Эта свадьба была событием года для всего Ближнего Востока. В тронном зале расположенного точно в геометрическом центре акбарнистанской столицы дворца "Аль-Ауджа" Фарид ибн Абдулла ибн Исмаил Джикуай, любимый пасынок Верховного правителя Акбарнистана генерала Хаддама бин Хассада аль-Мейзеи, сочетался браком с Азизой бинт Хаддам аль-Мейзеи , дочерью его приемного отца от следующей, четвертой по счету жены. Обставлено всё было по высшему разряду, и их свадебные фотографии еще долго не сходили со страниц разделов светской хроники, заставляя читателей и зрителей восхищаться пышностью церемонии и красотой новобрачных.
Они были прекрасной парой. Фарид, только что с отличием окончивший Национальный политехнический университет Акбарнистана и прямо в день выпуска назначенный отчимом на должность министра промышленности, являл собой образец молодого целеустремленного и респектабельного государственного деятеля. Азиза была на четыре года младше супруга и воплощала собой идеал восточной девушки с гибким станом, смуглой атласной кожей и темными, как песок в ночной пустыне, глазами. Вместе они символизировали будущее Востока, на стороне которого были интеллект, красота, любовь, юношеская страсть к новым свершениям и уверенность в том, что всё, что не смогут они, осуществят их многочисленные дети.
Но судьба распорядилась иначе.
От возникших при родах осложнений Азиза впала в кому. Врачи не могли сказать ничего определенного, но призывали надеяться. И Фарид надеялся. Надеялся, пока сидел у постели любимой, уверенный, что именно сейчас, в эту самую секунду, она откроет глаза и улыбнется ему, и всё станет, как раньше. Надеялся, когда уже под утро следующего дня, поддавшись на уговоры родственников, лег спать в соседней комнате. Спал он плохо, впервые в жизни его мучили кошмары, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что ждало его после пробуждения. Он до сих пор содрогался при воспоминании о том, что ощутил, войдя в палату и увидев пустую аккуратно застеленную кровать, хотя в самих его чувствах не было ничего ужасающего.
Наоборот, никогда прежде он не был так счастлив.
"Она очнулась! Она выздоровела! Мы снова будем вместе!" — именно такие мысли кружились в его голове, пока он бежал по больничным коридорам и лестницам к регистратуре, чтобы узнать, куда перевели его жену. А потом ему повстречался оперировавший Азизу врач, светило ближневосточной хирургии профессор Хасан аль-Рубаи, который вместо ответа на вопросы пригласил его к себе в кабинет. Говорил он бегло, в основном на языке специфических медицинских терминов, но страшная суть от этого не менялась.
Азиза умерла.
Назначение Фарида на пост министра было сугубо номинальным, ведь последнее слово всегда и во всём было за Хаддамом. Теперь же министерский портфель оказался очень кстати, и юноша с головой ушел в работу, позволявшую хоть немного отвлечься от мыслей о любимой. Но главной опорой и отрадой его жизни был прощальный дар его жены — маленькая Парак, унаследовавшая от мамы выразительные глаза, смоляные волосы и звонкий чарующий голос, радужный перезвон которого наполнял светом и огромный дворец деда, и израненное сердце отца.
Шли годы. Фарид из декоративного министра превратился в опытного специалиста, советы которого не гнушался принимать во внимание сам Хаддам, а Парак — в юную красавицу, которой прочили будущее самой завидной невесты Ближнего Востока. Всё казалось незыблемым и предопределенным. До тех пор, пока на церемонии присвоения крупнейшей в Акбарнистане больнице имени скоропостижно скончавшегося профессора аль-Рубаи к Фариду не подошел его старший сын, Омар ибн Хасан, и не пожал ему руку.
— Что это? — вздрогнув, спросил Джикуай, когда в его ладонь врезалась жесткая бумага.
— Не знаю. Но отец просил передать, что это лучше читать, когда никого рядом нет, — честно и вполголоса ответил Омар, после чего добавил нарочито громко и весело: — Очень рад знакомству, господин министр!
— Я тоже очень рад... — повторил пасынок генерала, которого так и подмывало узнать, что же ему вручили. Но слова покойного и осторожность его сына производили впечатление, поэтому он спрятал неизвестный предмет в карман и вынул уже поздно ночью при свете тусклого ночника, дабы не разбудить спавшую у противоположной стены дочку. Это оказался сложенный вчетверо запечатанный конверт с подписью аль-Рубаи и пометкой "Передать Фариду Джикуаю лично в руки после моей смерти". Заинтригованный министр вскрыл письмо, погрузился в чтение... и лишь присутствие Парак удержало его от пронзительного и поистине нечеловеческого крика.
Когда Фариду было всего несколько месяцев от роду, его отца, ближайшего сподвижника Хаддама по партии, убили сторонники свергнутого ими шейха. Уже на следующий после похорон день аль-Мейзеи взял его маму в жены и воспитывал мальчика как собственного сына и преемника. С пеленок окруженный роскошью и заботой, о жизни простых людей маленький Фарид знал только то, что видел с балконов дворцов, из окон лимузинов и в иллюминаторы генеральских самолетов и вертолетов. Он искренне верил, что народ Акбарнистана живет пускай трудно, но счастливо, а его приемный отец — лучший глава государства на свете, и ни учеба в университете, ни министерская должность эту веру поколебать не смогли. Однокурсники по понятным причинам избегали затрагивать острые вопросы в присутствии отпрыска первой семьи страны, а его работа была связана по большей части с чтением сухих технических отчетов и участием в качестве мебели в церемониях открытия новых промышленных объектов. Записка аль-Рубаи разрушила всё до основания. Отныне и навсегда генерал Хаддам был для Фарида не дорогим и любимым, пускай и приемным, отцом, а кровавым чудовищем, хладнокровно убившим собственную дочь...
