Геманов Олег Алексеевич : другие произведения.

Тыловики. Глава 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.80*32  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Обновление от 28.02.2011г.

  Командир миномётного взвода Павел Котляков, с силой всадил штык лопаты в землю, сел на приятно пахнущую прохладой свежевырытую груду земли, устало махнул рукой:
  - Всё. Перекур десять минут. Основная позиция готова, потом начинаем оборудовать запасную.
  Красноармеец Финаев, весь мокрый от пота, сверкая на солнце совершенно белым торсом присел рядом с командиром, достал кисет, ловко свернул две "козьих ножки" одну из них протянул Павлу:
  - Угощайтесь, товарищ младший лейтенант.
  Котляков благодарно кивнул, с наслаждением затянулся крепкой махоркой.
  - Спасибо. Ух, хороша чертовка! - Павел закашлялся, нашел взглядом расторопного наводчика второго расчета:
  - Тухватуллин! Собери фляги, дуй на речку. Возьми с собой Ахметшина. Бегом!
  Вокруг командира постепенно собрались все бойцы взвода. Со всех сторон раздавалась русская речь, вперемешку с башкирской и татарской.
  - Тихо! - незлобно рявкнул Котляков. - Расшумелись как бабы на базаре.
  Люди примолкли, расселись возле Павла поудобнее, задымили самокрутками. Котляков улыбнулся. Сейчас начнутся привычные расспросы. Из всего взвода только он уже побывал на фронте, поэтому несмотря на молодость пользовался среди своих бойцов неподдельным уважением. Как всегда, первым вопрос задал здоровенный сержант Агапов. Вообще, во взводе много крепкого народа оказалось. Это и не удивительно, иначе тяжелые минометные стволы и плиты не утащить.
  - А скажите, товарищ командир, как вы думаете, остановим мы немца?
  Котляков вскинул голову:
  - Конечно остановим! Вот смотри, я когда в декабре под Москву попал, то же самое спрашивал у своего взводного. Знаешь, Агапов, что он мне ответил?
  Сержант уставившись во все глаза на командира недоуменно развел руками.
  - Взводный тогда сказал: "Ну раз, ты Котляков теперь на фронте, то беспокоиться не о чем! Немец дальше не пройдет!" Бойцы сильно смеялись тогда. А ведь так и получилось! Погнали мы немца от столицы, ох и хорошо погнали!
  Младший лейтенант замолчал, докурил самокрутку, поднялся во весь рост:
  - Ну, а сейчас я здесь! Да не один, а вон с какими богатырями, - Котляков обвел рукой внимательно слушающих его людей. - Значит не только немца остановим, но даже обратно его на запад поганой метлой выметем!
  Бойцы оживились, одобрительно зашептались между собой. С гребня высокого берега быстро сбежали посланные за водой красноармейцы, раздали мокрые фляги, присели к остальным. Хорошо приложившись к фляге, Котляков, спросил:
  - Что там, Тухватуллин?
  - Пехота копает, дым столбом стоит! Говорят к вечеру первую траншею отроют.
  Младший лейтенант кивнул. В прошлом месяце в штаб батальона прислали новые наставления. Теперь требовалось пехоте в обороне копать окопы полного профиля. Хотя дело это очень тяжёлое, но оно того стоит.
  Павел взглянул на часы. Десять минут перерыва истекли.
  - Взвод! Собираем шанцевый инструмент, приводим себя в порядок, строимся!
  Люди шустро забегали. Младший лейтенант подошел к своей аккуратно сложенной форме, начал натягивать гимнастерку. Слева от позиций раздался зычный голос батальонного посыльного:
  - Младшего лейтенанта Котлякова, срочно к командиру роты!
  Старший лейтенант Ромазанов сразу огорошил Павла:
  - Значит так. Твой взвод направляется в усиление роте Петрухина. Ты его знаешь, шрам у него через всё лицо. Дальше действовать будешь под его командованием, - старлей достал из планшета сложенный пополам лист бумаги. - Вот приказ. Сейчас иди на склад, получай по сто мин на ствол. С интендантом я уже договорился.
  - Товарищ старший лейтенант! Мы же четыреста мин на себе не утащим!
  - Пехота подмогнет. Всё иди, у меня и без тебя дел по горло.
   После обеда перейдя по наведенному сапёрами мосту, неширокую, но довольно глубокую Цимлу, взвод Котлякова потопал по унылой, выжженной солнцем степи вслед за пехотной ротой. Пехотинцы навьюченные деревянными ящиками с минометными минами тихо матерились, кидали недовольные взгляды на бойцов Павла. Два раза навстречу красноармейцам попадались казавшиеся бесконечными отары овец. Их гнали на восток, за Дон, неулыбчивые, малоразговорчивые бабенки. К вечеру вышли в заданный район. Рота начала окапываться на невысоком кургане, а Котляков расположился прямо за ним, на берегу небольшого, заросшего камышом безымянного ручья. Ночью на западе грохотала канонада, а утром мимо кургана потянулись жидкие ручейки отступающей пехоты. Усталые, пропыленные красноармейцы с удивлением рассматривали свежеотрытые на кургане окопы, мрачно качали головами. Вскоре поток отступающих иссяк. Последней пропылила полуторка с простреленными в нескольких местах бортами, загруженная под завязку раненными бойцами.
  Котляков долго еще смотрел вслед давно скрывшемуся за пыльной завесой грузовику. Потом с трудом сбросив с себя непонятное оцепенение побежал в очередной раз проверять сектора обстрела.
  Как к кургану подкатили немецкие мотоциклисты, младший лейтенант не видел. Сидел в окопе второго расчета, беседовал с красноармейцами. Безо всякого предупреждения с высоты длинной очередью саданул пулемет и сразу густо защелкали винтовочные выстрелы. Пока Котляков пытался понять, что к чему, бой уже закончился. На дороге проходящей чуть левее высоты горели два тяжелых мотоцикла с колясками и валялись четыре трупа в ненавистной серой форме. Через полчаса с высоты прибежал посыльный, снисходительно зыркнул взглядом на встревоженных миномётчиков, степенно, как и положено бывалому фронтовику протянул:
  - Вас, товарищ младший лейтенант наш ротный к себе вызывает! Насчет связи погутарить.
  Котляков привычно одернул гимнастерку, нацепил на голову каску и побежал за "бывалым фронтовиком" изо всех сил скрывая улыбку.
  Петрухин приветливо встретил Павла, протянул целую пачку трофейных сигарет, демонстративно щелкнул немецкой зажигалкой:
  - Угощайся, младшой! Небось, такие еще не курил?
  Котляков взял сигареты, покрутил в руках желтую плоскую пачку:
  - Старый знакомец. Под Москвой мы много таких собирали. Толку от них немного, слабые очень.
  Петрухин помрачнел, быстро спрятал трофейную зажигалку в карман гимнастерки:
  - Ладно, Котляков. Как у тебя, всё в порядке?
  - Так точно, товарищ старший лейтенант. Сектора размечены, запасная позиция готова, - Павел протянул командиру заранее приготовленную схему секторов обстрела. - Думаю, по три мины на ствол для пристрелки кинуть. Жалко мины конечно, но потом это нам здорово поможет.
  Петрухин привычным движением провел ладонью по шраму на лице, затянулся сигаретой:
  - А ты прав, Котляков, - старший лейтенант зло бросил на дно окопа не докуренную и до половины сигарету. - Гадость страшная, аж в горле всё кисло стало. Махорочка-то наша не в пример получше будет!
  Старлей замолчал и долго смотрел на еще чадящие тонкими струйками дыма мотоциклы, потом неожиданно спросил:
  - Как настроение у твоих бойцов? Не струсят?
  Павел собравшийся было обсудить с ротным систему связи, совершенно не ожидал такого вопроса и в первый момент даже растерялся:
  - А чо... А... Простите, товарищ командир! С бойцами всё в порядке. Живо обсуждают бой, очень довольны.
  Петрухин заметил первоначальную растерянность Павла, кинул на него острый взгляд:
  - Смотри, младшой, нам оборону до утра держать. Чуть попозже к тебе на батарею политрук придет. С людьми поговорит, политинформацию проведет, - Петрухин поудобнее устроился на дне окопа, достал из планшета тетрадь. - А сейчас, давай-ка мы с тобой поподробнее определимся насчет подачи сигналов, а то у нас с этим делом явная недоработка получилась...
  Минут через пятнадцать, исчеркав красным карандашом целый лист Петрухин довольно пробасил:
  - Вот теперь - порядок! Иди, Котляков к своим. Всё, ждем гостей...
   Младший политрук Зенбулатов, рассказывал бойцам батареи о перспективах открытия второго фронта союзниками, когда с кургана донесся истошный крик: "К бою"! Спокойно сидящие вокруг политрука люди вскочили, подгоняемые окриками Павла бросились к своим миномётам.
  Политрук несколько секунд постоял нервно озираясь по сторонам, потом выхватив на ходу пистолет из кобуры побежал на курган.
  Разрозненно захлопали первые выстрелы, деловито застучали пулеметы. Над позициями завизжали мины и на кургане распустилась цепочка разрывов. Несколько мин перелетев высоту разорвались не долетев тридцать метров до окопа четвертого расчета. После небольшой паузы очередная серия небольших разрывов накрыла высоту.
  - Похоже у немцев только пятидесятимиллиметровые минометы есть, - с удовлетворением отметил Павел выглядывая из окопа. - Сейчас мы их раскатаем. Черт! Что же пехота цели не даёт!
  Курган ощетинился огнем, на фоне суматошной стрельбы отчетливо выделялись басовитые выстрелы противотанковых ружей. Через несколько минут по резко усилившемуся огню стало понятно, что немцы сосредотачиваются на левом фланге. С кургана отчаянно засемафорили флажками.
  Котляков прокричал наводчикам данные для стрельбы, подождал пока командиры расчетов вскинут руки вверх сигнализируя о готовности к стрельбе:
  - Батарея! По три мины на ствол, беглым - огонь!
  Несколько раз с кургана корректировали огонь батареи. Миномётный обстрел немцев сперва ослаб, а потом и вовсе прекратился. Стихла перестрелка и на левом фланге. Павел зло осклабился. Видать немцу сильно не понравились наши "гостинчики". Именно так в батарее любовно называли восьмидесятидвухмиллиметровые мины.
  Вскоре стрельба и вовсе прекратилась. Немцы откатились назад.
  Пехота потеряла убитыми двенадцать человек. Погиб и политрук. Он не добежал до окопов всего несколько метров, мина разорвалась прямо за его спиной. Взвод Котлякова потерь не понес. Раненые пехотинцы, поддерживая друг друга, неспешно спустились с кургана и пошли сквозь позиции минометчиков в тыл. Котляков поймал себя на мысли, что завидует этим бойцам. Они уже всё - отвоевались. Совсем скоро они будут лежать на чистых простынях в госпитале, лопать молочную кашу и напропалую флиртовать с медсёстрами. Отогнав непрошеные мысли, младший лейтенант подозвал к себе расчет второго миномёта во главе с улыбающимся во весь рот Тухватуллиным:
  - Так! Стволы почистить, пустые ящики собрать и оттащить в сторону. Через десять минут доложишь, сколько осталось мин на ствол.
  Бойцы, весело гомоня, кинулись исполнять приказание командира. Следующие несколько часов прошли спокойно. Немцы вели себя тихо, даже не обстреливали высоту из миномётов.
  Слева и справа от кургана поднялись к небу пыльные тучи. Гитлеровцы больше не ввязываясь в бой, обошли высоту и покатили дальше. У Котлякова заныло сердце. Как там раненные пехотинцы? Дойдут ли до позиций батальона? Внезапно на западе громыхнуло, начался плотный артиллерийский обстрел, а еще через полчаса прилетели "Юнкерсы"...
   Младший лейтенант, и сам не понял, как остался жив. Когда на позициях взвода начали рваться бомбы, Павел прикрыв голову руками рухнул в тесное нутро хода сообщения. Наверху грохотало, сотряслось и смертельно визжало. "Лаптёжники" отбомбились и немцы снова пошли в атаку. На кургане пехота редко защелкала винтовочными выстрелами, застучала одиноким пулемётом. Выбравшись из-под кучи земли, нанесенной в окоп бомбами, Котляков кинулся к ближайшему миномету. Из его расчета в живых остался только красноармеец Тухватуллин, сам же миномёт завалившись на бок, лежал на земле. Оглядевшись по сторонам, Павел увидел, что остальные миномёты вообще не пригодны для ведения огня. Младший лейтенант матерно крича, собрал вокруг себя бойцов, с их помощью поднял уцелевший миномёт, судорожно начал отделять от него ствол, сильно забитый землей. В горячке боя, горя нестерпимым желанием помочь отчаянно обороняющейся на кургане пехоте, Павел совершенно упустил из виду, то обстоятельство, что за его спиной необеспеченный тыл. Лишь мелкий ручей и камыш. Вот из него, прямо на позицию взвода и выскочили немцы. Занятый чисткой ствола Котляков сразу и не понял, почему прямо перед ним, лицом в землю упал Ахметшин, а справа дико что-то заорал по-татарски красноармеец Маннапов...
   Когда немцы подгоняя прикладами Котлякова и оставшихся вместе с ним в живых двух красноармейцев, погнали остатки взвода сквозь камыш, на кургане еще шел бой.
  Бывший командир минометного взвода младший лейтенант Павел Петрович Котляков, ныне военнопленный, медленно шагал по дороге. От ударов прикладов конвоиров болела спина, ныло плечо. Но Котляков не обращал на это никакого внимания. Шаркал босыми ногами по пыли, беспрерывно прокручивая в голове события двух предыдущих дней. Впереди понуро брели Тухватуллин с Агаповом. А сзади устало плелись пятеро пехотинцев. Всё, что осталось от усиленной роты.
   Немцы раздосадованные большими потерями при штурме кургана, сразу добили всех раненых бойцов. Возле небольшой группы пленных столпились несколько разгневанных гитлеровцев, защелкали затворами винтовок. Котляков уже приготовился к смерти, как к пленным подошел офицер, что-то резко пролаял своим солдатам. Те немного потоптавшись на месте, отошли в сторону, ненавидяще зыркая глазами на красноармейцев.
  На ночь пленных загнали в траншею на кургане, а как только рассвело трое солдат погнали их на запад. Воды немцы не давали со вчерашнего дня...
  Котлякова совершенно дико мучила жажда, но еще более невыносимо на душе становилось от мысли, что для него всё законченно. Особую боль, доставлял Павлу тот факт, что он не сможет выполнить зарок, данный самому себе после гибели под Волоколамском его фронтового друга Степана Ермилова. Тогда Павел твердо решил, что немцы должны стократно заплатить за погибшего товарища.
  Впереди идущий немец остановился, оглянулся на пленных, сдернул с плеча винтовку:
  - Хальт! - и добавил на ломанном русском пару ругательств. К нему подошел долговязый унтер-офицер со "шмайсером" на груди, достал бинокль, с минуту вглядывался вдаль. Сказал несколько слов спокойным голосом, закинул автомат на плечо и махнул рукой. Жидкая колонна пленных снова двинулась вперед...
  ...После весьма продолжительно отдыха шли бодро. Только всё сильнее и сильнее хотелось пить. Герр лейтенант взглянул на солнце:
  - Смотрите, мужики оно снова над головой повисло!
  Курков усмехнулся:
  - Да это еще ничего! Вот я сейчас подумал, а ведь оба мои деда живы! Один под Мурманском против егерей воюет, а второй сейчас в госпитале!
  Меня как молнией ударило. А ведь и правда! И мои деды живые! И нет никаких надгробных плит на Северном кладбище с ненавистными датами смерти. Стоп! А ведь я могу, при определенном везении увидеть своих дедов! Впрочем, понятно, что дело это малореальное, но осознание самого факта, что мои горячо любимые деды живы, придало мне уверенности. К горлу подкатил комок. Уже почти десять лет вся наша семья собирается на девятое мая у бабушки, а на столе стоят две одинокие рюмки водки накрытые кусками черного хлеба. И две фотографии молодых, улыбающихся солдат на стене...
  Глаза предательски повлажнели, я провел рукавом по лбу, заодно незаметно смахнул нежданную слезу. Пока проделывал эту нехитрую комбинацию, Стариков остановился и я впечатался ему в спину. Герр лейтенант крякнул, недовольно покосился на меня:
  - Так и зашибешь когда нибудь ненароком. Пройсс, там на дороге какое-то движение. Давай посмотрим.
