Гизатуллин Эльдар Зайнуллович : другие произведения.

Высоко и низко

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Лучше не читать, когда вы в самолете. Или же совсем наоборот

Эльдар ГИЗ

ВЫСОКО И НИЗКО

  
  
   Быть собой - значит, быть героем.
   Хотеть стать собой - героизм.
   Хосе Ортега-И-Гассет
  
  
   КОНЕЧНО, я и понятия не имел, что они собираются угнать самолет. Так же как они не знали, что творится в моей бедной голове. Справедливости ради надо сказать, что я был все же в более выигрышном положении. Ведь в желании угнать самолет нет ничего странного. Это вполне доступно объяснению, если не оправданию. То же, что я сделал, находится за гранью разумного. Они никак не могли предугадать, что произойдет потом.
   Я стоял в длинной очереди для регистрации на рейс. Их группа рассредоточилась - я это помню, потому что, несмотря на внешнее безразличие друг к другу, они составляли группу: все смуглые, серьезные, источающие колючий ток напряжения. Я еще подумал, что сам выгляжу примерно так же, как они. Потому что тоже тогда собирался кого-то убить.
   Это была девушка впереди меня. Мы были знакомы, и хотя жаждал с ней поговорить, сейчас я прятался от нее за спиной высокого старика. Девушка провела отпуск в нашем родном городе, повидала родных и близких, а сейчас возвращалась в Ганновер, куда недавно переехала, выйдя замуж. Я попал на один с ней рейс совершенно случайно, честное слово! Она мне бы, конечно, ни за что не поверила. "Ты всегда был страшный врун!" - вот что мне примерно сказала бы Кристина.
   "Страшный врун" - очень точное определение. Я бы на него даже не обиделся. Раньше я часто развлекал Кристину разными выдумками - ей нравилось. Потом ей перестали нравиться мои выдумки - согласитесь, за такое предательство можно и убить.
   Перед тем, как зарегистрироваться, я почувствовал знакомый ток напряжения на спине. Обернувшись, увидел смуглую девушку маленького роста и очень угрюмого вида. Она тоже была из той группы психов, которые решили угнать самолет. У нее это просто на лбу было написано - чистом и высоком. Она походила на молоденькую цыганку, затянутую в европейский костюм, который, кстати, ей был великоват. На меня она смотрела просто потому, что я стоял к ней ближе всех.
   Я чуть улыбнулся ей - уголками рта и кивнул головой. Хотел изобразить светскую учтивость. Она приподняла брови, выглядела озадаченной. И не ответила на мою улыбку. Я же, идиот, хотел было сказать что-нибудь, но ничего не придумал - получилось что-то странное, беззвучное шевеление губами. Да и что мог сказать этой угрюмой девице - скорее всего, турчанке, а турок в Германии много... Уже после оказалось, что моя дурацкая улыбка спасла жизнь нескольким десяткам человек.
   Не знаю, спас ли я всех пассажиров. Всех без исключения. Предал ли кого-то или же наоборот - стал, наконец, самим собой. Я не знаю, как называется то, что я сделал.
  

Тошнота

  
   ХОТЕЛ сесть рядом с красивой цыганкой, а сел рядом с высоким стариком. Собирался глазеть в окошко, но мое место оказалось с краю. Попросил у стюардессы свой любимый сорт минеральной воды, а его не было. Жизнь состоит из маленьких разочарований, и никто не имел бы ничего против, если бы взамен получил одну большую компенсацию. Но ведь и этого тебе никто не гарантирует.
  -- Отлично, - пробормотал я.
  -- Что, простите? - сразу обернулась стюардесса.
  -- Замечательное обслуживание! У вас нет всемирно известной марки минеральной воды, той самой, что разливается в Германии, в той самой Германии, куда мы сейчас летим и где вы, наверное, были несколько часов назад, но не закупили лишней бутылочки - просто здорово...
   Милой стюардессе оставалось просто улыбаться в ответ на мой сердитый бубнеж. Вообще-то, такие приступы мне не свойственны, но в тот день я действительно был на взводе: полагаю, всему виной то неуловимое напряжение, которое привнесли в салон люди, которые собрались захватить самолет. А, скорее всего, меня вывела из равновесия встреча с Кристиной. Много чего тут сошлось. Если бы милая стюардесса послала меня куда подальше, то все получилось бы совсем не так: я бы, наверное, с ней познакомился и угостил не дурацкой минеральной водой, а коньяком или фруктами. Но я же говорю - жизнь состоит из маленьких разочарований: меня прервала не стюардесса, а высокий старик.
  -- Да заткнись же ты, наконец! - сказал он. - Воды нужной ему не дали! Сиди себе спокойно и молись, чтобы добраться целым до места! Ты на небесах, парень!...
  -- Пока нет, - ответил я. - Мы только разбегаемся...
  -- Заткнись! - повторил старик.
   Я замолчал. Никак не ожидал, что этот старик будет так грубо ругаться. С виду вполне обычный. С пожилыми я не могу ругаться: в моем представлении старики должны двигаться медленно и говорить чинно. А не ругаться. Это меня ошарашило. Я посмотрел на старика внимательно и понял, что он, вероятно, жутко боится полетов, ужасно нервничает, пот с него так и катился градом, дышит громко и хрипло - неприятно слышать. Глаза закрыл, галстук ослабил. А тут еще мое ворчанье: ясно, что старик не сдержался. Я его пожалел. Почти. На самом деле разозлился. Кристина верно сказала - я врун. Даже перед собой.
  -- Ну что, взлетели? - прохрипел старик спустя какое-то время.
  -- Ага, уже на небесах, - ответил я. - Высота десять километров, не меньше. И парашют не поможет.
   Думал, что после моих слов он и вовсе зажмется в кресле, но старик, наоборот, расстегнул ремни, с трудом поднялся и начал выбираться в проход. Оттоптал мне все ноги, навис как стервятник, смотрит как-то чудно. Выбрался в проход, но потом обернулся и сказал:
  -- Тошнит меня, парень. Тошнит от всего этого..., - он махнул рукой вдоль салона.
   Тут пришла моя очередь мило улыбаться. А что еще делать? Старик, очевидно, шел в туалет и надеялся, что я ему помогу. Но я только улыбнулся, разве я герой-скаут? Пусть лучше учится двигаться медленно и говорить чинно, вместо того, чтобы хамить. Высокий старик глянул на пассажиров. Те глянули на меня. Я, не будь дураком, уставился на них. И никто из нас, кроме старика, не шевельнулся. Тот зашаркал по направлению к туалету. Пассажиры снова занялись своими делами - кто-то уткнулся в газеты и журналы, кто-то натянул черные повязки и провалился в сон, другие потянулись за наушниками. Только мужчина лет сорока и в учительских очках укоризненно покачал головой. Я губами изобразил слово: "Jabberwock". Всегда так делаю, если хочу человека озадачить, и всегда люди думают, что я беззвучно посылаю им ругательство. Вот и этот "учитель" сразу отвернулся. То-то же, всех пугает мой Jabberwock.
   Только я откинулся на кресло, как поймал взгляд "цыганки". Она, оказывается, сидела в трех рядах впереди меня и была свидетелем сцены. Теперь, полуобернувшись, она смотрела на меня и, кажется, правильно прочитала слово. Клянусь! Она как-то нахмурилась и повторила губами имя чудовища из "Алисы в Зазеркалье".
   Шепнула и наморщила свой прекрасный смуглый лобик. Глядит серьезно маслинками глаз, будто требует чего-то. Я уж собрался подняться и подойти к ней, но опять опоздал. Видно, слишком долго не отвечал хотя бы улыбкой на ее взгляд. Она скрылась за креслом, а я остался со своим Jabberwock в горле. Ладно, она хотя бы "Алису" читала. Вот, Кристина, например, никогда не разделяла моей любви к этой сказке, говорила, то она очень уж странная, непонятная и даже страшная.
   Впервые сказку про чудеса Зазеркалья на языке оригинала я прочитал в 10 лет. Диковинные слова и безумные стишки, вдвойне безумные на чужом языке, и пробудили мою страсть к иностранным языкам, перевертыванию слов и мыслей, форм и образов. Я стал переводить тексты, зарекомендовал себя с лучшей стороны, получил несколько грантов за рубежом, часто работал для иностранных заказчиков. И сейчас летел в Германию на семинар, организованный издательством, с которым давно сотрудничал. Снова даю честное слово - не знал, что на борту Кристина и террористы. Единственное между ними различие состояло в том, что Кристину я узнал сразу.
   А высокого старика все нет и нет. Видать, сильно его тошнит, беднягу. Некоторое время забавлялся тем, что переводил глагол "тошнить" на языки, которые знал. Разумеется, кончилось это тем, что меня тоже затошнило. Я поднялся и потопал в туалет. Решил на обратном пути заговорить-таки с "цыганкой". После того, как справлюсь с тошнотой.
   Как и следовало ожидать, все туалеты были заняты. Можно было пройти в начало салона - у самой кабины пилотов, в бизнес-классе, находился еще один туалет, но я решил просто дождаться своей очереди. В ином случае мне бы пришлось пройти мимо Кристины, которая сидела на пятом ряду, а я еще не был готов к встрече.
   Ближайшая дверь приоткрылась, захлопнулась, снова открылась слегка и так застыла. За дверью кто-то ворочался, и то ли всхлипывал, то ли сморкался. Мне не было нужды полностью открывать дверь, чтобы догадаться кто там внутри.
   - Эй, с вами все в порядке? - спросил я, но ответа не последовало.
   Помогать высокому старику натягивать штаны не входило в мои планы, но раз уж я здесь оказался, то почему бы и нет? Я вошел в туалет, едва сумев раскрыть дверь - она цеплялась за вытянутую ногу старика, который сидел на унитазе. С застегнутыми штанами, но расстегнутой рубашкой и мокрым лицом. Хрипел он сильнее обычного и держался за сердце.
  -- О Боже! - я действительно испугался. - Вам плохо? Я сейчас...
   Я уже повернулся, чтобы выйти, но он вдруг лягнул ногой и захлопнул дверь, потом дернулся в мою сторону с совершенно необычной для его возраста и состояния скоростью. Он схватил меня за рукав.
  -- Стой, стой... убью, сволочь! - захрипел он в своей привычной любезной манере. - Я.. да, да, знаю... Собрался выдать меня, да? Не получится! Стой, не шевелись! Не вздумай... Я скажу ребятам, тебя вмиг пристрелят... Или сам задушу... Сил хватит...
   После такого "благодарности" я, конечно, застыл на месте, не столько испуганный его дурацкими угрозами, сколько озадаченный. Этот старик явно меня с кем-то перепутал. Или от удара у него вовсе крыша поехала. Вот так мы и стояли: он умирал, я наблюдал. Но перед тем, как умереть, он сказал еще несколько слов. Я думаю, он сказал их именно тогда, когда осознал, что попался в собственную ловушку и дальше хода нет. По выражению его лица я понял, что он попытался шевельнуться, но тело ему уже не повинуется.
  -- Все, парень, - сказал он. - Получил... по заслугам... В туалете, как дурак... А хотел на родине, в горах... Я же учитель, был учителем... Должен был спокойно умереть... в деревне... ученики рядом... Салех, Мамед, Роза.. другие, а вон как получилось... Туалет, самолет, дело... И ты.... Ты... Не обижайся, парень...
  -- Конечно, - сказал я.
   Опять соврал. Я на него по-прежнему злился. "Старый дурак, правильно, - думал я. - Хотел ему помочь, а он ругается, грозит еще!" Нехорошо, верно. Но я ведь тогда не знал, что он точно умрет. Просто ждал удобного момента, когда можно будет позвать на помощь. А пока злился и его слушал. Интересно было. Какой-то учитель... А потом он замолчал навсегда.
   Я наклонился и заглянул ему в глаза. Он на меня смотреть не хотел. Я пощупал его пульс, но его не было. И вот тогда-то на меня накатила истинная тошнота.
  
  

Хладнокровное ограбление

  
   ВЕРОЯТНО, самолет уже несколько раз попадал в воздушные ямы, а я этого и не замечал. Но вот мой сосед оказался более восприимчивым - последний удар оказался самым чувствительным и прервал его полет. Самолет еще раз тряхнуло, когда я наклонился и заглянул покойнику в глаза, тем и объясняется моя тошнота, уверен в этом. Я всегда был очень хладнокровным, серьезно. Хладнокровным и вспыльчивым - никакого противоречия тут не вижу. Вы заметили, например, что почти все чудовища, как их представляют себе люди, напоминают хладнокровных рептилий, что не мешает им пылать яростью и силой? Даже мой Jabberwock и тот похож на дракона.
   А что касается покойника, то на небесах разница между мертвыми и живыми сводится к минимуму.
   - Ха-ха! - сказал я вслух себе на это. Всегда радуюсь удачной выдумке.
   На старика я смотрел даже с интересом. Разглядел его лицо во всех подробностях, запомнил порез от бритвенного лезвия над ухом и довольно много пропущенных седых волосков на щеке. Какие-то волоски запомнил, а лицо старика нет. Наверное, потому, что тот человек умер. Выражение его лица смыло вместе с нечистотами в унитазное отверстие - он лежал, свесив голову как раз в том направлении. Если вам интересно, то скажу, что видел я его в образе потрепанной горной птицы, которая не от хорошей жизни стала подбирать падаль и нападать на других. После смертельного удара аккуратная прическа сбилась, седые волосы торчали, будто редкие перья.
   Потом я закрыл дверь и обыскал старика. Попробую объяснить. Когда-то я посмотрел очень странный фильм. Подробностей не помню, но суть уловил. Речь там шла о мужчине-грабителе, на которого напала хозяйка дома, куда он забрался. Он вовсе не собирался причинить ей какой-либо физический ущерб, только ограбить. Но со страху или еще от чего она напала на него с ножом и ранила. Он был ранен несерьезно, но посчитал, что нападение дает ему право на любое насилие в отношении той женщины, чем он и воспользовался. У меня создалось впечатление, что грабитель даже обрадовался этому нападению, которое позволило ему со спокойной совестью воплотить в жизнь свои дикие желания. Да еще и собственная кровь его каким-то образом возбуждала - в общем, очень странный фильм. Он произвел на меня сильное впечатление.
   У меня, конечно, была совсем другая ситуация, и согласитесь, старика невозможно сравнивать с хозяйкой богатого дома - ее, кстати, играла потрясающе красивая актриса, но я же говорю - суть, по-моему, ясна: стоит тебе допустить промах или проступок, так потом не удивляйся, что и тебе воздастся по заслугам. Со мной это всегда срабатывало - я никогда не причинял вред человеку первым. Мне - да, причиняли, сплошь и рядом. А после всем им воздавалось. Всегда срабатывало, даже в мелочах. Как, скажем, с этим стариком. Сорвался на мне, а потом умер в туалете, вдали от своей деревни и любимых учеников. Я же всего-то обыскал его. Из простого любопытства. Очень уж он странный был. Прямо как тот фильм. Справедливо, верно? Он-то точно согрешил, я только удовлетворил не самую греховную из человеческих слабостей.
   Теперь самое странное: при старике оказалось на удивление мало вещей. Я сразу вспомнил, что при регистрации еще сотрудница аэропорта этому вежливо подивилась. Я нашел бумажник, где лежал загранпаспорт на имя Рустама Юсупова и несколько смятых купюр - тут были рубли, доллары, евро. Одни наличные, никакой банковской карточки. В сумме, кстати, не такой уж великий капитал. Я прикинул, что в Ганновере евро старику хватило бы только на такси и один ночлег в не самой комфортабельной гостинице, если, конечно, его в аэропорту никто не встречал. Кроме того, я обнаружил упаковку таблеток, грязный платок и леденцы от укачивания. Таблетки, леденцы и платок выбросил в унитаз. Долго думал, что делать с деньгами - взять ли за хлопоты? - но решил все же не трогать. Пока думал, снова проверил бумажник и нашел старую черно-белую фотокарточку. На ней был изображен мальчик лет семи: он стоял у треснувшего большого кувшина на фоне стены из грубо обработанных камней. В руках мальчик держал веточку барбариса. Мальчик улыбался. Непонятно было, то ли это один из учеников старика, то ли это он сам в детстве. Вроде бы не похож. Нет, совершенно не похож. Наверное, все-таки Салех или Мамед.
   Деньги я не тронул, а фотокарточку взял. Это ведь не деньги, так что ничего страшного.
   Я смывал вещи в унитаз, когда в дверь заколотили. Именно не постучали, а заколотили. Грубо так, словно хотели вышибить дверь без лишних разговоров. Совсем людям невтерпеж.
   - Сейчас, сейчас! - заорал я, следя за тем, как исчезают в сливе последние ошметки бумажной упаковки из-под таблеток.
   А тому человеку, видать, здорово приспичило - забарабанил пуще прежнего.
   Я его немного позлил - справил малую нужду, раз уж зашел. К тому же, размокшая упаковка все никак не могла пролезть в слив. Вы не подумайте, что я законченный циник: старика я отодвинул подальше, насколько позволяли размеры туалета. Вы сами понимаете, что когда речь идет о естественных человеческих надобностях, некоторые этические нормы несколько сбавляют в весе.
   Я тоже малость облегчился и только тогда открыл дверь.
   За ней стоял человек и целился в меня из пистолета.
  

