Аннотация: Я был в шоке, когда набирал этот текст: все же и Бунин, и Толстой, и Достоевский это наш золотой фонд!? - но "Сократ мне друг, а истина дороже".
Бунин Иван Алексеевич - господин из Сан-Франциско
(глава 39 книги 18)
1. Что нормально: быть успешным и счастливым или искать смысла жизни? 2. Что есть хлеб жизни? 3. Толстовство - это когда полный успех в жизни, а хочется еще и смысла 4. Может быть, смысл в том, чтобы учить других? 5. Может быть, в том, чтобы стать совершенным толстовцем? 6. Однако не все цветы в оранжерее одинаковые 7. Сломать надо душу свою, чтобы стать цветком 8. Русская душа очень трудно ломается, потому что чувствует, что не к добру этот слом 9. Писателями и становятся, и рождаются, когда уже стали 10. Бунин родился писателем 11. Кажется парадоксом, но это факт, что успех писателя покупается кретинизмом души 12. Душевный кретин, хоть на кол его сажай, не замечает бревна в своем глазу 13. Кретинизм, если не преклоняться перед носителем его, заметен снаружи 14 Особенно хорошо замечают кретинизм в других сами кретины 15. Кретинам свойственна одержимость, без которой ни одно великое дело не делается 16. Кретинизм в Ленине искусственный, в Бунине - настоящий 17. Искусственный кретинизм (в меру) устраняется, врожденный - нет 18. Незаметный, как исключение, кретинизм Бунина опасен тем, что снаружи он выглядит сплошным совершенством 19. Однако жизнь периодически любого самого хитрого кретина ставит на его настоящее место 20. Тюрьма хорошая школа не только для кретинов 21. Палач приходит не для того, чтобы голову лечить 22. Лекарства палача - это плети и гильотина 23. Но настоящему фарисею и плети бывает достаточно, так как убийственно для него возвращение в настоящую действительность 24. Малые представления о себе Чехова помогли ему перенести тяготы жизни, какие большому фарисею не по плечу 25. Покаяние при большом фарисейском идеализме становится невозможным 26. Но отвечать за грехи свои фарисеи все равно отвечают - в следующем воплощении, да так, что жизнь не мила становится 27. Мила жизнь, когда лжешь 28. Мир слишком грязен, чтобы Отец разрешил говорить правду о нем 29. Во главе неправды ставятся умелые пастухи, которые как роботы 30. Робот может быть совершенным инструментом, но человеком - нет.
1. Толстой единственный в своем роде русский, кто действительно искал. Было много таких, которые тоже что-то искали - смысла жизни вообще, смысла жизни конкретно, но никто, за исключением, не искал освобождения от смерти. Первым реально искал, еще за шесть веков до явления Христа, Будда, который по-своему, по-восточному, нашел. Христос ничего не искал, он просто продемонстрировал, что освобождение есть. Искали своего и Соломон, и Екклизиаст, и Шопенгауэр на Западе. Все они отличаются от простых смертных тем, что выглядят для окружающих ненормальными. По воле судьбы и Хозяина они своим Эго выросли до потолка, за которым, как всем кажется, ничего нет. Однако в действительности там есть такое, от чего коснувшиеся потолка высокие Эго словно заряжаются чем-то, что заставляет их искать. Простые смертные, глядя на них, думают, что у них "крыша поехала", мол, что искать в небе, если там ничего нет. От меня сейчас последние редкие знакомые отшатнулись. Лет пять с одним бывшим замдиректора завода не встречался. Это он мне сказал, прочитав "Мой путь к богу", что у меня, наверное, крыша поехала. А о себе он думает, что у него все в порядке. Он думает, что это вполне нормально, постоянно говорить о своих положительных качествах. Пять лет назад я все это слышал от него в подробностях, и вот теперь слово в слово слышу то же самое. Почти все эти люди, жизнь прожившие успешно, либо хвастаются своими достижениями, повторяя из раза в раз, из года в год, из десятилетия в десятилетие что-то свое, либо жалуются, что их теперь на руках, как раньше, не носят. Скучно. Через пять лет, если еще раз встречу его, он опять слово в слово то же самое расскажет. До пенсии он каждый день ходил на работу, чувствовал себя очень важным, хотя прикидывался простым. Как актер, он играл свою роль и был доволен тем. Довольны своим достатком все, кто сейчас с утра до вечера бегают с одной работы на другую, обихаживая скотину параллельно. А ради чего? Ради того, чтобы есть, пить и, как сказал Достоевский, мягко сидеть. Все! Весь смысл жизни в этом у трудящихся. Хотя, если б надо было Творцу, он накормил бы всех и без труда их, как это сделал, например, Иисус Христос пятью рыбами.
2. Трудящиеся трудятся ради хлеба насущного, а писатели пишут - ради славы, ради того, чтобы учить трудящихся. Чему? Тому, что трудиться надо не ради хлеба. Как не ради денег, вроде бы, пишут они, хотя от наград еще никто, за исключением, не отказывался. Толстой просил, чтобы не присуждали ему Нобелевскую премию, так как не надеялся на себя, что хватит у него сил отказаться от нее, как не хватило сил расстаться со своим имением. Зрелый Толстой уже знал, что успех это миф, как и зрелый Солженицын, который сейчас отказывается от наград, знает это. Но от Нобелевской премии и Солженицын в свое время не отказался. Успех это хлеб писателя, особенно вначале.
З. Штатных писателей обычно сразу узнают, как узнали Достоевского, да еще и с восторгом, Некрасов и Белинский. Сразу узнали и Толстого по его "Севастопольским рассказам". И Бунина узнали рано: всего около двадцати лет ему было - а его уже нарасхват во всех центральных редакциях. И в эмиграции, после двадцатого года, где почти все бывшие утратили свою популярность, он не затерялся. А в 1933 Бунин первым из русских удостаивается самой престижной, самой денежной и самой помпезной премии в мире имени изобретателя динамита Альфреда Нобеля. Бунин с великим удовлетворением описывает нюансы церемониальности этого шведского праздника. Нобелевская премия, как динамит, взрывает дух писателя так, что возносит его на вершину высочайшей горы под названием Эго. Оттуда, с огромной высоты, весь мир виден так, что хочется говорить о нем, улучшать его, как это делает Фолкнер, лауреат премии 1950 года. Судьба своей американской нации кажется Фолкнеру значимой настолько, что это, вроде бы, и судьба всего мира. Успех, как о том же говорит и Толстой, для этих "крайне корыстных и неправедных людей" является утверждением и торжеством их образа жизни, то есть как бы ставит печать на то, что пока лишь было в проекте и в чем еще можно было сомневаться. Толстой чувствовал все это, о чем я сейчас говорю, и если бы он получил Нобелевскую премию, то подтвердил бы тем самым все свое самое величайшее в мире фарисейство. Мало того, премия как бы обратной морской волной наполняет душу писателя мощной энергией, направлением своим имеющей как раз то, с чем боролся на словах Толстой. Толстому, как никому, сверху очень хорошо видно было, что весь этот успех пустота, что смысла в этом никакого нет. Но кому нужна такая высота, откуда видна бессмысленность успеха, кроме Толстого!? Всем остальным достаточно успеха в пределах хотя бы какой-нибудь премии, лучше Нобелевской.
