***
Воин Афанасьевич смотрел прищуренными глазами на стены Азова.
Уж сколько раз его брать пытались. Последний раз тридцать лет назад захватили его казаки, да не удержали, откатиться пришлось. А в этот раз государь отступать не намерен.
Не Алексей Михайлович, так Алексей Алексеевич. Не отдадут.
И то верно - сколько ж можно! Хватит татарве пить кровь православную!
- Смотришь?
Воин Алексеевич обернулся.
Григорий Григорьевич Ромодановский смотрел на него пристально, серьезно...
- Как крепость брать будем?
Как обычно брались крепости?
Обычно делался подкоп под стену, в него закладывалась мина, причем защитники всячески старались этому помешать, а уж здесь-то...
Казаки тут несколько лет просидели, не сдались, татары тоже могут. Эвон, со стен зубы скалят. Ну да есть и на них управа. Еще как есть...
Воин посмотрел на боярина Ромодановского.
- Нам надобно только под стену подобраться, а там уж взрыв такой будет...
- Подкоп сделать?
- Нет, боярин. Ни к чему это.
Григорий Ромодановский вскинул брови.
- Просто бочонок с порохом подкатить? Да здесь их и двух десятков не хватит, ты на стены посмотри!
Воин Афанасьевич замотал головой.
- Нет. После того, как наш порох рванет - тут телегами заезжать можно будет. Надобно ров закидать...
- Да и не только. Пушки нацелить, людей расставить...
Воин Афанасьевич кивнул.
- Я сейчас спрошу, как быстро все можно будет подготовить - и вернусь.
Григорий ждал, разглядывая стены Азова. Толстые. Основательные. Да еще и полоса укреплений перед ним.
Порохом тут не поможешь. Что он - ранее не воевал? Не знал боярин таких слов, как 'фугасность' и 'бризантность', их вообще во всем мире знала только Софья - и не делилась знаниями. Но динамит был во много раз сильнее пороха. Ежели что...
Только Ромодановский об этом не знал - и не верил. Не бывает такого, никак не бывает. Но чего уж спорить?
Воин вернулся достаточно быстро.
- Поговорил я, боярин. Вот, смотри. Есть тот участок стены между двумя башнями. Ежели ров закидать фашинами, пробежать по ним, да под стену подобраться - а там наш порох поджечь, туда можно будет на упряжке заезжать.
- Ой ли?
Сомневался Ромодановский не напрасно. Прочная каменная стена, да к тому же не одна, а две - с земляной насыпью между ними - под такую надо подкоп делать и мину закладывать. Но опят ь же, копать глубоко придется, а турки далеко не идиоты, с таким уж давно справляться умеют. Не говоря уж о том, что двор Азова внутри повыше основания стен снаружи.
Так что в чудо-взрывчатку Ромодановский как-то не верил.
- Так что ты делать хочешь?
Ордин-Нащокин ухмыльнулся.
- Вот смотри. Сейчас приступ объявим, чтобы дорогу себе расчистить. Турки, конечно, нам так просто не уступят, да они нас тут и не ожидали. Не будут они головы класть непонятно за что, тем более, что осень скоро. Им время бы протянуть....
- И то верно. И?
- Сейчас ты сделаешь вид, что уехал. Я якобы штурм начну, потом мы откатимся, да главное, чтобы дорога к крепости свободна была. Опять же, стену обстреляем...
- Зачем?
- Чтобы потом в получившуюся выбоину нашу мину заложить.
Ромодановский только головой покачал.
- Долго стрелять будешь...
- Да нам много не надобно. Ночью, в волчий час все по-тихому потом сделаем.
Григорий только рукой махнул. А и ладно?
Получится что у Ордина-Нащокина? На двоих успех разделят.
Не получится?
Так он сам предложил Григорию сделать вид, что своевольство это, без его ведома учинено... на Воина гнев царский и падет. Что он теряет?
- На приступ?
- А чего время зря терять?
- ну тогда командуй. Я пойду, по окрестностям проедусь, к обозу, опять же...
- А я командую. Перед рассветом, этой же ночью разбудим всех тихо, построим - и рванем. А там уж и на решительный штурм.
- Так ты в этом уверен...
- Григорий, ты просто попробуй. Не получится - так мы ничего и не теряем. Получится - так радоваться надо.
Григорий кивнул. Честно говоря, в чудодейственный порох, который взрывается в несколько раз сильнее, он не особо верил. Но не ругаться ж сразу?
Пусть сначала Ордин-Нащокин свое чудо-средство попробует, а там можно будет и правильную осаду разворачивать. Вал насыпать, ров засыпать, подкопы вырыть...
Глупо, конечно, не успев под стены прийти, штурм затевать, но вдруг что и получится? Уж сегодня от них точно решительных действий не ждут. Вот потом куда как лучше приготовятся. А сегодня... вроде как пришли, получили по носу - и откатились. Безумие, конечно, но...

***
Паша Селим, комендант Азова смотрел со стены на русских! Смотрел свысока, только что не поплевывал. Давно дозоры о них донесли, ничего нового он не увидел.
Явились, не запылились!
Время, вот, неудачное выбрали! Был бы в Крыму сейчас хан - погнали бы они этих русских свиней нагайками на рынки рабские.
Так уж повелось, что для татар, да и для турок испокон веку соседи-русичи были просто источником бесплатной рабочей силы. Ну и светловолосых белокожих красавиц, за которых так дорого давали на турецких рынках. Но опасаться их?
Тем более за неприступными бастионами Азова?
К сожалению, хана сейчас нет, да и в крепости не так, чтобы много войска, около двух тысяч, да мирного народа пара тысяч человек. А потому прогнать русских собак не выйдет, но и у них ничего не получится. Одолеть Азов?
Глупость какая! Рано или поздно они уберутся восвояси, тем более, что в гавани стоит несколько десятков кораблей, а эти даже без судов.... да на что они рассчитывают?
Здесь полтысячи храбрых татарских воинов, полторы тысячи янычар, не меньше пяти сотен татарских конников бродят в окрестностях... да на что они рассчитывают?
Как только начнется осада - конница будет трепать их со всех сторон, да и Азов так быстро не сдастся. А там и подкрепление подойдет...
Глупцы, как есть глупцы!
Не говоря уж о том, что до зимы Азов не взять, а какая осада зимой? Уйдут они отсюда через пару месяцев, как есть уйдут!
А что это они делают?
Селим смотрел - и не мог понять, что происходит.
Русские споро расставляли пушки, разбивали лагерь... они надеются разрушить стену стрельбой? При том, что стена чуть ли не в человеческий рост толщиной, даже и поболее, и ров под ней выкопан, и вал насыпан...
Смешно!
Русские все-таки глупы! Самое лучшее, что у них есть - это их женщины. Вот и сейчас глаза паши затуманились, он вспомнил русскую красавицу Лейлу, которая сейчас была его любимой наложницей... определенно, сегодня он пораньше отправится к ней, жаль, что нельзя прямо сейчас...
- Что они собираются делать?
Чорбаджи янычар смотрел вниз со стены. Селим пожал плечами.
- Русские глупы, Арслан-бей. Сейчас они обстреляют стену - и поймут, что она неприступна.
- Посмотрим. Не нравится мне их уверенность. А это что?
Селим вгляделся внимательнее.
М-да, было чему удивляться.
Рядом с боярами стояли трое юношей лет пятнадцати. В простых серых кафтанах, с вышитым золотистыми нитками знаком лошади на груди, стояли, смотрели на крепость так, словно оценивали ее, переговаривались между собой и с боярами, как с равными. И бояре, вместо того, чтобы плетями отходить негодяев, слушают их, кивают, отдают приказы... далековато, не услышать, о чем речь идет.
Ничего не понятно.
Потом стало еще непонятнее. Один из бояр развернулся и уехал, второй отдал приказ - штурмовать, а мальчишки остались стоять, где и стояли. Впрочем, Селим уже на них внимания не обращал - не до того.
Русские шли к стенам.
Честно говоря, основной целью их сейчас был не Азов, нет.
Но надо было набросать в ров всякой дряни, чтоб ночью пройти беспрепятственно - это первое. Опять же, вал. Не ночью ж его штурмовать, чтобы с шумом да грохотом. Да и под стену надобно дойти, посмотреть, обстрелять...
