Аннотация: Конкурс "Моя планета-2019" Номинация Этно
Оберег Людвига, или акулий пир
Фантастически-солёный рассказ
С кем только не сводила меня судьба во времена скитаний по морям-океанам. В начале восьмидесятых, о Боже, уже прошлого века, при заходе в Буэнос-Айрес довелось мне познакомиться с одним весьма интересным субъектом. У входа в мутное устье реки Ла-Плата мы приняли на борт местного лоцмана. Им оказался здоровенный чернявый детина-аргентинец. Лоцмана сопровождал неприметный человек небольшого роста и явно в годах. Лицо у него было жёлто-пергаментного оттенка. Тяжёлая челюсть, ястребиный нос и скользяще-пронзительный взгляд блекло-голубых глаз приятности этому субъекту тоже не добавляли. Старик, к тому же, ещё и изрядно прихрамывал. Рядом с крупным, басовитым лоцманом он смотрелся этаким престарелым нелепым шпицем, за чем-то увязавшимся за солидным, чёрным с проседью мастифом. Как звали лоцмана я, правду сказать, не припомню, но вот имя его спутника - Людвиг я точно никогда не забуду.
Я как раз находился на мостике вместе с капитаном, исполнял свои скромные, на тот момент, обязанности третьего штурмана.
Не прошёл наш траулер и полмили по главной аргентинской реке, как впереди по фарватеру сел на мель, преградив нам путь, какой-то незадачливый сухогруз под панамским флагом. После этого нам оставалось только наблюдать в бинокль, как на просторном мостике невезучего судна мечутся две тени, капитана и лоцмана. В довершении картины 'панамец' издавал истеричные и беспорядочные гудки, словно застрявшая в дорожной пробке, вздорная, суетливая блондинка.
- "Хороши же байресовские лоцмана!", - переглянувшись, подумали мы в унисон с капитаном.
Наш лоцман вышел на связь с диспетчером и, коротко переговорив с ним, махнул рукой.
- Это надолго, - заявил он, обращаясь к нашему капитану, - похоже, до утра.
Время было вечернее, как сейчас помню, восемнадцать с четвертью. Мы встали на якорную стоянку в стороне от фарватера, и капитан пригласил лоцмана-аргентинца к себе в каюту на ужин. Приправленного, разумеется, непременным русским радушием. Я же остался коротать вахту в компании неприятного старика. Через час из каюты капитана раздался шум, и мой молчаливый товарищ по вахте, уронив в пространство короткое и злое слово, бросился вниз по трапу. Слово это было немецкое и весьма походило на знакомое по многочисленным, виданным-перевиданным фильмам про Войну. Короче, немец (а кто же ещё?) рявкнул: Шайзе! - и исчез на нижней палубе. Я не имел права покидать мостик, но на акватории нашей якорной стоянки было тихо, якоря держали надёжно и течение нас не сносило. К тому же локатор показывал пустоту и безлюдье вокруг на две с половиной мили. Мучимый любопытством я спустился следом за стариком и украдкой заглянул в полуоткрытую дверь капитанской каюты. Здоровенный лоцман с багровой физиономией и выпученными безумными глазами в угрожающей позе торчал посреди каюты. В правой могучей длани он сжимал "розочку", горлышко от разбитой бутылки. На палубе, источая спиртовую вонь, валялись осколки от литровой бутылки "Смирновской". Капитан наш, стоял в противоположном углу каюты с нелепо разведёнными руками, на манер городничего в немой сцене гоголевского "Ревизора". Растерянно взирал он на внезапно взбесившегося громилу-лоцмана. Не растерялся лишь старик-немец. Похоже, он для того и был приставлен к своему буйному начальству. В два-три приёма, не прилагая особых усилий, бравый дедуля освободил руку лоцмана от опасного стекла и уложил, изрыгающего раскатистые испанские ругательства кабальеро на палубу. Затем, ловко вытащив из штанов клиента брючный ремень, старик заломил назад его толстые, что твои брёвна, руки и окончательно упаковал безумца. Большим пальцем правой руки он надавил поверженному Голиафу на точку, где-то в районе шейной сонной артерии и тот почти мгновенно вырубился. Уснул, аки младенец, громоподобно захрапев, потрясая толстыми губами. Немец без церемоний стянул одеяло с капитанской койки и заботливо укрыл спящего.