"Ты поплатишься за это, отец! Клянусь Аллахом!" — дал себе слово Фарид. Его переполняла ненависть, но он заставил себя успокоиться, понимая, что действовать нужно наверняка, ибо малейшая оплошность обойдется им с Парак очень и очень дорого.
И вновь должность министра оказалась как нельзя кстати, теперь служа благовидным предлогом для его поездок по всему миру и встреч с представителями промышленной, творческой и прочей интеллигенции разных стран. Отчиму, встревоженному его бурной деятельностью и многочисленными контактами с "враждебными народу Акбарнистана элементами", он объяснял, что хочет ближе узнать вероятного противника и выявить его слабые места. Но на самом деле с каждой такой встречей и беседой с глазу на глаз, с каждой прочитанной статьей в запрещенных на его родине западных газетах Фарид преисполнялся всё большей решимости покончить с тиранией Хаддама. Он мечтал о новом, свободном Акбарнистане, в котором нет места нарушениям прав человека и гонениям инакомыслящих, а десятки тысяч детей не умирают ежегодно от вызванной экономическими санкциями со стороны западных стран нехватки медикаментов.
Прошло почти полгода, прежде чем осторожные прощупывания, полупрозрачные намеки и многозначительные фразы Фарида подействовали и нетипичным поведением молодого акбарнистанского министра заинтересовалось ЦРУ. На проходившей в Вене очередной конференции ОПЕК в перерыве между пленарными заседаниями к нему подошел солидный седовласый джентльмен с беджиком члена делегации Эквадора на имя Диего Эрнесто Альвареса и попросил уделить ему несколько минут для обсуждения одного весьма щепетильного и важного для их государств вопроса. Годом ранее правительство этой латиноамериканской страны объявило о намерении сделать национальной валютой американский доллар, поэтому Джикуай охотно принял приглашение и не сильно удивился тому, что за ним последовало.
Эквадорец привел его в маленький угловой кабинет, где их поджидали еще два латиноамериканца, гораздо моложе. Они сноровисто обыскали Фарида, тщательно ощупав каждый шов одежды, и ушли, унеся с собой его туфли, часы, ремень и зажим для галстука. Акбарнистанец отнесся к этим мерам с пониманием и как ни в чем ни бывало сел на заранее приготовленный стул.
― Прошу прощения за некоторые неудобства, — извинился Альварес, — просто в нашей работе всякое случается. Промышленный шпионаж — настоящий бич свободного предпринимательства, верно?
— Промышленный? — разочарованно переспросил Фарид. — И только?
Латиноамериканец помолчал, пристально вглядываясь ему в лицо.
— Не только, — кивнул он наконец. — Что ж, господин Джикуай, не будем терять времени. Следующее заседание начинается через пятнадцать с половиной минут, поэтому нам с вами следует уложиться в десять...
Они уложились. За шесть прошедших со дня прозрения месяцев Фарид тщательно отрепетировал и отшлифовал свою речь, поэтому говорил быстро, сжато и исключительно по существу.
Он хочет покончить с Хаддамом.
Ему нужна помощь.
Отпустив Джикуая, Альварес кликнул своих молодых помощников и передал им миниатюрный диктофон. Те знали, что с ним делать, и уже через двадцать минут прибор лежал на столе в защищенной от прослушивания комнатке в подвале посольства США.
— Ну, что скажете? — спросил консул, по долгу службы курировавший не только выдачу американских виз, но и все разведывательные мероприятия на территории Австрии.
― Это не похоже на провокацию, ― ответил его заместитель.
― Он слишком хорошо подготовился к этому разговору, ― возразил Джейкоб Донован, лысеющий брюнет с пухлыми щеками и дряблым подбородком, в которых стереотипам вопреки сквозили жесткость и решимость, странные для атташе по вопросам культуры, но более чем уместные для третьего человека в разведывательной иерархии посольства. ― Мне это не нравится.
— Итак, что мы имеем, — консул посмотрел на лежащий перед ним листик с конспектом беседы. — Его жена умерла при родах. Всё это время он считал ее смерть естественной, но полгода назад узнал, что к этому причастен его приемный отец, генерал аль-Мейзеи. С тех пор загорелся жаждой мщения. Аллистер, вам слово. Этому можно верить?
― Имеющейся у нас информации его рассказ не противоречит, — доложил его заместитель Аллистер Симпсон. — Как раз полгода назад скончался профессор аль-Рубаи, ведущий хирург Акбарнистана, пользовавший членов первой семьи, в том числе Азизу бинт Хаддам аль-Мейзеи. Вполне возможно, что на смертном одре он назвал истинного виновника ее смерти. Его родственники рассказали об этом Джикуаю, и в итоге мы имеем благородного мстителя.
― И своего человека в ближайшем окружении генерала, ― добавил консул и задумался.
― Вот именно, — атташе по культуре снял очки и указал дужкой на потолок. — Чересчур ближайшем, я бы даже сказал. Всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— То есть, по-вашему, это провокация? — уточнил резидент.
— Да.
— Но зачем Хаддаму устраивать что-либо подобное? — не согласился Аллистер. — Весь Ближний Восток и так в курсе, что мы спим и видим, как бы его устранить, а наши и европейские СМИ всё равно преподнесут всё как инсценировку с его стороны с целью дискредитировать Свободный Мир. Он ничего этим не добьется!
— А что если он таким образом хочет выявить наших акбарнистанских агентов? Потому и посылает к нам своего любимого пасынка, мол, ему мы точно поверим, дадим адреса надежных людей, а приедет туда не он, а тайная полиция! У нас там и так слишком мало людей, чтобы попусту рисковать ими!
