там студенты к концу учёбы почти все до одного спиваются. А пьяница - это страшно! Насмотрелся я на соседа - алкаша! Через дорогу тот жил. Если нажрётся - всем места мало, что под руку попадётся, схватит и гоняется за женой и детьми. Трезвый - человек - как человек, а пьяный - зверюга неуправляемый. Пока соседские мужики не скрутят да не свяжут, сладу с ним нету. Его жинка вечно в синяках да побоях.

- И что ж она такого терпит?

- Ей много раз люди советовали: "Кинь ирода!" "Нет, - говорит, - он же отец моих детей, а их сиротить - грех большой". Так и терпит. Поэтому я ещё в те годы решил, никогда до пьяну не стану напиваться, чтоб ни люди, ни я не знали, какой я пьяный.

- До пьяного состояния напиваться и не надо, но на праздник, день рождения, на свадьбу, что ж, не пригубишь?

Понимая, к чему она клонит, Анатолий решительно тряхнул головой:

624

- После того как преподаватель нам в техникуме рассказал про страшную и научно достоверную особенность, которая происходит при пьянке, дал себе слово

- и пригублять спиртное не буду.

- А что он вам рассказал?

- Всем известно, что кровь красными шариками разносит по человеческому организму кислород. В том числе ими доставляется кислород и мозгам, у кого они, конечно, есть. Там вот, перед мозгами стоит такой фильтр, как мелкое ситечко. Он пропускает в мозг шарики с кислородом только в одиночном порядке. И оно так и должно быть. Когда человек трезвый, "носильщики" кислорода движутся отдельно друг от друга. Но стоит человеку хлебнуть спиртного, красные шарики с кислородом начинают кучковаться в компании, наверное, каждому из них свою удаль хочется показать. И вот, доходят они компанией до мозгового фильтра, а там их не пускают. Кислород в мозг не поступает. Из-за кислородного голодания человек и пьянеет. Часть мозговых клеток при голодании без кислорода погибает, превращаясь в жидкость. Поэтому пьяницы писают собственными мозгами.

- Ну, ладно, оставим этот пустой разговор. Походи по предприятиям, Анатолий, поищи работу, - резковато заявила Нюся.

V

.Мишка Русанов уже полтора месяца как вернулся из Ново-Румыновки в сельхозтехникум. Занятия на механическом факультете идут давно. Но сегодня после обеда его почему-то потянуло в город, поискать себе готовальню для черчения.

Анатолий Строгаль тоже ходил по городу в поисках работы. Он и до назидания сестёр, сам, с первого часа проживания у них, решил не быть нахлебником и искать сразу работу. Ведь рассчитываться за кров своим телом для такого сельского парня, как он, было выше его сил. Он даже в мыслях не мог себя представить в этой роли.

.Сегодня, поднявшись из-за стола, поблагодарил за еду и ушёл в город. "У нас дороги разные и перекрёстков общих нет", - решил он, выходя из подъезда. Остановился, осматриваясь вокруг. Утро набирало силу дня. Снопы лучей, пробиваясь через тучи, как через сито, растеряв убойную силу, вяло играли жемчужными искрами в каплях вчерашней влаги, повиснувшей прозрачным крупным бисером на голых ветках рядками. Видно, ночью перепал слабый дождик, потому как - ни одной лужицы на земле. Да и ветерок, отжав до конца тучи, сушил то, что ночью успел промочить брызговей.

Стряхнув с куста полуголой сирени нависшие капли, Анатолий моментально отпрыгнул в сторону, спасаясь от влаги. "Удалось! - порадовался он загаданному.

- Найду работу".

Часа четыре болтался по окраинам, где в основном сосредоточены промышленные предприятия. Повсюду требовались специалисты. А у Анатолия, кроме рук, - ни корочек, ни опыта. Во второй половине дня перебрался в центр города. Остановился у доски объявлений, залепленной листками с заголовками "Требуются". В основном приглашались квалифицированные специалисты: каменщики, токари, маляры, штукатуры, шоферы. Вдруг кто-то взял Анатолия за плечо и резко повернул к себе. Перед

625

ним, как в сказке, возник его друг, улыбающийся Мишка Русанов - сын фельдшера из Ново-Румыновки. Ещё не поняв до конца реальность происходящего, тот засыпал его уже целым навильником вопросов с комментариями:

- Толян! Ты чё тут делаешь? Вот так встреча! Думаю, к кому он в гости приехал? Но, вижу, сам бродишь.

- А ты как в Орджоникидзе оказался? - обнимаясь, в ответ полюбопытствовал Анатолий.

- Я тут - в сельхозтехникуме, уже на втором курсе. А ты ж в Прасковее, вроде, на винодела учился?

- Да, учился, но побоялся, что там сопьюсь. Поступал в военное училище, там

- от ворот разворот, социально опасный я человек. Сейчас ищу какую-нибудь себе работу, чтоб с голоду ноги не протянуть.

- Не пропадёшь! Есть вода, а это, Толь, не ерунда! Айда к нам в техникум!

- Думаешь, возьмут?!

- Лично буду просить Валиева, нашего директора, хороший дядька! Пойдём!

- Ну, ладно, уговорил, попробуем! Только зайдём к двум женщинам, у которых я жил, сообщу, что ухожу, а то как-то неудобно, ещё подумают, ровно я сбёг молчком от них.

- Пошли, куда скажешь! Но при условии, что не останешься там, если даже уговаривать станут.

- Это я обещаю.

- Тогда, в путь-дорогу?!

- Вперёд!

И друзья зашагали в направлении квартала, где до этого Анатолий прожил трое суток. Вышагивая по осенним улицам Орджоникидзе, залитым наторелым за лето солнцем, вспоминали своих школьных товарищей, делясь сведениями, кто, где из них теперь.

Вечерело. Угасавший день, будто мускатный виноград, набирал янтарную желтизну. Жители частных домов жгли возле дворов кучки с сухими листьями. Дымок от них, пластаясь, разбавлял собой воздух, делая его особо памятным.

- Вот он, наш дым отечества, - пошутил Анатолий.

- Он мне приятен, сладок, - подхватил настрой Анатолия Михаил и, подбежав к тлевшей кучке, сунул голову в струю дыма. Анатолий отпихнул друга и сам повторил его приём. Задохнувшись в дыму, вырвался из чада и помчался следом за другом к другому костру. Толкаясь, безрассудно запихивали всего себя в дымную струю, превращая её в клубящееся облако, и, находясь в нём, упирались, не пуская в него товарища. Потом сломя голову мчались к очередному дымному кострищу из листвы, повторяя борьбу. Со стороны казалось, что они сражались за ценный дар Отечества.