  Старая, потертая оптика бинокля давала на большом расстоянии нечеткую картину. Но и смазанное временем изображение меня потрясло. Вытянувшись тонкой цепочкой на дороге стояли с десяток наших пленных, а чуть в стороне от них, высокий унтер-офицер пялился на нас в бинокль. Кроме унтера заметил еще двух рядовых. Унтер опустил бинокль, махнул своим рукой и колонна медленно пошла к нам.
  - Взвод! Внимание! - Стариков весь дрожал от напряжения. - Навстречу нам движется колонна пленных под конвоем трех немцев.
  Дегтеренко подался вперед, нервно спросил:
  - Ну, и что в этот раз делать будем?
  Герр лейтенант не задумываясь, ответил:
  - Мочить. Мочить будем! Пройсс, Байер - берёте замыкающего унтера. Смотрите - у него "МП"! Не дай, Бог успеет стрельнуть! Фридрих, Мюллер второй немец ваш...
  Стариков подробно описывал что и кому делать. А у меня ,чем ближе мы подходили к немцам, тем сильнее тряслись колени. Несколько раз вздохнув полной грудью и немного успокоившись, расстегнул чехол, вытащил саперную лопатку, засунул её за пояс. Черт! Неудобно! Быстро вытащить лопатку мешает граната. Засунул гранату в сапог. Вот теперь другое дело! Всё идет как по маслу. Курков стиснул зубы смотрел прямо перед собой. Его сильно трясло.
  Герр лейтенант вытер пилоткой мокрый лоб:
  - Когда я скажу: "Пройсс, дай флягу", сразу начинаем атаку. Всё понятно? И расслабьтесь, на вас лица нет. Не забывайте - мы солдаты непобедимого Рейха. Мы прошли от Бреста до Волги, по пути видели тысячи, сотни тысяч пленных. Мы их не замечаем, они для нас никто! Они вообще не люди!
  Я считаю шаги. Десять, двадцать. Сзади тяжело дышит Дегтеренко. Он передал пулемет Жеке, что-то мычит себе под нос. Снова считаю. Тридцать, сорок. Нет сил, хочется лечь на землю, и бездумно смотреть в небо. Пятьдесят, шестьдесят. Уже отчетливо видно впереди идущего фрица. Он весь какой-то нескладный, худой, приклад винтовки за малым не достает до земли. Семьдесят, восемьдесят. За мелким фрицем первыми в колонне пленных шагают два красноармейца. Один такого же роста как и конвоир, со смешными оттопыренными ушами на круглой стриженной под ноль голове. Кто по национальности не понятно, но явно не славянин. Второй выше его на голову, кряжистый, длинные руки безвольно болтаются вдоль тела. Девяносто, сто. Немцы отдают честь Старикову, тот вяло отвечает. Один из пленных, молодой парнишка с одним кубиком на петлице окидывает меня таким ненавидящем взглядом, что я буквально физически его ощущаю. Проходим мимо унтера. Он почему-то чуть приоткрыв рот, смотрит прямо на меня, автомат беспечно болтается на плече. Стариков оборачивается:
  - Пройсс, дай флягу, пить хочется! Взвод останавливается, сзади хрипит Фёдор. Делаю два шага направо, подхожу к унтеру, подмигиваю ему правым глазом, в следующее мгновенье выхватываю из-за пояса лопатку и со всей силы, наотмашь бью немца по голове. В последний момент рука дергается, лопатка летит унтеру прямо в лицо, немец визжит. Бью еще раз. Потом еще раз и еще. Наш строй рассыпается, замелькали приклады, Фёдор броском сшибает конвоира идущего сбоку от пленных, и уже лежачего, прижав всем телом к земле бьёт отверткой в горло. Возле Фёдора бестолково размахивая винтовкой, суетится кто-то из наших. Сзади крик, мелкого немца лупят кулаками по лицу. Торопов мёртвой хваткой вцепляется в его винтовку. Неожиданно немец вырывается из рук парней, с дикими криками бежит в поле. Его догоняют, валят на землю, месят прикладами. Над дорогой стоит сплошной мат. Красноармейцы замерли неподвижно, похоже даже не дышат.
  У меня под ногами валяется на спине унтер с изрубленной головой, дорожная пыль жадно впитывает в себя кровь. Её много. Дрожащими руками безуспешно пытаюсь вложить лопатку обратно в чехол. Подходит Курков, его лицо заляпано кровью. Не понимаю. Кто, где?
  - Миша, что с тобой! Зацепило?
  Курков опасливо косится на саперную лопатку в моей руке:
  - Сергей, я же стоял за спиной у немца! Ты, что меня не видел?
  В ушах звон, в висках стучит скоростным экспрессом кровь. Трясу головой, пытаясь сбросить с себя неприятное состояние. Медленно показываю рукой на мертвого унтера:
  - Не видел, Миша. Так это тебе от него прилетело!
  В голове перестаёт шуметь, звуки вновь обретают чёткость, наваливается тяжёлый запах свежей крови.
  Ого! А меня оказывается основательно во время боя прихватило. Не ожидал...
  Раздался рык Старикова, он с мосфильмовским автоматом в руках картинно стоит посреди творившегося вокруг бедлама:
  - Курков! Собрать оружие! Вообще, собери всё ценное. Потом разберемся. Трупы оттащи с дороги подальше в поле! - герр лейтенант поманил меня рукой. - Нестеров - ко мне!
  Мишка озадаченно спросил:
  - Герр лейтенант, а что, я один трупы таскать буду?
  Стариков, жалостливо посмотрел на командира первого отделения:
  - Михаил, ты что идиот? Бери своё отделение и действуй.
  Курков обрадованно закивал, построил своих и немедленно занялся делом.
  Красноармейцы продолжали, как завороженные стоять на дороге. Стариков встал перед ними. За его спиной выстроилось моё отделение. Люди молча смотрели друг на друга.
  Пленные красноармейцы явно не понимали что произошло. Переминались с ноги на ногу, чесали в затылках, украдкой бросали взгляды за спину, где отделение Куркова стащив трупы немцев в кучу, занималось активным потрошением их амуниции.
  Герр лейтенант шагнул к пленным:
  - Старший по званию - ко мне!
  Красноармейцы вздрогнули, некоторые вжали головы в плечи, но из строя никто не вышел.
  Стариков напрягся, грозно насупил брови:
  - Вы что по-русски не понимаете? Я же ясно сказал: "Старший по званию - ко мне", - герр лейтенант выразительно посмотрел на молодого младшего лейтенанта.
  Пленные вскинули головы, в глазах некоторых бойцов мелькнула радость. Из шеренги медленно вышел молодой парень с кубарем в петлицах, еле волоча ноги подошел к Старикову, посмотрел прямо в лицо:
  - Вот теперь понимаем. А немецкому языку мы не обучены.
  Николай критическим взглядом оглядел парнишку, поморщился:
  - Отставить, товарищ младший лейтенант! Вернитесь на место и доложите, как положено докладывать старшему по званию. Ко мне обращаться - товарищ майор.
  Красноармейцы встрепенулись, по шеренге пронесся удивленно-радостный вздох. Я же про себя отметил, что обязательно поздравлю Старикова с таким удивительным карьерным ростом. Из руководителя клуба сразу шагнуть в майоры РККА это не хухры-мухры. Впрочем, имеется и промежуточная стадия - лейтенант вермахта.
  Младший лейтенант вернулся в строй, развернулся и подошел к герру лейтенанту достаточно четким строевым шагом. Хотя далось это ему совсем непросто. То ли сказывалась усталость, то ли просто он не выносит самого вида немецкой формы.
  С трудом козырнув парень хриплым голосом отрапортовал:
  - Товарищ майор! Младший лейтенант Котляков, явился по вашему приказанию! - и после секундной паузы совершенно не по-военному удивленно спросил. - А вы кто?
  Стариков засмеялся, вслед за ним расхохотались и мы. Возившиеся возле дохлых фрицев солдаты поднялись на ноги, уставились на нас. Стариков успокаивающе махнул им рукой и обратился к Котлякову:
  - Свои мы парень, свои. Всё в порядке. Фронтовая разведка. Немцев среди нас нет.
  А вот это - просто отлично! Я зная некоторую склонность Старикова к театральным жестам, опасался, что сейчас герр лейтенант ляпнет, что мы подчиняемся непосредственно Ставке Верховного Главнокомандования. Но обошлось, а то отвечай потом на вопросы красноармейцев насчет того, кто нам приказы отдаёт. Берия али сам Иосиф Виссарионович? Наглядно представив себе во всех подробностях это действо я внутренне усмехнулся и мысленно поаплодировал герру лейтенанту за то, что на этот раз он ограничил полет своей фантазии.
  Котляков пошатнулся, закрыл ненадолго глаза, несколько раз глубоко вздохнул:
  - Товарищ майор! Разрешите обратится!
  Стариков кивнул.
  - Товарищ майор! Мы почти сутки без воды! Скоро бойцы сознание терять начнут!
  - Твою мать! - с герра лейтенанта мгновенно слетела напускная строгость. - Сейчас организуем!
  Красноармейцы выпили почти всю нашу воду. Опорожнили и три трофейные фляжки, заботливо принесенные Курковым. Бойцы оживились, постепенно угрюмое выражение на их лицах сменилось на вполне нормальное. Конечно, быстро стрессовое состояние у бывших военнопленных не пройдет, но они уже явно оправились от первоначального шока. Вон, некоторые начали улыбаться, раздался первый радостный смех.
  Стариков построил красноармейцев по росту в шеренгу. Прошёлся несколько раз перед ними и остановившись в излюбленной позе, резко скомандовал:
  - Равняйсь! Смирно! С этого момента, я как старший по званию принимаю командование вашим подразделением на себя.
  Красноармейцы крайне внимательно слушали Старикова, но чувствовалось, что немецкая форма жутко раздражает людей. Бойцы непроизвольно кривились, зло сплёвывали на землю. Это не укрылось от взгляда герра лейтенанта. Николай зло рубанул рукой воздух:
  - Отставить плевки! Дома, после войны харкать будете! Наша группа выполняет специальное задание командования фронта. Здесь, в глубоком немецком тылу. И вам придется научиться спокойно реагировать на форму врага! Кто не может - научим, кто не хочет - заставим!
  Ого! А Стариков-то разошелся не на шутку! Он что, хочет с собой пленных взять? Я-то думал, что сейчас мы пленных отпустим, они пойдут своей дорогой, а мы своей. А здесь, вон, что получается. Меня откровенно задел тот факт, что Стариков принял такое ответственное решение сам, даже не спросив нашего с Курковым мнения. Не иначе свежеприобретенные майорские погоны плечи жгут. Кстати, сейчас в Красной Армии не погоны, а петлицы. Ну значит две майорские "шпалы" шею пекут.
  "Майор" между тем, продолжал накачивать бойцов:
  - Присягу для вас, никто не отменял! Если кто не хочет Родину защищать, - герр лейтенант ненавязчиво покосился на автомат, висевший на плече. - Пусть катится на все четыре стороны! Никто держать не будет! Нам трусы и предатели не нужны!
  Бойцы намек поняли, расправили плечи. Стариков удовлетворенно обвел взглядом замерший строй:
  - Старшим назначается младший лейтенант Котляков. Вопросы и подробности - позже. Котляков, слушай приказ...
   Бойцы Котлякова с шутками и прибаутками выкопали глубокую яму, в ста метрах от дороги. Первый раз в жизни я увидел, как люди рыли могилу с довольными лицами. После того, как трупы немцев подтащили к краю могилы, Стариков отправил красноармейцев к месту боя, убирать следы крови. Николай снял с плеча киношный автомат и с явным удовольствием бросил его вниз. Следом отправились и две мосфильмовские винтовки. Герр лейтенант принял из рук Куркова трофейный "МП-40", провел по нему рукой и с абсолютно счастливым лицом закинул пистолет-пулемет себе за спину. Заскрежетав зубами, я отвернулся, чтобы не видеть невыносимо довольную рожу Николая. Честно говоря, лелеял планы забрать "МП" себе. Всё-таки, именно я завалил его владельца. Но герр лейтенант решил иначе. Ладно. Значит в следующий раз, сразу трофейный "МП" заберу себе и никому его не отдам! Пусть хоть расстреливают перед строем!
   Две боевые винтовки вместе с полными подсумками и штык-ножами Стариков торжественно вручил Шипилову и Гущину. Вот это в отличие от крайне отвратительного присвоения моего законного автомата - правильный поступок. Парни надежные, в армии служили. Тем более Шипилов заядлый охотник, и дома у него в сейфе стоит куча ружей. В том числе и нарезных.
  После того, как разобрались с оружием, спихнули ногами в могилу мертвых немцев. Здесь им лежать будет хорошо. Лет через двадцать, всё здесь распашут под поля, никакие "черные копатели " не доберутся. Холмики земли над захоронением разровняли, разбросав перемешанную с землёй глину далеко вокруг и тщательно замаскировали всё травой.
  Стариков махнул рукой:
  - С этим закончили. Пошли, немного отдохнём, потом дальше потопаем...
   Мы вперемешку с красноармейцами сидели возле обочины. Народ активно дымил "трофейными" сигаретами, купленными в "Ашане" перед поездкой. Стариков предупредил наших, чтобы лишнего не болтали, языки держали за зубами. Если будут задавать неудобные вопросы - не отвечать, ссылаясь на секретность. Красноармейцам же, Николай по-простому сказал: "Меньше будете знать, вам потом легче будет в Особом Отделе проверку проходить". Этого оказалось вполне достаточно.
  Герр лейтенант по-походному повесив себе на грудь "МП-40" подошел к куче амуниции снятой с немцев, подозвал к себе меня и Куркова:
  - Значит так. Ремень у Венкова - просто хлам, сейчас подберём замену, - Стариков опустился на корточки, начал перебирать вещи. - Пусть свой выбрасывает вместе с бляхой. Она тоже фуфломициновая, китайский новодел, даже клейм на обратной стороне нет. У кого котелки дырявые, пусть поменяют. Так, каски подписаны, хреново дело. Жаль, но придется выбросить.
  Герр лейтенант подхватил с земли планшет убитого мной унтер-офицера, с явным любопытством открыл:
  - Ага! Молодец Курков, вижу ты и солдатские книжки не забыл у немцев забрать?
  Михаил весьма довольный похвалой с достоинством кивнул:
  - Как такое забудешь! Правда, я их еще не смотрел! А ещё я и жетоны в планшет положил.
  Стариков начал листать одну из трех книжек. Сперва медленно, так сказать, чисто из академического интереса, а потом всё быстрей и быстрей. Герр лейтенант выругался и с раздражением бросил документ на землю. Я угодливо, как заправский лакей подскочил к Николаю, поднял с земли книжку, елейным голосом спросил:
  - Товарищ майор! Неужели вы получили пренеприятнейшие известие из столицы, что происки завистников не позволят вам сегодня к вечеру получить звание генерала?
  Стариков тяжело сел на землю, бездумно уставился вперёд, расстроенно протянул:
  - Пройсс, сейчас не до смеха. Я думал, мы своими новодельными документами, хоть кого-то сможем обмануть. Но... Сами посмотрите.
  Теперь мы с Курковым зашелестели страницами.
  - Твою дивизию! Это полный песец! - от огорчения я даже почти перестал обижаться на герра лейтенанта за кражу моего автомата. Настоящая книжка отличалась от наших, практически во всём. Десятки записей в ней сделаны разными почерками и разными чернилами. Множество разномастных печатей и штампов густо украшали её страницы. Некоторые штампы были красного цвета. Кроме этого, фактура бумаги совершенно другая, и даже толщина картонной обложки сильно отличалась от нашей. В довершение всех бед, страницы настоящего документа были основательно потрёпаны.
  Курков огорошенно почесал в затылке:
  - Я знаю, что делать! - и посмотрев наши с Николаем удивленные лица, Михаил эффектно закончил фразу. - Нужно красным карандашом крупно написать на обложке: "Эта солдатская книжка выдана русским диверсантам для предъявления немецким патрулям. И подпись: маршал Ворошилов".
  Герр лейтенант взвился:
  - Я смотрю у вас с Пройссом игривое настроение? Сейчас я быстро вам его исправлю!
  Не знаю, какие кары собирался обрушить на нас с Мишкой герр лейтенант, но этому по-настоящему интересному мероприятию помешал Дегтеренко. Он как-то бочком, с обиженным выражением на лице подскочил к Николаю. Левый рукав Фединого кителя багровел затертыми пятнами крови. Причем оттирал пятна, Дегтеренко явно землей. Понятное дело - когда в горло отверткой пыряешь, трудно ожидать, что останешься не запачканным.
  - Я тут по делу поговорить пришел, - протянул пулеметчик, усаживаясь рядом с нами.
