Насколько я понимаю, Даниил Александрович Логовенко заинтересовался "подкидышами" впервые как метапсихической проблемой. Не знаю, как он разузнавал имена других, если ему это было нужно, а ко мне подкатывался вполне официально, через Франкфурт-на-Майне. Меня там с ним в очередное ежемесячное обследование, - я теперь обследуюсь не чаще, - и познакомили. Его интересовала возможность выявления чудаковатости у кроманьонцев.
За эти годы я привык оказываться подсобным инструментом для самых неожиданных молодых людей с самыми неожиданными, от узкоприкладных до высокотеоретических, проблемами, и где я только за эти годы не перебывал! Даже в Институте космической медицины в Севилье. Ничего космического они в моем организме не обнаружили, и слава богу. На нижайшую просьбу приехать завтра или послезавтра, но во всяком случае до отбытия, в Харьков я ответил согласием, а вообще-то он там, сколько я понимаю, в основном коллекционировал разрешения и узнавал обо мне у моего Врача Джоакинино, милейшего Джоакинино Лееба. По дороге в Харьковский филиал назавтра я честно повспоминал какие бы то ни было проявления моей какой-нибудь чудаковатости. Не вспомнил.
Я залетел в здание филиала, возникающее из-за поворота, как некая Гондвана, застигнутая в момент вплытия со дна морского, и вот она, замерев, колышется и все еще продолжает на глазах свой тяжелоторжественный медлительный подъем, с неспешностью и простодушной горделивой самоуверенностью геологических переворотов, и был там пропущен какими-то энтузиастами, честно презирающими статистику, через аппаратуру, близкую по ассоциациям к алайскому металлоискателю на входе в аэропорт. Сия аппаратура искала признаки "чудаковатости", ими самими незамечаемой, за неимением возможности обследовать все население Земли, у посетителей филиала. Возвышенно непрактичная затея. В кабинете у Даниила Александровича, судя по трепетному детскому голоску его автосекретаря, еще у кого-то по чему-то зама, для меня предусмотрительно выращено было уже кресло.
Перед тем, как загонять меня в свою собственную аппаратуру, Даниил Александрович усадил меня поболтать, отчасти, сколько я понимаю, для того чтобы развеять мои возможные страхи, подбодрить меня, подготовить и успокоить, а отчасти по причине приятственности погоды. Я упомянул о юной непрактичности энтузиастов.
Даниил Александрович покивал и согласился, что охват поставлен еще очень недостаточно.
Он рассказал мне, что такое чудаковатость, и я удивился, честно говоря, какое множество изумительных способностей жителей Земли мы все не замечаем, у всех землян на слуху, в сущности, одни ридеры. Такие же аппараты можно было бы установить, говорил Даниил Александрович, в родильных покоях, ими можно оборудовать медицинские центры, сермоцентры и больницы по всей Земле и Периферии. Множество людей получило бы возможность открывать в себе огромные, не замечаемые ими, скрытые от них и неведомые всему миру таланты. Он показался мне очень любящим свое дело, впрочем, как и все врачи сейчас. Кроме всего прочего, сказал Даниил Александрович, возможностью меня обследовать он очень заинтересовался вот по какой причине. У него была идея, что рецессивная мутация "чудаковатости", возникнув, вероятно, как и весь "мусорный" материал генома, в незапамятные времена и неизвестно при каких обстоятельствах, оказалась в более благоприятном положении в то время, когда человечество активно использовало электричество и радиосвязь и подвергалось стрессогенному воздействию фона электромагнитных полей, фрустрационного городского жизненного фона, скученности населения и прочих стрессовых факторов незрелой технической цивилизации, но главным образом все-таки за счет интенсивных радиополей. Гетерозиготный с "чудаковатостью" геновариант в чем-то способствовал, очевидно, адаптивности носителей, и по прошествии двух веков стрессового отбора расщепление признаков запроявляло "чудаков". Эрго, в кроманьонскую эпоху частотность "чудаковатости" должна была быть намного ниже.
Я послушал его внимательно и подумав, заметил, что неясно, насколько представительной может быть выборка, состоящая всего из тринадцати человек.
В которой я, к тому же, всего одна тринадцатая. При той численности населения, которая принята для эпохи Солютре, возможно, достаточна. К тому же еще, выборку составляли не мы, а Странники, и нам, к сожалению, неизвестно, по каким параметрам, может быть, и не по случайным.
В том-то все и дело, сказал Даниил Александрович, по тем представлениям, которые мы можем составить о Странниках, они, вероятно, должны были отбирать совершенно нормальных представителей человеческой расы.
Вероятность появления "чудака" здесь тогда должна быть равна нулю, м-да, сказал я. Однако вряд ли, сказал я, мы можем гарантировать, что наши представления о Странниках стопроцентно соответствуют истине.
Никак не можем гарантировать, сказал Даниил Александрович, с удовольствием потягивая лимонад.
Вообще по-настоящему значимым фактом может быть только то, что "чудаковатости" во мне не окажется, а кроме того, с энтузиазмом добавил я, если, как раз наоборот, в выборке окажется "чудак", что мы тогда должны думать о представлениях Странников о нормальности человека?
А кроме того, со вкусом продолжил Даниил Александрович, "чудаковатость" может для них быть совсем незначащим фактором.
Было замечательно все это обсуждать, откинувшись в кресле и с удовольствием чувствуя абсолютную академичность проблемы. Меня так расположил к себе и кабинет, и кресло, что я потянулся и налил себе еще лимонаду.