Закончив труды, он, взглянув во все ещё изумлённое лицо капитана, что называется, решил добавить интриги. Сильно картавя, но отчётливо, немец произнёс он по-русски:
-Дурной боров!
Эта фраза, как я уже сказал, прозвучала с сильным акцентом, скорее, как:
-Турной пороф!
Однако знание таких оборотов русской речи, вкупе с неожиданной сноровкой борца-профи, само по себе говорило о многом. Ох не прост оказался этот старый фриц, ох не прост!
Я, наконец, вспомнив о своём профессиональном долге, оставил наблюдательный пункт возле капитанской каюты и ретировался на мостик. Вскоре и сам капитан в сопровождении неожиданного спасителя поднялись сюда же. Эти двое, видимо, уже успели накоротке пообщаться, поскольку капитан обращался к своему новому приятелю по имени.
- Ловко ты его, Людвиг! - с мальчишеским восхищением частил капитан, обращаясь к немцу. - Слушай, если этот мужик с такой придурью, что после стакана мозги теряет и себя не помнит, то зачем же его начальство в лоцманах держит?
- Аргентина и Россия, как два незнакомых, но родных сестра, - с усмешкой на тонких, бледных губах отвечал Людвиг. - У вас есть полно бардак, но и здесь довольно таки балаган. Я знаю о чём говорю, потому почти девять лет после война сидел плен в ваших лагерях, строил дома и дорога в красноярский область. Лоцман мой, - кивнул он в сторону связанного храпящего громилы, - женат на сестре начальника порта. У меня тоже есть лоцманский лицензия, но работа эта редкая, зарплат очень высокий, просто так не устроишься. Вот меня и взяли лоцман-дубль и, как это, хранитель тела. Всего за четверть 'саропотка' этого 'пузотёра'.
Они разговаривали ещё с полчаса. Капитан был изрядно навеселе и от того дружелюбен больше обычного. После вахты, когда нас на мостике сменил старпом, он пригласил Людвига к себе, во вновь прибранную каюту. За компанию и, видимо, по русскому обычаю в качестве "третьего", был допущен и ваш покорный слуга. Упакованную же, спящую тушу буйного лоцмана два дюжих матроса не без труда эвакуировали в медизолятор. Через час, когда, в основном стараниями нашего кэпа, была прикончена половина второй бутылки литровой "Смирновской" и произнесён прочувственный тост, "За русских женщин", произошло неизбежное - капитан попросту задремал в своём любимом, привинченном к палубе, глубоком кожаном кресле. Людвиг водку не пил, а потихоньку отхлёбывал, судя по ароматному запаху, хороший коньяк из собственной плоской, серебристой фляжки. Поскольку основной собеседник банально уснул, подвыпивший старик попросту переключился на мою юную персону.
- И не зря! - скажу я вам.
Немец поведал мне невероятную, фантастическую историю, якобы приключившуюся с ним во времена оно... Впрочем, в такое и захочешь, не поверишь. Надо сказать, что рассказывал он свою байку артистично и если, и "травил баланду", то делал это с неподдельным азартом, с множеством ярких, реалистичных деталей, словно вещал о реально пережитом. Я, естественно, привожу эту историю, опуская сильный акцент рассказчика и, к тому же, в своей, по мере моих скромных сил, литературной обработке...
***
- Ты мне, возможно, не поверишь, юнге, - начал свой рассказ старик Людвиг, - но что было, то было. Во время войны пришлось мне послужить в африканском корпусе Роммеля, что воевал в Северной Африке. В юности я серьёзно занимался борьбой и боксом, в лёгком, разумеется, весе, а потому был зачислен в отдельный диверсионный батальон. Мы проводили спецоперации против англичан, охотились на их старших офицеров, при возможности брали "языков". Командиры натаскивали нас изрядно. Однажды мне пришлось встретиться на борцовском ковре с нанесшим нам неожиданный визит, самим Отто Скорцени. Правда, нас было трое против одного Отто, но и это не помешало красавчику со шрамом уложить на ковёр всю нашу компанию за две минуты. Врать не буду, меня первого, так ведь на то он и тяжеловес. Но, сейчас не об этом. После разгрома в мае 1943 года англо-американцами, вырвавшиеся из окружения, наши уцелевшие части перебросили на восточный фронт. Зимой 44-го я был ранен и попал, как я уже говорил, в плен к вашим, русским. Первые пару лет в уральском лагере для военнопленных самые тяжкие были. Я работал на лесоповале и однажды корабельная сосна, что спилили два моих напарника, задела меня при падении. Я того не помню, но говорят, что скатился я в глубокий овраг с окровавленной головой. Конвой счёл меня погибшим, а потому спускаться на дно оврага никто не стал. К тому же, бригада торопилась обратно в лагерь. Охранники, видимо, решили:
"Потом, дескать, труп заберём, если звери таёжные что оставят".