  Стариков с шумом выдохнул воздух, зыкнул недовольно взглядом по нашим с Курковым физиономиям:
  - Что там у тебя, Федя. Давай выкладывай.
  Дегтеренко стянул с головы пилотку, бросил в траву рядом с собой:
  - Тут это... - Фёдор замялся, зачем-то начал застегивать верхнюю пуговицу кителя. - Ну это...
  - Да, что "это"? - снова взвился герр лейтенант.
  - В общем, я пришел просить, чтобы мне винтовку боевую отдали. Я её захватил, мне её и носить.
  Стариков вытаращил глаза:
  - Да ты что? Совсем обалдел! Какую на хрен винтовку! Ты же пулеметчик, Федя! Окстись, старик! Тебе винтовка даже по штату не положена!
  Опустив глаза, здоровенный Дегтеренко, словно обиженный ребёнок заплямкал губами.
  - Ну, не положена... Ну и что из этого? А я и винтовку и пулемет свободно унесу! А патроны в пулемётный подсумок насыплю.
  Николай вскочил на ноги, гневно закричал:
  - Вы что? Сговорились все? - герр лейтенант возмущенно указал на нас с Курковым. - Эти вон, два клоуна представление сейчас устроили, а теперь и ты, Федя туда же? У нас, что - выездное выступление цирка?
  Насупившийся пулеметчик, поднялся на ноги и преданно посмотрел на Николая:
  - Коля! Ну, хоть штык-нож отдайте! А то отверткой совсем неудобно работать, - Федя недовольно покосился на свой испачканный рукав. - Штыком-то оно явно сподручней будет.
  Немного поколебавшись, Стариков обреченно махнул рукой:
  - Ладно. Скажи Гущину, пусть штык тебе отдаст. Всё, иди.
  Сияющий от счастья пулеметчик подхватил пилотку с земли и помчался к отдыхающим бойцам. Федя напоследок обернулся, и я заметил плутовскую улыбку на его лице. Вот же хитрый крестьянин, как ловко он это дело со штыком провернул! Ну, жучара, такую комедию разыграл! Винтовку пришёл выцыганивать! Да она ему совсем и нужна была! За штыком, стервец приходил!
  Обалдело потряся головой, и несколько раз с силой зажмурив глаза, герр лейтенант недоуменно спросил:
  - А о чем мы, вообще, до прихода Дегтеренко разговаривали?
  Мы с Курковым заржали, Мишка похлопал рукой рядом с собой:
  - Садись, Колёк, в ногах правды нет. Курить будешь?
  - Нет, у меня уже никотин из ушей брызжет. Повременю с куревом пока.
  Мишка достал из портсигара две сигареты, прикурил, одну протянул мне. Сделав пару затяжек Михаил уже серьёзным голосом, спросил у герра лейтенанта:
  - Слушай, а ты твердо решил красноармейцев с собой взять?
  - Да. А что же еще нам делать?
  Командир первого отделения немного помолчал, вполоборота повернувшись к нам, тихо произнес:
  - Варианты были, мы могли к примеру их просто отпустить. Но теперь уже всё, поезд ушёл. - Курков задумчиво потер щёку ладонью и неожиданно выпалил. - Николай! А почему ты перед принятием столь ответственного решения не посоветовался со мной и Пройссом?
  Лицо Старикова побагровело, взгляд стал жестким:
  - Да потому что я командир! И я здесь решаю что и кому делать! Это понятно? Или у кого-то есть сомнения в этом вопросе?
  - У меня сомнений нет. Ты не кипятись, мы с тобой не один год дружим. Просто есть определенные... - Курков запнулся, покрутил замысловато перед собой пальцами. - Ну, скажем вопросы. Вот смотри, Николай, ты принял пленных в отряд. Так?
  - Так. И что?
  - А ведь ты даже не узнал как они попали в плен! Ты же прекрасно знаешь, что приказ номер двести двадцать семь не просто так выпустили! И еще, мы даже не знаем из какой они части!
  Стариков с силой закусил губу, сжал кулаки до такой степени, что костяшки пальцев мгновенно побелели:
  - Это всё?
  Отрицательно мотнув головой, Курков продолжил:
  - Скажи честно, Николай, ты знаешь что нам делать с пленными дальше?
  Разжав кулаки, Стариков тяжело дыша, зло прошипел:
  - Не знаю! Но бросить красноармейцев на произвол судьбы не мог! Даже мысли об этом у меня не возникало!
  Во время разговора я сидел тихо, как мышка. Курков на правах старого друга, и раньше говорил в лицо Николаю нелицеприятные вещи. Я в такие дела обычно не лезу, у меня в клубе и своих забот хватает. Но сейчас не вытерпел, подключился к разговору:
  - В общем так, мужики. Что сделано, то сделано. Обратно не вернёшь. Сейчас надо вопрос с красноармейцами решать. Курков дело говорит: надо узнать все обстоятельства их пленения. И от этого дальше плясать будем.
  Явно ободрённый моей поддержкой Курков, быстро спросил:
  - А если окажется, что они... - Михаил резко замолчал и отвел взгляд.
  К этому моменту Стариков уже почти полностью успокоился. Безусловно ошибки на которые указал ему Курков, целиком на совести нашего командира. Но надо отдать должное Николаю, он не стал орать и размахивать автоматом перед нашими лицами. Или того хуже - становиться в позу несправедливо обиженного. Просто ненадолго отвернулся от нас, посидел молча несколько минут положив автомат на колени, поглаживая его время от времени руками.
  - Пройсс, дай мне планшет, - неожиданно скомандовал герр лейтенант.
  Лихорадочно отстёгивая свой планшет от ремня я усиленно соображал зачем Николаю он понадобился.
  - Пройсс! Да не твой! Трофейный дай!
  Виновато улыбаясь бросил Старикову снятый с мертвого унтера планшет. Герр лейтенант , начал внимательно исследовать его содержимое.
  - А вот и оно! - Николай помахал перед нами ладонью с зажатым в ней листом бумаги. - Я знал, что найду его!
  Мне стало любопытно:
  - Что ты там нашел?
  Герр лейтенант, с довольной улыбкой пояснил:
  - Это приказ командира батальона о конвоировании пленных в Морозовск. Здесь пофамильный список наших солдат и приписка имеется, - Стариков широко улыбнулся и торжественно прочитал. - Захвачены в ходе боя. Оказывали упорное сопротивление. Все пленные из семьсот восемьдесят восьмого стрелкового полка, двести четырнадцатой дивизии.
  У меня словно камень с души свалился. Значит не сдались, дрались, мужики!
  Курков виновато захлопал глазами:
  - Ну, тогда и допрашивать не надо!
  - С чего это вдруг? - удивился герр лейтенант. - Обязательно допросим. Есть у меня задумка одна насчет этих парней. Но сперва с Котляковым поговорим. Прощупаем, так сказать почву.
  Аккуратно спрятав приказ в нагрудный карман кителя, Николай неодобрительно посмотрел на беспорядочно валявшуюся у него под ногами кучу трофейной амуниции.
  - Байер! Пройсс! Быстро уберите с глаз долой этот хабар! - Стариков зло пнул ногой газбанку, вся вина которой заключалась лишь в том, что она оказалась ближе всего к Николаю. - Сил моих больше нет, на весь этот ваш бардак смотреть. Быстро замените амуницию. Что не понадобится - закопайте.
  Я вытянулся по стойке "смирно":
  - Разрешите выполнять?
  - Да. И после замены амуниции приведите ко мне Котлякова. Всё. Бегом!
  
  
  Мы с Курковым исхитрились исполнить приказ герра лейтенанта, без особой суеты и практически полностью избежав паники. Спокойно построили свои отделения, провели быстрый осмотр амуниции. Да и что там по-большому счёту осматривать? И так знаем прекрасно, у кого какие недостатки в этом вопросе. Моё отделение закопало ненужный хабар и я отряхнув руки подошел к Михаилу ведущему оживленную беседу с бывшими пленными.
   Красноармейцы на привале время зря не теряли. Привели себя как могли в порядок, обулись. Немцы у пленных ботинки и сапоги не забрали, просто заставили перед выходом снять обувь. Так и шли бойцы с нелепо болтавшимися на плечах ботинками связанными между собой где шнурками, а где и по-простому обмотками. Зрелище надо сказать еще то! Сейчас же Котляков, да и остальные красноармейцы имели довольно бравый вид. Младший лейтенант весело зыркал вокруг глазами, уверенно командовал своими бойцами. Сами же бойцы за короткое время превратились из подавленных, уныло плетущихся по степи людей в нормальное армейское подразделение. Вот только общее положительное впечатление сильно портило отсутствие ремней на гимнастерках. Ну с этим ничего не поделаешь.
  Привычно поправив пилотку, и одернув китель я негромко скомандовал:
  - Унтер-офицер Байер, младший лейтенант Котляков! К командиру! - и сам поразился нелепости своей фразы. Надо как-то определятся со всеми этими званиями. Ведь если и дальше так дело пойдет, то и крыша поехать может. Раздосадованно махнул рукой, и мы втроём зашагали к Старикову.
  Котляков доложился, в конце чётко, по-военному приставил ногу.
  Оглядев младшего лейтенанта с ног до головы, Николай покачал головой, холодно заметил:
  - Вижу, Котляков у вас в военном училище дело со строевой подготовкой поставлено хорошо, - герр лейтенант махнул нам с Михаилом рукой. - Садитесь. И вы, Павел Петрович присаживаетесь. У меня к вам есть несколько вопросов.
  Грохоча амуницией мы с Курковым по хозяйски уселись возле командира. Бросив встревоженный взгляд на Старикова, следом за нами медленно опустился на землю Котляков.
  - Когда мы находимся за линией фронта, то в нашем подразделении допускаются некоторые вольности, - герр лейтенант прикурил сигарету, и глубоко затянувшись, продолжил. - Но эти вольности, нисколько не влияют на исполнение нами воинского долга. Поэтому я требую от вас, младший лейтенант подробного доклада: когда, где и при каких обстоятельствах вы попали в плен.
  Словно подброшенный пружиной Котляков вскочил, вытянулся по стойке "смирно" .
  - Товарищ майор! Семнадцатого июля, наш батальон прибыл на позиции...
  Докладывал Павел четко, обстоятельно.Чувствовалось, что парень заранее готовился к подобному разговору. Хотя какой там "парень"! Это у меня во дворе одногодки Котлякова сидят на спинках лавок, пьют пиво из горла, да обсуждают просмотренный на днях в модном кинотеатре фильм. Павел уже не парень - мужик. Сейчас младший лейтенант без излишнего драматизма рассказывал, как рота Петрухина обороняла курган. Голос Котлякова дрогнул, лишь когда он подробно излагал обстоятельства пленения и гибели почти всех бойцов своего взвода.
  Слушая младшего лейтенанта, я с трудом представлял, как он это всё вынес. Нет, в бою всё понятно. Вот враг - стреляй! Коли штыком, руби лопаткой! Но представить, что чувствовали люди, покинувшие позиции батальона и одиноко идущие навстречу немцам по голой степи просто не мог. Двести человек идут навстречу тысячам, десяткам тысяч. Спартанцам в Фермопилах и тем легче пришлось. Их хоть триста было. А как бы я поступил на месте взводного в конце боя? Кинулся с пистолетом на немецкую пехоту? Сидел в окопе, отстреливаясь до последнего патрона? Сильно сомневаюсь. Очень сильно...
  Котляков закончил доклад. Стоит перед нами, четко, как и положено по уставу, вытянув руки по швам, смотрит прямо перед собой.
  - Что стоишь, присаживайся, товарищ младший лейтенант, - голос Старикова звучит ровно. Совершенно непонятно, как он воспринял информацию полученную от Котлякова. - Курить будешь? Но у нас слабые - немецкие.
  Младший лейтенант отрицательно мотнул головой. По запыленной щеке, оставляя мокрую дорожку, течет крупная капля пота. Понятно, ждет решения командира, волнуется. Это мне хорошо, я знаю, что примерно сейчас скажет герр лейтенант. Интересно, а прошел бы со своей историей Котляков настоящую проверку?
  Всё таким же нейтральным голосом Стариков продолжил допрос:
  - Много немцев положили твои миномётчики?
  Котляков замялся, очевидно, что этот вопрос застал его в врасплох:
  - Точное количество не подсчитывали, но Петрухин после первой отбитой атаки, сообщил, что мы накрыли на левом фланге не менее взвода. И это еще не все немцы...
  - Хорошо. С этим всё понятно, - герр лейтенант достал из планшета небольшую записную книжку ранее принадлежавшую долговязому унтер-офицеру, приготовился записывать. - Во время движения какие части или соединения противника вы наблюдали? Так же интересует и техника.
  - Товарищ майор! Нашу колонну вели вдали от передвижения основной массы войск противника. Первоначально наблюдал огромные столбы пыли. В двух километрах севернее кургана. На карте смогу показать это место. Примерно через пять километров конвоиры взяли сильно правее, и более пыль от передвижения крупных сил противника не наблюдал. По дороге встретили лишь четыре крытые повозки, и одну с полевой кухней. Два раза нас обогнали двухколесные мотоциклеты и один раз навстречу проехал мотоциклет с прикрепленной сбоку коляской.
  Краем глаза замечаю, что к нам неспешно приближается Венков. Позади него телепается маленький красноармеец-башкир из взвода Котлякова. Тот самый, которого я первого увидел в колонне пленных. Причем идут парни, как-то странно. Словно прогуливаются. Соображаю, что красноармейцы уговорили Венкова пойти к нам на разведку. Посмотреть как идёт допрос. Волнуются черти за своего командира. Я грозно погрозил Венку кулаком. Оба солдата моментально исчезают. Стариков тем временем продолжает мучить вопросами Павла:
  - Через какие населенные пункты проходили?
  - Вообще не заходили, товарищ майор. Только по полям шли.
  Тщательно записав данные в блокнот, Николай спрятал его в нагрудный карман.
  - Как твои бойцы? Положится можно? Не подведут в ответственный момент?
  Немного подумав, Котляков уверенно ответил:
  - За бойцов моего взвода, красноармейца Тухватуллина и сержанта Агапова ручаюсь головой!
  Стариков впивается взглядом в младшего лейтенанта:
  - А остальные? Как остальные?
  - Они из роты Петрухина. Первый раз увидел их на кургане. Сражались бойцы хорошо. Во время плена держались достойно, подрывных разговоров не вели!
  Меня несколько смутил тот факт, что Котляков не поручился за пехотинцев. Может и правда их совсем не знает, а может кто из пехоты как раз и ляпнул по дороге что либо из "подрывных разговоров". Вот Павел и переживает. Ничего, вон, Федя с красноармейцами переговорит и все упаднические настроения из них очень быстро улетучатся.
  Весьма довольный результатом беседы Стариков, хлопнул себя по коленке:
  - У меня больше вопросов нет, - повернулся к нам. - А у вас, товарищи?
  У меня вопросов накопилась целая куча, но задавать их именно сейчас во время официальной процедуры допроса я не хотел.
  А вот у Куркова вопросы неожиданно оказались.
  - Младший лейтенант Котляков, - жестким, почти стальным тоном произносит Михаил. - Почему вы прозевали нападение немцев с тыла? Где боевое охранение? Почему оказались не отрыты стрелковые ячейки за миномётной позицией?
  Лицо младшего лейтенанта окаменело, он начал неумело оправдываться. Вот это да! Вот это выкинул Курков фортель! Зачем он вообще вмешивается в разговор со своими вопросами? Ведь понятно, что Стариков уже всё для себя решил. Зачем лезть, да еще к тому же гнобить по черному Котлякова? Внезапно понимаю, что здорово злюсь на Михаила. Наклоняюсь к уху герра лейтенанта, тихо-тихо шепчу:
  - Слушай, Курков здесь прямо Особый Отдел развёл, а между прочим у нас у самих боевое охранение не выставлено! А если еще кого-то нелёгкая принесёт?
  На Старикова словно вылился холодный ушат воды. Лицо побагровело, пошло пятнами. Котляков осёкся, он явно связал внезапное изменение настроения командира со своими действиями на кургане. Герр лейтенант разъяренно дыша, взмахнул рукой:
  - Можете идти к бойцам, товарищ младший лейтенант! - последние три слова, Николай выделил особо. - А пребывание в плену смоете вражеской кровью! Идите и передайте это вашим бойцам!
  Дождавшись, пока Котляков удалится на достаточное расстояние, Стариков обхватив голову руками, зло прошипел:
  - На какой хрен, ты Михаил влез со своими вопросами? Я же по привычке спросил!