4. Все писатели, чуть хватив успеха, начинают учить других. Но учат не тому, как добиться успеха (а вдруг научатся и начнут конкурировать), а совсем другим вещам - как складывать фразы, например, больше или меньше употреблять эпитетов или, как пишет Бунин, "Адамович их за одно журит, а, например, Осоргин за другое, - один за "бытовизм", другой за отсутствие оного..." Сам Бунин, споря с Адамовичем, думает, что учит молодых писателей тому, чему как раз и надо учить, - от противного, проникновению в суть души и в суть вещей. Чем больше писатель, тем большему следствию он учит. То есть, практически он занимается тем, что ублажает себя (свою гордыню учителя). Тем же, что действительно делает его успех, он ни с кем не делится, как это обычно и свойственно злу.
5. "Пора бросить идти по следам Толстого? - вопрошает Бунин к Адамовичу. - А по чьим же следам надо идти? Например, Достоевского? Но ведь тоже немало шли и идут. Кроме того: неужто уж так беден Толстой и насчет этого самого мира внутреннего? На Толстом, - говорит Адамович, - не кончается литература - есть и другие выходы..." Это как нельзя более верно, но откуда взял Адамович, будто существует уж такое ужасное засилье Толстого? Дальше речь идет почему-то обо мне. "Крайне интересно в этом отношении творчество даровитейшего из толстовцев, Бунина, особенно поздние его вещи, после "Господина из Сан-Франциско", все-таки куда-то дальше рвущиеся, как бы изнывающие под тяжестью собственного совершенства..."
Странная речь. Я весьма люблю Толстого, но при чем тут "убежденнейший толстовец"? Что это значит? (стр.451, т.9 Бунина). Это значит, что за Толстым стоит сам Хозяин мира сего, от которого все исходит и, в первую очередь, исходит то, что идейно насыщает мир. Все толстовцы (или толстенькие, или жирненькие), кто имеет успех. А причина успеха в том, что они жирненькие, то есть имеющие в своих душах количество зла, за которое полагается та или иная награда. Способность проникать в души и в суть вещей это следствие посвящения, как и умение описывать все это. Как ты слова ни складывай в предложения, если в твоей голове нет образа и способности через предложение создавать этот образ в голове читателя, не будет в творении твоем никакого очарования. Плюс к этому должна быть санкция на успех. Нет санкции или какой-либо другой составляющей этой технологии, пиши хоть лучше всех писателей, вместе взятых, никто ничего не заметит, а если заметит, то не скажет по поводу замеченного, а если скажет, то последствий должных сказанное не будет иметь - славы не будет, а если будет, то - всего лишь на уровне города, например, или области, и не более того, что санкционировано.
6. Санкция это очень важно. Именно ею выдается пропуск на успех. И если есть она, к тебе придут за рукописью, как говорит Булгаков. Однако никто не придет, если нет санкции. Имеет значение и величина успеха, которая определяется санкцией. Величина эта, как правило, зависит от количества зла в душе. Хотя бывают и отклонения от правил, которые также предусмотрены. Чехов, например, имел санкцию на мировой успех, но вот зла в его душе было не на генерала, а на прапорщика всего. Оттого и чахотка, оттого и не очень-то бегали за ним литературные шестерки. Если генеральский внутренний зверь устроит все так, что к хозяину и придут, и чуть не на руках отнесут куда надо, и накормят, и напоят, и нахвалят, то зверь прапорщика ничего такого уже не может, не командир он офицерам. Поэтому Чехов сам организовывает литературные посиделки, сам угощает, и хотя по известности своей он не меньше приглашенных, не чувствует он себя своим на этих собраниях. Это как войти в свет, из простых женившись на княгине: всегда неловко будет чувствовать себя выдвиженец не по рангу своему. И по манерам, и по родословной он будет отличаться от общей массы, и ему, конечно же, не преминут указать на это при случае ревнители всех этих традиций.
7. Бунин рассказывает о двух писателях из разночинцев Николае Успенском и Левитове. "Участь Левитова была участью многих его современников из числа "писателей-раночинцев": в ранней молодости пешком ушел из Тамбовской губернии в Петербург, чтобы учиться писать, "жить в центре умственных интересов", а в Петербурге жил только жизнью нищей и пьяной богемы, писал наспех, как попало, впал в пьянство уже беспробудное, в бродяжничество и босячество постоянное, полное душевного ожесточения, едкой сердечной горечи, и погиб в конце концов от белой горячки. Как многих, подобных ему, не раз пытались добрые люди спасти его, устроить, - и, конечно, напрасно. Я знал одного из этих людей, и он мне рассказывал:
- Я однажды подобрал Левитова в такой грязи, в такой нищете, которой вы и представить себе не можете. Он у меня отдышался, отъелся, я его одел, обул, предоставил ему прекрасную комнату, снабдил карманными деньгам, - мол, живи, сколько хочешь, поправляйся, работай. И чем же он отплатил мне за все это? Выхожу раз утром, а он ходит по гостиной, куда только что поставили новую шелковую мебель, и мочится на кресла, на диваны: "Вот вам, говорит, полюбуйтесь, благодетель, на свою мещанскую роскошь!" А затем вышел в прихожую, взял картуз и палку - и исчез... Настоящий русский человек был!
Николай Успенский тоже занимал когда-то в литературе одно из самых видных мест. Однако он тоже сделал, кажется, все возможное, чтобы погубить и свою известность, и талант. Он бросил работать, стал пьяницей и бродягой и кончил свое существование еще хуже, чем Левитов: умер в Москве на улице, перерезал себе горло бритвой. Его теща рассказывает:
- Несколько лет тому назад он явился к нам босяком, поселился у нас, жил как член семьи, а затем увлек и обесчестил мою дочь, - назло мне, как сам он выразился. Назло за что? Затем он на ней женился, быстро свел ее в гроб, а девочку, прижитую с ней, увел с собой, уходя от нас. Жил он тем, что потешал купцов, мещан и мужиков всяким шутовством, игрой на гармонике, тем, что заставлял своего несчастного ребенка плясать и приговаривать похабщину. Он иногда даже брал ее, как щенка, за шиворот и, на забаву мужикам, бросал в реку, в пруд. Вот, говорил он, вы сейчас увидите, православные, образец национального воспитания, - и трах ребенка в воду! Бог ему судья, замечательный, но ужасный человек был" (стр.273, т.9 Бунина).
