С утра он чувствовал, что за ним кто-то следит. Это ощущение тяжёлого ненавидящего взгляда всё более усиливалось и в конце концов родило страх, перешедший к полудню в ужас.
Он менял извозчиков, пытался затеряться в толпе, но в душе не верил, что ему удастся так просто уйти от преследователя.
Отчаяние всё полнее овладевало им: он даже не пытался обнаружить того, кто, казалось, обступил его со всех сторон, потому что догадывался, кто это. И вдруг он вспомнил о человеке, который мог бы помочь ему...
Так он очутился здесь, в чужой квартире, - просветлённый последней надеждой. В пустой комнате, лишённой всяких звуков, кроме раздражающего тиканья стенных часов, ожидание было нестерпимым.
- Прошло уже десять минут. Пожалуй, можно идти, - наконец решился он.
Осторожно отворил дверь и выглянул в коридор - пусто.
Неожиданно страх отпустил его душу: он поверил, что ему удалось обмануть своего незримого противника, и внутренне он рассмеялся. В этом приподнятом настроении он успел сделать не более трёх шагов...
"Всё смешалось в доме Обломцевых!" - промелькнуло в голове у Ивана Дмитриевича, тупо уставившегося на труп в несколько легкомысленном, но элегантном костюме, развалившийся в его любимом кресле. Изо рта покойника вызывающе торчала потухшая папироса.
Некоторое время адвокат пребывал в оцепенении, затем взял себя в руки и, приоткрыв дверь кабинета, позвал:
- Егоровна, поди-ка сюда!
Говоришь, посетитель был, да не дождался и ушел? - с нервным смешком поинтересовался он, увидев подошедшую прислугу.
- Точно так, батюшка Иван Дмитрич. Чёрненький, усатенький, в полосатеньком костюмчике, - подхватила Егоровна, вкатываясь в кабинет. - Я, говорит, попозже загляну. И ушёл.
- Интересно, а кто же тогда этот? - с наивозможнейшим сарказмом в голосе осведомился Обломцев, указывая на мертвеца отработанным жестом защитника.
- Свят, свят, - всплеснула руками Егоровна, валясь на диван. - Он самый: полосатенький в усатеньком. - И закатывая глаза, недоуменно пробормотала: - Да ведь ушёл же он, истинный крест. Сама за ним дверь запирала...
Судебный следователь Сергеев, достаточно хорошо знакомый Обломцеву, рассмеялся:
- Полно вам, Иван Дмитриевич, вы же сами по уголовным делам. Ахинея какая-то получается. Вас, значит, не было дома, так? Звонок. Прислуга открывает дверь. Спрашивают вас. И посетитель изъявляет желание подождать, верно?
- Да, знаете ли, адвокат должен бережно относится к посетителям: возможно, это важный свидетель по какому-либо делу. Поэтому прислуга всегда предлагает обождать, если я должен вскоре вернуться. Обычно я прихожу домой в четыре, было начало четвёртого, посетитель согласился обождать, и Егоровна провела его в кабинет...
- Где вы и застали его, но свидетелем он, к сожалению, быть уже не мог, ибо за это время успел стать жертвой.
- Не мог, - сокрушенно подтвердил Обломцев, как будто это он был виноват в том, что ожидавший превратился в покойника.
- Пока все ясно и понятно... Ну ладно, не совсем понятно. Но дальше чёрт знает что. Ваша Егоровна утверждает, что посетитель, не дождавшись вас, ушёл и обещал придти попозже. Причём она сама заперла за ним дверь, так? А он, тем не менее, у вас в кабинете. Всё ясно: ваша Егоровна забыла запереть дверь, он вернулся и...
- Подождите. Во всяком случае, когда я пришёл, дверь была заперта: мне пришлось позвонить.
- Ну, она сразу забыла запереть, а потом вспомнила. В этот промежуток он вернулся и...
- И что? - вкрадчивым голосом адвоката, почуявшего несостоятельность аргументов противника, поинтересовался Обломцев.