- Провоняемся, на улице ночевать придётся, - наконец остепенился Анатолий.

Мишка сразу же стал фантазировать на тему ночёвки на улице.

- А представь, как было бы здорово, закопаться полностью в листья, только б глаза снаружи, и следить мятежный бег волнующихся туч, а ночью так на звёзды смотреть.

- Выдумщик ты, Мишка.

- Ты знаешь, Толик, как-то мне приснилось, будто я уже отучился, и озимые

626

такой же тёплой осенью в артеле сеял, только там я вместо пшеницы звёзды небесные в землю кидал. А они из-под земли пускали, представь, лучи. И ярко так, что проснулся.

- Всё, пришли. Подожди во дворе, а я сбегаю, предупрежу хозяев о своём уходе, - и Анатолий торопливо нырнул в подъезд.

Скучавшему Мишке приспичило в туалет. Переминаясь с ноги на ногу, взглядом окинул двор. У дальней стены, возле целого ряда уборных, прогуливаясь, кружили, воркуя, домашние голуби. Мишка, тесня ручных птиц, направился к кабинкам, но там красовались навесные замки. Вернувшийся Анатолий повертел головой в поисках друга.

- Ты чё возле уборных делаешь?

- Сюда хотел. Но, гады, все двери заперли.

- Схожу, спрошу у своих хозяек.

Через время вышла из подъезда старушка с веником в руке. Смахивая веником опавшие листья у входа, она поглядывала на пританцовывавшего Мишку. Вскоре вернулся расстроенный Анатолий.

- До техникума дотерпишь?

- Чё? Не дали?! - уверено вступила в разговор старушка, начав рыться в кармане фартука.

- Не дали. Говорят, мы и так тебя как человека приняли, накормили, обстирали, выкупали, спать уложили, а ты так нас отблагодарил. Ещё другу туалет предоставить захотел. Словом, только гнилые слова в ответ услыхал.

- Дожили, ребятки, не пускают в уборную? Возьми, вот ключ, мой нужник

- третий оттель. Аккуратно только, здоровья нету убирать.

- Ой, спасибо, бабушка.

- Чё благодарить, в туалет не сходил бы, так на угол где-нибудь надудулил.

- Да не-е, мы не такие, - заверил Анатолий старушку, оставшись с ней наедине посредине двора.

- А ты не у Нюськи с Дуськой ошиваешься?

- У них жил два дня, теперь вот ухожу.

- Правильно делаешь. С полгода только прошло, как хозяйки твои избавились от сифилису. Непутевые они. Родителей посадили, а они - в разнос.

Подошёл Мишка, отдавая ключ, ещё раз поблагодарил.

- А ты не хочешь, что ли? - вопросительно посмотрела старушка на Анатолия.

- Не хочу, спасибо.

- Значит, не заразился, - многозначительно, как бы сама с собой рассуждая, пошла старушка по своим делам.

- Про что она? - спросил Мишка, когда уже покинули двор.

- Это точно дорога к центру города? - ушёл от ответа Анатолий, в душе оставаясь благодарным сёстрам за предоставленный кров.

- Не бойсь, дорогу я знаю.

Вытерев со лба испарину, Анатолий, вспомнив о бывших своих сифилисоносных хозяйках, вслух сказал:

- Слава Богу, пронесло.

627

- Да я бы вытерпел, - успокоил Михаил, вовсе не понявший высказывания друга. - Хотя, - тут он неожиданно оживился, - терпеть тоже опасно. Недавно приезжал на семинар медиков батя, ну и ко мне заглянул. Так вот он рассказывал, что по этой причине померла Аня Скворцова, она года на два старше нас.

- Это та, которая в балке жила?

- Угу.

- А почему она померла?

- Этим летом, во время уборки, шла она одна со стана первой бригады домой, а бригада та, сам знаешь, аж у рогатого на куличках. Припёрло деваху по малому. Сесть в степи на дороге застеснялась, решила до старой лесополосы дойти - тут-то полосы только насадили, за молодыми деревцами не спрячешься. И, вроде, уже подошла к зелёнке, как тут её нагнал на бедарке начальник сотни Калюжный. Он давно на Аннушку, как кот на сметану, поглядывал, намеревался втихаря с ней поженихаться. Бедарку с форсом поставил поперёк дороги, перегородив ей путь. Как же, на жеребце узорный нагрудник новый, уздечка наборная, из жёлтой кожи хомут, решил повыхваляться и настойчиво предлагает: "Садись, подвезу, Анечка!".

А та уже почернела. И отделаться не может от ухажёра липучего. Отказывалась, отнекивалась, а тот банным листом присобачился и не отстаёт ни в какую: "Садись!" да "Садись!" Подумала Аня: "Может, с ним быстрее доеду до села, чем здесь время зазря теряю в препирательствах", - влезла кое-как на бедарку. Тронули, а там трясучка, губы, бедная, себе кусает, зажала ноги до боли, терпит. А тот змей недогадливый не дотумкивает, отчего дивчина так корчится, и всё, как соловей, басни перед ней красивые выщёлкивает. Ей, конечно, не до его красноречия, ей бы скорей доехать - она возьми и попроси побыстрее ехать. Тот и погнал жеребца по закаменелой дороге. На очередной большой выбоине тряхнуло их так сильно, что Аня только раз и вскрикнула, и всё... В больницу к отцу моему привёз он её уже холодную. Ничего сделать было уже нельзя, похоронили. Мать её так убивалась, да и как вытерпеть? Дочка только до возраста невесты дожила, жизнь настоящую в ладонях не успела ещё подержать из-за какого-то Калюжного. Отец Ани так ему и сказал: "Не попадайся мне одному на дороге, прибью!"

- Да жалко Аню. Отсюда следует золотое правило, хай иной раз и совесть лопнет, чем. - дальше сам знаешь.

VI

Переночевав в общежитии вдвоём на Мишкиной кровати, утром друзья отправились в техникумовскую столовую. Она размещалась в том же здании, в левом крыле. Войдя в обеденный зал, Анатолий остановился, озираясь. Михаил, заметив смущение друга, подпихнул его:

- Пошли, чего остановился?

- Миш, ты завтракай, а я тебя в коридоре подожду, кусочек хлеба оставишь, до обеда мне хватит.

- Не выдумывай, пошли, - Михаил потащил друга за рукав, - садись вон туда,

- и, смягчаясь, добавил: - Я обычно за тем столом сижу, буду брать порцайку, попрошу ложку и для тебя, сегодня гречка, вдвоём её навернём.

628

- Понимаешь, Мишань, неудобно как-то.

- Неудобно на потолке спать, одеяло падает, - решительно не согласился Мишка и ещё раз подтолкнул Анатолия, - садись, куда я тебе показал, и место мне там держи.

