Аннотация: Островский-Чехов-Набоков - три этапа подготовки для выхода правды наружу 2. Островский "весомо, грубо, зримо", Чехов - как червь раздавленный, Набоков - это правда без эмоций, сугубо объективная
Чехов Антон Павлович - предтеча Набокова
(глава 7 книги 20)
1. Островский-Чехов-Набоков - три этапа подготовки для выхода правды наружу 2. Островский "весомо, грубо, зримо", Чехов - как червь раздавленный, Набоков - это правда без эмоций, сугубо объективная 3. Червь раздавленный Иванова-Чехова не хочет думать о том, что он червь, и в раздавленном состоянии продолжает паразитировать еще более, чем до того 4. Ложь любит идеализировать правду, всячески мимикрирует под правду, но в действительности своей остается ложью 5. Что бы ложь ни говорила, в действительности она всегда хочет быть первой (впереди правды) 6. Обмануть она хочет всех, но обманывает, в первую очередь, саму себя, когда закономерную, в целом, смерть в конце считает частностью 7. Если что-то умирает в частности, то в целом оно, наоборот, может послужить и служит трамплином для данной идеи 8. Всякая смерть спланирована заранее, все остальное (поиск виновных и прочее) это резонанс, также ожидаемый 9. Если сказать человеку правду так, чтобы он поверил в нее, тогда он потеряет земной смысл своей жизни 10. Правду человеку говорят, но - либо на тарабарском языке, либо недоговаривают то, что является ключом к пониманию ее 11. Путь к правде это не вздохи под луной, а змеиное противоядие, которое не менее болезненно, чем сама смерть 12. Подпольная, кухонная, частичная правда, которая живет во лжи, это как бальзам на душу, но правда, вышедшая из подполья, это для души как серпом по самому больному месту 13. Настоящая правда чрезвычайно болезненна, в отличие от правды частичной, используемой ложью в своих целях оправдания и душу не переворачивающей 14. Нет безгрешных на Земле, все дышат одним воздухом (78% азота и 21% кислорода), но большие Эго это большие кладовые с грехами, которые стремятся пополнить за счет близких 15. Одни ловят рыбу на червячка, другие клюют и страдают от крючка 16. В настоящем Законе рыбаки, а не рыбки, которые, способны, если как следует поднатужатся, лишь сорваться с крючка 17. Старая жизнь это когда живут в надежде на счастье в будущем 18. Новая жизнь - это встреча рыбки с рыбаком и крушение всех иллюзий 19. Не было счастья в прошлом, нет его в настоящем, не будет и в будущем, а будет работа, творящая из рыбки человека.
1. Пьеса Чехова "Иванов" (1889) не так известна, как "Чайка" (1895), "Дядя Ваня" (1896), "Три сестры" (1901), "Вишневый сад" (1903). Состояние Иванова, когда смысл жизни теряется и делать ничего не хочется, это состояние мира того времени, который переживает упадничество как репетицию спектакля нынешнего (спустя сто лет) времени. Сам Чехов вначале, когда узнал о своей болезни, испытывал то же самое (как на грани, где живущий встречается со смертью и деваться ему некуда). Больная Анна Петровна (Сарра) в пьесе умирает в течение года от своей неизлечимой болезни. Но Чехов живет. Живет дальше и мир, хотя ощущение имел полное, что конец вот-вот наступит. Живет дальше Иванов. Вопрос, как жить в таком состоянии? Чехов начинает писать, было прервавшись, рассказы, пьесы, пишет он как сторонний наблюдатель, одной ногой уже ступивший за грань. Благодаря этому взгляду как бы со стороны, Чехов видит всю глупость этой жизни. Если Набоков видит жизнь через свою ностальгию, то Чехов видит ее через свою чахотку. Видение Набокова это взгляд на действительность в целом, видение Чехова это взгляд - в частности. Чехов это предтеча Набокова, как Островский был предтечей Чехова. Если Островский это грубое язычество с разного рода Кабанихами, то Чехов это уже духовные метания разночинной публики, которые обнажаются крайне остро из-за того, что Чехов выводит их всех на грань. Чехов своим частным упадничеством духа подготовил сцену для жесткой правды Набокова. Набоков это подведение итогов всего того, что было сделано Островским и Чеховым, то есть это обобщение всего прожитого и результат. Именно в пьесе Набоков видел необходимую форму, которая, как никакая другая, отражает суть вещей. Именно история русской пьесы, отметим, не о высших сословиях, выводит нас на грань настоящего познания действительности.
