|
|
||
После смерти
С дальнего конца мгновенно вымершего села долетал заливистый собачий лай. Все окна и двери были плотно закрыты.
Минагха постоял у первой избы, прислушиваясь, затем пустил Вихря шагом. Он ненадолго останавливался возле каждого дома, постукивая кнутовищем по голенищу сапога и прислушиваясь к мыслям людей внутри. Он с удовольствием слушал эти мысли - о детях, о недоенной корове, о новых портках, или же о нем, - о Минагхе. Иногда - молитва. Минагха никогда не уставал от этих мыслей.
Нужный дом был шестым по счету - кривая на левый бок мазанка, которой вряд ли перестоять эту зиму. Куцый забор. Узкое и темное оконце. Мысли.
Минагха прочел их и, въехав в тесный и грязный дворик и не спешиваясь, постучал в дверь.
Никто никогда не выходил сразу. Сколько Минагха себя помнил - не было еще такого случая. Мысли в этот момент были довольно однотипны: вот он прислушается, поймет свою ошибку и поедет дальше, к другому дому, за другим человеком, потому что... Почему я?..
А почему не ты?
Минагха натянул поводья, разворачиваясь к окну. Иногда он развлекался, заглядывая в окна - он знал, как его внешность действует на людей. Бывало, даже фальшиво свистел по-змеиному. Бабы и дети визжали.
- Я здесь.
Вихрь захрипел, давясь удилами, попятился боком. Минагха развернулся в седле, разглядев стоящего у забора человека.
Это был не тот, кто был ему нужен. Мысли нужного человека он чувствовал - мелочные, пугливые мыслишки, шедшие из самого дальнего от двери угла дома. Было еще много других мыслей, сейчас ему неинтересных, но ни одной - стоящего перед ним человека. Такого Минагха припомнить тоже не мог, ибо любой человек для него был открытой книгой желаний, надежд и фобий. Минагха не стал убивать его.
Человек облокотился о забор, скрестил руки на груди и улыбнулся.
- А я тебя жду, - сказал он. - А ты как всегда весь в работе. Любишь свою работу, Минагха? Не отвечай, не отвечай, вопрос риторический. Что тут гадать. Разве что озвучить факт. Обожаешь. Упиваешься. Только вот чем, а, Минагха? Властью? У тебя и власти-то никакой нет. А что есть? А? Кто ты сам есть?
- Я смерть, - сказал Минагха, раскатывая каждый звук на языке, словно пробуя на вкус. И улыбнулся.
- Ты извозчик, - сказал человек, гася улыбку Минагхи. - И ведь пастуший шалаш не пропустишь, чтобы не остановиться. Любишь читать их мысли?
- Люблю, - сказал Минагха. - Любые. Твои бы послушать.
- Не выйдет, - покачал головой человек.
- Знаю.
- Знаешь? - сказал человек. - Тем лучше. Не нужно будет терять времени на представления... Или нужно?
- Не нужно. Я знаю, кто ты. Догадался.
Человек покивал, глядя куда-то под копыта Вихря.
- Убегать не будешь? - спросил он.
- Нет.
- Оно и правильно. Даже эти несчастные создания, - он кивнул куда-то вбок, на дома, - понимают, что от смерти своей не убежишь. Вот и сидят, ждут тебя.
- А может, - сказал Минагха, - они просто настолько меня боятся, что даже шевельнуться не могут?
Человек внимательно посмотрел ему в глаза, чуть сощурившись.
- Может и так.
- И может, - сказал Минагха, расправляя плеть, - если бы им удалось справиться со своим страхом, бежать пришлось бы мне?
На этот раз человек не ответил.
*
Аббат Эммеран вышел лично встретить гостей. Не кривя душой - гостей незваных и малоприятных. С высоты лестницы он наблюдал за вяло спешивающимися рыцарями - сплошь кожа, сталь, серые от пыли и усталости лица. Их было около десятка, столько же оруженосцев, слуги, вьючные лошади с доспехами и оружием. Эммеран, опасавшийся большего, немного успокоился; однако, когда он узнал поднявшегося к нему рыцаря, настроение испортилось окончательно.
Матфрид остановился в двух шагах, сопя усталым быком, чуть наклонил голову.
- Мое почтение, аббат.
- Коннетабль, - сухо ответил Эммеран. - Чем обязаны? В нашем медвежьем углу спокойней никогда и не было, а вы будто на войну снарядились. Проездом?
- Напротив, - куда любезней сказал Матфрид, - надеемся на ваше гостеприимство.
- Вот как, - сказал аббат, помолчав, и сделал пригласительный жест внутрь.
- Благодарю, - сказал коннетабль. - Надеюсь, надолго не обременим.
Эммеран пропустил его вперед.
- Что господин маркграф? Здоров ли?
- Благодаренье господу, - ответил Матфрид. - Вот только госпоже Азетте не можется уже третий день.
- Что-то серьезное?
- Возле дворца третьего дня видели Минагху.
Аббат не разочаровал Матфрида - удивление его было отменного качества, хотя и, несомненно, насквозь лживое.
