Аннотация: Во многом основано на реальных события, случавшихся в путешествиях по горам.
Гончаров Михаил Семенович.
П. Псебай.
Звездная мельница.
Рассказ
Мистика. Приключения. Во многом основано на реальных события, происходивших в путешествиях по горам
Желание и воля, это тот минимум багажа необходимый, для того чтобы совершить вылазку в горы. Желание, как и аппетит, приходят неожиданно, напрягши волю, я отправился в лесничество за разрешением. Господь создал землю, люди всевозможные препоны. Почти уплатив требуемую сумму в сто рублей, такова ныне цена потопать по родной земле, в заповедной зоне, главный лесничий поинтересовался, сколько нас человек а, узнав, что только двое, решительно замотал головой, наотрез отказавшись выдать требуемую бумажку. - Нет, и нет, и даже не просите, где ни будь, ногу в расщелину засунете, или с сучка сверзитесь, никак не могу.
После недолгих уговоров, поняв всю тщету, суетность потуг, почти у дверей, я бросил, впрочем, без всякой надежды. - Чуть не забыл, но с нами собака.
- Собака? - переспросил он, с долей иронии, и в некотором замешательстве. - Да собака, простая собака, - заключил я, как можно учтивей.
- А что, пожалуй, можно, - сказал он, взглядом ища поддержки у присутствующих. Возможно, в эти минуты в нем боролись служебный долг, и желание не обидеть человечка стоявшего теперь на распутье в дверях.
- Можно, можно, - засуетились, одобрительно закивали лесничие, лесничихи и прочие заместители. Возвращая перо к бумаге, скомканную и почти брошенную в урну, главный лесничий долго и обстоятельно поправлял ее, и, наконец, обратился с вопросом. - Извините, а какой породы ваша собака, - спросил он так, будто был большим ценителем собак, или служил у почтенного князя Сергея Михайловича Романова, чье выездное охотничье поместье, сохранилось до сих пор и располагалось недалеко отсюда, ныне превратившееся в отхожее место. - Какое это может иметь значение, - неуверенно осведомился я.
- В горах все имеет значение, - сухо бросил он и, сняв очки, стал ковыряться в бумагах. - Но вы хотя бы знаете, как ее зовут, - лукаво посматривая на меня, отстранено осведомился он, после долгой паузы, когда казалось, что он и вовсе забыл обо мне.
- Никак, - замешкался я, - во всяком случае, я не знаю. Понимаете это ничейная собака, дворовая, хотя у нее наверняка есть какое-то имя, может Шарик, а может Тузик. - Понимаю, но всему есть название, - устало вздохнул он, испытующе сурово посмотрев в мою сторону,
- Вон часы, вот ручка, а вон веник в углу, всему есть название, - говорил он с явным раздражением, указывая то на часы, очевидно для того, чтобы я не отнимал время, и не морочил голову, то на веник, как на последний аргумент в затянувшемся торге.
Это удивительно, но право же есть какой-то магический фокус в том что, однажды, заглянув в чиновничьи покои, потом еще долго не иссякает неизъяснимая прелесть, аромат общения, с ее высокочтимом хозяином. Еще ты в поиске, и не улавливаешь, какой части гениталий, больше всего обязан высокому полету чувств, но в душе, уже бесконечно благодарен за неожиданно представившуюся возможность лицезреть высокочтимую особу. Переполненный такого рода содержимым, выйдя на улицу, благодарное воодушевление еще долго не покидало меня.
День был чудесным, а рельефные очертанья гор в этот утренний час, манили с удвоенной силой, и я подумал что, быть может, не стоит огорчаться, и принять сей факт как очередное испытание, неизбежное в горах. В конце концов, есть своя прелесть в дикой вольнице. Надо ли загонять себя в стойло кем-то выдуманных правил регламента. Будь что будет. И путь светел и весел, и ноша не тяжела, когда идешь по ровной ухоженной дороге. Так без долгих привалов и перекуров можно и до Красной Поляны доползти. В прежние незапамятные времена, когда в подмогу, были лишь хлеба горбушку, да солнце в макушку, бывалые казаки покрывали это расстояние в один долгий летний день. Благополучно миновав погранпост в Никитино, мы сделали небольшой привал вблизи висячего мостика через Лабенок, в лесочке, в некотором удалении от дороги. А во второй половине дня подошли к кордону, и, обойдя его тайными горными тропами, чтобы не быть замеченными служителями кордона, по одиночке стали спускаться вниз.