  На Куркова неприятно смотреть. Он весь сжался, лицо растерянное, глаза бегают. Похоже до него только сейчас дошло, какой косяк он допустил.
  - Я... я просто хотел...- Курков потрясённо обводит вокруг себя взглядом. - Я думал, что будет правильно указать ему на ошибки.
  Тяжелым взглядом Стариков буквально буравит Мишку:
  - Без моего приказа хотеть ничего не надо! Без моего разрешения даже по малой нужде запрещаю ходить! Это понятно?
  Курков виновато кивает. Герр лейтенант снова закуривает сигарету и тоскливо смотрит вверх:
  - Почему это произошло именно с нами? Ну, почему!
  Так дело не пойдет. Вот уже и Стариков "поплыл". А это весьма чревато для всех. Положа руку на плечо командира, степенно отвечаю:
  - А фиг его знает! Но раз произошло, то надо нам соответствовать, так сказать моменту. Ты, Николай не раскисай! Всё в порядке пока. Мы, еще не совсем осознаём, где очутились. Просто нужно собраться. Собраться и вести себя как и положено на войне.
  Красный как рак, герр лейтенант явно стыдясь своей минутной слабости благодарно посмотрел на меня:
  - Хорошо, Пройсс. Помните, мужики, как мы первый раз в кино снимались? На первом дубле тряслись, как осиновый лист. Я хорошо помню, как нам тогда режиссер сказал: "Вы не изображайте немцев. Вы просто будьте ими". - Стариков вытер рукавом взмокший лоб. - Значит и сейчас нам придется не изображать немцев, а быть ими. Тьфу, ты! Не немцами конечно, а диверсионной группой Красной Армии, косящей под немцев.
  Ухмыляюсь. Не только у меня мозги от всего этого бедлама кипят. У нас оказывается таких товарищей полон двор. Потянулся к фляге, но вспомнил, что в ней давно нет воды. Стариков строго посмотрел на Куркова:
  - Михаил! Я сейчас не буду выяснять, зачем ты сейчас судилище над Котляковым устроил. Но скажу, что это не мы его, а он нас должен судить. За идиотизм. Курков! - герр лейтенант резко вытянул руку вперёд. Мишка щелкнул каблуками, молодцевато вытянулся. - С этого момента боевое охранение на тебе! Используй рации и бинокли. Приказ понятен?
  - Приказ понятен, герр лейтенант!
  - Хорошо. Сейчас быстро дуй к нашим, готовь взвод к маршу. Ну, что ты на меня вылупился как пингвин на лес? Выполняй!
   А Мишка бежит хорошо! Колени аж до пояса взлетают, а руками машет так - того и гляди взлетит. Поворачиваюсь к Николаю, опасливо спрашиваю:
  - А мне что делать?
  - Пока ничего. Давай немного постоим, я расскажу, как решил задействовать красноармейцев, - Стариков перебрасывает с плеча на плечо автомат и резко выпаливает. - Бойцы пойдут вместе с нами, как пленные.
  - Однако! А как же они с нами пойдут-то? - искренне удивляюсь я.
  - Как, как... Да, очень просто! Впереди взвода шагать будут. Под нашим конвоем.
  Почесав затылок, скептически качаю головой:
  - А они согласятся?
  Герр лейтенант посмотрел на меня как на ребёнка:
  - А кто их спрашивать будет? Отдам приказ Котлякову и всё.
  В лицо ударил сильный порыв ветра, с герра лейтенанта сорвало пилотку, отбросило на несколько шагов. Ковыль вокруг нас закрутило, он пошел волнами красиво пригибаясь к нашим сапогам. Прикрыв от пыли глаза рукавом, я отвернулся. На пределе слышимости до меня донеслось какое-то жужжание. Прислушался. Нет, показалось. Стариков отряхнул об ногу пилотку, решительно сказал:
  - Всё, пошли, Пройсс к нашим. Чувствую - засиделись мы здесь.
  - А куда пойдём?
  - К воде, Пройсс. Для начала к воде.
  - А где она?
  Николай посмотрел на простирающуюся вокруг нас степь, неопределенно пожал плечами:
  - Не знаю, но мы её обязательно найдём.
   Первым делом вернувшись к нашим Стариков подозвал к себе Котлякова, обстоятельно с ним переговорил. Я видел, как скривился младший лейтенант, но ничего не сказал, коротко козырнул и подозвал к себе своих бойцов. Те подскочили к командиру, выслушали его с оторопелыми лицами, сели на землю, начали стягивать с себя обувь.
  Герр лейтенант подождал, пока красноармейцы закончат свою возню:
  - Взвод! В походный порядок становись!
  Народ подгоняемый нашими с Мишкой командами живо выстроился на дороге. Стариков подошел к солдатам с боевым оружием, проверил поставлены ли винтовки на предохранили. Сзади Дегтеренко постоянно хватается за штык, вытаскивает его из ножен, разглядывает с довольной улыбкой. Стариков проходя мимо Феди, поморщился:
  - Оставить, Фридрих! - и заняв своё место в голове колонны, громко произнес. - Сейчас мы отрепетируем общее движение колонны. Отделение Котлякова идет впереди нас, в качестве военнопленных. Старший стрелок Дорн, рядовой Босслер ко мне!
  Из строя выскочили Шипилин и Торопов, стали навытяжку перед герром лейтенантом. Я отметил, что Шипилин весь как-то подобрался, стал серьёзнее. Оно и понятно: боевое оружие не терпит расхлябанности. Герр лейтенант построил бойцов Котлякова в колонну, выставил охрану.
  - Отделение, вперед - марш!
  Красноармейцы пошли вперед, по команде Старикова развернулись и снова промаршировали перед нами. Да... Если наши солдаты смотрелись в качестве конвоиров вполне нормально, то "пленные" вызывали самый натуральный смех. Они шагали с такими трагическими лицами, так старались показать всю тяжесть своего положения, что взглянуть на них без улыбки не получалось.
  - Так дело не пойдет! - рявкнул Николай. - С такими рожами вас и в телесери... вас и в колхозную самодеятельность не возьмут. Соберитесь! Вам необходимо двигаться точно так же, как и утром! До нашей с вами встречи.
  Красноармейцы еще несколько раз прошлись мимо нас. Результат по прежнему оставался весьма плачевным. Что же делать? При взгляде на "пленных" первый же встреченный нами немецкий обозник, сразу догадается, что дело здесь нечисто. Вспоминаю, немецкую хронику. А что если так? Сейчас проверим. Спрашиваю разрешения у герра лейтенанта, становлюсь за "пленными". Сняв с плеча автомат, громко кричу по-немецки:
  - Внимание! Приготовиться к движению! Проклятье! Я долго буду всё это дерьмо терпеть! Быстро пошли! - и тычу в спину ближайшего красноармейца стволом киношного автомата, а стоящего перед ним блондинистого парня грубо толкаю взашей.
  Люди вздрагивают, дурашливое выражение мгновенно слетает с лиц.
  Я продолжаю орать как резанный:
  - Быстро вперёд, быстро! Быстрее шевелите задницами!
  Мой крик подхватывают конвоиры. Вот теперь всё нормально. Бойцы Котлякова становятся вполне типичными "военнопленными". Такими, как я их и увидел в первый раз.
  Довольный результатами увиденного Стариков отдаёт команду на начало движения. Три отделения взвода одновременно делают шаг вперед.
  Минут через тридцать во рту пересыхает, мысли начинают крутиться исключительно о воде. По плечу хлопает Дегтеренко, тихо спрашивает:
  - Слушай, Пройсс. Ты там возле начальства околачиваешься всё время. Не слышал случаем, куда идём?
  - Нет, не слышал. Федя!Ты лучше по сторонам смотри, может ручей в балке заметим, а то что-то дело совсем плохо.
  - Да, я и так смотрю, - печально отвечает Дегтеренко и устремляет взгляд в небо. - Пройсс, мне одному кажется, что гудит где-то?
  Я завертел головой по сторонам. Точно! Вот теперь и я четко услышал непривычное гудение. Оно то, отдалялось, то приближалось, словно кто-то по широкой дуге описывал круги вокруг нас. Блин! Это же в небе летает самолёт! Поделившись своим открытием с Федей, я успокоился и отгоняя от себя мысли о весело журчащих струях воды, сосредоточил взгляд на впереди идущих красноармейцах. Между тем жужжание усилилось, слева от нас быстро промелькнул силуэт самолета. Герр лейтенант заинтересованно обратился к Куркову:
  - Михаэль, ты заметил, что за истребитель пролетел?
  Мишка щуриться, пожимает плечами:
  - А черт его знает. Я их и видел только в компьютерных играх. Не специалист в этом вопросе. Но это точно не "Юнкерс".
  Стариков явно заинтересовался самолётом, тем более, что впереди снова раздался приглушенный звук авиационного мотора. Черная точка самолёта повисла над дорогой. Николай приложил руку к козырьку несколько секунд всматривался вдаль, потом крикнул младшему лейтенанту:
  - Котляков, ты самолёт успел разглядеть?
  Уже не точка, а хорошо видимый силуэт низко распластавшийся над землёй стремительно увеличивается в размерах.
  Павел не оборачиваясь кивнул:
  - Успел, товарищ майор. Это наш "Лагг".
  - Наш? - пораженно выдохнул герр лейтенант и в туже секунду, срывая горло, протяжно закричал:
  - В-о-о-о-здух! Быстро убираемся с дороги!
  Взвод дрогнул, рассыпался в разные стороны. Боковым зрением отмечаю, что бойцы Котлякова быстро бегут в степь. За ними с винтовками в руках несутся Шипилов и Торопов.
  Меня кто-то сильно толкает в спину. Я падаю на бок. Прямо передо мной шлёпается пулемёт, за малым не угодив мне по лицу. Над головой дикий рев, стучат пулеметы. Пораженно смотрю на красные звезды под крыльями. Страха нет, есть мучительное, тягостное ощущения крайней неправильности, даже несправедливости происходящего. Сжимаю кулаки, кричу летчику в небо, словно он меня может услышать:
  - Здесь свои! Что же ты сволочь делаешь!
  На дороге, где пару секунд назад шагал взвод, не шевелясь стоит Венков. Две пулеметные дорожки, выбивая султанчики пыли проходят слева и справа от него. Андрей растеряно оглядывается по сторонам и валится как подкошенный в облако пыли. Совсем рядом со мной яростно ругается Дербенцев, а метрах в двадцати от меня, Котляков материт какого-то Сидоренко. Резко вскакиваю, на подгибающихся ногах бегу к Венкову. Сердце учащенно бьётся. Жив ли парень? Переворачиваю Венкова на спину. Лицо бледное, но крови нигде не видно. Жив? Нет? Венков открывает глаза, непонимающе смотрит на меня, что-то неразборчиво мычит.
  - Андрей! Ты ранен? Говорить можешь?
  Венков протягивает ко мне руки, пытается встать.
  - Лежи, лежи! Я сейчас, - набираю полные легкие воздуха изо всех сил ору. - Мужики, Андрея ранило! Идите сюда! Помощь нужна!
  Оглядываюсь по сторонам. Наши лежат в поле, видно лишь, как в некоторых местах сам по себе шевелится ковыль. Над дорогой - тишина. Из травы в полный рост поднимается Курков, с опаской смотрит в небо.
  За спиной раздаётся испуганный голос Венка:
  - Герр унтер-офицер, со мной вроде всё в порядке.
  Оборачиваюсь. Андрей сидит на земле, растеряно улыбается, ощупывает себя руками.
  - Ничего не болит? Точно? - наклоняюсь к Венкову, аккуратно поднимаю его на ноги.
  Венков трясёт головой, трёт локоть:
  - Ничего, герр унтер-офицер. Только рука немного ноет. Видно ушиб при падении.
  От сердца отлегает. Вот же напугал ирод! Так и дара речи можно лишиться. Размахивая над головой руками, кричу нашим:
  - Ложная тревога! Всё нормально! - потрепав Венкова по голове, беззлобно отвешиваю ему хороший подзатыльник. - В следующий раз - рот не разевай! Делай тоже, что и все! Сейчас тебе сильно повезло, парень...
  Командирский свисток трижды протяжно заливается трелью. Пару секунд соображаю, что это означает, потом вспоминаю - сигнал общего сбора! Хватаю за ремень переполошенного новобранца, достаю из левого нагрудного кармана свой свисток на красивом витом шнуре и дублирую для своего отделения команду герра лейтенанта. Солдаты быстро выстраиваются в походный порядок. Я, честно говоря, ожидал, что сейчас начнется небольшой, часа на три "разбор полётов", но ничего подобного не произошло. Стариков отдал команду и взвод снова как ни в чём не бывало зашагал вперед по дороге. Только теперь люди постоянно обводят небо настороженными взглядами. Странно. Ладно - красноармейцы! Они под бомбежкой успели побывать, им такой обстрел уже привычен. А вот, то что наши люди не впали в истерику - крайне меня удивило. Конечно, в строю велись тихие разговоры о произошедшем. Люди негромко делились своими впечатлениями, дружески подтрунивали над Венковым. Но всё происходило совершенно без фанатизма, как-то по будничному. Это, наверно, связано с присутствием красноармейцев, да и герр лейтенант своим серьёзным видом и суровым лицом мало способствовал возникновению бурного обсуждения авианалёта. Это непривычно, но правильно. В нашем "штабном отделении" Стариков тоже проводит краткий анализ произошедшего. Он коротко бросает нам с Мишкой:
  - Вот же летун неугомонный! Послали на разведку - так разведывай, а не занимайся ерундой. А по пехоте немецкой потом настреляешься на дорогах. В сорок пятом.
  На этом разговор и заканчивается. Иду, шагаю по дороге, пока ход моих неспешных рассуждений о превратности войны не прерывает Николай, он не оглядываясь, выпаливает:
  - Байер! Пусть Гущин возьмёт шефство над Венковым. А то мне сейчас совсем паршиво на дороге пришлось. Как представил, что я скажу отцу Венка по возвращении, так аж выть захотелось. Чтобы Гущин от новобранца ни на шаг не отходил! Венка без присмотра оставлять нельзя! Он совершенно зелёный.
  Курков козыряет и быстро топает в конец колонны.
  Да. Андрюха конечно хороший парень, но абсолютно не приспособленные не только к армейской жизни, но и к реконструкторской. Подозреваю, что и в обычной жизни он точно такой же мямля. Даже строевым шагом ходить не умеет. Я с ним провел всего пару занятий до поездки, научил становиться по стойке смирно, да с грехом пополам козырять. Вот это называется - съездил парень на съёмки! Кстати, а что сказали по поводу поведения Венка красноармейцы? Спрашиваю у командира.
  - Ничего не сказали. Я Котлякову прямо объяснил, что Венков с нами первый раз за линию фронта пошёл и что он даже не прошёл курс боевой подготовки. Прямо со студенческой скамьи к нам в разведку и попал.
  Подаюсь вперед, шепчу на ухо Старикову:
  - Да ты что! Кто же такого салагу во фронтовую разведку возьмёт! Это же фантастика! - понимаю, что последнюю фразу произношу по-немецки.
  Николай оборачивается, многозначительно произносит:
  - Пройсс! Это ты у нас во взводе костолом, а Венков имеет другую специализацию, о которой я не собираюсь ни перед кем отчитываться.
  Вылупляю глаза, ошарашенно пытаюсь понять, какую секретную функцию выполняет во взводе Венков. Герр лейтенант смотрит на меня , в глазах весёлые искорки. Черт! Это же Стариков меня подкалывает! Рот расплывается в улыбке, мы с командиром оглушительно смеёмся.
  Подскакивает Курков:
  - Что за смех, а драки нет?
  Сзади встревает Дегтеренко:
  - Мне тоже интересно. Что вы там ржете?
  Герр лейтенант в ответ молча машет рукой. Вперед, вперед...
  Оборачиваюсь. Федя мокрый как мышь, дышит тяжело, ствол пулемёта смотрит в небо. Лицо запыленное, пилотка сбилась набок. Но вид еще бодрый, держится мужик. Окидываю взглядом остальных. Усталые, серые от пыли лица. Улыбок ни у кого нет. Идут облизывают пересохшие губы, мрачно поглядывают по сторонам. Глаза нехорошие, настороженные. Обращаюсь к Старикову:
  - Герр лейтенант, а что это мы молча идём, без песен? Бойцы смотрю заскучали...
  Николай с интересом смотрит на меня:
  - Действительно, а давайте споём! Что петь будем? Немецкие строевые песни - из репертуара сразу вычёркиваем.
  Почесав в затылке, Курков предлагает:
  - Может "День Победы"?
