С людьми в ладу, не понукал, ни помыкал. Спины не гнул, прямым ходил.
И в ус не дул, и жил, как жил.
И голове своей руками помогал'.
В. Высоцкий
Обманутые Крымом
Последнее пари
Вот мы и вернулись из летнего отпуска, теперь мы четверокурсники! С огромным удовольствием мы перешиваем курсовки на парадке и шинели. И конечно, вспоминаем, как провели отпуск.
- А мы к родственникам ездили, - увлеченно рассказывает Рома, - поездом вокруг Байкала. Вы представляете, с 9.30 до 22.00 часов объезжали! Какая ширь, красотища! А какую гордость за нашу страну при этом испытываешь!
- Иванов, а ты весь отпуск дома провел? - допытывается Лео.
Командир роты требует от сержантов, чтобы мы прибывали из отпуска первыми, что, разумеется, несправедливо и незаконно, но я всегда прибываю в числе последних. В моем отделении нормальные ребята и им не нужно для того, чтобы почистить ботинки и сдать вовремя парадки в каптерку, и для поддержания порядка в расположении, чтобы я стоял у них над душой. А вот Лео всегда добросовестно исполняет приказ ротного, вот и сегодня он в роте уже с самого утра, рассказы остальных ребят из нашего взвода он выслушал и поэтому теперь пристает с расспросами ко мне.
- Нет, скажу тебе по секрету, - интригую я Валерку, - мы в Сибирь летали. Так сказать, на свою историческую родину.
Ну, не рассказывать же ребятам, на самом деле, что я весь отпуск просидел дома, в добровольном заточении и страдал от неразделенной любви?
- Чего делали?
Мои рассказы всегда вызывали и продолжают вызывать у Лео живой интерес, что приятно. Не могу же я отказать столь благодарному слушателю? Лео с нетерпением ждет моего рассказа.
- В двух словах и не расскажешь, - начал я издалека. - Отдыхали. Я с дядей снова на охоту ходил.
- Веселый отпуск. Не надо рассказывать, - скривился Веня. На лице у него смятение и ужас. Что касается его самого, то он уже успел завалить всех большим объемом информации, связанной с его отпуском.
- Это еще почему? - насмешливо переспросил Лео. По всему видно, что для Валерки Венины переживания не играют ровным счетом никакой роли. Сам Лео испытывает всплеск интереса к моему рассказу, так как для него все это экзотика.
- Мне на всю оставшуюся жизнь хватило его рассказов о прошлогоднем отпуске. Не хочется испытывать те же ощущения снова. Помните, как это гадость называется, когда еду жуют, а гостям только проглотить это остается?
По всему видно, что радость встречи с училищем уже омрачена для Вени упоминанием о моем прошлом отпуске в Сибири. Мои рассказы о кулинарных пристрастиях коренных народов Севера и Дальнего Востока России явно пришлись Вене не по нутру. Что касается Лео, то ему определенно нравится комичность возникшей ситуации и бледное лицо Вени. Переживания Вени Валерку совершенно не заботят.
- Сяйни, - подсказал я с удовольствием.
- Во-во. И беличьих желудков, испеченных в костре вместе с содержимым, мне вот так хватило! - и Веня рукой провел выше головы. - Нельзя о таком говорить. Есть, в конце концов, какие-то приличия? Хорошо, что мы здесь избавлены от подобных 'радостей'.
Можно подумать, что в моих рассказах есть нечто 'страшное'. Веня, отвернувшись и скрестив руки на груди, молчит в гордом одиночестве.
- Веня, есть такая хорошая черта у людей - умение слушать других, не перебивая, - начал рассказывать Лео. - Это, чтобы ты знал, ко всему еще и показатель воспитанности или, как в твоем случае, невоспитанности!
- Ты все-таки послушай, - миролюбиво посоветовал я, - в желудках у белок были орехи да грибы, чего бояться? А рассказ будет неполным, если упускать такие колоритные подробности. Ты только послушай...
Однако Веня отказался от такой перспективы. Разобиженный, по-детски впечатлительный Веня отвернулся от нас, а потом и вовсе куда-то ушел. По дороге он ругался всуе, обогащая и без того богатый и оригинальный русский национальный фольклор.
- Куча истерики, - шутит Саркис, глядя вслед уходящему Вене. - Эх, - грустно вздыхает он, - карман поломался, надо зашивать, да.
- Да не обращай ты на него внимания, - отмахнулся, даже не взглянув на Веню, Лео, - рассказывай, как прошла охота?
- Не так интересно как в первый раз, но все равно хорошо!
- А как было в первый раз? - спрашивает Лео, сгорая от желания быстрее узнать подробности.
- Вы ели свежую утку, запеченную в глине? Мне тогда было четырнадцать лет. Собрались мы с дядей на охоту на уток: он, я и его сын - мой ровесник. Ехали на мотоцикле 'Урал'. Дядя поставил в коляску ящик водки.
- Ого?! - вырвалось у Миши.
Я выдержал паузу и продолжил.