В зал залетела стайка хохочущих девчат. Не глядя больше на друга, Михаил бегом, опережая их, бросился пристраиваться в хвост очереди, ползущей к раздаче нестерпимо медленно. Стоя в очереди, он делал рукой Анатолию, сидевшему уже за столом, успокаивающие знаки, словно подмигивал, мол, не волнуйся и "будь спок!" У раздачи толпились и сновали студенты. Казалось, никто из них вовсе не замечал присутствия новичка. И лишь две подружки, стоя в очереди, с явно открытым любопытством поглядывали в его сторону. Получив еду, они, определённо изменив своему месту, направились к Анатолию. Спросив у него разрешения, сели за стол. Кареглазая внимательно посмотрела ему в глаза. Взгляд был настолько участливым, искренним и чистым, что Анатолий вдруг замер, как от предчувствия неведомого счастья. Девушка положила на угол словари с цветными закладками: русско-немецкий и англо-русский. Оба словаря были подписаны "ТГолубкина". "Тамара, Тося, Тоня, Таня, как же её на самом деле зовут?", - размышлял от нечего делать Анатолий. Девушка с именем на "Т", взявшись за ложку, пожелала подруге на немецком приятного аппетита: "Guten Appet.it!" и на этот раз посмотрела на Анатолия заносчиво, мол, вот как мы можем. Это вконец выбило его из колеи. "Как это я с Мишкой из одной чашки есть буду в присутствии девчат, да ещё таких продвинутых?! Может, мне уйти? А куда пойду? Кто меня покормит? Фу, какая тут жарища! Ещё эта пялится." - дёргано и растерянно метались мысли.

Анатолий поискал друга глазами, словно Мишка был виновником их такого состояния. Очередь того уже подошла. Обращаясь к поварихе тёте Ксении, стоявшей сегодня на раздаче, Мишка попросил:

- Тёть Ксения, ложку, пожалуйста, ещё одну дайте.

- А зачем тебе ещё одна ложка?

- Ко мне друг приехал, мы вместе с ним мою порцайку навернём.

- Где ж твой друг?

- А вон сидит за столом в углу. О, уже две девки к нему прилепились, - Мишка показал на них рукой.

- Красивый хлопец, вот и прилепились. Подожди, что с этого двоим есть, я ему отдельно покладу, - и повариха по сердечной доброте наложила каши с горой, вдобавок налила кружку чая и сверху на неё положила два ломтика хлеба.

- Спасибо, тётя Ксения. Вот это мы подкрепимся!

- На здоровье.

Мишка на радостях бегом отнёс сначала кашу, шепнув Анатолию:

- Живём, Толян, - и вернулся за чаем.

Пока Мишка ходил второй раз, Анатолий поменял тарелки, с горой поставил другу.

- Э, так не годится! Тётя Ксения тебе с горой наложила, ну-к, забирай! - Михаил на правах хозяина вновь переменил тарелки. - Рубай, рубай, наяривай, да только не давись!

Девчонки, слышавшие это, прыснули смехом. Покончив с завтраком, они за

629

брали посуду и, продолжая хихикать, направились к амбразуре посудомойки. По пути туда несколько раз оглядывались на ребят, с которыми сидели за одним столом.

Налегая на горячую кашу, Мишка, давясь, спросил друга:

- Чё этим свирестёлкам надо было?

- А кто их знает, столов вон сколько пустых, так им обязательно надо за наш.

- Парень ты видный, а девки на таких, как пчёлы на патоку.

Покончив с едой, друзья понесли грязную посуду, сдав её посудомойке, пошли поблагодарить раздатчицу.

- Спасибо вам, тётя Ксения, - первым подошёл к раздаче Анатолий.

- На здоровье, приходите вместе обедать, найдём порцию.

- Мне деваться некуда, придём.

- Спасибо, тётя Ксения, - поблагодарил и Мишка.

- Приводи друга, - материнским взглядом одарила повариха ребят.

Отойдя, Анатолий под впечатлением сердечного к себе отношения со стороны

поварихи заметил Мишке:

- Сразу видно даже по лицу - добрый и светлый человек тётя Ксения.

- Это правда. Иной раз так проголодаешься, порцайку свою глотнёшь и не заметишь. Если у неё попросил добавку, то никогда не откажет.

- А другие могут не дать?

- Могут. Лучше свиньям своим оттарабанят, чем студентам раздавать. Так, а сейчас, Толян, пока уроки не начались, пойдём к дедушке Валиеву. Мы так называем нашего директора, он по-русски с акцентом говорит. Если будешь экзамен сдавать, то надо Бога молить, чтобы только не Цоева его у тебя принимала. Её ходовые оценки: двояк и трояк. У неё пятерку за всё время её работы никто ещё никогда не получал, она так и говорит, "здесь на пять знаю только я!". После сессии - к ней всегда очередина на пересдачу. Поторопимся, пока звонка нет.

Кабинет директора сельхозтехникума располагался на втором этаже, сцепом вместе с учительской. Потоптавшись перед дверью учительской, Михаил оглядел друга, снял с плеча чёрный волосок:

- Это уже от чернявой, когда ты только пообниматься успел?

Окинув ещё раз друга придирчивым взглядом, поднял руку для стука.

- Ну, с Богом, - и робко постучал.

Никакого ответного звука, может, не услыхали? Ещё раз косточка Мишкиного среднего пальца затарабанила в дверное полотно. Делал это Мишка теперь настырно и мощно да ещё в два раза дольше, чем в первый раз, и, не дождавшись ответа, приоткрыл дверь:

- Разрешите?! - обводя взглядом готовящихся к занятиям преподавателей, кашлянул.

- Ты чем стучал? - подняла голову, повязанную летним цветастым платком, учительница русского языка и литературы Цоева.

- Как, чем?! Вот этим, - и Мишка повертел перед собой сжатый кулак с отставленной косточкой среднего пальца.

- Ах, вон чем, а я уж подумала, что головой, - присутствующие заулыбались, не отвлекаясь от своих дел.

630

- Чего тебе, Русанов? - поинтересовался учитель немецкого языка Сазонов.

Но Мишка продолжал говорить с Цоевой.

- Нам к директору, Фатима Магомедовна.

- Проходите, Иса Алиевич у себя. А этот молодой человек с тобой?

- Друг, Строгаль Анатолий, учиться у нас в техникуме хочет.

Все оторвались от своих занятий и недоумённо, и одновременно оценивающе, посмотрели на Анатолия, провожая взглядами, пока он не скрылся с Михаилом за дверью директорского кабинета.

- Поздно проявилось желание, полтора месяца занятий уже позади, - прокомментировала новость Цоева, погружаясь в бумаги.