2. Поскольку Набоков видит целое, он не может верить в частные идеи, которые, конечно же, ложны. Чехов в частные идеи, как и Достоевский, верит. Надо верить, чтобы жить. Так узнавший о смертельной болезни бывает шокирован вначале, но, поскольку конец света и жизни не наступает, он поднимает раздавленного червя на ноги, разглаживает его, причесывает палые идеи и начинает хлопать глазками. В поздних пьесах какая-то жизнь у Чехова присутствует, однако главным все равно остается упадничество, потому что червь все равно раздавленный, как его ни приглаживай.
3. Иванов червь раздавленный, но еще не приглаженный. Он не знает, как дальше жить в таком состоянии. Не знает снаружи, но внутренний его зверь абстрактно все знает и начинает использовать это его жалкое состояние в корыстных целях (есть такое оружие у зверя, когда жалкость эксплуатируется, чтобы потом ножичком в бок). В пьесе Львов, молодой врач Анны Петровны, говорит Иванову всю правду о нем, что он женился на Сарре, надеясь на богатое приданое, и, когда приданого не дали, разлюбил ее, а теперь соблазнил совсем еще молоденькую Сашу Лебедеву, опять же из-за приданого. Подлый он тип - этот Иванов, по мнению, Львова. Но для интеллигентного Иванова слова Львова это чудовищная ложь и оскорбление. Действительно, Иванов так не думал и внешне выглядит совсем бескорыстным: Лебедев даже боится дать ему деньги, чтобы Иванов погасил долг Лебедевой же (его жене и матери Саши), потому что уж очень честным кажется Иванов. Показуха вся эта его наружность и постоянное его нытье тоже показное. Внутренний его зверь делает все так, что женщины сами в него влюбляются, а Иванову снаружи остается лишь, чтобы дополнительно поиздеваться над жертвой, ныть, что, мол, он и старый, и без денег, и в меланхолии весь.
4. И получается парадокс, что правда Львова воспринимается как прямое лживое оскорбление, а сам Иванов вызывает сочувствие. И здесь, в раздавленном черве Чехова, видно, что червь еще себе на уме и правда для него это не путь, в отличие от Набокова, который говорит правду. Страшна правда Набокова, отвергается обществом, а вот Чехова, у которого правда присутствует лишь абстрактно, общество принимает, хотя тоже не сразу. Принимает больше не правду абстрактную, а нечто другое: большинству высоких Эго очень понятно, например, стремление души к чему-то другому, как в "Трех сестрах": "В Москву! В Москву!". Дальше этого "в Москву!" Чехов в поздних пьесах не идет. Зато Иванов уже знает, что, поехав куда-то (к Лебедевым), вернется оттуда в том же меланхолическом состоянии. В чем тут дело, не понимает Чехов, в отличие от Набокова, который видит целое, но состояние своей души Чехов передает точно. "Я сам не понимаю, - говорит Иванов. - У меня был рабочий Семен, которого ты помнишь. Раз, во время молотьбы, он захотел похвастать перед девками своею силой, взвалил себе на спину два мешка ржи и надорвался. Умер скоро. Мне кажется, что я тоже надорвался. Гимназия, университет, потом хозяйство, школы, проекты... Веровал я не так, как все, женился не так, как все, горячился, рисковал, деньги свои, сам знаешь, бросал направо и налево, был счастлив и страдал, как никто во всем уезде. Все это, Паша, мои мешки. Взвалил себе на спину ношу, а спина-то и треснула. В двадцать лет мы все уже герои, за все беремся, все можем, и к тридцати уже утомляемся, и никуда не годимся, Чем, чем ты объяснишь такую утомляемость?" (стр.58, "Пьесы Чехова, 1981, М., "Художественная литература").