- Я тоже несказанно удивился, а он говорит: 'Молчи, так надо!' Поехали мы на озёра, а там таких охотников уже человек тридцать! В скирде ночевали. Накрыли импровизированный стол прямо на траве. Ну, мы с братом поужинали и все, обустроились в сене на ночь, а они пили допоздна. Напились, и давай друг друга на смех поднимать - мол, стрелять не умеют. Мой дядя сапог свой запустил в небо, а по нему все давай палить!
- И что? - с нетерпением спрашивает Миша.
- И ничего. Пьяные были. А на рассвете, когда стали в лодки садиться, дядя в воду выпал, да как начнет материться, оказывается в сапоге - десятки дырочек от дроби, а вода-то холодная! А остальные на него давай ругаться! В общем, всполошили птицу, и давай ее стрелять. Брат пятнадцать уток убил, а дядя - семьдесят четыре. А я ни одной! А вот в этом году я не хуже других отстрелялся. Во всяком случае, не намного хуже.
- Тебя там уже знают?
- А-а, мы же с отцом круглолицые, так нам все соседи подмигивают, никак гости с Украины пожаловали?
- А твой отец на охоту не ходил?
- Нет. Зато выпили с дядей, и давай соревноваться, кто лучше стреляет из мелкашки по воробьям! Но воробьи быстро разлетелись, а соревнование-то не окончилось! Давай они тогда по изоляторам на столбах стрелять. До дядиного дома есть свет, а дальше уже нет. Когда соседи разобрались, в чем причина, такой скандал был!
- В общем, я так понимаю, хорошо отдохнули, - восторженно воскликнул мой друг. - Зона, немедленно прекрати жрать! Человек должен есть для того, чтобы жить, а ты живешь для того, чтобы есть. Умеренность - это залог здоровья, запомни.
- Ничего, ничего, - отвечает Зона с полным ртом, - пока толстый похудеет, худой умрет, вот!
- Третий взвод! Почему вы порядок не убираете? Всем приступить к операции 'Балатон!' - орет наш замкомвзвода. - Форма одежды: трусы и тапочки. У кого нет - сапоги и майка! Ну, я кому вам всем говорю?
На другом конце казармы инструктирует редакторов 'Боевых листков' Хлопец - наш замполит роты.
- И помните, товарищи курсанты, что боевой листок должен быть боевым листком, на то он и есть боевой листок.
Мы проигнорировали его плоскую шутку. Через минуту Хлопец добрался и до меня.
- Сержант Иванов, а чем это вы тут занимаетесь? Читаете? Как это читаете? И это среди белого дня? Неспроста мне сейчас бахнуло в голову, что вы здесь бездельничаете! А вот когда я был курсантом нашего училища и хотел почитать, то я вставал через полчаса после отбоя, брал книгу и шел с ней в туалет. И ничего смешного я здесь не наблюдаю. Иванов, заставьте своих подчиненных работать, труд еще никого не испортил. Это я сейчас про курсантов. И не нужно на меня так смотреть, будто вы хотите меня оскорбить. Меня оскорбляли более высококвалифицированные специалисты, чем вы! И помните, что вы служите не для меня, а для себя!
- А я-то по наивности думал, что я служу Родине, - шучу я.
И к чему он демонстрирует это совершенно лишнее словоблудие? Тут Хлопец заметил что-то, более заслуживающее его внимания, и он переключился на дежурного по роте Аркалюка.
- Посмотрите, товарищ младший сержант, у вас же кругом мусор! Вон прямо под носом у дневального стоит урна бумаг, а по ним никто не принимает решения! А ведь именно вы дежурный по роте, а от вас сегодня пользы как от стеклянного молотка. Курсант Лекарствов! А что это вы меня увидели - и назад? Может, вам лучше пугало поставить? Вы что, действительно меня не поняли? Я сказал ко мне! Давайте-ка выкладывайте свои вещи из чемодана.
- Товарищ старший лейтенант, курсант Лекарствов из очередного отпуска прибыл! - включил дурака Яд. Видимо он счел, что ситуация пока вовсе не безнадежная. - Во время нахождения в отпуске замечаний не имел!
- Я вас не спрашивал, где вы были. Я спрашиваю, откуда вы идете. Лекарствов, вы меня слышите немного? - начинает терять терпение Хлопец. - А то я вижу, вы так увлеченно свои ботинки рассматриваете. Выкладывайте содержимое чемодана.
Яд делает вид, что ничегошеньки не понимает. Или действительно не понимает? Однако решительный тон замполита произвел должное впечатление. Как Яд не упирался, а выложить вещи пришлось. Упирался он не зря - в его вещах Хлопец выудил две бутылки водки. Радости его нет границ и пределов, и он, ликуя и торжествуя, с гордо поднятой головой отконвоировал Яда с трофеями к ротному.
- А подать сюда Тяпкина-Ляпкина, да наказать его как следует, чтоб другим неповадно было, - прокомментировал эту картину КорС и оказался прав. Уже через минуту в канцелярию вызвали командира отделения Яда - Юру Аркалюка и стали его драть долго и противно. И за бестолкового подчиненного и за непринятое вовремя решение по урне с бумагами.