- Всё, к чёрту вообще вашу Егоровну: допустим даже, что он и вовсе не уходил. Но ведь то, что он пришёл, это факт, раз он здесь. Если бы он умер от сердечного приступа, я бы ещё понял. Но ведь его явно задушили, эвон как ему морду перекосило... Окна закрыты и заперты изнутри - куда же убийца делся? Может, ваша Егоровна плохо видит: может, пришли двое, а ушёл один, а?.. Только вот странно, что остался тот, который, по её словам, как раз ушёл. Ох, Иван Дмитриевич, арестовал бы я вашу Егоровну, ей богу, арестовал бы, но невооружённым глазом видно, что ей мужика задушить не по силам. А вот если врач скажет, что его, прежде, чем задушить, по голове приголубили, то я уж не знаю, как вы её будете защищать! - заключил следователь, проникшийся к Егоровне вполне объяснимым недоброжелательством.
- Да вы что, в самом деле! У меня Егоровна лет десять служит. И к чему ей у меня в кабинете бить кого-то по голове и душить? Мне её и защищать не придется, никакой суд такое дело к рассмотрению не примет.
Не только великий физиономист Чезаре Ломброзо, но и всякий мало-мальски разбирающийся в людях человек никогда бы не заподозрил маленькую кругленькую Егоровну в том, что она может подкрасться к сидящему в кресле человеку, чтобы оглушить и задушить его. И судебный следователь Сергеев горестно вздохнул, отгоняя всяческие мысли о возможных связях её с преступным миром.
- Значится так, - зачастила Егоровна в ответ на предложение следователя рассказать всё, что ей известно: - Звоночек.Открываю. Чёрненький, усатенький, в полосатень...
- Ясно, ясно, мы уже его видели. Что вы ещё о нем можете сказать? Как он вам показался?
- Так я же и говорю: усатенький, в поло...
- Нет, я имею в виду: жулик он, скажем, или честный человек?
- А кто ж его знает, батюшка "не знаю как вас величать". Весь он мне из себя показался. Молоденький такой. Чёрнень... Городской. Шустренький, но приличный. Папироской дымит. "У вас курить можно?" - спрашивает. Шляпу снял, на подзеркальник положил. Часиками щёлкнул, подожду, мол, говорит. Я его в кабинет и отвела - дожидаться барина, значит.
- А дверь вы за ним не заперли, ведь так?
- Да что вы, батюшка "не знаю как вас величать"...
- Следователь Сергеев.
- Да что вы, батюшка следователь Сергеев, как не запереть -обязательно заперла.
- Дальше.
- А дальше я и говорю Наташке...
- Ага! Какой Наташке?
- Так у меня Наташка сидела, дворницкая дочка, она...
- Ага! Она его видела?
- Ещё бы не видела! Он ей даже глянулся. Интересно, говорит, у вас - молодые люди ходют. А уж когда он уходил, дескать, попозже заглянет, она специально вышла посмотреть на него, глазками поиграть. Мы сидели, чай пили, а дверь в коридор отворена была: как он по коридору шел - заранее услыхали.
- Всё время дверь была открыта?
- А как же иначе, батюшка следователь Сергеев, мало ли что. Вдруг он стащить чего задумает!
- Меня зовут Пафнутий Петрович. Дальше.
- Дальше он шляпку надел и вышел. И я за ним дверь зачинила. Вот и всё.
- А Наташка?
- А что Наташка? Как барин вернулся и меня покликал, так она и пошла.
- Точно, - хлопнул себя по лбу Обломцев, - ведь у Егоровны дворницкая дочка сидела, когда я пришёл - совсем из головы выскочило...
- Но Егоровна, - сказал отчаявшийся следователь, - как же вы говорите, что он ушёл, если он в кабинете оказался?
- Так ведь мёртвый же, - шёпотом пояснила Егоровна. - А я живого выпускала, - голос её приобрел твёрдость и уверенность. - Я за мёртвыхпосетителев не отвечаю - я за живыми только должна присматривать. Чтобы не задумали чего стащить, батюшка Пафнутий Петрович... Мёртвый-то может куда хочешь попасть... Покоя, видать, не обрёл, вот и возвернулся...