8. Богема для творческих людей это как Рубикон для Цезаря, с тем отличием, что Цезарь сознательно преступал закон. Поэты пьют, не зная, почему и зачем они это делают. Просто хорошо пьется, хорошо пишется, когда алкоголь в голове, и хорошо живется. "Хорошо сидим" есть такое выражение на русском языке, что на английском звучит как "ангел пролетел". Такое эйфорическое состояние одновременно с необыкновенным прояснением каждой клетки организма наступает вдруг у пьющих, когда они после второй или третьей рюмки начинают чувствовать себя ангелами. Это момент прибытия ангела. Зачем он прибывает? Затем, чтобы перевести пьяненького поэта через его Рубикон. Переведенный таким образом на другой берег поэт получает статус инструмента, на котором теперь могут играть вышние духи. Что собой представляют эти духи, видно из рассказа Загоскина "Концерт бесов", отрывок из которого мы приводим выше в "Ленноне, Ленине и Листьеве". В обоих случаях с Левитовым и Успенским рассказчики отмечают, что это "замечательные, настоящие русские люди". Это очень важно. Потому что лишь в этом случае становится понятным, почему такое свинство допускается. Любой не русский не позволил бы себе ничего подобного, так как радовался бы вдруг свалившемуся на него божьему дару. Русский же нутром своим чувствует, что дар этот как троянский конь. Левитов и Успенский это крайности, благодаря которым мы можем сказать сейчас о том, что обычно бывает скрыто. Русские, пока еще не перешли писательский Рубикон, в должной мере не заражены воровством. И эта относительная чистота не позволяет им торговать тем, что называется божьим даром. Если Бунин, совсем еще молодой, сразу начинает продавать свои произведения, уже зная им цену (он торгуется с владельцем "Весов" и гордится тем, что смог выторговать больше денег), Левитов и Успенский не только не торгуют, но и протестуют против всего барского образа жизни вообще за счет других. То же самое делал Иисус Христос, разваливая лавки торговцев в храмах. Для еврея поступок Иисуса был не меньшим хулиганством, чем действия Левитова с Успенским. Как же жить, скажет еврей, если за свой труд не иметь денег? Вопрос от неверия. Еврей и вообще любой логически мыслящий человек живет по вере в свое Эго, у которого все рассчитано и никакой манны небесной. "Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: "Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому, что был вор: он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали" (гл.12, стихи 4-6 от Иоанна). Такое уж это дело торговля, что торговец не может продавать в меру: всегда он завышает цену, оправдывая завышение благими предлогами. И ничто святое торговцу уже не свято, потому что он все продает. Вот против этой торговли, не осознавая того, и протестуют Левитов с Успенским. Нет в русской душе стремления заработать на своем даре, накопить денег, купить имение. Не надо настоящей русской душе ни собственности, ни семьи, ни детей, ни благодетелей.
9. "То, что я стал писателем, - говорит Бунин, - вышло как-то само собой, определилось так рано и незаметно, как это бывает только у тех, кому что-нибудь "на роду написано". "Человек делается тем, о чем он думает". Но все-таки: почему один думает об одном, а другой о другом? От некоторых писателей я не раз слышал, что они стали писателями случайно, Не думаю, что это совсем так, но все-таки могу представить себе их и не писателями, а вот самого себя не представляю" (стр.272, т.9 Бунина).
Бунин это муравей, который по самую задницу влез в сладкое желе и потому без этого желе представить себя уже не может. То есть в прошлых воплощениях его душа уже прошла и первый Рубикон, и второй, и в данном воплощении, не успела еще душа полностью войти в тело (в 21 тело ума заканчивает вхождение в тело, хотя возможны и отклонения), как ей скорей вешают ее генеральские погоны. Бунин и рождается не разночинцем, и сразу попадает в соответствующую среду. Здесь он не только свой среди своих, но и чувствует себя настолько червонцем новым золотым среди старых медяков, что считает себя вправе другим диктовать правила поведения. Споря с Адамовичем, что никакого засилья Толстого нет, Бунин намекает на то, что не один Толстой генерал, есть, мол, еще генералы, имея в виду себя. Однако генерал генералу рознь, конечно. И это хорошо видно со стороны, например, Адамовичу, что влияние Толстого есть, и оно так велико, что вполне можно говорить о засилье. Есть же и другие выходы, говорит Адамович, предлагая писателям как-то избавиться от магии Толстого. Это более чем верно, соглашается Бунин, имея в виду самого себя. Сам на себе такой уж очень большой власти Толстого он не ощущает. Не ощущает потому, что влияние одного генерала на другого вовсе не такое, как на офицера и более того на прапорщика.
10. Бунин это генерал, который прекрасно видит скрытые для прочих входы и выходы. В отличие от прочих, он четко осознает, что писателем быть ему на роду написано, и почти видит свое посвящение в писатели: "Моя писательская жизнь началась довольно странно. Она началась, должно быть, в тот бесконечно давний день в нашей деревенской усадьбе в Орловской губернии, когда я, мальчиком лет восьми, вдруг почувствовал горячее, беспокойное желание немедленно сочинить что-то вроде стихов или сказки, будучи внезапно поражен тем, на что случайно наткнулся в какой-то книжке с картинками: я увидел в ней картинку, изображавшую какие-то дикие горы, карлика с бабьим лицом, с раздутым горлом, то есть с зобом, стоявшего под водопадом с длинной палкой в руке, в небольшой шляпке, похожей на женскую, с торчащим сбоку птичьим пером, а под картинкой прочел подпись, поразившую меня своим последним словом, тогда еще, к счастью, неизвестным мне, - "Встреча с кретином". Кретин! Не будь этого необыкновенного слова, карлик с зобом, с бабьим лицом и в шляпке вроде женской показался бы мне, вероятно, только очень противным, и больше ничего. Но кретин? В этом слове мне почудилось что-то страшное, загадочное, даже как будто волшебное! И вот охватило меня вдруг поэтическим волнением. В тот день оно пропало даром, я не сочинил ни одной строчки, сколько ни старался сочинить. Но не был ли этот день все-таки каким-то началом моего писательства?" (стр.299, т.9 Бунина).
11. Был! Конечно, был! Именно в этот день ему показали в образной форме то, что, при частичной правде о писательской душе, может показаться лишь противным, а при полной правде - это "страшное, загадочное, волшебное" занятие есть, по сути своей, кретинизм. Показали то что есть, что в действительности физической принято считать, наоборот, уделом избранных, вдруг возносящихся на недосягаемые для большинства людей высоты, где на крылатых пегасах орлами летают они с вершины на вершину. Да, это избранные в свое время, да, они летают как птицы, да, им бывает хорошо, как бывает хорошо летающим птицам, да, они бывают богатыми, да, и женщины их любят, и славу они имеют (когда не только женщины любят, а совсем незнакомые люди), но - душами своими они как раз то, что увидел восьмилетний Бунин на картинке. Все они, в большей или меньшей степени, карлики с бабьими лицами, и в первую очередь, конечно же, Бунин, хотя с фотографии из его тома сочинений на нас смотрит очень почтенный с тонкими чертами лица благообразный господин. И не случайно Сологуб смеялся, глядя на Бунина, а затем объяснил причину смеха: "Я тому смеюсь, что все гадаю: любите ли вы мальчиков? (стр.288, т.9 Бунина). Бунин сам об этом рассказывает, не догадываясь, что в этой шутке есть очень большая доля истины. Силин (Набоков) со своей "Лолитой" сразу прогремел на весь мир. А Бунину, по его лицу, как-то больше мальчики подходят. Такова суровая правда жизни генеральских душ, что извращения для них так же естественны, как естественно уродство для урода. И чем больше генерал, тем круче обычно извращение. Хотя бывают исключения. Один мой знакомый бывший замдиректора завода не пьет, не курит, не гуляет. Но так хвастается всем этим, что нет ни малейших сомнений в том, что он в прошлом воплощении уже и отпил, и откурил, и отгулял свое. Сейчас ему принудительно перекрыли все это, чтобы на этом инструменте еще что-то сыграть.