Остальные согласно закивали головами, прислушиваясь к разговору, доносившемуся из директорского кабинета.

Войдя в кабинет директора, Анатолий под впечатлением слов, высказанных вслед учительницей, растерялся. За директорским столом сидел мужчина лет шестидесяти, на голове красовалась высокая белая шевелюра. Выслушивая Мишку он время от времени бросал на Анатолия из-под кустистых бровей, прихваченных инеем седины, взгляд умных глаз.

- Что ж так поздно надумал приходить к нам? Ты на два месяца отстал, а двоечников у нас и так уже много, - наморщил лоб директор.

- Я нагоню по всем предметам, Иса Алиевич, - только теперь заговорив, твёрдо заверил Анатолий.

- Диктант на тройку сейчас напишешь?

- На четвёрку напишу самый трудный диктант.

Валиев, глядя на Анатолия, удивлённо изогнул бровь.

- Если на "хорошо" напишешь диктант, считай - поступил, возьму тебя в техникум. (Хотя для себя решил: "Даже, если на тройку напишет парень - возьму!") Фатима Магомедовна, зайдите, - чуть громче сказал директор, обращаясь через закрытую дверь.

Друзья, услышав имя Цоевой, переглянулись и поскучнели. В это время в коридоре раздался звонок.

Цоева, слышавшая весь разговор, тут же вошла:

- Слушаю вас, Иса Алиевич, - руки её сцеплены внизу перед собой - признак её крайнего недовольства.

- Молодой человек грозится диктант на четвёрку написать. Я подменю вас. У вас с третьей группой занятия?

- Да, Иса Алиевич.

- А вы в моём кабинете подиктуйте ему. Пойдём, Русан Михаил, на урок.

Директор оглянулся и, заметив робость Анатолия, остановился.

- А ты садись вот сюда, - и он отодвинул лавку у приставного стола. - Только на этот стул не садись, он - один-един в техникуме, это - директорский трон, как у царя, я никому не разрешал на него садиться. Лист бумаги и ручку найдёте ему, Фатима Магомедовна?

- Найду, не беспокойтесь, Иса Алиевич.

- Вот и хорошо, работайте, - директор, захватив журнал группы, ушёл.

Следом вышла и Цоева, предупредив новичка: - Сейчас принесу тебе, на чём

и чем писать.

631

Через время она вернулась, положив перед Анатолием бумагу и чернильницу с ручкой. Анатолий уселся поудобнее, положил перед собой лист, опробовал перо на своём ногте, внутренне настраиваясь на экзамен. Воцарилась тишина ожидания, только изредка шуршал переворачиваемый пальцами лист сборника диктантов.

- Ну, что, готов? - наконец выбрала диктант Фатима Магомедовна, будучи уверенной, что новичок "завалится".

- Угу, - буркнул Анатолий, обмокнув перо в чернило.

- Справа в углу напиши фамилию. Ниже, посередине с большой буквы - "Диктант", - она наклонилась, чтобы проверить, правильно ли он сделал. Кивнув довольно головой, прочла вслух по слогам фамилию Анатолия: - Стро-галь. Ух, какая фамилия строгая. Начинаем диктант.

Прочитав весь текст залпом, учительница, выдержав паузу, начала медленно диктовать по предложениям, повторяя их части неоднократно. После того как экзаменуемый осиливал всё предложение, переходила к другому. Иногда подходила к столу, где сидел Анатолий, с любопытством, щуря глаза, всматривалась в красивый его почерк. Предложение за предложением, ложась горизонтальными цепочками, покрывали собой белизну листа. Не обнаружив ошибок, учительница всё более удивлялась. Дисциплинированность букв и знаков препинания готовила судьбу Анатолию. Только он этого ещё не осознавал. Просто писал диктант, как учили его в школе, встретив трудность, останавливался, вспоминал правила и писал дальше.

Закончив с диктовкой намеченного текста, Фатима Магомедовна дала десять минут на проверку, а сама вернулась в учительскую. Раньше отведённого времени Анатолий принёс исписанный листок.

- Вот, Фатима Магомедовна, проверил.

- Ну, если проверил, то пойди, погуляй, только недалеко.

Во время перемены появился Мишка.

- Ну, как?

- Понятия не имею! Сказала ждать, жду.

- Не повезло с Цоевой, я тогда уже заметил её недовольство, вот так руки скрестила внизу, верный признак - куча двояков будет.

Тут Анатолия позвал в кабинет директор. Там толпились почти все учителя. Ещё проходя по учительской, он услышал голос Цоевой:

- Такой диктант без ошибки у нас не писал ещё ни один человек за все годы, сколько я тут работаю. Я заслуженно поставила "пять".

- Разрешите? - от двери спросил Анатолий.

- А вот и ты. Где ты шлялся, Строгий? Найти тебя не можем, - нарочно строго напустился на него директор.

Все повернулись в сторону Анатолия.

- Я тут, рядышком, Иса Алиевич.

- Диктант ты написал лучше всех, на все "пять". Принимаю тебя с испытательным сроком - дисциплину твою посмотрим. И до нового года все отставания обязан ликвидировать. Обещаешь?

- Наверстаю даже раньше.

- Вижу, своих слов на ветер не теряешь. Стипендии свободной нету. И как я

632

понимаю, помощь тебе ниоткуда не придёт. Будешь писарем у нашего завхоза работать. Немножко от этого деньги получать.

В дверь просунулась голова Мишки. Директор, заметив его, поманил пальцем:

- Эй, Русан Михаил, забирай друга, веди к завхозу, получи ему постель. И скажи ему, что твой друг, Строгий, писарь у него будет.

.Новость о новичке, написавшем диктант на "отлично" у самой Цоевой, мгновенно, словно от удара суховейной молнии, всполошила весь персонал техникума.

Узнавшие об этом учителя первыми разнесли это известие по группам. Сообщая новость учащимся, почти каждый из них восхищался новичком и хвалил его за грамотность, подчёркивая социальное положение Анатолия: "Парень-то

- сирота!" Студенты из комнаты, где ночевал Анатолий, доложили, что того парня привёл с собой Мишка Русанов и якобы он нашёл его на улице, выпрашивающим милостыню и обчищающим карманы прохожих. А один студент даже уверял: "Я точно знаю, что беспризорник забрался Мишке в карман, а тот его прямо за руку сцапал, но "митькам" его не сдал, а привёл к нам. Мы все теперь будем над ним шефствовать". Страна жила стремлением одолеть остатки встречающейся ещё беспризорности. Многие предприятия и организации шефствовали над сиротскими домами и детскими колониями, оказывая их воспитанникам всяческую помощь. И поэтому в техникуме все с восхищением смотрели на Мишку - как же, он поступил очень благородно, не передав парня в милицию. Некоторые из ребят из Мишкиной группы рассказывали, как тот привёл в общежитие парня, и по причине того, что не было свободной кровати, уложил беспризорника спать рядом с собой, а утром повёл его в столовую и попросил для него еду.