- Это совсем дурдом, - констатировал Аркалюк после того, как экзекуция закончилась.
- Кто со мной поспорит, что не выдержит ночь под одеялом, чтобы не уснуть? - вызвался Лис, воспользовавшись возникшей паузой. - Ну, кто рискнет? Тем более что тот, кто дольше всех спит, тот меньше живет!
- Я, - не задумываясь, первым вызвался я, - на что спорим?
- Кто проспорит - стрижется наголо! - предложил Лис.
- Идет! - И я пожал протянутую Лисом руку, а КорС разбил наше рукопожатие.
Я проспорил, так как перед самым утром уснул. Меня разбудили, напомнили о том, что я проспорил, и безо всякого снисхождения потребовали выполнить обещанное.
- Симона, - смеется довольный Лис. - Это парадокс, это трудно понять, в это трудно поверить, но ты уснул! Жаль, что приходится тебя так разочаровывать, но пора, командир, стричься!
Поскольку отказаться, у меня никакой возможности нет, пришлось мне стричься под '0'. И это на выпускном курсе! Как говорит Литин, начало нового сезона охоты за любовью, свободный выход в город, а я с бритой головой! И я твердо решил для себя, что это был последний спор в моей жизни. Только один ротный и похвалил меня перед строем роты.
- Молодец, Иванов, просто молодец! Товарищи офицеры, нужно приветствовать тех, кто стрижется наголо.
- Симона, ты у нас теперь просто сплошной образец для подражания, - смеется Лис. - Прямо ни дать, ни взять, а эталон курсанта выпускного курса СВВПСУ!
- Ну, хватит тебе, Лис, - открыто насмехается КорС, - разве ты не видишь, что Симона и так уже еле сдерживает слезы!
Я молчу, стараясь не выдавать своего неудовольствия, чтобы не вызвать еще больше насмешек в свой адрес.
- 'Минус' 'минусом', - с плохо скрываемой издевкой сказал КорС после того, как меня постригли, но чтобы избежать конфликта, тут, же куда-то исчез.
На построении роты на утренний осмотр ротный объявил, что поскольку мы уже курсанты выпускного курса, то можем вместо юфтевых сапог носить хромовые. Разумеется, купить их нужно за свои деньги. Сапоги стоят 27 рублей. Для большинства курсантов это дорого, так что в хромовые сапоги переобулась только четверть курсантов роты. У меня лишних 27 рублей тоже не нашлось. А самая главная новость та, что жить и на выпускном курсе нам предстоит в казарме, в два яруса. Мы все-таки надеялись, что нас переведут, как это было раньше, в общежитие, но начальник училища разместил там свой первый набор. Они с первого курса живут в общежитии, а мы должны жить в казарме. Понятно, что это не прибавляет у нас симпатий ни к самому начальнику училища, ни к курсантам его набора.
Змей
После летнего отпуска выяснилось, что на первый курс поступил мой земляк и даже однофамилец - Витька Иванов. В Гайсине его называют по кличке 'Змей'. Окончил он четвертую школу, а я первую. Зема мне понравился - простой, но с характером, и интеллект в его глазах светится. В общем, наш человек. Я сразу заметил, что у земляка лицо слегка припухло.
- Зубы? - сочувственно поинтересовался я.
- Нет. Вояки все не успокоятся, хотят здесь такую же 'дедовщину' устроить как у солдат в войсках.
Вояками у нас называют курсантов, которые поступили в училище из войск, а не с гражданки. Я готов расшибиться в лепешку, лишь бы только помочь своему земляку.
- Ты вот что, Витек, - нахмурившись, сказал я, - позови меня в роту, когда в ней офицеров не будет.
Я твердо намеревался поговорить с этими вояками на единственно доступном для них языке. Подходящий случай представился прямо на следующий день сразу после обеда.
- КорС, - подозвал я к себе Серегу, - пойдешь со мной вояк бить?
- Каких именно вояк: десантуру, погранцов? - ни на секунду не задумываясь, деловито стал расспрашивать Сергей, оторвавшись от чтения. Выглядит он грозно.
- Нет, курсантов, поступивших из войск. На первом курсе они моего земляка лупят почем зря. Так я могу на тебя рассчитывать?
- Что за вопрос? - покровительственно улыбнулся Серега. - Обидно даже. Конечно, пойду. Вдвоем идем?
- Нет, еще кого-то нужно на двери поставить на шухер. Может, Журавлева возьмем?
- Если в дверях постоять и не выпускать никого, можно и его, - криво улыбнувшись, задумчиво почесал подбородок и сказал КорС. - Рома! Ходи сюда!
Рома с готовностью принял наше предложение, заявив, что сделает это с превеликим удовольствием, только через пару минут. И он тут же куда-то отлучился.
- Как земляка-то твоего зовут?
- Змей, - машинально ответил я.
- Большой? - не смог сдержать улыбки КорС.