Били барабаны, стреляли пушки, люди шли к стенам...
На две башни, кои турки построили на берегу Дона, так называемые каланчи, и на форт Лютик внимания пока никто не обращал. Рано.
Ежели Азов падет - эти сами сдадутся.

***
Штурм начался с обстрела. Батареи упорно лупили по стене, вызывая у турок в лучшем случае злорадный хохот. Чтобы ядра попали во внутренний двор крепости, требовалось поднять пушки, а когда это сделать, коли едва подошли?
Ни насыпь не насыпали, ни пристрелялись толком, одно слово - русские!
Все у них бестолково, все тяп-ляп...
Селиму даже и утруждаться не пришлось - так, сбросили на этих свиней пару бревен со стены да несколько камней - они и отхлынули. Потом правда, опять придвинулись, ну да камней в крепости хватает...
И не обратил внимания паша на то, что пушки выбили из стены несколько камней - несколько пушек лупили точно в одно место, а остальные - по всей стене для отвлечения внимания.
Не обратил он внимания и на то, что ров в нескольких местах был заложен фашинами, а в одном месте еще и землей как следует засыпан и по насыпи протоптана удобная дорожка. Это все как раз ерунда.
Не в десятке ж мест...
Да и когда русские от стен откатились, под вечер, толком было ничего не углядеть. Потери, конечно, у них были, но небольшие - пара сотен, что ли?
У турок и того не было.
И уж конечно паша отродясь бы не вспомнил про непонятных мальчишек. Поехал домой, да спать лег - завтра предстоял тяжелый день. Явно эти христианские собаки не успокоятся. Даже наложницу к себе не позвал - не до глупой девки. Отдохнуть бы...
А тем временем на землю опустилась ночь, и пришел самый темный час волка.
Час перед рассветом.

***
Петька смотрел на друзей чуть насмешливо.
Идти под стену предстояло именно ему, он вытащил короткую соломинку. Федька и Сенька оставались в безопасности, а вот он - пойдет. И с ним небольшие просмоленные бочонки общим числом шесть штук.
Одного боялся их динамит - воды и сырости, а потому требовалось его неусыпно охранять и беречь. От дождя, росы, влаги...
Вот мальчишки и трудились всю дорогу. И сейчас, проверив взрывчатку, Петька был уверен - рванет так, что у чертей потолок обвалится. Сегодня, перед рассветом...
Оставалось осторожно подхватить детонатор, сделанный в той же царевичевой школе, заправить его внутрь бочонка, а там... один рванет - второй подхватит. Тут главное - правильно заложить и самому удрать успеть...
Воин Афанасьевич смотрел на мальчишек....
- Петь, может, лучше ты кому объяснишь?
- Никак нельзя, дядька Воин, - уже в третий раз ответил мальчишка. - Ежели кто что не так сделает, нам потом на вторую попытку пороха точно не хватит, а долго здесь сидеть мы себе позволить никак не можем...
Не могли, то и верно.
- Царевич мне голову за вас снимет...
Петька чуть потупился.
- Дядька Воин, он ведь все поймет. Государь знает...
- Мальчишки, - проворчал в очередной раз мужчина. И подумал, что коли б не Алексей Алексеевич - не было б его здесь. Кто б ему еще поверил? А он доверился. И вот теперь царевич верит этим мальчишкам. А его дело - помочь. И в свою очередь поверить в их дело...
- Бред это - буркнул Григорий Григорьевич, появляясь из темноты. И все же, хоть бред, хоть не бред, а пушки были нацелены, пушкари готовы, люди построены...
- Ну, коли ничего не получится, продолжим, как и планировали. Чего уж страшного? А вдруг выйдет?
- А вдруг не выйдет....
Воин пожал плечами.
- Уж коли царевич им верит?
- Ладно....
Григорий Ромодановский, честно говоря, во всю эту затею с каким-то новым порохом не верил ни разу. Ну о чем тут речь? Не бывает такого, чтобы порох стену снес! Да еще такую!
Не бывает!
А, ладно! Что они теряют, ежели раз попробуют?
- Кто пойдёт?
- Вот.
Петька смотрел чуть смущенно. За его спиной стояли еще два десятка человек. Все, как на подбор - здоровые, сильные, ловкие, мальчишка на их фоне просто терялся.
- Мальца-то зачем?
- Ты не волнуйся за него, Григорий. Он-то как раз главным и будет.
Ромодановский зло фыркнул и ушел в темноту.
Воин Афанасьевич вздохнул, а потом крепко обнял мальчишку за плечи, перекрестил...
- Ну, с Богом, конек троянский.
Турки даже ничего и не услышали толком.
С одной стороны, после дневного штурма, они подвоха и не ожидали. С другой же...
Люди были одеты в темное, старались не шуметь, а дорожка была заранее примечена. Пробежаться по ней - милое дело, даже с грузом на плечах. Ну так и груз не то, чтобы сильно тяжелый.
Все они знали, куда идут, зачем идут, отлично понимали, что могут не вернуться... знать, такова судьба солдатская.
У Петьки сердце колотилось где-то глубоко в горле и он часто сглатывал.
Только бы получилось! Только бы...
Не думал мальчишка, что может стать героем - или лечь этой ночью под стенами Азова, ни секунды не думал. Другие были у него мысли.
И о царевиче, который в них верит.
И о чудодейственном снадобье, кое испытывали они на полигоне и хорошо знали его силу.
И о православных людях, которые полягут под этими стенами, коли он свой долг выполнить не сумеет. Сейчас он почти ненавидел эту крепость!
Запал Петька никому не доверил. У сердца держал, запалов у них три штуки и было-то, случись что - новых взять неоткуда...
По фашинам ему тоже пробежать не доверили, дядька Василий подхватил мальчишку на руки и перенес через ров. Взбежать на вал тоже несложно было - груз не тяжел, а турки их даже не услышали. Не ждали они подвоха. Ну не подрывают так стены! Не подрывают!
Наглость мальчишек была просто потрясающей.
Стены двойные?
Отлично! Значит, из наружной надобно хоть пару камней у основания выбить, это пушкари сделать могут. У самой земли, у основания.
Несложно?
А чего сложного, коли десятком пушек в одно место бить? Поневоле несколько камней  да выбьешь! Так оно и вышло - четыре камня выбили, земля высыпалась, хоть и немного, ну да четыре человека с лопатами быстро нишу расширили. Немного, да много и не надо, только чтобы бочоночки поместились. Конечно, завтра турки эту стену с другой стоны укреплять примутся, да только поздно уже. В темноте к тем пушкам другие перетащили, направили на нужный участок, как только взрыв грянет - пушки по тому же участку садить начнут...
Коли правильно все сделано будет - насыпь образуется, а уж по ней в Азов попасть - можно.
Людей жалко, тем на сон да еду не больше пяти часов отвелось... с другой стороны, они перед этим переходом специально отоспались, отдохнули, остановились в нескольких часах пути от Азова, чтобы люди в себя пришли, а уж потом и...
Так что сейчас шансы были.
Бочонки старательно укладывали в основание стены. Не так уж глуп был царевич - когда на полигоне динамит испытывали - попросил построить пусть не копию стены, но вот именно так - камни, земля, камни... на ней и испытали.
Затем и камней со стены ждали - заложить снаружи, пусть вся сила внутрь пойдет...
А что?
Не самим же тащить? А тут как хорошо, все уже валяется, камни хоть и не настолько крупные, как хотелось бы, но пара человек поднимет...
Петька руководил в основном, жестами. Понимали ли его?
Вполне. Он с Воином Афанасьевичем пару раз по дороге переговорил - и солдаты потренировались несколько раз на привале. Именно эти. На бочонках с водой для пущей достоверности.
Не ронять, уложить, как надобно, пока одни укладывают, остальные подтаскивают примеченные днем камни - и закладывают мину.
Лопаты были опять схвачены - и камни принялись присыпать землей, чутко прислушиваясь к шумам на стене.
Но там было относительно тихо. Кто-то ходил дозором, но Петька следил строго и когда факельные огни направлялись к их участку стены, давал команду прижаться к земле и замереть.
Выручали темные одежды, в которых люди словно сливались с землей - и предрассветный час, в который внимание рассеяно. К тому же... ну кому придет в голову, что ночью, сразу же после неудавшегося штурма - и кто-то решит подрывать стену?
