Аннотация: Написано примерно в 2005 году. Морали нет, хотя может показаться иначе.
Я решилась на это. Я так решила. Точка. Я поставлю точку. Мне незачем жить. У меня нет ничего и никого. Кроме Дэна, но даже он отдалился от меня. Героин заменил ему всё. Когда он колется, ему уже меня не хочется. Хотя, когда мы начинали вместе колоться, он клялся мне в любви до гроба. А больше никого нет. Ни друзей, которые отвернулись от меня, не скрывая омерзения. Ещё бы... видеть, как обдолбанная дрянь блюёт себе на куртку и разговаривает с собственной тенью - а они видели меня такой. Ни матери, которой я никогда не знала - она умерла при родах. Ни отца, который пил, как сапожник, и откинулся позапрошлой ночью, пьяный в дым, в сугробе от обморожения. Пусть он и при жизни был приличной сволочью, орал, мог отвесить подзатыльник, но он был и как-никак работал, и я, чёрт побери, не голодала. Я не могу работать. Может, раньше и могла, но теперь не могу. И в институте я не появлялась хрен знает сколько. Теперь всё, что я могу - это только колоться. И это я довела отца до смерти. Я вынесла всё из квартиры. Кроме мебели, она никому к чертям собачьим не нужна. Мне надо было колоться. Из-за меня отец вконец потерял волю и надрался. И замёрз насмерть в сугробе. И теперь у меня нет денег. И больше не будет. Я не смогу работать. Не удастся и попробовать - никто не возьмёт торчиху с дрожащими руками даже ящики таскать. Потом, таких денег всё равно не хватит на героин.
Героин, мать тебя... Ты был моим богом, гад. Я поклонялась тебе, я трепетала от твоего присутствия, я отдала тебе всё, что у меня было, и не только у меня, и за это ты меня сожрал. Ты уже пожрал мою душу, и там не осталось ничего, кроме тебя. Ты принялся за моё тело, и скоро оно откажется тебя принимать. Оно хрупкое. Я уже знаю, как это происходит. Ты требуешь, чтобы тебя было всё больше, больше, больше, потом - хлоп! - и ты разрываешь меня, как воздушный шарик. Передоз... Но нет, я не дам тебе этого сделать. Я уже не властна над тем, чтобы сберечь свою жалкую жизнь, но ещё властна над тем, чтобы самой её уничтожить. До конца. Ты не успеешь раньше меня, я клянусь.
Это не храбрость, я знаю. На самом деле я просто боюсь. Я знаю, что умру, но я не хочу умереть так. Меня уже ломало пару раз, а теперь у меня нет денег, нет денег - нет героина, и значит, меня будет ломать снова. Я сделаю всё, чтобы не чувствовать этого больше. И знаю, что не переживу этого снова. Я всё равно умру. Но я хочу умереть без боли и мучений. Поэтому я не буду вешаться или резать вены - я не смогу сделать себе больно. Не буду глотать кучу таблеток - у меня их нет, и купить их не на что. Я знаю, что мне делать. Отец подсказал мне. Да, в самом деле - обморозиться не будет больно. Только потеряется чувствительность... а потом ты уснёшь. Мне не будет больно. Мне не будет страшно. И мне наплевать, что будет потом.
***
Вот оно. Посадка за городом. Вокруг ни души, и никто не будет мешать. Сейчас я скину куртку и лягу на снег.