Когда переполненный раздиравшими его чувствами адвокат Обломцев ворвался в квартиру своего друга Бельского, он застал его за неуместным в такой кошмарный день (по разумению адвоката), и скучным (опять же, по его разумению) занятием: вставивший в глаз монокль (что делало его похожим на заурядного часовщика), недавний студент, а ныне молодой и подающий надежды историк прилежно рассматривал старинную монету золотой чеканки. Обломцев, ощущавший себя как клокочущий чайник с кипятком, забытый на плите, не решился все же прервать научные изыскания своего - увы - не чуткого к чужим страданиям друга и, изнывая от нетерпения, устроился на стуле, чтобы переждать, когда иссякнет исследовательский энтузиазм новоиспеченного археолога. Возбуждение его, несколько искусственно взлелеянное им по дороге к другу, поулеглось к тому моменту, когда Бельский, отложив монету и вынув из глаза монокль, откинулся на спинку стула и стал шарить по карманам в поисках спичек.
- Когда-нибудь я напишу книгу о подделках, - мечтательно произнес он и, прищурившись, выпустил клуб дыма. - Одна история с тиарой из Лувра чего стоит. А это, - он поднял монету, демонстрируя ее Обломцеву. - О-о, это тоже подделка, обладающая исторической ценностью и являющаяся произведением искусства, пусть не античного, но, несомненно, мастера. Вы видите так называемую "сазоновскую монету" работы керченского ротмистра пограничной службы. И заметьте: Сазонов никогда не чеканил более десятка подделок какой-нибудь редкой монеты: обычно три-четыре штуки, чтобы не вызвать подозрений. "Настоящий шедевр!" - закончил Бельский свой панегирик преступнику, который любой нумизмат, обманутый сазоновской подделкой, воспринял бы со скрежетом зубовным. Засим новоиспеченный историк открыл ящик стола и небрежно бросил в него поддельный "настоящий шедевр".
- Ну, я вижу, вы почти успокоились, друг мой, и теперь мы без излишней нервозности можем обсудить взволновавшую вас проблему. Надеюсь, вы не подхватили любовную лихорадку? Симптомы выглядят схожими. Что поделывает господин Обломцев, пока госпожа Обломцева находится на даче? Или, говоря словами Шекспира: "Что ты совершил? Прелюбодейство? Это не проступок."
- Издеваетесь, Серж, - с деланной укоризной констатировал адвокат, настроение которого уже переменилось в лучшую сторону.- Издеваетесь над потерпевшим: это не я что-то поделываю, а надо мной кто-то что-то проделывает.
- Не то, чтобы совсем неизвестный - я его видел - но незнакомый.
- Раз видел, значит, уже знакомый.
- Когда я его видел, он был покойником.
- Понятно: незнакомый покойник.
- Да, представь себе: когда я сегодня пришёл домой, в кабинете меня ожидал мёртвый посетитель.
- Предельно понятно: пока адвокат Обломцев, известный в дружеском кругу, как Иоанн Златоуст, гуляют на стороне в связи с отсутствием супруги, его подзащитные в напрасном ожидании мрут, как мухи.
- Он не собственной смертью помер, вот в чем дело. Задушил его кто-то.
- Выходит, это не ты потерпевший, а твой посетитель, - резюмировал хозяин, когда гость завершил яркое свое сказание.
- Ты совсем не принимаешь в расчёт мои оскорблённые чувства, - картинно заявил Обломцев. - Я так расстроился, что меня не может успокоить даже бокал вина.
- Один, может, и не успокоит, а два успокоят, - отреагировал на намёк друга Бельский, доставая из горки бутылку портвейна от Елисеева и два бокала.
- И папироска чуть дымилася во рту, - рассеянно пропел он, наполняя бокалы.
- Да нет, она не дымилась. С чего ты взял?
- Что? Ах, да. Извини, это я так, отвлекся.
- Ну вот, я тебе всё рассказал, - продолжил успокоившийся отчасти Обломцев. - Что ты обо всём этом думаешь?
- Для начала я думаю, что ты рассказал мне отнюдь не всё. Например, что было у покойного в карманах?
