Официально запрещенные в 1972-м бально-спортивные танцы были тайной страстью Андрияна Николаевича Переверзева, служащего Государственной Накопительно-Сберегательной Кассы Љ 17, Потемкинского района, города Починок, Смоленской губернии. В 1963-м году при получении паспорта Андриян Николаевич даже хотел поменять свое, как ему казалось неблагозвучное имя на Адриано (так звали чемпиона Европы по этим самым бальным танцам). Да не тут-то было! У них в Итальянской республике это обычное дело, чтобы имя или там фамилия оканчивались на -но, или даже на -зе. Однако в нашей глубинке это не прижилось. Как-то не принято, что ли, у нас выделяться и педалировать внимание на прозвании. К тому же имя какого-то, так скажем, среднего рода, да и рифмуется черт-те с чем. У нас так - коль скоро тебя пращуры окрестили, к примеру, Сракою, так и откликайся, а не то, чтобы, понимаешь...
Как бы там ни было, Андриян Николаевич любил, надев на себя женские колготки, повыкручиваться перед зеркалом в прихожей, воображая себя то Нунцией Гальяно, постоянной партнершей знаменитого итальянца, то Александрией Надиракис, греческой танцовщицей, которую однажды он увидал по телевизору в городском универмаге. Как-то раз матушка Андрияна Николаевича Ненила Никифоровна, пенсионер союзного значения и кавалер ордена "За заслуги", застукала его за этим делом и, не взирая на свой почтенный возраст, надавала ему хороших тузанов. Но Переверзев не прекратил свои экзерсисы, а только стал осмотрительнее и ушел в подполье - устроил большое зеркало от старого шифоньера в заброшенном дровяном сарае на заднем дворе и прежде чем начать свои нелегальные упражнения крепко запирался на крючок.
В апреле 1975 года, схоронив матушку, Андриян Николаевич окончательно распустился: купил на барахолке подержанную балетную пачку, черный, без одной косточки страусиный веер, палисандровые кастаньеты и подбитые железными штуковинами рыжие лаковые туфли для танцования чечетки. Теперь нижним соседям вовсе житья никакого не стало. Придя с работы, Андриян Николаевич наряжался испанкой, прилаживал к рано поредевшим волосам шиньон с красной пластмассовой розою и под развратные мелодии фламенко до ночи дробил по полу башмаками и грохотал кастаньетами. Жители нижнего этажа подали было жалобу на беспокойного соседа. Да где там! Управдомами по горло сидел в бумажном мусоре, не до того. А тут - война. Всех соседей забрали на фронт, и до поры (даром, что военное время и комендантский час) Андрияну Николаевичу было вольготно вечерами колотить подковками в пол. Тем более что, благодаря врожденному плоскостопию на войну он не пошел, а до всеобщей мобилизации (Слава тебе, Господи!) дело так и не дошло.
Военные действия закончились неожиданно быстро. Претензии нападающей стороны были пустяшные, так что воевали только для виду. Разобрались как-то там, на дипломатическом уровне. Соседи воротились домой, правда, не все. Успело таки кое-кого покрошить в мясорубке. У нижних всех положило. Квартиру, в ожидании других съёмщиков, опечатали тетрадными фиолетовыми бумажками, да так и забыли. Дом скоро расселили по ветхости строения и снесли, жители разъехались по разным районам. Андрияну Николаевичу досталась приличная однокомнатная квартирка 34 кв. м. (кухня - 9, прихожая - 7, санузел раздельный) в первом этаже блочного двенадцатиэтажного дома. Так что теперь жаловаться на него было некому, разве что крысам да бомжам подвальным. Такие дела.