— Мы рискуем не попусту! — помощник консула вскочил со стула. — Такой шанс выпадает раз в сто лет! Подумайте только: проамериканский правитель Акбарнистана! Вслушайтесь в эти слова! Это же голубая мечта десяти предыдущих президентов! Мы платим нашим агентам за риск? Платим! Вот пусть и рискуют!
— Если этот Джикуай и впрямь такой проамериканский, каким кажется, может, имеет смысл подождать, когда Хаддам сам передаст ему власть? — предложил атташе. Аллистер хмыкнул.
— Забудьте, Джейкоб! Хаддам не уйдет с поста до самой смерти, а в ближайшие годы умирать он не собирается. Он здоров, как бык, на дни рождения Евфрат переплывает, и если его не поторопить, проживет еще не один десяток лет!
— Ничего, подождем, — повел плечами атташе. — Мы семьдесят лет ждали краха СССР, а Хаддам дольше тридцати вряд ли протянет...
— Вполне возможно, — согласился Аллистер. — Но Фарид столько ждать не будет. Если он почувствует, что мы медлим, то или выступит сам, или, что гораздо хуже, обратится за помощью к кому-нибудь другому. К Айрану, например. Или к России. Этого нельзя допустить!
— Это точно, — кивнул консул. — В следующем месяце Фарид приедет в Эквадор, там с ним будут беседовать уже сугубо предметно. Окончательное решение в любом случае будет за Центром, но каким оно будет, зависит от нас. Итак, каков вердикт?
— Не виновен, — пошутил Симпсон. — Надо вербовать.
— Мистер Донован? — консул посмотрел на атташе.
Тот перестал грызть дужку очков, обвел взглядом собеседников и диктофон на столике и нехотя произнес:
Пройдя извилистый путь коридорами Лэнгли, обросшее кипой сопроводительных материалов донесение в конце концов попало на стол директору Управления. Тот взвесил все "за", "против" и "почему бы и нет?" и добавил на густо покрытый резолюциями и печатями титульный лист собственное "не возражаю". Два дня спустя, когда приглашенный официальным представителем Эквадора в ОПЕК сеньором Диего Альваресом министр Джикуай прибыл в Кито, сотрудник посольства США сообщил ему, что его предложение принято, и передал инструкции для следующего выхода на связь.
Операция "Черный плащ", одна из самых амбициозных, рискованных и многообещающих в истории ЦРУ, началась.
* 32 *
Несмотря на закономерное желание Фарида собственноручно нанести смертельный удар, руководители операции решили, что его приход к власти должен выглядеть как законное унаследование престола, а не дворцовый переворот, поэтому ограничили его участие сугубо вспомогательными мероприятиями. Роль ангела мщения отводилась Абу Мохаммеду Селиму Джаррахи, завербованному ЦРУ майору ВВС Акбарнистана, который всей душой ненавидел Хаддама и был готов отдать жизнь за то, чтоб избавить мир от этого монстра. По сути, именно это от него и требовалось, так как предоставленные Джикуаем исчерпывающие данные о системе охраны Хаддама свидетельствовали об изначально самоубийственном характере любых покушений.
Время смерти диктатора назначили на ночь с 29 на 30 апреля. Эти дни он вместе с семьей проводил в своем родном городе Мейзе, воздавая почести погребенным здесь предкам. Это был единственный предсказуемый пункт его расписания, и генерал прекрасно сознавал всю связанную с этим уязвимость. Что неудивительно, ведь его ставшая нарицательной паранойя вообще не позволяла ему спать два раза подряд в одном и том же месте. В его распоряжении имелось около ста роскошных дворцов во всех мало-мальски крупных населенных пунктах страны, из них шесть ― в окрестностях Мейзе. Они были абсолютно идентичны, и никто не мог предугадать, где именно будет находиться диктатор, поскольку он каждый раз самолично определял расклад при помощи игральной кости.
Обойти эту казавшуюся идеальной защиту без своего человека в ближайшем окружении диктатора было невозможно, но тут на сцену выходил Фарид, который должен был организовать для Джаррахи надежный ориентир. Остальное должен был сделать пилот, который, пользуясь расположением начальства, устроил так, чтобы его очередь совершать плановый вылет пришлась на последнюю ночь апреля. Теперь ничто не мешало его МиГ-23БН оказаться в нужное время в нужном месте.
Но если с выходом на ударную позицию всё было решено, то с нанесением собственно удара возникли сложности. Джаррахи отправлялся не атаковать вражеские укрепления, а патрулировать границу с Турцией, поэтому его истребитель-бомбардировщик нес помимо ракет класса "воздух-воздух" и двуствольной 23-мм пушки не тяжелые бомбы, а два 20-зарядных контейнера с неуправляемыми ракетами С-8М. Благодаря боевой части усиленного осколочного действия они были прекрасным оружием для борьбы с группами натовских диверсантов или караванами контрабандистов, однако совершенно неэффективны против способных выдержать прямое попадание гаубичного снаряда стен дворца. Всё, что мог и, как следствие, должен был сделать Селим — самоубийственный таран на сверхзвуковой скорости, когда катапультирование чревато отрывом конечностей и головы, а значит, бесполезно. Он был достаточно квалифицированным для этого пилотом, а полностью заправленный МиГ с дополнительным 840-литровым подвесным баком хоть и не обладал необходимой для полного разрушения стен бетонопробиваемостью, запросто уничтожил бы любого, находящегося за ними, сочетанием ударной волны и огня. Проблема была в другом...
— ...Пусковые зенитно-ракетные установки SA-3 "Гоа" , — собеседник Фарида показал пальцем на практически неотличимые от окружающего фона квадраты, для надежности обведенные фломастером. — Боекомплект — четыре ракеты V-601 с осколочно-фугасной боеголовкой. Радиус действия — двадцать две мили, высота перехвата — от трехсот до шестидесяти тысяч футов.