Три желания

  
   ЭТОТ человек и сообщил мне о захвате самолета. Смешно, но поначалу я решил - он просто так озверел, что вытащил пистолет, чтобы пробиться, наконец, в туалет.
  -- Где твое место? - прорычал он.
  -- 29-Б, - ответил я и только сейчас подумал, что наш короткий диалог напоминает обмен ходами двух безумных шахматистов. Бред, конечно, но, если склонен к сочинительству, подобные сравнения неизменно приходят в голову.
   Очевидно, мысль эта отразилась у меня на физиономии, потому что человек с пистолетом спросил:
   - Ты чего?
   Глупый вопрос, на который я дал не менее глупый ответ:
   - Ничего.
   Человек с пистолетом выругался на незнакомом языке, схватил меня за воротник куртки и потащил по проходу к креслу. Мое место, как вы уже догадались, находится ближе к хвосту самолета. Там стоял еще один террорист с необычным коротким автоматом наперевес. Он чуть посторонился, когда человек с пистолетом толкнул меня в кресло.
  -- Сиди и не двигайся, а то пулю схлопочешь! - сказал он, а потом обратился к товарищу. - За этим надо следить, уж больно он умный! Смеяться надо мной вздумал!
  -- Это у него нервное, - рассудительно заметил второй террорист. - Ты же его из туалета вытащил!
   Они захохотали, причем по их смеху я бы сказал, что это они сильно нервничали.
  -- Все? Больше некого там не осталось? - спросил террорист с автоматом.
  -- Да, но... - человек с пистолетом придвинулся ближе, и они зашептались.
   Потом тот, что с автоматом, прошел в начало салона. Чуть погодя, когда другой террорист отвлекся, я нарушил указание - на своем месте не остался. А зачем? Ведь рядом освободилось место у окошка, откуда открывался прекрасный вид на залитые солнечным светом небеса. Маленькие желания потихоньку исполнялись: глядишь, скоро мне принесут любимую минеральную воду, а затем и прекрасная "цыганка" ко мне пересядет. Третье место было свободно.
   Все вышло несколько по-иному. Я увидел, что со своего места встала "цыганка" и направилась прямо к террористу с пистолетом. Совершенно спокойно. Я с ужасом ждал, как пуля проделает отверстие в ее чистом, высоком и смуглом лбу, но выстрела не последовало. Девушка приблизилась к террористу вплотную, сунула ему руку за спину и вытащила еще один пистолет. Тот этому нисколько не удивился. "Jabberwock! - воскликнул я про себя. - Оказывается, она тоже чудовище!"
  -- Что с пилотами? - спросила она.
  -- Они заперлись в кабине. Открыть вряд ли удастся.
  -- А если...
  -- Нет, можно повредить обшивку и убить пилотов. Да ладно, ты не дергайся: заложников-то хватает.
  -- Сам знаешь, действовать дальше запрещено, пока не будет распоряжения того человека, - возразила "цыганка".
  -- Помню, помню...
   "Цыганка" также направилась к голове самолета. Проходя мимо, она бросила на меня странный взгляд, но ничего не сказала. Слегка нахмурилась, точно с досадой, но это заняло буквально секунду. Может и почудилось.
   Нам всем очень повезло, что террористы оказались разных национальностей и вынуждены были говорить друг с другом на русском языке. Даже я при всех своих способностей полиглота не знал наречий мест, откуда они прибыли.
   Желания исполнялись, однако странным образом. Наверное, и обещанная компенсация окажется диким сюрпризом. В нашей части салона остался только один террорист - тот, что с пистолетом. Оружие выглядело необычно: создавалось впечатление, что его собрали из разнородных частей, да так оно, вероятно, и было. Человека с пистолетом звали Марух - конечно, это я узнал позже, но от этого он не перестает быть Марухом, поэтому буду звать его по имени прямо сейчас, когда впервые мог рассмотреть. Он был маленький, коренастый, глаза совершенно воловьи, но любоваться ими совершенно не хотелось - пустые глаза навыкате. Еще помню, он постоянно что-то жевал. Бесформенная шапка кучерявых волос сливалась с многодневной щетиной, а щетина плавно переходила в заросли на груди - рубашка была расстегнута. Уже потом германские специалисты в Ганновере сказали мне, что я сильно рисковал - террористы не любят, когда заложники их рассматривают.
   Интересно, что я не помню других лиц - лиц пассажиров. Все сидели, не шелохнувшись, только невидимая мне маленькая девочка что-то переспрашивала у своей мамы, а та пыталась ее успокоить, но сама боялась, девочка это чувствовала и начала всхлипывать. Марух уже несколько раз посматривал в их сторону. Пассажиры вдруг все стали похожи на старика в туалете - выражения с их лиц будто смыло. Боялся ли я тоже? Не знаю. Это правда. На небесах все равны, по-моему, я это уже говорил. Стоит закрыть дверь, а самолету оторваться от земли, и ты ничего не сможешь более сделать. Небесный фатализм - есть в этом нечто. Я постарался совладать со страхом, отрешиться от ситуации, приобрести внутреннюю улыбку, как написано в одной книге по буддизму, которую я недавно переводил.
   Так и сидел. Пока в физиономию мне не выплеснули стакан с водой. Минеральной и не той марки. Последнее маленькое желание исполнилось и вовсе по-дурному.
   - Долго мне тебя еще ждать? - прошипел уже знакомый мне террорист с автоматом. - Дури, что ли, какой-то наглотался? Улыбается как ненормальный! Поднимай свою задницу и вперед!
   Конечно, я не стал с ним спорить, но предчувствие имел плохое.
  -- Эй!, - крикнул нам вслед Марух. - Может лучше мамашу с дочкой взять? Вернее будет.
   Террорист с автоматом подумал и ответил:
  -- Нет. Попробуем сначала твоего умного. Ты же говорил, что он умный, да? Пусть пораскинет мозгами и уговорит пилотов.
   Марух засмеялся.
  -- Пораскинет мозгами, ха-ха! А ему в любом случае придется!
   Мы остановились у перегородки, разделяющей два салона. Тут сидела та самая женщина с девочкой.
  -- Посмотри на них, - сказал мне террорист. - Если у тебя ничего не получится, к пилотам будет стучаться мамаша, а потом ее дочка. Или наоборот, нам без разницы.
   Я на них посмотрел. Они на меня. Пауза была недолгой. Меня толкнули - я даже не успел их пожалеть.
  

Разговор с закрытой дверью

  
   ПОКА что я видел лишь троих террористов: Марух, который вытащил меня из туалета, тип жестокий, взрывной и недалекий, насколько я понял - такие обычно в группе выполняют самые различные поручения и у остальных на побегушках, его обычно недолюбливают свои же товарищи; второго, что бегал с автоматом, звали Асхаб - не называть же его вечно "террорист с автоматом"! - ведь автомат у него после выпал из рук, а имя я ему оставил: он был рослый, серьезный и очень сообразительный, подлец, как оказалось впоследствии. Я очень скоро понял, что при всей своей сдержанности, по жестокости он превосходит Маруха. В группе моих террористов этот самый Асхаб был за главного: по крайней мере, выполнял полномочия шефа, связное звено между исполнителями и высшим руководством. Да и он походил на скрученное из проволоки звено - сухой, скрученный жилами и амбициями. Но в случае надобности он, очевидно, выполнял роль "доброго бандита". Третьей была Езира - о ней до поры деликатно помолчу. Она стала моей черной и смуглой демоницей Лилит, с которой мы набросились на Кристину и воздали ей по заслугам.
   Вы, наверное, удивитесь моей способности за столь короткий промежуток времени и в условиях жесточайшего стресса составить о каждом из террористов психологический портрет. Но это занятие, сродни вползанию в чужой язык, давно стало моей защитной реакцией. Еще в школе я прибегал к нему, когда тамошние хулиганы не давали мне житья. Я их боялся страшно, но однажды подумал: "На самом деле они обычные люди, их наказывают родители, они страдают от голода и чего-то боятся, они могут плакать, сволочи!" И чтобы успокоиться, я, бывало, смотрел на них исподтишка, наблюдал и разгадывал мотивы их поступков, составлял картотеку их характеров, за что в начале был нещадно бит - эти недалекие мальчишки подспудно чувствовали, что что-то здесь неладно. Сначала били, но потом отстали и даже избегали - я ощущал их страх и упивался своей властью, до конца непонятной и мне самому.
   Кроме того, незадолго до поездки я переводил на немецкий язык сборник статей нескольких специалистов по контртеррористической деятельности и подчерпнул оттуда немало полезного. Умные люди, все-таки: не исключено, что некоторых из них в детстве тоже задирали школьные хулиганы.
   По пути к кабине пилотов мы прошли подсобное помещение для бортпроводников и стюардесс, которое разделяло салон самолета на две части: бизнес и эконом-класс. Нечто вроде кухни. Тут я встретил четвертого террориста - Юнуса, совсем молодого, с лицом, подпорченным еще не зажившими юношескими прыщами, и неаккуратной бородкой-эспаньолкой. Юнус занимался тем, что выгребал из шкафчиков все ножи, штопоры и прочие острые предметы. На столике рядом уже были горкой свалены десяток красных топориков, которыми полагалось в случае аварии разбить иллюминаторы. На полу сидели бортпроводник и стюардесса. Бортпроводник громко стонал - он уронил голову и держался за живот. Прежде идеально чистая рубашка была черной внизу от крови. Рану пыталась зажать бумажными салфетками стюардесса - та самая, с которой я чуть не поругался из-за минеральной воды. Это было, казалось, целую вечность назад. Мы прошли кухню слишком быстро, чтобы я мог составить мнение о Юнусе.
   Около кабины пилотов толпилось немало народу. Я хотел посмотреть на Кристину - она сидела на 7 ряду, место А, помню очень хорошо. Но Кристина, похоже, плакала, уткнувшись в плечо соседки - я видел лишь русую макушку и длинные тонкие пальцы, вцепившиеся в поисках опоры в пухлые локти соседки. "И даже сейчас она плачет о себе" - мелькнула глупая мысль. Ну не обо мне же. Она и не знает, что я на борту. А если бы и знала, какая разница? Все эти красавицы, у которых все наперед расписано, только и ждут, чтобы ради них пожертвовали жизнью.
   Асхаб подвел меня к другим выбранным заложникам. Помимо меня, террористы отобрали еще трех человек: немецкого бизнесмена среднего возраста, элегантную молодую женщину в шикарном наряде - любовница какого-нибудь толстосума, не иначе: вероятно, тот думал вырваться на выходные в Европу, а сейчас сидит где-то здесь и трясется - женщина то и дело оглядывалась, глаза были замараны потекшей от слез тушью, а одна из щек ярко алела - вероятно, звала любовника на помощь и схлопотала пощечину от террориста; последним несчастным избранником был парень с кустарными дредами и джинсовой куртке - верно, студент. Такие запросто болтают с Кристиной, а при любом серьезном столкновении сразу поджимают хвосты и изображают из себя либералов, у которых заклинило речевой аппарат. На них орут, а они только бледнеют и повторяют: "Все нормально..." А вот это все разве нормально?! Смешно, но все они посмотрели на меня почти с надеждой: эти идиоты были рады любому новому лицу, которое снимет с них всякую ответственность и неким волшебным образом прекратит этот кошмар. Я, конечно, постарался после, но кошмар улетучился не так скоро, как им хотелось бы.
   Заложников охранял пятый террорист - с виду добродушный здоровяк по имени Буб. Он был вооружен только ножом - довольно большим. Наверное, террористам удалось пронести на борт ограниченное количество оружия. У Юнуса на кухне тоже не было ничего огнестрельного. Помимо заложников, привели еще и одну из стюардесс и поставили у переговорного устройства для связи с пилотами.
   - Так, все в сборе? - спокойно произнес Асхаб. - А теперь последний раз очень вежливо попросим уважаемых пилотов открыть дверь. Да, дорогая? - обратился он к дрожавшей стюардессе. - Повторяй, девочка: самолет захвачен, требуем немедленно разблокировать дверь и изменить курс на славный город Страсбур, иначе самолет будет взорван и все, находящиеся здесь, погибнут. Если в течение ближайших трех минут, дверь не откроется, мы будем убивать заложников - каждые пять минут. Говори, девочка!
   До того он говорил спокойно, но последнюю фразу почти выкрикнул с ожесточением. Стюардесса послушно выполнила приказ - дверь пилоты не открыли.
   - Ясно, - сказал Асхаб тоном не предвещавшим ничего хорошего. - Но я человек мирный, до последнего полагаюсь на силу слова. Меня они не послушали, стюардессу - тоже. А может, послушаются наших дорогих заложников? Что-то подсказывает мне, уважаемые пилоты все равно не вылезут, но тот из вас, чья речь мне покажется наиболее убедительной, умрет последним. Начинайте!
   Что было потом, трудно описать - мерзкое зрелище. Ораторы из выбранных заложников оказались, конечно, никудышные. За исключением меня. Меньше всего шансов было у бедного бизнесмена - русский язык он знал плохо, а мольбы с акцентом вряд ли могли пронять пилотов. Уверен, что они запросто бы пожертвовали иностранцем, кабы он был единственным заложником, но, увы, это было не так. У женщины вовсе началась истерика - даже я не разобрал практически ни слова, уж пилоты по связи тем более. Студент решил соригинальничать - разразился целой исповедью, говорил о своих планах на будущее, приплел девушку, которая ждет его не дождется в Ганновере, и они вот-вот, мол, поженятся. Даже немец с его плохим знанием русского языка догадался, что никакой невесты у студента нет.
   Наступила моя очередь.
  -- Как тебя зовут, парень? - спросил Асхаб.
  -- Феликс, - соврал я, не задумываясь.
   Асхаб не удивился необычному имени - на борту было немало русскоязычных немцев. Забавно, но в моем настоящем имени тоже был привкус железа
  -- Смотри, "железный" Феликс, не подведи. Я разочарован: похоже, что эти трое умрут все одновременно. Прояви хоть немного таланта, дорогой.
   "Пытается расположить к себе" - подумал я. Асхабу это почти удалось - из-за его последних слов я почувствовал, что я особенный, ко мне иное отношение. Я сразу же подавил это ненужное чувство. Дурацкий "стокгольмский синдром" только бы мешал.
   У меня был совсем другой план.

Появляется скелет

  
   ПЛАН возник подобно химере - из тумана, лабиринта мозговых извилин, расплывчатый, огромный, жуткий. Разумеется, он не сложился в моей голове сразу же со всеми подробностями. Я много импровизировал на ходу. Страх смерти только подстегивал воображение, это действительно помогает, если имеется недюжинная сила воля. Не хочу хвастаться, но что есть, то есть.
   Еще когда те трое изливали перед закрытой дверью свои жалкие речи, безумная идея сверкнула у меня в голове подобно молнии. Но только не обычной, а шаровой - сверкающий шар явившийся неоткуда, непредсказуемый и ужасный, отвергающий установленные правила. Конечно, сперва я план отверг даже с некоторым внутренним смешком. Но затем, как это неизменно случалось и раньше, сказал себе: "А почему бы и нет?" Кто сказал, что это невозможно? Возможна лишь моя смерть в ближайшие несколько часов, так почему бы не использовать и химерические шансы? Итак, сначала была идея, будто голый скелет. Скелет, который вывалился из потайного шкафа этих террористов. Точнее, я вытащил на свет скелет, а после нарастил на нем мясо, сорвав его уже с самих террористов, и одел в яркие нарядные одежды. Это жуткое чучело, новый Франкенштейн моих измышлений стал мне верным слугой. Он мог бы убить меня, но я натравил его на других.
   Понимаете, я ведь хотел спастись. И других спасти хотел тоже, правда. А как я всегда спасался? Врал напропалую, сочинял всякие истории, которые всем были интересны, только Кристина меня раскусила, но и ей нравились мои россказни. А что такое, по сути, ложь во спасение? Комбинация из кусочков реальности. Надо разбить реальность, а после составить из ее кусочков выгодную тебе мозаику, свой собственный паззл, в который поверят и другие. Этим многие занимаются, и не всегда на пользу остальным. А я хотя бы людей спас. Себя тоже, конечно. И ни разу себе не изменил ни в чем. Остаться собой даже в такой дикой ситуации это же настоящий героизм, верно?
  