- Нет, пока просто Змей. До Большого он еще не дорос, но надежды уже подает! А если серьезно, полностью его кличка 'Хитрый змей!'
- А вы, куда это намылились? - внимательно посмотрел на нас Кальницкий. - И без меня?
- Так нас уже и так комплект, - смеется Королев. - Вполне достаточно, чтобы сообразить на троих!
Но я Мише все честно объяснил. Я уже не раз ловил себя на мысли, что чувствую растущую симпатию к Мишке, так как он часто оказывается рядом в самые важные моменты.
- И я с вами! Ты, Иванов, свинья просто, что меня не позвал. Койки рядом стоят, а ты молчишь, - скорчил гримасу Миша. - Ну, кого ждем?
Мы еще находимся в расположении нашей роты, а Миша уже представляет собой сгусток кипучей энергии. Воякам первого курса теперь точно несдобровать!
- Журавлева ждем, - ответил я. - Он сейчас придет.
- Да нужен он вам, он же неуклюжий и добряк, - с некоторым сомнением заметил Миша.
- В дверях постоит, - решительно ответил я.
- Ну, разве что в дверях, - нехотя согласился Миша, и его плотно сжатые губы изобразили улыбку.
И, бросив все дела, мы пошли. Рота земляка находилась в казарме, прямо напротив нашей. Мы быстро перешли через плац и поднялись на третий этаж. Рома остался возле входной двери, а мы втроем пошли по взлетке. Искать 'Змея' долго не пришлось - его зажали в углу спального помещения четверо курсантов и еще девятеро за всем этим с удовольствием и одобрением наблюдают. Двое вояк держат моего земляка за руки. Змей не может сопротивляться, но держится с достоинством.
- Я чувствую, что праздник удастся на славу, - подмигнул мне Миша. - А зема твой ничего, не гнется.
Не гнется, но в его глазах я успел заметить глубокую печаль. Вот мы ее сейчас изгоним и излечим!
- Запомни, салага, здесь будет так, как мы, скажем, понял? - врезал Витьку под дых вояка с бочкообразной фигурой и с сержантскими нашивками.
Сердце мое учащенно забилось. Как же мне это все знакомо! Нахлынувшие воспоминания наполнили меня злостью. Я знаю, что злость это плохо, но ничего поделать с собой не могу.
- Вот уж ты ни разу не угадал! - без обиняков громко заявил я, привлекая внимание 'вояк', и пытаясь сдержать охватывающий меня гнев. - Долго говорить не буду - я земляк этого пацана.
- Ну, а что это значит, вы сейчас поймете, - улыбнулся Миша и, безо всяких прелюдий, крюком слева в подбородок свалил ближнего из 'зрителей' на пол. Лицо упавшего вояки исказилось от боли. Я одним ударом в лоб 'срубил' самого здорового парня, и тот лежал, даже не шевелясь, с отрешенным видом. Похоже, 'нокаут'. Помнится, я и в ринге в боксерских перчатках нокаутировал противников, а тут голым кулаком! Я ударил следующего вояку ногой в колено, а потом, обхватив его руками за затылок, рывком наклонил вниз и встретил его нос коленом. Из тринадцати 'вояк' остались десять. Все-таки несколько многовато. Сзади раздался крик боли. Я отступил на шаг назад и оглянулся - это двое других, не в меру расторопных 'вояк', пытались проскочить мимо Ромы, но он их красиво уложил на взлетке. Пока КорС решал, кого бы теперь ударить, мы с Мишкой набросились на тех шестерых 'зрителей', которые преграждали нам путь и четверых вояк, избивавших 'Змея'.
- Мужики, их всего четверо! - вдруг закричал один из вояк. - Бей их!
Суровое лицо этого вояки покраснело от злости. Не успел еще затихнуть его душераздирающий вопль, как вояки дружно набросились на нас с Мишкой. Миша без устали машет руками с такой скоростью, что я удивлялся, как ему это удается? Несколько раз его ударили, но кажется, что Миша боли не чувствует, он сегодня явно в ударе. Мне приходится сдерживать горячее желание сломать кому-нибудь из вояк челюсть или руку. Но вылетать из-за них из училища не хочется.
- Расступись, - с криком, наконец, присоединился к нам КорС, а 'Змей' воспользовавшись тем, что от него отвлеклись, сильным пинком под зад отшвырнул одного из 'вояк' и проскочил к нам. Вояка, как ужаленный, отскочил в сторону.
Все-таки ненадежный товарищ Рома Журавлев - он самовольно оставил свой 'пост' и врезался в толпу 'вояк', как болид. Лицо добряка Ромы исказила злобная гримаса. Я уже уверен, что мы бы и без Ромы справились, а уж с ним-то и говорить не приходится! Через какую-то минуту все вояки лежали с разбитыми в кровь лицами и не проявляли никакого желания подниматься. Даже не матерились.
- Рома! Какого рожна ты сюда приперся? - набросился на него КорС.
- А чего? - шумно вздохнул Рома, - мне тоже охота. Не мог я больше сидеть, то есть стоять, сложа руки. А на двери я дежурного по роте поставил.