Очнулся я от того, что кто-то мокрой, шершавой и горячей тряпкой моё лицо обтирает. Ну, думаю, санитар наш, Курт Лемке из второго отряда. Только дыхание у этого Курта тяжёлым мне показалось, уж слишком вонючее оно было, честно сказать. Я глаза открыл, а надо мной влажный чёрный нос и волосатая, бурая морда. Пасть красная, клыки жёлтые. Медведь, одно слово!
"Ну вот, малыш Людвиг, это пришла твоя русская смерть", - со странным спокойствием промелькнуло у меня в голове...
Но тут крик неподалёку раздался и сразу сдвоенный выстрел, похоже из двустволки. А медведь мой, как кенгуру австралийский в сторону отскочил и давай деру, только серые подошвы звериных лап замелькали. Снег заскрипел и подходит ко мне человек в овчинном тулупе и медвежьей шапке. За плечами ружьё, а на ногах такие широкие и короткие, плетёные из древесных веток лыжи. Снегоступы называются. Человек этот посмотрел на мою чёрную телогрейку, подпоясанную старым солдатским ремнём со спиленным орлом со свастикой, да полустёртой надписью "Гот мин унц", то есть, 'С нами Бог' на пряжке, и заговорил со мной грубым и низким голосом:
- Ну, что фриц, довоевался, мать твою арийскую? Оставить тебя на прокорм этому шатуну, или как?
Я молчу. Язык распух, а во рту солоно от крови.
Человек присел на корягу, свернул самокрутку. Посидел, покурил и ворчливо так говорит:
- Какой-то ты мелкий, костлявый фриц, как пацанчик малый. Мишке тут и поживиться нечем будет.
Охотник этот крепче прежнего выругался, достал из-за пояса топорик и нарубил из еловых веток волокушу. Часа два волок меня по снегу. Притащил в какую-то лесную глушь к низкой деревянной избе. В заимке этой, так она называлась, спаситель мой тулуп скинул, печь затопил, да керосиновую лампу разжёг. А я, наконец, разглядел, что передо мной вовсе даже не мужчина, а крупная такая фрау, возрастом, лет сорока-пятидесяти. Ухаживала она за мной с неделю, голову перевязывала, отварами лечила, бульоном из дичи поила. Когда встал я на ноги и ловкость с силой ко мне вернулись, то показал я охотнице своё мастерство в меткой стрельбе. Фрау эта, Марией её звали, пушным промыслом промышляла и напарник-снайпер ей весьма кстати пришёлся. Взяла она связку лучшей пушнины и пошла к начальнику лагеря, договариваться. Тот и согласился:
"Бери, мол, Мария себе этого Людвига-доходягу хоть до весны, конца пушного сезона. Всё равно на лесоповале от него толку мало".