Я лежу и смотрю в небо. Оно сплошь затянуто тучами. Не знаю, где солнце, его не разглядеть. В моей голове пусто. Я не боюсь. Не боюсь даже, что меня вдруг начнёт ломать. Похоже, героин пожрал все мои мысли, и я не в силах больше думать. Я устала... Я могу только следить за своими ощущениями. Руки начали мёрзнуть почти сразу, потому что они без перчаток и ладони касаются снега. Мне всё равно, я их не уберу. Небо слегка проясняется. Руки становятся ватными. Становится холодно затылку. Небо проясняется больше, и проступает солнце. Оно слепит мне глаза, и я закрываю их. Лёгкий ветер обдувает моё лицо. Холод добирается до спины и ног, но исчезает в руках. Словно два обрубка вместо рук. Я лежу не шевелясь, жду, когда холод перестанет обжигать затылок. И он перестаёт. Я не знаю, сколько времени проходит. Я не чувствую времени. Я ничего больше не чувствую. Звук ветра отдаляется... и мне кажется, в нём звучит какая-то песня. Моего времени здесь больше не осталось. Оно ушло. Хочу уснуть... и видеть сны...
***
...откуда этот шорох? Я не заметила, как он возник. Когда я начала его замечать, он был еле слышен, но потом стал нарастать. А потом я ощутила его спиной. Кажется, я движусь куда-то. С трудом я приоткрыла глаза. Кто-то тащит меня по снегу, приподняв за подмышки. Он за моей спиной, и я не вижу его. Я пытаюсь сопротивляться, но меня не слушаются ни руки, ни ноги. Тучи почти разошлись, и смотреть на снег становится слишком больно. Я зажмуриваюсь. Меня приподнимает, и вот я лежу на чём-то мягком. Хлоп, хлоп. Похоже, я в машине. Здесь тепло. Много тепла. Машина трогается. Тепло вливается в меня, и я разомлеваю.
***
Я проснулась в пустой комнате. На кровати, где я лежу, нет ничего, кроме матраса. Я проснулась оттого, что что-то влажное и холодное тычется мне в лицо. Это собачий нос. Я отмахиваюсь. Кажется, руки и ноги движутся нормально, но я чувствую сильную усталость. Я протираю глаза и сажусь на кровати.
Рядом со мной на стуле сидит мужчина в чёрном кожаном плаще. Кроме кровати и стула, в комнате нет мебели. Пол голый. Он говорит, что всегда выгуливает собаку в той посадке. Когда он заметил меня, то положил в машину и отвёз сюда. Он растирал меня и заметил точки от уколов на сгибах локтей. Тогда он понял, почему я решила умереть. Он привёз меня в свою квартиру. В этой комнате жил его сын, но теперь у него своя квартира. Он сказал, что меня следует отвезти в наркодиспансер. Я ответила, что он ничего не даёт и что туда потом возвращаются почти все такие, как я. Он сказал, что тогда я сама должна себя очистить. И это очень просто. Я пробуду здесь взаперти, пока не исчезнет зависимость. Я сказала, что не выдержу. Он ответил, что я попытаюсь.
***
Идёт второй день. Мне кажется, что время нарочно сговорилось с моим телом и ползёт медленнее слизняка, чтобы я больше мучилась. Меня начало ломать ночью, и сейчас я могу только молить об обмороке. О спасительном забвении. Чтобы не чувствовать... Меня выжимает, как тряпку, все кости воют диким воем оттого, что их выворачивает по кругу. Я не могу сидеть, не могу лежать, не могу стоять, не могу принять ни одну позу, чтобы не чувствовать, как их выворачивает, не сходить от этого с ума. Меня крутит, и я, словно маятник, кручусь, лёжа на полу, влево-вправо. Меня сжимает, и я сжимаюсь, как комок, вдавливая голову в колени руками. Меня растягивает, и я тянусь, как кошка, но не с удовольствием, а со стенаниями. Сосуд в правом виске бешено пульсирует, и каждый удар словно вгоняет в голову раскалённую иголку. Время от времени я бьюсь головой о стенку, чтобы боль от ударов заглушила проклятый пульс, но это почти не помогает. Я не могу выйти - дверь в комнату заперта снаружи. Не могу выброситься из окна - на окне решётка. Не могу убить себя каким-нибудь подходящим предметом - здесь ничего нет, кроме пластиковой бутылки с водой, которую он оставил мне утром перед тем, как уйти. Я могу только дёргаться, как изуродованный детским параличом, и раз за разом повторять у себя в голове дурацкую песню, которую услышала на этой неделе в караоке. Я ненавижу её, но не могу прогнать её из головы. Словно этот кошмарный сосуд, её припев пульсирует в моём мозгу, пляшет там, до одури, до тошноты, и глумится надо мной, и я снова вскакиваю, и бегу к стенке, и бьюсь в неё лбом, чтобы не слышать его. За что? За что мне не дают жить, и в то же время не дают умереть? За что?..
