Я бросаю весло на дно лодки и потираю руки. На них вздулись мозоли грязного оранжевого цвета.
Я зачерпываю немного воды в ладонь, смачиваю воспаленную кожу. Море под нами едва колыхается. Ветра почти нет.
- они уже ищут нас? Как думаешь?
Я пожимаю плечами. Смотрю на него, не поднимая головы.
Элли сидит на каком-то ящике, обняв свои плечи. Взгляд прозрачно-серых глаз мечется от точки к точке, на пару секунд этот взгляд задерживается и на мне. На кончиках его волос блестят капли воды. Телесного цвета футболка вся в мелких брызгах.
- нас будут искать. Везде.
Я опускаю взгляд на дно лодки.
- сгорел не только склад. Я видел. Пламя сжирало весь порт, когда мы отплывали.
В мои холодные зудящие ладони вдруг врывается тепло его пальцев. Они переплетаются с моими.
- они буду искать и искать. Пока не найдут. некуда бежать.
- я и не думал бежать.
- у нас нет денег.
- конечно. я бросил в огонь все. Ни одной бумажки не осталось.
Он отнимает свои руки от моих, цепляется тонкими пальцами за плечи.
- тогда зачем мы здесь?
- ты знаешь. Нет смысла возвращаться. Мы сделали то, что было нужно...
-...но они не поймут, что это было нужно. Верно. Ты прав. Я не хочу отвечать на вопросы. Рассказывать подробности. Вообще говорить про нашу жизнь.
- ты ведь так гордился ею. Своей жизнью.
- только потому что он был. Когда его не стало, я все это возненавидел.
Я смотрю на опутавшие его худые руки бинты. Они свежие и только в паре мест выступили на поверхность капли крови. Он ложится на дно лодки и складывает руки на грудь. Закрывает глаза.
- я посплю немного. Ладно?
- конечно. когда проснешься, мы будем еще дальше от берега.
- мы и так далеко. Я ничего не вижу вокруг. Мой брат...- он тянет ко мне руку. Я беру его за пальцы.- ты обещаешь, что нам не будет больно?
- обещаю. Спи.
Светает. Ночь, возле берега рассекаемая только алчущим горлом огня, здесь, ближе к горизонту, потихоньку впускает в синеву алые пятна. Солнце огромным лиловым пауком взбирается по мутно-синей тьме, оставляя за собой вместо паутины яркие желтоватые всполохи.
Я снова смотрю на Элли. Он быстро уснул. Его губы приоткрыты, я вижу за ними блестящие ровные зубы. язык на секунду выбирается из темноты ротовой полости, чтобы увлажнить потрескавшуюся кожу.
Я закрываю глаза. Складываю руки на колени. Сглатываю.
Тишина.
Ветра все нет.
Глухой стук колес поезда. Я еще пару дней буду слышать этот стук у себя в голове. Я иду по перрону, в моей руке- небольшой чемодан, чуть больше делового кейса. Там записная книжка, носки и белье на смену. Больше ничего.
Я иду очень быстро, хотя спешить мне вовсе некуда. Я спешу к человеку, которого никогда не видел, да и не увидел бы. Только у меня больше никого не осталось. Он меня не ждет. Он вообще ничего не знает обо мне.
Я смотрю на часы. Самое то. Кто ходит в гости по утрам? Тот, кому некуда идти.
Я торможу такси.
- вам куда?
Я называю улицу.
- а... ну и район. садись.
Я сажусь. Кладу чемодан на колени. Трогаемся.
Я смотрю в окно. По стеклу будто растянулся бесконечный сверкающий красками баннер. На нем- белая цепь песочного пляжа. Шатры и торговые палатки. Ярко-зеленые стебли кипарисов. И море.
Сквозь стекло оно кажется особенно огромным. Мы едем вот уже полчаса, а оно все не кончается. Оно и не начиналось. Оно- как время- просто есть. Просто было всегда.
Из окна пахнет фруктами и гнилью. Гнилью пахнут все приморские города. Просто вдохните глубже этот воздух- сначала в нос ударит сладость и свежесть, а потом, на самом дне вздоха, останется послевкусие. Гниль.
- приехали.