По моим представлениям, сказал Даниил Александрович, во времена, соответствующие дате составления этой выборки, в нее вообще не должен был попасть ни один "чудак", если моя идея верна, так что, честно говоря, Корней Янович, по-настоящему значимым фактом не может оказаться вообще ничто, ни наличие в вас "чудаковатости", ни отсутствие, чего я, признаться, испытываю по поводу глубокую печаль и сокрушение духа.
Стрессовые ситуации не обязательно возникают в условиях технологической цивилизации, подумав, легковесно сказал я. Вот к примеру, хотя я сам никогда не работал с первобытными обществами, со слов моих коллег на Гиганде, кто у нас там занимается островной расой, когда лодка твоей семейной группы в двадцать шесть человек, которых ты привык видеть каждый день, раз в полгода встречается с лодкой соседней семейной группы, кочующей по близлежащему участку побережья, стресс от присутствия непривычных двадцати четырех человек ничуть не меньше, чем стресс от общества полутора тысяч коллег историков в оживленном зале в разгар симпозиума. Вообще, академически сказал я, интенсивность жизни в неразвитых обществах не следует преуменьшать.
Даниил Александрович покивал мне, с недоверчивым выражением лица, которое всегда наблюдается у неисториков, которые, как я мог неоднократно заметить, все как один свято уверены, что и кремневые топоры в наше время изготовляются намного лучше.
Да вот кстати, почти с энтузиазмом, все же по-прежнему легковесным, заметил я, на Гиганде как раз сейчас вступают в эпоху своего собственного интенсивного использования электричества и радиосвязи. Генетически гигандийцы чрезвычайно похожи на человека, до такой степени, что наши машины им подчиняются, да-да, сказал я Даниилу Александровичу, с приятственным и любопытным изумлением приподнявшему брови, представьте себе, - сказал я, отвлекаясь с удовольствием ради курьезуса, - генетический индекс гигандийца из номинальной расы для непредупрежденного генетика выглядит на невнимательный взгляд человеческим, просто с каким-то редким, скорее всего неопасным наследственным заболеванием.
Вполне может быть, что и там появилась в свое время какая-нибудь в этаком же роде мутация. А поскольку в свой технологический период они только вступили, вот вам полигон, на котором можно было бы проверить ваше предположение о стрессовой благоприятности. Даниил Александрович заинтересовался идеей, закивал головою и сказал, что интенция о метапсихических исследованиях в приложении к гуманоидам еще всерьез не разбиралась и действительно может быть перспективной, если только удастся накопить достаточную предварительную фактическую базу и преодолеть ряд уже не научных трудностей. Вот, к примеру, леонидяне, наиболее подходящая цивилизация для такого сотрудничества, вообще, похоже, не обнаруживают ярких "чудаковатых" проявлений.
Вам и карты в руки, тотчас сказал я, а Даниил Александрович сказал, что леонидяне действительно не испытывали никогда в жизни никаких стрессовых воздействий, однако, меланхолически заметил он, он этому, с одной стороны, в научном смысле рад, а с другой стороны, вы только подумайте, какой спектр возможностей для сравнения и компаративного анализа мог бы предоставиться! Какие именно геномные вариации избираются цивилизацией, избирательное сродство, вы представляете, в духе Гете, м-да... Мы немного поспорили о преимуществах научного метода Гете. Даниил Александрович сказал, что целостность анализа получает подтверждение со стороны современного квантовосистемного рассмотрения мозга. Ну что ж, по-видимому, мне следовало, за неимением у него возможности подвергнуть компаративному анализу леонидян, предоставить ему в распоряжение хотя бы кроманьонскую расу.
Даниил Александрович встал на ноги, со вкусом перешел к заготовленному им для меня сооружению и объяснил мне, что эта вот у него научная колесница, которую он любовно поглаживал по управляющим панелям, пока еще проходит обкатку, в том смысле, что она пока прототип и размножаться упорно не хочет. Главное в ней не глубина разрешения, а некий следяще-сканирующий анализатор. В анализатор этот сейчас введена масочная функция - одна из новейших разработок. Эта функция и есть то, с чем скользяще сравнивается, ноу-хау в собственном виде, в то время как все остальное для нее только грубая материально-атомно-полевая оболочка, полигон Майи для прогонки капель дождя по шелку, и анализирует сия оболочка далеко отстоящие и сжатые участки мнемограммы одновременно в режиме реального времени. По-моему, заботливо поглядывая на меня, в то время, как солнце сияло в окно, Даниил Александрович хотел главным образом мне объяснить, что это не больно, и бояться нечего.
Дети. Даже психологи не представляют. Они это изучают, понимают это, регистрируют, но самим себе представить не могут. Да ведь и я сам во все другое время не верю ни в эту, ни в какие другие опасности. Потому что это нельзя представить внешне, умом, и наружу я регулярно и старательно не показываю, какой мертвый ужас всякий раз, когда я сажусь в очередное кресло, и даже на обычных обследованиях раз в месяц, человечество развивается с каждой весной, неумолимо, упорно, мне с этим ничего не поделать, мне хочется крикнуть этим молодым людям - куда?! - а очередная на беду выдуманная неведомая победа научной мысли вот уже здесь, и подбирается слишком близко, может быть, подберется уж совсем к тому, что беспощадно искала, и обнаружит что-то, чего я сам не знаю, представить не могу, какую-то космическую гибель для всего человечества, - а потом кончается, как всегда этого не обнаружив, ты встаешь оглушительно счастливее всех на свете, и ты царь и бог...
(На этом фонограмма прерывается. Все дальнейшее - 1048 минут 34 секунды - необратимо стерто.)