Эта история не получила широкой огласки, затерявшись в малоизвестных 'Записках Российской Академии Наук', и, признаться, напрасно. Хотя герой ее - безвестный художник-гравер, несший скромную цареву службу в таможне, никакого потрясения в государстве не произвел, тем не менее, оставил заметный след в истории правления императрицы Елизаветы Петровны, успешно продолживший 18-й, женский, век России: Екатерина I, Анна Иоановна, Анна Леопольдовна, сама Елизавета, и наконец, Екатерина Великая. Характер Елизаветы Ключевский обозначил так: 'Умная, добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня'. Возрождение Сената, захиревшего было после смерти ее батюшки, Петра 1, возникшая идея первой русской конституции, 'Свода Законов', так и не увидевшей свет, что не было виной Елизаветы, просто Сенат запутался в словопрениях, и забыл, ради чего собрался, успешное участие в двух войнах, русско-шведской, развязанной самой Швецией с целью взять реванш за Полтаву, но в результате та лишилась части своих территорий, победное выступление в Семилетней войне, когда русская армия вошла в Берлин. И, наконец, главная ее заслуга - указ об основании Московского Университета, давший новый толчок развитию российской науки и культуры. Сама императрица называла себя Елисавет Первая. Знала себе цену.
Но было и другое. При ней в стране возникла атмосфера подозрительности, мстительности, доносы стало обыденным делом. Все это, возможно, исходило от самой Елизаветы, было как-то связано с ее биографией и характером. Она никому не доверяла, была панически подозрительна, потому верила самым невероятным слухам. Привязанностей ни к кому не питала. После смерти отца, Петра I она, его младшая дочь, лишилась любящего внимания и беспечной жизни, которые были привычны в детские и юные годы. Считалось, что именно Елизавета станет наследовать трон, но умирая, Петр так и не назвал своего преемника. Елизавету отстранили от всех дел, лишили даже той малой власти, которую она имела, определили ей весьма скромную пенсию, которой Елизавете, безумно любившей наряды, явно не хватало. Она замкнулась, остро страдая и считая себя несправедливо обиженной. Заговор гвардейцев, боготворивших Петра, и свято хранивших память о нем, казалось бы, вернул Елизавету к жизни. В результате заговора именно ее, любимицу своего отца, они поставили во главе государства. В Екатерининский дворец (по имени первой Екатерины) внесли на руках. Но чувство обиды, память о перенесенных унижениях и переживаниях, не покидали ее. Она видела вокруг себя только врагов и недоброжелателей, всех подозревала, никому не доверяла. Менялся характер, у нее стали развиваться тиранические черты, что тоже явилось следствием мятущейся, рефлексивной души. Проявлялось это в самых простых, обыденных ситуациях, не требовавших резкой реакции, но ставших привычкой. Когда Елизавета располнела - а она без меры поглощала сладкое, и была вынуждена носить свободную одежду - приказала так же одеваться всем дамам двора. Все должны были ходить в пышных нарядах, дабы их государыня ничем не выделялась. На этот случай был издан специальный указ. Другой указ, касался причесок. При Елизавете стали популярными фантастические прически и парики, например, макет парусного фрегата на голове. Но в результате неудачной косметики у Елизаветы стали выпадать волосы, и это вынудило ее обрить голову. За этим последовало строгое предписание: то же сделать всем фрейлинам. Новый фасон - голая голова! Увидев тех дам, которые не успел последовать моде, она наказывала их, тут срезая им локоны.