Повезло мне. Жизнь, хоть на несколько месяцев, но по сравнению с лагерной, у меня оказалась райская. Однажды заночевали мы в лесу, у костра под большим деревом. Мария задремала, а я отошёл по нужде, да слышу шорох да не справа или слева в чаще, а на верху, над головой. Сноровка разведчика меня выручила, среагировал я на этот звук и в сторону метнулся. Тут же на место, где я стоял, что-то большое, мохнатое свалилось и вскользь меня по плечу задело. Да крепко так, как будто ножами прошлись. Тулуп вдрызг, а само плечо располосовано до кости. Рысь это оказалась, причём матёрый самец. Серый такой, с рыжими подпалинами. Преогромный, с коровьего телёнка, пятнистый кот. Уши у этого зверюги торчком стояли, только на кончиках кисточки чёрные. Глаза зелёно-жёлтые, с мерцающими злобными огоньками. Кинулась эта рысь на меня, да тут выстрел из-за моего плеча. Опять Мария вовремя подоспела, второй раз спасла мою тощую тирольскую задницу. Ты не подумай лишнего, юнге. У меня с Марией ничего не было. Она мне скорее, как старшая сестра была. Ведь, что удивительно. У неё сын и муж на фронте погибли, а она меня немца от смерти спасала. И ведь не один я такой был. Уж если кто и жалел нашего брата военнопленного, так это русские женщины, все как одна военные вдовы. Казалось бы, ненавидеть должны они нас, немцев, а они нет, жалеют... Воистину загадочны русские души, особенно женские... Мария на прощанье подарила мне амулет собственной работы - жёлтый медвежий клык. Того самого медведя-шатуна, что мною пообедать собирался.
-Это, - сказала она, - Оберег тебе, Людвиг. От всякого зверья лесного, водяного, клыкастого, да и от двуногого охранит.
Вернулся я из плена в 1954-ом, перебежал в Западную Германию, но и там долго не мог найти себе достойного места. Было это уже в начале шестидесятых. Эмигрировал я в Аргентину, женился, развёлся, а удачи всё нет. Но тут, наконец, подвернулся один мой однополчанин, сослуживец по Африке. Я тогда подрабатывал 'чёртовым официантом' в довольно дорогом кабаке в центре Байреса. И вот однажды, в ресторанном зале какой-то парень в модном костюме, весёлый, пьяный и смуглый вдруг полез ко мне обниматься.
- Людвиг! - кричит. - Бес мелкий, ты ли это?!
И тогда узнал я его. Парень тот немцем был лишь наполовину, а на другую, арабом, в смысле по материнской линии. Он на фронте, при нашем батальоне, служил переводчиком, да и нас спортсменов-олухов пытался натаскивать по-арабски. Короче говоря, вспомнили мы былое, а чуть позже, через свою знатную матушкину родню пристроил он меня к одному саудовскому принцу в личную охрану. Отбор был суровый и моя армейская, боевая подготовка мне пригодилась. Год, другой и стал я начальником охраны, хорошо показал себя. Принц мой постепенно выбился на самый верх, и прочили его не больше, не меньше, как в короли саудовские. Деньги я зарабатывал безумные, да и тратил их безумно, наверное, в плену вашей русской бесшабашностью заразился.
По роду работы я частенько сопровождал своего сюзерена во время подводных морских прогулок. Происходили таковые на его личной сверхсовременной субмарине. И называлась эта роскошная посудина, 'Джумана'. В переводе с арабского, 'Жемчужина'. Подлодки у нас в Германии называют 'У-ботами'. Так вот этот 'У-бот ', жемчужина арабская, был построен нашими немецкими корабелами на верфи в Киле, в обстановке строжайшей секретности. Поговаривали, что конструктором этой подлодки был тоже немец. Причём в основе его разработок лежали революционные, новейшие идеи подводного кораблестроения, так и невоплощённые в жизнь из-за нашего поражения в Войне. Сколько стоила 'Джумана' нашему принцу можно только гадать. Впрочем, что проку считать чужие деньги...
Глава службы охраны должен находиться при августейшей особе неотлучно.Так было и тогда - в том злосчастном, последнем нашем с ним выходе в море.
Как и положено, я безмолвно стоял по правую сторону от своего господина.
Он снял трубку телефона внутренней связи и произнёс какое-то распоряжение. Тотчас в дверь каюты постучали, и охрана ввела троих бородатых измождённых мужчин со скованными за спиной руками. Пленники мелко семенили при ходьбе, поскольку их ноги тоже были в кандалах. В довершении всего троицу соединяла тонкая, но прочная цепь, довольно короткая, так что бородачи вынуждены были семенить ногами и почти вплотную прижиматься друг к другу. Его Высочество, указывая на скованную троицу, обращаясь ко мне, произнёс:
- Вот, Людвиг, очередная порция мерзавцев, достойных презренной смерти. Это собаки-шииты, смеющие называть себя мусульманами и праведными шахидами. Они приговорены шариатским судом к казни через публичное отсечение головы. Их вина совершенно доказана. В доме, где их схватили, находилась подпольная лаборатория по производству взрывчатки и сборке адских машин. Они собирались провести серию терактов. Среди них, взрыв в торговом центре в нашей столице, причём бомба должна была быть оставлена у детского игрового уголка. В довершении всего эти шакалы планировали покушение на меня, собираясь установить несколько мощных зарядов на пути следования моего кортежа. К счастью, наша служба безопасности оказалась на высоте.
