В быту Лариса Ивановна была женщиной аккуратной и обстоятельной. Позднее утро ее начиналось с физических упражнений, которые она, несмотря на свои внушительные формы, проделывала с чрезвычайной ловкостью, обнаруживавшей ее привычку к энергичному движению.
Никто больше в доме терпимости не мог так ловко приготовить кофе на спиртовке или сделать вкуснейший салатик практически из ничего. В еде она была страшно привередлива. Например, совершенно не употребляла в пищу красного мяса, говоря, что от него бывает засорение кишечника и холестериновые бляшки. Что это за бляшки такие, никто толком и не знал, но Ларису Ивановну за ее рассудительность очень уважали и за глаза называли "профессоршей". Белье она носила только шелковое и непременно темных тонов, не без основания считая, что светлое ее полнит. Уделяя большое внимание гримировке, она попросила домашнего вышибалу и мастера на все руки Лаврентия смастерить туалетный столик, какой однажды видала в театральной уборной - с зеркалом, электрическими лампочками и выдвижными полками. Нанесению грима она предавалась самозабвенно и с профессиональной сноровкой. Во время макияжа под опытной ее рукой лицо совершенно менялось, приобретая выражение таинственное и несколько даже возвышенное. Грубая раскраска товарок Ларисы Ивановны не шла ни в какое сравнение с этим поистине художественным актом.
В работе же она была абсолютно другой - живой и непосредственной. Ее любили брать мужчины степенные и солидные, соблазненные пышными ее формами и веселым нравом. В комнату они заказывали фруктов и скверного, отдававшего жженым сахаром сладкого портвейну, который поставлял в дом племянник Лаврентия, шустрый и жуликоватый держатель винной лавки Савка Кривой, прозванный так за очень подходившее к его характеру косоглазие. Покидали клиенты Ларису Ивановну непременно через удобную, тайную дверь, выходящую в глухой тупичок у Колокольной улицы, всегда довольные оказанным приемом и основательными ласками красавицы Брунгильды - таков был псевдоним Ларисы Ивановны.
2.
Завести роман с первого раза не удалось. То ли он не произвел должного впечатления, хотя и старался изо всех сил, то ли был с ней неловок, черт его разберет. Во всяком случае, заметных успехов не достиг, а что делают в подобных случаях, не знал, и спросить не у кого было, да и неловко как-то, все-таки интимное дело, то да се... в общем - тупик.
Севочка сидел, обняв колени, прямо на полу, перед зажженным камином и смотрел, как нехотя разгорается дерганый огонек, захвативший и измучивший тонкую лучинку в ворохе растопочной щепы. Он любил это время, когда неизвестно было, разгорится ли пламя из капризного рыжего зверька, или погаснет, так и не захватив в огненный плен будущего костра деревянных подданных сопредельного государства. Всякий раз, затевая огонь в камине, он вспоминал чеховского, кажется, дворника, завороженно наблюдавшего за пожаром. Действительно, что может быть лучше, чем вот так, прямо, смотреть на огонь и кормить его с руки мелкой аппетитной щепой?
После того, первого, к ней визита, он места себе не находил, так зацепила его эта проклятая баба. Угораздило же его, дурака, влюбиться, что называется, с первого взгляда! И нужно же было случиться, что предмет его воздыханий оказался публичной дамочкой, к тому же не молоденькой! Ну, да ладно! Что бы там не говорили, а для настоящего самурая не так уж и существенно, какова его госпожа - важно, каков он по отношению к ней!
Предлагать руку и сердце вот так, с бухты-барахты, глупо, да он вовсе и не собирался этого делать. Связывать себя с продажной женщиной было бы непорядочно в первую очередь по отношению к ней самой. Как бы она посмотрела на такое предложение? Ведь он у нее далеко не первый, это тоже следовало бы учитывать - наверняка были люди не чета ему. Опять же, как она будет себя чувствовать в кругу порядочных дам общества, хотя, строго говоря, все они - порядочные твари, а не дамы, и одного пальца ее ноги не стоят, - но тем не менее? Вопрос...
3.
Все-таки они поженились. Сималот Михайлович, так теперь называла Севочку Брунгильда, заложил земельный участок, доставшийся ему в наследство от тетки, и выкупил Ларису Ивановну из дома. Она же, получив белый билет, не изменила своим привычкам. По утрам все так же прыгала в скакалку и, поставив ноги на ширину своих могучих плеч, разводила в стороны руки с чугунными утюжками; варила на спиртовке кофе, теперь уже на двоих; раскладывала легкий утренний пасьянс из карт одной масти, предпочитая всем остальным самую, по ее мнению, безопасную - бубновую. Сама она считала себя дамой бубен и на льстивые уверения Тины, гадалки с Сытного рынка, что, дескать, она дама червонная, всегда мягко, но категорически возражала, доставая из-за крахмального корсажа сложенную вчетверо сотенную, чтобы расплатиться.
Всеволод Михайлович Ерин, студент второй ступени Высшего Экономического Училища (бывш. Финансовой Академии имени В. Молотова), вынужден был давать уроки, частным порядком обучая великовозрастных деток nuovorish"ей, разбогатевших на спекуляциях нефтью и редкоземельными металлами, жульничать в "монополию" и подделывать на компьютере родительские чеки.
Все складывалось, как нельзя более хорошо. Севочка души не чаял в своей Брунгильде, только что не молился на нее. На его бесконечные вздохи и ласки она отвечала угрюмой взаимностью.
Несколько раз он пытался выводить ее в свет, но потом, видя всеобщее брезгливое неприятие, отказался от этой затеи; и вечерами они с Ларисой Ивановной большей частью сиживали дома, у телевизионного приемника, а то ещё, хорошенько принарядившись, пили сладкий чай со слоёными пирогами в французской брассерии на Малой Морской улице, угол Гороховой-Циретелли.
Поначалу они старались завести детей, но Брунгильдино прошлое оказало им плохую услугу в этом деле, и они оставили мысль приобресть ребеночка естественным путем, а решили потом, позже усыновить какого-нибудь хорошенького мальчика или девочку, а буде возможно, так и двоих сразу.
Так и жили, покойно и счастливо, пока не разразилась мировая война. А это - дело хлопотное, приходится менять привычный уклад жизни; да и Севочку забрали в армию, в обоз, каким-то там, что ли, писарем. Так что взялась Лариса Ивановна опять за старое свое ремесло, благо от этого дела даже в войну мужики никак отказаться не хотели, а ломились в дом терпимости, словно бы с ума все посходили.
4.
В жизни Брунгильды Сималот Михайлович больше не появлялся. То ли убили на войне, то ли как-то там пропал без вести. Доподлинно не известно. Правда, не так давно деверь одной из публичных девушек, Лизаветы, утверждал, что, будучи проездом в Гельсингфорсе, видел Ерина торговавшим папиросами на Центральной станции монорельсовой дороги. Но это и обознаться можно. Лариса Ивановна за войну подкопила деньжонок, совсем ушла из профессии и купила себе бакалейную лавку в Свечном переулке. Дело идет неплохо, во всяком случае, так говорит сама хозяйка. Особенно ее любят окрестные детишки, которым она щедро подсыпает то горсть тыквенных семечек, то полфунта сушеных груш, а бывает, сунет кулёчек лакричных леденцов, до которых и сама большая охотница.