— Сколько это в метрах? — спросил не привыкший оперировать имперской шкалой акбарнистанец, разглядывая снимок из космоса. Разговор происходил в салоне припаркованного в подземном гараже каирской гостиницы "Рамсес Хилтон" лимузина. Оставшиеся снаружи телохранители министра были уверены, что их подопечный проводит секретные переговоры с владельцем местного трубопрокатного завода касательно поставки в Акбарнистан нефтепроводных труб большого диаметра в обход эмбарго.
— Тридцать пять километров, сто метров и восемнадцать километров соответственно, — отчеканил его собеседник, которого и впрямь можно было принять за крупного промышленника, если не знать о его службе в Отделе специальных операций НТС ЦРУ.
— И такое вокруг каждого дворца?
— Да.
— Ничего себе! — Джикуай покачал головой. — Я никогда ничего подобного не замечал...
— Мы тоже, — признался американец. — Они очень умело замаскированы и практически неотличимы от песка. Их удалось разглядеть только потому, что у наших новых спутников фотокамеры в десять раз мощнее.
— Их можно уничтожить?
— Можно. Но только в ходе полномасштабных боевых действий — авианалет, высадка десанта... Тихо в любом случае не получится. Даже если нейтрализовать охрану установок, это ничего не даст, так как запуск производится с командного пункта.
— А если уничтожить его? Это поможет?
— Поможет. Но он находится прямо во дворце.
— Ясно... Вы сказали, что высота перехвата этих ракет — от ста метров и выше?
— Да, это так.
— Выходит, если Джаррахи будет лететь, скажем, в пятидесяти метрах от земли...
— Не выйдет. Радар всё равно его засечет. Чтобы этого не случилось, ему надо последние сто шестьдесят километров до цели лететь ниже двадцати метров, а местность там неровная, холмистая. Дома, опять же. Да еще ночью. Мы думали об этом, но нет, это невозможно.
— А что там за радар?
— Если быть точным, три радара, — агент ЦРУ разложил на откидном столике несколько снимков разномастных решетчатых конструкций. — Тот, о котором я говорил, это радиолокатор кругового обзора, вот этот, — он придвинул Фариду фотографию грузовика, из кузова которого торчала вверх пара высоких тонких планок с двумя закрепленными одна над другой овальными антеннами. — "Флэт Фейс Би" , старая испытанная система. После обнаружения цели определяет ее координаты по азимуту и дальности опознавания и передает информацию на командный пункт. Второй элемент — "Сайд Нет" , высотомер.
— Так вот что это такое... — протянул Джикуай, рассматривая узкий растянутый по вертикали серп антенны. — Эту штуку я видел. Правда, издалека и не помню точно где...
— По идее, неподалеку от вот этой крошки, — американец взял со столика третий снимок. Запечатленная на нем антенна сама по себе была похожа на крылатую ракету и размещалась на четырехколесном основании, от которого во все стороны разбегались толстые черные провода. — Станция наведения ракет "Лоу Блоу" , сердце всей системы. Может сопровождать цели по радиолокационному каналу в автоматическом, полуавтоматическом или ручном режиме либо вручную по телевизионно-оптическому каналу. Страшная вещь, одним словом.
— Да-да, есть такие, — закивал Фарид. — Стоят на площадках на уровне внешней стены, всегда с противоположной стороны от главных ворот.
— Правда? — агент ЦРУ вернулся к снимку дворца. — Но если так, мы давно должны были бы их заметить... Не покажете?
— С удовольствием, — акбарнистанец указал авторучкой на темный квадрат разбитого на верхней террасе палисадника. — Она здесь, в самом центре, прямо среди пальм, а сверху накрыта сеткой с листьями.
— Умно.
— И очень расчетливо. С дороги их не видно, только с верхних этажей дворца или закрытого для посторонних внутреннего дворика. Но даже зная, где она, разглядеть ее трудно. Я заметил ее только потому, что она всё время вертится.
— Естественно. Такие установки круглосуточно вертятся. И охраняются тоже круглосуточно.
— Да, солдат там много.
— Кто бы сомневался... — хмыкнул оперативник. Фарид поскреб подбородок, вдумчиво изучая снимки антенн.
— Чтобы вывести из строя систему, уничтожить надо все три? — спросил он.
— В идеале, да. Но в принципе, достаточно одной "Лоу Блоу". Именно она наводит ракеты на цель, и без нее они практически бесполезны.
— Значит, нам надо от нее избавиться! Скажем, взорвать!.. Нет, это спугнет отчима... Отключить питание!
— Даже если антенна подключена к электросети дворца, у нее наверняка имеется свой резервный генератор.
— Где он может быть?
— Полагаю, там же, под пальмами. Но остановка антенны неизбежно переполошит охрану.
— Да, вы правы... А можно сделать так, чтобы антенна работала, но при этом, ну, не работала?
— В смысле, крутилась впустую?
— Ну да. Скажем, не посылала сигналы, не передавала данные на командный пункт...
Американец надолго замолчал.
— А знаете, это мысль... — сказал он наконец, заметно просветлев лицом. — Какая-нибудь странная неполадка, причину которой можно установить довольно быстро, но на устранение которой понадобится время... Время... "Флэт Фейс" засечет Джаррахи в ста шестидесяти километрах от дворца. Маршевая скорость МиГа два-два с половиной Маха, значит, это расстояние он пролетит за четыре минуты с небольшим...
— А если этот "Лоу Блоу" сломается, скажем, за минуту до его вхождения в зону действия РЛС, расчет станции будет занят поиском неисправности, заметит его позже, чем надо, и не успеет поднять тревогу! — добавил Фарид.
— И не успеет поднять тревогу, — повторил агент. — Да, это может сработать. Я поговорю с нашими инженерами, уверен, они что-нибудь придумают. Но чтобы устроить такую поломку, нужно иметь доступ к антенне, которого, как я понимаю, нет даже у вас.