***
Идёт четвёртый день. Когда я закрываю глаза, мне кажется, что я кручусь в стиральной машине. Или что я на месте, а всё вокруг крутится. Должно быть, я выгляжу хуже бомжа. Острых болей больше нет, но и сил нет ни на что. Я не в силах есть, почти не в силах держаться на ногах, всё время потею и, что стыднее всего, хожу под себя, как дитё. Ничего поделать не могу. Он приходит каждый вечер, помогает мне дойти до ванной и одеться потом в чистое. Сказал, что организм пытается таким образом выдавить из себя отраву. Сегодня мне впервые удалось кое-как поспать, но снилась всякая дрянь. Словно я стою и смотрю на себя в зеркало, и моё лицо искривлено в какой-то дикой гримасе, и я пытаюсь изменить выражение, но все мышцы одеревенели. Я с силой сжимаю челюсти, мои зубы ломаются, нижняя челюсть с хрустом отваливается и падает на пол. Я пытаюсь её кое-как приладить на место... а потом появляется Дэн, и у него такая же гримаса, и из прыщей на его лице течёт кровь. Он радостно кричит, что так его организм избавляется от отравы, и его глаза тоже начинают течь, и вытекают все, пока не остаются только две пустые дырки... я просыпаюсь и не могу сразу понять, проснулась или нет. В голове почти всё время гудит, как в колоколе. Пожалуй, это всё же лучше, чем проклятая песня из караоке. Наверное, я скоро умру без еды. По крайней мере, это не будет больно и мучительно. Кажется, я этому радуюсь... если можно назвать светлым словом "радость" такое гадливое чувство.
***
Идёт шестой день. Моё тело смердит от мочи и пота, они выделяются обильно и постоянно. Часто меня прошибает дрожь, очень сильная, меня буквально колотит. Я уже почти неделю ничего не ела. Когда вечером он ведёт меня в ванную и мы проходим мимо зеркала, я опускаю глаза, и меня передёргивает при мысли о том кошмаре, который мне снился. Кажется, ему плевать, как я выгляжу. Я не замечала, чтобы он морщился или кривился. Но я не могу совсем не кривиться, не могу принюхаться к этому тоншотворному смраду. Наверное, мои мышцы скоро задеревенеют в таком положении, и у меня навсегда останется скривленное в омерзении лицо. Как во сне...
***
Я почти не помню последующих дней. Наверное, мой мозг отказался запоминать бесконечную жвачку из минут, часов, дней, в которой каждую минуту, каждый час, каждый день всё одинаково. Нечего запоминать. К началу второй недели он дал мне бульон, и я заставила себя проглотить три или четыре ложки. Постепенно всякая дрянь перестала из меня изливаться, и я смогла передвигаться самостоятельно. И всё-таки заставила себя посмотреть в зеркало. Под глазами были огромные тёмные мешки, скулы выступали, как у скелета, но не было той дикой гримасы, которая преследовала меня всё это время, и ненадолго я ощутила покой.