Не найдя завхоза, Мишка в перерыве отвёл друга в ту группу, где он должен был теперь учиться. Сунув в руки свою прошлогоднюю исписанную наполовину тетрадь и огрызок карандаша, подбодрил:

- Теперь ты, как все.

Учительница ботаники Агоева Айшат Костовна, видя стеснение новичка, успокоила:

- Ничего, что тетрадь чужая, ведь половинка её ещё чистая. Старую фамилию аккуратно зачеркни и сверху напиши свою. Вот так, и здесь, внутри, последний исписанный лист сложи пополам - открывать сразу будешь на своих записях. На перемене останешься, я покажу тебе учебный материал, который мы уже прошли.

Во время занятий Анатолий ловил на себе изучающие взгляды ребят и девчонок из группы. На большой перемене, после ботаники, большинство высыпало в коридор. Анатолий подошёл к столу учительницы и попросил Айшат Костовну продиктовать ему пройденные темы. Она охотно согласилась и всю перемену ему диктовала, сразу поясняя трудные моменты пропущенных уроков.

В дверь время от времени просовывались головы студентов, которые с любопытством рассматривали Анатолия. Зазвенел звонок, студенты группы, смеясь, толпой ввалились в класс с шумом и гамом, не сразу заметив оставшуюся ботаничку, однако, увидев её, сразу смолкали, на цыпочках пробирались к своим партам. Пришёл на урок истории директор.

Агоева извинилась:

633

- Простите, Иса Алиевич, пропущенные темы нашему новичку диктую.

- Работайте, я пока список проверю, - он, открыв журнал, принялся вычитывать, сильно искажая, фамилии студентов, чем несказанно веселил ребят.

Даже учительница ботаники улыбалась исковерканным фамилиям. Закончив Анатолию нашёптывать темы, положила перед ним свой учебник:

- Пока занимайся по нему. К следующему занятию подготовишь кроме сегодняшней темы ещё эти две.

И она на цыпочках бочком покинула класс, кивком извинившись ещё раз перед директором. Тот с одобрением глянул на Анатолия. Любопытство к нему не спадало ещё дня три. Идя с Мишкой в столовку, Анатолий услышал за спиной шёпот девчонок:

- Ой, девки, беспризорник красивый, как Бог!

- Вон, вон идёт новичок, тот, который на "пятёрку" диктант у Цойки написал.

- Ты чё? У неё "трояк" получить считается за счастье.

Когда друзья получали обед, столовские работники высыпали из кухни, разглядывая новичка с сочувствием и восхищением. Тётя Ксения встретила Толика с Мишкой, как своих детей. Не отмечая в списке их фамилии, сразу подала им миски с едой.

- Потом, ребята, подойдёте.

Оставаясь объектом пристального внимания, Анатолий и Мишка после обеда остались на кухне помогать. Мишка работал в зале, а Анатолий в посудомойке. Накинув на себя предложенный тётей Ксенией фартук, он таскал грязную посуду от сборника к ванне, где в клубах пара гнулась в работе пожилая посудомойщица. Звали её все только по отчеству - Ульяновна. Она чувствовала себя здесь хозяйкой.

- Снесёшь всю посуду, - давала она указания, - становись сразу её вычищать,

- тут она на секунду запнулась, потом уверенно продолжила, - хоть там-то и чистить нечего, студенты всё метут подчистую, растут ить!

Очищая тарелки, Анатолий убедился в правоте её слов. Для проформы он шаркал пару раз железной ложкой по тарелке и отправлял её в ванну, залитую тёплой водой. Над нею волнистою мглой клубился пар, распаривая лицо переломленной над ванной посудомойщице, делая его красным и влажным от жары. Распалившись в работе, Ульяновна орудовала тряпкой с проворностью фокусника. Из-под её рук вылетали тарелки, словно стаи белых уток выскакивали из пруда на берег. Вымётывая из воды посуду, она неуловимым движением рук приземляла их в высокие стопки на посудном столе.

Покончив часа через два с мытьём, пожилая женщина с кряхтеньем разгибалась над чаном, охая, шла за табуреткой, садилась у стола и спокойно и неторопливо протирала насухо отмытые тарелки сухими тряпками. Чем-то материнским, домашним веяло от этой сцены. Анатолий, стоя рядом, помогал ей, нося готовые стопки к стеллажам на раздаче. Но посудомойщица уже не раз беззлобно гнала его:

- Иди, иди, остальное сама-й как-ить доделаю!

Но Анатолий не уходил. Ульяновна этому обрадовалась.

- Если работать хошь, то тогды дрова маненько поколи, с ими завсегда морока,

634

всё на них кидаемся, лишь бы еду сварить. Иной раз уже обед подавать, а оно не кипить. Не раз за топор брался и сам Лексей Лексеич.

- А кто такой Алексей Алексеевич?

- Лексей Лексеич, эт - наш завхоз. Важный человек, окромя ево никто мне тряпку новую не даст, а он душевный, придёт, глянет на мои тряпки, а с них ниточки одни свисают, гляжу в тот же день новую тряпку несёт, да ишо иной раз и с запасом. А не будь ево, иде б я тряпки брала?! Ведь без тряпки ничё не сделаешь, ни внутри как след не вымыть, ни снаружи - протереть. Тряпка, хлопчик, великая вещь! Не только тута, на кухне, а, вообче, в жизни, без ей ни пылю не вытерешь, ни обувку не протрёшь, опять же пол подтереть - подавай тряпку! Ить я про тряпку много ра- зов думала. Они ить разные бывают. Возьми хоть бязь. На теле и мягкая и тёплая, а посуду мыть ею не с руки. А ещё хужей - шёлк. Я-то сроду шелков не носила, а тут перед Новым годом Лексей Лексеич привёз со швейки лоскутки. Чудом средь них остатки одёжи жён больших начальников попали - натуральный шёлк. Спробовала я им тарелку помыть, ровно скребком. Вот и выходит, дюже дорогая материя, а порядок ею не наведёшь. И лён плохо работает, а простыням из льна сносу нету. Лучшей других моет тряпка из ситца и чистого хлопка. Посуда горит и сияет на столе после такой тряпки. Она, вроде б, и не нужная никому вещь, а даёт возможность людям оставаться людьми.