- Какого еще дежурного? Нашего? - изумился КорС.
- Нет, их дежурного, - с торжествующим видом ответил Рома.
- В чувстве юмора тебе не откажешь. Ну, и как он, справляется? - улыбнулся Королев.
- Пока да, - одарил КорСа улыбкой Рома, и самодовольно похвалился: - К тому же я стул в дверную ручку вставил. Вряд ли они его вытащат без моей помощи!
- Слушайте сюда, - со всей строгостью, на какую только способен, заявил я, - это мой земляк, и он под моей защитой. Так что нечего к нему придираться. Нет ума - попробуйте его еще хоть раз тронуть. Твердо обещаю, что так легко, как сегодня, вы уже не отделаетесь.
- Добавлю от себя, - с не меньшей свирепостью добавил Кальницкий, - я симферополец, и это означает, что вы из училища ни в какие увольнения ходить не будете, потому что вас каждый раз будут отслеживать и бить. Сильно бить. Понятно?
Серьезное выражение Мишкиного лица красноречиво свидетельствовало о том, что это вовсе не шутка. Ответа от вояк не последовало. Точнее, ответом была тишина.
- Бывай, Витек, - пожал я руку 'Змею', ободряюще улыбнулся ему и направился к выходу.
По очереди, пожав ему руку, за мной потянулись КорС, Миша и Рома. Один из вояк разочаровано вздохнул, остальные пока собираются с мыслями.
- Бойкий паренек твой земляк, - с симпатией одобрил Миша и пошутил: - Пожалуй, это один из самых крутых парней, которых я только видел. Один против такой толпы! Кого-то он мне смутно напоминает!
И в этот самый момент произошло нечто непредвиденное.
- Рота! Смирно! - закричал их дежурный по роте.
Это в ротное помещение вошел их командир роты капитан Овсеенко. Все-таки кто-то из первокурсников смог вынуть из дверной ручки ножку стула. Что и говорить, своим появлением в роте он нас неприятно удивил.
- А что это здесь происходит? - удивился он и нервно потрогал узел галстука. Голос капитана прозвучал резко, а его широко открытые глаза с удивлением рассматривают нас. - Я спрашиваю, это еще что такое?
- 'Дедовщина' процветает в вашей роте, товарищ капитан, - без малейшего смущения бодро доложил Миша, глядя тому прямо в глаза, - а вы, конечно, ни сном, ни духом? Если нужно, мы можем быть свидетелями!
- Не нужно, - через силу ответил капитан, - можете идти. Спасибо вам, и хватит глупостей. Я здесь уже сам разберусь.
После этих слов мы со спокойной душой направились в свою роту. Вояки обреченно, с трудом стали подниматься с пола, но их командир роты, кажется, не обращает внимания на их потрясающий вид. Капитан Овсеенко из тех офицеров, слову которых можно доверять. Лично мне интуиция подсказывает, что отныне мой земляк в безопасности, так что я вполне удовлетворен сегодняшним результатом.
Возле трибуны нас встретил наш командир роты. По его внимательному взгляду стало ясно, что он уже в курсе произошедшего. Мы браво прошли мимо него строевым шагом, отдавая честь, даже не замедлив шаг, а он нас не остановил, так и не проронив ни слова.
Кто-то из троицы: КорС, Миша или Рома проговорился остальным курсантам нашего взвода о том, что мы били вояк с первого курса. К концу самоподготовки об этом уже знала вся рота. Ко мне пришли Столб, Аркалюк и Чернов. Все трое, не стесняясь в выражениях, рассказали много нового и интересного обо мне и моем поведении. Так что Мишкино: 'Ты, Иванов, свинья просто, что меня не позвал', теперь мне кажется вовсе и не обидным замечанием. Пришлось пообещать, что если вояки не оставят Змея в покое, то в следующий раз я возьму с собой именно их - Столба, Аркалюка и Чернова. Но, то ли нашего посещения оказалось вполне достаточно, то ли их командир роты все расставил по своим местам, но земляка моего больше никто и пальцем не трогает, о чем Столб искренне жалеет. Ну, не о том, что Змея больше не бьют, а о том, что нет повода и ему кулаками помахать!
Официантка
В тридцать четвертую роту пришла новая официантка - такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Во всяком случае, я за свою жизнь могу вспомнить только одну девушку, которую можно поставить с ней рядом! Зовут новую официантку Оля. Она грациозна, с большими выразительными глазами, лебединой шеей и всеми женскими прелестями в самых идеальных пропорциях. Она темноволоса и темноглаза, и вообще, безупречно красива. Что касается ее кожи, то у меня просто нет слов, чтобы описать ее свежесть и чистоту.
Лео, когда увидел ее, потерял дар речи и даже пообедать не смог, все косился на нее. Мне она тоже чрезвычайно понравилась, и, околдованный ее совершенной красотой, я решил с ней познакомиться. Вскоре и случай удобный подвернулся: я заступил в наряд дежурным по роте и когда перед обедом прибыл в столовую проверить сервировку столов, подошел к ней. Наговорив ей кучу комплиментов, спросил, не будет ли она против, чтобы я с ней иногда мог поговорить. И она согласилась. Дни, когда она не работала, стали черными для меня.