Из-за усталости, и постоянного навязчивого стремления быть на шаг впереди, чтобы быстрей оказаться на верху какого ни будь очередного утомительного подъема в походе не часто удается отдохнуть взглядом, на быстро меняющейся картине природы, что скрадывает общее положительное впечатление от увиденного, оставляя в памяти лишь утомительный труд. Но в редкие, счастливые минута отдыха, в тени ли деревьев, или у ручья, словно зачарованный, глядишь не наглядишься, на мреющие в туманной дымке невесомые горные вершины в дали, на величественно суровые неприступные скалы, на морщины сумрачных ущелий, густо утыканные пихтачом со светлыми березовыми проплешинами по крутоярому окоему, почти отвесно ниспадающие в речную долину, впитывая как губка впечатления от увиденного. Выйдя из сумрака леса на дорогу, я внимательно огляделся кругом. День был необыкновенным. Один из тех особенных дней позднего лета, когда отшумели грозовые дожди, и наступило устойчивое тепло, с частым знойным ветерком со стороны степной, равнинной зоны, и когда кажется, что вся эта благодать, только вот сейчас, в последний раз, мелькнет, и след простыл, и ищи ее в бесконечном сумраке осенней немоты, и беспросветной хляби. Такие ясные дни, надолго западают в память, чтобы однажды, долгими зимними вечерами, ожить светлыми красками, на потребу души, истосковавшейся по теплу, солнцу и ярким впечатлениям лета. Не увидев на дороге Дениса, я неспешно, побрел в сторону от кордона, надеясь по пути нагнать его, и вскоре вышел к мосту через Уруштен, но к удивлению его здесь не было. Осмотревшись, я негромко окрикнул его, так, чтобы не вызвать тревоги на кордоне, но ответом был лишь нарастающий шум реки. Мост был сделан давно и добротно. Каменные столбы, в подбрюшье деревянного моста внушительные на вид, по преданию были сработаны еще турками, претерпев не одно испытание натиска стихии. Настил моста, недавно отремонтированный латками светлых, свежевыстроганных досок, нагревшись на солнце, испускал сильный смолянистый запах. Но стоило мне приблизиться и заглянуть через перила моста, как на меня неожиданно резко дохнуло ледниковой свежестью гор. Опрокинутое в небо зеркало хрустально чистых струй, обогнув островок леса вдалеке, стремительно, нескончаемым потоком неслось и неслось мне на встречу, обдавая здоровой целебной свежестью вод. Видно творец промыслил так, чтобы вдали от торных троп, от алчной суетной толпы, напитавшись чистым воздухом и прозрачным солнцем ароматами трав альпийского высокогорья и лесов, этот неистощимый источник, мог в одночасье напитать целебной силой, и просветлить духовно, любого обитателя городских каменных джунглей. Потоки, неистово несущиеся по склону, сужаясь в горловине моста, с ревом, бешеной яростью обрушивались о каменные надолбы, и вздыбясь, в дикую бурлящую круговерть, в припадке бурной страсти, с пеной и мелкой водяной пылью, поднимались наверх, образуя мокрую дождевую прель, на деревянных брусьях моста. На спуске с моста, дорога разделилась надвое, огибая подножье Янтыргварты. Одна из них, пошла берегом Уруштена, другая прямо, левым берегом Лабы. Сразу за мостом на холме, в тени деревьев возвышался обелиск, павшим воинам, сражавшимся в годы Великой отечественной войны, на подступах к перевалам Кавказа. Бегло прочитав длинный список имен, отражавший вероятно всю географию страны, я внимательно осмотрел лужайку и, не обнаружив ни каких следов его присутствия здесь, был чрезвычайно обеспокоен этим обстоятельством. Левый обрывистый берег Уруштена, по гребню, был увенчан скальными пиками, с чахлым пихтовым подростом, чудом уцепившимся по карнизу, и казался неприступным даже для взрослого человека, умудренного опытом многих походов. Заглушая шум реки, я прокричал, рупором направляя голос на противоположный берег. Но ответом было лишь эхо, где-то, вдалеке. Чувство необъяснимого пронзительного одиночества, неуверенности вдруг охватило меня. Спустившись с холма, я прошел на мост, хорошо видимый со всех сторон, в надежде, что здесь он быстрей заметит меня, ни на минуту не переставая кричать. На душе было неспокойно. Прождав так довольно длительное время, обуреваемый страхом худших ожиданий, с нарастающим комом тревог, я бросился бежать по дороге в сторону кордона, обезумевшим, ошалелым голосом вопя во все горло. - Денис..., Денискааа...! - мячиком метался из стороны в сторону стиснутый горами голос. Обитатели кордона, заслышав камнепадом, нарастающие звуки тамтамов, видимо предпочли не высовываться зря, выставив на передовые рубежи обороны лишь неистовый собачий лай.
Не потерять время, чем быстрей я буду двигаться, тем поиски будут успешней. В который раз я выползаю на каменные выросты, скрытые с дороги лесом. Здесь, миновав кордон, мы разминулись, в поисках удобного спуска. Ноги дрожали, подкошенный от усталости я свалился спиной на землю. Колокольный набат тревоги стучал в висках, в ушах в каждой клетке обездвиженного тела. Нужно подняться и бежать, бежать пока не спустились сумерки, и не наступила ночь. Бежать, на кордон и рассказать обо всем. Бежать, пока светит солнце, и щебечут птицы в листве, быть может их растревоженный гомон, укажет верную дорогу. Но чем сильней, напряженней мысли, тем меньше сил подняться и идти.