Но наиболее позорное пятно ее царствования - безжалостные, жестокие пытки, учиненные над княгиней Натальей Лопухиной, женщиной необыкновенной красоты и изящества, представительнице старой уважаемой фамилии. По официальной версии это явилось наказанием за ее преступные действия, имевшие целью усилить немецкое влияние в стране, которое уже было тревожным, и даже возвести на престол представителя чужеземной Брауншвейгской фамилии. По сути, начало немецкому влиянию положил Петр I, пригласивший в страну иностранцев, в первую очередь, немцев, чтобы помочь ему преобразовать Россию, в первую очередь военное дело. Те сделали немало полезного, но постепенно помощь стала оборачиваться засилием. Немцы, не удовлетворяясь значительными привилегиями, стали проникать на важные ключевые посты в стране, оказывали все большее влияние на ее внутреннюю и внешнюю политику. Это вызывало недовольство, больше всего в близких к Елизавете кругах. Приостановить опасное влияние чужеземцев, по сути, реформировать страну она и задумала.
Но в случае с Лопухиной акценты были расставлены по-иному. Главным мотивом ее преследования были сугубо личные мотивы Елизаветы. Своенравная молодая княгиня имела все больший успех при дворе, затмевая даже ее, императрицу. Во время балов и маскарадов взгляды участников все чаще останавливались на Лопухиной, а не ней, Елизавете. Ходили даже слухи, что та побеждала в амурных делах, деля с государыней общих любовников. Как такое допустить? Впочем, хороша была и сама Лопухина. Елизавета издала указ, запрещавший женщинам носить цветы в прическах. Ну, согласись, проглоти, впервой ли? Но бес упрямства оказался сильнее разумных доводов. Лопухина демонстративно явилась на бал с розой в волосах. Елизавета рассвирепела, вырвала цветок, а самой ослушнице надавала пощечин.
Кончилось все тем, что Лопухину арестовали и пытали. Взвалив на спину другого человека, ее нещадно били кнутом. Любила кокетничать и смеяться? Ей вырвали щипцами язык. Теперь посмейся. И, наконец, сослали в глухую Башкирию, где она, безвестная, никому ненужная, совершенно потерялась. Только через 20 лет, после смерти Елизаветы, доброй женщины, по словам Ключевского, ее, морщинистую и мычащую старуху, вернула Екатерина II.
Зачем все эти подробности? Ведь история, которую мы расскажем, не имеет никакого отношения к соперничеству двух женщин. И все же в сходных трагических судьбах знатной статс-дамы двора и скромнейшего таможенника, есть общее. Оба почувствовали на себе высочайший гнев, тиранический режим самовластия явился во всей своей неприглядности. Оба стали жертвами мстительной императрицы.
НАКАЗАНИЕ КНУТОМ КНЯГИНИ Н.Ф.ЛОПУХИНОЙ (из книги Н.Евреинова 'История телесных наказаний в России', 1913 г.)
Конон Тимофеев, так звали нашего героя, был неприметным сторожем в таможне, потом его повысили, обязав вести учет грузам, которые привозили иностранные суда. Также он должен был следить за их сохранностью. Делал свою работу он исправно, но никто не похвалил его за это, не отметил заслуг. Да и жалованье ему не повысили. А потому настоящую радость получал Конон не столько от службы, сколько от своих вечерних и ночных занятий, которые, впрочем, и были истинным его призванием. Запираясь в небольшой каморке, он доставал медные доски, и чуть ли не до утра - благо, ночи были светлые - водил по ним стальной иглой, царапая на меди только ему ведомые узоры. Потом прикладывал к доскам плотную бумагу, ставил под пресс - и вот уже в руках у него сырая, остро пахнущая краской гравюра, на которой была изображена какая-либо батальная сцена или портрет. Некоторое время любовался ими, а потом бережно относил лист на полку сушиться. Гравюры тогда пользовались большим спросом. Картину не купишь, дорого, а вот оттиск, где повторяется ее сюжет, пожалуйста. Ее можно повесить в каждом доме.
