Сколько себя помню, меня всегда окружала война. Когда явная и честная, грохочущая тысячами орудий, разрывающаяся сотнями ядер, заволакивающая все вокруг сизым дымом; когда глухая и смутная, подстерегающая из-за угла ружейным залпом, вырезающая младенцев и вешающая на воротах матерей; когда невидимая и подлая, крадущаяся по твоим следам смертной тенью или беспощадным забвением, оттого еще более жуткая и чудовищная. Даже будучи далеко, за сотни, тысячи лье, она омывала меня волнами-отголосками слов, воспоминаний или крушащихся надежд. Вот и теперь она стоит у дверей в лице старого режима - тех, кто будут преследовать нас еще долгие, долгие годы, пока, наконец, вновь не забрезжит рассвет Свободы, не поднимет голову новая революция, не восстанут из пепла былые идеалы. И новые горячие сердца будут пылать неугасимым огнем, принимая удар на себя, находить отклик в умах тысяч обездоленных и вести за собой - пусть на эшафот, пусть на плаху, зато свободными, смелыми, непокоренными.
Этот день настанет, я верю, но, боюсь, я до этого уже не доживу. Старая гвардия рассеяна - кто погиб, кто изменил своим идеалам, а кто и предал их, - потому возвращение королевской власти произойдет тихо и бескровно. Незаметно. Заметно это станет только тогда, когда захочется поднять голову, да сапог на шее не даст.
Так, может, не дожидаться этого, хватаясь за ненужные обеты, а скинуть с себя бремя обязательств, уйти тихо и незаметно, любя и будучи любимым? Ведь даже явная война не властна над любящими сердцами - через это я уже проходил, знаю, - что уж говорить о глухой и смутной? Прованс станет нашим домом, а нет - недалеко Италия с ее лазурными берегами, апельсиновыми рощами, мирным небом и пьянящим солнцем. Только протяни руку. Зачем же долг держит меня мертвой хваткой? Почему я не отшвырну все условности и не сделаю этот единственно верный шаг? Что держит меня на краю этой пропасти?
Возможно, то, что не даст мне вздохнуть полной грудью, сколько бы я ни пытался: слово, которое я не сумел сдержать.