- Слушай, Оль, - пошутил я однажды, наблюдая за ней с учащенным биением сердца, - ты переезжай в тот город, куда я поеду служить.
- Зачем? - игриво улыбается Оля и кокетливо поправляет челку.
- А я с утра буду к тебе заходить на минутку, а может на пять минут - посмотреть на тебя и у меня будет прекрасное настроение на весь день!
- Ты уж просто женись на мне, и мы будем всегда вместе, - слегка задрожавший голос выдал ее. - Рано или поздно ты все равно придешь к выводу, что я лучше всех!
- Нет, - честно говорю я, - жениться я еще не готов! Да и не верю я в любовь.
- Хитрый ты, Иванов! Это все оправдания, самообман, - голос Ольги стал вкрадчивым. - Надеюсь, ты почувствуешь необходимость быть со мной!
- Нет, - смеюсь я, - не женюсь.
- Не зря ты имеешь репутацию самого несдержанного, самоуверенного и упрямого нахала! Ну, Иванов, я тебя запомню на всю жизнь!
- Это ты сейчас так говоришь, а стоит мне выпуститься из училища, ты обо мне, и думать забудешь! Оля, ты послезавтра работаешь?
- Да. А зачем спрашиваешь, ты же знаешь!
- Знаю, - согласно кивнул я, - можно я проведу тебя до дома?
- Можно! Тем более, у меня будет тяжелая сумка, и ты мне поможешь ее нести, - снова рассмеялась она, и ее лукавый смех музыкой прозвучал в моих ушах.
В субботу я провел пять скучнейших часов, ожидая ее с работы, а вечером я встретил Олю на КПП, принял ее сумку, предложил руку, и мы пошли. Поглядеть на это зрелище собрался весь наряд по КПП - так как до этого Олю никто из курсантов еще не провожал, и это знают все в училище. У троллейбусной остановки мы столкнулись с Шефом из четвертого взвода. Тот от удивления даже раскрыл рот, как говорят в армии - на ширину ружейного приклада, челюсть у него отвисла, и вообще весь его вид говорит о том, что он перестал верить своим глазам и вообще отказывается верить в происходящее. Шеф потрясенно заморгал, словно прогоняя сон.
- Глянь, - толкнула меня Оля, - там твой приятель на тебя пялится!
- Нет, он смотрит только на тебя! - дурачусь я.
- На нас! - предложила компромиссный вариант Оля.
А я был горд и счастлив тем, что со мной под руку идет самая красивая женщина, какую я только знаю, и улыбается мне. Только мне одному! Практически все прохожие бросают на нас пристальные взгляды. Причем это касается не, только мужчин, но и женщин.
- Толик, а вот интересно, кем ты сейчас себя чувствуешь?
- Я? Ослом, - шучу я, - точнее, вьючным мулом.
- Да ну тебя, я же серьезно! А вот лучше скажи мне, только честно, положив руку на сердце.
- Что, - смеюсь я, - если я не положу руку на сердце, то это будет уже нечестно? Или когда рука лежит на сердце, то уже и соврать нельзя?
- Толик, скольких ты видел женщин, которые могут сравниться со мной красотой? - кокетливо спрашивает Оля.
- Так, - стал я считать, загибая пальцы, - дома в моей пятиэтажке подрастает девушка, ей сейчас, то ли 16, то ли 17 лет, которая вполне может составить тебе достойную конкуренцию. И на пляже в Новом Свете я как-то раз видел очень красивую девушку. Ну, пожалуй, и все.
- Вот видишь! Чего же тебе еще не хватает? - кокетничает Оля.
- Ты считаешь, что одной красоты для счастливой семейной жизни достаточно?
- А разве нет? - искренне изумилась Оля.
- Нет, - отрицательно мотнул я головой, под удивленным взглядом Ольги, - не женюсь! Недостаточно одной красоты.
Когда я вернулся из увольнения, почти весь взвод уже ждал меня с нетерпением.
- Толик, - первым поспешил ко мне Миша и без каких-либо вступлений спросил, - это правда?
- Что именно? - усмехнулся я, заметив замешательство на лице приятеля.
- Что ты провожал Олю? - спросил Миша и с большим интересом стал ожидать ответа. Да и не он один, заинтригованные и взволнованные курсанты третьего и четвертого взводов, навострив уши, тоже ждут, что же я отвечу Мише.
- Да, - с невозмутимым видом отвечаю я, - правда.
Большинство курсантов смотрят на меня с недоверием и изумлением. Меня эта картина, прямо, скажем, позабавила.
- Ну, ты зверь, - первым нарушил воцарившееся молчание Миша, все еще находясь под впечатлением моего ответа. - Я тебя уважаю все больше и больше! Никому это еще не удавалось, а ты и тут поспел! И чем ты их только берешь?