Затем мой принц, с присущим ему, обязательным восточным красноречием обратился к стоящим в ожидании своей участи пленникам:
- Во имя Аллаха Всемилостивого и Милосердного мы даём вам, презренным убийцам
истинных мусульман, возможность умереть не от сабли палача, а подобно воинам - сражаясь в бою. Если вы проявите надлежащую доблесть, то даю слово: ваши останки будут переданы вашим родственникам.
После того, как увели пленников, его высочество нажал кнопку, и открылся обзорный иллюминатор. Наша субмарина лежала на грунте. Это был белый коралловый песок с кустиками разноцветных актиний. Мы находились в южной части Красного моря на небольшой глубине. Мимо иллюминатора сновали стаи самых разнообразных акул. Судя по их количеству и внушительным размерам, здесь находилось что-то вроде акульей фермы. Подозреваю, что некоторые экземпляры, например, тигровые или акулы-молоты, были доставлены из Индийского и даже Тихого океанов. Через четверть часа из шлюзовой камеры 'Джуманы', озираясь, в панике, неумело выплыли трое давешних бородачей. На них было оснащение лёгких аквалангистов с одиночным баллоном. Кроме того, на поясах висели в ножнах длинные ножи-пики. Двое из них, завидев кишевших вокруг морских монстров, начали метаться в животном ужасе. Однако самый старший, седобородый, властным жестом остановил их, велел обнажить клинки и держаться как можно ближе друг к другу. Тут я заметил ещё кое-что! У каждого из приговорённых к смерти имелись небольшие надрезы на предплечье, из них сочилась кровь. От этого в воде оставались еле заметные кровавые дорожки. Компания хищных созданий, почуяв желанный запах, принялась кружить вокруг обречённых, и уже через минуту тупомордая белая акула первой атаковала самого молодого преступника. Его спонтанный, ответный выпад оказался на редкость удачным. Клинок-пика вошёл прямо в глаз и затем в мозг морской убийце, повредив какой-то важный нерв. Зубастая тварь, явно потеряв ориентацию в пространстве, принялась хаотично вращаться вокруг собственной оси, оставляя пурпурные, тающие в воде круги. Её сородичи тут же оставили людей в покое и принялись терзать свою несчастливую подругу. Вода окрасилась бурым цветом. Акулы, подобно гиенам, отталкивая друг друга, рвали на части тело своей соплеменницы. Через пару минут от огромной туши не осталось и следа. Ещё через минуту осел густой бордовый туман, и банда разномастных акул вновь стала проявлять пристальный интерес к людям. Лимит удачи для них, видимо, иссякал. Особенно опасными оказались твари средних размеров. Пока приговорённые сражались с крупными тигровыми и голубыми хищницами, средние особи, как шакалы, подкрадывались к незащищенным ногам людей и по-волчьи на лету отхватывали изрядные куски человеческой плоти.
Кровавая пелена густела, ухудшая видимость, но тут через отверстие в субмарине выплеснулась зелёная струйка какой-то жидкости, мгновенно осветлив воду. Люди быстро слабели, и вскоре рука одного из них исчезла в пасти уродливой головы акулы-молота вместе с клинком. Вот и второй аквалангист, потеряв сознание, перестал сопротивляться смерти. Его безвольное тело было мгновенно растерзано алчными трёхрядными зубами. Старший из приговорённых каким-то чудом ещё держался. Он из последних сил, улучив момент, пока пёстрая свора была занята телами его товарищей, повернулся к огромному обзорному иллюминатору. Седобородый шиит выплюнул загубник, сдёрнул маску и медленно, словно демонстрируя презрение к зрителям по ту сторону иллюминатора, перерезал себе глотку остриём пики. Я, вдруг, физически ощутил, словно бы разряд тока, прошедший через всё мое тело. Это был настоящий "Луч ненависти" чудовищного накала каким-то чудом проникший сквозь толщу воды и прозрачную броню бортового иллюминатора. Сердце моё, прежде вполне здоровое, вдруг дало сбой, и зашлось во внезапном приступе аритмии. Схватился я за грудь и тут уколол меня клык медвежий, мой оберег, подарок Марии. Сразу и отпустило.
