Одна в этом городе. Одна среди миллионов. Одна, не смотря на то, что есть несколько человек называющих себя друзьями.
Шагающая по бесконечным улицам вирусного образования, типичной мировой язво-европейской столицы.
При тебе есть фотоаппарат, твое сознание, заполненное шумом прибоя спящего океана, сиди плеер (скорее всего Лэмб или нечто осенне-депрессивное).
Выхватываешь картинки из окружающих лиц- окон, распускаешься, словно вечернее растение, охотишься на момент, который протекает сквозь твой открытый ум, сквозь потоки-течения стольких печально-злых, несущих семена разрушения в себе пейзажей
людо-городских построек инако-немыслящих, бормочущих защитные мантры, неуспевающих на время, безвременные, скорее уничтоженные, своим унижением отлученности от жизни, каковая чудится в печали соотнесенности страха и крика непотребного бытийственного тройственного союза. Ты вспышкой откровения освещаешь встречное окно в никуда, оно твой взгляд из потаенного в эту Веру людской Жизни.
Сколько раз уже ты бросала эти полные тоски взгляды, думая, что кто-то увидит Мир твой. Но окна для них бывают только заколоченными, за ними может быть только грязь, нищета, болезнь и смерть. Кажется, что ты тоже болеешь в этом страшном городе, твое сознание разрушается, волосы стремятся к обрезанию, а еще лучше к полному освобождению от тела, как отрицания себя самой от боли, от ноющей раны, боль скатывается волнами захлестывающего пространства в теле сонливо-существующего взгляда из окна птицы, пойманной взглядом в клетку времени.
Они любят созерцать свои (если бы, о Боже, свои) лица на глянцевых кусочках, ТЫ вынимаешь их лики из тьмы, то, что Они считают собой, ты не видишь из своего окна, тебе невыносимы эти темные святые в своей порочности отождествления с подобием некоего Существа.
И ты уходишь от Них в свой город одинокого странствия по пустынным улицам, состоящих из оконных провалов, из которых ты смотришь на них и умираешь от болезни сердца своего, слишком трагичного - по дантовски средневекового, но возрожденческого в перспективе. Ты Беатриче, и в тоже время, и сам Данте, ты бродишь по выстроенному аду-раю, ты существуешь, ты - надежда на Жизнь.
Ибо лучше тоска во взгляде, чем веселье людского праздника похоти.
Через лесбийские игрища, необоснованные и предательские гей излишества, садистские удовольствия, мазонаслаждения, насилие над телом, венерические болезни, богохульство, убийство духовности, какого бы то ни было менталитета, Буддийскую пустоту, эгоистичную стервозность, наркотические ползуще-растительные откровения.
Приходит Гермафродит истинный, не телесный, созданный из электронных звуков бинарной Пустоты, порожденный последним выдохом тысяч умерших: от передозировки клубной жизни, от СПИДа, из снов, никогда не ебавших женщины, погибших воинов, во имя несуществующей идеи, из орудия Аллаха, из прорванного нарыва мирского самоуничтожения, состоявшегося уже Апокалипсиса...
Ты смотришь на нас и мы принимаем твою боль и твое одиночество, и Ночь мира и День неба, Волну твоего Моря бескрайнего, злого, холодного, одинокого, но такого счастливого В СМЕХЕ НЕ ЛЮДСКОГО СЧАСТЬЯ ГЕРМАФРОДИТА.