  - Нет! Это не пойдет, - жестко отвечает Стариков. - Никаких современных песен петь не будем, это совершенно не к чему.
  Киваю на впереди идущих красноармейцев:
  - Тогда давайте "Красных кавалеристов"!
  Стариков снова не соглашается:
  - И это не подходит. Эта песня не в тему.
  Минут пять активно обсуждаем, что же в конце концов нам петь. Сходимся на предложении Куркова. Будем петь "Марш Сталинских артиллеристов". К сожалению природа полностью обделила меня слухом и голосом. Нет, голос у меня громкий. Когда на мероприятии отдаю команды, то несмотря на стрельбу и взрывы пиротехники мой крик иногда долетает до зрителей стоящих метрах в трехсот от места боя. Но вот насчет того, чтобы петь - увы. Зато пою в строю с большим энтузиазмом и задором. Стариков отдаёт команду и взвод сперва неуверенно, а потом всё более и более мощно запевает:
  Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой
  Мы в смертный бой идем за честь родной страны
  Пылают города, охваченные дымом,
  Гремит в густых лесах суровый бог войны.
  Красноармейцы оборачиваются, удивленно смотрят на нас. Котляков внимательно слушает, лицо серьёзное. Сейчас наступает время моего сольного выступления. Допев первый куплет взвод замолкает, а я рубя рукой воздух перед собой, с чувством запеваю:
  - Артиллеристы, - Сталин дал приказ!
  Взвод слаженно подхватывает:
  Артиллеристы - зовет Отчизна нас.
  Из многих тысяч батарей
  За слезы наших матерей,
  За нашу Родину - Огонь! Огонь!
  Люди в строю расправляют плечи, вскидывают головы. Взвод без команды переходит на строевой шаг. Шипованные подошвы сапог грохочут по грунтовой дороге, выбивая из неё пыль. Амуниция бодро позвякивает в такт шагам. Красноармейцы приосанились, весело улыбаются, пытаются тоже перейти на строевой шаг, с босыми ногами это получается не очень хорошо. Но почему-то не поют вместе с нами. Странно... После того, как марш отзвучал, мы еще несколько десятков метров прошли строевым шагом.
  - Орлы! Ведь можем же когда захотим! - обращается Стариков к нам и кричит красноармейцам - А вы, что не подпевали, товарищи? В чём дело?
  Котляков немедленно отзывается:
  - Товарищ майор! Мы слов не знаем! А песня очень по душе пришлась, на привале обязательно разучим и в следующий раз вместе уже петь будем.
  Стариков подозрительно посмотрел на Куркова:
  - В каком году "Артиллеристы..." написаны?
  - Не знаю! Черт! Я думал, что она уже до войны была. - Мишка растеряно развел руками в стороны.
  Стариков недовольно качает головой, но ничего не говорит, просто задумчиво смотрит перед собой.
  Дорога пошла в гору, впереди показались невысокие, пологие холмы покрытые деревьями и мелким кустарником. Грунтовка по которой мы идем, раздваивается. Одна дорога продолжает змеиться прямо, вторая резко заворачивает налево. По этой дороге совсем недавно кто-то проезжал на автомобиле. При повороте заехал в поле, примял траву. Судя по ширине колес- грузовик, может даже и не один. Проходим перекресток, под сапогами хрустят высохшие коровьи лепёшки. Дегтеренко напряжённо засопел, отдал пулемет второму номеру, подошел к Старикову:
  - Герр лейтенант! Тут такое дело, - Федя сильно волнуясь указывает рукой вниз. - Видите?
  Стариков, а вместе с ним и мы с Мишкой одновременно уставились себе под ноги. Естественно кроме пыли и старого коровьего дерьма ничего там не увидели. Дегтеренко выпаливает на одном дыхании:
  - Мужики! Коровы вдали от жилья не ходят! Где-то совсем рядом - станица!
  - Понятно, - задумчиво произносит Стариков и останавливает взвод. - Котляков! Ко мне!
  Павел шустро подбегает к командиру, вытягивается по стойке "смирно":
  - Товарищ майор! Младший лейтенант...
  - Отставить! - рявкает Николай. - Павел, ты что делаешь? Нас же фрицы могут в бинокль издали увидеть! Ты хоть думай, что творишь!
  Котляков тушуется, как-то сразу обмякает всем телом.
  - А как же к вам обращаться?
  - До особого распоряжения, приказываю обращаться ко мне исключительно "герр лейтенант". Также запрещаю разводить здесь занятия по строевой подготовке. Запомни Паша - ты сейчас пленный. Просто пленный. И разговаривать, и вести себя будешь, как пленный. Иначе мы долго не протянем. Всё понял?
  - Так точно! - привычно отвечает Котляков и тут же мгновенно исправляется. - То есть понял. Ну, в смысле да.
  - Вот! Уже гораздо лучше. Этот приказ касается не только тебя, но и всего твоего подразделения,- Николай отдаёт команду на привал, и подзывает нас с Курковым взмахом руки. Народ усаживается на обочину, моментально начинаются разговоры, часто произносится слово "вода". Стариков обращается к Котлякову:
  - Вы же по этой дороге шли? Именно здесь никого не встретили?
  - Никого, - немного помявшись, отвечает младший лейтенант. - Шли именно здесь. Эта дорога через холмы переваливает и снова по степи идет.
  - Кустарник на склонах густой? Укрыться можно?
  - Можно. Там даже небольшая рощица есть. Не знаю, правда, что за деревья, стволы такие изогнутые, листья длинные.
  Довольно кивнув, Стариков начинает деятельно распоряжаться:
  - Курков! Собирай фляги, сюда неси. Котляков - готовь своих бойцов, пойдешь с Пройссом в станицу за водой.
  Внутри у меня всё оборвалось.Твою дивизию! Не то, чтобы я сильно испугался, но одно дело - идти вместе со всеми, и совершенно другое - действовать в отрыве от группы. Неприятно это как-то. Но виду не подаю, продолжаю спокойно стоять возле командира, отстранено наблюдаю за происходящей вокруг меня суетой. На обочине столпились наши, отстегивают друг у друга фляги, бросают их под ноги. Котляков что-то объясняет своим бойцам. Те внимательно слушают, жадно смотрят на фляги.
  Рядом монотонно бубнит Стариков, неожиданно он сильно толкает меня в бок:
  - Пройсс! Ты что меня не слышишь?
  Проклятье! Это он, оказывается, со мной разговаривает. Вот же незадача.
  - Простите, герр лейтенант, немного отвлёкся.
  Николай понимающе улыбается:
  - Да не дрейфь, Серёга! Сходите по-тихому, воды наберете и обратно вернетесь. А то уже что-то совсем невмоготу.
  - А я ничего такого и не делаю! Просто задумался немного.
  Командир полез в планшет достал из него три трофейные солдатские книжки, одну из них протянул мне.
  - Держи, будешь теперь унтер-офицером Вернером Мутцем из сто двадцать восьмого пехотного полка. Жетон тоже поменяй, а свою книжку выкинь к чертовой матери!
  - А что конкретно делать надо, герр лейтенант? - скрывая волнение, спрашиваю крайне бодрым голосом.
  - А всё то, что совсем недавно делал безвременно покинувший нас герр Мутц вместе со своими не менее безвременно ушедшими товарищами, - Стариков улыбается и продолжает веселым голосом. - В общем, как шли пленные пару часов назад по этой дороге под конвоем, так и сейчас идут. Но доблестные солдаты вермахта просто захотели пить и решили зайти в станицу, набрать воды. Понял, Сергей?
  - Всё понял, герр лейтенант. А зачем с собой красноармейцев тащить? Мы и сами прекрасно дойдем.
  - А если немцы в станице? Как ты им объяснишь, что здесь делают три одиноких пехотинца? А так скажешь, что ведешь пленных в тыл, да вот незадача - вода у вас закончилась.
  Кивнув, я аккуратно положил книжку в нагрудный карман и жадно уставился на автомат герра лейтенанта:
  - Теперь всё абсолютно ясно. Но у меня два вопроса. Какое оружие у нас будет, и кто еще идет со мной?
  Стариков заметил мой взгляд, понимающе усмехнулся, снял с плеча автомат и протянул его мне. По телу побежали мурашки, руки затряслись, я судорожно прижал "МП" к груди. Герр лейтенант, покачав головой, неспешно расстегнул свои подсумки:
  - Такое впечатление, что ты сейчас автомат расцелуешь! Хватит с ним обниматься, это не баба! Доставай свои деревяшки крашенные, меняемся.
  Отдал герру лейтенанту до крайности опостылевшие деревянные имитаторы, быстро вложил в свои подсумки настоящие магазины. Ремень оттянула приятная тяжесть. Немного непривычно, но никаких неудобств от этого, я не испытываю. Стариков тем временем молча забирает у меня киношный автомат, вешает себе на грудь.
  - С тобой пойдут Шипилин и Торопов. Один с боевой винтовкой, другой с СХП. Возражения есть?
  - Какие возражения! Парни надежные, не один год друг друга знаем. Вот если ты Венкова предложил бы, тогда - да...
  - Хорошо. Возьми еще приказ о конвоировании пленных в Морозовск. На обратном пути как войдешь в зону действия рации,сообщи - мол возвращаемся, всё в порядке. Мы будем в роще, - Стариков показывает рукой на лежащие невдалеке холмы.
  Сборы прошли быстро. Нам нацепили на сухарные сумки по две фляги, еще по одной положили в сами сумки. Красноармейцам фляги спрятали за пояса галифе. Широкий покрой гимнастёрок отлично скроет от нежелательных взглядов, подозрительные выпуклости фляжек. После общего инструктажа, Стариков похлопал меня по плечу:
  - Смотри у меня, Сергей! Чтобы всё тихо было! Просто сходите и принесите воды! Ты понял меня? Просто принесите воды!
  Я вытягиваюсь по струнке, лихо козыряю:
  - Слушаюсь, товарищ майор! Сделаем всё без шума и пыли. Вы же меня знаете!
  
  Переработанный текст. И продолжение. Выкладываю одним куском.
  Эпизоды: " Вход в станицу. Бой около куреня Степана." 22.02.2011г.
  =====================================
  Во главе жидкой цепочки людей идет Торопов, винтовка болтается на плече, пилотка сбилась набок. Непорядок, делаю замечание. Шипилов по-хозяйски шагает сбоку. Зло посматривает на 'пленных', изредка на них покрикивает. Молодец, хорошо вжился в роль. За Тороповым телепаются красноармейцы. Впереди шагает маленький Тухватуллин, за ним, опустив голову вниз, топает здоровенный Агапов. Последний в колонне - Котляков. Герр лейтенант специально поставил его на это место, чтобы в случае чего, я с ним мог по-тихому разговаривать. Я - замыкающий. Ладонь крепко обхватывает рукоятку автомата, висящего на плече стволом вниз. За поясом две гранаты. Совсем как на наших обычных страйкбольных пострелушках. Только вот оружие сейчас у меня совсем не страйкбольное. Шагаю неспешно, посматриваю по сторонам. Нервы напряжены.
  Местность вокруг совершенно безрадостная. Выжженная злым июльским солнцем трава грустно качается на ветру. Торчащий, то тут, то там кустарник, издалека похож на человеческий силуэт. Поначалу это меня пугало. Останавливал колонну, рассматривал в бинокль подозрительные шевеления веток. Потом перестал. Надоело. Изредка, прямо перед нами с громким щебетом над дорогой проносятся маленькие стаи птиц. Вообще, пейзаж вокруг хоть и мрачноватый, но совершенно мирный. Никаких следов войны. На обочинах не стоит разбитая техника, не видно перепаханных воронками позиций. Не горят за горизонтом подожжённые артиллерийским огнем деревни, да и самого грохота артиллерии не слышно.
  Тишина. В небе неспешно плывут облака. Иногда тень от них ненадолго накрывает наш маленький отряд. А затем солнце, словно рассвирепев на нас, снова начинает нещадно палить. Сильно хочется пить. Так сильно, что приходиться заставлять себя не думать о воде. Пытаюсь вспомнить, когда же я в последний раз испытывал такую жажду. С удивлением понимаю, что никогда.
  Дорога плавно уходит направо, карабкается на небольшой бугор. Котляков оборачивается, смотрит на меня, явно что-то хочет сказать. Даже раскрывает рот, но в последний момент передумывает. Заинтересованно спрашиваю у него:
  - Что ты там мнешься? Давай выкладывай.
  Младший лейтенант, трёт тыльной стороной ладони пересохшие губы:
  - Просто хотел спросить, а зачем ты с товарищем майором "шмайссерами" обменялся перед походом?
  - Это у нас традиция такая в подразделении. На удачу.
  - Понятно, - задумчиво отвечает Павел и отворачивается.
  А парень-то не промах! Всё замечает и анализирует. А ведь он, наверняка, отметил, что мы закопали оружие убитых немцев. Ну, на счёт этого отбрехаться можно, это не проблема. Пытаюсь взглянуть на нашу группу со стороны, глазами красноармейцев. Понимаю, что в нашем поведении столько неправильного и вызывающе непонятного для людей нынешнего времени, что впору обращаться в органы НКВД. Так, так. Как вернёмся, сразу поговорю по этому поводу со Стариковым. Красноармейцам нужно объяснить, что наше странное поведение связанно с тем, что мы старательно имитируем поведение настоящих немцев. Такая отмазка должна вполне прокатить...
  Колонна медленно вползла на пригорок. Впереди идущий Торопов остановился, поднял руку, хрипло закричал:
  - Herr der Unteroffizier! Das Wasser! Das Wasser!*
  Бегу в голову колонны. С бугорка открывается отличный вид на лежащую впереди станицу. Она совсем небольшая, дворов на пятьдесят. Крытые тёсом курени тесно лепятся к невыносимо прекрасно сверкающему на солнце пруду. Разглядываю станицу в бинокль. Вот дородная женщина в белом платке возится во дворе по хозяйству. Вижу троих стариков степенно сидящих перед большим, покрытым железом куренем. Возле домов носятся пёстрыми точками курицы, важно вышагивают небольшими стайками гуси. Всё спокойно, немцев не видно. Но, к сожалению, я не могу разглядеть дальнюю околицу. Слишком невысок пригорок, на которым мы сейчас стоим. Делать нечего, надо идти. Взмахиваю рукой:
  - Вперед! И смотрите мне, чтобы всё было в порядке!
  Идти до пруда недалеко, примерно с полкилометра. По правой стороне дороги тянутся заросли камыша-сухостоя. Уже видно, как грунтовка превращается в станичную улочку. В ближайших дворах заходятся свирепым лаем собаки. Проклятье! Как не вовремя! Снимаю автомат с плеча, раскладываю приклад. Входим в станицу. Слышно, как во дворе первого на улице куреня гогочят и хлопают крыльями гуси. Из-за плетня с висящими на нём старыми горшками, высовывается белобрысый паренёк в немецкой форме. В руках винтовка.
  - Halt! Wer geht?**
  По тому, как вздрагивают красноармейцы, понимаю, что фраза произносится по-немецки. Взгляд у парня не злой, скорее любопытный. Мне кажется, что парнишке откровенно интересно. И это есть "гут". Тьфу! То есть хорошо! Бляха муха, я уже начал путать дойч с русским...
  - Свои! - как можно спокойнее отвечаю я. - Унтер-офицер Вернер Мутц, первый батальон сто двадцать восьмого пехотного полка! Выполняю распоряжение командира батальона по конвоированию пленных в Морозовск.
  Молодой немец моргает глазами, оглядывает нашу процессию:
  - А как вы сюда попали, герр унтер-офицер? Морозовск в другой стороне! Заблудились?
  Окидываю парня взглядом: явно новобранец, навроде нашего Венкова. На плечах погоны рядового. С ним особо церемонится не стоит. Расправляю плечи, выпячиваю грудь вперед:
  - Я с тридцать девятого года на фронте и еще ни разу не заблудился! Воды я зашёл набрать, - и после небольшой паузы снисходительно добавляю. - Где ближайший колодец, камрад?
  Паренек тушуется, скрывается за забором и выбегает к нам на дорогу, размахивая рукой над головой:
  - Курт! Всё в порядке! Это наши парни, как ты и говорил...
  * - Господин унтер-офицер! Вода! Вода! (нем.)
  **- Стой! Кто идёт? (нем.)
  Из ворот следующего по улице двора, быстро выскакивает немец в сером ремонтом комбинезоне. Забрасывает винтовку за спину, подходит к нам. У него удивительно интеллигентное, открытое лицо. Встретил бы его в центре Ростова - сразу подумал, что парень на третьем курсе гуманитарного института учится, а в свободное от занятий время регулярно посещает фитнесс-зал. Часовой коротко объясняет "студенту" обстановку. Тот широко улыбается, сразу вызывается проводить нас до колодца.