Чушь полнейшая, как говорил царевич.
Но пусть только сработает?
У верхнего бочонка оставили место для запала. Но это - в последнюю очередь.
Запал был самым простым. Красный фосфор*, бертолетова соль, хоть она так и не называлась, она пока еще никак не называлась и получалась пока в минимальныых дозах, серная кислота - и пара минут. После чего следовал взрыв - и пошла цепная реакция.
* Красный фосфор открыт в 1669 году, а учитывая, что в ту пору переписка была делом обычным, о нем могли знать и на Руси. Есть мнение, что Глауберу удавалось получить свободный хлор, соляную кислоту он точно исследовал, а щелочь вообще редкостью не была. Так что компоненты были, а уж сделать из них нечто взрывоопасное... дело техники. Прим. авт.
Петька твердо знал - надо отсчитать до ста двадцати и падать. Открыть рот, заткнуть уши, закрыть голову чем-нибудь. Лучше, конечно, окопаться, потому как потом взрыв будет такой, что...
Солдаты, которые несли бочонки, уложили их, заложили камнями и уже дали деру из-под Азова. Темная масса нависала над мальчишкой, словно стараясь подавить его, насмехаясь, утверждая его ничтожество.
Петька, недолго думая, показал ей похабный жест и принялся устанавливать взрыватель... стоишь?
Так ляжешь, гада!
И не такие крепости видали, а и те брали!
Наверху, на стене, было тихо. И то сказать - никто ведь и не шумел. Двадцать человек - не пятьсот, даже не пятьдесят. Промчались - и нет их в ночи. Хрупнуло под сильными пальцами тонкое стекло, выступила капелька крови - оцарапался-таки, через край рубахи ломать надо было... Петька на пару секунд замешкался, слизнул с пальца выступившую капельку и только тогда рванул прочь.
Вслед за ним затопал дядька Василий.
Кажется, на стене что-то заметили, но это уже не имело никакого значения.
Десять - кислота потекла, скоро она достигнет смеси и пойдет реакция. Через сто десять секунд, а то и раньше тут начнется ад.
Двадцать секунд - Петька мухой слетает с вала.
Сорок секунд - на стене забегали, что-то делают. Заметили?
Вряд ли они что-то поймут, просто решили проверить. Нашумел кто-то...
Шестьдесят секунд - Петька мчится по фашинам, что есть сил. Ноги вязнут, он оскальзывается, его подхватывает крепкая рука дядьки Василия - и почти выносит из вороха прутьев.
Восемьдесят секунд - ров прошли.
Сто секунд - они близко, еще так близко к стене, но...
Петька отлично помнит, что ему говорили.
Десять-двадцать секунд туда-сюда - это вполне нормально. Лучше упасть хоть куда, потому что взрыв - не игрушка.
И Петька падает за груду земли, понимая, что это лучше, чем ничего. Рядом с ним стоит дядька Василий, не понимая, в чем дело - и мальчишка подбивает его под колени, уворачиваясь от тяжелого тела и физически ощущая, как утекают последние секунды.
Совсем последние.
Сто десять.
Сто пятнадцать.
- Малец, ты чего...
Сто двадцать.
- Лежи!!! - орет что есть силы Петька, понимая, что если сейчас этот добрый великан встанет на колени или попробует уйти...
Сто двадцать пя...
Досчитать мальчишка не успевает, только открыть рот и зажать уши.
Взрыв гремит так, что с головы Ромодановского сбивает шапку и куда-то уносит. Воин Афанасьевич, заблаговременно зажавший уши, качает головой, благо, рот и так открыт, шире некуда.
Красиво?
Нет. Красиво это в кино. А вот в жизни это безумно страшно. Петька знает, что взрывов несколько, но для него они сливаются в один. Сверху наваливается тяжелое тело дядьки Василия, вдавливает в землю, преграждает доступ воздуха, так, что мальчишка едва может выдохнуть.
На полигоне так не гремело, но там и доза была - если тысячная часть от сегодняшней. А сейчас он не пожалел динамита...
Страшно, господи, помилуй мя, грешного...
Под стеной встает огненный столп. В стороны летят камни, земля, люди, наверное, кто-то кричит, но что можно услышать за этим?!
И когда оседает пыль от взрыва, становится видно иное.
Брешь в стене.
Даже не брешь, нет. Но внешняя стена разрушена, земля разлетелась, а внутренняя стена частично рухнула - и получился вал, по которому можно даже телегу в крепость завести.
Рядом торчат зубья камней, надо только ударить - и стена падет, а с ней и Азов. Такую брешь легко не заделать, даже если сразу же подогнать телеги с камнями. Да и кто этим будет заниматься? Там половину контузило, половину просто передавило, как цыплят...
Первым приходит в себя Воин Афанасьевич.
- ОГОНЬ!!!
Орет он так, что его слышно даже после взрыва. И пушкари открывают огонь по бреши, стремясь еще сильнее обрушить ее края.
Вторым приходит в себя Петька - и что есть сил принимается выползать из-под тяжелого тела.
- Дядька Василий!!! Очнись!!!
Бесполезно!
Судя по всему, мужчине досталось по голове кирпичом или чем-то вроде осколка стены. Вполне может быть, разлет был громадный. Петька кое-как обхватывает неподъемное тело за плечи и пытается оттащить его в сторону.
Бросить?
Спасаться самому?
Ему и в голову не приходит подобная мысль! Этот человек его собой закрыл, а он уйдет?
Да в царевичевой школе ему никто и руки не подаст...
- Петька, цел?!
Мальчишку подхватывают, как куклу, перекидывают через плечо...
Солдаты, которые ушли чуть раньше - им и досталось меньше, они были дальше. И сейчас вернулись за ними.
Один подхватывает Петьку, двое - Василия - и все мчатся прочь, потому что сейчас начнется приступ - и оказаться на пути у атакующего войска никому не рекомендуется. Сметут.
Ночь озаряется светом, но защитникам крепости это уже не поможет.
Они ошеломлены, растеряны, они не ждали ничего подобного - а к бреши несутся русские и остановить их уже нельзя, как нельзя остановить извержение вулкана.
Бой оказывается кровавым и коротким, скорее даже резня. Янычары почти все в казармах, те, кто были на стене - оглушены и растеряны, пушкари кто в шоке, кто контужен, да их и мало, никто ж не ждал нападения именно сегодня...
Так не воюют!
Впрочем, вот это Григория Ромодановского меньше всего заботило. А вот захват Азова за один день!
Да за такое...
Этого ж еще не было! Никогда такого не было в истории!
А где Ордин-Нащокин?
Но мужчины нет рядом. Он оставил командование Ромодановскому и бежит куда-то в темноту... встречать?!
Ну да.
Это взрывники... саперы. Как говорил мальчишка, троянские кони.
Целы?
Мальчишку несут на руках, одного из мужчин тоже...
- Все живы?
- Дядька Воин, все хорошо! Только дядьку Василия камнем ушибло!
Детский голос вспарывает шум разгорающегося боя, словно ножом и Ромодановский понимает, что с этими все обошлось. Вот и ладно.
А сейчас у него есть дело поважнее.
До утра Азов должен быть взят.

***
Воин Афанасьевич шел по улицам Азова вместе со своими людьми. Точно так же рубился в стою, точно так же стрелял, пачкал сапоги в крови, под ногами валялось... всякое.
Это - война.
Вот из какого-то дома вылетала полуголая девица. Мужчина перехватил ее и толкнул обратно.
- В дом, сука!
Церемониться не стоило - девица явно была татарской или турецкой крови. Черноволосая, черноглазая... вылетевший вслед за ней мужчина получил саблей поперек шеи - и упал, заливая азовскую пыль горячей кровью.
Ничего.
Тридцать лет назад тут падали казаки, и христианская кровь навсегда впиталась в камни крепости. Сегодня просто все вернулось на круги своя.
Но этот новый порох - чудо. Жаль, пушку разорвет...
И мальчишка молодец. И дело сделал, и уцелел - Григорий обещал приглядеть и за мальчишками, и за их грузом. Теперь-то он с них глаз не спустит.
А сам Воин с удовольствием вызвался помахать саблей, сбросить напряжение... как-никак, он тоже сомневался. Получится ли, нет...
Еще как получилось!