5. Надрывается душа действительно, и надрывается именно та, которая хочет быть первой, для того и взваливает на себя два мешка ржи. Женится Иванов, не получив благословения родителей Сарры (проклинают те свою дочь). Отвергает общество живущих не по его правилам. Миру надо, чтобы человек учился, как все, женился, как все, и прочее, как все. Если бы Анна Каренина потихоньку влюблялась с Вронским, все у нее было бы в полном порядке и не было бы никаких рельсов. Все в свете флиртовали, для того и свет. Учиться как все - значит не надрываться, а учиться в свое удовольствие. В наше время подобное тоже можно наблюдать: в Бауманском студентов перегружают и оттого там некоторые сдвигаются. Сдвигаются слишком ответственные. Я после армии тоже, как понимаю сейчас, перегрузился: работал в Москве, учился на подготовительных курсах в МГУ, занимался в театральной студии. Судьба через тюрьму выкинула меня из этого круговорота. Надрывает судьба таким образом душу человека, а надрыв это тот же раздавленный червь, только последнего раздавили, а первого надорвали. "В Москву! В Москву!" А в Москве надо крутиться, как крутится вода в жерле воронки, где от центробежных сил обязательно станешь раздавленным.
6. Нелогичным выглядит конец пьесы, где Иванов застреливается. Все у него уже на крючке: просят, умоляют, требуют, чтобы он ехал в церковь под венец с новой своей соблазненной, - а Иванов пулю себе в лоб. Нелогичен такой конец для зверя, который заводил всю эту карусель вокруг Иванова не ради смерти, конечно. Но автор не видит зверя, автор видит лишь смертельный надрыв. Смертельный надрыв это тупик. У Набокова в "Вальсе" такой же смертельный надрыв наблюдается в сотворенном им мире. Однако у Набокова конца не случается, несмотря на все к тому предрасположение. Не застрелился бы и Иванов у Чехова, если бы Чехов был верен правде характера. Но - вся пьеса написана с мыслью о неизбежном конце героя (умер же рабочий Семен!). Должна умереть, по мнению автора, и надломленная душа. Именно у Чехова ружье обязательно стреляет в конце, если в начале оно повешено на крючок. Задумана пьеса с целью покончить с этой надломленностью - значит, конец ей.
7. Если бы в жизни было бы все так же просто. Убил убийцу - и нет убийства. Но байронизм не умер вместе с Байроном: наоборот, мятущиеся души пошли бродить по всему свету, заражая всех своим смятением. Эго очень живучая скотина. Сам Чехов, надломленный чахоткой, бродил сорок четыре года по свету, и даже на далекий Сахалин забрел, пройдя по пути каторжников, которых отправляли в Сибирь трудиться. Однако покончить с этой больной жизнью Творцу ох, как хочется! И это его желание находит отклик и в искусстве, и в самой жизни. Я сам в повести "Паралич" о параличе советской системы отправил на тот свет главного героя. И прообраз моего героя в жизни действительно повесился. Однако это было исключением из правил, а не правилом. Поэтому смерть его кажется искусственной, придуманной. Не придумал я ее, но... не повесилась же советская система от своего уродства! Значит, и герой мой должен был жить. По логике вещей, а точнее, в соответствии с абстрактным жизненным планом должны и герои Чехова оставаться в этой жизни. Ружье, в начале повешенное на крючок, в самой жизни не стреляет. Оно всегда висит на своем крючке и угрожает, но не стреляет. Иначе жизни не было бы.