  Курту не более двадцати лет. Густой чуб выбивается из-под пилотки, придавая лицу немца залихватское выражение. Парень c уважением смотрит на меня, расспрашивает, где захватили пленных. Я обстоятельно отвечаю. Судя по поведению немцев, они из тыловой части. Но вот из какой - совершенно непонятно. Сейчас это дело попробуем выяснить. Отеческим тоном, произношу:
  - А вы, камрады молодцы! Пост хитро выставили, я вас даже и не заметил. Служба хорошо поставлена, сразу видно бывалых фронтовиков.
  Парень заливается румянцем, на лице появляется смущенная улыбка:
  - А мы вас, герр унтер-офицер в бинокль еще на пригорке увидели! У нас и второй пост на другом конце деревни, так же замаскирован.
  Ободренный моей похвалой Курт, радостно делится местными новостями. Оказывается, что их отделение прибыло в станицу вчера днем, но полевая мастерская прибудет только завтра, и что герр лейтенант этим фактом крайне недоволен. Внимательно слушаю, сочувственно киваю головой. Из услышанного никак не могу понять, сколько же немцев в деревне. Ведь если командир в звании лейтенанта, то он минимум взводом должен командовать. Но тогда непонятно, почему Курт упорно талдычит, что в станице только одно отделение.
  В палисадниках перед покрашенными в разные цвета куренями - буйство цветов и зелени. Иногда за окнами обрамленными наличниками с затейливой резьбой, мелькнет женское лицо, и тут же скроется за тюлевыми занавесками. Проходим большой дом с железной крышей, который я рассматривал с горки в бинокль. Деды по-прежнему сидят под навесом на длинной скамейке, с любопытством смотрят на нашу процессию. На стариках штаны с лампасами, на головах казачьи фуражки
  Горло совершенно пересохло. Ужасно бесит то обстоятельство, что Курт ведет нас черт знает куда, вместо того, чтобы просто зайти в первый попавшийся дом и там спокойно напиться. Спрашиваю у него, почему нельзя набрать воду прямо сейчас. Немец щебечет, что герр лейтенант уже знает о нас и приказал по прибытию немедленно явиться к нему.
  Улочка заканчивается, и мы выходим на небольшую площадь. Земля на ней плотно утоптана, но посередине, всё равно находится небольшая лужа. В ней сонно развалившись лежит довольно упитанный боров. С трудом подавляю желание выгнать борова пинками и немедленно напиться из лужи. Метрах в двадцати от нас два мужика устанавливают большой деревянный щит. Рядом с ними крутятся мальчишки. Курт ведет нас через площадь, болтает о каких-то нелепых задержках в снабжении запчастями. Ругает полковых интендантов. Вокруг всё спокойно. Нам навстречу идут две женщины в нарядной одежде, лузгают семечки. Увидев красноармейцев, остановились, уставились с интересом. Внутри у меня всё обрывается. Что-то не так. Что-то идет совершенно не так, как положено. Но вот что? Сплевываю вязкую, тягучую слюну под ноги, обращаюсь к Курту:
  - Долго еще идти? Во рту пересохло, даже курить не могу.
  - Не беспокойтесь, герр унтер-офицер, через пять минут прибудем на место, - бодро отвечает Курт и снова начинает болтать о трудностях снабжения. Слушаю его в пол уха, но мгновенно настораживаюсь, когда паренек начинает рассказывать, что уже два грузовика отделения требуют капитального ремонта. Что же это за отделение, в котором есть, как минимум два грузовых автомобиля? Несмотря, на все мои попытки вспомнить хоть какую-то информацию по этому вопросу, ничего толкового в голову не приходит. Курт показывает рукой на большое подворье:
  - Вот и пришли, герр унтер-офицер. Мы здесь расположились.
  Красноармейцев под охраной своих солдат оставляю топтаться около ворот. Захожу вслед за проводником во двор и моментально офигиваю. Перед добротным куренем выстроились в ряд пять крытых грузовиков. Капот одного из них поднят, в моторе копошатся двое немцев в замасленных комбинезонах. А чуть в стороне от грузовиков, притулился в тени от сарая серый "Кубельваген". Рядом с ним стоит еще один легковой автомобиль, его марку определить не могу, но машина подозрительно похожа на армейский джип. Или как их раньше называли - 'вездеход'. Обвожу взглядом двор.
  На боковой веранде за накрытым столом по-хозяйски развалились немцы. Во главе стола офицер в расстегнутой серой куртке, по бокам два унтера. Твою мать! Один из них - фельджандарм! Какая нелёгкая его сюда занесла? Спиной ко мне, сидит в серой форменной рубашке лысоватый немец. Его китель аккуратно висит на спинке стула. Погоны разобрать не могу, но явно офицерские. Фельджандарм мне сразу не понравился. Глаза у него мёртвые, как у рыбы на базарном прилавке. А рожа, так вообще отвратная. Его китель украшают многочисленные награды. Ого! Под Железным Крестом первого класса висит серебряный 'штурмовик', чуть ниже, знак за ранение второй степени. Вспоминаю, что 'раняха' второй степени выдаётся за три или четыре ранения. М-да. Жаль не добили, а счастье было так близко. Впрочем, мне с ним детей не крестить, пошел он...
  На тарелках лежат большие куски жареного мяса, блестят бочками свежие огурцы, призывно парит варёная картошка. Рядом груда грязной посуды. Удивляюсь: им, что - второй раз стол накрыли? Курт подбегает к офицеру, коротко докладывает, постоянно показывая рукой в мою сторону. Офицер кивком головы подзывает меня к себе. Лысый поворачивается, смотрит с любопытством, но при этом продолжает ловко орудовать вилкой. У него холёное, немного надменное лицо. Никак не пойму, кто он такой и что он здесь вообще делает.
  Спокойно, без суеты подхожу, вытягиваюсь по стойке "смирно", опять завожу уже поднадоевшую пластинку с популярной песней посвященной покойному Вернеру Мутцу. Почтительно протягиваю офицеру приказ о конвоировании пленных. Герр лейтенант, внимательно изучает документ, периодически сыто рыгает. От него отчетливо пахнет спиртным. Но офицер не пьян, просто слегка навеселе. Его лицо выражает полное равнодушие к моему появлению. Отлично! Значит всё пройдет, без каких либо сложностей. Я уже отчетливо представляю, как лейтенант, отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи, лениво произносит: 'Можете идти, Мутц...'
  - Вы не находите, герр Брадтмаер, как удивительно вовремя сюда пригнали пленных, - радостно заявляет лысый, обращаясь к лейтенанту. - Лучше и придумать невозможно! Пойдемте, посмотрим? Это политический важный вопрос.
  Понимаю, что лысый говорит с чуть заметным французским акцентом. Так же отмечаю, что он не приказывает лейтенанту, а просит. Герр лейтенант страдальчески подымает глаза к небу, и неожиданно для меня, утвердительно кивает. Лысый отставляет от себя тарелку, поднимается со стула. Брадтмаер прихрамывая, спускается с крыльца, возвращает мне приказ, следом накинув китель, семенит лысый. Два унтера за его спиной тяжело встают из-за стола. Только теперь я смог разглядеть погоны непонятного 'француза'. Ага, два позолоченных ромба и монограмма из двух букв: 'HV'. Понятно, значит 'француз' у нас в звании гауптмана и служит в Heeresverwaltung, или по-простому: капитан из полевой комендатуры. Чиновник оккупационной администрации, причём явно из фольксдойче. А фельджандарм, судя по всему, придан ему в сопровождение.
   А вот понять, зачем гауптману понадобилось смотреть на пленных, я не могу. Он что, их ни разу не видел? Этого не может быть. Или так выпивка на него действует? Типа бесплатное кино в деревню приехало. Айда, мужики смотреть... Ладно, это его дело, а у меня сейчас другие заботы. Облизываю языком спекшиеся губы, как можно преданнее заглядываю в глаза Брадтмаеру:
  - Герр лейтенант, мои люди страдают от жажды. Разрешите перед показом пленных набрать воды.
  Немец, скашивает глаза на нетерпеливо подпрыгивающего возле него гауптмана, отрицательно мотает головой:
  - Пошли, Мутц, потом попьешь, - в его голосе мне слышится сочувствие. Крайне довольный гауптман, обращается к рыбоглазому:
  - Гельблинг, позови хозяина. Пусть посмотрит.
  Какая же сволочь, этот чиновник! Что же он, мразь творит... Внутри меня начинает клубиться ярость. Пока слабая, как летний шторм на Азовском мелководье, но если и дальше так дело пойдет, то меня может и переклинить. В юности это со мной неоднократно случалось. Рыбоглазый унтер, выходя из-за стола, прихватил с собой "МП", что меня абсолютно не удивило. Так же не изумило и наличие у него на поясе двух автоматных подсумков. Да. Этот урод на тыловика совершенно не похож, в отличие от всех остальных.
  Перед воротами столпилась целая делегация. Хозяин, седоватый мужик лет пятидесяти, с лихо закрученными вверх усами, пришел не один, а вероятно с сыном или племянником. Даже при поверхностном взгляде на них, сразу чувствуется кровное родство. Парнишка молча стоит около пленных, с искренним любопытством глазеет по сторонам. Вряд ли ему исполнилось более пятнадцати лет. Чиновник, рукой поманил к себе хозяина, и совершенно неожиданно для меня, заговорил с ним на ломаном, но вполне понятном русском языке:
  - Вот посмотри, Степан! Так будет со всеми, кто защищает большевистскую власть. Вам больше боятся нечего, - гауптман поднял вверх указательный палец и с пафосом произнес. - Великий Рейх принес свободу казакам. Навсегда!
  Вот только теперь я понял, что в станице идет не так. Никто из немцев не бегает с автоматами за свиньями, не тащит девок на сеновал, а в глазах станочников не плещется ужас при виде захватчиков. Вспомнил, что немцы объявили казаков расово близкими и активно привлекали их на службу в вермахт. А когда наши уничтожили в сталинградском котле шестую армию и погнали немцев на запад, то вместе с фрицами с Дона ушла, прихватив с собой семьи и часть казаков. Конечно, далеко не все казаки поддерживали немцев, большинство достойно сражалось с врагом. Но из песни слова не выкинешь. Эх... Что говорить. Служба казаков в вермахте - это очень тяжелая страница нашей истории. Вот уж не думал, что мне придется читать её воочию...
  Чиновник еще немного пополоскал Степану мозги витиеватыми пропагандистскими фразами. Не обошлось и без классических "жидо-большевиков". У меня сложилось впечатление, что гауптман почти дословно цитирует какую-то методичку. Наверняка, так оно и есть на самом деле. Немцы к этому вопросу подходили творчески, с большой выдумкой. Чиновник замолчал, равнодушно скользнул взглядом по понурым фигурам пленных, обратился к рыбоглазому:
  - Пошли, Трауде. Хозяин обещал принести какое-то особенное вино, сделанное по старому казачьему рецепту.
  Ну, надо же! Каким-то образом понимаю, что герр гауптман обращается к рыбоглазому, используя уменьшительное имя "Трауде". Значит, полное имя у неприятного унтера - Хильтрауд. А фамилия Гельблинг. Наградил Бог имечком.
  Герр лейтенант уже заметил, что мы действительно сильно страдаем от жажды, и как только чиновник зашел во двор, немедленно приказал своему унтер-офицеру:
  - Руди, проводи Мутца к колодцу и присоединяйся к нам!
  Руди не стал заморачиваться с выполнением приказа командира, по пути прихватил за рукав Степана, жестами объяснил, что мне нужно, а сам резво помчался к столу. Колодец оказался за куренем, перед весьма приличным по размерам огородом. За хозяином увязался паренек, он быстро набрал воды, протянул мне ведро. Обхватив ладонями, медленно подношу ведро к губам. Господи ты, Боже мой! Какое невыразимое наслаждение! Пью долго, не отрываясь. Вода тонкими струйками льется на китель, приятно холодя кожу на груди.
  - Батя, смотри, он совсем как ты пьет, - за моей спиной раздаётся удивлённый голос парнишки. - А те немцы так не пили. Только из кружек.
  - Ну, этот бугай по степи от души нашагался, тут не до политеса, - рассудительно отвечает усатый казак. - Ты, Аким, сейчас сходи к Фролу Демидовичу, скажи, что бы его Варвара сюда шла, а то мать уже с ног сбилась, шутка ли, на десятерых проглотов стряпать...
  Я замираю. Ага! И этот говорит, что немцев одно отделение. Но, откуда тогда такая прорва грузовиков во дворе? Ничего не понимаю... Эх, Старикова бы сейчас спросить, но он далеко. Аккуратно ставлю ведро на место, широко улыбаюсь, хлопаю казака по плечу: "Гуд, Степан, карашо! Карашо". В общем, веду себя, как хрестоматийный немец из кинофильмов. Казак совершенно не удивляется моему поведению, немного отстранятся, вымученно улыбается в ответ. Но в глазах нет никакого подобострастия. Вытягиваю перед ним руку, показываю три пальца, и глажу себе живот. Казак не понимает, или ловко прикидывается. Аким с детским любопытством смотрит на меня. Чтобы паренек не стоял без дела, отстегиваю фляжки, жестом показываю - наливай. Быстро достаю из планшета ложку, снова выставляю вперед три пальца, ложку подношу ко рту, а для окончательной наглядности причмокиваю при этом губами. Казак мрачнеет:
  - Иди к командиру. У него надо спрашивать. Понял? - и повторят по слогам. - К командиру.
  Отрицательно мотаю головой, снова начинаю размахивать ложкой.
  - Герр Брадтмаер там, - казак одной рукой показывает мне за спину, а другой хлопает себя по плечам, изображая погоны. - У офицера герра Брадтмаера нужно получить разрешение.
  Делаю вид, что понимаю. Забираю свои фляги, сую в руки Акима ведро и машу рукой в сторону ворот. Парень хлопает глазами, растерянно смотрит на отца.
  - Набери воды, отнеси цибарку, за ворота, - повелительно произносит Степан и как заботливый хозяин остаётся топтаться возле меня.
  А дело плохо. Получается, что мы принесём ребятам только шесть фляг. Спрятанные красноармейские фляги и наши, что лежат в сухарных сумках, мы незаметно набрать не сможем. С веранды ворота отлично просматриваются. Да и Курт, там сто процентов еще ошивается. Видно провожать обратно нас будет. А в шести флягах - только пять литров воды. Подсчитываю, что на одного человека получается двести грамм. Совсем не густо. Черт, что же делать. Ладно, сейчас разберемся.
  Широким шагом возвращаюсь к нашим, по пути встречаюсь взглядом с рыбоглазым Хильтраудом. Похоже, я ему тоже очень сильно не нравлюсь. Унтер-офицер, презрительно поджав губы, отворачивается. Ну, и хорошо. Мы с ним оба - солдаты Великого Рейха, делающие одно дело, и личной неприязни здесь не место. Если меня не подводит память, именно так написано в уставе вермахта. Правильно кстати написано. Не в смысле Великого Рейха конечно, а насчёт личной неприязни.
  За воротами уткнув взгляды в землю, понуро стоят "пленные". Торопов набирает фляги, а Курт помогает ему их вешать на сухарную сумку Шипилина. Возле ведра сиротливо валяется последняя пустая фляжка. Судя по довольным рожам моих "немцев" парни напились от пуза. Смотрю на честное, открытое лицо Курта. А что если так, без всяких сложностей, по-простому... Подхожу к Курту, по-командирски оглядываюсь вокруг себя:
  - Курт, дружище, а сколько вообще наших в деревне? Что-то кроме твоего отделения я никого не вижу.
  - Герр унтер-офицер, а больше никого и нет. Только мы и герр Винклер с сопровождающим, а остальные только завтра приедут, - немец улыбается, лицо крайне довольное. - А здесь хорошо, правда?
  - Да, мне тоже понравилось. Люди крайне доброжелательны, - закуриваю сигарету, протягиваю портсигар Курту. - Угощайся, камрад, благодарю за гостеприимство. Сейчас докурю, и пойдём дальше.
  - Спасибо, герр унтер-офицер, но я бросил.
  Улыбаюсь. Парнишка явно врет, он и не начинал.
  - Молодец! - совершенно искренне отвечаю я. - А где остальные ваши? По бабам пошли?
  Курт опускает глаза вниз, трогательно краснеет.