Сколько времени прошло с тех пор, как мы разминулись, час, полчаса не знаю, но кажется, целую вечность. Так много, что можно успеть взойти на самую высокую вершину Кавказа. Проплыть океан на утлой лодчонке. С трудом поднявшись, цепляясь за ветки и шарахаясь из стороны в сторону, я поплелся по тропе ведущей вниз. Ноги еще дрожали, но дыхание стало равней. Шум реки с каждой минутой нарастал, умножаясь от слияния Уруштена с Лабой, стократным эхом растекаясь по горам. Почти спустившись к кордону, я вдруг заметил, как в сумраке леса, кто-то движется мне навстречу. Оторопев от неожиданности, я остановился, не зная радоваться мне, или огорчатся этому обстоятельству. Странно, но за все время поисков, метаний я ни разу не вспомнил о собаке, будто ее и вовсе не было с нами. Выбежав на просвет, она на минуту задержалась, обнюхивая землю, и побежала восвояси. Но тут же встала, а, увидев меня, радостно бросилась навстречу. Какую весть она принесла, что хотела сказать. Но глупое животное, неотрывно глядя мне в глаза, лишь заискивающе виляла хвостом, радостным повизгиванием выражая свой собачий восторг. - Ну, что молчишь, где Денис, говори. Как жаль, что дворовые собаки ведут свою родословную от шакалов, в отличие от овчарок, чьи прародители волки, и чей интеллект достоин большего уважения и похвалы. - Ну, иди, иди же, давай ищи, - подтолкнув, указал я в направление, откуда она вышла. Повинуясь, она медленно пошла, обидчиво опустив голову к земле. Но, пройдя с десяток метров, она встала, пропуская меня вперед, и стоило немалых усилий заставить ее идти впереди себя. - Ну, давай же, иди, скорей же каналья, скорей! - взмолился я к безответной скотинке, с воплем последней надежды. Но взамен, это бесстыдное животное, свалилось на землю пузом вверх, и стало демонстративно чесать свой бестолковый затылок, будто ей не было никакого дела до моих переживаний. И мне ничего не оставалось, как предположить, что благодаря ее чуткому, изысканному нюху, мы уже у цели, и нужно лишь поискать вокруг, чего я не замедлил сделать. Но стоило мне зайти за кусты, как это глупое животное вскочило, и стремглав помчалось вперед, так что я едва поспевал за ее шаловливым хвостом, все время исчезающим в густых зарослях кустарника. И вскоре мы выбежали на тропу, по которой не задолго до того шли в обход кордона. Пройдя еще некоторое расстояние, я вдруг услышал шум осыпающихся камней. Радости моей не было предела, это мой юный друг карабкался нам навстречу, по отвесному скальному останцу, осыпая щебень у его основания. Со слезами радости на глазах мы набросились друг на друга с взаимными упреками, еще не вполне веря свершившейся встречи. Наконец, после выяснения всех обстоятельств, мы покинули это злополучное место, и, спустившись к дороге, уж без всяких оглядок и опасений обнаружить себя, двинулись в сторону Уруштена. Пройдя мост, я молча, смиренно и торжественно поднялся к обелиску, находя много преимуществ в отсутствии толпы, и, опустив ниц долу, палкой свалился у его основания, исступленно и неустанно вознося молитвы покаяния.
Денис поступил как истинный боец. Следуя моим наставлениям, он вернулся на то самое место, где мы разминулись, будучи уверенным, что я обязательно туда приду. Беспрерывный шум, раздающийся от слияния Уруштена с Лабой, перекрывал прочие звуки, не давая возможности услышать мой голос.
Наша безымянная собака, на поверку оказалась добрым другом и хорошим помощником в трудную минуту
Дорога пошла круто вверх, по широкой разбитой колее. Не пройдя и ста метров, я понял, что обречен, ползти позади, помышляя лишь об одном, когда закончатся эти испытания, и я смогу, наконец, сбросить с себя в одночасье потяжелевший рюкзак. Стыдно признаться, но мой юный друг, оказался гораздо более расторопным. Проявив не по возрасту мужской характер, он забрал у меня рюкзак, и мы, не смотря на малый ход, все-таки продвигаемся, в надежде засветло успеть выйти из леса. Но время, как и надежды, убывают, с катастрофической быстротой. В лесу становится все темней и темней. Вот и птицы в листве перестали щебетать, предавшись созерцанию предночного забвенья. Дорога, вначале широкая, постепенно сузилась до узкой тропы, расходясь рукавами в разных направлениях, и нужно постоянно сверяться по изредка встречающимся отметинам, зарубкам на деревьях. Делаем последний рывок по крутояру, заросшему малинником и высоким травостоем. Ночной сумрак окончательно покрывает лес. Тропу почти не видно, и есть опасность уйти в сторону от нее. Едва ли не ползком выбираемся на открытую пологую часть и, отдышавшись, делаем разведку местности. Лес здесь разреженный, чистый, трава сухая и не высокая. Просвет неба на востоке почти до самого горизонта. Звезд при беглом взгляде почти не видно, и надо изрядно потрудиться, чтобы заметить на самой восточной окраине неба, несколько светящихся бусинок. Обойдя поляну в рассеянном сумрачном свете, мы устраиваемся вблизи поваленного ветром букового дерева. Ствол великан, обхватом, в несколько рук, еще хранил следы могущества, славы и память о своем неспокойном мятежном прошлом, в виде зарубок и отметин на серой ссохшейся коре. Когда то, во времена далекого смутного прошлого, безымянный росток, заброшенный провидением на самое возвышенное и видное ото всюду место, обернулся стройным деревцем, и потеснив мелкий молодой подрост, распустил исполинскую крону далеко вокруг, внушая страх и преклонение своей могучей статью, на зависть неказистым подружкам. И казалось, уже ни кто, и ни что не сможет помешать его несокрушимой мощи. Еще немного, и вершиной он пронзит облака, обитель богов, преумножая в веках свое могущество и славу. Но рок судьбы, беспощадный и скорый, не пощадил почтенной старости покой и седину гигантского дерева, наслав стихии ветра, он разметал щупальца крон и, с шумом, скрежетом и стоном поверг их на землю. Словно в назидание другим. Таков грустный удел землян, возомнивших о своем несокрушимом величии.
