Горбачев Юрий Николаевич : другие произведения.

Грабители могил

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Герой попадает в параллельную реальность, где история, археология, голливудские сюжеты, сюжеты компьютерных игр переплетаются в фантасмагорическом калейдоскопе. В то же время он как бы сидит под колпаком сканирующего устройства в какой-то таинственной организации (спецслужбы, служба безопасности банка)...

Юрий Горбачев

  
  
  
  
  
   ГРАБИТЕЛИ МОГИЛ,
  
   ИЛИ
  
   2500 ЛЕТ ПОД
  
   КОЛПАКОМ
  
  

22 март 2004г.

24 март,2004г.

26 март, 2004г.(правленый)

...Пленили их, чтобы потом продать

людоедам-скифам. Но одной из амазонок жаль стало юноши, захваченного вместе с ними, за

   его красоту, а затем между ними возникла любовь; тогда амазонка упросила царицу, которая приходилась ей сестрой, не продавать чужестранцев. Таким образом они были освобождены, вступили с амазонками в сношения и стали говорить на их языке...

Филистрат-младший

Часть первая

ПОПУТЧИЦА С ФОТОРОБОТА

  
  

...Тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну дао, а кто имеет страсти, видит его только в конечной форме... Дао пусто, но в применении неисчерпаемо. О глубочайшее! Оно кажется праотцом всех вещей. Если притупить его проницательность, освободить его от хаотичности, умерить его блеск, уподобить его пылинке, то оно будет казаться ясно существующим. Я не знаю, чье оно порождение...

"Дао Дэ Цзин"

Глава I

1

   Я как раз обмахивал кисточкой хорошенький, увенчанный короной, кой-где сохранивший фрагменты мумифицированной темно-коричневой кожи и рыжих волос череп царицы амазонок, пытаясь по дырам глазниц и носовым скважинам представить ее прекрасное, но, увы, уничтоженное временем лицо. Юджин Барлоу, мой калифорнийский коллега-профессор, сидел в той же канаве раскопа и занимался тем же, что и я. Его нежнейшая кисточка обрабатывала берцовую кость, где около двух с половиной тысяч лет тому назад, надо полагать, было упругое бедро, а теперь наблюдались лишь ошметья ссохшейся, как вяленая рыба, полусгнившей мышечной ткани. Согбенный, как младенец в утробе, весь ушедший в себя Ма Фу Лань -- где кисточкой, где скальпелем разгребал завалы песчинок, заполнивших тазовые кости царственного скелета. Вот тут-то и раздался над нашими головами девчоночий голосок с эдитпиафовской хрипотцой.
   -- А ну, мужики, выкладывайте-ка золотишко! Да поживее!
   Я поднял голову. Перед глазами все еще стояли сфотографированные сетчаткой выпуклости и пустоты черепа. Все это наслоилось... И я увидел, как череп, скалящийся несколькими удерживающимися в деснах зубами, словно облепившись мышцами и кожей, превратился в смазливую мордашку. Я слишком долго созерцал лик мумии -- теперь его очертания накладывались на все, что попадало в поле зрения.
   -- Не подымать голов! Лежать! -- скомандовали презрительно-насмешливые губы. Девица так громко кричала, что со склона ямы струйками посыпалась пыль.
   Мне не сильно-то улыбалось проверить -- пальнет ли настоящей пулькой блестящая, похожая на пистолет-зажигалку штуковина в руке девицы. Тут же выполнив повеления командирши, я все же успел запеленговать вытаращившийся на меня "зрачок" пистолетного дула. Из-за тройного наложения кругленькая дырка выглядывала как раз из правой глазницы "впечатавшегося" в лицо девицы черепа. К тому же над головой девицы, слепя, сверкало солнце. Окружающее воспринималось какими-то вспышками. Огненные пики лучей, плывущие перед глазами гирлянды разноцветных кругов, как на телеизображениях, запечатлевающих старт с космодрома, когда кинокамера фокусируется на вырывающемся из сопл пламени, вызвали боль и резь в глазах. Искристые отблески, волной заметавшиеся по нашим находкам, иллюзия того, что бандиты не двигались, а перетекали -- все это создавало ощущение ирреальности происходящего. Мгновениями казалось, что свет мерк -- и на абсолютно темном фоне перед нами метались не люди, а прозрачные на просвет фантомы. Было такое чувство, словно все это происходило не средь бела дня на вольном воздухе, а в затемненном кабинете рентгеноскопии. И все же я не мог не засечь и великолепных рыжих волос, сдуваемых набок шаловливым ветерком, и мстительного прищура кинематографичных глаз, командовавшей бандитки, и непомерно удлиняющих ноги пробковых "копыт" сабо. А главное -- еще двух, нависших над ямою фигур в масках, наподобие куклуксклановских: три белые лыжные шапочки типа "петушок" с миндалевидными вырезами для обзора и прорезями-кругляками для губ.
   Не мог я не заметить и того, что в руках у "куклуксклановцев" было по "акаэму". Это Юджин назвал их так позже -- "куклуксклановцами". Хотя не был негром, и его дедушка никогда не вкалывал во Флориде на плантации сахарного тростника. И пусть в руках нападавших не было наспех изготовленного из двух связанных веревкою палок креста и петли из пенькового каната для суда Линча, калифорнийский археолог был недалек от истины.
   -- Лежать, я сказала! И не дергаться! -- продолжал командовать хрипловатый голосок.
   Пришлось лечь. Рядом с останками амазонской царицы. Вдыхая запахи ее две с половиной тысячи лет гнившей плоти. Да и что мы могли сделать в таком положении?! Дернуться, говоря словами девицы, значило организовать здесь небольшую братскую могилу. Против двух "Калашниковых" и пистолета даже два ушуиста и один кой-что соображающий в боксе -- сущая безделица. Ну разве что кисточкой запустить? Скальпель метнуть?
   -- Эй ты! Бородатый! -- это относилось ко мне. -- Пакуй золото!
   Рядом со мной что-то бухнулось, фукнув в лицо вонючим прахом. Подняв голову, я увидел: сумка. Упав, она угодила прямо по фэйсу мумии. Взяв сумку в руки, я увидел, что зубы царицы рухнули, лицевая кость провалилась. Н-да! С дамою такого возраста можно было бы обращаться и погалантнее!
   -- Шевелись!
   Еще сомневаясь в том, что это нужно делать, я нерешительно взялся за корону. Ее я до этого, боясь потревожить, полдня очищал от пылинок. Теперь надо было сорвать с головы мумии царственный убор, словно это была банальная песцовая шапка зазевавшейся при посадке в переполненную "восьмерку" академгородковской студентки, чьи родители живут в доме "под часами", и она, бедная, неспособная ужиться в общаговском шалмане, каждый день мотается туда-сюда.
   Я ухватился за корону и, словно воришка-шапошник, ожидающий, когда тронется битком набитая человеческим мясом "колбаса" на колесах, медлил. Приподняв головы, на меня смотрели Юджин и Ма Фу Лань. Два вот-вот готовые выкатиться из век белка и две обманно-бесстрастные раскосые щелочки.
   -- Живее! -- поторопила командирша.
   Я дернул корону -- и как можно осторожнее положил ее в сумку.
   -- Давай-давай! Сережки, браслетики, ожерелье! -- подгоняла бандитка, словно путана в заурядной ювелирной лавке, куда она явилась с состоятельным, готовым осыпать ее дорогими побрякушками любовником в летах.
   Стараясь как можно меньше тревожить мумию, я снимал браслеты с обернутых в ветхие остатки ткани запястий, и все же разрушал ломкие, осыпающиеся, словно сгоревшая бумага, лоскуты кожи. Повинуясь команде мародерки, я скручивал еще не освобожденные от песчаной приазовской почвы кольца, с желтоватых, иссохших до костей пальцев. Около прогнившей до позвонков шеи, сквозь зеленовато-серые волокна сухожилий поблескивал еще не полностью расчищенный от песка гребень и запутавшийся в темно-рыжих волосах накосник.

2

  
   Царица амазонок, названная Юджином Барлоу Диотимой Меотидской, была похоронена не только как носительница женского начала. В небольшом тайничке, в изголовье, были сложены доспехи воина. Позеленевший от времени, полуразрушенный влагой медный щит с остатками орнамента в зверином стиле. Коротенький скифский меч-акинак с сильно поврежденным коррозией лезвием. Античный шлем с характерным "гребешком", напоминающим изображения Афины Паллады. Остатки поножей, лук (он, конечно, истлел), стрелы, от которых остались только позеленевшие наконечники. Лежавший здесь же золотой кубок для жертвоприношений означал, что воинственная царица была в своей бурной жизни еще и жрицей. Рядом с чашей жертвенный нож. Он, подобно зеркальцу, отражал лезвием нависшие над могилой белые маски и златовласую голову девицы. "Рабочая часть" этого выкованного древними мастерами из нержавеющей стали кинжала, представляла собою загадку, по поводу которой строились самые фантастические предположения...
   Но сейчас... Сейчас можно было бы метнуть ритуальный предмет в одного из "куклуксклановцев" и , если бы одновременно Ма Фу Лань запустил во второго скальпелем, а Юджин, двинув девицу царицыным щитом, выбил бы из ее руки пистолет... Но так бывает только в кино. И когда бы нам удалось дать отпор негодяям, это выглядело бы даже более ирреально, нежели версии аспиранта Славы о космическом происхождении жертвенного ножа.
   -- Этот металлолом можешь оставить себе! -- крикнула сиплоголосая нахалка. -- Кубок, кубок не забудь! А ножичек -- не тронь! -- остановила она окриком мою, потянувшуюся к жертвенному ножу руку. Впрочем, не склонный к суицидам, я и не думал заниматься здесь кинжалометанием. Не намеревался изображать из себя самурая, держа в руках жалкий скальпель, и Ма Фу Лань. Юджин тоже как-то не сильно ковбоисто согнулся в три погибели и, следуя приказу, не дергался.
   -- Выцарапывайтесь наверх! И руки, руки за голову...
   Я подал сумку подошедшему к краю раскопа и склонившемуся вниз бандиту. Эта сволочь мяла спецназовскими ботинками останки коней, что были две с половиной тысячи лет назад принесены в жертву царице и сложены поверх сруба домовины, а вместе с ними садист давил подошвами и крошечные черепа обезглавленных при погребении младенцев. В этот момент, конечно, можно было рискнуть -- и сдернуть жеребца в канаву вместе с "Калашниковым", а потом, выхватив автомат из оторопелых рук, от бедра -- веером... Свалить всех в одну братскую-панибратскую -- и дело с концом. Только неизвестно, кто бы оказался в итоге на дне этой могилы: они вместе со скатывающимися сейчас вниз ребячьими черепами, или мы и те, кто был наверху, но кого мы отсюда не видели. Безумству храбрых песню уже пели! Все-таки на нас продолжали таращиться черными дырками два ствола. И чего тут выпеживаться! Наверх, так наверх, а там посмотрим...
   Со сцепленными на затылке руками -- карабкаюсь, пропустив вперед Юджина и Ма Фу Ланя. Две хмурые спины со сдвинутыми под безрукавыми майками лопатками.
   -- Стоять! -- продолжала командовать девица, топчась кроссовками по косточкам закланных в честь богини Тамиас коней и младенцев.
   Она держала меня на мушке, глядя сине-бесстыжими глазищами с расширенными зрачками, такими же отсутствующе-невидящими, как и дыры стволов. Девчушка-покрикушка не на шутку разыгрывала из себя заправскую террористку.
   Один из "куклуксклановцев" навел ствол на стоящих рядышком Юджина и Ма Фу Ланя. Второй с громыхнувшей археологическими ценностями сумкой спрыгнул в раскоп могильника, ссыпая в нее крошащиеся останки принесенных в жертву коней и мальцов, имевших несчастье родиться мужчинами.
   Как только я выбрался из ямы, тут же смог убедиться -- почему наш сторож Сережа не оказал гопникам отпора из побитого винтаря времен разбасмачивания. Бердана была в руках третьего "куклуксклановца", а сам Сережа под дулом автомата во второй руке бандита стоял спиною к нам, упершись руками в боковой борт кузова экспедиционной грузовой. Рядом с ним у этой "стены плача" в тех же позах горбились спинами двое рабочих, аспирант Слава со студенткой Ритой и повариха из местных.
   От беглой оценки обстановки (обрушенные палатки, расшвырянные вещи) меня отвлек шум в канаве. То, что я там увидел...
   Стоя на краю раскопа, я с трудом удержался, чтобы не спрыгнуть на голову орудовавшему там шлиманенку. "Куклуксклановец" в черной, контрастирующей с белой маской униформе топтался высокими шнурованными ботинками по мумии, разгребая и выковыривая каблуком то, что не доковырял я.
   -- Эта... эта вандальизм! -- на ломаном русском выкрикнул со стоном Юджин, будто топтались по нему самому.
   Ма Фу Лань молчал. Глаза-щелки, как мне показалось, смотрели как-то уж чересчур бесстрастно-равнодушно.
   Тем временем, подняв в канаве пыль столбом, бандит ловко вымахнул наверх.
   -- У них должны быть баксы! -- сказал он, впервые разжав видные в круглую прорезь губы.
   -- Баксы! -- подхватила девица. Ее я уже хорошенько успел разглядеть. Разбойница была одета в обремканные понизу голубые джинсовые шорты и линялую майку с изображением фаталиста Цоя.
   Цой беззвучно аккомпанировал всему происходящему, задрав гриф черной-черной гитары и приблизив к микрофону мстяще-агрессивные губы.
   -- Баксы я взял! -- голосом, озвучившим изображение на майке, отозвался тот из бандитов, что держал под прицелом подпирающих руками борт машины.
   Как бы пасуя в баскетболе, он кинул целлофановый пакет с деньгами тому, что лазил в могильник и был с сумкой.
   -- Тут и рубли есть! И авиабилеты! Пригодятся!
   Чуть в сторонке их ждала иномарка цвета кофе с молоком. Оставленная мною за холмом моя "Тойота" так и оставалась за шеломянем еси, отсюда была не видна, и впопыхах они ее не заметили.
   -- Линяем! -- сунул в баул пакет с деньгами обладатель шнурованных ботинок:-- А вы, -- скомандовал он нам, -- живо -- в яму!
   Мы опять полезли в могилу.

3

  
   Уж не намереваются ли они закопать нас живьем, чтобы избавиться от свидетелей? Я медлил отнюдь не оттого, что хотел быть забросанным землею на манер героя светлого пионерского детства Олега Кошевого, распевавшего "Интернационал" до самого того момента, пока комком родной глины не залепило рот. Не улыбалось мне лечь здесь и наподобие норовистых скифских скакунов, заколотых некогда над этой могилой за компанию с крикливыми детишками. Я бешено соображал -- что же делать? Но зияющие стволы продолжали глазеть в нашу сторону. И я ничем не мог помочь ни экспедиционной поварихе, охавшей и додавливающей своими слоновыми ногами конские и детские кости, пока она лезла по брустверу вынутой из могилы земли, ни печально глянувшему на меня охраннику Сереже, ни всем остальным, включая иностранных коллег.
   Я еще торчал на краю ямы, на что-то надеясь, когда мне все же пришлось поторопиться залечь в окоп, устланный перетоптанными останками амазонки-воительницы.
  
   Загружаясь в машину, бандиты устроили эффектный фейерверк. "Куклуксклановец" в черной спецназовской формяге, выглянув из дверцы трогающейся с места в карьер машины, бросил в сторону грузовика что-то маленьким мячиком кувыркающееся в воздухе. Граната!
   Я тут же пригибаюсь за бугорок, махнув рукою остальным, чтобы не подымали бошки.
   Рвануло так, что под нами колебнулась почва. Выглянув за край насыпи, я вижу, как полыхает превратившаяся в факел бортовушка; на ней мы собирались доставить археологические находки в местный краеведческий музей.
   Сквозь клубы дыма и оседающую пыль видна улепетывающая по миражной степи машина.

Глава II

1

   Посредине кабинета, на двух сдвинутых столах, застеленных брезентом цвета хаки, лежала мумия Диотимы Меотидской. Спрыгнувший в яму раскопа "куклуксклановец", как ни усердствовал, не сумел совсем изничтожить ее своими шнурованными ботинками. Лишь примял кой-где.
   Свет из зарешеченного окна, за которым ветер играл листвою каштанов, падал на останки царицы амазонок; подвижные тени и световые пятна оживляли ее неживое, полуразрушенное лицо.
   -- Как видите -- мумия почти не повреждена, -- сказал молодой сотрудник таганрогской контрразведки. По старой диссидентской привычке я тут же приляпал ему кликуху -- Молодой.
   -- Вижу, -- ответил я, не осведомив юношу о том, что теперь у него имеется псевдоним.
   Надо отдать должное: прибывшие на место "контрики" не в пример бестолковой милиции зафрахтовали "скорую" и два мед-брата, уложив останки царицы на носилки, доставили их сюда. А уж тут... Лицо Диотимы немного пострадало от удара по нему баулом. Но все остальные части были неплохо мумифицированы, и, хотя из-под лоскутов ссохшейся кожи и мяса выглядывали кости, мумия не развалилась на куски, когда ее укладывали на носилки.
   Диотима лежала на импровизированном пьедестале и, несмотря на то что с нее теперь были сняты все украшения, выглядела вполне царственно. После постигшей нас катастрофы я, честно говоря, уже не раз спрашивал себя: а имел ли я право тревожить этот прах, пролежавший в земле предков около двух с половиной тысяч лет? Не праздным ли любопытством я был движим?
   Теперь могила царицы амазонок была ограблена, как в свое время многие из усыпальниц фараонов грабителями всех веков и народов. Троя -- Шлиманом. Гробницы инков -- конкистадорами. Как бесчисленные курганы от Причерноморья до Алтая -- искателями скифских золотых украшений. Чем я был лучше их, выполнив элементарную роль наводчика, невольно приведя к захоронению бандитов, которые превратят исторические ценности в золотой лом?
   Наверное, в глазах этого молодого человека в пиджаке я выглядел довольно комично, потому как смотрел на обтянутый кожей скелет, словно это была цветущая красою, уснувшая летаргическим сном девица, и мы с нею поклялись друг другу в вечной верности. Кстати, судя по тонким костям, роскошным, хорошо сохранившимся рыжим волосам и размерам тела, Диотима была совсем юна. Рядом с ней был разложен в художественном беспорядке тот изъеденный коррозией "металлолом", на который не позарились грабители. Ржавые остатки шлема с едва заметным гребнем. Дыроватый щит. Покрытые патиной малахитово-зеленой окиси наконечники стрел. И вместе с ними -- меч-акинак, напомнивший мне ржавый кусок шкворня -- все, что когда-то удалось мне найти в заброшенном, заросшем буйным разнотравьем таежном скиту на берегу Васюгана, где по местному преданию староверы наблюдали приход Антихриста в виде летящих по небу огненных веретен. Аналогичную легенду удалось обнаружить на берегах Днестра-Тираса, где год назад мы с Юджином и Ма Фу Ланем раскопали курган селурийского царя Тавлура. Но самым загадочным было то, что тот же самый сюжет повторяли алтайские старики-уренхайцы и барабинские татары. В их памяти хранилась легенда о приходе на землю небесного огня и людей с большими головами, такими же круглыми, как у одиноко стоящих в алтайских долинах и в бескрайних степях Барабы и Кулунды каменных баб -- бал-балов...
   --Присаживайтесь.
   Я прошел мимо мумии, возлежавшей на изготовленном фээскашниками одре, и уселся рядом со столом, где стоял вполоборота развернутый ко мне компьютер. На его экране был выведен фоторобот известной мне особы, напавшей сегодня утром на экспедицию вместе с тремя бандитами в белых масках и грозившей мне пистолетом. Я устало опустился на стул. Рядом, на никелированном стояке, торчало нечто вроде фена. От него шли проводки к компьютеру. Я отметил про себя: таганрогская контрразведка неплохо оснащена электроникой!
   -- Так, значит, вы говорите -- усыпальница царицы амазонок? -- поправил узел галстука на белой в полоску рубашке коротко стриженный блондинистый паренек с залысинами и изучающе-садистским взглядом.
   -- Возможно, и не амазонок. Вполне вероятно -- это какая-то скифская царица. Собственно, у нас с Юджином и Ма Фу Ланем две гипотезы, две версии. Существование амазонок до сих пор не было подтверждено археологически. Большинство историков считают, что это легенда. Геродот услышал ее от скифов, а потом за ним уже остальные повторяли. А мы с Юджином в одной из экспедиций, недалеко от Тирасполя...
   -- Так, так! В районе боевых действий...
   -- Да. Как раз снаряд и попал в холм и обнажил захоронение. Но тогда там уже не стреляли. Так вот, там мы откопали в скифском кургане манускрипт, пергамент, древнюю рукопись. Вернее -- только часть ее. Рукопись обрывается на середине. И удивительное дело, указанное в этой первой части место... В общем, в шифрованном послании говорилось о том, что она завещает похоронить себя недалеко от Танаиса -- там, где у них с ним была ночь богини Тамиас. Так называлась у амазонок богиня любви -- весьма кровожадная особа, знаете ли: жертвоприношения младенцев и все такое...
   -- И кто же они такие -- эти он и она?
   -- По нашей гипотезе -- царь скифов Тавлур и амазонка Диотима, -- скосил я взгляд на мумию. Из-за причудливой игры солнечных пятен мне показалось, что она шевельнулась.
   -- Ну ладно, --это дело прошлое, -- оборвал меня стриженый.-- А вот где же теперь та рукопись с тайнописью? Манускриптик?
   Он скорчил идиотическую мину:
   -- Древние рукописи ведь недешевы, верно? И их охотно приобретают иностранцы. Вы предоставили нам фотокопии. Где же оригинал?
   Молодой человек сцепил пальцы на колене закинутой одна на другую длинной ходули, завершающейся массивным мокроступом, вполне пригодным для перешибания ребер или приготовления из мужской гордости "яишни всмятку". Ботинок (в его подошву, вполне возможно, для большей эффективности пинков вмонтирована увесистая свинчатка) покачивался. Они, эти гэбисты-садисты, оставляют у входа в застенки пляжные тапочки и специально переобуваются, чтобы если не пинать, то воздействовать психологически...
   -- Рукопись, -- как-то поумерил я свой лекторский пыл, -- она теперь в Эрмитаже, в спецхране, все-таки драгоценная вещь. История. Сакральный текст. Жреческая тайнопись.
   Глядя на мумию, я не верил глазам. Если в тот момент, когда над ямою раскопа нависли бандиты и эта рыжеволосая, ничего не страшащаяся девица-разбойница, мне померещилось, что череп мертвой царицы амазонок просвечивает сквозь живое лицо вооруженной пистолетиком нахалки, то теперь лицо грабительницы проступало сквозь очертания царственного черепа, как бы оживляя мертвую кожу на лбу, щеках, шее. То же происходило и со всем телом. Ясно было -- я устал. И я прикрыл веки, чтобы зыбкий солнечный свет, скользящий по останкам царицы и ее никуда не годным доспехам, не слепил. От него -- этого вездесущего света -- все плыло: фоторобот на экране сливался с очертаниями черепа мумии, и, наоборот, на повернутом ко мне дисплее компьютера сквозь фоторобот проглядывали пустые глазницы и оскаленные зубы.
   -- Тайнопись? -- насторожился молодой с залысинами, словно чего-то недопросекший туповатый студент.
   --Да, шифрограмма. Юджину удалось расшифровать ее с помощью компьютера, -- не открывая глаз и массируя их сквозь закрытые веки, пытался перейти я на терминологию заведения, куда был любезно приглашен, продолжая метать бисер и еще не почувствовав со стороны молоденького последователя дел нашего славного КГБ коварного подвоха.
   -- А кто такой Филистрат-младший? На него постоянно ссылается этот, как его... Юджин... Юджин, -- расцепив пальцы, тронул контрразведчик лежащую на столе стопку фотоснимков, испещренную мелкими значками.
   -- Юджин Барлоу, -- подсказал я тупому студенту. -- А Филистрат-младший -- это античный автор, писавший об амазонках и утверждавший, что скифы были людоедами. В общем -- это один из первоисточников. Легенда вперемежку с исторической достоверностью. Но наши предки, скифы, никогда не были людоедами. Они металлы плавили, бронзу, золото, серебро; у них было свое уникальное искусство. Боги были, -- втолковывал я ухмыляющемуся, скалящемуся каннибалу, готовому перекусить мне сонную артерию и насосаться свежей крови, даже не сцеживая ее в кубок, но по долгу службы воздерживающемуся от таких бурных проявлений своей сути.
   -- Плохо, плохо дело, Вадим Алексеевич! Просто дрянь дело, доложу я вам, -- выставил вверх наподобие рожек два больших пальца на снова сцепленных на колене кистях рук бравый фээскашник и постукал этими "антеннками" одна о другую. --У вас вот две научные версии, а у нас две версии, тянущие на уголовные статьи. Вы ж видите, я от вас не таюсь. Не мальчик вы, судимы... Подумайте сами: труп, превращенный в кровавую отбивную очередью из автомата, застреленный из пистолета владелец иномарки, разгром на таможне с двумя летальными исходами, мертвая девочка-бензозаправщица. Родственники негодуют. Кто-то должен ответить. Сами понимаете, материальный ущерб -- здание таможни, бензозаправочная, бензин. Ну и эти -- сокровища из могилы -- тоже ведь денег стоят. И если бы не ваше здесь появление...