Я отдаю деньги. Таксист улыбается мне ртом, полным нелепых черных зубов, похожих на мелкие морские камешки.
- я даже не знаю, где тут дом. Тут одни склады и паромы.
Я благодарю его и говорю, что сам найду дорогу. Даже здесь.
Выломанный кусками асфальт весь залит водой. Повсюду обрывки сетей и водорослей. Я иду по этому асфальту к краю каменной платформы.
В груди начинает гулко стучать, и этот стук сливается с эхом поезда в голове.
Я смотрю на большую яхту белого цвета. На ней номер 23 и название улицы. И готической вязью- "Спрут".
Плавучий дом. Это так же неестественно, как и этот вылизанный белый цвет. Сверкающая поверхность не отражает солнца. Яркая белизна абсолютно матовая, она поглощает внешние лучи и подсвечивает сама себя.
Я поднимаюсь по твердым ступенькам. С каждым шагом глухой стук внутреннего оркестра становится сильнее. Ступени приводят меня к тяжелой двери и звонку. Дверь абсолютного черного цвета. Я нажимаю на кнопку.
Сейчас. Меня. Пошлют. Нахуй.
Нахуй. Меня. Сейчас. Пошлют.
Такие дрожащие слова. Я растягиваю секунды ожидания на длинные, текучие отрезки.
- да? Здравствуйте.
Меня встречает женщина в переднике и розовых тапках. Одежда на ней такого размера, что ею можно укрыть Кадиллак, и не будет видно колес. Собственно, одежда ей впору.
- Э-э-э... Мне нужен Марк.
Я смотрю на ее ступни. Раздувшиеся, как дрожжевое тесто, они впиваются в кричаще- фуксиевые борта обуви.
- его сейчас нет. Ему передать что-то?
Я перевожу взгляд на лицо. Оно потное, загорелое и опухшее. Маленькие добрые глаза лазурного цвета. Тонкие губы прячутся тесьмой между плотных щек.
- собственно... я к нему. Мне нужно его видеть.
- но он только к вечеру будет. А у вас что-то срочное?
- моя мать умерла. А он- единственное, что осталось от моей семьи.
- он ч-что...
-да. Он мой отец.
Началось.
Я сижу на плетеном стуле, обхватив пальцами полупустой холодный стакан с апельсиновым соком и мелкой крошкой льда.
- ну так расскажи толком!- Эльвира, она приходит сюда по средам и пятницам убирать дом, подливает мне еще сока. - как ты сюда попал?
- мать умерла неделю назад. Мы почти не говорили о Марке, я даже не видел его. Но нашел у нее в записной книжке его адрес, записанный на фотографии для паспорта.
Я протягиваю ей фото. Эльвира берет снимок своими короткими пальцами, похожими на корни женьшеня.
- какой он тут молодой!
Да. Ему на снимке лет 19. худое лицо с красивой квадратной челюстью, прямым носом и прозрачными глазами. На голове модный сто лет назад трехсантиметровый "ежик".
На обороте снимка неровные буквы. Адрес. Это место- здесь.
" когда-нибудь я буду жить там. Тогда и позвонишь мне."
Она так и не позвонила.
На месте этого дома мог быть склад сетей, парковка для лодок. Пирс. Палатка с водными матрасами. Могло не быть ничего.
Но я здесь.
- в общем... я не знаю, захочет ли хозяин принять тебя. Но пока оставайся. Тебе надо передохнуть с дороги. Можешь прилечь на палубе. Там есть тент. Если Элиот с другом его не оккупировали.
Я переспрашиваю.
- Элиот. сын хозяина. Его мать отдыхает в Эмиратах. С полгода уже. У нее там шашни с каким-то шейхом.
Она проводила меня до палубы.
- посиди пока здесь. Если что-то понадобится- зови. К Элли тут пришел одноклассник помогать с уроками.
Я спрашиваю.
- ему 17. как раз поступает этим летом.
- А-а-а. спасибо.
Я сажусь на зажаренную солнцем кушетку.
Не верится.
Я гуляю по палубе. Шаги по блестящему полу разлетаются звенящими осколками звуков.
Я, конечно же, заглядываю во все комнаты.
Спальня. Темно-красные кружевные шторы.