  - Ну, что вы, герр унтер-офицер. У нас очень строгий командир, он у нас ничего такого не допускает. А остальные... Рихард на посту, а герр унтер-офицер Зеслер отдыхает в доме. Ему герр лейтенант разрешил. Кстати казаки очень смешно называют свои дома. А знаете как? Ни за что не догадаетесь - курени!
  Через три затяжки я брошу окурок на землю и растопчу его сапогом. Построю своих людей, и мы медленно побредем к нашим. Принесём каждому по двести граммов воды. Лейтенант с гауптманом, допьют вино, и отправятся отдыхать. Рыбоглазый унтер, пойдет поближе знакомиться с местным женским населением, а в летней кухне жена Степана будет готовить ужин на десятерых. Десятерых... Четверо на веранде, двое около грузовика, Курт рядом со мной. Молодой немчик с карабином бдит на посту. Один дрыхнет в доме, а еще один где-то сидит на другом конце станицы. Десятерых... Осталось две затяжки. Ну, хорошо. Четверых на веранде я положу сразу. Причем фельджандарма необходимо валить первым. А дальше что? У немцев копошащихся в моторе "Опель-Блица" я оружия не видел. Но это не означает, что его у них нет. Так. У Курта затылок не железный, а вот приклад винтовки Торопова, наоборот, очень удачно окантован железом. Торопов заберет винтовку Курта. Двое наших с боевым оружием и восемь красноармейцев. Против двух ремонтников. У немцев шансов нет... Остаётся одна затяжка. Мне придется идти в дом и там искать дрыхнущего немца. Ничего, найду. А после, как нибудь разберемся и с часовыми.
  Поднимаю руку вверх, громко кричу, чтобы меня, наверняка, услышали на веранде:
  - Приготовится к движению!
  Красноармейцы жадно смотрят на ведро с водой. Естественно им никто пить не разрешил. Торопов с Шипилиным занимают свои места в колонне. Кидают на меня вопросительные взгляды: уходим? С силой зажмуриваю веки. Нет. Не уйдём. Бросаю окурок прямо в ведро, Курт непроизвольно морщится. Надо же, какой культурный немецкий юноша. Жаль, что он сейчас не в аудитории Берлинского университета, а в безымянной станице, посреди донской степи.
  Отхожу в сторону, подзываю к себе Торопова, шепчу ему на ухо, при этом показываю всё время рукой на красноармейцев. Пусть Курт видит, что я отдаю какие-то приказания своему солдату по поводу пленных. У Андрея расширяются глаза, он бледнеет. Снова шепчу:
  - Если ты этого не сделаешь, то через пять минут мы все будем валяться дохлыми возле забора. Начнешь сразу, как я начну стрелять. Всё, я пошёл. Когда Курта вырубишь, нашим расскажи, что делать будем, - и уже громко, не таясь распоряжаюсь. - А я пойду, доложу, герру лейтенанту о нашем отбытии.
  Курт дергается, делает шаг ко мне.
  - Постой здесь, камрад, я вернусь через две минуты, - с улыбкой смотрю в глаза немца и быстро шагаю к веранде.
  У "МП40" очень простой предохранитель. Просто небольшой продолговатый паз на левой стороне ствольной коробки. Рукоятка затвора тянется на себя, чуть подаётся вверх и жестко фиксируется. Чтобы открыть огонь нужно снова немного потянуть рукоятку на себя, опустить вниз и нажать на спусковой крючок. Проще пареной репы. Но пока я шёл к немцам, сидящим на веранде, я умудрился забыть, как снимать автомат с предохранителя. Столько раз проделывал эту нехитрую процедуру - и на тебе, пожалуйста. Всё же нервы не железные. Вспомнил лишь, когда увидел лежащий на столе, 'МП' рыбоглазого. Спасибо тебе, мил человек за столь к месту проявленную бдительность. Оно и верно, около ворот толпятся пленные, мало ли что...
  - Герр лейтенант! Мы набрали запас воды, разрешите продолжить движение!
  Немцы по-прежнему сидят за столом. Когда они уже наедятся? Впрочем, чиновник похоже - всё. Сыто отвалился на спинку стула, обмахивает лицо ладонью. Китель повесил на гвоздь, вбитый в стойку веранды. Аккуратист.
  Лейтенанту явно нравится, что такой здоровенный мужик, как я, старательно перед ним тянется, преданно, по-собачьи смотрит в глаза. Причём всё это происходит в присутствии чиновника.
  Брадтмаер кивает, наливает на два пальца в стакан вина из глиняного кувшина, протягивает мне. Ну, это просто праздник какой-то! Снимаю автомат с плеча, перекладываю в левую руку. Правой рукой принимаю стакан. Залпом выпиваю вино, оно совсем неплохое на вкус. Уж не знаменитое ли это "Цимлянское"? Букет совершенно изумительный. Да, сейчас такого уже не делают. Но не пора ли начинать? Закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Насчет 'три' беру автомат и понеслось! Раз, два...
  - Мне очень понравилась реакция Степана. Он как пленных увидел, так весь задрожал, - сбивает меня со счёта Винклер. - Я думаю, что прямо сейчас необходимо созвать местное население на площадь, показать им пленных. Завтра выборы станичного атамана, и это отличный повод для агитации! Речь у меня готова, нужно только вставить название этой станицы.
  Гауптман замолкает и выжидательно на меня смотрит. Лихорадочно соображаю. Про немецких военных чиновников я знаю только две вещи. То, что они были и что они имели ограниченную власть над военнослужащими. Но вот до какого предела распространялась эта власть, понятия не имел. Могу ли я, сейчас взять и просто послать на три буквы этого урода? Всё же наверно нет.
  - Герр гауптман, у меня приказ командира батальона доставить пленных в сборный пункт без задержек.
  Я с омерзением понимаю, что просто не решаюсь поднять автомат к плечу и нажать на спусковой крючок. Вместо этого веду какие-то идиотские разговоры, при этом держу пустой стакан в руке.
  - Этот вопрос очень легко решить, - Винклер, довольно улыбается и обращается к рыбоглазому, - Хильтрауд, принеси из моей комнаты саквояж, я напишу рапорт командиру батальона.
  Фельджандарм, подхватывает свой 'МП', заскакивает в дом, изо всех сил хлопает дверью. 'Этот упырь, наверно и в туалет с оружием ходит', - раздраженно думаю я, и понимаю, что так оно и есть. Уф... Можно на минутку расслабиться. Пока унтер не вернется, стрелять нельзя. От ворот доноситься хрустящий звук удара, слабый вскрик, а вдогонку несётся тяжелый русский мат. Трое немцев медленно поворачивают головы. У сидящего напротив меня лейтенанта расширяются глаза. Твою мать! У моих ребят не выдержали нервы! Проклятье!
  Делаю три шага назад, чтобы меня не было видно из окна и вскидываю автомат. Звук выстрела боевого 'МП' кардинально отличается от холостого. В плечо и руки весьма чувствительно бьёт отдача. Стреляю в упор, ведя ствол автомат слева направо. Унтер-офицер со смешным именем Руди, вскидывает вверх руки и заваливается на бок. Следующий на очереди герр лейтенант с харизматической немецкой фамилией. Он падает грудью на столешницу. Одна из пуль разбивает кувшин, вино и кровь смешиваясь между собой, заливают белоснежную скатерть. Осколки посуды летят во все стороны. Вкусно пахнет свежими огурцами. Винклер стоя на четвереньках, задыхаясь, хрипит. Удивительно, но он всё еще жив, несмотря, на три кровавые отметины от пуль на спине. Шестью последними патронами достреливаю гауптмана.
  Около ворот резко хлопает винтовочный выстрел, следом второй. Красноармейцы веером вбегают во двор, снова стреляют винтовки. Котляков низко пригнувшись, бежит прямо ко мне. За ним несутся еще трое. Торопов с Шипилиным ныкаются за воротами, часто стреляют. А вот куда - хрен его знает! Окидываю взглядом веранду, одновременно перезаряжаю автомат. Пустой магазин глухо стукается об натертые воском доски пола. Немцы лежат хорошо. Их живописные позы тонко намекают, что война для них окончательно закончилась. А вот для меня война продолжается, и что самое паршивое - продолжается она и для Хильтрауда. Вот же не повезло! Тьфу...
  За куренем, возле грузовиков длинными очередями стучит автомат. Пули рвут плетень, ошметки сухой лозы летят во все стороны. Проклятье! Грёбаные автослесари всё же оказались вооружены. Снова длинная очередь. В доме напротив сыпятся стёкла, громко кричит женщина. Наши перестали стрелять. Видно заняты прятаньем своих задниц по укромным местам. Оно и правильно. Интересно, где еще четверо красноармейцев? Глухо, до тошноты привычно, пыхает холостым патроном винтовка. Ага. Значит, кто-то из бойцов Котлякова подобрал 'оружие' Торопова и ведёт огонь. По ступенькам вихрем проносится Павел, подбегает ко мне, рот широко раскрыт, дышит тяжело. В глазах вопрос: 'Что дальше'? Показываю стволом на мертвого лейтенанта:
  - Возьми пистолет. Он слева на поясе. Только по низу! А то отсюда достать могут,- направляю ствол автомата в окно. Котляков озорно сверкает глазами:
  - Знаю, - Павел ужом ныряет под стол, проворно достаёт пистолет из кобуры, трясёт им перед собой. - А что еще есть?
  - Ничего. Дверь видишь? В доме двое немцев. Не дай им выйти отсюда.
  Внизу, слева от крыльца сгрудились трое красноармейцев. По оттопыренным ушам узнаю среди них Тухватуллина. Кидаю им флягу, вторую следом бросаю Котлякову под ноги. Спрашиваю:
  - Паша, что там?
  - Двоих завалили, третий сволочь прыткий оказался, успел за грузовиками спрятаться. Сейчас я его...- глаза младшего лейтенанта горят восторгом. - Дай гранату!
  Вытаскиваю из-за пояса колотуху, протягиваю Котлякову:
  - На, держи, но никуда не лезь. Я сам. Бойцов рассредоточь, под окнами не светитесь.
  Младший лейтенант кивает, кидается к своим бойцам, а я прижимаясь к стенке бегу к дальнему углу дома. Прямо над моей головой окно разлетается осколками стекла. Приседаю, выставив вверх ствол 'МП'. Еще удар, снова летят стёкла. Прикрыв рукавом глаза, срываю с подсумка каску, спешно нахлобучиваю на голову. Очень вовремя. Из окна, вместе с рамой, вылетает массивная табуретка и падает передо мной. По каске стучат куски стекла. А вот и герр Хильтрауд, нарисовался. Что-то долго он соображал... Жутко хочется бросить в разбитое окно гранату, но понимаю, что рыбоглазого уже там нет. Слышно, как бьют окно на другой стороне дома. Хорошо, что на фасаде куреня окон нет. А то моим парням пришлось бы очень плохо. Хильтрауду сейчас просто не в кого стрелять. Интересно, он сообразил, что происходит? За домом продолжает надрываться длинными очередями автомат ремонтника. Но теперь ему отвечают две боевых винтовки. Причём одна из них стреляет с очень короткими интервалами. На корточках пробираюсь к углу, на мгновенье выглядываю. Успеваю заметить ноги в ботинках, торчащие из-под заднего колеса грузовика. Это маловато, но всё лучше, чем ничего. Меня немец не видит.
  Сзади три раза стреляет пистолет Котлякова. Выстрелы пистолета совсем не серьёзные, на фоне остальной пальбы выглядят жалко.
  - В окно лез, паскуда! - кричит Павел. Где он сам - не понятно.
  Осторожно высовываюсь из-за угла. Ботинки на месте. Левый шевелится. Плотно прижимаю хрупкий приклад к плечу, даю короткую очередь. Чёрт, не попал! Пули вспахали землю гораздо левее. А если так? Долблю максимально короткими очередями. От покрышек летят куски резины, пули выбивают искры из автомобильных дисков. Есть! Немец орет, вертится под грузовиком. Еще разок даю очередь по вертлявому. Рукоятка затвора замирает в переднем положении. Надо менять магазин.
  Кто-то из красноармейцев, почему-то радостным голосом, кричит:
  - Граната! - и добавляет пару крепких ругательств.
  Оборачиваюсь. Твою мать! Рыбоглазый из глубины комнаты швыряет сквозь разбитое окно колотушки, стараясь закинуть их поближе к крыльцу. Красноармейцев, как ветром сдувает. Я же просто отхожу за угол. Слышу, как матерится Котляков. Взрывается первая граната. Затем вторая. Свистят осколки. Но наши уже в безопасности, схоронились за глухой стенкой. Матерятся по-черному.
  Немец под грузовиком орёт не переставая. Бросаю короткий взгляд назад. Около колеса лужа крови. Хорошо я ему ноги посёк. Сейчас фрицу явно не до стрельбы.
  Выглядываю из-за угла. Деревянные подпорки крыльца густо посечены осколками. Из окна высовывается ствол автомата. Человек в доме медленно осматривает местность сквозь прицел. Затаив дыхание, достаю последнюю колотушку. Осторожно откручиваю колпачок и дёргаю за фарфоровое кольцо. Сколько раз читал, что запал у гранаты горит семь секунд. Казалось бы - прорва времени. Досчитай до шести и спокойно бросай. Как прилетит, так сразу и рванёт. Я смог досчитать только до двух. Потом стало до ужаса страшно, явственно представилось, что граната взрывается у меня в руках... Заорав, бросаю колотуху в окно. Слышно, как она ударяется об стену и падает на пол. Внутри какая-то суматоха, Хильтрауд орёт:
  - Не трогай! Я сам!
  В комнате, что-то происходит, раздаётся истеричный крик и тут же глухой стук. Мне показалось, что немцы попытались выбросить гранату в окно, но не удачно. Колотуха попала в стену, и отскочила обратно. Представив себе, какие рожи сейчас у фрицев, не могу сдержать улыбку. Из окна вниз головой выпрыгивает Хильтрауд, следом рвётся в комнате граната. Пока я с глупой улыбкой на лице любовался окружающим пейзажем, рыбоглазый, ловко приземлился, поднял голову вверх и встретился со мной взглядом.
  - Привет, - говорю я, и подмигиваю герру унтер-офицеру фельджандармерии Хильтрауду Гельблингу. Дульный срез моего пистолета-пулемета смотрит ему прямо в лоб. Я нажимаю спусковой крючок.
  
  
   обновление от 25.02.2011г.
  
  
  Ничего не происходит. По телу прокатывается волна холода. Твою мать! Не поменял магазин после стрельбы по вертлявому! Хильтрауд нервно сглатывает, видно, как ходит под подбородком кадык, и бросается на меня. Лицо перекошенное, но страха на нём нет. Отшвыриваю автомат в сторону делаю шаг вперед, мой кулак летит точно в лицо рыбоглазому. Последний раз, я махал кулаками лет восемь назад. В драках мне нужно просто попасть противнику в лицо. И всё, клиент мило улыбаясь, с искренними извинениями падает на землю и тихо лежит. Всё же рост и вес, играет очень большую роль в уличных побоищах. Мне главное хоть один раз попасть. Но я не попадаю, кулак со свистом сечет воздух, меня заносит в сторону. Рыбоглазый где-то за спиной хрустит сапогами по стеклу. Быстро оборачиваюсь и сразу получаю чувствительный удар в челюсть. Следом второй. Перед глазами возникает пелена, звуки теряют четкость, время замедляется. Слышу, как тяжёлыми молотками стучит кровь у меня в висках. Хильтрауд дергается в сторону, делает подсечку, я с грохотом, падаю на пол. Пытаюсь встать, но мешает притороченная к спине и поясу амуниция. Рыбьи глаза прямо передо мной. Хильтрауд вцепился двумя руками мне в горло, пытается душить. Напрягаю мышцы шеи, правой рукой бью, вернее тыкаю унтера в челюсть. Он кривится, рычит, но горло не отпускает. Как сквозь вату слышу крик Котлякова, впереди топот. Над головой длинной, явно на весь магазин очередью лает автомат. На крыльце мат, пистолетные выстрелы. Отстранено удивляюсь: и второй немец не погиб от гранаты, теперь лупит из окна в белый свет, как в копеечку. Да, что же они, здесь - бессмертные?! Снова бью унтера в лицо, его голова откидывается в сторону. Вот! Уже посильней прилетело рыбоглазому, да и пелена у меня перед глазами начинает пропадать, еще несколько секунд и я полностью очухаюсь. Хильтрауд это тоже понял, отпустил шею, навалился всем телом, начал бить головой об пол, правой рукой зачем-то лихорадочно шарит мне по боку. Каска стучит об доски, мягкий кожаный подшлемник гасит удары. Звуки снова обретают сочность, бешено стучит сердце, мышцы вновь наливаются силой. Напрягаюсь всем телом, сейчас я тебя, гада... Унтер-офицер победно оскаливается, в руке штык-нож.