Ошеломленные, испуганные, растерянные - мусульмане становились легкой добычей. Да татары всегда ей и были, а янычары...
Те кто были на стене, погибли в первые же минуты боя. Остальные же...
О каком сопротивлении могла идти речь? Казармы с янычарами просто расстреливали в упор, не особо жалея выбегающих оттуда людей. Любой, кто выходил на улицу - убивался быстро и жестоко. В пролом втаскивали пушки, завалив ров, чем попало, и стреляли, стреляли...
В гавани ударил тревожно колокол, но чему это могло помочь?
Команды на кораблях не было, они весело проводили время на берегу и конечно, никаких разговоров о том, чтобы срочно выйти в море, просто не было.
От русских не ждали такой стремительности - потому и выигрыш был за ними. Один капитан попробовал-таки вывести свою галеру из гавани, но куда там! Ночью, в темноте, ничего не видя толком, да еще и впопыхах, он просто столкнулся с другой галерой и переломал половину весел.
К утру Азов был целиком во власти русских, а Ромодановский и Ордин-Нащокин подсчитывали трофеи.
Им досталось восемнадцать галер, две в плохом состоянии - остальные хоть сейчас в море, три десятка легких шлюпов, и даже один фрегат. Не говоря уж о казне крепости - весьма неплохой. Были захвачены более тысячи пленных (было бы больше, но опьяневшие от крови воины не щадили никого) и освобождено порядка трех тысяч рабов и рабынь. Пленных загнали в несколько домов и на рабский рынок и теперь переписывали - кто, откуда, чем занимается...
За высокопоставленных взять выкуп. За бедноту вроде янычар...
Ну, не отпускать же?
Пусть работают, крепость восстанавливают! Стену надобно заделать и поскорее!
Рабов также переписывали. Русичей отправят на Русь - нечего им здесь маяться. Остальных же - да туда же! Для начала! А там денег заработают и пусть себе катятся в свою неметчину или Венецию, откуда они родом, но не за казенный же счет!
Ромодановский отложил в сторону перо и посмотрел на Воина Афанасьевича.
- Не думал я, что такое возможно.
- А то и не возможно, - хитро усмехнулся мужчина.
- Вот как?
- Конечно! Не бывает такого, чтобы стены на воздух взлетали! Ты ж понимаешь...
- И никто ничего не видел. Но разговоры пойдут...
- Тех, кто был под стеной, я припугнул, они промолчат. Да и то - их в царевичеву школу скорее всего возьмут. На хозяйство, али еще куда. Остальные же знать ничего и дальше не будут. Скажем, что Богу молились...
- Богохульствуешь.
- Не-а. Разве Бог не даровал нам победу?
Ромодановский дернул плечом.
- Это-то мы скажем. А мне можешь правду рассказать? Откуда такое чудо?
- В царевичевой школе изобрели, - выдал Воин 'тайну'. Чего уж тут таить, когда все на виду, все на глазах... Кому другому можно бы и солгать, но Ромодановский знать может. Мужик он умный и серьезный. И Русь любит без меры и памяти, иным у него бы и поучиться не грех.
- И кто?
- Сам точно не знаю. То у царевича спросить надобно, но ученых туда много приглашают. Недавно, эвон, аж из Гамбурга какой-то купец приехал. Вроде как он еще и алхимией занялся и что-то интересное получил...*
* Хенниг Бранд первый получил фосфор и даже показывал фокусы с ним - благо, светящееся вещество. А потом уж секрет разошелся по миру. Прим. авт.
- В кои-то веки они не просто о философии рассуждают, но и дело делают. А мальчишка хорош...
- Я ж там постоянно. Ты мне поверь, Григорий, лет через десять таких ребят много будет...
- Нам, старикам, останется только в гроб укладываться?
Воин фыркнул.
- Я бы погодил. Вот ежели Ени-Кале возьмем, тогда и помирать не жалко.
- А коли удержим ее - так вдвойне. А ведь можем...
- Нас там никто не ждет...
- Да я и сам не ждал бы. Мы должны были в Азов упереться, осаждать его, и кабы только года через два...
Ответом была насмешливая улыбка. Ну да. Какие два года, когда вот они - сидят и до Азовского моря - пешком дойти. Можно ноги в нем помыть, коли такая фантазия промелькнет.
- А какие у нас потери?
- Человек пятьдесят, не больше.
Воин кивнул.
- Многовато, конечно, ну да ладно. Выслушаешь, о чем царевич попросил?
Григорий кивнул. Теперь-то конечно, выслушает. Как не прислушаться к человеку, который такое может придумать? Хорошего наследника государь вырастил, замечательного просто.
- Он просил разбить наших людей на отряды - по сто-двести человек и пустить прочесывать степь. Находят татарское селение - и зачищают.
- Это как?
- Мужчин, кто за оружие схватится - убить. Кто не схватится - в плен. Женщин и детей также в плен.
- И что с ними делать?
- Так с нами и калмыки идут, и башкиры - вот коли им понадобятся эти твари, пусть к себе и забирают. А коли нет - гнать их с полуострова поганой метлой... кто останется.
- Останется?
Воин чуть покривил губы.
- Государь царевич - добрый, да мальчик он еще. Как представил, что селения вырезать придется...
- Не видел он селений, в которые эти твари приходили. Как там воронье пирует, не видел.
- Молод он. И что?
Григорий опустил глаза. Да, молод. И милосердие пока царевичу не в укор.
- Молодость - это такой недостаток, который со временем проходит, - усмехнулся Ордин-Нащокин. - А пока... ты ж знаешь, что в каждом селении этих тварей есть по нескольку десятков рабов.
- И?
- Вот им и поручить решать судьбу своих бывших хозяев.
Ромодановский хмыкнул.
А почему нет? Именно рабы и разберут, кто плохой, кто хороший, кто жить достоин, а кого придавить бы...
- Я сегодня приказ отдам. А нам надобно здесь укрепиться - оставлю тысяч пять, пусть работают...
- А остальные?
Ромодановский хитро прищурился.
- Сколько мы кораблей захватили?
- Да немало. И что?
- Сейчас по степи идти - глупее не придумаешь. Нет уж, пускай, башкиры по ней скачут, татарские стойбища разоряют, ежели отряд небольшой - им и вернуться есть куда, опять же, из-под пала уйти легко. Сам знаешь, коли эта татарча степь запалит...
- Да уж знаю.
- Вот и смотри. Галеры, фрегат... сможем мы пройти к Ени-Кале, а там высадиться?
- По морю?!
- А чего ж нет? Казаки, вон по Дону ходят, а мы по Азовскому пройдем, осторожненько, вдоль берега...
- Заметят.
- А мы турецкие флаги поднимем. Сам понимаешь, до Перекопа еще дойти надобно. А вот ежели мы Ени-Кале возьмем, да потом туркам в спину и ударим...
- А возьмем ли?
- Тут вопрос иначе стоит. Сможет ли царевичево зелье и стены Ени-Кале вот так снести?
- Надо с мальчишками поговорить. Но думаю, что сможет.
- Позвать кого из них, поговорить...
Призванный пред светлые боярские очи Сенька особо не мялся. А что - бояре? Он с государем наследником за одним столом сиживал!
Корабли?
Эммм... вопрос сложный. Но ежели отвести под хранение каюту, а не трюм, ну и конечно, им бдить беспрестанно, укутать бочонки в просмоленную парусину, завернуть в ткань, чтобы вода уж точно не попала...
Тогда шансы довезти зелье неиспорченным - есть.
Снесет ли стены?
Да ежели побольше положить - так их к Перекопу унесет, в Константинополе у турецкого народу шапки с голов посбивает! Только вот в другом беда. А хватит ли сил?
На этом мужчины выставили мальчишку из покоев и принялись считать.
Выходило, что все войско не перевезешь, в лучшем случае, набив до отказа корабли и посадив воинов на весла - третью часть. Хватит ли этого?
Обычно в Ени-Кале больше трех-четырех тысяч человек и не было. Но там крепкие стены. Там береговые батареи. Там все, чтобы затруднить проход судам. А им-то проходить и не надобно. Им надо сквозануть вдоль берега, высадиться где поближе - и брать ее с суши. Оттуда-то Ени-Кале и не укрепляли сильно. С имеющимся огненное зелье справится, а овладев этими двумя точками можно будет и иначе с турками поговорить. Да и Крым зачищать от татарвы, и Перекоп взять...