— У меня нет. Но я знаю человека, у которого есть, и который нам поможет.
Американец улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы.
— С вами приятно иметь дело, мистер Джикуай!
— С вами тоже, мистер Макмиллан!
Они пожали друг другу руки и расстались, чтобы больше никогда не встретиться.
* 33 *
Спустя неделю в Дохе, сразу после окончания торжественного приема по случаю пятидесятилетия правящего эмира Катара, Фарид обнаружил в кармане брюк невесть откуда взявшийся черный цилиндр. А еще через неделю, 29 апреля, из гаража дворцового комплекса в Аль-Мавсиле выехали шесть абсолютно идентичных по составу кортежей, которые разными путями направились к Мейзе. Ни водители черных бронированных лимузинов, ни сидящие в машинах сопровождения солдаты не знали, везут они генерала или его двойника — их допустили в гараж только после того, как Хаддам сел в приглянувшийся ему автомобиль. Когда за окнами машин показалась пригородная застройка, диктатор пять раз бросил на поднос верный кубик, после чего снял трубку спутникового телефона.
— Первый кортеж — в пятый дворец.
— Понял, — ответил начальник охраны кортежа номер один и тут же продублировал инструкции для своих подопечных.
— Второй кортеж — в четвертый дворец, — распорядился генерал, нажав следующую кнопку. Сидевший напротив него Фарид невольно поморщился. Кубик отчима оказался к нему неблагосклонен, а раз так, придется самому ковать свое счастье.
— Принято, — подтвердил начальник охраны кортежа номер два, уверенный, как и все его коллеги, что везет настоящего Хаддама. В отличие от них, он не ошибался.
Стандартная процедура тем временем продолжалась.
— Третий кортеж — во второй дворец.
— Понял...
Получив инструкции, кортежи съезжали с шоссе на одну из опоясывающих Мейзе кольцевых дорог. Их сделали односторонними, дабы не получилось так, что в одной точке встретятся два кортежа, образуя очень удобную и лакомую мишень, и еще со вчерашнего дня перекрыли для обычного транспорта. Чтобы попасть в находившийся к югу от города дворец Љ4, водителям приближающегося с северо-востока кортежа Љ2 пришлось обогнуть почти полгорода, но поскольку ограничение скорости на них не распространялось, уже очень скоро машины миновали бронированные ворота и юркнули в подземный гараж, надежно укрытый метрами гранита и бетона.
— Вот мы и дома! — объявил Хаддам своим попутчикам. Помимо Фарида и Парак в салоне находились пятая жена генерала и его личный телохранитель, тут же отперший дверь. Наружные ручки были сугубо декоративными, и без участия пассажиров дверь было не открыть. Но стоило замку щелкнуть, как уже стоявший наготове шофер услужливо распахнул ее, приглашая правящее семейство ступить на ковровую дорожку, вдоль которой выстроились охранявшие резиденцию гвардейцы.
— На караул! — приказал начальник гарнизона, и бойцы слаженно отдали честь своему Главнокомандующему. Хаддам поприветствовал их в ответ и вместе с родными проследовал по дорожке к лифту, который доставил их на четвертый, жилой этаж резиденции. Из восьми имевшихся там двухкомнатных номеров Фарид выбрал для них с дочерью тот, что был ближе других к лифту и одновременно дальше всех от находившихся в конце коридора покоев отчима, куда он незамедлительно направился, оставив Парак разбирать вещи.
— Отец? Можешь уделить мне несколько минут?
— Конечно! — по виду пасынка Хаддам понял, что разговор предстоит серьезный. — Фатима, радость моя...
— Я как раз собиралась в бассейн, — послушно улыбнулась его супруга.
— Умница! — похвалил ее генерал, и когда дверь за ней закрылась, пригласил Фарида в рабочий кабинет. — Слушаю тебя, мой мальчик.
— Отец, — осторожно начал Джикуай. — Тебе не кажется, что здесь может быть опасно? Мы ездим сюда каждый год в одно и то же время, а значит, наши враги могут заранее подготовиться и...
— Не волнуйся! — Хаддам ласково потрепал пасынка по плечу. — Охрана здесь надежная, ты сам только что видел! А ведь это далеко не все, кто несет здесь службу!
— Я понимаю, но... Скажи, ты всем им доверяешь?
— Конечно, нет! — осклабился тиран. — Я никому из них не доверяю! Именно поэтому простые солдаты служат здесь по три месяца, а офицеры — по полгода!
— А как же начальник гарнизона?
Хаддам встревожился.
— А что с начальником гарнизона?
— Ну, семь лет назад, когда мы останавливались в этом дворце, он уже был здесь начальником. И три года назад. И до сих пор он начальник...
— Хочешь сказать, на этот раз он что-то подстроил, так?
— Нет, ну... — Фарид беспомощно развел руками. — Я не знаю... Раз он так долго служит тебе верой и правдой, то наверняка ни в чем не замешан. Просто, ну, ты же знаешь, свежий взгляд всегда замечает больше...
— Ты предлагаешь сменить его? Кем?
— Не только его, — возразил Джикуай. — Их всех.
— Начальников всех гарнизонов? — уточнил Хаддам и пригладил усы. — Ты знаешь, я, вообще-то, и сам об этом подумывал, но всё никак руки не доходили... Но кем я их сейчас заменю? Люди нужны надежные, проверенные и знающие, что здесь к чему...
— Такие люди есть, отец.
— Да? Кто же это?
— Те же начальники гарнизонов.
Диктатор задумался.
— Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь, но всё же объясни, — распорядился он. Фарид знал, что на самом деле его отчим ничего не понимает и пускает пыль в глаза, но виду не подал.
— Нужно просто поменять начальников гарнизонами. Того, кто сейчас во дворце номер один, направить, скажем, в пятый, а того, кто в пятом, например, в третий, и так далее.