Гравировал Конон много. Изображал и батальные сражения петровских времен, и библейские сюжеты, но больше всего любил портреты, а среди них изображения обожаемой им императрицы. Оригиналов, картин, которые служили ему образцами, было много, и потому источник вдохновения никогда не иссякал. На сей раз приглянулась парсуна, сделанная придворным мастером Вортманом. Точно следуя оригиналу, воспроизвел Конон величественную позу императрицы, вложив ей в руку скипетр, но добавил и что-то свое. Окружил портрет рамкой из амуров, фантастических птиц и цветов, царское же облачение сделал более пышным, дорогим, нисколько, впрочем, не греша против истины. Он имел при себе описание самых нарядных платьев царицы. Образ ее самой тоже не вполне повторял. Ему казалось, что придворный художник не достаточно проникся небесным совершенством своей модели, приглушил ее прекрасные черты. И Конон решил поправить Вортмана, предложить свое виденье любимой правительницы.
Как на это решился? Но такой вопрос не стоял. Он не придумывал, рисовал то, что видел. И то, что это отличалось от признанных изображений Елизаветы, его совсем не касалось. По многим дошедшим до нас отзывам дочь Петра была на редкость красива. Комплименты в ее адрес могли бы составить целый том. 'Совершенная красавица по талье, цвету лица, глазам и изящности рук' - писал французский посланник граф Кампредон. 'Сверхъестественная красота!' - вторил ему другой сановитый иноземец, испанский посол граф де Лириа. Не скупились и соотечественники. Граф Иван Шувалов считал, что трудно представить другую женщину, которая внешностью была выше Елизаветы. И даже Екатерина II, более, чем ее предшественница не склонная делить с кем-либо императорскую и женскую славу, свидетельствовала: 'Чрезвычайно грациозна, имела прекрасную ножку. На нее можно было смотреть, не отводя глаз'.
Портреты Елизаветы только подтверждали это. На них можно видеть стройную, хоть слегка полноватую женщину с короной на голове, нежными, в меру прикрытыми плечами, густыми каштановыми волосами, и взглядом, полным доброты и приветливости, но в то же время царственного величия и достоинства. Портреты Елизаветы занимали целый этаж в Екатерининском дворце, щедро дарились царствующим домам Европы, в некоторых из них рамы были усыпаны бриллиантами. Лишь один упрек можно было предъявить к их авторам - слишком уж они были похожи один на другой, отличаясь разве что нарядами, коронами, которые Елизавета часто меняла, да украшениями, до них императрица была особенно охоча. То ли все копировали один и тот же образец, то ли создавал их один художник. Но причина была простая. Все они должны были походить на портреты, выполненные ее любимым художником Луи Каравакки. Этого художника пригласил из Франции еще Петр I. Тот много рисовал царя и придворных, но особенно любил писать его младшую дочь. В эпоху Возрождения эстетические вкусы менялись, в моде стали входить иносказания и аллегории, новому течению и следовал художник, изображая повзрослевшую Елизавету в виде античных богинь, а однажды - по вкусам и эстетике древнего мира - нарисовал ее обнаженной. Счастлив был, когда Елизавета взошла на трон. Каравакки стал не только главным портретистом, но и главным придворным льстецом. Портреты императрицы не требовали особой выдумки и фантазии, главное в них - их торжественность и величавость . Лицо Елизаветы всегда было всегда ообращено к зрителю, она словно выходила из рамы прямо, вот-вот окажется среди зрителей. В одной руке держала символ государственно власти, иногда веер, другая была чуть откинута, ладонь раскрыта. Простая, доверчивая, но и царственная, такой представлялась она. Словно говорила: я готова вас всех обнять, ничего для себя, все для вас, любите меня, доверяйте мне.
Нужно ли говорить, что манере Каравакки стали подражать другие художники? Раз императрице нравится - какой разговор? Тем более, что она сама и отбирала портреты. А относилась к ним придирчиво, строго. Однажды даже вернула работу самому Каравакки, сочтя, что одно из запястий выглядит чересчур полным.