2

  
   Я открыл глаза. Все прояснилось. Сквозь череп мумии больше не просвечивала мордашка девицы-грабительницы. Иллюзия распалась.
   -- А, вот вы о чем! -- словно кольнуло меня тем самым скальпелем, которым мы поочередно очищали мумию от инородных частиц. Я-то, балбес, наивно желал помочь следствию, нащупать ускользающие концы улик. А он о моем сомнительном прошлом! Несмотря на то, что все это теперь -- с точностью до наоборот.
   -- Вы же, понимаете, та судимость теперь не имеет никакого значения...
   -- Как знать! Мы навели справки в Новосибирске. Теперь ведь, знаете, не только у американцев компьютеры, -- кивнул он на дисплей, где маячило хорошенькое личико, напомнившее мне не то какую-то много раз сдававшую мне зачет студентку, не то провалившую экзамен абитуриентку, явившуюся в приемную выяснять отношения. -- Ваше досье...
   -- Статья сто девяностая прим за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих государственный строй давно отменена! Нет Советского Союза, а, значит, нет и антисоветчины, и сведений, порочащих... Так ведь? Да что я перед вами оправдываюсь?! -- продолжал я разглядывать фоторобот, в который раз думая о том, что зубрилки-дурнушки не дают красоткам ходу в вузы и потому им ничего не остается, как путаться с бандитами.
   На этой самой мысли я резко встал с жесткого стула, слегка стукнувшись головой о колпак "фена", незаметно для меня надвинувшегося над моей головой, чтобы слегка постричь или сделать "химку" моим суждениям, продуть струею горячего воздуха неприбранные космы мыслей. Я понимал, что я все-таки не в парикмахерской. И эта хреновина...
   -- Вы сядьте... Ся-я-я-дьте, -- поднялся на ходули и завис надо мною убаюкивающий меня голоском няня-педофила продолжатель совсем нехороших дел всяких там металлических феликсов и бериистых ежей.-- Ся-я-дьте, уважаемый Вадим Алексеевич. Ну что вы, как ванька-встанька? Я ж говорю то, что есть -- ведь вы же не реабилитированы. Ну вот, молчите, дуетесь, а ведь...
   Я сел, чтобы по-краснодонски решительно не заехать стулом по эсэсовским залысинам-белобрысинам. И, кажется, угодил калганом прямиком под колпак: Молодой все же не преминул слегка подпихнуть ботинком стул. А может еще и до того нажал какую-нибудь невидимую кнопочку под столом, чтобы "околпачить" меня с помощью электропривода: я же уже говорил, что таганрогские контрразведчики очень даже неплохо были оснащены техническими новинками.
   -- ...Не реабилитированы, -- фамильярно похлопал меня по плечу нянь, и я вынужден был немного побороться внутренне, чтобы брезгливо не стряхнуть с плеча "ласковую" ладонь. -- И хотя вы видный ученый и преподаете в университете, а убеждения ваши...
   Он кружил около меня, как шаман вокруг тотема. Я сидел на стуле возле стола напротив мумии, понятно, не прикрученный к нему веревками, но чувствовал, что крепко влип. Колпак тихо зажужжал над моей головой. Вискам стало тепло, в темечке запульсировало и защекотало...
   -- Что? А-а-а! -- юродствовал новоявленный Малюта. -- То-то и оно, речь о контрабанде художественных ценностей, а вы -- не патриот...
   И откуда он оттаял?! Такой молодой и такой замшелый! Птеродактиль из яйца, окаменелость... Неужто этот не хлебавший диссидентской баланды молокосос под словом "убеждения" имеет в виду мой совершенно дурацкий, отпечатанный на машинке и размноженный преданной девой-соратницей по совдеповскому идеологическому подполью (смех и слезы!) трактат "Социализм как последняя стадия каннибализма"?! С него, с него, родимого, начались мои мытарства в кабинетах смурного здания на улице Коммунистической. Да где ему знать такие подробности?! Судимый -- и все. На Коммунистической не пинали. Там просто выматывали кишки. Распространяете произведения Абрама Терца, Шафаревича и Шимонова? Труды белоэмигрантов? Среди студентов? "Голоса" слушаете? Восточных философов читаете? Проповедуете даосизм и конфуцианство? Руководите секцией восточных единоборств? А вы в курсе состояния уличной преступности? Вот за эти единоборства и загремел. А за "ранее судимых" Абрама Терца, Шимонова и Шафаревича, голоса Америки -- только профилактическими беседами отделался.
  
   Контрразведчик писал, поглядывая на экран компьютера, где, вспыхивая, проносились невербализованные образы моих мыслей. Молодой вдохновенно интерпретировал в словах это причудливое кино, а я смирно сидел под колпаком "фена" и, глядя на совершенно окостеневший труп Диотимы, думал.
   Растащило же тебя, Гаврилов! Следствию возжелал помочь! Ты бы еще ему немного о космических заморочках Славы выложил. Он тебе бы тут же насчет вялотекущей подсуетил. А ты бы ему все равно... Мол, тот "ножичек", как изволила выразиться гопница, возможно, изготовлен из обшивки космического корабля пришельцев. Как и некий нержавеющий стальной столб, найденный в джунглях Индии. Что, дескать, в древней рукописи сказано: "Я пришла со звезды Танайя и уйду туда назад только вместе с тобой... Но вначале мы отпразднуем тризну..." И еще: "Я вернусь к тебе в образе девы младой..." Давай-давай, колись, Гаврюха, а он... Как там -- у одного нобелевского лауреата, подвергнутого: "Во всем мне хочется дойти до самой сути..." Вот и дошел, тоже мне -- Доктор Живаго! Смекай: опять ведь профилактическая беседа -- это так, для отвода глаз только, а вот уголовная статья... Довольно отчетливо она выкарячивается, эта самая, уголовная -- кража, перепродажа, контрабанда. И просто-банда. А ты как бы ее вдохновитель. Отец крестный.

3

  
   Контрразведчик писал, склонясь над столом. Ох уж эта привычка конторы -- писать. Вот ведь и компьютер рядом, но без писанины -- никак... На белый лист падала сетчатая тень от решетки на окне. С помощью этого призрачного бредня Молодой был занят ловлей фактов. И, как видно, в этом трале доктор наук Гаврилов был пока что самой внушительной рыбиной.. .
   И угораздило же тебя, Вадим Алексеевич Гаврилов, такого незаконопослушного, проявить законопослушание! Надо было погружаться всей международной командой в твою подержанную, купленную с рук "Тойоту" и майнать на этом запыленном "шаттле" отсюда на второй космической. Как майнали академгородковские физики -- волнами, косяками, через Шереметьево и Минводы в Израиль и Штаты. Попросил бы политического убежища. Тогда еще, в восьмидесятых, когда распахнулись скрипучие врата зоны под Каинском, мог бы попросить. Но ведь в тебе, Гаврилов, всю жизнь космополит борется с патриотом, будто это "иньское" и "янское" начала. Чего больше -- не разберешь! И только -- дао... Ну чего тебе сейчас стоит отрубить одним ударом ноги этого Рихарда Зорге таганрогского?! Только брякнет башмаками об пол. А там -- кубарем, кубарем, вихрем -- по лестнице, сбить дежурного прапора -- и все! Воля! Как тогда, когда дохнув свежего ветерка свободы, уселся ты в поезд на станции Барабинск, и зеленый металлический дракон понес тебя в город трех академий. А потом --Пазырык, Плато Укок, Тирас. Мумия загадочной Алтайской принцессы-воительницы, таинственные погребальные камеры монгольской степи, усыпальница Тавлура селурийского. Кандидатская, докторская...
   -- С документами на разрешение раскопок у вас все нормально, -- неожиданно перестав писать, вертел в руках бумажку с печатями юный дзержинец.
   Диотима больше не шевелилась.
   Грозные башмаки исчезли из поля видимости, зато я мог наблюдать гнойные прыщи на тинейджерской шее.
   -- Не подумайте, что я счел вас за заурядного бандита, -- откручивая "динаму" в обратную сторону, начал мой "экзаменатор" после грубого нажима игру в "доброго полицейского". -- И все-таки, знали бы вы, что учинила эта банда на таможне! К вечеру они уже были на российско-украинской границе, там завязался настоящий бой. Есть убитые и раненые, обугленные трупы. Ну и -- сами знаете, каким потоком уходят сейчас на Запад сокровища древности. А потом они оседают в частных коллекциях иностранных граждан. Недавно вот в нашем "Таганрогском вестнике" опубликовали материал о поднятой аквалангистом со дна моря шкатулке петровских времен, в которой был найден магический кристалл, якобы когда-то принадлежавший самому сподвижнику Петра Якобу Брюсу. Тайные общества, знаете ли, чернокнижники, власть над психикой людей, манипуляции подсознанием. Так вот -- исчезла та шкатулочка. И подлинник "Космотеороса" Гюйгенса*, переведенного Якобом Брюсом по приказу Петра уплыл из России через каналы аукционов древностей. Да и история со смертью не чуждого увлечений восточными учениями императора Александра первого полна мистических загадок...
   Глубоко бурил паренек! На этот раз демонстрируя не только необъятную эрудицию, но и недюжинное миролюбие, инквизитор встал из-за стола и, обойдя его, отвернул "фен" на сторону. "А мог нажать на кнопочку", -- мелькнуло. Компьютер мгновенно отреагировал. То ли на мои мысли, то ли на манипуляции Молодого. На экране появилась картинка фешенебельного отеля на берегу лазурного моря, столь не похожего на бараки, окруженные забором с "колючкой" и охранниками на вышках в Барабинской степи.
   -- Но уж не обессудьте, -- зависли надо мной Долина прыщей и острый подвижный курганчик кадыка посреди нее, -- мы обязаны будем запросить через Интерпол данные на Юджина, Юджина...
   -- Барлоу.
   -- Да, -- вернулся Молодой на прежнее место, так и не дав мне сосчитать количество ямок, образовавшихся на том месте, где болячки были изничтожены, -- И на гражданина из Китая, э-э...
   -- Ма Фу Ланя.
   -- Верно. И имейте в виду -- мы вынуждены проверить, -- куда "ушли" ценные находки всех предыдущих экспедиций на Алтай и в Приднестровье. Все же речь о национальном достоянии. На Алтае, если не ошибаюсь, вы тоже откопали какую-то мумию, -- скосил он взгляд на "близняшку" алтайской находки, возлежащую на сдвинутых, крытых брезентом столах.
   -- Да, о ней писали в 1993 году в газетах, по телевизору показывали. Журналисты ее назвали Принцессой-воительницей. Я ей дал имя Великой скифской матери, -- сказал я, промолчав о том, что топография его шеи сильно напомнила мне Пазырыкский ландшафт после ухода археологов -- залитые водой ямины раскопов да кадык горы над ними.
   -- А вот нецензурно выражаться не надо, -- по-скуратовски ухмыльнулся опричник насчет "Великой скифской матери", полагая, что очень умно сострил. -- Вы же должны понять, теоретически вполне возможно, что ограбление было организовано кем-то, -- он тусовал неуклюжими пальцами с заусеницами возле ногтей цветные фотографии раскопа, сделанные мною "Полароидом". Диотима Меотидская -- анфас, в профиль, в полный рост, до пояса, ниже...
   Эта объемная, похожая на карточную колоду пачка фоток расфасовывалась так и сяк, словно проводящий собеседование собирался сдавать. Обычные гэбистски-ментовские приемчики. Игра в "царицу доказательств". Шулер изображает доверительность и невинность, он раскладывает перед тобою весь пасьянс совершенно шизофреничной версии, и тебе только остается сказать: "Да!" И повторить за ним слово в слово все -- "как было". Может быть, даже признаться в том, что ты пострелял таможенников, бросил гранату в бензозаправку.
   -- Закурите!? -- протянул он мне верблюда среди пирамид под надписью "Camel".
   -- Нет, не курю...
   Вот нахал! Сигареткой с фильтром поколоть навострился! На жалость взять! Нет, шулерок-малолетка, не переиграть тебе старого, тертого жизнью диссидента.
   -- Так вот, -- щелкнув зажигалкой фирмы "Zippo" и крутнув колесико, поймал он кончиком сигареты острие пламени. Сделав затяжку, этот "ловец человеков", отложил верблюда с пирамидами и уставился на улыбчивый, увенчанный короною череп на цветном снимке. Потом посмотрел на неподвижную мумию без головного убора, словно сравнивая оригинал с копией. Пирамиды на пачке "Camel" были так близко от моего лица, что как бы наложились на контуры мумии. Это наложение меня заинтересовало. Я как-то не задумывался прежде всерьез над связью мумий египетских фараонов со своей находкой. Может быть, зря? Взять хотя бы эти новомодные бредни о внеземных цивилизациях, использовавших пирамиды как маяки на взлетно-посадочной полосе, простирающейся от Сахары до шумеро-вавилонского Междуречья. Не зря ли я их до сих пор столь безоговорочно отвергал из-за явной антинаучности, голливудского душка, сенсационной истерии? И разве вот этот хмырь для меня -- не пришелец из иных миров? А я в свою очередь для него -- не инопланетян? И не очередная ли это встреча дух параллельных цивилизаций?
   -- Я не утверждаю, что вы или ваши иностранные коллеги вступили в сговор с похитителями древностей, но теоретически это вполне, -- убаюкивало мою бдительность существо под антропоморфной личиной которого наверняка скрывалось нечто слизисто-чешуистое. -- Как бы там ни было, а сокровища уже наверняка за пределами России. Но возможно, нам удастся отыскать доказательства.
   -- Доказывайте, если это возможно, -- ответил я все-таки не рептилии, проделавшей путь из звездного далека на Землю в светящемся веретене, а ее человекоподобному скафандру, -- но для любого здравомыслящего человека, хоть немного понимающего психологию археолога, историка -- это бред...
   -- И докажем! -- резко наклонился ко мне жаждущий повышения по службе супершпион. -- Кое-что нам известно!

4

  
   Блефует парнишонка, блефует! Крапленую карту мечет. Ничего у него нет, кроме моей судимости! Только не выходи из себя, Гаврюха! Помнишь, как учил тебя кой-чего смыслящий в искусстве шаолиньских монахов Ма Фу Лань? Главное -- дао...
   Колпак, от которого змеились проводки к компьютеру, хоть и был свернут набок, а в висках все одно ломило, покалывало в темечке, а на экране, как мне показалось вслед за цветной "открыткой" отеля с наплывшей рожей лагерного вертухая за стойкой бара появилась подвижная картинка происходившего на раскопе после того, как туда нагрянули правоохранительные органы.
   Ну что было толку в выехавших на место эксперте с чемоданом, девочке-следователе из прокуратуры, милицейском начальнике Загоруйко, бегавшем по песку наподобие Товарища Сухова в поисках несуществующих басмачей?! Оцеплять надо было все входы и выходы, вертолетами небо бороздить, а они! Пока дошло до них -- каков материальный ущерб, -- бандитов и след простыл.
   Задолбал меня Товарищ Сухов, составляя опись утолканных грабителями в сумку древностей! "Как? Как вы говорите? Гемма с изображением всадницы на коне, браслет в виде сидящего на дельфине Купидона? Чаша с аргоистической жанровой сценкой... Жрица любви совокупляется с двумя приговоренными для жертвоприношения воинами?" Как вся эта бестолковщина напоминала мне происшедшее в моей собственной квартире накануне моего отъезда в отпуск, на эти раскопки, на планировавшийся после них отдых...
   Явившись домой с тренировочных подводных заплывов с аквалангом на академгородковском пляже, я обнаружил, что косяк раскурочен, двери взломаны, из квартиры уплыли "видеомагнитофон "Funai" -- 1 шт., иконы старинные -- 5 шт., старинная бронзовая фигурка Конфуция -- 1 шт., книга рукописная пятнадцатого века -- 1 шт." и так далее по составленному участковым Пронюшкиным списку -- полбиблиотеки собранных в дальних экспедициях по кержацким скитам старинных книг, алтайские находки... Вот только бронзовый, слегка позеленевший раскосоглазый мудрец Конфуций не был находкой -- его мне подарил Ма Фу Лань, когда приезжал пять лет назад в Новосибирск на международный симпозиум скифологов.
   -- По крайней мере, на нашу версию работает, -- сказал, встав в соответствии с серьезностью момента, контрразведчик. Растопыренные пальцы его полководческой правой руки упирались в газету, словно в карту боевых действий. Сквозь пальцы был виден снимок симпатичного черепа Диотимы Меотидской и жирные буквы "НАЙДЕНА МОГИЛА ЦАРИЦЫ АМАЗОНОК".
   -- ...Работает тот факт, -- продолжил он внушительно, -- что вы бывали за границей, и не раз. Насколько нам известно -- в США, Испании, Бразилии, Новой Зеландии, в Китае...
   -- И на Курилах! -- съязвил я и кивнул в сторону электронного ящика с цветными картинками. -- Про Курилы компьютер ничего не насексотил?
   -- Курилы пока что наша территория, -- стряхнул детектив вулканический пепел с сигареты в массивную пепельницу, напомнившую о табакерке, с помощью которой был убит один из русских монархов.-- И в этом нет ничего смешного. Я же не утверждаю, что вы японский шпион. Это только при Берии такое могли сфабриковать и необоснованно подвергнуть репрессиям, а мы... Кстати, весьма сомнительно и то, чтобы так вот поддался бандитам человек с прошлым морского пехотинца, пусть даже не боевым, но все же. Каратист...
   -- Ушуист...
   -- Ну это все равно. Сейчас все каратисты и ушуисты -- в криминальных структурах. Организованная преступность...
   -- Может быть. Но для монахов Шаолиня отнюдь не все равно. Принявший обет никогда не сотворит неправого дела. Все дело -- в дао! -- смотрел я на прыщавого юнца, примеряясь к пепельнице, и совершенно не пужался его грубых психологических надавов и грозных башмаков...
   -- Это заберите, -- придвинули ко мне ногти с заусеницами две фотоколоды. -- Распишитесь вот здесь! -- шаркнул контрразведчик бахилами под столом, словно в нетерпении поскорее сменить их на пляжные тапочки.-- Вот ваш пропуск! Я подписал. Вы свободны. Вполне вероятно -- это и не вы! Возможно, бандитов привлекла заметка в газете. Здравия желаю! -- внезапно оборвав фальшивые оправдания, подскочил Молодой, как ужаленный, подобострастно глядя мне через плечо.
   Обернувшись, я увидел в дверях прямоугольный антропоморфный шкаф в штатском.
   -- Вы свободны! -- шевельнул квадратной нижней челюстью шкаф, в нижнем ящике которого катались пасуемые туда-сюда засунутыми в карманы лапищами два исполинских бильярдных шара.
   Я бросил прощальный взгляд на мумию царицы амазонок и, обогнув человекоподобный шкаф, вышел.