- Да обычные мелочи: платок, расчёска, но никаких писем или документов, указывающих на личность. А вот портмоне было, но только несколько купюр, опять же ни одной посторонней бумажки.
- И всё?
- Что же тебе ещё надо? Револьвер?
- Револьвер тоже бы неплохо, конечно, но куда делись часы, крышечкой от которых он щёлкал, по уверению милейшей Анны Егоровны? И откуда он брал те самые папиросы, которыми дымил? Ведь про портсигар ты тоже не упомянул!
- Допустим, папиросы у него кончились, а коробку он выбросил, когда выходил, но часы?
- А часы остановились, и он их тоже выбросил, не так ли?
- Значит, их забрал у него убийца, потому что на них была гравировка, по которой можно было установить личность убитого!
- Это уже более правдоподобное объяснение.
- А на папиросной коробке могло быть что-нибудь записано, - продолжал вдохновленный другом и вином Обломцев. - Я всё понял. Их было двое: убийца и сообщник. Сначала сообщник один входит в кабинет, раскрывает окно, затем уходит, и Егоровна закрывает за ним дверь. После этого сообщник с неизвестным преступником перелезают через забор во двор, влезают в окно, потом преступник убивает сообщника, закрывает окно и вылезает во двор.
- Если он умеет лазать через закрытое окно, то зачем ему потребовалось открывать его в самом начале? Ага, я понял твою глубокую мысль: один - преступник - умеет лазать через закрытое окно, а другой - сообщник - не умеет. Кстати, я не очень уловил: сообщник чего? Собственного убийства?
- Ах, господи, Серж, какие мелочи. Но вот с окном, на самом деле, неувязка: получается, что закрыть его мог только покойник.
- "Живой труп", если опять вспомнить графа Толстого. Так, так, так, в этом что-то есть...
- Мне тоже сразу, когда я увидел мертвеца, пришла на память строка Толстого, и я сразу подумал о тебе, пришел к тебе, как к другу, а ты не хочешь мне помочь, - укоризненно заметил адвокат, успокаиваясь еще одним бокалом.
- Знакомая вариация на тему: как одинок я в этом мире. Царь Соломон в аналогичной ситуации заявил как-то: "Никто меня не любит... Ну, разве чтоседьмая жена слева в семнадцатом ряду.
- Вот-вот. Одни колкости от тебя слышу.
- Грешен - каюсь, виноват - исправлюсь. Пошли.
- Куда?
- К тебе, конечно. Разберемся: не в первый раз нам трупы подкидывают.
- Тебе, может, и не в первый, а мне - в первый, - съехидничал Обломцев и вдруг просиял: - Ты уже все понял?
- Не совсем все, - скромно потупился Бельский. - Так, кое-что... Значит, ты считаешь, что твой "усатенький в полосатеньком" посетитель стал жертвой убийцы?
- А ты что, так не считаешь? - удивился Обломцев.
- Я предполагаю, что он стал жертвой обстоятельств... Ладно, давай выпьем на дорожку et пойдём. Это ничего, что я по-латыни?
У парадного подъезда адвокатского дома они остановились.
- Ты, Иван Дмитриевич, ступай домой, а я тут в окрестностях порыскаю.
- Так и я с тобой, только ведь темно уже: не видно ни зги.
- Гм, - с сомнением оглядев осанистую фигуру друга, произнес Бельский, - пожалуй, не стоит. Я быстро.
- Действительно, - согласился Обломцев, - как-то неприлично мне по заборам лазать: меня здесь все знают...
Когда Бельский вернулся, особенных следов активного ведения следствия Обломцев на нем не заметил.
- Ну как? - нетерпеливо спросил он.
- Я так расстроился из-за нанесенного тебе морального ущерба, - весело заявил будущий автор книги о подделках, - что меня может успокоить...
- Уже налито, рассказывай, не томи.
Бельский ещё немного помучал друга, потом, сжалившись, начал:
- Мне многое неясно, но кое-что я, действительно, понял... Ассоциации возникают в человеческом мозгу не на пустом месте, их что-то питает. Когда на память мне пришел "Живой труп", я понял: дело пахнет театром: труп, сидящий в кресле, да еще с папиросой в зубах - как-то это все наиграно.