12. На Ленноне играют как на гитаре, на Шаляпине играют как на контрабасе, на Бунине играют как на пианино, где снаружи видны только черные и белые клавиши. Бунин рассказывает о шутке Сологуба, думая, что глупая шутка его свидетельствует о кретинизме Сологуба. С точки зрения Бунина, почти все, кого он описывает из известных и уважаемых (Бальмонт, Брюсов, Гиппиус...), по их поведению, самовлюбленности, необъективности, это кретины. А сам он, конечно, как мой знакомый пушистенький замдиректора (Пухов ему фамилия), трезвенький, чистенький, светленький. Этакий красавчик котик, которого хочется погладить. И сам себя котик гладит, и других провоцирует, чтобы гладили его. И, конечно, в мыслях у него нет, что сам он, в душе своей, более грешен, чем эти пьяницы, подлецы, хулиганы, кретины. Бунин думает, что откровение Сологуба это черная клавиша для Сологуба, и с удовольствием нажимает на эту клавишу. На деле же оказывается, что это для Бунина черная клавиша. "Человек делается тем, о чем он думает". Но все-таки: почему один думает об одном, а другой о другом?" Потому, отвечаю Бунину, что мысли сверху посылаются. Какие мысли посылаются, о том каждый и думает. Какую музыку музыкант хочет, такую и играет. Как правило, при этом сам инструмент не ставится в известность об истинной цели играемой музыки, как это мы только что наблюдали на примере Бунина. Конечно, и от инструмента многое зависит. На барабане, например, не сыграешь Паганини. Да и на самой скрипке, как Паганини, никто не мог сыграть. Чертом называли его на сцене, так захватывал он публику своей энергетикой. Впрочем и барабан тоже важный инструмент: простую тряпку если на обруч натянешь, то барабана не получится. А человек, как сказал Гамлет, это не флейта, то есть в душе все это гораздо сложнее.
13. В душе есть горловой (?5) эфирный центр, который отвечает за творчество. Поэтому именно горло раздувается у карлика, как зоб. Относительно по-настоящему горловой центр используется для творения словом, то есть это правильно сказано, что вначале было слово, и не совсем по-настоящему, если этот же центр используется для создания поэтических образов. Поэтому, когда не по назначению применяют инструмент, то уродуют его. Ничего этого не знает Бунин, и такой мысли, что карлик на картинке как-то может быть связан с его душой, у Бунина не возникает. Подается мысль, что данная картинка есть знак начала его творчества, - вот и все, что дано знать Бунину. И это знание поддерживается неким восторгом при этом. "Во всяком случае, можно подумать, будто некий пророческий знак был для меня в том, что наткнулся я в тот день на эту картинку, ибо во всей моей дальнейшей жизни пришлось мне иметь немало и своих собственных встреч с кретинами, на вид тоже довольно противными, хотя и без зоба, из коих некоторые, вовсе не будучи волшебными, были, однако, и впрямь страшны, и особенно тогда, когда та или иная мера кретинизма сочеталась в них с какой-нибудь большой способностью, одержимостью, с какими-нибудь историческими силами, - ведь, как известно, и это бывает, было и будет во всех областях человеческой жизни. Да что! Мне вообще суждена была жизнь настолько необыкновенная, что я был современником даже и таких кретинов, имена которых навеки останутся во всемирной истории (стр.300, т.9 Бунина).
14. Да, Бунин родился в 1870, как Ленин, и умер в 1953, как Сталин, охватив своей жизнью весьма насыщенный историческими событиями период жизни человечества, как раз время наибольшей активности Ленинского духа. И намекает Бунин, конечно же, именно на Сталина и Ленина. Вот еще одна неотъемлемая особенность кретинизма - других обвинять в том, что есть в тебе. По нашим правилам первопостижения своих грехов: нельзя заметить в ком-то, чего нет в тебе. С Лениным мы уже подробно разбирались: конечно, есть одержимость, гениальности это свойство вообще присуще, потому что гений, как правило, является на Землю для исполнения какой-либо важной задачи, которую и выполняет, хоть Земля тресни под ним. И если Ленин одержим в меру, то Сталин, в ком ленинский дух уже слишком разогнался, одержим уже до кретинизма, что в конце выдает и ленинского духа, который, как Сталин, себялюбив до паранойи. Это полный идейный кретинизм, когда ведущий людей самое святое (благо человечества и смысл жизни человека) эксплуатирует для самовозвеличения, вплоть до уничтожения как отдельного человека, так и всего человечества, в том числе жертвуя (Бунину, как и Набокову, пришлось сбежать из России в 20 году) даже такими совершенными копиями Хозяина мира сего, как Бунин. Если Лев Толстой это самая полная копия Хозяина с одной стороны, то Бунин это его же копия, но с другой стороны. Хозяина в Бунине выдает верхняя губа в форме перевернутой w. Бунин почти всех литераторов перебрал по косточкам, и никто у него не хорош, за исключением Чехова. Это значит, что в Бунине все эти недостатки есть, но все они так отрегулированы, так приглажены, так одежками укутаны, что снаружи одно сплошное благообразие. Если бы Сатана доверил этой душе роль Толстого, вот тогда все страсти из него поперли бы водопадом. И, конечно, до исполнения задачи, которая была поставлена перед Толстым, ему было бы еще дальше, поскольку его Эго слабее.
15. "Белый холст водопада" - образ не случайный. Что сверху льется на проводника, то он и записывает. Можешь не замечать льющегося водопада, можешь ничего не записывать (таких еще не было), можешь присваивать себе появляющиеся образы (таких почти сто процентов), но сам факт остается фактом, что с определенной целью вышние проводят через проводника какую-то идею. Гусиное перо в шляпке у карлика говорит о принадлежности его к клану писателей. "...И тянется рука к перу, перо - к бумаге, - у Пушкина. - Еще мгновение - и рифмы ровно потекут". Именно гусиными перьями писали во времена Пушкина. А гусь это один из образов Черта. То есть Черт как Повелитель всех соединений (межплановых пространств) здесь обязательно присутствует. Хотя он больше предпочитает музыку, а после музыки - поэзию. Абстракция или, точнее, неопределенность ему больше по душе. Идея, то есть то, что проводится на Землю, его обычно не касается, за исключением момента, когда идея изживает себя и превращается в фарс, как это было с ленинской идей в лице Брежнева. В такие сложности как обоюдоострый меч идеи, Черт не вникает. Идеи дело Сатаны, тем более такая великая идея как коммунизм. Ленин орудовал этим обоюдоострым мечом идеи, зная лишь об одном конце его. Но и одного острия его хватило, чтобы Бунин, при всей своей неприязни к Ленину, сказал о деле, что оно останется в веках. А вот дело Бунина, в сравнении с ленинским, это как дело пичужки в сравнении с орлиным. Если бы Бунину доверили роль Ленина, то дело не только было бы провалено, но и начаться не смогло бы, потому что в корне своем душа Ленина все-таки положительна и поэтому по-настоящему жертвует собой ради дела. Бунин же сбежал из России, чтобы себя спасти и, сколько его ни звали обратно в Россию, не поехал, боясь расправы. Его самый близкий друг и проходимец Лешка Толстой, который вернулся и жил припеваючи, звал. Не поверил Бунин ему. И по-своему прав был Бунин, потому что Лешка что угодно мог писать, хоть шиворот-навыворот, хоть "Хождение по мукам", хоть "Гиперболоид инженера Гарина", а вот правильный Бунин мог писать только правду, и, конечно, за правду ему быстро бы памятник в СССР соорудили - на могиле.
