Аннотация: Часть 11 главы в общем файле. Обновление от 20.03.13
Глава 10.
Глянцевая кожа блестела и переливалась даже в столь скудно освещенном месте, притягивая взгляд. Он скользил от расстегнутой на груди рубашки вверх к ключицам, задевая шею, касаясь подбородка и остановился на лице. Такое знакомое и такое чужое. Застывшее восковой маской отрешенное выражение без единой эмоции. Даже глаза, прикрытые пушистыми ресницами, в которые я пыталась заглянуть, были безжизненно пусты.
Не смело, я дотронулась до руки Ара. Кожа была холодной, но мягкой. Словно удачно сделанная копия в музее Мадам Тюссо, выполненная по специальному заказу только не из воска. И чем больше я смотрела на него, любуясь правильными, но хищными чертами мужского лица, тем меньше мне хотелось покинуть это странное создание.
Глядя на Ара, я не испытывала ни страха, ни жалости, единственное желание - запечатлеть этот момент навечно. Нереальное спокойствие царило внутри, держа под контролем все чувства, оставив возможность созерцать и мыслить.
Рука сама потянулась к застывшей фигуре, замерев на весу, постепенно сжимаясь в кулак от боли, сковавшей меня. Нарастая, и раскручиваясь подобно спирали, она затопила меня до кончиков пальцев, заставляя согнуться пополам и вырвавшись из груди даже не криком - воем, оборвавшимся тьмой.
Пробуждение было долгим. На грудь что-то давило и жгло. Пытаясь избавиться от дискомфорта, я старалась рассмотреть то, что мне мешает, но белесая поволока, словно отгородила меня от внешнего мира, обозначая только размытые тени, склонившиеся надо мной. Их голоса, далекие, потусторонние звучали так тихо, что я не могла разобрать ни слова. Усталость быстро взяла вверх, смежив веки и отрезая от всего вокруг.
Что мне снилось уже не вспомню, но выпростав руки из под одеяла, я потянулась. Мышцы затекли в неудобном положении и вместо приятного томления, ощутила, как судорога свела правую ногу. Боль привела в чувство моментально. Открыв глаза и пытаясь сосредоточить взгляд на окружающем, я не сразу поняла, что в комнате кто-то есть.
- Проснулась? - поприветствовала меня подруга.
- Вроде, - прокаркала я севшим голосом, - тело ломит так, словно отлежала себе все на свете.
- Еще бы. Ты же почти неделю провалялась в отключке.
- В каком смысле? - спросила я, озираясь по сторонам в поисках какой-нибудь жидкости.
Катя поднялась с кресла и направилась к столу, на котором аккуратными стопками были сложены учебники и тетради, а посреди наведенного порядка возвышались кучи коробочек, баночек и прочего составляющего аптечки. Тут же стоял и стакан с водой заблаговременно оставленный кем-то. Подав его мне, подруга присела на краешек кровати.
- Ты заболела. По крайней мере, так сказал врач, которого вызвала перепуганная твоим состоянием мама. Он и навыписывал все, что ты здесь видишь, - указав взглядом на кучу препаратов заваливших мое рабочее место. Весь вопрос в том, какой диагноз он тебе поставил.
- И какой же? - не сумев умерить любопытства, спросила у Кэт.
- Грипп. И это притом, что ты не приходила в себя. Я еще понимаю один день, но ведь не четыре подряд. - у меня не было слов, чтобы что-то ответить.
- Полностью с тобой согласна, Катюша, - прошелестел мягкий голос от двери, в проеме которой сейчас стояла моя Ба.
- Елизавета Александровна, я как раз хотела за вами идти. - бабушка тем временем уже подошла к кровати и потрепав Кэт по волосам, посмотрела на меня. Подруга шустро вскочила с кровати и направилась к выходу, сказав, что оставит нас ненадолго. Все - таки умная она у меня и заботливая.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила бабуля, устраиваясь на тоже место, где полминуты назад сидела подруга.
- Хорошо. Слабость только и пить хочется немного, но в целом нормально.