***
Прошёл месяц или около того. После того, как я окончательно вылечилась, он первое время говорил со мной каждый вечер. По нескольку часов. Очень много, но и очень мало в то же время... почти ни о чём. Какие-то вечные истины, рассуждения о том, что никто из самоубийц не думает, что после смерти их муки могут стать ещё больше, чем при жизни, разные случаи с разными людьми, разные поступки... Наверное, он делал это, чтобы у меня появился какой-то стимул. Излечение организма ни черта не стоит, если наркотики требуются сознанию. Поэтому почти все возвращаются обратно в наркодиспансеры. А потом он вдруг сказал, что я должна уйти. Он сделал то, что должен был сделать, и всё, конец. Он дал мне денег... довольно много денег и сказал, что теперь, когда он уверен, что я ничего с собой не сделаю, я должна уходить. Пару дней я спала у него под порогом, словно собака. Потом я последний раз спросила, почему он не хочет, чтобы я была рядом. Он ответил, что такие, как я, причиняют ему боль. Я хочу быть с ним, но мне нечего ему отдать, кроме себя, а я не нужна ему. Тогда я вспомнила о Дэне.
***
Дэн жил почти на краю города, в маленьком доме вроде дачного. Раньше жил с родителями, потом они погибли в автобусе, когда тот врезался на повороте в грузовик и перевернулся, и он жил в нём один. Не знаю, как он открыл для себя героин, не спрашивала его. Из-за него он тоже в конце концов бросил учиться, как и я.
Я пришла поздно вечером и долго стучала в дверь, но он не открывал. Я подумала, что его нет, и час или полтора попрыгивала по двору, дыша на ладони и протирая ими уши и щёки, чтобы не замерзнуть, но он не появился. Тогда я решила обойти дом и попробовать достучаться до него в какое-нибудь из окон - вдруг он всё же дома и почему-то не слышит стука. Одно из окон, в кухню, оказалось расколоченным, рама была сорвана с одной петли и с лёгким скрипом покачивалась от порывов завывающего ветра. Я влезла внутрь. Внутри слегка пованивало, словно гнилым мясом или чем-то в таком духе. В доме не отапливалось, и батареи были ледяные. Я вошла в спальню и увидела Дэна. Он лежал на кровати, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в подушку. Я включила свет. Дэн не пошевелился. Кожа на его руках была синюшного цвета, вены сильно выступали. Волосы слиплись и торчали как попало. Лица не было видно, только ухо, белоснежное, без единой кровинки, и часть щеки, поросшая щетиной, за которой почти нельзя было разглядеть кожу. Он не шевелился. Совсем. Я положила ладонь на его щёку. Она была ледяная, как металл батареи.
Ты сдох, Дэн. Ты сдох от передоза. Возле кровати валялся шприц. Интересно, когда ты сдох. Небось уже не меньше недели тут лежишь. Никто не нашёл тебя. Да и вряд ли искал кто-нибудь. Никому нет до тебя дела, никто не вспомнил о тебе, не заинтересовался, почему тебя нет там, где ты обычно бываешь. Ты сволочь, Дэн. Ты посмел сдохнуть здесь и оставить меня одну, совсем одну... Я вытащила себя, но не успела даже попробовать вытащить тебя. Ты не дождался меня, не смог дождаться, сволочь ты, гад... У меня проступают слёзы. Следы от них быстро замерзают на щеках, на ледяном ветру, который сквозит из кухни, гуляет по комнате и подвывает. Ради чего я прошла через двухнедельный ад в пустой комнате, ради чего я выслушивала доводы о великом благе жизни, которая прекрасна не от смысла или предназначения, а просто так, сама по себе, как данность?.. Да дерьмо она сама по себе. Но я тебе покажу, Дэн. Может, ты сейчас меня видишь откуда-то там, куда вы все, покойники, попадаете, так что слушай на всякий случай, если видишь. Я не собираюсь идти к тебе. Ты оставил меня одну здесь, так я тебя оставлю одного там. Не думай, что если мы перепихнулись несколько раз на почве одиночества и того, что весь этот говённый мир от нас отвернулся (именно он от нас, не мы от него, ты так говорил), то я так к тебе привязалась, чтобы куда угодно за тобой пойти. Сиди там в раю, в аду, в чистилище, у чёрта на куличках, где хочешь, плевать, но сиди один, а я буду жить. Назло тебе, раз ты такая сволочь. Я не знаю, как буду дальше жить. Но я попытаюсь.