Библиотека с кожаными креслами и торшером.
Последняя комната больше остальных. Я начинаю осмотра с потолка. Под ним висит тяжелая люстра с белыми свечами. Настоящими свечами. Я опускаю взгляд ниже. Блестящий паркетный пол.
И... господи.
Моя семья...его семья. И такое....
Где-то в самом центре моего тела, этой большой бледной капсулы, все сжалось. Внизу живота резануло ножичком острой боли.
я стою, едва ли не прижавшись носом к стеклу, и не могу отвести взгляд.
Большое кресло, обтянутое блестящей кожей, стоит спинкой к окну. Ко мне. На кресле сидит парень с бритым затылком и пышной кудрявой шевелюрой на макушке. У него дрожат плечи. Он положил ладони на ручки кресла, и я вижу, как ходят под кожей его суставы.
Перед ним на коленях стоит другой мальчик, и держит в руке член первого. Водит сжатыми в кольцо пальцами вверх-вниз.
Потом он склоняется над ним и берет член в рот, исчезая из поля моего зрения. Кудрявый парень кладет голову на спинку кресла. Я вижу его лицо.
Очки, под ними- закрытые глаза. Блестящая от испарины кожа. Прыщи.
Боже...
- Эй!
Во мне будто лопается стакан ледяной воды.
- ты чего уставился?!
Парень вскакивает с колен и идет к двери. Второй дрожащими руками упаковывает свое хозяйство назад в брюки.
Он выбегает ко мне, со взъерошенными светлыми волосами и пришедшей в беспорядок смятой одеждой. И с каплями спермы в уголках рта.
Я сразу понял, кто из двоих мой брат.
- я... гулял. случайно увидел вас.
- а какого хрена ты гулял по нашей яхте?! Ты вообще кто?
Я выдыхаю.
- предположительно- твой брат.
Он смотрит мне прямо в глаза. Чуть сдвинув длинные брови и сжав губы.
- И...чего тебе здесь нужно?
- не знаю. Я хочу хотя бы посмотреть на Марка. Пусть знает, что я есть. У меня больше никого не осталось.
- а что с остальными?
- мать умерла неделю назад...
-мне жаль.
-да нет. ничего. Нормально.
Он упирается руками в талию и вдруг протягивает мне руку с раскрытой ладонью.
- Элиот.
Я пожимаю его руку и представляюсь. Его пальцы теплые и твердые.
- Что ж... я даже не знаю. Тебе, наверное, нужно тут все показать. Пойдем, я провожу тебя.
- А тот парень?..
- мы уже закончили с алгеброй. Сейчас я его выпровожу.
Я сижу в мягком кресле, где пару минут назад Элли завтракал чистым протеином. В моих руках- фотографии Марка.
- ты безумно похож на него.
Я поднимаю взгляд на брата.
- это, наверное, единственная причина, по которой ты здесь. Обычно ни я, ни Эльвира никого не пускаем. Но твое лицо убеждает.
Я молчу.
Вытаскиваю из стопки снимок. На нём Марк в тельняшке, молодой и ужасно тощий. Полосатая ткань буквально висит на его плечах, как на перекладине. Волосы коротко острижены, он держит в уголке рта сигарету и улыбается. Сидит на голых камнях, обняв свои колени.
- Он служил...
- Да. в Морфлоте. - Элли отпивает из бутылки. Он пьет женское пиво с яблочным вкусом.
Я достаю следующий снимок.
На нем Марк уже старше. Он стоит на блестящем в лунном свете асфальте в глубине узкого переулка. Он не улыбается здесь. Просто смотрит прямо в объектив своими прозрачными глазами.
- что это значит?- я показываю снимок Элли.
он отпивает еще пива и вытирает губы.
- это снимал профессиональный фотограф. Отец хотел запечатлеть момент . Все началось с этого переулка.
- о чем ты? Я так и не понял, чем он занимается...
- торговлей. Ну там. Разное продаем.
Я достаю следующее фото.
Марк держит за талию высокую блондинку в ярко-голубом платье. Это первая цветная фотография. На снимке они целуются, и ее пальцы, унизанные крупными кольцами, лежат на груди Марка.
- это твоя мать?
- да. Она уехала в Эмираты. Наверное, там и останется.