Не столь зримые преимущества выбранного нами места, из-за близости к тропе, вскоре, после разведенного костра, были восполнены удобством и уютом. Костер вспыхнул легко, от первой спички поднесенной к сухой траве, и вознесся высоко вверх, в одночасье, обратив границы света от костра, в густую непроницаемую тьму. Вывороченные корневища гигантского дерева, паукообразно топорщились в разные стороны, извиваясь как змеи от мерцающего костра. Ствол великан, удерживая тепло, отгораживал нас от северо-восточного ветра, и от всевидящих глаз ночи, когда кажется, что из каждой точки напряженной непроницаемой тьмы, кто-то смотрит за нами пристальным взглядом. От дыма, и от запаха каши в закопченной кастрюле, от очарования тихой звездной ночи, наша спокойная гавань скоро обретает черты домашнего уюта. Неспешно поужинав, мы удобней устраиваемся вблизи огня. Свежий северный ветерок уносит остатки сонливости, хотя еще недавно, на тропе, мы были готовы свалиться и заснуть при первой же возможности.
Весело потрескивают веточки костра, взмывая искорками вверх, и тут же уносятся легким ветерком.
Облюбовав местечко в сторонке от костра и дыма, собака лежала неподвижно, ни чем, не выдавая себя, пристально глядя в огонь. Мерцающие светлячки в ее задумчивых глазах, скрадывали грусть от роя воспоминаний о путешествии, и о буднях прошлой неспокойной жизни. Не так уж и много ассоциаций, когда ты далеко от дома, а вокруг ночь, костер и тишина уединения. Не долго думая мы, решили, что будет справедливым назвать нашего четвероногого друга Искра. Просто и незатейливо, Искра.
- А что красивое имя.
- Я и не спорю, пусть это будет напоминанием об этой волшебной ночи.
- Пусть будет так, - сказал Денис.
Улегшись на спину, и подложив руки за голову, Денис молча, зачарованно, засмотрелся на небо. Наступал тот торжественный, возвышенный час, когда на небосводе ожерельем высыпали мириады мерцающих звезд.
Обвораживающее волшебство ночи действует неотразимо, умиротворяющие и хочется, не отрываясь смотреть и смотреть, ощущая себя невесомой былинкой в волшебном, божественном мироздании, подобно ангелам, летающим в вышине.
- Ты их не видишь.
- Нет.
- Ну, как же, ведь это так просто. Люди склонны думать, что они в этом мире одни, а меж тем, невидимые жители небес всегда рядом, и приходится только сожалеть, что люди боятся всего необъяснимого, запретного. Ведь если спросить себя, кого мы более всего боимся, встречи с человеком, ведь так. А они как дети, невинны и безобидны, и также хотят чуточку нашего внимания, тепла и люби, и безмерно страдают от непонимания. Такова их природа.
- А кто такие, эти ангелы.
- Невинные души, некогда живших на земле людей, отошедшие в мир иной, и вернувшиеся в вечное странствие в просторах вселенной.
- Но ты ведь сам говорил, что человек и есть первый враг, и его нужно в первую очередь бояться, особенно в горах.
- А вот послушай, на мой взгляд, поучительную байку, про дикую бабу. История и далекая и недавняя, смотря как посмотреть. В наш век машин и скоростей, тебе она покажется чудной невероятной, но вместе с тем, мне нечего прибавить к тому, что я доподлинно слышал, из уст бывалых людей. - Ха, про дикую бабу - недоверчиво усмехнулся Денис, не зная, в шутку ли я, или всерьез. - Да про дикую бабу. - А что, и такие бывают. - Это говорит твоя незрелость, чего только не бывает на белом свете. - Ну, так давай, рассказывай, - сказал он, подвигаясь поближе к костру.
- А страшно не будет. - А чего боятся, - и, помолчав, многозначительно добавил, - и пострашней было. - Ну что же, тогда без утайки и прикрас, как тому и должно быть, начинаю свой рассказ. А ты внимательно слушай да не перебивай.
Все имеет свое начало, гора начинается у подножья, заканчивается вершиной. Родник, струясь из глубин, затем маленьким, безымянным ручейком петляя по земле, устремляется вниз. Группа вольных туристов, после долгого утомительного перехода, под палящим, безжалостным солнцем, поднимаясь вдоль ручья, по лощине, заросшей чапыжником и разнотравьем, наконец, вышла на открытое возвышенное место. Заметив родник, они не сговариваясь, как по команде, побросали с себя рюкзаки, решив, что настало время основательно поесть, и готовиться к ночлегу. Среди однородной, бойкой группы туристов, выделялись двое, и не только молодым задором и красотой, но и тем огоньком в глазах, который указывает на близость сопереживаемых чувств. Казалось эти высокие отношения, уместны скорее для светских раутов, городских ухоженных улиц, и уж никак не для дикой природы гор, суровой и беспощадной. Но таковы причуды любви, и их взаимное чувство не только не ослабевало от грубой реальности будней, но, претерпевая суровые испытания, приобретало новые грани. Так изумруд, попадая в руки мастера гранильщика, расцвечивается новыми красками, становясь ярче и краше прежнего. Не смотря на выпадающие трудности, они были веселы, неумолчно разговорчивы, находя все новые и новые темы для непринужденных бесед. Неразлучные, они незаметно покидали своих друзей, в поисках уединения, когда друзья о чем-то увлеченно спорили у костра. - Посмотри вокруг, на это нескончаемое пространство, - говорил Игорь, указывая на посуровевшие в вечерней мгле очертанья гор, - они кажутся мне необычайно одинокими и безутешными. Все это похоже на сиротский берег, где вокруг, ни единой разумной души. А представь себе дни летнего солнцестояния, когда все вокруг цветет, как единый благоухающий букет, но ни кто не соблазнится, не соберет пахучих ландышей, ромашек или ирисов, и не подарит своей любимой. Не наполнит ее спальню частичками горного раздолья света и аромата. Ну, разве это справедливо, и для кого эта красота. Ни у кого не забьется учащенно сердце, увидев это очарование, этот карнавал немыслимых красок, всегда новых, и неожиданных. А представь, снежное, морозное зимнее утро, вершины гор искрятся на ярком солнце, словно в волшебной изумрудной стране. А ночь, зимняя ночь! она как сиротливое неприкаянное дитя. Холодные мерцающие звезды, смотрят безучастно на этот странный сонный мир сплошного снежного безмолвия, всегда таинственного и торжественного. Сиротливая луна, на миг выползет из-за туч, посеребрив пурпуром вершины гор молчаливо стоящие в неусыпном вековечном ночном дозоре. Что может сравниться с этой несравненной холодной красотой, столь чуждой и одинокой, как лунный пейзаж. Зимние горы! это странное воплощение уродливого сознания, они словно дремлющие, терпеливо послушные, зачарованные исполины, в ожидании чуда преображения.
