Аннотация: О безграничной любви к класической русской литературе середины 19 века.
Под весенним солнечным небом раскинулась книжная ярмарка, радуя глаз обилием томов и широким ассортиментом. Тут и там с книжных стеллажей на гостей косо смотрели современные бестселлеры, яркими обложками и кричащими названиями настойчиво предлагая себя к прочтению. Вдоль стройных рядов, уставленных русской классикой, уверенно шагал весьма странный посетитель. Приятный теплый ветерок обдувал загорелое мужественное лицо, забирался под большие темные очки, и, охлаждаясь в тени стекол, лениво стекал по большому, правильной формы носу, обдавая прохладой мужественный подбородок, выступающий, как скала у истоков реки Амазонки. И хотя XIX век в плане литературы был совершенно незнаком этому брутальному мужчине, именно сюда его тянуло больше всего.
Пахло холодцом с хреном и легким едва уловимым дымком, как в детстве, когда где-то вдалеке горела сухая трава. Разложенные под стеклом на самом солцепеке книги сначала нагрелись, потом начали тлеть, а после вспыхнули жарко и неистово, усилившийся ветер разносил огонь по всей ярмарке. Отражаясь в темных очках застывшего на месте посетителя, пламя жадно заглатывало книгу за книгой. Необычный гость завороженно смотрел на огонь, как смотрит работающий подряд третью смену сталевар на мартеновскую печь.
Ватные ноги не слушались, глаза что-то жадно искали на искореженных огнем полках и наконец нашли. Не обращая внимания на падающие прямо на голову элементы палаточных конструкций, смельчак пробрался в самое сердце бушующей стихии. Вдалеке уже были слышны сигналы подъезжающих пожарных расчетов, когда наш герой с толстым слоем пепла на очках выбрался из огненных лап с целой охапкой книг. Улыбка светилась на чумазом, но довольном лице. К груди он трепетно прижимал сборники Гоголя, Тургенева, Толстого и Достоевского, а в зубах нежно закусил собрание сочинений Чехова, стараясь не прокусить доставшиеся с таким риском тома в порыве высоких чувств.