Акулий пир завершался. Я с трудом заставил себя отвернуться от этого кошмарного, но завораживающего зрелища. Мой сюзерен, всё это время сидевший в кресле посреди каюты, был бледнее покойника. Похоже, что и его не миновал этот чёртов, злобный импульс, последнее послание от вожака казнённых шиитов. Что же касается останков преступников, то мой господин сдержал своё слово. Он приказал доставить на борт головы погибших и отправить их ближайшим родственникам для погребения. Только вот незадача, головы старшего из казнённых преступников так и не нашли. Когда пришло время, принц совершил очередной намаз, но и после молитвы он оставался бледен и задумчив. Наконец, поскольку поиски головы седобородого так и не увенчались успехом, был отдан приказ возвращаться домой. Но едва заработали главные двигатели, как весь корпус 'Джуманы' содрогнулся от мощного удара.
Мы с Его Высочеством поспешили на мостик 'У-бота' в ЦПУ. На центральном посту управления царила растерянность близкая к панике. Командир-француз тщетно пытался определить, кем и откуда и каким образом его субмарина атакована. Между тем удары по корпусу продолжались. Причём раз от раза становились всё мощнее и опаснее. Жемчужина пыталась набрать полный ход, но тут последовал толчок такой силы, что все бывшие на мостике, включая моего принца, повалились на палубу. Главные двигатели подлодки остановились и заревели сирены. Одновременно погас свет, и включилось бледно-красное аварийное освещение. Главный механик доложил о выходе из строя всей винто-рулевой группы. Лодка была обездвижена, но командир сумел, каким-то образом, продуть балластные цистерны и нам удалось всплыть. На поверхности начинался шторм и нас изрядно качало. К тому же 'У-бот' был неуправляемым и не мог, развернувшись встать носом "на волну", как это следовало бы сделать. Я приказал командиру 'Джуманы' немедленно приступить к спасению жизни Его Высочества. По радио экстренно вызвали самолёт-амфибию. Однако неизвестный агрессор всё ещё не оставил нас в покое. Мы с принцем, борясь с качкой, вцепившись в ограждающие леера, стояли на открытой палубе, на рубке субмарины, ожидая самолёт.
Небо было низким, покрытым серыми облаками. Ветер осыпал нас солёными брызгами, волны становились всё выше. Вдруг справа, в двух сотнях метров от нас, под водой появилась какая-то огромная и очень длинная тень. Словно немыслимо гигантская торпеда устремилась она по направлению к нашему борту. Удар пришёлся точно под рубку, где находились мы. Я сумел удержаться на ногах, намертво вцепившись в леер, но моего принца подбросило вверх. Он сильно ударился головой о переборку и лежал теперь на палубе без сознания. Я кинулся к нему, чтобы перевязывать, благо аптечка была под рукой. Находившийся здесь же старший помощник издал вдруг крик удивления. Я поднял голову. Штурман указывал за борт. Там и в самом деле творилось нечто...