Проблема в другом. Можно посадить русских на весла, но среди них нет умелых моряков. Капитан, штурман, боцман - мимо этих на корабле не пройдешь. Хотя, возможно, такие найдутся на галерах, среди рабов и пожелают поквитаться с турками? Особенно про условии вознаграждения за труды?
Мужчины переглянулись. Безумный план на глазах становился все более серьезным.

***
Турецкое войско целиком еще не подошло, но отдельные соединения уже пытались пройти по польской земле. Уже разбиты были несколько отрядов польских татар, уже разнесли в клочья несколько чамбулов - и уже пару раз перехватили казачьи разъезды подлеца Дорошенко, коего Собесский обещал лично на кол посадить, ежели будет судьба благосклонна. Тысяча человек - большая сила, особенно когда они хорошо вооружены и им помогает каждый человек в окрестностях. Соединения то расходились, то сходились опять, рыскали по дорогам, разбивали отдельные отряды, теряя своих и захватывая в плен чужих, а то и поливая кровью правоверных мусульман родную землю...
Пощады не просили и не давали, отчетливо понимая, что речь сейчас идет не о простой стычке - каждый убитый противник сейчас - это пусть крохотное, но ослабление вражеского войска.
И поляки дрались не за страх, а за совесть.
Впрочем, страх тоже присутствовал. Командирами сотен были поставлены доверенные люди Собесского, а Ян отчетливо пообещал повесить каждого пятого из сотни, коли глупость да гордыня им разум затуманят.
Слов на ветер он не бросал, а потому люди слушались.
И летели, летели донесения в Каменец, а оттуда - королю, в Краков.
Ну а то, что по дороге читал их и Алексей Алексеевич - и говорить не стоит. Впервые чуть ли не за сто лет две страны решили стоять плечом к плечу перед лицом более грозной опасности - и мешать королевской воле никто не осмеливался.
Русское войско спешило к Каменцу на помощь тем, кого колошматили в хвост и в гриву в недавней войне.
Да, бывает и так - распри волков забываются перед лицом медведя. И отступать волки не собирались. Логово с детенышами и самками за спиной... сдохнуть самим, но сомкнув зубы на горле врага.
Такие настроения ходили тогда в польском воинстве.

***
Паша Селим смотрел мрачно и зло. А чего ему было радоваться?
Сидит он связанный, в крепости, которая еще вчера его была, перед ним сидят русичи, сидит боярин - и сидит рядом с боярином отрок в простой одеже. И смотрят на него так, что рука сама к плети тянется - отходить наглого раба.
Только вот не рабы то. И плети нет.
И лицо горит с одной стороны.
Когда штурм начался, он дома был. Там его и настигли русские, а когда вязать стали - на лестницу Лейла выбежала. Как узнала, что взят Азов - на шею первому же солдату кинулась, дрянь такая! В ладоши захлопала!
Он ли ее не холил, не лелеял!? Любимая наложница, с собой взятая... И что? Кинулась на него эта мерзавка, когда уводили, когтями по лицу так проехалась, что кровь потоком хлынула, едва оттащить успели.
Гадюка!
Нельзя русичей в плен брать, надо их уничтожать сразу. Даже самые покорные из них - все равно кинуться могут. Дикого барса не приручишь. Ничего, впредь он умнее будет!
А как пела. Мерзавка! Что угодно моему господину, в моей жизни и смерти волен только мой господин...
Почему-то именно предательство и ненависть покорной еще вчера женщины ранили обиднее всего. Не захват крепости, хотя Селим и понимал, что может не сносить головы, военная удача - хрупкая. Не плен - все равно есть у него деньги на выкуп. А вот это дикое ликование в голубых глазах - свободна! И такая же дикая ненависть, на него обращенная. Ведь ни в чем отказа не было, в жемчуга одевалась, а на родине, небось, сопли подолом вытирала, зимой и летом в лаптях бегала... дрянь!
Боярин произнес несколько слов, кивнул мальчишке - мол, переводи - и тот вдруг заговорил по-турецки, да как! Чисто, отчетливо, не знай паша, что перед ним русский сидит - решил бы, что в Стамбуле оказался. Даже говор похож...
- Вы ли Селим-паша, комендант Азова?
- Я.
Отпираться было глупо, молчать - тоже.
- Боярин Григорий Григорьевич Ромодановский извещает вас, что отныне вы - русский пленник.
- Скажи боярину - я заплачу за свою свободу.
Мальчишка послушно перевел. И Селим увидел, как боярин... покачал головой?! Он - отказывается от денег!? Что происходит?!
- Пока вы будете пленным в крепости. Позднее, возможно, мы вас обменяем на кого-то из русских, - перевел мальчишка.
- Да я... - паша даже задохнулся от возмущения. Его брат женат на двоюродной сестре великого визиря, он не абы кто в Османской империи, и его - держать в темнице? Как какого-то раба?
- Сколько человек было под вашим командованием?
- Тысяча янычар. Татарские конники...
- Сейчас мы отправимся к сторожевым башням. Не хотим класть людей, поэтому вы прикажете им сдаться.
- А коли нет?
- А коли железом каленым погреем? Али иголки под ногти загоним? Пытать человека долго можно. Все равно ведь сдадутся,  но пользы от этого ни вам,  ни им не будет. Так что уговаривайте лучше.
Селим угрюмо отвечал на вопросы. Будущее было безрадостным.

***
Степан Разин нервничал. Хоть он такого слова и не знал, да и вообще - казачий атаман - не трепетная девица, а все ж таки не на месте сердце было, ой, не на месте.
Так уж повелось, что основные вопросы у казаков решались сходкой, на которой право голоса имели только самые уважаемые, самые почтенные казаки. Кто-то уж и правнуков понянчить успел...
Старики.
Память, честь и совесть станицы.
Вот сейчас с ними и предстояло говорить Степану.
Не может им всем по душе быть Дорошенко, тем более, что он под турецкую руку подался. Ой , не может.
Только вот и Москва казакам не по душе. Хлеб сеять не дают, да и вообще - коли к человеку, как к собаке относиться, что ж удивляться, что вас за руку цапнут?
Границы защищай, а на двор - не ходи, кого получше найдем. Конечно, казакам это не нравилось. И бунты были, и восстания, да и вообще - с Дона выдачи нет. Кто сюда только не бежал.
Только вот...
С Москвой-то вера одна - православные христиане.
А с турками?
Долго ли те ждать будут, чтобы из казаков новых янычар понаделать?
Ой ли...
Да и с Москвой все уж не так просто. Коли б как раньше было - так лучше головой об лед, все едино. А сейчас, когда Алексей Алексеевич потихоньку начинает в свои руки власть прибирать - вольготно казакам стало. Даже не так.
Не вольготно, нет. Нет у них такого права - творить, что душеньке угодно. Спросит царевич с любого за безобразия - и строго спросит. Казак там, не казак... напроказил?
Отвечай!
Да не просто так, а как на Дону полагается. Девку спортил?
Женись.
Ограбил кого - или убил, ровно тать ночной?
Пожалуй под плети. И не жди пощады.
Только вот и клепать на своих людей царевич никому не позволял. Памятен был Стеньке случай, когда пал в ноги царевичу купец. Дочку его, которая с вечерни шла, снасильничали. Кто?
Да вроде как трое казаков. Прибежала она в растерзанной рубахе, простоволосая, позор в дом принесла... смилуйся, государь-царевич, выдай татей головой.
Кого выдать?
Так, на кого дочка укажет.
Та и указала. Выстроили перед девкой казаков в ряд, она пальчиком ткнула...
Кто другой и разбираться бы не стал. Алексей же Алексеевич принялся сам девице вопросы задавать, потом на место проехал, потом казаков опросил... не было одного из них, Богдашки, на ту пору на Москве, никак он снасильничать не мог. Ошиблась?
Али оговорила?
Продолжили дознание - и оказалось, что был у девицы мил-дружок. То у них все тишь да гладь была, а потом поняла дурочка, что затяжелела, ну и призналась милому. А тот ее взял - да и избил. Плод-то она скинула, чудом домой доползла, да и наплела с три вороха небылиц. И про казаков наплела.