- она красивая. Скучаешь, наверное...
- ничуть. Разве ты не видишь? Она самая настоящая шлюха.
- я не думаю, что тебе стоит забивать этим голову.
Я смотрю на нее, потирая ладони.
- ты всю жизнь прожил, ничего не зная о нём. Что сейчас может измениться?
Я опускаю взгляд. Не так просто сказать то, что хочется. Сказать человеку, что он умирает. Что ему остались считанные дни. Особенно сложно сказать это, если он уже в курсе. Напомнить, так сказать.
- мне рассказывали о нем. Против воли, конечно- я совсем не хотела слушать. Поверь, это не то, что ты ищешь. Он не заменит тебе меня.
Я поднимаю взгляд на нее. Ее кожа стала почти бесцветной. Щеки впали, лицо теперь напоминает высохшую маску из папье-маше. Ее глаза блестят, как начищенный хрусталь. Она держит руки на коленях, сжимая пальцами край простыни. Здесь, в ее палате, холодно, и она накинула на плечи мой свитер.
- можешь делать, что хочешь. Я мало что могу тебе запретить, особенно лежа в больнице. Но я хочу предостеречь тебя.
- от чего? Мам, я же не собираюсь переезжать к нему. Просто хочу увидеть.
- почему именно сейчас?
Я молчу. Смотрю ей в глаза.
- почему не раньше? Ты специально подождал до момента, когда я ничего не могу сделать?
Опять это. Мозг женщины- машина для плетения теории заговора.
- просто теперь мне это нужно. Ты сама знаешь...
-...что скоро умрешь? Да, я знаю это.
- я не это имел в виду.
- да конечно. я все прекрасно понимаю. может, у меня высохли руки и лицо, но только не мозг. Я же вижу тебя всего.
Еще одно. Снова. Матери уверены, что знают своих детей лучше всех остальных. И очень удивляются, когда те вдруг оказываются наркоманами или режут вены папиной бритвой.
- почему тебе вдруг срочно понадобился отец?
Я молчу. И правда- почему?
Элиот живет в комнате, где все дышит его отцом. Нашим отцом?
Он рассказал, что потихоньку перетащил к себе половину его книг. Гюго, Маркес, Достоевский. Книги все примерно 1970-го года выпуска, в потрепанных обложках. Коричневый материал и золотое тиснение в названии.
Элли везде расставил фотографии Марка. В основном черно-белые, где ему около двадцати. Половину из них мы посмотрели. Снимки стоят в красивых рамках, покрытых лаком и золотистой краской.
- ты совсем не похож на Марка.
Он пожимает плечами.
- я знаю. Это, в принципе, логично.
- почему?
- он биологически мне не отец. Но он растит меня с трех лет. Другого отца мне не нужно.
- когда мама заболела, отчим смылся. кажется, в Красноярск. Даже телефон поменял.
- а от чего она умерла? Ты так и не сказал.
- рак мозга. Она сгорела за год. Болезнь просто сожрала ее. Когда ее хоронили, она не доставала ногами до стенки гроба.
- господи, это ужасно.
- я был готов. Как только она заболела, я понял, что она умрет. Когда это произошло, я просто делал то, что было нужно. Во мне ничего не разбилось- уже ничего не было. Привязанность умирала вместе с ней.
- как сообщающиеся сосуды.
- точно. Если люди слишком плачут на похоронах того, кто сильно и долго болел, значит, они нихера его не любили. Им просто было плевать, что с ним происходило все это время.
Элли смотрит на меня, у него блестят глаза. Он сидит на полу возле меня и перекатывает в ладонях пустую бутылку.
- а ты быстро пьянеешь.
- я знаю...- он улыбается.- слаб на это дело.
- всего-то одна бутылочка- а уже глаза стеклянные.
- мы это исправим. Сейчас будет вторая.
Я уже достаточно пьян, чтобы... ох, блядь.
Я лежу на спине. мои ноги- на кресле, а тело- на пушистом турецком ковре. Пустой стакан, где минуту назад была водка с соком, стоит у меня на груди и приятно холодит.
За окном темнеет. Я вижу это даже через плотно задернутые шторы.
- отец сегодня не придет...- Элли поворачивает ко мне голову.