Шестой террорист

  
   ОБЩАЯ схема и детали безумного плана еще кружились и искрили в мозгу, а мне надо было приступать к заранее проигранным переговорам с упрямыми пилотами. Меня подвело то, что, обдумывая свой план, я стал весьма и весьма хладнокровен, куда хладнокровнее, чем прежде, поэтому не смог сосредоточиться на эмоциональной стороне дела и толковал с пилотами очень рассудительно. Те, видимо, решили, что если уж заложник так спокоен, то и им волноваться не о чем - террористы блефуют. А вообще, как я узнал позже, все это время у пилотов шли напряженные переговоры с землей, откуда шли настоятельные рекомендации не открывать дверь и садиться в ближайшем аэропорту, который согласится нас принять.
   Тем не менее, Асхабу моя речь понравилась - видимо, по контрасту с прежними истериками.
  -- Хорошо, дорогой, хорошо. Ты действительно очень умный - говорит он. - Умрешь последним.
   Тут на связь вышли пилоты и по громкоговорителю объявили, что меняют курс на Страсбур, но дверь открыть не могут: мол, дверь блокируется автоматически. Открыть ее можно только на земле. Я знал, что это ерунда, но Асхаб немного растерялся - меня это приободрило: эта группа, вероятно, участвовала в захвате самолета впервые.
   Все заложники после сообщения пилотов немного перевели дух, но обрадовались рано. Я верно оценил характер Асхаба - для него было невыносимо подчиняться обстоятельствам, ощущать, что он не контролирует ситуацию. И он действительно был очень жесток.
  -- Я своего слова не меняю, - сказал он громко. - Дверь не открывается, да? Можно открыть только на земле, да? Ладно, но вы-то, уважаемые - повернулся он к нам четверым. - вы все-таки своей задачи не выполнили! А значит, умрете прямо сейчас! Чтобы все поняли, мы не шутим! Это не игрушки, уважаемые мои!
   Если честно, то я даже испытал разочарование, когда пилоты объявили о том, что меняют курс, а террористы несколько успокоились. "Неужели, - думаю, - так и не придется опробовать мой блестящий и безумный план?" Но Асхаб предоставил мне такую возможность. Понятно, что выбранные заложники после его слов просто окаменели. Я, конечно, тоже был ошарашен, но у меня была неплохая подготовка. Реальность снова разлетелась на кусочки, но я помнил запасной рисунок и принялся, не мешкая, собирать свою мозаику.
   Асхаб едва заметно кивнул, и Буб схватил первую попавшуюся жертву - им оказался говоривший последним студент - не меня же называть последним! Одно неуловимое движение - студент побледнел пуще прежнего и пополз вниз, почти нежно обнимая здоровяка Буба. Этот негодяй мог убить человека ударом ножа, не проливая лишней капельки крови. Добродушный - и возможно не только с виду - он мог гладить барашка, а потом резать человека, уговаривая его потерпеть. Он, наверное, и маму свою очень любит. Такие идеальные мясники полезны в любой преступной группе.
   Пассажиры сразу и не поняли, что произошло. "Я даже подумала, что мальчик с ними заодно и нас разыгрывает" - рассказывала потом журналистам любовница толстосума. Вот дура! Все перепутала! Но когда пассажиры осознали, что произошло, поднялся крик. Буб, отходя от падающего студента, шатнулся к любовнице - та вообразила, что теперь ее очередь и дернулась в сторону - совсем обезумев, она хотела убежать. Но тут Езира двинула резко локтем и вырубила ее. Из кухни выглянул Юнус и снова скрылся за шторкой.
  -- Всем молчать! - взревел Асхаб. - Заткнитесь! Ваши голоса мне нужны не сейчас, а там, на земле, когда мы со всем миром будем говорить о наших великих целях! Тогда и покричите - и не просто так, а то, что я вам скажу!
   Буб тем временем перешагнул через лежавшую без сознания женщину и двинулся ко мне. Он даже улыбался. Этот здоровяк был просто машиной для убийства, его вовремя не выключили - не дали приказа, и он продолжал, несмотря на суматоху вокруг, выполнять приказание. Я понял, что надо решиться, либо сейчас, либо уж вовеки и никогда. И хорошо, что первый, с кого я все начну, это безмозглый Буб: он просто среагирует на новое приказание и тогда остальные просто вынуждены будут ко мне прислушаться.
   Невероятным усилием воли я скрепил свой новый рисунок: без этого ничего не получится, я сам должен поверить в его реальность и от этого отталкиваться, прием сродни актерской игре - великая ложь.
  -- Стой и убери нож! - сказал я. - Отойди к двери и жди!
   Буб остановился, улыбка сменилась недоумением. Он так привык выполнять приказания, издаваемые с нужной долей властности, что не мог не повиноваться. Он оглянулся на Асхаба, который даже при не утихающем еще шуме, услышал мой голос.
  -- Что такое? - удивился он. - Это ты говоришь, парень, а?
  -- Я говорю, а ты слушай! - я старался смотреть в переносицу Асхаба. - Так и знал, что все сделаете неправильно! Сказано было - ждите указаний! Никаких лишних действий! Выполняете только свою часть работы!
   Утихли даже крики пассажиров. Я знал, что эти минуты решают все дальнейшее - победы сразу не будет, но если главарь мне поверит хотя бы на долю секунды, то окажется, хочет он того или нет, кусочком моего рисунка. Он будет помнить, что на секунду, но поверил, и это его погубит.
   Сомнение таки мелькнула в глазах Асхаба. Сомнение, которое обратит его в мою смертоносную веру - вот ирония!
   Но не он подошел ко мне, а Езира. Он была маленького роста, а подошла почти вплотную, смотрела снизу пытливо и мрачно. Потом что-то посветлело в ее темных губах, она повернулась к остальным и звонко произнесла:
   - Я же вам говорила! Говорила вам - я еще в аэропорту заметила и потом... Он тот самый человек!
  

Мертвец в деле

  
   ЧТО я решил использовать? Кое-какие знания о том, как действуют террористические группы. В чем самая большая опасность для любой подпольной организации? В том, что ее могут обезглавить, и тогда вся конструкция распадется. Опасность еще и в том, что многие такие организации держатся на идеологии, которую воплощает и подпитывает высшее руководство: если оно падет, это окажет огромное деморализирующее влияние на рядовых членов. Поэтому с недавних пор, когда борьба с террористами усилилась, их руководство поменяло методы управления.
   Дабы обезопасить себя и организацию, они разбивают структуру на несколько частей, которые могут действовать автономно, однако, разумеется, в курсе, что некий единый центр управления ими существует, но представляют его себе довольно смутно - во все более мифическом ореоле, приписывая ему полную неуязвимость и всезнание. Само же руководство обычно мыслит трезво, там больше прагматиков, чем фанатиков, они чаще считают деньги, чем разрабатывают мифы. С одной стороны, подобная тактика весьма разумна, но она таит в себе и немало опасностей. Во первых, среди рядовых террористов ценится все-таки дух и хорошая легенда - во всех смыслах последнего понятия, во вторых, чрезмерная удаленность и конспирация центра делает автономные группы уязвимыми для вторжения извне. Все рядовые террористы внутренне всегда готовы к тому, что к ним явится некий таинственный связной, который все объяснит, покажет, расскажет и даст существенную идеологическую подпитку, в которой исполнители нуждаются не меньше, чем в деньгах, особенно в критической ситуации.
   Понятно, что проникнуть в группу стараются, прежде всего, сотрудники спецслужб: я предполагал, что они, конечно, куда профессиональнее меня, зато им не хватает именно вдохновения в части конструирования мифа: их задача внедриться и развенчать идеологию, которой подчиняются террористы, я же хотел только спастись и ради этого зарядить неведомую мне идеологию новой и самой дикой энергией. На подобную наглость никто из руководителей не рассчитывает, это же чистое безумие, а они прагматики - это брешь, через которую я и проскользнул.
  -- Она права, - сказал я. - Я действительно тот самый человек. По плану мне не следовало бы выделяться из пассажиров вплоть до посадки, но ваши глупые действия вынудили меня вмешаться раньше.
  -- Что за чушь собачья? - процедил Асхаб, уже приходя понемногу в себя. - Похоже, тебе жизнь надоела, да?
   Я подозревал, что наибольшие трудности будут с главарем и что первые минуты решают все. По сути меня спасла Езира: более эмоциональная, как женщина, она острее, чем остальные, нуждалась в мифе и выдала все необходимые мне сведения. Теперь я точно знал, что они ждали связного из центра или стоявшей выше группы. Меня могло сгубить то обстоятельство, если бы в самолете действительно оставался живой связной. Но к тому времени я уже понял, что связной был мертв. Опять вмешалась судьба: меня это подбодрило, дало нужные силы, чтобы голос не дрожал и обрел уверенность в первые, самые рискованные минуты. Мертвец тоже пошел в дело. Уже после я думал, что даже если бы связной был жив, я все равно бы рискнул и разыграл бы иной план, постаравшись уверить и связного в том, что нас двое и я главнее. Было бы, конечно, гораздо труднее и рискованнее, но теперь я очень уверен в своих силах, думаю, что смог бы.
  -- Ты многого не знаешь, - бросил я Асхабу, которого во что бы то ни стало, надо было одновременно вывести из равновесия, но и не отнимать до поры полного лидерства в группе. - Это простительно, для того я и не выдавал себя. Нам задолго до рейса стало известно, что на борт поднимется сотрудник спецслужб. Мы не были уверены, кто именно. Для того меня сюда и отрядили: я должен был не только дать вам последние указания, но и ликвидировать человека, который мог бы провалить дело. Я успел сделать это, пока вы бегали по салону.
   Асхаб моргнул, поводил челюстью и спросил:
  -- Какой еще человек? Где он? Ты его убил?
  -- Конечно, убил. Он лежит в туалете. Ты же его видел.
  -- Я видел только старика, который валяется, уткнувшись в унитаз.
  -- Вот именно поэтому, что ты видишь только старика, а я вижу специалиста экстра-класса, ты управляешь группой, а я управляю вами.
  -- Как же ты его убил? - усмехнулся Асхаб. - Я не вижу у тебя никакого оружия.
  -- Мне оно и не нужно. Есть много способов убить человека без всякого оружия.
  -- Да, я знаю, - поспешно подтвердил Асхаб, и его торопливости я почти умилился.
  -- Если ты обыщешь того человека, - поспешил уже я, пользуясь хорошим моментом. - ты заметишь странную особенность, у него почти ничего нет с собой. Ни багажа, ни путеводителей, ни банковских карточек, ни денег - только совсем немного, несколько купюр - ему ведь много денег и не нужно, встретят свои люди в аэропорту, снабдят чем угодно за хорошую работу. Он бы вас всех здесь ликвидировал одного за другим, с легкостью! Не смотрите, что он старик: такие старики в спецслужбах на вес золота. Они специально направили его в вашу группу, потому что очень ее боялись, были в курсе, какое дело тут затевается и каких отличных бойцов мы сюда направили.
   Это была, пожалуй, чересчур прямолинейная лесть, какую мог съесть только добродушный мясник Буб, но только не Асхаб. Он с кривой улыбкой приблизился ко мне и, потрясая дулом автомата, задал вопрос, к которому я давно подготовился.
  -- Да, точно, мы действительно отличные бойцы. И если ты и вправду тот, за кого себя выдаешь, то запросто сейчас нам скажешь, как нас зовут, а? А то я тут заметил, что ты, уважаемый, все говоришь и говоришь, но почему-то ни к кому из нас не обращаешься по имени, отчего, интересно?
   Мне тоже было интересно, я постоянно прислушивался к их разговорам, но террористы предусмотрительно не называли друг друга по именам. У меня оставался лишь один выбор - не Бог весть что, конечно, но ничего лучшего я придумать не смог. К тому же, выбранный прием вполне соответствовал моей роли.
  -- А я не знаю ваших имен, - ответил я честно. - Не знаю и знать не хочу. Никого это не интересует. Ты разве еще не понял? Те люди, которым я непосредственно подчиняюсь, ваши имена давно стерли и заменили на другие, про которые теперь уже вы ничего не знаете!
  -- Отличная выдумка! - улыбался по-прежнему Асхаб. - Но ты не ответил на мой вопрос...
  -- А-а, ты, наверное, думаешь, что я просто увиливаю... Повторяю, ваши имена для нас ничто, но это не значит, что мы не о вас ничего не знаем. Про каждого у нас есть надежные свидетельства. Вот смотри!
   Я рывком достал из кармана старую фотокарточку, которую вытащил у старика. Мой последний козырь. Даже если бы Асхаб на снимок никак не среагировал, я бы мог сказать, что мы доискиваемся до самых истоков биографии каждого члена организации. Не обязательно кого-то из присутствующих. Но Асхаб среагировал.
  -- Откуда это у тебя? - спросил он, слегка дернувшись.
  -- Ты опять хочешь имен? Я тебе их не назову. Будешь спать спокойнее.
  -- Отдай мне этот снимок, - угрюмо молвил Асхаб.
   Я даже не сразу осознал, что это победа. Главарь террористической группы, вооруженный автоматом, в окружении сообщников, просит у меня - просит! - отдать ему старую фотокарточку. Секунду я колебался - что правильнее, отдать или нет? Решил, что лучше отдать. Он ведь мог и взорваться - этот снимок ему почему-то очень нужен, а если бы Асхаб отобрал у меня фото силой, я мигом потерял бы свое сомнительное верховенство. Он просит, я выполняю просьбу: неосознанно возникает хоть какая-то зависимость. Теперь главное не дать угаснуть благотворному импульсу.
  -- Нам нужно переговорить без лишних ушей, - сказал я. - А здесь и так было достаточно болтовни.
   Асхаб спрятал снимок и кивнул куда-то вдоль прохода. Я догадался, что он предлагает пройти на кухню. Сторожить заложников в первом салоне остались Езира и Буб. У девушки был пистолет, Буб вытирал свой нож о обивку кресла. Все это время они не проронили ни одного слова.
  