Царевич тогда осерчал. Приказал купцу самому с дочкой своей разбираться, милому дружку жениться на девке а кроме того им совместно поставить казакам полсотни пищалей. За обиду и поклеп. И горе им, коли пищали плохие окажутся.
Вот это было правильно и честно. И Степан искренне надеялся убедить станицы перейти под руку Алексея Алексеевича Романова. То есть сначала - под его лично руку, выбрать его гетманом, а уж потом к Романову.
А что?
Чем он не гетман Правобережной Украины? Опять же, коли Правобережная Украина под него пойдет, там можно и с Левобережной потолковать. А там и до Запорожья очередь дойдет!
Гетман всей Украины Степан Разин! Звучит?
А ему надобно, еще как надобно! Его Татьяна ждет, а она ведь царская дочь, ее абы за кого не отдадут. Мало ли, что он сейчас атаман? Больше надо!
- Степа, старики собираться начали, - старый друг Остап заглянул в хату. Степан вздохнул, без нужды поправил воротник рубахи, ставший вдруг очень тесным - и шагнул вперед. Надо старших уважить. Не они его - он их ждать должен.

***
Григорий Ромодановский смотрел на Ордина-Нащокина серьезно.
- На, письмо прочти. Я тут царю отписал, что наш теперь Азов, и крепостцы обе наши...
Воин Афанасьевич взял лист дорогого пергамента, пробежал глазами.
Да, Ромодановский не солгал ни в чем. Так честно и написал, что ими было предпринято два штурма - и в результате второго удалось проникнуть в Азов. А две крепостцы на берегу Дона, между которыми протягивалась цепь, чтобы там корабли не ходили...
Стоило Азов взять, как там турки сами сдались.
А куда они?
Без помощи, без поддержки, без... да безо всего, отрезанные от любой помощи? Их и просто голодом заморить несложно. И турки это понимали лучше остальных, а потому...
Ромодановский честно писал, что Ордин-Нащокин оказал неоценимую помощь, хвалил его всячески, подчеркивал, что без него не справился бы. Что ж, все честно. Так и договаривались, чтобы царевичевых воспитанников не светить лишний раз, государь царевич особливо о том просил.
Дочитав, Воин Афанасьевич поднял глаза на боярина.
- Благодарствую за ласку, за честь...
- Не скоморошествуй.
Ромодановский самолично свернул свиток, накапал сургуча, запечатал, потом уложил еще в несколько пакетов - и при Воине Афанасьевиче отдал гонцу. И только потом опять обратил внимание на собеседника.
- Можешь ты царевичу отписать?
- могу. О чем?
- Зимовать мы здесь будем, на Ени-Кале только весной идти можно, а покамест будем степь от поганых чистить, да православных людей из рабства вызволять. Хотелось бы побольше сего зелья чудного, да ко времени. Чтобы шли мы вооруженными.
Воин Афанасьевич задумался.
- Отпишу, конечно. Только зелья немного, а людей, кои с ним работать обучены и того менее.
- А сколько ни даст - все равно в ножки поклонюсь. Да и ребят его принял бы с удовольствием.
- А ведь хорошие ребята, а?
- Что есть - то есть. Умные, неболтливые, исполнительные... молодей Алексей Алексеевич.
Воин Афанасьевич чуть улыбнулся краешками губ.
Молодец?
Вот именно. И верных людей у него много будет, ой, много. Он - из первых. И дай Бог.

***
Тимофей Васильевич Тургенев, воевода Царицынский, сын боярский, читал грамотку от государя.
И только головой качал в изумлении. Государь писал, что поход на Крым начался и стало быть пойдут оттуда пленные христиане.
А потому Тимофею надлежит построить для них приюты. А еще - разобраться с бумагами, кои ему отдельно доставят. Будем Оку с Доном каналом соединять. А удобнее всего это начинать из Царицына.
Мужчина только головой покачал.
Эвон как государь размахнулся!
А и то верно!
Коли удастся пленных освободить, куда им идти-то? Ни кола, ни двора... на дорогах разбойничать?
Нет, это дело нехорошее. А царь их к делу приставит. Опять же, канал между Окой и Доном - это важно. Это нужно. Это большие деньги принести может, особливо ежели Азов взять удастся. Но государь приказывает так, словно все сделано будет.
А ему-то что судить?
Глупостью Тимофей не отличался. Скорее наоборот, воевать он не любил, а вот в купеческих делах рассуждал споро.
Канал?
Это работа, это деньги, это впоследствии много всего выгодного, тем паче тут государь цельный пакет с бумагами приложил...
Когда Тимофей в них разобрался, ему оставалось только головой покачать. Тут было проработано все. И длина, и устройство шлюзов, и постройка деревень вдоль канала...
А еще на строительстве предусматривалось использование пленных - тех не жалко, не свои же.
Тимофей не знал, что Софья предусматривала на строительстве канала еще и использование динамита. А что?
На строительстве Панамского канала можно, а тут нельзя?
Да без подручных средств тут придется пахать и пахать, не разгибая спины, еще и не одно поколение. Нет уж, ежели все правильно просчитать...
А вот это Софья как раз могла сделать. Профессия такая - строитель. Пусть она потом и ушла в бизнес, но вложенные в институте знания не забывала, да и переселение в тело ребенка позволило многое вспомнить и обновить.
Воеводе оставалось только качать головой. Но царь приказал...
А значит надо начинать строить жилье для тех, кто прибудет, надо заготавливать продукты, надо прикупать одежду, надо...
Да много всего надо. По счастью, царь-батюшка, дай Бог ему здоровья и долгих лет жизни, прислал и денег, и даже расписал, что и сколько может стоить, что понадобится, в каких количествах...
Слово 'смета' Тимофей не знал. А Софья писала все очень примерно, реального масштаба она пока себе не представляла. Но на первое время сойдет, а потом будем посмотреть и ежели что...
Вообще, строительство - отличная вещь. При условии неусыпного контроля за средствами и результатами, оно позволяет поднять и сельское хозяйство, и промышленность, и торговлю. Дай только время, а время пока было.
А чем они хуже турок? Селим, вон, сколько лет назад хотел то же самое сделать, просто силенок не хватило, ну так он и про динамит не знал, и вообще не на своей земле хозяйничал! А Софье и карты в руки. А точнее - ее брату. Царевичу, любимому уже всей землей православной. Чем не пиар-акция?

***
Француз Поль Мелье, марселец, смотрел на сидящего перед ним мужчину.
Высокий, лет сорока, глаза ясные, умные, волосы темные, одет, конечно, по-варварски, но, во имя Господа, где в этом кошмаре можно взять нормальную одежду? Кошмар именовался крепостью Азов, а Поль там оказался по воле случая.
Родившись в Марселе, Поль с малолетства бредил кораблями - и когда ему исполнилось десять, таки устроился юнгой на галеру. Потом было много всего.
И слезы, и трепки, и раны, но к тридцати годам мужчина стал боцманом и видит Пресвятая Дева Мария - хорошим боцманом.
И ходил на своей 'Червонной Розе' по Средиземному морю. Не повезло.
Турки, будь они прокляты.
Налетели аж тремя галерами, закидали ядрами... и те, кто выжил, позавидовали мертвым. Следующий год Поль провел прикованным к веслу турецкой галеры. Отвратительная пища, тухлая вода, бич надсмотрщика... ему хотелось умереть, но мужчина стискивал зубы. Самоубийство - грех, к тому же... вдруг его освободят или выкупят? Бывало всякое...
И его надежда сбылась.
Поль плохо представлял себе, что произошло, он был прикован на галере. Просто среди ночи что-то громыхнуло, поднялось зарево на полнеба - и сгинуло, а потом, ближе к утру пришли русские. Всех расспросили - кто, откуда, чем занимался, переписали, расковали, перевязали раны, накормили и напоили, поселили в опустевшие дома по нескольку человек, чуть ли не десятком, но никто не протестовал. Буянить тоже никто не решался. Русские слыли дикарями, с которыми опасно связываться. Обидно ведь будет потерять жизнь на пороге свободы? Или ежели тебя медведям скормят, или в Сибирь отправят, а там такой холод, что вороны на лету падают...
К тому ж и правила поведения им объяснили достаточно быстро.
Сидеть и не дергаться. Тогда и жив останешься, и домой вернешься.