- Кого?
- Минагху. Вы не ослышались.
Они добрались до личных апартаментов Эммерана. Тот снова пропустил гостя вперед. Указал на кресло и предложил освежиться с дороги. Матфрид не отказался.
- Так что вы скажете, аббат? - спросил Матфрид.
Эммеран помолчал.
- Признаться, не знаю, каких слов вы от меня ожидаете.
Матфрид улыбнулся и продолжил.
- Хоть Минагху и видели возле дворца, цель его была не там. Госпоже уже лучше, но маркграф, как и положено любящему супругу, не отходит от ее постели ни на шаг (аббат одобрительно покивал). После этого Минагху видели к востоку от Ансу. Совсем близко от вашей обители.
Эммеран промолчал.
- Это, - сказал Матфрид, - конечно же, слухи. Те, что бродят повсюду и проникают во все щели. Хотите, кстати, свежий слух?
Эммеран не хотел, но Матфрид не стал дожидаться ответа. - Говорят, в вашей обители находится на излечении очень необычный больной. Слово "очень" плохо отражает его необычность, но вы понимаете, о ком я.
Эммеран покачал головой, но Матфрид сделал вид, что не увидел.
- Впрочем, - сказал Матфрид, - об этом разве что трехлетние покойники не слышали. Так что, верно, это именно та граница, за которой пустая болтовня переходит в истину.
- Двери моего монастыря, - сказал Эммеран, - всегда открыты для нуждающихся в помощи. И это не пустая болтовня.
Матфрид картинно изогнул бровь.
- Даже если речь идет о Минагхе?
Эммеран аккуратно сложил руки на подлокотниках кресла и сплел пальцы на животе, дождавшись пока брови Матфрида не встанут на место. И только после этого ответил.
- Не ожидал от вас такого дремучего суеверия, коннетабль. От дворянина, слывущего идеалом просвещенности при дворе маркграфа Тиетмара? Это разочаровывает. Смерть - это нечто иное, нежели некий уродец на крылатой бестии, стучащий у окна и увозящий с собой на аркане людей. Церкви, несомненно, еще очень много предстоит сделать, чтобы искоренить подобные суеверия.
- Возможно, вы и правы, - медленно, подбирая каждое слово, проговорил Матфрид. - Но с суевериями ситуация такая же, что и со слухами. Когда число доказательства пересекает некую границу, суеверия превращаются в несомненный факт.
- Каких доказательств?
- Его видели и опознали. Не узнать такое рыло - это...
- Прошлым месяцем, - жестко прервал аббат, - в одной из окрестных деревень родилась девочка с хвостом. Абсолютно здоровая, только с хвостиком. Я говорю это к тому, что природа иногда совершает страшные ошибки. Но не нам с вами их осуждать.
- Конь, - сказал Матфрид. - Конь Минагхи. Эта пародия, насмешка над конем - красноглазый монстр, летающее отродье. Его видели рядом.
- Не спорю. А в пяти шагах от этого человека лежало срубленное дерево. Но я бы поостерегся причислять больного и к дровосекам. - Эммеран выдержал паузу, но Матфрид смолчал. - Коннетабль, наш разговор никуда не ведет. Давайте на минуту предположим невозможное - один из наших больных действительно Минагха. Что с того?
- У меня приказ доставить его в Ансу. М-м, целым и невредимым, - добавил он. - Если вы так печетесь о помощи нуждающимся, то я обещаю: в Ансу ему предоставят лучших лекарей.
- Брат Роже - хороший лекарь, - сказал аббат спокойно, - никто из дворцовых коновалов не сможет сделать большего для больного. Ну а приказ, - Эммеран улыбнулся одними губами, - законы вы знаете. В этих стенах приказы маркграфа интересны только самому маркграфу. Ваш "Минагха", - Эммеран не преминул выделить кавычки, - найдет на землях, принадлежащих монастырю. С того времени он их не покидал. И не покинет.
- Аббат, вы понимаете, кого вы приютили?
- Разумеется. Умирающего человека.
- Вы приютили Смерть.
Лицо Эммерана не дрогнуло.
Повисло напряженное молчание. Ни на минуту не остающиеся на одном месте глаза Матфрида выдавали бешеную работу мысли. Он чуть поклонился.
- Мои люди устали. Получим ли мы здесь еду и ночлег?
- Вас накормят и дадут отдохнуть. Ночлег предоставить не могу.
Матфрид неприятно улыбнулся.
- А что случилось с безотказностью в помощи нуждающимся?
- С ней ничего не случилось. Один из братьев серьезно болен и мы подозреваем, что болезнь заразна. Я не могу допустить ее распространения за пределы обители. А касаемо помощи - будьте уверены, любой получит ее здесь. Любой - в том числе и вы - сбросит ли вас конь, засядет ли вашем теле стрела или же, - аббат мысленно сощурился от удовольствия, - внутренний недуг поразит ваше тело, - здесь о вас позаботятся.