- Я рада это слышать. Ты нас очень напугала.
- Но ведь Катя сказала, что это был грипп и меня лечили.
- Я думаю, сейчас нет необходимости придерживаться версии для твоих родителей. С кем ты была все это время? - спросила Ба, пристально вглядываясь в мое лицо, и не давая отвести взгляд.
Молчание, повисшее между нами, было понятнее тысячи слов, но я знала, что спрятаться за ним не получится. Взгляд серо-голубых глаз, вокруг которых время наложило свои метки, проникал в душу, читая между тихими вздохами и расставляя точки слезинками набежавшими в уголках.
- Я так жалею, что никогда не говорила с тобой об этом. Жалею, что послушала голос разума, позволив вести себя по жизни и принять решение, едва не стоившее её тебе. - голос Ба был тих, но отдавался набатом в голове.
- О чем ты говоришь? - спросила я, сдерживая всхлипы, готовые сорваться с губ.
- Давно, очень давно совсем молоденькой девушкой я сидела подле умирающей женщины, взявшей на себя тяжелую ношу поднять на ноги сироту, брошенную родной матерью на улице.
Она привела меня к себе, ввела в семью и научила всему, что знала сама. А потом была война, которая забрала теперь уже близких и любимых мне людей. Отец, сгинул на фронте и по сей день значится в списках пропавших без вести. Матушка, борясь за нас, медленно угасала от туберкулеза, проводя дни и ночи в стенах холодного завода у станка и укладываясь спать на тонкий матрас немного в стороне, чтобы через шесть часов, получив паек, вновь заступить на смену. Я не видела её по несколько недель и жила вместе с другими ребятишками у старой женщины. Многим матерям некуда было девать своих детей, а потому и отдавали на пригляд кому-нибудь, с кем могли договориться, расплачиваясь в основном едой. Денег тогда почти не видели. Матушка работала до последнего и лишь когда приступы стали совсем частыми, вернулась домой. Мне тогда не было еще и тринадцати лет, когда пришли призвать меня в трудовую армию. Делать было нечего, пришлось идти. Рабочий день был десять часов, после чего дозволялось уйти домой. А дома все та же работа и уход за больным человеком. В начале осени мама уже не вставала, к концу - мучения её окончились, но перед смертью она, усадив меня, рядом рассказала мне одну историю.
Рассказала, как молодкой увидела во сне мужчину. Он вел с ней странные разговоры, как будто стараясь напомнить о чем-то давно забытом. Она его не понимала и убегала прочь, но следующей ночью он приходил вновь, то угрожая, что не будет ей покоя ни в этой жизни, ни в следующей, а то предлагая ей богатство и все блага, которых только пожелает. Взамен же просил дать ему клятву, которая освободит его от чар, привязавших его к смертному.
Прабабушка твоя перепугалась, но никому ничего не сказала, а собралась тихонько, да и поехала в деревню. Там как слышала от добрых людей, жил батюшка, что знал о 'лукавом' поболее некоторых. Путь был не близкий, но за два дня его одолела, а найдя батюшку и поведав ему о своем злоключении, осталась еще на день, как ей велели, определив к одинокой женщине на постой. На утро умывшись и повязав платок, она снова пришла к дверям маленькой деревянной церквушки, где батюшка уже поджидал её.
Разговора точного не передам, память уже подводит, но общий смысл был таков. 40 дней должна она поститься и читать молитвы святые, а на 41 пойти к реке и, зайдя в неё по пояс, да перекрестившись, с чистыми помыслами попросить воду, как она бежит в своем русле, унося с собой все, что в неё попадает, забрать и зло темное, что вводит душу в смятение.
Матушка выполнила все наказы данные ей и вздохнула спокойнее, когда сны стали безмятежными и больше не приходил к ней тот мужчина. Прошло совсем немного времени и к ней посватался мой отец. Как ни горько мне это было услышать от неё признание, но от правды не сбежишь. Не по любви выходила за него и никогда её и не знала. Оттого может и детей в браке не нажили, но жалеть об этом времени не было, а потом и меня взяли.