16. Правильность Бунина искусственна - вот в чем отличие кретинизма Бунина от кретинизма Ленина. Если в Ленине правильность настоящая, а кретинизм искусственный, то в Бунине, наоборот, кретинизм настоящий. Он бы, этот настоящий кретинизм, обязательно показал бы себя, окажись Бунин на месте Ленина у власти. Нечто подобное мы видели в Наполеоне, который, получив власть, тут же забыл о провозглашенных французской революцией "свободе, равенстве и братстве". Кретин себя хочет прославить, больше никого. Какие-то благие идеи и собственное совершенство у него до тех пор, пока не получена власть. Мой бывший напарник по работе Николай А. такое же сплошное совершенство, но задень его за живое, сразу и голос появится, и убьет ни за что.
17. Кретинизм (физический) - это слабоумие ввиду неправильного развития щитовидной железы. Щитовидная железа отвечает за регулирование роста и развития организма у животных позвоночных и человека (дифференцировку тканей, интенсивность обмена веществ и др.) Очень важная железа, работа которой видна всем воочию. При нормальной работе этой железы человек всегда в меру упитан, не толст и не худ, достаточно развит, в отличие от больных, у которых могут быть любые отклонения во всех направлениях. Показанный на рисунке кретин имеет отклонения и в росте, и в лице, и, главное, в горле, которое отвечает за творчество. В целом, вид кретина у тонко чувствительного человека вызывает тошнотворное ощущение. Незначительные отклонения, например, увеличенный кадык у мужчин, практически никем не замечаются, потому что они есть у всех, за исключением. Кадык у мужчин, как сказано в словаре, образован щитовидным хрящом гортани. Еще кадык называют адамовым яблоком, в связи с библейской легендой о проглоченном Адамом яблоке. Женщина яблока не глотала, и у нее, соответственно, нет кадыка. А яблоко у нас это символ знания, что связано с развитием и наличием ума. То есть кадык это однозначно плохо, и чем больше он, тем хуже. Плохо потому, что Бог наказывал Адаму не есть с этого древа. Действительно, лишние знания чрезвычайно вредны для жизни. Но в то же время у женщины кадыка нет, что значит, нет ума у нее. Но это не делает ее хорошей, поскольку ничем не ограниченные чувства это еще хуже для человека. У моего бывшего напарника по работе Николая А. тоже совсем нет кадыка, почти нет его и у меня. Отсутствие кадыка у мужчины говорит о том, что человек либо не начинал развитие в плане ума (еще не начинал по-настоящему познавать зло и добро), либо закончил его, успешно ограничив зло в себе, то есть блудный сын или еще не уходил из дома, или уже вернулся. Есть еще вариант, когда, как в Николае А., зло так усовершенствовалось, что прикрылось благими одеждами настолько, что его стало совсем не видно.
18. Внешнее строение человека нас интересует в той мере, в какой оно, поскольку является следствием внутреннего, отражает именно внутреннее устройство души. Бунин это пример отражения наоборот - то есть это пример внешнего совершенства при полном до тошноты противном внутреннем кретинизме. (Природа свое возьмет, когда в следующем воплощении предоставит ему тело уродца). А пока относительно положительный Чехов, которого богемная жизнь весьма смущала, мягко говоря, именно потому, что в Бунине, вроде бы, все было прекрасно, просил Бунина, который был моложе его на десять лет, бывать у него, по возможности, чаще. Одно присутствие внешне совершенного Бунина помогало Чехову ломать свою душу в сторону кретинизма, что в Бунине выглядело очень даже положительно. Точно так привлекательно выглядят "солдатские сапоги, поставляемые интендантствами, с бумажными подошвами", которые молодой поэт Сергей Соловьев в "Весах" сравнивал с произведениями Бунина. Потом Сергей Соловьев, как пишет Бунин (стр.292, т.9 Бунина), оправдывался перед ним, мол, заставили его в редакции так написать. Но из песни слова не выкинешь. Этим актом Черт "убил сразу четырех зайцев", что есть верх искусства манипуляции: через предательство и, вроде бы, ложь сломал душу Соловьева (1), подкузьмил самовлюбленного и самонадеянного Бунина (2), отрицательной информацией привлек внимание к Бунину (3) и сказал нам правду о душе Бунина (4), которая (душа), в результате, так же ничего не стоит, как ничего не стоят сапоги с бумажными подошвами.
19. Кретинизм души такой, что Бунин, получив Нобелевскую премию, считает, что теперь весь мир должен крутиться вокруг его пупка, и очень удивляется, что его, такого респектабельного и великого во всех отношениях господина, издевательски обыскивают в немецком пограничном со Швейцарией городе Линдау: "Молодой человек преступного типа, в потертой штатской одежде, быстро схватил меня за рукав и повел куда-то по каменному сараю таможни, где всюду дул в раскрытые двери ледяной ветер дождливого дня, привел в какую-то каменную камеру и молча стал срывать с меня пальто, пиджак, жилет... От потрясающего изумления - что такое? за что? почему? - от чувства такого оскорбления, которого я не переживал еще никогда в жизни, от негодования и гнева я был близок не только к обмороку, но и к смерти от разрыва, протестовал, не зная немецкого языка, только вопросительными восклицаниями - "что это значит? На основании чего?" - а "господин" молча, злобно, с крайней грубостью продолжал раздевать, разувать и обшаривать меня. Я стоял перед ним раздетый, разутый, - он сорвал с меня даже носки, - весь дрожал и стучал зубами от холода и дувшего в дверь сырого сквозняка, а он залезал пальцами в подкладку моей шляпы, местами отрывая ее, пытался оторвать даже подошвы моих ботинок... Мне казалось, что я в сумасшедшем доме, что это какой-то кошмар" (стр. 333, т.9 Бунина). Если бы он поехал еще в Россию, ему бы, кроме всего этого, еще и ступни ног, как Вавилову, дубинками в кровь разбили и еще много чего сделали бы такого, что на возмущение всем этим сил у него уже не хватило бы и хотелось бы лишь одного - умереть. Великому Эго подобные издевательства хуже смерти, но как шоковая терапия они незаменимы для снижения эгоизма в душе и придания ему уравновешивающей зло сдержанности.