- Благодарю, - кашлянул Матфрид. - Надеюсь, до этого не дойдет.
*
Что собираются уезжать - не похоже. Разбили бивак под самыми стенами, два костра горят с самых семерок, и, судя по запаху, жарят мясо. Еще засветло один из оруженосцев ускакал на запад.
- На запад? - прервал аббат. - Не путаешь?
Брат Иброин быстро помотал головой.
- Все ясно видел - он полем, и по Западному Тракту.
- Стало быть, в Ансу. Стало быть, скоро маркграфа ждать, так, Иброин?
Либо монаха обеспокоено наморщилось.
Аббат отпустил его. Долго стоял у окна, вглядываясь в пахнущую сыростью темноту. По крайней мере, из апартаментов бивака видно не было.
Матфрид, мысленно проговорил Эммеран и поморщился, словно мучимый мигренью. Матфрид Черный Бык - вот, и правда, прости Господи, головная боль. За что же его так претенциозно величаются? За герб ли, или же по причине неистребимой тяги к постоянным мычащим паузам в разговоре?.. Далеко не глуп. Упрям. Предан господину. Есть ли кто в Ансу преданней Тиетмару, чем Черный Бык Матфрид? Сейчас, в разгар поста, он кушает подгоревшее на вертеле мясо, за что шестого дня монастырскому плотнику рвали зубы, греет привыкший к теплу и мягкости зад у скудного костра, а спать - спать будет на земле, завернувшись в епанчу. До тех пор, пока не будет вестей от господина. А его слуги и оруженосцы расползлись по всей округе, выспрашивая, высматривая, вынюхивая.
Эммеран отошел от окна, достал лучший, что нашелся пергамент, сам очинил перо и сел писать епископу Арнаулю. Второе письмо за два дня.
В первом, отправленном прошедшим вечером, были все подробности. Оно было написано в возбужденных, несдержанных тонах, быть может, Эммераном даже преувеличенных; но как можно оставаться спокойным, думая об укрощенной Церковью Смерти?
Второе письмо было скорее встревоженным. Эммеран просил помощи и вмешательства.
Когда аббат запечатывал письмо, уже светало.
Он послал за Лело.
- После заутрени, - сказал Эммеран, отдавая свиток, поскачешь в Нитард. Передашь письмо епископу. Лично в руки, понял?
Лело потер мятое со сна лицо, кивнул.
После молитвы аббат сам проводил Лело, убедившись, что тот благополучно миновал лагерь Матфрида. Рыцарский бивак уже просыпался - среди вповалку спящих господ бродили слуги - раздували огонь, собирали мусор; двое с кожаными ведрами побрели по направлению к монастырю.
После утренней молитвы, Эммеран выгадал время навестить больного. Для него он велел освободить лазарет - уж очень Минагха благоухал мертвечиной. Общий лазарет перенесли в гостиницу, впрочем, сейчас, когда большого потока паломников можно не бояться, там лежал только угоревший пекарь и мучающийся животом брат.
Когда Минагху только привезли, запах был несильным, однако, сейчас аббат почуял его еще от трапезной. Присматривающий за больным монах поспешил навстречу аббату.
Эммеран постоял на пороге, привыкая к полумраку.
- А, брат Джако, - сказал он. - Где же брат Симон?
- Я сменил его.
- Как больной?
- Без сознания.
Аббат поморщился.
- Ну и смердит же он, прости Господи...
Одна свеча у изголовья Минагхи полностью выгорела, огонек второй бился в последних судорогах. Эммеран велел зажечь новую, чтобы внимательней разглядеть Минагху.
Кровь из раны впиталась в дерюжное одеяло, поблескивая слюдяным пятном на уровне живота. Поверх одеяла лежали тощие руки с короткими тупыми когтями. Эммеран придвинул свечу ближе, рассматривая безволосую голову, похожую на обтянутый старым пергаментом череп; глубоко ввалившиеся глаза с темными окружьями были закрыты. Слюдяное пятно постреливали золотыми искорками, отмечая слабое движение живота при дыхании.
Эммеран обернулся на звук торопливых шагов. Брат Джако зашипел на заголосившего прямо от дверей брата Ядвина.
Ядвин быстро что-то зашептал аббату на ухо, пуча глаза. Джако вытянул шею, прислушиваясь.
- Где он? - спросил Эммеран.
- В келье. С ним брат Берцелий.
- Пойдем.
При появлении аббата, Берцелий обернулся и отошел от постели брата Симона.
- Что с ним? - спросил Эммеран.
- Умирает, - сказал брат Берцелий.
Симон ворочался с боку на бок, цепляя пальцами то край покрывала, то собственной рясы, словно пытаясь оторвать клок. И стонал. По пегим щекам его текли слезы. Почти сразу же после появления аббата, стоны перешли в крик, но слова было совершенно не разобрать.
Братья придержали Симона и уложили обратно. Больной снова бессвязно забормотал, мелко дрожа.
- Все "уберите" да "уберите", - сказал брат Берцелий.
- Кого? - спросил Эммеран.