Глава III

1

  
   Никакого чувства победы и освобождения, как тогда, когда, пояснив мне, что на дворе -- перестройка и гласность, зоновский подполковник похлопал меня по плечу, и, упрятав ксиву в карман телогрейки-фуфаечки, я шагнул на волю, -- не было. "Дул сильный ветер в Таганроге, обычный в пору ноября...Разнообразные тревоги томили русского царя", -- почему то всплыли в том 1987-ом в памяти строчки читанного на нарах Давида Самойлова. И вот я -- в Таганроге, на дворе отнюдь не ноябрь, как тогда, когда пришлось натянуть за уши шапку-ушанку из-за гулявшего по степи ветерка со снежком, а тревоги все так же томили душу. Я так призадумался, что выныривая на солнышко из здания, пасмурно напоминающего аналогичное строение в Новосибирске на улице Коммунистической, я буквально сшибся с журналисткой Ириной Шлимман. По странному совпадению фамилий она оказалась почти что "круглой" однофамилицей разорителя Трои. И если бы не лишняя "м"!
   -- Ой! -- вскрикнула Ирина, заставив отразиться в зеркальцах карих радужек золотистую надпись "ФЕДЕРАЛЬНАЯ СЛУЖБА КОНТРРАЗВЕДКИ" и мою лохматую голову на этом фоне.
   -- Из-з-вините! -- не слишком поспешно отвел я в сторону руку, невольно вдавившуюся сквозь скользкий шелк юбки во что-то пружинистое.
   Под наши ноги посыпались, скользя по ступенькам на раскаленный солнцем асфальт, фотографии мумии и фотокопии манускрипта.
   -- В отделе по борьбе с организованной преступностью сказали, что это я своей публикацией навела бандитов! -- выпалила она мне в лицо, словно вмиг возбужденная непреднамеренным нажимом моей державшейся за пачку фотографий правой на ее запорожские области.
   -- Мало что скажут в отделе! -- поспешил я помочь женщине собрать урожай ухмыляющихся фотомодельно-худощавых цариц-амазонок в то время, как через нас перешагивали поспешающие в контрразведку синие джинсовые штаны и белые кроссовки фирмы "Adidas". Охотница за сенсациями одной рукою укладывала в "колоду" пошевеливаемый ветерком пасьянс из фоток, другой тянула край подола, тщетно пытаясь приблизить его к коленям: ее почти ничего не прикрывающая мини-юбчонка уползла по хорошеньким ляжкам так высоко, что просто... Тут сразу так вот с предложением сдать зачет досрочно и не подкатишься, хоть и тычутся в твои обрюченные мослы ее голые коленки, хоть беленькие трусики и видны наживую, натянутые бугорком Мыса Доброй без-одежды, хоть грудь двумя напирающими мячиками для рэгби упруго оттесняет тебя в аут, а рука сама вкладывается в твою, Гаврилов, руку с пачкой столь кстати пришедшихся снимков.
   -- Все это ужасно! -- резко распрямилась, прекратив невольный стриптиз богиня пера. -- Этот труп на дороге! Он был весь изрешечен пулями. Я там была, на месте происшествия. И еще один застреленный -- ничем не оправданная жестокость. Я видела и его... И потом, если рассуждать так, как рассуждают в милиции, получается, что не будь меня и моего материала -- ничего бы этого не случилось. А сгоревшая бензозаправка за Таганрогом? А на таможне разгром? А пожар? Два обугленных, как головешки, таможенника. Труп бензозаправщицы -- бр-р! Вся черная, кожа на голове так стянулась, что вышел жуткий оскал. Глаза в глазницы запали. А, рассказывают, была красивая девушка. Я понимаю, так выходит... Я виновата! Я страшно виновата перед вами! -- почти совсем совокупилась со мной жрица репортажа, прижавшись ко мне в непосредственном присутствии вышмыгнувшего на обед и строго скосившего на меня глаза моего прыщавого мучителя.
   -- Ну что вы! Вы написали отличный очерк! -- поспешил я утешить журналистку. -- С продолжением на второй полосе. И фотка вышла хоть куда. Мумия -- как живая, с улыбочкой. К тому же и воспроизведенный в рубрике "таинственное и непостижимое" рассказ моего практиканта Славы о видениях садовника-свидетеля отлета императора Александра I на энлэо -- был очень даже неплох! И не ваша вина, что мы живем в стране каннибалов, -- протарабанил я на закуску грубым комплиментам вариацию на тему заголовка своего злополучного трактата. -- Это просто высшая и последняя стадия каннибализма, -- с некоторым сожалением почувствовал я, как выскальзывает ее рука из моей руки, как навалившиеся на меня ее раскаленные песчаные отмели откатываются на исходные позиции, охлажденные натиском моих шипучих волн. И все же расстояние оставалось настолько близким, что можно было продолжать обманываться насчет интимности со взаимностью.
   Я хотел было добавить еще пару комплиментарных пассажей насчет творческой удачи с описаниями трогательного расставания императора -- энлэонавта с венценосной женой, присовокупив к нему похвалу опубликованному в подвале на последней полосе сенсационному сообщению о находке времен Петра Великого -- того самого магического кристалла в шкатулке, но нашу аркадскую идиллию разрушил всунувшийся между нами длинный микрофон. Подтверждая реальность существования магических кристаллов, на меня вытаращился фиолетовый глаз видеокамеры.
   -- Что вы можете сказать об ограблении и о нападении на таможню? -- ткнул мне в губы фаллической штуковиной бугай из коммерческого телевидения в тропической кепочке, безрукавой майке и шортах с пальмами.
   -- Спросите вот у него! -- кивнул я в сторону шлепающего по асфальту "контрика".
   Шорты кинулись догонять штаны.
   Из козлоногого сатира, готового преследовать дебелую вакханку, улепетывающую в виноградные кущи с гиком "Эвоэ!", мне пришлось мигом обратиться назад в солидного археологодона. Археологодон шевельнул мощным чешуистым хвостом и, разинув пасть, рыкнул:
   -- Вас подвезти?
   В сущности, это был никакой не рык. Это был, видимо, даже весьма приятный голос сорокапятилетнего ученого мужа, вместе со сторожем Серегой, бюрократами-ментами и неповоротливыми контрразведчиками проворонившего сокровище, к которому по счастливой случайности не подобрались грабители могил минувших времен, начиная с тех пор, когда из базальтовых коконов стали с треском вылупляться и расползаться по земшару людишки в пробковых шлемах -- шлиманята.
  
  
  

2

  
   -- Вас подвезти? -- гостеприимно отпахнул я дверцу "Тойоты". Похожий на пробковый шлем на колесах "шаттл" с выключенными пока что дюзами поджидал у бордюра.
   -- Я буду рада! Если вы на меня не в обиде и не считаете так же, как милиция, что всему виной -- моя публикация...
   -- Я не считаю, --хотел я утолкать в бардачок фотки.
   -- Да! -- выхватила она у меня из рук последнее, что осталось от моих ночных бдений, перевоплощаясь в маленького шлиманенка. -- А это что за черты и резы? Ого! Какой-то орнамент! Рунический текст? Вы мне об этом ничего не говорили...
   -- Вы и не спрашивали. И вообще, это все пока на уровне гипотезы. А теперь, когда разграблен могильник, вряд ли возможно будет что-либо доказать, -- усаживаясь, вставил я ключ в скважину зажигания, хотя с большим удовольствием вставил бы совсем другое в совсем другую скважину, потому как в исступленном восторге журналистского расследования леди, по сути дела, забросила ноги на мои ноги, и с этим надо было кончать.
   -- Вы можете перефотографировать эти снимки, -- завел я машину, но она опередила мое разрешение, уже щелкая выхваченным из футляра "Самсунгом" разложенные на аэродинамичных бедрах фотокопии манускрипта.
   -- Вы мне, конечно, немного расскажите об этой тайнописи, -- вылавливала репортерша из междуножной расщелины ныряющие под юбку снимки и, снова поместив их на бедра, сверкала вспышкой.
   -- Это, в сущности, сенсация в научном мире, но о ней мало кто знает.
   -- Сенсация -- это то, что нам надо! Они узнают! -- опять чуть не уронила себя на меня Ирина.
  
  
  
   3
  
   Я выруливал на оживленную улицу Чехова. В Таганроге все посвящено Чехову. И улицы на окраинах. И памятники в центре. И ничего -- амазонкам и их царице. А тем более -- отошедшему где-то здесь в мир иной, а скорее всего подменившего себя на безвестного монаха или солдата-двойника Александру I. Ну ничегошеньки! А может быть как раз в одном из домиков с калиткою, отворяющейся на берег моря, на пляж пероблачился блаженный император в рубище, подпоясался вервием простым, взял в руку суковатый посох и, облобызав императрицу Елизавету на прощание, отправился мерить свою империю в шагах, чтобы объявиться под Томском в качестве старца Федора Кузьмича. А для начала, в подтверждение своей святости -- перешел по воде аки по суху залив, на берегу которого мы и производили раскопки. Такие легенды бытовали среди местных старожилов. Ну и всему дававшую под влиянием аспиранта Славы космические объяснения практикантку Риту бес попутал. Опросив "праправнука садовника Федора", обитавшего в одной из претендовавших на роль исторической достопримечательности "мазанки", студентка написала в своей больше тянущей на отчет о фольклорной практики курсовой работе, как " неожиданно весь сад осветился невероятным "диавольским" светом". И далее: "Подняв голову к небу, Федор увидел громадный голубоватый шар, "вылепленный" по его словам как бы из огня..."* Этот шар, стало быть, и явился, чтобы забрать государя-императора.
   Я не препятствовал фантазиям Славы и Риты и во время первой и во время второй экспедиции в Приазовье, тем более, что переживавшие типичный для студентов- историков роман с воображаемыми путешествиями во времени, молодые люди хорошо отвлекали на себя мешавших обрабатывать материалы раскопок журналистов. Другой бы на моем месте вляпал Рите в зачетку "неуд", а я -- наоборот. Понимал, как-никак, что, сочиняя курсовую, она воображала себя императрицей Елизаветой, а аспиранта Славу -- Александром I. И вот, лавируя в потоке машин, я давал интервью, уподобляясь завиральному аспиранту и мечтательной студентке.
   -- Этот манускрипт мы откопали с Юджином Барлоу под Тирасполем, недалеко от древнего Тираса, -- бубнил я почти то же самое, что и контрразведчику -- за Россию ответчику, ведя "Тойоту" в потоке иномарок мимо комков, недомаркетов и торопливых прохожих.
   -- У-ху! -- одобрительно кивнула царица газетных амазонок чернявой "химкой" всадницы с геммы и сережками-висюльками в виде янычарских полумесяцев, напомнив мне о колпаке в кабинете "конторы глубокого бурения". Одной рукой дева-воительница атаковала меня потертым чернопластмассовым плейером, другой, словно обороняясь, прижимала к низу живота крошечный блокнотик.
   -- Так вот, -- отвел я от губ невкусную пластмассу. -- Рукопись содержит фрагменты еще не до конца расшифрованного религиозно-эзотерического трактата. Это, по сути дела поэма, посвященная любви.
   -- Любви! Как интересно! Вы же знаете, я уже писала про то, как трогательно расставались Александр и посвященная в тайну его ухода Елизавета. И магический кристалл из шкатулки Якоба Брюса, найденный аквалангистом среди руин затонувшего корабля времен битв Петра за Азов обладал паранормальными свойствами, -- круглились неподдельной верою в сверхъестественное карие глаза.
   -- Да. И любви, и ненависти в этой истории хватало. Это как бы любовный роман царя одного из неизвестных до недавнего времени науке скифского племени селурийцев Тавлура. Записали?
   -- Записала. Да вы говорите, говорите -- оно крутится, -- чуть не врезала Ирина мне по зубам звукозаписывающей техникой.
   -- Тав-лу-ра, -- повторил я по слогам, словно читая бестолковым студентам лекцию и выходя на обгон прижимавшего меня к обочине такого же зеленого, как позеленевший от времени наконечник стрелы, "мерса". -- Тав-лу-ра. И амазонской царицы Диотимы Ме-отид-ской, -- ухмыльнулся я над этим "ме", вырвавшемся блеянием счастливого, избежавшего заклания барашка. -- Похоронили их за сотни километров друг от друга. Но они верили, что соединятся после смерти.
   -- Вот как?! Каким же образом?
   -- Мистическим, милая Ирина, мистическим, -- нагонял я жути, чувствуя, как ее голое бедро безо всякой мистики соединяется с моей волосатой, зачехленной в брючину ножищей. -- Может быть, даже и не без посредства сил космоса.
   -- Космоса?!
   -- Да, космоса. В манускрипте отражены сведения о том, что селурийцы считали себя пришельцами со звезд.
   -- Вот как?
  
   -- Конечно, это можно трактовать и как легенду. Подобные легенды были и у индейцев месаамерики, и у шаманов плато Укок, а позже у буддистов...
   -- Буддизм -- это как раз то что надо! Сейчас все хотят быть буддистами! Тайны инь и ян, кармы, перевоплощений и реинкарнации обсуждаются в каждой парикмахерской. Сядешь волосы посушить и такого наслушаешься! А у нас тираж, читатель, -- подбодрила она меня продолжать соучаствовать в сотворении газетного китча.
  
   -- Вообще это ужасная история, -- с пониманием отнесся я к ее проблемам, все же почувствовав, как пробежал холодок между лопатками при напоминании про агрегат "для просушки волос". "Что если все эти колпаки скоммутированы", -- мелькнуло.
   -- Войны, кровь, резня, первобытные нравы, жертвоприношения младенцев, -- бубнил я как заведенный, уже почти абсолютно уверенный в том, что моя собеседница сидит в это время в маникюрном зале. Она -- одна из блаженно жмурящихся под колпаками клиенток, а я все еще "диагностируюсь" на "детекторе лжи" в ФСК -- и все мы скованы одной электрической цепью.
   -- Младенцев? -- как зачарованная повторяла пятиюродная родственница амазонок.
   -- И взрослых тоже, -- продолжал я нагонять жути, для пущей сенсационности подпуская энлэомании, хотя ни в какие УФО, конечно же, не верил. -- Возможно, не обошлось без вмешательства пришельцев. А главное -- мужененавистническая идеология, ведь амазонки методично убивали мужчин. И Диотима Меотидская лишь единственный раз сделала исключение для Тавлура. За что, я думаю, и поплатилась. Ей все же пришлось собственноручно убить своего сына. Вот так.
   -- Надо же! Действительно, первобытные нравы, -- прозвучали в голосе Ирины нотки возмущения.
   Мы подъезжали к монументу творца "Дамы с собачкой". Глядя на Антона Палыча, увековеченного вместе с его клинышком и пенсне, я порадовался, что у моей дамы не было при себе какого-нибудь бультерьерчика и что мы уже приехали. Об этом я мог судить по тому, что она спешно скидала в сумочку блокнот и плейер и намеревалась потянуть ручку дверцы прямо на ходу. Но, не решившись на такое каскадерство, гейша второй древнейшей вынуждена была еще немного задержаться в салоне моей "японки". Дело в том, что у бордюра, рядом с фонарным столбом, возник ряженый в ментовские галифе Очумелов и, несмотря на то что у дамы не было "були", начал пристегиваться.
   -- Журналистка я! Из "Таганрогского вестника", -- отбивалась Ирина от бдительного мильтона с десантским "акашкой", этаким шмайсером свисающим с могутного плеча. Акула пера, уже перенасыщенная сенсациями, готова была выметать вкусную икру строкажа на первую полосу и в местную, и в центральную печать, а тут...
   Мент тянул резину, разглядывая красные корочки, вертя их в руках. Он, видно, был неплохо проинструктирован насчет того, чтобы шмонать всех молоденьких девиц и не очень старых бабенок, что и делал с видимым удовольствием. Чехов с усмешкой поглядывал на нас сквозь монументальное пенсне.
   -- Не нервничайте, гражданочка! Я вас долго не задержу. Вы ж знаете -- у нас тут курган ограбили! Золото татаро-монгольско чи древнехреческо,-- даванул он на "г" фрикативное,-- спэрли...
   Прав был старшина морской пехоты Каботажный, говоря, что хохол за лычку задавится! Вся приазовская милиция -- сплошь хохлы. Между тем милицейский чин с "акаэмом", увенчанным на стволе "дудочкой" огнегасителя, действовал строго по инструкции. Он, конечно же, был ознакомлен со спешно составленным на руоповском компьютере фотороботом.
   Эту картинку из стандартных глаз, носов, губ, ушей и причесок мы всей нашей экспедиционной братией пытаясь помочь следствию, составляли, сидя по такой-то жарище в милицейской душегубке перед экраном, где и появлялись брови отдельно от глаз, а губы в розницу от ушей, пока не получилось нечто, весьма отдаленно напоминавшее нападавшую на нас без маски девицу.

4

  
   Виденный мною в контрразведке на экране компьютера фоторобот был таким же среднеарифметическим смазливых мордашек, как и обглоданные могильными червями черепа всех ушедших из жизни, когда-либо населявших Землю неотразимых женщин. Всех этих Лаур, Беатриче, Джоконд и Книппер-Чеховых-Чаек. Не очень понятно -- как шарлатан Герасимов мог по одному только черепу получить и неандертальского мальчика с обезьяньими губешками, и Ярослава Мудрого?
   Отвязавшись от ментов с их фотороботом, я вскоре мог проводить по домам всех, кто попал в этот переплет. Ограбленный Юджин связался с Штатами, и ему перевели необходимые деньги. Ма Фу Лань дозвонился до Шеньяна.
   У меня еще оставалось немного на счету от ссуды, взятой в "Страх-компани" на проведение экспедиции, и я рассчитался со сторожем Серегой, поварихой и купил билеты аспиранту Славе и студентке Рите. "Невозможно заниматься наукой в стране, где все только и знают, что грабят друг друга, -- сказал на прощание Юджин, столь похожий на американоидный вариант древнего Сократа. -- Я жалею, что мы потревожили кости Диотимы... Ты же знаешь -- с покойниками так обращаться нельзя!"
   Юджин был суеверен. И в отличии от меня свято верил в НЛО. В начале семидесятых он служил на радарно-локаторной станции в Аризоне и с тех пор ему везде мерещились неопознанные объекты. Он рассказывал, как однажды увидел на экране радара летящий на большой скорости светящийся сгусток веретенообразной формы. Этим потом заинтересовалось ЦРУ и авиаракетная компания "Макдонелл-Дуглас". Дело было прошлое, шумиха с "тарелками" -- фу-файтерами, кораблями-отражателями -- давно схлынула. Окончив Кембриджский университет, Юджин занялся археологией. И вдруг он опять заговорил о ракетах-фантомах, энергополях биологического происхождения. Он был убежден, что весь человек не умирает после смерти, что-то остается. Это он, Юджин, назвал амазонскую царицу Диотимой, всерьез отождествляя ее с одной из участниц платоновского "Пира".
   Ма Фу Лань практически ничего не говорил в эти дни, но перед тем, как сесть в поезд, предупредил: "Будь готов ко всему! Слишком большая концентрация зла! Могут появиться огненные сущности!" Он сказал это, понятно, по-китайски. Как и Юджин, он тоже был убежден, что человек не умирает после смерти полностью, что кармическое учение--не пустой звук. А что касается пришельцев, так он совершенно спокойно отождествлял их космолеты с драконами древнекитайских верований.
   --Ну, я пошла! --выпорхнув из "Тойоты", махнула ладошкой реинкарнация Книппер-Чеховой. -- Мне еще нужно в магазин забежать. Ребенок голодный, муж--проглот. Болонка не выгуляна. Спасибо вам за фактуру для материала, я уже вижу его на полосе. Счастливого вам пути...
   Отогнав дышащее духами и туманами видение в кринолине, я захлопнул дверцу за дамой, уносившей в плейере мой голос, подобный тявканью взятой на руки болонки. Этот курортный роман, похоже, был завершен. В нем были и тайные вздохи, и бурные признания, и плотская близость. Ирина Шлимман, в своем позапрошлом девичестве игравшая Аркадину, впервые изнасиловала меня диктофончиком, когда мы еще только развернулись и вбивали колышки. Потом она нагрянула с оперативно-следственной бригадой сразу после ограбления. Этот раз был третьим. Я ощущал себя -- ни больше ни меньше -- выжатым лимоном, отброшенной за ненадобностью дохлой чайкой. Каждый, нацедив понемногу в свой стакан, отшвырнул сморщенный цитрусовый. Свободно парившей над морской синевой и хватавшей зазевавшихся рыбешек птице оставалось лишь дождаться, когда ее выпотрошат, просолят, вставят вместо глаз стеляшки, вместо позвоночника -- проволоку -- и, набив тряпками, поставят на шкаф в качестве экспоната.
   Первым меня начал прессовать Товарищ Сухов по фамилии Загоруйко из уголовного розыска славного города Таганрога, в названии которого произошел симбиоз слов "ятаган" и "рог". Бодаясь с кем-то невидимым, детектив затоптал сапожищами следы бандитов. Вместо ятагана у него в руках был наган, но размахивать им было бессмысленно: грабители слиняли. Я же подвернулся под руку и подвергся иезуитской процедуре протоколирования. Что касается вездесущих журналюг, то вместе с телевизионщиком в шортах Ирина была четвертой или пятой в нескончаемой галерее хмурых, заинтересованных, осуждающих, сожалеющих, профессионально-увлеченных персонажей паноптикума.
   И вот все кончилось. В лицо мне тонко и иронично улыбался с какой-то даже грустинкой, запрятанной между усом и бородкой, Антоша Чехонте. И мне страшно захотелось, плюнув на все, исключая мента-Очумелова, так как в ментов плеваться нехорошо, -- и приступить ко второй части своего отпуска. Мотануться к морю. К чайкам, хоть и не Книппер-Чеховым. В багажнике "Тойоты" дожидался своего часа акваланг. Там же лежала и палатка. А в комплекте к нему -- гарпунное ружье с набором гарпунов, исполненных в смешанном стиле стрел Амура и зарядов, посылаемых когда-то на волю чингисхановыми лучниками.
   Упакованный в подержанную "Тойоту", я теперь ощущал себя, как эта стрела на тетиве. "Ну брось ты хандрить, Гаврилов!" -- говорил я себе. Спасибо кафедре и декану, что двинулись тогда, в восемьдесят-дурдомовском по инстанциям с кассационной жалобой. Спасибо правозащитникам и "вражеским голосам", поднявшим шум: приговорен к лишению свободы за инакомыслие советский ученый, специалист по древним культурам! А так бы... Ну не лагерь, так вялотекущая и психушка. И все-таки -- почему с тех пор, как потревожил ты, Гаврилов, Скифскую воительницу в Пазырыке, покопался в промороженных усыпальницах плато Укок, мерещится тебе всякое? А? Будто все-таки не "отмазали" тебя правозащитники ни от лагеря, ни от психушки. Хотя вроде бы, таких спортсменистых, как ты, на психе не гноили, туда все больше -- физиков с лириками. Ну ты-то -- не физик. Тем более -- не лирик. Ты -- циник, Гаврилов. Гамлетизирующий Фауст... Доктор. Магистр. Гумберт Гумбертович набоковский... Постфрейдист с лолитическими наклонностями... И что тебе сейчас еще нужно, коль замучили видения с нарами на зоне, смирительной рубашкой и дюжими санитарами -- в кимоно каратистов черного пояса шестого дана? Тебе же пока что никому нет надобности доказывать, что ты не верблюд с пачки "Camel", не чародей, сквозь магический кристалл предсказывающий смуты и свержения царей. Ведь с тебя, Гаврилов, на этот раз даже подписки о невыезде не взяли! Ты свободен, как ветер в этой скифско-сарматской степи и на дворе как-никак 1995 год. Пусть КГБ переименовывается в ФСК или еще как, пусть прыщавый Молодой трудится, строит версии, ловит контрабандистов, доразворовывающих Родину. А ты! Ты что-- к вставленному тобой новому "английскому" замку в раскуроченной двери захотел? К жене, чтобы разделить постель третьим с нею и ее любвеобильным специалистом по кинетике и горению? К сыну-оболтусу? Ты ж на Бердянскую косу собирался! Ну и плюнь...
  

Глава IV

  

1

  
   Она стояла у обочины и голосовала. Я ее сразу же узнал. Без фоторобота. Те же обремканные понизу джинсовые шорты. Та же майка с прищуренным, терзающим рогатую гитару монголоидным Цоем. Те же огненно-рыжие волосы. Тот же баул на плече! Те же умопомрачительно удлинняющие ноги котурны сабо. И только стильные узенькие темные очки, прикрывающие теперь уже воспроизведенную фотороботом и растиражированную милицией мордашку были новой деталью.
   "Спокойно!" -- сказал я себе. Хотя какое там -- спокойно! Если и была стрела, если и была тетива, то теперь сжимающие оперение пальцы готовы были разжаться. Цель маячила передо мной. Нет, конечно, надо быть круглым идиотом, чтобы не смекнуть первым делом: а вдруг в кювете или вон за тем пожарно-красным, как божья коровка без пятнышек, "Запорожцем" залегли трое с "акаэмами" и нашей экспедиционной "берданой". Они только и ждут того, чтобы ты клюнул на приманку, а там... "Бердану"-то они, поди уже утопили в водах моря Сурожского и в стволе ее уже поселился губастенко-глазастенький бычок, а вот автоматы! Что, если свернуть на обочину, залечь за куст, упрятаться, прижав спинные иголки, втянув жабры и плавники -- ведь машина им твоя нужна, машина! Чтобы бежать подальше от Таганрога-Танаиса. От этого греко-скифского некрополя, где обитали некогда прославившиеся в веках своей жестокостью воинственные особи женского пола. Им бы керченской сельдью -- сквозь проливы и минные заграждения. И они сейчас ни перед чем не остановятся. Так что -- как там, в надиктованной аспирантом Славой газетной утке про Александра-освободителя? " Ноги у старика подкосились от страха, и все остальное он наблюдал, лежа за кустом. А наблюдать, судя по всему, было что! Шар опускался все ниже и ниже, прямо в сад. У самой земли из него выдвинулись три тонких блестящих "ноги""...Ага! Как бы не так -- шар и лесенка, выпавшая из небесной колесницы! А, впрочем, почему бы и нет? Ты входишь в помещение, перемигивающееся разноцветной гирляндой лампочек. Тебя подхватывают под руки очаровательные нимфетки. И -- фьють. А там тебя уже поджидают на планете Окончательного Блаженства.
   Щас ты тормознешься -- она тебе дуло пистолетика под ребро, они выскакивают из кювета, и с тобою повторяется та же история, что и с продырявленным автоматной очередью на шоссе Таганрог -- Мариуполь хозяином иномарки. Они давно бросили ту загнанную в усмерть иномарку с пересохшим бензобаком, взорвали бензозаправку, покрошили таможенников, выработали моторесурс этого "Запорожца", чьего хозяина -- тоже... А сейчас ловят очередного лоха, готового прокатиться до первых кустиков со смазливенькой автостопершей, в качестве приманки поджидающей жертву на обочине. Креветка, нанизанная на крючок зависает перед выпученными глазенками глупой рыбешки-- хвостатый головастик выстреливается из дула заржавелой, обросшей слизью и тиной гаубицы времен гражданской -- и, трепыхаясь на острие, уже не вернуться в спасительную нору.
   И все-таки я тормознул. Не мог не тормознуть. На плече девицы, оттягивая его вниз, видна была знакомая мне переметная сума. Ну а в ней, понятно, сокровища погребения амазонки.
  