8. Однако уж очень хочется покончить с этой больной жизнью. "Хочется, но колется". Вопрос, кому хочется? Понятно, что Творцу, у которого много в его распоряжении душ и жизней. У Марка Твена Творец Сатана легко расправляется с мерзкими людишками. Увы, если бы можно было так просто уничтожить что-то, Сатана, в первую очередь, уничтожил бы "жестоковыйное" племя евреев, о чем и говорил Моисею во время сорокалетнего путешествия по пустыне, и сотворил бы другое племя. Нет же, не уничтожил. Точно так и в действительности: грозиться можно, пугать можно, что в отношении меня постоянно делают силы старого мира, - но есть вышний план, согласно которого именно племя евреев именно с их жестоковыйными наклонностями должно привить миру именно эти свои качества; есть план, согласно которому должна быть произведена та жизнь, которую мы имеем, чтобы затем в этой больной, в целом, жизни наступила Перемена. Потому и не может Хозяин ни евреев убрать, поскольку они производят эту жизнь, ни меня, поскольку действую я в соответствии с планом Перемены. Водить евреев по пустыне сорок лет - это пожалуйста, водить меня за нос с этим Интернетом - на здоровье. Но в землю обетованную евреи все-таки приходят! Придем и мы куда надо и когда надо.
9. Идут и герои Чехова. Идут куда надо. А вот приходят к выстрелу. И Иванов застреливается, и Треплев в "Чайке". Да и остальные герои тоже на грани этого: Треплев страдает от любви к Нине Заречной, Нина - от любви к Тригорину, Маша - от любви к Треплеву, Медведенко - от любви к Маше. И все любят так, что готовы пожертвовать всем, и жертвуют - но в ответ получают такое, что завидующих их счастью не находится. Все пьесы Чехова это правда о жизни, о любви, чего до него не было ни у кого. И публика, привыкнув к театру как к развлечению (хоть в форме мелодрамы, хоть в форме трагедии), была всегда шокирована первыми постановками пьес Чехова. Первые постановки пьес у Чехова обычно проваливались. Такова правда у Чехова, что в течение всей пьесы она хлещет обывателя по щекам его же жизнью, а в конце еще и убивает наповал выстрелом в голову.
10. Это возмутительно, протестует обыватель, я пришел развлекаться, а меня убивают. Однако, отойдя от шока, обыватель находит, что и таким образом можно развлекаться. Просто это новый способ развлечения - вот и все, как новый способ получения удовольствия в сексе это любовь к мальчикам, девочкам, мужеложество, лесбиянство, садомазохизм. Вначале все они шокируют новичка, но зато после за уши не вытянешь из этого дерьма. Следующие постановки тех же пьес Чехова вызывали у зрителя небывало бурный восторг. Как кощунствуя над самым святым Черт строит сексуальное сверхудовольствие, так, издеваясь над правдой, заставляет он искушенного зрителя входить во вкус нового. На подобные выдумки способен лишь Черт. А зритель и критик лишь констатируют факт, что появилось вдруг какое-то тончайше тонкое удовлетворение от пьес Чехова. И аплодирует, и требует автора на сцену. Однако автор далеко от Москвы-Петербурга, он лечится в Ялте.
11. Лечится Чехов не только от чахотки, которая постоянно напоминает о себе кровохарканием, лечится и от переживаний: внутри у него, как и снаружи, - полный неизлечимый раздрай. Все пьесы его с их героями, крайне неудовлетворенными жизнью, это нутро Чехова. Довольна жизнью лишь другая крайность - мать Треплева Аркадина, для которой все вокруг это как для короля его окружение, смыслом жизни которого является одна лишь мысль, как ублажить короля. Если же кто-то допускает иные мысли, например собственное самовозвеличение, этот инакомыслящий подлежит уничтожению. Аркадина намеренно срывает постановку пьесы своего сына, потому что, видите ли, роли ей там не нашлось. Она и в деньгах сыну на костюм отказывает, так как ей, примадонне, в первую очередь, нужны деньги на ее очередные наряды. Аркадина такое высочайшее Эго, которое и сыном своим пожертвует и всем миром, лишь бы ей было хорошо. Вот две крайности, все пространство между которыми занимает Эго. Одна крайность (Аркадина, писатель Тригорин) успешны в жизни, другая, поскольку первых мест на всех не хватает, вынуждена довольствоваться тем, что остается. Чехов все это пространство, особенно нижнюю, недовольную жизнью половину, имеет в себе. Он как предшественник Набокова своей частной правдой готовит правду большую в будущем. Правда, даже в процессе творчества, чрезвычайно болезненно переживается. Очень больно Чехову, больно и Набокову, но им обоим приходится выгружать то, что загрузили в них. Загруженное имеет свойство искать выходы и обычно находит их.