Спускаясь под уклон в небольшой распадок, Игорь прибавил шаг, иногда переходя на бег трусцой. - Какой трагизм, подумать только, а разве дикие животные не наделены в достаточной мере разумом, интеллектом, чтобы чувствовать, сопереживать красоту окружающего мира. Едва поспевая за ним, почти прокричала Ирма. - Ты говоришь о зачатках сознания, и это возможно верно, но тебе, как будущему микробиологу, должно быть известно, что зрелый плод человеческих чувств, есть совокупность интеллекта и сердцезнания, что для животных неисполнимая мечта, как бы мы не умилялись их повадками. - В тебе дремлет суровый критик, что и говорить. И это меня пугает. Но склонна думать, что лебединая верность, тебе не кажется пустой сентиментальностью городских барышень.
Не надеясь, что Игорь услышит ее последнее замечание она, минуя чуть заметную тропинку, пошла по траве, напрямик. - А ты хотя бы зайца встретила за все время нашего путешествия. - Нет. - Вот и я, нет. Неправда ли, неожиданное совпадение. Разве только завыванье шакалов глухой темной ночью. - Совпадение, скорее грустная действительность. Мудрецы древности, между прочим, говорили, что там, где метут метели, а по ночам слышен только вой шакалов, то место обитания демонов. Природа, как известно, не терпит пустоты, и тогда пространство заполняет иная реальность. Ты, возможно, слышал, что где-то там, на Памире, пастухи обнаружили семейство неких загадочных, волосатых существ, похожих на людей.
- Ты говоришь о ети, - спросил Игорь, черпая воду из углубления в каменистом основании ручья, выложенным искусным мастером временем из природных песчаных плит.
- Возможно, их называют так, - неуверенно заметила Ирма, подходя к ручью. - Наверно это уродливое следствие человеческого безумия, протест против его агрессивной природы. - Глупости. Все это только байки, для слишком доверчивых людей. Представь, сколько экспедиций ходит по горам, и что же? - Уступив место у ручья, Игорь направился в сторону, где среди осклизлых камней, росли широколистные развесистые лопухи, чтобы изваять из них некое подобие кружки. - Быть может, они менее удачливы - усомнилась Ирма. - Тогда следует признать возможность чуда. - А, на мой взгляд, совсем не умно отрицать возможности чуда, все, что за бортом человеческого осознания, за тайной завесой невидимого, вне его понимания, и есть чудо, а человек несовершенен. В беспредельности все невероятное возможно. - Надо полагать там были особи обоего пола, - резко повернувшись к Ирме, нарочито громко засмеялся Игорь, желая проверить ее терпимость.
- Возможно, и даже наверняка, - парировала Ирма, опускаясь к ручью и устремив не по возрасту детские белые ладони, на встречу прозрачным, ледяным струям.
- Вот как, - отстраненно осведомился Игорь и, помолчав, неожиданно с чувством продекламировал,
- О, дайте мне, дайте дикую бабу, я обовьюсь, круг нее павианом, сам обернусь в дикаря! - и после паузы, добавил.
- О, сладкоголосая фея лесов, предлагаю для словесных ристалищ о чудесах иное, удобное врем.
- Есть варианты.
- Что может быть лучше, безлунной ночи. - Что может быть лучше безлунной ночи.
- Ночи, как орудия страха, это заманчиво.
- Ну что же, принимаю вызов.
- Вот и прекрасно, а теперь поспешим в лагерь, ведь нас там ждут.
Вечерело, становилось прохладно. Уже заиграли тут и там свою неумолчную вечернюю музыку сверчки, напоминая всем, что приближается время покоя и сна, и что двери светлого солнечного дня вот-вот закроются, представив полную власть ночи, и мир перейдет во владения тьмы. Весь день погода стояла ясной и теплой, обещая волшебную звездную ночь, и путникам хотелось видеть с некоторого возвышения, прямо от палатки, открывающуюся панораму гор. Палатка была почти установлена, как вдруг, с нарастающей силой задул пронизывающе холодный ветер, бросая, пришпоривая из стороны в стороны, крыльям незакрепленных фалд. Постепенно усиливаясь, он поминутно менял свое направление, словно пытаясь перехитрить все старания незадачливых туристов закрепить палатку. Ирма и Игорь видели как следующий порыв сильного ветра, напряг крепления, вздул палатку парусом, и с шумом сбросив с бугра, камнем покатил ее вниз, мимо костра, и далее в лощину, в сторону леса. Внизу, где ветер был не столь сильным, палатка умерила свой бег, зацепившись за мелкие кусты. Сбежав в лощину, друзья решили не рисковать понапрасну, а ставить палатку здесь, выбрав для этого более сухое, и защищенное от ветра, и дождя место. Отгороженные от ветра горами, холодные струи все же проникали и сюда, и всем не терпелось по быстрее развести костер и обогреться, а заодно и приготовить ужин. Набранный по ручью мелкий хворост, был сыроват, и долго не хотел загораться, источая облако едкого дыма. Внизу по ручью темнела в сумерках рощица, хоботком примыкавшая к коренному массиву леса. Уже почти совсем стемнело, когда юная пара, не смотря на уговоры друзей, все же направилась в ту сторону, с тем чтобы принести дрова и колья для палатки. Все видели, как их едва различимые силуэты, незаметно скрылись в сумраке рощицы. Закатное солнце, посеребрив напоследок, высокие пики восточного отрога Кавказских гор, с прощальной, тревожной грустинкой, закатилось за линиею горизонта. Северные склоны близ лежащих вершин, тут же посуровели, словно накинув на себя черные мохнатые бурки, превратившись в безжизненных истуканов. Темня ночь, незаметно облекла своим холодным саваном, необозримое пространство гор. Одиноко мерцающий огонек от костра, был виден издалека. Вкусно, призывно запахло из большого, общего котелка, приглашая всех к ужину. Юноша, вернувшийся от родника с водой, негромко заметил, что слышал некие голоса со стороны рощи, но никто не придал этому особого значения.