- Миша прав, - выдохнул Лео, и лицо его стало серьезным и сосредоточенным, - у меня горло пересыхает от одной только мысли заговорить с ней! Я могу лишь стоять и смотреть на нее, а ты ее уже провожаешь! Я пока не могу похвастаться тем, что провожал такую красавицу!
- Лео, я тебя немного успокою, - шучу я, - до сегодняшнего дня я тоже этим не мог похвастаться!
- Спасибо, Ркацители! - смеюсь я, а Отарий обиделся и ушел восвояси.
КорС только зло, не скрывая недовольства, смотрел на меня и молчал. Губы у него судорожно задергались, но он отчего-то так и не нашелся, что сказать. Он просто сверлит меня глазами и молчит. Я гладил кусок подшивы, чтобы легче было пришивать подворотничок, когда в бытовку вошел ротный. Увидев, что я один, он заглянул еще в сушилку. Я точно знаю, что там никого нет.
- Толя, - обратился ко мне ротный, - ты меня извини, что я, быть может, сую нос не в свое дело. У тебя в семье кто-то умер?
- Тоже нет, - никак не пойму я, куда клонит ротный.
- Тогда объясни мне, что случилось с твоими глазами.
- А что с ними случилось? - снова удивился я и пошутил: - Они поменяли цвет или разрез глаз изменился?
- Они у тебя потухли. Раньше в твои глаза было приятно смотреть, в них, кроме ума, плясали огоньки, чертики, искрились радость и задор. А теперь ты смотришь глазами глубокого старика. И это в 21 год.
- В моих глазах появился жизненный опыт? - снова пытаюсь шутить я.
- Нет, - отрицательно покачал головой ротный, - в них читается усталость, бессилие и безразличие. Значит, женщина? Неразделенная любовь? Любимая девушка вышла замуж за другого? За лучшего друга?
Поскольку я отказываюсь говорить на эту тему и молчу, ротный продолжает:
- Что-то мне наша беседа все больше напоминает разговор слепого с глухим. Ладно, Толя, это твоя жизнь. Созреешь для разговора, всегда, пожалуйста. Только я считаю, что таких мужиков как ты, женщины должны носить на руках.
И он ушел. После вечерней поверки во время бритья я стал рассматривать себя в зеркале. Как это я сам раньше внимания не обращал на то, что взгляд у меня совсем не радостный? И мама все время дома спрашивала, не болен ли я, как настроение? Эх, Новелла, Новелла, что же ты сделала с моими глазами? Забрала из них жизнь и поместила туда грусть вселенскую.
А еще интересно, почему все-таки ты меня отвергла? Может быть, ты сочла, что я не красивый, а значит, не достоин тебя? Если присмотреться, то во мне действительно ничего примечательного нет. Нос несколько длинноват, верхняя губа узковата. Нет, так нельзя, остановил я сам себя, а то заработаю комплекс неполноценности! Я выдул воздух во рту так, что верхняя губа поднялась почти до носа, оттопырил руками уши и вытаращил глаза. Ужас! Потом привел себя в 'исходное положение', и улыбнулся сам себе - да я просто красавец! Нет, дело, пожалуй, все-таки не во внешней красоте. Значит, она нашла себе более интересного парня, чем я. Я тяжело вздохнул и отправился спать. А упражнение это, придуманное мной, я стал практиковать перед каждым увольнением. Все-таки зерна сомнения в моей внешней привлекательности Новелле удалось посеять в моем сознании.
Массовая драка
Курсантам выпускного курса положен свободный выход в город, и нам должны выдать пропуска. Но прошла уже целая неделя сентября, а мы все еще ходим в город по увольнительным запискам, что неудобно и несколько унизительно. Недовольство прорывается во всех ротах нашего курса, но офицеры давят нас своим авторитетом и служебным положением. У училищного забора дефилируют девушки, ожидающие массовых гуляний курсантов выпускного курса, но эти гуляния все никак не наступают.
- Новый дурдом, - ворчит КорС, и с ним охотно соглашаются абсолютно все.
Увы, но командование училища не спешит делать выводы из сложившейся ситуации. Нас продолжают давить, как каких-нибудь провинившихся 'минусов', давление на нас растет, но возрастает и наше недовольство. Все вокруг буквально проникнуто атмосферой наэлектризованности. В таких условиях давление с одной стороны и наше недовольство с другой стороны не могли не привести к взрыву. И взрыв недовольства не заставил себя ждать и грянул вечером в пятницу 9 сентября 1988 года. Пропусков как не было, так и нет. Вечером ответственные по ротам офицеры запретили нам просмотр программы 'Взгляд', чем разозлили нас. Эту программу мы любим, и, хотя она идет уже после отбоя, на третьем курсе нам ее разрешали смотреть. Обидно, что на четвертом курсе вдруг взяли и запретили!
- Мы же будущие замполиты! - увещевает нашего ответственного по роте, кстати, замполита роты, наш взводный партгрупорг Рома Журавлев. - Как мы будем говорить с солдатами, если не смотрим такие острые, общественно значимые передачи?
