- Здравствуйте, господин Бородин. Я слышал, вы жениться собрались?
- Да, батюшка.
- И кто ваша избранница, если не секрет?
- Да какой же секрет от вас-то, батюшка. Анфиса это, вот иду к вам с просьбой обвенчать нас на следующей неделе.
- Это какая ж Анфиса? Надеюсь, что не Лаптейкина?
- Она самая, батюшка, - ответил насторожившийся Бородин.
- Так она же хайлява, сударь. Не к лицу вам, уважаемому человеку, прапорщику, жениться на такой женщине.
- Подпрапорщик я, батюшка. Вы же знаете, что я в ваших краях человек новый. Иной раз не сразу понимаю, о чем люди говорят, а некоторых слов вообще не разумею. Что это значит: «хайлява»?
- Эх, Платон Евсеевич, Платон Евсеевич. Хайлява – это значит хайлява, доступная женщина, прелюбодейка, блудница, вот что означает это слово, «хайлява».
- Батюшка, что вы такое говорите?
Платон Евсеевич голову наклонил, набычился, кулаки у него непроизвольно сжались, глаза засверкали. Батюшка невольно отшатнулся от него, руки приподнял в защитном жесте.
- Помилуйте, сударь. Так ведь это же вся наша Уваровка знает. Да, она вдова и не старая еще. И хозяйство у нее справное, да и красавица она, что уж тут говорить. Но ведь слов из песни не выкинешь. Хайлява, она и есть хайлява.
Платон Евсеевич, ни слова не говоря, резко развернулся и пошел прочь. Батюшка еще некоторое время стоял, глядя ему вслед, затем повернулся и слегка подобрав полы своей длинной рясы заспешил обратно, в церковь, замаливать свой новоиспеченный грех оговора ни в чем не повинной женщины.
А Платон Евсеевич Бородин, подпрапорщик русской императорской армии, шагал к дому и вспоминал, как он вообще здесь оказался. Несколько месяцев тому назад у него вышел срок сверхсрочной службы. Пять лет срочной службы и пятнадцать – сверхсрочной. Можно было уходить в отставку. Пенсию себе он уже заслужил. Он как раз раздумывал о своей дальнейшей судьбе, когда ему предложили перевод на Дальний Восток, а там офицерскую должность и высший унтер-офицерский чин зауряд-прапорщика. Платон подумал, подумал и согласился. Семьей он не обзавелся, родители его к тому времени померли, наследство было давно поделено. А здесь у него появлялся шанс достойно завершить армейскую карьеру. Через пять годочков срок его выслуги достигнет двадцати пяти лет, и он сможет выйти в отставку со значительно более высокой пенсией.
В Хабаровске он по своей глупости сильно простудился, решив сбегать налегке до станционного буфета, и через два дня, по совету врача решил прервать свою поездку до полного выздоровления. И вот он живет в этой Уваровке уже месяц. А причиной столь долгой его остановки послужила некая вдовушка, Анфиса Лаптейкина, в которую он влюбился со всем своим нерастраченным в юности пылом.
Платона совершенно не смущало то обстоятельство, что у Анфисы было два сына – Фрол и Кузьма, погодки 4-х и 5-ти лет и полуторагодовалая дочь Дусятка. Познакомился он с ней очень просто. Когда он сошел с поезда, то после обследования у врача встал вопрос, где ему отлеживаться до полного выздоровления и восстановления сил. Местные жители ему посоветовали остановиться в селе Уваровка, что находилась километрах в 30 от железнодорожной станции. Там же его определили на постой. Хозяйкой оказалась уже упомянутая Анфиса, которая приложила немало сил, чтобы быстрее поставить своего постояльца на ноги. В результате, уже через две недели они стали жить вместе.
Анфиса с мужем приехали сюда сразу после свадьбы около шести лет тому назад по программе переселения из центральной России в Сибирь, а дети их уже здесь родились. Жили хорошо, дружно. С кредитом начали расплачиваться. Хозяйством обзавелись.