   Да, ты все же сбросил газ и даванул по тормозам, Гаврилов! Ну кто ты -- морской пехотинец, прыгун с парашютом и автоматом в люк заходящего на вираж самолета, ушуист или фуфло?! Ну что ты не выдернешь из ручонки ничего не ожидающей в этот момент, надеющейся на подкрепление из кювета террористки, ее пистолетик? Что уж -- такая она страшная?! Грудь, прижженная каленым железом для удобства ведения боя? Меч-акинак? Лук со стрелами? Давай! Твое дао в полном порядке. Мозг работает холодно и расчетливо. Ты зол. Ты очень зол. Неужели ты не отобьешь у бандитов национальное достояние?! Ведь прав же, прав пацан -- фээскашник, Молодой этот -- уплывут бесценные артефакты за кордон, рассосутся по частным коллекциям. Ну! Темные очки -- на нос и так галантно, не подавая виду. Этаким скучающим Тригориным. Главное -- пистолет у этой воительницы выудить, а там, как бог на душу положит! Возьму ее в заложницы или залягу в противоположный кювет и буду отстреливаться, пока прыщавый с подмогой не упадет с небес на вертолете с подразделением спецназа! Хотя о чем ты?! Ты ведь уже на территории свободной Украины. И никто тебе не поможет, никто.
   -- Подбрось, шеф! -- чуть не засунула девица голову в окно с опущенным стеклом, правда, пока не выхватив пистолета.
   -- Нет проблем, --с наигранным безразличием сказал я, выставив ей для обзора шпионские очки. Чересчур живое лицо и огненные волосы "резидентки" маячили рядом с фотографией головы мумии, помещенной мною под уплотнительную резину лобового стекла.
   Череп с кусочками кое-где неистлевшей кожи скалился. Улыбался. Девица тоже улыбалась. Череп и эта смазливенькая мордашка вместе с очками, в каких прячут вмонтированные микропередатчики, пока что существовали раздельно.
   Да я бы и не поверил в тот момент, что они могут каким -то образом соединиться. Хоть мне и мерещилось, что все проводки от всех колпаков ведут к одному компьютеру, у дисплея которого сидит ухмыляющийся Молодой, в этой промывочной мозгов меня все же в большей мере устраивало амплуа умудренного доводами racio ученого книжного червя, чем участь подопытного кролика, напичкиваемого иллюзорными видениями. "А ведь такие же вот очечки используются и в шлемах для путешествий по виртуальным мирам !" -- мелькнуло. Но это потом я начал обращать внимание на то, что во время надоедливых мельканий мое подсознание выдает какие-то фантастические картинки, а тогда...Я отогнал мимолетное виденье зловещей ведьмы в электронном колпаке, созерцающей меня на внутренней поверхности виртуального забрала в виде созданной кем-то цифровой функции. Это была обычная для меня, чересчур склонного к психоанализу, внутренняя борьба с самим собой, когда, как в компьютерной игре, на татами сходились два восточных единоборца -- и колотили друг друга, пока один не оказался поверженным. Эти двое были реалист -- и фантазер, существо во всем рациональное -- и создание не подчиняющееся доводам логики. Были времена, когда разум торжествовал, празднуя ежесекундные победы, но с некоторых пор... Реалист все чаще бывал побит, а подобные мистическим персонажам компьютерных "стрелялок" химеры подсознания, которых сынишка Семушка уничтожал легионами, не хотели превращаться в виртуальные брызги и преследовали меня не только на грани сна и яви -- их излюбленного плацдарма -- но и средь бела дня, всеми нормальными людьми почитаемого за реальность. Я понимал: это последний бой, проиграв который, я не только перестану быть ученым, но из всесильного Фауста превращусь в жалкого Гомункулуса массовой культуры. Вот почему в этой "войне миров" меня куда больше устраивала роль даже размышляющего о иллюзорности обывательских представлений о свободе зека на нарах -- на худой конец, чем пациента наблюдательной палаты психозов массовой культуры. Все-таки мне доводилось читать Гомера в подлиннике, штудировать труды структуралистов, семиотиков и герменевтиков, разлагающих любые религиозные системы на молекулы и атомы символов. Как - никак и Фрейд не давал стать неизлечимо- зависимым в нашей интеллектуальной распивочной "карма-колы"**. Так что я полностью отдавал себе отчет, что передо мной -- не воплощение вышедшей из могилы амазонки, а обычная бандитка.
   -- До Бердянска подбросите? -- отпахнув дверцу на себя, наезжала на меня псевдо- автостоперша узким загорелым бедром, высовывающимся из обремканной штанины линялых джинсовых шортов, пока что не спеша ткнуть мне под ребро пистолет.
   -- Отчего ж не подбросить?!
   -- Вот и здоровски! А то торчу тут, как дура, битых полчаса, -- бухнулся гений чистой красоты на сиденье рядом со мною; готовая мчаться в даль безбрежную герлз, водрузила на колени брякнувшую сокровищами сумку с видом хозяйственной авоськи, полной консервов с селедкой иваси.
   Пока никто не выскакивал из кювета. И стоило ли дожидаться...
   -- Где пистолет? -- решительно положил я правую руку на сумку, левой по-джеймсбондовски сдернув очки...
  
   -- А, это вы?! -- словно бы даже обрадовавшись старому знакомому, скинула свое "виртуальное забрало" и автостоперша. -- Да в сумке он! А вот нож! -- ее глаза, в сине-зеленых радужках которых я отражался теперь, как Аленушка, тоскующая по Иванушке, в васнецовском, заросшем ряскою омуте, полезли из орбит. Расширенные зрачки зияли ужасом. -- Этот нож из могилы! С ним странные штуки творятся! Он там -- торчит... Я его бросила в "Запорожце"! Что с того, что ручка золотая... Боюсь я...
   -- Пистолет! -- скомандовал я, выныривая из глазного омута.
   -- Да вот он! Вот! Нужен он мне! -- кинула она мне на мою жесткую, промозоленную археологическим заступом ладонь маленький пистолетик. Это был "Бэби" калибра 6,35 миллиметра, вернее его современная копия, изготовленная фирмой "Бауэр фарармз", как гласила гравированная надпись на боку. Вынув из рукоятки обойму, я убедился в том, что одного патрона не хватает. Вколотив кассету со свинцово-медными "конфетками" назад в рукоять, оджемсбондевший Гаврилов без лишних комментариев сунул миниатюрное оружие в карман.
   -- Пойдем! -- кивнул я так легко сдавшейся в плен девице и, обнаруживая в своем голосе кафедрально-преподавательские нотки, открыл дверцы машины. Вот так они все эти второкурсницы-лепетуньи, не умеющие отличить пирамиду Хеопса от мегалитов Стоунхэнджа приходят в сессионные дни, едва прикрыв стыд зачеткой, а потом Гумберт-Гумберт обнаруживает себя в объятьях нимфетки где-нибудь в папоротниково-сосновых джунглях за пляжем, или на острове, куда домахать с "препом" на весельной лодке куда проще, чем вызубрить имена фараонов или друидических богов. По встречной полосе несся "КамАЗ". Глядящий на нас свысока грузинистый шоферик-рефрежираторщик игриво подмигнул, видя как дядя в возрасте понуждает выйти из машины проветриться на свежий воздух совсем юную фемину.
   -- Я боюсь! -- опять зеркально отразили меня сине-зеленые.
   -- Ну ладно, сиди здесь! Подожди, я заберу из "Запорожца" нож и вернусь,-- выдернул я из скважины ключ зажигания, где рядом с брелоком-Буддой, привезенным мною из чартерной поездки в Китай, болтались туда-сюда два ключа от нового замка, врезанного перед самым отъездом на азовское побережье в двери обворованной квартиры.
   Из кювета, в самом деле, никто не собирался поливать меня из плюющихся свинцовым дождиком брандспойтов, и поэтому с ключами зажигания в кармане, не рискуя, чтобы медноволосая мамзель опять улизнула от меня с археологическими находками, проявив, скажем, недюжинные способности в вождении иномарок, я двигался по песку и колючкам к красненькому "Запорожцу".

2

  
   Ну вот и он. Двери -- на себя. Вот оно что! Вытаращив глаза, на меня валится с сидения труп лысого мужчины в белой майке-безрукавке и норовит уткнуться шарообразно-бильярдной башкой прямо мне в колени. Посредине майки, плотно натянутой на жирноватом торсе, под горловиной, откуда выглядывает курчавый ворс, ниже двойного подбородка -- мокрое пятно, а в его центре торчит знакомая мне рукоять ножа из могильника. Золото, инкрустированное вкраплениями лазурита. Клювастая морда грифона с алым рубиновым глазом.
   -- Я не хотела! -- раздался у меня за спиной эдитпиафовский голосок. -- Он сам в сумку лапу запустил. Вот именно -- лапу. Когда он схватил кубок -- его рука стала покрываться зеленой чешуей, ногти начали стремительно отрастать и превращаться в когти. Он отбросил кубок, обозвал меня гипнотизершей, а потом свернул сюда и сказал, что не заявит в милицию, если... Он хотел меня изнасиловать! Мне показалось, нож сам мне в руку влез, а он... Он был такой страшный... Он мне напомнил... Он был весь в червях -- из глазниц опарыши валились. И вонял покойником.
   И в самом деле -- слегка подванивало. Вились мухи.
   Ухватив меня за руку, которая пока не покрылась чешуей и не обзавелась загнутыми когтями, еще вчера бесстрашно нападавшая бандитка давилась слезами.
   Я взялся за рукоять ножа, ощущая, как клюв грифона вонзился в тыльную сторону ладони и, словно не желая доставить излишней боли убитому, осторожно потянул нож на себя. Все-таки это была археологическая ценность, и оставлять ее здесь не стоило.
   -- Линяем отсюда, пока никто не застукал! -- тащила меня за руку девица.
   Она была права. Надо было "линять", и как можно скорее. Хорош же я был с ножичком в руке, с лезвия которого стекала бурая слизь! С сумкою, набитой умыкнутым сокровищем в моей машине. Топчущийся у трупа, свисавшего с сидения драндулета. В рое внезапно налетевших откуда-то мух, быстро облепляющих лицо покойника шевелящейся маской, лезущих ему в рот, уши, нос, обследующих лысину, сбивающихся в ком на расплывающемся пятне на майке. К счастью, "Запорожец" располагался относительно автомагистрали так, что проезжающим не было видно -- что здесь происходит. Из центра сукровично-вонючей кляксы сочилось и стекало струйкой на мои голые, едва прикрытые сандалиями ноги. Я глянул поверх крыши "Запорожца" на свою серую от пыли иномарку, торчащую на фоне азовской лазури. В голове стало ясно, как в безоблачном небе.
   Нельзя терять ни минуты! Заталкиваю труп назад в "Запорожец". Прихлопываю дверцу. Все! Теперь весь узюзюканный в кровавом гноище -- вон пальцы в сандалиях склеиваются! -- да еще и в одной компании с этой рыжей девой, ты, Гаврилов, -- верный клиент Товарища Сухова -- Степана Богдановича Загоруйко из таганрогского уголовного розыска и шанс на повышение по службе для мальца из федеральной службы. Наследил ты тут! Наоставлял отпечатков на никеле ручки, на дверце, не говоря уж о пистолете и вот этом "ножичке" из раскопа!
   Так соображал рационалист, пока спешным ходом бежали мы к машине, оставляя позади и металлическую божью коровку с черными колесами вместо пятнышек, и уложенный мною на руль труп: спит человек, притомился в пути!
  

3

  
   Только я собрался завести мотор, как откуда-то сзади и сбоку прошелестела мимо нас капельно-заостренная малиновая "Вольво" и резко остановилась, прирулив к обочине.
   -- Проблемы? -- сдав назад, притормозил рядом с нами окно в окно спортсменистый парняга с "бобром" на мощном калгане. Через край окна свешивался локоть человека, водящего дружбу с тренажерами для самоусовершенствования телесного рельефа, штангою размерами с задний мост "КрАЗа" и гантелями чуть меньших габаритов. Дискобол как-то подчеркнуто ласково держал в руках оплетенный руль и, жуя резинку, приводил в движение прижатые к черепу уши.
   -- Может, с бензином помочь? Я тут проскочил две бензозаправки -- и ни капли! Там, на выезде из Таганрога с заправкой такое учинили! Груда обгорелого искореженного металлолома! Теперь и остальные позакрывались: боятся террористов. Могу поделиться, у меня еще есть запасная канистра, -- прекратил жевать парень.
   -- Нет, Благодарю! -- принужденно улыбнулся я и захлопнул бардачок, куда сунул нож с кое-как обтертым пучком подвернувшейся под руку травы лезвием.
   -- В Бердянск едешь? Или дальше? -- легко перешел на "ты" незнакомец.
   -- В Бердянск...
   -- А мы с Ларой думаем три дня отдохнуть в каком-нибудь санатории. Не нужно никаких путевок, клиент платит -- и все. А потом двинем дальше. Знаешь -- небольшой такой круиз по азовско- черноморскому побережью. До Одессы, думаю, доберемся, там прикуплю товара -- и назад в Астрахань. А ты с дочкой надолго?
   -- На недельку.
   -- Меня зовут Олегом. Олег Глобов.
   Жаль, что не Жлобов, подумал я, злясь на словоохотливого бугая, как видно принявшего меня за своего. Хотя, впрочем, он и недалек был от истины. Ведь я же мотался чартерами в город белоэмигрантской романтики Харбин. Да и с тренажерным железом был в ладах, следуя принципу древних греков: гармония духа плюс гармония тела. И кончено же -- дао, укреплять которое в годы гонений приходилось, прячась в подвал.
   -- Ну за неделю отдохнете, тут чудесное место. -- продолжал Олег Глобов. -- У нас до Каспия рукой подать -- и то вот едем. Хотя -- и бизнес. Чтоб хотя бы бензин оправдать. Закупился тут шортами и солнцезащитными очками. Немного в Таганроге толканул. Вот смотрю и на вас -- мои очки. Идет бизнес... Но на таможне -- никогда такого не было! Все перерыли. Говорят, вчера там была перестрелка. Вас-то с дочерью, не знаю как зовут, не сильно шмонали? -- остановил он взгляд на сумке на коленях у девицы.
   -- Нет, не сильно, -- вставил я на прежнее место ключ с хорошо ощутимым, придающим чувство спокойствия рельефным брелоком-Буддой и завел мотор.
   -- Вам повезло, а нас с Ларой и на таможне трясли, и на выезде из Мариуполя. Говорили -- Лара похожа на фоторобот сбежавшей особо опасной преступницы.
   -- Ой! А я вас видела по телевизору в гостинице, в Таганроге! -- вклинилась раскрашенная, как погребальная маска Тутанхамона в Каирском музее, Лара, в самом деле, отдаленно напоминавшая составленный на компьютере фоторобот. -- Вы как раз и есть руководитель той ограбленной археологической экспедиции? Вы давали интервью... Олег! Помнишь, я тебе говорила! Журналист-комментатор был в купленных у нас шортах с пальмами. Ваша фамилия, по-моему, Чурилов? Или Галилов?
   -- Вадим Алексеевич Гаврилов, -- намеревался я трогаться, уже прогрев и без того раскаленный на тридцатиградусной жаре движок; мне совсем не улыбалось в моем положении стать телезвездой. Но телевизионщик с пальмами на шортах, продолжавшимися двумя волосатыми, кривыми как кокосовые стволы, ногами крепко потрудился над этим. Он ошивался везде, где появлялась газетчица Ирина Шлимман. И вначале лез в раскоп, отснимая мумию и золотые украшения, чтобы бандиты, сидя где-нибудь в своем логове и, глядя телек, могли вернее сориентироваться -- чего там и сколько. Затем он примчался в одной команде с Товарищем Суховым -- Загоруйко из уголовного розыска и чего-то там наговаривал на микрофон, пока оператор держал его в кадре, пользуясь суматохой, разгромом и догорающим грузовиком как декорацией. Все это было посерьезнее воспроизведенного Ириной Шлимман в "Таганрогском вестнике" видения старика-садовника на тот счет, как "Александр, подойдя к огненному шару, был неведомой силой поднят над землей и слился с сияющей громадой..." В пору было, как тому легендарному садовнику Федору, потерять сознание. Как двойнику Александра -- по одной версии монаха, по другой -- солдата, запаковаться в гроб и попросить, чтоб не раскрывали.
   -- А как звать вашу дочь? -- обнажила Лара ряд белых, как эмалевая инкрустация на погребальной маске, зубов. -- Почему-то ее не показали в репортаже...
   -- Марина. Меня зовут Марина. Я не очень люблю сниматься на видеокамеру. Мы с папой... Я все это время провалялась на пляже, -- включилась в игру "папа-дочь" моя "подельница", не дожидаясь когда я выдумаю ей имя.
   -- Ну ладно, Гавриловы, будьте! Увидимся на Бердянской косе. Я только хотел спросить -- чего там этот "еврейский танк" торчит? Может, ему чем помочь?
   -- Да нет! Мы ему уже помогли. Масло мужик менял, умаялся, вот и прикемарил. Лучше не будить...
   -- А я смотрю, у него какой-то интересный номер -- на букву "вэ". Ворошиловградский, что ли?
   -- Это у него спросить надо.
   -- Да ну, пусть спит человек, что надоедать-то. Ну, пока!

4

  
   Лара помахала ладошкой, и малиновая "Вольво" тронулась, быстро набирая скорость. Я тоже потихонечку отъезжал от этого проклятого места, где натоптал возле машины с трупом. Надо было поскорее улепетывать отсюда, пока никто не заинтересовался -- отчего это "Запорожец" так долго отдыхает в зарослях верблюжьей колючки. И пока опять не возникло надобности пояснять кому-нибудь, что ты не одногорбый с пачки "Camel". Непонятно было и то -- куда подевались дружки моей "дочи". В кювете их не было.
   -- А эти, с автоматами-то, в белых масках где? -- набирая скорость, не спешил я сильно бомбить вопросами девицу, как видно, пребывающую в полной прострации, но и не собираясь затягивать с выяснением обстоятельств.
   Откуда ей могли примерещиться черви на трупе? Пока что там только мухи вились. А чтобы опарыши вывелись -- нужно, как минимум дня два. Не значит же это, что моя Марина Мнишек каким-то образом уже побывала в недалеком будущем. Таинственные чернокнижники, так любившие глядеть на мир сквозь пронизанные пламенем свечи магические кристаллы и прорицать -- верили, что они переносятся во времени. Может, компашка до того, как грабануть твою экспедицию слямзила и шкатулку с раритетом Якоба Брюса? Этого соратника юного Петра, устраивавшего во время тайных заседаний "Общества Нептуна" магические сеансы в Сухаревой башне. Вот, Гаврилов -- и ты туда же. Куда масскультовский конь с копытом, туда и ученый рак с клешней! Магия, чудеса, масонские заговоры... Как бы тебе с этой Мариной-полячкой историю беглого дьяка Гришки Отрепьева не повторить! Сожгли, забили в пушку -- и выстрелили... Ну а допустим -- дева этого беднягу только-только прирезала из-за того, что он пытался ее изнасиловать? А то отчего у нее, судорожно вцепившейся в сумку, такой отрешенный вид? Может, и правда нечаянно ножик в насильника воткнула? Защищалась... А может, эта девочка наркоманка? И у нее галлюцинации?
   -- Не знаю! -- с каким-то отставанием по фазе ответила девушка, не глядя на меня. -- Я от них оторвалась, от дружков этих. Достали они меня. Особенно Есаул. От него тоже воняет трупом. А этот Сережа -- он... И с золотом они толком не знали что делать. И потом они обещали никого не убивать, а сами... А теперь вот и я. Мне такое снится, мерещится всякое... Я больше не могу!
   Смазливенькая ее мордашка сморщилась, и девушка затряслась в рыданиях, как будто студентка, не знающая ответа на билет, но желающая получить, если не пятерку, то хотя бы "удочку".
   -- Ладно, не плачь. Давай будем думать -- что делать, -- приобнял я ее по-отечески.
   -- А что думать?! -- не воспротивилась она этому жесту. -- Они, если догонят, -- убьют. И зачем я ввязалась? Сначала все было вроде рисковой игры. Знаешь, в Таганроге недавно салон игровых автоматов и виртуальных игр открыли? Надеваешь на голову колпак с очками-телевизорами -- и несешься по лабиринтам, отстреливаясь от монстров и инопланетян... Думала -- с Сергеем у нас все наладится. А что вышло? Тут вот баксы, золото, но что с ними делать? Повсюду мильтоны с моим фотороботом! Теперь я -- слышал вон от Лары? -- особо опасная! Потом -- таможенники эти! Обгорели, как головешки, будто кто спецом эту цистерну с горючкой подсунул. Есаул гранату кинул, так ахнуло! А цистерна как раз -- рядом, бензовоз этот. Я уж молчу про фейерверк на бензозаправке. И опять обгорелый труп -- зажаристый такой, с корочкой, как курица гриль... А ведь была красивая девушка. А этот мужик перед въездом в Таганрог! Махнул рукой -- довезите, мол. Зачем они в него стреляли? Непонятно мне. А потом, когда из него кровища сочиться начала, сняли маски и давай отсасывать! Они ведь масок не снимают, нельзя им! Так что, если не Есаул, Молдаванин и Серый, так мильтоны. Или Яша Швидкий на вертолете. Босс наш. Увози, увози меня отсюда поскорее.
   -- Ты, девочка, заварила со своими дружками крепкую кашу! -- сделав паузу и ощутив нечто вроде тошноты с одновременным покалыванием в висках при напоминании о виртуальном колпаке, прокомментировал я эту смесь компьютерных "стрелялок" с криминальной хроникой из таганрогских газет. -- Вашими подвигами заинтересовалось кагэбэ, то есть, тьфу ты, фээска, контр-разведка. Все-таки в этой вот сумке не "металлолом", как вы, девушка, изволили выразиться намедни, а кой-что посерьезнее. Художественные ценности.
   -- Так вот и надо поскорее продать, раз ценности! -- внезапно оправившись от рыданий, заблестела она сине-зелеными радужками, втягивая меня в это мокрое дело зрачками, расширенными не то от запоздалого страха, не то от алчности. Может, и правда -- уколотая?
   -- Какой бред! -- возразил даже как будто бы и не я, а кто-то подселившийся в меня второй или третий.
   -- Почему -- бред?
   -- Да потому что это -- не продается и не покупается. Это бесценно.
   -- Ничего. Покупателя можно найти. Богатые иностранцы интересуются стариной.
   -- Да я сейчас до ближайшего отделения милиции, -- заводясь из-за беспросветной тупости девицы, не выучившей первого параграфа из истории нашей Родины, кажется, за седьмой класс, где изображены были далекие, наряженные в шкуры предки, брал ее на испуг первый из тех троих, в тол время, как последний думал совсем о другом.
   -- Ты этого не сделаешь. Они тебя вместе со мной...
   -- Много понимаешь!
   -- Понимаю!
   Она была права: сдаваться ментам, тем более украинским, ни первый, ни второй, ни пятый из устроивших во мне нечто вроде студенческой общаги блуждающих сущностей не намеревались. В конце концов археологические ценности были при мне. Остальное...
   -- Лучше подумай -- где нам отсидеться! А там, -- прижалось беззащитное создание к моему могучему плечу.
   -- Ладно! Есть тут один островок. Отсидимся!