  - И тебе привет, урод,- шипит Хильтрауд и с размаха бьёт меня штыком в горло. Через секунду еще раз. И без того выпученные глаза фельджандарма, расширяются, кажется, что еще немного и они просто вывалятся из глазниц. Унтер ошарашено переводит взгляд со штык-ножа в своей руке, на мою шею. Толкаю немца в грудь двумя руками, сбрасываю с себя. Он медленно поднимается на ноги, уставив на меня почти безумный взгляд. Но сейчас я быстрее, изо всех сил ору и от всей души засаживаю ему кулаком в подбородок. На этот раз попадаю. Рыбоглазый, как мешок с картошкой заваливается на бок, глухо стукаясь головой об пол. Перед тем, как я ему заехал по морде, он успевает воткнуть мне в живот штык-нож. Снова длинная очередь. Второй немец, в белой майке на голое тело, высунувшись по пояс из окна, неудобно, с левой руки стреляет по бегущему по двору Тухватуллину. Пули за его спиной разбивают горшки, секут большие плетеные корзины. На крыльце головой вниз, лежит кто-то из красноармейцев. Из-за угла дома выглядывает с пистолетом в руке Котляков. Поднимаю тяжёлую дубовую табуретку, вышвырнутую Хильтраудом из окна вместе с рамой, широко размахиваюсь и бью острым углом сиденья в затылок, увлеченно стреляющему немцу. Автомат падает на веранду, а немец картинно, вниз головой свешивается из окна, на пол тонкой струйкой течет кровь. Под ногами тихо стонет рыбоглазый, левая рука немного подрагивает. Я не испытываю к нему никакой ненависти. Вообще не испытываю никаких чувств. Просто не хочу, чтобы он снова встал на ноги. Не хочу больше видеть его глаза. Никогда. Поднимаю свой пистолет- пулемет с пола, дрожащими руками меняю магазин и всаживаю всё его содержимое в спину фельджандарму. Вкладываю пустой магазин обратно в подсумок, а полный вставляю в автомат.
  - Ну, вот и познакомились, - тихо произношу я, подхожу к Хильтрауду и забираю у него из руки свой штык-нож. Шея немного болит, острые края резинового лезвия наверняка оставили на коже красные полоски. Трогаю шею рукой, на кончиках пальцев - растёртая капля крови. Правая скула неприятно ноет, кожа на ней горит огнём. Никто не стреляет, не рвутся гранаты. Только яростно брешут собаки по всей округе. А так - тишина... Подбегает Котляков, пилотки на голове нет, видно потерял во время боя:
  - Всё? - Павел оглядывается по сторонам, поднимает второй пистолет-пулемет с пола, и тихо произносит. - Сулимова убило.
  - Здесь, всё. Двоими часовыми сейчас займемся. Еще потери есть?
  - Нет. Только Агапову ногу немного осколками посекло. Ерунда.
  - Там под грузовиком раненый фриц. Проверь, - киваю на свешивающего из окна немца. - А этого - добей. Мало ли что... И проверь всё вокруг...
  Младший лейтенант, зло сжав губы, подносит трофейный 'Вальтер' к голове немца и два раза стреляет. Поворачивается, кричит своим:
  -Отделение! Ко мне!
  Вместе с красноармейцами к дому бегут и мои солдаты. Они тащат под руки Курта, его пышный чуб, словно набриолиненый торчит колом. Комбинезон залит кровью. Немец идет на негнущихся ногах, в глазах плещется ужас. Так, а как мы сейчас будем валить часовых? При планировании операции я об этом не думал. Родной русский 'авось' во всей красе. Значит, придется думать сейчас. Караульным по уставу запрещено покидать пост. В данный момент они, нервно тиская в руках винтовки, напряженно пытаются понять, что происходит возле дома Степана. Сколько немцы так просидят, пока не сдадут нервы? Десять минут, пятнадцать? Красноармейцы под командованием Котлякова рассыпались по двору, собирают оружие, проверяют дом и хозяйственные постройки. Нашего убитого отнесли в сторону, положили возле сарая. Два бойца шустро побежали к грузовикам. Хлопнул винтовочный выстрел. Понятно. Красноармейцы проверили раненого мной вертлявого немца. Подхожу к столу, устало сажусь на стул рыбоглазого.
  Ребята подводят ко мне Курта. У паренька совершенно безумный взгляд. Лицо белое, как мел, губы дрожат.
  - Присаживайся, камрад, - добродушно говорю я, показывая на стул рядом с собой. Под столом в луже крови валяется герр гауптман, а на столе, всё также навалившись грудью на разбитые тарелки лежит герр лейтенант. Черт. Я уже и забыл как его фамилия, вот память девичья. Курт c ужасом смотрит по сторонам, что-то пытается произнести, но у него не получается. Шипилов с Тороповым положив руки на плечи немца, усаживают его на место. Окидываю парня взглядом. Так, а что если задействовать Курта при нейтрализации часовых? Без ненужной сейчас стрельбы и прочих гранатных излишеств. И так всю станицу переполошили. А нам еще уходить надо будет. По возможности тихо и мирно. Закуриваю сигарету, показываю рукой на залитый кровью лейтенанта стол:
  -Есть не хочешь, камрад?
  Курт не может говорить, только мелко трясётся всем телом.
  - А жить? - внимательно смотрю на парня.- Жить хочешь?
  - Да, хочу, - с трудом выговаривает немец и закрывает глаза.
  - Отлично! Где находится второй пост? В каком звании часовой? Есть ли пароль и отзыв?
  Немец медленно, иногда буквально по слогам начинает отвечать. И не потому, что обдумывает ответа. Он сейчас по-другому говорить не может....
  Как только Торопов с Шипиловым выбежали со двора и побежали к северной околице, ко мне подскочил Котляков:
  - Мы хозяина с женой в кухне за домом нашли. Что с ними делать? - Павел покосился на свой автомат. - Степана в расход?
  Ну, надо же! 'В расход'! Так мы и всю станицу перестреляем.
  - Ты, Павел не горячись, мы с тобой не суд и даже не особое совещание, - недовольно отвечаю я, и приказываю: - Обоих запереть в доме, вместе с Куртом. Всем остальным - привести в порядок оружие, занять оборону. Во дворе не болтаться.Ждать меня. Вопросы?
  -Вопросов не имею товарищ... - младший лейтенант осекается. Он так и не решил, как ко мне обращаться. Но сейчас находит выход из положения. - Вопросов не имею, товарищ разведчик!
  - Хорошо, я сейчас вернусь. Еще один часовой остался.
  Павел понятливо кивает. Проводит ребром ладони себе по горлу, вопросительно смотрит на меня. - Не знаю, это, как получится, - отвечаю я, срываю автомат с плеча и со всех ног бегу к южной околице.
  
  Обновление 28.02.2011г.
  
  На улице ни одной живой души. Люди попрятались по домам, ждут, что последует за нашей пальбой. Правильный народ живет в этом времени, не то что сейчас. Мои бы современники в такой ситуации уже из всех щелей снимали бой на мобильные телефоны, а некоторые, особо одарённые граждане, сейчас радостно бежали рядом со мной и вели прямой репортаж с места событий. Пробегаю по площади, тоже пусто. Щит валяется на земле, борова в луже нет. Вихрем несусь мимо куреня с железной крышей. А тут неожиданность! Старики, как ни в чём не бывало продолжают сидеть на лавочке. Теперь перед ними появилась табуретка, накрытая полотенцем, на ней стаканы и большая пузатая бутылка с вином. Старики спокойно смотрят на меня, даже переговариваются друг с другом. Один из дедов, толкает соседа в бок, показывает на меня скрюченным пальцем. Мне живо представляется, как он комментирует: ' Смотри, Фёдор, этот, как-то не очень бежит. Помнишь, как японцы в четвертом году от нас драпали? Вот те хорошо бегали, а этот - так. Словно байбак бежит'. Крайне удивленный поистине олимпийским спокойствием старых казаков, мчусь дальше. В груди уже свистит, пот льёт в три ручья, начинаю задыхаться. Пришлось прилично сбавить скорость. Вот же! Если старики еще наблюдают за мной, то наверняка расскажут своим домашним о моём спортивном фиаско, а те уже разнесут по всей станице. Стоп! А что если, обратно я с часовым вернусь? Что тогда подумает народ в станице насчет стрельбы? Постреляли немцы возле дома Степана, да и уехали из станицы на грузовиках. Почва для дальнейших слухов самая благодатная. Можно еще и обставить красочно наше отступление. Провести, так сказать, реконструкцию для местного населения. С беготнёй, криками и стрельбой. Но перед этим мероприятием придется разговаривать с хозяином. Это идея. Сейчас попробую провернуть эту аферу. Внезапно понимаю, что совсем забыл, как зовут этого молодого парнишку караульного. Он, как-то неразборчиво представился при нашем знакомстве. Вот, же проклятье. Ладно, буду обращаться по званию. К посту уже не подбегаю, а скорее подхожу быстрым шагом. Размахиваю автоматом над головой, ору во всё горло:
  - Не стреляй, камрад! Это я, унтер-офицер Мутц! Не стреляй, всё в порядке!
  За забором тихо, даже не гомонят гуси. Снова кричу, подхожу к плетню, заглядываю во двор. Никого. Да где же парень? Сзади щелкает затвор винтовки. Бледный немец выглядывает из-за соседского забора, пилотка сбилась на другую сторону, на правом погоне оторвалась пуговица. Теперь он, как ухо ослика Иа, свисает с плеча. Очень похоже, что парень, сломя голову лез через плетни. Глаза у него совершенно испуганные. Называю пароль, часовой отвечает условным отзывом. Молодец, Курт, не обманул! Для начала крепко песочу парнишку за внешний вид, а потом жестким голосом приказываю следовать за мной.
  - Герр унтер-офицер, а почему вы пришли? Где унтер-офицер Баумер?
  Соображаю, что такую фамилию, может носить только унтер со смешным именем. Остальных я знаю, вернее, знал по фамилиям.
  - Руди? Он ранен. Увы, но так же ранен и герр лейтенант. Командование взял на себя, - я закашлялся, прикрывая рот кулаком. - Командование взял на себя унтер- офицер Хильтрауд. Именно он прислал за тобой. Надо идти к дому.
  Черт! Чуть по привычке не сказал 'рыбоглазый', вместо имени унтера, но вовремя опомнился.
  - Что случилось, герр унтер-офицер? Такая сильная стрельба была. Из наших никто не убит? - с тревогой в голосе спрашивает часовой. - Никто?
  Мы с ним быстрым шагом возвращаемся к куреню Степана. Подробно рассказываю, что часть казаков напала на дом, попыталась отбить пленных. Но герр Хильтрауд положил всех врагов вместе с пленными красноармейцами. Описываю в подробностях, как ранило командира и несу тому подобную чушь. Мне необходимо, чтобы старики увидели, что я мирно беседую с караульным. Всё, проходим дом с железной крышей, деды жестко, не хуже современных камер наружного наблюдения зафиксировали наш проход. А теперь можно и бегом, тем более что я перевёл дух и снова могу быстро шевелить ногами.
  Не доходя метров тридцать до куреня Степана, перехожу на шаг, притормаживаю и немца:
  - Знаешь, камрад, я не хотел тебя расстраивать раньше времени, но сейчас смысла скрывать от тебя правду больше нет.
  Парнишка бледнеет, широко раскрытыми глазами смотрит на меня, медленно произносит:
  - Что... Что такое, герр унтер-офицер?
  - Дело в том, камрад, что и герр лейтенант и Руди и даже герр унтер-офицер Гельблинг убиты. Убит и герр гауптман. Если сказать по-честному, то в живых остался только Курт и возможно второй часовой. Но насчет него я не вполне уверен.
  Входим во двор, немец пораженно смотрит на веранду, подбегает к столу и замирает:
  - Этого не может быть, герр унтер-офицер. Это невозможно. Кто их убил?
  Снимаю у него винтовку с плеча, вынимаю из ножен штык и горестно произношу:
  - Так получилось, камрад, что их убил я, - машу рукой Котлякову, чью физиономию уже давно заприметил в окне. Открывается дверь, из неё выскакивают двое красноармейцев и под руководством Павла как-то подозрительно умело вяжут верёвками караульного . Он ничего не говорит, даже не сопротивляется, лишь тоскливо смотрит мне в глаза.
  - Мои вернулись? - спрашиваю у младшего лейтенанта.
  - Еще нет. За время вашего отсутствия произошло следующее происшествие: задержан около дома сын Степана - Аким. Препровожден к родителям, - Котляков ненадолго замолкает, и торжественным тоном произносит. - Так же обнаружили совершенно новый образец автоматического оружия. Из него немец под грузовиком отстреливался!
  У меня неприятно заныло сердце. Это какой такой 'новый образец'? 'Штурмгевер' появится массово только в сорок четвертом году. Больше ничего нового немцы не придумают. Или это в моём мире так, а здесь всё идет иначе? Вот же незадача... Хватаю Котлякова за рукав: 'Показывай' и заскакиваю за ним в дом. Пройдя узкий коридор, я очутился в большой комнате. В углу стоит старинная кровать с 'шишечками' на спинках, застеленная большим, лоскутным одеялом. В центре - большой стол, накрытый скатертью. У фасадной стены в простенке висит зеркало, около него с винтовкой в руках, притулился на корточках белобрысый красноармеец. Бдительно поглядывает в окно. Рядом с бойцом стоит большой сундук окованный железом. На нем лежит совершено раритетный пистолет-пулемет 'МП18' В комнате порядок, сюда мы гранаты не бросали, да и немцы набезобразничать здесь не успели. Только возле сундука приличная лужа крови, да на полу несколько кровавых следов ведущих в соседнюю комнату. Котляков почтительно показывает на антиквариат:
  - Вот, товарищ разведчик, это и есть тот самый новый автомат.
  Беру в руки 'новейшей образец'. Деревянные ложа и приклад сильно потёртые, неоднократно покрытые лаком. Отсоединяю боковой магазин, щелкаю затвором. Да. В моё время такому оружию цены не сложишь. Коллекционный экземпляр. А сейчас - просто хлам. Кладу пистолет-пулемет обратно на крышку сундука:
  - Павел! Этот автомат разработан и выпускается немцами с восемнадцатого года. Это не новое оружие, а натуральное старьё! Я с вами потом проведу занятия, подробно расскажу о современном стрелковом оружие Германии.
  Из соседней комнаты доноситься протяжный стон. Вопросительно смотрю на младшего лейтенанта.
  - Так я докладывал, товарищ разведчик! Агапова немного зацепило.
  Ничего себе 'немного'. Если здоровенный красноармеец, так громко стонет, то дело не совсем плёвое, как пытается мне преподнести Котляков. Придется разбираться.
  Открываю дверь в соседнюю комнату и замираю. Именно сюда я зашвырнул гранату. Комната раньше служила спальней. В принципе, если приложить определенные усилия, то и дальше служить будет. Всего то и надо: собрать пух с пола, пошить заново подушки и перины, вставить рамы. Ну, и еще купить новую прялку, горшки с цветами и повесить все фотографии обратно на стены.
  Возле кровати привалившись к стене сидит Агапов, левую ногу вытянул вперед. Два красноармейца плотно бинтуют ему ногу ниже колена. Вместо бинтов используют разрезанные простыни. Крови на полу прилично. Да, дела. Получается, что еще один наш солдат выбыл из строя. Из зала доносится истеричный крик:
  - Немцы! - и через секунду уже спокойно. - Нет, это наши! Тащат одного настоящего фрица.
  Дружески подмигнув, скривившемуся от боли Агапову, выбегаю из дома.
  Торопов с Шипиловым словно возвращающиеся с ночных посиделок гулёны, бережно вносят второго часового во двор. Его руки закинули себе за шеи, у Шипилова за плечами две винтовки. У фрица безвольно болтается голова, он без сознания. Видимых повреждений на нем нет, и это очень хорошо. Ребята аккуратно кладут немца перед крыльцом. - Докладывайте, - коротко бросаю я, внимательно рассматривая лежащего на земле часового. Что-то не нравится мне, как он дышит. Вернее не нравится мне то, что он совсем не дышит. Шипилов подробно докладывает, как прошла операция по нейтрализации караульного. Всё произошло тихо и мирно. Единственное, ребята не догадались привести к куреню немца своим ходом. Сразу на месте отоварили прикладами, и метров двести тащили бедолагу на себе.
Оценка: 6.80*32  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"