20. Для человека, которого умиляет церемонное обращение к нему важных особ при вручении нобелевской премии, перед которым сами распахиваются двери издательств и литературных салонов, обычная арестантская обработка воспринимается как незаконное и незаслуженное моральное убийство его. Один из великих, посидев в тюрьме, выдал вдруг афоризм, что не сидевший в тюрьме это еще не человек. Действительно, только тюремное обращение показывает всякому Эго, что вся его прежняя жизнь это иллюзия, подобная верхней части бунинского сапога. А вот что в действительности представляет собой человек, узнается по его душе, которая открывается лишь в такой экстремальной ситуации, какая создается в тюрьме. И я был в шоке, вплоть до умопомешательства, когда меня посадили, о чем моя первая книга "Жар-птицы в тюрьмах не летают", но сейчас думаю, что без этой экскурсии по тюрьмам и зонам я бы вообще не знал жизни. А вот свеженький пример из нашей ковровской жизни. Есть у нас в городе газетенка, на дрожжах Перестройки быстро поднявшаяся тем, что писала правду обо всем. Взялся за это дело наш еврейчик Валера Загурский, которого, конечно же, не правда сама по себе интересовала, а бизнес. Его слова, что информатика есть тот же бизнес, это отражение западной реальности, где газетные магнаты не менее значимы, чем промышленники. Нашелся и весьма амбициозный редактор наш местный краевед Фролов, издавший штук двадцать книг, которого его успех явно не удовлетворил. Вот они и стали гнуть палку в том направлении, где можно было бы задеть богатых и влиятельных людей в городе. Все правильно сосчитал Валера, не учел одного - что живет он в России, где ограничений свыше не поставлено и палка, вследствие того, обязательно перегибается. Достигли они популярности такой, что чуть ли не всю их редакцию избрали в Горсовет, в том числе и Фролова, уже было начавшеего подумывать о мэрском кресле, которого газета склоняла по всем падежам. И сидеть бы Фролову в этом кресле, если бы не бы - если бы не деньги, которые они вдвоем с Валерой в тот злополучный вечер получили от мэра за изменение позиции газеты. Денег много. Аж 150 тысяч долларов! В наших нищих головах такие суммы просто не укладываются. Но - деньги оказались мечеными. Умелых бизнесменов тут же арестовали. Фролов в сердцах воскликнул: "Это конец моей политической карьеры". В этот момент он еще не знал, что концом политической карьеры тут не обойдется. Во-первых, его ждало обычное арестантское моральное убийство, в результате чего всякий эгоист, тем более много думающий о себе, бывает шокирован. Через семьдесят дней выведенный на очную ставку с сотрудницей газеты, он выглядел как живой мертвец: сцепленные на коленях большие белые руки, белое, как у мумии, лицо, безучастный ко всему взгляд, - все говорило о том, что он все еще в шоке. Вот она - промокашка бунинского сапога, которая хороша лишь в иллюзиях, а настоящей жизни не выдерживает. Что там "конец политической карьеры", в сравнении с постоянным унижением от примитивных надзирателей, от арестантских условий бытия с холодными камерами, сквозняками, насекомыми, от общества с настоящими преступниками и перспективой получить многолетний срок с гарантией на девяносто процентов. Фролов, чтобы спасти себя, пошел на все предложения следователей: и с обвинением согласился, хотя там были варианты, и подельника предал. Следствие длилось около полутора лет. После суда его пообещали выпустить. И вскоре действительно выпустили. Спас ли он себя!? Скорее всего, спасать там уже нечего было: у него и раньше лицо было неестественно белым. А вот Валера, автор идеи, выдержал до конца все, получил срок четыре года и тоже вскоре вышел то ли по амнистии, то ли за хорошее поведение. Только вот инфаркт его недавно хватил. В тюрьме он чувствовал себя как рыба в воде. Правильно говорил, что это хорошая школа. Однако уроки даром не даются.
21. Душа запоминает все уроки, но в следующем своем воплощении в конкретной ее памяти ничего из пройденного не остается. Журналистка Табацкова из той же команды "Ковровских вестей", самый активный член команды, также часто бывает на допросах, где ее держат подолгу, вплоть до ночных бдений. У нее болит голова ото всего этого, она говорит, что ей таблетки нужны, описывает все это в газете, мол, вот какие подлецы эти фээсбэшники. Она даже пытается шантажировать их этой своей больной головой, мол, ничего говорить не буду без таблетки. Валера, получивший определенный опыт, так бы себя уже не вел, он уже знает, что никто из надзирателей не заплачет от чужой головной боли. Да хоть умри. Им даже лучше, так как Хозяин похвалит за решение проблемы. "Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы". Работа у них такая, и в соответствии с этой работой души у них как искусственные твердокаменные подошвы.
22. Не знают настоящей жизни ни Табацкова, ни Фролов, ни Бунин. Они живут в искусственном мире, который отличается от настоящего так же, как благолепный господин Бунин отличается от кретина на картинке. Настоящая физическая жизнь, которая требуется для роста душе, ужасна. Тюрьма это крайность, но как в тюрьму никто добровольно не пойдет, так никто не согласится по своей воле на уроки, которые преподносит ему его жизнь. Бунин, как и я, всю эту жизнь прекрасно видит, то есть он очень точно подмечает недостатки ее ("Захар Воробьев", где крестьянин по дороге выпивает четверть сивухи), точно говорит о недостатках писателей: почти все у него либо пьяницы, либо лжесвидетели, либо подлецы, либо все это, вместе взятое. И все женщины у него такие, что ни одну он по имени ее не называет, он говорит о женщине, что это не человек, а существо непонятное, странное. Несмотря на все это его реальное видение, Бунину эта жизнь ужасной не видится, потому что он защищен от всех ужасов ее своей самовлюбленностью, своими успехами. Ему хорошо в его мирке, как хорошо цыпленку в яйце. А ужасы это где-то, где он бывает лишь проездом и что коснуться его может вскользь, не более того. Касание же вызывает законное возмущение, которое спешит выплеснуться на бумагу (он пишет письмо в редакцию газеты "Последние новости"). Если бы его посадили, это первое возмущение стерлось бы ощущением проникновения в более глубокий смысл бытия. Правда, для этого надо было бы отойти от шока. Фролов, например, от шока не отошел, потому что он с рождения своего в шоке. Не исключено, что и Бунин в свои за шестьдесят лет не выдержал бы такого испытания. Сердце бы у него, как у Валеры Загурского, могло сдать в этом случае.