Тайны Черного шаха

  
   НА КУХНЕ Юнус по-прежнему стерег раненного бортпроводника и стюардессу. Только мужчина стонал уже совсем тихо. И чистых салфеток больше не было - они тоже стали черными, как рубашка бортпроводника.
  -- Прошу вас, прошу... - повторяла стюардесса без всякого выражения, устало и безнадежно.
  -- Сиди, не дергайся, а то зарежу - отвечал Юнус, помахивая красным топориком.
   Этот разговор у них, очевидно, шел уже давно. Стюардесса просила разрешить ей взять аптечку, а Юнус не осмеливался на любую инициативу. К тому же, ему явно нравилось наблюдать за униженно молящей стюардессой. Симпатичным Юнуса никак нельзя было назвать, а мольбы молоденькой стюардессы доставляли ему некое наслаждение. "А мальчик-то, мучим гормональным созреванием - смекнул я. - На грудь девушки заглядывается... Некрасивый, исполнительный, возбудимый - пока вполне достаточно".
  -- Ах, черт, тут еще эти, - выругался Асхаб. - Совсем про них забыл!
   Юнус уставился на нас вопрошающе.
  -- Надо перевязать раненного, - сказал я.
  -- Почему? - мрачно вопросил Асхаб.
  -- Потому что мы летим в Страсбур. Потому, что забивать салон без нужды трупами ни к чему - плохая картинка. А мы ведь летим в Страсбур ради хорошей картинки, верно?
  -- Ты мне скажи, - хмыкнул Асхаб. - ради чего мы туда летим, а я послушаю.
  -- Я скажу, но путь уйдут лишние.
   Асхаб помолчал, но затем приказал Юнусу вывести заложников и позволить стюардессе взять аптечку.
   - Говори! - сказал он мне.
   Я тогда постоянно балансировал над пропастью, но на небесах в полушаге от смерти по-другому нельзя. Надо было моментально подбирать нужные кусочки, ориентироваться по намекам и оброненным фразам. Тут важно настроиться на нужную волну, как происходит, если говоришь на иностранном языке, перестроить мозги. Уже одно направление, которое выбрали террористы, могло поведать о многом. Если они направлялись в Страсбур, то, следовательно, хотят заявить о себе всему миру. То есть им нужна хорошая картинка. Лишние трупы до начала переговоров террористам ни к чему. Тогда почему Асхаб не остановился перед убийством? Скорее всего, недоволен своим положением в организации, не смог устоять перед искушением насладиться властью, стремится шокировать людей посильнее, чтобы потом эффективнее сыграть роль "доброго полицейского". Наверняка он побаивается, что его самодеятельность не одобрят в центре, а кто-нибудь из товарищей может сообщить руководству о его действиях. Вот почему в его группе не шибко умные головорезы. Исключение - Езира. К чему она здесь? Ладно, проверим позже.
   Главный и самый утешительный вывод - этот Асхаб мне не доверяет, но доверять на самом деле хочет. Если его в этом убедить окончательно, то он сделает следующий шаг - ему нужно, чтобы я поддержал его действия в центре. "Он хочет, чтобы я был тем самым человеком" - повторил я, глядя прямо в глаза Асхабу.
  -- Мы летим туда, чтобы заявить о себе, - сказал я. - Но смысл в том, чтобы не мы говорили, а вон те люди, наши заложники - ты уловил суть плана. Их надо напугать, но не до смерти, а то некому будет говорить от нашего имени. У тебя была хорошая идея с первыми четырьмя заложниками, я понял тебя. Но надо было вовремя остановиться, сменить гнев на милость, чтобы все эти люди почувствовали зависимость от тебя не только благодаря грубой силе. Нужно, чтобы они почувствовали, что обязаны тебе своей жизнью.
  -- Я так и хотел, - пробормотал Асхаб. - Но Буб не заметил, что...
   Он замолчал, осознав, что назвал одного из сообщников. Глянул на меня, я же старательно смотрел задумчиво верх, изображая, что занят лишь просчитыванием дальнейших действий. А что, разве неправда? Так оно и было. А короткое слово "Буб" - это просто еще одна маленькая победа.
  -- Ладно, ладно, - говорил я. - Что сделано, то сделано. Плевать! Но дальше следует быть осторожнее. У нас не так много времени до земли, а на борту уже два трупа. Это лишнее: нам не нужно ни одного трупа. Сейчас. Потом нам понадобится очень много трупов...
  -- Много? - повторил с вопросительной интонацией Асхаб.
   Я забеспокоился, что допустил ошибку, но отступать было поздно.
  -- Говорю это только тебе одному: в аэропорту самолет будет взорван второй группой, когда начнется его штурм. А штурм, конечно, будет. Поэтому до этого нужно с максимальной пользой использовать отпущенное нам время. Настоящая у вас бомба или нет, никого не волнует - самолет взорвут снаружи. Мы должны успеть заявить о себе - для этого здесь я, говорить я умею, но необходима эмоциональная поддержка - заложники, их подготовкой занимаешься ты, но никаких трупов до аэропорта! Тот старик... это была необходимость, но зачем убили студента?
  -- Говорю же, - занервничал Асхаб. - не успел...
  -- Да, да, Буб перестарался. Теперь понимаешь, почему я велел перевязать бортпроводника?
  -- Подожди, подожди, я хотел бы вернуться к разговору о взрыве. Самолет взорвут снаружи, говоришь ты? А как же мы?
  -- Нам оставят выход. Все уже подготовлено
  -- Ты предлагаешь мне поверить тебе на слово?
  -- Я ничего не предлагаю, я передаю тебе указания.
  -- Чьи, уважаемый? - Асхаб вновь заговорил с придыханием, которое мне совсем не нравилось. - Чьи указания ты нам передаешь?
   Наступала очередная рискованная, переходная фаза. Следующая чересчур крутая ступенька. Но я знал, что в таких случаях всегда лучше импровизировать. И чем больше будет во лжи разнородных кусков, тем охотнее ее примут за правду. Это чем-то сродни убийству: убил одного человека, ты - преступник, но если ты убил несколько миллионов, ты - великий полководец, герой.
   Я сам придвинулся ближе к Асхабу и тихо произнес:
  -- Всегда и везде я выполняю указания Черного Шаха.
   Асхаб долго молчал и, наконец, ответил:
  -- Знать не знаю никакого Черного Шаха.
  -- Конечно, ты его не знаешь. И никто его не знает. Но ведет в Центре вашу группу он.
  -- Это что-то новое, - улыбаясь, проговорил Асхаб.
  -- У меня для тебя много новостей. Ты готов их услышать?
  -- Я весь во внимании.
  -- Ты думаешь, что заявить о нашей организации миру, это и есть главная задача? Ерунда! Угнать самолет, покрасоваться перед телекамерами - тут много ума не надо. Мы заявим о себе, но не так, а громче. Деталей я тебе сейчас открыть не могу, скажу только, что речь идет о ядерных зарядах.
  -- Тогда зачем же нас послали сюда?
  -- Отбор.
  -- Какой отбор?
  -- Думаю, что сейчас ты созрел для того, чтобы понять, как устроена наша организация. Есть два Шаха - Черный и Белый. Они не противники, они действуют сообща, они друг друга страхуют. Им ведомо все, про них же никто ничего не знает. Их нельзя выследить и убить, потому что это не люди, а титулы. Рано или поздно всякий умный и достойный человек в нашей организации становится либо Черным, либо Белым Шахом. Это как в игре в шахматы, ясно? Шахматная доска - мир. Потихоньку продвигаешься к короне, твое мастерство возрастает по мере продвижения к последней линии, а твои ходы - это задания. Самые разные задания. В любой группе есть пешки, а есть офицеры. Главную нашу цель в деталях знают только Шахи, но она им открывается постепенно: последние детали встают на место только на последней линии. Хотя ты можешь, конечно, догадаться, что любую группу всегда возглавляет офицер.
  -- И что, я офицер?
  -- Да.
  -- А ты кто?
  -- Тоже офицер, но я считаюсь уже Всадником: передвигаюсь между группами, координирую их действия.
  -- Хм, почему же я не Всадник?
  -- Проблема в том, что в группе всегда два офицера: иначе нельзя. Уплатить чужой кровью - дело нехитрое, но надо уплатить и кровью кого-то из своих. Иначе партия не имеет смысла.
  -- В моей группе тоже есть два офицера?
  -- Конечно. Два игрока.
  -- Один из них я?
  -- Да.
  -- А кто второй?
   Действительно, а кто второй? Я сам пока не придумал. Понятно, что это должен быть самый опасный для меня человек в группе после Асхаба. Я мысленно перебрал всех. Буб? Нет, машина не может быть опасной, если ты знаешь, как она действует. Юнец с бородкой? Вряд ли, да и Асхаб не поверит, что этот юнец его соперник. "Цыганка"? До поры она мне только помогает. Так что над кандидатурой раздумывать особенно нечего.
  -- Неужели ты все еще не догадался? - ответил я. - Вспомни, кто крутится постоянно около тебя, кто тебя подводил, вольно или невольно, кто в твоей группе кричит больше всех и суетится без меры?
   Я говорил все наобум, только интуитивно чувствуя, кого может недолюбливать Асхаб. Первым сигналом стал для меня момент, когда Марух посоветовал Асхабу присматривать за мной повнимательнее. Асхабу совет не понравился, я это заметил. И потом, когда Марух пытался навязать в заложники женщину с ребенком, Асхаб тоже едва подавил свое раздражение, оно на секунду исказило его черты, когда Марух бросил ему свое: "Эй!"
  -- Да, - задумчиво произнес Асхаб. - я догадался... Это Марух. Конечно, Марух.
   Забавно, что я сразу понял, кого он имеет виду, хотя, повторяю, имена террористов узнавал постепенно.
  -- А он в курсе? - спросил Асхаб. - В курсе, что он офицер?
  -- Да.
  -- Почему же мне не сказали? - выкрикнул Асхаб.
  -- Я же говорю, это шахматная партия, все решается в последнюю секунду. Маруху сказали о том, что он офицер, перед самым началом вашего дела. Ему сообщили, что ты тоже офицер и что ты не в курсе. Марух должен провалить задание в полной уверенности, что с вами будет покончено, а он приблизится к короне. Но потом я должен был предупредить тебя, меня отвлек только этот старик из спецслужб. Марух сейчас чувствует себя в полной безопасности, а ты предупрежден. Сначала дали немного вырваться вперед ему, сейчас тебе. Если честно, я болею за тебя: ты гораздо одареннее Маруха, ты рано или поздно станешь Шахом. Используй свое преимущество: убей Маруха!
  -- Его я знаю, - пробормотал Асхаб. - А тебя нет. Почему я должен тебе верить?
  -- Спроси его. Он ничего тебе не скажет, конечно. Но ты следи за его лицом, оно все тебе выдаст.
   Асхаб размышлял, наклонив голову. Меня же трясло как в лихорадке - таковы последствия усилий, которые мне требовались, чтобы держать свою картинку крепко сцементированной и быть максимально искренним. Я ощущал настоящее возбуждение, которое охватывало меня всегда, когда возникала нужда убедить кого-то в чем-то. Тут главное напор.
  -- Ты, к тому же, и обезопасишь себя, - продолжал я. - Марух ведь следит за тобой и докладывает обо всем Центру. Вспомни историю с четырьмя заложниками у кабины пилотов. Марух хотел заставить тебя взять женщину с ребенком вместо меня. Он знает, что эту затею не одобрили бы в Центре, про меня же он слышал, видел, как я убил старика, поэтому пытался заменить на ту женщину. Заодно хотел и тебя подставить и передо мной выслужатся. А ругань, шуточки идиотские - это все для маскировки.
  -- Да? А почему же тогда все равно позволил мне увести тебя?
  -- А чем он рисковал? За меня он был спокоен, понимал, что в нужный момент я откроюсь, и пуля мне не грозит.
  -- Ладно, хватит! - Асхаб принял решение. - Скоро мы выясним, кто здесь кого дурачит.
   Он выглянул в коридор и крикнул: "Юнус! Приведи бортпроводника. И позови Маруха!" Вот таким образом я узнал имя юнца с бородкой, когда он вернулся на кухню, толкая перед собой раненного и придерживая его. Он был уже перевязан, но, видимо, ему это мало помогло. Бедняга долго не протянет, умрет еще до аэропорта. Следом за ними зашел Марух.
  -- Дай свой пистолет, - сказал, обращаясь к нему, Асхаб.
   Тот удивился, но пистолет отдал. "Ура!" - возликовал я.
  -- Уйди, - приказал Асхаб юнцу.
   Лишенный поддержки бортпроводник сполз на пол, сев в ту же кровавую лужу, которая вытекла из его тела раньше.
  -- Возьми пистолет, - сказал мне Асхаб, протягивая оружие.
  -- Асхаб, ты с ума сошел... - начал было Марух.
  -- Заткнись! - прорычал Асхаб.
   С весьма довольной улыбкой я взял пистолет, не подозревая еще, что не выиграл, а наоборот, нахожусь на самом краю сокрушительного поражения.
  
   Два выстрела
  
   Я НЕ СОРВАЛСЯ в пропасть, я сбросил туда других. Иного выхода не было. Черный Шах прав, иначе партия не имеет смысла. Какой бы глубокой не была пропасть, она исчезнет, если наполнить ее достаточным количеством материала. И тогда можно будет переправиться на другую сторону.
  -- Если ты действительно тот, за кого себя выдаешь, - сказал мне Асхаб. - то докажи это делом, а не словами. Вот перед тобой человек, который умирает. - он дотронулся концом ботинка до бортпроводника. - Облегчи его страдания, убей, а потом мы обсудим другие наши дела с Марухом.
   Откровенно говоря, я ожидал нечто подобного. Конечно, надеялся, что до этого не дойдет, но по большому счету должен быть благодарен судьбе, что Асхаб притащил сюда именно смертельно раненного бортпроводника, а не, скажем, женщину с ребенком. Бортпроводник все равно умрет - я осознал это сразу, а значит, вычеркнул из своего плана, думать уже надо было о других пассажирах и себе. "В конце концов, это можно назвать радикальной эвтаназией" - решил я. Теперь нужно было опередить Асхаба, внести полную сумятицу в его мысли. Нет, я не собирался прыгать на него, я же не супермен. К тому же, у него в руках автомат. Прыгнуть надо было в его мозги.
  -- Хорошо, офицер, - сказал я и выстрелил в бортпроводника.
   Они все дернулись, кроме меня: бортпроводник, Асхаб и Марух. Но бортпроводник умер без проблем, а у меня еще оставались проблемы с этими двумя.
  -- Вот черт! - прохрипел Асхаб.
   Я улыбнулся. Неужели он думал, что поймал меня? Если уж взялся геройствовать, то иди вперед, не оглядываясь. А выстрелить было не так уж и трудно, просто убираешь один кусок реальности. Правда, довольно большой кусок. Такая встряска нужна была и мне для следующего шага. Я принес себя в определенном смысле в жертву. Так же поступали и герои древности. Положим, я бы отказался стрелять в бортпроводника. И что? Кому польза от этой жертвы? Это, можно сказать, даже эгоизм: я спасаю свою совесть, а остальные пассажиры? Нет, я правильно поступил. В результате мне удалось покончить с негодяями и спасти более сотни человеческих жизней. Вот и посудите: на одной чаше весов красивая поза, красивые слова и некрасивая смерть, а на другой пассажиры, в том числе и женщины с детьми, а также красивая, чертовски красивая игра.
   В общем, пока Асхаб стоял дурак дураком, я убил еще и Маруха. Он-то был безоружный. Уложил мерзавца с одного выстрела, он ничего и понять не успел. Теперь-то понимаете, для чего мне совершенно необходимо было облегчить страдания смертельно раненного бортпроводника? Всего два выстрела, а какие блестящие результаты! Если бы я не выстрелил в бортпроводника, то вряд ли бы осмелился убить Маруха. А так обратной дороги не было, я перехитрил свою совесть, попрекать меня она уже не смела. Кроме того, разом убедил Асхаба в своей лояльности, а также избавился от лишнего террориста. Поговорить-то я люблю, но не хотел тратить лишние силы на Маруха - скучно. Да и с его убогой фантазией он вряд ли мне поверил. А так у Асхаба уже не оставалось иного выбора, кроме как поверить мне.
   У меня было великое искушение покончить и с Асхабом - после моего второго выстрела он совсем окаменел. Но это было бы крайне неразумно. Я превозмог себя и протянул ему пистолет.
  -- Теперь ты единственный офицер, - говорю ему.
  