Всего этого гравер из таможни не знал. Да и зачем? Он рисовал то, что видел. А видел он Елизавету самой совершенной, самой необыкновенной и привлекательной из женщин. Любая ее черта приводила его в восхищение. Раз увидев ее, он поразился, и это впечатление никогда не покидало его. Случилось это так. Елизавета любила бывать в таможне. Наезжала неожиданно в сопровождение немногочисленной свитой, ходила по гулким складам, и, указывая вдруг на ящик, велела открывать его. Ей надобно было знать, что выписывают из-за заграницы господа сенаторы. Те могли не бояться проверки. Им не надо было ничего скрывать. Одним из первых указов Елизаветы стало освобождение купцов и всех, кто вез товары откуда-либо, от пошлин. Цель - оживить торговлю в России, сделать предметы роскоши более распространенными и доступными. Посещая таможню, она отнюдь не контролировала приближенных, лишь удовлетворяла свое любопытство. Здесь ее и видел Конон. Вот какая его царица! Еще прекраснее, чем он думал. Что с того, что на самом деле она не совсем такая. Любовь к императрице застилала его глаза. То, что другим могло казаться казалось сомнительным, недостатком, для него было непререкаемым и неповторимым. Это впечатление он и переносил на медные доски.
Дерзкие мечты уносили его к небесам. Он даже боялся долго думать о них.. Вот он в низком поклоне разворачивает гравюру перед самой Елизаветой, и благоговейно ждет ее милостивой оценки. То, что гравюра понравится, он не сомневался. Ведь столько преданных чувств вложил в нее! В ответ он только промолвит: 'Ваше Императорское Величество! Я не достоин ваших слов, вы еще более прекрасны, чем дано мне увидеть. Мой скромный дар меркнет перед вашим совершенством'. Он должен получить место в Академии художеств! В той самой Академии, которую основала сама Елизавета. Должен стать ее членом. И никто другой, как сама государыня, будет его представлять и просить за него.
За ночь он отпечатал три десятка гравюр, и на утро все их отдал перекупщику. Бедный таможенник! Он и не подозревал, что то, что считал достоинством, заслугой, станет не просто его виной, а преступлением. Змеистые губы, тяжелый овал лица, тяготеющий к прямоугольнику, грузные щеки. От стройности, грациозности не осталось и следа. На гравюре видна расплывшаяся фигура немолодой женщины с толстыми руками и короткой шеей. И еще один просчет. Елизавета строго воспрещала рисовать себя в профиль, чтобы не видно было ее курносого носа. Но Конон успел заметить и его. Хоть на гравюре изображена Елизавета в анфас, но видны ее широкие ноздри, углубленная переносица, в общем, нечто простоватое и бесформенное, что было бы свойственно какой-нибудь простой крестьянке, но никак не у царице.
Видел ее такой? Как тогда быть с восхищенными комплиментами, которыми осыпали ее современники? Но можно ли им верить? Вопрос. Послы знали, как за ними следят, докладывают о каждом их шаге, каждом слове. Искренность для них опасна. Талантливый и честолюбивый юноша Шувалов, ставший фаворитом императрицы, от него ли ждать правды? Ему бы не упустить вдруг привалившего счастья. Наиболее искренней была Екатерина II, бывшая придворной дамой Елизаветы. Великодушно забыв, каким унижениям она подвергалась, помня лишь, что именно предшественница положила начало ее блистательной карьере, устроив брак бедной и худородной прусской принцессы с наследником русского престола, она плишь добром почтила е память. А что же картины? Тоже сомнительное свидетельство. Ведь все они должны были получить собственную оценку самой правительницы, какой с них спрос?
