Дворы - чисто российское явление, нигде в мире их нет. Незанятое, незастроенное пространство за фасадом дома - кто мог позволить себе такое? В Москве они были даже в центре города. Много земли - чего ее жалеть, чего мелочиться? Но образ жизни не мог замкнуться только на себе. Он рождал психологию жизни. Дворы стали не просто придатком домов, они превратились в часть истории города, в громадный цивилизационный пласт жизни его обитателей. Те, кто застал дворы, рос в них, всю жизнь испытывал на себе их влияние. Опыт детства, он ведь навсегда. Одни дворовые игры чего стоят! Двор воспитывал, обучал, поощрял и наказывал. Но было и другое, темное, осуждаемое. Двор - нечто безнадзорное, непослушное, шкодливое, все то, что порождало детские опасные сообщества - шпану. Шпана наводила страх и ужас на взрослое население города. Завтра-послезавтра я напишу об этом, пока же хочу помяну добрым словом наши обиталища, наши дворы, безусловными хозяевами которых мы были, дворы, которым стольким обязаны. Это, на мой взгляд, главное. Наш адрес - Оружейный переулок, рядом с Маяковской площадью, можно сказать - центр города. Двор разделял двухэтажный деревянный дом - на задний и передний. В коммуналке этого дома жила наша семья. 11 кв. м. на пятерых - нормально. Передний, парадный двор был выложен булыжником, и запомнился разве что сараями, где хранились дрова на зиму, да и стуком женских каблучков - поутру женщины спешили на работу. Задний был без покрытия, заброшенный, грязный. В войну здесь разбили огороды, а после располагалась помойка, свозились ненужные предметы, да и стояла чья-то хлипкая деревенская избушка, в которой кто-то обитал. Вся наша жизнь разворачивалась на заднем дворе: игры, выяснения отношений, драки. Каждый день. едва расправившись с уроками, мы устремлялись во двор, проводили здесь по нескольку часов, пока родители не возвращались с работы.
Чем притягивал двор? Конечно же, играми. Они были легендой дворов. Мы ни минуты не скучали! Штандр, казаки-разбойники, двенадцать палочек, салочки, городки, лапта, жестка - всего не упомнишь. Ну и, конечно, футбол - куда ж без него? Гоняли не мяч, он был недоступной роскошью, а консервные банки. Банками обводили противника, били штрафные, выбрасывали ауты. Мне эти жестяные мячи особенно запомнились - стоял на воротах. Но на первом плане была все же другая игра, именно она считалась королевской - война. Темный чердак деревянного дома был нашими географическими Ватерлоо и Сталинградом, здесь сходились две армии. В темноте трудно разглядеть притаившихся бойцов, но старались. И тогда тишину взрывали торжествующие крики - трах-тарарах, ба-бабах, ты убит, сдавайся! Какой был азарт! Он стирал грань между игрой и реальностью, наполняя радостью победившую сторону (когда все противники были убиты), и горечью проигравшую.
А что же шпана? Тимуровские пунктиры нашей дворовой жизни спокойно уживались с проявлениями самой безжалостной жестокости и крайней нетерпимости, свойственных детскому возрасту. Двор - наша территория! Появись там малец из соседнего двора, быть ему избитому! Не ходи по нашей земле! Не твоя! Справедливости ради скажем, что соседи поступали с нами точно также. Наверно, был такой негласный закон - не нарушай границ, не тобой определеных! Священны!
Но иногда причины для спонтанной ненависти были вполне реальны. Известно, что каждый двор болел за свою команду, болел всем скопом. Мы, например, за "Спартака". Старостины были нашими богами. Верили самым невероятным рассказам, если они были на пользу команды. Так, мы верили, что на самые ответственные матчи спартаковцы ставят на ворота обезьяну. Та сидит на перекладине и прыгая с нее, ловит самые неберущиеся мячи. Кумир соседнего двора - ЦДКА, там смеялись над нами. Как такое можно пережить?
Враждебное отношение к сверстникам переносилось на их родителей. Хотя здесь трудно назвать точную причину, возможно, это было просто желание безнаказанно нашкодить, сделать что-то непозволительное, запретное. Здесь я как раз и хочу рассказать о жестокой игре, к которой приговаривалась несчастная взрослая жертва. Называлась она "постукалочка". Жила жертва в полуподвалом этаже соседнем доме, окна к выходили в наш двор. То, что нам и надо.
Подготовка простая: достаточно длинная и прочная суровая нитка, английская булавка, само орудие пытки - гвоздь или шайба. Булавка вкалывалась в раму или форточку, на нитке крепились гвоздь или шайба, и мы, малолетние вандалы, спрятавшись за мусорным ящиком, методично опускали и натягивали ее. Металлический предмет безостановочно бил по стеклу. Такой методичный стук любого мог свести с ума. Когда ошалелый хозяин, уже наказанный судьбой: из своего окна видели только ноги прохожих, когда хозяин высовывался в форточку, гвоздь одним движением нитки мгновенно поднимался вверх, уходил из его поля зрения. Кто мучает его? Никто. Потрясенный, он прибегал в наш двор, но мы еще раз резко дергали нитку, булавка вырывалась из форточки, и мы сейчас же подтягивали ее к себе. Нет улик! Прокричав страшные проклятия в адрес неведомых мучителей, грозя милицией, несчастный жилец уходил, не солоно хлебавши. Но только он скрывался, мы вновь крепили булавку к раме. Пытка продолжалась. Мы были счастливы.
Негатив в нашем поведении? Конечно! Тимуровские принципы наших внутренних правил его не оправдывают. Нужно ли тогда так ностальгировать по прошлому, оправдывать безнадзорность? Не тот ли это случай, когда мило все, что прошло? Солнце было ярче, трава зеленее? По мне - нет. Прежнее солнце все равно ярче, и трава зеленее, пусть даже были пасмурные дни, а трава случалась и жухлая. Прохожу по улицам, останавливаюсь у домов, приглядываюсь, кто гуляет? Где юные обитатели корпусов, не сидят же по домам, не упиваются своим одиночеством? Не взрослые же, им и побегать надо, и поиграть. Нет никого. Разве что мамы с колясками, да пенсионеры на лавочках. А ранние тинейджеры, наш возраст, самый веселый и отвязной, они-то где. Где разнообразная палитра сложных мальчишеских отношений? Исчезла. Не с кем ссориться и дружить. Игры заменил компьютер, общение - телевизор. Нарушен естественный ход взросления. Оно стало не личным, естественным опытом со всеми трудностями и ошибками, а копированным, книжным процессом. Не отсюда ли неизлечимая, позорная, осуждаемая самими родителями, болезнь - инфантильность нынешних поколений? О чем люди будут вспоминать, когда вырастут? Не ведая, не подозревая того, они лишились - их лишили - громадного и прекрасного мира, который им уже никогда не увидеть. Бедняги.