- Минагху. Кричит, мол, Ангел Смерти, мол, за ним пришел. Уберите. Еще после полуночи началось, Симон сказал, что на заутреню ему не встать никак, ноги его не держат. Еще жаловался, что внутренности ему словно наизнанку выворачивает. Но это уже потом.
- Брату Роже сказали?
- Сказали, - кивнул брат Берцелий. - Он велел в гостиницу перенести, потому как пекарю совсем худо, и он бегать по всему монастырю не может. А как его нести? Он ведь и по дороге может...
- Дайте свет, - сказал Эммеран. Ему посветили. Щеки Симона покрывали неровные темно-коричневые пятна. И щеки и лоб и даже шею - словно знаки преждевременно наступившей старости.
- На руках и ногах тоже, - сказал брат Берцелий и поднес свечу к трясущейся ладони Симона. - Это из-за Минагхи. Симон привез его с бортниками в монастырь и до ночи сидел с ним рядом. У него изо рта уже могилой пахнет. Совсем как у Минагхи.
- Минагха здесь не при чем, - сказал Эммеран. - Это отравление. Он что-то съел. Пошлите еще раз за братом Роже. Скажите, что я велел. Нужно дать брату Симону теплой воды и вызвать рвоту.
Бормотание снова перешло в крик. Монахи навалились на Симона, прижимая его к лежанке.
Эммеран вышел, но не сделал и трех шагов, как его догнал крик Ядвина.
Аббат вбежал обратно, растолкав монахов, уставился в скрючившегося в последней судороге Симона. Он подставил запястье ко рту Симона, но не почувствовал дыхания. Неподвижный, налитый кровью глаз Симона смотрел в стену. Огонек свечи дрожал на сквозняке, рождая длинные шевелящиеся тени.
Эммеран вытер холодный лоб ладонью.
- Кто еще с ним был? Кто помогал ему везти Минагху?
- Бортники, - сказал брат Берцелий. - Те, что Минагху нашли. Двое их вроде, отец с сыном.
- А брат Омаэр? - сказал брат Ядвин.
- А ведь верно, - быстро кивнул брат Берцелий. - Омаэр ездил вместе с Симоном.
- Где он сейчас?
Монахи по очереди пожали плечами.
Эммеран назначил поиски по всему монастырю, и они затянулись почти до обеда. Когда неосмотренными остались только погреба и личные апартаменты аббата, с улицы пробежали. Омаэр нашелся в виноградниках.
Он был мертв задолго до Симона. Он лежал на почти пустой корзине, уткнувшись лицом в землю и выставив кверху солидный зад. Кто-то ходил за Эммераном по пятам и беспрестанно нудел:
- Он говорит - мутно мне чего-то сегодня, а я ему - не торопись, не напрягайся. Нарвал с четверть - посиди, отдохни...
Даже из такого положения Эммеран видел сползающие под рясу коричневые зернистые пятна, но велел перевернуть. Морщась от вони, двое монахов перевернули грузного Омаэра.
- Один из тех, что нашел Минагху?
Эммеран не обернулся на голос. Матфрид подошел сам, хрустя высохшей лозой, остановился над телом и скрестил руки на груди. Сегодня он был в простом дублете, небрит и несколько помят.
- Не вмешивайтесь не в свое дело, - холодно сказал Эммеран и велел нести тело.
Коннетабль что-то крикнул вдогонку - что-то насмешливое, но Эммеран не прислушивался.
Аббат освободил от обязанностей брата Джако, присматривающего за Минагхой, и запретил ходить в помещения, примыкающие к лазарету. Велел устроить повсюду сквозняки и всем по возможности держаться на открытом воздухе. Но Минагхова вонь уже пропитала стены.
Эммеран ожидал нового визита Матфрида, во встрече которому он, разумеется, бы отказал, однако, ошибся. Рыцари скучали в биваке. Эммеран не сомневался, что именно от скуки, а не от необходимости они остановили и выгребли несколько подвод, следовавших в монастырь. Но не вмешивался.
*
Матфриду не сиделось на месте. Выбрав двоих сопровождающих, и оставив остальных дожидаться вестей из Ансу, он отправился к хутору, близ которого нашли Минагху. Вел местный, снятый с одной из подвод.
Место на старинный лад называлось Агуыль - Сухие родники.
Матфрид приложил руку ко лбу козырьком, без любопытства осмотрел осыпающийся глиняный карьер, сплошь заросший мать-и-мачехой по крутым стенам и высохшим камышом - на дне, где еще теплился жизнью увядающий родник. Красно-коричневая пыль, целые тучи мошкары.
- А что, - сказал он томящемуся на солнцепеке мужику, - больше ту красноглазую тварь не видели?
- Вы, господин, об коняге евонной? (Матфрид холодно кивнул). Нет. Хуторские болтали, что когда они Минагху здесь-то нашли...
- Знаю, - сказал Матфрид, слышавший эту историю уже несколько раз, искренне восхищенный богатой народной фантазией. Но сухой остаток был такой: подле Минагхи тварь его терлась "ровно пес", зубы на бортников скалила и к телу долго не пускала, а когда они его везли на хутор, кружила над ними и даже раз напасть пыталась. Это они, конечно, брешут.