Ночь за непринужденной беседой протекает незаметно. Уже взошла луна, окропив серебром окрестные вершины. Последний сверчок цвиркнул одиноко, и закатился в нору, словно испугавшись своего же голоса. Тишина и покой беспредельно воцарились вокруг.
Далеко за полночь, те, кто еще не спал, могли видеть, как странный одинокий силуэт, тяжело поднимался наверх, со стороны рощи. В рассеянном свете полночной луны, его лицо казалось вдвойне бледным и неузнаваемым, выражавшем груз непосильной ноши, вселенского отчаянья и горя. При его приближении, друзья отшатнулись в стороны, не в силах разделить мощи его страданий. Он подошел, тяжело дыша, и, окинув всех отсутствующим, безумным взглядом, молча, смиренно сел у костра. Он так изменился, постарев в одночасье, что многие из присутствующих с трудом узнавали в нем Игоря. Он сидел долго, безответно, вперившись пустым отсутствующим взглядом в пепел догорающего костра, и казалось, будто он о чем-то, тяжело вспоминал.
Стоя вокруг молча, в недоумении, все ожидали, что вот он, что-то скажет, объяснит, но ни что не нарушало воцарившейся бесконечно томительной тишины. Казалось, время надолго остановилось здесь.
Много позже, стало известно, что якобы девушку похитило некое загадочное волосатое существо, и будто бы охотники не раз видели их вместе. Волны времени, неумолимо и безжалостно они перемалывают, испепеляют в памяти людей события, даты, лица, и когда бы не происшествие, случившееся много позже, кто бы вспомнил о той давней ночи. Так однажды в теплую летнюю пору, несколько удачливых охотников расположившись близ живительного тепла ночного костра, приняв по чарке, предались успокоительному сну, в полной уверенности, что ни кто не нарушит их безмятежную охотничью вольницу. Ближе к полночи, один из охотников, почувствовал, как рюкзак, на котором он лежит, загадочным образом стал уплывать из-под его головы. Заподозрив соседа в вероломном посягательстве на собственность, и чтобы восстановить попранную справедливость, он приподнял свою тяжелую хмельную голову, преисполненный справедливого гнева. Оглядевшись по сторонам, и не обнаружив решительно ни чего, что могло бы заменить ему подушки, он справедливо решил, что мир так шаток и не прочен, а воздаянья, как молния, скоры и суровы, когда и маленький камень может обрушиться лавиной, что счел за благо, остудить голову, на волглой от ночной росы траве. Но случилось так, что, совершив полуоборот лицом в сторону леса, и почти преклонив, до краев наполненный драгоценный сосуд, к земле, он вдруг, заметил, как в сумрачном лунном свете, некое загадочное существо, с резвостью дикой лани, мелькает среди деревьев. Вмиг протрезвев, со страху, он протрубил диким голосом призывную охотничью песнь, чем вызвал неожиданный переполох в боевых охотничьих рядах. Долго не разбираясь в причинах столь ранней побудки, наши герои принялись с пристрастием полить во все стороны, со щедростью Арабских шейхов, не скупясь на патроны. Но когда это занятие им прискучило, они подступили к одинокому воину, с законным вопросом, в чем же причина неожиданного ночного торжества. Находя сбивчивые невразумительные объяснения бредовыми и даже опасными, в свете темной неласковой ночи. Не на шутку испугавшись, и чтобы умилостивить всерьез разбушевавшихся охотников, одинокий воин, в награду за лояльность, предложил бережно охранять их невозмутимый сон до самого рассвета, с мыслью, что свой покой он уже утратил надолго.
Рассказы о дикой бабе множились, у костра на туристической тропе, среди жителей окрестных хуторов и сел, обрастая все новыми и новыми иногда невероятными подробностями, где за вымыслом, порой трудно было разглядеть правду.
- Ночь за полночь, придет украдкой, ступая босыми ногами, когда
все спят, вывернет рюкзаки, возьмет, что пожелает и шамором в
кусты, только дикий дурной хохот вслед.
- А что, туристы не могли ее поймать, - спросил Денис.
- Где там, проснутся, повскакивают и как клопы кто, куда со страху попрячутся. А то и так было, мужики озаботились, че, мол, баба голая бегает, давай ее, дескать, спаймаем да обуем, оденем, дело не хитрое, а то срам то какой.
