...Служил я стрелковых войсках. Так как отец был конюхом и отличным охотником, то свое мастерство с большой охотой передал мне в наследство. Отец умер, мне было шестнадцать. Моим опекуном стал дядя по папиной линии, мама умерла еще при родах. Единственное, что у меня от нее осталось - это старая, потрепанная фотография. Она была настоящей красавицей!
Мне исполнилось двадцать, когда внезапно началась война. Мне, собственно ничего не оставалось, кроме как идти на фронт. Бои шли просто беспощадные. Командир отряда приказал подойти к врагу как можно ближе. Попытка приблизиться оказалась совсем неудачной. После долгого сопротивления все ребята из отряда, двенадцать человек погибли, а меня с командиром взяли в плен, как шпионов.
Завязав мне глаза, двое потащили меня в бессознательном состоянии неизвестно куда. Как только я приходил в себя, оглушительный удар сзади снова уводил меня с сознания. Издевательства фашистов и их пытки начались позже, когда я очнулся в немецком военном штабе. Самой тяжелой пыткой для меня было то, что не давали спать. Голову наголо выбрили, над головой соорудили приспособление, из которого на лысину большими медленными каплями капала вода. Подносили к лицу ярко горящую керосиновую лампу. От нее мое небритое обросшее лицо просто полилось на медленном огне: сначала подгорали волосы, затем огонь добирался и до кожи. Два дня я сидел привязанный к стулу, без сознания. На теле ни живого места.
После очнулся от жуткой жгучей боли. Они обливали мои раны водкой, и при этом то, что доставляло мне ужасную боль, их безгранично радовало и веселило. Один из них стал говорить на русском языке: "А-а-а! Русский водка! Хи-хи!" - и продолжал наслаждаться, обливая меня водкой. На несколько секунд струя водки попала мне прямо в рот, я успел заполнить его водкой. Глотать я не стал, а фашист продолжал повторять: "Кущай! Кущай!" из последних сил я приподнялся, но на ноги все-таки не смог. Повернувшись к главному, который внимательно следил за движениями почти бездыханного тела, я со всей мочи выплюнул все изо рта прямо ему в лицо. Никогда не забуду глаза разъяренного немца! Если бы вы их только видели!.. Он был похож на голодного зверя, которому показали кусок свежего мяса. По себя я проговорил: "Ну, все, Ванюшка, пришел твой смертный час! Встреть его достойно!" Но, к моему удивлению, трогать он меня не стал. Лишь сказал: "Смелий русский! Настоящий мужичин! Посмотрим! Посмотрим!" Они удалились...
Я был жутко голоден, просто до потери сознания. Что было далее, я не помню...
На утро враги объявились. Один нес в руках коробку, положил ее на пол, посреди комнаты, и стал что-то выкладывать. Я, прищурившись, сумел разглядеть - это была искусственная елка. Он стал ее собирать. А я и думаю: "Совсем чокнулись проклятые немцы! Новый год решили справлять!" Хотя о новом годе и речь не могла идти. Ну вот...
Елка где-то ростом в полтора метра. По приказу старшего по званию на полу вокруг елки разложили несколько железных пластинок. Я с бешеным интересом на все смотрел и не понимал, что происходит. Все же почему-то я стал догадываться, что фашисты задумали очередную пытку. Поверх железных пластинок рассыпали раскаленные угольки. Когда приготовления окончились, враг: "Ком цу мих! Шнэле! Швайн!" Я понял, что это он мне, что это он мне. Меня развязали. Подняли на ноги, и повели к елке. "Русский, давай, бежать!" - крикнул немец. И я ничего не мог сделать, как бегать голыми ногами по раскаленным уголькам, вокруг елки. Они обжигали ноги. Приходилось бежать из последних сил, потому что раздели до гола и, держа на прицеле, били кожаны кнутом. Ноги были уже все в волдырях. Первые десять минут боль была невыносимая, затем я вовсе перестал что-либо чувствовать.
Я голый носился вокруг этого чертового дерева, а фашистам это доставляло массу приятных эмоций: "Вот так! Смелый русский мужчин, вот так".
Уже не было сил... Я упал. Упал и не мог больше встать. Не знаю сколько еще они меня избивали, я был без сознания.
Пришел в себя, ноги не шевелятся. Кровоточащие раны на половину загнили, я мог передвигаться только с помощью рук. Они меньше всего пострадали. Раны гноились, гной с кровью выступал и, засыхая, кожа прилипала к одежде. Мне приходилось, сквозь боль, отдирать одежду от кожи и поливать раны оставшейся водкой.
В комнату вошел враг. Мое сердце дрогнуло: "Неужели снова? О, Господи, помоги! Человек с направленным на меня пистолетом, двинулся ко мне. Присмотревшись, я понял, что это "свои".
"Я спасен! Спасен, Господи!" Свой человек мне сказал: "Наши победили! Они одержали победу над фашистами!"