23. В Толстом Отец мира сего высветился одной своей гранью, которой он отвечает за все человечество, страдает вместе с ним и жаждет освободиться от гнета тела, в котором, по большому счету, одни страдания; в Бунине Отец высвечивается другой своей гранью: здесь его человечество не волнует вообще, гори оно синим пламенем, здесь ему важнее всего собственное огромное Я, которое, благодаря массе очень совершенных одежд, обладает еще и отстраненным взглядом на все, кроме самое себя. "Так всю жизнь не понимал я никогда, - справедливо отмечает Бунин, - как можно находить смысл жизни в службе, в хозяйстве, в политике, в наживе, в семье... Я с истинным страхом смотрел всегда на всякое благополучие, приобретение которого и обладание которым поглощало человека, а излишество и обычная низость этого благополучия вызывали во мне ненависть - даже всякая средняя гостиная с неизбежной лампой на высокой подставке под громадным рогатым абажуром из красного шелка выводили меня из себя" (стр.352, т.9 Бунина).
По словам это Христос, если исключить страх и ненависть, и фарисейство. Как видим, это еще один Толстой, который отрицает, да не просто отрицает, а с негодованием и ненавистью, то, в чем живет и без чего жить не может. Это вершина фарисейства, потому что очень уж правильно сказано, словно он лучший ученик Христа, но - посади этого ученика на хлеб и воду и замени светскую одежду на лохмотья, как он тут же взвоет, напрочь забыв свои благочинные речи. И ради всех этих мирских вещей он и предаст, как сделал это наш Фролов, и будет говорить то, что угодно хозяевам мира сего. Никогда Бунин не голодал, никогда не был бедным, хотя бы как Набоков, и соответствующей сословию одежде придавал очень большое значение. Вот только дома своего у него не было, горюет, что приходилось снимать чужое жилье и жить с тою мебелью, какая там была. Однако, как он описывает, это была богатая мебель и комнат было много в квартире, поскольку баре у нас привыкли, чтобы у них и гостиная была, и спальня, и кабинет, и кухня - все отдельно. Любят души искусственные шикарные мебеля и тонкие белые одежды. Для них это аналог их душевных одежд, соответствие которым они чувствуют кровью своею.
24. Чехов на гонорары свои содержал всю свою многочисленную семью, а затем купил еще и дом с землей в сельской местности. Если в его душе еще жива была тяга к родному дому, то он постарался осуществить ее здесь, в физическом мире, и посадил 50 вишен и 70 яблонь, в отличие от Бунина, душа которого, хоть и мечтала о своем доме, но реально все-таки предпочитала жить в чужом. Однако и Чехов, как и Бунин, хоть и имел свой дом, не чувствовал себя хорошо в таком своем доме, как не чувствовал он себя своим в среде литературной. В Чехове Отец мира в том состоянии, в каком он был на своем переходном этапе, когда дом настоящего отца еще не забыт, но и свои миры надо начинать строить. В Чехове Сатаны ровно столько, сколько его может быть в прапорщике, в отличие от генерала. Чехов даже славу свою не очень чувствует и считает себя не ахти каким писателем, говорит, что семь лет его помнить будут. То есть, большого внутреннего зверя еще нет, а без него нет и особой славы, потому что славу надо организовывать на тонком плане. Пишет в своем роде Чехов лучше всех - а вот не бегают за ним фанаты и не просят автографы.
25. Система духов прапорщиков это как микрокосмос в макрокосме, где микро по отношению к макро вторично. Оно как малое производство, организованное при большом и работающем на отходах большого. Если для большого это обрезки и металлолом, то для малого это хороший исходный материал. Каждый должен заниматься своим делом. Чехов хорошо и очень просто пишет о мещанах и мужиках, Бунин - о господах, Толстой - о высших сословиях. Если же Толстой начинает писать пьесы о мужиках ("Власть тьмы"), то получается как если бы платье великана надели на лилипута. Ерошка и Марьянка в "Казаках" у Толстого хороши потому, что идеализирует их гигант мысли. В принципе, Толстой всех идеализирует, но фарисейство для высших слоев это их органика, куда достаточно естественно вписываются мысли о смерти и жизни, о любви с ахами и охами, о мироустройстве... Однако если бы Толстой написал правду о себе, как он с младшей сестренкой Софьи Андреевны прелюбодействовал и нажил там еще пятнадцатого ребенка, то что осталось бы от его фарисейских проповедей!? В четырнадцатом, Ермиле, от поломойки, он сознался, поскольку тогда еще не проповедовал. А вот сознаться в пятнадцатом, когда и жена тут же, которую он, как всех, тоже учит, и Татьянка, ее сестра, рядом, с мужем Кузминским! Это же срам на весь мир. Это как сейчас с католическими отцами в США - узнается вдруг, что они педофилы.
26. Об этой связи Левочки и Татьяны все молчат, в том числе и спонтанно правдивая Танечка, которая повзрослела со временем и написала книгу "Моя жизнь дома и в Ясной Поляне". Здесь она и свою связь с Анатолем описывает как дружеский поцелуй и, казалось бы, совсем не понимает, почему все так всполошились из-за их задержки в пути. Все она понимает, как понимает и причину охлаждения в связи с этим к ней Сергея Николаевича, твердо намеревавшегося во второй раз после Левы породниться с семьей Берс. В "Войне и мире" Толстым об этом сказано предельно ясно: обрученная с князем Андреем Наташа Ростова вдруг укатила с Анатолем Курагиным, и по этой причине князь Андрей отказался от нее. Все герои и героини великих произведений графа Толстого были с ним рядом, иным он даже имена не менял. И все знали, что Наташу он списывает с Тани, а сама Таня даже просит его, чтобы случай с Анатолем он не описывал. Но Лев Николаевич из той же породы, что и Татьяна Андреевна: чужой грех он должен выставить во всей его красе, зато грех, в котором он сам участвует, стыдливо прячется. Кредо такое у Льва Николаевича, он даже писателей поучает, чтобы писали только правду. Так у всех проповедников, за исключением, учат правильно, а вот бревно в своем глазу либо не видят, либо прячут так, чтобы никто не нашел. Но грех существует не для того, чтобы быть спрятанным. Приходит время, когда концы, какими бы они глубокими ни были, выходят из воды. Сказано, что нет такого тайного, что не стало бы явным. За этот грех бывшая Татьяна (ныне Марина) отвечает двумя выкидышами и рождением третьего, который тоже фактически выкидыш, хоть и живой: как не хотела показывать этого своего ребенка от Льва Татьяна, так теперь Марина хочет зарезать свою девочку. Хотела Марина ребенка, с большими потугами родила, любит его, а руки вот сами тянутся к ножу так, что близкие к ножам ее не подпускают. В позапрошлом году девочке было одиннадцать лет, но не жилец она на этом свете, да и у матери сознания никакого: так зациклена на своем горе, что ничего не понимает.