После исповедальных речей посудомойщицы Ульяновны о значении тряпки в цивилизации человечества Анатолий отправился рубить дрова. Выйдя из тепла посудомойки на стылый осенний холод, он невольно передёрнул плечами. Солнце бесследно спряталось в плотной свинцовой массе туч, с гор наползал густой сизый туман с моросью. Всполошившиеся вороны, собираясь в стаи, с тревожными криками заметались над городом, разнося ором плохой прогноз погоды.

Посудомойщица Ульяновна показала Анатолию на десяток чурок средней толщины и прикладок чинаровых жердей, сложенных за двумя врытыми стоянками впритык к стене кухни, а также старые, гнутые ко'злы для распиловки дров.

- Вот тута дрова рубим, - хлопнула она по массивному пеньку ладонью, - колун вон там, в углу. За эти толстые можешь и не браться, за них кто только не брался, толку нету. Вяз - не расколоть, железо железом. Лексей Лексеич приводил каких-то двух мужиков, а что с них толку? Тонкие хвосты на жердях пообпилили, а комелья нам, бабам, оставили. Лексей Лексеич замечания им наделал, так они ево укорять матами принялись. Шумят: "Сам попробуй! Такой-сякой!" Взялся Лексей Лексеич сгоряча, вон эту, кажется, чушку колуном стал садить, сколь есть в нём силов, а она не колется, топор застрянет в ней, и ни туда ни сюда. Измучился, кинул им деньги и грить: "Идить отсель, чтоб глаза мои вас не видали!"

- Тут клиньями б надо.

- Есть те клинья, их чуть не стопили, хорошо, я увидала, от печки уж их прибрала и упрятала, - она торопливо зачапала галошами, возвращаясь в кухню, и через время появилась, держа два клина и скошенный на ручке молот. - Сохранились, слава Богу. Сам знаешь, какой народ, кинет в топку и не оглянется.

Анатолий, приняв из её рук молот, молча отложил его в сторону, следом поднял с земли топор, покачал слабо держащуюся ручку и тяжко вздохнул:

- Да, таким инструментом не наработаешь.

635

- Оно-то так: топор смирный, да полено бодливо. Ну, ты, хлопчик, тут разбирайся, а я пойду, дело своё докончу, - и Ульяновна прошаркала резиновой обувкой к дверям кухни.

Анатолий, выбив старый клин на молоте, принялся готовить новый: подлиннее и попузатее предыдущего. Насадив железо на ручку, он старательно расклинил её.

- Ну вот, кажется, то, что надо. Теперь молот, похожий на молот, посмотреть на него будет можно, - вслух, по-стариковски, рассуждал Анатолий. - О, да тут и топор не лучше, тупой, как сибирский валенок.

Поискав глазами песчаник, Анатолий пошёл к забору, сложенному из горных камней. Выбрав один поровнее, он взялся с усердием за заточку колуна. Битых полчаса ёрзал Анатолий щеками топора по вязкому боку камня. Вспотела спина, скатились по вискам из-под фуражки две потных струйки, но дровосек не обращал на это внимания, он всё тёр и тёр, поглядывая на жало топора. Под фуражкой взопрели волосы, занемели руки, строгавшие железо о камень. Не останавливаясь, Анатолий менял продольные движения на круговые, шаркая, то в одну сторону, то - в другую. Наконец, оторвавшись от заточки, поднял и потрогал лезвие почти горячего топора.

- Ну и как, наточил? - раздался за плечами голос незнакомого мужчины.

Анатолий оглянулся, тот держал на поводу вороную лошадь, впряжённую в

бедарку. Окинув взглядом спрашивающего, сразу догадался, что перед ним завхоз техникума.

- Наточил, но бриться ещё им не получится. А вы не Алексеем Алексеевичем будете?

- Ну-к, дай-ка я гляну! - не спешил отвечать на вопрос коренастый мужчина.

Он, приняв из рук дровосека топор, подкинул его, как бы взвешивая, потом

разгладил усы, повертел инструмент из стороны в сторону и лишь потом провёл большим пальцем правой руки по лезвию.

- Таким острым топор никогда не был. Ну, будем знакомиться: я - завхоз, Кубов Алексей Алексеевич, как ты правильно заметил. Зовут-то тебя как?

- Толик. Я новенький.

- Знаю, знаю, я директора уже видел, и он мне всё рассказал. Дрова сейчас важнее бумаг. Только не знаю, получится у тебя что?

- Постараюсь, если б ещё мне ножовку или пилу лучковую.

- Лучковой нет, двухручка есть и ножовка беззубая есть. Я тебе их отдам, а ты уж разбирайся. Если время появится, приду, помогу пилить. Пошли со мной! Нет, сначала Кастаночку выпрягу.

- Это ваша лошадь?

- Это техникумовская кобыла, зовут Кастанка. Когда-то здесь четыре пары лошадей было, опытный участок вон там, у леска, был, теперь только Кастаночка для хозяйственных нужд осталась.

- А можно я вам помогу её распрячь?

- Помогай. Не боишься коней?

- Нет, в колхозе всё время на водопой гоняли, и всякий раз кони другие. Кто из пацанов вперёд на конюшню пришёл, тот и занимает лучшую лошадь, потому что назад едем и соревнуемся, кто быстрее прискачет.

636

- И как у тебя, получалось побеждать?

- Ещё как! Мы с Мишкой Русановым среди пацанов лучшими были. В нашей семье когда-то и свои, единоличные, лошади были. Если лошадь смирная, то я мог даже на ней стоя ехать. А один раз лошадь под седлом была, так я даже под пузом у неё пролез.

- Хорошо, что тебе это нравится, на следующий год возьму тебя байрам посмотреть. А там такие скачки, заглядение, не то увидишь, но при условии, - он поднял вверх указательный палец руки, посмотрев Толику в глаза, - что ты меня не огорчишь. Договорились?

- Договорились!

- Постромки с барки сними.

- Есть снять постромки!

И Анатолий радостно бросился помогать распрягать Кастанку.

- Ну а хомут получится у тебя снять с лошади?

- Попробую, вообще всякая умная лошадь с удовольствием от хомута освобождается. Вот сейчас я и узнаю, умная Кастанка или дура, - он погладил нежно по шее лошадь, рассупонил хомут, снял шлею и, подняв хомут, перевернул его - и тут Кастанка заученно наклонила голову. - Вот умница.

- Слушается тебя.

- Я коней люблю, они это чуют. А Кастанка, вижу, ещё и умная лошадь. У нас в артеле была одна дурная белая кобыла. С неё хомут снять - одно горе. Мой батька говорил, что и люди такие же дурные есть, их иногда из хомута тянут, а они упираются.

- А где ж твой родитель сейчас?

- Говорят, расстреляли.

- От кого узнал?