- Еще как брешут-то, господин, - с охотой поддакнул мужик, заглядывая коннетаблю в глаза. - Что Жмуля, что сынок его - у обоих языки, что твое помело.
- На хутор, - сказал Матфрид. - Дорогу знаешь?
Сейчас, когда солнце еще высоко, говорил вилан, труся рядом с конем Матфрида, ни Жмули, ни сынка его дома их нет. Если и застать, то к вечеру, ближе к закату. Они ведь живут как пчелы ихние - просыпаются с рассветом, возвращаются после заката.
Дорога была через лес - редкий, насквозь высохший. Его они миновали, не слезая с коней. Ненадолго остановились на пригорке, с которого был виден хутор.
Раньше народу здесь жило больше (вилан показывал вокруг на заросшие лишайником остовы брошенных домов), шесть семей. Остались только бортники (остановился, упершись руками в бедра и переводя дух), да и те пришли уже после. Что случилось с хуторскими, никто не знает. Просто пропали и все.
Едущий рядом с Матфридом Фольмар слушал болтовню виллана с кривой усмешечкой.
- Не иначе дриады. Глянь только, Матфрид, - деревца, паутина, совы. Благодать для нечисти.
- Что, господин? - спросил виллан.
- Ничего.
- А бортники не боятся здесь жить? - спросил Матфрид.
- Кто их знает. Живут. Вот, это ихний дом.
Вилан застучал в двери, зовя хозяина.
- Нету. Ежели б были, нас бы Шугай и до двора не пустил. Это псина ихняя, господин. Вернее, волк прирученный. Злющий - втрое любой собаки, от Жмули ни на шаг. Ежели Шугая нет, то и Жмули тоже.
- Это твой Шугай? - спросил Фольмар, отодвигая ногой гнилое корыто с водой. За ним на боку лежал околевший волк. Светло-желтые глаза смотрели с бешеной злобой, из ощеренной пасти вывалился набухший и потемневший язык. Все почти одновременно повернулись к покривившейся и посеревшей от времени двери.
- Ты, - сказал Матфрид, - посмотри, что там в доме.
На лице виллана появилось такое выражение, словно он сейчас задаст стрекача. Он бы и задал, если бы его не окружали со всех сторон.
Матфрид подъехал к окну. Внутри было темно, и чувствовался легкий запах падали, возможно, что и от волка. Но возможно, что и нет. На земляной пол упал прямоугольник света, виллан остановился на пороге, щурясь. Матфрид раньше него увидел лежащего у самого входа человека. Положение второго тела угадывалось по вывернутой ступне, торчащей над крышкой ларя. Виллан гортанно вскрикнул, выбежал, едва не своротив дверь. Ретгер рявкнул что-то неразборчивое, но к тому времени, когда Матфрид вывернул к крыльцу, пятки драпающего мужика сверкали уже у крайнего дома.
- Мертвы? - нервно спросил Фольмар.
Возвращались так быстро, будто уходили от погони.
Бивак лениво и без изменений шевелился. Что происходило в монастыре - неизвестно: внутрь не пускали - забирали ведра для воды у ворот, сами набирали, приносили обратно. Все - молча.
К ночи обратно зажгли два костра. Рыцари рвали зубами трофейных пулярок, обильно заливая красным. Вино было свое, привезенное из Ансу - добытое оказалось дрянным, обе бочки разбили в щепки, а вознице - рожу в кровь. Повеселевшие к ночи рыцари в свете костра рубились на мечах и ревели военные песни.
Матфрид ужинал пустой кашей, запивая водой. Сидящий напротив Агерад наблюдал. Когда ему это надоело, он залпом допил вино, вытряхнул последние капли в рот и со вздохом опустил кубок на землю.
- Матфрид, мне противно смотреть на твое лицо. Как у церковника в борделе - вот-вот рвать будет.
- Агерад, ты пьян. Иди спать.
- Пьян? - Агерад захохотал. - Это об этих мыслях твое лицо столь мрачно? Или, постой... Минагха? (Матфрид не ответил). А?
- Бортники, - помолчав, сказал Матфрид, счищая кинжалом кожуру с яблока, - те, что его нашли. Мертвы.
- Фольмар сказал. Даже псина ихняя. И что?
Матфрид снова надолго замолчал, поглядывая на Агерада. Вздохнул, словно решившись.
- Монах, что привез его в монастырь - тоже мертв.
- Удивлен? Это же Минагха. Смертельный Ангел.
- Ангел Смерти.
- Ангел Смерти. Разъезжает по городам и весям на своем уродце, стучится в окна и увозит на аркане определенных к смерти свыше.
- Бортники знали, кого нашли и приютили. Внешность натурально живописная, с мытником не спутать. Будь это человек, они бы его просто добили и ограбили.
Агерад хмурился, пытаясь угнаться за его мыслью.