Да вот в прошлом году пришла в их дом беда, подцепил Семен Лаптейкин где-то хворь непонятную и неизлечимую. Сгорел как свечка за полторы недели. Анфиса с ребятишками этот год на старых запасах прожила и совсем было уже решила все продать, выплатить остаток кредита и переехать в Хабаровск. Был у нее шанс устроится в работницы к какому-нибудь барину. Во-первых, она была еще не очень старой. Всего двадцать два годочка только-только ей исполнилось. Вполне могли ее взять работницей даже в дом. Тем более, что Анфиса была хороша собой и умела готовить. Это искусство ей передал отец, который в молодости служил на военном флоте коком. Там его обучили готовить не только для матросов, но и для офицерского состава, который на флоте был исключительно из благородных.
За воспоминаниями Платон Евсеевич не заметил, как добрался до дома. Анфиса, как словно почувствовав его настроение, выскочила на крыльцо, услышав звуки открывающейся калитки. Увидела его хмурое лицо и сердечко у нее сжалось от нехорошего предчувствия. Пережила уже один раз такое, когда мужа хоронила.
Платон Евсеевич, зайдя в избу потрепал подбежавшим к нему парням шевелюры, а Дусю подхватил на руки и сказал:
- Поговорить нужно, Анфиса. Серьезно поговорить.
Дуся захныкала, и Платон передал ребенка матери. Мальчишки убежали во двор, а Дусятку покормили и уложили спать.
Наконец, они могли спокойно поговорить. Платон начал разговор:
- Анфиса, я не хочу венчаться в вашей Уваровке. Я предлагаю срочно выезжать во Владивосток, тем более, что меня уже в полку заждались, а там и обвенчаемся. Ты ведь поедешь со мной?
- Поеду Платоша. Я с тобой куда угодно поеду, хоть к черту на кулички.
- Не гневи Бога, Анфиса.
Платон перекрестился и сказал:
- Имел сейчас беседу с вашим батюшкой.
- Так вот отчего ты смурый такой. Этот козел в рясе ко мне приходил, к греху склонял, подарок обещал купить. Это еще до тебя было. У него видишь ли попадья на сносях, а ему невтерпеж. Я ему вежливо объяснила, что я ему не хайлява какая-нибудь, а приличная женщина и мать троих детей к тому же.
- А он что?
- А что он? Ушел несолоно хлебавши, очень недовольный, сказал напоследок, что я об этом еще пожалею.
- Ну, я предполагал что-то в этом роде. Ну, так ты как? Насчет венчания.
- Конечно, Платоша. Я сама хотела с тобой поговорить на эту тему, мне тоже было бы неприятно венчаться у такого попа. А переезжать я все равно хотела, только в Хабаровск, и даже покупателя находила на свое хозяйство.
- Тогда будем собираться. Новый, 1904 год, хотелось бы встретить уже во Владивостоке.
Человек предполагает, а Бог располагает. Пришлось им в их планы вносить коррективы. Платон уехал один, а Анфиса оставалась в Уваровке и продолжала искать покупателя на свое хозяйство. Платон обещал, что как только он устроится на новом месте службы, сразу подыщет им квартиру для проживания и отпишет им. Так что Новый год Платон встретил со своими новыми сослуживцами у себя в части, а Анфиса смогла приехать только в начале февраля. Начало войны с Японией застало ее в пути, и на вокзале во Владивостоке ее никто не встречал. Платон не смог ее встретить. Адрес их новой квартиры у Анфисы был, поэтому до дому она добралась с ребятишками на извозчике.
А вот обвенчаться Анфисе с Платоном было уже не суждено. Осталось у нее два его письма, причем последнее было написано со слов Платона кем-то из госпиталя. Вместе с последним письмом пришла его фотография, которую он успел сделать, воспользовавшись случаем, еще до своего ранения.