12. В "Дяде Ване" все близкие профессора Серебрякова работают на профессора. Близкие это родственники умершей рано его жены. Казалось бы, послали его подальше, но нет, они и раньше, когда жива была его жена, работали в поместье и отправляли ему деньги на жизнь в столице, и теперь, уже в самом поместье, куда он прибыл на старости лет, продолжают обслуживать его. Если бы труды профессора получили признание общества и ему за них присылали бы деньги, близкие, как это становится понятным из слов дяди Вани Войницкого, были бы довольны, поскольку видно было бы, на что они потратили свою жизнь. В противном случае, как говорит дядя Ваня, выходит, что трудились они ради мыльного пузыря. Очевидно, что полезность жизни здесь определяется успехом, в данном случае, косвенным. Мыльным пузырем профессор назван правильно, он действительно мыльный пузырь как Эго, которое (ради себя) сумело подчинить себе и первую жену, а затем, загнав ее в гроб и женившись на молодой красавице, и вторую жену, и всех родственников первой жены. И все любят профессора, за исключением вдруг прозревшего дяди Вани, а профессор лишь издевается над ними, заставляя выслушивать его нытье о своих болезнях. Приглашают к нему доктора Астрова, тот едет за тридцать верст, но профессор не хочет его видеть. В этом весь характер Эго: ему лишь бы покапризничать и понаблюдать, как близкие его капризам внимают. Правда, что больной мыльный пузырь вырос, сказана. Но мотивирована мыльность у Чехова неуспехом профессора. А вот если бы успех был, то, по Чехову, это уже не мыльный пузырь и жизнь всех сразу приобрела бы смысл, хотя меньше издеваться над близкими профессор не стал бы, - наоборот.
13. Все это - успех, признание, деньги - оправдывает недостатки характера настолько, что напрочь забываются грехи авторитетов, когда их возводят на пьедестал. Однако же грехи их велики, поскольку все они очень большие мыльные пузыри. Такова жизнь на земле, что без грехов здесь жить не может даже малое Эго, как не может тело человека обойтись без азота, которого в воздухе 78%. Азот отрицательный газ, и если бы он один был, то жизни не было бы. Но не было бы жизни и в одном положительном кислороде, потому что клеткам тела нужен еще и азот. То есть изначально грех заложен в природу живущего здесь, и греха в жизни столько, что в среднем на каждого приходится 78%.
14. Большим Эго азота требуется больше. Они заглатывают и по сто, и по двести, и по триста процентов. Это как курильщики, которые курят много пачек в день. Мало им азота, вот они и пополняют почти постоянно свои топливные баки. Также постоянно надо ныть, чтобы стяжать энергию близких, профессору в "Дяде Ване". У него уже и жена виновата, что молода и красива, и та успокаивает его тем, что постареет лет через пять-шесть. Дух КУ требует жертвенной энергии от своих рабов. В данном случае дух КУ взращивает большое Эго Серебрякова, для чего привлекает энергию других порабощенных. Все близкие тоже азотистые души, не случайно они попали в этот ближний круг: им воздастся потом, когда за них дух КУ возьмется. И тогда бывшие, которых использовали, начнут сами использовать близких, вспоминая уроки профессора абстрактно в следующих воплощениях. (Не абстрактно, а вполне конкретно учится Сталин у Грозного, читая его самого и труды историков о нем).
15. Теперь ловцами душ будете, сказал Иисус своим ученикам, бывшим рыбакам. Любят ловить рыбу большие Эго, и на физическом плане это выражается в желании посидеть с удочкой на берегу реки или озера, как это делает в "Чайке" Тригорин, или, если не хватает времени, они часто мечтают об отдыхе такого рода. Для них ловля душ это отдых, как для курильщика сигарета это сама жизнь, для наркомана - наркотик, для алкоголика - алкоголь. А вот для компьютерщиков сама жизнь это компьютерная энергия, в то время как меня этот наркотик убивает живьем. Понемногу, пока терпит организм, я принимаю его. Особенно тяжело было вначале, когда приходилось делать аж десятидневные перерывы. Очень хотелось вообще этот компьютер выбросить в окно с девятого этажа. Причем именно Интернет сильно воздействует: пока не выходил в Интернет, относительно терпимо все было.