- Согласен. Но при чем тут "Живой труп"?
- Так ведь это тоже пьеса, Ваня. Я же говорю: ассоциации...
- Понятно, понятно. Ты главное скажи: труп-то откуда у меня взялся?
- Я уже говорил: тебе его подкинули.
- Ясно, что не сам пришел. Хотя, чёрт побери, именно, что сам.
- А с чего ты взял, что мертвец и твой посетитель - одно и то же лицо?
- Так ведь Егоровна его видела и до смерти и после.
- Ты же говорил, что лицо было искажено до неузнаваемости. Как там следователь выразился: ему "морду перекосило".
- А "чёрненький, усатенький, в полосатеньком"?
- И только. Зато против: папирос в кармане нет, а тот курил. Спичек, между прочим, тоже нет. И часов нет, а у того были.
- Ладно, черненький, усатенький - их пруд пруди. Но костюм одинаковый! Это не может быть совпадением.
- А я и не говорю, что это случайное совпадение - посетитель специально одел полосатый костюм. Более того, теперь я знаю, что он не был и усатеньким: приклеенные у него были усики.
- Ты что, видел его что ли? - подозрительно спросил Обломцев.
- Видеть не видел, а знаю. Но пойдем дальше. Оставим пока в стороне личность убитого, относительно него у меня только догадки: я ведь труп не видел. Обратимся к личности посетителя.
- Ты только что сказал, что и его не видел, - ехидно заметил Обломцев. - Кстати, забыл тебе сообщить, что окурочек, который у него во рту торчал, следователь с собой забрал. Может, по нему личность потерпевшего установить удастся?
- Это только Шерлок Холмс умеет делать. Вот если бы окурочек был с красной помадой, тогда и доморощенные сыщики что-нибудь вывели бы.
- Ты хочешь сказать, что это была женщина?
- Вынужден тебя огорчить: это был мужчина. Про помаду я так, к слову пришлось. Давай предположим, что посетитель знал о том, что тебя нет дома, потому что обычно ты приходишь к четырем. Он специально пришел к тебе в начале четвертого.
- Значит, он должен быть моим знакомым. Но я его не знаю.
- Ну, во-первых, ты видел не его, а труп чем-то похожего на него человека. Во-вторых, он может знать твой распорядок дня, но при этом не быть твоим знакомым: ты личность известная - Златоуст. Многие знают, что адвокат Обломцев бывает дома после четырех.
- Но это мало что дает нам для установления его личности.
- Согласен. Поэтому я предположил, что для исполнения такого трюка он должен был быть более уверен в том, что может в этот час зайти к тебе и остаться один в пустом кабинете для ожидания. Он знал о тебе не понаслышке, как, впрочем, и ты о нем.
- Как так?
- А вот так! В этом весь фокус. Подойти-ка сюда. Что ты можешь сказать о человеке, живущем вон там, напротив?
- А ничего.
- Так уж и ничего. Сейчас он, к примеру, дома?
- Наверно нет - свет не горит.
- И часто он в это время не бывает дома?
- Так, так, так, дайте подумать. Частенько. Так ты думаешь, что это он?
- Теперь уже не думаю, а знаю точно. После нескольких минут разговора с дворником соседнего дома я выяснил, что в этой квартире живет артист. Артист, заметьте, притом, чёрненький, правда, без усиков, но ведь для человека его профессии, это пустяк... Не слышу рукоплесканий, а ведь я к ним отношусь столь же ревниво, как и артист.
- Великолепно. Не то что следователь Сергеев, который только и умеет, что смотреть в стакан и сокрушаться о прошедшем!
- Мы - другое дело, - согласился Бельский, улыбаясь однимиглазами, - мы смотрим в стакан и мечтаем о будущем. Интересно, что же именно из прошлого сокрушает Пафнутия Петровича?
- А-а. Дело Марии Рождественской. Не везёт, говорит мне, с расследованием удушений.