Вокруг накренившейся на правый борт субмарины в розовой от крови, волнующейся воде, вверх белыми животами дрейфовали на волнах десятки весьма крупных акул. Твари были мертвее мёртвых. У многих были вдребезги разбиты, размозжены головы, круглые глазные яблоки плавали в воде, болтаясь на белёсых ниточках нервов. Но самое жуткое представление происходило в полумиле от нашего борта. Сотни, тысячи средних, крупных и гигантских акульих туш просто кишели там, толкая друг друга. Вот показалась из воды огромная полосатая морда тигровой акулы с частоколом кривых, словно йеменские кинжалы-джамбия зубов. Вот мелькнула инопланетно-уродливая голова гигантской акулы-молота с широко разведёнными, словно на телескопических антеннах глазами. На верхний мостик уже поднялся командир и главный механик. Все они с изумлением уставились на происходящее за бортом. Мой сюзерен застонал и открыл мутные глаза. В тот же миг хаотически кишащая акулья масса начала какое-то упорядоченное движение. Акулья армия, словно выстраивалась в одну линию. Мерзкие туши на наших глазах тесно прижимались друг к другу, образуя что-то вроде единого боевого организма. Эта масса начала перемещаться прочь от нас, но как мы уже догадались, лишь для того, чтобы ещё теснее сплотившись, совершить боевой разворот и нанести новый, возможно смертельный урон нашей подлодке. В этот момент раздался усиливающийся гул, и из облаков вынырнул самолёт-амфибия. Это была американская 'Каталина', морской разведчик и истребитель наших, немецких боевых 'У-ботов' во времена Второй мировой. Самолёт, вращая пропеллерами, низко прошёл над волнами. Своими поплавками он, словно гигантскими утюгами, тяжело "гладил" стремительно надвигающуюся на нас акулью массу. Видимо это и спасло нас. Головная часть акульего монстра распалась и тут же всё "тело" его рассыпалось на составляющие. Пилот вырулил и виртуозно подвёл машину к самому борту. Стараясь не смотреть на кишащую в воде толпу морских людоедов, мы погрузили Его Высочество на борт самолёта. Я был обязан находиться рядом с ним. Амфибия пошла на взлёт, но я успел заметить, как вновь группируется в одно целое кишащая акулья масса. Монстр готовился к новой атаке. 'Каталина' сделала круг над подлодкой. Пилоты переглянулись и в синхронном удивлении покачали головами в круглых шлемах. Внизу, в том месте, где самолёт, взлетая, оторвался от воды, нарезала круги, словно ища чего-то, тень гигантской полукилометровой акулы.
***
- Экипаж 'Джуманы' благополучно спасся, - продолжил через паузу Людвиг. - Сама лодка вскоре была отбуксирована в порт. Как только амфибия поднялась в воздух, атаки фантастического монстра прекратились. Наверное, после исчезновения Его Высочества этот акулий 'Фракенштейн' потерял интерес к субмарине. Вскоре растворились в океанских просторах и сами рядовые участники этой мистерии, вся разномастная акулья братия. Принц после всего происшедшего слёг с тяжёлым инсультом, и мне вновь пришлось остаться не удел. Я до сих пор раздумываю о причинах этого небывалого природного феномена. Значит ли это, что человеческая ненависть, как у того отданного на растерзание акулам шиита, может достигать такой немыслимой точки накала, чтобы после смерти воплотиться в мстительное чудовище. Кто знает, может быть, спас всех нас от "зверья водяного" и тот самый Оберег от Марии?
Людвиг вытащил из-за пазухи желтоватый, остроконечный медвежий клык на серебряной цепочке и с нетрезвой сентиментальностью поцеловал свой талисман.
После чего достал из кармана чёрную пеньковую трубку и неспешно раскурил её.
- Вот, что я тебе скажу, юнге, - закончив рассказ, покачал головой немец. - Смерти нет, а есть Переход и самое интересное ждёт нас после жизни. Я надеюсь хотя бы там нам что-нибудь, да объяснят...
В этом месте Людвига, похоже, позабавила собственная загадочная многозначительность. Он взглянул на мою вытянутую, впечатлённую мальчишескую физиономию и дробно, по-старчески захихикал. После чего поперхнулся ароматным табачным дымом и, бия себя сухим маленьким кулаком в грудь, ещё долго и весело кашлял. До слёз...
1.Ла-Пла́та (информация из Википедии) (исп. Río de la Plata - 'Серебряная река') - эстуарий, образованный при слиянии рек Уругвай и Парана. Залив на юго-восточном побережье Южной Америки, растянувшийся на 320 км от слияния рек до Атлантического океана.
2.U-boat (информация из Википедии) - англифицированная версия немецкого слова U-Boot, являющегося в свою очередь сокращением от Unterseeboot, и означающего 'подводная лодка'. Если немецкий термин относится ко всем субмаринам без исключения, то английский (и несколько языков ещё) соотносят его непосредственно к военным подлодкам, применявшимся Германией в Первую и Вторую мировые войны.
![3-е место юг []](/img/g/goralx_w_w/akulijpir/3b.png)
![акулы []](/img/g/goralx_w_w/akulijpir/1424283782.jpg)