Хаддам расцвел и крепко обнял пасынка.
— Молодец, Фарид! Всё, как я и думал! Ты мыслишь как настоящий аль-Мейзеи! Впрочем, это неудивительно, ведь мы на земле предков, где даже воздух пропитан их мудростью! Действительно, кто лучше всех знает, на какие козни способен начальник гарнизона? Только другой начальник гарнизона! Сейчас мы всё устроим! Где-то тут был мой счастливый кубик...
— Постой, отец! — схватил его за руку Джикуай. — Неужели ты доверишь столь важный вопрос слепой удаче и кубику?
— Такие вопросы я не доверяю никому другому. И знаешь, он никогда меня не подводил.
— А я? — Фарид добавил голосу надрыва. — А я подводил тебя когда-нибудь, отец?
Это был самый тонкий и опасный момент разговора, ведь для параноика нет ничего более настораживающего, чем просьба довериться. Но Хаддам был настолько впечатлен предложенной пасынком идеей, что ему даже в голову не пришло заподозрить подвох.
— Нет, сынок, никогда. Предлагай, я слушаю.
— Пятерых начальников можно и впрямь распределить при помощи кубика. Так будет даже надежней. Но в наш дворец лучше взять полковника Махмуда аль-Хасиба из дворца номер пять. Когда мы были там, он произвел впечатление чрезвычайно умелого и опытного солдата. Кроме того, он, ну, член семьи...
В течение нескольких показавшихся молодому заговорщику вечностью секунд тишина нарушалась только стуком кубика, который его отчим катал пальцами по столу.
— Ты прав, сын, — в конце концов ответил Хаддам. — Семье надо доверять! Времена сейчас трудные, и родственники должны держаться вместе, быть заодно! Я сейчас же вызову Махмуда сюда, уж он-то наведет и обеспечит образцовый порядок! Я горжусь тобой, сын! Ступай, отдохни с дороги, нам скоро ехать на кладбище.
— Спасибо, отец! — Фарид церемониально поклонился и вышел, крепясь изо всех сил, чтобы не выдать своего ликования. Его отчим действовал быстро, как, впрочем, всегда, когда дело касалось его собственной жизни, поэтому и часа не прошло, как Особой республиканской гвардии полковник аль-Хасиб прибыл во дворец и принял командование гарнизоном.
— Господин генерал, господин министр, — отдавая честь, он вытянулся в струнку и щелкнул каблуками, — для меня большая честь служить под вашим началом!
— Вольно, полковник! — гаркнул в ответ аль-Мейзеи, после чего они тепло обнялись. — Рад тебя видеть, Махмуд! Как жизнь, семья, служба?
— Спасибо, генерал, не жалуюсь! — весело ответил аль-Хасиб. Ему было далеко за пятьдесят, но его фигуре и задору позавидовал бы и двадцатилетний. Он снова приложил руку к фуражке. — Разрешите приступить к выполнению обязанностей?
— Разрешаю, полковник! — откозырял в ответ Хаддам, а Фарид попросил: — Дядя Махмуд, пока вы еще не сильно заняты, может, зайдете к нам? Парак будет очень рада. А то нам скоро уезжать...
Как и подобает военному, полковник сперва посмотрел на старшего по званию, и лишь получив его молчаливое согласие, ответил:
— Конечно, Фарид, с радостью! Посты обойду и сразу к вам!
— В таком случае я как раз успею приготовить чай.
— Вот это правильно! — добродушно рассмеялся полковник и ушел осматривать новые владения. Джикуай, как и обещал, заварил чай и помог дочери подготовить комнату к приходу дорогого гостя.
Махмуд аль-Хасиб приходился двоюродным дядей Азизе и ни за что не упустил бы возможности повидаться с ее дочуркой. Он и впрямь не заставил себя ждать, сразу с порога раскрыв объятия для бросившейся к нему внучатой племянницы. Как пушинку подняв ее на руки, он покружил ее в воздухе, после чего усадил к себе на колени и стал допытываться об успехах в учебе. Парак не любила говорить на эту тему, но с дядей виделась очень редко и обманывать его не привыкла. Поэтому выложила всё как на духу, даже не успев толком испугаться, и когда он неожиданно мягко для человека в форме пожурил ее за отставание по математике, то не надулась, а наоборот, еще больше повеселела и раскрепостилась.
— Я люблю вас, дядя Махмуд! — сказала она, потершись носиком о его усы.
— Я тебя тоже, Парак! — полковник нежно потрепал ее за волосы. — Как жаль, что твоей мамы здесь нет. Она бы тобой гордилась.
— Это точно, — подал голос Фарид. Ему было немного неловко оттого, что приходилось играть на чувствах Парак и Махмуда, но дело того стоило. — Пари, будь добра, сходи в бассейн, проведай бабушку. Нам с дядей Махмудом нужно поговорить.
— Ну вот, всегда так... — девочка скривилась, но отца послушалась, чмокнула полковника в щеку и ушла, прихватив купальник и полотенце.
— Она просто прелесть! — сказал аль-Хасиб, когда они остались одни. — Вся в Азизу. Такая же красивая и так же не дружит с математикой.
— Что да, то да, — признался Джикуай. — Дядя Махмуд, простите, если можете...
— За что, Фарид?
— За это, — министр протянул ему письмо аль-Рубаи и вышел в другую комнату. Когда через полчаса он вернулся, полковник неподвижно сидел в кресле и смотрел прямо перед собой.
— Простите, — еще раз попросил Фарид.
— Не извиняйся, я на правду не обижаюсь, — Махмуд был бледен, как саван, но говорил твердо и сразу перешел к делу. — Что требуется от меня?
— Сейчас объясню, — Джикуай знаками показал полковнику следовать за ним. Они прошли в ванную комнату, и министр пустил воду из всех кранов.