- Как же, как же... Припоминаю: нераскрытое убийство двухмесячной давности. В газетах писали о девушке, подвергшейся насилию и задушенной. Ее труп был найден в Петровском парке, не к ночи он будь помянут. Значит, это дело Сергееву досталось. Так ты его можешь отчасти утешить.
- Каким образом?
- Видишь ли, такие убийства имеют тенденцию к продолжению. Да ты и сам должен это знать. Кто бы ни был убийца: случайный встречный, один из знакомых девушки или просто любитель подобного времяпрепровождения - он обычно повторяется. Так что когда-нибудь Сергеев его поймает.
- Ничего себе утешение. Когда-нибудь... Джека_Потрошителя английские полицейские так и не поймали... Да что ты всё время увиливаешь от объяснений! Я еще не совсем представляю, что же все-таки со мной-то произошло.
- Сказка, уважаемый Иоанн Златоуст, одна из тех сказок, которые вы так любите рассказывать присяжным.
- Ну, ладно, ладно, рассказывай свою сказку.
- Не мою, а русскую народную: помнишь, как мужику подкинули труп, а он, испугавшись обвинения в убийстве, подкинул его соседу? И так далее. В нашем же случае цепочка оборвалась на тебе... Представьте: приходит человек домой, а у него в квартире мертвец. Человек этот не чувствует себя столь защищенным от закона, как ты... Что вы улыбаетесь, Иван Дмитриевич? Вы не хуже меня знаете, как страшен закон. И вот этот человек вдруг вспоминает, что напротив живет известный адвокат, которого как раз сейчас нет дома. И он решает переправить труп к нему: уж тот-то как-нибудь открутится, тем более, что у него будет алиби. Он приходит к этому адвокату с парадного входа, попадает к нему в кабинет, открывает окно, перебегает через двор, влезает в свое открытое окно, переносит покойника (благо увидеть его при столь неподобающем занятии можно только из окон отсутствующего адвоката), затем закрывает окно и уходит опять же через парадный вход. Конец первого действия.
- А есть и второе?
- Интереснее, что есть еще и пролог: кто и зачем совершил убийство?
- Кстати, почему ты думаешь, что убийца не сам актер?
- Элементарно, Ваня. Во-первых, мнение о нем дворника, но, главное, - этот самый маскарад. Ну зачем бы ему маскироваться под покойника? Если опасался, что его могут опознать, то загримировался бы поискуснее: борода, очки и тому подобное. Нет, сдается мне, что двойником он сделался по просьбе именно будущего мертвеца, который опасался слежки или чего-то в этом роде.
- Ого, пахнет политикой!
- Это вряд ли: ты когда-нибудь слышал, чтобы революционеры карали таким странным способом. Револьвер или нож им привычнее.
- А если, чтобы не было шума?
- Не знаю, не знаю. Надеюсь, он сам нам объяснит.
- Актер?
- Конечно. Сейчас он в театре, но я оставил ему записку, чтобы зашел...
И тут страшный вопль в доме прервал комментарий Бельского.
- Чёрт возьми! Я забыл предупредить Анну Егоровну о визите мертвеца! - воскликнул историк и выскочил из кабинета...
Через некоторое время он вернулся, заботливо поддерживая еле переставлявшую ноги прислугу. Последним в кабинет вошёл виновник переполоха.
- Ничего, ничего, все уже позади, - приговаривал Бельский, - вот он чёрненький-то - живой, а вовсе не мёртвый. Выпейте винца - и успокоитесь. Средство проверенное.
- Ох, батюшка Иван Дмитрич, сколько лет у вас служу, а та-акого не видывала, - обиженно произнесла Егоровна, отдышавшись и придя в себя, - вольно ж вам над старухой изгаляться.
- Это все я, все я, Анна Егоровна. Не подумал, что надо вас предупредить.
- Да уж, батюшка Сережа, и вы хороши. А энтот! - и она гневно сверкнула глазами в сторону актера. - Ишь ты, и усы сбрил - думал, не узнаю, - пренебрежительно закончила она, выкатываясь из кабинета.
Молчание, повисшее, как топор в руке парализованного дровосека, нарушил Обломцев: - Ну что, милостивый государь, наконец-то мы с вами встретились. Что вы можете сказать в свое оправдание? - величественно произнес он.