- Думаешь... думаешь... - он вопросительно посмотрел на Матфрида.
- Думаю, Минагха, шел за ними. Или... - снова пауза. - Или они думали, что он шел за ними.
- И они его лопатой в живот?
Матфрид не донес кусочек яблока до рта, хмуро посмотрел на Агерада.
- Нет, - сказал он. - Думаю, они нашли его уже таким. Вообще... - и опять молчание. На этот раз куда более продолжительное. - Вообще, я не уверен, что человек на такое способен.
- А если не человек, тогда... Бог? - Агерад вопросительно кивнул и потянулся к кубку.
- Это, Агерад, хороший вопрос.
Тот вытряхнул из кубка двухвостку, выругался.
- Какой вопрос?
Матфрид не ответил, обернулся.
- Что за черт, - поднялся Агерад. - Монахи?
Матфрид сделал несколько шагов от костра в темноту, прислушиваясь. Со стороны монастыря с пением двигались факельные огни. Их было около десятка; пение было негромким, и удивительно нестройным.
- "Amroa", - сказал Агерад. - "Придай нам, Господи, силу и веру..."
- Заткнись, Агерад, - сказал Матфрид.
- Думаешь, идут сюда?
- А думаешь на карнавал в Гридню? Что-то у них там...
Подтянулись остальные рыцари. Они встали полукругом, ожидая приближения факельного ручейка, вытянувшегося по дороге.
Но что-то произошло - факельный ручеек так и не добрался до бивака, вдруг сбился в беспокойное озерцо, пение оборвалось. Потом - крики.
Матфрид нырнул во тьму, слыша за спиной звон и сопение. Не пробежав и полусотни саженей, он на что-то наткнулся, высокое и твердое словно дерево. Голова загудела улеем; перед глазами лопались ослепительно-белые звезды. Бегущие следом рыцари спотыкались о Матфрида, падали и поминали Господа.
Матфрид пощупал темноту перед собой рукой и наткнулся на грубую одежду.
- Ты кто?
- Геллин, господин, - захныкал голос. - Послушник.
- Ты чего, болван, в темноте на людей наскакиваешь?
- Господин, там аббат Эммеран умирает!
- Где? В монастыре?
- На дороге.
- А ну вставай!
Послушник рассказывал уже на бегу:
- ... те, кто в живых остался. Четырнадцать человек: восемь братьев, послушники и аббат Эммеран. Брат Берцелий сказал - до рыцарей идти, они помогут. Аббат совсем недужный, не ходит, мы его под руки, молитву пели... А он вдруг упал и биться начал...
Матфрид растолкал сгрудившихся над аббатом монахов. Эммеран уже не бился.
- Мертв? - спросил Матфрид.
- Матфрид? - ожил аббат. - Ты... где ты?
- Здесь, аббат. Рядом с вами.
- Дай руку, Матфрид. Мне нужно...
Коннетабль позволил аббату схватить себя за кожаное предплечье.
- Матфрид, уводи людей. Иначе Минагха всех...
- Минагха? Он очнулся?
Пальцы сжались на предплечье железными прутами, аббат захрипел. Матфрид с трудом выдернул руку, отступил, отдавив ногу какому-то нерасторопному монаху. Оказалось - тот хотел помочь.
- Не трожь, - сказал Матфрид. - Назад. Все назад.
Конвульсии закончились так же неожиданно, как и начались. Коннетабль наклонился.
- Готов? - спросил кто-то из рыцарей.
- Матфрид? - шевельнулся аббат, пытаясь перевернуться.
- Я здесь.
- Минагха...
- Да, я слышал. Он очнулся?
- Тварь отравила воздух...
Матфрид наклонился к самым губам аббата, но они больше не шевелились. Кто-то за спиной коннетабля всхлипнул.
Потом стало тихо и страшно. Шипели факелы, красно-желтым светом блестели глаза и заклепки одежды. Грязно-белым просвечивали близкие стены монастыря, в которых не осталось жизни.
- Матфрид? - сказал Фольмар.
- Нужно его добить, - сказал коннетабль, словно очнувшись. - Добить Минагху. Кто из вас знает, где он лежит?
Монахи испуганно переглянулись.
- Ты? - ткнул Матфрид в ближайшего. - Пойдешь с нами. А вы давайте сюда факелы.
- Матфрид, - сказал Фольмар. - Это даже звучит как безумие. Как ты собираешься убить Смерть?
- Он не бог. Значит, не бессмертен.
- Матфрид, - сказал Агерад, голос его был как будто абсолютно трезв, - самоубийц тут нет. Ты слышал, что сказал Эммеран? Тварь отравила воздух.
- Наденем повязки. На рот и нос. Быстро управимся.
- Не поможет.
- Я пойду с вами, коннетабль, - сказал Жозе.
- Назад, молокосос, - сказал Агерад, не глядя, оттолкнув его обратно в толпу. Что-то звякнуло.
- Убери от него руки, жабий сын, - сказал Леджер, - если у самого в жилах тухлая вода, других держать нечего.