— А вы неглупый малый, Фарид, — оценил его предосторожность начальник гарнизона.
— Жизнь такая, — небрежно повел плечами пасынок Хаддама и снял с полочки перед зеркалом баллончик пены для бритья, оказавшийся бутафорским. Отвинтив крышку полученного в Дохе контейнера, Фарид вытряхнул на ладонь предмет, похожий на большую черную гайку, и протянул аль-Хасибу. — Возьмите. Это надо прицепить на информационный кабель антенны станции наведения зенитных ракет...
— Но зачем такие сложности? — спросил полковник, когда Фарид закончил объяснять их с Макмилланом план. — Я могу хоть сейчас зайти к нему в кабинет и пристрелить, как бешеную собаку!
— С оружием вас к нему не пустят.
— Я убью его голыми руками!
— И погибнете сами.
— Я не боюсь смерти!
— Знаю. Но малейшая оплошность или невезение — и Хаддам покинет дворец, а все усилия пойдут насмарку!
— В вашем плане гораздо больше узких мест! Он слишком сложный!
— Согласен. И как раз поэтому он может сработать. В отличие от простого и бесхитростного прямого нападения, к которому его охрана и он сам подготовлены лучше всего на свете. Уж я-то знаю...
В конце концов полковник уступил. Еще раз уточнив все детали и сверив часы, конспираторы расстались, и до самого выезда генерала с семьей в город всё было спокойно. Но стоило последней машине кортежа выехать за ворота, как дворец взорвался криками и топотом.
— На построение! Общее построение! Все на построение! — во всю глотку орал начальник гарнизона. Благодаря густой сети динамиков его голос проник во все без исключения уголки комплекса, заставляя солдат срываться с мест и нестись на плац.
— Стоять! Равняйсь! Смирно! — скомандовал Махмуд. Он успел прийти раньше многих из своих подчиненных и был этим очень недоволен. — Что это такое?! Куда это годится?! Я здесь уже минуту торчу, а они всё подползают! Да, подползают! Потому что бегом это не назовешь! Моя столетняя прабабка и то быстрее бегала! Вижу, вы тут совсем распустились! Забыли, небось, что охраняете не соседский коровник, а самого Главнокомандующего, да? Ничего, я вам живо напомню! Всем упасть и сто раз отжаться! Выполнять!
Солдаты посыпались на раскаленный дочерна асфальт.
— Давайте, давайте! Живее! И не кривиться, чай, не сахарные! — прикрикивал полковник, расхаживая между шеренгами и помогая ногами тем, кто не мог дотронуться грудью земли самостоятельно. — Ужас! Кошмар! Всё, отставить это издевательство! Совсем разжирели на тройном пансионе, да? Ничего, это дело поправимое!.. Так, это еще что?!
Он остановился напротив одного из солдат и ткнул пальцем в едва заметную складку на его гимнастерке.
— Рядовой! Имя!
— Рашид аль-Катиб!
— Рядовой аль-Катиб, почему гимнастерка не выглажена?!
— Отжимания...
— Что?! — Махмуд подошел к нему вплотную. — Повтори, что ты сказал!
— Не ори, не глухой! — Махмуд ткнул его кулаком в живот. — Пузо маме будешь показывать, а сейчас спрячь! В строю стоишь, а не на пляже загораешь!.. Так, бойцы, то, что дисциплина у вас тут на нуле, я уже понял! Будь моя воля, я бы вас всех строевым шагом на рудники отправил, но, как говорит генерал Хаддам, человек мягкий и экономный, даже последнему идиоту надо давать второй шанс! Поэтому слушайте мою команду: до возвращения генерала привести себя в порядок, оружие смазать, постели застелить, полы помыть, плац подмести! Да, и обувь почистите, а то я в жизни такой грязи не видел! Не гвардия, а дикари какие-то! Лично каждого проверю! Ну, что стоите?! Разойтись!!!
Солдаты бросились исполнять поручение, а полковник уже во второй раз за сегодня обошел посты, на этот раз устраивая каждому встреченному военнослужащему подлинную экзекуцию на предмет внешнего вида, состояния оружия и чистоты стен и пола. Разобравшись с рядовыми, он взялся за дежурных офицеров на командном пункте и посту ПВО, раздавая выговоры и внеочередные наряды за малейшие отклонения от устава.
— Как это понимать?! — орал он с выпученными глазами, тыча в нос дежурным операторам палец с несколькими найденными на пульте пылинками. — Вы что себе позволяете?! Вы — последний рубеж! Вы — наш щит, наша надежда! А у вас тут грязно, как в канаве за базаром! Как на таком замызганном экране вообще можно хоть что-то увидеть?! Представляю, в каком состоянии у вас антенны! Вы когда их смазывали в последний раз, а? Не помните?! А они у вас работают вообще?!
Растерянные операторы что-то невнятно бормотали, показывая на лампочки и шкалы на пультах, но аль-Хасиб не успокоился, пока лично не осмотрел все антенны. Он даже не поленился снять китель и залезть под станцию наведения ракет, дабы убедиться, что кабели воткнуты туда, куда предписывает инструкция. С явной неохотой признав, что состояние аппаратуры "удовлетворительное", он приказал подкачать шины колесного шасси, оделся и ушел. Полюбопытствуй солдаты, чем именно занимался их начальник под антенной, непременно обнаружили бы на информационном кабеле непредусмотренное инструкцией утолщение в форме гайки. Но они были слишком рады отделаться легким испугом, и оставленное Махмудом устройство осталось незамеченным.