Глава V

1

  
   Передо мной, изгибаясь, делая виражи и повороты, бежала черная, как абсолютное ничто, лента шоссе. Сильно думать не хотелось. Да и что думать, Гаврилов?! Ты же еще сидя в своем разграбленном доме-крепости у стены-стеллажа с недостающими кирпичами книг, из которых возводил ты это внезапно рухнувшее укрепление, так и не отгородившее тебя от безумного мира, ты же еще тогда, уставившись в пролом в этом ДОТе мудрости, собирался на островок у Бердянской косы! Акваланги, палатка, гарпунное ружье, подводная охота. И не нужно менять своих планов! В конце концов -- середина августа, бархатный сезон. Тебе надо расслабиться. Ну хотя бы вдвоем вот с этой таитянкой. Гогеном этаким. У тебя наклюнулась молоденькая подружка?! Ну и славно. Как там -- у погрязшего в восточных вероучениях Гребенщикова: "Стареющий юноша -- в поисках кайфа..." Карма кайфа. Перетекание из нирваны в сатори и обратно. "Кама-сутра" с утра и до вечера. Все бы вам язвить, Вадим Алексеевич, все бы Гумберта Гумберта разыгрывать, Доктора Живаго. А тут... Это вам, многоуважаемый магистр, не в ТБК или кабаке Дома ученых услаждать свой лалитизм со студенточками. Кто знает, может ты, Гаврилов, как волховавший над кристаллом, шептавший еретические слова из "Космотеороса" Якоб Брюс, выколдовал эту ведьмочку в своей Сухаревой башне на Морском проспекте? Фаусту Мефистофель являлся в образе черного пуделя, почему же тебе не явиться дьяволу в облике бандитки? Или инопланетянки. Ведь только что успокоившаяся под твоей рукой попутчица -- стопроцентная бандитка! Возможно, даже главарь банды! Ведь они -- эти казаки-разбойники -- в масках нападали, а она, демонстративно -- без! Или все только что происшедшее, -- розыгрыш? И тебя морочат инопланетяне из переведенного Брюсом "бесовского" "Космотеороса"? И за происходящим сейчас подглядывают даже не Молодой со своим шкафоподобным начальником, в распоряжении которых процессорные колпаки, электронные жучки и компьютерные сети, а вперились в позволяющий смотреть сквозь века кристалл -- их предшественники Якоб Брюс и герр Питер? Такая игра. И вон та иномарка в зеркальце заднего обзора, на самом деле -- карета тайного приказа. И ребятушки в париках, треуголах, черных кафтанах и со шпагами на боку крадутся следом, прячась в той карете... И я им зачем-то нужен... Что там, выскочив из кювета, превратить меня в сочащийся кровью, нашпигованный свинцом бифштекс, проткнуть шпажонкой, как насекомое булавкой энтомолога... Лучше использовать меня как оценщика клада... Продавать, так знать -- что... Ломать на дыбе, так знать, что выведывать...
   -- Можно убрать эту образину? -- подала голос "дочурка". -- Не могу я на нее смотреть.
   "Что ж ты из себя такую крутую изображала?! С пистолетом и тремя автоматчиками! А вполне безобидная фотография мумии тебя повергает в трепет," -- это я только подумал так, но не сказал.
   -- Хорошо, уберу. Некоторые студентки на первых раскопках даже блюют, в обморок падают.
   -- Вот и мне как бы не выблевать.
   Руля на обгон одной рукой, чтобы обойти тащившуюся перед нами, наполненную полосатыми арбузами грузовую, я вынул снимок коронованного черепа из-под уплотнительной резины и, перевернув, всунул его в противоположном углу, чтобы Диотима Меотидская, любившая при жизни быстрые скачки, могла мчаться со скоростью сто двадцать километров в час, глядя в морские дали. В свое время так вот шофера, затосковавшие по "сильной руке", крепили к лобовым стеклам портреты кремлевского горца. Как там -- про "широкую грудь осетина"?! Взахлеб читанное на общаговских посиделках. Лошадиноликий Пастернак. Сократоподобный Волошин. Сгинувший в колымских метелях Мандельштам. Вот-вот: "Уведи меня в ночь, где течет Енисей... Где сосна до звезды достает..." Не надо -- в ночь. Лучше -- на пляж. Под августовское солнышко. Не надо -- на Енисей и на Колыму, лучше в Ларнаку или хотя бы -- на Бердянскую косу. Хотя бы вот с этой рыжеволосой бандиткой. Лишь бы не с той, что намеревалась связать судьбу навеки под звуки марша Мендельсона... "Потому что -- не волк я по крови своей, и меня только равный убьет..." Вот именно -- только равный! Ну ладно, шоферня андроповского призыва лепила на стекло усатого горца и неслась по дорогам по встречной полосе с продырявленными этими серенькими квадратиками лбами! Люди с перфорированными башками! Ну а ты будешь лететь навстречу весело поглядывающим на тебя шоферикам ( во дядя -- какую медноволосую кралю отхватил!) с черепом царицы амазонок, вставленным в твой левый глаз, как телекамера киборга-убийцы. Так, лицо как лицо, а под бровью -- оплавилось от перестрелок из огнеметов, поджарилось на пламени той пыхнувшей от прицельного броска гранаты бочки с горючкой на таможне, а потом еще пропеклось от жара пластавших ясным пламечком емкостей бензозаправочной. И вот торчит из глаза нечто и скалится... Коричневый череп в квадратной дырке... Сюрр... Это почти, как в альбоме Сальвадора Дали, украденном из твоего, Гаврюха, рабочего кабинета вместе со старинными книгами, иконами, видеомагнитофоном, кассетами и бронзовым Конфуцием. Жалко альбом. Из Испании привез еще тогда, когда жил, как ребенок на одной из картин Сальвадора. Голый мальчик на берегу моря. На коленях у Мадонны. Колени -- берег. Одной рукой мальчик оперся на шар. Другой -- на книгу. А там, где должно биться детское сердце, -- прямоугольная пустота. И у Мадонны -- пустота. Пустота в пустоте. А в пустоте -- лазурь. Море и небо. И вроде бы еще беленькое облачко. Или парус. А может быть, и его не было. Только водная синь. Кажется, там все же была булочка. Недоеденная. Хлеб насущный. Тело Христово -- вот оно что, а никакое ни облачко...
  

2

  
   От созерцания расстилающейся вдали водной лазури меня отвлекли сигналы обгонявшего нас микроавтобуса. Он несся так, словно намеревался соскочить с шоссе и, перелетев через отделявшую автостраду от берега пустынную полосу пляжа с редкими кустами и чахлой, угнетенной жарой травой, опуститься на штилевое зеркало и, распугивая чаек, продолжить движение прямо по воде.
   На полном ходу микроавтобус с семицветной, имитирующей радугу надписью TV на зеленом боку, поравнялся с моей "Тойотой", и в раскрытом окне я увидел Ирину Шлимман.
   -- Здравствуйте, Вадим Алексеевич! -- крикнула она, высунувшись из окна и придерживая растрепанные струей встречного воздуха ионические локоны. -- Я издалека узнала вашу машину.
   Я приветственно поднял руку, не упустив из виду того, что в открытое окно салона микроавтобуса за мной исподтишка подсматривает видеокамера.
   -- Мы с Игорем едем на два дня в Бердянск отдохнуть, покупаться, снять рекламный ролик! Вы видели, что бандиты натворили на бензозаправке и на таможне?
   Я кивнул.
   -- Ну вот! -- орала Шлимман. -- А мы все это отсняли! Я буду делать фильм. Мне нужно взять у вас интервью! -- чему-то радовалась она.
  
   Я не мог разделить ее радости уже потому, что журналистка-многостаночница напомнила мне мою жену. Мало того, что была похожа. ( Да и какая сделавшая химку, разукрасившая себя макияжем брюнетка, не окажется почти что абсолютным двойником в хороводе себе подобных !) А тут еще все, что произошло с нами "на крылечке" Таганрогского ФСК и затем в салоне автомобиля оставило томительное чувство уже виденного. Ох уж эти дежа вю! Одни считают их навязчивыми психическими состояниями, другие чуть ли ни признаком мистического видения и открывшегося третьего глаза, третьи склонны объяснять эти феномены тем, что кто-то проводит над нами эксперименты: подглядывает, изучает, создает симметричные ситуации. Не придерживаясь ни одной из этих теорий, я все же не мог не заметить, что журналистка, бравшая у меня интервью, выловила археологозавра Гаврилова у выхода из ФСК после посещения парикмахерской. Подобная встреча произошла у меня с женой после недавнего разноса на ученом совете за публикации со слов аспиранта Славы и практикантки Риты в "Таганрогском вестнике", опубликованной Ириной Шлимман во время нашей первой, "пристрелочной" археологической поездки в Приазовье. Не сразу мы наткнулись на могилу амазонки. Пришлось порыскать и по Ставропольским степям, где молотил на комбайне с таким же успехом молотивший потом языком последний генсек советской империи, и по мариупольским увалам поползать с саперными лопатками и миноискателями. Но я -- о уже виденном... Так вот, когда после основательной проволочки "товарищами учеными" я вышел на университетское крылечко, то тут же и наткнулся на жену-доцента. Она только что отсидела под феном в салоне красоты -- и была неотразима. Дело было в Новосибирске. И вот повторилось в Таганроге. На совете же шла речь о том, что серьезному ученому не пристало приплетать к науке инопланетян. Но я не стал каяться. И не смотря на то, что не верил в реальность огненных веретен и кораблей отражателей, а фу-файтеры принимал лишь из-за созвучия с лагерной фуфайкой, что спасала меня от лютых барабинских морозов, я закусил удила -- и шагнул на костер, как Джордано Бруно. Этот парень в подпоясанной веревкой рясе и с тонзурой на макушке казался мне большим оригиналом уже потому, что пошел против мнения большинства, руководствуясь абсолютно абсурдной мотивацией: гелеоцентрическая система хорошо укладывалась в представления о Вселенной древних египтян! Но более всего меня поразил своим дежа вю момент прощания с Ириной Шлимман у памятника Чехову. А особенно слова о том, что ее ждет невыгулянный муж, сын -- оболтус и некормленная болонка. Хотя скорее всего невыгулянной была -- болонка, а некормеленными муж и сынуля. Но и мою жену тоже постоянно ждали те же трое. И до некоторых пор она, в перерывах от забот по составлению словаря блатной фени и мечтаний как о докторской диссертации, так и одноименной колбасе, отоваривалась в столе заказов, кормила нас с Семой и выгуливала собачку. Этот сакральный ритуал она производила до тех пор, пока болонку не переехала машина, муж -- не погряз в приеме зачетов у второкурсниц, а сын, вымахав в верзилу, не отбился от рук. Подобия ситуаций могли порождать неожиданные вспышки ревности. Вот и сейчас, увидев журналистку Ирину, во всем напомнившую мне жену, я вынужден был бороться с неожиданным приступом ревности: у памятника Чехову она сообщила, что ее ждут муж, сын и собака, а сама намылилась с молоденьким телеоператором в санаторий!
   Мои мучительные дежа вю начались с тех пор, как мы откапали в Пазырыке принцессу -воительницу***. Мы пренебрегли предупреждением старого алтайца кайчи. А он говорил о том, что мы рискуем разрушить грань между верхним и нижним мирами, что Маадай-Кара отомстит за надругательство над своим воплощением и возобновит цепь перерождений и переселений душ.
   Кайчи называл себя -- Берзы-каан, немного музицировал на хоммузе, камлал для иностранцев, мал-мал лечил отваром бадана и золотого корня, считая себя реинкарнацией Ульгеня. На самом деле это был выпускник заочного отделения Литературного института имени Горького родом из шахтерского городка Прокопьевска Коля Борзоканов, сочинявший корявые эпические поэмы, устраивавшийся на зиму сторожем в один из санаториев Белокурихи, а летом бродивший по горам в поисках контактов с духами и веретенообразными огненными сущностями. В ночь накануне вскрытия погребальной камеры скифской Принцессы-воительницы нам не спалось. И кайчи Коля вышел из антрацитовой темноты к нашему костру у Пазырыкского раскопа. Он не притронулся ни к хоммузу, ни к шаманскому бубну, а все, глядя в костер расширенными зрачками, стращал нас погибельностью затеянного дела. Он предупреждал: уничтожив границы между верхним, нижним и боковыми мирами( их воплощали в себе стены сруба погребальной камеры), мы "шипко рискуем" повергнуть мир в первозданный хаос блуждающей кармы. "Вы будете жестоко наказаны! -- каменея, вещал Коля-кайчи, -- ваши сущности растекутся по чужим телам, вы будете петлять во времени по спиралям, которые рисовали мои предки на камнях Белухи. Вы полностью утратите свою индивидуальность. Ваши близкие превратятся в бесконечные вереницы ужасающих подобий!"
   Все записывавший Слава (тогда он еще был практикантом) тщательно законспектировал и эту легенду.
  
   3
  
  
   Конечно, международная известность, обрушившаяся на нас после того, как мы вскрыли сруб алтайской Принцессы-воительницы, где она, заиндевелая, возлежала на устланном вышитыми войлоками пьедестале, вскружила нам головы. Нас приглашали во все страны мира. Тогда-то со мной и начало твориться что-то неладное. То в отеле Мадрида среди ночи я обнаруживал шаманку-воительницу рядом с собою в постели, а потом оказывалось, что коллеги-археологи подшутили, купив в секс-шопе надувную куклу и подложив ее мне, отрубившемуся после банкета, под бок. То я видел ее в подземке Токио, движущейся на встречном эскалаторе, прекрасную, раскосоглазую, отрешенную. Все время, пока мы возили Принцессу-воительницу по музеям мира, -- меня мучили кошмары. Однажды, забредя между небоскребами Манхэттэна, я увидел идущую впереди девушку и понял -- она сбежала из-под саркофага из пуленепробиваемого стекла, охраняемого бдительными полицейскими и перекрещенными лазерными лучами. Я кинулся за Принцессой, догнал ее, но она оказалась проституткой из чайно-тауна. Когда она обвила руки вокруг моей шеи, я услышал, как что-то брякнуло к нашим ногам и увидел: томагавк! Я все-таки провел с ней безумную ночь, а наутро мне сообщили, что в музее произошло невероятное: кто-то отключил сигнализацию -- и похитил мумию. На ноги была поднята вся полиция. К утру она, правда, вернулась. Как сообщал видевший это полицейский -- окутанная голубым свечением, она прошла сквозь стену, у которой стоял манекен, облаченный в одежды ирокеза, вложила ему в руки томагавк, на пропажу которого никто не обратил внимания, сбросила на пол откуда-то взявшийся на ней современный прикид-- и, ложась под саркофаг, каким -то образом включила сигнализацию. До этого бригада электронщиков провозилась всю ночь -- и ничего не могла проделать: датчики были мертвы, лазеры не светили. Джинсовые шорты, майку с Цоем, купленную китаянкой в России, и сабо, в которых она прошлялась всю ночь, опознали проститутки из борделя "Желтый дракон". Голую девушку со свернутой шеей и вырванным сердцем нашли в мусорном баке. Ее грудь была рассечена индейским топориком, на его лезвии полиция обнаружила кровь, идентифицированную с кровью погибшей. Я помню, как пестрели заголовки газет, как в гостиницу наведывался длинный фэбээровец с прыщами на шее и усаживал меня для душевных разговоров под торшер, как мы спешно ретировались от греха подальше, как я смотрел в иллюминатор на океанические пустыни Атлантики и представлял себя пилотом Кельвином на станции "Салярис". Моя Хари лежала, завинченная в контейнер с зеркальными стенками, заполненными жидким азотом, но не было никаких гарантий, что она не сбросит с себя это кривое зеркало-капсулу и не усядется рядом со мною -- таинственная и обворожительная.
   Очередные сюрпризы преподнесло турне по музеям Бразилии. В Рио де Жанейро мы попали как раз в карнавальную пору. Видимо, устроители этих гастролей покойницы клюнули на дурную славу, покатившуюся за скифской Принцессой-воительницей после нашей американской поездки. Тем более, что впоследствии было обнаружено еще несколько проституток с вырванными сердцами со свернутыми шеями и разделанными аналогичным способом тем же томагавком. И хотя был признан виновным и посажен на электрический стул охранявший мумию полицейский, мнения присяжных разделились с перевесом лишь в один голос: почти что половина присяжных считала мистические объяснения вполне достоверными и призывала посадить на электрический стул не несчастного чернокожего соотечественника Юджина Барлоу, а саму мумию.
   Когда в разгар карнавала я увидел ее в толпе, она была почти абсолютно обнажена, на голове покачивались крашеные перья, низ живота под пупком прикрывал переливчатый лоскут ткани. Высокие каблуки - шпильки ее босоножек делали ноги безупречнее мрамора античных вакханок. Я кинулся к ней в костюме испанского кокистадора, в купленных с лотка за десяток баксов крашеных под сталь с позолотой пластмассовых доспехах. Я гнался за этой богиней сельвы, прорубаясь пластиковым мечом сквозь джунгли танцующих, ликующих, веселящихся. Она юркнула в узкий переулок -- и обвила мою шею анакондами рук. Сумасшедшая ночь в объятиях мулатки погрузила меня в тропическое великолепие сновидений. Наутро я обнаружил себя лежащим в постели с брошюрами Костаньеды и суковатой, обернутой в джутовую дерюгу жердью, на которую была насажена тыква с вырезанными в ней глазищами и пастью. В углу комнатухи жалась голая тощая девица, всклоченными черными волосами на голове напомнившая мне мальчика из нижней части полотна Иванова "Явление Христа народу". Временами иудейский мальчонка выпадал из холста, разрушая целостность композиции, и требовал с меня фантастическую сумму баксов. Полиция изымала наркотики и составляла протокол на предмет совращения малолетней. Малолетняя натягивала обремканные по низу джинсовые шорты, влазила в просторную, как мешок, подаренную ей майку с Цоем. У дверей -- двумя корабликами покачивались в волнах похмелья ее сабо...
   Пророчества кайчи Коли сбывались. Вернувшись из Бразилии, где я кое как отмазался от потомка рабов каучуковых плантаций Хуана, потратив на удовольствия с ее дочерью Кончитой почти весь гонорар от поездки, и даже подарил папе девочки, подрабатывающей на совращении русских туристов поллитру водки, мы получили новый сюрприз. На кафедре меня ждала газета с разгромной статьей "ПОЗОР ПОЗЫРЫКА". Республика Алтай требовала возвращения Скифской праматери, угрожая выйти из состава РСФСР. Вот тут -то мне и пришлось побывать в заведении на Коммунистической в третий раз. Я блуждал по кругу...
   В довершение ко всему начались проблемы иного рода. Увы, о первой, проведенной с женой Галиной ночи после возвращения с Бразильского карнавала я мог написать словами юношеских дневников Александра I : "Я никогда не смогу забыть этой ночи, в которую не сумел, не смог прикоснуться к ее белоснежному атласному телу, слишком прекрасному, чтобы возбуждать тот огонь.." Да, огонь мой распался на сотни разлетающихся в разные стороны огненных веретен, концы соскальзывающих нитей с которых держала в руках скифская Принцесса-воительница. Пока я мотался по свету с алтайской находкой, знающая толк в Агни-йоге и тантре жена, взяла рюкзак, ледоруб, -- и отправилась искать Шамбалу в компании с по счастливой случайности не сгинувшим на кострах научных полемик специалистом по кинетике и горению. С гитарой на бельевой веревке -- наследстве покинувшей его жены, откочевавшей к коммерсанту, эта реинкорнация Джордано Бруно открыла горы и долины жены моей Галины подобно тому, как академгородковские экстремалы открыли однажды красоты Бии, Катуни, Чемала, и вознамерился превратить это откырытие в постоянно действующий тур. Обретшее телесность моей жены Телецкое озеро не могло не телепортироваться в соответсвии с законами Махатм, чтобы не перетечь из походной полатки -- прямо в спальню гитариста.
   Ты, Гаврилов, и в самом деле ощущал, что находишься сразу в нескольких местах и временах. Тебе стало казаться, что кафедра всемирной истории -- это лагерный барак, а ученый совет -- базар, на котором фарцуют учеными степенями. Открывая дома шифоньер, ты вдруг обнаруживал в нем шапку ушанку и заношенную фуфайку -- и не мог вспомнить -- откуда они тут взялись? Выключив свет и придвинувшись к жене, ты вдруг чувствовал на себе ледяные руки; нащупывая выключатель ты проверял на ощупь скользкие бревна погребального сруба и убеждался -- они вполне реальны... Другая твоя ипостась летела в самолете, зажатая между тюками чартерного рейса, чтобы влиться в барахольный рой, где тебя рэкетировали братки, менты и вчерашние литературоведы в штатском. То ты абсолютно реально ощущал себя плюхающемся в бассейне-наливашке во дворике отеля на Кипре, то твои бока немели от жесткого лежака СИЗо. То ты нежился в волнах джазовой музыки, расслабившись в ресторанной кутерьме и чувствуя на плечах нежные руки путаны, то эти руки вдруг вытягивались в рукава смирительной рубашки и, скованный ею, ты бился с пеной на синих губах, пока санитар не вкалывал тебе двадцать кубиков успокоительного. Еще одна постоянно преследовавшая тебя навязчивая идея-- ты постоянно ощущал колпак на голове. Вот и теперьтебе, Гаврилов, казалось, что еще не побеспокоенная скифская Принцесса, лежа с тиарой на голове на пьедестале в погребальной камере, каким-то непонятным образом соединена с теми колпаками, что надвигал тебе на голову и контрразведчик Молодой, и фэбээровец, пригласивший тебя во время допроса сесть в отеле под торшер, а те колпаки в свою очередь каким-то образом соединены с фенами в парикмахерских, под которыми восседают Ирина Шлимман, твоя жена, практикантка Рита, студентки с зачетками и миллионы других женщин.
   Вот в каком направлении устремлялся, бурный, как воды Катуни, по которым когда-то сплавлялся я с Галиной на надувном плоту, этот поток сознания. А может и не на плоту из увязанных веревками кразовских камер, а на надувной кукле из секс-шопа, уносило нас тогдашних! Самым страшным было то, что в какой-то момент тогда и теперь, наложившись, образовали одну поверхность, перемещение по которой представляло собою житие плоских, напоминающих наскальную живопись человечков: боги, люди, светила, оружие охотников и воинов, мужчины, женщины, дети, животные и растения -- все в одной плоскости. Все застыло в одномоментности блуждаюшей по кругу вечности. И только камлания шаманки способны были привести все это в круговорот, в движение... До какого-то момента, сплавляясь по закипающей на порогах реке времени, мы могли по компасу ориентироваться, и с шестами управиться, и, выбравшись на каменистый берег, радоваться тому, что в нашем распоряжении --и костер, на дымке которого сушится промокшая одежда, и сгущенка в продырявленной ножом банке, и ящерица греющаяся на солнцепеке, но потом...Очнувшись в мадридской гостинице от того, что мою шею холодила надувная резина, я вдруг увидел, что сплав только начинается -- и растопырившее ноги подобие -- и есть наш плот плоти, дух из которого высвистывает через маленькую, незаметную дырочку. Казалось, я слышал этот тонкий, леденящий душу свист. Позже этот кошмар возвращался в череде других. Глодали меня и подозрения на тот счет, что теперешняя моя попутчица все еще сидит в зале игровых автоматов -- и все с ней происходящее -- плод фантазии какого-нибудь программиста-хакера, каким-то образом взломившего коды нашего подсознания. "Да ты не грузись, пап!" -- успокаивал меня Семушка после очередного моего нравоучения в желании наставить оболтуса на путь истинный. Но я -- не мог... Одним словом, я все-таки сильно "загрузился" на тот счет, что все мы скованы одной электрической цепью -- и в нас -- непонятно как -- втекают сигналы, посылаемые алтайской мумией...
  