Одним словом - недавние узники сидели тихо аж два дня. На третий к ним в дом пришли. Молодой человек в странной одежде поинтересовался, есть ли среди спасенных моряки - и не желают ли господа поработать по специальности за хорошие деньги.
Конечно, Поль тут же сделал стойку.
В родном Марселе его ждала семья. И то, что отец попал на галеры, наверняка сильно ударило по бюджету. А дочкам нужно приданное...
Мужчина выслушал Поля, кивнул - и попросил его прийти к полудню на площадь. Там перед моряками и выступил boyarin Romodanovski. Как понял Поль - это нечто вроде графа или герцога, только на Руси.
Вот граф и разъяснил, что освобожденных, конечно, отправят домой, но будет это не сразу. Им надобно будет выйти в Черное море, оттуда уже далее... одним словом - это не так просто. А вот чтобы было проще и быстрее, не хотят ли господа помочь своим освободителям за хорошие деньги? В чем?
Есть корабли. Гребцами обеспечим. Нужны люди, чтобы провести корабли вдоль побережья к Ени-Кале. Провести, обеспечить высадку...
Сможете? Возьметесь?
Хорошо заплатим, поможем на родину вернуться, а кто остаться пожелает - так и тут поможем.
Долго Поль не раздумывал. И с подлыми язычниками поквитаться хотелось, и денег за это получить, да и Азовское море - это не Средиземное. К тому ж пойдет эскадра в несколько десятков кораблей, так что с пиратами разберемся.
Это, конечно, не прямо сейчас. Для начала надобно Азов за собой удержать, посмотреть, чем у турок война с ляхами кончится, стены укрепить, корабли сюда перегнать - есть они, просто быстро их сюда заполучить не выйдет, опять же, команды сбить...
Пьер слушал со все возрастающим изумлением. И понимал - в этом году он домой не попадет. Но это-то ладно, он и вовсе не чаял в живых остаться.
А вот когда боярин сообщил, что сейчас ребята всех перепишут, кто пожелает остаться, жалованье им платить будут, да еще и часть жалованья постараются передать на родину, надобно только сказать, куда, кому и сколько....
Вот тут изумление Пьера достигло пика.
Но... а что он терял?
Остаться? Попробовать заработать у этих русских?
Надо попробовать! И после выступления Пьер, не раздумывая, направился к одному из специально установленных столов, за которыми сидели молодые, лет по пятнадцать-шестнадцать, мальчишки. Кстати - отлично говорящие по-латыни, по-англицки, ну и по-французски тоже. Так что проблем с пониманием у Пьера не возникло. А услышав о сумме жалованья, он окончательно решился.
Остаемся!
Надо ж туркам отплатить за все?
Еще как! Тем более - за хорошие деньги и с умными людьми.

***
Второго августа султанское войско расположилось на берегу Днестра. Теперь их сдерживал только Жванец. Захватить его, разбить Каменец-Подольский, а там идти полным ходом на Бучач и Львов. Казалось, никто и ничто не помешает этому плану...
Ан нет.
Первый удар ждал турок именно здесь. Тщательно подготовленный Володыевским, Собесским и Лянцкоронским.
Переправа...
Не то, чтобы слишком узок был Днестр в этом месте, зато мелководен и небыстр, что позволяло людям легко переправить лошадей и самим на плотах переправиться без опасения.
С носилок взирал на светлую речку Кара Мустафа - паша желал лично наблюдать за переправой, видя, как неисчислимое войско переходит реку - и земля Польская дрожит под его ногами.
Не знал паша того, что и за ним наблюдали, давно рассчитав, где будет он переходить, ибо брод этот был хотя и не единственным, но самым удобным из всех, что были в округе. А потом привезти сюда с десяток пушек, замаскировать их в прибрежных кустах, и поручить Казимиру Гумецкому, который ждал своего мига с нетерпением...
Вот и сейчас мужчина смотрел на роскошные носилки паши со злорадной усмешкой человека, знающего более, чем тот... и это оправдалось.
Он ждал, пока в воду не вошло больше тысячи человек, пока не начали грузить на плоты пушки, а вот потом...
Их пушки были установлены так, чтобы накрывать и берег, и реку...
Казимир сам лично навел дуло пушки на роскошные носилки, перекрестился, благочестиво возведя глаза к небу - и кивнул пушкарям.
- Огонь!
От похода этого ждали турки богатой добычи, светлокожих невольниц, огня, веселья и денег, взятых в захваченных городах. Но вот чего не ожидали они - это того, что с берега шарахнут по ним пушки. Картечью.
Скашивая, словно траву, животных, людей на плотах, сея панику и сумятицу.
Паша Мурад, командующий переправой, ничего не успел сделать. Картечь оборвала его жизнь, не поглядев ни на чины, ни на древность рода.
Алым окрасились воды Днестра в этот день...
Лишившись командира, турки заметались, а батарея вела свой огонь, покамест не кончились снаряды, и было их много. Кто уцелел - бросились от берега, давя своих же, внося беспорядок и сея смятение в рядах турецкого войска....
Не меньше трех тысяч людей полегло под огнем храбрецов.
Но вот все реже стреляла батарея, все меньше слышался басовитый пушечный рокот - и опять осмелели османы.
Опять волна людей нахлынула на берег - и пушки молчали. И опять молчали они, пока не дошли враги до середины Днестра.
Ужасен был первый залп, но второй раз вышел еще страшнее.
И опять окрасились воды великой реки алым, и опять понесла она вниз тела людей и лошадей, и опять отхлынули враги. Опять замолчала батарея, стрелявшая до последнего, но теперь не торопились уже турки на переправу, понимая, что и еще раз...
Но третьего раза не вышло.
Вопя и нахлестывая коней, вылетела из-за холмов татарская конница. Это Селим Гирей, поняв, что здесь переправиться не удастся, отдал приказ своим людям - и молодой татарин по имени Абузяр, взяв три сотни всадников с собой, переправился выше по течению Днестра, где было неудобно, зато и их никто не ждал там.
Шестеро человек унесло вниз по течению, девять лошадей, но оставшиеся, движимые благородным чувством мести, взлетели на коней и помчались ко врагам, мечтая разорвать и растерзать их...
Сейчас они сомнут дерзких, сейчас растопчут их копытами своих коней, даже не обагряя сабель... но что это?
Всего три человека стоят у пушек и смотрят так, словно это они - победители?
Но почему не бегут они, ни кричат от ужаса, не умоляют пощадить их жалкие жизни? Абузяру задуматься бы над этим, но молодость не позволила ему усомниться в близкой победе.
Он первым подлетел к пушкарям, но сделать ничего не успел.
Старик, докуривавший трубку, усмехнулся - и сунул факел в груду заранее приготовленного пороха.
Взрыв был страшен.
Абузяр погиб на месте, как и еще более сотни татар. А оставшиеся были в таком жалком состоянии, что вряд ли смогли бы сражаться в ближайшее время. Их сильно посекло осколками картечи, коя еще осталась, да и взорвавшиеся пушки - не подарок.
Погибли трое поляков, которые сами пожелали остаться на месте, после того, как кончились заряды. Не желая губить людей понапрасну, Лянцкоронский предположил, что турки просто переправятся выше или ниже - и вырежут заставу. Перекрыть весь Днестр поляки не смогли бы, оборонять батарею - тоже возможности не было, так что же оставалось?
Да только одно.
Пару десятков человек вдоль берега, пару десятков лошадей к пушкарям, как только переправятся - батарею известить, кто захочет уйти - пусть уходят, кто решит остаться...
И решили. Остался старый Збышек, остались Янко и Михал. Все трое уже в той поре, когда снег обильно выпадает на волосы и сражаться уже нет сил, но и родную землю, но и близких своих отдавать на поругание врагу нельзя... и сердце бьется, как у молодого.
А особливо весело было Михалу, у коего о позатом годе дочь умыкнули и продали, говорят, на турецком базаре. Вот за родное дитя и отплатил сейчас старый артиллерист. С лихвой отплатил, взяв вражеских жизней за свою более тысячи.
Все снаряды, которые оставались, весь порох... рвануло так, что черти в аду уважительно покачали головами - на что только не пойдут эти люди ради своей победы! Опять надобно дыру в крыше замазывать - весь ад с волос штукатурку стряхивает!