Узел затягивается

  
   ПИСТОЛЕТ я ему протянул вовремя, иначе он сдуру непременно прошил бы меня автоматной очередью. Очнувшись, он уже поднимал свой автомат, но моя улыбка его обезоружила. Не вполне, конечно. Он решил броситься на меня и обойтись без оружия. Схватил за воротник, чуть не задушил. А еще офицер называется! Это сравнение меня немного насмешило, а непредсказуемая реакция более всего пугает людей, даже таких жестоких, как Асхаб. Он на мою улыбку посмотрел едва ли не с ужасом.
  -- Ты...Ты... - повторял он. - Кто же ты такой?!
   Я не отвечал, а продолжал улыбаться и смотреть ему в переносицу. Выждав необходимое время, ответил:
  -- Отпусти. И приди в себя, - подумав, я добавил: - Уважаемый!
   Согласен, я мог бы еще что-нибудь придумать, поостроумнее, но у меня не было времени. Во-первых, на пороге кухни уже появился Юнус, а во-вторых, не совсем же я был хладнокровный. Неужели, думаете, меня совесть абсолютно не мучила? Нет, нет, не такой уж я был в начале герой, правда. Мне надо было довести до конца свой гениальный безумный план, а для этого мне, наоборот, надо было не сойти с ума. Теперь требовалась действовать очень быстро - я сделал первый воистину реальный шаг сближения с террористами, приблизился настолько близко, что оказался у них внутри, что и требовалось. Следовательно, теперь срочно надо было предпринять эффективное действие, чтобы спасти пассажиров. Я очень предусмотрительный, как видите. И у меня хорошие реакции.
  -- Что случилось? - спросил Юнус.
   Он был препотешный. Ворвался сюда, размахивая красным топориком, как индеец. Увидел труп Маруха и открыл рот, потом перевел взгляд на Асхаба. Напоминаю, что у меня в тот момент не было оружия в руках: Асхаб держал автомат, а пистолет вырвал и отбросил в угол. Он сейчас лежал прямо на черном животе бортпроводника.
  -- За что ты его? - спросил потрясенный Юнус.
  -- Он что-то очень быстро прибежал, - сказал я Асхабу, поводя глазами на Юнуса. - А кто его звал? Он ведь догадывался, зачем тащил сюда раненого бортпроводника, верно?
   Асхаб издал какой-то протестующий хрип и зажал мне рот. Ладонь у него была потная - мерзкое ощущение! Другой бы на моем месте испугался, что его теперь точно задушат, но только не я. Это был жест слабости. Я снова выиграл. Мне, а не этому жалкому Асхабу полагается корона Черного шаха.
   И я поэтому спокойно ждал, пока он переварит услышанное и уберет свою вонючую ладонь.
  -- Асхаб... - как-то совсем жалобно протянул Юнус.
  -- Он был предателем, - ответил, наконец, Асхаб. - Он получил то, что должно.
  -- Да-да, он был предателем, - подтвердил я. - А я именно тот человек, который вам нужен, хоть вы мне и не верите. Но я вам докажу. Пилоты сказали вам, что кабину можно открыть только на земле? Не верьте им. Они запросто могут сделать это и сейчас.
  -- Что? - Асхаб засопел недоверчиво. - Могут, ты говоришь?
  -- Я заставлю их открыть двери. И при этом не надо будет никого убивать. Сгодится и тот, кто уже умер.
  -- К чему ты клонишь?
  -- Пусть позовет ту стюардессу, которая ухаживала за бортпроводником, - распорядился я, кивнув на Юнуса.
  -- Хорошо, - Асхаб повернулся и повторил приказ Юнусу.
   Когда тот скрылся, я продолжил:
  -- Теперь, что бы ни случилось, не вмешивайся...
  -- Что-то много ты просишь.
  -- Ты хочешь, чтобы пилоты открыли дверь кабины или нет?
   Очень вовремя вернулся Юнус с перепуганной стюардессой, и Асхаб молча отодвинулся, освобождая мне сцену. Я же приблизился к стюардессе и при моем приближении Юнус тотчас выпустил руку девушки, которую до тех пор крепко сжимал. Впрочем, не знаю: может, Юнус просто повиновался невидимому мне жесту Асхаба? Но в моем положении надо было всегда истолковывать знаки в свою пользу - если в топке горит сильное пламя, сгодятся на топливо не только дрова.
  -- Милая девушка, - начал я, но стюардесса не обратила на меня внимания - она смотрела на мертвого бортпроводника. Пришлось повторить обращение несколько раз и погромче, прежде чем она подняла на меня свои залитые слезами голубые глаза. - Ваш коллега мертв, к сожалению. И если указания этих людей будут игнорироваться, все тут будут мертвы. Вы следующая на очереди, они действительно не шутят...
  -- Я.. я...почему я? - залепетала она. - Почему следующая, зачем?
  -- Нужно, чтобы пилоты открыли дверь кабины. Нам всем это очень нужно, - я говорил убедительно, потому как говорил искренне и совершенную правду. - Они уже знают: то, что пилоты говорят - мол, дверь теперь можно открыть только с земли - вранье! Они очень разозлились, когда поняли, что их держат здесь за дураков. Так разозлились, что сразу же убили бортпроводника и собираются покончить с вами - той, которая ему помогала. Но лишних смертей нам не нужно, верно?
  -- Да, да, да! - повторяла, задыхаясь от слез, девушка.
  -- Мы можем остановить этот кошмар, я знаю, как нам избежать неприятностей, но для этого вы должны слушать меня очень внимательно, понимаете?
  -- Да, да, да! - сейчас она смотрела на меня так, словно если только перевести на мгновение взгляд на террористов, то смерть наступит неминуемо. Очень удобно.
  -- Мы сейчас летим в Германию, так?
  -- Да, да, да!
  -- А когда самолет летит в Германию - тем более, что этот рейс постоянный - в составе экипажа всегда есть представитель немецкой стороны, так?
   Разумеется, ничего подобного в действительности не было, но я надеялся, что в экипаже, выполняющим постоянные рейсы в Германию, скорее всего, есть люди, понимающие по-немецки. Я говорил больше для террористов - от стюардессы мне нужно было лишь подтверждение собственных выдумок. Это она, а не террористы, не должна была вмешиваться. Я уже понял, что моя группа не участвовала раньше в захватах самолетах, иначе бы они не допустили блокирования кабины. Мне туда надо было попасть даже важнее, чем Асхабу с товарищами. Дождавшись от стюардессы очередного истеричного: "Да, да, да!", я обратился к террористам:
  -- Возможно, там, в кабине, возникла склока между российскими и немецкими членами экипажа. Поэтому дверь и не открыли. Теперь нам надо потолковать с пилотами заново. По-русски и по-немецки. Кто-нибудь из вас говорит по-немецки?
  -- Издеваешься? - усмехнулся Асхаб. - А ты-то нам тогда зачем был нужен?
   Я едва не завопил от восторга и скрыл его за ответной усмешкой понятливого сообщника. Все сходилось: для переговоров с властями и прочей связи террористам и нужен был шестой их товарищи, безвременно почивший в туалете самолета. Бывший учитель, чье место я занял. Что ж, не будем разочаровывать моих новых друзей: немецкий я знал наверняка даже получше того старика.
  -- Тогда идем! - я сам взял под руку стюардессу, не менее крепко, чем Юнус.
   Мы вернулись к кабине пилотов. Не скрою, наше появление произвело впечатление, особенно на уцелевших двух заложников: бизнесмена и любовницу толстосума. С похвальной проницательностью они догадались, что представление было лишь отложено, а не отменено.
   Стюардесса включила переговорное устройство и сообщила прерывающимся голосом то, что террористы знают правду о двери и грозятся вновь начать убивать заложников, если их не пустят в кабину пилотов. Закончила свою несколько краткую, но очень яркую речь девушка так, как мне и надо было:
  -- Ребята, они... они убили Бориса, слышите?... Они убили Бориса!
   Далее она продолжать не могла - задушили рыдания, ее у переговорного устройства тотчас сменил я. Для верности я повторил требования террористов на русском, но затем перешел на немецкий.
  -- Говорю с вами от имени людей, которые захватили самолет. Мне удалось завоевать их доверие, они думают, что в кабине находится иностранный пилот, поэтому я и говорю с вами подобным образом. Поверьте, намерения у этих людей серьезные, они во что бы то ни стало намереваются войти в кабину. Несколько человек уже погибло. Управлять самолетом они не умеют, так что опасности для вас никакой - управление останется в ваших руках. Мне же нужно добраться до рации и установить связь с землей - я могу устроить все так, что заложники, все мы будем скоро спасены, а люди, захватившие самолет, погибнут. Верьте мне, пока мне верят они!
   Забавно, что весь текст я практически проорал в весьма агрессивном тоне, чтобы у террористов создалось впечатление, что я веду переговоры с позиции силы. Впрочем, последнюю фразу я действительно кричал от всей души, что называется. Время от времени приходилось, как бы досадуя на непонятливость пилотов, оборачиваться к террористам и бросать им красноречивые взгляды. Хорошо сработало, кстати.
   Клянусь, если бы пилоты не открыли все же дверь, я готов был сам пристрелить милую девушку, особенно когда ожидание затянулось. Но я-то хотел не ожидание затянуть, а узел на шее террористов.
   Крайних мер, слава Богу, не потребовалось - пилоты открыли нам дверь.
   Первым в кабину ворвался Асхаб, наш радостный и жестокий Асхаб.
  -- Кто из вас тот немецкий пилот? - прорычал он.
   Бедные пилоты, конечно, не сразу сообразили, о ком он говорит. Наконец откликнулся штурман.
  -- Я, - машинальной произнес он на чистом русском, но для Асхаба это было вполне достаточно.
   Он ударил штурмана по лицу так, что сорвал наушники. Вероятно, Асхаб думал, что только этот "немецкий пилот" и повинен в том, что ему так долго отказывали в гостеприимстве. Штурман едва не упал, Асхаб уже поднял ногу для пинка, но тут вмешался я, следом за ним втиснувшийся в кабину.
  -- Подумай о Страсбурге, - сказал я. - Как там будут смотреться избитые европейские пилоты?
   И Асхаб со мной согласился. Он впервые мне улыбнулся безо всякой издевки.
  -- Теперь нам нужно установить связь с нашими людьми на земле, - сказал я ему.
  -- Вы слышали? - обратился Асхаб к пилотам. - Давайте рацию, живо!
  -- Это ради вашей же безопасности. - сказал я экипажу на русском: фразу одинаково приемлемую для обеих сторон. Затем я повторил на немецком слова, которые произнес немного ранее и лишь слегка изменив их смысл: - Нам надо связаться с ВАШИМИ людьми на земле.
   К счастью, пилоты оказались понятливыми: нужная частота была уже давно наготове: переговоры с аэропортом Ганновера и тамошними службами специалистами велись, очевидно, с того момента, как стало известно о захвате самолета. Едва установилось связь, я рассказал людям на земле все, что им нужно было знать: о численности террористов, о своем положении, о том, что постараюсь подвести их к определенной двери или люку в нижней части корпуса, чтобы они сразу попали под огонь специалистов. Говорить приходилось весьма вычурно: вполне могло оказаться так, что некоторые немецкие слова и фразы террористы бы поняли, так что я пользовался сложными конструкциями и больше литературной лексикой, чем разговорной. Как после оказалось это были излишние меры предосторожности: те люди на земле признавались мне, что, если бы не серьезность обстановки, они бы немало повеселились над моей книжной вычурной речью.
  -- Все в порядке? - спросил Асхаб, когда я закончил.
  -- В полном! - улыбнулся я.
   Как ни странно, Асхаб не стал уточнять, что именно было в порядке, а лишь мельком оглянулся на Буба, маячившего в близи проема и наблюдавшего одновременно и за салоном, и за кабиной. Я понял, что не один я здесь хитрю и скрываю свои истинные мысли - и добавочное горючее полетело в огонь, который сейчас заставлял меня едва ли не танцевать некую безумную джиггу. Движение по заданному танцевальному рисунку из кусочков реальности: я вынужден был убить бортпроводника, чтобы заставить себя убить Маруха, и я убил Маруха, чтобы поскорее спасти остальных. Я сам себе погоняло, о-о-о -йе!
   "Это судьба, - сказал я себе. - Судьба мне помогает, все обстоятельства за меня, а их судьба - помогать моему плану. Противиться бесполезно. И в этом смысле нет разницы между беднягой бортпроводником и террористом!"
  

Мужской разговор

  
   ПОСЛЕ произошедшего все мы пребывали в состоянии какой-то эйфории. Под "мы" я подразумеваю всех нас: и заложников, и террористов. Среди первых каким-то образом распространились сведения, что ситуация явно улучшилась, а вторые после перенесенного нервного напряжения даже более заложников нуждались в хороших новостях - террористы тоже, как и прочие люди, хотят, чтобы ответственность несли другие. Они этого хотели, я им это дал, а значит, тоже вздохнул с облегчением.
   Асхаб на радостях собирался отдать мне насовсем пистолет Маруха, но потом передумал и долго объяснял, что огнестрельного оружия у них и так мало, однако я могу взять нож или аварийный топорик. Я его совершенно искренне заверил, что в оружии не нуждаюсь.
  -- Тогда давай выпьем, давай отметим наш небольшой успех! - предложил Асхаб. - И вообще, мне уже надоело постоянно ходить - ноги отнимаются!
   Он распорядился согнать с мест часть пассажиров бизнес-класса и пересадить их во вторую часть салона - в эконом-класс. Пассажиров в бизнес-классе было не так много, а в другой части самолета еще оставались свободные места. За перемещениями заложников следил Буб, в эконом-классе их размещением занимались Езира и Юнус. Увели и Кристину. Странно, что до сих пор я не вспоминал о ней. И сомневаюсь, что она меня вспомнила, даже когда я орал у переговорного устройства - мы не виделись несколько лет. Забыть о Кристине - к этому я стремился едва ли не со школы, но истинную свободу от ее чар обрел лишь здесь, на пороге смерти, высоко в небесах. Странно, да, но правильно.
   Я вдруг подумал, что осмелиться на все произошедшее мог только под страхом страшной гибели. Но таинственную связь свободы, любви и смерти заметили многие умные люди задолго до меня, так что какого-то особенно важного откровения в том не было. Но от повторения истины только закаливаются, это самые крепкие кусочки реальности. За предложение Асхаба я ухватился с жадностью - нам, конечно, надо было выпить.
   Мимо все продолжали идти пассажиры из бизнес-класса. Во многом благодаря пассажирам, понимавшим немецкий язык, среди заложников, как я уже говорил, распространились сведения о моей загадочной роли. Думаю, что сведения самые смутные и противоречивые - заложники переговаривались иногда шепотом: если шепот становился слишком оживленным и громким, к "болтунам" молча приближался Буб, и тогда всякие разговоры прекращались. Сейчас, перебираясь во второй салон, многие пассажиры бросали на меня благодарные или даже откровенно подобострастные взгляды. Бизнесмен, которого чуть не убили у закрытых дверей, вовсе замедлил шаг и хотел что-то сказать, но его протолкнул вперед Буб.
  -- Как они на тебя смотрят... - протянул Асхаб едва ли не с завистью, провожая взглядом бизнесмена.
  -- Да? - изобразил я недоумение. - А как?
   Асхаб не успел ответить - он мрачно уставился на стюардессу, которая остановилась подле наших кресел.
  -- Тебе чего? - спросил он.
  -- Я слышала, что вы собрались немного выпить...
  -- И что? У тебя есть возражения?
  -- Нет, нет, что вы! Пожалуйста, пейте, на здоровье. Но я подумала, вы же все равно остаетесь пассажирами, а я - стюардессой, верно? Моих обязанностей никто не отменял. Так почему бы мне не принести вам выпить? Главное, оставаться людьми, верно? Что будете пить? У нас вина хорошие, коньяк есть французский греческий и армянский, на обслуживание в нашем самолете еще никто не жаловался...
   Она тараторила в присущей ряду людей манере "заговорить опасность" - мол, если заранее убедить злодея, что он хороший, то злодей усовестится и действительно станет хорошим, не сможет отказать. Знакомый прием, я и сам им не раз пользовался. Но он весьма ненадежен, и всерьез надеяться на его успех могут, в основном, только женщины. Впрочем, возможно стюардесса была не так уж проста: обращалась она, главным образом, ко мне. Тараторила нарочито весело, а глаза были огромные голубые, измученные и серьезные - это была та самая стюардесса, которая пыталась перевязать раненного бортпроводника, а потом стояла под дулами у переговорного устройства. Я вдруг вспомнил, что еще несколько минут назад хотел ее пристрелить. Не на самом деле, конечно, но...
  -- Хорошо, хорошо, - сказал я, тоже торопясь, пока не вспылил окончательно уже несколько раз болезненно морщившийся Асхаб. - Принесите нам коньяк и фрукты. Коньяк, я думаю, будет в самый раз, а? - обратился я к Асхабу. Тот кивнул. - Только бутылку принесете запечатанную.
   Стюардесса ушла на кухню. Туда, где лежал мертвый Борис. Но вернулась она довольно быстро: видно, поняла, что время для траура еще не пришло. Стюардесса прикатила тележку с бутылочкой "Метаксы", двумя рюмками, виноградом, киви, инжиром и коробкой шоколадных конфет.
  -- Еще что-нибудь? - спросила она.
  -- Нет, - буркнул Асхаб.
  -- Я сяду там, в конце салона, чтобы вам не мешать, но вы можете позвать меня в любой момент.
   Она отошла и присела на самый краешек кресла, сцепила руки на плотно сдвинутых коленях. Время от времени она бросала на меня, только на меня вопрошающие взгляды и, не получив сигнала, снова опускала голову. Я видел только ее выбившиеся из аккуратной прически светлые пряди и крепко покусанные губы с давно съеденной помадой.
  -- Вот именно об этом я тебе и говорю, - сказал Асхаб, тыча кусочком инжира в сторону стюардессы. - Ты разве не заметил? Она, к примеру... и все они.... Пялятся на тебя, словно ты Господь Бог, и это не из-за страха, у тебя ведь и оружия-то нет. Тут дело в другом, они и вправду к тебе жмутся, точно ягнята. Я сколько раз, в других случаях пытался вызвать у людей такое чувство, но не получалось. Или боятся до смерти, или заискивают... А это не то, совсем не то!
  -- Здесь есть свои секреты, - ответил я в который уж раз честно.
  -- Да? - Асхаб открыл бутылку и разлил коньяк по рюмкам. - Может, поделишься?
  -- В двух словах не скажешь, а времени у нас мало.
  -- Да, точно. Мало, - на лицо Асхаба легла тень и он, не дожидаясь меня, выпил. - Я хочу еще раз поговорить о бомбе, - сказал он после паузы, в течение которой жевал виноград, яростно щипая гроздь. - Ты сказал, что взрыв произведут извне? А где находится бомба?
  -- Будет прикреплена к корпусу в аэропорту. Там у нас есть свой человек. Более того, скажу тебе, что Черный Шах подстраховался - свои люди у нас есть и в Страсбуре, и в Ганновере.
  -- А при чем здесь Ганновер?
  -- На тот случай, если бы вам не удалось изменить курс.
  -- Что-то тут не клеится... Отбор, да, понимаю, но разве это не повредит нашей цели?
   Я тоже выпил и получил немного времени - отправил в рот несколько кружочков киви, очищенной от мохнатой шкурки: между прочим, хорошая закуска для коньяка, по моему мнению. Вспомнил, что киви искусственный, своего рода выдуманный фрукт. Пока пил и ел, придумал достойный ответ.
  -- Нет, Асхаб, не повредит. Но ты прав: глупо было бы думать, что Черный Шах устроит такой большой шум лишь для того, чтобы повысить в чине ряд офицеров и сделать им проверку. Про нашу великую цель мы тоже не должны забывать. Все предусмотрено. Взрыв будет произведен, когда спецназ пойдет на штурм, а мы уже объявим о наших требованиях мировому сообществу. Взрыв произойдет, когда мы покинем самолет, а наши люди в аэропорту сымитируют провал спецназа - все подумают, что самолет взорвался в результате неумелых действий спецслужб: к примеру, возникла утечка горючего, потом началась случайная пальба, искра и...
  -- Бамм! - засмеялся Асхаб и, наконец, чокнулся со мной вновь наполненной рюмкой.
  -- Разумеется, не надо тебе объяснять, что к тому времени мы должны объявить о том, что согласны отпустить всех заложников, что наши требования состояли в том, чтобы лишь быть услышанными...
  -- Да, хитро, - кивнул Асхаб. - А вся ответственность в итоге ляжет на правительство.
  -- Пускай! Какое нам дело до правительства? Я тебе пока не говорю всего, но даже та цель, о которой ты говоришь, не есть самая главная цель для нас - скоро, да, скоро, будет одно правительство, одна страна, в которой наша организация займет главенствующее место!
   Асхаб кивал, смеялся, пил коньяк, слушал меня. Я вывалил на него все, что знал о теориях глобального заговора, начиная от ассасинов и иллюминатов до самых современных разработок этой теории, приправил все это восточным мистицизмом и посыпал сверху приправой радикализма. Дикое получилось блюдо, но под коньяк и не такое проглотишь. Тем не менее, Асхаб, наевшись этой отравы, не утратил совсем способности логично мыслить и кое-что вспоминать.
  -- Хм, теперь я многое, многое понимаю, - бормотал Асхаб. - Да, черт возьми, понятно, почему нам не дали настоящей взрывчатки и почему с нами пошла Езира, а не Лиля...
  -- Вот-вот! - говорил я, насторожившись, но не смел встревать с уточняющими вопросами.
  -- Я с самого начала считал, что мне дали не тех людей, - говорил Асхаб. - Марух... Ну ты знаешь, с Марухом все ясно, он никогда мне не нравился, чересчур скользкий, собака! Хвостом перед тобой юлит, а чуть слабинку покажешь, цапнет: то с советами лезет, а то и в сторону тебя оттереть может. Юнус... Совсем мальчишка, что он может? Он больше о девках думает, чем о нашем деле. И стреляет плохо, и наркотиками балуется. Буб... Он, пожалуй, исключение - полезный человек. Тупой, конечно, но полезный. Им легко управлять...
  -- Когда слишком легко управлять это тоже плохо, ты не находишь? Потому что им может управлять и кто-нибудь другой...
  -- Что ты имеешь в виду?
  -- Ничего особенного, но ты все-таки приглядывай за Бубом, ладно? Вспомни, что он чуть не прирезал меня.
  -- Я же тебе сказал, он просто забылся! Буб слишком тупой для предательства. Нет, нет, я его давно знаю, он на две стороны не играет!
   Асхаб говорил горячо и, вероятно, искренне. Мне показалось забавной такая вера главаря группы в самого недалекого своего товарища. Разубеждать Асхаба до конца было опасно, поэтому я только покачал головой и оставил это подозрение дозревать внутри него. Мне нужно было, чтобы он хоть по-немножку, но подозревал в нелояльности всех членов своей группы. А доверял лишь одному человеку - мне. Интересно, кстати, что в разговоре он сразу избавился от своих дурацких неестественных обращений типа "уважаемый" и "дорогой", которые обычно адресовал заложникам. Значит, он тоже играл.
  -- Ты перечислил всех, кроме Езиры, - сказал я ему.
  -- Когда нам дали бомбу, я предложил взять в группу Лилю. Она была бы идеальным исполнителем - вся ее семья погибла, она долгое время скиталась в горах, голодала, ее несколько раз продавали в рабство, измывались над ней, конечно, страшно. Она готова была в петлю лезть, когда мы ее купили. Прикормили, обогрели, дали неплохую подготовку. Ты бы видел, как преданна нам эта девочка...
  -- А Езира не предана?
  -- Для Лили мы будто боги...
   Сделав это сравнение, он почему-то бросил на меня испытующий взгляд. Видно вспомнил то, что говорил об отношении заложников ко мне.
  -- Мы ее новая семья, без нас она никто, - продолжал Асхаб. - Люди, подобные Лиле, с радостью одевают пояс с бомбой и без колебаний идут на смерть. А Езира... Она другая.
  -- Какая другая?
  -- Смелая. Гордая. Умная. Дерзкая. Она сама хочет стать богиней: знаешь, не Лилией, а Лилит, чуешь разницу?
  -- Не хочет быть прекрасной наложницей в райских кущей, на все согласной, а только джином, демоном в женском обличье, - пробормотал я. - Настоящей черной Лилит... Прекрасной демоницей...
  -- Да, точно! Она совсем не годится для того, чтобы пожертвовать собой... Нет, Езира тоже может пожертвовать, но не так, по-другому. Теперь я понимаю, да-да, понимаю, почему выбрали ее. Ведь бомба-то у нее на поясе ненастоящая, взрыв произведут люди снаружи, а значит, Лиля пока нам была не нужна, все сходится! Нам нужна была сейчас Езира, демоница Езира, опасная и умная пери...
   Я пристально глянул на Асхаба.
  -- Тебе она нравится?
   Асхаб крепко подумал, прежде чем ответить.
  -- Мне нравится Лиля, - признался он тихо и угрюмо.
   Честно говоря, я удивился. Если ему нравится Лиля, зачем же он хотел включить ее в состав группы? Ведь ей бы тогда грозила нешуточная опасность. Хотя... как выясняется, Асхаб знал с самого начала, что взрывчатка не настоящая, а значит, лучше бы держать ему Лилю подле себя, чем оставлять для прочих акций, когда взрывчатка может оказаться настоящей. Интересно, на что они действительно рассчитывали? Мне очень повезло, конечно: я угадал, что Асхаб хочет мне поверить, предложенная мной схема его устраивала. Так странно... Получается мне повезло еще когда в группу включили Езиру, умную Езиру, которая так мне помогла и к которой готов пожертвовать Асхаб. А вот недалекая и покорная Лиля еще неизвестно как прореагировала бы, скорей она бы во всем покорно слушала Асхаба, и мой план в этом случае имел бы куда меньше шансов на успех. Теперь же мне необходимо решить, кто из группы достоин остаться в живых. Интересно, думает ли об этом Асхаб?
   Я вновь испытующе глянул на него, а он мои раздумья истолковал по-иному.
  -- Думаешь, мне не жаль было бы Лили? - горячо заговорил он. - Я должен тебе объяснить, чтоб вы все там знали!.. На меня можно положиться, я нашему делу предан, да! Мне ничьей жизни ради этого не жалко! А Лиля и я... мы должны вместе увидеть торжество нашего дела! Я все понимаю... А знаешь, когда я действительно поверю, что мы победили? Это давно было, это может смешно, но для меня важно... Я сначала учился в нашей деревенской школе, в горах, а потом мы переехали в другой город, стал ходить в чужую школу... Совсем новую и чужую, да... Там полагалось, чтобы каждый ученик на свой день рождения приносил в школу какое-нибудь блюдо угостить товарищей и учителя. И я, когда наступил мой день рождения, принес наше блюдо, которое мы всегда готовили по большим праздникам, мой дед его хорошо готовил. Вкусно, очень вкусно! Бараньи кишки наполняют несколькими сортами каши, перцем, травами... Клянусь тебе, это очень вкусно. Но когда я принес свое блюдо в школу, блюдо, которое готовил мой дед, специально приехавший ко мне в гости в город, эти мерзавцы отказались его есть! "Из бараньих кишок? Фи! Это только вы можете есть" - так сказали мне, и смеялись в лицо! И даже учительница не попробовала! А мне дед говорил: "Ешь, Асхаб, и будешь как наш герой Искандер!" Я, дурак, сначала подумал, что они просто не поняли, я объяснял им, я им рассказал про Искандера, но они не слушали, они прервали меня... Высокомерные девочки в белых гольфиках фыркали, а мальчишки говорили, что Искандер - это дикарь, который живет в пещерах и его могут одной рукой побить настоящие герои!...
   Асхаб замолчал, тяжело дыша, и снова выпил. Затем он продолжил:
   - Вот чего я хочу, слушай! Хочу, чтобы даже в этом Страсбуре, куда мы летим, я мог однажды на площади у памятника Искандеру сварить блюдо деда и угостить всех! И чтобы все просили у меня добавки и слушали у костра, который мы разведем у памятника, мои старые сказки об Искандере! Смешно, да? Но мне это нужно! Буду не хуже чем Искандер - и бог, и герой, потом и про меня будут рассказывать истории...
   Я молчал. Что тут скажешь? Могу только признаться, что у меня возникло определенное уважение к Асхабу. На секунду я даже заколебался, не оставить ли его в живых? Но было уже поздно, свой выбор я сделал.
   Потом мы еще пили коньяк. Я, наверное, опьянел. Да и Асхаб тоже. Я до того освоился, что говорил Асхабу про необычную систему сигналов и кодов, принятую в нашей организации.
  -- Ты думаешь, почему я никаких особенных сигналов не подал вам? - разглагольствовал я, подливая ему и себе. - А так у нас принято! Проверка, постоянная проверка! Вам, к примеру, сообщают об определенном пароле, затем посылают меня к вам, а про пароль ничего не говорят. Я должен безо всяких паролей и дополнительных сигналов завоевать ваше доверие. Если не смогу, значит, погибну, а мое место займет другой...
  -- Хитро, хитро! - крутил восхищенно головой Асхаб и опрокидывал в глотку рюмку за рюмкой.
   На каком-то этапе я заметил, что он набрался куда больше, чем я. Возникла даже идея воспользоваться его опьянением, но это было бы некрасиво со всех точек зрения. Не сравнить с моим гениальным и изящным планом. К тому же мне было лень. От выпивки клонило в сон. Школьные ли воспоминания Асхаба были тому виной, но ко мне вернулся давний кошмар. Ко мне вернулись мои чудовища.
  