А вскоре после этого по ее адресу пришло официальное уведомление из госпиталя, что зауряд-прапорщик Платон Евсеевич Бородин скончался от полученных ран. Анфиса к этому времени была на девятом месяце. А еще через месяц она родила мальчика, которого назвала Платоном. Тут и война закончилась. Оставленные ей Платоном деньги подходили к концу и нужно было срочно искать работу. Анфиса была в отчаянии. Она оставалась одна с четырьмя маленькими детьми без всяких средств к существованию. Деньги, которые она выручила за продажу дома и всего хозяйства почти все ушли на погашение кредита, который она брала еще с Семеном, ее первым мужем. Во Владивостоке у нее не было ни одного знакомого, не говоря уж о родственниках. С грудным ребенком на руках она обходила дома и искала хоть какую-нибудь работу. Но после войны во Владивостоке с работой было плохо. На тяжелую и грязную работу и без нее добровольцев было много, а на работу в дом ее не брали из-за грудного ребенка.
Анфиса уже собиралась съехать с квартиры и перебраться в более дешевое жилище, как однажды в их дверь постучали.
На пороге ее жилища стоял священник в рясе. Убедившись, что она та, которую он разыскивает, поп представился как полковой священник, по фамилии Субботин. Отец Сергий, так он просил называть себя, вручил ей бумагу, выписку из церковно-приходской книги, заверенную церковной печатью, в которой черным по белому было написано, что она, Анфиса Харитоновна Лаптейкина, в девичестве Спиридонова, обвенчалась с Платоном Евсеевичем Бородиным, зауряд-прапорщиком Н-ского полка числа 17 июля 1905 года и с этого числа они состоят в законном браке. Поп оказался полковым священником и личным другом Платона, обязанным ему жизнью. Он и соборовал Платона Евсеевича в госпитале. Умирая, Платон взял с него клятву, что он сделает Анфисе эту бумагу о венчании.
Имея на руках такой документ, Анфиса могла рассчитывать на получение пенсии и в то же время она понимала, что полковой священник совершил по своей сути преступление.
- А почему все-таки, батюшка, вы пошли на этот подлог? – спросила его Анфиса. – С вас, как с церковнослужителя за этот грех вдвойне спросится.
- Все так, дочь моя, все так. Но и я в неоплатном долгу перед Платоном Евсеевичем был. До конца жизни буду сей грех отмаливать, да и тебе не придется нищенствовать, с четырьмя детьми. Глядишь и замуж еще выйдешь. Ты ведь еще молода.
- А ведь вы, батюшка, тоже молоды. Семинарию поди в прошлом году окончили?
- В позапрошлом.
- Скажите, батюшка, вы женаты?
- Нет.
Анфиса замолчала и сидела, теребя платочек в руках. Было видно, что ее что-то мучает и гложет. Она то вскидывала голову, вглядываясь в священника, то понуро опускала ее.
Наконец, батюшка не выдержал:
- Скажи, дочь моя, что тебя гложет?
- Ведь, если я приму эту бумагу и выхлопочу себе пенсию, то спасу себя и детей от голодной смерти. И при этом возьму на себя грех великий. Отмолю ли я его, или он на детей моих перейдет?
- Не знаю, дочь моя. Не советчик тут я тебе. Ты сама должна решение принять.
- Есть еще одно решение моих невзгод, батюшка. И тогда и на вас греха не будет.
- И какое же? - с живостью спросил ее батюшка.
- Снова мне замуж выйти, - потупив глаза прошептала Анфиса. – Только вот с женихами сейчас во Владивостоке не густо.
Анфиса вздохнула тяжко и замолчала, теребя снова платочек в руках и время от времени бросая на батюшку быстрые взгляды.
Батюшка краснел, бледнел, потом опять краснел. Наконец, он собрался с духом и спросил:
- А за лицо духовного сана вы пошли бы замуж?
- Пошла бы, батюшка. Главное, чтобы человек был хороший, да детей моих усыновил.
Анфиса подняла на него свои красивые глаза и сказала:
- Вот за вас, батюшка не задумываясь пошла бы.
- Так и я бы недолго думал, - ответил батюшка, все еще недоверчиво глядя на Анфису.
- Ну, тогда я буду ждать вашего предложения руки и сердца, как и полагается в приличном обществе, - лукаво блестя глазами сказала Анфиса. – Я все-таки не хайлява какая-нибудь.
Через девять месяцев в семье полкового священника Сергия Субботина появился пятый ребенок, на сей раз девочка, которую родители нарекли Владой, в честь города Владивостока, в котором они встретились, познакомились и были повенчаны.