16. Чем больше Эго, тем сильнее центр, который заставляет близких вращаться так, как он хочет. Компьютерный центр это аналог Эго-Компьютера, в круге которого вращаются все души. И эти все любят своего поработителя, любят жизнь, созданную им, любят святыни, идеалы, а особо отличившиеся так любят, что и глотку перегрызут любому инакомыслящему. Все любят в "Дяде Ване" профессора, и лишь дядя Ваня бунтует. Но это бунт собаки, до которой вдруг дошло, что хозяин пустое место. Дядя Ваня даже стреляет дважды в профессора. Побудило его к такому протесту желание профессора продать их имение: профессора как-то не волнует, что это имение не его, что оно кормит не только его самого, но и хозяйку, его дочь от первой жены, Соню, и дядю Ваню, которому часть имения косвенно принадлежит, и остальных, кормящихся здесь. Профессору Серебрякову, видите ли, наскучила сельская жизнь и он желает деньги, вырученные от продажи имения, перевести в процентные бумаги, чтобы с процентов этих жить в Финляндии, прикупив там домишко для жизни. Казалось бы, послали на фиг этого профессора, выгнали бы из дома, мало ли кто чего хочет!? Нет, все уговаривают дядю Ваню просить прощения у профессора за сказанную тому в ответ на это предложение правду, и дядя Ваня смиряется, и опять обещает отсылать тому доход с имения, как было раньше. То же самое происходит с компьютером, когда мать, заметив, что сын слишком увлекся, выдергивает вилку из розетки, но потом приглашает мастера для его ремонта, восстанавливая таким образом испорченную систему, и все возвращается на свои места. Иначе и быть не может, когда есть центр, вокруг которого все должно крутиться. В "Дяде Ване" все страстно переживают, в связи с предложением профессора, потому что он центр и его желание или мнение это как приказ хозяина для собаки. Хотя внешне все выглядит вполне по-человечески: профессор, как он сам говорит, просто предлагает продать имение и любой, казалось бы, вправе принять свое решение по этому поводу. Это на словах, а на деле - на деле желание хозяина это закон. Потому все и волнуются так, хотя юридически они законные собственники имения, а не профессор.
17. Интернет тоже, казалось бы, всем доступен: любой, вроде бы, может открыть свою веб-страницу и размещать в ней что угодно. Нет, ничего не откроешь, если настоящий хозяин Эго-Компьютера не хочет этого, а если откроешь, то потом не попадешь на свою же страницу, а если попадешь, то не загрузишь туда ничего, а если загрузишь, то этого никто не прочитает, а если прочитает, то не поймет или пропустит мимо ушей, или вдруг сама страница целиком пропадет из пространства. У одних доступ легок: достаточно щелкнуть чуть ли не в любое место, - и они просто не понимают, почему у кого-то что-то не получается (значит, неправильно делают). Нет, все они правильно делают, но им есть что сказать против системы, и хозяин перекрывает им путь туда. У кого же доступ легок, тем сказать нечего: про поросят они стихи сочиняют да про кроликов. Мне лично Хозяин устраивает такие препоны, которые для новичка обычно непреодолимы. Все самые хитрые вирусы были мои, и ни доктор Веб, ни АК с ними не справлялись, конечно. Так и жил с этими вирусами, пока не пришло в голову заменить полностью всю систему и отформатировать диски. Теперь, когда я все заранее предусмотрел, на случай появления вируса, они исчезли вообще. Но есть проблемы на сервере, где я открыл мой сайт: не грузятся картинки, завис вдруг файловый менеджер. Точно так и весь физический мир Хозяин выстроил: у всех постоянно возникают проблемы, которые требуют решения. Заслуга Чехова в том, что он показал правду жизни без ее обычных прикрас, за которыми Хозяин обычно скрывает проблемы. Лучше знать, что в твоей системе есть вирус и бороться с ним, чем думать, что все прекрасно. Слепо что-то любить, значит жить с вирусом в