27. Каков учитель, таковы и ученики. Патриарх русской литературы, всеми чтимый так, что его концом определяли конец русской литературы, учил писать правду. Бунин, как и все прочие, в молодости боготворивший Толстого, словно бы в насмешку над учителем, писал исключительно неправду, то есть, по собственному его свидетельству, он все выдумывал. Как он выдумал "Господина из Сан-Франциско", "Грамматику любви", "Легкое дыхание", "Косцы"..., Бунин подробно пишет в "Происхождении моих рассказов" (стр.368, т.9 Бунина). "Рассказ "Легкое дыхание" я написал в деревне, в марте 1916 года: "Русское слово" Сытина просило дать что-нибудь для пасхального номера. Как было не дать? "Русское слово" платило мне в те годы два рубля за строку. Но что дать? Что выдумать? И вот вдруг вспомнилось..." (стр.369, т.9 Бунина). Летом пятнадцатого года, проходя однажды по Кузнецкому Мосту в Москве, я увидал в витрине книжного магазина Готье издание на русском языке повести Томаса Манна "Смерть в Венеции", но не зашел в магазин, не купил ее, а в начале сентября 1915 года, живя в имении моей двоюродной сестры, в селе Васильевском, Елецкого уезда, Орловской губернии, почему-то вспомнил эту книгу и внезапную смерть какого-то американца, приехавшего на Капри в гостиницу "Квисисана", где мы жили в тот год, и тотчас решил написать "Смерть на Капри", что и сделал в четыре дня - не спеша, спокойно..."
28. Бунин, при всем своем уме и, как следствие большом себялюбии, не замечает того водопада, который падает в горах на кретина. Чтобы кретин не замечал водопада, тот падает всякий раз по-разному: то вспоминается какой-то случай из жизни, из которого, при здравом размышлении, никакого рассказа составить нельзя, то несколько событий, подгоняя одно другое, наводят на мысль, которая опять всего лишь мысль, а не рассказ пока, - но Бунин садится за стол и начинает писать. Тут же приходит мысль заменить название, так как "Смерть в Венеции" уже есть, на "Господина из Сан-Франциско". Да и стиль Бунина отличается от стиля Томаса Манна, книгу которого, натолкнувшую его на мысль, он прочитал позднее: "Это очень неприятная книга: немецкий писатель, купавшийся на Лидо, влюбился в мальчика, очень красивого полячка, и умер в жаркой Венеции от холеры" (стр.369, т.9 Бунина). Томас Манн, если следовать наставлениям Толстого, в своих произведениях гораздо более близок к правде жизни, чем Бунин. Поэтому Бунину, чрезвычайно умному лакировщику, таким неприятным показался рассказ Манна. Как были у нас советские лакировщики действительности, выдумывающие целые романы ("Кавалер золотой звезды" Бабаевского), так Бунин выдумывает, но выдумывает более тонко, так, что прикрывает всю грязь мира. Правду настоящую прикрывает правдой вымышленной. Бунин не знает этой идеи Отца мира, но проводит ее точно так, как Гуэмплен Виктора Гюго, желает он того или нет, несет на своем лице маску смеющегося человека. Благодаря незнанию, Бунин рассказывает правду о том, как он пишет. Не знает Бунин, что, в целом, он тот самый кретин под водопадом, который так же не волен себе, как не вольна маска на лице.
29. "В молодости я писал почти всегда слишком торопливо, случайно. Я был такой же и тогда, когда обо мне писалось, что будто бы я чудесно отделываю каждую фразу. ...Чеканка фраз! Но я никогда не занимался этим" (стр.374, т.9 Бунина). Если механизм преобразования абстрактного в логическое совершенный, то проводнику не требуется как-либо трудиться над фразой. Не надо вообще ни над чем трудиться: сам выстроится сюжет, сами вспомнятся случаи из жизни, необходимые для данной формы, само все ляжет на бумагу в той форме, в какой оно требуется. Бунин, когда садится за стол, не знает, в стихотворной или прозаической форме напишет то, что хочет написать: "Свои стихи я не отграничиваю от своей прозы. И здесь, и там одна и та же ритмика... - дело только в той или иной силе притяжения ее" (стр.375). Дело, добавим мы, в том, что произведение, которое собирается написать писатель, уже есть вверху. В свое время и с определенной целью оно спускается на Землю. И вот когда время это наступает, писателем овладевает беспокойство. Его начинает притягивать к этому произведению. "Как возникает во мне решение писать?.. Чаще всего совершенно неожиданно (стр.374). Эта тяга писать появляется у меня всегда из чувства какого-то волнения, грустного или радостного чувства, чаще всего оно связано с какой-нибудь развернувшейся передо мной картиной, с каким-то отдельным человеческим образом, с человеческим чувством..." Все это само по себе развернуться не может, так как мозг человека это всего лишь энергетический механизм. Он, как известно, имеет определенную частоту энергетических колебаний, которые наука давно уже фиксирует. Есть еще колебания, которые не фиксируются современными приборами, как есть звуковые колебания, которые ухо не слышит, но приборы их улавливают. Их приборы улавливают, но не улавливают колебаний в Бермудском треугольнике, от которых экипажи кораблей выбрасываются за борт. Один наш ковровский гений изобрел электромагнитный прибор, воспроизводящий частоту колебаний, гибельную для крыс. Прибор его, как он говорит, в дело не пошел, потому что на той же частоте живет человеческий мозг. Правда это или нет, суть не в том, а в том, что, в принципе, Вышние, если бы им это было надо, легко расправились бы сразу со всем человечеством. Им, однако, надо другое. Силам Инволюции надо, чтобы созданный ими прибор был идеально управляем сверху. Все гении, в том числе и Бунин, это их самые лучшие творения. Конечно, беспокоит творцов, как следствие при этом, душевный кретинизм и необходимость реабилитации души в следующем воплощении. Беспокоит еще, как это мы наблюдали на примере с Толстым, смерть, которой, они точно знают, нет. Стареют эти совершенные приборы в самый неподходящий момент: как раз когда они достигают наибольшего совершенства, - стареют и умирают.
30. Человек многоплановый сложный организм, в котором добро и зло распределяются в самых разных пропорциях. Вот с этими пропорциями как раз и не справляются творцы. СМИ сообщают (2005-05-17) о человеке, которого в Англии обнаружили полицейские. Они обратили на него внимание, потому что он был в насквозь промокшем костюме. Человек не отвечал ни на какие вопросы и ни на что не реагировал. Когда ему дали карандаш и бумагу, он нарисовал что-то, в целом, не помню что, и очень подробно, в деталях, фортепиано. Тогда его посадили за фортепиано, и он, чередуя, стал играть музыку битлов и фрагменты из "Лебединого озера" Чайковского. Играл профессионально и собственные сочинения, но, когда музыка кончилась, он опять стал безучастным ко всему. Похоже ли это существо на человека!? И хотел бы человек быть таким вот гением!? Как музыкальный инструмент это существо идеально. Однако этот пример говорит нам о том, что само по себе создание идеального инструмента не имеет смысла ни для Вышних, ни для человечества, которого не будет в этом случае. Будут лишь инструменты, которые, как лопаты, отработали свое, и стой себе в уголке.
Послесловие: Как сообщает мне мой духовный автор, читателем воспринимается пока только суть сказанного, что символизируется как черный хлеб или как нечто абстрактное, что памятью фиксируется лишь как целое, которое конкретно не запоминается; детали не проходят, поскольку у Хозяина мира сего пока хватает сил перекрыть их доступ. Пока в Законе детали от Хозяина. Чуть подробнее об этом в журнале "Апокалипсис".