Action!

  
   ОПЯТЬ тот сон. Меня обступают чудовища. Когда-то я не мог с ними совладать. Но потом научился. Есть один хитрый способ. Хотите научу? Вам только понадобиться невероятная вера в свои силы. Тогда все получится. Надо представить, что вы на съемочной площадке, а чудовища актеры, которые обязаны вам подчиняться и выполнять все ваши команды. Даже в самой рискованной ситуации можно не убегать, а остановиться и скомандовать: "Так, отлично! Но не совсем хорошо, давайте все сначала! Ты иди туда и рычи пострашнее, а ты не вылезай, пока не велю! Ясно? Ну все, начали! Action!" Еще не было случая, чтобы чудовища в моих снах меня не послушали. Наверное, этот странный прием зародился, когда я посмотрел, после очередного фильма ужасов, бонус о съемках этого фильма - там "чудовища" снимали свои шипастые рогатые маски и мирно пили кофе. Под каждой маской, даже самой страшной, оказывалось вполне симпатичное человеческое лицо.
   Старый прием сработал и на сей раз. Только с непривычки я справился со своими родными чудовищами не без труда - проснулся, точно от ледяного толчка в грудь. Будто одно из чудовищ достало-таки меня когтистой лапой. В соседнем кресле похрапывал Асхаб. Я встал - нужно было освежиться. Стюардесса при моем движении вскочила, но я жестом велел ей не беспокоиться. Потом передумал и подошел к ней.
  -- Скоро ли посадка? - спросил я тихо.
  -- Ребята говорят, что через час максимум, - зашептала девушка. - Придется покружить немного над городом, чтобы в аэропорту успели приготовиться.
  -- Над каким городом?
  -- Будем садиться в Ганновере.
   Я кивнул и повернул в туалет. Чтобы удержать равновесие, раскинул руки, словно крылья, шел, балансируя по проходу. Мне внезапно стало весело, я представил, будто я птица. Хищная птица высоко в небе. А разве не так, разве мы не высоко в небе? Обернулся на стюардессу - заметила ли она мое дураковаляние? Стюардесса мне улыбнулась.
   По пути едва не споткнулся о труп студента, зарезанного Бубом. Оказывается, в небольшом закутке террористы устроили настоящее трупохранилище. Тут уже лежали студент и Марух. Веселье как-то сразу улетучилось. Появился Юнус, тащивший тело старика из туалета эконом-класса. Я пропустил юнца и добрался-таки до рукомойника. Долго тер лицо холодной водой и согнал последние остатки хмеля. Посмотрел внимательно в зеркало. Новый рисунок держался хорошо, кусочки сцеплены крепко. Скоро им предстоит последнее испытание на прочность.
   Что это? Мне вдруг послышалось, будто зеркало треснуло. Неужели рисунок распадается? В мозгу еще витали последние смутные алкогольные пары. Я провел мокрой рукой по зеркало, оставляя следы. Нет, звук раздался где-то в салоне. Во втором салоне, где находились все заложники.
   Я вышел и огляделся. Асхаб по-прежнему дремал в кресле. Около него стоял Буб и, пользуясь случаем, приканчивал коньяк. Ножом, запачканным кровью, резал фрукты и заедал выпивку. Похоже, он ничего не слышал. А между тем какая-то возня в эконом-классе шла. Я вновь уловил сдержанный шум и даже сдавленный крик. Там что-то происходило. И потом, где Езира и Юнус? А стюардесса? Она тоже исчезла.
   Как раз стюардессу я и встретил первой. Она стояла в проходе, резко обернулась ко мне и глаза у нее расширились еще больше, чем прежде. Она была жутко растеряна. Теребила воротник рубашки, и я в который уже раз увидел этот вопрошающий взгляд, полный надежды. Остальных людей различил потом. Заложники при моем появлении затихли. Я отодвинул стюардессу и увидел Езиру и Юнуса. Мою любимую "цыганку" держал за шею один из пассажиров, молодой мужчина с рано обозначившейся лысиной и горделиво выпяченной челюстью. Езира полулежала у него на коленях, он прижимал к ее виску пистолет - ее же собственный. На правой руке девушки виднелся свежий порез, сочащийся кровью. Неподалеку ничком лежал тяжело раненый ножом Юнус. От этого юнца действительно было мало толку - Асхаб прав. Я моментально воссоздал картину того, что произошло несколько минут назад - один из пассажиров выхватил у Юнуса нож, ранил его и напал на Езиру, сумел отобрать у нее пистолет, а теперь прикидывает, что делать дальше.
   Не могу сказать, что все это улучшило мое настроение. Ситуация явно осложнялась. Этот чертов мужик возомнил себя суперменом. Поломал мой идеальный рисунок, собрался похитить мою славу освободителя заложников, он, наконец, угрожал Езире! Остальные пассажиры были, очевидно, ошарашены не меньше меня, их буквально парализовало страхом, они не знали, на что решиться.
   Вообще-то, я, конечно, был просто взбешен. Тот мужчина, осведомленный о моем положении, ждал знаков одобрения и был, вероятно, озадачен той яростью, что прочитал в моих глазах.
   - Где они? - спросил он, чуть погодя. - Те другие? Здоровяк и главарь?
   Мне надо было поторопиться, пока этот придурок при Езире не выдал меня.
   - Отдай пистолет, - сказал я ему.
  -- Чего-о-о? - протянул он.
   - Слушай, что тебе говорят! Отдай пистолет!
   Остальные пассажиры наблюдали за нами. Только стюардесса подошла ближе. Но я ее не видел, я смотрел только на Езиру, а она смотрела на меня. Это все было очень странно: я обращался к тому мужчине, смотрел на Езиру, а думал о Кристине, которая была где-то здесь. Поэтому нет ничего удивительного в том, что произошло потом: никто не заметил, как к мужчине, державшему Езиру, приблизилась стюардесса и обрушила на его голову бутылку полную вина. Красного вина, которое потекло тотчас из лопнувшей бутылки и смешалось с кровью, потекшей из разбитой головы. Мужчина повалился набок, пистолет выпал и стукнулся о пол. Хорошо, что не был взведен курок - выстрела не прозвучало. Пистолет сразу же подобрала Езира. Несмотря на порез, оружие она держала крепко. Разъяренная тем унижением, которое ей пришлось пережить, она едва не выстрелила в мужчину. Я остановил ее.
  -- Не надо, - всего-то и надо было сказать маленькой демонице, и Езира беспрекословно подчинилась.
   Все кончилась, но она продолжала смотреть на меня.
   Заложники ожили, поднялся шум.
  -- Спокойно, - сказал я громко. - Все остаются на своих местах! Если будете вести себя благоразумно, никто не пострадает.
   Я нарочно старался выбирать такие слова, которые бы звучали одинаково приемлемо как для заложников, так и для Езиры. Что касается Юнуса, то он вряд ли что слышал - я наклонился и проверил его состояние. Он был без сознания, нож рассек ткани у самого паха. Весьма показательный конец для мальчишки - напоролся на свой же нож.
  -- Надо его перевязать, - сказал я Езире. - И лучше будет перетащить его в первый салон. Позови Буба, а я постерегу.
   Езира кивнула, отошла на несколько шагов, потом вернулась и молча отдала мне пистолет. Улыбнулась с невероятной в этих условиях нежностью и убежала. Едва она исчезла, ко мне бросилась стюардесса.
  -- Ведь я все сделала правильно? - затараторила она в привычной своей манере. - Правильно, да? Иначе бы те люди нас сразу перестреляли! К чему это ненужное геройство, когда и так все идет хорошо, верно же?
   Я все это время в задумчивости рассматривал пистолет, которым меня наградила Езира. Случайно я навел его на стюардессу, и она сразу замолчала.
  -- Да, вы сделали все правильно, - сказал я, а после обратился уже ко всем притихшим заложникам. - От вас всех требуется лишь одно - не мешайте мне! Я не могу защищать вас, если вы сами этого не хотите! Никакой самодеятельности!
   Меня дернул за рукав солидный пожилой господин, сидевший напротив мужчины с разбитой головой.
  -- Молодой человек, - начал он взволнованно. - поверьте, мы все ценим ваше отношение, мы больше не допустим подобного безобразия, правда? - повернулся он к остальным, и пассажиры поддержали его смутным гулом. - Мы будем следить, чтобы все было спокойно. Мы все хотим долететь живыми и невредимыми, покончить с этим кошмаром...
  -- Кошмаром, вы говорите? - прервал я его.
  -- Да, - растерялся пожилой господин.
  -- Да, да, - мне внезапно стало смешно. - Я вас выведу из этого кошмара, обещаю.
   Пожилой солидный господин собирался сказать мне еще что-нибудь, но тут показались Езира с Бубом, и я одним властным движением прервал его речи.
  -- Где Асхаб? - спросил я.
  -- Спит, - личико Езиры исказила презрительная гримаса.
   Буб легко поднял тщедушное тело Юнуса и понес в первый салон. Я глянул на порез Езиры.
  -- Тебе тоже нужна помощь, - сказал я ей.
  -- Ерунда! - отмахнулась она.
  -- Нет, молчи! - я повел ее на кухню. На пороге остановился и вновь обратился к заложникам. - Помните, что я вам сказал!
   На кухне уже лежала разобранная аптечка, которой пользовалась стюардесса. Я нашел вату, бинт, йод.
  -- Иди сюда, закатай рукав.
   А Езира и так приблизилась ко мне вплотную, смотрела, не отрываясь. Я отложил аптечку, притянул к себе эту маленькую смуглую девушку и поцеловал ее прямо в сухие горячие губы, которые когда-то повторили за мной неведомое мне слово. Имя чудовища? Пароль? Jabberwock? Нет, другое мое имя, которое я никогда не узнаю. А только почувствую на губах моей демоницы.
  