себе. У Чехова, как ни у кого, видно, что любовь это больше несчастье, чем счастье. Если ты полюбил, значит попал в круг притяжения, в котором будешь вращаться так, как хочет этого центр вращения. "Вот вы приехали сюда с мужем, - говорит Астров (стр.175, "Пьесы Чехова, 1981, М., "Художественная литература"), - и все, которые здесь работали, копошились, создавали что-то, должны были побросать свои дела и все лето заниматься только подагрой вашего мужа и вами. Оба - он и вы - заразили всех нас вашею праздностью. Я увлекся, целый месяц ничего не делал, а в это время люди болели, в лесах моих, лесных порослях, мужики пасли свой скот... Итак, куда бы ни ступили вы и ваш муж, всюду вы вносите разрушение..." Не было большого Эго в поместье дяди Вани - и все спокойно работали на это Эго, которое было где-то. То есть фактически вся их жизнь и раньше крутилась для этого Эго, но этого никто не видел. Начинают они что-то видеть, когда Эго притягивает их к себе ближе, а в пьесе является в их имение. Время Чехова, то есть сто лет тому назад, это когда все работают на Хозяина, во имя Хозяина, но ничего не видят. Лишь самые умные о чем-то догадываются, и то - абстрактно. "Те, которые будут жить через сто, двести лет после нас и которые будут презирать нас за то, что мы прожили свои жизни так глупо и так безвкусно, - те, быть может, найдут средство, как быть счастливыми, а мы... У нас с тобою только одна надежда и есть. Надежда, что когда мы будем почивать в своих гробах, то нас посетят видения, быть может, даже приятные" (стр173, "Пьесы Чехова, 1981, М., "Художественная литература"). Это говорит Астров, рупор Чехова в "Дяде Ване", и почти то же самое повторяет Вершинин в "Вишневом саде": "А пройдет еще немного времени, каких-нибудь двести-триста лет, и на нашу теперешнюю жизнь так же будут смотреть и со страхом и с насмешкой, все нынешнее будет казаться и угловатым, и тяжелым, и очень неудобным, и странным. О, наверное, какая это будет жизнь, какая жизнь!" (стр220, "Пьесы Чехова, 1981, М., "Художественная литература").
18. И вот наступает наше время, которое равнозначно приезду профессора Серебрякова с женой в поместье. И тогда становится видно то, что до сих пор умело скрывалось и что позволяло надеяться на счастье в будущем. Какое там счастье, если всем приходится менять свой образ жизни в соответствии с образом жизни гостя, настоящего хозяина: весь дом со всеми его слугами стал жить по расписанию профессора, у которого утро начиналось в обед, а дядя Ваня, перестав заниматься хозяйством, начал пить с доктором Астровым. Ситуация обострилась, вплоть до появившейся в голове Дяди Вани мысли разрешения ее выстрелом в профессора. Но это не выход из положения, как о том говорит и сама пьеса. Уничтожение Хозяина этого мира - значит уничтожение самого мира. Ради кого тогда будут трудиться обитатели поместья? Как будут жить люди, если вдруг им не надо будет ходить на работу, чтобы зарабатывать себе на жизнь!?
19. " В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли" - эти слова Астрова-Чехова часто цитируются, и в советские времена их можно было прочесть на плакатах в библиотеке. Но дальше этот монолог Астрова в диалоге с Соней не воспроизводится: "Она прекрасна, спора нет, но... ведь она только ест, спит, гуляет, чарует всех нас своею красотой - и больше ничего. У нее нет никаких обязанностей, на нее работают другие..." (стр151, "Пьесы Чехова, 1981, М., "Художественная литература"). Вот так все мы жили, думая о жизни и о человеке так, как это подавалось нам на плакатах. А в действительности жизнь со всем ее эгоизмом, какою она ни будь высокоидейной, это только еда, сон, развлечения. А потом все равно все пожрет смерть, как сказано у Бунина. Добавим к этому, да, действительно пожрет, если не будет реально осуществлено "воскресение Христа" в человеке.