Поездка так себе. Работа - дрянь, коллеги полные отморозки, ни черта в своем (а их ли?) деле не петрят. Одно слово - Провинция. Переферия. Регионы. Как ни назови, а дело все равно дрянь.
Семь часов железнодорожных столбов и вялых попыток поддержать разговор со словоохотливым попутчиком. Попутчик сетевик, мастер домашних сетей, хабов и TCP/IP. Работу свою любит, меня же заставил ее ненавидеть: Ethernet, MAC адресс, порты UDP для меня за кадром, для него - высокооплачиваемое хобби.
Делился опытом и предлагал услуги, не пожадничал байками.
--
Алло, а как мне бесплатный почтовый ящик завести?
--
Ну, сходите на mai.ru, зарегистирируйтесь. Там все просто.
--
А далеко идти? Метро какое?
Или вот:
Звонок:
--
У меня Интернета нет!
--
Ну и что? - спокойно отвечает сисадмин. - У меня тоже, - и напевая любимую песенку на мотив Мумий Тролля Интернета нееет, Интернета не будееет, кладет трубку.
Пропутчик ржет, показывая прокуренные коронки, пристает к проводнице и требует пива. Задолбал он меня, но уж больно здоровый лось. Такому не откажешь.
Вокзал кипел как термитник - предлагали подвезти, купить, продать, просили подсказать. По подземке гуляли обвешанные баулами люди с подробными картами местности в руках и романтическими улыбками провинциалов. С надеждой всматривались в лица, безошибочно вычисляя местных по стремительной походке, и коршунами набрасывались за географической справкой. Таких я обходил за десять метров, шел специально медленно, читая указатели.
За то время, что меня не было, стало еще грязней и отвратней. Вокруг дома, в котором я делил жилплощадь с Аленой, было навалено грязных глыб льда. На втором этаже меня караулила пенсионерка тетя Клава. Мне всегда казалось, что она меня караулила.
Сморщенное как сухофрукт личико обрадовалось как почтальону с пенсией.
С командировки? А у нас грязь. Вчера бульдозер приезжал. А Васька опять запил, жена его домой не пустила, он на коврике ночевал, до трех ночи, гад, песни материные орал.
Не зайдешь? Дочка малинового варенья привезла... нет? Нет, Алену не видела.
Словно анекдот - старый такой, пошлый анекдот, над которым любят посмеяться, но никто и не думает, что сам станет его героем.
Возвращается муж из командировки...
Пара грязных, но похоже дорогих туфель, аккуратно поставленных у стены. Турецкая куртка из тусклой черной кожи. Ондатровая шапка на верхней полке. Моих тапочек нет.
Но аккустические разражители гораздо интересней визуальных. Ах. Ох. Ох, да. Да, еще. Делай со мной это. Нет, нет так. Да, так.
Идет милиционер по парку и, вдруг, слышит, из кустов примерно см. выше. Он строго так спрашивает:
--
По любви?
--
По любви, - отвечает мужской голос.
--
- А я не тебя спрашиваю! - обрывает его милиционер.
--
А тут больше никого нет. Я один.
Нет, нет то.
Через приоткрытую дверь мне прекрасно видно, что Аленка не одна. Сама-то она буквой Гэ грызет подушку - по-другому эта шлюха никогда кончить не могла. На ней словно поршневой автомат трудится куча накаченного мяса - мощные мышцы на спине, руках и даже бритом затылке.
Из прихожей мне видно кухню - фрукты, ветчина, две рюмки и открытая бутылка дешевого коньяка. Они слишком заняты, чтобы услышать, как я прошел на кухню. Пожевал ветчины, запил коньком прямо из бутылки. Странно, что ни одного ножа на виду не лежит. Обкусывали они, что ли, ветчину? Или ждала? Хотя, нет, я же сказал, что завтра вернусь. Женская интуиция?
Нож искать надоело, я взял с решетки кухонный топорик - чекан с рубящим лезвием и рифленым бойком.
Дверь, конечно, открыть рывком. А там: ах, ох, амм, да! Чтобы попасть, достаточно представить, как топорик делает в воздухе сверкающую мельницу и с глухим стуком застревает в черепе под бритым затылком, как сбегает по лезвию черная струйка. Я представил, метнул - попал бойком. Точно - в висок. Качок хрюкнул и боком свалился под кровать.
--
Эй! - недовольно крикнула Аленка и обернулась. Что-то нехорошее она видит в моем взгляде, а потому осторожно поднимается и ищет партнера.
Ей нужно немного времени, чтобы найти его и убедиться, что странный звук был предсмертным хрюком. Аленка всегда была сильной Спокойной и сильной.
Прикрываться она не спешит, знает, как я люблю смотреть на ее тело. Ее тело - ее гордость. Неторопливо закуривает и смотрит на этот раз на меня.
В голове вертится много определений, но я особо не колеблюсь в выбре.
--
Шлюха.
Струйка табачного дыма в мою сторону. Аленка сняла телефонную трубку и два раза щелкнула кнопками.
--
Милиция?
--
Положи трубку.
--
Да, я хочу сообщить об убийстве...
--
Положи трубку, Ален.
--
Нет, не признаться, а сообщить.
Подходящей оказывается тяжелая хрустальная ваза. Сначала хрустит телефонный аппарат, потом череп Аленки. Ее глаза еще не успеют остекленеть, как скрипнет дверь и сзади закартавит сосед Семен:
--
Артур, слышь...
Глаза у него по-детски большие и глупые как у совы. Он и пикнуть не успеет, прежде чем я найду лежащий на полу топорик.
...Откройте, милиция... встать суд, идет... учитывая первую судимость...
Нет. Чушь. Не то.