Леджер подтолкнул испугавшегося своей храбрости Жозе, отступил сам, держа кинжал у лица Агерада, затем встал за спиной коннетабля.
- Железо в ножны, - прошипел Матфрид.
Руки остались лежать на рукоятях. После паузы, раздвинув толпу плечом, вышел Виберт.
- Все? - сказал Матфрид.
- Матфрид, ты волен делать со своей жизнью, что захочешь, но тащить с собой мальчишку...
- Я не нуждаюсь в протекции труса! - задиристым фальцетом крикнул Жозе, выглядывая из-за спины мастера. Матфрид отодвинул его назад.
- Спишем на глупость молодости, - сказал Агерад. - Что касается тебя, Леджер, то если случится такое чудо, и ты переживешь эту ночь...
- В любое время и в любом месте, - холодно сказал Леджер. - Если у тебя хватит смелости повторить свои слова.
Они разошлись, наблюдая друг за другом. Возле самих ворот Леджер нагнал Матфрида.
- Они не дадут нам выйти.
Коннетабль молча скинул котт и с треском оторвал рукав рубахи.
- Если Тиетмар узнает о саботаже, - не унимался Леджер, - их ждет обезглавливание. Агерад это не хуже нас понимает.
- Четвертование, - сказал Матфрид. - Тиетмар не откажет мне в такой просьбе.
*
Маркграф Тиетмар бродил по холодным, грязным коридорам в сопровождении одного факельщика; изредка останавливался, приседал на корточки и что-то рассматривал. Иннуар нашел его в уже апартаментах аббата. Тиетмар, лениво листал массивный манускрипт, вертя головой и рассматривая гравюры. Иннуар сказал, что прибыл гонец. Сам местный, ездил в Нитард, зовут Лело. Маркграф слушал молча, выглянул в окно.
- Плевать мне, как этого свинопаса зовут, - прервал он. - Что он рассказал?
- Он ничего не знает. Аббат отправил его с письмом к епископу. Когда он уезжал, все было в порядке. Не так... как сейчас.
- А что епископ?
- В пути. Должен прибыть с минуты на минуту.
- Сам епископ?
- Сам.
Маркграф захлопнул фолиант.
- Что ж, встретим его преосвященство подобающим образом.
Маркграф сам вышел к воротам, часто прикрывал глаза ладонью и всматривался в знойную и пыльную дорогу. Скоро со стен крикнули, замахали руками.
Эскорт епископа был мал и небогат - во всем была видна торопливость сборов и пути. Маркграф целовал руку, интересовался здоровьем и благополучием дел, но Арнауль оборвал поток любезностей одним взглядом.
- Где Эммеран?
Тиетмар поджал губы.
- Мертв, ваше преосвященство. Подробностей не знаю, это случилось еще до моего приезда.
Глаза епископа заметались с лица маркграфа на другие фигуры.
- А... Минагха?
- Если речь о том, кого здесь принимали за Минагху, тот он исчез. По крайней мере, мы его не нашли.
Глаза епископа остановили свой бег. Маркграф выдержал взгляд. Арнауль решил, что, вероятно, он не лжет.
- Встанем сюда, не так печет. Мы обыскали здесь все сверху до низу. Среди трупов Минагхи также нет.
- Среди... что? Среди чего?
- Крепитесь, ваше преосвященство. Зрелище тяжкое.
Епископ вошел во внутренний двор, дважды перекрестился.
- Святые небеса...
Тела маркграф велел разложить рядком - и тех, что были здесь, и тех, что нашли у дороги, включая самого аббата. Монахи лежали в тени вдоль стены, обратив безмятежные лица в небо сказочной голубизны.
- Вдохнули смерть, - сказал Тиетмар, останавливаясь над ближайшим.
- Хоть кто-нибудь остался жив?
- Только те, кто был за воротами, - Тиетмар сделал знак одному из рыцарей, и когда тот подошел, представил его. - Агерад.
Епископ протянул руку для лобызания. Внимательно и несколько недоверчиво выслушал про отравленный воздух и повальную смерть, про отважность коннетабля Матфрида, взявшего с собой троих людей для уничтожения заразы, про строгий приказ остальным ждать за воротами.
- Они ушли в монастырь глубокой ночью, - говорил Агерад. - Мы ждали до утра. Чувствуете запах?
Тиетмар взял епископа под локоть, отводя от телеги с удобрениями.
- Отойдем.
- Вчера здесь пахло как в могиле, - сказал Агерад.
- А сегодня здесь могила и есть, - сказал Тиетмар. - Только пахнет стойлом. Эй, кто там... телегу эту за ворота!
- Не так, как прежде. Нечего ровнять. А посмотрите на лица. Ни пятнышка.
Епископ остановился над телом аббат Эммерана, лежащим немного в стороне.
- И что, вы ничего не видели? Не слышали?
Агерад покачал головой.
- Ничего.
Арнауль оглядел двор.
- А где же ваш герой, Матфрид?
- Здесь только братья, - сказал маркграф. - Мои люди лежат там.