- Извините, я в этой суматохе не представился, - отозвался артист, оказавшийся Золотовым Евгением Владимировичем, и после ответного представления друзей продолжил: - А в свое оправдание я могу сказать крайне мало. Разве только то, что я очень испугался, когда вернулся и обнаружил в своей квартире труп.
- Это мы, юноша, и без вас знаем, - еще более величественно изрёк адвокат. - И про то, что произошло потом, тоже знаем.
- Я, право, удивлён, как вы обо всём так быстро догадались, - пробормотал растерянный Золотов. - Я всё думал, не пойти ли к вам завтра и покаяться, но опять же боялся.
- При моем опыте в подобных делах, - заявил адвокат, косясь на ухмыляющегося Бельского, - мне было нетрудно дойти до истины. Но о том, как произошло убийство и кто убийца, я не знаю: слишком мало фактов.
- Да ведь и я не знаю, это без меня произошло.
- Как так не знаете? - растерялся Обломцев.
- Расскажите нам все по порядку, Евгений Владимирович, - вмешался Бельский. - Уж убитого-то вы, по крайней мере, знали... Вот возьмите бокал, успокойтесь - и по порядку.
- Убитого я, конечно, знал, но не скажу, что мы были близкими друзьями, совсем наоборот. Раз пять мы встречались, не более. Первый раз, как помнится, в одной компании, затем ещё несколько раз в таком же роде. Однажды от знакомых мы на одном извозчике ехали, потому он и знал, где я живу. А я вот не знаю, где он живет. Жил. Удальцов его фамилия. Удальцов Станислав Михайлович. Вот практически и всё, что я о нём знаю.
- Что-то мне знакомое чудится в его фамилии, - задумался Обломцев, затем вспомнил, как вел допрос судебный следователь, и спросил: - А как он вам показался: жулик, скажем, или честный человек?
- А я, по-вашему, жулик или честный человек, - ухмыльнулся артист, - ведь он как-никак немного походил на меня. Каждый может показаться и жуликом и честным человеком, сыграть роль. А внутри, кто ж его знает?
- Так вы как актер и ответьте нам на такой вопрос: когда выиграли его роль, вам пришлось принизить себя или слегка возвысить? - поинтересовался Бельский.
- Хороший вопрос, на него я могу ответить вполне уверенно: мне пришлось немного опошлиться.
- А как вы объясните, что не слишком знакомый, если верить вашим словам, человек вдруг обращается к вам с довольно-таки странной просьбой сыграть его роль? - вновь взял инициативу в свои руки Обломцев.
- Тут целый ряд обстоятельств. Последний раз мы встретились с ним в магазине, где он покупал роковой костюм в полоску. И так он к нему шел, что и я поддался соблазну обзавестись таким же: знаете, артисту иногда необходимо выглядеть этаким легкомысленным: от него даже ожидают нечто подобное. Поэтому он знал, что у меня есть такой же костюм, какой был на нем, когда он пришел ко мне "с довольно-таки странной просьбой", как вы изволили выразиться. Он сказал, что из-за своих амурных похождений попал в неприятное положение: одна ревнивая дама постоянно преследует его, а ему необходимо встретиться с другой дамой. Вот он и предложил мне сыграть его роль: одеться в полосатый костюм, взять его шляпу, приклеить усики и выйти на улицу. Дама, наверняка следящая за домом, в который он зашел, издалека примет меня за него, я уведу её за собой, а он выйдет чуть позднее, когда путь будет свободен. Примерно через полчаса я могу возвращаться. За ним ужин в ресторане, как оплата за дружескую услугу. Я согласился: интересно ведь перевоплотиться в другого человека, тем более при таких пикантных обстоятельствах. А когда вернулся, то обнаружил у себя в квартире труп...
- Видимо, тот, кто следил за ним, не поверил в ваше перевоплощение, но это тот редкий случай, когда вы должны радоваться своей актерской неудаче. Не слишком в выгодном свете рисует покойника попытка подставить вас под удар вместо себя. Как говорится, на его месте должны были быть вы, - задумчиво резюмировал Бельский рассказ артиста.