Произошло совсем не то, что ожидал Конон. В одной из картинных лавок, да не в Петербурге, а Москве, под стенами Кремля, где была разбита постоянная ярмарка - вон куда добрался проходимец-перекупщик - гравюру увидел Якоб Штелин, профессор 'элоквенции и аллегории' Академии Наук, управлявший там отделом художеств. Безотчетный страх охватил его. Ведь он будет виноват в недосмотре! Донесут, и быть ему тогда битым, лишат его всех должностей, а может, сошлют в Сибирь. Решение пришло сразу, и он облегченно вздохнул. Он скупит все гравюры, ни одна не попадет в чужие руки, не станет поводом для пересудов. А чтобы его повелительница в этом не сомневалась, он представит ей все добытые улики. Но тут возникла новая проблема. Надо было найти еще нужные слова, объясняющие опасное подношение. С одной стороны, надо не оскорбить Елизавету - все же неплохая копия, ее, царицы, истиинные черты, а вдруг оценит? С другой - явное надругательство, издевка, и он, Штелин, должен высказать свое отношение к этому. Как быть? Знание тонкостей дворцовых церемоний, собственная смекалка помогли и на этот раз. Он придумал, что сказать.
Упредив подлецов и вражин, Штелин скупил все отпечатки, и загнав трех лошадей, в два дня преодолел расстояние до Петербурга, доставил гравюры императрице. С поклоном поднес их, держа двумя пальцами. И при этом сказал: 'Извольте убедиться, Ваше Величество, что я обнаружил. Вот они, омерзительно прекрасные творения недостойного гравера. Все здесь, других не осталось. Как поступить с ними? Что прикажете, матушка?'. Изворотливость и фантазия опытного царедворца были оценены по достоинству. Его вины Елизавета не усмотрела.
Гнев сотряс ее, руки дрожали. Она задыхалась, выговаривая: 'Как смел...'. Смела только она сама. Она знала: на гравюре - правда. Она была именно такой, как изображена, толстой и неприглядной. Однажды с высшим презрением, но и неменьшей болью сказала о себе, своих руках: 'Дебелые!'. Но то, что знала она, для других должно быть тайной. Даже от самих себя они должны скрывать ее. Не сметь даже думать в эту запретную сторону. Это самая строжайшая государственная тайна. А кому не терпится, кто нарушит ее , ответит по всей строгости закона. Тот не знает пощады.
Люди молчали. но, как оказалось, не все. 'Немедленно разыскать, произвести расследование' - только и сказала Елизавета. И чуть поостыв, добавила: 'В одной лавке нашли? А ну как эта нечисть появилась и в других? Все проверить, а что найдете - сжечь . Надо уничтожить и медные доски, с которых были сделаны оттиски, ничего не должно оставаться!'. Список лавок, взявших, возможно, на продажу гравюр, сохранился до наших дней - и это подлинное свидетельство тех дней, полных никому не ведомых страстей, глубокого потрясения Елизаветы, которым была она охвачена. В последующие дни, дабы дать выход ее чувствам, она разогнала придворный театр (там было много красивых девушек), отменила грядущие балы и маскарады.
Найти Конона Тимофеева не представляло труда. Он растерялся, когда таможенный зал вдруг заполнили гвардейцы. А когда они устремились к нему, то вообще потерял дар речи. Гравера скрутили и повезли в часть, там - на всякий случай - приковали железным обручем к стене. Человек тишайшего и покорного нрава, почитавший императрицу как родных отца и мать, он не понимал, что от него хотят. 'Видела ли сама императрица мою работу?' - только и простонал он. Его преследователи взревели. Негодяй! Тебе мало того преступления, которое ты совершил, ты хочешь еще больше оскорбить нашу любимую государыню? Услышанные слова ему также вменили в вину. Осталось только узнать, не являлось ли она частью заговора, имевшего целью свергнуть Елизавету. Все, что совершил Конон Тимофеев, тянуло на смертную казнь, а они в России были жестокими, не чета европейским казням с их скучными, одномоментными эшафотами. Россия следовала в этом изощренным восточным расправам. Преступника четвертовали, растягивали на дыбе, а то и варили в чане на медленном огне. По счастью, Конон всего этого избежал. Взойдя на трон, Елизавета поклялась никого не приговаривать к смерти, и на протяжении всего своего правления честно соблюдала обет. Но было ли это счастьем для Конона? На отказе от смерти милосердные порывы Елизаветы кончались. Пытки оставались в силе. В ожидании суда его перевели в Петропавловку, и здесь подвергли жестоким мучениям, дабы выведать, в каком заговоре он участвовал. Били, каждый раз с особым остервенением. Скрутив руки, беспрестанно лили в него воду. Надо было терпеть, но силы иссякли. Не выдержав, и в одной из темниц крепости, которая носила имя двух замученных святых, Конон Тимофеев - к великому огорчению своих строгих оппонентов - испустил дух.