- От товарища. Мишка Русанов, он на втором курсе здесь учится. Я до этого в винодельческом техникуме в Прасковейском учился, приехал в этом году летом поступать в военное училище. А что дома делается, не знал. Мишка был на каникулах в селе. Вот он мне и рассказал, что батьку моего арестовали, с тех пор о нём ни слуху ни духу. Кто-то матери якобы шепнул, что его уже расстреляли.

- И она поверила?

- Говорил, поверила, и, вроде, кто-то у неё появился, - Анатолий тяжело вздохнул, - поэтому я решил в село не вертаться.

- А почему в военное училище не приняли, ты что ж, экзамены не сдал?

- Нет, не приняли оттого, что я - сын кулака. На своём личном деле видел на углу папки написано: "Социально опасный элемент".

- А ты веришь, что отца твоего расстреляли?

- Пока могилу его не найду, верить не буду. Потому что я знаю, как он за колхоз душой болел, всё делал, чтоб дела в гору шли, и никакой он не враг народа.

- Ты об отце пока другим не рассказывай. Народ у нас всякий: кто поймёт правильно, а кто по-своему истолкует. Кастанку вот в этот сарай ставь, там для неё и сено хранится, положи ей немного. Переживаю, чтоб туда кто-нибудь из курильщиков не забрался. Сам не куришь?

- Нет.

637

- А пробовал?

- Пробовал, в детстве, лет пять было. Я с друзьями: Петькой Смылковым и Сашкой Комаровским, спёрли из дому газетку, спички, набрали сухого гусиного помёта, спрятались в канаве, скрутили там цигарки, подпалили и сидим, дымим и впечатлениями делимся. А тут мамка моя, как гроза среди солнца. Она колючку-золотник тут же вырвала и давай нас по задницам ею хлестать, я и по сих пор помню, как горело моё седалищное место после того курения. Я так и не закурил больше, а те продолжали потягивать.

- Видно, мало мать твоя им нажигала?!

- Наверное, они же чужие, а я свой, Алексей Алексеевич, а своему хоть чего всегда хочется дать больше.

- В этом ты прав, - засмеялся завхоз.

Вдвоём поставили лошадь в сарай. Там же под стрехой Алексей Алексеевич показал на ножовку

- Забирай её, а под хомутом на стене - пила-двухручка. Оставлять будешь инструмент на кухне, в посудомойке, Ульяновна покажет, где точно. Мне пока некогда, завтра подойду. Толик, не забывай и о занятиях!

- Хорошо, Алексей Алексеевич.

Завхоз ушёл. Анатолий, долго не раздумывая, бросил на ко'злы жердину и принялся её распиливать ножовкой. Чинара поддавалась плохо, ножовка по ней елозила, царапая вразброс кору, пока не въелась расстроенными зубьями в белое тело древесины. Пила замокрела, словно её облили слёзы от боли, когда щербатые зубья вырывали клоковатые опилки.

В качестве компенсации за свою затупленность и кривозубость ножовка при работе с ней требовала дополнительного приложения усилий воли. Анатолий дёргал ножовку взад-вперёд, отвоёвывая в брюшке дерева миллиметр за миллиметром. Когда отвалилась первая хвостовина, он радостно воскликнул:

- Знай, наших! Есть первая!

Он тут же просунул по козлам жердину и с настырством, не давая гулять ножовке вдоль, зашворгал пилой туда-сюда, она, прорвав кору, покорно вырвала, сразу выплюнув на землю, десятки крошек древесного мрамора. Не останавливаясь, Анатолий отпилил вторую чурку. Переменив руку, отрезал третью, и так до конца, пока не распилил всю жердь. Теперь только решил попробовать их расколоть. Поставив чурку на попа, двумя резкими взмахами колуна рассёк её на четыре части. Поленья только ахнули, разлетевшись по углам хоздвора. Блеск играет на острие топора.

Через пять минут белыми костомахами поленьев усеян весь проход к кухне. Анатолий, оценив результат начала своей работы, распрямляется, привычно, по- мужицки плюёт на ладони. Резким взмахом с прикряком, словно разрывая с треском струны, рубит и с тела топора слетают растелешенные чурки.

Анатолий провозился ещё часа два. Хаотичная гора дров красовалась возле чурбака из вяза, на котором он колол дрова. Пришёл Мишка.

- Ты где пропал? Я тебе уже постель получил и с одним парнем договорился, чтоб он на другое место перешёл, а мы рядом будем спать. Ты завхоза не видал?

- Видал. С дровами у них беда. Завхоз обрадовался, что я за это дело взялся.

638

- Давай, Толян, помогу рубить.

- Лучше помоги мне пилить. Поколоть, я и сам поколю.

- Не против.

- Двухручкой пилить будем, она, вроде, не так расхлябана, как ножовка.

Положив жердину на ко'злы, друзья долго приноравливались к пиле, гуляющей

по стволу дерева из-за того, что постоянно переворачивалась разными наклонами. Наконец, пила музыкально зажужкала, выбрасывая белую крупку опилок под ноги друзьям. Через минуту-другую конец жердины, демонстрируя покорность пиле, склонился долу и отлетел, расставшись навсегда со своим продолжением, на котором рос, красовался, ласкался солнцем и ветрами, первым принимал душ, ночами любовался звездами, а по утрам встречал рассвет. Подкинута ловко укороченная жердина. Ложась, она упёрлась боками меж крепких рогатулин ко'злов, и вновь пила затягивает свою песню минуты на две, и снова валится круглая чурка к ногам победителей. Через час гора их уже мешалась под ногами. Перенесли ко'злы. Но и на новом месте трудно стало переступать. Мишка, вытирая пот, запросил пощады:

- Может, на сегодня хватит?

- Ну, ещё хоть пяток жердин размантулим и на сегодня - полный "стоп".

- Решено, давай, но только пять, ни одной больше.

- Сказано, замётано!

Через полчаса и намеченные пять жердин превратились в короткие чурки.

- Всё! - подтвердил своё слово Анатолий.

- Нет, теперь я предлагаю пять, и потом будет уже всё!

- Шутишь? Ты ж уже выдохся!

- Я выдохся? Давай жердину, и покажу, как выдохся! Вперёд, не отставай, а то тормозишь, парниша! - с особым рвением заработал Мишка.

Вскоре и с Мишкиными пятью жердинами было покончено.

- Хочешь ещё раз меня испытать? - горя глазами, нарывался показать свою выносливость друг.

- Неужели ещё пять штук сможем распилить? Мне придётся тебя за пилой таскать.

- Не боись, будь спок, давай сюда бревно.

Последние пять дались трудно. Распилку их закончили, когда совсем стемнело. Начали складывать колотые дрова. Белобокие поляницы через десять минут покоились в стопке возле стены. Анатолий, показывая своё настырство, было взялся за топор, но махнул рукой:

- Утром завтра поколю, - сдался он, - инструмент только занесём, а всё остальное потом. Захвати ножовку. Да, чурбаки с дороги убери. Убрал?