- Но дама-душительница! - воскликнул Золотов. - У меня просто в голове не укладывается! Страсти почище шекспировских! Я был потрясен!
- И в потрясенном состоянии доставили труп мне, чтобы и я мог испытать потрясение, - вставил мстительный Обломцев. - Нет, не зря распространено мнение, что театр держится на интригах.
Сокрушенный вид молодого актера, неискушенность и свежесть его наивного (или казавшегося таким) лица позволяли усомниться в том, что ему присуще умение плести паутину интриги на уровне опытного бенефицианта, но внутри кто ж его знает, в особенности актера?..
- Я мысленно аплодировал вам, Иван Дмитриевич, - восхищенно заметил Бельский, когда Золотов ушел, - вы добавили к своему венку еще несколько листьев лавра, отчего он стал заметно пышнее.
- Понимаешь, Серж, мне показалось, что будет лучше, если инициативу проявлю я: даже актер побоится утаить что-либо, уверившись в моей проницательности. Но, к сожалению, он только подтвердил правильность наших предположений и не сообщил ничего нового.
- Что мне особенно нравится в тебе, Ваня, так это твоя обыкновенная для такого великого человека скромность: ведь мог бы сказать "моих предположений", а ты по-братски поделил лавры - "наших"! - еще более восхищенно продолжил Бельский.
- Но все-таки, - обходя скользкую тему, упорствовал Обломцев, - ничего нового. Кроме ревнивой дамы.
- Ревнивая дама, это не более, чем удачная выдумка Удальцова, хотя сам выбор им причины, по которой он подвергался преследованию, характерен.
- Я по-прежнему уверен, что здесь замешаны революционеры.
- Голос свыше уверяет меня, что более вероятна личная месть.
- Ревнивый муж? Но он бы тоже выбрал револьвер или нож. Сколько убийств из мести прошло перед моими глазами, но ничего подобного я не припомню. Убийство из мести обдумывается заранее, и убийца обзаводится соответствующим орудием. Удушение же всегда импульсивно, оно происходит под влиянием момента. В данном случае речь идет о слежке: значит, ни о какой импульсивности не может быть и речи.
- Все верно, но представь себе, что Удальцова должна была постичь именно такая смерть как напоминание о другой смерти от удушения. Ты еще не вспомнил, где ты слышал его фамилию?
- Убийство Марии Рождественской, - широко раскрыл глаза Обломцев, - Он там упоминался в качестве свидетеля, но я не понимаю...
- Послушай, Вань, все сходится. Фамилия Удальцова в газетах не упоминалась, так что я о нем не слышал, но интуитивно вышел на то же самое дело. Ясно, что она была там с кем-то из знакомых, но с кем - осталось невыясненным. Отец Рождественской - отставной офицер. Не удивлюсь, если окажется, что ротмистр: иногда провидение создает случайные совпадения, указывая дорогу к истине. Но не так важно, ротмистр он или нет, важно, что бывший офицер. Я думал о ротмистре Сазонове: вот человек, поставивший себя выше закона, так как, много лет прослужив державе, считал её зависящей в чем-то от него, а потому не боялся нарушить закон. Он был достаточно умен и осторожен, чтобы не бояться разоблачения. И я подсознательно искал подобного человека в данном случае: старого служаку, который сам кажется себе воплощением закона в личной мести. Сошелся пасьянс.
- Старик Рождественский служил жандармом, - мрачно подтвердил адвокат. - Получается, что мы с тобой раскрыли два убийства.
- Справедливости ради следует заметить, что одно из них раскрыл отставной жандарм...
- Да, никакой маскарад не мог спасти Удальцова.Отец видел убийцу дочери сердцем и не мог спутать его с Золотовым!
- Прибереги свой пафос для присяжных, Златоуст. Просто он, как все старики, был дальнозорким.
- Какие присяжные, Серж. Утебя нет никаких доказательств, чтобы дать делу законный ход - одни догадки.
- Меня это, Ваня, мало волнует. Я закону служу только тогда, когда наполняю вином бокал такому его служителю, как ты...