Елизавета издала новый указ, который вводил строжайшую цензуру на все свои изображения. Теперь не только она будет искоренять крамолу. Картины ли, гравюры не должен появляться без разрешения специально созданного отдела Главного магистрата, созданного специально для этих целей. Два глаза, так будет вернее. Окончательное мнение, конечно, будет ее. Однажды случился конфуз. Произошло это именно с гравюрой, которая была одобрена новым отделом. Автор ее - Шмидт - после этого одобрения сам решил заручиться мнением Елизаветы, услышать ее одобрительные слова. Работал все-таки три года. Императрица посмотрела гравюру и осталась недовольна: гравер перестарался. Нос был слишком тонок и заострен. Велено было укоротить его и округлить. При этом императрица сама указала размеры.
Гравюра Шмидта была последней, которую государыня видела в своей жизни. Она быстро сдавала. Болезни обступили ее. Ее тело покрылось язвами. Елизавета практически не лечилась. При дворе не было врачей, она не доверяла им, боясь отравления. Кровопускание - это большее, на что она соглашалась. В пятьдесят лет выглядела глубокой старухой, усталой и обрюзгшей. Иван Шувалов взял гравюру Шмидта в золотую рамку, покрыл зеркальным стеклом, и в таком виде доставил ей прямо в спальню. Елизавета несколько оживилась, хотела было поднять голову, но в бессилии упала на подушки. Лишь слабо улыбнувшись, махнула рукой и закрыла глаза. Через день ее не стало.
Так какой же на самом деле была младшая дочь Петра? Остались лишь портреты, которые были ею же заказаны и благословлены. На каждом из них императрица ослепительно красива. И все же крамола не до конца была истреблена. Сохранилась именно та скандальная гравюра, которая была сделана в таможенной каморке. Посетители Имперской публичной библиотеки (ныне Российская национальная библиотека им. Салтыкова-Щедрина) часто останавливались у отдельной витрины, где под стеклом было помещено изображение грузной женщины с очень простым лицом. Ничего царского в ее облике нет. При Александре III гравюру сочли опасной, подрывающей основы самодержавия, и спрятали подальше, в запасники библиотеки. Но в 30-годы прошлого века, уже в наше время, ее вновь открыли. Гравюру и сейчас можно увидеть в библиотечных хранилищах и поразиться разительному ее контрасту с многочисленными парадными портретами Елизаветы. Так подлинное ли это ее изображение? Ответить на этот вопрос уже не может никто. Это одна из тайн ее правления. Как и разгадать странное и загадочное определение гравюры, данное профессором элоквенции и аллегории Академии Наук: омерзительно прекрасная. Оно тоже дошло до нас, потомков. Что значит? Высшая степень прекрасного - омерзительная? Похвала или ругань? Трудно понять.
Ясно одно: история жизни бедного таможенника будет навсегда связана с именем Елизаветы Петровны. Понятно, что его история, его печальная судьба только черточка, один штрих в ее биографии. Но может, и эта черточка не будет лишней на медных досках судьбы Елизаветы Первой, прославленной императрицы Государства Российского. Может, и она что-то скажет о ней.
![НАКАЗАНИЕ КНУТОМ КНЯГИНИ Н. Ф. ЛОПУХИНОЙ ( из книги Н. Евреинова “История телесных наказаний в России”, 1913 г. ) []](/img/g/glan_i_w/elizaveta/kniga1_d.jpg)