На кладбище к северу от Мейзе также царило оживление. Как всегда, туда прибыли кортежи из всех шести дворцов, и окрестности были наводнены полицией, военными и агентами в штатском. Диктатор и его родные посетили могилы отцов-основателей города и родоначальников фамилии аль-Мейзеи, привели в порядок памятники и облагородили территорию. Хаддам всегда старался не оставаться подолгу на одном месте, тем более таком открытом, поэтому уже через два часа первая семья Акбарнистана засобиралась обратно во дворец. Когда Фарид с дочерью готовились сесть в лимузин, их окликнул один из стоявших в оцеплении полицейских.
— Господин Джикуай! Можно мне поговорить с вами?
Находившиеся рядом телохранители синхронно сунули руки под пиджаки, но заинтересовавшийся министр повелительным жестом остановил их.
— Слушаю вас, — сказал он, подойдя к незнакомцу.
— Господин Джикуай, — полицейский учтиво поклонился. — Прошу, простите мне мою дерзость. Меня зовут Мишал, Мишал аль-Сулами. Я — муж троюродной сестры первой супруги вашего отчима, Лейлы бинт Мансур аль-Надр.
— Первую жену моего отца зовут именно так, — признал Фарид. — Чем я могу помочь? Скажите, что вам нужно, и мы сделаем всё, что в наших силах.
— Нисколько не сомневаюсь в этом, — Мишал еще раз поклонился. — С другой стороны, моя просьба может показаться вам чрезмерной и даже в чем-то неприличной...
— Прошу вас, не тяните, — поторопил его министр, которому стало по-настоящему любопытно, что этот человек имеет в виду.
— Видите ли, я понимаю, вы человек занятой, но, может, вы соблаговолите уделить крупицу вашего драгоценного времени мне и моей семье? Знаете, мой брат и оба его сына, как и большинство мужчин нашего поселка, работают на построенной вами электростанции, и ваша речь на церемонии открытия произвела на нас такое впечатление... Само собой, — быстро добавил он, — мы были бы счастливы видеть у себя в гостях вашего отца и всех ныне здравствующих аль-Мейзеи, да благословит их Аллах, но я даже не отважусь просить о такой чести...
Фарид внимательно всматривался в обветренное лицо немолодого уже полицейского. По большому счету, в его просьбе не было ничего необычного. Наоборот, она полностью соответствовала традициям восточного гостеприимства. Однако Джикуай не мог не учитывать, кем был его отец, и что сегодня был за день, поэтому первым делом решил, что перед ним посланник ЦРУ, задачей которого было обеспечить его и Парак благовидным предлогом для невозвращения во дворец. Но чем дольше Мишал говорил, и чем более заискивающей становилась его улыбка, тем сильнее министр убеждался, что перед ним действительно простой провинциальный полицейский, отважившийся заговорить с очень дальним и очень высокопоставленным родственником. И хотя во дворце у Фарида еще было кое-какое дело, он знал, что более удобный случай ему вряд ли представится.
— Подождите, пожалуйста, я сейчас, — вежливо попросил он и вернулся к лимузину. Садиться, правда, не стал, только голову внутрь просунул.
— Кто это? Что он хочет? — спросил Хаддам. Фарид был уверен, что его отчим всё слышал, но оставил свое мнение при себе.
— Говорит, что его зовут Мишал аль-Сулами, и что его жена — родственница тети Лейлы. Приглашает нас к себе в деревню.
— Нас всех?
— Вообще-то, меня и Парак, но если вы с тетей Фатимой тоже поедете, он будет безмерно счастлив.
— Счастлив он будет... — процедил Хаддам. — Гони его в шею и поехали!
— Это плохая мысль, отец.
Генерал посмотрел на пасынка с неприкрытым удивлением.
— Что ты имеешь в виду?
— Что мне следует принять его приглашение.
— Сынок, да ты в своем уме? Это наверняка ловушка!
— На этот случай со мной будут Абдул и Джафар.
— Этого мало!
— Хорошо, я возьму отделение пехотинцев.
— Зачем тебе к нему ехать?
— Нас не каждый день к себе приглашают.
— И что с того?
— Это хорошая возможность пообщаться с людьми, узнать об их проблемах...
— Проблемах! — фыркнул генерал. — У них у всех одна проблема: урвать побольше, отдав поменьше!
— Пусть так, — для виду согласился Фарид. — Но есть еще такая вещь, как пиар. Все европейские политики...
— Да плевать мне на европейских политиков! Я давно заметил, что ты слишком много с ними общаешься! И вот, пожалуйста: отцу перечит, глупости болтает...
— Отец, пожалуйста...
— Что "пожалуйста"?
— Позволь мне поехать. Я чувствую, это пойдет нам на пользу. Прошу, поверь мне. Пожалуйста!
Некоторое время Хаддам буравил пасынка глазами, и тот внутренне сжался, испугавшись, что всё-таки перегнул палку. Но потом генерал неожиданно рассмеялся и потрепал его по щеке.
— Ладно, сын! Сегодня ты уже подал мне одну отличную идею, и сейчас, вижу, ты знаешь, что делаешь! Я не привык доверять людям, но ты другой, ты умеешь находить с ними общий язык. Поезжай. Глядишь, и впрямь что-нибудь полезное узнаешь. Но будь осторожен! Ты — моя гордость и моя надежда! Помни об этом!
— Помню, отец!
— И не задерживайся слишком долго!
— Ну, тут уж как получится, — Фарид подпустил в голос иронии. — Ты же знаешь этих простолюдинов, пока со всей деревней не перезнакомишься, не отпустят...
— Надеюсь, ты не забыл, что в полночь ворота дворца закрываются?
— Не забыл. Если что, мы переночуем в гостинице... Да, ты знаешь, так мы и сделаем!
— Ты не собираешься возвращаться во дворец?
— Не думаю, что это хорошая идея. Вдруг за нами будут следить? Так они узнают, где именно мы остановились.
Улыбка Хаддама стала втрое шире.
— Ты снова прав, сынок! Всё наперед просчитываешь! Весь в меня!