Белье Езиры

  
   ОТОРВАВШИСЬ от ее жадных губ, я все-таки обработал порез и перевязал. Есть что-то возбуждающее в процедуре, когда кто-либо один из пары обрабатывает раны другого - без разницы, мужчина или женщина. Езира все это время смотрела на меня: если йод обжигал ее, она не морщилась - у нее просто вырывался какой-то не то смешок, не то судорожный выдох.
  -- Мне всегда был нужен такой, - сказала она, когда я уже заканчивал накладывать повязку.
  -- Какой такой?
  -- Который способен повести за собой людей, которого все будут любить, настоящий лидер.
  -- Асхаб не такой?
  -- Нет, конечно! Разве ты не видишь? Он боится. Он всех подозревает, что те смеются над ними. Сильный никогда не бывает подозрительным, ему нет дела до других. А ты... ты тот самый, я сразу это поняла! Как все эти люди смотрят на тебя! Тебе даже нет нужды постоянно торчать в том салоне с заложниками, они повинуются одному твоему взгляду. А стюардесса! Я до сих пор поверить не могу! Она уже полностью в твоей воле! Как и я...
   Примеряясь к ее росту, я стоял на коленях перед Езирой. Пиджак она сняла, рубашку тоже вытянула из-за пояса, чтобы мне было легче. Я увидел пояс с бутафорской взрывчаткой, намотанный на ее худой живот. Недолго думая, я снял с нее эту мерзость. Она откинулась чуть назад, опираясь о кухонную стойку, наблюдала за мной. Губы ее приоткрылись, она учащенно дышала. Сначала я решил, что ей больно и испугался, что, возможно, она повредила несколько ребер, но потом заметил, что, как и в случае с раной, Езира испытывает едва ли не возбуждение. Я тоже весь дрожал, когда освобождал эту маленькую девушку от непосильного и ненужного ей груза. На коже Езиры остались следы от пояса - я начал их медленно поглаживать. Они постепенно исчезали.
   Разматывая пояс, я немного сдвинул ее брюки и обнажил полоску белья Езиры. Повинуясь какому-то импульсу, я расстегнул ей брюки и уставился на это ослепительное белье. Не знаю, поймете ли вы меня. Для меня в этом белье Езиры сосредоточилась вся противоречивая природа моего безумного рисунка. Вот она передо мной, террористка Езира, человек внушающий огромный страх многим десяткам людей, которые сидят сейчас в эконом-классе, да и мне, пожалуй, она должна внушать страх. Я, по сути, не знаю ее, она далека от меня, где она родилась и где росла - неизвестно. Но за всем этим покровом, наслоениями неизвестного и страшного, чуждого и тайного, у нее чистая смуглая кожа и обычное хлопковое белье с простеньким рисунком. Такое обычное, такое красивое. Есть, конечно, нечто общее между этим внезапным проникновением в страшную прелесть ее обыкновенного белья и моим методом обезоруживания противников посредством погружения в их сугубо человеческие печали и радости - только сейчас это открытие могло обернуться против меня самого.
   Я почуял серьезную угрозу своему рисунку реальности. Я изо всех сил сжал зубы и наморщил лоб, стараясь удержать кусочки на привычных местах. Возникло уже знакомое мне ощущение распада, когда во лбу рождается глубинный холод, похожий на тот, который ударяет в голову, если выпьешь или съешь слишком много чего-нибудь ледяного. Мне срочно надо было согреться. Я прижался к животу Езиры, горячему смуглому, ощутил аромат ее кожи и хлопковый свежий запах белья девушки.
   Говорю же вам, не знаю, поймете ли вы меня. Но Езира поняла и гладила бедную мою голову все то время, пока я грелся подле нее, моей черной Лилит. Своими сильными руками она закрепила разболтавшиеся кусочки реальности.
  

Развенчание королевы

  
   КОГДА я обрел прежнюю свою уверенность, то поднялся и сказал Езире:
  -- Сейчас не время. Мы должны довести до конца начатое.
  -- Я готова, - ответила она без колебаний.
  -- Ох, моя Езира! - я взял ее сосредоточенное личико в свои руки. - Вот это мне и нравится в тебе - острота и быстрота твоего ума! Ты не знаешь, что я хочу сделать, но уже соглашаешься со мной.
  -- Я верю - ты не можешь предложить ничего дурного. И даже то, чего я, может, не понимаю, ты уже видишь ясно - я принимаю от тебя и то, чего не знаю. Но верю. Пусть будет девять тысяч твоих тайных решений, но я знаю, пусть через тысячу, но я все пойму и сама тоже буду принимать решения - с тобой вместе.
  -- Правильно! Это невероятно... смотрю на тебя и вспоминаю другую девушку.
  -- Кто она? - Езира нахмурилась. - Она из наших?
  -- Нет, нет, она уже не из наших. Она чуть было не присоединилась к нам, но не хватило ей ни смелости, ни духу, ни ума. Оказалось ни на что ни годной!
  -- Ее наказали?
  -- Нет, не успели.
  -- Это неправильно! Ее следовало бы наказать!
  -- О, да! Ты, как всегда, права, моя Езира! Конечно, ее следовало бы наказать, она отказалась нам помогать, она выбрала обычную жизнь, но она нам все равно поможет. Она здесь в самолете, среди пассажиров, она меня не узнала, но я ее заметил сразу.
  -- Мы убьем ее?
  -- Нет, мы сделаем лучше - мы ее используем.
   Езира нахмурилась еще пуще. Помолчав, она спросила:
  -- Ты хочешь ее трахнуть?
   Несколько секунд я взвешивал ее предложение и раздумывал, как поступить. Трахнуть Кристину? Хм, почему бы и нет? Можно все устроить так, что она и не увидит моего лица, а после свалить всю вину на террористов - я им уже вынес смертный приговор. Теперь решал судьбу Кристины. Беда в том, что секс - чересчур человеческое желание, а сейчас я не мог себе позволить человеческие желания. Мне стоило взглянуть в горящие южным солнцем маслинки Езиры, чтобы понять, как следует поступить.
  -- Я не имею пока что права овладеть тобой, хотя и желаю этого больше всего на свете, а ты предлагаешь мне ее?
   Езира улыбнулась и поцеловала мне руку - я по-прежнему сжимал ее смуглое личико. Она была женщиной, а значит, какой бы злодейкой не была, могла и не принять насилие над другой женщиной. К тому же, я сделал ей весьма милый комплимент.
  -- Мы используем ее, - повторил я. - В свое время она отказалась последовать за нами. Она с удовольствием слушала о нашем великом деле, она хотела уже сейчас насладиться его плодами, но участвовать в нем она не захотела. Ее восхищали наши герои, но она думала, что эти герои находятся от нее на безопасном расстоянии: в хрониках, историях, легендах. Когда она узнала, что герои живут и поныне, что они могут прийти к ней и потребовать от нее исполнить свой долг, она предпочла бежать, спрятаться, выбрать себе в мужья не героя, но презренного лавочника, она думала, что мы не найдем ее. Она верила, что если поступит так же, как и все, то будет жить спокойно до конца дней своих. Она ошиблась. Хочет она того или нет, но мы ее используем.
   Говорил "мы", а подразумевал под этим "я". Почти что сравнялся с царями и императорами, превратился во множественное число - мне вдруг стало тесно в собственной оболочке. По телу пробегали какие-то судорожные импульсы. Не знаю, что тому было причиной: недавние жгучие поцелуи Езиры или радость по поводу собственной удачной выдумки.
  -- Что мы сделаем? - спросила Езира.
  -- Я снял с тебя пояс потому, что он предназначен не для тебя. Ты должна жить, Езира, ты слишком ценна для нашей организации. Пояса предназначены для слабых, тех, кто предал и оставил нас, но кто нам все же пригодится. Приведи сюда ту девушку. Ее зовут Кристина, она одета в темно-синий жакет и короткую черную юбку. У нее длинные русые волосы, золотые крапинки в глазах, черные брови...
  -- Словом, она очень красивая, - прервала меня Езира.
   Я умолк и заговорил снова лишь после того, как Езира виновато опустила ресницы.
  -- Если не найдешь ее по моему описанию, просто скажи, чтобы она встала и подошла к тебе.
  -- А если она не встанет?
  -- Тогда позовешь меня. В любом случае надо привести ее сюда. Мы оденем на нее твой пояс - так будет справедливее.
  -- Но... - Езира поколебалась и продолжила. - Ты ведь знаешь, что взрывчатка ненастоящая?
  -- Конечно, знаю. Главное, чтобы об этом не знала Кристина и остальные люди: пассажиры и те, другие, на земле. Подрывное устройство существует?
  -- Нет.
  -- Сойдет обычный мобильный телефон. Ничего страшного. Приведи ее сюда. Надень пояс. Потом мы посадим ее снова среди заложников. Пусть трясется от страха и заодно стережет остальных. Мы же покинем самолет - его взорвут снаружи, я уже сообщил Асхабу. Должно создаться впечатление, что мы ведем переговоры изнутри самолета, а на самом деле переговорами займутся другие люди.
   Езира восхищенно внимала новому плану и, в отличие от Асхаба, у нее не нашлось никаких излишних вопросов. Я еще подивился тому обстоятельству, что Езира с неудовольствием восприняла мое раздумье над тем, не овладеть ли мне Кристиной, но с легкостью согласилась спалить ее в огне взрыва. Но, как оказалось, сама Езира дивилась другому.
  -- Все-таки странно, - промолвила она, пытливо глядя на меня снизу вверх. - Как можешь ты сдерживаться? Я женщина, со мной все понятно, но ты? Почему не возьмешь меня прямо сейчас?
  -- Езира, до поры все свои желания я держу в кулаке. Но когда-нибудь, обещаю, я покажу тебе всю ладонь, хочешь?
   Самое простое я выполнил у же сейчас - разжал ладонь. Угрюмое личико Езиры озарилось загадочной улыбкой. Девушка тоже разжала свою ладонь и поднесла ее к моей. Наши пальцы переплелись. Мы снова поцеловались. Она целовалась так, как нападает акула - закатив глаза и хищно приоткрыв рот. Именно тогда я уверовал, что полностью установил контроль над группой: ведь именно Езира была ее душой, а не Асхаб.
   - Поспеши! - сказал я ей. - Времени остается совсем мало, скоро посадка.
   Езира направилась в эконом-класс. Я подглядел из-за кухонной шторки: помощь стюардессы не потребовалась, Езира сразу же обнаружила Кристину. Уверен, что даже мое описание внешности и одежды не понадобилось - Езира руководствовалась своим чутьем. Так что здесь все было в полном порядке. Я вышел в бизнес-класс, огляделся. Асхаб по-прежнему спал. Спал тревожно, дергался. Интересно, а что ему снится? Не иначе смеющиеся бараньи кишки в гольфиках. Вряд ли он их одолеет. Юнус лежал, скрючившись, на трех сиденьях. Я и проверить не стал, в каком он состоянии. Честно говоря, мне было на него наплевать. Буб глядел в иллюминатор. Бутылка коньяка была пуста, а вот фруктов и конфет на подносе оставалось еще немало.
  -- Город, - сказал мне Буб, тыча в иллюминатор. - Город.
   Я тоже посмотрел и увидел далеко внизу в прорехах облаков знакомые очертания Ганновера, где бывал не раз.
  -- Отлично, - сказал я. И пояснил Бубу: - Это уже Страсбур.
  -- Ага, Страсбур! - подтвердил Буб, не отрываясь от иллюминатора.
   Сейчас он напоминал школьника, впервые выбравшегося с экскурсией за границей. Впрочем, наверняка он на самом деле никогда до того не был за рубежом. Я ему немного рассказал про Страсбур, чтобы, когда Асхаб проснется, Буб сразу же убедил его, что мы на месте. Такие простодушные увальни, как Буб, идеальные передатчики нужной информации. Сами безоговорочно верят в сказанное и других своей верой заразят.
   Я вернулся на кухню. Езира и Кристина уже были там. Спиной ко мне стояла Кристина. Голой спиной. Езира раздела ее до пояса. До сих пор не знаю, то ли сделала это просто для того, чтобы удобнее было обернуть вокруг тела пояс со взрывчаткой, то ли хотела унизить Кристину. В салоне было довольно тепло, но Кристина дрожала - я отчетливо видел покрывавшую ее гусиную кожу. Потом уловил странные звуки: прерывистые, тонкие, слабые. Лишь спустя некоторое время сообразил, что это всхлипывает Кристина. Я никогда не слышал, как она плачет, наша королева Кристина. Оказалось так же, как все.
   Дабы было сподручнее, Езира положила свой пистолет на столешницу. Весьма неосмотрительно с ее стороны - уж я-то отлично помнил, как мгновенно наша королева может превратиться из слабой и беспомощной пташки в надменную торжествующую владычицу положения. Было такое, было: я спешил ей на помощь, а после меня отпускали восвояси, одарив напоследок лишь вежливой улыбкой. Кристина тоже умела пользоваться людьми. Вряд ли, конечно, в самолете, захваченном террористами, она осмелилась бы на прежние игры, но я все-таки взял пистолет. Кристина уже видела, как справились с Езирой и могла вообразить, что и ей подобный подвиг под силу.
   Почувствовав еще чье-то присутствие, уловив, должно быть, шорох и движение мой руки, схватившей оружие, Кристина хотела было обернуться, но я приставил к ее затылку пистолет и приказал:
  -- Не шевелись! Стой как стоишь!
   В салоне она меня не узнала, но я не собирался рисковать. Что же до голоса... Голос мой переменился, охрип, потому что я видел обнаженную спину Кристины. Она начала дрожать еще сильнее: поняла, что за ее спиной стоит мужчина, один из террористов. Да, на ее месте я бы тоже занервничал.
   Езира продолжала укреплять пояс, но только гораздо выше, чем следовало. Это уже был не пояс, а нечто вроде чудовищного бюстгальтера. Собственный бюстгальтер Кристины и ее темно-синий жакет валялись тут же. Похоже, Езира собиралась в таком виде выпустить Кристину к остальным пассажирам. Я оценил прием и из-за плеча Кристины кивнул одобрительно - Езира только усмехнулась, немилосердно дергая подругу моего детства, получше укрепляя пояс. Когда самолет слегка тряхнуло - попали, верно, в воздушную яму - Езира съязвила: "Пристегните ремни, уважаемые пассажиры!" - пропела она, подражая стюардессе, и потуже затянула ремень, охватывающий пояс. Кристина же даже охать боялась.
  -- Скажи мне, - произнесла вдруг Езира. Я с недоумением уставился на нее, но она обращалась к Кристине. - Скажи мне, жена лавочника, хорошо тебе живется?
  -- Да, да! - заговорила, торопясь, Кристина, надеясь, что хорошая жизнь не заслуживает смерти.
  -- Ты врешь! - прошипела Езира и дернула Кристину посильнее. - Такая жизнь не может быть хорошей! Спокойная жизнь слабой изнеженной предательницы...
  -- Я никого не предавала, - прошептала Кристина.
  -- Опять чертово вранье! - Езира совершенно неожиданно пришла в ярость - она вскочила и залепила королеве пощечину. Вот это было здорово - королева получает пощечину от "цыганки". - Вспомни, вспомни хорошенько, предавала ли ты кого-нибудь в своей жизни?
   Бедная Кристина, ошеломленная ударом, долго молчала. Вспоминала ли? Или просто смотрела заворожено на свою мучительницу? Я не знаю, я держал пистолет у затылка Кристины.
  -- Д-д -да, - медленно ответила, наконец, она. Кристина начала заикаться от страха.
  -- Что да?
  -- Я п-п-предавала.
  -- Кого?
  -- Одн-ного человека... Давно. Но мы п-просто были с-слишком разные, мы хотели разного, понимаете?
  -- Нет!
   "Вспомнила, - подумал я. - Она все же меня вспомнила. Понадобилось пригрозить ей смертью, чтобы она ко мне вернулась: хотя бы в собственной памяти. А может, просто опять воспользовалась мной - боится и не понимает Езиру, вот и вспомнила обо мне на худой конец. Что ж, спасибо и на этом, королева...".
  -- Он... он был необ-быкновенный, - продолжала Кристина. - ...но... но часто он п-пугал меня!
  -- Пугал?
  -- Ин-ногда я д-думала, что он безумец! А мне н-не нужен был такой... такой, - Кристина, наверное, хотела сказать "безумец", но испугалась реакции Езиры и поправилась: - Такой н-необыкновенный, слишком необыкновенный... Однажды еще в-в университете мы с-ставили "П-призрака оперы", знаете?
  -- Нет!
  -- Эт-то мюзикл, хороший мюзикл, правда! Я там п-пела, у меня хороший голос, все так г-говорили... И потом имя т-такое же, как у героини. А он играл П-призрака, конечно. П-потом мы часто б-бродили по университетским подвалам, из-зображали сценки из мюзикла, в-воображали, что это п-подвалы п-парижской о-оперы, д-дурачились..., - судя по звуку Кристина даже пыталась хихикать. - А з-затем я решила с-сказать ему, что уезжаю и п-петь не б-буду больше... Он так рас-сердился, орал на меня, пригрозил, что не в-выпустит из меня из подвала - мы там тогда были... Он п-приказывал, чтобы я п-пела для него, что он П-призрак оперы... Он... он уже не дурачился, он к-как будто в-верил, что он д-действительно П-призрак! Представляете? Это же н-ненормально! И потом я не любила его...
  -- Хватит! - маленькая Езира выглянула из-за Кристины, снова обращаясь ко мне. - Господи, большей чуши мне выслушивать еще не приходилось! Ты прав, она полное ничтожество! И знаешь, мне кажется, тебе все же стоит ее трахнуть! Хороший урок и для нее, и для ее лавочника, правда! Давай, я потерплю ради, ха-ха, нашего общего дела! Наклони ее пониже, я здесь ее подержу. Сорви юбку, стащи дорогие трусики и взгрей по полной программе!
   Черт, это был большой соблазн и сложный выбор, признаюсь вам честно! Я молчал, по-прежнему уткнув пистолет в затылок Кристины, которая от потрясения даже всхлипывать перестала.
  -- Давай же! - подначивала моя демоница.
   Сейчас затрудняюсь вам сказать, какой выбор я бы сделал. Но, к счастью, тут на кухне появился Асхаб.
  