В тот день переправа более не шла. Днестр перешло не более семи тысяч человек, встали лагерем, кое-как похоронили убитых... настроение у всех было плохим. Еще воевать не начали, а уж такие потери?
Что-то дальше будет?

***
А дальше было вот что.
Подлесок, лощина, конница, предрассветный час, когда останавливается все, когда особенно темно и кажется, что день никогда не наступит, когда буйствует нечисть, а сон особенно крепок, когда голос говорящего человека разносится далеко вокруг, а потому говорит он очень тихо, но его все равно слышно, когда ночной ветер шепчет о страхе и крови...
Но сейчас шептал он совсем о другом. Но кто может понять речи вольного ветра?
А потому улетает он из лощины, в которой стоит почти мертвая тишина. Разве что чуть потрескивают факелы да иногда переступит с ноги на ногу, всхрапнув, какая-нибудь лошадь.
- Паны ясновельможные! Не для себя прошу - для родины нашей. Пусть не топчет вражеская нога ее землю! Коли нападем мы на супостата, так большой урон нанесем ему сейчас. Зарекутся басурмане приходить к нам, не станут ходить в набеги! Мы еще их змеиное гнездо выжжем. За матерей своих, за сестер, за жен и дочерей! Все ли готовы к бою?
Рева не было. Мужчины просто склоняли головы. Володыевский оглядывал их. Сегодня ему вести в бой почти тысячу человек, эту честь он выпросил у Собесского, упирая на то, что в городе покамест все и так идет неплохо, а ему бы хоть ненадолго на простор. Ян не стал спорить, но приказал вернуться. Он уже оценил по достоинству Ежи - как лихого рубаку и хорошего командира, но без сильных амбиций.
До последнего глядела Ежи вслед его любовь его Басенька, но ни плакать, ни уговаривать рыцаря остаться даже и не пыталась. Понимала, что может, и послушается он ее, да горше смерти будет храбрецу подобная доля. И знал Ежи, что как только скроется с ее глаз отряд - пойдет она в костел и станет молиться денно и нощно, чтобы сберегла его Матерь Божия от пуль и сабель. Чтобы сохранила его любовь той, которая стала его дыханием, его сердцем, его верой и небом. Порознь они жить уже никогда не смогут - не живет разрубленное надвое тело...
Не столько ради родины шел он на бой, сколько для любимой женщины, надеясь, что после войны и дети будут у них, и счастье, которого оба так жаждали - и не могли осознать в полной мере, пока родную землю сотрясали войны и невзгоды.
- Все ли знают свои задачи?
Мужчины закивали. Кое-кто проверил мешки у седел.
- Тогда - вперед!
Почти тысяча всадников ринулась волной на берег.
Турки, усталые после переправы, не успели оказать достойного сопротивления.
Их топтали, рубили, жгли, молча - и это было страшно. Только сверкали в темноте белые зубы на выпачканных сажей лицах, сверкали сабли, да развевались белые шарфы, повязанные на руку, дабы отличать своих от чужих.
Турки и татары кричали, бегали, орали, но все было бесполезно. Только в паре мест вспыхнуло сопротивление, но кто мог противиться конникам, которых вел сам Ежи Володыевский?
Лихой пан был страшен. Он рубился с седла, как бог, разваливая противников от плеча до пояса, резал турок и татар, как баранов - и никто не мог противостоять ему.
На противоположном берегу увидели, подняли тревогу, но поздно, слишком поздно... да и плоты покамест еще здесь...
Огня на них - и смолы! Пусть горят, пусть полыхают! Каждый день - наш!
- Огонь!!!
И громовой в ночной тиши сигнал, после которого ярко вспыхивают факелы.
Ежи знал, что захватить оружие или припасы не удастся. У них только одна возможность - налететь, ударить, пока не заговорили пушки, предусмотрительно выставленные турками на том берегу - и они торопились. И успевали, в последнюю минуту, но успевали...
Каждый кавалерист в эту ночь убил самое меньшее по три противника, а иные и поболее. Кого стоптали конями, кого просто сбили с ног - никто не разбирался. Потому что на плоты, на шатры, на мешки летела заранее нарезанная веревка с кусками смолы - и вспыхивала ярким пламенем. И попробуй, потуши!
- Все назад!!! Отходим!!!
Володыевский кричал что есть силы - и держащийся рядом оруженосец тут же протрубил в рог, подавая сигнал, его подхватили другие рога - и вся масса конников хлынула прочь от потоптанного и поруганного лагеря, дорезая по дороге тех турок, которые попадались под копыта коней.
Они успели уйти в последний момент, когда заговорили турецкие пушки. На том берегу поняли, что беречь своих больше не стоит, они все равно погибают - и надо наносить хоть какой урон врагу. Именно поэтому поджигали в последний момент и только несколько десятков человек. И они тоже ушли без потерь. Напротив, турки нанесли себе большой урон своими же ядрами, не разобравшись, что врагов уже нет и мстить некому...
Из переправившихся через Днестр семи тысяч янычар в эту ночь в живых осталось не более полутора - двух тысяч - и то, раненных, обожженных, измученных - негодных для боя.
И впервые султан задумался, стоит ли ему продолжать поход. Не успев переправиться, он потерял уже почти десять тысяч человек - и начал подозревать, что это только начало.
Но войско требовало добычи, татары требовали добычи - и ему приходилось двигаться вперед и только вперед.
А вдалеке, там, где не могла догнать отряд никакая погоня, у самого Жванецкого замка, пускали по кругу фляги с вином конники, делая по нескольку глотков за храброго пана Володыевского, с которым и в турецкий лагерь - и к чертям в зубы не страшно!
Ура пану Володыевскому!

***
- Душенька, радость-то у нас какая!
Любушка поглядела на мужа. Веселый, глаза горят, улыбка до ушей - одно слово, что царь, а так - дитя малое.
- Что случилось, радость моя?
- Ромодановский Азов взял!
- Как!!!?
Любушка ахнула от восторга. Она-то сейчас не могла, как ранее, ходить в тронный зал, да из-за занавесочки все разговоры слушать, не до того ей было. Владимир, хоть и спокойным младенцем был, а все ж чадушко пока не оставишь, и полугодика ему еще не сравнялось. Поневоле рядом будешь.
Алексей Михайлович принялся рассказывать. Подробностей Григорий не написал, а отписал только, что Азов взят, что хорошо бы теперь весной и на Ени-Кале пойти, и писал, что для того надобно.
- Радость-то какая! Родной мой, а что теперь будет-то?
Алексей Михайлович чуть призадумался. Пожал плечами.
- Это во многом от поляков зависит. - Люба смотрела с таким интересом, что муж тут же принялся просвещать ее. Женщина старательно запоминала - для Софьи. Предательством она это не считала, ибо на своей шкуре поняла,  что Софья плохого не сделает ни ей,  ни мужу. А знать надо - мало ли кто государю в уши напоет? Он и поверит,  а люди пострадают. Всем хорош ее Алешенька,  да вот ведь беда - мягок он избыточно,  к людям добр, иногда и хорошо это,  а иногда и беда приключиться может.
По словам государя выходило,  что коли победят поляки османов,  отбросят со своей земли - тут уж надо будет всем миром подниматься - и бить басурман поганых! Да так,  чтобы перья летели во все стороны! С Корибутом договариваться,  с Римской империей,  с Данией,  Швецией, Францией... да со всеми! И - бить! Тогда и на Крым пойти можно.
А вот коли победят турки...
Тогда куда как сложнее будет. Но все равно справимся,  одолеем поганых! Просто повоевать придется намного дольше,  а народишко и так недоволен. Едва из польской войны вынырнули...
Так что покамест отписать Ромодановскому,  что все он правильно делает - и пусть продолжает степь щипать,  своих выручать,  татарские гнезда разорять... поделом им!
А дальше... посмотрим. Но готовиться будем к худшему.
Любаща слушала,  запоминала и думала,  что ей повезло.
Ее сын не должен узнать тяжесть короны. Дураки думают,  что власть - в радость дается. Глупцы!
Нет,  коли повезет ей - Алексей Алексеевич после отца ццарем станет,  а Володя - при нем,  братиком любимым останется. И не надобно малышу той власти,  никак не надобно.
Ибо иго это из тех,  что страшнее тернового венца.