Рассказываю без прикрас, как народ бает. Долго так гоняются, пока в конец из сил не выбьются, вот-вот словят. Но всякий раз, в этот самый миг, либо волк, на тропе появится, либо существо, со всеми признаками человека, но обросшее с головы до ног. Выйдет, рыкнет жутким, диким голосом. А ружа то нет ни у кого, чем стрелять будешь, тут уж мужики ноги в руки и шамором кто, куда по лесу. А то придет на заимку все пораскидает, перероет. Правда к чести, надо сказать, все не брала, видно понимала, и людям пригодится.
А тогда мужики, Хамышкинские битюги, решили меж собой по пьяни, над ней поизголяться. Эти Хамышкинские они чистые дикари хуже любого обѓрека. Славили ее, да что только над ней не делали, надругамшись. А тады в эту самую пору, ученый с Рассеи, обретался в тех местах, всякие там камни собирал. Говорят, в прежние времена знал ее, учился вместе с ней, Игорем прозывали. Увидел все это и давай их стыдить, упрекать, мол, че вы это делаете, безобразничаете. А Они тогда что, стали против него козни наветы чинить, народ подстрекать, мол, че он весь какой-то не нашенский, водку самогонку не жрет, матом ругаться не умет, сигарет и тех у него не стрельнешь. Ну, Словом какой-то не такой он как все, ходит тут какие то камни собирает, чудит. Нет, кокой-то он, одним словом, не правильный. Надо его поправить, починить, шурупы болтики вкрутить.
-Ты Никадим выйдь на бугор, приглядь ета, чтоб никто ничего не заподозрил, а то нынче народ зряшный пошел, а если что гикнешь оттуда. А ты Василий шамором в овчарню, пущай собак наметом, посмотрим, кто кого перегонит. А если что блямкниш мне, как там дела пойдут. Вот Никодим на бугор вышел и кричит,
- Вы, что дурачье, никак зайца травите.
- Не заяц тебе, а целый матерый волчище, - прокричал ему Василий в ответ
- Ну, так геть его, геть мать его так, - кричал с бугра Никодим. Выпущенные из загона собаки понеслись, поднимая пыль. С бугра, Никодим видел, как далеко, на самой оконечности поляны, вблизи леса собачья стая с бульдожьим рыком и визгом вздыбилась и захороводила вокруг, все, тесня к дальнему рубежу поляны, но вот уж и след их простыл в густом сумраке леса. И только отдаленный лай еще долго отдавался по окрестным горам. Метался, бился в холодной скальной утробе гор.
- Вот такая невеселая история. Именем того ученого, позже была названа одна из полян вблизи Хамышек, дань памяти о светлом образе, и утешение для других. Теперь, открыв карту, можно увидеть эту поляну, но едва ли кто помнит содержательную сторону накрепко связанною с этим именем. Слишком далеки, призрачны события тех лет. Да ты как я погляжу, совсем загрустил.
Лежа на спине, Денис молча смотрел в небо, ее темный лик, величавый и торжественный, был густо усеян бесконечно расплескавшимся морем звезд. В полуночной темноте их зазывное мерцанье было исполнено особым таинственным очарованием. Догорающий костер, покрывшись толстым невесомым слоем пепла в основании, слабым огоньком дирижировал прощальным танцем придвинувшихся причудливых теней сгустившейся ночи. Луна казалось, задержалась где-то, по своим неотложным делам, не спеша взойти в ожидаемый срок.
Ночь. Все вокруг притаилось в чутком сне, только изредка ночная птица неожиданно подаст тревожный голос, где-то в стороне. Тенью скользнет летучая мышь, легко беззаботно очертив круг, над приветным огоньком, да осторожный грызун, пискнет, зашуршит где-то в сухой траве, и вновь тишина.
Ночь. Вокруг темно, Одни звезды неизменные спутники, беспристрастные соглядатаи, как часовые на посту. Так хочется открыть двери, распахнуть широко, обнажив все тайны скрывающиеся за сумрачной пеленой.
Выйдя за освещенный круг, Денис настороженно прислушался, пристально вглядываясь в непроницаемую тьму. Здесь в стороне от костра, все звуки ночи усилились в двойне. Вот что-то скрипнуло, зашуршало, как от чьих то крадущихся шагов, и вдруг резкий звук, от сломанной сухой ветки, там, внизу, в овраге. Взяв фонарь, он запустил луч по косогору, высветив чутко дремлющие заросли кустарника вдоль тропы, а чуть левее и ниже, луч провалился в черноте сквозного леса, и далее прошелся по круче, подступающей к поляне. Брошенный камень, гулко ударился обо что-то твердое, и после короткой паузы шумно зашуршал по сухой траве.
- Ну что там - окрикнул я его как можно бодрей.
- Какой-то странный шум внизу, то ли зверь крадется, то ли человек, - ответил он растревоженным голосом, подходя к костру.
- На то она и ночь. Днем треснет где, и ухом не поведешь. А ты садись поближе, а то, что-то прохладно стало, да подкинь вон те обгоревшие поленца в костер, оно и теплее будет. А я наверно за водой потопаю.
Решив спуститься вниз, я хотел показать, что все страхи вздор и чепуха, никого там нет, все только ложные тревоги, плод воображения, чтобы тем самым развеять необоснованное беспокойство, переживания моего юного друга. - Теперь и луна скоро взойдет и вовсе светло станет, - прокричал я напоследок, все дальше удаляясь по склону от костра, обреченно проваливаясь в густую темень.