Примерно то же самое слышно из 32-й роты. Но везде полный отказ. Возможно, мы бы и это проглотили, но случилось настоящее ЧП: из города прибыло восемь курсантов нашего курса, избитых гражданскими. А вот такого в истории училища еще не было! Да, всегда находились поводы для драк между гражданскими и курсантами, но четвертый курс никогда не трогали. Четвертый курс - это более взрослые люди, многие уже женаты, имеют детей, имеют свободный выход в город. В общем, курсантов выпускного курса никогда не трогали, а тут избили сразу 8 человек! Никто из нас не смог найти объяснения случившемуся, но такое случайностью назвать уже никак нельзя.
Из нашей роты побили Володьку Еременко из моего отделения. Избили сильно и зло. Все лицо его превратилось в кровавое месиво, даже языком в опухшем рту он еле ворочает. Разумеется, он сразу попал под пристальное внимание всей роты.
- Володя, как же это вышло? - с удивлением рассматривая Еременко, первым спросил Дима.
- Иду я по Пушкарю, ем мороженое, прошел ДОФ, повернул к кинотеатру, а тут девушка подходит. - Володя покривился, сглотнул набежавшую кровь и продолжил. - Говорит она мне: 'Кадет, угости мороженым'.
- И она томно задышала на твою курчавую, волосатую грудь, - насмехается Литин. Впрочем, он тут же получил по затылку от Миши и заткнулся на полуслове.
- Ну, я ей говорю, что сейчас куплю, - не обращая внимания на слова Литина, продолжил Володя, - а она мне: 'А чего ты мне хамишь?' Я ее спрашиваю: 'А что я тебе такого сказал? Ты попросила мороженого, я тебе пообещал купить'. Тут меня в спину толкнули и говорят, уже пацаны какие-то: 'Слышишь, кадет, а чего это ты грубишь девушке?' Ну и понеслась. Было их человек 12, не меньше. Меня сразу сбили с ног, и давай пинать. Спасибо, мужчина какой-то не побоялся, отбил меня у них. Потом завел в кинотеатр, умыл и даже провел немного.
Володя вымучено улыбнулся, закончив свой рассказ. Потом он присел, чувствуя слабость и головокружение. Он, молча, сидел, разглядывая свои трясущиеся руки.
- Что это за непонятки такие? - шумно возмущается Миша, который неизвестно почему сегодня ночует не дома, а в роте. - Где это видано, чтобы четверокурсников били?
- Точно, - подтверждает КорС, - мало того, что мы на выпускном курсе живем не в общежитии, а в казарме, да еще в два яруса, что пропусков не дают, 'Взгляд' смотреть не разрешают, так еще и бьют нашего брата. Мужики, нельзя этого прощать.
- Точно, нельзя этого так оставлять! Нужно практически это дело забить!
- Правильно! Давайте отомстим гражданским?
- Давайте! И не стоит откладывать дело в долгий ящик!
И наша рота рванула на выход. Но наш выход на лестничную площадку Хлопец загородил тумбочкой дневального и своим, не по годам пухлым и рыхлым телом. У него заметно дрожат ноги от волнения.
- Хлопцы, пока у вас есть время одуматься, остановитесь! Вы рискуете быть исключенными из училища, ведь это же грубейшее нарушение воинской дисциплины. Я приказываю вам ложиться спать!
Трогать своего замполита мы не стали, а повернули обратно, чтобы выйти из казармы через вход 32-й роты. Там в дверях стоит, широко расставив руки, их новый взводный, старший лейтенант Стасов - выпускник нашего же училища 1985 года. Но тут качок из 32-й роты, которого мы называем Рэмбо, поправил положение.
- Товарищи курсанты, стойте! - громко командует старший лейтенант Стасов.
- В сторону! - рявкнул Рэмбо, и, взяв старлея под мышки, поднял его легко, почти как перышко, и поставил в метре от двери. Тот больше и не пытался загородить нам выход.
Вслед за нашими ротами поспешили и остальные четыре роты курса. Правда, треть курсантов ночевала в городе, так что в самоход нас ушло примерно 400 человек. Через забор перелезли прямо у нашей казармы, возле областного военкомата. Дежурный по училищу полковник Зезевитов вначале ошеломленно смотрел на нас, изумленный нереальностью происходящего. Затем он просил, молил, и даже дважды выстрелил из пистолета в воздух, но мы не обратили внимания, ни на него самого, ни на его увещевания, ни на выстрелы.
В казарме остался только наряд по ротам и офицеры, ответственные по ротам. Володя, переборов слабость, пошел с нами. Ночной воздух придал ему сил. Стиснув зубы, Володя зашагал вместе с нами в сторону Пушкаря. Удивительно, но даже Вася, привыкший беспрекословно выполнять приказы, пошел с нами. А может, он представил себя на месте Володи и не захотел, чтоб такое повторилось?
Разумеется, тех гражданских, которые избили наших курсантов, мы не нашли, но зато отвели душу на всех встречных парнях нашего возраста. Только после этого, довольные полученными результатами, мы строем вернулись в училище.