  
   4
  
   Мы мчались по шоссе сквозь миражное марево моих воспоминаний о прошлом и грез о будущем. 1995 год оставил позади и карнавальные митинги под монументальной полою Ильича на площади Ленина в Новосибирске, и игрища в кошки-мышки с "Пресс-бюллетенями" в аэропорту Толмачево. "Вена-86" вскрыла себе вены и хладным трупом грез о свободе лежала в морге, под обыкновенной простыночкой, уже приготовленная для выноса на кладбище, где ей никто не готовил фолиантоподобных надгробий****. Анатолий Маковский уже опубликовал в подметных брошюрах свой стих про Алексея Мананникова -- и сгинул, продолжив блуждания эона Федора Кузьмича по городам и весям. По эзотерической науке масонов выходило, что в наказание за содеянное я распался на множество сущностей. Жена советовала сходить к экстрасенсше, открывшей свой офис в прежнем столе заказов. Но я не пошел. Я решил поехать на Азовское море -- к пляжу, крабам, плещущейся на отмели камбале. Что делать -- камбала мне казалась более привлекательной, чем Шамбала.
  
   Из-за невысокого холма выглянули строения Бердянска. Далеко в море выдавался берег косы, обрамленной белой песчаной каймой.
   -- Увидимся на косе! -- крикнул я столь о многом напомнившей мне Ирине Шлимман, чтобы она только отстала от меня.
   -- Я вас найду!
   Обогнав нас, микроавтобус стал удаляться. Намеренно сбросив газ, я пропустил его вперед. Нужно было все-таки подумать -- стоит ли переться на косу, чтобы опять попасть в объектив видеокамеры.
   -- Ты видел? Они нас снимали! -- сдернула очки, успевшая нацепить их "доченька".
   -- Теперь станешь суперзвездой. Мечта любой девицы вроде тебя.
   -- Мне этого не надо!
   -- Ты только говоришь так.
   -- Мне бы за границу свинтить! Турция -- рядом! Баксы и золото есть!
   -- Далось тебе это золото. Деньги не твои. Золоту место в музее, в золотом фонде.
   -- Опять ты за свое. Давай, рули, пока Есаул с Молдаванином и Серым не догнали.
   -- А может, ты с ними договорилась?
   -- Дурак! Я не хочу с тобой разговаривать...
  
   Она отвернулась от меня и уставилась в окно.
  
   Фу-ты! Ну-ты! Мы еще и с характером! Нет, она не походила ни на проститутку-китаянку, ни на девочку-мулатку, ни тем более -- на надувную резиновую куклу. Ладно, мотанем на остров! Ирина с этим придурком в шортах, везде сующим свой микрофон, совершенно безобидны. Спецслужбы пока не выслали вертолета для того, чтобы нас преследовать. И вообще, бархатный сезон так бархатный сезон! До начала твоих семинаров еще почти что месяц! Кот Кьеркегор, белый, пушистый котяра, этот неутомимый донжуан академгородковских чердаков и подвалов, пристроен у соседки. Сын Сенечка уже большенький. Жена... О ее леденящих объятиях, о скользких стенах погребального сруба в вашей спальне лучше не вспоминать. Юджин теперь, поди, летит где-нибудь над Атлантикой в самолете Москва -- Лос- Анджелес. Сидит в кресле "Боинга" и попивает виски с содовой -- любимый напиток Хемингуэя и Юджина Барлоу, расшифровавшего тайнопись Диотимы Меотидской. Ма Фу Лань со Славой и Ритой, пожалуй, где-нибудь под Миассом любуются сейчас проплывающими в окошечке покачивающегося поезда видами Уральских гор и неспешно толкуют о том о сем. А в твоем кабинете на Морском проспекте, Гаврилов, в "хрущевке" на третьем этаже, все так же, на стене, -- фотография Галича с гитарой и, чуть в стороне ксерокопированный портрет Фрейда. Этому мужчине с бородкой и усиками не хватает только чаплиновского котелка на голову, белых перчаток, трости с набалдашником для проламывания голов и пистолетика в кармане, чтобы сойти за заправского рэтрового детектива. Ну бороду-то надо бы убрать! Останутся только усики. Если бы этот Пуаро-психоаналитик мог разобраться... Если бы он мог... Хотя бы в том, что произошло уже в Новосибирске, когда мы не желая, как советовали алтайцы, закопать Пинцессу -воительницу на прежнее место, предварительно восстановив лиственничный сруб и всю его обстановку, выставили мумию в Новосибирском историческом музее по случаю Дня города. Сидя за столиком на террасе бывшего комплекса ресторанов "Центральный" ты, Гаврилов, давал интервью. Образовалось нечто вроде пресс-конференции, журналисты задавали вопросы как о превратностях турне по музеям мира, так и о конфликте с властями Алтайского края и его сепаратистских тенденциях, когда в одной из припозднившихся к назначенному времени журналисток я узнал ее. Она явилась, материализовавшись из отраженной зеркалами витрин феерии красок. Собственно, и другие обратили внимание на яркую, монголоидного облика девушку с диктофоном и бубном, облаченную в традиционные алтайские одежды. Но на площади бушевал карнавал, гремел джаз, фотографировался в обнимку с ребятней и мэром бывший слегка под мухой Городовичок, Обинушка*** **водила хороводы с девушками из стриптиз-кафе. На экзотические одежды дамочки никто особо не отреагировал. Закруглив интервью, я все же вознамерился водворить сбежавшую покойницу в музейный зал. Словно прочтя мои мысли, девица перестала писать в блокнот, сунула бубен под мышку, диктофон в сумочку, поднялась -- и вот, отвязываясь от последних вопросов обступивших меня ловцов сенсаций и слухмейкеров, я уже видел -- мгновение и она затеряется в кипение пестрой и изменчивой, как буддийская мандала, толпы. Я -- вслед. Она -- от меня. Перемещаясь рывками. Исчезая и возникая в разных концах площади, производя провалы в боковые времена, о чем предупреждал старый кайчи.
   В моменты этих перескоков я мог увидеть двух Городовичков в штатском, подкрадывающихся к Максиму Клименко, декламирующему в мегафон: "Пущай ликуя, уездный купчик книжки свои складет в пятистенок..." Стихи напомнили о срубе погребальной камеры. На одну вспышку, на смаргивание глаза я мог заглянуть в параллельный мир, где взвод Обинушек в милицейских формах, улюлюкал вслед Петру Степанову, босыми ревматическими мослами мимо ухмыляющихся колонн оперного и кристаллических витрин магазина "Яхонт" шлепающего в сторону Новосибирского СП. Наплывами, наездами, вкривь и вкось, но я мог видеть кумачи полотнищ, мармелад треколора и граффити на бетонном заборе. В этих сминаемых складках времени не мог я не увидеть так и не дошедшего до СП, заснувшего на газоне под елочкой, столь похожего на бразильского Хуана, Петю Степанова с подложенной под голову рукописью и опорожненной поллитрой -- рядом. Кончитту обинил один из Городовичков, выставивший на всеобщее обозрение резиновую жопу. Остальные Городовички гоняли по газону тыквенную голову персонажа бразильского фольклора, делили между собою джутовое мочало и секвойевый шест. Там же в этих проломах, вмятинах и сколах разрушенного времени я не имел права не разглядеть и барда Иорданского, замахивающегося гитарой на одно из гуттаперчевых воплощений великой сибирской реки, и кучкующихся вокруг князя Игоря-свет-Аристова обманутых вкладчиков, на которых наезжала реклама одноименного казино.
   Устремляясь за нею, я ринулся меж мавзолейных мраморин метро, чуть не сшибив отбивающего фламенкийский ритм гитариста, в котором я узнал и Галича, и того хмыря с гитарой на бельевой веревке, к которому перетекла всеми своими населенными хариусами телецкими глубинами моя жена. Чертыхнувшись, я едва не опрокинул бабушкину кружку с медяками; и в бабушке-пенсионерке я опять узнал ее. Непостижимую в своей многоликости. Кинув жетон в монетоприемник, я вдруг понял, что вполне возможно, все это происходит в подземке Токио. И просто все прокручивается по второму кругу. Двери захлопнулись и отворились -- я уже гнался за нею, чтобы выскочить на свет божий возле Дворца Бракосочетаний. Я бежал за ней, а она продолжала показывать мне картинки прошлого. В одном из открывшихся просветов я видел себя щеголеватым женихом с ношей на руках, спускающимся со ступенек строения, похожего на гибрид летающей тарелки с морской раковиной. Невеста в платье и фате, колыхаемых, как медуза волнами, запрокинув голову, смеялась. Ее руки двумя неоновыми муренами терлись о мою шею, но я -- тогдашний -- не замечал, что вместо кистей рук это существо обладает зубастыми пастями; она дурашливо болтала ногами, но только теперь я видел на месте трогательных лодыжек и туфелек скользкий кожистый хвост. В другом, обрамленном волнообразными краями "оконце", я наблюдал себя и ее у прилавка магазина для новобрачных идиллично примеряющими друг другу обручальные кольца. Мигнул напомнивший о глазе грифона на рукояти ритуального ножа рубин светофора -- и я оказался в Нарымском Сквере. Мимо церковной ограды с развешанными по нему картинами местных Гогенов, от позлащенных куполов в синеве, где плыло, словно подхваченная порывом ветра и поднятая ввысь фата, облачко, она увлекала меня в зеленые чащи сквера...
   Если бы мог взирающий со стены в моей квартире Фрейд -- Пуарро выйти из фотопортрета и, собрав улики и неопровержимые доказательства, объяснить -- каким образом на следующий день в прессе...То, что я не узнал своих интервью -- полбеды. Но -- несколько жен зарезавших своих мужей, голые тела принесенных в жертву -- в мусорных баках! Чего стоили обвинения, которые легли на коммивояжеров сетевого маркетинга, этой оккупировавшей в один прекрасный день город чернопиджачной рати, в людных местах, общественном транспорте и офисах настойчиво предлагавших купить вечные кухонные ножи с баснословной скидкой! Как сообщил местный христианский орган: чернопиджачники читали оккультные брошюры, ходили на лекции моей жены, верили в Шамбалу и объединились в сатанинскую секту. По всему было видно -- что чернопиджачники вполне уравновешивались белорясниками, а те и другие вместе взятые выглядели одним из орденов среднего астрала, обрушившихся на город вследствии взрыва сверхновой в созвездии Рака. Среди этих десантников-плазмоидов особенно бросались в глаза толкущиеся на перекрестках совсем юные создания с рюкзачками за плечами, в которых при задержании обнаруживались сложенные наподобие парашютиков слюденистые крылышки, отчленяемые от лопаток сектантов лишь путем хирургического вмешательства. Чего стоили показания, данные следствию сторожихой краеведческого музея, рассказывавшей о святящихся огнях, полтергейсте, легко вскрывшей саркофаг покойнице, на которую гремя оберегами сама собой налезла одежда шаманки! С каким аппетитом поглощались домохозяйками подробности того, как просочившись сквозь стену, мертвячка разгуливала по городу, мстя неверным мужьям за измены, как, свершив отмщение, она вернулась в саркофаг тем же путем! А свидетельства вахтеров, охранников и секретарш всеми уважаемых учреждений о том, чего понатворило вырвавшееся из исторического музея, перетекшее через Красный проспект мерцающее облако! А рассказы о том, как, вкатившись сквозь вестибюль мэрии, одна часть облака стала растекаться на рукава и ручейки и вползать под двери руководящих кабинетов! Как отпочковавшаяся от того облака другая часть, дымясь и закипая у подножия часовни Святителя Николая, скатилась по проспекту и влилась в здание облисполкома! Как третья, перекатясь по мосту через Каменку, просочилась в похожее на египетский обелиск бывшее здание обкома КПСС. Как после всего этого из- за дверей кабинетов выплывали, не касаясь пола, двойники с сияющими глазами и, усаживаясь на служебный транспорт, разгонялись в сторону городского аэропорта, чтобы взмывать огненными веретенами над взлетно-посадочной полосой и растворяться в мразной синеве. Как в прожженную этими огнями дыру возвращались все те же сущности, распочковавшиеся по сверкающим металлическим скорлупам, как, сыпля искрами, ударялись те скорлупы колесами о аэропортовскую бетонку -- и уже мчались по проспекту, обернувшись джипами, "мерсами" и "японками". Тогда-то и явилась версия протоиерея Иоанна о зависшей над городом дыре, прожженной выходами оккультистов в астрал, об астральном проломе, в который к нам прут пришельцы, используя главную улицу столицы Сибири в качестве взлетно-посадочной полосы для НЛО. "Федоров -клуб" опубликовал эту версию на последней страницы "Молодого племени". И город подумал, что он оказался в эпицентре галактических учений -- и весь чиновный аппарат давно заменен на посланцев из нижних слоев астрала, в то время как средние и верхние слои остались не у дел. Разгул мистики в эфире повергал людей в панику. На месте мэра столицесибирцы видели чешуистую рептилию, теле-ведущие демонстрировали глазки на стебельках и хоботки на месте носа, каким позавидовал бы сам Дж. Лукас. Мумия Пазырыкской принцессы-воительницы натворила достойных удивления делов. Я уж не говорю о репортажах происходившего в Нарымском сквере, где супер-шаманка****** вначале устроила камлания, потом стриптиз, что запротоколировано РУВД и отснято на видео тогда еще не переименованным КГБ. Созерцание обнаженного тела стрептизерки-гипнотизерки сопровождалось падением на колени хиппи, кришнаитов, адептов церкви Христа и монархистов. Свидетелями окутавшего сквер свечения стали прервавшие репетицию работники цирка с акробатами, обезьянами, львами и клоуном Мишей во главе. Все это усугублялось впадением в эйфорию обряженных Городовичками сотрудников правоохранительных органов, отдававших табельное оружие митингующим и жертвам политических репрессий, являвшимся в облаках голубого мерцания в фосфорицирующих зековских фуфайках, шапках-ушанках или с привязанными смирительными рубашками к спинам дурдомовскими койками. Братва раздавала нищим баксы. Цыганский барон на глазах у всех вынул изо рта золотой мост и пожертвовал его на строительство моста на небо . На картинах самодеятельных художников проступали огненосные лики. В кафедральном соборе потемнялись иконы. Протоиерей Иоанн Патмосский сделал заявление в прямом эфире: город опутала разветвленная секта. Апеллируя к газетным вырезкам, он вещал: вырезание женами у трупов мужей и поджаривание на сковородках их сердец -- сатанинский ритуал. Настоятель собора настоятельно посоветовал вернуть переименованную в Великую Праматерь мумию алтайцам. Бывший секретарь обкома КПСС сообщил о том, что "довелось довести". Правда, и в протоиерее Иоанне, и в длинновласом, назвавшемся настоятелем гражданине, и в лысом экс-партайгеноссе кто-то узнал того же выпускника литинститута и прорицателя старого кайчи, но это уже не имело значения. Так же как не имело сейчас значения -- кто она -- вот эта очередная греза во плоти.
  
   Вот они -- эти бердянские улочки... Давно ли?! Давно! Пятнадцать лет тому... Молодая жена Гала. Так ты, Гаврилов, назвал ее в подражание донкихотоусому Сальвадору. Она была одной из твоих студенток, с кем ты копал сарматские курганы в Барабе. Это потом она в блатную лингвистику ударилась ради заработка, а вначале, как и ты бредила скифами. "Моя биография может уложиться в три ночи, которые я не забуду никогда..." Так писал переполненный чувствами венценосный любовник Александр I. Ну как забыть тебе, Гаврилов, как поселились вы в отшельничей, ставшей дворцом любви, "мазанке" на берегу с сынишкой. Шевелящие ракушечник на пляже набегающие волны. Покачивающаяся на волнах лодка, с которой домик казался ирреально-игрушечным. Рыбалка. Бьющиеся о дощатое дно бычки- "стеклярусы", "куцаки" и "шахтерики". Трепыхающиеся, плоские, как кухонная разделочная доска, камбалы. Тогда-то ты и вымечтал ее , свою Диотиму Меотидскуюю. И хотя она пряталась под именем жены Гали -- ну чем она была не оседлавшей скакуна царицей амазонок? Только сейчас и становится тебе ясно, Гаврилов, что еще тогда она выходила из своего захоронения под Танаисом и вся в великолепном сверкании доспехов являлась тебе ночами. Воительница, нимфа, инопланетянка... Вроде, так же вьются виноградные лозы по заборам. "Загаром крылся виноград, забором крался конокрад..." Ну, скажем, не конокрад, а кладокрад. Вроде, все так же, а такое ощущение, что те явившиеся тебе сейчас в обрамленном зыбистыми краями "оконце" трое -- ты загорелый полубог в плавках с купидоном Семушкой на плечах, Галя в бирюзовом блестящем купальнике -- ожившей грезой твоих снов -- давно вошли в опустившийся чуть в стороне от перевернутой вверх дном лодки голубой светящийся шар с высунувшимися при приземлении "ножками", и, взмыв ввысь, растворились в синеве. Так уж устроены эти летающие шарики -- они подчищают прошлое, втягивают его в себя, высасывая его содержимое, как вкусную слизь из устрицы.
  
   -- Купи чего-нибудь пожевать! -- вывела меня из ностальгически-сентиментального минора "дочура". -- Вот баксы.
   -- Да ладно! Эти баксы все равно надо будет отправить в Лос-Анджелес Юджину. Я уж как-нибудь на свои.
   Она растерянно моргала, не понимая меня.
   -- Дурила! У иностранцев этих денег! Не обеднеют. Они все равно Россию грабят.
   Она настойчиво протягивала мне деньги. Скосив взгляд и продолжая смотреть на дорогу, чтобы не вмазаться в какой-нибудь высокий забор, за которым бесполезно прятать девчонку от конокрада Яшки-Цыгана, я увидел в одной ее руке пачку "зеленых", в другой -- куклу Барби, наряженную невестой. Эта кукла поразила меня больше, чем все остальное, до того виденное. Выходит, пока я тут крутился по бердянским улочкам, она извлекла из сумки эту забаву и играла! В куколки! Совсем, как бразильская девочка-мулатка с сооруженным папой фольклорным чучелом из жерди, тыквы и джутового мочала, для завлечения туристов, оказавшаяся не девочкой, а женой мошенника. Что ж это такое?! Ребенок! И бандитка! Убийца! Вот так загадка для Фрейда-Пуаро!
   -- Бери! Тут хватит! -- протягивала она мне пачку. -- А потом золото толканем!
   -- Насчет золота я тебе уже сказал! А деньги отошлем! Сама пойдешь на почту -- и отправишь!-- продолжал я воспитательную работу, не понимая того, насколько это была идиотская затея.