И так, я бросаю вызов, ее величеству ночи, вступая в мир теней и таинственных звуков, где за каждым поворотом грезится грозный враг. Оставшись без воды, я вспомнил, что, поднимаясь сюда, мы часто видели в промоинах вдоль тропы, лужицы с остатками несвежей дождевой воды. Несколько таких лужиц, помнится, были недалеко от нашего бивуака, в зарослях кустарника, и далее по тропе. Очевидно, здесь на достаточном возвышении, лужицы не успевали просохнуть, из-за большего перепада температуры в ночное время, и редкого проникающего солнца днем. Взяв свободную посуду, я стал спускаться вниз, все время, натыкаясь на сучья, колдобины, проваливаясь ногами во впадины и, наконец, выйдя на тропу, уверенней зашагал вперед. Впереди, вдоль тропы, видны темные силуэты деревьев. Лоскутные обрывки звездного неба, кое-как просматривались сквозь их темные кроны. Где-то там, вдалеке, за бугром, еще я видел затухающие отблески костра, ласкающие память призрачным приветом, но вот его блики растворились за горизонтом. Глубокий лес со всех сторон безнадежно поглотил меня, отгородив от остального мира. Теперь на сцене я один, в заглавной роли короля теней и страхов. Сгустившееся безмолвие ночи, безучастно спокойное ко всему, чутко, настороженно впустила в свои пределы, даруя кому царскую свободу, а кому западню. Как бы ты не был беспечен, и отчаянно смел, в горах всегда найдется место страху, достаточно лишь ослабить струну бесчувствия, и пристальней прислушаться к всевозможным шорохом, неожиданным звукам и голосам из-за стены кромешной тьмы ночи, и ты невольно окажешься в плену собственных необъяснимых страхов. Легко впустить это чувство, куда как сложней освободиться от него. Трепетно, с содроганием внимая звукам окружающего мира, становлюсь неотделимой его частью. Вот кто-то застучал по камням, зашуршал сухой прошлогодней листвой, и сразу тишина. Вот неожиданно громко, надсадно, чей то голос раздался в стороне, потревожив ночной покой леса. От заплутавшего шального ветра, устало зашумели, зашептались в сонной дреме своды густых чинар. Как много тайн скрывает глухая непроницаемая ночь. За каждым поворотом грезится грозный враг. Разумней идти, не спеша, выверивая каждый шаг, но тогда все звуки, все шорохи леса отзовутся паническим страхом. И я тороплюсь. Я иду уже довольно долго. Темно под ногами. Где-то здесь должна быть вода, но ночью лесная дорога бесконечна. Вот очередной поворот, если и за ним я не увижу лужицу с водой, то наверняка вернусь к костру. Я останавливаюсь. Дорога круто пошла вниз и вправо. В чахлом просвете меж деревьев она почти угадывается. Кажется, я вижу светлячки лужиц. Они там, внизу, в нескольких шагах, а далее стена непроницаемого черного как сажа леса. Остановившись, прислушиваюсь, внимая звукам тишины, и нутром чувствую, как кто-то следит за каждым моим движением. Хочется вернуться, но будто что-то необъяснимое притягивает меня. Быть может, то сама безответная ночь, недобро смотрит вслед странному, неожиданному путнику, появившемуся в неурочный час. Позабыв обо всем, почти бегу вниз, быстро черпаю воду, и после нескольких стаканов чувствую, как цепляю донную грязь. Спешу к следующей лужице. Опускаюсь на колени. В нескольких шагах позади меня изгиб дороги и оглушающая бездна черной дыры густого непроницаемого чащебника. Я склоняюсь над водой, и в тот же миг, словно табун лошадей по воде, надвигающийся страшный шум бурелома надо мной. Не помня себя, я бросаюсь на бугор, напрямую, забыв про дорогу, а вслед за мной нечеловеческий душераздирающий вой, дикий ужасающий хохот, от которого стынет в жилах, подкашиваются ноги. Несусь без чувств, через буреломы, ломая кусты, цепляясь за ветки, сучья, пеньки набивая кровоточащие ссадины, падая, чертыхаюсь в промоине, и снова вскакиваю, и бегу без оглядки.
Уже на подступах к поляне, с тревожным замиранием сердца, угадываю знакомый силуэт
- Что это было, - спрашивает он издалека срывающимся голосом
- Мне бы отдышаться, - коротко пресекаю его любопытство, и присев к догорающему костру и чуть успокоившись, иду на закраину поляны, долго прислушиваясь в ожидании. Но ни что не нарушает наступившей тишины. Насобирав сухих веток, бросаю их в костер и, сдвинув тлеющие уголья к краю, трясущимися руками ставлю кастрюлю с водой для чая. Возникший из ниоткуда розовый язычок, в основании, лизнув мелкий хворост, шустрой змейкой вознесся вверх, забивая едкий надоедливый дым. Мы оба долго молчим. Незаметно утихают судороги сердца. Вижу как, преклонив голову к рюкзаку, и неспокойно поворочавшись, Денис засыпает, так и не дождавшись обещанного чая. А вода меж тем запенилась с ближней от пламени костра стороны, и певуче, на высокой ноте, трогательно заголосила, привнося оживление в мой ночной не уют. Мы долго ждали хозяйки неба луны, но ее появление было неожиданным, и далеко не там где надеялись увидеть. Старуха ночь коварна. В горах так легко ошибиться
Вокруг чуткая вселенская беспредельная тишина. Незаметно смежаются веки, и не в домек тебе, спал ли ты, или только привиделось. Но вот и белесая полоска на границе горизонта, колыбель зарождающейся зари. Тихий шелест листвы в предрассветный час, словно проснувшийся младенец, беспечно, призывно машет ручонками, в счастливом радостном ожидании встречи.