- Убрал.

- Тогда пошли.

Отнеся инструмент, друзья сразу зашли поужинать. Михаил, как бы между делом, показал Анатолию руки, на правой ладони красовалась кровяная мозоль.

- Эх, ты, белоручка.

- Хоть белоручка, но зато упорство есть. Скажи, есть?!

- Ещё какое!

639

VII

По давно заведённому правилу до половины десятого вечера в общежитии разрешалась самоподготовка. Но Анатолий, зачитавшись, просидел над книжкой по ботанике до самого последнего, пока не пришёл дежурный учитель по техникуму. На этот раз дежурил учитель немецкого языка Сазонов Эдуард Андреевич - преклонных лет, с провесом на подбородке. Появившись, заглянул в ленкомнату:

- Закончили самоподготовку! - словно для проформы объявил он манерой проводника, извещающего пассажиров о подъезде к той или иной станции.

Анатолий, оглянувшись на оставшихся сидеть студентов, остался и сам, углубившись в чтение. Тем временем дежурный вернулся и молча наблюдал за студентами. Большинство из них, заметив Сазонова, вскочили, похватали вещи и двинулись к выходу. Увлёкшийся Анатолий продолжал читать. Вот тут и разразился скандал:

- Ты кто такой, чтобы игнорировать мои команды? - проклокотав, затрясся подбородочный провес учителя.

Анатолий, пока не сообразивший, что это касается именно его, не понимая, лупал глазами.

- Я тебя спрашиваю! Встать, когда учитель с тобой разговаривает!

Выходившие скопились в двери, так как её загородил своей крупной фигурой

бесновавшийся "ганс", как прозвали его за глаза студенты. Анатолий, всё ещё продолжая не верить, что это он заслужил к себе такое обращение, оглянулся по сторонам. Сазонов сорвался с места и подлетел к нему, смыкая его за рукав вверх:

- Фамилия? Фамилия? Я спрашиваю!

Только тогда Анатолий понял весь трагизм произошедшего. Он густо покраснел. Поднимаясь, смыкнул плечом, стряхнув руку учителя со своего рукава. Это ещё сильней раздуло пламя негодования Сазонова:

- Фамилия твоя, студент? Завтра же будешь отчислен.

- Я хорошо слышу, не знаю, кто вы и как вас зовут.

- Ты что, новенький? - остывая, но всё ещё не сдавая позицию, помягче спросил Сазонов.

- Да, новенький, фамилия моя Строгаль. Ослухиваться вас я не собирался, извините, зачитался.

- Так это ты диктант на "пять" написал?

- Я.

- Думаешь, своей пятеркой мир покорил?! Я ещё посмотрю, что ты по немецкому языку знаешь.

- Я извиняюсь, что так вышло.

- Ну, хорошо, Строгаль, наказывать сразу я тебя не буду, но ты должен знать, дисциплина здесь крепкая. В десять все должны быть в кроватях.

- А если студенту надо дополнительно позаниматься, к примеру, подтянуть свои знания, как тогда?

- Поднимайся пораньше и занимайся до самого завтрака, никто не возражает. А с вечера все - в постели.

640

- Ещё раз прошу извинить за случившееся.

- Хорошо, иди в свою комнату.

Анатолий ушёл и, несмотря на внешне благополучное окончание внезапно возникнувшего на ровном месте конфликта, чувствовал неприятный осадок где-то там, внутри. "Какой-то учитель бешеный", - заключил Анатолий, одновременно осознавая, что и сам оставил у преподавателя немецкого языка тоже неважнецкое о себе представление.

Лёжа в кровати, он шёпотом поделился с Мишкой о конфликте в ленкомнате. Прислушиваясь, Мишка повернулся набок и, когда Анатолий закончил рассказывать, зашептал:

- О "сазане'" или "га'нсе", - его и так и так дразнят, - разное говорят, я и сам не пойму, что он за человек. Иной раз прямо стелется перед студентами, чуть ли не на руках нас нянчит, а другой раз - зверь зверем, после вижу, переживает, мучается, в глаза ему стыдно нам смотреть. Понимаешь, какой-то неровный он.

- Мне он бешеным показался.

- Значит, завтра ласковый будет, как телок. Поговаривали, будто с извращёнными наклонностями мужик, говорили, что давно студентку какую-то силой взял, еле открутился. Хорошо, что была русская, а не из нацменок, те башку давно б без наркоза от туловища отделили. Всё, спим.

Анатолий долго не мог уснуть, хотелось поговорить с Мишкой о Тане, кстати, обсудить Танино прозвище "Пигалица", оно и не оскорбляло и соответствовало Таниным глазкам, но, услышав его сонное сопение, беспокоить не решился. Сонное дыхание товарища переросло в заливистый храп. "Припахал я сегодня ко'реша на пилке дров", - сочувственно подумал он об уставшем друге и сам уставился в тёмное окно. Где-то там, по улицам, шастал холодный ветер, потирая друг о друга озябшие ветки осины. По подоконнику робко застучали первые сонные капли мороси. "Вот и принахмурилась тётушка-осень, а одежонка моя никуда", - словами своего отца отметил про себя Анатолий надвигавшиеся холода. С этой мыслью провалился в какой-то странный сон, ощущая его натянутым струнным зудом во всех мышцах.

Перед рассветом он проснулся внезапно, будто кто ударил в бок, рывком сел на кровать. Всё тело ныло, словно его кто избил до этого ногами, глаза не хотели разлипаться, ужасно хотелось вновь опрокинуться на подушку и провалиться в свой сон, что Анатолий и сделал. Но другой внутренний голос уже дремлющему под одеялом стал твердить: "Без труда тебя куры загребут, можешь лежать, ругать тебя за это никто не будет, но ты же хочешь в жизни чего-то добиться, а если сильно этого хочешь, то вставай, лодырь!" Анатолий потянулся и выскочил из-под тёплого одеяла. Одевшись быстро и прихватив из-под подушки книгу, отправился в ленинскую комнату заниматься. Делая записи в тетради по упущенным темам, просидел до побудки. Шагнули сутки, приплыло новое число. Появился Сазонов и, вежливо поздоровавшись с Анатолием, заглядывая в комнаты, стал будить студентов просящим тоном:

- Ребятки, вставайте, завтрак проспите.

Анатолий, думая о точной характеристике, данной учителю немецкого языка Мишкой, задавался вопросом: "Кто он будет для меня? Крылатый друг иль затаённый враг?" Закончив занятия, ушёл колоть дрова.


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"