Когда мы час назад гуляли по палубе, его дважды вытошнило за борт, а потом мы долго наблюдали, как лужица его желтоватой блевотины все никак не могла отплыть от яхты.
- конечно, ты будешь ночевать здесь.- он опередил мой вопрос. - я тебя такого бухого не выпущу.
- ой, чья бы корова!
- мычала...
-ну, да...
Элли стоит на коленях, облокотившись на ручку кресла и выгнув спину. он зевает и улыбается.
- ты чего?
- да не знаю... я рад, что ты приехал.
- я тоже, но, блин...
- чего?
- да...объяснить сложно... с тобой как-то сразу хорошо пошло...а вот с Марком...
- боишься, он не примет тебя?
- не боюсь. Поздновато бояться.
- ну да. Ты такую работу проделал. Не время отступать.- он тянется ко мне и берет за руку.- все будет хорошо.
- надеюсь.
- да я уверен. - он снова облокачивается на кресло.- к тому же, блядь, ты так похож....даже голосом... вы не сможете не поладить. У вас только глаза разные.
Он прав. Глаза Марка- прозрачные, серовато- голубые, похожие на матовое стекло с черными стразами зрачков. Мои- цвета мускатного ореха.
- внешнее сходство ничего не дает.
- когда он увидит молодую копию себя, у него многое в душе перевернется. Это даст что-то. Не может не дать. - он ложится рядом со мной. - к тому же, я не могу этого дать ему. Наверное, единственное.
Я смотрю на него. Действительно. У него узкое лицо. Длинные тонкие брови кофейного цвета, густые ресницы. Небольшой, чуть вздернутый нос и маленькие, пухлые губы. Если бы он родился девушкой, за ним бы табунами ходили мужчины, парни и мальчики. Хотя и сейчас наверняка ходят.
Его глаза такие же прозрачные, как у Марка. Это единственное сходство, сразу выдающее в них семью.
- знаешь, я... не встану уже. Можно спать прямо тут, на ковре?
- конечно. только сними носки.
- ага. А ты свою майку заблеванную.
Кажется, я ехал сюда, чтобы обрести именно это. Брата.
- Майя, успокойся!
- ни хера себе успокойся! Ты трахаешься на стороне, да еще и с... господи, какое ты дерьмо все же! - она запускает пальцы в корни волос, по ее щекам начинают струиться слезы.
Она стоит возле моей кровати, глядя то на смятые простыни, то использованные презервативы. Они лежат на паркете, как спущенная старая кожа маленьких змей.
- я тебя ненавижу.
- да понял уже. Ты просто не должна была это видеть.
- О- о- о, так это еще и я виновата!
Я слышу дверной хлопок из коридора. Майя кричит:
- и не возвращайся, извращенец!
- слушай, хорош уже истерить в моем доме! И оскорблять моих гостей.
Ее глаза расширяются:
- твоих гостей?!
- ну да. Это мой хороший друг. Да и вообще- как это может помешать нам с тобой?
- в смысле?
- ну... мы не муж и жена. Я тебе в верности не клялся. Да мы даже не живем вместе! Я вообще не обязан перед тобой отчитываться.
Она смотрит на меня своими огромными глазами и ее рот дергается, видимо, пробуя на вкус различные слова, перебирая их во рту, как леденцы, и не зная, каким из них в меня плюнуть.
- я часто спал с другими. Все то время, что мы с тобой встречались. Но это же никак нам не мешало!
Она снова дрыгает своей нижней челюстью. Она болтается, как на шарнирах.
- Я...я... ты все это время...
- ну, да. Я просто не понимаю, что здесь такого. Если бы я застал тебя в постели с девушкой- я бы ничего не сказал против. Разве что подрочил бы в углу.
Она даже не улыбнулась. Вдруг резко разворачивается на каблуках и идет к двери.
- стой.- я хватаю ее за руку.- если ты сейчас уйдешь-то насовсем. Я открыток с приглашениями высылать не буду.
- и не нужно. -она говорит севшим голосом.
- ладно. Ты забыла кое-что. сейчас, погоди минутку.
Я забегаю в спальню и хватаю с полки стопку дисков. Иду назад к ней.