Глава VI

1

  
   В кафе "ФРЕГАТ" было людно. Сюда, в эту таверну, стилизованную под кают-компанию скрипучей грозы морей петровских времен, мы с моей юной попутчицей прошли, минуя белоснежные пластмассовые столики и стулья, за которыми расслаблялась пестрая курортная публика. Входя, я чуть не зацепился штаниной моих сине-линялых джинсов за ржавый якорь с обрывком цепи. К тому же мне и моей подопечной пришлось поднырнуть под имитирующие корабельные снасти веревчатые хитросплетения.
   -- А, это вы?! -- поднялся из-за стойки бара Олег, чуть было не нареченный мною Жлобовым, -- А мы уже успели пристроиться в отеле. Вот теперь решили немного принять за воротник. С дороги-то!
   Над его плечом, у низкого потолка, мелькал быстро сменяющимися кадрами экран телевизора. Кто-то за кем-то гнался. Грохали выстрелы. Летели ошметья взрывающихся машин. Но супермен продолжал восстанавливать справедливость.
   -- Можно здесь вот с вами у стойки посидеть? -- поинтересовался я, сжав в кулаке брелок-Будду, что как будто бы меня немного успокаивало.
   -- Что будем пить? -- слегка склонившись к стойке, словно опасаясь задеть головой макет подвешенного к потолку трехмачтового парусника, заглянул мне в глаза бармен, чей смокинг и черная бабочка как-то не вязались с общим пиратским колоритом.
   Поразглядывав разноцветные этикетки в четыре этажа уходящих под потолок бутылок, я скользнул взглядом по обряженному под "гера Питера", похожему на ирокеза манекену с торчащими усищами, в шкиперском мундире и треуголе. Стоя в углу на вечной вахте, самодержец сжимал рукоять штурвала. Я, конечно, как и он, был за рулем, но мы уже добрались до места. Тут можно приткнуться с палаткой под любой пальмой, так что для снятия стресса было и выпить -- не грех.
   -- Давайте водочки!
   -- А... Э-э-э? -- вопросительно глянул бармен на мою попутчицу.
   -- Это его дочь, Марина! -- подсказал Глобов-Жлобов.
   -- Ну а для Марины чего?
   -- Ей колы и чего-нибудь поесть.
   -- Я сыта.
   Она, в самом деле, плотно подкрепилась двумя хот-догами, когда мы тормознули возле базарчика, чтобы загрузить продуктами мой отощавший рюкзак.
   -- Ну тогда колы.
   Два тонкостенных бокала и рюмашка отразились в полировке стойки, рядом в этом зеркале маячили лик моей "дочуры", лицо -- погребальная маска спутницы Глобова Лары, бармалеистый "герр Питер", макет корабля, и я. Пшикнула распечатываемая баночка колы, заструилась, наполняя емкость, хрустальная веревочка из горлышка бутылки с ручкой. На этикетке я разглядел надпись "КУЗЬМИЧЕВСКАЯ" и старца с посохом бредущего в сторону златокупольного храма на горе. Опрокинув рюмашку с водочкой, я не мог не обратить внимания на то, как дернулся ус "гера Питера". Да и Федор Кузмич на этикетке двинул посохом.
   -- Знакомьтесь! -- отвлекая меня от борений реального с ирреальным, сказал, тепло так приобнимая меня уютной лапищей, Олег. -- Это мой старый друг Григорий Ганичев. Бармен милостью божией и хозяин кафе. А какие Гришенька коктейли готовит! М-м-м... -- прикрыв глаза, замычал и щелкнул пальцами Олег.
   Некоторых вот такие щелчки: "Человек, двести и конька!" -- весьма даже раздражают, вгоняя в холуйское озлобление на раскрепощенного клиента. Но Гришенька даже бровью не повел.
   -- Вы обязательно попробуйте, -- присоединилась к мужскому разговору Лара. -- Коктейль "Алая роза" -- вермут со льдом, немного "Токая" и капля розового масла. Или коктейль "Вечерний блюз"...
   -- Не перехвалите! -- наигранно потупился Гришенька в белоснежную манишку. -- Лучше я налью! Вот хотя бы это -- называется "Первая встреча".
   -- Прекрасно! -- восторженно захлопала в ладоши погребальная маска -- Лара.
   Сняв с полки две первые подвернувшиеся бутылки, виртуоз коктейлевых дел слил их содержимое в четыре ювелирно блистающих бокала. Затем он ловко бросил в каждый из бокалов по кубику льда и, артистичным жестом выхватив из-под стойки виноградную гроздь, отщипнул по виноградинке в каждый. Янтарно-зеленоватые шарики-планетки, булькнув, повисли над льдинками, почему-то напомнив о подпоясанном пеньковой веревкой Джордано Бруно. Манипуляции с виноградинками отчего-то напомнили мне о том, что Джек-Потрошитель в далеком 1888 году тоже соблазнял своих жертв виноградом. Виноградные грозди и находили констебли в руках несчастных. В кровавом ритуале содержалась библейская реминисценция. "Груди твои -- виноградники..." Да и происшедшее со скифской Принцессой в Нью-Йорке с ее побегом из музея и последующей серией убийств тянуло на серию ритуальных оргий. Я уж не говорю о том чего она понатворила в Новосибирске, на прощание вселившись в памятник Ильичу, трансформировав крышу оперного в бубен, обратившись из Великой Праматери в Великого Шамана и начав камлать так, что приход огненных веретен из пролома над городом утроился, как божилась игуменья женского монастыря на Заельцовском кладбище сестра Мария.
   -- Вот! Вот это класс! -- восторгался Олег.
   Я взял свой бокал, оглядываясь. Моя "дочура", разрушая имидж непьющей школьницы, ухватилась за точеное стекло с алкоголем, словно с самых пеленок глушила винище стаканами. На стене я обнаружил картину -- багет, холст, масло, воспроизводящую бытующую здесь легенду -- Якоб Брюс вперился зловещим взглядом в кристалл; прорывающийся сквозь свинцовое облако, входящий в камень луч, подобно лазеру, прожигал дыру в стене крепости турков. Можно было разглядеть, пророчески воспроизводящий происшествия на бензозаправке, взрыв, обломки стропил, летящие в стороны клочки человеческих тел.( Когда Сенечка был совсем маленьким я любил ему читать сказку, в которой рефреном шло -- "и пойдут клочки по закоулочкам"; теперь я сам превратился в блуждающий клочок чего-то бывшего прежним Гавриловым, распавшегося после того, "как выскочила, как выпрыгнула" из могилы алтайская мымра.) Отметив про себя историческую неточность с названием кафе -- все-таки в Азовской баталии великого Бом Бар Дира* участвовали галеры и брандеры, а не фрегаты, я был слегка удивлен скорости коммерциализации местных легенд. Начиная с придания пиратской свирепости облику славного отпрыска рода Романовых до названий фирменных напитков среди которых я, конечно же, обнаружил и водку "Гер Питер", и наливку "Азовское сидение", и коньяк "Кристалл Брюса" , -- все было приспособлено для привлечения туристов.
   Да и напиток изготовленный барменом Гришенькой был совсем неплох. Немного отпустила тянущая тревога, вонзившаяся остреньким льдистым осколочком где-то там, где стучит и клокочет, когда из красного "Запорожца" выпал на меня труп с ножом, воткнутым посреди белой майки: рукоять ножа, отбрасывающая тень... Неровный темно-бурый циферблат. Товарищ Сухов замерял время простым способом: втыкал саперную лопатку в песок и -- вот тебе тень-стрелка! Рядом из песка торчала лысая башка басмача, закопанного по горло в песок. Мы почему-то не закопали прирезанного лысого дядю с пятном на майке, алым, как вермут в недопитой бутылке. Хоть бы и не совсем! Хоть бы до подбородка! А голову бы отъели голодные, как бездомные новосибирские собаки, шакалы. По крайней мере газеты писали: у найденных в контейнерах трупов не только сердец не доставало, но были обгрызены уши и носы. Да пусть бы и не обглодали ее, пусть бы она высохла -- та голова басмача, стала бы чем-то вроде символа войны, намалеванного не помню кем уж там из сюрреалистов. Темно-красный, растекающийся циферблат на груди и тень от рукояти ножа в виде грифона с глазом-карбункулом. Тень-стрелка. В твоем набитом всякими ненужностями кабинете на третьем этаже "хрущобы" на стене висит акварельная копия репродукции одной из картин Дали, сделанная подающим надежды сынишкой-Семушкой. Копия -- импровизуха, шизня какая-то. Синий циферблат на черном рояле, застрявшем в песках. Что он делает там -- этот рояль? Среди дюн, среди барханов, на берегу моря? Море такое лазурное. А стрелки растекшихся часов -- потекли, поплыли. Постоянство памяти. Растекшееся время. Ни прошлого. Ни настоящего. Ни будущего. Вокуоль какая-то. Вон, как море за окном, стилизованным под иллюминатор. И если бы не силуэт причаленного к берегу белого гидросамолета, если бы не мачты яхт, если бы тут суковатое дерево воткнуть. И чтобы на его иссохшем сучке тоже циферблат растекшийся... А в часах вместо шестеренок -- муравьи или мухи.

2

  
   -- Ты знаешь, Олежка! -- склонился бармен к новому моему знакомцу. -- Я тут такой аттракцион задумал! Катание на гидросамолете. Вон, видишь в окне? Я его пока еще совсем не купил, только арендовал здесь, на аэродроме, тут недалеко.
   -- Вот этот? -- кивнул Олег на белый, как мечта об эмиграции, самолет в кругляке иллюминатора.
   Но сам смотрел не на самолет, а чуть в сторону и вбок, на экран телевизора, слегка наезжавший на окно, где разливалась предвечерняя лазурь. Нежная, словно циферблат, свесившийся с крышки беззвучного рояля или костлявой ветки.
   На экране все полыхало и взрывалось. Багрово-малиновые клубы валили, подступаясь к белому-белому гидросамолету за окном. Супермен отстреливался от преследователей из помпового ружья двенадцатого калибра, несоизмеримого с миниатюрным пистолетиком, изъятым мною у девицы. Ну и, понятно, попадал прямо в бочки с бензином, будто в том ему помогал глядящий в кристалл Якоб Брюс. Да и сам-то пришелец, выглядел сущим бесом, воплощенным чарами чернокнижника из пронзившего облако луча. Инопланетянин уже минут десять носился по какому-то гигантскому складу бочек с гэсээм. И рядом с ним, не отставая, бегала огневолосая, словно со снопом языкастого пламени на голове, узкобедрая девушка с большим черным пистолетом.
   -- Во лупит! -- оторвался от бокала Олег.
   -- Представляешь, какой бизнес! -- продолжал Григорий. -- Сажу я в эту этажерку богатого клиента, и -- фью-ю-ть! Клиент в восторге! Клиент платит! А если организовать обучение?! Ты ж знаешь, я летное окончил, боевой как-никак офицер! Я ведь здесь летать начинал. Я на свою летную пенсию эту халабуду завел. А щас, думаю, санаторий надо покупать! Отель делать...
   -- Ты же прошлый раз говорил о том, что будешь показывать туристам неопознанные объекты, летающие тарелки или как их, ну те, что ты преследовал на "Миге"...
   -- С тарелками я теперь вот здесь -- всерьез и надолго -- холодные и горячие закуски. Да и тягу клиента к мистике и чудесам мы учитываем -- наладили производство волшебных кристаллов Якоба Брюса. Мелочь, сувенирчики, но -- тоже доход...
   Григорий сунул руки под стойку и выставил на нее две шкатулки. "Дочура" и Лара тут же отпахнули крышечки и извлекли на свет по переливчатому кристаллу на цепочках. Восторги приобщения к волшебству на какое-то время заняли внимание дам.
   -- Ну а насчет ракет-призраков, кораблей-излучателей, -- продолжил предприимчивый Григорий, -- так это тоже будет входить в аттракцион...
   Я насторожился. Это был второй после Юджина Барлоу бывший военный летчик, от которого я слышал о ракетах-призраках как о чем-то действительно существующем. Впрочем, вполне возможно, бармен, начитался журнала "Паранормальные явления" или еще чего-нибудь в том же духе, где до бесконечности мусолятся эти "фу-файтеры": отснятые на фотопленку веретенообразные свечения, круглые полянки в пшеничном поле с красиво примятыми колосками, на которых якобы совершались приземления НЛО и прочая лабудень...
   -- И как же ты станешь инопланетян вызывать?
  -- Просто буду пролетать в том месте, где преследовал ракету-призрака. Это здесь -- недалеко, пять минут лету...
   -- Ты посмотри, что вытворяет! -- не отрывался от экрана Олег.
   Дамы тоже вперились. Да и все, кто сидел за столиками в кафушке, и даже некоторые из сидящих на улице отслеживали происходившее на экране. Супермен-пришелец в кабине боевого вертолета пикировал на крышу автомобиля, мчащегося по шоссе. Она, великолепно-рыжая, была рядом. Холодный блеск сузившихся глаз. Решимость. Автомобиль несется вдоль забора, за которым стоят гигантские емкости с горючим...
   -- Ма-а-фия! -- ни к селу ни к городу лениво прокомментировал толстый дядька за ближайшим столиком с банкой пива в кулаке.
   Палец нажимает на кнопку. Радиоуправляемый снаряд срывается вниз. Вертолет взмывает в растекшуюся, как забывший о времени циферблат, лазурь. Оглушительный взрыв заставляет содрогнуться батареи бутылок на полке, покачнуться парусник-макет над головой элегантного, как рояль в дюнах, бармена.
   -- Ты вот, Гришенька, спрашиваешь, где бабки взять. Про какие-то там энлэо фантазируешь, со стекляшками вот этими возишься. Шуточное ли дело -- цех по переплавке и огранке стеклотары в Мариуполе! Деньги-то вложил, а он теперь за границей. Как бы тебе не прогореть! А толкнешь партию моего товара -- вот тебе и бабки. Отеля, конечно, не купишь, но все-таки, -- прокомментировал Глобов-Жлобов кувырки мафиозной, напичканной героином машины на экране. Авто кувыркалось долго и красиво. Из распахнувшихся дверок, прямо в огненное пекло валились черненькие фигурки мафиозников, не выпускающих из рук короткоствольные автоматы. По ним под бойкую музыку полезли вверх бесконечные титры на английском.
   -- Я теперь, Гришенька, завязал с чартерами в Стамбул. Теперь ведь можно в Первопрестольной, в Лужниках хорошо закупиться. А ты, Гришенька, -- ракеты-призраки, корабли-излучатели... Мало тебе, что тебя генерал через психу дембельнул, кагэбэ прессовало? Зачем тебе все это? Вот эти темные очки, шорты толкнешь -- и будут бабки. Лар, покажи.
   Под наши тары-бары Лара расстелила на стойке бара трусы с пальмами, произрастающими. Остров. Вода. Кокосовые деревья. Белое крылышко паруса.
   -- Да беру я, беру твой товар, -- скуксился бармен Гриша, поправив бабочку, и сунул трусы под стойку. Туда же отправились и две шкатулки со стекляшками, к которым Лара и "дочура" уже утратили интерес.
   В это время на экране появился я. Потом улыбающийся череп царицы амазонок в короне и с бунчуком рыжих волос на темечке. Я что-то говорил. Но ничего не было слышно, потому что поверх моего голоса чего-то там разглагольствовал о скифах и амазонках чужой голос. Потом появился с микрофоном знакомый мне мужик в трусах с пальмами. На фоне что-то догорало. Дымя куда менее эффектно, чем в предыдущем телесюжете. Мужик говорил о нападении на археологическую экспедицию. Потом видеокамера сместилась на два обугленных, как головешки, трупа. Дальше на экране возник фоторобот...
   Непроизвольно сжав в кулаке Будду-брелок, я оглянулся на сидящих в кафе. Напрягшееся для пружинистого прыжка на выход бедро как-то особенно отчетливо ощутило в этот момент, что в кармане линялых джинсов лежит маленький, как пистолет-зажигалка, "Бэби". Схватить "дочуру" за руку, бабахнуть два раза для острастки в воздух и -- в машину. А там... Все глядели на меня. Включая бармена и Олега с его подругой -- погребальной маской.
   -- Господа! -- наподобие шоумена обратился к публике Олег. -- У нас в гостях... Да что вы все такие смурные?! У нас в гостях -- Вадим Гаврилов! Тот самый археолог с дочерью Мариной. Он откопал мумию царицы... э-э!
   -- Амазонок! -- все еще тиская Будду в кулаке и уже держа палец всунутой в карман руки на спусковом крючке, поклонился я, словно разыгрывая дурашливый персонаж в студенческом театре миниатюр. На радость академгородковскому бурсачеству мы поставили пьеску "Еретик", сочинения Сережи Памфилова, ставшего позже секретарем факультетского парткома. В пьеске сочинитель очень убедительно играл инквизитора -иезуита, мне досталась роль воплощавшего торжество разума Джордано Бруно; с тех пор меня все время подмывало взойти на какой-нибудь костер ради истины.
   --..Да-да, амазонок!--эхом подхватил Олег. -- К несчастью, на экспедицию напали бандиты!
   Фоторобот все еще маячил на экране...
   -- Представляете, господа, на таможне мою жену спутали с бандиткой. А ведь, правда, -- похожа?!
   -- А что, она у тебя ничего! Пусть приходит на нудистский пляж! -- крикнул голый, в одних плавках посетитель заведения, махнув рукой с зажатой в кулаке банкой колы. Это я тоже где то видел. Только в руке была не кола, а пиво. А вместо стойки бара -- баррикады, БТРы, силуэт Белого Дома*.
   -- Похожа!
   -- Не очень!
   -- Вылитая!
   -- Ни капли не похожа! Я и то больше смахиваю...
   -- Ха!
   Прототип фоторобота, алкоголизируясь, невозмутимо допивал коктейль. В телевизоре мелькнули обгорелые, разбомбленные с только что настигавшего мафиозный автомобиль вертолета руины бензозаправочной, показались два, словно свалившихся с небес после кувырков киношного автомобиля, грифельно-черных трупа таможенников, лежащих карандашиками друг подле друга; они почему-то напомнили мне десантников из астрала с упрятанными в заплечных рюкзачках слюденистыми крылышками. На экране полыхало и коптило черным. Режиссер умудрился подмонтировать вполне предсказуемое--произошел перескок во времени --и в кадре возник корчащийся на огне, отворачивающийся от протягиваемого монахом креста еретик. Обратный переход из средневековья в современность кинокамера, как и следовало ожидать, произвела через зрачок погибающего веротступника: ему предстояла жизнь вечная и путешествие через века, вследствие которого из отравленного парами алхимической лаборатории колдуна он должен был превратиться в археолога, выпустившего из бутылки джина неуправлемой реинкарнации.
   Чтобы закрепить достигнутое, я хлопнул еще два раза по сто и поднялся из-за стойки, чуть не уколовшись глазом об иглу бушприта, торчащую из носа игрушечного парусника.
   -- Пойдем! -- потянул я за руку "дочурку", чей фоторобот, несмотря на старания отдела по борьбе с организованной преступностью и усилия свидетелей, в том числе и мои, столь же мало соответствовал внешности оригинала, как и акварельная копия, намалеванная подающим надежды Семушкой с творения Сальвадора. Откуда взялся черный рояль среди барханов? У Дали рояля,кажется, не было. Какой-то квадратный бархан -- был. А до рояля Сальвадор не додумался. И до моря вдали -- тоже. Или я что-то путаю? А, точно! Ведь у него же две такие картины! "Постоянство памяти". И -- "Разложение постоянства памяти". И еще голая Гала, именем которой я назвал свою жену Галину. На парящем в магнитном поле троне. Атомная Леда. И лебедь. Точнее - гусь с пенисом под белоснежными перьями. Два гуся. Как на чашах весов -- с двух сторон. Соединение-разложение. Вот-вот, оно самое. Будем соединяться, разлагаясь. И разлагаться, соединяясь.

3

  
   Возвращаясь в машину, я ощущал себя, как боцман, все еще не отделавшийся от ощущения жестокой качки, хотя вот уже трое суток, как лечился от всех болезней малагой и услугами прожженных портовых шлюх. Машину надо было куда-то пристраивать. Об этом напоминало закатывающееся за розоватый горизонт солнце. Бармен Григорий и Олег подсказали: автомобиль можно приткнуть у Василия, заведующего компрессорной станцией и аттракционами отеля "Золотой дельфин".
   Я вставил ключ зажигания и завел мотор. Движок работал ровно и ритмично. На кольце ключа подрагивал миниатюрный, похожий на Ма Фу Ланя, Будда. Тут же висели два блескучих ключа от нового английского замка -- его я врезал после того, как обчистили мою квартиру, повозившись-таки перед отъездом со стамеской, молотком и отверткой. Один ключ я вручил великовозрастному оболтусу Семушке, завалившему экзамен на юридический. Второй -- жене моей Галине. И еще два оставшихся надел вот на это кольцо.
   Сквозь лобовое стекло машины, подрагивающей в нервном ознобе нетерпения -- сорваться с места и мчаться, мчаться, мчаться, -- хорошо было видно темно-сизое, в золотистых отблесках закатывающегося солнца море. Внезапно налетевший ветер смял штилевую гладь. Накатывающее от горизонта румянощекое облако напомнило изображения Гиперборея на старинных гравюрах. У берега ходили буруны. Волны покачивали белый гидросамолет. Как маятники метрономов, кивали мачты яхт. Подававший надежды Семушка начинал обучение в музыкалке на фортепиано, и метроном нужен был для того, чтобы отрабатывать чувство ритма. Спотыкаясь на ступенях, катафалк с музыкой затаскивали на третий этаж всем мужским составом кафедры мировой истории. Среди помощников были тогда еще не поднявшийся до секретарей факультетского парткома специалист по древней Руси, побузивший и в "Памяти", и в "Союзе возрождения России", а позже крепко призадумавшийся о православных корнях, начинающий драматург Сергей Юрьевич Памфилов, помогали и тогда еще только намеревавшийся поступать в аспирантуру энлэоман Слава Клунин, и доцент-египтолог Самул Рувимович Адов. Мой Семушка с десяти до тринадцати лет выдуривший из мини-вундеркинда в акселерата-вахлака, с "Детского альбома" Чайковского переключился на альбомы концептуальных групп, стал тусоваться среди панковой молоди в переходах метро и на газонах у оперного, чему я не препятствовал, вспоминая свою молодость неформвала, бузотера, альтернатьивщика. Да ведь и Галина принимала участие в наших факультетских антидогматических акциях протеста, активничала в Рериховском обществе, вникала в тайны кармы. И вот колесо сансары произвело свой неумолимый оборот. Карма состояла в том, что с тех пор, как Семушка упросил Галину купить ему электрогитару, фортепиано покрывалось пылью, сынуля сколотил группу "Тутанхамон" и принялся сочинять некрофиличную музыку в стиле хэви-металл. И он достиг не меньшего чем Блэкмор, умевший изобразить в звуке удары заступа могильщика о кладбищенскую землю. Репетиции-шабаши тинейдежеры устраивали в нашей хрущевке. Соседи жаловались в милицию и ЖЭУ, явился, словно восставший из гроба, участковый. В конце концов я уговорил ребятишек найти другое место для репетиций -- и они ретировались в гараж. Но тут Семушка уболтал маму купить ему мотоцикл -- и хотя, это был далеко не "Харлей", набренчавшись на гитарах, патлатые рокеры оседлывали размалеванные "мотики" -- и, пронесясь по Морскому проспекту, вылетали на Бердское шоссе. К спине сынули прижималась белокурая бестия в кожаной куртке с заклепками -- и, кайфуя от выплеска адреналина, они неслись, лавируя между звездами фар встречных машин. Явившись в гараж после очередной поездки на Алтай, я был обескуражен: в углу загроможденном колонками, ударной установкой и замусоренном банками из -под пива, я обнаружил на стенах разбегающихся в свете фонарика паучков свастик. "Рокерский гитлерюгенд!" -- подумал я тогда про себя, но не стал давить на неокрепшую психику подростка нравоучениями. И потом пожалел об этом: он все таки завалил вступительные экзамены и если бы только это. Тогда же, в гараже я наткнулся на нечто похожее на кресло дантиста с прилаженным к нему шлемом, подсоединенным проводками к усилителю, но не придал значения этим импровизациям юных техников...
  