Они обошли лестницу. Возле колодца, под облезлым кленом, лежал Матфрид.
- Мы не уверены, что все здесь принадлежит Матфриду, - сказал маркграф. - Собирать его пришлось по всему коридору и на лестнице.
Епископ посмотрел на останки коннетабля, но быстро отвернулся.
- Во имя Господа, маркграф, вам обязательно нужно было показывать мне это?.
Тиетмар извинился, казалось, он действительно смущен.
- Остальные... остальные в таком же состоянии?
- Остальных мы собирать не стали, - сказал Тиетмар. - Похоронили всех вместе.
- Это Минагха?
Маркграф промолчал.
- Минагха, - сказал епископ, несколько раз кивнув самому себе.
*
Там, где дрожало несколько факельных огней, стенали монахи. В рыцарском биваке костры разгорелись ярче, но никто больше не притрагивался к вину. В тишине дрожащие голоса тянули "Amroa". Потом умолкли и они. Погасли факелы. "Нужно посмотреть" - сказал кто-то из рыцарей. "Да" - ответил другой голос. Но никто не шевельнулся. Пламя плясало на обнаженных клинках.
Не проходило мерзкое чувство, что за ними наблюдают. Держались ближе к огню и друг другу. Но чувство не проходило, и они были не так и уж и не правы.
Стриж беззвучно остановился невдалеке от сидящих вокруг аббата монахов. Он увидел на их лицах, что осталось им недолго - самому везучему, вдохнувшего крови Минагхи меньше других, не пережить этой ночи. В тяжких муках. Стриж не любил муки, поэтому забрал их жизни. Песня оборвалась.
Стриж некоторое время присматривался к рыцарскому биваку, но никто там его не заинтересовал.
Агерад солгал епископу - они действительно ничего не видели, но многое слышали - многое такое, что заставляло их все чаще подбрасывать дрова в огонь и держаться к нему спиной.
Стриж услышать успел немного, увидеть и того меньше. В одном из окон второго этажа метался свет факела. Потом неразборчивый крик - временами то усиливающийся - словно человеку ненадолго удавалось отрываться от преследующего его кошмара, но тот неизменно настигал его - в этом месте крик переходил в визг. Визжащее темное пятно вывалилось из окна и упало на сломанный мельничный жернов. Кровь брызнула на кусты и стену.
Стриж прислушался.
Да, Минагха проснулся и жаждал крови. А кто-то из рыцарей еще был жив.
Когда Стриж поднялся на ступени, ведущие во внутренние помещения, все закончилось: со стонущим звуком лопнула сталь, и почти беззвучно - последняя человеческая жизнь в этих стенах.
Стриж чувствовал клокотавшую впереди ослепительно белую, незамутненную никаким другим чувством ненависть.
В коридоре, где они встретились, было темно. Для человека. Но ни одни из них человеком не был. Минагха остановился. Стриж уловил его торопливую мысль - бежать, но мысль пришла и тут же ушла. Минагха остался на месте, скрученная в бухту плеть расправилась, протянувшись по полу крысиным хвостом.
- Минагха, ты упрям, - сказал Стриж. - Твое оружие действует на меня так же, как оружие людей - на тебя. Никак. - Он снова прочел мысли Минагхи и вздохнул. - Мне нужно то же, что и в прошлый раз. Ты.
Мысли Минагхи потекли в совершенно неожиданном направлении. Стриж удивился. То были мысли о безобразном красноглазом монстре, - единственном близком Минагхе существе. Минагха не чувствовал его присутствия и был встревожен.
- Стриж, - сказал Минагха, цедя каждую букву. - Смерть для Смерти?
- Можешь называть это как пожелаешь. Дело не в названии. Дело в том, что Смерть все равно заберет свое. Уходил ли от тебя хоть человек?
Минагха качнул головой.
- Никогда.
- Теперь понимаешь, почему я не могу позволить тебе уйти?
Минагха снова оскалился.
- Плевать. Живым я не дамся.
Стриж улыбнулся в ответ. В отличие от оскала Минагхи, его улыбка была довольно приятной.
- Ты, верно, не понял ситуации, Минагха. Живой ты мне и не нужен.
*
Епископ оглядел лежащую на ступенях матово поблескивающую статую или что-то очень на нее похожее - застывшую в вечном развороте фигуру с поджатыми ногами и вытянутой, словно в ударе, правой рукой.
- И что это?
- Статуя, - сказал Тиетмар.
- Очевидно, что не ведро с грушами, - сухо сказал епископ. - Я спрашиваю, откуда это здесь?
- Этого я не знаю, ваше преосвященство. Да и вряд ли это имеет значение.
Арнауль вопросительно посмотрел на маркграфа.
- Нам нужен Минагха, - сказал тот, - а это ведь не он, не так ли?
Было непонятно, кому адресован вопрос - епископу ли или же лежащей отдельно голове статуи. Епископ на всякий случай пожал плечами. Голова Стрижа, сохранившая приятные черты лица, с нерукотворной печалью смотрела в стену.