На земле и под землей

  
   ОН выспался и готов был к дальнейшим действиям. Тем не менее, представшая его глазам сцена, немало Асхаба озадачила.
  -- Что здесь происходит? - буркнул он.
  -- Не волнуйся, все идет по плану, - опередила меня Езира. Она явно гордилась оказанным ей доверием. Она давно мечтала свысока бросить Асхабу вот такую фразу.
  -- По какому плану?
   Езира удивилась неведению главаря, но потом, видно, подумала, что это своеобразная проверка и быстро пересказала то, о чем я говорил ей я. К концу этой речи Кристину снова начала бить крупная дрожь.
  -- Гм, вот оно что, - пробормотал Асхаб. - Да, хитро... Почему сразу мне не сказал?
   Вопрос, конечно, ко мне. Я знаками показал, что не хочу говорить при заложнице.
  -- Ладно, уведи ее к остальным, - распорядился Асхаб.
   Дулом пистолета я управлял движением Кристины, следя за тем, чтобы она постоянно находилось ко мне спиной. Езира приняла ее у меня и потащила в эконом-класс.
  -- Излишние предосторожности, - сказал Асхаб по поводу пистолета. - Неужели ты думаешь, что эта девочка бросилась бы на тебя?
  -- А ты видел Юнуса? Его ранил один из заложников.
  -- Да, - Асхаб помрачнел. - Мальчишка совсем плох.
  -- Его придется бросить в самолете.
  -- Хорошо. Когда уходим?
  -- Мне сообщат.
  -- А переговоры? Тех наших людей не засекут локаторами?
  -- Не волнуйся, у них техника получше, чем у спецслужб.
  -- А заложники? Эти бараны не бросятся врассыпную, едва мы покинем самолет?
  -- Пока там будет девчонка с взрывчаткой, они не сдвинутся с места.
  -- Да, - подтвердила вошедшая Езира. - Я им сказала, что у нас пульт дистанционного управления. Они там совсем окоченели от ужаса. Никуда не денутся! Смотрят на эту полуголую дурочку.
  -- Как она? - спросил я.
  -- Нормально, - Езира пожала плечами. Потом вдруг прыснула со смеху и объяснила: - У нее одна грудь заголилась, а она пояс не поправляет - боится взрыва.
   На кухню заглянула стюардесса.
  -- Извините, - пролепетала она. - Мы садимся. Нужно занять свои места.
   Мы все прошли в салон. Буб уже сидел в кресле, застегнув ремни и улыбался нам. Из-под Юнуса в проход натекла черная лужица - стюардесса весьма изящно через нее перешагнула. Езира сразу же заняла свое место, а я и Асхаб прежде навестили кабину пилотов. Я связался с землей и передал по-немецки, что террористы будут покидать самолет по аварийному выходу в начале салона. Также попросил, чтобы самолет посадили где-то на отшибе аэропорта, поближе к каким-нибудь строениям - убедить террористов, что они могут легко покинуть аэропорт бегом через чистое летное поле было бы трудно.
  -- Все в порядке, - сказал я Асхабу, - Проход для нас готов. Наши люди уже рядом.
   Асхаб напоследок погрозил пилотам автоматом, и мы сели в кресла. Оружие положили на колени. Я подумал, а как же Кристина? Ведь она-то наверняка не в кресле и не пристегнулась никакими ремнями, кроме тех, которыми ее опутала Езира. Так и стоит там с оголившейся грудью и бутафорской взрывчаткой. А вдруг взрывчатка настоящая?
   От этих тревожных мыслей меня отвлек город Ганновер, стремительно приближавшейся за иллюминатором. Как я и просил, и как требовали того известные меры предосторожности, самолет сел на отшибе аэропорта. Пока мы стремительно катили по посадочной полосе, я вглядывался в пробегающие мимо окрестности, но не заметил ничего подозрительного.
   Нас подогнали к каким-то ангарам. Людей рядом не видно. Самолет дрогнул и, наконец, замер.
  -- Вот мы и прилетели! - произнес Асхаб, слабо улыбаясь. Я внезапно понял, что он боится - он страшно побледнел и вспотел. Что и говорить, я тоже волновался.
   Мы встали. Я сразу же прошел к аварийному выходу. Мне надо было спуститься первым - для начала. Чтобы потом я бы точно не спускался первым. Стюардесса нашла приставную лестницу, специально предназначенную для экстренного спуска. Асхаб, Езира, Буб держали оружие наготове. Как и положено стюардессе, она самостоятельно открыла люк. Свежий воздух ворвался внутрь, подобно взрыву. У меня даже голова закружилась. Казалось, сам воздух в самолете настолько пропитался моими фантазиями, что при открытом люке все грозило кончиться гораздо раньше положенного срока. Без всякого спроса, я спустился первым. "Будь осторожен" - шепнула мне вслед Езира, но кто бы мне сказал, что это значит - быть осторожнее? Я всерьез опасался, что какой-нибудь нетерпеливый сотрудник спецслужб, не разобравшись, всадит мне пулю.
   Но обошлось. Я покрутился под брюхом самолета, огляделся, увидел те же ангары и ни души вокруг. Основные здания аэропорта были довольно далеко. Я вернулся в самолет и доложил, что путь свободен.
   - Надо взять кого-нибудь из заложников на всякий случай, - высказал Асхаб весьма разумное предложение.
   Я хотел было его отговорить, но потом решил, что дальше с террористами и заложниками, которых они возьмут с собой, пусть разбираются местные спецназовцы, а я и так уже сделал достаточно. Мне оставалось сделать совсем немного. Асхаб отправился выбрать заложников. Я двинулся за ним, ждал на кухне. При посадке самолет несколько раз тряхнуло - фрукты разлетелись по всей кухне, подбирать я их не стал. Это работа стюардессы.
   Вскоре показался Асхаб с тремя заложниками. Откровенно говоря, даже не помню, кого он взял. Какая разница? Главное, среди них не было Кристины.
  -- Не задерживайся! - крикнул мне Асхаб.
  -- Я мигом! - ответил ему я и не солгал.
   Разве много времени нужно для того, чтобы приблизиться к самой шторке, отделявшей кухню от эконом-класса? Кристина стояла совсем рядом от входа. Я увидел ее и притянул спиной к себе. Потянул за ремни. Пассажиры, наверное, увидели, как она наполовину в этих шторках утонула, притянутая невидимой силой. Кристина была словно мертвая, повиновалась мне, но и только.
   Я отвел в сторону ее длинные волосы и поцеловал в затылок, точно в то место, куда недавно тыкал пистолетом. От этого нежного прикосновения она вздрогнула всем телом, как если бы получила удар током - удар, приводящий в движение зарядное устройство. Кристина разом лишилась последних чувств и повалилась вперед. Я дал ей упасть: знал, что ее подхватят там, в салоне. И не из-за человеколюбия, а из банального эгоизма и инстинкта самосохранения - взрыва они боятся.
   Когда я подбежал к аварийному выходу, Асхаб с заложниками и Буб уже покинули самолет. Езира дожидалась меня.
  -- Где же ты был? - спросила она нетерпеливо и с придыханием. - Скорей, скорей!
   Я приобнял Езиру за талию, чтобы помочь ей спуститься, но не успел. Или успел? Вообще-то я нарочно медлил. Раздался громкий хлопок, а потом тотчас череда грохочущих автоматных выстрелов. Оглушенные мы упали прямо у выхода. Снаружи раздавались выстрелы, постепенно смолкавшие. Езира дернулась было вперед - почти как минуту назад Кристина, но я не дал погибнуть моей демонице. Я обнял ее и не выпускал.
  -- Тихо, тихо! - шептал я ей. - Помнишь, помнишь, что ты мне говорила? Что поверишь и в девять тысяч моих решений, идущих одно за другим. Верь мне, верь. Ты самый ценный для нас человек!
   Террористы отправились туда, куда им и дорога - упали с небес на землю, а потом отправились и под землю, в самый ад. Я не мог отпустить туда Езиру.
   Выстрелы смолкли, наступила тишина. Или мы совсем уж оглохли? Долго мы так лежали - я и Езира. Она больше не вырывалась, только дышала тяжело. Теперь не она, а я гладил ее по волосам, успокаивал. Потом я уловил первый звук - это были чьи-то осторожные шаги. Кто-то приблизился к самолету и вскарабкался по лестнице. Мы молча ждали, когда в проеме появится гость. Ожидали увидеть человека, а вместо него показалось какое-то привидение в черном и без лица. Очередное чудовище, которым я вряд ли сейчас смог бы управлять. Это был спецназовец в маске, защитных пучеглазых очках и с автоматом. Забавно, что он принял Езиру за заложницу, а наши объятия - за смертельный захват. Взял меня на мушку. Поверил, что я тоже террорист.
   Они мне все поверили.
  

Новая картина

  
   ОСТАЛОСЬ рассказать о сущих пустяках. Асхаб и Буб погибли недалеко от самолета. Из заложников, вышедших из самолета, никто не пострадал - шумовая бомба всех их повалила, а вскочить никто, разумеется, не посмел. Кроме террористов. Их и подстрелили. Рассказывали, что Асхаб упал сразу же, а здоровяк Буб, даже подстреленный, сделал еще несколько шагов, пока не упал, прошитый автоматной очередью. Юнус умер в больнице, не приходя в сознание. Личность высокого старика так и не установили: документы у него оказались фальшивыми. О многом могла бы рассказать фотография, которую выпросил у меня Асхаб. Она, очевидно, была ему дорога, но снимок пропал неизвестно куда. Я подозреваю, что из самолета Асхаб вышел, сжимая фото в руке, будто бумажную иконку, а когда упал, снимок выпал и был унесен ветром. Во всяком случае при Асхабе никакой фотографии не нашли.
   Кристина сейчас находится в психиатрической лечебнице. Шок, понимаете ли. Она, конечно, не свихнулась, но доктора говорят, что лечение необходимо. Уж не знаю, почему она так переволновалась - взрывчатка и вправду была ненастоящей. Говорят, Кристина терпеть не может любых прикосновений, особенно со спины и панически боится самолетов. Так что если и поедет когда-нибудь проведать родных, то только на поезде. Ее мужа я видел по телевизору, он выглядит несчастным. Еще бы! Не скоро, Кристина позволит ему до себя дотронуться!
   Мне тоже досталось. Несмотря на все то, что я сделал для этих неблагодарных, меня выволокли из самолета, положили на бетон, грубо обыскали. Затем еще долго держали, допрашивали. Неужели я был настолько убедителен в роли террориста? Но в итоге справедливость была восстановлена, чему в немалой степени способствовали рассказы пассажиров и членов экипажа. Их ведь тоже допрашивали. С некоторыми из них я столкнулся в длинных коридорах спецслужб. Тот самый пожилой господин, что обещал присмотреть за пассажирами, подарил мне иконку - настоящую, в отличие от фото, что носил с собой Асхаб. Подарок мне вручили на ходу, я даже заподозрил, что пожилой господин имеет отношение к "нашей организации" и пытается мне передать какое-то секретное послание - уж очень ловко он сунул меж моих пальцев небольшой квадратик бумаги. Сотрудник спецслужб, который меня сопровождал, тоже так подумал: он немедленно нас остановил и потребовал показать ему, что у меня в руках. Потом, конечно, иконку вернул. Подарок был скромный, но со смыслом: иконка изображала архангела Михаила, побеждающего дьявола. Истинный пример героизма и великой победы! Я всегда хотел стать ангелом. И не потому, что они бессмертны, а потому, что у них нет неосуществимых желаний. Как у людей и демонов.
   Пассажирам настоятельно рекомендовали не говорить о моей необычной роли в операции по освобождению самолета. Но они, разумеется, думали об этом и рассказывали своим родным и знакомым. Сей покров тайны, столь идущий настоящему герою, а также молчаливая признательность, даже обожание, носившееся в воздухе, грели мне душу куда сильнее, чем газетная шумиха. Я, в который уж раз, убедился в правоте собственного открытия: смысл жизни, который диктуют нам морально-этические правила, обычно заключен в другом человеке - самолюбование не приветствуется. Но если человек нас предал, смысл исчезает, а правила надлежат отмене. Отныне весь смысл заключен во мне, и я по праву могу диктовать свои правила остальным. В этом нет угрозы - я человек разумный и справедливый. А было бы иначе, еще неизвестно, что бы с нами со всеми стало.
   Езира в тюрьме. Суда пока не было, сколько ей дадут неизвестно. В своих показаниях я постарался ее максимально выгородить перед правосудием. Боюсь, только Кристина может ее погубить. Но до поры Кристина никому не может внятно объяснить, что с ней произошло на борту. Мне передали, что Езира держится молодцом, нисколько не унывает. Рассказывает обо всем очень скупо, лишь однажды ее прорвало: "Не вы, а мы контролируем ситуацию, - сказала она. - Наши главные люди на свободе, вы их упустили, они опережают вас на тысячи и тысячи решений! Ничего еще не кончилось, ничего еще даже не начиналось по-настоящему! Надо только немножко подождать..." Все считают ее слова блефом хорохорящейся истерички.
   Но Езира права. Да, надо подождать. Скоро мне предстоит покинуть, Ганновер. Сегодня я долго гулял, покончив, наконец, с назойливыми допросами. Жутко проголодался, но центральные улицы были запружены народом, кафе переполнены. Я дошел до церкви Святого Эгидия, хотя это на самом деле и не церковь даже, а руины - храм разбомбили еще в годы второй мировой войны. Тут над Ганновером когда-то летали и другие самолеты. Недалеко обнаружил весьма уютное кафе и сытно отобедал. Похлебал гороховый суп с креветками. Отведал мясной рулет с начинкой из петрушки и семян пинии, обильно политый соусом, приготовленным из сладкого перца и майорана. На десерт у меня были яблочный штрудель с ванилью и черный кофе. Потом не удержался и заказал еще кусок творожного торта с малиной и кружочками ананаса. Очень вкусно. Я аж облизнулся несколько раз со смаком. Люди за соседним столиком посмотрели на меня даже как-то испуганно. В другое время я бы смутился, а сейчас и бровью не повел. Я продолжал оставаться свободным.
   Насытившись, я откинулся на спинку стула и обвел взглядом улицу, виднеющуюся поблизости церковь Святого Эгидия. Времени было достаточно. На свободу Езира выйдет еще нескоро. Я успею составить новую картину, более подробную и блестящую, чем прежняя. Езира в нее поверит, поверят и другие. Я уже ощущал, как элементы будущей мозаики покидают привычные места в реальности и начинают кружиться подле меня. Вот, например, та же церковь, она уже разрушена. Скоро, очень скоро новая картина начнет вырисовываться.
   Я жду прилива вдохновения.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"