   Я уже хотел трогать, как вдруг из-за крайнего среди выставленных на улицу столиков поднялась парочка. Похожий на "гера Питера" без усов и треугола, длинноволосый мужик с изображением какого-то неизвестного мне рок-музыканта на майке, сам как две капли похожий на него, в огромных оранжевых шортах и голубенькой кепочке положил внушительный кулак на капот. Я попридержал своего скакуна, чтобы не придавить ринувшегося наперерез машине дяхона.
   -- Подбрось, старичок! -- чуть ли не по пояс влез он в открытое окно.
   -- Садись! -- кивнул я, не обращая внимания на скуксившую недовольную гримаску попутчицу.
   Рокер на майке, патлатый мужик и его тропически-яркая подружка упали на заднее сидение.
   -- Я тоже с вами! -- дернула на себя дверцу трогающейся машины и упала поверх взявших на абордаж мою "Тойоту" двух пьяненьких матросов "ФРЕГАТА", кучерявенькая юнга в огромных, как спасательные круги, очках и платье-тельняшке.
   -- О! А я тебя знаю! -- воскликнул поддатенький пассажир. -- Я тебя только что видел по телеку. Ах да, и Олег же тебя представил. Будем знакомы -- Кирилл, руководитель группы "Блюз". А это Света и Лена -- мировые девочки. Щас едем ко мне. Я снимаю в "Золотом дельфине" номер. Я им обещал сыграть "Лав стори" и что-нибудь из Армстронга. Гуляем.
   -- Едем! Едем! -- ликовала юнга в тельнике.
   Трогаясь, я обратил внимание на то, как недовольна Марина тем, что я подсадил попутчиков. Еще бы: ее фоторобот...
   -- Да, старик! -- словно продолжая мои мысли, обнял Кирилл подружек. -- Тебе не повезло! Такая находка! И -- грабанули. Там что-то по ящику говорили про сенсацию века. Про царицу амазонок! Неужели? Ты знаешь, я историк по образованию, а джазом увлекся в студенчестве, ну и в доме пионеров дудел малёхо, а потом пришлось немного лабухом, на похоронах. В студенчестве. На джазе много не заработаешь. Одни проблемы с кагэбэ. Знаешь? Сегодня он играет жаст, а завтра -- родину продаст. У Василия Аксенова про это есть. А вот траурный марш Шопена -- это да! Ну и его ведь можно синкопировать под спиричуэльс. Немного драйфа для кайфа -- и вперед. Слышь, старичок?
   Я молчал. Марина, или как там ее -- эту девицу, с которой мы оставили на съедение жирным мухам и ожившим часовым шестеренкам-муравьям труп владельца "Запорожца" -- тоже безмолвствовала.
   -- Ничего! Не отчаивайся! -- пустил музыкант мне в ухо горячую, напоенную винными парами и запахами кавказской кухни струю, словно это было не ухо, а мундштук сакса. -- Менты ищут! Может, и найдут. Ну и потом -- фоторобот, я его в газете видал. Да и по телику постоянно кажут. Теперь эта деваха далеко не убежит! Хотя -- это же хохма! Фоторобот! Все смазливые бабенки на одно лицо! Во! Вот -- Лена! Вылитая Лена! Да и на Свету смахивает!
   Он совал мне под нос смятую газету, где был отпечатан серенький прямоугольничек, а в нем все та же застывшая, неживая, среднеарифметическая маска женского лица. Марина отвернулась и смотрела в боковое окно.
   -- Ну я ж говорю -- точь в точь Лена! -- совал он мне в лицо вчерашнюю местную прессу. --А ну, признавайтесь, девоньки, хто из вас! Иде золотишко сховали? Ась?
   И я увидел в зеркальце заднего обзора, как он скорчил страшную-страшную крюгеровскую гримасу.
   -- Это я! Это я! -- ликовала юнга, тараща на меня в том же зеркальце сквозь очки-иллюминаторы глазищи, смаргивающие ресницами, как две попавшие в сачок энтомолога тропические бабочки крылышками.
   -- Нет, я! Я все это золото сдала в чемодане в камеру хранения на вокзале! Пятьдесят кэгэ в слитках! Пъехали на вокзал! Вот -- квитанция! Гульнем...
   Я был непроницаем, как Будда-брелок. Этот балаган действовал мне на нервы. Марина молчала. Тут уж было явно не до даосийских поисков душевного равновесия.
   -- А хто, признайтесь, из вас изжарил двух таможенников? Хто бензозаправку взорвал? И девушку... -- продолжал куражиться саксофонист, подливая масла в огонь, на котором помаленьку накалялись мои нервы. -- Они же, таможенники, старались бедные! Контрабандистов выявляли! А вы их из этого, ну... Та-та-та! Так, што мозги -- навылет. А тут еще цистерна с горючкой. Ах! Вот незадача! Тоже досмотр! Граната! Бумс! И все горит! Или не видели по телику? Ну а мумию! Мумию куда дели? А? То-то и оно!
   И изображая ожившую мумию, он опять скорчил гримасу в духе Крюгера.
   -- Это я их всех! -- поддерживая дурацкий мини-капустник, грозно выставила Лена пистолетиком пальчик и уперла наманикюренный ноготок в лоб саксофонисту, продолжавшему обнимать обоих. -- Это я их, гадов!
   В этот момент перед лобовым стеклом, словно вынырнув откуда-то сбоку, из-за поворота, из-за пирамидального, похожего на веник тополя, из-за мочковато-развесистой акации появился милицейский жезл. Готовая преследовать, сжигая резину колес в бешеной погоне, машина с надписью "ГАИ" и пока что выключенной мигалкой как раз и пряталась за кустами неподалеку от краснокирпичного здания санатория.
   Вслед за жезлом в поле зрения обрисовался милиционер в сизой форме, эсэсовской кепке и с огромной кобурой сбоку от вакхически обвисшего живота.
   -- Ваши документы! -- козырнув, словно отмахиваясь от надоедливо лезущей в глаза мухи, заглянул он в салон, подозрительно осматривая меня, Марину, опять нацепившую на свои конопушки солнцезащитные очки, и развеселую компанию на заднем сидении. Я сунул руку в карман и сжал там похолодевшей ладонью пистолетик. У этого пуза наверняка есть фоторобот моей подопечной! Итак, я вынимаю пистолетик, высовываю руку в открытое боковое окно иЮ пока мент успеет схватиться за кобуру, бабахаю ему под ребро. Гаишник падает. Девицы визжат. Ну, кроме моей попутчицы с фоторобота, конечно.
   Документы у меня всегда наготове. В том смысле, что в водительские права я не забываю вложить пару-тройку дензнаков. Взяв права и как ни в чем не бывало сгребя дензнаки в карман галифе там, где пресекается малиновый кант, гаишник возвращает мне бордовенькую, как санаторная кирпичная стена, корочку, даже не заглянув в техталон. Мент -- козыряет. Я сую документы в бардачок, а в левом кармане разжимаю занемевшую ладонь; пистолетик выскальзывает из нее, прижатый натянувшейся от нажима на педаль джинсовой штаниной к моей пружинистой ляжке.
   Трогаюсь нарочито неспеша, чтобы не создалось неверного впечатления. Вижу в зеркальце заднего обзора, как милиционер маячит следующей машине.
   -- Вот ментяра! -- погрустнев, провожает блюстителя порядка взглядом саксофонист Кирилл. -- И это милиция, которая нас бережет!
   Марина отрешенно смотрит в морскую даль, перемежающуюся наплывающими на нас корпусами санаториев. Все примолкли. И чтобы разрядить напряжение, я нажимаю на клавишу приемника. Как по заказу! Сакс выстанывает "Лав стори". Не очень спеша, в волнах музыки и предвечернего света я рулю по хорошему шоссе, проложенному по кромке косы.
   Вот здесь где-то, на этом побережье, по преданию Геродота, две с половиной тысячи лет назад произошел бой амазонок со скифами. И вроде бы, побежденные скифы сдались в плен. По своим мужененавистническим законам амазонки должны были убить пленников, но почему-то не сделали этого. Потому и народилось племя сарматов, покоривших Скифию. Выходит, мы потомки воинственных женщин и свирепых кочевников.
   Я смотрел на проплывающий за окном берег, и мне мерещилась покачиваемая прибоем, причаленная возле мыска триера. Вода, песок, бегущие по берегу лучницы в сверкающих в предзакатных лучах солнца шлемах с гребнями. Навстречу им с воинственными криками устремляются бородатые скифские воины, мускулистые. словно отлитые из бронзы...
   Саксофон выводил сомнамбулические рулады, словно лукавый Купидон, сидя на спине плывущего по волнам дельфиненка, дул в завитую морскую раковину, извлекая из нее сверкающие жемчужины звуков. У бегущих навстречу друг другу двух отрядов древних воинов были явно не мирные намерения. Они сшибаются. Удары мечей. Лязг клинков о доспехи и щиты.
   Вместо всего этого на берегу была видна единственная пара припозднившихся купальщиков. Он и она... Двое на пороге дома заходящего солнца.

4

  
   -- А тут неплохо! -- заитересованно рассматривала Марина отель, куда мы подрулили. Он имел вполне фешенебельный вид. Перед входом торчало несколько бочковых пальм, мимо которых, мигом выскочив из моей "Тойоты", энергично двигались, торопясь прямиком в номер к саксофонисту Кириллу, девочки Света и Лена. Здесь же лежала на боку амфора, напоминая о том, что рядом море, которое когда-то бороздили на триерах древние греки, торговавшие сладким виноградным вином и душистым оливковым маслом. В отличие от облупившегося здания санатория у въезда на косу, где по преданию лечился творец романа "Как закалялась сталь" и где целебные грязевые лиманы располагались буквально под окнами, здесь не было никакой грязи. Беленький песочек. Стриженные газоны. Розы, источающие аромат дорогих духов. Фонтан со скульптурой крашенного бронзовой краской игривого дельфиненка, из пасти которого вырывалась пенная струя. Бассейн-наливашка, голубой, чистый, как прямоугольная дыра в теле ребенка на картине Сальвадора. В бирюзе воды, колыхаемой загорелыми пловцами и пловчихами, отражалось белоснежно-золотистое в лучах скользящего к горизонту дневного светила, хорошо отреставрированное многоэтажное здание. Над плоской кровлей с солярием, где видны были загорающие в шезлонгах, красовались буквы GOLDEN DELFIN.
   -- А Олег с Ларой и Кирилл неплохо устроились! -- измерила отель взглядом снизу вверх девица, назвавшаяся Мариной.
   Я молчал. Я не хотел смотреть в сторону белоснежного строения -- мы-то никак не могли поселиться в этой гостинице. И не только потому, что все это могло быть лишь картинкой на дисплее в ФСК. Об этом я стал всерьез задумываться много позже, когда количество дежа вю, странных совпадений и возникающих из музыки слов зримых образов превысило всякие пределы и вселившийся в меня третий, начал убеждать своих соседей -- второго и первого: с вами происходит что-то не то! Надо было линять, и подальше от посторонних глаз. На остров, на необитаемый клочок суши, окруженный водой. Хозяйство Василия, огороженное панцирной сеткой наподобие теннисного корта, располагалось метрах в ста от отеля. И буквально в двух шагах от пляжа, в этот вечерний час уже полупустого. Дальше шел палаточный городок.
   -- Какой разговор? -- сказал провяленный на солнце, чем-то напомнивший мне Хуана, Василий, не брившийся с неделю, не стриженный с тех пор, как фанат-почитатель убил Джона Леннона.
   -- И машину поставим. И в палаточном место определим. Я беру-то недорого. За стоянку -- поллитру, ну а за прокат по прейскуранту,-- кивнул он на голубой фанерный щит с летящим по волнам виндсерфингом, парус которого напрягал загорелый мэн. Напротив определенной разновидности аттракциона стояла определенная цена.
   -- Ну а акваланг заправить можно? -- спросил я о том, что мне казалось сейчас самым главным, подстегиваемый желанием занырнуть подальше от посторонних глаз.
   -- Пожалуйста.
   -- Я тоже хочу акваланг! Хочу на подводную охоту! -- вмешалась в мужской разговор "дочура".
   -- Нет проблем, по прейскуранту. У нас есть и курсы по обучению подводному плаванию. Вот!
   На другом фанерном щите поменьше был изображен окруженный стаей рыб, плывущий в пучине к затонувшему фрегату, аквалангист.
   -- Не надо курсов. Я их уже проходила в Одессе. И ныряла сколько хочешь. А что, у вас и затонувшие парусники есть?
   -- Нет. Парусников нет. А вот эсминец времен Гражданской войны. Я вот предлагаю хозяину "Золотого дельфина" устроить такой вид услуг -- экскурсии к затонувшему кораблю, для состоятельных туристов. А еще здесь, недалеко от одного из островов недавно была найдена шкатулка с кристаллом...
   -- Масона Брюса, -- перебила "доченька", брезгливо скривившись. -- Видела я эти фальшивки из бутылочного стекла! Да и все тут, как я посмотрю -- ненастоящее. На картинке -- парусник, сокровища в трюме, а под водой какой-то металлолом.
   И ловко развернувшись на своих пробковых "копытах" -- она захрустела по ракушечнику, направляясь к воде.
   В самом деле --у изображенного на щите фрегата в деталях повторяющего макет подвешаный под потолком кафе для эффектности была намалевана дыра в боку из которой выглядывали наружу обожравшиеся сокровищ сундуки. Поверх сундуков из под крышек которых которых, как перебродившее тесто из кастрюль, лезли пиастры, драгоценные каменья, был четко прорисован скелет сжавший в руке саблю. Треугол и остатки кафтана Бом Бар Дира заставляли задуматься о бренности жизни монархов.
   Свою машину я воткнул между малиновым "вольвенышем" Олега Глобова и телевизионным микроавтобусом, свидетельствующим о том, что свободная журналистка Ирина Шлимман и телерепортер Игорь Гостев поселились в том же отеле, что и Олег с Ларисой и, возможно, оттягиваются сейчас в баре или купаются в море. Я пока не спешил разбивать палатку, потому как, если не сегодня вечером, то завтра утром намеревался отправиться на острова. Сейчас вынутая из багажника палатка прикрывала сумку с кладом, куда я, убедившись в том, что все спертое грабителями из могилы -- на месте, положил и жертвенный нож, и пистолетик.
   Не обращая внимания на мою возню с дверцами, закрываемыми с особой тщательностью, Марина (по крайней мере другого имени она не назвала) сбросила шорты, майчонку с Цоем, вышагнула из сабо -- и маленьким, шаловливым дельфиненком плюхнулась в море. Поглядывая на то, как она резвится в бликующем закатными лучами море, я осматривался по сторонам. Кроме пункта проката, заваленного "досками" виндсерфингов, заставленного водными мотоциклами, весельными лодками и легкими "дюральками", в гостиничный комплекс входила танцплощадка с эстрадой под навесом в виде пошловатой пудреницы-ракушки, изготовленной из поддельного перламутра.
   На эстраде кто-то суетился, готовясь к вечернему выступлению.
   -- Кстати! -- перехватил мой взгляд Василий. -- Сегодня у нас играет группа "Блюз". И будет шоу -- приехали культуристки из Таганрога. Все бесплатно, благотворительное выступление. Ну а джаз-ансамбль нанимает босс, чтобы клиенты по вечерам не скучали. Мне тут вот афишку подарили...
   Василий скрылся в вагончике, в отпахнутую дверку которого было видно оклеенное афишами рок-групп и цирковых знаменитостей нутро каморки: топчан, стол, стул, черно-белый телевизор. Меня немного удивило то, что на телеящике сидел разноцветный петух, словно бы рекламирующий своей павлиньей раскраской и алым чубом японские цветные телевизоры.
   -- Ничего, а? Девочка! -- появился Василий с прямоугольником цветной лощеной бумаги. И приложив его к груди и животу, разгладил морщины на листе.
   С афиши на меня целилась из лука мускулистая девица. Один глаз был прищурен. Второй сиял пронзительно-морозной голубизной. Даже "мразной", сказал бы я в духе апокалиптика отца Иоанна. На воительнице, сфотографированной до пояса, не было ничего. Грудь бодибилдерши почти не отличалась от мужской ("и широкая грудь осетина" -- всплыло почему-то). Маленькие бугорки, увенчанные заостренными сосками, -- как бы не в счет. Белокурые волосы лучницы, сжимавшей в крепких жилистых руках великолепный спортивный лук из пластика и металла, снабженный к тому же еще и замысловатым прицелом, струились по ветру. Вся она символизировала решимость, силу, безжалостность. И, вероятно, воплощала собой апофеоз женского либидо.
   Наискосок по этому глянцевитому изображению шли буквы "АМАЗОНКИ-ШОУ". И дальше -- более мелким шрифтом: "Тайна скифского царя Тавлура, жертвоприношения с вырыванием сердца мужчины, древний феминизм Диотимы Меотидской -- для вас, женщины!"
   Весьма озадаченный темпами коммерциализации сенсационного ограбления и всего, что было с ним связано, я скинул с себя липкие джинсы, майку, сандалии, где еще темнела, просочившаяся между пальцами ног кровь, и, не выпуская из кулака Будду с ключами, плюхнулся туда, где плескался почти совершенно голый дельфиненок, не признающий бюстгалтеров, а в качестве плавок имеющий на бедрах какую-то веревочку с продетым через промежность лоскутком пестрой ткани.
   Мы отнюдь не соединились тут же, уподобясь двум стремящимся к продолжению рода кашалотам, совершающим коитус, невзирая на то, что в них целится китобой. Моби Дик просто поплавал вокруг дельфиненка, пофыркал, попускал фонтанную струю. И только. Все-таки перед взиравшем на нас Василием мы должны были изображать папу и доченьку на отдыхе. Хотя, как я понял позже, это был напрасный труд. Василий-то уж давно насмотрелся на курортную педофилию. Эти переростки-школьницы, жаждущие уединения в номере отеля, в палатке, на острове со "стареющими юношами в поисках кайфа" проходили через его руки косяками. И за отдельную плату.
   -- Давай пока никуда не поедем,-- подошла ко мне Марина вся в капельках, просвеченных бликами закатного солнца, и прервала тем самым мои спешные сборы почти уже готового к поездке на остров скутера. -- Я хочу отдохнуть здесь. В отеле, наверное, хороший бар.
   На гладкой, лоснистой ее коже играли фосфорически-зеленые неоновые огоньки внезапно зажегшейся на крыше отеля рекламной надписи и, погасив рубиновые искры в каждой капле, сделали мою попутчицу похожей на какое-то ирреальное существо. Инопланетянка? Женщина-пилот с корабля-излучателя, прилет которого я прозевал? Сверкающие зеленые капли стекали по голым грудям, струились по шее, затекали в ложбинки ключиц. В этом неоновом расплаве отблескивали рдяные , багряно-красные отсветы почти совсем закатившегося за урез воды Ярила. Она была зловеще прекрасна...
   Пока что за нами никто не гнался. Можно было отдышаться. Выпитое мною в "ФРЕГАТЕ" растворило чувство тревоги. Я совсем не ощущал опьянения. Голова была ясной, как кристалл из шкатулки.

Параллельные места и комментарии

  
   -- -- -- --
   * Здесь и далее цитируется по книге Николая Непомнящего " Загадки и тайны истории" из главы "Последняя ночь императора(Могли ли инопланетяне похитить Александра I?)", стр. 105-106.
   -- -- -- -- --
   ** Вячаслав Алексеев, Андрей Григорьев, Религия антихриста. Новосибирское христианское издательство "Посох". В этой книге авторы весьма пространно высказываются на обозначенную тему.
   ----
   *** О Скифской принцессе("копченой принцессе"), Пазырыке, шаманах в книге Валерия Никитича Демина " Загадки Урала и Сибири". Автору не чужды методы "мистического реализма".
   -------------
   ****
   Для ясности приведу отрывок из своего эссе "Апология Диониса" "Мифы для народа, или наш литературный Архилох"
  
   Склонность тоталитарного образа мыслей к офольклориванию, мифологизации и эзотеризации действительности - почти что уже диагноз, поставленный в свое время и фашистстской Германии, и сталинскому СССР. Но даже пропагандистам-оккультологам "Аненербе" и изыскателям Шамбалы от НКВД не приходило в голову "выдергивать" из обширного германо-арийского и славянско-арийского эпоса для запуска их в пропагандистский оборот - троллей, карликов, мальчиков - с пальчиков. Все-таки вожди двух столкнувшихся тотолитарных колоссов понимали - бросающиеся в атаку войны должны отождествалять себя не с суетящимися у ног руководящих великанов крошечными существами, а с титанами. Поэтому Илья Муромец шел в бой против Зигфрида. Горыныч бился с Фафниром. Погибающему на поле боя русскому пела песнь птица Гамаюн. Умирающего немца -подхватывала Валькирия...
  
   Стечением обстоятельств долгое время "отцами" "города трех академий" были люди с деревенскими корнями. Не поэтому ли в отметившей недавно 75 лет от роду писательской организации Новосибирска никогда не было недостатка в псевдофольклорных сказителях? Последних поэтах и прозаиках деревни. Шаманствующих на манер алтайского мелоса.... Творчество этих "последних поэтов тоталитаризма" так и просится в пародию. Но... Псевдосказители и лже-горловые певцы продолжают творить. Скрипят гусиные перья, обмакиваемые в чернильницы, изготовленные в виде берестяных туесов. Зудят топшуры и хоммузы в обустроенных под юрту и чадыр благоустроенных квартирах с импортным санфаянсом...Скромный бизнесмен с номенклатурным прошлым вдруг призадумывается на тот счет, что "мифологического одеяния в Новосибирске нет совсем " --и начинает этаким котом ученым расхаживать по златой цепи-веревке. Плодом его фантазии становятся персонажи, напористо внедряемые в нашу повседневность в качестве символов города Новосибирска... Гордость "детского писателя" Владимира Викторовича Шамова - изобретенные им Городовичок и Обинушка. Теперь эти образы прочно вошли в репертуар местной оккультной политики. На последних выборах мэра "детский писатель" давил на чакры электората, апеллируя к тем же образам. И что же такое эта самая Обинушка? Уж не сублимация ли это (по Фрейду) горячо любящего свой город, отошедшего от дел руководящего работника неодолимого желания переспать с Великой сибирской рекой-матушкой?
  
  
   *****Развернутую картину событий демократического движения в "столице Сибири" и ее окрестностях рисует трехтомное издание "Пресс-бюллетеня" независимого сибирского агенства СИБИА, изданного Аркадием Янковским.

________

   *****Любопытно то, что в одном из материалов новосибирской вкладки "Комсомольской правды", комментирующих выборы мэра Новосиибирска в 2004 году действия оппонента Владимира Городецкого телемагната Якова Лондона сравнивались с шаманскими камланиями. Пожалуй, это заслуживающий изучения мировоззренческий феномен: как-никак действия СМИ приравниваются к магическим действиям.
  

Вторая и третья части романа рисуют фантасмагорию перетекания мифов в реальность, реальности в миф. Герой блуждает в лабиринте сюжетов массовой культуры, сквозь которые "светится" археологически-архитипическая подложка. Он потерялся во времени --и ему уже не вырваться.

В какой-то момент до него доходит, что он оказался жертвой какого-то жуткого проекта. Но это доходит --"мигалками". Скорее всего он пленен какой-то таинственной организацией(возможно, это филиал спецслужбы, служба безопасности банка, где он брал ссуду, или издательство, куда, выстраиваясь в одной очереди с бесчисленными графоманами, он ходил, чтобы написать "бестселлер" на заказ).

Все становится сюжетами пакетбуков в переходах метро. Герой оказывается внутри издательской антиутопии . Лингвистика заменяет самое жизнь. Гаврилов обнаруживает, что его преследуют рифмы( а это одна из разработок его зловещей жены, в которой мало по малу обнаруживаются черты колдуньи).

С некоторых пор он начинает ловить себя на том, что мыслит рифмами . Это его настораживает. Но он не может избавиться от ужасов "фонетической логики"

Предприятие жены, неожиданно превращающейся в бизнес-леди и преуспевающую коммерсантку, родилось из адресованной сыну фразы "Что то сломалось в фене! Сломанная "феня" и становится основой нанизывания новелл о грозных мафиози, появляющихся , как черти из коробочки во второй и третьей части. Организация грабителей могил разрастается до вселенских размеров, размах ее деятельности подобен мировому заговору пособников рвущихся с того света на этот покойников. Издательства дали заказ создать универсальную программу, работа идет полным ходом, одним из первых подопытных оказывается Гаврилов. Эксперимент проводят сын и жена. Для этого оборудован гараж. В гараже творятся чудовищные вещи. Силами банды скинхедов под колпак усаживаются люди самых разных мировоззрений. Потом это все каким-то образом перетекает одно в другое и становится предметом внутренних борений Гаврилова. Он не может "собрать" себя воедино. То он --зек в бараке, то курортный прожигатель жизни, то он любящий отец, то маниакальный соблазнитель молоденьких студенток, то он космополит, то антисемит, то рационалист, то мистик...

Приобщившись к паранармальным чудесам, студентка Рита и аспирант Слава становятся "мастерами бестселлеров". Герой оказывается на заводе по производству электронных колпаков и макулатурных романов Пакетбуки вываливаются из чудо-машины, их названия -- "Мулатка из Сантьяго", "Месть Алтайской принцессы", "Мумия- маньячка" --это для лотков в метро. Продукция для иконных лавок " Потемневшие иконы", "Сатанисты-поедатели сердец..."

Чудовищный секс , кармические заморочки, появление инопланетян--то ли блуждание внутри компьютерной игры, которой забавляется сынок -оболтус, то ли...

Г. Новосибирск 1994--2004г.г. , телефон автора 55-12-18

   1
  
  
   54
  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"