Дверь, конечно, открыть осторожно и, облокотившись о косяк, несколько минут с интересом наблюдать. Аленка всегда жаловалась на однообразие нашей половой жизни, а парень, похоже, в этом спец- вон, как хрюкает. Есть чему поучиться.
Самый удобный момент - момент оргазма. Оба расслабленные - хоть куличи из них лепи. Парень начинает поскуливать как щенок - он уже в конце пути, а Аленка замерла, вцепившись ногтями в подушку.
В этот момент и нужно сделать три шага, пинком свалить хахаля с кровати и воткнуть топорик Аленке в темечко. Наволочка сразу побуреет. Справа будет икать хахаль, белые от ужаса глаза - ужу оконные проемы.
--
Нет... не... не...
--
Не ссы. Ты ни в чем не виноват. Знаешь, скольких мужиков я уже с нее снял? Ты шестой.
--
Не... не... не...
--
Не виноват ты. А вот она шлюха. Одевайся и уходи.
Кивнет - быстро и благодарно. Я вспомню:
--
Тебя как зовут?
--
Максим.
--
Максим, ты только в милицию не звони, хорошо?
--
Хорошо.
--
Спасибо.
Максим убежит, малый быстрый и сообразительный.Неутомимый. Потом, конечно, зайдет сосед Семен, а когда поволку его труп в спальню, подумаю, что Максим скорее всего позвонит в милицию...
Нет. Нет так. Все не так.
Дверь открыть обычно, да они все равно и не заметят. Но смотреть, как извивается под ним Аленка долго не смогу. В этом месте нужно эффектно кашлянуть, уверенно и негромко, но так, чтобы они услышали.
Хахаль отскочит от Аленки, как от сознавшейся сифилитички и начнет оделяом прикрывать яйца. А Аленке плевать. Ее тело - ее гордость.
После эффектного покашливания нужно продолжить эффектную серию, иначе Аленка перехватит инициативу. Она всегда была сильной. Спокойной и сильной.
--
Не помешал?
--
Напротив, - холодно и спокойно ответит она, - ты в самое время. Присоединяйся.
Пухленьки губы хахаля уже лиловые от страха. Трясется весь как замерзший бобер.
После эффектного вопроса - эффектная пауза.
--
Ну... что делать будем?
--
Предлагай. - Аленка только теперь заметит топорик у меня в рук. - Или делай, что задумал. Обоих убьешь?
--
Не... не... - засипит хахаль. - Я не при чем! Сказала, что разведена...
--
Заткнись, - буркнем мы с Аленкой одновременно, даже не глядя на него. Он всего лишь декорация.
Следовало бы помнить, что сосед Семен никогда не стучит и входит без спроса.
--
Артур, слышь...
А также то, что полгода назад его жена убежала к другому.
--
У, бля...
И то, что весной у шизофреников обострение, особенно у тех, что бегают от врачей.
Я и глазом моргнуть не успею, как он отнимет у меня топорик и разделает обоих профессиональней дяди Гриши из магазина Мясо, постоит, отдуваясь и деловито бросит:
--
Тащи пакеты. Разрубим на куски, на свалку сволокем.
Все не то. К черту вас.
Они любят друг друга и пусть будут счастливы.
Э-э, добрый ты, боярин.
--
Артур, слышь... - картавый голос соседа Семена поймал меня на нижней ступени пролета.
--
А?
--
Я дрель-то вчера вернул.
--
А-а.
--
Я сверло одно сломал. Ты извини.
--
Ничего.
Вниз.
--
Артур, слышь...
--
Что?
--
Васька опять забухал. Весь дом на уши поднял. Ты бы поговорил с ним. Тебя он уважает.
--
Поговорю.
Я ускорил шаг, ожидая в спину нового Артур, слышь..., но Семен молчит.
Таксофон у нашего дома, конечно, сломан, он был сломан еще в то время, когда вся страна наслаждалась бесплатной связью, а мы бегали за два квартала.
Мне пришлсь купить телефонную карту и отстоять очередь. Но Сашка был дома.
--
Саша... да, привет... да, вернулся... нет... нет...Саша... нет... Саша, мне бы переночевать... пару дней... нет, не поссорились... нет, все в порядке, потом объясню...Спасибо... так я сейчас приеду?.. хорошо, до скорого.
Троллейбусы - редкие и грязные. Люди серые и злые. Во взглядах непроходящая жизненная тоска и раздражение.
--
Так, вошедшие, оплачиваем проезд!..
И неновисть. То, что могло бы объеденить всех русских людей - это неновисть к кондукторам.
--
Молодой человек, оплачиваем проезд... И не нужно смотреть на меня так, словно делаешь одолжение!
--
Извините.
Стоит только дать человеку почувствовать слабину и он тут же попрет бульдозером.
Извините... не виновата... работу свою делаю... и не надо мне...
Я вспомнил, что забыл посмотреть на намер троллейбуса. Потом вспомнил, что здесь ходит только сорок первый.
- Простите, - запинается скверно одетый мужчина, обращаясь к кондуктору, - вы не подскажите, какая следущая остановка?
Холодный и презрительный взгляд. Холодный и презрительный ответ.
Голос сзади - еще холодней и еще презрительней:
--
Всю жизнь живет, до сих пор не знает где. - Жена. Когда-то была красивой, но женщины стареют быстро. Прячет морщины глаз за огромными как у Тортилы очками, кривые губы - за кумачовой помадой, обвислые щеки может скрыть только лыжная маска, но тогда бы это был форменный маджахед. - Ну выходи уже!
Мужчина покорно выпрыгивает из остановившегося троллейбуса и подает руку, которая принята с аристократической небрежностью.
Я улыбнулся кондуктору. Она посмотрела на меня как на идиота.